Грани «русской» революции. Как и кто создавал советскую власть. Тайное и явное (fb2)

- Грани «русской» революции. Как и кто создавал советскую власть. Тайное и явное 5883K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Андрей Николаевич Савельев

Андрей Николаевич Савельев
Грани «русской» революции. Как и кто создавал советскую власть. Тайное и явное

© Савельев А.Н., 2022

© Книжный мир, 2022

© ИП Лобанова О.В., 2022

Предисловие

Господь говорит: «Приходите, и мы рассудим всё это. И даже если вы испачканы красными пятнами греха, то выбелю Я их, и станете вы словно белоснежная шерсть. Если послушаете Меня и примете, что Я говорю, то получите блага земные. Если же откажетесь слушать и восстанете против Меня, тогда враги вас уничтожат».

Исаия 1:18–20

Правда истории отыскивается не только в бухгалтерских книгах, но зачастую в стенограммах политических форумов, где бурные дискуссии яснее всего очерчивают текущую ситуацию и замыслы оппонентов. Как только складывается однопартийность, стенограммы становятся историческим мусором. Но пока с трибуны несутся речи политических конкурентов, правда истории сквозит в них – и даже лукавство разоблачается, а тайные планы выводятся на «чистую воду».

Партизция высшего законодательного органа Российской Империи – Государственной Думы – имела проекцией партийность в местных общественных инициативах. Советы были прототипом местных органов власти и изначально не предполагали никакой государственной функции. Тем не менее они изначально формировались как многопартийные, хотя по большей части составлялись из тех, кто до сих пор был беспартийным. Фактически условием пребывания в Советах был выбор партийности. Образование сети Советов – не что иное, как формирование разветвленной и изначально многопартийной общественно-политической организации. Это также была попытка создать какую-то общую, но исключительно «левую» (революционно-демократическую), ориентированную на нигде не существовавший социализм, платформу.

Чем были Советы, а потом Советская власть, кем они олицетворялись, хорошо видно из стенограмм первых Съездов Советов. Последовательное снятие противоречий, предпринятое насильственным способом, затянулось всего на год с небольшим – от 1‐го до 5‐го съезда.

1‐й Съезд Советов был форумом местных советских объединений, представлявших все губернии Российской Империи без формирования промежуточных звеньев представительства. Как законосовещательный орган он вполне мог дополнять Государственную Думу, которая должна была работать постоянно, а ее депутаты – исполнять свои обязанности профессионально и готовиться к этой профессиональной деятельности. Большевики на этом Съезде составляли меньшинство и использовали трибуну для объявления о своей оппозиционности всему остальному «левому» лагерю. Тем не менее их считали товарищами по борьбе с самодержавием и остальные терпели все их выходки и даже вооруженные провокации.

2‐й Всероссийский Съезд Советов был форумом самозванцев – фактически группой вооруженных людей, принявшей участие в государственном перевороте и присвоившей себе статус Съезда, не имея при этом никаких полномочий и не сформировав представительства. Меньшевики и правые эсеры покинули съезд и пытались мирными средствами противостоять вооруженному перевороту. И потом продолжили ту же линию при защите Учредительного собрания, когда они фактически сдались большевикам, не удосужившись подготовиться к вооруженной защите так или иначе сложившегося всенародного представительного форума, где они составляли большинство. Большевики в течение суток рассеяли массовые выступления петроградцев, не организованных и не вооруженных.

3‐й Всероссийский Съезд Советов имел целью заместить только что разогнанное Учредительное Собрание – то есть стать учредительным форумом, не только провозгласившим намерение создать новое государство, но и создавшим его. В действительности никаких учредительных процедур на Съезде предпринято не было. За них было выдано принятие «Декларации прав трудящегося и эксплуатируемого народа», где содержались некоторые тезисы о том, какое государство участники съезда намерены были создать. То есть можно сказать, что была принята декларация о намерениях – не более того. При этом узурпация Советов большевиками и левыми эсерами была продолжена. Советами были объявлены только те местные представительские организации, которые опирались на идеологию социализма, причем в интерпретации «левых» радикалов – марксистского социализма. На практике это означало изгнание из Советов не только инопартийных, но и беспартийных представителей. Все должны были соглашаться с большевиками под угрозой физической расправы. Таким образом, местное народное представительство начало замещаться структурами большевистской партии с некоторой левоэсеровской добавкой. Возникло не государство, а политический режим – тиранический, идеократический, однопартийный.

4‐й Съезд окончательно прекратил многопартийность в Советах – вопрос был решен «сверху» путем навязывания капитуляции перед Германией. Ленин не убедил своих соратников, а сломал их волю, и они пошли за ним на фальсификацию народного представительства в Советах. В дальнейшем это предопределило тождество между Советами и большевиками. Остатки прежней партийности ещё какое-то время существовали, но очень быстро они сошли на нет.

5‐й Съезд Советов был средством ликвидации последних очагов разномыслия – разгромом левых эсеров, чьи позиции были идентичны большевистским почти во всём. Целью большевиков был также захват крестьянских Советов, созданных в подавляющем большинстве случаев левыми эсерами. На этом съезде Ленин был провозглашен непререкаемым вождем революции, а большевики – единственной революционной партией.

Ещё одна важная «советская» тема – вопрос об образовании СССР, которого мы коснемся здесь очень коротко.

Единственным доступным источником документов по этому вопросу сегодня является издание 1949 года «Образование СССР», где, конечно, цензура подчистила неудобные места. Стенограммы съездов будущих союзных государств есть только со Съездов Советов Великороссии, остальные стенограммы отсутствуют – есть только конечные резолюции. Кто и как становился делегатами съездов, кто готовил документы и докладывал их содержание, как проводились голосования и каковы их результаты – всё это оказывается недоступным для исследователя. Тем не менее имеющихся документов достаточно, чтобы сделать окончательные выводы.

Считается, что СССР бы создан в 1922 году – на Первом Съезде Советов СССР подписан договор между четырьмя союзными субъектами и продекларировано создание нового государства. На самом деле всё было не так. И на это указывает выступление Фрунзе, который сказал: «Делегации внимательно рассмотрели все пункты и это, конечно, является дополнительной гарантией того, что все предложенное сейчас вашему вниманию обдумано и взвешено всесторонне. Тем не менее делегации нашли необходимым ввести ещё новые дополнительные гарантии того, чтобы принимаемый нами акт был действительно актом, устанавливающим безошибочно основы новых прочных взаимоотношений, позволяющих каждому государству, входящему в союз, выявить в интересах общего дела максимум энергии и самодеятельности. В этих видах делегация считает необходимым не ограничиваться простым принятием этого прочитанного сейчас товарищем Сталиным текста, а проделать над ним дальнейшую работу. Самым лучшим способом проверить правильность принимаемых постановлений получит практика. Поэтому, товарищи, делегации считают необходимым поступить следующим образом: сейчас утвердить и текст декларации, и текст союзного договора только в основном. Затем тому органу, который будет избран, – центральному исполнительному комитету союза, – поручить заняться его дальнейшей разработкой, его дальнейшим рассмотрением. Помимо этой работы ЦИКа Союза, к ней должны быть ещё раз привлечены правительства национальных государств в лице их верховных органов. Значит, текст, который будет принят вами, должен быть Президиумом ЦИКа Союза разослан нашим национальным ЦИКам для одобрения. После того, как они рассмотрят его и, возможно, внесут в него, основываясь на практике, ряд поправок, после этого должна быть собрана следующая сессия ЦИКа Союза, которая уже, на основании этой дополнительной разработки, должна будет ввести в действие этот договор. Но это ещё не всё, товарищи. Мы предлагаем вам принять ещё одну гарантию, а именно, чтобы следующая сессия ЦИКа ввела бы в действие этот новый закон только временно. На основании этого закона она конституирует новое союзное правительство, создав Совнарком союза ССР, создав и все остальные наши органы, регулирующие общесоюзную деятельность, но окончательное утверждение, окончательная ратификация этого договора должна быть отложена до следующего II съезда Советов СССР».

Нет, СССР не был создан в 1922 году. Был ли он создан на следующем Съезде в 1924? Этот вопрос упирается в другой – о полномочиях представителей субъектов Союза. Были ли они созданы? Считается, что РСФСР создана в январе 1918 года. Читаем стенограмму Съезда и видим, что она не создана. Федерация не создана, поскольку не существовало федерирующихся субъектов. А что с тремя другими субъектами?

Первоначально 1‐й Всеукраинский съезд Советов 12(25) декабря 1917 г. провозгласил Украинскую Республику (УНРС) как федеративную часть Российской Республики со столицей в Харькове.17–19 марта 1918 года на 2‐м съезде возникшие отдельно от Великороссии советские республики (ДКСР, ОСР, УНРС) были объединены в Украинскую Советскую Республику (УСР), которая вошла в состав Советской России. Но органы власти этого образования были по умолчанию упразднены в связи с оккупацией Украины немцами. Заново Украина как государство была создана на 3‐м Всеукраинском съезде, который (будто бы) учредил УССР 10 марта 1919 года. Стенограммы этого мероприятия найти не удалось. Но есть исторический документ – один из делегатов-эсеров описывает, как проходили выборы на Съезд и как проходил сам Съезд (письмо М. А. Шелони-на). В общем, никто и не скрывал, что всё происходит под диктовку большевиков из Москвы, и ни о какой народности здесь речи нет – учреждалось не государство, а режим диктатуры. Это прямо было записано в документе, которые по недоразумению назван «Конституцией».

Ещё интереснее история с учреждением БССР. Тоже всё происходило под диктовку Москвы, но диктовка оказалась странной. Первый Всебелорусский съезд Советов принял Конституцию БССР, но практически сразу же – Декларацию об объединении с Литовской ССР. Получился Литбел. Общего съезда оба субъекта не проводили, учредительных документов не принимали. Было только общее правительство и объединенный ЦИК без какого-либо подтверждения их полномочий. После освобождения от польской оккупации случилось странное: в 1920 договор между РСФСР и Литвой прекратил существование Литбела. Считается, что к концу года БССР каким-то образом была восстановлена. Хотя непонятно, каким образом это произошло. 2‐й Всебелорусский съезд ничего заново не утверждал – только внес поправки в Конституцию, хотя изменилось всё, включая границы – Польша оттяпала у Белоруссии значительные территории, а РФСФР это признала.

Закавказская федерация создавалась также при отсутствии федерирующихся субъектов. В целом такой подход давал возможность будущим революционерам присоединяться к какой-либо Федерации через голову своего правительства.

Делегатов на учредительный съезд СССР ни один из субъектов не выдвигал – не проводилось никаких съездов, которые принимали бы решения по этому вопросу. Договор не подписывался и не ратифицировался сторонами, а был проголосован на общем форуме, где субъектность договаривающихся сторон отсутствовала. Субъекты Союза не были созданы ни к 1922 году, ни к 1924‐му. То, что считалось созданием, было лишь декларацией группы лиц, наделенных полномочиями не от народа, а от большевистских ячеек, а порой и просто назначенных партийным руководством. Следовательно, учреждено не государство, а режим партийной диктатуры. Принятые за основу документы 1‐го Съезда при принятии в 1924 году Конституции СССР не учитывались – о них даже не вспомнили. Формально о существовании советской государственности (теперь уже открыто партийного типа – см. ст. 126 Конституции) можно вести речь, скорее всего, лишь с 1936 года, с момента принятия сталинской Конституции и конституций союзных республик. Вместе с тем, диктатура партии к тому времени перешла в диктатуру отдельного лица – Сталина, который присваивал себе все полномочия, которые хотел бы присвоить в любой произвольно взятый момент. Это означало, что в 1936 году любой форум, якобы представлявший мнение народа, был еще дальше от народности, чем в 1924 году. По этой причине все положения Конституции 1936 года при их копировании конституций западных государств разбивались о единоличную тиранию, обеспеченную массовым и неизбирательным насилием, превратившим страх в единственный мотив любых волеизъявлений.

Октябрь вырос из Февраля. Истинными зачинателями Советской власти были Керенский и Ленин – два ничтожества, общий «стаж» которых на высших должностях присвоенной ими власти – меньше пяти лет. Но этого оказалось достаточно, чтобы пройти все «точки невозврата» и превратить страну с богатейшей историей и культурой в кровавое болото.

Вооруженный сброд в Октябре не получил поддержки ни на выборах, ни от фронтовиков, ни от рабочих и крестьян. Но он нашел опору в самых бесстыдных, лишенных нравственного стержня слоях – прежде всего, в трусливых (а потому и особенно жестоких) дезертирах и в бандгруппировках – как состоящих из инородцев, так и в обычном уголовном элементе, который увидел в революции возможность поживиться. Опорой большевизма стал также «простой человек», который без ограничивающей его дикость власти превратился в чудовище, склонное к самым жестоким преступлениям.

Продолжая государственный переворот, начатый в Феврале, большевики сделали всё, чтобы Россия проиграла войну, которая была уже выиграна – оставалось лишь усилие последнего наступления. Революция, согласно планам большевиков, должна была победить в Германии, а Россия – стать «вязанкой хвороста», которая позволила бы поджечь европейскую революцию. Но в Германии победила не социалистическая революция, а лево-либеральная. Все последующие попытки большевиков организовать революцию в Германии провалились. И поэтому в дальнейшем пришлось перейти к концепции «социализма в отдельно взятой стране», которая мало чем отличалась от государственного капитализма, где собственником всего национального достояния была партийно-чекистская верхушка.

Если Государь Император Николай Второй искал опоры на народное представительство, то самозваное Временное правительство (ВП) пугалось уже сформированного представительства и пыталось создать иное – подконтрольное. Государственная Дума перестала действовать, выборы в Учредительное собрание злонамеренно откладывались, корпоративные съезды (включая крестьянские) не могли ничего решить, пока не сформировалась верховная власть. Зато параллельное народное представительство в Советах, произвольно формирующееся на местах, к осени 1917‐го было поражено большевизмом – одни профаны государственного управления решили сменить других, полагая, что у них-то получится куда лучше! Собственно, речь о представительстве не шла – никакого делегирования полномочий от граждан к Советам не существовало. Советы были самопроизвольно созданными политическими центрами, консолидирующими актив «левых» партий с целью захвата власти на местах. Никаких народных масс за большевиками не стояло, и их власть никогда народной не была. Как не была народной и «революция», которую сами же большевистские вожди долгие годы именовали «переворотом».

Примерно то же самое случилось в 1991 году, когда депутаты и правительство РСФСР решили обрушить союзные органы управления и самим получить всю полноту власти – пусть не над всей территорией СССР, но зато свою собственную, бесконтрольную. Кроме хозяйственной разрухи эта генерация управленцев не смогла породить ничего! Зато в этом отношении целиком и полностью повторила большевиков. Всё остальное тоже повторилось, размазавшись на два десятилетия отката в сталинизм, который уже совершенно неприкрыто был реабилитирован в конце 2010‐х годов. По стране власти стали возводить памятники Сталину, которые становились алтарями «низового» большевизма. Естественным следствием рекоммунизации стала война – как и в 1941‐м, при полном отсутствии способностей управлять вооруженными силами и полном развале экономики, надорванной тем, что ошибочно называли «реформами». Жалкий по меркам богатств России достаток «уважаемых россиян» рухнул в одночасье, но прежние «левые» фантазии от этого не пострадали, а усилились – страна вошла в штопор, из которого может не выйти. Именно в таком состоянии страна находилась в 1917–1918 гг., и её выживание было крайне маловероятной исторической случайностью – Божией милостью за те муки, которые претерпел русский народ, за не отступившихся от Христа праведников, истязаемых чертями в человеческом облике. За мученичество Господь пощадил Россию – как и за массовый героизм в 1941‐м, когда казалось, что уже ничто не спасет народ, отступившийся от данной Богом истории и величайшей Империи.

Советская историография скрыла детали прихода к власти большевиков – скрыла напластованиями лукавых умствований, которые подменяли смыслы и на «черное» говорили «белое». Постепенный отход от традиционной для коммунистической власти трактовки коснулся лишь незначительного слоя либеральной профессуры, которая в своих интерпретациях истории оставила большевистскую русофобию и оправдала разрушение Империи тем, что «все империи погибли» (будто бы существует такой закон истории), или же тем, что монархия – это анахронизм, а её методы управления были «бездарны» и «устарели». Давно назрела необходимость рассмотреть большевизм с точки зрения русской истории, основанной на национальном мировоззрении, для которого коммунистический или либеральный анархизм совершенно неприемлемы.

Правда истории состоит в том, чтобы ничего не придумывать – не следовать наемным историографам-идеологам, извратившим всю русскую историю и породившим вирус русофобии, до сей поры сводящий людей с ума. И сегодня в РФ миллионы людей ненавидят историческую Россию и призывают из ада «нового Сталина». Новые демоны вырываются из преисподней и готовы оборвать русскую историю. Чтобы не допустить этого, надо выправить наши знания и наше понимание пути России, искаженные большевиками, и сообщить русским людям правду – чтобы они снова вспомнили, что они русские.

* * *

В книге приводится более 200 кратких биографических справок на упоминаемых в тексте лиц – в основном меньшевиков, эсеров и большевиков, а также причастных к зверствам чекистов. Нам важно показать, кто были эти люди, стоявшие у истоков Советской власти – по большей части этой властью и уничтоженные. Рядом с фамилией указывается номер страницы, на которой находится такая биографическая справка.

Биографические справки на Ленина, Сталина, Троцкого, Свердлова, Зиновьева, Каменева, Бухарина, Крупскую, Плеханова, Керенского, Милюкова, Гучкова и др. известных лиц в книге не приводятся. О них читатель в случае необходимости сможет справиться самостоятельно в электронных базах данных и монографиях, коих издано немало.

Общий портрет революционера – для «демократических социалистов», как правило, человек, закончивший университет, но в профессии не укоренившийся. Это врачи и юристы, превратившиеся в политических публицистов и боевиков. Для большевиков это, как правило, человек без образования – иногда даже без низшего. Но также подвигавшийся на поприще публицистики, в издании и распространении нелегальной литературы, причастный к организации забастовок, беспорядков и терактов. Все эти люди имели одно достоинство «со знаком минус» – они готовы были всю жизнь посвятить революции без шансов на успех. Они жили от ареста до ареста, ездили по стране с агитацией, бежали из ссылок, отбывали (гораздо реже) каторгу. Практически никто из них не пережил Большого террора. Героическая жизнь заканчивалась либо преждевременной смертью от болезни, либо позорным расстрелом, после лишения всех постов.

Всем искателям политической славы следует увидеть, что подавляющее большинство указанных здесь лиц – участники лишь одного исторического эпизода.

Идейный базис Советской власти

Марксизм

Учение Маркса – посредственного философа и никудышного политэконома – стало средством истязания русского интеллекта более чем на столетие. После краха коммунистического режима в 1991 году это истязание никуда не исчезло. Оно осталось на университетских кафедрах, продолжило своё незаметное присутствие в средствах массовой информации и в учебниках, тихой проповедью бесовщины продолжилось в семьях. Никакой альтернативы марксизму режим постсоветской олигархии не предусматривал. По этой причине в России так и не выросло поколения людей, которые мыслят по-русски и знакомы с основами русской философской и экономической мысли. Также недоступными для подавляющего большинства русских людей остались сочинения русского зарубежья и русской общественно-политической мысли. Ничтожные тиражи затронули только энтузиастов и не были пропущены в информационную среду, которая по-прежнему остается марксистской. Невежество всё ещё произносит марксистские формулы, вбитые в мозги нескольких поколений, и лишь полное неведение – исключение из образовательного процесса и отстранение от всеобщей информационной среды – хранит русские мозги для каких-то других концепций.

Философия европейских «левых», перекошенная в сторону материализма, была неадекватной попыткой усвоить «миф машины», объяснить себе и людям, что есть человек, окруженный станками, механизмами, моторами. Очарование машинизацией, потом автоматизацией, а в наши дни еще и цифровизацией, доставляет профану немало сложностей, и он придумывает такую картину мира, которая включала бы непознанные им сущности как продолжение познанных. Вместо дополнения прежней картины мира образуется грубо скроенная заместительная подделка. Как будто всё предшествующее время, как говорят марксисты, осталось всего лишь предысторией, а все предшествующие философские усилия только для того и существовали, чтобы помочь марксизму появиться на свет.

Марксизм не ведал будущего, потому что не знал национального – как не знают его теперь европейские правители, допустившие миграционный потоп – переселение в Европу многих миллионов беженцев из стран азиатского и африканского пограничья, где мировая олигархия организовала войны и революции. То же, но в ещё больших масштабах произошло и в России – замещающая миграция остается государственной политикой сегодняшнего дня. Для марксистов всё равно, каким населением управлять – лишь бы оно было покорно, подчинялось марксистскому догмату. При этом правители совершенно свободны в «выборе вер», и могут предпочитать самую отчаянную чертовщину.

Большевизм оправдывался марксизмом, но на практике, сколь бы ни пытались большевики, они не смогли обучить русских людей «левым» теориям. Потому что деградация народа была спланирована таким образом, что представления о сути государства и общества, не говоря уже о законах природы, оказались совершенно недоступны. Целый век тотального невежества – вот что принес большевизм русским. Что касается марксизма, то его проповедь оказалась изолированной от народа – тысячи и тысячи преподавателей и интерпретаторов марксизма жили вне всякой связи с действительностью. И только властвующие «верхи» мнили себя марксистами и жили по марксистскому догмату, превратившемуся в религию сатанинской секты. В этой секте продолжают пребывать и многие антикоммунисты из либерального лагеря.

Марксизм не был в России движущим массы течением. Это было увлечение недообразованной интеллигенции – наподобие чтения французских романов аристократией за век до Октября. Марксизм обсуждали, но его не знали. Марксизм был лишь модой. Только большевизм превратил сочинения Маркса в своего рода большевистскую «библию». Которую, впрочем, всё равно никто не читал. Собрания сочинений «основоположников» были поставлены на видном месте в каждой библиотеке, но с полок их никогда не снимали. Это была лишь часть интерьера.

Мало кто дает себе труд понять, что такое «русская интеллигенция». Между тем, в русской литературе выведено множество персонажей недоучившихся студентов, прекраснодушных фантазеров и просто сумасшедших. Интеллигентом следует называть того, что предпочитает разбрасывать вокруг себя суждения, которые никак не связаны с его профессиональной деятельностью, приносящей ему средства к существованию. А то и вовсе лишенного профессии, но имеющего образование и привычку «мыслить» и распространять свои случайные и бессистемные доводы.

Промышленное развитие и марксизм никак не совмещались в одной голове. Для делового человека, предпринимателя марксизм совершенно не нужен. Он бесполезен для тех, кто намерен создавать и развивать производство. Ни одному промышленнику не пришло бы в голову заниматься своими делом, читая Маркса, ни одному рабочему – мечтать о повышении зарплаты и сокращении рабочего дня, читая газету «Искра». Политэкономия Маркса была не экономической стратегией, а попыткой обосновать неизбежность революции. Попытка оказалась неудачной, но вывод вполне подошел большевикам, чтобы ссылаться на никем не читанное многотомье как на свой идейный базис.

Анархо-ленинизм

Россия в своей истории постоянно создает уникальность, опровергая результаты европейской мысли. Российская Империя блистала уникальностью самодержавия, не имея аналогов в Европе и определяя замечательные перспективы для русского народа и союзных ему народов Империи. Большевики также создали уникальный режим – когда все эти перспективы были сломаны, а террор против собственного народа стал открыто проводимой политикой.

Ленинско-сталинский большевизм не знал марксизма: «мы диалектику учили не по Гегелю». Современный большевизм тоже не знает марксизма, освоив только лозунги советских времен. Но он прикидывается «левой» теорией, которой в действительности не существует – вместо теории есть только взгляды на жизнь, которые свидетельствуют об интеллектуальном убожестве и отсутствии какого-либо нравственного базиса. Наследие большевизма – массы деградантов, которые уже никогда не будут в состоянии понять, что такое Россия и русские. Они ненавидят всё, что является русским, всю русскую историю, всю русскую государственность. «Я всю Россию ненавижу-с», – говорил Смердяков в романе Достоевского.

Гнусный навет на русскую историю был нужен ленинцам только для того, чтобы оправдать массовые убийства. Все эти издевки, злобные насмешки, унизительные прозвища – только для убийств. Назвать «контрой» – получить право на расстрел, назвать «буржуем» – получить право на грабеж, назвать «попом» – п олучить право на любое преступление.

Большевики сплотились из особой категории ничтожеств, исторгнутых из всех сословий. Это «простые люди», не успевшие стать разбойниками с большой дороги, это недоучившиеся бездари, мечтавшие о карьере в любой области, это несостоявшиеся деятели искусств, которым для утверждения себя в жизни надо было «сбросить с корабля истории» вообще всё, что там было. Разумеется, религию – в первую голову. Потому что она представляет собой стержень русской жизни, которую бандиты всех оттенков ломали через колено.

Ленин продолжил анархизм марксистов в своей работе «Государство и революция». Вот несколько цитат из этого антигосударственного манифеста: «Государство есть продукт и проявление непримиримости классовых противоречий». «Государство есть орган господства определенного класса, который не может быть примирен со своим антиподом (с противоположным ему классом), этого мелкобуржуазная демократия никогда не в состоянии понять». «Демократическая республика есть наилучшая возможная политическая оболочка капитализма, и потому капитал, овладев (через Пальчинских, Черновых, Церетели и Ко) этой наилучшей оболочкой, обосновывает свою власть настолько надежно, настолько верно, что никакая смена ни лиц, ни учреждений, ни партий в буржуазно-демократической республике не колеблет этой власти. Надо отметить ещё, что Энгельс с полнейшей определенностью называет и всеобщее избирательное право орудием господства буржуазии». «Всякое государство есть “особая сила для подавления” угнетенного класса. Поэтому всякое государство не – свободно и не – н ародно».

Ленин с восторгом цитирует «забытое» слово Маркса, которое для него является воплощением всего того, к чему он так стремится: «Пролетариат использует своё политическое господство для того, чтобы вырвать у буржуазии шаг за шагом весь капитал, централизовать все орудия производства в руках государства, т. е. пролетариата, организованного как господствующий класс…» «Здесь, – продолжает Ленин, – вопрос ставится конкретно, и вывод делается чрезвычайно точный, определенный, практически-осязательный: все прежние революции усовершенствовали государственную машину, а её надо разбить, сломать». Два института наиболее характерны для этой государственной машины: «чиновничество и постоянная армия» – это «паразиты» на теле буржуазного общества; «паразиты, порожденные внутренними антагонизмами, которые разделяют это общество».

Владимир Ульянов (Ленин)

Маркс без Ленина и большевиков остался бы второразрядным философом, умником для тугодумов. Только большевизм прославил его и расставил ему памятники, назвал его именем проспекты и площади. Тем не менее русские так и не пожелали узнать, что есть Маркс и марксизм – просто в силу несовместимости тугодумия и русского национального характера. Надо сказать, что в своё время и Маркс был не в восторге от марксистов. Он ужасался их свободным интерпретациям своих мыслей и заявлял: «Я не марксист».

Что касается самого Владимира Ульянова (Ленина), то его слава «основоположника» совершенно ложная. За всю свою жизнь Ленин написал одну посредственную философскую книгу – «Материализм и эмпириокритицизм» – и несколько брошюр, в которых теория обозначалась марксистскими формулами, но не обретала ясности («Развитие капитализма в России» – ученическая работа, «Империализм как высшая стадия капитализма» – только наметки, так и не ставшие теорией, «Государство и революция» – бредовая фантазия).

Что касается образа Ленина, много десятилетий пребывавшего в плакатном состоянии, то его сегодня следует приземлить, и для этого вполне подойдет цитата из книги генерала Петра Краснова «От Двуглавого Орла к красному знамени» (1924 г.): «У Ленина были коротенькие ножки и длинное туловище с ясно обозначенным круглым животом. Он был одет в простую тройку с красными бантами, от красного освещения казавшуюся красной. Большая голова с маленьким некрасивым лицом сидела на короткой шее. Через всю голову шла самая обыкновенная лысина. Маленькие косые глаза, над которыми подымались тонкие брови, смотрели весело. Неправильный плоский нос, ощипанные усы и крошечная бородка клинушком под длинным плотоядным ртом – всё было типичным лицом интеллигента, какого-нибудь бухгалтера, учителя, банковского чиновника. Ничего в нём не было от народа, ничего русского и тем более ничего наполеоновского. В лице Ленина можно было подметить черты ненормальности, временами чисто идиотская бессмысленная улыбка кривила его полные, одутловатые, опухшие щёки. Это был урод в полном смысле слова, продукт вырождения умственной не по разуму работы, сытой, спокойной, неподвижной жизни философа. Говорил он нескладно, с некрасивой дикцией, короткими фразами, часто повторяясь, и создавалось впечатление, как будто этот маленький человек с упорством идиота огромным молотом вколачивал в мозги слушавших его людей свои дерзкие преступно-простые мысли».

Ленин вслед за Марксом постоянно ссылался на опыт Парижской коммуны 1871 года: «По устранении постоянного войска и полиции, этих орудий материальной власти старого правительства, Коммуна немедленно взялась за то, чтобы сломать орудие духовного угнетения, силу попов… Судейские чины потеряли свою кажущуюся независимость… они должны были впредь избираться открыто, быть ответственными и сменяемыми…» «Коммуна сделала правдой лозунг всех буржуазных революций – дешевое правительство, уничтожив две самые крупные статьи расходов, армию и чиновничество» (К. Маркс, «Опыт Парижской Коммуны 1871 года»).

В «Государстве и революции» Ленин комментировал эту цитату: «Мы не утописты. Мы не “мечтатели” о том, как бы сразу обойтись без всякого управления… Организуем крупное производство, исходя из того, что уже создано капитализмом, сами мы, рабочие, опираясь на свой рабочий опыт, создавая строжайшую, железную дисциплину, поддерживаемую государственной властью вооруженных рабочих, сведем государственных чиновников на роль простых исполнителей наших поручений…» «Всё народное хозяйство, организованное как почта, с тем, чтобы техники, надсмотрщики, бухгалтеры, как и все должностные лица, получали жалованье не выше “заработной платы рабочего”, под контролем и руководством вооруженного пролетариата – вот наша ближайшая цель».

Нечего и говорить, ленинские фантазии просто разрушили промышленность. Рабочий не мог ничем управлять. У него другая роль в процессе производства. Запустить то, что не было разорено самими же большевиками, в конце концов, удалось зарубежным инженерам, которым приходилось платить, распродавая национальное достояние.

Дешевого правительства, разумеется, тоже не получилось. Парижская коммуна уничтожила армию и чиновничество лишь локально. Самостоятельно продержаться она не смогла бы и полгода. Большевики сделали то же самое. Они удержались, но только террором. Регулярную армию они начали создавать ещё во время Гражданской войны, а чуть позднее создали фантастическую по бестолковости бюрократию, над которой потешались все юмористы тех времен.

Из ленинских фантазий исходил только обман. И его правительство обошлось русским дороже, чем какие-либо правительства, существовавшие до того на Руси. Большевистская армия оказалась сверхдорогόй – в особенности в связи с катастрофическими поражениями и пирровыми победами, усыпавшими русскими костями всю Восточную Европу.

Лев Бронштейн (Троцкий)

Анархизм единит большевизм и «левизну» всех изводов. Мы можем проследить это по мыслям и деяниям Льва Троцкого, который ещё в 1914 года, будучи в эмиграции, писал в книге «Война и Интернационал»: «Война 1914 года есть, прежде всего, крушение национального государства как самостоятельной хозяйственной арены». «Для европейского пролетариата в этих исторических условиях дело может идти не о защите пережившего себя национального “отечества”, ставшего главным тормозом экономического прогресса, а о создании нового более могущественного и устойчивого отечества – республиканских Соединенных Штатов Европы, как перехода к соединенным штатам мира». Левизна воплотилась в «левых» проектах не пролетариата (которого в марксистской форме никогда не существовало), а в политике транснациональной буржуазии, создавшей в наши времена Европейский Союз, и в очередной раз разделившей пространство Российской Империи, создав множество государств-лузеров.

Национальные государства традиционных европейских наций уничтожены – якобы в угоду экономической эффективности. Какова она будет, когда европейские народы сотрут с лица земли нарастающие волны инородной иммиграции? Нет сомнений, что курс на ликвидацию социальных государств коснулся в начале ХХI века не только Российской Федерации, которая бежит в небытие впереди планеты всей, но и Европы и США. Эффективное уничтожение исторических наций – вот что такое реализованный на практике троцкизм.

Троцкий провозглашал: «На погребальных обломках России мы станем такой силой, перед которой весь мир опустится на колени». Троцкий лишь бросал лозунг, а Сталин его воплощал. Оба ошибались лишь в оценках долговечности своего проекта.

Другие высказывания Троцкого казались в пору раннего большевизма смелыми и даже героическими. В разных вариантах он повторял одну и ту же мысль: «Придет время – и нас попросят уйти с Земли. Но, уходя, мы так хлопнем дверью, что небо обрушится!..»; «Если мы уйдем, мы так хлопнем дверью, что вся Европа содрогнется»; «Когда мы уйдем, мы захлопнем за собой весь мир». Его повторяла большевистская пресса: «Возможно, мы уйдем, но сделаем это не иначе, как выкорчевав все прошлое с корнем; тем, кто придет после нас, придется строить на руинах посреди кладбища» (Московская правда, 13 июля 1921 г.).

Фигуру Троцкого напрасно воспринимают в качестве антипода Ленина, и, в не меньшей степени, – Сталина. В этих фигурах нет никаких противоречий, кроме противоречия единовластного правления, которое каждый приберегал только для себя. Ленин с Троцким в большевистском терроре всегда были заодно. Просто Ленин не всегда успевал переварить и обсудить все кровавые фантазии Льва Давидовича. Зато уж Сталин не прошел мимо троцкизма, забрав из него вообще всё, что там было – уничтожение института семьи, концлагеря для детей, трудовые армии, антицерковная пропаганда и «советские ритуалы»… Троцкизм и сталинизм – это просто одно и то же. Развела двух изуверов только неделимая тираническая власть.

Ключевой момент в понимании истории: либеральная, буржуазная «демократия» и террористический большевизм – это две стороны одной медали. И два самых решительных противника государства, которое мешает их разбойным инстинктам развернуться во всю ширь. Мировая история состоит в борьбе государственников и антигосударственных сил, а вовсе не в борьбе «левых» и «правых», которые оказываются на поверку составленными из одного и того же человеческого материала.

Сколько бы ни говорили об успехах именно государств современного типа, им явно не устоять и века – в условиях постоянного разложения, распада человеческих отношений. Монархия ненавистна тем и другим типам «левизны» своей многовековой успешностью: на ней – благословение Бога, управляющего через Помазанника. Национальное государство ненавистно, потому что в нём материальный интерес и свободная игра подлых натур решительно сдержаны, а почет и слава достается тем, что служит Отечеству. У марксового «пролетария» Отечества нет. И у большевиков оно не появилось, сколько бы они не говорили о «социалистическом отечестве» и не прикидывались патриотами. У них всегда был только партийный интерес – сохранение власти любой ценой. Ради этого можно выдумать и «социалистический патриотизм», убеждая рабов бюрократии в том, что они любят именно этот политический режим, ставший для них родиной. Точно так же и нынешний патриотизм, ничего не знающий о настоящей России, является и пропагандируется только как любовь к начальству и фасадным формам государственности, устроенным как способ сокрытия олигархического грабежа и беззакония.

Интернационал, направленный против Империи, возник вовсе не среди управленцев, которые во времена Государя Николая Второго всё больше напоминали то деятельное и неподкупное чиновничество, которым хвалились немцы – несмотря на гораздо более сложные задачи, по поводу которых государственными решениями нужно было охватить огромную страну. Если бы к своим местным успехам европейские чиновники добавили почти сплошь неудачное управление колониями, они не рисковали бы критиковать русское чиновничество (русское – по службе и чести, а не обязательно по родовому происхождению).

Русский управленец или полицейский чин, как и русский офицер, никогда не были богаты. Но никогда не были и пропитаны коррупцией так, как предполагали европейские наблюдатели. Русский чиновник, не надеясь на государство, продолжал «кормиться» при народе, оказывая ему всевозможные услуги. Тотальную коррупцию мы знаем уже по нашим временам, когда Россия была разграблена наследниками большевиков и установила чиновникам запредельно высокие зарплаты.

Империя выстраивала своё чиновничество и поощряло его в рамках свих скудных возможностей. И процесс вызревания умного, компетентного и инициативного слоя управленцев шел весьма успешно. Чего нельзя сказать о большевистских кадрах. Полушутя Сталин говорил, что проще завоевать какую-то страну конницей Буденного, чем вырастить пару дееспособных ответработников. Что было истинной правдой. Лозунг Ленина о том, что кухарка сможет управлять государством, был наивен, если не преступен. Но именно этот принцип стал основой кадровой политики, которой уже больше века. Теперь «кухарок» называют «эффективные менеджеры».

Русофобия от Маркса до Сталина

Ненависть Маркса и Энгельса, ставших пророками в псевдорелигии большевиков, к России и русским хорошо известна, но суть их высказываний начинает забываться. Когда же эти цитаты выставляют на свет Божий – как позор очевидных мракобесов, последыши большевиков начинают разоблачать «ложь», оправдывая сами за себя говорящие цитаты и подменяя вполне доступные вменяемому человеку смыслы.

В статье «Борьба в Венгрии» (ПСС К. Маркса и Ф. Энгельса, т. 6, сс. 180–186), написанной Энгельсом в 1849 г., немцы и австрийцы обвиняются в «жалкой провинциальной ограниченности», а славяне именуются только «варварами», и никак иначе. И с удовлетворением отмечается господство германцев и мадьяр над славянами. Энгельс удивляется, зачем вообще кто-то пытается сохранить свою «ненужную национальность в чужой стране». Приговор Энгельса для южных славян: их историческая роль навсегда сыграна, это всего лишь «обломки» исторического процесса. Без помощи немцев они превратились бы в турок. «А это для южных славян Австрии такая большая услуга, что за неё стоит заплатить даже переменой своей национальности на немецкую или мадьярскую». А теперь эти неблагодарные – оплот реакции: «Австрийская камарилья нашла поддержку только у славян, если не считать высшего дворянства, бюрократии и военщины. Славяне сыграли решающую роль в падении Италии, славяне штурмовали Вену, славяне в настоящий момент наступают со всех сторон на мадьяр». В революции 1848 года он видит разделение: на стороне революции немцы, мадьяры и поляки (они и только они у Энгельса – носители прогресса), на стороне контрреволюции остальные славяне, румыны и трансильванские саксы. А тут еще панславизм, который «по своей основной тенденции направлен против революционных элементов Австрии, и потому он заведомо реакционен»; «он принес в жертву своей жалкой национальной ограниченности единственную славянскую нацию, доныне выступавшую на стороне революции, – поляков; он продал себя и Польшу русскому царю»; «панславистское единство – это либо чистая фантазия, либо – русский кнут». Энгельс сладострастно предвкушает геноцид славянства: «В ближайшей мировой войне с лица земли исчезнут не только реакционные классы и династии, но и целые реакционные народы. И это тоже будет прогрессом».

В том же году Энгельс в статье «Революционное восстание в Пфальце и Бадене» призывал Европу сплотиться против России, забыв все распри. Он призывал к «великой борьбе между свободным Западом и деспотическим Востоком». Особенно ненавистны ему почему-то казаки и башкиры. Германия, по его мнению, должна «освободить поляков и перенести таким образом войну на русскую территорию, воевать за счет России».

Снова Энгельс («Демократический панславизм», Neue Rheinische Zeitung, 15 и 16 февраля 1849 г., №№ 222 и 223): «В то время как французы, немцы, итальянцы, поляки, мадьяры подняли знамя революции, славяне, как один человек, выступили под знаменем контрреволюции. Впереди шли южные славяне, которые давно уже отстаивали свои контрреволюционные, сепаратистские поползновения против мадьяр, далее чехи, а за ними русские, вооруженные и готовые появиться в решительный момент на поле сражения». «Народы, которые никогда не имели своей собственной истории, которые с момента достижения ими первой, самой низшей ступени цивилизации уже подпали под чужеземную власть или лишь при помощи чужеземного ярма были насильственно подняты на первую ступень цивилизации, нежизнеспособны и никогда не смогут обрести какую-либо самостоятельность. Именно такова была судьба австрийских славян. Чехи, к которым мы причисляем также моравов и словаков… никогда не имели своей истории… И эта “нация”, исторически совершенно не существующая, заявляет притязания на независимость?» «На сентиментальные фразы о братстве, обращаемые к нам от имени самых контрреволюционных наций Европы, мы отвечаем: ненависть к русским была и продолжает ещё быть у немцев их первой революционной страстью; со времени революции к этому прибавилась ненависть к чехам и хорватам, и только при помощи самого решительного терроризма против этих славянских народов можем мы совместно с поляками и мадьярами оградить революцию от опасности. Мы знаем теперь, где сконцентрированы враги революции: в России и в славянских областях Австрии; и никакие фразы или указания на неопределенное демократическое будущее этих стран не помешают нам относиться к нашим врагам, как к врагам»; «Тогда борьба, “беспощадная борьба не на жизнь, а на смерть” со славянством, предающим революцию, борьба на уничтожение и беспощадный терроризм – не в интересах Германии, а в интересах революции!»

Маркс с Энгельсом написали множество статей, из которых можно в полной мере почерпнуть рекомендации, которые давали «основоположники» англичанам и французам – как им лучше атаковать Кронштадт и Петербург одновременно с Севастополем (Крымская война, 1854–1856). Они проявляли невиданную информированность, которой «просто философы» никак обладать не могли. И печатали свои рекомендации и прогнозы из номера в номер. Да, в советских изданиях эти статьи корректировались, но подлинные тексты всё же оставляют установку: Кронштадт и Петербург необходимо уничтожить. И, предвкушая унижение России, Энгельс в статье «Европейская война» (New-York Daily Tribune, 2 февраля 1854 г., № 3992) писал: «Во что превратилась бы Россия без Одессы, Кронштадта, Риги и Севастополя, если бы Финляндия была освобождена, а неприятельская армия расположилась у ворот столицы и все русские реки и гавани оказались блокированными? Великан без рук, без глаз, которому больше ничего не остается, как пытаться раздавить врага тяжестью своего неуклюжего туловища, бросая его наобум то туда, то сюда, в зависимости от того, где зазвучит вражеский боевой клич».

В тот же период Маркс в работе «Разоблачение дипломатической истории XVIII века» писал: «Московия была воспитана и выросла в ужасной и гнусной школе монгольского рабства. Она усилилась только благодаря тому, что стала virtuosa в искусстве рабства. Даже после своего освобождения Московия продолжала играть свою традиционную роль раба, ставшего господином. Впоследствии Петр Великий сочетал политическое искусство монгольского раба с гордыми стремлениями монгольского властелина, которому Чингисхан завещал осуществить свой план завоевания мира… Так же, как она поступила с Золотой Ордой, Россия теперь ведет дело с Западом. Чтобы стать господином над монголами, Московия должна была татаризоваться. Чтобы стать господином над Западом, она должна цивилизоваться… оставаясь рабом, т. е. придав русским тот внешний налет цивилизации, который бы подготовил их к восприятию техники западных народов, не заражая их идеями последних».

В письме Маркса к Энгельсу от 24 июня 1865 г. сказано по поводу одного русофобствующего польского ученого: «Выводы, к которым приходит Духинский: название Русь узурпирована московитами. Они не славяне и вообще не принадлежат к индогерманской расе, они intrus (незаконно вторгшиеся), которых требуется опять прогнать за Днепр и т. д. Панславизм в русском смысле, эти – измышление кабинета и т. д. Я бы хотел, чтобы Духинский оказался прав, и чтобы, по крайней мере, этот взгляд стал господствовать среди славян. С другой стороны, он объявляет неславянами и некоторые другие народы Турции, которые до сих пор считались славянскими, как, например, болгар…»

В письме Людвигу Кугельману от 17 февраля 1870 г. Маркс несколько поправился: «Если поляк Духинский объявил в Париже великорусское племя не славянским, а монгольским, и пытался доказать это, выказав при этом немало блистательной учености, то с точки зрения поляка это было в порядке вещей. Тем не менее данное утверждение неверно. Не в крестьянстве русском, а только в русском дворянстве сильна примесь монголо-татарских элементов (…). Что русское государство является в своей политике по отношению к Европе и Америке представителем монголизма, это, конечно, истина, и притом ставшая теперь до того избитой, что она по плечу даже людям вроде Готфрида и остзейских заскорузлых юнкеров, мещан, попов и профессоров». То есть если даже русские – славяне, то Россия – это монгольская Орда. Так считали «основоположники», и так их понимали большевики.

Ленин считал возможным публично называть великороссов и малороссов «медвежьи-дикими мужиками», русских в целом – «нацией рабов». Показательно, что в отношении других народов России ничего подобного не позволялось. Наоборот, в статьях «Ильича» можно найти весьма комплиментарные суждения относительно поляков, финнов и евреев. Но когда речь заходила о русских или великороссах, тут из «пламенного революционера» гневные эпитеты лились рекой. Он утверждал: «В России 43 % великоруссов, но великорусский национализм господствует над 57 % населения и давит на нации»^[1] («О национальной программе РСДРП», «Социал-Демократ» № 32, 15 (28) декабря 1913 г.). И в том же духе: «великоруссы в России нация угнетающая» (т. 36, с. 440); «черносотенный великорусский национализм» (т. 24, с. 90); «национализм великоруссов… страшнее всего сейчас…» (т. 36, с. 440); «в России великороссы не столько объединили, сколько придавили ряд других наций» (т. 44, с. 92); «русский социал-демократ изменяет принципу самоопределения, если он не требует свободы отделения угнетённых великоруссами наций» (т. 53, с. 53).

Всегда ненавидевший Россию Ленин настаивал: «основная истина социализма, изложенная в Коммунистическом Манифесте, что рабочие не имеют отечества». То есть марксистам, по мнению Ленина, надлежало отречься от России – то есть перестать быть русскими. Проще было тому, кто уже был нерусским – отчего именно нерусские были изначально вовлечены в большевизм в значительном количестве.

Вслед за Марксом и Энгельсом Ленин демонстрировал ненависть к русскому народу, вслед за Герценом – пренебрежение к другим европейским народам. Применённый им термин «великорусский шовинизм» на долгие годы исключил из словоупотребления слово «великоросс», а его обличения в адрес русского народа, якобы эксплуатирующего другие народы России, стали основой национальной политики правящей компартии, которая до сих пор не изжита, и служат руководством к действию.

Русофобия всегда была стержнем идеологической доктрины большевиков. Формализовалась она в 1923 году на XII съезде РКП(б). Вот несколько заявлений, сделанных большевистскими вождями в период их попыток сформировать СССР – за счет русских и против русских.

Сталин (Джугашвили): «нарождается новая сила – великорусский шовинизм»; «если мы её не подсечем в корне, мы рискуем оказаться перед картиной (…) что равняется подрыву диктатуры пролетариата»; «вооружимся против этого нового, повторяю, великорусского шовинизма, который бесформенно, без физиономии ползет, капля за каплей впитываясь в уши и в глаза».

Скрипник ^[2]: «Имеются ли в нашей партии товарищи, которые являются принципиальными великодержавниками, русотяпами?»; «эту линию болота необходимо выжечь каленым железом».

Яковлев (Эпштейн)^[3]: «осколок старой великорусской буржуазии – наш государственный аппарат (…) через аппарат проникает подлый великодержавный русский шовинизм».

Зиновьев (Апфельбаум): «шовинизм великорусский, который имеет самое опасное значение, который имеет за собой 300 лет монархии и империалистическую политику, царскую политику, всю ту иностранную политику царизма, о которой еще Энгельс в 1890 г. писал, что всякий, кто в этом отношении сделает хоть малейшую уступку шовинизму, неизбежно подаст руку и царизму»; «дело в том, чтобы наша партия, которая решает, которая руководит нашим государством, чтобы она каленым огнем прижгла всюду, где есть хотя бы намек на великодержавный шовинизм». «Пропорция требует, чтобы мы прижгли прежде всего великорусский шовинизм, – в этом месте величайшая опасность. Если мы допустим нотки великорусского шовинизма, который т. Ленин назвал черносотенством, если мы не будем беспощадно бороться против него, как борются с антисемитизмом, со штрейкбрехерством, применяя самые высокие регистры».

Бухарин: «мы должны в качестве бывшей великодержавной нации поставить себя в неравное положение в смысле ещё больших уступок национальным течениям. Только при такой политике… когда мы себя искусственно поставим в положение, более низкое по сравнению с другими».

Съезд принял решение, что «пережитки великодержавного шовинизма» будут вытравлены.

Национальная доктрина коммунистов в России не только противопоставляла русских другим народам России, но и вела к целенаправленному созданию, когда они пришли к власти, этнических противоречий внутри самого русского народа, его насильственному расчленению по племенным кастам. Великороссы, о которых Ленин не уставал писать памфлеты перед 1917 годом (самого себя он называл «великоросским социал-демократом») были переименованы в «русских», малороссы – в «украинцев», белорусам хотя и оставили их имя, но внушали, что русскими они не являются.

Русским коммунистам-марксистам всё русское было ненавистно до такой степени, что они не остановились перед тем, чтобы в максимальной степени вычеркнуть из повседневной жизни термин «русский» и все производные от него. Скорее всего, эту ненависть они усвоили, постигая труды «основоположников», которые всю жизнь испытывали к России и русским одно пламенное чувство – лютой ненависти.

Десант революции

Пломбированный вагон и афера Гофмана-Гримма

Особое расположение Германии, позволившей проехать через её территорию в Россию группе лиц, значительная часть которых для историков осталась безвестной – не имеет биографических справок. Список был опубликован в газете «Общее дело» (14 и 16 октября 1917 г.), а также (с некоторыми неточностями) в списке, составленном шведской полицией. Кто были эти люди, почему оказались в «пломбированном вагоне», куда потом подевались – Бог знает…

С Ульяновым-Лениным ехала его жена Крупская Надежда Константиновна (по мужу Ульянова, 1869–1939) Также с ним ехала его пассия Арманд Инесса Фёдоровна ^[4] (урождённая Элизабет Пешо д’Эрбенвилль; 1874–1920, в РСДРП с 1904, умерла от холеры) и её золовка Константинович Анна Евгениевна (1866–? судьба неизвестна) с мужем – Абрамом Сковно ^[5]. Вторым по значимости большевиком в этой компании был Григорий Зиновьев, он вез он с собой свою первую жену Сарру Равич ^[6], с которой давно уже был в разводе. Вез с собой Зиновьев и свою вторую жену Злату Лилину ^[7]. С нею был их сын Стефан Радомысльский ^[8].

Бриллиант (Сокольников) Григорий Яковлевич (573) – также в будущем видный большевик, но пока еще мало кому известный обитатель «пломбированного вагона». Следующий по рангу ленинский партиец Георгий Сафаров ^[9]с женой Морточкиной Валентиной Сергеевной (1891–1938, расстреляна).

Александр Абрамович ^[10] – в 1920‐х – нелегал, затем – на почетной преподавательской работе.

Супружеская пара Григорий ^[11] и Елена ^[12] Усиевичи по молодости лет не вошли в политическую элиту и сподвижниками Ленина не стали. Гибель Григория сделала его символом большевизма без биографии.

Не стали крупными деятелями большевизма также более зрелые годами Залман Ривкин ^[13] и Михаил Гоберман ^[14]. Первый стал чекистом с невысоким статусом, а второй пострадал от чекистов.

Отдельная микрогруппа – грузинская: Сулиашвили ^[15] и Цхакая ^[16]. Это личности, которым при жизни Ленина не довелось сыграть какой-либо существенной роли.

Остальные – совсем малоизвестные обитатели «пломбированного вагона»: Розенблюм Давид Мордухович (1867–?) – дантист, участник революционного движения, неоднократно арестовывался и высылался в Сибирь, в 1914 г. был в эмиграции, после 1917 г. отошел от большевиков и примкнул к анархистам, а к 1930‐м годам отошел от политической деятельности. Работал архивистом. Такая же почти неизвестная Гребельская Фаня Зосимовна (1891–?), о которой сохранились лишь сведения, что она была старой большевичкой (с 1917 г.) и поэтому была похоронена на Новодевичьем кладбище. И ещё целая группа лиц, чья судьба совершенно неизвестна: Слюсарева Надежда Михайловна (1886–?), Линде Иоганн-Арнольд Иоганович (1888–?), Мирингоф Илья Давидович (1877–?), Мирингоф Мария Ефимовна (1886–?), Пейнесон Семен Гершович (1887–?), Поговская Буня Хемовна (1889–?) с сыном Рувимом (Робертом) (1913–? в 1936 арестован, приговорен к 5 годам лагерей, освобожден в 1943), Айзенбунд Меер Кивов (1881–?).

Трудно не заметить, что более половины пассажиров «пломбированного вагона» – этнические переселенцы, обнаружившие, что в Европе они никому не нужны. Но они явно не претендовали на власть и какую-то политическую роль. По большей части они просто исчезли в пучинах «красного террора» и сталинских репрессий. Это вовсе не была засланная Германией в тыл России диверсионная группа. Скорее, это случайные спутники Ленина и Зиновьева, которым была предоставлена возможность без особых хлопот добраться до России. Личным знакомством с Лениным из них, как видно, почти никто не воспользовался.

После прибытия поезда на Финляндский вокзал Ленина через толпу потащили к угнанному английскому броневику и заставили выступать. Он сказал несколько бессвязных фраз и выкрикнул лозунг: «Да здравствует социалистическая революция!» А потом поехал во дворец Кшесинской, захваченный большевиками, где изложил свои «Апрельские тезисы». В условиях войны он требовал отказаться от какой-либо поддержки воюющей страны («революционного оборончества») и организации революционной войны после захвата власти. Он говорил, что кончить войну без свержения капитализма нельзя. Он требовал выдвигать лозунг перехода всей власти Советам рабочих депутатов. (От этого лозунга уже летом 1917 г. большевики отказались, поскольку были в них в безнадёжном меньшинстве.) Через Советы Временное правительство пыталось восстановить управляемость в стране после февральского мятежа, и Ленин требовал от своих однопартийцев захвата власти в Советах – любой ценой и любыми способами. При этом он также декларировал всеобщий развал управления: необходимость «устранения» полиции, армии и чиновничества – чем уже вполне энергично занималось Временное правительство. На селе Ленин предлагал делать ставку на Советы батрацких депутатов – группы отщепенцев, обособившихся от трудового крестьянства, которые потом превратились в вооружённые банды. На промышленных предприятиях Ленин предлагал захватить контроль за производством и распределением. То есть фактически ограбить не только собственников, но и работников. Это и было в понимании Ленина «государством-коммуной». Такой термин он требовал включить в обновлённую программу своей партии, которую теперь хотел именовать «коммунистической». Черчилль позднее писал, что Ленин был ввезён в Россию, «как чумная бацилла».

Тот факт, что спутники Ленина не были единой политической командой, подтверждается составом другого «пломбированного вагона», который проследовал тем же путем и позволил вернуться в Россию в мае 1917 группе меньшевиков-интернационалистов, эсеров и нефракционных социал-демократов во главе с Мартовым, Аксельродом и Луначарским (тогда ещё не большевиком).

Существовал еще один «пломбированный вагон». После Февраля Великобритания отправила в Петроград Георгия Плеханова и около 60 прочих задержавшихся за рубежом революционно настроенных подданных России – вперемежку с англо-французской агентурой. На Финляндском вокзале Плеханова встречали не менее восторженно, чем Ленина. Плеханов был за продолжение войны и против большевиков. Но весь вклад Плеханова в противодействие большевизму свелся к тому, что ленинские «Апрельские тезисы» он назвал «бредом». В отличие от Ленина Плеханов редко бросался подобного рода характеристиками. После Октября в «Открытом письме к петроградским рабочим» он заявил:

«Несвоевременно захватив политическую власть, русский пролетариат не совершит социальной революции, а только вызовет гражданскую войну, которая заставит его отступить далеко назад от позиций, завоёванных в феврале и марте нынешнего года». В мае 1918 года Плеханов, находясь на излечении в Финляндии, умер от обострения туберкулеза.

Ленинский «пломбированный вагон» с большевиками прибыл в Россию в апреле 1917-го, а в мае прибыла еще одна группа эмигрантов, в которой находился также гражданин Швейцарии социалист Роберт Гримм. Как потом выяснилось, он выполнял задание швейцарского политика Артура Гофмана (экс-президента Швейцарии, в тот момент – начальника правительственного политического департамента), который был заинтересован в зондировании вопроса о возможности заключения Россией сепаратного мира с Германией. В дальнейшем эта операция получила название «Афера Гофмана – Гримма». Гримм выполнил поручение, повстречавшись с рядом министров Временного правительства и «левыми» политиками, в том числе и с большевиками. Он лично повстречался с Лениным, принял участи в большевистских митингах и выступал там на немецком языке.

После своих консультаций Гримм отправил телеграмму своему патрону, в которой говорилось, что сепаратный мир возможен, но требуется более точная информация о целях воюющих стран. Гофман в своей телеграмме ответил (это мы знаем по запискам Суханова (359), который с большой тщательностью фиксировал все события 1917 года), что Германия готова отказаться от наступательных операций, пока сохранится надежда заключить сепаратное соглашение с Россией. И более того, «при желании союзников России Германия и её союзники готовы были бы немедленно начать переговоры о мире». Эта телеграмма попала в руки французского социалисту А. Тома, и её обнародование привело к скандалу, поскольку опубликованная информация ставила под вопрос нейтралитет Швейцарии. Российские власти, которые испытывали большие сложности в поддержании в обществе оборонческих настроений, не могли отреагировать мягче, чем высылкой Гримма из страны. Ранее ушедший в отставку министр Временного правительства Милюков высказался вполне определенно, сказав, что у него «и раньше ещё были бесспорные сведения о том, что он – агент германского правительства». Высылка означала, что Гримм формально объявлялся германским агентом, хотя в действительности он следовал своей антивоенной политической линии. Тем не менее его пацифизм бросил тень на всех российских «левых» – не только на большевиков, прибывших в Россию через территорию Германии, но и на все «левые» партии в России и стран Антанты. Что привело к отстранению Гримма от руководства международным Циммервальдским движением, а Гофман был вынужден уйти в отставку и уже навсегда вернуться к адвокатской деятельности.

Эту историю следует дополнить важным штрихом, который характеризует «левых» того периода, прочно обосновавшихся в системе Советов. Открывшийся 3 июня 1917 года 1‐й Всероссийский съезд Советов вперед всех вопросов начал обсуждение именно истории Гримма, в котором с длиннейшими и подробнейшими объяснениями приняли участие меньшевики Абрамович^[17], Мартов ^[18] (против высылки) и оправдывавшие высылку министры-социалисты Церетели (100), Скобелев (101), к которым в кратком выступлении присоединился Керенский. Вслед за ними на выступления в прениях записались 47 человек.

Зиновьев от имени большевиков поиздевался над «умеренными», сказав, что не видит никаких заявлений, что Гримм – действительно являлся сознательным агентом Германии, а министры только обвинили его в том, что он плохой интернационалист. И тут же охотно с этим согласился и стал задавать риторические вопросы: а вы сами, «центр», размежевались с империалистами? Как понимать братание Виктора Чернова (102) с англичанами, а Петра Милюкова с французами? И, с другой стороны, как можно было без суда и даже без совещания со своими партиями высылать пусть даже и плохого интернационалиста?

Либер^[19] от имени меньшевиков столь же язвительно спросил: так Зиновьев предлагает дополнить братание (предоставление права произносить речи на собраниях социалистов в России) с англичанами и французами еще и братанием с немцами? Он напомнил о состоянии войны, которая делает подобную аргументацию ничтожной. Но сам смог лишь внести проект резолюции, в которой поддерживались действия Церетели и Скобелева и предлагалось опубликовать их аргументацию, почему они сочли объяснения Гримма неудовлетворительными.

Третьим выступил Гоц (90), продолжая насмешки над Зиновьевым, который призвал к суду, заведомо зная, что обвинит этот суд в несправедливости уже за то, что он «буржуазный». О Зиновьеве он сказал, что тот тоже плохой интернационалист, но это не значит, что его надо выслать «из пределов русской революции». Гримм был встречен как представитель уважаемого социалистами Циммервальдского движения, а оказался орудием в руках германской политики. И поэтому дело не в плохом интернационализме, а в его отсутствии в данном эпизоде.

Снова на трибуне Рафаил Абрамович (46), который ещё не все сказал. Он требует, чтобы кто-то из юристов разъяснил ему, является ли преступлением германофильство или англофильство гражданина нейтрального государства? Обязательно ли ему быть социалистом-интернационалистом, чтобы не совершить преступления? Может ли он позволить себе быть буржуазным националистом? Выслать за всё это нельзя, можно выслать только агента-провокатора. Доказано ли это? Получается, что нейтральный иностранец изгоняется за свои взгляды. Из зала резонно замечают: «Шпионаж – разве политический взгляд?»

Мартов и Церетели тоже не всё сказали. Перед прекращением прений им также предоставляется слово.

Мартов (46) требует ответить, какие категории вообще могут высылаться, и почему они до сих пор не оглашены. Он называет высылку оружием полицейской расправы. И предупреждает, что этим самым куется оружие контрреволюции. Церетели столь же многословно пытается на это ответить: «…из пределов революционной России можно высылать того социалиста, который принят революционной Россией как идейный борец за свои убеждения, на которого легла тень тайных сношений с империалистическим правительством». Бурные аплодисменты поддерживают этот тезис. Одновременно шум протеста мешает говорить. Собрание расколото по второстепенному вопросу. Можно считать, что тем самым Съезд был сорван, по крайней мере, на одно заседание.

Церетели продолжает говорить. И в своей речи задевает Троцкого – так же, как его самого задел Мартов. Таким образом, спектакль может продолжаться бесконечно. Собравшимся предложено разрешить вопрос, кто является представителем русской революции – делегированный социалистами в правительство министр почт и телеграфов Церетели или гражданин Троцкий. Все обвинения в братании с империалистами он отвергает, потому что представители этих правительств связи со своими правительствами не отрицают. А вот Гримм мог бросить тень на революцию, и поэтому теперь имеет возможность оправдаться, находясь в Швейцарии. Иначе он должен был быть арестован.

Хотя прения закончились, беспорядка добавляет новый проект резолюции с одобрением высылки Гримма – от Либера, Гоца и других. Потом проект части фракции меньшевиков, которая не согласна с предыдущим проектом. Затем появляется проект большевиков – то же самое, но другими словами. Затем новый проект Мартова. В поддержку Церетели и Скобелева резолюция собирает 640 голосов «за», 121 «против» и 12 «воздержавшихся». Вроде бы вопрос решен, но на трибуне железнодорожник Вомпе ^[20] с поправочкой. На поправочку с отрицательным мнением выступает Либер (47). Голосованием поправка отвергнута. Наконец-то на трибуне человек по фамилии Иванов. У него дополнение. Дополнение отклонено. Голосуется резолюция Мартова. Отклонена. Откуда-то появляется резолюция Каменева (возможно, большевистская). Голосование. Ещё один безымянный оратор формулирует позицию за эту резолюцию – «по мотивам». Резолюция отклонена. Хотят выступить Троцкий и Ногин (94). Им слова не дают. Заседание закрывается.

Сорок страниц книжного текста – свидетельство несостоятельности лидеров Советов, собравшихся на съезд. Всех без исключения – не только тех, кто выходил на трибуну. И одновременно – с видетельство полной неспособности увидеть измену, которая находится прямо здесь же – главных пассажиров «пломбированного вагона». Они попытаются вклиниться в хаос следующего заседания – с целью попытаться принять решение, которое позволит вмешаться во фронтовые дела и остановить запланированное наступление. Но хаос парламентаризма настолько силен, что даже это оказывается совершенно невозможным.

Столько серьезное внимание к эпизоду с Гриммом говорит о том, что его подоплека – вовсе не частность. Она свидетельствует, скорее, о конкуренции двух измен – большевистской прогерманской и «лево-либеральной», действующей в интересах Антанты. Это следствие измены – разрушения основ государственности во время Февральского переворота.

Обсуждение было явно спланировано, хотя Съезд фактически был учредительным, и делегаты съезжались со всей страны совсем не для того, чтобы обсуждать столь частный эпизод. Планировалось обсудить жизнь рабочих, крестьян, солдат, финансово-экономические вопросы, продовольственный, национальный вопросы, местное самоуправление. Вместо этого началась многословная склока между «левыми» всех оттенков.

Можно с уверенностью сказать, что начало движения к власти Советов сопряжено с предательством – с тайными интригами, в которых планировалось изменить не только союзническому долгу и заключить сепаратный мир, но и русской государственности как таковой – понизить статус России до уровня младшего партнера в международных делах, до уровня неспособной к победе военной силы, до уровня плохо управляемой страны с предателями и безумцами во главе.

также Урицкий (340), Воровский ^[21], Красин (61) и др., которые действовали под прикрытием Института изучения социальных последствий войны (Копенгаген). Парвусом же был организован выезд «запломбированного вагона», набитого большевиками, через Германию и Финляндию в Петроград, где бурная встреча никому не известного Ленина также была профинансирована из денег, добытых Парвусом. Из тех же денег оплачивались забастовщики (по дневному тарифу, который превышал оплату рабочего дня), участники демонстраций и даже уличные перестрелки, а также оборудование для печати газет и оплаты их распространения. Парвус во всех этих операциях не забывал и себя, проживая щедрые инвестиции в революцию на широкую ногу.

Александр Парвус-Гельфанд

Из гонораров, полученных Горьким^[22] в 1902 за постановку в Германии его пьесы «На дне», Парвус присвоил 180 000 марок, что разрушило его авторитет среди однопартийцев, которые, впрочем, не утратили готовность получать от него деньги. Единственное, чего не удалось Парвусу, это войти в первое правительство большевиков, на что он очень рассчитывал, намереваясь поживиться за счет России так, как никто другой. Ошибка Парвуса состояла в том, что он не мог себе представить, с кем связался. Авантюризм его подопечных перекрывал его способности к аферам многократно. Если Парвус оперировал только деньгами и имуществом, то большевики готовы были оперировать человеческими жизнями и судьбами целых народов.

Вот текст документа^[23], который снимает все вопросы по поводу финансирования большевиков военным противником России в период войны. Здесь Ленин называется партийной кличкой «Кузьмич».

Письмо Дзержинского Сталину

от 25.12.1922 г. (на семи листах)

НКВД РСФСР

ГПУ

№ 14270

25 декабря 1922 г.

СЕКРЕТАРЮ ЦК ВКП(б)

Секретарю ЦК РКП (б)

тов. И.В. СТАЛИНУ

Известно, что «Кузьмич» был действительно завербован представителем германского генерального штаба (в 1915 году) ГЕЛЬФАНДОМ Александром Лазаревичем (он же ПАРВУС, он же Александр Москвич). <…> Парвус встречался с «Кузьмичем» в мае 1915 года и письменно оформил все формальности. Для того чтобы «Кузьмич» получал деньги, была написана расписка, автобиография, дадена подписка о сотрудничестве, присвоен псевдоним «Зершторенманн». Все встречи, организованные Парвусом с «Кузьмичем», носили конспиративный, тайный характер. Парвус был на службе в министерстве иностранных дел Германии и состоял на должности в генеральном штабе. Был вхож в семью германского канцлера Бетман-Гольвега (260), являлся помощником Эриха Людендорфа (военный мозг Германии). Людендорф описал в своей книге о сотрудничестве большевистских вождей с германским правительством. Сейчас Людендорф заявляет, что большевистское правительство «существует по нашей милости». Известно, что Парвус через подставных лиц и лично передавал «Кузьмичу» крупные суммы денег, о расходовании которых он не ставил в известность ЦК и близких товарищей.

Сподручным Парвусу являлся ФЮРСТЕНБЕРГ Яков Станиславович^[24] (он же Борель, ГАНЕЦКИЙ, Гендричек, Францишек, Куба, Келлер) бывш. член Польской Соц. дем. Партии, делегат II, IV, VI съездов РСДРП, член ЦК и загранбюро ЦК, личный казначей «Кузьмича» с 1915 г. Был доверенным лицом Парвуса в финансовых делах, платным агентом генерального штаба Германии, значится под псевдонимом «Мириан».

Вербовочная операция Парвусом готовилась тщательно на протяжении многих лет с 1906–1907 годов. Для контактов Парвус посылал в Копенгаген Ганецкого. Несмотря на конспиративную обставленность встреч и придания им секретного характера, «Кузьмич», однако разбалтывал об этом Инессе Арманд, во время отдыха в Зеренберге, в мае 1915 года. «КУЗЬМИЧ» рассказывал, что для того, чтобы получать деньги, ему необходимо было пойти на политические уступки германским властям.

Екатерина Горман (Громан) также свидетельствует, что она приезжала в Швейцарию вместе с Парвусом и Ганецким. Они разместились в одной из шикарных и дорогих гостиниц, и через неё Парвус распределил около 20 миллионов немецких марок среди нуждающихся русских эмигрантов, среди которых, кроме обозначенных, были также: Троцкий, Бухарин и др. Ей были известны связи Парвуса с германским правительством, которое требовало отчета за использование денег. Поэтому Парвус всегда отбирал расписки с тех, кому выдавались деньги…

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ГОСУДАРСТВЕННОГО

ПОЛИТИЧЕСКОГО УПРАВЛЕНИЯ

ПРИ НКВД РСФСР.

(ДЗЕРЖИНСКИЙ)

И ещё один «сов. секретный» документ от 16 ноября 1917 года^[25], доказывающий, что большевики во главе с Лениным в период войны совершили множественные акты государственной измены, расшатывая внутренний порядок в России по заданию Германии.

Председателю Совета Народных Комиссаров

Согласно резолюции, принятой на совещании народных комиссаров товарищей Ленина, Троцкого, Подвойского, Дыбенко и Володарского, мы произвели следующее:

1. В архиве министерства юстиции из дела об «измене» товарища Ленина, Зиновьева, Козловского, Коллонтай и др. мы изъяли приказ германского имперского банка № 7433 от второго марта 1917 года с разрешением платить деньги тт. Ленину, Зиновьеву, Каменеву, Троцкому, Суменсон, Козловскому и др. за пропаганду мира в России.

2. Были просмотрены все книги банка Ниа в Стокгольме, заключающие счета тт. Ленина, Троцкого, Зиновьева и др., открытые по приказу германского имперского банка за № 2754. Книги эти переданы Мюллеру, командированному из Берлина.

Уполномоченные народным комиссаром по иностранным делам

Е. Поливанов, Г. Залкинд.

Существует ещё множество косвенных документов, свидетельствующих о самом отвратительном преступлении большевиков в период войны, хотя большая часть из этих документов уничтожена ради сокрытия исторической истины.

Большевики отлично финансировались зарубежными (в основном) спонсорами. Сотни (если не тысячи) большевистских активистов проживали в Европе. Они беспрерывно проводили конференции и съезды, издавали газеты и журналы, имели возможность пересылать их в Россию. Большевистские школы существовали на Капри и в Лонжюмо под Парижем. Все это требовало огромных денег, которые платили те, кому это было выгодно.

После смерти банкира Якоба Шиффа ^[26] его последователи и наследники заявили с гордостью заявили, что именно он финансировал войну Японии против России, что он снабжал военнопленных революционной пропагандой, что он также стоял за русской революцией 1917 года.

В те годы из выходцев из России формировался своеобразный гибрид политического активиста, который одновременно мог заниматься делами какой-либо европейской страны и делами России – в основном за пределами России. Примером такой двойной идентичности служит Шарль Раппопорт ^[27], который числился среди лекторов в большевистской школе в Лонжюмо под Парижем.

Далеко не все большевистские вожди считали «школьную» программу полезной.

Так, Троцкий обещал быть лектором на Капри, но не приехал. Так же поступали и многие другие. Вероятно, финансирование в этом случае не было привлекательным.

В последнее время появились по виду научные «доказательства» того, что большевики не были на службе у немцев.

Шарль Раппопорт

Изучение массы документов направлено лишь на подкрепление одного утверждения: до февраля большевики от немцев не могли получать существенные суммы денег, и на это указывает постоянная нехватка средств на партийную работу. Между тем, это утверждение не стоит выеденного яйца. Достаточно прикинуть, какие средства нужны были на проживание за рубежом не десятков, а сотен революционеров самых разных мастей.

Фактически из них любой враждебный России политический режим мог выбрать всё, что угодно – по своему вкусу. Большевики не только за рубежом, но и на территории России печатали массу нелегальной литературы и содержали сотни подпольных агитаторов и распространителей этой литературы. Было бы смешно полагать, что всё это финансировалось из партийных взносов.

Аргумент о том, что немцы не могли финансировать большевиков, потому что сами остро нуждались в деньгах, также нелеп. Затраты на вооружения и ведение войны были огромны, и выделить из них малую долю на поддержку диверсионно-подрывной работы партии Ленина было вполне посильно для колоссального военного бюджета.

В воспоминаниях начальника контрразведки Бориса Никитина (231) приводится достаточно количество свидетельств изменнической деятельности большевиков. Мы кратко перечислим их:

– Перехваченные французской разведкой иносказательные телеграммы, направленные немецким агентам в Стокгольм: «Из-за несогласий в бюро ожидаются скорые перемены его состава», – «Богданов, по всей вероятности, скоро покинет бюро», – «Богданов покидает бюро», – «Переведите полмашины в Стокгольм, полмашины в Христианию» (Христиания – столица Норвегии). Никитин пишет, что это примитивный шифр: в нем заменены слова – «Временное правительство» на «бюро», «Милюков» на «Богданов». «Полмашины» – скорее всего, некая сумма денег.

– При обысках у публициста Иосиф Колышко ^[28], направленного из Стокгольма в Россию немецким Генеральным штабом и отправлявшим вышеуказанные телеграммы, найден проект сепаратного договора Германии с Россией на 12 листах. В тексте содержалось требование самостоятельности Финляндии и Украины – тезис, который многократно повторялся большевиками с разных трибун. Как следовало из бумаг, публицист должен был получить в Стокгольме на свою деятельность 20 тысяч рублей. Колышко активно общался по этому поводу с несколькими членами Петросовета. Позднее министр юстиции Малянтович (276) выпустил Колышко на свободу под залог в 30 тысяч рублей.

– Также у Колышко обнаружено длинное письмо своей подруге-немке. В нём повторялась просьба перевести полмиллиона рублей через Стокгольм и столько же – через Христианию. На эти деньги Колышко намеревался приобрести газету «Петроградский курьер» для антивоенной пропаганды. В письме упоминался Ленин и передавалась просьба передать в Рейхстаг его непримиримость в отношении аннексий и контрибуций. «Ленин не соглашается поддерживать эти требования» – фраза свидетельствует о проведенных переговорах.

– Показания агента Савицкого о раздаче денег участникам беспорядков 3–4 июля 1917 г. неким Степиным, который почти каждый день посещал штаб большевиков во дворце Кшесинской. В разговорах Степин бравировал тем, что он «первый человек» у Ленина, который лично дает ему деньги.

– Обнаружение фальшивых 10‐рублевок, которые изготавливались Германией (имели дефект – едва заметное подчеркивание двух последних цифр серии) у арестованных после июльских событий солдат и матросов.

– Переписка Ленина с Парвусом с сообщениями: «работа подвигается очень успешно»; «мы надеемся скоро достигнуть цели, но необходимы материалы», «материалы, посланные в Выборг, получил, необходимо ещё»; «присылайте побольше материалов». Речь шла о деньгах.

– При очищении дома Кшесинской, где помещался штаб большевиков, была найдена телеграмма, отправленная из Стокгольма Ленину и подписанная Ганецким (55):

«Штейнберг (410) будет хлопотать субсидию для нашего общества, обязательно прошу контролировать его деятельность, ибо совершенно отсутствует общественный такт». Ганецкий был немецким агентом и доверенным лицом Парвуса.

– Телеграммы, поступившие от французской разведки, содержащие переписку между Козловским, ФюрстенбергомГанецким, Лениным, Коллонтай и Суменсон. Относительно Суменсон было выяснено, что она сняла только в одном банке сумму в 800 000 рублей, а на её текущем счету оставалось 180 000 рублей. Эти деньги переводил из Стокгольма, через Ниа Банк, Ганецкий. После ареста она призналась, что «имела приказание от Ганецкого выдавать Козловскому, состоящему в то время членом ЦК партии большевиков, какие бы суммы он не потребовал, и притом без всякой расписки. Из предъявленных ею чековых книжек явствовало, что некоторые из таких единовременных выдач без расписки доходили до ста тысяч рублей».

– Тесные связи Ленина с заводом «Сименс», членом правления которого состоял казначей партии большевиков – Красин ^[29]. Отделение концерна «Сименс» на юге России было закрыто по подозрению в шпионаже ещё до Февраля.

– В секретном справочнике английской разведки 1916 года было сказано: «Бывший австрийский консул во Флоренции Пельке фон Норденшталем после объявления войны Италией переехал в Швейцарию. Там он специально вербовал политических деятелей для работы в пользу Центральных держав. Одним из привлеченных им для такого рода деятельности был Чернов». Чернов (103) – один из соглашателей в Советах, имевший тесные связи с большевиками. Лично участвовал в освобождении Троцкого из-под ареста. Также в тесных контактах с большевиками замечен Либер (47). Другие участники контактов с немцами, получавшие от них деньги – в том числе и для Чернова: эсеры Натансон (358), Камков-Кац (325), Зайонц-Хаимов ^[30].

Таким образом, связи большевиков и некоторых активных «революционных демократов» были достоверно установлены. Выяснение деталей этих связей требовало масштабных следственных действий, которые не состоялись, поскольку были свернуты по инициативе Керенского, уволившего министра юстиции Переверзева (101), за «несвоевременную» публикацию материалов. Между тем, именно эта публикация переломила настроения в Петрограде во время событий 3–4 июня 1917 года.

Если прямых доказательств, что большевики были немецкими «шпионами», к нашему времени не сохранилось (как некоторые думают), то это не означает, что их не было. Кроме того, в условиях войны никто и не должен был в судебном порядке предъявлять доказательства и иметь при этом прямые улики. Достаточно было косвенных улик, которые попали в руки контрразведки и были опубликованы в июне 1917 года. По убеждению контрразведчиков, да и в целом разумных людей, добытых улик было достаточно, чтобы как минимум держать всех большевистских лидеров под замком до конца войны. А лучше бы их было расстрелять по приговору военно-полевого суда. Что этого не было сделано – историческая случайность. Возможно, обусловленная таким малозначительным обстоятельством, что Ульянов-Ленин в гимназические годы был воспитанником Федора Керенского, сын которого мог не разделять радикализма большевиков, но и не противился ему, стараясь лавировать между противостоящими силами, среди которых он больше боялся сил реставрации, а большевиков недооценивал.

В своих воспоминаниях «Россия на историческом повороте» А. Ф. Керенский писал: «Для того чтобы помешать Австрии подписать сепаратный мирный договор, немцам нужен был переворот в Петрограде. Для Ленина немедленный мир с Германией сразу после захвата власти был единственным средством установления диктатуры. И немцы, и Ленин конечно же знали, что 28 октября министр иностранных дел Терещенко (283), представитель Ставки Верховного главнокомандования генерал Головин, представитель социал-демократов Скобелев (100), а также английский посол должны были отбыть в Париж, чтобы принять участие в конференции стран Антанты, назначенной на 3 ноября, которая, без сомнения, могла оказать воздействие на весь ход войны». «Я твердо уверен, что восстание 24–25 октября не случайно совпало по времени с серьезным кризисом в австро-германских отношениях, как не случайно “совпало” контрнаступление Людендорфа с предпринятой Лениным попыткой восстания в июле. К 15 ноября предполагалось заключить сепаратный мир России с Турцией и Болгарией. Вдруг совершенно неожиданно где-то 20 октября мы получили секретное послание от министра иностранных дел Австро-Венгрии графа Чернина. В письме, которое пришло к нам через Швецию, говорилось, что АвстроВенгрия втайне от Германии готова подписать с нами мир».

Большевики получили карт-бланш от Керенского, поскольку следовали общей тенденции, которая неизбежно вела к сепаратному миру. Но Керенский просчитался: не большевики помогли ему добиться мирного соглашения, а он сам помог большевикам захватить власть и исполнить замысел Керенского уже от своего имени.

Брестский мир

Большевики делали всё, чтобы облегчить Германии положение на восточном фронте. Они не только пропагандировали сепаратный мир, но и предпринимали действия, чтобы затянувшееся перемирие не было прервано. Пойманные на измене, они заменили тезис о сепаратном мире тезисом о сепаратной войне – мол, революционная Россия должна остаться сама по себе, не выделяя империализм союзных держав как более приемлемый в сравнении с империализмом Германии и держав Центрального блока. Провокация 10 июня 1917 г. сменилась вооруженным мятежом 3–4 июля – всё делалось, лишь бы сорвать наступление русских войск, которое было подготовлено ещё Государем Императором.

Распропагандированные войска с разрушенной дисциплиной, продолжение политики «демократизации» армии, массовое дезертирство – всё это стало причиной неудачи, которая постигла русскую армию в конечной фазе войны.

Большевистская делегация в Бресте. Сидят: Лев Каменев (Розенфельд), Адольф Иоффе (69), Анастасия Биценко^[31], Стоят: Владимир Липский^[32], Петерис Стучка (329), Лев Троцкий (Броншейн), Лев Карахан^[33]. Липский стал невозвращенцем в 1918 г., Иоффе умер в 1927 г., Стучка – в 1932 г., Каменев, Биценко и Карахан расстреляны в период Большого террора, Троцкий убит по личному поручению Сталина в 1940 г.

18 июня 1917 г. в наступление перешли армии ЮгоЗападного фронта. 8‐я армия генерала Л. Корнилова в конце июня взяла города Галич и Калуш. При этом было захвачено 48 орудий, около 10 тысяч пленных. Однако немцы перебросили к месту сражений 16 дивизий и 6 июля атаковали. В районе города Тарнополя германские войска прорвали фронт. Русские армии беспорядочно отступали. В телеграмме комиссаров 11‐й армии положение описывалось так: «Наступательный прорыв быстро исчерпался. Некоторые части самовольно уходят с позиций, даже не дожидаясь подхода противника. На протяжении сотни вёрст в тыл тянутся вереницы беглецов с ружьями и без них здоровых, бодрых, чувствующих себя совершенно безнаказанными. Иногда так отходят целые части… Сегодня главнокомандующий с согласия комиссаров и комитетов отдал приказ о стрельбе по бегущим». 19 июля 1917 года началось бегство распропагандированных войск, разграбивших на своем пути Тарнополь. Беспорядочное отступление на этом участке привело к общему отступлению всего Юго-Западного фронта.

20 августа, германские войска добились нового крупного успеха на русском фронте. Они взяли Ригу. Защищавшие город части потеряли 25 тысяч человек, 270 орудий и большое количество другого вооружения. Сражение за Моонзундские острова было также проиграно Россией. В операции немцы задействовали около 300 кораблей, русские – 116 кораблей. Итоговые потери: у немцев потонули 9 кораблей, серьезно повреждены еще 12; у русских затоплены броненосец «Слава» и эсминец «Гром». Общий успех Германии выразился в пленении более 20 тыс. русских солдат. Прочие потери русской армии: 141 орудие, 130 пулемётов, 40 самолётов. Убитыми и ранеными потери с обеих сторон были относительно невелики.

Под влиянием большевиков (но также и всей социалистической демократии) армия России была приведена в небоеспособное состояние. Всё верховное руководство было смещено, дисциплина разрушена, пропаганда сообщила солдатам, что участие в войне для них необязательно, а отказ выполнять приказы обоснован объявившимися у солдат «правами» и общими принципами революции. Выполняя свои обязательства перед Германией, большевики сразу, как только объявили о захвате власти (фактически владея только Петроградом и Москвой), начали переговорный процесс с целью завершить войну любой ценой.

Гениальность Ленина была признана большевиками после того, как договоренности Брестского мира были нивелированы Ноябрьской революцией 1918 года в Германии. При этом большевики закрыли глаза на колоссальные потери, которые были результатом этой преступной сделки. Уже в Берлине большевики подписали обязательство выплатить Германии контрибуцию.

27 августа 1918 года был подписан дополнительный договор к Брест-Литовскому миру. Помимо территориальных уступок в Прибалтике и признания независимости Грузии (для развития наступления немцев на Баку) он предусматривал передачу Германии четвертой части добычи Бакинской нефти. Донбасс оставался под немцем, и предполагалось, что нефть большевики будут менять на уголь. Советы обещали немцам уплатить контрибуцию в 6 млрд марок в шесть этапов. Первый взнос – 1,5 миллиарда, из которых более 245,5 т золотом, остальное кредитными билетами. Этот взнос должен быть немедленным, к 10 сентября – следующая выплата примерно такого же вида, и так далее. На 1 млрд марок должны быть поставлены русские товары, на 2,5 млрд – обеспеченный государством 6 % заем.

Карикатура на Троцкого, подписывающего Брестский мир

В операции по переправкезолота ключевыми фигурами были Георгий Чичерин ^[34] и полпред Совнаркома в Германии Адольф Иоффе ^[35]. 22 сентября первый взнос от большевиков дошел до Берлина – почти 97 тонн золота. Вторая партия – 3,6 тыс. пудов золота была отправлена в Берлин 30 сентября. С 5 сентября начали готовить к отправке 3125 кг золота, 3,6 млн золотых рублей и на 150 тыс. германских марок в царских кредитных билетах. Провоз золота через Оршу контролировал Ганецкий (55), обслуживавший интересы Парвуса и банкирского дома «Мендельсон и К^о» в Швеции. В Берлине процесс обеспечивал помощник полпреда Моисей Лазерсон ^[36].

9 ноября 1918 г. в Германии произошла «революция», и тут же (13 ноября) ВЦИК аннулировал Брестский мир. Но за два дня до этого (11 ноября) все переданное Германии золото оказалось под контролем представителей Антанты, о чём банковский дом «Мендельсон и Ко» заключил с ними соглашение. Золото не попало ни в руки наследников царской власти, ни в руки «белых», и «красным» оно тоже не досталось. Фактически оно было украдено вчерашними союзниками Российской Империи. Золото считалось «спорным», и «спор» о русском золотое в 1944 году решился с учетом интересов Сталина – при заключении Бреттон-Вудского соглашения, где большевики согласились с установлением мировых денежных расчетов в долларах. Русское золото пошло в качестве взноса Сталина в учреждение международных банков МВФ и МБРР (Всемирный банк). Биржевики и большевики грабили Русь совместными усилиями. И продолжают делать это до сих пор.

Добавим, что ещё более масштабный вывоз золота и драгоценностей был организован в пользу иностранных держав и осел на тайных счетах большевиков. Главные организаторы продажи награбленного за рубеж – Литвинов (601), Красин (61), Гуковский (628), Соломон (439).

Даже когда Брестский мир был фактически аннулирован, а немецкие оккупационные войска отправились в Германию, большевики не отказались от создания Украины – г осударства в государстве. И такой же статус придали другим территориям, за исключением тех, которые они ранее «отпустили». И даже когда коммунизм внешне исчез, и КПСС ушла в прошлое, пришедший на смену режим стал продолжателем дела большевиков – воссоздал федеративное устройство, снова располосовав пространство этническими границами и раздав русские земли инородческим кланам.

Чичерин и Иоффе, столпы большевистской дипломатии

Фактически Брестский мир пролонгирован до нашего времени, когда сдача территорий и акваторий, а также вывоз золота и государственных резервов за рубеж продолжились.

Титулы власти и признаки безвластия

Царскую политику накануне Февраля ругали все, кому не лень. Как ругают вообще все правительства во все времена. Никакой внутренней угрозы для самодержавия в этом не было. А внешнеполитические интриги и поддержка деструктивных идей – это дело обычное, также не способное привести к краху Империи. Вся стратегия разрушения России – это масштабная провокация, в которой обыватель должен был почерпнуть из газет информацию, что «царя скинули». И уверовать, что фальшивый Манифест об отречении, опубликованный столичной прессой, является историческим документом. Но даже этот подлог ничего не значил без действий нескольких штабных генералов, которые воспользовались тем, что Государь принял на себя бремя Верховного главнокомандующего, и должен был довериться им для управления фронтом. Царь оказался в западне, которая была организована группой из нескольких человек, решившей присвоить себе славу национальных героев-победителей, находясь в шаге от военного триумфа, к которому вел Россию Император Николай Второй. Расчет этих глупцов не оправдался. Никто из участников заговора в распавшемся государстве выжить не смог.

Но даже измена нескольких генералов была бы пустышкой, если бы Священный Синод не потребовал от каждого настоятеля выступить с амвона и объявить о том, что теперь царя больше нет, и надо присягать Временному Правительству. Вот это было, действительно, событие масштабное, охватившее изменой целое сословие. Которое за своё отступничество получило ужасные кары, но, вместо того, чтобы осмыслить произошедшее, оно начало раздавать статусы новомучеников погибшим в кровавой бойне священникам, среди которых была немалая доля отступников.

Не было никакого бунта – захват власти Временным Правительством произошел при минимальном насилии, которое относилось практически только к Николаю Второму и членам Августейшей Семьи. Пока фронт и тыл не осознали, что власти больше нет, не было никаких бунтов и беззаконий. Напротив, то и другое разразилось и открыло пути большевикам только вследствие изоляции, беззаконного отстранения от власти Государя Императора, чья роль в системе государства, как почти сразу выяснилось, была ключевой. Не достало ума у тех, кто решил, что сможет управлять Россией по-европейски, чтобы декларировать восстановление монархии на Учредительном Собрании. Или же, как мы можем предполагать в отношении Керенского, разрушение России было их целью.

Особую роль в разрушении российской государственности сыграл украинский сепаратизм. 6–8 (19–21) апреля 1917 г. в Киеве прошёл Всеукраинский национальный съезд, заявивший: «В соответствии с историческими традициями и современными реальными потребностями украинского народа, съезд признаёт, что только национально-территориальная автономия Украины в состоянии удовлетворить чаяния нашего народа и всех других народов, живущих на украинской земле». Затем на заседание Комитета Центральной рады был принят Первый Универсал, произвольно провозгласивший национально-территориальную автономию Украины в составе России. При этом к Украине приписывались девять губерний Юга России. В знак протеста против бездействия Временного правительства в этой ситуации из его состава 5 (18) мая вышли Милюков и Гучков, что вызвало правительственный кризис с последующим созданием коалиционного правительства с участием 6 представителей «левых» партий.

5 (18) июня 1917 в Киеве прошел 2‐й Всеукраинский военный съезд, созванный вопреки запрету Керенского, подтвердивший и усиливший курс на сепаратизм. В ответ на продолжающуюся бездеятельность Временного правительства 2 (15) июля 1917 три министра-кадета ушли в отставку, а новым правительственным кризисом воспользовались большевики, организовавшие на следующий день беспорядки и вооруженное противостояние с верными правительству гражданами и Петроградским гарнизоном. Здесь Временное правительство проявило решительность: ввело военное положение, расформировало части, участвовавшие в беспорядках, ввело на фронте смертную казнь и объявило в розыск лидеров большевиков. Тем не менее, под давлением «левых», правительство покинули министр юстиции Переверзев (103) (опубликовавший материалы, компрометирующие большевиков), а затем председатель правительства Львов. Новое коалиционное правительство было поручено возглавлять Керенскому, а ВЦИК 1‐го созыва признал за правительством неограниченные полномочия. Чем «левая» коалиция целиком противопоставила себя большевикам. Но через несколько дней все вернулось на круги своя – все санкции против большевиков были отменены. Что продолжило перманентный кризис и далее.

Была и другая причина кризиса – прямые столкновения между проправительственными силами и силами анархии. 18 апреля 1917 Милюков обратился к союзникам с нотой, подтверждая верность всем договорам царского правительства с союзниками о продолжении войны до полной победы над Германией. «Левые» партии организовали в Петрограде массовые выступления против этой политики, дошедшие до вооруженных столкновений. Милюков был вынужден уйти в отставку, чтобы не допустить обострения ситуации. Но это ничего не изменило. Февраль катился по стране, обращая в труху все институты государственности.

Генерал-майор Петербургского департамента полиции Павел Заварзин ^[37] писал: «Политический кризис в России в феврале 1917 года был спровоцирован либералами для свержения царизма. Его организатором выступила финансовопромышленная олигархия, чьей целью был захват власти в России под лозунгами введения конституции и создания “народного правительства”. Задачей этого переворота был вывод Российской Империи из Первой мировой войны без достигнутых ею завоеваний и без обещанного Антантой решения Восточного вопроса»^[38]. Прямое участие в мятеже приняла английская дипломатия и секретные службы, создавшие сеть изменнических сообществ через популярные среди политиков масонские ложи и английские клубы.

Временное правительство было, по сути дела, правительством заговорщиков, мятежников. И его организаторы это прекрасно знали. Ему нужна была легитимация – признание того, что свержением Государя Императора закладывалась не самозваная, а законная власть. Даже торопливое признание ВП Великобританией и Францией было мерой лукавой и вынужденной. Поскольку шла война, а законного правительства в России больше не было, то гарантировать существование восточного фронта против Германии могло только такое признание. Гучков, Милюков и генералы-заговорщики прекрасно понимали, что признание иностранными государствами шатко. Выход из войны будет означать крах даже призрачной легитимности. На этот случай заговорщикам пришлось пойти на союз с «левыми» – организаторами Советов. И это мгновенно привело их к краху: Гучков и Милюков вылетели из Временного правительства, исчезли из поля зрения генералы Алексеев и Рузский^[39], практически все командующие фронтами, по недомыслию или злой воле поддержавшие фальшивку «отречения» Государя, были заменены.

Такая замена – фактически второй переворот, который смел прежних инициаторов революции уже через месяц, – никак не решала проблему легитимации. Советы становились опорой Временного правительства, поскольку с контролирующими их партиями эсеров и меньшевиков удалось договориться – они вошли в его состав. Хотя бы какие-то признаки легитимации это обеспечивало. Но войну всё равно требовалось продолжать, чтобы внешние силы не признали легитимным какое-нибудь другое правительство. Отсюда – доктрина продолжения войны до победного конца, пусть даже силами распадающейся армии, которая поставляла тылу массы вооруженных дезертиров, ставших тут же за Советы, чтобы поучаствовать в обещанном дележе земли.

Последнее предопределяло выбор: либо полностью капитулировать перед «левыми» и местными сепаратизмами (а на Украине сепаратизм обозначился вполне отчетливо), либо раздавить их диктатурой. Диктатура оказалась вялой – предательство гнездилось в самом Временном правительстве, в головах каждого из министров.

Откуда взялись Советы

Советы не были созданы большевиками. Даже если приписать им первые попытки создания Советов в 1905 году, то к Советам 1917 года они не имели никакого отношения. Советы выросли из коалиции «левых», которые в предвкушении государственного переворота начали 1917 год бурными попытками организовать всеобщую забастовку – силами ничтожной Рабочей группы Центрального Военно-промышленного комитета во главе с меньшевиком Гвоздевым (278). В конце января вся группа была арестована, но освобождена в Феврале бунтующим петроградским гарнизоном. Группа потянулась в Таврический дворец, где собралась часть думцев, не желавшая подчиниться указу Государя о роспуске Думы. Два заговора сплелись вместе, ударив в сердце России – по управляющим страной и армией штабам.

Ядром самоорганизации Петроградского совета стали Суханов-Гиммер (359) и Стеклов-Нахамкис ^[40], которые объявили, что Совет уже создан, а они стоят во главе. Авантюрист Нахамкис в ночь с 1 на 2 марта с группой своих сторонников от имени не существующего Совета поставил перед Временным правительством ультиматум с требованием замены полиции выборной милицией. В Февральские дни не без участия подобных авантюристов тюрьмы были открыты, и из них освободились тысячи уголовников и арестованных по подозрению в шпионаже. Многие из них тут же определились в советскую милицию, вооружились и получили официальные полномочия.

Авантюра с объявлением Совета созданным была успешной, поскольку многие из тех, кто мечтал приобщиться к перевороту, не имели возможности попасть во Временное правительство, образованное (также самозванством) из депутатов распущенной Думы. «Левые» думцы, не получившие достаточного представительства во Временном правительстве, перехватывая инициативу у Нахамкиса, там же, в Таврическом дворце образовали Временный исполнительный комитет Совета рабочих депутатов. В него вошли прежние лидеры мятежного Военно-промышленного комитета, депутаты-меньшевики и представители прочих «левых» партий и профсоюзов. Большевики упустили этот момент, рассчитывая войти во власть «через улицу». К тому же их лидеры всё ещё были за границей. В общем, большевики проспали революцию так же, как их вождь Ленин. И поэтому стремились к разрушению Советов – как провокациями снаружи, так и дезорганизацией изнутри.

Учредительное заседание Петросовета 27–28 февраля (12–13 марта) 1917 г. было сборищем никем не избранных «представителей» столичных фабрик и запасных полков. Объединяла их не идеология, а нежелание идти на фронт. Но организаторам этого собрания удалось провести главное решение – утвердить состав Исполкома Петросовета, где из 15 человек только 2 были большевиками (Шляпников (295) и Залуцкий ^[41]). В дальнейшем Исполком произвольно расширялся путем кооптации в него представителей политических партий и солдатских комитетов. Ко 2 (15) марта 1917 марта Исполком состоял уже из 36 членов, среди которых было 7 большевиков. Возглавил всё это искусный манипулятор меньшевик депутат Чхеидзе (8), а его заместителями (товарищами) стали два других «левых» думца – Скобелев (101) и Керенский. Чхеидзе и Керенский также вошли во Временное правительство – формально опираясь на пока ещё совершенно рыхлую структуру Петросовета.

Политическим прорывом для Петросовета стал так называемый Приказ № 1, разрушивший армейский порядок, но главное – гарантировавший солдатам Петроградского гарнизона, что они не будут отправлены на фронт. Чтобы получить преимущества в борьбе за власть, «советчики» поставили страну на грань военной катастрофы, на которой она балансировала ещё какое-то время, поскольку противник был истощен войной и не имел сил, чтобы наступать. Петросовет этим актом тут же получил опору в войсках – солдатские комитеты получали возможность вести политическую деятельность, игнорируя приказы офицеров. Дезорганизующий элемент в армии тут же истолковал это положение расширительно, отменив всякую дисциплину и субординацию. Последующие разъяснения с участием военной комиссии Временного правительства уже не имели значения. Воинский приказ в любой момент мог быть оспорен солдатским комитетом, который в этом случае кивал на Петросовет, властные полномочия которого Временное правительство не рискнуло опровергнуть – в этом случае пришлось бы пойти на конфликт с вооруженной массой петроградского гарнизона, прекратившегося фактически в толпы дезертиров-нахлебников, совершенно не занятых делами службы.

Распространяя своё влияние за пределы Петрограда, Петросовет провел 29 марта – 3 апреля (11–16 апреля) 1917 года Всероссийское совещание Советов, в котором участвовало 480 делегатов от 139 Советов, 13 тыловых воинских частей, 7 действующих армий и 26 отдельных частей фронта. По его итогам в Петросовет были включены 16 представителей губернских Советов и фронтовых армейских частей. Меньшевики и эсеры сохранили своё доминирующее положение. Резолюции Совещания по вопросам войны и мира, о земле, о хозяйственном положении и др. – мало чем отличались от последующих резолюций и мнения большинства 1‐го Съезда Советов. Большевики на Совещании, как и в дальнейшем, атаковали большинство своими радикальными резолюциями, получавшими незначительное число голосов.

Замечательным событием в последний день Совещания было выступление только что прибывшего из-за границы Ленина, который огласил свои «Апрельские тезисы», шокировавшие не только умеренных «левых», но и многих ближайших соратников Ленина по большевистской партии (например, Зиновьева). Патриарх социал-демократии Плеханов назвал тезисы «бредом». Ленин, явно не вникая в обстановку, требовал продолжения революции – неучастия во Временном правительстве, организации перерастания «буржуазной революции в социалистическую». Лидеры Петросовета поставили ленинские тезисы на одну доску с самыми вредными контрреволюционными призывами, сочли их призывами к анархии и гражданской войне.

«Апрельские тезисы» фактически создали партию большевиков заново, сделав её партией бунта и вооруженного восстания – что вполне соответствовало настроениям дезертиров и рабочих, которыми до отказа был набит Петроград. Им не нужны были марксистские теории – всё должно было быть до примитивности просто. Этим и обеспечил новый состав своей партии Ленин. Его стремлением было не столько взятие власти, сколько её разрушение. «Взять власть» – этот тезис был только словесной формой. На самом деле речь шла о том, чтобы «отнять власть», не отвечая при этом за последствия. Такого подхода не могли понять другие «левые», полагая, что союзников надо убеждать словом, аргументами, ссылками на прецеденты, авторитеты и теории.

С этого момента большевики находились в состоянии войны с Петросоветом, избирая мишенью для словесных атак и деклараций Временное правительство. Петросовет пытался встроиться в новую власть, большевики – дальше разрушать государство, управление хозяйством, правопорядок. Этот настрой вовремя и по достоинству не был оценен ни революционными демократами, ни «правыми» во Временном правительстве.

21 апреля (4 мая) 1917 на улицах Петрограда произошло столкновение между анархическими толпами, разогретыми лозунгами большевиков, и сторонниками Временного правительства. Три человека были убиты. Аналогичные беспорядки произошли в Москве. Петросовет объявил организаторов демонстрации «изменниками делу революции». Большевики предпочли сделать вид, что они к организации беспорядков отношения не имеют, а виной всему неумная нота Временного правительства, обещавшего союзным державам продолжение войны на основе прежних соглашений. В порядке уступки уличной анархии Временное правительство произвело в своем составе «чистку» – удалив из своего состава рьяных сторонников продолжения войны Милюкова и Гучкова. Во Временное правительство были приглашены шесть министров-социалистов – в том числе и из Петросовета.

Петросовет с самого начала был не конкурентом Временного правительства, а партнером – формой стихийно сформированного представительства «левых» партий и уличной анархии. Он служил средством держать анархию в узде и одновременно – инструментом энергичного формирования народного представительства под контролем всё того же Временного правительства.

Первый Съезд – комом

Чтение стенограммы Первого Съезда Советов (июнь 1917 г.) представляет большие затруднения в силу пространности речей, которые в наше время показались бы переливанием из пустого в порожнее, утомляли бы излишними языковыми украшениями, уклонениями от разговора по существу. Чтобы выразить и подкрепить чисто словесными средствами какой-то тезис, оратору нужно было от четверти до получаса. Несколько тезисов – и речь выходит за пределы часа. Регламента фактически нет, потому что делегаты всегда поддерживают любого оратора в его желании говорить дальше. В объявленный регламент никто и не думает уложиться и как-то подвести итог сказанному. В речах постоянно звучат лозунги, и они встречаются аплодисментами. Что означает: Съезд Советов видит себя не органом власти, не форумом, перед которым должны отчитаться министры-социалисты, а лишь формой партийно-политической полемики, где взаимные упреки и речевые остроты – главное. Бесконечно выступают одни и те же лица, утопая в длиннотах и беспрерывно превышая регламент: Мартов, Дан, Гоц, Церетели, Либер, Троцкий…

Если вся стенограмма укладывается в 800 страниц убористого шрифта, то лишь после сотой страницы в ней возникает резонный вопрос: чего же вы хотите? Если выступают министры, то они должны сказать, что они сделали и намереваются сделать. Если выступают их критики, то они должны сказать, что можно было бы сделать, но не сделано, и что необходимо сделать в ближайшее время. Ничего этого нет, потому что коалиционному правительству, куда вошли представители социалистических партий, от роду – месяц, а иные министры вступили в должность всего несколько дней назад. Чего же от них хотят? Ну, хотя бы анализа положения дел и какого-то наброска программы действий. И снова ничего нет, кроме пустых слов о том, что всё очень плохо – война и разруха. Как видно, программ никаких не было и нет. От большевиков следует только предложение Ленина арестовать 50–100 капиталистов и заставить их показать, сколько у них прибыли. Опровержению этого бессмысленного предложения посвятили свои выступления многие. Хотя и так очевидно, что производство от таких арестов не возрастет, разруха не прекратится, а война не закончится. Но что же предложили все остальные? В общем и целом – ничего. Планов у февралистов не было. Они совершенно не знали, что им делать с властью. Потом это обстоятельство повторилось, когда Советы были полностью подмяты большевиками.

Старый режим добивали, не зная, зачем они его уничтожают. Социалисты, считавшие себя лидерами революции, ничего, кроме митингов и продолжения антиправительственной линии, также предложить не могли. И, возможно, по этой причине призывали к лояльному отношению к разным точкам зрения и предвкушали, что вся революция пойдет прахом. Так оно и произошло, поскольку большевики никакими революционными догмами связаны не были и никакие аргументы не собирались принимать как разумные. Если их кто-то из «левых» считал союзниками и называл товарищами, то большевики не отвечали взаимностью и потом легко вели этих товарищей на расстрел. И ещё большевики не боялись хаоса, разрухи и гражданской войны – они решительно шли к этому, поскольку в их рядах состояли люди, готовые на уничтожение всего, что не подпадало под догму о партийной диктатуре. Они даже на Съезде не представляли какой-то идейной концепции – не считали нужным это пропагандировать среди «левых» попутчиков.

Делегаты и их лидеры

В современном общественном сознании, несущем в себе родовые травмы периода коммунистического правления, сохраняется убежденность в том, что Советы – это альтернатива Временному правительству и плод самостоятельной активности масс. Это не соответствует действительности. Самозваное Временное правительство всячески поддерживало создание сети Советов по всей стране – как альтернативу созданным ещё в период Царства местным органам самоуправления. В последних сильны были «правые» настроения, а Советы были плодом активности партийных активистов исключительно «левого» толка. Временное правительство опиралось именно на «левые» партии, постепенно вытесняя из своего состава даже кадетов. Для Керенского кадеты были, скорее, опасными конкурентами. То же касалось и многопартийной Государственной Думы, которую заговорщики, происходившие из неё, и не думали созывать. Именно Советы с самых первых дней Февральского переворота были для основных деятелей Временного Правительства ближайшими союзниками (что хорошо видно из «Записок о нашей революции» Николая Суханова, 359).

Первый Съезд Советов характеризовался крайне хаотичным ведением и крайним многословием ораторов. Практически все резолюции воспринимались на слух. Поданные «за» и «против» голоса, как правило, не подсчитывались. Сомнения в правильности подсчетов и подозрение в приписывании десятков голосов было высказано во время Съезда, но проигнорировано. Отношение организаторов к собственной работе было крайне неряшливым – как будто основная миссия собравшихся состояла в том, чтобы говорить и слушать пространные речи. От Съезда не сохранилось материалов мандатной комиссии, не осталось списка делегатов Съезда^[42].

Состав Съезда всё время менялся, о кворуме никто не заботился. К началу совещаний, которые должны были пройти до открытия съезда, собралось всего 143 делегата (до 31 мая) – в основном большевики. На первом заседании 3 июня (при подсчете голосов по резолюции о высылке Р. Гимма) присутствовало 775 делегатов с решающим голосом. На заседании 8 июня (при подсчете голосов по резолюции о Временном правительстве) присутствовало 786 делегатов, к 10 июня их было 800 (с решающим голосом – 781). Но 17 июня при голосовании одной из поправок, когда были подсчитаны все голоса «за», «против» и воздержавшиеся, вышло 422 голоса. Съезд балансировал на грани кворума (присутствовало чуть больше половины делегатов с решающим голосом). Хотя, понятие кворума не было установлено. На II Съезде Советов кворум был установлен в две трети голосов. Если считать это нормой, принятой ранее «по умолчанию», то кворум был утрачен на I Съезде именно в момент выбора ВЦИК.

По анкетам и выданным мандатам на Съезде зарегистрировано 1090 человек (из них 822 – с решающим голосом). Но в зале такое количество никогда не собиралось. Делегаты разъезжались по своим делам, пользуясь тем, что ежедневной регистрации не проводилось (см. таблицу ниже).

Мы можем предположить, что люди с высшим и незаконченным высшим образованием все без исключения заполнили анкеты, и тогда их в составе съездов от 1/6 до 1/5. Судя по тенденции к снижению уровня образования и среднего возраста, можно предположить, что основная масса состава съездов (не менее ¾) была малограмотной – не могла читать длинные и сложные резолюции, а тем более – заполнять анкеты. Голосования проходили в основном под впечатлением речей ораторов. Реально осознавать последствия принятия резолюций могли немногие. Такие последствия наступили для многих делегатов самым трагичным образом.

Из тех, причины смерти которых были установлены:

– погибли в гражданскую войну (1918–1920) – 40 (большевиков – 21, меньшевиков – 11, эсеров – 5, народных социалистов – 2, беспартийных – 1);

– умерли и погибли в период НЭПа, до начала массовых репрессий (1921–1934) – 30 (большевиков – 17, меньшевиков – 10 (четверо из них в начале этого периода перешли в РКП(б)), эсеров – 3);

– погибли в результате репрессий (1935–1941) – 117 (большевиков – 56, меньшевиков – 40 (12 после гражданской войны стали большевиками), эсеров – 14 (2 стали большевиками), членов Бунда – 3 (1 стал большевиком), членов ППС-Левицы – 1, трудовиков – 1, беспартийных – 2 (один стал большевиком);

– умерли в эмиграции – 3 0.

Практически никто из тех, чьи причины смерти установлены, не умерли от естественных причин. Судя по тому, что данные о датах смерти для II Съезда советов примерно таким же образом распределены по периодам, можно предположить, что и для этого состава делегатов судьбы были примерно те же. При этом большевики гораздо чаще попадали под каток репрессий, чем представители других фракций обоих съездов. Правило «революция пожирает своих детей» действовало на все политические силы, участвовавшие в февральско-октябрьском перевороте, но особенно беспощадна она была к тем, кто оказался в межпартийной борьбе победителем – к большевикам.

Национальный состав Съезда мы определить не можем, но в некоторой степени можем судить о нём по руководящему звену – президиуму Съезда. Прежде чем пройтись по стенограмме и выявить ключевые темы и позиции, посмотрим на лидеров Съезда, представлявших «левые» партии и основных организаторов мероприятия – Исполнительный комитет.

Открывал Съезд и председательствовал на первом и многих последующих заседаниях Чхеидзе Николай (Карло) Семёнович (1864–1926) – из семьи грузинского дворянина. В 1887 г. поступил в Новороссийский университет, откуда был исключён за участие в студенческих волнениях. Позднее поступил в Харьковский ветеринарный институт, откуда в 1888 г. также был исключён. С 1898 г. в РСДРП, с 1903 г. меньшевик. В 1898–1902 гг. – гласный батумской Городской думы, член Городской управы. В 1902–1905 гг. – инспектор городской больницы. В 1907 г. гласный тифлисской Городской думы, затем депутат 3‐й Государственной Думы. C 1912 года – депутат 4‐й Государственной Думы, глава фракции меньшевиков. Во время Февраля стал председателем временного исполкома Петросовета, вошел во Временный комитет Государственной Думы, но во Временное правительство войти отказался. В июньские дни выступал против большевиков. После принятия Петросоветом большевистской резолюции «О власти» (сентябрь 1917 г.) в знак протеста вместе со всем Президиумом сложил свои полномочия, уступив это место Троцкому. Вскоре уехал в Грузию, в 1921 г. эмигрировал во Францию. Будучи смертельно болен туберкулезом, покончил с собой.

В президиум Съезда были включены следующие персонажи:

От Исполнительного Комитета:

Дан Фёдор Ильич (наст. фамилия Гурвич; 1871–1947) – из семьи аптекаря. В 1895 году окончил медицинский факультет Юрьевского (Дерптского) университета. В социалдемократическом движении с 1894 года. Входил в Петербургский «Союз борьбы за освобождение рабочего класса» вместе с Лениным. Один из организаторов стачки текстильщиков. В 1896 году арестован и выслан на пять лет в Вятскую губернию. Летом 1901 года эмигрировал. По возвращении в Россию в 1902 г. снова арестован и выслан в Восточную Сибирь. В 1903 г. бежал и скрылся за границей. Примкнул к меньшевикам, редактировал меньшевистскую прессу. В 1913 г. по амнистии вернулся в Россию. В следующем году снова арестован и сослан в Сибирь. После Февраля – в Исполкоме Петроградского совета и Президиума ЦИК 1‐го созыва. После Октября работал врачом, в 1919–1920 гг. на Съездах советов от имени меньшевиков критиковал Ленина. В 1921 г. арестован, в 1922 г. выдворен в эмиграцию, в следующем году лишен советского гражданства. Жил в Германии, продолжал заниматься делами меньшевистской партии, после прихода к власти Гитлера эмигрировал во Францию, потом в США. Умер от рака легких.

Гоц Абрам Рафаилович (1882–1940) – из купеческой семьи. Учился в Берлинском университете. Член Партии эсеров, с 1906 года – член её боевой организации. В 1907 г. был арестован, за подготовку покушения на полковника Римана, приговорён к 8 годам каторги, в 1915 г. переведён на поселение. После Февраля вернулся в Петроград, стал лидером фракции эсеров в Петросовете. Председатель Президиума ВЦИК 1‐го созыва. После Октября занимался организацией боевых отрядов партии эсеров. В 1920 г. арестован. В 1922 г. приговорен к смертной казни, которая заменена 5 годами лишения свободы. В 1925 г. сослан на 3 года в Ульяновск. Там арестован и приговорен к 2 годам тюрьмы. В 1937 арестован, в 1939 г. приговорён к 25 годам лишения свободы, умер в Краслаге.

Богданов Борис Осипович (1884–1960) – из семьи одесских евреев. Окончил Одесское коммерческое училище Николая I (1902). Участник социал-демократических кружков с 1901 года. В 1907 избран членом Петербургского комитета РСДРП, меньшевик. До 1913 года неоднократно подвергался арестам и ссылкам. В 1915 становится секретарем рабочей группы Военно-Промышленного комитета. В начале 1917 г. арестован вместе с другими членами группы. Освобожден во время Февраля. Член ИК Петросовета. Выступал против участия во Временном правительстве. Был противником Октябрьского переворота. В 1918 г. арестован, вскоре выпущен и уехал в Одессу. В 1920 года арестован вместе со всей меньшевистской фракцией Совета рабочих депутатов Одессы и отправлен во Владимир, осенью 1921 освобождён, приехал в Москву, работал в ВСНХ. В 1922 г. арестован, приговорен к 2 годам лишения свободы. По окончании срока сослан на 3 года. В 1928 г. уехал в Баку, арестован, выслан в Симферополь. В 1931 г. арестован по обвинению в контрреволюционной агитации, приговорен к 3 годам тюрьмы. В 1932 г. сослан в Томск. В 1937 г. арестован, в 1940 г. приговорен к 8 годам лагерей, освобожден из лагеря только в 1947 году. В 1949 году вновь арестован и приговорен к 10 годам лагерей. В 1955 г. досрочно освобожден по состоянию здоровья. Незадолго до смерти ему было разрешено проживать в Москве.

Брамсон Леонтий Моисеевич (1869–1941) – из семьи купца иудейского вероисповедания. Активист различных еврейских организаций. Автор работ и исследований по вопросам просвещения и эмансипации еврейского народа, по истории еврейского движения. Организовал перепись еврейского населения России. В июле 1894 года сопровождал американского раввина-реформатора Иосифа Краускопфа в его поездке в Ясную Поляну к Льву Толстому. Был избран 26 марта 1906 года в Государственную думу 1‐го созыва. Писал в лево-либеральных изданиях. После Февраля сотрудничал с Петросоветом. Вступил в Трудовую народносоциалистическую партию, вошёл в состав ЦК партии, стал её представителем в Петросовете. Член ВЦИК 1‐го созыва. После Октября защищал Учредительное собрание, арестован ВЧК. На суде обвинил большевиков в насильственном захвате власти и в попытках сорвать Учредительное собрание. Эмигрировал во Францию, сотрудничал с еврейскими организациями. В 1930 г. член Союза русской присяжной адвокатуры в Германии. Умер на юге Франции.

Завадье Владимир Захарович (1887–1937) – из еврейской семьи, входил в состав партии эсеров, после Февраля сотрудничал с Петросоветом, в 1922–1923 гг. работал в Министерстве просвещения, затем – преподавателем математики в Главсевморпути. Арестован, осужден и расстрелян за участие в антисоветской повстанческой террористической организации. Более точные данные отсутствуют.

Последний представитель Исполкома – Каменев Лев Борисович (наст. фамилия Розенфельд; 1883–1936).

Бросается в глаза и не может быть проигнорирован тот факт, что представительство Исполкома полностью моноэтническое, исключая председательствующего почти на всех заседаниях Съезда Чхеидзе – грузина.

От социалистов-революционеров (эсеров):

Крушинский Михаил Феофилович (Карпович Михаил Павлович; 1881–1938) – дворянского происхождения. Окончил Институт инженеров путей сообщения в Петербурге. Левый эсер, активист Викжеля. Арестован в 1918 г. во время левоэсеровского мятежа, отпущен, выведен из состава руководства Викжеля. Отказавшись вступить в партию большевиков, после покушения на Ленина вынужден был скрываться в деревне. Написал многостраничное сочинение, посвященное желаемому государственному устройству и экономической политике, которое никого не заинтересовало. В 1930 г. отправлен в ссылку в Башкирию. Расстрелян в Уфе. (Данные считаются неподтвержденными – АП РФ, оп.24, дело 416, лист 309).

Саакян (Саакьян) Семен Саркисович (1884–1937) – из крестьян. Получил образование в Баку. Инженер-экономист. В 1905–1920 гг. в партии эсеров, затем – преподаватель экономических дисциплин и статистики в системе НКВД. Арестован и расстрелян по обвинению в предательстве 26‐ти бакинских комиссаров и контрреволюционной деятельности.

Алексеев Николай Николаевич (1893–1937) – в 1910 г. в возрасте 17 лет вступил в партию эсеров. В 1912 г. окончил Харьковскую гимназию. Университетское образование получить не смог в связи с революционной деятельностью. В 1915 г. был осужден на четыре года каторжных работ, которые были заменены на четырёхлетнюю ссылку в Иркутскую губернию. В начале 1917 г. мобилизован в армию, в мае в Харькове избран заместителем председателя Совета крестьянских депутатов. Был избран от Харькова по списку эсеров во Всероссийское учредительное собрание. После Октября работал заместителем наркома земледелия. В 1920 г. присоединился к РКП(б). С 1921 г. работал в ГПУ-ОГПУ-НКВД. Занимался слежкой за русскими эмигрантами-социалистами, работал в резидентуре в Лондоне, затем – руководителем Информационного отдела ОГПУ. Руководил операциями по массовому выселению крестьян в Северный край – под его руководством «раскулачено» около 300 000 крестьян. В 1937 году арестован и расстрелян.

Лазурский – биографических данных нет.

Лордкипанидзе Иван Несторович (1889–1937) – из грузинской дворянской семьи. В 1905 г. за революционную деятельность был арестован и исключён из 7‐го класса гимназии. В 1913 г. закончил медицинский факультет Харьковского университета. Тогда же был арестован и заключён в тюрьму на 3 месяца. Во время войны мобилизован, служил в полевом госпитале. В 1917 г. председатель Одесской городской думы. Председатель исполкома Советов Румынского фронта, Черноморского флота и Одесской области (Румчерод). В ноябре 1917 г. избран членом Национального совета Грузии. Депутат Учредительного собрания, член фракции эсеров. Затем подписал акт о независимости Грузии, был членом парламента, министром юстиции, министром путей сообщения Грузии. В 1922‐м и 1924 гг. репрессирован за контрреволюционную деятельность. Работал в санитарной службе Грузии. В 1937 арестован и расстрелян.

От меньшевиков:

Хинчук Лев Михайлович (1868–1939) – учился в хедере и гимназии, член РСДРП (1898). Учился также на философском факультете Бернского университета. В 1890 году вернулся в Россию и примкнул к социал-демократическому движению. Меньшевик. Арестован, просидел в одиночной камере под следствием 2 года, отправлен в ссылку в Якутию. Работал в Крыму, потом в Туле статистиком. Одновременно занимался революционной пропагандой. Нелегально переехал в Москву, где в 1901 г. арестован, выслан в Енисейскую губернию, откуда бежал в 1903 г. После недолгой эмиграции занимался организацией революционного движения в Киеве, затем в Петербурге. В 1905 г. дважды был под арестом, из-под суда сбежал. Вновь арестован в 1906 г., бежал из тюрьмы. Ещё раз был арестован под чужой фамилией, отпущен через 4 месяца. В 1914 г. арестован в Москве за агитацию против войны. После 10 месяцев тюрьмы оправдан. В 1917 г. – председатель ИК Московского городского Совета рабочих депутатов. С 1920 – член РКП(б). Работал в наркомате продовольствия, наркомате внешней торговли. В 1921–1926 гг. – председатель Центрального Союза потребительских обществ (Центросоюз), 1926–1927 гг. – торгпред в Великобритании, 1927–1930 гг. – заместитель наркома торговли СССР, 1930–1934 гг. – полпред СССР в Германии. В 1934–1937 гг. – нарком внутренней торговли РСФСР, 1937–1938 гг. – главный арбитр Государственного арбитража СНК РСФСР. Арестован и расстрелян по обвинению в контрреволюционной и террористической деятельности.

Никольский – биографических данных нет.

Орловский – биографических данных нет.

Печерский Яков Борисович (?–1925) – меньшевик, представитель Совета 10‐й армии, член Временного Совета Российской Республики (предпарламента). Более подробные биографические данные отсутствуют.

Захватаев Иван Викторович – точных биографических данных нет. Возможно, фельетонист из Вятки, работал в газете «Вятская речь», после революции – экономист-плановик в различных наркоматах в Москве, был разъездным корреспондентом в Сельхозиздате.

От большевиков:

Зиновьев,

Луначарский Анатолий Васильевич (1875–1933) – внебрачный сын крупного чиновника, усыновленный отчимом. Ещё в гимназии вошел в нелегальный марксистский кружок, вел пропаганду среди рабочих. Уехал в Швейцарию, поступил в Цюрихский университет, изучал философские труды и работы Маркса и Энгельса, сблизился с группой Плеханова. В РСДРП с 1895 г. В 1898 г. приехал в Москву, арестован и выслан в Полтаву. В 1900 году арестован в Киеве, выслан в Калугу, а затем в Вологду и Тотьму. В 1903 году примкнул к большевикам. В 1904 г. по окончании ссылки переехал в Киев, а затем в Женеву, где стал членом редакций большевистских газет. В 1905 в России, арестован, предан суду за революционную агитацию, бежал за границу. Разошелся во взглядах с Лениным, считая, что социал-демократам не место в столыпинской Думе. В Феврале вернулся в Россию, участвовал в 1‐м Съезде Советов от объединенных социал-демократов. Во время июльских событий был арестован и несколько дней просидел в «Крестах». Вместе с «межрайонцами» был принят в РСДРП(б). Стал руководителем фракции большевиков в Петроградской городской думе. После Октября – нарком просвещения. Через несколько дней покинул свой пост в знак протеста против бомбардировки большевиками исторических памятников Москвы во время вооружённого восстания. Но на следующий день отозвал заявление об отставке. Оставался наркомом до 1929 г. Был одним из государственных обвинителей на процессе эсеров в 1922 году. Был сторонником перевода русского языка на латиницу. В 1929 г. смещён с поста наркома, назначен председателем Учёного комитета при ЦИК СССР. Академик АН СССР (1930). В 1933 года назначен полпредом СССР в Испанию, скончался по пути в Испанию во Франции. Урна с прахом установлена в Кремлевской стене.

Ногин Виктор Павлович (1878–1924) – один из патриархов рабочего движения в России. Ещё в 1897–1898 г. был одним из руководителей забастовок. За схватку с полицией был выслан в Полтаву, оттуда бежал и уехал в Лондон. Стал одним из первых агентов по транспортировке газеты «Искра» в Россию. В 1901 г. при первой же передаче газеты был арестован, отправлен в ссылку в Енисейскую губернию. В 1903 г. вновь за рубежом, где примкнул к большевикам. В общей сложности на его счету 8 арестов, 6 побегов, 6 лет провёл в тюрьмах. После Февраля на фронте агитировал солдат против правительства. Был избран первым большевистским председателем Московского совета рабочих депутатов. Во время Октябрьского переворота руководил московским ВРК. Был сторонником многопартийного правительства. Считал, что чисто большевистское правительство может удержаться только террором. Вышел из ЦК РСДРП(б), но вскоре признал свои ошибки и был допущен до должностей среднего уровня.

Умер после операции на желудке. Похоронен в братской могиле на Красной площади.

Крыленко (Крыленков) Николай Васильевич (партийная кличка – Абрам, по имени деда; 1885–1938) – в 1903 г. поступил на историко-филологический факультет Петербургского университета, участвовал в студенческих собраниях и уличных демонстрациях. Большевик с 1904 года. Университет забросил ради политической агитации. В 1906 г. уехал за границу, откуда вернулся нелегально. Арестован в 1907 г., судом оправдан. Уехал в Финляндию, где снова арестован и выслан на родину в Люблин. Отошел от партийной работы, закончил университет. Работал преподавателем. В 1911 г. сблизился с Лениным. Затем проходил воинскую службу, получив звание прапорщика. В 1913 г. арестован и выслан из Санкт-Петербурга на два года в Харьков, где экстерном окончил юридический факультет Харьковского университета. Перед войной эмигрировал в Австрию, затем в Швейцарию. В 1915 отправлен в Москву на нелегальную работу. Арестован как уклоняющийся от службы офицер. Служил офицером связи. После Февраля вел агитацию среди солдат. Избран председателем армейского комитета 11‐й армии, но сложил полномочия из-за конфликта с большинством комитета. В июле 1917 г. против него возбуждено дело о государственной измене. Освобожден по приказу военного министра. Участвовал в подготовке Октябрьского переворота. Вошел в первый состав СНК. Формально был назначен Верховным главнокомандующим армией и отдал приказ всем частям прекратить боевые действия. Лично арестовал прежнего Верховного главнокомандующего генерала Духонина (274), что привело в дальнейшем к расправе над ним толпой солдат и матросов. В марте 1918 г. попросил СНК освободить его от обязанностей главнокомандующего, после чего эта должность была упразднена. С тех пор занимал различные должности, связанные с юстицией. В 1929–1931 гг. – прокурор РСФСР, в 1931–1936 гг. – нарком юстиции РСФСР, затем – нарком юстиции СССР. Активно участвовал в организации массовых репрессий, конкурировал с прокурором СССР Вышинским. В 1938 г. арестован, расстрелян.

Шумяцкий Борис Захарович (1886–1938) – из семьи еврея-переплетчика. Рабочий, образования не имел. В 1905 г. командовал большевистским боевым отрядом численностью примерно 800 человек. Приговорен к смертной казни. Бежал, жил под чужим именем. Был редактором и издателем ряда газет. Активно участвовал в вооружённом восстании моряков Тихоокеанской эскадры во Владивостоке. С лета 1908 г. вёл нелегальную работу в Омске, Томске и Челябинске. В 1912–1913 гг. – в эмиграции в Аргентине. По возвращении в Россию арестован, после 6 месяцев тюрьмы отправлен в солдаты. После Февраля – заместитель председателя исполкома и член Красноярского Совета. С 1914 года печатался в центральном органе РСДРП газете «Правда». С апреля 1917 руководил деятельностью Средне-Сибирского районного бюро ЦК РСДРП(б). На I Общесибирском съезде Советов (октябрь 1917 г.) избран председателем Центрального исполкома Советов Сибири (Центросибирь). Противник Брестского мира. Продолжая работу в Сибири на различных партийных и советских должностях, по личной инициативе создал из бойцов монгольского батальона первое правительство Монголии и привез его в Москву. В 1922 вступил в конфликт со Сталиным, добившись автономии целостной Бурятии вместо трёх национальных округов, был отправлен полпредом СССР в Персию (1922–1925). С 1925 года – член Ленинградского губкома ВКП(б), завершил разгром «новой оппозиции». С конца 1928 г. – з аведующий отделом агитации и пропаганды Среднеазиатского бюро ЦК ВКП(б), с 1929 г. – член ЦКК Узбекской Советской Социалистической Республики. В 1930 г. назначен председателем правления «Союзкино». С 1933 г. – начальник Главного управления кинофотопромышленности. С его именем связаны успехи советского кино на международных кинофестивалях. Награждён орденом Ленина. В 1938 г. снят с должности, арестован и расстрелян по обвинению в участии в контрреволюционной террористической организации и шпионаже.

От народных социалистов и трудовиков:

Державин Сергей Александрович – биографические данные отсутствуют.

Гегечкори Евгений Петрович (1882–1954) – из грузинской дворянской семьи. С 1903 г. в РСДРП. В 1905 г. участвовал в революционных событиях, происходивших в Западной Грузии. В 1907 г. окончил Московский университет, получил место помощника присяжного поверенного в округе Кутаисского окружного суда. В том же году избран в члены III Государственной думы, в которой был одним из лидеров социал-демократической фракции, выступал на стороне меньшевиков. После Февраля – один из руководителей Грузинской социал-демократической партии. После Октября – председатель Закавказского комиссариата – коалиционного правительства Закавказья, военный министр. В 1918 г. подписал декларацию независимости Грузии, в 1921 г. – министр юстиции. После установления советской власти в Грузии эмигрировал во Францию, до 1953 г. возглавлял грузинское правительство в изгнании.

Судя по этому списку, а также по биографическим справкам на основных ораторов, особенность национального состава съезда – в аномально большом числе среди его лидеров еврейской и грузинской национальности.

Теперь посмотрим на ораторов, которые занимали внимание публики. Главные докладчики – министры-социалисты второго (коалиционного) состава Временного правительства: Церетели – 13 выступлений, Скобелев – 7, Керенский – 4, Пешехонов – 2, Чернов – 1 (одно, но очень длинное выступление). Церетели выступал по любому вопросу с пространными речами. Никак не менее половины времени заседаний Съезда пришлось на выступления евреев-социалистов из различных фракций: Либер – 15, Мартов – 12, Дан – 11, Виленкин – 9, Гоц – 7, Зиновьев – 7, Бер – 7, Исув – 7, Богданов – 6, Каменев – 5, Брамсон – 5, Вайнштейн – 5, Троцкий – 4, Абрамович – 4, Канторович – 3, Ерман –3… Множество делегатов с еврейскими фамилиями выступали по одному разу. Гораздо менее многочисленной, но не менее многоречивой была «закавказская» группа, в которой, помимо Церетели, выступили: Саакьян – 8 раз, Чхеидзе – 6, Гегечкори – 5, Лордкипанидзе – 4, Шаумян – 1.

Меньшевики заняли публику в наибольшей степени (те же Либер, Мартов, Дан, Гоц и другие), но большевики – немногим меньше. Кроме Зиновьева и Троцкого, выступали Луначарский – 12 раз, Крыленко – 10, Преображенский – 10, Ногин – 8, Ленин выступил только 2 раза. Необходимо напомнить, что фракция меньшевиков включала «Бунд», а часть большевиков были во фракции объединенных социалдемократов (включая Троцкого и Луначарского).

Многие выступавшие остались безымянными – их фамилии в стенограмме не оглашались. Также в стенограмме все без исключения фамилии не снабжались даже инициалами, что в ряде случаев затрудняет поиск биографических справок и может приводить к ошибкам (например, следует различать двух Зиновьевых).

Значительное место в работе съезда заняли выступления и реплики министров-социалистов, ставших выразителями небольшевистской концепции социализма – социализма революционного, но при этом демократического, коалиционного, народного.

Керенский Александр Федорович (1881–1970) – трудовик, военный и морской министр. По официальной версии родители Керенского: отец – Фёдор Керенский, русский (сын священника в селе Керенки в Пензенской губернии, откуда и фамилия), мать – Надежда Адлер, по отцу дворянка руссконемецкого происхождения, по матери – внучка крепостного крестьянина. Из воспоминаний генерал-майора Свиты Его Величества Владимира Николаевича Воейкова: «Оказалось, что его родственник по матери Федор Керенский в молодости женился на особе, у которой уже был сын Аарон Кибриц. Федор Керенский, происходивший из русской православной семьи, усыновил Аарона Кибрица, который и превратился в Александра Федоровича Керенского». Считается, что эти сведения не соответствуют действительности.

Церетели Ираклий (Каки) Георгиевич (1881–1959) – меньшевик, министр почт и телеграфов. Происходит из знатного грузинского рода. В 1900 г. поступил на юридический факультет Московского университета, где стал одним из лидеров студенческого движения, за что был сослан в Сибирь (1901–1903). После ссылки вошёл в состав Тифлисского комитета РСДРП, меньшевик. В 1904 г., опасаясь ареста, уехал в Германию, но с началом революционных волнений вернулся в Россию. В 1907 г. избран членом II Думы, стал председателем социал-демократической фракции. После роспуска Думы арестован по обвинению в подготовке государственного переворота, осуждён на 6 лет каторжной тюрьмы с последующим поселением в Сибири. После Февраля участвовал в создании Советов рабочих депутатов Иркутска. Затем, вернулся в Петроград, вошёл в состав исполкома Петросовета. В составе руководства делегации Временного правительства (совместно с М. И. Терещенко (283) признал автономию Украинской Центральной рады, – согласилась с включением в состав автономии всех юго-западных губерний России. После июльского кризиса в новый состав Временного правительства не вошел. Вышел из Петросовета после принятия большевистской резолюции «О власти». Избран в Учредительное собрание, после роспуска которого уехал в Грузию, где участвовал в подписании декларации о независимости. С 1921 г. – в эмиграции, член заграничного бюро Социал-демократической рабочей партии Грузии. В 1931 году отошел от политической деятельности, в том же году закончил юридический факультет университета Сорбонны (Париж), занимался частной юридической практикой. В 1940 г. уехал в США, умер в Нью-Йорке.

Скобелев Матвей Иванович (1885–1938) – меньшевик, министр труда. Из семьи высланного в Баку промышленникамолоканина. В 1902 г. вступил в РСДРП, участвовал в событиях 1905 года – возглавил стачку рабочих-нефтяников, бежал за границу, занимался политической публицистикой, сотрудничал с Троцким. В 1912 г. закончил Высшую техническую школу в Вене и вернулся в Россию. В том же году избран в IV Думу, где занимался экономическими и финансовыми вопросами. В 1914 г. руководил Бакинской стачкой. За статью в бакинской рабочей газете в 1915 году отсидел 4 месяца в тюрьме. После Февраля стал одним из организаторов, заместителем председателя Петроградского Совета. Министр труда Временного правительства 2‐го и 3‐го созывов. Вышел из Петроградского Совета после принятия им резолюции «О власти». После Корниловского восстания отказался входить в правительство. Избран в Учредительное собрание. Отошел от меньшевиков, работал в петроградской кооперации, в конце 1918 г. уехал в Закавказье, в 1920 г. эмигрировал во Францию, где организовывал торговые связи Советской России. В 1922 г. навещает Москву и оформляет свое членство в РКП(б). В 1925 г. после организации торгпредства во Франции возвращается в Москву, где занимает хозяйственные посты, занимается концессиями и сотрудничает с Троцким по вопросам внешней торговли. Затем был смещен на незначительные должности, работал во Всесоюзном радиокомитете. В 1937 г. арестован, исключен из партии, затем расстрелян по обвинению в участии в террористической организации.

Пешехонов Алексей Васильевич (1867–1933) – народный социалист, министр продовольствия. В 1884 г. исключён из семинарии за «неблагонадёжность», занимался самообразованием. В 1888–1891 гг. – на военной службе в Дагестане. Работал народным учителем, затем статистиком. В 1894 г. арестован в Орле по делу организации «Народное право», отправлен в Петербург, где в течение пяти месяцев находился под стражей. В 1896–1898 гг. – заведующий статистическим бюро Калужской губернской земской управы. С 1899 г. поселился в Петербурге, занимался литературным творчеством. В 1901–1902 году выслан в Псков. В 1905 г. арестован и выслан из Петербурга, но вскоре после амнистии вернулся, сотрудничал с эсерами. В 1906 г. стал одним из основателей Народно-социалистической партии, бывшей правее эсеров и левее кадетов. Публиковал статьи и книги по аграрному вопросу. После Февраля вошел в состав исполкома Петросовета, входил в состав Временного правительства 2‐го и 3‐го созывов. В июне 1917 г. стал одним из лидеров вновь образованной Трудовой народно-социалистической партии. Во время гражданской войны был членом антибольшевистской левоцентристской организации «Союз возрождения России» В 1922 г. выслан за границу, не получил разрешения вернуться. С 1927 г. работал консультантом в торгпредстве СССР в Прибалтике. В конце жизни получил советское гражданство. Умер в Риге, в 1941 г. перезахоронен в Ленинграде.

Переверзев Павел Николаевич (1871–1944) – трудовик, министр юстиции. Родился в семье отставного чиновника. Окончил юридический факультет Петербургского университета. Служил в министерстве юстиции, был помощником присяжного поверенного, с 1901 г. – присяжный поверенный. Выслан на три года в Архангельск, но после убийства Плеве получил возможность вернуться в Петербург. Находясь в ссылке, вступил в партию эсеров, затем сотрудничал с умеренной Народно-социалистической партией. Являлся членом совета присяжных поверенных округа Санкт-Петербургской судебной палаты. В 1915 г. был одним из адвокатов членов большевистской фракции в VI Думе. За подписание письмапротеста по делу Бейлиса был на восемь месяцев заключён в Петропавловскую крепость. Входил в состав масонских лож. Во время Первой мировой войны руководил санитарным отрядом, сформированным петроградскими адвокатами. После Февраля назначен прокурором Петроградской судебной палаты. В июле 1917 г., в ситуации антиправительственного выступления большевиков, распорядился обнародовать информацию об их финансовых отношениях с немецкими властями, предоставленную в его распоряжение контрразведкой. После осуждения этих действий со стороны министров Керенского, Терещенко и Некрасова подал в отставку и уехал на фронт в составе санитарного отряда. После Октября скрывался, в 1920 из Крыма эмигрировал в Константинополь, затем в Тунис. Переехал в Париж, занимался юридической практикой. Продолжил участвовать в масонских ложах.

Чернов Виктор Михайлович (1873–1952) – и з семьи уездного казначея. После смерти матери, обучаясь в саратовской гимназии, общался с разного рода неблагонадежными лицами, увлекался идеологами народничества. По ходатайству отца в 1891 г. отчислен из саратовской гимназии и отправлен учиться в Дерпт. В 1892 г. поступил на юридический факультет Московского университета, общался с марксистами и народниками. В 1894 г. за причастность к нелегальной деятельности был арестован и привлечён к дознанию. После выплаты залога был выслан в Камышин, а затем в Саратов и в Тамбов. Работал канцелярским служащим. Занимался публицистикой, развивая народнические взгляды и критикуя марксизм. В 1899 г. выехал за границу, занимался изданием нелегальных брошюр. Вступил в партию эсеров в 1902 г. – в момент её создания, стал членом ЦК всех его составов. В 1905 г. поддерживал Георгия Гапона, затем участвовал в принятии решения о его убийстве. Тогда же, вернувшись в Россию, занимался изданием нелегальной газеты. В 1907 г. эмигрировал. После Февраля вернулся, избран товарищем председателя Петросовета, стал министром в коалиционном правительстве. Во время июньского кризиса был спасен Троцким от расправы, которую готовы были учинить революционные матросы. Покинул правительство и Петросовет во время Корниловского выступления. Был избран председателем Учредительного собрания. Участвовал в борьбе с большевизмом. Выступил против захвата власти Колчаком. В 1919 г. нелегально приехал в Москву, участвовал в издании подпольных газет. В 1920 г. выехал в Эстонию, занимался публицистикой, поддержал Кронштадтское восстание. С 1922 г. жил в Германии, с 1931 г. – во Франции, в 1941 г. эмигрировал в США. Зарабатывал на жизнь статьями и мемуарами.

На Съезде эсер Цион (160) рассказал, что действия правительства Англии воспрепятствовали прибытию на советский съезд представителю независимой рабочей партии Рамсею Макдональду ^[43] – восторженному поклоннику русской революции. Английские товарищи уверяли, что у них тоже скоро вспыхнет революция. А два политика Чарльз Тревельян ^[44] и Артур Понсонби ^[45] (их на съезде ошибочно называли «бывшими министрами») прислали приветствие и поддержку лозунгу о мире без аннексий и контрибуций. Тревельян сообщал, что «в Палате Общин наблюдается такое же движение, как и в Государственной Думе при старом режиме».

После предложения Дана (88) отправить приветственную телеграмму Макдональду, Луначарский (93) предложил послать такую же телеграмму сидящему в тюрьме Маклину^[46]. Чуть позднее Ленин дает отповедь Макдональду: «который никогда революционной борьбы с капиталом не вел и которого пропускают, потому что он не выражал ни идей, ни принципов, ни практики, ни опыта той революционной борьбы против английских капиталистов, за которую наш товарищ Маклин».

Наличие контактов с активно набирающими политический вес с британскими «левыми» было значимым для возглавлявших Советы «левых» партий, боровшихся за власть в 1917 году.

На Съезде выступил с приветствием лидер бельгийских социалистов Вандервельде ^[47]. В его бессодержательном выступлении, тут же объявленным «блестящим», была только одна мысль: вы были рабами, а теперь свободны, а мы были свободны, а теперь – рабы императора Вильгельма. И в этом, мол, и вся разница между российскими и бельгийскими социалистами. Важно, что столь заметная фигура среди европейских «левых» присутствовала на съезде, да ещё высказалась в поддержку продолжения войны.

Также на съезде выступил Рассел Чарльз Эдвард (в стенограмме именуется как Руссель, 1860–1941) – известный американский журналист, член Социалистической партии, в которой он был одним из немногочисленных сторонников войны с Германией. Президентом США Вильсоном он был отправлен в Россию для лоббирования провоенных настроений. Именно Рассел был инициатором быстрого развития в Советской России кинопроката, который также использовался как средство пропаганды войны. Тем самым, в 1917 г. он уже находился в разрыве с Социалистической партией, на членство в которой сослался во время своего выступления. Речь Рассела на Съезде была пышной и пустой.

Второе заседание съезда было открыто выступлением представителя Американской конфедерации труда, имя которого не было указано в стенограмме. По публикации в прессе, выступающим был назван некто Дункано ^[48]. Американца толком не смогли представить ни руководители Съезда, ни журналисты – просто не знали, кто это такой. Выступающий, совершенно не вникая в особенности момента и происходящее на съезде, принялся многословно рассказывать об успехах демократии в США. Через какое-то время его перестали слушать.

Также на Съезде выступил журналист Уильямс (348), представленный как посланник Американской социалистической партии, который бравурно приветствовал революцию как «блестящий политический переворот», за которым должен последовать социальный переворот. Также Уильямс выступал на III Съезде Советов – примерно с такой же речью.

По совокупности представленных на Съезде иностранных деятелей, можно сказать, что Временному правительству удалось до некоторой степени украсить съезд «левых» сил довольно известными фигурами и продемонстрировать международную поддержку.

Вопрос о правительстве и власти

От имени Петросовета большой доклад об отношении к Временному правительству на Съезде сделал Либер (47). Бóльшую часть речи он посвятил вопросу о продолжении войны, так и не дав никаких разрешающих проблему предложений. И времени на то, чтобы сказать о необходимых государственных преобразованиях, не осталось. Тем более, он решил дать очерк событий последний месяцев, повлекших за собой увольнение из Временного правительства ключевых его создателей – Милюкова и Гучкова.

Становление новой власти на местах, как заметил Либер, свелось к переходу полномочий от губернаторов и исправников к председателям губернских и уездных земских управ. Но параллельно образовались Советы рабочих депутатов. Те и те не были способны управлять – не пользовались достаточным доверием и не имели ресурсов для утверждения своих полномочий. Следствием стала фрагментация власти – «открылся путь для сепаратных переворотов, маленьких республик и анархии». Либер свалил ответственность за это на прежний состав Временного правительства, обойдя вопрос о деструктивной роли Советов, как раз и ставших источниками анархии и расхитителями «революционной власти». Советы получили возможность присваивать полномочия, но не умели управлять.

Нежелание развязывать гражданскую войну Милюкова, Гучкова и вызвавшего на Дворцовую площадь воинские части и артиллерию Корнилова, «левые» (судя по докладу Либера) истолковали как слабость. И как доказательство силы Советов, остановивших войска, готовые разогнать демонстрации «левых». Это считалось «новой стадией русской революции», грядущие безумия которой её инициаторы даже не могли себе представить.

Почему же Советы в этой ситуации не взяли всю полноту власти, а предпочли разделить её с представителями «буржуазных» партий? Либер указал, что это связано с неоднородностью самих Советов, задача которых была не взять власть, а удержать ее. Активисты Советов, за исключением большевиков, составлявших ничтожную их часть, боялись ответственности власти и не знали, что с нею делать. Были уверены, что знают, только большевики. А все остальные «левые» предпочли создание коалиционного правительства, которое считалось в тот момент вполне надежным союзом. Казалось, что тем самым страна спасается от анархии и распада на автономные территории и локальные диктатуры.

Последующая безумно-пространная речь министра Церетели (99) среди прочих вопросов мимоходом затронула и вопрос об управлении государством. Оказалось, что после разгона чиновников и полиции прежнего режима, навести порядок совершенно невозможно: «министерство внутренних дел не избирает комиссаров, приемлемых на местах, работающих в контакте с местными организациями», и поэтому «получаются трения, и целый ряд вопросов, которые на местах решаются правильно местными организациями в соответствии с общей политикой демократии, не получают своего завершения в виду отсутствия санкции со стороны центральной власти». При этом «фактически уже проводится и проведен в жизнь закон о местном самоуправлении, городском и сельском, на самых демократических началах». Он, как видно, не работает. Потому что не работают «демократические начала». Поверить в это убежденный демократ и социалист Церетели, всю жизнь занятый пропагандистскими речами, конечно же, не в состоянии. Он оправдывается кратковременностью участия «левых» в правительстве.

Церетели боится распада государства в условиях войны – появление самочинных органов власти, не соединенных воедино верховной организацией. Это сделает невозможными какие-либо преобразования, поскольку все они будут сметены гражданской войной, которая погребет под собой все завоевания революции. В момент, когда Церетели констатирует, что в России происходит «упорная, ожесточенная борьба за власть» и провозглашает, что нет политической партии «которая говорила бы: дайте в наши руки власть, уйдите, мы займем ваше место», Ленин с места кричит: «Есть!» Этот эпизод в истории сохраняется как нечто героическое, хотя в нём больше авантюры и готовности растоптать всех своих попутчиков по «левому» лагерю. Церетели поправляет Ленина, напоминая ему, что захват власти рассматривается большевиками и их сторонниками в связи с подготовкой в условиях демократии «соответствующей организации, соответствующего сознания», а сам акт захвата власти связывают с переходом на сторону таких захватчиков большинства.

Ленин не возражает. Поэтому Церетели продолжает в прежнем духе: «до сих пор в России не было ни одной партии, которая заявляла бы притязания на захват власти немедленно, но были такие заявления со стороны безответственных групп слева и справа», что приводит к расшатыванию революционной власти. «Слева» большевики склонны считать действующее правительство, продолжающее прежнюю политику Милюкова-Гучкова, то есть остающееся буржуазным. И поэтому лучше бы в нём не было социалистов. «Правые», вытесненные на обочину и пытающиеся собраться в никем не распущенной Думе (одновременно со Съездом Дума собрала своих депутатов на Совещание), тоже предполагают отдать всю власть оппонентам, чтобы они дискредитировали себя, создав полностью социалистическое правительство. Но именно здесь Церетели и видит ожесточенную борьбу за власть: «ибо каждая сторона понимает, что если бы осуществилось то, что они предлагают, то страна получила бы такой урок, после которого она шарахнулась бы в объятия к ним».

Что же предлагает сам Церетели? Ничего, кроме благих пожеланий: «сплотить все силы страны для её спасения», «быть сильной властью», «быть облеченными доверием демократии», при этом «предоставляя полную свободу идейной пропаганде, предоставляя полную свободу организации не только сторонникам, но и политическим противникам». То есть всё должно решиться само собой в процессе борьбы за умы. Пока эта борьба не выявила победителя, нечего и говорить о какой-либо концепции государственности.

Выступивший вслед Ленин резонно заметил, что «революционная демократия», о которой так пространно говорил Церетели, это не более чем проект буржуазного парламентаризма. Но уже само существование Советов противоречит тому, чем является демократия в Европе – такого института нет нигде. Советы не могут существовать рядом с буржуазным правительством. Ленин предлагает иное правление – до того неведомое, что может существовать без полиции и постоянной армии. И это (власть Советов без буржуазного правительства) будет означать победу и над помещиками, и над империализмом. Каким же образом, Ленин не сообщает. Потому что не знает. Ему важно напомнить, что большевики были против какой-либо поддержки прежнему составу Временного правительства, которое теперь и все остальные признали плохим. А теперь большевики говорят о том, что и коалиционное правительство плохо. И взамен ему большевики готовы взять на себя всю власть. Потому что «ни одна партия от этого отказаться не может, и наша партия от этого не отказывается: каждую минуту она готова взять власть целиком». Подобная смелость – это смелость авантюриста, не имеющего представления о том, как управлять страной и её хозяйством. Что и показали ближайшие годы.

Всё, что может предложить Ленин – это контроль над военными поставками, где он предполагает фантастическую наживу капиталистов в 500–800 %. Чтобы вскрыть всё это, нужно просто арестовать 50–100 «крупнейших миллионеров», подержать их несколько недель в заключении и таким образом выведать у них все скрытые механизмы их обогащения. Потом Ленин расширяет свою претензию: «мы всех капиталистов считаем разбойниками». Потому что этот класс «наживает сотни миллиардов на банковских и финансовых операциях». И поэтому ему выгодна война и тайные договоры. Видимо, арестов будет достаточно, чтобы война была остановлена.

Но это ещё не концепция государственности – арест капиталистов (имеется в виду весь класс, который большевики считали «капиталистами»). Ленин излагает концепцию тотальной федерализации: «русская республика ни одного народа ни по новому, ни по старому угнетать не хочет», а потому готова предоставить самоопределение и Финляндии, и Украине, и всем, кто этого захочет. Потому что «твердая власть дается добровольным согласием народов». А любое принуждение к государственному единству – это просто внутренняя аннексия.

Керенский в противовес Ленину предлагает концепцию Советы+демократия и напоминает вождю большевиков, что без демократии он вынужден был бы сидеть в Швейцарии. Без демократии революция заканчивается диктатурой – как было во Франции в 1792‐м и в России в 1905‐м. Также Керенский напоминает, что марксизм – это учение о «железном» экономическом законе, который не могут преодолеть никакие аресты и убийства. А использование таких инструментов – это азиатский деспотизм и методы держиморд. Расправа над капиталистами, как утверждает Керенский, не имеет ничего общего с социализмом. Очень скоро большевики докажут, что расправа над целыми сословиями и истребление миллионов людей как раз и есть настоящий, исторически наиболее масштабно проявивший себя социализм.

Карикатура на Керенского

Слабость Керенского в том, что он начинает оправдываться перед Лениным, который легко меняет свои позиции, и всегда готов к претензиям. Керенский говорит: мы всегда были за Федерацию, мы всегда горячо поддерживали автономию Финляндии и Украины, но вопрос о независимости будем решать на Учредительном Собрании. В этом вопросе Керенский мало чем отличается от большевиков. Он предлагает то же самое, но мягкими методами. Он всё ещё надеется, что у народа есть какое-то особое право на решение вопроса о будущем государства, какое-то рассудочное суждение, которое должно быть выяснено: «Кто может, пока ещё не высказалась решительная воля русского народа, заниматься декретированием и перекройкой карты русского государства?»

Либеральное отношение к оппонентам Керенский причудливо сочетает с предвкушением краха революционной демократии: «Вы предлагаете путь дальнейшего разрушения. Из этого хаоса, как феникс из пепла, восстанет диктатор, – не я, которого вы стараетесь изобразить диктатором, а вот когда вы бессознательным, безумным союзом с реакцией уничтожите нашу власть, вы откроете двери подлинному диктатору, который вам покажет тоже, как вы предполагаете обращаться с капиталистами, который нас арестует, и вновь мы останемся с разбитым корытом». Оказалось, что реакционный диктатор – это и есть самый революционный большевик. Керенский не думал, что крайности могут сомкнуться. Он смотрит прямо в лицо этой диктатуре, но как будто не видит её: «вы разрушаете в государстве веру в демократическую власть, потому что вы разрушаете демократическую революционную дисциплину, провозглашаете лозунги, что меньшинство при всех условиях может не подчиняться большинству, что все средства борьбы возможны». Ему чудятся «здравый разум масс» и «творческий инстинкт демократии», но всё это остается лишь риторикой, не воплощаясь в институты противостояния самому опасному противнику – б ольшевикам.

Позднее в своей следующей речи Керенский привел примеры анархии, которая требовала пресечения. В Томске «сами местные демократические организации, утомленные грабежами и насилиями, которые происходили под названием “анархистских”, объявили военное положение и арестовали около двух тысяч людей, замешанных в этих грабежах и насилиях». В Севастополе, под влиянием внезапно вспыхнувшей митинговщины, были арестованы офицеры, и здесь всё обошлось телеграммой Временного правительства, которая предложила властям действовать силой. И командующий Черноморским флотом уложился в 24 часа, чтобы восстановить порядок. И ещё один общий пример: несмотря на отмену смертной казни, «в некоторых городах начинаются расстрелы грабителей и конокрадов, начинается самосуд».

Луначарский (93) в своём выступлении разражается на это убийственной фразой Маркса: «Несчастие демократических партий заключается в том, что они переполнены прекраснодушными разговорщиками, и в то время как они говорят красивые слова великодушия, реакционеры, которые являются людьми дела, под сенью их слабодушия подготовляются свернуть им шею».

Луначарский предлагает резолюцию от имени революционных социал-демократов-интернационалистов, где требует упразднения Государственной Думы и Государственного Совета, которые никем распущены не были и имели законное право на существование. К кому было направлено это требование? Института, который бы позволял ликвидировать эти органы, не существовало. Подобное действие было бы чистой узурпацией, но именно этого и желали радикальные марксисты: провозгласить новую власть, которая будет устанавливать новые законы и упразднит остатки прежней институциональной структуры государства – причём, без всяких Учредительных собраний и имитации общенародной воли. Действительно, революция есть узурпация. Игры в демократию, свойственные меньшевикам и Временному правительству, уже переступили через все законы, но не были в состоянии оформить демократические институты. Оставалась только узурпация, и вопрос состоял лишь в том, кто узурпирует власть целиком и полностью – вопреки всем «разговорщикам».

Вторая резолюция, озвученная Луначарским, предложила конкретный механизм трансформации органов власти – создание Временного Революционного Парламента, который будет контролировать деятельность ЦИК, которому и должна быть передана вся полнота власти. Съезд должен из своей среды избрать парламент численностью 300 человек с пропорциональным фракционным представительством. Петроградскому Совету выделяется дополнительная квота в 100 мест. Такая же квота предлагается Всероссийскому Совету Крестьянских Депутатов. Парламент выдвигает из своей среды Исполнительный Комитет, ИК назначает своих министров. А потом власть начинает формироваться «сверху» – старый аппарат замещается «новым революционным и народным», организуются губернские и областные Советы, которые посылают своих представителей в парламент – по одному человеку.

Именно это и называлось большевиками «властью Советов». Фактически это означало созданную «верхами» самозванцев, собранных «левыми» партиями Советов, которые охватывали ничтожную часть населения. Диктатура – это ни с какими народными массами не связанное правительство при формальном парламентском контроле, который не был народным представительством и служил лишь символом фиктивной народности.

В дальнейшем большевики реализовали именно эту схему, продолжая говорить о союзе пролетариата с революционной частью крестьянства и армии. На деле же никакие «классы» не вступали в союзы. Фиктивные представительства создали фиктивный (поначалу двухпартийный, а через полгода уже однопартийный) парламент, формально передав власть в руки СНК, который устроил в стране гражданскую войну с целью подавления всех без исключения политических сил и установления тиранического режима, подчиняющего верхушке большевистской партии всё населения страны.

Чернов (102), ещё один временный министр, выступил с рекордной по длительности речью, не будучи прерываем по причине многократного истечения регламента. Поэтому он коснулся вообще всех вопросов – с той безответственной поверхностностью, которая выявляет профана, некрепкого вообще во всём, кроме витиеватости словесных конструкций.

Вопросы государственного строительства министр затронул лишь в конце своей речи, критически отнесясь к конструкции построения классовой власти «сверху». Он назвал этот подход «ценз навыворот», имея в виду, что прежний царский режим имел «цензовую» природу – привилегии для одних классов и унижение для других. Теперь большевики предлагали то же самое – разделение на классы с различными цензовыми привилегиями и уничтожение всего, что не входит в Советы. Более того, Чернов даже где-то слышал, что и Советы уже не годятся, потому что в них классовые организации сливаются «в явно противоклассовую, смешанную, пеструю, винегретную организацию». Он напомнил, что Французская революция проиграла, поскольку неуклонно сужала социальный базис своей власти. Классовое противостояние в таком случае неизбежно завершится «генералом на белой лошади» – т о есть диктатурой.

Также Чернов коснулся конструкции государства, считая необходимым и очевидно-необходимым для Съезда опираться на «великий принцип децентрализации, автономизма, федерации». Что означает «сотрудничество народов под свободною широкою кровлею, дающей полную свободу проявления каждой отдельной народности». Противоположностью этого принципа он объявляет «сепаратный подход»: «или извольте отделяться, тогда совершенно отделитесь, или извольте подчиняться централизации и совершенной централизации». Как «левый» демократ, он, разумеется, не считает приемлемым третий путь, о котором даже не упоминает: любой сепаратизм должен быть подавлен любыми средствами, включая тяжелую артиллерию.

Мартов (46) – один из безнадежных говорунов – не преминул вступить в дискуссию о Французской революции, объявив, что она расчистила почву для дальнейшего развития демократического общества, а её смысл состоял в том, что её лидеры только и делали, что на разного рода форумах обличали перед народом опасности «справа». Чем, в общем и целом, занимался сам Мартов, всю свою жизнь не умевший ничего, кроме такого обличения. Как теоретик он возразил Керенскому, заявив, что марксизм вовсе не исключает меры насилия к классовому противнику, но отвергает насилие по отношению к друзьям революции. В последнем он ошибся – практически все заметные фигуры революционеров, которых он мог видеть на трибуне в 1917 году, были подвергнуты насилию и не пережили Большого террора. Пожелание осталось пожеланием. Когда были истреблены противники революции «справа», их нашли также и «слева».

Видимо, Мартов по умолчанию считал, что все репрессивные меры Временного правительства исходят от «правых», что не соответствовало действительности. Он особенно был недоволен проектом введения ответственности за публичные призывы к неповиновению законной власти. И резонно ставил вопрос: что это, собственно, за власть? Что Временное правительство – это узурпаторы, было вполне ясно всем. Всё, что в этом правительстве было властного, могло утверждаться и защищаться только диктаторскими методами. А все попытки быть верными революционной демократии делали правительство бессильным. Мартов был против диктатуры и за демократию. Из чего следовало разрушение государства, разу уж в нём не было законной власти – всякая группа могла призывать к свержению правительства и утверждать свои собственные правления где угодно. Таким образом, порядок революции – э то последовательно проведенная анархия.

К этому Мартов добавил свой призыв к уничтожению Государственной Думы – у неё-то была легитимность, пусть и не первой свежести. Кто же и как должен был уничтожить законно избранный парламент? Видимо, силы революции, если Дума, пусть даже и организовавшая революцию, объявлялась контрреволюционной. Но в таком случае в гражданской войне должны были сойтись две революционные силы – те, кто совершил революцию в Феврале, и те, кто требовал продолжения революции и ликвидации прежних институтов, обеспечивших революцию.

В порядке абстрактной мечтательности Мартов высказал идею: «Нужно, чтобы мы получили орган, объединяющий всю программу революционных сил, дающий возможность планомерного постепенного воздействия на то правительство, которое будет стоять у власти».

Мартов – противник создания коалиционного правительства, хотя и признает, что «вся власть в стране может быть сконцентрирована в руках революционного правительства». Но если уж коалиционное правительство образовалось, то надо ясно выразить требования Съезда – во всех вопросах. К этому и сводится государственная система по Мартову: нужно держать над головой правительства молот революционной демократии в виде органа такой демократии. «Молот» обнаружился позднее, расплющив серией бестрепетных ударов и Временное правительство, и всех «левых» демократов. «Молот», как выяснилось, – это не какой-то орган, а целая система мер диктатуры.

В ответ Мартову Церетели (99) выставил упрек: одно дело правительственные решения, другое – газетные публикации, которыми воспользовался оратор. Газетные слухи, конечно, должны опровергаться. Но почему же не опровергаются слухи о стремлении некоторых партий и политиков об их стремлении к сепаратному миру? Что касается правительства, то оно пока не может создать учреждение, которое будет опровергать ежедневно возникающие слухи. Почему же? Следует предположить, что Церетели среди незыблемых политических догматов числил беспредельную свободу слова, в которой даже призывы к свержению революционного правительства не могли преследоваться. Хотя он знал, что Французская революция за это расстреливала. Это Церетели считал ошибкой и не собирался перенимать. Что означало, конечно же, зыбкость позиции Временного правительства – оно было открыто для ударов клеветников, которых читающая публика с удовольствием слушала.

Брамсон (90) от трудовиков впервые задается вопросом о том, зачем министры выступают перед Съездом. Они должны были бы дать отчет о своей работе, за которую они отвечали лично. Но оказывается, что Скобелев и Церетели должны ездить по митингам и разрешать текущие вопросы – вроде тех, что возникают в связи с самопровозглашаемыми здесь и там микро-республиками. Почему же это так? Потому что у них есть опыт революций на Западе, и поэтому приходится поступать «по заветам» этих революций. То есть, Брамсон неотразимо обвиняет министров, но тут же их оправдывает: митинги главнее продуктивной работы в правительстве. С одной стороны реакция, с другой – анархическая демагогия. Предложенные аресты фабрикантов и разгон совещаний остатков Думы – вот и всё, что было предложено министрам со стороны Съезда.

Оратор пытается сформулировать задачи «революционной работы», явно придумывая их на ходу. Для этого он распределяет революционные события по трем периодам. В первом требовался натиск, необходимо было сажать под замок всех противников революции и «с корнем вырывать» остатки старого режима. Второй период – обеспечение представительства революционеров во власти и уже после этого – избавиться от разлагающей критики, которой по привычке подвергалось любое правительство. Третий период – нынешний, когда власть не смогла справиться со стоящими перед ней задачами. И что же из этого следует? Вот что: «нужно облечь власть силой и авторитетом во всем объеме, как это подобает революционной власти; мы должны содействовать этому за страх и за совесть от имени российской революции». Все закончилось общими словами. Оратор не готов предложить ничего конкретного.

Мазурин из Красноярского Совдепа (биографических данных нет) выступил против «воздыханий о твердой революционной власти», ибо совсем недавно точно так же выступления рабочих и крестьян на местах объявляли анархией, которую скручивали в бараний рог. А теперь всё изменилось – И сполкомы могут сами решать массу вопросов. Мазурин делится своим опытом – с помощью своих комиссаров и войск в один день учли все товары и поставили новую форму торговли. Опасения, что произойдет крах, и город останется без товаров, рассеялись. Так же решаются и прочие вопросы – вплоть до развода и венчания. Люди обращаются – Исполком решает. По этой причине возникает недоумение: зачем вообще коалиционное правительство, если тем же путем и чисто революционное правительство разрешит любой вопрос.

Это наивное выступление вполне показывает, с какой степенью невежества в деле управления государством, экономикой, социальными вопросами столкнулась новая власть. Самодельные «комитеты» без всяких законов решали любой вопрос по своему усмотрению, не заботясь о последствиях. Именно на эту стихию позднее сделали свою ставку большевики. Каждый мог взять власти на местах столько, сколько захотел, и сколько ему позволили такие же свободные революционеры. При конфликтах или когда что-то не получалось, в ход шли револьверы.

Дан (88) по-отечески похвалил глупого Мазурина за инициативность. «Но вводить в систему местные разрешения экономических и политических вопросов, говорить нам, что это есть тот идеал, к которому надо стремиться, что центральная революционная власть есть идеологический пережиток старого режима, – это значит совершенно не понимать, как совершается и как может совершаться революция». «Ясно, что все эти вопросы могут быть разрешены только в общегосударственном масштабе, и нам нужно создать революционную власть, способную разрешать их во всём масштабе. И только в центральной власти будет выражаться действительная воля демократии».

В том же духе Дан пожурил и Ленина – за «революционную романтику», которая уводит его от партии, которая, судя по резолюциям, не готова взять власть.

Троцкий обратил внимание на примитивность подхода к коалиционному правительству: министр труда – социалист, министр торговли и промышленности – ответственный представитель капитала. Но когда вопрос был поставлен так, из правительства ушел серьезный политик торговопромышленной буржуазии, Коновалов (273), который тем самым саботировал задачу организации производства. Этот уход говорит о том, что правительство находится в состоянии кризиса. Причину Троцкий видит в том, что революционный пролетариат и деревенские низы пытаются взять измором. Проводя свою политику, «представители помещичьего землевладения и крупного капитала занимаются систематическим шантажом и вымогательством по отношению к партиям и революционным силам демократии». Они ждут момента, «когда массы отчаются и скажут: хотим старого царя, твердой октябристской власти».

Рецепт формирования устойчивого правительства – однородность. Пока в правительстве ставленники капиталистов, им не верят. А «Скобелев и его друзья больше всего боятся получить всю полноту власти». Это положение выступавший ранее Брасмон оправдывает всплесками анархизма, что находится в противоречии с тем обстоятельством, что представители меньшевиков имеют большинство в Советах, их поддерживает армия и демократические организации. Разве в таком случае могут быть оправданием выступления каких-то агитаторов? Проблема в том, что «Временное Правительство построено не по типу твердой власти, а по типу постоянной конференции, постоянной примирительной камеры между представителями помещиков и крестьян, представителями капитала и представителями рабочих».

Эсер Филипповский ^[49] объявил, что «международный пролетариат не оправдал тех надежд, которые на него возлагали». И поэтому «русской революции нужно надеяться на себя». Но пока что «время социализма не наступило», и русская революция ещё не может взять власть в свои руки. По Петрограду судить нельзя – он «настроен более лево, чем остальная страна». Поэтому целесообразно именно коалиционное правительство. В порядке критики большевистского романтизма (Троцкого), Филипповский сказал, что русскую революцию лучше поняли те, кто прибыл из ссылки, а не из-за границы. Против этого Троцкий и его сторонники бурно протестовали с места.

Иркутский меньшевик Никольский ^[50] язвительно напомнил Луначарскому, что его проект революционного парламента не имеет смысла в связи с тем, что такой парламент уже предусмотрен в виде Учредительного собрания в ближайшем будущем. Его проект предполагает классовое противостояние, а не объединение, как предполагается в Учредительном собрании. Большевики на своей конференции договорились о диктатуре пролетариата и беднейшего крестьянства. При этом аресты капиталистов они предлагают в качестве продвижения мировой пролетарской революции, о которой говорил Каменев. Всё это – распространение опыта, который уже давно реализован, например, в Красноярской республике (см. выступление Мазурина); «это – идиллическая страна господства изолированной революционной демократии». Там соответствующие меры уже проводятся. Красноярский Совет никому не подчиняется и готовит арест избранному комиссару за то, что тот не дает Совету денег. Таким путем дело идет к анархии – будут арестовывать от имени большевистского комитета или даже от какой-нибудь группы солдат. Красноярский Совет установил твердые цены для купцов, и на третий день Красноярск оказался и без товаров, и без продуктов. Поэтому, «если бы теперь же происходили выборы в городскую думу, то 2/3 голосов получили бы реакционные элементы».

Когда дошла очередь до главы Красноярского Совета большевика Шумяцкого (96), он объявил, что не было ни одного ареста комиссаров, не было разрушения транспортов. Зато «было фактическое признание со стороны комиссаров Временного Правительства единственно целесообразным того порядка, который установил Красноярский Совет в отношении регулирования транспорта». На речном грузовом транспорте были подняты нормативы продовольственных перевозок, на пассажирском произведена «реквизиция части перевозок» (с выдачей квитанций с печатями Временного правительства), что позволило перевозить отправленных в отпуск солдат. И это обеспечило отсутствие самочинных действий со стороны солдат. Точно так же как в Иркутске Церетели арестовывал губернатора, в Красноярске был арестован губернатор Гололобов ^[51]. После чего Керенский потребовал его немедленного освобождения. Возник конфликт, и только через два с половиной месяца Гололобов был привлечен к суду как организатор еврейского погрома в 1916 году.

Представитель Всероссийского союза торговых моряков Черноморской организации Старостин ^[52] из объединенных социал-демократов (соратники Троцкого) злобно набросился на Никольского, объявив, что в Иркутске никакого совета нет, а есть только исполком общественных организаций, и это – дискредитация Совета. В качестве примера работы собственного (Одесского) Совета Старостин приводит пример: матросы «раскопали в порту 10 000 пудов кож». Непонятно, что они с ними сделали. Видимо, присвоили. Потому что так действует «анархия», то есть Одесский Совет. И Старостину не нравится, что это называется анархией. Самопровозглашенный Совет без всяких оснований конфискует чьи-то складские запасы – это он считает революционной нормой.

В речи Старостина отражена позиция большевиков, о которых он сказал, что с трибуны Съезда «продолжается травля буржуазной прессы и науськивание на одно течение, на одну партию». Хотя к большевикам на Съезде отношение вполне лояльное, и для такого вывода нет никаких оснований, кроме раздражения словом «анархия» по поводу самочинных действий самозваных Советов, присвоивших себе властные полномочия.

Что касается позиции большевиков, записанных также в несколько микро-фракций, чтобы получить больше возможностей для выступлений, то они в лице Старостина заявили, что министры-социалисты не представили никаких планов – вообще никаких. Кроме Пешехонова (100). Да и тот предлагал только паллиативы, потому что большая половина министров Временного правительства – из другого класса, который защищает свои интересы. А министры-социалисты не защищают интересы своего класса.

Даже «опытный боец революции, даже больше, этот гигант» Церетели признает, что не может ничего сделать. Никаких планов от правительства или министров нет. «А когда дают определенные планы, как, например, план тов.

Луначарского, то тов. Дан говорит: этого мало, дайте на каждый день расписаньице, что мы должны делать». Тот же Дан ссылался на Всероссийское Совещание, но на Всероссийском Совещании предложена резолюция Исполнительного Комитета о конфискации сверхприбылей и ограничении прибылей строго определенными нормами. «Ну, и что же? Она лежит в мешке уже два месяца». Почему же не сделано «расписаньице»?

В защиту Никольского выступил меньшевик Попов^[53], который подтвердил достоверность всех его слов. В том же духе выступил и иркутский эсер Поршнев^[54], который сообщил: «все окрестности Красноярской губернии, примыкающие к Красноярску, настолько ценят авторитет Совета Красноярского, что разорвали с ним организационную связь, что все эти организации примкнули к областному объединению Иркутска, от которого город Красноярск отказался. Такие Советы, как Ачинский Совет Р. Д. как Канский Совет Р. Д., как Крестьянский Совет Енисейской губернии, опять-таки отказались от Красноярского Совета, от всякой революционной связи с ним и примкнули к областному единению Иркутска». О Старостине он сообщил, что тот уехал из Иркутска, «теперь он с того времени уже в Севастополе, и уже старым моряком выступает перед вами и диктует определенные условия революционной власти от имени Черноморского флота».

В дальнейшем обиженный Старостин объявил, что он четыре месяца как освобожден из тюрьмы, и на каторге плавал на торговых судах. И знает жизнь торговых портов очень хорошо. «Точно таким манером знаю её, как, не будучи крестьянином, тов. министр Чернов знает крестьянскую жизнь, как Церетели, не будучи рабочим, знает рабочую жизнь». И обвинил Поршнева в клевете. Тот, также получив слово для личного заявления, сообщил, что и сам отбывал каторгу, но каторга – это не «диплом безупречности», и сидение на каторге – не доказательство революционности.

Старый московско-бакинский революционер Сако ^[55] решил выступить в защиту Керенского, которого предыдущий оратор (Крыленко) фактически объявил пустословом и пригрозил ему утратой доверия со стороны солдатской массы. Сако просто свалил всю вину за развал армии на прежний режим: «что же мог сделать тов. Керенский после того, когда ваша армия, которая несла на себе крест и все надругательства самодержавия, которая была дезорганизована, после того, когда наша армия сознательно подставлялась под немецкий расстрел?» Ленина, где-то объявившего, что крестьяне «левее нас», Сако обвинил в том, что «он рекомендует установить диктатуру, но уже не пролетариата, не революционной демократии, а это будет диктатура безумия, потому что это поведет нас в пучину и в бездну». И призвал к рассудочному подходу к вопросу о власти: «власть, о которой говорят, не есть то, что мы желаем осуществить, а то, что мы можем осуществить в объективных условиях момента». То есть он полагал, что у всех «левых» есть понимание того, что необходимо сохранить устойчивость власти и не потерять управляемость страной. В то время, когда большевики лелеяли мечту разрушить власть до основания даже ценой полного хаоса.

Соколовский ^[56], представлявший микрофракцию социалдемократов интернационалистов, предложил задуматься, каким же образом Временное правительство и, в частности, министр Чернов будет обеспечивать противодействие сепаратистским поползновениям. Например, на Украине. Понятно, что вопрос откладывается до Учредительного собрания, но что же тогда с Польшей, которой прежний состав правительства (несоциалистический) даровал свободу и независимость?

Оратор предложил понимать интернационализм как отрицание разделения и отделения: «…всякое деление для пролетариата и для экономического и политического развития страны и всего населения страны вредно, но мы знаем: чтобы иметь возможность бороться с этим явлением, нужно предоставить каждой нации, – а нация это не одно целое, там борьба классов, из которых одним выгодно отделение, а другим невыгодно, и для того, чтобы отделения не было, для того чтобы демократия могла на что-нибудь опереться в своей борьбе с сепаратистскими тенденциями мелкой и крупной буржуазии, – для этого она должна быть уверена, что та нация, которая имеет силу, не будет её давить».

На поверку мысль оказалась очень смутной: нация не должна давить демократию. А если она будет давить, что тогда? У лево-демократической фракции ответа, разумеется, нет. Рецепт на примере Украины самый нелепый: если глубинного сепаратизма на Украине нет, то надо просто предоставить событиям течь произвольно, без всякого вмешательства: «не нужно декретировать какими-либо насильственными присоединениями и не предоставлять права на полное свободное самоопределение даже в процессе, даже в момент революции, потому что если таким образом обрабатывать нацию, как обрабатывается приказами, запрещающими съезды и т. д., то, товарищи, может получиться совершенно обратное». Но если ничего не делать, то это «обратное» тоже может получиться – этого фантазирующий леволиберал представить себе не мог.

Канторович^[57] от объединенных социал-демократов быстро сформулировал логическую задачу по поводу деятельности Временного правительства: не могут или не хотят? Доклады министров были «скорее блестящими полемическими речами вождей той или иной партии». При этом перед лицом ужасного кризиса не сделано ничего, и этого не отрицают сами министры. Следовательно, налицо преступное бездействие власти. Одновременно Канторович утверждает, что нет сомнений в том, что Чернов или Церетели – несомненные сторонники революционной демократии, и они вполне понимают положение момента. Из этого вытекает: «что бы наши министры ни делали, какими бы способными представителями революционной демократии ни были, всё равно они ничего сделать не могут, и не могут потому, что буржуазия систематически саботирует всё». И тогда единственный выход – путь, указанный в резолюции Луначарским. Иначе говоря – полностью социалистическое правительство. Но не большевистское: «мы предлагаем не нелепую диктатуру пролетариата, в чём нас, между прочим, обвиняют, а совершенно определенную передачу власти в руки великой российской революционной демократии в лице её трех ветвей: революционных рабочих, революционных солдат и революционного крестьянства».

Бесхитростный представитель Кавказской армии меньшевик Михаил Смирнов (биографических данных нет) рассказал, что революционные организации всё держат в своих руках, но в результате они превращаются чуть ли не в ночных сторожей, а потому хотели бы разделить власть с представителями других классов – пусть они возьмут на себя часть работы и ответственности. Что касается предложения Луначарского, то это всего лишь идея сформировать революционный парламент из 500 человек. Но это решает вопрос не о сущности власти, а только о форме власти. Подобного рода эксперименты совсем не гарантируют, что новая форма будет лучше старой. Уже есть организации, которые работают. К ним всегда, так или иначе, будут проявлять недоверие. Но это не означает, что революционная демократия должна шарахаться из стороны в сторону.

Затем на трибуну поднимается Орлов^[58] из Донбасса. Он решительно заявляет, что защитники министров-социалистов («министерская партия») хотят сильной власти вовсе не для защиты от «правых», а для защиты от «левых». И они видят опасность анархии только «слева». Анархией «справа» он объявил отказ повышать ставки чернорабочих, которые зарабатывали на шахтах 1,5–1,75 р. в день, но при этом повышали чуть ли не вдвое зарплаты тем, у кого они были и так велики – надо полагать, квалифицированным рабочим. Эта ситуация может привести к забастовке Донбасса и прекращению поставок топлива.

Малограмотный телеграфист Любович^[59] заявил, что самочинные организации стали массовым явлением, и задача состоит в том, чтобы на местах стать оплотом действующей власти. В то же время он выступил за полностью социалистическое министерство, полагая, что в коалиционном правительстве у министров-социалистов связаны руки.

И пример тому – «кадет Некрасов оказался гораздо демократичнее в проведении реформ в железнодорожном ведомстве, чем Церетели, министр-социалист, у которого сейчас наблюдается конфликт с почтово-телеграфным съездом».

Эсер из Новочеркасска, фамилия которого в стенограмме не зафиксирована, предложил здравую мысль. Он сказал, что Съезд не может быть революционный парламентом, но может такой парламент избрать в качестве временной законодательной власти. А министры – это исполнительная власть. Они должны отчитываться именно перед парламентом. Что касается предложения отдать власть местным Советам, то этим будет создана тысяча республик, и Россия будет разодрана на мелкие части, которые «изгрызут друг друга и подавят дело революции, погубят его окончательно».

Власть уже в руках. Осталось только временную законодательную власть отделить от временной исполнительной власти.

И эта мысль была верной: у Временного правительства не было опоры на какой-либо представительный орган, который мог бы стать законодательным.

Дума уже отжила своё и её законодательные функции, формально никем не отмененные, неформально отрицали все «левые», а «правые» не в состоянии были собрать какой-либо представительный орган, хотя в течение 1917‐го несколько раз пробовали это сделать – в пику Советам.

Далее безымянный эсер привел пример местной эффективности Совета. При размытии дороги администрация растерялась, а Совет мобилизовал 1000 солдат, реквизировал нежилые помещения вдоль дороги, и в кратчайшие сроки движение было восстановлено.

а прежде всего как практические работники, постоянно имеющие дело с революционной массой». И руководствоваться марксистским принципом: бытие определяет сознание. Под «бытием» он понимал неизменность классовых интересов и несовместимость интересов рабочих и буржуазии, крестьян и помещиков. Что революция буржуазная, не имеет значения, поскольку борьба идет именно против этой буржуазии. Буржуазия изменила политическую систему, но вопрос состоит в том, чтобы изменить экономические отношения.

Меньшевик Романов ^[60] заявил, что «метод, предлагаемый товарищами большевиками, не организует революцию, а дезорганизует, подготовляет ей развал». Потому что они говорят не о власти, а о захвате власти. Пока власть революции не организована в центре, захват власти на местах приведет к развалу и гибели революции. В таком случае бесконтрольный захват земли приводит к тому, что крестьяне «сажают друг друга на вилы». То же происходит, когда рабочие захватывают фабрики. Вместо народовластия Ленин предполагает партийное всевластие. Выборы в Петрограде показали, что большевики заняли только третье место. На выкрики из зала оратор ответил: «вы утописты, вы не видите действительного соотношения сил в России, не понимаете России, вы живете на Луне, а не на грешной земле». Самочинно захватывающих власть на местах он назвал «несомненными изменниками».

Эсер Малевский (202), председатель армейского комитета 4‐й армии, напомнил, что поддержка Временного правительства определяется множеством решений. В армии – от ротных до фронтовых собраний принято такое решение. Тринадцать армий и целый ряд областных съездов, а также Всероссийский Съезд крестьянских депутатов оказал поддержку коалиционному правительству. Если немедленно передать власть в руки Советов, то «наступит мир, и мы можем провести в жизнь те идеи и ту платформу, которую мы хотим»? Если этой уверенности нет, будет авантюра.

Большевик Преображенский (354) зло припомнил министру Церетели, что, ещё не будучи министром, в роли председателя общественных организаций Иркутска, он направил телеграмму во Временное правительство о том, что комиссар правительства не нужен, и тот вынужден был вернуться. Теперь Церетели называет это анархией. Но именно тогда декретом общественных организаций в Иркутской губернии был установлен 8‐часовой рабочий день, проведено повышение заработной платы на 50 %. И этого не было в общегосударственном масштабе. Что касается поддержки нынешнего Временного правительства, то во многих местах такой поддержки нет, никакого доверия нет. Если местные инициативы – это анархия, то революция закончилась, и закрепляются только частности. При этом все силы направляются против опасности «слева», а опасность «справа» не замечается.

Церетели (99) тут же оправдался, что в первые дни революции приходилось осуществлять власть народа, не имея связи с Петроградом. Иркутск взял пример с Петрограда – например, когда было постановлено арестовать генерал-губернатора и других членов администрации. Старая власть была свергнута единым методом. О назначении комиссара было сообщено смещенному генерал-губернатору, а сам комиссар был назначен по указанию бывшего городского головы. И сейчас комиссары должны назначаться по согласованию с местами, и сейчас это уже стало правилом. Что касается отсутствия решения об установлении 8‐часового рабочего дня по всей стране, то это решение организаций рабочего класса, который в условиях войны готов работать больше 8 часов, чтобы помочь спасению государства. «В Иркутске мне приходилось входить в дом генерал-губернатора и говорить: “генерал, вы арестованы”. Я не был судебным следователем и не был на это уполномочен центральной властью, но это был момент, когда ещё не была объединена, сорганизована страна, и переносить те действия, которые тогда диктовались, в обстановку нынешнюю, когда создана организация объединенной власти для всей России, это значит уподобиться тому народному герою, который на похоронах говорил «таскать вам не перетаскать», а на свадьбе пел «со святыми упокой».

Эсер Бассинов ^[61] правдиво указал на то, что Советы «отнюдь не являются во всей России теми органами, которым добровольно подчинилось бы на местах большинство демократии, большинство населения». Прежде всего, в Советы не входит подавляющее большинство крестьянства. И потому Советы не являются полновластными и правомочными органами революционной власти. Что касается правительства, то его решения предпринимаются не из партийной принадлежности министров, а из фактического положения дел в стране. Ведущая роль буржуазии в правительстве определяется тем, что она быстрее сорганизовалась. А среди революционных демократов, напротив, происходит разложение. Огромное число людей не организовано в партии и их сознание не дисциплинировано.

Да ещё некоторые партии, пользуясь этим, выбивают людей из русла организационной деятельности.

Меньшевик Сухов ^[62] из Новочеркасска напоминает о необходимости сохранить единство революции, несмотря на разногласия. Он привел три примера самочинной власти.

Первый – Урюпинская республика, руководителями которой стали: «Селиванов, бывший неоднократно в психиатрической лечебнице, Селиверстов, освобожденный от воинской службы по слабоумию, выживший из ума дьякон Федор, лет 75, и сзади их всех провокатор – перводумец Клавдий Иванович Афанасьев^[63]. И вот эта милая компания стояла в центре урюпинской республики, и граждане урюпинцы по крайней мере недели две переживали состояние хронического землетрясения».

Второй пример – национально-литовский съезд, где правый блок, руководимый ксендзами, принял резолюцию о немедленном отделении Литвы, и левый блок из социалистов, народников и марксистов покинул съезд. Из чего следует: «если мы пойдем слишком далеко навстречу тем требованиям, которые время от времени слышатся с разных съездов, то мы, может быть, будем идти навстречу реакционным, консервативным группам и поэтому играть во всяком случае не в руку революции, а в руку реакции».

Третий пример – казачий союз на Дону, определивший своей главной задачей защиту самобытности, которая предполагает сохранение под покровом самобытности крупных земельных поместий. Казачьи лидеры «выстраивают казаков решительно всех классов, всех групп единым фронтом против иногороднего населения, которое составляет около 60 % всей области». Если бы «решили отделить все, что хочет отделиться, [то] сыграли бы в руку реакционным, а не революционным элементам».

Эсер Арватов ^[64] напомнил, что с идеей коалиционного правительства выступили буржуазные министры. И о передаче всей власти Советов сказали бывшие министры-капиталисты Коновалов (273) и Гучков, которые покинули правительство, стараясь переложить всю ответственность на социалистов. Министр путей сообщения Некрасов был вынужден издать «очень левый» приказ, кардинально изменивший положение в его ведомстве. Из чего следует, что буржуазные министры «до некоторой степени представляют только собою граммофонную ручку, которую мы вертим, мы, русская социалдемократия». Так же образно оратор заключил: «мы собрались сюда не для авантюр, не для хирургических экспериментов над и без того израненным телом русской революции, которые нам советуют дилетанты политической медицины, а для плодотворного настойчивого лечения, для труда и для дела».

Большевик Ерман ^[65] в резкой форме отверг возможность что-либо изменить в жизни страны коалиционным правительством: «попытки создать коалиционное министерство, т.-е. примирить буржуазию в известных частях с демократией, это – совершенно праздные попытки»; «мы находимся в процессе борьбы с этой самой буржуазией, с которой нас хотят здесь искусственно склеить». «Когда потребовали проведения решительной иностранной политики, Милюков ушел, потому что не хотел быть только граммофонной ручкой». Обращаясь к оппонентам большевиков, оратор заявил: «у вас есть только один выход укрепить это коалиционное министерство, это – отказаться от всяких требований, не претендовать на проведение той политики, которая нужна вам, делать ту буржуазную политику, которая угодна министру». Он отметил, что на местах, кроме Совета, нет никакой другой власти. Совет «отправляет маршевые роты на фронт, он занимается тем, что устанавливает проверку белобилетников на местах, производит контроль, он должен делать обыски во всех магазинах города, потому что он является на месте единственной властью, и никто другой не имеет возможности претендовать на это». Видимо, впервые именно Ерман призвал к конфискации церковных ценностей: «в области финансов приходится сидеть без средств не только казне, но и Совету Р. и С. Д. В то же самое время имеются огромные монастырские средства, которые почему-то не конфискуются».

Большевик Киселев^[66] сначала привел пример того, что арестованных Советом Иваново-Вознесенска (где подавляющее число большевиков) черносотенцев, направленных в Москву, отпускают, а не возвращают по месту ареста. И это конфликт с Временным правительством. Большевик сетует: «если бы мы один шаг сделали против Временного Правительства, нас несомненно бы объявили республикой иванововознесенской». Он снова повторяет, что правительство ничего не сделало, а министры толком не отчитались о положении в стране. Министру Чернову (102) он ставит в пику, что тот сам в 1905‐м призывал к захватам земли, а сейчас выступает против захватов. Между тем, Временное правительство (старого состава) само захватило земли, которые принадлежали Николаю II. В самом правительстве разночтения: одни говорят, что земля будет крестьянская, и не надо её захватывать, а другие, что при поражении революции в Европе российская революция не выживет, и крестьянам земля не достанется. Звучат обычные для большевиков обвинения министров, исходя из классового подхода: «предлагают поручить управление страной лицам, которые далеко стоят от рабочего и крестьянского класса». Провозглашается, что решить «задачу может только та власть, которая не заинтересована в сохранении драгоценной частной собственности», «проводить радикальные меры может только тот класс, который в данном случае на эту священную собственность может покуситься».

Интернационалист Моисеев ^[67] предложил не выдумывать форм власти, а рассчитывать на их стихийное формирование. Судя по его словам, крестьяне дали наказ делегатам своего Съезда стать парламентом, перед которым Временное правительство должно быть ответственным министерством. Обоснование такого подхода к формированию власти: надо взять из местной жизни уже готовые формы власти и согласовать с ними форму верховной власти. Двоевластие – это и есть анархия. На инициативу «снизу» указывали выступавшие министры Церетели и Скобелев (100). Оратор предупредил: первый пыл в Советах прошел, и если они не получат полномочий (обязанностей, ответственности), то революционную власть не уберечь. «Между тем, недавно, на днях, кн. Львов выпустил циркуляр, чтобы местные власти боролись с самочинными организациями, которые присваивают себе власть. Если это увенчается успехом, то, конечно, можно сказать, что успех анархии обеспечен».

Прения были по общему решению закрыты, и в завершение обсуждения вопроса о власти (об отношении к Временному правительству) слово дали лишь докладчикам.

Церетели (99) говорил длинно и бессодержательно, переливая одни и те же слова из пустого в порожнее и пытаясь возможно мягче полемизировать с большевиками. Он сетовал, что ещё не все общественные силы и не все слои населения втянуты в революцию, а иные отошли в сторону и остались на обочине. При этом, не понимая, что сам попал в ловушку авантюризма, Церетели объявлял, что революция не выдвигает утопий или авантюр. Хотя в реальности как раз революция и была источником хаоса. Он допускал ошибочность текущего блокирования с буржуазией, но объявлял эту ошибку целесообразной, коль скоро её поддерживает большинство населения. Оратор говорил про какую-то «платформу», которая получила поддержку от огромного большинства населения, но не рискнул хотя бы вчерне указать на основные пункты этой платформы. Что касается желания сторонников Ленина немедленно встать у власти, то Церетели предположил, что они всё-таки имеют благие намерения – принести пользу. В качестве аргумента против удовлетворения желаний большевиков Церетели привел свои сомнения в том, что правительство большевиков будет поддержано большинством. Он не понимал, что большевикам не нужно было никакого большинства. Им нужно было овладение аппаратом насилия, который оружием завоевал бы покорность большинства. Церетели предполагал, что отпор населения в таком случае остановит правительство и уничтожит его. Но он грубо ошибался. Он опасался гражданской войны от контрреволюции «справа», но она пришла «слева».

Либер (47), напротив, видел опасность «справа» и призывал к единению против этой опасности, а также к применению «критики оружием» против контрреволюции. Предложение Троцкого о создании правительства «12 Пешехоновых» взамен коалиции 6 министров-социалистов и 10 министровкапиталистов он назвал измышлением чудодейственного рецепта, что, по мнению Либера, игнорировало реальную обстановку. Эти объективные обстоятельства, как он считал, указывают на то, что социалистическая революция ещё не созрела. Фактически Либер рассчитывал только на рассудочное отношение к трудностям момента, которые он оформлял призывами, фактически отрицая даже саму возможность политической борьбы. Неизбежность вооруженного противостояния уже была очевидна, но Либер и социалисты демократического толка всё ещё рассчитывали, что они словами сплотят различные группировки левых.

Проговорив формулу власти Луначарского, Ленина и Троцкого, оратор не увидел в ней ясной простоты: «люди до такой степени верят в чудодейственные творческие силы всякой власти, что, говорят они, стоит эту власть, этот аппарат захватить в руки социалистам, как они моментально, как рычагом, повернут всё общество в совершенно другую сторону». Но именно таков был рецепт большевиков: власть, властные институты поворачивают общество. При этом власть не обязана следовать социалистической программе, которая объявлялась до обретения этой власти. Кто получает власть, тот определяет её содержание. Либер же считал, что уже сама невозможность социализма при таком захвате власти должна остановить тех, кто к стремится к власти. И он глубоко ошибался. Социализм был агитационно-пропагандистским инструментом для взятия и осуществления власти, а не власть – средством утверждения социализма.

Съезд в очередной раз посмеялся над Лениным, который (ещё раз была процитирована стенограмма) объявил, что его партия готова взять власть целиком. Либер полагал, что такую власть массы просто не станут слушать. Он не понимал, что большевики были намерены заставить слушать себя средствами террора, а не уговорами. Он не понимал, что его «доказательство» неизбежности коалиции – хотя бы между социалистическими партиями, которые всё равно создадут коалиционное правительство – не аргумент для тех, кто всерьез намеревался взять власть. Большевикам или силам реставрации никакая коалиция не была нужна. Дух времени требовал диктатуры, и вопрос был лишь в том, чья это будет диктатура, и какие силы пойдут под нож. Не уничтожив большевизм, продолжая уступать ему место на трибуне Советов, «левые» партии сами себя отдали на заклание.

Ведь понимали лидеры Советов, чем грозят большевики! Но отказывались верить в реальность угрозы, продолжая уговаривать себя и других: «если бы сегодня, – я ставлю вопрос прямо перед вами, – власть оказалась, в руках тех элементов, которые стоят на точке зрения Ленина и Луначарского, даже здесь, внутри Совета, пользовалась ли бы власть тем доверием, которое дало бы возможность управлять страной без гильотины, без террора, без якобинского захвата власти? Одна горсточка лиц получает перевес, затем появляется другая горсточка, которая расправляется с предыдущими, за нею третья, которая грозит этой, и т. д., пока не является некто в сером, который давит нас всех вместе, до тех пор, пока всё не будет уничтожено и обезврежено». И главная проблема тоже была ясна: «Наше несчастье состоит в том, что мы не имеем в стране того единого авторитетного центра, который представлял бы авторитетную волю всего народа, вмешаться против которого не посмел бы никто». Но демократические убеждения не позволяли решительно перейти к диктатуре. Хотели продолжать демократизацию – и все равно получили диктатуру. Но только не от демократов, а от антинациональных сил.

Проекты резолюций, зачитанные на Съезде, повторили уже прозвучавшие мысли. Луначарский (93) от объединенных с.-д., интернационалистов отметил вновь, что коалиционное правительство в деле прекращения войны не продвинулось ни на шаг, и предложил утвердить Съезд Советов в статусе Временного парламента. Проект резолюции от большевиков, зачитанный Каменевым, заявил, что «коалиционное правительство заслонило контрреволюционную буржуазию от народа “социалистическими” министрами, которые оказались самым удобным для эксплуатирующих классов орудием, чтобы оттянуть разрешение всех коренных вопросов внутренней и внешней политики». Оценка деятельности Временного правительства – «полный крах». От меньшевиков-интернационалистов две резолюции предложил Бер (206). В них говорилось, что правительство не стало органом революции, топчется на месте и пасует перед империалистическими союзниками, а также тормозит организацию революционных сил на местах. Все оппозиционные резолюции осуждали подготовку к наступлению на фронте. По итогам голосования была за основу, а потом в целом, принята совместная резолюция с.-д. меньшевиков и с.-р. Ее зачитал Дан. В резолюции коалиционное правительство одобрялось, и ему давался наказ из нескольких пунктов, среди которых – дальнейшая демократизация армии, демократизация местного самоуправления, скорейшее решение земельного вопроса и скорейший созыв Учредительного собрания. Эта резолюция набрала 543 голоса «за», 126 «против», 52 «воздержавшиеся», 65 человек отсутствовали. Резолюцию поддержала фракция Бунда, объединенная фракция трудовой группы и народных социалистов, делегация Киевского Совета (7 человек), а Украинская фракция отказалась поддерживать Временное правительство, потому что «в ответе князя Львова представителю Украинской Рады есть следующее выражение: так называемые украинцы не являются, по его мнению, представителями Малороссии, что свидетельствует о том, что означенный князь Львов прочно усвоил себе формулу Валуева ^[68]: “украинской нации нет, не было, и быть не может”».

Вслед за этим произошло столкновение ещё двух резолюций. Первая – от большевиков и с.-д. интернационалистов – полагала, что «надо положить предел всем заигрываниям с этими пережитками царской России путем немедленного и окончательного упразднения Государственной Думы и Государственного Совета», вторая – от меньшевиков и эсеров – что революция уже упразднила оба прежних органа государственной власти. В таких случаях говорят: что в лоб, что по лбу. Третью резолюцию торопливо добавил Мартов (46) – от меньшевиковинтернационалистов. Она требовала от Временного правительства «упразднения» Государственной Думы.

Эта бессмыслица объясняется стремлением ещё раз заявить о своей позиции. И только у Мартова эта уловка была оправдана тем, что он обратил внимание на юридический аспект «упразднения». Он заметил слабость позиции большинства – просто объявить Думу не существующей, не требуя при этом никаких мер, чтобы пресечь её существование. Его позиция: «Дума потеряла под собой законную почву с тех пор, как революция низвергла династию и низвергла основания той контрреволюции, из которых возникла третьеиюньская Дума». Действительно ли это так?

Самодержавие приобрело конституционные формы после Манифеста 17 октября 1905 года. Именно тогда Государственная Дума приобрела собственную субъектность, до некоторой степени отделенную от воли самодержца. Она могла быть только распущена (как в современных демократиях парламент может быть распущен президентом), но Манифест все же предполагал, что собравшаяся Дума имеет свою субъектность. Поэтому после свержения самодержавия Дума осталась субъектом – как бы кто не критиковал избирательный закон, возникший после Роспуска II Думы 3 июня 1907 года. Прекращение заседаний Думы Указом Государя с 25 февраля 1917 г. не прекращало её существования. Дума прекратила своё существование только по истечении срока её полномочий – 6 ноября 1917 года. То есть Дума юридически существовала и не собиралась самораспускаться – на это обратил внимание Мартов.

Далее он сказал: «есть теория, с которой нам нужно считаться, согласно которой, по упразднении самодержавия, вся власть в стране перешла к Думе, которая добровольно отдала ее через Временный Комитет Временному революционному Правительству». Но эта «теория» не соответствует действительности. Дума, обладая своими полномочиями, ограниченными законом, не могла создавать правительство. Но она его и не создавала, поскольку не созывалась с этой целью. Временный комитет Государственной Думы, присвоивший себе властные полномочия, был утвержден незаконным органом – частным совещанием депутатов Прогрессивного блока и «левыми» (трудовиками и с.-д.). Таким образом, Дума юридически продолжала сохранять свои полномочия, а Временное правительство было целиком и полностью самозваным. И даже если бы оно было утверждено Думой, это был бы захват власти, а не формирование легитимного органа власти.

Мартов также резонно ставит вопрос: если правительство самораспустится, то кому оно передаст власть? По его убеждению (совершенно неверному), тут же «явится Дума, и она получит полноту власти». Полнотой власти Дума могла обладать только в результате превышения своих полномочий – то есть в результате произвольного присвоения власти.

Выход из тупика возможен только неюридическим способом. И Мартов прав: если формально депутаты Думы имели какое-то отношение к учреждению Временного правительства, то ему «фактически эту власть передала петроградская революционная улица и закрепила революционная улица всей страны». Иначе говоря, все полномочия Временного правительства были взяты с боя, а не получены легитимным путем. Из чего, правда, следовало, что правительство не имело никаких обязанностей перед кем-то отчитываться.

Мартов провозглашал: «Неужели возможно тогда прибегнуть к гражданской войне, чтобы узнать, кто назначит Временное Правительство: Дума ли контрреволюционная или же сама демократия?» Именно так только и могло произойти: только гражданская война решала, кто в итоге станет сувереном, пусть и самопровозглашенным. В условиях революционного хаоса только насилие определяло, кто присвоит себе властные полномочия. Все юридические вопросы были отброшены. Новая легитимность могла возникнуть только от учредительных процедур. Пока Учредительное собрание не создало органы власти новой государственности, никто никого юридически «упразднить» не мог – только насильственно. К этому и призывал Мартов и большевики.

Большинству Съезда было предложено просто игнорировать «несуществующую» Думу. Смысл этой уловки раскрыл в своём выступлении Дан: «Тактика же, которую рекомендует тов. Мартов и большевики, заключается в том, чтобы поставить сегодня же вопрос так остро, чтобы завтра со всех концов России, от всех слоев населения, которые ещё помнят революционную роль Думы в февральские дни, которые не видели ещё контрреволюционных шагов Думы, – тактика эта сводится к тому, чтобы с завтрашнего же дня побудить все эти слои населения засыпать эту умирающую, гниющую Думу своими приветственными телеграммами».

Так Съезд и решил – пусть Дума «мирно сгниет». А все вопросы о власти решит Учредительное собрание. Но в итоге вышло иначе: вопрос о власти решила гражданская война, которой не боялись только большевики.

Национальный вопрос – подготовка к расчленению страны

То же касалось национального вопроса, над которым долго спорили на секции, и в итоге с длинным докладом выступил Либер (47), детально объясняя элементарное для обоснования, в общем-то, совсем простого и мало чего стоящего текста. В целом же по национальному вопросу предполагалось четыре резолюции, относящиеся к проблеме самоопределения в целом, а также отдельно – финского, украинского и еврейского вопросов.

Позиция Либера, отражавшего позицию большинства Съезда: говорил о широкой политической автономии, децентрализации и признании за всеми народами права на самоопределение вплоть до отделения – как о чём-то совершенно очевидном. Единственным более или менее конструктивным положением предложенной съезду резолюции была фраза: «Съезд высказывается против попыток разрешения национальных вопросов до Учредительного Собрания явочным порядком, путем обособления от России отдельных её частей и т. д. Все подобные шаги, разобщая силы революции, рождают бесконечные споры внутри каждой национальности и, противополагая одну национальную группу другим группам, ведут к ослаблению размаха революции, подрывая хозяйственные и военные силы России, и тем ослабляют возможность упрочения свободной России и, в частности, создают угрозу торжеству начал национального самоопределения». Всё это не касалось оккупированной немцами Польши, которая рассматривалась уже как отрезанный ломоть.

Таким образом, вопрос о территориальном делении откладывался на неопределенное время, что совершенно не устраивало большевиков, которые требовали практических шагов здесь и сейчас – вдруг Учредительное собрание будет не того состава, на который они рассчитывали! И тогда все замыслы по разделению страны на множество государств будут остановлено.

От большевиков выступила Коллонтай – с длинной речью, которую аудитория слушала с интересом не столько к содержанию, сколько к манере говорить – ей не ограничивали время выступления. Коллонтай в длинном и путаном выступлении доказывала простую мысль: с национальным определением надо торопиться, в особенности с вопросами, касающимися Финляндии и Украины. Всё сводилась к тому, что национально-культурное самоопределение вообще не является целью, потому что оно разобщает пролетариат. Другое дело – право на отделение – оно, будто бы, облегчает борьбу революционеров со своими капиталистами. Что демонстрировало: борьба большевиков ведется с государством, а не с буржуазией. Расчленение государства, как полагали большевики, упростит им уничтожение центральных органов управления. Эта антигосударственная позиция на Съезде никогда не критиковалась, ибо «революционная демократия» сама была настроена антигосударственно, лишь менее решительно, чем большевики.

Либер посмеялся над пылкой Коллонтай, сказав, что всё ещё «есть такие безумные национальности, которые не желают отделяться от России, которые предполагают в России оставаться». С его точки зрения, как раз до Учредительного собрания каждый народ сможет «изречь свою волю». Как это могло бы состояться, никто не задумывался – где может возникнуть граница самоопределившегося народа, если на той же территории живут и другие народы? В полемике ответ был таким: а они самоопределятся вместе с ведущим народом. А если нет? Детали никого не интересовали, потому что все эти вопросы перекладывались на будущее Учредительное собрание. Лишь бундовец Исув ^[69] заявил: «не может быть явочным порядком организовано то или иное самостоятельное государство без соглашения с другими такими же свободными национальностями».

Другой бундовец Рафаил Абрамович (46) определил задачу культурной автономии: «Пролетариат заинтересован в том, чтобы его пролетарская культура, которую он по историческим условиям не может принимать в какой-нибудь неопределенной форме, а должен воспринимать в форме своей национальной, на своём языке, согласно своим историческим традициям, согласно своему историческому происхождению».

Единственный, кто выступил против тезиса «вплоть до отделения» – провинциальный делегат Гарфин (представитель Каломыйского гарнизона (Галиция), биографических данных нет, фамилия, возможно, образована от «Гарфинкель»). Он сказал, что правительство не имеет юридических прав раздавать суверенитеты. Одно дело – федеративные начала, другое – попытка разорвать Россию на части. На это Либер ответил, что правительство следует революционной законности и может принимать любые решения. Для независимости Польши достаточно того, что правительство декларировало её право на полную независимость. В дальнейшем принцип «революционной законности» большевики широко применяли для обоснования любого беззакония. Но первенство в этом методе, видимо, всё же принадлежит «революционной демократии» – меньшевикам и эсерам.

Поправка большевиков была следующая: «Съезд осуждает, как антидемократическую, контрреволюционную политику Временного Правительства, оттягивающую до сих пор разрешение насущных и неотложных вопросов, связанных с осуществлением национальных прав угнетенных народностей России, и слагает с себя всякую ответственность за последствия этой политики, приведшей к конфликтам с Финляндией и Украиной». Её зачитал Преображенский (354), следуя тактике большевиков превращать всякое обсуждение в декларацию враждебности к действующему правительству.

По финляндскому вопросу доклад сделал меньшевик Рафаил Абрамович (46). Представляя позицию большинства, оратор сделал вид, что речь идет о сущем пустяке. Потому что «Финляндия была всегда обособленным, фактически самостоятельным государством, у которого с Россией были определенные договорные отношения». Чтобы эта самостоятельность стала всеобъемлющей, как предлагалось, достаточно прекратить контроль за созывом и роспуском Сейма, отменить утверждение принятых Сеймом законов и дать финнам свободно избирать своих руководителей без согласования с Петроградом. В условиях войны всё это – больше декларации, и самоопределение не может быть в полной мере реализовано. Но достаточно будет и декларации, чтобы после войны независимость Финляндии была гарантирована.

Позицию большевиков многословно изложила Коллонтай, заявив, что мотивировочная часть их не устраивает, но всё же большевики поддержат декларацию. Имея в виду, что необходимо поддержать финский пролетариат в борьбе с мелкой буржуазией, от которой исходит стремление к сепаратизму.

Предложенное половинчатое решение было поддержано в столь же многословном выступлении делегата Финляндской социал-демократической партии Хуттунена ^[70]. В своём слове финский политик упомянул об обвинении «левых» в том, что они получили от «центральных держав» (Германии и союзников) гарантии независимости, и сравнил это обвинение с обвинением «некоторых русских социалистов» в работе на Германию в целях немедленного прекращения войны. Также он опроверг подозрение в том, что «осуществление независимости Финляндии подвергает опасности не только город Петроград, но и всю северную часть России», заявив, что финляндские социал-демократы не требуют вывода русских войск. Аргументы в пользу независимости Финляндии свелись к одному тезису: «финский народ достиг политического совершеннолетия».

Резолюция по украинскому вопросу была короткой и мягкой – фактически откладывала решение вопроса об автономии Украины до Учредительного собрания. Позицию большевиков высказал Преображенский (354) – Временное правительство должно немедленно признать право украинцев на автономию и образование самостоятельного государства. Тот факт, что текст большевистской резолюции не был нигде опубликован и не сохранился, говорит о том, что лидеры большевиков оставили на Съезде Преображенского для того, чтобы по любому вопросу отчаянно ругать Временное правительство, а сами занялись подготовкой вооруженного восстания и пропагандой своих идей, прежде всего, в армии.

Прозвучавшая резолюция по Украине была прямым следствием более общей декларации о правах национальностей и содержала тезис о полной поддержке «в деле осуществления демократической автономии Украины». В пику большинству от имени большевиков свою резолюцию внёс всё тот же Преображенский, предполагая, что такая резолюция даст «возможность украинскому пролетариату развить свою классовую борьбу внутри украинского народа против всякого шовинизма, против всякой националистической демагогии, для которых в настоящий момент и здесь слишком много места, до тех пор, пока привилегия великороссов, охраняемая Временным Правительством, продолжает существовать и продолжает узаконяться под предлогом, что этот национальный вопрос не может быть решен до Учредительного Собрания». За резолюцию, выработанную на секции и оглашенную Либером, высказались: от имени фракции объединенных еврейских социалистических фракций – Хараш (203), от меньшевиковинтернационалистов – Бер (206), представитель съезда Подольской губернии – Эпштейн (биографических данных нет). В поддержку одного из тезисов большевиков выступил представитель сложившейся на съезде микрофракции украинских социалистов – С. М. Зиновьев (биографических данных нет): «мы полагаем, что осуществление всех демократических принципов возможно и до Учредительного Собрания революционным путем». При этом оратор предложил не действовать «явочным путем» (то есть стараться согласовывать свои действия). Он заявил, что до сих пор Временное правительство не боролось с анархией и сепаратизмом в то время, когда требуется «единение всех демократий всех народов».

Тот же Преображенский от имени секции огласил проект резолюции по борьбе с антисемитизмом, что означало полное единодушие всех фракций. В обоснование резолюции было сказано: «царизм использовал антисемитическую травлю, натравливание остальных народностей на евреев, как метод в борьбе за собственное существование. Он этим мстил народу, рабочий класс которого первым стал под знамя социал-демократии и в массовом масштабе начал борьбу против царизма». «Еврейский народ пережил ужасы погромов при первой революции; он пережил эти ужасы погромов, и масса еврейской крови пролита в первые дни свободы, в первые дни революции. Когда наступил период реакции, травля евреев продолжалась: всевозможные издевательства, всевозможные административные и прочие меры против них с каждым днем всё усиливались и усиливались. Когда же настала война, эта травля приняла особенно дикий и возмутительный характер. Евреев обвиняли в шпионстве, в том, что они на фронте продают русскую армию немцам и в прочих мерзостях, которые мог только придумать реакционный ум».

Сама резолюция гласила: «антиеврейская агитация, маскирующаяся часто под радикальными лозунгами, представляет огромную опасность и для еврейского народа, и для всего революционного движения в стране, ибо грозит потопить в братской крови всё дело освобождения народа и покрыть революционное народное движение несмываемым позором». Резолюция требовала «подавления в зародыше всяких антиеврейских выступлений» и была принята единодушно, без обсуждений и поправок.

Чрезвычайная следственная комиссия

Одним из условий существования «левого» правительства и его опоры в «низах» – Советов – была дискредитация прежней государственной власти. Самодержавие должно было быть представлено не как «устаревший» вид правления, а как порочный и преступный. С этой целью уже 4 марта 1917 г. Указом Временного правительства была учреждена Чрезвычайная следственная комиссия (ЧСК), которая должна была привлечь к ответственности высших должностных лиц Российской империи и некие «темные силы», которые также попали под следствие. Председателем ЧСК был назначен Николай Муравьёв ^[71], получивший права товарища министра юстиции. Он-то и выступил на Съезде – возможно, для того, чтобы окончательно изнурить делегатов и отвлечь их от межпартийных дрязг. И это был единственный публичный отчет его комиссии.

Речь Муравьева была безумно затянутой и малосодержательной. Будучи адвокатом, он толком не знал, как должно работать следствие. Он даже не знал, сколько у него работает следователей. В своём выступлении он говорил о 25, но реально в ЧСК работало 55 профессионалов следствия, среди которых были и вовсе не лояльные к новой власти – лояльных в достаточном количестве найти не удалось.

На тот момент расследование только началось, а Муравьев уже знал, чем всё должно закончиться: «документальное доказывание одной тезы: почему не могла не быть русская революция, почему русская революция неизбежно должна была прийти и неизбежно должна была победить». «Наш материал, когда он будет опубликован, всецело, быть может, докажет и перед вами, и перед всем миром, что нет возврата к прошлому, что мечты о прошлом, если забредают в отдельные головы, разбиваются о тот материал, который постепенно стекался в нашу комиссию». Длинно и высокопарно Муравьев рассказывал Съезду, что Комиссия следует закону, действовавшему на момент совершения преступлений: «важно этих лиц старого режима ударить их же собственным оружием».

В речи Муравьева всплывает установка Комиссии на раскрытие каких-то особенных сил, которые пытались перехватить власть и даже совершить династический переворот – их докладчик называет «темные кучки», относя к ним Распутина и остатки Союза русского народа. Ничего внятного по этому поводу ни на Съезде, ни позднее, он сообщить не смог.

Как ни пыталась Комиссия остаться в стороне от запросов бульварных газет, она не смогла ничего сделать, чтобы позабавить публику – ей пришлось расследовать «то, чего не может быть». И сразу оказалось, что запросы создателей ЧСК без грубого искажения действительности удовлетворить невозможно: «многие из вас ожидают увидеть в результате работ следственной комиссии постановку процесса об измене в её грубой, поверхностной форме, в форме непосредственных сношений с Вильгельмом и с агентами Вильгельма во время войны. Товарищи, которые бы стали на эту точку зрения, они в значительной мере разочаровались бы в результате работ следственной комиссии». Взамен заведомо недоказуемого Муравьев предложил другую сенсацию, которую проще было подверстать под поставленную перед комиссией задачу: «Есть целые ведомства, которые ни одного дня не могли прожить без преступления. Есть целое ведомство, министерство внутренних дел, где никто из высших чинов этого самого ведомства не мог бы делать своей работы, не нарушая существовавших законов». И доказательства тому, по мнению Муравьева, собрать оказалось несложно: «эти преступления очень несложны в своем юридическом выводе», «это формула обычного злоупотребления властью, формула бездействия и еще чаще наиболее типичная формула превышения этой власти».

Не понимая толком природы самодержавной власти, Муравьев в качестве чудовищного правонарушения выставил делегирование Царем своих высших полномочий: «мы повсюду, на всем протяжении России читали телеграммы, подписанные Николаем II, – этими телеграммами распускалась Гос. Дума. Мы думали, что этот носитель верховной власти выступает в этом отношении против Государственной Думы. Ничуть не бывало. Оказывается, что ещё до того момента каждый раз за последние годы, – такова была практика, – как только начала существовать Государственная Дума, ещё до её функционирования в ту или иную сессию, оказывается, министры старого режима уже озабочивались получить бланки, подписи царя на тексте не заполненном, которыми этим министрам предоставлялось право распустить Государственную Думу». И этот упрек следует от тех, кто «распустил» Государство Российское – совершил не какой-то там должностной проступок, а насильственный государственный переворот! Причём в условиях войны! И не просто распустил, а уничтожил Государственную Думу, правительство и Царскую власть.

«Никакой закон не предоставляет этого права никакому монарху». Этот закон, несомненно, существовал и являлся стержнем самодержавной власти. Самодержец обладает безусловным правом наделять подданных полномочиями. В какой форме Он это делает, никого не касается – он может это делать также и в форме бланков со своей подписью, которая проставляется по Его воле. Это касается как роспуска Государственной Думы, так и решения вопросов о помиловании – делегирование полномочий не означает ни нарушения какого-либо закона, ни действий высших чиновников противно воле Государя. Муравьев в силу крайне слабой юридической подготовки не знал основ государственного права, пытаясь всё свести к уголовному законодательству – будто бы кто-то из чиновников произвольно присваивал чужие полномочия. Муравьев также не смог сослаться ни на какую норму закона, которая воспрещала бы сокращать волей Государя сессии Думы и принимать законы в период между её заседаниями. Оратор привел лишь три закона, принятых в таком порядке, – три из 384! Все три примера не получили от него никакого анализа – только констатацию, что любые налоги вредны, что закон об инородцах «кровав», что труд несовершеннолетних детей и женщин нельзя было дозволять. Реальность руководителя ЧСК не интересовала. Как марксист, он выстраивал свою фантазию, пытаясь сделать вид, что она имеет какие-то основания в праве.

Все обобщения Муравьева ничтожны: «боролись со свободой слова и печати» (то есть с революционной пропагандой с призывом разрушить государство), «стремились ввести предварительную цензуру» (что требовалось для пресечения развращения масс – и это было благое дело), «боролись с профессиональными союзами и собраниями» (которые вместо защиты профессиональной деятельности становились инструментом в руках революционеров). Все частности, представленные Муравьевым, ни в коей мере не затрагивали добросовестности самодержавного государственного устройства. А на фоне беззаконий, творимых большевиками и другими «леваками», самим Временным правительством – скорее оттеняли несомненную упорядоченность жизни в Империи, в сравнении с последующими режимами.

Один из домыслов по поводу деятельности Одесского градоначальника: «Тех, в которых хотели видеть политических преступников, тех стремились убить ночью при переводе из одного участка в другой». В доказательство – единственный эпизод, явно взятый из собственного воображения.

Представляя «Инструкцию по организации и ведению внутреннего наблюдения в жандармском и розыскном отделениях», Муравьев назвал её «хартией вольности департамента полиции» – имея в виду разрешенное беззаконие. Но в доказательство он привел совершенно разумно сформулированный фрагмент: «единственно вполне надежным средством, обеспечивающим осведомленность розыскных органов в революционной работе, является внутренняя агентура. Все стремления политического розыска должны быть направлены к выяснению центра революционных организаций и уничтожению в момент наибольшего проявления их деятельности. Поэтому не следует ради обнаружения какой-нибудь типографии или мертво лежащего на сохранении склада оружия срывать дело розыска». Дальнейшие рассуждения оратора по этому поводу не опирались на право и демонстрировали только его полную некомпетентность в области оперативной работы полиции.

Пример деятельности провокатора Малиновского, ставшего депутатом IV Думы, Муравьевым не проанализирован и представлен искаженно. Малиновский, будто бы, выращен департаментом полиции именно с целью кого-то «погубить». В то же время, это «погубление» было удачной операцией против революционеров-подпольщиков, не гнушавшихся террором. Разоблачение этих «несчастных» – это удача полицейского департамента, а вовсе не какое-то противозаконие. С подачи Малиновского были арестованы Бухарин, Орджоникидзе, Свердлов, Сталин. О подтасовках данных голосования за Малиновского как кандидата в депутаты Думы ничего не было сказано. Кроме того, большевики сами избрали Романа Малиновского в ЦК. Разоблачен он был не большевиками, а монархистами Пуришкевичем и Марковым-вторым – прямо на заседании Государственной Думы в 1914 году. После чего Малиновский сложил полномочия и уехал за границу, а с началом войны вступил в русскую армию, был ранен и попал в плен, где занимался большевистской пораженческой агитацией среди военнопленных. Вернулся в Россию, надеясь на оправдание – тем более что Ленин отказывался верить в его предательство (хотя, как доказано историками, доподлинно знал о его работе на «охранку»). Расстрелянный в ноябре 1918 г. (обвинителем был Крыленко (96)), Малиновский в 2021 г. реабилитирован Верховным Судом РФ как «необоснованно репрессированный».

Перлюстрация писем – дело, которое выглядит неблаговидным для всех, кто предполагает частную жизнь неприкосновенной. На это был расчет ЧСК. Но как только вопрос возникает по поводу организации преступной деятельности с помощью переписки, тут же он приобретает иное значение, и никаких преступлений полиции, если она направлена на пресечение беззакония, просто нет. Что отсутствует соответствующий закон, не означает, что нет других нормативных актов, каковыми и были акты полицейского департамента – они предусматривали перлюстрацию и были законными. По причине отсутствия закона у Муравьева не было никаких правовых аргументов, которые позволили бы считать действия полиции противоправными.

О руководстве выборами слова Муравьева были безосновательными, поскольку он сам объявил, что переписка полиции по этому поводу была уничтожена. В чём именно состояло «руководство выборами», оратор не сказал. И вообще как-то мельком затронул этот важнейший вопрос. Не было ли это руководство в пользу большевиков и подобных террористических организаций? Ведь Малиновский стал депутатом Думы!

Также вскользь на фоне уморительного словоблудия Муравьев коснулся Ленского дела. Абсурдно поставив в вину администрации приисков, что она подготовила к возможным жертвам столкновений места в больнице и даже священника – н а случай, если он потребуется для умирающих.

Перед Съездом Муравьев предпочел не отвечать на вопрос о «еврейских погромах» – в интересах следствия. Но до этого следствие так и не дошло. Что касается «ритуального дела» Бейлиса, то в дальнейшем ЧСК выявило пустяковые правонарушения – наблюдение за присяжными, препятствие явке в суд для некоторых свидетелей (уж защита в избытке представила свидетелей!) и финансирование одного поверенного и одного эксперта. По сравнению с масштабами журналистской и общественной истерии, с помощью которых воздействовали на присяжных, эти правонарушения совершенно ничтожны.

По воспоминаниям сослуживцев Муравьева по ЧСК, он вел себя вздорно, требовал найти преступления там, где их не было, требовал подкрепления самых глупых сплетен.

Несмотря на обличительные установки руководства ЧСК, она полностью провалилась в попытках найти измену или коррупцию в деятельности Царя, Царицы и министров. Что официально было признано и Керенским. Единственное дело, которое доведено до суда – в отношении бывшего военного министра генерала В. А. Сухомлинова, которое расследовалось еще с 1916 года. Бывший министр был признан виновным в неподготовленности русской армии к войне. Все остальные дела после Октября стали для большевиков неактуальными – ЧСК исчезла сама собой. Место следствия заняли лозунги для оболванивания масс и террор, который ликвидировал тысячи людей даже не по подозрению в какой-то «неправильной» деятельности в прошлом и настоящем, а просто по привидевшейся кому-то классовой принадлежности.

Война и мир

Исполнение своих обязательств перед германским Генеральным штабом большевики начали сразу, как только Съезд попытался перейти к согласованной повестке дня.

Представитель Минского Совета С. и Р. Д. Борис Позерн^[72], выскочивший на трибуну вне всякого регламента, зачитывает резолюцию, подписанную Бюро фракции РСДРП(б) и на Бюро Объединенных социал-демократов интернационалистов.

Было предложено во внеочередном порядке решить голосованием вопрос о том, надо ли наступать на фронте. То есть, реализовать замысел сверженного Государя и его генералов, подготовивших все, что необходимо, чтобы в течение лета победно завершить войну. На это, по мнению авторов резолюции, указывало «образование батальонов смерти, раскассирование определенных полков, и, наконец, прямое указание министра Керенского в разъяснении по поводу запрещения Украинского съезда». Как считали инициаторы принятия резолюции, само наступление было заговором против демократии – то есть, партийных группировок, участвовавших в дележе разрушенной ими Империи. В проекте было сказано: «Поставив народ и армию, которая не знает, во имя каких международных целей она в данных условиях призвана проливать свою кровь, перед фактом наступления со всеми его последствиями, контрреволюционные круги России рассчитывают и на то, что наступление вызовет сосредоточение власти в руках военно-дипломатических и капиталистических групп, связанных с английским, французским и американским империализмом, и освободит их от необходимости считаться в дальнейшем с организованной волей русской демократии». Будущее наступление было названо «военной авантюрой», с помощью которой «сознательно пытаются сыграть на разложении армии, вызываемом всем внутренним и международным положением страны», «будто самый факт наступления способен “возродить” армию». И предсказан результат не столько самого наступления, сколько активной деятельности большевиков и прочих «левых» партий: «такое наступление может лишь окончательно дезорганизовать армию», и привело бы к поражению мировой демократии.

приехавший в данный момент из Лондона. Он объявил, что русский фронт должен рассматриваться как часть общего союзного фронта, и ни в каком случае не следует заключать сепаратного мира. Но вместо обсуждения этого вопроса переключился на международные связи «левых» партий.

Вопрос, поднятый большевиками, был признан Съездом поставленным преждевременно, поскольку он касался одного из пунктов повестки дня, и поэтому должен был быть обсужден позднее – когда будет рассматриваться вопрос об отношении к власти. Против немедленного рассмотрения резолюции высказались меньшевики, эсеры, трудовики и народные социалисты, а также представитель Минского Совета – Фишгендлер ^[73].

От имени Исполкома Петросовета вопрос о войне и мире был изложен Либером (47), который повторил то, о чем всегда говорили марксисты: война не может быть закончена победой одной коалиции над другой, но она может быть закончена «победой коалиции трудовой демократии всех стран против коалиции империалистов всех стран». То есть, несмотря ни на что, иллюзия мировой революции оставалась доминирующей не только в узко-сектантских политических кругах, но и в целом у всех «левых». Когда «левые» изгнали из правительства Милюкова, вопрос о войне до победы России был снят с повестки дня. Его заменил вопрос об оформлении поражения России. Либер не постеснялся переложить с больной головы на здоровую: оказывается, выступающие под лозунгом патриотизма и защиты обороноспособности страны и боеспособности армии, на самом деле понижали и обороноспособность, и боеспособность. А вот когда на их место пришли пораженцы, началась «демократическая реорганизация армии», что, с точки зрения «левых», было залогом победы революции.

Либеру вторил социалистический министр Церетели: «Силами только русской демократии вопрос, поставленный русской революцией, решить невозможно. Только пробуждая поддержку в демократии других стран, можно разрешить те основные вопросы, которые поставлены перед нами». «Пока не будет разрешен вопрос о войне, …закрепить окончательно свои завоевания, подводить итоги великой российской революции демократия не может».

Вопрос о войне важен, но он и неразрешим. Потому что на союзников нельзя давить так, чтобы были разорваны дипломатические отношения. Диалога с империалистами по поводу мира никак не избежать. Нежелателен и невозможен также и сепаратный мир с Германией. Что остается? «Созвать конференцию союзных держав для пересмотра всех старых договоров, исключая договор о сепаратном мире». Но это, как и все прочие предложения, – всего лишь пожелание, реализовать которое невозможно. И остается «рассчитывать, что во всех решительно странах возможен поворот общественного мнения, происшедший в России». То есть предполагать, что разразится мировая или хотя бы Европейская революция, которая усадит участников войны за стол переговоров.

Можно ли одновременно выступать за всеобщий мир и форсировать военные действия на фронте? Временное правительство упрекают в противоречии: подготовка наступления снимает вопрос о всеобщем мире. Церетели, защищая политику Керенского, говорит, что, напротив, бездействие фронта ослабляет и дезорганизует армию, а значит, ослабляет революцию. И, вероятно, ослабляет позиции России на предстоящих переговорах. Поэтому армия должна быть всегда готова к наступлению и должна находиться в полной боевой готовности. Это, согласно Церетели, является требованием революционной демократии.

Вполне в том же духе выступает и Ленин, который требует обвинить правительства перед их народами за ту наживу на войне, которую можно обуздать, по мысли Ленина, только арестами и экспроприацией. Вот тогда можно предлагать мир всем народам – мир против капиталистов, с которыми не надо вступать ни в какие переговоры и сношения.

Напомним, что это говорит человек, находящийся на содержании у германского Генштаба, который уже через год пойдет на переговоры с империалистами и заключит Брестский мир с аннексиями и контрибуциями, которые будут выплачены за счет захваченного достояния государства и экспроприаций, которыми Ленин мнил решить вообще все проблемы. Именно поэтому на Съезде Ленин провозглашает: «Наступление теперь есть продолжение империалистической бойни».

Ленин не отказывается от войны, когда власть перейдет к большевикам, потому что большевики – не пацифисты, а война сразу изменит свой характер. И только тогда откроется путь к миру. Народы этот путь поддержат. И это уже будет не война, а революционная борьба за мир, которая обеспечит «переход к тому, что власть и победа за революционными рабочими будет обеспечена и в России и во всем мире». Что означает: война просто изменит свой характер и будет означать теперь «борьбу за мир», а если говорить более откровенно, то она станет революционной войной с целью захвата власти партиями рабочего класса.

Керенский в пику Ленину в своём выступлении отмечает, что отклик у немцев на призыв к братанию не приводит к тому, что на французском участке фронта они готовы к тому же. Керенский прямо намекает на измену: «Почему эта политика братания так сходится странно с той линией германского генерального штаба, которую проводят сейчас неукоснительно на русском фронте?»

Луначарский (93) от объединенных с.-д. интернационалистов (второй большевистской фракции) предлагает резолюцию, где называет планы правительства о наступлении на фронте вредоносной пропагандой.

Чернов (102), как и другие выступающие, продолжает ныть о запаздывании революций в наиболее развитых странах, где, во‐первых, рабочие дорожат своим положением, а «национальный лик» капитализма слился с национальным государством (то есть, отметим, не верна марксова теория об интернациональном характере капитала). Рабочим развитых стран, как оказалось, не нужен социализм – и это было большой неожиданностью для Чернова и всех «левых» фантазеров. И по этой причине попытки разрешить войну воззваниями к пролетариату и демократическим силам воюющих держав бесполезны: «эти трудности никакими жестами с нашей стороны не устранимы».

Разрываясь между двумя позициями, Чернов одновременно критикует и тех, кто предлагает разгромить Германию, надеясь, что она слаба, не понимая, что война до победного конца означает войну без конца; и тех, кто предлагал отменить всякие наступления. К последним относились большевики, которым предложено было задуматься, что как раз противоположная позиция была бы на руку пролетариату Германии. Здесь можно было бы понять, почему большевики желали поражения только своему правительству, но не такому же «буржуазному» правительству Германии.

Выход из противоречия Чернов предложил столь же простой, сколь и нелепый: просто не ставить в зависимость социалистическую революцию от военного счастья и положения на фронтах. Потому что, мол, нам интересны не переговоры с дипломатами, а демократы воюющих стран, а ещё раньше следовало бы провести съезд представителей революционных социалистических партий всех стран. А до тех пор – бессмысленно ставить ультиматумы великим державам.

Ядовитый Мартов (46) подчеркнул слова Чернова о том, что проблема прекращения империалистической войны могла быть разрешена только одним способом: необходимо «подготовить общественное мнение европейской демократии, союзной демократии», а также социалистической конференции, чтобы провести через союзников общую идею российской революции об отказе от аннексий и контрибуций. Разумный вопрос для такой конференции: с какой стати российский солдат, который не должен проливать кровь за Константинополь и Персию, а также за российские окраины, должен проливать кровь за присоединение к Франции Лотарингии?

Но дело конференции, – к онстатирует Мартов, – н е продвинулось. Предлагается ждать благоприятных условий. А пока, как объясняет Керенский, надо провести наступление, чтобы армия не стояла долго без движения. И здесь Марков снова с полным основанием говорит, что цели войны не выяснены, а значит – нет причин для наступления. Из этого следует, что ни Керенскому, ни Мартову цели войны не ясны. Территориальная целостность страны для них не может быть такой целью, и они её не высказывают, поскольку являются адептами революции, призванной разрушить государство – прежде всего, реализуя пресловутый принцип федерализма, который в дальнейшем искалечил кое-как сохраненную государственность на век вперед.

Когда очередь выступать дошла до Зиновьева, он ответил Чернову: то, что тот назвал «игрой ва-банк», есть как раз единственно возможный план, а надежда на проведение конференции союзных держав – это игра в бирюльки. Большевики делали ставку на социалистическую революцию в других странах и видели, что там она начинается. Только в этом они предполагали возможность закончить войну без аннексий и контрибуций. Ведь любые конференции с английскими и французскими империалистами известно чем закончатся! Фактически Зиновьев подводил к мысли, что надо заниматься не вопросами армии, а организацией революций – в том числе и в союзных державах. Что, разумеется, предполагало даже не сепаратный, а односторонний мир – невзирая на последствия. Но, как мы теперь знаем, что все попытки большевистского режима, который установился как раз ценой сепаратной капитуляции в Бресте, организовать революции в Европе закончились полным провалом.

Зиновьеву ответил эсер Владимир Алексеевский ^[74]: «С каких это пор, спрашивает тов. Зиновьев, требование немедленной социалистической революции есть азартная игра? Я отвечаю вам, товарищи, что с тех пор, когда на место социализма утопического, который считал во всякое время, во всякий момент возможным осуществление программы социализма, встал социализм научный, – с этого момента требование сразу и немедленно социальной революции, вне времени и пространства, стало азартной игрой». Им же в жесткой форме выдвинут тезис: гибель армии означает гибель революции. Обращаясь к большевикам, он сказал: толпы дезертиров говорят вашими аргументами, цитируют ваши слова. Между тем, армия в лице своих представителей на съездах уже нашла общий язык.

Дан (88) подвел итог предложениям большевиков: «Что предлагалось тов. Лениным в смысле изменения политики Временного Правительства? Вы помните эти меры: надо опубликовать прибыли, арестовать несколько десятков капиталистов, объявить капиталистов всего мира разбойниками и заключить всеобщий мир без аннексий необычайно простым способом: отделив от России все её части, которые когда-то, со времени Гостомысла, были к России присоединены. Это называется миром без аннексий». Действительно, в краткой форме большевистская программа выхода из войны и государственного строительства выглядит смехотворно.

Каменев объявляет, что Церетели ошибся, когда утверждал, что большевики за сепаратный мир: «нельзя окончить эту войну отказом солдат только одной стороны от продолжения войны, простым прекращением военных действий одной из воюющих сторон»; «сепаратный мир не входит вообще в план наших действий, как пролетарской партии»; «мы, которые ставим нашу ставку только на развитие пролетарской революции во всём мире, мы не имеем перед собой перспективы ни полюбовного соглашения с западноевропейским империализмом, ни полюбовного соглашения с германским генеральным штабом». Мы теперь знаем, что у большевиков были совсем другие планы. И на это указывает сам Каменев, выступая против предполагаемого наступления, поскольку это будет «удушением революции».

Каменев говорит, что воззваниям о мире предыдущего правительства пролетарии Европы не могли поверить, потому что на постах министров были «империалистические насильники». Коалиционное правительство положение только ухудшило, «потому что, если вы против сепаратного мира, тем паче вы должны быть против того, что от вашего имени производятся сепаратные аннексии. Я спрашиваю, где протест Совета Р. и С. Д. против аннексии Албании, где протест против того, что имя русской революционной демократии использовано для насилия против Греции?»; «три месяца русской революции ни на каплю не ослабили грабительской политики, политики России в Персии». Кроме того, правительством созданы конфликты ещё и с Финляндией и Украиной. В чём были предложения большевиков по этому вопросу, осталось неясным, потому что председательствующий на Съезде начал строго следить за регламентом. Но из контекста можно понять, что предложение Каменева – поддержка сепаратизма и критика союзных государств, позволяющих себе во время войны недемократические действия в отношении других государств.

Симптоматичным стало выступление «межрайонца» Рязанова ^[75] в защиту дезертиров. Оратор прочитал выдержки из приказов Керенского о дезертирах, которые объявляли, что не вернувшиеся в части дезертиры будут лишены избирательных прав на выборах в Учредительное собрание, а также прав на получение земли при земельной реформе. Более того: «Семьи означенных лиц лишить до возвращения последних в свои части права на получение пайка». Поддерживая этот тезис, Съезд разразился бурными аплодисментами – в пику оратору, а голос с места провозгласил: «Это решение армейского съезда тоже». Рязанов пытается вывернуться из неловкого положения: говорит о «гражданском дезертирстве», которое готовит контрреволюцию. И всё же он предлагает не делать из дезертирства особое преступление и не лишать за это избирательных прав. Оказалось, что за это проголосовала вся фракция «межрайонцев». Впоследствии Рязанову ответил фронтовик Виленкин ^[76]: «дезертиры не особый класс, не политическая партия, не общественная группа, не особенная порода людей, а это люди, которые по слабости, по малодушию или по трусости, или потому, что никто не запрещает, перелагают тяжелую ношу общественного бедствия, – участие в ужасной войне, – на плечи других, таких же усталых, но на плечи людей, которые не решаются уйти со своего поста».

Большевик Николай Крыленко (95) формально представлял фронт, но его речь была целиком посвящена тому, как лучше разрушать армию. Хотя он справедливо упрекал военного министра Керенского за то, что тот ничего не сказал в своей речи о положении в армии, но Крыленко интересовала «демократизация армии» – универсальный механизм её разрешения. Он был возмущен, что где-то существует куриальная и четырехстепенная система выборов в армейские комитеты, а где-то они создаются на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования. В конце концов, всё было отдано на усмотрение командующих армий, а те уклонялись от какого-либо влияния на выборы и говорили: делайте, что хотите.

Крыленко был возмущен, что дисциплинарные суды не могут обходиться без офицеров. Как будто только солдаты должны решать, как наказывать за дисциплинарные проступки, а армейского устава уже не существует. Он был возмущен, что генерала Гурко ^[77], возражавшего против «мира без аннексий и контрибуций» не выгнали из армии, а оставили начальником дивизии. А лучше было бы разжаловать его в младшие офицеры и оставить на потеху проходимцам, вроде самого Крыленко, – так он считал. И прямо объявлял, что за Гурко солдаты в бой не пойдут. Также он был возмущен, что какого-то старого полковника отправили в резерв за отказ исполнять приказ начальника дивизии. Неисполнение приказов Крыленко, следует полагать, считал нормой.

И он снова возмущался, что арестованные им за пение «Боже Царя храни!» офицеры были также отправлены в резерв, а не… Видимо, Крыленко хотел бы их расстрелять, чем потом занимался с большим размахом. Крайне раздраженно он высказался о назначении в армию жандармских офицеров, что было вполне логично при дефиците офицерского состава и при ликвидации жандармской службы. Этим офицерам Крыленко обещал пулю в спину от солдат. Нет, полками должны были командовать такие недоучившиеся недоофицеры, как Крыленко! И он дождался своего часа – даже некоторое время побыл Верховным Главнокомандующим.

Что верно подметил Крыленко, так это полный провал снабжения армии, начавшийся с приходом «демократии». Из 900 обследованных им солдат 700 оказались без сапог. Впрочем, этот выдвиженец большевиков легко мог и соврать.

Фактически Крыленко призвал к арестам и убийствам офицеров. И его следовало прямо в зале Съезда арестовать и по законам военного времени расстрелять как предателя и саботажника. Но разруха в армии и государстве предполагала продолжать с ним дискуссии. После которых расстреливали уже они.

Крыленко получил ответ от представителя комитета 12‐й армии Ивана Захватаева (93), который сказал, что Керенский за месяц пребывания в должности военного министра как раз сделал очень много – «Он дал армии уверенность, что она не будет брошена в авантюру». Что касается устранения каких-то офицеров, то в 12‐й армии таких проблем нет. При серьезной постановке вопроса, он разрешается путем обсуждения с армейским руководством. Тем не менее целью реформы армии и этот представитель считал демократизацию снизу доверху. С заменой командующих проблем нет, а вот штабы, считал Захватаев, должны быть поставлены под контроль революционно-демократических организаций.

Также над Крыленко в своём выступлении посмеялся и Виленкин (169), сказавший, что ему жаль армию, которая не смогла выбрать свой комитет. Он поддержал решения о расформировании частей, отказывавшихся идти в окопы на смену. И рассказал о своём опыте. Оказывается, отказ идти в окопы происходит из уверенности, что войне конец, и что вот-вот будет заключен сепаратный мир. И только когда солдатам открывают глаза на то, что такой мир невозможен, а на фронте не менее уставшие части, они готовы идти в окопы – кроме нестроевых ратников, которые только что появились на фронте.

Минский санитар Фишгендлер (161) страстно вступился за Керенского, объявив, что его вступление в министерство «сыграло огромную роль во внесении порядка и организации армии». «Появление тов. Керенского, который в первые дни подписал декларацию прав солдата, по отношению к которой тов. Гучков сказал, что скорее даст отрезать руку, чем подпишет эту декларацию, было первым решительным шагом в деле демократизации армии». Организаторам самочинных структур он пригрозил: мы «не дадим вносить дезорганизацию и анархию всем безответственным лицам, которые думают, что проведением своих сектантских и кружковых интересов сумеют служить делу революции». При этом он отверг обвинение в адрес большевиков в том, что они содействовали дезертирству или призывали к дезертирству. Дезертиры вообще, как сказал оратор, «находящиеся вне стихии революционной демократии», и поэтому легко поддаются воздействию контрреволюционной демократии. Что касается большевиков, то их вина не в пропаганде дезертирства, а в том, что они никогда не помогали в борьбе с дезертирством. Между тем, армии нужен порядок – «чтобы это была не банда, не сброд ничем не спаянных людей, а вполне сознательная соединенная воедино армия».

Все эти отрывочные суждения, которые предваряли переход к соответствующему вопросу повестки дня, в общем и целом представили основные позиции оппонентов, но системно они были изложены в докладах.

Общую осторожную позицию по отношению к войне и возможным мирным инициативам осветил Дан, многословно пересказывая уже многократно сказанное. Он связывал возможность пресловутого сепаратного мира фактически с капитуляцией: «Сепаратный мир, с нашей точки зрения, не может разрешить тех задач, разрешение которых необходимо для свободного развития русской революции. Этот мир при сложившихся международных отношениях неизбежно отдал бы Россию в длительную кабалу мирового империализма».

Риторику о «свободном развитии русской революции» надо признать ситуативной: она просто касалась интересов страны, государства, народа. Это теперь мы можем сказать, что «развитие революции» привело как раз к краху всего порядка жизни и отдало страну в руки отъявленным негодяям. А тогда революция казалось путем к свободе и достоинству человека. Наивные люди, казалось бы, видели, какой ужас им уготован «слева» – от большевиков, но почему-то признавали их частью своего социалистического сообщества.

Дан критиковал идею «сепаратной войны», которая также исходила от большевиков, полагавших, что отказ от каких-либо союзнических обязательств и полное изгнание капиталистов из правительства тут же изменит характер войны, сделает её революционной и приведет на её сторону массы обездоленных по всему миру. Дан поймал большевиков на лжи: идея сепаратной войны – это просто прелюдия к сепаратному миру, который иначе как изменой в ту пору никто не называл. Кроме того, идея представлена как абсурдная: она тут же лишает Россию всякой помощи извне. И она ничуть не создает средств для решения проблем демократизации или чего-либо ещё, что задумывают социалисты. Прогрессивных войн не бывает в принципе. Кроме того, коль скоро война мировая, то узконациональными средствами она не может быть преодолена. России приходится лавировать в продвижении мирных инициатив, ожидая, что к революционному действию подтянутся трудящиеся других воюющих стран.

И всё же Дан, призывая к прагматизму и осмотрительности, оставался таким же романтиком, как и прочие демократы. Он провозглашал: «возможность международной согласованности войны (за мир) всех трудящихся является вопросом жизни и смерти и для русской революции». Для чего и запланирована была международная конференция.

Позиция большинства на Съезде (меньшевиков и эсеров) заключалась в том, что во Временном правительстве уже есть «наши», и они исполняют поручение всеми силами стремиться к миру. Поэтому, по мнению Дана, Съезд не должен требовать от правительства таких шагов, которые немедленно приведут его к разрыву отношений с союзниками. Правительство уже выступило с нотой в их адрес – о пересмотре договоров «в духе платформы русской революции». И это – материал для агитации народных масс, которые только и могут своим движением обеспечить такой пересмотр. Всякие необдуманные действия, ослабляющие правительство, повлекут за собой только ослабление этого движения. То же касается и вопроса об укреплении армии. Боеспособная армия нужна, потому что войну приходится вести, «пока не создались международные силы, способные этого мира добиться». Что касается планируемого наступления, то это «не только лучший, но иногда по стратегическим и тактическим соображениям есть единственный вид обороны». Политика не должна вмешиваться в вопрос о наступлении – это дело военного командования.

Дан приводит пример ослабления армии, негативно повлиявшего на всю страну: «из этой армии около двух миллионов дезертиров хлынуло по домам, которые закупорили все пути сообщения, перепортили массу подвижного состава и подвергли большие города и самую армию таким затруднениям, которые дали очень хорошую почву для агитации контрреволюции. Кроме того, такое состояние армии подвергает нас опасности внешнего разгрома, и, наконец, я утверждаю, что такое состояние армии подрывает ту нашу работу по восстановлению пробуждения международного пролетарского движения и в особенности движения в союзных странах, которое необходимо для успеха борьбы за мир». Дан приводит довод одного из своих единомышленников на фракционном собрании: «на каждый листок с призывом к совместной борьбе за мир, который французские и английские товарищи получают от нас, они получают десять тысяч или больше сопровождающих его пуль и гранат со стороны тех немецких войск, которые благодаря позиции нашей армии очистили свой фронт с нашей стороны и обрушились на наших французских и английских товарищей».

Следующим выступил Ленин, который говорил просто и энергично, излагая позицию большевиков с марксистских позиций, требуя отношений к любым событиям с классовой точки зрения, с точки зрения неизбежной классовой войны. Если Дан, многократно перекрывая регламент, говорил зачастую пустыми фразами, то Ленин, получив ту же привилегию говорить сколько ему угодно, повторяться начал лишь в конце своей пространной речи.

Ленин считал, что классовый подход распутывает все вопросы. Запутанность он видел в апелляции к народам, которые неотделимы от своих правительств. Правительство выражает интересы определенного класса. Обращение к народам, которое опубликовано от лица Петроградского Совета и требует «откажитесь служить орудием в руках ваших банкиров» стало путаницей, поскольку «собственных банкиров пускаете в министерство и сажаете с социалистамиминистрами, вы превращаете все свои воззвания в ничто, всю свою политику на деле опровергаете». Война ведется в интересах капитала, и это единственная точка зрения, выражающая интересы угнетенных классов. Если обратиться к вопросу о мире без аннексий, то эти аннексии «есть не что иное, как политическое выражение и политическая форма того господства гигантских банков, которое вылилось из капитализма». Но «если вы предложите мир без аннексий сейчас, то его примут немцы и не примут англичане, потому что английские капиталисты ни одной пяди земли не потеряли, а во всех концах мира награбили»; «когда мы говорим: “без аннексий”, то мы говорим, что для нас этот лозунг есть только подчиненная часть борьбы против всемирного империализма». Под аннексиями Ленин понимает также и противодействие сепаратизму: «вы продолжаете с Финляндией и Украиной политику аннексий. Вы придираетесь к украинскому съезду, воспрещаете его собрания через ваших министров». «Пусть Россия будет союзом свободных республик. (…) Всякий народ пусть будет освобожден, прежде всего пусть будут освобождены все народности, с которыми вы революцию в России делаете».

Ленин посмеялся над попытками борьбы против войны «словами, манифестами, прокламациями, социалистическими съездами». «Борьба с империалистической войной невозможна иначе, как борьба революционных классов против господствующих классов и против этих господствующих классов во всемирном масштабе». Выхода из войны нет, пока не свергнут класс капиталистов. Но «если мы приглашаем свергать капиталистов в других странах, тогда прежде всего долой банкиров наших, иначе никто нам не поверит и никто нас не возьмет всерьез»; «выход из этой войны только в революции. Поддерживайте революцию угнетенных капиталистами классов, свергайте класс капиталистов в своей стране и тем давайте пример другим странам. Только в этом социализм. Только в этом борьба с войной. Всё остальное – посулы или фразы или невинные добрые пожелания».

Лидер большевиков просто переворачивает формулу Дана, говоря: «Когда вы отговариваетесь от сепаратного мира тем, что мы-де не хотим служить немецкому империализму, – это совершенно верно, поэтому и мы против сепаратного мира. Но вы фактически, помимо вашего желания, продолжаете служить англо-французскому империализму с такими же захватными, грабительскими стремлениями, которые и русскими капиталистами, при помощи Николая Романова, претворены в договоры». «Для нас сепаратный мир является соглашением с немецкими разбойниками, потому что они грабят так же, как и другие. Но такой же сепаратный мир есть соглашение с русским капиталом в русском Временном Правительстве. Их договоры остались, они также грабят и душат другие народы»; «у Временного Правительства есть сепаратный мир с русскими капиталистами. Долой этот сепаратный мир!»

Вполне открыто Ленин объявляет о размежевании с социалистами, которые имеют в виду существование какого-то там Отечества: «теперь ни один социалист не предложит написать манифест о “защите отечества”», «Социалисты ушли целиком от социализма, – именно те, кто перешел на сторону своего правительства или своих банкиров, своих капиталистов». Следует иметь в союзниках только рабочих других стран.

Ленин продолжает грезить мировой революцией. «Теперь внешнюю политику русской революции вы ведете целиком с капиталистами. А 1905 год показал, какова должна быть внешняя политика русской революции. Этот факт есть тот факт, что после 17 октября 1905 года в Вене и Праге начались массовые уличные волнения и стройка баррикад. После 1905 года наступил 1908 год в Турции, 1909 год в Персии и 1910 год в Китае».

Что касается опасений потери поддержки Англии и Франции, то Ленин говорит, что революционный класс просто откажется признавать долги по отношению к ним. Примером для народов Азии мирной инициативы было бы, как считал Ленин, вывод русской армии из Турции и переброска её на другие фронты. Также следует освободить Армению, которую «Россия душила при царях» и душит теперь. Вот тогда есть шанс встать во главе всех угнетенных классов и народов – в революционной войне, которую большевики ни в коем случае не исключают.

Яркому выступлению Ленина мог противостоять только риторический талант Керенского, который выступил вслед за ним уже с вполне враждебной к большевикам речью – он называл Ленина уже не «товарищ», как было принято на Съезде, а «гражданин». И это означает, что Керенский уже понимал суть большевизма. Поэтому загадкой остается пробольшевистская позиция Керенского после подавления июльского мятежа большевиков и в противодействии выступлению Корнилова в сентябре – когда страну ещё можно было спасти от гражданской войны и террора.

Керенский использует в своей речи цитату из ответного обращения командующего германскими войсками принца Леопольда Баварского ^[78] в адрес Советов: «Первое предложение мира сделано центральными державами в декабре 1916 года. Центральные державы предложили в скором времени вступить в переговоры о мире, дабы предупредить дальнейшее кровопролитие и прекратить ужасы войны. Протянутая нами рука правительствами держав согласия была отвергнута с насмешкой. Только в это время в России существовало ещё царское правительство. Второе предложение наше – циркулярпрокламация австро-венгерского главнокомандующего. Центральные державы изъявили свою готовность назначить уполномоченных представителей для переговоров о целях войны и о возможности перемирия. В это время царского правительства в России уже не существовало. На его место встал Совет Рабочих и Солдатских Депутатов. Какой на этот раз был ответ? Россия желает мира без захватов и контрибуций. Но в то же время она не хочет отказаться от договоров с Англией, Францией и Италией». В целом вполне логичное обращение главнокомандующего оказалось по аргументации весьма похожим на призывы Ленина. Но к этому, как замечает Керенский, добавляется ещё и иллюзия: будто бы есть какое-то движение, которому русская демократия может протянуть руку помощи в борьбе против их собственных капиталистов. Он показывает, что большевики неверно оценивают положение в стране: «всякая власть есть отражение соотношений реальных сил в стране. И если реальная сила и действительная власть капитализма в настоящее время была бы в России превалирующей, то этот переворот был бы не в нашу сторону, а в сторону политики Милюкова».

Керенский посмеялся над Лениным, спросив его, почему же он, считая, что в России и в Германии идентичные политические режимы, не остался проповедовать свои взгляды в Германии, через которую имел возможность проехать в Россию? Одновременно Керенский намекал на особые отношения большевиков с немцами.

В альтернативу авантюризму большевиков, готовых ради мировой революции рискнуть Россией, Керенский противопоставлял «продуманный и прочувствованный» путь: «мы хотим этот авангард демократического социалистического движения в Европе закрепить и создать из него реальную международную силу, заставить с нею считаться всех, кто думает, что русская революция есть распад, есть растление и расслабление, есть почва для торжества чужого капитализма»; «всякое ослабление наиболее демократического государства в Европе будет торжеством реакции». А со стороны большевиков «никакого реального плана не предлагается, кроме революционной и социальной авантюры, построенной на предположениях, исключающих из своих оснований всякую ссылку на научный социализм, на доктрину демократии, на опыт и на ту обстановку, которую мы переживаем». Из предположения, что существуют «какие-то огромные массы, которые ждут, когда мы у себя всё раскрошим, когда мы у себя создадим новое царство, которого ещё никто не видел», следует только реализация целей и задач Германии.

Керенский обвиняет Ленина в элементарном невежестве в понимании обстановки на Кавказском фронте, и в том, что станется с Арменией и её народом, если уйдет русская армия. Между тем, Ленин был прекрасно осведомлен в том, что армян ожидает тотальный геноцид, но он не был наивен – он выступал в интересах Турции, союзника Германии. То же самое касается Украины и Финляндии. «Гражданин Ленин сказал: “мы боремся с украинской культурной автономией”. Но мы боремся не с автономией Украины, и украинцы хорошо знают, что в IV Думе, когда фракция большевиков под влиянием гражданина Ленина являлась централистически непримиримой и отрицала в Государственной Думе право на самоопределение, в это время я выступал в Государственной Думе с заявлением, что необходимо дать автономию также и Украине». И всё это Временное правительство имеет в планах, реализации которых в данный момент мешает война: «вся русская демократия, вся армия говорят: во время войны невозможна генеральная перегруппировка воинских сил на принципе национальностей». И невозможно по этой же причине удовлетворить требования социалдемократической финляндской партии, которая требует независимости немедленно.

Здравое понимание условий и задач война сопровождалось у Керенского абсурдной установкой: «демократизировать эту армию сверху донизу, сохраняя в этой демократизированной революционной армии действительную дисциплину». Либо демократизация и крах армии, либо дисциплина – никакого иного варианта просто не существовало никогда и ни в какие времена.

В защиту Ленина выступил Мартов (46), посчитавший, что намек на «запломбированный вагон» относится и к нему. Его ответ: «если мы не остались в Германии, чтобы сеять эти идеи, то не потому, что нам менее дорого распространение этих идей среди германских братьев, чем среди русских братьев». «Наш долг – остаться здесь и делать то дело, которое делают наши товарищи там, в Германии». Интернационалисту в любом месте можно бороться за революцию.

Мартов мстительно объявил, что результаты работу правительства, связанные с достижением мира, «равны нулю». Потому что «согласие союзных правительств пересмотреть договоры не означает никакой реальной уступки». То же касается и планов проведения международной конференции с социалистическими силами, которые стоят на позициях своих правительств. Формула «без аннексий и контрибуций, на основах национального самоопределения» в глазах каждой из приглашаемых партий «не исключает и даже включает защиту прежних по существу, хотя бы прикрытых аннексионных стремлений».

Позиция здесь остается двойственной: «мы лавируем между политикой расчета на пробуждение революционных стремлений в массах воюющих стран, с одной стороны, и, с другой стороны, мы рассчитываем на то, чтобы, Боже, сохрани, не раздразнить союзников»; «мы колеблемся между тем, чтобы апеллировать к революционным элементам Франции, Англии, Италии и германского пролетариата, и между попыткой склонить на свою сторону и переубедить те из организованных сил демократии, которые находятся в добровольном плену у империализма своих стран и являются пособниками империалистических стремлений».

Мартов вновь мельком затронул важный правовой вопрос: наследует или нет политический субъект в лице Временного правительства международные обязательства от прежнего правительства? Следует ли считать действующими договоры, под которыми стоит подпись Николая II? Союзные державы «не требуют от нового революционного правительства, чтобы оно, на место истлевшей подписи Николая II, дало свою подпись под договорами». То есть они считают, что обязательства по умолчанию подтверждены. Мартов же предлагает опровергнуть это. «Заявить, что отныне российского союза с союзниками нет, – это не значит идти на сепаратный мир, идти на мир с Германией. Это значит иметь руки, развязанные по отношению к обеим коалициям и сказать всему миру, что российская революционная демократия одинаково не идет ни к тому, ни к другому империализму». «Иногда это значит сепаратная война. Если Германия захочет воспользоваться изолированным положением России». Бояться разрыва отношений с прежними союзниками не стоит, потому что «в этой империалистической войне худшего положения, чем теперь для России, быть не может».

Поддержав таким образом большевиков, Мартов тем не менее отказывается считать свою позицию тождественной ленинской. «Мы никогда не стоим на той точке зрения, что война не может закончиться, пока капитализм будет существовать». «Эта война может под давлением революционных народов быть закончена и нынешними империалистическими правительствами». То есть всё-таки он предполагал возможность заключения с империалистами неких соглашений. И это, по его мнению, окупится, поскольку появятся «возможности развязать те революционные средства, которые сейчас скованны самым фактом войны».

Большевистская позиция, действительно, выглядит абсурдной: «говорят, что мир не может быть заключен, пока у нас не будет достаточно сил, чтобы всю Европу перекроить по принципу национального самоопределения, – будет ли это под знаменем революционной диктатуры пролетариата, как у тов. Ленина, или под другим знаменем мы будем воевать в союзе с империалистическими правительствами, пока нам не удастся силою оружия навязать освобождение всем Эльза-сам, Триентам, Трансильваниям, Познаням и т. д.». Стремление к такой цели Мартов рассматривает как убийство революции.

Что касается вопроса о наступлении, Мартов предложил выделить в нём политическую сторону и задаться вопросом «есть ли гарантия, что наступление подготовляется не потому и не постольку, поскольку оно необходимо для целей безопасности и охранения армии, а постольку, поскольку это нужно этой компании парализовать движение в пользу общего мира?»

Разумное предложение Мартова – начать с предложения перемирия: «всякие резолюции о войне, говорящие о её ликвидации теми или иными способами и средствами давления и пробуждения солидарности, являются утопичными, если не идет с этим лозунгом соглашение о вступлении в мирные переговоры и заключение всеобщего перемирия».

Вышедший на трибуну Виленкин (169) прочитал короткую лекцию по вопросам военного искусства – специально для собравшихся в зале профанов. А заодно зафиксировал отказ большевиков от требования сепаратного мира: «речь тов. Ленина рассеяла все могущие возникнуть сомнения. Всем стало ясно, что всякие попытки навязать товарищам большевикам желание заключить сепаратный мир основаны либо на непонимании того, что люди говорят, либо на желании им приписывать то, что является в данный момент самым опасным и самым позорным». В адрес же профанов было сказано: «когда я слушаю речь тов. Ленина, Мартова (46), Луначарского (93), даже Крыленко (95), приехавшего с фронта, мне кажется, они обходят тот факт, что как-никак на границе наша многомиллионная армия стоит лицом к лицу с армией страны, с которой мир не заключен». Это значит, что состояние войны актуально, пока это противостояние будет продолжаться. До заключения мира всё равно придется воевать. Если в дело будут вмешиваться неспециалисты, то поражение неизбежно: «если мы на ведение войны будем смотреть с точки зрения политической, а немцы будут смотреть на неё с точки зрения стратегической, то я боюсь, что они нам и стратегически, и политически вмажут по самое первое число». Плохая политика уничтожит даже хорошую армию. Политики же никогда не признают своей неправоты. Если солдаты в окопах обсуждают вопрос о наступлении, то они никогда не согласятся признать, что наступление целесообразно: «как только заговорит голос шкуры, который у массы очень сильно развит, у каждого зашевелится мысль, что начальство из глупости или из измены заставляет идти на смерть». Армии надо сказать: «свобода не значит, что вы можете окопаться в окопах и жить там дачниками»; «для свободы вы должны идти на смерть с песнями». Иными словами, для солдат нужны мотивы, чтобы сражаться и умирать.

Большевики ещё раз подкрепили свою позицию в выступлении Каменева, который как будто не слышал критики в адрес своей партии.

Прежде всего, разложение армии совместными усилиями всех «левых» он представил как выдающееся достижение, которое требует теперь определенности в целях войны: «чтобы воевать в свободной стране, в стране, которая имеет армию демократизированную в такой степени, в какой она не демократизирована ни в одной из старых республиканских стран, в стране, армия которой, так же, как и армия других стран, истощена трехлетней войной, армия, которая имеет право митингов, право свободного обсуждения, которого нет в других странах, – необходимо, чтобы эта армия должна была создать определенные условия, заботиться о которых не было нужды ни у французского, ни у английского, ни у германского генерального штабов. Русская армия требует, чтобы она знала, за что она должна воевать и за что она воевать будет».

Далее Каменев объявляет, что декларации о мире без аннексий и контрибуций остаются двусмысленными: «почти вся Западная Европа, заведомый противник этой формулы, нашла возможным словесно к ней присоединиться, а целый ряд социалистических групп пробовали эту формулу расшифровать и расшифровали её так, что сделали её неприемлемой для социалистического пролетариата России».

Эти декларации понимаются вот как: «вернитесь назад, вернитесь к империалистическим своим границам, ибо это значило бы санкционировать продолжение тех насилий, которые до начала революции производились крупнейшими европейскими державами над остальными, включенными в их пределы, странами. Это значило бы, что Германия имеет право владеть Эльзасом и Познанью, что Россия имеет право на Польшу и Финляндию, что Франция имеет право на Марокко и Алжир, и Англия – на Египет и Ирландию; это значило бы сказать: выйти из этой войны с тем, что мы восстановим клубок международных отношений, из которых эта война возродилась». «Поэтому, конечно, если бы поставить целью вернуть Германии её старые границы, её старые владения, вернуть Германии захваченные Японией колонии, то это значило бы продолжить эту войну бесконечное время, ибо неизвестно, какими военными методами можно заставить Японию вернуть Киао-Чао».

То же касается и права на самоопределение: «попытка поставить [вопрос] так, что право нации на самоопределение должно быть предоставлено только тем нациям, которые фактически этой войной заняты, или, вернее, местожительство которых этой войной фактически затронуто, – это для нас тоже неприемлемо. Ибо неизвестно, почему Польше, так как она подверглась разгрому со стороны русских и германских войск, должно быть предоставлено право на национальное самоопределение, а какой-нибудь Богемии, Чехии, Хорватии или Венгрии право это не предоставлено, потому что по той или другой счастливой случайности они ареной военных действий не послужили». Поэтому «должно быть предоставлено право самоопределения всем тем нациям, которые находятся в подчинении у других наций и которые удерживаются насильно в пределах того или иного государства».

В жесткой манере Каменев продолжает отмежевание большевиков от идеи сепаратного мира: «наивная, детская, темная вера сказалась в мечтах о том, что можно избавиться от этой империалистической войны тем, что какая-нибудь одна сторона сложит руки и скажет: мы воевать больше не желаем. Я повторяю: этой темной и наивной верой не может руководиться ни одна политическая сознательная партия».

И в той же манере он продолжает фантазию о мировой революции, которая также сходна с темной верой, скрывающей какие-то иные смутные желания: «Из этой империалистической войны нельзя выйти каждому в отдельности, ни нам, ни кому-либо другому».

Итоговый вывод: «мир без аннексий, это значит перед всем миром поднять знамя восстания против империалистических правительств собственных, это значит отказаться от дипломатических переговоров с империалистическими правительствами и апеллировать от них к сознательности и революционному чувству тех классов, которые в эту войну ввергнуты их правительствами».

Соответственно, все переговоры с империалистами бессмысленны: «конечно, никаких переговоров на этой почве ни один капиталистический класс, ни одна капиталистическая держава с русской революцией вести не будет». Бессмысленны какие-либо надежды на прежних союзников: «у русской революции нет никакого другого союзника, кроме угнетенных классов». «Спасение для русской революции заключается в том, чтобы Россия осуществила, прежде всего для себя самой, лозунги отказа от аннексий и не создавала себе трений с Финляндией и Украиной, сама поставила бы во главе правительства представителей солдат и рабочих и, опираясь на угнетенные классы всех других стран, повела бы борьбу и войну в союзе с этими угнетенными классами против империализма всех держав».

Очевидно, что всё сводится к саморазрушению государства – как путем его расчленения, так и путем замены профессионального правительства профанами «из народа», которые тут же начнут войну со всем миром, склоняя народы к такого же рода государственным переворотам. Кроме гибели, такой подход, аргументированный исключительно марксистской догматикой, ничего принести не мог.

Эсер Саакьян (91) раскритиковал исходную посылку Ленина, речь которого во всём остальном показалась ему вполне логичной. Неверным Саакьян назвал утверждение, что революционная демократия не должна делить буржуазию на «свою» и «чужую», а «значит во всеоружии должна выступить против своей буржуазии» и дать наглядный урок демократии германскому и мировому пролетариату.

Саакьян против того, чтобы арестовать банкиров по просьбе Ленина, так и против того, чтобы арестовать Ленина по просьбе банкиров. Оратор ещё раз подтверждает невежество Ленина: лидер большевиков не знает ситуации в Армении, где произошла резня; он также предлагает дать автономию Украине в условиях войны, когда невозможно провести по этому поводу плебисцита. Попытки решить все проблемы до Учредительного собрания – это подрыв революции.

Если большевики против сепаратного мира, то как расценивать их противодействие наступлению и склонение солдат к братанию? Это способ разложить армию. Революционная идея, когда это нужно, должна быть подкреплена штыками – утверждает Саакьян. Германия будет братской, когда освободит Либкнехта и водрузит красное знамя на Потсдамской площади. А пока она – н е лучше царской жандармерии.

Ленинский романтизм, по мнению оратора, выглядит нелепо: «Ленин верит в чудо, – что эта социалистическая республика эхом раскатится по всей Германии и там вызовет восстание, и тогда революция победит. Неужели у нас менее громкие дела были несколько в другом масштабе, и эхо их не докатилось до их уха?» Требование опубликовать договоры, когда речь идет уже об их изменении – точно так же выглядит неумной фантазией, которая может лишь сыграть на руку Германии.

На трибуну выкатывается тяжелая артиллерия большевиков – Троцкий. Но его уже не хотят слушать – деструктивная позиция изобличена в полной мере. Троцкому кричат из зала: «Какие мы вам товарищи!» И оратор сбивается, вступает в пререкания с залом, почему-то съезжает на полемику с Виленкиным. Он признает, что армия «не стоит на высоте революционного социалистического сознания», что в ней царит анархия (надо напомнить: организованная при решающей роли большевиков). «Но это наша армия, та героическая армия, которая совершила русскую революцию. Всё объясняется тем, что в армии преобладают шкурные вопросы и личные интересы, что это разлагает армию. Эта постановка вопроса, по-моему, совершенно недостойна ни вас, ни нас».

И тут же оправдывает анархию возникновением какой-то сознательности, которой, будто бы, вообще не было в воинстве исторической России: «наша революция раз и навсегда ликвидировала старую психологию русской армии, психологию саранчи или воблы, как говорил Глеб Успенский, когда сотни тысяч умирали пассивно, стихийно, не давая себе отчета в существе своей жертвы и не ставя перед собой вопроса о субъективной и объективной цели этой жертвы. Я говорю: да будет проклят тот исторический период, который мы оставили за собой! Если мы сейчас ценим героизм, так не этот массовый, стихийный, бессознательный, а героизм, который проходит через каждое индивидуальное сознание».

Троцкий уповает на какой-то новый революционный энтузиазм армии и приводит в пример армию Французской революции, которая «проголосовала бы» и за наступление. Проблема лишь в том, что в русской армии нет таких идей, которые сплотили бы её. Из зала кричат: «Есть!» Троцкий отвечает: тогда не было бы жалоб на анархию. И он прав: прежняя идея служения разрушена, новой ещё нет. Действительно, Временное правительство ставит вопрос о необходимости «пересмотреть старые, унаследованные от царизма цели войны. И каждый солдат, переставший быть “серой скотинкой”, ждет и мыслит о новых целях войны».

Очень скоро Троцкий начнет загонять «серую скотинку» на фронт путем массовых расстрелов и взятия заложников. А пока он озабочен вопросом, который задает себе на фронте каждый: «во имя каких целей он будет наступать?» Троцкому кричат из зала: «Что же делать?» И он отвечает, что на этот вопрос должно ответить большинство, пославшее своих министров в правительство, а меньшинство даст ответ только после этого.

В последней ноте Временного правительства Троцкий выделяет самое главное для союзников, ссылаясь на французскую газету: «Временное Правительство говорит, что ни при каких условиях не выйдет из соглашения; оно объявляет, что приносит присягу на верность французским и английским и американским империалистам независимо от всех условий войны». И вот решение, предлагаемое большевиками: «нет другого решения, как сказать, что задачи и цели германского империализма нам точно так же ненавистны, как и цели американского и английского империализма, что если мы ищем опоры в сознании русской армии, как таковой, не в навязанной ей сверху дисциплине, а в порождаемой энтузиазмом». Откуда взяться такому энтузиазму? А вот откуда: надо передать власть в руки Советов, «и тем создавши армию, ответственную за правительство, и правительство, ответственное за армию, создавши в армии глубочайшее внутреннее убеждение, что это правительство не связано ни с каким иностранным империализмом (…) создав такого рода настроение, мы от имени этой армии кликнем клич ко всем европейским народам с призывом, что есть сейчас на карте Европы цитадель революции, постоянная армия революции, которая поддержит всякую попытку революционного народа, которая в той или иной форме поднимается против своего правительства и для ликвидации настоящей войны». «Если в этом случае Германия не поднимается или же поднимется слишком слабо, то мы двинем наши полки им навстречу не для обороны, а для революционного наступления».

При этом Троцкий понимает весь авантюризм такой ставки: «история не дала нам, революционной России, никаких гарантий, что мы вообще не будем раздавлены, что наша революция не будет задушена коалицией мирового капитала, и что мы не будем распяты на кресте мирового империализма. Против этой страшной опасности нам не дано другого союзника на карте Европы, кроме пробуждающегося европейского пролетариата. Если он не пробудится, если слова скептиков и их предвидения оправдаются, если мы не вступим в эпоху социальной революции, то это значит – русской демократии грозит смерть»; «мы превратимся в распятую, подавленную колонию европейского или, ещё вернее, американского империализма».

По факту же Россия оказалась колонией большевиковчекистов, а русская демократия, действительно, умерла, поскольку её существование вне традиции русской государственности было заведомо невозможно.

Против Троцкого президиум выдвигает многословного Церетели. Но на этот раз Церетели не хочет повторять уже многократно звучавших аргументов против большевиков. Он называет Троцкого не «товарищ», а «гражданин», тем самым подчеркивая чуждость для него всего, что исходит от большевиков.

В пику выступлению Троцкого он приводит лишь два аргумента.

Первый – если вы хотите разговаривать с английской и французской демократиями языком ультиматумов, то попробуйте тот же метод на Съезде – разговаривать языком ультиматумов с русской демократией. Вы будете просто смешны.

Второй – замена идеи сепаратного мира идеей сепаратной войны ничего не меняет. Если Россия отказывается от союзных обязательств, то она всё равно вынуждена будет продолжать войну, но при этом лишится поддержки от союзных государств, а это – удар по русской революции. Суммарно выходит, что позиция большевиков открывает пути контрреволюции «слева».

В подкрепление высказанного Церетели на трибуну вышел меньшевик Вайнштейн ^[79], который объявил демагогией утверждения Троцкого и Ленина о том, что большинство Съезда стремится искусственно затруднить прекращение войны. Он также опроверг ленинский тезис о том, что призывы к восстанию против капиталистов и банкиров в Европе не подкрепляются собственным восстанием: «несомненно, что знамя восстания не только поднято здесь, но оно водружено здесь именно тем, что у нас сейчас существует правительство, которое единственно из всех правительств мира провозгласило лозунги, близкие сердцу и Ленина. Это показывает, что в настоящее время власти империализма, империалистического капитала в России не существует».

Оратор изобличил сепаратизм большевиков, который действует как раз на руку помещикам и купцам: если дать им отделить Украину от России «таможенной стенкой», то этому примеру последуют и в других частях России: «в Сибири уже образовался, к радости большевиков и тов. Ленина, республиканский социалистический союз, который обращается с воззванием к новому угнетенному народу, сибирскому народу, и говорит о том, что сибирский народ много страдал под тяжестью империализма России и потому должен отделиться, завести собственное войско, свою монетную систему и т. д.». Все это ведет только к распаду России и распаду «дела великой русской революции». «Допустим, мы всё это сделаем, дезаннексируем Сибирь, Литву, Украину, быть может, и царство Казанское, и царство Астраханское, останемся на одном Окско-Волжском бассейне, то всё-таки война в мировом масштабе будет продолжаться или не будет продолжаться? Ясно, конечно, что ответ может быть только один: да, конечно, будет продолжаться, но Россия и революционный пролетариат, авангард революционной России, будет такого рода действиями обескровлен, обессилен и нет никаких гарантий, что это приведет к миру».

Тактика большевиков – это тупик. «Кроме этих трех средств, – посадки под арест банкиров и разрыва с ними связи в виде отозвания из нашего правительства министров-социалистов, дезаннексий, братания, – у них есть ещё одно средство: это средство – немедленное опубликование договоров». Вот, собственно и весь рецепт большевиков.

Что касается стратегии, то большевизм прямо опровергает марксизм, объявляя, что начало эры социалистической революции приходится именно на Россию. «Оказывается, что именно у нас, в стране убогой, с полунатуральным ещё хозяйством, в стране преимущественно ещё крестьянского хозяйства, в стране, где население городов до сих пор не составляет не только половины, но и четверти всего населения, – в этой-то стране и должна начаться эра социалистических революций». Предполагается, что «тотчас России прибегут на помощь угнетенные нации и страны». И Ленин перечисляет: Турция, Персия, Китай. «Эти-то страны обещает нам тов. Ленин спаять с нами для того, чтобы вместе с ними нести по Европе красное знамя социализма». Эта концепция «начинает у нас здесь, в этом всероссийском парламенте, изображаться, как последнее слово научного социализма». «Действительно, сатанински посмеются за границей империалисты всех стран, в особенности германские, если план, развиваемый слева, вы попробуете осуществить. Какую великолепную картину распада и разложения представит из себя тогда революция!» И он не ошибся.

В политике большевики больше похожи на сектантов. Поставив вопрос о том, чтобы вся полнота власти будет у Советов, они готовы на следующий день поставить вопрос о том, что у власти должен быть только пролетариат. Сектантская оценка: за три месяца не сделано ничего. Но «за эти три месяца произошло не только создание таких органов, как это собрание, как [Съезд] Р. и С. Д., которое и сам Ленин считает величайшим проявлением народной революционной энергии». Вайшнтейн предлагает не разбрасываться даже временными союзниками: «Правительство, – не только пролетариат, но и те слои буржуазии, которые до известной степени идут вместе с пролетариатом».

Наконец, на трибуне появляется патриарх революции – Плеханов. Но вместо краткого и ёмкого выступления Плеханов начал жаловаться на то, что пятнают его имя, хотя он и не боится этого. Ему высказал претензии Троцкий за вхождение в группу подписантов воззвания, именуемого «Группа личного примера». Подписи под воззванием, призывающим к личному героизму, поставили люди самых разных политических взглядов, стремящихся к победе над Германией. Вместо поддержки оппонентов большевиков, Плеханов задел тех, на чьей стороне он выступал: «Наша армия не выяснила себе целей войны, именно поэтому она и находится в том состоянии, которое некоторым из нас, проникнутым излишним пессимизмом, кажется нравственным разложением духа русского солдата». Дезертиров Плеханов отделяет от революции, приводя пример настроений в революционной армии: «солдаты Кромвеля были лучшими солдатами своего времени: когда они выпили напитка революции, сердца их забились мужеством». Из подобных примеров следует, что дезертирство в русской армии было прямо связано с революцией: смысл войны был утрачен солдатом не до революции, а в результате революции. Этого, конечно, ни Плеханов, ни все советские активисты признать не могли, и даже думать об этом не собирались.

Плеханов – категорический противник сепаратного мира: «сепаратный мир, это было бы самоубийство русской революции. Россия оказалась бы оторванной от союзников, лишенной военных припасов, финансовая система её была бы окончательно подорвана, вместе с тем нам грозила бы с-востока Япония, а Германия, видя нас совершенно изолированными, диктовала бы нам совершенно беспрепятственно свои условия. Россия была бы совершенно раздавлена».

Замена революции бунтом и призывы в духе Бакунина со стороны Троцкого Плеханов определил как прошлое революционного движения: это «ошибочное представление, которое было устранено из рядов русских социалистов по мере распространения в их среде марксистских понятий». Прекращение войн Плеханов видит только с утверждением социализма: «так как война имеет источником эксплуатацию одного народа другим». Но когда зовут установить социализм немедленно, с этим он согласиться не может. Это он называет анархизмом. «То же самое в вопросе о войне. Нам говорят: войны прекратятся только тогда, когда восторжествует социализм. В общем, это – содержание социализма. Но точно так же, как и в вопросе эксплуатации труда капиталом, мы говорим, что немедленный социалистический переворот невозможен». «Несомненно, что какой бы оборот ни приняла война, какой бы ни был благоприятный исход этой войны для дела демократии всего мира, несомненно, что так как демократия не в состоянии будет сделать сейчас же социалистический переворот, то война может вспыхнуть и в будущем. Но ведь из этого не следует, что нужно вести себя так, чтобы война, которая теперь ведется, окончилась неблагоприятно для дела демократии. Из этого не следует, что война, которая теперь ведется, должна окончиться торжеством германского империализма, самого организованного, самого сознательного и потому самого страшного из всех видов империализма». «Вот почему и теперь, товарищи, если бы мы усвоили в своём отношении к войне ту тактику, которую нам рекомендуют слева, то это было бы ничем иным, как огромной услугой Вильгельму и его приспешникам. Мы, желая бороться с милитаризмом, в сущности, явились бы слугами милитаризма».

Относительно целей войны оратор объявляет их вполне определенными Временным правительством: мир без аннексий и контрибуций на основе свободного самоопределения народностей. И выражает удивление, что в условиях, когда значительная часть России оккупирована Германией, находятся люди, которые говорят: «что, защищаться, конечно, нужно, но главное, чтобы не пересолить, чтобы не оказаться империалистами по отношению к Германии». Мир невозможен, пока враг попирает нашу землю.

Меньшевика-интернационалиста Лапинского ^[80] никто уже не хотел слушать, хотя он пытался показать, что ответ на ноту Временного правительства имел единственный результат: союзные правительства переименовали аннексии в дезаннексии, а контрибуции в возмещение ущерба. Он полагал, что конференции и «идейная красота революции» не приведут к изменению позиции правительств союзников.

* * *

Заседания с обсуждением вопроса о войне продолжились после провокации большевиков, которые решили утвердить свою программу призывом на демонстрацию 10 июня, в котором огласили все лозунги, которые не были приняты на Съезде. Провокация была сорвана, как и маски с большевиков. Но это не означало для них никаких негативных последствий – «левые» хотели только обсуждать.

Обсуждение продолжил трудовик Державин (биографических данных нет), который повторил уже звучавшую мысль о том, что война – лишь фаза борьбы за установление мира. Что касается состояния армии, то пассивная оборона ведет её к дезорганизации и разложению. Организованное большевиками братание солдат – прекрасный способ для противника добывать разведывательную информацию.

В порядке пропаганды армию может укрепить только определенное утверждение власти, что война теперь уже не может быть империалистической, потому что она – война за всеобщий мир без аннексий, контрибуций, с правом самоопределения народов. И хотя война является злом, но теперь она является самым наименьшим злом.

Крыленко (95) объявил, что у него на руках имеется пять резолюций от фронтовых полков, но не назвал эти части, лишь показав документы президиуму. Что, видимо, гарантировало его от немедленного публичного разоблачения во лжи. Резолюции (видимо, с одинаковым текстом) были связаны с вопросом о наступлении и гласили: «Мы не хотим умирать, когда в душу закрадывается сомнение, что снова вовлечены мы в бойню капиталистов. Нет сил с легкой душой двигаться вперед, – нужна уверенность перед смертью, что умираем за дело народа, а для этого требуется, чтобы вся власть была в руках Советов Рабочих и Солдатских Депутатов, и если нужно тушить пожар, если для скорейшего достижения мира нужна война, если для этого нужно наступление, мы пойдем, но чтобы пойти вперед, необходимо, чтобы Совет взял власть в свои руки». (Голос: «Ленину дать».)

На данный момент энтузиазм в армии отсутствует – констатирует Крыленко. И приводит факт из истории Французской революции, когда такой энтузиазм был: «Первым моментом было то, что за “организатором победы” Карно в тылу стоял революционный конвент, стояла власть, которая опиралась на низы, на демократию Парижа, и который твердую революционную власть осуществлял прежде всего не по отношению к своему крайнему левому крылу, а по отношению ко всем своим врагам и противникам справа. (Аплодисменты со стороны большевиков.) Это было первым фактором, которого у нас нет. Второй момент был следующий: около каждого генерала стоял эмиссар, и знали генералы и знал генералитет, что за каждый свой шаг, за каждое своё действие они отвечают головой; знали они, что за каждый свой шаг они отвечают перед революционными низами».

К концу своей речи Крыленко осмелел и объявил: «если выдвигается вопрос о наступлении, то я отвечу: наступление сейчас не нужно!» (Голоса: «Трус!» Шум. «Это трусость».); «в ответ на ваш проект законов, которым вы грозите отдавать под суд, я отвечу: меня привлекали в войска Николая II, и я сказал и написал, – этот документ хранится в полку: полагаю, что не принесу особой пользы, служа в войсках его императорского величества. Я не испугался тогда Николая II и не испугаюсь сейчас и вас, товарищи».

Эсер Подвицкий ^[81] резко раскритиковал Крыленко. Он сказал, что когда некоторые части армии ставят вопрос об активных действиях, это мешают им сохранить единство революционной воли. Они считают, что наступательные действия являются «попыткой снять с очереди вопрос о задачах революции, о платформе мира, о целях войны» и в условиях, когда власть не находится целиком в руках Совета Р. и Кр. Д., активизация армии, по мнению большевиков, играет на руку империалистам. Согласиться с этой позицией невозможно, поскольку она нарушает единство воли. Соответствующая тактика ведет к разъединению и является своего рода вымогательством. Аргументы «левой части» съезда нелепы:

якобы, пока французское и английское правительства не отказались от завоевательных целей войны, мы не можем принять участие в ней. В действительности выбор возможен только из двух вариантов: либо поддержка германского империализма путем отказа от всех активных действий на фронте, либо участие в войне.

Луначарский (93) в ответ продолжал гнуть линию большевиков: вопрос о войне неотделим от вопроса о власти: «вне перехода власти в руки демократии при том типе власти, который вы уже избрали, мы никакого реального пути для быстрого окончания этой войны не видим».

Оратор счел противоречием тот факт, что Керенский не видит большой разницы между французским премьерминистром Рибо и лидером немецких социалистов Шейдеманом, исходя из условий мира, которые наметил последний. Поскольку все признают, что одной лишь дипломатии недостаточно, то предполагается сговор с социалистами – с тем же Шейдеманом, который от Рибо не отличается. Но «замена зависимости от Рибо зависимостью от Шейдемана не есть решение вопроса».

«Если бы империалистические правительства предпочли выйти целыми из поднятой ими катастрофы путем чьей-нибудь победы, каждое надеясь, что, увенчанное венком победы, оно, перед лицом своей собственной, требующей ответа, страны, спасет свою власть». Что касается социалистов, которых планируют собрать на конференцию, то «каждый будет действовать, как дипломатический агент своей империалистической державы».

Луначарский фактически признается в том, что большевики опираются на чистую фантазию, не имея никаких данных о том, что мировая революция вот-вот разразится: «Потребовалось бы действительно глубокое знакомство с фактами западноевропейской жизни, потребовалось бы проследить, насколько растет недовольство в массах демократических всех этих стран, насколько растет оппозиция в социалистических партиях Западной Европы, чтобы мы могли с фактами в руках показать, действительно ли решительные действия со стороны России способны на развитие огромной силы протеста против войны. Но мы в значительной степени лишены этой возможности. (…) Но мы утверждаем на основании того, что нам известно из западноевропейского опыта, что надежда на этот расчет, на то, что революционное движение избиваемых и истребляемых народов с каждой неделей, с каждым месяцем достигает всё большего напряжения, и что произойдет взрыв, быть может, столь же неожиданный, как был неожиданный революционный взрыв в России».

Оправдание позиции большевиков оратор видит в том, что другие тоже фантазируют: «так как все другие надежды по существу представляют туман, в котором вы идете, не зная куда, к пропасти, в которую вы свалитесь». И предлагает рисковать: «в отчаянном случае, – а Россия стоит в отчаянном положении, – надо уметь дерзать».

Меньшевик и фронтовик Печерский (93) нанес очередной удар по позициям большевиков, которые на практике показали, что не собираются никому и ни в чём уступать и кому-либо подчиняться: «Если мы, действительно, тот революционный парламент, на который указывал Троцкий и другие товарищи большевики, если то решение, которое мы примем, является решением революционной демократии России, то из этих решений нужно делать соответствующие выводы, и, значит, эти выводы должны быть обязательны для всей демократии, ибо, товарищи, если мы исходим из того положения, что те решения, которые мы здесь принимаем, необязательны, тогда, товарищи, нам незачем было бы собираться, незачем было бы тратить драгоценное время, когда мы нужны в окопах». Оратор обратился к большевикам: считают ли они возможным вносить дезорганизацию в армию, несмотря на решения Съезда? И фактически ответил: лозунги большевиков ведут к разгрому армии. Он призвал к единству революционной воли, не понимая, что эта «воля» и есть средство разрушения армии и военного поражения страны. Просто большевики были последовательны в стремлении нанести вред России, в сравнении с прочей «революционной демократией».

Эсер Никаноров ^[82] оказался делегатом от той же армии, что и Крыленко. Он заявил, что Крыленко не трус, но слишком верит в то, о чём думает, отчего теряет доверие солдатской массы. Его полковые резолюции – явно не солдатские. И сам зачитывает резолюции, принятые на дивизионных Съездах, а потом на общекорпусном Съезде, где присутствовало 20 000 солдат (в стенограмме тексты не сохранились, в архивах – тоже). Эти резолюции опровергли всё, что было сказано Крыленко. Также Никаноров опроверг рассказ Крыленко о каком-то революционном энтузиазме в окопах после Февральского переворота. В окопах вопрос о войне всегда превращается в вопрос о мире, и это было ещё до переворота. Революционные настроения на фронте были таковы: «дезорганизующие начала захватили было окопную армию, тогда слишком прямолинейно и слишком примитивно был всей солдатской массой поставлен вопрос о мире: мы устали, изголодались, измотались, мы хотим мира, мы не хотим никого слушать, мы хотим домой». Никакие идейные течения здесь значения не имели. Два месяца братаний и перемирия не дали ничего. Немцы воспользовались этим, чтобы перебросить свои силы на Западный фронт. И поэтому возникла ситуация, которая, по мнению оратора, обещает победное наступление – и это средство достижения мира понято на фронте.

Меньшевик Сухов (134) обращается к большевикам: «по тонкой пленке полусоциалистического большевизма масс уже начинает проявляться лицо хаотического анархизма. Когда вам кажется, что вы ведете массы за собой, то, может быть, как раз дело обстоит наоборот. Вы стремитесь ответить желаниям голодных усталых масс, желаниям вполне естественным, но, поддаваясь этому желанию, вы отступаете от учета всей сложившейся исторической обстановки. Товарищи, вы были социалистами, и теперь вы в значительном большинстве остаетесь ими, вернитесь же на правильный социалистический путь. (Шум. Отдельные возгласы.) Не вернетесь? Ну, ничего не поделать».

В этом предупреждении – зловещий знак будущего, который пока никем не воспринимается всерьез. Все верят, что большевики – просто та часть социалистического движения, о которой можно сказать: в семье не без урода. Их уже презирают, но не гонят. И это – роковая ошибка.

Продолжается полемика между большевиками и Съездом, и новых мыслей всё меньше. От большевиков на трибуну поднимается Зиновьев.

Его речь любопытна примерами извращения лозунга «без аннексий и контрибуций», который признается воюющими державами, предполагающими, что некоторые аннексии вполне справедливы – например, те, которые освобождают какие-то народы.

Вот остроумный пример Зиновьева: «Вы помните, что первый “освободил” Польшу – никто иной как дядюшка бывшего царя Николай Николаевич. Он издал манифест об освобождении польского народа во имя лозунга освобождения маленьких наций. Тогда Вильгельм и его шайка сказали: что же, мы писать не умеем? И издали манифест, что дают Польше ещё гораздо большую свободу. Их лаврам позавидовал престарелый монарх австрийский, ныне уже упокоившийся. Он сказал: а что же, у нас бумаги нет? – и издал манифест, в котором заявил, что даст Польше самую полную свободу. А когда у нас у власти стали г. г. Милюков с Гучковым, они сказали: да ведь и мы писать умеем. И они издали манифест, в котором сказали: а мы дадим Польше самую наибольшую свободу и ещё кое-что сверх того. Все “освобождают” Польшу, а Польша лежит у ног этих державных разбойников».

В противоположность аннексионистских планов империалистов, у большевиков план состоит в том, чтобы раздать все земли – не империалистам, но сепаратистам. А потом уж империалисты решат, что делать с этими сепаратными режимами, отделившими от России возможно большие территории. Статус-кво для большевиков неприемлем. Земли надо отдать, ибо иначе это и будет продолжением аннексий.

Зиновьев предлагал использовать войну для всеобщего наступления социалистов на капитализм – ускорить социалистическую революцию во всём мире, о чём задолго до войны провозгласил Интернационал.

И, действительно, большевики единственные, кто остался верен интернациональной утопии, невзирая на тот ущерб, который она наносит Отечеству. То, что в мирное время было лишь утопией, в военное время стало предательством.

Эсер Малевский ^[83] продолжил развенчание внешне эффектных выступления Крыленко. И зачитал две резолюции съездов – одной армии и одного фронта (в стенограмме тексты отсутствуют, в архивах не значатся), которые выразили поддержку Временному правительству. У оратора не было сомнений, что во всей армии доминируют именно такие настроения. Он также напомнил, что большевики в связи с несогласием с резолюцией Съезда Советов в поддержку Временного правительства призвали части Петроградского гарнизона выйти на улицу. Фактически замыслы большевиков захватить власть уже вполне определились, и это было ясно отмечено в выступлении.

Выступает фронтовик, критик большевиков, Хараш Яков Александрович^[84]. И в очередной раз попытался уговорить большевиков, предполагая, что они чувствительны к уговорам и также стремятся к позитивному результату своей деятельности. Хараш объявил, что в царской армии лишь некоторые группы вели войну сознательно, а теперь понимание необходимости не допустить разгрома России в армии свободного народа «проникло во всю толщу армии». Полагая, что большевики просто смешались с деструктивными элементами, он предложил им отделиться от тех, которые «проповедуют не идею, а играют на самых шкурных интересах, на инстинкте самосохранения, на усталости масс. Они обращаются не к разуму, а к чувству усталости». «Мы требуем полного и беспрекословного подчинения в действиях воле большинства, потому что под маской идейности, под маской желания проводить свои взгляды и идеи проводится в жизнь самый наглый обман».

Относительно дезертирства Хараш сказал, что «в действующей армии, среди тех, кто сидит в окопах, дезертирства не было и нет, и нет человека, который просидел два года в окопах, который 2–3 раза был ранен и который бы убежал с фронта. Убегают с фронта те новички, которые идут с маршевыми ротами, которые в достаточной мере здесь распропагандированы и которые вместо себя присылают списки с перечнем фамилий, но не присылают людей». Из этого следовало, что есть разрыв между мотивированной на войну армией и призывным контингентом, отражающим настроение в народе, что существует противоречие, которое так и не было замечено восторженными романтиками демократии.

Большевистский оратор Яков Ерман (136) страстно обрушился на своих противников, напоминая, как в России в 1914 году социал-демократы клеймили своих идейных соратников в Германии, которые, имея в парламенте 120 голосов, отдали их за военные кредиты. История теперь поставила критиков в то же положение, и они перестали отождествлять союзничество с собственной буржуазией с предательством интернационализма и интересов рабочего класса. Большевикам не нужно никого слушать, и их ораторы продолжают свое дело – повторяют одно и то же, призывая изменить цели войны, о которых уже много раз сказано другими ораторами. Ерман делает то же самое: он только повторяет уже сказанное другими большевиками, не желая учитывать того, что провозглашают их оппоненты.

Добивать налгавшего чтением подложных резолюций Крыленко продолжает Лордкипанидзе (92), который представляет целую армию, зачитывает её резолюцию (также не сохранилась – видимо, после большевистской чистки архивов) и объявляет, что именно таковы настроения во всех армиях Румынского фронта. Он также рассказал о гибкой позиции Крыленко, который на фронтовом съезде на вопрос о том, что он будет делать, если наступление будет объявлено, завил, что выполнит приказ, а на Съезде Советов теперь сказал прямо противоположное. Между двумя этими высказываниями – всего две недели.

Лордкипанидзе привел пример «окопного большевизма», когда некий подпоручик Филиппов выступил от имени отступившего с позиций полка, который, будто бы, в полном составе отказывается вернуться в окопы и не будет воевать. Затем подпоручик провозгласил Никульскую республику, раздал в ней земли крестьянам, а солдатам – винные погреба. В результате выборные от армии окружили пьянствующую часть, направив на неё пулеметы. И арестовали бунтовщика вместе с его собутыльниками.

Важнейший момент в этом и других выступлениях – об общей ответственности за войну, и общей выплате «кровавого налога». Лордкипанидзе в очередной раз напомнил Съезду, что требование армии от тыла – «чтобы всё возможное для усиления боеспособности армии было сделано в ближайшее время». Одна из скрытых причин дальнейших событий – фактическое предательство тылом своей армии. Весь тыл, можно сказать, в самом скором времени дезертировал, а затем его примеру последовала и армия. Только этим можно объяснить, что лжец Крыленко так скоро стал исполняющим обязанности Главнокомандующего – после того, как с его согласия и на его глазах был убит настоящий Главнокомандующий генерал Духонин (270).

Следующим выступил бундовец и представитель 60‐ты-сячного гарнизона Екатеринослава Арсон ^[85]. Он посмеялся над предложением Ленина: прежде чем что-либо делать, сначала установить у себя социализм. «Спорить с этим я не могу и не хочу. Я только попрошу отсрочки у наших товарищей слева ещё лет на пятьдесят для водворения социализма». Им также в смехотворном ключе представлены методы, предложенные Лениным для достижения социализма: устройство социализма от ленинцев предполагает разрыв «сепаратного мира» со своей буржуазией и самоопределение всех имеющихся в России «наций». Пародийно встав на точку зрения большевиков, он привел два примера: «Когда к нам явилась депутация от украинцев с просьбой разрешить им устроить в Екатеринославе 22 мая национальную украинскую демонстрацию с ружьями^[86] в руках, то наш Совет Рабочих Депутатов, в который входят главным образом украинцы, заявил, что он решительно ничего не имеет против праздника, с чьей бы стороны он ни происходил, но устраивать национальный праздник с ружьями в руках они не позволят. Это ли не притеснение самоопределения народов? Мы имеем еще следующий факт. Когда Московский Совет Р. Д. в ответ на предложение Бунда постановил, что никакие национальные войсковые организации не должны существовать, то этим Московский Совет Р. Д., отняв шовинистическую мечту евреев, посягал на самоопределение еврейской нации».

От меньшевиков-интернационалистов напоследок высказался Бер ^[87], который посчитал важным зафиксировать позицию микрофракции: против восстания в данных обстоятельствах. При этом мы «не отказываемся в известных случаях применить этот метод там, где мы считали бы целесообразным восстание». Против призывов к неподчинению, но также и против политической агитации за наступление. Большевистское предложение о перекройке всей карты Европы на основе самоопределения Бер определил лишь как средство продлить войну. Он повторяет с некоторым элементом новизны то, что уже звучало не раз: «Борьба с войной за гражданский мир против империалистских правительств ослабляет военные силы данной коалиции и в известном смысле содействует империализму противной стороны. Что же, вы прикажете им отказаться от этой борьбы с империализмом?» Если нет, то каков же третий путь? Он прост: мобилизовать силы в борьбе за мир. Каким образом, Бер сказать не смог.

С заключительным словом по вопросам войны и мира выступил Дан (88), который вновь обратил внимание на тактику ультиматумов, которую большевики применяли всюду, в том числе и при обсуждении данного пункта повестки дня. В порядке этой тактики Ленин и Троцкий предложили вопрос о достижении мира и подменили его вопросом о сепаратной революционной войне, которая не будет империалистической. «Они вам не обещают мира, они вам не говорят, что их тактика приведет к миру, – они вам рекомендуют тактику, которая ведет к затягиванию, к бесконечному продолжению войны и к приданию ей только другого характера». «Большевики применяют в политике двойную бухгалтерию – одну для себя, другую для масс». Используются демагогические приемы для подчинения стихии масс: «стихийное тяготение к миру, к своему дому, к своей земле используется для тактики, которая ничего общего с этим стремлением к миру не имеет, для тактики, которая имеет [последствием] революционную войну, с которой ничего общего не имеют, которой не признают, которую, несомненно, отвергнут те десятки миллионов солдат, которые утомлены сейчас войной и ищут возможность возвратиться домой. Мы должны эту тактику безусловно отвергнуть». Мартов (46) также предлагал почти то же самое: ввиду отчаянного положения решиться на самоубийство.

После перерыва в заседаниях Дан зачитывает выработанную фракциями меньшевиков и эсеров (большинством съезда) резолюцию, которая оценивает войну как империалистическую, которая ставит на грань гибели русскую революцию: «Всероссийский Съезд признает: 1) что окончание войны путем разгрома одной из групп воюющих сторон послужило бы источником новых войн и ещё более усилило бы рознь между народами и довело бы их до полного истощения, голода и гибели: 2) что сепаратный мир усилит одну из борющихся сторон, даст ей возможность одержать решительную победу над другой, усилит захватные стремления господствующих классов, не освободит Россию от тисков мирового империализма и затруднит международное объединение трудящихся, а потому Съезд категорически отвергает всякую политику, на деле направленную к осуществлению сепаратного мира или его преддверия – сепаратного перемирия». Демократы всех стран призываются присоединиться к лозунгу «мир без аннексий и контрибуций, на основе самоопределения народов», к воссозданию революционного интернационала и проведению международного социалистического съезда. Правительство призывается к пересмотру союзных договоров с целью всеобщего отказа от захватнической политики. Провозглашается необходимость усиления армии, пока войне не положен конец, а вопрос о наступлении отнесен к чисто военно-стратегическим (неполитическим).

Проект резолюции меньшевиков-интернационалистов, зачитанный Бером (206), мало чем отличался от проекта большинства, лишь определив причины неуспеха продвижения к миру, который «объясняется лавированием между политическим расчетом за революционное пробуждение народных масс во всех воюющих странах и компромиссами, боящимися испугать империалистические правительства отчетливой постановкой вопроса о мире и оттолкнуть связанные с этими правительствами социал-националистические партии». Попытка наступлением поднять боеспособность армии и остановить её дезорганизацию «содействуют усилению контрреволюции, делающей из наступления очередной лозунг борьбы с демократией». Общий призыв – стать третьей силой, опирающейся на революционные элементы в воюющих странах.

Проект большевиков зачитал Преображенский (354). Констатированы: отказ союзных стран от мира без аннексий и контрибуций, провал Временного правительства в деле достижения мира, попытка надеждами на дипломатию отвлечь народные массы, «проповедь наступления со стороны России неразрывно и явно для всего народа связана с фактической поддержкой империалистических целей войны и её затягиванием в интересах русской и “союзной” буржуазии».

Фактически большевики противопоставили себя не только Временному правительству, но и Съезду, который отверг их позицию: «Политика эта становится тем более губительной, что, ставя на карту миллионы жизней русских граждан и всё будущее трудящихся классов России во имя чуждых им целей, она уже привела к возрождению политики насилия в армии (расформирование полков, аресты за речи, предание суду и т. д.), внесла в её среду раздор, усилила контрреволюционные элементы за счет революционных, создала почву для бонапартизма и фактически свелась к борьбе всеми мерами против наиболее революционных и интернационалистических элементов армии». При этом они требовали, чтобы Съезд взял власть в свои руки.

Вторую большевистскую резолюцию – о мире без аннексий – зачитал Шаумян^[88]. В ней констатировались претензии воюющих сторон на Эльзас-Лотарингию, Познань. Галицию, Хорватию, Боснию, Ирландию и т. д. и объявлялось о том, что большевики являются противниками сепаратного мира, который даст преимущество одной из империалистических сторон. Констатировалось, что «нельзя выйти простым отказом солдат одной страны от войны», а также, что возвращение к довоенным границам не будет означать мира «без аннексий». Вместо этого требовался глобальный пересмотр границ: «право каждой нации самостоятельно и свободно определить своё присоединение к тому или другому государству или решить о своём независимом государстве, должно быть применено не только к русской Польше, Эльзас-Лотарингии, Армении, занятым войсками воюющих государств, но и к Богемии, к Хорватии, Познани, так же как и [ко] всем колониям, к Египту, Марокко, Алжиру, Триполитании и т. д.». Подобное требование, очевидным образом превращало войну в вечную – такие условия никакими мирными переговорами невозможно было бы достигнуть. Но большевики упорно следовали своему догмату – их интересовала не судьба Отечества, а мировая революция. И поэтому в дальнейшем они продемонстрировали пересмотр границ только России – с воей политикой позволили расчленить её, в одних случаях предоставив частям Империи суверенитет, в других случаях – конфедеративную автономию. А пока они не рисковали за пределами своих партийных сборищ декларировать превращение войны империалистической в войну гражданскую и требовать поражения собственного правительства в войне.

Баллотировкой была принята резолюция большинства. Данные голосования не оглашались.

18 июня 1917 наступление началось, и Церетели, видевший свою миссию в беспрерывных речах с трибуны, не смог удержаться от искушения и выступил на Съезде в очередной раз. Он зачитал сообщение о положении на фронте, снабдив их восторженными комментариями, хотя за один день никаких существенных событий не произошло. Ясно было лишь одно: противник не собирается сдаваться и уступать, а кровь полилась рекой. Будучи крайне далекими от фронтовой жизни, Церетели и выступившие за ним в том же духе Чернов (102) и Скобелев (100), не могли понять, как они дискредитирует Временное правительство и Советы, предполагая, что теперь солдат умирает не за «империалистические интересы», как раньше, а за «всеобщий мир». В действительности фронт очень быстро исчерпал материальные и человеческие ресурсы для наступления, а тыл не дал ему необходимого для победы, предполагая именно этот «всеобщий мир» – каждый для себя. Понесенное Россией поражение лета 1917 г. при большевиках обернулось военной катастрофой:

всё, ради чего действительно стоило проливать кровь, было отнято у России – и это была плата за измену Вере, Царю и Отечеству.

Разрушение армии

Целью февральских революционеров, последствий которой они не осознавали, было полное разрушение армии. Началось оно с Приказа № 1, который предполагался для Петроградского гарнизона и гарантировал невозможность использования солдат для подавления антигосударственного мятежа депутатов Думы и генералов Генштаба. Тем не менее усилиями большевиков этот приказ, разрушавший дисциплину и обеспечивший массовое дезертирство, распространился на всю армию и дезорганизовал её. Лишь некоторые части сохранили боеготовность.

Поскольку на фронтах наступило затишье (все планы весенне-летней кампании были сорваны февралистами), военный министр Гучков провел демобилизацию солдат старше 43 лет, а тех, кому было от 40 до 43 лет, частью отправил в длительный отпуск для проведения посевной. Отпущенные 10–15 % этого контингента должна была вернуться, чтобы в отпуск была отправлена следующая часть, и так далее. Но солдаты не хотели возвращаться до уборки урожая. После отставки Гучкова пост военного министра занял Керенский, который решил бороться с развалом армии задействованием её в масштабных наступательных операциях. В связи с этим все отпуска были отменены, отправленным в отпуск было предписано вернуться в свои части. Отпускники возвращаться не хотели, а те, кому отпуск был отменен, роптали, потому что тоже имели свои хозяйства, и некому было засеять поля и собрать урожай.

Пытаясь отчасти нивелировать последствия самовольного приказа Петросовета, Керенский выпустил Приказ № 8, названный «Декларация прав солдата». Несмотря на подтверждение безоговорочной власти начальников в условиях фронта, всякого рода «послабления» самовольно распространились от тыловых и прифронтовых частей на всю армию, чему вновь способствовали большевики, систематично занимаясь разложением армии, которая в своей массе их не поддерживала.

Свою лепту в разрушение армии внес и I Съезд Советов, который подготовил в рамках обсуждений военной секции резолюцию о правах солдата, а потом вынес её на пленарное заседание. Представил эту резолюцию Съезду Венгеров^[89]. Задачей резолюции было «исправление» (усугубление вреда) Приказа № 8. Если Керенский предполагал для солдат политические свободы во внеслужебное время, то Советы потребовали отменить это ограничение: «право каждого военнослужащего участвовать во всякого рода собраниях и устраивать собрания. Ограничение свободы слова “внеслужебным временем”

должно быть уничтожено». «Исповедовать свои взгляды» (то есть вести пропаганду) солдату хотели предоставить также и в окопах.

Участники заседаний секции много спорили по поводу отмены положения, что начальник может в боевой обстановке принуждать к исполнению приказа силой. Но к окончательному решению не пришли. И поэтому в резолюцию была внесена нелепость, которая толковалась однозначно: «Право начальника применять вооруженную силу против подчиненных, не исполняющих приказаний (п. 14), должно быть исключено из декларации». Сам факт исключения этого пункта означал не «фигуру умолчания», а прямую отмену указанного здесь права начальника. Жизнь разрешила этот вопрос: силу в боевой обстановке стали применять солдаты в отношении своих начальников.

В резолюции оспорено исключительное право начальника при назначении на должности и при отстранении от должности. Предлагалось сменить порядок: «органам солдатского самоуправления предоставляется право отвода и аттестации начальствующих лиц, а также право участия в управлении армией на основаниях, точно указанных в организационном уставе».

Если Керенский отнял у офицеров денщиков, то Советы отняли даже вестовых, допуская их наличие только в боевой обстановке и при утверждении «соответствующим комитетом». Снималось последнее из оставшихся дисциплинарное взыскание – постановка под ружьё. Даже добровольное приветствие военнослужащих отменялось, ибо «это демократическая армия».

Самая масштабная реформа, которую предполагали Советы, – это подчинение только непосредственному начальнику, а также снятие всех различий между «старшими» и «младшими» – эти понятия подлежали устранению. Подчиняться полагалось только в рамках служебных обязанностей. Солдат вне службы объявлялся таким же гражданином, как и все прочие: «солдат перестал быть особой кастой, – он просто техник, специалист своего дела».

Упразднялось значение воинского чина (звания): «фактически сейчас назначение на должности часто не стоит ни в какой связи с чинами данного лица. Мы имеем помощниками главнокомандующего поручика и подпоручика, но это случайное явление, а нужно, чтобы это явление не было случайным, чтобы оно не вызывало никаких трений, а было основным общим принципом строительства армии».

Отменялись привилегии гвардейских частей, сверхсрочники приравнивались к новобранцам. Наконец, упразднялось само понятие «офицер». Все военнослужащие должны были именоваться «солдаты», а все права и обязанности должны были определяться исключительно занимаемой должностью. Отменялись военные суды, допускалось лишь их временное сохранение с введением в них «демократического элемента». «Всякие особые виды уголовных наказаний для военнослужащих и особые меры заключения должны быть отменены».

Бакинский делегат Саакьян (91) высказал сомнение на счет вопроса о законности приказов начальников: «Ну, вот, офицер, который находится под известным контролем, – теперь он уже не офицер, а общее название: солдат, исполняющий определенные обязанности, – приказывает другому на фронте выполнить какую-нибудь обязанность. И вот этот обсуждает вопрос: контрреволюционно ли идти в разведку или нет. Вы здесь имели честь слышать, что наше наступление контрреволюционно. Этот отдельный пункт, – часть [Съезда] его совершенно ясно толковала, – что приказ о наступлении, как контрреволюционный, совершенно их не обязывает к наступлению. Дальше, для того, чтобы обсуждать вопрос: контрреволюционный ли шаг или не контрреволюционный шаг, обсуждающий по своим умственным и нравственным качествам должен быть всегда выше, чем тот, который этот приказ дает. У нас есть ли эта гарантия, не будет ли тогда возможности устраивать итальянские стачки и всегда искать по инстанции? Вот апеллируют к ротному комитету: этот контрреволюционный шаг я не выполню. Там нашли, что это не контрреволюционный шаг. Его это не удовлетворит. Надо дальше идти и, в конце концов, дойдет до вас, чтобы вы разъяснили, а когда вы разъясните?»

Доводы были убедительные, и слово «контрреволюционный» из резолюции вычеркнули. Но не вычеркнули из жизни. Повод для неисполнения приказа остался.

Донецкий делегат Калинин (биографических данных нет) указал, что в декларации не сказано ни слова о казачестве. Он напомнил, что некоторые казачьи полки отказались принимать присягу Временному правительству, потому что в ней было написано «солдаты». Его предложение сохранить наименование «казаки» было отвергнуто как деталь, которая будет рассмотрена когда-то потом.

Единственное, казалось бы, разумное решение секции – это отказ от выборного начала при замещении командных должностей. Но всё убила мотивировка: «должен получать высшую санкцию права на свое существование не из рук армии, а из рук всего революционного народа». Из этого следовало, что вообще все командиры, пока они соответствующей санкции не получили, лишены каких-либо прав управлять подчиненными. «Для того чтобы армия была подвижным аппаратом, способным во всякое время проявить свою боевую силу, она должна быть централизована. Мало того, необходима ответственность младшего начальника перед старшим, (…) но при демократическом режиме высший командный состав ответствен перед всем народом в лице революционного правительства. И, таким образом, вся армейская дисциплина возвращает власть в руки самого народа и от него воспринимает свое начало».

При выборности командиров, начались бы «демагогические выступления офицеров – они разлились бы могучим потоком по всей России, как только было бы принято выборное начало. Каждый офицер, который искал бы карьеры, не считаясь ни с чем, стал бы подделываться под толпу». Зато революционная демократия предоставляла право отвода органам солдатского самоуправления. Кроме того, солдатским комитетам предоставлялось право определять послужной список командира – представлять отзывы, «которые бы всесторонне рисовали личность и деятельность лиц командного состава». Также солдатским комитетам предоставлялась возможность быть полностью в курсе деятельности штабов (после чего о военной тайне можно было забыть) и даже участвовать в оперативном разборе операций. Также солдатскому самоуправлению планировалось передать всё, что не касается непосредственно боевой деятельности (после чего следовало ожидать развала снабжения, медицинской службы и пр.).

На Съезде не было сил, которые выступили бы против этого абсурда. Но были силы, которые хотели усугубления абсурда. Глашатаем этих сил вновь выступил Крыленко (95). Он объявил, что революционные армии всегда строились как повстанческие, в которых дисциплина заменялась идейной спайкой. Из чего следовало, что прежнюю армию надо уничтожить до основания, а в новой армии – ввести тотальный идейный контроль с удалением всех инакомыслящих элементов. Далее: «демократизация армии на демократических принципах находится в коренном противоречии с существом постоянной армии вообще». Поэтому все меры должны считаться временными, а целью иметь – полное уничтожение постоянной армии и замену её «всенародной милицией». По мнению большевиков, нужно такое построение армии, которое выражало бы «определенную организованную революционную волю демократических низов против всяческих контрреволюционных попыток». Тем более что «в большинстве своём командный состав нашей армии является заведомо контрреволюционным». Поэтому «мы считаем, что выборность командного состава вплоть до батальонного командира, не является тем, что может внести дезорганизацию в армию. На высших ступенях в тылу право отвода, аттестации командного состава, право ареста и судебного преследования против раскрытых контрреволюционных попыток и злоупотреблений, право в известных случаях иметь в своём распоряжении материальную силу для демократических организаций солдат».

Вопрос «о 40‐летних» вызвал на Съезде бурные дебаты. Трудно было без ущерба компенсировать решение Гучкова. Тем более что никакой пользы оно не принесло – значительная часть отпускников поехали не туда, где была острая нужда в рабочих руках, а только в свои хозяйства. Кроме того, многие отпускники просто остались в городах – либо ехать домой было далеко, либо собственного хозяйства не было, либо просто не хотелось возвращаться к сельскому труду. Хотя численность отпускников не была значительной, общее расстройство железнодорожного сообщения привело к тому, что солдаты запрудили вокзалы и захватили места в поездах. Приказ Керенского об отмене отпусков не торопились выполнять. На съезде сообщалось: «в Боровичах остановилось 500 человек и дальше не едут. Говорят, что мы по указанию Совета запахали землю больше, чем следует, чем могли. Нас отпустили для запашки этой земли и теперь, когда нужно собирать хлеб, нас оторвали и от этой земли и от уборки». В Петрограде скопились тысячи 40‐летних, которые даже организовались во всероссийский союз и предъявили претензии Съезду.

Делегатам было предложено только одно средство – организовать команды-дружины, которые будут отпускаться в распоряжение Крестьянского комитета и убирать поля не у одних отпускников, а у всех нуждающихся. Да, на фронте нужны были люди, но и в тылу тоже. При этом фронт мало кого привлекал – тыловые части были переполнены, и там было большинство 40‐летних. С другой стороны, это был тот контингент, который воевал с 1914 года и, бывало, по два года не получал отпуска. Фронт перенапрягался, а тыл почти не изменил привычного образа жизни. Армия истекала кровью и испытывала перебои в поставках не только боеприпасов и пополнений, но и продовольствия. А тыл ни в чём себе не отказывал.

Крестьяне справедливо говорили: нас отпустили не гулять. На то, чтобы максимально засеять поля, был положен огромный труд, а зачастую и личные сбережения – лишь бы урожай был больше. При этом хлеб признан государственной собственностью, и подлежит сдаче в полном объеме. Следовательно, это было задание государства, а не отпуск на отдых. Крестьянство предчувствовало голод и следующую за ней анархию, которая сметет и Советы, и правительство. Так оно и вышло совсем скоро.

На Съезде дошло до немыслимого – добрым словом вспомнили Николая Второго, который в 1916 г. приостановил дополнительную мобилизацию, чтобы дать крестьянам убрать хлеб. Это решение упоминалось в выступлениях делегатов трижды.

Виленкин (169) остроумно подметил: чем же определяется союз 40‐летних? Возрастом или нежеланием служить? Возраст, разумеется, в ответе на вопрос отпадал. Другие делегаты напомнили, что в отпускных документах срок отпуска был обозначен: до первого распоряжения начальства. В ответ крестьяне шумели: дайте убрать хлеб! без хлеба не может быть победы! Дружины, которые будут убирать урожай, не сделают того, что может сделать хозяин. Взамен вполне можно призвать в армию тех, кто прячется от призыва, уклоняясь от фронта под разными предлогами.

Ошибку надо было исправлять, признав вину правительства за необдуманное решение. Отпуска были прекращены для всех без исключения. И обделенными остались не те, кто должен был вернуться из отпуска, а те, кто отпуска не получил. Промедление с исполнением решения, а не недоговоренность в этом вопросе, действовали во вред армии. Но что же Керенский? Он объявил всем, кто задержится с возвращением дольше положенного срока, что их будут считать дезертирами (а это означало не только совершение преступления, но и лишение пайка семьи солдата). Съезд также решил вопрос резолюцией: приказ военного министра должен быть выполнен немедленно. Без всяких объяснений и извинений. И это значило: заметная часть армии утратила доверие к власти. Кому не дали собрать хлеб, те вряд ли готовы были идти в наступление и совершать подвиги.

Между тем, наступление велось в условиях, когда состояние армии было близким к катастрофическому. В ротах, где при старом режиме служило 200–250 человек, порой оставалось лишь 50–60 штыков. Пополнения не поступали. Народ явно был не с армией. Армия еще могла воевать, но народ, захваченный революционным брожением, воевать явно не хотел и предавал армию до тех пор, пока она сама не прекратила вооруженное сопротивление врагу. К концу июля полный провал наступления был обусловлен тем, что целые дивизии отказывались подчиняться и не исполняли приказа о наступлении.

Большевистские провокации

Попытка мятежа 10 июня

Втайне от Съезда большевиками была подготовлена вооруженная демонстрация (которую они упорно называли мирной) с целью принудить Съезд встать на большевистскую точку зрения. Накануне 9 июня провокаторы были разоблачены – в президиуме Съезда появился оттиск завтрашней газеты «Правда». Большевики и целый ряд других организаций призывали на улицы Петроградский гарнизон, используя слухи о приближающихся к городу казачьих частях. Слухи были беспочвенными. В начале очередного заседания представитель Общеказачьего съезда с представительством всех 11 казачьих войск и фронтовых частей объявил о полной поддержке Съезда Советов и его решений.

Съезд упредил выпуск прокламации и газеты «Правда» с большевистским воззванием и выпустил своё воззвание с призывом не выходить на демонстрацию, не согласованную Съездом Советов. Под угрозой быть изгнанными Съездом, большевики объявили об отмене демонстрации, но в полемике ни на шаг не отступили от своих позиций.

Состоявшееся 10 июня закрытое совещание с представительством всех фракционных групп и руководства Съезда привело к ожесточенной полемике, в которой решался вопрос, какую из резолюций принимать – жесткую или мягкую. Последняя сохраняла некие возможности для примирения большевиков со Съездом, она и была рекомендована Съезду. Но большевики не собирались ни с кем мириться, продолжая делать упор на уличную активность, а не договариваться с представителями Советов, съехавшимися со всей страны.

Сторонником более жесткой позиции был Церетели, который понимал, что силы хаоса просто так не оставят попытки разрушить любой правовой порядок. На закрытом совещании он говорил: «То, что произошло, является не чем иным как заговором, заговором для низвержения правительства и захвата власти большевиками, которые знают, что другим путем эта власть им никогда не достанется. Заговор был обезврежен в момент, когда мы его раскрыли. Но завтра он может повториться. Говорят, что контрреволюция подняла голову. Это неверно. Контрреволюция не подняла голову, а поникла головой. Контрреволюция может проникнуть к нам только через одну дверь: через большевиков. То, что делают теперь большевики, это – уже не идейная пропаганда, это – заговор. Оружие критики сменяется критикой оружия. Пусть же извинят нас большевики, теперь мы перейдем к другим мерам борьбы. У тех революционеров, которые не умеют достойно держать в своих руках оружие, нужно это оружие отнять. Большевиков надо обезоружить. Нельзя оставить в их руках те слишком большие технические средства, которые они до сих пор имели. Нельзя оставить в их руках пулеметов и оружия».

11 июня Ленин, выступая перед Петроградским комитетом РСДРП(б), высказал целый ряд инсинуаций в отношении Церетели, который был избран главной мишенью. Министр был назван явным контрреволюционером, который хочет разоружить рабочих; «Церетели говорит, что, кроме большевиков, контрреволюционеров нет». Таких слов Церетели не говорил: он говорил лишь, что контрреволюция может проникнуть в Советы только через большевиков. Ленин лгал: «Мы шли на мирную демонстрацию, чтобы оказать максимум давления на решения Съезда, – это наше право, – а нас обвиняют, что мы устроили заговор, чтобы арестовать правительство». Конечно, это была демонстрация вооруженных людей – это зафиксировали многие очевидцы, которые вступали в пререкания с вооруженными большевиками. И конечно, целью большевиков являлся арест правительства, который произошел в другой раз. Ленин заключает свою речь с полной откровенностью: «мирные манифестации, это – дело прошлого». Чем и подтверждает все опасения Церетели.

Ситуация показала, что большевики вовсе не собираются действовать заодно со Съездом, и лишь используют его трибуну. Кроме того, большевики использовали провокацию, подписывая прокламацию со своими призывами от лица тех организаций, которые никаких решений по данному поводу не принимали.

12 июня на Съезде было оглашено предложение президиума провести во всех крупных городах массовую мирную (без оружия) манифестацию с возложением венков жертвам революции и поддержкой скорейшего проведения Учредительного собрания. При этом участие большевиков, несмотря на их деструктивную позицию, не отвергалось – напротив, они приглашались в состав комиссии по подготовке манифестации.

В ответ большевики посылают на трибуну Ногина (94) с целью зачитать своё заявление о событиях 9 и 10 июня. Решение Съезда о запрете большевистской манифестации он назвал «насилием над волей петербургского пролетариата». Съезд обвинен в том, что он не может порвать с контрреволюционерами. Большевики также заявили, что они не станут впредь «налагать на себя такие антидемократические ограничения». Это означало, что любой запрет на мирные или немирные манифестации большевики будут игнорировать.

Ногин разгласил обсуждения на закрытом заседании представителей фракций, упреждая неизбежное выступление Дана и Церетели, которые подготовили свои резолюции с осуждением большевиков за попытку проведения авантюрной манифестации и c требованием расследовать попытку проведения вооруженного шествия. По словам Ногина, Церетели высказался за признание действий большевиков заговором против Временного правительства и Съезда Советов. Что касается расследования «заговора», то оно понадобилось Церетели «исключительно для того, чтобы выдвинуть программу явно контрреволюциониого характера» – «чтобы произвести обезоружение петроградского пролетариата и раскассирование петроградского гарнизона».

Выступление Ногина было прервано, поскольку он попытался обманом высказать позицию большевиков ещё до официального доклада экстренной комиссии, которая обсуждала этот вопрос. Ногин требует позволить ему огласить оставшуюся часть заявления, угрожая решением большевиков, что они в противном случае уйдут с заседания. Ногин был лишен слова, после чего часть большевиков покинула зал.

Огласить подготовленную резолюцию поручено Либеру (47). Резолюция неявно обвиняла большевиков в контрреволюционности: не называя их, текст гласил, что сложностью ситуации пытаются воспользоваться контрреволюционные силы, выступающие под чужими (большевистскими) знаменами. Поэтому Съезд «решительно осуждает предпринятую 9 и 10 июня попытку устроить в Петрограде демонстрацию втайне от Совета, без принятия сколько-нибудь действительных мер для того, чтобы эта демонстрация не оказалась вооруженной и не привела бы к гибельным для революции кровавым столкновениям». Поэтому: «всякие вооруженные выступления, не исключая и манифестации с участием вооруженных людей, могут устраиваться лишь по постановлению Советов, как единственных органов, представляющих волю всей революционной демократии». «Всякое нарушение этого постановления играет в руку контрреволюции и грозит положить начало гражданской войне». С целью расследования обстоятельств тайной подготовки провокационной манифестации, резолюция постановляла учредить комиссию с представительством всех партий.

Если фронтовик Агранович (биографических данных нет), представлявший 800 000 солдат высказался полностью в поддержку резолюции и возмутился попытками дезорганизации армии со стороны большевиков, то объединенный демократ Старостин (122) вновь оказался на стороне большевиков, предупреждая и угрожая: «Я глубоко убежден, что если мы будем надевать намордники на рабочие массы, если будем ставить им всевозможные границы и делать ряд за рядом проволочные заграждения в отношении проявления народных выступлений, то эта позиция будет неправильна». Отчасти признавая гибельность большевистских лозунгов, оратор предупредил: «Если теперь те или иные лозунги встречают сочувствие, значит, есть почва для них, что массы так бросаются на них», «если мы в этом отношении не сумеем отвести массы от пропасти, куда они идут, и не найдем дороги более правильной, и я скажу: той дороги, которую вы, товарищи, вообще не нашли». Он предложил не сводить партийных счетов и не праздновать победы: «организация Центрального Комитета и большевиков здесь и в других местах сильна, с ней надо считаться. Надо, я скажу, с ней считаться и массам. Как бывший петроградец и большевик, я скажу прямо, что петроградский пролетариат идет за некоторыми лозунгами, необдуманно бросается на них, потому что разбавлен деревней и в рабочей среде много женского труда, а женский элемент не так развит, как развит был раньше петроградский пролетариат, который в огромном количестве ушел на фронт».

Представитель ещё одной микрофракции с.-д. интернационалистов Моисеев (138) также высказался в пользу большевиков, объявив, что подобная резолюция будет воспринята большинством петроградского пролетариата как разрыв – между демократией и её передовым отрядом. А дальше эта позиция будет поддержана московским пролетариатом и пролетариатом больших промышленных районов. И тогда «авангард повернет влево, – армия повернет вправо, и, товарищи, дело кончится именно тем, чего вы хотите избежать: мы будем всё ближе и ближе к кровопролитию, всё ближе к тому, чтобы на улицах Петрограда произошло кровопролитное столкновение между пролетариатом и нашими войсками».

Моисеев сообщил, что в провинции крайне трудно примирять солдат и рабочих, а также о раздражении против петроградского пролетариата. О резолюции: «крестьянская армия может в этом увидать некоторую поддержку своему враждебному настроению к рабочему классу». «Если, действительно, у армии явится такое настроение, если это поведет к кровавому столкновению на улицах Петрограда, то после этого, товарищи, на революции будет поставлена точка». Таким образом, оратор отчетливо проговорил противоречие между интересами армии (фронта) и промышленных рабочих (тыла), а также противоречие между провинцией и петроградскими революционерами. Он предложил заняться расследованием причин широкого недовольства демократических масс столицы, а не ловлей агитаторов.

Либер (докладчик) сообщил, что оглашенная им мягкая резолюция была принята большинством в один голос – и этого добивались большевики и союзные им микрофракции, чтобы не была внесена более жесткая резолюция. А теперь большевики пошли дальше – им не по нраву уже и мягкая резолюция. Меньшевик Вомпе (50), который был сторонником более жесткой резолюции, на этот раз выступил в защиту оппонентов: «Наше большинство виновато в том, что все бесконечные нападки, которые ведутся на большевиков, в конце концов, и нас, настоящее меньшинство, которое всё-таки желает найти соглашение, часто выводят из себя», «мы видим угрожающую опасность в этой отчаянной борьбе, которая всё время ведется в отношении большевиков», «две фракции единой партии ведут ожесточеннейшую борьбу, не желая найти общей пользы». На этом прения прекращаются. Либер произносит длинную речь, бесконечно повторяясь. По мотивам голосования Анатолий Канторович (127) от объединенных с.-д. интернационалистов предлагает дополнение в резолюцию: «Вместе с тем Съезд категорически отмежевывает себя от тех контрреволюционных и безответственных кругов, которые, злорадствуя по поводу совершения частью демократии ошибок, пытаются под видом вражды к большевикам разжечь ненависть ко всему петроградскому революционному пролетариату. Съезд выражает надежду, что правительство впредь проявит большую энергию для борьбы с контрреволюцией». Меньшевики, эсеры и бундовцы объявляют, что будут голосовать за резолюцию. Луначарский (93) от своей фракции объединенных с.-д. требует исключения из резолюции прямого осуждения большевиков за события 9–10 июня. Ибо целью является примирение и восстановление единства. Украинская группа заявляет о поддержке резолюции, но представители Полтавского Совета сообщают, что воздержатся от голосования, потому что резолюция может быть воспринята как направленная против значительной части армии и пролетариата Петрограда. По поводу поправки Канторовича Либер высказывается презрительно – мол, нечего и комментировать. Резолюция принимается при 8 голосах против. Остальные голоса (в том числе и «воздержавшиеся») не подсчитываются. Вероятно, в зале уже не осталось в тот момент ни одного большевика.

В дальнейшем большевики вернулись на Съезд без всякого о том объявления. И приняли участие в дележе мест во ВЦИК, где свою квоту использовали для дальнейшей подрывной работы – захвата Советов и фальсификации народного представительства, которое и без того было сомнительным, ибо имитировалось партийными фракциями и охватывало страну крайне неравномерно.

Захват дачи Дурново

Съезд Советов дважды снизошел до обсуждения совершенно частного эпизода – захвата здания дачи Дурново коммунистами-анархистами.

Конфликт анархистов с властями начался 5 июня 1917 года, когда банда под руководством Иосифа Блейхмана ^[90] захватила типографию газеты «Русская воля». На заявление Исполком Петросовета, объявившего подобные действия «ударом по революции», отвечено, что анархисты никакой власти не признают. Командующий Петроградским военным округом генерал Половцов, исполняя решение Исполкома Петросовета, освободил типографию от анархистов. Продолжение разгона анархистов состоялось 7 июня – выселение с дачи Дурново, где располагались также рабочие и профсоюзные организации. В результате неразберихи, последние решили, что их лишают возможности иметь свои штабы, и призвали рабочих Выборгского района (наиболее пораженного большевистской пропагандой) к забастовке. Последовали угрозы вооруженного сопротивления, а большевики, как выяснилось позднее, решили использовать недовольство рабочих, назначив на 10 июня вооруженную манифестацию.

На трибуну Съезда Советов выходит эсер Гегечкори (97), чтобы сделать заявление от лица президиума: «…вчера или позавчера Временное Правительство, в лице министра юстиции, предписало подведомственным ему лицам принять надлежащие меры к тому, чтобы захваченная некоторыми группами дача Дурново была очищена. Это распоряжение министра юстиции встретило со стороны тех лиц, которые заняли самовольно эту дачу, противодействие, и они, воспользовавшись некоторой стороной этой истории, сумели создать среди населения Выборгской стороны возмущение. (…). Петроградский Совет Р. и С. Д. в своё время заявил, что захватывать частные дома без согласия их хозяев недопустимо, и что дом Дурново должен быть освобожден. Временное Правительство настаивает теперь на том, чтобы дом Дурново был немедленно освобожден. Это требование правительства привело в волнение часть рабочего населения Выборгской стороны: некоторые рабочие Выборгской стороны почему-то решили, что это требование правительства контрреволюционно, и заявляют, что они с оружием в руках будут отстаивать дом Дурново. В связи с этим на некоторых заводах Выборгской стороны началась забастовка».

Президиум Съезда по поводу этого постановил:

«1. Поручить Исполнительному Комитету Петроградского Совета принять немедленно меры к сохранению за населением Петрограда права пользоваться садом при доме Дурново.

2. Подтвердить всему населению Петрограда, что Совет воспрещает всякие самочинные захваты частных или общественных помещений и считает их действиями, направленными против дела русской революции. Власть настояла на освобождении захваченной анархистами типографии «Русской Воли». Власть настаивает теперь на освобождении помещения дома Дурново. Это не контрреволюция, – наоборот, водворение революционного порядка.

3. Призвать рабочее население Выборгского района немедленно возобновить прерванную работу на заводах; их забастовка сейчас играет в руку контрреволюции.

4. Признать совершенно недопустимым и крайне опасным для дела революции устройство вооруженных демонстраций без прямого постановления о том Петроградского Совета Р. и С. Д.»

Съезду было предложено одобрить это постановление, и началась вакханалия заявлений, которые практически не содержали аргументов.

Большевик Каменев объявил, что его партия считает недопустимым захват зданий отдельными группами лиц, но здесь во всем виноват министр юстиции Переверзев (101), который допустил такие формулировки, которые возмутили целый район. Поэтому большевики осуждают анархистов, но резолюцию поддерживать не будут. Попутно Каменев посетовал, что для контрреволюционного Казачьего Съезда у правительства не нашлось таких «клеймящих слов», с которыми оно обратилось в адрес рабочих.

Гоц (88), выступавший от меньшевиков, оказалось, уже успел съездить на дачу Дурново и получить там требования анархистов, которые на радостях, что на них обратили внимание, дополнительно потребовали освободить всех анархистов, независимо от совершенных ими поступков, и передать им типографии трех «правых» газет. Посему вопрос шире, чем казалось. Следовательно, резолюцию надо поддержать.

Луначарский (93), выражая мнение объединенных социал-демократов-интернационалистов, объявил, что они не могут поддержать резолюцию, потому что властные слова Съезда превращаются в полицейский окрик. Профсоюзам часть дачи Дурново оставляют, потому что за ними сила, а у анархистов отнимают, потому что за ними силы нет. А если бы была, то оставили бы. Это просто «раскассирование» слабых групп, а не проявление власти. Нужно создать следственную комиссию, а не доверяться путаному докладу президиума.

Затем Державин (биографических данных нет) от трудовиков и Рабинович (биографических данных нет) от Бунда потоптали строптивых большевиков, и слово было предоставлено министру Переверзеву (101). Министр опроверг Каменева, указав, что в постановлении прокурора комиссару Выборгской стороны было поручено только то, что содержалось в постановлении: «Прошу принять меры к выселению из особняка Дурново лиц, занявших этот особняк, именуемых партией анархистов-коммунистов». Речь также шла о том, что на даче Дурново скрывались лица, которые на днях осуществили вооруженный захват помещения на Ивановской улице.

Переверзев заявил, что он никогда не препятствовал получению рабочими организациями необходимых помещений. Более того, при прокуроре петроградской судебной палаты «существует и функционирует квартирная комиссия, целью которой – разрешить неотложный вопрос предоставления необходимых помещений рабочим клубам и вообще рабочим организациям».

В заключение министр пророчески провозгласил: «контрреволюция, по крайней мере, в настоящий момент не придет в своём открытом и неприкрашенном виде, что на нас, на защитников свободы демократии, не пойдут со знаменами, где будет написан девиз “самодержавие”, не пойдут с портретами бывшего царя. Контрреволюция организуется, и она придет к нам под маской дезорганизации. Она не побоится выбросить самые страшные лозунги для того, чтобы ввести в смущение умы и чтобы раздразнить темные инстинкты». И почему после этого он не предпринял мер против большевиков?

При голосовании подавляющее большинство поддержало резолюцию президиума. Но ничтожный по масштабам факт отразил полное отсутствие реальной власти у Съезда в центре сосредоточения государственных органов и революционного брожения – в Петрограде. Съезд мог лишь что-то одобрить или не одобрить, но брожение от этого не прекращалось и совершенно не зависело от Советов на местах или их представителей, собранных в столице. Согласно воспоминаниям главы контрразведки Петроградского округа Бориса Никитина (231), уже тогда ни у оппонентов большевиков в Советах, ни у Временного правительства не было сил остановить анархию – даже одного верного полка.

Последний шанс для сохранения революционно-демократической власти образовался «из ничего» во время июньского восстания большевиков и публикации материалов об их сотрудничестве с немцами. Чудо было явлено, и Россию ещё можно было спасти от разрухи и террора. Но Керенский отыграл все репрессивные меры обратно, чем открыл дорогу большевистской анархии.

Но на этом история не закончилась.

Организованная Съездом Советов мирная манифестация 18 июня была использована большевиками, которые принесли на неё в массовом порядке заготовленные для собственного выступления плакаты «Долой десять министров-капиталистов!», «Пора кончать войну!», «Вся власть Советам!»^[91], что послужило организации беспорядков – вооруженные анархисты освободили из тюрьмы «Кресты» шесть своих сторонников и одного арестованного по подозрению в государственной измене большевика.

Аналогичные беспорядки позволили сбежать из двух других тюрем еще 460 уголовникам. Получив сведения о том, что часть сбежавших уголовников находится на даче Дурново вместе с анархистами, Временное Правительство предписало министру юстиции произвести арест. В ночь 19 июня арест был произведен. Арестовано 59 человек.

Борис Никитин ^[92], который и организовал арест банды анархистов, приводит в своих воспоминаниях «Роковые дни» пример заступничества Чхеидзе (87) и Гегечкори (97) за проходимца Еремеева, арестованного контрразведкой и бежавшего из «Крестов» при помощи революционной толпы. На даче Дурново он был снова схвачен. А указанные лица аргументировали его освобождение: он будет полезен их партии (эсеров). Освобождение не состоялось, потому что арест, как оказалось, был произведен по просьбе Петроградского и Закавказского Советов.

Ничтожная по масштабам операция собрала последние силы расквартированных в Петрограде частей, ещё способных к дисциплине. Но даже этот сборный отряд не реагирует на приказ вломиться в здание, и приказ исполняет крохотная группа офицеров. Главой засевшей на даче банды оказывается прославившийся позднее матрос Железняков (372). В ответ на какое-то поползновение солдат присоединиться к офицерам банда начинает бросать из окон ручные гранаты, не зная, что этот тип гранат требует поджигать фитиль. От этого собранное с таким трудом войско просто разбегается. И только решительный унтер-офицер буквально за шиворот ловит отдельный «героев» и заталкивает их в здание. Единственный случайный выстрел при взломе внутренней двери убивает наповал приятеля Железнякова, вора-рецидивиста Аснина.

Вот образ арестованных, начертанный Никитиным и вполне отражающий «лицо революции»: «Числом около ста, то были не люди, а выходцы из нижнего подвала петроградской трущобы, в грязных лохмотьях, с лицами, отмеченными разъедающим клеймом порока. Вероятно, большинство из них долгие годы не видело куска мыла, а ножницы никогда не прикасались к их всклокоченным гривам и щетине. Среди других, десятка полтора, судя по одежде, следовало принять за женщин; но они так растеряли и распили малейшие признаки своего былого облика, что почти не отличались от всех остальных. Эти были особенно ужасны».

Доклад Съезду по данной ситуации (видимо, под воздействием руководства меньшевиков и эсеров) сделал вездесущий Церетели (99). В своём безумном многословии, доказывающим очевидное, министр заявил, что арестованные – «являются не только нарушителями гражданского порядка, не только покусителями на государственное право, они являются прямо врагами революции».

Представитель рабочих Выборгской стороны, от завода «Феникс», Валиков (биографических данных нет) выразил недоумение: почему власти явились арестовывать одного-единственного уголовника (некоего Гусева – возможно он имел в виду Аснина) в три часа утра, а не днем, почему казакам надо было разгромить содержавшееся в порядке помещения. Он опроверг утверждение, что анархисты стали бросать в прибывших солдат и казаков гранаты – в том числе и зажигательные^[93]. Его резюме: «такое недопустимо в свободной стране».

Выступавший затем министр Чернов (102) посетовал: «К сожалению, у нас слишком много легковерных людей, которые привыкли свергать всякое правительство, и что бы им ни сказали, они заранее готовы считать, что правительство неправо, разгромив тот центр, где был воздвигнут “грандиозный порядок”», который на самом деле представлял собой размещенную в центре Петрограда штаб-квартиру для нападений – одно на типографию, другое – на тюрьму “Кресты”». Он сообщил, что 460 сбежавших уголовников «находятся на заводах» – то есть укрываются рабочими. Что создает условия для захвата власти уголовниками.

Жуков (биографических данных нет) с завода «Эриксон» снова обратил внимание на поломанные шкафы, «картины и даже иконы изорваны», а также «расхищены драгоценности». Он объявил, что всё это – борьба не с анархией, а с революцией. Жуков резонно указал, что, видимо, существует какая-та другая штаб-квартира, которая освободила свыше 400 человек из других тюрем. Что данный оратор был явно подготовлен большевиками, следует из его фразы: «министры-социалисты ответственны в своём участии в кровавом акте, совершившемся прошлой ночью, но они одобряют кровопускание рабочих, которое сделано в лице этих арестованных». На то же указывает обличительная речь против контрразведки, в тот момент уже напавшей на след большевистской измены.

В подобном духе высказались и другие – явно не избранные представители заводов, а произвольно сфабрикованная большевиками команда, которая использовала малозначительный эпизод расправы над уголовными элементами, чтобы объявить это возвращением к «прежним порядкам», чтобы назвать это методами, «какие и Николай Кровавый не допускал». Выступавшие были едины в том, чтобы отвести глаза от организации бегства уголовников и подозреваемых в шпионаже из тюрем, и вместо этого расследовать, кто же устроил разгром на даче Дурново. Все рабочие от станков оказались удивительно речистыми, и очень точно выбрали направление атаки: они не защищали анархистов, а требовали дискуссий, разоблачающих их идеи в глазах тех, кто их слушает. Они не защищали анархистов, а указывали не недопустимость примененных к ним методов. На тщательную подготовку ораторов «от рабочих» указывает применение одних и тех же оборотов и тонкое чувство грани, которую нельзя было переступать – критиковали только правительство, которое «служит двум богам», но не всероссийский Съезд. Ложная информация подавалась умело: то речь шла о двух избитых, потом о четырех, потом об одном умершем в больнице, потом о четырех умерших матросах… Сначала были поломанные окна, двери и шкафы, а также изорванные картины и иконы, потом оказалось, что с иконы сорвали половину золотого оклада… Это в штабе анархистов и максималистов – иконы? Множество деталей ужасного и ничем не объяснимого разгрома должны были заворожить приехавших с мест делегатов – зачастую наивных и не понимающих, что им бесстыдно лгут люди, которые никаких полномочий не имеют, скрытно преследуя интересы одной только партии. С одной стороны, все эти ораторы говорили, что надо во всём разобраться и учредить следственную комиссию, с другой – что они едва удерживают рабочих от выхода на улицу. Среди ораторов была Ольга (Сарра Наумовна) Равич (39) – не распознанная на съезде соратница Ленина из «пломбированного вагона», устроившаяся на фабрику «Скороход» и направленная на съезд «послушать». Она представила ситуацию за Московской заставой как крайне напряженную – будто бы, рабочие почувствовали в истории с дачей Дурново угрозу от контрреволюции, и их с трудом удалось удержать от уличных демонстраций. Её информация была опровергнута делегатом съезда – также из «московскозаставского» района.

Всю демагогию фиктивных представителей рабочих коротко разоблачил приехавший из провинции эсер Глухов (биографических данных нет), который выразил недоумение по поводу суждений питерского «авангарда» рабочего класса: «Они говорили здесь так, как говорят обыкновенно готтентоты, т. е., если меня грабят, то это плохо, а когда я граблю, то хорошо». «Если толпа самочинно врывается в тюрьму и освобождает арестованных, то, я спрашиваю, можем ли мы без расследования вопроса сказать, допустимо ли это или нет? Разумеется, вы должны сказать, что это недопустимо». «Когда нам говорят об организации и в то же время говорят, что по каждому непроверенному слуху вы не в состоянии удержать рабочий класс, я спрашиваю вас, где же ваша организация? Организации в сущности нет», «когда вы говорите, не зная ещё, что случилось, то это значит, что у вас нет организации, но есть анархия».

Петроградский рабочий Берг ^[94] заявил без обиняков: «речи, которые раздавались здесь, отличались тенденциозным подбором. Эго не есть низы рабочих Петрограда, это есть искусственный подбор представительства». «Мы анархию переживаем каждый день, и вам, товарищи, приехавшим из провинции, кажется диким и странным, когда революционный Петроград, прогремевший своими подвигами на всю Россию, копается, извините меня, в грязи и перебирает грязное белье друг друга».

Берг сообщил очень важную информацию: что большевики во всем Петрограде контролируют только Выборгский район и единственный завод – фабрику «Скороход». При этом они не гнушаются нападать на своих оппонентов, и устроили избиение рабочих-эсеров на Трубочном заводе. Рабочий без пышных словопрений изобличил и тактику большевиков на недавней манифестации: «15 человек несут 15 знамен и говорят, что за нами большинство».

Столь же здраво выступил делегат Съезда питерский рабочий Трубицын ^[95], заметивший, что лица, мало отличимые от анархистов, не раз отвлекали Съезд посторонними вопросами, заставив потратить на них 5–6 заседаний. Также он сообщил, что рабочих в перерыве проинструктировали большевики Зиновьев и Каменев. И поэтому сменился тон: с истеричного «убили, разорили» на взвешенный «нужно расследование». Что подтверждает: изложенные факты не были достоверными, и могли быть опровергнуты. Рабочий мыслил более здраво и точно, чем велеречивые министры-социалисты: если революция перешла в фазу, когда получила свою властную организацию в лице Съезда Советов, то она должна производить аресты мошенников и воров, «если нужно революционному правительству применить определенную власть, то, безусловно, эта власть должна быть применена, и если нужно будет употребить оружие, оно должно быть употреблено».

Однофамилец известного большевика эсер Калинин Павел Федорович (биографических данных нет), прибывший из провинции, также заметил, что настроенные большевиками рабочие «говорили по шпаргалке». К посланцам Выборгской стороны он обратился со словами: «нам кажется диким, что вы осмеливаетесь отнимать дорогое время, которое принадлежит не нам, а всей России». Что касается анархистов, то их теоретик Кропоткин, конечно же, не санкционировал бы подобные выступления.

Меньшевик Захватаев (93) дал информацию об освобожденном из «Крестов» большевике поручике Хаустове, служившем в 12‐й армии. «Поручик Хаустов в малограмотной газетке, редактируемой им, “Окопная Правда” призывал солдат к тому, чтобы они не шли в наступление, ни в коем случае, даже в том случае, если это наступление, как сейчас, начнется по приказу Временного Правительства, если даже это наступление будет одобрено Всероссийским Съездом или центральным органом всероссийской демократии». «Затем поручик Хаустов во время заседания Совета Солдатских Депутатов призывал полк, в котором он служил, явиться с оружием в руках для воздействия на Исполнительный Комитет, т. е. на выборный орган всей 12‐й армии». За это Совет Солдатских Депутатов, представлявший все части армии, постановил арестовать поручика, а затем он был препровожден в Петроград со всеми обвиняющими его документами.

Также выступавший подтвердил, что «нам, с.-д. меньшевикам, в армии приходилось вести упорную борьбу с тем нарождающимся в армии настроением, враждебным по отношению к петроградскому пролетариату», «если сейчас нас спросят в армии, что же сейчас делает петроградский пролетариат, когда армия защищает Россию, когда армия защищает революцию, мы должны были бы теперь сказать, что в это время петроградский пролетариат, не весь конечно, а небольшая, может быть, часть его, защищает тех маленьких анархистов, по выражению одного товарища рабочего, которые грабят больших капиталистов». Что означало углубление разрыва между фронтовиками, проливающими кровь, и запасными полками и освобожденными от призыва в армию рабочими, составляющими «красу и гордость революции», а по сути – о хранные отряды революционной анархии.

Делегат Гарфин (биографических данных нет) заявил ещё более жесткую позицию: «Мы, провинция и фронт, должны сказать Петрограду, что не он призван делать дело революции, что он играет только на руку контрреволюционерам, которые могут прикрываться сегодняшними лозунгами большевизма и ленинизма и всовывать палки в колеса революции. Я заявляю: как провинция, так и фронт не пойдут за Петроградом. Между Петроградом, провинцией и фронтом легла целая пропасть».

Раздражение участников Съезда против выступлений агентуры большевиков и явного отвлечения от основных вопросов было велико, и в ответных словах делегаты уже не стеснялись называть вещи своими именами. Противодействие со стороны большевиков продуктивной работе Съезда было более чем очевидно – до такой степени, что предлагалось перестать их слушать.

Уже поздней ночью изнуренный Съезд вынужден был выслушивать оправдания Зиновьева и обоснование оглашенного от имени большевиков проекта резолюции. Большевики снова пытались отвести глаза от своей провокационной деятельности и требовали расследований от лица Съезда, а не Временного правительства. Причём, не расследования бесчинств анархистов, а действий властей на даче Дурново. Вероятно, уже зная о готовящейся в ближайшие дни новой провокации – вооруженном выступлении большевиков – Зиновьев пытался доказать, что большевики, напротив, удерживают ситуацию и успокаивают рабочих.

Нужно отметить великолепную способность большевиков создавать на ровном месте такой конфликт, который отвлекает все силы их оппонентов на его нейтрализацию. Теперь мы называем это «политтехнологией». «Левые» оппоненты большевиков были настолько наивны, что раз за разом предоставляли большевикам и их сторонникам трибуну Съезда и места в колоннах манифестантов, чтобы получать от них чувствительные удары. История с дачей Дурново, сколь бы не очевидна была провокация большевиков, для петроградских запасных полков и рабочего люда стала прекрасным поводом, чтобы атаковать Временное правительство всеми возможными способами и мобилизоваться для вооруженной борьбы. Один убитый уголовник стал поводом для вооруженных приготовлений многих тысяч мятежников.

Большевики стремились к тому, чтобы был стерт и забыт объединивший всех пафос, связанный с начавшимся наступлением, чтобы абсолютно весь наработанный за многие дни заседаний Съезда политический капитал был в один день обращен в пыль. Им этого не удалось. Провокация была разоблачена, петроградские большевики в глазах провинции оказались развенчанными. И всё требовало одного – удаления большевиков из Советов и организации стабильной работы Советов как представительных органов, на которые опирается Временное правительство, чтобы после скорого Учредительного собрания заменить это правительство постоянным. Этого не произошло не по вине Съезда, а по вине всё того же Временного правительства, продолжавшего играть с большевиками в поддавки – так, чтобы не дать Съезду слишком большой силы и оставить себе пространство для закулисного маневра.

Погром в Петергофе

21 июня 1917 года в Старом Петергофе с разрешения Петроградского Совета С. и Р. Д. была мирная манифестация, в которой выражался взгляд на наступление. Юнкера были все без оружия и с мирными плакатами, на плакатах были портреты Керенского и лозунги: «Да здравствуют Керенский и Брусилов», «Долой шпионаж», «Честь свободной России дороже жизни», «Да здравствует Временное Правительство и Всероссийский Съезд Советов Р. и С. Д». Солдаты 3‐го запасного Национального полка, выступившие численностью 300–400 человек, напали на мирную манифестацию. 35–40 человек из них были вооружены. Как они потом говорили, в особое раздражение многих из них приводили портреты Керенского (что было связано с начавшимся наступлением). Нападение на манифестацию произошло в тот момент, когда она начала расходиться. Началось избиение прикладами. Пострадало 27 человек (среди солдат пострадавших нет), один был сброшен с моста и получил тяжелые травмы. Им оказался польский социал-демократ, прошедший тюрьму и каторгу.

Делегация Съезда, направленная разобраться в случившемся, затеяла беседу с солдатами, определила их как «в высшей степени бессознательную массу». Они оправдывали свой поступок тем, что до них никому дела нет, а нужно для народа то-то и то-то. При этом никакого взаимного озлобления уже не было – взаимные речи носили примирительный характер. Тем более, оказалось, что юнкера на 85 % состоят из крестьян, – точно так же, как и солдаты. Заключение делегации: это мирное настроение непрочно, и подобное может повториться.

В этом эпизоде подтверждается факт нежелания запасных полков идти на фронт. Их держали в Петрограде и окрестностях как «гарантов революции», и додержали до того, что им было всё равно, какое правительство свергать и кого избивать, а то и расстреливать. Большевистское влияние превращало солдат из «простых людей» в самых настоящих разбойников, которые готовы были решать политические вопросы под настроение – хотя бы даже и насилием. Но как только их ставили перед фактом ответственности, они тут же превращались снова в «простых людей».

Избиение депутатов

На Съезде делегат Р. С. Вербо (возглавлял Всероссийскую военную организацию эсеров, других биографических данных нет) доложил о ситуации, возникшей в 10‐й армии, куда были отправлены делегаты Съезда, чтобы понять причины низкой боеспособности и анархии и поднять настроение солдат. Поездка в 703‐й Сурамский полк закончилась форменным безобразием. В этот момент полковой комитет где-то заседал с представителями других полков, и солдаты остались без лидеров. Был созван митинг, на котором присутствовало около 2000, включая солдат из других полков. Речи делегатов о том, что нужно поддержать начавшие наступление армии, были встречены с холодной враждебностью. «Вместо возражений они нам предложили прочитать “Правду” и “Солдатскую Правду” и указали на статью в “Правде” относительно манифестации 18‐го числа. Когда тов. Ясайтис указал 10‐й армии на то, что в этой статье указано, что нужно подчиняться Всероссийскому Съезду Советов Р. и С. Д., это на них не подействовало».

Слово за слово – дело дошло до обвинения в провокации: якобы одним фронтам скажут, что другие уже наступают, а потом наоборот. Один из выступивших солдат сказал: «Так как выступавшие здесь товарищи-ораторы поедут по всему фронту и будут там распространять свои вредные мысли, то можем ли мы их отпустить по всему фронту?» Собрание ответило: «Нет, не можем, их надо арестовать». После этого началось избиение. Больше всего досталось делегатам Ясайтису ^[96] и Соколову^[97]. Последний несколько дней был без сознания, а потом ещё три месяца носил повязку на голове. Всю делегацию посадили под арест, но представители соседних дивизий заявили, что если к 9 утра все не будут выпущены, то по полку будет открыт огонь. Требование было выполнено.

Вербо рассудил, что в полку действовала целая шайка. Чтобы возбудить ненависть, солдатам сказали, что сам Вербо – переодетый офицер, а Соколов – помещик, у которого оратор-провокатор, якобы, был рабочим. Оказалось, что полк находился под воздействием пропаганды, публикуемой в газете «Правда». Большевикам с трибуны Съезда говорили: «вот ваши воспитанники». Неожиданно за большевиков вступился Виленкин (169): «Большевиков в этом деле нет. Это вопрос об отношении к хулиганам». Скорее всего, это было сказано для того, чтобы большевики тоже проголосовали за резолюцию. Ещё один оратор, чье имя в стенограмме не зафиксировано, сказал, что большевикам такие обвинения бросать нельзя, «потому что социалисты знают, как большевики и меньшевики сидели рядом на каторге», и «не разучились понимать друг друга». Также Саакьян (91) объявил: «Идеологию большевизма нельзя смешивать с идеологией этих хулиганов». Очень скоро подобные защитники в массовом порядке будут истребляться большевиками, невзирая на воспоминания о совместной каторге. В начале гражданской войны расстрелян Виленкин, во время Большого террора – Саакьян.

Съездом было принято заявление с требованием расформировать полк. К этому требованию присоединился даже Крыленко (95). Хотя и сказал, что все объясняется политикой Временного правительство. Генерал Брусилов исполнил требование Съезда Советов. Но тысячи подобных случаев не получали огласки – пропаганда большевиков продолжала действовать, разрушать единство армии и разлагать армейские части.

Экономика

При обсуждении экономического положения страны Церетели (99) всё валил на «старый режим», при котором ни разрухи, ни продовольственных карточек, введенных Временным правительством в апреле 1917 г., не было. Данный вопрос оратору был знаком весьма поверхностно. Так, он объявил, что доход бюджета не превышает половины суммы расходов, которая составляет 16 миллиардов рублей. В дальнейшем, министры, которым были известны более близкие к реальности данные, привели иные цифры. Тем не менее Церетали был прав в другом: «никакая финансовая реформа, никакое коренное преобразование не может избавить население от необходимости напрячь все силы». Оставался вопрос: как и кому в условиях войны необходимо напрячь силы и каким образом побудить его к такому напряжения. Так, расчет на то, что напрячься должны крестьяне, явно не оправдался. К тому времени уже было понятно, что принудить крестьянина сдавать хлеб по твердым (низким) ценам и обеспечивать продовольственные карточки, невозможно. Иначе придется вернуться к «старому режиму» – Церетели это признал.

Заблуждение Церетели состояло в том, что для регулирования народного хозяйства надо принимать во внимание позиции «организованных групп» – то есть партий, профсоюзов, местных Советов и так далее. У него и в мыслях не было, что экономика может самонастраиваться в зависимости от того, какие законы принимаются. Все «левые», собравшиеся в Советах, уповали только на прямое регулирование, исключая собственно экономические методы. Взамен предлагалось «радикальное демократическое решение». Это означало максимальное налогообложение с условием, что оно не уничтожает источник налогов. На практике это означало именно уничтожение. Доходы предприятий предполагалось изымать примерно так же, как обобществленный (объявленный государственным достоянием) хлеб.

Вопрос о земле требовал спешного решения – в том числе и по причине угрозы голода. Но Временное правительство, как сказал Церетели, занято только подготовкой этого вопроса к созыву Учредительного собрания. То есть землю крестьянин в ближайшее время не должен был получить. Отчасти это можно объяснить тем, что раздача земли сразу ставила вопрос о состоянии армии – дезертирство, которое и без того было массовым, грозило в этом случае стать неостановимым и полностью разрушить фронт. Что и случилось позднее – при большевиках.

За пару месяцев, конечно же, невозможно провести коренных преобразований в экономике и финансах. Но хотя бы надо знать, что это за преобразования. Церетели не знал.

Другой министр, Скобелев (100) отвечал Ленину на предложение арестовать 50–100 капиталистов и выбить из них тайну их прибылей на военных заказах. Аресты Скобелева не страшат: «Мы решительно употребляли это оружие в первые дни революции и арестовывали собственными руками слуг старого режима, врагов революции». Но «отчетность промышленных предприятий может быть произведена и без тюремщика». Если же арестовывать, то что же дальше? «Что же предлагается поставить на место капиталистического производства?» Сразу в социализм? Скобелев напоминает, что по книгам прежнего Ленина Россия к замене капиталистического производства социалистическим ещё не созрела. «Очевидно, предлагается не социалистическое производство, а что-то другое с капиталистами на принудительных началах».

Скобелев сообщает, что даже если изъять все дивиденды у имущих классов, это не решит проблемы: эти средства составляют лишь пятую часть национального дохода. Что же сделало само Временное правительство? Чтобы избежать голода (причиной которого стало разрушение продовольственных рынков), ввели монополию на хлеб и твердые цены. Ответ деревни – отказ от продажи хлеба по этим ценам и требование: дайте нам взамен продукты промышленного производства по таким же фиксированным и регулированным твердым ценам. В дальнейшем большевики попытались просто отнять хлеб, и пролили море крови, чтобы понять: насилием можно хлеб отобрать, но не произвести.

Опасения Скобелева оправдались: прыгнуть в социализм без тотального разрушения хозяйства и террора не удалось. Тотальную разруху назвали режимом «военного коммунизма». Ленин после гражданской войны предложил НЭП – с капиталистами на поводке, а под занавес своей жизни, уже в полувменяемом состоянии стал писать о социализме как о «строе цивилизованных кооператоров». Концепции у большевиков не было – она менялась в любой момент времени. Но и у Временного правительства концепция отсутствовала. Были лишь общие суждения. А большевики через кровь и развал страны пришли к тотальному бюрократическому огосударствлению – крайне неэффективной форме хозяйствования.

Скобелев сравнивает предложения большевиков с игрой ва-банк. И это путь безнадежный. Сами же большевики в своих публикациях говорят: может быть, мы погибнем, но зато мы оставим миру великий пример. «Великий пример чего? – игры ва-банк, азартной игры».

От министра Чернова (102) также последовала критика предложений об арестах, которые оратор счел «сепаративным решением». Он резонно спросил: «Больше у нас от ареста капиталистов будет выходить паровозов из ремонта, меньше будет больных паровозов и вагонов, больше будет хлопка?» Вот локаут вполне может стать ответом на такие действия.

Таким же образом негоден рознично-сепаратный подход к решению аграрной проблемы, если её каждый на местах будет решать по своему усмотрению. Если пойти на это, то «по всей армии поднялся бы крик: землю уже делят» и «может быть сплошной побег с фронта». Что впоследствии и произошло.

Надо признать, что Временное правительство пыталось завершить выстраивание системы земского (местного) управления «снизу вверх» при одновременном формировании земских комитетов, которые должны будут заниматься земской реформой. Если система власти не сформирована, то решение вопроса о земле не могло быть «несепаратным». Но всё это оказывалось нереализуемым, поскольку центральная власть так и не окрепла, пока гражданская война не уничтожила практически всех, кто собирался проводить аграрную реформу. Она прошла, но с пролитием моря крови и предельно несправедливо: лишенными земли оказались все без исключения крестьяне, которых большевики просто загнали в колхозы, ставшие подобием концлагерей.

Пешехонов (100), занявший должность министра продовольствия лишь 9 дней назад – единственный из выступавших представителей правительства посвятил свою речь исключительно хозяйственным вопросам, где по-бухгалтерски преподнес собравшимся профанам самые элементарные истины по поводу баланса спроса и предложения и последствий установления твердых цен на хлеб.

Его обзор ситуации был хладнокровен, хотя, по его заявлению, «мы были уже, можно сказать, в продовольственной катастрофе». Март был удачнее февраля, но в апреле вновь началась большая задержка с поставками хлеба, связанная с распутицей, разливом рек и пасхальными праздниками.

Поставка хлеба упала до 5 млн пудов в неделю, тогда как потребность армии и городов составляла 17 млн пудов в день. Москва оказалась почти без хлеба, и Петроград ожидал исчерпания запасов со дня на день. В мае положение снова улучшилось, и армия снабжалась в достаточной мере. Петроград получил 15‐дневный запас хлеба. Но затруднения в подвозе создали проблемы во многих местностях, а также на Северном фронте. В перспективе – проблемы августа. Уже в конце июня уборочная страда опять снизит подвоз хлеба. Тем более что в некоторых местностях крестьяне уже съели свой хлеб и им нечего поставлять. Сокращение посевной площади не имело места, и лишь в Туркестане был почти полный неурожай.

Выступая на Съезде ещё раз в конце июня, Пешехонов поменял свои прогнозы. Оказалось, что за последние две недели положение ухудшилось. Определился ещё ряд местностей с довольно крупным недородом. Прежде всего – в нижнем Поволжье и Уральской области. Из-за расстройства железных дорог возникла проблема с доставкой хлеба. Единственный выход – водный транспорт. Но здесь новая проблема – вагоны стоят неразгруженными. Кроме того, плохие виды на урожай заставляют аграрные комитеты вовсе прекращать подачу хлеба, даже если его пока достаточно.

А пока Пешехонов говорил, что с начала войны не хватает круп, мяса и жира, других пищевых продуктов. Населению придется терпеть нужду и сокращать свои потребности. Но главный продукт – хлеб – в стране есть. Главное – разрешить проблему его подвоза по железным дорогам.

Обрисовав таким образом ситуацию с обеспечением продовольствием, министр перешел к вопросу о торговле. Прежнюю систему частной торговли он определил как скомпрометированную, поскольку купцы-посредники быстро повышают цены. Вместе со спекуляцией начинается взяточничество – подкуп на железных дорогах. Временное правительство полностью отменяет частную торговлю, вплоть до запрета покупать хлеб частным порядком. Потому что городское управление идет на всё для обеспечения хлебом – в том числе и соглашается на повышение цены и нанимает толкачей, чтобы протолкнуть свои вагоны на железных дорогах. Предполагается, что покупки хлеба должны быть только в соответствии с утвержденным планом. Поэтому весь хлеб объявлен государственной собственностью, а чтобы учесть этот хлеб и передать его в армию или нуждающимся местностям, учреждены продовольственные комитеты. К сожалению, комитеты быстро возникли только там, где был недостаток хлеба.

Далее следует простейшее политэкономическое рассуждение. Надо как-то принудить крестьянина отдать хлеб. «Ведь нельзя, товарищи, себе представить, что у многих миллионов крестьянского населения можно брать хлеб силою, ходить по домам и отбирать». Даже имея всю полноту власти, «взять хлеб, если население не пожелает отдать, этого ведь нельзя. Не найдется такой силы, которая могла бы этот хлеб взять». Пешехонов не мог себе представить, что взять можно, если приставить к виску крестьянина револьвер и по-бандитски разграбить его закрома. Он не мог себе представить, что хлеб можно отнять вообще весь – вплоть до того, что крестьянин умрет с голоду. Но это чуть позднее смогли себе представить большевики, собрав голодных рабочих в вооруженные банды, названные продотрядами.

Установив твердые цены, трудно было ожидать, что крестьяне с готовностью отдадут хлеб по этим ценам. Им в обмен должны быть предоставлены по таким же твердым ценам товары из города – железо, сеялки, молотилки, обувь, одежда и т. д. И при твердых ценах всё это придется перераспределять через продовольственные комитеты. Но это тотальное распределение – задача далеко не решенная. Потому что посредник повышает твердую государственную цену за фунт гвоздей с 20 коп. до 2 рублей. Будут продовольственные комитеты – гвозди начнут без посредников поступать в продовольственные комитеты. Но в целом продуктов у города не хватает. Выход один – увеличить производительность, которая за время революции упала. И хозяйственный аппарат, от которого эта производительность зависит «находится в расхлябанном состоянии». При этом революция привела к тому, что рабочие получили возможность потребовать себе лучших условий и в рабочем времени, и в зарплате. «Можно добиться повышения заработной платы, деньги падают в цене, а цена на продукты растет».

Министр приводит простейший баланс. По текущим ценам «доход в продуктах» оценивается в 40 млрд рублей в год, половина из них уходит на военные расходы, около 20 % составляет прибыль предпринимателей, остальное уходит на государственные нужды, а также рабочим и крестьянам. Часть прибыли предпринимателей уходит на возобновление производства. Получается, что максимальное увеличение дохода за счет изъятия прибыли – не более 8 миллиардов. Но при таком изъятии возникнет ситуация, когда отбирать уже нечего и придется останавливать предприятия. Возвращение к свободным ценам снова приведет к спекуляции.

Круг замкнулся, и проблему можно решить только жертвами, как полагает Пешехонов. Нужно, «чтобы и масса населения поняла, что удовлетворить потребности полностью немыслимо», «призвать её тоже к жертвам». Поскольку добиваться улучшения сейчас нельзя, то нужно обеспечить равномерное распределение. И приложить всё к поднятию производительности труда. «Свобода, к которой вы стремились, сопряжена с трудом, нуждою, тяжелыми лишениями». «Сопротивление буржуазии не особенно сильно, и вопрос в том, чтобы преодолеть нам самих себя».

Фактически это программа наивного социалиста, знающего единственный метод управления – тотальное распределение товаров, которое практически невозможно наладить, и сравнивающего распределение с ситуацией свободных цен и спекуляцией. Почему первая система лучше второй, понять невозможно. Одно ясно, что революция обрушила производство в городе и создала диспропорцию: крестьянин не желает отдавать хлеб по низким твердым ценам. Он может выжить какое-то время без продукции города. А городу грозит голод, он не может ждать восстановления производства – хлеб ему нужен сейчас. Отсюда – та ужасная классовая война между городом и деревней, которая очень скоро стала главным инструментом большевиков, которым они убивали Россию, чтобы сохранить свою власть.

Троцкий был так впечатлен незатейливой речью Пешехонова, что восторженно предложил сформировать правительство из «12 Пешехоновых». В дальнейшем эту формулу не раз повторяли другие выступающие.

Скобелев (100) снова на трибуне, чтобы рассказать, что правительство закрывает предприятия в целях экономии финансов и перераспределения рабочих рук. Сворачиваются проекты строительства железных дорог, которые не могут быть закончены в ближайшее время, прекращается строительство недостроенных зданий. То же происходит в военном и морском ведомствах. «Но в большинстве случаев отдельные предприятия вымирают естественной смертью, и Временное Правительство считает себя не вправе содействовать их искусственному возрождению».

Министр выдвигает интересную концепцию: «абсолютная свобода игры классовых интересов, которая добыта русской революцией, должна упираться в единственные пределы, – в пределы, где начинается разрушение всего государственного хозяйственного организма»; «неорганизованным интересам рабочего класса должны быть противопоставляемы интересы государственные». К сожалению, этот тезис не был никем услышан.

да. Очень жаль, – если бы он научился большему, он не сказал бы того, что он сказал. У тов. Троцкого получился очень простой выход из того сложного вопроса, из того сложного положения, которое обрисовал тов. Пешехонов: назначить 12 Пешехоновых в министерства, это и будет выход. Я думаю, что 16 Лениных тоже ничего не сделали бы». Дело даже не в единой революционной власти, а в способности власти провести свои хозяйственные решения на местах. Что касается и продовольственного плана. Именно об этом говорил Пешехонов. Но «благодаря нашему несчастью заниматься бесконечными политическими спорами, у нас для творческой, органической работы мало работников, которые желали бы работать в органах снабжений, где творится хозяйственная жизнь».

Фирсов призвал заниматься «завоеванием муниципий» – волостных, земских, губернских и уездных. Здесь формируется (завоевывается) демократическая власть, а не в министерствах. Но далее сам оратор последовал примеру других выступающих – впал в длиннейшее обсуждение международных проблем. «Вы говорите: взять власть в свои руки. Да разве вам международный капитал позволит это сделать, разве вы независимы от него»? И потом возвращается к своей главной мысли: социалисты не могут просто взять власть, когда перед страной стоят задачи буржуазно-демократических реформ. Это не их реформы. Поэтому коалиционное правительство и контроль за ним со стороны Советов (то есть социалистических партий), а также работа в «низах» с целью проводить решения правительства – вот тот путь, который даст результаты.

В ответ на претензии в том, что у министров-социалистов нет никаких планов и они не могут ни о чём отчитаться, министр Скобелев (100) взял слово для длинного доклада, где поведал малосведущей публике важность налаживания финансовой системы, а из всех мер предложил только одну – введение новых прямых налогов с постепенным изживанием косвенных налогов. Плюс усиление налогообложения сверхприбылей, полученных на военных заказах (что в 1915–1916 гг. дало доход всего в несколько сотен миллионов рублей), и введение прогрессивного налога на доходы. Также министр предполагал резкое увеличение налога на наследство, налога на имущество и налога на прирост дохода. При этом введение таких доходов крайне сложно в силу развала службы статистики. Кто и сколько получает доходов, Временное правительство просто не в состоянии было установить. Все ожидаемые поступления в казну от этих налогов должны были начаться лишь с 1 сентября. А мы теперь знаем, насколько фатальным оказалось это запаздывание.

Скобелев посетовал, что царское правительство подорвало доходную часть бюджета введением во время войны «сухого закона», который в риторике «левых» был назван «отменой винной монополии». В бюджете недосчитались почти миллиарда рублей (то есть 7 % доходов). Также царское правительство, как считал Скобелев, добывало до 40 % средств на войну путем выпуска бумажных денег. Что оказалось во много раз меньше, чем у Временного правительства, о чём министр признался без обиняков – первым делом надо было обеспечить стремительный рост заработной платы, без чего «массы» не поняли бы, зачем вообще надо было ломать прежний режим. Скобелев объявил: «в первые дни революции Временное Правительство первого состава разрешило министру финансов новый выпуск кредитных билетов на два миллиарда рублей». Но это привело к резкому обесценению денег. Очень быстро дело дошло до того, что «размер выпущенных на рынок новых кредиток доходил до ужасающих цифр и превышал в несколько раз обычный средний выпуск денежных знаков за последний год войны». При этом министр высказал идею принудительного займа – фактически изъятия денег у тех, кто ими обладает, без обещания вернуть с прибытком – жалкие 5–6 %, как было до этого при добровольном приобретении облигаций займа. Впоследствии большевики реализовали это предложение, обложив данью в форме займов уже не «имущие классы», которые были физически уничтожены, а всё население России.

Единственным средством немедленного оздоровления финансов министр считал экономию – в том числе и на военных расходах. Немедленной мерой Временное правительство повысило транспортные тарифы, чтобы сбалансировать ежедневный (!) убыток в 5 млн рублей, возникший из-за расстройства транспортной системы.

Перед проблемой, созданной революцией, Скобелев не знал, что делать. Финансы отражали развал хозяйства, что требовало государственного вмешательства. При этом он считал революционный процесс чисто спонтанным, не подчиненным воле каких-либо вождей. Поэтому приходилось ожидать, что «спонтанная реконструкция» исчерпается, а пока – «налегать на печатный станок».

Собственную ответственность за работу министерства труда Скобелев не смог толком очертить, поскольку данное министерство было только теперь создано из небольшого числа сотрудников, и его штаты ещё не сформированы. В заслугу себе он смог записать только разрешение конфликта между «трудом и капиталом» в металлообрабатывающей промышленности в Петрограде. Аналогичный конфликт в Донбассе разрешить не удалось, и пришлось формировать комиссию для разбирательства на месте.

Перспективные меры, которые находятся в разработке, – как считал Скобелев, – пока не могут быть внесены во Временное правительство, поскольку должны приниматься на демократической основе с созданием комиссии, в которую входили бы представители труда и капитала. Пока же проблема состоит в том, чтобы министерство труда получило свои отделения на местах, которые обуздают стихию местных органов, действующих не по единому государственному плану, а самочинно – например, захватывают чужое сырьё ради поддержки своих предприятий, которые иначе могут закрыться.

Все обычные для развитой промышленности меры в области охраны труда и социальных гарантий Скобелев перечислил, но основой для всего этого заявил фактически тотальное обобществление – создание Экономического совета, составленного из всех министерств, демократических и классовых организаций, представителей науки. Этот Совет «откроет книги» (бухгалтерию) всех предприятий – начиная с самых развитых отраслей. И будет регулировать все без исключения моменты хозяйственной жизни. После этого созданием каких-либо органов для разрешения конфликтов между рабочими и предпринимателями можно было не заботиться – предпринимателю оставалась лишь роль управленца на обобществленных предприятиях и исполнение приказов, поступающих от вышестоящих органов (в будущем – ВСНХ и Генплана).

Ногин (94), отвечая критикам большевиков, заметил, что обсуждение их позиции становится главным содержанием Съезда. Вопрос об их безответственности почему-то возник именно в тот момент, когда представители некоторых партий оказались в правительстве. Ногин поругал Скобелева, поскольку министр финансов Шингарев сделал бы доклад о финансах лучше, но не счел возможным прибыть на съезд. И похвалил Пешехонова (100). При этом обвинил обоих, что они надеются на патриотический порыв буржуазии, которая в ответ на призывы отдаст свои капиталы стране.

Касательно положения дел, он сослался на резолюции Продовольственного съезда, который признал «что в стране уже началась катастрофа, что положение промышленности таково, что дальнейшее продолжение войны невозможно, что её немедленно нужно прекратить». «Докладчик Переверзев (101) указал, что к осени целый ряд железных дорог должен стать. Докладчик Баранов (352) заявил, что во всей России имеется только одна фабрика – бумагопрядильная, у которой есть достаточно хлопка для того, чтобы работу продолжать до 1 января; во всех же остальных никаких запасов нет. С топливом, с электрической энергией положение дела таково, что всё это грозит остановиться в ближайшую минуту». И поэтому требуется всестороннее вмешательство государства в хозяйственную жизнь.

Надо сказать, что самыми распространенными профессиями среди тех, кто называл себя «революционной демократией» были: юрист, врач, публицист, солдат. Юридические знания нивелировались как отсутствием опыта, так и разрушением правовой системы. Остальные профессии для управления государством явно не годились. Экономические знания у революционных демократов были на нуле, и поэтому все их идеи сводились к распределению и контролю. Что не могло не привести к усугублению хозяйственной разрухи, вызванной вовсе не войной и не распадом управления, как хотели показать ниспровергатели самодержавия, а их собственными деяниями, устранившими из жизни общества профессионалов своего дела. Те, кто был организаторами производства, не только исключались из обсуждений экономических проблем в Советах, но и определялись как классовый враг, у которого большевики хотели отнять всё и сразу, а меньшевики и эсеры – постепенно. В условиях войны и усугубления экономических бедствий «постепенность» означала просто медленное и неуклонное соскальзывание в пропасть. Большевистский подход был своего рода облегчением этой муки – соратники Ленина столкнули Россию в пропасть в один момент. При «красном терроре» было не до вопросов организации хозяйства – людям пришлось ежедневно спасаться от бесчинств большевистских бандитов и стараться избежать голода.

На Съезде спикером секций, вырабатывающих решения по вопросам экономики и по аграрным вопросам, был меньшевик Громан ^[98] – человек крайне слабо знакомый с положением дел в стране и средствами, которыми оно могло быть исправлено. В компании с такими же профанами он мог прийти к одной и самой простой мысли: распределение уменьшающегося числа товаров надо нормировать, а их производство контролировать – к чему должны быть привлечены самые разнообразные организации, которые сами производством не занимались. Резолюции по промышленности и транспорту и по аграрному вопросу съезду доложил меньшевик Череванин ^[99]. Выраженное им мнение большинства также предусматривало нормирование потребления и распределение сырья, топлива, орудий производства.

Не зная, как создаются производства, как они развиваются, создают товары и реализуют их, революционные фантазеры додумались только до одного – «принудительного синдицирования и трестирования в тех случаях, где промышленность для этого достаточно созрела». К этому добавлялась рекомендация всё-таки начать воссоздавать разрушенный госаппарат, которого у Временного правительства фактически не было. Оно могло управлять, да и то лишь отчасти, только армией. Поэтому советские деятели предложили создать Экономический совет и Экономический комитет. Последний должен был получить представительства на местах и заниматься перераспределением товаров и контролем за тем, чтобы оставшиеся капиталисты слишком много не зарабатывали. Экономические комитеты должны были заменить хаотическое вмешательство в экономику систематическим. Местные комитеты должны были целиком и полностью подчиняться директивам центральных органов. Самостоятельно они могли лишь нормировать потребление вплоть до введения карточной системы. Вот собственно, и вся нехитрая система, которая продержалась при Советской власти (если таковая вообще существовала) вплоть до кончины Сталина.

По аграрному вопросу также всё сводилось к вмешательству государства, регулированию снабжения и потребления. Установление хлебной монополии и твердых цен на хлеб уже сыграли свою катастрофическую роль – начали быстро создаваться продовольственные комитеты, к организации которых планировалось подключить Советы (этот процесс назывался «демократизацией»), а производство продолжило сокращаться.

Резолюцию по финансовым вопросам обосновал и огласил близкий к меньшевикам эксперт Буковецкий ^[100]. Предложенная от имени большинства налоговая реформа была набором репрессивных мер, резко увеличивающих налоговое бремя и фактически означающих экспроприацию сбережений и собственности у всех, у кого они были. К этому времени ставки подоходного налога были подняты вдвое и доходили до 60 %. Планировалось также практически полное изъятие «военной прибыли» – до 90 %. Дополнительный налог планировалось наложить на тех, кто при галопирующей инфляции придерживал товары и владел имуществом, номинально растущим в цене. Ведь «могут выиграть лица, имущества и капиталы которых находятся в наименьшем движении». На обладателей таких богатств было предложено возложить разовый налог на покрытие военных издержек. Также предполагалось провести реформы налогообложения наследства – в рамках общего налога на «незаслуженный прирост ценностей».

Докладчик выразил недовольство проведением финансовых преобразований без участия общественных сил – от имени Съезда предполагалось созвать совещание по налоговым вопросам. Также предполагалось объявить «Заем свободы», который первоначально должен быть добровольным, потом принудительным для «буржуазных классов». Но здесь возникла проблема, касающаяся принудительного характера займа: «Проведение принудительного займа без соответствующего списка налогоплательщиков, без соответствующего учета тех лиц, которых вы обязываете принудительно взять облигации принудительного займа, совершенно невозможно. Мы в резолюции предлагаем вам меру, которая совершенно одинакова с принудительным займом, техника которой очень близка к технике принудительного займа: это – единовременный поимущественный налог».

Наконец, валютные операции и банковская система должны были быть поставлены под контроль государства («демократического правительства»). Докладчик признал, что «путем только налогового пресса, когда путем займа помочь беде, помочь финансовой разрухе совершенно невозможно». Поэтому необходимо всеобщее регулирование народного хозяйства. Всё это выглядело лишь как смягченная версия программных установок большевиков. Единственная здравая мысль докладчика прозвучала, когда он отказался поддержать поправку об изъятии монастырских капиталов. Но аргументация свелась к тому, что вопрос не готов: неизвестны размеры имущества и «что мы, собственно, собираемся отбирать».

От самих большевиков последовала альтернативная резолюция, которая повторяла уже оглашенные, отличаясь от них только неприятием Временного правительства. Резолюция требовала не государственного, а рабочего контроля за производством и потреблением – тоже тотального. Во всех решающих органах большевики требовали для рабочих 2/3 от численного состава, открытия всех конторских и банковских книг. Правда, с привлечением к участию «как не отошедших от дела предпринимателей, так и технически и научно образованного персонала». Требовалось «не останавливаться перед переходом в руки народа большей части прибылей, дохода и имущества крупнейших и крупных банковых финансовых, торговых и промышленных магнатов капиталистического хозяйства». И продолжение абсурда последовало в требовании введения трудовой повинности (которая осуществит «наибольшую экономию сил народного труда») и рабочей милиции «с бесплатной службой рабочих в ней сверх восьмичасового рабочего дня», которая должна была перейти в «общенародную поголовную милицию, с оплатой труда рабочих и служащих капиталистами». Которые, правда, к тому моменту уже должны оказаться лишенными всех своих капиталов. Под «общенародной милицией», видимо, понималось всеобщее вооружение народа и поддержание им определенного порядка своими силами. Разумеется, эта резолюция была отклонена. Её даже не стали критиковать.

В конце обсуждения экономических вопросов на трибуну прорвался никому не известный крестьянин Заскокин (биографических данных нет), который был вне себя от резолюции, предполагающей монополию государства на хлеб. Это был, действительно, голос деревни, предвкушавшей чудовищный погром:

«На деньги крестьянские надо обязательно ввести монополию принудительную. Я об этом от себя кричу отсюда, чтобы крестьяне услышали по всей России, – виноват, я высказался очень по-мужицки, – чтобы они мой призыв услышали и отдали бы все свободные копейки на спасение государства, – ведь ему нужен хлеб. Хлеб нужен потому, что у нас выслуживаются по Бетман-Гольвегу^[101], – их надо накормить. (Аплодисменты.) Есть анархисты, занимающиеся воровством, грабежами, – их надо накормить. Всем нужен хлеб, чтобы его можно кушать. У нас полки есть, – манифестации, демонстрации делают, – их тоже надо накормить, товарищи. (Аплодисменты.) Да ведь и мы тоже здесь сидим 20 дней, тоже в своё удовольствие кушаем, а что мы делали?

Ничего. Я, товарищи, сижу у эсеров, и я вижу, что вы (обращаясь влево) толкаете Россию в пропасть. И я вижу, товарищи (обращаясь вправо), что вы боитесь или не хотите что-нибудь сделать. Вы сидите здесь в мундирах, в крестьянской одежде и разной, а, может быть, вы являетесь хорошими буржуями; я не знаю, кто вы, но сижу между вами всеми и вижу, что вы здесь собрались подраться, поругаться, свои марксистские взгляды провести. Вы люди грамотные, а ни один из вас, когда вы хотите спасение России… Крестьянам же, которые монопольно дают с 1914 года, – у них монополизировали детей, мужей и сыновей, монополизировали сейчас хлеб, монополию производят на зерно нового и будущего времени урожая, им уже сказано, чтоб принудительно произвести монополию. (…) Я говорю, что мерзость идет оттуда и отсюда. (Указывает направо и налево.) Я прошу бросить марксисту, потому Германия, которая создала марксисту, она для себя её не принимает. Я прошу бросить Гучковых и взяться за работу созидательную… (Аплодисменты.) Я по сознательности марксисту хорошо понимаю, но марксисту ещё рано применять. Нужно до того момента дойти, чтобы не было разногласий. Если желаете спасти Россию, нужно в одну душу работать. Если желаете предать Германии, желаете её разрушить, чтобы ею воспользовался кто хотел, – благодарю вас за такие услуги, и дай Бог, чтобы больше от вас таких услуг не видать. (…) Мы не должны исходить из того, что в деревне куча денег. Мы должны стремиться к тому, чтобы планомерно вмешаться в экономическую жизнь, достигать того, чтобы эти деньги шли из деревни, чтобы крестьяне покупали то, что им нужно, а если крестьяне держатся за деньги, то потому, что они предвидят ту опасность, которая им угрожает. Сейчас крестьяне остались без лошадей, без орудий. Эти деньги они сохраняют у себя для того, чтобы когда можно будет купить, то чтобы купить».

Разумеется, это ироничное и нарочито простонародное выступление никто всерьез не принял. Но всерьез надо было бы принять сказанное вскоре министром Скобелевым (100), который прибыл на Съезд, чтобы отчитаться о том, как быстро Временное правительство реагирует на резолюции советских депутатов. Оказалось, что уже создан Экономический совет и действует Главный экономический комитет, создаются комитеты на местах, а в Москве такие комитеты уже работают – вплоть до районных ячеек. И госмонополия на промышленную продукцию уже объявлена. Нормирование прибыли и зарплаты уже реализуется. Оказалось, что налоговая реформа уже разворачивается, и все решения по усугублению прогрессивного подоходного налога и налога на военную сверхприбыль приняты. Осталось только наладить работу по выявлению налогооблагаемой базы (что, на самом деле – самое главное). При этом косвенные налоги придется не сокращать (как предполагал Съезд), а расширять. И даже «Заем свободы» активно действует, собрав в бюджет 1,7 миллиарда рублей. Причем, недельные поступления продолжают увеличиваться. Одно лишь печалило министра – эти поступления приходят в основном от имущих слоев, которых проклинают Советы, а больше всего – большевики. Что касается малоимущих слоев, то их активность ниже, чем в случае размещения царских займов. И не потому, что малоимущие обнищали. По этому поводу Скобелев привел убедительные цифры, показывающие, что народные массы вовсе не испытывают чувства солидарности с Временным правительством и не поддерживают революционную демократию так, как раньше поддерживали царский режим.

Главное, на что должны были бы обратить внимание делегаты Съезда – это простые цифры бюджетного баланса. Если расходная часть бюджета составляла 27 млрд рублей, то доходная при самых оптимистических прогнозах (вместе с «Займом свободы») достигала лишь 17 миллиардов. Дефицит бюджета в 10 млрд покрыть можно только печатанием денег. Чем и занималось Временное правительство, а потом – правительство большевиков. Скобелев прямо признался: «Временному Правительству до сих пор на долю финансовоэкономических мероприятий приходилось уделять очень мало времени… (…) Вопросы установления революционного порядка в стране занимали главную часть времени и наших сил». К сожалению, эти слова (как и последующее обсуждение «рабочего вопроса» – о профсоюзах и соцстраховании) велись при полупустом зале. Резолюции принимались практически без обсуждений, но они уже мало кого интересовали – Съезд выдохся и фактически самораспустился.

Увеличение производства и улучшение товарооборота – искусство, вполне привычное для царского режима, революционерами осваивалось долго и трудно. В результате они породили чудовищную, бюрократию, которая любые технологические нововведения тормозила и превращала в неэффективные. Порожденный революцией режим (вместе с бесплодной системой Советов) оказался в итоге несовместим с прогрессом науки и техники. И поэтому в какой-то момент закулисно действующие силы решили этот режим отменить, а народную собственность поделить меж собой. Оказалось, что этот тип людей оставался прежним – вне зависимости от того, пуст или полон был их личный кошелек.

От социализации к революции

Лето 1917 – непротивление мятежу

Мятеж большевиков 3 июня 1917 года был обусловлен провалом русского наступления и переходом в наступление германских войск. Синхронность не была случайной. Кроме того, большевики знали, что материалы об их деятельности в пользу Германии уже расследуются и могут быть опубликованы в любой момент. Вопреки мирным заверениям Зиновьева, оставленного на Съезде Советов для дезориентации «левых» партий, это было вооруженное выступление. Плохо организованное не потому, что большевики не знали, что делать, а потому что они могли только выпустить на улицы стихию, которая была не подвластна их управлению.

Два дня Петроград был захвачен анархией. По городу сновали вооруженные отряды дезертиров и уголовников. Не забыли разгромить штаб контрразведки, где на Ленина и его подельников уже активно велись следственные дела. Толпа пришла также к Таврическому дворцу – чего-то требовать от Временного правительства. Там любимая всеми социалистами масса едва не растерзала министра-социалиста Чернова (102), который спасся только благодаря личному вмешательству Троцкого. Большевики не знали, что делать с неорганизованной толпой. Она не имела конкретной цели, поэтому какого-то решительного штурма не произошло, а начавшийся ливень прекратил затеянную в этот день революцию.

Как только уличная активность и произвольная стрельба на улицах, унесшая жизни нескольких человек, улеглась, контрразведка начала аресты – в застенки попали многие видные большевики и бандиты, терроризирующие город. Большевистский штаб разбежался, Ленин с Зиновьевым скрылись в Разливе, где они вот-вот должны были быть арестованы.

Что же в этой ситуации сделало Временное правительство? Опасаясь усиления репрессивного аппарата, больше ориентированного на «правых», Керенский распорядился оставить большевиков в покое, арестованных лидеров и бандитов (около 2000 человек) выпустить. Это распоряжение было исполнено, но после этого у Временного правительства уже не осталось никаких силовых ресурсов – вопрос о новом мятеже большевиков был лишь вопросом времени.

Пытаясь лишить большевиков, подчиняющих себе Советы на местах, претензий на контроль представительной власти, Временное правительство провело 12–15 (25–28) августа 1917 года Государственное совещание в Москве, собрав воедино депутатов всех четырех Государственных Дум, гласных городских Дум, представителей армии и флота, кооператоров, торгово-промышленных кругов, профсоюзов, земств, а также часть представителей Советов крестьянских и Советов рабочих и солдатских депутатов. В состав совещания были включены представители интеллигенции, национальных организаций, духовенства. Были представлены все крупные политические партии, кроме большевиков. Фактически этот форум был настоящим народным представительством, альтернативным Советам. Если бы не разрушение государственного управления, не ликвидация полиции и армейской дисциплины, у Временного правительства образовались бы все возможности ликвидировать Советы вместе с захватившей их большевистской партией.

Но этого не произошло. Вместо этого анархический элемент получил доступ и в Петроградский Совет, где к концу июля – началу августа большевики получили преобладание над другими партиями. Падение Риги 21 августа (3 сентября) 1917 года и мятеж генерала Корнилова 28 августа (10 сентября) окончательно сломали Советы. Петросовет 31 августа (13 сентября) принял резолюцию «О власти» с требование передачи власти Советам. Вместо продолжения борьбы, меньшевики и эсеры решили саботировать работу и вышли из состава Президиума. И на пост председателя Петросовета почти прямо из «Крестов» был водворен Лев Троцкий. Перевыборы Петросовета дали решительное преимущество большевикам, а к концу ноября Петросовет был практически полностью большевистским.

Последним шансом не допустить анархии для Временного правительство было выступление генерала Корнилова, который должен был кардинально изменить ситуацию в столице и загнать в казармы и расформировать разложившиеся запасные части Петроградского гарнизона, а также переловить и пересажать криминальные элементы. Тем не менее под давлением «левых» и из личной трусости Керенский пренебрег этой возможностью и призвал к подавлению «контрреволюционного мятежа». Войска под командованием генерала Крымова (один из активных участников заговора генералов против Николая Второго) были остановлены совместными усилиями численно незначительных железнодорожников и отрядов рабочих и солдат, направленных Петросоветом.

Предательство, сгубившее Империю, продолжалось и в отношении тех, кто пытался спасти Россию от большевиков и гражданской войны.

Генерал Крымов был обманом приглашен в Петроград Керенским. Подробности состоявшегося разговора неизвестны, но, выйдя из кабинета Керенского, генерал попытался покончить с собой, выстрелив себе в грудь из револьвера. О том, что Петроград был охвачен бесовским помешательством, говорит тот факт, что в госпитале генерал умер, подвергаясь издевательствам со стороны фельдшеров и санитаров. Керенский разрешил похороны только ночью и в присутствии не более 9 человек. Крымов был предан своим приятелем полковником Самариным, передавшим ему записку от Керенского. За предательство Самарин был произведён в генерал-майоры и назначен командующим войсками Иркутского военного округа.

Генерал Алексеев, предавший Государя, предал и Корнилова, мотивируя своё участие в аресте последнего заботой о его безопасности. Он согласился стать начальником штаба при «главковерхе» Керенском. Корнилов не поверил в благие намерения Алексеева, и впоследствии относился к нему с неприязнью.

Но всё же главным предателем был Керенский, предпочитавший балансирование между различными силами ради достижения личной неограниченной власти. Убеждая Временное правительство дать ему особые полномочия, он несколько раз грозил «уйти к Советам». Нет сомнений, что в дни выступления Корнилова он не раз сносился с большевистским руководством Петросовета. Кроме того, в период Корниловского мятежа в руки большевикам и другим силам анархии было передано 40 000 винтовок. У Временного правительства не осталось сил для сопротивления большевистскому перевороту.

Продолжая выстраивать личную диктатуру Керенский 1 (14) сентября образовал Директорию – «совет пяти» из министров Керенского, Терещенко (283), Верховского, Вердеревского (272) и Никитина (280), который попытался упрочить свой авторитет провозглашением России республикой – решить тот вопрос, который предполагалось обсудить на Учредительном собрании. Тем самым идея проведения выборов в Учредительное собрание была серьезным образом подорвана – прежде всего, в глазах «правых» и традиционалистски настроенного населения. В том же направлении действовало и созванное Демократическое совещание, избравшее Предпарламент, который самостоятельного значения не имел. Тем самым лево-либералы и социалисты присвоили себе исполнительную власть, а большевики, захватив Советы, – народное представительство.

Сыграло свою роль и промедление Временного правительства с созывом Учредительного собрания, которое могло бы пресечь брожения, и ещё было достаточно сил, чтобы не дать дезертирской стихии, направляемой большевиками, разогнать парламент. Но Керенский понадеялся на свою популярность в армии – уже вполне иллюзорную на фоне военных поражений.

Когда Керенский струсил и отказался признавать законность в действиях Корнилова, вполне способного усмирить Петроград и разогнать разложившиеся запасные полки, судьба Временного правительства была предрешена. Большевики, присвоив себе победу над Корниловым, показали, что вопрос о власти будет решаться вооруженным путем. Создать альтернативу боевикам большевиков и левых эсеров Временное правительство не смогло – этому помешал его лево-либеральный состав, которому чужда была сама мысль о диктатуре и военной власти. Отсюда и непротивление большевикам уже после Октября – министры, большинство из которых было отпущено сразу после ареста, предполагали, что Ленин расшибет себе голову об Учредительное собрание, которое должно было сформировать высшую (по их мнению) легитимность, исходящую от народа. Но это же понимали и большевики: такая легитимность им не была нужна. Поэтому они использовали свой силовой ресурс – пока их противники продолжали мешкать и надеялись обойтись без гражданской войны, большевики уже её вели, не стесняясь в средствах. Ими формальная легитимность была завоевана – никакое внешнее признание, никакое мнение народа, никакие выборы им были на этом этапе не нужны. И вот когда были истреблены, физически устранены все конкуренты, власть большевиков начала оформление легитимности мирного времени – международными переговорами и имитацией народной власти через все те же Советы, удачно позаимствованные у Временного правительства и очищенные от всех конкурирующих с большевиками элементов.

Большевики повторили путь меньшевиков – от столичного зародыша Советов в Петрограде тут же по стране были отправлены приглашения на совещание. 11–13 (24–26) октября 1917 года был проведен I Съезд Советов Северной области, в которую был включён Петроград и Балтфлот. Меньшевики не стали мешать организовываться радикальным силам, и на съезде из 94 делегатов оказались 51 большевик и 24 левых эсера. Этого было достаточно, чтобы провести II Всероссийский съезд Советов под контролем большевиков. Не Исполком, а большевистская коалиция Советов Петрограда, Москвы и Северной области разослали приглашения на всероссийский съезд по всей стране. Немаловажную роль в победе большевиков сыграло отщепление левых эсеров от прежнего советского большинства. Так, на куда более скромном по своему представительству новом Съезде большевики с левыми эсерами образовали новое большинство, подкрепленное бесчинствующими на улицах вооруженными людьми. Им Петросовет подарил Военно-революционный комитет, открыто готовящий восстание, к которому присоединилось собрание представителей полковых комитетов Петроградского гарнизона, 21 октября (3 ноября) объявившее Петросовет верховной властью в столице.

Захватив власть в центре, большевики получили возможность поставить под контроль всю систему Советов, где изначально не пользовались популярностью. Те, кто был против подчинения большевистской политики, просто устранялись из Советов. Что представительность Съезда не будет соответствовать изначальному масштабу строительства советских организаций, мало кого волновало. Сила декларации была важнее силы организации. Ориентируясь на парламентские методы, «революционные демократы» проиграли власть в Советах – прежде всего, в центре. Они надеялись, что выход из Петросовета приведет к утрате его авторитета, но это были тщетные надежды.

Трусость «левой» коалиции во главе с Керенским проявилась в том, что ею не было создано вооруженного противовеса приготовлениям большевиков к перевороту. В Петроград не были вызваны верные правительству войска, само правительство, в условиях нарастающей нестабильности не сочло возможным принять предложение эвакуироваться в Ставку исполняющего обязанности Верховного главнокомандующего генерала Духонина ^[102] – под защиту армии, которая всё ещё сохраняла значительные антибольшевистские силы. По возможному центру сопротивления мятежу большевики нанесли свой удар – Духонин был убит. Командовал бандой дезертиров и наркотизированных матросов Семен Рошаль ^[103], который за это деяние очень скоро поплатился – был убит офицерами тайной организации.

Если посмотреть на деятельность Временного правительства с момента его образования, то это было перепиливание сука, на котором оно так непрочно обосновалось. Все структуры государственности упразднялись одна за другой. Разрушение армии – как низовой дисциплины, так и высшего её руководства, – гарантировало Временное правительство от военного мятежа, но, как выяснилось, это деяние обернулось в итоге против его организаторов: большевикам было нечего противопоставить. Уничтожение полиции и освобождение из тюрем не только политзаключенных, но и масс уголовников, создало ситуацию хаоса. На фоне повседневного криминального разгула большевистские расправы поначалу не особенно выделялись. Тем не менее с помощью десятка вооруженных людей можно было захватить власть в крупном городе и диктовать свои условия всем его жителям. Бандиты и фантазеры объединились вместе в борьбе за локальную власть, которая получила поддержку «сверху» от Съездов Советов, просто объявленного большевистским.

Либерализация, исходящая от Временного правительства, была использована вполне бандитской партией большевиков для разворачивания своей деятельности. А фанатизм большевистской «верхушки» обеспечил решающую роль политтехнологий номинации – как самих себя в виде истиннонародной власти, так и своих противников – в качестве отчаянных противников такой власти, «контры», подлежащей ликвидации.

Психически здравый и интеллектуально трезвый человек никогда не позволил бы себе подобных средств, свойственных психопатическим личностям, но большевики просто номинировали себя властью, объявили только свои Советы – настоящими Советами, объявили Временное правительство низложенным, а Учредительное собрание распущенным. В условиях крайней нестабильности общественного сознания, не адаптировавшегося к калейдоскопической смене событий, возникшей после разрушения привычного образа жизни и привычного понимания власти и долга подданного, номинация (даже какой-нибудь совершенно нелепый «мандат») оказывалась важнее любого формального статуса, возникшего хотя бы месяц назад. Сбылась мечта Руссо:

общество и государство распались до социальных «атомов», а потом собрались вместе методом тотального насилия, обоснованного крошечной группой искренних психопатов во главе с Лениным.

Временное правительство – последний состав

Можно ли предполагать, что Временное правительство смогло бы довести войну до победного конца и избежать гражданской войны, если бы не внезапное восстание, спровоцированное большевиками? «Лицом» Временного правительства считается Александр Керенский. Остальные «министры-капиталисты» совершенно забыты. Как и тот факт, что капиталистов во Временном правительстве было совсем немного, да и те придерживались «левых» взглядов.

Вот в каком составе Временное правительство^[104] было арестовано при захвате Зимнего дворца (список оглашен на II Съезде Советов):

Вердеревский Дмитрий Николаевич (1873–1947) – окончил Морской корпус (1893) и Артиллерийский офицерский класс (1898), с 1905 года – артиллерийский морской офицер. С 1910 г. командовал боевыми кораблями «Генерал Кондратенко», «Новик», «Адмирал Макаров», «Богатырь». В 1916 г. – командующий дивизией подводных лодок Балтийского моря. После Февраля его политические взгляды оказались полезными для карьеры: он выступал за компромиссы с «массой» и её организациями на флоте. 1 июня назначен командующим Балтфлота. Через три дня, получив секретный приказ выдвинуть в Петроград 4 эсминца для поддержки Временного правительства, не выполнил его, а текст приказа сообщил членам Центробалта. Также огласил телеграмму о применении подводных лодок против кораблей, самовольно направляющихся в Петроград на поддержку большевиков. За это арестован командующим Петроградским военным округом и отдан под суд. Но освобожден в момент Корниловского наступления на Петроград. Назначен морским министром. После ареста в Зимнем дворце был на следующий день отпущен под честное слово. В мае 1918 года уехал в эмиграцию, жил в Лондоне, занимался торгово-промышленной деятельностью. В 1920‐е гг. переехал в Париж. С 1927 г. – член русской парижской ложи «Юпитер», имел высокие степени в целом ряде масонских организаций. Занимал негативную позицию по отношению к нацистской Германии, приветствовал победы Красной Армии, в эмигрантской среде был сторонником сближения с СССР. В 1946 г. получил советское гражданство.

Коновалов Александр Иванович (1875–1948) – из семьи фабрикантов, один из богатейших промышленников Российской Империи. Получил образование на физико-математическом факультете Московского университета и в профессионально-технической Школе прядения и ткачества в Мюльгаузене (Германия). С 1900 г. ввел на своих фабриках 9‐часовой рабочий день, построил жилье, школы, больницы, приют. В 1905 г. – один из основателей торгово-промышленной партии, с 1912 г. член ЦК партии прогрессистов, депутат IV Государственной думы. В 1912 г. один из учредителей банка Рябушинских и Русского акционерного льнопромышленного общества. С 1912 г. – член масонской ложи «Великий Восток народов России». В 1913 г. внёс в Думу законопроект по рабочему вопросу: охрана труда женщин и малолетних, строительство жилищ для рабочих, страхование по инвалидности, старости и др. В годы Первой мировой войны товарищ председателя Центрального Военно-Промышленного Комитета, один из организаторов думского прогрессивного блока.

В 1916 г. заявил: «на другой день после мира у нас начнется кровопролитная внутренняя война. Это будет анархия, бунт, страшный взрыв исстрадавшихся масс». Выступал за союз промышленников с организациями рабочих. В 1917 г. – один из лидеров Февральского переворота, затем – министр торговли и промышленности, министр промышленности и заместитель министра-председателя Временного правительства. Член партии кадетов. Участвовал в работе 1 Всероссийского съезда Советов. Выступал за сепаратный мир. После ареста в Зимнем дворце вскоре отпущен. Избран в Учредительное собрание. В 1918 г. эмигрировал во Францию, с началом Второй мировой войны переехал в США. Умер в Париже.

Кишкин Николай Михайлович (1864–1930) – из дворянской семьи. Окончил медицинский факультет Московского университета, врач-физиотерапевт. Был совладельцем и директором водолечебной и электролечебной клиники в Москве, затем санатория. С 1905 – член ЦК кадетской партии. Избирался гласным Московской городской думы в 1905–1908‐м и 1913–1917 гг. После Февраля – комиссар Временного правительства в Москве. С сентября 1917 года – министр государственного призрения (социального обеспечения). В связи с наступлением немецких войск и общей политической нестабильностью на него были возложены обязанности по подготовке эвакуации Петрограда с переездом Временного правительства и центральных государственных учреждений в Москву. 25 октября (7 ноября) 1917 получил полномочия по водворению порядка в Петрограде; ему были подчинены все военные и гражданские власти. После ареста находился в Петропавловской крепости до весны 1918 года. Затем работал врачом. В 1919 г. арестован, но вскоре отпущен. В 1921 г. – один из организаторов Помгола. Арестован по обвинению в антисоветской деятельности, находился в ссылке в Вологде, освобождён по амнистии. С 1923 г. работал в курортном отделе Народного комиссариата здравоохранения РСФСР, неоднократно арестовывался. Ушёл на пенсию, но в конце жизни был лишен пенсии и продовольственных карточек.

Маслов Семён Леонтьевич (1873–1938) – учился на медицинском факультете Московского университета, но в 1897 г. за оппозиционную деятельность был выслан в Казань. В ссылке поступил на юридический факультет Казанского университета, который окончил в 1903 году. В 1902 вступил в партию эсеров. Занимался редактированием партийных газет. Арестован, провел три года в тюрьме. С 1914 года работал в Москве в сельскохозяйственной кооперации, был одним из организаторов Центрального товарищества льноводов. После Февраля – один из лидеров съездов кооператоров, член ИК Всероссийского совета крестьянских депутатов. С апреля 1917 г. – заместитель председателя Главного земельного комитета, сторонник аграрной реформы, автор одного из первых проектов закона о земле, противник захвата крестьянами помещичьих земель. Избран гласным Московской городской думы, на посту министра земледелия находился три недели. Избран в Учредительное собрание. После захвата большевиками Зимнего дворца арестован, но вскоре отпущен. Вновь арестован и выслан в Кронштадт. После этого отошёл от политической деятельности, вернулся в Москву. Арестовывался в 1919 г. и 1921 г., но дела были прекращены. Был членом правления Центросоюза, с 1921 года являлся председателем совета Центра сельскохозяйственной кооперации Сельско-союза. Занимал пост председателя правления Льноцентра, преподавал в Московском государственном университете, был проректором Всероссийского кооперативного института в Москве. В 1929 году ушёл на пенсию. В конце 1930 года был арестован по делу Трудовой крестьянской партии по ошибке, но всё же приговорен к ссылке в Алма-Ату. После заступничества Калинина в 1933 г. вернулся в Москву. В 1938 г. арестован и расстрелян.

Ливеровский Александр Васильевич (1867–1951) – закончил физико-математический факультет Санкт-Петербургского университета (1889), во время обучения увлекался астрономией, был удостоен золотой медали за статью о двойных звёздах, защитил кандидатскую работу о солнечном затмении. Окончил Петербургский институт путей сообщения (1894). С тех пор вся жизнь – на железнодорожном строительстве, с 1901 года – на Транссибирской магистрали. В 1915 году лично забил последний «серебряный» костыль и открыл Транссиб. После Февраля стал товарищем министра путей сообщения. Во время выступления генерала Корнилова вопреки воле министра Юренева обеспечил передачу в Ставку обращения Временного правительства, в результате чего были прекращены перевозки корниловских войск в направлении Петрограда. Отдал приказ разобрать стрелочные переводы на станциях Дно и Новосокольники. В результате занял место своего начальника. Арестован большевиками в Зимнем, заключен в Петропавловскую крепость, отказался перейти на сторону большевиков. Освобожден по болезни под честное слово, уехал на лечение в Сочи. Работал садовником, кухонным работником, сторожем, сигнальщиком на маяке. В 1921 году работал военным инженером на Кавказе. В 1923 году по предложению Дзержинского переехал в Москву. Был техническим экспертом и членом плановой комиссии Народного комиссариата путей сообщения, преподавал в Институте инженеров путей сообщения, был деканом, консультировал Госплан. Работал заместителем директора Института мерзлотоведения. В 1926 году находился в научной командировке в Германии, Чехословакии и Франции, отказался от предложений остаться в эмиграции. В 1933 году был арестован, заключён в тюрьму по делу о вредительстве. Дал показания, освобожден – и снова арестован. В 1934 году освобожден. Во время войны до 1942 года оставался в блокадном Ленинграде, участвовал в проектировании «Дороги жизни».

Малянтович Павел Николаевич (1869–1940) – учился на юридическом факультете Московского университета.

Участвовал в оппозиционном движении, в 1890 г. в течение трёх месяцев находился в тюрьме, в 1891 г. отчислен из Московского университета с запрещением проживать в Москве и Московской губернии. Перешёл на юридический факультет Дерптского (Юрьевского) университета, который окончил в 1893 г. Помощник присяжного поверенного, с 1898 г. – присяжный поверенный округа Московской судебной палаты. Участвовал во многих политических процессах – защищал участников рабочего движения и демонстрантов, крестьян – участников беспорядков. В 1904–1905 гг. участвовал в процессе по делу Николая Баумана, Елены Стасовой и других членов РСДРП. В период революции 1905–1907 гг. защищал членов Петербургского совета рабочих депутатов (по этому процессу проходил Лев Троцкий), участников восстания на крейсере «Память Азова» (1906). Всего провёл свыше ста политических процессов. В 1905 г. его квартира была явкой для Московского комитета РСДРП, членов которого он потом в 1909 г. защищал на судебном процессе. По данным Департамента полиции, в 1909 г. дал средства РСДРП для подкопа под тюрьму. Выиграл гражданский процесс у наследников Саввы Морозова, которые оспаривали его завещание (в нём 100 тысяч рублей завещались Марии Андреевой для передачи партии большевиков). Затем получил эти деньги по доверенности и передал их одному из лидеров большевиков Леониду Красину (61). В 1915 г. взял к себе помощником участника революционного движения, меньшевика Андрея Вышинского – будущего прокурора СССР. Вступил в партию меньшевиков. В сентябре 1917 г. стал министром юстиции во Временном правительстве. Пописал поручение об аресте Ленина и сам же сообщил большевикам об этом. После ареста в Зимнем дворце через день был освобожден. Отошел от политической деятельности, жил в Пятигорске и Екатеринодаре.

Был вызван в Москву и служил юрисконсультом в президиуме ВСНХ. В 1930 г. был арестован по делу Союзного бюро РСДРП (меньшевиков), несколько месяцев находился в Бутырской тюрьме, в мае 1931 года приговорён к 10 годам лишения свободы, но затем освобождён после заступничества со стороны старых большевиков. В фильме «Ленин в Октябре» сыграл самого себя. В 1937 г. вновь арестован за контрреволюционную деятельность, виновным себя не признал, в 1940 приговорен к смертной казни и расстрелян.

Гвоздев Кузьма Антонович (1882–1956) – из крестьян, в революционном движении с 1905 года, за руководство стачкой два года просидел в Саратовской тюрьме. В 1907 г. вступил в РСДРП. Выслан в Астраханскую губернию на 4 года. В 1910–1911 гг. председатель правления профсоюзов металлистов в Санкт-Петербурге. В 1911 году арестован, сослан в Вологодскую губернию на три года. С 1914 года – меньшевик-«оборонец», работал слесарем на Петроградских заводах. В 1917 г. арестован и посажен в «Кресты», освобожден после Февральского переворота. Член ЦК РСДРП(м). С сентября 1917 года – министр труда во Временном правительстве. В Октябре арестован вместе с другими членами Временного правительства, отпущен через 3 дня. Веснойлетом 1918 года участвовал в создании антибольшевистского Собрания уполномоченных от фабрик и заводов. Затем, отойдя от политической деятельности, работал в рабочей кооперации, а с 1920 г. в ВСНХ. С 1919 года – беспартийный. В 1920 г. был арестован ВЧК, провёл 1 месяц в заключении. Работал в Союзе металлистов. Затем занимал незначительные должности в советских профсоюзах. В 1930 г. арестован, в 1931 г. был свидетелем на показательном процессе «Союзного бюро меньшевиков», осужден к 10 годам тюрьмы. В заключении изучал марксизм-ленинизм и стал сторонником ВКП(б), но по окончании тюремного срока получил в 1941 г. ещё 8 лет заключения. По окончании срока сослан в Красноярский край. В 1956 году освобожден от спецпоселения и вскоре умер.

Маниковский Алексей Алексеевич (1865–1920) – закончил Тифлисский кадетский корпус (1883), Михайловское артиллерийское училище (1886), Михайловскую артиллерийскую академию (1891), Офицерскую артиллерийскую школу (1898). С тех пор – военная служба по специальности. В 1903 г. произведен в полковники. Участник русско-японской войны, штаб-офицер. В 1907 г. – генерал-майор, в 1913 г. – генерал-лейтенант, комендант Кронштадтской крепости. 1915 г. был назначен начальником Главного артиллерийского управления (ГАУ), смог наладить производство боеприпасов и к 1917 году полностью удовлетворить нужды фронта. В военных поставках придерживался приоритета казенным заводам и критиковал поставки частных предприятий, за что едва не был отправлен в отставку. Успехи в военном производстве позволили планировать масштабное наступление, которое не состоялось из-за Февральского переворота и последующего развала армии. Временно управлял военным министерством. Был арестован при штурме Зимнего, но вскоре освобожден и принял на себя техническое руководство военным ведомством при большевистской власти. Пытался сохранить остатки боеспособности армии, выступал против выборности командиров, был на 10 дней арестован. В 1918–1919 гг. – начальник Артиллерийского управления, начальник Центрального управления снабжения РККА. В январе 1920 года погиб при крушении поезда во время командировки в Ташкент.

Салазкин Сергей Сергеевич (1862–1932) – в 1880 г. поступил на естественное отделение физико-математического факультета Санкт-Петербургского университета. В 1884 году, будучи студентом 4 курса, за участие в народовольческих кружках был арестован, заключён в Петропавловскую крепость, а затем выслан на родину. В 1886 году был принят на физико-математический факультет Университета святого Владимира в Киеве, по окончании которого перешёл на медицинский факультет того же университета. После получении звания лекаря работал в петербургском Институте экспериментальной медицины, В 1897 г. получил степень доктора медицины, затем читал лекции по физиологической химии в Санкт-Петербургском женском медицинском институте, в 1906 г. стал директором института. В 1911 г. за сочувствие студенческому движению отстранён от всех должностей и выслан из столицы. Во время Февраля выдвинулся в лидеры кадетской партии в Рязанской губернии, в сентябре 1917 г. был назначен министром народного просвещения Временного правительства. Во время Октябрьского переворота арестован, отпущен через несколько месяцев. В 1918 г. от политики отошел, уехал в Крым. В 1918–1925 гг. профессор, потом ректор Крымского университета. С 1925 года профессор Ленинградского медицинского института. В 1927–1931 —директор Института экспериментальной медицины.

Смирнов Сергей Алексеевич (1883–1956) – из семьи текстильных фабрикантов. Окончил Московскую практическую академию коммерческих наук (1902) и историко-филологический факультет Московского университета. Участвовал в деятельности группы молодых московских предпринимателей во главе с П. П. Рябушинским, придерживавшихся либеральных политических взглядов, был активным деятелем партии прогрессистов. С 1915 г. – заместитель председателя Московского военно-промышленного комитета (МВПК) П. П. Рябушинского, в связи с болезнью которого в 1916 г. фактически возглавил МВПК. После Февральского переворота редактировал политическую прессу, выпускаемую предпринимательскими кругами. Был избран в Московскую городскую думу по списку партии кадетов. Был сторонником Керенского в борьбе с Корниловым. Вошел в состав Временного правительства как государственный контролер. После ареста в Зимнем был в начале 1918 г. отпущен, жил в Германии, затем во Франции.

Никитин Алексей Максимович (1876–1939) – окончил юридический факультет Московского университета. С 1899 г. – член РСДРП; в 1902 г. сидел Нижегородской тюрьме, с 1903 г. – меньшевик. Занимался адвокатской практикой, присяжный поверенный. Вместе с Керенским участвовал в расследовании расстрела на Ленских приисках в 1912 году. После Февраля – председатель ВРК Москвы, председатель Московского совета рабочих депутатов, начальник московской милиции, гласный Московской городской думы, зампред Московской городской управы. Министр почт и телеграфов во Временном правительстве, затем – ещё и министр внутренних дел. Сторонник жёстких мер по наведению порядка в стране. Изымал оружие у радикально настроенных рабочих, блокировал телеграммы забастовщиков. ЦК партии меньшевиков отмежевался от его действий. Арестован при захвате Зимнего большевиками, отпущен через несколько дней. Снова арестован и сослан в Кронштадт, но уже в декабре входил в состав Петроградского стачечного комитета городских служащих. Затем уехал в Ростов-на-Дону, занимался делами кооперации. В 1920 г. арестован, в Москве приговорен к расстрелу, замененному 15 годами заключения, в 1921 г. помилован и освобожден. Занимался делами издательства, учрежденного его женой. В 1930 г. арестован, освобожден в связи с прекращением уголовного дела. В 1938 гарестован, обвинён в участии в контрреволюционной террористической организации, расстрелян.

Бернацкий Михаил Владимирович (1876–1943) – из дворян. Окончил юридический факультет Киевского университета, был оставлен при кафедре политической экономии, слушал лекции в Берлинском университете. Магистр политической экономии (1911; тема диссертации: «Теоретики государственного социализма в Германии и социально-политические воззрения князя Бисмарка»). Преподавал, занимался вопросами денежного обращения, сотрудничал в легальных марксистских изданиях. Был сторонником выкупа частновладельческих земель по рыночной цене посредством государственных займов и введения общего прогрессивного подоходного налога. Противник теории «особого пути» России. В своей магистерской диссертации подверг критике взгляды социалистов. Утверждал, что социальный капитализм способен обеспечить наибольшую степень личной свободы, и что введение мировой золотой валюты может привести к братскому сотрудничеству народов. После Февраля стал управляющим отделом труда Министерства торговли и промышленности, затем товарищем министра, в последнем составе Временного правительства – министр финансов. Выступил сторонником всеобщего подоходного налога, повышения налога на наследство, налогового обложения военных сверхприбылей. Как и другие арестованные в Зимнем дворце министры, вскоре освобожден. В Ростове-на-Дону присоединился к Белому движению. Занимал гражданские должности при военных властях. Изымал советские денежные знаки, разрабатывал бюджеты, вел переговоры о зарубежных займах. Оставался министром финансов при Врангеле до эвакуации его армии из Крыма. На своих постах имел репутацию честного человека. За границей занимался управлением зарубежными фондами русского правительства. Опубликовал ряд научных работ. Умер в Париже.

Карташев Антон Владимирович (1875–1960) – окончил Екатеринбургское духовное училище (1888), Пермскую духовную семинарию (1894) и Санкт-Петербургскую духовную академию со степенью кандидата богословия (1899). В 1900–1905 гг. доцент по кафедре истории Русской церкви. В 1906–1918 гг. профессор и заведующий кафедрой истории религии и Церкви на Бестужевских высших женских курсах. Был членом масонской ложи Великий восток народов России (ВВНР), входил в Верховный совет этой организации. После Февраля вступил в партию кадетов, стал одним из её лидеров. Был товарищем обер-прокурора Синода, обер-прокурором, министром исповеданий. После ареста в Зимнем дворце о его освобождении ходатайствовала Коллонтай. Отказался выйти из заключения, пока не освобождены другие министры Временного правительства. В феврале 1918 года выпущен под обещание не предпринимать активного противодействия советской власти. В 1919 году выехал в Эстонию, в правительстве Юденича занимал пост министра исповеданий. В 1920 году уехал во Францию. Занимался преподавательской, издательской и общественно-религиозной деятельностью. В 1921–1939 гг. читал лекции в Афинском университете, в 1922–1939 годах профессор на русском филологическом отделении Парижского университета. Был одним из основателей и профессором Свято-Сергиевского православного богословского института в Париже (1925–1960).

Терещенко Михаил Иванович (1886–1956) – из семьи крупных сахарозаводчиков и землевладельцев Киевской губернии, бывших казаков. С раннего детства свободно владел французским, английским, немецким языками (позднее свободно владел в общей сложности 13 языками). Учился в Киевском университете, в 1905–1908 изучал экономику в Лейпцигском университете. Окончил юридический факультет Московского университета (1909, экстерном). В 1909–1911 годах он работал на кафедре римского и гражданского права Московского университета. В 1911–1912 годах был чиновником для особых поручений (без содержания) при Дирекции императорских театров. Одновременно занимался предпринимательством. Член ложи «Гальперна». В 1915 года был председателем Киевского военно-промышленного комитета, в 1915–1917 гг. также являлся товарищем председателя Центрального военно-промышленного комитета Гучкова. Входил в состав Особого совещания по обороне. Незадолго до Февраля участвовал в планировании государственного переворота. Во Временном правительстве был сначала министром финансов, затем – министром иностранных дел. Был сторонником коалиционного правительства с участием социалистических партий. На переговорах с Центральной Радой признал её юрисдикцию над несколькими южнорусскими губерниями, что привело к правительственному кризису. После ареста в Зимнем дворце был весной 1918 года освобожден и уехал в Европу. Поддерживал Белое движение и иностранную интервенцию против Советов, помогал эмигрантам. Восстановил своё состояние, которое потерял в России.

Третьяков Сергей Николаевич (1882–1944) – и з семьи московских текстильных фабрикантов. В 1901–1905 гг. учился на физико-математическом факультете Московского университета. С 1899 г. – глава фабрично-торгового товарищества «Николай Третьяков и Ко». С 1905 г. – глава Товарищества Большой Костромской льняной мануфактуры. Вместе с Рябушинскими, Коноваловым (277), Сергеем Смирновым (284) и рядом других предпринимателей входил в группу так называемых «молодых капиталистов», оппозиционно настроенных по отношению к царскому правительству. С 1912 г. – член Центрального комитета партии прогрессистов. После Февраля занимал различные должности в торгово-промышленных общественных организациях, избран гласным Московской городской думы по списку кадетов. Во Временном правительстве был председателем Экономического совета и Главного экономического комитета. В Октябре арестован в Зимнем дворце, в феврале 1918 года освобожден. Эмигрировал. В 1919 г. по приглашению Колчака прибыл в Сибирь, стал министром торговли и промышленности, заместителем председателя Совета министров и министром иностранных дел. В 1920 г. уехал в Китай, жил в Харбине, затем вернулся в Европу. В 1920 г. – член финансового совещания у генерала Врангеля. Затем жил во Франции. Остался почти без средств, занимался публицистикой. В 1929 году ОГПУ завербовало его в качестве агента. В квартирах, которые он сдавал РОВС по низкой цене, были установлены прослушивающие устройства. В 1930 г. был посвящен в масонство в парижской русской ложе «Астрея». Во время немецкой оккупации Франции в 1942 г. был арестован гестапо как советский агент. Отправлен в концлагерь Заксенхаузен, где расстрелян в 1944 году.

Также во Временное правительство входил министр продовольствия С. Н. Прокопович, которого по пути в Зимний задержал патруль.

Прокопович Сергей Николаевич (1871–1955) – из дворянской семьи, сын генерала. Окончил Александровское реальное училище в Смоленске. Учился в Петровской сельскохозяйственной академии (исключён за участие в студенческих волнениях), в Брюссельском университете (1894–1899). Доктор философии Бернского университета (Швейцария, 1913). После возвращения в Россию, был председателем экономической секции Вольного экономического общества. Автор книг «К критике Маркса» и «Рабочее движение на Западе Опыт критического исследования». Сторонник «экономизма», эволюционного развития общества. В 1905 г. был близок к кадетам, но отошел от них. Занимался экономической статистикой и политической экономией, общественно-политическими изданиями. Во время Первой мировой войны работал в Московском областном Военно-промышленном комитете. После Февраля занимался кооперативным движением, во Временном правительстве был министром торговли и промышленности, затем – министром продовольствия. Во время Октябрьского переворота после ареста был доставлен в Смольный и сразу освобожден. Организовал демонстрацию в поддержку Временного правительства. Снова арестован и отправлен в Кронштадт под надзор местного Совета, но вскоре освобожден. В 1918 г. был деканом юридического факультета 1‐го МГУ, руководил Кооперативным институтом. В 1921 г. – один из организаторов Помгола. В том же году арестован по обвинению в шпионаже, в 1922 г. выслан из России. Жил в Берлине, занимался издательской деятельностью, руководил экономическими журналами. В 1938 переехал в Швейцарию, сотрудничал с фондом Карнеги (США). Опубликовал обширный двухтомный труд «Народное хозяйство СССР» (Нью-Йорк, 1952).

В последнем составе Временного правительства почти все – профессионалы своего дела. Здесь нет невежд, которые присутствовали на всех уровнях Советской власти и управляли с помощью револьвера. Но для многих прикосновение к политике и принятие политических решений оказалось фатальным – пытаясь остановить реакцию и сохранить «демократию», они дали ход революции. Практически никто из Временного правительства не стал видным деятелем борьбы с большевизмом. Практически все они были по убеждениям социалистами. Судьба министров самозваного Временного правительства – либо ранняя смерть, либо расстрел во время Большого террора, либо безвестная жизнь на чужбине.

Сила большевиков в сравнении с Временным правительством была в том, что они не боялись ни провалов, ни жертв. Кто никогда не управлял даже сельским сараем, легко занимал высшие хозяйственные должности. Кто никогда не держал в руках оружие, брался командовать дивизиями, а то и армиями и фронтами. Временное правительство было, скорее, случайным правительством – собранием не объединенных какой-то общей концепцией государственности личностей, а непрочным сообществом специалистов, согласившихся на время принять министерские портфели, толком ни за что не отвечая. Они не могли командовать теми, кто знал о богоустановленности Царской власти, и не торопился подчиняться тем, кто пришел на время и непременно вскорости уйдет. Советы собирались прийти навсегда, большевики при этом собирались истребить всех, кто мешал им использовать инструмент Советов. А Временное правительство ждало диктатора, который решит за них все проблемы, но одновременно и боялось его, потому что диктатор не спросил бы их о том, что они думают по поводу государственной системы и принципов экономики – он заставил бы их делать то, что задумал сам. Министры могли помешать Корнилову. Могли помешать и большевикам (и в июне 1917 г. подавили их восстание). Но у них не было никаких шансов на долговременное пребывание у власти. Следующая попытка установления диктатуры опоздала – большевики опередили, использовав случайное совпадение обстоятельств, сложившихся в их пользу.

Большевики берут власть

Советская историография всегда представляла Октябрьский переворот как подвиг, а II Всероссийский Съезд Советов – как апофеоз, который единодушно поддержал этот переворот, представляя трудящихся всей страны. И тем самым сделал Советскую власть единственной законной властью в стране. Но ранняя историография, отразившаяся в собранных в 1928 г. материалах Съезда, подходит к этому вопросу совсем по-другому. Ибо в то время были живы свидетели событий 1917 года, а также участники первых советских съездов.

II Съезд Советов готовился в условиях нарастающего хаоса и был спланирован так, чтобы большевики легче могли поднять восстание и захватить власть. Да, устойчивой власти не было, управление Временного правительства разваливалось, в Советах началась партийная возня, в которой большевистский радикализм отвечал условиям массовой психопатии – страсти всё вокруг сломать. Тем не менее руководство Советов всё ещё было вполне здравомысленным, и оно удерживало эту психопатию в рамках, обещая через некоторое время унять её и разумно распорядиться авторитетом Советов. Съездом отвели глаза от вооруженного мятежа. Избранные в президиум Съезда Ленин и Антонов-Овсеенко (322) на первом заседании отсутствовали – первый возлежал в соседней комнате на подушках, куда к нему бегал Троцкий – пошушукаться, второй занимался непосредственной организацией восстания и штурмом Зимнего. Планировалось, что Зимний будет взят до открытия Съезда, который еще не был под контролем большевиков.

Съезд начался в 22.40 под грохот артиллерийской канонады.

По записям американского журналиста Джона Рида (349) (более полным, чем стенографический отчет) во время первого выступления на Съезде слышались звуки артиллерийских залпов. В этом выступлении меньшевик Мартов (46) сказал:

«Гражданская война началась, товарищи! Первым нашим вопросом должно быть мирное разрешение кризиса. И принципиально, и тактически мы обязаны спешно обсудить пути предупреждения гражданской войны. Там, на улице, стреляют в наших братьев. В тот момент, когда перед самым открытием Съезда Советов вопрос о власти решается путем военного заговора, организованного одной из революционных партий… (Крик и шум толпы на мгновение покрыл его слова)». Предложение Мартова о немедленном начале консультаций «со всеми демократическими партиями» было принято, но никто и не думал предпринимать какие-то меры. Большевики просто ждали сообщения о низложении Временного правительства. Никакие обсуждения, никакие консультации им были не нужны.

С той же позицией выступил Яков Хараш (203) – делегат комитета 12‐й армии: «За спиной Всероссийского Съезда, благодаря политическому лицемерию партии большевиков, совершена преступная политическая авантюра. Пока здесь вносится предложение о мирном улажении конфликта, на улицах Петрограда уже идет бой. Меньшевики и с.-р. считают необходимым отмежеваться от всего того, что здесь происходит, и собрать общественные силы, чтобы оказать упорное сопротивление попыткам захватить власть».

В том же духе выступил представитель Бунда Рафаил Абрамович (46): «Всё, что происходит в настоящее время в Петрограде, является великим несчастьем». Он объявил, что группа Бунда покидает съезд и предложил всем отправиться к Зимнему дворцу. Безоружный марш к Зимнему закончился полным провалом – разгоном небольшой группы революционными матросами. Некоторые источники приписывают эту речь Генриху (Хенриху) Эрлиху ^[105], который также представлял на Съезде Бунд.

Лев Хинчук (92) от меньшевиков зачитал декларацию о том, что «военный заговор был организован и осуществлен партией большевиков именем Советов за спиной всех других партий и фракций, представленных в Советах».

За ним от социал-демократов («правых» эсеров) выступил Михаил Гендельман (329), огласив декларацию: «Произведенный партией большевиков и Петроградским Советом Рабочих и Солдатских Депутатов захват власти накануне Учредительного Собрания и за день до открытия Всероссийского Съезда Советов Рабочих и Солдатских Депутатов является преступлением перед родиной и революцией, знаменует начало гражданской войны, срыв Учредительного Собрания и грозит гибелью революции». В дальнейшем при фракционном голосовании резолюции своего ЦК по отношению к Съезду эсеры поделились: 92 проголосовали «за», 60 – «против». Тем самым эсеры раскололись на «левых» и «правых», затем левые эсеры образовали собственную партию, проложившую для большевиков путь к однопартийной власти.

В декларации меньшевиков, зачитанной Мартовым (46), значилось: «переворот, отдавший власть в Петрограде в руки Военно-Революционного Комитета за день до открытия Съезда, совершен одной лишь большевистской партией средствами чисто военного заговора». Эта декларация была отвергнута Съездом без голосования.

Несколько позднее от имени меньшевиков-интернационалистов и еврейской с.-д. рабочей партии «Поалей-Цион» выступал Наум Капелинский ^[106], который сказал, что «необходимо предпринять срочные меры для избежания гражданской войны». Все с этим были согласны, но для примирения различных революционных течений никто ничего не сделал.

От читателя вряд ли скрылось, что все жесткие оценки большевистского переворота исходили почти исключительно от еврейских политических активистов. Именно они заняли нишу, которую условно можно назвать «демократическим социализмом». Часть их осталось в рядах большевиков, часть – в жесткой оппозиции к ним. Русский политический актив – это те, кто был правее социалистов. Из них – небольшая часть либералов, остальные – националисты и монархисты. Политически большевики разошлись с русскими самым радикальным образом.

Всё, что сделал в этот день Съезд Советов – принял обращение к рабочим, солдатам и крестьянам о том, что он берет на себя всю полноту власти, а Временного правительства больше нет. Обращение поддержали большевики и левые эсеры, а также несколько мелких фракций. Ленин на съезде так и не появился.

Все силы «левых» противников вооруженного переворота оказались на Съезде и не смогли мобилизовать свои ресурсы для отражения атаки на Зимний. К 3 часам ночи Зимний пал, Временное правительство было арестовано, Съезд был поставлен перед фактом захвата большевиками ключевых позиций в Петрограде. Делегатам фактически было предложено поддержать власть большевиков, составив из них (и левых эсеров – их сподвижников) ВЦИК и СНК, которые присваивали себе высшую власть.

На второй день большевики и левые эсеры потоком приняли множество маловразумительных резолюций – в стенограмме нет ни обсуждений, ни данных о голосовании. Фактически резолюции зачитывались и тут же принимались. Со своим словом против признания власти Советов выступают от Объединенной еврейской партии Гутман (биографических данных нет), от меньшевиков-интернационалистов и пославших их Советов Соломон Розовский ^[107] (как ни странно, среди делегатов Съезда он не числится). Потом следуют малозначительные заявления, после которых на трибуну выходит Ленин, встреченный несмолкающими аплодисментами.

Ленин не произносит какой-то исторической речи. Он зачитывает довольно длинное обращение (всего лишь обращение!) по поводу необходимости немедленно приступить к мирным переговорам без аннексий и контрибуций. Важно, что в декларации содержится и впервые звучит название – Временное Рабочее и Крестьянское Правительство России (вовсе не Совет Народных Комиссаров). В своём коротком комментарии к обращению Ленин также упоминает, что встречные предложения об условиях мира будут рассмотрены на Учредительном собрании, «которое уже будет властно решать, что можно и чего нельзя уступить». После малозначимых реплик от фракций Ленин ещё раз выступает с короткой речью, где существенный тезис – о понимании силы народа. По его мнению, для буржуазии эта сила – в покорном следовании на бойню, а для революционеров «сила народа – в сознательности масс». Это важный тезис, фактически обозначающий переход от народности к политической нации. К сожалению, этот переход был лишь обозначен на словах в мельком проскочившей фразе, но не был реализован на деле. Никакой «сознательности масс» большевики не допускали в течение всего своего правления, да и после своего правления продолжили отчаянный пропагандистский прессинг, смутивший сознание людей ещё более чем под властью КПСС.

После единогласного принятия обращения (путем поднятия мандатов), Съезд поет сначала «Интернационал», потом – «похоронный марш» в память о погибших на войне. С этого момента возникла традиция пения при принятии решений на советских и партийных форумах. Это был способ создания эмоционального единства.

После очередной порции протестов по поводу ареста министров-социалистов продолжается бенефис Ленина – чтение очень короткого Декрета о земле (всего четыре пункта), суть которого в отъеме земли у помещиков и монастырей и передача её, а также инвентаря, крестьянским комитетам до Учредительного собрания. Этот декрет все участники Съезда слышат впервые, поэтому некоторые фракции просят перерыва, и часа им хватает, чтобы внимательно изучить документ, а также прилагаемый к нему Крестьянский наказ о земле, представлявший собой лишь руководство к будущей земельной реформе, которая должна быть проведена Учредительным собранием.

С декретом о земле происходит заминка, которая заполняется бесконечным оглашением телеграмм с фронтов, не имеющих внятного статуса, но поддерживающих передачу власти Советам. Затем следует оглашение резолюции «О погромном движении». Резолюция из нескольких строк принимается единогласно. И только после этого голосуется Декрет о земле – при одном против и восьми воздержавшихся. Затем оглашаются поправки, но они не голосуются, и голосования за окончательную форму документа не происходит. Фактически документ в окончательном виде Съездом не принимался.

Третий вопрос о конструкции власти решается примитивно – списком вносится состав Совета Народных Комиссаров (СНК), контроль над деятельностью которого поручается ЦИК и Съезду. Фактически никакой конструкции нет. Кандидатуры в СНК (он же, надо полагать, Временное рабоче-крестьянско-солдатское правительство, хотя нигде об этом на Съезде не сказано ни слова) не обсуждаются, сам состав комиссариатов – тоже. Все без исключения члены СНК – люди совершенно лишенные какого-либо опыта управления и специальных знаний по закрепленным за ними отраслям.

Декрет ВЦИК об учреждении СНК от 27 октября 1917 года дает полный перечень первого состава правительства: Председатель Совета Народных Комиссаров – Владимир Ульянов (Ленин).

Народные Комиссары: по внутренним делам – Рыков Алексей Иванович (1881–1938) – из многодетной крестьянской семьи. В 4‐м классе гимназии, в 15 лет, перестал посещать церковь и исповедоваться. Активно принимал участие в саратовских нелегальных кружках. Член РСДРП с 1898 г. В 1900 г. поступил на юридический факультет Казанского университета. В 1901 г. арестован, после 9 месяцев тюрьмы отправлен в Саратов под надзор полиции. В 1902 г. был сильно избит во время первомайской демонстрации. Арестован, сослан в Архангельскую губернию, с 1904 г. перешел на нелегальное положение. 1910–1911 гг. – в эмиграции во Франции. Вел партийную работу в крупных городах России, пробыл под арестом и в ссылках в общей сложности 5,5 лет. Освобожден из ссылки в Феврале. Избран членом президиума и заместителем председателя Московского Совета Рабочих Депутатов. На I Всероссийском Съезде Советов избран кандидатом в члены ВЦИК, в августе избран членом ЦК партии большевиков, с сентября – в Петрограде, избран в состав президиума Петроградского Совета. Пробыл наркомом 9 дней, вышел из состава СНК и ЦК как сторонник создания коалиционного правительства всех социалистических партий. Вскоре отозвал своё заявление о выходе из ЦК, перешёл на работу в Моссовет. Депутат Учредительного собрания. В 1918–1921 гг. – председатель ВСНХ РСФСР, 1921–1923 гг. – заместитель председателя Совнаркома и Совета Труда и Обороны. Выступал против красного террора. 1920–1934 гг. – член ЦК партии, с 1934 г. и до ареста – кандидат в члены ЦК ВКП(б). С 1923 г. – председатель ВСНХ СССР, заместитель председателя Совнаркома и СТО СССР. С 1924 г. – председателем Совнаркома СССР, с 1926 года – председатель СТО СССР. В 1922 г. году был оперирован в Германии, в 1924 г. перенес инсульт. Поддерживал Сталина против Троцкого, затем – против Зиновьева и Каменева. Выступал против свертывания НЭПа, против приоритетного финансирования республик за счет Центральной России, за это был обвинен в «великодержавности». После 1929 г. утратил свое политическое влияние, потерял пост главы Совнаркома, выведен из Полютбюро. Признал свои «ошибки», в 1930 г. был одним из инициаторов массового раскулачивания деревни. В 1931–1936 гг. – нарком почт и телеграфов СССР (Наркомат связи). В 1937 исключен из партии, арестован. Признал себя виновным, на открытом процессе призывал «помочь правительству разоблачить и ликвидировать остатки охвостья контрреволюционной организации».

Расстрелян; земледелия – Милютин Владимир Павлович (1884–1937) – из семьи сельского учителя. В 1903 г. поступил на юридический факультет Петербургского университета, через год выслан из столицы, учился в Московском коммерческом институте. В РСДРП с 1903 года. Подвергался арестам 8 раз; провёл в тюрьме около 5 лет, из них два года в одиночке («Кресты»); 2 раза был в ссылке в Вологодской губернии. В 1914 г. пошел на фронт добровольцем. В 1917 году – председатель Саратовского комитета РСДРП(б), первый председатель Саратовского Совета рабочих и солдатских депутатов. Затем – товарищ председателя городской думы Петрограда, в Октябре – член Петроградского ВРК. Избран в Учредительное собрание. В знак протеста против решения ЦК большевиков об однопартийном правительстве подал заявление о выходе из ЦК и СНК, но вскоре признал ошибочность своих заявлений и отозвал заявление о выходе из ЦК. В 1918–1922 гг. – на различных хозяйственных должностях, в 1922–1924 гг. – представитель Коминтерна в Австрии и на Балканах. Затем – на различных административных должностях, 1929–1934 гг. – заместитель Председателя Госплана СССР. В 1937 г. арестован и расстрелян; труда – Шляпников Александр Гаврилович (1885–1937) – из старообрядческой мещанской семьи. К двадцати годам стал одним из лучших токарей Петербурга. Большую часть зарплаты тратил на самообразование и приобретение книг.

С 1901 г. в РСДРП, с 1903 г. – большевик. В 1908–1914 гг. работал на заводах Франции, Германии и Англии, овладел немецким и французским языками. В 1918–1919 – кандидат в члены ЦК РКП(б). В 1918 г. вместе со Сталиным «выкачивал» хлеб на Юге России. Во время гражданской войны – член РВС армий и фронтов. В 1920 г. отозван для работы в ВЦСПС.

В 1921–1922 гг. – член ЦК РКП(б). Вместе с Коллонтай был в «рабочей оппозиции» по вопросу о роли профсоюзов, раскритикован Лениным. Был отправлен на дипломатическую работу, после 1925 на незначительных хозяйственных должностях. Издал книгу воспоминаний «Семнадцатый год», за что в 1933 г. был исключён из партии, административно выслан на север Карелии, с 1934 г. официально на пенсии.

В 1935 за принадлежность к «рабочей оппозиции» осуждён на 5 лет, наказание заменено ссылкой в Астрахань. В 1936 г. арестован за подготовку терактов против Сталина, виновным себя не признал, через год расстрелян;

по делам военным и морским – комитет, в составе: Овсеенко (Антонов) (расстрелян в 1938 г., 322), Крыленко (расстрелян в 1938 г., 95) и Дыбенко (расстрелян в 1938 г.);

по делам торговли и промышленности – В. П. Ногин (умер в 1924 г., 94);

народного просвещения – А. В. Луначарский (умер в 1933 г., 93);

финансов – Скворцов-Степанов Иван Иванович (наст. фамилия – Скворцов, 1870–1928) – из семьи фабричного служащего. В 1890 г. закончил Московский учительский институт, был вольнослушателем в Московском университете. Участвовал в марксистских кружках. В 1895 г. арестован по делу о лаборатории, изготавливавшей взрывные устройства. Выслан под Тулу под надзор полиции. Вступил в РСДРП. В 1900 г. арестован, отпущен за недостатком улик.

В 1901 г. сослан в Ачинск. С 1904 г. работал в московской большевистской организации, читал лекции, редактировал большевистские издания. Вместе с Богдановым и Базаровым перевел и опубликовал «Капитал» Маркса. В 1911 г. выслан в Астраханскую губернию на 3 года. С 1914 г. работал в московском обществе потребителей «Кооперация», товарищ председателя правления. В 1917 году – член Московского комитета РСДРП(б), редактор «Известий» Московского совета, по списку РСДРП(б) избран гласным Московской городской думы. Назначение наркомом финансов не принял, из Москвы не выехал. Выступал против Брестского мира. 1918–1924 гг. – сотрудник ряда коммунистических изданий. В 1920 г. – участник советско-польской войны. С 1925 г. ответственный редактор газеты «Известия ЦИК СССР и ВЦИК», с 1927 г. – зам. ответственного секретаря газеты «Правда», одновременно с 1926 г. директор Института Ленина при ЦК ВКП(б).

Один из главных инициаторов атеистической пропагандистской кампании. В 1926–1928 гг. – ответственный редактор газеты «Ленинградская правда». Активный сторонник Сталина. В 1921–1925 гг. – член Центральной ревизионной комиссии РКП(б). С 1925 года член ЦК ВКП(б). Умер в Сочи от брюшного тифа. Прах помещен в Кремлевскую стену; по делам иностранным – Л. Д. Бронштейн (Троцкий) (убит в 1940 г.); юстиции – Г. И. Оппоков (Ломов) (расстрелян в 1937 г., 355); по делам продовольствия – Теодорович Иван Адольфович (1875–1937) – из дворянской семьи. В 1900 году окончил естественный факультет Московского университета. По профессии не работал, занимался только вопросами революционного движения. В 1902 г. – член Московского комитета РСДРП. Арестован и выслан в Якутскую губернию на 6 лет.

В 1905 году бежал из ссылки, выехал в Швейцарию. В Женеве работал секретарем редакции газеты «Пролетарий». В 1905 г. вернулся в Россию, избран членом Петербургского комитета РСДРП, состоял в нём до мая 1907 года. Большевик. В 1908 г. выехал на Урал, вскоре арестован и отправлен на каторжные работы, затем на поселение в Нижнеудинском уезде. В тюрьме сблизился со Свердловым. После Февраля – заместитель председателя Петроградской городской думы, затем член управы и особого присутствия по продовольствию. После Октября – нарком по делам продовольствия. Вышел из СНК после отказа ЦК РСДРП(б) подписать коалиционное соглашение с меньшевиками и эсерами, уехал в Сибирь. В 1919–1920 гг. участвовал в партизанском движении против Колчака. В 1920 г. – член коллегии Наркомзема, в 1922–1928 гг. заместитель наркома земледелия, с 1926 г. – директор Международного аграрного института. В 1928–1930 гг. – генеральный секретарь Крестьянского интернационала. В конце 1920‐х гг. снят со всех постов за «кондратьевщину» (поддерживал экономиста Н. Д. Кондратьева). В 1930 г. опубликовал в «Правде» покаянное письмо. Был редактором второстепенных изданий. В 1937 году арестован и расстрелян почт и телеграфов – Глебов-Авилов Николай Павлович (1887–1937) – с 1899 г. работал в типографии в Калуге.

В 1904 г. присоединился к РСДРП. Сослан, бежал, принял активное участие в Февральских событиях. Избран в Исполнительную комиссию ПК РСДРП(б) и Центральное бюро профсоюзов Петрограда. Входил в Центральный Совет фабзавкомов, избран гласным Петроградской городской думы. После соглашения между большевиками и левыми эсерами уступил свой пост в СНК. Был помощником директора Государственного банка. Выбран в Учредительное собрание. В 1918 г. назначен комиссаром Черноморского флота, исполнял задачу потоплении флота. Затем – член президиума и секретарь ВЦСПС. В 1923–1926 гг. – председатель Петроградского (Ленинградского) губернского совета профсоюзов. Снят с должности за участие в ленинградской оппозиции.

Отправлен советником полпредства в Италию. С 1928 г. руководил Сельмашстроем. В 1929–1936 гг. – первый директор ростовского завода сельхозмашин Ростсельмаш. Член ЦИК СССР. В 1936 арестован, расстрелян (по версии – умер в 1942 г.);

по делам национальностей – И. В. Джугашвили (Сталин) (умер в 1953 г.);

по делам железнодорожным – несколько позже этот пост занял Елизаров Марк Тимофеевич (1863–1919) – из семьи волостного старшины. В 1886 окончил физико-математический факультет Петербургского университета. В РСДРП с 1893 года. В 1901 году за участие в работе Московского социал-демократического комитета был арестован и выслан на 2 года в Сызрань. В 1905 г. за организацию забастовок в Петербурге выслан снова в Сызрань на 3 года. В 1909–1916 гг. служил в страховых обществах, директор-распорядитель Петербургского пароходства «По Волге». Вошел в СНК по квоте Викжеля. В феврале 1918 года ушёл в отставку. В 1919 г. назначен членом коллегии Народного комиссариата торговли и промышленности, но в марте того же года умер от сыпного тифа;

государственного призрения (социального обеспечения) – 12 ноября на этот пост была назначена А. М. Коллонтай (умерла в 1952 г.);

госконтроля – 19 ноября на этот пост был назначен Эссен Эдуард Эдуардович (1879–1931) – из дворянской семьи инженера-путейца. Порвал с семьей. С 1895 г. учился в реальном училище, затем в петербургской Академии художеств, в 1911 г. окончил юридический факультет Петербургского университета. В РСДРП с 1898 года. В 1905 г. – член петербургского комитета РСДРП. В 1917 г. – председатель Василеостровского Совета. После Октября – временно исполняющий обязанности наркома госконтроля. В 1918 г. в Крыму арестовывался белогвардейцами, спасен от репрессий товарищем по гимназии. В 1918–1923 гг. – на политической работе в Красной армии и флоте, затем преподавал в военных учебных заведениях. В 1923–1924 гг. – ректор Института народного хозяйства. В 1925–1929 гг. – ректор Академии художеств в Ленинграде. С 1929 г. – персональный пенсионер по здоровью (страдал туберкулезом).

Мы видим страшный расстрельный список. Почти все, кто дожил до конца 1930‐х, были тогда расстреляны.

Съезд не был легитимным, и об этом в финальной части съезда сказал эсер Карелин (328). Он напомнил, что список правительства не включает представителей Советов Крестьянских Депутатов и не одобрен ими (они покинули съезд). По этой причине левые эсеры отказались участвовать в этом правительстве, «так как вступление в большевистское министерство создало бы пропасть между ними и ушедшими со Съезда отрядами революционной армии». Кроме того, эсеры всё-таки понимали важность сохранения существующих структур управления. И Карелин говорит: «Мы не допустим также угроз по адресу городской думы, которую вы хотели разогнать». В заключение: «мы голосуем против образования власти Советов».

Уже на последних минутах съезда получает слово и выступает представитель Викжеля, который зачитывает телеграмму за подписью председателя Всероссийского железнодорожного союза Малицкого ^[108]: «…в виду отсутствия в настоящий момент уверенности в правомочности созванного сейчас Съезда Советов, однородная власть вряд ли сможет твердо и решительно проводить свою политику, не опираясь на доверие тех партий, которые ушли со Съезда… Викжель относится отрицательно к захвату власти одной какой-либо политической партией».

Чуть ранее прозвучала пророческая речь Бориса Авилова (368), который в простых словах показал, что все решения съезда не стоят ничего. Мир, если и будет достигнут, то будет крайне тягостным для России. Потому что «на поддержку пролетариата и демократии воюющих и союзных стран рассчитывать почти невозможно». И хлеба не будет тоже, потому что «на сочувствие и поддержку того зажиточного крестьянства, которое имеет хлеб для продажи, можно рассчитывать лишь при том условии, что эти слои крестьянства будут считать новую власть своею», а «беднейшее крестьянство без инвентаря землей не воспользуется». Кроме того, «надо дать деревне необходимые ей промышленные продукты: ситец, железо, кожу, сельскохозяйственные орудия и прочее». «Собрать же хлеб принудительными мерами очень долго и очень трудно». Без единства не будет ни мира, ни хлеба. «Между тем в настоящее время руководящие группы демократии раскололись на два лагеря, – левая часть, оставшаяся на Съезде Советов в Смольном институте, и правая часть, концентрирующаяся в городской думе и образующая Комитет общественной безопасности».

Авилова не слышат. Ему в развязно-циничной манере отвечает Троцкий. В своей речи он лукаво отрицает партийность: мол, наша коалиция заключена с классовыми силами: «политические группировки исчезают, но основные интересы классов остаются». Он смеется над потенциальными участниками коалиции, называя её «коалицией газет». И противопоставляет общественному согласию силу, которая только что одержала победу вооруженным путем. И, если бы не эта сила, Съезд был бы окружен юнкерами и никак не мог бы взять власть. Троцкий подтверждает, что его расчет – только на мировую революцию: «Либо русская революция поднимет вихрь борьбы на Западе, либо капиталисты всех стран задушат нашу». И вся надежда на то, что «буржуазия, напуганная приближающимся восстанием всех угнетенных, поспешит заключить мир». Как известно, этот расчет не оправдался, и Брестский мир стал самым тяжким из всех, которые когда-либо бывали заключены Россией. Мир без аннексий и контрибуций был только односторонней уступкой большевиков своим немецким спонсорам; весь остальной мир фантазии большевиков не принимал никогда.

Вполне резонно Троцкий говорит, что никакая коалиция не увеличит количество хлеба: «Борьба с разрухою требует определенной системы действий, а не политических группировок только». Но как это количество распределить так, чтобы не было голода? Рецепт Троцкого: «Нужно сделать выбор среди различных элементов крестьян». «Коалицию с кулацкими элементами крестьянства мы отвергаем, мы решительно отвергаем во имя коалиции рабочего класса и беднейших крестьян». Что означает классовую войну в деревне. Мы знаем, что она вскоре была развязана, и это не спасло от голода, а стало его первостепенной причиной.

Напомним, что на Съезде в этот момент присутствует менее половины от необходимого числа делегатов. Все решения неправомочны, но это никого не стесняет даже после указания на это представителя Викжеля: ведущий собрание Каменев объявляет без всяких на то оснований, что представительство, определяющее кворум, установлено старым ЦИК, который открыл Съезд, а значит, признал его законным. Что, конечно, не соответствовало действительности. Кроме того, на Съезде есть отдельные лица, которые говорят что-то совсем незначительное от имени социал-демократии Польши, Латвии, Украины, Грузии и Ташкента. Но это не полноценное представительство – там практически нет Советов. Съезд не имел полномочий от крестьян, лишился представительства фронтов, не имел делегатов от львиной доли территорий России. Наконец, на нём не был представлен даже «левый» спектр политических сил. В полной мере можно назвать II Съезд Советов самозваным – съездом только малой части Советов, которые в тот момент находились под контролем большевиков.

Возбужденная толпа, в которую превратился Съезд, не склонна была что-то обдумывать. Состав СНК и ЦИК голосуют непонятным образом – никакого отчета о результатах голосования на съезде не оглашается. Все поют «Интернационал» и расходятся, измотав себя многочасовым ночным заседанием.

Большевикам и их союзникам никакое народное представительство не было нужно, и они глумились над волей народа, выраженной в результате выборов. Их задачей был захват любых форм народного представительства – захват или уничтожение. Насколько решительным был разрыв большевистских Советов с их изначальным составом, говорит выступление Свердлова на второй день заседаний III Съезда Советов. Он сразу объявил Советы ограбленными: «Дело в том, что старый Центральный Исполнительный Комитет, который в самом начале Съезда открыл и признал II Съезд и сложил свои полномочия, несмотря на всё это, счел для себя допустимым присвоить все дела, суммы и отчеты. В наше распоряжение поступили лишь отдельные слитки серебра, которые он не мог увезти, и даже те деньги, которые поступали в течение нескольких дней, вначале присваивались этим Центральным Исполнительным Комитетом». Это говорил человек, представлявший партию, которая только что разграбила столичные банки и хранилища ценностей и развязала по всей стране уголовщину – убийства и грабежи.

Обратим внимание, что никакого провозглашения победы социалистической революции нет. Об этом не говорит ни Ленин, ни Троцкий^[109]. Ключевые документы умещаются на две страницы. Никакого декрета о мире нет – есть только обращение с предложением мира воюющим державам. Декрет о земле – единственное подобие закона – умещается на половине страницы. Избранному правительству не дано никаких указаний, никакого плана у него нет, рамки полномочий не обозначены. Это правительство просуществовало чуть дольше недели. Историческое значение съезда равно нулю и полностью выдумано большевистской историографией.

Никакого триумфа большевиков не состоялось. Ещё 4 октября пленум крестьянского ЦИК признал созыв Съезда несвоевременным и предложил крестьянским Советам в нём не участвовать. Через несколько дней была принята резолюцию о том, что власть не может перейти к Советам до созыва Учредительного собрания. Эта идея была названа «не только вредной, но и преступной затеей, гибельной для родины и революции». Прямо перед Съездом крестьянский ЦИК подтвердил свою позицию, поскольку шла подготовка к выборам в Учредительное собрание. Состав Съезда был сформирован интригами и манипуляциями большевиков, которые тем не менее не добились решительного преимущества в числе мандатов. При открытии Съезда они обладали 250 мандатами из 518. После ухода со съезда меньшевиков и эсеров все решения принимались без кворума и не могли считаться законными.

Первый ленинский СНК рассыпался – его покинули все, кто был против однопартийного правления. Левые эсеры в него не вошли под предлогом того, что намерены были сохранять возможность соглашения с другими «левыми» партиями. В самóм руководстве большевистской партии склонялись к тому, чтобы создать многопартийное правительство. В протоколе заседания ЦК РСДРП(б) от 29 октября выражается согласие сформировать такое правительство, причем без Ленина и Троцкого. В тот же день на заседании ВЦИК представитель Викжеля выступил с требованием о прекращении в стране гражданской войны и партийных междоусобиц, угрожая остановить железнодорожное сообщение – не только для верных Временному правительству войск. В заявлении было сказано, что СНК «как опирающийся только на одну партию, не может встретить признания и опоры во всей стране». На следующий день на совещании социалистических партий и организаций большевики согласились на создание «Временного Народного Совета» из 420 человек взамен ВЦИК Советов. На пост министра-председатели по общему согласию был выдвинут Чернов (102). Также был определен многопартийный состав правительства.

Ленин, обнаруживший, что из-под него забирают кресло и лишают только что завоеванной с оружием в руках власти, бросился в яростную атаку, дезавуировав все позиции большевистской делегации. Уже 3 ноября позиции ВЦИК большевикам удалось несколько поменять – согласиться на многопартийное правительство с закреплением за большевиками ряда постов в нём при обязательном присутствии Троцкого и Ленина. За прошедшие два дня Ленину удалось путем частных бесед с каждым из своих соратников сформировать большинство и выдвинуть «Ультиматум большинства ЦК РСДРП(б) меньшинству». В ответ Каменев, Рыков (293), Милютин (294), Зиновьев и Ногин (94) опубликовали заявление о выходе из состава ЦК.

Распад СНК и потеря нескольких наркомов подтолкнули Ленина к коалиции с левыми эсерами. По их инициативе при поддержке большевиков был разгромлен Второй Крестьянский Съезд, на котором повторился сценарий Всероссийского Съезда рабочих и солдатских депутатов – оппозиция была изгнана, Съезд после этого перестал быть легитимным.

При открытии 27 ноября Съезда у левых эсеров (как и у большевиков на Съезде рабочих и солдат) также не было абсолютного большинства. Из 790 делегатов у большевиков был 91 мандат, у левых эсеров число мандатов варьировалось – 319–350, у остальных эсеров – 370–305. Общий расклад сил показало голосование за кандидатуры председателя Съезда: за Спиридонову (326) 246, за Чернова (102) – 233. Но это большинство было хрупким. Эсеровская резолюция в поддержку Учредительного собрания собрала большинство голосов, и делегаты стали перетекать в эсеровскую фракцию. Чтобы не утратить контроль над Съездом левые эсеры дали право решающего голоса делегатам, у которых мандаты не были оформлены надлежащим образом. 4 декабря, правые эсеры покинули съезд и до 11 декабря заседали отдельно, назвав себя «Всероссийский съезд Советов крестьянских депутатов» – в составе 347 делегатов, стоящих на позициях защиты Учредительного собрания.

Левые эсеры за фактический разгром крестьянского съезда (удаление из него оппозиции) получили посты наркомов: юстиции – Штейнберг (умер в эмиграции в 1957, 410); по городскому и местному самоуправлению – Трутовский Владимир Евгеньевич (1889–1937) – из дворянской семьи. Поступил на юридический факультет Харьковского университета. С 1907 г. – эсер. Писал очерки для провинциальных газет. В 1910 г. арестован за участие в революционной пропаганде, осуждён к высылке на три года под надзор полиции в Онегу. После окончания ссылки редактировал различные газеты в Петербурге. Один из инициаторов раскола ПСР. В 1917 г. вошел в ЦК партии левых эсеров. Член Исполкома Всероссийского Совета крестьянских депутатов. Избран в Учредительное собрание. Член ВЦИК 2–4 созывов. Принял участие в левоэсеровском мятеже, затем – на нелегальном положении. Заочно приговорен к 3 годам тюрьмы. Арестован в 1920 г., но вскоре освобожден. В 1921 г. снова арестован. В 1923 г. приговорен к ссылке на 3 года. Пытался покончить жизнь самосожжением. В 1925–1926 годах жил в Полтаве, руководил нелегальной деятельностью ПЛСР. В 1926 г. снова сослан. В 1937 г. работал экономистом в Алма-Ате. Мемуары, написанные в ссылке, после ареста пропали. Расстрелян; член коллегии по внутренним делам – Алгасов Владимир Александрович (наст. фамилия – Бурдаков, 1887–1938) – из семьи почтового чиновника, дворянина. Окончил юридический факультет Московского (по версии – Харьковского) университета. С 1903 г. – эсер. В 1908 г. арестован, сослан в Вологду под гласный надзор полиции. После отбытия ссылки работал в Харькове и Петрограде. После Февраля – член исполкома Харьковского Совета, лидер Харьковской организации эсеров – одной из крупнейших в стране. Член ВЦИК 1–2‐го созыва, член Петроградского совета, член Предпарламента. На II Съезде Советов выступал как решительный сторонник большевиков. Назначен в коалиционном правительстве с большевиками министром без портфеля. Вошёл в коллегию НКВД (возглавил коммунальный отдел) и в коллегию Наркомюста, а также в следственную комиссию при Петросовете. В 1918 г. возглавил ЧК по разгрузке Петрограда. Подчиняясь решению ЦК ПЛСР, вышел из Совнаркома в марте 1918 года. Был противником разрыва с большевиками. В сентябре 1918 г. вступил в РКП(б). В 1919 г. входил в состав исполкома Киевского совета. В 1920‐х преподавал в вузах Киева, Харькова и Сталино. С 1932 г. работал в Москве, был членом Моссовета, заведовал кафедрой диалектического материализма МЖТИ мясной и молочной промышленности. В 1938 г. арестован и расстрелян; член коллегии по внутренним делам (в дальнейшем – имущества) – В. А. Карелин (расстрелян в 1938 г., 328); почт и телеграфов – Прошьян Прош Перчевич (1883–1918) – сын известного армянского писателя. В 1902 г. поступил на юридический факультет Новороссийского университета (Одесса), в 1903 г. вступил в партию эсеров. В 1905 г. за участие в попытке освобождения политзаключённых из одесской тюрьмы приговорён к 6 годам каторги, которую отбывал в Акатуйских и Зерентуйских тюрьмах. В 1910 г., выйдя на поселение, бежал, скрывался в Казани, Тифлисе, Баку.

Был арестован в Москве и вторично приговорен к трехлетней каторге, которую отбывал в Бутырской тюрьме (Москва) и Ярославском централе. В 1913 г. выслан в Восточную Сибирь, откуда бежал за границу. После Февраля – один из лидеров левой оппозиции ЦК партии эсеров. Арестован по распоряжению Временного правительства, освобождён после провала выступления Корнилова. Решением ЦК ПСР был исключён из партии. На II Всероссийском съезде Советов избран во ВЦИК, член его Президиума, ответственный организатор отдела по национальному вопросу. Был противником сохранения чисто большевистского состава Совнаркома. За время пребывания на посту наркома (до марта 1918 г.) сумел добиться прекращения саботажа служащих. После заключения Брестского мира вышел из СНК вместе с другими левыми эсерами. Избран товарищем председателя президиума ЦК ПЛСР. За участие в левоэсеровском мятеже заочно приговорен к 3 годам тюрьмы. Умер от тифа;

земледелия – Колегаев Андрей Лукич (1887–1937) – из семьи ссыльного народовольца. В 1906 г. поступил в Харьковский университет, исключён за политическую деятельность.

Тогда же вступил в партию эсеров. Участвовал в террористических актах и экспроприациях, четырежды привлекался к ответственности по политическим делам, провёл год в тюрьме и в 1909 г. был выслан за границу. Продолжил своё обучение в Париже. После Февраля стал одним из лидеров левого крыла эсеров. Участник Октябрьских событий. После заключения Брестского мира покинул СНК. Выступил против восстания левых эсеров. В ноябре 1918 вступил в РКП(б). Во время Гражданской войны был членом РВС и председателем продовольственной комиссии Южного фронта. В 1920 году работал начальником Хозяйственно-материального управления НКПС. С 1921 года был заместителем председателя Москуста.

В 1935 году был арестован и в 1937 году расстрелян;

по дворцам республики – Измайлович Александра Адольфовна (1878–1941) – из семьи офицера-артиллериста.

С 1901 г. – эсер. Участвовала в теракте, арестована на месте преступления, смертный приговор заменен бессрочной каторгой. Освобождена после Февраля. Избрана в ЦК левых эсеров. Принимала участие в Октябрьской революции. Входила в левоэсеровскую фракцию ВЦИК 2–4‐го созывов. С декабря 1917 года была членом Президиума ВЦИК. По решению ЦК отказалась от должности в СНК и осталась на партийной работе. Заведовала организационно-пропагандистским отделом Крестьянской секции ВЦИК. В левоэсеровском мятеже участия не принимала, но на короткое время была арестована. В ссылках с 1923 года. В 1937 г. осуждена к 10 годам лишения свободы по обвинению в принадлежности к террористической организации, в 1941 году приговорена к смертной казни, расстреляна.

Вопрос о власти не мог быть решен Съездом, представлявшим одну лишь партию. Этот вопрос решался вооруженной борьбой на местах и на фронтах гражданской войны.

Не революция, а узурпация

Все революции пытаются представить восстанием просветленных масс. Но все они – безумие «черни», удел которой не просветление, а убийства, грабежи и пьянство. Ничего русского в «русской» революции не было. Было то, что объединяет чернь всех народов – общее для всех «пролетариев»: безумство и жестокость. В этом отношении «французская» революция не имела в себе ничего французского, и именование её «великой» – такое же оскорбление её жертв, как и именование «великой революцией» большевистского переворота.

В 1928 году комментатор брошюры с материалами Съезда Я. Яковлев (36) представляет нам картину именно узурпации, захвата Советов, а вместе с ними – и Советской власти. Без всяких на то оснований потомкам сообщают, что за большевиками к октябрю 1917 года было народное большинство в Советах, но не было большинства в любых комитетах – армейских, крестьянских, профсоюзных. Большевики лишь стремились сбросить прежнее руководство в органах, избранных Советами, и заменить его своим. Поэтому ругали что есть силы именно комитеты, требуя, чтобы они брали власть – без всякого понимания, что с этой властью делать.

Как отмечает Яковлев, если взять «верхушки» Советов, то «мы могли бы прийти к выводу, что большевики в октябре были изолированы не только от крестьянских масс, но и от значительной части рабочего класса». Реально так оно и было. Но авторитет комитетов стремительно падал: Советы были не готовы к замещению даже муниципальных властей, а уж к тому, чтобы перехватить власть у Временного правительства – тем более. Как и показали послеоктябрьские месяцы, Советы под руководством большевиков развалили абсолютно всё в России – и фронт, и тыл, и местное управление, и центральную государственную власть. Кроме шумных Съездов и дрязг с партийными оппонентами, они не умели ничего, и это вполне отразилось в речах их лидеров.

Пока II Съезд не превратился в плакат, всё было не так однозначно. Пока были живы участники событий, они помнили, что всё не так однозначно.

На Съезде от имени Исполнительного Комитета Всероссийского Совета Крестьянских Депутатов его представитель Евсей Гуревич ^[110] заявил о полной солидарности ИК Крестьянских Депутатов с Зимним (то есть, с Временным правительством). Этот орган формально был действительно центральным комитетом крестьянских Советов, к тому же всего несколько месяцев назад избранным на Всероссийском Съезде Советов Крестьянских Депутатов.

Также на Съезде выступил представитель 12 из 14 солдатских армейских комитетов Георгий Кучин ^[111], и большевики не могли оспорить его полномочий. Он заявил, что комитеты этих армий против захвата власти Съездом Советов.

Чуть ранее Кучина выступил от 12‐й армии Яков Хараш (206), сказавший: «в момент расстрела Зимнего дворца, в тот момент, когда делегаты социалистических партий, не отозванные своими партиями, заседают в Зимнем дворце, в этот момент открывает свое заседание Съезд. За спиной Всероссийского Съезда, благодаря политическому лицемерию партии большевиков, совершена преступная политическая авантюра…» Его полномочия поставил под вопрос представитель латышских стрелков Карл Петерсон ^[112], сказавший, что 12‐я армия давно настаивает на переизбрании Совета и Исполкома, что выступавшие не являются действительными представителями армии. Подобное заявление могло быть принято лишь на веру. Другие выступавшие против решения фронтовой группы – Франц Гжельщак ^[113] (член комитета 2‐й армии, сообщил, что решение покинуть съезд фронтовая группа приняла незначительным перевесом голосов) и Федор Лукьянов (3‐я армия, биографических данных нет).

Также на Съезде выступил представитель Викжеля – профсоюза железнодорожников, который объявил о непризнании власти большевиков и о намерении подчиняться только ЦИК прежнего состава.

Но Съезд был захвачен – рядовые делегаты, не входящие в состав руководства Советов на местах, устроили обструкцию представителям армейских, крестьянских и железнодорожных комитетов.

Историография большевиков приписала своим заслугам отказ двинутых Временным правительством на Петроград армейских частей проливать кровь. Они предполагали, что Советская власть – это то, чем были Советы в период I Съезда, но они ничего не могли знать о большевистском проекте разрушения всего – в том числе и армии, отражавшей на фронте нашествие иноземцев. Командиры частей, не испытывающие никакого доверия к Временному правительству, ссылались на невозможность отправить войска на подавление мятежа. Войсковые начальники видели врага перед собой – по ту сторону фронта, но не предполагали возможности удара в спину, полагая, что чиновники пытаются переложить на армию полицейские функции. Что касается солдат, то они были бы не прочь отправиться в тыл, где им противостояла бы не артиллерия, конница и аэропланы противника, а толпы непонятных бунтовщиков.

В плюс себе большевики ставили два самых постыдных процесса – войну солдат против офицеров и войну крестьян против помещичьих усадеб. В условиях, когда требовалось напряжение всех сил, чтобы отразить нашествие иноземцев.

Убийства офицеров, развал дисциплины, доходящий даже до отказа принимать противотифозные прививки, был порожден знаменитым приказом № 1, последовавшим вслед за Февралем, когда Петросовет предписал петроградскому гарнизону, уже разложившемуся в условиях тыла и не желающего отправляться на фронт, подчиняться не офицерам, а выборным солдатским комитетам. Десятки миллионов экземпляров этого «приказа» разлетелось по всем фронтам русской армии. Увы, инициаторы этого события не были тут же повешены – что было бы весьма гуманным в условиях военного времени. Следствием такого попустительства был крах власти и Брестский мир – позор, который большевики тоже объявили своим триумфом.

Так называемое «разгромное движение» – разорение помещичьих усадеб – было следствием не пропаганды большевизма, а развала власти. Свою недееспособность, непонимание причин разбоев, Временное правительство пыталось решить силой – пока ещё лояльными кавалерийскими и казачьими частями, которые рассыпали по всей стране, забыв прикрыть центр, где по соседству с министрами-самозванцами заседали советские комитеты, имеющие хотя бы опору среди своих единомышленников. Стихийное мужицкое восстание в тылу было прямым следствием замены понятного для мужиков Царства на непонятную и чуждую «демократию». Это была десакрализация власти – чиновник в глазах мужика утратил высшую санкцию и становился просто узурпатором. А помещик перестал быть благодетелем – его достояние больше не было освещено царской милостью.

Яковлев (36) с циничной откровенностью писал: «У рабочего класса был только один способ снять эсеровскую верхушку – взять власть в городе и далее, – опираясь на советские законы, приступить к массовому созданию такой организации бедноты и средних элементов крестьянства, которая бы их соединила не с буржуазией, а с рабочим классом». Восстание должно было арестом правительства прославить большевиков именно накануне Съезда. Отсюда ленинское «Сегодня рано, завтра будет поздно».

Конечно, «верхушки» Советов, как бы они не были настроены против большевиков и захваченного ими Съезда, сами стали источником хаоса – «левые» идеи мало чем отличались от большевистских. Контроль за крестьянскими Советами практически полностью принадлежал эсерам, которых крестьянство поддерживало даже после Октября.

Но большевики переиграли их, приняв составленный из крестьянских наказов документ как закон.

Уловка большевистских историографов состояла в том, что масса имела другие настроения, и все выбранные на съездах лидеры этой массы просто отстали от революционного движения. Эта выдумка ничем не подкреплена, кроме нарастающего хаоса. Что совершенно не означало какой-либо поддержки большевиков, о которых подавляющее большинство и слыхом не слыхивало, пока они не пришли с револьверами чем-нибудь поживиться.

В немалой мере оценка Съезда должна исходить из понимания его фальсификации. Хотя квоты на съезд были установлены прежние – по 25 000 населения на делегата – численность съезда уменьшилась с 1090 до примерно 650 (к открытию Съезда прибыло 560 делегатов, реальное число делегатов, присутствующих в зале с подтвержденными мандатами, осталось неизвестным – при открытии съезда их было не более 513). Кворум был установлен в количестве 2/3 от числа членов I Съезда Советов. Даже если учесть максимальную цифру (650), то это только 60 %. А с учетом того, что минимум 130 делегатов отказались от участия в Съезде, то число участников составило менее половины от численности I Съезда.

Хотя ЦИК угрожал тщательной проверкой мандатов, её не было. Толком никто не проверял, является ли пославший делегата Совет хоть сколько-нибудь авторитетным у местного населения. Также надо отметить, что крестьянские депутаты на съезде отсутствовали. Что означало отсутствие представительства большинства граждан. Не говоря уже о том, что население отдаленной периферии не создавало Советов и зачастую даже не знало, что таковые существуют.

Съезд был собран Петроградским, Московским и Северным областным Советами произвольно. При этом Бюро ЦИК заявило, что «Съезд Советов избирается по почину Бюро, подготовляется особой комиссией», и что «никакой другой комитет не уполномочен и не имеет права брать на себя инициативы созывать Съезд». Именно этим, а не чем-либо другим был продиктован уход со съезда многих делегатов – они не увидели на Съезде иного представительства, кроме большевистского и левоэсеровского. Кто находился в зале, понять было невозможно. Подсчет голосов по мандатам не велся.

Также большевиками была произвольно установлена повестка дня, которая изначально предполагала рассмотрение трех пунктов: 1) текущий момент, 2) подготовка к Учредительному Собранию, 3) выборы ЦИК. Вместо этого большевики внесли свои декреты – как бы подкрепляя совершенный ими в столице переворот. Ничего подобного участникам Съезда с мест не было поручено рассматривать. Это было произвольное решение, которое также заранее продиктовано анкетным вопросом, где каждому из делегатов предлагалось поддержать лозунг «Вся власть Советам» (или другие лозунги), не рассматривая его содержание.

Наконец, большевики намеренно публиковали искаженные материалы Съезда, из которых исключались все выступления оппозиции. Их лишь частично удалось восстановить по публикациям небольшевистских изданий. Архивных материалов практически не осталось. Стенограмма не велась, поскольку приглашенные думские стенографистки покинули зал. В сохранившихся материалах зачастую опускались фамилии выступавших – неясно кто они и кого представляли. Некоторые фамилии большевистскими историками восстанавливались со слов участников Съезда.

Фальсифицированы и документы Съезда. Одни и те же декреты были опубликованы от имени президиума Съезда, от именно ВРК, и только потом – уже без всяких прений и изменений были предложены Съезду (поскольку они уже были разосланы на места и отражены в газетах). Также нигде нет данных об оглашении полного списка ЦИК. Поэтому невозможно считать состав ЦИК действительно избранным. Остался неясным статус доклада о текущих событиях – был ли он согласован во всех фракциях или отражал только мнение Петросовета. Были уничтожены или потеряны мандаты делегатов съезда, а также большая часть анкет делегатов (остались практически только большевистские анкеты). Невозможно установить даже точную численность делегатов. По предварительным данным анкетной комиссии присутствовало 670 делегатов; на момент открытия Съезда по данным бюро всех фракций – 649, в конце Съезда, после ухода меньшевиков и правых эсеров, – 625 человек. Общее число упомянутых в этих списках делегатов – около 900 человек. Частью в анкетах не было указано то, что категорически требовал ЦИК – не указана партийность или не указан Совет или войсковая часть, от которых представлен делегат. Скорее всего, эти анкеты отсеивали тех, чьи мандаты не были признаны (около 180 человек), но они входили в три известных списка. На обстановку абсурда указывает первое же сообщение после открытия съезда от Аванесова (352) (надо полагать, от мандатной комиссии), что по предварительному подсчету должно быть 513 делегатов, но на Съезде при этом находилось 560 делегатов. На эту разницу никто внимания не обращает, её никто не объясняет.

Съезд начался вовсе не с триумфа, а со скандала, о котором заранее было известно, и обе стороны реализовали свой сценарий. Оппоненты большевиков попытались делегитимировать Съезд протестами, направленными в адрес большевиков, и выходом своих фракций со съезда. Причём, ими было проигнорировано предложение Мартова (46) фактически «заморозить» ситуацию, направив от Съезда делегатов к другим партиям. Это предложение было принято, но не было реализовано, поскольку для этого надо было прекратить склоку и отказаться от прежнего плана покинуть Съезд. Более того, Съезд отклонил заготовку большевиков – погромную резолюцию, которую зачитал Троцкий (она явно была написана не на Съезде). В ней содержались поношения в адрес ушедших – то есть, уход оппонентов заранее предполагался. Речь левого эсера Камкова (325) против изоляции «умеренных элементов демократии» была одобрена присутствующими. Также и большевик Луначарский (93) высказался за «объединение различных элементов, действительно революционных элементов демократии». Казалось бы, все условия, чтобы Съезд не принимал непоправимых решений, сложились. Но оппоненты большевиков предпочитали конфронтацию, в которой намеревались также победить и устранить радикалов. Разрывом со Съездом они консолидировали «мягких» и «жестких» своих противников.

После ухода ряда фракций Съезд стал нелегитимным, но на это никто не обратил внимания – символизм Съезда оказался куда важнее процедурной чистоты принятия решений. Дело даже не в том, что на Съезде осталось более половины делегатов, а в том, что он фактически стал однопартийным – тотально подконтрольным альянсу большевиков и левых эсеров. Последние в итоге оказались в дураках: не прошло и года, как они оказались в большевистских застенках и расстрельных списках.

Уловка большевистских историографов состояла в том, что прежний ЦИК открыл Съезд, будто бы тем самым признав его легитимным. Может быть, в тот момент так оно и было. Но дальнейшее течение Съезда разрушило представительство на съезде – с него ушли посланники крупнейших Советов. Съезд покинули меньшевики, правые эсеры, бундовцы и представители армейских Советов. ЦИК первого созыва в своей телеграмме всем Советам и армейским комитетам сообщал, что считает II Съезд Советов несостоявшимся и рассматривает его, как частное совещание делегатов большевиков.

Ещё одна уловка историографов предполагала считать, что реально Съезд покинула ничтожная доля делегатов – часть представителей фракций, заявивших о неучастии в Съезде, осталось в зале (Я. Яковлев полагал, что из 130 человек, которые должны были покинуть заседание, реально ушло не более 70). Тем не менее при голосовании никто не считал голоса «за» – неизвестно, сколько их реально было, потому что часть большевиков тоже могла уйти со Съезда по своим делам. Скорее всего, представители оппонентов большевиков просто не голосовали. Считается, что большевики и без левых эсеров составляли большинство съезда – 390 делегатов из 650 человек. Это вовсе не означает, что они могли самостоятельно принимать решения без всех остальных Советов – например, Исполкома Всероссийского Съезда Крестьянских депутатов. Локальное преимущество показалось большевикам их безраздельным господством. Эта кажимость была опровергнута гражданской войной. Только террор смог сломить антибольшевистский настрой России. Это касается и судьбы Украины, ставшей «коньком» большевистской пропаганды.

Как ни пытались большевики привлечь на свою сторону жителей Украины, получилось прямо противоположное.

Они требовали полной государственной самостоятельности Украины (впрочем, толком не зная, в каких границах). Об уровне популярности большевиков на Украине говорят выборы в Учредительное собрание. Если в целом по стране большевики получили 25 %, то в УНР – о коло 10 %.

Казалось бы, чаяния большевиков были удовлетворены 7 (20) ноября, когда по решению Малой рады был принят универсал с провозглашением создания Украинской Народной Республики в федеративной связи с Российской республикой. УНР включала в себя губернии: Киевскую, Волынскую, Подольскую, Херсонскую, Черниговскую, Полтавскую, Харьковскую, Екатеринославскую и уезды Северной Таврии (без Крыма). Разумеется, Донбасс никому и в мыслях не приходило включать в состав Украины.

Большевики пытались провести 4 (17) декабря 1917 в Киеве съезд по сценарию Петрограда – то есть, собрали там практически только своих сторонников, а противников допустили только с целью посрамить и изгнать. Но всё вышло иначе. Помимо большевистских квот на съезд прибыли 670 делегатов от «Селянской спилки» (Крестьянского союза) и 905 делегатов от украинских армейских организаций. 125 большевиков в человеческом море (около 2,5 тыс. делегатов) не имели никаких шансов провести свои решения – в том числе о недоверии Центральной Раде. Всеукраинский Съезд Советов, напротив, выразил Раде полное доверие. В результате большевики бежали в Харьков, который был захвачен отрядами «красных», собранными в Петрограде, Москве и Твери. Ими командовал Антонов-Овсеенко (322).

Харьковский альтернативный съезд состоял из 127 человек, из которых 60 были большевиками. К ним присоединились ещё 77 делегатов, представлявших Советы Донецко-Криворожской области. В связи с этим присоединение в последующем территорий Донбасса и Криворожья к Украине следует считать полностью инициативой большевиков. Съезд выступил против Центральной Рады, объявил киевский съезд и УНР незаконными и учредил Украинскую народную республику советов. В состав ЦИК из 40 человек вошли 35 большевиков. Председателем стал социал-демократ Ефим Медведев ^[114]. СНК РСФСР признал Народный секретариат УНРC «единственным законным правительством Украины». Первоначальное распространение большевистской власти на Левобережье и часть Правобережья Днепра закончилось её полным изгнанием немецкими и австровенгерскими войсками, действовавшими на основании соглашения с Центральной Радой.

До тех пор, пока на Украине не развернулась гражданская война, говорить о популярности на Юго-Востоке России идей большевиков не приходится. Советские организации здесь оставались опорой Центральной Рады и были практически полностью свободны от влияния большевиков.

Все исходные лозунги большевиков были опровергнуты ими самими. Вместо пролетарского лидерства, которое ведет крестьян, получился антикрестьянский террор продотрядов, а затем грабеж деревни ради ускоренной индустриализации – вплоть до ужасного голода 1930‐х годов. Тезис Ленина о том, что «угнетенные массы сами создают власть», был отброшен установлением партийной диктатуры. Разговоры о том, что большевизм гарантирует «максимум демократизма для рабочих и крестьян», прекращены абсолютным отрицанием всех норм демократии не только для «эксплуатирующих классов», но и для рабочих и крестьян, которые оказались вновь в статусе эксплуатируемых, только теперь эксплуататором выступала партия большевиков.

Всё, что реально принесли большевики в историю России – это «штурм коренных устоев старого мира» и «сокрушающий удар по всем остаткам средневекового помещичьего варварства». Созидательная роль в большевизме отсутствует полностью, и выживание страны было обусловлено перемалыванием большевизма внутри народной массы, ещё не утратившей нравственной основы, заложенной в неё русской историей.

Лидеры и оппоненты Октябрьского переворота

Нам важно знать, кем были лидеры Советов в ту пору, и как сложилась их судьба. Ведь именно ими учреждалась новая государственность, просуществовавшая несколько десятков лет.

Президиум II Съезда Советов был составлен из большевиков и левых эсеров. Остальные фракции предпочли не занимать места на авансцене, чтобы не солидаризироваться с тем, что должно было произойти.

Большевистская фракция представлена в основном хорошо знакомыми: Ленин, Зиновьев, Троцкий, Каменев, Рыков, Луначарский, Коллонтай. Мы знаем, что Ленин скончался от последствий сифилиса мозга в 1924 г., Луначарский умер в 1933 г. от стенокардии, Зиновьев, Каменев и Рыков – расстреляны Сталиным в 1936–1938 гг., а Троцкий в 1940 г. смертельно ранен ударом альпенштока – также по поручению Сталина. Никто из них без мук на тот свет не отправился. Все получили своё. И только пропагандистка сексуальной революции Коллонтай дожила до 1952 года, не оказав существенного влияния на политические процессы в Советской России.

Склянский Эфраим Маркович (1892–1925) – в 1911–1916 гг. учился на медицинском факультете Киевского университета. С 1913 г. в РСДРП, большевик. В армии с 1916 года – солдат запасного батальона, затем – военврач. После Февраля – в различных солдатских комитетах. Комиссар Главного штаба и Ставки Верховного главнокомандования в Могилёве. В 1918 г. – член Высшего военного совета РСФСР. Заместитель Троцкого на посту председателя Реввоенсовета РСФСР. Лично применял в Красной Армии децимацию – расстрел каждого десятого из отступивших частей. В 1924 г. по итогам проверки работы РКК снят со всех постов и заменен на Фрунзе. Назначен председателем правления треста «Моссукно». В 1925 г. направлен в командировку в Германию и Францию. Затем был назначен председателем «Амторга» – торговой миссии в США. Утонул, катаясь на лодке по озеру. Возможно, убит по приказу Сталина. Похоронен на Новодевичьем кладбище.

Ногин Виктор Павлович (94).

Крыленко Николай Васильевич (95).

Антонов-Овсеенко Владимир Александрович (наст. фамилия – Овсеенко; 1883–1938) – из дворянской семьи, в 1901 г. окончил Воронежский кадетский корпус, порвал с родителями из-за своих революционных воззрений. Был отчислен из Николаевского военного училища из-за нежелания присягать Царю и Отечеству. В 1902 г. поступил в Санкт-Петербургское пехотное юнкерское училище, во время учёбы занимался революционной агитацией среди юнкеров. В 1904 г. окончил училище и был выпущен подпоручиком. В 1905 был отправлен на русско-японскую войну, дезертировал. Занимался нелегальной работой в Польше, вместе с Дзержинским пытался организовать мятеж двух полков. Был арестован, бежал из варшавской тюрьмы. Под чужим именем был арестован в Кронштадте. Освобожден по амнистии. В 1906 г. пытался организовать восстание в Севастополе, вновь арестован. Смертная казнь была заменена 20 годами каторги. В 1907 г. бежал из тюрьмы, устроив подрыв тюремной стены. В 1909 г. снова арестован, но не опознан и отпущен. До 1914 г. был меньшевиком, во время Первой мировой войны – меньшевик-интернационалист, в 1917 году вступил в партию большевиков. Принял участие в организации июньского восстания большевиков, арестован. Освобожден под залог. Назначен Центробалтом комиссаром при генералгубернаторе Финляндии, избран в состав Финляндского областного бюро РСДРП(б), а также в состав Петроградского ВРК. Принимал активное участие в Октябрьском перевороте, в захвате Зимнего дворца и аресте Временного правительства. Был избран в Учредительное собрание. Во время гражданской войны командовал советскими Вооруженными силами Юга России. По его личному указанию был расстрелян прославленный русский генерал П. К. Ренненкампф. Командовал Украинской советской армией, затем – Украинским фронтом. Широко применял репрессии против «классовых врагов». В июне 1919 г. переведен на хозяйственную работу, занимал должности среднего уровня. В 1921 г. – активный участник подавления Тамбовского восстания. Был инициатором применения против восставших боевых отравляющих веществ. В 1922 г. назначен начальником Политуправления РВС республики. В 1922 г. поддерживал Троцкого в борьбе со Сталиным и даже угрожал Политбюро, что в случае, если Троцкого «тронут», армия сможет «призвать к порядку зарвавшихся вождей». В 1924 г. снят со всех должностей и отправлен на дипломатическую работу – занимал должности полпреда в ряде восточно-европейских стран. В 1929 г. его жена Розалия Борисовна Кацнельсон была арестована как «враг народа», в 1936 году в тюрьме покончила жизнь самоубийством. В 1930‐х после разрыва с «левой оппозицией» занимал различные высокие должности, включая должность прокурора РСФСР, способствовал установлению практики вынесения приговоров «по пролетарской необходимости». Во время Гражданской войны в Испании был генеральным консулом СССР в Барселоне (1936–1937). В 1937 г. отозван, арестован. Расстрелян в 1938 г. одновременно с женой Левиной Софьей Ивановной. Длительное время имя АнтоноваОвсеенко было исключено из партийной истории.

Зачем Антонова-Овсеенко пригласили в президиум Съезда, если он в это время готовил и проводил штурм Зимнего? Скорее всего, большевики всё заранее просчитали, и это был способ отвести глаза. Вполне возможно даже, что в президиуме сидел какой-то подменный Антонов. Но в списке делегатов съезда большевика «просто Антонова» нет. Антонов, вероятно, должен был подняться в президиум и провозгласить декларацию об аресте Временного правительства, но сумел лишь прислать телеграмму. Впрочем, она могла быть заранее заготовлена и оглашена по сигналу о том, что Зимний взят.

Рязанов Давид Борисович (168).

Муранов Матвей Константинович (1873–1959) – получил только начальное образование, рабочий. В РСДРП с 1904 г., большевик. Занимался нелегальной работой. В 1912 году был избран в IV Государственную думу от рабочей курии Харькова, член большевистской фракции. В ноябре 1914 г. арестован в числе других депутатов-социалистов, в 1915 г. приговорён к ссылке в Туруханский край. После Февраля вернулся в Петроград вместе со Сталиным и Каменевым, составив «тройку», которая фактически руководила большевиками Петрограда, предлагая объединение с меньшевиками и условную поддержку Временного правительства. Приехавший в Петроград Ленин резко осудил эту позицию и призвал к социалистической революции. Вёл революционную работу в Харькове, Крыму, в июле был избран в Городскую думу Харькова. Секретарь ЦК РСДРП(б) с августа 1917 г… Стал депутатом петроградской Городской думы от большевиков. Избран членом ВЦИК, позднее – членом Президиума ВЦИК. Избран членом Учредительного Собрания от Харькова. В 1917–1923 гг. работал инструктором в аппарате ЦК партии. В 1923–1934 гг. член Верховного суда СССР. В 1934–1937 гг. работал в аппарате ВЦИК. С 1939 г. – персональный пенсионер. Похоронен на Новодевичьем кладбище.

Стучка Пётр Иванович (Петерис Янович) (1865–1932) – из семьи зажиточных лифляндских крестьян. Закончил юридический факультет Санкт-Петербургского университета (1888), работал помощником присяжного поверенного. Участвовал в выпуске газет на латышском языке. В 1897 г. был арестован вместе со всей редакцией газеты. После 7‐месячного ареста был сослан на 5 лет в Вятскую губернию. В 1906 г. вернулся в Ригу, где стал создателем Латышской с.-д. партии, территориальной части РСДРП. Жил в Петербурге, занимался изданием легальной и нелегальной прессы. После Февраля – член большевистской фракции исполкома Петроградского совета. Председатель следственной комиссии Петроградского ВРК. В 1918 г. – нарком юстиции РСФСР. Инициатор создания в рамках судебной системы революционных трибуналов (по делам о контрреволюции): «в своих решениях Революционные трибуналы свободны в выборе средств и мер борьбы с нарушителями революционного порядка». Также упразднялись институты судебных следователей, прокурорского надзора, присяжной и частной адвокатуры. В 1918–1920 гг. – председатель Советского правительства Латвии. В 1919–1920 гг. – заместитель наркома юстиции. Один из создателей и директор (с 1931 г.) Института советского права. Прах захоронен в Кремлевской стене.

В этой части менее известных большевиков мы видим то же правило с редкими исключениями: либо ранняя смерть, либо расстрел во время Большого террора. И практически полную профессиональную непригодность к постам, которые они когда-либо занимали.

От левых эсеров в президиум исторического Съезда вошли:

Камков Борис Давидович (наст. фамилия Кац; 1885–1938) – учился в Новороссийском университете. В 1904 г. арестован как член боевой организации эсеров, в 1905 г. выслан в Туруханский край, в 1907 г. бежал за границу. В 1911 г. окончил юридический факультет Гейдельбергского университета. После Февральского переворота вернулся в Россию, стал активным деятелем партии эсеров, затем – одним из инициаторов раскола партии. Сблизился с большевиками, возглавил Петроградскую организацию эсеров. На II Всероссийском съезде Советов избран во ВЦИК, где вместе с Зиновьевым возглавлял Международный отдел. Расходился с большевиками, предпочитая «диктатуру демократии» «диктатуре пролетариата». При этом участвовал в разгоне Учредительного Собрания. Не поддержал Брестский мир. Выступал против продотрядов. После подавления восстания левых эсеров ушел в подполье, но высказался за сотрудничество с большевиками. За участие в восстании заочно приговорен к 3 годам принудительных работ. Арестован в 1920 г., но вскоре освобожден. В 1921 г. арестован, в 1923 г. сослан. Повторно арестован в 1937 г., в 1938 г. осужден и тут же расстрелян.

Спиридонова Мария Александровна (1884–1941) – в 1902 г. окончила Тамбовскую женскую гимназию. Работала конторщицей в губернском дворянском собрании. Примкнула к эсерам, вступила в боевую дружину, в 1905 г. арестована за участие в демонстрации, но вскоре отпущена. В 1906 г. добровольно вызвалась совершить теракт и на вокзале Борисоглебска смертельно ранила советника тамбовского губернатора Г. Н. Луженовского, выпустив в него пять пуль. После совершения убийства пыталась застрелиться, но была оглушена ударом приклада. Была приговорена к смертной казни, которую заменили на бессрочную каторгу. После Февральского переворота освобождена по распоряжению Керенского. Сразу же занялась активной агитацией среди солдат и рабочих в пользу прекращения войны. Была избрана председателем на Чрезвычайном и 2 Всероссийском крестьянских съездах, работала в ЦИК и в крестьянской секции ВЦИК. Критически относилась к большевикам, считая, что их влияние ослабнет, когда вскорости (как она считала) разразится мировая революция. Была выдвинута большевистской фракцией кандидатом на пост Председателя Учредительного Собрания (избран Чернов). Поддерживала Брестский мир. Весной-летом 1918 резко отошла от большевиков и поменяла своё отношение к Брестскому миру. После попытки восстания левых эсеров была арестована, приговорена к году тюрьмы, но амнистирована. В 1919 г. арестована московской ЧК и признана виновной в клевете на Советскую власть. Помещена в больницу для принудительного лечения, но бежала и перешла на нелегальное положение. Арестована в 1920 г., но отпущена под поручительство других левых эсеров. Находясь под надзором ВЧК, в 1923 г. пыталась бежать за границу, но была задержана и осуждена на 3 года ссылки, которая реально продолжилась до 1931 года, когда Спиридонова была осуждена ещё на 5 лет ссылки. Вышла замуж на И. А. Майорова (362). В 1937 г. арестована и приговорена к 25 годам тюрьмы. В 1941 г. расстреляна вместе со своим мужем и другими политзаключенными.

Каховская Ирина Константиновна (1887–1960) – правнучатая племянница декабриста Петра Каховского, училась в Мариинском институте для сирот благородного происхождения в Петербурге, поступила на историкофилологическое отделение Женского Педагогического института. С 1905 г. увлеклась революцией, стала секретарем в большевистской организации, но вскоре ушла к эсерам, занялась пропагандой среди крестьян. В 1907 г. арестована и приговорена к 15 годам каторжных работ. В 1914 г. освободилась по амнистии. В 1918 г. участвовала в организации убийства на Украине генерал-фельдмаршала Германа фон Эйхгорна, была схвачена и подверглась пыткам, приговорена к смерти. После Ноябрьской революции отпущена. В 1919 арестована чекистами. Отпущена под поручительство Ленина. Готовила покушение на Деникина, заболела тифом. Арестована в 1921 г. и выслана в Калугу. Её мемуары, написанные в это время, были опубликованы в Париже с предисловием Ромена Роллана. В 1925 г. арестована и сослана, в конце концов, оказавшись в Самарканде. В 1937 г. арестована по делу «Всесоюзного эсеровского центра» и приговорена к 10 годам заключения. Освобождена в феврале 1947 г., в 1948 г. снова арестована и возвращена в ссылку. В 1954 г. освобождена. Всего провела в заключении и ссылках сорок пять лет.

Мстиславский Сергей Дмитриевич (настоящая фамилия Масловский; 1876–1943) – в 1901 г. окончил Санкт-Петербургский университет; с 1904 г. – в партии эсеров, участвовал в подготовке вооружённого восстания в Петербурге и Кронштадте. Находился в заключении в Петропавловской крепости в 1910–1911 гг. Как комиссар Петроградского Совета был командирован для ареста Николая II и его семьи. После ареста императора отказался от должности комиссара по содержанию под стражей членов императорской фамилии. При расколе партии эсеров вошёл в ЦК левых эсеров. Был членом советской делегации на переговорах о мире в Брест-Литовске. С 1921 г. – беспартийный. Занимался литературным творчеством. Умер в эвакуации.

Закс Григорий Давидович (1882–1937) – переплетчик, закончил 6 классов школы, в 1904 г. переехал в Санкт-Петербург, примкнул к эсерам. В 1905 г. арестован, выслан в Астрахань, где продолжил революционную деятельность. Вновь арестован и сослан в Сибирь. В 1907 г. эмигрировал. В 1908–1910 г. вновь в России, занимался подпольной работой. Снова эмигрировал. Перед войной вернулся в Россию, был арестован и выслан, в 1916 г. призван в армию, но дезертировал и уехал в Петроград. После Февраля избран гласным Центральной городской думы, затем – товарищем (заместителем) председателя Центральной городской думы. Член ВЦИК, товарищ наркома просвещения РСФСР, заместитель председателя ВЧК (1918). Фактически оказался ближе к большевикам, чем к эсерам (не был арестован после левоэсеровского мятежа). Вступил в РКП(б). Окончил Восточный факультет Академии Генштаба. Военный атташе в Эстонии (1924–1925), затем – на хозяйственной работе. Расстрелян как японский шпион.

Карелин Владимир Александрович (1891–1938) – окончил 2 курса юридического факультета Московского университета. В партию эсеров вступил в 1907 г. Находился под надзором полиции, провёл год в тюрьме и 5 лет в ссылке. В июле 1917 г. – председатель Харьковской городской думы. На II Всероссийском съезде Советов избран в состав Президиума ВЦИК от левых эсеров. Народный комиссар имуществ. Депутат Учредительного собрания от Харьковского избирательного округа. В марте 1918 г. вследствие несогласия с подписанием Брестского мира вышел из состава СНК. Был одним из организаторов и активным участником восстания левых эсеров 6–7 июля 1918 г. в Москве. В 1919 г. арестован в Харькове, освобождён. Отказался от борьбы против большевиков, с 1921 года работал юристом. В 1937 г. арестован. Дал ложные показания на процессе «Правотроцкистского антисоветского блока». Расстрелян.

Гутман М. А. (или М.Л.) – представитель Объединенной еврейской социалистической партии (в президиуме по квоте эсеров). На Съезде он выступал несколько раз. Биографических данных нет.

Позднее в президиум Съезда был приглашен от украинских социалистов.

Кулиниченко Павел Ильич – член УСДРП, член ВЦИК. О нём также не сохранилось никаких биографических данных.

По национальному составу, как можно видеть, что наряду с русскими (включая малороссов) – 13 человек, в руководство вошли евреи – 7 человек, и один латыш – Стучка.

Здесь же упомянем представителей заявлявших своё мнение партий, которые отказались войти в президиум.

«Правые» эсеры (на позиции ЦК партии):

Гендельман Михаил Яковлевич (1881–1938) – учился на юридическом факультете Киевского университета, в 1901 г. исключён и отдан в солдаты. В 1903 г. вновь принят, но дальнейшее образования получал в Берлинском и Фрайбургском университетах. Получил статус присяжного поверенного. В 1902 г. вступил в партию эсеров. По возвращении в Россию в 1904 г. снова арестован. В 1917 г. – член Московского Совета рабочих депутатов, член ЦК партии эсеров, депутат Учредительного собрания, член ВЦИК, затем член Комуча. Арестован в 1920 г. На процессе партии эсеров приговорён к расстрелу, в 1924 г. смертная казнь заменена на лишение свободы на 5 лет со строгой изоляцией, в 1926 г. сослан в Оренбург, затем в Тобольск. В 1929 г. жил в Кирове, работал переводчиком в совнархозе. В 1930 г. приговорен к 3 годам высылки. Работал экономистом в рыбтресте Тобольска. В 1937 г. арестован, затем приговорен к смертной казни. Также расстреляны его жена, двое детей (оба члены партии меньшевиков) и брат.

Меньшевики

Хинчук Лев Михайлович (92)

Доминирование большевиков в руководстве Съезда не означало их триумфа. Триумф был локален, но именно он создал новый зародыш легитимности. Прежний был исчерпан – Временное правительство признало, что оно «низложено», не попытавшись вновь собраться и восстановить свой статус. Потому что опорой Временного правительства перестали быть не только Советы, но и масса других учреждений, которые смирились с тем, что они ликвидированы и замещены вооруженными бандитами. Точно так же, как в Феврале самоликвидировалось царское правительство и все учреждения, которые вполне могли бы осуществить подавление переворота, перенеся свою деятельность из Петрограда в какое-то другое место и обеспечив себе вооруженную защиту.

В 1917 году властные органы самого разного происхождения охватил какой-то паралич – они не могли ничем управлять. И от этого ощущения своей никчемности развился комплекс неполноценности – любая декларация об образовании какой-то другой власти приводила к тому, что прежняя власть практически безропотно слагала с себя полномочия и рассеивалась.

«Левый» триумф

Конец Учредительного собрания

Мысль о том, что после государственного переворота, названного Февралем, требуются учредительные процедуры для утверждения нового порядка государственности была совершенно правильной. Легитимность власти не может быть сохранена при переходе от монархической к республиканской форме правления. Но идея провести Учредительное собрание в сложившихся условиях была обречена на провал. Нельзя одновременно воевать, выбирать и бунтовать. Более того, нельзя провести учредительные процедуры, когда каждый из этих трех видов деятельности интересен (выгоден) какой-то одной силе – они просто растаскивают страну, народ, систему управления по разным направлениям, и итогом может быть только провал всех их начинаний и разрушение страны.

Кадетам и в целом «правым» силам интересна была война. Они хотели триумфа, который закрепил бы их присутствие во власти и поддержал их экономические отношения с союзниками. Прекратить войну желали тем или иным путем как большевики, так и прочие «левые» – те, кто называл себя «революционными демократами». В результате фронт был предан тылом, армия была разрушена, а война проиграна. Действительно, если государство исчезло, то исчезновение армии происходит автоматически – вместе с осознанием, что власти больше нет.

Революционные демократы мечтали о парламентской республике, когда они буду говорить длинные речи и помыкать неким правительством, которое из статуса временного (узурпировавшего полномочия) станет постоянным и ответственным перед парламентом. Сама по себе мысль о выборной власти нисколько не является порочной, но парламентская республика для России, вся история которой принадлежит самодержавной власти и предполагает жесткую иерархическую систему, была абсурдом. «Левые» занимались подготовкой к выборам в Учредительное собрание, они эти выборы выиграли, но проиграли во всём остальном – проиграли войну и уступили власть бунтовщикам.

Большевиков интересовали только бунт и диктатура. Они готовы были как на поражение России в войне (и желали этого поражения открыто – опираясь на поддержку Германии, с которой вместе намеревались делать мировую революцию), и готовы были к тому, что никаких учредительных процедур не будет, не будет никакого парламента и не будет никакой легитимности. Потому что перманентная революция была их главной идеей – анархическая форма марксизма не предполагала никакой прочной государственности и никакого мира. Большевики были успешны в своих разрушительных замыслах, но захваченная ими власть так и не приобрела законных черт, разрушила государство, привела к гражданской войне и массовому террору, в котором сгинули не только их оппоненты, но и подавляющее большинство большевистских лидеров. Они тоже стали проигравшими.

Выбор формата Учредительного собрания казался не такой уж сложной задачей. На I Съезде Советов по этому вопросу с часовым докладом выступил трудовик Леонтий Брамсон (90), видимо считавший себя в нём большим знатоком. Он детально рассказал, как должны выглядеть выборы, считая по умолчанию, что выборы должны быть партийными – по так называемым «связанным спискам». Страна разделялась на 70–100 округов, в каждом из которых каждая партия выдвигала свои списки. Пакет со списками получал каждый избиратель, который должен был выбранный список отнести в избирательную комиссию. Потом места в Учредительном собрании распределялись между партиями пропорционально поданным в данном округе голосам. Второе «очевидное» положение состояло во всеобщности выбора без всяких цензов. Голосовать не могли только глухонемые и сумасшедшие. А неграмотные – могли. Возрастной ценз для фронтовиков был устранен, для них создавались отдельные избирательные округа. Остальные граждане должны были голосовать с 20‐летнего возраста. Хотя «левые» изначально хотели опустить возраст дееспособности до 14 лет.

Всеобщность и прямой характер выборов требовали колоссальной организационной работы и громадных затрат. Минимальный срок для организации был определен в 40 дней до момента голосования. Намеченные сроки в дальнейшем постоянно смещались – Временное правительство не торопилось слагать свои полномочия перед всероссийским парламентом. Дотянули до момента, когда большевики взяли власть в Петрограде и лишили Временное правительство власти без всякого парламента. А большевики потом поняли, что и Учредительное собрание некому защищать – д остаточно разогнать несколько демонстраций.

О том, что большевики знали о шаткости своей власти, охватившей лишь центр Петрограда, говорит тот факт, что Ленин в докладе о мире на II Съезде Советов даже предлагал рассматривать свои предложения на Учредительном Собрании, которое должно решить «что можно и чего нельзя уступить». Все декреты Съезда объявлены Съездом действующими «впредь до созыва Учредительного Собрания». Правительство, созданное на Съезде, именовалось «временным» и действующим «впредь до созыва Учредительного Собрания». Это правительство вскоре издало декрет о созыве Учредительного Собрания в ранее установленный срок 12 ноября 1917 года.

Ленин был противником созыва Учредительного собрания, но большевики всё же надеялись получить в нём большинство. И все свои декларации после вооруженного захвата власти соотносили с будущими выборами и высшим статусом Учредительного собрания, в том числе, и по отношению к Советам. Действительно, Советы не были избранными всенародно, а порядок выборов Учредительного собрания предполагал строгое равенство избирательных прав. Партийцы Ленина надеялись на симпатичность своих идей и своих вождей, а Ленин с Троцким рассчитывали только на интригу и насилие. Рассматривался вопрос об отложении выборов и понижении возрастного ценза с 20 лет (один из самых низких в Европе) до 18 лет. Но любое отложение выборов могло рассматриваться как отмена, что привело бы к консолидации антибольшевистской оппозиции. Свердлов, знавший ситуацию на местах, был противником переноса выборов на более поздний срок.

Для большевиков серьезным основанием для опасений, что результаты будут не в их пользу, было то обстоятельство, что Комиссия по выборам (Всевыборы) не находилась в их подчинении и решительно отказалась подчиняться СНК. Но у большевиков и в целом у «левых» было достаточно и других инструментов, чтобы формальную свободу избирать превратить в масштабное навязывание своей воли. В пользу «левых» сыграло образование военных и морских округов, где выбирали 80 депутатов. Также большевики нарушали избирательный закон в расчете, что помешать им в данный момент никто не мог. Так, Ленин был внесен в списки сразу шести избирательных округов, хотя закон ограничивал выдвижение пятью округами. Большевистский декрет о печати фактически блокировал предвыборную агитацию от «нелевых» партий. Сложность подсчета голосов с множественными выдвижениями создавала почву для фальсификаций. Запутанная система регистрации избирателей привела к тому, что выборы прошли не одновременно, растянувшись на три месяца. В срок они были проведены лишь в 39 избирательных округах из 79. Для окончательного формирования списка депутатов требовалось сравнить результаты голосования по 81 округу, устранив все случаи дублирования среди тех, кто получил достаточно число голосов, чтобы быть избранным. Кворум был набран, но партийный характер выборов сделал его хрупким. Точно процент явки оказалось затруднительно высчитать. Максимальная из называемых цифр – 67 %. Также сложно назвать точное число избранных депутатов – называют цифры от 703 до 766 из 808 запланированных.

Советская организация на этом этапе была настолько сплоченной и популярной, что революционные демократы победили на выборах в Учредительное Собрание даже в условиях переворота в Петрограде и вооруженного захвата власти большевиками (эсеры 51,7 %, большевики – 24,5 %, левые эсеры – 5,6 %, кадеты – 2,4 %, меньшевики – 2,1 %). Большевики получили то, чего опасались. Их роль не была решающей. Но в их пользу сыграл раскол среди эсеров. По предварительным данным из 703 делегатов 229 были эсерами, 168 – большевиками, 39 – левыми эсерами. Этого было недостаточно, чтобы сорвать собрание, но вполне достаточно, чтобы дестабилизировать его работу. Важный результат – контроль большевиками Москвы и Петрограда, где за них голосовала почти половина избирателей. В среднем по 80 городам они получили 38 % голосов, а максимальная поддержка была им оказана в Лифляндской губернии (Латвии) – 72 %. Латвия и латышские стрелки были оплотом большевизма.

подписал декрет «К открытию Учредительного собрания», произвольно установив квоту для открытия первого заседания в 400 человек, а открывать собрание должен был уполномоченный от СНК. Это автоматически означало отложение созыва Учредительного Собрания. Одновременно большевики планировали собрать всех своих депутатов до открытия собрания, и открыть его неожиданно для всех остальных. В тот же день был выпущен декрет об аресте руководства партии кадетов «как партии врагов народа».

Неприкосновенность народных избранников игнорировалась. Кроме того, Учредительное собрание было назначено на 5 января, а встык назначались два съезда – на 8 января III Всероссийский съезд Советов, на 12 января – III Всероссийский съезд крестьянских депутатов. Это были удобные обстоятельства для очередной узурпации. Внешне малозначительные шаги постепенно подрывали будущее всенародного парламента.

Противопоставление Учредительного собрания и Советов достаточно отчетливо выразилось со стороны большевистсколевоэсеровского ВЦИК, который постановил всячески поддержать «левую» часть Учредительного собрания против «правой», а разосланные на места телеграммы ВЦИК предлагали противопоставлять лозунгу «Вся власть Учредительному собранию» лозунг «Вся власть Советам». 23 декабря 1917 года в Петрограде было введено военное положение. 2 января ВЦИК объявил о том, что сложить свою власть перед Учредительным собранием не собирается: «всякая попытка со стороны какого бы то ни было учреждения присвоить себе те или иные функции государственной власти будет рассматриваема как контрреволюционное действие. Всякая такая попытка будет подавляться всеми имеющимися в распоряжении советской власти средствами, вплоть до применения вооруженной силы».

Комендантом Таврического дворца был назначен Урицкий, а за район, рядом с дворцом, отвечал Бонч-Бруевич ^[115].

На вопрос о том, что будут делать 5 января большевики, если пройдут антисоветские демонстрации, последний ответил: «Сначала уговаривать, потом расстреливать». Для разгона Учредительного собрания он лично отобрал 200 человек с крейсера «Аврора» и с броненосца «Республика». В день открытия Учредительного собрания большевики силами запасных латышских и литовских полков разогнали 100‐тысяч-ную демонстрацию в поддержку Учредительного собрания. По официальным данным при этом было убито 50, ранено 200 человек. Семеновский и Преображенский полки, на которые рассчитывали эсеры, не двинулись с места, так и не дождавшись броневиков броневого дивизиона – их большевики предварительно вывели из строя. Таврический дворец был до отказа набит вооруженными большевиками, галереи заполнены пьяными матросами. Учредительное собрание открывалось в обстановке унижения и издевательств над депутатами.

Всё началось с потасовки, устроенной большевистскими и левоэсеровскими депутатами, которые не дали открыть собрание старейшему депутату Швецову. Они буквально лезли в драку и тащили Швецова с трибуны. Воспользовавшись его растерянностью, Свердлов захватил руководство и объявил собрание открытым от имени ВЦИК. В своём вступительном слое он объявил, что власть должна принадлежать Советам. Сразу же вслед за этим Скворцов-Степанов (296) по указанию Ленина предложил исполнить «Интернационал», и в этом спектакле приняли участие все «левые» – вплоть до правых эсеров.

Большинством голосов избрали председателем Чернова – 244 голоса «за» и 151 «против» (при альтернативном голосовании за Спиридонову 160 голосов, за Чернова – 260). Расклад по голосам вполне понятен, но большинство в момент голосования – не большинство избранных депутатов. Кворума нет – в зале менее 400 человек. Чернов (102) произносит беззубую речь – угодную и большевикам, и их противникам.

Он призывает отныне идти «под красным знаменем социализма». И провозглашает конец гражданской войне, которая только начинается. Ни слова по существу, ни одного касания действительно важных для данного момента тем. Чернов всё ещё надеялся, что большевики образумятся и приступят к совместной работе. Но его уступки уже никому не были нужны. Бухарин в своём выступлении изводит собрание занудным сведением мелких счетов, Штейнберг (410) убеждает депутатов признать власть Советов. Что-то пытается сказать Церетели (99), но его уже совсем не слушают. Зал шумит, переругивается, председатель безрезультатно призывает к порядку… Это спектакль, где герои предшествующей краткой эпохи превращены в тряпичных кукол.

Доходит дело до голосования повестки дня. Эсеры в большинстве, и они отказываются включать в повестку большевистскую Декларацию ВЦИК, которая декларирует передачу власти Советам и самороспуск. Большевики и левые эсеры объявляют об уходе. Левоэсеровская фракция получает приз – включение её в состав ВЦИК. Ленин, уходя, предписывает охране воздержаться от насилия, Дыбенко отдает приказ Железнякову (372), что собрание пора разгонять. Тот отправляется в зал и довольно робко прерывает докладчика Чернова своим: «Караул устал». И позволяет Чернову быстро огласить проекты законов, которые были приняты без прений. Спектакль закончен. Депутаты разошлись, применять к ним насилие не понадобилось. На следующий день СНК принял декрет о роспуске Учредительного собрания, и депутатов просто не пустили в зал заседаний.

Пришло время ни на каком законе не основанного насилия. И Ленин радостно воспользовался тем, что рыхлое общество, еще не сплотившееся в нацию (чему могла бы способствовать победа в войне под руководством Царя), не имело аппарата легитимного насилия, кроме того, который оно только что поломало собственными руками. А большевики не стали спрашивать разрешения: их аппарат насилия сформировался из бандитских элементов сам собой – как только изуверам стали выписывать «мандаты» от лица «народной власти», в которой никакой народности, разумеется, не было и следа. Русские не готовы были убивать, а большевики (вместе с тут же ставшими «идейными» бандитами) готовы. Понятно, кто в таком случае должен был победить. А потом нанятые перья написали историю так, будто не было кровавого террора, а было только триумфальное шествие некоей «Советской власти», которая взялась ниоткуда – без всякого народа и без всякого закона.

Разогнав Директорию, созданную частью депутатов Учредительного собрания, Колчак был совершенно прав, заявив при этом, что после разгрома большевиков новое Учредительное собрание должно собраться, но не на партийной основе. Собственно, партийность и погубила народное представительство – как в Государственной Думе, так и в Учредительном Собрании. И в Советах. Далее «естественный отбор» среди «левых» просто выявил самых бесчестных, самых жестоких, которые не прекращали гражданской войны вплоть до полного истребления всех, кто когда-либо имел с ними хотя бы малейшие разногласия.

Процедурная нелепица

В январе 1918 г. прошел III Всероссийский Съезд Советов, который считается учредительным для РСФСР (точнее, Р.С.Ф.С.Р.). В съезде участвовали 1798 делегатов, в том числе 1587 с решающим голосом (977 РСД и 610 КД) и 211 с совещательным (82 РСД и 129 КД)^[116]. Не вполне понятен статус делегатов из «других государств» – 233 делегата были из Украины, Белоруссии, Средней Азии и Прибалтики. Часть делегатов не успели приехать до завершения съезда. Часть делегатов представляли одновременно и рабоче-солдатскую, и крестьянскую части съезда. Съезд избрал ВЦИК из 306 человек и 26 кандидатов, заменяющих конкретных членов ВЦИК: 160 большевиков; 125 левых эсеров; 7 эсеров-максималистов; 7 правых эсеров; 2 меньшевика; 2 меньшевика-интернационалиста; 3 анархиста.

Если партийное представительство было зафиксировано, то территориальное осталось неизвестным. Кроме того, от разных Советов приезжало разное количество делегатов, никаких норм представительства не существовало. Также необъявленным был национальный состав Съезда. Мы можем установить лишь примерно долю евреев среди выступающих и в составе избранного ВЦИК. В первом случае это минимум 30 %, во втором случае – минимум 15 %. Это существенно превышает долю евреев в населении Российской Империи – 3,1 % (1914, около 40 % от численности евреев во всем мире). При этом следует учесть, что не представленные на Съезде территории, предполагаемые в составе суверенных государств (Польши с Западной Белоруссией и Украины), населяло не менее 60 % евреев Российской Империи. Численностью евреев в азиатском и закавказском населении Империи можно пренебречь. То есть примерная доля евреев в Российской Советской Республике не могла превышать 1,3 % (с включением Украины и Белоруссии доля евреев в СССР до 1939 года составляла 1,8 %). Соответственно, доля евреев в руководстве самопровозглашенного государства была исключительной, аномально высокой.

В силу полного процедурного хаоса и отсутствия фиксации представительства учредительный статус присвоен Съезду без всякого на то основания.

1. В повестке дня не было указано учреждения какого-либо государства. Свердлов при открытии Съезда огласил три темы, подлежащие обсуждению: установление диктатуры «трудового элемента», вопрос о мире, вопрос национальный. Соответствующие выступления – Ленин, Троцкий, Сталин. Отметим, что Сталин уже тогда входит в тройку большевистских лидеров и в полной мере отвечает за весь большевизм, а не только за его «сталинский период».

2. Государство, которое, как предполагалось одними участниками съезда, существует или очень скоро возникнет, как предполагали другие, не имело точного названия. Свердлов называл его на Съезде Революціонная Совѣтская Демократическая Республика, Ленин – Россійская Совѣтская Республика и Соціалистическая Республика Совѣтовъ, в принятой Декларации говорится об учреждении Совѣтской Россійской Республики.

3. Состав Съезда был совершенно произвольным. При открытии Съезда Свердлов объявил, что выдано 625 мандатов делегатам с решающим голосом, и что в этот раз съезд оказывается «полнее», чем в прежний. Относительно чего «полнее»? Кто и как избирался или назначался делегатами? Как и на II Съезде, состав собравшихся был совершенно произвольным. Что было основанием для выдачи мандата? Критериев не было. Фактически в Съезде мог участвовать кто угодно. Сколько делегатов не получили мандаты? По какой причине? Этой информации нет. Следует понимать, что все без исключения, кто хотел, мандат получили. Мандаты не были выданы только группе Белорусской Рады, «не имеющей права на представительство в виду самозваного характера означенной организации, не опирающейся на трудовые массы Белоруссии», а также представителям краевого Совета кавказской армии (непонятно какой), поскольку таковых Советов после раскола оказалось два, и было неясно, который из них «свой».

4. Без всяких регламентов и проверки полномочий произошло слияние двух съездов – рабоче-солдатского (большевистского) и крестьянского (лево-эсэровского). Только в конце Съезда было оглашено общее число делегатов от рабоче-солдатского съезда – 942 с правом решающего голоса и 104 с правом совещательного голоса. Эти данные подтверждаются имеющимися в архиве мандатами делегатов.

В отношении крестьянского съезда официальных сведений нет, но из сохранившихся в архивах мандатов следует, что делегатов было 511 с правом решающего голоса и 70 – совещательного. В ряде случаев у одного делегата были мандаты на оба съезда (около 40 человек). Съезды имели совершенно разные задачи и разные типы представительства. Крестьянский съезд решал лишь вопрос о «социализации земли», его делегаты не были уполномочены так же, как делегаты от рабочих и солдат, голосовать за какую-либо учредительную резолюцию или резолюции по вопросам о мире и национальностях. Крестьянское представительство было значительно ниже рабоче-солдатского.

5. Съезд не представлял какие-либо территориальные единицы. Единственный, кто имел надежное представительство от территории – Михаил Калинин, который был в августе 1917 г., а затем в ноябре избран гласным Петроградской думы, а во второй раз избран Думой своим головой. Но ему на Съезде было предоставлено только приветственное слово, которое не удостоилось быть отраженным в стенограмме. Делегаты представляли самые разнородные группы, называвшие себя «Советами», но не имевшие никакой общей позиции – даже в вопросе своего отношения к разогнанному только что Учредительному Собранию, которое имело под собой основания – избирательную систему, территориальное и партийное представительство. Данный съезд был представлен в основном большевиками и левыми эсерами, а остальные партии были допущены лишь для того, чтобы топтать их ногами и занимать время бесплодными и нелепыми взаимными обвинениями. В стенограмме указывается, что мандатной комиссией были оглашены пофракционные цифры для утвержденных (разъясненных) мандатов, но сами цифры не опубликованы. К учреждению государства всё это отношения не имело.

6. Объявив о федеративном устройстве провозглашаемого государства, Съезд не обозначил ни одного федеративного субъекта (а тем более – его представительства на Съезде), определив, что таковые будут появляться по мере проведения съездов национальностей, которые по своей воле будут федерироваться с Российской республикой или отделяться от неё. Какие территории при этом будут принадлежать той или иной национальности, никто и думать не мог. Таким образом, федерация не могла существовать в принципе, а её провозглашение было чисто декларативным. Резолюция Съезда тем не менее объявляет, что республика учреждена «как федерация советских национальных республик». Что говорит о полной юридической несостоятельности данного документа.

7. Из 8 дней заседаний (которые иногда начинались в вечернее время) 2 дня (первый и предпоследний) были посвящены приветствиям, ещё 5 дней – межпартийным дрязгам в основном по вопросу о мире, 1 день – перерыв в заседаниях. В последний день были без обсуждений проголосованы все резолюции. Как правило, голоса не считались. Лишь изредка считались немногочисленные голоса «против». «Воздержавшихся» просто не учитывали.

Стенограмма, по-видимому, опубликованная большевиками, исключила большинство выступлений от оппозиционных партий, не дав их даже в изложении. Оставлены тексты только тех выступлений, которые прямо критиковались в выступлениях большевиков. Эти публикации были нужны только для того, чтобы можно было понять, о чём говорит доминирующая группировка. Серьезный вопрос – чем занималась эта огромная масса людей в течение 9 дней, имея очень много свободного времени? Трудно понять, как было организовано проживание и пропитание делегатов, каким образом они добирались до Петрограда, а в самом Петрограде – до зала заседаний. Действительно ли на каждом заседании был кворум? Вряд ли непривычные к этому люди могли выдерживать многочасовые прения. При голосовании никто не отмечал наличие людей в зале. По умолчанию считалось, что все отсутствующие проголосовали бы «за» вместе с большинством присутствующих.

Интересна преамбула к стенограмме Съезда (издание 1918 года), которая к делу отношения не имела и неизвестно кем составлена. В ней, например, такие строки: «Бессмертные тени Дантона и Робеспьера мелькнули перед нами на минуту, как символ буржуазного героизма и из далей исторического прошлого суровый Конвент улыбнулся своему достойному правнуку – Конвенту Республики Советовъ».

Разница в том, что Конвент заседал беспрерывно и решал вопрос текущей жизни. А советский съезд лишь одобрял аплодисментами политику вождей большевизма. В остальном террор французских революционеров и большевистский террор – проявление практически одного и того же процесса «раскрепощения» смертоубийственного характера «низов», где криминальные инстинкты и ненависть к своей стране и своему народу обуздывались только государственной властью.

Неслучайно все революции пожирали своих детей – как только новый государственный порядок складывался, он направлял террор именно на эту категорию революционеров.

Имитация международной поддержки

Первый день – день приветствий был днем фальсификации международного представительства. Кто же представлял на Съезде мировое социалистическое (коммунистическое, рабочее) движение?

Перечислим выступавших и проследим их судьбы.

Платтен Фридрих (Фриц) (1883–1942) – швейцарский социалист и коммунист. В 1911–1921 гг. состоял в Правлении Социал-демократической партии Швейцарии, в 1912 г. избран его секретарём. Весной 1917 г. участвовал в обеспечении проезда «запломбированного вагона» с большевиками во главе с Лениным через немецкую территорию. Считается, что 1 (14) января 1918 г. при первом покушении на Ленина в Петрограде «прикрыл его своим телом от пуль» и был ранен. На поверку оказалось, что у него только была содрана кожа на пальце. Было ли покушение в самом деле, осталось неясным. В 1919 г. организовал Коммунистическую партию Швейцарии и был избран её первым секретарем, но из-за возникших разногласий бросил своих однопартийцев и в 1923 г. уехал в Россию, где вместо политики решил заняться созданием сельхозкооперативов. Из сотни иммигрантовкоммунистов с Платтеном остался лишь 21 человек, включая стариков и детей. Через год к кооперативу присоединилось ещё около 70 швейцарцев. Даже вложение значительных личных средств в покупку сельхозтехники не спасло кооператив от развала. В 1931 г. уехал в Москву, где был старшим научным сотрудником Международного аграрного института, а также преподавал в Московском институте иностранных языков. Затем работал в Коминтерне. Был арестован в 1938 г. года по подозрению в шпионаже, приговорён к 4 годам лишения свободы за «незаконное хранение оружия» (карманный маузер). Следов шпионажа следствие не нашло. После истечения срока заключения по указанию начальника лагеря конвоир вывел Платтена за ограду и застрелил. Место захоронения неизвестно.

Также трагичны судьбы жен Платтена. Первая жена Лина Хаит отдала всё своё состояние, ради выкупа мужа из Рижской тюрьмы. Вторая жена Ольга Корзинская покончила с собой, узнав, что румынские власти приговорили мужа к казни (информация была ложной). Третья жена Берта Циммерман, иностранный секретарь службы связи ИК Коминтерна, в 1937 году была арестована НКВД по сталинским спискам, осуждена как агент английской и германской разведок, расстреляна за участие в троцкистской организации.

Платтен был представлен на съезде от «интернационалистов Швейцарии» и от Швейцарской социал-демократической рабочей партии. В 1918 г. он, действительно, мог представлять швейцарских «левых», поскольку входил в состав правления и был секретарем указанной партии (правда, без слова «рабочей»). СДПШ оставалась реформистской, парламентской – мало подходящей в качестве партнеров большевикам, сторонникам диктатуры и мировой революции. Интересно, что Платтен выступал перед съездом на немецком языке, а публика, в которой едва ли несколько человек могли его понимать, неоднократно взрывалась бурными аплодисментами. Что указывает на смысл аплодисментов и в других случаях как на часть театральной обстановки, когда клакеры давали команду, аплодировать ли оратору или посылать в его адрес возмущенные возгласы.

Петров Петр (настоящее имя неизвестно, 1884–1947) – родился в семье еврея-кровельщика, члена иудейской общины. Но революция его привлекала больше, чем религия. Посещая занятия в Одесском университете в качестве вольнослушателя, организовал рабочий кружок, в 1901 г. вступил в ряды РСДРП, затем примкнул к меньшевикам. Ленина сравнивал с папой во главе церкви. Занимался нелегальной работой, участвовал в организации волнений во время «революции» 1905 года. Бежал в Великобританию, выучил английский и стал писать для «левых» газет. В 1912 г. стал одним из руководителей Британской социалистической партии, представляя её интернационалистское крыло. В 1935 г. в своей книге коммунист Уильям Галлахер изобразил Петрова одержимым шпиономанией: «Остролицый человек со смуглой кожей, черными бегающими глазками, крючковатым носом и черными усиками над маленькой верхней губой, которая не скрывала ряд белоснежных блестящих зубов, придавая лицу выражение постоянной ухмылки».

По приказу 1914 об ограничении въезда иностранцев Петров арестован, затем интернирован – вплоть до большевистской революции. Репатриации в Россию способствовал Троцкий. Затем Петров занимал политические посты в различных регионах. В 1921 был отправлен в Германию для поддержки немецкой компартии и оставался там до прихода к власти нацистов. Бежал в Великобританию, снова занимался публицистикой, примкнул к Лейбористской партии. При всей радикальности взглядов, считал большевистское правление полицейским режимом.

В 1918 г. Петр Петров не мог представлять какую-либо британскую (английскую) организацию.

Эгеде-Ниссен Адам Яльмар (1868–1953) – по профессии почтовый служащий. В начале 1900‐х помогал российским социал-демократам в издании и доставке в Россию революционной литературы. В 1906–1923 гг. – член Норвежской рабочей партии, затем Коммунистической партии Норвегии (КПН); делегат 7‐го конгресса Коминтерна (1935 г.). В 1934–1940 гг. – п редседатель КПН. Во время Второй мировой войны жил в Исландии, Канаде и США; служил переводчиком в Красной Армии. В 1945–1946 – вновь председатель КПН.

В 1918 г. не мог представлять социал-демократов Норвегии, а тем более Швеции. Был скромным рядовым активистом Норвежской рабочей партии. Его политическая карьера относится к более позднему периоду.

Уильямс Альберт Рис (1883–1962) – американский журналист, профсоюзный деятель и публицист. Основная профессия – священник конгрегационной церкви, выступал в защиту бастующих рабочих. Во время Первой мировой войны помогал беженцам в Бельгии. После победы большевиков побывал в России, встречался с Лениным. В сентябре 1918 г. вернулся в США. Затем снова приехал в Советскую Россию (1922–1928). Неоднократно бывал в СССР, сохранял просоветскую позицию.

В 1918 г. не мог представлять какую-либо общественную или политическую организацию. Никаких связей с какими-либо демократическими силами или социалистами США не имел.

Рейнштейн Борис Исаевич (настоящая фамилия Давидсон, 1866–1947) – родился в России. За революционную деятельность был выслан, бежал сначала в Париж, в 1901 г. переехал в США и стал активистом Социалистической трудовой партии Америки. Пытался участвовать в выборах, работал аптекарем. В 1917 г. приехал в Россию. После революции работал в большевистском правительстве главой отдела пропаганды мировой революции, в 1918 г. вступил в РКП(б). Затем работал в исполкоме Коминтерна. В 1936 г. был исключен из партии за связи с троцкистами, в 1938 г. восстановлен (вероятно, за оказанные следствию услуги). В последние годы жизни был редактором англоязычного советского журнала.

В 1918 году не мог представлять какой-либо политической организации США.

Рид Джон Сайлас (1887–1920) – американский журналист, писатель, автор пронизанной юношеским романтизмом книги о большевистской революции «Десять дней, которые потрясли мир» (1919). В 1918 г. оставался «левым» публицистом, но не представлял никакой организации. Лишь в 1919 он попытался создать американскую компартию, и был избран в Исполком Коминтерна. Умер в Москве от сыпного тифа.

Раковский Христиан Георгиевич (наст. имя Кръстьо Станчев, 1873–1941) – болгарин по происхождению, подданный Румынии. Во время учебы в Женевском университете примкнул к российским «левым» эмигрантам. Затем учился в Германии и во Франции. С 1897 постоянно бывал в России. Примкнул к РСДРП. Разъезжая по странам, основную политическую деятельность вел в Болгарии и Румынии. С 1910 г. стал одним из основателей Балканской социал-демократической федерации, активно сотрудничал с Парвусом (51), помогая ему во время войны финансировать русскоязычные антивоенные издания. В 1916 г. был арестован в Румынии за шпионаж в пользу Австро-Венгрии и Германии (этот статус подтвержден в дальнейшем многими историческими документами). В январе 1917 г. Румынская социал-демократическая партия была на нелегальном положении, её руководство бежало в большевистскую Россию.

С этого момента Раковского следует считать российским большевистским деятелем. В 1919 г. стал председателем СНК и наркомом иностранных дел Украины. В 1923 г. после критики со стороны Сталина за «конфедерализм, националуклонизм и сепаратизм» был снят с должностей и отправлен послом в Англию, с 1925 г. переведен полпредом во Францию. В 1927 г. за участие в «оппозиции» был снят со всех постов и исключен из партии. Был выслан, но продолжал переписку с Троцким, пока ему не ужесточили режим. В 1935 г. заявил о своём разрыве с «оппозицией», был возвращен в Москву и восстановлен в партии. В 1936 г. снова исключен из партии, в 1937 г. арестован, признал себя виновным в различных заговорах, а также в том, что был японским и английским шпионом. Был осужден на 20 лет, но в начале войны расстрелян по сталинскому списку.

Христиан Раковский в январе 1918 года не мог представлять какую-либо румынскую политическую организацию.

Лещинский Юлиан Марьянович (1889–1937). С 1906 г. в составе Социал-демократии Королевства Польского и Литвы (СДКПиЛ). В 1910 г. избран председателем Союза социалистической молодежи «Спуйня». С 1913 г. член Варшавского комитета СДКПиЛ. Затем менял «национальность» своей политики многократно. В 1917 г. вел подпольную работу в Минске, избран в Учредительное Собрание по Минскому избирательному округу по списку большевиков. В 1917–1918 гг. член Центрального исполнительного комитета групп СДКПиЛ в России и редактор газеты «Трыбуна» («Trybuna»). В 1919 г. – Комиссар по польским делам в Наркомнаце РСФСР и народный комиссар просвещения Литовско-Белорусской советской республики, член ЦК КП Литвы и Белоруссии. В 1921–1923 гг. член польского бюро ЦК РКП(б). В 1924 г. вернулся в Польшу, был арестован, бежал в Москву. С 1925 г. член Политбюро ЦК компартии Польши, в 1929–1937 гг. генеральный секретарь Компартии Польши. С 1928 г. – член Исполкома Коминтерна.

В 1937 г. арестован в Москве, приговорен к высшей мере наказания за участие в польской шпионской террористической организации и в тот же день расстрелян. Похоронен на Донском кладбище.

В январе 1918 года. Лещинский мог представлять польских социал-демократов лишь «теоретически». Вероятно, по этой причине его приветствие не отразилось в стенограмме Съезда.

Также в качестве иностранных гостей выступает некто Шмурло (биографических данных нет) – от имени Литовской социалистической конференции. Среди организаторов литовских конференций, которые проводились во время войны, этот активист не числится. Насколько он мог представлять литовских социалистов – неясно. Его выступление также не отражено в стенограмме.

Нечего и говорить о том, что никакой международной поддержки большевистский переворот не имел. Шумные публикации и выступления по этому поводу были имитацией, которая в дальнейшем стала привычной. Мечтая о мировой революции, большевики-ленинцы пытались выдать свои мечты за реальность, уверяя себя и других в том, что мировая революция случится со дня на день. Почти все участвовавшие в их спектакле иностранцы были уничтожены в период Большого террора. Никакая лояльность при учреждении власти Советов не гарантировала от пули в затылок от чекистского палача.

Лидеры

Руководство съезда было сформировано на основе партийного представительства, ибо никакого другого представительства в нём не было. После слияния с Крестьянским съездом в Президиуме съезда без всякого голосования произошли изменения – одни (некоторые указанные по стенограмме) ушли, другие пришли. Это легко установить, сличая стенограмму и публикацию, привлекающую изучение других документов^[117].

Большевики в Президиуме съезда были представлены 16 фамилиями. Судьба Свердлова, забитого насмерть рабочими в 1919 г., хорошо известна. Как и судьба Зиновьева, расстрелянного в 1936 году. Коротко о других авторитетных большевиках, которых пригласили в Президиум (непонятно кто – голосования не было), но это не означало их высокого ранга в большевистской власти. Ещё двое большевиков получили странный статус «кандидатов» в члены Президиума Съезда. О них мы тоже дадим краткие справки. Подробности жизни Троцкого, Ленина и Сталина опустим – они хорошо известны. Следует лишь отметить, что все три большевистских лидера выступали с руководящими докладами, но предпочли в Президиуме Съезда не сидеть.

Баранов Алексей Васильевич (1895–1954) – в 1915 г. окончил вечерние общеобразовательные курсы при Народном доме графини Паниной, служил на Балтийском флоте. Член Центробалта. Делегат II Всероссийского съезда Советов. В 1918 г. – комиссар военно-морских учебных заведений. В 1919–1920 гг. – член РВС Балтийского флота, комиссар Морских сил Чёрного и Азовских морей, комендант морской крепости Севастополь, затем начальник обороны Крыма. С 1921 г. – член РВС Морских сил Чёрного и Азовских морей. В 1923 г. – начальник Управления военно-морских учебных заведений. По неизвестным причинам в 1924 г. переехал Свердловск, где занимался постановками пьес и работал в редакции издательства.

Аванесов Варлаам Александрович (Мартиросов/Мартиросян Сурен Карпович, 1884–1930) – закончил приходскую школу, учился в Ставропольской мужской гимназии. С гимназических времен участвовал в различных «левых» партиях.

В 1907 г. бежал в Швейцарию. В 1913 г. окончил медицинский факультет Цюрихского университета, вернулся в Россию, в Москве вступил в партию большевиков. Активный участник Октябрьского переворота. В 1918–1921 гг. – комиссар по делам Армении при Наркомнаце. С 1919 г. – член Коллегии ВЧК. Один из первых организаторов ВСНХ, военной промышленности. Похоронен на Новодевичьем кладбище.

Володарский В. (наст. имя Гольдштейн Моисей Маркович; у псевдонима «Володарский» не было имени; 1891–1918) – родился в семье ремесленника, из гимназии исключен за неблагонадежность, с 1905 г. – член Бунда. В 1911 г. за революционную деятельность сослан в Архангельскую губернию. В 1913 г. эмигрировал в США, где вступил в Социалистическую партию Америки и международный профсоюз портных (работая закройщиком на портняжной фабрике). Во время Первой мировой войны вместе с Троцким и Бухариным издавал в Нью-Йорке еженедельную газету «Новый Мир». На II Всероссийском съезде советов избран в Президиум ВЦИК. Участник Октябрьского переворота. Комиссар по делам печати, пропаганды и агитации Петрограда. Руководил цензурой и репрессиями в отношении оппозиционной прессы. В 1918 г стал основным организатором подтасовки результатов выборов в Петроградский совет. Застрелен эсером-боевиком. Это убийство стало одним из поводов для развязывания «красного террора».

Розинь (Розиньш) Фриц (Фридрих) Адамович (1870–1919) – после ряда арестов за революционную деятельность в 1899 г. эмигрировал в Англию и стал профессиональным революционером, организатором и редактором латышских социалдемократических журналов. В 1904–1905 гг. вел подпольную работу в Латвии. В 1908 г. арестован, приговорён к каторге, в 1913 г. сослан в Восточную Сибирь, откуда бежал в США. В октябре 1917 года вернулся в Латвию, с декабря – председатель Исполкома Совета рабочих, солдатских и безземельных депутатов Латвии (Исколата) – первого советского правительства Латвии. С марта 1918 г. заместитель наркомнаца РСФСР; член Президиума ВЦИК, в 1919 г. – комиссар земледелия в правительстве Советской Латвии. Умер от пневмонии.

Ландер Карл Иванович (1883–1937) – журналист и историк, издал в Санкт-Петербурге в 1908–1909 гг. трёхтомный труд «История Латвии» на латышском языке. Член РСДРП с 1905 года. Участвовал в баррикадных боях в Москве в декабре 1905 года. После Февраля был секретарём земского союза Западного фронта, одновременно – член Минского и Северо-Западного областных комитетов РСДРП(б). В октябре 1917 года – член ВРК Западного фронта и председатель Минского совета рабочих и солдатских депутатов. Депутат Учредительного Собрания. В 1918–1919 – нарком госконтроля РСФСР. В 1920 г. – особоуполномоченный ВЧК по Донской области и Северному Кавказу и начальник особого отдела ВЧК Кавказского фронта. Один из организаторов «красного террора». Созданные им «тройки» приговорили к расстрелу тысячи человек. В 1922–1923 годах уполномоченный Советского правительства при иностранных миссиях помощи голодающим в России. В 1923–1925 гг. член коллегии Наркомвнешторга СССР. В 1928 г снят со всех должностей и принудительно направлен на пенсию. По официальной версии, умер от туберкулеза.

Преображенский Евгений Алексеевич (1886–1937) – родился в семье священника (впоследствии – обновленца), «самостоятельно пришел к убеждению, что Бога не существует». Занимался революционной пропагандой, в 1904 г. вступил в РСДРП. В 1905 г. закончил гимназию. Ездил по стране, организуя вооруженные революционные ячейки. Неоднократно арестовывался. В 1917 г. на I Всероссийском Съезде Советов выступал с большевистскими резолюциями по национальному вопросу и по борьбе с антисемитизмом. Выступал против Брестского мира: «весь план тов. Ленина является, в сущности говоря, попыткой спасти жизнь Советской власти посредством самоубийства». Занимал различные партийные должности на Урале, был председателем Президиума Уральского областного комитета РКП(б). В 1920‐х – на различных хозяйственных должностях. Принадлежал к «левой оппозиции», за что в 1927 г. был исключен из партии и выслан в Казахстан. После подписания письма о разрыве с оппозицией в 1930 г. был восстановлен в партии. В 1933 г. вновь исключен, обвинен в причастности к «контрреволюционной троцкистской группе» и выслан в Казахстан на 3 года. Но через год снова восстановлен в партии. В 1936 г. в третий раз исключен из партии и арестован за участие в «контрреволюционной террористической организации» и расстрелян.

Оппоков (Ломов) Георгий Ипполитович (1888–1938) – сын дворянина, член РСДРП(б) с 1903 года. Участник революции 1905–1907 гг. Член Московского окружного и Московского городского комитетов РСДРП (1907–1908). Занимался политической публицистикой, в 1913 г. закончил юридический факультет Петербургского университета. Дважды арестовывался и высылался. Нарком юстиции в первом советском правительстве. Затем занимался вопросами топливного снабжения, занимал высшие хозяйственные должности. Неоднократно избирался кандидатом и членом ЦК РСДРП(б), ЦК ВКП(б). В 1937 г. арестован, расстрелян.

Лашевич Михаил Михайлович (наст. имя Гаскович Моисей, 1884–1928) – окончил Одесское техническое училище, служил в банке. В 1901 вступил РСДРП, вел подпольную работу на Юге России и в Петербурге. Неоднократно арестовывался и подвергался ссылке. В 1915 г. был мобилизован, на войне был дважды ранен, дослужился до звания старшего унтер-офицера. Делегат I Съезда Советов, где избран членом ВЦИК. Во внутрипартийных дискуссиях высказывался против немедленного восстания и предлагал отложить вопрос до следующего съезда Советов. Активный участник Октябрьского переворота – руководил отрядом солдат и матросов при захвате телеграфа, почты, госбанка. Во время гражданской войны занимал комиссарские должности в войсках. В 1925 г. был назначен первым заместителем наркома по военным и морским делам СССР, заместителем председателя Реввоенсовета СССР, членом Президиума ВСНХ СССР. Был сторонником Зиновьева, с 1925 г. принадлежал к «новой» («ленинградской»), а с 1926 г. – к «объединенной оппозиции». В 1927 г. в числе 75 активных деятелей «троцкистской оппозиции» был исключён из партии, после чего заявил об отходе от оппозиции и в 1928 г. был восстановлен. По официальной версии умер в Харбине (либо в автомобильной катастрофе, либо покончил жизнь самоубийством).

Окулов Алексей Иванович (1880–1939) – в 1903 г. вступил в РСДРП, в 1904 г. в Москве окончил школу драматического искусства при Московском художественном Театре. Во время событий 1905 года в Вологде был руководителем рабочей боевой дружины. В 1907–1913 гг. жил в эмиграции – в Женеве и Париже. Вернулся в Россию, вскоре был арестован и осужден на 3,5 года. В 1916 г. призван в армию, стал одним из организаторов и председателем Красноярского Совета рабочих и солдатских депутатов. Затем член губкома РСДРП(б) и председатель губисполкома Енисейской губернии. Был избран в Учредительное собрание. Осенью 1917 г. прибыл в Петроград, где работал в аппарате ВЦИК, в начале 1918 года стал членом ВЦИК 2‐го созыва и его президиума. Во время гражданской войны – на различных должностях в Красной Армии. Конфликтовал со Сталиным и Ворошиловым по поводу их деятельности в Царицыне. В 1926–1927 годах входил в правление «Главзолото». В начале 1930‐х принудительно отправлен на пенсию. В конце 1936 г. исключён из ВКП(б), приговорён к 10 годам исправительно-трудовых лагерей, умер в Амурлаге.

Врачев Иван Яковлевич (1898–1997) – окончил три класса церковно-приходской школы, В 1917 вступил в РСДРП(б), был призван в армию Временным правительством. Участвовал в формировании частей Красной Армии. В 1920‐х годах занимал комиссарские должности в Туркестане и на Кавказе. За принадлежность к «левой оппозиции» в 1927 исключен из партии, в 1928 г. сослан в Вологду. После заявления об отходе от оппозиции в 1930 г. восстановлен в партии. В 1936 г. вновь репрессирован и сослан. С 1943 года на фронте, награжден орденами и медалями. В 1949 г. арестован как бывший троцкист и приговорён к 25 годам исправительно-трудовых лагерей. В 1956 году освобождён и реабилитирован.

Гразкин Дмитрий Иванович (1891–1972) – имел лишь начальное образование. В 1909 г. вступил в РСДРП, занимался пропагандистской работой, в том числе и после призыва в армию. Являлся председателем полкового, дивизионного и корпусного комитетов солдатских депутатов. Участник I, II и III съездов Советов крестьянских депутатов. Член ВЦИК шести созывов. В 1918 г. работал в ВЧК, в 1919–1920 гг. – на руководящих постах в Красной Армии, в 1922–1925 гг. – в аппарате ЦК РКП(б). В последующие годы на партийной и хозяйственной работе.

Майоров Илья Андреевич (1890–1941) – вступил в партию эсеров в 1906 г., учился на естественном факультете Казанского университета, но был исключён в 1914 г. за участие в революционном движении и сослан в Енисейскую губернию на 3 года. Из ссылки бежал. В ноябре 1917 года избрался делегатом Всероссийского учредительного собрания от Казанского округа. В январе 1918 г. избран членом ВЦИК, занимался «социализацией земли». Был противником Брестского мира; обвинил большевиков в преследованиях трудового крестьянства, протестовал против комбедов, твёрдых цен на хлеб, смертной казни и террора. Был арестован, приговорен к 3 годам лишения свободы. Амнистирован, снова арестован и отправлен в ссылку. В 1930 г. вновь арестован ОГПУ, сидел в Бутырской тюрьме, снова сослан. В 1937 г. арестован вместе с женой по обвинению «в активной антисоветской террористической деятельности», приговорён к 25 годам лишения свободы. Расстрелян в начале войны.

Будучи эсером, указан в списке от большевиков.

Также в президиуме съезда от большевиков были представлены Артемьев и Шаров. Без инициалов. Поскольку они не попали в состав ВЦИК, невозможно установить, кто они такие.

От левых эсеров в Президиуме были представлены сначала три человека, потом добавлены еще пять. Из первого состава невозможно определить, кто таков Радченко (биографических данных нет). Остальные все прежние – Мстиславский (327), Спиридонова (326), Камков (325). Остальные фигуры новые.

Алексеев Николай Николаевич (91).

Натансон Марк Андреевич (1850–1919) – окончил гимназию, учился в Медико-хирургической академии и Земледельческом институте в Санкт-Петербурге. Участвовал в народническом движении, в 1869–1871 гг. подвергался арестам и заключению в Петропавловской крепости, в 1872 г. сослан в Архангельскую губернию. В том же году принял православие для заключения брака. В 1877 г. в очередной раз арестован и после отбывания срока в Петропавловской крепости сослан в Восточную Сибирь. В 1894 г. снова сослан в Сибирь на 5 лет. В 1902 г. присоединился к партии эсеров и стал одним из её лидеров. В 1904 г. эмигрировал в Швейцарию, где встречался с Лениным. В 1906 г. был противником убийства Георгия Гапона. В 1907 г. выступал против плана убийства Николая II. Отказывался верить в сотрудничество Азефа с охранкой. Во время Первой мировой войны занимал пораженческую позицию. В мае 1917 года вернулся в Россию через территорию Германии и возглавил левое крыло партии. Открыто поддерживал Ленина и большевиков. Поддержал разгон Учредительного собрания. В 1919 г. из-за боязни ареста выехал за границу. Скончался в Швейцарии после осложнения, вызванного хирургической операцией.

Устинов Алексей Михайлович (1879–1937) – в 1902 г. начал участвовать в революционном движении, в 1906 г. примкнул к эсерам. В 1904 г. окончил историко-филологический факультет Московского университета. В 1906–1907 гг. работал в Саратовской женской гимназии преподавателем истории. Арестован, в 1908 г. выслан по решению суда. Эмигрировал во Францию, затем в Швецию. В 1917 г. получил диплом на агрономическом отделении Цюрихского технического университета. Вернулся в Россию в апреле 1917 года. Исключен из партии эсеров «за большевизм». Был избран делегатом II Всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов и членом Исполкома Всероссийского Совета крестьянских депутатов. После Октября стал левым эсером. В 1920 г. вступил в РКП(б). В 1921–1923 гг. работал в полпредстве РСФСР в Германии, в 1924–1929 гг. полпред СССР в Греции, одно время работал в разведуправлении РККА. В 1930–1931 гг. уполномоченный НКВД СССР в Тифлисе. В 1934–1937 гг. полпред СССР в Эстонии, где скоропостижно умер.

От объединенных фракций, представляющих собой ничтожные по численности группы, в президиум был допущен известный своими пространными «записками о революции», которые пространно, но в основном добродушно критиковал Ленин:

Суханов Николай Николаевич (наст. фамилия Гиммер; 1882–1940) – из обрусевших немцев. Окончив с серебряной медалью 1‐ю Московскую гимназию (1901), уехал в Париж, где слушал лекции в Русской высшей школе общественных наук (1902). После возвращения в Россию в 1903 г. – студент историко-философского факультета Московского университета. Примкнул к эсерам. В 1904 г. арестован, приговорён к 1,5 годам тюрьмы. Эмигрировал в Швейцарию, порвал с эсерами. В 1909 г. вернулся и снова поступил в Московский университет на экономическое отделение юридического факультета. В 1910 г. выслан, в 1913 г. вернулся из ссылки в Петербург. Оттуда снова выслан. Продолжал публицистическую деятельность. Во время Первой мировой войны писал антивоенные статьи. В 1917 г. входил в состав Петросовета, примкнул к меньшевикам-интернационалистам. Редактировал ежедневную газету «Новая жизнь». Во время II Съезда Советов покинул его вместе с другими членами меньшевистской делегации, но приветствовал смену Временного правительства властью Советов и первые декреты Совнаркома. Именно на его квартире по инициативе его жены Галины Константиновны (Лии Абрамовны) Флаксерман ЦК РСДРП(б) принял решение об организации вооружённого восстания. Был членом ВЦИК 2‐го, 3‐го и 4‐го созывов. На заседаниях ВЦИК критиковал большевистское правительство и Ленина. В июне 1918 года исключен из ВЦИК вместе с другими меньшевиками и правыми эсерами. В конце 1920 г. отошел от меньшевиков, в 1923 г. пытался вступить в РКП(б), но не был принят. Работал в советских учреждениях на Урале, в Москве, за границей, в 1924–1925 гг. редактировал экономические журналы при торгпредствах СССР, издаваемые на немецком и французском языках, публиковал экономические статьи. В 1930 году арестован по делу «контрреволюционной меньшевистской организации», на суде признал себя виновным, был приговорен к 10 годам тюрьмы. В 1935 г. оставшийся срок был заменен ссылкой. В 1937 г. арестован по обвинению в связях с немецкой разведкой, в чём «признался» под пытками и под угрозой ареста жены. В 1940 г. приговорён к расстрелу трибуналом Сибирского военного округа и расстрелян в тот же день.

О чём говорит данный список?

Во-первых, об общей концепции формирования лидерской группы: в Президиуме должны быть представлены различные национальности: при русском большинстве – несколько евреев, латыш, армянин. Кончено, евреи не составляли большинства во ВЦИК, но их процент был около 15–20 % – в несколько раз выше, чем доля в населении Империи (в особенности, если заметить, что подавляющее число евреев осталось в навсегда отделенной Польше, а также во временно отделенной Украине).

Во-вторых, почти все в этой лидерской группе не получили высшего образования, а если получили, то никогда не работали по специальности. И при этом легко брались за управление в тех областях, о которых не имели ни малейшего представления – занимались публицистикой, военным делом, хозяйственными вопросами.

В-третьих, как показывает судьба этой лидерской группы, она вся была повязана кровью, и по большей части расплатилась за свою деятельность в период Большого террора – когда выпущенные на свободу демоны стали пожирать других демонов революции, освобождая себя от общей ответственности и расчищая карьерные пути.

В-четвертых, достаточно точно выполнено правило: кто сидит в Президиуме, тот не дебатирует. Исключения незначительны – для Свердлова (он вел Съезд), суетливого Зиновьева и Спиридоновой. Последняя заняла место в президиуме после своего выступления. Другим членам президиума давали возможность обозначить свою позицию лишь короткими репликами (Преображенский, Суханов).

Мировая революция в стране, – которую не жалко

Всё, сказанное большевистскими лидерами и их вялыми оппонентами до III Всероссийского Съезда Советов, не имеет никакого значения. Потому что политическая диспозиция вполне обозначилась только после разгона Учредительного Собрания. Из выступлений делегатов Съезда мы можем понять, какую, собственно, государственность они стремились построить.

Свердлов и Ленин должны были отчитаться о своей работе – соответственно, за ЦИК и СНК. Но их выступления не были отчетами.

Единственная информация Свердлова о своей работе – об издании литературы на иностранных языках, что соответствовало представлениям большевиков о скорой мировой революции. Пропаганду надо было переносить в Европу – на Россию надежды не было. Сколько и каких материалов издано, куда они отправлены – об этом докладчик умолчал. И ещё ЦИК занимался рассылкой по всей стране своих эмиссаров (с непонятными полномочиями) и сбором материалов о нарушениях на выборах в Учредительное Собрание. Где эти материалы, что из них следует – это, видимо, уже не интересовало ни Свердлова, ни вообще кого-либо. Также Свердлов отчитался о разрыве отношений с теми, кого он называл «соглашателями» (меньшевики и правые эсеры). С ними договаривались о совместной работе, а потом просто всех вышвырнули – в угоду фантазиям о пролетарской революции. Фактически власть в ЦИК была узурпирована большевиками. И, конечно, впредь с ними никто дела иметь не хотел. Левые эсеры, решив, что с большевиками им идти дальше удобнее, в течение 1918 года расплатились за это. Вся последующая жизнь тех, кто при этом выжил – лагеря, ссылки, а в итоге почти для всех всё равно – расстрел.

Несколько позднее на Съезде появилась странная делегация – осколок разгромленной большевиками системы местного самоуправления. Вслед за Учредительным собранием большевиками были распущены Петроградская и Московская городские Думы, которые успели разослать приглашения на Съезд городского и земского самоуправления. Оказавшиеся среди делегатов «левые» были там в ничтожном меньшинстве и покинули собрание, чтобы явиться на съезд Советов к большевикам – во главе с неким товарищем Моргуновым (его судьба неизвестна), назвавшим муниципальный съезд «средоточием контрреволюции». Таким образом, в зале оказались ещё 53 человека, которым был предоставлен статус с совещательным голосом. Между тем, органы местного самоуправления были «свежеизбранными» – выборы состоялись в июне – июле 1917 г. на основании «демократизированного» Временным правительством положения. Хотя среди местных гласных доминировали «левые», большевики играли в местном самоуправлении незначительную роль. Уничтожение результатов недавних выборов путем насильственного прекращения деятельности местных Дум было актом пресечения реального народного представительства, избранного на основании регламентированных правил, и замены его фиктивным, не избираемым представительством, формируемым спонтанно на основе лояльности к большевистскому перевороту^[118].

Речь Ленина – это сумбурное, насыщенное не фактурой, а лозунгами выступление, которое было совершенно неподготовленным, непродуманным. Это речь обо всём, что придет в голову. Но тем она и ценна – все тайные помыслы большевиков Ленин высказал вполне откровенно. И вполне показал, насколько деструктивны и не обременены рациональным расчетом эти помыслы. Из них могла следовать только гражданская война, которая, как казалось большевикам, уже заканчивается. Впоследствии крах государственности и всех систем управления были названы большевистскими историками «триумфальным шествием Советской власти».

Ленин об этом сказал: мы удержались и сумели создать аппарат Советов. Но история расшифровывает это как сознательную ложь. Советы к январю 1918 года никаким аппаратом не были. Они были на местах группировками, которые силой оружия захватили правительственные учреждения и приступили к тотальному грабежу – как общественной и частной, так и личной собственности граждан. Лишь последовавшая гражданская война покрыла этот грабеж – красный террор этот грабеж не остановил, но он превратил его во второстепенный фактор жизни миллионов людей, которые ограблены были все до одного.

Ещё один признак впадения Ленина в «прелесть» – утверждение, что громадное большинство (крестьянство) согласилось на диктатуру меньшинства (пролетариата). Ленин говорил: «нужна власть исключительно одного пролетариата». При этом он как будто игнорировал свои же слова о союзе с крестьянством и прямо тут, на Съезде, провозглашенное единство.

Ленин в своей речи говорил одновременно и о невозможности союза с буржуазией, и о необходимости такого союза, приводя пример кожевенной промышленности, где рабочие заключили союз с прежними владельцами, без которых они, и впрямь, не смогли бы продолжать производство: «попытки пролетариата вступать в договоры с союзами фабрикантов, чтобы обеспечить рабочим управление целыми отраслями промышленности». Захват банков – потом альянс с финансистами, захват заводов – потом союз с бывшими заводовладельцами. Всё это было формой перехода к сверхэксплуатации, а не освобождением труда. Взамен прежнего аппарата был подготовлен новый, который просто переписал на себя власть и собственность, многократно усугубив произвол чиновника и возвысив монополизм отраслевой бюрократии.

С одной стороны «долой соглашателей», с другой – «переходной период от капитализма к социализму будет долгим», потому что Россия – страна «преимущественно мелкобуржуазная» (то есть крестьянская). Тайный помысел, который скрывался за ленинскими славословиями в адрес левых эсеров, состоял в том, чтобы найти момент, в который также объявить их «соглашателями» и пособниками эксплуататоров и подчинить себе крестьянскую массу, которая до сих пор всегда шла за конкурентами большевиков. Всё это исходило из доктрины диктатуры «одного только пролетариата», а на деле – партии, которая эту диктатуру реализует и в течение длительного периода подавляет «мелкобуржуазную стихию» (крестьян) и «босяков» (бедняков, которые сопротивляются власти большевиков).

Хотя Ленин и говорил, что «социализм нельзя навязывать крестьянам насильно и надо рассчитывать лишь на силу примера», но очень скоро жизнь показала, что это была ложь. Ибо она противоречила доктрине диктатуры пролетариата. Также Ленин лгал, утверждая, что крестьяне, будто бы, поняли, что «нет другого пути к социализму, кроме диктатуры пролетариата». Кто не понимал, того просто ставили к стенке. Остальные быстро научились понимать, что имеют в виду вооруженные люди, готовые убивать без суда и следствия. Тем более что вождь сказал: «Ни один ещё вопрос классовой борьбы не решался в истории иначе, как насилием». Коль скоро так, то любой, кто был не согласен с Лениным, сразу превращался в классового врага и подлежал подавлению именно средствами насилия. Проще говоря – бывал убит. Ленин прямо предупредил, что ждет впереди: «далеко ещё не дошли до настоящего террора».

Ещё один признак полной неадекватности Ленина – плотно укоренившиеся в его мозгах идеи о том, что для управления государством не нужно никаких знаний. Это проистекало от ощущения абсолютной новизны того, что делали большевики: «дело новое, невиданное в истории, которое нельзя прочитать в книжках». Раз так, то командовать будет простой мужик. Потому что революционная масса «богаче всего революционным опытом». Ленин предлагает избавиться от «буржуазного предрассудка, будто не может управлять государством простой рабочий крестьянин. Может и научиться, если возьмется управлять». Для подбора кадров, как полагал Ленин, достаточно будет «отцеживающего аппарата» в виде Советов.

Очень скоро большевики убедились, что никакой мужик или кухарка ничем командовать не умеют и не станут. И поэтому стали командовать сами, используя криминальные элементы и взращивая в карательных органах бандитские методы принуждения к «социализму» – так они называли свой политический режим. Это и был «реальный социализм, отличный от книжного». Социализм воплощения книжных идей – как уж вышло на практике…

Советские историки создали официальную доктрину, согласно которой Троцкий был сторонником вредоносной идеи: «ни войны, ни мира, а армию распустить». Нет, идея разрушения армии была общебольшевистской, исходящей, прежде всего, от Ленина, который говорил: «старая армия, армия казарменной муштровки, пытки над солдатами, отошла в прошлое. Она отдана на слом и от неё не осталось камня на камне. (Апл.) Полная демократизация армии проведена». Миллионные массы дезертиров при этом почему-то оказывались совершенно безопасны для мирного населения: «теперь не надо бояться человека с ружьем, потому что он защищает трудящихся и будет беспощаден в подавлении господства эксплуататоров». Что дезертир был беспощаден, это верно. А что он кого-то защищал, было ложью. Или результатом восторженного ленинского воображения.

Ленин полагал, что пролетарской армии офицеры вообще не нужны. Тем более, те, которых потом стали называть военспецами, и всё-таки до какого-то периода пользовались их знаниями. Потом, правда, расстреляли практически всех. Ленин свято верил в интуитивную компетентность восставших (в его воображении) масс: «в армию вступили элементы, которые несут с собой не казенные знания, но которыми руководят идеи борьбы за освобождение эксплуатируемых».

Вождь большевиков также хвалился нигилизмом к судебным органам, которые его сподвижники полностью уничтожили – «сразу отдали на слом». Будущий народный суд должен был стать «орудием воспитания», «без формальностей». А пока ликвидация законности и правопорядка открыла шлюзы для бандитизма, выданного за революционное творчество масс и борьбу с эксплуататорами.

Большевикам вообще не нужна интеллигенция, обладающая знаниями: «Они своё знание – профессора, учителя, инженеры – превращают в орудие эксплуатации трудящихся». «Люди из образования сделали забор, мешающий трудящимся идти вперед; этот забор будет сметен». Что вполне обосновывает тотальное истребление целых сословий. Ведь управление страной предполагается без них: «новое государство – республика советов, где нет ни одного аппарата власти, а есть только трудящиеся, только эксплуатируемые, ломающие старые буржуазные перегородки». Ломать – вот в чём задача Советов! И поэтому «мы имеем на деле такую организацию власти, которая ясно показывает переход к полной отмене всякой власти, всякого государства».

Фантазии большевиков в лице Ленина продолжали связывать надежды на удержание власти с мировой революцией. «Мы никогда не обольщали себя надеждой на то, что сможем докончить его (переходной период от капитализма к социализму) без помощи международного пролетариата». «Конечно, окончательная победа социализма в одной стране невозможна». Многим кажется, что это положение пришлось пересмотреть. Между тем, оно было обоснованием вечного перехода, который предполагает правление в форме диктатуры (или, точнее, тирании). Все остальные провозглашения близости мировой революции («русский начал, немец, француз, англичанин доделают, и социализм победит») были лозунгом, в который в здравом рассудке верить было невозможно. Но общее помутнение охватило страну – п режде всего «кухаркиных детей», которым романтизм сообщил право на истребление миллионов людей.

Большевистский погром критиков

Оппонирующие большевикам могли наблюдать, как стремительно меняется ситуация, и предполагали, что она может так же стремительно изменяться и дальше – если сначала она менялась в пользу большевиков, то далее Фортуна могла отвернуться от них. Меньшевики, правые эсеры и прочие прежние союзники большевиков не распознали их тактику, в которой не было и не могло быть никакой морали. Они побеждали именно поэтому, что были самозабвенными негодяями и лжецами. Свою жестокость они выдавали за стойкость и верность принципам, свою ложь – за возвышенные мечты и заботу о трудовом народе.

Одним из ставших к началу 1918 года совсем уже жалким оппонентом большевиков был Мартов (46). На трибуну III Всероссийского Съезда Советов Мартов был, можно сказать, вытолкнут как «мальчик для битья». Его тезисы были невнятны, его вид был под стать тезисам (хромота и сутулость с детских лет). Подхватив ленинское сравнение большевистского переворота с Парижской коммуной, он подчеркнул, что французские коммунары не нарушали гражданских прав и сохранили всеобщее избирательное право, в том числе и крайне правым политических партиям. Позднее Ленин ответил на это: поэтому они и проиграли. Понимая, куда клонится ситуация, Мартов провозглашал: «методы террора не нужны той партии, которая осуществляет желания большинства против корысти меньшинства. И поэтому социалистический Интернационал всегда отрицал террор». Он все ещё надеялся уговорить, пристыдить большевиков. Целиком в стенограмме его выступление не стали публиковать.

Вторым полемистом для «разогрева» публики на трибуну поднялся Борис Авилов ^[119], представитель микрофракции объединенных интернационалистов. Его выступление также дано в стенографическом отчете в сокращении. Он выразил свою оппозиционность к Советам, напомнил, что Учредительное Собрание было созвано по решению предпоследнего Съезда и выражало волю трудящихся масс: «Учредительное Собрание состояло из представителей огромного большинства рабочих и крестьян, тогда как в Советах явное меньшинство трудового элемента». Он предложил Советам роль «боевых организаций» при Учредительном собрании. Потом попытался зачитать список заводов и фабрик, где рабочие не согласны с политикой большевиков, но его прервали возмущенными возгласами.

Разгромить оппонентов было поручено Зиновьеву. Вспоминал ли он, измученный пытками, как громил оппонентов даже среди ближайших союзников? Покаялся ли перед расстрелом в том, что принес стране и народу столько горя? Вряд ли. Он всячески пытался сохранить себе жизнь, молил о пощаде и просил позвонить Сталину, целовал сапоги своим убийцам. А пока верный опричник Ленина указал на «нашего великого учителя Маркса», который критиковал Парижскую коммуну за то, что она сразу не начала военного наступления на Версаль и не захватила банки. А большевики всё это сделали! Правота большевиков была обоснована непогрешимостью Маркса.

В речи Зиновьева есть ссылка на речь Церетели, но выступления Церетели нет в стенограмме. Возможно, Зиновьев имел в виду какую-то общеизвестную речь «лидера соглашательских партий», которая могла звучать в том же зале Таврического дворца, где всего несколькими днями ранее проходило Учредительное собрание, а теперь собрались представители Советов. Раз уж Ленин в своей речи трижды упомянул Церетели, то Зиновьев не мог не пнуть его ещё раз.

Критикуя «правых» (в «левом» лагере), Зиновьев указывал, что они прежде не заявляли о невозможности победы социализма в данный момент. При этом он не замечал, что опровергает своего вождя Ленина, который днем ранее с трибуны утверждал, что до социализма ещё очень далеко. Ещё одно самоопровержение Зиновьева содержалось в его ссылке на подтасовку результатов выборов во Франции, где в парламенте оказывались сплошь «социалистические» партии, но к социализму они отношения не имели.

Точно то же можно было бы сказать и о выборах в большевистские Советы, которые привели на съезд Бог знает кого – разношерстную сволочь, которая не в состоянии была понять, как её превращают в тряпку для вытирания кровавых луж, оставленных большевиками. Миф о Советах и столетие спустя витает в неглубоких мозгах, затеняя преступления коммунистов и чекистов.

Далее перед окончательным уничтожением «соглашателей» выпускают несколько ораторов, выступлениям которых в стенограмме уделено совсем мало места. Какой-то безвестный «товарищ Лана» рассказывает о решении СНК Белоруссии разогнать Белорусскую Раду. Эта информация никого не заинтересовала. Затем что-то невразумительное и бурно-эмоциональное говорил в адрес «правых скамей» Николай Ривкин ^[120] – идеолог и руководитель Союза эсеровмаксималистов (ССРМ).

Затем слово предоставляется Николаю Суханову (359) – скорее для того, чтобы закрыть вопрос о представительстве на трибуне всех фракций. Из его выступления в стенограмме остается всего лишь несколько фраз. Он заявляет: «ошибаются те, кто думает, что речь идет о диктатуре пролетариата и демократии. Политика Совета Народных Комиссаров ничего общего не имеет ни с тем, ни с другим. Она ведет лишь борьбу против всех тех, кто высказывается против Ленина. Такая тактика приведет революцию к поражению». Его предупреждение даже не замечают.

Закрывает этот балаган Преображенский (354). Из его короткого ответа на чьи-то слова, не попавшие в стенограмму: «революцию сделали не усталые солдаты и не жадно тянущие[ся] к земле собственники крестьяне, как это утверждают объединенные интернационалисты. Точно также неверно, что с большевиками мало пролетариев. (…) большевики не закрывают глаз на то, что крестьяне еще недостаточно ясно представляют себе социалистический строй, но дальнейшее развитие революции создаст объективные условия, при которых крестьянство осуществит социализацию земли».

И вот снова на трибуне Ленин, разгоряченный критикой – снова многословен и сумбурен. Он просто вне себя от обвинений в непоследовательности. И по методике, зачерпнутой из марксизма, объявляет: «Пока революция не выходила из рамок буржуазного строя – мы стояли за демократию, но как только первые проблески социализма мы увидели во всём ходе революции – мы стали на позиции, твердо и решительно отстаивающей диктатуру пролетариата». Ложь возведена в систему – именно это и есть позабытый (как сказал Ленин) «правыми» марксизм. Откуда ни возьмись образовался «революционный социализм», который к радости Ленина «откололся» от всякого прочего социализма. И в чём же его особенность? В том, что все прочие социалисты объявлены врагами, а в условиях гражданской войны эти вчерашние единомышленники подлежали немедленному расстрелу.

Конечно, Ленин был прав в своей критике либерального парламентаризма, который является имитацией народного представительства и фальсифицирует политические свободы. Но что он предложил взамен? Полный абсурд: «ум десятков миллионов творцов». Это означает: «масса берет в свои руки оружие и начинает беспощадную борьбу с эксплуататорами».

Последующие годы показали, что эти «миллионы» натворили ужасное смертоубийство по всей стране. И были остановлены ещё более ужасным смертоубийством – НКВД. Коль скоро защита Родины во время войны объявлена Лениным «не социалистической» позицией, а воплощением роли прихвостня буржуазии, то в развязанной большевиками войне не было жалко ни государства, ни народа. Нет Родины – нет ничего общего между людьми. Кроме бандитской спайки, которая и решила дело.

Ленин верил в свои фантазии, которые не имели ничего общего с действительностью: «загляните в самые недра трудового народа, в толщу масс, там кипит организационная, творческая работа, там бьет ключом обновляющаяся, освещенная революцией жизнь. В деревнях берут крестьяне землю, рабочие захватывают в свои руки заводы и фабрики, повсеместно возникают всевозможные организации». Там, где он предполагал созидательную инициативу, царила разруха и преобладал грабеж.

Ильич, как фамильярно величали Ленина за глаза (а после его смерти давали это имя улицам и заводам), по воспоминаниям соратников очень радовался разгону Учредительного собрания – до слез смеялся тому, как это было сделано матросом Железняком, который довольно вежливо попросил делегатов разойтись, потому что «караул устал». Не только истрепанный своими фантазиями и душегубством Ленин смеялся недолго. Рьяный Железняков ещё быстрее отсмеялся.

Железняков Анатолий Григорьевич (1895–1919), известный, также как Матрос Железняк – анархист, положивший конец заседаниям Учредительного Собрания. Кличка «матрос» принадлежит ему совершенно незаслуженно. Поступить в Кронштадтское мореходное училище, а потом в Ростовское мореходное училище он не смог. Работал в аптеке, портовым рабочим, кочегаром. Во время Первой мировой войны – слесарем. И лишь в 1915 году по призыву попал в машинную школу 2‐го Балтийского флотского экипажа. Прослужив менее года, дезертировал и под вымышленной фамилией служил кочегаром и помощником моториста на торговых судах. К Февралю был законченным негодяем, и как следствие – анархистом. На флоте не служил, предпочитал выступать на митингах. В июне 1917 г. был арестован и приговорен к каторжным работам. Бежал и был избран от Центробалта на II Всероссийский Съезд Советов. Принял активное участие в Октябрьском перевороте. Возглавил крупный отряд революционных матросов, занимавшихся грабежами и произвольными убийствами «контры», а также участвовал в разгоне митингов и шествий в поддержку Учредительного Собрания. Охранял III Всероссийский Съезд Советов. Затем с крупной суммой денег был оправлен в Одессу, где участвовал в боях против румынских войск и флота. Продолжал произвольные аресты заложников и выступления на митингах. Затем был отправлен в Царицын в должности комполка. Вскоре после конфликта с военспецами был отозван в Москву, откуда снова нелегально направлен в Одессу, где в 1919 г. был избран председателем профсоюза моряков торгового флота. Командовал бронепоездами в боях против войск Деникина. Попал в засаду и получил смертельное ранение. Похоронен в Москве на Ваганьковском кладбище.

После ленинского сумбура происходит голосование за «Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа» – количество голосов «за» или «против» не фиксируется. Стенограмма обозначает лишь: «большинством голосов». А по поводу резолюции о работе ЦИК и СНК не указывается и этого. Вообще все голосования – без подсчета голосов и без разделения аудитории на тех, кто имеет право голосовать, и на всех остальных. Кого интересуют такие мелочи?

На следующий день к Съезду присоединяются делегаты Крестьянского Съезда, и тогда Декларацию заново переголосовывают. Фактически съезд должен был бы начаться заново, но формальности никого не волнуют. Таково «живое творчество масс» – именно так определяют большевики деяния самозванцев.

Восторженная речь Марии Спиридоновой (326) перекрывает даже фантазерство Ленина: «Мы сейчас разрушаем весь старый строй, созидая вместо него новый строй – на началах справедливости, равенства и братства, всемирного братства всех народов». Остается только вовлечь в революцию всех без исключения крестьян, а тех, кто уже вовлечен стихийно, обеспечить сознательным пониманием момента – в духе большевистского и левоэсеровского фантазерства.

Крестьянин понял всё это практически – коль скоро призывают к «борьбе без всякой пощады», то землю можно взять, а если кто помешает, незазорно будет его убить. Потом это понимание обернулось бунтами против большевиков, и с крестьянами пришлось объясняться огнем артиллерии и расстрелами заложников.

Продолжение ленинских фантазий от товарища Спиридоновой: «Народ познал тайну создания своих собственных организаций, он разгадал эту загадку и показал это той несокрушимой энергией, с которой он стал на защиту своих Советов. Народ больше никому не удастся обманывать, никому не удастся вколотить в его сознание то, что ему чуждо, – он сам узнал, что ему нужно, сам стал строить свои организации, и мы, верхи его организации, которые народ создал собственными руками, творим его волю».

Тремя днями спустя Съезд отметил преступление Спиридоновой (ему исполнилось 12 лет) и дал ей короткое слово, в котором она заявила: «Убивая слуг Николая, мы исполняли лишь свой долг, высокое счастье служить народу». Она кощунственно процитировала Писание: «Не мне, а имени Твоему»^[121]. И поклонилась залу под бурные овации. Расплата наступила быстро. Уже в июне 1918 года большевики расстреляли около 200 левых эсеров.

Вспоминала ли, проклинала ли Спиридонова (326) свои восторги, мотаясь по тюрьмам и ссылкам? Раскаялась ли она перед расстрелом? Определенно, нет. В 1937 г. она написала в 4‐й отдел ГУГБ письмо^[122], где упомянула, что её обыскивают в день до 10 раз, что было совершенно невозможным ни при царском режиме, ни при ленинском правлении – всегда уважалось её личное пространство. Надзирателями, которые насильственно обыскивали ветерана всех революций, были те самые «простые люди», которым она кланялась на Съезде. Описанные условия содержания в тюрьме – чудовищны, и в этом Спиридонова также разделяла судьбу миллионов простых людей, которые сидели в тюрьмах и лагерях – потому что идея «перманентной революции» не покидала воспаленный мозг Сталина. Но Спиридонову лечили от цинги, а те самые миллионы обманутых большевиками и посаженных по тюрьмам – нет. Они просто умирали. На Спиридонову просто грубо орали, а миллионы забивали насмерть.

Спиридонова ничего не поняла, ни в чём не раскаялась – не только перед большевиками, но перед фактами жизни, которые окружали её и должны были избавить от романтизма. Она писала: «Мне думается лет через десять, когда забудется кировщина и уляжется вся мнительность и, главное, развернется в жизни Конституция, Вам придется, быть может, сказать себе: напрасно мы столько народа и такого народа уничтожили, могли бы пригодиться и тогда и теперь». И в чём же бывшие союзники большевиков могли бы пригодиться? Видимо, в невероятном терроре, который изумлял Спиридонову: «При царе пропадал только сам террорист и кто-нибудь случайно влипший. (…) За КИРОВА было расстреляно количество людей, опубликованное на двух огромных газетных листах “Известий”, за покушение на Ленина было расстреляно чрезвычайниками 15 тыс. человек, мне говорили это коммунисты и чекисты». Спиридонова жалела лишь о том, что ей не верят – не признают, что она с 1930 года уже сложила оружие и признала, что «комвласть», первоначально подменившая «соввласть», потом пустила «массы» к управлению страной. Она мечтала быть с большевиками, но сохранив при этом достоинство: «я больший друг Советской власти, чем десятки миллионов лойяльнейших обывателей. И друг страстный и действенный. Хотя и имеющий смелость иметь своё мнение». Последнее её и погубило.

Война и дипломатия

Ответный восторг от Григория Зиновьева сменяется весьма серьезным докладом товарища Троцкого – о войне и мире. Этот любитель ярких фраз и длинных речей оказался также совершенно нечувствительным к абсурду, который он выдавал за новизну. О войне и мире судил человек, не имевший ни малейшего навыка в военном деле и дипломатии. И это – показатель болезненности всей русскоязычной интеллигенции, которая заменяла знания способностью складывать слова в тексты, смутно вспоминая при этом что-то из случайно прочитанного.

Представление инфантильного поведения большевиков как некоего «нового слова» во внешней политике отражено в двух нелепостях: в воззвании ко всем воюющим сторонам к немедленному миру и в опубликовании «тайных договоров», то есть дипломатической переписки и протоколов о намерениях.

Первый призыв показал непонимание элементарного: мир устанавливается в результате переговоров, которые определяют условия мира для каждой из сторон. Большевики, в конце концов, получили урок переговоров в Брест-Литовске, где они пытались юлить и уклоняться от каких-либо обязательств, но вынуждены были пойти на все требования немцев. Детское предложение вернуть всё в исходное состояние никто не стал рассматривать.

Второй призыв показал: с большевиками не может быть никакой дипломатии, они предлагают жить лозунгами и шумными декларациями на весь мир. И их снова принудили к традиционному международному диалогу – вплоть до пресловутого пакта Молотова-Риббентропа, ставшего сладкой тайной, раскрытой после краха коммунистического режима в СССР. А пока Троцкому было чем развлечь массу совершенно не искушенных в вопросах мира и войны делегатов, которым грела душу «честность» их политики. Это было продолжением давнишних ленинских переживаний своей инфантильной «новизны».

Громко заявленный принцип открытости дипломатии вылился в публикации семи небольших брошюр под названием «Сборник секретных документов из архива бывшего министерства иностранных дел». Занимался публикацией совершенно ничего не понимающий в иностранных делах матрос Маркин Николай Григорьевич (1893–1918, погиб в бою). Шумно объявляя о разоблачении, большевики не удосужились рассказать, что такого невероятного они обнаружили. В общем и целом – ничего.

Всего было издано свыше 100 документов, которые заинтересовали разве что дипломатический корпус других стран. Ленин же обобщил всё это в привычном публицистическом ключе: все они разбойники!

Вот самые «существенные» извлечения из дипломатических архивов, сделанные большевиками:

1. Русско-французская конвенция (1891–1893) против Германии с уточнением количества задействованных войск на случай нападения последней.

2. Секретная часть англо-французского соглашения 1904 года о Египте и Марокко на случай утраты султаном Марокко своей власти. Предполагалось, что одна из областей Маррокко перейдет к Испании, чтобы Франция не получала контроля над Гибралтаром.

3. Русско-японское соглашение 1907 года, где Япония признавала Северную Маньчжурию сферой влияния России, а Россия Южную Маньчжурию и Корею – сферой влияния Японии.

4. Русско-английское соглашение 1907 года о разделе Персии на три зоны (английскую, русскую и нейтральную); Англия заявляла, что она не имеет намерения изменять политический статус Афганистана, а Россия признавала Афганистан, находящимся «вне сферы русского влияния». Россия и Англия признавали верховные права Китая на Тибет.

5. Австро-итальянское соглашение 1913 года о возможном разделе Албании.

6. Бьёркский договор 1905 года между Россией и Германией, который впоследствии был аннулирован.

7. Секретные соглашения между Россией, Англией и Францией (1915) и русско-французские ноты (1917), посвященные уже совсем близкой победе над Германией и устройству послевоенного мира. Франция получала Эльзас и Лотарингию и особый статус Рейнской области, Россия – Константинополь. В итоге, благодаря большевикам, Франция получила своё, а Россия получила только Брестский мир.

8. Соглашение 1916 года между Россией и Японией против любой третьей державы, которая попыталась бы закрепиться в Китае.

9. Конвенция 1916 года о судьбе послевоенной Румынии, союзницы Германии.

10. Записка от февраля 1917 о разделе Османской империи между союзниками (изложение содержания дипломатических нот между Россией, Англией, Францией). Россия в данном случае лишь согласилась с англо-французским договором Сайкса-Пико от 1916 года. Этот договор возмутил только арабов, которым было обещано собственное государство в обмен на борьбу против турок. А также сионистов, которые надеялись получить земли в Палестине. Тем не менее договор можно было толковать двояко, ибо речь шла о территориях «влияния» Англии и Франции.

Все небольшевистские издания написали, что в этих публикациях нет ничего нового. Так оно и есть, поскольку в дальнейшем никто на эти публикации не ссылался – о них прочно забыли. Осталась лишь большевистская агитка: мы их разоблачили!

Но разоблачению подлежала другая тайна – сотрудничество большевиков с военным противником России и финансирование их Германским генеральным штабом. Этот факт перекрывает все прочие факты тайной дипломатии. Истомив аудиторию изложением мельчайших деталей Брестских переговоров, Троцкий объявил, что важнейшие задачи дня – продолжение этих переговоров и демобилизация армии.

На следующий день Троцкого продолжил Каменев (Розенфельд) – будущий страдалец сталинских процессов и антигерой всех советских учебников истории. Он совершенно единодушен с фантазиями большевизма не только по поводу внешней политики, но и по поводу государства.

В большевистском понимании, у государства границ быть не должно: «Мы сразу заявили, что границы, созданные всеми предыдущими насилиями царизма, пали навеки и отныне в свободной России, в тесном братском союзе, будут жить лишь те народы, которые этого свободно пожелают». «Мы поставили перед народами Европы идеал свободного коллектива свободных наций». То есть нет ни суверенной территории, и никто ни за что не отвечают. Некие «свободные нации», непонятно откуда взявшиеся, что-то там решают. Поэтому и вóйны не нужны: захотел – отделился, захотел – присоединился. И при этом территорию отторг любую – какую захотел. Когда весь этот бред германская сторона определила как утопизм, то Каменев предложил считать позицию её представителей просто проявлением «буржуазности» – в отличие от революционности большевиков. Он завершил свою фантазию привычной для большевиков сказкой: «на Западе мы уже имеем великого могучего союзника в лице международного пролетариата».

Всё это скучно и бесцветно. Поэтому на трибуну вновь поднимается мальчик для битья – несчастный и жалкий Мартов (46). Поскольку его позиция исходила из марксистской догмы о мировой революции, он не сказал ничего нового, фактически поддержав Троцкого и Каменева.

Мартова на трибуне сменяет представитель фракции интернационалистов Линдов ^[123]. Лекарь и публицист, конечно, ничего не понимал в вопросах войны и мира. Поэтому довольно откровенно указал на связь ослабления фронта с революцией, а также с объявленным федеративным характером советской государственности, которым тут же воспользовалась «изменническая «буржуазная» Украинская Рада. Этого противоречия никто и не заметил, поскольку большевики исходили из того, что высшим приоритетом является «интернациональная демократия» – то есть разрушение государства. Достаточно было обрушиться с критикой на Раду, чтобы сорвать аплодисменты. Но как только оратор предложил приложить все усилия к прекращению гражданской войны, настроения публики поменялись, и она стала враждебной.

Следующий выступающий рассматривался большевиками уже как очевидный враг, поскольку принадлежал к правым эсерам. Это был Коган-Бернштейн Матвей Львович (1886–1918). Он закончил Гейдельбергский университет. В 1904–1905 и в 1907–1909 годах жил в Германии. Член партии эсеров, участник событий 1905–1907 годов. С 1914 г. жил в Воронеже под надзором полиции. В 1917 г. – председатель Воронежского губернского комитета, член ЦК партии эсеров, председатель Воронежского совета, гласный Воронежской городской думы, депутат Учредительного собрания. Осуждал большевиков за стремление к сепаратному миру и захвату власти. Избирался членом ВЦИК 3‐го и 4‐го созывов. В июне 1918 года лишён мандата члена ВЦИК как эсер. Был против вооруженной борьбы с большевиками и свержения Советской власти. В прифронтовой полосе был арестован большевиками и расстрелян по приговору военно-полевого суда. Официально было сообщено, что он расстрелян «белыми». От его выступления на Съезде осталась фраза: «посвятил свою речь нудной и бессодержательной полемике с левыми с.-р.».

И опять на трибуне Зиновьев, встреченный бурными аплодисментами. Он снова повторил доводы в пользу публикации тайных договоров: «Этим Советское Правительство показало всем народам стремление освободить себя от пут, которыми русскую революцию соглашательское правительство связало с империалистами Англии и Франции».

Эта глупость была продолжением бесплодной мечты о мировой революции. Дать в руки «демократам» аргументы для критики, чтобы облегчить захват власти – вот всё, для чего могли быть использованы эти публикации. А для России итог этих публикация – разрушение государства и утрата территорий, завоеванных прежними правительствами. Пустые слова продолжали звенеть и радовать слух революционеров, всё ещё рассчитывающих, что революционное «брожение» преодолеет «торможение», и мир установится сам собой – без аннексий и контрибуций. Это наивность не привела ни к какому позитивному результату. Но для слушателей речи Зиновьева она создавала праздничное настроение.

За Зиновьевым следующее бесцельное, бурное выступление максималиста Ривкина (370), «который произнес преисполненную революционного энтузиазма, богатую глубиною чувства, речь». Он заявил, что революционеры – не миротворцы, а потому будут вооружать народные массы для борьбы против эксплуататоров. И тут же объявил, что переговоры с немцами происходят ради прекращения кровопролития. На это противоречие никто не обратил внимания.

Выступают всё те же ораторы, что и на прежних съездах, повторяя друг друга. Эсер Камков (325) говорит, что, возможно, на переговорах придется сдать некоторые позиции, потому что мир без аннексий и контрибуций возможен только при торжестве мировой революции. И вот тогда «восторжествует, наконец, великая Европейская федерация Советов». Левый эсер В. Карелин (328) оглашает новость об успешном формировании коалиционной власти на Украине – вся коалиция состоит из большевиков и левых эсеров. Объединенному интернационалисту Канторовичу (127) не дают места в стенограмме. Потому что его речь содержит призыв к тому, чтобы «позорный, похабный сепаратный мир не должен быть заключен». Большевик Баранов (352) связывает вопрос о заключении мира с наличием армии и заявляет, что «у русской революции армия есть». И поэтому революция будет вести борьбу за «демократический мир, объединяя под своим знаменем все народы Европы». Его прогнозы с расчетом на быстрый подъем революции в Европе и о том, что «бросить армию на нас Германия не сможет» были опровергнуты через несколько месяцев.

Заключает весь этот хаос без каких-либо конструктивных мыслей выступление Троцкого. Снова сумбурное и неимоверно затянутое. Он повторяет уже звучавший тезис: «подлинный демократический мир возможен лишь в том случае, если во всех странах вспыхнет социальная революция, и если эта революция одержит окончательную победу». Что означает одно: ведущиеся им переговоры с немцами не приведут ни к какому «демократическому миру». Вместо него будет другой мир. Не «похабный», но «несчастный». Троцкий оправдывает сепаратный мир тем, что всеобщий мир пришлось бы оплачивать «морями крови наших революционных солдат». И далее речь Троцкого валится в абсурд. Он заявляет, что позиции на переговорах о мире усиливает гражданская война. При этом обещает демобилизовать армию и сформировать красную гвардию. То есть ликвидировать фронт. В дальнейшем это вылилось в формулу, которая вошла в советские учебники в качестве разоблачения Троцкого как врага Советской власти: «ни мира, ни войны, а армию распустить». Но это была не его политика – это политика Ленина и большевиков: армию распустить, разогнать, уничтожить – как осколок прежнего режима. А мир, конечно, заключить – на любых условиях.

В финале дня – итоговое голосование резолюций. Выступления по мотивам и по порядку голосования не фиксируются в стенограмме. Резолюции большевиков и левых эсеров, по всей видимости, в конце концов, голосуются списком – в стенограмме зафиксированы только 6 голосов «против». Какие именно резолюции голосовались, не указано.

Национальный вопрос и сепаратизм

Выступление Сталина по национальному вопросу было предельно коротким. Тем не менее в этом кратком выступлении отразились все черты национальной политики большевиков, которые последовательно проводились в жизнь в течение всего времени существования их партии, а также и в последующий период, который в этом отношении ничего не изменил.

1. Разделение русского народа и выделение из него великороссов как «угнетающего» меньшинства, а также разделение территории единой державы на произвольно выделенные «национальные» территории: «великороссы не составляют большинства населения России и окружены кольцом других не-державных народностей, населяющих окраины».

2. Оправдание угнетения русского народа тем, что в прежние времена правительство угнетало другие народы на территории Империи и «проводило политику насильнической русификации окраинных народностей, методом его действия являлись запрещения родного языка, погромы и др. гонения».

3. Разрушение русской государственности, лишение русских своего государства: «только Советская власть открыто провозгласила право всех народностей на самоопределение, вплоть до полного отделения от России. Новая власть оказалась более радикальной в этом отношении, чем даже национальные группы внутри некоторых народностей». Национальным группам и народностям прямо предписывалось разодрать государство, создать этнические антирусские государства, отторгнув у России как можно большие территории. Эта программа была на практике реализована наследниками большевиков в 1991 году.

Тупик такой национальной политики обозначился уже в то время. Вместо союза с инородческими движениями сепаратистов они получили противников тиражирования большевистского опыта из «буржуазных» кругов инородческих окраин. Больше всего Сталина и других большевиков задел тот факт, что «принцип самоопределения был использован буржуазно-шовинистическими кругами Украины в своих классовых империалистических целях». По этой причине Сталин выступил с тезисом, который соединял принцип самоопределения с большевизмом: «необходимость ограничения принципа самоопределения правом на самоопределение не буржуазии, а трудовых масс». Степень абсурда сталинской национальной политики не меньшая, чем троцкистской внешней политики. Оказалось, что большевистский интернационализм – это не стирание границ между нациями, а, напротив, их установление. И жертвой этой политики должна стать государствообразующая нация – русские.

В прениях доклад Сталина принялся оценивать от правых эсеров Львович-Давидович Давид Владимирович (1881 – ок. 1950). Это фигура особенно примечательная. Учился в Новороссийском и Петербургском университетах, окончил Мюнхенский университет. Вступил в партию эсеров. Поднадзорный с 1905 года. Был арестован в 1908 году. Работал в социал-демократической фракции III Думы. В годы Первой мировой войны участвовал в организации труда евреев России. В 1917 году – член Объединенной еврейской социалистической рабочей партии, её военной секции в Петрограде. Был членом Учредительного собрания. После эмиграции жил в Варшаве. В 1939 году перебрался в США, открыл ремесленное училище для еврейских детей. На съезде он был, можно сказать, единственным представителем этнической организации, и вопросы национальной политики его касались по этой причине. В стенограмме от его речи почти ничего не осталось. Зал осмеял его, когда он объявил, что выразителем воли национальностей, на которые раздроблена Россия, является Учредительное Собрание.

Следующим на трибуну выходит анархист-коммунист Ге (409), который в своём выступлении заявил, что «ещё Михаил Бакунин сказал когда-то, что полная независимость, безграничная свобода отдельных национальностей есть законный и никем неопровержимый факт». Конечно, это не факт, а лишь игра праздного ума. И, конечно опровержение этому «факту» – вся человеческая история. Затем, бросив тему, которая для него просто «факт», Ге определился в своём интернационализме: «Для нас, анархистов, было всегда ясно, что о вопросе о национальном самоопределении не могло быть и речи, ибо у нас должен быть на очереди один вопрос – вопрос о классовом самоопределении. После победного исхода классовой борьбы – вопрос национальный сам по себе отпадает».

Следующим слово от левых эсеров предоставляется Трутовскому (306). Кроме общих слов о самоопределении национальных меньшинств, ему сказать было нечего. Вслед за ним и Мартов (46), выступающий по каждому вопросу, сказал то же самое. Но вразрез с большевистским подходом предложил оставить национальностям возможность самим решать, будут ли у них пролетарские или демократические республики. Он отметил, что с введением трудовой повинности придется ввести всеобщее избирательное право. А пока выборы в Советы «не всеобщие, не прямые, не равные и не всегда тайные», о парламенте говорить не приходится. Оратора никто всерьез не воспринимал.

Вновь на трибуне Преображенский (354). Его позиция: «национальное движение только тогда является исторически прогрессивным, когда оно направлено против гнета империализма, когда оно протекает в обстановке буржуазнокапиталистического строя». Всё это можно понять только так: прогрессивно только то, что мы считаем прогрессивным. После создания национальных государств, как считал Преображенский, наступит время для классовой борьбы в них. А до этих пор объединяются все классы данной народности. Но когда принцип самоопределения используется для борьбы с Советской властью, это уже не прогресс, а контрреволюция. Оратор допускал «демократизм» для Курляндии, Польши и Литвы, где «народы не только не завоевали себе демократического строя, но не освободились даже от гнета царизма». Выходило, что «царизм» каким-то образом существует без царя.

Эсер-максималист Селиванов ^[124] более внятно определил общую позицию «левых» о том, когда сепаратизм (право на самоопределение вплоть до отделения) становится вредным: «сепаратизм российских окраин до октябрьского переворота ускорил развязку с правительством буржуазной коалиции, увеличивая степень недовольства этим правительством и ослабляя его опору, но те формы, которые теперь приняло национальное движение, грозят самому существованию Советской власти»; «в основе самоопределения национальностей теперь, когда Россия является социалистической республикой и носительницей великих идеалов всемирного освобождения угнетенных классов, которым нет надобности бежать от Великороссии, нет тех оснований для сепаратизма, которые питались желанием освободиться от империалистического гнета»; «не должно быть места республикам, самостоятельность которых строилась бы на националистической (шовинистической и потому империалистической) подкладке». Здесь хотя бы обозначилось стремление к сохранению территории государства.

Заключительное слово Сталина в ответ на критику в прениях прошло при поддержке всего зала. Он подчеркнул, что предложенная резолюция по национальному вопросу – не закон, а лишь наметки общих основ будущей конституции Российской Федеративной Республики. А также сформулировал оправдание гражданской войны: «приходится продолжать так называемую гражданскую войну, являющуюся, по сути дела борьбой между течением, стремящимся утвердить на окраинах власть коалиционную, соглашательскую, и другим течением, борющимся за утверждение власти социалистической, за власть Советов трудовых масс». Ещё одно оправдание – для территориальных уступок за западе: «было бы бессмыслицей требовать в западных областях Советской власти, когда в них и не существует ещё Советов, когда там нет ещё социалистической революции». Сталин вполне разумно (и актуально для нашего времени) указывает на несостоятельность европейского и американского парламентаризма, когда при всеобщих выборах у власти оказываются ставленники финансовых кругов. Но ровно такое же состояние избирательной системы утвердили и большевики: при всеобщем избирательном праве во власти оказывались ставленники коммунистической номенклатуры (а после её краха – новой, «демократической» номенклатуры).

Оппонируют Сталину (в стенограмме – без изложения даже сути выступлений):

Доброницкий Мечислав Михайлович (1882–1937) – в 1901–1917 гг. член социал-демократической партии Польши и Литвы. Член РСДРП, входил в меньшевистское крыло до 1920 года. В 1923–1935 гг. – член ВКП(б), в 1924–1927 гг. – генеральный консул СССР в Гамбурге, в 1930–1936 гг. – директор Публичной библиотеки. В 1937 г. арестован по обвинению в шпионаже и терроризме, расстрелян.

Жилунович Дмитрий Фёдорович (1887–1937) – принимал участие в событиях 1905–1907 гг., после Октября – секретарь Белорусского национального комиссариата (Белнацкома) при правительстве РСФСР, член белорусской секции РКП(б), публицист. В борьбе за создание Белорусской Республики получал одобрение от Ленина и Сталина. Был редактором газет и журналов, в 1928 г. избран академиком АН БССР, был членом ЦИК БССР (1920–1931). Выступал как поэт, драматург, критик. В 1936 г. арестован, объявлен психически больным. Умер в психиатрической больнице (возможно, покончил жизнь самоубийством).

Мартынов Александр Самойлович (наст. имя Пикер (Пиккер) Саул Самуилович; 1865–1935) – после двух арестов исключен из Петербургского университета и выслан на родину. Снова был арестован и после 2 лет одиночного заключения в Одессе был сослан на 10 лет в Восточную Сибирь. После ссылки эмигрировал, примкнул к меньшевикам. В 1906 г. после возвращения в Россию арестован, после освобождения вновь эмигрировал. В годы Первой мировой войны примыкал к группе Мартова. После Февраля – редактор меньшевистских изданий. Во время гражданской войны стал отходить от политической деятельности. В 1918–1922 гг. работал учителем на Украине. С введением НЭПа заявил об отсутствии разногласий с РКП(б), в 1923 г. принят в члены партии. Работал в институте Маркса и Энгельса. С 1924 г. и до конца жизни работал в Коминтерне.

Поддерживают сталинскую резолюцию ранее выступавшие анархист-коммунист Ге (409), левый эсер Трутовский (306) и эсер-максималист Рыбаков ^[125].

В итоге резолюция принимается всеми, кроме 24 «против» и 3 «воздержавшихся». Это единственный случай, когда в стенограмме указываются «воздержавшиеся». Каким числом голосующих была принята следующая резолюция – о политике СНК в национальном вопросе – не указывается вовсе.

Целый день Съезда был посвящен казачеству, но в стенограмме была оставлена только речь некоего участника казачьего съезда. Перед ним выступил единственный казак, имя которого было упомянуто – «донской казак Шамов», которому приписывают и последующую речь. А также прозвучавшую в ней фразу «грабь награбленное» (в стенограмме: «Да, мы грабители, но мы грабим грабителей»). Фраза была в дальнейшем подхвачена Лениным, который в своём выступлении на заседании ВЦИК 29 апреля 1918 года заявил: «В лозунге “грабь награбленное” я не могу найти что-нибудь неправильное, если выступает на сцену история. Если мы употребляем слова: экспроприация экспроприаторов, то почему же нельзя обойтись без латинских слов? (Аплодисменты.)».

Также в выступлении безымянного казака отразилось реальное положение дел на Дону: «слово “большевик” на Дону до последнего времени было страшным словом, и за принадлежность к этой партии старики-казаки секли своих детей».

Последний день съезда – принятие резолюций без прений и без подсчета голосов. В том числе без прений было принято решение о предоставлении государственной независимости Финляндии, которая до этого государством никогда не была. 22 декабря СНК принял решение вынести вопрос о государственной независимости Финляндии на заседание ЦИК, а 27 декабря сразу две финские делегации оказались в Смольном («буржуазная» и социалистическая). Они не ожидали, что большевики так легко согласятся предоставить финнам независимость. Это объяснялось тем, что Финляндия была для Ленина, Троцкого и других местом, куда они могли сбежать в случае неудачи своей авантюры с захватом власти. Путь был недалек и давно накатан «пломбированными вагонами».

До сих пор считается, что признание независимости Финляндии имело под собой какую-то правовую основу. Акт о признании независимости Финляндии был вручен финским делегатам 31 декабря в Смольном – почетная обязанность сделать это от имени ЦИК была возложена на Бонч-Бруевича (342). При этом акт был утвержден только 4 января, причём ненадлежащим для этого органом – Петроградским Советом Рабочих и Солдатских депутатов. Тем не менее отсчет официальной независимости Финляндии всё равно ведется с 31 декабря – согласно выданной большевиками «филькиной грамоте».

Уже 27 января 1918 г. в Гельсингфорсе началось восстание «левых» – гражданская война после Петрограда впервые была развязана именно в Финляндии. Очень скоро при поддержке германских войск произошла массовая расправа с «левыми»: 7370 человек было казнено, в лагеря было помещено более 75 000, из которых от нечеловеческих условий умерло 13 500 человек (15 %). Это была жестокая расправа, но куда менее кровавая, чем та, которую учинили в России большевики.

С тех пор решения о раздаче суверенитетов большевиками было поставлено под сомнение, ибо мировая революция требовала единения трудящихся вопреки государственным границам. Что предопределило походы Красной Армии в Закавказье, Туркестан и в Польшу. Но пытаться вернуть Финляндию большевики не рискнули – она так и осталась потенциальным местом их отступления. Ведь большевики управлять Россией не умели, да так и не научились. Принцип «берите суверенитета, сколько хотите» через семь десятилетий превратил оставшуюся в рамках СССР бывшую периферию Российской Империи в цепь враждебных к прошлому России режимов, где государственная русофобия продолжала русофобию постбольшевиков в РФ.

Россия по своей природе – унитарное государство, сомнений нет. Но рассуждения о «жестком централизме» русской государственности являются неким штампом, которым ХХ век снабдил память о самодержавной монархии. В действительности централизм Российской Империи сочетался с широкой автономией. Присоединенные территории не предполагали колониального гнета, который всегда сопровождал заморские завоевания европейских держав. Напротив, Империя вкладывалась в инородческие провинции, а также предоставляла им возможность, опираясь на высокую русскую культуру, подняться до высот, которые провинциальным народам ранее были неведомы. Местная знать неизменно получала привилегии российского дворянства.

Отдаленные и слабозаселенные территории управлялись генерал-губернаторами, что соответствовало не столько централизму, сколько административной автономии: генералгубернатор был для своей губернии или края то же, что Государь для Империи. Этот централизм был обусловлен слабостью местных общин, а также опасностью захвата слабозаселенных территорий соседствующими странами. В землях Центральной России имелось широкое самоуправление, которое становилось всё более прочным и деятельным в течение всего периода Империи. Польша, Финляндия, Грузия имели широчайшую национальную автономию. Разделение Польши на губернии Западного края было обусловлено исключительно задачами усмирения антирусских восстаний, память о которых не могла быть забыта.

Ротация кадров, которые обеспечивали имперское управление, не может считаться слабостью. Напротив, Империя обучала свои управленческие кадры работе по одному закону всюду – как и положено суверенному государству. При этом местные обычаи и самоуправление не затрагивались, если они не входили в противоречие с интересами Империи. Так или иначе, инородческая крамола должна была подавляться, а дикие обычаи изживаться. Большевики, использовав против Империи крамолу и дикость, потом всё равно перешли к подавлению того и другого – любая власть, если она не хочет покончить самоубийством, занимается этим.

Неучи, террористы, сепаратисты

С приветствием от 1‐го Всероссийского съезда профсоюзов – Михаил Томский ^[126]. С речью малосодержательной и короткой. Краткость выгодно отличала его от видных большевиков, которые предпочитали выступать длинно и столь же смутно. Советская власть как будто нарочно всюду на высшие посты расставляла совершенно непригодных к работе людей – без образования, без элементарной способности к рассудочным действиям. Все они умели только разрушать. От этого возникла и последующая волна репрессий – Советская власть с большим трудом изживала деструктивные и абсурдные установки большевизма.

Александр Шлихтер ^[127] на съезде выступил от имени Всероссийского Продовольственного Съезда, признавшись, что предшествовавшие два съезда «были настроены враждебно к октябрьской революции и вдохновляли злейшую кампанию саботажа в продовольственном деле». В течение двух с половиной месяцев эта социальная структура была захвачена большевиками, и теперь «скромные работники продовольственного дела» намерены были в основу своей работы положить метод организованного революционного насилия, «которое вправе и должен применить пролетарский класс над всеми другими организованными классами, противящимися утверждению социалистической республики».

Большевистская политика с самого момента октябрьского переворота предполагала уступки сепаратизму на западе страны и подавление его на востоке. Признание суверенитета Польши и Финляндии было решением самозванцев, но сепаратисты им тут же воспользовались – пока ещё некому было признать большевиков преступниками, а все их решения – ничтожными. Потом, правда, ленинцы пытались через Польшу пробиться к немецкому пролетариату, заслав в Германию массу провокаторов и ожидая успешных восстаний. Но к тому моменту поляки успели консолидироваться и получить военную поддержку из-за рубежа. Прорыв не состоялся, а в Тухоли десятки тысяч плененных красноармейцев были заморены голодом.

Уступку сепаратистам большевики сделали в отношении Украины, но там возникли конкурирующие центры: Рада и Советы, не считая анархистских группировок. Разумеется, большевики сразу же поддержали Советы и ввязались в войну – одновременно и с немецкими оккупантами, и с войсками Рады. Поскольку Украина уже считалась «отрезанным ломтем», на Съезде приветствие от Советов Украины значилось как свидетельство международной поддержки. Украинских большевиков представлял Владимир Затонский ^[128].

В январе 1918 года Затонский являлся членом правительства несуществующей УНРС, и даже в нём мог представлять только свой наркомат. Затонский представлял самозваную власть, провозгласившую себя в Харькове в противовес такой же самозваной киевской Раде. И это показывает, что никакой законной власти не было, а поскольку не было и никаких установленных границ между Украиной и непонятной Российской Республикой, то у обоих провозглашенных образований не было ни границ, ни высшего закона, ни высшей власти. Самопровозглашенные республики обозначали себя только самим фактом провозглашения.

В 1938 году Иван Александрович Ильин в статье «Основы борьбы за национальную Россию» писал: «УКРАИНА признается наиболее угрожаемою частью России в смысле отделения и завоевания. Украинский сепаратизм есть явление искусственное, лишенное реальных оснований. Он возник из честолюбия вожаков и международной завоевательной интриги. Отделившись, это государство предает само себя на завоевание и разграбление иностранцам. Малороссия и Великороссия связаны воедино верой, племенем, исторической судьбой, географическим положением, хозяйством, культурой и политикой. Иностранцы, подготовляющие расчленение, должны помнить, что они объявляют этим всей России вековую борьбу. Не будет мира и хозяйственного расцвета на востоке при таком расчленении. Россия превратится в источник гражданских и международных войн на века. Расчленяющая держава станет ненавистнейшим из врагов национальной России. В борьбе с нею будут пущены в ход все союзы и всякие средства…».

Украина не могла не быть источником русофобии, если в Кремле заседала русофобская власть. Демоны революции гнездились среди украинцев, возбуждая отдаленную память о пограничных крамолах и бандитской вольнице. Прекращения украинской русофобии никакими «левыми» идеями не добиться. Есть только один рецепт – русское национальное государство. Но большевизм – враг такого государства и государства вообще, а значит – враг всем русским и прямой источник украинского сепаратизма и наведенного на украинскую ветвь русского народа русофобского морока.

Завершающим аккордом съезда было выступление Ленина, объявившего итог: «Этот Съезд, закрепивший организацию новой государственной власти, созданной октябрьской революцией, наметил вехи грядущего социалистического строительства для всего мира, для трудящихся всех стран. У нас, в России, в области внутренней политики теперь окончательно признан новый государственный строй Социалистической Советской Республики, как федерации свободных республик разных наций, населяющих Россию». Несколько строк о государственности, уместившихся на полстраницы, получили такую оценку от большевистского вождя. Как уже отмечалось, никаких «свободных республик», никакой федерации на тот момент не существовало.

Ленин провозгласил успехом «левых» сепаратизм вплоть до отделения: «наши идеи победили в Финляндии, на Украине». Идея федерализма становится ключевой: «вокруг революционной России всё больше и больше будут группироваться отдельные различные федерации свободных наций». И, надо отметить, эта идея возродилась заново после краха коммунистического правления в 1991 году. Ленинский федерализм стал официально признанной доктриной Российской Федерации. Ни одна страна в мире не приняла подобного подхода к государственному строительству – в том числе и СССР, в котором осталась лишь одна федерация – Российская Советская. И эта исключительность, когда федерация создается не объединением, а настойчиво проведенным разделением, продолжилась в постсоветской РФ и существует до сегодняшнего дня.

Своё фантазерство Ленин закончил тезисом об уже близком состоянии дел: «недалеко то время, когда трудящиеся всех стран сольются в одно всечеловеческое государство». Уже через десяток лет стало ясно, что ничего подобного пронизанным партийным большевизмом Советам в мире не образовалось и не будет образовано. Через век мы знаем, что никакой Советской власти при коммунистах не было – была лишь имитация народного представительства, которое непублично формировалось в партийных кабинетах и никогда не противоречило решениям партии, которые также никогда не соотносились с чаяниями многомиллионной партийной массы, а определялись партийной номенклатурой.

Окончательная большевизация

Победа – п уть к капитуляции

Брестский мир имел единственный смысл – большевики отдавали своим хозяевам долги. Не столько финансовые (что тоже было), сколько политические. Ленин рассчитывал именно на Германию, где должна была произойти социалистическая революция. Он не любил Россию и ненавидел русский народ, мечтая в своих шизофренических фантазиях управлять именно Германией, у которой Россия была бы сырьевой и трудовой колонией.

Консолидация российских долгов в руках Германии не была случайной. Германская дипломатия планировала ужесточать условия мира, предполагая взять у России не только отторгнутые земли 12‐ти губерний, но и выжать из неё все долги, обязательства перед всем миром, отнять всё национальное достояние. Ибо только так Германия имела шансы не проиграть войну. Что сама Германия нарвалась на то же предательство, что и Россия – историческая случайность. Кабальные условия мира, которые готовы были выполнить большевики, не успели реализоваться полностью – не хватило всего нескольких месяцев. Внутренняя измена в Германии нанесла удар в спину армии точно так же, как это сделали большевики в России. И послевоенные процессы там были ровно такие же, как и после захвата власти большевиками – голод, разруха, гражданская война. Различие было лишь в том, что государственный переворот в Германии не предполагал тотального террора – немцы не хотели убивать своих. А в России Интернационал схватился за оружие, чтобы уничтожить русский народ. Германия после переворота осталась суверенным национальным государством под руководством несуверенных и антинациональных политиков, а Россия утратила суверенитет полностью, ибо большевики представляли всемирный Интернационал, мнящий сделать Россию своей вотчиной. До конца это сделать не удалось – фантазии о безгосударственном существовании рассыпались. Сопротивление Интернационалу в гражданской войне было сломлено террором и формированием вполне традиционных для мировой истории государственных институтов насилия.

В каком-то смысле гражданская война избавила Россию от безоговорочной капитуляции перед Интернационалом, главным звеном которого большевики видели Германию с её передовым пролетариатом, который вот-вот возьмет власть в свои руки – как это следовало из марксистской догмы. Но этого не произошло, и фантазия развеялась. Пришлось на руинах прежнего государства как-то создавать новое. Злобная большевистская русофобия сломалась о жизненную реальность: германский пролетариат и не думал подчиняться Интернационалу, а русский человек бился с большевиками, что есть мочи, уступив Интернационалу только потому, что русская душа не могла переступить барьер, который переступили интернационалисты – дойти до массового живодерства, чудовищных пыток и массовых казней, изводивших всех, кто хотя бы одним только своим присутствием был укором кровавому безумию.

IV Съезд Советов (март 1918 г., Москва), созванный в чрезвычайном порядке, обсуждал вопрос о ратификации соглашения, подписанного делегацией Совнаркома в Брест-Литовске. На Съезде прозвучала последняя публичная критика большевизма, предпринятая их ближайшими сподвижниками – левыми эсерами, фактически изобличившими большевиков в прямой государственной измене, которая после захвата власти лишь продолжилась.

Вышедший на трибуну советский нарком иностранных дел Чичерин (68) долго и подробно объяснял условия мира, которые были подписаны без обсуждений. Это выдавалось за собственную гордость: мы отказались обсуждать столь бессовестно продиктованный ультиматум! На деле же это была просто безоговорочная капитуляция. Объяснялся Чичерин таким тихим голосом, что половина зале не могла ничего разобрать. Может быть, и не хотела – слишком уж позорны были оглашенные условия.

Оратор исходил в своих обоснованиях необходимости подписания мира из невозможности оказания вооруженного сопротивления, поскольку «русская армия была демобилизована и сама демобилизовалась и отступила, не оказывая никакого вооруженного сопротивления». Между тем, именно Советское правительство приняло решение о демобилизации армии и не сопротивлялось дезертирству. Оно следовало установке «ни войны, ни мира, а армию распустить», что и привело к прекращению перемирия и началу немецкого наступления: Германия не видела перед собой русской армии и предпочла решительно улучшить условия будущего мира – успех на восточном фронте был для неё залогом успеха на западе. Кроме того, продвижение (преимущественно в центральной части фронта с направлением на юго-восток) позволило Германии создать цепь марионеточных государств, целью которых было ограждение от революционного хаоса, нарастающего в России, и выкачивание ресурсов – прежде всего, из Украины, которую Советы вынуждены были признать как самостоятельное государство (УНР) и заключить с ним мирное соглашение. Финляндия вместо независимости теперь получала германскую оккупацию, а «левые» всюду теряли военную помощь от Советской власти, которая ликвидировала вооруженные силы России.

Финансовые обязательства, которые должны были быть выполнены перед Германией – это 0,5 млрд рублей (Чичерин так и не уточнил – ассигнациями или золотом) по государственным обязательствам Российской Империи, 3 млрд – компенсация за экспроприацию частной собственности германских подданных и ещё некоторая сумма компенсации за содержание тех военнопленных, которые не были привлечены к работе. Обманув Съезд, большевики потом вывозили золото из России в Германию, даже когда Брестский мир уже рухнул под воздействием Ноябрьской революции 1918 года (официальная отмена условий Брестского мира произошла 11 ноября 1918 в результате Компьенского перемирия между Антантой и Германией – б ез участия России).

Брестский мир – это не пара страничек, а огромный документ. Что означает: готовился он долго. Скорее всего, с момента, когда только заговорили о возможности сепаратного мира. И в дальнейшем дополнялся всё более жесткими пунктами. Договор был подписан не только с Германией, но и с Австрией, Турцией и Болгарией. Что означает множество двусторонних и многосторонних консультаций. Вне всякого сомнения, докладывающий вопрос о мире на IV Всероссийском Съезде Советов Чичерин лгал, когда говорил, что советская сторона отказалась от обсуждения договора. Эти обсуждения, несомненно, были. Первые консультации о заключении мирного договора большевики вели ещё в декабре 1917 года. Чтобы исключить оценку поведения советской делегации, было, по всей видимости, решено, что все обсуждения – неофициальные. Советская Россия не предъявила никаких претензий к тексту мирного договора. Но неофициально этот документ готовился совместно и в течение длительного времени.

Вслед за Чичериным невероятно длинную речь произнес Ленин – теперь он мог позволить себе словоизлияния без всякого регламента. И поэтому всё его безумство зафиксировано в стенограмме. Речь вождя большевиков изобиловала уклонениями в разные иные темы, не касающиеся напрямую условий мира. Его «трехэтажные» грамматические конструкции, видимо, завораживали малограмотную аудиторию, которая была способна воспринимать мысли Ленина лишь фрагментарно – скорее, по словам-символам, которыми Ленин пересыпал свою речь. Заняв не менее полутора часов, Ленин сообщил аудитории несколько простых соображений, которые можно было бы изложить за 5 минут. И даже короче: эпоха триумфальных побед, начавшаяся после Октября, сменилась эпохой поражений и отступлений; революции нужна передышка, армии у нас нет – воевать нечем, а проснувшийся пролетариат Европы когда-нибудь окажет революционной России поддержку.

Ленин говорил о полной неспособности Советской России к сопротивлению немцам: «наш указ о демобилизации не выдуман, а что он является результатом очевидной необходимости, простой невозможности удержать армию». Но немцы ещё не стояли под Москвой и не дошли до Волги. Пусть даже разложившаяся усилиями самих большевиков армия уже «драпала», не оказывая сопротивления, но война ещё не была проиграна. Фронт бежал там, где больше всего поработали большевистские пропагандисты. Армии у большевиков не было, потому что они её не создали, а прежняя армия ещё была, и у солдат могли быть созданы мотивы, чтобы остановить врага – если бы большевики были способны создать эти мотивы. Но они не смогли – именно поэтому в 1941–1942 гг. немцы всё же были под Москвой и на Волге, а отбросить их смогли, только вспомнив о русских предках, а не о революционных вождях.

Что не всё ещё потеряно, и наступят другие времена, Ленин обосновывал примером Тильзитского мира, который был для Германии ещё более тяжелым, чем Брестский для России. После наполеоновских войн германский народ «воскрес к новой жизни». Оппоненты предложили Ленину другой пример, который он сам очень любил – Парижскую коммуну, которая к «новой жизни» не воскресла. Ленин вспомнил о французском революционном опыте, чтобы похвалиться: «Советская власть является высшим типом государства, прямым продолжением Парижской Коммуны. Она поднялась на ступень вперед остальных европейских революций». Эта ступень стала шагов вперед, но не вверх, а вниз – к хаосу. Какие-то элементы «воскрешения» русский народ пережил, когда большевики перемололи сами себя в мясорубке репрессий и в новой войне с немцами. Выстоять русским помог и научный прогресс, улучшивший условия жизни, которая становилась всё более нестерпимой – Господь помиловал русских, дав им новый шанс исторического существования за перенесенные муки и проявленный героизм. Но вернемся к Съезду, чтобы понять, откуда взялись эти муки и почему для выживания потребовался массовый героизм.

Делегаты как-то пропустили мимо ушей такую фразу Ленина: «Мы в лучшем положении: мы не только слабый и не только отсталый народ, который сумел, не благодаря особым заслугам или историческим предначертаниям, а благодаря особому сцеплению исторических обстоятельств, – сумел взять на себя честь поднять знамя международной социалистической революции». Эти слова даже вызвали аплодисменты, хотя полностью отвергали какие-либо заслуги революционеров и унижали русский народ. Ленин расставался с «объективностью» (словечко, которое постоянно мелькало на Съезде в выступлениях большевистских и прочих советских ораторов) и теперь уповал на историческую случайность, которая меняет сценарии, кажущиеся в данный момент незыблемыми – например, историческая случайность (как Ленин и рассчитывал) отменила Брестский мир. Но могла ведь и не отменить… Расчет Ленина не был «аналитическим», как он утверждал в начале своей речи. Он был авантюристическим – в надежде на «авось» и марксистскую фантастику: «подождем, когда международный социалистический пролетариат придет на помощь, и начнем вторую социалистическую революцию уже в мировом масштабе».

Полностью «разнес» доводы Ленина представитель левых эсеров Камков-Кац (325), который уличил большевиков в непоследовательности и фактически выболтал наличие у них обязательства перед немцами. Он назвал условия мира тем, чем и следовало их называть – капитуляций. И многократно вопрошал: это что же, раньше лозунг «всех на ноги, все на защиту революционного Петрограда» был лживым? И если теперь тот же лозунг поднимается в связи с наступлением японцев, то не придется ли тогда отдать им, как отдают германцам, земли вплоть до Урала? Передышка нужна не России, а Германии. Итог её будет таков: «рабочий класс опять будет принесен в жертву капитала и этим самим будет отдана империализму вся свободная наличность хлеба, вся руда». «Если же вы хотите честно выполнять условия мира, – а логика вещей говорит, что вы должны будете их честно выполнять, – то вы попадете в роль приказчиков германского империализма». Если же есть намерение «околпачить» немцев, то это наивная надежда. Камков сослался на решение большевистского съезда, предполагавшего, что при определенных условиях они готовы были откатиться в условия демократического (буржуазного) парламентаризма. Что подтверждало общую мысль критиков Брестского мира: это сдача завоеваний революции. Большевики не стеснялись: да, это сдача – ради удержания власти.

Оратор резонно спрашивал: что же мы ратифицируем? Разве это мир? «…Я спрашиваю, на какое время, во имя каких целей, задач мы на куске России, который соизволили изменники украинского народа, – буржуазная Рада – выделить как территорию Великороссии, во имя каких целей и задач мы на этом пятне России прекратим войну и ратифицируем мир для этого куска России, во имя каких задач и каких целей?» Камков требовал вместо «мира во что бы то ни стало» продолжения революции во что бы то ни стало: «Когда мы ставили вопрос напрямик, мы, лично я, не раз ставили вопрос, почему вы призываете к соглашательству с Францией, Англией, Америкой и др. империалистами и выполняете задачи, которые на вас возложены, – задачи холопов, прислужников перед иностранным капиталом? На это все, в том числе Церетели, отвечали: да, позиция невыгодная, мы знаем, что это неудобно, мы сами хотели бы быть свободными, но мы не можем этого сделать, ибо в тот час, в тот день, при том соотношении сил, которое имеется в нашей стране, при нашей слабости мы не можем порывать узы, которыми нас история связала с определенным империализмом. В тот день и час, когда мы это сделаем, мы будем разгромлены натиском другого империализма. И мы на это отвечали, что революция, постольку жива, поскольку она закладывает новые основы социального строительства, не исходит из такой примитивной бухгалтерии, арифметики, а базируется на том международном движении, которое неминуемо, фатально неминуемо должно совершиться». «Я спрашиваю, из какой арифметики вы исходите, не из той ли бухгалтерии, из которой исходили Чернов и Церетели, когда доказывали, что мы не можем порывать с империализмом французским, английским, итальянским, иначе мы будем раздавлены? Я утверждаю, что никакого различия нет».

В этом слабость эсеров – точно такой же марксистский расчет на мировую революцию, как и у большевиков. И Ленин ведь тоже говорил: мы с Октября стали оборонцами. Получается, что различие было только в тактике. О «защите социалистического Отечества» вспоминали как-то между делом, но весь упор делали именно на продолжение революции – немедленно в революционной войне вплоть до перерастания её в мировую (эсеры) или после «передышки» во всемирном восстании пролетариата (большевики).

Эсеровская горячность в лице Камкова дошла до признания, что его партия вместе с большевиками сознательно разлагала армию: «Политическое интернациональное движение – есть политика разложения армии. Иначе быть не может. Германские интернационалисты разлагают германскую армию, итальянские разлагают итальянскую армию, и мы, как интернационалисты, разлагали нашу армию, желая вырвать её из тисков империализма». Война поэтому должна вестись другими силами – революционными. Причём, не для защиты Отечества, а для мировой революции: «Для нас кусок территории не играет ровно никакой роли, поскольку мы стоим на интернационалистической точке зрения. Если империализм ещё достаточно силен, чтобы вести на дело Каина, на уничтожение русской революции не только палачей, но и армию, мы говорим: что бы ни случилось, рано или поздно, – вернее рано, – мы будем иметь поддержку международного пролетариата в этой войне, и захват той или другой губернии для нас не играет роли».

Что касается условий мира, то эсеровская оценка такова: «эти условия есть самое ужасное вынуждение трудового крестьянства и пролетариата к войне, где он проигрывает все свои позиции, теряет все свои завоевания, и – что хуже всего и печальнее – сдает их без боя, что не может вызвать ни энтузиазма, ни подражания, ни восторга в сердцах международного пролетариата, который мог бы, должен был бы и, в конце концов, придет на помощь исстрадавшейся революционной России».

Рациональная часть выступления Камкова состояла в том, что силы немцев небезграничны. Даже для оккупации одной Псковской области им нужен был целый корпус. Фактически наступление немцев теперь невозможно: они не могут сформировать недостающие корпуса. Действительно, для прекращения наступления немцев достаточно было партизанской войны, которая продолжила бы изматывать немцев, и без того уже находящихся на грани поражения (даже с выходом России из войны капитуляция Германии состоялась всего через 8 месяцев). Отсюда мы можем понимать, что Брестский мир был нужен большевикам вовсе не потому, что у них не было армии. Напротив, они распустили армию, чтобы вместо неё создать другую армию – под чекистским приглядом. И поэтому им нужна была «передышка». К тому же они с этой другой армией собирались воевать не с немцами, а с теми, кто не принимал их террористический режим.

Выступавший от меньшевиков Мартов (46) обратил внимание, что Съезд будет голосовать, так и не ознакомившись с текстом договора, который был роздан делегатам только с началом заседаний. Действительно, большевистским делегатам достаточно было слова их лидера, что нужна «передышка». Остальные доводы они даже не слушали.

Мартов указал: «германское и австрийское правительства обязуются не предпринимать никаких шагов против Советской власти. Поздравляю тов. Ленина, живущего отныне не только милостью Красной Гвардии, но и милостью Вильгельма». Контрибуция составит не менее 10 млрд рублей, о чём собравшиеся даже не подозревают. Съезд похож на волостной сход, где нет специалистов, которые хотят и могут разобраться в сложном международном документе и воспользоваться тем, что мирный договор предполагает уточнения при ратификации. Большевики предлагают не задумываться о той жертве ради мира, которую они готовы принести – отдать немцам всё революционное движение в составе поляков, латышей, эстонцев, а также «отдать Батум, Карскую крепость туркам, которые будут грабить, это значит отдать армян и грузин, чтобы их вырезали поголовно». Притом что Закавказье не признало власть СНК, который распорядился не подконтрольными ему областями. Действительно, очень скоро турки приступили к тому, что им позволили большевики – к геноциду армянского народа.

и контрибуций большевиками отброшена. А территориальные уступки не положены на карту – граница германских притязаний точно неизвестна. Нет карты Украины, откуда должны быть выведены советские войска. На одной из карт Украина простирается до Каспийского моря. То же самое касается границ Финляндии – до каких пор они простираются? Если Украина оккупирована, то откуда в Великороссии возьмется хлеб? Видимо, с Украины он поступит в Германию, а не в Россию. Туда же уйдет и сырье, острый недостаток которого ощущается в российской промышленности, где по этой причине закрыты многие предприятия. Кроме того, «русский народ фактически из войны не выходит. Он только переменил союзника». Всё самоуправление на оккупированных территориях немцы разгоняют, «как здесь разогнали большевики». Лихач предложил: «вчитайтесь в те пункты договора, которые имеются в нём, относительно денационализации банков и относительно выплаты по аннулированным уже Советской властью долгам германскому капитализму».

Для чего это нужно? А вот для чего: «происходит перестрахование готовой уже рушиться власти Совета Народных Комиссаров международным путем». Эту фразу ведущий Съезд Свердлов ещё стерпел. Но Лихач сказал: «У Николая II злым гением была Алиса Гессенская, у Ленина же есть также свой злой гений…» И в этот момент оратор был лишен слова. Возможно, завершение фразы выпало из стенограммы. Может быть, Лихач хотел назвать запретное имя Инессы Арманд? Тем самым он мог поставить под вопрос авторитет Ленина, и поэтому был изгнан с трибуны.

Анархист-интернационалист Ге^[129] сказал, что большевики после Октября стали другими, а среди революционеров пропал общий язык. В самом деле, всем, кроме большевиков, видно, что подписывается мир не революционный, а империалистический. Он тушит революцию – как в России, так и в мировом масштабе. Его мысли продолжил эсер-максималист Ривкин (370), который обратил внимание, что при власти большевиков ничего не изменилось: у кого нет средств, тот голодает, как и прежде, а обещанный рабочий контроль на производстве привел лишь к закрытию предприятий. Одновременно ведется борьба с безработицей и устанавливается всеобщая трудовая повинность. Выходим из войны, но принуждены разоружать суда бывших противников, если они заходят в наши порты, а также снабжать германские войска. Мирный договор – это передышка для Германии, чтобы в лучших условиях снова двинутся вперед. В пику Ленину, назвавшему русских отсталым народом, Рывкин приводит пример испанцев, которые изгнали войска Наполеона, будучи «ничто в техническом смысле»: «Народ, который был воодушевлен желанием не быть рабами, сделал очень много».

Штейнберг ^[130] от левых эсеров остроумно оценил выступление Ленина: «не меньше часа тов. Ленин занимал нас только одной фразой и даже не революционной фразой, а фразой призывающей трудовой парламент к капитуляции, смирению и уступкам». Он предсказал дальнейшие уступки, поскольку Ленин заявил, что «мы совершенно бессильны». Ни одно революционное мероприятие теперь невозможно, потому что всюду вмешивается германский империализм. Если революция не смогла защитить себя на фронте с оружием в руках, то её социальные завоевания будут разрушены и в тылу. И в этих условиях встанет из гроба «призрак» – Учредительное собрание.

В ответ Зиновьев, выступая от большевиков, изощренно поиздевался над оппонентами: «Почему это левые с.-р., когда они были в правительстве, не протестовали против демобилизации армии, почему никто из них не сказал, что это преступление – демобилизовать армию. Я спрашиваю вас, почему даже Учредительное Собрание, которого так испугался сегодня т. Штейнберг, почему даже это Учредительное Собрание провозгласило демобилизацию армии? Почему? Потому, что это неизбежно вытекает из создавшихся объективных условий». Но впереди большие перемены: «Соотношение сил меняется, и меняется в нашу пользу. Мы глубочайше убеждены, что границы, которые воздвигаются сейчас Вильгельмом, будут кратковременными. Мы полны веры в социалистическую революцию».

Плетнев (биографических данных нет) от фракции объединенных интернационалистов также вспомнил прошлое, но уже в отношении позиций большевиков: «Товарищ Ленин, когда говорил о революционной фразе, и тов. Зиновьев, когда разъяснял эти слова, говорили, что прежде чем занимать определенную позицию, необходимо учесть силы. Я спрашиваю у товарища Зиновьева: в октябрьские дни, когда большевики взяли на себя ответственность за будущее России, учли ли они тогда свои силы, и то, что мы видим сейчас, не является ли результатом неправильного учета сил?» Позиции для отступления СНК не подготовил. Необходимо восстановить единство фронта революционно-демократических сил. «Мы ставим вопрос о перевыборах Советов, чтобы они вернулись к первоначальному состоянию, чтобы они стали революционной организацией».

На этом прения были прекращены. Возможность выступить – уже с заключительным словом – была снова предоставлена Камкову (325), но тот был явно не готов – говорил длинно и путано, постоянно повторяя одно и то же, как будто ему уже больше никогда не придется выйти на трибуну. В заключительном выступлении Ленина также не было ничего нового – только ещё более циничное издевательство над оппозицией и извращение всех сказанных от её имени слов. После чего зачитываются резолюции от фракций, голосуется за основу большевистская резолюция, и она принимается: по предварительным подсчетам за Брестский мир высказались 784, против 261, воздержалось 115, не голосовало к тому моменту 84. После голосования Куйбышев ^[131] зачитал декларацию от той части большевиков, которая была против Брестского мира и призывал «к священной обороне социалистической революции». Её подписали 55 делегатов-большевиков (из 814 членов большевистской фракции с решающим голосом). Затем были зачитаны декларации от других фракций, которые уже ничего не меняли и не прибавляли ничего нового к сказанному.

Ратификация мирного договора на IV Съезде была чисто технической: большевики обеспечили себя большинство, с которым не могли тягаться другие фракции даже общими усилиями. При этом Свердлов, зачитавший телеграммы с приветствиями Съезду, якобы случайно извлекая их из целой горы посланий, обманул делегатов. Включенные в публикацию Стенограммы Съезда, присланные с мест телеграфные сообщения в подавляющем большинстве были против «похабного мира» и выражали готовность к «революционной войне». Некоторые телеграммы требовали созыва Учредительного собрания, которое только и может решать вопросы войны и мира. Из этого обмана следует предположение о фальсификации представительства на Съезде. О нём говорилось и в выступлениях и декларациях оппозиционеров. В самой партии большевиков только в «верхах» Ленину удалось склонить своих товарищей к поддержке его позиции о заключении мира любой ценой. Практически вся партия была противником такого мира, часть большевиков так и осталась на позициях «левых коммунистов», чтобы уже при Сталине им это припомнили и истребили поголовно.

Съезд также провел внеочередные выборы во ВЦИК, которые не предварялись местными перевыборами в Советы. Что также указывает на создание большевиками имитации всеобщей поддержки их политики и обеспечение условий полной ликвидации какой-либо публичной оппозиции. Оппозицию фактически выталкивали на поле гражданской войны. Председательствующий Свердлов лишил правых эсеров возможности зачитать свою резолюцию и вызвал вооруженную охрану, чтобы подавить силой возмущение части Съезда. Потом согнал с трибуны Суханова (359), который произнес оскорбительные слова (как счел Свердлов) в адрес Советской власти. Выступления Ленина и Зиновьева были просто неприкрытым хамством в адрес оппозиции, на которую перекладывали вину за всё, что только можно было найти проблемного в текущей ситуации. И даже армию разлагали, оказывается, не большевики, а «прочие» – кто теперь перешел в жесткую оппозицию большевистской диктатуре.

Согласование Съездом решения о перемещении столицы из Петрограда в Москву было очень странным. Как само такое перемещение, никак не вяжущееся с мирным договором, так и вынесение вопроса о столице на Съезд. Вероятнее всего, это была часть интриги с фальсификацией представительства и имитацией таких угроз от Германии, которые ничем невозможно отразить. Можно предположить, что в случае отказа Советов поддержать ратификацию, большевики планировали сдачу Петрограда немцам, чем они смогли бы усилить свою позицию и такой ценой переломить настроения в Советах в свою пользу. Большевистская «Правда» писала о возможности для Петрограда стать «вольным городом» – не уточняя, что это будет означать, но в любом случае это означало потерю столицы.

Кто, собственно ратифицировал Брестский мир? Старое государство уничтожено, новое не создано – только декларировано его создание. Учредительного акта нет. Правительство (СНК) самопровозглашенное, полномочий не имеющее. Делегация, направленная им в Брест-Литовск, – тем более. Все учредительные процедуры пытаются вести от имени Советов большевики. Но сами Советы – никак не конституированные органы. Учредительное собрание потеряло кворум после ухода большевиков и левых эсеров и было разогнано (хватило просто закрытых дверей), но это не значило, что результаты выборов аннулированы и полномочия депутатов отменены. Советы же учредительными полномочиями не обладали – это только представительство «левых» партий. Население ни в каких партиях не состояло и Советы не избирало. Хотя, голосования за партии были и в Учредительном Собрании, но Съезд Советов – это собрание делегатов, направленных в Москву от имени местных ячеек, собранных из «левых» партий, а не от народного представительства. Это просто самочинные группы, никакими полномочиями от граждан не наделенные.

Съезд – собрание одного из общественных объединений, толком не сумевшего даже проверить мандаты делегатов. Мог ли он что-то ратифицировать? Нет. Он мог только выразить мнение Советов. Причём, в итоге оказалось, что уже даже не Советов, а только лишь большевиков – одной только партии. Это мнение было интерпретировано как правительственное решение, ратифицированное всенародным представительством, каковым Съезд не был даже близко. Фактически речь идет о присвоении власти малой группой и о фальсификации как воли народа, так и правительственного статуса переговорщиков.

Таким образом, так называемый «Брестский мир» – это наименование преступления, а не международно-правовой акт. По этому преступлению вся Советская «власть» – это просто преступная организация, от имени которой в дальнейшем провозглашалось учреждение государств, потом (якобы) решивших объединиться в Союз. Преступная организация никакими правами обладать не может. Следовательно, никакие РСФСР, УССР и так далее, а также никакой СССР не были учреждены. Были документы, составленные преступной организацией, имитирующей учредительные процедуры, – но никакого государства не создавшие.

Очень много следует из Брестского мира.

Прежде всего, большевики истребили своих ближайших союзников, без которых они не смогли бы ни «обнулить» Учредительное собрание, ни получить большинство в Советах, – левых эсеров. Дело не в том, что эсеры подняли мятеж, а в том, что они предупредили: Брестский мир они соблюдать не станут, и всюду будут вести партизанскую войну против немцев. Обязательства перед Германией требовали, чтобы этого не было допущено. Поэтому левых эсеров пересажали и перестреляли самым нещадным образом.

Кроме того, это было предательство – тех оккупированных территорий, которые остались под немцами, австрияками и румынами. Из предательства следовало нежелание быть в одном государстве, где власть предает. Отсюда – невозможность возвращения Польши и Финляндии, отсюда – стремление кавказских республик быть отдельно от РСФСР (и это пришлось преодолевать потом силой). Но отсюда также и расчленение исходной РСФСР, отделение от неё многих территорий и создание внутренних республик. Потому что декларировали федерацию, а получалось, что в федерации нет федерирующихся субъектов. Их быстренько стали выдумывать. А когда немцы ушли, и значительные части прежней Империи большевикам удалось подчинить, тогда вышло, что быть в федерации эти территории уже точно не собираются. Поэтому быстренько придумали СССР – Союз вместо исходной Федерации, где и Украина просила только автономии, но вовсе не суверенитета. После предательства такой суверенитет пришлось заложить в первую Конституцию 1924 года, и в дальнейшем во всех коммунистических конституциях приходилось подтверждать союзный статус – фактически конфедерацию, скрепленную только партийно-чекистским господством.

Переход большевистского правительства на сторону Германии сделал неизбежным вмешательство прежних союзников – теперь они должны были рассматривать Россию как врага. И в этом с ними сомкнулись «белые», которые также увидели полнейшее предательство большевиков вместе с декларацией бессилия перед внешним врагом. Такие декларации не могли не вызвать решительного желания смести слабую власть и организовать сопротивление немецкому наступлению. Даже среди тех, кто был прежде настроен в поддержку революции и имел «левые» взгляды.

Наконец, иллюзорные надежды на мировую революцию всё же имели какие-то основания – и они отразились в попытках «левых» мятежей в европейских государствах. Но коль скоро РСФСР капитулировала, то и другие мечтатели о мировой революции, формирующие свои партии в европейских странах, поняли, что мировая революция подождет – на поддержку революционной России нечего рассчитывать, коль она с треском провалилась.

Можно определенно сказать, что СССР родился из Брестского мира. Из него родилась также и гражданская война, и крах «левых» в европейских странах – вплоть до пресечения всех их революционных затей силами нацистов в Германии, фашистов в Италии и франкистов в Испании. Вся Европа, увидев крах большевистской РСФСР, рванулась «вправо».

Быть проигравшими, жить в условиях террора и голода никому не хотелось.

Террористы ссорятся

Считается, что V съезд Советов был посвящен принятию Конституции РФСФР. Но это не так. Принятие Конституции было второстепенным вопросом, который решился автоматически и без обсуждений. Делегаты получили объемный документ лишь накануне открытия Съезда и в подавляющем большинстве не обладали квалификацией, чтобы осмыслить включенные в проект нормы. Настоящей целью Съезда для большевиков был разгром левых эсеров, которые оставались последними попутчиками и конкурентами в борьбе за тотальную власть.

Одним из вопросов, поднятых лидером эсеров Спиридоновой (326), был вопрос о смертной казни, которая была отменена 8 ноября 1917 года (отменено решение Керенского о восстановлении смертной казни на фронте от 8 июля 1917 года – после подавления большевистского мятежа). Ленин писал: «Террор, какой применяли французские революционеры, которые гильотинировали безоружных людей, мы не применяем и, надеюсь, не будем применять».

Москва, 17 янв. Ввиду полной победы Советской власти над врагами рабоче-крестьянской революции, ВЦИК и Совнарком постановили отменить применение высшей меры наказания (расстрелов) как по приговорам ВЧК и ее местных органов, так и по приговорам городских, губернских, а также и верховного при ВЦИК трибунала.

Постановление провести в действие по телеграфу.

Зампредседателя ВЦИК Каменев.

Председатель Совнаркома В. Ульянов (Ленин).

Председатель ВЧК Дзержинский.

Секретарь ВЦИК Енукидзе.

Но 21 февраля 1918 года ленинский декрет «Социалистическое Отечество в опасности!» предписывал органам ВЧК «расстреливать на месте преступления» контрреволюционеров. Но не это обстоятельство, одобрившее бессудные расправы, взволновало Спиридонову (326) и её однопартийцев. Спиридонова была вовсе не против террора, а как раз обеими руками «за». Эсеры состояли в органах ВКЧ и участвовали в умерщвлении людей по обвинениям в контрреволюционной деятельности. Что казни носили именно бессудный характер, следует из интервью Дзержинского газете «Новая Жизнь» от 8 июня 1918 года: «Напрасно нас обвиняют в анонимных убийствах – комиссия состоит из 18 испытанных революционеров… Казнь возможна лишь по единогласному постановлению всех членов комиссии в полном составе». Данная коллегия, разумеется, не имела никаких судебных полномочий и не предусматривала судебного процесса. По официальным данным, за первую половину 1918 года в таком порядке было казнено 22 человека. Но при этом нет данных ни о произвольных казнях, которые не расследовались, ни о казнях, проведенных местными коллегиями ВЧК.

На Съезде лидер левых эсеров Спиридонова была возмущена не этим, а как раз вынесением смертного приговора по судебному решению. Впервые такое решение вынес Революционный трибунал в отношении командующего Балтийским флотом Алексея Щастного, после чего эсеры отказались от дальнейшего участия в этом органе революционного террора. Скорее всего, не потому что приговор был несправедлив, а потому, что авторитет командующего (потомственного офицера, но при этом революционера и соучастника всех революционных событий 1917 года) мог быть использован ими против большевиков, которые вместе с находящимся под их полным контролем правительством переехали подальше от буйства балтийских моряков – в Москву.

Народные трибуналы как органы революционного террора были созданы не Советской властью, а решением наркома юстиции 19 декабря 1917 года, выпустившего Инструкцию «О революционном трибунале, его составе, делах, подлежащих его ведению, налагаемых им наказаниях, и о порядке ведения его заседаний». Трибуналы формировались губернскими и городскими Советами и действовали, «руководствуясь обстоятельствами дела и велениями революционной совести» – в точности как в сегодняшней Российской Федерации. Понятно, что при выборе между обстоятельствами и велениями побеждает всегда последнее.

16 июня 1918 года Наркомюст РСФСР выпустил постановление, предоставляющее трибуналам полную свободу в выборе методов борьбы с контрреволюцией. Только в 1922 году судоустройство стало унифицироваться, трибуналы отменялись, сохранившись только у военных. Но в 1934 г. после убийства Кирова дела по 58 УК РСФСР стали рассматриваться в закрытых судебных заседаниях по особой процедуре, где, как правило, не было прокурора и адвоката, а решения выносились в течение нескольких минут. Следствие считалось непогрешимым – в точности как в современных делах об «экстремистской деятельности».

Капитан 1‐го ранга Алексей Щастный был осужден 21 июня 1918 года. Показания против него дал единственный свидетель – Троцкий, который таким образом устранял непокорного конкурента. А конкурент был сильный – профессиональный военный, фактический лидер Центробалта, ставший инициатором поднятия на кораблях красных флагов 3 сентября 1917 годп – в честь провозглашения республики, сторонник большевиков, отказавший в помощи Временному правительству, спаситель Балтфлота, сумевший в феврале 1918 года перевести корабли из Ревеля в Гельсингфорс, не дав немцам их захватить. Вина Щастного была в том, что в мае он разгласил телеграмму Троцкого и Беренса^[132] о денежном вознаграждении для тех, кто будут взрывать и топить корабли в случае необходимости. Чем, между прочим, подтверждается готовность большевиков сдать Петроград немцам. Щастный был вызван к Троцкому и арестован в его кабинете. В суде Троцкий сказал: «Щастный настойчиво и неуклонно углублял пропасть между флотом и Советской властью. Сея панику, он неизменно выдвигал свою кандидатуру на роль спасителя. Авангард заговора – офицерство минной дивизии – открыто выдвинуло лозунг “диктатура флота”». В приговоре суда утверждалось, что подсудимый: «сознательно и явно подготовлял условия для контрреволюционного государственного переворота, стремясь своею деятельностью восстановить матросов флота и их организации против постановлений и распоряжений, утверждённых Советом Народных Комиссаров и Всероссийским Центральным Исполнительным Комитетом. (…) …вёл контрреволюционную агитацию в Совете комиссаров флота и в Совете флагманов: то предъявлением в их среде провокационных документов, явно подложных, об якобы имеющемся у Советской власти секретном соглашении с немецким командованием об уничтожении флота или о сдаче его немцам, каковые подложные документы отобраны у него при обыске; то лживо внушал, что Советская власть безучастно относится к спасению флота и жертвам контрреволюционного террора; то разглашая секретные документы относительно подготовки на случай необходимости взрыва Кронштадта и флота…»

На следующий день Щастный (на Съезде Советов его, порой без упоминания имени, называли «адмиралом» или же называли фамилию без должности и звания) был расстрелян латышскими стрелками.

После очередной отмены смертной казни в 1920 году Ленин говорил: «Террор был нам навязан терроризмом Антанты, когда всемирно-могущественные державы обрушились на нас своими полчищами, не останавливаясь ни перед чем. Мы не могли бы продержаться и двух дней, если бы на эти попытки офицеров и белогвардейцев не ответили беспощадным образом, и это означало террор, но это было навязано нам террористическими приёмами Антанты. И как только мы одержали решительную победу, ещё до окончания войны, тотчас же после взятия Ростова, мы отказались от применения смертной казни и этим показали, что к своей собственной программе мы относимся так, как обещали… Само собой понятно, что всякая попытка Антанты возобновить приёмы войны заставит нас возобновить прежний террор; мы знаем, что мы живём во время хищничества, когда не действуют добрым словом». Здесь – всё ложь от начала до конца. Только за 1920 год по имеющимся данным было расстреляно 6541 человек.

В другом случае Ленин указывал: «Смертная казнь – временная, исключительная мера наказания, применение которой зависит от внутренней обстановки в стране и международного положения. Хотя смертная казнь и была отменена, восстановление расстрелов вполне возможно».

Уже в 1922 году норма о смертной казни в виде расстрела была включена в УК РСФСР. В следующий раз смертную казнь отменили в 1947 году, но секретный Указ предоставлял МГБ право в специальных судах по делам о контрреволюционной деятельности её применять. В 1950 г. смертная казнь в отношении изменников Родины, шпионов, подрывниковдиверсантов восстановлена уже открыто. Конечно, смертная казнь для большевиков была исключительной мерой – она применялась чаще к политическим противникам, чем к уголовникам. Последние считались «социально близкими».

Русское мировоззрение не может отрицать необходимости смертной казни. Ни одно христианское государство за многие века не отменяло смертную казнь надолго. На Руси смертная казнь всегда была публичной: вместе с палачом казнил изувера народ. Именно поэтому данная мера применялась крайне редко (например, в период царствования Александра I было казнено 84 человека). В царствование Елизаветы Петровны смертная казнь была фактически отменена:

все дела, предусматривающие смертную казнь, рассматривала лично императрица. И ни одного смертного приговора вынесено не было. Тем не менее публичная смертная казнь, в особенности применительно к преступлениям против государства, признавалась необходимой. Публичность – это казнь с согласия народа. Если народ не в состоянии лицезреть эту казнь или не желает её, то смертный приговор следует отменить – вот и все правила, которые ограничивают даже чрезвычайно редкое применение такой меры расправы с преступником.

Но вернемся на Съезд, где по запланированному сценарию в самом начале вне всякой повестки было дано слово Троцкому. И он бросает в зал, уже наэлектризованный обсуждением повестки дня, «дохлую кошку» – вопрос о дисциплине в армии и жестоких мерах по противодействию анархии. Оказывается, что на Курском участке фронта некие группы призывают к наступлению на немцев, вопреки решениям центральной Советской власти. И отдельная рота даже самовольно перешла в наступление. При этом во время беспорядков убит комиссар и ранен начальник бригады. Начальник бригады – эсер, военный комиссар, приславший телеграмму – также эсер. Из Невеля ещё один комиссар сообщает «о том, что там ведется бесчестная демагогическая агитация, смысл которой сводится к тому, что Советская власть предает украинских братьев». Ещё в одном месте правительственной делегации грозили бомбой. Троцкий говорит о неких «силах», которые надо бы задержать и расстрелять.

Поскольку большевики только что большинством голосов отказались обсуждать на Съезде восстановление смертной казни, эти слова вызывают взрыв возмущения. Но Троцкий продолжает выдавать факты сомнительного свойства, смущая аудиторию вопросами, ответы на которые он знает: «пьяные банды спасаются войсками Льговского Совета, и когда мы посылаем 5–6 человек, а их обстреливают, то я не знаю, будем ли мы рекомендовать политику беспощадности или мы поспешим призвать их к порядку?» Наконец, после бесконечных экивоков он переходит к делу: «Я предложу Съезду беспощадную расправу с провокаторами, хулиганами и шкурниками». Возможно, подобные слова особенно раздражают тех, кто на I Съезде слышал, как большевики, напротив, выступали за анархию, и получали те же самые характеристики, которыми теперь бросался Троцкий. Вопрос о «докладе» Троцкого большевики впихивают в повестку дня.

Лидер эсеров Камков (325) использует тему для продолжения ругани предыдущего Съезда. Его пафос сводится к тому, что все кажущиеся Троцкому беспорядки связаны со «здоровой революционной психологией тех, кто не поддался на эту удочку передышки». То, о чём рассказывает Троцкий, происходит в любой роте. Потому что «они по вашему приказанию не желают быть молчаливыми свидетелями того, как германский империализм расстреливает русских рабочих и крестьян». Имеется в виду Украина и условия германской оккупации, о которой в начале Съезда говорил нелегально приехавший оттуда делегат. Подыгрывая большевикам, раздувающим скандал вокруг пустяков и надуманных страхов, Камков говорит: «наша партия будет поддерживать здоровое революционное движение среди рабочих и крестьян».

Ещё больше обостряет ситуацию Зиновьев, объявляющий: «нас тянут в войну». Большевики приветствуют его овацией. Зиновьев объявляет, что «здоровая революционная психология» приписывается Камковым бандам. И уже совсем переходя в открытую конфронтацию: «если желаете проверять совесть нашей партии на этой почве (шум на местах), если желаете поднять бой, то мы охотно этот бой принимаем. Я ставлю вопрос: поднимут ли они перчатку, брошенную т. Троцким?»

Разогрев публики происходит удачно – левые эсеры проглотили наживку и забыли, зачем вообще собирался съезд. После короткого перерыва перепалка продолжается.

Спиридонова (326), сначала вроде бы заметившая, что вопрос незначительный, отвечает на него в духе предыдущего оратора: «Мы этот бой, партия лев. с.-р. и авангард трудового крестьянства, авангард пролетариата (смех. аплодисменты), мы этот бой, товарищи-большевики, перед лицом всего интернационала, перед лицом растоптанных братьев украинцев, растерзанных финляндских братьев, рабочих и крестьян, перед лицом всех трудящихся всего мира, которые ждут от нас, чтобы мы боролись, а не стояли на коленях, – мы этот бой с товарищами большевиками принимаем. (Аплодисменты.)» Потом она пытается напомнить большевикам, что левые эсеры были с ними на одних баррикадах, и о том, что в своё время Ленина называли немецким шпионом, а теперь всё воспроизводится «со стенографической точностью»: «даже слова одинаковые, ответственный представитель даже обвиняет в том, что там агенты, негодяи, подстрекатели, что там подкупы, что там банды, говорят языком Мирбаха, который расстреливает наши партизанские отряды из крестьян, растерзанных, обманутых». Она призывает не повторять приемы меньшевиков и правых эсеров и бороться честно – не затыкать левым эсерам рты. Тем более что «здешнее большинство сейчас против нас, левых эсеров, но всё большинство в стране сейчас против Советской власти»; «дайте нам биться по всей линии, а потом уже выносите свои постановления, какие угодно: революционный Трибунал, казнь смертную, расстрелы».

Троцкий, выступая в защиту своей позиции, не признает призывов к единению: «нам указывали на то, как с нами братались в разные эпохи. Я помню, что в тот период, когда мы с уголовными братались в тюрьмах при правительстве Керенского, та партия, от которой выступала Спиридонова, принимала участие в фирме Керенского». В октябре, как заявляет Троцкий, «лев. с.-р. заявили, что они этого восстания поддерживать не будут». Камков кричит из зала: «Врете, лгун!» Но Троцкий продолжает бесить оппонентов: «…лев.

с.-р. оставили работу в революционном комитете и взяли оттуда всех своих работников, кроме тех, которые остались там самостоятельно. Точно так же, когда мы однажды поддались их призыву создать общую власть, они ответили: мы войдем только, если войдут меньшевики и правые с.-р. Вот как они ответили. Правда, мы были склонны в известный период многое прощать этой партии и забывать». И вставляет новый «факт»: «в Тамбове, где уездный съезд лев. с.-р. постановил против нашей фракции водку населению раздать…» И ещё – о дисциплине латышских стрелков и каких-то группах по 20 человек (народ, полагать, эсеров) которые переходят демаркационную линию, чтобы зарезать 2–3 немецких солдат. Пафос: «это есть постыднейший импрессионизм в политике!» И по поводу расстрелов: «целая партия без достаточных оснований сочла нужным нести свой испуг сюда, в этот зал, и сказать: мы знаем, вы хотите нас расстрелять: дайте нам последнее слово, выслушайте нас». И дальше: «Не для того мы брали власть, чтобы отдельная группы неврастеников, группы интеллигентов срывали рабоче-крестьянский класс страны». Большевики приветствуют всю эту провокацию громом аплодисментов.

Наконец, из-под спуда извлекается давно заготовленный проект резолюции, розданный только во фракции большевиков. Главное в нём: «очистить все красноармейские части от провокаторов и наемников империализма, не останавливаясь перед самыми решительными мерами». Левые эсеры отказываются голосовать. Резюме итогов голосования из президиума: принято единогласно.

На следующий день систематическое изничтожение эсеров продолжается в докладе председателя ВЦИК Свердлова. Сначала говорится об ударе со стороны «нашими в то время ближайшими и единственными друзьями Советской Республики, лев. с.-р., – удар, нанесенный ими их уходом из Совета Народных Комиссаров, отразится существенно на нашей практической работе». Затем – о том, что поначалу работа во ВЦИК шла без конфликтов между коммунистамибольшевиками и левыми эсерами, но к следующему съезду почти ни по одному вопросу столковаться уже не могли. «Обычно против нас голосовали дружно вместе с лев. с.-р. и другие правые партии до момента своего изгнания из среды ЦИК» (речь о правых эсерах и меньшевиках); «нам приходилось выдерживать крайне жестокие нападки с различных сторон». «Нам пришлось выдерживать с ними упорную борьбу по целому ряду вопросов»; «мы считали необходимым сказать перед всей Россией, что меньшевикам и правым с.-р. в Советах места быть не может. Левые с.-р. не поддержали нас в нашем вотуме. Они голосовали против исключения».

Затем Свердлов рассказал о расправе с отделами ВЦИК, которые все были превращены в комиссариаты и включены в состав СНК. Тем самым роль ВЦИК была фактически сведена к совещательному органу при СНК – переворот состоялся при полном равнодушии к полномочиям, которые были заложены при выборах ВИЦК. Далее – снова к разногласиям с левыми эсерами – теперь по продовольственному вопросу. Хотя, на самом деле, – по вопросу о развязывании гражданской войны в деревне, которая стимулировалась большевиками Декретом о создании комитетов бедноты. «Мы знали, что зажиточные слои населения отвернутся от нас и не только отойдут от нас, но и будут против нас».

Снова наступая на больное место, Свердлов говорит о создании Революционного Трибунала и об уходе из него левых эсеров. Зал взрывается. Одни аплодируют, другие кричат: «Долой смертную казнь!» Хотя вопрос о смертной казни не был включен в повестку, Свердлов принялся его подробно освещать, совершенно игнорируя задачи своего доклада и уводя от сути дела – от отчета о том, что смог сделать ВЦИК за отчетный период. Довод Свердлова, оправдывающий нарушение отмены смертной казни II Съездом Советов, был издевательский: якобы, между Съездами ВИЦК был определен как верховная власть, и поэтому мог такие нарушения допускать, игнорируя мнения тех, кто его избрал. Всё это для Свердлова и большевиков – пустяки. Потому что «то главное, что имело значение в период мирного жития и спокойной эпохи, но не в период революции». При этом Свердлов напомнил оппонентам об их роли: «Смертные приговоры мы выносили десятками по всем городам: и в Петрограде, и в Москве, и в провинции. И в вынесении этих приговоров принимали совершенно равное, совершенно одинаковое участие как мы, кровожадные коммунисты, так и левые с.-р.».

Далее Свердлов говорит нечто совсем ужасное: «мы можем указать отнюдь не на ослабление террора по отношению ко всем врагам Советской власти, отнюдь не на ослабление, но, наоборот, к самому резкому усилению массового террора против врагов Советской власти. И мы были глубоко уверены в том, что самые широкие круги трудовой России, самые широкие круги рабочих и крестьян отнесутся с полным одобрением к таким мероприятиям, как отрубание головы, как расстрел контрреволюционных генералов и других контрреволюционеров».

Спиридонова подхватила вопрос о смертной казни, угрожающе напомнив: «Мы, товарищи, являемся представителями той партии, в программе и тактике которой имеется террор, система политического, а в настоящее время и экономического убийства по отношению к самым крупным представителям насилия и произвола над народом». Она не стесняется того, что эсеры вместе с большевиками выносят смертные приговоры. Она против заимствования большевиками средств из арсенала буржуазии – то есть судебной практики вынесения смертных приговоров. Одно дело – террор в ситуации борьбы, другое – рутина судебных заседаний, которые превращают смертные приговоры в обыденность. В этом Спиридонову можно было понять. И сами большевики публично объявляли смертную казнь исключительной мерой, но на практике применяли её самым широким образом – именно так, как рекомендовала Спиридонова: внесудебными расправами.

Следом выступил Ленин – с безобразно длинной и бессвязной речью, в которой трудно отыскать какую-то оформленную мысль. Это каша из голословных утверждений, пафосных заявлений и унижений оппонентов. Между перемежающимися без всякого порядка темами он объявил эсерам: это уже не ссора, а окончательный разрыв. Всё, что говорил Ленин, не имело никакого отношения к обсуждению доклада ВЦИК или делам СНК. Это был просто риторический поток, исторгаемый без всякой подготовки, без порядка и внятных выводов. «До октября; когда основалась новая Советская власть, до 26 октября 1917 года, когда… (шум, крики, аплодисменты) наша партия, большевики представители Ц.И.К. предложили партии лев. с.-р. войти в правительство, – она отказалась. Я поясню вам, что те люди, которые колебались, которые сами не знают, чего хотят, отказываются идти с нами, слушают других, которые рассказывают сказки». Что касается смертной казни, то здесь Ленин безапелляционен: «Не было ни одной революции и эпохи гражданской войны, в которых не было бы расстрелов». Раз переживаемый период тяжелый – значит, расстреливать.

Ещё не чувствуя, что расстрелы вождь большевиков предусматривает и для левых эсеров, в полемическом задоре Камков (329) сравнил постоянные ссылки на меньшевиков и правых эсеров с пуганием детей жучком на палочке. Бедняцкий съезд в Костроме и Уфе он назвал съездом деревенских лодырей, а насаждение комбедов – контрреволюцией. И обвинил большевиков в том, что продотряды направляются в деревню грабить крестьян – «из всех средств борьбы с голодом это самое нецелесообразное».

Зиновьев: «Позвольте нам, голодной Петроградской коммуне, знать больше, чем Камкову. Мы десятки вагонов получили прямо из рук наших рабочих, реквизиционных отрядов (Аплодисменты)». Грабеж оправдан, коль скоро в продотряды большевики направляют самых сознательных рабочих. Продолжая ленинское хамство, Зиновьев назвал левых эсеров «проходной конторой»: «Они идут то справа, то слева, это определенный классовый мещанский элемент. То было несколько месяцев тому назад, когда левые с.-р. переходили на сторону революции. Сейчас ваша проходная контора растет в другом направлении. Они очень эластичны, как и вся буржуазия, они чем угодно назовут себя, только бы сделать дело, которое им нужно. И я говорю нашему классу, громадному большинству беднейшего класса: нам не опасна эта промежуточная партия, эта проходная контора».

Эсер-максималист Светлов ^[133], выступая от своей фракции, попытался опровергнуть все доводы о достижениях Советской власти, назвав сложившийся строй ублюдочным. В нём и спекуляция процветает, и рабочий контроль на производстве – просто нелепость, и «за эти три месяца ничего абсолютно не сделано ни в одной области хозяйственной жизни». Все словесные изощрения Ленина – это повторение одного и того же, никак не соотносящегося с текущим состоянием дел.

Классик анархо-коммунизма Карелин^[134] (не эсер) попытался выступить против смертной казни, пустившись в длинные экскурсы в историю. Всё, что он успел сказать по существу – о том, что право на жизнь является единственным достоянием бедняка, и несправедливо убивать его, потому что он – жертва социальной среды. Укор одновременно большевикам и эсерам не был услышан.

Левый эсер Черепанов^[135] в своем выступлении вновь заостряет полемику с большевиками: «Я нарочно записал те места из речи тов. Ленина, которые вызвали в зале гром аплодисментов. “Левые эс-эры не чувствуют, как им набрасывают петлю Керенского на шею”. Но товарищи-большевики не чувствуют разве, за своей передышкой, петлю Мирбаха на своей шее? “Партия левых эсеров вечно колеблется то направо, то налево”. Мы должны признать, что партия большевиков была непоколебима в октябрьские дни. Товарищи, она так же теперь не колеблется в решительной капитуляции. “Товарищи левые эсеры одного хотят, а другое у них выходит”. Товарищи-большевики хотят социалистической революции, а превращают в колонию германского империализма».

Левый эсер Карелин (328) заметил особенность риторики большевиков по отношению к оппонентам, которых «обвиняли во всех смертных грехах, употребляя самые догматические приемы и пользуясь всем, что могли припомнить, приплетая правых эсеров и меньшевиков, которые всегда фигурируют в речи тов. Ленина, который привык ими пугать, то это объясняется тем, что тов. Ленин, как отмечено политическими деятелями, имеет в своем репертуаре одну речь, которую всегда повторяет, в ней всегда фигурирует Керенский и правые эс-эры». «Зачем тратить столько пороху, чтобы доказать, что левые соц. – револ. неправы? Если дело обстоят таким образом, что фракция левых соц. – револ. голосует вместе с большевиками, тогда, конечно, не о чем говорить и незачем тратить темперамент, который был потрачен и Троцким, и Лениным, и Зиновьевым, и тогда, конечно, тот факт, который они выдвигают настойчиво, пугая определенным образом, – тот факт быть может верный, устанавливает, что лев. соц. – рев. в октябрьские дни были вместе с Красновым, – там было сказано: помогали Краснову, и теперь помогают кулакам, 20 % из них голосуют против, а 80 % вместе с большевиками, сами они – истерики и истерички, интеллигенты, – получается хорошая, теплая компания, особенно если присоединить сюда то, что в промежутке между Красновым и кулаками мы водили компанию с тов. Лениным. Компания, конечно, получается невеселенькая». И ответные обвинения в том же духе: «товарищи-большевики, вы кажетесь обманщиками, вы говорите странные слова, вы говорите одни и те же затверженные речи. Вы, товарищи, люди не от трудящихся, не от трудового крестьянства и пролетариата, и кое от кого, кто присутствует в этом зале иногда, время от времени». Кого имел в виду Карелин, осталось неясным. Может быть, Ленина.

Закрывает вопрос разоблачительная речь Троцкого, из которой непонятно, как же большевики решились на союз с такими негодяями, каковыми они считали левых эсеров? Троцкий: «Я начну с 13 октября, когда вопрос с восстаниями появился в нашей литературе, и когда бешеная травля была поднята их против нас. Мы читаем в “Знамени Труда” речи, произнесенные в блаженной памяти предпарламенте. Там представитель левых эсеров подсказывал Керенскому и называющим себя социалистическими партиям, каким образом можно победить большевиков и прекратить гражданскую войну. Она говорила, с точки зрения сегодняшнего момента; о Советах здесь ни слова; с этой речью перед с. Керенским в предпарламенте, из которого мы вышли и который мы два дня спустя разогнали, выступил Камков. (Крики: “Позор!”)

Это было в те дни, когда Керенский с Красновым стоял у Петрограда, они тогда решительно требовали найти путь к соглашению; во имя съезда (крики: “Позор!”), во имя создания однородной демократической власти, способной дать отпор контрреволюции, требовали коалиции с имущими классами. Это подписано меньшевиками и интернационалистами, левыми эсерами и социал-демократией, польской социалистической партией, еврейской социал-демократической рабочей партией. (Крики: “Позор!”) Наконец, ещё. Нота, здесь в конце говорится: “Революция на краю гибели. Гражданская война, к которой вела Россию политика коалиционного правительства, разразилась как следствие заговора и захвата власти большевиками в Петрограде. Уже два дня в Петрограде льется кровь рабочих и солдат”. Тут, говорится, что раз убийственная борьба явилась результатом нашего заговора, мы, левые эсеры, от имени Петроградской конференции обращаемся с призывом кончить гражданскую войну. Все, как один человек, требуйте немедленного создания однородного правительства из представителей всех партий. Вот это подписано Петроградским Комитетом партии лев. с.-р. И тут передовая статья, где говорится: надо смело, открыто сказать, что старое коалиционное правительство пало, а нового нет. Сов. Нар. Ком. является чем угодно, напр., центральным комитетом партии большевиков, только не правительством. И здесь подпись того же самого Камкова, который кричал… (Крики: “Позор!”)».

Террористы истребляют террористов

Во время V Съезда Советов препирательства между двумя группами террористов – левыми эсерами и большевиками – дошли до взаимных оскорблений, до отождествления позиции оппонентов с контрреволюцией, до обвинений в пособничестве политике германского грабежа России, с одной стороны, и до преследования интересов буржуазии, с другой. Считается, что ещё до этой словесной перепалки левые эсеры, хорошо разбираясь в общественных настроениях и зная о массовом недовольстве – как крестьян, так и рабочих – политикой Советской власти (большевиков), заранее запланировали мятеж, который и состоялся в дни Съезда. Но они не могли не оценить в таком случае своих собственных сил и готовности населения Москвы поддержать их с оружием в руках. Либо они не оценили, либо это было что-то иное – не мятеж.

Согласно официальной большевистской версии, решение о проведении ряда террористических актов против германских «представителей империализма» было принято эсерами накануне Съезда – 24 июня. Если следовать этой версии, то, организовав 6 июля убийство посла Вильгельма фон Мирбаха, которого они проклинали в своих речах на Съезде, левые эсеры рассчитывали на то, чтобы спровоцировать срыв Брестского мира и возобновление войны, к которой они тщетно призывали.

Яков Блюмкин. Около 1918 года и во время ареста

Вполне возможно, в теракте участвовал кто-то другой – по показаниям свидетеля убийства, немецкого офицерапереводчика Леонгарта Мюллера, Блюмкиным представился человек лет 30–35. Якову Блюмкину было в тогда 18 лет. На фотографии Блюмкина 1918 года – явно не юноша. Сопровождавший Блюмкина Андреев был оценен тем же лицом вполне адекватно своему возрасту – «лет 30» (ему было 28 лет). Также вызывает сомнение способность Блюмкина, не имевшего образования, быстро освоить сразу несколько восточных языков во время обучения в Академии Генштаба. Также он был слишком юн (20 лет) для того, чтобы его всерьез воспринимали в восточных странах, где его миссии были весьма масштабны.

Большинство историков считает, что Мирбаха убил его спутник эсер Николай Андреев. По свидетельству того же немецкого офицера, Блюмкин стрелял в посла и других присутствующих лиц, но промахнулся. Существует также анекдотическая история, поведанная родственником Блюмкина, о том, что после неудачных выстрелов террорист выпрыгнул в окно и, перелезая ограду, зацепился за нее штанами. Стрелявший более метко Андреев бросил две бомбы (одна не взорвалась), освободил Блюмкина из постыдного положения, и оба уехали на ожидавшем их автомобиле. В открытом заочном суде оба террориста были приговорены к трем годам лишения свободы. Андреев, якобы, умер от тифа на Украине в 1919 году, а судьба Блюмкина была цепью предательств и авантюр в статусе доверенного лица высших чинов большевистских карательных органов.

В этой истории много странностей. Не стыкуется с другими обстоятельствами факт наличия у Блюмкина штатного оружия сотрудника ВЧК и свидетельство Троцкого (в речи на Съезде), что револьверы и бомбы они вместе с Андреевым получили в ЦК левых эсеров. Потом (в 1919 г.) получение оружия в ЦК эсеров подтвердил и сам Блюмкин. Исполнителей убийства Мирбаха невозможно было не найти – остались в живых свидетели нападения, на месте преступления был брошен портфель с документами на имена Блюмкина и Андреева, охраной посольства был зафиксирован номер автомашины, на которой они скрылись, и это была автомашина из парка ВЧК. По показаниям Блюмкина, в машине был штатный шофер ВЧК, а также ещё один шофер – из эсеров. Оба подчинились его инструкциям – не глушить мотор и не удивляться выстрелам и взрывам. В отряд Попова ^[136] (боевой отряд ВЧК) Блюмкин с Андреевым попали не по заранее согласованному плану, а по выбору шофера-эсера, который оказался за рулем. Раненный в ногу, Блюмкин тогда же был объявлен убийцей Мирбаха, а Андреев скрылся, в неизвестный момент, покинув участников покушения.

В показаниях Блюмкина есть ссылка на беседу с неназванным членом ЦК партии, от которого он, будто бы, получил разрешение на осуществление теракта. Имя этого персонажа в ЧК выяснять не сочли нужным, видимо, зная, кто был провокатором. Впрочем, при низкой дисциплине в «левых» партиях, вполне возможно, что сам Блюмкин был спровоцирован каким-то радикально настроенным эсером или же провокатором, действовавшим по заданию большевиков. Детали убийства посла указывают на провокацию со стороны чекистов с целью покончить с эсерами. Ни одного документа, указывающего на то, что ЦК эсеров планировал убийство Мирбаха и вооруженное выступление, не существует.

Эту интерпретацию событий опровергают зафиксированные показания Спиридоновой (326) от 10 июля: «ЦК партии выделил для приведения в исполнение решения ЦК “тройку”, фактически же из этой тройки этим делом ведала я одна. Блюмкин действовал по поручению моему. Во всей инсценировке приёма у Мирбаха я принимала участие, совместно обсуждая весь план покушения с т. т. террористами и принимая решения, обязательные для всех». Всё это вполне могло быть самооговором, чтобы отвести репрессии от эсеровского ЦК. В тех же показаниях Спиридонова категорически отрицала наличие у эсеров плана свержения большевистского правительства.

Блюмкин был полностью под контролем руководства ВЧК (Дзержинский, Лацис^[137], Уншлихт^[138], Карахан (65) – все большевики: поляк, латыш, еврей, армянин). Его полностью освободили от всей прочей работы, поручив заниматься делом мнимого племянника германского посланника – однофамильца, пленного австрийского офицера Роберта Мирбаха. Никаких свидетельств о его шпионской деятельности найти не удалось, зато сформировался повод для посещения посольства. Этот повод целиком организован ВЧК, и никакого отношения к левым эсерам не имеет. Для скрытия связи Блюмкина с большевистским руководством задним числом было оформлено решение о расформировании его отдела и оставлении Блюмкина пока без определенных обязанностей. Среди документов, опубликованных в «Красной книге ВЧК», протокол об этом опубликован не был. Само оставление в штате ВЧК после решения о роспуске отдела по имеющимся жалобам сотрудников (за несколько дней до убийства Мирбаха), выглядит более чем странным. При этом в его работе ничего не изменилось – он получает документы по делу Роберта Мирбаха, с которыми и отправляется в посольство.

Более того, информаторы, работавшие на германское посольство, сначала через сотрудников посольства, а потом и лично, за два дня до события подтвердили Дзержинскому, что на Мирбаха готовится покушение. Никаких действий в связи с этим Дзержинский не предпринял. Зато ещё до того, как были установлены исполнители теракта, он сказал Лацису, что подозревает Блюмкина (данные из показаний Лациса). Отключение телефонов посольства сразу после теракта уж точно не могли произвести ни Блюмкин, ни эсеры. Зато аресты начались практически сразу после поступления информации, что теракт состоялся – когда ещё никто не знал имен исполнителей.

Об участии Ленина в затеянной большевистской ЧК провокации свидетельствуют воспоминания сотрудника берлинского полпредства Соломона^[139]. Он передает рассказ Красина (61), к которому тот возвращался несколько раз. Красина глубоко поразил цинизм Ленина, который предвкушал расправу над своими противниками. Слова в пересказе были таковы: «Я хорошо знаю Ленина, но такого глубокого и жестокого цинизма я в нём не подозревал… Рассказывая мне об этом предполагаемом выходе из положения, он с улыбочкой, заметьте, с улыбочкой, прибавил: “словом, мы произведем среди товарищей эсеров внутренний заем… и таким образом и невинность соблюдем, и капитал приобретем…”»

Мятеж левых эсеров был с большой тщательностью описан Троцким в его выступлении на Съезде уже через день. И он характеризовал действия сил мятежников как нерешительные, состояние духа мятежников как очень низкое, а сам мятеж назвал «жалкой пародией». Из чего прямо следует, что действия левых эсеров были спровоцированы – они выступили совершенно не готовыми к сопротивлению, которое им будет оказано. Вероятно, этой провокацией было убийство Мирбаха, состоявшееся совсем не в тот момент, когда по плану провокаторов необходимо было имитировать вооруженное выступление эсеров. Если не признавать провокации, то придется говорить о грубой ошибке и невероятной наивности, чего трудно ожидать от прошедших тюрьмы и каторги террористов, которые в деле революционной борьбы совсем не уступали большевикам. О том, что действия отряда Попова были ответными, следует из того, что аресты левых эсеров начались уже в тот момент, когда Дзержинский ехал к Попову для ареста Блюмкина. Отряд Попова в это время бездействовал.

Еще одно указание на причастность большевиков к провокации – слова Троцкого на съезде: «Но если бы мы сейчас оказались вовлеченными в войну с Германией тем фактом, что убит германский посол, если бы пришлось сдавать Петроград, Москву, – русский рабочий и крестьянин знал бы, что этим мы обязаны провокации лев. с.-р.». Провокация (не эсеров, а большевиков) убивала двух зайцев – давала повод для нового германского наступления, что оправдывало бы при демобилизованной армии сдачу Петрограда, и позволяла расправиться с эсерами, ликвидировав их партию как единственную организованную силу крестьянства. Не говоря уже о том, что Съезд превращался в однопартийный, и без дискуссий стал принимать всё, что ему предлагали большевики – в том числе и никем не изученный проект Конституции. Второй «заяц» был убит наповал, а первый покончил с собой – о треагировав на убийство Мирбаха лишь требованием ввести для охраны посольства германский батальон. Германия показала, что ослабела – ей нечем вести наступление, нечем пугать большевиков, чья власть в одночасье укрепилась. Большевики отклонили требование немцев. Более того, они начали переговоры о новом вступлении в войну на стороне Франции и Англии. Получается, что Брестский мир вовсе не был яблоком раздора. Большевики искали и нашли средство истребления своих конкурентов и установления однопартийной диктатуры.

Был ли вообще эсеровский мятеж? Камков (325), Спиридонова (326), Карелин (328) и другие были не менее искушены в оценке своих сил и средств, чем Ленин, Троцкий и Зиновьев. Они прекрасно понимали, что одним отрядом в 1000 человек свалить власть большевиков совершенно невозможно. Даже при успехе в Москве вопрос о власти не был бы решен в Петрограде и в провинции. Очень странным выглядит жертва своей фракцией на Съезде Советов. Делегаты партии, съехавшиеся с мест, практически сразу при поступлении тревожной информации, были заперты чекистами в здании Большого театра, где проходили пленарные заседания; остальные делегаты были выпущены. Лишь члены ЦК партии эсеров смогли заблаговременно покинуть Съезд. Аресту подверглись и представители других фракций – общим числом около 450 человек. Никто из них ни сном, ни духом не знал ни о каком восстании. При этом подавляющее большинство делегатов имели при себе оружие – так же, как и большевистские делегаты. Они даже не подумали пойти на прорыв и присоединиться к «восстанию». Почему? Потому что никакого восстания не было.

Дзержинский в сопровождении всего трех чекистов поехал в отряд Попова, и там они попытались, ломая двери, обнаружить убийц Мирбаха. Удивительная вещь: в показаниях Дзержинского содержится признание, что он в штабе у Попова увидел шапку Блюмкина, и поэтому решил: преступник прячется здесь. Но насколько близким надо быть к этому преступнику, чтобы точно установить, что попавшаяся на глаза шапка – его! Между тем, свои шляпы исполнители теракта оставили в посольстве – на месте преступления. Дзержинский либо ошибся, либо сознательно лгал Попову, чтобы обосновать разгром его штаба. Искал Дзержинский вовсе не Блюмкина, который отправился лечить раненую ногу в лазарет, а членов эсеровского ЦК. Он их нашел, потому что именно там в перерывах между заседаниями Съезда они и собирались. Продолжая свою провокацию, Дзержинский объявил арестованными двух эсеровских лидеров (может быть, их в комнате и было всего двое) и объявил, что один из них прямо здесь будет расстрелян. Его намерения и движения выглядели столь серьезно, что Попов и другие эсеры решили целесообразным арестовать Дзержинского вместе с его спутниками.

Ещё один странный факт – торопливый расстрел заместителя председателя коллегии (президиума) ВЧК Вячеслава Александровича^[140], которому Дзержинский поручил работу комиссии по расследованию убийства Мирбаха – якобы (по словам Троцкого), тот похитил 500 000 рублей (точнее 544 тыс. «конфиската») и передал их ЦК партии эсеров на организацию восстания. Он же в отряде Попова, будто бы, арестовал самого Дзержинского и его охрану, а затем в здании ВЧК на Лубянке – Мартына Лациса (444). Если это так, то почему расстрел состоялся до детального расследования и публичного суда? Тем более что в показаниях Блюмкина (1919) указано, что Александрович поставил печать на документе о его полномочиях, не зная о её поддельности, и выдал записку на получение автомобиля в гараже ВЧК, не будучи в курсе планируемого убийства германского посла. Если отряд Попова был приведен в состояние полной боевой готовности за несколько дней до выступления, то это не могло скрыться от руководства ВЧК, в структуру которого входило это подразделение. Но в действиях «поповцев» был лишь один успешный эпизод. Сразу после ареста Дзержинского группа «поповцев» прибыла в ВЧК и арестовала Лациса и ещё нескольких большевиков-чекистов. Те безропотно сдались. Но на этом успехи закончились.

Действия отряда Попова были крайне робкими и почти исключительно оборонительными. На телеграф «поповцы» вошли беспрепятственно – отправили телеграммы и удалились. Никакой стычки с охраной или силами большевиков там не было. Срочно прибывшие туда две роты латышей были легко разоружены гораздо меньшими по численности силами (около 25 человек) и тут же отпущены обратно в Кремль. Смена охраны телефонной станции с эсеровской на большевистскую была произведена в полном порядке – телефоны в Москве работали бесперебойно, вплоть до момента, когда их стали отключать сами большевики. Также пассивен был и эсеровский караул в ВЧК. Считается, что силы эсеров обстреляли Кремль из немногих имевшихся орудий (обстрел не был ни интенсивным, ни эффективным, свидетельство об обстреле присутствует в речи Троцкого на Съезде, и больше ни у кого). При этом они даже не попытались проникнуть в Кремль или освободить делегатовэсеров из Большого Театра, находившегося в непосредственной близости от дислокации отряда в Трехсвятительском переулке. Собственно, наступать было нечем. Реально силы Попова и примкнувших к нему составляли вряд ли более 400 человек, плюс два орудия (большая часть отряда оставалась совершенно пассивной). Силы большевиков, напротив, были значительными – только в Кремле 1500 штыков под командованием свирепого латыша Петерса (537). Подтянув артиллерию, они разгромили штаб «поповцев» и полностью дезорганизовали его управление. Большевиков спасли латышские стрелки (два полка – около 4000 человек под командованием латыша Петерсона (311)) и венгерские коммунисты во главе с Бела Куном ^[141]. Латышские полки были заранее приведены в боевую готовность, один из них был также заранее переброшен в Москву.

О предстоящих событиях знали практически все – большевики, ВЧК, но только не левые эсеры. Лишь накануне погромная речь Троцкого на Съезде насторожила их. Но реальную опасность для большевиков представляли не эсеры, а антисоветски настроенный гарнизон (20 тыс. штыков), который мог бы поднять настоящее восстание, воспользовавшись ситуацией. Но войска остались нейтральными, в равной степени относясь к левым эсерам и большевикам. Командовавший подавлением «восстания» латыш Вацетис ^[142] порывался атаковать Ходынский военный лагерь, но был остановлен руководством, которое направило всю его энергию против эсеров.

О масштабах «восстания» говорит практически полное отсутствие сопротивления отряда Попова и несколько попыток договориться с многократно превосходящими силами. Но большевистскому руководству нужен был серьезный повод для расправы с левыми эсерами, и они применили артиллерию (не более 60 выстрелов). Впрочем, число погибших и раненых с обеих сторон было незначительным. Несмотря на прямые попадания в штаб Попова, арестованные большевики (около 27 человек) не пострадали и смогли покинуть здание через образовавшийся пролом (в речи на Съезде Троцкий лгал, что охрана разоружилась и сдалась под воздействием пропаганды Дзержинского и других задержанных).

Значимыми фрагментами из протокола заседания ЦК эсеров 24 июня были следующие: «Ц. Комитет партии считает возможным и целесообразным организовать ряд террористических актов в отношении виднейших представителей германского империализма; одновременно с этим ЦК партии постановил организовать для проведения своего решения мобилизацию надежных военных сил и приложить все меры к тому, чтобы трудовое крестьянство и рабочий класс примкнули к восстанию и активно поддержали партию в этом выступлении»; «осуществление террора должно произойти по сигналу из Москвы. Сигналом таким может быть и террористический акт, хотя это может быть заменено и другой формой». После этой записи, не содержащей никаких конкретных планов, эсерам можно было приписать всё, что угодно. И даже проигнорировать, что слово «восстание» относилось только и исключительно к Украине, оккупированной немцами. В данном протоколе сказано, что все конкретные планы будут утверждены на следующем заседании ЦК, которое так и не состоялось. Также в данном протоколе отмечалось: «Мы рассматриваем свои действия, как борьбу против настоящей политики СН Комиссаров и ни в коем случае, как борьбу против большевиков».

Своеволие левых эсеров, не желавших признавать решения Съезда Советов по ратификации Брестского мира, были аналогичны действиям большевиков, отказавшихся подчиняться I Съезду Советов и пошедших на вооруженный мятеж 3–4 июля 1917 года. При практически тождественных позициях левых эсеров и большевиков по большинству вопросов (и даже по отношению к Брестскому миру), общая революционная экзальтация позволяла легко спровоцировать какую-либо группу на необдуманные действия. Главным объектом провокации был, по всей видимости, склонный к авантюрам и пьянству матрос Попов, который был дезинформирован Блюмкиным и другими чекистами-провокаторами. Дальше была просто расправа – без всяких судов и разбирательств. Все вооруженные отряды левых эсеров разоружили, всех их активистов сместили с ответственных постов и заменили большевиками, позднее – изгнали из Советов. Свердлов на Съезде предлагал «руководствоваться тем соображением, что никого из левых с.-р. допускать к работе невозможно», но «тем с.-р., которым идут в ногу с постановлениями Съезда, мы дадим им полную возможность продолжать работу». Это была успокоительная ложь: у большевиков были другие планы – продолжение гражданской войны уже в своих собственных рядах. И террор по отношению ко всему остальному населению страны. Ленин призывал всех быть беспощадными. «Беспощадно» – одно и самых любимых слов у авторов всех большевистских резолюций. Впрочем, уже 15 июля на заседании ВЦИК Свердлов однозначно утверждал, что никакой попытки свержения Советской власти не было, а был только теракт. Может быть, по этой причине Свердлов долго не прожил – вышел из доверия у Ленина и Троцкого. Следственная комиссия под руководством Стучки (324) и Шейнкмана ^[143], установившая в результате опроса 650 свидетелей, что восстания не было, тихо распущена.

Когда утром 7 июля к арестованной в Большом театре фракции левых эсеров прибыл Троцкий, то ему предъявили претензии в нарушении конституционных прав – проект Конституции был на руках. На что Троцкий ответил так, как потом большевики отвечали целую эпоху на все жалобы на беззаконие: «Какие вообще могут быть речи о конституционных правах, когда идет вооруженная борьба за власть! Здесь один закон действует – закон войны. Задержанные вовсе не являются сейчас фракцией Пятого съезда Советов или ВЦИКа, а членами партии, поднявшей мятеж против советской власти, а стало быть, и закон, по которому мы сейчас действуем, есть закон усмирения мятежа»^[144].

Примерно таким же осталось вплоть до наших времен отношение всей правоохранительной системы, а в особенности спецслужб, по отношению к закону и правам граждан. Только теперь правящая «партия» – это олигархическая номенклатура, в пользу которой трактуется любой закон, а политические оппоненты проходят по уголовным делам только как «экстремисты».

Война хижинам

Большевики, опираясь на марксистскую догму о передовой роли пролетариата, игнорировали деревню. Ленин полагался лишь на своё «открытие» времен молодости – о том, что из крестьянства должен выделиться «сельский пролетариат» – беднейшее крестьянство. Это малоимущие или неимущие, кто продавал свою рабочую силу. Не зная крестьянства, Ленин рассчитывал, что батраки увлекут за собой остальных. Но всё оказалось совершенно не так, как предполагал глава большевиков. Чтобы превратить крестьян в пролетариат, понадобилось изничтожить деревню – террором, голодом, раскулачиванием, коллективизацией.

Первый Всероссийский Съезд Крестьянских Советов, собравшийся 4(17) мая 1917, практически не имел в своём составе большевиков. Из 1167 делегатов подавляющее большинство было за эсерами – 537 голосов, социал-демократов (меньшевиков) – 103, народных социалистов – 4, трудовиков – 6, беспартийных – 136. 329 делегатов оказалось с невыясненной партийностью. В процессе съезда оформилась большевистская фракция из 9 человека, к которой примыкала группа Фрунзе «14 беспартийных».

Главный результат Съезда содержался в резолюции по аграрному вопросу, которая требовала отмены помещичьего землевладения и передачи земель в ведение земельных комитетов, которые должны были решать все вопросы обработки и использования земли. В том числе эти комитеты должны были наделять землей. Принцип такого наделения предполагал два подхода: крестьянский и большевистский. Крестьяне, наказы которых тщательно собрали эсеры, требовали наделения землей по уравнительному трудовому принципу – каждый должен был получить столько земли, сколько смог бы обработать (вместе с семьей). Большевистский принцип – превращение помещичьих хозяйств в социалистические, где осуществляется коллективная обработка земли. В последнем могли быть заинтересованы только те крестьяне, которые не собирались трудиться на земле, а предпочитали занимать хозяйственные, политические и милицейские посты. Вопрос, по какому пути идти, решился не мнением крестьян, а политической интригой и развязыванием гражданской войны в деревне, в которой трудовое крестьянство потерпело полное поражение в связи с тем, что их политическая организация – эсеры – сначала была расколота на две партии, затем левая часть вступила в альянс с большевиками, а затем большевики уничтожили своих союзников.

Альянс большевиков с левыми эсерами был обусловлен тем, что марксистская догма требовала поднимать на революцию, прежде всего, пролетариат. Большевики занимались этим самозабвенно, пока не обнаружили, что крестьяне пошли за эсерами, которые сделали ставку не на «передовой отряд», а на большинство. Именно поэтому эсеры практически безраздельно контролировали крестьянские Советы, а вместе с меньшевиками – также и смешанные Советы рабочих и солдатских депутатов, где была представлена лишь небольшая часть крестьянства. Но большевики опередили эсеров в силовом захвате власти в Петрограде и в Москве, и с этим пришлось считаться. Эсеры пошли на объединение с большевиками и на слияние крестьянских и некрестьянских Советов на III Съезде. Большевики целиком приняли программу «социализации земли», а эсеры, поначалу отказавшиеся входить в СНК (на анархическом II Съезде), решили всё-таки разделить с большевиками ответственность. Пока не обнаружили, что после III Съезда начались уловки, которые были связаны с изменением большевистской программы.

Спиридонова (326) на V Съезде напомнила, что «большинством голосов, около 1500 против 30, при одном воздержавшемся, голосовалась наша теперешняя аграрная программа социализации земли». Вопреки тому, что было до этого: «С.-д., резко расходясь с с.-р., в своём отношении и понимании крестьян, руководятся догмами Маркса, своим марксистским багажом, и они считают, что крестьянство, как социальная категория в настоящем, в будущем будет изжито, и мы, с.-р., боролись с этим научным взглядом, боролись на практике с с.-д. всего мира». Спиридонова ошиблась лишь в одном: правда была не в практике, а в том, что большевикам нужно было сначала нейтрализовать (на III Съезде) партию крестьянства, а потом разрушить ее до основания (на V Съезде). Она должна была не жаловаться Съезду о том, что большевики стали постепенно притеснять крестьянскую секцию ВЦИК, а потом и вовсе блокировали её работу, а понять, что на самом деле затевают большевики – к ровавую войну между городом и деревней.

После Брестского договора, когда эсеры отозвали своих представителей из СНК, враждебность большевиков стала совершенно очевидной. Их задачей было переманить крестьянских депутатов в свой лагерь и подчинить партийной дисциплине, а затем их руками устранить крестьянскую секцию и крестьянскую партию. И по этой причине «началась диктатура теории, диктатура отдельных лиц, влюбленных в свою теорию, в свою схему и в свои книжки…».

Спиридонова прямо указала на недавнюю ленинскую декларацию, направленную против крестьянства, объявившую крестьянство «мелкобуржуазным». Потом последовали продовольственные декреты, которые не дали крестьянам помещичьи земли. Вместо социализации произошла национализация. Ленин вообще отказался выделять средства на аграрную реформу. Вместо помощи деревне «красноармейцы, приезжая с налету, с директивами сверху вносят в деревни панику и отбирают излишки, но отбирают не у кулаков». На деревню навалилась диктатура пролетариата.

В ответной речи Ленин просто проигнорировал доводы Спиридоновой, никак не аргументировал опору только на беднейшее крестьянство и упрекал крестьянина за то, что он прячет хлеб от реквизиций: «по-старому, по-капиталистически рассуждает: если я в одиночку продам хлеб, то больше наживу, если в одиночку отправлюсь добывать хлеб, то легче добуду». Раз по-капиталистически – значит, контрреволюционно, раз контрреволюционно – значит, расстрел. Словесные излияния Ленина были пространны, а логика – примитивна и аморальна.

Ленинский цинизм в его словах на Съезде: «В нашей партии не написано новой программы, а старая никуда не годится (Аплод.) Раздобыть хлеб – вот в чём основа социализма (Аплод.)». Раздобыть – то есть, отнять. Просто ограбить крестьянина. Никакой экономической политики: «как быть с хлебом, когда по-старому, по-капиталистически, крестьяне, пользуясь случаем и наживая тысячи рублей на хлебе, называют себя трудовым крестьянством – бывает и так (аплодисменты), – и даже лев. с.-р. рассуждают как и крестьяне, что если народ голодает – значит цены на хлеб повышаются, если голод в городах, значит, у меня туга мошна, а если будут голодать ещё больше – значит, я наживу ещё лишние тысячи». Если они «наживаются», то остается только грабеж с помощью продотрядов: «чтобы сломить и беспощадно подавить кулаков, нужны самые крутые, беспощадные меры. И приступая к организации союзов бедноты, мы шли на это с полным сознанием всей тяжести и жестокости этой меры». Не производить, а отнимать и распределять: «это – борьба с крестьянством, как говорят иногда неосторожные или невдумчивые из лев. с.-р. Нет, это борьба за то, чтобы спасти социализм и разделить хлеб в России правильно».

Ленин даже не скрывал, что он обманул левых эсеров: «это, может быть, и ошибка, что мы вашу социализацию земли поставили в наш закон 26 октября. Это была уступка лев. с.-р., которые отказались от власти и сказали, что останутся только тогда, если будет проведен этот закон». А теперь пришло время этот временный союз с радетелями интересов крестьян разорвать. И объявить крестьянству войну, уверяя, что это вовсе не война, а спасение страны от голода. На практике оказалось, что это как раз и был самый короткий путь к голоду, который унес миллионы жизней.

Зиновьев, подыгрывая Ленину, говорил на Съезде: «Разве можно представить себе, что в этой раскаленной атмосфере взаимной борьбы деревня будет стоять в уголке, в стороне, спокойно, в тихом и мирном житье. Если до сих пор деревня никак не отвечала и если там размежевка была недостаточна, то мы должны знать, что эта размежевка пройдет в каждой деревне, это будет разница между беднейшими слоями и кулаками (Аплод.)». «Наша партия поступила вполне правильно, когда своим декретом сверху, – а декретов сверху не бывает без помощи снизу, – она помогла этой размежевке. Это не путаница классовых отношений, это выяснение отношений деревни. Такую же истину мы должны провести в деревне, как в городах. Мы посылаем отряды для того, чтобы эту классовую размежевку провести». Это – объявление войны крестьянству, насаждение вражды в деревне, без которой большевикам пути туда не было.

Как это происходило, с наивной откровенностью рассказал на Съезде нарком по продовольствию Цюрупа ^[145]: «мы сталкивались с жесточайшим сопротивлением населения, которое ни в коем случае не хотело отдавать хлеба. И из многих фактов, доходящих до нас, мы убедились, что та мера, на которую мы возлагали так много надежд, а именно – товарообмен, не могла оказаться особенно полезной. В нашей практике было много случаев, когда крестьяне, видя, что товара нет, заявляли: «без товара мы не отдадим», но когда привозили товар, хлеб всё равно мы не получали, а товар они распределяли между собой. Всё это вместе взятое убедило нас в том, что никакими средствами мы не в состоянии будем взять хлеб, и необходимо приступить к введению решительных мер для осуществления государственной монополии и принудить всех сдать свои запасы в порядке принуждения. Раз, придя к такому заключению, мы должны были идти дальше и дошли до логического конца, до которого мы и дошли, это – применение вооруженной силы, с целью вынудить отдать скрытые запасы, ибо кто не желает выменивать хлеба на товар в порядке, определенном нами, кто желает, чтобы в то время, когда люди умирают с голода, у кулаков оставались громадные запасы, у тех надо силой отбирать хлеб».

Длинная речь с обоснованием чрезвычайщины и отъема хлеба силами комбедов. После ареста фракции левых эсеров на Съезде не было разногласий.

Задолго до Съезда, где вопрос о войне деревне со стороны Советов был решен окончательно, Свердлов открыто заявил на заседании ВЦИК (20 мая 1918 г.): «Только в том случае, если мы сможем расколоть деревню на два непримиримых враждебных лагеря, если мы сможем разжечь там ту же гражданскую войну, которая шла не так давно в городах, если нам удастся восстановить деревенскую бедноту против деревенской буржуазии, – только в том случае мы сможем сказать, что мы и по отношению к деревне сделаем то, что смогли сделать для городов».

Ленин и Троцкий прекрасно поняли, что без гражданской войны и террора они всей полноты власти не получат, а в условиях определения властных полномочий по большинству голосов они проиграют эсерам с меньшевиками. Поэтому на II Съезде они раскололи эсеров, отщепив от них правых, а после III съезда сделали ставку не на всё крестьянство, а на меньшинство – беднейшую часть, которую легче было сагитировать на экспроприацию собственности у кулаков, представленных как сельские буржуа-эксплуататоры. Под лозунгами борьбы с кулаками объявили войну трудовому крестьянству, призвав себе в поддержку лодырей и сельский криминал. Создав комбеды, вооружив их, оказав поддержку «сверху», большевики реализовали свою цель – «взять хлеб». Продотряды из городов пошли отнимать то, что было создано трудом крестьян. Потому что хлеб был объявлен государственной собственностью. Примерно так же, как промышленные предприятия и их продукция.

Конечно, большевики загнали Россию в тупик: паралич транспорта, разрушение экономических связей, остановка производства привели к тому, что городу нечего было предложить крестьянам в обмен на хлеб. Город начал голодать. Как и многомиллионная масса демобилизованных солдат, которые, вернувшись в своих хозяйства, ещё не успели вдохнуть в них жизнь, ожидая отдачи от земли только в следующем году. Большевики не нашли никакого иного способа заставить крестьянина отдать хлеб, кроме как ограбить его. Крестьянам не стали даже ничего обещать – просто отнимали запасы, которые сохранялись вовсе не с целью спекуляции (в чём постоянно обвинял крестьян Ленин), а потому что деньги превращались в ничто, а обменять хлеб на необходимые продукты промышленного производства было невозможно.

Развязав гражданскую войну в деревне, большевики ценой моря крови смогли отнять хлеб у крестьян, но это не отменило голода. Потому что крестьяне перешли на натуральное хозяйство: производить больше, чем необходимо для собственного потребления, стало бессмысленно – всё равно отнимут. Но большевики пошли дальше – они приступили к изъятию всего хлеба «под метелку», обрекая крестьян на голодную смерть или увеличение производства. Но и увеличение производства хлеба не давало гарантий избежать голодной смерти. Большевики отнимали всё, пока не состоялся коллапс экономики. И тогда они пошли на новое изменение политики – через НЭП хозяйственные отношения и производство восстановились с невиданной скоростью. И вот когда ткань экономики была восстановлена, большевики взяли её целиком и сразу: отняли не хлеб, а средства производства, за которыми крестьянам пришлось идти в колхозы и там вырабатывать трудоднями своё право на жизнь.

Большевики и эсеры нанесли совместный удар по крестьянству ленинским Декретом о земле, составленным на основе программы эсеров. В результате крестьян уже в 1918 году загнали обратно в общины, переделив землю «по едокам». Принятая в январе 1918 года на III Съезде Советов «Декларация прав трудящегося и эксплуатируемого народа» подтвердила передел земли «на началах уравнительного землепользования». Потом каждый год этот передел ломал крестьянские хозяйства, не позволяя им подняться – ни трудовым вкладом, ни современными условиями земледелия и скотоводства. Помещичья земля не попала в руки крестьян, а была сдана в общины, которые не умели организовать коллективное земледелие и не имели опыта использования техники, даже если она и была конфискована в помещичьих усадьбах.

Конечно, левые эсеры не могли не выступить против большевистской атаки на крестьянство, которое они сами хотели превратить в «передовой отряд» революции по-эсеровски.

И тем самым переиграть большевиков, которые без всякого стеснения на V Съезде Советов стали говорить о контрреволюционности левых эсеров и о полном и окончательном разрыве с ними. Рассчитывая на поддержку крестьянской массы, на которую навалились продотряды и комбеды, эсеры за словом в карман не лезли и отвечали на большевистское хамство с грубой решительностью, заявляя, что большинство на Съезде ещё не означает большинство в жизни. Но большевикам и не нужно было большинство – крестьянское большинство они придавили гражданской войной, массовым пролитием крови, в котором беднота распоясалась так, что не могла остановиться в грабежах и насилиях против односельчан.

Принятая (якобы, принятая) на V Съезде Конституция РСФСР ликвидировала все возможности крестьянства утвердить власть своей массой. Один депутат на Всероссийский Съезд избирался в городах от 25 тыс. избирателей, а на селе – на 125 тыс. жителей (уловка большевиков: в одном случае «от избирателей», в другом – «от жителей»). Кроме того, существовал фильтр – вместо прямых выборов были организованы ступенчатые: делегаты избирались на городских и губернских съездах, делегаты этих съездов – на окружных и волостных съездах, волостные делегаты избирались от сельсоветов. При этом от жителей городов делегаты избирались дважды – и на городском, и на губернском съезде. Тем самым ставка эсеров была бита, а унижение крестьянства было закреплено в высшем большевистском законе, любое сомнение в котором считалось «контрреволюцией», и на это большевики, ставшие с тех пор всё чаще называть себя коммунистами, отвечали террором.

Первая большевистская Конституция

В комиссию ВЦИК по подготовке текста Конституции от большевиков были включены три человека, в том числе Свердлов, Сталин-Джугашвили и Стеклов-Нахамкис (76), два представителя от левых эсеров, один эсер-максималист и пятеро представителей наркоматов, в том числе Николай Бухарин, Мартын Лацис (437) и юрист Михаил Рейснер^[146]. Наркоматы дали большевикам решительное преимущество в вопросах, которые принимались большинством голосов.

В апреле 1918 года голосовалась основа конституционного проекта. Эсеры-максималисты со своим проектом Трудовой Республики, исключавшим диктатуру пролетариата, не имели шансов на поддержку. Проект Рейснера (от «левых коммунистов») предполагал построение государства в виде федерации «трудовых коммун» (административных единиц), которые собирались в федерацию и делегировали своих представителей в Советы. Этот проект также не имел поддержки, поскольку выдвигал идею рыхлой государственности, противоречащей уже сложившемуся догмату большевиков о необходимости тотальной государственной и хозяйственной централизации. Авторами основных положений Конституции РСФСР стали Сталин и Свердлов, которые опирались на идею диктатуры пролетариата и национальнотерриториальный принцип федерации. В результате непродолжительных дискуссий была отвергнута идея иметь исполнительную власть в виде отделов ВЦИК. Напротив, эти отделы, дублирующие комиссариаты СНК, упразднялись, а ВЦИК превращался в подобие «предпарламента» при главенстве СНК в том числе и как законодателя. Окончательная доработка проекта к V Съезду Советов проводилась под руководством Ленина. Ни Сталин со Свердловым, ни Ленин, не обладали ни в малейшей степени навыками составления такого рода документов, и даже минимальными опытом законотворчества и юридической техники.

Доклад о проекте Конституции на Съезде было поручено сделать Стеклову-Нахамкису (76). Фактически проект не обсуждался. После подавления мятежа левых эсеров Съезд притих и никаких инициатив не проявлял – никто не выступал в прениях, никто не вносил поправок. По сути дела, Съезд не получил никакой информации даже о концепции Конституции, которая была для делегатов с мест совершенно незнакома и не могла быть ими понята – как сложный документ государственного права. В сложившихся условиях (подавление левоэсеровского мятежа) текст Конституции делегаты прочесть не могли. Более того, три добавления в текст были сделаны устно с трибуны при представлении проекта.

Представленный на Съезде проект не мог служить учредительным документом для государства, потому что Нахамкис прямо объявил, что это документ переходного периода, который определяется «борьбой с буржуазией и её агентами». Докладчик несколько раз подчеркнул: «проект, который вам предлагается, является проектом только для переходного момента. Он не представляет чего-либо постоянного, навсегда зафиксированного». Более того, не Съезд, а ВЦИК получал право внесения изменений в Конституцию – вплоть до переписывания её целиком. Таким образом, данный документ, подготовленный узкой группой лиц и нигде не обсуждавшийся, мог быть в любое время изменен также узкой группой лиц, имевшей узкопартийные, а не общегосударственные цели.

Конституция была предложена Съезду только для принятия за основу, а ВЦИК должен был её отредактировать и выпустить в окончательном варианте. Что означает: даже имитация воли активного «левого» меньшинства, существующего в народе, не предполагалась. Всё решали при закрытых дверях, объявляя не утвержденный представительным форумом документ в качестве учредительного.

Переходным моментом также объясняется наличие в Конституции положения о диктатуре пролетариата. Откуда следует, что государственность, объявляемая на территории прежде существовавшего государства и претендующая на верность всех проживающих здесь лиц и право владеть всеми богатствами прежнего государства, является несостоятельной, фиктивной, самозваной, нелегитимной. Диктатура не может учреждать государство, поскольку диктаторские полномочия, кому бы они ни принадлежали, в таком случае не имеют источника власти. Если бы государства на охваченных диктатурой территориях ранее не было, то учредительные функции диктатура может сформировать, чтобы в дальнейшем провозгласить легитимное правление – его принципы и законы. Большевистская диктатура (в реальности – не пролетариата, а партии) утверждала свои принципы и законы без всякого источника власти – на территории, где законная власть и право уже существовали сотни лет. Взамен того и другого, как провозгласил Нахамкис, следовало организовать «мощный аппарат» – аппарат насилия. Такой аппарат не предполагает разделения законодательной, исполнительной и судебной власти, объединяя их во всех своих институтах и называя это «демократическим централизмом». Такое положение создает нереформируемую систему, огражденную не только от изменений, но даже от мнений по поводу её возможной трансформации.

В Конституцию была в качестве первой главы включена Декларация прав трудящегося и эксплуатируемого народа, принятая ещё на III Съезде вне всякой легитимности. Теперь предполагалось при более широком представительстве утвердить национализацию земли и банков, установить рабочий контроль за производством и аннулировать царские займы и финансовые обязательства Временного правительства. Сюда же вошло положение о стремлении к миру без аннексий и контрибуций. Курьезным в этой части конституционного проекта выглядело присутствие положения об эксплуатируемом народе, который, как показала практика, так и остался под пятой эксплуататоров, которые лишь сменили социальный статус на партийный.

Нахамкис в своей речи ясно проговорил скрытый антигосударственный характер идеологии, заложенной в неоглашаемую публично цель захватившего власть большевизма: «Когда этот социалистический строй окончательно упрочится, когда коллективный труд свободного объединенного человечества создаст колоссальные производительные силы, тогда возможно будет установить и полный коммунизм и осуществить целиком тот принцип, к которому всегда тяготели симпатии угнетенных: “От каждого по способностям и каждому по потребностям”. Тогда возможно будет осуществить и политическую сторону нашего коммунистического идеала – устранить из общественной жизни всякий элемент властвования, принуждения и угнетения, т.-е. государствования». Вполне откровенно в этих словах народам России обещается не только обязательное для любого государства властвование и принуждение, но и угнетение.

В представлении смысла первой главы Конституции Нахамкис не постеснялся назвать её отчасти устарелым документом, но всё же сохранившим в главном своё значение. Таким образом, первая глава вообще не предусматривалась для реализации, оставшись, скорее, преамбулой, чем источником права.

Структура власти сложилась так, как она была затеяна инициаторами создания всероссийской структуры Советов изначально: постоянным органом народного представительства был ВЦИК, который должен был собирать Съезд не реже двух раз в год. Делегаты на Съезд попадали не прямым голосованием, а делегированием от губернских съездов, которые состояли из делегатов уездных съездов, а те в свою очередь – волостных. Разумеется, эта схема была принята как средство отсева неугодных. Кроме того, ни о какой всенародности речи не было. Советы оставались произвольно созданными органами, самозвано сформированными без всяких выборов. Число делегатов на каждом этапе соотносилось с численностью населения данной территории, но не опиралось на голоса этого населения. Местного представительства даже у Советов не было никакого: формировались только крошечные по численности исполкомы волостей, уездов и губерний. Даже в зародыше на этих уровнях никакой народной власти не предусматривалось. Никаких «избирателей» Советов не предусматривалось, хотя слово такое употреблялось в отношении жителей городов. Советы могли обходиться без граждан, хотя формально могли проводить какие-либо собрания при изменении состава местных Советов (городских и сельских).

Территориальное устройство РСФСР – федерация не потому, что для этого имелись какие-то предпосылки. Федерализм стал неотъемлемой частью большевистской диктатуры, поскольку идея мировой революции предполагала, с одной стороны, расчленение государств под предлогом «самоопределения», а с другой – присоединение, федерирование с теми территориями, которые будут так же рушить свою государственность и присоединяться к большевистскому проекту. Нахамкис сказал об этом без обиняков: весь расчет большевистской политики в создании европейской, а потом и мировой советской федерации. Таким образом, большевистский федерализм был не средством воссоединения некогда единого государства с сохранением политической субъектности федерированных территорий, а способом расчленения унитарного государства с целью демонстрации принципа самоопределения и приглашения в федерацию тех режимов, которые появятся в результате краха государственности. Это форма декларации большевистской диктатурой идеи мирового господства.

При установлении на V Съезде Советов партийной большевистской диктатуры местные Советы быстро были очищены даже от лояльных к власти представителей других партий. Эта кампания началась задолго до Съезда, когда ВЦИК силами большевиков и левых эсеров изгнал из своих рядов представителей меньшевиков и правых эсеров – несмотря на то, что они были избраны решением предыдущего Съезда. Соответственно, на места пошли директивы устранения из Советов представителей этих партий. После мятежа левых эсеров их роль в Советах быстро свелась к ничтожной.

Советы были созданы как ширма для большевистской диктатуры, лишь имитирующая народное представительство, но таковым не являющаяся. Введенные в более поздние времена всенародные выборы вплоть до 1989 года оставались безальтернативными – избирателям предлагалось «выбрать» из одного кандидата, который либо прямо представлялся как выдвиженец компартии, либо был формально беспартийным – демонстрирующим «нерушимый союз коммунистов и беспартийных». Диктатура партии, вплоть до введенных Горбачёвым новшеств, предполагала на всех советских съездах имитацию обсуждений, которые всегда поддерживали политику партии и правительства. Голосования были единогласными на всех уровнях. Всюду и везде правили только исполкомы, находящиеся под контролем компартии. Освобожденных депутатов, которые повседневно занимались бы делами своих избирателей, не существовало. Даже Верховный Совет СССР (аналог ВЦИК) собирался только два раза в год на недельные сессии. Хотя послевоенные советские Конституции перешли от понимания государства как диктатуры пролетариата к всенародной государственности, в них указывалась особая роль компартии – «руководящая и направляющая роль» (знаменитая 6‐я статья). Разрушение СССР и образование РФ ничего не изменили по существу. Слой партийно-хозяйственной номенклатуры образовался заново меньше, чем за десятилетие, а Конституция перестала быть источником права. Последнее объясняет, почему в ней не сказано о роли партии: само конституционное право в РФ исчезло, управление перешло в «ручной» режим и беспрерывные закулисные сделки по дележу сфер влияния, министерских портфелей, а главное – государственной собственности и средств бюджета. В этом смысле большевистская практика сохранилась: народ трудился на благо узкой группы лиц, которые занимались исключительно закулисной политикой, а в публичной сфере оставались только пропагандистские штампы и репрессии против любого инакомыслия.

Поскольку Конституция РФСР оставалась без изменений до 1925 года, то именно эта Конституция определяла субъектность РСФСР при учреждении СССР в 1922 году. Между тем, эта субъектность не была юридически сформирована – чтобы она состоялась, соответствующие решения должны были исходить от субъектов Федерации, которые так и не сложились к моменту принятия основного закона. Сам основной закон не был принят на Съезде – проголосована лишь основа этого документа, которая после исправлений ВЦИК подтверждения не получила. Таким образом, волеизъявление даже в отношении того субъекта, который был образован большевистской партией в тот момент, не представляло значимой доли населения страны (что и не планировалось – в силу концепции «диктатуры пролетариата»). Мы можем с уверенностью сказать, что РСФСР как субъект при утверждении СССР отсутствовала. Следовательно, и само учреждение СССР не может считаться состоявшимся и в 1924 году (и при принятии Конституции в 1925‐м) – просто потому, что союзные государства к этому моменту не были созданы.

Даже по составу V Съезд был не вправе решать вопросы, которые затрагивали Советы по всей стране. Во-первых, было арестовано около 300 делегатов из общего числа делегатов с решающим голосом – 1132. Во вторых, делегаты были избраны неравномерно, относительно числа жителей – превалировали делегаты из Москвы и Московской области, коих набралось 500 человек (из них 355 большевиков). Петроград вместе с Северной областью – всего 181 делегат, Поволжье – 134 делегата, Западная область – 106, Урал – 105, Южные губернии от Воронежской области до Кавказа – всего 50 делегатов. Представительство армии, невыгодное большевикам, было практически ликвидировано. Отдельные выборы от крестьян не проводились – выдвижение происходило в городах под воздействием большевиков. Таким образом, Советы – это фиктивное представительство народа, Съезд Советов – фиктивное представительство самих Советов, а все решения Съезда – воля крохотной кучки большевиков с Лениным во главе, которая сделала вид, что учреждено государство. Образовалась лишь террористическая большевистская диктатура, но не государство.

Как создать государство?

Что есть государство, и какими образом оно утверждается – вопрос теории. А теория – вопрос мировоззрения. Можно построить множество теорий, но все они сводятся к двум направлениям потока воли – «сверху вниз» и «снизу вверх», и трем основаниям государства: монархия (власть от Бога во благо всех), аристократическая республика (власть меньшинства от имени всего народа) и демократическая республика (власть большинства от имени всего народа). В «неправильных» (нелегитимных) формах утверждаются только подобия государственности, основанные на произволе: тирания (воля одного ради личной выгоды), олигархия (воля меньшинства ради своей выгоды) и охлократия, которая сама по себе никогда не существует, но подчиняется либо тирану, либо олигархической группировке, либо тому и другому одновременно. В общем и целом это так называемая Полибиева схема, в которую укладываются все формы государственности. Но её необходимо дополнить вопросом образования той или иной формы.

«Неправильные» формы не возникают сами по себе – они образуются на месте ранее существовавших государств, используя элементы сложившейся системы управления и порядка взаимоотношения народа и власти. Ключевой «неправильностью» является имитация государственности и пресечение исходящего от народа потока воли – отсутствие народности во властных институтах. В русской формуле «Православие. Самодержавие. Народность» указывается на народность православия (то есть не элитарность, а всеобщность Церкви) и народность самодержавной монархии (то есть сотворчество монарха и народа в государственном строительстве). В условиях партийного диктата народность может декларироваться, но не может существовать – однопартийные (клановые) конструкции превращают любое государство из «правильного» в «неправильное». В неправильных формах всё может быть – и власть клана во главе с тираном, и власть партийной номенклатуры или беспартийной олигархии, и толпы почитателей любой власти, заменяющие любовь к Родине любовью к начальству. Неправильные формы лишь напоминают государства, но таковыми не являются.

В легендарные времена никакой другой власти, кроме монархической, невозможно себе представить – безгосударственное пространство организуется военной силой, подчиняющей разрозненные племена и «примучивающей» к общему порядку волей военного вождя. Но во времена смут и революций государство уже есть. Как может утвердиться государство взамен того, что есть? Каким образом на месте Российской Империи может образоваться иное государство или несколько государств? В какой момент можно считать, что государство образовалось? Могут ли в принципе быть легитимными учредительные процедуры новой государственности на месте старой?

Разумно сравнить историю крушения Российской Империи с историей крушения Римской Империи, на территории которой тоже образовалось множество государств. Существенная разница состоит в том, что крушение Римской Империи – это конец целой эпохи, своего рода «конец истории» и перезапуск механизма государственного строительства. Кроме того, исчезла не только легитимная власть, но и народ, который был её опорой и в значительной мере источником легитимности. Сначала римляне, а потом и византийские ромеи, сошли со сцены истории – они были либо ассимилированы пришлыми племенами, либо истреблены. Исчезла не только Империя, но и античная цивилизация. А с крахом Российской Империи родовая история русских и прочих коренных народов не прервалась. Нашествие иных народов присутствовало, истребление русского племени имело место, но оно всё же выжило и не подверглось ассимиляции. Русская культурная среда была разорена, но всё же не до конца. Сохранились русская литература, русская речь, русское классическое искусство. Эпоха сменилась, но, как оказалось, большевизм ленинско-сталинского типа пришел ненадолго – всего лишь на средний срок жизни человека. Поэтому, если эпоха и сменилась, то несколько иначе, чем казалось в 1917 году. Трансформация ещё не закончилась, в историческом спектакле – в 1991 г. лишь завершился первый её акт. Мы ещё не можем сказать, предстоит ли нам такой же глобальный крах, как тот, что постиг Римскую Империю, сохранится ли русский народ, сохранится ли Россия как страна, а не только как государство. Мы надеемся, что тотальной катастрофы христианской цивилизации не произойдет, хотя все призраки такой катастрофы у нас перед глазами.

Мы не можем сказать, что Российская Республика, а потом РСФСР и СССР возникли на пустом месте после гибели Российской Империи. Каким-то образом новое государственное строительство затеялось на территории ещё существующего государства, легитимность которого была поставлена под вопрос лишь поколением революции, но она бесспорна для многих поколений, которые жили до него. Достаточно ли воли даже всего народа, чтобы перечеркнуть ту легитимность, которая имела место в истории и определенно свидетельствовала о том, что государство существует? Вряд ли можно сказать, что какой-либо переворот и объявление иных правил жизни людей, в самом деле, меняют их жизнь так, что они полностью порывают с прошлым и объявляют прежнее государство мертвым.

В феврале 1917 года государство Российское под управляющей волей самодержца существовало уже многие века, и никаких сомнений в том, что власть была легитимна, ни у кого не было. Государство не было завоевано и объявлено отмененным, самого акта отмены Империи не существует – нет такого исторического субъекта, который мог бы это сделать. Есть произвольное объявление Керенским республиканского строя в России, которое ни для кого не было законом, ибо не существовало законодательного органа, который утвердил бы такое решение. Затем утверждение РСФСР в Октябре было лишь декларацией одной из политических сил – большевики от имени Советов, которые в ту пору ещё целиком не контролировали, объявили о создании РСФСР – без законов, без границ, без легитимного правительства. Все эти декларации можно считать только заявлениями мятежников – не более того. С тем же успехом любая другая группа могла бы объявить себя учредителем новой государственности.

Теоретически носителями высшей государственной воли, которая имела источником власть самодержца и/или мнение народа («земли»), могли быть:

– законный наследник престола;

– члены царского правительства;

– депутаты Государственной Думы;

– депутаты Учредительного собрания;

– делегаты съездов Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов.

Наследник, даже если он не был в тот момент установлен, не мог утратить прав на Престол (а значит и на государственную волю). И этот источник легитимности остается хотя и не востребованным, но неустранимым. Следовательно, без Наследника любая государственность на месте прежней монархии – фикция. Есть источник власти, который невозможно оспорить.

Потеря легитимности царским правительством произошла как с арестом царя, так и с очевидным отсутствием воли к власти. Без Царя или Наследника никакое правительство, утвержденное монархом, с одной стороны, не может быть отменено, с другой – в оспроизводить себя собственными решениями. Царское правительство обладает неустранимой легитимностью, если оно опирается на права Наследника.

Думцы имели лишь относительную легитимность, поскольку она исходила из воли монарха, а воля народа Государственной Думой была сохранена лишь частично – в Феврале Дума не собралась полностью, создав лишь по решению части депутатов Временный комитет, в дальнейшем ставший Временным правительством – не более чем группой самозванцев. Временное правительство несколько раз трансформировалось совершенно произвольно – уже без участия депутатов. Фактически Временное правительство – это попытка частной группы, не представляющей никого, утвердить диктатуру (тиранию или олигархию), для чего также не хватило воли к власти, которая в той или иной пропорции при каждом кризисе делилась с ВЦИК – представительством Советских организаций, которые имели хотя бы какие-то признаки волеизъявления «снизу».

Депутаты Учредительного собрания, несомненно, имели санкцию «воли народа», пусть и транслированную в основном через навязанные народу «левые» организации, но всё же дающую полномочия утвердить властные органы. В условиях уличной анархии, царившей в Петрограде, Учредительное собрание не предприняло никаких усилий, чтобы сразу делегировать временные полномочия созданному им правительству. И в дальнейшем не проявило воли к власти, чтобы собраться на сессию и утвердить такое правительство. Небольшие группы депутатов пытались это сделать, но эти действия никак нельзя считать легитимными и учредительными. Здесь коллективная воля в условиях января 1918 года была ещё слабее, чем в Государственной Думе в феврале 1917 года.

Советы ни в 1918 году, ни позднее не получили полноценной санкции «от народа», и потому могли утверждать государственность только волей меньшинства. Причем такого, которое вообще не имело никаких признаков легитимности. Фактически этот тип власти был оккупационным – небольшие группы, собравшиеся в местные комитеты, направили делегатов на условно-всероссийский Съезд, создали правительство и объявили о создании государства. Полномочия правительства (СНК), как и попытки запустить процесс создания Конституции РСФСР, а потом СССР, в итоге оказались исключительно однопартийным проектом – большевики создали не народную, а партийную власть. Что означало: как и ранее, Россия как страна существует, она населена коренными народами (прежде всего, русским народом), а попутно и отдельно от народов существует политическая власть большевиков, имитирующая государственные органы, созданные без народа, но от имени народа. При этом законы Российской Империи «по умолчанию» считались отмененными, и ни о каком правопродолжении речи быть не могло. Произошел радикальный разрыв с прежней государственностью, что означало: на территории Российской Империи могут утверждаться какие угодно другие государства, и их легитимность не может быть оспорена большевистским правительством на языке права. Более того, на языке права уже никто и не собирался объясняться – имела значение только сила. Подчинить себе Украину, Белоруссию, Прибалтику, Закавказье (с некоторыми утратами относительно территории Империи) большевики смогли, а вот Польшу и Финляндию потеряли навсегда, хотя там привыкли к самостоятельности не больше, чем в других пытавшихся отделиться территориях. Государство из «правильного» стало «неправильным» не путем постепенной порчи или деградации властных институтов, а путем прямого объявления на территории «правильного» государства иного – «неправильного», которое по уровню легитимности не шло ни в какое сравнение с предшествующим государством и, собственно, государством не являлось – не имело никакой волевой санкции ни «сверху», ни «снизу». Вместо того чтобы говорить, что исходное государство законно, а последующее незаконно, правильнее было бы сказать, что одно государство существует (пусть даже через какое-то время – только в истории), а сменившее его – это не государство вовсе, и оно не существует, не существовало и существовать не может. Легитимация государства могла бы произойти только в результате процедур, восстанавливающих правопродолжение от исходного государства, которые воссоединили бы правовую историю, а режим смутного правления определили бы как период временной утраты государственности – Смуты. Без континуитета нет суверенитета. Государства не существует без правопродолжения. Существует только подделка под него, и на месте этой подделки может возникнуть сколько угодно других – столь же нелегитимных – подделок.

Наличие в РСФСР и других будущих республиках СССР документов с названием «Конституция» вовсе не означает, что образовано государство. О том, чтобы учредить его от Бога, речи, конечно, уже не было. Стать аристократической республикой также уже было невозможно. А народная демократия так и не появилась на свет. Образовалась химера – партийная тирания с элементами (весьма условными) партийной демократии. Вне партии могло существовать только зависимое население, но не источник власти. Что означает: государства нет, а налицо только своеобразный политический режим со всеми признаками оккупационного порядка.

Итак, мы пришли к тому, что после Российской Империи, после государства Российского с февраля 1917 года в стране под названием «Россия» было создано не новое государство, а политический режим, который сменился другим политическим режимом, а тот ещё одним режимом… И так далее – вплоть до 1991 г., когда вновь образовалось не государство, а целый набор политических режимов, второй раз за век расчленивший территорию государства Россия.

Существовавшие при большевистском правлении конституции – это только партийные документы, а не учредительные документы государства. Все попытки принять эти документы всенародно ни к чему не привели. Всенародность была имитацией – режим диктовал народу свою волю, и народ, не имея никаких возможностей излить собственную волю, подчинялся партийному диктату. Подконтрольный плебисцит всегда заканчивался одинаково – спланированным триумфом оккупантов, их политическим доминированием, основанным исключительно на насилии и обмане.

Одним из факторов наличия государственности считается внешнее признание. Действительно, заключение Брестского мирного договора было первым актом признания Советской власти. Но такое признание было куплено громадными территориальными уступками и контрибуцией. Тем не менее это было только признание власти – то есть политического режима, подчинившего себе страну. Сменись этот режим другим – и он тоже был бы признан, поскольку экономические и стратегические интересы требуют поддержать иллюзию, имитацию государственности с целью извлечения выгоды. Но в таких случаях союзы непрочны: вчерашние союзники завтра могут стать злейшими врагами. В отношении Советского государства такие внезапные перемены во внешней политике происходили многократно. Ибо прочных договорных отношений с узурпировавшим власть режимом быть не может: он и сам нестабилен в своих публично объявленных целях, и отношения с ним не могут быть стабильными.

Имитационная форма государства (политический режим, оккупация) может трансформироваться в правильную, когда власть и народ соединяются общей бедой или общим триумфом. В правильных формах, в подлинной государственности такое единение постепенно сливается в постоянную солидарность, что является признаком формирования политической нации. В СССР шанс превратиться из террористического режима в государство возник в результате Победы 1945 года. Даже несмотря на продолжавшееся разделение народа и власти (коммунистической номенклатуры), Победа была воспринята как деяние всенародное, а во время войны народ и власть были близки, как никогда ранее с 1917 года. Но легитимации власти и превращения её в народную не произошло по причине того, что фронтовики, вернувшись домой, оказались после войны излишним социальным слоем, пытавшимся встроиться в уже сложившиеся отношения властвованияподчинения. Фронтовики не могли конкурировать с теми, кто уже имел прочные служебные связи, получил образование и опыт работы. То же самое случилось и с высшим военным руководством, которое не могло быть интегрировано в партийно-хозяйственную номенклатуру. Но самое главное: военный триумф и его всенародная оценка не привели к принятию нового правового акта, который и был бы учредительным для государства. Послевоенная политика Сталина продолжила довоенную, а разразившийся голод снова проложил пропасть между народом и властью. Хрущёвская «оттепель» была послаблением оккупационного режима, но не изменила его природу.

Само по себе утверждение государственности – это триумф единения власти и народа. И лучше всего для этого подходит именно момент внешнего успеха – победы над общим врагом. Но этот исторический шанс компартией во главе со Сталиным был упущен. Если бы не отторгаемая народом коммунистическая пропаганда, то народ и власть могли бы сблизить бурное развитие науки и техники в период правления Хрущёва и Брежнева. Разоблачение преступлений сталинизма и мировые тенденции экономического развития создавали условия для государственного строительства.

Но приверженность прежним схемам – имитации власти Советов и партийному диктату – не дали сложиться тому единению, которое обеспечивало бы надежную связь «верхов» и «низов», когда первые получают от последних санкцию на принятие решений на благо всех. Период, названный «застоем», был стагнацией не столько экономической, сколько политической – устаревшие формы управления питали партийный волюнтаризм, который лишал экономику эффективности, понапрасну растрачивая силы народа.

За власть Советов

Красный террор

С конца 1917 года в Петрограде и Москве начались решительные гонения на национальную русскую интеллигенцию. Офицеры, бывшие государственные служащие, писатели и ученые, известные как национальные русские, подвергались бесконечным домашним обыскам и преследованиям, после чего их обычно без суда и следствия забирали, увозили в крепости, сажали в тюрьмы и запрещали выезд. В начале правления большевиков вызвала переполох история убийства известных общественных деятелей А. Шингарева и Ф. Кокошкина^[147], помещенных, как и многие другие в тюрьму – просто потому, что они как-то были связаны с исторической Россией.

Бессовестное убийство было не только уголовным преступлением, но и самовольно осуществленной казнью. Которая показывала «нутро» ленинского режима, провозгласившего отмену смертной казни. Взамен этого лозунга пришли бессудные расправы, вызывавшие у большевиков разыгранное возмущение, а на деле – глубокое удовлетворение, что в таких случаях политические оппоненты устранены, а образ гуманной власти никак не потревожен.

Выразителем идеи террора был Ленин. Ещё в 1905 году он писал инструктивные письма своим соратникам с призывом вооружаться – «ружье, револьвер, нож, кастет, палка, тряпка с керосином для поджога» и т. д.; «одни сейчас же предпримут убийство шпика, взрыв полицейского участка, другие – нападение на банк для конфискации средств для восстания». «Пусть каждый отряд учится хотя бы на избиении городовых», «избивая черносотенцев и убивая их, взрывая их штаб-квартиры», «осыпая войско камнями, обливая его кипятком». И там же безапелляционное: «Кто не революционер, тот черносотенец»^[148].

Не успел Ленин обнаружить наличие у него какой-то власти, он тут же стал требовать (1917, «Как организовать соревнование») «истребления и обезвреживания паразитов (богатых и жуликов, разгильдяев и истеричек из интеллигенции и т. д. и т. п.». Среди «тысяч форм» деятельности он предлагал расстрел одного из десяти «виновных в тунеядстве». Он говорил Троцкому: «как же можно совершить революцию без расстрелов?»

В пылу борьбы против наступавших на Петроград войск Юденича Ленин планировал: «мобилизовать ещё тысяч 20 питерских рабочих плюс 10 тысяч буржуев, поставить позади их пулеметы, расстрелять несколько сот и добиться настоящего массового напора на Юденича». Пулеметы, направленные в спину брошенным в безумное наступление, потом широко применялись в Великую Отечественную войну.

Терроризм и диверсии остались для Ленина любимыми методами борьбы. Вот выдержки из сочинений большевистского вождя за 1918 год. Тогда он планировал «сожжение Баку полностью». При осаде Казани он наставлял Троцкого:

«нельзя жалеть города», «необходимо беспощадное истребление». Исполняя указания вождя, Троцкий распоряжался: «контрреволюционные кварталы будут срыты до основания». Письмо в Нижний Новгород: «навести тотчас массовый террор, расстрелять и вывести сотни проституток, спаивающих солдат, бывших офицеров и т. п.». В Саратов: «расстреливать заговорщиков и колеблющихся, никого не спрашивая и не допуская идиотской волокиты». Зиновьеву даны рекомендации: «Надо поощрять энергию и массовидность террора против контрреволюционеров, и особенно в Питере, пример которого решает». Распоряжение на бланке Совнаркома, направленное в Пензу: «Повесить (непременно повесить, дабы народ видел) не менее 100 заведомых кулаков, богатеев и кровопийц». Тогда же, в связи с событиями в Пензе в своём воззвании Ленин требовал смерти 2 миллионам зажиточных крестьян, обзывая их «кровопийцами», «пауками» и «пиявками». От Пензенского губкома он требовал: «провести беспощадный массовый террор против кулаков, попов и белогвардейцев; сомнительных запереть в концентрационный лагерь вне города».

В 1920 г. Ленин телеграфировал на Кавказ: «мы перережем всех, если сожгут или испортят нефть и нефтяные промыслы». Две записки Ленина о наказании Латвии и Эстляндии: «перейти где-либо границу на 1 версту и повесить там 100–1000 их чиновников и богачей», «Под видом “зеленых” (мы потом на них и свалим) пройдем на 10–20 верст и перевешаем кулаков, попов, помещиков. Премия 100 000 руб. за повешенного». Записка Крестинскому (1920 г.): «Тайно подготовить террор: необходимо – и срочно». Записка Уншлихту (1922 г.): «Гласность ревтрибуналов – не всегда. (…) усилить быстроту и силу их репрессий».

«Красный террор» развернулся сразу после прихода к власти большевиков. Выпущенные из тюрем бандитские элементы тут же были вооружены большевиками и приступили к массовым бессудным казням. Как городским, так и сельским «низам» раздали мандаты с правом на ликвидацию, которым они пользовались с наслаждением садистов.

20 января 1918 г. большевиками был занят Таганрог, юнкера сдались с условием, что их выпустят из города. Вместо этого на них и сочувствующих им началась охота, и последовали зверские расправы. Бессудные расстрелы на улицах, расстрелы на заводах, расстрелы в лазаретах. Над телами убиенных глумились, увеча их до неузнаваемости. На металлургическом заводе красноармейцы бросили в доменную печь до 50 офицеров и юнкеров.

После занятия в феврале 1918 года Ростова-на-Дону большевики провели массовые расстрелы, в том числе раненых по госпиталям. Ими было объявлено, что все участники Добровольческой армии и лица, записавшиеся в неё, без различия степени участия и возраста будут расстреляны без суда. Расстреливались все подростки 14–16 лет, записавшиеся в Добровольческую армию. Расстреливались также просто случайные люди. Для расстрела достаточно было иметь вид интеллигента.

Моисей Урицкий

Истязатель Петрограда Моисей Урицкий (335) был убит 30 августа 1918 года^[149]. Через день после этого в «Петроградской правде» была опубликована телеграмма в адрес председателя Петросовета Зиновьева, подписанная фронтовыми политкомиссарами Смилгой (латыш), Лашевичем (еврей), Голощёкиным (еврей), Бела-Куном (венгерский еврей), где говорилось: «Не нужно ни судов, ни трибуналов. Пусть бушует месть рабочих, пусть льется кровь правых эсеров и белогвардейцев, уничтожайте врагов физически». Из подписантов этого воззвания к ничем не ограниченному террору Лашевич (360) погиб в Харбине при невыясненных обстоятельствах в 1928 г. (был в должности зампреда правления КВЖД) – самоубийство или автомобильная катастрофа, остальные были уничтожены в период сталинского Большого террора.

Сам Григорий Зиновьев в сентябре 1918 года заявил: «Мы должны завоевать на нашу сторону девяносто из ста миллионов жителей России под советской властью. Что же касается остальных, нам нечего им сказать. Они должны быть уничтожены» (газета «Северная коммуна», 19 сентября 1918 года, № 109, с. 2). Зиновьев был расстрелян в 1936 году.

Но настоящий потоп террора связан с покушением в тот же день (30 августа) на Ленина анархистки Фанни Каплан.

Межрайонное совещание ВЦИК от 31 августа 1918 года по поводу покушения на Ленина постановило, в частности: «Расстреливать всех контрреволюционеров», «взять заложников», «устроить в районах маленькие концентрационные лагеря», «всех явных К.-Р. расстреливать», «принять меры, чтобы трупы не попадали в нежелательные руки», «разгрузить тюрьмы от мелких преступников».

Фанни Каплан

«Красная Газета» писала по этому поводу: «Сотнями будем мы убивать врагов. Пусть будут это тысячи, пусть они захлебнутся в собственной крови. За кровь Ленина и Урицкого пусть прольются потоки крови – больше крови, столько, сколько возможно». Следует понимать, что публикация в большевистской прессе в ту пору воспринималась как прямая инструкция, как идеологическая основа всех действий «красных».

С самой Фанни Каплан расправились немедленно – расстреляли по личному распоряжению Якова Свердлова через три дня, а тело сожгли. Никакого следствия не было. Осталось неизвестным, как могла полуслепая Фанни Каплан (потеряла зрение во время ссылки в Сибирь) попасть в Ленина с расстояния, на котором она едва различала бы его силуэт. Из трех выпущенных пуль две попали в цель. Момента выстрела никто не видел. Каплан была задержана в 300 метрах от места событий. Заказчиком этого покушения были не обвиненные в нём эсеры, а, скорее всего, Яков Свердлов, имевший с давних пор прочные связи с криминальными кругами. Перед покушением он услал Дзержинского на отдых в Швейцарию, настоял на участии Ленина в митинге на заводе Михельсона, а после покушения перенял все управленческие функции и даже занял кабинет Ленина. И прожил после этого недолго – в марте 1919 года он был насмерть забит рабочими в Орле (или, вернее, присланными на митинг подготовленными Дзержинским «товарищами»), хотя по официальной версии «сгорел на работе» – умер от тяжелой болезни, которая не была определена. Пауки в банке жрали друг друга – как и впоследствии при сталинском терроре.

До сих пор имя бандита и изувера закреплено в названии Свердловской области и тысяч улиц и площадей по всей стране. И руководство современной РФ не смущает, что имя уголовника, участвовавшего в организации вооруженных грабежей в Перми, Екатеринбурге, Миассе и Уфе, «украшает» страну. Что это имя человека, который председательствовал на заседаниях ЦК РСДРП(б), где было принято решение о вооруженном захвате власти.

Право на террор было закреплено 5 сентября 1918 года постановлением СНК, где говорилось: «При малейших попытках сопротивления или малейшем движении в белогвардейской среде должен приниматься безоговорочно массовый расстрел. Местные губисполкомы должны проявлять в этом особую инициативу». И инициатива была проявлена.

Вот один из примеров – резолюция красноармейской части охраны Острогородской ЧК от 23 сентября 1918 года: «За каждого нашего коммуниста будем уничтожать по сотням, а за покушение на вождей тысячи и десятки тысяч этих паразитов».

Следуя этому «порыву масс» Лацис (437) писал 1 ноября 1918 года в еженедельнике ЧК «Красный террор»: «Мы не ведем войны против отдельных лиц. Мы истребляем буржуазию, как класс. Не ищите на следствии материала и доказательств того, что обвиняемый действовал делом или словом против советской власти. Первый вопрос, который вы должны ему предложить, какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого. В этом смысл и сущность красного террора».

Конечно, многие факты в ту пору были скрыты – например, сотрудничество германских должностных лиц с большевиками. В Ярославле 21 июля 1918 года отряд Северной Добровольческой Армии сдался образованной по Брестскому договору Германской Комиссии, о чём поведал председатель Комиссии (вероятно, её регионального отделения) немецкий лейтенант Балк. Добровольцы были выданы большевикам, и 428 из них были расстреляны. Возможно, это был весь состав отряда или первая партия. Нет никаких сомнений, что в дальнейшем в большевистских застенках никто из этого отряда не выжил. Эта выдача сходна с той, что произошла в Лиенце в 1945 году, когда британское командование выдало Сталину казаков, которые никогда не были советскими подданными и должны были рассматриваться как сдавшиеся военнопленные, за которых Великобритания несла ответственность по международному праву и традициям войны. В результате всё руководство казаков, включая атаманов Краснова и Шкуро, было подвергнуто пыткам, затем генералов тайно повесили, тела сожгли, а прах ссыпали в общую могилу на кладбище Данилова монастыря в Москве. Судьба простых казаков, как правило, была не менее трагичной. Мало кто из них выжил. Архивы этих дел так и остались засекреченными до настоящего времени. Большевики продолжают скрывать правду о своих преступлениях.

По всей стране большевистские бандиты охотились за теми, кто не мог скрыть военной выправки и своего презрения к изменникам и убийцам. Всюду опубликованные большевиками списки убитых были преуменьшены в 2–4 раза.

В Киеве в 1918 г. произошла «офицерская бойня». Бывших царских офицеров пригласили в театр для проверки документов, где и расстреляли и изрубили саблями. Общее число жертв массовых казней в Киеве оценивается в 12 000 человек.

В Одессе произошла бойня морских офицеров. Погибло около 400 человек. Всего одесская ЧК уничтожила около 2200 только установленных жертв. После второй оккупации Одессы большевиками было расстреляно более 7000 человек.

В Архангельске 1200 офицеров было посажено на баржу, по которой затем открыли огонь из пулеметов и убили до 600 человек. В лагере вблизи Холмогор было расстреляно около 8000 человек.

В Саратове за городом был страшный овраг, где расстреляно около 1500 человек.

В марте 1919 года пулеметными очередями и винтовочными залпами был расстрелян митинг бастующих рабочих в Астрахани. Остальных затолкали в бараки и на пароходы, а потом по приказу Троцкого всех расстреляли. На одном только пароходе «Гоголь» за ночь были расстреляны и сброшены в воду 180 рабочих.

В Перми пленным офицерам большевики гвоздями прибивали погоны к плечам. Женщин насиловали, мужчин уродовали до неузнаваемости, выкалывая глаза, отрезая носы. Были расстреляны 25 священников, а епископ Андроник зарыт в землю заживо.

Широчайшим образом большевики использовали институт заложничества. 31 мая 1919 года Совет обороны Республики Советов принял написанное Лениным постановление, где говорилось: «Мобилизованные отвечают круговой порукой друг за друга, и их семьи считаются заложниками в случае перехода на сторону неприятеля или дезертирства, или невыполнения данных заданий и т. п.» После этого Ленин рассылал настойчивые требования о взятии заложников всюду, где только возможно. И писал: «войны без этого вести нельзя, и при обострении опасности употребление этого средства необходимо, во всех смыслах, расширять и учащать».

Типичный пример из Чернигова со слов свидетеля: студент П. убил комиссара Н. И. Пока студента разыскивали, были расстреляны его отец, мать, два брата (младшему было 15 лет), учительница немка и её племянница 18‐ти лет.

25 сентября 1919 года в Москве, в Леонтьевском переулке, произошла провокация – взрыв, погубивший несколько видных большевиков. В тот же день Дзержинский отдал приказ об истреблении всех «классовых врагов», находящихся в большевистских тюрьмах. Через день это распоряжение было формально отменено, но террор продолжался.

30 ноября 1920 года в Петрограде произошел новый всплеск заложничества в связи с объявленной опасностью нападений на большевистских лидеров. Вновь заключенные объявлялись заложниками. Был также опубликован список тех, кто должен был присоединиться к ним. Если они не являлись, то сажали в тюрьмы их жен.

Во время Тамбовского восстания большевики брали в заложники жен и детей крестьян – участников восстания. Зачастую расстреливали детей в присутствии родителей и родителей в присутствии детей.

В одной только Екатеринодарской тюрьме с августа 1920‐го по февраль 1921 года было расстреляно около 3000 человек. В августе после слухов о высадке десанта врангелевских войск по приказу уполномоченного губчека Артабекова были расстреляны все арестованные – 1600 человек. В Тифлисе тот же изувер в 1921 году устроил устрашающую демонстрацию – гору из 300 трупов на Соборной площади.

После захвата Крыма большевиками расстрелы происходили несколько месяцев. За первую ночь расстрелов убито в Симферополе 1800, в Феодосии 420, в Керчи 1300 человек. В Симферополе в имении Крымтаева за несколько ночей из пулеметов было расстреляно более 5,5 тыс. человек – зарегистрированных воинских чинов. Местом «захоронения» расстрелянных стали старинные генуэзские колодцы, потом общие могилы, в которых живых клали на мертвых и убивали. Тем, кто выжил и наутро ещё шевелился, разбивали черепа камнями. В Керчи арестованных вывозили в море на баржах и топили. В Ялте и Севастополе расстреляли лазареты – раненных, врачей, сестер милосердия, а также учителей, инженеров, священников, крестьян и т. д.

Людей сгребали в кучи облавами и расстреливали по любым способом определенному «происхождению». Керчь была окружена бандами ЧК и пропущена через тотальное анкетирование, по результатам которого расстреляно, по официальным данным большевиков, 860 человек. Цифра занижена минимум вдвое.

В Севастополе и Балаклаве расстреливали по спискам: первый список 1634 человека, второй список 1202 человека и так далее. За первую неделю расстрелов уничтожено более 8000 человек, а всего – о коло 29 тысяч. Среди них свыше 500 портовых рабочих, грузивших армию Врангеля на суда. А ещё большевики вешали. Сотнями. Для виселиц использовали все столбы, фонари и даже памятники.

Сталинисты постепенно начинают признавать зверства «красного террора», но объявляют своего кумира непричастным к этому. Между тем, фактом является арест 5 августа 1918 года по поручению Сталина всех военспецов в частях, оборонявших Царицын, включая полковника царской армии Ковалевского. Практически тем самым было полностью развалено военное руководство обороной, чему пытался воспротивиться Троцкий. Но нас интересует не это, а судьба тех, кого затолкали в плавучие тюрьмы. Достоверных сведений о том, что баржи с сотнями заключенных были затоплены, нет. Тем не менее такое было вполне возможно – обычно перед бегством большевики стремились уничтожить как можно больше заключенных. Если баржи затопить было затруднительно, то наверняка были массовые расстрелы. Что такие расстрелы происходили, установлено достоверно – в Москву поступила жалоба, и оттуда была прислана Комиссия по проверке деятельности Царицынского ЧК. Результаты работы Комиссии неизвестны, поскольку 30 августа состоялось покушение на Ленина, и начался «красный террор». 2 сентября в «Известиях» была опубликована телеграмма Сталина, Ворошилова и Минина, сообщавших, что в ответ на покушения на Ленина и Урицкого в Царицыне будет организован «открытый, массовый и систематический террор на буржуазию и её агентов».

На возможность и даже обязательность зверских расправ указывает судьба участников раскрытого большевиками заговора под руководством инженера Алексеева. Арест 14 августа 1918 года участников готовящей восстание организации закончился для них трагично. В 1919 году «белые» эксгумировали захороненные тела. В «Сводке сведений о злодеяниях и беззакониях большевиков № 23» появилась следующая информация о членах организации инженера Алексеева: «Царицын. 5 и 6 июля производились раскопки могил замученных и расстрелянных большевиками. Картина потрясающая: судорожно переплетенные руки и ноги, трупы найдены на полуаршинной глубине. По данным медицинской экспертизы, многие погребены заживо. На кладбище за кирпичным заводом обнаружено 63 трупа… Среди расстрелянных много офицеров и одна женщина – г-жа Петрова, на квартире которой происходили собрания алексеевцев». Часть алексеевцев, видимо, оказалась на всё тех же баржах, которые, как считают многие историки, был затоплены вместе с заключенными. В опубликованном 1 ноября 1918 года в «Известиях Царицынской Губернской Чрезвычайной Комиссии» списке расстрелянных за сентябрь-октябрь было 104 фамилии, в том числе инженер Алексеев с сыновьями. Как всегда, эти данные неполны и занижают реальные масштабы расстрелов в несколько раз.

Также в октябре 1918 года по приказу Сталина был целиком расстрелян 1‐й Крестьянский полк. После чего Сталин был отозван из Царицына – даже для верховных большевиков это было слишком. В приказе Сталина войскам царицынского фронта сказано: «Наглая шайка генералов и помещиков гонит на красный Царицын большие силы. Наши славные дивизии, наши грозные броневые поезда, наша Красная Советская армия стойко отражает генеральскокадетские банды. Но некоторые части из Крестьянского полка перешли на сторону врагов народа. Предатели не достигли цели и были уничтожены перекрестным огнем нашим и кадетским, не поверившим подлости предателей и открывшим по ним стрельбу. Имущество предателей будет конфисковано в пользу деревенской бедноты. Вечный позор изменникам! Слава неустрашимым красным бойцам!»

Расстрел был поручен «красным» командирам Якимовичу и Тершукову. Благодаря сохранившемуся в архивах письму последнего к Сталину (1927 г.), нам известно об этом обстоятельстве, скрытом советскими историографами и чистильщиками архивов.

Только при большевиках смертная казнь стала обыденным делом, и применялась как на конвейере. Убийства по приговорам или без приговоров происходили, как правило, тайно – по-бандитски. И здесь – сходство с нынешними временами. Современная отмена смертной казни в РФ сопровождается бессудными убийствами, которые применяются либо после совершения чудовищных преступлений в отношении заключенного (пытки), либо по воле высших чиновников в отношении оппозиционеров или потенциальных лидеров оппозиции.

Собранные воедино данные о жертвах «красного террора» сегодня трудно проверить. Приходится довериться опубликованным в то время цифрам, которые основывались на циничных публикациях большевиков. На начало 1922 года были казнены 28 епископов, 1215 священнослужителей, более 6000 профессоров и учителей, почти 9000 врачей, более 54 000 офицеров, 260 000 солдат, почти 11 000 полицейских, 58 500 охранников, 12 950 землевладельцев, 35 525 представителей интеллигенции, 193 350 рабочих, 815 100 крестьян^[150].

Опубликованные официальные данные, которыми до сих пор оперируют чекисты и сталинисты, говорят, что за время существования ЧК-НКВД было расстреляно «всего-то» 640 000 человек^[151]. При этом речь идет только о тех, кто прошел процедуру суда. В несколько раз больше до суда не дожили – были убиты во время массовых расстрелов на улицах, застрелены конвоирами, забиты сапогами следователей. Кроме того, в эту подлую статистику не попали те, кто получал смертный приговор в виде «десяти лет без права переписки». Из сталинских лагерей, как правило, освобождала только смерть.

Нравы в Красной Армии

Это уникальное явление в истории человечества: большевистская мобилизация под страхом смерти. Именно таким образом формировался «советский патриотизм» – сначала прямой угрозой убийства, потом – инстинктом самосохранения, который требовал говорить «правильные» слова, а «неправильными» даже не мыслить. Колоссальные потери в Великой Отечественной войне были обусловлены системой слежки и уничтожения всех, кто хотя бы в малейшей степени был нелоялен к абсурдным решениям, уложившим в землю миллионы солдат – без заметного ущерба для врага.

Если на фронтах гражданской войны большевики использовали децимации, то в Великую Отечественную попасть в плен означало стать в глазах большевистского режима преступником. Семья пленного (или даже просто пропавшего без вести) тут же лишалась продовольственного аттестата и обрекалась на голодную смерть – в особенности, если оказывалась в эвакуации, где никаких средств к существованию получить было невозможно. Только каторжный труд давал шансы выжить. В том числе и для детей и подростков.

Всё это – прямое продолжение самых ранних установок большевиков, которые на их основе сформировали Красную армию.

Показательным эпизодом большевистской истории служит расстрел красного комкора Думенко вместе со всем его штабом. В петроградских «Известиях» 24 мая 1920 года, обосновывая приговор, большевистский чиновник обвиняет подсудимых буквально в том, что они «проводили систематическую антиеврейскую и антисоветскую политику, поносили центральную власть Советов, изображали руководителей Красной Армии евреями и всячески старались подорвать авторитет военных комиссаров и советского правительства в глазах непросвещенных масс кавалеристов».

Думенко Борис Мокеевич (1888–1920) – «красный» рубака, который быстро вырос от командира крестьянского отряда до комдива, стал одним из первых кавалеров ордена Красного Знамени. Но после тяжелого ранения командование у него принял его помощник Семен Буденный, будущий большевистский маршал, который оказался одним из жестоких интриганов в борьбе за власть. Несмотря на то, что Думенко со своим конным корпусом обеспечил решительные победы над «белыми», после гибели своего комиссара при невыясненных обстоятельствах, он был арестован решением члена РВС Кавказского фронта Ивара Смилги (латыш, расстрелян в 1937 г.) вместе с шестью членами своего штаба. За него пытались вступиться Орджоникидзе и Сталин, но не оформили ходатайства о помиловании, а трибунал не дал подсудимым самим оформить такое ходатайство. Дальнейшее приписывание побед Думенко Буденному и Ворошилову, а инициативы создания конных соединений – Сталину, говорит об их участии в устранении Думенко. Думенко и его штаб были расстреляны в Ростове-на-Дону.

Вот более точная формулировка приговора: «Комкор Думенко, начальник штаба Абрамов, начальник разведки Колпаков, начальник оперативного отдела Блехерт, комендант штаба Носов, начальник снабжения 2‐й бригады конкорпуса Кравченко вели систематическую юдофобскую и антисоветскую политику, ругая центральную Советскую власть и обзывая в форме оскорбительного ругательства ответственных руководителей Красной армии жидами, не признавали политических комиссаров, всячески тормозя политическую работу в корпусе… Лишить полученных от Советской власти наград, в том числе ордена Красного Знамени, почётного звания Красных командиров и применить к ним высшую меру наказания – расстрелять… Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Председатель А. Розенберг, члены А. Зорин, А. Чуватин».

Известно, что Носов расстрелян не был, а Кравченко после расстрела остался жив, раскопал могилу и скрывался, но потом снова был арестован и осужден на расстрел, замененный на 10 лет заключения. Кравченко погиб в драке через много лет – во время празднования 40‐летия Октябрьской революции.

Аналогичны судьбы ещё целого ряда крупных командиров Красной Армии.

В биографии ещё одного полководца-самородка Сорокина Ивана Лукича (1884–1918) соединились сюжеты с участием известных фигур того времени. Герой Германской (Первой мировой) войны, Сорокин быстро выдвинулся в период Гражданской войны и руководил всеми «красными» силами на Кубани. Его военные успехи сопровождались жесточайшим террором и грабежами, которые больше всего охватили занятый «красными» Екатеринодар. Расстрелы осуществлялись самовольно – из принципа «классового чутья» или стремления присвоить имущество. Тюрьмы были переполнены произвольно схваченными людьми. По приказу Сорокина было выкопано тело генерала Корнилова^[152], повешено, изрублено шашками, а потом сожжено.

Сорокин вступил в конфликт с руководством СевероКавказской Советской Республики, которое требовало от полководца подчинения. В конце концов, по его приказу были арестованы четыре большевика: председатель республиканского ЦИК А. И. Рубин, секретарь крайкома РКП(б) М. И. Крайний (Моисей Израилевич Шнейдерман), председатель фронтовой ЧК Б. Г. Рожанский, уполномоченный ЦИК по продовольствию С. А. Дунаевский. Они были расстреляны конвоем по пути в тюрьму. В ответ по постановлению ЧК Пятигорска были казнены около 100 заложников, не имеющих никакого отношения к Сорокину. Среди изрубленных шашками и похороненных заживо оказался генерал Рузский – один из главных организаторов февральского переворота 1917 г. и ареста Государя Императора Николая Второго. Его лично зарезал кинжалом председатель пятигорского ЧК Георгий Атарбеков, имя которого до сих пор носят улицы в Москве и ряде других городов (в Пятигорске одноименная улица переименована в 1993 году). Уже через год Атарбеков был арестован за многочисленные бесчинства и произвол, но освобожден и реабилитирован по заступничеству Сталина, Орджоникидзе и Камо.

II Чрезвычайный съезд Советов Северного Кавказа сместил Сорокина с поста главнокомандующего. Со своим штабом он попытался вернуться в войска и найти там поддержку, но был перехвачен отрядом 1‐й Таманской дивизии, разоружен и без суда расстрелян. Таманцы таким образом отомстили за расстрел своего командира, отказавшегося подчиняться Сорокину.

Ещё один выдающийся «красный» полководец – Миронов Филипп Кузьмич (1872–1921) – герой русско-японской и русско-германской войн, награжденный Георгиевским оружием и дослужившийся до звания войскового старшины (подполковника). В Гражданскую войну руководил крупными войсковыми формированиями «красных», включая 2‐ю Конную армию, в 1918 г. награждён орденом Красного Знамени № 3. Пользовался большой популярностью среди донского населения, выступал против расказачивания и некомпетентности военного руководства Троцкого. В 1919 г. арестован по приказу последнего и приговорён к расстрелу. Но был помилован ВЦИК, и как полководец сыграл решающую роль в завершающий фазе Гражданской войны. В 1921 г. снова арестован по обвинению Дончека, убит часовым во дворе Бутырской тюрьмы при невыясненных обстоятельствах. Среди его личных недоброжелателей были Троцкий, Буденный и Ворошилов.

Один из героев романа Петра Краснова «Ложь», говорит: «Помяните мое слово… Тем и страшна гражданская война, что на её почве родится не уважение к противнику, как в настоящей войне, а ненависть и презрение. Не рыцарство, а тупая жажда убийства. Не доблесть и честность, а жажда наживы… Ограбить, достать, добыть… Обыскать убитого, добить раненого – всё равно, из-за хороших ли сапог, или кожаной какой куртки, или из-за бумажника с “керенками”… Изнасиловать девушку – в сё, милый, позволено».

Большевики сформировали миф о своей идейности, диктующей соблюдение крайне скромного образа жизни.

В ноябре 1921 года руководство Советских Российских железных дорог издало приказ, согласно которому при проезде роскошного поезда Троцкого должны были приниматься следующие меры:

«Белые» солдаты адмирала Колчака, расстрелянные красными в Омске, Сибирь, 1919 год. Фотография с обрезанной надписью по-французски часто выдается «красными» историками за свидетельство зверств колчаковцев.

1. Поезд «Троцкий» должен постоянно следовать по главному пути и отводиться на станционный путь только на перекрестках.

2. Начальники станций должны лично заступать в караул за два часа до прохода поезда.

3. Помощники начальника станции должны ожидать поезд на пунктах.

4. Передача вагонов на станциях должна быть прекращена за час до прохода поезда.

5. Поезд будет рассматриваться для проезда в первую очередь, не исключая военные перевозки, но в качестве дополнительного сопровождения.

6. Сопровождать поезд должны: комиссары округа и их помощники.

Бронированный Поезд Троцкого включал в себя телеграфную станцию, библиотеку, типографию, радиоузел, автомобильный гараж и небольшой авиаотряд.

Вот как описывает Исаак Бабель (арестован в 1938‐м, расстрелян в 1939 г.) в своёем романе «Конармия» положение дел в буденновских войсках: «Громаднейшие обозы некоторых частей, где скрываются тысячи мародеров, дезертиров и лодырей, как саранча опустошают окрестности, пожирают снабжение, сеют панику и разложение… Частью в силу того, что творит 10 армия среди мирного населения, и может быть больше всего именно по этой причине, мы ведем войну среди неприятельской страны. В некоторых дивизиях… мародерство носит массовый характер и принимает очертания правильно организованного промысла, деятельность этих хищников не различает ни социальных положений, ни пола, ни возраста…». Запись из дневника того же Бабеля от 18 августа 1920 года: «Ездим с военкомом по линии, умоляем не рубить пленных, Апанасенко ^[153] умывает руки. Шеко ^[154]-обмолвился – рубить, это сыграло ужасную роль. Я не смотрел на лица, прикалывали, пристреливали, трупы покрыты телами, одного раздевают, другого пристреливают, стоны, крики, хрипы… Ад. Как мы несём свободу, ужасно. Ищут в ферме, вытаскивают, Апанасенко – не трать патронов, зарежь. Апанасенко говорит всегда – сестру зарезать, поляков зарезать… Сведения об обороне Львова – профессора, женщины, подростки. Апанасенко будет их резать – он ненавидит интеллигенцию, это глубоко, он хочет аристократического по-своему, мужицкого, казацкого государства».

Донесения о безумной и бессмысленной жестокости шли в Москву отовсюду – от самих же большевиков.

Военком 42‐й дивизии 13‐й армии Виктор Черный^[155] в декабре 1919 года: «Нет ни одного населённого пункта, в котором побывали будёновцы, где не раздавался бы сплошной стон жителей. Массовые грабежи, разбой и насилие будёновцев шли на смену хозяйничанию белых. Кавалеристы частей конкорпуса отбирали у населения (без разбора у кулаков и бедняков) одежду, валенки, фураж (иногда не оставляли и фунта овса), продовольствие, не уплачивая ни копейки. Взламывая сундуки, отнимали женское бельё, деньги, часы, столовую посуду и проч. Поступали заявления об изнасиловании и истязании».

Дошло до того, что даже Троцкий в декабре 1919 года предупредил Ворошилова об ответственности за бесчинства подчиненных. Будённый же жаловался на «клевету» непосредственно Ленину, и тот всегда брал его под защиту. Когда Будённый был разбит белыми и потерял 3 тысячи сабель, Троцкий приказал его расстрелять. От расстрела Буденного спас Сталин.

О бесчинствах будёновцев в Ростове в январе 1920 года пишет Роман Гуль: «Город задохнулся в убийствах и насилиях дорвавшихся до солдатской радости мародёрства будёновцев. Тут бы самого Маркса повесила на фонарном столбе кверх ногами эта мужицкая, пугачевская конница».

Пьянство и грабежи – вот главные «подвиги» Будённого с Ворошиловым. И сделать ничего нельзя, ибо это – революционная армия! Ворошилов в письме от 4 марта 1920 писал: «В силу ряда причин у нас по-прежнему процветают бандитизм, горлохватство и даже разбой. Нужны работники и ещё многое, чтобы избавиться от этих кошмарных явлений. Та обстановка, в которой находилась последнее время армия, конечно, была неподходящей для духовного возрождения».

Из донесения начальника 8‐й кавдивизии Червонного казачества Примакова ^[156] от 2 октября 1920 года: «Доношу, что вчера и сегодня через расположение вверенной мне дивизии проходила 6‐я дивизия 1‐й Конной армии, которая по пути производит массовые грабежи, убийства и погромы. Вчера убито свыше 30 человек в м. Сальница, убит председатель ревкома и его семейство; в м. Любар свыше 50 человек убито. Командный и комиссарский состав не принимают никаких мер. Сейчас в м. Уланов продолжается погром… Ввиду того, что в погроме принимает участие и командный состав, борьба с погромщиками очевидно выльется в форму вооружённого столкновения между казаками и будёновцами. Вчера говорил с начдивом‐6 (Апанасенко). Начдив сообщил мне, что военком дивизии и несколько лиц комсостава несколько дней тому назад убиты своими солдатами за расстрел бандитов. Солдатские массы не слушают своих командиров и, по словам начдива, ему больше не подчиняются. 6‐я дивизия идёт в тыл с лозунгами “бей жидов, коммунистов, комиссаров и спасай Россию”, у солдат на устах имя Махно как вождя, давшего этот лозунг».

Командующий Юго-восточным фронтом Шорин^[157] сообщал в Москву: «Пребывание частей войск в Ростове, Нахичевани и Новочеркасске и станциях с большими запасами вина сыграло большую роль в отношении боеспособности войск. В особенности это отразилось на Конной армии, где большинство предавалось пьянству, грабежу и насилиям». Кроме того, отказ Будённого выполнить приказ привёл к гибели двух дивизий. Позднее целый полк будёновцев перешел к Махно.

На Буденного написал донос в центр даже чекист Петерс (537), обвинивший командарма в мании величия и в том, что он содержит при штабе женщин «вплоть до уличных». Будённый отличился и в других областях. Он – первый инициатор создания чеченской автономии. Он же в легендированной биографии приписал к двум заслуженным Георгиевским крестам ещё два вымышленных. В легенду его превращали уже в преклонном возрасте: с 1958‐го по 1968 год он получил три звезды Героя Советского Союза без всяких на то оснований.

Другой герой «красных» Григорий Котовский – вор, дезертир и бандит. Во время обучения в сельскохозяйственном училище он в течение года работал помощником управляющего в 4 разных поместьях, отовсюду изгнан за растрату денег. Из училища был изгнан. Бежал от призыва в армию, жил по поддельным документам, арестован, получил 4 месяца тюрьмы, затем – ещё и за хищения денег. Имитировал припадки и был выпущен «по болезни». В 1903 г. опять осужден за растрату денег. Снова подделывает документы и уклоняется от призыва. Вновь арестован и направлен в армию. И вновь разыгрывает эпилепсию, из лазарета совершает побег. Прибился к эсерам, занимался грабительскими налетами и вымогательством. Затем собирает собственную бандгруппу. В 1906 г. за два месяца банда совершила 28 грабежей. Банда была изловлена, Котовский снова в тюрьме. Бежал, через неделю снова изловлен. По суду получил 12 лет каторги. О своей тюремной жизни беспрерывно врал. Он не был в чести у уголовников, хотя и убил в тюрьме тюремного авторитета. Он не работал в шахте, не убивал при побеге двух охранников и т. д. После побега вернулся в Бессарабию, где создал новую банду. С началом войны Котовский снова в дезертирах – покупает себе «белый билет». В 1913–1915 гг. совершает 35 налетов и грабежей. Грабежи зачастую сопровождались убийствами. В 1916 году совершил налет на тюремный вагон и освободил несколько десятков уголовников. В том же году банда была разгромлена, Котовский схвачен. Приговорен к виселице и полтора месяца ожидал смерти, беспрерывно строча прошения о помиловании. И получил его – повешение было заменено пожизненной каторгой. Но тут случился Февраль, и Котовский стал писать прошения об отправке на фронт. Был отпущен в распоряжение военных властей, но снова разыграл нервную болезнь и остался в Одессе. На фронт он всё же попал, когда там прекратились боевые действия. После начала наступления немцев – снова бежал в Одессу. Вместе со своим приятелем Япончиком (Винницкий Мойша Вольфович) и чекистом Блюмкиным (433) создал боевой отряд. Япончик опубликовал в местной газетке воззвание: «Мы группа профессиональных воров, также проливали кровь в боях с гайдамаками, идя рука об руку с товарищами рабочими и матросами. Мы тоже имеем право носить звание граждан Российской республики!» Вместе они разграбили Одесский Государственный банк.

Во время гражданской войны в реальных боях Котовский не участвовал. Зато занимался подавлением крестьянских восстаний. Его наивысшая должность – командир 2‐го кавалерийского корпуса при Ионе Якире (524). После гражданской войны Котовский занялся преступным промыслом в Умани: занимается поставками сахара в Красную армию, подчиняет себе торговлю мясом, создает потребительское общество с подсобными хозяйствами и швейными цехами, перерабатывает на жир трупы собак. При этом Котовский продолжал командовать корпусом и использовал бесплатный труд солдат. В 1925 году Котовский был убит по старым уголовным счетам Мейером Зайдером («Майорчиком») – бывшим владельцем крупнейших публичных домов Одессы, а в советские времена – начальник охраны сахарного завода у Котовского. Возможно, он взял на себя вину реального исполнителя теракта. Убийца был осужден всего на 10 лет и выпущен через 3 года за примерное поведение. Был убит в Харькове сослуживцами Котовского. Убийцы установлены, но осуждены не были.

Романтизированный образ Василия Чапаева (Чепая) сложился в результате публикаций беллетризированных воспоминаний комиссара Фурманова (Фурмана) и фильма «Чапаев», который от сценария до выхода на экран лично курировался Сталиным и полностью исказил историческую правду во всех деталях. Чапаев не был причастен к политике, его неимоверно разросшаяся дивизия наполовину состояла из обоза и вспомогательных служб, крупных побед у дивизии не было. Погиб Чапаев при рейде казаков, неожиданно атаковавших его штаб. Чапаев не утонул в реке Урал, а был ранен в живот и вынесен из города венгерскими красноармейцами, умер у них на руках и похоронен на берегу. Место захоронения не установлено.

Николай Щорс не выделялся чем-либо из общей массы командиров Красной армии. Политикой до Октября он не интересовался, был фельдшером по профессии. Во время Первой мировой служил младшим фельдшером, затем рядовым запасного полка. После ускоренной подготовки стал младшим офицером на Румынском фронте. После очередной переподготовки получил звание подпоручика. В 1917 году заболел открытой формой туберкулеза и отправлен в госпиталь. В 1918 году возглавил повстанческий партизанский отряд (300–500 чел.), затем сформировал полк имени Богуна, разросшийся до дивизии. В 1919 г. был назначен комендантом Киева. В боях с петлюровцами дивизия взяла Житомир, Винницу, Жмеринку, но успехи сменились поражениями – дивизия откатилась на восток. Щорс был убит при невыясненных обстоятельствах – по официальной версии случайной пулей, по более поздним расследованиям – своим заместителем или посланным командованием, с которым у него были трения, убийцей. До 1935 г. имя Щорса было забыло – до тех пор, пока Сталин не приступил к созданию «культа мертвых героев». Он поручил Александру Довженко снять фильм об «украинском Чапаеве». Так Щорс был включен в большевистский пантеон.

Мифологизация личностей «легендарных» красных командиров сыграла с русским народом дурную шутку. Вместо настоящих героев они десятилетиями преклонялись перед теми, кто не был этого достоин. Но под этим пластом мифологии после его снятия обнаружился другой: взамен Будённому и Ворошилову, войска которых творили беззаконие всюду, где появлялись, нам предложили жертв сталинского режима – Тухачевского и других «верных ленинцев», расстрелянных Сталиным. Которые были не менее свирепы, чем другие Красные командиры, но теперь считаются «жертвами».

Христоборцы

Ленин был не было просто безбожником. Он кипел ненавистью к религии, изобретая изощренные ругательства в адрес священства и самой веры. Его вожделенной мечтой было не отделение Церкви от государства, а государственное подавление всякой религиозности: «Партия пролетариата требует от государства объявления религии частным делом, отнюдь не считая “частным делом” вопрос борьбы с опиумом народа, борьбы с религиозными суевериями и т. д.».

Религией должна была стать политическая теория. Чем и занялись большевики сразу, как только получили власть. Сам ленинский мавзолей – это символ новой религиозности, в которой принято считать Ленина божеством, а партию – новой Церковью.

Слова «опиум для народа» до сих пор сопровождают ненависть «леваков» к вере наших русских предков. Эти троглодиты кажутся себе современными, повторяя клевету на Христа и объявляя науку ниспровергателем религии. Все эти люди нравственно мертвы и почти все без исключения интеллектуально тупы – просто не способны к осознанию истин, находящихся дальше их собственного носа.

Гапон

Увлечение русофобствующей интеллигенции XIX века материалистическими философиями не могло не вылиться в усечение мира человека до самых примитивных потребностей. А большевизм довел это заблуждение до абсурда: он потребовал усечь этот мир не только пропагандой и воспитанием «марксистов» с детских лет, но, прежде всего, массовым уничтожением священства и убийствами православных людей, пытавшихся вступиться за свои церковки и своих батюшек.

У этого абсурда есть обратная сторона – соучастие священства в революционном движении, включение церковных «низов» в совращение народа «обновленческими» идеями и бреднями о народоправии, отрекающемся от Царя и Отечества.

Одним из хорошо известных примеров такого отпадения от Христа является Григорий Гапон. Пусть его роль в революционных событиях сильно преувеличена, его авторитет мимолетен, а успех – мним, он всё же сыграл роль провокатора, за которым спрятались боевики большевиков и эсеров, которые были истинными зачинателями «кровавого воскресенья» и купленной на японские деньги (и деньги Якоба Шиффа) «первой русской революции».

Духовенство вместе с народом быстрыми темпами приобретало образование, а вместе с ним – и вредные идеи по поводу государства. Но не низовое священство стало соучастником Февральского переворота. Оно лишь не проявило духовной чуткости к измене, совершенной Священным Синодом – высшими иерархами, которые включились в театральную постановку под названием: «Царь отрекся! Да здравствует Временное Правительство!»

Следствием устранения Царя от государственного управления в феврале 1917 года стал повсеместный крах этого управления, вылившийся в быстрое размывание авторитета чиновников: нет Царя – нет полномочий. То же самое произошло и с Церковью – замена Царя на Патриарха привела к массовому отпадению священства от традиций Русской (в ту пору Российской) Православной Церкви, которому способствовали большевики, обнаружившие, что не в состоянии переломить православие: сколь бы не были русские христиане критичны к священству, Христа они предавать не желали. И только следующие поколения, не знавшие ничего, кроме коммунистической пропаганды, отступились от Христа, повторяя безумные слова беса: «Опиум для народа».

Зверские расправы большевиков над священством сегодня малоизвестны, и об этом не принято говорить. Сладострастное изуверство врагов Христа скрыто под покровом фальсификаций истории. Большевистским извергам надо было непременно расстрелять не только священника, но и всю его семью вместе с детьми. Важно было не только убить, но погрозить Богу кулаком так, чтобы все вокруг вздрогнули. Например, поливать на морозе водой, пока священник не станет ледяной глыбой.

Аналогичная пытка приписана советской пропагандой нацистам, будто бы тем же образом казнившим отказавшегося с ними сотрудничать генерал-лейтенанта инженерных войск Дмитрия Карбышева (подполковник-инженер царской армии). Согласно показаниям очевидцев, пытка водой на морозе применялась немцами к большой группе военнопленных, но о «ледяном столбе» никто не свидетельствовал. Генерал Карбышев был убит ударом дубинки за то, что попытался уклониться от струи воды. Склоняя голову перед подвигом генерала Карбышева, мы не должны забывать, что подобные пытки изобретены большевиками и применены ими в широчайших масштабах – в соответствии с установками их вождей.

Другой изощренной пыткой большевиков было распятие священников на дверях церкви – такие случаи известны в Харькове и в других городах.

Иван Шпицберг

Замещение русской веры большевистской мифологией понималось лидерами переворота как одна из самых насущных задач. При этом большевики, даже получая поддержку во всём остальном, оказались перед стойким нежеланием рабочих и крестьян отказаться от Бога. Массовые убийства священников, разрушение церквей, разграбление церковного имущества и даже организация фальшивой «живой» церкви – ничего не могло превратить русских людей в безбожников.

Антирелигиозная пропаганда призвала в ряды безумцев самых отъявленных негодяев, представлявших свои бесплодные фантазии за научные методы разоблачения религии. Одним из рьяных богоборцев был бывший адвокат Шпицберг ^[158].

Прославился своими невежественными речами, в которых, в частности утверждал, что существовал некий дохристианский культ солнечного бога Иисуса, из чего вырос «христизм» (так он называл христианство). Подобные лекторы кочевали по стране вместе с тоннами клеветнической литературы и скабрезных антирелигиозных картинок.

Но была у расхристанной России и другая сторона. Когда большевики громили страну, ломая все её несущие конструкции, священноначалие заседало в Московском Кремле и было озабочено выборами патриарха. По жребию из трех наиболее авторитетных иерархов патриархом стал владыка Тихон. 19 января 1918 года в условиях начавшегося «красного террора» он выпустил послание с анафематствованием: «…ежедневно доходят до нас известия об ужасных и зверских избиениях ни в чем неповинных и даже на одре болезни лежащих людей, виновных только разве в том, что честно исполняли свой долг перед родиной, что все силы свои полагали на служение благу народному. И всё это совершается не только под покровом ночной темноты, но и вьявь при дневном свете, с неслыханною доселе дерзостию и беспощадной жестокостию, без всякого суда и с попранием всякого права и законности, – совершается в наши дни во всех почти городах и весях нашей отчизны: и в столицах, и на отдаленных окраинах (в Петрограде, Москве, Иркутске, Севастополе и пр.)». «Властию, данною нам от Бога, запрещаем вам приступать к Тайнам Христовым, анафематствуем вас, если только вы носите ещё имена христианские и хотя по рождению своему принадлежите к Церкви православной».

В послании патриарха не были указаны конкретные фамилии изуверов и направляющих их лиц, не упомянуты большевики. Патриархом не были прекращены службы и не запрещены требы в охваченных массовыми беззакониями губерниях. Не сказано ничего о сопротивлении злу силой, о сплочении не только вокруг матери-Церкви, но и вокруг деятельно сопротивляющихся большевикам. Послание не сыграло и не могло сыграть никакой роли. Оно не затронуло главного вопроса – о захвате власти сначала заговорщиками Временного Правительства, а потом бандами головорезов, подготовленными на деньги германского Генштаба. Священство, в массе своей приветствовавшее Февраль, не осознало своей вины за то, что Октябрь наступил после этого с неотвратимостью. Анафема уже пала на само священство по слову Соборного Уложения 1613 года.

К годовщине большевистского переворота патриарх Тихон воззвал к Совету Народных Комиссаров: «…но реками пролитая кровь братьев наших, безжалостно убитых по вашему призыву, вопиет к небу и вынуждает Нас сказать вам горькое слово правды». Патриарх упрекал Советы в обмане народа, в позорном мире и расчленении страны, в вывозе золота в Германию, в братоубийстве ради призрачной мировой революции, в обысках, грабежах, выселениях, арестах и расстрелах. Но всё это была лишь констатация. Упрек бандиту, что он бандит, не может возыметь на него действия. Патриарх должен был обратиться к пастве и указать, что ей делать. Он не смог совершить такого поступка. Ещё через год его послание оказалось совсем мягким и даже содержало слова о власти большевиков: «подчиняйтесь и её велениям, поскольку они не противоречат вере и благочестию».

Утверждая в своих выступлениях, что форма правления – не дело Церкви, патриарх Тихон при всем мужестве его правдивых посланий оказался в рядах еретиков. В 1923 году, после выхода из большевистской тюрьмы, он полностью капитулировал перед сатанинской властью, объявив в очередном послании: «сознавая свою провинность перед Советской властью, выразившуюся в ряде наших пассивных и активных антисоветских действий, как это сказано в обвинительном заключении Верховного суда, то есть в сопротивлении Декрету об изъятии церковных ценностей в пользу голодающих, анафематствовании Советской власти, воззвании против Брестского мира и так далее, мы по долгу христианина и архипастыря, в сем каемся и скорбим о жертвах, получившихся в результате этой антисоветской политики. По существу виноваты в том не только мы, а и та среда, которая нас воспитала, и те злоумные люди, которые толкали нас на эти действия с самого начала существования Советской власти. Как враги её, они стремились свергнуть её через Церковь нашу, для чего и меня, как Главу последней, старались использовать. Будучи бессильными побороть Советскую власть открыто и прямо, они хотели добиться её уничтожения окольными путями, прибегая к Церкви и её пастырям».

«Деполитизация» Церкви довела священноначалие до прямого предательства Бога, Царя и Отечества. До настоящего времени Московская Патриархия не в состоянии преодолеть тяжесть греха отступничества и не изжитого контроля светских безбожных властей над Церковью.

Плановое ограбление Церкви Советской властью уже в первые годы охватило более 10 000 религиозных учреждений: в старую часовню бывшего кадетского дома в Петербурге доставлено 40 килограммов золота и 420 килограммов серебра; изъятая скиния Исаакиевского собора – из чистого золота – весила 200 килограммов. Тула к началу апреля 1922 года поставила 3,5 пуда серебра, пять церквей Костромы – 8 пудов, Пенза – 109 пудов серебра, Калуга – 2,5 килограмма золота и 350 пудов серебра, Вятская губерния – 3,5 пуда золота и 685 пудов серебра. Кроме того, были огромные сокровища московских соборов (к концу апреля не было более подробных данных о них, но комиссар Калинин оценивал их в 3000 пудов одного только серебра…), драгоценные архиерейские шапки, диадемы, украшенные драгоценными камнями изображения святых и облачения…

Все эти ценности оказались в руках нескольких проходимцев, которые использовали их вовсе не для того, чтобы накормить голодных, у которых они сами отняли хлеб, а чтобы организовать мировую революцию, не забывая при этом и свои всё более растущие потребности. Церковные ценности бесстыдно выставлялись на продажу за рубежом.

Террором и насилием большевики надеялись обеспечить своё благосостояние, но не смогли сделать ничего путного. В начале 1922 года постановление «О ликвидации церковного имущества» предписывало разграбление православных храмов с целью получения изделий из драгметаллов и драгоценных камней. Собрали ценностей на 4,5 млн золотых рублей, большая часть которых ушла на организацию этой кампании. Церковь же добровольно собрала помощь голодающим на сумму около 9 млн золотых рублей.

Сталин говорил: «Главное, чему попы научить могут, – это понимать людей». И Троцкий был того же мнения, предполагая перенимать у Церкви обрядность, переиначивая её на революционный лад. Он разработал целую концепцию общественных символических зрелищ и ритуалов, которые должны были добраться до частной жизни (рождение детей, женитьба, похороны): «Рабочее государство уже имеет свои праздники, свои процессии, свои смотры и парады, свои символические зрелища, свою новую государственную театральность. Правда, она ещё во многом слишком тесно примыкает к старым формам, подражая им, отчасти непосредственно продолжая их. Но в главном революционная символика рабочего государства нова, ясна и могущественна: красное знамя, серп и молот, красная звезда, рабочий и крестьянин, товарищ, интернационал. А в замкнутых клетках семейного быта этого нового почти ещё нет, – во всяком случае слишком мало. Между тем, личная жизнь тесно связана с семьей. Этим и объясняется, что в семье нередко берет в бытовом отношении перевес – по части икон, крещения, церковного погребения и пр. – более консервативная сторона, ибо революционным членам семьи нечего этому противопоставить. Теоретические доводы действуют только на ум. А театральная обрядность действует на чувство и на воображение. Влияние её, следовательно, гораздо шире. В самой коммунистической среде поэтому нет-нет да и пробуждается потребность противопоставить старой обрядности новые формы, новую символику не только в области государственного быта, где это уже имеется в широкой степени, но и в сфере семьи. Есть среди рабочих движение за то, чтобы праздновать день рождения, а не именины, и называть новорожденного не по святцам, а какими-либо новыми именами, символизирующими новые близкие нам факты, события или идеи. На совещании московских агитаторов я впервые узнал, что новое женское имя Октябрина приобрело уже до известной степени права гражданства. Есть имя Нинель (Ленин в обратном порядке). Называли имя Рэм (революция, электрификация, мир). Способ выразить связь с революцией заключается также и в наименовании младенцев именем Владимир, а также Ильич и даже Ленин (в качестве имени), Роза (в честь Люксембург) и пр. В некоторых случаях рождение отмечалось полушутливой обрядностью, «осмотром» младенца при участии фабзавкома и особым протокольным “постановлением” о включении новорожденного в число граждан РСФСР. После этого открывалась пирушка».

Троцкий сокрушался, что быт не хочет мириться с «голым» браком, «не украшенным театральностью», а оттого даже атеисты продолжают венчаться в церкви, подставляясь под партийные репрессии. Но в данном случае проблема решалась проще – той же «пирушкой». Более свадебного ритуала Троцкого тревожил ритуал похорон: «Хоронить в землю неотпетого так же непривычно, чудно и зазорно, как и растить некрещеного. В тех случаях, когда похороны, в соответствии с личностью умершего, получают политическое значение, на сцену выступает новая театральная обрядность, пропитанная революционной символикой: красные знамена, революционный похоронный марш, прощальный ружейный залп. Некоторые из участников московского собеседования подчеркивали необходимость скорейшего перехода к сжиганию трупов и предлагали начать, для примера, с выдающихся работников революции, справедливо видя в этом могущественное орудие антицерковной и антирелигиозной пропаганды. Но, конечно, и сжигание трупов, – к чему пора бы действительно перейти, – не будет означать отказа от процессий, речей, марша и салютной стрельбы. Потребность во внешнем проявлении чувств могущественна и законна». «Уже и сейчас оркестр, выполняющий похоронный марш, способен, как оказывается, нередко конкурировать с церковным отпеванием. И мы должны, конечно, сделать оркестр нашим союзником в борьбе против церковной обрядности, основанной на рабьей вере в иной мир, где воздадут сторицей за зло и подлости земного мира. Ещё более могущественным нашим союзником будет кинематограф».

Об этом писал Троцкий, проводил в жизнь – Сталин.

Самая масштабная проблем для историка «революций» – это вовсе не война большевиков с Церковью, а непротивление Церкви, включая не только священноначалие, но и церковный народ, который не собрал многомилионную армию воинов Христовых. Церковь не сопротивлялась грабежам! Сопротивлялись отдельные люди, но их число было недостаточным. При этом приверженность православию не смогли сломить никакие меры большевиков. Русские оставались православными, пока не вымерли крещеные поколения. Но эти же поколения отдали свои церкви на поругание.

Одно из возможных объяснений – слияние в сознании народа Церкви и государства. Нет государства – нет и средства сплочения церковного народа. Любая «власть» замещает государство, и потому не встречает сопротивления. И даже когда «власти» ведут между собой гражданскую войну, это воспринимается как схватка между неправыми сторонами, от которых православный человек должен держаться в стороне. Большевики не смогли отнять у русского человека Христа, но они отняли у русского народа Царя, после чего он утратил признаки церковного народа. И, коль скоро у «белых» тоже не было Царя, то народ остался безучастен к их отчаянной борьбе с «красными» сатанистами. В глазах православного человека те и те не имели божественной санкции на власть в стране. А локальную «власть» («красных» или «белых» – всё равно) приходилось принимать под угрозой насилия. Без Царя оказалось, что прав тот, кто сильнее в данном месте в данное время.

Разграбленная церковная утварь так и не была возвращена Церкви. Одни грабили и продавали награбленное, другие покупали всё это. Когда объявили, что Церковь больше не будут репрессировать, в управление Московской Патриархии вернули только здания – в основном в руинированном состоянии. В то же время возникает вопрос: кому должно быть возвращено церковное имущество? Сохранился ли субъект под названием Российская Православная Церковь (так она называлась до революции)? Московская Патриархия не представляет собой такого субъекта, поскольку была создана произволом Сталина и предательством «красного попа» – митрополита Сергия Страгородского. Этот новый субъект появился в 1943 году в результате «выборов» патриарха угодными Сталину епископами – двумя десятками архиереев, в то время, когда не менее сотни епископов находились в изгнании за рубежом, где образовалась РПЦЗ – тоже новый субъект, но всё же имевший какие-то признаки правопреемства от дореволюционной Церкви. После «воссоединения» (присоединения большей части приходов РПЦЗ к Московской Патриархии) в 2007^[159] году соответствующий «Акт» не содержал в себе никаких признаков возвращения прежней субъектности. Правящий режим по умолчанию считал, что удобная ему модификация Церкви, подделка под неё, в достаточной мере имитируют прежнюю РПЦ, чтобы иметь дело только с одной православной юрисдикцией, а все прочие считать «экстремистскими» и не имеющими права ни на какое имущество, даже если оно создано только и исключительно в рамках этой юрисдикции.

Владимир Путин: «Коммунистическая идеология, она очень сродни христианству, на самом деле, – свобода, равенство, братство, справедливость – это всё заложено в священном писании, это всё там есть. А кодекс строителя коммунизма? Это сублимация, это просто такая примитивная выдержка из Библии, ничего нового не придумали» (интервью для фильма «Валаам», 2017 г.).

Вековая тайна убийства Царской Семьи

Убийство царя готовилось многие годы. Для целого поколения революционеров цареубийство стало вожделенной целью. Убийство, тожественное убийству исторической России, и произошло в обстановке, когда превратить его в ритуал не представляло особого труда. Если считать Советскую власть – не политическим институтом, а неким верованием, то оно требовало закласть на сатанинском алтаре самое ценное, что было в России.

Само убийство было не случайным уголовным преступлением; оно тщательно планировалось – вплоть до деталей операции по сокрытию следов. Помимо того, что любое цареубийство в принципе имеет для его организаторов ритуальный характер, большевики упорно стремились извести всех Романовых – вплоть до малых детей. Видимо, они чувствовали, что только в этом случае гарантированно уничтожали Россию.

Злодеяние, несомненно, сопровождалось не только соображениями политического характера (которые не могли быть существенными после февраля 1917 г.), но и сатанинским удовлетворением от надругательства над Помазанником Божиим. Версия о том, что в сейфе у Ленина стояла заспиртованная голова Николая II, не лишена оснований. В начале ХХ века спиртовать части человеческого тела в «просвещенных» кругах не считалось чем-то особенным. Человеческое тело рассматривалось материалистами наравне с препарированной для биологических исследований лягушкой.

Даже если забыть о том, что для России Царь – Помазанник Божий, преступление большевиков и стоящей за их плечами сатанинской секты чудовищно. Расправа над группой лиц (взрослых и детей) без суда и следствия была не противозаконным актом власти (как пытаются представить), а преступлением со стороны бандитов, захвативших власть и обуянных фантастическими бреднями о мировой революции без государств и народов. Неслучайно они столь тщательно заметали следы – до такой степени, что и в наши дни фальсификация «екатеринбургских останков» всё ещё остается политическим заказом, подчинившим даже остатки русской Церкви.

Назовем непосредственных организаторов убийства Царской Семьи, которые осуществили злодеяние руками латышей, русских и мадьяр. Помимо Якова Свердлова к прямым виновникам относятся:

Голощёкин Филипп Исаевич (наст. имя и отчество Шая Ицикович; 1876–1941) – из семьи подрядчика. Закончил зубоврачебную школу в Риге, работал зубным техником. В 1903 г. вступил в РСДРП, большевик. Участник событий 1905–1907 гг. С 1906 г. член Петербургского комитета РСДРП, затем – Московского комитета РСДРП. В 1909 г. арестован, сослан в Нарымский край. Бежал в 1910 г., снова арестован и сослан в Тобольскую губернию. В 1912 г. бежал, арестован, сослан в Туруханский край. Там близко сошелся со Свердловым, который так характеризовал его: «Он стал форменным неврастеником и становится мизантропом». После Февраля представитель ЦК в Петербургском комитете большевиков.

Затем – секретарь Пермского комитета РСДРП(б), секретарь областного комитета. Участник Октябрьских событий в Петрограде, член ВРК. Член Екатеринбургского комитета РСДРП(б). Один из организаторов убийства Царской семьи. В 1922–1925 гг. – председатель Самарского губернского Совета. В 1925–1933 гг. – ответственный секретарь Казахстанского крайкома ВКП(б), занимался «казахизацией» – созданием нового народа и новой республики. Жестокими методами проводил экспроприацию собственности крестьян и коллективизацию. В 1933–1939 гг. – Главный государственный арбитр СССР. В 1939 г. арестован за сочувствие к троцкизму и перегибы в коллективизации. Упомянут в показаниях бывшего наркома Ежова в качестве его гомосексуального партнера. Расстрелян без суда вместе с другими политзаключенными.

Войков Пётр Лазаревич (по версии, наст. имя Пинхус, 1888–1927) – из семьи разночинца Лазаря Петровича Войкова. Дважды исключался из гимназии за подпольную деятельность. В 1903 г. вступил в РСДРП, состоял в ялтинской боевой дружине, меньшевик. В 1906 г. – участник подготовки покушения на полицмейстера (взрывное устройство сработало преждевременно, убив двух террористов). Бежал в Петербург. Поступил в Петербургский горный институт, исключён за революционную деятельность. В 1907 г. эмигрировал в Швейцарию, изучал математику и химию в Университете Женевы. Познакомился с Лениным, сблизился с большевиками, начал публицистическую деятельность. После Февраля вернулся в Россию. Приглашен на работу секретарем товарища министра труда. Отправлен инспектором в Екатеринбург, где вступил в РСДРП(б). После Октября – член Екатеринбургского ВРК, секретарь Уральского областного бюро профсоюзов, председатель Екатеринбургской городской думы. В 1918 г. – комиссар снабжения Уральского Совета, руководил реквизициями продовольствия у крестьян. По версии – лично участвовал в убийстве Царской семьи, предпринимал меры по закупке серной кислоты для уничтожения трупов.

Современное следствие исключает личное участие Войкова в убийстве и расчленении трупов, исходя из того, что «екатеринбургские останки» подлинные, и не имеют следов расчленения. В 1920 г. работал одновременно в Центросоюзе и Наркомате внешней торговли. В 1921 г. – заместитель председателя треста «Северолес». По версии – один из главных участников продажи за рубеж сокровищ Царской фамилии, Оружейной палаты и Алмазного фонда (в том числе архивы, библиотеки, ценности). В 1921 г. – глава делегации на переговорах с Польшей, в 1922 г. – назначен диппредставителем в Канаде, но объявлен персоной нон-грата как революционер и убийца Царской семьи. В 1927 г. был смертельно ранен Борисом Ковердой на железнодорожном вокзале в Варшаве. В ответ большевики казнили 20 представителей знати Российской Империи, находящихся в заключении или арестованных уже после смерти Войкова. Коверда после отбытия части срока заключения по приговору польского суда (15 лет) был амнистирован и освобожден. Имя Войкова – одно из самых охраняемых современными российскими властями от любых подозрений в преступной деятельности, а также от вымарывания из современных топонимов.

Юровский Яков Михайлович (наст. имя и отчество Янкель Хаимович, 1878–1938) – из многодетной семьи, отец – стекольщик. Работал подмастерьем. Революционную деятельность начал в 1905 г., участвовал в боевых дружинах Бунда, затем по рекомендации Свердлова примкнул к большевикам. Бежал в Берлин, где из иудаизма перешел в лютеранство. В 1912 г. вернулся в Россию, арестован. Выслан в Екатеринбург, где занимался ремонтом часов и фотографией. В 1916 г. призван в армию на фельдшерскую службу в местном госпитале. После Февраля продал свою мастерскую и организовал большевистскую типографию. Непосредственный руководитель убийства Царя и Его Семьи. Также участвовал в расстрелах мирных митингов рабочих, выступавших против большевиков. В Москве – член коллегии Московской ЧК, начальник районной ЧК. До 1921 г. – председатель Уральской ГубЧК. Направлен в Гохран заведующим золотым отделом, председатель торгового отдела валютного управления Наркомата иностранных дел, в 1923 г. – заместитель директора завода «Красный богатырь». С 1928 г. – директор Политехнического музея в Москве. Умер от прободения язвы двенадцатиперстной кишки.

Ленин в своих злобных писаниях прямо связывал призывы к убийству Царской Семьи с еврейскими погромами: «…в России надо отрубить головы по меньшей мере сотне Романовых, чтобы отучить их преемников от организации черносотенных убийств и еврейских погромов» (ПСС, т. 21, с. 17); «…зверство семьи Романовых – этих погромщиков, заливших Россию кровью евреев, рабочих, революционеров» (ПСС, т. 31, с. 12).

О прямой причастности Ленина к убийству Царской Семьи говорит Троцкий в своём «Дневнике в изгнании», где передает слова Свердлова: «Ильич считал, что нельзя оставлять им живого знамени». И тут же определяет своё отношение к изуверской казни: «решение было не только целесообразно, но и необходимо».

Сокрытие преступления было предусмотрено планами большевиков, которые не были уверены, что удержатся у власти, и в этом случае им придется отвечать за убийство Государя – даже в том случае, если им удастся эмигрировать. На это указывает неотправленная за отсутствием связи телеграмма Ленина в адрес копенгагенской газеты от 16 июля 1918 года, когда решение о казни было уже принято: «бывший царь здоров, все слухи – только ложь капиталистической прессы» (ЦПА ИМЛ, ф.2, оп.1, д. 6601).

Уже на следующий день в адрес Ленина и Свердлова поступила телеграмма со словами: «По постановлению Президиума Областного Совета в ночь на 16‐е июля расстрелян Николай Романов. Семья его эвакуирована в надежное место». Здесь фальсифицирована дата. Через 9 часов секретарь СНК получил телеграмму, в которой значилось: «всё семейство постигла та же участь, что и главу. Официально семья погибнет при эвакуации. Белобородов».

Главные организаторы убийства Царской Семьи

Белобородов Александр, председатель исполкома Уральского областного Совета – единственный русский в компании тех, кто принимал решение о расстреле Царской Семьи. Затем его роль – участие в террористических расправах на Северном Кавказе. В одном из сохранившихся писем он требовал: «Основное правило при расправе с контрреволюционерами: захваченных не судят, а с ними производят массовую расправу… я на этом настаиваю самым решительным образом». Расстрелян в 1938 году.

Расстрел Михаила Романова был скрыт большевиками. После ритуальной казни (убивали ударом молота по затылку, тело сбрасывали в шахту) чекисты долго вели фиктивное дело о похищении Великого Князя из пермской гостиницы «Королевские номера». Чуть раньше чекисты Войков и Родзинский фабриковали письма к Царской Семье, пытаясь спровоцировать её на побег из дома Ипатьева. В 1920‐х годах большевики инспирировали целую серию фальшивок – дневник Николая Второго, дневник фрейлины императрицы Вырубовой, дневник врача Бадмаева, наконец, явно отредактированные материалы следователя Соколова, умершего внезапно в 1924 году. Также фальшивкой является «Записка Юровского», на которой основана официальная версия убийства Царя. Изобилие поддельных документов имело прямой умысел. Большевики стремились ликвидировать всю царскую фамилию, чтобы представить дело так, будто у русского Престола больше нет законного наследника.

Чекисты, не имея возможностей продолжить террор за рубежом, куда скрылись выжившие члены Династии, решили контролировать ту ветвь её потомков, в которой сохранялось право на Престол, предопределенное законом Российской Империи, а также способствовали фальсификации престолонаследия – по злой воле, по изощренному умыслу оказывая поддержку ненадлежащим наследникам, которых убедили в их несомненных правах.

В связи с ликвидацией Берии, в итальянской газете Corriere della Sera («Вечерний вестник») от 17 июня 1953 года была помещена обширная статья Пьетро Кварони (в то время занимавшего пост итальянского посла в Париже), который был в 1926 г. в Тифлисе итальянским консулом и лично знал Берию. В статье излагались личные воспоминания о Берии, и в конце статьи имеется такая фраза: «Жена Берии – грузинка, сестра жены нынешнего претендента на российский престол. Было бы любопытно выяснить, фигурирует ли этот факт в числе обвинений, предъявленных Берии?» Через несколько недель после появления этой статьи в итальянской газете, Пьетро Кварони получил от Ираклия Багратиона письмо с заявлением, что «его сестра никогда не была венчана с Берией» Имя сестры не называлось. Возможно, действительно, речь шла не о венчанной жене, а о любовнице многоженца Берии, но несомненно, что о «сестре жены».

Женой наследника Престола Владимира Кирилловича Романова была Багратион-Мухранская Леонида Георгиевна (1914–2010). Семья Багратионов покинула Советскую Грузию при поддержке Горького, который с ней не был знаком. Возможно, с этого момента её и начали «вести» чекисты. В 1934 г. Леонида вышла замуж за американца шотландского происхождения Самнера Мура Кирби (Sumner Moore Kirby; 1895–1945), родив от него в 1935 году дочь Элен Кир-би (Helene Louise Kirby), но вскоре (1937) супруги развелись. Кирби жил во Франции, во время Второй мировой войны был депортирован в Германию и умер в 1945 г. в больнице концлагеря Леау (часть Бухенвальда). Леонида получила после смерти Самнера опеку над их дочерью Элен. Элен Кирби (Кёрби) никогда не была замужем, стала крестной матерью внука Леониды – Георгия Михайловича, который в настоящее время выдается за бесспорного наследника Престола и принимает поддержку от «официальных» монархистов РФ.

В фигуре Кирби нет ничего особенного, что пытались в нём отыскать – прежде всего, связей со спецслужбами или тайными обществами. Его отец Кирби Фред Морган (1861–1940) из Уилкс-Барре, штат Пенсильвания, был основателем сети магазинов FM Kirby & Co. Затем в 1912 г. произошло слияние с FW Woolworth & Co. Фред Кирби стал вице-президентом компании FW Woolworth & Co., котирующейся на Нью-Йоркской фондовой бирже. Чарльз Самнер (Сам) Вулворт (1856–1947), американский предприниматель, в честь которого был назван Самнер Кирби. Он сам развил бизнес, внедрив новаторские методы самообслуживания клиентов, обучая новых менеджеров, ярко освещая свои магазины и часто меняя витрины, чтобы заманить клиентов внутрь. В 1912 г. CS Woolworth & Co с другими дочерними сетями объединила 596 магазинов под корпоративным названием «FW Woolworth Company». В результате слияния объем размещения акций составил более 30 миллионов долларов. В 1919 г. Самнер был избран председателем совета директоров компании и занимал этот пост председателя в течение 25 лет. Гитлеровцы считали братьев Вулворт евреями, но на самом деле они были методистами. 1 марта 1933 года во время движения за бойкот еврейского бизнеса в Германии штурмовики пели перед магазином берлинской компании Woolworth песни протеста. Есть некоторые свидетельства того, что Гитлер очень любил магазины Вулворта, и поэтому они не были национализированы. К концу века магазины Woolworth обанкротились. Никаких следов взаимодействия или связи Кирби с олигархическими кругами в открытых источниках не прослеживается.

Дополнительный факт: дед указанных персон царский генерал-лейтенант Багратион-Мухранский Александр Ираклиевич был убит большевиками в Пятигорске в 1918 г. во время массовой казни заложников – вместе с генералом Рузским. Он был женат на русской дворянке Головачевой Марии Дмитриевне (1855–1932), дочери вице-адмирала Головачева Дмитрия Захаровича. Таким образом, Леонида Георгиевна (условно) наполовину полька, на четверть грузинка и на четверть русская.

Сестра жены наследника Престола – БагратионМухранская Мария (Мариам) Георгиевна (1911–1992), вернулась в Советскую Грузию, в 20 лет вышла замуж за Домерщикова Павла Платоновича (1910–? сын царского генерала, инженер, по рекомендации врачей в 1959 г. уехал из Тбилиси (?) в Москву) и тут же развелась. Была арестована в 1948 г. и провела 8 лет в ссылке в Магадане. Другие мужья: Корганашвили (Корганов) Василий Иванович, потомок богатой армянской семьи, которой в царское время принадлежали целые районы в Тифлисе. Карганов преподавал английский язык, как и сама Мария. Вирсаладзе Соломон Багратович (1908–1989) – советский, грузинский и российский театральный художник, Смирнов Александр Иванович (?). Ничего необычного, если бы не связь с Берией и одновременно – через сестру – с наследником Престола.

Когда стало возможно, Мария начала ездить в гости к сестре Леониде в Париж. Та присылала сестре модные платья, и Мария Георгиевна всегда очень хорошо одевалась. А однажды получила в подарок заграничный автомобиль, ездить на котором, конечно же, не стала и продала. На вырученные деньги купила дачу в поселке под названием «Заветы Ильича» (скорее всего, автомобиль остался в Париже, а где была дача – неясно). Умерла в Тбилиси в 1992 году.

Уже упомянутого Багратион-Мухранского Ираклия Георгиевича (1909–1977) также пытались использовать в политических играх – министр иностранных дел Третьего рейха Иоахим фон Риббентроп выдвигал князя Ираклия на пост главы Грузинского национального комитета, но против кандидатуры князя решительно выступил министр по делам восточных территорий Альфред Розенберг. В 1957 г., после смерти своего отца, князь Ираклий унаследовал титул Главы Княжеского Дома Мухрани и провозгласил себя Главой Грузинского Царского Дома, что было сомнительным актом, вполне выгодным тем, кто стремился к фальсификации прав на русский Престол. Если Леонида Георгиевна – принцесса крови, то её брак с Владимиром Кирилловичем Романовым соответствует законам о престолонаследии, если нет, то прав на Престол у их потомков быть не может. Проведенные в 2013 г. исследования показали, что Мария Владимировна Романова, а с ней и её сын Георгий Михайлович Романов, прав на российский Престол не имеют. Но в российских СМИ их представляют как бесспорных наследников, а российские власти оказывают им прямую поддержку – знаками внимания, государственным статусом некоторых мероприятий и серьезной материальной поддержкой (через «официальных» монархистов-олигархов).

Если в 1990‐х гг. поддержку Марии Владимировне оказывали сомнительные структуры, вроде компании «Русское золото», то в 2000‐х каждый её визит поддерживался военным ведомством, выделявшим правительственный ЗИЛ для встречи у трапа самолета, гостиницу и охрану. В обмен на финансирование вояжей по стране Мария Владимировна щедро раздавала «имперские» награды офицерам Министерства обороны и чиновникам различных ведомств. Её переписка полностью контролировалась так называемой «канцелярией», также державшей на контроле все контакты «Императрицы». Но до высших этажей власти Марию Владимировну не допускали, удерживая на довольно значительной дистанции. Эта роль довольно унизительная, но вполне соответствующая тому, что спецслужбы предопределили – чтобы отвлекать монархистов ложным авторитетом, скрывая настоящую линию престолонаследия.

Две задачи чекисты решали целый век – сокрытие обстоятельств убийства Царя и сокрытие истинной линии правонаследования. В фальсификацию «екатеринбургских останков», в конце концов, была вовлечена Церковь – в 2021 году была развернута кампания за признание их мощами Царственных мучеников. Убеждать паству в том, что расследование прокуратуры закрыло все вопросы, было поручено важным митрополитам, контактирующим с ФСБ и с Ватиканом.

Геноцид казачества

Еще в мае 1918 г. Терский Совнарком по инициативе его наркома внутренних дел Фигатнера ^[160] и Орджоникидзе разработал план замещения казаков Сунженской линии ингушами. До 70 000 казаков были изгнаны, а убито 12 000 – в основном женщин, детей и стариков. В Пригородном районе станицы стали ингушскими аулами. На территорию, принадлежавшую ранее казакам, переселилось 20 000 чеченцев.

В ответ на подобные действия «Кругом спасения Дона» было принято постановление о расказачивании красных казаков и лиц, дезертировавших из армии Донской республики: «Всех казаков, участвующих в советских войсках и большевистских организациях, исключить из казачьего сословия по приговорам подлежащих станичных обществ». Было подписано около 1400 приговоров на десятки и сотни человек об исключении сочувствующих Советской власти из казачьего сословия и конфискации имущества и земли.

Советская власть распространила циркулярное письмо Донбюро (март 1918 г.), от которого потом пытались откреститься его основные идеологи – Т роцкий и Свердлов:

«Необходимо, учитывая опыт года гражданской войны с казачеством, признать единственно правильным самую беспощадную борьбу со всеми верхами казачества путем поголовного их истребления. Никакие компромиссы, никакая половинчатость пути недопустимы. Поэтому необходимо:

1. Провести массовый террор против богатых казаков, истребив их поголовно; провести беспощадный массовый террор по отношению ко всем казакам, принимавшим какое-либо прямое или косвенное участие в борьбе с Советской властью. К среднему казачеству необходимо применять все те меры, которые дают гарантию от каких-либо попыток с его стороны к новым выступлениям против Советской власти.

2. Конфисковать хлеб и заставлять ссыпать все излишки в указанные пункты, это относится как к хлебу, так и ко всем сельскохозяйственным продуктам.

3. Принять все меры по оказанию помощи переселяющейся пришлой бедноте, организуя переселение, где это возможно.

4. Уравнять пришлых “иногородних” к казакам в земельном и во всех других отношениях.

5. Провести полное разоружение, расстреливая каждого, у кого будет обнаружено оружие после срока сдачи.

6. Выдавать оружие только надежным элементам из иногородних.

7. Вооруженные отряды оставлять в казачьих станицах впредь до установления полного порядка.

8. Всем комиссарам, назначенным в те или иные казачьи поселения, предлагать проявить максимальную твердость и неуклонно проводить настоящие указания.

9. ЦК постановляет провести через соответствующие советские учреждения обязательно, наркомзему разработать, в спешном порядке, фактические меры по массовому переселению бедноты на казачьи земли».

В газете «Известия ВЦИК» в январе-феврале 1919 года опубликована статья главкома РККА Вацетиса (444) «Борьба с Красновым», где сказано: «Казачество для России всегда играло роль палача, усмирителя и прислужника императорского дома…». «Типичного казака, с захлебыванием хлеставшего нагайкой по спине беззащитную женщину, разбивавшего головы плачущим детям, можно приблизить к породам умных и услужливых собак, добрых и благодушных до тех пор, пока всё кругом спокойно. Попробуйте вы такое, благодушное лежащее животное внезапно ткнуть пальцем в бок и вы увидите, что ваша рука отведает собачьих зубов… У казачества нет заслуг перед русским народом и государством. У казачества есть заслуги лишь перед тёмными силами русизма… По своей боевой подготовке казачество не отличалось способностями к полезным боевым действиям. Казачья масса ещё настолько некультурна, что при исследовании психологических сторон этой массы приходится заметить большое сходство между психологией казачества и психологией некоторых представителей зоологического мира… Старое казачество должно быть сожжено в пламени социальной революции. Стомиллионный русский пролетариат не имеет никакого нравственного права применить к Дону великодушие… Дон необходимо обезлошадить, обезоружить и обезногаить и обратить в чисто земледельческую страну… Коню донского казачества должно быть даровано право честно обслуживать трудовой народ, запахивая поле и пожиная хлеб. Позорное ремесло давить народ должно быть с него снято навеки веков, и донскому коню должно быть даровано право быть честным животным».

Из приказа члена Реввоенсовета 8‐й армии Якира^[161]: «ни от одного из комиссаров дивизий не было получено сведений о количестве расстрелянных…, полное уничтожение которых является единственной гарантией прочности наших завоеваний… уничтожение всех…, расстрел на месте … и процентное уничтожение мужского населения…» Проясняет смысл этого бессвязного приказа Директива того же Реввоенсовета от 17 марта 1919 года: «Все казаки должны быть поголовно уничтожены, уничтожены должны быть и все те, кто имеет какое-либо отношение к противосоветской агитации, не останавливаясь перед процентным уничтожением населения станиц, сжечь хутора и станицы… Нет жалости… Всем частям приказывается пройти огнём и мечом местность…»

Член Донского ревкома Рейнгольд ^[162] в Докладной записке в ЦК от 6 июля 1919 года писал: «Казаков, по крайней мере, огромную их часть, надо рано или поздно истребить, просто уничтожить физически, но тут нужен огромный такт, величайшая осторожность и заигрывание с казачеством: ни на минуту нельзя забывать, что мы имеем дело с воинственным народом, у которого каждая станица – вооруженный лагерь, каждый хутор – крепость. И политика их истребления без всякого разбора приведет к тому, что мы с Доном никогда не справимся, а если справимся, то после долгой, кровавой и упорной борьбы» (РЦХИДНИ. Ф. 5. On. 2. Д. 106. Л. 7.).

В докладе секретаря Донбюро ЦК РКП Френкеля ^[163] к VIII съезду (март 1919 года) сказано: «…широко применить более радикальные террористические методы, указанные в той же инструкции ЦК, но ещё не применяющиеся, а именно: экспроприация казачества (расказачивание) и массовое переселение их внутрь России, с вселением на их место пришлых трудовых элементов. Это лучшим образом растворит казачество».

Директива Реввоенсовета Южфронта от 16 марта 1919 года:

«Предлагаю к неуклонному исполнению следующее: напрячь все усилия к быстрейшей ликвидации возникших беспорядков путём сосредоточения максимума сил для подавления восстания и путём применения самых суровых мер по отношению к зачинщикам-хуторам: а) сожжение восставших хуторов; б) беспощадные расстрелы всех без исключения лиц, принимавших прямое или косвенное участие в восстании; в) расстрелы через 5 или 10 человек взрослого мужского населения восставших хуторов; г) массовое взятие заложников из соседних к восставшим хуторам; д) широкое оповещение населения хуторов станиц и т. д. о том, что все станицы и хутора, замеченные в оказании помощи восставшим, будут подвергаться беспощадному истреблению всего взрослого мужского населения и предаваться сожжению при первом случае обнаружения помощи; примерное проведение карательных мер с широким о том оповещением населения».

Типичная картина (из докладной записки К. К. Краснушкина, председателя Урюпинского комитета ВКП(б): «Богуславский, возглавлявший ревком в станице Морозовской, в пьяном виде пошёл в тюрьму, взял список арестованных, вызвал по порядку номеров 64 сидевших в тюрьме казаков и всех по очереди расстрелял. И в дальнейшем Богуславский и другие члены ревкома проводили такие же массовые расстрелы, вызывая казаков в ревком и к себе домой» (ГАРФ. Ф.1235. Оп. 83. Д. 8. Л. 43–52. Заверенная копия; ЦА ФСБ РФ. С/д Н‐217. Т. 4. С. 138–145об. Машинописная копия).

На VIII съезде РКП(б) в 1919 году Сталин определяет казачество как «исконное орудие русского империализма», которое являлось «оплотом деникинско-колчаковской контрреволюции».

В письме терских казаков, которых не пригласили на съезд «трудового казачества» в 1923 году, говорилось, что «русское население обезоружено и к физическому отпору и самосохранению бессильно. Аулы, наоборот, переполнены оружием, каждый житель, даже подростки лет 12–13, вооружены с ног до головы, имея и револьверы, и винтовки», «земли казачьих станиц Михайловской, Самашкинской, Закан-Юртовской и Ермоловской были свободны более 3‐х лет после выселения и фактически никем не использовались».

За всю Первую мировую войну донские казаки потеряли около 10 000 человек, за гражданскую войну – 250 тыс. на 1,5 миллиона населения Дона.

25 января 1931 года на Кубани была осуществлена депортация казачества в числе 9000 семей; около 45 000 человек из районов Причерноморья были выселены на освоение засушливых районов Ставрополья и Сальских степей. В течение 1930–1931 годов было арестовано и депортировано не менее 300 000 казаков из различных регионов, в большей степени – из Уральской области и бывших территорий казачества на Северном Кавказе.

Чекистская живодерня

«Великая» французская революция создала гильотину, «бескровная» русская революция создала ЧК.

В годовщину создания ВЧК Стеклов-Нахамкис (76) писал в «Известиях»: «Рожденный среди бури и грома гражданской войны, этот боевой орган пролетарской диктатуры до сих пор был символом ужаса для всех врагов революции. Перед ЧК стояла сложная задача, ей противостояла объединенная реакция…»

Один из руководителей ЧК, Лацис (437), в своём сочинении «Два года борьбы на внутреннем фронте», описывая свою деятельность, говорит: «Таким образом, мы видим, какую огромную роль сыграли чрезвычайные комиссии в свержении контрреволюции. Можно с уверенностью утверждать, что без них Советская власть перестала бы существовать».

Кандидат на должность в ЧК должен ответить на 32 вопроса (род занятий родителей, сословие, национальность, работа во время войны, где находился во время большевистской революции, в какой партии состоял и т. д.), которые затем проверялись. Благодаря этому отбору в ЧК попадали самые хитрые и беспринципные личности, которые, обладая властью, знали, что их обязанность – террор. Лацис писал: «Увольнение из ЧК было бы таким же преступлением, как и увольнение из Красной Армии. Мы вышли победителями из нынешней борьбы, но мы не уничтожили врага»^[164].

В начале 1922 года было объявлено о роспуске ЧК. Причина – чтобы выбить пропагандистское оружие из рук Европы, где сумевшие выжить и бежавшие из Советской России рассказывали в газетах жуткие истории, связанные с деятельностью чекистов. Понятно, что сменилась только вывеска – она спряталась под покровом комиссариата внутренних дел. Чекисты никуда не делись, и не перестали называть себя так – чекисты. И по сей день наследники этой преступной организации с гордостью именуют себя именно так.

История не всегда сохраняет имена живодеров. Мы не можем сказать, кто в харьковском ЧК снимал скальпы и сдирал как перчатки кожу с кистей рук, кто катал заключенных в бочке, утыканной гвоздями в воронежском ЧК, кто сажал на кол священников в Самаре, Полтаве и Кременчуге, кто в Екатеринославе распинал и побивал камнями, в Одессе живьем сжигал офицеров в топке, варил в кипятке, разрывал тела лебедками, а в Орловской губернии на морозе поливал людей холодной водой^[165]. Садизм подобного рода может быть замешан только на дьявольской ненависти ко всему живому, что в Российской Империи олицетворялось русским народом, русским государством, русским православием. Кто же выращивал такую ненависть и воспитывал потенциальных садистов, которые явились в большом количестве, когда их призвали большевики?

Лицо террора

Некоторые имена мы всё же знаем. Это председатель одесского, а затем киевского губкома Гамарник ^[166]; это председатель нижегородского губкома Лазарь Каганович; это «чистильщица Крыма» Розалия Землячка ^[167]. Кроме массовых убийств и пыток, большевики ввели в практику концлагеря, инициатором создания которых в 1918 г. стал Троцкий, а руководил ими в 1919–1921 гг. Зангвиль-Шмерлинг ^[168].

Один из расстрельных центров ВЧК на Юге России – Ростов-на-Дону, куда свозили арестованных для ликвидации. Одновременно здесь содержалось более 2000 заключенных – на место расстрелянных поступали новые жертвы, которые также готовились к смерти. Главой Ростовского ЧК был садист-кокаинист Трушин ^[169]. Комиссия из 5–6 человек раз в неделю рассматривала дела арестованных, 90 % всех приговоров – расстрел. Казни проводились утром в субботу во дворе тюрьмы, где звуки выстрелов заглушали звуком от двигателей нескольких грузовиков. Трупы вывозили и хоронили в общих могилах за городом.

Особенно много жертв ВЧК было в Киеве, где не раз менялась власть, и приход большевиков каждый раз означал всплеск террора. В 1919 г. Киев находился под контролем большевиков четыре недели, которые стоили Киеву 12 000 жизней. Страшные результаты деятельности чекистов описаны Робертом Нилстонски^[170]. Людей хватали на улице, выявляя их по внешности, чем-то напоминавшей «классовых врагов», ночью проводились обыски и расстрелы на месте. Солдат, отказавшихся участвовать в этом кровавом дела, сменили китайцы, а за китайцами «подчищали» совсем уже лишившиеся человеческого облика фурии революции – женский контингент чекистов.

Кстати, о китайцах. В Российской Империи китайцы работали в основном лопатами, в Советской России большевики вручили им винтовки. Генерал Антон Туркул в воспоминаниях «Дроздовцы в огне» писал о пленении около 300 китайцев, пальцы которых оказались унизанными обручальными кольцами расстрелянных, а карманы набиты золотыми портсигарами и другими ценностями, похищенными у убитых. Конечно, все мародеры и палачи были расстреляны.

Первый отряд китайских бандитов в Красной Армии был организован Якиром (524). В дальнейшем в Красной Армии было сформировано более 20 китайских интернациональных частей. Около 1000 китайцев вступили в 1‐й Сибирский стрелковый полк в 1920 году. Троцкий создал целую сеть интернациональных отрядов карателей – ЧОН (части особого назначения).

Китайцы легко становились палачами и массово убивали безоружных людей. В Киевском губчека действовал «Китайский отряд», в Терской республике также был сформирован Китайский отряд ЧК. В Астрахани китайцы расстреляли из пулеметов и забросали гранатами мирный митинг рабочих (10 марта 1919 г.), а затем казнили ещё около 180 человек, сбросив их связанными в Волгу с парохода «Гоголь». Во Владикавказе китайцы «прославились» массовыми расстрелами бывших офицеров или родителей офицеров, у которых находили фотографии сыновей в военной форме. В Москве именно китайцы в Петровском парке 5 сентября 1918 г. расстреляли протоиерея Иоанна Восторгова, настоятеля Покровского собора на Рву (храма Василия Блаженного), и других монархистов – бывших царских министров и депутатов, когда красноармейцы отказались выполнять работу палачей. 70 китайцев входили в личную охрану Ленина.

В течение второй половины 1920‐х и первой половине 1930‐х большевики уничтожили всю верхушку китайского бандитизма, а рядовых китайцев отправили на родину.

В мае 1919 года в Киеве были арестованы большевиками, а потом расстреляны бывшие члены Киевского клуба русских националистов (ККРН). Член ККРН Василий Шульгин десятилетие спустя вспоминал, что «чрезвычайка раздобыла печатный список членов Клуба русских националистов, список, относящийся еще к 1911 году, и всех не успевших умереть или бежать членов Клуба, занесенных в сей список, расстреляла. Разумеется, это произвело сильнейшее впечатление. И отсюда пошла молва, что “жиды расстреливают русских по списку”. Или ещё, как говорили некоторые: “по алфавиту”». В основном были арестованы и убиты люди, давно уже не имевшие никакого отношения к Клубу. В Киеве остались члены ККРН, которые политикой давно не занимались, в гражданской войне не участвовали. Большинство казненных были стариками (почти все старше 60 лет). Вся «вина» Клуба – в том, что на выборах в Учредительное собрание созданный им Внепартийный блок русских избирателей получил в Киеве 30 % и стал самой популярной политической силой.

Никаких обвинений задержанным не предъявлялось, главной виной их была принадлежность к русским националистам. Всего было арестовано около 60 действующих и бывших членов ККРН. Расстреляны не менее 53 человек. Допросы проводили дежурные следователи Лазурнина, Равер, Тартаковский, Берман, Гринштейн, Алексеев, Сидоренко. Заседания Особой комиссии при Киевской ЧК проходило в составе: глава Киевской ЧК Петр Дегтяренко (председатель, расстрелян в 1938 г.), секретарь заседания – Шуб, уже неоднократно упоминавшийся Лацис, Яковлев, Шварцман, Савчук, Угаров, Гринштейн. Хотя в Киевском ЧК было много евреев, они не щадили своих единоплеменников. Так, 5 августа 1919 года Моисей и Арон Мееровичи Сойферманы, Исаак Иосифович Линецкий, Шая и Михель Аврумовичи Бух были приговорены к расстрелу за сбыт фальшивых керенок, Аба Афроим Фельдман и Мейлах Яковлев Вайнер – за бандитизм, Писон Исаакович Колтун был приговорен к заключению в лагере.

Перед отступлением большевиков из Киева произошло массовое убийство заложников. Вот картина, которую описывает очевидец, пожелавший остаться неизвестным (письмо датировано 13 января 1921 г. и написано в эмиграции, первая публикация – «На чужой стороне» (Прага), 1925, № 10, с. 220–223):

Жертвы ЧК в Киеве, Анатомический театр Университета св. Владимира

«…мой путь перерезает бетонная канава (для стока воды по время мойки автомобилей), полная дымящейся и запекшейся кровью, в которой плавают какие-то белые клецки. Присмотревшись, эти клецки оказались человеческими мозгами. Из толпы на эту “мелочь” никто не смотрел: все смотрели на нечто более ужасное… толпа положительно безмолвствовала в этом углу, и все стояли без шапок.

Иду параллельно канаве, стараюсь подальше: меня уже мутит от невероятно сильного запаха крови, протискиваюсь чрез толпу и вижу: гараж для 3‐х больших автомобилей… бетонные стены, наклонный пол, сток устроен в канаву, о которой я уже писал.

Стены буквально залиты кровью, человеческие мозги всюду, на стенах, даже на потолке, пол же на 1/4 аршина покрыт кашей из волос, кусков черепных костей, и все это смешано с кровью. Отсюда-то и берет свое начало ужасная канава… На стенах висели кронштейны с веревками, совершенно пропитанными кровью, – это для привязывания тех, которые сопротивлялись. Не дай Бог еще раз что-нибудь подобное видеть. И это результаты работы только одной ночи, последней перед их уходом! Трупы убирать не было времени, для этого был заготовлен особый ящик шириной в нормальный рост человека и такой длины, что могут в него лечь рядом 6 человек. Обреченные клались в него ничком и пристреливались выстрелом из револьвера в голову, сверху клался ещё ряд живых, опять пристреливался и так пока ящик не наполнялся. Ящик с трупами вываливался или в Днепр, или прямо на свалку, или увозился в редких случаях в анатомический театр. Чем руководствовались большевики при этом распределении – не знаю.

Рядом с гаражом мастерская – печь, в которой ещё дымились угли, клещи и гвозди, какие-то особые, никогда мной не виданные ножи, вроде докторских; все покрыто клочьями мяса и запекшейся кровью. Огромный котел, наполненный еще теплой жидкостью, сильно пахнувшей бульоном, и в ней куски мяса и отваренные человеческие пальцы – это камера судебного следователя ЧК товарища Богуславского, о его конце я расскажу ниже. Рядом с его столом огромный чурбан – плаха, топор и солдатский тесак – все в крови. Здесь совершался допрос, и суд, и расправа. Потом, из осмотра трупов, я видел отваренные руки с облезшим отваренным мясом и с голыми костями вместо пальцев, видел трупы без кожи совершенно и с кожей, оставленной на месте погон и лампасов, с отрубленными и вырезанными частями – всё это были следы “следствия”, а результат один – пуля браунинга в голову в соседнем помещении.

Жертвы расстрелов ЧК в Харькове

Иду в сад. Оттуда-то неслись возгласы, и истерики, и проклятия: оказывается, сад представлял из себя сплошную братскую могилу: ни одного невскопанного места не было, и уже добровольцы из публики принялись её раскапывать: трупы, трупы, без конца трупы, наваленные вповалку один на другого, как попало и засыпанные не более как на 1/2 арш. землей. У всех решительно головы раздроблены – это мера большевиков, чтобы труп не был опознан. Половина их носила на себе следы допроса. Но вот из не отрытой ещё могилы показывается рука… пронзительный, душу раздирающий крик, и какую-то женщину уносят замертво: это мать Жигалина (ты её знаешь) узнала по какой-то метке на руке труп своего сына. И такие картинки без конца, там, где выкопанные трупы положены рядами, исковерканные, истерзанные, с раздробленными головами, с судорожно сведенными оконечностями, все голые, т. к. перед расстрелом большевики всем приказывали раздеваться».

То же самое происходило в Одессе, в Харькове, в Новочеркасске, в Полтаве, в Москве и в Санкт-Петербурге…

Чекист Петерс^[171], получивший пост «начальника внутренней обороны» Петрограда, сразу расстрелял свыше 1000 человек, а трупы приказал бросить в Неву. К концу 1917 года Петерсом и Урицким (335) в Петрограде было расстреляно (по данных самих большевиков) более 5000 офицеров.

В Москве изощрялась в садизме подручная Петерса латышка Краузе. Расстрелянных и замученных хоронили в канавах на 20–30 человек на Ходынском поле и на Ваганьковском кладбище. В Петровском парке казнили по 10–15 человек ежедневно.

В Новочеркасске даже на фоне бесчинств, творимых «красными» казаками Николая Голубова ^[172], тотальное истребление чекистами интеллигенции и офицеров показалось рядовому казачеству совершенно неприемлемым. Отличительным признаком чекистских расправ стало истязание бессмысленными пытками и осквернение трупов замученных. Здесь были арестованы все делегаты Малого казачьего круга, а все руководство Донского казачьего войска расстреляно^[173].

В Харькове массовые расстрелы проводили, укладывая трупы в специально вырытые канавы. В одной из таких канав было обнаружено более 2000 трупов. Общее число жертв – около 10 000. Ежедневно расстреливалось от 40 до 50 человек. Пытками и расстрелами занималась китайская рота.

В Харьковской ЧК устраивали кровавые спектакли – стреляли по живым мишеням и распивали шампанское. Особенными зверствами «прославились» изуверы женского пола. Проститутка Роза Шварц лично убила несколько сот человек, вместе с «товарищем Верой» выкалывала иглами глаза своих жертв или выжигала их папиросами. В подвалах Харьковской ЧК нашли распятых на полу и привинченных к полу винтами людей. У многих женщин была снята кожа на руках и ногах в виде перчаток и чулок. Мужчинам пытками выворачивали половые органы.

Трупы замученных чекистами во дворе здания ЧК в Новочеркасске

Тела четырех крестьян-заложников (Бондаренко, Плохих, Левенец и Сидорчук). Лица покойников страшно изрезаны. Особым изуверским образом изуродованы половые органы.

Харьков. Тело заложника поручика Боброва, которому палачи отрезали язык, отрубили кисти рук и сняли кожу вдоль левой ноги.

Среди палачей Харьковской ЧК выделялись расстрельщики Португейс ^[174] и Фельдман, которые не вели вообще никаких протоколов, лишь помечая в списке произвольную причину казни. Но самым выдающимся маньяком был комендант Саенко ^[175]. Изувер мог застрелить больного на носилках за стон, заколоть кинжалом на допросе, убить первого попавшегося на глаза за побег кого-то другого. Его любимая пытка во время допросов – воткнуть кинжал в тело жертвы и медленно поворачивать его в ране. Любимый метод казни – умышленно наносились сначала мучительные несмертельные раны. Рубили и кололи кинжалами, поражая сначала нижние части тела, поднимаясь все выше.

После освобождения Харькова деникинскими войсками эксгумации показали перебитые голени, снесенные черепа, отсеченные кисти и ступни, отрубленные пальцы, отрубленные головы, скальпирование, прижигание раскаленным предметом, выжженные на спине полосы.

В Вологде Ревекка Пластинина ^[176] лично расстреляла несколько сот человек, а затем в Архангельске ещё 120 человек.

По её же приказу чекисты затопили баржу, на борту которой находились 500 человек.

В Одесском ЧК бесчинствовали палачи: Дейч^[177] и Вихман ^[178], под началом которых были китайцы и даже один негр). Одесская садистка Вера Гребенщикова (точное имя неизвестно), 20‐летняя проститутка и нимфоманка, «товарищ Дора» в местной «чрезвычайке» лично отправила на тот свет 400 человек, по другим данным – 800. Терзая свои жертвы, Дора отрезала мочки ушей, губы, сдирала ногти, втыкала иглы в пальцы и глаза, выжигала зажженной папиросой кресты на телах верующих, отрывала фаланги пальцев пассатижами. Садистка была казнена в 1920 году. Её подручной была проститутка «Саша», лично умертвившая около 200 человек.

Эксгумированные трупы замученных пытками в ЧК.

Евпатория, Крым.

Главным палачом Крыма после завершения гражданской войны стала Розалия Землячка-Самойлова (530), заявившая, что нужно немедленно уничтожить 300 000 «белогвардейских элементов». Всего под её руководством лишены жизни 100–120 тыс. человек. Около половины были казнены методом утопления – их либо бросали в море с привязанным к ногам грузом, либо коллективно топили на баржах вдали от берега. Другими организаторами массового террора были Бела Кун (444, расстрелян в 1938 г.) и Григорий Пятаков (расстрелян в 1937 г.). По официальным данным, опубликованным большевиками, в Феодосии было расстреляно 7500 человек, в Симферополе – 12 000, в Севастополе – 9000 и в Ялте – 5000 человек.

После захвата большевиками Евпатории в январе 1918 г. там было организовано побоище, получившее название «Варфоломеевская ночь». Сфабрикованная «судебная комиссия» рассматривала дела арестованных, свозимых со всего города, на борту парохода «Трувор». За три дня было арестовано около 800 человек, из них казнено и утоплено до трёхсот. Перед утоплением жертву раздевали, связывали, отрезали ей нос, уши и губы и бросали в воду. Аналогичные казни проводились на борту парохода «Румыния».

Жертвы большевизма в Риге. Ряд рижан, убитых большевиками во дворе Центральной тюрьмы вскоре после взятия Риги. Общее число убитых за три месяца – 3632 человека, согласно собственным спискам большевиков.

Двор Центральной тюрьмы в Риге после её захвата антибольшевистскими силами оказался усеян трупами убитых большевиками в последний час.

В массовых убийствах особую роль сыграла семья Немич, большая часть которой входила в упомянутую судебную коллегию. Максим Немич, революционер, в 1908 г. был убит в тюрьме при невыясненных обстоятельствах. Антонина в январе 1918 года была избрана членом Евпаторийского ревкома, принимала личное активное участие в красном терроре, вместе со своим мужем состояла в судебной комиссии на пароходе «Трувор». В 1919 году арестована «белыми», заключена в тюрьму в Евпатории, потом в Симферополе. При перевозке в Керчь расстреляна вместе с другими заключенными в арестантском вагоне – во время попытки разоружить караул. При тех же обстоятельствах погибли и другие члены семьи, арестованные за организацию террора, – Семен, Варвара и Юлия. Младший из братьев Сергей – подпольщикбольшевик, был убит в 1918 году. В живых после всех этих событий осталась только Евдокия, не принимавшая участия в терроре. После гибели большинства своих детей в 1919 году их отец, бывший евпаторийский урядник Павел Немич повесился.

Расстрел практиковался за всё, что угодно. Очевидный для чекистов повод для расстрела – любая ассоциация с прежним режимом, пусть даже это случайно найденная пуговица с офицерского мундира. И вплоть до полного абсурда – «за преступное получение трупа сына», за «популярность среди рабочих» и так далее. Без сомнений расстреливали однофамильцев, даже когда ошибка была очевидна. Просто «на всякий случай».

Особая радость изуверов – заставлять родственников смотреть на расстрел своих близких. Практиковались многократные ложные расстрелы. Петроградская «Правда» без стеснения пропагандировала ложные расстрелы с целью вымогательства хлеба у крестьян.

Перед расстрелом – непременно жесточайшее избиение. Зачастую многодневные и изощренные. Для женщин – многократные изнасилования. Всё это проделывалось порой для того, чтобы мучимый указал место «клада» – какого-нибудь вдовьего колечка или браслетика. Плети, шомпола, клизма с битым стеклом, зажженные свечи в половых органах – чего только не придумает одержимый бесами мутный рассудок выродка!

Применялись совсем не случайные «библейские» пытки. В Воронеже сажали голыми в бочки, утыканные гвоздями, и катали. Выжигали на лбу пятиугольную звезду, надевали на голову венок из колючей проволоки. В Екатеринославе – распятие и побивание камнями. В Полтаве и Кременчуге священников сажали на кол. В Одессе офицеров пытали огнем, медленно продвигая в топку или котел с кипятком. Или разрывали тело лебедками. В Киеве жертву несколько раз клали в ящик с разлагающимися трупами, каждый раз обещая или расстрел или закапывание живьем.

В разных местах проводились пытки одного и того же типа. Во многих местах практиковали превращение людей в ледяные столбы. Применялись «смертные венчики», когда голова жертвы сдавливалась ремнем со стягивающим его винтом с гайкой. Вариант – «измерение черепа», когда вместо ремня использовали веревку, которую сжимали, накручивая на прочный стержень (результатом обычно является скальпирование). Сажали на лед или на раскаленную плиту.

В ряде случаев при расстрелах играли духовые оркестры. Синхронность появления этих «изобретений» говорит о едином центре, откуда поступали рекомендации по поводу методов пыток.

Все эти свидетельства ставят под сомнение при невозможности подтвердить их архивными справками. Между тем, многие очевидцы дают сходные описания зверств большевиков, а материалы следственных комиссий «белых» опубликованы за рубежом. Многие факты подтверждены публикациями в большевистской прессе, а также идеологической «накачкой» большевистской пропаганды. Сами же большевики, уничтожая во время Большого террора бешеных собак раннего большевизма, доказали несовместимость такого рода деятелей с любым социальным порядком, даже самым жестоким.

Остается неразрешенным вопрос: как «простые люди» превращались в исчадия ада? как незамысловатые личности становились рьяными исполнителями мероприятий «красного террора»? Этот феномен становится понятным после отказа от смешивания народничества, которое украшает социальные «низы», не имеющие образования и нравственного опыта, ореолом «простоты», с каким-то здоровым природным началом. Таковое начало воспитывается в «низах» только аристократией – лучшими от народа. А после истребления и изгнания лучших это начало рассеивается. Именно из таких беспризорных «низов» вербовалась основная масса чекистов: у них не было сдерживающих зверства интеллекта, образования, воспитания. И до сей поры тот же тип нелюдя широко распространен и «готов повторить» – любые зверства, любые преступления, как только будут выданы соответствующие мандаты.

Советская историография создала романтический ореол над головами организаторов массовых убийств и пыток. Самыми возвышенными свойствами был наделен Дзержинский.

«Незнакомый» современным чекистам Дзержинский

Всё, чем занимался Дзержинский до революции – уголовщина, после революции – террор. Никакого образования он не имел, никакого опыта продуктивной работы в какой-либо профессии – тоже. Домыслы о том, что он радел о беспризорных детях, постыдны: усилиями его лично и его подчиненных эти сироты были сначала лишены родителей, а потом выживали, как могли, превращаясь в агрессивные банды, которые чекисты истребляли или загоняли в трудовые колонии.

Вот анкетные данные Феликса Дзержинского, записанные им самим:

«5) Национальность… поляк 6) Социальное положение: а) по происхождению… (из семьи)… дворянина и учителя гимназии б) по личному положению… без определенной профессии. 7) Профессия (основная специальность)… был нелегальным работником партии. (…) 10) Образовательный ценз: в) Окончил среднюю школу… Из 8‐го кл. 1 Виленской гимназии. 11) На каком языке кроме русского говорите… польский. 16) Прохождение службы до и после Февральской революции (кроме органов ГПУ(ВЧК)) в хронологическом порядке:

Бутырский централ – каторжанин

Московский Совет – депутат

ЦК РКП – член

Военн. Рев. Комитет – член

НКВД – член и замнаркома

НКПС – Нар. комис.».

Личная самоотверженность Дзержинского – также легенда. Октябрь 1918 года он с семьей провел в Швейцарии, отдыхая на берегу Женевского озера. Кроме 1919 года он не пропустил ни одного ежегодного отпуска, отправляясь летом к Черному морю – в Одессу, Сухуми, Крым, Кисловодск.

Также мифологизирована его безвременная смерть. Его всю жизнь лечили от туберкулеза, а умер он от инфаркта в 1926 году, когда дележ власти между наследниками Ленина продолжал обостряться. У его конкурентов имелись средства, чтобы устранить «железного Феликса», которому Леонид Красин (61), переживший основателя ЧК лишь на год, дал такую характеристику: «Ленин стал совсем невменяемый, и если кто-то имеет на него влияние, так это только “товарищ Феликс”. Дзержинский ещё больший фанатик, и, в сущности, хитрая бестия, запугивающая Ленина контрреволюцией и тем, что она сметет нас всех и его в первую очередь. А Ленин, в этом я окончательно убедился, самый настоящий трус, дрожащий за свою шкуру. И Дзержинский играет на этой струнке…» Свидетельство философа Николая Бердяева: «Это был фанатик. По его глазам, он производил впечатление человека одержимого. В нём было что-то жуткое…»

Дзержинский имел бандитский навык, и потому лично расстреливал своих врагов. На заседании ВЧК 26 февраля 1918 года принят следующий документ: «Слушали – о поступке т. Дзержинского. Постановили: ответственность за поступок несет сам и он один, Дзержинский. Впредь же все решения вопросов о расстрелах решаются в ВЧК, причем решения считаются положительными при половинном составе членов комиссии, а не персонально, как это имело место при поступке Дзержинского». Из текста постановления видно: Дзержинский расстреливал лично, а «поступок» – это убийство матроса, обложившего Феликса «трехэтажным» и тут же расстрелянного из револьвера.

2 августа 1921 Дзержинский наставлял начальника Всеукраинской ЧК Василия Манцева ^[179]: «Ввиду интервенционистских подготовлений Антанты необходимо арестованных петлюровцев-заговорщиков возможно скорее и больше уничтожить. Надо их расстрелять. Процессами не стоит увлекаться. Время уйдет, и они будут для контрреволюции спасены. Поднимутся разговоры об амнистии и так далее».

В сборнике «На чужой стороне» (1925 г., выпуск XI) есть показание бывшего следователя ЧК Валера (М. И. Болеросова) из материалов «Особой Следственной Комиссии на Юге России» с указанием национальной принадлежности (мы её опустим, поскольку в большинстве случаев она очевидна) руководства Киевского ЧК:

Блувштейн^[180] – председатель.

Дехтяренко Петр – заместитель председателя и заведующий секретным отделом.

Шуб – с екретарь комиссии.

Киевское ЧК:

1. Сараичи, комиссар;

2. Сорин, комиссар;

3. Угаров, комендант ЧК;

4. Михайлов, командир ЧК;

5. Помощник командира;

6. Михайловский, начальник хозотдела;

7. Севастьянов;

8. Якомлеев, следственный судья ЧК;

9. Максимов, инспектор ЧК, студент;

10. Пайкашвили;

11. Шуб;

12. Рубинштейн, следственный судья ЧК;

13, 14, 15, 16 неизвестны;

17. Сутулин, в Главном управлении ЧК;

18, 19 неизвестны;

20. Шварцман, следственный судья ЧК, в секретной комиссии, «чистильщик» заключенных;

21. Предположительно «княгиня» Е. М. Шаховская.

Цвибак Самуил^[181] – заведующий юридическим отделом.

Цвибак Михаил – заместитель заведующего оперативным отделом (заведующим был Яков Лифшиц^[182]).

Фаерман-Михайлов – к омендант.

Кац – заведующий тюремным подотделом.

Каган – заведующий хозяйством.

Ганиотский – з аведующий общей канцелярией.

Финкельштейн— командир Особого Отряда при Че-Ка.

Мотя Гринштейн – з аведующий спекулятивным подотд.

Рабичев – бухгалтер.

Савчук.

Шварцман – заместитель заведующего секретным отд.

Манькин^[183] – заместитель заведующего юридическим отд.

Яковлев – и нспектор секретного отдела.

Ковалев – и нспектор секретного отдела.

Лошкевич – и нспектор секретного отдела.

Рубинштейн Наум^[184] – секретарь юридического отдела.

Мантейфель – член коллегии юридического отдела.

Относительно национального состава Валер сообщал: «В этот период происходило комплектование ЧК, и по национальности можно смело говорить о преимуществе над всеми другими евреев. Ввиду того, что число сотрудников ЧК колебалось от 150 до 300, то и точные цифры привести здесь нельзя. Я не ошибусь, если скажу, что процентное отношение евреев к остальным сотрудникам ЧК равнялось 75 к 25, а командные должности находились почти исключительно в их руках. Наиболее впечатлительные и крикливые по своей природе, они своей суетней по помещению ЧК создавали впечатление безраздельного господства. Правда, этот период я всё же называю “еврейским” по двум соображениям: 1. Громадное большинство (7 к 3) членов комиссии были евреями. 2. За этот период не было ни одной казни еврея (исключая сотрудника ЧК Каца). Этот период богат особым оттенком работы (Союз русского народа, составление списков для проведения в жизнь красного террора) и благодушным по отношению к делам евреев, по мнению большинства членов Комиссии, по недоразумению не понимающих революции и её задач». Но эта особенность Киевского ЧК была пресечена из центра: пришла директива на «показательное включение таких лиц в число подвергающихся репрессивным мерам». «1 мая 1919 года раздается по ЧК клич: в целях агитационных требуются расстрелы евреев. Немедленно представить соответствующие дела. Кроме того, на видные должности в “ЧК” не назначать евреев, и вот, в результате этого, идет переформирование…».

Также бывший чекист дает характеристики своим сослуживцам: «Блувштейн (он же Сорин)… играл роль большого вельможи, знающего свой высокий удельный вес у большевиков…» «Его участие в убийстве низложенного Императора Николая II и Его семьи создавало особый революционный ореол…»; «Побуждая младших сотрудников закреплять своё революционное сознание собственноручным расстрелом жертв Че-Ка, Сорин сам лично участвовал в расстрелах…» «Цвибак Самуил, родом из Симферополя. Студент-юрист второго курса. Упрям и зол… груб до рукоприкладства, участвовал сам в расстрелах…». «Цвибак Михаил… юмор и незлобивость создали ему среди служащих Че-Ка общую любовь. При всём том этот человек, вероятно, из подражания, участвовал в расстрелах жертв Че-Ка…». «Лифшиц Яков – сильный оратор среди рабочих кругов… Не будучи членом комиссии, он обладал колоссальным влиянием на дела Че-Ка. Жестокий до беспредельности… В расстрелах жертв Че-Ка участвовал не как гастролер, а как профессионал…». «Фаерман-Михайлов, комендант Че-Ка… жесток, труслив, нахален, самоуверен, сластолюбив, и в результате оставленный всеми был расстрелян одесской Че-Ка (по слухам)… был долго палачом жертв киевской Че-Ка…». «Шварцман Яков, член Комиссии… крупный политический работник и деятель. Жесток. Самолично расстреливал. Избивал и пытал арестованных…». «Рубинштейн – дипломат, коварен, сластолюбив, по-своему добр, жесток с заключенными. Участвуя в расстрелах из любопытства, он смаковал агонии жертв, в одну из которых выпустил последовательно около 30 пуль…»^[185].

Обстановка в Киевском ЧК такова: «Вызвав к себе в камеру Алиева, Манькин сразу как безумный накинулся с шомполом в руках на свою жертву. Из соседней комнаты… были слышны лишь удары и возгласы: “Скажи!.. скажешь!”… Затем все стихло. Через некоторое время к окровавленному Алиеву входит друг Манькина Наум Рубинштейн и спрашивает: “Голубчик, кто же тебя так избил? Почему у тебя везде кровь?” На это Алиев дипломатично отвечал: “Я сам расшибся”. Тогда Рубинштейн выхватил из-за спины спрятанный там шомпол и стал также избивать арестанта Алиева с возгласами: “А, ты врать? ты врать…” Туда же влетал и Манькин, и все смешалось в крики “следователей” и стоны истязаемого. Алиев во всем “сознался” и был расстрелян)».

В докладе для Красного Креста в Женеве киевские сестры милосердия писали: «Всеукраинская Чрезвычайная Комиссия… заняла на углу Елизаветинской и Екатерининской большой особняк Попова. В нём был подвал, где происходили убийства… Крики и стоны убиваемых были слышны не только в местах заключения, но и в зале, где заседали следователи, разносились по всему дому Попова. Вокруг ВУЧК целый квартал был занят разными отделами советской инквизиции. Через дорогу, в Липском переулке, жили наиболее важные комиссары. В этом доме происходили оргии, сплетавшиеся с убийством и кровью. По другую сторону улицы помещалась комендатура, во дворе которой один дом был отведен под заключенных. Против этого дома во дворе иногда производились расстрелы. Туда приводили и заключенных с Елизаветинской улицы, где в так называемом особом отделе сидели, главным образом, арестованные за политические преступления».

Иногда говорят, что в ВЧК правили не евреи, а латыши. Но это не так. Хотя латыши имели аномально большой процент в руководящем аппарате ВЧК. В 1921 году в ВЧК их было всего 186 человек. Из 42 следователей 12 латышей, 10 русских, 10 евреев, 8 поляков и литовцев.

В целом характеристику чекистов дал писатель русского зарубежья Роман Гуль: «Дзержинский взломал общественную преисподню, выпустив в ВЧК армию патологических и уголовных субъектов. Он прекрасно понимал жуткую силу своей армии. Но желая расстрелами в затылок создавать немедленный коммунизм, Дзержинский уже в 1918 году стремительно раскинул по необъятной России кровавую сеть чрезвычаек: губернские, уездные, городские, волостные, сельские, транспортные, фронтовые, железнодорожные, фабричные, прибавив к ним “военно-революционные трибуналы”, “особые отделы”, “чрезвычайные штабы”, “карательные отряды”». И далее: «Из взломанного “вооруженным сумасшедшим” социального подпола в эту сеть хлынула армия чудовищ садизма, кунсткамера, годная для криминалиста и психопатолога. С их помощью Дзержинский превратил Россию в подвал чеки и, развивая идеологию террора в журналах своего ведомства “Еженедельник ВЧК”, “Красный Меч”, “Красный Террор”, Дзержинский руками этой жуткой сволочи стал защищать коммунистическую революцию» (журнал «Москва», 1991 г., № 5, с. 50).

Другая не менее яркая характеристика от ротмистра Юрия Дмитриевича Бессонова (1891–1959), из его книги «Двадцать шесть тюрем и побег с Соловков»: «Некоторые похожи на рабочих, несколько интеллигентных лиц, но большей частью типичные чекистские физиономии. Трудно определить этот тип. Тут отбросы всего: наций – еврейской, латышской, русской; рабочего класса – неспособные подняться, но хвастливые и завистливые ученики и подмастерья; интеллигенции – неудачные адвокаты, чиновники. Уголовные преступники и т. д. По внешнему виду они приближаются к одному типу: маленькая голова, очень скошенный и без выпуклостей лоб, маленькие, острые, углубленные и близко друг к другу поставленные, немного косящие во внутрь глаза. Вид кретина. Никогда нельзя сказать, чем чекист был до революции. Сами они об этом не говорят, а если и говорят, то врут, а догадаться трудно. И кажется, что он так и родился чекистом».

В наши дни оправдание зверств ЧК и «большого террора» 1930‐х гг. приобрело официальный статус. В 2017 г. глава ФСБ Александр Бортников в интервью «Российской газете» объявил, что сталинские репрессии в значительной степени имели «объективную сторону»: «Хотя у многих данный период ассоциируется с массовой фабрикацией обвинений, архивные материалы свидетельствуют о наличии объективной стороны в значительной части уголовных дел, в том числе легших в основу известных открытых процессов». Оправданием массовых убийств послужило противостояние сталинистов и троцкистов – «планы сторонников Л. Троцкого по смещению или даже ликвидации И. Сталина и его соратников в руководстве ВКП(б)», а также «связи заговорщиков с иноспецслужбами». Убивать сотни тысяч невинных людей, оказывается, можно, при условии, что «большое количество фигурантов тех дел – это представители партноменклатуры и руководства правоохранительных органов, погрязших в коррупции, чинивших произвол и самосуд». И вообще, оказывается, в терроре виноват не Сталин, а Николай Ежов, который был расстрелян в 1940 году. Зато пришедший ему на смену Лаврентий Берия «изгнал карьеристов предыдущих призывов» и повысил качество работы спецслужб.

12 марта 2014 года Межведомственная комиссия по защите государственной тайны решила продлить на 30 лет сроки засекречивания сведений органов безопасности за 1917–1991 гг. 4 апреля 2016 года Президент РФ Владимир Путин переподчинил Росархив себе лично, забрав его у Министерства культуры. В 2018 г. архивы войны были засекречены до 2040 года. Что свидетельствует об общей стратегии – скрывать преступления чекистов, фальсифицировать историю, превращая её в источник лживых пропагандистских мифов.

Организация разрухи

Разграбление национального достояния

Грабеж – способ консолидации средств большевиками. Иного способа они не знают. 5 октября 1918 года Совнарком принял декрет о регистрации, приёме на учёт и хранении памятников искусства и старины, находящихся во владении частных лиц, обществ и учреждений. Грабежи под предлогом «учета» проходили каждый день, богатые квартиры в городах грабили неоднократно – из «революционной целесообразности». До приема, учета и хранения дело практически никогда не доходило. «Побрякушки» оседали в карманах экспроприаторов. 26 октября 1920 года СНК объявил о сборе и продаже за границей антикварных вещей, а в феврале 1921 года был создан Государственный фонд ценностей для внешней торговли. Тогда же в России появился пронырливый американский еврей Арманд Хаммер ^[186]. Ему было 23 года, и с этим авантюристом Наркомвнешторг подписал соглашение на поставки американской пшеницы в обмен на черную икру, пушнину, драгоценности и антиквариат. Проныре полагалось 10 % комиссионных. Переместив награбленные большевиками драгоценности в США, Хаммер также занялся фальсификацией изделий фирмы Фаберже, используя попавшее в его руки фирменное клеймо. В дальнейшем Хаммер занимался незаконными финансовыми махинациями, отмыванием криминальных денег и финансированием советского шпионажа. Что объясняет его невероятную «успешность» в ведении бизнеса и радушный прием всеми генсеками КПСС.

Любимец Ленина и большевиков жулик Арманд Хаммер

Продажа большевиками драгоценностей Царской Семьи и русского дворянства (да и вообще всего, что удалось собрать в процессе почти неуправляемого грабежа^[187]) предусматривала также и тайные комиссионные, которые гарантировали советско-партийной верхушке страховку на случай провала – бриллианты для диктатуры пролетариата на самом деле предназначались для создания тайных фондов «на прокорм» в случае краха революции. Только часть драгоценностей большевики продали официально в 1926‐м, 1927‐м, 1929‐м, 1933‐м, 1934‐м и 1938 гг. на аукционах, которые проходили в Берлине, Вене, Лондоне и НьюЙорке. Созданная для этого специальная комиссия работала под руководством Александра Ферсмана (царский минеролог, советский академик).

Большевики практически полностью разграбили и распродали Бриллиантовую комнату – собрание драгоценностей, которое веками создавалось династией Романовых и представляло собой национальное достояние России. Большинство из 284 уникальных изделий исчезли бесследно – проданы или переправлены за границу неофициально. В России остался только 71 предмет. Царские драгоценности, а также фамильные украшения русского дворянства потом обнаруживались на европейских аукционах. Ворованное европейские воротилы совсем не собирались возвращать настоящим владельцам. Напротив, они соучаствовали в разграблении России, разделяя с большевиками криминальную прибыль.

Помимо Хаммера, одним из торговцев краденым был британский антиквар Норман Вейс, купивший 9 килограммов бриллиантовых украшений, не спрашивая большевиков об их происхождении. Затем краденное было перепродано аукционному дому «Christie’s». Россия лишилась таких выдающихся произведений ювелирного искусства, как брачный венец императрицы Александры Фёдоровны^[188], бриллиантовая диадема «Русская красавица», диадема «Русское поле» с уникальным жёлтым бриллиантом. Бриллиантовая цепь с сапфиром в 478 каратов была украдена большевиками, и в 1921 году куплена королем Румынии Фердинандом. Затем цепь оказалась у королевской семьи Греции, а в 2003 году была продана на аукционе «Christie’s».

Большевики выдирают драгоценные камни из оправ ювелирной коллекции Юсуповых, 1925 год

В 1917 году Эрмитаж был разграблен. Во время его «штурма» накачанные кокаином революционные солдаты и матросы разорвали великолепный парадный портрет Николая Второго работы художника Серова. Множество портретов времен Империи утрачены – безвозвратно похищены и уничтожены. И лишь в наши дни остатки прежней роскоши выставлены в Михайловском замке – наряду с мерзейшим «современным искусством». Большевики взяли под контроль Эрмитаж только для того, чтобы грабить его организованно.

Российская Империя была богатейшей страной, которой хватало возможностей для создания уникальных коллекций мировой живописи. Пришли большевики, и Россия стала нищей страной, которой пришлось распродавать всё подряд – на что падал глаз большевистских комиссаров. Они отобрали около 3000 картин на продажу. Всё это не принесло существенных доходов в казну, а Россия утратила шедевры мирового значения. Значительно «похудело» собрание картин Рембрандта, по большей части перекочевавшее в Амстердам и Нью-Йорк, полностью была утрачена коллекция картин Ван Эйка. Бесценные картины «Мадонна Альба» Рафаэля и «Благовещение» ван Эйка продали американскому банкиру Эндрю Меллону (в целом банкир приобрел 25 картин из Эрмитажа). Всего продано 59 шедевров мирового значения. Помимо скупщика краденного Мелона, картины через подставных лиц приобретал также Джозеф Дювин – нидерландский еврей, шакалом рыскавший по частным коллекциям Европы и переправлявший в США мировые шедевры живописи. В угоду дурным вкусам покупателей он обрезал овальные картины, покрывал шедевры блестящим лаком, придавал античным скульптурам «одинаковый цвет» неестественной белизны.

Распродажами музейных ценностей занимались посторонние люди, не имевшие никакого представления о том, на что они посягают. Специально созданную в 1928 году торговую контору «Антиквариат» возглавил Абрам Моисеевич Гинзбург, который, по признаниям современников, не мог отличить Рафаэля от Рембрандта. Осмотрев коллекцию картин Эрмитажа, ставленник большевиков промолвил: «Неужели же находятся дураки, которые за это платят деньги?» Куда потом подевался этот прохвост, история умалчивает. Его преемник – венгр Георг Самуэли путал Ван Дейка с Ван Эйком (расстрелян ок. 1938 г.). Именно он продал проходимцу Галусту Гюльбенкяну «Портрет Елены Фурман» Рубенса, «Портрет Титуса» и «Афину Палладу» Рембрандта, «Меццетена» Ватто. Потом через посредников были проданы «Портрет лорда Уортона» Ван Дейка, «Портрет молодого мужчины» Франса Халса, «Девочка с метлой» и «Портрет польского аристократа» Рембрандта. Далее распродажи продолжил террорист и революционер-боевик Николай Ильин – ничтожная во всех отношениях личность. Этот предпочитал использовать служебное положение для разъездов по Европе (расстрелян ок. 1938 г.). На его долю приходится распродажа самых ценных шедевров Эрмитажа. Он лично отвез покупателю в Нью-Йорк картину Перуджино «Распятие». В Москве уполномоченным «Антиквариата» был Николай Ангарский (настоящая фамилия Клестов), имевший из образования только незаконченную гимназию. Вся его биография революционно-партийная. Был торгпредом в Литве и Греции. Арестован в 1940 г., подвергся пыткам, был расстрелян в 1941 году. Всё это – выдвиженцы латыша Яна Рудзутака, который имел за плечами только два класса приходской школы. Вся его биография до революции – тюрьмы и каторги. После революции занимался в основном профсоюзной, затем хозяйственной деятельностью в Туркестане и на высших хозяйственных и советских должностях. Расстрелян в 1938 году. Директором Эрмитажа большевики назначили совершенно постороннего человека – Германа Лазариса, имевшего юридическое образование и пытавшегося стать литератором. В 1928 году его убрали из Эрмитажа, а в 1937 году расстреляли.

Большевики даже после утрат, обусловленных оплатой Брестского мира и похищением «колчаковского» золота, получили золотой запас стоимостью в миллиард золотых рублей, прибавив к нему ещё и золото от экспроприаций, которое частично дошло до большевистских хранилищ. В 1925 году сенатская комиссия США пришла к выводу о том, что Советы в 1920–1922 гг. вывезли за границу золота как минимум на 680 млн золотых рублей – в основном для покрытия внешнеторгового дефицита. Эти награбленные богатства пошли на попытки разжечь мировую революцию, на восстановление разрушенного самими большевиками хозяйства и на сталинскую индустриализацию. Все без исключения достижения большевиков были куплены на разграбленное национальное достояние России.

Не социализм, а неокапитализм

Дилемма «капитализм – социализм» на поверку оказалась мнимой. То, что пыталось прикинуться иной социальноэкономической формацией, где нет эксплуатации человека человеком и вся собственность является общенародной, оказалось просто одной из самых диких форм всё того же капитализма.

Большевистская пропаганда провозглашала: «У нас нет капиталистического государства, и не будет в будущем. Власть в руках пролетариата! Собственником средств производства является не буржуазия, а рабочий класс, организованный как государство. Теперь предположим, что часть фабрик или земель отдается капиталистам в качестве концессии. В этом случае перестает ли пролетариат быть собственником этих предприятий? Ничуть! Он отдает их в аренду, но остается собственником. Верховное право распоряжения принадлежит пролетариату. Конечно, при такой аренде всё предприятие будет организовано капиталистически внутри; конечно, это принесет выгоды не только пролетарскому государству, но и отдельному капиталисту. Но в то же время ясно, что такой “государственный капитализм” так же далек от того, что обычно так называют, как небо от земли» («Правда», 1921, № 197).

Характерны слова Радека-Собельсона (38) того времени: «Политика Советского правительства и Коммунистического Интернационала должна быть политикой, которая может приспособиться ко всем возможным ситуациям. Наш девиз должен быть таким: выиграть время, чтобы иметь возможность подготовиться к победе» («Правда», 1921, № 198).

Ленин пишет в «Тактике Российской коммунистической партии»: «Свобода торговли означает свободу капитализма, но вместе с тем новую его форму. Это значит, что мы, до известной степени, заново создаем капитализм. Мы делаем это совершенно открыто. Это – государственный капитализм. Но государственный капитализм в обществе, в котором власть принадлежит капиталу, и государственный капитализм в пролетарском государстве – это два различных понятия. В капиталистическом государстве государственный капитализм означает, что он признается государством и контролируется им на пользу буржуазии и против пролетариата. В пролетарском государстве то же самое делается на пользу рабочего класса, с целью устоять против всё ещё сильной буржуазии и бороться против неё» («Коммунистический Интернационал», 1921, № 18). Затем Ленин утверждает, что рудники будут переданы иностранному капиталу, но без малейшего разгосударствления.

В том же номере Зиновьев выставляет все уступки лишь как вынужденные: «Конгресс дал себе отчет, – говорит он, – что сильнейшие партии должны готовиться к прямой борьбе, что эта борьба неизбежна и необходима в ближайшем будущем, и что, в конечном счете, никакие частичные поражения не остановят окончательной победы». «Конгресс указал, что в условиях нынешнего неустойчивого равновесия в Европе каждая большая забастовка, и даже каждый большой парламентский кризис, может стать увертюрой революции, непосредственной борьбы за власть…». «Поскольку мы не пророки, никто из нас не может с уверенностью сказать, сколько месяцев или лет пройдет до новой победы пролетарской революции… Но Третий конгресс убедил нас: революция не закончена; не за горами то время, когда начнется новая борьба, которая потрясет Европу и весь мир больше, чем все предыдущие, вместе взятые…»

Большевики, обнаружив, что управлять Россией они не способны, решили воссоздать экономику чужими руками – через концессии.

Американец Вандерлип ^[189] получил концессии для Америки, затем для Standard Oil Company («Neue Ztg.», 1922, № 28); Deutsch-Osteuropäische Kreditbank A.-G.заключил соглашение с Советской Россией («D. Tageszeitung», 1921, № 565); кроме того, к соглашению присоединилась американская «Компания по лекарствам и химическим препаратам», которая заняла асбестовый завод в Алапаевске и выплатила Советам 50 000 долларов золотом в качестве гарантийного фонда («A.B.C.», 1921, № 581).

Вполне по-капиталистически большевики начали создавать сверх-монополии. Появились стекольно-фарфоровый трест с 19 заводами, который был полностью освобожден от советского надзора; трест Фурнье, включающий 26 заводов; цементный трест с 10 заводами; электротехнический трест Центральной России. Во главе треста «Пролетарий» Троцкий поставил себя со Склянским (326); Либерман ^[190], «специалист по лесам», комиссар лесного хозяйства, стал также концессионером, председателем треста и получил многомиллиардную поддержку от Высшего экономического совета.

Москва, Красная площадь, 1918 год. В центре: Каменев, Склянский, Свердлов. Вероятно, принимают парад. В левой руке Склянского сигарета. И выправка соответствующая.

Затем, в том же 1921 года сформирован новый крупный трест «Каустик». В него вошли: 2 завода «Треугольник» (в Петрограде и Москве), «Богатырь», «Каучук» и три завода «Проводник». Из них работали только три завода, остальные необходимо было запустить и обеспечить сырьем. Во главе этого нового предприятия был поставлен Ларин-Лурье ^[191].

Также создан трест «Центропробитал», включающий 10 заводов пробок и изоляторов, из которых 4 находились в Петрограде, 1 – в Москве, 1 – в Вышнем Волочке и 1 – в Одессе (в апреле 1921 г. работали только 3 завода); трест «Главшвеймашина» (главный трест швейных машин), объединяющий 83 различных мастерских и фабрик; «Гусевский комбинат», включающий текстильные фабрики Гусева.

В феврале 1922 года было основано первое международное акционерное общество с целью «содействия развитию сельского хозяйства». С одной стороны в нём участвовал Комиссариат внешней торговли, с другой – «европейская сторона», иностранный капиталист Штейнберг. Последний стал генеральным директором новой компании.

Следующее акционерное общество – «Кожа», затем Юго-восточное акционерное общество сельского хозяйства и промышленности, в марте 1922 года создано акционерное общество «Двинолес» по продаже экспортных российских лесоматериалов. Эта компания была основана на английские деньги с базовым капиталом в 500 000 фунтов стерлингов (1000 акций по 500 фунтов). Советское правительство выделило для себя 510 акций. Продажа акций была объявлена свободной.

Схема присвоения собственности большевиками проста: сначала они вытеснили российских владельцев (ограбили, изгнали, убили), затем «национализировали» предприятия и на паях, не забыв о своих интересах, передали в руки международных спекулянтов.

В финансовой сфере произошло то же самое, что и в промышленности: ограбление российской собственности («обобществление»), её объединение в руках политической диктатуры, а затем распределение награбленного среди друзей и родственников внутри страны и за рубежом.

Финансовые учреждения страны были объединены в государственный банк, во главе которого был поставлен цюрихский приятель Ленина Арон Шейнман ^[192] – тот самый Шейнман, который с «русской» стороны подписал в 1921 г. торговый договор с Германией. Частная банковская деятельность была запрещена, но вместо прежних кредитных учреждений по всей стране открылись отделения Государственного банка. К февралю 1922 года банки уже были открыты почти в 35 городах, помимо двух столиц, – в Харькове, Казани, Тамбове, Киеве и т. д. Верным сторонникам в стране и за рубежом были выданы лицензии на открытие новых кредитных учреждений. По инициативе Наркомата внешней торговли был создан Среднеазиатский коммерческий банк для финансирования операций между Советской Россией и юго-восточными государствами. Также был основан Юго-Восточный коммерческий банк (с 2 миллионами золотых рублей), в котором правительство имело 50 % акций^[193].

Советское правительство назначило банки «Макс Варбург», «Дойче банк», «Дисконт-гезельшафт» и др. своими корреспондентами в Германии. В марте 1922 года оно приступило к созданию банка для внешней торговли, оставив за собой 51 % акций и предоставив 49 % частным инвесторам. Учредительный капитал составил 25 миллионов золотых рублей.

Торговля драгоценными металлами была объявлена монополией советского правительства, а затем частным лицам были предоставлены концессии на торговлю платиной, золотом и драгоценными камнями…

Все социальные иллюзии, которые с очевидностью опровергнуты жизнью, продолжили своё существование в головах людей, которые не замечали, что Советская власть ничуть не отличается от «капитализма», только куда циничнее и подлее. Что все отличия – мнимы и составляют только лозунги для отвода глаз. СССР был включен в мировую систему порабощения народов – нет, не капиталистами, а олигархами, сосредоточившими в своих руках все финансовые инструменты и превратившими политическую власть в своих марионеток.

Характерным примером того, что советское правительство совершенно не было заинтересовано в облегчении страданий населения России, может служить рассказ Сергея Семенова в «Красной газете» за апрель 1922 года, представляющей ситуацию с шокирующей ясностью. Он описывает Казань, город в центре голодающего региона: «Внешне это такой же город, как и любой другой, где правит НЭП (новая экономическая политика). В зеркальных витринах кофеен мерцают кондитерские изделия… Автомобили, элегантные лихачи (роскошные такси) и на тротуарах люди с ухоженными толстыми собаками… Театры переполнены. Лучший из них носит странное название «Замок Красной Армии». Стоимость места составляет 750 000 рублей. Казанский рынок не напоминает зону голода… Тем временем продовольственный кризис достиг своего пика. В начале марта половина продовольственных магазинов, оказывающих помощь голодающим, была закрыта! Смертность в деревнях растет угрожающими темпами. Исполнительный комитет Татарской Республики, столицей которой является Казань, зарегистрировал 20 220 случаев голода и 1234 случая голодного тифа в своём административном округе в период с 15 февраля по 1 марта. Болезни бушуют. В Чистопольском районе за этот период из 289 842 голодающих заболели 73 947 человек… По состоянию на 1 февраля 25 % татарских детей умерли от голода. За этим последуют ещё шесть месяцев голода. Есть опасения, что до нового урожая доживут только 30 % всего населения. И в то же время, когда ведутся разговоры о вымирании целого народа, половина столовых будет закрыта… Временно, – говорят они. Временно?»

Далее Семенов подробно описывает все страдания нищих детей, которые уже не могут говорить от голода, и с горечью добавляет: «Я сказал, что Казань не похожа на голодающий город. Это правда, потому что этих детей никто не замечает… В моём присутствии одна женщина кормила своего щенка бутербродами с ветчиной, но ничего не дала девочке, безмолвно попрошайничающей у двери. И никто из присутствующих не возмущался по этому поводу».

Разгадка истории ХХ века состоит в разоблачении фантастической лжи, навеянной пропагандой, утверждавшей противостояние двух общественных систем, которого на самом деле не было. Война идеологов и журналистов – это театральная постановка. Советская Россия появилась совсем не усилиями народных масс, а их организованным подавлением и истреблением. И целью всего этого варварского спектакля было не «освобождение труда», а многократное увеличение эксплуатации. Причём таким образом, чтобы всячески затормозить переход к новым экономическим укладам, которые облегчают труд. Европейские державы предали Российскую Империю как своего союзника и поддержали не силы реставрации, а комиссаров-людоедов, интернационалавантюристов и бандитов. Именно их, а не голодающее население России спасали страны Запада, уже договорившись обо всём за кулисами. И в постсоветские десятилетия Запад как политическое сообщество был врагом России и русских, но другом и деловым партнером постсоветской олигархии, грабящей тех и других. Все конфликты между ними – способ скрыть существование этого интернационального, антинационального альянса.

Финансово-экономический крах

В конце 1920 года Советскому правительству пришлось напечатать 90 миллиардов рублей только для погашения задолженности по ноябрьской зарплате. В ходу были банкноты в 100 000, 1,5, 5 и 50 миллионов рублей. На IX съезде большевиков выступил нарком финансов Крестинский ^[194], который сообщил о количестве банкнот Советского правительства, находящихся в обращении:

Курс рубля достиг беспрецедентно низкого уровня за эти годы:

Заступивший на смену Крестинскому Сокольников ^[195] в апреле 1922 года на XI съезде РКП(б) сообщил, что с лета 1921 года состоялось огромное разрастание эмиссии: в августе 1921 года было выпущено 703 млрд бумажных рублей, в сентябре 1000 млрд, в октябре 2000 млрд, в ноябре – 3365, в декабре – 7700 млрд. Всего за последние четыре месяца 1921 г. в обращение было выпущено 14 000 миллиардов. Для сравнения: до этого времени в ходе всей революции было выпущено 3000 миллиардов. В январе 1922 года советское правительство напечатало еще 12,5 миллиардов, в феврале – 18,8, в марте – 24,0 миллиарда рублей.

8 апреля 1922 года советское правительство установило следующие курсы валют:

Реальная рыночная цена была значительно выше: 1 фунт стерлингов стоил 11 миллионов рублей, 10 золотых рублей – 11,5 миллионов, один карат бриллиантов – 230–250 миллионов. Немецкая рейхсмарка стоила 8000–9000 рублей. (Rigasche Rundschau, 1922, № 86).

1 января 1922 года большевики провели масштабную деноминацию, выпустив в обращение «совзнаки», которые приравняли 10.000 старых рублей к одному новому. Следующей мерой борьбы с инфляцией было введение советского «червонца» (10 бумажных рублей), который приравняли к золотой 10‐рублевой царской монете. И начали котировать его относительно совзнаков, начиная с оценки 1 червонец = 11.400 совзнаков. С 1 января 1923 года «совзнаки» пришлось деноминировать ещё в 100 раз.

Экономика Советской России находилась в полном упадке. Чугунная продукция перед войной давала 195 миллионов пудов. Во время войны объем производства вырос, а после пришествия власти Советов он рухнул. Всего Россия (за исключением Польши) произвела в 1916 году 233 миллиона пудов, в 1917 году – 190, в 1918–34, в 1919–4 (!), в 1920–7, в 1921 – менее 7 миллионов пудов чугуна («Правда», 1921, № 246). Во времена Петра I производство составляло 6,6 миллиона пудов.

В 1922 г. было добыто 11,3 млн тонн угля, что не обеспечивало даже минимальных потребностей. В 1928 г. удалось нарастить добычу до 35,5 млн тонн, что примерно соответствовало уровню 1914 года. Таким образом, задержка в индустриальном развитии России усилиями большевиков составила минимум 14 лет.

Произошел развал железнодорожной системы, которая была способна перевозить только 2,4 млрд пудов в год, вместо 15,5 млрд довоенного периода. В 1921 г. Дзержинский заявил, что придется уволить около 340 000 железнодорожников и 65 000 судоходных рабочих («Красная газета», 19 декабря 1921 года). В 1913 году перевозка 1000 пудов стоила 88 рублей, в 1914–102 рубля, в 1915 году – 115 рублей, в 1917 году – 600 рублей, в 1918 году – 4850 рублей. Революция привела к тому, что убыток для государства в 1918 году составлял 1625 рублей на каждую тысячу пудов («Экономическая жизнь», 1921).

В Советской России быстро образовался транспортный коллапс. Прежде всего, потому что она утратила умение Российской Империи строить и ремонтировать паровозы. Выпуск паровозов сократился почти в 10 раз. В 1918 году около 3000 тысяч паровозов оказались на оккупированных немцами территориях (цена Брестского мира). Осенью 1919 процент неисправных паровозов достиг 60, а к весне 1920 года железнодорожное сообщение должно было прекратиться.

Из коллапса вышли под руководством Троцкого: с одной стороны – арестами и расстрелами (с участием чекиста Петерса (546)), с другой – премированием ремонтников выдачей хлеба. Из всех ведомств вернули на железную дорогу специалистов. Тем не менее из-за отсутствия запчастей и топлива в 1920 г. простаивало до 500 паровозов, а в 1921 г. – около 2 тысяч (см. таблицу ниже). Казалось бы, нужно решить эту проблему – обеспечение топливом и запчастями. Но у большевиков были другие планы. Транспортная катастрофа была использована частью большевиков ради присвоения и вывоза из страны золотого запаса. Даже Ленин не был в это посвящен.

Грузооборот железнодорожного транспорта, млрд. т/км

Вывоз золота был прикрыт заказом паровозов за рубежом. Был сформирован фонд из 300 миллионов рублей золотом в слитках и монетах (постановление СНК от 16 марта 1919). Шведский завод компании Nydqvist & Holm AB (NOHAB), который до сих пор производил 40 паровозов в год, должен был построить 1000 паровозов за два года. Причём по цене, примерно вдвое превышающей довоенную. В 1921 г. заказ был сокращен до 500 штук, а еще 700 по вдвое более низкой цене должна была построить Германия^[196] .

Исполнителями аферы были Красин (61), Литвинов (601), позднее – инженер Юрий Ломоносов ^[197]. Сколько всего было построено паровозов, доподлинно неизвестно. Считается, что до 1924 г. NOHAB свои 500 паровозов поставила. По современным подсчетам на 1923 г. стоимость ввезенной в Советскую Россию железнодорожной техники оказалась в 7 раз меньше, чем вывезенные для этих целей золото и драгоценности.

Индустриальный подъем в Советской России совершался целиком и полностью за счет дореволюционных научно-технических достижений, заложенных и спроектированных тогда производств, общего для всего мира научнотехнического прогресса, который большевикам удалось затормозить на контролируемой территории, препятствуя созданию новых технологических укладов и внедрению новой техники. Но главным создателем советской индустрии стали США – проектировщики, инженеры и поставщики оборудования, которое закупалось за концессии и обеспечивалось распродажей национального достояния.

Индустриализация была обеспечена гибелью от голода миллионов крестьян и непосильным трудом всего остального населения. С 1929‐го по 1932 год американская фирма спроектировала и организовала строительство в СССР более 500 промышленных объектов: тракторные заводы в Сталинграде, Челябинске, Харькове; автомобильные заводы в Москве, Нижнем Новгороде; механические цеха в Челябинске, Люберцах, Подольске, Сталинграде, Свердловске; сталелитейные цеха и прокатные станы в Каменском, Коломне, Кузнецке, Магнитогорске, Нижнем Тагиле, Верхнем Тагиле, Сормове и др. Общая стоимость советских заказов, размещённых в Германии в 1931 году, достигла рекордной суммы 919,2 миллиона марок. В первой половине 1932 года СССР закупил 50 % чугуна и стали, экспортировавшихся Германией, 60 % всего землеройного оборудования и динамомашин, 70 % всех металлообрабатывающих машин, 80 % кранов и листового металла, 90 % всех паровых, газовых турбин и паровых кузнечно-прессовых машин. Индустриальные объекты проектировались и строились иностранными специалистами. Таким образом, большевики целиком купили индустрию у развитых стран, позволив им преодолеть депрессию. Всё это было сделано за счет невероятного грабежа собственного населения. Заводы Советской России в буквальном смысле построены на костях русских людей. Что касается «громадья планов», то все они были фикцией – ни один из них не был исполнен.

Статистика однозначно свидетельствует, что первые большевистские пятилетки были тотальным провалом – в сельском хозяйстве по всем показателям, в промышленности – по большинству: себестоимости, фондоемкости, росту производительности труда и т. д. По этой причине секретная директива Политбюро ЦК ВКП (б) от 1 февраля 1933 г. запрещала публикацию отраслевых, ведомственных, местных данных по первой пятилетке, а подделкой статистики централизовано занимался Госплан. Так до настоящего времени статистика на территории РФ и остается инструментом обмана: ничего общего с жизнью официальные данные о состоянии экономики не имеют.

Взятый в плен немцами в 1941 году генерал-лейтенант М. Ф. Лукин при допросе после ампутации ноги говорил: «Если у крестьянина сегодня нет никакой собственности, и он в лучшем случае (в Сибири) получает 4 кг хлеба за трудодень, если средний рабочий зарабатывает 300–500 рублей в месяц (и ничего не может купить на эти деньги), если в стране царят нужда и террор, и жизнь тускла и безрадостна, то понятно, что эти люди должны с благодарностью приветствовать освобождение от большевистского ига. Хорошо живется только высшим советским функционерам… и евреям»^[198]. Таким образом, положение за все годы советской власти не изменилось. Но сопротивление режиму тотального грабежа народа было недолгим – только как отзвук гражданкой войны.

Успешно и относительно безболезненно пройдя период «первоначального капиталистического накопления» (концентрации ресурсов для подъема промышленности), Имперская Россия имела все условия для того, чтобы с 4–5 места по промышленному развитию в мире выйти на 1–2 место к середине ХХ века. Но приход большевиков уничтожил все результаты этой работы и возложил на плечи народа задачу «первоначального социалистического накопления». Для чего потребовались беспрецедентные репрессии, массовые убийства, рукотворный голод, унесший жизни миллионов людей, и рабский труд всего народа в течение как минимум полувека. А через 70 лет «советской власти» выяснилось, что советская номенклатура снова обнулила все достижения народа, на костях которого была создана советская индустрия – преимущественно производящая продукцию, необходимую для войны. В третий раз «первоначальное накопление» (второе ограбление народа большевиками) привело к краху: демографической катастрофе без голода и войн. Русские, вступив в ХХ век третьим по численности народом^[199] с числом детей в семье более 10, закончили век при одном ребенке в семье и отсутствии каких-либо шансов поправить положение. Русское население большевики, сменившие флаги и лозунги, но не свою суть, решили просто заменить дешевой рабочей силой из азиатских постсоветских государств, вырастивших последнее многочисленное поколение в своей истории в условиях отчаянной дикости. Этническая война стала постоянным фоном жизни русских земель.

Большевистская экономика во времена «раннего большевизма» была попыткой запустить остановленное самими большевиками производство. Но, поскольку экономические связи были разрушены, наладить товарообмен они толком не могли. Жизнь налаживалась сама собой, а не усилиями классовых теоретиков и недоучившихся студентов. Народ ещё помнил, как нормально жить – производить и торговать. Не большевики, а простые русские люди восстановили Россию после ужасов гражданской войны. И в дальнейшем преодолевали безумие большевистской политики, которая включала конфискацию практически всего продукта труда.

Купленные за рубежом заводы и технологии использовались большевиками варварски. На частые поломки техники и технологические катастрофы большевики реагировали репрессиями, выдумав словечко «вредитель». Постепенное нарастание профессионализма и компетентности в производстве не было результатом усилий большевиков. Этот процесс шел вопреки большевистской политике. Всерьез научнотехнический прогресс пришел в страну только после Второй мировой войны – вместе с конфискованным оборудованием и документацией исследовательских институтов оккупированных стран. Позднее советская наука, сконцентрированная в основном на оборонных вопросах, не могла продвинуться без шпионажа ни на шаг. Даже атомная бомба была создана не столько усилиями ученых, надзор за которыми осуществлял изверг Берия, сколько усилиями разведки, доставившей в СССР массу материалов Манхэттенского проекта.

Голод

Ещё в юном возрасте (1891 г.) Ленин выступал против Самарского комитета помощи голодающим, и вообще считал голод прогрессивным явлением – он способствует нарождению промышленного пролетариата и приближает марксистскую революцию. При всех упреках царскому, а потом Временному правительству, голод с приходом большевиков остановить не удалось. Вся «борьба за хлеб» свелась к тому, чтобы прокормить большевистских чиновников, ЧК и Красную Армию. Остальные должны были выживать, как получится.

Пахотная площадь одного хозяйства до революции составляла 4,6 десятин, а к осени 1921 года она сократилась до 2. По данным «Верховного статистического комитета», среднее количество урожая, собранного с десятины, упало на 10 %. Вместо прежнего годового потребления 22 пудов на душу приходилось теперь 12 пудов зерна. Всё остальное было собрано советским правительством без вознаграждения, что составило в среднем 243.839.000 пудов зерна за 1919‐й и за 1920 годы. Центральный статистический комитет определил излишки зерна в 337 миллионов пудов, предполагая полную обработку пахотных земель (37 миллионов десятин вместо 99 миллионов десятин в 1916 г.) и средний благоприятный урожай – после вычета собственных потребностей крестьян.

Тем не менее, согласно декрету от 21 марта 1921 года, зерновой сбор был установлен в размере 330 миллионов пудов зерна, 18 миллионов пудов масличных культур и 90 миллионов пудов картофеля, то есть около 10 пудов на десятину выделенной пашни. В любом случае, Советское правительство установило эту цифру, предвидя, что с некоторых крестьян не удастся собрать зерновой сбор. В декрете определен сбор, который зависит не от площади пахотной земли, а от количества десятин, находящихся во владении отдельных крестьян, и условий сбора урожая. При нормальном урожае в 30 пудов с десятины сбор был установлен в размере 7 пудов 31 фунт. Если средний размер хозяйства составлял 13,5 десятин, то сбор достигал 101,25 пуда на хозяйство. До революции крестьяне обрабатывали от 1/3 до 1/4 своей доли, теперь – от 1/6 до 1/7. Следовательно, при среднем хорошем урожае в 30 пудов с десятины, крестьянин должен был заплатить за десятину 4,5–5,2 пуда.

Если предположить, что все 37 миллионов десятин отведенной пахотной земли действительно обрабатывались, и крестьяне платили подати без задолженностей, то в этом случае размер подати с каждой десятины составил бы 10 пудов, т. е.

1/3 от обычного урожая. Такой сбор в пользу государства и отдельно от всех других налогов был невозможен. До революции крестьяне платили государству 20 копеек за десятину, примерно 8 фунтов зерном (1 пуд = 40 фунтов).

Цены Советской России на продукты питания (годовая динамика)^*

В 1921 г. урожай в Советской России составил 43 % от уровня 1913 года. Это беспрецедентное падение связано вовсе не с засухой, которая по нормам прежних десятилетий давала падение урожайности в целом по стране не более чем на 20 %. В данном случае основные причины голода были созданы большевиками, а вовсе не природными условиями.

9 апреля 1922 г. в Москве пуд ржаной муки стоил 15–16 млн советских рублей, фунт бурого хлеба – 120.000 рублей, фунт сахара – 850.000 рублей, 10 яиц – от 1.200.000 до 400.000 рублей, чайный стакан молока – 6.5000 рублей, фунт масла – 1 млн рублей, бутылка шампанского – 20 млн рублей, пара сапог – 2 2 млн рублей, трамвайный билет – 75.000 рублей.

В мае 1921 г. рабочий мог зарабатывать 12–17 тыс. рублей в месяц при 12‐часовом рабочем дне. Этого едва хватало на несколько фунтов хлеба. Работали за паек: в день – 1,25 фунта хлеба и крупы, 1/5 фунта мяса, 1/40 фунта сахара. Но реально, как писала «Экономическая Жизнь», рабочий получал 40 % от теоретически допустимого количества хлеба и 3 % от количества сахара. В пересчете на хлеб рабочий получал 19–20 фунтов в месяц, что до революции стоило 38–40 копеек в месяц в валюте мирного времени, тогда как его заработок ранее составлял 60 рублей. В сравнимых ценах – падение более чем в 100 раз.

К концу 1921 года голод охватил 40 губерний РСФСР, включая те, что прежде были основными производителями сельхозпродукции. Голодал к исходу года 21 миллион человек. К весне следующего года умерло не менее 1 млн человек, в стране образовалась целая армия детей-сирот – 2 миллиона.

Попытка взять хлеб у крестьян силой провалилась. Крупные города начали вымирать, их население – разбегаться. Численность Петрограда сократилась с 2,5 млн в 1917 г. до 600 тыс. в 1921 году. Смертность в Москве в 1917 г. составляла 212 человек на 10 тыс., в 1918 г. – 218, в первом полугодии 1919 г. (голод) – 504 человека, во втором полугодии снижение до 390, а в 1920 г. снова рост до 462 человек. За 1917–1920 гг.

Москва потеряла почти половину своего двухмиллионного населения – в условиях развала хозяйства люди из больших городов просто разбежались от бандитизма, голода и эпидемий. Смертность в Петрограде была ещё выше – в 1920 г. достигла 506 человек на 10 тыс. (в 1914 г. – 215 чел.). Насилие над крестьянами обернулось лишь сокращением производства хлеба. На это указывает таблица, опубликованная в большевистских источниках, касающихся положения дел на Украине (см. ниже).

Если из этого вычесть необходимое количество семенного фонда в 1.054.966 тонн, то для людей и скота останется 600.183 тонн. Вся Украина дала 14.795.666 тонн в 1916 году и 5.753.116 тонн в 1921 году, т. е. всего 35 %. При населении около 28.850.000 человек после всех вычетов на душу населения приходилось 109 кг в год. На самом деле в наличии было всего 20–60 кг. В Запорожском округе число голодающих возросло до 1.100.000 человек; из них 16.600 умерли от голода в течение 2 месяцев. В Херсонской области от этой же причины ежедневно умирало более 100 человек.

Чудовищный голод разразился на Урале, о чём свидетельствовал отчет, опубликованный после приезда в Москву представителей районных комиссариатов по борьбе с голодом. В Екатеринбургском округе голодали более 100.000 человек, плюс 10.000 беженцев из Поволжья; к 1 января 1922 года там был зарегистрирован 891 случай смерти от голода. В Шадринске крестьяне вырезали 70 % всего поголовья скота. В Троицком и Верхне-Уральском районах до 1 января ежедневно умирал от голода 21 человек, а в январе 1922 года на дорогах и в поездах было обнаружено уже 36.218 голодающих. 70–90 % населения питалось почти исключительно суррогатами: корни, хлеб, приготовленный из белой глины, и тому подобное. В Уфимской губернии на 1 января число голодающих составляло 1.217.000 человек, 73.000 были больны («Новый мир», 21 февраля 1922 г.). В то время уже умерло 19.000 молодых людей, помощь получили не более 15 % населения; в некоторых районах деревни вымерли полностью. В Беляевском районе за три недели умерло 4.500 детей. В Бирском районе к январю от голода умерло 15.000 человек («A.B.C.», 1 марта 1922 года, № 364).

В немецкой печати своими впечатлениями от поездки в Чувашскую Республику поделился социал-демократ Карл Фольмерсхаус. Он сообщил, что в пищу идут самые отвратительные суррогаты, состоящие из древесной муки, соломы, листьев и т. д. Картофель практически отсутствует, у крестьян изъято даже семенное зерно. Всех резервов семян хватает только на засев трети пахотных земель. По сообщениям местной власти, до 1 января 1922 года было зарегистрировано 250.000 случаев смерти от голода. Около 765.000 человек, 310.000 из которых дети, находились на грани жизни и смерти. Целые семьи кончали жизнь самоубийством («Новый мир», 17 февраля 1922 года).

Корреспондент газеты «Рабочий путь» рассказывал о своих впечатлениях от поездки к башкирам: «Я видел картины, от которых кровь стыла в жилах. Днем, вечером, ночью дети лежат по двое, по трое, прижавшись друг к другу, на улице; старухи и мужчины сидят на корточках, как мумии, выпрашивая у покупателей подаяния». «Поезд. Вагоны заполнены изможденными, оборванными, голодающими людьми всех возрастов. Все они (выходцы из голодных районов) просят хлеб на каждой станции, выходят и обыскивают окрестности в поисках чего-нибудь съедобного. При звуке колокола все они спешат вернуться на свои поезда. Часто бывает так, что нам приходится подбирать ослабленных людей…

Башкирское пастбище. В отчаянии она бросает своего грудного ребенка с моста в пропасть и поднимает другого трех-четырехлетнего малыша. Но этот инстинктивно чувствует свою судьбу и плачет: “Я не буду просить еды…”».

В Киргизской Республике зарегистрировано 2.000.000 голодающих; в Оренбургской губернии 290.000, в Букеевской 212.000, в Кустанайской 500.000, в Актюбинской 450.000, в Уральской 312.000. Голодающих детей 150.000. Организованная помощь оказывается только 40.000 голодающих. В Орских детских домах умерло 30 % детей.

Крым. Спустя полтора года после завоевания Крыма «красными» его постигла та же участь, что и остальную Россию. В марте 1922 года фунт хлеба стоил в Севастополе 60.000 рублей, в других местах – 160.000. В январе число голодающих уже превысило 650.000 человек («Голос России», 17 января 1922 года, по данным большевистского «Маяка Коммуны»).

Самарская губерния. До войны средняя посевная площадь в Самарской губернии составляла около 3 миллионов десятин. Когда многие крестьяне были призваны на войну, эта цифра сократилась на 250.000 десятин. В 1917 году посевная площадь составляла 2.226 000, в 1918 году – 1.980.000, в 1919 году – 2.080.000, в 1920 году – 1.975.000, в 1921 году – 1.518.000 десятин, то есть только 50 % от посевной площади до войны. Кроме того, только 600.000 из этой площади были засеяны зерновыми. Средний урожай в Самарской области до войны составлял 140.000.000 пудов, в 1916 году было собрано 78.000.000, в 1917–42.000.000, в 1918–39.000.000, в 1919– 18.500.000, в 1920–17.000.000, в 1921 – только 11.200.000 пудов, из которых только 1.760.000 пудов были качественными! Населению области ежегодно требуется 28.750.000 пудов семенного зерна и крупы. Таким образом, уже в 1920 году не хватало 11.500.000 пудов, а в 1921–17.500.000 («W. P. A.», 1922, № 12). Из 2.800.000 жителей губернии 2.243.000 голодали. 141.000 умерли от голода к середине февраля 1922 года, 89.000 – о т эпидемий («Новый мир», 10 марта 1922 года).

Большевики на весь мир воззвали о помощи, сообщив в августе 1921 года, что число голодающих составляет около 18 миллионов человек; для их пропитания необходимо 58 миллионов пудов хлебного зерна и 15 миллионов пудов семенного зерна. Советской властью было обещано создать автономный комитет помощи голодающим – Помгол, в который должны были быть призваны бывший председатель Думы Головин, бывший министр Прокопович (289) и другие. Но это обещание вскоре закончилось разгоном «контрреволюционных элементов».

Кризис перепроизводства в США позволил Американской администрации помощи (АRА) развернуть поставки продовольствия голодающей России и открыть сети столовых для голодающих. К 10 декабря 1921 года АРА кормила в центральнорусских областях 565 тыс. детей. К маю 1922 года питание от АРА получало свыше 6 миллионов человек. Но через год чекисты прогнали АРА – слишком ярко эта организация демонстрировала недееспособность большевиков.

На территориях, охваченных голодом, были отмечены факты каннибализма. Убивали и поедали своих детей, пытались употреблять в пищу человеческие трупы, которые порой откапывали на кладбищах.

Вслед за голодом пришли тиф и холера. В начале 1922 года на медицинской конференции в Москве сообщалось, что в конце октября 1921 года в больницах Москвы было 103 тифозных больных, 1 декабря – 500, 21 декабря – 918. При этом число больничных коек в стране, составлявшее на ноябрь 1921 года 600.000, сократилось до 313.000. Медицинский персонал разбегался, поскольку в условиях распространения инфекции не мог защитить даже самого себя – не хватало лекарств и дезинфицирующих средств. В Чувашии на каждые 18.000 больных приходился один врач, а на все больницы приходилось всего 300 коек. В Одессе за месяц было зарегистрировано 2000 случаев сыпного тифа, 1000 случаев возвратного тифа.

В марте 1922 года на Украине был следующий уровень заболеваемости:

Вымирание населения привело к массовой беспризорности детей. Часть из них объединялись в многочисленные банды, ищущие пропитание любыми средствами. Среди беспризорников девочки в возрасте до 15 лет почти поголовно занимались проституцией. В целом проституция при большевиках выросла в 10 раз. Другая часть заживо сгнивала в детских приютах, где на 1 кровать приходилось 6–8 детей. Дети в большинстве своем были раздеты и босы, имели обмороженные конечности, страдали от паразитов, чесотки и язв. Если по статистике до большевистских времен в Москве фиксировалось не более 1–2 % беспризорных детей, то к 1920 г. их стало 25–30 %. До половины их должно было умереть от недоедания. А общее число погибших от голода и антисанитарии детей исчислялось миллионами.

В России и ранее случался голод, но в таких масштабах его не было никогда. Во время последнего массового голода в Российский Империи в 1891–1892 гг. от голода, вызванного неурожаем, умерло в десять раз меньше, чем во время голода, устроенного большевиками в 1920‐х годах. После этого неурожаи не приводили к заметному повышению смертности. Не климатические причины лежали в основе голода. В течение 1921–1922 гг. от голода умерло от 3 до 5 миллионов человек.

Через 10 лет (1932–1933 гг.) голод вернулся – вместе с коллективизацией, проводимой теми же зверскими чекистскими методами. Гибель от голода в этот период составила от 3 до 7 миллионов человек.

Послевоенный голод 1946–1947 года связан с дефицитом рабочих рук, техники и с сокращением поголовья скота, а также с неблагоприятными погодными условиями. Но главным фактором, как и прежде, была политика компартии – создание резервов зерна на случай войны и продажа зерна за рубеж. В течение 1946–1948 гг. экспорт составлял 5,7 млн т зерна, что на 2,1 млн т больше экспорта трёх предвоенных лет. Экспорт происходил непосредственно во время голода.

До 1 млн т зерна было загублено на плохо приспособленных к хранению складах. Оценочно от голода и сопутствующих болезней умерло до 1,5 миллиона человек.

Разрушение брака и семьи

Манифест Маркса-Энгельса призывал к разрушению брака, и большевики следовали этой рекомендации. Ленин в письме Троцкому в 1911 году писал: «И не только семья. Все запреты, касающиеся сексуальности, должны быть сняты… Нам есть чему поучиться у суфражисток: даже запрет на однополую любовь должен быть снят». В декабре 1917 года, вышли декреты Ленина «Об отмене брака» и «О гражданском браке, о детях и о внесении в акты гражданского состояния». В последнем содержалось положение об отмене наказания за гомосексуализм. В обоих декретах гарантировалось «сексуальное самоопределение женщины». В дальнейшем пропагандой сексуальной распущенности занималась Александра Коллонтай – «нарком призрения», а затем заведующая женотделом ЦК РКП(б). Объектом её нападок был «легальный брак», а взамен ему предлагался «крылатый эрос».

Неудивительно, что в период гражданской войны местные большевистские кадры выступали с неожиданными инициативами.

В Саратове в феврале 1918 года появился «Декрет о национализации женщин», который был расклеен на домах и заборах. Он предписывал, что «с 1 марта 1918 года право частного владения женщиной в возрасте от 17 до 32 лет отменяется». Всех женщин для «использования» по графику обязали явиться в штаб анархистов, которые в ту пору являли собой Советскую власть. Предполагалось, что по справке из завкома рабочему классу можно получить право пользоваться одной и той же женщиной не чаще трех раз в неделю по три часа. Мужьям право предоставлялось вне очереди. В результате «недостаточно образованные» в половом отношении граждане разгромили штаб анархистов.

В Екатеринодаре весной 1918 года был издан декрет о социализации (обобществлении – как имущества) девиц от 16 лет. Он был напечатан в местных советских «Известиях». Выдавались мандаты на «социализацию» с указанием числа душ девиц.

В Курмышском уезде Симбирской губернии в 1918 года также занимались «социализацией женщин». Ленин очень гневался и требовал арестов. Но ответственные лица сделали вид, что ничего не было.

Подобные «курьезы» были частностями. А вот массовые изнасилования стали правилом, обычным проявлением большевистской «отмены брака», которая произошла ещё в декабре 1917 года. Годовщина этого события была отмечена в Петрограде шествием лесбиянок. А в Москве по Красной площади прошли участники движения «Долой стыд!», «одетые» только в красные перевязи через плечо. Во главе их шел видный большевик Карл Радек (38). По воспоминаниям Троцкого, Ленин на сообщение об этом провозгласил: «Так держать, товарищи!»

Из Москвы «Долой стыд» пытался распространиться по России – делегации эксгибиционистов отправлялись в Харьков, Саратов, Ростов и Севастополь и пытались проводить там демонстрации бесстыдства. Считается, что самые массовые акции достигали численности 10 тыс. человек. Но это, скорее всего легенда. О деятельности «раздетых» известно мало – архивы с фотографиями и документами все ещё спрятаны под замком наследниками большевизма, которые продолжают их дело – проповедь половой распущенности, гомосексуализма, отказа от семейных отношений и даже от рождения детей.

Троцкий понимал распад семьи и упадок нравов как проблему, но требовал не впадать «в реакционное морализаторство или в сентиментальное уныние». Он не отказывал себе в удовольствии отвечать взаимностью на навязчивое внимание дам к всесильному наркому и популярному оратору. Позднее он обосновал свое поведение рассуждениями о «коренном преобразовании семьи». Пусть даже «восстания против старины принимают на первых порах анархические или, грубее выражаясь, разнузданные формы». «Здесь пробужденная личность, которая хочет строить свою жизнь по-новому, а не по старинке, ударяется в “разгул”, “озорство” и прочие грехи…». Троцкий требовал равенства женщины с мужчиной в общественной и государственной жизни, для чего её необходимо оторвать от семьи, «варки, стирки и шитья». Он предполагал, что семью надо освободить от «угнетающих» забот, для чего обобществить семейное хозяйство и воспитание детей: «Стирать белье должна хорошая общественная прачечная. Кормить – хороший общественный ресторан. Обшивать – швейная мастерская. Воспитываться дети должны хорошими общественными педагогами, которые в этом деле находят свое подлинное призвание». А сама жизнь семьи должна происходить в «семейно-групповых общежитиях». Так писал Троцкий, и такую программу выполнял Сталин и его окружение.

Легализация большевиками гомосексуализма получила широкое распространение в Петрограде – как среди комсостава, так и среди простых солдат и матросов. Вероятно, под воздействием кокаина, который в ту пору был очень моден. В большевистском уголовном кодексе, в редакциях 1922‐го и 1926 года статья о гомосексуализме была исключена. Преследование гомосексуалов, открыто проводивших многочисленные костюмированные «свадьбы», началось лишь в связи с подозрением, что в их среде распространяются контрреволюционные настроения. Первые аресты гомосексуалистов приходятся на 1933 год, а в 1934 в новом уголовном кодексе появилась статья за мужеложество. Современные кремлевские мечтатели в 1996 году её отменили.

И неудивительно: «голубое лобби» вполне отчетливо замечено в коридорах высшей государственной власти. Гомосексуализм в средствах массовой информации не считается чем-то постыдным. Отчего гомосексуальные шуточки превратились в норму, а приглашение «голубых» на «голубой экран» не является чем-то необычным.

Образование

Одна из мыслей интеллигента о народе: он же неграмотный! Домыслы о неграмотности русского народа сильно расходятся с действительностью. Кто именно был неграмотен? Всеобщее начальное образование, как считается, было введено в СССР в 1930 году. Но реально оно существовало в церковных приходах ещё до революции – Россия становилась грамотной без всяких насильственных компаний, предназначение которых сводилось к чтению большевистских агиток. Российская Империя к 1914 году по числу учащихся на 1000 человек уступала только Великобритании, Франции, Германии, США и Японии. Искажение статистики также обусловлено тем, что при подсчетах числа грамотных в России не учитывались выпускники церковно-приходских школ, которые все умели читать, писать и считать. Кроме того, для европейских государств грамотность определялась без учета населения колоний, а для Российской Империи учитывалось население слаборазвитой инородческой периферии.

В 1914 году планировалось ввести обязательное начальное образование, которым уже в 1911 было охвачено свыше 40 % детей в возрасте от 8 до 12 лет. Данные о неграмотности новобранцев таковы (процент неграмотных среди новобранцев русской армии): 1896 г. – 60 %; 1900 г. – 51 %; 1905 г. – 42 %, 1913–27 %. Фактически вся молодежь в России к началу Первой мировой войны была грамотной. Напротив, все усилия большевиков не привели к изживанию безграмотности. По переписи 1959 г. неграмотных в СССР было 13,3 млн, не имеющих даже начального образования – 44,2 миллиона. В 1979 г. не имеющих хотя бы начального образования в возрасте от 15 лет и старше было 22,7 миллиона человек; в 1989‐м – 13,6 миллиона. Всеобщее среднее образование в СССР (а потом и в РФ) всегда оставалось фикцией. Вряд ли больше одной трети выпускников средней школы удовлетворительно усваивали её программу.

В беседе с художником Ю. П. Анненковым, писавшим его портрет, Ленин заявил, что «ликбез» необходим «лишь для того, чтобы каждый крестьянин, каждый рабочий мог самостоятельно, без чужой помощи, читать наши декреты, приказы, воззвания. Цель – вполне практическая. Только и всего».

Большевики приписали себе ликвидацию безграмотности, не предприняв ничего, чтобы преодолеть куда более страшный порок – невежество. Да они и не могли этого сделать: их партия состояла из невежд, злобно относившихся к любому знанию, а в особенности – к ученым. Карикатурный образ ученого в большевистском кинематографе – тому доказательство. Уважение к знаниям предполагалось только в случае, если ему предшествовало «пролетарское происхождение».

В 1929 году большевиками было выдумано так называемое «академическое дело», по которому были арестованы 115 русских ученых – историки, архивисты, этнографы, музееведы, краеведы. 8 августа 1931 года коллегия ОГПУ признала их виновными в организации вымышленного «Союза борьбы за возрождение свободной России», якобы готовившего монархический переворот. Ученые получили по 5 лет высылки. В аппарате Академии наук провели «чистку», уволив 648 сотрудников из 960. Многие из ученых были повторно репрессированы в 1937 году.

Невежество и сегодня разрушает сознание русского человека, который становится бесплодным фантазером и даже русофобом, предпочитающим выдуманную историю, но не достаточно хорошо известную русскую историю. Это решает главную задачу олигархии – превращение русских в русофобов, которые ненавидят свою собственную страну и своих предков.

Наука

Конец гражданской войны был связан с тем, что лояльная к большевикам настроенная по-социалистически интеллигенция решила, что наступила обещанная свобода, и принялась заниматься тем, чем занималась между февралем и октябрем 1917 года – беспрерывными съездами и дискуссиями. Со всей страны съезжались врачи, агрономы, геологи, сельхозкооператоры… И все на свой лад размышляли о перспективах социалистического строительства. В большевицкой партии возникла тревога: она утрачивает руководящую роль в области идей! Надо было показать, кто в стране хозяин. Прежде всего – п оказать недобитой интеллигенции.

В феврале 1922 году Ленину донесли, что профессура МВТУ ведет себя «неправильно». Он предложил Каменеву и Сталину «уволить», «ударить сильно» 20–40 профессоров. За что? За то, что «они нас дурачат». То есть прикидываются лояльными новой власти, но в действительности являются её идейными противниками. Паранойя, которая позднее будет разрушать мозг Сталина, тогда в очередной раз поразила Ленина. Ему, находящемуся в зыбком состоянии между психической нормой и сумасшествием, мнилось, что внешне лояльная профессура что-то замышляет или просто настраивает студентов против Советской власти.

Троцкий сожалел, что не было повода расстрелять этих людей. Ленин же считал, что всё это контрреволюционеры, пособники Антанты, и к ним надо относиться как к военным шпионам. В воспаленном и уже увядающем мозгу большевицкого лидера обнаружилось понимание, что все эти люди не имеют отношения к его государству, а потому их уничтожение, привычное в условиях войны, теперь будет выглядеть не как самооборона, а как уголовное преступление. Пора было налаживать хозяйство, а без капризного Запада это было невозможно. Массовые расстрелы, в условиях наступившей после войны тишины, могли бы отозваться в далеко не дружелюбных правительствах государств, на торговлю с которыми большевики рассчитывали.

Теоретическую базу под высылку Ленин подвел в статье «О значении воинствующего материализма», где изобрел новые определения в адрес тех, кто не собирался с ним полемизировать, но кого он сам избрал в качестве оппонентов – «дипломированные лакеи поповщины» и «современные крепостники под мантией научности».

Затронув публикацию в журнале «Экономист» Питирима Сорокина (после высылки он станет всемирно известным социологом), Ленин предложил всех подобных интеллектуалов, не признающих марксистский материализм, «вежливенько препроводить в страны буржуазной “демократии”». После чего подобные мысли получили широкое хождение вместе с призывами «философию – за борт!».

В мае 1922 года Ленин предлагает Дзержинскому выслать «писателей и профессоров, помогающих контрреволюции». И уже в мае начались первые высылки. Начали с руководителей Помгола – слишком уж самостоятельной организации. В июле Ленин уже требует от ЦК арестовать и выслать несколько сот представителей интеллигенции. Без причин и без фамилий – как недавно ещё расстреливали заложников. Теперь планировалась демонстративная акция. И в августе ВЦИК принял декрет «Об административной высылке», который предполагал насильственное выдворение из страны или ссылку в «определенные местности» сроком до трех лет. Летом начались массовые аресты. Впрочем, не столь масштабные, какими они станут при Сталине.

Понятно, что все, кто мог, уже бежали от «красного террора». В России остались только те, кто либо мнил себя такой величиной, которую не тронут, либо полагал, что пригодится большевикам, либо просто ждал смерти. Не особенно разбираясь в том, кто и по каким мотивам ещё остается в России, большевики в несколько приемов вывезли за рубеж около двух сотен интеллектуалов. Если инженеры ещё могли рассматриваться как материал, пригодный для «переделки» в рамках социалистического строя, то гуманитарии не слишком котировались. Поэтому на пароходы и в вагоны поездов, отправлявшихся за рубеж, посадили в основном врачей, философов, экономистов, литераторов, юристов.

19 сентября 1922 из Одессы в Константинополь был отправлен пароход с представителями украинской интеллигенции – высланы были историк А. В. Флоровский и физиолог Б. П. Бабкин. Но их радушная встреча за рубежом тяжко сказалась на их коллегах. Их стали высылать не на запад, а на восток.

23 сентября 1922 года в Ригу и в Берлин поездами была отправлена большая партия ученых, а 29 сентября из Петрограда отплыл собственно «философский пароход», на борту которого были философы Н. А. Бердяев, Б. П. Вышеславцев, И. А. Ильин, С. Е. Трубецкой, С. Л. Франк и другие. Всего с семьями примерно 70 человек. Наконец, 16 ноября из Петрограда на пароходе выслано или уехало добровольно ещё два десятка ученых с семьями, среди которых Л. П. Карсавин, И. И. Лапшин, Н. О. Лосский и другие. В начале 1923 года за рубеж был выслан известный философ и религиозный деятель С. Н. Булгаков.

Всего советское государство посредством высылки избавилось от нескольких десятков выдающихся ученых, многие из которых получили мировую известность, а в России о них вспомнили только после краха коммунистического режима.

Много ли «философии» было на «философском пароходе»? Вроде бы, не так много – не более двух десятков представителей этого интеллектуального «цеха». Но это практически всё, чем мы сегодня располагаем для строительства русского национального мировоззрения.

Всё, что могло ещё стать русской философией, в стране Советов было просто уничтожено или существовало в рамках университетского преподавания истории философии (например, А.Ф. Лосев).

Русские – самый философский народ в мире после немцев. У немцев философия – это профессия, у русских – либо идеология, либо бытовое увлечение. Немцы сделали философию своим национальным достоянием. После того как философия закончилась, сама немецкая нация отошла в прошлое. Русские свою философию расстреляли, выслали и проболтали на кухнях. В обоих случаях остались произведения, которые едва-едва изучают в университетах. Неведомые не только среднему, но и изрядно образованному европейцу, включая русских образованцев.

Философский пароход – символическое прощание России с философией, которую отправили доживать свой век за границей. Революция почему-то устала убивать и спровадила тех, кто завершил русскую философию, подальше от России и русской читающей публики.

Иван Ильин писал: «Философия больше чем жизнь: она есть завершение жизни. Но жизнь первее философии: она есть её источник и предмет». Вместе с той жизнью, которая породила русскую философию, закончилась и сама русская философия. У неё есть последователи, но все вместе они не составляют какого-либо продолжения завершенного, поскольку связаны не с жизненным первоисточником русской философии, а только с её текстами.

О чём думал Ленин, когда вдруг раздумал расстреливать невинных и предложил просто вывезти несколько десятков интеллектуалов за рубеж? Скорее всего, он просто вспомнил свои собственные философские штудии в эмиграции и предложил такую же судьбу немногим интеллектуалам. Война закончилась, и Советскую Россию могла убить другая напасть – экономика и сопряженная с ней общественная теория, которую Ленин расценивал как «мелкобуржуазную», не представляя себе никаких других моделей социалистического управления, кроме тиранических.

Почему-то Ленину взбрело в голову показать «демократизм» установившегося режима. Конкурентов на поле социалистической мысли он истребил в большом количестве, но теперь решился отправить уцелевших подальше от России – может быть, для того, чтобы социализм теперь пустил корни в Европе.

В 1921 году Ленин писал: «Пусть едет за границу тот, кто желает поиграть в парламентаризм, в учредилки, в беспартийные конференции». Притом что многие из высланных философов выступали на стороне Советской власти, считая её вполне русской, а большевизм – в крайнем случае, болезнью, после которой русская душа получит новые возможности для духовного роста.

Может быть, по замыслу (или безотчетному порыву) Ленина, вирус социализма должен был вернуться в Европу в том виде, когда он ещё не может быть узнан и изобличен как чума, изничтожающая государства и нации. Но вышло по-другому. Русское зарубежье оставило болезнь на родине, а на чужбине особенно остро переживало разрыв с Отечеством и становилось все более русским, национальным, в нём не осталось социализма. Русской философии повезло не раствориться в задачах социалистического строительства, которые оказались временными. Советская философия исчезла в мгновение ока, как только лишилась государственной поддержки, её останки – это набор предрассудков из школьных учебников.

Кадры внешней политики

Штатный состав внешнеполитического ведомства Империи не поддержал большевиков: никто не хотел позорить своё честное имя. По этой причине большинство дипломатических «кафедр» досталось прохвостам самого разного происхождения, отличавшихся разве что знанием языков. Всё это люди с беспокойной биографией и массой кличек и поддельных имен.

В Берлине в состав большевистского посольства входил человек по имени Феликс. Это был некто Раков^[200], правая рука Радека-Собельсона (38). Другой называл себя Джейкобом, это был доктор Райх^[201], глава нелегального западноевропейского секретариата, живущий на широкую ногу благодаря щедрому бюджету, поступающему из нищей России. Герр Генрих, он же Зюскинд ^[202], который был навязан «Rote Fahne» в качестве редактора. Герр Лео, он же Борохович^[203]; он был арестован и подлежал депортации. Другими членами этого сообщества были мистер Бергер по кличке Маслов^[204], мистер Шмидт, бывший Гуральский ^[205], фрау Рут, на самом деле, миссис Фридляндер ^[206].

Советская Россия совершала коловращение своих кадров, которые меняли места, имена и документы, иногда вообще исчезая в никому не известном направлении.

На Дальнем Востоке советское правительство в качестве своего представителя держало Краснощокова-Тобелсона^[207], в Персии — Ротштейна^[208], друга Троцкого, в Швейцарии – братьев Шерман…

Главой мирных переговоров как с Германией, так и с Польшей, был Адольф Иоффе (68) с женой; посланником в Риге был Фюрстенберг-Ганецкий (55); в Вене – ВаршавскийБронский ^[209] и Лифшиц; в Праге – Гиллерсон; в Риме – Воровский (52); в Милане – Мендельсон; в Ревеле – Литвинов (601); в Лондоне – попеременно Либерман (560), Рыбальский, Красин (61). Большим дипломатическим и нелегальным талантом считался Карл Радек-Собельсон (38).

Советский дипломат Якуб Ганецкий (Фюрстенберг) в молодые годы и в период работы одним из высших советских чиновников

Карл Радек

Также следует упомянуть мастера того же типа Литвинова ^[210], вышедшего из криминальной среды.

В то время, когда Империя не позволяла таким людям поднимать голову, он сколотил банду грабителей, был осужден за соучастие в ограблении почтового отделения в Тбилиси 13 июня 1906 года. Бежал из-под суда в Париж. В его доме был проведен обыск, и украденные вещи найдены.

Разгульная жизнь за рубежом была для большевиков своего рода отпуском из голодающей, нищей, несчастной России, замученной террором большевиков.

Литвинов

Большевик Карахан (65) появился Варшаве с почти 500 сотрудников обслуживающего персонала. В Риге поселился Фюрстенберг-Ганецкий (55) с таким же большим штатом. В то время как посольства великих держав состояли примерно из 10 человек, Фюрстенберга-Ганецкого окружали 167 человек, плюс 586 «курьеров», 130 из которых привезли с собой свои семьи. Летом 1921 года посольство купило шесть великолепных вилл на рижском пляже; сам Фюрстенберг разъезжал на автомобиле «Бенц». В Праге ещё один большевистский дипломат Гиллерсон ^[211] купил великолепную виллу.

В Гельсингфорсе большевистская «торговая» делегация заняла гигантское здание «Аполлон». Каждый номер был обставлен великолепной мебелью, снабжен шелковыми шторами и бархатными драпировками, кожаными диванами и бронзовыми люстрами. К услугам сотрудников был ресторан. Осенью 1921 года председатель делегации получал ежемесячную зарплату в 20 000 марок (1 финская марка в то время 1900 советских рублей), секретарь – 12 000, машинистки – 8-9000 марок. Для сравнения: высшие государственные служащие Финляндии в это же время получали не более 3200 марок. Дипломатической миссии Советской России, согласно мирному договору с Финляндией, было выделено огромное здание, на ремонт которого было потрачено 3 миллиона марок. Корреспондент российского журнала «Огни» описывает посещение этой миссии: дубовые ампирные кровати (каждая по 9400 марок), ампирные комнаты из красного дерева и т. д. В октябре 1921 года был поднят новый флаг Советского правительства: из красного шелка с золотыми символами. Он стоил 9000 марок. Затем последовал банкет с джазом и фокстротом…

Вацлав Воровский с женой Дорой Моисеевной

В Ревеле в начале 1922 года Литвинов (601) купил большой дом на Лангштрассе за 45 миллионов эстонских марок. Затем он обставил комнаты стильной старинной мебелью. В Лондоне Красин (61) снял шикарную квартиру в центре города, а потом – огромное здание в Сити. Посольство СССР в Лондоне превосходило все другие дипломатические миссии по своему бюджету и количеству сотрудников. Более 300 сотрудников работали на четырех этажах, комнаты были обставлены самым элегантным образом.

В Константинополе та же картина. В октябре 1921 года «посольство» получило большую сумму в золоте для покупки американского зерна. Однако в результате спекуляций «русского» полномочного представителя Рабиновича ^[212] большая часть золота пропала. Это ничуть не уменьшило бюджет посольства, в котором обед обходился в 1000 лир (более 100 000 марок) – сумма, которой хватило бы, чтобы прокормить 1000 рабочих в течение целого месяца. Советская миссия цинично «опровергла» эти нападки: обеды стоили не 1000, а «всего» 500 лир («W.P.A.», 1922, № 6). На покрытие этих расходов из голодной России экспортировались кавказские сыры и крупный рогатый скот.

В Германии советский представитель Вигдор Копп ^[213] купил себе роскошную виллу, был уличен в незаконных сделках, но не потерял доверия большевиков. После возобновления отношений с Советской Россией в начале 1922 года неожиданно прибыло 300 новых советских дипломатических работников, для которых было освобождено несколько больших домов (Маасенштрассе № 9, Лютцовуaер 1 и 2, Лиценбургерштрассе 67, Кейтштрассе и т. д.).

Дипломатическая служба в СССР с самого начала была фикцией – в ней обретались разного рода прохвосты и «золотая молодежь», в ней царили тунеядство и измена. Позднее советская и постсоветская дипломатическая служба – это синекура для подрастающего поколения бюрократии, а также место опалы, где происходит передержка проштрафившихся участников правящей группировки. Смысл дипломатической службы с 1917 года так и не был восстановлен. Огромные затраты на дипломатов идут не на защиту интересов страны, а на их личное удобное существование в праздности и развлечениях.

Образ жизни большевиков

5 августа 1924 года секретарь ВЦИК (после 1937 года – президиум Верховного Совета) Авель Енукидзе ^[214] направил секретарю ЦК ВКП(б) по кадрам и оргработе Иосифу Сталину справку о расходовании средств на отдых «особо ответственных товарищей»: «В распоряжении ВЦИК имелись и имеются суммы на расходы, не подлежащие оглашению, на пособия товарищам, отдельные выдачи им во время их поездок для отдыха, а также на оборудование и содержание помещений, предназначенных для отдыха этих товарищей».

Оказалось, что в 1923 году на отдых и лечение главы Коминтерна и ленинградской парторганизации Григория Зиновьева было потрачено 10 990 рублей, председателя Реввоенсовета Льва Троцкого 12 930 рублей. Сталин потратил на себя 1640 рублей, Лев Каменев 1250 рублей. За первую половину 1924 года Каменев получил на отдых и лечение 5450 рублей, Зиновьев – снова 10 тысяч. В 1924 году Рыков (293) получил три тысячи долларов, секретарь ЦК Вячеслав Молотов 1213 долларов и 1500 латвийских рублей, председатель Госплана Александр Цюрупа (452) – 977 долларов. В 1922 году зампред Высшего Совета народного хозяйства Ивар Смилга израсходовал во время лечения за границей около двух тысяч золотых рублей, на которые не смог представить подтверждающих документов. В объяснительной записке в ЦК он признал, что часть денег ушла на одежду, «а также мелкие расходы в виде ресторанов, такси, театров и так далее». Чтобы понимать масштабы расходов, нужно учесть, что тогдашний червонный рубль равнялся 2,2 доллара, а тогдашний доллар был вдесятеро «тяжелее» современного. Таким образом, на кратковременный отдых большевистские вожди забирали из казны на каждого десятки тысяч долларов (в современном нам исчислении).

Сам Енукидзе пошел куда дальше бессовестных растрат. Мария Сванидзе, входившая в семейный круг Сталина, писала в дневнике 28 июня 1935 года: «Будучи сам развратен и сластолюбив, он смрадил всё вокруг себя: ему доставляло наслаждение сводничество, разлад семьи, обольщение девочек. Имея в своих руках все блага жизни, недостижимые для всех, в особенности в первые годы после революции, он использовал всё это для личных грязных целей, покупая женщин и девушек. Тошно говорить и писать об этом. Будучи эротически ненормальным и, очевидно, не стопроцентным мужчиной, он с каждым годом переходил на всё более и более юных, и наконец докатился до девочек в 9–11 лет, развращая их воображение, растлевая их, если не физически, то морально. Это фундамент всех безобразий, которые вокруг него происходили. Женщины, имеющие подходящих дочерей, владели всем. Девочки за ненадобностью подсовывались другим мужчинам, более неустойчивым морально. В учреждение набирался штат только по половым признакам, нравившимся Авелю. Чтобы оправдать свой разврат, он готов был поощрять его во всём».

Извращениями и сексуальной распущенностью были известны (до времени – в узких кругах) и другие большевистские вожди. Будённый был склонен жениться на своих кухарках, Чичерин (68) был гомосексуалистом, М. Калинин предпочитал балерин, Берия был многоженцем и маньякомнасильником, нарком Ежов увлекался «сексом втроем».

На фоне этой мерзости воровство выглядит просто невинной шалостью. Борис Никитин (231) в своих воспоминаниях «Роковые годы» приводит тщательно скрытый эпизод из жизни Нахамкиса-Стеклова (76), бывшего на момент этой истории главным редактором газеты «Известия» – основного издания Советов. Партийная комиссия разбирала вопрос о краже Нахамкисом альбомов марок, принадлежащих Императору Николаю II. Комиссию волновало, конечно, не воровство – для большевиков это было нормой – а личное присвоение того, что должно было принадлежать коллективному грабителю – большевистской партии. Но Стеклов заявил, что «альбом не украден, а был преподнесен мне в качестве презента Луначарским (93) в день 3‐летнего юбилея моего редакторства в “Известиях”». Откуда альбом взялся у Луначарского, комиссия разбираться не стала и замяла дело, ограничившись выговором для Нахамкиса. Расплата к вору и авантюристу пришла позднее – во время Большого террора, когда был уничтожен не только он сам, но и вся его семья.

А вот опись имущества наркома внутренних дел Генриха Ягоды (имя при рождении – Генах Гершенович Ягода, позже Энох (Енох), Генрих Гершенович), произведенная в 1937 году после ареста, которая дает представление о круге интересов и образе мыслей передового отряда большевиков – чекистов. Мы дадим только выдержки из этого обширного списка.

1. Денег советских 22 997 руб. 59 коп., в том числе сберегательная книжка на 6180 руб. 59 коп.

2. Вин разных 1229 бут., большинство из них заграничные и изготовления 1897, 1900 и 1902 годов.

3. Коллекция порнографических снимков 3904 шт.

4. Порнографических фильмов 11 шт.

5. Сигарет заграничных разных, египетских и турецких 11 075 шт. (…)

14. Кожаных и замшевых курток заграничных 11 шт.

15. Костюмов мужских разных заграничных 22 шт.

16. Брюк разных 29 пар.

17. Пиджаков заграничных 5 шт. (…)

20. Сапог шевровых, хромовых и др. 19 пар.

21. Обуви мужской разной (ботинки и полуботинки), преимущественно заграничной 23 пары.

22. Обуви дамской заграничной 31 пара. (…)

25. Шапок меховых 10 шт.

26. Кепи (заграничных) 19 шт.

27. Дамских беретов заграничных 91 шт.

28. Шляп дамских заграничных 22 шт.

29. Чулок шелковых и фильдеперсовых заграничных 130 пар.

30. Носков заграничных, преимущественно шелковых 112 пар. (…)

59. Патефонов (заграничных) 2.

60. Радиол заграничных 3.

61. Пластинок заграничных 399 шт. (…)

67. Перчаток заграничных 37 пар. (…)

89. Фотоаппаратов заграничных 9. (…)

92. Револьверов разных 19.

93. Охотничьих ружей и мелкокалиб. винтовок 12.

94. Винтовок боевых 2.

95. Кинжалов старинных 10.

96. Шашек 3.

97. Часов золотых 5.

98. Часов разных 9. (…)

105. Резиновый искусственный половой член 1 (…)

116. Посуда антикварная разная 1008 пред.

(ЦА ФСБ. Ф. Я‐13614. Т. 2. Л. 15–20.)

Личный сейф Свердлова был вскрыт чекистами только в 1935 году. Вот текст документа с описью найденных там предметов.

Сов. секретно.

Секретарю ЦК ВКП(б) тов. Сталину

На инвентарных складах коменданта Московского Кремля хранился в запертом виде несгораемый шкаф покойного Якова Михайловича Свердлова. Ключи от шкафа были утеряны.

26 июля с/г. этот шкаф был нами вскрыт и в нем оказалось:

1. Золотых монет царской чеканки на сумму сто восемь тысяч пятьсот двадцать пять (108.525) рублей.

2. Золотых изделий, многие из которых с драгоценными камнями семьсот пять (705) предметов.

3. Семь чистых бланков паспортов царского образца.

4. Семь паспортов заполненных на следующие имена: а) Свердлова Якова Михайловича, б) Гуревич Цецилии-Ольги, в) Григорьевой Екатерины Сергеевны, г) княгини Барятинской Елены Михайловны, д) Ползикова Сергея Константиновича, е) Романюк Анны Павловны, ж) Кленочкина Ивана Григорьевича.

5. Годичный паспорт на имя Горена Адама Антоновича.

6. Немецкий паспорт на имя Сталь Елены.

Кроме того обнаружено кредитных царских билетов всего на семьсот пятьдесят тысяч (750.000) рублей.

Подробная опись золотым изделиям производится со специалистами.

Народный комиссар внутренних дел Союза ССР

Подпись (Ягода)

27 июля 1935 г.

№ 56568

Как писал Маркс, «ничто человеческое мне не чуждо». Впрочем, не имея в виду воровства, убийств и половых извращений. А большевики имели в виду именно это, до времени покрывая друг друга в своих безумствах – пока не вцеплялись в глотку очередной жертве.

Послесловие

Нелепо давать общие цифры загубленных революцией жизней, которые поглощают большевистские зверства, разделяя ответственность на всех поровну – и на жертв, и на палачей; и на героев, и на изменников. Но всё же историки делят общие потери по признакам: боевые потери в гражданской войне с обеих сторон – 2,3–2,5 млн, террор (с обеих сторон) – 2 млн, голод и эпидемии – 6 млн, эмиграция – 2 миллиона. Из всего этого пополам разделить между «белыми» и «красными» можно разве что боевые потери. На «белый» террор приходится многократно меньше, чем на «красный». Остальное – полностью на большевиках. К этому следует добавить ещё и демографические потери, связанные с резким сокращением рождаемости и с ростом смертности от прочих причин, не связанных напрямую с бедствиями, которые большевики обрушили на Россию.

Уточненные потери Красной Армии в 1918–1922 гг. – почти 1 млн смертей (от всех причин). Оценки потери «белых» разнятся – от 325 тыс. до 650 тысяч. К этому добавляются потери «третьей стороны» – всякого рода вольных отрядов. Видимо, цифра в 900 тыс. преувеличена, но другой оценки нет.

Потери от террора «красных» в тот же период разнятся. Самооценка чекистов за 1918–1921 гг. – 25.000 казненных, оценка Комиссии, созданной Деникиным, – 1,7 миллиона. Оценка современных авторов – до 2 миллионов. «Белому» террору приписывают 200–500 тыс. казненных. Террор «третьей стороны» не поддается оценке.

Число эмигрантов оценивается историками от 2 до 3,5 миллиона человек. При этом вернулось в СССР более 200 тысяч. Современная оценка с учетом возвращенцев – около 1 млн покинувших Россию навсегда. Но это только первая волна эмиграции.

Совокупно прямые и косвенные демографические потери различными историками оцениваются в 20–25 млн (включая эмиграцию и военнопленных – 2–3 млн). Прямые потери от неестественных причин (убийства, террор, эпидемии, голод + эмиграция) – 8–12 миллионов. Особенно пострадавшая категория населения – казачество, которое сократилось в результате расказачивания и эмиграции с 4 до 2 миллионов человек.

Сравним: на фронтах Первой мировой Россия за 4 года потеряла убитыми, умершими от ран и болезней не более 1 миллиона. В гражданскую войну и в результате террора за три года были убиты не менее 4 милионов. В Первую мировую в плен попало около 4 млн человек, подавляющее большинство из них вернулось домой. За гражданскую войну от голода и эпидемий умерло не менее 6 млн человек, которые сгинули безвозвратно. Добавим к этому, что в результате революции и гражданской войны от России навсегда отпали Польша (население около 30 млн чел.) и Финляндия (3 млн чел.) и ряд менее значимых территорий.

К концу гражданской войны даже не слишком внимательному наблюдателю было понятно, что такое большевизм, и что он будет значить для России, Европы и всего мира. Но до настоящего времени это понимание не вернулось, прежде всего, к русскому народу, который больше всего пострадал от большевизма. Его демографические потери от безумств врагов рода человеческого составили от 60 до 110 миллионов человек. России эти потери стоили вхождения в стратегический тупик, разрушения государства, расчленения русского народа и пребывания в условиях чекистской оккупации до настоящего момента, когда «точка невозврата» уже пройдена, и следующий этап исторического краха уже не за горами. Как, впрочем, и для европейских наций, но по другим причинам.

Большевизм в России естественным образом «включил» ответную реакцию у консервативных, национальных сил в европейских государствах. При этом проблема состояла в том, что защита от неизбежной агрессии большевиков (с их мировой революцией) была возможна только после того, как сообщники советского большевизма – «демократические» режимы послевоенных лет – сменятся режимами, которые хотя бы в какой-то мере следуют национальным интересам.

Запад получил от большевизма возвратное влияние, которое сам оказал на Россию. Западноевропейские социальные теории, из которых самым популярным среди российских образованцев оказался марксизм, многие годы подтачивали русский интеллект. Различные формы политического безумия проникали в русский народ, поселяли в нём сомнение в традиционных ценностях и многовековых основах жизни русского человека, которые сделали его зажиточнее среднего европейца, а Россию – в еличайшей державой.

Одна из причин искажений оценок большевизма в наши дни – провал нацистского государства в Германии, которое верно оценило большевиков, но неверно – Россию. Не говоря уже о военных авантюрах, которые не могла выдержать ни одна форма государственности.

Теперь нам приходится каждый раз, разоблачая преступления большевиков, оговариваться, что никакого сочувствия к нацизму мы не испытываем. Нацизм и большевизм – две стороны одной медали. Оба режима имели множество сходных черт, включая террористические расправы над политическими оппонентами, агрессивную внешнюю политику, чудовищную бюрократическую тупость. Но в Германии не было германофобии как государственной политики, а в большевистском государстве русофобия остается до наших дней вполне очевидной установкой узурпаторских «верхов». Характеристики нацистов в адрес большевиков оказались куда более точными, чем обратные характеристики – большевиков в отношении нацистов.

Все слова о большевистском перевороте кажутся пресными. Потому что всё уже сказано, вся «фактура» в общем и целом специалистам известна, а неспециалистам доступна. Не было никакой революции – ни «великой», ни «социалистической». Был государственный переворот, совершенный бандами дезертиров во главе с террористами, профинансированными врагами России из США, Великобритании, Франции и Германии. Он продолжил процесс распада государственности, начатый в феврале 1917 года. Арест Царя и отстранение от управления прежних кадров разрушили тогда всю систему управления фронтом и тылом. И открыли путь к власти уголовникам и психопатическим типам.

Большевистский переворот окончательно погрузил страну в хаос, а «красный террор» спровоцировал гражданскую войну, в которой бесполезно искать правых и виноватых. За чертой, куда отбросили народ февралисты и большевики, братоубийственная резня – ничего больше. Хотя, русские люди проявляли и здесь чудеса мужества и отваги. Но находились они по разные стороны фронта, последовательно истребляя друг друга. Там и там были душегубы, мучители, вешатели, изуверы, которые в период распада общественных порядков и моральных устоев обязательно выползают из щелей, куда их обычно загоняет эффективно действующее национальное правительство.

Так называемую «революцию» оправдывают клеветой на Россию, и в особенности – на Государя Николая II. Это один из самых точных тестов на русофобию. Считающий Россию до большевиков «отсталой страной», а Николая II – «слабым», да еще «кровавым», должен носить звание русофоба (то есть врага русского народа) до тех пор, пока не прозреет и не отречется от своего безумия.

Оправдание «революции» – успехи СССР. Якобы, на основе более прогрессивного общественного строя провели индустриализацию, коллективизацию и культурную революцию. Это ложь. Достижения, разумеется, были – русский народ продолжал жить, трудиться и творить вопреки антирусскому режиму. Но всё, что связано с политической доктриной большевизма, высасывало из русских жизненные соки и рушило их надежды на достойную жизнь.

Все успехи СССР были не более чем у других европейских государств, которые обошлись без ужасной резни и культурной деградации, а также без массовых репрессий и создания промышленности на костях миллионов.

Большевики приписали себе задел для развития, созданный в Империи. Именно «при Царе» началась индустриализация, фактически достигнута всеобщая грамотность, наука стала фактором производства, а крестьянство было сплошь зажиточным – чего не было у европейских сельских жителей. Российская Империя во всём была на самых передовых позициях. Именно поэтому её и стали разрушать – изнутри разного рода инородцы и внутренние иммигранты, снаружи – «великие державы», которым не нужен был сильный конкурент.

Почитатели большевиков не чувствуют несуразицы, когда оправдывают ужасы гражданской войны и подлость предательства полетом в космос и Победой. Как будто другие народы до космоса не добрались и никаких побед в своей истории не имели. Как будто русский народ не мог обойтись без марксизма, чтобы строить космические корабли и создавать новейшие виды вооружений. Космос был бы освоен Империей и без большевиков, а ведущие ученые в Империи по тюрьмам не сидели бы. Второй мировой войны просто не было бы, поскольку летом 1917 года русские войска вошли бы в Берлин, и к этому всё было готово.

Оправданием большевизма считают сталинизм, будто бы, уничтоживший исключительно предателей и истребивший целую когорту «сионистов». Повторяют глупость: «Сталин принял Россию с сохой, а сдал – с атомной бомбой». Тут всё ложь. В том же духе предлагают аналогичное, заведомо абсурдное суждение: «Ельцин принял страну с разваливающейся экономикой, а сдал с интернетом и мобильной связью». Одно умозаключение стоит другого. Там и там приписывают чужие заслуги и игнорируют чудовищные потери.

Если Государь Николай Второй за время правления увеличил численность русского народа на 45 млн человек (иногда эту цифру завышают до 60 млн), то большевизм со сталинизмом нанесли русскому народу демографические потери на десятки миллионов погибших и неродившихся.

Российская Империя находилась на самых передовых позициях в науке и культуре, государственном и социальном строительстве, имела стремительно развивающуюся экономику – рекордную по темпам роста. Большевики отбросили страну минимум на 20 лет назад, а в стратегической перспективе – навсегда. И всё же исторический исполин, которого подсекла большевистская революция, даже упав на колени, оказался на голову выше других. Но большевики подорвали поступательное вырастание России в бесспорного мирового лидера, разорвали связь поколений, растоптали традиции и нравственные нормы, присущие нашему народу. И всё это продолжается по сей день наследниками большевиков и чекистов, которые упорствуют – продолжают свою живодерскую политику.

Кажется, что изуверский большевизм после смерти Сталина ушел в прошлое. Хрущёв начал переселять людей из бараков и подвалов в крупнопанельные многоквартирные дома с отоплением, освещением и поквартирными санузлами. Но страна продолжала жить впроголодь, потому что крестьянство оставалось «расходным материалом» для большевиков, а кукурузные безумства и борьба с приусадебными хозяйствами стоили огромных потерь сельским труженикам. Хрущёв запустил Гагарина в космос ценой колоссального напряжения всех сил страны, но космическая программа была лишь побочным рекламным продуктом гонки ракетно-ядерных вооружений, которая ещё раз сломала стране хребет. Хрущёв начал выпускать бытовые холодильники, стиральные машины и даже телевизоры. Но одновременно он вновь начал гонения на Церковь и усилил абсурд атеистической пропаганды и в целом идеологическое насилие – навязывание стране доктрин, которые устарели ещё век назад. Брежневу тоже помог всплеск научно-технического прогресса, а ещё – открытие громадных месторождений нефти, которую можно было продавать за рубеж и закупать там ширпотреб – взамен развития производства товаров текущего спроса (продовольствия, одежды, мебели, отделочных материалов, автомобилей, бытовой химии и т. д.).

После краха КПСС и разрушения СССР большевизм сменился антибольшевизмом. Но руководящие должности всюду на пространстве бывшего СССР заняли вчерашние коммунисты. И всюду решающую роль в перераспределении собственности и власти играли бывшие сотрудники КГБ, записанные теперь в точно такие же «спецслужбы» с новыми названиями и старыми замашками. Пропагандистскими методами все эти наследники Ленина-Сталина убедили значительную массу населения постсоветских псевдогосударств в реальности их несбыточной и подлой мечты – что надо бы вернуться в СССР. А ещё «надо бы Сталина» и «при Сталине такого не было». Многомиллионная масса, живущая только лозунгами из советской пропаганды и «фактами» из советских учебников, гарантирует, что олигархия, сменившая коммунистическую номенклатуру, никогда не будет побеждена. Уже либерализм и западничество иссякли – перестали волновать прежние имперские народы, а большевизм жив – в злобном безумии «простых людей», которые при случае станут такими же живодерами, как и те, что творили «красный террор». Красные бесы в любой момент готовы вырваться на свободу и добить истерзанное их «реформами» население.

Большевизм в XXI веке вернулся в новых формах. Теперь «цифровой мир» превратил все ценности в условности. Доброе имя теперь может быть стерто в порошок средствами массовой информации, главное дело которых – лгать. Политические и экономические свободы, записанные в законах, превратились в фикции. Формально они есть, а реально нет. Любая политическая затея может быть разгромлена полицией не по закону, а по приказу. И нет никаких средств остановить бессмысленное и беспощадное насилие, которое объявляет политику уголовщиной. Нет никаких средств отстоять личную и частную собственность, если она приглянулась кому-то из «специальных» людей. Потому что нет судов – одно название. Случайные показательные расправы над чиновниками или уголовниками – н е в счет. Основной источник беззакония и произвола – полиция, спецслужбы, следственные органы, прокуратура и суды. Они своими преступлениями наносят многократно больший вред, чем уголовные преступники и административные правонарушители. Не говоря уже о тотальной измене в высших органах власти, которые рассматривают людей как ресурс для личного обогащения.

Как мы теперь достоверно знаем, «керенщина» была лишь прикрытием для прорыва во власть большевиков. Керенский сыграл предназначенную ему роль. Точно так же сегодня играют свою роль разнообразные «керенские» в европейских странах, где большевистская резня не за горами – она будет предпринята вооруженными иммигрантами, когда олигархии понадобится «зачистить» пространство от остатков коренного населения, всё ещё требующего достойной жизни и соблюдения прав.

Долготерпеливость русского люда позволила Троцкому в брошюре «Октябрьская революция» похвастаться: «Мы так сильны, что если мы заявим завтра в декрете требование, чтобы всё мужское население Петрограда явилось в такой-то день и час на Марсово поле, чтобы каждый получил 25 ударов розог, то 75 % тотчас бы явились и стали бы в хвост и только 25 % более предусмотрительных подумали запастись медицинским свидетельством, освобождающим их от телесного наказания…»

Возникает вопрос, почему большевизму – как в начале ХХ века, так и в начале ХХI века русские не противопоставили всеобщее восстание?

В первом случае мы должны признать, что воинский компонент в русском народе оказался не столь значительным, как всегда считалось. Крестьянин, мещанин, интеллигент и даже рабочий предпочитали терпеть, но не воевать. Они попросту не умели объединяться и сражаться. Лишь незначительная доля русского народа взялась за оружие и выступила против большевиков.

Большевистский метод мобилизации с помощью террора оказался более эффективным. Затем, воинский компонент в русском самосознании в ХХ веке был выжжен как войнами, так и репрессиями. Он не восстановился в послевоенные годы, поскольку население стало стремительно стареть, а пропаганда навязывала всеобщее: «лишь бы не было войны», «мы лимит на революции исчерпали».

Во втором случае оказалось, что пассионарная часть населения РФ к началу XXI века наиболее деструктивна. «Красные» ненавидят Россию гораздо больше, чем истязающую страну олигархию. Они мечтают сами творить стократ большие беззакония. Эти люди одержимы массовыми расстрелами. Спят и видят моря крови. И готовы лгать всюду и везде – лишь бы это подогревало их страстную ненависть ко всему живому. Это самая опасная категория людей – контингент, подходящий только чекистам. То же можно сказать и о самых яростных либералах – они ненавидят Россию всеми фибрами своих мутных душ и мечтают о её уничтожении. Что касается националистов, то ложь в средствах массовой информации и политические репрессии до того унизили их, что они утратили способность привлекать в свои ряды пассионариев. Впрочем, как и все прочие политические силы, которые управляются ничтожествами и невеждами. Пассионарный компонент в русской жизни за неимением приложения сил постарел и иссяк. Поэтому не остается даже химерной государственной системы, она – антисистема, антигосударство.

Увы, по тому же пути идет и вся Европейская цивилизация, доживая последние десятилетия в грязном блуде и постыдной недееспособности. Для политических режимов Запада русофобский режим представляется самым лучшим, самым успешным в деле изничтожения русских.

Европейскую цивилизацию убила «толерантность» – т репетное сбережение иного, чужого и даже откровенно враждебного. Чего требовал интернационализм – главное оружие большевиков, направленное против всех исторических наций, а также против порабощенного ими русского народа. «Добрый дикарь» обернулся к европейцам своим зверским оскалом, но европейцам всё ещё кажется, что это только лишь зрелище, предполагающее надежную защиту зверинца прутьями клетки. Но всё изменилось: точка невозврата уже пройдена, и Европа оккупирована ордами – так же, как и Россия. С полным сочувствием к «ордынцам» со стороны политических и экономических «верхов», задумавших сбросить со своих плеч социальное государство и заменить умных работников искусственным интеллектом.

В таком случае от прежних исторических наций Европы в ближайший век не останется ничего. На их месте возникнут имитационные исламские государства – поначалу ответно толерантные к традициям либерализма, а потом по-большевистски жестокие. Искусственный интеллект лишит европейцев работы и позволит им прожить на пособие до момента, когда их жизни уже ничего не будут значить. Чума большевизма явит себя во всей «красе» и закроет эпоху как ту дверь, которой Троцкий обещал громко хлопнуть, чтобы весь мир рухнул в «темные века».

Для примитивно мыслящих людей удобно считать, что уничтожение Российской Империи было результатом дьявольского замысла – как будто течением истории могут располагать какие-то незримые могущественные группы, а Бог не располагает ничем. Как будто историческая случайность, стечение обстоятельств не складывают судьбу даже отдельного человека. Нет сомнений, что ни германский Генштаб, ни большевистская партия, ни еврейство, не смогли бы разрушить одно из величайших творений русского духа. Нет, главная причина – в упадке этого духа при видимом нарастании мощи государства и экономики. Все остальные обстоятельства реализовались лишь на фоне этого процесса.

Уроки 1917 года до сих пор не освоены ни политиками, ни учеными. И по этой причине Россия раз за разом наступает на одни и те же исторические «грабли», получая не просто чувствительные, а смертельно опасные удары. В 1917 году кадеты и «правые» хотели воевать и военным триумфом обеспечить себе первенство во власти, упустив остальное – проиграли и в военном деле. Революционные демократы («левые») хотели выбирать, и поэтому победили на выборах в Учредительное собрание, но проиграли всё остальное. Большевики хотели бунтовать, и поэтому легко согласились на военное поражение в выигранной войне и без сожаления разогнали уже избранный и готовый к работе всероссийский парламент. Их бунт не предполагал никакого государства – только мировой пожар революции. И они его получили – в гражданской войне и терроре они истребляли не только своих политических противников, но и самих себя. Редко кто из них дожил до преклонных лет. Большевистская революция пожрала миллионы русских людей, надломила хребет русскому народу, но также и пожрала своих детей.

В 1941–1945 гг. только воевали. И по этой причине смогли победить. Но могли и проиграть – потому что у власти продолжали оставаться бунтовщики, которым в России ничего не было жалко, а народ для них оставался все той же «вязанкой хвороста», которую Троцкий готов был бросить в пожар мировой революции, а Сталин бросил в пожар мировой войны. В следующий раз проиграли всё в 1989 году – одновременно Афганскую войну, выборы (первые «демократические») и прозевали ельцинский переворот – декларацию независимости РСФСР от СССР (1990 г.). В 1991 году успех государственного переворота был в том, что выборы уже прошли (в 1989‐м и 1990 г.), а война ещё не началась – она лишь к 1992 году охватит всю периферию прежде единой страны, уничтожив десятки тысяч и превратив в беженцев миллионы.

В 1993–1996 гг. совместились государственный переворот, выборы, референдум по Конституции и война в Чечне. Проиграли все. Разумеется, война была проиграна, но также пришлось фальсифицировать выборы и парламента, и президента, а бунт уничтожил не только своих противников, но и большую часть сторонников – так называемую «демократическую платформу в КПСС», составившую большую часть ельцинского парламента, расстрелянного и разогнанного в 1993 году. Всё повторилось в 2000 году: вторая война в Чечне была проиграна (власть передана вчерашним врагам), мир куплен ежегодной контрибуцией, выборы превратились в фарс, а государственный переворот стал перманентным. По сути дела, государство, худо-бедно сформированное после 1945 года (и Победой отчасти легитимированное), было изничтожено, и мы теперь живем на его обломках, снова затеваясь с выборами и реформами прямо во время очередной войны. Несомненно, кому-то захочется при этом затеять новый переворот. И снова проиграют все. Возможно, уже в последний раз.

Если предполагать, что смена власти произойдет уже совсем скоро, то ценой этой смены будет проигранная война и сорванные реформы, которые вновь будут превращены в абсурд. Россия снова откатится к границе небытия, куда её толкали весь ХХ век. И тогда третий раздел России неизбежен, и это будет означать уже окончательное завершение русской истории.

Задача русского духа – родить русский порядок для себя, восстановить русское национальное государство и привести его к тому величию Империи, которое возвысило русских до исторической миссии. Если эта задача не будет осознанна немедленно, то участь русского народа будет постыдной – в том же постыдном состоянии, в котором русские находятся теперь, русские окончательно сойдут с авансцены истории.

Приложение
Пресловутый вопрос

На протяжении всей книги читатель мог видеть, что в руководстве «левых» партий было очень много евреев. Но были они и в прочих партиях. Во Временном правительстве были евреи из самых разных партий: кадет С. Лурье был товарищем министра торговли и промышленности, меньшевики С. Шварц и А. Гинзбург-Наумов – товарищами министра труда, эсер П. Рутенберг – помощником заместителя министрапредседателя, А. Гальперн – управляющим делами Совета министров. Сенаторами стали адвокаты-евреи М. Винавер, О. Грузенберг, И. Гуревич и Г. Блюменфельд. Г. Шрейдер стал городским головой в Петрограде, эсер О. Минор возглавил городскую думу в Москве, член центрального комитета Бунда А. Вайнштейн (Рахмиэль) – в Минске, меньшевик И. Полонский – в Екатеринославе, бундовец Д. Чертков – в Саратове. В Советах во всех партиях в руководстве было множество евреев, и это хорошо видно по составу президиумов и составу выступающих на советских съездах.

Хотя еврейские партии осудили Октябрьский переворот (за исключением «Поалей Цион»), именно этому перевороту международный сионизм обязан взрывному росту сионистских организаций в России. Первое снятие запретов состоялось конечно по воле Временного правительства, и в марте 1917 года в Москве уже работало Центральное бюро всероссийского отделения Еврейского национального фонда во главе с И. Членовым. Численность сионистских организаций, насчитывавших в 1915 г. около 18 тыс. активистов, к маю 1917 г. возросла до 140 тыс., а к концу 1917 г. союзный большевикам Бунд имел около 400 секций с 40 тыс. активистов.

В июле произошло слияние двух еврейских рабочих партий, образовавших Объединённую еврейскую социалистическую рабочую партию (Фарейникте). На выборах в Учредительное собрание был образован единый национальный список, по которому было избрано семь депутатов – шесть сионистов (Ю. Бруцкус от Минской губернии, Я. Мазе от Могилёвской губернии, А. Гольдштейн от Подольской губернии, В. Тёмкин от Херсонской губернии, Н. Сыркин от Киевской губернии, Я. Бернштейн-Коган от Бессарабии) и один беспартийный О. Грузенберг от Херсонской губернии.

Мы упираемся в проблему запретного «еврейского вопроса» только потому, что он не изучен, и остается на уровне пропагандистской риторики. И поэтому следует сказать, что еврейское происхождение далеко не всегда имело следствием участие в преступлениях большевиков. Немало евреев по происхождению оказались к моменту большевистского переворота царскими офицерами и сражались с большевиками на фронтах гражданской войны. В своем офицерском достоинстве, сохраняя верность Богу, Царю и Отечеству, они были истинно русскими людьми. В этом смысле «кровная» неоднозначность всегда присутствует, если судить по делам. Ведь и в преступлении века – убийстве Царской Семьи – участвовали не только евреи, но и целый интернационал, включая людей, происходящих от русского рода.

Большевистская партия начиналась как собрание эмансипированных евреев. 1‐й съезд РСДРП, прошедший в Минске в 1898 году, представлял по сути дела евреев, объединенных в этнополитический союз Бунд. Съезд был профинансирован Бундом, председателем съезда был Борис Львович Эйдельман, а секретарями Натан Абрамович Вигдорчик и Павел Лукич Тучапский. Бунд, многократно превышающий по численности исходный состав РСДРП, вливался в партию с автономным статусом – ему предоставлялось исключительное право на организацию «еврейского пролетариата» и издание пропагандистских материалов партии на еврейском языке. Исключительный статус был только у евреев, и более ни у кого. В названии партии слово «русская» было заменено на «российская», а «рабочей» партия стала только потому, что к этой категории принадлежал один из 9 делегатов – часовщик Шмуль Кац. С тем же основанием можно было назвать партию и «русской» – среди делегатов был единственный русский А. Ванновский.

Главные фигуры партии большевиков – Ленин и Сталин. Противники большевизма зачастую считают, что они евреи.

Ульянов-Ленин не считал себя евреем, но полагал, что любой «русский умник» на поверку – еврей^[215]. Отчасти это определение он относил и к себе, поскольку среди его политических соратников – множество евреев. Ничего еврейского в семье Ульяновых не было, но еврейская ментальность пробралась в голову вождя. И это состояние его сознания, во многом совпадавшее с установками еврейских нигилистов, вполне может быть названо «талмудизм». Дед Ленина по матери – еврей Израиль Бланк, выкрест, женившийся на полунемке-полушведке. По внешности Ленину часто приписывают родство с калмыками. Действительно, его скулы напоминают антропологический тип «друга степей», наследство от которого пришло через отца Ленина Илью Ульянова, который слишком рано умер, чтобы оказать влияние на становление мировоззрения детей. Но всё-таки важно, что Ленин говорил и думал по-русски, обучался по-русски. При этом русским он не стал. Напротив, его ненависть к «великорусскому шовинизму» носила болезненный характер. Русского в Ленине – только родной язык, а еврейского – «талмудизм», иррациональная ненависть к самодержавию и ко всему русскому, выраженному, прежде всего, в православии. Так кто же Ленин? Формально – русский, неформально – отчаянная нерусь.

Со Сталиным-Джугашвили ситуация более сложная, но разрешимая вполне однозначно. Попытка привязать фамилию Сталина к названию горы Джуга в Краснодарском крае, а значение топонима вывести из санскрита («джуху» – языки пламени) совершенно несостоятельна. Поиски в праязыке разумны, когда нет рядом лежащих смыслов. А они есть. Например, в широко распространенном в языках разных народов – Jew (англ. – «джу», еврей, иудей).

Возможно, род Сталина происходит из деревни «Джугаани». Но в грузинском языке нет слова «джуга», от которого могла бы произойти кличка или топоним. Имя «Джуга» в грузинском не встречается. Зато в осетинском «джуга», «дзуг» – отара, стая, стадо, а «джуха» – отбросы. Если бы Сталин не стеснялся своего происхождения, то легко мог бы указать на эти значения и уверенно считать свой род осетинским.

Конечно, по-грузински «еврей» – «эбраэли» (хотя до революции предпочитали «уриа» – аналог русского «жид»), но по-осетински «дзуттаг» – еврей (или «уираг» – возможно, тоже исходно «жид»). По-чеченски «еврей» – «жугтий». Дзугатæ – Дзугаевы – Джугашвили – Дзугашвили – осетинские фамилии, где «дз» меняется на «дж». А вот Иосиф – совсем не осетинское имя, а библейское, которое может быть и у христианина, и у иудея. Иосиф Джугашвили лишь учился на христианина, но христианином никогда не был.

Кавказские языки свидетельствуют о том, что Джугашвили происходит от евреев. Но Сталин себя евреем не считал. Отчасти мог считать себя грузином, хотя и не позволял в официальной обстановке говорить с ним по-грузински. К грузинской культуре он отношения не имел, к русской – тем более. К еврейскому образу жизни он также не имел возможности приобщиться. Облик Сталина – сухорукий рябой кавказец, говорящий по-русски с сильным акцентом и заметными затруднениями в формулировании мыслей. Ни одной черты русскости в нём нет, это уж наверняка. А среди его предков, несомненно, были евреи.

Сокрытие родства с евреями прошло по нескольким направлениям. Первое: заявление о родстве с осетинами (в первых списках большевистского руководства Джугашвили указан как осетин), а затем он числился грузином – за счет грузинского окончания «швили» (сын). Второе: фамилия составная, искусственная – не отражающая устойчивой идентичности в семье. Третье: обучение в духовной семинарии, где предметы будущий вождь осваивал весьма поверхностно, в его голове остались только какие-то обрывки богословия – и всё. Сталин «отбывал» семинарию, обращая внимание только на некоторые интересные ему предметы. Как и Ленин, подлинного образования он не получил. Как и практики в какой-либо профессии.

У обоих «университеты» – это антигосударственная деятельность и чтение подрывной литературы. Оба были в родстве с евреями, но сами не жили по еврейским обычаям. Их родовая самоидентификация осталась смутной, а ненависть к исторической России сходна с мировоззренческим надломом светских евреев – «талмудизацией».

Третье по значимости лицо в большевистской истории – Бронштейн-Троцкий, в еврейском происхождении которого ни у кого нет сомнений. Как нет теперь никаких сомнений, что мятеж в Петрограде в октябре 1917 года организовал именно Троцкий, а не Ленин.

Четвертое по значимости и упоминаемости лицо в большевистской партии – Яков Свердлов. Он также – несомненный еврей (отец Михаил Израилевич, мать Елизавета Соломоновна, имя при рождении – то ли Ешуа-Соломон Мовшевич, то ли Янкель Мираимович). Еврейские имена Яшки Свердлова и его братьев были изменены, когда отец второй раз женился, приняв православие. Во время «революции» 1905–1907 гг. Свердлов был одним из организаторов террора на Урале, где закупленные на иностранные деньги револьверы раздавались уголовникам для нападений на государственных чиновников и полицию. После побега из ссылки в 1910 году Свердлов по переписке познакомился с Лениным и был кооптирован им в Русское бюро РСДРП. Потом новая ссылка и знакомство со Сталиным, который к «Яшке» относился пренебрежительно – назвал тем же именем свою собаку. В большевистской партии с 1917 г. Свердлов сделал головокружительную карьеру, занимаясь кадровыми вопросами и всей агитационной работой. Именно поэтому VI съезд РСДРП, прошедший под руководством Свердлова, был фактически еврейским. Свердлов умер в 1919 г., якобы, во время эпидемии испанки. Большевики не были щепетильны с родственниками своего соратника. Старший сын Михаила Израильевича был усыновлен Максимом Горьким, но бежал во Францию и там служил в Иностранном легионе. А младший сын в 1938 г. был расстрелян как троцкист.

степени состоял из евреев, в особенности сразу после Октября.

В Москве Октябрьским переворотом руководил Аркадий Розенгольц^[216], впоследствии глава ВВС, потом нарком внешней торговли. Латышские стрелки находились под руководством комиссара Семёна Нахимсона^[217] и блокировали подход правительственных войск к Петрограду в Октябре; его брат Вениамин в Октябре по просьбе Ленина отключил электричество, оставив главные мосты через Неву разведенными. Семейный подряд в большевизме получили также три брата Беленькие, сыновья мещанского старосты: Абрам стал начальником личной охраны Ленина и других высших должностных лиц, Григорий – видный партийный деятель, Ефим – служил большевикам на ответственных хозяйственных должностях^[218].

Арестом известных членов Учредительного собрания Шингарева и Кокошкина занимался комиссар Гордон (биографических данных нет).

Большевистские вожди, как правило, не были евреями, но для такого случая обычно их жены были еврейками. Впрочем, судьба их незавидна – вместе с главарями переворота революция пожирала и их семьи.

Главный организатор террора, Дзержинский, находился в сфере влияния нигилистов из еврейских революционных кругов. Первая любовь Дзержинского, бундовка Юлия Гольдман, умерла от чахотки. Вторая жена Дзержинского – Софья Мушкат, её родители: Сигизмунд Мушкат, Саломея Станислава Либкинд. Вдова Дзержинского до 1961 г. жила в Кремле, занималась политпропагандой на польском языке, умерла в 1968 году.

Софья Мушкат

Киров (Костриков) был женат на иудейке Марии Львовне Маркус, которая осталась бездетной, но отказалась воспитывать дочь Кирова от первого брака, которую отдали в детдом. Мария Львовна ещё в период гражданской войны была разбита параличом, и Киров «гулял» от неё беспрерывно, за что и был убит. А Маркус после этого содержалась в психиатрической лечебнице до самой смерти в 1945 году.

Рыков (293) был женат на Нине Семёновне Маршак, которая вышла за него после брака с другим большевиком Иосифом Пятницким (Таршисом). Расстреляна в 1938 году.

Бухарин сменил две жены – Эсфирь Гурвич (развод в 1929 г. по политическим мотивам; в 1947 г. была арестована вместе с дочерью и освобождена только после смерти Сталина) и Анна Лурье, приемная дочь большевика Юрия Ларина (561). Первая жена Бухарина дожила до 1989 года, вторая, будучи арестованной в 1937 г. и перенеся бесконечные ссылки и тюрьмы, дожила до 1996 года.

Ворошилов получил жену Екатерину (Голду) Давидовну Горбман «в наследство» от другого большевика – Авеля Енукидзе, который принудил её к аборту и сделал бесплодной. Семья воспитывала семь приемных детей. После образования Израиля супруга Ворошилова объявила: «Вот теперь и у нас тоже есть родина».

Жена Молотова – Полина Жемчужина (Перл Семёновна Карповская), после войны была арестована и отправлена в ссылку, где находилась вплоть до смерти Сталина. Её сестра и брат жили в США под измененными именами. Полина получила своё новое имя – для ведения подпольной деятельности большевиков в Киеве.

Вторая жена Куйбышева – Евгения Соломоновна Коган. Всю жизнь она занималась только революционнопартийной работой, в 1937 году арестована, подвергнута пыткам, подписала признательные показания и расстреляна в 1938 году.

Жена Луначарского (93) – актриса Наталья Розенталь (урожденная Сац, первый муж Лев Розенталь погиб во время гражданской войны), умерла в 1962 году. Зампред Совмина СССР Андреев женился на Доре Моисеевне Хазан, нарком Ежов был женат на Суламифи Соломоновне Хаютиной (расстреляна в 1938 г.). Даже у неприметного в партийных делах комдива Щорса (499) жена – Фрума Хайкина, с 1918 г. – сотрудница ЧК. Интересная деталь – Щорс был похоронен после вымачивания тела в соляном растворе, тело было помещено в цинковый гроб. Такой ритуал был хорош для эксгумации, но по тем временам слишком дорог и не практиковался.

Практически все жены большевиков «первого ряда» происходили из еврейских «низов», были рьяными революционерками и не получили образования ни до революции, ни в стране Советов. Почти все выходили замуж за большевиков после их или собственного второго брака.

Сталину ставят в заслугу, что его жена не была еврейкой. Но по какой-то причине сын Сталина Яков был женат на Юдифи Мельцер. Невестка Сталина ненадолго была арестована в 1941 году (после попадания мужа в плен к немцам), после освобождения заболела и умерла.

Еврейские жены у лидеров раннего большевизма – это не заговор, а следствие наплыва евреев в революционное движение. Евреек было немало во всех революционных организациях. Кроме того, революционеру брак с еврейкой обеспечивал социальную близость к нигилистическим слоям общества и отстраненность от традиционной формы брака.

Доля еврейства в большевистских «верхах» с течением времени стала уменьшаться. Причина тому – относительно невысокая доля евреев в населении России. Если среди евреев доля большевиков была аномально высока, всё же доля самих евреев в населении России незначительна. На невероятно распухающую большевистскую бюрократию просто не находилось достаточного числа евреев (см. таблицу ниже).

В книге «Политические деятели России: 1917» (М., 1993) учтено три сотни наиболее заметных политических фигур переломного года (включая не только революционеров, но и их противников). Среди них евреи: меньшевики – 20, большевики – 11, эсеры – 6, анархисты и кадеты – по 3. Из них 16 были активными участниками Октябрьского переворота.

В английской брошюре «Евреи в России» перечислены 550 комиссаров, из них 30 русских, 34 латыша, несколько венгров и поляков и 447 евреев^[219]. Подобные данные не имеют ничего общего с действительностью, но кочуют из публикации в публикацию.

Многочисленные публикации фальшивых списков СНК с выдуманными фамилиями и должностями создали иллюзию, что РСФСР, а потом СССР управлялись исключительно евреями. Не умаляя роль евреев в большевистском управлении, стоит обратить внимание на «простых людей», «выходцев из народа», которые оказывались порой даже более жестоки к русским, чем инородцы. Фальсификации тщательно разобраны. Они представляют собой компиляцию: список всех евреев, которые когда-либо имели посты в СНК, а вовсе не состав «первого правительства», а также включают выдуманные наркоматы.

Выступая в Музее Толерантности перед иудеями в 2013 году по случаю передачи части библиотеки Шнеерсона на хранение в этот музей, Президент РФ сказал: «Примерно 80–85 % членов первого Советского Правительства были евреями…» В действительности, ни СНК, ни вообще какой-либо правительственный орган такой концентрации евреев не имели никогда.

Без «приписок» и сомнительной информации в первом СНК евреем был только Троцкий и, возможно, еще Теодорович (297). Но в правительстве РСФСР 1917–1922 гг. евреев было 6 из 50, в ЦК РСДРП(б) накануне октября 1917 г. евреев было 6 из 30, а в первом составе политбюро ЦК РКП(б) – 3 из 7. Фактически из одного руководящего состава в другой кочевали одни и те же лица: Троцкий, Зиновьев, Каменев.

Совершено другая картина в карательных органах. В период гражданской войны из 60 губернских и областных ЧК евреи возглавляли 20, а на Украине почти все руководители областных ЧК были евреями. В 1921 г. в кадрах ЧК Украины евреев числилось втрое больше, чем украинцев. В период 1935–1937 гг. евреи возглавляли более половины структурных подразделений центрального аппарата НКВД, в областных УНКВД 7,6 % чекистов были евреями (что значительно превышает долю евреев в населении СССР (не более 2 %). В НКВД Украины в 1938 г. евреев было 925 и 1518 украинцев, в НКВД Белоруссии почти четверть сотрудников составляли евреи. Евреи руководили также советской разведкой и составляли более половины зарубежной нелегальной сети (см. таблицу ниже).

Русский юрист Георгий Михайловский (1890–1946), немало поработавший во внешнеполитическом ведомстве, в эмиграции писал: «“Эти русские – мягкотелые славяне и постоянно говорят о прекращении террора и чрезвычаек”, – говорила мне чекистка: “Если только их допустить в чрезвычайки на видные посты, то всё рухнет, начнётся мягкотелость, славянское разгильдяйство и от террора ничего не останется. Мы, евреи, не дадим пощады и знаем: как только прекратится террор, от коммунизма и коммунистов никакого следа не останется. Вот почему мы допускаем русских на какие угодно места, только не в чрезвычайку…” При всём моральном отвращении … я не мог с ней не согласиться, что не только русские девушки, но и русские мужчины-военные не смогли бы сравниться с нею в её кровавом ремесле. Еврейская, вернее, общесемитская ассировавилонская жестокость была стержнем советского террора…»^[220]

Еврейское присутствие в Красной Армии было также довольно ощутимым – практически все партийцы (в том числе еврейского происхождения) в гражданскую войну прошли через командные должности. Членами Реввоенсовета были Розенгольц (629) и Гусев (Драбкин) ^[221]. Сокольников (Бриллиант) (573) был командующим Туркестанским фронтом (1920–1921). Командующими армий были: Лашевич (355) – 3‐й армией Восточного фронта (1918–1919); тот же Сокольников – 8‐й армией Южного фронта (1919–1920); Якир (524) – 14‐й армией Южного фронта. Во время гражданской войны отличились: Медведовский ^[222] (1881–1924) – в 1919–1922 гг. командир 16‐й стрелковой дивизии, кавалер двух орденов Красного знамени; Шмидт ^[223], командир 17‐й кавалерийской дивизии Червонного казачества.

Большое число евреев было в реввоенсоветах фронтов и армий. В 1926 г. в Красной Армии евреи-политработники составляли 10,3 % – более чем в два c половиной раза превысив соотношение евреев в составе ВКП(б), где по данным партийной переписи 1926 евреи составляли 4 %^[224].

Зачастую евреям приписывают организацию голода в Советской России. Но голод был просто следствием большевистской политики, а та – продуктом марксизма и борьбы за власть. В этом отношении гораздо важнее национальной принадлежности была партийная. Моисей Фрумкин ^[225] был членом коллегии Наркомпрода, а потом замом наркома продовольствия, Яков Брандербургский-Гольдзинский ^[226] – чрезвычайным уполномоченным ВЦИК по продразвёрстке в ряде губерний, американский еврей Семён Восков^[227] – комиссаром продовольствия Северной области, Мирон Владимиров-Шейнфинкель ^[228] – главой петроградской продовольственной управы, затем – нарком продовольствия Украины, Моисей Калманович ^[229] – комиссаром продовольствия Западного фронта.

Не стоит забывать о «белых» офицерах-евреях, евреях – жертвах погромов – «красных» и «белых», евреях, дававших деньги «белым» армиям. Деникин отмечал «геройскую деятельность офицеров-евреев, самоотверженно боровшихся с осквернителями России». В армиях «белых» неоднократно издавались приказы о расстреле на месте за призывы к погромам. У атамана Семенова в подчинении находилась «Иудейская сотня». Известны имена евреев-юнкеров, защищавших Зимний дворец. Среди участников Ледяного похода известен Фёдор Баткин ^[230], поручик Бродисский и другие. В рядах белых были генералы из крещёных евреев – Борис Александрович Штейфон, Александр Хануков, Юзефович, Гейман и др.

Предприниматель Абрам Самойлович Альперин пожертвовал генералу Алексею Каледину 800 тыс. рублей на формирование казачьих партизанских отрядов, сказав: «Лучше спасти Россию с казаками, чем потерять её с большевиками». Купец Борис Абрамович Гордон также внес 200 тыс. рублей на формирование Белой Армии.

Казалось, что еврейство развернется при большевиках. Поначалу так и было. В начале 1918 г. в составе Наркомнаца даже был образован Еврейский комиссариат во главе с Семёном Диманштейном ^[231], по стране в течение 1918 г. было создано 13 местных еврейских комиссариатов. Но гражданская война прокатилась и по еврейской народности – многие эмигрировали, а в почти трех сотнях погромов погибли более 5 тыс. евреев (иногда называется явно фантастическая цифра в 100.000)^[232]. Правда, наравне с миллионами погибших русских, татар и других. Просто в отношении евреев любое притеснение называлось «погромом», а в отношении остального населения многократно более масштабные притеснения никаким особым термином не обозначались. Общественная активность евреев вне интернациональных организаций была быстро свернута, а кадровый состав внешнеполитических органов стал избавляться от космополитической части еврейства, которое было ненадежным хранителем тайн – слишком много стало невозвращенцев.

Эмансипированное еврейство было активнейшей частью революционного движения, пылая ненавистью к самодержавию, которое оно считало ответственным за все свои беды. К кагалу, как правило, евреи претензий не имели: им достаточно было отказаться от связей с раввинами и общинами соплеменников, обучиться какой-то «интеллектуальной» профессии, чтобы считать себя независимыми личностями. Но талмудическое воспитание накладывало отпечаток, и по этой причине эмансипированные евреи переводили свою ненависть к христианству на христианское государство, переплавляли талмудические взгляды в политические доктрины.

Конечно, революционеры считались в своих прежних общинах отщепенцами. Тем не менее они оставались носителями талмудического духа. Отщепенство было всё менее осуждаемо, и у него появилась задача – возглавить революционное движение и уничтожить самодержавие, ликвидировав одновременно и государственный статус православия. Коммунизм в Российской Империи ближе всего был именно еврейству, которое воспитывалось на догматах Талмуда и в ненависти к русской культуре и русской государственности.

Еврейский компонент в революционных движениях обусловлен интернационализмом и космополитизмом этой общности (совсем не этнической или религиозной). Что вовсе не означает исключительно еврейского характера революционных брожений. Они всегда исходят из начавших приобщаться к образованию кругов, которые ищут правду жизни где угодно, но только не в родной стране. Особая жестокость интернациональных олигархий связана с установкой на сверхэксплуатацию, которая реализуется террором и специальными финансовыми механизмами. В течение краткого периода общественная трансформация привлекла еврейство (ничтожную часть евреев России) в революционное движение, но в дальнейшем его роль была ничтожной. То же повторилось в событиях рубежа 1990‐х гг., после чего роль евреев в политических и экономических процессах резко снизилась.

Говорить о каком-то еврейском или иудейском заговоре не приходится. Евреи в революциях оказываются в составе всех борющихся за власть группировок (не исключая традиционалистов и консерваторов), но это присутствие есть, и оно особенно тем, что именно в этот период оно фиксируется наиболее интенсивно. Можно сказать, что отдельные личности еврейского происхождения играли заметную роль в период, начавшийся в феврале 1917 года, но в целом еврейство не составляло ни какой-либо сплоченной общности ни в одной из политических сил, и евреи, включенные в эти силы, совершенно не были привязаны к своему еврейскому происхождению, считая себя интернационалистами, революционерами – именно эта идентичность выступала на первый план.

Основная литература

1. Первый всероссийский Съезд Советов р. и с. д. Т. 1. – МЛ.: Государственное издательство, 1950.

2. Первый всероссийский Съезд Советов р. и с. д. Т. 2. —МЛ.: Государственное издательство, 1950.

3. Второй Всероссийский Съезд Советов Р. и С. Д., Государственное издательство. – М.-Л.: Государственное издательство, 1928.

4. Третий Всероссийский Съезд Советов Рабочих, Солдатских и Крестьянских Депутатов. – Петроград: Государственное издательство, 1918.

5. Стенографический отчет 4‐го Чрезвычайного Съезда рабочих, солдатских, крестьянск. и казачьих депутатов. – М.: Государственное издательство, 1920.

6. Пятый Всероссийский Съезд Советов рабочих, крестьянских, солдатских и казачьих депутатов. Стенографический отчет. Москва, 4–10 июля 1918 г. – М.: Издательство Всероссийского Центрального Исполнительного комитета Советов р., с., к. и к. депутатов, 1918.

7. Крайнев, Д. Идолище большевизма. Освобождение или небытие. – М.: ВАШ ФОРМАТ, 2021.

8. Латышев, А. Г. Рассекреченный Ленин. – М.: Издательство МАРТ, 1996.

9. Мельгунов, С. П. Красный террор в России. – Нью-Йорк, 1979.

10. Мирек, А. М. Красный мираж. Палачи великой России. – М.: ООО «Можайск-Терра», 2006.

11. Фельштинский, Ю. Г. Большевики и левые эсеры. Октябрь 1917 – июль 1918. На пути к однопартийной диктатуре. – Париж: УМСА-РRЕSS, 1985.

12. Шамбаров, В.Е., Чавчавадзе, Е. Н. Кто заплатил Ленину? – М.: Вече, 2017.

13. Rosenberg, Alfred. Pest in Rußland! Der Bolschewismus, Seine Häupter, Handlanger und Opfer, 1922.

Примечания

1

Триединый русский народ (великорусы, малороссы и белорусы) составлял более 2/3 населения Российской Империи, бывшей полноценным русским национальным государством.

(обратно)

2

Скрипник Николай Алексеевич (Скрыпник Микола Олексийович, 1872–1933) – из семьи железнодорожного служащего. В 1900 году поступил в Петербургский технологический институт, но учебе предпочел занятие революцией. В 1901 г. арестован на демонстрации и выслан в Екатеринослав. Арестовывался 15 раз, 7 раз ссылался. В сумме был осужден на срок 34 года и один раз приговорен к смертной казни, 6 раз бежал. Под чужими именами вел революционную работу в различных городах. После Февраля в Петрограде избран секретарем Центрального совета фабрично-заводских комитетов. Во время Октябрьского переворота – член ВРК Петросовета. Был отправлен Лениным на Украину. На Первом Всеукраинском съезде Советов избран народным секретарем труда, а затем торговли и промышленности. После германской оккупации Киева избран в Полтаве председателем рабоче-крестьянского правительства. С 1918 г. работал в ВЧК, с 1919 г. – снова в правительстве УССР. Вступил в конфликт со Сталиным, который предложил украинцам «не играть в правительство и республику». В 1922–1923 гг. – нарком юстиции, зампредседателя правительства УССР, генпрокурор республики. В 1927–1933 годах – нарком просвещения УССР, активный проводник «украинизации». В 1933 г. обвинен в «извращении ленинизма» и «вредительстве в языкознании», перемещен на должность главы Госплана УССР. После очередного взрыва критики покончил с собой.

(обратно)

3

Яковлев Яков Аркадьевич (наст. фамилия Эпштейн; 1896–1938) – учился в Петроградском политехническом институте (не окончил). В 1913 г. вступил в РСДРП, большевик. После Февраля занимался организацией рабочей милиции и солдатских комитетов в Петрограде. В 1919 г. возглавлял большевистский ревком в Харькове, был председателем Екатеринославского губкома КП(б) Украины. До 1921 г. – на различных партийных должностях, затем – работа в газетах, издательствах, пропагандистских отделах партии. В 1924–1930 гг. член ЦКК ВКП(б); в 1926–1927 гг. кандидат в члены, в 1927–1930 гг. член Президиума ЦКК. В 1929 г. назначен народным комиссаром земледелия СССР, на время его правления пришелся голод 1932–1933 годов. С 1934 зав. сельскохозяйственным отделом ЦК ВКП(б). В 1937 г. арестован, в 1938 г. по обвинению в участии в контрреволюционной террористической организации расстрелян.

(обратно)

4

Инесса рассталась с мужем Александром Армандом, от которого, имея четырех детей, в 1902 г. ушла к его 18‐летнему брату. Неофициальный муж умер от туберкулеза у неё на руках.

(обратно)

5

Сковно Абрам Андреевич (Анцелович) (1888–1938) – и з семьи сапожника. Член РСДРП(б) с 1903 года. В событиях 1905 г. – член рабочей дружины в Риге. В 1906 г. приговорен к ссылке в Енисейскую губернию. Оттуда бежал за границу. Жил во Франции и Швейцарии, участвовал в партийных конференциях. После Октябрьского переворота занимал мелкие хозяйственные должности. Расстрелян.

(обратно)

6

Равич Сарра Наумовна (1879–1957) – член РСДРП с 1903 г. В 1906 уехала в Париж, затем в Женеву. Кратковременно была замужем за Зиновьевым. Привлекалась к ответственности не только по политическим, но и по уголовным делам – например, в 1908 г. в Мюнхене, когда у неё в руках оказались купюры, похищенные Тер-Петросяном (Камо) во время грабежа. В 1917 г. исполняла личные поручения Ленина и поручения партии большевиков, устроившись на фабрику «Скороход», где работала в больничной кассе. В 1918 г. после убийства Урицкого исполняла обязанности комиссара внутренних дел Северной области. Была делегатом многих партийных съездов. Член Центральной контрольной комиссии РКП(б) (1924–1925). С 1922 г. состояла в Московском отделении Всесоюзного общества старых большевиков. Активная участница оппозиции в 1926–1927 гг. В 1927 г. исключена из партии, в следующем году восстановлена. В 1935 г. – управляющая Воронежским трестом кондитерских изделий. Вновь исключена и выслана на 5 лет в Якутию, затем еще трижды арестовывалась, освобождена только в 1954 г., умерла в доме престарелых.

(обратно)

7

Лилина (Бернштейн) Злата Ионовна (1882–1929) – её отец Евно Нохимович Бернштейн был мукомолом. Закончила гимназию, работала учительницей, член РСДРП с 1902 г., в 1908 г. эмигрировала в Швейцарию. Сотрудничала с большевистскими газетами. После Октябрьского переворота работала в Петросовете, затем – завотделом народного образования. Выступала за «национализацию» детей – изъятие их из семей и воспитание в коммунистических детских садах и школах. В 1927 г. исключена из партии за участие в «левой оппозиции». В 1928 г. восстановлена, переехала в Москву, работала в Наркомпросе. Стала одним из первых авторов детских книг о Ленине. Скончалась от рака лёгких.

(обратно)

8

Радомысльский Стефан Овсеевич (1908–1937). Первый арест в 1934 г. с высылкой в Керчь. Второй арест в 1936 г. Расстрелян.

(обратно)

9

Сафаров Георгий Иванович (1891–1942) – из армянско-польской семьи архитектора. В 1908 году вступил в РСДРП, в 1910 году эмигрировал, секретарь Цюрихской секции большевиков. В 1912 г. возвратился в Петербург, был арестован, бежал во Францию. В 1916 г. выслан из страны за антивоенную пропаганду, переехал в Швейцарию. После возвращения в Россию в 1917 г. – сотрудник редакции «Правда», член Петербургского комитета РСДРП(б). В 1919 г. командирован в Туркестан, член Туркбюро ЦК РКП(б). В 1922–1924 гг. член исполкома Коминтерна, заведующий Восточным отделом и секретарь Исполкома. Кандидат в члены ЦК партии (1921–1923 и 1924–1925). Поддерживал Зиновьева. В 1926 г. отправлен первым секретарем полпредства в Китае, в 1927 г. – в торгпредство в Турции, но отказался выехать. Исключён из ВКП(б), арестован, приговорён к 4 годам ссылки и выслан в Ачинск. После подачи заявления об отходе от оппозиции восстановлен в ВКП(б), в 1930–1934 гг. – вновь заведующий Восточным отделом Исполкома Коминтерна. В 1934 г., после убийства Кирова арестован, осуждён на 2 года ссылки. В 1936 г. арестован, дал показания на 111 человек, приговорен к 5 годам лишения свободы за «контрреволюционную троцкистскую деятельность», в местах заключения использовался как провокатор, позднее расстрелян.

(обратно)

10

Абрамович Александр Емельянович (наст. имя Шая Зеликович; 1888–1972) – исключен с первого курса медицинского факультета Новороссийского университета. В 1908 г. вступил в РСДРП. С 1911 г. – в эмиграции в Женеве, в 1917 г. – член президиума Одесского Совета, член Одесского ревкома и боевого штаба, агитатор на Румынском фронте; начальник и военный комиссар отряда особого назначения Московского военного округа. Уполномоченный Коминтерна по романским странам. В 1920 г. – на нелегальной работе во Франции, Австрии, Чехословакии. С 1932 года – на партийно-педагогической работе. В 1934–1950 годах заведовал кафедрой основ марксизма-ленинизма в Томском Госуниверситете и одновременно вёл курсы диалектического и исторического материализма в Томском педагогическом институте; профессор. Награждён орденом Ленина (1947).

(обратно)

11

Усиевич Григорий Александрович (1890–1918) – в 1907 году поступил в Петербургский университет на юридический факультет. В том же году вступил в РСДРП. С 1908 года – член Петербургского комитета РСДРП. В 1909 году был арестован, провёл в тюрьме около двух лет. В 1911 году был сослан в Енисейскую губернию. В 1914 г. бежал из ссылки и эмигрировал в Австрию, где был заключен в концлагерь. С 1916 г. в Швейцарии. После Февраля – член Исполкома Моссовета, член Московского комитета РСДРП(б). В октябре 1917 – один из руководителей вооружённого восстания в Москве. В 1918 г. был направлен в Западную Сибирь для организации снабжения Москвы хлебом. Погиб в бою.

(обратно)

12

Усиевич Елена Феликсовна (в девичестве Кон; 1893–1968) – уполномоченный Крымлита (1925–1928), в 1932 г. окончила Институт красной профессуры, работала заместителем директора Института литературы и искусства Коммунистической академии. Награждена орденом Трудового Красного Знамени (1963). Литературный критик с остронепримиримым стилем публикаций.

(обратно)

13

Ривкин (Рывкин) Залман-Бэр Ошерович (1883–1972) – из семьи мещан, столяр. Член РСДРП с 1903 г., большевик. В 1905 г. был на руководящей партийной работе в Минске. Был в ссылке, в 1909 г. бежал за границу. В 1917 г. избран в Учредительное собрание. Был председателем ЧК в Торопце. Дальнейшая его судьба неизвестна. В 1964 его подпись появилась под письмом старых большевиков после разоблачения культа личности Сталина.

(обратно)

14

Гоберман Михаил Вульфович (Львович) (1891–1986) – из купеческой семьи. Член РСДРП с 1911 г., в 1912 году за политическую работу среди московских железнодорожников он был выслан за границу, жил в Германии, Италии, Швейцарии, где встречался с Лениным и Крупской, выполнял их задания. После возвращения в Россию работал в ВЦСПС, затем секретарем Союза железнодорожных служащих. В 1918 г. вступил в Красную Армию, после ранения демобилизован, вернулся в Москву, работал судьей. В 1920–1924 гг. работал в Коминтерне, затем на хозяйственной работе. В 1938 г. репрессирован, 17 лет провел в лагерях и ссылке. Возможно, в этой биографии совмещены данные о двух разных Гоберманах.

(обратно)

15

Сулиашвили Давид Сократович (1884–1964) – грузинский советский писатель. Член Коммунистической партии с 1949 года.

(обратно)

16

Цхакая Михаил (Миха) Григорьевич (1865–1950) – в 1917–1920 гг. член Тбилисского комитета РСДРП(б), с 1920 года член Исполкома Коминтерна, в 1921‒22 представитель Грузинской ССР при правительстве РСФСР, в 1923‒1930 председатель Президиума ЦИК Грузинской ССР и один из председателей ЦИК ЗСФСР, член Президиума ЦИК СССР. Депутат ВС СССР 1–3‐го созывов (1938–1950).

(обратно)

17

Aбрамович Рафаил Абрамович (наст. фамилия Рейн; 1880–1963) – из купеческой семьи. Из Рижского Политехнического Института исключён за вступление в Бунд (1899) и участие в студенческих выступлениях. В 1903 г. бежал за границу. Образование завершил в Льеже (Бельгия). В 1904 г. возвратился в Россию для нелегальной работы, был арестован на несколько месяцев. Избран членом ВЦИК 1‐го созыва. В 1904–1905 гг. занимал руководящие позиции в Бунде, вошёл в состав ЦК РСДРП от Бунда, примкнул к меньшевикам. Занимался преподавательской деятельностью. В 1910 г. арестован, выслан в Вологодскую губернию, откуда вскоре бежал за границу. После Февраля вернулся в Россию в «пломбированном вагоне», Выступал против сепаратного мира. Активный противник большевистского переворота. Арестован, несколько месяцев провел в тюрьмах. В 1919–1920 гг. продолжил работу в ЦК меньшевиков, депутат Моссовета, съездов профсоюзов и совнархозов. В 1920–1933 гг. жил в Германии, затем во Франции, с 1940 г. – в США. Автор книг и статей на идише и иврите.

(обратно)

18

Мартов Юлий Осипович (наст. фамилия Цедербаум; 1873–1923) – и з известного еврейского рода, дед стоял у истоков первых еврейских газет в Империи. Его мать бежала от католичества, которым её мучили с детства. Двое его братьев и сестра стали известными революционерами, что говорит об атмосфере нигилизма в семье. Поступил в Петербургский университет на физико-математический факультет. Уже на первом курсе начал нелегальную деятельность. В 1892 г. был арестован, полтора года провел в «Крестах», был исключен из университета, выслан под гласный надзор полиции. В 1895 г. вместе с Лениным был одним из основателей петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», за что в 1896 г. был вновь арестован и сослан в Туруханск. После окончания ссылки в 1900 г. принял участие в создании газеты «Искра». Для этого эмигрировал в Германию. На II съезде РСДРП разошелся с Лениным и возглавил меньшевиков. Вернулся в Россию, с декабря 1905 г. стал членом ЦК объединённой РСДРП, активно выступал на митингах и собраниях, занимался публицистикой. В 1906 арестован и осужден к 3‐годичной ссылке, которая была заменена высылкой за границу. Продолжил заниматься публицистикой и политической организацией. Во время Первой мировой войны предсказал, что она сменится гражданкой войной. В 1917 г. вернулся в Россию. К Октябрю отнесся отрицательно, осудил разгон Учредительного собрания, закрытие большевиками газет и аресты оппозиционных политиков. Опубликовал материалы об участии Сталина в «экспроприациях» в 1906–1907 гг. К концу 1918 г. объявил, что советский строй придется признать «как данность», но продолжал требовать от большевиков демократизации. Резко осудил расстрел Царской семьи и великих князей. В 1920 г., будучи смертельно болен туберкулёзом, эмигрировал в Германию. Вплоть до смерти продолжал писать статьи в меньшевистских изданиях.

(обратно)

19

Либер Михаил Исаакович (наст. фамилия Гольдман; 1880–1937) – из семьи коммерсанта и поэта. С 16 лет принимал участие в социалдемократических кружках. Вступил в Бунд. Вместе с бундовцами вошел в РСДРП. В 1899 г. арестован, через полгода отпущен на поруки и уехал в Швейцарию. В 1902 г. вошел в ЦК Бунда. После разногласий в РСДРП принял сторону меньшевиков. В 1905 г. – член Исполкома Петеросовета. Член ЦК РСДРП. Подвергался арестам (1910, 1912, 1914) и ссылкам (1910, 1912, 1915). Дважды бежал с места ссылки. В 1915 г. арестован и сослан в Самарскую губернию. После Февраля – вновь член ИК Петросовета. Октябрьский переворот назвал «исключительно удачной контрреволюцией». Неоднократно арестовывался ЧК и ГПУ. В 1922 г., находясь в Бутырской тюрьме, был приговорен к 3 годам лагерей. В 1924–1928 гг. находился в ссылке в Семипалатинске. В 1935 г. снова арестован. В 1937 г. проживал в Алма-Ате, работал экономистомплановиком горкомхоза. Арестован, расстрелян.

(обратно)

20

Вомпе Павел Александрович (1890–1925) – железнодорожник. Член РСДРП с 1911 г., меньшевик; с 1917 г. большевик. После революции 1917 г. некоторое время был начальником Николаевской железной дороги. В 1919 г. возглавил отряд Красной гвардии Николаевской железной дороги, участвовал в подавлении гомельского восстания. Затем – оргработник в первом Всероссийском профсоюзе железных дорог, заместитель начальника транспортного отдела ВЧК, работал также в орготделе Коминтерна. Умер во время лечения в санатории им. Карла Либкнехта.

(обратно)

21

Воровский Вацлав Вацлавович (1871–1923) – из дворянской семьи обрусевших поляков. Уже в школьные годы выступал на нелегальных собраниях. В 1890 поступил на физико-математический факультет Московского университета, через год перешёл в Императорское Московское техническое училище, где учился в 1891–1897 гг. В 1897 г. арестован, в 1899 году выслан в Вятскую губернию. После ссылки жил в эмиграции в Женеве. Примкнул к большевикам, стал сотрудником газеты «Искра». В 1903 г. тайно прибыл в Одессу для подпольной работы. Был связным между большевиками и польскими левыми. В 1905 г. приехал в Санкт-Петербург, сотрудничал в большевистских газетах и журналах, занимался закупкой оружия для боевых дружин. После очередной ссылки жил в Москве. В 1915–1916 гг. работал в Петрограде на заводе «СименсШуккерт», занимался литературной критикой и политическими фельетонами. В 1917 г. вместе с Ганецким (54) и Радеком (37) вошёл в состав Заграничного бюро ЦК РСДРП(б) в Стокгольме. После Октября – полпред большевиков в Скандинавии. Открывал счета в европейских банках для поддержки революции за рубежом. В 1919 г. вернулся в Россию, занимал пост заведующего Государственным издательством. С 1921 г. – полпред и торгпред в Италии. В 1922 г. принимал участие в Генуэзской конференции, в 1923 г. назначен в состав советской делегации на Лозаннской конференции. Убит в Лозанне бывшим белогвардейским офицером, швейцарским гражданином Морисом Конради, потерявшим родных во время революции в России (был оправдан судом присяжных).

(обратно)

22

Горький (Пешков) получил известность как писатель, прежде всего, за счет публикаций зарубежной прессой. О нем беспрерывно печатали статьи и восхваляли как великого литератора. За 1900–1905 гг. только в «Нью-Йорк таймс» вышло более 200 заметок о нём. В Берлине постановки его пьес шли беспрерывно. Пьеса «На дне» была представлена публике 500 раз. Вся эта кампания не была случайной и вовсе не связана с каким-либо великим талантом, проблески которого, конечно были. Это была работа по «воспитанию» русских литераторов в духе интернационализма и ненависти к собственной родине.

(обратно)

23

Шамбров, В.Е., Чавчавадзе, Е.Н. Кто заплатил Ленину? – М.: Вече, 2017. – С. 4–5.

(обратно)

24

Ганецкий (Фюстенберг) Яков Станиславович (1879–1837) – польский еврей, революционер, соратник Дзержинского, участник II Съезда РСДРП, доверенное лицо Ленина и Парвуса, в 1921 году подписал от имени РСФСР Карсский договор с Турцией. Расстрелян в 1937 году.

(обратно)

25

ЦПА ИМЛ, ф.2, оп.2, д. 226. Цит. по: Латышев, А. Г. Рассекреченный Ленин. – М., 1996.

(обратно)

26

Шифф Якоб (1847–1920) – американский финансист, ревностный иудей. Предоставил правительству Японии заем на 200 млн долларов, тогда же отказав в займе России. Он заявил министру Витте: «Передайте Вашему Государю, что если еврейский народ не получит прав добровольно, то таковые будут вырваны при помощи революции». Оказывал поддержку группам еврейской самообороны – хорошо вооруженным бандам боевиков – в течение Первой мировой войны. Троцкий во время пребывания в США жил у Шиффа и, вероятно, получил от него щедрую финансовую поддержку. Позднее Шифф предоставил заем Керенскому.

(обратно)

27

Шарль Раппопорт (Хоне (Хонон Липманович) Рапопорт; 1865–1941) – в 1883 г., проживая в Вильне, вступил в петербургскую террористическую фракцию партии «Народная воля», которая позже участвовала в покушении на Александра III. После разгрома партии в 1897 г. бежал за границу. В том же году получил степень доктора философии в Бернском университете, переехал во Францию, где работал журналистом – писал в газетах статьи на идише. В 1911 г. преподавал в с.-д. школе в Лонжюмо. В 1917 за участие в антивоенном движении был арестован французской полицией, но вскоре освобожден. Автор многочисленных книг на французском и немецком языке, посвященных развитию идей социализма. В 1920 г. был одним из основателей Французской коммунистической партии, входил в её руководство. В 1938 г. вышел из партии в связи с тем, что она отказалась осудить сталинские репрессии.

(обратно)

28

Колышко Иосиф Иосифович(1861–1938) – из польских дворян. В 1878 г. окончил Полоцкую военную гимназию, а в 1880 г. – Николаевское кавалерийское училище, откуда выпущен корнетом во Второй лейб-гвардии уланский Курляндский полк. Его взгляды на жизнь резко изменились в 1881 году после встречи с князем В.П. Мещерским, известным своими педерастическими наклонностями. По протекции князя Колышко получил должность чиновника по особым поручениям при министре внутренних дел Толстом, а затем перешел под покровительство Витте, в бытность того министром путей сообщения. Покинул службу после скандала с вымогательством взятки. Через несколько лет Витте взял его к себе в министерство финансов, и там Колышко дослужился до чина действительного статского советника. Репутация вора преследовала его всю жизнь. Одновременно со службой чиновником, Колышко под псевдонимом публиковался сразу в нескольких изданиях. Активно выступал на стороне Витте и был связующим звеном между Мещерским и Витте. С отставкой Витте в 1906 г. закончилась и карьера Колышко – осталась только публицистика. В 1915 г. стал германским осведомителем, организатором зондажей о возможности заключения сепаратного мира. По этому поводу он дважды встречался с премьер-министром Штюрмером, также имевшим отношение к салону Мещерского. Вел переговоры с немецким магнатом Г. Стиннесом по поводу организации в России пропаганды за скорейшее прекращение войны. Для реализации этой цели установил контакт с Троцким и Парвусом. Его телеграммы в Швецию попали в руки контрразведки. В 1918 г. эмигрировал, жил в Германии и Франции. Спекулировал советскими ценными бумагами на берлинской бирже, писал статьи для различных изданий. Вероятно, был связан с советскими спецслужбами. Оставил воспоминания «Великий распад».

(обратно)

29

Красин Леонид Борисович (1870–1926) – сын следственного пристава. В 1887–1891 гг. учился в Санкт-Петербургском технологическом институте, участвовал в деятельности оппозиционных студенческих кружков. В 1890 г. ненадолго высылался из Санкт-Петербурга, в 1891 г. за участие в студенческой демонстрации исключён из института и вновь выслан из столицы. В 1892 г. арестован, 10 месяцев находился в одиночной камере Таганской тюрьмы в Москве. Был рабочим, десятником на железной дороге. В 1895 г. арестован, приговорён к ссылке в Иркутск на 3 года. В 1897 г. был принят на третий курс химического факультета Харьковского технологического института, который закончил в 1900 г. Одновременно работал инженером-топографом в Восточной Сибири. В Баку руководил постройкой электростанции «Электросила», работал в фирмах Сименса и Шуккерта. Участвовал в организации стачки в 1903 г. Занимался работой нелегальной типографии. В 1903–1907 гг. член ЦК РСДРП. Находился в постоянном конфликте с Лениным. В 1905 г., по версии, причастен к организации убийства Саввы Морозова в Каннах. Организовывал боевые дружины, занимался экспроприациями (ограблениями). В 1908 г. после краткого ареста эмигрировал в Италию. Поступил на работу в немецкую фирму «Сименс и Шуккерт» в Берлине, в 1911 г. был назначен заместителем директора берлинского филиала, в 1912 г. – директором московского филиала фирмы (получил разрешение вернуться в Россию), а в 1913 г. – генеральным представителем в России. Отрицательно отнесся к большевистскому перевороту, но принял предложение Ленина и Троцкого войти в состав делегации на переговорах с немцами в Брест-Литовске. В 1918–1920 гг. – нарком торговли и промышленности, в 1919–1920 гг. – также нарком путей сообщения. В 1920–1923 гг. полпред и торгпред в Великобритании. В 1922 г. участвовал в Генуэзской и Гаагской конференциях. В 1923 г. стал первым Наркомом внешней торговли СССР. С 1924 г. – полпред во Франции. С 1925 г. – вновь полпред в Великобритании. В 1924 г. избран членом ЦК ВКП(б). В 1925 г. отошел от дел по состоянию здоровья, умер от сердечной недостаточности.

(обратно)

30

Хаимов Марк Мендель по кличке «Зайонц» фигурировал в ряде полицейских донесений и других официальных документах как потенциальный организатор терактов. Но установить точно, что это было за лицо, не удалось – что неудивительно (как отмечает историк Сергей Мельгунов) при обилии псевдонимов и чужих паспортов, ходивших среди революционеров.

(обратно)

31

Биценко-Камористая Анастасия Алексеевна (1875–1938) – из крестьянской семьи. Окончила женскую гимназию, училась на педагогических курсах. Первая ссылка в 1901 г. В 1902 году вступила в партию эсеров. В 1906 г. была приговорена к смертной казни за убийство в доме Столыпина генерал-адъютанта В.В. Сахарова. Смертная казнь была заменена бессрочной каторгой. Освобождена после Февраля. Вошла в состав ЦК партии левых эсеров. На Брест-Литовских переговорах считалась «молчаливой». Затем – в советских органах Москвы. К мятежу левых эсеров отнеслась отрицательно, принята в РКП(б) по рекомендации Я.М. Свердлова. Училась в Институте красной профессуры, впоследствии находилась на преподавательской, партийной и советской работе в Госземе. В период Большого террора исключена из партии, арестована, расстреляна.

(обратно)

32

Липский Владимир Владимирович (1890–1943) – поляк. Образование – Суворовский кадетский корпус и Николаевское кавалерийское училище, капитан. В мае 1918 г. – назначен помощником начальника военной миссии в Германии; в Советскую Россию не вернулся. Сын Владимир (1914–1986) – з аместитель директора Международного Валютного Фонда.

(обратно)

33

Карахан Лев Михайлович (Леон Караханян; 1889–1937) – армянский большевик, советский дипломат. Учился на юрфаке Петербургского университета, но не окончил его. Во время ссылки экстерном окончил Томский университет. Секретарь на переговорах в Брест-Литовске, заместитель наркома иностранных дел. Подписал Брестский мир. Затем – работа в Польше и Китае. Расстрелян за участие в «профашистском заговоре».

(обратно)

34

Чичерин Георгий (Юрий) Васильевич (1872–1936) – происходит из старинного дворянского рода, его родители были протестантскими сектантами-пиетистами. В 1895 г. окончил историко-филологический факультет Петербургского университета. В 1898 г. поступил на службу в Министерство иностранных дел, работал в архиве МИД. Достоверно известно о его склонности к гомосексуализму. В 1904 г. выехал на лечение в Германию, с 1905 г. – член РСДРП. В 1907 г. арестован и выслан из Пруссии за использование чужого паспорта. В начале войны переехал в Лондон, стал членом Британской социалистической партии. После Февраля 1917 года был арестован за антивоенную пропаганду. После Октября, после двух нот наркома иностранных дел Троцкого освобожден и прибыл в Петроград в январе 1918 г. Назначен заместителем Троцкого, вступил в РКП(б). Подписал Брестский мир, унаследовал должность Троцкого после перехода того в военное ведомство. В 1922 возглавил советскую делегацию на Генуэзской конференции. Конфликтовал со своим заместителем Литвиновым (610), который в своих записках в ЦК называл его педерастом и идиотом. С 1930 г. на пенсии.

(обратно)

35

Иоффе Адольф Абрамович (1883–1927) – из семьи купца миллионера, которого назвали «любимым евреем Витте». В 1903 г. поступил на медицинский факультет Берлинского университета и вступил в РСДРП (меньшевик). Проучился год. В 1905 г. участвовал в революционных событиях, в 1906 г. выслан в Сибирь, бежал в Швейцарию. Год учился на юридическом факультете Цюрихского университета. С 1908 г. в Вене, тесно сотрудничал с Троцким. Окончил медицинский факультет и получил диплом врача. В 1912 году был арестован в Одессе и сослан в Тобольскую губернию, в 1913 г. году вновь арестован и осужден с лишением всех прав состояния на вечную ссылку в Сибирь. После Февраля приехал в Петроград, вместе с Троцким возглавил организацию «межрайонцев», после объединения с большевиками вошел в ЦК РСДРП(б). Вошел в ВЦИК 2‐го созыва, направлен в наркомат иностранных дел. На переговорах в Брест-Литовске разделял позицию Троцкого «ни мира, ни войны». Полпред РСФСР в Германии. Заключил Добавочный договор к Брестскому миру и ряд иных советскогерманских соглашений, в том числе о выплате Россией немцам 6 млрд марок компенсаций за национализированное имущество. В 1918 г. выслан из Германии за участие в подготовке к революции. Член советской делегации на Генуэзской конференции. В 1922–1923 – чрезвычайный посол в Китае и Японии. После болезни и лечения – полпред в Вене. В 1925–1927 – заместитель Троцкого по Главному концессионному комитету СССР. Застрелился в связи с обострением болезни (полиневрит). Супруга Мария Гиршфельд провела в лагерях более 20 лет, сын Владимир расстрелян в 1937 году.

(обратно)

36

Лазерсон Моисей (Максим) Яковлевич (Лазерсон Матасия Зусманович, псевдоним – М. Я. Ларсонс; 1887–1951) – окончил юридический факультет Санкт-Петербургского университета. Писал статьи по общей теории и философии права и государственному праву, статьи на идише. С 1908 г. – помощник присяжного поверенного О. И. Грузенберга. В 1914–1916 гг. – управляющий крупными горнопромышленными предприятиями. В 1917 г. был избран в Адмиралтейскую районную Думу Петрограда, затем как её представитель стал гласным Петроградской городской Думы. Выступал в поддержку Учредительного собрания. Недолго работал в советском посольстве в Берлине (посольство выслано властями). В 1923–1925 годах – зам. начальника валютного управления Наркомата финансов. Участвовал в сортировке ценностей в Гохране. В 1925 г. стал невозвращенцем. Во второй половине 1920‐х гг. жил в Латвии, депутат Сейма Латвии, лидер партии Ceire Cion. С 1939 г. преподавал в США в Колумбийском университете.

(обратно)

37

Заварзин Павел Павлович (1868–1932) – и з дворянской семьи. Окончил Одесское пехотное юнкерское училище, 10 лет прослужил в 16‐м Стрелковом Его Величества батальоне. В 1898 г. в чине поручика перешёл на службу в Отдельный корпус жандармов. В дальнейшем руководил различными жандармскими управлениями, до оккупации Варшавы немцам в 1916 г. – начальник Варшавского ГЖУ, генерал-майор. После Февраля был арестован и провел в тюрьме более месяца, затем эмигрировал во Францию.

(обратно)

38

Заварзин, П. П. Жандармы и революционеры: Воспоминания. – Париж, 1930.

(обратно)

39

Милюков в своих эмигрантских писаниях раскаивался в том, что стал соучастником заговора. Ему была дана длинная жизнь, чтобы он успел оставить подробные «Воспоминания». Алексеев успел словесно покаяться, прежде, чем умереть от тифа в 1918 г., но не получил возможности действенного покаяния – предстал перед Господом во всем своём позоре. Рузского, пытавшегося притвориться пенсионером, в 1918 г. большевики изрубили саблями и похоронили заживо. Только Гучков ничего не понял, продолжая грезить о рабоче-крестьянской России, превознося Троцкого и финансируя после изгнания последнего террор против большевиков, а также революцию в Германии.

(обратно)

40

Стеклов Юрий Михайлович (настоящее имя Овший Моисеевич Нахамкис, 1873–1941) – из зажиточной семьи. Ещё в детстве создал в Одессе «рабочий кружок» из учащихся еврейского ремесленного училища. Исключен из гимназии, которую позднее закончил экстерном. В 1894 арестован и сослан в Якутию, бежал из ссылки в 1899 г. В эмиграции сотрудничал с марксистскими изданиями. В 1903 г. примкнул к большевикам. В 1905 г. арестован на полгода. В 1909 г. притворно принял христианство, сотрудничал в большевистских изданиях, поддерживал думских большевиков. В 1910 г. арестован и выслан за границу. Преподавал в большевистской школе в Лонжюмо. С 1914 г. снова в России, в 1916 г. закончил юридическое образование. В Феврале стал членом Петросовета, возглавил петроградские «Известия». После Октября до 1925 г. – главный редактор «Известий ВЦИК». Участник создания первой советской Конституции РСФСР (1918), а затем Конституции СССР (1924). В 20–30‐х годах возглавлял различные советские журналы, писал исторические работы о революционном движении в России. Арестован в 1938 г. и приговорен к 8 годам лишения свободы за контрреволюционную агитацию. Умер в тюрьме от дизентерии и истощения.

(обратно)

41

Залуцкий Пётр Антонович (1887–1937) – из рабочей семьи. Без образования. С 1904 – участник революционного движения, с 1907 г. в РСДРП, с 1911 г. большевик. С 1916 г. член Исполнительной комиссии Петербургского комитета и Русского бюро ЦК РСДРП. Неоднократно подвергался арестам и ссылкам. После Февраля – член исполкома Петросовета. В 1918–1920 гг. политработник в Красной армии. С 1920 г. член Президиума и секретарь ВЦИК. В 1920–1922 гг. кандидат в члены, в 1923–1925 гг. член ЦК РКП(б). В 1922 г. секретарь Уральского губкома партии. В 1922–1925 гг. ответственный секретарь Петроградского (Ленинградского) губкома ВКП(б), одновременно секретарь Северо-Западного бюро ЦК ВКП(б). Активный деятель «Новой оппозиции», а в 1926–1927 гг. «объединенной оппозиции». В 1927 г. исключен из партии, после признания своих ошибок восстановлен. 1928–1932 гг. председатель Нижневолжского краевого Совета народного хозяйства, затем – начальник строительства Шатурской ГРЭС, в 1934 г. – управляющий Всесоюзным трестом «Строймашина». В 1934 г. вновь исключен из ВКП(б), арестован по делу «ленинградской контрреволюционной зиновьевской группы». В 1935 г. приговорен к 5 годам лишения свободы. В 1937 г. приговорен к смертной казни, расстрелян.

(обратно)

42

Далее использованы статистические материалы из публикации: Покровский, А.С. ПЕРВЫЙ РАБОЧЕ-СОЛДАТСКИЙ ПАРЛАМЕНТ РОССИИ. I Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов (3–24 июня 1917 г.): Опыт реконструкции списка участников; Контуры социального портрета. – М., 2001.

(обратно)

43

Макдональд Джеймс Рамсей (Рамси) (1866–1937) – учитель и счетовод по профессии, социал-демократ. Университетское образование он получить не смог. Стал одним из руководителей Независимой лейбористской партии. В 1906 г. был избран в Палату Общин по списку объединенной Лейбористской партии, в 1907 г. присутствовал в качестве гостя на V съезде РСДРП. В 1911–1914 гг. – лидер Лейбористской партии. Его пацифистская позиция привела к падению его популярности. Но в 1922 г. авторитет партии резко пошел вверх, в 1924 г. Макдональд стал первым премьер-министром Великобритании от лейбористов. На выборах 1929 г. партия вновь победила, но провал политики лейбористов в 1931 г. привел к выходу Макдональда из партии и формированию правительства в коалиции с консерваторами и либералами. Макдональд формально оставался премьером до 1935 г.; реальная власть была в руках консерваторов.

(обратно)

44

Тревельян Чарльз Филипс (1870–1958) – из знатной аристократической семьи. Либеральные взгляды сменил на членство в Лейбористской партии, от которой в 1899 г. был избран членом парламента. Активный противник войны. Работал в правительстве до 1914 г. Проиграл выборы в 1918 г. Снова в парламенте в 1922–1931 гг., занимался проблемами образования.

(обратно)

45

Понсонби Артур Август Уильям Гарри (1871–1946) – английский аристократ, юрист и дипломат. Служил в министерстве иностранных дел. В 1908 г. впервые выиграл выборы в парламент, начал публицистическую деятельность, постепенно переходя от либеральных взглядов к «левым». Был противником политики колониализма, создания Антанты и участия Великобритании в Первой мировой войне. Как «независимый кандидат» потерпел поражение на всеобщих выборах 1918 года. После войны присоединился к Лейбористской партии, в 1922 г. стал депутатом Палаты Общин, занимал различные должности в правительстве Макдональда, в 1931–1935 гг. был лидером Лейбористской партии в Палате лордов.

(обратно)

46

Маклин (Маклэйн) Джон (1879–1923) – учитель по профессии, марксист-синдикалист, сторонник независимости Шотландии. За организацию антивоенных стачек и демонстраций во время Первой мировой войны не раз арестовывался и сидел в тюрьме. Был представителем Советской России в Шотландии.

(обратно)

47

Вандервельде Эмиль (1866–1938) – с 1928 г. до конца жизни – председатель Бельгийской рабочей партии. Профессор социологии Брюссельского свободного университета, член бельгийских масонских лож. Министр юстиции (1918–1921), министр иностранных дел (1925–1927), министр здравоохранения (1936–1937). Один из лидеров международного социалистического движения: председатель Международного социалистического бюро (1900–1918), председатель исполкома Социалистического рабочего интернационала (1929–1935).

(обратно)

48

Дункан Джеймс (1857–1928) – американский рабочий шотландского происхождения, резчик по граниту. Активно участвовал в профсоюзном движении. В 1886 г. – один из участников учредительной конференции АФТ. В 1894 г. был избран вторым вице-президентом АФТ и входил в её исполнительный совет, занимая эти должности до самой смерти. В 1913 г. президент Вудро Вильсон назначил его в национальную комиссию по изучению страховых компенсаций рабочим, в 1917 – Чрезвычайным посланником в России.

(обратно)

49

Филипповский Василий Николаевич (1882–1940) – из семьи инженера. Морской офицер, лейтенант. С 1903 г. член партии эсеров. За участие в восстании 1905 года выслан в Вологодскую губернию. После Февраля был комендантом Таврического дворца, членом ИК Петросовета, одним из авторов Приказа № 1, разрушившего армию. Возглавлял ВРК по борьбе с мятежом Корнилова. Депутат Учредительного собрания. Был министром торговли и промышленности в Самарском правительстве Комуча. Арестован после прихода к власти Колчака. Во время беспорядков бежал и уехал на Кавказ, участвовал в политике местного уровня. С 1920 г. неоднократно арестовывался и содержался в тюрьмах. Последний арест в 1936 г. закончился приговором к 8 годам лишения свободы. Умер в лагерях на Колыме.

(обратно)

50

Никольский Александр Алексеевич – помощник комиссара или комиссар Временного правительства. Биографических данных нет.

(обратно)

51

Гололобов Яков Георгиевич (1855–1918) – потомственный дворянин. В 1879 г. окончил Александровское техническое училище. Продолжил образование за границей. Получил известность как писатель. Редактировал и цензурировал ряд газет в Екатеринославской губернии. В 1905 г. был одним из организаторов «Народной партии», которая присоединилась к «Союзу 17 октября». В 1907 г. избран в III Государственную думу. Входил во фракцию октябристов, в 1909 г. покинул её и основал группу правых октябристов. В 1912 г. назначен на должность вице-губернатора в Полтаве, в 1915 г. – губернатором Волынской губернии, а затем губернатором Енисейской губернии. 7 мая 1916 г. в Красноярске произошёл первый и единственный в Енисейской губернии еврейский погром, арестовано 26 участников погрома. В Феврале отстранен от должности и арестован Красноярским Советом, отправлен в Петроград, где освобожден, после чего уехал в Екатеринослав. В 1918 г. был расстрелян махновцами.

(обратно)

52

Старостин Петр Иванович (1883–1918) – профессиональный революционер, политкаторжанин и ссыльнопоселенец, один из руководителей Январского восстания в Одессе (1918), нарком труда и предсовнаркома Одесской советской республики. При эвакуации из Одессы в 1918 году вывозил казну морским транспортом, был убит при невыясненных обстоятельствах, деньги пропали.

(обратно)

53

Попов Николай Николаевич (1890–1938) – из семьи учителя. В 1908–1909 гг. учился в Харьковском, затем Московском университетах (не окончил). С 1906 г. член РСДРП, меньшевик. Революционную работу вёл во Владикавказе, Харькове, Москве. В 1911 г. арестован, осуждён к административной высылке в Иркутскую губернию. После Февраля освобождён. В 1917–1919 гг. член Харьковского Совета, член Харьковского комитета и ЦК РСДРП меньшевиков. С 1919 – член РКП(б). В 1919–1920 выполнял поручения наркомата иностранных дел РСФСР в Закавказье. С 1920 г. – на партийной работе на Украине. В 1928–1932 гг. на пропагандистской работе в ЦК ВКП(б), член редколлегии «Правды». С 1933 г. – снова на партийной работе на Украине, член Политбюро ЦК КП(б) Украины (1936). В 1937 г. арестован, снят со всех постов, расстрелян.

(обратно)

54

Поршнев Георгий Иванович (1887–1937) – из крестьянской семьи. Работал в книжных лавках Петербурга. В 1905 г. вступил в партию эсеров, переехал в Иркутск, где до 1920 г. работал в книжных магазинах. В 1907 г. арестован за революционную деятельность, в следующем году освобожден на поруки. В 1908–1909 – вновь арест и тюрьма. В 1913 г. закончил Народный университет А. Л. Шанявского, специалист по библиотечному делу, автор более 300 научных работ. В 1917 г. вышел из партии эсеров. В 1920 г. переехал в Красноярск, затем в Москву, где работал в Госиздате. Арестован в 1930 г., осужден на 10 лет ИТЛ, сослан в Белбалтлаг, где работал в библиотеке. В 1936 г. был досрочно освобождён, вернулся в Москву. Из-за разлада в семье вновь вернулся в лагерь «Медвежья гора» в качестве вольнонаемного служащего. В 1937 г. арестован, расстрелян.

(обратно)

55

Амбарцумян (Сако) Саргис Саакович (1870–1944) – член РСДРП с 1903 г., занимался революционной деятельностью в Москве с 1903 до 1910 г. В 1909 г. окончил медицинский факультет Императорского Московского университета, работал врачом. Сослан в Баку. После советизации Азербайджана вёл партийную и государственную работу в Карабахе. В 1921 – министр здравоохранения Армянской ССР, в 1925–1928 – глава правительства Армянской ССР. Затем работал в Москве, где и скончался.

(обратно)

56

Соколовский Эдуард Ксаверьевич – биографических данных нет. Возможно, ошибка в имени. Соколовский Болеслав Ксаверьевич в 1917 г. с февраля – член Исполкома Петросовета.

(обратно)

57

Канторович Анатолий Яковлевич (1896–1944(?)) – из семьи юриста. В 1916 году был призван в армию вольноопределяющимся. Делегат 1‐го и 2‐го съезда Советов, член фракции объединенных социалдемократов. Участвовал в Октябрьском перевороте и гражданской войне на стороне большевиков. В 1922 г. закончил факультет общественных наук Петроградского университета. Работал в Народном комиссариате по иностранным делам, в 1924–1928 гг. – в посольстве СССР в Пекине, стал известным востоковедом, экономистом. Заведующий иностранным отделом «Известий», научный сотрудник Института мирового хозяйства и мировой политики АН СССР, доктор наук (1936). Арестован в 1937 г. Точное время и обстоятельства гибели неизвестны.

(обратно)

58

Орлов Прокопий Максимович – рабочий, в 1905 году руководил забастовкой ростовских табачниц, был избран в состав исполнительной комиссии Совета. После подавления восстания несколько раз подвергался арестам, в 1910–1911 гг. входил в состав Донкома РСДРП. В марте 1917 года был одним из организаторов Совета в Екатеринославе. Член ВЦИК 1‐го созыва. Баллотировался в Учредительное собрание от объединенной РСДРП. Данных о дальнейшей судьбе нет.

(обратно)

59

Любович Артемий (Артём) Моисеевич (1880–1938) – из семьи евреевмещан. Два класса образования. Работал телеграфистом, в том числе и во время войны. В 1917 году – член Кронштадтского комитета РСДРП(б), председатель Кронштадтского Совета. После Октября – редактор газеты «Известия Кронштадтского Совета». В 1918–1919 годах – председатель Всероссийского Союза работников связи; в 1919–1920 гг. – заместитель наркома почт и телеграфов РСФСР и начальник Управления связи РККА; в 1920–1921 гг. – исполняющий обязанности народного комиссара почт и телеграфов РСФСР; с 1923 года – заместитель наркома почт и телеграфа СССР; в 1927–1928 гг. – исполняющий обязанности народного комиссара почт и телеграфа СССР; в 1928–1934 годах – уполномоченный наркомата связи СССР по Дальнему Востоку, Восточной Сибири; в 1934–1935 годах – в распоряжении ЦК ВКП(б); в 1935–1937 гг. – заместитель председателя СНК Белорусской ССР и председатель Госплана республики. Арестован, подвергнут пыткам, расстрелян.

(обратно)

60

Романов Алексей Богданович – из крестьян. В партии меньшевиков с 1908 года. Подвергался заключению в тюрьму и ссылке 5 раз, в административной ссылке пробыл около 4 лет, в тюрьме – полтора-два года. После Февраля работал в партийных и Советских органах. Баллотировался в Учредительное собрание. Дальнейшая судьба неизвестна.

(обратно)

61

Бассинов Николай Николаевич – биографические данные отсутствуют.

(обратно)

62

Сухов Александр Афанасьевич (1881–1944) – из семьи медиков. В 1902 году поступил в Санкт-Петербургский технологический институт, после трех лет обучения исключен за участие в революционном движении. Примкнул к меньшевикам. В 1908 году переехал в Одессу, где вскоре был арестован и сослан на три года в Онегу за антигосударственную деятельность. После ссылки в 1911–1914 годах учился на естественном факультете Йенского университета (Германия), продолжал активную революционную деятельность. После Февраля занимался агитацией от партии меньшевиков на собраниях и митингах, председатель Новочеркасского Совета. Вернулся в Одессу, в 1919 году был избран гласным городской Думы. В 1921 году вышел из партии меньшевиков, активно занимался научной и организационно-преподавательской работой, возглавлял ряд кафедр в различных институтах. В 1938 году арестован и приговорен на 5 лет к исправительным работам, находился в разных лагерях Сибири. После отбытия срока скончался, по официальной версии, от воспаления легких.

(обратно)

63

Афанасьев Клавдий Иванович (1875–1937) – родом из казачьей станицы Усть-Бузулуцкая. В 1896 г. окончил Донскую духовную семинарию. Рукоположен в священники, служил в церквях казачьих станиц хуторов. Организатор народных чтений, библиотек и читален. В 1905 г. выступал на митингах на тему: «освободительное движение и казацкая нагайка, как его враг». Обсуждал с прихожанами выборы в Думу. Был близок к обновленчеству. Вступил в партию кадетов. В 1906 г. избран в Государственную думу 1‐го созыва от общего состава выборщиков Областного войска Донского избирательного собрания. Был в числе депутатов, внесших законопроект «О свободе совести». Выступал против смертной казни, приводя в пример лейтенанта Шмидта. Духовным судом был запрещен в служении. За участие в подписании «Выборгского воззвания» (призыв депутатов распущенной Думы не платить налогов, не ходить в военную службу и т. д.) арестован, помещен в Новочеркасскую тюрьму, приговорён к трём месяцам тюрьмы и лишён избирательных прав. Служил секретным агентом Донского охранного отделения с окладом 100 рублей в месяц, в донесениях освещал деятельность кадетов и эсеров в Думе. В 1920 г. приговорён Донским областным революционным трибуналом к расстрелу, ВЦИК расстрел был заменён пятью годами принудительных работ. 1937 обвинён в принадлежности к партии эсеров (признался в этом), расстрелян.

(обратно)

64

Арватов Борис Игнатьевич (1896–1940) – из семьи юристатаможенника. Начал заниматься литературной деятельностью в 1912 году в Варшаве. Учился на физико-математическом факультете Петроградского университета. Был эсером, товарищем председателя Тульского губкома. Избран в Учредительное собрание. Участвовал в гражданской войне в качестве комиссара на польском фронте. С 1919 года – член РКП(б). Активный теоретик и идеолог Пролеткульта, автор книги «Искусство и классы» (1923). С конца 1920‐х годов из-за возникшего в результате фронтовой контузии нервного заболевания практически перестал заниматься литературной деятельностью. Покончил жизнь самоубийством.

(обратно)

65

Ерман Яков Зельманович (Зиновьевич) (1896–1918) – из семьи торговца. В 1915 поступил механический факультет Петроградского политехнического института, тогда же вступил в РСДРП(б). Участвовал в Февральских событиях. Прибыл в Царицын в составе 2 студенческого батальона, в мае 1917 г. стал членом Царицынского комитета РСДРП(б) и исполнительного бюро Царицынского Совета, в июле 1917 г. избран председателем Царицынской городской думы, с октября 1917– председатель Царицынского Совета. Участвовал в подавлении московского мятежа левых эсеров в 1918 году. Член ВЦИК 2‐го созыва. Убит при попытке предотвратить конфликт красноармейцев с грузчиками и пассажирами на пристани слободы Николаевская.

(обратно)

66

Киселёв Алексей Семёнович (1879–1937) – из рабочей семьи. Окончил церковно-приходскую школу. Работал слесарем, в 1898 году вступил в РСДРП. Занимался революционной деятельностью в Харькове, Иваново-Вознесенске, Москве, Одессе и Баку, неоднократно арестовывался. В 1914 году избран в члены ЦК РСДРП(б). В том же году при въезде в Россию из-за границы был арестован и отправлен на поселение в Сибирь. Бежал, до Февраля находился на нелегальном положении. В Иваново-Вознесенске стал членом горкома РСДРП(б) и председателем Горсовета. Член ВЦИК 1‐го созыва. Во время Гражданской войны руководил защитой Оренбурга. С 1919 г. – председатель Центротекстиля, член комиссии СНК по Туркестану. Был членом Президиума ВЦИК. С 1920 г. – председатель профсоюза горнорабочих (хотя в этой отрасли не работал), в 1921–1923 гг. – председатель Малого Совнаркома. В 1924–1937 секретарь ЦИК СССР, член президиума. В 1937 арестован и расстрелян.

(обратно)

67

Моисеев, Борис Измайлович (1877–1950) – из дворянской семьи. В 1898 г. – выпускник Нижегородского дворянского института, поступил на юридический факультет Московского университета, но в 1899 г. арестован, исключен, за участие в студенческих волнениях выслан на родину в Тамбовскую губернию. В 1905 г. вступил в РСДРП. С 1910 г. – помощник присяжного поверенного. В 1917 г. призван в армию. После Февраля участвовал в организации солдатских Советов, избран председателем Усманского Совета, избран в Учредительное собрание. Под его руководством крестьяне и дезертиры разгромили имение историка Б. Л. Вяземского, интересуясь больше всего винным погребом. Потом арестованного хозяина доставили на железнодорожную станцию, где его убили проезжавшие через станцию солдаты. Член ВЦИК 1‐го и 2‐го созывов. В 1921–1923 гг. работал в Экономическом управлении ВСНХ РСФСР. Дальнейшая судьба неизвестна.

(обратно)

68

Валуев Петр Александрович (1814–1890) – министр внутренних дел в годы «великих реформ», представитель древнего рода, сын и внук камергера. «Валуевский циркуляр», выпущенный в период польского восстания (1863), ограничивал печать на украинском языке литературы религиозной, учебной и предназначенной для начального чтения только, допуская к изданию только то, что можно было назвать «изящной литературой». Потому что «никакого особенного малороссийского языка не было, нет и быть не может <…> наречие их, употребляемое простонародьем, есть тот же русский язык, только испорченный влиянием на него Польши».

(обратно)

69

Исув Иосиф Андреевич (1878–1920) – был пропагандистом Бунда. В 1900 г. арестован, выслан на родину в Витебск. В 1902 г. вошел в РСДРП, с 1903 г. меньшевик. Участник событий 1905–1907 гг., арестован, из ссылки избежал. После Февраля – один из лидеров меньшевиков. В 1918 г. как меньшевик исключен из ВЦИК. Умер от дизентерии.

(обратно)

70

Хуттунен Эверт Йохан Вальдемар (1884–1924) – финский журналист и политик, член парламента Финляндии с 1916 года до своей смерти. Проживая в Выборге, оказывал личную поддержку Ленину. Не принимал участия в гражданской войне в Финляндии, сохраняя нейтралитет.

(обратно)

71

Муравьёв Николай Константинович (1870–1936) – из дворянской семьи. Изучал медицину и право в Московском и Казанском университете. В 1891 году за участие в демонстрации выслан и исключен из Московского университета. В 1894 г. вновь арестован и исключен из Московского университета за распространение прокламаций с требованием конституции. С 1896 г. служил присяжным поверенным и помощником присяжного поверенного. В конце 1890‐х гг. избирался членом Тверского окружного земства, в 1916 году – московской Городской думы. Поддерживал тесные контакты с Львом Толстым. Выступал защитником в основном на политических процессах. После Октября работал юрисконсультом кооперативных организаций. Называл себя «беспартийным марксистом». Продолжал выступать защитником на политических процессах – в том числе, против ЦК партии правых эсеров, в ходе которого был арестован и выслан из Москвы. В 1923 г по протекции Дзержинского вернулся. Привлекался зарубежными компаниями для представительства их интересов в суде. В 1928 выступал защитником по «Шахтинскому делу». В 1930 отчислен из адвокатуры. Умер по неизвестным причинам за несколько часов до намеченного чекистами ареста и обыска, который происходил, когда над его гробом читалось Евангелие. Вдова и семья младшей дочери эмигрировали, после войне репатриированы и получили 5 лет лагерей, внуки Муравьева отданы в детские дома.

(обратно)

72

Позерн Борис Павлович (1882–1939) – из семьи поволжских немцев. Член РСДРП с 1902 г. В 1903–1917 гг. вёл партийную работу в Нижнем Новгороде, Самаре, Москве, Вологде, Минске. Неоднократно арестовывался. После Февраля – первый председатель Минского совета. Член ВЦИК, с июля 1917 г. – член Петербургского комитета РСДРП(б). После Октября – комиссар штаба Северного фронта. В июне 1918 г. выступал вместе с Урицким и Иоффе против применения смертной казни. В 1918–1919 гг. – комиссар Петроградского военного округа, член Военного совета Балтийского флота, член РВС Западного фронта, 1919–1920 гг. – Восточного фронта, член РВС 5‐й армии. С 1922 г. – на партийной работе. В 1926–1929 гг. – Уполномоченный Наркомпроса в Ленинграде, ректор Коммунистического университета им. тов. Зиновьева. С 1925 г. – секретарь Ленинградского губкома, а затем обкома ВКП(б). В 1929–1933 гг. – секретарь Ленинградского обкома ВКП(б), затем заведующий отделом культуры и пропаганды обкома. В 1923–1930 гг. – член Центральной контрольной комиссии ВКП(б). В 1937–1938 гг. – прокурор Ленинградской области, член «особой тройки». Подписывал расстрельные списки. В 1938 г. арестован как «враг народа», расстрелян.

(обратно)

73

Фишгендлер Абрам Маркович (Меер) (1881–?) – аптекарь, в РСДРП с 1903 года. В 1903–1905 гг. – на военной службе, арестован по обвинению в пропаганде среди солдат. Арестован в 1907 г., выслан в Архангельскую губернию, ссылка заменена высылкой за границу. Закончил Бернский университет, специализировался на политэкономии, доктор философии. В 1911–1914 гг. служил в Москве на химическом заводе «Пероксит», а также занимался медицинской химией. Пропагандист, публицист, меньшевик. В 1914 г. арестован, отправлен в действующую армию, служил санитаром, награжден Георгиевской медалью 4‐й степени и медалью за усердие, с 1916 г. химик-лаборант в госпитале Минска. Член фронтовых комитетов, член ВЦИК. Профессор Московского промышленно-экономического института (1927). В 1930 г. арестован по делу о «Союзном бюро меньшевиков»; приговорен к 5 годам лишения свободы, после пересмотра дела в 1934 г. выслан на оставшийся срок в Горьковскую область. Дальнейшая судьба неизвестна.

(обратно)

74

Алексеевский Владимир Александрович (1884–1937) – из семьи судейского чиновника. По окончании гимназии в 1903 г. начал принимать активное участие в работе революционных кружков в Воронеже. В 1905 г. вступил в партию эсеров. Присужден к высылке, которая была заменена выездом за границу. В 1910 г. окончил юридический факультет Московского университета, в 1913–1914 гг. – помощник присяжного поверенного в Москве. Во время войны служил прапорщиком в артиллерийском дивизионе, в 1917 году произведен в поручики и стал комиссаром 4‐й армии. Член Президиума и ВЦИК 1‐го созыва, член Учредительного собрания. Ненадолго был арестован Колчаком, порвал с эсерами, служил офицером в армии Колчака. В 1920–1921 гг. служил в Красной Армии командиром взвода. После гражданской войны жил в Москве, работал юристконсультом. В 1936 г. арестован, расстрелян.

(обратно)

75

Рязанов Давид Борисович (при рождении – Давид-Симха ЗельманБерович Гольдендах; 1870–1938) – исключен из гимназии «за неспособность» в греческом языке. В революционной деятельности участвовал с 17 лет. Один из первых одесских марксистов. В 1889 г. после поездки в Париж и встреч с русскими марксистами арестован на границе, приговорен к 4 годам тюрьмы. В 1896–1899 гг. находился в ссылке в Кишинёве под гласным надзором полиции. В 1903 г. активно участвовал в дискуссии в РСДРП по программному вопросу и резко критиковал Ленина за сектантство, нетерпимость к инакомыслию. В 1905 г. стал одним из организаторов первых профсоюзов в Петербурге. В 1907 г. выслан за границу. Читал лекции в пропагандистской школе на Капри, в 1911 г. – в школе в Лонжюмо, дружил с Троцким. После Февраля вернулся в Россию и вступил в организацию «межрайонцев», которая впоследствии примкнула к большевикам. Противник роспуска Учредительного собрания, запрета оппозиционных газет, репрессий в отношении политических оппонентов. В знак протеста против подписания Брестского мира вышел из партии; в том же году восстановлен. В 1918–1930 гг. неоднократно выступал против политических преследований. Основал и возглавил Институт К. Маркса и Ф. Энгельса, которым руководил до начала 1931 года. Занимался только историей социализма. По его инициативе открыт Московский планетарий. В 1931 г. за связи с меньшевиками арестован, исключён из партии, снят со всех постов, исключен из Академии наук, выслан в Саратов. Вновь арестован в 1938 г., виновным себя не признал, расстрелян.

(обратно)

76

Виленкин Александр Абрамович (1883–1918). Отец – Абрам Мордухович (Маркович) Виленкин был купцом первой гильдии, Мать – Рахиль Виленкина. В 1906 г. окончил юридический факультет Императорского Санкт-Петербургского университета. В университете примкнул к студенческой организации кадетов, считался одним из лучших ораторов. Работал юрисконсультом британского генконсульства. В суде защищал эсеров и анархистов. Во время войны отличился в боях, стал полным георгиевским кавалером. В 1917 г. произведён в штабс-ротмистры. Избран председателем полкового комитета, затем стал председателем армейского комитета 5‐й армии, присоединился к Народносоциалистической партии. После Октября участвовал в деятельности антисоветской организации «Союз защиты Родины и Свободы». В 1918 г. был арестован ВЧК, расстрелян по приказу заместителя председателя ВЧК Петерса (537).

(обратно)

77

Гурко (Ромейко-Гурко) Василий Иосифович (1864–1937) – потомственный русский дворянин, сын генерал-фельдмаршала Иосифа Владимировича Гурко. В 1892 г. окончил Николаевскую академию Генерального штаба. В 1899–1900 гг. во время англо-бурской войны состоял военным агентом при войсках буров, затем – военным агентом в Берлине. Участник русско-японской войны, командир дивизии. Первую мировую встретил командиром кавалерийской дивизии. Командовал корпусом, затем армией. Исполнял обязанности начальника штаба Верховного главнокомандующего во время болезни генерала Алексеева. После Февраля – командующий Западным фронтом. Смещен с должности за отказ исполнять Декларацию прав военнослужащих, затем посажен в Петропавловскую крепость, амнистирован. Уволен со службы и выслан в Англию. Жил в Италии, активно участвовал в деятельности РОВС. Похоронен в Риме.

(обратно)

78

Виттельсбах Леопольд (1846–1930) – принц Баварский, генералфельдмаршал Баварии и Пруссии. В 1916 г. сменил Гинденбурга на посту главнокомандующего на Востоке и занимал этот пост до окончания войны. Возглавлял немецкую делегацию на мирных переговорах в Брест-Литовске. В 1919 г. вышел в отставку.

(обратно)

79

Вайнштейн Семен Лазаревич (1879–1923) – участник рабочего движения с конца 1890‐х гг. В 1905 г. член Петеросовета, в 1906 г. сослан на поселение, бежал, в 1910 г. получил 3 года каторги. В 1917 г. – член Исполкома Петросовета, член ВЦИК, меньшевик. В 1919–1922 гг. неоднократно подвергался арестам, сослан в Тобольскую губернию, в 1923 г. выслан за границу. Скоропостижно скончался в Берлине.

(обратно)

80

Левенсон Павел Людвигович (псевд. – Лапинский, Михальский) (1879–1937). Социал-демократ. Один из лидеров польской социалдемократии, партии ППС – Левицы, личный друг Мартова, с которым вместе вернулся в Россию в 1917 г. Возглавил группу меньшевиковинтернационалистов, представлял группу в выступлениях на Съездах Советов (1 и 2), на объединенном заседании ВЦИК Советов рабочих и солдатских депутатов и Исполкома Всероссийского Совета крестьянских депутатов (4 июля), заседании ВЦИК по вопросу о созыве Стокгольмской конференции (6 августа), Государственном совещании демократических представителей (11–15 августа, где внес проект резолюции, который был отклонен), и др. С 1921 г. дипломатический представитель РСФСР в Германии, в Коминтерне. В 1925–1930 гг. – заведующий Отделом политической информации полномочного представительства СССР в Германии. В 1930‐е гг. – известный журналистмеждународник, сотрудник газеты «Известия», научный сотрудник Института мирового хозяйства. Арестован, расстрелян в Москве.

(обратно)

81

Подвицкий Виктор Владимирович (псевдоним Вадим Руднев, в стенограмме искажено имя: вместо Виктор записано Владимир, 1886–1934) – из смоленских дворян, образование среднее. Родной брат эсератеррориста Б. В. Подвицкого (расстрелян в 1938 г.). Примкнул к эсерам в 1903 г., работал пропагандистом в составе Смоленского комитета ПСР, в том же году арестован и исключен из гимназии. Освобожден под гласный надзор. В 1905 г. осужден на 2 года ссылки, амнистирован. С начала 1906 г. на нелегальном положении в Симферополе, с 1909 г. в Смоленске. Вновь арестован в 1910 г. С 1917 г. – солдат Смоленского гарнизона, с мая – член Исполкома местного Совета, затем член бюро Крестьянского Союза, председатель городского и губернского комитета ПСР, гласный городской Думы, с августа – товарищ председателя Городской Думы. Член ВЦИК 1‐го созыва. Выступал против большевиков на крестьянских съездах, резко выступил против большевистского переворота в Петрограде. Избран в Учредительное собрание. Арестован ВЧК в 1919 г., сослан в Актюбинск, умер в ссылке.

(обратно)

82

Никаноров Михаил Константинович (1891–1938), биографические данные отсутствуют. Вероятно, расстрелян (в архивах имеется следственное дело).

(обратно)

83

Малевский Арсений Дмитриевич (1891–1938) – русский, из семьи банковского служащего. В 1911 г. окончил Казанское военное училище. Участник Первой мировой войны. Награжден орденом Святого Георгия 4‐й ст., подполковник, корпусной инженер. В 1917 г. член партии эсеров. Участник гражданской войны на стороне «красных», занимал военноинженерные должности. Награжден Орденом Красного Знамени (1921). Затем в РКК на инженерных должностях и на преподавательской работе. Арестован в 1931 г. и приговорен к 3 годам лишения свободы по обвинению в принадлежности к контрреволюционной офицерской организации. Досрочно освобожден в том же году. Комбриг (1935 г.). Арестован в 1937 г, расстрелян по обвинению в участии в военнофашистском заговоре.

(обратно)

84

Хараш Яков Александрович – меньшевик, фронтовик в звании капитана, делегат от 12‐й армии. Также его имя мелькает в декабре 1918 г. на стороне грузинской армии, а в 1920 г. – во время оставления англичанами и французами Батуми. Он – один из командиров грузинской гвардии. Более точные биографические данные отсутствуют.

(обратно)

85

Арсон Соломон Иосифович (1883–1938) – имел незаконченное высшее образование. После гражданской войны вступил в ВКП(б). Работал в Наркомате финансов Украины. Занимался государственными займами. На момент ареста занимал должность начальник отдела финансирования внутренней торговли и заготовок в Наркомате финансов СССР. Расстрелян за участие в контрреволюционной террористической организации.

(обратно)

86

Вероятно, ошибка в стенограмме. Скорее всего, было применено слово «оружие», а не «ружья».

(обратно)

87

Бер (Бэр, Гуревич) Борис Наумович (1889–1939) – в социал-демократическом движении с 1900‐х, публицист. С 1905 г. социал-демократ, меньшевик. До Февраля находился в эмиграции. Член ВЦИК 1‐го созыва, Позже – член Главного Комитета Украины. Арестован в Харькове в 1920 г., выслан в Грузию. В 1921–1922 гг. работал в Харькове и в Москве. В 1922 г. вместе с членами московской организации меньшевиков вновь арестован. Перед арестом – заведующий статистическим бюро Госплана. Затем – беспрерывные ссылки до 1934 г. В 1934–1937 гг. жил в Гусе-Хрустальном и в Воронеже. Арестован в 1937 г. Погиб во время следствия во Владимирской тюрьме.

(обратно)

88

Шаумян Степан Георгиевич (1878–1918) – армянин, из семьи приказчика. Окончил Тифлисское реальное училище (1898). В 1899 г. организовал первый в Армении марксистский кружок. В 1902 г. – один из организаторов Союза армянских социал-демократов, вошедшего в состав РСДРП. В 1900 г. поступил в Рижский политехнический институт, в 1902 г. исключён за участие в революционном движении, эмигрировал в Германию. В 1903 г. познакомился с Лениным. Окончил философский факультет Берлинского университета (1905), перевёл на армянский язык ряд произведений Маркса, Энгельса и Ленина. Один из руководителей Кавказского союзного комитета РСДРП, участвовал в создании и руководстве бакинской организации РСДРП(б) (с 1914). После Февраля – председатель Бакинского Совета. После Октября назначен Лениным чрезвычайным комиссаром по делам Кавказа. С апреля 1918 года председатель Бакинского СНК. Расстрелян в числе 26 бакинских комиссаров англичанами и эсерами. На месте их захоронения при эксгумации в 2009 г. тело Шаумяна не было обнаружено.

(обратно)

89

Венгеров Всеволод Семёнович (1887–1938) – и з профессорской семьи. В 1905 г. поступил в Петербургский университет. Учился сначала на естественном, а потом на юридическом факультете. В 1905 г. и 1907 г. подвергался арестам за принадлежность к РСДРП и антиправительственную пропаганду среди крестьян, отбывал тюремное заключение. В 1911 г. был арестован за участие в студенческом движении, выслан в Вологду до 1913 года. После чего возвратился в Петербург, закончил образование и поступил на службу помощником присяжного поверенного. Также был юрисконсультом в «Правде» и других изданиях. В 1914 г. призван на нестроевую службу. С 1917 г. – меньшевик. После Февраля – член исполкома Петросовета. После Октября занимал мелкие хозяйственные должности, в 1919 г. отошел от меньшевиков, в 1920 г. принимал участие в гражданской войне на стороне «красных». Затем снова на хозяйственной работе. С 1923 г. подвергался ссылкам в Нижний Новгород, Коканд, Каркаралинск. Расстрелян.

(обратно)

90

Блейхман Иосиф Соломонович (1868–1921) – из мещан. С 1904 г. анархист-коммунист. Вёл пропаганду анархизма в профессиональных союзах портных, булочников, кожевенников в Двинске, затем в Петербурге. В 1914 г. арестован, сослан в Сибирь. После истории с захватом типографии вел агитацию в армии за вооруженное восстание против Временного правительства. Участник и организатор большевистского мятежа 3–4 июля 1917, в Октябре – член петроградского ВРК. В 1918 г. пошел добровольцем в Красную армию. По одним данным, был арестован в 1918 г. и отправлен на принудительные работы, где получил болезнь легких и затем умер в Москве. По другим данным, в 1920 г. был председателем Московского губернского отдела профсоюзов, арестован за связи с Махно, но тогда же освобожден, умер от болезни легких.

(обратно)

91

Присутствие огромного числа таких плакатов привело историографов к ошибке: они сочли, что полумиллионная манифестация прошла под диктовку большевиков. Эта ошибка, злонамеренно включенная в коммунистические учебники, сохранилась и до наших дней.

(обратно)

92

Никитин Борис Владимирович (1883–1943) – сын генерала, офицер лейб-гвардии, участник русско-японской войны, участник Первой мировой войны. В 1915 г. причислен к Генеральному штабу. В 1916 г. – ст. адъютант штаба Кавказской туземной конной дивизии. Занимался военной разведкой. После Февраля – исполняющий должность начальника контрразведки Петроградского ВО, с июня 1917 г. – генерал-квартирмейстер штаба Петроградского ВО, с июля – начальник разведывательного отделения ГУГШ. В сентябре из-за несогласия с политикой Временного правительства ушел со службы и уехал на Кавказ. Участник Белого движения на Кавказе. Затем эмигрировал. Умер во Франции.

(обратно)

93

Никитин утверждал, что гранаты не взрывались, потому что анархисты не умели ими пользоваться – необходимо было поджигать фитиль, потому они и назывались «зажигательные».

(обратно)

94

Берг Ефрем Соломонович (1875–1937) – сын кантониста. Вырос в Петербурге, образования не имел. Рабочий, член ПСР; с 1917 г. – член ЦК ПСР. В 1918 г. – член самарского Комуча. В 1922 г. Верховным ревтрибуналом при ВЦИК осуждён к 5 годам тюремного заключения. На суде заявил: «Я виновен только в том, что я мало с вами боролся. Я буду продолжать бороться и дальше». Затем – постоянные ссылки. В 1937 г. арестован, осужден и расстрелян.

(обратно)

95

Трубицын Ефим Никанорович (1879–?) – токарь по металлу. С 1894 г. в РСДРП, с 1903 года принимал участие в рабочем движении в Петрограде. Арестован в 1905 г., освобожден через полтора месяца. Вел революционную работу на юге России. В Ростове арестован и выслан на родину в Воронежскую область, затем работал в Московском окружном комитете РСДРП. В 1906 году уехал в Донбасс, избежав ареста. После 1912 г. перебрался в Петроград. Был арестован и выслан в Самару. Вернулся в Петроград, работал в партии меньшевиков. В 1915 г. уехал в Москву, где был арестован и снова выслан в Самару, где осужден на два года тюрьмы за хранение нелегальной литературы, выслан в Пермскую губернию, освобожден под залог. Снова Петроград, где в январе 1917 г. арестован по делу Центральной Военно-Промышленной Группы за подготовку к массовым беспорядкам. В Феврале освобожден, снова вел работу в Донбассе, избран в состав ВЦИК 1‐го созыва. Дальнейшая судьба неизвестна.

(обратно)

96

Ясайтис Владислав (Владимир) Михайлович (1895–?) – литовец, рабочий-литейщик. С 1914 г. в РСДРП(б). Неоднократно арестовывался. В 1916–1917 – в эмиграции в Америке. В 1914–1922 гг. был секретарем Центрального бюро компартии Литвы. В 1918 г. служил в Красной армии. В 1922–1925 гг. учился в Коммунистическом университете им. Свердлова (Москва), занимал незначительные партийные должности. С 1934 г. был зав. кафедрой истории партии и ленинизма Туркменской ВКСХШ, с 1936 г. – директор Туркменской книжной палаты. В 1936 г. исключен из партии «за упорное отстаивание троцкистских ошибок, антипартийное поведение, пособничество троцкизму». Обстоятельства смерти неизвестны.

(обратно)

97

Соколов Николай Дмитриевич(1870–1928) – из семьи священника. Получив юридическое образование, начал службу присяжным поверенным, писал статьи по вопросам права и политэкономии. В 1894 году был привлечен к дознанию по делу народовольцев, а два года спустя ‒ арестован по обвинению в участии в социал-демократическом «Союзе борьбы за освобождение рабочего класса», выслан в Ревель. Выступал адвокатом на судах против революционеров. Вместе с Керенским стал членом масонской ложи Великий восток народов России. В 1914 г. был инициатором принятия заявления 25 адвокатов по поводу «дела Бейлиса», где заявлялся протест «против извращения основ правосудия, проявившегося в создании процесса Бейлиса, против возведения в судебном порядке на еврейский народ клеветы, отвергнутой всем культурным человечеством, и против возложения на суд не свойственной ему задачи пропаганды идей расовой и национальной вражды. Это надругательство над основами человеческого общежития унижает и позорит Россию перед лицом всего мира, и мы поднимаем свой голос в защиту чести и достоинства России». С 1916 г. вместе с Керенским и Чхеидзе участвовал в конспиративных собраниях. Во время Февраля первым привел восставшие полки к Думе. В марте 1917 г. был секретарем Петросовета и одним из авторов Приказа № 1. Входил в состав Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства. После Октября был юрисконсультом советского правительства. Умер в Ялте.

(обратно)

98

Громан Владимир Густавович (1874–1940) – из семьи немецкого эмигранта, мать русская. В 1894–1896 гг. учился в Московском университете, исключён за участие в революционном движении. Университет в 1908 г. закончил экстерном. В 1898–1922 гг. в РСДРП, меньшевик, в 1905 г. – один из авторов программы РСДРП по аграрному вопросу. С 1897 г. начал работать статистиком. В ссылках в 1897–1900‐м, в 1902–1905 гг. После Февраля избран председателем продовольственной комиссии Петросовета, позднее – председатель Центральной продовольственной управы. До середины 1918 г. – п редседатель Северной областной продовольственной управы. Затем работал в структурах ВСНХ и Госплане. Считал экономику переходного периода разновидностью госкапитализма, выступал за свободные рыночные отношения. Подвергался критике со стороны Сталина за немарксистский подход к экономике. Арестован в 1930‐м, в 1931 г. приговорен к 10 годам лишения свободы и 5 годам поражения в правах. Умер в заключении.

(обратно)

99

Череванин (наст. фамилия Липкин) Федор Андреевич (1868–1938) – из семьи мирового судьи. За участие в революционной деятельности был исключен из Петербургского университета. В 1890‐е – политический публицист, с 1900‐го – член РСДРП, меньшевик. Выслан из Москвы в Вятскую губернию. Был противником гегемонии рабочего класса. Во время войны – «оборонец», работал в потребкооперации. После Февраля – член исполкома Петросовета, один из редакторов «Рабочей газеты» и других изданий, член ЦК РСДРП(м). Критикуя ленинские «Апрельские тезисы», назвал Ленина «апостолом анархии». Считал Советы суррогатом истинного демократического самоуправления, поскольку в них не представлены многие элементы общества. Выступал за государственный контроль над производством и против рабочего контроля. Заведующий экономическим отделом ВЦИК. В сентябре 1917 г. избран в Предпарламент. После Октября выступал за переговоры с большевиками и против вооруженной борьбы с Советской властью. Неоднократно подвергался арестам и ссылкам. В 1931 году приговорен к 5 годам заключения, затем на 3 года сослан в Акмолинск. Расстрелян.

(обратно)

100

Буковецкий Антоний Иосифович (1881–1972) – закончил юридический факультет Петербургского университета (1904), в 1905–1915 гг. обучался в Берлине, Париже и Лондоне. Во время революции 1905–1907 гг. преподавал в рабочих клубах Петербурга. Готовил речи для социал-демократической партии по финансовым вопросам. Сотрудничал с меньшевиками. Работал в экономическом отделе Исполкома Петросовета. В 1919 г. арестован за связь с меньшевиками, но вскоре освобожден. В 1913–1930 гг. работал в Петербургском-Ленинградском коммерческом институте (с 1920 г. – Институт народного хозяйства). Заведовал кафедрами в различных учебных институтах. В 1949 г. арестован по «Ленинградскому делу», приговорен к 10 годам лагерей, освобожден в 1954 году. Заслуженный деятель науки.

(обратно)

101

Бетман-Гольвег Теобальд, фон (1856–1921) – рейхсканцлер Германской империи, премьер-министр Пруссии в 1909–1917 гг. В июле 1917 г. в результате конфликта с военным руководством ушел в отставку. В выступлении крестьянина – намек на прогерманские силы в Советах, на большевиков.

(обратно)

102

Духонин Николай Николаевич (1876–1917) – и з дворянской семьи. В 1902 году окончил Николаевскую академию Генерального штаба. До войны – на штабных и командных должностях. С 1914 г. – старший адъютант отдела генерал-квартирмейстера штаба 3‐й армии, курировал вопросы разведки. Был награждён Георгиевским оружием. В 1915 г. – командир полка. Затем – на штабных должностях, генерал-лейтенант. Награжден Орденом Св. Георгия 4‐й и 3‐й степени. С сентября 1917 г. – начальник штаба Верховного главнокомандующего А.Ф. Керенского. После захвата власти большевиками, приступил к организации борьбы на внутренних фронтах, выступил с призывом не подчиняться большевистскому правительству. Отказал лидерам большевиков в начале мирных переговоров. Пытаясь спасти фронт от катастрофы, передал командование Крыленко. Убит в Могилеве в присутствии Крыленко и его охраны в результате мятежа местного гарнизона при участии неизвестных матросов. От разбирательств и наказания убийц большевики воздержались.

(обратно)

103

Рошаль Семён Григорьевич (1896–1917) – из семьи коммерсанта Гирша Лейбовича Рошаля. За участие в революционном движении исключен из гимназии. В 1914 г. вступил в РСДРП(б). В 1915 г. мобилизован на фронт. Во время отпуска был арестован в Петрограде за революционную пропаганду. После Февраля направлен в Кронштадт председателем большевистского горкома. Причастен к арестам и истязаниям морских офицеров. В июле 1917 г. арестован Временным правительством, освобожден во время Октябрьского переворота. Комиссар сводного отряда рабочих и матросов во время Корниловского выступления. Участник захвата Ставки Верховного главнокомандующего Духонина и его убийства. Был направлен Лениным на Румынский фронт, где был арестован румынскими властями по обвинению в подготовке восстания в Яссах. Выдан тайной офицерской организации, убит при невыясненных обстоятельствах.

(обратно)

104

Более ранние составы Временного правительства рассматривать смысла нет – они распались в результате правительственных кризисов. Нас интересует только та сила, которая могла бы противостоять большевикам.

(обратно)

105

Эрлих Хенрих (Герш-Вольф) Моисеевич (1882–1942) – в 1902 учился на юридическом факультете Варшавского университета, в 1903 г. присоединился к Бунду. В 1904 г. арестован и исключён из университета. После освобождения уехал в Германию, начал изучать политэкономию в Берлинском университете. В 1905 г. вернулся в Варшаву, сотрудничал в партийных периодических изданиях. В 1906–1908 гг. учился на юридическом факультете Петербургского университета, по окончании вновь переехал в Варшаву. Принимал активное участие в работе Бунда. В 1909 г. арестован, вскоре после освобождения уехал во Францию. В 1910 г. снова в Варшаве, занят партийной работой. В 1914 г. переехал в Петроград, занимался бундовскими изданиями. В 1917 г. – член исполкома Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов, член ВЦИК 1‐го созыва. В 1918 г. уехал в Варшаву. В 1920–1930‐х был одним из лидеров Бунда. В 1939 г. с началом войны бежал на восток Польши, где был арестован НКВД. Обвинен в связях с польской разведкой, приговорен к смертной казни. Затем освобожден по инициативе Берии под обязательство возглавить еврейскую антифашистскую организацию. В 1941 году арестован по обвинению в связях с немецкой разведкой. В 1942 г в тюрьме покончил жизнь самоубийством.

(обратно)

106

Капелинский (Кац) Наум Юрьевич (1890–?) – деятель кооперативного движения, в 1917 г. вошел в состав временного Исполкома Петроградского Совета, избран в состав ИК Петросовета и стал его секретарем. В 1930 г. арестован, приговорен к 5 годам заключения. В 1932 году заключение заменено ссылкой. Дальнейшая судьба неизвестна.

(обратно)

107

Возможно, это меньшевик Розовский Соломон Захарович (1879–1924), который до Октябрьского переворота активно занимался революционным движением, четыре раза арестовывался, был близок с Лениным. Вероятно, в 1918 г. перешел в лагерь большевиков. В 1920 г. с Красиным ездил в Лондон для налаживания торговых связей. Страдал от сердечной болезни, а Ленин пекся о его здоровье. Умер в 45 лет. Его жена подверглась репрессиям, а сын был арестован в 1937 г., просидел в лагерях 18 лет и уже на свободе повесился в 1963 году.

(обратно)

108

Малицкий Александр Леонидович – биографических данных нет.

(обратно)

109

Знаменитая фраза Ленина «Рабочая и крестьянская революция, о необходимости которой всё время говорили большевики, свершилась!» была произнесена перед возбужденной толпой, которую без всяких оснований советские историографы считали заседанием Петроградского Совета. Обратим внимание: Ленин не называет революцию «социалистической».

(обратно)

110

Гуревич Евсей Израилевич – биографической справки найти не удалось.

(обратно)

111

Кучин (Оранский) Георгий Дмитриевич (1887–1937) – окончил экономическое отделение юридического факультета Санкт-Петербургского университета, меньшевик с 1907 года. До 1917 г. три раза арестовывался. С 1910 г. два года отбывал ссылку. Во время Первой мировой войны – артиллерийский офицер (капитан), в 1917 г. – председатель армейского комитета 12‐й армии, член ВЦИК первого созыва. Арестован в Петрограде в марте 1918 г., в июле освобожден. После гражданской войны занимался партийно-политической работой в Киеве, в 1920 г. был арестован и судим на киевском процессе меньшевиков. Приговорен к заключению, которое отбывал в Харькове. Освобожден в 1921 г. В 1922 г. вновь арестован и сослан в Туркестан, откуда бежал и перешел на нелегальное положение. В конце 1924 г. арестован, приговорен к 5 годам заключения, которые отбывал в Свердловском, а затем Ярославском политизоляторах, после чего находился в ссылке. В 1931 г. привлекался по т. н. меньшевистскому процессу. В 1932–1935 гг. жил в Ульяновске. В последний раз арестован в феврале 1935 г., Расстрелян.

(обратно)

112

Петерсон Карл Андреевич (1877–1926) – из латышских крестьян, чернорабочий, затем репортер различных газет. С 1898 г. в РСДРП. В 1899 году – член Рижского комитета РСДРП. В 1901 г. арестован, сослан на 3 года в Сибирь. С 1904 г. снова занимается агитационной работой в Риге и Либаве. В 1908 г. отправляется в Москву, где арестован и приговорен к 1 году тюрьмы. С 1911 г. снова в Риге, в 1912 г. – высылка на 3 года в Архангельскую губернию. С 1915 г. в Петрограде, в 1916 г. призван в армию, служит в запасном полку. Член ВЦИК 2–6‐го созывов, член ВЧК, затем – комиссар Латышской дивизии, участвовавшей в подавлении левоэсеровского мятежа. В 1919 г. – член правительства Советской Латвии, нарком по военным делам и член РВС армии Советской Латвии. В 1920 – военком Енисейской губернии, в 1920–1921 – член РВС 5‐й армии Восточного фронта. Скончался от туберкулеза.

(обратно)

113

Гжельщак Франц Янович (1881–1937) – из семьи польского рабочего, слесарь. Участник революции 1905 года, в 1907 г. арестован и приговорён к ссылке, но бежал. В 1914 г. мобилизован в армию. После Февраля – большевик, член солдатских комитетов. Член ВЦИК. Избран в Учредительное собрание. С конца 1917 года секретарь ВЧК и член комиссариата по делам Польши при Народном комиссариате по делам национальностей. В начале 1918 г. вернулся в Польшу, ненадолго арестован. С момента создания – член компартии Польши, член Политбюро, казначей, секретарь и глава ЦК КПП. В 1925 г. арестован, в 1928 г. передан СССР при обмене политическими заключёнными. Работал в Коминтерне и международных профсоюзных организациях. В 1937 г. арестован и расстрелян.

(обратно)

114

Медведев Ефим Григорьевич (1886–1938) – после окончания Бахмутского ремесленного училища (1902) работал электротехником, участвовал в революционных организациях. С 1904 года – член РСДРП. В 1904 г. арестован, в 1905 г. из Екатеринослава за участие в стачке. В 1917 г. вступил в УСДРП. Избран членом исполкома Харьковского совета, делегатом на Всеукраинский съезд советов, возглавил президиум ЦИК Советов Украины, поддержал большевистскую политику. В марте 1918 года освобождён от должности Главы президиума ЦИК, с апреля 1918 в Москве, входил в состав заграничного бюро левых украинских социал-демократов, был делегатом Первого Съезда КП(б) Украины. Затем на хозяйственной работе. В 1919 г. на нелегальной работе на Украине. В начале 1920‐х годов отошёл от политической деятельности, жил в Харькове, работал на разных хозяйственных должностях. С 1935 года – персональный пенсионер республиканского значения. В 1938 г. арестован, расстрелян.

(обратно)

115

Бонч-Бруевич Владимир Дмитриевич (1873–1955) – из семьи землемера, выходца из шляхты. В 1883–1889 гг. учился в Константиновском межевом институте в Москве; за организацию выступления студентов был исключён и сослан под надзор полиции в Курск; там окончил землемерное училище. В 1892 г. вернулся в Москву, вошёл в «Московский рабочий союз», занимался изданием нелегальной литературы. В 1896 г. эмигрировал в Швейцарию, организовывал пересылку в Россию революционной литературы и полиграфического оборудования, активно сотрудничал с «Искрой». Учился на естественном факультете Цюрихского университета. Изучал русское сектантство, помогал переселению духоборов. В 1903–1905– заведующий экспедицией ЦК РСДРП (Женева). В 1905 вернулся в Россию, работал в газете «Новая жизнь», участвовал в подготовке вооружённого восстания в Санкт-Петербурге, организовывал подпольные склады с оружием. Занимался изданием большевистской литературы. Неоднократно арестовывался, но серьёзным преследованиям не подвергался. В 1917 г. член исполкома Петроградского совета. В 1917–1918 гг. – председатель Комитета по борьбе с погромами. До 1920 г. был управделами СНК. Издал ряд книг, в частности – «Кровавый навет на христиан». С середины 1920 г. перешел к научной деятельности. В 1920–1929 гг. – организатор и руководитель опытного совхоза «Лесные Поляны» под Москвой, созданный для обеспечения руководства партии и правительства. Инициатор создания и первый директор (1933–1945) Государственного литературного музея в Москве, в 1945–1955 гг. – директор Музея истории религии и атеизма АН СССР в Ленинграде.

(обратно)

116

Смирнов, Н. Н. Третий Всероссийский съезд Советов: история созыва, состав, работа. – Л.: Наука, Ленинградское отделение, 1988.

(обратно)

117

Смирнов, Н. Н. Третий Всероссийский съезд Советов: история созыва, состав, работа. – Л.: Наука, Ленинградское отделение, 1988.

(обратно)

118

То же самое произошло в постсоветской России в 1991 году, когда все без исключения Советы были «самораспущены», а Верховный Совет и Моссовет – разогнаны специальным указом.

(обратно)

119

Авилов Борис Васильевич (1874–1938) – поступив на медицинский факультет Московского университета, он, как и многие подобные ему, уже в студенческие годы примкнул к революционному движению. В 1894 г. был арестован, отчислен из университета и выслан. В 1898 г. вернулся в Москву и в Московский университет и снова был арестован, исключен и выслан. В следующем году снова арестован и выслан. После окончания ссылки в 1904 г. обосновался в Харькове, в 1906 г. был участником вооруженного восстания. Арестован, ссылка заменена на высылку за границу. Но Авилов предпочел перейти на нелегальное положение и жил по подложному паспорту в Петербурге. Вновь арестован и препровожден отбывать прежнюю ссылку. Всего пережил 8 арестов и 3 ссылки. В апреле 1917 г. вышел из РСДРП(б), примкнул к интернационалистам. Член ВЦИК 1–3 созывов. Был избран в Учредительное собрание и признавал за ним «высший суверенитет». С середины 1918 г. отошел от политической деятельности, работал на незначительных должностях. В 1929 г выслан в Минусинск. Там же в 1937 году арестован, в следующем году расстрелян.

(обратно)

120

Ривкин Николай Иванович (наст. имя и отчество Григорий Абрамович; 1877–1922) – из семьи врача-дантиста. В 1896 г. обучался на химическом факультете Парижского университета. По окончании университета в 1899 г. он поступил на электротехнический факультет Марсельского университета, а окончив его, вернулся в Париж и работал инженеромхимиком в одной из лабораторий Сорбонны. Вернувшись в 1902 г. в Россию, вступил в партию эсеров, в 1905 г. – участник баррикадных боев в Москве, арестован, содержался в Бутырской тюрьме. Тогда же придумал собственную «максималистическую программу», стал лидером Союз эсеров-максималистов, разъезжал по стране, вербуя сторонников. В 1906 г. в Кронштадте готовил мятеж матросов. Был арестован, бежал, эмигрировал. В 1907 г. вернулся в Россию. После Февраля – участник подавления выступления Корнилова. В начале 1918 – член Петроградского ревтрибунала. От своей восторженной мечты о единстве всех «левых» и сочинения революционных песен он очень скоро перешел к жесткой критике большевиков. За 20 лет революционной деятельности 8 раз был арестован царскими, советскими и деникинскими властями. Умер в Киеве от тифа.

(обратно)

121

Полностью: «Не нам Господи, не нам, но имени Твоему даждь славу о милости Твоей и истине Твоей».

(обратно)

122

См. «Источник». – 1998. – № 1. – С. 64–84.

(обратно)

123

Линдов Гавриил Давыдович (наст. фамилия Лейтейзен; 1869–1919). Он окончил медицинский факультет Парижского университета, но от врачебной практики отказался, предпочитая социал-демократию и пропаганду революционных идей. После II съезда РСДРП (1903) примкнул к большевикам. В 1907 г. был арестован, заключен в «Кресты», выслан под надзор полиции. Снова арестован в 1911 г. Из-за болезни ему был разрешен выезд за границу. Написал 16 книг по поводу Французской революции и на другие темы. Вернувшись в Россию, занимался борьбой с туберкулезом. В 1916 г. отправлен на фронт военврачом. После Французской революции продолжил свои прежние занятия – на некоторое время в составе партии социал-демократов интернационалистов. В 1918 г. примкнул к большевикам, в 1919 г. был убит при попытке вернуть управление в мятежных частях. Похоронен на Новодевичьем кладбище.

(обратно)

124

Скорее всего, это был М. В. Селиванов, один из лидеров максималистов. Биографических данных нет. Известно лишь, что Селиванов принимал участие в Чрезвычайном Всероссийском Съезде Советов крестьянских депутатов 11–25 октября 1917, Втором Всероссийском Съезде Советов Крестьянских Депутатов, 26 ноября – 10 декабря 1917. В апреле 1918 вместе со штабом максималистов перебрался в Самару.

(обратно)

125

Возможно, речь идет о Рыбакове Михаиле Александровиче (1886–1935), который в 1904–1908 гг. состоял в партии эсеров, был призван в армию в 1912 г., произведен в офицеры в 1915 г., в 1917 г. избран командиром полка, комиссаром полка. В марте 1918 г. демобилизован по болезни. В Красной армии с сентября 1919 г. Занимал должности от командира полка до командира дивизии, затем на штабной и преподавательской работе. Комбриг (1935). В 1937 г уволен в запас, затем арестован по обвинению в участии в военном заговоре и приговорен к расстрелу.

(обратно)

126

Томский Михаил Павлович (наст. фамилия Ефремов; 1880–1936) – имел лишь начальное образование. В 1904 г. присоединился к РСДРП. В 1906 г. арестован и сослан. В эмиграции участвовал во всех основных мероприятиях большевиков. Был направлен в Москву на нелегальную работу, арестован в 1909 г., после двух лет следствия приговорен к 5 годам каторги. В 1916 г. отправлен на поселение. После Февраля прибыл в Петроград, вошёл в новый состав Петроградского комитета РСДРП(б). После Октябрьского переворота – на профсоюзной работе. С 1919 г. член ЦК РКП(б). После «дискуссии о профсоюзах», в результате которой профсоюзы приняли резолюцию о независимости от партии, отозван из профсоюзного движения и направлен на работу в Туркестан. В 1922 возвращён на профработу, стал председателем ВЦСПС, членом Политбюро. Выступал за свертывание НЭПа. В 1929 г. за «правый уклон» был снят с должности по инициативе Сталина, а затем выведен из состава Политбюро партии. В 1936 году в ходе судебного процесса «Антисоветского объединённого троцкистско-зиновьевского центра» подсудимые сообщили о причастности Томского к их деятельности. Прочитав сообщение об этом в газете, Томский застрелился. В предсмертной записке отрицал свою причастность к заговору. Два его сына были расстреляны, жена умерла в ссылке, лишь младший сын пережил 10 лет тюрьмы и 9 лет ссылки.

(обратно)

127

Шлихтер Александр Григорьевич (1868–1940) – по матери – из поляков, по отцу разные источники указывают либо происхождение из немецких евреев, либо из немцев. Шлихтер учился в Харьковском университете на физико-математическом факультете, а затем в Бернском университете на медицинском факультете. Оба курса не закончил. В 1892 г. был арестован по делу о пропаганде среди гимназистов. В 1902 г. в Киеве писал прокламации для РСДРП. Работал в земских учреждениях и в управлении юго-западных железных дорог. В 1905 г. участвовал в организации разгрома Киевской городской Думы. Скрылся за границей, затем два года жил в Финляндии, выполняя поручения в качестве агента ЦК. В 1908 г. арестован за призыв к вооруженному восстанию. Получил ссылку на поселение в Сибирь с лишением всех прав состояния. После Октябрьского переворота на короткий срок становился наркомом земледелия и наркомом продовольствия. В 1919 г. – наркомпрод Украины. Один из организаторов продотрядов и практики насильственных конфискаций хлеба у крестьянства. С 1921 г. – на дипломатической работе. В 1927–1929 гг. – наркомзем УССР. Доктор экономических наук (1936), в 1931–1938 гг. вице-президент АН УССР, директор Украинского института марксизма-ленинизма (1930–1933). Был одним из инициаторов и активных сторонников продвижения идей Т. Д. Лысенко.

(обратно)

128

Затонский Владимир Петрович (1888–1938) – в 1905 г. вступил в РСДРП. В 1912 г. окончил физико-математический факультет Киевского университета. В 1917 г. был одним из руководителей большевистского вооружённого восстания в Киеве, избран в правительство Украинской Народной Республики Советов и возглавил Секретариат (наркомат) просвещения. В 1918 г. поддержал Брестский мир, на II Всеукраинском съезде Советов был избран председателем Всеукраинского ЦИК, затем руководил подпольными партийными организациями Украины. После гражданской войны занимал различные партийные должности на Украине. В 1937 году арестован, затем осужден и расстрелян в тот же день.

(обратно)

129

Ге Александр Юльевич (наст. фамилия Голберг; 1879–1919). Революционная деятельность помешала ему получить образование. В 1905 г. он примкнул к анархистам-коммунистам. Был арестован и заключён в «Кресты», в 1906 г. освобожден как нуждающийся в лечении и бежал в Швейцарию. В России был заочно приговорён к 5 годам каторги. После Октябрьского переворота 1917 года вернулся в Россию, сблизился с большевиками. Избран членом ВЦИК 3‐го и 4‐го созывов. Отвергал условия Брестского мира и тактику революционного террора. В 1918 г. возглавил ЧК в Кисловодске. В начале января 1919 г. ранен и пленен «белыми», при попытке к бегству изрублен шашками.

(обратно)

130

Штейнберг Исаак Захарович (Ицхок-Нахмен Зерахович; 1888–1957) – из семьи купца. Учился в хедере, потом в Московском университете. В 1906 г. примкнул к эсерам. В 1908 г. арестован и выслан в Тобольскую губернию на 2 года. После ссылки уехал в Германию, окончил Гейдельбергский университет и защитил магистерскую диссертацию. После возвращения в Россию занимался адвокатской деятельностью и журналистикой. Во время войны вёл антивоенную и революционную работу, арестован в 1915 году, сослан в Уфимскую губернию. Избирался гласным Уфимской думы, в 1917 г. был членом исполкома Уфимского Совета и Всероссийского Совета крестьянских депутатов, был членом Предпарламента. Осудил Октябрьский переворот, был избран в Учредительное собрание, до марта 1918 г. был наркомом юстиции в СНК. Своим решением освободил арестованных Дзержинским членов Учредительного собрания. Постоянно выступал с претензиями к ВЧК. Вышел из СНК в знак протеста против заключения Брестского мира. Арестован ВЧК в 1919 г., провел в заключении 4,5 месяца. В 1923 г. выехал за границу, после чего ВЦИК лишил его советского гражданства. В Берлине занимался литературной и журналистской деятельностью на идише. В 1933 г. уехал в Лондон. В 1939–1943 гг жил в Австралии, затем в США. Умер в Нью-Йорке.

(обратно)

131

Куйбышев Валериан Владимирович (1888–1935) – из дворянской семьи, сын офицера. Во время обучения в Сибирском кадетском корпусе в 1903 г. вступил в нелегальный социал-демократический кружок, в 1904 г. вступил в РСДРП. В 1905 г. поступил в Военно-медицинскую академию в СанктПетербурге, исключен за участие в демонстрациях. С 1906 г. занимался распространением нелегальной литературы в Омске, сослан под гласный надзор полиции в Канск. Занимался организацией забастовок и изданием нелегальной литературы. Арестован в Петропавловске (Казахстан), бежал из тюрьмы и отправился в Санкт-Петербург, где арестован и этапирован в Канск. Пытался учиться в Томском университете, но в 1910 г. отчислен за участие в революционной деятельности. Тогда же арестован, провел 5 месяцев в тюрьме, выслан в Нарым, где познакомился со Свердловым. В 1912 г. бежал в Омск, арестован, выслан в Тамбов. Бежал, вёл революционную работу в Санкт-Петербурге, Вологде, Харькове. В 1914 г. выслан в Иркутскую губернию. В 1916 г. бежал, арестован и приговорён к ссылке на 5 лет в Туруханский край. До места ссылки не доехал. Снова арестован, освобожден в Феврале. Возглавил Самарскую организацию РСДРП, избран председателем Совета. Во время гражданской войны был комиссаром армий и фронтов РККА. Затем – на руководящей профсоюзной и хозяйственной работе. В 1921 – член Президиума ВСНХ, начальник Главэлектро, руководил осуществлением плана ГОЭЛРО. В 1923–1926 – нарком РКИ, заместитель председателя СНК и СТО, с 1926 г. – председатель ВСНХ. С 1930 г возглавил Госплан СССР. Ближайший сподвижник Сталина, инициатор создания культа личности. Страдал запоями. По официальной версии умер в своем кабинете от закупорки тромбом сердечной артерии. Прах захоронен в Кремлевской стене.

(обратно)

132

Беренс Евгений Андреевич (1876–1928) – начальник Морского генерального штаба.

(обратно)

133

Светлов Фердинанд Юрьевич (настоящая фамилия Шёнфельд; 1884–1943) – родился в Одессе, с 1904 г. – эсер, с 1906 г. – член Союза социалистов-революционеров-максималистов. В 1919 г. вступил в РКП(б) с начислением стажа с 1904 года. В 1923–1924 гг. – ответственный секретарь ЦК КП(б) Туркестана. С 1924 – на преподавательской работе в Москве, автор учебника «политграмоты» и книги «Тяжёлая и лёгкая промышленность» (1929), редактор газеты «Экономическая жизнь». С 1938 года возглавлял отдел критики и библиографии газеты «Известия». В 1938 г. приговорен к 8 годам лишения свободы. Умер в лагере.

(обратно)

134

Карелин Аполлон Андреевич (1863–1926) – родился в семье художникафотографа. В 1881 г. за распространение прокламаций арестован, исключён из гимназии. При поступлении в Казанский университет «произвел беспорядок» и вынужден был бежать за границу. После скорого возвращения сослан в Семипалатинск. В 1888 г. экстерном закончил Казанский университет, стал помощником присяжного поверенного. В 1892 г. сослан в Вологодскую губернию. Получил возможность заниматься адвокатской деятельностью. В 1905 году, проживая в Иркутске, выступал на митингах забастовщиков, представляя партию эсеров. В 1906 г. арестован, лишен статуса присяжного поверенного, эмигрировал во Францию. В 1909 г. после разоблачение Азефа отошел от эсеров. В 1911 г. сближается с Кропоткиным, становится редактором анархических изданий. В 1917 г. вернулся в Россию, пытался объединять кружки анархистов. Выступал за сотрудничество с большевиками. Занимался публицистикой. Умер от инсульта.

(обратно)

135

Черепанов Донат Андреевич (ок. 1886–1920) – окончил юридический факультет Московского университета, в 1917 году вступил в партию эсеров, затем стал левым эсером. Принимал участие в восстании левых эсеров в июле 1918 года, перешел на нелегальное положение, выступал за террористическую борьбу против большевиков. Арестован в 1920 г, лично допрашивался Дзержинским. По официальным данным, сослан в Сибирь. Скорее всего, тайно казнен.

(обратно)

136

Попов Дмитрий Иванович (1892–1921) – из крестьян. С 14‐лет работал на заводах и фабриках в Москве. В 1914 г. призван на службу в Балтийский флот. В 1917 г. вступил в партию левых эсеров. Член ВЦИК. Сформировал свой отряд в Гельсингфорсе (в основном из финнов), который в марте 1918 г. был переведен в Москву в распоряжение Моссовета, а через месяц передан ВЧК. Тогда же стал членом коллегии ВЧК. Численность его отряда на тот момент – 600 человек. К отряду присоединилась группа черноморских матросов и разоруженных прежде анархистов. После провала восстания бежал в Харьков, в начале 1919 г. служил под чужой фамилией помощником командира полка, но, будучи разоблаченным, бежал в Киев, оттуда в Екатеринослав, там снова сформировал повстанческий отряд и присоединился к махновцам, командовал повстанческими полками. В 1920 г. был представителем махновцев в переговорах с УССР об организации совместных действий против Врангеля. Арестован в Харькове вместе с другими махновцами. Отправлен в Москву, где расстрелян.

(обратно)

137

Лацис Мартын Иванович (наст. имя Судрабс Ян Фридрихович; 1888–1938) – из семьи латышского батрака. Работал подмастерьем, пытался сдать экзамен на народного учителя. Прерывал самообразование в 1905 г. для участия в революционном движении. Тогда же вступил в Социал-демократическую партию Латышского края. В 1907 г., опасаясь ареста, бежал из Лифляндской губернии, сделав себе новый паспорт на имя Мартына Ивановича Лациса. В 1908 году всё-таки сдал экзамен и нашел место. С 1912 г. – в Москве, слушатель Народного университета. В 1915 г. арестован за организацию подпольной типографии, сослан в Иркутскую губернию. Бежал, тайно прибыл в Петроград, вошёл в состав Петроградского комитета РСДРП. Один из организаторов Петроградского ВРК, непосредственный участник Октябрьских событий. В 1918 г. – член коллегии ВЧК. 1919–1921 гг. председатель Всеукраинской ЧК и известной своими издевательствами над заключенными и массовыми расстрелами Киевской ЧК. Лично вынес постановление президиума ВЧК: «Приговор ВЧК к лицам бывшей императорской своры – утвердить, сообщив об этом в ЦИК». В результате были расстреляны Великие Князья Николай Михайлович, Георгий Михайлович, Павел Александрович и Дмитрий Константинович. Отличался крайне жестокостью. В 1922 г. перешел на хозяйственную работу. В 1932–1937 гг. – директор Московского института народного хозяйства. В 1937 г. арестован по обвинению в участии в фашистской латышской организации. Расстрелян.

(обратно)

138

Уншлихт Иосиф (Юзеф) Станиславович (1879–1938) – из еврейской мещанской семьи. Закончил Высшие технические курсы в Варшаве, электротехник. В 1900 г. вступил в Социал-демократию Королевства Польского и Литвы (СДКПиЛ), которая в 1906 г. вошла в РСДРП, большевик. До Октября шесть раз подвергался арестам и ссылкам. В 1917 г. – член Петроградского совета, член Петроградского ВРК, избран в Учредительное собрание. В 1917–1918– член коллегии Наркомата внутренних дел РСФСР. С 1919 года – нарком по военным делам Литовско-Белорусской ССР, член Президиума ЦК КП Литвы и Белоруссии, член РВС 16‐й армии и Западного фронта. С 1921 г. – заместитель председателя ВЧК-ГПУ. С 1923 года – член РВС СССР и начальник снабжения РККА, в 1925–1930 гг. – заместитель председателя РВС СССР, заместитель наркома по военным и морским делам СССР. Одновременно с 1927 г. – председатель ОСОАВИАХИМа СССР. С 1929 – заместитель председателя ВСНХ СССР по военной промышленности, с 1930 г. – заместитель председателя Госплана СССР по военной промышленности. В 1933–1935 гг. – начальник Главного управления Гражданского воздушного флота при СНК СССР. В 1937 г. арестован, обвинён в принадлежности к «диверсионно-шпионской сети польской разведки в СССР», на суде отказался от своих признательных показаний, расстрелян.

(обратно)

139

Соломон (Исецкий) Георгий Александрович (1868–1942) – из православной дворянской семьи Бессарабской губернии. По состоянию здоровья не сумел закончить Военно-медицинскую академию, перевелся в Петербургский университет, но через год (1893) также его оставил. Член РСДРП с момента её основания. В 1905 г. арестован за революционную деятельность, сослан в Сибирь. В 1907 ссылка заменена высылкой из России. Жил в Бельгии, вернулся в Россию, на некоторое время отошел от революционной деятельности. С 1918 г. – первый секретарь советского посольства в Берлине, консул в Гамбурге. В 1919–1920 гг. – заместитель Красина в Наркомате торговли и промышленности РСФСР, в 1920 г. – уполномоченный Наркомата внешней торговли РСФСР в Эстонии, в 1921–1922 гг. – директор компании «Arcos Ltd» в Лондоне. В 1923 г. отказался вернуться в СССР. Проживал в Брюсселе. По версии – р асстрелян во время германской оккупации.

(обратно)

140

Александрович Вячеслав Александрович (наст. имя – Дмитриевский Пётр Александрович, 1884–1918) – из семьи надворного советника. В революционном движении, в эсеровском подполье, с гимназических лет. В 1910 арестован и приговорен к двум неделям тюрьмы. В следующем году арестован, через полгода лишен прав состояния и отправлен на поселение в Сибирь. В 1915 бежал и эмигрировал в Норвегию. Публиковался в революционных изданиях. Был в жесткой оппозиции к правому флангу эсеров. Незадолго до Февраля приехал в Петроград. В Петросовете занимался издательским делом, примкнул к левым эсерам. Выступал за расправы с армейскими офицерами. Член ВЦИК 2–4 созывов. При организации ВЧК стал заместителем Дзержинского, у которого пользовался полным доверием. После восстания левых эсеров пытался скрыться из Москвы, но был схвачен на вокзале. Отказался отвечать на задаваемые вопросы. Расстрелян на следующий день (в ночь на 9 июня) в числе 13‐ти других активных участников мятежа. По версии, его застрелил лично Дзержинский. Обвинительное заключение было опубликовано только через неделю.

(обратно)

141

Бела Кун (Кун Бела Морисович, 1886–1938) – из семьи нотариуса Саму (Самуэля) Коэна (Кун – венгерское произношение фамилии Коэн) и Розы Гольдбергер, иудейки, перешедшей в кальвинизм. С 1902 г. член Венгерской социал-демократической партии. В 1904 г. бросил университет и стал работать журналистом. В 1905 г. за участие в забастовочном движении приговорен к 2,5 годам тюрьмы. С 1908 г. – в руководстве партии. Во время войны призван в армию и в 1916 г. попал в русский плен. После Февраля вступил в РСДРП(б). Создал коммунистическую группу из бывших венгерских военнопленных. В 1918 г. инициировал создание Венгерской коммунистической партии, возглавил её ЦК. Арестован венгерскими властями по обвинению в государственной измене. В 1919 г. участвовал в провозглашении Венгерской советской республики. В Революционном правительстве получил пост комиссара иностранных дел, но был фактическим руководителем правительства. После разгрома венгерской Красной армии контр-адмиралом Хорти, Бела Кун бежал в Австрию, затем вернулся в Россию. С 1920 г. – член РВС Южного фронта, один из организаторов красного террора в Крыму. С 1921 – на партийной работе в Коминтерне, на Урале, в Венгрии. Затем занимался переводами и издательской деятельностью. В 1937 арестован, подвергся пыткам, в следующем году расстрелян.

(обратно)

142

Вацетис Иоаким Иоакимович (изначально имя – Юкумс; 1873–1938) – из бедной латышской семьи. Служил в армии добровольцем. В 1897 г. окончил Виленское пехотное юнкерское училище, в 1909 г. – Николаевскую академию Генерального штаба. Войну встретил подполковником, командиром батальона. В начале войны был тяжело ранен. После излечения – полковник, командир полка на Рижском направлении. Снова был тяжело ранен и контужен. Документы на присвоение генеральского звания ушли в Ставку уже после Октября. Перешел на сторону большевиков (оставаясь беспартийным), назначен командующим 12‐й армией. С декабре 1917 года – начальник оперативного отдела Ставки. С апреля 1918 г. – командир Латышской стрелковой дивизии, с июля 1918 года – командующий Восточным фронтом. По рекомендации Ленина почти год возглавлял Вооруженные Силы РСФСР. Военный теоретик А. Е. Снесарев писал о нём: «О русском народе он говорит с худо скрываемым презрением и повторяет, что ему нужна палка… Словом, ловкий инородец, взобравшийся наверх среди русского кладбища, ловко потрафивший власть имущим…» В 1919 г. арестован по подозрению в измене, обвинён в поражении РККА. Но через короткое время освобожден, обвинения сняты. В должности не был восстановлен. Преподавал в Военной академии РККА, с 1927 года – профессор. В 1937 г. арестован как агент: германской разведки с 1918‐го, а латвийской разведки – с 1921 года. После пыток признал свою вину, выдал более 20 мнимых сообщников. Расстрелян.

(обратно)

143

Шейнкман Яков Семёнович (1890–1918) – из семьи рабочего. Большевик с 1910 года. Поступил в Петербургский университет, арестован за участие в студенческих волнениях. После освобождения в 1912 г. эмигрировал в Швейцарию. С 1914 г. – в Екатеринбурге, с сентября 1917 г. – в Казани, председатель фракции РСДРП(б) в губернском Совете. Член комиссии по выработке Конституции РСФСР. Делегат V Всероссийского съезда Советов. Возглавлял оборону Казани от белочехов. Пленен и расстрелян.

(обратно)

144

Ровно такой же по смыслу ответ автору этой книги довелось слышать в 2005 году в стенах Государственной Думы от ведущей пленарное заседание заместителя председателя Госдумы Л. Слиски. С точки зрения современных большевиков, политика не имеет ничего общего с законом, и в ней учету подлежит только сила, способность к насилию. Нет такой способности – и вы вне политики.

(обратно)

145

Цюрупа Александр Дмитриевич (1870–1928) – из бедной многодетной семьи. Поступил в сельскохозяйственное училище, но отчислен после пятимесячного ареста. В 1893–1917 гг. работал статистиком, агрономом. Арестовывался в 1893‐м, 1895‐м и 1902 годах. В 1898 г. вступил в РСДРП, большевик. В 1917–1921 – заместитель наркома и нарком продовольствия РСФСР, инициатор введения продовольственной диктатуры, организатор комбедов и продотрядов. В 1922–1923 – заместитель Председателя СНК и СТО РСФСР, СССР и одновременно нарком РКИ, 1923–1925 гг. – председатель Госплана СССР, 1925–1926 – нарком внешней и внутренней торговли СССР. Умер от паралича сердца.

(обратно)

146

Рейснер Михаил Андреевич (1868–1928) – родился в семье чиновника – дворянина из древнего померанского рода. В 1892 г. закончил юридический факультет Варшавского университета. Далее на преподавательской работе. В Гейдельберге получил степень доктора философии за работу «Трактат о Божественном происхождении царской власти». В 1898–1903 гг. был профессором юридического факультета Томского университета. В 1903 г. был вынужден уйти в отставку и эмигрировать в Германию, затем во Францию. В 1907 г. вернулся в Россию, стал приват-доцентом Санкт-Петербургского университета, профессор Психоневрологического института. После Октября – о дин из основателей Коммунистической академии. Автор декрета об отделении Церкви от государства. С 1921 г. – профессор Московского университета.

(обратно)

147

На основании декрета СНК от 27 ноября 1917 года, объявлявшего партию кадетов «партией врагов народа» и предусматривавшего арест её лидеров, члены ЦК партии кадетов А. И. Шингарёв (депутат Государственной Думы трех созывов) и Ф. Ф. Кокошкин (депутат Учредительного Собрания) были арестованы и заключены в Петропавловскую крепость. После резкого ухудшения их здоровья они были переведены в Мариинскую тюремную больницу, где убиты 7 января 1918 года вооруженным сбродом из бывших матросов. Главарь банды – С. И. Басов, непосредственные инициаторы убийств – Оскар Крейс (эстонец) и Яков Матвеев. Оба убийцы также входили в состав банды бывшего матроса Железнякова. Смерть была причинена выстрелами из револьвера в упор и ударами штыком.

(обратно)

148

Ленин, В. И. Приближение развязки // Пролетарий. – 16(3) ноября 1905 года. – № 25. Цит. по: Ленин, В. И. Полн. собр. соч., – Т. 12. – С. 70.

(обратно)

149

Моисей Урицкий был убит 30 августа 1918 года поэтом-социалистом Леонидом Каннегисером. Известны слова убийцы, переданные его другом писателем Марком Алдановым: «Я еврей. Я убил вампира-еврея, каплю за каплей пившего кровь русского народа. Я стремился показать русскому народу, что для нас Урицкий не еврей. Он – отщепенец. Я убил его в надежде восстановить доброе имя русских евреев». По официальным данным в ответ большевики расстреляли не менее 600 заложников, по неофициальным данным – несколько тысяч. На заседании Петросовета Зиновьев-Апфельбаум провозглашал: «В эту эпоху мы должны быть террористами! Да здравствует красный террор!» По данным справочников на 2013 год, имя Урицкого, подписавшего смертные приговоры на сотни людей, носили 665 площадей, улиц и переулков в городах и сёлах России.

(обратно)

150

Данные взяты из эдинбургской газеты The Scotsman (ноябрь 1923 г. № 7), где была помещена публикация профессор Sarolea. Источник его данных неизвестен. О точности при столь массовых казнях говорить не приходится. Да и сами цифры округлены до сотен и даже тысяч.

(обратно)

151

Согласно секретной справке МВД СССР от 1954 года за контрреволюционные и иные особо опасные государственные преступления (бандитизм и военный шпионаж) за 1921–1953 гг. было осуждено 4 060 306 человек. Из них к высшей мере наказания приговорены 642 980, к ссылке и высылке – 765 180 человек. Остальные, видимо, к различным срокам заключения.

(обратно)

152

Несостоявшийся диктатор Лавр Корнилов погиб от случайного попадания снаряда в помещение его штаба. (По версии – от намеренно брошенной гранаты). Но неслучайна была его измена, когда он, вместо того, чтобы освободить и защитить семью Государя Императора, принял участие в её аресте.

(обратно)

153

Апанасенко Иосиф Родионович (1890–1943) – из крестьянской семьи. Окончил три класса церковно-приходской школы. Призван в армию в 1911 г. В Первую мировую воевал на Кавказе, унтер-офицер, награжден тремя георгиевскими крестами, произведен в прапорщики. В ноябре 1917 г. после отпуска в полк не вернулся. Вернувшись в родное село, организовывал отряды «красных». В 1918 г. вступил в РКП(б), стал командиром бригады, в 1919 г. – командиром дивизии в составе войск Будённого. За своевольные действия дважды снимался с должности, но вновь назначался на дивизию. Во время похода на Польшу дивизия не раз проводила еврейские погромы. Остановить бесчинства смогли только массовыми расстрелами красноармейцев. В 1920‐х – командир дивизии, в 1935 назначен заместителем командующего Белорусского военного округа по кавалерии. С 1938 г. – командующий войсками Среднеазиатского военного округа, генерал-полковник. С 1941 г. – командующий Дальневосточным фронтом, генерал армии. В 1943 – заместитель командующего Воронежского фронта. Убит при авианалете.

(обратно)

154

Шеко Яков Васильевич (1893–1938) – из крестьян. Штабс-капитан в Первую мировую войну. С 1918 г. – в РККА, помощник комполка, затем комполка. Участник польского похода. В 1921 г. окончил Военную академию РККА. Затем – командир дивизии, командир корпуса. 1927–1930 гг. – начальник Главного штаба Монгольской Народной Армии. В 1931 г. – помощник командующего войсками Московского военного округа, затем – советник при Военном министерстве МНР. В 1937 г. арестован, осужден, расстрелян.

(обратно)

155

Чёрный Виктор Николаевич (наст. фамилия Паниашвили; 1891–1937) – из дворянской семьи. В 1903–1910 гг. работал скрипачом в оркестрах театров и кинотеатров Тифлиса и Харькова, одновременно занимался нелегальной деятельностью. Окончил юридический факультет Харьковского университета. С 1906 г. – в партии эсеров. Трижды подвергался арестам, сослан на 2 года в Таганрог. После Февраля примкнул к левым эсерам. С ноября 1918 года член РКП(б). В 1918–1919 гг. – член Верховного Трибунала РСФСР, заместитель народного комиссара юстиции Украины, до 1921 занимал комиссарские должности в Красной армии, затем – начальственные должности на железных дорогах. В 1928–1930 гг. – ректор МИИТ. Вплоть до ареста в 1927 г. занимал различные должности в НКПС. Расстрелян.

(обратно)

156

Примаков Виталий Маркович (1897–1937) – сын учителя. Исключен из 7 класса гимназии за революционную деятельность. С 1914 г. – большевик. В 1915 г. арестован за распространение листовок и хранение оружия, осуждён на пожизненное поселение в Восточной Сибири (Абан). После Февраля – член Киевского комитета партии большевиков. Член ВЦИК 1‐го созыва. Во время Октябрьского переворота командовал отрядом, затем под Харьковом воевал против войск Центральной Рады. В 1919 г. – командир дивизии. В 1920 г. – командир 1‐го Конного корпуса Червоного казачества. После Гражданской войны окончил Военно-академические курсы высшего комсостава РККА. В 1924–1925 гг. – начальник Высшей кавалерийской школы в Ленинграде. В 1925–1926 гг. – военный советник 1‐й Национальной армии в Китае, участвовал в боях. Поддерживал Троцкого, но затем публично объявил об отходе от его позиций. В 1926–1927 гг. – командир 1‐го стрелкового корпуса Ленинградского военного округа, в 1927–1929 гг. – военный атташе в Афганистане. В 1930 г. – военный атташе в Японии. В 1931–1932 гг. проходил обучение в Германской академии Генерального штаба. В 1932–1934 гг. – заместитель командующего Северо-Кавказским военным округом, затем заместитель инспектора высших военноучебных заведений Штаба РККА. Написал несколько художественных книг. В 1934 г. арестован ОГПУ, освобождён по требованию Ворошилова. С 1936 г. – заместитель командующего Ленинградским военным округом. В 1936 г. вновь арестован за участие в «военно-троцкистской организации». Признал себя виновным, расстрелян.

(обратно)

157

Шорин Василий Иванович (1871–1938) – из семьи ремесленника, окончил Казанское пехотное юнкерское училище (1892) и Офицерскую стрелковую школу. В русско-японскую войну 1904–1905 гг. командовал ротой, в 1‐ю мировую войну – батальоном, полковник (1916). После Октября перешел на сторону большевиков. Назначен командующим 2‐й армией Восточного фронта, в 1918 г. руководил Ижевско-Воткинской операцией. С 1919 г. командующий Северной группой Восточного фронта, руководил проведением Пермской и Екатеринбургской операций. Затем – командующий Юго-Восточным фронтом, в 1920 г. – Кавказским фронтом. Также руководил подавлением повстанческого движения в Сибири. С 1922 г. командовал войсками Туркестанского фронта, возглавлял борьбу с басмачами. В 1923–1925 гг. – заместитель командующего войсками Ленинградского военного округа, в 1925 г. уволен в запас по возрасту. Арестован в 1938 г., расстрелян (по версии – умер в тюрьме).

(обратно)

158

Шпицберг Иван Анатольевич (1880–1933) – в 1906 г. закончил юридический факультет Санкт-Петербургского университета году, стал помощником присяжного поверенного, с 1912 г. – присяжный поверенный. После Февраля работал по бракоразводным делам в Священном Синоде, затем занимался брачным делом по светской службе. С 1918 г. начал заниматься антирелигиозной пропагандой. Для придания веса выступлениям, его представляли в качестве товарища наркома просвещения, хотя он не был даже сотрудником Наркомпроса. В 1919 г. вступил в РКП(б). Тогда же начал работать в наркомате юстиции. В 1919–1920 – юрисконсульт и уполномоченный (начальник) отделения секретного отдела ВЧК, которое специализировалось на работе со священниками и сектантами. Также в 1918–1921 гг. принимал участие в уголовных процессах над деятелями церкви. В 1921 г. уволен из ВЧК за клевету на сотрудника. В 1921 г. стал создателем и руководителем общества и издательства «Атеист», затем главным редактором журнала «Атеист». В последние годы жизни – сотрудник в Центральном архивном управлении СССР.

(обратно)

159

Участие спецслужб РФ и других государств в подготовке соответствующего «Акта», противоречащего всей истории отношений МП и РПЦЗ и не разрешившего ни одного спорного вопроса, требует исследовательской работы. Скорее всего, в ближайшие десятилетия покров тайны с этой проблемы не будет снят. История с уходом митрополита Виталия Устинова с поста первоиерарха РПЦЗ и его бегство (или насильственное перемещение) из США в Канаду (2001 г.) не имеет объяснений на основе открытой информации. Как и попытка вернуть себе как бы добровольно утраченный статус, и скорая смерть (2006 г.).

(обратно)

160

Фигатнер Яков Исаакович (Юрий Петрович) (1889–1937) – одесский еврей, большевик, одно время глава Московского комитета РСДРП, после Октября – секретарь Кисловодского комитета РСДРП(б), народный комиссар внутренних дел Терской Народной Советской Республики, в 1921 г. секретарь Кавбюро ЦК РКП(б). С 1922 член Сиббюро ЦК РКП(б), затем – на партийных, профсоюзных, хозяйственных должностях. Один из инициаторов «дела академиков». Расстрелян в 1937 году.

(обратно)

161

Якир Иона Эммануилович (1896–1937) – родители Мендель (Эммануил) Абрамович Якир и Хая Меерзон. Учился в Базельском университете и Харьковском технологическом институте. В 1915 г. мобилизован на военный завод в Одессе. В 1917 г. вступил в РСДРП(б). С 1918 г. – на различных должностях в Красной армии. В 1919–1920 гг. командир дивизии различных групп войск Южного фронта. 1923–1924 гг. – помощник командующего Вооружёнными Силами Украины и Крыма. 1924–1925 гг. – начальник Главного управления военно-учебных заведений РККА. 1925–1935 гг. – командующий войсками Украинского военного округа, с 1935 г. – Киевского военного округа. Прошёл обучение в военно-учебных заведениях рейхсвера в Германии. Входил в круг, сложившийся вокруг Тухачевского. В 1937 г. арестован, признался в государственной измене, расстрелян.

(обратно)

162

Рейнгольд Исаак Исаевич (Иссеевич) (1897–1936) – до 1917 года учился в Петроградском психоневрологическом институте (не окончил), затем окончил 2 курса Донского университета. В 1917–1918 гг. – в большевистских и советских органах. Один из инициаторов попытки образования Белорусско-Еврейской республики. В 1919 г. – на короткий срок Народный комиссар финансов СССР, народный комиссар финансов Литовско-Белорусской Социалистической Советской Республики, член ЦК Коммунистической партии Беларуси, член Донского областного ревкома, член Донисполкома. В 1920 г. – управляющий рудниками каменноугольного района Донбасса, до 1924 г. заместитель председателя Правления Всероссийского угольного синдиката. Затем начальник Бюджетного управления Народного комиссара финансов СССР, начальник Валютного управления Народного комиссариата финансов СССР. И далее на хозяйственных должностях. В 1927 г. исключён из партии. В январе 1928 года публично заявил об отходе от оппозиции, вскоре в партии восстановлен. В 1934 г. снова исключён и арестован. В 1936 г. арестован по обвинению в участии в контрреволюционной террористической организации, расстрелян.

(обратно)

163

Френкель Арон Авраамович (Абрамович) (1894–1939) – большевик, член Донского областного ревкома, член Донского бюро ЦК РКП(б), секретарь Хабаровского крайкома ВКП(б). С марта 1934 года – член Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б). Арестован в 1937 г., расстрелян в 1939 год.

(обратно)

164

Миллионы погибших русских – это следующая «победоносная борьба»; «враг» будет уничтожен только тогда, когда не будет больше русского народа.

(обратно)

165

См. Мельгунов, С. П. Красный террор в России. – Нью-Йорк, 1979.

(обратно)

166

Гамарник Ян Борисович (наст. имя и отчество Яков Цудикович; 1894–1937) – из семьи житомирских евреев. В 1914 г. поступил в Петербургский психоневрологический институт, в 1915 г. перевёлся на юридический факультет Киевского университета. В 1916 г. стал членом РСДРП(б). Вёл пропаганду на киевском заводе «Арсенал». После Февраля возглавлял Киевский комитет РСДРП(б). Летом 1918 г. приехал в Москву, познакомился с Лениным и был избран в состав ЦК КП(б) У, участвовал в подавлении мятежа левых эсеров. Заместитель председателя Киевского Совета. В 1919 г. – председатель Одесского губкома партии, член РВС Южной группы войск. В 1921 г. – председатель Киевского губисполкома. В 1923–1928 гг. – на партийных и советских должностях на Дальнем Востоке. В 1928–1929 гг. – первый секретарь ЦК КП(б) Белоруссии. В 1929–1937 гг. – начальник Политуправления РККА. В 1930–1934 гг. – первый заместитель наркома по военным и морским делам СССР, заместитель председателя РВС СССР, В 1934–1937 гг. – первый заместитель наркома обороны СССР. Выступил в защиту Тухачевского. В 1937 г за связь с группой Якира был снят со всех постов. После получения этого решения Политбюро ЦК ВКП (б) застрелился, был объявлен «врагом народа».

(обратно)

167

Землячка Розалия Самойловна (урождённая Залкинд; по первому мужу Берлин; по второму мужу Самойлова; 1876–1947) – из богатой еврейской семьи. Закончила Киевскую женскую гимназию и Лионский университет, медицинский факультет. В 1893 г. примкнула к эсерам, с 1896 года – член РСДРП. В 1903 г. кооптирована в ЦК партии, в 1906 г. секретарь Московского комитета РСДРП. Работала в военной организации РСДРП, неоднократно арестовывалась. В 1909 году – секретарь Бакинской партийной организации, затем в эмиграции. В 1915–1916 гг. – член Московского бюро ЦК РСДРП. С 1918 г. – на политических должностях в Красной армии. В 1920 г. – глава Крымского ревкома, инициатор массовых расстрелов жителей полуострова и пленных солдат и офицеров Русской армии. С 1922 г. – на различных партийных должностях. В 1939–1943 гг. – заместитель председателя Совнаркома СССР, в 1943–1947 гг. – заместитель председателя Комитета партийного контроля при ЦК ВКП(б). Урна с прахом захоронена в Кремлевской стене.

(обратно)

168

Зангвиль Зиновий Григорьевич (наст. фамилия Шмерлинг; 1895–1981) – родился в Лодзи, учился в Варшавском университете. Примыкал к меньшевикам, с 1917 г. в РСДРП(б). В 1919–1921 годах – заведующий Главным управлением принудительных работ НКВД РСФСР. В 1921–1930 гг. работал в Управлении финансовой инспекции Народного комиссариата рабоче-крестьянской инспекции РСФСР-СССР. В 1927–1934 годах – член Центральной Контрольной Комиссии ВКП(б). В 1932–1938 гг. – начальник Финансового сектора Наркомата тяжелой промышленности СССР. В 1938 г. осужден на 20 лет лагерей за сокрытие непролетарского происхождения. В 1938–1955 гг. – бухгалтер Приискового управления треста «Енисейзолото». В 1955 г. освобожден, вернулся в Москву, реабилитирован, восстановлен в партии, получил трехкомнатную квартиру и должность старшего научного сотрудника в Институте Маркса-Энгельса-Ленина.

(обратно)

169

Трушин Георгий Андреевич (1889–1932) – рабочий-слесарь, в 1906–1907 гг. член Бунда, член ВКП(б) с 1917 года. В 1918–1919 председатель ЧК Рязанского узла, заместитель председателя Рязанской губчека. В 1919 г. заместитель председателя Особого отдела Южного фронта, начальник Особого отдела Орловского военного округа. В 1920 г. – начальник Особого отдела 13‐й армии, затем начальник Особого отдела Юго-Западного фронта и начальник Особого отдела Киевского военного округа. В 1921 г. – начальник Особого отдела 1‐й Конной армии, уполномоченный ВЧК на Северном Кавказе, полномочный представитель ВЧК на Юго-Востоке России. С 1922 г. работал в Наркомате соцобеспечения Туркестана, зам. Наркома социального обеспечения Туркестана. С 1924 г. – нач. отдела снабжения главного управления ВВС РККА, с 1925 г. – заместитель начальника снабжения Военно-Воздушных Сил СССР. Затем – на хозяйственных должностях в Ленинградской области, управлении шоссейных дорог, наркомате коммунального хозяйства.

(обратно)

170

Nilstonski, Robert. Der Blutrausch des Bolschewismus («Кровавое похмелье большевизма»). – Berlin: Karl Rohm, 1920, 1921.

(обратно)

171

Петерс Яков Христофорович (1886–1938) – сын латышского батрака. С 14 лет работал по найму. По другой версии (обе версии его собственные), был сыном зажиточного крестьянина, который сам нанимал батраков. В 1904 г. вступил в Латвийскую социал-демократическую рабочую партию. Занимался агитационной работой. В 1907 г. арестован, в 1908 г. оправдан. На следующий год эмигрировал в Гамбург, затем переехал в Лондон. Был членом Британской социалистической партии и латышского Коммунистического клуба. В 1910 г. арестован лондонской полицией по подозрению в причастности к убийству полицейских во время попытки ограбления. Провёл 5 месяцев в тюрьме, после чего в мае 1911 года был оправдан судом за недостатком доказательств. Женился на дочери банкира, был управляющим отдела импорта крупной торговой кампании. После Февраля вернулся в Петроград. Член ВРК 12‐й армии, в Октябре – Петроградского ВРК, после Октября – заместитель председателя и казначей ВЧК. Вел дело эсерки Каплан, занимался ликвидацией организации эсера Савинкова. По его инициативе в Петрограде были расстреляны четыре великих князя. В 1919 г. комендант сначала Петроградского, затем Киевского укрепрайонов. После падения Киева – член Военсовета в Туле. Зимой 1919–1920 гг. работал в Москве в качестве заместителя председателя Особого комитета СТО по проведению военного положения на железных дорогах. В январе 1920 г. – полпред ВЧК на Северном Кавказе, комиссар Северо-Кавказской железной дороги. В 1920–1922 гг. – член Туркестанского бюро ЦК РКП(б), полномочный представитель ВЧК в Туркестане и начальник Ташкентской ЧК. В 1922 г. был отозван в Москву, назначен членом Коллегии и Восточного отдела ГПУ. В 1929 г. руководил чисткой Академии наук СССР. В том же году лишен всех постов в ГПУ. В 1930–1934 гг. – председатель Московской контрольной комиссии ВКП(б). В 1923–1934 гг. – член Центральной контрольной комиссии ВКП(б), в 1934 г. – член Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б), член Бюро комиссии партийного контроля. В 1937 г. арестован за участие в контрреволюционной организации, в следующем году расстрелян.

(обратно)

172

Голубов Николай Матвеевич (1881–1918) – донской казак, дворянин по происхождению, войсковой старшина, перешедший на сторону большевиков. Несколько раз пытался присвоить себе власть над донским казачеством. Создав собственный отряд, захватил Новочеркасск. Его вооруженное формирование вскоре было рассеяно, а сам Голубов убит на митинге выстрелом из револьвера в затылок.

(обратно)

173

В продолжение этого исторического сюжета – одна из «тайн» большевистской истории – как будто продолжением чекистских расправ был расстрел мирной демонстрации в Новчеркасске в 1962 году, когда волнения были спровоцированы резким взлетом цен и одновременным увеличением нормативов выработки для рабочих. Было убито 24 человека, 70 получили тяжелые ранения, 7 человек были казнены по приговору суда, более 100 человек получили различные сроки лишения свободы.

(обратно)

174

Португейс Эммануил Викторович (1885–1940) – одесский еврей, большевик, после гражданской войны – на хозяйственных должностях, расстрелян за участие в контрреволюционной организации.

(обратно)

175

Саенко Степан Афанасьевич (1886–1973) – уголовник и дезертир, после революции – комендант концлагеря Харьковской ЧК. С 1924 г. и до пенсии руководил крупными харьковскими предприятиями (с перерывом на время войны). Награжден Орденом Ленина.

(обратно)

176

Пластинина Ревекка Акибовна (Майзель, Кедрова; 1886–1946) – член РСДРП (б) с 1904 года. В 1906 г. устроила побег из Гродненской тюрьмы своей двоюродной сестры Евы Герцелевны Майзель. До Февраля – в эмиграции. После возвращения в Россию вместе с мужем Н. Ф. Пластининым отправилась на его родину – в северный русский город Шенкурск. В 1918 г. – член и секретарь Архангельского губисполкома. С любовником, а потом новым мужем Кедровым занималась истязанием «классовых врагов». В 1920 г. участвовала в расправе над участниками крестьянского восстания в Шенкурском уезде. В 1940‐х гг. – член Верховного Суда РСФСР.

(обратно)

177

Дейч Макс (Мендель) Абелевич (1885–1937) – член Бунда, в 1905 г. приговорен к виселице, но приговор заменен каторгой. В 1908 году бежал с сибирской каторги в США. В 1909–1917 – член Социалистической партии Америки. После революции – член, затем председатель Саратовской ГубЧК, член коллегии Секретного отдела ВЧК, начальник железнодорожной милиции и член коллегии Главмилиции. В 1920 г. – заместитель председателя, позднее – председатель Одесской ГубЧК. Затем на хозяйственной работе. Расстрелян в 1937 году.

(обратно)

178

Вихман Михаил Моисеевич (1888-?) – сын богатого рыбопромышленника, с 1918 г. – большевик, в 1919 – начальник оперчасти, комендант Одесской ЧК, затем – председатель Крымской областной ЧК. Несмотря на чудовищные нарушения по службе дважды восстанавливался и вновь назначался на высокие должности в ГПУ. В 1938 г. арестован, подвергнут пыткам, стал инвалидом, был сослан в Казахстан. На исходе жизни торговал минеральной водой во Львове. В его жалобах на побои говорилось: «Таких врагов я уничтожил тысячи. Лично своей рукой я расстрелял 702 контрреволюционера. Эта цифра записана на моем маузере и карабине».

(обратно)

179

Манцев Василий Николаевич (1889–1938) – сын служащего. Учился на юридическом факультете Московского университета, не окончил. В РСДРП(б) с 1906 года, участник событий 1905–1907 гг… Приговорен к ссылке, бежал, жил за рубежом в 1911–1913 гг. Нелегально вернулся, арестован, сослан в Вологодскую губернию. В 1917 году член Ростовского совета РСДРП(б), участник подготовки и проведения вооружённого восстания в Москве, член Московского обкома РСДРП(б). С сентября 1918 года в ВЧК, начальник Следственного отдела ВЧК, заместитель Дзержинского. С 1919 г. – н ачальник Центрального управления чрезвычайных комиссий на Украине. С 1920 года член коллегии ВЧК, года начальник Особого отдела Юго-Западного и Южного фронтов, начальник тыла Южного фронта, председатель расстрельных «троек» ВЧК в Крыму, осудивших к расстрелу более 1100 человек. В 1921–1922 гг. – председатель Всеукраинской ЧК (ГПУ), с 1922 – нарком внутренних дел Украины. В 1923–1924 гг. – член ЦКК РКП(б), с 1923 г. – член коллегии наркомата РКИ СССР, член коллегии ГПУ(ОГПУ). В 1924–1936 гг. – начальник Планово-экономического управления ВСНХ, заместитель наркома финансов СССР, с 1936 г. – председатель специальной коллегии и заместитель председателя Верховного суда РСФСР. В 1937 г. у арестован, расстрелян.

(обратно)

180

Сорин (Блувштейн) Иосиф Иванович – участник убийства Царской Семьи, направлен в Киевскую ЧК из Москвы. Лично казнил множество людей. Перед оставлением Киева организовал казнь бывших свидетелей по делу Бейлиса – Веры Чеберяк и Виктора Розмитальского.

(обратно)

181

Цвибак Самуил Моисеевич (1984–1937). В 1914 г. вступил в РСДРП(б). В 1917 – крымский чекист, затем в Киевском ЧК. Перед арестом – управляющий Лен. конторой Экспортлеса. Расстрелян.

(обратно)

182

Лившиц Яков Абрамович (1897–1937) – из семьи учителя. Работал токарем в различных городах Юга России. В 1913–1915 гг. – эсер, с 1917 г. – большевик. В 1918 г. – в Киевском ЧК. В 1919 г. – подпольный комендант Подола, зав. разведкой, зав. инспекторского отдела по особым делам, начальник секретно-оперативного отдела Киевского губчека, председатель Черниговского, затем Донецкого губчека, в 1921 г. – председатель Киевского губчека. С 1922 г. – в аппарате ЦК КП(б)У. В 1923–1924 гг. – заместитель председателя ГПУ УССР, начальник Секретно-оперативной части ГПУ УССР. Уволился из ГПУ из-за личного конфликта. С 1924 г. – зам. управляющего трестом «Донуголь» в Харькове. В 1923–1928 участвовал в троцкистской оппозиции. В 1927 г. был исключён из ВКП(б), в 1928 г. восстановлен. В 1927–1929 гг. командирован в Германию для закупки шахтного оборудования. Дружил с Якиром и Гамарником. В 1929–1930 гг. – управляющий трестом «Шахтстрой». В 1931 г. награжден Орденом Ленина за участие в строительстве Харьковского тракторного завода. В 1930–1935 гг. – начальник Южной, Северо-Кавказской и Московско-Курской железных дорог. В 1935–1936 – заместитель народного комиссара путей сообщения СССР. Арестован в 1936 году, расстрелян.

(обратно)

183

Манькин Борис Аронович (1898–1947) – двоюродный брат Иосифа Блувштейна, заместитель заведующего юридическим отделом Киевской ЧК. В РСДРП с 1916 г. Занимал невысокие должности в НКВД. В 1936 г. – капитан ГБ. В 1937 г. уволен из НКВД в запас. Работал в Наркомате земледелия. Во время войны – занимал незначительные должности в НКВД, 1943 г. – подполковник ГБ, в 1945 – замначальника тюремного отдела УНКВД-УМВД по Куйбышевской области. Награжден Орденом Красного Знамени.

(обратно)

184

Рубинштейн Наум Львович (1897–1937) – секретарь юридического отдела Киевской ЧК. Закончил три класса училища. В Первую мировую – рядовой, санитар. С 1918 в РКП(б). В 1919–1920 гг. прошел путь от инспектора и следователя до поста заместителя заведующего СОО Киевского, а затем Харьковского губчека. Затем – в Киевском и Молдавском ГПУ и в ГПУ Украинской ССР. 1935 г. – капитан ГБ. В 1937 г. арестован как шпион, расстрелян.

(обратно)

185

См. в книге В. В. Шульгина «Что нам в них не нравится» (СПб: Хорс, 1992).

(обратно)

186

Хаммер Арманд (1898–1990) происходил из семьи еврейских эмигрантов из Российской Империи. Его родители Яков и Роза Хаммер (в девичестве Липшиц). Яков-Джулиус Хаммер – владелец сети аптек и создатель Компартии США, получивший членский билет № 1. Дал сыну символическое имя – «arm and hammer», рука и молот, символ социалистической рабочей партии Америки. После смерти пациентки в результате неудачной операции по прерыванию беременности Джулиус был приговорен к 12 годам заключения за непредумышленное убийство. Сын Арманда Джулиан совершил уже вполне умышленное убийство – лишил жизни человека за игровой долг. Избежать наказания удалось, засыпав всех ответственных лиц деньгами. Суд признал, что убийство было совершенно в целях самозащиты. Но это привело к негативным последствиям для психики Джулиана, а битва наследников во время раздела капитала и имущества совсем свела его с ума. Основной наследник Майкл Хаммер смолоду оказался наркоманом, в зрелые годы был разоблачен как торговец поддельными произведениями искусства, а к старости стал хвастаться пред друзьями своими сексуальными извращениями. Наследник бизнес-империи Хаммеров в следующем поколении – голливудский актер Арми Хаммер – прославился в 2021 г. как сексуальный извращенец и каннибал. Соответствующие откровения в его переписках с любовницами оказались достоянием публики. В центре Москвы в конце 1970‐х гг был построен Центр международной торговли имени Хаммера – многоэтажное здание тюремно-серого цвета с помпезными интерьерами внутри.

(обратно)

187

Например, в Библиотеку Конгресса США перекочевало 5000 книг, которыми владели русские Государи. Также американцам были проданы колокола Данилова монастыря.

(обратно)

188

В настоящее время венчальная императорская корона хранится в Иконной комнате Музея Хиллвуд близ Вашингтона.

(обратно)

189

Вандерлип Вашингтон Бейкер (1867–1937) – инженер-нефтяник и предприниматель, основатель синдиката по освоению Дальнего Востока и Сибири. На предложения Вандерлипа о концессиях для США Ленин реагировал так: «Концессии – это не мир, это тоже война, только в другой форме, более нам выгодной… Несомненно, они будут пытаться обмануть нас и обойти наши законы, но у нас на это есть соответствующие учреждения: ВЧК, МЧК, Губчека и т. д., и мы уверены, что одержим победу». 24 декабря 1920 года Вандерлип подписал акт о концессионном договоре. Красин оценил его так: «Злостные слухи о том, что мы дали якобы Вандерлипу суверенные права над Сибирью, слишком смешны, чтобы их опровергать… Оборона, милиция, администрация останутся, конечно, русские, и концессионеры должны подчиняться всем законам, правилам и распоряжениям Советского правительства». Соглашение о концессии не было осуществлено в связи с продолжением гражданской войны на Дальнем Востоке. «Стандарт Ойл», имевшая в синдикате 1/4 долю, вскоре вышла из его состава. Синдикат распался. Вандерлип уехал в Афганистан, где в 1923–1927 гг. служил советником короля.

(обратно)

190

Либерман Семен Исаевич (1882–1946) – меньшевик, специалист по разработке лесных материалов, директор лесопромышленных предприятий. В его воспоминаниях сказано: «Романтика и мистика иудаизма, конечно, оставили во мне глубокий след». В 1926 г. по распоряжению Дзержинского выслан за границу в 24 часа. Жил в Париже, в 1940 уехал в Америку.

(обратно)

191

Лурье Михаил (Иехиэль-Михаэль) Александрович (псевдоним Юрий Ларин; 1882–1932) – большевик, профессиональный революционер. После революции занимался аннулированием займов и национализацией промышленности, экономическими мерами «военного коммунизма», а затем НЭПа, включая концессии. Являлся одним из сторонников полной ликвидации денежного обращения. Член президиума ВСНХ.Один из организаторов кампании против антисемитизма (1926–1931), автор ряда работ на эту тему, инициатор создания еврейских земледельческих поселений в Крыму. Умер в Москве, его прах похоронен в Кремлевской стене. В 1935 году один из двух еврейских национальных районов в Крыму был назван Лариндорф.

(обратно)

192

Шейнман Арон Львович (1886–1944) – большевик, счетовод по профессии, после революции – заместитель наркома финансов, затем (1918 г.) финансовый атташе в Стокгольме. После высылки занимал должности в различных наркоматах. Председатель правления Госбанка СССР (1921 г.). В 1928 году выехал в отпуск в Германию и решил не возвращаться в СССР. В 1939 году получил британское подданство.

(обратно)

193

Нечто сходное произошло в постсоветской России в начале 1990‐х. Считавшуюся общенародной собственность рассовали по карманам и раздали зарубежным партнерам. Реформы провели вопреки собственным обещаниям народу – точно так же, как и большевики. Приватизация была проведена так, что подавляющее большинство граждан оказались нищими, их денежные накопления исчезли, их права на общенародную собственность не были реализованы. Зато появились скоробогатеи – назначенные олигархи. Их капиталы формировались просто: государство давало им заем, на заемные деньги «за копейки» скупались предприятия, а с дохода от предприятия возвращался долг. Или наоборот: давался заем государству под залог предприятий. По условиям договора, после отказа вовремя возвратить долг, крупнейшие предприятия переходили в руки новоявленных капиталистов. Всем этим занималась высшая номенклатура КПСС и чекисты, а верхушка айсберга этой преступной группировки получила название «семибанкирщина».

(обратно)

194

Крестинский Николай Николаевич (1883–1938) – сын учителя гимназии в Могилеве. В 1907 г. закончил юридический факультет Петербургского университета, работал присяжным поверенным. В РСДРП с 1903 г., с 1905 г. – большевик. После Февраля – председатель Екатеринбургского губкома РСДРП(б). Избран в Учредительное собрание. С декабря 1917 года – член коллегии Наркомата финансов РСФСР, главный комиссар, зампред Народного банка. В 1918–1922 годах народный комиссар финансов РСФСР. В дискуссии о профсоюзах поддерживал Троцкого. 1921 г был выведен из состава Политбюро и Оргбюро партии, переведен на дипломатическую работу. Замнаркома иностранных дел, замнаркома юстиции. Расстрелян как участник «антисоветского правотроцкистского блока».

(обратно)

195

Сокольников Григорий Яковлевич (наст. имя Гирш Яковлевич Бриллиант; 1888–1939) – большевистский подпольщик, публицист, партийный деятель. Руководил национализацией банковской системы, подписал Брестский мир. В гражданскую войну – командующий 8‐й армией, затем Туркестанским фронтом. Один из организаторов НЭПа, нарком финансов. Резко выступал против коллективизации. В 1937 г. приговорен к 10 годам заключения, по официальной версии убит в 1938 г. заключенными.

(обратно)

196

Впервые публикация на эту тему – см. Александр Иголкин, в журнале «Новый исторический вестник», 2004.

(обратно)

197

Ломоносов Юрий Владимирович (1876–1952) – из небогатой дворянской семьи. В 1898 г. закончил Петербургский институт инженеров путей сообщения. Работал на Харьковском паровозостроительном заводе, затем на Харьковско-Николаевской железной дороге, помощником начальника депо. С 1899 г. читал лекции в Варшавском политехническом институте. С 1902 года – профессор Киевского Политехнического института. В 1905 г. защитил докторскую диссертацию по динамике локомотивов. С 1907 г. – работал на различных железных дорогах в тягловых отделах. Одновременно состоял в подпольных организациях РСДРП, в 1905–1906 гг. – в боевой технической группе при ЦК РСДРП под руководством Красина, которая готовила теракты и вооружённые восстания. После подавления «первой русской революции» отошёл от партийной деятельности. В 1912 г. – помощник начальника управления железных дорог России, в 1914 г. – член Инженерного совета Министерства путей сообщения, в 1917 г. товарищ министра. В Феврале участвовал в вооруженном захвате здания Министерства. Руководил массовым тиражированием фальшивого «отречения» Николая Второго и записки в. к. Михаила Александровича об отложении принятия престола до Учредительного собрания. Препятствовал переброске царских войск к Петрограду. Был направлен Временным правительством в США для закупки паровозов и железнодорожного оборудования. В 1919 г. вернулся в Москву, Красин представил его Ленину. Назначен председателем Высшего технического комитета (ВТК) Наркомата путей сообщения, членом президиума ВСНХ. Крайне критически относился к деятельности НКПС. В 1920 г. – уполномоченный СНК по железнодорожным заказам за границей, участник «паровозной аферы». В 1922 отказался вернуться в НКПС, где его стремятся, как он писал Ленину, «сломать, опаскудить, закопать». Остался в Берлине строить локомотив собственной разработки на электрической тяге, который в 1925 году появился на железных дорогах СССР. В 1927 году стал невозвращенцем, переехал сначала в Англию, затем в США. В последние годы жил в Канаде в семье сына.

(обратно)

198

Цит. по: Соколов, Б. В. Оккупация. Правда и мифы. – М.: АСТ-ПРЕСС, КНИГА, 2002. – С. 24. Необходимо отметить, что гитлеровский режим предложил населению оккупированных территорий не менее жестокий порядок, отчего русское сопротивление большевизму во время войны оказалось ничтожным, а поражение Германии неизбежным.

(обратно)

199

Если не считать индийцев единым народом (что правильнее), то русские были вторым по численности народом мира после китайцев.

(обратно)

200

Раков Вернер Готтальдович (Владимир Богданович Котлов, Вальдемар Инкофф, Феликс Вольф, Феликс). Современные справочники определяют его как остзейского немца. Член группы К. Радека (37), направленной в Германию для организации революционного движения (декабрь 1918 г.), затем агентурная работа во Франции и США (до 1927 г.). Затем на хозяйственных должностях. Расстрелян в 1936 г. как «троцкист-террорист».

(обратно)

201

Райх Якоб (в США после 1938 г. – Арнольд Томас Рубинштейн; 1886–1955) – немецко-российским коммунист, «товарищ Томас». В Берлине 1920‐х в основном занимался конспиративной деятельностью на руководящих должностях в Коминтерне.

(обратно)

202

Зюскинд Генрих Карлович (Хаимович), он же Курт Генрих, член ЦК компартии Германии, редактор газеты «Роте-Фане», сотрудник немецкой секции Исполкома Коминтерна. Расстрелян в 1937 году.

(обратно)

203

Борохович Лео (ок. 1900–1953) – польский еврей, коммунист-публицист, работал в берлинских изданиях КПГ, тесно сотрудничал с коммунистическим теоретиком Августом Тальхаймером. В 1933 г. эмигрировал во Францию, с 1938 г. – в США, где сотрудничал с Госдепом и ЦРУ под прикрытием профсоюзной деятельности.

(обратно)

204

Маслов Аркадий (наст. имя Исаак Ефимович Чемеринский; 1891–1941) – жил и учился в Германии, редактор «Rote Fahne», один из лидеров КПГ, исключен из партии в 1925 году за ультралевые взгляды, создал «Ленинбунд», в 1933 г. эмигрировал в Париж, где сотрудничал с троцкистами. В 1941 г. умер в Гаване при невыясненных обстоятельствах.

(обратно)

205

Хейфец Абрам Яковлевич (Гуральский, 1890–1960) – один из лидеров левого крыла Бунда, с 1919 – представитель Коминтерна в Германии. В 1920–1921 в Советской России. С февраля 1921 снова в Германии, один из организаторов восстания рабочих Мансфельда и Мерзебурга под руководством Бела Куна. Рядовым коммунистам А.Я. Гуральского представляли как «товарищ Шмидт из Исполкома». Участник Третьего конгресса Коминтерна от РКП(б). Под псевдонимом Август Кляйне в 1923 г. введен в состав ЦК КПГ. После провала восстания в Германии направлен представителем Коминтерна в компартию Франции. В 1925 г. после присоединения к «новой оппозиции» Зиновьева-Каменева, был отстранен от работы в Коминтерне и исключен из партии. Но затем вновь привлечен к работе в Коминтерне. В 1930 г. направлен в Южную Америку, где под псевдонимом «Рустико» до 1934 года укреплял коммунистическое движение. В 1937 г. приговорен к 8 годам лагерей. По итогам сотрудничества с НКВД освобожден и восстановлен в партии. На его счету «разоблачение» нескольких сотен троцкистов, зиновьевцев, «правых» и «буржуазных националистов», включая руководителей компартий Германии и Венгрии. После войны снова арестован и осужден на 10 лет (1952 г.). После смерти Сталина в реабилитации ему отказали, в 1958 г. выпустили из тюрьмы.

(обратно)

206

Фишер Рут (настоящее имя Эльфрида Эйслер, по мужу Фридляндер, 1895–1961) – один из лидеров КПГ, затем «Ленинбунда». Автор книги «Sexualethik des Kommunismus». После эмиграции в США отказалась отультралевых взглядов и стала ярым антикоммунистом, сотрудничала с американскими спецслужбами. К концу жизни снова обратилась к коммунизму, написав книгу «От Ленина до Мао».

(обратно)

207

Краснощёков (Тобельсон) Александр Михайлович. В 1903 г. эмигрировал в США, с 1917 г. – в большевистских партийных органах на Дальнем Востоке, с 1921 г. – заместитель наркома финансов РСФСР, с 1922 г. – председатель правления Промбанка, член Президиума ВСНХ. В сентябре 1923 г. арестован и осужден за злоупотребления служебным положением. Расстрелян в 1937 году.

(обратно)

208

Ротштейн Фёдор Аронович, в 1891 г. эмигрировал в Великобританию, британский социал-демократ. С 1901 г. большевик, публицист. В 1920 году переехал в Советскую Россию, где стал работать в наркомате иностранных дел. Директор Института мирового хозяйства и мировой политики (1924–1925), член Главной редакции Большой советской энциклопедии (1‐е изд.; с 1927‐го по 1945 г.), академик АН СССР (1939). Скончался в Москве, в 1953 году.

(обратно)

209

Бронский (Варшавский) Мечислав Генрихович (1882–1938) – сын владельца фабрики. Учился в Мюнхенском политехническом институте, затем в Мюнхенском университете на экономическом факультете. С 1900 г. участник студенческого движения, с 1903 г. – в СДКПЛ, с 1906 г. – в РСДРП. Арестован, эмигрировал в Швейцарию, доктор экономических наук (1908). 1917 г. вернулся в Россию, пропагандист при Петроградском комитете РСДРП(б). После Октября – член совета Государственного банка, заместитель наркома торговли и промышленности, член совета ВСНХ, член ВЦИК нескольких созывов, В 1920–1922 полпредом в Австрии. В 1928 г. смещён со всех постов, занимался преподаванием и наукой. В 1938 г. арестован, расстрелян.

(обратно)

210

Литвинов Максим Максимович (Валлах Меер-Генох Моисеевич, по версии изначальная фамилия – Финкельштейн; 1876–1951) – и з семи торговца. Учился в хедере, а затем в Белостокском реальном училище. В 1893 году поступил вольноопределяющимся в армию, служил пять лет в Баку. С 1898 г. работал бухгалтером в Клинцах, затем управляющим на сахарном заводе в Киеве. С 1898 г. член РСДРП, с 1903 г. – большевик. Занимался выпуском революционной литературы. В 1901 г. арестован, в 1902 г. организовал побег 11 человек из киевской тюрьмы. Эмигрировал в Швейцарию. Участвовал в распространении газеты «Искра». В 1905–1907 гг. занимался закупкой и поставкой в Россию оружия для революционных организаций. В 1908 г. арестован во Франции в связи с делом о разбойном нападении в Тифлисе, совершённом Камо (пытался разменять купюры, похищенные во время ограбления). Выслан в Великобританию, где прожил 10 лет, работал в издательской компании «Williams and Norgate». В 1918 г. стал диппредставителем Советской России, затем РСФСР. Арестован в ответ на арест в России английского дипломата Локкарта, освобожден в результате обмена. С ноября 1918 года – в составе коллегии Наркомата иностранных дел РСФСР, участник многочисленных переговоров. В 1920 – полпред в Эстонии. Участвовал в организации вывоза за рубеж российского золотого запаса – около 375,7 тонн золота (почти 90 %). В Стокгольме занимался продажей конфискованных драгоценностей, золотых монет и слитков (265 тонн золота). Две трети вырученных средств поступила на тайные партийные счета в западных банках. Эти деньги были частью компенсацией за отказ признавать долги Царской России, частью – резерв на случай потери власти или для финансирования мировой революции. Так или иначе, эти средства в Россию не вернулись. В 1921–1930 гг. – заместитель Наркоминдела РСФСР, затем СССР. 1930–1939 гг. – нарком по иностранным делам СССР. В 1939 г. из-за конфликта с Молотовым покинул свой пост, ведомство Берии планировало его убийство. В 1941–1946 гг. заместитель наркома иностранных дел СССР, одновременно в 1941–1943 гг. посол СССР в США. С 1946 года в отставке. Скончался от инфаркта.

(обратно)

211

Гиллерсон Соломон Исидорович (1869–1939) – бундовец, затем большевик, делегат II Всероссийского съезда Советов. В 1920–1921 гг. – руководитель миссии советского Красного Креста в Праге, занимавшейся репатриацией бывших русских военнопленных из Чехословакии в Советскую Россию. Под прикрытием этой деятельности миссия занималась пропагандой, поддержкой «левых» и разведкой. Умер в эмиграции во Франции.

(обратно)

212

Рабинович Филипп Яковлевич (1895–1937) – с 1902 г. в РСДРП, меньшевик. С 1919 г. в РКП(б). Работал в Туркестане на партийных должностях, в 1920–1922 гг. – начальник секретариата Наркомата внешней торговли РСФСР. В 1922–1925 годах – член правления, председатель правления АО «Аркос», заместитель торгпреда, торгпред СССР в Англии, член коллегии наркомата внешней торговли СССР. С марта 1926 года – уполномоченный Наркомата торговли СССР на Урале. В 1926–1930 гг. – председатель правления Уральского областного потребсоюза, член правления Центросоюза СССР. В 1930 г. – начальник управления внешней торговли наркомата внешней и внутренней торговли СССР. В 1930–1937 гг. – начальник секторов торгпредств СССР в различных странах и в аппарате наркомата лесной промышленности СССР. В 1936 году – начальник Главного управления лесозаготовок. В 1937 г. – директор Котласской лесобазы Главлеса Наркомата лесной промышленности СССР. Арестован и расстрелян.

(обратно)

213

Копп Виктор Леонтьевич (возможно, Коппелевич; 1880–1930) – крымский большевик. Образования из-за арестов в связи с участием в революционной деятельности не получил. Во время войны в 1915 г. попал в плен, остался в Германии как советник при большевистской миссии. Занимался пропагандой большевизма и разведкой. Пытался втянуть германское руководство в преступную сделку по продаже краденных в России драгоценностей с открытием обезличенных счетов. Затем полномочный представитель СССР в Германии, Японии, Швеции.

(обратно)

214

Енукидзе Авель Сафронович (1877–1937) – из крестьянской семьи. В 1897 г. закончил Тифлисское техническое училище, работал в железнодорожных мастерских, помощником паровозного машиниста. С юных лет – в нелегальных кружках. С 1898 г. в РСДРП, с 1900 г. – профессиональный революционер. Неоднократно арестовывался. В 1908–1910 гг. в ссылке в Онеге. В 1914 г. арестован в седьмой раз, сослан в Туруханский край. В 1916 г. был призван в армию, служил рядовым в Красноярске, отправлен на фронт; прибыл в Петроград во время Февральских событий, в которых принял активное участие. Избран во ВЦИК, в ИК Петросовета. Активный участник Октябрьского переворота. С 1918 член Президиума и секретарь ВЦИК. В 1922–1935 года секретарь ЦИК СССР. В 1935 снят с этого поста «за потерю бдительности» и направлен на должностьначальника Кавказских курортов. В резолюции пленума ЦК ВКП(б) было сказано о политическом и бытовом разложение бывшего секретаря ЦИК, которого решено было вывести из состава ЦК ВКП(б) и исключить из рядов ВКП(б). Перемещен на мелкую хозяйственную должность. В 1936 на пленуме ЦК ВКП(б) был восстановлен в партии. В 1937 арестован, обвинён в измене и шпионаже, а также в растлении детей. Расстрелян. Реальная его вина – противоречие Сталину в его желании осудить и расстрелять Зиновьева и Каменева.

(обратно)

215

Ленин в письме Горькому утверждал: «Русский умник всегда еврей или человек с примесью еврейской крови».

(обратно)

216

Розенгольц Аркадий Павлович (1889–1938) – сын купца Павла (Файвеля) Нохимовича Розенгольца. Участвовал в событиях 1905 года, Февраля и Октября. Был членом исполком Моссовета, Московского ВРК, РВС Советской Республики, фронтов и армий. Участник разработки Конституции РСФСР. В 1922 г. участник тайных переговоров о сотрудничестве РККА и рейхсвера. С 1922 г. – н ачальник Главвоздухфлота, с 1923 года – главный начальник Воздушного флота РККА. С 1924 г. – начальник ВВС РККА и член РВС СССР. В 1925–1927 – советник полпредства и полпред в Великобритании, занимался шпионской деятельностью. В 1927–1934 – в ЦКК и РКИ. С 1930 г. – замнаркома, нарком внешней торговли. Арестован за подготовку теракта против Сталина, расстрелян.

(обратно)

217

Нахимсон Семён Михайлович (1885–1918) – из купеческой семьи. В 1902 г. примкнул к Бунду, с 1904 г. – в Социал-демократической партии Латвии. В 1905 г. после подавления восстания либавского гарнизона скрылся за границу. Окончил философский факультет Бернского университета со званием «доктор философии и экономики», дополнительно прослушал курс лекций на медицинском факультете. В 1912 г. вернулся в Россию и продолжил работу в организациях Бунда и РСДРП. Сначала был меньшевиком, потом стал большевиком. В 1913 г. арестован в Москве, выслан в Либаву на 2 года. В Либаве снова арестован, получил запрет на выезд. Во время войны заведующий медицинской частью санитарного вагона, младший врач санитарного отряда. В 1917 г. арестован вместе с другими солдатами-евреями по подозрению в шпионаже. Освобожден в Феврале. Член Петроградского комитета РСДРП(б), член ЦИК Петросовета. Член ВЦИК 2‐го созыва. Занимался агитацией на фронте, сыграл ключевую роль в разложении и дезертирстве солдат 12‐й армии, сдаче Риги немцам. Был комиссаром латышских стрелков, 12‐й армии, Латышского корпуса, Ярославского военного округа. Во время мятежа зарублен шашками. Похоронен в Петрограде на Марсовом поле.

(обратно)

218

Беленький Абрам Яковлевич (Хацкелевич) (1882–1941) – член РСДРП с 1902 года. Работал в кожевенных мастерских, многократно арестовывался. С 1904 г. в эмиграции, учился в большевистской школе в Лонжюмо. После Февраля вернулся в Россию. Комиссар ВЧК по вопросам типографий, в 1918–1919 гг. – сотрудник Отдела по борьбе с должностными преступлениями. Во время левоэсеровского мятежа арестовывался вместе с Дзержинским. В 1921–1922 гг. член коллегии ВЧК, начальник спецотделения при Президиуме ВЧК. Отвечал за охрану высшего руководства СССР, включая Ленина. С 1930 года – особоуполномоченный при председателе ОГПУ, с 1934 года – особоуполномоченный при наркоме внутренних дел СССР, ответственный за разбор личных дел сотрудников НКВД. С 1936 года – помощник особоуполномоченного, майор ГБ. В 1938 г. снят с должности, арестован, приговорен к 5 годам лишения свободы. В 1941 г. приговорен к смертной казни, расстрелян. Беленький Ефим Яковлевич (Хаим Хацкелевич, Ефим Иезекиилевич; 1875–1957) – член РСДРП с 1898 года, в 1903 г. один из создателей Минской организации РСДРП. В 1907 г. сослан в Вологодскую губернию, в 1909 г. бежал из ссылки, жил нелегально в Москве. Участник Февральских и Октябрьских событий. В 1918–1921 гг. работал на ответственных должностях в ВСНХ, наркомате РКИ, в 1922–1939 гг. – в Наркомфине СССР. Беленький Григорий Яковлевич (Гирш Хацкелевич) (1885–1938) – в РСДРП с 1901 г., в 1903 г. арестован и сослан в Архангельскую губернию на 3 года. В 1905 г. вернулся в Минск, примкнул к большевикам. В 1907 г. арестован, провел 11 месяцев в «Крестах». В 1908 г. создал большевистскую организацию в Вильно. В 1910 г. арестован, сослан бессрочно в Енисейскую губернию. В 1912 г. бежал за границу, был секретарем парижской секции большевиков, постоянно контактировал с Лениным и Зиновьевым. В 1917–1925 гг. – секретарь Краснопресненского райкома РСДРП(б) – ВКП(б). В 1926‐м и 1936 г. исключался из партии по обвинению в принадлежности к оппозиции, но вскоре восстанавливался. В 1936–1937 гг – директор московского Института повышения квалификации. Расстрелян.

(обратно)

219

Автором брошюры, выпущенной в 1918 году, был Виктор Марсден, корреспондент газеты «Морнинг Пост», испытавший на себе «прелести» большевистских застенков. Журналист скоропостижно скончался в 1920 г. при отсутствии каких-либо болезней. Его сведения далеки от действительности. Автор не имел возможности разобраться в структуре большевистского правления и проверить то, что воспринимал со слуха. Из этой публикации в дальнейшем многие авторы без проверки переписывали фамилии и должности. Также невозможно считать достоверными и приведенные общие цифры.

(обратно)

220

Михайловский, Г. Н. Записки из истории российского внешнеполитического ведомства. 1914–1920 г. г. – М., 1993. – Книга 2‐я. – С. 176.

(обратно)

221

Гусев Сергей Иванович (наст. имя – Яков Давидович Драбкин; 1874–1933) – большевистский и советский партийный деятель. Образование – три класса реального училища. Скончался после болезни, похоронен в Кремлевской стене.

(обратно)

222

Медведовский Самуил Пинхусович (1891–1924). Участвовал в антиправительственных беспорядках, с началом Первой мировой войны призван в армию, где стал полным Георгиевским кавалером. После революции – руководитель Бердичевской организации РСДРП(б). Участвовал в создании дивизии Красной Армии, которой впоследствии и командовал. Умер от туберкулеза.

(обратно)

223

Шмидт Дмитрий Аркадьевич (Давид Аронович Гутман; 1896–1937) – киномеханик и землекоп, во время войны стал полным Георгиевским кавалером. Во время гражданской войны – на различных военных должностях. Участвовал в обороне Царицына. Арестован по «делу Тухачевского», на суде отказался от своих показаний, данных под пыткой. Расстрелян.

(обратно)

224

Статистические материалы по еврейской демографии и экономике. № 4. – М., 1929. – С. 29.

(обратно)

225

Фрумкин Моисей Ильич (1878–1938) – бундовец, затем большевик, в 1918–1922 гг. в Наркомпроде, затем – заместитель наркома внешторга, наркома финансов. Расстрелян как участник контрреволюционной террористической организации.

(обратно)

226

Бранденбургский Яков Натанович (Нутович) (1881–1951) – большевистский партийный деятель. Изгнан из Одесского университета за организацию студенческих волнений. Эмигрировал, сменив множество кличек. После революции вернулся в Россию, был уполномоченным по сбору продразверстки и продналога. Затем работа в Наркомате юстиции, партийные должности, член Верховного суда СССР. Не имея юридического образования, писал работы по брачно-семейному праву (выступал за узаконение внебрачного сожительства), был деканом юрфака МГУ, профессором.

(обратно)

227

Восков Семён Петрович (наст. имя Самуил; 1889–1920) – российский революционер, едва получивший начальное образование. Арестован, бежал, эмигрировал в Австрию, затем в США, где работал в профсоюзе столяров. В 1917 г. вернулся в Россию, занимался подготовкой вооруженного восстания. В гражданскую войну был комиссаром дивизии. Умер от сыпного тифа.

(обратно)

228

Владимиров (Шейнфинкель) Мирон Константинович (1879–1925) – выслан в Восточную Сибирь, бежал за границу, примкнул к Троцкому. После революции был принят в партию большевиков. Член Реввоенсоветов армий и фронтов. С 1921 г. нарком продовольствия, а затем земледелия Украины. В 1922–1924 годах нарком финансов РСФСР и заместитель наркома финансов СССР. Умер после тяжелой болезни, захоронен в Кремлевской стене (первое захоронение такого типа).

(обратно)

229

Калманович Моисей Иосифович (1888–1937) – сын торговца, сначала эсер, потом большевик. После революции – с 1918 г. занимал должности, связанные с заготовкой продовольствия. Наркомом продовольствия РСФСР, заместитель наркома продовольствия СССР, заместитель народного комиссара земледелия, председатель правления Госбанка СССР. Народный комиссар зерновых и животноводческих совхозов СССР. Расстрелян в 1937 году.

(обратно)

230

Баткин Фёдор Исаакович (1892–1923) – из семьи коммерсанта. Исключен из Севастопольского реального училища за участие в деятельности партии эсеров. В 1910 г. эмигрировал, опасаясь ареста; в 1914 г. учился в Льежском политехническом университете. С началом войны добровольцем вступил в бельгийскую армию. После Февраля вернулся в Россию, пошел добровольцем на фронт, награжден Георгиевским крестом. Входил в состав Черноморской делегации Колчака, боровшейся с разложением армии – выступал на митингах, участвовал в создании ударных частей. В ноябре 1917 г. возглавлял отряд матросов, прибывших для защиты Ставки в Могилев. Затем – участник Ледяного похода. После гибели генерала Корнилова был «препровожден» Деникиным к большевикам. Продолжал выступать против большевиков, в 1920 г. эмигрировал в Турцию, работал журналистом, был завербован ЧК. Организовал возвращение генерала Слащева в Россию. В 1922 г. нелегально приехал в Крым, был арестован и расстрелян по обвинению в шпионаже.

(обратно)

231

Диманштейн Семён (Шимен) Маркович (1886–1938) – учился в Любавичской ешиве, в 18 лет получил звание раввина. В 1904 г. в Вильне вступил в РСДРП, примкнул к большевикам. Боролся с Бундом. В 1908 г. сослан в Сибирь, в 1913 г. эмигрировал в Париж. После Февраля вернулся в Россию, редактировал газету «Окопная правда». После Октября вошел в коллегию Наркомтруда, затем – Наркомнаца. Издавал газету на идише. В 1918 г. занимался ликвидацией еврейских общин. Возглавлял компартию в Литве и Белоруссии. До 1930 г. работал в Институте Национальностей, директор. В конце 1920‐х возглавлял Всесоюзную научную ассоциацию востоковедов. В 1930‐х – редактор журнала «Революция и национальности». Член ВЦИК и ЦИК СССР. В 1929–1931 гг. – зам. Секретаря Совета Национальностей при Президиуме ЦИК Союза ССР. За статьи против коллективизации снят со всех постов, осужден, казнен.

(обратно)

232

По другим подсчетам в гражданской войне в России имело место 887 погромов, из них 493 (40 %) совершили петлюровцы, 307 (25 %) – зелёные, 213 (17 %) – белогвардейцы, 106 (8,5 %) – красные.

(обратно)

Оглавление

Предисловие

Идейный базис Советской власти

  Марксизм

  Анархо-ленинизм

  Русофобия от Маркса до Сталина

Десант революции

  Пломбированный вагон и афера Гофмана-Гримма

  Брестский мир

  Титулы власти и признаки безвластия

  Откуда взялись Советы

Первый Съезд – комом

  Делегаты и их лидеры

  Вопрос о правительстве и власти

  Национальный вопрос – подготовка к расчленению страны

  Чрезвычайная следственная комиссия

  Война и мир

  Разрушение армии

  Большевистские провокации

  Экономика

От социализации к революции

  Лето 1917 – непротивление мятежу

  Временное правительство – последний состав

  Большевики берут власть

  Не революция, а узурпация

  Лидеры и оппоненты Октябрьского переворота

«Левый» триумф

  Конец Учредительного собрания

  Процедурная нелепица

  Имитация международной поддержки

  Лидеры

  Мировая революция в стране, – которую не жалко

  Большевистский погром критиков

  Война и дипломатия

  Национальный вопрос и сепаратизм

  Неучи, террористы, сепаратисты

Окончательная большевизация

  Победа – п уть к капитуляции

  Террористы ссорятся

  Террористы истребляют террористов

  Война хижинам

  Первая большевистская Конституция

  Как создать государство?

За власть Советов

  Красный террор

  Нравы в Красной Армии

  Христоборцы

  Вековая тайна убийства Царской Семьи

  Геноцид казачества

  Чекистская живодерня

Организация разрухи

  Разграбление национального достояния

  Не социализм, а неокапитализм

  Финансово-экономический крах

  Голод

  Разрушение брака и семьи

  Образование

  Наука

  Кадры внешней политики

  Образ жизни большевиков

Послесловие

Приложение Пресловутый вопрос

Основная литература