Тункина И.В. Русская наука о классических древностях юга России (XVIII— середина XIX в.) — Наука, 2002. — 676 с. — 156 ил.

ISBN 5-02-028475-0

Монография, опирающаяся на архивные документы, посвящена анализу процесса становления русской науки о классических древностях юга России — античной археологии, эпиграфики, нумизматики, исторической географии и археологической топографии Северного Причерноморья, охватывающего почти полуторавековой путь ее развития. В книге рассмотрены вопросы организационного оформления и функционирования классической археологии, в том числе деятельность Имп. Академии наук, первых историко-археологических обществ и всех южнорусских археологических музеев, подробно освещены меры правительства и местной администрации Новороссийского края по охране памятников. Большое внимание уделено реконструкции биографий многих исследователей, воскрешен ряд забытых имен археологов. Автором предложена оригинальная периодизация истории становления русской науки о классических древностях Северного Причерноморья. Впервые вводятся в научный оборот неизвестные ранее архивные материалы по истории археологического, эпиграфического, нумизматического и историко-географического изучения различных регионов Причерноморья.

Светлой памяти моих родителей -Анны Васильевны (урожд. Некрасовой) и Владимира Михайловича Чункиных посвящается

ОГЛАВЛЕНИЕ

ВВЕДЕНИЕ …………………………………….. 7

ЧАСТЬ 1 СТАНОВЛЕНИЕ ОРГАНИЗАНИОННОЙ СТРУКТУРЫ РУССКОЙ НАУКИ О КЛАССИЧЕСКИХ ДРЕВНОСТЯХ СЕВЕРНОГО ПРИЧЕРНОМОРЬЯ (XVIII—середина XIX в.)

Глава 1. Начальный этап знакомства с древностями Северного Причерноморья (1725—1802)

Глава 2. Санкт-Петербург как научный центр классической археологии (1803—1838)

Глава 3. Сложение археологического центра в Новороссии (первая треть XIX в.)

• 3.1. Одесса

• 3.2. Керчь

Глава 4. Создание археологических музеев на юге России (1803—1838)

• 4.1. Кабинет редкостей Черноморского депо карт—Черноморской штурманской роты

• 4.2. Археологические собрания Харьковского университета

• 4.3. Феодосийский музей древностей

• 4.4. Одесский городской музей древностей

• 4.5. Керченский музей древностей

Глава 5. Изучение классических древностей в Москве и Петербурге (1839—1859)

• 5.1. Общество истории и древностей российских при Московском университете

• 5.2. Императорская Академия наук

• 5.3. Императорский Эрмитаж

• 5.4. Санкт-Петербургское археолого-нумизматическое общество—Императорское Русское археоло

гическое общество

• 5.5. Комиссия для исследования древностей—Строгановская комиссия—организация Имп. Архео

логической комиссии

Глава 6. Создание и деятельность Одесского общества истории и древностей (1839—1859)

Глава 7. Деятельность южнорусских археологических музеев (1839—1861)

• 7.1. Музей Одесского общества истории и древностей

• 7.2. Одесский городской музей древностей

• 7.3. Феодосийский музей древностей

• 7.4. Керченский музей древностей

ЧАСТЬ 2

ФОРМИРОВАНИЕ И СТРУКТУРА ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКОЙ ТРАДИЦИИ РУССКОЙ НАУКИ О КЛАССИЧЕСКИХ ДРЕВНОСТЯХ СЕВЕРНОГО ПРИЧЕРНОМОРЬЯ (XVIII—середина XIX в.)

Глава 8. Этапы становления русской науки о классических древностях юга России (XVIII—середина XIX в.) 313

• 8.1. Формирование первых исследовательских программ и выработка методов полевых и кабинетных исследований в классической археологии

• 8.2. Изучение лапидарных памятников Северного Причерноморья

• 8.3. Зарождение керамической эпиграфики в России

• 8.4. Формирование фонда античных монет и становление причерноморской нумизматики ….

• 8.5. Организация картографического изучения Южной России. Исследования в области исторической географии и археологической топографии Северного Причерноморья античной эпохи 372

• 8.6. Социально-психологическая характеристика антиквариев первой половины XIX в

ЧАСТЬ 3 ОЧЕРКИ ПО ИСТОРИИ АРХЕОЛОГИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ АНТИЧНЫХ ПАМЯТНИКОВ СЕВЕРНОГО ПРИЧЕРНОМОРЬЯ

Глава 9. Западное Причерноморье

Глава 10. Северо-Западное Причерноморье

• 10.1. Остров Змеиный (Левка, Фидониси)

• 10.2. Остров Березань

• 10.3. Ольвия и ее округа

• 10.4. Тендровская коса (Ахиллов бег)

Глава 11. Северо-Западный Крым

• 11.1. Евпатория (Керкинитида)

• 11.2. Ак-мечеть—Черноморское (Калос Лимен)

Глава 12. Юго-Западный Крым (Херсонес и его ближайшая хора)

• 12.1. Картографические и видовые материалы о Юго-Западном Крыме конца XVIII—середины

XIX в

• 12.2. Археологическое изучение Гераклейского полуострова в конце XVIII—середине XIX в. . .

• 12.3. Охрана руин Херсонеса и проекты возведения памятника на месте крещения князя Владимира 530

• 12.4. Поиски руин храма херсонесской Девы

Глава 13. Ак-мечеть—Симферополь (Неаполь Скифский)

Глава 14. Керченский полуостров

Глава 15. Таманский полуостров

Глава 16. Северо-Восточное Причерноморье (юго-восточная окраина Боспора)

• 16.1. Анапа (Горгиппия)

• 16.2. Новороссийск и Геленджик

Глава 17. Нижнее Подонье и Приазовье

Заключение

ПРИЛОЖЕНИЕ

Документы

Список сокращений

Именной указатель

ВВЕДЕНИЕ

Не понимают науки те, которые думают, что она начинается ими

М. П. Погодин (1869)¹

Изучение истории археологии как один из факторов ее самопознания является одной из сложных и малоразработанных задач современной науки.² История науки, и в более узком понимании историография, как неразрывная часть системы археологического знания, объективно оказывает воздействие на развитие современной научной мысли, обогащая ее огромным предшествующим опытом, способствует выяснению путей и перспектив ее развития.³ Самопознание (рефлексия) археологической науки так или иначе отражает общественно-политические, общекультурные и общенаучные изменения в окружающем мире. Закономерен интерес к истории науки, особенно проявившийся в среде историков и археологов в перестроечное и постперестроечное время, в середине 1980—1990-х гг. Появились общие обзоры истории отечественной археологии и ее отдельных периодов, анализы истории региональных научных школ, порой охватывающих несколько столетий, и пр. «История отечественной археологии» в качестве лекционных курсов читается в нескольких университетах, с 1961 г. вышел ряд монографий и сборников, проведено несколько тематических конференций, защищены диссертации по этой проблематике. За последние 30 лет целенаправленными усилиями А. А. Формозова и его последователей⁴ в различных городах бывшего СССР изучение прошлого археологии приобрело статус сформировавшейся научной субдисциплины (так называемая «рефлексирующая археология» — термин, предложенный проф. Г. С. Лебедевым⁵).

Каждое поколение ученых считает свое время эпохой обобщений всех известных науке материалов.⁶ При этом неизбежно возникает вопрос о критическом анализе трудов предшественников, необходимом для осознания значимости пройденного пути. Крупнейший русский ученый акад. В. И. Вернадский справедливо заметил, что «история научной мысли… никогда не может дать законченную неизменную картину, реально передающую действительный ход событий», и должна каждым новым поколением изучаться заново. «Прошлое научной мысли, — писал В. И. Вернадский, — рисуется нам каждый раз в совершенно иной и все новой перспективе. Каждое научное поколение открывает в прошлом новые черты… Случайное и неважное в глазах ученых одного десятилетия получает в глазах другого нередко крупное и глубокое значение».⁷

Дискуссии последних десятилетий XX столетия о целях и методах историко-научных исследований⁸ так или иначе отразились на изучении истории русской археологии как единой области знания и поставили вопрос о принципах и задачах ретроспекции. По моему убеждению, историко-научные исследования должны носить междисциплинарный характер и опираться не только на традиционные приемы работы с историческими, главным образом архивными, источниками, но и на методы, разработанные науковедением, социологией и социальной психологией науки. Одной из основных задач историко-научных исследований является изучение эволюции представлений об объекте и предмете археологии,⁹ выявление на разных этапах развития науки господствующих исследовательских идей (программ, направлений), их взаимодействия и сменяемости, а также изучение эволюции организационных форм научной деятельности. Необходимо проследить путь от появления ученых-одиночек к возникновению сначала неформальных «незримых колледжей», а затем организационно оформившихся научных объединений, в частности научных обществ, которые вырабатывали собственные программы деятельности. Следует показать, что археология в силу имманентно присущего науке коллективизма, обусловленного как кооперацией ученых-современников, так и использованием научного труда предшественников, является продуктом деятельности множества людей¹⁰ по производству научного знания на различных исторических этапах.

Несмотря на то что наука по своей сути интернациональна, в каждой стране она имеет особые, национальные черты. Еще век назад русский зоолог, археолог и антрополог А. П. Богданов (1834—1896) отмечал: «Хотя Юпитер и Марс… движутся одинаково и для русского, и для немца, однако русский примется за наблюдение, станет описывать его не так, как немец.., даже более того, подметит то, чего не подметит немец и пропустит то, что увидит последний».¹¹ Не менее важное место в историко-научных исследованиях занимает анализ социально-психологических характеристик отдельных ученых и конкретных научных сообществ. Социально-психологическая история науки помогает ответить на вопрос, почему одни ученые смогли дать что-то новое в своих исследованиях, а другие — нет, несмотря на благоприятные творческие условия.¹² Таким образом, каждое из названных направлений историко-научных исследований может быть предметом самостоятельного изучения, а их совокупность позволяет более или менее полно реконструировать целостную систему эволюции археологического знания на определенном историческом этапе.

Археология, как и любая наука, является культурной системой с рефлексией, которая сама себя осознает и функционирует в соответствии с этим осознанием.¹³ В теоретическом плане история археологии может быть представлена как история формирования, функционирования, взаимодействия и смены научных сообществ и существующих в их рамках школ, объединенных общей системой научных идей, оценок, методики исследований и других элементов. В ряде науковедческих концепций понятие парадигмы (Т. Кун¹⁴), эписистемы (М. Фуко¹⁵), традиции, личностного знания по сути являются различными определениями для обозначения одного явления — исследовательской программы, в рамках которой работает конкретное научное сообщество. Согласно Т. Куну, понятие парадигмы и смена одной парадигмы другой связано с представлением о научных революциях — резкой смене методологических концепций. Мне как историку науки гораздо ближе понятие «исследовательская программа», чем излишне радикальные «парадигма» и «научная революция». В общем виде исследовательская программа трактуется как совокупность целей, задач и методов познания. Понятие исследовательской программы, введенное в науковедение Имре Лакатошом,¹⁶ включает как типы вопросов или задач, так и соответствующие им методы независимо от того, идет ли речь о теоретическом знании или об эмпирическом описании.¹⁷

Важнейшие аспекты историко-научных исследований затрагивает историческая антропология науки, круг изучения которой очерчен в интересной статье петербургского историка науки Д. А. Александрова.¹⁸ Попытаюсь резюмировать ее содержание с добавлением собственных размышлений по интересующей меня теме. Любому историку науки необходимо понимание других культур и других форм жизни, признание их права на существование, необходимо отвергнуть традиционную в историографии позу разоблачителя науки прошлого, чтобы «без гнева и пристрастия разглядеть сквозь время человеческое лицо науки».¹⁹ Историк науки обязан понять, что жизненный мир исследователя прошлого столетия коренным образом отличается от жизненного мира специалиста XX—XXI вв. Историческая антропология изучает не только менталитет ученых, но и социальные практики, поддерживающие определенное мировоззрение, повседневные отношения научного учреждения, патронаж науки, разнообразные формы быта и научной жизни, т. е. занимается углубленным изучением исторического контекста развития науки — как жили и живут ученые, каково значение того, что они делают, в той культуре, к которой они принадлежат, каким образом повседневная деятельность ученых связана с их взглядами.²⁰ Предмет историко-антропологического направления в истории науки — изучение науки как совокупности форм повседневной жизни людей, именующих себя учеными.

Понятие «научный быт» определяется Д. А. Александровым как феномен привычного существования во всех его аспектах (уклад жизни, общепринятые традиции, обычаи, привычки, сложившиеся нравы ученых). Само это представление связано с концепцией «литературного быта» Б. М. Эйхенбаума, историко-социологическим анализом жанров Ю. Н. Тынянова, с подходом формалистов к литературе, изучавших микросоциум литературного производства. Д. А. Александров совершенно верно подметил схожесть процессов эволюции русской литературы и науки — от придворной культуры XVIII в., от дворцовых залов к культуре частных салонов начала XIX в., а в 1820—1840-х гг. литературных, политических и научных кружков. Затем наступила пора профессионализации как литературы, так и науки — появились редакции толстых журналов, вокруг которых группировались литераторы,²¹ организовались научные общества со своими периодическими изданиями и т. п. Домашние интеллектуальные кружки, создававшие атмосферу неформального общения, открытости, неподцензурности, с 1840-х гг. стали существенной частью бытовой культуры образованных слоев русского общества: «Для русских ученых типично противопоставление официальной, казенной, “ненастоящей” и неофициальной “настоящей” науки.., которое восходит ко второй половине XIX в. “Кружковая” организация повседневности создавала и воспроизводила стереотипы, которыми до сих пор живут русские ученые».²² Существование «незримых колледжей» имело важные последствия для науки, для ее положения в обществе и для судеб отдельных ученых — наука в России в отличие от других западноевропейских стран всегда являлась предметом не только публичного (в пределах пространства научных учреждений), но и частного дискурса. Научные, философские и политические споры «за чаем» (и не только) — чисто русское явление. При этом неформальные семинары всегда проводят границу между приглашенными и неприглашенными и по своей природе неизбежно основываются на исключении «посторонних» людей, т.е. являются недолговечной и замкнутой формой научного быта.

Не менее интересна тема возникновения патронажа науки в России, изучение влияния государства на науку, взаимоотношений науки и власти, развитие института меценатства и т. п. Для меня как историка науки очевидно определяющее влияние российских государственных и общественных приоритетов, в том числе геополитических целей правящей элиты, практических потребностей военного и государственного строительства, колонизации территорий, экономики и торговли как на развитие науки в целом, так и на судьбы отдельных исследователей. Имп. Академия наук, созданная как часть государственной машины абсолютистского государства, в определенной мере, но не всецело, как считает Д. А. Александров, была и придворным институтом. Действительно, отличительной чертой русской науки явилась «вовлеченность членов царствующего дома в деятельность научных учреждений».²³ Типичным явлением стал «патронаж отдельных дисциплин “практикующими вельможами” или… “учеными аристократами”». Для дисциплин историко-археологического цикла это меценаты и лидеры соответствующих кружков — А. И. Мусин-Пушкин и Н. П. Румянцев, возглавлявшие археологические общества и комиссии М. С. Воронцов (Одесское общество истории и древностей), Л. А. Перовский (Комиссия для разыскания древностей), С. Г. Строганов (Имп. Археологическая комиссия), зять императора Николая I герцог Максимилиан Лейхтенбергский (Петербургское археолого-нумизматическое общество), великий князь Константин Николаевич (Имп. Русское археологическое общество). За счет личных связей с вельможами ученые получали средства на исследования, добивались определенных привилегий, издавали труды и т. п.

Другое направление изысканий — изучение практики науки. Главный аспект быта научных учреждений — воспроизводство научных практик, в нашем случае полевой и кабинетной работы археологов. Не менее интересны проблемы взаимоотношений практики и теории, соотнесение полевых, лабораторных и теоретических дисциплин. «Усвоенные и вырабатываемые приемы деятельности, практический опыт заставляют ученого воспринимать концепции или новые объекты через призму этого опыта, — пишет Александров. — Привычка, наработанная практикой, становится второй натурой».²⁴ Как одна из полевых дисциплин, археология использует собственные наборы научных практик, ей свойственны «все специфические полевые навыки и практики повседневности, вплоть до определенных привычек в одежде, движении, общении… Сама практика полевой работы складывается под влиянием особенностей предмета исследования (географические особенности изучаемой зоны и т. п.), так и в связи с доступными материальными возможностями». Автор подметил, что отличия в масштабности полевых исследований приводят к глубокому различию в научных концепциях, к различному пониманию самого предмета науки. Опыты полевой, музейной, лабораторной и кабинетной работы глубоко различны и соответственно дают ученым разные представления о мире. Это тонкое наблюдение объясняет многие концептуальные столкновения между антиковедами (историками и филологами-классиками), историками искусства, полевыми археологами, нумизматами, музееведами и т. п. в процессе формирования и размывания дисциплинарных границ археологии. Они нашли отражение в дискуссиях о предмете и объекте науки, ведущихся вплоть до сего дня.

Практически не изученными остаются вопросы повседневных отношений археологов, живущих в одной стране в одно и то же время, — научного соперничества, власти и подчинения в науке, дружбы, ученичества и т. п., различий их «жизненных миров», в том числе формы и образа жизни, определявших их научные воззрения.

Родоначальницей относительно молодой науки — археологии — является археология классическая (античная). В мировой культуре классическая археология возникла как первый оформившийся раздел археологической науки, с собственным фондом источников, методами их обработки, проблематикой и системой научных организаций. Генетически она неразрывно связана с остальными разделами антиковедения — классической филологией, собственно древней историей, историей материальной и духовной культуры, историей искусств и т. п., которые в составе общекультурных ценностей в XVIII—начале XIX столетия плавно вошли в структуру культуры европейского, в том числе и русского, классицизма и неоклассицизма.²⁵ В рамках общекультурных категорий, подходов, методов осуществлялся первоначальный поиск, накопление и систематизация античного вещевого материала, эмпирически определялись специфические задачи и приемы собственно археологических исследований.²⁶

Поскольку почти всякая наука первоначально складывается и развивается стихийно, представления о специфике археологии, о ее месте и роли в системе наук, о ее предмете и объекте долгое время оставались расплывчато-неопределенными и со временем подверглись существенным изменениям. Внутреннее единство развития научного знания очевидно — есть некий набор понятий, методов и концепций, являющихся общим достоянием науки, но при этом в определенных странах могут получить преимущественное развитие одни его части, в других странах и в другое время — другие.²⁷ Прежде чем перейти к рассмотрению основных этапов становления русской классической археологии, следует тезисно охарактеризовать эволюцию идей в более развитой западноевропейской науке о классических древностях, которые оказывали определяющее влияние на отечественные антиковедение и археологию в начальный период их истории.

Еще с эпохи Возрождения по всей Европе стало издаваться огромное количество книг об античности. Главное внимание антиквариев-коллекционеров и читающей публики притягивали труды о классических древностях — о произведениях древнего искусства, памятниках эпиграфики и нумизматики. Количество известных артефактов, добытых кладоискательскими раскопками, к XVIII в. насчитывало уже десятки тысяч. Первым подлинно научным сводным трудом с попыткой первичной классификации памятников по материалу, художественным формам и содержанию стал десятитомник на латинском и французском языках «Древности, истолкованные и запечатленные в картинах» (1719—1724) одного из основателей французской исторической школы, представителя конгрегации св. Мавра, бенедектинского монаха Бернара де Монфокона (dom Bernard de Montfaucon, 1655—1741). Достаточно дорогое издание с большим количеством гравюр, изображавших античные памятники, напечатанное тиражом 1800 экз., разошлось в течение двух месяцев, что говорит о его востребованности широкими слоями общества как результата антикварных штудий нескольких поколений исследователей. В 1724 г. к своду было издано дополнение из пяти томов in folio.²⁸ Древности привлекали внимание автора главным образом как подтверждение изложенных в письменных источниках сведений и как материальные свидетельства жизни создавших их людей. Этим увражным изданием пользовались многие поколения антиквариев и художников вплоть до середины XIX в.

В XVIII—XIX вв. организационное оформление классической археологии в Европе шло ускоренными темпами: в 1683 г. в Париже была создана гуманитарная Академия надписей и изящной словесности (Academic des inscriptions et belles-lettres), по всему континенту начали открываться академии, научные общества и музеи, аккумулировавшие и изучавшие древности. Еще в 1711 г. в Италии были начаты первые раскопки Геркуланума, с 1738 г. правительство Неаполитанского королевства взяло их под свой контроль, хотя работы проводились бессистемно, без четко разработанного плана, с целью пополнения королевских собраний древностей. В 1766 г. раскопки были приостановлены из-за геологических трудностей — римский город покрывал 15—20-метровый слой пемзы и шлаков. Вместо Геркуланума стали раскапывать залегающие менее глубоко остатки Помпеи, на развалины которых случайно наткнулись в 1748 г.²⁹

Интерес к античным древностям Италии проявляли и в России, где получили известность и популярность европейские своды древностей, в том числе труды Б. Монфокона и многотомные описания находок из Геркуланума и Помпей.³⁰ Одна из образованнейших женщин своего времени, впоследствии директор Петербургской Академии наук и президент Российской Академии Екатерина Романовна Дашкова (1743—1810),³¹ во время второго путешествия за границу в 1781 г. посетила Италию для знакомства с художественным наследием древности. Король Неаполя Фердинанд IV (1759—1825) в своем дворце в Портичи организовал музей, которому по богатству античных памятников в ту эпоху не было равного в мире. В одной из бесед с королем княгиня высказала мысль о необходимости полностью раскопать Помпеи и Геркуланум, «все это очистить и расставить в том порядке, в каком каждая вещь найдена», т. е. создать музей под открытым небом, куда допускать посетителей за определенную плату. Это, на ее взгляд, должно было окупить расходы на раскопки. Пораженный трезвостью суждений княгини, король подарил Дашковой многотомное увражное издание находок из Геркуланума.³² Музей под открытым небом был открыт в Помпеях почти век спустя.

Во второй половине XVIII в., на фоне растущей волны неоклассицизма, классическая археология Европы на кабинетном уровне осуществила решительный переход от рассмотрения древностей как феномена истории в русле представлений Б. Монфокона к их изучению как памятников античного искусства. Становление искусствоведчески ориентированного научного антикваризма в европейской классической археологии связано с именем немецкого историка античного искусства Иоганна Иоахима Винкельмана (Winckelmann, 1717—1768), очевидца первых раскопок Геркуланума, Помпей и Пестума, создателя методики искусствоведческого анализа памятников, автора «Мыслей о подражании греческим творениям в живописи и скульптуре» (1755), «Истории искусства древности» (Geschichte der Kunst bei den Alten, 1764), «Неизданных памятников» (Monument! antichi inediti, 1767) и др. Благодаря гениальной способности к обобщениям, умению синтезировать господствовавшие в обществе идеи Винкельман впервые ясно и логически стройно смог объяснить развитие искусства как закономерную эволюцию форм, исходя из научного сравнительно-стилистического анализа и археологической интерпретации доступного ему материала. Он первым сформулировал смелую обобщающую концепцию, ставшую поворотным пунктом в истории мировой гуманистики, что каждой исторической эпохе—периоду—культуре—этносу присущи свои, соответствующие определенной духовной структуре художественные образы, что искусство возникает, развивается и угасает в тесной связи с развитием общества и цивилизации. По Винкельману, «эпоха — это стиль», а задача антиквария — научиться распознавать стилистические особенности древних художественных памятников (стиль и манеру, свойственную тому или иному художнику, эпохе или школе) и их изменения во времени и в пространстве, научиться «смотреть и видеть», основывая свои выводы на визуальном анализе произведений, выработать умение оценивать памятники по их собственным законам («морфологии»). Морфологическая классификация античных древностей создавалась несколькими поколениями ученых, начиная с Б. Монфокона и И. Винкельмана. Сравнительно-стилистический подход Винкельмана дал антиквариям собственный метод, который позволял освободиться от прессинга филологов-классиков, не ставивших под сомнение свидетельства античной письменной традиции. Реализуя выработанную в век Просвещения общефилософскую идею прогресса, метод Винкельмана впоследствии получил развитие в других разделах искусствознания (иконографический метод академика Н. П. Кондакова, наиболее адекватно реализованный в его трудах по истории византийского и древнерусского искусства), в базовом для археологии типологическом методе, в лингвистике (компаративистике) и других науках.³³

Однако созданная Винкельманом картина древности страдала идеализацией. Да и качество, и объем источников, которым он оперировал, был ограничен, так как в то время науке были известны не сами греческие подлинники, а лишь римские копии. По Винкельману, единственная цель в искусстве — достижение идеала прекрасного, и нет иного пути, чем подражание мастерам античности, которые достигли первородного совершенства. В соответствии со своей схемой циклического развития искусства, в художественном творчестве Греции Винкельман выделил 4 этапа: древнейший, высокий, изящный, подражательный (греко-римский). Показательно, что автора интересовала лишь эпоха расцвета греческого искусства — «подражательный» период как «время упадка» он старался исключить из своего рассмотрения. Основные выводы Винкельмана стали догмой неоклассицизма; его труды, переведенные и на русский язык, долгие годы оставались модным чтением,³⁴ а для нескольких поколений антиквариев Европы— образцом изданий археологических памятников.

Другой ученый и коллекционер, но менее известный научный соперник Винкельмана, французский аристократ Анн Клод Филипп де Тюбьер граф де Кейлюс (Anne Claude Philippe de Tubieres, comte de Caylus, 1692—1765), автор семитомного увражного «Собрания египетских, этрусских, греческих, римских и галльских древностей» (1752—1767),³⁵ стал инициатором первых физико-химических анализов антиков для определения их подлинности. Согласно Кейлюсу, археология обращена исключительно к анонимным предметам древности; она стимулирует ученых к выводам, исходя из изучения самого предмета. Антикварий рассматривал древности, прояснявшие лакуны в свидетельствах античных авторов о жизни и быте античности, как непосредственные свидетельства определенной эпохи, пытался классифицировать памятники по их материалу и художественным формам. Таким образом, во главу угла де Кейлюс ставил сам артефакт, затем его анализ для разъяснения художественного вкуса определенного времени, косвенно указывая на историческую и пространственную относительность понятия «стиль».³⁶ Приобщившийся к антикварным штудиям с помощью графа де Кей-люса аббат Жан Жак Бартелеми {Jean Jeacques Barthelemy, 1716—1795), известный нумизмат, действительный член Академии надписей (1747) и Французской Академии (1789), автор известного «Voyage du jeune Anacharsis en Grece, dans le milieu du 4e. siecle avant J. С.» (1788), с позиций идеализации античности попытался воссоздать в живой художественной форме картину древнегреческого мира на фоне рассказа о достопримечательностях Эллады. Главным героем книги по воле автора стал любознательный молодой скиф Анахарсис, который в поисках мудрости в IV в. до н. э. направился в трудное путешествие с северных берегов Понта Эвксинского в Афины и другие города Эллады. В начале XIX в. русские переводы труда Бартелеми³⁷ получили небывалую популярность; путешественник, в будущем знаменитый историк Н.М. Карамзин в мае 1790 г. специально посетил заседание Парижской Академии надписей, чтобы выразить автору свое восхищение.³⁸

В Германии труд Бартелеми был отмечен восторженной рецензией в «Геттингенских ученых ведомостях» немецкого филолога-классика, профессора местного университета Христиана Готлиба Гейне (Неупе, 1729—1812). Еще в 1767 г. этот известный антиковед прочел курс лекций «Археология искусства древности, преимущественно греков и римлян». В согласии с эстетикой И. Винкельмана главное внимание Гейне обратил на художественную сторону древней культуры. Гейне и его последователи понимали под археологией описание и классификацию памятников древности. Его лекции широко распространялись в списках, в том числе в России.³⁹ В 1770 г. Лондонское общество антиквариев опубликовало первый номер журнала «Археология».⁴⁰ С конца XVIII в. термин «археология» стал употребляться в контексте изучения истории античного искусства и постепенно вошел в международное употребление, укоренившись в России лишь в начале XIX в. В западноевропейских университетах читались курсы археологии («археология живописи» К. А. Бёттигера и др.), печатались руководства и периодические издания, специально посвященные изучению памятников материальной культуры классической древности. В эпоху великих археологических открытий значительно расширился ареал регионов античной цивилизации, исследованных западноевропейскими археологами (Греция, Малая Азия, Египет и т. п.), ученые впервые получили возможность ознакомиться с величайшими произведениями греческой пластики в подлинниках, а не в копиях.

В первой трети XIX в. в Германии, традиционно оказывавшей основное влияние на развитие русского антиковедения, археология понималась как часть классической филологии — науки о древностях (Alterthumswissenschaft), которая изучала вещественные памятники античности, прежде всего изобразительное искусство древних. Так, профессор Берлинского университета, талантливый ученик создателя греческой эпиграфики А. Бёка Эдуард Герхард (Gerhard, 1795—1867), один из основателей Института археологической корреспонденции в Риме (1828), в своем труде «Grundriss der Archaologie» (1833) относил к археологии, или к «монументальной филологии» (в отличие от «литературной» филологии), не только памятники искусства и быта, но включал в круг ее изучения надписи и монеты. При анализе древностей Герхард акцентировал внимание на историко-мифологической интерпретации памятников, пытаясь проникнуть в их «содержание», в их «дух и мысль», и несколько отошел от заветов Винкельмана, отнеся стилистический анализ форм на второй план.⁴¹

Именно Э. Герхард в 1831 г. в отчете о раскопках в Вульчи (1828—1831) предпринял первую попытку хронологической классификации греческих расписных черно- и краснофигурных ваз, которая в общих чертах до сих пор сохраняет свое значение. Она легла в основу дальнейшей разработки истории эволюции типов и форм расписной и чернолаковой посуды. В антикварной литературе XVIII—первой половины XIX в. эта группа материала получила ошибочное именование «этрусских» из-за того, что античная художественная керамика стала впервые известна науке в ходе изучения некрополей Этрурии и других районов Великой Греции. Благодаря расписной керамике археологи смогли непосредственно, а не по описаниям античных авторов познакомиться с античной живописью (лишь в 1828 г. в Корнето были открыты первые античные стенные фрески). Вазы, ставшие предметом истового собирательства европейских антиквариев, давали хронологические реперы, позволяя относить погребальные памятники к «эпохе расцвета греческого искусства». Герхард выделил четыре главные хронологические группы расписной керамики: древнейший ориентализирующий стиль, силуэтный стиль с черными силуэтами по красному фону, красные фигуры по черному фону на разных ступенях развития и, как модификация последнего, «пестрее украшенные» вазы живописного стиля из Апулии и Лукании. Другой немец, Густав Кремен только в 1837 г., исходя из палеографического характера надписей на вазах, приписал ориентализирующие сосуды Коринфу, черно- и краснофигурные вазы, в том числе роскошного стиля, — Афинам. В труде немецкого филолога-классика, археолога и музыканта, профессора Отто Яна (Jahn, 1813— 1869) «Beschreibung der Miinchener Vasensammlung» (1854) была установлена более точная хронология стилей: чернофигурный господствовал вплоть до начала Пелопоннесской войны, начало производства краснофигурных сосудов автор отнес ко времени до Персидских войн (480 г. до н. э.). О. Ян доказал, что красно- и чернофигурный стили долгое время сосуществовали, в течение всего V в. господствовал строгий стиль, в конце того же столетия его сменил «изящный» стиль, который развивался и в IV столетии.⁴² Так уточнялась хронологическая шкала античного керамического производства, ставшая основой организации массового археологического материала, находимого во многих странах Европы.

Еще один историк, любимый ученик А. Бёка, профессор Геттингенского университета Карл Отфрид Мюллер (Muller, 1797—1840) провозгласил целью антиковедения всестороннее изучение разных сторон жизни древних. В своем «Handbuch der Archaologie der Kunst» (1830) — первом систематическом учебнике по археологии искусства, и в «Denkmaler der alten Kunst» (1832) он рассматривал греческое искусство как составную часть культуры, которую считал стержнем исторического развития. Памятники древности, согласно Мюллеру, отличаются друг от друга в разных местностях из-за локальных и «племенных различий» эллинов. Таким образом, классическая археология стала рассматриваться как часть антиковедения, дающая материал по исторической этнологии Греции. Идею «племенных различий» подхватил и развил О. Ян, указавший на аналогию развития искусства с эволюцией во времени поэзии и философии. Ян внес большой вклад в совершенствование методов преподавания антиковедческих дисциплин: он впервые ввел в университетский курс специализированные семинары по истории античного искусства, взяв за образец занятия филологов-классиков. В своем труде «Ficoronische Cista» (Leipzig, 1852) он «требовал старательного отделения фактов от комбинаций, честного признания трудностей и сомнений, составляющего основу истинного знания»,⁴³ т. е. разделения археологического факта от рефлексии самого исследователя.

Со второй трети XIX в. научная проблематика антиковедческих исследований в Европе значительно расширилась⁴⁴ — ведется интенсивная работа по розыску, публикации и интерпретации всех видов источников, в том числе археологических, эпиграфических (гл. 8.2) и нумизматических (гл. 8.4). Как составная часть антиковедческих штудий классическая археология стала приобретать «все большую культурно-историческую направленность».⁴⁵

Таким образом, еще с эпохи Возрождения археология рассматривалась как часть музейно-антикварных изысканий для иллюстрации свидетельств античных авторов, в век Просвещения она, с одной стороны, являлась частью землеописания, с другой, — по меткому определению Л. С. Клейна, «технической экспертизой антиковедческого искусствознания» (И. Винкельман). На новом витке развития, в следующем XIX столетии классическая археология, используя, но не абсолютизируя сравнительно-стилистический и морфологический анализ памятников, вновь повернулась лицом к античной письменной традиции с целью максимально полной реконструкции древней истории. Выделение новых разделов археологического знания в XIX в. (первобытной, древневосточной, национальных европейских и т. п.) привело к постепенному обособлению последних от традиций классической археологии, достижения которой в области методологии исследований они использовали в полной мере. Первобытная археология, изучавшая дописьменную историю человечества и использовавшая данные естественнонаучных дисциплин, сумела создать «систему трех веков» (камень—бронза—железо) — первую периодизацию исторического процесса в древности, «археологическую версию истории»,⁴⁶ основанную исключительно на археологическом материале. Система трех веков была выработана датским археологом Х.Ю. Томсеном (1788—1865); его периодизация способствовала становлению «парадигмы эволюционизма» в мировой археологии. Ориентация классической археологии XIX в. лишь на гуманитарные науки историко-филологического цикла затормозила разработку собственно археологической методологии и сузила как объект, так и предмет ее изучения.

Первые и пока единственные попытки рассмотреть историю развития отечественной археологии как самостоятельной научной дисциплины с точки зрения выделения господствующих идей и направлений, но только на примере XX в., принадлежат Л. С. Клейну, В. А. Булкину и Г. С. Лебедеву,⁴⁷ разделивших всю проблемную область уже развитой науки — советской археологии на семь исследовательских «направлений», объединенных в два больших блока — эмпирический и интерпретационный. По мнению критика, недостатком этого коллективного исследования является отсутствие анализа развития каждого из семи направлений и их взаимоотношений друг с другом.⁴⁸ Этот пробел Л. С. Клейн и Г. С. Лебедев попытались устранить в своих книгах 1990-х гг.⁴⁹

По тому же пути пошел В. Ф. Генинг, использовавший науковедческие понятия «научное направление» применительно к устойчивым концептуальным конструкциям и «научная революция» для обозначения качественных переходов в представлениях об объекте и предмете науки, определяющих направленность конкретно-научных исследований. Генинг попытался выделить этапы господства в археологическом знании классического, эволюционистского, па-леоэтнологического и социологического направлений, в каждом из которых он видел специфические представления об объекте и предмете науки, ее основных задачах, методах исследования и т. п.⁵⁰ Согласно Генингу, возникнув в разные периоды развития науки, эти направления продолжали сосуществовать, испытывая взаимную рефлексию. Однако в целом его конструкция выглядит довольно схематичной, так как не дает цельной картины развития археологии как науки и не отражает всей специфики и сложности научно-исследовательского процесса. Л. С. Клейн справедливо отмечал, что господствующие в археологии концепции «формировались постепенно, обычно нечетко и неполно, долго сосуществовали друг с другом», а вне круга разделявших их ученых существовала «весьма инертная среда, работавшая без четкого ориентира, принимая как данность ту или иную “эписистему” (сумму знаний фактического материала, доступную данным исследователям)». При этом отнюдь не обязательно, чтобы все парадигмы мировой археологии получили развитие или были представлены в России: здесь появились особые концепции, ставшие ее вкладом в мировую науку, примером которых могут служить исследования академиков Н. П. Кондакова (1844—1925) и его гениального ученика М. И. Ростовцева (1870—1952). Это направление названо Л. С. Клейном ком-биниционизмом, так как «возникновение новой культуры оно выводило из взаимодействия, скрещивания культур, из новой комбинации старых компонентов».⁵¹

Археология как наука включает ряд разделов, или субдисциплин, каждая из которых имеет собственную историю и взаимосвязи с другими дисциплинами или субдисциплинами как историко-филологического, так и естественнонаучного циклов. Работы предыдущих поколений ученых подготовили почву для более углубленных исследований в области истории отдельных разделов археологии. Разделяя мнение науковедов о многообразии подходов в историко-научных исследованиях,⁵² я попыталась проанализировать процесс становления старейшей археологической субдисциплины — античной, или как ее называли в XIX в., классической археологии за полтора века ее зарождения и эволюции в России. Очевидно, что ее историю необходимо воспринимать через призму развития русской культуры, рассматривая в контексте эволюции духовной культуры Европы. С указанной точки зрения образцовыми могут считаться историографические исследования А. А. Формозова и Э. Д. Фролова.⁵³

При работе над книгой мне пришлось сознательно ограничиться проблематикой, связанной с историей изучения античных памятников Северного и частично Западного Причерноморья⁵⁴ — основной Источниковой базы для отечественной классической археологии. Здесь не рассматриваются традиции общественного восприятия, научного изучения и история коллекционирования археологических памятников других регионов античного мира — Греции, Италии, Малой Азии и др.⁵⁵

Хронологические рамки книги охватывают весь период становления классической археологии с момента организации в 1724—1725 гг. Императорской Академии наук в Санкт-Петербурге до образования в 1859 г. общегосударственного органа, координирующего и направляющего археологические разыскания по всей территории России — Императорской Археологической комиссии. Ограничение хронологических рамок темы временем создания первых специализированных научных организаций, на мой взгляд, совершенно оправданно, так как позволяет объективно отделить границы исторического этапа становления не только археологии ан-тачного Причерноморья, но и связанного с ним начального и потому ключевого этапа создания центральных звеньев научной организации дореволюционной российской археологии в целом.

Территориальный охват античных памятников, привлекших к себе внимание пионеров классической археологии, включает все Северное Причерноморье от Дуная (Молдова, Украина) до восточных границ современного Краснодарского края Российской Федерации. Немаловажным дополнением к хронике исследований в России является публикуемый в книге небольшой этюд об изучении античных древностей Болгарии и Румынии, которые в 1827— 1829 гг. также попали в поле зрения отечественных антиквариев.

В XVIII—XIX вв. в результате русско-турецких войн Россия, ранее отрезанная от южных морей, получила малозаселенную территорию и морскую границу огромной протяженности — от Дуная до Кубани. И до, и после присоединения Северного Причерноморья (1774, 1783, 1791, 1812) административные границы и названия губерний (краев) неоднократно менялись, поэтому для обозначения северопричерноморских земель в XVIII—XIX вв. я буду пользоваться традиционным обобщенным названием Новороссия или Новороссийский край, бытовавшим вплоть до 1917 г.

Чтобы более не возвращаться к истории административно-территориального деления Северного Причерноморья, кратко приведу лишь самые необходимые данные.⁵⁶

В первой половине XVIII в. граница между Российской империей и Крымским ханством, вассального по отношению к Оттоманской Порте, проходила по открытой степи от Южного Буга на восток, шла вверх по Днепру и у устья р. Миус выходила к Азовскому морю. В 1751 г. между Днепром и Синюхой была образована область Новая Сербия, в 1753—1754 гг.— область Славяно-Сербия с центром в Бахмуте; в 1775 г. ликвидирована Запорожская Сечь. В 1764 г. южные пограничные области вошли в состав Новороссийской губернии, в 1775 г. была также образована Азовская губерния, включавшая земли Войска Донского, Бахмутский уезд, междуречье Южного Буга и Днепра, города Керчь и Еникале в Крыму. В 1784 г. Новороссийская и Азовская губернии образовали Екатеринославское наместничество с центром в Екатеринославе, куда вошла и Таврическая область (1784—1796), с землями бывшего Крымского ханства (Крым, Таманский полуостров, Северо-Западное Приазовье, причем Керчь стала центром Фанагорийского уезда), ас 1791 г. и Очаковская область (междуречье Южного Буга и Днестра). После второго раздела Польши в 1795 г. была создана Вознесенская губерния, включившая Очаковскую область и часть Брацлавщины, но уже в следующем году эта административная единица была ликвидирована.

В 1796 г. при Павле I Екатеринославское наместничество и бывшая Таврическая область составили Новороссийскую губернию, причем часть уездов отошла к Слободской Украине. Новороссийская губерния (1796—1802) простиралась от Днестра до Кубани, включая Крымский полуостров и Предкавказье с землею Войска Черноморского. В 1802 г. эта огромная территория была разделена на три губернии — Екатеринославскую, Николаевскую (с 1803 г.— Херсонскую) и Таврическую. В 1805 г. было создано Николаевское и Севастопольское военное губернаторство, просуществовавшее до 1900 г. (Севастополь входил в него до 1856 г.), так как Николаев с 1794 г. стал центром управления Черноморским флотом (командование флота было переведено в Севастополь только в 1895 г.). В 1812 г. к России отошел Буджак и вся Бессарабия с Левобережьем Дуная от устья Прута до Черного моря, составившие Бессарабскую область (после поражения в Крымской войне южная часть Бессарабии, т. е. Буджак, и о-в Фидониси, ныне Змеиный, были отрезаны от России по Парижскому миру 1856 г.).

В 1822 г. указом Александра I южным губерниям было возвращено имя, данное Екатериной II, — Новороссия. Новороссийский край включал: губернии Херсонскую, Екатеринославскую и Таврическую, иностранные колонии, военные поселения (до 1857 г.) и города и села, принадлежавшие морскому ведомству (Севастополь, Николаев и пр.), а также градоначальства: Одесское (1803—1919), Херсонское, Таганрогское (1802—1887), Феодосийское (1802—1829), Керчь-Еникальское (1821—1920), которые с 1805 г. подчинялись военным губернаторам соответствующих губерний, с 1821 г.— херсонскому военному губернатору, с 1822 г.— новороссийскому генерал-губернатору. В 1805 г. в Одессу была переведена канцелярия новороссийского, а с 1828 г. новороссийского и бессарабского генерал-губернатора, управлявшего Херсонской, Екатеринославской, Таврической губерниями и Бессарабской областью (губерния с 1873 г.). Одесское градоначальство территориально входило в состав Херсонской губернии (1805—1919), Феодосийское и Керчь-Еникальское — в состав Таврической губернии, Таганрогское, в структуру которого в 1807 г. вошли Ростов, Новая Нахичевань и Мариуполь с прилегающими территориями, — в состав Екатеринославской губернии.

Особой административной единицей были земли войска Донского, границы которых установлены в 1786 г., утверждены Жалованной грамотой войску в 1792 г., с центром в Новочеркасске (с 1807 г.). Границы не изменялись вплоть до 1887 г., когда в земли донского казачества были включены Ростовский уезд и Таганрогское градоначальство с городами Ростовом, Таганрогом и Нахичеванью. В 1870 г. эта территория получила официальное название Область войска Донского.

Другая область — Черноморская — была присоединена к России в 1774 г. (Таманский полуостров) и в 1783 г. (земли, прилегающие к Азовскому морю от Ейского залива до устья реки Кубань). В 1786 г. территория, начиная от Темрюка, вошла в Кавказскую область (наместничество) с центром в Екатеринограде. После ликвидации Запорожской Сечи из числа «верных» казаков в 1787 г. Г. А. Потемкиным было образовано Черноморское казачье войско. В 1792 г. императрица Екатерина II пожаловала ему вновь приобретенные земли к востоку от Керченского пролива «для поселения из-за Буга и Днестра», включая территорию от Усть-Лабинской крепости вниз по правому берегу р. Кубани до ее устья, Таманский полуостров, к западу до Азовского моря и к северу — до Ростовского уезда и границ земель войска Донского. В 1794 г. был основан Екатеринодар (ныне Краснодар), главный город земель черноморских казаков, где размещалось управление войском в лице наказного атамана, а вся его территория разделена на 5 округов (с 1842 г.— на три округа: Таманский, Екатеринодарский и Ейский). В 1802 г. Таманский полуостров ненадолго вошел в состав Тмутараканского (бывшего Фанагорийского) уезда Таврической губернии с причислением к нему земель Войска Черноморского: войсковая канцелярия, созданная по примеру Войска Донского, подчинялась по военным делам инспектору Крымской экспедиции, по гражданским — таврическому губернатору, а с 1827 г. стала подчиняться командиру отдельного Кавказского корпуса. Образованное в 1832 г. Кавказское линейное казачье войско делилось на полковые округа; его гражданской частью ведало войсковое правление. В 1842 г. в связи с введением нового положения о Черноморском казачьем войске и разделением военного и гражданского управлений войсковая канцелярия Черноморского казачьего войска была ликвидирована, взамен создано войсковое правление, ведавшее хозяйственной частью. В 1860 г. из Черноморского и Кавказского линейного казачих войск было образовано Кубанское казачье войско, а из территории этих войск — Кубанская область; начальником войска и области являлся наказной атаман.

В полном объеме заявленная тема никогда не была предметом специального изучения ни в отечественной, ни в зарубежной науке. Существующие работы российских и советских ученых освещают отдельные аспекты истории классической археологии как в общем контексте развития исторической науки,⁵⁷ так и русского антиковедения в целом,⁵⁸ а также вспомогательных исторических дисциплин,⁵⁹ истррии археологического изучения отдельных регионов и памятников (правда, как правило, только на основании опубликованных источников),⁶⁰ историографии конкретных проблем⁶¹ и т. п. Предпринимались попытки воссоздать историю археологических обществ, неформальных объединений ученых,⁶² проследить судьбы отдельных исследователей. Опубликован целый ряд работ и сборник документов по истории охраны памятников, коллекционирования и создания музеев.⁶³ В историографии классической археологии наиболее полно освещен период 1820—1850-х гг., хотя практически не изучена ее история с точки зрения появления и развития научных представлений о памятниках античной археологии, эволюции научно-организационных форм исследований, создания и деятельности региональных центров, смены идейно-методических позиций ученых, развития методики исследований и т. п. В обширной отечественной как до-, так и послереволюционной историографической литературе по истории русской археологии и антиковедения до сих пор отсутствуют исследования, в которых были бы всесторонне обобщены и осмыслены не только изданные материалы, но прежде всего архивные источники, раскрывающие процесс возникновения и первых шагов русской науки о классических древностях Северного Причерноморья. На мой взгляд, без привлечения и критического анализа архивных материалов адекватная история любой науки на уровне знаний, сложившемся к началу третьего тысячелетия, не может быть написана вообще. Эту истину в большей или меньшей степени осознали представители практически всех дисциплин, в том числе историки гуманитарных наук, фундаментального естествознания и техники, но только не археологи. Например, литературоведами в ряде специальных изданий, таких как «Литературное наследство», опубликовано и введено в научный оборот огромное количество материалов по истории русской литературы и общественной мысли, где очень широко представлено эпистолярное наследие деятелей литературы; изданы энциклопедии и многотомные биографические словари русских писателей, библиографии и т. п. Не отстают философы, востоковеды, слависты, однако историки археологии в нашей стране по существу лишь делают первые робкие шаги в этом направлении. Между тем комментированные научные публикации архивного наследия археологов и специалистов по смежным дисциплинам позволили бы освободить историю науки от многих догм и устоявшихся стереотипов, от кочующего из работы в работу схематизма, от искусственных конъюнктурных конструкций. Все это возможно только на базе широкого и углубленного изучения подлинных фактов истории археологии, немыслимого без изучения архивного наследия ученых. Западноевропейские археологи недавно приступили к изучению национальных хранилищ документов в рамках специальной программы европейской ассоциации археологов «Архивы в археологии». История археологии в Западной Европе становится модной темой — в крупнейших университетах Италии уже созданы специальные кафедры истории археологии.

Однако объемный пласт публикаций XIX—XX вв. по истории русской археологии, который имеется в отечественной историографии, из-за языкового барьера практически совершенно не известен зарубежным специалистам. Как и триста, двести, сто лет назад, да и сегодня, Rossica традиционно non leguntur.⁶⁴ В западной историографии отсутствуют работы, адекватно освещающие историю российской археологии, что практически привело к игнорированию вклада русских ученых в мировой научный процесс. До сих пор в качестве одного из основных источников по истории русской науки использовалась послевоенная книга археолога-эмигранта Михаила Александровича Миллера (1883—1968) «Археология в СССР»,⁶⁵ которая написана с вполне понятной тенденциозностью, на каждой странице пестрит огромным количеством грубейших фактических ошибок, исходит из неверных посылок, поэтому не может дать читателю адекватного представления о путях развития, достижениях и научном потенциале российской археологии. В более современных изданиях по истории мировой археологии о развитии этой науки в нашей стране до революции либо не сказано ни слова,⁶⁶ либо ее истории уделено весьма скудное место,⁶⁷ причем авторы основываются на давно устаревших публикациях, таких как тот же труд М. А. Миллера, или на сжатых обзорах советских ученых, эпизодически появлявшихся в мировой печати.⁶⁸ Из-за языкового барьера и, как следствие этого, неизбежности использования сведений «из вторых рук» уровень осведомленности зарубежных коллег не позволяет им адекватно оценить современные научные разработки и перспективы сотрудничества с российскими археологами.

Источниками исследования в данной монографии стали документы государственных учреждений, научных обществ, музеев и личные фонды ученых начала XVIII—середины XIX в. Исходя из убеждения об огромной, но до сих пор недостаточно оцениваемой современными исследователями роли архивов для археологии,⁶⁹ я по мере сил пыталась синтезировать добытые двадцатилетними изысканиями архивные данные в единую картину становления и развития нашей науки как части истории русской культуры (части 1—2), и одновременно попыталась воссоздать хронику изучения отдельных регионов Причерноморья до середины XIX в. (часть 3). И все же по ряду объективных обстоятельств и ограничений объемного характера в данной книге история археологических исследований некоторых регионов и памятников северного берега Понта осталась либо вовсе, либо недостаточно освещенной.

Современные археологи и историки античности лишь эпизодически обращаются к архивным документам по истории изучения памятников Северного Причерноморья, причем, как правило, к материалам не более чем 100—150-летней давности. Они сконцентрированы главным образом в Рукописном архиве Института истории материальной культуры РАН, где хранятся фонды Имп. Археологической комиссии (1859—1919), Русского археологического общества (1846—1924) и др. Между тем в центральных и местных архивах России и Украины погребены тысячи документов XVIII—начала XIX в. о первых раскопках на юге России, в том числе карты, планы, чертежи, описания древних городищ, святилищ, могильников, памятников античной архитектуры, скульптуры, лапидарных и нумизматических находок, многие из которых были впоследствии утрачены или депаспортизованы. Основная масса этих документов относится к периоду после присоединения Северного Причерноморья к Российской империи (1774, 1783, 1791). Среди них важнейшую роль играют картографические и видовые материалы XVIII—XIX вв., планы, разрезы, рисунки городищ и курганов, найденных древностей, копии и списки эпиграфических памятников, которые являются документами первостепенной важности и требуют сверки с опубликованными корпусами надписей, так как часть из них издана с отличиями с точки зрения сохранности текста и неверными сведениями о местах находок.

Ряд картографических документов и описаний отражает состояние археологических объектов на момент их первоначальной фиксации. Важность и ценность этих материалов прекрасно осознавали ученые XIX в. В 1876 г. известный славист, профессор Новороссийского университета, член-корреспондент АН В. И. Григорович опубликовал записку о своих архивных открытиях в Военно-ученом архиве Главного штаба.⁷⁰ Библиотекарь московского архива Министерства иностранных дел И. Токмаков еще к VI Археологическому съезду в Одессе 1884 г. составил рукописный «Указатель материалов для изучения истории и археологии Новороссийского края в связи с северным и восточным побережьем Черного моря и Южной России. С приложением библиографии о Новороссийском крае, крымских древностях и вообще о курганах и археологических раскопках в Европейской и Азиатской России» (М., 1884).⁷¹

Подавляющая часть архивных материалов, обладающих ценностью первоисточника, впервые вводится в научный оборот, что может способствовать научной переоценке многих страниц истории классической археологии, наметить новые направления и подходы в исследовательской разработке той или иной проблемы. Публикуемые в книге материалы с очевидностью показывают важность использования архивных документов при обращении к памятникам, давно известным по литературе, так как многие важнейшие (по меркам современной науки) археологические открытия были сделаны на заре отечественной археологии. Несмотря на печальное состояние или даже гибель многих археологических объектов в наши дни, из архивных материалов можно извлечь принципиально важную информацию — они снимают нерешенные до сих пор вопросы и одновременно ставят новые, раскрывая дальнейшие перспективы ретроспективных реконструкций памятников (в том числе погребальных комплексов), раскопанных в прошлых столетиях. Воспроизвести в иллюстрациях к монографии выявленный в архивах огромный пласт графической документации не представляется возможным, поэтому я надеюсь, что отсылочная информация на документы возбудит у исследователей, изучающих конкретные регионы и памятники, интерес к дальнейшим поискам и углубленной работе с дошедшими до нас первоисточниками.⁷²

Документы отразили те стороны истории археологических исследований в России, о которых умалчивают публикации. Так, сохранились некоторые неизданные материалы Е. Е. Кёлера, П. А. Дюбрюкса, И. П. Бларамберга, И. А. Стемпковского, П. И. Кёппена, в том числе научные труды, отчеты о раскопках, огромный массив научной, научно-организационной и личной переписки, раскрывающий творческую лабораторию исследователей. В первой части книги достаточно много места уделено реконструкциям биографий ученых и дилетантов-археологов, причем главное внимание приковано к малоизвестным или забытым персонажам. Сведения о знаменитых ученых, литераторах и меценатах, таких как В. Н. Татищев, В. К. Тре-диаковский, М. В. Ломоносов, Е. Болховитинов, Н. П. Румянцев, А. Н. Оленин и пр., по понятным причинам, минимальны. Объем и характер привлеченных источников позволил представить довольно полную реконструкцию истории изучения античных памятников Северного Причерноморья как в проблемном, так и в хронологическом аспекте.

Большой массив документов был привлечен мною из Санкт-Петербургского филиала Архива РАН, первого научного архива России (основан в 1728 г.), и научно-отраслевых архивов академических институтов Санкт-Петербурга — Рукописного архива Института истории материальной культуры РАН, Санкт-Петербургского филиала Института востоковедения РАН, Русской секции архива Санкт-Петербургского филиала Института российской истории РАН, Рукописного отдела Института русской литературы (Пушкинский Дом) РАН, Научно-исследовательского отдела рукописей Библиотеки РАН. Целые комплексы документов по теме обнаружены в федеральных архивах — Российском государственном историческом архиве, Российском государственном архиве военно-морского флота (Санкт-Петербург), Государственном архиве Российской Федерации, Российском государственном архиве древних актов, Российском государственном военно-историческом архиве (Москва), а также в Архиве Государственного Эрмитажа, Отделе рукописей Российской национальной библиотеки (Санкт-Петербург), Отделе рукописей Российской государственной библиотеки, Отделе письменных источников Государственного исторического музея (Москва).

Использованы также материалы государственных и ведомственных архивов Украины: Института рукописей Центральной научной библиотеки им. В. И. Вернадского Национальной Академии наук Украины (Киев), Центрального государственного архива автономной Республики Крым (Симферополь), Государственных архивов Одесской и Николаевской областей, научных архивов Крымского республиканского краеведческого музея (Симферополь), Одесского археологического музея НАНУ, Керченского государственного историко-культурного заповедника, Феодосийского краеведческого музея.

Основу предлагаемого вниманию читателей исследования составил текст, написанный в 1988 г. и через пол года защищенный в качестве кандидатской диссертации на историческом факультете Ленинградского государственного университета.⁷³ Переключившись на другие сюжеты историко-научных изысканий, я тем не менее постоянно возвращалась к теме, занимающей меня два десятка лет. За прошедшие годы текст исследования был существенно дополнен новыми материалами и целыми главами на основе вновь найденных архивных документов, Благодаря исследовательскому гранту РГНФ он переработан в книгу.⁷⁴ Из обширной литературы, появившейся за прошедшие годы, я старалась учесть все основные публикации, но после распада СССР с каждым годом это становилось все труднее. За неизбежные пропуски в литературе приношу извинения авторам и читателям.

В заключение хочу выразить глубокую признательность всем коллегам, ныне здравствующим и, увы, ушедшим из жизни, тем, кто вдохновлял меня и содействовал созданию этой работы, а также взял на себя нелегкий труд прочесть ее в рукописи и высказал ценные критические замечания. Это мои наставники и коллеги на археологическом и историко-научном поприще — Г. С. Лебедев, А. Д. Столяр (кафедра археологии СПбГУ), А. Н. Щеглов (Институт истории материальной культуры РАН), А. А. Формозов (Институт археологии РАН), Э. Д. Фролов (кафедра истории Древней Греции и Рима СПбГУ), И. Л. Тихонов (Музей истории СПбГУ), архивисты В. И. Александрова, Н.Я. Московченко, А. Н. Анфертьева, В. И. Осипов, И. А. Шафран, О. В.Иодко, М. Ш. Файнштейн (Санкт-Петербургский Архив РАН), В. С. Соболев (РГАВМФ), И. С. Тихонов и О. В. Маринин (ГАРФ), Н. Б. Стрижова (ОПИ ГИМ), Л. А. Дубровина (ИР ЦНБ НАНУ), Р. В. Васильева, Н. А. Белова, Т. П. Иванова (РА ИИМК РАН), а также бывшие всегда внимательными и строгими критиками моих историко-научных штудий Я. В. Доманский, А. М.Гилевич, В. Ю. Зуев (Государственный Эрмитаж), Ю.В.Анд-реев, К. К. Марченко, В. И. Денисова, Ю. А. Виноградов, Е. Я. Рогов, В. А. Горончаровский, М. Ю. Вахтина (Институт истории материальной культуры РАН), С. Р. Тохтасьев (Санкт-Петербургский филиал Института востоковедения РАН), А. Н. Анфертьев, А. Н. Васильев, И. В. Куклина, чл.-кор. И. П. Медведев (Санкт-Петербургский филиал Института российской истории РАН), Т. Н. Смекалова (физический факультет СПбГУ), акад. Г. М. Бонгард-Левин, Ю. Г. Виноградов, Н. К. Спиченко (Центр сравнительного изучения древних цивилизаций Института всеобщей истории РАН), Я. М. Паромов, А. А. Масленников и Т. Д. Николаенко (Институт археологии РАН), П. О. Карышковский и Т. А. Избаш (Одесский государственный университет), М. И. Золотарев (Херсонесский заповедник), В. А. Кутайсов (Крымский филиал Института археологии НАНУ), В. А. Крапивина (Институт археологии НАНУ, Киев), проф. Хайнц Хайнен (Университет Трира, ФРГ) и др.

ЧАСТЬ 1

СТАНОВЛЕНИЕ

ОРГАНИЗАЦИОННОЙ СТРУКТУРЫ РУССКОЙ НАУКИ

О КЛАССИЧЕСКИХ ДРЕВНОСТЯХ СЕВЕРНОГО ПРИЧЕРНОМОРЬЯ (XVIII—середина XIX в.)

ГЛАВА 1

НАЧАЛЬНЫЙ ЭТАП ЗНАКОМСТВА С ДРЕВНОСТЯМИ СЕВЕРНОГО ПРИЧЕРНОМОРЬЯ (1725—1 802)

Эпоха Петра I знаменовалась крупными сдвигами в экономическом, политическом и культурном развитии России. В начале XVIII в. была обозначена задача укрепления русской государственности, постановки на службу обществу науки и просвещения, что предопределило переход к новым взглядам на устройство общественной жизни и создало базу для развития исторической науки. «Возникновение научной археологии.., — писал А. А. Формозов, — одна из сторон… рождения великой русской культуры нового времени».⁷⁵ На ее становление огромное влияние оказал культурный и художественный климат рационалистического века Просвещения — преклонение перед античной литературой, философией, архитектурой и искусством. В древности искали и находили примеры добросовестной службы «царю и отечеству», «общественному благу» и гражданской доблести.

Культурный переворот, совершенный Петром I, привел к постепенному формированию в России европеизированной элиты, культивировавшей знания об античности как основу всякой образованности и эрудиции. В Россию проникает увлечение древностями — к петровскому времени относится появление первых собраний богатых отечественных коллекций произведений античного искусства и нумизматических памятников, которые владельцы стремились сделать доступными для обозрения. Подражая примеру царя, приобретавшего подлинные творения античных мастеров,⁷⁶ высший свет украшал свои дворцы антиками, закупавшимися за границей. Собирателями были генерал-фельдмаршал граф Я. В. Брюс, князь Д. М. Голицын, лейб-медик Р. К. Арескин, светлейший князь А. Д. Меншиков, граф Ф. М. Апраксин, А. П. Волынский, граф Пл. И. Мусин-Пушкин и др.⁷⁷ Стремясь понять античные сюжеты и символику, сподвижники царя-реформатора изучали произведения древних авторов. Античные статуи постепенно перестали восприниматься как «поганые идолы», и новую столицу империи Санкт-Петербург и его пригороды стали украшать скульптурой, создаваемой по образцам античных оригиналов, из Италии выписывались формы для изготовления слепков.⁷⁸ О. Я. Неверов убедительно показал, что «отношение к художественному наследию… античного мира в России этого времени все больше приобретало конкретно-исторический и антикварно-археологический оттенок».⁷⁹

Инициатором собирания письменных и археологических источников выступил сам Петр I, понимавший необходимость широкого привлечения их данных для познания прошлого страны. К началу XVIII в. относятся известия о первых археологических раскопках в России. Еще в 1712 г. по распоряжению тобольского губернатора кн. М. П. Гагарина к Долматовскому монастырю были отправлены отставной драгун Михаил Слободчиков и крестьянин Макар Лобов с товарищами «для приискания древностей», в 1714 г. царь разрешил голландцу фон Дорту проводить раскопки древних могил, в 1719 г. направил в г. Дмитровск Казанской губернии сержанта лейб-гвардии Преображенского полка Ивана Коптелова с воинской командой «для взятия обнаруженного священником Афанасьевым сокровища». Отправленному в

• 1720 г. в сибирскую экспедицию Д. Г. Мессершмидту было поручено собирать сведения о древностях.⁸⁰ Об интересе самодержца к памятникам археологии, историческую и художественную ценность которых он определял сам, свидетельствуют устные и письменные распоряжения Петра I о присылке древностей в Петербург.⁸¹ В их числе можно назвать знаменитый указ «о приносе родившихся уродов и найденных необыкновенных вещах» от 13 февраля 1718 г., предписывавший сдачу за вознаграждение старинных редкостей комендантам и призывающий собирать «старые вещи.., старые подписи на каменьях, железьи или медии, или какое старое и ныне необыкновенное ружье, посуду и прочее все, что зело старо и необыкновенно».⁸² В

• 1721 г. последовал еще один указ Сената сибирскому губернатору А. М. Черкасскому, согласно которому надлежало «курьезные вещи, которые находятся в Сибири, покупать… настоящею ценою и, не переплавливая, присылать в Берг- и Мануфактур-коллегию; а во оной, потому ж не переплавливая, об оных докладывать его величеству».⁸³ Несмотря на незначительные практические результаты царских постановлений 1718 и 1721 гг. именно в первой четверти XVIII в. были заложены основы научного отношения к древностям,⁸⁴ т. е. возведен фундамент для развития русской археографии, археологии, эпиграфики и нумизматики.

В 1714 г. в Петербурге были созданы первый русский публичный государственный музей — Кунсткамера (палата редкостей) и Библиотека, основанные по указу Петра I на базе его личных собраний. В те годы в северную столицу России из Москвы перевозились библиотеки царской семьи и опальных вельмож, а также коллекции раритетов. Ими сначала ведал лейб-медик Р. Арескин, ас 1718 г. архиатер Л. Блюментрост, впоследствии первый президент Академии наук. Ему помогал библиотекарь царской библиотеки эльзасец И. Д. Шумахер, через 10 лет ставший всесильным советником Канцелярии Академии наук. Организованный по определенному плану и построенный изначально как научный музей, Кунсткамера в то же время была открыта для посетителей и выполняла просветительские задачи. Первым хранителям вменялось в обязанность давать пояснения публике при осмотре экспонатов. По мысли Петра I, комплексный состав экспозиции Кунсткамеры должен был служить развитию просвещения, пробуждению интереса в русском обществе к различным областям науки: «Я хочу, чтобы люди смотрели и учились», — говорил царь.⁸⁵

В феврале 1721 г. Петр I отправил библиотекаря И. Д. Шумахера в Германию, Голландию, Францию и Англию с рядом поручений, в том числе научно-организационного характера. Задания царя подразумевали не только покупку книг и экспонатов (включая «антиквитеты») для Библиотеки и Кунсткамеры, но и приглашение западноевропейских ученых в Россию, а также налаживание контактов с зарубежными научными академиями, обществами и университетами «…для сочинения социетета наук, подобных как в Париже, Лондоне, Берлине и прочих местах».⁸⁶ Через несколько лет замысел царя об организации собственной Академии наук был претворен в жизнь.

Императорская Академия наук в Санкт-Петербурге (Петербургская АН), основанная в 1724—1725 гг. и ставшая последним звеном в ряду реформ Петровской эпохи, сделала первые шаги в научном изучении античных памятников в России. Необходимость подготовки национальных кадров специалистов и внедрения на русской почве научных и технических достижений Западной Европы поставили перед Академией наук двоякую задачу — ведение не только научно-исследовательской, но и педагогической работы. 28 января 1724 г.⁸⁷ был издан указ Сената, где говорилось, что «Петр Великий… указал учинить Академию, в которой бы учились языкам, также протчим наукам и знатным художествам и переводили б книги…».⁸⁸ В структуру Академии сразу были переданы Библиотека и Кунсткамера, а также создаваемые при ней два учебных заведения — гимназия и университет.⁸⁹ В проекте положения об Академии, подписанном царем, был выделен особый гуманитарный класс из трех кафедр: красноречия и древностей («элоквенции и студиум антиквитатис»), истории древней и новой; права, политики и этики («право натуры и публичное, купно с политикою и этикою (ндравоучением)»).⁹⁰ С июня 1725 г. в северную столицу России начали съезжаться академики, главным образом выходцы из Германии — в стране появились первые профессиональные ученые, заложившие базу для развития отечественной науки и содействовавшие просвещению русского общества того времени. Трудами академиков-иностранцев, часть которых нашла здесь вторую родину, в России начинает культивироваться европейская наука, наука Ньютона, ориентированная на данные научного факта.

В числе первых 14 приглашенных в Петербург ученых был профессор греческих и римских древностей Готлиб (в латинском варианте Теофил) Зигфрид Байер (1694—1738), историк, востоковед-китаист, антиковед, прекрасный знаток классических языков, вошедший в отечественную историографию как создатель «норманской теории» формирования русской государственности.⁹¹

Г. 3. Байер — уроженец восточной Пруссии, выпускник Кёнигсбергского университета, продолжил образование в Берлине, Галле и Лейпциге, магистр (1717). С 1717 г. служил библиотекарем в Альштадтской городской библиотеке, затем конректором Кёнигсбергской кафедральной школы. Он — первый академик-историк (1725) и профессор по кафедре греческих и римских древностей и восточных языков Петербургской Академии наук (1725— 1737), с 1727 г. заведовал академической гимназией; подал в отставку в 1737 г.

Признанный специалист в области классической филологии и античной истории, Байер являлся представителем нового критического направления в европейской науке. Основные его труды — в области ориенталистики (китайско-латинский словарь), филологии, древнейшей и средневековой истории России, исторической географии Восточной Европы. Опираясь на скрупулезный анализ античной, византийской, скандинавской и восточной письменных традиций, Г. 3. Байер оставил несколько сочинений о древнейшей русской истории. Среди них особое место занимают статьи об этногенезе и расселении скифских племен, их взаимоотношениях с античными городами Северного Причерноморья.⁹² Он одним из первых попытался сопоставить данные нарративной традиции, в частности Геродота, об античных городах северного берега Понта, о реках, территории и племенах Скифии с реальной картой.⁹³

Творчество первого антиковеда оказало огромное влияние на всю отечественную историографию XVIII в. Выводам своего именитого предшественника во многом следовали основоположник исторической науки в России В. Н. Татищев, служивший в Коллегии иностранных дел профессор-ориенталист Георг Яков Кер (Kehr, 1692—1740),⁹⁴ академики Г. Ф. В. Юнкер, В. К. Тредиаковский (1703—1769), М. В. Ломоносов (1711—1765), X. Г. Крузиус, И. Э. Фишер, И. Ф. Гакман, пропагандировавшие изучение античного наследия в России. Труды этих ученых так или иначе затрагивали вопросы древнейшей истории Причерноморья, главным образом по письменным источникам, основной круг которых был обозначен в сочинениях Байера.⁹⁵

Историк Христиан Готфрид Крузиус (Crusius, 1715—1767) родился в Вольбахе (Фогтланд) в семье пастора, под руководством отца изучил классические языки, слушал лекции в Галле и Лейпциге, в 1738 г. по рекомендации Юнкера приглашен в Петербург. В 1740 г. приехал в Россию, согласно контракту, как адъюнкт исторического класса академического университета (1740) должен был заниматься в Академии греческими, римскими и русскими древностями и историей этих государств; профессор по разряду «антиквитетов и истории литеральной» (древностей и истории литературной, 1746—1749) академического университета, «толковал» латинских авторов, читал курсы древностей, «о чистоте стиля», «о истории литеральной». Сохранилась рукописная копия его исследования «Christian! Crusii Dissertatio de ludis, quos Suetonius Augustum victoriae Caesaris edidisse scripsit, aliique auctores diuersis nominibus adpellauerunt», доложенного 4 августа 1741 г. и 28 июня 1742 г. Конференции АН.⁹⁶ Крузиус также является автором брошюры «De originibus pecuniae а ресоге ante nummum signatum» (Petropoli, 1748). В апреле 1749 г. указом императрицы ученый был уволен «за весьма худые… и предосудительные к академии поступки»; впоследствии служил профессором красноречия в Виттенбергском университете.

Историк Иоганн Эбергард Фишер (Fischer, 1697—1771) родился в герцогстве Вюртемберг. В 1730 г., имея степень магистра, прибыл в Россию и занял место проректора, с 1732 г. ректора академической гимназии в Петербурге, с правом присутствия в академических собраниях как адъюнкт по историческому классу (1732). Он был участником Второй камчатской (Великой северной) экспедиции (1739—1747). По возвращении в Петербург Фишер стал профессором истории и древностей и ректором академической гимназии (1747—1750), инспектором (наставником) студентов университета (1748—1750), читал курсы универсальной истории и хронологии, поэтики и красноречия, с 1749 г. преподавал также элоквенцию вместо уволенного профессора Крузиуса. Фишер блестяще знал классические языки, свободно говорил и писал на латинском, единственный из всех академиков середины XVIII в. владел древнегреческим. Благодаря его стараниям ученики академической гимназии и университета свободно изъяснялись на латыни. В своих лекциях перед студентами академического университета ученый освещал данные античной нарративной традиции о Восточной Европе и Северо-Западной Азии.⁹⁷

Историк и географ, иностранный почетный член (1785) Имп. Академии наук Иоганн Фридрих (Федор) Гак-ман (Hacktnann, 1756—1812) также изучал письменную традицию о Причерноморье. Уроженец Ганновера, он начал службу в России в чине коллежского советника, в 1782 г. стал академическим конректором. За сочинение на латинском языке «Introductio in disquisitionem de Ponto Euxino et de Graecorum ad oras illius maris coloniis» («Введение в исследование о Черном море и о греческих поселениях по берегам сего моря»), зачитанном на заседании Конференции 14 февраля 1782 г. с отзывом акад. Я.Я. Штелина, Гакман получил звание адъюнкта по истории, каковым являлся до 1784 г., вплоть до отъезда на родину.⁹⁸

В ряду преобразований Петра I важное место занимали организованные им путешествия русских и зарубежных ученых для сплошного обследования необъятных просторов России, давшие толчок первым естественно-историческим, физико-географическим, экономо-статистическим, историческим, лингвистическим, этнографическим, археологическим, астрономическим, топографическим и гидрографическим работам. Основным центром экспедиционных исследований стала Академия наук. Так, одним из первых натурное обследование южных границ страны и «ближнего зарубежья» — нижнего течения Дона, побережья Азовского моря и Крыма — провел академик Готлоб Фридрих Вильгельм Юнкер {Junker, 1702/1705?—1746).⁹⁹ В 1735—1737 гг. профессор поэзии и ловкий придворный стихотворец отправился вместе с армией генерал-фельдмаршал а графа Б. К. Миниха на войну с турками в качестве историографа, но «с оставлением на академическом содержании». В ноябре 1735 г. президенту Академии наук И. А. Корфу был представлен вопросник к предпринимаемому Г. Ф. В. Юнкером описанию Украины, в составлении которого принимали участие академики Л. Эйлер, Г. 3. Байер и проф. Г. В. Крафт.¹⁰⁰ По возвращении из Крыма в августе 1737 г. Юнкер был пожалован императрицей Анной Иоанновной «надворным камерным советником и надзирателем бахмутских соляных заводов» и уволен из Академии наук. Тогда же он был отправлен в Германию для изучения соляного промысла. В последующие годы Юнкер не прерывал связей с И. Д. Шумахером и в конце 1740 г. продал за 686 р. Академии наук «разные к библиотеке и к кунсткамере принадлежащие книги и куриозные вещи», в том числе собранные в южной экспедиции.¹⁰¹

В протоколах Конференции АН упоминается о подготовленном Юнкером географическом описании Украины и юга России — «Обоснованный отчет о современном состоянии земель и народов, живущих между Днепром и Доном, особенно здешнего казачества и пр.» (рукопись на немецком языке в 20 конволютах in folio на 159 с.). Работа была снабжена 23 таблицами чертежей и рисунков (частью пером, частью кистью и красками), в том числе курганов, каменных баб («чудовищных каменных фигур») в районе Изюма (ныне Харьковская обл., Украина) и других мест. Она зачитывалась на заседаниях Конференции АН в феврале— июле 1737 г. Из экспедиции, в ходе которой Юнкер вел дневник, было вывезено множество

турецких и татарских надписей, специально изученных в Петербурге переводчиком Иностранной коллегии Г. Я. Кером и неким арабом, сумевшими прочитать большинство надписей прямо на заседании Конференции.¹⁰² Юнкер сообщил, что собранные в поездке сведения он внимательно проработал с прекрасно знавшим описываемые места генерал-майором Федором фон Штофельном, служившим генерал-квартирмейстером при украинском корпусе, а в 1737 г.— обер-комендантом Очаковской крепости. Штофельн собрал интересную коллекцию рукописных материалов о местных древностях и раздобыл в Данциге карту Украины, составленную Бопланом,¹⁰³ которую и использовал Юнкер. Академик сверил свои сведения с данными Што-фельна и отметил неточность географических координат и других материалов последнего. В первой главе своего исследования Юнкер рассматривает вопрос о древних языческих курганах, однозначно отождествленных им с погребальными памятниками, описывает «могилы» в устье реки Кальмус при впадении в Меотийское болото (Азовское море), а также находящиеся там же затопленные «древние строения», о которых путешественнику сообщили местные жители. При обсуждении первой части сочинения библиотекарь Академии наук И. Д. Шумахер заметил, что подобные погребения открыты в Ингерманландии, где наряду со скелетами в них находили ножи, браслеты и т. п. Он предложил привезти образцы каменных баб в Петербург, при их графической фиксации соблюдать тщательность, «чтобы не представлять их чудовищнее, чем они есть на самом деле». Юнкер ответил, что во время рисования он пользовался масштабом для соблюдения пропорций, «хотя в рисовании… у него нет большого опыта». Его рисунки позднее были использованы бригадиром Боданом (Bauden) в трактате об амазонках, который с их помощью пытался «изъяснить историю сих мужественных женщин».¹⁰⁴

По словам Юнкера, генерал-лейтенант А. И. Тараканов, с 1732 г. описывавший поселения малороссийских казаков и укреплявший Украинскую линию, участник Крымского похода и осады (1736), внес значительный вклад в описание погребальных сооружений и их графическую фиксацию, а находившийся когда-то на русской службе лейтенантом силезский дворянин барон фон Прекк (von Preck) сообщил автору различные сведения о курганах, в том числе находящихся на персидской границе. Юнкер упомянул, что многие гетманские и донские казаки обогащаются за счет грабительских раскопок погребений, но редко хранят находки у себя, опасаясь преследований со стороны начальства. Автор попытался исторически интерпретировать надкурганные памятники: каменные бабы на могилах, по мнению Юнкера, появились в результате походов Чингизхана, а не армии Александра Македонского; они носят следы многократных повреждений, некоторые полностью уничтожены «калмыками» из-за суеверий.

В августе 1737 г. Юнкер выбыл из состава действительных членов Академии наук и с сентября стал ее иностранным почетным членом. Его рукопись со всеми иллюстрациями была передана библиотекарем И. Д. Шумахером в архив Конференции АН в сентябре 1737 г., а в июне 1739 г. президент И. А. Корф передал ее проф. Я.Я. Штелину для подготовки к печати в объеме 40 листов в «Примечаниях на Ведомости», но из академической канцелярии в январе 1741 г. она вновь вернулась в архив.¹⁰⁵ Юнкер скончался в ноябре 1746 г., и для рассмотрения оставшихся после него бумаг была образована специальная сенатская комиссия, куда был включен и акад. И. И. Тауберт. В мае 1754 г. Сенат прислал в Петербургскую Академию наук ряд сочинений Юнкера, в том числе «Описание Малороссии», представленное в Академию 28 февраля 1737 г., «Географические и исторические вопросы для описания Украины», «Описание земель и народов между реками Днепром и Доном», которые были переданы на хранение в академическую библиотеку.¹⁰⁶ Из этих работ позднее акад. Г. Ф. Миллером была издана только одна (без иллюстраций): «Von der natiirlichen Beschaffenheit der Gegenden zwischen den Fliissen Don und Dnepr aus einer Handschrift des ehemahligen Hof-Cammer-Raths G. F. W. Juncker».¹⁰⁷

Еще с петровских времен в коллекции Кунсткамеры хранились некоторые античные памятники, происходящие, вероятно, из скифских и сарматских курганов района Волги и Дона. Все они входили в так называемую Сибирскую коллекцию Петра I.¹⁰⁸ Так, в 1726 г. в академический музей были переданы «восточные редкости» из коллекции лейб-медика Р. Арескина, в том числе золотые и серебряные, найденные близ Астрахани и в Сибири, в следующем, 1727 г.— древности, собранные Д. Г. Мессершмидтом в Сибири, и личное собрание царя Петра I,¹⁰⁹ а в 1728 г. к ним была присоединена коллекция археологических памятников голландского ученого, бургомистра Амстердама Н. К. Витсена (1641—1717), автора знаменитой книги «Северная и северо-восточная Татария», включавшая памятники, приобретенные в Сибири в 1703—1716 гг. его комиссионерами. Первая публикация некоторых экспонатов Кунсткамеры, в том числе античной лампы, появилась в иллюстрированном своде древностей почетного члена Парижской Академии надписей и изящной словесности (с 1719 г.) Бернарда де Монфокона (1655—1741), вышедшем в Париже в 1724 г.¹¹⁰ Через три года Конференция АН постановила издать каталог «курьезных» вещей музея, иллюстрированный гравюрами, для чего была начата их зарисовка художниками Гравировальной палаты Императорской Академии наук. В музеях и архивах Петербурга сохранились акварельные рисунки академических коллекций Кунсткамеры, дающие представление об экспозиции музея как до катастрофического пожара 1747 г., так и о поступлениях конца 40-х—середины 50-х гг. XVIII в. Часть рисунков «золотых редких старинных вещей» после издания первого музейного каталога 1741—1745 гг.¹¹¹ (см. гл. 8.4) была гравирована, но так и осталась неизданной, сильно пострадали в пожаре и впоследствии пропали медные гравировальные доски. В 1774 г. описание редкостей было поручено акад. С. К. Котельникову, однако рукопись этого каталога до сих пор не обнаружена.¹¹²

Большой вклад в формирование подлинно научного подхода к изучению памятников археологии различных исторических эпох внес академик Герард Фридрих (Федор Иванович) Мюллер, в традиционной русской транскрипции Миллер (Muller, 1705—1783). Родился он в Герфорде (Вестфалия) в семье ректора гимназии, с 1722 г. учился в университетах Ринтельна и Лейпцига. Имея степень бакалавра изящных искусств и философии, в 1725 г. Миллер приехал в Россию и прожил здесь всю жизнь: служил помощником академического библиотекаря, адъюнктом (1725), вице-секретарем (1728—1730), преподавателем географии, истории и латинского языка (1725—1730), профессором истории (1731—1747), был первым ректором (1747—1750) академического университета, конференц-секретарем (1728—1730, 1754—1765) Имп. Академии наук, являлся официальным историографом Российского государства (1747) и издателем первого в России немецкоязычного исторического журнала «Sammlung Russischer Geschichte» (1732—1764, Bd 1—9); в 1748 г. принял русское подданство. С 1764 г. Миллер жил в Москве, служил директором Воспитательного дома, с 1766 г.— в Московском архиве Коллегии иностранных дел.-¹¹³

Основные занятия Миллера в области археологии относятся ко времени его участия в Великой северной (Второй камчатской) экспедиции по изучению Сибири (1733—1743). За десять лет Миллер проехал по стране ни много ни мало 31 362 версты.¹¹⁴ Практически весь накопленный им исследовательский опыт получил отражение в пространной инструкции, составленной Г. Ф. Миллером своему преемнику на посту начальника Академического отряда экспедиции адъюнкту Э. И. Фишеру (1740).¹¹⁵ Справедливости ради, следует подчеркнуть, что большую работу по геодезической съемке и землеописанию Урала и Западной Сибири, включавшую фиксацию и описания памятников древности, еще в 1734 г. развернул Василий Никитич Татищев (1686—1750), разработавший анкеты для сбора сведений (1734, 1736) и наметивший программу историко-географического описания России.¹¹⁶ Материалы Татищева были широко использованы Миллером, о чем свидетельствуют документы его архива.¹¹⁷ Еще в «Предложении о сочинении истории и географии российской», направленном в 1737 г. в Академию наук, В. Н. Татищев, помимо историко-археографических задач, поставил вопрос о необходимости собирания и изучения памятников материальной культуры («обретенных давностей»): «Нет ли где в уезде каких признаков и видов, где наперед сего городы или знатные строения были, и нет ли известия, как именованы, когда и кем разорены. […] Не находятся ль где в степях и пустынях каменных болванов или камней с надписями и т. д. […] Не имеют ли (жители) в убранствах и употреблениях каких-либо старинных денег или сосудов, на которых были надписи, или каким образом вылитых и резных».¹¹⁸

Более подробная инструкция Миллера Фишеру формулирует широкую и обоснованную программу исследовательских задач по изучению прошлого и настоящего Сибири, ее истории, географии, экономики, этнографии, археологии, лингвистики. По убеждению Г. В. Вернадского, это «основной памятник методики русских исторических исследований» того времени.¹¹⁹ Как можно судить по содержанию, программа Миллера предназначалась не только для Фишера, а для более широкого использования, когда она и «впередь при таких же случаях основанием служить может». Она включала шесть разделов, состоящих из 1347 статей (параграфов или пунктов) на НО листах, для детального описания изучаемых объектов, а также нескольких приложений о собирании географических карт, рисунков, чертежей и разных вещей, включая древности, для Кунсткамеры.

Фишеру предписывалось вести обстоятельный журнал всего путешествия, не пропуская ни одного дня пути, «чтобы не осталось не вписанным в журнал ни одно дорожное наблюдение»; «замечать все относящееся до географии», включая формы поверхности, реки, их старые русла, заливы, очертания берегов и пр. Этнографический раздел «Об описании нравов и обычаев народов» включал 923 вопроса, начиная от физического типа, языка, религиозных представлений до мельчайших интимных явлений домашнего быта.¹²⁰ По части изучения археологических памятников, выделенных в пятый раздел «Von Beschreibung der Antiquitaeten», предписывалось собирать и описывать «здесь и там попадающиеся древности», с обязательным указанием «природного положения» найденного памятника применительно к определенной местности и народонаселению в соответствии с «правилами». Миллер прекрасно понимал значение археологических памятников как исторических источников: «Главнейшая цель при исследовании древностей… должна, конечно, заключаться в том, чтобы они послужили к разъяснению древней истории обитателей его (края.— И. Т.), чего и можно смело ожидать от различных древностей…».¹²¹ Он различает до десяти типов погребальных сооружений, требует тщательного изучения, описания и графической фиксации их конструкции, приведения точных размеров, например, указаний на глубину могилы, положение костяка погребенного и сопутствующего инвентаря. В инструкции особое внимание обращено на методику работ — необходимость тотальной фиксации всех объектов (независимо от их «понятности» и «важности» для исследователя), составление рисунков, ландкарт, словарей местных терминов, привлечение этнографических параллелей, сопоставительный анализ письменных и археологических источников.

Показательно, что год спустя после возвращения Г. Ф. Миллера из Второй камчатской экспедиции высказанные им идеи нашли отражение в проекте об учреждении при Академии наук исторического департамента «для сочинения истории и географии Российской империи» (1746). Ученый отметил отсутствие в России специальных «учреждений на пользу науки русской истории» и специалистов-историков. Дилетантский, ненаучный характер большинства сочинений по географии страны, на взгляд Миллера, резко контрастировал с успехами русской картографии, которые были достигнуты усилиями Петра I и трудами геодезистов академических экспедиций (гл. 8.5). В ведение исторического департамента он предлагал включить и составление ландкарт, и собирание географических известий. Среди источников для изучения истории России Миллер, помимо исторических документов и опубликованных сочинений на русском, восточных и западноевропейских языках, данных агиографии, этнографии и фольклора, называет «надгробные и другие надписи по монастырям и церквам» и «разные русские древности, из которых о древних временах и приключениях, хотя несовершенное, однако ж, не совсем отметное свидетельство получить можно».¹²² Это предложение в 1746 г. было отклонено президентом Академии графом К. Г. Разумовским, и Миллеру было предписано заниматься исключительно историей Сибири.

В 1747 г. был принят новый «Регламент» (устав) Имп. Академии наук, где гуманитарный класс не был предусмотрен вообще.¹²³ Регламент отдавал предпочтение точным и естественным наукам для обеспечения промышленно-экономического развития и ускорения исследований огромного природного потенциала страны. Он подразделял академиков на две категории: освобожденных от преподавания, и пять профессоров, читающих лекции в академическом университете, в том числе по классу «гуманиора» (ст. 38). В последнем преподавали классические и новые европейские языки, латинское красноречие, рисование, географию, историю, генеалогию и геральдику, философию, логику, «древности и историю литеральную».¹²⁴ Ректором университета в том же году стал Г. Ф. Миллер, читавший курс истории.¹²⁵ Одновременно ученый был назначен историографом с целью подготовки «истории всей Российской империи» (с обязательством завершить прежде историю Сибири) в учрежденных 24 марта 1748 г. при Академии под жестким контролем академической канцелярии историческом департаменте и историческом собрании, но на принципах, существенно отличавшихся от проекта Миллера. «Во оном (профессорском собрании.— И. Т.) все то прочтено и пересмотрено быть иметь, что в департаменте историческом сочинено будет, також де и сочинения, стихотворения, критические, философские, и все гуманиора, а при оном и распоряжения, касающиеся до университета и гимназии».¹²⁶ Историческое собрание, секретарем которого был назначен В. К. Тре-диаковский, создавалось с целью координации деятельности академиков и профессоров академического университета в гуманитарной сфере. Таким образом, предложением Г. Ф. Миллера впервые был поставлен, хотя и не разрешен окончательно вопрос о создании в Академии наук «исторического департамента» (отделения) для сбора, систематизации, изучения и публикации исторических памятников России.¹²⁷

В декабре 1752 г. Г. Ф. Миллер планировал приступить к описанию «древностей сибирских», включая и археологические памятники.¹²⁸ Среди документов, отложившихся в фонде ученого, следует отметить составленную им для барона А. С. Строганова инструкцию «управителям и прикащикам» его обширных имений о необходимости приобретения манускриптов, древностей, монет, естественнонаучных и прочих редкостей. Второй пункт инструкции гласит: «Стараться купить для меня всякие древности, золотые, серебряные, медные, железные, гли-неные и другие вещи, которые в прежних годах в могилах найдены.., не жалея на то денег, хоть за такие вещи платить и дороже того, как истинная их цена по весу значит». Их следовало высылать, «не мешкав, не ожидая больших посылок», в уверенности, что «издержанные на покупку таких вещей деньги приняты будут в щет, и сверх того самые управители и прика-щики награждены будут от господина барона с особливым жалованьем». Миллер составил также перечень имений Строганова с указанием, какого характера редкости в них могут быть найдены. Например, указав на «Krasnoiarsk», рядом отметил «graber Antiquitat».¹²⁹ В аналогичной инструкции г-ну советнику Веревкину, направленному для сбора «редких древних и натуральных вещей для кабинета барона Строганова» в Казань, Миллером особо отмечены руины столицы Волжско-Камской Болгарии — городища Болгар (Булгар) и необходимость приобретения древностей и монет из «татарских могил».¹³⁰

В знаменитых «Портфелях» Миллера, частью хранящихся в РГАДА, частью в ПФА РАН, сохранилось несколько работ, которые полностью или частично посвящены археологическим памятникам различных районов империи — «Описание старых могил в южных странах России», «Историческое рассуждение о сибирских камнях и о находящихся на них надписях», «Известие о древних гробницах, находимых в Енисейской степи», «Описание некоторых вогульских идолов, найденных на высоких горах и скалах близ Благодатских заводов», рисунки и описания «разных надписей при строениях на камнях и при гробах» и др.¹³¹ Миллера интересовали также документы по истории и современному состоянию земель, вошедших в Новороссийскую и Азовскую губернии, и районов, прилегающих к Черному морю.¹³² Интерес к древнейшему прошлому России нашел отражение и в опубликованных работах Миллера,¹³³ среди которых следует особо выделить статью о раскопках Литого кургана (1763) — одного из наиболее древних памятников скифской архаики Северного Причерноморья. Одними исследователями он ныне датируется второй половиной VII в., другими — рубежом VII—VI вв. до н. э.¹³⁴ Литой курган близ крепости св. Елизаветы (Украина) содержал памятники раннескифского времени, имеющие большое научное значение. Он был раскопан в сентябре 1763 г. по распоряжению генерал-поручика А. П. Мельгунова.¹³⁵

Алексей Петрович Мельгунов (1722—1788) — государственный и военный деятель. Происходил из дворян. Учился в Сухопутном шляхетском кадетском корпусе (1737—1740), затем был определен камер-пажом при дворе Елизаветы Петровны, где сблизился с фаворитом императрицы И. И. Шуваловым (1727—1797). С 1756 г. адъютант вел. кн. Петра Федоровича, командир пехотного Ингерманландского полка, полковник, затем генерал-поручик Кадетского корпуса. После воцарения Петра III состоял членом особого совета при императоре. Мельгунов пытался воспрепятствовать дворцовому перевороту 1762 г., был арестован и фактически сослан в украинскую армию в Новой Сербии; являлся генерал-губернатором Новороссийской губернии (1764—1774). В 1765 г. назначен в Комиссию о государственном межевании, сенатором по Московскому департаменту, президентом Камер-коллегии (до 1777 г.), затем директором казенных винокуренных заводов. В 1777 г. назначен ярославским и вологодским наместником.¹³⁶

Впервые попавший в поле зрения науки комплекс из степей юга России был представлен императрице Екатерине II, которая именным указом повелела описать его именно Г. Ф. Миллеру.¹³⁷

История раскопок Мельгуновского (Литого) кургана почти не исследована. Заслуга первой публикации ряда документов XVIII в., связанных с находкой клада, принадлежит М. Муравьеву, А. А. Спицыну и Е. М. Придику.¹³⁸ Из документов совершенно ясно, что инициатива проведения раскопок принадлежала самому А. П. Мельгунову, который дал рабочим предписание с правилами земляных работ и обещанием награды в случае успеха, что удержало их от утаивания находок.¹³⁹ На западном берегу Днепра находилось множество курганов без каменной крепиды высотой от 2.5 до 5 саженей (5.3—10.6 м), диаметром у подошвы от 10 до 15 саженей и более (21.3—32 м), окружностью до 15 саженей и более. А. П. Мельгунов избрал по виду самый «знатнейший» и приказал раскопать его до основания. Сведения о раскопках Литого кургана в описании Кунсткамеры И. Бакмейстера отличаются в деталях и от рапорта А. П. Мельгунова, и от статьи Г. Ф. Миллера. У И. Бакмейстера¹⁴⁰ названа точная дата начала работ — 3 сентября 1763 г. В своей статье Г. Ф. Миллер фактически повторил рапорт А. П. Мельгунова,¹⁴¹ дополнением к которому служит выписка из дел гарнизонной канцелярии крепости св. Елизаветы о награждении рабочих, участвовавших в раскопках Литого кургана.¹⁴²

Г. Ф. Миллер отметил очевидное сходство погребальных сооружений Сибири и юга России, предположив при этом, что «большая часть оных вероятным образом происходит от одного народа».¹⁴³ Он пришел к выводу о принадлежности погребения «обитавшим издревле в сих странах уграм или венграм», основываясь на сходстве «ожерелья» с бытовавшими в XVIII в. украшениями у потомков финно-угорских племен, т. е. датировал комплекс как минимум на тысячу лет моложе. Это обстоятельство вполне объясняется новизной изучаемого памятника для науки того времени, отсутствием каких-либо хронологических привязок и полной неразработанностью темы. По догадке Г. Ф. Миллера, найденные древности изготовлены не местными племенами, а их торговыми партнерами — «персиянами».¹⁴⁴ Академик с удивительной интуицией уловил восточное влияние в произведениях древних мастеров. «Большие изъяснения имеют зависеть от будущих открытий», — писал Г. Ф. Миллер. Действительно, культурно-историческая принадлежность Мельгуновского клада была окончательно определена лишь век спустя, во второй половине XIX в.

Под № 73 в Минц-кабинете Кунсткамеры хранился «пакет с золотыми, серебряными и другими могильными вещами, найденными в прошлом 1763 году в Новороссийской губернии и сообщенными в Кунсткамеру от бывшего там губернатора Алексея Петровича Мельгунова чрез профессора Миллера сентября 6 дня 1764 года, реестр приложен при журнале».¹⁴⁵ Известно, что Г. Ф. Миллер приказал одному из академических художников срисовать ряд особо интересных вещей «по их действительной величине», что и было сделано с использованием натуральных красок на двух таблицах.¹⁴⁶ В своих исследованиях Г. Ф. Миллер ссылается на рисунки, которые остались неопубликованными. Во второй половине XIX в. мельгуновский клад присоединили к коллекции Эрмитажа, где в начале XX в. в классическом отделении у Г. Е. Кизерицкого хранились и рисунки вещей, однако впоследствии они пропали.¹⁴⁷ Попытки обнаружить их в архивах Санкт-Петербурга и Москвы пока не увенчались успехом. Из письма Г. Ф. Миллера к А. П. Мельгунову¹⁴⁸ выясняется, что по распоряжению академика с рисунков были сняты копии и отправлены вместе с описанием находок к инициатору раскопок Литого кургана. Есть надежда, что копии рисунков могли сохраниться среди материалов А. П. Мельгунова в Государственном архиве Ярославской области.

В археологической литературе XX в. оценки информативности раскопок 1763 г. противоречивы: от обвинений в полной их ненаучности с методической точки зрения¹⁴⁹ до противоположной — А. В. Арциховский счел их вполне научными, так как «слои были промерены и описаны, сделан ряд наблюдений».¹⁵⁰ Мне представляется, что истина лежит посередине. Археология как наука в России XVIII в. еще только зарождалась. Раскопки Литого кургана были проведены под руководством администратора, а не ученого, и факт наличия рапорта о работах примечателен сам по себе. Раскопки, проводившиеся в первой половине XVIII в. сибирскими наместниками, не имеют какой-либо документации вообще, и золото Сибирской коллекции Петра I остается беспаспортным.

Через два года после находки мельгуновского клада, в 1765 г. академическому переводчику с классических и западноевропейских языков Ивану Семеновичу Баркову (1732— 1768),¹⁵¹ одному из знаменитейших лиц русской литературы XVIII в. (по характеристике А. С. Пушкина) была поручена подготовка издания «Скифской истории» (1692) московского стольника Андрея Ивановича Лызлова (ок. 1655—1697?),¹⁵² многие десятилетия распространявшаяся в списках и опубликованная в 1776 г. Н. И. Новиковым.¹⁵³ В этом труде, явившемся важным этапом в становлении научного источниковедения в России и соединившем сведения античных, западноевропейских (главным образом, польских и литовских), русских письменных источников, отчетливо выявилось стремление связать историю России с событиями всеобщей истории, включить ее в контекст западноевропейской и античной историографии.¹⁵⁴

В аналогичном ключе, но на неизмеримо более высоком научном уровне историю России рассматривал немецкий историк Август Людвиг Шлёцер (Schldzer, 1735—1809), живший в Петербурге в 1761—1767 гг., в 1762 г. избранный адъюнктом Академии наук по русской истории, а после возвращения в Германию с 1769 г. ставший ее иностранным почетным членом. «Без истории древних европейских народов, которая требует в качестве профессии филологию.., — писал Шлёцер, — без знания греческого языка (в целях прочтения византийских авторов), наконец без критического усвоения славянского языка в русской истории нечего делать».¹⁵⁵ Шлёцер, первым сформулировавший в русской науке принципы критики текста и давший блестящие образцы критических комментированных изданий русских летописей, видел основную задачу в насаждении в России выработанных на Западе (в традиционной классической филологии и библеистике) приемов критики исторических источников. Он первым ввел в русскую историческую науку сам термин «источник».¹⁵⁶ В их число Шлёцер включал и древности в широком значении, правда, в ранге второстепенных (Neben-Quellen), как-то монеты, «подземные свидетельства» и «другие вещи, называемые древностями».¹⁵⁷ Шлёцер попытался использовать сравнительный анализ данных археологии для оценки достоверности письменных источников, смог показать познавательные возможности археологических источников по сравнению с нарративными, в отдельных случаях отдавая им предпочтение перед «древними повествованиями»: «Из развалин и могил выходит древняя Булгарская история, которая истребилась было из летописей». Он требовал разоблачения «баснословных» легенд по отношению к памятникам материальной культуры, которые обрастают рассказами, постепенно изменяющими смысл и назначение артефакта. Шлёцер показал, что археологические памятники являются единственными источниками для дописьменной истории: благодаря изысканиям на Урале и в Сибири «находят живые следы просвещенных народов, которые в древние времена, быв совсем неизвестны остальному миру, занимались тут горною работою, но знали одну только медь, а не железо».¹⁵⁸

Значительному оживлению науки об античности способствовал рост интереса в русском обществе к древней истории Северного Причерноморья — территории, за обладание которой империя вела бесконечные войны с Оттоманской Портой. На основании Кучук-Кайнарджий-ского мира 1774 г., Георгиевского трактата 1783 г. и Ясского мирного договора 1791 г. с Турцией к России отошло все Северное Причерноморье, включая Крым.

В западноевропейской литературе XVIII в. к тому времени было опубликовано множество сочинений ученых, никогда не выезжавших за пределы своей родины, по древней и средневековой истории «Скифии и Сарматии». Среди них назову труд французского географа и картографа Жана-Батиста Бургиньона д’Анвиля (1697—1782), члена Парижской Академии надписей и изящной словесности (1754), адъюнкт-географа Парижской Академии наук и «первого географа короля», почетного члена Петербургской Академии наук (1749), автора известных «Geographic ancienne abregee» и «Atlas antiquus major», прославившегося критическими изданиями 211 карт. Французский ученый оставил исследование о четвертой книге Геродота, оказавшее значительное влияние на всю последующую историографию о скифском рассказе «отца истории».¹⁵⁹ Одной из лучших работ о Крыме считался труд рано умершего шведского историка, профессора красноречия и философии университета в Галле (1772—1778) Иоганна Эрика Тунмана {Johann Erick Типтапп {Hans Erich Thunmanri), 1746—1778),¹⁶⁰ автора исследований по этногенезу северных и восточноевропейских народов.¹⁶¹ Его очерк на немецком языке и во французском переводе был написан в 1777 г. и дважды опубликован в известном землеописании А. Ф. Бюшинга (1784—1787), который высоко ценил в авторе «точное знание источников древней истории разных европейских народов, остроумие и объективность, стремление к истине, большие и редкие знания языков»¹⁶² (Тунман знал шведский, немецкий, французский, итальянский, английский, испанский, русский, латинский, древний и новогреческий, еврейский, сирийский, арабский и ряд мертвых языков северо-востока Европы).

Из трудов путешественников, лично посетивших северные берега Причерноморья, отмечу работы французского дипломата О. де Ла Мотре, автора многотомного описания путешествия по Европе, Азии и Африке, бывшего здесь в 1711 г.,¹⁶³ «французско-голландского» негоцианта и дипломата, корреспондента (1748), затем члена (1750) Парижской Академии надписей и словесности Шарля Пейсоннеля (1700—1757),¹⁶⁴ посетившего Крым в 1753 г., немецкого купца Николауса Эрнеста Клемана (р. в 1736 г.),¹⁶⁵ венгерского барона Франца де Тотта (1733—1793), дипломата, бригадного генерала (1781), военного инженера французской службы, жившего в Крыму в 1767—1769 гг. и руководившего строительством турецких оборонительных сооружений на побережье Черного моря,¹⁶⁶ английской путешественницы-шпионки Элизабет Кравен (урожденной графини Беркли, 1750—1828), объехавшей Крым в марте—апреле 1786 г. и издавшей дневник в форме писем.¹⁶⁷

Богатые античными памятниками земли обратили на себя внимание представителей различных слоев русского общества, воспитанных на эстетике классицизма. Ученых, путешественников и образованных чиновников, приступивших к экономическому освоению новых земель, заботила дальнейшая судьба многочисленных исторических и археологических памятников Новороссийского края. В списках широко распространялись краткие исторические известия о Крыме, как правило анонимные.¹⁶⁸

С именем светлейшего князя Григория Александровича Потемкина (1733—1791) связаны распоряжения снять в Крыму все «достойные примечания виды и старинные здания с нужною в округе их сетуациею, тож и в фасаде» (1777), чтобы «наилучшим образом» показать древние развалины;¹⁶⁹ сделать описания всех городов и крепостей (1784), в том числе Херсонеса, Инкермана, Мангупа, Чуфут-Кале, Алушты, Керчи (гл. 8.5).¹⁷⁰ Тогда же были составлены первые карты с попытками локализации античных городов, известных по письменным источникам (рис. 1), выполнены планы развалин Херсонеса, зафиксировавшие систему обороны города, фундаменты христианских храмов, видимых на поверхности земли (гл. 12.1). В конце 1782 г. Г. А. Потемкин поручил полковнику Херсонского пикинерного полка И. М. Синельникову и надворному советнику Павлу Неверовскому изучить Новороссийские земли и сделать их описание с планами «всех важнейших мест». Аналогичное поручение о территориях, вошедших в Азовскую губернию, получил генерал-майор Н.Д. Языков, представивший соответствующее описание князю в Петербурге.¹⁷¹ По распоряжению Потемкина в 1784—1787 гг. был «возобновлен» ханский дворец в Бахчисарае.¹⁷² 24 декабря 1786 г. Г. А. Потемкин предписал Таврическому губернатору В. В. Каховскому (Коховскому) «употребить всемерное старание к отысканию в Тавриде сколь можно большего числа разных старинных монет и медалей. Несколько найденных там и представленных мне древних денег подают повод надеяться, что, при употреблении попечения Вашего, число оных знатным образом будет умножено».¹⁷³ Эти приказы можно рассматривать как первый опыт административным порядком собрать сведения о древностях Крыма.

Советниками Г. А. Потемкина по вопросам древнейшей истории Крыма являлись представители римско-католической церкви, что, по всей видимости, объясняется блестящей образованностью, превосходным знанием ими классических языков и нарративной традиции античной эпохи. Одним из них был луцкий епископ Адам Станислав Нарушевич (Naruszewicz Adam Stanislaw, 1733—1796),¹⁷⁴ поэт и историк, виднейший представитель века Просвещения в Польше, признанный «отцом польской критической историографии», переводчик Горация, Тацита, Анакреона.

А. С. Нарушевич — «представитель белорусской дворянской фамилии», учился в иезуитской коллегии в Пинске и в 15-летнем возрасте был «приписан к ордену». Высшее образование он получил в Западной Европе, затем был назначен одним из четырех профессоров латинской словесности в Виленской академии. При поддержке кн. Михаила Чарторижского Нарушевич совершил научное путешествие по Франции, Италии и Германии. Он преподавал пиитику в Виленской академии, затем пиитику и богословие в Collegium nobilium в Варшаве, был близок с королем Станиславом-Августом, которого воспевал как мецената. После уничтожения ордена иезуитов в 1773 г. Нарушевич уехал из Варшавы в Виленскую губернию, вскоре был назначен вторым епископом Смоленской губернии и по поручению короля начал писать капитальную «Историю польского народа»; с 1790 г. епископ Луцкий.

В 1787 г. А. С. Нарушевич сопровождал короля Станислава-Августа в его путешествии по Украине: в Каневе он был представлен Екатерине II и поднес ей свое «Описание Тавриды» — историческое исследование о Крымском полуострове в древности, средневековье и в Новое время, посвященное императрице.^{175 176} Другой советник князя Г. А. Потемкина-Таврического, архиепископ Белоруссии Станислав Сестренцевич-Богуш (Siestrencewicz Bohusz, 1731—1826), оставил аналогичный труд, гораздо более известный в последующей историографии Крыма.

С. Сестренцевич-Богуш происходил из литовских дворян, учился во Франкфуртском университете (1748— 1751), слушал лекции в Амстердаме и Лондоне, затем служил в прусском гусарском полку, ас 1751 г.— в литовской гвардии и драгунском полку прапорщиком, в 1761 г. вышел в отставку в звании капитана. Был домашним учителем в семье князей Радзивиллов. В 1762—1763 гг. он обучался «духовным наукам» в Варшаве, в 1763 г. принял постриг; с 1773 г. епископ Мальский. После присоединения восточных земель Белоруссии к России по первому разделу Речи Посполитой (1772) Екатерина II, несмотря на протесты Ватикана, учредила здесь единую латинскую епархию, которую с 1774 г. возглавил Сестренцевич с центром в Могилеве. В августе 1783 г. он приехал в Петербург с рекомендательным письмом от Г. А. Потемкина и был рукоположен архиепископом, с 1798 г.— кардиналом, затем митрополитом Могилевским. Во времена Екатерины И жил в Могилеве, при Павле I и Александре I в Петербурге. С 1798 г. С. Сестренцевич-Богуш — президент Римско-католической коллегии и митрополит римско-католических церквей в России; президент Вольного экономического общества (1813—1823), действительный член Российской академии (1807), почетный член Имп. Академии наук (1814).Ю~

Начиная с 1783 г. С. Сестренцевич-Богуш стал собирать сведения по «перемене правления» в Тавриде, но, «имев… по должности мало свободных часов», лишь пятнадцать лет спустя смог завершить свой труд, издав двухтомное сочинение, излагающее данные античных и средневековых авторов о Причерноморье.¹⁷⁷ Отрывочность сведений письменных источников силь-

Рис. I. «Генеральная карта Таврической области, представляющая древние именования мест, городов, рек и протчаго. Чертил лейб-гвардии Преображенскаго полку сержант Николай Жигулин» (РГВИА, ф. ВУА, д. 19056, л. 1. Публ. впервые).

но огорчала исследователя: «Мрачные записки древности, — писал Сестренцевич-Богуш, — подобны тем старым медалям, коих надписи стерлись до половины и коих уничтожившиеся буквы невозможно возобновить иначе, как догадками по тем, кои остаются у нас».^{178 179} Несмотря на компилятивный характер и полное отсутствие критики использованных автором источников мы должны все же признать, что эта книга явилась одним из первых сводных пересказов нарративной традиции о северном побережье Понта.¹⁸⁰ Для последующих поколений исследователей сочинение Сестренцевича-Богуша стало «вернейшим указателем источников, в коих можно находить сведения о Тавриде».¹⁸¹ Помимо истории Крыма митрополита занимала проблема этногенеза славянских племен, к предшественникам которых он ошибочно относил сарматов.¹⁸²

От изучения южных земель не осталась в стороне и Имп. Академия наук. Главные задачи академических путешествий на север и восток империи были решены, поэтому внимание к уже обследованным районам уменьшилось и переключилось на еще неизведанные земли «полуденного» края страны.¹⁸³ В июне 1773 г. Конференция АН приняла постановление о направлении в Крым экспедиции акад. И. А. Гюльденштедта, находившейся в то время на Кавказе (1770—1773).¹⁸⁴ Иоанн Антон Гюльденштедт, в традиционной транскрипции Гильден-штедт (GUldenstadt, 1745—1781), родился в России, получил образование в Германии. Вернувшись домой в 1768 г. уже в степени доктора медицины, он стал адъюнктом (1769) и профессором натуральной истории (1771) Имп. Академии наук. На Кавказе его заинтересовали история местных народов, многочисленные эпиграфические и нумизматические памятники южных провинций. С июля 1773 г. по февраль 1775 г. он объехал Нижнее Подонье и Приазовье, где искал следы древнего Танаиса (см. гл. 17), затем посетил Кременчуг и провинцию близ крепости св. Елизаветы (Украина), далее направился в Запорожскую Сечь, предполагая оттуда ехать в Перекоп и Крым, но получил предписание вернуться в Петербург в связи с общим распоряжением о прекращении экспедиций.¹⁸⁵

В августе 1776 г. Гюльденштедтом был составлен проект экспедиционных исследований на юге России. Наиболее важными для изучения он считал район устья Днепра у Кинбурна, и Крым. «Чрезвычайно важно как для империи, так и для науки знать действительное положение этих местностей на земном шаре и произведения Черного моря, природу Крымских гор и историю населяющих этот полуостров народностей», — писал И. А. Гюльденштедт. Главную цель будущих экспедиций он видел в минералогических наблюдениях, однако в то время ни одна из намеченных экспедиций не состоялась.¹⁸⁶ На заседании Конференции АН 5 июля 1779 г. академик дал обязательство представить историческое и географическое описание новых учреждений в Азовской и Новороссийской губерниях, однако ему эту работу выполнить не удалось из-за преждевременной смерти — он умер в Петербурге 36 лет от роду, заразившись тифом от больного, которого лечил.¹⁸⁷

Экспедиция И. А. Гюльденштедта не была завершена, и огромные территории остались не обследованы. Нужна была новая экспедиция. В мае 1781 г. Конференция АН заслушала предложение директора С. Г. Домашнева о продлении экспедиционной деятельности в Причерноморье и командировании адъюнкта В. Ф. Зуева в южные губернии вплоть до Херсона «для наблюдении и открытии в области естественной истории».¹⁸⁸ Василий Федорович Зуев (1754?—1794), сын солдата Семеновского полка, выпускник академической гимназии, уже имел опыт экспедиционной работы благодаря участию в путешествии П. С. Палласа 1768— 1774 гг. в Восточную Россию и Сибирь.

Совместными усилиями академиков была спешно составлена инструкция — «Наставление, по силе которого поступать надлежит отправленному от Императорской Академии наук в путешествие по России в разные места, на юге лежащие, для исследования натуральных вещей адъюнкту Зуеву», состоящая более чем из 70 пунктов. В одном из них говорится о необходимости сбора сведений о развалинах и городищах, древних могилах и находимых в них костях, орудиях и других предметах, курганах и древностях; записывать предания, приобретать древние вещи для Кунсткамеры, в том числе греческие, римские и татарские монеты.¹⁸⁹ Программа исследований, предложенная В. Ф. Зуеву, носила традиционный комплексный характер. Первоначально экспедиция посылалась только в Херсон, а в Крым должна была ехать другая экспедиция во главе с адъюнктом Ф. П. Моисеенковым, субсидируемая крымским ханом, просившем о присылке эксперта-минералога. Моисеенков получил инструкцию, но в сентябре 1781 г. внезапно умер в Москве. Тогда посещение Крыма было поручено Зуеву.¹⁹⁰

В июне 1781 г. В. Ф. Зуев прибыл в Москву, где встретился с акад. Г. Ф. Миллером и адъюнктом по истории И. Г. Стриттером, которые «не преминули дать… некоторые наставления, в рассуждении древностей тех мест, по которым… в полуденной стороне России проезжать будет надобно».¹⁹¹ Проезжая через Калугу, Курск, Белгород, Харьков, Полтаву, Зуев тщательно описал все городища и курганы, встреченные им на пути.¹⁹² О курганах Левобережья Днепра он писал: «… Каких бы старинных покойников они ни покрывали, здесь по новости поселенцев никто не знает и даже никто еще и не любопытствовал, чтоб иметь какое-нибудь сведение об оных, или вырывать какие-либо достопамятности, хотя со внешнего виду они много сходствуют с находящимися в Сибири. Я не столько был многолюден, чтоб испытать первый, что в сих могилах зарыто, к тому ж и жителей… не мог склонить на сие ни за какую плату.., однако слыхал довольно, что во время прохождения через здешние места воинских команд, некоторые полковники вынимали из них достопамятные старинные вещи».¹⁹³

Различая курганы по форме, наличию или отсутствию каменной крепиды у подошвы,

• B. Ф. Зуев высказал предположение, что их оставили разные народы. Рисовальщик экспедиции

• C. Бородулин выполнял рисунки каменных баб. Зуев оставил описание огромного Чертомлыц-кого кургана (Толстой могилы),¹⁹⁴ ставшего знаменитым век спустя после раскопок И. Е. Забелина (1862, 1863).

Понимая значение археологических памятников как важнейшего источника сведений о древнем населении причерноморских степей, В. Ф. Зуев намеревался организовать раскопки курганов, но ему помешали недостаток средств и суеверия местных жителей. В одном из писем к своему учителю акад. П. С. Палласу В. Ф. Зуев доказывал, что курганы являются искусственными насыпями над могилами и выражал сожаление, что не может задержаться для исследования хотя бы некоторых из них по причине нехватки рабочих рук — «все здесь или заняты строительными работами, или устраивают свое хозяйство». Путешественник опасался, что с увеличением численности населения края эти памятники будут разграблены, исчезнут и таким образом навсегда погибнут для науки.¹⁹⁵

Прибыв в Херсон в октябре 1781 г., В. Ф. Зуев уже через месяц оказался в Константинополе, где наряду с естественноисторическими коллекциями собирал античные монеты. Вернувшись обратно в Херсон, он в течение месяца готовился к поездке в Крым. Маршрут путешествия по Тавриде был задуман широко, но в полном объеме план осуществить не удалось. Легендарная земля сильно манила исследователя. «Чем больше я слышу разговоров о Крыме, — писал Зуев Палласу, — тем более я загораюсь желанием ехать туда».¹⁹⁶ Лишь в апреле 1782 г. Зуев и рисовальщик С. Бородулин добрались до Тавриды. Они посетили Карасу-базар, Судак, Кафу, но из-за междоусобных волнений татар вынуждены были спасаться бегством в Еникале. В Петербург ему удалось привезти лишь 10 античных монет.

В 1787 г. вышло описание путешествия В. Ф. Зуева от Петербурга до Херсона — первая часть записок. К сожалению, вторая часть, содержавшая описание Крыма и других мест Причерноморья, не была издана — от нее остались только фрагменты, напечатанные в виде статей. В одной из них помещен подробный анализ источников и историко-географический очерк полуострова.¹⁹⁷ Большая часть рисунков С. Бородулина также не была опубликована — Зуев не хотел удорожать издание своих записок. В последующие годы В. Ф. Зуев не оставлял причерноморскую тематику. В октябре 1785 г. он сделал доклад «Размышления о Таврическом крае и его окрестностях»,¹⁹⁸ связанный с поручением естествоиспытателю К. И. Таблицу провести геологическое обследование Крыма. Таблиц предложил Академии наук свое содействие в исследованиях по истории, нумизматике, географии и естественным наукам, относящихся к Тавриде. Статья В. Ф. Зуева явилась своего рода инструкцией для К. И. Таблица, в которой ему, в числе прочего, рекомендуется провести раскопки на территории полуострова, собирать монеты и т. п.¹⁹⁹

Карл Иванович Габлиц (1752—1821), уроженец Кенигсберга (Пруссия), вместе с отцом в 1758 г. перебрался в Россию. Он учился в гимназии Московского университета (1760—1768), затем на медицинском факультете университета. В 1768 г. проезжавший через Москву петербургский профессор С. Г. Гмелин предложил Таблицу принять участие в своей экспедиции в качестве студента, на что последний с охотой согласился. В марте 1769 г. Габлиц был переведен в Академию наук с откомандированием в экспедицию Гмелина и отправился из Москвы в Воронеж к месту зимовки экспедиции. В 1769—1774 гг. он объехал Донские земли до Азовского моря, Астрахань, Закавказье, весь западный, восточный и южный берег Каспийского моря, в том числе Персию. Во время экспедиции Габлиц заинтересовался естественной историей, прежде всего ботаникой. В 1775 г. он вернулся в Петербург и в 1776 г. был назначен переводчиком Академии наук. В 1776 г. по ходатайству директора Академии наук через кн. Г. А. Потемкина-Таврического Габлиц был пожалован чином переводчика первых трех коллегий, одновременно избран членом-корреспондентом Академии наук и отправлен на службу в Астрахань помощником директора садовой конторы (1776—1788). В 1781 г. он сопровождал графа М. И. Войновича с эскадрой по Каспийскому морю для ведения исторического журнала путешествия. В конце 1782 г. Габлиц вернулся в Петербург, в 1783 г. получил чин надворного советника в ведомстве кн. Г. А. Потемкина-Таврического. Князь использовал Таблица и на административном поприще, назначив его сначала надворным советником в Палату уголовного суда (декабрь 1784 г.), затем — директором экономии (февраль 1787 г.) и, наконец, вице-губернатором (февраль 1788—1796) Таврической области. В 1795 г. ученый был пожалован в статские советники «за приумножение соляных доходов». С 1796 г.— почетный член Академии наук. После воцарения Павла I в 1796 г. Габлиц был возвращен в Петербург и назначен чиновником при генерал-прокуроре по части государственного хозяйства, с 1797 г.— член особой экспедиции для управления делами государственного хозяйства, опекунства иностранных и сельского домоводства при Сенате под руководством генерал-прокурора. С 1797 г. — действительный статский советник, первый товарищ министра Департамента уделов, с 1800 г. тайный советник, исполнял должность министра Департамента уделов, с 1801 г. назначен к присутствию в Комитет об устройстве Новороссийских губерний. С 1803 г.— президент государственной Мануфактур-коллегии, затем главный директор Лесного департамента, управляющий экспедицией государственного хозяйства, с 1808 г. председатель Комитета для рассмотрения дел комиссии для разбора споров по землям Крымского полуострова, сенатор, в 1819—1821 гг. председатель Комитета для рассмотрения жалоб татар в Таврической губернии.²⁰⁰

К. И. Таблиц продолжил исследование Крыма по программе, намеченной П. С. Палласом и В. Ф. Зуевым. Как натуралист-путешественник он получил опыт полевой работы еще в экспедиции акад. С. Г. Гмелина. Летом 1783 г. кн. Г. А. Потемкин поручил Таблицу составить естественнонаучное описание Крыма «по всем трем царствам природы» и снабдил его средствами для производства топографических съемок. Одновременно коллежскому советнику М. И. Афонину (см. гл. 10.3) было предписано «обозрение Екатеринославского наместничества».²⁰¹ Но эпидемия чумы в Крыму и болезнь Потемкина заставили Таблица вернуться в Петербург. Весной следующего года Карл Иванович вновь посетил Тавриду и с мая по осень 1784 г. объехал Крымские горы, степную часть полуострова и Тамань.²⁰² Постоянно подгоняемый Потемкиным, Таблиц начал обработку материала и завершил сочинение всего за два месяца, проживая в тяжелейших бытовых условиях, — не в доме у татар, а в землянке из-за боязни заразиться чумой. «Физическое описание» Тавриды Таблиц отправил князю в декабре 1784 г.; оно было опубликовано в Петербурге за казенный счет в 1785 г. без указания автора (в 1788 г. переведено на французский, а в 1789 г. на английский и немецкий языки²⁰³). За этот труд, явившийся первым геологическим, ботаническим и биологическим описанием Крыма, Таблиц удостоился от императрицы «благоволения» и осыпанной бриллиантами табакерки, а также повеления составить историческое описание полуострова. Этой работой он занимался в 1785 г. в Москве и Петербурге (в северной столице он в любое время дня и ночи должен был являться к Потемкину для составления справок о Таврической области²⁰⁴), а также несколько месяцев, начиная с октября 1786 г. в Крыму.

В письме правителя Таврической области В. В. Каховского (Коховского) к правителю канцелярии Г. А. Потемкина В. С. Попову от 24 марта 1787 г. отражена реакция К. И. Таблица на получение книги католического епископа Адама Нарушевича о Крыме: «Присылкою польской книжечки о Тавриде причинили вы немалое удовольствие Карлу Ивановичу. Оную пробежав, увидел он тотчас и познал сам разность учености поляка с великороссианином, и сие то обрадовало его несказанно. Польской сочинитель мне знаком, он ученейший между ими почитается. Но я уверен, судя по его несамолюбию, что не выпустил бы он в свет своего сочинения, если бы он знал предварительно, что посаженный на берегах Черного моря Таблиц начертывает то же самое, о чем он писать покусился. Ибо должен он будет признаться, что наш сочинитель просвещеннее и ученее его; что в сочинении своем, не делая прыжков, соблюл точнейший порядок, почерпая все сведения из всех знаемых писателей о сей стране, и что употребил при том всю возможную осторожность зберечь себя от критики полуученых, кои хотя часто и нелепую порят. Сие польское сочинение послужило ему к тому только, что вежливым образом зделал он на некоторые места скромные свои опровержении. Подкрепи Бог его здоровье…».²⁰⁵

Во время путешествия Екатерины II в Крым, охарактеризованный ею как «жемчужина в короне Российской империи», 29 мая 1787 г. в Карасубазаре К. И. Таблиц поднес императрице первую часть исторического описания Тавриды,²⁰⁶ а также труд с анализом географических известий античных и средневековых авторов «о стране сей», за что и был награжден орденом Св. Владимира 4-й степени и бриллиантовым перстнем.²⁰⁷

Как писал много лет спустя Е. Болховитинов об историческом описании Тавриды Таблица, «книга сия и все при ней приложенные карты осталась неизданными, а сочинитель в списках только сообщал их многим своим приятелям»,²⁰⁸ причиной чему послужила начавшаяся русско-турецкая война 1787—1791 гг. Географическая часть этого труда была издана только в 1803 г. Получив в 1808 г. одну из карт с описанием развалин Гераклейского полуострова, приложенных к рукописи Таблица, митрополит Евгений опубликовал ее после смерти автора, в 1822 г. в «Отечественных записках» П. П. Свиньина и переиздал в 1828 г. в трудах Общества истории и древностей российских при Московском университете²⁰⁹ (подробнее см. гл. 12.1). Другие труды К. И. Таблица опубликованы при его жизни анонимно.²¹⁰

Экспедиционное изучение Новороссии было продолжено классиком естествознания, акад. П. С. Палласом.²¹¹

Петр Симон Паллас {Pallas, 1741 —1811), естествоиспытатель-энциклопедист, географ, геолог, палеонтолог, биолог, профессор естественной истории. Уроженец Берлина, он учился в Берлинской медико-хирургической коллегии, совершенствовал знания в Германии, Голландии, Великобритании, в 1767 г. был приглашен в Имп. Академию наук в качестве профессора естественной истории. 26-летний ученый к тому времени уже был достаточно известен в научных кругах Европы. Современники отмечали его высокую образованность и глубокие знания в разных областях науки, блестящее знание латинского — основного языка науки XVIII в. (Паллас хорошо знал и любил римских авторов и часто в своих трудах цитировал их). С лета 1767 г. он жил в Петербурге, занимался составлением планов и инструкций для задуманных Екатериной II путешествий; преподавал естественную историю великим князьям Александру и Константину Павловичам. Паллас возглавлял экспедицию Имп. Академии наук 1768—1774 гг. по центральным областям России, Среднего и Южного Урала, Южной Сибири, вплоть до границ с Китаем, итоги которой обобщил в книге «Reise durch verschiedene Provinzien des Russischen Reichs» (3 t., 1771— 1776). Ученый стал автором первой сводки растений России «Flora Rossica» (2 т., 1784—1788). Одно время он являлся историографом Адмиралтейств-коллегии (1786—1792). В 1792 г. Паллас был отстранен от дел по не вполне понятным причинам: возможно, его заподозрили в связях с английской разведкой или с якобинцами.

В конце 1792 г. полуопальный П. С. Паллас обратился к Екатерине II с просьбой разрешить ему переселиться на юг для отдыха и поправления здоровья, подорванного во время экспедиции в Восточную Россию и Сибирь. Он решил совершить поездку в южные губернии на собственный счет, чтобы определить место будущего проживания. Воспользовавшись этим, Академия поручила своему члену составить описание путешествия.

Паллас выехал из Петербурга 1 февраля 1793 г. вместе с семьей и молодым художником из Лейпцига X. Г. Г. Гейслером. Через Астрахань он добрался до Северного Кавказа, затем вдоль Азовского побережья проехал в Ак-мечеть (Симферополь). Здесь он провел зиму 1793/94 г., жил в доме своего друга К. И. Таблица, нередко бывал в его имении Чоргунь, называвшемся также по имени владельца Карловка (ныне Нижнее Чернореченское). Находившаяся в Чоргуни двенадцатигранная башня (донжон XV—XVII вв.),²¹² связанная с помещь-ичим домом переходом, по указанию Таблица была украшена античными барельефами,²¹³ собранными им во время натурных обследований Крыма и Таманского полуострова.

Как доказал А. К. Сытин, на отсутствии Палласа в столице в течение всего 1794 г. настаивала сама императрица.²¹⁴ В ненастный сезон академик не тратил времени зря, а занимался обработкой материалов предыдущей экспедиции и готовился к предстоящей поездке по Крыму. 8 марта 1794 г. Паллас начал изучение Тавриды (гл. 12) и Таманского полуострова (гл. 15), окончил его 18 июня, а в сентябре через Николаев (гл. 10.3) вернулся в Петербург, где представил Екатерине II описание Крыма и просьбу о пожаловании земли.²¹⁵

Весной следующего года П. С. Паллас получил именной указ о выделении в потомственное владение земель в местечке Шулю при речке Ай-Тодор, лежащих у подножия Мангупа, в Симферопольском уезде 10 десятин (10.09 га), виноградника в Судакской долине и 10 тыс. р. «на обзаведение». Позднее он прибавил к ним Михайловский хутор близ Симферополя на правой стороне р. Салгир (1802). За Палласом сохранялось академическое жалованье с условием, что в Крыму он будет продолжать ученые труды.²¹⁶ Летом 1795 г. П. С. Паллас окончательно переселился на новое местожительство, где прожил 15 лет. Все эти годы, вплоть до отъезда в Берлин в 1810 г. (где он скончался через год), были наполнены работой над завершением начатых трудов, комплексными исследованиями естественных и исторических богатств полуострова и соседних с ним земель.²¹⁷ Наиболее яркими образцами таких исследований может считаться изучение античного культурного ландшафта К. И. Габлицем и П. С. Палласом на Гераклейском полуострове близ Севастополя (гл. 12). Результатом многочисленных поездок явились всемирно известные труды П. С. Палласа по описанию Северного Причерноморья, окрестностей Нижней Волги и Северного Кавказа до Георгиевска,²¹⁸ в которых собраны сведения об увиденных древностях и помещены их рисунки (рис. 2).

Оба тома путешествия П. С. Палласа по южным наместничествам России 1793—1794 гг. полностью до сих пор не переведены на русский язык. Специалистам давно известно,²¹⁹ что рукопись русского перевода второго тома «Примечаний во время путешествия в Южные провинции Российской империи в 1793 и 1794 годах», выполненного каким-то анонимным современником П. С. Палласа с первого немецкого издания 1801 г., хранится в академическом архиве в Петербурге.²²⁰ Опубликованные переводы двух фрагментов второго тома с сокращенного издания 1803 г., выполненные М. А. Славич-Сосногоровой и Г. Э. Карауловым, очень несовершенны, изобилуют неточностями и грубыми ошибками.²²¹ А. Л. Бертье-Делагард совместно со своей сестрой С. Л. Белявской в рамках проекта Таврической ученой архивной комиссии по изданию в переводах на русском языке всех замечательных иностранных сочинений о Крыме подготовил новый перевод второго тома, который оставался неизданным вплоть до недавнего времени.²²²

Александр Львович Бертье-Делагард (Berthier de la Garde, 1842—1920), военный инженер, археолог, нумизмат, коллекционер древностей и книг; действительный член (1880) и вице-президент (1899—1919) ООИД, действительный (1889) и почетный член Таврической ученой архивной комиссии, действительный член РАО (20.12.1890). Из семьи обрусевших французских эмигрантов-роялистов. Выпускник кадетского корпуса и Инженерной академии, профессор Инженерной академии, состоял на службе в инженерных войсках. В 1874—1878 гг. участвовал в работах по укреплению Севастополя и его порта. После выхода в отставку (1887) поселился в Ялте, с 1887 г. руководил строительством портов Одессы, Феодосии, Ялты, Ростова-на-Дону. Как уроженец Крыма, заинтересовался историей и древностями Северного Причерноморья, начал собирать книги, карты и изобразительные материалы о нем, этнографические, археологические и нумизматические коллекции, связанные с Новороссийским краем (часть нумизматического собрания была передана собирателем в Одесское общество истории и древностей, другая продана частному лицу в Женеву; ювелирные изделия и торевтика «готского стиля» из Керчи в 1919 г. куплены Британским музеем). Автор трудов по исторической топографии Крыма, по истории и древностям Херсонеса, по античной нумизматике греческих колоний Северного Причерноморья (исследования о древних монетных системах и весе, переработка атласа монет Бурачкова и др.), о подделках греческих и скифских памятников декоративно-прикладного искусства. Провел раскопки некрополя Феодосии, исследовал святилище римского времени близ Ялты, по поручению ООИД на личные средства провел доследование раннесредневекового могильника Суук-су в Крыму. В последние годы жизни занимался изучением Тмутараканского камня. Остались незаконченными его исследования о Судаке и памятниках Горного Крыма, для которых были подготовлены чертежи и планы. Часть архива и библиотека хранятся в Крымском республиканском краеведческом музее, другая часть архивных материалов — в Центральном государственном архиве Автономной Республики Крым.²²³

В литературе уже дан подробнейший анализ исторических взглядов П. С. Палласа. Подмечено, что его описания археологических памятников отличаются точностью и удивительной добросовестностью, так как главным для него была достоверность научного факта. Очень меткую характеристику ученого-энциклопедиста приводит А. К. Сытин: «Точка зрения Палласа — взгляд из мышиной норы. Это бесконечное накапливание впрок, любовь к мелочам, к незначительным на первый взгляд деталям, из которых не всегда вырастали крупные обобщения, но которые являлись крупицами истины, а потому их цена всегда остается высокой».²²⁴

П. С. Паллас был прекрасно знаком с античными географическими сочинениями. Используя сведения Страбона, Плиния, периплы Арриана и Скимна Хиосского, он попытался локализовать упоминаемые ими пункты. Древнейший Херсонес Страбона академик отождествил с руинами на полуострове Фанари (Маячный), Пантикапей ошибочно поместил не в Керчи, а между Керчью и крепостью Еникале, Нимфей — в бухте между Павловской батареей и Камыш-Буруном, Парфений — на мысе Фанари в Узун-Келечи. Авторитет П. С. Палласа настолько велик, что ученые вплоть до сегодняшнего дня обращаются к его труду как к достоверному источнику сведений о несуществующих ныне памятниках.

Совершенно забытым исследователем Северного Причерноморья оказался младший современник П. С. Палласа барон Федор Кондратьевич {Фридрих Август) Маршал фон Бибер-штейн (baron Friedrich Marschall von Bieberstein, 1768—1826).

Уроженец Штутгарта, воспитанник Каролинской Академии (Карлсшуле), где он учился вместе с будущим великим палеонтологом Жоржем Кювье, Биберштейн с юности посвятил себя изучению ботаники. Выйдя в отставку, естествоиспытатель прибыл в Яссы и в 1792 г. перешел на русскую службу — секретарем командующего русской армией на юге графа М. В. Каховского (Коховского), был произведен в обер-аудиторы, а в 1793 г. стал флигель-адъютантом. Вместе со своим начальником он жил в Крыму (1793—1794), где познакомился с П. С. Пал-ласом и положил начало своему капитальному труду «Flora taurico-caucasica» (Charkoviae, 1808. Vol. 1—2; 1819. Vol. 3). С одобрения П. С. Палласа Биберштейн стал естествоиспытателем Персидской экспедиции графа В. А. Зубова и исследовал прикаспийскую часть Восточного Кавказа между устьями Терека и Куры. В 1797 г. ученый был назначен инспектором шелководства на Кавказской линии, а вскоре за представленное Павлу I описание Кавказа «в экономическом отношении» назначен главным инспектором шелководства Южной России. По роду службы Биберштейн ежегодно объезжал местности между Волгой, Днепром и Днестром, дважды посетил Грузию.²²⁵ Ве-

Рис. 2. «Древние надписи и медали из различных мест Крыма» (в центре справа надпись в честь императора Зенона из Херсонеса, хранившаяся у К. И. Таблица. слева — ольвийская надпись с посвящением Аполлону Простату (IPE, I2, 98), найденная «на Очаковской степи», хранившаяся в церкви г. Николаева, затем в Кабинете редкостей Черноморского депо карт; античные и средневековые серебряные и медные монеты Херсонеса—Херсона, Ольвии, Пантикапея, Фанагории и др.). Пятая таблица к атласу путешествия П.С. Палласа 1793—1794 гг.

роятно, именно в это время он обратил внимание на археологические памятники Керченского полуострова и Тамани. В апреле 1800 г. Биберштейн и молодой Христиан Стевен, ставший его преданным сотрудником, путешествовали на Северный Кавказ через Сарепту, Астрахань и Кизляр, а в 1804 г. инспектор совершил поездку в Германию и Францию. В 1807 г. барон поселился в Крыму и в том же году открыл училище виноделия близ г. Кизляра. Биберштейн дослужился до чина действительного статского советника и был вознагражден Александром I за заботы по совершенствованию сельского хозяйства юга России пожалованием 5000 десятин земли в Харьковской губернии, где в своем имении Мерефа близ Харькова он провел последние годы жизни. В 1820—1821 гг. Биберштейн являлся главным инспектором по шелковичной части Департамента государственного хозяйства и публичных зданий МВД.

Еще находясь в Петербурге, накануне своего отъезда в персидскую армию, 2 мая 1796 г. Маршал фон Биберштейн представил Имп. Академии наук на обсуждение две статьи: «Erlau-terung der Strabonischen Topographic des Cimmerischen Bosphor nach den neuesten russischen Karten von Taurien und Taman», которая осталась неизданной,^{226 227} и «Remarques sur les pierres sepulcrales des anciens grecs qui on trouve aux environs du detroit de la Tauride» (русский перевод: Примечания о встречающихся около Таврического пролива древних греческих надгробных камнях), которая была издана анонимно.²²⁸ Первая была передана на отзыв акад. П. Н. Фусу и Ф. И. Шуберту, а вторая акад. С. Я. Румовскому, который дал на нее благоприятное заключение.²²⁹ В своем исследовании о топографии прилегающих к Керченскому проливу земель в соответствии со Страбоном автор верно локализовал античные города Феодосию (Кафа), Пантикапей (Керчь), Горгиппию (рис. 3), отметил наличие археологических остатков близ Бугаза, где поместил Фанагорию, и ряда других мест (гл. 15). Вторая работа посвящена публикации лапидарных памятников Азиатского и Европейского Боспора (КБН 23, 285, 496, 610, 1048, 1050, 1077, 1095).

Биберштейн предоставил свои материалы по археологии и эпиграфике Академии наук, давшей возможность использовать их англичанину Мэтью {Матвею Андреевичу) Гатри (в другой транскрипции — Маттей Гу три, или Гутриа, Matthew Guthrie, 1743—1807).²³⁰ Доктор медицины, статский советник, М. Гатри долго находился на русской службе в качестве врача при петербургском Сухопутном шляхетном кадетском и инженерном корпусах, являлся членом Лондонского и Шотландского обществ антиквариев, Лондонского и Эдинбургского королевских обществ и др.; скончался в Петербурге. Он издал сочинение о русских древностях²³¹ и опубликовал описание путешествия своей покойной жены, главной надзирательницы Санкт-Петербургского Императорского института благородных девиц Марии Гатри, по Северному Причерноморью (1795—1796),²³² составленное в виде писем к нему. Наибольший интерес представляет не основной текст, а приложения издателя — обширные комментарии Мэтью Гатри об эпиграфических, нумизматических и археологических памятниках Причерноморья

Рис. 4. Каменные бабы и «кубанский лугамор» с сарматскими знаками (по Марии Гатри).

античной эпохи (рис. 4, 5). Анализируя свидетельства письменных источников и новые материалы по нумизматике и эпиграфике, он попытался восстановить хронологию и последовательность царствований боспорских династов.²³³ Отдельная часть книги посвящена полемике с Ф. К. Маршалом фон Биберштейном. Все надписи, собранные ботаником, были переизданы М. Гатри с собственными комментариями.²³⁴ В. В. Латышев, а за ним и составители «Корпуса боспорских надписей», не знали о существовании специальной статьи Биберштейна: приводя сведения о публикациях эпиграфических памятников, они указали первым издателем М. Гатри, использовавшим заметки Биберштейна.

Рис. 5. Погребение античного времени, найденное в 1795 г. Ф. П. Деволланом в Овидиополе и принятое за гробницу Овидия (по Марии Гатри).

Инженер-механик, естествоиспытатель, энтомолог Лев (Леон) Савельевич Пиксель (Leon Waxel, 1776(?)—1816) получил определенную известность и как археолог, коллекционер монет, надписей и других древностей.

Он был внуком шведского моряка Свена Вакселя, с 1725 г. находившегося на русской службе и сопровождавшего В. Беринга во время Великой северной (Второй камчатской) экспедиции и сменившего его на посту командора. В 1797—1798 гг. как лейтенант морской артиллерии Л. С. Ваксель объехал Северное Причерноморье, но вскоре перешел на гражданскую службу и к 1801 г. был в чине надворного советника. Он был избран сначала членом-корреспондентом (1801), затем членом-корреспондентом пенсионером Имп. Академии наук (1804), являлся членом Вольного экономического общества в Петербурге и Общества естествоиспытателей в Берлине. В 1801— 1807 г. Ваксель изучал пути сообщения в Англии и в эти годы содействовал Академии наук в приобретении книг, собраний по естественной истории из Бенгалии и других стран, идолов с о-ва Таити (из коллекции, собранной во время кругосветной экспедиции капитана Д. Кука), предметов культа из Новой Зеландии для Кунсткамеры, а в 1805 г. при основании Кабинета редкостей Музея Адмиралтейского департамента в Петербурге пожертвовал ему 400 римских монет (100 серебряных и 300 медных). Скончался Л. С. Ваксель в Твери в чине полковника Корпуса инженеров путей сообщения.^{159 235 236}

 

В небольших тетрадях на русском (1801), а также параллельно на французском и немецком (1803, 1805) языках Л. В аксель издал гравюры собранных или виденных им скульптур, надписей, монет (рис. 6), причем иноязычные издания были дополнены автором. Не являясь специалистом, он ограничился лишь указанием места находок древностей и краткими историческими комментариями. В предисловии к первой книге автор выразил надежду, что его публикация привлечет внимание «просвещеннейших любителей, кои обширнейшими знаниями… и глубочайшими исследованиями могут гораздо лучше объяснить древнюю историю тех стран, доныне столь темную…».²³⁷

Знаменитым археологом своего времени считался польский аристократ Иван (Ян) Осипович Потоцкий (1761—1815), почетный член Имп. Академии наук (1806), автор широко известного романа «Рукопись, найденная в Сарагосе» (Manuscrit trouve a Saragosse. SPb., 1804).²³⁸ Вместе со своим братом Северином, И. О. Потоцкий получил прекрасное образование в Швейцарии, свободно владел несколькими древними и новыми языками и с успехом применял свои знания для изучения античных и византийских авторов в поисках следов древних славянских племен. И. О. Потоцкого обуревала неуемная жажда знаний и новых впечатлений. Он объехал Италию, Сицилию, Мальту, Испанию, Тунис, Марокко, Грецию, Турцию, Египет, Францию, Германию, Голландию, Великобританию, позднее путешествовал в Астрахань, на Кавказ (1797—1798) и даже в Сибирь в составе русского посольства, направленного в Китай.²³⁹ Увлекшись в 1791 г. проблемой этногенеза славян, он через эту призму стал изучать встречавшиеся на пути археологические памятники. Важнейшую роль в этногенетических построениях он отводил лингвистике: «…язык есть самый драгоценный из всех исторических памятников, служащих руководством к изысканию происхождения народов. […] Нам нужен… словарь речений, сохранившихся в сочинениях древних, и полный выбор всех мест, относящихся к истории языков. Когда материалы будут собраны, ученые могут заняться сооружением самого здания».²⁴⁰ За парадоксальность выводов Потоцкого критиковали многие известные ученые, в частности А. Л. Шлёцер, но автор, «не отличавшийся страстью к полемике, обошел их молчанием».²⁴¹ Результатами неоднократных поездок по Причерноморью стали исследования И. О. Потоцкого по исторической географии региона, труды по этногенезу и локализации древних народов и племен на основе анализа письменных источников, прежде всего Геро-

Рис. 6. Мраморная головка и античный светильник из Ольвии, ступня от терракотовой статуи, найденная при рытье колодца на глубине 4 аршин (2.84 м) на берегу южной бухты в гавани Ахтиара—Севастополя. Находки 1798 г. из собрания графа П. К. Сухтелена (по Л. Вакселю).

дота.²⁴² Несмотря на ошибки автора, объясняемые общими представлениями об античности и уровнем развития науки того времени, мы должны отдать ему должное как одному из первых исследователей в области исторической географии Причерноморья и издателю ряда эпиграфических документов. Именно у Потоцкого археологи следующего века — П. Дюбрюкс и

 

А. Б. Ашик — заимствовали идею сноса насыпи кургана до материка, что, как правило, гарантировало находку погребений.²⁴³

Вопросы исторической географии Причерноморья пытался решить Павел Иванович Сумароков (1760—1846),²⁴⁴ государственный деятель и писатель, впоследствии сенатор, племянник драматурга А. П. Сумарокова. В молодости Сумароков служил в гвардии в Преображенском полку, по выходе в отставку при Павле I — в Министерстве юстиции, затем был витебским гражданским губернатором. Он посетил новороссийские земли в 1799 и 1802 гг., а затем переселился в Крым, где стал судьей и членом правительственной комиссии по разбору жалоб на «неправильное отобрание земель у татарского населения». П. И. Сумароков не согласился с точкой зрения П. С. Палласа, локализовавшего Пантикапей близ Еникале, правильно отождествив столицу Боспора с современной Керчью. У горы Опук он искал Нимфей, при урочище «Змеиный городок» — Мирмекий, пытался отыскать следы городов азиатской части Боспора. В Николаеве его заинтересовали ольвийские древности (см. гл. 10.3). Описания двух путешествий П. И. Сумарокова представляют не столько исследования, сколько записки путешественника и исторические экскурсы на основании изучения современной ему исторической литературы.²⁴⁵

Гораздо более весомый научный багаж был у выпускника и впоследствии профессора минералогии Кембриджского университета Эдварда Дэниела Кларка (Clarke Edward Daniel, 1769—1822), внука известного английского нумизмата и археолога. С 1790 г. Кларк совершил ряд путешествий — объехал Англию, Шотландию, Францию, Италию (1795, сопровождал лорда Бервика). В 1799 г. по инициативе и на средства члена коллегии Иисуса в Кембридже Дж. М. Крипса (Cripps) они отправились в Северную Европу для изучения истории, археологии и этнографии Дании, Норвегии, Швеции, Лапландии и Финляндии и оттуда в январе 1800 г. приехали в Петербург. Англичане вели светский образ жизни, посещали библиотеки, музеи и частные собрания северной столицы и ее окрестностей, главным образом интересуясь древностями и минералами. Но из-за дипломатических осложнений между Россией и Англией английский посланник сэр Ч. Витворт посоветовал им отправиться в Москву, подальше от двора Павла I и пристальных глаз полиции. В древней столице путешественники изучали редкости московских коллекционеров, в частности художественное собрание графа Головкина.²⁴⁶ В начале июня англичане вынуждены были отправиться на юг, спасаясь от преследований со стороны русских властей, подозревавших всех англичан в шпионаже. Без паспортов, но с рекомендательными письмами, они проехали через Нижнее Подонье и Приазовье (гл. 17), Тамань (гл. 15), прибыли в Крым и в июле в Ак-мечети встретились с Палласом. В симферопольском доме академика Кларк познакомился с богатейшими коллекциями, собранными Палласом во время экспедиционного изучения России. Летом и осенью в сопровождении Палласа Кларк и Крипе совершали поездки по Таврике для сбора минералогических, ботанических, эпиграфических, нумизматических и археологических коллекций, вместе обследовали руины на Маячном полуострове (гл. 12.2). В своих дневниках Кларк описал и снял точные копии ряда неизвестных ранее лапидарных памятников и монет, оставил подробные свидетельства о виденных им археологических остатках, с которыми пытался увязать сведения античной письменной традиции о городах и поселениях Причерноморья. Англичанин настойчиво убеждал Палласа навсегда покинуть Россию, которую с презрением именовал варварской страной, но убедить старшего коллегу не смог. С фальшивыми паспортами Кларк и Крипе пытались бежать из Евпатории в Константинополь на турецком судне, но побег оказался неудачным. Тогда они отправились сухим путем через Перекоп, Херсон, Николаев до Одессы, которую покинули 31 октября на венецианской бригантине, следуя в Константинополь. Путешествуя по Турции, Греции, Малой Азии, Сирии и Египту (1800—1802), Кларк стал причастен к открытию рукописи Платона на о-ве Патмос. В ходе поездки он собрал богатейшую коллекцию мраморов (в числе раритетов была статуя Деметры из Элевсина) и античных надписей, присоединив их к собранию лапидарных памятников, нелегально вывезенных из Северного Причерноморья. Багаж Кларка и Крипса, который они привезли в Англию в 1802 г., составил 183 ящика экспедиционных материалов.²⁴⁷ Коллекцию мраморов и надписей Кларк подарил библиотеке Кембриджского университета²⁴⁸ и вскоре издал описание этого собрания.²⁴⁹ Неоднократно переиздававшееся на английском «словоохотливое» путешествие Кларка вскоре было переведено на французский, немецкий и голландский языки.²⁵⁰ Сто лет спустя его соотечественник Э. X. Миннз, по просьбе акад. В. В. Латышева сверявший причерноморские надписи, вывезенные в 1800 г., столкнувшись с путаницей в паспортизации ряда памятников, охарактеризовал Кларка как «многостороннего, но очень поверхностного и ненадежного» ученого.²⁵¹

Свойственное эпохе классицизма культивирование знаний об античном мире нашло отражение в описаниях многочисленных путешественников и ученых-энциклопедистов, объезжавших Северное Причерноморье с томиками античных авторов в руках. Именно они открыли для русской и зарубежной общественности археологические богатства юга России, поставили вопрос о необходимости проведения раскопок, организации научного изучения и охраны памятников археологии. Почти все путешественники отмечали, что хозяйственное освоение новых земель наносит значительный ущерб древностям Причерноморья. Из руин городов и поселений добывался тесаный камень, использовавшийся местными жителями и переселенцами в качестве готового строительного материала, что подтверждается архивными материалами (документ № 1). В Севастополе флотские команды привозили его из руин Гераклейского полуострова (гл. 12).²⁵² В манифесте императора Павла I от 13 февраля 1798 г. «Об установлении на полуострове Таврическом порто-франко на 50 лет и о даровании разных выгод жителям сего острова и приезжающим туда иностранцам» совершенно недвусмысленно сказано, что «равномерно дозволяется поселяющимся в тех городах (Феодосии и Евпатории. — И. Т.) брать из оставшихся от прежних строений развалин, никому из частных людей не принадлежащих, готовый камень на созидание домов и прочего безденежно, сколько его там отыщется».²⁵³ Историк Новороссии А. А. Скальковский с грустью писал, что многие крымские жители столь успешно пользовались этим правом, что «едва все драгоценные остатки древности не истребились почти совершенно».²⁵⁴

Из описаний путешественников нам известны имена первых раскопщиков античных памятников Северного Причерноморья. Археологические открытия, как правило, совершались случайно во время проведения хозяйственных, строительных и фортификационных работ. В начале 1790-х гг. инженерный начальник Фанагорийской крепости провел раскопки кургана близ станицы Сенной на Тамани (гл. 15). Благодаря свидетельствам П. С. Палласа и М. Гатри мы имеем довольно подробные сведения и даже рисунки вещей (рис. 5) из раскопок военного инженера Ф. П. Деволлана, проведенных при строительстве укреплений Овидиопо-ля (1795).²⁵⁵ Сообщение о находке Ф. П. Деволлан послал П. С. Палласу и М. Гатри, высказав предположение, что найденная им могила принадлежит легендарному поэту Овидию.²⁵⁶ М. Гатри в свою очередь представил Лондонскому обществу антиквариев три доклада о находке Ф. П. Деволлана.²⁵⁷

Военные стали одними из первых коллекционеров «антиквитетов». В. В. Латышевым опубликованы два памятника, хранившихся в вотчине князей Долгоруковых — селе Знаменском-Губайлове в 20 верстах от Москвы, в 1907 г. поступивших в Исторический музей. Это два средневековых барельефа — один с греческой надписью 1330 г. и изображением Георгия Победоносца со змием из Инкермана, другой с латинской надписью 1352 г. из Кафы, которые были вывезены в 1770 г. из Крыма В. М. Долгоруковым (1722—1782) и вделаны в стену подмосковной Знаменской церкви на паперти под колокольней.²⁵⁸ В бумагах историка М. П. Погодина сохранился рисунок греческой надписи 1330 г., с пояснениями: «Привезено в 1770 году из города Кафы князем Василием Михайловичем Долгоруковым. А поставлено на сие место в 1826 году внуком его князем Николаем Васильевичем Долгоруковым».²⁵⁹ По приказу графа 3. Г.Чернышева в Кафе (Феодосии) были собраны «все какие только можно редкости» и отправлены через Таганрог в его имение Ераполец Волоколамского у. Московской губ. (2 июля 1772 г.). В описи, составленной комендантом крепости св. Дмитрия Ростовского, среди генуэзских²⁶⁰ и турецких памятников упоминаются два мраморных камня «четвероугольных» с латинскими надписями весом 8 пудов 1.5 фунта (131 кг 659 г), «образ Спасителя» весом 11 пудов 20 фунтов (200 кг), камней «плоских» семь, три «с фигурами», «камней разной величины 17». Всего было собрано 73 вещи общим весом около 400 пудов (6.5 т).²⁶¹ Для высших слоев общества много значил пример самой Екатерины Великой, которая коллекционировала статуи, резные камни, античные монеты и в 1763 г. основала Императорский Эрмитаж. 29 сентября 1792 г. через секретаря канцелярии Г. А. Потемкина В. С. Попова строитель Одессы Хосе де Рибае поднес Екатерине II «головку младого Ахиллеса на камне вырезанную».²⁶²

Значительное число археологических памятников не могло быть вывезено за пределы Причерноморья. По сообщению П. С. Палласа, в доме вице-адмирала П. В. Пустошкина хранились херсонесские древности, а у коменданта крепости Еникале — несколько античных надписей. Эти памятники из-за отсутствия музейных хранилищ на юге России академик предложил вделать в стены «для их лучшей сохранности».²⁶³ Надписи как особо ценные находки, как правило, помещались в храмах или в их оградах (Николаев, Севастополь, Керчь, Тамань).

«Исторические сведения о Крыме, — констатировала Е. И. Дружинина, — собирались для обоснования включения его в состав России. Русское правительство желало выступить в роли поборника исторической справедливости, восстанавливающего античные очаги культуры, угасшие вследствие монголо-татарского, а затем турецкого завоевания».²⁶⁴ Исторические и археологические разыскания проводились и с целью идеологического подкрепления так называемого Восточного, или Греческого, проекта (1777),²⁶⁵ под сенью которого проходило большинство событий в Новороссии вплоть до конца XVIII в. По замыслу Екатерины II и А. А. Безбородко, планировалось завоевать Босфорские проливы и часть Балкан с целью освобождения православных единоверцев (греков и славян) из-под турецкого ига и таким образом получить выход в Средиземное море и полный контроль над Черным, создать новое Греческое царство со столицей в Константинополе, во главе которого должен был встать подрастающий внук императрицы Константин, получивший символическое имя еще в 1779 г. Крым планировалось превратить в опорный пункт в войне с Портой с целью изгнания мусульман из Европы. Во время поездки Екатерины II на юг в 1787 г. по ее именному повелению на городских воротах Севастополя была выбита надпись «Дорога в Константинополь». На роль буферного государства между Россией, Австрией, Турцией и Греческой империей предназначалась Дакия, образованная из Валахии, Бессарабии и Молдавии, под властью Потемкина или одного из членов дома Романовых.

Сам кн. Г. А. Потемкин-Таврический был поклонником классических языков, прежде всего древнегреческого. В одном из писем к Екатерине II от 1784 г. с оценкой программы преподавания для внуков императрицы — Александра и Константина — он призывал, чтобы «в учении языков греческий поставлен был главнейшим, ибо он основанием других. Невероятно, сколь много в оном приобретут знаний и нежного вкуса сверх множества писателей, которые в переводах искажены не столько переводчиками, как слабостию других языков. Язык сей имеет армонию приятнейшую и в составлении слов множество игры мыслей; слова технические наук и художеств означают существо самой вещи, которые приняты во все языки.

Рис. 7. «Вид места, где найден камень с именем тмутараканского князя Глеба» в 1792 г. Перо. Чернила. Карандаш. Август 1803 г. Путевая тетрадь Н. А. Львова № 3 (РО ИРЛ И, № 16470/C.IV б. 20, л. 63).

Где Вы поставили чтение Евангелия, соображая с латинским, язык тут греческий пристойнее, ибо на нем оригинально сие писано».²⁶⁶ Неудивительно, что волей императрицы и Потемкина греческие названия разновременно получили вновь основанные города и крепости — Херсон (1778), Ольвиополь (1781), Фанагория (1784) и др., Ак-мечеть была переименована в Симферополь (1784), Ахтиар в Севастополь (1784), Кафа в Феодосию (1784), Козлов в Евпаторию (1784), Эски-Крым в Левкополь (1784), Хаджи-Дере в Овидиополь (1792), Хаджибей в Одессу (1795). Сенатским указом от 4 сентября 1784 г. в Екатеринославе был учрежден «университет для наук и художеств», предполагалось открыть и консерваторию (музыкальную академию) для обучения подданных России и «соседственных народов, единоверных с нами»,²⁶⁷ но замысел Потемкина создать первый в Новороссии учебный, научный и культурный центр остался нереализованным из-за его преждевременной смерти.

Случайная находка одной из древнейших русских надписей — Тмутараканского камня 1068 г. в 1792 г. на таманском берегу Керченского пролива (рис. 7) позволила определить местоположение древнерусского города Тмутаракани и княжества того же названия, известного из летописных источников, и исторически обосновать территориальные притязания России на Северное Причерноморье. По высочайшему повелению графом А. И. Мусиным-Пушкиным²⁶⁸ было издано специальное исследование о местоположении древнего Тмутараканского княжества,²⁶⁹ в котором впервые приведен текст надписи князя Глеба (рис. 8). От исторических изысканий не остались в стороне и церковные власти: указом Св. Синода Амвросию, архиепископу Екатеринославскому и Молдовлахийской епархии экзарху от 29 марта 1792 г. предписывалось «поощрять ученых людей к упражнению в исторических исследованиях».²⁷⁰ Политизация истории и идеологизация исторических знаний в России, ставшие следствием стремления к государственному регулированию исторических изысканий в интересах абсолютизма, с каждым десятилетием XVIII в. приобретали все более отчетливые черты.

Рис. 8. Древнерусская надпись князя Глеба на Тмутараканском камне 1068 г. Список Ф. К. Маршала фон Бибер-штейна (ПФА РАН, ф. 65, on. 1, д. 45, л. 10. Публ. впервые).

Организационная структура исторических исследований в стране в XVIII в. практически замыкалась в рамках Академии наук, академического и Московского университетов. К концу столетия в Академии наук не осталось специалистов, профессионально занимающихся овеществленными памятниками античной истории. После смерти М. В. Ломоносова, Г. Ф. Миллера и отъезда в Германию А.Л.Шлёцера лиц, способных занять кафедру истории, не нашлось. Древностями Причерноморья заинтересовались ученые-естествоиспытатели, чиновники местной администрации, военные инженеры, топографы, дилетанты-путешественники — люди разного социального положения, уровня образования и восприятия археологических памятников.

Весь XVIII в. с полным правом можно назвать академическим периодом в истории русской археологии. Академическая программа экспедиционных исследований территории страны была направлена на экосистемное изучение древностей, независимо от их культурно-исторической принадлежности, причем, что особенно ценно, в контексте определенного антропогенного и природного ландшафта. Ученые путешествия «запечатлели конец гармонических отношений природы и человека» перед самым началом наступления промышленной эры, когда еще сохранялись неизменные на протяжении тысячелетий «следы золотого века единства людей и природы».²⁷¹ Работы ученых-энциклопедистов Академии наук, обследовавших территорию России, явились, по сути, первыми комплексными региональными исследованиями, обращение к которым как к ценнейшему первоисточнику актуально до сих пор. Историк науки В.Ф. Гнучева отмечала: «Огромную неиспользованную ценность для истории изучения нашей страны представляют собою посылавшиеся в Академию наук участниками экспедиций рапорты, а также отдельные путевые заметки, первоначальные наброски работ, копии собранных на местах документов, зарисовки планов старинных зданий, укреплений и памятников, а также копии и оригиналы карт».²⁷²

Сто с лишним лет спустя после присоединения Тавриды к России проф. А. И. Маркевич, ссылаясь на мнение неназванного им «известного знатока истории Крыма (А. Л. Бертье-Дела-гарда? — И. Т.)», писал, что «при императрице Екатерине II страна эта была так изучаема в научном, даже историко-археологическом отношении, как не озаботились, к сожалению, изучать ее впоследствии. Уже печатные издания отчасти доказывают это, но лицо, о котором я говорю, имело случай познакомиться с многочисленными картами Крыма и записками, хранящимися в различных С.-Петербургских архивах, и там получило столь благоприятное для конца XVIII века заключение».²⁷³ В справедливости этих слов может убедиться любой современный исследователь, обратившись к богатейшим фондам отечественных архивов.

ГЛАВА 2

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ КАК НАУЧНЫЙ ЦЕНТР КЛАССИЧЕСКОЙ АРХЕОЛОГИИ (1803—1838)

Научные занятия античностью с начала XIX в. были в основном сосредоточены в пяти учреждениях столицы империи — Императорской Академии наук, Императорском Эрмитаже, в университете, воссозданном в 1819 г. на базе Главного педагогического института, Академии художеств и Императорской Публичной библиотеке. С образованием министерств в 1802 г. большинство научных учреждений, учебных заведений, создаваемых научных обществ, комитетов и т. д. было подчинено Министерству народного просвещения. Уже с начала века коллекции античных памятников стали собирать государственные учреждения различной ведомственной принадлежности, в частности при Морском министерстве был создан Кабинет редкостей Адмиралтейского департамента (основан в 1805 г., ликвидирован после восстания декабристов в 1827 г.), интенсивно пополнялись многие частные собрания.²⁷⁴

В Имп. Академии наук в 1801 г. прекратил свое существование созданный при Павле I разряд истории и древностей,²⁷⁵ но уже через два года, в 1803 г. был принят новый регламент Академии, включивший историю в круг изучаемых ею дисциплин. Замещать кафедру истории должен был только один академик, имея в помощниках единственного адъюнкта, который после 6 лет «отличной» службы мог быть произведен в экстраординарные академики.²⁷⁶ Указом от 20 января 1830 г., содержащим «Дополнительные пункты к регламенту Имп. Академии наук 1803 г.», было узаконено разделение академиков по группам (разрядам) наук, в том числе по историческим и политическим: истории и древностей российских — один академик, — греческих и римских древностей — два, истории и словесности азиатских народов — два.²⁷⁷

Историк и нумизмат, экстраординарный (8 апреля 1807 г.), затем ординарный академик (16 августа 1815 г.) Петербургской Академии наук Филипп Иванович (Иоганн Филипп) Круг (Krug Johann Philipp, 1764—1844) занимался главным образом историей Византии и Древней Руси, а также русской нумизматикой.

Уроженец Галле, он получил образование на богословском факультете местного университета, с 1787 г. работал домашним учителем. Круг с юности увлекся нумизматикой и унаследовал коллекцию западноевропейских монет своего отца, которую постоянно пополнял новыми экземплярами. В 1795 г. историк переехал в Москву, до 1801 г. был домашним учителем у вдовы графа И. Г. Орлова — Е. Ф. Орловой. В эти годы он познакомился со специалистами в области истории России и коллекционерами русских древностей — профессором Московского университета Ф. Г. Баузе, И. Г. Стриттером (гл. 8.1), гр. А. И. Мусиным-Пушкиным. С тех пор Круг выменивал западноевропейские монеты своего собрания на русские, полностью изменив профиль своей коллекции, и со временем стал отличным знатоком русской нумизматики (нумизматическое собрание он завещал Академии наук, ныне хранится в Отделе нумизматики ГЭ). Чтобы читать труды по русской истории и летописные сборники в подлиннике, Круг изучил русский и церковнославянский языки. В августе 1803 г. он переехал в Петербург, 5 марта 1805 г. получил место помощника библиотекаря Эрмитажа для хранения «разного рода антиков, медалей и паст» и после издания на немецком языке труда «Критические разыскания о древних русских монетах» (1805, рус. пер. 1807) 27 марта того же года был избран адъюнктом по истории Имп. Академии наук. В работах Круга, посвященных древней русской хронологии и происхождении Руси, исследованы и неоспоримо доказаны многие факты древнейшей русской истории, например установлено время крещения княгини Ольги в Константинополе и др., ставшие исходной точкой русских исследований по истории Византии и Древней Руси. Круг являлся активным членом и одним из экспертов Румянцевского кружка, другом и советником гр. Н. П. Румянцева (см. ниже).²⁷⁸ С изучением средневековых источников по истории Древней Руси связаны его исследования об о-ве Фидониси, в античное время — Левка (гл. 10.1).

Другой немецкий ученый, филолог-классик Федор Богданович (Христиан Фридрих) Грефе (Grdfe Christian Friedrich, 1780—1851),²⁷⁹ избранный в Академию наук по рекомендации покровительствовавшего ему президента С. С. Уварова,²⁸⁰ глубоко знал древние языки и литературу.

Уроженец Саксонии, сын пастора, Грефе закончил Лейпцигский университет со степенью доктора философии (1805), был учеником и последователем немецкого филолога-классика Г. Германа. В Россию он прибыл в 1810 г. и поступил преподавателем греческого языка в Петербургскую Александро-Невскую духовную академию. С 1811 г. Грефе являлся профессором латинской (с 1814 г. греческой) словесности в Главном педагогическом институте, а после его реорганизации — ординарным, впоследствии заслуженным ординарным профессором Петербургского университета по кафедре греческой и латинской словесности (1819—1851). С 16 декабря 1818 г. он член-корреспондент, с 8 марта 1820 г. ординарный академик по греческой и римской словесности Имп. Академии наук. Русского языка Грефе не знал, по воспоминаниям современников, читал достаточно сухие лекции на латинском языке, и, по оценке проф. Н. М. Благовещенского, «принадлежал к той школе преподавателей, которая не находила нужным вдаваться в исторические и археологические подробности, и ограничивал свое преподавание грамматическим и эстетическим комментарием объясняемых авторов». Обладая сильным поэтическим чутьем, Грефе реализовал свои способности как публикатор критических комментированных изданий произведений поздних греческих поэтов Мелеагра из Гадары (1811), Нонна из Панополя (1819—1826), Павла Силенциария (1822). В зрелом возрасте филолог занялся санскритом и оставил ряд работ по сравнительному языкознанию.

В историю классической археологии Грефе вошел как первый публикатор ряда греческих надписей Северного Причерноморья.²⁸¹ Несмотря на то что собственно «антики» практически не интересовали Грефе как филолога, 2 мая 1821 г. ему было поручено руководство Кабинетом медалей и редкостей (по уставу АН 1836 г.— Нумизматического музея) Имп. Академии наук с содержанием в 400 р. серебром в год.²⁸² Кабинет включал обширные коллекции греческих и римских монет, античных ваз, терракот, гипсовых и серных оттисков с монет и гемм и пр.,²⁸³ куда эпизодически поступали и причерноморские древности.²⁸⁴ С 1817 г. Грефе служил также помощником библиотекаря и ведал западноевропейскими монетами Минц-кабинета Эрмитажа, а с 1840 г. вплоть до своей смерти состоял почетным директором эрмитажных кабинетов медалей и антиков.²⁸⁵

Настоящий историк античного искусства и первый крупный исследователь античности появился в стенах Академии наук только с избранием в ее члены Е. Е. Кёлера. С приходом Е. Е. Кёлера и X. Ф. Грефе в Академию наук Э. Д. Фролов справедливо связывает «возникновение классической филологии в России как самостоятельной науки».²⁸⁶

Егор Егорович {Генрих Карл Эрнст) Кёлер (Kohler Heinrich Karl Ernst, 1765—1838), филолог-классик, археолог, искусствовед, 13 апреля 1803 г. был избран членом-корреспондентом «по литературе и древностям греческим и римским», а четырнадцать лет спустя, 3 сентября 1817 г. — ординарным академиком Имп. Академии наук (рис. 9). Он являлся также почетным вольным общником Императорской Академии художеств (1823), почетным членом Венской Академии художеств, членом-корреспондентом Берлинской (1812), Мюнхенской, Стокгольмской Академий наук, членом Археологической академии и почетным членом Института археологической корреспонденции в Риме, членом-корреспондентом Королевского научного общества в Гёттингене, членом Курляндского общества литературы и искусства. Основные труды Кёлера посвящены истории и исторической географии античных государств Причерноморья, публикациям гемм, эпиграфических и нумизматических памятников, критическим обзорам трудов других лиц. ²⁸⁷

Родился Кёлер в семье юриста, районного начальника в г. Вехсельбург (графство Шёнбург, Саксония), и по настоянию отца учился на юридическом факультете университета в Виттенберге, который закончил в 1783 г. Однако вскоре молодой человек решил переменить профессию — с 1787 г. он продолжил образование уже по классической филологии и археологии в Лейпциге, учился у основателя греческой эпиграфики Августа Бёка (гл. 8.2), участвовал в работе археологического семинара Райца (Reiz) вместе с будущими известными антико-ведами и историками Ф. Аделунгом и Г. Германом, занимался интенсивным самообразованием в библиотеках Дрездена и Берлина. Уже в эти годы Кёлер, обладавший, по характеристике дерптского профессора К. Моргенштерна, «беспристрастным, чистым чувством красоты», завязал тесные связи с архитекторами, скульпторами, художниками и резчиками по камню, заинтересовался техникой глиптики и медальерным искусством.

В 1791 г. с подачи лейпцигского профессора Экка (Еск) Кёлер прибыл в Петербург как домашний учитель в семью купца Овандера. Видимо, по рекомендации будущего президента Имп. Академии наук, барона А. Л. Николаи молодой антикварий получил доступ в императорские собрания древностей. Коллекции античной скульптуры и глиптики императрицы Екатерины II (около 16—17 тыс. резных камней и около 30 тыс. слепков) поразили немецкого

Рис. 9. Портрет академика Е. Е. Кёлера. Гравюра А. Г. Афанасьева по рисунку Ф. Крюгера.

антиквария своим разнообразием и богатством.²⁸⁸ Им он посвятил свои первые исследования, и уже в этих публикациях проявилась свойственная Кёлеру «прямота и резкость суждений, не щадившая никакие научные авторитеты», каковыми в то время считались в области античного искусства И. Лессинг и И. Винкельман, а в области нумизматики Й. X. Эккель и Э. К. Висконти.²⁸⁹ 3 июня 1797 г. Кёлер был принят на государственную службу (с 30 июля в чине коллежского асессора) в Польскую библиотеку, т. е. библиотеку братьев Залусских, после очередного раздела Польши в 1794 г. перевезенную в Россию и составившую основу Имп. Публичной библиотеки. Вскоре по протекции все того же А. Л. Николаи в январе 1798 г. он поступил библиотекарем и хранителем Кабинета антиков и медалей Имп. Эрмитажа, с которым связал свою последующую жизнь.²⁹⁰ Здесь Кёлер сделал быструю служебную карьеру — практически до своей смерти он служил начальником I Отделения, Иностранной библиотеки²⁹¹ и антиков (1805—1817, 1819—1837) в чинах надворного советника (январь 1799 г.), коллежского советника (апрель 1804 г.), статского советника (апрель 1806 г.), действительного статского советника (30 июня 1822 г.). В последние годы жизни Кёлер тяжело болел и фактически отошел от дел в Академии наук и Эрмитаже. Он умер 22 января/3 февраля 1838 г. в Петербурге.

В середине 1800-х гг. Кёлер планировал издать (в двух томах большого формата) описание резных камней императорского собрания в сопровождении гравированных рисунков, но это намерение не осуществил.²⁹² 8 февраля 1804 г. на заседании Конференции АН было зачитано «Письмо о нескольких медалях Европейской Сарматии и Херсонеса Таврического, адресованное в Академию одним из ее корреспондентов»,²⁹³ в котором Е. Е. Кёлер обратил внимание на неизученность основных вопросов истории, археологии и нумизматики античных государств Северного Причерноморья. Автор упрекнул русских ученых в том, что иностранные путешественники их опережают «в славных научных открытиях» на ниве изучения причерноморских классических древностей. Весной того же года Кёлер и его друг немецкий художник-пейзажист Карл фон Кюгельхен (1772—1831) обратились к президенту Академии художеств А. С. Строганову с просьбой о поддержке их проекта поездки на юг. 5 мая 1804 г. Строганов написал своему племяннику и воспитаннику, члену Негласного комитета, президенту Петербургской Академии наук (1803—1810), камергеру и кавалеру Н. Н. Новосильцеву об исходатайствовании у царя разрешения отправить Кёлера и Кюгельхена в губернии, прилегающие к Черному морю: «Кюгельхин как художник будет заниматься снятием всех тех видов, каковые известны по древней греческой истории, а Кёлер, как антикварий и историо-писатель, будет описывать сии знаменитые древней истории местоположения, которые вообще обоим им представятся внимания заслуживающими» для составления voyage pittoresque, «публикою с давнего времени ожидаемой».²⁹⁴

Император Александр I поддержал идею поездки и распорядился выдать каждому участнику по 1 тыс. р. на расходы из сумм своего Кабинета.²⁹⁵ Находившиеся в ведении Кёлера в Эрмитаже шкафы с «разными медалями и антиками» были опечатаны до его возвращения, а французская библиотека «по доверенности» передана на хранение его родному брату, служившему при Н. Н. Новосильцеве.²⁹⁶ Министр внутренних дел В. П. Кочубей снабдил коллежского советника Кёлера рекомендательными письмами к администрациям губерний и городов, где они предполагали останавливаться. Кёлер путешествовал более полугода, с июня до глубокой осени 1804 г. (оставаться далее в Крыму ему помешала болезнь), Кюгельхен — 14 месяцев. Художник сделал более 200 зарисовок, частично приобретенных царем и ныне хранящихся в Эрмитаже.²⁹⁷ В 1825 г. виды юга России работы Кюгельхена планировали издать в Париже в литографии Энгельмана и Графа в 6 тетрадях, каждая из 8 видов, причем в двух вариантах — на веленевой и на китайской бумаге, но этот проект не был реализован.²⁹⁸

К счастью, графическая фиксация ряда виденных и описанных Кёлером памятников на Таманском полуострове, в Керчи и в Феодосии, относящаяся к более раннему времени — к августу 1803 г., обнаружена в путевых дневниках члена Российской Академии (1783), архитектора Николая Александровича Львова (1751—1803), хранящихся в РО ИРЛИ (Пушкинский дом) РАН.²⁹⁹ Н. А. Львов (рис. 10—18), в то время «главный директор угольных приисков и работ в империи, главный начальник земляного битого строения в экспедиции государственного хозяйства», совершил поездку по Кавказу и Крыму, в которой его сопровождали живописцы Академии художеств Алексеев и И. А. Иванов (виды последнего хранятся в Эрмитаже).³⁰⁰ Путевые дневники архитектора Львова заполнены краткими заметками, видами и набросками памятников архитектуры, курганов, копиями надписей и рисунками эпиграфических, архитектурных и скульптурных памятников. Им приведены сведения о многочисленных курганах, находившихся по дороге от Кавказской крепости до Усть-Лабы, упомянута обложенная циклопической кладкой «могила Митридата» в четырех верстах от Керчи (Золотой курган). Несколько страниц отведено отождествлению известных по источникам античных географических названий с современными пунктами: Пантикапей Львов ошибочно соотнес с Еникале, Харакс с Судаком, Киммерик с Карасу-базаром, Парфений с Бахчисараем, Евпаторию с Козловым, бег Ахилла с Кинбурном, Левку с Березанью и т. п. И все же следует под-

 

^/c C’0T c/^l ^{( (<}                         z<ry<z^z-^-

\,       £7^3 {‘Синя/*

 

 

черкнуть, что именно Львову мы обязаны сохранением многих античных и средневековых древностей: по его инициативе в ст. Тамань был водружен «памятник древнейшей русской истории» с Тмутараканским камнем в центре (гл. 15). После внезапной смерти Н. А. Львова на обратном пути в Москве его вдова — М. А. Львова — передала Академии художеств «планы и виды разным местам на Кавказской линии, на Тамане и в Крыму».³⁰¹

Но вернемся к поездке Е. Е. Кёлера 1804 г.: ее точный маршрут неизвестен, хотя скорее всего он был повторен второй экспедицией 1821 г.³⁰² Кёлер побывал в Одессе, Николаеве, Симферополе, центральном Крыму, Севастополе и его окрестностях, проехал по южному берегу Тавриды, заехал в Судак, Старый Крым, Феодосию, на Керченский полуостров и Тамань. Из записок о древностях Тавриды (1820) становится ясен перечень памятников «греческой» архитектуры, осмотренных Кёлером в 1804 г. Это развалины «башни в Еникале», остатки укрепления «при бывшем городе Гераклея-Херсонесе», фундамент «красивого» здания и башни на Айя-Бурун, остатки построек близ Георгиевского монастыря, руины на горе Опук, развалины крепости при речке Темир-Джи.

В августе 1804 г. Кёлер приехал в Севастополь. Наиболее важными для истории остатками древнегреческой архитектуры в Новороссии он считал руины «древнейшего» Херсонеса Страбона на Маячном полуострове, который «не надобно смешивать ни с Херсонесом, построенным генуэзцами, ни с Херсонесом, на котором стоит Ахтиар, или Севастополь. Оный древний Херсонес описан Палласом. Сии фундаменты, свидетельствующие об огромном древ-

 

 

 

Рис. 13. «Барельеф в церковной стене вделанный в Керчи» (КБН 496). Перо. Чернила. 1803 г. Путевая тетрадь Н. А. Львова № 2 (РО ИРЛИ, № 16470/C.IV6. 20. л. 66 об.).

нем строении, должны быть сохранены и описаны подробно знающими зодчими».³⁰³ На Маячном полуострове (Фанари) Кёлер провел раскопки (гл. 12.2). В центральном и горном Крыму Кёлер осмотрел средневековые развалины — «татарские надгробные памятники при Эски-Юрте» близ Бахчисарая, «великолепное высокое здание или башню» в деревне Чоргун, укрепления Мангупа, Инкермана, Гурзуфа, Судака и др.

В Феодосии ученый был потрясен варварским отношением местных властей к археологическим памятникам. Город когда-то был обнесен генуэзской стеной с башнями и глубоким рвом, обложенным тесанными камнями. «Тому 12 или 18 лет назад, — писал Кёлер в марте 1820 г., — как присылали в Петербург многие основательные жалобы на некоторых из тогдашних губернаторов, в коих жаловались, что они многие из хорошо сохраненных высоких и огромных башень частию разломали, частию же хотели совсем разрушить. В 1804 году было еще много оных. Если бы из сих прекрасных зданий остались еще некоторые, то можно бы было их починить с малыми издержками. Тогда можно бы было легко отыскать назначение,

Рис. 14. «Обломок греческого барельефа на паросском мраморе, из Фанагории привезенного и в церкви таманской оставленного 1803 августа 17». Карандаш. Путевая тетрадь Н. А. Львова № 2 (РО ИРЛИ, № 16470/C.IV6. 20, л. 73. Публ. впервые).

чтобы в сих прекрасных зданиях сохранить то или другое относительно города Кефы. Их существование могло бы служить городу украшением и принести ему пользу».³⁰⁴ Минареты «огромной и великолепной мечети» были разрушены еще в 1794—1796 гг. После учреждения в Феодосии градоначальства (23 февраля 1804 г.) градоначальник генерал от инфантерии А. С. Феньш (Fenshaw) приказал разобрать стены для постройки казарм — остались лишь три оборонительные башни. Две роты пионерского полка и один пехотный полк были привлечены «для очищения» города от развалин, строительства карантина и пристани. В груде развалин древних городских стен, по новому градостроительному плану оказавшихся «ненужными» и сломанных «за ненадобностью», Кёлер увидел мраморы с греческими и генуэзскими надписями, барельефы с изображениями гербов и т. п. Ученый поделился своим возмущением с попечителем Харьковского учебного округа графом С. О. Потоцким, который доложил о варварстве местного градоначальника императору. Камень из разрушенных построек «просвещенный англичанин» приказал раздать местным жителям «безденежно», что стимулировало строительство города, но нанесло непоправимый ущерб древней архитектуре.³⁰⁵ Все, что можно было вывезти, Кёлер отправил в Петербург.³⁰⁶ Во время путешествия хранитель Эрмитажа не забывал и о пополнении собственной коллекции, состоявшей из монет, керамики, амфорных ручек и черепиц с клеймами, других древностей. По докладу ученого было принято утвержденное царем распоряжение по министерству внутренних дел, запрещающее путешественникам собирать древности на казенных землях Тавриды (1805 г., см. документ № 2). Хотя никаких средств на охрану и реставрацию памятников тогда выделено не было, можно с полным правом утверждать, что это распоряжение стало одним из первых правительственных актов по охране древностей Северного Причерноморья.

Министр внутренних дел В. П. Кочубей поручил херсонскому военному губернатору герцогу А. Э. де Ришелье и феодосийскому градоначальнику А. С. Феньшу все наденные археологические памятники собирать и отсылать в музей недавно открытого Харьковского универ-

Рис. 15. «В Яникали найденное мраморное корыто» (крышка античного мраморного саркофага, с указанием размеров, по словам Палласа, найденная в большом кургане близ крепости Фанагория и привезенная в Еникале). Перо. Чернила. Карандаш. 1803 г. Путевая тетрадь Н. А. Львова № 3 (РО ИРЛИ, № 16470/C.IV6. 20, л. 10 об. Публ. впервые).

ситета, получившего в 1806 г. право сбора, хранения и изучения древностей (гл. 4.2). Через три года главный командир Черноморского флота маркиз И. И. де Траверсе добился той же льготы для Кабинета редкостей Черноморского депо карт в Николаеве, основанного по его приказу в 1803 г. (документ № 3, гл. 4.1).

Поездка Кёлера из Керчи на Таманский полуостров состоялась в августе—сентябре 1804 г.³⁰⁷ (гл. 15). Здесь, по словам Кёлера, отсутствовала какая-либо «греческая архитектура, кроме маловажного каменного строения, мною там открытого и принадлежащего, как думать должно, городу Корокондама (городу, коего окончательный слог «дама» подал, может быть, повод к позднейшему названию «Тамань»)»; таким образом, античную Корокондаму Кёлер

Рис. 16. Античные барельефы и надгробия в Керчи. Карандаш. 1803 г. Путевая тетрадь Н. А. Львова № 3 (РО ИРЛИ, № 16470/C.IV6. 20, л. 11. Публ. впервые).

ошибочно локализовал в станице Тамань (ныне общепринятая локализация — античная Гер-монасса, Тмутаракань русских летописей).³⁰⁸ Путешествие привело к замечательному открытию — находке памятника боспорской царицы Комосарии (Камасарии), имя которой отсутствовало в античной письменной традиции. Из надписи на пьедестале (КБН 1015) впервые стала известна титулатура царей Боспора. Этому памятнику Кёлер посвятил специальное исследование, впоследствии переведенное на русский язык;³⁰⁹ здесь впервые были опубликованы несколько надписей, хранившихся в таманской церкви Покрова Пресвятой Богородицы (КБН 1043, 1045, 1046, 1049 — см. гл. 15). «Надеюсь, — писал Кёлер, — что самый памятник, мною описанный, и большая часть надписей, собранных мною во время моего путешествия по тем областям, будут немедленно, по повелению императора, доставлены в здешнюю столицу.., где они составят палеографический музей, столько же редкий для любителей древности, сколько занимательный и драгоценный для ученых».³¹⁰ По характеристике А. Бёка, статья Кёлера о Комосарии заложила фундамент для изучения древностей Боспора.³¹¹

Вернувшись в Петербург, 30 января 1805 г. Кёлер поднес Александру I собранную на юге России коллекцию античных монет и других «древних редкостей», за что получил 1800 р. из сумм Кабинета и пожалованный царем перстень.³¹² Сам ученый занялся изучением, систематизацией и публикацией привезенных надписей и монет, поступивших в Императорский Эрмитаж.³¹³ В 1808 г. в одной из своих публикаций боспорских монет Кёлер заявил о намерении издать большой труд о нумизматике Тавриды, но свой план не осуществил.³¹⁴ По-настоящему крупных и обобщающих трудов ученый так и не создал — большинство его специальных этюдов посвящены частным вопросам истории античного искусства, например, изучению гемм. Это, видимо, отчасти объясняется и психологическим складом, и стилем мышления

 

 

Кёлера как ученого (см. гл. 8.6), и его большой загруженностью по Эрмитажу, где он зачастую должен был заниматься не столько научной атрибуцией памятников, сколько технической работой по каталогизации экспонатов.

В апреле 1805 г. Александр I подписал «Положение, полагаемое к учреждению по Эрмитажу», по которому в музее было образовано пять отделений. Начальником I отделения (библиотека, резные камни и медали) стал Е. Е. Кёлер, начальником II отделения (картинная галерея, кабинет редкостей, бронза, изделия из мрамора) — Франц Иванович Лабенский (1769—1849), поляк по национальности, прослуживший в Эрмитаже большую часть жизни, с 1796 г. по 1849 г.³¹⁵ Усилиями Е. Е. Кёлера, Ф. И. Лабенского, Ф. И. Круга и X. Ф. Грефе были разработаны принципы систематизации, каталогизации, научной обработки и публикации памятников. С приходом в музей ученых, членов Академии наук, Эрмитаж стал превращаться не только в хранилище древностей, но и в один из научных центров северной столицы.

В октябре 1816 г. Кёлеру было предписано заняться составлением каталогов (описей) «разного рода антикам, медалям» и пр., хранящимся в I отделении Эрмитажа для представления в Придворную контору. 24 мая 1817 г. ученый представил опись античных монет на 41 странице, опись русских монет на 59 страницах, и начало описи «разным антикам» на 49 страницах.³¹⁶ Каталогизация коллекций занимала все время хранителя и практически не оставляла досуга для научной работы. Обремененный большой семьей, которая состояла из жены, Софьи Максимовны, урожд. фон Брискорн, и 8 детей (7 сыновей и 1 дочери), в июне 1817 г. Кёлер, находясь в чине статского советника, подал прошение об отставке из Эрмитажа,³¹⁷ так как в поисках лучшей доли он намеревался вернуться на родину. Его угнетал не столько низкий социальный статус ученого в России, сколько уязвленное самолюбие — долгие годы он безуспешно добивался избрания в действительные члены Академии наук. К тому времени Кёлер, никогда не имевший ученой степени, стал достаточно известным в кругу западноевропейских антиквариев, почему и получил прозвище «петербургский археолог». Благодаря трудам Кёлера и личной переписке с петербургским академиком о «русской античности» начали узнавать ученые в странах Западной Европы.

2 марта 1817 г. в письме к анонимному одесскому коллекционеру древностей, скорее всего И. П. Бларамбергу (см. гл. 3.1), Кёлер с обидой и раздражением объяснял причины своего отъезда: «… ужасная дороговизна изгоняет меня из Петербурга в Германию. Я буду получать как профессор вдвое против того, что получаю здесь за три должности, и самое отличное ученое воспитание моих сыновей не будет мне ничего стоить, сверх того мне не будет трудно заработать за мои труды и статьи в 4 и 5 раз более против теперешнего маленького жалованья. Прибавьте к этому, что меня здесь считают нисколько не лучше какого-нибудь писца или секретаря, и вы не будете сомневаться в том, что мне опротивело мое положение и что я желаю от него освободиться. Если получу то, о чем я просил, в чем очень сомневаюсь, потому что мне уже раз отказали, то уеду летом с моими тремя сыновьями; если не получу, что вероятно, то подаю в отставку и уеду, как только дозволят мои обстоятельства. Мои сочинения появятся затем в Германии, где многие государи покровительствуют ученым трудам. […] Будучи опять в Германии, не буду, после издания моих монет, заботиться о древностях этого рода: я занимался почти 20 лет почти исключительно монетами и камнями и в награду за это имел только скудное содержание. Будет с меня, знать больше об этом не хочу».³¹⁸ Однако вскоре после своей отставки Кёлер был принят обратно на вновь созданную должность начальника I отделения Эрмитажа. Несмотря на это он все же уехал из России, выхлопотав себе пенсию и неоднократно продляемый заграничный отпуск, в надежде найти новое место службы в Европе.³¹⁹ В начале сентября 1817 г. антикварий добился своей цели — он был избран ординарным академиком Петербургской Академии наук.

В 1817—1819 гг. Кёлер совершил путешествие по Германии, Италии, Франции, где осматривал художественные коллекции музеев и устанавливал личные контакты с европейскими антиквариями, но лучшего места для службы не нашел и вернулся в Петербург.³²⁰ Во время своей поездки Кёлер заехал в имение польских магнатов Потоцких Тульчин в Подольской губернии (1817) и имение А. Г. Кушелева-Безбородко Стольное в Черниговской губернии, где скопировал хранившиеся там надписи, в том числе жемчужину эпиграфики Ольвии — декрет в честь Протогена.³²¹ Известно, что в Париже в 1819 г. Кёлер приобрел собрание из 40 золотых боспорских монет и некоторые картины для Имп. Эрмитажа.³²²

Инициатором второй экспедиции Е. Е. Кёлера по Северному Причерноморью стал известный русский поэт, драматург и переводчик Василий Васильевич Капнист (1758—1823).

Он происходил из обрусевшего греческого дворянского рода, с 1771 г. служил в лейб-гвардии Измайловском и Преображенском полках, где познакомился с Г. Р. Державиным и Н. А. Львовым, в 1775 г. вышел в отставку и в том же году начал публиковать литературные опыты. Капнист — автор «Оды на рабство» (1783, опубл. 1806) и наиболее совершенной комедии русского классицизма сатиры «Ябеда» (опубл. 1798), переводчик од Горация. В 1781 г. он обвенчался с А. А. Дьяковой, на сестре которой Марии был женат Н. А. Львов, а на другой сестре Дарье в 1784 г. женился Г. Р. Державин. Поэт являлся предводителем дворянства Миргородского уезда Полтавской губернии (1782), где находилось его имение Обуховка, контролером Главного почтового правления в Петербурге (1782—1783), киевским губернским предводителем дворянства (1785), надворным советником (1787). С 1785 г. действительный член Российской Академии. При Павле I Капнист состоял директором Имп. театров Петербурга (1799—1801), после убийства царя в чине статского советника вышел в отставку и покинул столицу; занял пост генерального судьи и директора народных училищ Полтавской губернии (1802), в 1812 г. избран местным дворянством кандидатом губернского маршала, в 1817 г. — маршалом Полтавской губернии (до 1822 г.). Последние годы жизни Капнист провел в Обуховке, где часто встречался с И. М. Муравьевым-Апостолом, жившим в 20 км в своем имении Хомутец.³²³

Не имевший специальных знаний в области классической филологии, но убежденный сторонник того, что в русской культуре необходимо создавать аналоги явлениям античной культуры, Капнист как приверженец классицизма выступил с серией статей о связях двух культур. Ему принадлежат полемические высказывания о размере, которым нужно переводить «Илиаду» Гомера, а также предложение «сгладить несообразности и неровности» подлинника «Одиссеи», переместив пятую песнь на место первой. В легендарных древних гиперборейцах он усматривал предков русских, создавших независимую от греков изящную словесность еще до «гипербореан» (от последних древние греки якобы почерпнули все свои достижения).³²⁴ Свои произвольные исторические построения поэт иллюстрировал ссылками на античных авторов — Геродота, Павсания, Страбона, с которыми был знаком лишь по французским переводам. Капнист пытался доказать, что Одиссей странствовал не в Средиземном, а в Черном и Азовском морях.³²⁵ Все эти вопросы он обсуждал со своим близким другом, соседом по имению И. М. Муравьевым-Апостол ом, знатоком классических и новых европейских языков. В январе 1821 г. в письме к сыну С. В. Капнисту поэт сетовал на отъезд Ивана Матвеевича в Москву: «Некому будет мне Горация буквально переводить, и не с кем будет спорить о древностях».³²⁶

Осенью 1819 г. В. В. Капнист совершил поездку в Крым, а возвратясь в свое имение Обуховка, 20 декабря того же года отправил письмо министру духовных дел и народного просвещения князю А. Н. Голицыну о повсеместном уничтожении древних руин в Тавриде, о необходимости принятия мер со стороны правительства по их охране, для чего предлагал как можно быстрее отправить на юг «несколько ученых людей для исследования… древностей и для точного определения урочищ, достопамятными преданиями истории прежних тысячелетий… знаменитых» (документ № 6). Записка Капниста была заслушана 17 августа 1820 г. на заседании Комитета министров. Общественные здания в то время находились в ведении Министерства внутренних дел, поэтому одну копию письма В. В. Капниста А. Н. Голицын направил на усмотрение министра МВД графа В. П. Кочубея, а другую передал президенту Имп. Академии наук С. С. Уварову, предложившему ее на обсуждение Конференции. Постановлением Общего собрания Академии наук 26 января 1820 г. разработка плана работ экспедиции в Крым и Тамань была поручена акад. Кёлеру как единственному из историков — членов Академии наук, уже побывавшему в Причерноморье.

Ученый представил Конференции две записки от 17 марта и 27 мая 1820 г., причем первая из них была отвергнута как поверхностная отписка. Кёлер классифицировал древности на «памятники архитектуры», разделенные им на греческие и генуэзские, и «памятники, подающие древней истории особенное объяснение». Академик призывал запретить ломку камней, снять «вернейшие» планы фундаментов «греческих храмов» и других архитектурных остатков, а наиболее сохранившиеся здания «поправить с малыми издержками» и, сообразуясь с их первоначальным назначением, использовать в государственных и общественных интересах. Средства на их восстановление, на взгляд Кёлера, были бы сравнительно невелики, так как «близ оных развалин есть много развалившихся стен», камень из которых можно использовать для их реставрации. Сумма, необходимая на сохранение и восстановление древних памятников архитектуры, могла быть определена на месте в Крыму опытным архитектором. «Для выполнения такого рода препоручений нужен человек, знающий архитектуру как художник и со вкусом», а не просто архитектор, большинство из которых, на взгляд ученого, являлись не более чем ремесленниками. Кёлер выразил желание сопровождать архитектора в поездке на юг, чтобы исследовать остатки архитектуры и обсудить на месте меры по их реставрации. «По прибытии моем в Крым с архитектором я вместе с ним буду посещать все места, где находятся остатки древней архитектуры, и назначу ему, что ему надлежить делать». После этого ученый планировал составить подробное донесение министру «с точнейшим обозначением издержек, потребных на восстановление и сохранение существующих еще остатков» древней архитектуры. «Если же архитектор останется в Крыму для смотрения за работами.., то я возвращусь оттуда через 3 месяца, считая со дня моего отъезда отсюда. По окончании починок древних зданий в Крыму нужно вверить дальнейший надзор над сохранением оных какому-нибудь одному присутственному месту, для отвращения споров, могущих последовать с другими судебными местами».³²⁷

По убеждению Кёлера, со времени присоединения Крыма к России никто не занимался целенаправленным сбором эпиграфических, нумизматических и археологических памятников в специальных музейных хранилищах, хотя именно благодаря изучению древностей наука получает сведения, которые «подают нам в сей весьма темной части древней истории оной страны объяснение». Ученый выразил пожелание, чтобы эпиграфические памятники тщательно хранились, а в Академию наук присылались «верные» с них копии. «Жаль, — писал Кёлер, — что многие из прежде найденных надписей попорчены, разбиты или перезжены в известь, другие заброшены в фундаменты новых зданий». Кёлер предлагал поручить специальному надсмотрщику — «смотрителю древностей», одному из живущих в Крыму чиновников, приобретение монет и других находок в Крыму и на Тамани для Имп. Эрмитажа, установив ему жалованье от 500 до 600 р. с оплатой путевых издержек и расходов на покупку вещей в пределах 1000 р. в год, с обязательным представлением ежегодного отчета в Министерство народного просвещения. «Только сим способом можно достигнуть цели. Если сей чиновник, кроме умеренного его жалованья и посылаемой по временам денежной ссуды впредь, будет еще поощряем за весьма хорошие посылки, то конечно ревность его тогда усугубится».³²⁸ По мнению Кёлера, к этой должности более всего подходил живший в Крыму французский эмигрант Поль Дюбрюкс (гл. 3.2), «хотя он не ученый, но имеет сведения и честный человек, ревностно занимавшийся вырыванием около Керчи вещей».³²⁹ Найденные эпиграфические памятники Дюбрюкс мог бы доставлять в Феодосийский музей древностей (гл. 4.3) или церковь Покрова Пресвятой Богородицы в ст. Тамань (гл. 15), «где уже находятся многие примечательные сего рода надписи», а их точные копии, так же как монеты, редкие золотые вещи, «превосходные медные и глиняные сосуды и фигуры», высылать в Петербург министру народного просвещения. Кёлер подчеркивал важность проведения раскопок, продолжение которых зависит от указа императора: «К несчастию, новые открытия становятся со временем реже, а через несколько лет и совсем ничего не будут находить, а потому весьма желательно бы было, чтобы все ныне находимое… сберегаемо было тщательно. […] А так как в Керчи до сего времени вырываемы были из земли не очень важные вещи, то желательно было бы, чтобы таковое отыскивание ревностно продолжаемо было на Тамани, откуда получено гораздо более хорошего».³³⁰

Обсудив записку, Академия наук решила снарядить на побережье Черного моря специальную археологическую экспедицию во главе с Кёлером. По рекомендации директора Департамента путей сообщения генерала А. А. Бетанкура (1758—1824) и генерала Сенновера, а также известного коллекционера античных памятников архитектора О. Монферрана³³¹ сопровождать Е. Е. Кёлера должен был архитектор Э. Паскаль.

Эжен (Евгений Францевич) Паскаль (Pascal, 1791—1861), французский архитектор; академик архитектуры Имп. Академии художеств (1835). Он учился в Парижской Академии художеств у Персиера и Фонтеня. По приезде в Россию работал в Крыму, затем поступил на службу в Комиссию по сооружению храма Христа Спасителя в Москве, где прослужил около года; автор решетки Александровского сада в Москве (1820). Состоял при Комитете строений и гидравлических работ в Санкт-Петербурге (1823—1826), каменных дел мастер (1827—1828), с 1828 г. — рисовальщик в Комиссии по построению Исаакиевского собора. С 1833 г. — «назначенный в академики» Имп. Академии художеств. Автор нескольких домов в Петербурге. В 1840-х гг. архитектор департамента проектов и смет в Главном управлении путей сообщения и публичных зданий. В 1843 г. уволен от службы в чине титулярного советника, в 1847 г. ему было предписано исполнить «проект греко-российской церкви» на звание профессора архитектуры. В 1849 г. вернулся на родину.³³²

Ко времени организации экспедиции Паскаль работал в Москве, но уже отличился «и в Тавриде своим искусством». В случае его отказа Кёлера должен был сопровождать архитектор Модуи.

Экспедиции выделили 8 тыс. р. из экономических сумм Имп. Академии наук.^{333 334} Совместными усилиями академиков Ф. И. Круга, X. Ф. Грефе, X. Д. Френа и Е. Е. Кёлера была выработана инструкция, «с означением, на какие предметы, кроме главной цели, должны были обращать еще наблюдения и исследования» путешественники. В ней подчеркивается необходимость снять с развалин «верные чертежи», а с греческих, латинских и татарских надписей — точные копии. Академики рекомендовали Кёлеру ходатайствовать перед местным начальством, чтобы «выкапывание и своз камней впредь было запрещено». Особо подчеркивалось требование информировать Академию наук о всех проводившихся в Новороссии раскопках, «могущих прояснить историю оной классической земли», а также приобретение древностей для академического музея.

Инструкция была одобрена С. С. Уваровым, но с добавлением следующих статей: «1) Если г. Кёлер, по соображении разных исторических известий, заключит предположительно, что в каких-либо местах должны быть сокрыты памятники древности, то он может, буде пожелает, производить какие нужно копания, и найденные таким образом любопытные вещи… обязан представлять в Академию; о не столь любопытных доводить только до ее сведения; 2) Постановить правилом, чтобы разыскивание следов древности в самой земле и копание производить на казенных местах, а на частных владельческих землях испрашивать согласие у самих владельцев».³³⁴ Экспедицию снабдили подробной картой Крыма съемки С. А. Мухина (рис. 19)³³⁵ и геодезическими инструментами — ватерпасом, землемерным столиком с приборами и межевой цепью.³³⁶

29 мая 1821 г. Кёлер выехал из Петербурга, а вернулся 5 месяцев спустя, 31 октября. 4 июня в Москве он встретился с Паскалем, и путешественники через Харьков отправились в южные губернии страны. Надежды В. В. Капниста, что академик заедет к нему в Обу-ховку для обсуждения вопроса о крымских древностях, не оправдались.³³⁷ Академическая экспедиция охватила огромную территорию от Одессы до Таманского полуострова, включая Крым.³³⁸ Сам Кёлер провел раскопки в Ольвии на месте, где был найден декрет в честь Протогена (см. гл. 10.3), а Паскаль, оставшийся в Крыму после отъезда академика, в декабре 1821 г. произвел археологические исследования близ мыса Фиолент с целью поиска руин храма Девы (см. гл. 12.4). Сохранился отчет Кёлера о двух «надгробных памятниках» (курганах со склепами), открытых в Керчи капитан-лейтенантом Н. Ю. Патиньоти (гл. 14). Из Керчи академик написал генерал-губернатору Новороссии А. Ф. Ланжерону с настоятельной просьбой сделать распоряжение о запрещении разрушения древних гробниц, так как он наблюдал, как огромные тесаные камни разбирались местными жителями «на постройку их хижин».³³⁹ До нас дошли письма к акад. Ф. И. Кругу, где Кёлер сообщает цены на античные и русские монеты XVIII в. в Крыму.³⁴⁰

По итогам поездки 23 ноября 1821 г. Кёлер представил на рассмотрение Конференции АН рапорт, где разделил памятники архитектуры Причерноморья на два класса — более сохранившиеся памятники византийской, генуэзской, татарской и турецкой архитектуры, которые «могут быть восстановлены на долгое время», и развалины «циклопических» построек, храмов и других зданий времен античной Греции, требующие принятия мер к их охране, так как они используются невежественным местным населением «безденежно» в качестве каменоломен. Относительно первых Кёлер, зачастую путавший византийские, генуэзские и татарские постройки, писал, что их следует «привести… единожды в хорошее состояние и в оном содержать» (мечеть в Козлове, мавзолеи в Эски-Юрте, укрепления Балаклавы, Мангупа, Судака, бани и мечети в Феодосии, крепость и мечети в Эски-Сарае). Кёлеру принадлежит приоритет в открытии и описании ряда средневековых памятников Крыма, в том числе Сюй-реньской крепости и Чоргунского исара. При этом о полном непонимании им самобытности и важности сохранения архитектурных памятников крымского ханства свидетельствует то, что Кёлер предлагал снести «ветхий», по его мнению, дворец в Бахчисарае и взамен построить каменный меньших размеров в «восточном вкусе». Заботам местной администрации он предлагал поручить охрану «ветхих» укреплений в Гурзуфе, остатков Херсонеса—Корсуня, руин на Гераклейском полуострове, пещерных церквей и крепости в Инкермане, Черкес-Кермене, развалин на мысе Айя, ряда средневековых памятников на южном берегу Крыма, на Керченском полуострове — Золотого кургана, «Кресел Митридата», двух склепов, открытых Патиньоти, древнего водопровода в Еникале, укреплений на горе Опук и др.

Памятники второго класса, на взгляд Кёлера, «будучи охраняемы от разрушения, могут существовать целые веки». Необходимо запретить порчу памятников древней архитектуры, независимо от того, какому народу они принадлежат — грекам, генуэзцам, туркам, татарам и т. д. Все древние памятники Крыма должны быть описаны и изданы в 12—15 тетрадях с живописными видами: археологические богатства Англии и Франции «весьма маловажны в сравнении с драгоценными памятниками в Крыму, и памятники их не столь многочисленны и не принадлежат ко временам столь отдаленным, как те, кои находятся в Таврическом полуострове». Академик предлагал обратиться к генералу А. А. Бетанкуру с просьбой направить в Крым «искусного» офицера-землемера для «снятия геометрических планов земли и составления карт», а за счет Академии наук — живописца для снятия видов, предлагая в качестве кандидата жившего в Риме голландца Деринга.

В отчете об экспедиции Е. Е. Кёлер доказывал, какой огромный ущерб науке наносят грабительские раскопки, проводящиеся без разрешения властей. В Керчи были разрушены великолепные склепы, открытые в 1819—1820 гг., а «весьма драгоценные и редкие вещи… розданы первому приходящему», причем ни одна из них не попала в Кабинет императора. Академик предлагал запретить раскопки до тех пор, пока не будут найдены «способы производить оные с истинною пользою для науки». На взгляд Кёлера, следует поручить археологические исследования курганов в Крыму двум «отличным» офицерам для производства работ близ Севастополя, затем перенести их в окрестности Керчи и на Таманский полуостров, чтобы все без исключения найденные древности отсылались в Министерство народного просвещения, в ведении которого находилась Имп. Академия наук.³⁴¹ Это предложение не было случайным, так как именно военные, а не ученые стали первыми раскопщиками археологических памятников Северного Причерноморья — генерал С. Г. Гангеблов (1811 г., Керчь), полковник Я. Л. Парокья (1817—1818 гг., ст. Тамань, гл. 15), начальник гребной транспортной флотилии Н. Ю. Патиньоти (1820—1821 гг., Керчь, гл. 14).³⁴² В последующие годы раскопки проводили капитан-лейтенант Н.Д. Критский (1823 г., о-в Фидониси, гл. 10.1; 1824 г., Тендровская коса, см. гл. 10.4), мичман К. М. Навроцкий (1824 г., Тендровская коса, см. гл. 10.4), казачий сотник А. К. Кушнарев (1824 г., ст. Недвиговка, Елизаветовская, гл. 17), плантер К. Крузе (1827, 1833 гг., Севастополь, гл. 12.2), подполковник Гринфельд (1837 г., Анапа, гл. 16.1). Большинство открытий совершалось случайно, находки очень редко попадали в музеи, а чаще расходились по рукам коллекционеров, при этом, как правило, навсегда исчезая из поля зрения науки.

Э. Паскаль представил в Академию рапорт о реставрации древних памятников архитектуры в Крыму, включающий их перечень и примерную краткую смету в 32 тыс. р. ассигнациями. Рапорт был заслушан на заседании Конференции 7 ноября 1821 г. по представлению акад. Ф. И. Круга.³⁴³ Архитектор оставался в Севастополе вплоть до сентября 1822 г., хотя получил официальное уведомление о завершении своей миссии еще в феврале. Паскаль ссыпался на то, что «поспешные поездки» с Кёлером препятствовали ему представить подробные сметы реставрационных работ, и предполагал вторично и тщательно осмотреть памятники, что требовало дополнительного времени и новых ассигнований. При этом Паскаль, постоянно жаловавшийся на нехватку средств, совершил специальную поездку на Таманский полуостров, истратив на одни прогоны 150 р. Академия наук была недовольна постоянными жалобами, медлительностью и «неполным исполнением» Паскалем своих обязанностей, так как присланные им сметы по реставрации объектов «не отличались подробностью», а чертежи «самых важных токмо памятников древней архитектуры» в Петербурге так и не были получены. «Препоручения, собственно от Академии на него возложенные, то есть измерение и черчение достопри-мечательнейших памятников древней архитектуры, Паскаль почти вовсе не исполнил; ибо в течение полугода по отъезде г. Кёлера он прислал в Академию только два рисунка малозна-чущих. Паскаль вовсе не употреблял геодезических инструментов, им требованных… Он их оставил в Одессе, где они и ныне еще находятся».³⁴⁴

Действительно, судя по рапортам в Академию наук, Паскаль отправил в Петербург лишь два графических листа — рисунок «некоторых барельефов и копии греческих надписей, снятых греком Тома» под наблюдением севастопольского коллекционера Псомаса, а также планы, разрезы и профиль «древнего памятника, находящегося на мысе Фиолент», раскопанного им по приказанию Кёлера.³⁴⁵ Конференция пришла к заключению, что «рисунки сих памятников суть токмо побочный предмет… и что Академия поручила составление их г-ну Паскалю токмо на случай продления пребывания его в Крыму, и когда правительство поручит ему надзор за постройками, но она не предвидит окончания сих рисунков.., и что Академия отказывается от продолжения сих рисунков и почитает поручение, данное помянутому архитектору, в отношении Академии оконченным».³⁴⁶ Академия отказалась взять на себя непомерные расходы по вторичной поездке Паскаля (35 тыс. р.) и предложила А. Н. Голицыну поручить составление смет местным архитекторам, «кои назначены для предпринятия под надзором их починок древних памятников, ибо им лучше, нежели Паскалю, известны местные обстоятельства, цены материалам и работы».³⁴⁷ Из путевого дневника Кёлера 1821 г. следует, что Паскаль на протяжении всей поездки с академиком выполнял чертежи и рисунки археологических памятников Новороссии. Возможно, после конфликта с Академией наук он просто не захотел представить их «заказчику» и впоследствии вполне мог увезти их с собой на родину.

В отчете об экспедиции была названа сумма в 41 тыс. р. ассигнациями, необходимая на реставрацию памятников Крыма. Эта смета и предложения «О средствах к сохранению древних достопамятностей Тавриды» были утверждены Александром I 4 июля 1822 г.³⁴⁸ Все расходы по реставрации памятников правительство взяло на себя, причем было решено «по окончании починок вверить дальнейший надзор за сохранением… зданий» местным властям. Министр народного просвещения А. Н. Голицын обсудил вопрос об охране древностей Тавриды с таврическим гражданским губернатором Н. И. Перовским, посчитавшим, что следует обратить основное внимание на охрану древностей греков и генуэзцев, а не татарских и турецких «как ближайших к нашему времени народов». Первоначальное предложение Кёлера оставить в Крыму архитектора Паскаля с ежегодным жалованьем 3000 р. также было отвергнуто, так как гражданский губернатор уже имел в своем распоряжении двух архитекторов.³⁴⁹ В 1822 г. из строительного капитала в распоряжение таврического гражданского губернатора на первый год выслали 10 тыс. р., о чем Конференция была поставлена в известность 14 августа.³⁵⁰ Эта сумма предназначалась только на реставрацию древностей, находящихся на казенных и общественных землях. Губернатор должен был «пригласить к пожертвованию» жителей Крыма для реставрации некоторых зданий, находящихся на частных землях.³⁵¹ Таким образом, впервые в истории России государственные средства были специально отпущены на нужды охраны памятников.³⁵² Но местная администрация из-за болезни, а затем и отставки А. Ф. Ланжерона никаких конкретных мер не принимала, и выделенные средства вплоть до вступления в должность новороссийского генерал-губернатора М. С. Воронцова в 1823 г. оставались не использованными (гл. 3, 4.4—4.5).³⁵³

В первой трети XIX в. специализация научных дисциплин привела к изменениям в структуре академических коллекций. Устав Академии наук 1836 г. подтвердил разделение Кунсткамеры на ряд самостоятельных академических музеев. Еще в ноябре 1818 г. по инициативе

акад. X. Д. Френа³⁵⁴ на базе восточных коллекций Кунсткамеры был создан Азиатский музей, ставший центром востоковедческих исследований в России.³⁵⁵ В его состав были включены коллекции восточных монет, археологических памятников и т. п. (в том числе 114 памятников из Царевских курганов Саратовской губернии, раскопки 1843—1844 гг.³⁵⁶), древности, присланные акад. М. И. Броссе³⁵⁷ во время путешествия по Кавказу (1848), монеты, рукописи и древности из коллекций, собранных еще в XVIII в. Р. Арескиным, И. X. Буксбаумом, Д. Г. Мес-сершмидтом, Я. В. Брюсом, Г. Ф. Миллером, И. Г. Гмелиным, П. С. Палласом, И. А. Гюльден-штедтом и др. 20 июля 1832 г. Николай I подтвердил «узаконения относительно доставления в Академию наук всех вообще достопамятных произведений природы и искусств, обретаемых в губерниях внутри империи», т. е. возобновил указы Петра I (1718) и Екатерины II (1762), предписывавшие все памятники, найденные при раскопках, и случайные находки древностей присылать в Академию наук.³⁵⁸ Этот указ, разосланный в Сенат, Синод, губернским и областным военным и гражданским начальникам, способствовал не только концентрации эпиграфических и нумизматических раритетов в академических собраниях Петербурга, но и их скорейшему вводу в научный оборот в трудах специалистов, как правило, одновременно являвшихся хранителями императорских и других петербургских собраний.

Однако публикация собственно археологических памятников наталкивалась на организационные и финансовые препятствия. Так, предложение Е. Е. Кёлера опубликовать в Лондоне или Париже описание крымских древностей «с живописными видами» по итогам экспедиции 1821 г. осталось неосуществленным.³⁵⁹ Еще в апреле 1822 г. граф С. С. Уваров посчитал, что предлагаемое Е. Е. Кёлером издание «живописного описания Тавриды» скорее дело Академии художеств, чем Академии наук, а из-за скудных средств, находящихся в распоряжении научного сообщества, без других источников финансирования этот проект осуществить невозможно. А. Н. Голицын согласился с Уваровым и высказал пожелание привлечь для его реализации исключительно русских художников и граверов.³⁶⁰ Комитет министров рассматривал этот вопрос 2 мая, 4 июля 1822 г., 2 октября 1823 г., 29 января 1824 г., решив отложить издание «впредь до удобнейшего времени». Император еще в июле 1822 г. приказал представить ему смету издания. А. Н. Голицын обратился к президенту Академии художеств А. Н. Оленину для выбора по его усмотрению художника для направления в Крым. В марте 1823 г. Кёлер вновь настоятельно просил министра народного просвещения «выписать» из-за рубежа художников для рисования и гравирования, так как «памятники сии год от году приходят в большее разрушение и причиняемые временем опустошения побуждают поспешить снятием видов сих драгоценных остатков древности», а издание поручить лондонским книгопродавцам Родуэлю и Мартину, известным изданием видов Парижа, Италии, Швейцарии и Германии. Составление необходимых карт академик предлагал поручить русским инженерным офицерам. По его мнению, литографический способ издания в данном случае был бы неуместен из-за получения при таком способе небольшого количества хороших оттисков. А. Н. Оленин полагал, что необходимо выполнить не менее ста рисунков древних памятников Новороссии. Эту работу предлагалось поручить нескольким мастерам, отправленным в Крым на один год, а именно академикам К. Кюгельхену, М. Н. Воробьеву и молодому архитектору А. Тону. На эти цели, по его подсчетам, для содержания трех человек требовалось 18 тыс. р. в год. Оленин предложил отказаться от литографирования и отдать предпочтение мастерству английских граверов на меди, издать книгу у книгопродавцев, названных Кёлером, и передать им право собственности на рисунки. С этим категорически не согласился А. Н. Голицын, посчитавший, что само издание также необходимо напечатать за счет казны, а вырученные от продажи средства «предоставить в пользу российских художников», снимавших для книги виды Крыма.³⁶¹ В январе 1824 г. император повелел вторично отправить в Крым экспедицию и издать описание древностей Тавриды с рисунками,³⁶² но падение и отставка «идеолога космополитического мистицизма» кн. А. Н. Голицына в 1824 г., а затем смерть Александра I в 1825 г. поставили точку на этом проекте.

Кёлер, по итогам экспедиции 1821 г. награжденный императором чином действительного статского советника (30 июня 1822 г.), начал обработку собранных материалов и намеревался издать две части своего знаменитого, но малодоступного сборника статей на французском и немецком языках «Serapis», посвященного древностям Северного Причерноморья, который полностью в печати не появился.³⁶³ Каждая из статей сборника, первоначально печатавшаяся отдельным оттиском, имела римскую цифру с номером, показывающим, что он является его разделом. Большинство мелких статей Кёлера, входящих в «Serapis», издавалось мизерными тиражами, затем автор раздаривал их коллегам, к которым он благоволил, вельможным меценатам и коллекционерам. В свободную продажу эти издания не поступали. Исключение составляют труды Кёлера, изданные Академией наук,³⁶⁴ частично вошедшие в «Serapis» в немецких переводах.

19 января 1825 г. Кёлер представил в Конференцию АН оставшееся неизданным сочинение «Beitrage zu den Merkwiirdigkeiten des Pontus Euxinus»,³⁶⁵ а полгода спустя, 31 августа 1825 г. обширный труд «Memoire sur les lies et la course consacrees a Achille dans le Pont-Euxin».³⁶⁶ Последняя работа, состоящая из 5 глав с приложением двух карт, посвящена анализу нарративной традиции о культе Ахилла и вопросам исторической топографии Причерноморья (о-в Фидониси (Левка), о-в Березань (Борисфен), Тендровская коса (ристалище, или бег Ахилла), Ольвия и «сарматское побережье», город Ахиллий с храмом Ахилла в Боспорском проливе у берегов Меотиды и др.). В этих трудах Кёлер ввел в научный оборот значительный объем неизвестных ранее эпиграфических и нумизматических источников, собранных им во время экспедиции 1821 г.

Типичный немецкий гелертер антикварного толка, Кёлер, как и большинство профессиональных ученых-антиквариев своего времени, понимал задачи археологии в русле эстетики И. Винкельмана. Петербургский академик издавал главным образом новый эпиграфический и нумизматический материал, а также памятники скульптуры и глиптики, и здесь его заслуги бесспорны. Он «положил основание изучению древностей, находимых на юге России и поднял его на высокую степень строгой, научной отчетливости», — писал о Кёлере профессор Московского университета П. М. Леонтьев.³⁶⁷ Однако, как красноречиво свидетельствуют опубликованные труды Кёлера и неизданный дневник его поездки по Новороссии 1821 г., в строительных остатках античного времени академик разбирался крайне слабо и зачастую не мог в отличие от естествоиспытателей К. И. Таблица и П. С. Палласа, описавших те же места за тридцать лет до Кёлера и специально древностями не занимавшихся, правильно оценить и интерпретировать конкретную археологическую ситуацию недвижимых объектов, видимых на поверхности земли. Отдавая предпочтение надписям, монетам, резным камням и другим художественным произведениям античности, Кёлер явно пренебрегал познавательными возможностями собственно археологических источников и недооценивал их. Так, об осмотренных им руинах Пантикапея Кёлер отозвался крайне скептически: «За исключением двух-трех разрушенных архитектурных памятников, ничего не осталось от этого города».³⁶⁸ Этот приговор был вынесен столичным археологом в первой четверти XIX в., когда большинство городищ Европейского Боспора еще не было разобрано на камень, и планы укреплений и отдельных зданий хорошо читались на поверхности земли.

Напротив, живший в Одессе антикварий И. А. Стемпковский (гл. 3.1) в те же годы призывал немедленно обратить внимание археологов на «главнейший пункт на европейском берегу пролива» — столицу Боспорского царства Пантикапей (Керчь), причем не только на окрестные курганы, но и на сам город, особенно его цитадель, и снять ее подробный план, а также на остатки городищ и валов Восточного Крыма: «Следы стен и башен сего города еще видны, — писал Стемпковский о Пантикапее, — но скоро, может быть, совершенно будут изглажены […] В окрестностях Керчи существуют еще некоторые остатки зданий отдаленных веков, и коих прочность доселе противостоит разрушительной силе времени […] Исследования в сих местах… доставили бы науке много любопытных и новых сведений. Надлежало бы составить планы всем таковым зданиям, с начертанием догадок о первобытном их состоянии и предназначении. Весь берег Керченского пролива изобилует развалинами древних жилищ: тут должно искать неизвестных доселе местоположений Нимфеи, Акры, Парфениона и других городов, писателями упоминаемых. Весьма замечательны, на Крымской стороне Воспора, следы различных древних валов, означающих разновременные границы владычества воспорян […J Не нужно говорить, сколь бы любопытно было определить с достоверностью направление сих линий и сделать местные изыскания по всему протяжению оных».³⁶⁹ К счастью для науки, эту трудоемкую работу взяли на себя археологи-дилетанты, жившие в Новороссии, в частности Поль Дюбрюкс и И. П. Бларамберг (гл. 3).

Несколько иной характер, чем экспедиция Кёлера, носила почти двухмесячная поездка в Новороссию известного писателя И. М. Муравьева-Апостола.

Иван Матвеевич Муравьев-Апостол (до 1801 г. — Муравьев, 1768—1851), государственный деятель, прозаик, поэт, переводчик.³⁷⁰ С 1773 г. был записан солдатом в Измайловский полк, учился в пансионе акад. Л. Эйлера (1776—1777) и дома, в 1784 г. начал службу в штате петербургского генерал-губернатора Я. А. Брюса, затем — в Коллегии иностранных дел, с 1792 г. как образованнейший офицер своего времени состоял «кавалером» (воспитателем) при великих князьях Александре и Константине Павловичах, впоследствии назначен обер-церемони-мейстером. Он прекрасно знал не менее 8 древних и новых европейских языков и с успехом переводил на русский античных авторов. ³⁷¹ Муравьев-Апостол — первый переводчик на русский язык комедии Р. Б. Шеридана «Школа злословия» (1792), автор комедии «Ошибки, или утро вечера мудренее» (1794) по сюжету О. Голдсмита, которые были поставлены в Эрмитажном театре. С 1796 г. по 1805 г. служил по дипломатической части: занимал должность посланника (министра-резидента) в Эйтине, Гамбурге, Копенгагене; тайный советник (1800), вице-президент Иностранной коллегии (с 1801 г.), полномочный министр в Мадриде (1802—1805). Действительный член Российской Академии (с 1811 г.), впоследствии сенатор (1824), почетный член Имп. Академии наук (1841), с 1811 г. деятельный член «Беседы любителей российского слова», в «Чтениях» которой опубликовал переводы сатир Горация (1811—1812), издал перевод комедии Аристофана «Облака» (СПб., 1821) и др.; почетный член «Арзамаса». Отец трех декабристов — Ипполита, Сергея и Матвея Ивановичей Муравьевых-Апостолов. После восстания декабристов, в мае 1826 г. «уволен по болезни в чужие края», жил в Австрии и Италии, в Россию вернулся в 1840-х гг.

Намереваясь посетить Крым, в течение двух лет перед путешествием И. М. Муравьев-Апостол тщательно изучал не только современные ему исследования и описания, но античные и средневековые письменные источники о Северном Причерноморье, причем не по французским переводам, а в оригинале, и многие цитаты из авторов помнил наизусть (среди них он отдавал предпочтение Страбону). В поездке Муравьева-Апостола сопровождали вторая жена Прасковья Васильевна (урожд. Грушецкая, внучка В. М. Долгорукого-Крымского), которой посвящена книга путешествия в Тавриду, и двоюродные племянники Н. М. Муравьев и М. С. Лунин. За неполных два месяца, 11 сентября—25 октября 1820 г., путешественники проехали по маршруту Одесса—Перекоп—д. Саблы, с выездами в Севастополь, Балаклаву, Бахчисарай, на Южный берег Крыма от Алушты до Кикинеиза—Судак—Старый Крым—Феодосия—Керчь, однако из-за нехватки времени не сумели посетить Таманский полуостров. Итогом поездки стала книга «Путешествие по Тавриде в 1820 годе»,³⁷² которая написана в форме 25 писем, скорее всего, адресованных соседу по имению В. В. Капнисту. Восемь недель, на взгляд автора, оказались «весьма недостаточны для обозрения земли классической, заслуживающей, на каждом шаге, прилежное исследование, и где, не взирая на истребление памятников, столько еще осталось следов, по коим можно выводить заключения, служащие к пояснению древней истории и географии Тавриды», которой, по его собственному признанию, он занимался уже давно.³⁷³ Письма дают ретроспективные и современные описания древних городов и поселений Причерноморья, ценные прежде всего тем, что все увиденное автор сразу же фиксировал на бумаге, «имев предметы пред… глазами».³⁷⁴ Большой знаток античности, И. М. Муравьев-Апостол убеждал читателей в необходимости сохранения «драгоценных остатков древности» и с болью писал о повсеместном уничтожении археологических памятников Новороссийского края, призывая начать планомерные, методические «изыскания» на городищах. По его мнению, раскопками должен руководить настоящий археолог-нумизмат, который «знал бы, где он роется и не только что открывает, но и еще в каком положении одна к другой находилися вещи, найденные им в земле».³⁷⁵ Однако нельзя даже сравнивать несколько суховатые, строго научные характеристики памятников, оставленные представителями Имп. Академии наук (П. С. Палласом, Е. Е. Кёлером и др.), с патетическими репликами романтично настроенного писателя, члена литературной Российской Академии³⁷⁶ (гл. 10. 3).

Родственник И. М. Муравьева-Апостола, Семен Васильевич Капнист (1791 —1843),³⁷⁷ старший сын драматурга В. В. Капниста, по мнению современников, унаследовавший поэтический дар отца, также занялся исследованием древностей Новороссии. С. В. Капнист, являвшийся секретарем Патриотического общества (с 1814 г.), с 1814 г. служил в Комиссии прошений, затем с 1818 г. в Государственной канцелярии, с 1824 г. состоял чиновником особых поручений при новороссийском генерал-губернаторе М. С. Воронцове. Декабрист, член Союза благоденствия (1818—1821), но это обстоятельство в 1825 г. Николаем I было поведено «оставить без внимания»; кременчугский уездный предводитель дворянства (1829—1838), директор полтавской гимназии, затем с 1838 г. директор училищ Полтавской губернии. С 1823 г. женат на Елене Ивановне Муравьевой-Апостол, дочери И. М. Муравьева-Апостола и сестре трех декабристов. Автор «Вечера в Тавриде» (Образцовые наши стихотворения. 1824. 4.9. С. 253—255); перевел на французский язык статьи В. В. Капниста о Гомере и гиперборейцах, надеясь на помощь А. Э. де Ришелье при их публикации в Париже.

Летом и осенью 1821 г. С. В. Капнист находился на излечении в Крыму и воспользовался этим для удовлетворения своих археологических интересов. Отец настоятельно рекомендовал ему «стараться отметить и изыскать древности»: локализовать упомянутые древними авторами города и «урочища», «хорошенько расспросить о Криуметопоне» (Бараний лоб, отождествляемый И. М. Муравьевым-Апостолом с оконечностью горы Аю-Даг) и узнать от местного населения как можно больше сведений об этом «нужнейшем урочище», осмотреть развалины Отуза и побывать на Таманском полуострове.³⁷⁸ «Ежели государь будет в Севастополе, — советовал он сыну, — то кажется не дурно было бы, если б ты ему представился с прочим дворянством. Явись у князя Петра Михайловича (Волконского, с 1826 г. министра Имп. двора.— И. Г.) и что-нибудь расскажи ему — для занятия — о успехах твоих в отношении древностей Таврических. Может быть, привлечешь этим внимание».³⁷⁹ Однако следов интереса к археологии младшего Капниста в опубликованных источниках до нас не дошло, за исключением его письма к А. Н. Голицыну от 27 января 1822 г. из Севастополя. В нем Семен Васильевич описывает находки из кургана Патиньоти, пытается акцентировать внимание на том, что древности могут быть переплавлены, «рассеяны или вывезены за границу, тогда когда оные суть неоспоримая принадлежность России». Капнист, как и его отец, обращает внимание правительства на необходимость охраны памятников Новороссии. Он предлагает назначить первоначально сроком на год специального чиновника в Керчи, желательно русского по происхождению, и ассигновать ему из казны на первый раз для приобретения памятников у частных лиц 5 тыс. р.; обязать уполномоченного докладывать правительству о «вещах драгоценных», выполнять «подробное описание… вещей и ежели можно рисунки оных»; выплачивать вознаграждение частным лицам за памятники и предоставление древностей, найденных на казенных землях, уполномоченному; установить за обязательное правило предварительно извещать чиновника о месте и времени ломки камня, чтобы он мог наблюдать за работой; «в случае нужды» разрешить брать под свою команду из военных или городской полиции необходимое число часовых «для содержания стражи во время ломки камня, дабы вещи не были сокрыты или тайно вынесены работниками»; найденные в таких случаях вещи считать казенными и представлять министру народного просвещения; за пересылку их по почте в столицу плату не взимать.³⁸⁰ К сожалению, его предложение не получило должного отклика в Петербурге.

Популяризатором археологических богатств Причерноморья был известный дипломат, писатель, историк, художник, журналист, основатель и издатель «Отечественных записок» (в 1818—1819 гг. альманах, в 1820—1830 гг. ежемесячный журнал) Павел Петрович Свиньин (1787—1839).³⁸¹

Сын костромского помещика, он учился в Благородном пансионе при Московском университете, продолжил образование в Академии художеств, службу начал в архиве Коллегии иностранных дел, с 1806 г. по дипломатическому ведомству переводчиком при русской эскадре адмирала Д. Н. Сенявина в Средиземном море; посетил Англию, затем Испанию и Португалию, из Лиссабона был отправлен в Петербург, прикомандирован к дипломатической миссии в США как переводчик и секретарь русского генерального консула в Филадельфии (1811 —1813), путешествовал по США и Западной Европе, в 1816 г. вернулся в Россию. Академик живописи (1811), почетный вольный общник (1827) Академии художеств, член Российской Академии (1833).

Выйдя в отставку, с 1816 г. Свиньин посвятил себя историческим изысканиям и журналистике. За собственный счет он практически ежегодно совершал поездки для «познания» истории и «обозрения» современного состояния России, посетил Нижнее Подонье и Приазовье, Кавказ, Крым, Бессарабию и Новороссийский край. В годы издания одного из первых русских историко-археологических журналов «Отечественные записки», тираж которых доходил до 1400 экз., а стоимость годовой подписки (12 книг, или 4 части) не превышала 25—

• 30 р. ассигнациями,³⁸² Свиньин стал собирать «Русский музеум», включавший документы, рукописи, книги, живопись, графику, археологические памятники, главным образом монеты, изделия из камня, кости и бронзы. В «Извлечении из археологического путешествия по России в 1825 году», в других статьях на страницах «Отечественных записок»,³⁸³ которые издавались с целью «говорить русским об одном русском, отечественном», собран ценнейший материал о состоянии археологических объектов Новороссийского края, Бессарабии, областей Войска Донского и Черноморских казаков, сведения о первых археологических раскопках, создании музеев и частных коллекций древностей. Авторами журнала являлись многие историки, археографы и археологи России того времени: В. Г. Анастасевич, М. Ф. Берлинский, А. И. Михайловский-Данилевский, митрополит Евгений (Болховитинов), Е. Г. Зельницкая (автор исследования о древних урочищах Калужской губернии), М. Ленивцев, Н. А. Полевой, С. В. Руссов, Н. М. Сипягин, И. А. Стемпковский, П. М. Строев и др.³⁸⁴

Остался нереализованным проект П. П. Свиньина о создании публичного Русского отечественного музеума, направленный министру финансов А. М. Княжевичу в 1833 г., а затем министру народного просвещения С. С. Уварову.³⁸⁵ Снижение популярности журнала «Отечественные записки», его закрытие и наступившие материальные затруднения вынудили хозяина, покинувшего столицу и переселившегося в свое имение под Галичем, в 1834 г. продать свой «Русский музеум» с аукциона. Живя в деревне, Свиньин систематизировал и обрабатывал материалы своих «живописных путешествий» по России, которые должны были иллюстрироваться собственноручными рисунками. Посмертно была издана лишь первая часть «Картин России»³⁸⁶ с «одними общими, любопытнейшими чертами предметов»; вторая часть, «Отчет путешественника по России», включавшая статистические сведения, воспоминания о встречах с современниками и пр., в свет не вышла, и неизвестно, была ли она подготовлена автором. К сожалению, сопровождавшие ее рисунки и чертежи рассеялись по разным собраниям.³⁸⁷ Потомки должны отдать справедливость Свиньину, пропагандировавшему в общественном сознании соотечественников понятия о ценности памятников истории и культуры и бережном к ним отношении.

Еще при Александре I 20 июля 1824 г. управляющий Министерством внутренних дел В. С. Ланской разослал циркуляр «с изложением высочайшей воли о собирании всех планов и фасадов казенных зданий», включая памятники древности. 22 декабря 1826 г. новый император Николай I подписал указ «о собрании по всем губерниям сведений об остатках древних замков и крепостей или других зданий древности» и «строжайшем запрещении разрушать их с ответственностью в том начальников городов и местных полиций», с предписанием «снять с таковых зданий планы и фасады в настоящем их положении», циркулярно разосланный МВД

• 31 декабря 1826 г.³⁸⁸ В декабре 1827—январе 1828 г. этот указ был подтвержден другим распоряжением Николая I гражданским губернаторам, регламентировавшим необходимость согласования с МВД вопросов реставрации архитектурно-исторических памятников и мер по их «поддержанию».³⁸⁹ С марта 1836 г. «издержки на исправление и поддержание древних зданий» отнесли на счет бюджета городов, где находились сами памятники, а при недостатке средств — на Государственное казначейство, при условии предварительного представления планов и смет.³⁹⁰ 3 июня 1837 г. Министерство внутренних дел еще раз предписало гражданским губернаторам необходимость принимать меры по охране «всех остатков старых замков, крепостей и других памятников древности» и о всех вновь найденных древностях ставить в известность МВД.³⁹¹ Но резонанс от этих постановлений оказался крайне незначительным из-за равнодушия местных чиновников к вопросам охраны памятников. В архиве ИИМК РАН сохранились документы за 1837—1848 гг. «О памятниках древности», охватывающие всю страну, в том числе с достаточно «тощими» делами — ч. VI «Малороссия и земля Войска Донского» (Волынская, Подольская, Киевская, Черниговская, Полтавская, Харьковская губернии и земля Войска Донского, на 68 л.), ч. VIII «Новороссийский край и Бессарабия» (Ека-теринославская, Херсонская, Таврическая губ. и Бесарабская область, на 38 л.), ч. X «Кавказ и Закавказский край» (на 37 л.).³⁹² На указ 1826 г. большинство губернаторов откликнулись отписками, сообщив, что памятников древности у них нет (sic!), либо указав только наиболее сохранившиеся.

Гораздо более добросовестно к этому указу отнеслось военное ведомство. К работам по снятию планов и описаниям древностей были привлечены военные инженеры.³⁹³ В частности, ими составлены описания руин в Юго-Западном (гл. 12.2) и Восточном Крыму. Так, «Описание древним зданиям, находящимся в крепостях Еникольской и бывшей Керченской, и вообще на крымском берегу Таврического или Воспорского пролива», составленное инженер-капитаном Штиром «при Еникольской инженерной команде» 17 марта 1827 г., описывает крепость в Еникале, вне крепости древний глиняный водопровод, тянувшийся на 9 верст 84 сажени (9.78 км), и остатки «водопроводной стены» (акведука) в 4 верстах к СВ от нее, «резервуар» и древний саркофаг, служивший «корытом для пойла скота» в той же крепости, татарский «каменный столбик для наказаний» на набережной, каменные ядра и каменные пороховые погреба. Здесь приведены краткие описания турецких крепости и примыкавшего к ней «замка» в Керчи, греческой церкви Иоанна Предтечи, следов «бывшей плотины» в море у берега в 5 верстах (5.33 км) от Керчи в сторону Еникале, протянувшейся «некогда поперек всего залива Керченского и ограждавшей гавань сего города», «места, где предполагают находилась ц. Св. Георгия» в д. Катерлес в 3 верстах (3.2 км) на север от Керчи (судя по описанию, речь идет о фрагменте античного барельефа, аналогичного вделанным в стены церкви Иоанна Предтечи), «Митридатова седалища», окрестных курганов («одним керченским любителем г. Дюбруксом открыты на сем месте даже род катакомб»), Золотого кургана в 4 верстах (4.26 км) от Керчи по Арабатской дороге, «Мирмикиона» («Змеиного города»), Керченского музея. О случайных находках древностей в Керчи Штир писал: «Замечательнейшие открытия сделаны недавно керчь-еникальским жителем Кулисичем при выемке земли при подошве Мит-ридатовой горы под обширный каменный погреб. Достойно удивления, на какой глубине находили каменную кладку». Последний, 18 пункт описания посвящен земляному «Ассандрову валу» и рву в 29 верстах (30.9 км) к западу от Керчи, протянувшемуся от горы Опук до Азовского моря: «Непонятно, отчего г-н Муравьев-Апостол на карте Таврии, приложенной при его путешествии, назначил его верст на 60 [64 км] далее от Керчи».³⁹⁴ По итогам донесений военных инженеров был составлен сводный доклад по всем крепостям империи и представлен императору. Таким образом, благодаря указу 1826 г. и последующим постановлениям властей до нас дошли описания и планы ряда археологических памятников Новороссийского края, ныне исчезнувших с лица земли.³⁹⁵ На основе сведений, поступивших в МВД, Андреем Гавриловичем Глаголевым (1793/1799?—1844) было составлено их описание.³⁹⁶

Одним из крупных исследователей античных древностей по праву считался Алексей Николаевич Оленин (1764—1843). Директор Императорской Публичной библиотеки (с 1811 г.), президент Академии художеств (с 1817 г.), член Государственного совета (с 1827 г.), А. Н. Оленин многие десятилетия находился в центре культурной жизни Петербурга. Он объединял вокруг себя группу любителей и знатоков древнерусской истории, археологии и письменности — так называемый Оленинский кружок (А. И. Ермолаев, А. X. Востоков, К. М. Бороздин, П. К. Фролов). Алексей Николаевич покровительствовал начинающим ученым, писателям и художникам, всячески поддерживал молодые таланты.³⁹⁷ В истории археологии А. Н. Оленин стоит в одном ряду с П. И. Кёппеном и А. С. Уваровым, одновременно изучавшими как античные, так и древнерусские памятники.³⁹⁸ Большой знаток истории средневековой Руси, он всю жизнь оставался страстным поклонником античной культуры, изучал «бытовую» археологию классического мира — исследовал костюм, предметы вооружения, изделия декоративно-прикладного искусства и ремесла по произведениям вазописи, скульптуры, глиптики. Общеизвестно, что по греческим бытовым древностям он консультировал Н. И. Гнедича при переводе «Илиады» Гомера, при этом сам нередко обращаясь за советами к таким знатокам античности, как академики X. Ф. Грефе и Е. Е.Кёлер, к министру народного просвещения и президенту Академии наук С. С. Уварову.³⁹⁹ Поэтому не случаен его интерес к античным и древнерусским древностям Северного Причерноморья — к Тмутараканскому камню, к находкам в таманских и керченских курганах. Следует отметить, что А. Н. Оленин являлся членом Комитета об устроении Новороссийской губернии, бумаги о деятельности которого сохранились в его архиве.⁴⁰⁰

Стараниями А. Н. Оленина при Императорской Публичной библиотеке была собрана значительная коллекция древностей, ответственность за которую нес хранитель Депо манускриптов А. И. Ермолаев (1779—1828), а после его смерти — А. X. Востоков (1781—1864). Нумизматический отдел Депо манускриптов состоял из 9026 монет (в том числе 979 древнегреческих и римских), причем 400 было пожертвовано самим Олениным.⁴⁰¹ Здесь же выставлялись переданные на временное хранение в библиотеку 42 вазы, в том числе так называемые этрусские (т. е. расписные) из коллекции генерал-майора Н. Ф. Хитрово и гр. А. Г. Лаваль.⁴⁰² Археологическое собрание включало 84 «чудских» предмета, новгородские серебряные гривны, «ла-майские идолы» и т. п. В библиотеку поступили находки из раскопок Я. Л. Парокья в курганах вокруг ст. Тамань близ Фанагорийской крепости (1817—1818 гг.; см. гл. 15),⁴⁰³ и поднесенные Александру I поручиком Адабашем вещи, обнаруженные им в курганах на берегу реки Синюхи — 11 древних монет, железный «панцирь», 5 медных стрел и окаменелость, «имеющая вид хлеба». К зарисовке древностей А. Н. Оленин привлек выпускника Академии художеств Ф. Г. Солнцева (1801—1892), требовал от него сознательного отношения к делу, заставлял наводить справки в литературе, чтобы рисовальщик знал время создания и названия фиксируемых им памятников.⁴⁰⁴ По приказанию Николая I в 1827, 1831, 1851—1852 гг. все художественные, археологические и этнографические коллекции, собранные в Публичной библиотеке, как непрофильные были переданы в Эрмитаж, Царскосельский Арсенал, Гатчинский дворец, Оружейную палату и другие хранилища.⁴⁰⁵

Крупным исследователем античных памятников Северного Причерноморья являлся русский немец Петр Иванович Кёппен (1793—1864), член-корреспондент (с 1826 г.), а затем ординарный академик Имп. Академии наук (с 1843 г.).⁴⁰⁶ Он занимает особое место в истории русской науки и просвещения. Юрист по образованию, но по своим научным интересам скорее историк, археолог, археограф, этнограф, филолог, географ, статистик, библиограф, Кёппен оставил заметный след в истории отечественной археологии того начального периода, когда еще только закладывались основы этой области научного знания, когда определялись цели, задачи и методы полевой и кабинетной работы. Становление П. И. Кёппена как археолога относится к начальному этапу его научной биографии и связано с изучением им античных памятников Северного Причерноморья, главным образом древнегреческой колонии Ольвии, а также Крыма и Таманского полуострова.

Уроженец Харькова, Кёппен получил хорошее домашнее образование и продолжил его в Харьковской гимназии (1805—1808), но из-за стесненного материального положения семьи вынужден был поступить на службу и стал подканцеляристом в чертежной при Слободско-Украинском губернском правлении, где занимался под руководством землемеров межеванием и снятием планов (1806—1809). Приобретенные здесь технические навыки и сведения впоследствии пригодились ему при топографических и картографических работах. Одновременно с 1808 г. П. И. Кёппен посещал подготовительные классы для студентов Харьковского университета, куда он в следующем году был принят студентом, а в 1810 г., после получения первого офицерского чина, оставил службу в чертежной и полностью посвятил себя учебе. Примерно с этого же времени, по его собственному признанию, он начал собирать сведения об археологических памятниках России, главным образом о курганах. В 1812 г. юноша закончил университет со степенью кандидата, и уже через полтора года в 1814 г. получил степень магистра правоведения.

Летом 1814 г. Петр Иванович переехал в Петербург и с тех пор попеременно служил в министерствах внутренних дел и народного просвещения. Благодаря близости с бывшим профессором политической экономии Харьковского университета Л. Г. Якобом и известным ученым Ф. П. Аделунгом, на единственной дочери которого Александре Федоровне он женился в 1830 г., П. И. Кёппен поразительно быстро установил тесный контакт с цветом научно-литературной жизни Петербурга⁴⁰⁷ и в 1816 г. вошел в число действительных членов Вольного общества любителей российской словесности,⁴⁰⁸ а в 1817 г. был избран членом-секретарем Имп. Человеколюбивого общества. Следует заметить, что будущий тесть Кёппена Ф. П. Аделунг⁴⁰⁹ и Б. Г. Вихман⁴¹⁰ в 1817 и 1820 гг. предлагали организовать в столице специализированное историко-археологическое и книжное собрание о России — Российский отечественный музей, где помимо прочих экспонатов должна была выставляться античная скульптура, надписи, утварь, каменные бабы и пр., но этот проект остался нереализованным.⁴¹¹

Федор Павлович Аделунг (Adelung Friedrich von, 1768—1843), историк, археолог, библиограф, лингвист; член-корреспондент по разряду истории и древностей (1 ноября 1809 г.), почетный член (29 декабря 1838 г.) Имп. Академии наук. Уроженец Штеттина, учился правоведению и философии в Лейпцигском университете (1787— 1790) под присмотром дяди, известного лингвиста И. X. Аделунга; много путешествовал по Западной, Центральной Европе и Прибалтике (1790—1795). Служил в Митаве (1795—1797), затем в Петербурге цензором немецких книг (с 1800 г.) и директором немецкого театра (с 1801 г.), с 1803 г. наставник великих князей Николая и Михаила Павловичей, с 1818 г. чиновник особых поручений, затем начальник учебного отделения (директор Института) восточных языков при Азиатском департаменте МИД (1824—1843), действительный статский советник. Принимал деятельное участие в создании Румянцевского музея. Автор трудов по русской истории и археологии (о Корсунских вратах Софийского собора в Новгороде, 1823), библиографии и лингвистике, в том числе публикаций и обзоров сведений иностранных путешественников о древней Руси и России. Ф. П. Аделунг был отцом дипломата Карла Аделунга, в январе 1829 г. убитого в Тегеране вместе с А. С. Грибоедовым.

Бурхард Генрих Вихман (Wichmann Burchard Heinrich von, 1786—1822), историк, библиограф, коллекционер рукописей и книг. Из лифляндских дворян, учился медицине в Йене и Гейдельберге, затем увлекся историей и за границей стал собирать книги и рукописи по истории России. Вернулся на родину в 1807 г. и полгода в 1809 г. слушал лекции в Дерптском университете. Преподаватель истории и статистики в Пажеском корпусе, воспитатель детей принца Александра Вюртембергского, секретарь и библиотекарь гр. Н. П. Румянцева (1814—1815), с 1816 г. директор народных училищ Курляндии. В конце жизни служил в Департаменте духовных дел МНП. Издал неизвестные ранее материалы о России из западноевропейских архивов. Первую коллекцию Rossica Вихман продал кн. Д. И. Лобанову-Ростовскому, вторую — библиотеке Главного штаба.

С 1810 г., еще со студенческих лет, в летнее каникулярное время П. И. Кёппен начал объезды различных мест южной России, причем страсть к путешествиям сохранилась в нем до конца жизни. В 1817 г. он впервые заехал на городище Ольвии под Николаевым и именно тогда задумал снять его инструментальный план (гл. 10.3). Круг лиц, занимавшихся исследованием отечественных древностей, был в то время весьма ограничен. Опубликовав в 1818 г. перевод «Источники римской истории из Иоанна фон Мюллера» и компилятивное сочинение по материалам книги «Untersuchungen zur Erlauterung der alteren Geschichte Russlands von A. C. Lehrberg» (SPb., 1816),⁴¹² он обратил на себя внимание известного мецената, собирателя книг и рукописей, коллекционера древностей Николая Петровича Румянцева (1754—1826).⁴¹³

Н. П. Румянцев, старший сын фельдмаршала П. А. Румянцева-Задунайского, получил хорошее домашнее образование. Служил при дворе Екатерины II (1772—1773, 1776—1781), сблизился с цесаревичем Павлом Петровичем. Путешествовал по Европе (1774—1776), слушал лекции в Лейденском университете, встречался с Вольтером. В 1781—1795 гг. находился на дипломатической службе; один из директоров Вспомогательного для дворянства банка (1797), член ряда финансовых комиссий. В 1798—1801 гг. был в опале и жил за границей. С воцарением Александра I — сенатор и член Государственного совета (1801), директор Департамента водных коммуникаций (1801—1809), одновременно министр коммерции (1801—1811), с 1807 г. управляющий Министерством иностранных дел, с 1808 г.— министр; канцлер (1809); председатель Государственного совета (1810—1812). В 1811 г. учредил при Архиве МИД Комиссию печатания государственных грамот и договоров. Сторонник сближения с Францией, после вторжения Наполеона в Россию от потрясения потерял слух, с 1812 г. из-за разногласий с царем фактически отошел от дел. В 1814 г. вышел в отставку, сохранив за собой пожизненно звание канцлера. С 1819 г. почетный член Имп. Российской Академии. Основоположник Румянцевского музея с одной из лучших библиотек в России. В 1828 г. Е. Е. Кёлер, Ф. И. Круг и X. Д. Френ занимались классификацией памятников Румянцевского музея, поступившего в ведение государства, а в особняке Н. П. Румянцева (Английская наб., 44) в 1831 г. был открыт Румянцевский музей, доступный для публики раз в неделю (в 1861 г. переведен в Москву и стал именоваться Московским публичным и Румянцевским музеем, в 1925 г. его библиотека составила основу фондов РГБ; археологическая часть впоследствии передана в ГИМ).

Н. П. Румянцев выразил желание познакомиться с Кёппеном и привлек молодого человека к делам своего известного кружка, занимавшегося главным образом русскими памятниками. Румянцевский кружок объединял крупнейших историков, археографов, археологов и нумизматов. Организатор кружка поддерживал тесные связи практически со всеми профессиональными учеными и дилетантами в России и за рубежом, интересовавшимися древностями в широком смысле слова, материально поощрял их исследования в области древнейшей истории, археографии, археологии, нумизматики, эпиграфики России. По инициативе и на средства Румянцева ими были приобретены, собраны и изданы многие исторические, нумизматические и археологические источники в России и за границей.

Лишь на закате своей жизни канцлер увлекся античной историей и археологией Причерноморья, главным образом монетами (гл. 8.4), и начал субсидировать раскопки Поля Дюбрюкса в Керчи (гл. 3.2). В составе собрания Румянцевского музея сохранились рукописи И. Г. М. Штрандма-на,⁴¹⁴ совершенно забытого исследователя курганных древностей России, о памятниках этого типа в Европейской России и Сибири (1816),⁴¹⁵ его же материалы по истории торговли древней Таны в устье Дона, с историческим очерком греческих и римских колоний (1820).⁴¹⁶

Иван Густав Магнус Оттонович фон Штрандман (Strandmann Johann Gustav Magnus von, 1784—1842), археолог, путешественник, сын генерал-лейтенанта. Родился в Эстляндии в имении деда графа Стенбока, получил хорошее домашнее образование под руководством бабушки (урожд. баронессы Штакельберг), учился в Дерптском университете (1803—1805), с 1805 г. актуариус, с 1806 г. переводчик в Коллегии иностранных дел, одновременно секретарь при гр. X. А. Ливене. В 1807 г. Штрандман совершил первую археологическую поездку в окрестности Старой Ладоги для исследования, описания и зарисовки развалин Рюрикова городища. С 1811 г. коллежский асессор, с 1816 г. надворный советник, с 1817 г. коллежский советник. В 1812 г. при главной квартире императора в Полоцке был представлен Н. П. Румянцеву и с тех пор стал его деятельным сотрудником. Секретарь русского посольства в Пруссии (Берлин, 1810—1812), Швеции (Стокгольм, 1812—1813) и Великобритании (Лондон, 1813— 1816). В 1816 г. руководил образовательной поездкой студентов Петербургского педагогического института в Англию, Шотландию, Францию, Швейцарию, с 1818 г. часто ездил в Италию. По поручению Румянцева с 1812 г. обследовал архивы Западной Европы для сбора и копирования материалов по древней истории России. О своем знакомстве со Штрандманом в Риге П. И. Кёппен записал в дневнике 12 июня 1827 г.: «Г-н Зонтаг… зашел за мною… Позвольте, сказал он, познакомить Вас с г-м Штрандманом, который ныне из Рима возвращается в Санкт-Петербург, по крайней мере на время, ибо оный думает ехать в Италию. Знакомство с г-м Штрандманом было для меня весьма приятно. Уже в книге Uber Alterthum und Kunst in Russland я упомянул о его сочинении о могилах в России, доставленном в рукописи из Лондона к государственному канцлеру гр. Н. П. Румянцеву. Разные другие бумаги г-на Штрандмана, снимки и т. п. ныне еще находятся у меня, для издания» (ПФА РАН, ф. 30, on. 1, д. 145, л. 5; выписки Кёппена из его труда см.: д. 437, № 11). Рукописи Штрандмана по археологии были возвращены Кёппеном Румянцеву и остались неизданными. В 1827 г. Штрандман вновь приехал в Россию и вышел в отставку, но через несколько лет уехал в Италию для продолжения архивных изысканий. В 1833 г. папа римский Григорий XVI пожаловал ему титул пфальц-графа. Впоследствии Штрандман вернулся на родину и умер в Риге.

В собрании Румянцева хранится сочинение члена Российской Академии И. И. Леванды о происхождении царских скифов, к которым на взгляд автора восходило происхождение современных русских (около 1811 г.)⁴¹⁷ и ряд других сочинений по древнейшей истории Восточной Европы. В последние годы жизни государственный канцлер стал собирать и картографические материалы о юге России. Так, в мае 1820 г. он приобрел коллекцию копий средневековых карт Крыма, Черного моря и России из разных архивов Флоренции.⁴¹⁸

Именно Румянцев познакомил Кёппена с министром внутренних дел О. П. Козодавлевым, в подчинении которого находилось почтовое ведомство. Благодаря этому Кёппен получил место чиновника особых поручений при министре и в 1819 г. был назначен вторым редактором (по другим данным — переводчиком) министерской газеты «Северная почта».

В 1819 г. О. П. Козодавлев поручил П. И. Кёппену провести ревизию почтовых станций по Белорусскому тракту до Крыма и Кавказа, и обратно. Кёппен воспользовался поездкой для сбора сведений об археологических памятниках побережья Черного моря для Н. П. Румянцева. По итогам своего путешествия 7 января 1820 г. он составил для графа «Краткую записку о поездке к Кавказу и в Крым»⁴¹⁹ (документ № 7). Проезжая через Псков в мае 1819 г., Петр Иванович познакомился с известным историком и археографом, знатоком отечественных древностей, членом Румянцевского кружка Псковским архиепископом Евгением (в миру Евфимий Алексеевич Болховитинов, 1767—1837), с 1822 г. митрополитом Киевским и Галицким, с которым затем поддерживал переписку по историко-археологическим вопросам.⁴²⁰ Путь Кёппена лежал через имение графа И. А. Кушелева-Безбородко Стольное в Черниговской губернии, где он занялся копированием вывезенных сюда по приказу владельца Ильинского ольвийских надписей и других эпиграфических памятников Причерноморья.

Проехав через Харьков, Ростов и Таманский полуостров, Кёппен впервые оказался в Крыму, который поразил его своими красотами и разнообразием памятников многих исторических эпох. В 1819 г. в Керчи у П.Дюбрюкса П. И. Кёппен ознакомился с методикой раскопок античных памятников. У урочища Сто могил под Николаевым он вновь осмотрел следы древней Ольвии и снял план ее укреплений (гл. 10. 3).

В декабре 1819 г. Кёппен вернулся в Петербург и вплотную занялся систематизацией собранных во время поездки на юг научных материалов. Их результаты нашли отражение в неопубликованной обширной статье «Ольвия. Древний город на реке Буге» (документ № 8, гл. 10.3) и напечатанном плане городища Ольвии с окрестностями.⁴²¹ Однако на служебном статусе молодого исследователя отрицательно сказалась потеря покровительства скончавшегося в июне того же года министра внутренних дел О. П. Козодавлева. Выйдя в отставку в январе 1822 г., Петр Иванович по настоянию графа Н. П. Румянцева совершил путешествие за счет канцлера по северо-западным и западным губерниям России, а затем и за границу с научными целями на средства своего спутника А. С. Березина (октябрь 1821—апрель 1824 г.).⁴²² В Польше, Германии, Австрии, Венгрии, Чехии Кёппен как представитель Румянцевского кружка собирал всевозможные памятники старины, главным образом касающиеся истории славянства.⁴²³ При этом он не забывал и об античных древностях, налаживая контакты с известными археологами, историками, антиковедами, хранителями музеев.⁴²⁴ В Вене в сентябре—октябре 1822 г. Кёппен познакомился с одесским антикварием, полковником И. А. Стемпковским (см. гл. 3), возвращавшимся из Парижа на родину.⁴²⁵ Иван Алексеевич помог молодому коллеге в рецензировании монографии Д. Рауль-Рошетга о древностях Боспора Киммерийского. В бумагах

Кёппена сохранились список каталога монет из коллекции И. А. Стемпковского и его хронологическая таблица царей Боспора, переписанные Петром Ивановичем в Вене.⁴²⁶ С тех пор между ними завязалась содержательная переписка по историко-археологическим, нумизматическим и эпиграфическим вопросам, которая заслуживает самостоятельной публикации. «По роду занятий, — писал Кёппен Стемпковскому, — по Вашему местопребыванию и, что всего более, по уважаемым мною душевным Вашим качествам, я не могу не почитать Вас близким моему сердцу. Это походит на любовное объяснение, скажете Вы; будь так… Но если обстоятельства не дозволили мне сделаться Вашим другом, то позвольте быть по крайней мере добрым, чистосердечным приятелем».⁴²⁷

Результаты поездок в Новороссию нашли отражение в двух книгах Кёппена, вышедших в Вене в 1822—1823 гг. Первая брошюра о древностях северного берега Понта⁴²⁸ явилась развернутой рецензией на монографию французского антиковеда Д. Рауль-Рошетта⁴²⁹ о греческих древностях Боспора Киммерийского (1822).⁴³⁰

Дезире Рауль Рауль-Рошетт (Raoul-Rochette Desire-Raoul, 1789—1854), французский археолог, историк античного искусства, историк-антиковед и новист; член Парижской академии надписей и изящной словесности (1816), почетный член Петербургской Академии наук (1822). Получил образование в Бурже, в 1811 г. приехал в Париж и занял кафедру профессора истории в Имп. лицее. В 1815 г. был помощником Ф. П. Г. Гизо на его лекциях по новой истории. С 1816 г. сотрудник «Journal de savants». В 1818 г. вместо Луи Миллена (Millin) занял должность хранителя кабинета антиков и медалей Королевской библиотеки. В 1826 г. назначен профессором археологии; с 1839 г. непременный секретарь Академии художеств. В 1819 г. совершил путешествие в Швейцарию, в 1826 г.— в Италию и Сицилию, в 1840-х гг.— в Грецию и Германию. Оставил труды по новой истории, в том числе два сочинения о швейцарской революции 1797 и 1803 гг.

Монография Д. Рауль-Рошетта содержала многочисленные ошибки в публикации надписей и монет, поэтому была встречена критическими рецензиями Кёлера и Кёппена. Вторая брошюра Кёппена явилась полным достоинства ответом на резкую критику Е. Е. Кёлером⁴³¹ самого Кёппена (подробнее см. гл. 8.6, 10.3).⁴³² Эта книга Петра Ивановича получила высокую оценку И. А. Стемпковского: «Несмотря на плохое знание мое немецкого языка, я быстро прочитал книжку вашу, и перечитываю теперь в другой раз, с новым удовольствием. Без лести, удивляюсь, как имели вы время, со странническим посохом в руках, войти в столь глубокие и обширные изыскания. В Вене видел я только весьма малую часть труда вашего, и тем более удивился обширности оного, и разнообразию в исследованиях. Вы объяснили почти все отрасли археологии, в том, что относится до берегов Понта, и открыли ученому свету множество новых сведений и замечаний. Надобно сказать, что в этом состоит главная выгода положения нашего; ибо избранная нами часть еще мало была исследована и обработана. Тем вернее и занимательнее должен быть для ученых труд, подобный вашему; и я не мало не сомневаюсь, чтобы он не был принят со всеобщим одобрением. Скромность, с которою вы объясняетесь насчет трудных предметов, вами излагаемых, еще более придает достоинства сочинению вашему и представляет не малую противуположность с некоторыми известными вам объяснениями древностей, в коих каждая статья решается без апелляции (намек на труды Е. Е. Кёлера. — И. Т.). Одним словом, книжка ваша несомненно заслужит внимание всех просвещенных и беспристрастных судей».⁴³³

Из-за недостатка средств Кёппен не смог посетить Париж, куда его настойчиво приглашали в своих посланиях французские ученые Ж. А. Летрон, К. Б. Газе, К. Мальте-Брён и Д. Рауль-Рошетт, и вскоре вынужден был вернуться в Россию. На обратном пути в Германии он завел знакомства с крупнейшими учеными и литераторами своего времени — в Берлине с географом К. Риттером, основателем сравнительного языкознания Фр. Боппом, эпиграфистом А. Бёком. Последний показал путешественнику первые листы корректуры своего корпуса греческих надписей и попросил разрешения у коллеги воспользоваться его снимками эпиграфических памятников Южной России (гл. 8.2).⁴³⁴ В Веймаре Кёппен удостоился чести был принятым в доме И. В. Гёте.

Вернувшись в Петербург, в декабре 1824 г. Кёппен вновь поступил на государственную службу и стал чиновником Департамента народного просвещения, где сблизился с новым министром адмиралом А. С. Шишковым, одновременно являвшимся президентом Российской Академии (1813—1841). По ходатайству Шишкова Петру Ивановичу было «зачтено в службу» время нахождения в отставке, т. е. частного путешествия за границу с научными целями, и пожалован подарок от императора в сумме 2 тыс. р. Вскоре Кёппен стал редактором-издателем первого русского библиографического журнала «Библиографические листы» (6 января 1825—28 мая 1826 г., вышло 43 номера). Это периодическое издание пропагандировало деятельность членов Румянцевского кружка для отечественных любителей древностей. Журнал, любимое детище П. И. Кёппена, регулярно публиковал информационные и критические материалы о новых книгах и периодических изданиях по землеописанию, статистике, истории, этнографии, словесности и другим наукам, печатавшихся в России на разных языках, иностранной литературе о России, давал информацию о новых картах, планах, книгах и рисунках, издаваемых Военно-топографическим депо карт, а также статьи о новых исторических, эпиграфических, нумизматических и археологических источниках, в том числе классических.⁴³⁵ В нем печатались А. X. Востоков, Ф. И. Круг, И. А. Стемпковский, П. Г. Бутков и др. Но из-за доноса реакционера и обскуранта, попечителя Казанского учебного округа М. Л. Магницкого, обрушевшегося на пропущенные цензурой «непозволительные статьи»⁴³⁶ по кирилло-мефоди-евскому вопросу, вскоре разразился скандал. В объяснительном письме Кёппен продемонстрировал отсутствие у Магницкого элементарных знаний древней истории собственной страны.⁴³⁷ Несмотря на то что суд, в состав которого был включен митрополит Евгений, вынес оправдательный приговор, Кёппен не стал возобновлять издание. Сгущавшаяся общественная атмосфера после подавления восстания декабристов, смерть оказывавшего ему финансовую помощь Н. П. Румянцева, а также незначительное число подписчиков на журнал не способствовали его продолжению.

После перенесенных испытаний, приведших к ухудшению состояния здоровья («недуг чахотного характера»), Кёппен мечтал о переселении на юг. Еще во время первой поездки в Крым в 1819 г. Таврида настолько пленила Петра Ивановича, что он решил связать с ней вторую половину жизни: в 1827 г. он получил долгожданный перевод из Министерства народного просвещения в Министерство внутренних дел, ведавшее сельским хозяйством, в начале 1829 г. переселился в Крым и занял пост помощника главного инспектора шелководства, садоводства и виноделия южных губерний X. X. Стевена,⁴³⁸ с которым был знаком и дружен еще с 1819 г.

Христиан Христианович Стевен (Steven, 1781—1863), ботаник, биолог, энтомолог, коллекционер древностей; доктор медицины (1799) и философии (1840, Гельсингфорский университет); член-корреспондент по разряду ботаники (1815), почетный член (1849) Имп. Академии наук, корреспондент Петербургской медико-хирургической академии (1816). Из финских дворян, сын таможенного инспектора в Фридрихсгаме (Выборгская губ.). Учился в местном народном училище, с 1792 г. в университете г. Або (ныне Турку, Финляндия), где изучал медицину и древние языки, с 1795 г. в Петербургском лекарском училище, вошедшем в состав Медико-хирургической академии, совершенствовал образование в Йене (1797—1798), с 1799 г. служил в С.-Петербургском сухопутном госпитале, с 1800 г. инспектор над шелководством в Кавказской губернии, в 1803 г. переведен на ту же должность в Грузию, затем помощник (1806—1826) главного инспектора над шелководством (по Департаменту государственного хозяйства и публичных зданий МВД) барона Ф. Маршала фон Биберштейна, одновременно директор Имп. Никитского ботанического сада (1812—1827), основанного по инициативе герцога А. Э. де Ришелье; статский советник (1818). В начале 1820-го—1821-м г. совершил заграничное путешествие на средства казны с целью пополнения ботанической коллекции сада (Австрия, Германия, Италия, Швейцария, Франция, Турция). Главный инспектор шелководства (1826—1841)—сельского хозяйства (1841—1850) южных губерний, действительный статский советник.

Кёппен поселился в Симферополе и в своем имении Карабах на Южном берегу Крыма. На новой должности в обязанности Кёппена входили ежегодные разъезды от Днестра до Волги, использованные им и для сбора сведений о древностях. В Крыму он продолжал поддерживать тесные контакты с местными антиквариями И. А. Стемпковским, И. П. Бларамбер-гом, П.Дюбрюксом, Р. Скасси, П. Лангом и др. (гл. 3).

В августе 1833 г. Кёппен поделился с новороссийским генерал-губернатором М. С. Воронцовым своими мыслями о необходимости детального описания археологических памятников и фиксации топонимов Тавриды. Осенью 1833—весной 1834 г. по поручению и на средства графа (1200 р.) он тщательно обследовал горную часть Таврики, где первым обнаружил и описал следы укреплений античного и византийского времени. К средневековью ученый отнес некоторые позднеантичные городища, в том числе Неаполь Скифский близ Симферополя (рис. 20, 21), Харакс в Ай-Тодоре,⁴³⁹ а укрепление Сарымамбаш-Кермен, ныне датируемое XIV—XV вв.,⁴⁴⁰ вопреки мнению Бларамберга, посчитал скифской крепостью, построенной Палаком и другими сыновьями Скилура.⁴⁴¹ Материалы исследований по археологии Тавриды были обобщены Кёппеном в известном «Крымском сборнике», планировавшемся как четырехтомник,⁴⁴² однако в свет вышел только первый том «О древностях Южного берега Крыма и гор Таврических», с приложением подробной карты Южного берега Крыма, составленной на основе известной карты генерала Мухина 1816 г., и указателем к ней.⁴⁴³ На печа-

Рис. 20. П. И. Кёппен (по копии дочери). Набросок плана городища Керменчик (Неаполь Скифский) близ Симферополя. «От А до В = 790 (около 810 шагов), от С до Д = 638 шагов, от С до В = 124 шага, от F до G = 630 шагов». Не ранее 1833 г. Чернила. Перо (ПФА РАН, ф. 30, on. 1, д. 344, л. 214 об. Публ. впервые).

тание сборника М. С. Воронцовым было ассигновано 5 тыс. р. Богатейшие материалы для других томов «Крымского сборника» сохранились в фонде Кёппена в академическом архиве в Петербурге.

Другой дилетант, один из последних энциклопедистов, натуралист и археолог Фредерик Дюбуа де Монпере {Dubois de Montpereux Frederic, 1798—1850) (рис. 22) сделал не меньше, чем Кёппен, для изучения археологических памятников северного и восточного берегов Понта Евксинского. ⁴⁴⁴ Швейцарский путешественник несколько раз посетил имение Кёппена Карабах в Крыму. Петр Иванович поддерживал с ним близкие приятельские отношения вплоть до смерти Дюбуа, о чем свидетельствует их обширная личная переписка, во многом посвященная археологии, эпиграфике и нумизматике Причерноморья.⁴⁴⁵

Дюбуа де Монпере, уроженец Швейцарии, оставил заметный след в истории археологии, эпиграфики, нумизматики, геологии, минералогии, ботаники, был блестящим наблюдателем и рисовальщиком.⁴⁴⁶ Он родился в обедневшей дворянской семье (отец занимался торговлей

Рис. 21. План городища Керменчик (Неаполь Скифский), изданный в «Крымском сборнике» П. И. Кёппена. 1837 г.

кружевами, дед был художником по эмали и работал по приглашению испанского двора в Эскуриале). Первоначальное образование будущий натуралист получил в Невшателе в местном коллеже и тогда же заинтересовался археологией и геологией (эти две науки в его творчестве не только соперничали, но и взаимно дополняли друг друга). Неугомонный путешественник, он сначала объехал родную Швейцарию, а в 1819 г. через страны Центральной Европы и Пруссию направился в Курляндию, где получил место наставника в семье барона Фердинанда фон Роппа в Митаве (1819—1821), владевшего прекрасной библиотекой и собранием антиков. Часть времени вместе со своим воспитанником Теодором фон Роппом Дюбуа проводил в родовом имении хозяев Покрое близ Вильно (1821—1823).

В первые грды пребывания в западных губерниях России Дюбуа де Монпере активно занимается самообразованием: читает древних авторов, увлекается египтологией, изучает изданную в 1822 г. монографию Рауль-Рошетта о греческих древностях Причерноморья и между 1825—1826 гг. задумывает свое будущее путешествие к северному побережью Черного моря. В Прибалтике Дюбуа де Монпере занимался не только геологическими изысканиями, но и изучением местных древностей, о чем направил сообщение в Литературное общество Митавы (1829), искренне заинтересовался историей, архитектурой и этнографией Литвы. В 1825 г. он совершил путешествие с геологическими целями на юг Польши и в Западную Украину в район Волыни, где в Кременецком лицее преподавал выходец из Невшателя ботаник Ш. Годе, а в июле 1829 г. — в г. Каменец-Подольский, обследовал верхнее течение Днестра. Позднее за свой труд по минералогии западных территорий России он был избран членом Имп. Мине-

Рис. 22. Портрет Ф. Дюбуа де Монпере. Литография.

ралогического общества в Петербурге.⁴⁴⁷ В 1829 г. Дюбуа де Монпере обратился с просьбой о поддержке задуманного им путешествия к берегам Черного моря к известному немецкому географу А. фон Гумбольдту, который по приглашению Николая I весной того же года уехал в семимесячную экспедицию на Урал, Алтай и к Каспийскому морю за счет субсидий русского правительства.

Вместе со своим воспитанником в конце 1829 г. Дюбуа покинул Литву и приехал в столицу Пруссии Берлин: в 1829—1830 гг. у А. Бёка он слушал лекции по эпиграфике и изучал естественную историю в Берлинском университете, а также лично познакомился с известными учеными-естествоиспытателями географами А. фон Гумбольдтом и Карлом Риттером,⁴⁴⁸ геологом Христианом Леопольдом Бухом. В общении с ними Дюбуа де Монпере обдумывал задачи будущей комплексной экспедиции по малоизвестным в то время землям Южной России и Кавказу. Эти ученые являлись членами Берлинской Академии наук и иностранными почетными членами Петербургской Академии наук, с которой поддерживали тесные связи; с их помощью Дюбуа де Монпере получил одобрение своего плана правительством России. В июне 1831 г. Дюбуа покинул Берлин и по паспорту короля Пруссии в одиночестве, на личные средства, отправился в путешествие через Западную и Восточную Украину (1831—1832). Проехав Новороссийский край, Крым и Таманский полуостров (1832—1833), он к середине 1833 г. добрался до Кавказа, посетил области черкесов, Осетию, Абхазию (1833), Черноморское побережье Кавказа (1833—1834), Имеретию, Мингрелию, Гурию, Кахетию, Сванетию и другие области Грузии, Армению (1833) и в конце 1834 г. двинулся в обратный путь по знакомым уже местам, направившись из Тамани в Керчь, по Южному берегу Крыма в Севастополь, через Симферополь в Одессу, а оттуда в Литву (1834—1835).

В состав дошедших до нас рукописных дневников, украшенных многочисленными зарисовками Дюбуа де Монпере (рис. 23, 24), включены описания приднепровских курганов и остатков крепостных сооружений в Западной Украине и Литве (1831), выписки по древней истории восточных славян и по начальной истории Руси, истории казаков (со слов полковника Иосифа Понятовского), записки по истории и археологии Боспорского царства, копия рапорта Поля Дюбрюкса об открытии кургана Куль-Оба близ Керчи 22 сентября 1830 г., выписки из статей по археологии Крыма и по истории Кавказа, библиографические материалы, отчеты Дюбуа де Монпере о путешествиях на запад и юг России (1833), исторические и бытовые рассказы о Литве и Курляндии с зарисовками монет.⁴⁴⁹ Один из наиболее значимых итогов его путешествия — эпиграфические заметки и зарисовки; всего им было скопировано 160 надписей, из них более половины греческих, в значительной степени опубликованных до него, остальные грузинские и армянские, как правило неизданные.⁴⁵⁰

Лишь в 1836 г. Дюбуа вернулся в Берлин, затем до 1838 г. жил в Париже, где занялся обработкой и изданием собранных материалов. Он неоднократно выступал с докладами на общих собраниях Географического и Геологического обществ и Парижской Академии надписей и словесности. Широкую образованность и эрудицию Дюбуа де Монпере, качественный состав и редкость собранных им коллекций (включая археологические) высоко ценили А. фон Гумбольдт, К. Риттер и многие другие выдающиеся ученые, являвшиеся его учителями, друзьями и корреспондентами.⁴⁵¹ В 1838 г. Географическое общество в Париже присудило ему первую премию за его путешествие на Кавказ и в Крым, что было редким явлением во Франции, так как он являлся иностранцем. Впоследствии Дюбуа был избран членом-корреспондентом географических обществ в Лондоне, Берлине, Санкт-Петербурге, а общество изящных искусств в Париже удостоило его медали. Император Николай I наградил ученого орденом Св. Станислава и 20 тыс. ливров, а также взял на себя финансирование издания атласа путешествия.

Коллеги в России — X. X. Стевен и П. И. Кёппен — пытались добиться для Дюбуа места на русской службе. Так, летом 1836 г. Кёппен, а в январе 1837 г. геолог барон А. X. Мейен-дорф и непременный секретарь Академии наук П. Н. Фус убеждали ученого принять предложение Петербургской Академии наук, располагавшей вакантным местом адъюнкта по кафедре природоведения, но в тот момент Дюбуа отказался ехать в Россию из-за растянувшегося на многие годы редактирования собственных записей и дорогостоящего печатания шести томов и атласа его путешествия.⁴⁵² Рассматривая вопрос о языке публикации материалов путешествия Дюбуа, Кёппен предлагал издавать труд не только на французском языке в Париже, но и на немецком в Берлине и на русском в Петербурге, используя одни и те же клише для иллюстраций, что, к сожалению, в части русского издания не было осуществлено. Благодаря субсидиям правительств России и Пруссии был издан роскошный атлас его путешествия из 200 таблиц in folio, включавший географические карты, виды местности, архитектурные планы, рисунки древностей, геологические разрезы и т. п. Издание атласа осталось незаконченным из-за смерти автора. Судя по переписке, один том путешествия Дюбуа в год выхода из печати в

Рис. 24. Ф. Дюбуа де Монпере. Руины в окрестностях монастыря Св. Георгия. Зарисовки в путевом дневнике 1833 г. Чернила. Перо (ПФА РАН, ф. 86, on. 1, д. 4, л. 9 об.—10. Публ. впервые).

России стоил Пр. серебром, атлас — во много раз дороже, и сегодня он представляет библиографическую редкость. Насколько мне известно, в Петербурге полные экземпляры атласа хранятся в БАН, РНБ, библиотеке ИИМК РАН, в Москве — в Музее книги РГБ.

В письмах к Петру Ивановичу Дюбуа выражал надежду еще раз побывать в России, что, к сожалению, не состоялось. В 1838 г. Дюбуа де Монпере был назначен преподавателем (с 1843 г. профессором) археологии в Академии (университете) в Невшателе, где читал лекции до 1848 г. и параллельно проводил раскопки памятников римского времени. После революции 1848 г. он обратился к частной жизни и подготовил исследование «Невшательские древности», но болезнь — лихорадка, подхваченная в Закавказье, преждевременно, в возрасте 52 лет, свела его в могилу.⁴⁵³ За всю жизнь Дюбуа так ни разу и не побывал в Петербурге, хотя был связан со многими русскими, в том числе столичными, учеными многолетней перепиской.

Отмечая тщательность исследований Дюбуа де Монпере, его современник профессор П. М. Леонтьев между тем пишет, что эта скрупулезность, «однако ж, не совсем соответствует степени основательности его в употреблении древних источников; от этого исследования г. Дюбуа, при всей их пользе и обширности, оказываются недоделанными».⁴⁵⁴ В наступавшей эпохе специализации и дифференциации научных дисциплин не все разделы колоссального по объему труда швейцарского энциклопедиста выглядели равноценными. Тем не менее исследования Дюбуа де Монпере были высоко оценены современниками, его труд до сих пор остается одним из самых цитируемых и используется многими специалистами в области археологии Причерноморья как первоисточник, зафиксировавший состояние ряда исчезнувших или полуразрушенных памятников в начале 1830-х гг. Значительно больший объем информации представляют рукописные материалы обладавшего острым глазом и ясным умом путешественника, прежде всего его рисунки, не искаженные последующим литографированием или гравированием, лишь частично использованные в опубликованных томах и еще ждущие своих исследователей.⁴⁵⁵

 

ГЛАВА 3

СЛОЖЕНИЕ АРХЕОЛОГИЧЕСКОГО ЦЕНТРА В НОВОРОССИИ (первая треть XIX в.)

• 3.1. ОДЕССА

К началу XIX в. столица Новороссии, интернациональная и многоязычная Одесса постепенно превратилась не только в административный, но и в научный и культурный центр юга России. Благоприятную атмосферу для занятий прошлым этого «классического края» создавали просвещенные администраторы — генерал-губернаторы А. Э. де Ришелье, А. Ф. де Лан-жерон, М. С. Воронцов.

Арман Эмануэль Софи (Эммануил Осипович) дю Плесси, граф Шинон, герцог де Ришелье (du Plessis de Richelieu, 1766—1822), французский и русский государственный деятель; генерал-лейтенант. Во время революции 1789 г. как ярый роялист бежал в Россию и поступил на военную службу в 1791 г., жил в России с 1795 г., но русское подданство не принимал. Участник штурма Измаила (1790) и коалиционной войны (1793—1794) против революционной Франции; херсонский военный губернатор с подчинением ему Екатеринославской и Таврической губерний, войск крымской инспекции (1805—1814), одновременно градоначальник Одессы (1803—1814). Много сделал для экономического развития и хозяйственного освоения Северного Причерноморья. В 1814 г. после реставрации Бурбонов вернулся во Францию и стал первым министром (1815—1818, 1820—1821) и министром иностранных дел в правительстве короля Людовика XVIII.⁴⁵⁶

Граф Луи-Александр (Александр Федорович) д’Андро де Ланжерон (Longeron Andrault, 1763—1831), военный, государственный и общественный деятель, писатель-драматург; генерал от инфантерии (1811). Принадлежал к древнему и знатному, но малоимущему французскому дворянскому роду. Ланжерон начал службу в 1779 г. в чине подпоручика пехотного полка французской армии, был близок ко двору Людовика XVI; принимал участие в войне за независимость США (1782—1783), в конце 1789 г. лишился титула и всех родовых привилегий и вскоре эмигрировал в Россию, с 1790 г. на русской службе, генерал-майор, с 1798 г. генерал-лейтенант, шеф Уфимского (1797—1799) и Ряжского (1799—1806) мушкетерского полков, участвовал в осаде Очакова, отличился в 1790 г. при взятии Измаила, а в 1810 г.— Силистрии; участвовал в русско-шведской 1788—1790 гг., русско-французской 1805 г. и Отечественной войнах, освободительном походе в Европу 1813—1814 гт., русско-турецких 1787— 1791 гт., 1806—1812 гг. и 1828—1829 гг. войнах. В 1799 г. принял русское подданство. В 1812—1814 гт. командовал корпусом. Новороссийский генерал-губернатор (1815—1822), одесский градоначальник (1815—1820), одновременно главный начальник бугских и черноморских казаков и всей пограничной линии. Мастер стула масонской ложи «Евксинский Понт» в Одессе (1817—1822). С 1822 г. в отставке, с 1825 г. вновь на службе, с 1831 г. в отставке. Умер от холеры в Петербурге, погребен в Одессе в нижнем склепе Успенского католического собора (в 1949 г. захоронение уничтожено).⁴⁵⁷

Их начинания поддерживали главные командиры Черноморского флота и портов И. И. де Траверсе и А. С.Грейг (см. гл. 4.1). Своего расцвета просветительская деятельность достигла при руководстве краем М. С. Воронцова и А. С. Грейга, отличавшихся «любовью к наукам и приязнью к ученым» и «неуклонно трудившихся для распространения наук и знаний». Об исследовательском духе, царившем в Южной Пальмире и во всем Новороссийском крае в первой трети XIX в., подробные свидетельства оставили иностранные негоцианты и путешественники.⁴⁵⁸

В 1810—1820-х гг. в Одессе сложился кружок любителей древней истории и археологии Причерноморья, в который входили А. Ф. Панагиодор-Никовул, И. П. Бларамберг, И. А. Стемп-ковский, Я. Г. Пиципио, Г. И. Соколов, Э. В. Тетбу де Мариньи, А. Ф. Спада, М. М. Кирьяков, А. И. Левшин, А. Я. Фабр, В. Г. Тепляков, 3. С. Херхеулидзев, И. П. Липранди, Е. В. Зонтаг, Н. С. Алексеев, А. Коллен, К. Монтадон, Ш. Сикар — чиновники администрации новороссийского генерал-губернатора, коммерсанты, «вольные художники», преподаватели и смотрители основанного в 1817 г. Ришельевского лицея (в 1865 г. преобразован в Новороссийский университет), консулы иностранных государств, офицеры-гидрографы Черноморского флота и др.⁴⁵⁹ Один из членов кружка, суперинтендант всех евангелических церквей Южной России и член Попечительного комитета Новороссии пастор Карл-Август Бёттигер (Bottiger, 1779— 1848) 25 февраля 1819 г. подал через министра народного просвещения князя А. Н. Голицына прошение императору Александру I с предложением об открытии в Одессе музея (музыкальных инструментов, эстампов, рисунков, картин и статуй) с публичной библиотекой и типографией при нем, а также семинарии для бедных сирот, оставшееся без внимания властей.⁴⁶⁰ И музей, и городская публичная библиотека были открыты несколько лет спустя при руководстве краем М. С. Воронцова.⁴⁶¹

Граф (с 1852 г. светлейший князь) Михаил Семенович Воронцов (1782—1856), военачальник и государственный деятель, генерал-фельдмаршал (1856), генерал-адъютант (1815), член Государственного совета (1826), почетный член Петербургской АН (1826). Один из крупнейших русских помещиков. Воспитывался в традициях европейского консерватизма, получил блестящее образование в Англии в доме отца, полномочного министра в Лондоне гр. С. Р. Воронцова, хорошо знал не только основные европейские языки, но и латинский. Службу начал в 1801 г. поручиком в лейб-гвардии Преображенском полку, участник войн с горцами на Кавказе (1803, 1845—1847), с Францией (1805, 1806—1807), русско-турецких войн (1806—1812, 1828—1829); в Отечественной войне 1812 г. начальник сводно-гренадерской дивизии, участник битвы при Бородине, в ходе которой получил пулевое ранение, и заграничного похода русской армии; генерал-адъютант (1814), командир оккупационного корпуса во Франции (1815—1818), затем третьего пехотного корпуса в России (1819—1823). Неоднократно отмечен наградами за отвагу. Генерал от инфантерии (1825). С 1823 г. генерал-губернатор Новороссии и полномочный наместник (с 1828 г. генерал-губернатор) Бессарабии, одновременно наместник и главнокомандующий войсками на Кавказе (1844— 1854). 6 марта 1845 г. Воронцов переселился из Одессы в Тифлис, где находилась резиденция наместника на Кавказе. Умер и погребен в Одессе в Спасо-Преображенском соборе (в 1936 г. могила осквернена и ограблена, прах вывезен на городскую окраину и позже перезахоронен).

Граф М. С. Воронцов много сделал не только для экономического, но и для культурного развития подвластных ему земель. Он искренне заботился о сохранении и научном изучении историко-культурного наследия прошлого — при нем были приняты распоряжения об охране и изучении архитектурно-археологических и эпиграфических памятников Новороссии, на средства казны начаты систематические раскопки в Причерноморье, организована целая серия научных поездок и экспедиций, в том числе акад. Г. В. Абиха, И. А. Бартоломея, М. И. Броссе по Кавказу, В. Г. Теплякова в Болгарию и Румелию (гл. 9), П. И. Кёппена, Н. Н. Мурзакевича, А. С. Фирковича по Крыму и Тамани, А. А. Скальковского по Новороссии и Бессарабии и др.,⁴⁶² издана целая серия историко-археологических трудов И. П. Бларамберга, И. А. Стемпков-ского, А. Б. Ашика, открыты музеи древностей в Одессе и Керчи (см. гл. 4.4—5) и первое историко-археологическое общество на юге России — Одесское общество истории и древностей (гл. 6). Граф контролировал реставрацию ханского дворца в Бахчисарае (1822—1832), добился выделения средств на ремонт древних крепостных ворот в Евпатории (1837), дюрбе Ненекеджан-ханым в Чуфут-кале (1845), поддержал идею архиепископа Херсонского и Таврического Иннокентия (Борисова) «о восстановлении древних памятников христианства» (1850, гл. 12.2—3) и т.п.⁴⁶³ По убеждению историка Н. Н. Мурзакевича, близко знавшего М. С. Воронцова, «следствием… ясного взгляда на дело и теплого сочувствия ко всему полезному было то, что весь Новороссийский край, Крым и отчасти Бессарабия в четверть века, а труднодоступный Кавказ в девять лет исследованы, описаны, иллюстрированы гораздо точнее и подробнее многих внутренних, составных частей пространнейшей России».⁴⁶⁴

М. С. Воронцов и его жена Елизавета Ксаверьевна (урожд. графиня Браницкая, 1792— 1880) сами являлись коллекционерами древностей. Воронцовы составили значительное собрание античных памятников, хранившееся в их одесском доме и Алупкинском дворце. Среди них были древности Северного Причерноморья (о-в Тендра, Ольвия, Херсонес, Пантикапей, памятники, найденные на землях Воронцовых в Ялтинском и Симферопольском уездах и пр.), Италии и Греции. По описаниям современников, обломки мраморных рельефов, надгробий и античные саркофаги украшали фонтаны и служили вазонами в Алупкинском парке.⁴⁶⁵ В коллекцию Воронцовых скорее всего вошли также вещи, найденные при раскопках 1849 г. графа П. А. Шувалова на мысе Ай-Тодор (римское укрепление Харакс): римская копия статуи Артемиды, статуя римлянина в тоге, торс нимфы с раковиной, надгробие Луция Фурия Севта и др. (ныне в ГМИИ им. А. С. Пушкина).⁴⁶⁶ Часть древностей Воронцов передал в музей нахо-лившегося под его покровительством Одесского общества истории и древностей (гл. 6; 7.1): в 1844 г., по возвращении из Италии, граф подарил музею коллекцию помпейских и ноланс-ких расписных ваз и других сосудов, в 1852 г. — два золотых пантикапейских статера и один кизикин из Пуленцовского клада (гл. 15),⁴⁶⁷ карты Южной России 1781 г. и 1788 г., а его жена — медный медальон из Кучук-Ламбата (1843), пантикапейские сосуды, «лампадки» и др.⁴⁶⁸

Развитию интереса к древностям среди образованных слоев населения края способствовало издание газет⁴⁶⁹— «Messager de la Russie Meridionale» и «Journal d’Odessa» («Одесский вестник»); последний, по словам А. А. Скальковского, являлся «едва ли не лучшим журналом в России».⁴⁷⁰ К сотрудничеству в этих периодических изданиях активно привлекались местные антикварии — И. П. Бларамберг, И. А. Стемпковский, А. Ф. Спада, Э. В. Тетбу де Мариньи, А. С. Стурдза, В. Г. Тепляков, Н. Н. Мурзакевич, Д. В. Карейша, А. Б. Ашик и др., публиковавшие статьи под рубриками «Древности», «Древняя география», «История», «Материалы для истории Новороссийского края».⁴⁷¹ Ежегодная подписка на «Одесский вестник» с пересылкой стоила около 30 р. в год.⁴⁷² Большую известность получил издававшийся с 1835 г. при канцелярии генерал-губернатора «Новороссийский календарь».⁴⁷³ Этот содержательный справочник одновременно являлся и сборником научных и литературных статей, так как редактировался администрацией и педагогами Ришельевского лицея — Н. Н. Мурзакевичем (гл. 6), И. Г. Михневичем, А. М. Богдановским, Н. И. Максимовым, Н. И. Ленцем и пр.⁴⁷⁴ Одесскую периодику первой половины XIX в. с полным правом можно назвать не только общественно-политической и экономической, но и историко-археологической.

Старейший одесский антикварий Александр Федорович Панагиодор-Никовулос, или Ни-ковул (1764?—1848) был сыном константинопольского грека-полиглота, служившего драгоманом (переводчиком) при дворе Фридриха II в Пруссии, а затем на русской службе советником при князе Г. А. Потемкине-Таврическом, впоследствии — первым начальником таврических училищ. По воспоминаниям Н. Н. Мурзакевича, именно по совету старшего Никовула князь «решился некоторым новозаводимым городам Новороссийского края исходатайствовать у императрицы Екатерины II прежние классические названия, как то Херсона, Ольвиополя, Овидиополя».⁴⁷⁵ Ф. Панагиодору было пожаловано 10 тыс. десятин земли в Очаковской земле при р. Буг. По воле Г. А. Потемкина, А. Ф. Панагиодор-Никовул в 1785 г. был записан в Ека-теринославский легкоконный полк офицером с бессрочным отпуском «для обучения наукам»; в 1789 г. он являлся уже майором греческого легиона. В мае 1789 г. майор Никовул обратился в Новороссийское губернское правление «о споспешествовании ему от казны при разрытии и вынутии из земли немалого количества различной монеты и других вещей» в разных местах Новороссийской губернии, т. е. с просьбой о проведении раскопок, но получил отказ.⁴⁷⁶ При Павле I в 1797 г. он был отправлен в отставку и начал гражданскую службу в русском посольстве в Константинополе в качестве переводчика (помимо классических, Александр Федорович знал несколько европейских, арабский и татарский языки). По возвращении в Россию он служил при таврическом губернаторе А. М. Бороздине.⁴⁷⁷ Окруженный классическими местами Крыма, Панагиодор-Никовул «получил склонность к археологии». Впоследствии антикварий переселился в Одессу и здесь привлекался как переводчик одесской полицией и магистратом.⁴⁷⁸ Он жил в постоянной бедности, изолированно от окружающего мира, посвящая досуги науке и ни на минуту не оставляя ученых занятий.

«Панагиодор-Никовул был явлением замечательным в нашем веке, — вспоминал Г. И. Соколов, — он обладал познаниями, без преувеличения громадными: он знал древних так близко, так подробно, что, углубляясь в чтение какого-нибудь древнего историка, он совершенно сливался с тою эпохою, переносился в нее и воображал себя очевидцем-свидетелем отдаленных событий… Он… перечитывал, изучал все, что только появлялось в свет; читая, делал комментарии тотчас же на листах читаемого сочинения».⁴⁷⁹ По словам Н. Н. Мурзаке-вича, А. Ф. Панагиодор-Никовул «изъяснял греческих авторов с подлинников, а не с французских и немецких переводов», которым пользовалось большинство антиквариев, регулярно консультировал И. П. Бларамберга, И. А. Стемпковского, А. Б. Ашика и А. Я. Фабра.⁴⁸⁰ «Обширные и глубокие познания сего достойного мужа, не только в классической литературе, но и в восточной истории и этнографии современных нам народов, все сии сокровища, накопленные уединенною жизнью и скромным любомудрием, все без изъятия принадлежали друзьям и почитателям его и, никогда не истощаясь расточительностью, постоянно служили им опорою, светильником и руководством», — говорил о Никовуле его друг А. С. Стурдза.⁴⁸¹

Жан (Иван Павлович) Море де Бларамберг (Jean Moret de Blaramberg, Blaremberg, 1772—1831),⁴⁸² фландрский дворянин, «полунемец, полуфранцуз», 18 марта 1830 г. избранный членом-корреспондентом Берлинской Академии наук по представлению основателя научной эпиграфики Августа Бёка,⁴⁸³ широко известен как один из первых русских археологов и коллекционеров древностей (рис. 25).

Рис. 25. И. П. Бларамберг. Портрет с рисунка Михаила Бларамберга, литографированного Кригубери в 1837 г. Одесский краеведческий музей (ранее хранился в музее ООИД, куда в 1839 г. был подарен М. С. Воронцовым).

По семейному преданию, род Moret de Blaramberg, когда-то имевший графский титул, происходил из французской Фландрии и вел свое начало как побочная ветвь от Генриха IV Бурбона (фамильный герб — на щите три лилии, из которых две верхние отделены полосой от нижней), однако генеалогическое исследование С. А. Сапожникова и его французских коллег не дало подтверждения этой легенде. По другим данным, семья Бларамбергов происходила из Фландрии и принимала активное участие в борьбе за независимость Нидерландов. В XVIII в. из нее вышло несколько художников-миниатюристов, работавших во Франции и Нидерландах.

Получив домашнее воспитание, И. П. Бларамберг 24 мая 1786 г. начал военную службу в голландской армии прапорщиком в Гессен-Дармштадском полку, через два месяца был произведен в офицеры с назначением в генеральный штаб, в январе следующего года награжден за храбрость серебряным знаком отличия. Участвовал в походах и сражениях «против мятежников» (1787) в войне за штатгальтера принца Вильгельма V Оранского, «против патриотов и против французов» в Нидерландской кампании 1793 г. С 22 января 1792 г. поручик, с 18 мая 1794 г. капитан. На протяжении нескольких лет Бларамберг находился в плену во Франции (с 1792 г.?), в 1795 г. освобожден после учреждения Батавской республики на территории Нидерландов. Впоследствии, 4 января 1821 г. «за отличие» награжден королем Нидерландов голландским военным орденом Вильгельма 3-го класса. В 1795 г. «по случаю революции» в чине капитана перешел на службу в английскую армию и получал ежегодное содержание (allowance) от английского «правления».

В 1797 г. Бларамберг прибыл в Петербург, вскоре переехал в Москву, где оставался вплоть до 1804 г., получая жалованье от английского правительства. Благодаря своему шурину барону Густаву Андреевичу Розенкампфу (1764—1832), известному юристу, в то время главному секретарю и первому редактору Комиссии составления законов, женатому на родной сестре Бларамберга Марии Павловне (Марии-Франциске-Вильгельмине, 1780—1834), Иван Павлович вернулся в Петербург и 6 августа 1804 г. перешел на русскую службу помощником редактора при Комиссии составления законов. 6 ноября 1804 г. указом императора он был определен в помощники рефендария и 28 декабря того же года получил «монаршее благоволение» за свои труды по «систематическому изучению из иностранных законодательств статей по гражданскому праву»; 20 июня 1805 г. произведен коллежским асессором, 23 ноября 1806 г. из-за болезни по прошению уволен из Комиссии составления законов с чином надворного советника.

16 марта 1808 г. по представлению герцога Ришелье Бларамберг был определен в Одесский коммерческий суд прокурором и переселился в Одессу, где прожил до конца жизни. Одновременно по высочайшему указу с 18 июня 1809 г. он работал в Комиссии по делам нейтрального мореплавания. В 1809 г. русским правительством Бларамберг был признан потомственным дворянином «по собственным заслугам». С 31 января 1810 г. он служил по одесскому градоначальству, затем по собственному желанию был переведен в ведомство государственного канцлера гр. Н. П. Румянцева и 9 июня 1810 г. определен таможенным инспектором Херсонской губернии. «По случаю преобразования таможенного управления и общего упразднения таможенных по губерниям инспекций причислен к герольдии с произведением полного жалованья до определения по высочайшему повелению к соответственной чину и способностям его должности по усмотрению господина министра финансов». 19 марта 1812 г., по представлению министра внутренних дел, Бларамберг был награжден орденом Св. Владимира 4-й степени, а 8 апреля того же года назначен начальником Одесского таможенного округа с чином коллежского советника. 10 марта 1816 г. он удостоен монаршего благоволения «по случаю содействия… прекращения в Одессе моровой язвы… в 1812 г.» и награжден бронзовой медалью за 1812 г. С 25 января 1818 г. Бларамберг — статский советник; 5 февраля 1818 г. удостоен диплома на звание корреспондента Комиссии составления законов; 23 января того же года получил денежную награду в 3 тыс. р. по Министерству финансов. Одновременно по указу царя он являлся членом «Комиссии для рассмотрения корабельных документов при привозе к Одесскому порту запрещенных товаров и в Комитете по устройству Одесского порто-франко». За хорошую службу по таможенному ведомству 9 февраля 1824 г. Бларамберг был удостоен ордена Св. Анны 2-й степени. 15 июня 1824 г. «высочайшим указом Сенату за слабостью здоровья от службы уволен». 20 июня 1825 г. Бларамберг был назначен чиновником особых поручений при новороссийском и бессарабском генерал-губернаторе гр. М. С. Воронцове, причем «за усердие к службе» в марте 1828 г. был удостоен подарка от императора, а 18 июля 1830 г. — чина действительного статского советника. По данным формулярного списка 1825 г., Бларамберг не имел во владении ни крестьян, ни земель.⁴⁸⁴

Еще в годы пребывания в обеих столицах Бларамберг познакомился с хранителем Эрмитажа Е. Е. Кёлером, а также с государственным канцлером графом Н. П. Румянцевым и другими антиквариями. Вероятно, именно тогда проснулась его страсть к собиранию монет. После переселения в Одессу он посвящал свой досуг исключительно археологии и примерно с 1811 г. стал собирать свою знаменитую коллекцию древностей, основу которой составили ольвийские памятники (гл. 10.2—4).⁴⁸⁵ В 1818 г. коллекционер подарил Минц-кабинету Ри-шельевского лицея 362 ольвийские и 350 римских монет, найденных в Ольвии, а в 1825 г. пожертвованием и продажей археологических памятников и книг положил начало собранию Одесского городского музея древностей. В 1842 г. оттуда его коллекция частью поступила в музей Одесского общества истории и древностей (гл. 7.1—2).⁴⁸⁶

Состав собрания Бларамберга известен по литературе: 1) лапидарные памятники, мраморы и барельефы, в том числе «мраморное изображение во весь рост философа Потамона Александрийского, учредителя школы эклектической… Драгоценный сей памятник, превос-

Рис. 26. Собрание И. П. Бларамберга (ныне в ОАМ). Надгробие Потамона. Рисунок Карло Боссоли (НА ОАМ, инв. № 83179, табл. LXXI, № 98. Публ. впервые).

ходной греческой работы, найден в развалинах Халкидона, против Константинополя, где вероятно Потамон кончил дни свои и был погребен»⁴⁸⁷ (рис. 26), надписи и барельефы из Неаполя Скифского (гл. 13) и других мест Причерноморья; 2) керамика и терракоты: амфоры, керамические клейма, расписные и чернолаковые вазы, светильники, статуэтки; 3) предметы декоративно-прикладного искусства и быта из металла; 4) богатейшая коллекция монет из Причерноморья, которое собиратель называл «Нумизматическим Периплом Понта Эвксинс-кого», из них ольвийских около 500—600 экз. (частью пожертвована самим собирателем и продана его потомками в Одесский музей, частью после смерти владельца приобретена бароном С. И. де Шодуаром⁴⁸⁸); 5) мраморы и фрагменты керамики, найденные при раскопках святилища Ахилла на Тендровской косе (гл. 10.4); 6) памятники из Геркуланума и Помпей; 7) египетские древности.⁴⁸⁹ Описание части собрания сохранилось в неизданных трудах Бларамберга «Antiquites decouvertes en differens terns dans les mines d’Olbia et conservees dans le Cabinet du Conseiller d’etat de Blaramber a Odessa»,⁴⁹⁰ «Catalogues de differents antiquites du

Рис. 27. Собрание И. П. Бларамберга (ныне в ГЭ). Чернофигурный килик из гробниц Нолы (область Кампания, Италия) с изображениями Геракла с конем Диомеда на внутренней стороне чаши, Персея и Гермеса — на внешней, работы мастера Псиакса. Рисунок М. И. Бларамберга (?)(ИР ЦНБ, V, 1061, л. 15. Публ. впервые).

Cabinet de Blaramberg»,⁴⁹¹ «Monuments antiquites decouverts dans la Nouvelle Russie, en partie dans 1’ancienne Sarmatie Europeenne et en partie dans le Chersonnese Taurique, publies et accom-pagnes d’un texte explicatif» (1825) и др.⁴⁹²

Среди работ Бларамберга следует отметить статью «Description de six vases antiques en terre cuite, decouverts dans des tombeaux grecs, aux environs de Nola en Campanie»,⁴⁹³ в сопровождении альбома рисунков.⁴⁹⁴ Эти рукописи подробно описывают вазы, по современным датировкам и атрибуциям примерно одного времени — 520 г. до н. э., ставшие шедеврами его коллекции: чернофигурный килик красно-кораллового лака с изображениями на внутренней поверхности чаши Геракла с конем Диомеда, на внешней — с бегущими фигурами Персея и Гермеса, работы известного рисовальщика Псиакса (рис. 27);⁴⁹⁵ краснофигурный алабастр того же мастера с изображением обнаженного атлета в коринфском шлеме, кнемидах, со щитом и с амазонками (рис. 28), на котором поставлены подписи рисовальщика и владельца мастер

Рис. 28. Собрание И. П. Бларамберга (ныне в ОАМ). Краснофигурный алабастр из гробниц Нолы (область Кампания, Италия) с изображением атлета и амазонок, рисовальщика Псиакса и гончара Гилина. Рисунки М. И. Бларамберга (?) и К. Боссоли (в центре) (ИР ЦНБ, V, 1061, л. 12; НА ОАМ, № 83179, табл. LXXX. Публ. впервые).

ской гончара Гилина,⁴⁹⁶ белофонный чернофигурный лекиф (с отбитым горлом и венчиком), на мой взгляд, работы мастера Лисиппида или его мастерской (рис. 29), с изображением сидящих Аполлона, Геракла, Афины, Гермеса и Тезея (?),⁴⁹⁷ чернофигурный лекиф мастера Ан-тимена с изображением квадриги и четырех воинов (рис. 30).⁴⁹⁸ К тому же собранию принад-

_____, ___|______________{_}___{_}

Рис. 29. Собрание И. П. Бларамберга (ныне в ОАМ). Белофонный чернофигурный лекиф из гробниц Нолы (область Кампания, Италия) с изображением Аполлона, Геракла, Афины, Гермеса и Тесея (?). Мастерская Лисиппида (?).

Рисунок К. Боссоли (НА ОАМ, № 83179, табл. 112, № 234. Публ. впервые).

лежали чернофигурный скифос и краснофигурная пелика (рис. 31).^{499 500} Судя по письмам Бларамберга к М. С. Воронцову, коллекция ваз, открытая в греческих гробницах Кампании в окрестностях Нолы, была выменена одесским антикварием у их прежнего владельца, грека-торговца, в доме которого они были «позабыты в углу» в течение десятилетия. Бларамберг, помня о том, что еще до восшествия на престол Николая I он подносил ему в дар различные археологические находки, направил императору рисунки ваз с объяснениями сюжетов и просил разрешения «положить к его ногам» эти «экзотические» древности. В феврале 1827 г. антикварию ответил министр Имп. двора князь П. М. Волконский, с благодарностью за подношение, но с извещением, что император повелел передать 11 ваз и 2 стеклянных «унгвентария» Одесскому музею, что вызвало недоумение Бларамберга, так как музей предназначался для собирания причерноморских памятников ⁵⁰¹

Несмотря на обострившуюся с 1823 г. болезнь,⁵⁰² Бларамберг продолжил активную научную и научно-организационную деятельность — по ходатайству М. С. Воронцова указом Александра I Сенату 19 июня 1825 г. антикварий был назначен чиновником по особым поручениям при новороссийском и бессарабском генерал-губернаторе с окладом 3 тыс. р. серебром в год из средств государственного казначейства для «производства работ по отысканию Рис. 30. Собрание И. П. Бларамберга (ныне в ОАМ). Чернофигурный белофонный лекиф мастера Антимена с изображением квадриги и четырех воинов из гробниц Нолы (область Кампания, Италия). Рисунки И. П. Бларамберга (?) (ИР LJHB,V, 1061, л. 9. Публ. впервые).

 

древностей в Новороссийском крае и учреждения музеев в Одессе и Керчи».⁵⁰³ Став директором создаваемых Одесского (1825) и Керченского (1826) музеев древностей, он через несколько месяцев подчинил себе и Феодосийский городской музей древностей (гл. 4. 4—6). Таким образом, в ведении антиквария оказались все государственные археологические коллекции Новороссийского края, за исключением Кабинета редкостей Черноморского депо карт в Николаеве.

Чрезвычайно плодотворной была научная деятельность археолога, посвятившего себя исключительно античной археологии Причерноморья. Его труды стали первыми попытками «со-

 

Рис. 31. Собрание И. П. Бларамберга (ныне в ОАМ?). Краснофигурная пелика с изображением Париса и Афродиты (?) из гробниц Нолы (область Кампания, Италия). Слева рисунок К. Боссоли (НА ОАМ, № 83179, табл. 112, № 234. Публ. впервые), справа — И. П. Бларамберга (ИР ЦНБ, V, 1061, л. 7. Публ. впервые).

вокупить многие рассеянные свидетельства и облегчить местные розыски». Он проводил раскопки в Ольвии (гл. 10.3),⁵⁰⁴ Неаполе Скифском (гл. 13),⁵⁰⁵ в окрестностях Керчи (гл. 14). Планы своих будущих археологических исследований Бларамберг утверждал у Воронцова, предполагая не превышать сумму в 1—1.5 тыс. р. в год, и впоследствии представлял детальные финансовые и научные отчеты. На оплату труда одного рабочего в Керчи уходило за сезон в среднем 1 р. 30 к. в день, что Бларамберг считал слишком накладным для казны и предлагал свой план удешевления раскопок.⁵⁰⁶

 

В 1827 г. в сотрудничестве с Дюбрюксом (см. гл. 3.2) и своими сыновьями Михаилом и Владимиром директор музея составил планы руин городов Европейского Боспора, собранных им в конволюте «Traces approximatifs des vestiges de 1’ancien Cimerium, d’Acra, de Nymphee, de Mirmecium et de Tiritace», где попытался локализовать античные города и поселения от мыса Фонари и Еникале до «древнего порта Киммериум» и соленого озера Элькен (рис. 32— 36).⁵⁰⁷

Бларамбергом написано несколько десятков статей, многие из которых остались неизданными.⁵⁰⁸ Значительное число его мелких заметок рассеяно в иностранных и русских газетах.⁵⁰⁹ Бларамберг установил широкие контакты с западноевропейскими специалистами. И. А. Стемпковский предоставлял материалы Бларамберга для публикации французскому ан-тиковеду Д. Рауль-Рошетту, П. И. Кёппен — берлинскому профессору А. Бёку.⁵¹⁰ Благодаря содействию того же И. А. Стемпковского Бларамберг издал в Париже два исследования: первое об Ольвии и ее монетах⁵¹¹ (см. гл. 10.3), второе — описание находок из кургана Н. Ю. Патинь-оти близ Керчи, с посвящением герцогу Ришелье (гл. 14).⁵¹² Находившийся с января 1827 г. в Лондоне М. С. Воронцов ознакомил с сочинениями И. П. Бларамберга мужа своей родной сестры лорда Георга-Августа 11-го графа Пемброка (Pembrocke), графа Мюнстера (Munster) и других английских антиквариев, а также сотрудников Британского и Ганноверского музеев, Азиатского общества Великобритании и Ирландии, Общества древностей Калькутты, членом-корреспондентом которых был избран одесский археолог.⁵¹³

В круг интересов антиквария входили античные эпиграфика,⁵¹⁴ нумизматика,⁵¹⁵ искусство (круглая и рельефная скульптура, изделия из металла, терракоты, вазопись и керамика),⁵¹⁶

Рис. 32. И. П. Бларам-берг. «Plan approximatif des vestiges de Г Acropolis de Panticapee». Приблизительный план следов акрополя Пантикапея. Масштаб в английском дюйме 90 саж. [1:7560]. Копировал 7 февраля 1834 г. П. Кёппен. Съемка Владимира Бларам-берга (ПФА РАН, ф. 30, on. 1, д. 475, л. 203 об.— 204).

Рис. 33. И. П. Бларамберг. «План развалинам г. Мирмекиона. Масштаб в английском дюйме 25 саж. [1:2100]. Копировал 6 февраля 1834 П. Кёппен» (ПФА РАН, ф. 30, on. 1, д. 475, л. 212).

изучение древних культов, историческая география Северного Причерноморья (рис. 37).^{* 517 518} В статье о древностях Аккермана и Овидиополя, основываясь на находках двух медных монет Тиры из собственного собрания (одна с погрудным изображением Александра Севера

 

была до тех пор неизвестна, другая — времени императора Геты, обе монеты с надписями TYPANQN), открытой в 1823 г. «мраморной натуральной величины головы превосходной греческой работы» (по мнению Бларамберга, принадлежавшей статуе или бюсту Дианы), археолог доказывал, что древняя Тира, отождествляемая им с Офиуссой, локализуется на месте Аккермана (ныне Белгород Днестровский), а Никоний — в районе Овидиополя, близ которого была найдена «монета Александра Македонского» (голова Геракла—лук, колчан и палица).⁵¹⁹ Одним из первых Бларамберг обратил внимание на важность изучения не только лапидарных памятников, но и керамической эпиграфики (гл. 8.3). Анализируя надписи, привезенные В. Г. Тепляковым из Болгарии и Румелии (гл. 9), он «открыл существование пятисоюзия» городов Западного Причерноморья — античных Том (ныне Констанца), Каллатиса (ныне Мангалия), Одесса (ныне Варна), Месембрин (ныне Несебыр), Аполлонии (ныне Созополь).⁵²⁰

Имя Ивана Алексеевича Стемпковского (1788—1832), одного из создателей классической археологии в России, сегодня практически забыто и малоизвестно даже в кругах специалистов. Между тем современные археологи-классики работают над решением тех задач, которые были поставлены им перед отечественным антиковедением около 180 лет тому назад.⁵²¹

Биографические сведения о И. А. Стемпковском в литературе достаточно скупы и грешат многочисленными ошибками. Достоверными источниками об основных вехах его жизненного пути остаются архивные документы, до сих пор не привлекавшие внимания исследователей. Даже точную дату и место рождения ученого мне удалось установить сравнительно недавно благодаря его записи, сохранившейся в альбоме акад. П. И. Кёппена в Рукописном отделе Института русской литературы (Пушкинский Дом) РАН. Запись для Кёппена сделана И. А. Стемп-ковским в Вене в октябре 1822 г. «Исполняя желание любезного хранителя сих листков, присоединяю время и место моего рождения: 14 июня 1788 года, в с. Никольском на Волге близ Царицына, в Саратовской губернии».⁵²² В обстоятельной биографии И. А. Стемпковского, тепло написанной А. Б. Ашиком, указаны другой год — 1789, без числа и месяца, и место рождения — сельцо Рязановка Петровского уезда, Саратовской губернии.⁵²³ Здесь местом рождения ошибочно названо родовое имение, которое унаследовал Иван Алексеевич после смерти отца. По данным формулярного списка на 1831 г. И. А. Стемпковский владел 32 душами крестьян мужского пола.⁵²⁴ Неверные сведения о дате и месте рождения Ивана Алексеевича перешли в другие статьи о нем.⁵²⁵

Род Стемпковских, по сообщению его двоюродной праправнучки Э. В. Журомской (Москва), имеет польские корни. Прадед Ивана Алексеевича Якоб (Яков), польский шляхтич, троюродный брат Мстиславского помещика и воеводы Иосифа, с которым Якоб имел один герб, бежал в Великороссию, затем в Малороссию, спасаясь от преследований римско-католической церкви, так как был «греческого» (т. е. православного) вероисповедания, и умер в Смоленске

Рис. 34. И. П. Бларамберг. «Plan approximatif des vestiges de 1’ancienne Nymphee». «Приблизительный план следов древнего Нимфея» (Павловская батарея). Масштаб в английском дюйме 390 шагов/сажень. Съемка Михаила Бларамберга. Копировал 8 февраля 1834 г. Петр Кёппен (ПФА РАН, ф. 30, on. 1, д. 475, л. 207 об.—208).

Рис. 35. И. П. Бларамберг. «План развалинам укрепления Акры (Китей). Масштаб в английском дюйме 50 саж. [1 :4200]. Копировал 4 февраля 1834 г. П. Кёппен» (ПФА РАН, ф. 30, on. 1, д. 475, л. 210).

Рис. 36. И. П. Бларамберг. «План развалинам города Киты (Cytae) (холм «А» на восточном краю плато Опук). Копировал 6 февраля 1834. П. Кёппен». Слева: «Масштаб в английском дюйме 12.5 саж. [1 : 1050]». Справа: «Масштаб в английском дюйме 200 саж. [1 : 16800]» (ПФА РАН, ф. 30, on. 1, д. 475, л. 211).

в 1734 г. Сын Якоба Ерофей в 1762 г. принял российское подданство; один из сыновей последнего Алексей, дослужившийся до чина статского советника, стал отцом четырех сыновей и четырех дочерей, старшим из которых был Иван Алексеевич Стемпковский. О его матери известно лишь то, что она была дочерью казачьего полковника, остановившего войска Е. Пугачева. Современница Стемпковского А. О. Смирнова-Россет, писавшая свои мемуары по памяти, в разных случаях называет его то как Цветогоров, то как Цыпленков (правильно — Цыплетев).⁵²⁶ В переписке императрицы Екатерины II с Г. А. Потемкиным упоминается полковник Иван Еремеевич Цыплетев, комендант Царицына, сумевший с рекрутами-новобранцами и местными купцами отбить два жестоких штурма, предпринятых Е. Пугачевым 21—22 августа 1774 г. незадолго до прибытия туда А. В. Суворова. Полковник был жив еще в 1788 г., в 1782 г. он писал Потемкину из Саратова, прося продлить срок службы.⁵²⁷ И. Е. Цыплетев являлся дедом Стемпковского со стороны матери, и скорее всего мальчик был назван Иваном именно в его честь.

Рано осиротевший мелкопоместный дворянин И. А. Стемпковский получил первоначальное образование в Саратовском народном училище, которое закончил в 1804 г. и в 16-летнем возрасте 14 сентября того же года поступил на военную службу под начальство своего дяди Ф. А. Кобле⁵²⁸ подпрапорщиком в Ладожский пехотный полк (25 мая 1806 г. был произведен в прапорщики). «Сын бедного дворянина и племянник жены коменданта (Одессы. — И. Т.) Кобле, он находился при ней в Одессе, когда Ришелье приехал начальствовать в этот город. Дюку мальчик полюбился, он воспитал его, определил в службу, взял к себе в адъютанты и деятельно употреблял по службе. Можно сказать, что Стемпковский вырастал вместе с Одессой и принимал участие в устройстве нового портового города. Светская образованность была в нем отличная, а ученость его по археологической части простиралась до того, что он был избран членом Французского института», — вспоминал известный мемуарист Ф. Ф. Вигель.⁵²⁹ Обстоятельства знакомства Ивана Алексеевича с херсонским военным губернатором и градоначальником Одессы иначе вспоминал керченский археолог А. Б. Ашик — на одном из смотров Ладожского пехотного полка молодого офицера приметил герцог,⁵³⁰ что оказало решающее влияние на последующую судьбу и быструю служебную карьеру Стемпковского: 30 августа 1808 г. он назначается дивизионным адъютантом и личным секретарем Ришелье (официально был им вплоть до 1815 г., а фактически продолжал состоять до конца 1819 г.).

Ришелье сделал удачный выбор, обратив внимание не только на «приятную наружность» и светскость молодого человека, но и на его обширные познания в различных науках, полученных главным образом путем самообразования: по данным формулярного списка, Стемп-ковский владел французским, немецким, итальянским языками, изучал арифметику, геометрию, историю, географию, умел чертить и рисовать. По словам Ашика, он «обладал в высшей степени даром языков:… говорил на многих живых языках в совершенстве и знал языки греческий и латинский… Его разговор был блестящ и душевен…». Мемуаристы (А. Б. Ашик, Ф. Ф. Вигель, П. Дюбрюкс и др.) единодушно отмечают редкие душевные качества и открытость характера Стемпковского, заслужившего к себе «отеческую любовь и искреннее уважение» Ришелье: благородство, редкое бескорыстие, способность к самопожертвованию, ясность ума, исключительное трудолюбие и ответственность за порученное дело, которые были высоко ценимы всеми, с кем ему довелось общаться. Стемпковский перенял от своего покровителя склонность к пуританскому образу жизни, отсутствие стремления к роскоши, демократизм в общении.

Совершая частые поездки по служебным делам, Стемпковский увлекся классической археологией Северного Причерноморья, главным образом нумизматикой, эпиграфикой и исторической географией. По свидетельству его друга И. Мефреди, с 1809 г. Иван Алексеевич стал собирать коллекцию античных монет. Ашик пишет, что Стемпковский еще с 14-летнего возраста увлекся наукой о древностях. Нумизматические памятники он приобретал у торговцев (евреев, греков и армян), покупал случайные находки, клады и целые коллекции. В Одессе тогда ходило «множество разных древних монет, которые сбывались денежным менялам. Ящики с разменною ходячею монетою изобиловали и древнею».⁵³¹ Известно, что в середине 1820-х гг. за несколько тысяч рублей Стемпковский приобрел небольшое собрание одесского цензора А. Ф. Спады (о нем см. гл. 4.4).

Везде и всюду Стемпковский сопровождал своего покровителя Ришелье, не упуская возможности отличиться на военном поприще. В июне—августе 1809 г. он принимал участие во взятии крепости Анапы, причем за «отличное усердие к службе и труды» был награжден орденом Св. князя Владимира 4-й степени (4 октября 1809). За отличие в сражениях 11—22 декабря 1810 г. с черкесами за рекой Кубанью, близ крепости Анапы, на вершинах Чоголеза, при реке Чемезе и при занятии батарей и крепости Суджук-Кале 8 февраля 1811 г. он был произведен в поручики. 29 октября—13 ноября 1811 г. участвовал в военной экспедиции против шапсугов («сапсугов»), в сраженьях в ущельях Афипских и при речке Шепсе.⁵³² 1 февраля 1812 г. И. А. Стемпковского перевели из Ладожского пехотного полка в элитное подразделение тогдашней армии — лейб-гвардии Измайловский полк, причем 18 февраля 1816 г. он был произведен в штабс-капитаны, а 22 октября того же года — в капитаны.

27 сентября 1814 г. Ришелье в сопровождении Стемпковского выехал из Одессы в Вену, а затем в Париж. В июне 1815 г. на исходе заграничных походов русской армии в Германию и Францию Иван Алексеевич был причислен к штату офицеров Главной квартиры императора. С июня 1816 г. по ноябрь 1818 г. офицер находился при штабе отдельного корпуса во Франции, состоявшего под командованием генерал-адъютанта М. С. Воронцова.⁵³³ Знакомство с графом положило начало доброжелательным отношениям между ними.

До нас дошел литографированный портрет Ивана Алексеевича, тогда адъютанта Ришелье, выполненный в Париже Э. Бушарди между 1816 г. и 1818 г., в форме капитана лейб-гвардии Измайловского полка (рис. 38). «Наружность имел он приятную, а характер кроткий и твердый, т. е. истинно благородный», — вспоминал Вигель.⁵³⁴ Подлинник портрета был подарен князем 3. А. Херхеулидзевым⁵³⁵ музею Одесского общества истории и древностей.

23 сентября 1818 г. Стемпковский был произведен в полковники с переводом в 43-й егерский полк «с отданием старшинства противу сверстников с 31 генваря того же 1818 года», причем по документам полка он «показывался всегда в командировке при… герцоге Ришелье». Вигель вспоминал о своем знакомстве со Стемпковским в Париже в 1818 г.: «В чине полковника числился он тогда по армии и из особой любви и уважения государя к состоящему также по армии генералу Ришелье оставлен был при нем».⁵³⁶

Рис. 38. И. А. Стемпковский. Литография с портрета Э. Бушарди (Париж).

Благодаря своему покровителю Стемпковский получил возможность вести научные занятия в Парижской Академии надписей и изящной словесности, где сблизился с известным ан-тиковедом Дезире Рауль-Рошеттом, посвятившим ряд книг античной истории Северного Причерноморья. Живя в Париже в 1815—1819 гг., Иван Алексеевич трудолюбиво пополнял свое образование. Все свободное время он посвящал изучению античных и средневековых авторов, из которых сделал 6 толстых томов выписок в формате in quarto.⁵³⁷ Вероятно, ко времени пребывания во Франции относятся его первые научные опыты — год спустя, в 1820 г. в Париже была опубликована книга маркиза де Кастельно⁵³⁸ о древнейшей и современной истории Новороссии, включающая ряд написанных И. А. Стемпковским глав.

Но вернемся к служебной карьере Стемпковского. 13 января 1820 г. он был переведен в 38-й егерский полк, причем из-за болезни «находился большей частью в отпуску, состоя при полку на лицо не более трех с половиною месяцев» и «по слабости здоровья своего никакою особенною частию… не командовал в оном».⁵³⁹ 16 января 1821 г. офицер был «назначен состоять по армии», хотя фактически в течение 4 лет оставался без должности. С 16 февраля 1820 г. был «уволен на 4 месяца» в отпуск, но по болезни в полк явиться вовремя не смог. По заключению дивизионного доктора Мещерского, Стемпковский страдал «после продолжительной лихорадки завалами внутренностей, а от сего ипохондрическими и геммороидальными припадками».⁵⁴⁰

С 17 сентября 1821 г. по 25 ноября 1822 г. Иван Алексеевич находился в заграничном отпуске в надежде на избавление от мучавшей его долгие годы чахотки. Встреча Стемпковс-кого с Ришелье в Париже оказалась последней. После смерти герцога Стемпковский написал о нем панегирическую статью для «Journal asiatique», позднее изданную в русском переводе в «Вестнике Европы» и в «Записках» Одесского общества истории и древностей.⁵⁴¹ Стемпковский представил Академии надписей ряд своих работ о новейших эпиграфических и нумизматических находках в Причерноморье и тогда же был избран ее иностранным членом-корреспондентом (1821).⁵⁴² Он привез во Францию и все свое значительное собрание монет, «чтобы показать оное ученым нумизматам».⁵⁴³ В Париже Стемпковский интересовался возможностями публикации не только собственных научных работ, но и исследований о южнорусских древностях своего друга и коллеги, одесского антиквария И. П. Бларамберга. По взаимной договоренности с жившими в России археологами,⁵⁴⁴ Д. Рауль-Рошетт в 1822 г. впервые ввел в научный оборот ряд памятников Северного Причерноморья,⁵⁴⁵ в том числе из Ольвии, Херсонеса и Боспора, предоставленных автору Стемпковским, Бларамбергом и Дюбрюксом. Парижские публикации одесских антиквариев познакомили западноевропейских ученых с великолепием археологических памятников юга России.

Зиму 1823/24 г. Стемпковский провел или скорее «пролежал… по нездоровью» в Саратове. Прослужив свыше 20 лет в армии, в том числе 18 с лишним лет офицером, 15 декабря 1824 г. из-за прогрессирующей болезни легких Стемпковский подал прошение об отставке без пенсии, «на собственное пропитание». Уже 6 марта 1825 г. Иван Алексеевич был уволен от службы, но без права ношения мундира, причиной чему послужило то, что «болезненное и почти чахоточное состояние здоровья» по возвращении из Франции не позволило ему вовремя явиться в полк. Это, по-видимому, и сказалось на аттестации со стороны начальства. Для положительного решения дела понадобились неоднократные ходатайства графа М. С. Воронцова, убеждавшего начальника Главного штаба барона И. И. Дибича, что И. А. Стемпковского следует по положению наградить за более чем 6-летнюю выслугу в чине полковника погонами генерал-майора, мундиром и за 20-летнюю службу в армии «инвалидным содержанием», от которого отставной офицер категорически отказался. «Не знаю причины, — писал М. С. Воронцов, — по которой случилось сие, но знаю отличную нравственность г. Стемпковского, примерное поведение его и усердие, с которым он исполнял во время службы разные поручения начальства […]. Честь сию полковник Стемпковский действительно заслуживает, в чем свидетельствуют привязанность и уважение к нему герцога Ришелье, которые до того простирались, что покойный сделал его наследником всего имения своего в России».⁵⁴⁶ Действительно, Ришелье завещал Стемпковскому 150 тыс. р.,⁵⁴⁷ дачу («хутор») в Одессе, которую Иван Алексеевич впоследствии подарил городу, и имение Гурзуф, где останавливался Пушкин вместе с Раевскими в августе 1820 г., в 1824 г. проданное им графу М. С. Воронцову.⁵⁴⁸ Новый паспорт об отставке с правом ношения общеармейского мундира был подписан 15 декабря 1826 г. Согласно ошибочному утверждению Вигеля, после отставки Стемпковский перешел на гражданскую службу, но долгое время «не имел места».⁵⁴⁹ В действительности на гражданскую службу Стемпковский был приглашен лишь в 1828 г.

Иван Алексеевич отличался неплохими организаторскими способностями. С 1812 г. по январь 1814 г. он активно руководил мероприятиями по прекращению чумы в Херсонской губернии и Бессарабской области и за «отличные труды» и «особенное усердие» был удостоен монаршего благоволения (1816). В мае 1818 г. Стемпковский получил письмо от Саратовского губернского предводителя дворянства князя М. Чегодаева с извещением о награждении бронзовой дворянской медалью за войну 1812 г. для ношения на владимирской ленте в петлице.⁵⁵⁰ После смерти Ришелье испытывавший к предшественнику искреннее уважение генерал И. Н. Инзов, год исполнявший обязанности новороссийского генерал-губернатора, открыл по всему краю подписку для сбора пожертвований на памятник в его честь. Руководство комиссией по сооружению монумента в 1822—1827 гг. возложили на Стемпковского.⁵⁵¹ Известный бронзовый памятник герцогу А. Э. де Ришелье скульптора И. П. Мартоса по сей день остается истинным украшением художественного ансамбля Приморского бульвара в Одессе. В 1822— 1825 гг. по поручению генерал-лейтенанта графа И. О. де Витта, с 1823 г. председателя правления первого высшего учебного заведения в Новороссийском крае — Ришельевского лицея, Стемпковский был назначен членом, а с 24 января 1824 г. — председателем комиссии счетных и других дел лицея.⁵⁵² Административные поручения постоянно отвлекали Стемпковского от близких его сердцу научных занятий: «Думал пожертвовать на время ими, — писал он Кёппену 7 августа 1825 г., — чтобы оказать какую-либо пользу заведению, в коем не могу не принимать сердечного участия; к несчастью, труды остаются бесполезными, заботы вознаграждаются неприятностями; и сколько ни больно мне видеть, что Лицей день ото дня становится ближе к падению, но не видя средств помочь ему в нынешнем положении дел, принужденным нахожу удалиться».⁵⁵³

Одной из загадок одесского периода жизни И. А. Стемпковского является его знакомство с находившимся в южной ссылке А. С. Пушкиным.⁵⁵⁴ Служивший в провинциальном Кишиневе, при председателе комитета о колонистах южной России и наместнике Бессарабской области генерале И. Н. Инзове, поэт чувствовал себя одиноко ив 1821 г. неоднократно отлучался в столицу Новороссийского края Одессу. Указом Александра I от 7 мая 1823 г. новороссийским и бессарабским генерал-губернатором был назначен граф М. С. Воронцов, в штат чиновников которого Пушкин стремился перевестись на постоянную службу. Его желание осуществилось уже в июле того же года, так как Бессарабская наместническая канцелярия из Кишинева была переведена в Одессу.⁵⁵⁵

О встречах И. А. Стемпковского с А. С. Пушкиным в Одессе достоверных сведений не сохранилось, хотя мы имеем все основания утверждать, что они были знакомы.⁵⁵⁶ В 1823 г. ссыльный поэт часто бывал у И. П. Бларамберга, где осматривал коллекцию древностей и рукописные материалы библиотеки антиквария.⁵⁵⁷ Гостеприимный дом Ивана Павловича в Одессе на Канатной улице, д. 2 (ул. Свердлова, д. 6, не сохранился⁵⁵⁸) являлся своего рода археологическим музеем и центром общественной и научной жизни города, где по воскресеньям собиралось «французское общество». Помимо вкусного обеда, хозяин, интереснейший собеседник, весельчак и острослов, угощал гостей дождем каламбуров, за что его прозвали Бла-ганлером (от франц, blague еп I’air, т. е. выпускающим свои остроты в воздух). «Гости старались подражать хозяину; непрестанно сыпался огонь каламбуров на всех языках […]. Кроме каламбуров и радушного гостеприимства на обеды к Бларамбергу привлекали две дочери его, которые считались первыми красавицами в Одессе. Однажды на бале у гр. Воронцова Туман-

ский сказал Пушкину: “Ну придумай какой-нибудь экспромт”. — “Изволь”, — отвечал Пушкин и импровизировал следующие стихи:

Так, вы над всеми взяли верх;⁵⁵⁹ Пред вами преклоню колена, О величавая Елена, О Зинаида Бларамберг». ⁵⁶⁰3

Речь идет о 17-летней Елене и 16-летней Зинаиде — «пикантной брюнетке, внушившей оду поэту В. И. Туманскому».⁵⁶¹ Одесский пушкинист Н. О. Лернер допускал, что определенное знакомство с испанской и португальской литературой поэт мог получить в беседах со старшей дочерью Бларамберга Натальей де Кастильо, женой испанского консула в Одессе, обладавшей хорошим голосом и свободно говорившей по-испански.⁵⁶²

Завсегдатаем дома Бларамберга был и Стемпковский, тем более что в те годы он строил «близ крепости в новоразбитом квартале Одессы»⁵⁶³ на участке, выделенном ему в 1823 г., на противоположной стороне той же улицы (в советское время ул. Свердлова, 15), собственный двухэтажный дом «со службами» и с большим садом, который был закончен в августе 1826 г. (впоследствии дом английского консула Иемса, затем Вассаля).⁵⁶⁴ Известно также, что, согласно изысканиям историка Одессы А. М. Дерибаса, на загородной даче Ришелье, возведенной на участке площадью 15 десятин (так называемый Дюковский сад на Водяной балке, ныне ул. Фрунзе), позднее разделявшей два городских предместья — Молдаванку и Слободку (сегодня парк Победы), зачастую проходили пикники, в которых мог принимать участие и Пушкин не позднее июля 1824 г., так как 1 августа того же года поэт навсегда покинул Одессу, отправившись в ссылку в Михайловское. Напомню, что Ришельевская дача перешла к Стем-пковскому по завещанию, т. е. после смерти герцога в 1822 г. Как известно, Ришелье уехал во Францию в 1814 г., и ко времени пребывания Пушкина в Одессе сад и дача долгое время находились без присмотра. Приняв пост керчь-еникальского градоначальника в марте 1828 г., Стемпковский преподнес дачу в дар Одесскому городскому управлению с обязательством сохранить в неприкосновенности домик Ришелье и его сад для устройства гостиницы,⁵⁶⁵ но «дума не сумела уделить достаточно заботливости наследию Стемпковского, и любимое детище Ришелье пришло… в состояние полного запустения».⁵⁶⁶ Возможно, Стемпковский делился с поэтом семейными преданиями времен восстания Е. Пугачева, так как его дед по материнской линии полковник Цыплетев упоминается в «Истории Пугачева».^{567 568} На мой взгляд, вряд ли случайно, что уже в октябре 1824 г. поэт просил брата Льва прислать ему книгу о жизни Пугачева. Рассказывая об истории замысла «Капитанской дочки», Пушкин позднее признавался, что толчком к ее созданию послужило предание, когда-то слышанное им.

Три года спустя И. А. Стемпковский в письме к московскому историку М. П. Погодину из Одессы от 20 мая 1827 г. особо подчеркнул: «Покорнейше прошу напомнить обо мне почтен-

нейшему сотруднику вашему Александру Сергеевичу Пушкину и принесть ему равномерно мою истинную благодарность».⁵⁶⁸ Литературоведы обычно интерпретируют этот пассаж как благодарность за приглашение участвовать в «Московском вестнике» (1827—1830), издателем которого являлся М. П. Погодин.⁵⁶⁹ Так ли это, документы умалчивают. Надеюсь, что новые архивные находки помогут окончательно разрешить вопрос о личном знакомстве Стемпковского с Пушкиным.

Стемпковский общался со многими известными людьми своего времени, литераторами и учеными. В их числе П. П. Свиньин (гл. 2, 17), знаменитый переводчик «Илиады» Гомера Н. И. Гнедич, который с августа 1827 г. по август 1828 г. по болезни жил в Южной России. В письме к Свиньину от 26 октября 1828 г. из Керчи Стемпковский просит: «Сообщите мне пожалуйста сведение о почтеннейшем Николае Ивановиче Гнедиче. Благополучно ли он доехал до столицы, и здоровье его каково?».⁵⁷⁰ До нас дошло письмо Стемпковского от 25 июля 1832 г. из Симферополя одесскому знакомому, поэту пушкинского круга В. Г. Теплякову с благодарностью за присланное издание его стихотворений.⁵⁷¹ И сам Иван Алексеевич не был чужд литературным опытам — в 1825 г. он написал достоточно наивный сентиментальный рассказ «Радаис и Индар» об идиллической дружбе и смерти двух скифских юношей, влюбившихся в одну греческую девушку. Рассказ включает описание 5-дневного путешествия из Ольвии вверх по Борисфену в стан «скифского царя Индафарна», причем подробности быта древних греков и скифов приведены автором по сочинениям Геродота, Лукиана и Овидия.⁵⁷²

Стемпковский, несомненно, был одним из самых ярких и способных русских археологов первой трети XIX в. Школа кабинетной работы, пройденная им во Франции, благоприятно сказалась на качестве его научных публикаций. За сравнительно короткий срок Стемпковский успел написать более 40 научных трудов.⁵⁷³ В них видны «добросовестность, терпение, здравый смысл и счастливое изложение предмета, чуждое всех риторических вычур».⁵⁷⁴ Как вспоминают современники, осознавая неотвратимость близкого конца, Стемпковский занимался наукой с какой-то лихорадочной жадностью, посвящая ей редкие часы досуга. Он напутствовал будущего директора Керченского музея Ашика: «Почва Греции и Рима отощала, а богатства нашей ученой Новороссийской почвы неистощимы».⁵⁷⁵ В своих исследованиях Стемпковский пытался выйти за узкие рамки филологического или антикварно-художественного анализа различных категорий археологического материала, используя его прежде всего в качестве полноценного исторического источника. Основной страстью ученого, несомненно, являлась нумизматика, прежде всего изучение монет Боспорского царства (гл. 8.4). Уступая профессиональным антиковедам в знании классических языков,⁵⁷⁶ он вместе с тем обладал и неоспоримым преимуществом — Иван Алексеевич хорошо знал те места Северного Причерноморья, откуда поступали надписи, монеты и другие находки. Природная наблюдательность и хорошее знание древней письменной традиции позволили Стемпковскому верно локализовать ряд античных пунктов: вместе с П. Дюбрюксом в 1820 г. он снял план городища Мир-мекия, впоследствии помогал «отцу боспорской археологии» в съемке плана Пантикапея, правильно указав направление ряда древних улиц, верно локализовал Нимфей на плато у мыса Кара-бурун,⁵⁷⁷ Танаис на Недвиговском городище (гл. 17). После возвращения из Европы в 1822 г. Стемпковский принял участие в раскопках Бларамберга в Ольвии. На материалах лапидарного архива полиса он опубликовал исследование об ольвийском календаре.⁵⁷⁸ Ему принадлежит одна из первых в русской науке работ по древней географии Северо-Западного Причерноморья,⁵⁷⁹ основанная на натурном исследовании местности, которая вызывает оживленные споры до сих пор.⁵⁸⁰ В журнале «Le Philologie» (1824. Т. 16), издаваемом Гайлем (J. F. Gail), Стемпковский поместил историко-географический и археологический комментарий к переводу ряда мест из географии Страбона, касающихся Херсонеса и Боспора Киммерийского. Исторические выводы антиквария базируются на сопоставительном анализе нарративных, эпиграфических, нумизматических и археологических источников, т. е. метода, являющегося наиболее эффективным и использующегося специалистами и по сей день.

«Вот и Одесса наша делается классической землею, — писал Стемпковский Кёппену 18/30 апреля 1823 г. — На днях открыли здесь кости человеческие и вместе с ними прекрасную этрусскую вазу с фигурами, которую, к сожалению, разбили: но я собрал черепки и склею их. Это доказывает, что г-н Бларамберг прав в предположении своем о существовании древнего греческого поселения тут, где ныне Одесса».⁵⁸¹ Случайные находки античной расписной керамики в 1823 г.⁵⁸² и 1826—1827 гг.⁵⁸³ привели его и И. П. Бларамберга к выводу о локализации на месте Приморского бульвара Гавани Истриан (Агг., РРЕ, 32 (20Н); Anon. РРЕ, 87 (61Н)). С таким заключением, остающимся, однако, дискуссионным,⁵⁸⁴ соглашаются и некоторые современные исследователи.⁵⁸⁵

В феврале 1828 г. новороссийский генерал-губернатор граф М. С. Воронцов, оценивший деловые и личные качества Стемпковского, предложил ему должность градоначальника в Керчи (рис. 39). Современник назвал выбор Воронцова «действительно счастливым».⁵⁸⁶ 12 марта «отставному полковнику Стемпковскому всемилостивейше повелено исправлять должность керчь-еникальского градоначальника», — сообщил «Русский инвалид» в № 76 от 21 марта 1828 г. (именным указом императора утвержден в должности 13 ноября 1828 г.⁵⁸⁷). Иван Алексеевич занял этот пост во время русско-турецкой войны: попечению нового градоначальника сразу были доверены «до 4 тысяч пленных турок», находившихся в карантине, и организация погрузки «пропасти судов для отправления продовольствия» в зону боевых действий в Варну.⁵⁸⁸ Стемпковский развил активную деятельность по благоустройству Керчи: по его ходатайству было основано уездное училище, открыта подписка на сооружение православного храма Св. Троицы, освящена католическая церковь. Градоначальник исходатайствовал из казны 50 тыс. р. ежегодных субсидий на строительство общественных зданий, заложил городской сад, посадив в нем своими руками первые деревья.⁵⁸⁹

При письме А. И. Левшина к А. Н. Оленину от 30 апреля 1831 г. приложена записка И. А. Стемпковского с предложениями о переименовании городов Керчи и Еникале на древнегреческие.⁵⁹⁰ Вспоминая эпоху Екатерины II, Стемпковский сетует, что лишь один уголок Тавриды «остался забытым среди обломков древнего своего величия… Одно название Митридата, которое каким-то неведомым случаем предание сохранило.., отзывалось и отзывается доныне среди варварских звуков Керчи, Еникале, Карабуруна, заменивших прославленные в истории веков названия Пантикапеи, Ираклии, Нимфеи и других… Город Керчь… должен… воскреснуть и именем, которое, напоминая древнюю славу здешних мест, более бы говорило уму и воображению, нежели носимое им теперь варварское название… Посему желательно, чтобы керчь-еникальское градоначальство, лежащее по обоим берегам Воспора, получило название воспорского градоначальства, городу Керчи было возвращено имя Пантикапеи, на развалинах коей он построен; а город и крепость Еникале, в замену сего турецкого названия, были наименованы Ираклиею, по лежавшему неподалеку оттуда в древности храму Иракла, или Геркулеса. Учреждения, принадлежащие вообще городам Керчи и Еникале, могут при сем случае быть названы Воспорскими, подобно как во времена блаженные памяти государыни императрицы Екатерины II здешний магистрат носил уже название Воспорского магистрата,⁵⁹¹ а учреждения, собственно каждому городу принадлежащие, могут называться пантикапейски-ми или ираклийскими».⁵⁹²

6 декабря 1829 г. Стемпковский был произведен в статские, а незадолго до смерти в 1832 г. — в действительные статские советники, чин IV класса, что соответствовало генерал-майору в армии; 21 апреля 1830 г. он был награжден орденом Св. Владимира 3-й степени.⁵⁹³ Административные обязанности занимали почти все время Стемпковского, и науке он смог уделять лишь редкие часы досуга. Обострилась и болезнь легких. «Сильная боль в груди,

Рис. 39. «Генеральный план Керченской крепости с окололежащим местоположением. Скопирован при Еникальской инженерной команде октября 23 дня 1824 года. Масштаб дюйм нормальной меры разделен на 100 частей, из коих каждая принята за сажень. С подлинным верно инженер-подпоручик…» (РГВИА, ф. ВУА, № 22017, л. 1. Публ. впервые).

к коей присоединилась и простуда, — жаловался он Кёппену в письме от 15 февраля 1829 г., — лишает меня на некоторое время возможности много заниматься письмом. А так как бумаги не уменьшаются — то едва остаются силы и возможности для бумаг по сердцу»А³¹ Стемпковский постоянно был погружен «в омут дел и забот». Мечты о совместной археологической поездке с Кёппеном по Крыму, в том числе по Южному берегу, «исчезли, улетели. Мое градоначальство разрушило все воздушные замки, которые я созидал, живши на свободе. Когда-то возвратится она ко мне? Я начинаю тяжело вздыхать по ней».^{594 595}

Научные заслуги Стемпковского были отмечены избранием в члены-корреспонденты Академии надписей и Азиатского общества в Париже (1821), в действительные члены Общества истории и древностей при Московском университете (16 октября 1825 г., по предложению П. П. Свиньина⁵⁹⁶) и Общества сельского хозяйства Южной России в Одессе (с 1828 г.).

В 1830 г. И. А. Стемпковский принял личное участие в борьбе с эпидемией холеры («чумы»), проверяя надежность санитарных кордонов. Это окончательно подорвало его здоровье. Болезнь легких прогрессировала: «Я собираюсь в мае к кавказским водам; здоровье мое того требует. Иначе надо будет распрощаться со службою», — писал он Кёппену.⁵⁹⁷ Но шестимесячный отпуск (с 10 июня 1831 г.), использованный для поездки на кавказские минеральные воды и на Южный берег Крыма, не помог.⁵⁹⁸ Предчувствуя кончину, Стемпковский составил завещание, в котором есть такие слова: «Если умру в Керчи, то желал бы, чтобы похоронили меня на вершине горы Митридат и там устроили часовню; книги мои жертвую Одесской публичной библиотеке». Все остальное имущество он завещал родным, которые, по словам Ашика, «мало этого заслуживали».⁵⁹⁹ В ночь на 6—7 декабря 1832 г. этот удивительный человек скончался от мучавшего его туберкулеза, в расцвете творческих сил, не оставив семьи.⁶⁰⁰ Во время похорон Д. В. Карейша, которому Стемпковский явно благоволил и покровительствовал, произнес «надгробное слово».⁶⁰¹ Стемпковский вошел в историю Новороссийского края как светлая личность, образованный и проницательный ученый и администратор, память о котором долго хранилась в сердцах жителей Керчи: одна из больших улиц города была названа его именем, над его могилой на вершине горы Митридат в 1834—1835 гг. была возведена часовня (рис. 40), «с которой открывается вид на город и страну, составлявшие предмет постоянной его заботливости» (рис. 41).⁶⁰² Дюбрюкс так говорил о памятнике другу: «Здесь покоятся останки заслуженного и доброго Стемпковского, человека благодетельного без хвастовства, ученого без тщеславия, служившего украшением человечества и положившего основание Керчи… Да простят меня в том, что я мимоходом бросил цветок на его могилу; двадцатидвухлетняя тесная связь послужит мне в том извинением».⁶⁰³ К стыду потомков, в 1940-х гг. при строительстве обелиска Славы часовня вместе с могилой Стемпковского была снесена.

Согласно духовному завещанию Ивана Алексевича от 18 сентября 1830 г., вся его коллекция древних монет должна была перейти к его другу детства, воспитаннику А. де Ришелье, сначала русскому офицеру, а затем французскому вице-консулу в Риге Иосифу Мефреди (Mef-redy, или Maiffredy), чтобы он продал их «в свою пользу» Парижскому кабинету медалей и древностей. Об этом узнал недоброхот Стемпковского акад. Е. Е. Кёлер, выступивший с предложением о присоединении столь полной и редкой коллекции причерноморских монет к собранию Эрмитажа, мотивировав это ложной посылкой, что она была «значительно умножена» за время градоначальства Стемпковского, т. е. в первые годы систематических раскопок на средства казны. Николай I по докладной записке акад. Е. Е. Кёлера запретил ее вывоз за рубеж и приказал присоединить монеты к коллекции Эрмитажа. Не помогло и разъяснение Д. Ка-

Рис. 40. Часовня на могиле И. А. Стемпковского на вершине горы Митридат в Керчи. Рисунок архитекторского помощника Шмакова, сентябрь 1853 г. (РА ИИМК, р. I, № 1118, л. 12, табл. XIX).

рейши Кёлеру, что коллекция была собрана Стемпковским задолго до переезда в Керчь, и т. д. Предупрежденный о решении императора М. С. Воронцов приказал монеты доставить запечатанными в Одессу «под адресом г. Мефреди для оставления здесь впредь до высочайшего разрешения». Мефреди неоднократно писал императору, что собрание Стемпковского «приобретено законным образом», и взамен просил денежной компенсации. В январе 1834 г. Николай I распорядился «объявить г-ну Мефреди, что медали Стемпковского истребованы были к высочайшему двору потому, что он не имел права располагать такими предметами, которые, быв найдены в недрах земли российских владений, принадлежат посему правительству, и хотя оно имело полное право взять те медали без всякого за оных вознаграждения, но Его Имп. Величество, не желая заводить по сему случаю процесса, приказал заплатить ему 10 тыс. р. из кабинета». Мефреди, которому первоначально обещали выплатить компенсацию в большем размере, опять остался недоволен и повторными просьбами добился своего — в декабре того же года он получил 25 тыс. р.⁶⁰⁴

Под давлением министра внутренних дел Д. Н. Блудова приказом М. С. Воронцова в Одессе была создана специальная комиссия, руководствовавшаяся известным каталогом Т. Мионне и оценившая коллекцию в 34468 франков.⁶⁰⁵ В ее состав вошло 2568 монет: 33 монеты Фанагории, 185 — Пантикапея, 494 — боспорских царей, 109 — Херсонеса, 253 — Ольвии, 18 —

 

 

 

 

 

 

 

также принять в соображение, что медаль, оцененная Мионне в 100 или в 50 р., может столько стоить в таком случае, если она исправно сохранена, тогда как та же медаль может быть ценою гораздо ниже, если она стерта и дурно сохранена».⁶⁰⁶

Оценочная сумма всей коллекции в Петербурге была пересмотрена и занижена до 9312 франков, а самая ценная часть, отобранная для Эрмитажа, вместо 21 102 франков была оценена в 7813 франков.⁶⁰⁷ В результате основная часть собрания была приобретена Имп. Эрмитажем за 25 тыс. р. ассигнациями. В 1835 г. Кёлер включил в эрмитажную коллекцию лишь 865 монет из коллекции Стемпковского — 22 золотые, 10 электровых, 127 серебряных, 706 медных,⁶⁰⁸ остальные, по утверждению И. Г. Спасского, были переданы в обменный дублетный фонд, хотя из документов следует, что они были возвращены Воронцову: «медали, большей частью подделанные и истертые», решено было возвратить Одесской комиссии, «ибо они без всякой пользы для Эрмитажной коллекции послужили б только в стеснение места, и без того в Эрмитаже не лишнего».⁶⁰⁹

Значительное книжное собрание Стемпковского, включавшее ценные книги по истории, археологии и нумизматике, произведения античных авторов на французском, латинском и русском языках, согласно его завещанию, поступило в Одесскую городскую публичную библиотеку, открытую в 1830 г., одним из инициаторов создания которой он являлся.⁶¹⁰

Архив Стемпковского, к сожалению, до нас не дошел. Одесское общество истории и древностей сразу же после своего основания обратилось к чиновнику канцелярии М. С. Воронцова, коллежскому секретарю Будищеву, племяннику И. А. Стемпковского, с просьбой «сообщить» оставшиеся от археолога бумаги и портрет для составления биографии покойного.⁶¹¹ Однако, судя по записям историка А. А. Скальковского, в те годы близкого приятеля Н. Н. Мурзакевича, неприязненно относившегося к А. Б. Ашику, какая-то часть либо весь архив Стемпковского перешел к новому директору Керченского музея,⁶¹² как и бумаги Дюбрюкса, на основе которых якобы и были составлены отдельные главы известного сочинения Антона Бал-тазаровича «Воспорское царство».⁶¹³—⁵⁸

В августе 1823 г., через три месяца после вступления М. С. Воронцова в должность новороссийского генерал-губернатора, И. А. Стемпковский представил ему свою знаменитую записку на французском языке «Note sur les recherches d’antiquites qu’il у aurait a faire dans la Russie Meridionale», ставшую своего рода археологическим кредо неформальных объединений любителей древностей на юге России. Ее автограф обнаружен мною среди материалов Канцелярии новороссийского генерал-губернатора, хранившихся в ООИД.⁶¹⁴ Записка И. А. Стемпковского впервые была опубликована автором на русском языке в расширенном и несколько переработанном виде в журнале П. П. Свиньина «Отечественные записки», после смерти автора на французском, по архивному подлиннику, — А. А. Скальковским.⁶¹⁵ Результатом инициативы Стемпковского стало открытие на счет казны двух археологических музеев — в Одессе (1825) и Керчи (1826), первым директором которых был назначен И. П. Бларамберг.

Обращая внимание на постоянное использование руин древних зданий в качестве каменоломен для нового строительства, И. А. Стемпковский сетовал, что «следы сии, по мере заселения края, ежедневно более и более изглаживаются». Многие поселения, упоминаемые древними географами, уже невозможно найти на местности. Задача образованных людей — спасти от гибели многочисленные археологические памятники, которые «могут дать самые достоверные свидетельства религии и правления, наук и художеств, деяний и нравов поколений, столь давно угасших». Многие причерноморские памятники, описанные П. С. Палласом, Л. С. Вакселем и другими путешественниками, уже не существуют в тех местах, где они были найдены, — часть древностей попала в частные руки или увезена за границу. Такие вещи оказались «навсегда… потеряны для науки», становясь беспаспортными.

По мысли автора, антикварии должны объединиться в научное общество с единой программой полевых и кабинетных исследований, способствовать созданию сети специализированных археологических музеев. Поодиночке занимаясь археологическими штудиями, ученые и любители никогда не добьются тех успехов, которых можно достичь сообща, имея общую программу действий и необходимые средства для раскопок и издания своих трудов. «Как часто случается, — писал Стемпковский, — что ученый, не имея кому сообщить родившейся в уме его мысли, предается ей с пристрастием и созидает систему, тем более увлекательную и опасную, чем более он имеет ума и познаний; как часто ослепленный ложным блеском сей мысли, он не примечает слабых сторон оной, а стараясь подкрепить ее обширною ученостью и обольстительными доводами, он невинно обманывает публику, обманывая самого себя!».⁶¹⁶ Атмосфера строгой научной критики и «благородного соревнования» между антиквариями должна способствовать скорейшему прогрессу науки и поиску истины. Основная цель археологического общества — «разыскивать, собирать и хранить, описывать и объяснять все памятники древности, на северных берегах Черного моря разновременно найденные и впредь находимые». В 1839 г., уже после смерти Стемпковского, было открыто Одесское общество истории и древностей, в своей деятельности следовавшее заветам Ивана Алексеевича.

Следующие направления деятельности научного общества должны стать основными.

• 1. Составление свода известий древних авторов по истории и географии края. Впоследствии ту же задачу ставили перед собой Одесское общество истории и древностей,⁶¹⁷ а затем Русское археологическое общество.⁶¹⁸

• 2. Составление полных сводов уже опубликованных эпиграфических, нумизматических и археологических памятников. Необходимо «распределить оные по порядку городов и народов, коим они некогда принадлежали; извлечь наилучшие об оных суждения тех ученых мужей, коими они были изданы и описаны, и дополнить сии суждения новыми объяснениями».

• 3. Описание всех находок, попавших в частные собрания, как и археологических памятников, находящихся на местности, главным образом руин городов.

• 4. Проведение «под надзором членов» общества археологических раскопок в развалинах городов и древних «гробницах». Особое внимание уделять поиску древних надписей и монет, «сих надежнейших исторических свидетельств, которые могут послужить к дополнению большею частию утраченных летописей царств, городов и народов, на берегах Понта Эвксинского существовавших». Одно из направлений деятельности общества — охрана памятников с целью «поддержания от совершенного разрушения остатков тех древних зданий, кои еще заметны», собирание и бережное хранение найденных вещей в музеях.

• 5. Составление планов всех древних городов и поселений, следы которых еще видны на поверхности. Составление архитектурно-археологических обмерных чертежей (планы и профили сохранившихся древних зданий).

• 6. Составление карты древних поселений Северного Причерноморья на основе сопоставительного анализа нарративной традиции с реальными археологическими остатками на местности с целью локализовать «местоположение многих знатных городов, коих следы почитаются ныне потерянными». Далее автор перечисляет пункты, которые, по его мнению, необходимо исследовать в археологическом отношении (уделяя основное внимание поселениям, а не могильникам), от Аккермана (древней Тиры) на западе до Таманского полуострова на востоке.

Записку И. А. Стемпковского «Мысли относительно изыскания древностей в Новороссийском крае» (1823) с полным основанием можно расценить как первую научно-исследовательскую программу русской науки о классических древностях юга России, где впервые были названы стратегические цели и тактические задачи развития науки. Как ни парадоксально, программа была выработана дилетантом, а не профессиональным ученым. Дилетантизм (в данном случае без уничижительного оттенка) в период становления классической археологии был неизбежен, так как фонд собственно научных знаний и принципов только формировался. Объектами научного исследования, по Стемпковскому, должны стать все без исключения древности, независимо от их материальной и художественной ценности: «Мы должны тщательно собирать и хранить каждый отрывок древних рукописей, надписей на камнях, каждую медаль, каждый обломок статуй, барельефов: самая незначащая вещь может иногда объяснить древние предания и разогнать мрак, их покрывающий».⁶¹⁹ Он безоговорочно осуждает тех любителей, которые «из любопытства» собирают древности, не зная их подлинной исторической ценности и значения для науки.⁶²⁰ Исходя из этого научного credo, я не могу в полной мере принять вывод А. А. Формозова, что Иван Алексеевич понимал задачи археологии прежде всего с эстетических позиций, т. е. в русле художественной археологии.⁶²¹ Во многом благодаря записке Стемпковского в русское общество «постепенно, хотя и очень медленными шагами, стало проникать сознание необходимости сохранять древние памятники и относиться к ним с надлежащим вниманием и уважением».⁶²²

И. А. Стемпковский и И. П. Бларамберг прекрасно осознавали, что только силами антиквариев Одессы и Керчи претворить в жизнь столь глобальные задачи просто невозможно, прежде всего из-за отсутствия у дилетантов должной историко-филологической подготовки, поэтому они искали единомышленников в обеих столицах. Иван Алексеевич неустанно убеждал отечественных антиквариев в необходимости изучения не только славяно-русских, но и классических древностей, находящихся на территории России. Одесские антикварии установили тесные контакты с П. И. Кёппеном, их труды обратили на себя внимание графа Н. П. Румянцева, путешествовавшего в 1823 г. по Новороссии. Канцлер стал переписываться со Стемп-ковским, главным образом о пополнении своего собрания античных монет и древностей, о проведении П. Дюбрюксом раскопок в Керчи на предоставленные им средства.

Оба археолога пытались заинтересовать древностями Южной России членов Общества истории и древностей российских при Московском университете (МОИДР).

МОИДР — первое научно-историческое общество в России, созданное в 1804 г. с целью изучения и публикации документов по русской истории. В него вошли преподаватели университета, а также историки, архивисты и археографы (Н. М. Карамзин, Н. Н. Бантыш-Каменский, А. Ф. Малиновский, К. Ф. Калайдович, А. И. Мусин-Пушкин и др.). Общество руководствовалось уставом, одобренным Александром I в 1811 г., который ограничивал состав МОИДР не более чем 30 членами с условием, что большая их часть должна быть жителями Москвы «для вящего успеха в делах». Параграф 3-й устава 1811 г. гласил: «Общество постарается собирать древние рукописи, медали, монеты и другие памятники, служившие к объяснению происшествий в русской истории, для чего войдет в переписку с особами в разных местах России живущими, которые могут доставлять ему вещи или сведения такого рода».⁶²³ Научная деятельность общества фактически началась лишь после военных событий 1812—1814 гг. В 1818—1837 гг. вышли восемь частей «Трудов и записок», где печатались протоколы заседаний и исследования членов общества.

Интерес к памятникам античной археологии появился лишь с приходом на место председателя МОИДР (1823—1830) генерал-майора Александра Александровича Писарева (1780— 1846), заслуга которого состоит в привлечении к сотрудничеству с обществом антиквариев и любителей, интересовавшихся классическими древностями. В 1823 г. действительными членами общества были избраны создатель Феодосийского музея С. М. Броневский (гл. 4.3), Е. Е. Кёлер, П. И. Кёппен, И. П. Бларамберг, почетными членами А. Н. Оленин и С. С. Уваров, в 1825 г. — действительным членом И. А. Стемпковский, почетным — А. С. Грейг, в 1829 г. — действительным членом А. И. Лёвшин, в 1836 г. — Н. Н. Мурзакевич.⁶²⁴

Став в 1820-х гг. членами МОИДР, Стемпковский и Бларамберг отправили в Москву ряд своих статей на французском языке, часть которых была издана на средства общества в русском переводе.⁶²⁵ 27 октября 1826 г. «Мысли относительно изыскания древностей в Новороссийском крае» были зачитаны на заседании МОИДР.⁶²⁶ Идеи И. А. Стемпковского поддержал председатель А. А. Писарев, сам опубликовавший ряд исследований по классической археологии и нумизматике.⁶²⁷ Иван Алексеевич призывал московское общество организовать археологическую экспедицию для изучения древностей Новороссии (документ № 15). Однако подавляющее большинство членов МОИДР не одобряли такое расширение задач общества. Секретарь МОИДР И. М. Снегирев писал П. И. Кёппену в январе 1824 г.: «Господа члены наши Бларамберг и Стемпковский, мужи почтенные, сообщают нам сведения о древностях Новороссийского края, но они не вполне соответствуют предложенной цели общества, посвященного русской истории и русским древностям».⁶²⁸ Предложения одесских археологов по расширению проблематики исследований не встретили поддержки и из-за недостатка у общества материальных средств. Между тем мы должны быть благодарны МОИДР за его деятельность по переводу малодоступных статей по классической археологии с иностранных языков на русский, за ознакомление общественности с лучшими научными исследованиями отечественных ученых в этой области знаний. После ухода А. А. Писарева с поста председателя связи общества с археологами-античниками прекратились.

Активными членами одесского археологического кружка были А. И. Лёвшин, А. Я. Фабр и Э. В. Тетбу де Мариньи.

Алексей Ираклиевич Лёвшин (1798 или 1799—1879), литератор, археолог-любитель, этнограф и общественный деятель, происходил из дворян, учился в Воронежской гимназии и Харьковском университете, где был удостоен степени магистра (11 октября 1816), с 1816 г. публиковал статьи в «Украинском вестнике» (см., напр.: Греки и римляне на поприще наук и искусств И Украинский вестник на 1817 г. 4.7. С. 139—151). С 8 апреля 1818 г. Левшин служил в Коллегии иностранных дел: титулярный советник с 16 декабря 1818 г., перемещен в Азиатский департамент МИД 15 июля 1819 г., 22 июня 1820 г. прикомандирован в чине коллежского асессора к исправляющему должность председателя Оренбургской пограничной комиссии. В Оренбурге Левшин заинтересовался историей и этнографией уральских народов, опубликовал ряд историко-этнографических сочинений о Зауральском крае. С 1823 г. он перебрался в столицу Новороссийского края, был секретарем и близким помощником М. С. Воронцова, а впоследствии и градоначальником Одессы (1831—1839), в историю которой вошел основанием газеты «Одесский вестник» (1827, редактор до 1832 г.) и первой в российской глубинке Городской публичной библиотеки (1830). Левшин был знаком с А. С. Пушкиным еще по совместной службе в Петербурге, их знакомство продолжилось и в Одессе (поэт использовал его книги об уральских казаках при работе над «Историей Пугачева»). В Одессе А. И. Левшин являлся директором театра и председателем множества комитетов и комиссий при генерал-губернаторе, был попечителем Института благородных девиц, созданного Ришелье в 1806 г., активно содействовал благоустройству города, составил подробное его описание (не опубликовано). Однако в 1837 г. он был удален с должности градоначальника из-за административных ошибок во время эпидемии чумы и в 1838 г. назначен иркутским гражданским губернатором, но по болезни отказался ехать в Сибирь и был причислен к МВД, затем уехал за границу в отпуск. В 1844—1845 гг. Левшин служил в Министерстве государственных имуществ, возглавлял Департамент сельского хозяйства и Ученый комитет, впоследствии стал товарищем министра внутренних дел (1856— 1859), разрабатывал основные принципы крестьянской реформы, был сенатором (1859), членом Государственного совета (1868). 174

Еще в 1826 г. и 1828 г. Левшин совершил поездки по городам Франции, Италии, Австрии для знакомства с карантинными учреждениями и использовал их для осмотра исторических достопримечательностей. Его перу принадлежит первая попытка «систематического обозрения» древностей Помпей на русском языке с приложением рисунков — описание быта и культурной жизни римлян I в. н. э.^{629 630} За свои заслуги перед наукой, в том числе археологией, А. И. Левшин был избран действительным членом Парижского географического и Парижского азиатского обществ, МОИДР (1829), Королевского датского общества северных антиквариев (1836). Он являлся членом-учредителем (1845) и помощником председателя (с 1854 г.) РГО.

Другой высокопоставленный чиновник, увлекшийся археологией, — Андрей Яковлевич (Янович) Фабр (1789—1863).

Фабр родился в дворянской семье, в имении родителей в д. Сууксу Феодосийского уезда Таврической губернии. Его отец Ян (Яков) Фабр, или Фабер (ум. в 1792 г.), в 1789 г. при Г. А. Потемкине был садовником, разводившим сады в Николаеве (так называемая Фаберова дача, позднее известная как Спасское), затем был директором казенных виноградных садов в Судацкой долине, мать — уроженка Гамбурга Мария, в девичестве Гроскрейтц (ум. в 1843 г.), в 1793 г. повторно вышла замуж за крымского помещика подполковника А. С. Таранова. Фабр получил хорошее домашнее образование, выучил русский, немецкий и французский языки, обучился рисованию. Службу начал 25 мая 1804 г. канцеляристом, а с 9 августа того же года уже губернским регистратором в Таврической казенной экспедиции, уволен по прошению в декабре 1807 г., в 1808 г. стал форштмейстером крымских лесов (сверх штата, в штате с июля 1809 г.). Губернский секретарь (1810), коллежский секретарь (1813), титулярный советник (1816). В 1812 г. во время эпидемии чумы Фабр был смотрителем чумного лазарета на р. Яндоле. С 1819 г. он служил в канцелярии таврического гражданского губернатора и в том же году сдал в Харьковском университете экзамен на получение асессорского чина: коллежский асессор (1823), советник Таврического губернского правления по исполнительной экспедиции (1823) и чиновник по особым поручениям при таврическом гражданском губернаторе, с октября 1825 г. таврический губернский прокурор; надворный советник (1827), коллежский советник (1829); член следственной комиссии о Севастопольском бунте (1830), статский советник (1833), действительный статский советник с причислением к МВД (1837), член Совета Министерства внутренних дел (с 1841 г.), одновременно состоял при М. С. Воронцове; екатеринославский губернатор (1847—1857), тайный советник (1848); в июне 1848 г. принял подданство России; с 1856 г. сенатор; по прошению уволен от службы в ноябре 1857 г. Несмотря на отмеченную современниками крайнюю скупость и скромность в обыденной жизни, свой сборник «Достопамятнейшие древности Крыма и соединенные с ними воспоминания» (Одесса, 1859) Фабр бесплатно разослал по библиотекам русских академий и университетов. В 1857 г. он переехал в Симферополь, стал «членом от правительства Таврического губернского присутствия по крестьянскому делу». Свободное время Фабр посвящал работе над статьями по сельскому хозяйству и животноводству Крыма. Около 200 тыс. р. он завещал на учреждение в Симферополе сиротского дома своего имени. Фабр являлся действительным членом РГО, почетным членом Эстонского ученого общества.⁶³¹

По роду службы А. Я. Фабр много ездил по Крыму и Тамани, завел знакомства с местными антиквариями и коллекционерами, с которыми поддерживал научную переписку, в частности с И. П. Бларамбергом (гл. 13). Во время поездки на Тамань в июне 1815 г. под влиянием X. X. Стевена он заинтересовался исторической топографией полуострова,⁶³² которому много лет спустя он посвятил компилятивный труд «Древний быт Эйоны, нынешнего полуострова Тамани» (Одесса, 1861). Став в феврале 1833 г. правителем канцелярии новороссийского и бессарабского генерал-губернатора М. С. Воронцова (1833—1837), Фабр, по уверению Н. Н. Мур-закевича, не гнушался подарками Ашика и Карейши в виде древностей, найденных в ходе раскопок. В 1845 г. собиратель продал за 1200 р. серебром (а не передал в дар) свою коллекцию из 134 предметов древностей, «которые, за исключением только малой части, все найдены в пантикапейских курганах», Одесскому обществу истории и древностей членом-основателем которого он являлся (гл. 6, 7.1). При открытии общества 4 мая 1839 г. Фабр подарил ему многочисленные документы по археологии Новороссиского края, включающие письма, рисунки, списки надписей, планы городищ и т. п. Неприязненно относившийся к нему Мурзакевич тем не менее писал, что Фабра отличали «замечательная начитанность римскими классиками, относящимися к Крыму и Кавказу», и «живой интерес к древностям». Желая отличиться перед просвещенным вельможей М. С. Воронцовым, А. Я. Фабр занялся переводом с французского перипла Понта Евксинского Арриана, «сличенного» с помощью А. Ф. Панаги-одор-Никовула и Н. Н. Мурзакевича с греческим подлинником. Текст этого редкого в то время источника изучался по изданию И. О. Потоцкого.⁶³³ Н. Н. Мурзакевич утверждал, что фактически весь перевод был выполнен заново помощниками Фабра. Книгу дополняют примечания, именной указатель и литографированная «Карта древних эллинских поселений по берегам Черного и Азовского морей», составленные Н. Н. Мурзакевичем. Перевод, посвященный гр. М. С. Воронцову, встретил благожелательный отзыв современников.⁶³⁴

Эдуард Викторович (Яков Виктор Эдуард) Тетбу де Мариньи (Taitbout de Marigny, 1793—1852),⁶³⁵ сын аристократа-роялиста, генерального консула в Морее, бежавшего во время Великой Французской революции вместе с семьей в Грецию и Турцию. После смерти близких, оставшись без средств к существованию, в 17-летнем возрасте он поступил на русскую службу коллежским регистратором. С юности Тетбу проявил страсть к морским путешествиям, в 1813 г. впервые побывал на Кавказе, в 1818 г. был прикомандирован А. Ф. Ланжероном к попечителю по торговле с горцами Рафаилу Скасси для поездки на восточный берег Кавказа, часто бывал в Феодосии и Керчи.⁶³⁶ Он являлся членом одесской масонской ложи «Евксин-ский Понт», возглавляемой Ланжероном.⁶³⁷ В Керчи Тетбу сблизился с П. Дюбрюксом, членом той же ложи, и поддерживал с ним дружеские отношения, в Феодосии — с масонами градоначальником С. М. Броневским, хранителями местного музея А. Галлерой и И. И. Грапероном. В 1820-х гг. Тетбу де Мариньи помог С. М. Броневскому составить описание Феодосийского музея, предназначенное для Московского общества истории древностей российских, и сопроводил его своими рисунками, «очень верными и точными», с масштабом во французских дюймах и футах (гл. 4.3).⁶³⁸ Он был блестящим рисовальщиком и акварелистом: ему принадлежит литографированный «Вид крепости Керчи» (1820) и целая серия акварелей, рассеянных по различным музеям России и Украины.

В 1820-х гг. правительство Нидерландов назначило Тетбу де Мариньи вице-консулом сначала в Феодосии, затем в Одессе с целью возглавить «ученое и коммерческое предприятие», в котором был заинтересован богатый купеческий дом в Брюгге; в 1830 г. он был уже консулом, а в 1848 г. стал генеральным консулом Нидерландов в портах черноморских и азовских. В 1821, 1823—1825, 1829—1851 гг. Тетбу де Мариньи неоднократно обследовал побережье Азовского, Черного и Средиземного морей, везде обращал внимание на остатки древностей (гл. 8.5, 16),⁶³⁹ изучал историю, быт и культуру прибрежных народов.⁶⁴⁰ Общению с местным населением помогало совершенное знание им новогреческого языка. В 1843 и 1845 гг. по предложениям Тетбу де Мариньи были построены маяки — на оконечности Одесского карантина и в устье Сулинских гирл Дуная — на о-ве Фидониси. Опубликованные описания его морских путешествий, своего рода гидрографические руководства шкиперам, затрагивали историю побережья Понта Евксинского и включали локализацию упоминаемых в нарративной традиции городов и поселений античной эпохи.⁶⁴¹ Важнейший из его трудов «Hydrographie de la шег Noir et de la mer d’Azow, comparee a celle de I’antiquite et du moyen age» (с атласом из 77 карт, большей частью черноморских, сверенных с известным атласом Е. Манганари⁶⁴²), к сожалению, не был окончен: сравнительные примечания древних и средневековых названий пунктов побережья остались неизданными. Тетбу де Мариньи был некоторое время активным автором и редактором французского издания «Одесского вестника», как член Одесского общества публиковал статьи в его «Записках» (гл. 6). Издание серии морских путеводителей принесло ему известность еще в середине 1820-х гг. (гл. 8.5), благодаря чему Тетбу де Мариньи был избран членом Парижского географического общества и целого ряда научных обществ в Париже, Амстердаме и Афинах.

• 3.2. КЕРЧЬ

Керченский полуостров с момента завоевания русским оружием Керчи и Еникале, по словам А. А. Скальковского, привлекал к себе внимание антиквариев как «драгоценный музей, хранитель остатков знаменитого Босфорского царства». При руководстве краем А. Э. де Ришелье, когда административно эта территория входила в Феодосийское градоначальство, основная масса памятников из Керчи поступала в Феодосийский музей древностей, открытый в 1811 г. Этому активно способствовали местные антикварии С. М. Броневский, А. Галлера, И. И. Граперон (гл. 4.3) и Э. В. Тетбу де Мариньи.

Но местный патриотизм керчан переломил ситуацию. В 1821 г. здесь было учреждено независимое от Феодосии керчь-еникальское градоначальство, одновременно началось интенсивное строительство порта с новым карантином, предназначенных для торговли с народами Кавказа. К началу 1820-х гг. в городе было возведено около 200 домов, а население Керчи за 10 лет выросло с 600 человек (в 1810 г.) до 2000.⁶⁴³ Интенсивное развитие города приводило к массовым археологическим находкам. Не случайно, что именно в Керчи «на пользу наук и просвещения» с разрешения генерал-губернатора А. Ф. Ланжерона было создано неформальное объединение любителей древностей, получивших исключительное право «отыскивать в недрах земли вокруг Керчи хранящиеся там памятники Босфорского древнего царства». В кружок входили П. А. Дюбрюкс, Р. А. Скасси, А. Дигби, позднее А. Б. Ашик, Д. В. Карейша и др.⁶⁴⁴ «Я сам принадлежу сему обществу, — писал Н. П. Румянцев А. Ф. Ланжерону 8 марта 1820 г., — но Вам известно, что малый денежный сбор не дает средств достигнуть желаемой цели; слабо наполняется Керченский музеум, а науки и художества повсюду тужат, что небогатая для них собирается жатва на таком для блага их знатном поле. Возделывая его приличным образом, надобно определить побольше денег; я готов сие пожертвование сделать…».⁶⁴⁵

Поль Дю Брюкс, Дюбрюкс (Paul Du Brux, de Brux, du Brux, в русских источниках также Дюбрукс, Дю-Брикс, де-Брюкс, Дебрюкс, Дубрюкс, Брике, Брюкс Павел Алексеевич (Александрович); 1770⁶⁴⁶ или 1773/1774(7)—1835), археолог-дилетант, по праву считается зачинателем керченской полевой археологии.⁶⁴⁷ Реконструкция полной загадок и «темных мест» биографии Дюбрюкса является темой самостоятельного исследования. В некрологе, опубликованном спустя 13 лет после смерти Дюбрюкса его близким другом, нидерландским консулом в Одессе Э. В. Тетбу де Мариньи, и в повторяющих его статьях содержатся многочисленные ошибки фактического характера, главным образом в датах.⁶⁴⁸ Кратко перескажу основные моменты жизни Дюбрюкса, сообщенные Тетбу, требующие, однако, документального подтверждения, так как они входят в явное противоречие с другими сведениями. По происхождению бретонец, уроженец области Франш-Конте на востоке Франции, Дюбрюкс во время Великой Французской революции в чине «младшего лейтенанта пехотной службы» с отцом-полковником и младшим братом сражался на стороне роялистов в Корпусе благородных егерей созданной в 1792 г. армии принца Л. Ж. Конде. За храбрость он был удостоен ордена Св. Людовика⁶⁴⁹ и даже издал брошюру о легкой кавалерии.⁶⁵⁰ Интерес к древностям проявился у Дюбрюкса еще в молодости. Как он сам позднее писал, во время скитаний по Европе после поражения роялистов он побывал в Мангейме и Мюнхене, и, как ранее в Париже, не упускал возможности осмотреть кабинеты редкостей с античными собраниями.⁶⁵¹ В 1797 г. вместе с армией Конде семья Дюбрюксов эмигрировала и осела в пограничной Западной Волыни, с 1795 г. по третьему разделу Речи Посполитой отошедшей к Российской империи (Дюбрюксы были причислены к герольдии как дворяне Волынской губернии Владимирского повета). Семья бедствовала: Поль вынужден был работать домашним учителем, несмотря на то что он не имел никакого образования и на родном языке писал с многочисленными ошибками. Во время консульства, т. е. между 1799 г. и 1804 г., его отец и братья⁶⁵² вернулись во Францию, а Дюбрюкс в 1797 г. или, по данным Кёппена, в 1799 г. вступил в русскую военную службу капитаном, но уволился в 1800 г. (Тетбу де Мариньи о военной службе Дюбрюкса в России вовсе не упоминает, А. А. Скальковский называет его «французским эмигрантом капитаном», некогда «капитаном французской службы»;⁶⁵³ в РГВИА его формулярный список о русской военной службе мне найти не удалось).

О жизни Дюбрюкса в первые годы его пребывания в России какими-либо сведениями я не располагаю. Перебравшись в Петербург, через масонские связи, он успел приобрести знакомство с влиятельными людьми — А. Ф. Ланжероном, скорее всего с С. М. Броневским (гл. 4.3) и, возможно, через последнего с М. М. Сперанским и Н. П. Румянцевым. «Ум и любезность облегчили ему знакомство с некоторыми лицами, бывшими тогда в силе», — вспоминал Тетбу. Однако «гнетомый нуждою доставить себе необходимейшие средства к существованию», Дюбрюкс воспользовался первой же предложенной вакансией и перебрался в Крым. В конце 1809 г. или начале 1810 г. Дюбрюкс поселился в Еникале и в 1810 г. представил министру финансов Д. А. Гурьеву записку, «доказывающую получаемую пользу от лова сельдей и анчоусов в Керченском проливе и возможность исполнения сего предприятия», которое, однако, было претворено в жизнь лишь при управлении краем М. С. Воронцовым.⁶⁵⁴ В 1810 г. или 1811 г. Дюбрюкс перебрался в Керчь. «Титулярный советник Дюбрукс» в июле 1814 г. упомянут в документах как «управитель коллежского советника Гурьева», в имении, расположенном у д. Чурубаш,⁶⁵⁵ и до 11 января 1815 г. как надзиратель Керченской таможенной заставы.⁶⁵⁶ На этой должности он получал всего около 400 р. ассигнациями в год, даже по тем временам весьма небольшую сумму, что заставило его подать рапорт об увольнении «для приискания службы по другой части». Имея жену и четверых детей (двух сыновей, привезенных из Франции, и двух дочерей, родившихся уже в Керчи⁶⁵⁷ ), Дюбрюкс «привык к бедности» и «сносил ее терпеливо», так как доходы его семьи ограничивались «соленой рыбой, которою по временам снабжали его шкипера».⁶⁵⁸

Вплоть до создания собственного градоначальства в Керчи местные чиновники подчинялись феодосийскому градоначальнику, каковым в те годы был близкий друг П. Дюбрюкса С. М. Броневский (гл. 4.3). А. А. Скальковский пишет, что Дюбрюкс являлся «наставником» в археологических изысканиях С. М. Броневского «и они вместе положили основание Феодосийскому музею — первообразу Керченского и Одесского музеев. Впоследствии он был учителем, так сказать, и наставником в этом деле… археолога И. А. Стемпковского». Вероятно, не без протекции Броневского с 1815 г. (по Кёппену) или с 1817 г. (согласно Тетбу де Мариньи) Дюбрюкс становится приставом керченских соляных «магазинов» и смотрителем соляных озер. Скорее всего между 1823 и 1825 гг. антикварий оставил государственную службу и полностью посвятил себя обуревавшей его страсти — археологическим исследованиям. В эти годы он жил на средства, выделявшиеся генерал-губернатором Новороссии М. С. Воронцовым на проведение раскопок и разведок с целью пополнения фондов Керченского музея древностей. Этот вывод позволяет мне сделать отсутствие формулярных списков Дюбрюкса среди чиновников Таврической губернии, портовых таможенных застав Керчи и Еникале, соляного отделения Крымского соляного правления за 1810—1830-е гг., хранящихся в РГИА.

Археолог не чуждался и общественной деятельности. В последние годы жизни Дюбрюкс являлся синдиком сооружаемой в Керчи католической церкви. По его просьбе чиновник канцелярии М. С. Воронцова титулярный советник Гехт открыл в Одессе подписку для сбора пожертвований в пользу храма.⁶⁵⁹

С момента переезда в Крым Дюбрюкс начал следить за случайными находками древностей и эпизодическими раскопками военных и моряков. Постепенно он сам с 1811 г. приступает к раскопкам, правда, первоначально с целью пополнить собственный бюджет продажей найденных вещей путешественникам и вельможным меценатам. Так, в 1811 г. им была открыта городская стена Пантикапея, в 1816—1818 гг. проведены раскопки у подошвы горы Митридат, во рву крепости Керчь, жилых построек Пантикапея, курганов и катакомб к северу и западу от Керчи вдоль Карантинного и Феодосийского шоссе, в д. Булганак в 4 верстах от города, а также пешие разведки на Керченском полуострове от мыса Фонари вплоть до горы Опук. Весной 1817 г. керченская полиция пыталась запретить раскопки под предлогом того, что «титулярный советник Дебрюкс… неизвестно с какого поводу раскапывает могилы и разбрасывает гробы, отчего между жителями происходят разные разглашения, в отвращение чего и чтобы не допустить нелепости до распространения» приказала остановить работы, угрожая арестом их участникам. Дюбрюкс вынужден был написать разъяснительное письмо новому таврическому гражданскому губернатору А. С. Лапинскому и объяснить, что работы ведутся с ведома и на субсидии А. Ф. Ланжерона.⁶⁶⁰ Со временем работы Дюбрюкса стали приобретать не кладоискательский, а научный характер — ход работ фиксировался в дневнике, составлялись чертежи погребальных памятников и рисунки найденных вещей. Несомненно, он обладал врожденной интуицией и острой наблюдательностью, способностью «видеть землю», которая с годами лишь оттачивалась. Неудивительно поэтому, что археолог использовал передовую для того времени методику раскопок курганов — на снос до материка, что, как правило, гарантировало находку погребений.

Должность смотрителя «по части добывания самосадочной соли» предоставила Дюбрюксу возможность совершать поездки по Керченскому полуострову. В 1816 г. исследования проводились с разрешения таврического гражданского губернатора А. М. Бороздина по распоряжению и на пожертвования новороссийского генерал-губернатора графа А. Ф. Ланжерона (100 р.), являвшегося мастером стула одесской масонской ложи «Евксинский Понт», членом которой состоял Дюбрюкс,⁶⁶¹ в 1817—1818 гг. на средства государственного канцлера графа Н. П. Румянцева (100 р.), сумму, поступившую из Кабинета императора Александра I (500 р.),⁶⁶² и субсидии великого князя Михаила Павловича (500 р.). Вел. кн. Николай Павлович, будущий император Николай I, побывал в Керчи 1—2 июля 1816 г.,⁶⁶³ а его брат Михаил Павлович (1798—1849) год спустя во время образовательного путешествия по России. Последний отметил в путевом дневнике, что Керчь стоит на месте древнего Пантикапея, и 26 сентября 1817 г. записал свои впечатления от знакомства с раскопками Дюбрюкса: «Нечто отрывочное, но кроме незначащих вещей ничего ценного не нашли».⁶⁶⁴ Михаил Павлович приказал Дюбрюксу раскопать один из «огромных каменных курганов, лежащий вблизи города на протяжении горы Митридат», доследованный Д. В. Карейшей в 1832 г., в ходе раскопок которого были открыты два надгробия, позднеэллинистические кадосы с дипинти и известный расписной склеп пигмеев.⁶⁶⁵

Сам император Александр I посетил Керчь 10—11 мая 1818 г., причем Дюбрюкс показывал ему свои раскопки, водил в катакомбы и открытые склепы. Император осмотрел также дом Дюбрюкса, превратившийся в музей местных древностей, и пожаловал археологу большую часть находок, обнаруженных в ходе раскопок. Монарх поручил ему вести дальнейшие исследования, но средств на их проведение не выделил, ограничившись пожалованием бриллиантового перстня. О своей встрече с Дюбрюксом вспоминал А. И. Михайловский-Данилевский, в то время флигель-адъютант императора, прибывший в Керчь накануне, 10 мая 1818 г.: «Я немедленно познакомился с служившим по соляной части французским эмигрантом Брюксом, который слыл за антиквария и несколько лет открывал гробы древних греков и скифов. Что человек сей не учен, то доказывает самое короткое с ним свидание; он по-латыни не знает, об успехах, сделанных в филологии в новейшие времена, и не слыхал, и даже по-французски говорит дурно, мало учился, тридцати лет вступил в военную службу во Франции и потом сочинил книжку под заглавием “Essai sur la cavalerie legere”. Всякий видит, что переход от легкой конницы до глубокой древности немного труден. Не менее того, его старания заслуживают благодарность, ибо до него ни один из наших соотечественников не занимался изысканиями таврических древностей, и надобно жалеть, что ему нет никаких средств к изучению филологии». На следующий день, во время осмотра Керчи и открытых гробниц Дюб-рюкс простодушно признался: «Чтение Геродота и Страбона…, а еще более скука заставили меня сим заняться; я открыл уже до двадцати гробниц, но небольших; для пространнейших же потребны средства, которых у меня недостает: мне выдано до сего времени из Кабинета пятьсот и пожаловано великим князем Николаем Павловичем сто, а всего шестьсот рублей».⁶⁶⁶

Ход работ Дюбрюкса фиксировался в дневнике, составлялись чертежи погребальных памятников и рисунки найденных вещей (рис. 42—43). Рукопись отчета о раскопках 1816— 1817 гг., где Дюбрюкс пишет о себе в третьем лице, была направлена в Имп. Академию наук и заслушана на заседании Конференции (Общего собрания) в апреле 1818 г. вместе со сдержанными отзывами акад. Ф. И. Круга и австрийского посла в Петербурге гр. Л. Лебцельтерна. Писцовая копия этого труда поступила десятки лет спустя в архив Имп. Археологической комиссии от товарища председателя барона В. Г. Тизенгаузена, готовившего его к публикации, о чем свидетельствует запись на небольшом кусочке ватмана с надписью «Рисунки Дюбрюкса и его собственноручная записка. От барона В. Г. Тизенгаузена. В С.-Петербурге».⁶⁶⁷ Рукопись была издана в русском переводе лишь в 1959 г. О. И. Бич.⁶⁶⁸

Еще в 1889 г. В. В. Латышевым был издан французский текст (с сохранением орфографии) и русский перевод извлечения из этого отчета, подлинник которого, написанный рукой Дюбрюкса на 29 страницах по авторской пагинации, сохранился в архиве президента Академии художеств А. Н. Оленина.^{669 670} Автограф извлечения был предоставлен Латышеву председателем Отделения классической археологии РАО и издателем «Археологических трудов А. Н. Оленина» Н. И. Стояновским. «Извлечение» о работах 1817 г. и 1818 г. было лишено планов, чертежей и рисунков, но включало сопроводительное письмо Дюбрюкса на имя какой-то княгини (возможно, Е. И. Голицыной) от 21 февраля 1819 г. из Керчи с просьбой организовать подписку для сбора средств на раскопки. В «Извлечении» Дюбрюксом объединены два отчета — о раскопках 1816—1817 гг., дневник которых был представлен в Академию наук, и о раскопках 1818 г., ведшихся на средства, собранные А. Ф. Ланжероном по подписке в 1817 г.⁶⁶⁸

В бумагах П. И. Кёппена хранится писцовая копия полного текста дневника «Description des foilles faites a quelques tumulus de Kerche», повествующая о раскопках 1816—1818 гг. Она

Рис. 42. План могилы на морском берегу в полутора верстах от Керчи (№ 3). Из дневника раскопок Дюбрюк-са 1816—1817 гг. курганов близ Керчи. Копия с плана Дюбрюкса. Не позднее 1818 г. (РА ИИМК, ф. 2, оп. 2, д. 409, л. 27).

снабжена подлинными рисунками и планами Дюбрюкса, а также позднейшими дополнениями автора, причем здесь он пишет о себе от первого лица.⁶⁷¹ Кёппен писал о своем знакомстве с Дюбрюксом в путевом дневнике 1819 г.: «В Керчи посещал я могилы, разрытые г. Дюбрюк-сом: в одном месте находятся 16 склепов, в связи между собой состоящие. Склепики эти, однако, по уверению г. Дюбрюкса пред сим уже были кем-то ограблены. Для объяснения привезенного мною плана сих разрытых могил нужно иметь полный, весьма любопытный журнал занятий г. Дюбрюкса, который им мне и обещан. Изображения найденных в могилах вещей доставлены были к его сиятельству г-ну графу Ланжерону, который уверил меня, что оные препроводил к господину министру духовных дел и народного просвещения. Крайне жаль, что все сии редкости не находятся в одном месте, ибо г-н Дюбрюкс, по просьбам путешест-

Рис. 43. П. Дюбрюкс. Рисунки находок из раскопок 1817 г. керченских курганов и курганов у д. Катерлес (ныне с. Войково) в 4 км к СЗ от Керчи, в том числе верхней части надгробной стелы с надписью КБН 747, которая в 1821 г. хранилась у коменданта Керченского порта (адмиралтейства), начальника керченской флотилии В. В. Бурхановского 1-го. Из дневника раскопок 1816—1818 гг. (ПФА РАН, ф. 30, on. 1, д. 474, л. 34 об.).

вовавших в Крым особ, большую часть найденных им древностей роздал в частные руки».⁶⁷² Очевидно, Кёппен намеревался опубликовать журнал раскопок Дюбрюкса. Пытаясь проследить судьбу находок, Петр Иванович в июле 1824 г. обратился за помощью к А. Н. Оленину, который предоставил ему «снимки с рисунков» греческих ваз, найденных Дюбрюксом. «Одна из сих ваз принадлежит, кажется, княгине Волконской, а другая графине С. Потоцкой. Когда я о сем старался получить чрез А. И. Ермолаева подробные сведения, то мне 23 июля ответ-ствовано, что А. Н. (Оленин. — И. Т.} сего сказать не хочет, бояся, что я прежде его издам сии древности». В 1841 г. и 1852 г. копия дневника предоставлялась Кёппеном для ознаком

 

ления Д. В. Карейше и Ф. А. Жилю.⁶⁷³ В 1850-х гг. рукописью дневника Дюбрюкса или извлечением из него пользовался Э. Г. фон Муральт — он особо подчеркивал, что пантикапейские катакомбы были впервые раскопаны П. Дюбрюксом в 1816 г.,⁶⁷⁴ а не А. Б. Ашиком, пытавшимся приписать приоритет их открытия себе.⁶⁷⁵

Во время поездки в Петербург в апреле—мае 1820 г. Дюбрюкс вновь встретился с П. И. Кёппеном и 26 апреля 1820 г. был избран членом-корреспондентом Вольного общества любителей российской словесности, о чем не было известно ни одному из его биографов. Заседания общества Дюбрюкс посетил трижды (3, 10, 24 мая 1820 г.), причем на двух последних присутствовал и покровитель Дюбрюкса А. Ф. Ланжерон, почетный член общества с 29 июля 1818 г. Вероятно, генерал-губернатор Новороссии Ланжерон, гроссмейстер масонской ложи «Эвксинский Понт», ввел Дюбрюкса в круг столичных литераторов декабристской ориентации, многие из которых также являлись членами масонских организаций. Эта протекция, а также неизменное покровительство и финансовая поддержка археологических исследований соотечественника со стороны Ланжерона, как и ряд других данных, подтверждают давно известный историкам факт, что Дюбрюкс являлся масоном.⁶⁷⁶ Стараниями керченского археолога при петербургском обществе был создан «музеум редкостей»: «разные глиняные изделия, как-то статуйки Меркурия и царицы Омфалы, слепки с маски, которые римляне ставили на гробницах и за коими женщины скрываясь плакали о покойниках, лампы и пр. (Сии вещи доставлены обществу членом-корреспондентом его г. де Бруксом (sic! — И. Т.), имеющим поручение от правительства на приискание древностей в разрываемых могилах Керчи и Еникуля. В непродолжительном времени напечатается любопытный журнал его с приложением разного рода чертежей)».⁶⁷⁷

Во время поездки в Петербург в апреле—мае 1820 г. П. А. Дюбрюкс был принят вел. кн. Михаилом Павловичем, который вновь выделил небольшую субсидию на раскопки в размере 500 р. Михаил Павлович пожелал также получить более подробные сведения об остатках древностей на европейском берегу Боспора Киммерийского, что послужило стимулом для создания главного труда Дюбрюкса, известного как «Описание развалин и следов древних городов и поселений, некогда существовавших на европейском берегу Босфора Киммерийского…».⁶⁷⁸

По-видимому, в августе 1820 г. Дюбрюкс сопровождал А. С. Пушкина и Раевских при осмотре в Керчи Митридатовой горы, развалин Пантикапея и Золотого кургана, но у поэта увиденные археологические остатки вызвали лишь разочарование.⁶⁷⁹ В доме Дюбрюкса, стоящем у въезда в город, несколько месяцев спустя останавливался И. М. Муравьев-Апостол, также осмотревший раскопки. Путешественник являлся сторонником систематических археологических и топографических исследований в Восточном Крыму под руководством специалиста, а не любителя, каковым являлся Дюбрюкс, и пытался доказать необходимость регулярных ассигнований правительства на их проведение:

«Здесь я живу очень спокойно, в хорошем доме, и сверх сей выгоды имею в вежливом хозяине проводника, с которым я уже обошел все места, заслуживающие примечания. […] Не всякий может, взяв заступ, идти копать могилы. Исключительное на это право принадлежит г-ну Дю-Брюксу, и то еще хорошо, что раскапывают курганы с осторожностию. Впрочем, и здесь с открытыми основаниями поступают точно так, как в Ольвии: их отыскивают для употребеления на строение, на бут; и таким образом конечно изгладятся и последние следы, по коим бы можно было основать какую-нибудь догадку о топографии Пантикапея и прахом своим еще заслуживающего внимание археолога. Может быть, и теперь еще не поздно было бы делать изыскания, но если ожидать от них успеха, то надобно, чтобы они были методические. Кто может ручаться в том, что в грудах камней, обращаемых на бут или в известь, не случилось надписей, которые бы пояснили весьма темную историю Воспора? […] Чего же не можно ожидать на самом пепелище Пантикапея? Все, однако же, я говорю и повторяю, что надобно быть здесь настоящему археологу и нумисмату, который бы систематически занимался своим делом, знал бы, где он роется и не только что отрывает, но и еще в каком положении одна к другой находилися вещи, найденные им в земле».⁶⁸⁰

Раскопки Дюбрюкса продолжались на ассигнования, выделенные вел. кн. Михаилом Павловичем и гр. Н. П. Румянцевым. В марте 1820 г. канцлер получил у Ланжерона разрешение на пожизненное право производить раскопки П. А. Дюбрюксу на огромной территории, где, по его мнению, локализовался Пантикапей: по берегу моря близ Адмиралтейства, от подножия горы Митридат до Алтын-Обы, длиной 5 верст (5.3 км) и шириной пол версты (0.53 км), с единоличным правом собственности на найденные вещи и правом их перевоза внутри империи.⁶⁸¹ Раскопки на средства Румянцева (1500 р.) были продолжены и в 1821 г. Известно, что Дюбрюкс представил отчет о раскопках и соответствующие планы своих работ 1820 г. близ Золотого кургана. Правда, раскопки оказались малорезультативны — почти все обследованные погребения в «гробницах с земляными насыпями» оказались ограбленными.⁶⁸² Опись находок, отправленных в Петербург, сохранилась.⁶⁸³ Обстоятельств проведения работ на средства Румянцева касаются дошедшие до нас письма Дюбрюкса А. И. Михайловскому-Данилевскому⁶⁸⁴ и П. И. Кёппену.⁶⁸⁵ Как свидетельствует последний документ, почти все вещи, украденные моряками Черноморского флота при выемке камня в кургане Н. Ю. Патиньоти 29 декабря 1820 г., Дюбрюксу удалось собрать и отправить Румянцеву (гл. 14).

Отличительной чертой характера керченского археолога было необыкновенное бескорыстие души. Дюбрюкс мог бы продать свое «древлехранилище» коллекционерам за несколько тысяч рублей, но, несмотря на свою крайнюю бедность, этого не сделал. Значительную часть находок он раздаривал своим вельможным покровителям и путешественникам, посещавшим Керчь. Среди лиц, которым были подарены и проданы находки 1816—1818 гг., Дюбрюк-сом упомянуты А. Н. Оленин, граф Н. П. Румянцев, герцог А. Э. де Ришелье, граф А. Ф. Лан-жерон, И. А. Стемпковский, императрица Мария Федоровна, князь Гессен-Гомбургский, адъютант императора Саломка, лейб-медик Я. В. Вилье, генералы Потье и А. А. Бетанкур. Одна из ваз, купленная Бетанкуром, была впоследствии продана с аукциона за 4000 р. ассигнациями.⁶⁸⁶ Собрание древностей Дюбрюкса было безвозмездно передано им основанному в 1826 г. Керченскому музею древностей (гл. 4.5), до 1833 г. размещавшемуся в одной из комнат его собственного дома, с арендной платой по 400 р. в год.⁶⁸⁷

Несмотря на обуревавшие Дюбрюкса сомнения в собственных возможностях (он постоянно подчеркивал, что не является ученым), антикварий начал пешие разведки с целью открытия и обследования строительных остатков в Восточном Крыму. В этом начинании его поддержал И. А. Стемпковский, которого Дюбрюкс искренне любил и уважал. После назначения Ивана Алексеевича керчь-еникальским градоначальником Дюбрюкс, ставший ему другом, всемерно содействовал отставному полковнику во всех начинаниях. Так, в 1820 г. они совместно снимали план Мирмекия и проводили разведки у Павловской батареи. В том же году Дюбрюкс совершил поездку на Тамань и для Бларамберга снял копии надписей, хранившихся в Покровской церкви.⁶⁸⁸ В 1820—1821 гг. Дюбрюкс начал описания и съемку плана городища, расположенного между Кызаульским и Такиль-Бурунским мысами (он отождествлял его с Акрой, ныне локализуется как Китей), провел раскопки погребений на горе Опук; в 1822 г. им проведены пешие разведки на Таманском полуострове по берегу от Бугаза до станицы Тамань в поисках следов Ахиллия, Азиатского Киммерика, Корокондамы и Фанагории; в 1823—1824 гг. археологом обследовалась система укреплений в районе горы Опук и соляного озера Элькен: развалины на восточном краю плато Опук — холм «А» — Дюбрюкс принял за акрополь Китея, городище на западном склоне считал за развалины Европейского Киммерика; в 1824 г. он провел раскопки погребений из тесаных плит на обрывистом западном склоне горы Опук ниже остатков циклопических стен, на высоте нескольких сажень вблизи моря; описания и раскопки развалин близ Павловской батареи у мыса Ак-Бурун, отождествленных им с Нимфеем, и руин оборонительных сооружений с башнями, воротами, дорогами и остатками жилищ в районе Еникальского маяка и мыса Фонари (Фонарь), идентифицированных с Порфмием.⁶⁸⁹ В 1825—1826 гг. Дюбрюкс проводил съемку планов руин у Павловской батареи и вел раскопки под руководством И. П. Бларамберга в районе Золотого кургана, близ Еникале, на хребте горы Митридат и у городских ворот южнее Феодосийского шоссе,⁶⁹⁰ в 1827 г. продолжил начатые в 1824 г. раскопки на горе Опук и совместно с Бла-рамбергом провел раскопки пантикапейских курганов, Узунларского вала и занимался историко-археологическим обследованием Керченского полуострова от мыса Фонари до горы Опук: проверял планы руин у Павловской батареи, Пантикапея, Мирмекия, «Акры», цитадели к западу от Чурубашского озера у д. Кермеш-Келечик (или Керменджик, Джапар, ныне д. Ивановка). Это городище Дюбрюкс первоначально отождествлял с «дворцом босфорских царей», упоминаемым Диодором Сицилийским (Diod., XX, 22—24) в пассаже о войне за наследство Пери-сада, где восставший Эвмел вместе с царем фракийцев Арифарном оборонялся против своего брата Сатира (по локализации И. П. Бларамберга и других ученых это Тиритака, по В. Ф. Гайдукевичу, точка зрения которого теперь общепринята, — Илурат). В том же году Дюбрюкс провел раскопки скальных погребений в одной версте от городища Илурат (в 15 верстах от Керчи); в 1828 г. осуществлял проверку планов городища у д. Кермеш-Келечик совместно с И. А. Стемпковским; в 1829 г. проводил раскопки грунтовых погребений и кургана близ За-мостского кордона; в 1830 г. продолжил раскопки могильника на горе Опук и провел исследование кургана Куль-Оба; в 1831 г. изучал акрополь Пантикапея; в 1833 г. обследовал руины у Павловской батареи, укрепления у д. Кермеш-Келечик иуд. Куурдак, расположенные на крутом холме в 13 верстах к западу от Керчи, к северу от Феодосийского шоссе и в 8 верстах к северу от Илурата (Андреевка Северная?), которые отождествлялись Дюбрюксом с Дней Плиния и Тиритакой Птолемея.⁶⁹¹

На протяжении 14 лет подряд, за исключением двух особенно ненастных и холодных сезонов, используя планшет с буссолью для промера углов и веревку для определения расстояний, Дюбрюкс занимался снятием и уточнением каждого своего плана, возвращаясь «как каторжник» на одно и то же место по 20—30 раз, порой отстоящих от Керчи на расстоянии до 60 км.⁶⁹² Он занимался разведками и архитектурно-археологическими исследованиями только в холодное время года (с октября до апреля), когда строительные остатки не были покрыты травой. «…Чтобы убедиться в существовании города, от которого теперь почти ничего не остается, надобны самые тщательные разыскания, надобно, так сказать, исследовать каждый камень, каждое возвышение; иногда самые ничтожные следы могут повести к самым любопытным открытиям», — писал Дюбрюкс. Возвращаясь вновь и вновь на уже обследованные памятники, он «всякий раз находил что-нибудь новое».⁶⁹³ Графическую фиксацию объектов Дюбрюкс осуществлял сначала в черно-белых черновых набросках, а затем в точно выверенных красочных планах и рисунках. Известно также, что чертежи ряда раскопанных или обследованных им памятников с середины 1820-х гг. составлял городской архитектор Керчи Александр Дигби.⁶⁹⁴

Направляя списки своих исследований с описанием памятников боспорской археологии членам императорской семьи, известным ученым и меценатам, Дюбрюкс, конечно, надеялся не только на получение новых субсидий на раскопки, но и на публикацию их результатов. Однако ни одна из его работ издана не была, так как из-за крайней бедности автор не имел на это средств. Мне известны лишь три мелкие заметки во французском издании «Одесского вестника», скорее всего представленные в Одессу через Э. В. Тетбу де Мариньи.⁶⁹⁵ В результате неизданными рукописями и материалами Дюбрюкса, простодушно представляемыми им всем желающим, пользовались многие ученые, прежде всего И. П. Бларамберг и А. Б. Ашик, даже не упоминавшие его имени. Известно, что собственноручно снятые им копии античных надписей Дюбрюкс предоставлял через Стемпковского и Бларамберга таким ученым, как Д. Рауль-Рошетт (Париж), А. Бёк (Берлин) и Е. Е. Кёлер (Петербург). Показательна история конфликта с И. П. Бларамбергом, о которой повествует сам Дюбрюкс: в конце 1827 г., не дождавшись окончания обмеров, директор музея приказал своим сыновьям скопировать планы Дюбрюкса, причем ни один из них, за исключением плана Мирмекия и «Акры», тогда еще не был завершен. Бларамберг представил их в Петербург как свои, намереваясь их «издать от своего имени», за что якобы и был произведен в действительные статские советники. Оскорбленный Дюбрюкс обвинил коллегу в плагиате и даже, под предлогом ненастной погоды, на два года забросил работу по съемке планов. Пытаясь оправдаться перед Дюбрюксом в 1829 г., Иван Павлович клятвенно заверял, что сошлется на керченского археолога как на своего сотрудника в труде, который он собирается адресовать императрице.⁶⁹⁶ «Какова бы ни была заслуга бедного, он почти всегда делается пролетарием богатого», — констатировал Э. В. Тетбу де Мариньи, безусловно, знавший суть конфликта.⁶⁹⁷ Большая часть работ Дюбрюкса была по достоинству оценена и издана лишь после его смерти.⁶⁹⁸

Дюбрюкс имел в виду известную статью Бларамберга «Observations sur quelques points relatifs a la geographic ancienne de la Tauride». Свое обещание автор не выполнил — в тексте опубликованного труда и в его архивном оригинале нет ни слова о работах Дюбрюкса. История статьи такова. 1 декабря 1827 г., находясь в Петербурге, новороссийский генерал-губернатор граф М. С. Воронцов, покровительствовавший Бларамбергу, обратился к А. Н. Оленину с просьбой «рассмотреть рисунки, чертежи, планы и изъяснения к оным археологических изысканий», проведенных одесским антикварием, и высказать свое авторитетное мнение о них. Оленин ответил 12 января 1828 г. обстоятельным письмом, где высоко оценил труды коллеги, но не удержался от полемики по поводу интерпретации двух находок — стригиля и вазы.⁶⁹⁹ Два года спустя, 17 мая 1829 г. Бларамберг представил М. С. Воронцову рукопись статьи о результатах своих археолого-топографических поисков на западном побережье Бос-пора Киммерийского, с приложением карты берегов пролива и 5 планов («Киммерик, Акра, Нимфей, Мирмекий, Тиритака»). Автор просил содействия в публикации работы на средства казны и разрешения посвятить труд императрице. Воронцов обратился к министру народного просвещения кн. К. А. Ливену с целью исходатайствовать «высочайшее разрешение» на издание. Министр представил рукопись на рассмотрение Академии наук — рецензировали труд Е. Е. Кёлер и Ф. Б. Грефе. Бларамберг прекрасно понимал, что его выводы диаметрально противоположны гипотезам Кёлера и отзыв академика «не может быть благоприятным», поэтому просил П. И. Кёппена разузнать о судьбе рукописи.⁷⁰⁰ Несмотря на общую положительную оценку, отзыв Кёлера и Грефе оказался неприемлемым для автора, так как столичные ученые не согласились с предложенной Бларамбергом локализацией ряда городов Европейского Бос-пора. В рецензии имеются существенные замечания, «клонящиеся к большему усовершенствованию сего сочинения». Согласие императора на публикацию было получено: стоимость издания с литографированными картами и планами определялась приблизительно в 1150 р. при тираже 1200 экз. В январе 1830 г. рукопись была возвращена Бларамбергу для доработки.⁷⁰¹ В итоге этот труд был издан Одесским обществом истории и древностей 20 лет спустя, уже после смерти сочинителя.⁷⁰² Опубликованная статья иллюстрирована 5 искажающими оригиналы литографированными планами, частью восходящими к черновикам Дюбрюкса (копии выполнены сыновьями автора Михаилом и Владимиром Бларамбергами). К счастью, в фонде Кёппена сохранились снятые им на кальке цветные копии планов Пантикапея, «Нимфея» (руины у Павловской батареи), «Акры», «Китея», Мирмекия с «изъяснениями» (рис. 32—36).⁷⁰³

За 24 года раскопок и разведок Дюбрюкс окончательно подорвал свое здоровье, заработав множество болезней. Чтобы как-то выжить и прокормить семью, по непроверенным сведениям, он вновь начал продавать путешественникам находки из раскопок. Так, Дюбуа де Монпере писал, что во время своего первого посещения Керчи в июле 1832 г. он обратил внимание на три черепа «необыкновенного» размера и формы (с высоким лбом), приписанных Дюбрюксом «макроцефалам», один из которых был целый с верхней челюстью, остальные — в обломках верхней части. Они были найдены при раскопках «гробниц» в стороне Еникале и приписывались Дюбуа де Монпере киммерийцам. Из-за краткосрочности своего двухдневного пребывания в Керчи швейцарский путешественник не успел снять их чертеж с точными размерами и намеревался это сделать в будущем. Путешествовавший в 1832 г. по Крыму профессор анатомии и физиологии Дерптского университета М. Г. Ратке (Rathke), также пораженный величиной черепов, обратился в Имп. Академию наук с просьбой приобрести один из них. В июле 1834 г. Дюбуа де Монпере обнаружил отсутствие черепов и попытался выяснить их судьбу. Оказалось, что два иностранных путешественника всего за 100 р. ассигнациями купили целый череп у Дюбрюкса для мюнхенского собрания. Имп. Академия наук отправила запрос на имя А. Б. Ашика о судьбе черепа, но новый хранитель музея смог найти лишь два фрагмента от других, оставленных им в Керченском музее.⁷⁰⁴ Эту историю Дюбуа де Монпере скорее всего услышал от Д. В. Карейши, слишком ревниво относившегося к Дюбрюксу (в квартире Карей-ши путешественник прожил две недели в июле 1834 г.). Имя Ашика в труде Дюбуа де Монпере не упомянуто ни разу. Это задело директора Керченского музея, который в «Воспорском царстве» категорически отверг обвинения в адрес Дюбрюкса, посчитав, что автор путешествия порочит память человека, «известного своею честностью и любовью к древностям», и обвинил в краже черепа самого Дюбуа де Монпере, которому Ашик при посещении им Керчи в 1834 г. доверял ключ от музея. Ашик предположил, что его недоброжелатели в Керчи поставили в известность швейцарца об этом обвинении, почему, несмотря на ряд оказанных ему услуг, Дюбуа принял такие намеки за оскорбление и «написал оправдание» в своем труде. Но факт остается фактом — череп из музея пропал.⁷⁰⁵

Незадолго до кончины Дюбрюкс писал Э. В. Тетбу де Мариньи: «С начала февраля у меня нет огня в комнате; случается часто, что по два, по три и по четыре дня сряду я не знаю другой пищи, кроме куска дурного хлеба. Давно уже отказался я от моей бедной чашки кофе без сахару, которую пил я по утрам. Солдатский табак покупаю я тогда, когда у меня есть лишние две копейки».⁷⁰⁶ Павел Дюбрюкс умер в полной нищете, ненадолго пережив Бларамберга и Стемпковского, пожалуй, единственных специалистов в России того времени, которые понимали важность проводимых им работ. Показательна негативная оценка трудов Дюбрюкса в отзывах столичных ученых антикварного толка — Е. Е. Кёлера и А. Н. Оленина, типичных представителей художественно-эстетического направления в русской археологии, которым малограмотный провинциал не мог показаться серьезным исследователем, и об этом можно только сожалеть.⁷⁰⁷ До конца своих дней Дюбрюкс за свой счет продолжал археолого-топографические исследования. С необычайной тщательностью им были описаны и зафиксированы на планах городища Восточного Крыма, большая часть которых была использована И. П. Бла-рамбергом без ссылки на Дюбрюкса. С их помощью современные исследователи смогли проследить конструктивно-планировочные особенности городищ Европейского Боспора, камень из которых растаскивался на строительство новых зданий.⁷⁰⁸ Неоцененный современниками скромный труженик науки, первопроходец в изучении археологической топографии Европейского Боспора, через 170 лет своими трудами помогает археологам лучше понять и реконструировать исчезнувшие объекты античной эпохи. Задачи, поставленные еще в начале XIX в. Дюбрюксом и Стемпковским в области археологического изучения городов и поселений Керченского полуострова, стали актуальными для отечественной археологии лишь с середины XX в.

Членами керченского археологического кружка были также Александр Дигби и Рафаил Скасси. Александр Дигби (р. 1758)— итальянский зодчий, возможно, уроженец Тосканы, всю жизнь проработал в России. По предположению М. Б. Михайловой, он скорее всего получил хорошую архитектурную подготовку в Риме, но в 28-летнем возрасте решил поискать счастья на юге России, покинув завоеванную австрийцами родину. В 1786 г. Дигби уже городской архитетор Астрахани, благоустройству которой он посвятил 17 лет, затем работал в Одессе, возможно, в Херсоне и с середины 1820-х гг. в Керчи, где его деятельность продолжалась вплоть до 1843 г.; конец своей жизни мастер встретил в Одессе. С середины 1820-х гг. он являлся городским архитектором Керчи и старался в архитектуре города подчеркнуть неразрывную связь древнего Пантикапея с современным городом.⁷⁰⁹ Дигби снял план руин Пантикапейского акрополя, существенно дополнивший план П. Дюбрюкса; по заданию М. С. Воронцова выполнял чертежи раскопанных П. Дюбрюксом и И. П. Бларамбергом погребальных памятников.

Несколько иную память о себе оставил одесский негоциант Рафаил Скасси (Scassi), генуэзец по происхождению. В 1810 г. попав в Одессу, он сблизился с ее градоначальником и генерал-губернатором Новороссийского края, герцогом А. Э. де Ришелье, который стал использовать Скасси для тайных поручений, чтобы получать информацию о горцах Кавказа. После отъезда герцога во Францию Скасси, заручившись рекомендательными письмами, в конце 1816 г. приехал в Петербург и с помощью покровительствовавшего ему министра иностранных дел К. В. Нессельроде и председателя Департамента гражданских и духовных дел Государственного совета кн. В. П. Кочубея в чине действительного статского советника был назначен комиссаром по торговле с абазинцами при Иностранной коллегии. Местом его жительства была назначена Керчь. Известно, что именно Скасси, Стемпковский и Дюбрюкс убедили преемника Ришелье на посту новороссийского генерал-губернатора графа А. Ф. Ланже-рона в необходимости учреждения в Керчи градоначальства (1821) и порта (открыт 1 августа 1827 г.). Согласно утвержденному царем 10 октября 1821 г. положению об открытии керченского порта Комитет министров 19 марта 1827 г. постановил принимать «вещи и товары произведения Черкесии и Абазии» в обмен на российские в течение 10 лет без взимания таможенной пошлины только в двух пунктах — в Керчи, куда они доставлялись морем, и в Бугазском меновом дворе на Таманском полуострове, куда они поступали сухопутным путем.⁷¹⁰

По утверждению Ф. Ф. Вигеля, одно время занимавшего пост керченского градоначальника (1827), Скасси много лет лелеял мечту самому сесть в это кресло.⁷¹¹ Некоторые современники оставили о Скасси крайне нелестные отзывы — авантюрист, шарлатан, контрабан-

диет, много лет обманывавший правительство России ради собственной коммерческой выгоды. Ярыми противниками финансовых махинаций Скасси были не только Вигель, но и М. С. Воронцов, А. С. Грейг, начальник Главного морского штаба А. С. Меншиков, так как под видом необходимых горцам товаров Скасси доставлял им преимущественно военную контрабанду, следствием чего стала ликвидация руководимой им комиссии в 1829 г. Напротив, судя по архивным документам, к Скасси неплохо относились И. А. Стемпковский, знавший его еще со времен Ришелье, и П. И. Кёппен. Последний восхищался великолепным садом и виноградником, разведенным Скасси в трех верстах от Керчи, где были посажены и отлично прижились деревья и лозы, привезенные из южной Франции. ⁷¹²

Скасси сумел расположить к себе командующего войсками на Кавказской линии (с 1826 г.) генерала от кавалерии Г. А. Эммануэля, поэтому несколько иную характеристику негоцианта приводит наказной атаман Черноморского казачьего войска Н. С. Завадовский:

«[1816]… По Высочайшему повелению прибыл в Черноморию государственной коллегии иностранных дел надворный советник Де-Скасси, коему поручено при содействии атамана завести и распространить дружественные и торговые сношения с горцами, дабы сим способом мало-помалу отвлекать их от страсти к набегам, грабежам, постепенно сблизить с русскими и, сколько возможно лаская, со временем привести их в совершенную покорность России. Цель правительства благодетельная, но не так исполненная, как бы должно было и потому, кроме бесполезных издержек значительных казенных сумм, никакой пользы в своем последствии не принесшая. Атаман Матвеев и Войсковая Канцелярия старалась всеми мерами способствовать Де-Скасси в действиях. В полное его распоряжение отдано было немаловажное количество крымской соли, все меновые дворы в Черномории приняты от откупщиков в управление Войсковой Канцелярии и немедленно доставлены на оные товары, потребные черкесам, как то: полотны разных сортов, ситцы, шелковые материи, шелк, платки, золотые и серебряные нитки, сафьяны, юрты, табак и соль. […] Недоверчивые (горцы. — И. Т.) — они только вполовину верили его обещаниям, его ласкам, но вполне его обманывали своим искусным лицемерием и — оставались такими, какими были прежде».⁷¹³

Коммерсант часто разъезжал по различным районам Новороссии и не мог не обратить внимание на археологические памятники различных исторических эпох. На его глазах проходили исследования П. Дюбрюкса, многочисленные случайные находки древностей. Сам Скасси «весьма усердно» занимался коллекционированием монет, находимых на юге России, и обладал несколькими «поистине редкими и драгоценными». По сведениям П. П. Свиньина, в середине 1820-х гг. попечитель керченской и черкесской торговли приобрел «прекрасный мраморный барельеф в довольной целости, представляющий торжественное шествие Цереры Фесмофоры; жаль только, что он ресторирован».⁷¹⁴ Скасси проводил раскопки на акрополе Пантикапея и нашел беломраморный торс статуи Кибелы «колоссальной величины», мраморный фриз и карнизы, половину круглого алтаря, впоследствии пожертвованные им Керченскому музею.⁷¹⁵

Среди документов дела Канцелярии новороссийского генерал-губернатора «Об учреждении в Одессе и Керчи музеев для сохранения памятников древности Новороссийского края» (1825—1831) сохранилась записка Скасси на французском языке «Древности Керченского полуострова». К сожалению, документ не датирован, но, вероятнее всего, записка была поднесена М. С. Воронцову не позднее 1823 г. (документ № 12). Основная цель записки — убедить нового генерал-губернатора в необходимости планомерных археологических раскопок и создания музея в Керчи для сохранения и изучения древностей Боспора Киммерийского, причем с коммерческой выгодой для тех частных лиц, кто будет предоставлять деньги на раскопки.⁷¹⁶

В штате сотрудников попечительства по торговле с горцами состоял и далматинец Антон Балтазарович Ашик (Aschik, 4 августа 1801 г., Дубровник — 26 мая 1854 г., Одесса), связанный с начальником полусемейными узами. «…Молодой Ашик, — вспоминал Ф. Ф. Вигель, — малый видный собою, вечно улыбающийся и полоумный. Его Скасси привез с собой из Рагузы, вместе с сестрой и матерью: а последняя, по званию полу-тещи, была домоправительницей у его начальника».^{717 718}

Сведения о происхождении Ашика противоречивы. М. И. Ростовцев пишет о нем как о «левантийце», т. е. выходце из Восточного Средиземноморья. По другим данным, Ашик — сын купца, из далматинских сербов, уроженец Рагузы (латинское название г. Дубровник на Адриатике, Хорватия). Из публикации в публикацию говорится, что он является выходцем из знатного дворянского рода, что пока не нашло документального подтверждения. А. О. Смирнова-Россет называет его «барон Ашик», в формулярных списках о службе также указано «из дворян». Известно, что лишь в 1834 г. Ашик получил российское потомственное дворянство. По вероисповеданию Ашик был католиком. В 1812 г. он с отцом — «албанским графом» Балтазаром (Балтазаром) Ашиком (ум. в 1820 г. в Керчи)2бЗ переселился в Одессу, служил в купеческой конторе, «по окончании наук» 14 мая 1817 г. поступил на службу канцеляристом в канцелярию херсонского военного губернатора гр. А. Ф. Ланжерона, «по знанию иностранных языков занимался разными переводами, и сверх того употреблен был… по делам транспортной флотилии для перевозки провианта в Мингрелию». Впервые посетил Керчь в 1818 г., куда переселился в 1820 или 1821 г. С 14 мая 1822 г. коллежский регистратор, 8 июня того же года «по назначению г-на новороссийского генерал-губернатора откомандирован… для письмоводства к занимавшемуся делами по части сношений с черкесами и абазинцами» Р. Скасси, 14 сентября того же года «управляющим Министерством иностранных дел определен в штат попечителя торговли керченской и бугазской с черкесами и абазинцами помощником правителя канцелярии», 31 августа 1824 г. произведен в губернские секретари, во время отсутствия Р. Скасси с 15 ноября 1823 г. по 1 февраля 1825 г. занимал должность правителя той же канцелярии, 1 марта 1825 г. определен чиновником по особым поручениям при попечителе торговли с черкесами и абазинцами, с 17 сентября 1827 г. коллежский секретарь. «По случаю назначения попечителя торговли по Высочайшему повелению дипломатическим агентом по делам кавказских народов во время открытия войны против Оттоманской порты отправился с ним за Кубань» 5 мая 1828 г. и «состоял при нем во время осады крепости Анапы и во время всех переговоров с черкесскими князьями за Кубанью и в самой крепости Анапе, равно находился при атамане Черноморского войска при трех экспедициях, сделанных против бунтующих горцев» 26—28 июня и 4 июля 1828 г., по делам службы был послан в Главную квартиру императора, находившуюся под турецкой крепостью Шумла, к государственному вице-канцлеру и управляющему МИДом гр. К. В. Нессельроде, при котором состоял 14 июня—23 августа 1829 г. По распоряжению Нессельроде из-за увольнения от службы Р. Скасси принял от него дела попечительства и заведовал ими с 13 января по 19 июля 1830 г., 19 апреля 1830 г. Ашик назначен чиновником для особых поручений при начальнике Кавказской области и командующем войсками на Кавказской линии. 31 декабря 1830 г. произведен в титулярные советники, 4 июня

• 1832 г. «по ходатайству г-на новороссийского генерал-губернатора и по сношению г-на государственного вице-канцлера отправлен был г-ном командующим войсками на Кавказской линии в Керчь для нахождения в зависимости г-на керчь-еникальского градоначальника по сношениям с закубанцами». 29 ноября 1832 г. награжден бриллиантовым перстнем «за отличное усердие к службе».

В Керчи А. Б. Ашик сблизился с градоначальником И. А. Стемпковским и назначенным в 1826 г. директором Керченского музея И. П. Бларамбергом, благодаря которым пристрастился к археологии, а после смерти Ивана Павловича по ходатайству М. С. Воронцова 28 мая

• 1833 г. был утвержден его директором (гл. 4.5). Эту должность он занимал по 2 августа 1852 г. параллельно со службой в МИДе. Еще в то время, когда музеем руководил Бларамберг, Ашик стал помощником одесского антиквария и в его отсутствие, как он сам писал, «заведовал музеумом в течение более четырех лет.., совершенно без всякого жалованья, и постоянными трудами своими по части археологии весьма много способствовал г. Бларамбергу к разрешению многих ученых гипотез, к пополнению существующих в истории Воспора промежутков и вообще к обогащению музеума и науки разными любопытными памятниками», за что получил от администрации Новороссийского края две формальные благодарности.⁷¹⁹ В этом документе Ашик даже не упомянул фактического хранителя Дюбрюкса, в доме которого музей размещался в первые годы своего существования. Претенциозность Ашика, «любившего щеголять своей энергией и поверхностной ученостью», раздражала многих его современников и неоднократно отмечалась М. И. Ростовцевым, считавшим его гораздо «менее точным и менее работоспособным», чем Дюбрюкс.⁷²⁰

Через три года после назначения Ашик пожертвовал музею коллекцию монет, собранную им на протяжении 10 лет, общей стоимостью 3 тыс. р., о чем было доведено до сведения Кабинета министров и императора 6 марта 1836 г. За ревностную службу на посту директора музея он был награжден подарком (1837), по ходатайству министра иностранных дел за усердную службу пожалован 250 червонцами (1835) и «единовременным награждением 5 тыс. р. за ревностные и отличные труды, оказанные во время прошедшей турецкой войны в 1828 и 1829 гг.» (1837). Ашик — старший член и казначей «Комитета для распоряжения работами, предпринятого для доставления бедным жителям керчь-еникальского градоначальства способов к пропитанию» (1833—1835), в отсутствие председателя в течение 6 месяцев управлял комитетом «с одним только членом от купечества. При производстве этих работ сбережена комитетом в пользу казны более чем 50% с суммы 36 601 р., ассигнованной по сметам к израсходованию», и «за усердие и бескорыстие чиновников комитета» этот факт по приказу генерал-губернатора Новороссии был включен в формулярный список Ашика. С 27 июля 1840 г. коллежский асессор. Член-казначей совета Керченского девичьего института (7 июня 1836—13 ноября 1839), заведующий экономическими постройками при керчь-еникальском градоначальстве (июнь 1832—1 декабря 1840), где провел 206 следственных дел. Член-корреспондент Статистического комитета в Керчи (22 октября 1835), действительный член ООИД (24 октября 1839). Со дня открытия в 1835 г. заведовал керченской общественной библиотекой (директор с 3 сентября 1842 г.) и обогатил ее значительным пожертвованием книг. По повелению царя командировался за границу с научными целями (10 августа 1843—25 сентября 1845), лично познакомился с рядом европейских ученых (А. Бёк, профессор университета в Берлине доктор И. Франц и др.), через которых предоставлял свои труды иностранным дворам, за что получал ордена и подарки. Надворный советник с 18 сентября 1846 г. В 1852 г., после открытия двух мраморных статуй в Керчи, заслугу которого Ашик приписал себе и своему зятю А. М. Арпе, и вмешательства гр. Л. А. Перовского, уволен от службы в музее (гл. 7.4). Переселившись в Одессу, как чиновник МИДа 24 декабря 1852 г. был причислен к штату канцелярии новороссийского и бессарабского генерал-губернатора, с 1 мая 1852 г. — заведующий Одесской городской публичной библиотекой. Награжден медалью в память турецкой войны 1828—1829 гг. (1830), знаками отличия беспорочной службы за XV (1840), XX (1846), XXV (1848) лет; кавалер орденов Св. Владимира 4-й степени (1834 г., за труды при «обеспечении народного продвольствия Новороссийского края по случаю бывшего в оном неурожая»), Св. Станислава 2-й степени (1842) и Св. Анны 2-й степени (1850), иностранных — прусского Красного орла 3-й степени (1852), датского кавалерийского Данеборга (1851) и Баварской золотой медали (1848).⁷²¹

В первой четверти XIX в. проблемы охраны памятников стали занимать умы образованных людей России. Новороссийский генерал-губернатор гр. М. С. Воронцов приложил немало усилий в этой области. На основе записок И. А. Стемпковского и Р. А. Скасси 1 апреля 1825 г. граф подал Александру I доклад о необходимости создания музеев в Одессе и Керчи, предлагая поручить руководство ими и производство археологических раскопок И. П. Бларамбергу. Император одобрил предложение М. С. Воронцова. В разные концы губернии были отправлены предписания, требовавшие немедленно сообщить «о качестве, количестве и местонахождениях» древностей, предложить частным лицам пожертвовать памятники организуемым музеям, наблюдать, чтобы никто не проводил грабительских раскопок на казенных и общественных землях, а при случайных находках препятствовать присвоению вещей частными лицами, отправляя их «под надзором… и с возможной бережливостью» градоначальнику или губернатору, уведомляя о находках самого Воронцова.⁷²² Однако эти правила, как все предыдущие и последующие, не распространялись на земли частных владельцев — право частной собственности на землю было священным.

Ассигнованные на охрану и реставрацию памятников Крыма в 1822 г. 10 тыс. р. М. С. Воронцов использовал для организации музеев. На эти средства были приобретены частные собрания монет, проводились археологические раскопки и разведки И. П. Бларамберга в Керчи (гл. 14) и Симферополе (гл. 13). Последние привели к открытию в 1827 г. ряда надписей и барельефов, на основании которых И. П. Бларамберг локализовал здесь Неаполь Скифский.⁷²³ Во время русско-турецкой войны 1828—1829 гг. в занятую войсками Болгарию и Румелию был послан В. Г. Тепляков и несколько других чиновников, которые доставили в Одессу древние монеты и лапидарные памятники (гл. 9).

Для специалистов необходимость планомерных, систематических раскопок на Керченском полуострове была очевидна давно, но решить этот вопрос долгие годы не удавалось из-за отсутствия постоянного источника финансирования. И тут помог случай. В 1829 г. в Севастополе началась эпидемия, приведшая к чумному бунту матросов и членов их семей, жестоко подавленному М. С. Воронцовым. Николай I приказал «всех отставных нижних чинов… отправить семьями в Керчь» и отвести им «места для постройки домов».⁷²⁴ 22 сентября 1830 г. при ломке камня для этих построек солдатами Воронежского пехотного полка на кургане Куль-Оба^{725 726} близ Керчи был открыт каменный склеп с уникальным комплексом скифского времени — богатым погребением мужчины, женщины и слуги. Описание находок провели П. Дюбрюкс и доктор Таврической врачебной управы П. И. Ланг по поручению и под руководством И. А. Стемпковского, хотя их имена в официальной переписке не упоминаются ни разу.

Петр Иванович Ланг, в другом написании Ланге (Lange, 1779—1863), доктор медицины (1801), коллекционер монет и древностей, приятель И. А. Стемпковского. Из разночинцев, уроженец Австро-Венгрии. С 1788 г. студент Венского университета, после окончания которого проходил практику при военном госпитале, в 1801 г. «удостоен доктором и пожалован дипломом от университета», с 1805 г. имел частную медицинскую практику в г. Карлсбаде. По приезде в Россию признан в звании доктора медицины и в апреле 1807 г. назначен акушером Таврической врачебной управы, с 1 августа того же года при учрежденном в Крыму военном госпитале по повелению А. Э. де Ришелье ему поручен главный надзор; с 1809 г. надворный советник, с 1810 г. инспектор Таврической врачебной управы в Симферополе, с 1816 г. коллежский советник, с 1825 г. статский советник. Был женат на дочери австрийского вице-консула Торклера Устинье (Июстинье) Андреевне, в 1820 г. имел троих малолетних детей. Владелец имения (хутора) и татарской деревни Куру-Узен (Улу-Ёзень) в Симферопольском уезде с 15 душами крестьян мужского пола, на 3-й версте по дороге из Симферополя в Бахчисарай. В середине 1820-х гг. первым обратил внимание на руины городища Керменчик (отождествляется с Неаполем Скифским), сообщил об этом таврическому гражданскому губернатору Д. В. Нарышкину, который в свою очередь поставил в известность И. П. Бларамберга, проведшего здесь в 1827 г. первые раскопки (гл. 13).271

Несмотря на то что история открытия Куль-Обы детально описана в литературе,⁷²⁷ до сих пор не ясны многие обстоятельства. Свидетелями открытия и расчистки склепа, проводившихся три дня, стали Е. Шевелев, А. Б. Ашик и Д. В. Карейша,⁷²⁸ а также «морской урядник» Дмитрий Семенов, «главный работник» при раскопках Стемпковского и Дюбрюкса, впоследствии работавший у Ашика и Карейши, со слов которого много позднее были составлены донесения о раскопках Куль-Обы с обвинениями в адрес Стемпковского и Дюбрюкса, якобы не принявших необходимых мер по охране кургана от разграбления (документы № 20, 25).⁷²⁹

Четыре дня спустя после сенсационной находки, 26 сентября Стемпковский отправил донесение об открытии М. С. Воронцову. Командир 3-го батальона Воронежского пехотного полка майор Семенцов представил аналогичный рапорт начальству двумя днями позднее, 28 сентября (документ № 17). Стемпковский пишет, что он сразу распорядился об охране древностей от расхищения и «по сделании изыскания» приказал перенести находки в Керчь для хранения у себя вплоть до особого распоряжения М. С. Воронцова. Он предлагал главную часть памятников отправить в Эрмитаж, а дублеты мелких вещиц оставить в Керченском музее и просил назначить денежное вознаграждение военным, открывшим гробницу и «объявившим» об этом градоначальнику, «через что оное сохранено от расхищения и истребления. Цены находки сей определить невозможно, и никогда подобной еще не было здесь сделано. Золота разных достоинств полагаю я до 8 фунтов [3.276 кг], но так как многие вещи еще смешаны с землею, то настоящего веса всему определить нельзя». Как одну из возможных мер финансирования раскопок И. А. Стемпковский предлагал начать продажу любителям древностей части многочисленных дублетных золотых бляшек Куль-Обы, чтобы на вырученные деньги продолжить полевые работы,⁷³⁰ но это предложение, к счастью, не получило поддержки начальства. До нас дошла и первая краткая опись «главнейших» находок в кургане.⁷³¹ 30 октября генерал-губернатор приказал все золотые вещи доставить в Одессу, однако их отправке помешала эпидемия холеры: почтовая экспедиция отказалась принять посылку, о чем Стемпковский сообщил в Одессу.⁷³² Напрасно И. Б. Брашинский обвинял Стемпковского в лукавстве, считая ссылки на свирепствовавшую холеру смехотворными.⁷³³ Эпидемия действительно приняла угрожающий характер и в то время могла привести к катастрофическим для населения Новороссии последствиям, примером чему может красноречиво свидетельствовать приведший к значительным жертвам «чумной бунт» в Севастополе 1829 г. (гл. 12.2), ставший косвенной причиной открытия Куль-Обы.⁷³⁴

Известие об открытии дошло до Петербурга почти через два месяца. Император Николай I узнал о нем только 17 ноября, и не от М. С. Воронцова, а от начальника Главного штаба по военным поселениям генерала от инфантерии П. А. Толстого. Разгневанный царь приказал немедленно доставить вещи в Петербург. 18 ноября управляющий Министерством внутренних дел Ф. И. Энгель отправил запрос в Одессу, почему в Петербурге не было получено известие об открытии ни от керчь-еникальского градоначальника, ни от генерал-губернатора Новороссии и какие распоряжения сделаны о древностях. Лишь 3 декабря исполнявший должность генерал-губернатора управляющий Новороссийскими губерниями и Бессарабской областью генерал-лейтенант А. И. Красовский повторно просил Стемпковского доставить «золотые и все прочие вещи из гробницы» в Одессу, а 15 и 24 декабря в связи с новыми настоятельными предписаниями из Петербурга «со скоростию», с нарочным отправить их сначала в Одессу, затем к императору в столицу.⁷³⁵ Стемпковский первоначально сам намеревался доставить находки в Одессу, «но смутные обстоятельства здешнего края и грозящая нам непрестанно опасность не дозволяют мне даже и помышлять о сем удовольствии», так как эпидемия холеры вплотную подошла к Керчи.⁷³⁶ 13 февраля 1831 г. Иван Алексеевич не забыл представить рапорт о награждении чинов Воронежского пехотного полка одной сотней рублей из суммы, выделенной генерал-губернатором на приобретение древностей: «штаб-капитану Дорошев-скому 25 р., унтер-офицеру Петру Новосильцову 10 р., барабанщику Максиму Фролову» и 4 рядовым по 5 р. «за первоначальный вход в гробницу», 4 рядовым по 4 р. «за нахождение караульными при гробнице»; всего были награждены 28 человек суммами «от 1 рубля и выше».⁷³⁷

7 января 1831 г. И. А. Стемпковский послал сначала в Одессу, затем в столицу для представления Николаю I найденных древностей помощника начальника своей канцелярии Дамиана (Демьяна) Васильевича Карейшу (Корейша, 31 октября 1808 г., Одесса?—21 июля 1878 г. г. Соден близ Висбадена, Германия).

Возможно, Д. В. Карейша был сыном Василия Федоровича Карейши, в 1821 г. титулярного советника, товарища директора Одесской променной конторы. Вот данные из формулярных списков и справки о службе Д. В. Карейши: из дворян (правда, в послужном списке его родного младшего брата Михаила сказано — «из обер-офицерских детей»), православного вероисповедания, недвижимости и крепостных не имеет (позднее археолог приобрел дом в Керчи). «По окончании курса наук во внутренних классах Ришельевского лицея допущен к исправлению должности бухгалтера и кассира в Ришельевском лицее 21 июля 1828 г., утвержден в чине 12-го класса 12 октября 1828 г., от оных должностей по прошению его уволен 16 апреля 1830 г., в отставке с 16 апреля по 10 июня 1830 г., определен в штат канцелярии керчь-еникальского градоначальника на вакансию помощника правителя канцелярии 10 июня 1830 г., по успешном окончании юридико-политических наук в дополнительном классе Ришельевского лицея министром народного просвещения на основании Высочайше утвержденного устава Ришельевского лицея утвержден в чине 9-го класса» 23 июня 1830 г. Д. В. Карейша принимал участие в борьбе с эпидемией холеры, за что получил благодарность. По поручению градоначальника занимался проведением следствий и был удостоен денежной награды от Департамента внешней торговли; исправлял должность чиновника особых поручений с 15 октября по 18 декабря 1832 г. 29 ноября 1833 г. утвержден правителем канцелярии керчь-еникальского градоначальника; произведен в коллежские асессоры 23 июня 1836 г. «По поручению начальства устроил в г. Керчи городской бульвар, фонтанную площадь и окончил сооружением католическую церковь с весьма незначительными издержками; по Высочайшему повелению… 13 мая 1838 г. причислен к Кабинету с жалованием при керчь-еникальском градоначальстве, для продолжения разысканий в Крыму босфорских древностей»; надворный советник с 23 июня 1839 г. высочайшим приказом по гражданскому ведомству 27 января 1852 г. отчислен в МВД, 19 октября 1852 г. вновь причислен к Кабинету императора, 28 октября 1852 г. приказом царя уволен со службы. «По Высочайшим повелениям… увольняем был в отпуск за границу к минеральным водам для излечения от болезни в 1841 г. на 7 месяцев; в 1843 г. — на 8 месяцев с выдачей в пособие 300 р. и срок этого отпуска продолжен еще на 5 месяцев». Награждался в 1831 г. и 1833 г. — бриллиантовыми перстнями «за труды, понесенные при разыскании древностей и за усердие по сему предмету»; в марте 1835 г.— 3 тыс. р. ассигнациями единовременно «за производство археологических разысканий в Керчи и за открытие драгоценных древностей»; в 1834 г. — орденом Св. Анны 3-й степени «во внимание к трудам и усердию… по распоряжениям к обеспечению народного продовольствия в Новороссийском крае по случаю бывшего неурожая», в 1836 г. — орденом Св. Владимира 4-й степени «за труды по разысканию древностей и открытию некоторых босфорских памятников»; в 1838 г.— орденом

Св. Станислава 2-й степени «за открытие в Крыму некоторых драгоценных древностей», в 1840 г. бриллиантовым перстнем за поднесение императору «собрания древних монет», в 1842 г. — орденом Св. Станислава 2-й степени с императорской короной «за труды по разысканию древностей в керченских курганах», в 1847 г. и 1851 г.— дважды знаками отличия за 20-летнюю беспорочную службу.²⁸^

Карейша присутствовал при открытии «большей части» куль-обских древностей и как очевидец мог рассказать царю «обстоятельства и подробности» находки.^{738 739 740} И. А. Стемпковский специально оговорился, что «громоздкие вещи» из гробницы он оставляет в Керчи.⁷⁴¹ Только 24 января 1831 г. в двух ящиках куль-обские древности в сопровождении Д. Карейши и жандарма из Одессы были отправлены в столицу и благополучно прибыли в Петербург 11 февраля, а через неделю, 18 февраля поступили в Эрмитаж.⁷⁴² Находки впервые были выставлены в Мальмезонской галерее музея, где их осматривал император.⁷⁴³ По свидетельствам современников, Д. В. Карейша «бойко владел языком» и, обстоятельно охарактеризовав царю условия находки, произвел выгодное впечатление о себе, за что получил в награду бриллиантовый перстень с гранатом стоимостью 496 р., а также 2 тыс. р. ассигнациями от Кабинета Его Имп. Величества на раскопки в окрестностях Керчи под руководством И. А. Стемпковского.⁷⁴⁴ По просьбе начальника I отделения Эрмитажа академика Е. Е. Кёлера Карейша сделал описание привезенных древностей и обстоятельств открытия склепа, причем представил дело так, что «большая часть вещей была найдена им самим».⁷⁴⁵ Молодой чиновник к тому же первым обнародовал в печати сведения о сенсационной находке.⁷⁴⁶

Лишь несколько месяцев спустя, 6 февраля 1831 г. Стемпковский сообщил Е. Е. Кёлеру обстоятельства вскрытия еще одного погребения в Куль-Обе. После отправки в столицу первой партии древностей до местных властей дошли слухи, что через несколько дней после открытия «частные лица» с риском для жизни (несколько камней упали со свода, почему исследования пришлось прекратить из-за опасений несчастного случая) проникли в склеп и, просеяв землю сквозь решето, нашли множество золотых нашивных бляшек одежды. От Стемпковского тщательно скрывали, что грабители, вскрыв пол гробницы, открыли еще одно погребение — на костях скелета находилось множество золотых украшений, «браслетов» с головами львов, «толстое бронзовое кольцо, облицованное золотыми листьями и украшенное по концам головками львов», «толстые золотые листья с фигурами». Стемпковский предположил, что последние являлись верхними частями обкладки горита, аналогичного уже отправленному в Петербург. Иван Алексеевич признался, что много позднее узнал о находке и попытался провести несколько «обысков», но безуспешно: все памятники были разрублены или сделаны неузнаваемыми, т. е. переплавлены в слитки. После долгих уговоров у одного из грабителей ему удалось увидеть лишь «странный предмет из золота» или электра, назначение которого антикварий не смог понять, предположив, что он являлся украшением седла, а именно бляху весом 3/4 фунта (307 г), в виде лежащего оленя, с рельефными изображениями грифона, зайца, льва и борзой собаки. Взяв с хозяина-грека обещание не продавать находку, Стемпковский попросил Карейшу сделать с него рисунок в натуральную величину, направленный Кёлеру. Иван Алексеевич спрашивал коллегу, следует ли приобрести и за какую сумму этот памятник для Эрмитажа, покупать ли ему другие похищенные древности из Куль-Обы? Кёлер немедленно поставил об этом в известность министра Имп. двора кн. П. М. Волконского, доложившего о находке императору, который, находясь не в лучшем расположении духа, категорически приказал «все вновь открытые в Керчи вещи, не исключая и выше означенной, изображающей оленя, отобрать от нашедших оные и прислать в Санкт-Петербург, а между тем запретить открывать впредь подобные вещи без особого на то разрешения правительства, ибо разрытие гробниц всегда было воспрещено». Министр внутренних дел Н. Н. Новосильцев сообщил об этом генералу А. И. Красовскому для «истребования» находок в Петербург «при особом реестре».⁷⁴⁷ Стемпковский в свою очередь 1 мая 1831 г. смог ответить лишь следующее: «Полиция доносит мне, что по сделанному разысканию оказывается, что те из здешних жителей, которые имели таковые вещи, поспешили оные продать в разные руки как здесь, так и в других городах и на ярмонках», что в городе «продаваемы и вымениваемы многие мелкие вещи» из числа штампованных бляшек Куль-Обы, аналогичных отправленным в Петербург, «кроме цены золота не ценных», другие же находки «тщательно сокрыты и переломаны, переплавлены и уничтожены». Один из грабителей, грек Дмитрий Бавро сохранил золотую бляху в виде лежащего оленя и золотую львиную головку с эмалевыми украшениями, отломанную от шейной бронзовой гривны, обвитой золотым листом, которые и представил градоначальнику, за что Стемпковский просил наградить его в соответствии со стоимостью золота.⁷⁴⁸

Массивную золотую бляху в виде фигуры лежащего оленя с надписью «ПА1» и львиную головку, украшавшую конец витой гривны из Куль-Обы, Стемпковский отправил в Петербург. Император сменил гнев на милость: он приказал Кёлеру сначала оценить находки для награждения Бавро, а с львиной головки выполнить две идентичные копии «на маленькие печатки Его Величеству», заказанные золотых дел мастеру Кейбелю. Бавро был награжден значительной по тем временам суммой в 1200 р., а керченским жителям приказали объявить, что «ежели кто найдет подобные сии вещи, или какие-либо другие древности, и представит оные начальству, то получит за сие должное вознаграждение».⁷⁴⁹ Но было уже поздно: страх перед властями оказался сильнее, а перспектива немедленного обогащения за счет незаконных раскопок — более привлекательной. Это послужило стимулом для рождения теневой профессии — керченских счастливчиков.

Число разошедшихся «на сувениры» дублетных золотых бляшек и похищенных из Куль-Обы золотых вещей было таким значительным, что еще долгие годы в Керчи велась их подпольная торговля. Вскоре после открытия склепа в честь Стемпковского был устроен любительский спектакль «Митридат» по Ж. Расину (1672), рассказывавший о бедствиях понтийского царя,⁷⁵⁰ во время которого местные дамы щеголяли в золотых украшениях из Куль-Обы. Людская молва быстро разнесла весть об открытии, в несколько раз преувеличив количество и вес найденного: «Грабеж простерли до того, что начальству досталось только 15 фунтов [6.15 кг] золотых вещей, тогда как гробница Куль-Обы заключала более трех пудов [49.141 кг] золота!». Написавший эти строки П. Сабатье заимствовал цифры у Дюбуа де Монпере, который подчеркивал, что в 1832 г. и 1834 г. в Керчи практически не было ни одной гречанки, не носившей какого-нибудь украшения из Куль-Обы, особенно серег.⁷⁵¹ А. Б. Ашик в октябре 1842 г. отправил министру Имп. двора «маленькую золотую статуйку, представляющую скифского вакха» из Куль-Обы.⁷⁵² В 1848 г. Сабатье приобрел в Керчи несколько вещей из Куль-Обы, в том числе вторую львиную головку от гривны, аналогичную полученной Эрмитажем в 1831 г. от Дм. Бавро.⁷⁵³ Эта львиная головка с эмалевыми украшениями в 1849 г. также поступила в собрание Эрмитажа в обмен на выданные «французскому подданному Сабатие» монеты («серебряную Митридата и 25 бронзовых херсонских»).⁷⁵⁴ В 1865—1866 гг. А. Е. Лю-ценко у Букзеля приобрел еще 5 золотых вещей из Куль-Обы: «большие золотые бляхи, с набивными на них выпукло работанными изображениями»: скифа на коне, вправо (в ДБК отсутствует), двух стреляющих скифов (ДБК, табл. XX, рис. 6), «символического изображения богини» Деметры (ДБК, табл. XX, рис. 8), пляшущей вакханки (ДБК, табл. XX, рис. 5), головы Медузы (ДБК, табл. XXI, рис. 10).⁷⁵⁵

С момента открытия сокровищ Куль-Обы по заведенному министром Имп. двора П. М. Волконским порядку Е. Е. Кёлер и А. Н. Оленин должны были осматривать в Эрмитаже памятники, доставленные из районов раскопок. В делах архива музея сохранилась записка Оленина, датированная 24 февраля 1831 г., с объяснениями характера, назначения и ценности древностей и замечаниями о литографированных плане и разрезе погребальной камеры, которые были выполнены с рисунка Д. В. Карейши.⁷⁵⁶ Однако император повелел составить научное описание памятников не А. Н. Оленину, а хранителю I отделения Эрмитажа академику Е. Е. Кёлеру. Уязвленный А. Н. Оленин, независимо от Кёлера, взялся за самостоятельное изучение находок. Его воспитаннику, художнику Ф. Г. Солнцеву разрешили сделать рисунки предметов.⁷⁵⁷

В архиве А. Н. Оленина хранится рукопись в нескольких редакциях «Керченские грекоскифские древности, или краткий разбор вещей, найденных в 1830 г. в древней гробнице близ Керчи».⁷⁵⁸ Автор собирался издать книгу в 4 тетрадях с 27 литографированными рисунками и сопроводительным текстом. Уже после смерти А. Н. Оленина, в 1853 г. оригинальные рисунки акад. Ф. Г. Солнцева из Комиссии по изданию «Древностей российского государства» поступили в Эрмитаж, в их числе и неизданные «рисунки, относящиеся к керченским и фа-нагорийским древностям» (108 рисунков, с текстом на 36 больших полулистах, в числе которых 9-й и 10-й с рисунками, и текст на 73 полулистах).⁷⁵⁹ «Объяснительный разбор… древностей… требует многих подробных и верных исследований, сопровожденных основательными соображениями и несомненными доводами. Сии доводы следует прилежно отыскивать в древних авторах, в памятниках искусства отдаленнейших времен и в сохранившихся поныне обычаях у некоторых еще народов всех пяти частей света», — писал А. Н. Оленин в предисловии.⁷⁶⁰ По его мнению, многочисленные драгоценные вещи, найденные в гробнице Куль-Обы, говорят о ее принадлежности каким-то скифским, парфянским (sic! — влияние работ Кёлера) или понтийским владетелям, а сами древности по форме и отделке, безусловно, греческие «лучших времен искусства».⁷⁶¹ Архитектуру склепа и погребальный инвентарь он отнес «ко временам Митридата Евпатора или Дионисия, т. е. за век и более до Р. X.».⁷⁶² Исторические построения А. Н. Оленина теперь вызывают лишь улыбку, но их наивность вполне объяснима новизной изучаемого памятника и отсутствием в то время каких бы то ни было хронологических привязок. Автор с удивительной интуицией уловил восточное влияние в произведениях древних мастеров. Культурно-историческая принадлежность кургана Куль-Оба была установлена лишь во второй половине XIX в., а вопрос датировки его погребений дискутируется вплоть до сего дня.⁷⁶³

А. Н. Оленин просил высказаться о способах организации раскопок А. И. Лёвшина, в то время одесского градоначальника, ив 1831 г. обратился к нему с вопросом: «Возможно ли с успехом продолжать отыскивание древностей в Крыму, на тех местах, где некогда существовала Пантикапея, а ныне построен г. Керчь?», на что получил положительный ответ. По мнению А. И. Лёвшина, на раскопки необходимо ежегодно в течение 10 лет отпускать по 2 тыс. р. ассигнациями, а руководство работами возложить на известного археолога, керчь-еникальско-го градоначальника И. А. Стемпковского. Для зарисовки находок следует прислать художника из Академии художеств, «ибо в музеях Одесском, Керченском, Николаевском и даже в малом собрании, хранящемся в Феодосии, есть уже многие остатки древности, достойные быть срисованными и даже гравированными для сведения всех европейских археологов».⁷⁶⁴

Богатейшие погребения в кургане Куль-Оба приковали внимание правительства к памятникам Керченского полуострова. Это событие открыло новую страницу в истории отечественного антиковедения и археологии — началась эпоха систематических раскопок, финансируемых государством. Проведение полевых работ в Новороссии император поручил Д. В. Карейше под контролем И. А. Стемпковского.⁷⁶⁵ Последний 27 мая 1831 г. составил инструкцию для Ка-рейши: 1) раскопки курганов проводить по указаниям градоначальника, причем в первую очередь раскапывать те курганы, «в коих можно надеяться скоро, и с малыми издержками, найти древние вещи»; 2) экономить средства на раскопки и не нанимать рабочих в то время, когда «плата рабочим людям бывает выше обыкновенной»; 3) при раскопках находиться безотлучно, особенно «в то время, когда можно льститься вскоре найти свод, и тому подобное»; 4) составлять на месте описи находок и присылать памятники к градоначальнику для хранения; 5) все расходы, проводимые по разрешению градоначальника, заносить в приходно-расходную книгу, «с очисткою статей расписками получателей денег»; 6) выяснять, не занимается ли кто-либо из частных лиц раскопками курганов и других археологических памятников, принимая меры по их задержанию с помощью местной полиции и градоначальника; 7) лиц, случайно нашедших древности, но не поставивших об этом в известность власти, следует задержать с помощью полиции, а вещи конфисковать и представить градоначальнику.⁷⁶⁶

В феврале 1832 г. Стемпковский проверил финансовую и полевую отчетность Д. В. Ка-рейши и был полностью удовлетворен. Градоначальник отправил в Петербург полевой отчет за 1831 г., найденные памятники с приложением их рисунков, спрашивая позволения оставить терракотовые статуэтки и «другие незначащие, от времени много пострадавшие вещи» в Керченском музее.⁷⁶⁷ Карейша, с марта 1831 г. из-за отсутствия достаточных средств вынужденный заниматься раскопками небольших курганов, «в коих обыкновенно заключаются незначительные гробницы», в свою очередь поставил в известность Стемпковского о необходимости увеличения расходов на раскопки «огромных каменных» курганов, «в которых по предположению сокрыты важные древности». С этой целью он предлагал привлечь около 40 солдат расквартированного в Керчи полка с оплатой по 25 к. в день (по примеру раскопок Куль-Обы, где на эти цели, по словам Карейши, было израсходовано более 800 р.), а также «нанять надежного человека» для надзора за работами, так как сам археолог помимо раскопок был занят своими основными служебными обязанностями и не мог безотлучно находится при работах.⁷⁶⁸ В марте 1832 г. император распорядился не привлекать для работ военных, предоставив Карейше право найма «вольных людей» и помощника для присмотра за работами, а также дополнительно ассигновал 2 тыс. р. на исследование Хрониевского кургана, и в феврале 1833 г. — еще 2 тыс. р.⁷⁶⁹ Несколько лет спустя молодой чиновник смог полностью посвятить себя археологии — в 1838 г. он был причислен к штату Министерства Имп. двора,⁷⁷⁰ так как работы проводились из сумм Кабинета императора.

Самолюбие первого исследователя боспорских древностей П. Дюбрюкса было сильно уязвлено тем, что проведение дальнейших исследований было поручено не ему, а Карейше. Таким образом Дюбрюкс лишался права раскопок от имени и по поручению властей. Обиженный Дюбрюкс 7 января 1832 г. направил на имя императора прошение с приложением «описания и плана открытой в 1830 г. близ Керчи древней царской гробницы» (рис. 44); «замечания… о различных родах древних гробниц, находящихся в Керчи и в окрестностях сего города, и описание с планами других памятников древности»,⁷⁷¹ в надежде на награду от правительства за свое участие в открытии склепа Куль-Обы и за свои 14-летние труды по исследованию античных поселений и могильников Европейского Боспора.

Граф П. М. Волконский направил рукопись Дюбрюкса для ознакомления сначала А. Н. Оленину, а затем начальнику I отделения Эрмитажа акад. Е. Е. Кёлеру. Оленин ответил 25 апреля 1832 г.: «Описание г. Дю-Брюкса, хотя весьма сбивчивое и планы его и разрезы весьма неисправные, открыли мне однако ж многие обстоятельства, которые могут служить к лучшей поверке изготовленного мною отчасти толкования предметам, найденным в сей гробнице и здесь нарисованным художником Солнцевым, для надлежащего поднесения государю императору. Жаль, что навык г. Дю-Брюкса находить и открывать древние гробницы не отвечает его познаниям, не токмо в археологии, но даже в природном его языке. Тому причиною, что он подобными делами случайно токмо занимался, не менее того он, по мнению моему, достоин награждения за его усердие, которое заставляло его презирать и самую видимую опасность…».⁷⁷² А. Н. Оленин все же распорядился снять копию с рукописи «факсимильно, с сохранением содержания и орфографии», которая сохранилась в его бумагах, и красочные копии всех прилагаемых к ней планов.⁷⁷³

В июне 1832 г. Е. Е. Кёлер направил свой отзыв о рукописи Дюбрюкса министру Двора: «1) …замечания сочинителя о наружности разных родов старых гробниц близ Керча содержат много хорошего и справедливого; он дает при том известие для отыскания тех, которые отчасти заключают в себе достопамятных вещей и отчасти тех, которые до сих пор еще не были открыты; 2) …и рисунок со стен сих гробниц весьма хороший и точный, потому что он сходствует с теми, которые я сам во время двух моих путешествий в Крым видел; сей рисунок и тем достоин примечания, что строение сих гробниц ни в каком сочинении еще не описано, ни срисовано; 3) его известие об открытии последнего в 1830 г. открытого кургана в Кулобе и тем достойны замечания, потому что из оных узнаем расположение внутренности сей гробницы, где в ней лежали погребенные и где лежали разные золотые вещи, привезенные в Санкт-Петербург, и как они были расположены во внутренности оной; 4) исторические и топографические его замечания о местоположении разных мест в Крыме несправедливы и без пользы.

Рис. 44. П. Дюбрюкс. Черновой план и разрез склепа кургана Куль-Оба, открытого в сентябре 1830 г. (ИР ЦНБ, V, 1034, л. 93—93а).

Впрочем, темный слог его сочинения и обстоятельность оного причиняют великие затруднения в понятии оного».⁷⁷⁴ Таким образом, мнение влиятельных столичных экспертов о рукописи (главным образом об ее археолого-топографическом разделе) было скорее отрицательным, чем положительным, поэтому проведение систематических раскопок на средства правительства, начатых в марте 1831 г., было поручено не Дюбрюксу, а Д. В. Карейше и А. Б. Ашику, занявшему пост директора Керченского музея после смерти И. П. Бларамберга. Однако обращение к императору все же возымело действие — Николай I повелел за представленное описание Куль-Обы наградить Дюбрюкса подарком на сумму 500 р.: в Керчь был отправлен бриллиантовый перстень, украшенный аметистом, который в июле 1832 г. ему вручил И. А. Стемпковский.⁷⁷⁵

Лишившись основного источника существования — финансирования раскопок и разведок за счет казны — Дюбрюкс в декабре 1833 г. представил вел. кн. Михаилу Павловичу завершенную работу, включающую описания, обмеры и планы открытых им за 12 лет исследований памятников, в рукописи на французском языке под названием «Descriptions et plans des vestiges encore apparents, des villes et des bourgs qui ont autrefois existe sur le Bosphore Cimme-rien, depuis le phare d’Enicale: jusque et compris la montagne d’Apouch sur la mer Noire» (256 страниц текста описаний в четвертую долю листа, карта, 14 планов, и три таблицы рисунков). О названии и объеме работы стало впервые известно из опубликованного В. Шильц письма Дюбрюкса от 27 сентября/9 октября 1834 г. на имя президента Парижской Академии надписей.⁷⁷⁶ С этой наиболее полной из существующих рукописей «Описания…», адресованной вел. кн. Михаилу Павловичу, после многолетних поисков мне удалось ознакомиться лишь в 2000 г. благодаря любезному содействию коллег-архивистов О. В. Маринина и И. С. Тихонова. Хранящийся в Москве подлинный автограф Дюбрюкса имеет несколько другое название — «Plans, et descriptions des vestiges et des traces, des anciennes Villes et Bourgs qui existaint autrefois sur le Bosphore Cimmerien, Rive d’Europe, depuis 1’entre dans le detroit, jusque et compris la montagne d’Apouch, sur la mer Noire. Travail executez pendant le Cours de plusieurs annees, par le conseiller honoraire Paul Du Brux chevalier de Saint Louis, resident a Kerch depuis 1’annee 1810. Kercht, le 16 decembre 1833» (иное название на обороте первого листа: «Descriptions et plans des vestiges des villes et des bourgs, existant autrefois sur le Bosphore Cimmerien, Rives d’Europeene»).⁷⁷⁷ В том же собрании — краткий отчет Дюбрюкса о раскопках Куль-Обы с планом гробницы: «Description du tombeau decouvert a 6 verstes de Kertch».⁷⁷⁸

Московская рукопись описания, как и опубликованный А. Г. Дюбрюксом перевод, состоит из двух частей, предваряемых «Preface, ou avant-propos»: первая содержит описание древних городов и укреплений, расположенных на территории Керчи и включает 5 статей: 1. Современный маяк, Портмион, Еникале; 2. Мирмекий, Змеиный городок; 3. Пантикапей, Керчь, гора Митридат; 4. Золотой курган; 5. Павловская батарея, следы Нимфея, открытые 19 августа 1833 г. и в 1826 г.; вторая — описание древних городов и местечек, расположенных вне территории Керчи из 7 статей: 1. Камыш-Бурун, Кара-Бурун, следы древнего укрепления; 2. Кер-метчик, согласно первоначальному мнению Бларамберга Тиритака Птолемея, затем принятый за дворец боспорских царей; 3. Описание следов древнего местечка и маленького акрополя, открытого мной в сентябре прошлого года, расположенного неподалеку от татарского селения Куурдак, в 13 верстах к западу от Керчи; 4. Остатки Акры; 5. Гора Апук, развалины Китея и Европейского Киммериума; 6. Описание акрополя D и большого плато С, планы № 13 и 14; 7. Описание следов западного Киммериума, планы № 13 и 14. Работу заключают примечания к тексту и замечания с расшифровкой условных цифровых и буквенных обозначений (А—К, 1—15) к карте Боспора Киммерийского, на которой обозначены обследованные Дюбрюксом районы.

Рукопись иллюстрирована планами, картами, чертежами и рисунками в цвете, считавшимися ранее утраченными. В их числе карта обоих берегов Керченского пролива с обозначением мест, обследованных Дюбрюксом (№ 1, рис. 45), планы Портмиона у маяка Еника-ле (№ 2, рис. 46), Мирмекия (№ 3, рис. 47), Пантикапея, с приложением чертежа гробницы, раскопанной у горы Митридат (№ 4—5, рис. 48—49), план и разрез Золотого кургана (№ 6, рис. 50), развалин у Павловской батареи («Нимфея», № 7, рис. 51), у мыса Кара-Бурун на земле Гурьева (по современной локализации Нимфей, № 8, рис. 52), «акрополя» (№ 9, рис. 53) и города (№ 10, рис. 54) у д. Кермеш-Келечик, маленького города с акрополем в 11 верстах от Керчи у д. Куурдак (№ 11, рис. 55), «Акры» (Китей, № 12, рис. 56), укреплений на горе Опук (№ 13, рис. 57) и его акрополя («Китей», № 14, рис. 58), «Киммерика» (№ 15, рис. 59), вид маяка Еникале (к плану № 2, рис. 60), план «круглой постройки Мирмекия, возможно Гераклия Страбона» (к плану № 3, рис. 61), вид руин акведука у Еникале (без номера, рис. 62), виды части стены крепости у д. Куурдак (к плану № 11) и части стены акрополя в Кермеш-Келечике в 16 верстах к ЮЗ от Керчи (к плану № 9, рис. 63). Все виды и план «круглой постройки Мирмекия» выполнены Эдуардом Ниппой (Edouard Nippa), молодым чиновником, преподавателем рисования в керченском училище, ранее служившим в Симферополе, которому покровительствовали И. А. Стемпковский и П. И. Кёппен.⁷⁷⁹

В 1834 г. Дюбрюкс вновь подал письмо на высочайшее имя, препроводив с ним новый труд о развалинах близ Керчи и археологических открытиях 1834 г. Автор сообщал, что годом ранее представил вел. кн. Михаилу Павловичу описание и планы существующих доселе остатков древних городов Киммерийского Боспора, но не получил ответа, как воспринято его сочинение. Желая улучшить свой opus, он просил выделить ему через керчь-еникальского градоначальника кн. 3. С. Херхеулидзева 200 р. на разведки, а все снятые планы и описания руин представить туда, куда прикажет начальство. В январе 1835 г. кн. П. М. Волконский обратился к А. Н. Оленину с просьбой отрецензировать новый труд Дюбрюкса. На письме сохранилась помета Оленина с уничижительным приговором о необходимости «вывести обстоятельное заключение о бесполезности труда г-на Дюбрюкса». Он посчитал, что «приложенные… планы развалин очень дурны;… если добавить, что г-н Дюбрюкс пишет дурным слогом, даже с разными ошибками противу правописания, то при всей скромности нельзя не сказать, что этот труд г. Дюбрюкса не стоит печати и что подносить Его Величеству подобные вещи едва ли можно счесть приличным».⁷⁸⁰ Для Оленина было выполнено резюме этой работы — «Выписка из всеподданнейшего письма титулярного советника Дюбрюкса и приложенных к оному описаний развалин близ Керча и открытых в 1834 г. древностей».⁷⁸¹ Просимые средства на разведки, само собой, правительство не выделило. Дюбрюкса могло порадовать лишь то, что вел. кн. Михаил Павлович вознаградил его за труды бриллиантовым перстнем.

Обе эрмитажные рукописи Дюбрюкса, переплетенные в одно архивное дело, относятся соответственно к концу 1831 г. и к 1834 г. Первая, представленная императору в январе 1832 г., включает описание открытия Куль-Обы,⁷⁸² несколько замечаний о разного рода гробницах, находящихся в окрестностях Керчи,⁷⁸³ описание развалин, расположенных в 4 верстах выше озера Камыш-Бурун, называемого татарами Кермеш-Келечик на земле Джапар,⁷⁸⁴ описание руин Порфмия у маяка Еникале.⁷⁸⁵ К рукописи приложены шесть планов:⁷⁸⁶ план и вид кургана Куль-Оба (№ 1), план и разрез склепа Куль-Обы (№ 2), план верхней части, продольный разрез и рисунок выложенного галькой дна водоема, найденного при раскопках на горе Опук в 1827 г. (№ З),⁷⁸⁷ планы «акрополя» (№ 4) и прилегающей к нему местности (№ 5) у д. Кермеш-Келечик (Илурат) и план руин Порфмия у Еникальского маяка (№ 6).

Вторая рукопись, законченная 24 сентября (с добавлениями от 16 ноября) 1834 г., имеет самостоятельную авторскую пагинацию (с. 1—30) и является приложением к московской. Она объединяет описание и план развалин, расположенных неподалеку от татарской деревни Ку-урдак в 13 верстах к западу от Керчи, обнаруженных 18 сентября 1833 г.,⁷⁸⁸ некоторые замечания по поводу трех видов циклопических сооружений, найденных в окрестностях Керчи,⁷⁸⁹ подробное описание саркофагов, открытых в акрополе Мирмекия весной 1833 г.,⁷⁹⁰ с прибавлением описаний новых находок, сделанных в Керчи с 12 по 15 октября 1834 г. «официальными гробокопателями» Ашиком и Карейшей.⁷⁹¹ К рукописи приложены планы городища у д. Куурдак (Андреевка Северная?), рисунки типов древних кладок на памятниках Восточного Крыма: Золотой курган, Кермеш-Келечик (Илурат), «циклопическая» стена на горе Опук (древний Киммерик) и вертикальный разрез участка стены городища у д. Куурдак, вертикальный разрез северного участка стены «кольцеобразного сооружения» на акрополе Мирмекия. Таким образом, эта рукопись содержит исправления и дополнения к работе, ранее представленной вел. кн. Михаилу Павловичу, и более точные планы. Это явствует из сравнения планов Кермеш-Келечика и Илурата (ср. рис. 54, 55 и 64, 65).

Из письма Дюбрюкса на имя президента Парижской Академии надписей от 27 сентября/ 9 октября 1834 г. нам известно, что керченский археолог, по совету состоявшего ее членом-корреспондентом Стемпковского, направил в Париж несколько своих работ, но ни одна из них, как и в России, не была опубликована. Осенью 1834 г. Дюбрюкс отправил на родину копию своего рапорта царю о раскопках Куль-Обы, хранящуюся в Архиве Академии надписей и изящной словесности, из которого В. Шильц воспроизводит фрагменты текста и рисунки (планы и разрезы) кургана. В парижской копии дата открытия склепа исправлена на верную — 19—22 сентября 1830 г.⁷⁹² На основе составленного Дюбрюксом отчета о раскопках Д. Рауль-Рошетт издал особую статью, в которой приписал открытую гробницу скифскому царю Порнахо. Извлечение из нее было опубликовано на русском языке с замечаниями и комментариями издателя «Библиотеки для чтения».⁷⁹³

Дюбрюкс надеялся, что Академию заинтересует полная копия «Описания развалин и следов…», более ранняя версия которого под названием «Vestiges apparents des villes et bourgs qui existent sur le Bosphore Cimmerien»⁷⁹⁴ была через Стемпковского направлена в Париж. Копии хранящихся во Франции работ Дюбрюкса пытался получить еще Н. Н. Мурзакевич, о чем свидетельствуют его письма к предводителю дворянства Херсонской губернии, члену ООИД и известному одесскому коллекционеру древностей Ивану Ираклиевичу Курису (1840—1898). В письме от 23 апреля/5 мая 1867 г. из Одессы в Париж он дает сочлену «серьезное поручение»: «В 1831 г. Дюбрюкс из Керчи препроводил, кажется, в Парижскую публичную библиотеку подробное описание находок в Золотом кургане (имеется в виду Куль-Оба.— И. Т.), и при нем рисунки. Узнайте, где все это находится, и испросите разрешение у кого следует, — снять верную копию, и особенно рисунков». В следующем письме от 3 мая 1867 г. Николай Никифорович еще раз напоминает: «В Париже (как писал) хлопочите о снятии копии с рукописи и чертежей Дюбрюкса…».⁷⁹⁵ К сожалению, ответных писем Куриса мне обнаружить не удалось.

Через шесть лет после смерти Дюбрюкса, 7 апреля 1841 г. на заседании Одесского общества истории и древностей действительный член Э. В. Тетбу де Мариньи сообщил о приобретении им у детей Дюбрюкса рукописи с рисунками, содержащей «исследования и описания местоположения нескольких древних эллинских поселений на Керченском полуострове, и об удовлетворении бедного семейства… какою-либо суммою». Общество постановило «рукопись П. Дюбрюкса, известного тем, что он первый начал в Крыму заниматься правильными и постоянными археологическими поисками, передать предварительно на рассмотрение секретаря и Тетбу де Мариньи, и в случае получения от них одобрительного отзыва, поместить в Записках общества, причем редакцию этой статьи просить принять на себя Тетбу. Наследникам Дюбрюкса сделать вознаграждение, за сочинение их отца, в 60 рублей серебром». Полгода спустя, 18 июня 1842 г. секретарь ООИД Н. Н. Мурзакевич получил письмо подпоручика 5-го батальона Подольского егерского полка Александра Павловича Дюбрюкса, старшего сына археолога, который, ссылаясь на финансовые обязательства перед матерью, братом и двумя сестрами, требовал вознаграждения за рукопись, в противном случае он угрожал наложить запрет на ее публикацию в трудах общества и, выполняя волю отца, отправить манускрипт в Париж. 20 июня Дюбрюксу-сыну было вручено 60 р. серебром за то, что он передает рукописи в полное распоряжение общества, о чем сохранилась соответствующая расписка. Таким образом, рукопись известного «Описания развалин и следов…» приобреталась у наследников автора по частям, сначала Тетбу де Мариньи, затем секретарем общества Н. Н. Мурзакевичем.

Рассмотрев рукопись, 29 июля 1842 г. Тетбу сообщил ООИД, что «манускрипты П. дю Брюкса требуют необходимых исправлений как относительно содержания, так и относительно слога, и что он охотно возьмет на себя труд сей, если ему даны будут нужные писцы и копировщики на жалованьи общества». По данным Тетбу де Мариньи, приобретенная рукопись содержала планы и черновые наброски планов Пантикапея, Порфмия, части руин «Нимфея» на Ак-Буруне, «акрополь Нимфея», укрепления на Кара-Буруне (Нимфей), планы «Акры» (Китея), Киммерика (рис. 66) и «Китея», цитадели в Керменчике и небольшой крепости у д. Куурдак, описание Золотого кургана и несколько мелких разного рода замечаний относительно Европейского Боспора.⁷⁹⁶ Общество постановило передать рукопись в издательский

Рис. 64. П. Дюбрюкс. Окончательный план городища Куурдак (Андреевка Северная?). Не позднее 1834 г. (АГЭ, ф. 1, on. 1-1831, д. 19, л. 339).

Рис. 65. П. Дюбрюкс. План «акрополя» (№ 4) у д. Кермет-Келечик (Илурат). Не позднее 1831 г. (АГЭ, ф. 1, on. 1-1831, д. 19, л. 104).

комитет для окончательного решения вопроса о ее публикации.⁷⁹⁷ Но не закончив редактирования французского текста, Тетбу де Мариньи скончался 11 апреля 1852 г. Эта работа была продолжена каким-то другим лицом и доведена до конца. Рукопись французской редакции, написанная несколькими почерками с правкой третьего лица, хранилась в переплетенной тетрадке в библиотеке ООИД под шифром 182 23/D.⁷⁹⁸

В апреле 1841 г. преемник Кёлера на посту начальника I отделения Эрмитажа Ф. А. Жиль задумал издать описания и рисунки керченских древностей, хранящихся в императорском музее. Его план поддержал министр двора П. М. Волконский, а затем одобрил император Николай I. Во «Введении», написанном Жилем, опубликован фрагмент записки Дюбрюкса о раскопках Куль-Обы,⁷⁹⁹ причем авторский текст подвергся сокращениям и редакции («…мы исключили, — писал Жиль, — только некоторые подробности и лишние повторения», а также, добавлю от себя, исторические выводы и предположения Дюбрюкса). Рапорт об открытии Куль-Обы был также скопирован и отреферирован Ф. Дюбуа де Монпере по рукописному подлиннику во время его пребывания в Керчи в 1832 г. или 1834 г., причем швейцарский путешественник особо подчеркнул, что он «заимствовал общее описание и местоположение предметов из рукописного доклада г-на Дюбрюкса».⁸⁰⁰ Этому обстоятельству не поверил Жиль, писавший, что рапорт Дюбрюкса во время пребывания Дюбуа де Монпере в Крыму уже находился в архиве Министерства Имп. двора. Флориан Антонович не подозревал, что Дюбрюкс собственноручно и неоднократно копировал свои работы, раздавал их списки интересующимся путешественникам и ученым, а также постоянно дополнял черновую рукопись новыми сведениями. Жиль предположил, что Дюбуа «пользовался только сокращенной копией» рапорта о раскопках Куль-Обы, так как он «пропустил некоторые подробности» и отступил «от подлинных слов рапорта, которого держаться в точности мы сочли нужным».⁸⁰¹ Узнав о приобретении рукописей Дюбрюкса Одесским обществом, Ф. А. Жиль обратился к его секретарю Н. Н. Мурзакевичу с просьбой предоставить их для работы и получил положительный ответ. Судя по письму Мурзакевича Жилю от 21 декабря 1851 г., у старшего сына Дюбрюкса были приобретены только три черновые тетради (с. 1—94). «Подлежащих к ней (рукописи Дюбрюкса. — И. Т.) объяснительных чертежей сохранилось не много, — пояснял Мурзакевич, — да и те изображают планы укреплений, изданных обществом при статье Бларамберга». Здесь необходимо пояснить, что почти все планы и чертежи, отправленные в Петербург, имели авторские номера таблиц, которые иногда дублируются в разных редакциях рукописи и создают путаницу. С этим столкнулись Жиль, сверявший планы и чертежи с рукописями Дюбрюкса в архиве Министерства Имп. двора, и Мурзакевич. Так, в Петербург было отправлено 8 планов и рисунков, частично являвшихся чертежами Бларамберга, скопированными с оригиналов Дюбрюкса, в том числе план Пантикапея Бларамберга (по утверждению Мурзакевича, выполненный «с бруллионов» Дюбрюкса), три чертежа Дюбрюкса (вид, план и разрез склепа) кургана Куль-Оба, два вида и план курганов и гробниц (близ Золотого кургана, у Еникале и в 1 версте от Керчи), виды кладки камня различных памятников. В апреле 1852 г. Мурзакевич отправил в Петербург окончание записок Дюбрюкса в трех тетрадях (с. 94—151).⁸⁰² Жиль по частям возвращал рукописные тетради, принадлежащие ООИД, но в результате путаницы в авторской нумерации вернул только 5 из 8 принадлежавших обществу планов. Несмотря на это, 12 сентября 1854 г. Мурзакевич послал в Эрмитаж еще 6 черновых чертежей, приобретенных им «от одного бывшего знакомого покойного археолога» (имя которого нигде не называется), а именно несколько планов руин на горе Опук, близ мыса Фонари, Павловской батареи, вид круглой башни, разрез гробницы и план какого-то укрепления, которые были возвращены в ноябре 1854 г.⁸⁰³

В Эрмитаже хранятся снятые по приказу Ф. А. Жиля списки с рукописей Дюбрюкса и цветные копии приложенных к ним некоторых планов и чертежей.⁸⁰⁴ Таким образом, издатель

Рис. 66. П. Дюбрюкс. Черновой план руин Киммерика на горе Опук. № 15. Тушь. Перо. Не позднее 1835 г. (ИР ЦНБ, V, 1034, л. 92 об.—92а).

«ДБК» располагал только планами руин близ Кермеш-Келечика, Куурдака, Еникальского маяка, видами и разрезами Куль-Обы и Золотого кургана, других планов Дюбрюкса ему обнаружить не удалось. Вероятно, по этой причине Жиль не стал издавать текст «Описания развалин и следов…», а ограничился лишь публикацией рапорта о раскопках Куль-Обы и использованием сведений Дюбрюкса о топографии памятников Керченского полуострова. Отдельные копии с планов Дюбрюкса сохранились в бумагах Русского археологического общества и Археологической комиссии.⁸⁰⁵

Одесское общество истории и древностей стремилось скорее ввести в научный оборот «Описание развалин и следов…» Дюбрюкса, планируя напечатать его в четвертом томе своих записок. В конце октября следующего, 1853 г., в издательский комитет был передан русский перевод, выполненный жившим в Одессе членом-сотрудником ООИД (с 13 ноября 1848 г.) А. Г. Дюбрюксом, но его публикация задержалась из-за Крымской войны (1858). Перевод снабжен всего тремя планами — картой европейской части Боспора с указанием обследованных Дюбрюксом памятников, приблизительным планом следов акрополя Пантикапея, составленным в 1827 г. Бларамбергом, планом и видом Золотого кургана. Переводчик являлся внуком автора: «По смерти П. А. Дюбрюкса бумаги его, по некоторым домашним обстоятельствам, не попали к отцу моему, а переходили через несколько рук и преимущественно таких лиц, которые не знали вовсе ни их содержания, ни их важности, пока наконец не были отысканы дядею моим (А. П. Дюбрюксом. — И. Т.), от которого Общество и приобрело эту рукопись, но без чертежей и планов».⁸⁰⁶

Все собранные Одесским обществом планы, черновые наброски вместе с текстом рукописи, письмом Дюбрюкса Бларамбергу от 16 марта 1828 г.,⁸⁰⁷ найденным Мурзакевичем среди бумаг покойного директора Одесского музея, были переплетены в отдельную тетрадь и хранились в библиотеке ООИД под шифром 182 22/D. Мало кому известно, что значительная часть архива Одесского общества, частично вывезенного во время Второй мировой войны из Одессы в Румынию, впоследствии не была возвращена обратно, а оказалась в Киеве, в Институте рукописей Центральной научной библиотеки им. В. И. Вернадского Национальной Академии наук Украины. Именно здесь я и обнаружила черновой автограф Дюбрюкса на французском языке под названием «Descriptions des vestiges et des traces des anciennes villes et bourgs; qui ont existe autrefois sur la rive Europeenne du Bosphore Cimmerien, depuis I’entre du detroit, pres du phare d’Enikale, jusque et compris la montagne d’Apouch, sur la mer noir» (Описания остатков и следов древних городов и местечек, некогда существовавших на Европейской стороне Босфора Киммерийского, от входа в пролив у Еникальского маяка вплоть до горы Опук и включая ее, при Черном море).⁸⁰⁸ Многие страницы текста перечеркнуты, содержат авторскую правку, вставки в тексте и на полях и т. д. Некоторые приложенные к рукописи планы, чертежи и черновые наброски⁸⁰⁹ дублируют рисунки, хранящиеся в Москве и Петербурге, а именно планы Илурата, Куль-Обы и Золотого кургана. Одесская рукопись, ставшая после Второй мировой войны киевской, со времен Мурзакевича не утратила ни одного листа.

Один из списков труда Дюбрюкса я обнаружила в семейном фонде Уваровых в Отделе письменных источников Государственного Исторического музея.⁸¹⁰ Эта чистовая писарская копия, вероятно, была снята во время первого путешествия на юг России в 1848 г. для молодого археолога гр. А. С. Уварова. Архивистом, описывавшим фонд, рукопись была ошибочно принята за труд самого А. С. Уварова с указанием, что она якобы опубликована в известной серии «Древности: Труды Московского археологического общества» (Т. 2. Вып. 1—2.1869; Вып. 3. 1870. С. 352 и след.). Московская копия состоит из двух частей, причем последовательность изложения в целом совпадает: сначала идет «Описание древних городов и укреплений, следы коих видны близ Керчи, на городской земле» (Новый маяк, Парфенион, Еникале; Мирмекий, Змеиный городок; Пантика-пей, гора Митридат, Керчь; Золотой курган; Павловская батарея, развалины Нимфея), затем «Развалины, встречающиеся вне городской земли города Керчи» (Камыш-Бурун и Кара-Бурун; Кер-меш-Келечик, дворец боспорских царей). Первоначально я предполагала, что копия была снята именно с одесской рукописи и, видимо, с разрешения Н. Н. Мурзакевича, хотя вполне возможно, что Уваров приказал скопировать ее в Керчи у каких-либо родственников или друзей Дюбрюкса.⁸¹¹ Второе предположение ближе к истине, так как в московской рукописи отсутствуют описания, помещенные в конце второй части сочинения, — руин у д. Куурдак, «Акры», горы Опук, следов «Китея» и Европейского Киммерика, описание акрополя и главной возвышенности восточного холма г. Опук, развалин западного Киммерика, примечания.

Всякий археолог-античник, пользовавшийся опубликованным переводом А. Г. Дюбрюкса, понимает неполноту, неадекватность и неточность переложения на русский язык топографических описаний Павла Дюбрюкса. Переводчик, не имевший специальной археологической подготовки и плохо знакомый с топографией Восточного Крыма, во многих местах фактически исказил смысл труда деда. Он произвольно сократил текст оригинала, опустил непонятые им места, почти везде снял цифровые обозначения, соотносящиеся с планами. А. Г. Дюб-рюксом или редактором перевода (Н. Н. Мурзакевичем?), вероятно с целью сокращения объема публикации, были опущены пассажи, касающиеся свидетельств жизни и археологических работ автора, его взаимоотношений с коллегами (Е. Е. Кёлер, И. П. Бларамберг, И. А. Стемпковский и др.), важные для характеристики личности Дюбрюкса и его современников, детали быта обитателей Керчи и Еникале в первой трети XIX в. и т. п. Впервые это обстоятельство отметил еще в 1927 г. профессор Одесского института народного образования и директор Одесского государственного археологического музея С. С. Дложевский, сравнивший текст рукописи, хранившейся тогда в рукописном отделе музея, с публикацией. Так, на с. 5 в опубликованном переводе после слов «планы древних городов Боспора» опущено 28 строк оригинала, на с. 27 после слов «моими трудами» опущено 14 строк, и т. д.⁸¹²

Располагая ксеро- и фотокопиями нескольких рукописей Дюбрюкса и цветными слайдами его планов, копиями черновых набросков, часть из которых остается до сих пор неопубликованной, я пришла к выводу о необходимости полной реконструкции всех без исключения текстов Дюбрюкса 1810—1830-х гг. по архивным рукописям, хранящимся в Москве, Киеве, Петербурге и Париже, для их соответствующего комментированного издания параллельно на французском и русском языках. Необходимо заново издать полевые отчеты о раскопках 1816—1818 гг., «Описание развалин и следов…», рапорт о раскопках Куль-Обы, мелкие заметки Дюбрюкса по различным археологическим вопросам, включая все позднейшие авторские добавления. Для реконструкции и выяснения истории авторского текста следует провести колляции всех дошедших до нас рукописей, а также заметок, опубликованных в «Journal d’Odessa», причем в русских переводах отразить купюры опубликованных работ Дюбрюкса. В планируемом издании комментарии должны включать текстологические, исторические, археологические и топографические пояснения. Я совершенно убеждена, что комментирование перевода Дюбрюкса должно осуществляться совместными усилиями французских и русских ученых различных специальностей. Среди них ведущую роль должны играть археологи, хорошо знакомые с памятниками и топографией Восточного Крыма, проводящие раскопки Пан-тикапея, Мирмекия, Порфмия, Илурата, Китея и др., т. е. тех, кто знает планировку этих городищ, как никто другой. Можно с уверенностью сказать, что новое издание труда Дюбрюкса введет в научный оборот материалы первостепенной важности для специалистов по античной археологии Европейского Боспора. Не дожидаясь подготовки полного комментированного издания наследия Дюбрюкса я решила опубликовать в этой книге планы и чертежи, которые в течение 170 лет безуспешно пытались отыскать в архивах несколько поколений археологов.

Но вернемся к раскопкам Д. В. Карейши и А. Б. Ашика 1830-х гг. После смерти И. А. Стемп-ковского пост градоначальника до 1848 г. занимал полковник, затем генерал-майор князь Захарий (Захария) Семенович Херхеулидзе (в документах того времени — Херхеулидзев),⁸¹³ продолживший добрые дела Ивана Алексеевича по благоустройству Керчи. Стремясь соответствовать предшественнику, князь по мере своих возможностей покровительствовал керченским археологам, которые представляли ему отчеты о раскопках для последующего представления в Кабинет императора.

В 1831—1832 гг. Д. В. Карейша исследовал Хрониевский курган, составил описания и обмерные чертежи замечательных памятников европейской части Боспора — Золотого кургана⁸¹⁴ и расписного склепа пигмеев (рис. 67).⁸¹⁵ Если первые его отчеты снабжались рисунками находок и планами гробниц, то с годами, на мой взгляд, их научная информативность все более и более снижалась. Стиль мышления Д. В. Карейши и методика его полевых работ сложились под влиянием определенного «социального заказа» — Министерство Имп. двора совершенно не интересовал конкретный археологический контекст находок. Николай I требовал доставки в Петербург лишь золотых вещей и высокохудожественных памятников античного искусства. Вещи присылались в Петербург согласно реестрам, составленным по материалам, из которых они были выполнены (золото, серебро, бронза, железо, терракота, стекло и т. п.); «непристойные» артефакты по приказу императора высылались отдельной посылкой. Очень часто на рапортах о раскопках записана воля Николая I — «назначено было прислать одни золотые и серебряные вещи». Остальные находки оставлялись на хранении в Керченском музее, что привело в конечном итоге к разъединению объектов из одних археологических комплексов и их депаспортизации.⁸¹⁶ Показательна оценка рапортов Карейши М. И. Ростовцевым: «Очень обстоятельны и добросовестны отчеты Карейши, хотя в них часто проглядывает — особенно в рисунках — техническая и научная беспомощность этого симпатичного и увлеченного своей деятельностью человека».⁸¹⁷ От себя добавлю, что отчеты Д. В. Карейши с марта 1831 г. иллюстрировались как им самим, так и рисунками с натуры А. М. Стефанского, ученика И. К. Айвазовского, бывшего в 1837—1843 гг. художником Керченского музея.

Приход А. Б. Ашика на должность директора Керченского музея (см. гл. 4.5) знаменует собой новый этап в его истории, связанный с проведением широкомасштабных археологических исследований на Керченском полуострове, Тамани и в Херсонесе. На словах Ашик осуждал поиски с целью «искания в курганах золота» и писал, что «открытие древностей приобретает особенную важность тогда, когда извлеченные из недр земли вещи ведут нас к истолкованию какой-нибудь исторической истины или когда служат они достоверным свидетельством относительно религии и правления, наук и художеств, деяний и нравов давно угасших времен, иначе археология не имела бы никакой цены».⁸¹⁸ В действительности раскопки велись без определенного плана, одновременно в нескольких местах. Под влиянием П. А. Дюбрюкса⁸¹⁹ и на основании собственного полевого опыта, к 1835 г. А. Б. Ашик понял необходимость копать курганы не шурфами или минами, а на снос, до материка. Отчеты А. Б. Ашика, написанные в духе археологических трудов своего времени, более наукообразны, наполнены попытками интерпретации и различными историческими рассуждениями по поводу найденных древностей, часто снабжены рисунками вещей. По оценке М. И. Ростовцева, в отличие от рапортов Карейши они «более поверхностны», так как в них Ашик «старался блеснуть своею призрачною ученостью; их… скрашивают иногда очень хорошие рисунки его помощника, скульптора и рисовальщика при Керченском музее древностей Бегичева, фактически проводившего раскопки ввиду постоянного отсутствия Ашика в 40-х годах».⁸²⁰ В 1830-х гг. А. Б. Ашиком были открыты Царский курган (1833, 1836—1837, рис. 68),⁸²¹ два мраморных саркофага в кургане с крепидой на Змеином мысу (акрополь Мирмекия, 1834),⁸²² погребение воина близ шоссе, ведущего в Новый Карантин под Керчью (1834, рис. 69, 70),⁸²³ уникальное погребение с золотой маской, первоначально атрибутированное раскопщиком как гробница супруги Рискупорида IV начала III в. н. э., а впоследствии как погребение «супруги Рискупо-рида III, царствовавшего по 229 г. н. э.» (18 3 7),⁸²⁴ склеп на земле Мирзы Кекуватского (1839, рис. 71) и множество других памятников в окрестностях Керчи.⁸²⁵ Как следует из отчетов Ашика и Карейши, они зачастую проводили раскопки на собственный счет, правда, задним числом их расходы покрывались либо за счет средств Кабинета императора, либо из суммы, выделяемой новороссийским генерал-губернатором.

Строительные работы в Керчи использовались официальными археологами как способ для удешевления раскопок. В октябре—ноябре 1834 г. началась прокладка дороги от шоссе Керчь—Еникале к Новому Карантину, проходившая между курганными группами (рис. 72). Подрядчиком выступил Аморетти, а надзор за работами был возложен на А. Б. Ашика. Амо-ретти просил разрешения брать землю для «уравнения плоскости отделываемой им дороги» из близлежащих курганов, на что получил разрешение Ашика с оговоркой, что «при малейшем признаке гробницы» он обязан остановить работы и сообщить об этом директору музея. В одном из курганов Аморетти нашел гробницу, о чем не уведомил начальство, самовольно и тайно вскрыл ее, а золотые вещи оставил себе, и заявил Ашику, что ничего не нашел, кроме «бронзового венка». Но вскоре рабочие Замостского егерского полка пришли к Ашику требовать награду за найденное золото, и обман Аморетти раскрылся. Градоначальник 3. С. Хер-хеулидзев поручил коллежскому советнику Трегубову провести расследование, которое оказалось безрезультатным.⁸²⁶

Ф. Дюбуа де Монпере с сожалением описывает обычную в то время практику обращения с ценными археологическими находками. Осенью 1832 г. проводились раскопки во время объезда гр. М. С. Воронцовым подвластных ему земель. В присутствии генерал-губернатора было вскрыто погребение с целыми краснофигурными сосудами. Сопровождавшие графа дамы получили разрешение выбрать себе по вазе на память. Дюбуа де Монпере осмотрел у жены таврического губернатора А. И. Казначеева вазу, которая могла стать украшением Керченского музея.⁸²⁷ При посещении Николаем I Керчи 24—25 сентября 1837 г. еще не отправленные к тому времени в Петербург находки из погребения с золотой маской (открыто не ранее 6 апреля 1837 г.) императору представлял градоначальник 3. С. Херхеулидзев, а на серебряном блюде из «гробницы царицы Рискупорис» гражданами города «поднесены были его величеству хлеб-

Рис. 67. Иллюстрации к отчету о раскопках Д. В. Карейши 1832 г. близ Керчи: фрагменты росписи склепа пигмеев (АГЭ, ф. 1, on. 1-1831, д. 19, л. 289).

Рис. 68. Склеп и дромос Царского кургана близ Керчи. С цветной литографии Карло Боссоли из альбома «The Beautiful Scenery Chief Places of Interest Throughout the Crimea from Paintings by Carlo Bossoli» (London, 1856).

соль».⁸²⁸ Ашик провел для царя двухчасовую экскурсию по музею: император собственноручно вручил наследнику престола найденную «золотую вазу, украшенную драгоценными камнями, для доставления государыне императрице» из того же комплекса (хранится в Золотой кладовой Эрмитажа).⁸²⁹

Вероятно, по просьбе А. Б. Ашика в 1834—1835 гг. топограф Симферопольской межевой комиссии Литвиненко занимался съемкой на план курганов, лежащих на городской земле Керчи в масштабе 100 саженей в 1 английском дюйме (1 :8400), т. е. в обычном масштабе карт генерального межевания. Эти работы проводились при содействии председателя Симферопольской межевой комиссии и керчь-еникальского градоначальника 3. С. Херхеулидзева.⁸³⁰ «Топографическая карта окрестностей Керчи, снятая в 1835 г. с обозначением на оной древних курганов…» съемки топографа 2-го класса Литвиненко до сих пор хранится в Керченском музее, а ее копия, снятая Карейшей для Ф. А. Жиля «с означением на русском и французском языках местностей, упоминаемых в рапортах об исследованиях древностей и которые большей частью не находятся ни на одной карте, изданной для Крыма»,⁸³¹ — в архиве Государственного Эрмитажа.⁸³² На ней цветом выделены раскопанные к тому времени насыпи.

Рис. 69. Иллюстрация к отчету А. Б. Ашика о раскопках близ Керчи в 1834 г.: погребение воина близ шоссе, ведущего в Новый Карантин под Керчью (АГЭ, ф. 1, on. 1-1831, д. 19. Публ. впервые).

В раскопках Ашика и Карейши принимали участие от 25 до 50 «артельщиков», которые с годами приобрели огромный опыт полевой работы. Постоянными участниками и руководителями землекопов в ходе раскопок были отставной унтер-офицер Дмитрий Семенов, керченские мещане Василий Сопин, Алексей Белый, Михаил Щербина, Кирилл Лонский и др.⁸³³ П. Сабатье писал, что Д. Семенов имел славу «гадателя» в искусстве раскопок и сам наблюдал, как последний по «признакам почвы» предсказывал появление могилы.⁸³⁴ Зачастую артельщики отказывались работать вдали от города, «где затруднительно доставать продовольствие», и начатые курганы бросались недокопанными.⁸³⁵

Рис. 70. Иллюстрация к отчету А. Б. Ашика о раскопках близ Керчи в 1834 г.: погребение воина близ шоссе, ведущего в Новый Карантин под Керчью (АГЭ, ф. 1, on. 1-1831, д. 19. Публ. впервые).

Уже с первого сезона раскопок у директора музея (1833) начались недоразумения с Д. В. Карейшей по поводу раздела территории. Там, где А. Б. Ашик бросал раскопки, наткнувшись на след грабительского лаза, Д. В. Карейша находил богатые погребения, и наоборот, причем Карейша, после трех лет «малоуспешных» раскопок (с 1831 г.), заслужил славу более счастливого археолога. Охватившая Ашика и Карейшу «золотая лихорадка» постепенно переросла в соперничество и прямую вражду, а вместо взаимопомощи возникла конкуренция

185

 

Рис. 71. Иллюстрации к отчету А. Б. Ашика о раскопках близ Керчи в 1839 г.: находки из мужского погребения в склепе на земле Мирзы Кекуватского (РА ИИМК, ф. 7, д. 11, л. 289—291. Публ. впервые).

между двумя официальными кладоискателями, следствием чего стало уничтожение огромного числа беспорядочно раскопанных ими курганов. Обоих чиновников роднила только подлинная страсть к раскопкам. Показательны критические замечания Дюбрюкса о методическом уровне работ И. П. Бларамберга, А. Б. Ашика и Д. В. Карейши. Он подчеркивал необходимость «тщательности и неторопливости при проведении раскопок», иллюстрируя это конкретными примерами. Так, в оставленном И. П. Бларамбергом кургане Дюбрюкс, сняв всего лишь аршин земли (0.711 м), открыл трупосожжение в урне. Ознакомившись с раскопками Карейши в 1834 г., он «обнаружил ту же ошибку, что и у г-на Бларамберга»: раскопки не ведутся до материка и курганы раскапываются без всякой системы и отбора. Краткое описание находок Ашика и Карейши в октябре—ноябре 1834 г. Дюбрюкс резюмирует так: «Единственный упрек, который можно сделать гг. Карейше и Ашику, что когда, казалось бы, сама фортуна направляла их раскопки в этом году, они не составили точного описания расположения предметов в погребениях, формы погребений, как размещены останки… и т. д., короче, всех обстоятельств, которые могут навести на выводы и дать какое-то представление о времени и обычаях… древних народов».⁸³⁶

Вина за процветание подобной методики раскопок во многом падает на петербургских ученых, непосредственно изучавших как отчеты Ашика и Карейши, так и сами находки, пересылаемые в столицу, так как с началом систематических археологических исследований в Керчи и на Тамани (с марта 1831 г. по март 1843 г.) все письменные отчеты Д. В. Карейши и А. Б. Ашика обязательно передавались на заключение не только Е. Е. Кёлеру, но и А. Н. Оле-

 

Рис. 72. Панорама Керчи с набережной: вид на новое здание музея, гору Митридат с часовней Стемпковского. С цветной литографии Карло Боссоли из альбома «The Beautiful Scenery Chief Places of Interest Throughout the Crimea from Paintings by Carlo Bossoli» (London, 1856).

нину.⁸³⁷ В 1833 г. у последнего возникла мысль составить инструкцию для улучшения методики полевых исследований в Новороссии, для «методического сколько можно производства… поисков, с указанием на предметы, требующие особого при сем деле внимания и осторожности, а именно при открытии вещей, угрожающих мгновенным разрушением, которые… должны быть немедленно срисованы на месте, с самою строгою точностью, отчетом и поспешностью».⁸³⁸ К сожалению, это благое намерение так и не было претворено в жизнь из-за многочисленных служебных обязанностей, которые занимали почти все время А. Н. Оленина. Наукой ему приходилось заниматься лишь урывками, поэтому так много задуманных, но не-дописанных исследований осталось в его бумагах. Среди них и уже упомянутый труд о керченских и фанагорийских древностях, планируемый к изданию еще в 1833 г. Находки из раскопок А. Б. Ашика и Д. В. Карейши ежегодно давали новую информацию о жизни древних обитателей Боспора. Свой труд А. Н. Оленин хотел дополнить «исправленными» чертежами Д. В. Карейши, и, возможно, в качестве приложения опубликовать отчеты о раскопках в Керчи и на Тамани, но этот замысел остался неосуществленным. Показательно, что в 1840 г. Карейша сам планировал издать книгу «о разысканиях босфорских древностей», иллюстри-рованую рисунками древностей из его раскопок, хранившихся в Эрмитаже.⁸³⁹ Из рапортов, отправляемых Карейшей в Кабинет императора, петербургские чиновники составляли статьи о раскопках, анонимно публиковавшиеся на страницах «Журнала Министерства внутренних дел» и «Журнала Министерства народного просвещения».

Лишь с 1838 г. началась частная переписка между А. Н. Олениным и А. Б. Ашиком по научным вопросам. Цель археологических исследований в Новороссии А. Н. Оленин видел в том, чтобы показать «просвещенной Европе, какими разнородными богатствами Россия изобилует — даже и в изящных произведениях искусства древних греков!».⁸⁴⁰ Касаясь содержания отчетов о раскопках, А. Н. Оленин просил А. Б. Ашика при открытии гробниц «означать одними очерками места, где на остовах покойников или подле оных находились… вещи… и в каком порядке все сии предметы были расставлены», показывать «очерком» способ построения склепов «с лицевой их стороны и в разрезе» (1838).⁸⁴¹ Многословные, изобилующие наукообразными отступлениями полевые отчеты А. Б. Ашика он хвалил за «осторожные», «основательные» и «скромные» замечания. «Этот молодой человек, — писал А. Н. Оленин, — может далеко идти по сей части, если не возмечтает, что он всеведущ, как то иногда думают многие из недоученных наших соотечественников!».⁸⁴²

О Д. В. Карейше А. Н. Оленин заметил, что археологу «недостает некоторых вспомогательных сведений, как-то общих понятий о зодческом и строительном искусстве, также достаточного уменья рисовать». Вместе с тем, по его мнению, в помощь раскопщику в Керчь все же необходимо отправить двух-трех питомцев Академии художеств или учеников Московского дворцового архитектурного училища под руководством Ф. Г. Солнцева для «рисования по части археологической».⁸⁴³ Однако художники из Петербурга и Москвы в Керчи так и не появились.

Регулярные письменные и личные контакты со столичными учеными и хранителями императорского собрания льстили самолюбию керченских археологов. В 1838 г. Карейша принес в дар Эрмитажу свое собрание из 107 боспорских монет.⁸⁴⁴ Понимая недостаточность своих познаний в классических древностях, А. Б. Ашик интенсивно занялся самообразованием. Он стремился наладить контакты с мэтрами отечественной и мировой археологической науки. Своими друзьями и учителями керченский антикварий считал Д. Рауль-Рошетта в Париже и Э. Герхарда в Берлине.⁸⁴⁵ Так, в сентябре 1836 г. Ашик сообщал министру внутренних дел Д. Н. Блудову, что Д. Рауль-Рошетт, директор Королевского кабинета древностей в Париже, просил предоставить ему сведения об античной декоративной живописи, которые вскоре были опубликованы в монографии «Peintures antiques inedites» (Paris, 1836. P. 444, 452). He довольствуясь этим, Рауль-Рошетт просил Ашика предоставлять ему сведения об античных памятниках Боспора, суля за это ходатайствовать об избрании Ашика членом-корреспондентом Парижской Академии надписей и изящной словесности. Ашик просил разрешения начальства, можно ли ему выполнить просьбу французского коллеги и принять почетное звание. На заседании Кабинета министров Д. Н. Блудов предложил решить вопрос положительно, но с оговоркой — информацию предоставлять сначала М. С. Воронцову для доставления в МВД «на предварительное рассмотрение», чтобы министерство имело возможность «судить о важности сих сведений и помещать любопытнейшие из них в своем журнале и сообщать Академии наук». Предложение было принято комитетом и утверждено Николаем I.⁸⁴⁶

Поступавшие в Петербург керченские древности вплоть до открытия публичного музея хранились в Мальмезонской комнате и Овальном кабинете Эрмитажа.⁸⁴⁷ С разрешения императора осенью 1836 г. пробиреры Петербургского монетного двора и лаборатории Департамента горных и соляных дел взяли пробы для установления качества и места производства «могильного» золота. «Редкие и богатые древности из золота, найденные около Керчи и хранящиеся в Эрмитаже, возрождают мысль, что золото получалось от хребта Уральского, или даже Алтайского; потому желательно бы было сделать сим вещам пробы, чтоб узнать, сколько в оных чистого золота, что может привести к разным заключениям».⁸⁴⁸ Таким образом, еще в первой половине XIX в. в России было положено начало первым физико-химическим анализам артефактов.

Идея создания научного общества, комитета или комиссии по организации археологических исследований на юге России, высказанная еще И. А. Стемпковским и Р. А. Скасси, витала в умах, но в те годы не получила своей реализации. В бумагах известного востоковеда и археолога XIX в., барона В. Г. Тизенгаузена, занимавшегося историей российской археологии, имеются сведения, что в 1831 г. А. Н. Оленин предлагал создать общероссийский правительственный орган, ведавший археологическими раскопками в стране.⁸⁴⁹ Мне удалось найти более поздние документы, относящиеся к весне 1835 г., подтверждающие этот факт. По замыслу А. Н. Оленина, Археологическая комиссия, Попечительный комитет или Главное управление изыскания древностей в России необходимо организовать с целью «правительного… производства археологических поисков, для надлежащего и столь нужного для истории наблюдений нравов и обычаев народов, населяющих Россию; для систематического и осторожного производства работ при открытии древностей и для разрешения встречающихся недоумений по части археологической». Обращает на себя внимание широкий спектр задач комиссии, включающий не только археологическое, но и этнографическое изучение России. Правда, территориально он предлагал ограничить ее деятельность только южными районами страны. По проекту А. Н. Оленина, попечительство должно было стать прежде всего научным учреждением, объединявшим лучших ученых Петербургской Академии наук в лице X. Д. Френа, Е. Е. Кёлера, X. Ф. Грефе, Ф. И. Круга, А. М. Шегрена, Я. И. Шмидта, т. е. людей, «знающих и любящих трудные, скучные и часто неблагодарные археологические исследования.., а может быть со временем и наших собстенных соотчичей».

Среди главных задач комиссии — разведка древностей в Крыму, на Кавказе и прилегающих землях; систематизация и описание памятников, их издание; выработка инструкции «для правильных поисков… по части археологической и исторической»; сосредоточение всех денежных средств, отпускаемых на раскопки; руководство и контроль за работой «исполнителей» на местах; представление полевых отчетов. А. Н. Оленин полагал, что так как А. Б. Ашик и Д. В. Карейша не имели специальной археологической подготовки, то они все равно не получат «желательного полного успеха» в своих работах. Полевым исследователям необходимо содействие художника для зарисовки древностей и составления планов, формовщика для снятия слепков с находок. Одна лишь инструкция раскопщикам, по мнению автора, не может решить всех проблем, поэтому необходимо найти «досужих людей для выполнения преподаваемых в той инструкции правил» и создать специальную Археологическую комиссию.⁸⁵⁰

Мысли о необходимости создания попечительства над изысканием древностей в России были изложены А. Н. Олениным в письме к министру Имп. двора кн. П. М. Волконскому, который откликнулся на предложение риторическим вопросом, «в чем будут состоять издержки» по учреждению комитета и «до какой суммы могут оные простираться?».⁸⁵¹ Однако дело этим и ограничилось — ходатайство А. Н. Оленина не встретило поддержки в правительственных кругах и проект остался не реализован.

Предложение А. Н. Оленина на два десятилетия опередило свое время. Лишь в 1852 г. все археологические раскопки были подчинены министру внутренних дел графу Л. А. Перовскому, после его смерти отданы в ведение Строгановской комиссии, а в 1859 г. — Имп. Археологической комиссии при Министерстве Имп. двора, государственному учреждению, созданному с целью организации раскопок, сбора сведений о памятниках и научного их изучения (гл. 5).⁸⁵²

ГЛАВА 4

СОЗДАНИЕ АРХЕОЛОГИЧЕСКИХ МУЗЕЕВ НА ЮГЕ РОССИИ (1803—1838)

• 4.1. КАБИНЕТ РЕДКОСТЕЙ ЧЕРНОМОРСКОГО ДЕПО КАРТ—

черноморской штурманской роты

Первым государственным хранилищем археологических памятников в Северном Причерноморье стал Кабинет редкостей Черноморского депо карт в Николаеве.⁸⁵³ Почти во всех публикациях, так или иначе затрагивающих историю археологических исследований в Новороссии, как дата его создания ошибочно называются 1806⁸⁵⁴ или 1809⁸⁵⁵ гг.

Николаев — военно-морской и портовый город Херсонской губернии (ныне областной центр Украины), на левом берегу р. Ингул при впадении его в р. Южный Буг, был основан в 1784 г. как укрепленный пункт, а свое название получил в 1789 г. в память взятия русскими войсками Очакова 6 декабря 1789 г. В 1794 г. сюда из Херсона было переведено главное управление Черноморского флота и портов. В 1802 г. город стал губернским, но в Николаеве не оказалось «помещений для присутственных мест», поэтому губерния была открыта в Херсоне, а в Николаеве осталось административное руководство флотом, в том числе резиденция главного командира.

Депо карт в Николаеве было образовано в 1803 г. главным командиром Черноморского флота и портов маркизом И. И. де Траверсе из временной чертежной при Черноморском правлении с целью производства морской съемки в Черном и Азовском морях.⁸⁵⁶ Сотрудники депо занимались составлением гидрографических карт, метеорологическими наблюдениями, составлением планов и чертежей кораблей и зданий, принадлежащих морскому ведомству, хранением инструментов и моделей, а также вопросами истории Черноморского флота. Первоначально одна, позднее три тысячи рублей ежегодно отпускалось на покупку необходимых книг, инструментов, редкостей и другие расходы.⁸⁵⁷

Черноморскому флоту принадлежали земли во многих местах Северного Причерноморья, в том числе близ Николаева, Херсона, Севастополя и Керчи. При проведении хозяйственных, строительных и фортификационных работ моряки постоянно сталкивались с материальными остатками прошлых эпох. Многие офицеры, большинство из которых получили хорошее образование, понимали важность сохранения «антиков», необходимость их охраны, коллекционирования и изучения.

Инициатором создания Кабинета редкостей при депо был адмирал маркиз Жан Батист Прево Сансак {Иван Иванович) де Траверсе {de Traversay, 1754—1831),^{858 859} французский офицер-роялист, перешедший на русскую службу в 1791 г.

Он родился на острове Мартиника в семье, давшей Франции многих известных моряков, учился в Сарезском королевском военном училище и школе морских офицеров в Рошфоре, которую закончил в чине мичмана. Любимец французского короля Людовика XVI, Траверсе в чине лейтенанта особо отличился в годы американской Войны за независимость, а капитаном 2-го ранга встретил Великую Французскую революцию. Как роялист Ж. Б. де Траверсе приехал в Петербург в июне 1791 г. по приглашению Екатерины II, где был принят на русскую военную службу «капитаном генерал-майорского ранга», стал командиром гребного Балтийского флота и контр-адмиралом, затем командовал гребной флотилией в Роченсальме (ныне Котка, Финляндия); с 1797 г. вице-адмирал. В августе 1791 г. Екатерина II отпустила офицера во Францию для улаживания своих дел. Вероятно, во время четырехлетних скитаний по Европе Траверсе безуспешно пытался найти другое место службы. В 1795 г. он вернулся в Россию и продолжил командование галерным флотом на Балтике — вскоре самая мелководная часть Финского залива получила название Маркизова лужа. Настоящий взлет служебной карьеры де Траверсе начался при воцарении Александра I, в 1801 г. присвоившего маркизу звание полного адмирала. Недюжинные административные способности пригодились Траверсе на посту главного командира Черноморского флота (1802—1809), а с 1805 г. одновременно и военного губернатора Николаева и Севастополя, так как в руках командующего была сосредоточена вся военная и гражданская власть в этих городах.7 Траверсе занялся переоборудованием старых и постройкой новых кораблей на Николаевской судоверфи, впервые в России создал прообраз «морской пехоты», введя в экипажи кораблей пехотинцев и артиллеристов, укрепил Севастопольский порт. Под его руководством был осуществлен ряд военно-морских экспедиций против турок; Траверсе лично участвовал во взятии Анапы (1807). После расширения южных границ России западная часть Новороссийского края была отдана под начало другого француза, герцога Ришелье, восточная, включая Кавказ, — де Траверсе. Наполеон предложил маркизу вернуться во Францию, но получил отказ: «Россия ныне мое отечество, она сохранила меня от несчастий: я всегда должен быть благодарным и преданным ей — и трем государям, от которых я получил много милостей…». Французский консул в Одессе Мюр вспоминал, что Траверсе был «превосходным моряком, человеком со множеством идей, которые мог облекать в ясную форму, имел живой характер и был любим своими подчиненными».⁸⁶⁰ Один из историков Николаева писал, что «просвещенный и любимый государем деятель» имел несомненный авторитет среди жителей города, так как «постоянно словом и делом поднимал в обществе нравственные его силы, втягивал людей в заботу об общих интересах».^{861 862}

Известный историк отечественного флота П. И. Белавенец, характеризуя личность адмирала, подчеркивал мягкость его характера, любезность, вкрадчивый ум и безукоризненное французское обращение, высоко ценимое тогдашним высшим обществом. Ю Маркиз пользовался полным доверием Александра I и вскоре получил русское подданство. Лишенный аристократической спеси, де Траверсе отказался от неоднократно предлагавшегося ему графского титула. Покладистость характера, личная честность, военные и административные способности приобрели И. И. де Траверсе симпатии не только императора, но и всесильного А. А. Аракчеева, что оказало большое влияние на его служебную карьеру — в 1808 г. маркизу поручили управление Морским министерством, в 1811— 1828 гг. он являлся морским министром России, в 1810 г. был назначен членом Государственного совета. Во время руководства флотом Траверсе уделял большое внимание развитию науки: им было организовано 13 плаваний к далеким берегам (экспедиции В. М. Головнина, Ф. Ф. Белинсгаузена, братьев М. П. и Ан. П. Лазаревых, Г. С. Шишмарева, М. Н. Васильева, Ф. П. Литке, П. Ф. Анжу, Ф. П. Врангеля), плодами которых стали географические открытия, в частности открытие шестого материка земного шара — Антарктиды. Траверсе считал географические экспедиции государственным делом, способствовавшим укреплению престижа России.

При всем этом имя де Траверсе в России вскоре после смерти было забыто, а его деятельность на военно-морском поприще некоторыми историками оценена как неудачная.⁸⁶³ Оставляя задачу объективной оценки жизни Траверсе в целом историкам военно-морского флота, мы попытаемся восстановить историческую справедливость и объективно осветить роль адмирала в первых попытках организации охраны археологических памятников Причерноморья, так как здесь его заслуги бесспорны.

Первым смотрителем депо в Николаеве был известный военный гидрограф конца XVIII— начала XIX в. Иван Матвеевич Будищев.

Приведу данные его формулярного списка: в 1787 г. поступил кадетом в Корпус чужестранных единоверцев, в 1791 г. произведен в сержанты и в знак монаршего благоволения награжден золотыми часами, в 1792 г. был в плавании в Балтийском море, в 1793 г. произведен в мичманы и переведен из Балтийскою в Черноморский флот, ежегодно находился в плаваниях по Черному морю (1793—1797, 1799—1800), находился «у описи» берегов от Севастополя до р. Кубани и устья р. Днестр (1797—1799), произведен в лейтенанты (1799), командовал яхтой «Терезия» на одесском рейде (1800), требакой «Константин», плавал в Азовском и Черном морях, описал западный берег от Одессы до Константинополя и составил меркарторскую карту Черного моря (1801 —1802); командуя попеременно яхтою «Твердая» и лансоном «Яков», находился при гидрографических работах в Черном море: описал р. Буг с ее порогами, образовал Депо карт Черноморского флота, за что был награжден бриллиантовым перстнем, составил «Атлас Черного моря» (СПб., 1807), и написал две части книги «Лоция, или Морской путеводитель, содержит описание фарватеров и входов в порты, заливы на Азовском, Черном море, в проливах Воспорском и Византийском находящихся, с присовокуплением рассуждения о ветрах и о течениях» (СПб., 1808. Ч. 1; вторая часть осталась неизданной), за что был награжден орденом Св. Владимира 4-й степени, состоял смотрителем типографии и Депо карт Черноморского флота, продолжал гидрографические работы (1809—1826); произведен в капитан-лейтенанты (1810), затем в капитаны 2-го ранга (1821). В своих гидрографических работах Будищев фиксировал и археологические памятники. Так, на одной из его карт показаны развалины храма Ахилла на о-ве Фи-дониси (гл. 10.1).12

Командование Черноморского флота обратилось к морякам, чиновникам и частным лицам с просьбой содействовать пополнению Черноморского депо карт «разными предметами по части искусств, точных наук, древностей и прочего» и открыло желающим доступ в библиотеку и кабинеты депо «для распространения своих познаний».^{864 865} Число экспонатов Кабинета редкостей росло год от года благодаря случайным находкам древностей и пожертвованиям моряков. Наряду с картами, планами городов, чертежами и моделями кораблей, коллекциями минералов, раковин, окаменелостей, чучел животных, вещами этнографического характера, в депо стекались античные надписи, скульптура, монеты, керамика. «Антики» привозили не только из районов Северного Причерноморья — Тиры, Ольвии, Херсонеса, Панти-капея, Тамани, Анапы, но и собственно из Греции, прежде всего с островов Архипелага, а также из Малой Азии.

В описях Кабинета редкостей иногда указывались фамилии лиц, пожертвовавших вещи, с датой их поступления: адмирал И. И. де Траверсе (1804, монеты); жена генерал-майора Гак-сова (1804, древняя «медаль, изображающая Венеру, выходящую из морской пены»; медное изображение Богоматери, «изображение на апсиде человеческих фигур с греческой надписью», вероятно, из Херсонеса); контора главного командира Черноморского флота (1805, маленькая глиняная ваза из Ольвии, медные дощечки с египетскими иероглифами); трапезунд-ский консул Пантовего («антик» из оникса с изображением головы, наклеенный на красном дереве); капитан 4-го морского полка Канторин (1807, железные латы из Пантикапея); действительный статский советник Г. В. Орлов (1809, монеты) и т. д.⁸⁶⁶

В «Ведомости общей находящимся при депо Черноморского флота… вещам» (1806) «разные древности» перечислены вместе с раковинами и окаменелостями в количестве 595 штук. К сожалению, из документа невозможно понять, какого рода и откуда привезенные памятники вошли в собрание депо. Коллекция древних и новых золотых, серебряных и медных монет уже тогда состояла из 225 экземпляров.⁸⁶⁷

Кабинет редкостей Депо карт не являлся единственным собранием археологических памятников на Черноморском флоте. Е. Е. Кёлер, посетивший Николаев в 1804 г., осмотрел в коридоре Штурманского училища шесть античных мраморов с надписями и барельефами. Он просил И. И. де Траверсе отправить памятники президенту Академии художеств графу А. С. Строганову.⁸⁶⁸ Штурманское училище было учреждено в 1798 г. с целью подготовки для службы в Черноморском флоте штурманских офицеров и кондукторов из детей дворян.⁸⁶⁹ «Антики», как и другие «курьезные вещи», скорее всего, служили его украшением.

По указанию Е. Е. Кёлера казаки из Ахтиара (Севастополя) отправили в Николаев античный мрамор, который де Траверсе намеревался представить императору Александру I. Судя по архивным документам, адмирал всячески способствовал первой поездке Е. Е. Кёлера по Северному Причерноморью. В благодарность за внимание к своим археологическим штудиям ученый прислал И. И. де Траверсе свою «Диссертацию о памятнике царице Комосарии» (1805) в двух экземплярах, причем один из них настоятельно просил передать в библиотеку Черноморского депо карт.⁸⁷⁰

Узнав о том, что Харьковскому университету разрешено собирать археологические памятники, И. И. де Траверсе в августе 1809 г. подал рапорт министру морских сил П. В. Чичагову с обоснованием необходимости сосредоточения древностей в Черноморском депо карт (документ № 3). Александр I утвердил предложения И. И. де Траверсе и П. В.Чичагова, и морское ведомство получило право собирать антики для депо не только на своих землях, но и со всего Новороссийского края, причем Харьковскому университету предоставлялась возможность изучения надписей, хранящихся в Николаеве. Немедленно были разосланы циркуляры с приказом «все помянутые древности доставить в Керчь и Севастополь или к другим черноморским портам по удобности, а оттоль на судах в Николаев, где состоит морское депо».⁸⁷¹

Став морским министром, И. И. де Траверсе в 1811 г. распорядился проводить ежегодные контрольные проверки фондов депо специальным чиновником с целью «обеспечения целостности всех вещей», с обязательным представлением сведений в Петербург.⁸⁷² В 1815 г. министр повелел выполнить рисунки с «древних и некоторых новых медалей» депо и представил 82 таких рисунка императору, который в январе 1816 г. распорядился доставить их в Минц-кабинет Эрмитажа в распоряжение хранителя Е. Е. Кёлера.⁸⁷³

К сожалению, мне не удалось обнаружить документов о состоянии Черноморского депо карт в годы командования Черноморским флотом вице-адмирала Н. Л. Языкова (1809—1816). Вероятно, он не уделял внимания развитию и пополнению коллекции древностей депо — архивы об этом умалчивают.

Преемником Языкова на посту главного командира флота и портов (1816—1833) был Алексей Самуилович Грейг (1775—1845). Историк русского флота П. И. Белавенец справедливо сказал о нем: «…англичанин (вернее, шотландец. — И. Т.) родом, но по пользе, принесенной России и русскому флоту, более русский, чем многие россияне».⁸⁷⁴ Энциклопедически образованный человек, почетный член Петербургской Академии наук (1822), Грейг начал энергичную деятельность по совершенствованию Черноморского флота, русского кораблестроения, развитию науки и техники.⁸⁷⁵

В отчете о своей деятельности за первые 12 лет пребывания на посту главного командира А. С. Грейг указал 246 различных мероприятий по улучшению флота и его учреждений, в том числе по охране археологических памятников, историческую ценность которых он прекрасно осознавал.⁸⁷⁶ Акад. Е. Е. Кёлер несколько раз встречался с адмиралом в Николаеве в июне 1821 г.: «Он принял меня очень любезно, — записал Кёлер в дневнике, — много рассказывал о Крыме, древних камнях […] Адмирал велел показать мне небольшой кусок мраморной надписи из Ольвии; так как этот обломок слишком мал, текст не поддается прочтению». Кёлеру продемонстрировали также клейма на родосской амфорной ручке и плоском куске черепицы. В сопровождении генерала И. Г. Бардака Кёлер побывал в штурманской школе, ее учебных классах и библиотеке, затем в театре. В открытом проходе театра стояли мраморные надписи, в том числе надгробие Стратона (IPE, I², 229) (рис. 73) и «надпись.., очевидно, привезенная

Рис. 73. «Стратонов камень» (IPE, I2, 229). Собрание Кабинета редкостей Черноморского депо карт, затем в музее ООИД, ныне в ОАМ. Карандаш (НА ОАМ, инв. № 83180, л. 13. Публ. впервые).

с Архипелага. Она представляет собой невысокий надгробный камень, на котором изображен стоящий молодой человек. Туника доходит ему до колен. Мантия наброшена на левую руку, а конец ее лежит у него на левом плече. В свешивающейся правой руке у него поводок, а на поводке сидящая собака с поднятой левой лапой. Фигура исполнена рельефно и полностью “утоплена” в углубленном фоне, тем самым выпуклые края обрамляют ее, что весьма способствовало сохранности изображения. Сверху высечена надпись: ЕПШРЕГЮЬГП». В хранилище Кёлер снял копии новых и сверил по подлинникам тексты ряда надписей, виденных им еще в 1804 г. (IPE, I², 47, 98, 229, 418; КБН 61). Те же надписи издал в Париже в 1826 г. граф Видуа, путешествовавший по Причерноморью летом 1819 г.⁸⁷⁷

Весной 1821 г. для строительства Николаевской обсерватории А. С. Грейг выбрал Спасский курган, расположенный западнее молодого города и являвшийся самой высокой точкой в окрестности. Акад. Кёлер не преминул заехать на курган, «недавно срытый адмиралом Грей-гом, на котором он возвел обсерваторию».⁸⁷⁸ Строительство обсерватории по проекту архитектора Вунша в мае 1821 г. было поручено гидротехнику фон дер Флису и закончено в 1827 г.⁸⁷⁹ При планировке земли на месте строительства были найдены остатки строений, вероятно эпохи греческой колонизации края, и после очистки от песка зарисованы. Кёлер писал, что в центре кургана был «обнаружен удлиненный прямоугольник с ограждением из грубо обработанных камней, образующих четыре окружности». Издатель «Отечественных записок» П. П. Свиньин, посетивший Николаев в 1825 г., отметил, что в Депо карт хранится «любопытный рисунок внутренности кургана, на котором воздвигнута теперь превосходная обсерватория. Основание сего кургана составлено было из каменной толстой стены, веющейся наподобие улитки или спирали. По причине отлучки г. архитектора я не мог узнать, были ли пусты промежутки между стенами сими, и не найдено ли тут чего-нибудь замечательного?».⁸⁸⁰

В 1823 г. по инициативе А. С. Грейга мичман А. С. Федорович (в другом написании Фео-дорович) был послан в Керчь для «описи Митридатовой гробницы»⁸⁸¹ (вероятно, Золотого кургана). Главный командир Черноморского флота стремился оградить от разрушения и руины Херсонеса (см. гл. 12.3). Кондуктору Кузнецову было поручено составить план городища,⁸⁸² а плантеру Карлу Крузе — провести раскопки с целью поиска фундамента легендарного храма, в котором крестился князь Владимир. Все найденные при раскопках К. Крузе (1827) древности были доставлены в Кабинет редкостей депо. Сам Грейг в 1825 г. пожертвовал в кабинет редкостей «мраморный бюст древнего рыцаря по пояс».⁸⁸³ Другим источником пополнения собрания стала покупка памятников у местных жителей. В документах зафиксировано имя кузнечного мастера 12-го класса Иванова, продавшего в депо барельеф «с изображением овна» (агнца) и две капители из Херсонеса (1824).⁸⁸⁴

Рост фондов требовал расширения штата сотрудников. Первоначально депо располагало лишь одним смотрителем, двумя штурманами и восемью учениками Штурманского училища. В июне 1823 г. по приказу А. С. Грейга депо было укомплектовано постоянными чиновниками. «Мера сия, отвратив неудобства, соединенные с отвлечением людей сих от настоящих команд, дала способы довести оные до степени настоящего совершенства»,⁸⁸⁵ — писал адмирал в отчете императору. При Кабинете редкостей (музеуме), входившем в библиотеку депо, состояли один содержатель (физико-математических дел мастер И. Свешников), 2 вахтера и 4 сторожа.⁸⁸⁶ Обслуживающий персонал депо был весьма далек от научных интересов и вряд ли в полной мере осознавал ценность хранимых памятников.

В целях объединения коллекций редкостей, находящихся в учреждениях флота, в одном месте А. С. Грейг приказал слить собрание библиотеки Штурманского училища и Черноморского депо карт на базе депо, что и было сделано в 1825 г.⁸⁸⁷ В том же году управляющим Черноморского депо карт стал Николай Михайлович Кумани (1796—1869), находившийся на этом посту в течение 30 лет. Внук контр-адмирала Н. П. Кумани, он «происходил из греческой архонтской фамилии», принадлежал «к образованнейшему классу офицеров Черноморского флота и, по свидетельству компетентных людей, в главных европейских языках был совершенный лингвист».⁸⁸⁸ П. П. Свиньин особо отметил, что Н. М. Кумани успешно занимался археологическими и историческими изысканиями.⁸⁸⁹

Сохранились письма Н. М. Кумани к П. П. Свиньину, в которых офицер обещал отправить издателю «Отечественных записок» сведения об островах Фидониси и Березань, о мысе Айя в Крыму, просил помочь в пополнении библиотеки депо новыми историческими сочинениями, в том числе изданием Страбона на французском языке (для приобретения книг Кумани выслал в столицу 500 р.), а также способствовать увеличению коллекции древностей в Николаеве. «Не встретите ли чего-нибудь любопытного, могущего украсить наше депо, — в таком случае прошу наиубедительнейше, при извещении за какую цену и каким образом можно приобрести ту вещь, взять на себя доставление оной к нам. Извините великодушно за наносимое беспокойство, желание как можно скорее приумножить предметы, в депо хранящиеся, заставляет меня, нарушив некоторым образом учтивость, утруждать вас так много. Впрочем, лестное знакомство ваше подает мне смелость надеяться, что вам не противно будет, если я, воспользовавшись оным, потщусь обратить ваше расположение и на пользу вверенного мне заведения, ибо твердо уверен, что в глазах отечественного нашего мецената (вероятно, А. С. Грейга. — И. Т.) все, относящееся к обогащению человеческих сведений, имеет цену и удостоится его внимания», — писал Н. М. Кумани 27 декабря 1825 г.⁸⁹⁰

Н. П. Кумани входил в круг офицеров Черноморского флота, занимавшихся раскопками и коллекционированием антиков. Среди них можно упомянуть военного гидрографа, капитан-лейтената Н. Д. Критского, проводившего раскопки и описания памятников на островах Фидониси, Березань и Тендровской косе (1823—1824, см. гл. 10.1,2,4).

Николай Дмитриевич Критский (Крицкий), военный гидрограф, контр-адмирал (1832). Из греческой семьи. В 1789 г. поступил кадетом в корпус чужестранных единоверцев; гардемарин (1794), мичман (1796), определен на службу в Черноморский флот; лейтенант (1807), капитан-лейтенант (1811), капитан 2-го ранга (1825). В 1801 г. участвовал в экспедиции И. М. Будищева для описи западных и южных берегов Черного моря от Одессы до Константинопольского пролива, включая о-в Фидониси и берега Румелии, вел дневник «с разными историческими и географическими примечаниями»; в 1803 г. описал побережье Азовского моря от Таганрога до Еникальского пролива вместе с капитан-лейтенантом Влито. В 1804—1807 гг. плавал на торговых судах. В 1807 г., командуя отрядом канонерских лодок, участвовал в боях против крепостей Анапа, Платана и Трапезунд. В 1821 г. капитан-лейтенант Критский сделал опись Сухумского рейда, в 1823 г. провел топографическую съемку островов Березань и Фидониси, в 1824 г. на корвете «Язон» — опись части Черного моря от Одессы до Севастополя, в том числе Тендров-ской-Джарылгачской косы и Тарханкутского полуострова, и части Азовского моря у Бердянской косы. В 1824 г. за 25 лет службы в офицерских чинах награжден орденом Св. Георгия 4-й степени. В 1827 г. проводил опись побережья Черного моря от Севастополя до Керченского пролива, награжден орденом Св. Владимира 4-й степени и назначен командиром 32-го флотского экипажа; в том же году награжден орденом Св. Анны 2-й степени. В 1828 г. в чине капитана 1-го ранга на корабле «Париж», ставшем главной квартирой императора, участвовал во взятии Варны и Анапы, отличился при взятии турецкого лагеря близ Инады, за храбрость награжден алмазными знаками к ордену Св. Анны 2-й степени, орденом Св. Владимира 3-й степени и золотым оружием. По характеристике А. С. Грейга, отличался «опытностью и благоразумием», однако, по словам другого современника, Критский, имевший властный характер, «был нелюбим на флоте за раздражительность… и грубое обращение с подчиненными» и «нажил себе много врагов… между придворными». Согласно непроверенным мемуарным свидетельствам, Критский якобы состоял в близкой связи с Юлией Михайловной Грейг (1800—1882), тайной женой А. С. Грейга. Еще при А. С. Грейге Критский был назначен обер-интендантом Черноморского флота (1828—1834). В годы командования Черноморским флотом М.П. Лазарева (1834—1851) подозревался в казнокрадстве, постоянно конфликтовал с главнокомандующим (Лазарев писал, что Критский «полнейший говорун», «вредный для службы человек… во всех отношениях…»). Следствием конфликтов с начальством стало увольнение Критского со службы в 1834 г.⁸⁹¹

В раскопках святилища Ахилла на Тендровской косе участвовал и мичман К. М. Навроцкий. Древностями Пантикапея заинтересовался капитан-лейтенант Н. Ю. Патиньоти, раскопавший близ Керчи курган (1821), вошедший в литературу под его именем (гл. 14). Плантер К. Крузе (1827) исследовал памятники Гераклейского полуострова (гл. 12.2). Эти офицеры стали поставщиками экспонатов для коллекции Кабинета редкостей.

В описи Кабинета редкостей упомянуты «мраморный камень, найденный в Аккермане с греческой надписью в трех кругах» (в IPE сведения о нем отсутствуют), «мрамор, найденный в Ольвии с греческой надписью… месяца каламея» (IPE, I², 49), «мрамор оттуда же с надписью коего упоминается месяц гамелион», «кусок мрамора с частью греческой надписи из развалин г. Ольвио», «мраморный надгробный камень, найденный около развалин города Ольвио с греческой надписью», три капители, найденные «в Днепровском лимане около развалин Ольвио», «мрамор, изображающий в виде раковины» (акротерий), «часть колонны дорического ордена» (передана из ликвидированного после восстания декабристов музея Адмиралтейского департамента в Петербурге), «малая мраморная статуя без головы», «малая мраморная статуя, изображающая человеческую фигуру в сидячем положении, из Афин», «часть торса, найденная около развалин Афинских», «барельеф, вывезенный из Греции, изображающий род карнизного украшения», «камень из Аполлонова храма, найденный около Афинских развалин, надпись коего разобрать невозможно» и т. п.⁸⁹²

В феврале 1825 г. отставной градоначальник Феодосии С. М. Броневский от имени МОИДР обратился к А. С. Грейгу с просьбой послать в Москву точные сведения о Николаевском кабинете, в том числе: «1. Краткое историческое показание о учреждении Николаевского музея; 2. Валовую опись всех достопамятностей, находящихся в… музее; 3. Несколько рисунков с самых лучших вещей, заслуживающих особенного внимания; 4. Краткие объяснения и примечания на сии рисунки». Эти данные общество собиралось опубликовать в своих «Трудах и записках». А. С. Грейг с готовностью откликнулся на пожелание общества и поручил управляющему депо сделать описание собрания.⁸⁹³ Оно было составлено Н. М. Кумани под названием «Историческое описание об учреждении в Николаеве Черноморского депо карт с имеющимися при нем музеумом и библиотекою» и в мае 1826 г. вместе с шестью рисунками размером в лист послано в Москву. В сопроводительном письме Николай Михайлович предложил и в дальнейшем сообщать обществу о новых поступлениях археологических памятников, однако не преминул заметить, что главную цель Черноморского депо карт составляет не археология, а «обширное поприще по части наук и изобретений, относящихся до мореплавания» ⁸⁹⁴

Описание Н. М. Кумани было заслушано на заседании МОИДР 27 октября 1826 г. Общество поручило соревнователю А. Г. Афанасьеву⁸⁹⁵ выполнить гравюры шести прилагавшихся рисунков мраморов и надписей. Ровно через год председатель МОИДР А. А. Писарев представил сочленам образец гравированного рисунка с изображением «древнего витязя, из собрания достопамятностей Николаевского музея».⁸⁹⁶ Описание фигурирует в числе рукописных сочинений, представленных для помещения в «Труды и летописи» общества, принятых секретарем МОИДР С. П. Шевыревым,⁸⁹⁷ но по неизвестным причинам статья Н. М. Кумани издана не была.

В январе 1835 г. астроном штаба Черноморского флота и портов, первый директор Николаевской обсерватории Карл Христофорович (Карл Фридрих) Кнорре обратился к управляющему Гидрографическим отделением штаба Черноморского флота и портов генерал-майору М. Б. Верху с просьбой сообщить профессору Дерптского университета Клоссиусу сведения о библиотеке Черноморского гидрографического депо и о Севастопольской публичной библиотеке, а также о всех древностях, хранящихся в них, и о происхождении этих антиков для сочинения о библиотеках Русского государства, над которым тогда трудился профессор.

Немецкий юрист Вальтер Фридрих Клоссиус (Walter Friedrich Clossius, 1795, Тюбинген—1838, Гессен), избранный в 1824 г. ординарным профессором по кафедре уголовного права, уголовного судопроизводства, истории прав и юридической словесности Дерптского университета, занялся составлением корпуса греческих и латинских рукописей (главным образом юридического содержания), сохранившихся в России. При финансовой поддержке и содействии русского правительства он предпринял ряд поездок по России для осмотра общественных и частных библиотек, в том числе библиотек духовного ведомства (синодальной, монастырских и пр.), в 1825—1829 гг. посетил Псков, Петербург, Москву, Новгород, Киев. Эта работа навела его на мысль написать историю библиотек Российской империи с древнейших времен, в которой он намеревался затронуть судьбу греческих и латинских рукописей, под названием «Iter Rossicum» в трех томах. В 1837 г. к печати был подготовлен первый том; в том же году профессор перешел на службу в Гессен-Дармштадт и «не имел возможности приступить к печатанию». В начале 1838 г. Клоссиус скончался, а начатый им труд со всеми материалами бесследно исчез.⁸⁹⁸

Благодаря этому запросу до нас дошло «Описание Библиотеки Черноморского гидрографического депо с имеющимся при ней музеем и прочими частями», составленное Н. М. Ку-мани и отправленное Кнорре 14 февраля 1835 г. «Многие ревнители просвещения, — писал Кумани, — как из чиновников морского ведомства, так и частных произвольными пожертвованиями старались снабжать библиотеку предметами, служащими к распространению познания. Сии приношения, соединясь с приобретениями на ассигнованную от казны сумму, в продолжении времени снабдили ее по мере возможности. Она содержит в себе до десяти тысяч книг на российском, французском, английском, немецком, латинском и итальянском языках..; все сие время от времени увеличивается выпискою лучших творений.

При библиотеке находится: 1) физический зал […]; 2) инструментальная камера […]; 3) музеум, заключающий в себе: 1. Чучела различных животных; 2. Чучела различных птиц;

• 3. Орудия диких; 4. Изделия диких; 5. Собрания разных руд, минералов и раковин… 6. Несколько российских медалей, из коих лучшая золотая на коронование императрицы Екатерины I в 1724 году; серия серебряных, на коей изображены портреты французских королей от основателя королевства Ферамонда до Людовика XV; 7. Серия чугунных, на коей изображены портреты великих князей и государей российских от Рюрика до Павла Петровича 1-го; 8. Собрание медалей, к российской истории относящихся; 9. Собрание медалей на славные в России деяния; 10. Собрание монет царей Киммерийских, города Ольвио, римских херсонесских и босфорских (описание монет по центрам чеканки и их количественные характеристики опускаю.— И. Т.у, 11. Собрание моделей кораблям и другим судам… 12. Собрание моделей машинам, строениям и прочим вещам, до кораблестроения относящимся; 13. Собрание картин, бюстов и статуй, служащих украшением здания библиотекою занимаемого; 14. Собрание мраморов, отысканных в реке Буге около развалин города Ольвия, Пантикопеи, Херсонесе Таврическом и доставленным из Греции, из них некоторые примечательны по изяществу вкуса и отделки следующие:

• 1. Большая мраморная статуя, найденная в Босфорском проливе, при коем находился город Пантикопея (ныне Керчь). Полагать должно, что оная изображает римского консула,⁸⁹⁹ потому что из-под тоги около левой ноги видна связка прутьев. Статуя сия по изящной отделке, невзирая на время, местами ее повредившее, заслуживает быть помещенною в числе образцовых произведений древности, а особливо отлично отделана тога, покрывающая статую. Жаль только, что она без головы и рук (рис. 74).⁹⁰⁰

  Рис. 74. Монументальная статуя мужчины в хитоне и гиматии со свитками у левой ноги, из Пантикапея. Собрание Кабинета редкостей Черноморского депо карт, затем в музее ООИД, ныне в ОАМ. Карандаш (НА ОАМ, инв. № 83180, л. 9. Публ. впервые).

• 2. Торс, найденный в 1825 г. около Керчи у подошвы так называемой Митридатовой горы, оный, как полагать должно, изображает Геркулеса, ибо на груди видны львиные лапы и на плечах кожа сего зверя.⁹⁰¹ Образцовое изделие древнего резца, правильность форм, напряжение мускул и натуральность во всем торсе соблюдены удивительно. Статуя сия, если бы была целая, представляла бы собою один из лучших остатков древности.

• 3. Бюст из прекрасного чистого мрамора, доставлен из Италии, прекрасно отделан, очень не древний и совершенно сохранен, о нем ничего неизвестно, а полагать должно, что он изображает Сигизмунда короля Польского.⁹⁰²

• 4. Надгробный камень, найденный около развалин древнего города Ольвио. Надпись, сколько можно разобрать, содержит следующее:

Гроб сей есть … сына… который… Он сирот и вдовиц и бедных был покровитель… Посему увы? восплачьте о младости господина и пожалейте о том, здесь погребенном, и все, кои гроб увидите, его помяните и с благоговением о нем Боту молитеся.

1523 года месяца августа скончался господин, успокоился, дань смерти уплатил и всех покинул.⁹⁰³

• 5. Камень с греческой надписью, найден на очаковской степи не в дальнем от Ольвио расстоянии… (IPE, I², 98).

• 6. Греческая надпись на мраморе, найденная в 1809 г. в Керчи… (КБН 61). Должно полагать, что сия надпись весьма древняя, потому что надпись начинается внизу от правой руки к левой.

• 7. Большой кувшин совершенно целый, а также целая водопроводная труба из древнего города Ольвио.

• 8. Барельеф, найденный в 1824 г. г-ном капитан-лейтенантом Верхом на развалинах древнего Херсонеса около Севастополя… (IPE, I², 551).

Есть еще довольно камней, но надписи столь поверждены, что их разобрать никак невозможно».⁹⁰⁴

В дополнение к описанию Н. М. Кумани приведу выдержки из сочинения П. П. Свиньина: «Примечательнейшие из камней сих суть: […]. 3. Две капители, найденные близ Очакова в самом лимане. […] 5. Барельеф, представляющий семью за трапезою. Из Тамани. 6. Надгробный камень, с надписью и изображением щита, разделенного вдоль полосою; в щите шесть лилий, употребляемых во французском государственном гербе; щит окружен гирляндою. Из Ольвии. Т. Маленькая изящная женская статуя. Не достает головы. Из Афин. 8. Маленькая женская статуя в длинной одежде; левою рукою держит за рога стоящего на задних ногах козла (Артемида с ланью. — И. Т.). Из Пантикапеи. […] 10. Голова умирающего Александра (рис. 75).^{905 906} 11. Кусок мрамора с надписью. 12. Надгробный камень с надписью. 13. Кусок мрамору, также с греческой надписью, найденный на о-ве Березань».⁵*

С октября 1833 г. по 1851 г. главным командиром Черноморского флота и портов являлся адмирал Михаил Петрович Лазарев (1788—1851). В 1834 г. он командировал начальника Черноморского гидрографического депо (так с 1832 г. стало называться депо карт) подполковника Н. М. Кумани в Петербург для изучения позитивного опыта в деятельности Гидрографического депо Главного морского штаба России. С целью реорганизации и усовершенствования депо в Николаеве Н. М. Кумани подал ряд докладных записок управляющему Гидрографическим отделением штаба Черноморского флота и портов генерал-майору М. Б. Берху и начальнику Главного морского штаба князю А. С. Меншикову, в которых предложил избавить депо от непрофильных коллекций — древние монеты, мраморы и рельефы передать Одесскому и Керченскому музеям, а остальные экспонаты продать с публичного торга. «Существовавшее доселе Черноморское депо карт, — писал Кумани, — не имея достаточно суммы на снабжение себя нужными предметами, пользовалось произвольными и разнородными приношениями разных лиц, наполнившими оную (библиотеку. — И. Т.) вещами, чуждыми настоящей цели сего заведения, кои составили по частям неполные отрывки коллекции, не заключающих ничего любопытного; например: несколько древних монет, без соблюдения хронологического порядка, несколько минералов без постепенного порядка предметам по царству ископаемых, коллекции птиц, рыб, зверей, раковин; с тем же самым недостатком, разные отысканные на берегах Черного моря мраморы с надписью, рельефами и другими изображениями, дурные копии с картин, произведения школьников, исказивших оригиналы, и наконец, моделей кораблей,

Рис. 75. Скульптурный портрет мужчины 1-й половины I в. до н. э., возможно, портрет понтийского царя Митридата VI Евпатора, из Пантикапея. Собрание Кабинета редкостей Черноморского депо карт, затем в музее ООИД, ныне в ОАМ. Карандаш (НА ОАМ, инв. № 83180, л. 20. Публ. впервые).

судов и машин; весь этот сбор уподоблен быть может собранию книг, составленному из неполных томов разных сочинений и вообще представляет смешанное разнообразие, не заключающее ни любопытного, ни полезного. Между тем для содержания сих вещей нужно помещение и некоторые издержки. Полагаю все это уничтожить, выбросив все негодное, а монеты, мраморы и рельефы, найденные разновременно на местах древних поселений Черного моря, уступить Одесскому и Керченскому музеям, коих прямая цель есть собирание подобных предметов; корабельные модели, по неимению при Депо модельной мастерской, передать в ведение интенданства черноморского Управления, … и наконец, все остальное продать с публичного торту».⁹⁰⁷

Начальник Главного морского штаба князь А. С. Меншиков, посетивший Николаев в 1835 г., приказал передать редкости в Ришельевский лицей, Одесский городской музей древностей, Керченский музей и Черноморскую штурманскую роту.⁹⁰⁸

Узнав о реорганизации депо, к М. П. Лазареву обратились директор училищ Херсонской губернии и инспектор Херсонского училища торгового мореплавания с просьбой выделить некоторую часть экспонатов для своих учебных заведений. В марте 1835 г. в Херсонскую гимназию передали 525 экспонатов, главным образом естественнонаучного характера, собрание античных монет — 67 экз. из трех коллекций депо (вероятно, найденных на Тендре) и 5 монет «казанских татар».⁹⁰⁹

В 1837 г. в Черноморскую штурманскую роту (ранее — Штурманское училище) были возвращены редкости, которые по приказанию А. С. Грейга в 1825 г. переместили из училища в депо карт. Среди них мраморные статуи, бюсты, надгробия, надписи (11 экз.), «глиняная урна» и 4 сосуда из Ольвии.⁹¹⁰

По приказу начальства была создана специальная комиссия «для освидетельствования и уничтожения» попортившихся экспонатов. В комиссию вошли инспектор штурманов Черноморского флота генерал-майор М. Б. Берх, занимавший до Н. М. Кумани должность управляющего депо, полковник Н. М. Кумани и три чиновника штурманской роты. Комиссия составила ведомости раковин, кораллов, минералов, монет, медалей, моделей, картин и т. п. В первой ведомости перечислены редкости, принятые в Кабинет редкостей Черноморской штурманской роты из библиотеки Гидрографического депо. Среди них три коллекции античных монет (третья — «купленная у флота лейтенанта Навроцкого, а им найденная в разрытом кургане на острове Тендре в 1824 г.») — всего 420 экз.; образцы различных монетных типов (от эпохи античности до Нового времени), подаренные или приобретенные у частных лиц; геммы, керамические и металлические сосуды, оружие, христианские древности из Херсонеса, статуи, барельефы и лапидарные памятники, архитектурные детали (33 экз.), «изделия диких народов», минералы, растения, модели, картины. Среди мест находок древностей указаны острова Березань, Фидониси, Тендровская коса, города Ольвия, Херсонес, Тира (Аккерман), Пантикапей (Керчь), мыс Таклы, Днепровский лиман, Афины, Греция.⁹¹¹

Во второй ведомости перечислены редкости, «признанные нестоящими того, чтобы быть в Кабинете редкостей при Штурманской роте». К сожалению, все они погибли для науки. Это резные камни (4 экз.), керамические сосуды (4 экз.) и водопроводная труба (1 экз.) из Ольвии (резолюция — «разбиты, выбросить»); мраморный обломок с греческой надписью, «из коей можно разобрать Семен Гока, найденный на о-ве Фидонисий, доставлен капитан-лейтенантом Критским в 1823 г.»; обломки керамики с граффити, найденные в Керчи у подножия Митридатовой горы, доставленные капитан-лейтенантом Н. Ю. Патиньоти (2 экз.) (резолюция — «разбиты и надписей совсем не видно, а потому выбросить»).⁹¹²

Сведений о том, были ли переданы коллекции депо в Керченский музей, Ришельевский лицей и Одесский городской музей древностей, мне обнаружить не удалось. Осталось неясным, был ли выполнен приказ А. С. Меншикова.

Коллекцию редкостей переместили в Черноморскую штурманскую роту, «как не принадлежащую к прямым занятиям депо». Однако условия хранения вещей из-за этого ухудшились. За ними присматривал только содержатель ротной библиотеки Сапунов, внештатный сотрудник, не получавший «никакого за труды довольствия». Сапунов добился отмены ежегодных ревизий вещей и составления единой описи «за шнуром и печатью».⁹¹³ О каком-либо научном изучении памятников в эти годы не могло быть и речи.

Кабинет редкостей Черноморского депо карт, а позднее Черноморской штурманской роты в Николаеве к концу 1830-х гг. составил довольно значительную коллекцию античных памятников, в том числе эпиграфических, нумизматических, археологических. Однако морской музей, с момента основания являвшийся вспомогательным подразделением одного из учреждений Черноморского флота, не имел строгой системы формирования собраний. Несмотря на усилия И. И. де Траверсе и А. С. Грейга хоть как-то упорядочить подбор экспонатов, пополнение коллекций происходило большей частью по воле случая. Для военных моряков сбор, а тем более научное изучение археологических памятников было скорее интересным увлечением или попутным занятием, чем серьезным делом. К сожалению, специалисты-археологи (Е. Е. Кёлер, И. А. Стемпковский, И. П. Бларамберг, П. И. Кёппен) не имели непосредственного влияния на формирование музейных фондов. Тем не менее потомки должны быть признательны создателям первого государственного музея в Новороссии, позволившего сохранить от уничтожения значительное число археологических памятников Северного Причерноморья.

• 4.2. АРХЕОЛОГИЧЕСКИЕ СОБРАНИЯ ХАРЬКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА

Уже в первые годы существования Харьковского университета, основанного в 1805 г. по инициативе общественного деятеля В. Н. Каразина, были созданы Минц-кабинет и Кабинет редкостей, коллекции которых впоследствии составили базу Музея изящных искусств и древностей при университете.^{914 915}

Василий Назарьевич Каразин (1773—1842), общественный деятель, публицист. Из дворянской семьи, учился в частных пансионах, слушал лекции в Горном корпусе, фактически не служил. При воцарении Александра I предложил свою антикрепостническую программу реформ, написанную в монархическом духе, после чего был приближен к царю как выразитель общественного мнения дворянства, служил в МНП (1801—1804), с 1803 г. в опале, с августа 1804 г. в отставке с чином статского советника, поселился в своем имении под Харьковом и вел частную жизнь; впоследствии резкий критик как действий правительства, так и активный борец с литературой декабристской ориентации. Неоднократно подвергался тайному надзору полиции, в 1820 г. арестован и посажен в Шлиссельбургскую крепость, где без суда и следствия просидел полгода.63

Одной из сторон деятельности вновь открытого учебного заведения являлось изучение природных богатств, древностей и других памятников обширного края, культурным центром которого стал Харьков. В Харьковский учебный округ входили Донская и Черноморская области, Екатеринославская, Воронежская, Курская, Орловская, Полтавская, Николаевская (Херсонская), Слободско-Украинская (Харьковская), Таврическая и Черниговская губернии. С 1802 г. по 1817 г. округ возглавлял польский аристократ, граф Северин Осипович Потоцкий (1762—1829), почетный член Петербургской Академии наук (1828), сенатор, камергер, брат И. О. Потоцкого. В 1806 г., по ходатайству С. О. Потоцкого, было принято «высочайшее повеление», по которому «монументы и греческие надписи, отысканные и впредь отыскиваемые» в Новороссии, предоставлялись для изучения Харьковскому университету.⁹¹⁶ Через три года такое же право сбора редкостей получило морское ведомство, причем университет имел возможность «надписями для извлечения из оных относящегося к истории Новороссийского края с удобностию заимствоваться» (документ № 3).

Совет университета, понимая необходимость сохранения археологических памятников, в 1807 г. обратился с просьбой к директорам училищ подведомственного ему учебного округа, чтобы они «старались отыскивать различные редкости, относящиеся до естественной истории и древностей, доставляли оные в сие правление, покупая их на счет университета».⁹¹⁷ В Кабинет редкостей стали поступать различные антики от представителей профессорско-преподавательского состава университета, директоров училищ и частных лиц.

В 1807 г. профессор И. С. Рижский совершил поездку по Новороссийскому краю с целью посещения училищ, подведомственных Харьковскому учебному округу. Ему была выдана инструкция, девятый пункт которой предписывал собирать сведения о древностях, а «удобопе-ревозимые памятники» приобретать для собраний университета. В отчетном докладе по итогам поездки профессор упоминает о покупке у учителя Одесской гимназии протоиерея Ку-ницкого присланного адмиралом О. М. Дерибасом списка древнегреческой надписи на камне с высеченными «грубыми изображениями птиц» (IPE, I², 130; гл. 10.2). По его утверждению, памятник был найден в имении Дерибаса в 35 верстах от Одессы, на берегу Черного моря. Куницкий, неплохо знавший греческий язык, испытывал определенные затруднения в переводе надписи из-за неверности копии и обещал Рижскому съездить в имение О. М. Дерибаса для снятия точного списка надписи.⁹¹⁸

И. С. Рижский побывал на городище древней Ольвии и сделал его описание, скопировал две древние надписи, хранившиеся у местных жителей (гл. 10.3).⁹¹⁹ Совет университета постановил: списки надписей передать в университетскую библиотеку, профессора греческого языка, библиотекаря Я. Н. Белен-де-Баллю просить перевести их на русский язык; 15 медных и 1 серебряную древние монеты, «из коих на большей части явственно видно оттисненное имя г. Ольвии», поместить в Минц-кабинет; «целый глиняный сосуд, употреблявшийся древними греками при их богослужении и носивший название амфоры, десять отломков от других подобных сосудов, в том числе ручку сосуда с вытесненными на ней греческими словами (амфорное клеймо. — И. Т.), медный кубик с пятью точками на одной стороне, напоминающий игральные кости…» и другие привезенные И. С. Рижским древности и камни передать в Кабинет редкостей университета.

Попечитель Харьковского учебного округа граф С. О. Потоцкий и его сын Лев Севери-нович Потоцкий владели значительным собранием античных монет,⁹²⁰ коллекцией мраморов и надписей, хранившихся в имении Севериновка, в 38 верстах от Одессы на правой стороне реки Большой Куяльник.⁹²¹ Значительное число антиков их собрания, вероятно, происходило из Северо-Западного Причерноморья. Желая способствовать расширению Кабинета редкостей, С. О. Потоцкий подарил университету несколько каменных обломков с древними надписями (IPE, I², 46, 58, 91) из развалин Ольвии.⁹²²

В собрание Кабинета, видимо, попала и бронзовая древнегреческая статуэтка «Афродиты, или Наяды, вышедшей из воды», найденная после проливного дождя в песчаном берегу близ с. Радьковка в 1808 г. Об этой находке университету сообщил смотритель Прилуцкого уездного училища Белецкий-Носенко.⁹²³

Собрание кабинета имело традиционный для русских музеев XVIII—начала XIX в. «кун-сткамерный», смешанный характер, где, как правило, хранились и естественно-исторические, и археологические, и этнографические редкости. К экспонатам относились прежде всего как к учебным пособиям для студентов. Необходимой научной систематизации коллекций, строгого учета и должного порядка в хранении не было. По словам профессора Е. К. Редина, часть археологических находок поступала не в Кабинет редкостей, а в Технический или Естественно-исторический кабинеты. После закрытия Кабинета редкостей в связи с организацией Музея изящных искусств и древностей при университете его собрания распылились по другим кабинетам,⁹²⁴ причем часть вещей утратила свои паспорта. Об этом красноречиво свидетельствует следующий факт: в декабре 1846 г. ООИД обратилось в Совет Харьковского университета с просьбой снять копии с ольвийских надписей, подаренных С. О. Потоцким, для составления полного свода греческих надписей Северного Причерноморья. В ответ была получена копия только одной (!) надписи, снятая профессором А. О. Балицким (IPE, I², 91), так как других просто не оказалось на месте.⁹²⁵

Основой Минц-кабинета университета стали коллекция из 20 золотых и 820 серебряных монет, пожертвованная С. О. Потоцким в 1804 г., и дар доктора Богдана Павловича Гирциуса (в ряде архивных документов — Гиртциуса) — 106 древнегреческих монет и редкостей, большая часть которых, скорее всего, происходила из Херсонеса. Это собрание в 1806 г. было прислано Гирциусом из Крыма.⁹²⁶

В 1813 г. адмирал П. В. Чичагов отправил в Харьков с чиновником Касторским огромную коллекцию монет (13 252 экз.), захваченную русской армией в замке князей Радзивиллов в Несвиже. В сопроводительном письме Чичагов писал: «Желая участвовать в доставлении Харьковскому университету вещей, замечания достойных, посылаю при сем значительное собрание древних медалей и монет, взятых в добыче у неприятеля, покорнейше прошу принять их в знак моего уважения к отличному сословию, просвещением юношества занимающемуся. Приятно мне будет, когда сбор сих медалей и монет окажется достойным внимания любителей древностей, и послужит в пользу благородному юношеству».⁹²⁷ В 1845 г. князь Радзивилл за возвращенные ему шесть фамильных медалей подарил университету 236 монет «по отделу древних городов, народов и царей».⁹²⁸

17 июня 1821 г. нумизматический кабинет осмотрел акад. Е.Е. Кёлер: «Здесь имеются золотые медали, подаренные царицей Елизаветой, старые монеты Радзивилла вперемешку с другими. Очень много фальшивых монет, немало также новых; отличные медные монеты XV века».⁹²⁹ Другие археологические коллекции университета не заинтересовали академика.

Кёлер изредка переписывался с В. Н. Каразиным. Так, в июле 1835 г. академик благодарил его за присланную в дар античную монету и просил покупать «медали» для своей коллекции. «Хорошо было бы предпринять раскапывание курганов, находящихся в ваших местностях, — писал Кёлер, — чтобы узнать, нет ли в них чего-нибудь любопытного. В древних гробницах, открытых в Керчи, и до сих пор еще открываемых, найдено множество золотых вещей, которым все удивляются. Если можно будет достать несколько образчиков того, что находится в ваших курганах, то нет сомнения, что правительство возьмет на себя все необходимые расходы и даже поощрит к разведыванию, как оно сделало в Керчи. Там один очень деятельный и точный чиновник (Карейша. — И. Т.) получил, например, недавно три тысячи вознаграждения».⁹³⁰

Каразин в свою очередь еще в 1827 г. и 1839 г. в письмах о местных древностях высказал мысль о необходимости изучения «городищ», под которыми он подразумевал как собственно городища, так и курганы. Первое письмо было написано по просьбе администрации Слободско-Украинской губернии, выполявшей указ Николая I «о собрании по всем губерниям сведений об остатках древних замков и крепостей или других зданий древности», второе — в связи с проектом В. В. Пассека исследовать «могилы полуденных губерний» (гл. 5.1). Любопытны рассуждения Каразина о времени создания «городищ» и их функциональном назначении: «Некоторые из них, конечно, до Иродотовых времен; и, следовательно, старее всего того, что за исключением берегов Черного моря представляет нам Россия. Но их нужно разрывать: и на сие потребны издержки богатых лордов, которые были бы любители таковых предметов, [их] у нас еще не видно. […] В 1810 г. (в следующем письме указан 1801 г. — И. Г.), в один из летних месяцев… Богодуховского уезда однодворческой слободы Вольнаго, Казацкая тож, на правом берегу Ворскла, в овраге близ… городища, после сильных дождей, найдено древнее… украшение из чистого золота, весом в 4 фунта три четверти [1.94 кг] (по показанию других только в три фунта с четвертью [1.33 кг]). Оно представляло круглый, по краям только расплющенный четвероугольно жезл, который свит в два кольца таким образом, что расплющенные и в виде змеиных голов изваянные конечности, сходились над внутренним кольцом, лежащим между ими, одна с другою на одной черте. Все это составляет род венца, который можно было накладывать взрослому человеку на голову. Беспосредственно за каждою из обеих, в виде змеиных головок изваянных конечностей, на плоском еще месте, следовали по три, как бы вытесненные (en relief) изображения: первого оленя, второе рыси, третье вепря. Все занимали около двух вершков вместе [8.89 см]; но за ними следовала еще на столько же чешуя, так же выпукло, а между тем золотой прут, нечувствительно из четырехгранного изменялся в круглый, совершенно гладкий. На внутренней стороне, противу упомянутых изображений, обращенных наружу, находились, также вершка на два [8.89 см], какие-то литеры, или знаки. […] Вот все, что я мог сведать, расспросив у самовидцев, простолюдинов… спустя несколько времени после самого происшествия. Так и довел я тогда до сведения бывшего гражданского губернатора, покойного Ивана Ивановича Бахтина, который и сам тщетно следовал о вещи. Ее уже не было!.. Таким образом невозвратно лишился любопытной и ученый свет редчайшего, единственного, может быть, в своем роде, памятника!..». Речь, видимо, идет о гривне или диадеме, выполненной в скифском зверином стиле. В. Н. Каразин также сообщает, что в губернии зачастую находят римские монеты, причем ему самому встречались исключительно серебряные первых трех веков нашей эры,⁹³¹ т. е. императорской эпохи: «Сколько таковых, под именем Ивановых головок (в предположении, что это голова Иоанна Крестителя) переплавлено уже до сих пор! Вообще сколько исчезло и еще исчезнет сокровищ для ума, если не будут взяты должные меры!.. Но городища почитаю я древнее цесарей и важнее для нас их монет […] Любопытно было бы раскопать городища, каковыми я разумею не только насыпи, под сим именем собственно в народе известные, но и такое неправильное сцепление могил, каково, например, на десятой версте от Ольшаны к Богодухову, или на 24-й от Богодухова к Ахтырке. Это были конечно города или центральные селения. Прочие, меньшие, впали, заровнялись и исчезли, наряду с современными им надгробными насыпями. Высокие курганы гораздо позднейшего происхождения».⁹³²

Но вернемся к археологическим собраниям Харьковского университета. Кабинет увеличивал свое собрание ежегодными новыми покупками и пожертвованиями монет. Е. К.Редин отмечал, что рост числа нумизматических памятников шел непрерывно, многие из них были довольно редкими и ценными. Какую долю в коллекции занимали античные монеты, мне установить не удалось. Известно лишь, что профессор по кафедре греческой словесности и древностей Альфонс Осипович Балицкий (1805—1858), знаток классического мира, заведовал Минц-кабинетом в последние годы его существования (1836—1849) и работал над составлением каталога монет, который так и остался неизданным.⁹³³ По университетскому уставу 1835 г. (§ 167, пункт 11) кабинет вошел в Музей изящных искусств и древностей как самостоятельное подразделение.⁹³⁴

В 1845 г. А. О. Балицкий подал в Совет университета рапорт, в котором доказывал необходимость публикации «ученого каталога монет и медалей». «И долг профессора, — писал Балицкий, — и собственное мое убеждение возлагают на меня нравственную необходимость стараться, чтобы таковое описание кабинета не уронило чести университета и соответствовало настоящему состоянию науки нумизматики. Между нашими монетами находятся некоторые, доныне еще неиздаваемые (sic!), и которых определение, будучи сопряжено с большими трудностями, требовало бы совещания с другими учеными, испытанными в этом деле». Для подготовки «полной ученой описи» и обмена дублетными монетами профессор просил у Совета командировку в Петербург, Дерпт (где он в 1828—1833 гг. учился в Профессорском институте и был удостоен степени доктора философии) и Киев, в лучшие Минц-кабинеты России. Однако из-за бюрократической волокиты его поездка состоялась лишь в 1847 г.⁹³⁵ Преподавательская деятельность постоянно отвлекала А. О. Балицкого от научных штудий, и каталог монет, как большая часть его трудов, так и не увидел свет.

Кабинет редкостей и Минц-кабинет Харьковского университета, оставаясь скромными музейными собраниями, все же внесли определенный вклад в дело охраны археологических памятников Новороссийского края. Тем более невозможно переоценить образовательное значение университетских музеев на юге России для нарождающейся служилой и дворянской интеллигенции России в первой трети XIX в.

• 4.3. ФЕОДОСИЙСКИЙ МУЗЕЙ ДРЕВНОСТЕЙ

К числу первых муниципальных собраний античных памятников на юге России относится коллекция Музея древностей в Феодосии, основанного в 1811 г. Сведения по истории музея в литературе довольно скупы. Тем большее значение имеют документы по истории создания музея из архивов Киева, Петербурга, Одессы, Симферополя, частично восполняющие этот пробел.⁹³⁶

Инициатором создания музея был Семен Михайлович Броневский (1763 или 1768—1830), историк, исследователь Кавказа, военный и гражданский деятель, администратор, градоначальник Феодосии в 1810—1816 гг.⁹³⁷ А. А. Скальковский сетовал, что Броневский был так мало известен и что он с трудом смог собрать лишь краткие сведения о жизни этого замечательного человека,⁹³⁸ «начальника самого благоразумного, мужа, достойного всякого уважения, известного своею глубокой ученостью и прекрасными качествами души».⁹³⁹ Характеристики современников в оценке его личности единодушны: «Отличный человек! […] Преисполненный познаний, и великий знаток на многих языках писать […], человек с обширными сведениями, и мастерски излагающий свои мысли»;⁹⁴⁰ «…человек честнейший и просвещеннейший, конечно немного задорный, часто не в ладах с новороссийскими генерал-губернаторами, от коих градоначальства тогда еще не зависели».⁹⁴¹

Обстоятельства биографии Броневского проясняют архивные документы. Он родился в родовом поместье Маньково (40 км от Смоленска) в семье мелкопоместных дворян, потомков польского шляхтича Станислава Броневского, в с. Супротивье Смоленской губернии владел 17 душами мужского пола (по данным формулярного списка от 21 ноября 1811 г.). Согласно И. К. Павловой, военное образование и знание европейских языков молодой человек получил в Шкловском благородном училище (кадетском корпусе) под Минском, куда поступил в 1778 г. и несколько лет оставался инспектором классов. Об этом, однако, умалчивает его формулярный список. В военную службу Броневский вступил еще при Екатерине II — в гвардию сержантом (1784), вскоре был выпущен в армию капитаном (1789), определен в легкоконный Александрийский полк, участвовал в русско-турецкой войне (взятие Кушан, Паланки, Аккермана и Бендер, завоевание «нового края» в Польше), за отличие пожалован в секунд-майоры (1793), затем в премьер-майоры (1794), переведен из Александрийского в Нижегородский драгунский полк, «с коим был в Персии, при покорении Дербента, Кубы (Кебы), Баки и Новой Шемахи 1796 г.». Под началом командующего войсками в Персии графа В. А. Зубова и генерал-майора М. И. Платова Броневский командовал Гребенским казачьим полком. После 13 лет службы он был уволен с тем же чином (1797), в марте 1801 г. вновь принят на службу подполковником и уволен от воинской службы с переводом в штатскую с чином надворного советника, с сентября 1802 г. по ноябрь 1803 г. служил правителем канцелярии при главноуправляющем Грузии генерале от инфантерии князе П. Д. Цицианове. По долгу службы часто путешествуя по Кавказу, Броневский заинтересовался историей и этнографией горских народов. В Закавказье Броневский был награжден следующим чином — коллежским советником и произведен в кавалеры ордена Св. Анны 2-й степени (1803) за участие в присоединении Имеретии к России и «выручки царевича Константина из заключения».

Однако вскоре Броневский был уволен из-за свирепствовавшей в Грузии «заразительной» болезни (холеры) и уехал в Петербург. По высочайшему именному указу в октябре 1804 г. он был назначен в Коллегию иностранных дел под начало государственного канцлера гр. Н. П. Румянцева и в министерской канцелярии занимался делами по Азиатскому департаменту, причем служил «с похвалою и отличием», выполнял важные дипломатические миссии. Так, во время кампании 1805 г. Броневский находился в свите императора за границей, был отправлен из Ольмица с особым поручением в Константинополь для размена ратификаций заключенного с Портой союзного трактата, за что по возвращении был награжден орденом Св. Владимира 4-й степени (1806). В том же году Бро-невский — статский советник с переименованием в экспедиторы Азиатского департамента государственной Коллегии иностранных дел.

Являясь масоном, Броневский был достаточно близок с другим известным масоном, реформатором александровской эпохи графом М. М. Сперанским (1772—1839) и имел с ним религиозно-мистическую переписку.90 Какими-то конфликтами с влиятельными сановниками столицы, вероятно, объясняется назначение С. М. Броневского за два года до падения и ссылки Сперанского (1812) на незавидный пост градоначальника провинциального городка Феодосии с населением в 4 тыс. жителей вместо контр-адмирала А. Ф. Клокачева.

Перед назначением на должность феодосийского градоначальника, каковым он являлся с 1 июля 1810 г. по 2 ноября 1816 г., благодаря благосклонности М. М. Сперанского Броневский поднес императору первые три тетради своего труда «Новейшие географические и исторические известия о Кавказе», над которым он работал 14 лет. Александр I повелел напечатать его за счет Кабинета ЕИВ в пользу Броневского. Однако лишь в 1816 г. автор узнал, что рукопись в трех тетрадях была найдена в бумагах М. М. Сперанского и возвращена в Феодосию. 16 сентября того же года Броневский обратился с ходатайством к новому министру духовных дел и народного просвещения А. Н. Голицыну с просьбой напечатать первую часть своего труда, продолжение которого было им «давно закончено». «Но, к сожалению, — писал он, — занятия мои по службе, сопряженные с многими неприятностями, оставляют очень мало досугов для упражнений, требующих спокойного духа и свободнейшего от забот состояния».^{942 943} В 1823 г. на средства автора, а не казны были опубликованы только две первые части, посвященные географии.⁹⁴⁴

Прибыв в Феодосию, где недавно был учрежден порт (1805), Броневский развил бурную деятельность по благоустройству города и всего градоначальства: закончил строительство казарм, военного лазарета, фонтанов, татарской мечети, открыл уездное училище, с помощью Рафаила Скасси организовал торговлю с Мингрелией и Абхазией и т. п. При правлении Броневского экономические статьи городских доходов увеличились до 5 тыс. р. в год. Его заслуги были отмечены начальством: 29 января 1812 г. Семен Михайлович стал действительным статским советником.⁹⁴⁵

Приступив к служебным обязанностям, С. М. Броневский уже в сентябре 1810 г. выступил с инициативой создания городского музея древностей. Он писал в Министерство полиции, что, «обозревая город Феодосию, нашел в городских стенах, в ломку назначенных, надписи и барельефы, в камне и мраморных досках иссеченные, многие таковые же камни из стен выломанные, иные между развалинами лежащие, другие уже вошедшие в новые строения, и хотя сии надписи частию описанные путешественниками, частию вовсе неизвестные и суть остатки глубокой древности, будучи писаны готическими буквами и, следовательно, принадлежат к временам владычествования здесь генуэзцев, он, желая сохранить сии памятники, сделал запрещение употреблять их в строения, а для хранения их назначил одну из пустых мечетей, приказав складывать их в оную по мере как будут отыскиваемы между развалинами». В том же письме С. М. Броневский просил позволить ему «находящиеся в Керчи и Еникале подобные камни с греческими надписями присовокупить к собираемым в Феодосии, дабы составить здесь по времени музей».⁹⁴⁶ Министр полиции доложил записку Броневского императору Александру I, который нашел предложение градоначальника «полезным» и утвердил его 8 ноября 1810 г.

31 мая 1811 г. Феодосийская городская дума постановила создать музей (документ № 4). По утверждению ряда авторов, музей был создан лицами, которых объединяла не только страстная любовь к археологии, но и членство в открытой в мае 1812 г. масонской ложе Иордан в Феодосии (С. М. Броневский, А. Галлера, И. И. Граперон и др.). Они поддерживали тесные контакты с одесскими и керченскими масонами (А. Ф. Ланжерон, П. Дюбрюкс, Э. В. Тетбу де Мариньи и др.).⁹⁴⁷

Первым приобретением музея стало собрание древностей феодосийского купца Дживар-джи (или Джеварджи), купленное думой за 1250 р. Оно включало мраморную женскую головку, женскую терракотовую статуэтку, 13 глиняных головок, 4 глиняных бюста (протомы?), 5 терракот без голов, 5 глиняных барельефов «из базусов», 2 «звериные головки», 1 «отломок головы», 1 светильник, 5 «малых глиняных амфор и разные отломки вазусов», 1 вазу, 34 серебряные греческие и римские «медали», 100 медных римских монет. В записке о своей службе (ноябрь 1811 г.), адресованной министру полиции гр. А. Д. Балашову с надеждой, как писал Броневский, на «извлечение меня из того забвения, в коем я остаюсь погруженным более пяти лет», он сообщал: «Учрежденный по моему представлению музеум для хранения памятников древности обращает уже на себя внимание любопытствующих посетителей. (Опись музеума не представлена еще потому, что многие вещи ожидаются из Керчь-Ениколя, Фанагории и Севастополя. Он заключает в себе камней с надписями греческими и генуэзскими, с барельефами, вазов, торсов, надгробных памятников и других огромной величины редкостей числом 42 штуки; глиняных обломков от статуй, вазов, ламп, лакриматорий и проч. 38. Медалей греческих, римских, босфорских и понтийских 231 серебряных и бронзовых. Все это стоит казне не более ста рублей за перевозку вещей)».⁹⁴⁸

Музей разместился в пустующей турецкой мечети, расходы на ремонт которой С. М. Броневский предложил думе «обратить на счет городской суммы». Городским головой Феодосии был в то время дворянин Анжело Галлера,⁹⁴⁹ которому «для собирания и описания разных предметов древности, для составления в Феодосии музеума», на поездку в Керчь и Еникале было отпущено 100 р.⁹⁵⁰ С. М. Броневский в 1811 г. поручил П. Дюбрюксу, в то время надзирателю Керченской таможенной заставы, собрать в Керчи и перевезти в музей мраморы и другие древности.⁹⁵¹ Таким образом, покупками и пожертвованиями частных лиц было положено начало археологическим коллекциям. Сам С. М. Броневский совершил специальные поездки — в Херсонес, откуда привез обломки нескольких греческих статуй,⁹⁵² и в занятую русскими войсками крепость Анапу (древняя Гогриппия), где были найдены две древнегреческие надписи, украсившие музей: мраморная доска с фрагментом перечня имен из 22 строк (КБН 1140) и мраморный пьедестал статуи с посвятительной надписью Аристоники дочери Ксенок-рита (КБН 14) (рис. 76).

Сохранилась «Опись Феодосийского музеума» 1816 г., где упоминаются шесть греческих надписей (две из Керчи, две из Анапы), одна из Феодосии и одна, найденная между Гурзуфом и Никитой (IPE, I², 245), 16 генуэзских надписей из Феодосии, 8 древнегреческих барельефов, около 20 «глиняных отлепков в малом размере» (терракот), фрагменты «этрусских» (расписных и рельефных) ваз, 4 «малые вазы лакриматорные, каковые нередко отыскиваются в крымских курганах», 1 светильник, более 200 античных монет, найденных в Феодосии, Керчи, Херсонесе, Еникале, на Тамани, а также привезенные из Синопы и Анатолии. Упомянутую опись Феодосийского музея впервые опубликовал В. В. Латышев, обнаружив ее копию в бумагах А. Н. Оленина, но без указания точной даты ее составления.⁹⁵³

Рис. 76. Надписи из Горгиппии (КБН 14, 1140), вывезенные С. М. Броневским из Анапы в Феодосийский музей древностей («Trouvee par Mr… Broniewsky a Anapa»). Археологический сборник А. Я. Фабра. Чернила.

Перо. Не позднее 1839 г. (НА ОАМ, № 83181, л. 21. Публ. впервые).

12 мая 1818 г. Феодосийский музей посетил император Александр I в сопровождении А. И. Михайловского-Данилевского. Военный историк писал, что «музеум можно разделить на две части; в одной хранятся вещи, найденные в Феодосии, а в другой предметы, которые поступили из разных мест. Первые состоят почти все из мраморных досок с надписями и гербами Генуи и различных дворянских фамилий сей республики. Также есть несколько ваз, которые приличнее можно назвать большими кувшинами: они совершенно подобны тем, которые видны в погребах Помпеи. Любопытно, что начальником сего отделения музеума был один генуэзец (Галлера. — И. Т.), которому, таким образом, суждено показывать путешественникам ничтожные обломки, свидетельствующие, что некогда отечество его владычествовало на берегах Босфора. Государь не оставил без внимания этого случая и сказал ему, указывая на генуэзские мраморы: “Вы здесь дома: вы окружены памятниками вашей народной славы”. Другая часть музеума состоит из небольших статуек, посредственной работы, подаренных разными лицами, из нескольких десятков медалей и мраморных досок, привезенных из Анапы и взятых в сем городе во время пребывания там русских войск».⁹⁵⁴

Швейцарский путешественник Ф. Дюбуа де Монпере отметил, что один из феодосийских градоначальников приказал перевести из ст. Тамань (крепости Фанагории) в Феодосию четырех мраморных львов, которые, по его мнению, принадлежали храму Афродиты Апатуры: два украсили вход в музей, а два других — сад градоначальника.⁹⁵⁵ В этом описании нетрудно узнать С. М. Броневского, который в 1816 г. был уволен со своего поста и остаток жизни провел в уединении «в беседе с науками и природою», выращивая сад в окрестностях Феодосии и живя «на прекрасной мызе.., устроенной им на месте старого монетного двора крымских ханов».⁹⁵⁶ По анонимному доносу местных чиновников (как уточняет Ф. Ф. Вигель, «греческой партии»⁹⁵⁷) о якобы допущенных им злоупотреблениях при постройке Феодосийского карантина Броневский был уволен с должности «без просьбы, без вины и без копейки пенсиона» и подвергнут допросам со стороны Таврической следственной комиссии под руководством

 

херсонского военного губернатора, тайного советника Жегулина (следствие закончилось его оправданием Сенатом лишь в 1824 г.)- После отставки Семен Михайлович переехал на построенную им дачу из 4—5 комнат «Добрый приют», находившуюся в 2—3 верстах от города на взморье, где на 8—9 десятинах земли развел сад, имевший более 10 тыс. фруктовых деревьев, и вынужден был жить на средства от продажи миндаля и винограда, составлявшие всего 3 тыс. р. в год ассигнациями. «В прекрасном саду сего почтенного мужа, — писал П. П. Свиньин, — есть несколько мраморов и статуй, полученных им из здешних окрестностей и из Фанагории, в том числе и два огромные льва».⁹⁵⁸ Поэт, впоследствии министр народного просвещения А. С. Норов писал в путевых заметках, что сад находится «посреди рен-трашементов, где князь Долгорукий-Крымский разбил татар». Сад украшали фонтаны, храмики, горки и пр., на одном из холмов Броневским были помещены фрагменты колонн паросского мрамора «со вкусом поставленные и окруженные другими остатками древности» (камнями с надписями), на другой горке находился надгробный памятник, где была похоронена племянница С. М. Броневского.⁹⁵⁹ После смерти владельца, в 1837 г. два мраморных льва, украшавших ворота его сада, были переданы Керченскому музею.⁹⁶⁰

Известно, что А. С. Пушкин, проезжая по Крыму вместе с Раевскими, 17—18 августа 1820 г. останавливался на даче С. М. Броневского, где в то время находился и Г. В. Гераков. Поэт писал брату: «Из Керчи приехали мы в Кефу, остановились у Броневского, человека почтенного по непорочной службе и по бедности. Теперь он под судом — и, подобно Старику Вергилия, разводит сад на берегу моря, недалеко от города. Виноград и миндаль составляют его доход. Он не умный человек, но имеет большие сведения о Крыме, стороне важной и запущенной».⁹⁶¹ С поверхностной оценкой молодого Пушкина, на мой взгляд, согласиться нельзя. Г. В. Гераков записал свои впечатления о записке Броневского «О южном береге Крыма», представленной таврическому гражданскому губернатору А. Н. Баранову: «Отлично написано, красноречиво, логически, умно, дельно; мало у нас таковых писателей! В конце сих мыслей Броневского сказано почти так: когда все выполнится по его обдуманному предположению, тогда явится фруктовый сад на 250 верстах, достойный величия и славы России».⁹⁶² 12 апреля 1823 г. Броневский был избран действительным членом Московского общества истории и древностей российских, несколько ранее — членом Казанского общества любителей словесности. В одном из писем председателю МОИДР А. А. Писареву, рассуждая о своих возможностях содействовать целям общества, Броневский предложил свои услуги в описании причерноморских музеев (документ № 10). «В то время, когда я находился в отчаянии о моей бесполезности (как действительного члена МОИДР. — И. Г.), — писал Броневский Писареву 16 января 1825 г., — приехавший сюда иностранец г-н Тетбу, любитель изящных искусств, особенно рисованья, привел меня в возможность своею добродушною благосклонностию исполнить хотя некоторую часть моих обязанностей перед обществом, доставлением Вашему Превосходительству прилагаемых рисунков лучших вещей Феодосийского музеума. Они завернуты в трубку вместе с описанием и адресованы на ваше имя в виде посылки. Я должен сказать, что касательно верности и точности рисунков, нельзя достигнуть большего совершенства; они изображают подлинные предметы с таким удачным сходством, как искуснейшая портретная живопись. Г-н Тетбу по просьбе моей назначил размер всех срисованных вещей в французских футах и дюймах, и надписи списал сколько можно вернее, так что ученые люди в отдаленнейших местах могут делать свои догадки и заключения о содержании оных».⁹⁶³ Описание и рисунки, которые должны были быть опубликованы в третьем томе трудов общества,⁹⁶⁴ изданы не были и, к сожалению, пока не обнаружены. Броневский хлопотал у Грейга о получении описания собрания древностей в Николаеве для публикации его в трудах МОИДР, и 24 марта 1825 г. предложил А. А. Писареву избрать главного командира Черноморского флота и портов почетным членом общества, а М. Б. Верха его действительным членом.⁹⁶⁵

Последние годы жизни Броневский тяжело болел. Дача после его смерти была продана герою кавказской войны генералу П. С. Котляревскому, поэтому архив писателя не сохранился. В протоколе МОИДР от 30 ноября 1846 г. есть упоминание, что действительный член общества Г. И. Спасский зачитал коллегам отзыв «относительно записок г-на Броневского, хранящихся в архиве общества и относящихся до древностей Южной России». Общество постановило «записки г-на Броневского, как вполне относящиеся к древностям Новороссийского края, препроводить в свое время в Одесское общество истории и древностей».⁹⁶⁶ Были ли отправлены рукописи в Одессу, мне установить не удалось.

Так как Феодосийский музей финансировался городской думой, его фактическим руководителем оставался городской голова А. Галлера. Он был страстным нумизматом и составил значительную коллекцию древностей, которую изучил П. И. Кёппен при работе над «Древностями северного берега Понта». 24 августа 1821 г. с Галлерой встретился акад. Е.Е. Кёлер, прибывший в Феодосию по поручению Петербургской Академии наук: «Утром… явился вызванный мною полицмейстер с человеком небольшого роста, который меня знал и который… оказался любезным маленьким Галерой. Мы отправились первым делом в устроенный г-ном Броневским музей, где в темном и не очень подходящем зале бывшей мечети я увидел следующие памятники: опубликованную мною в “Munchener Abhandlungen” надпись… [КБН 14], привезена из Анапы в Феодосию во время последней экспедиции в названный город… Изданная мною надпись… [КБН 23] также находится здесь, будучи доставлена сюда из Керчи. (…) Надпись, которую я в 1804 г. списал на развалинах Херсона, тоже находится здесь, а коллега г-н Галера заблуждается, полагая, что она происходит из Керчи и оттуда попала в Феодосию. Сохранность ее очень плохая… Еще надпись, которую я несколько лет тому назад получил в недурной копии, я списал сам с хранящегося здесь мраморного оригинала, доставленного из Анапы… [КБН 1140]». Е.Е. Кёлер осмотрел также клейма на амфорных ручках Синопы и Фасоса. Академик вместе с архитектором Э. Паскалем посетил какие-то раскопки: «Затем мы отправились смотреть разрытый курган. Сперва увидели огромную кучу камней, отброшенных в сторону, чтобы можно было посмотреть, есть ли что-нибудь внутри кургана. Потом еще такую же кучу поменьше. Оба у самого города, в западном направлении за городом». В тот же день Галлера продемонстрировал Кёлеру список своего нумизматического собрания, и продал петербургскому ученому 30 амфорных клейм и другие вещи — «все отборное и прекрасной сохранности. Все предметы заслуживают внимания и на всех имеются, кроме надписей, очень красивые небольшие изображения».⁹⁶⁷ Впоследствии свое нумизматическое собрание Галлера продал Королевскому нумизматическому кабинету в Париже.⁹⁶⁸

30 июня 1818 г. Галлера по описи сдал вещи Феодосийского музея его новому хранителю и заведующему, карантинному доктору И. И. Граперону.⁹⁶⁹ Этот французский эмигрант, глава феодосийской масонской ложи Иордан (1812—1848), объединявшей итальянских и французских жителей города,⁹⁷⁰ был достаточно образованным человеком — он получил известность не только как ученый-медик, но и как коллекционер древностей и «ревностный археолог», который составил план генуэзской Кафы.

Доктор медицины Иван Иванович Граперон (Грапперон, 1774—1848), уроженец Орлеана, дворянин, учился на медицинском факультете Парижской Академии (1791—1796), как врач приобрел добрую репутацию еще на родине. В 1809 г. по рекомендации Наполеона был приглашен на русскую службу по контракту. В Петербурге его диплом был подтвержден «испытанием» в Медико-хирургической академии. Недолгое время прослужив в столице, в 1810 г. Грапе-рон по прошению перевелся в Крым, работал в воинских лазаретах, в 1821 г. стал главным медицинским чиновником Феодосийского карантина, затем по роду службы (борьба с чумой, устройство санитарных кордонов и внешних карантинов) много путешествовал по Новороссийскому краю, Бессарабии и даже Румынии. В 1847 г. Граперон был вызван в Петербург «для выработки законоположения о чумной заразе» и на обратном пути, под Курском, зверски убит.⁹⁷¹ Среди его бумаг, приобретенных в 1849 г. Одесским обществом истории и древностей, — хронологические таблицы царствований боспорских династов (по Кари и Стемпковскому), прориси и списки монет Боспор-ского царства, планы Феодосии, рисунки античных надгробий и копии надписей, материалы по древней географии Северного Причерноморья, описи Феодосийского музея, инвентарные списки монет, письма Я. В. Э. Тетбу де Ма-риньи.⁹⁷²0В материалах Кёппена сохранился список каталога принадлежавших Граперону монет.⁹⁷³

В описании музея, составленном П. П. Свиньиным в 1825 г., подчеркнуто, что главное его богатство составляет коллекция «этрусских (т. е. расписных. — И. Т.) вещиц, найденных в развалинах цитадели», подтверждающих гипотезу о локализации античной Феодосии на месте средневековой Кафы. «В числе сих вещиц я заметил несколько глиняных пенатов, принадлежащих к эпохе совершенства искусств в Греции. Из мраморных досок любопытнее всех две: одна с греческой надписью, упоминающей о Parisates… и в честь коего, заметно, на доске сей была сооружена статуя [КБН 23]; а другая доска с именем и гербом консула Юстиниана 1474 г. […] Еще замечательна большая доска с изображением грифона, гербом Пантикапеи. Между монетами примечательнейшими могут почесться золотая Лизимаха и серебряная Ле-андра, подаренные музеуму его величеством государем императором Николаем Павловичем в бытность его еще великим князем. […] Собрание сие помещено в небольшой турецкой мечети, у преддверия коей поставлены два мраморных льва, вытащенные в Фанагории из моря».⁹⁷⁴

Средства, выделяемые думой на музей, были незначительны — с 1811 г. по 1826 г. «на содержание музея и разные в оном поправления» было получено всего 776 р. 43 к. (не считая 1250 р. на покупку коллекции купца Дживарджи в 1811 г.).⁹⁷⁵ П. И. Кёппен, посетивший Феодосию в ноябре 1827 г., в 1833—1834 гг., также составил опись музея, которая почти не отличается от описи 1816 г. В доме у Граперона Кёппен осмотрел только что купленный в Керчи мрамор с надписью и несколько редких боспорских монет.⁹⁷⁶ Видимо, и Галлера, и Граперон больше думали о пополнении своих собственных коллекций древностей, чем о новых поступлениях в фонды музея. Только благодаря пожертвованиям частных лиц — С. М. Бро-невского, генерала Тучковина, графа Потоцкого, барона А. К. Боде, графа Л. Кочубея, Л. А. Перовского, А. Ф. Спады⁹⁷⁷ — число экспонатов медленно росло.

В июне 1826 г. И. П. Бларамберг осмотрел Феодосийский музей и проверил наличие вещей по описи. «Я полагаю, — писал он Воронцову, — что с малыми издержками можно бы было дать сему хранилищу вид гораздо пристойнейший, прибавлением в некоторых местах окон для лучшего освещения разных предметов, особливо надписей, которые теперь едва разобрать можно…». Он также предложил переместить пантикапейский барельеф с изображением грифона (рис. 77), ранее украшавший портал Керченской крепости и неизменно вызывавший внимание путешественников,⁹⁷⁸ в Керченский музей в обмен на четыре античные статуи из Таганрога (гл. 17), описанные И. А. Стемпковским (документ № 13) и по его же настоянию перевезенные в Керчь.⁹⁷⁹ Это предложение не получило отклика Граперона, поэтому барельеф с грифоном и поныне хранится в Феодосийском краеведческом музее.⁹⁸⁰ Язвительный Ф. Ф. Вигель писал о докторе Грапероне, что он «столь же мало смыслит в архео-

Рис. 77. Барельеф с изображением грифона, украшавшего ворота керченской крепости, из Пантикапея («Pierre trouvee dans le Fort de Kertch et transportee dans le Museum de Theodosie»). Собрание Феодосийского музея древностей. Ill в. до н. э. Археологический сборник А. Я. Фабра. Чернила. Перо. Не позднее 1839 г. (НА ОАМ, № 83181, л. 20. Публ. впервые).

логин, как и в медицине, а как француз берется за все, и сей музеум только богат вещами, похищенными из Керчи, когда сей город был подвластным Феодосии. Большие споры идут о том между гг. Бларамбергом и Грапероном, особливо же за одного грифона,⁹⁸¹ высеченного на камне. Этот грифон был эмблемою Пантикапеи, украшал долго ворота Керченской крепости, и насильственно завладела им Феодосия».⁹⁸²

Занятый раскопками и устройством Одесского и Керченского музеев, И. П. Бларамберг не уделял достаточного внимания Феодосийскому музею. В 1826 г. по распоряжению начальства ежегодное финансирование музея (171 р. серебром) было прекращено.⁹⁸³

Вероятно, в середине 1830-х гг. во время первой поездки на Восток и в Иерусалим город посетил поэт А. С. Норов. Его внимание привлекли два льва при входе в здание старой мечети, где помещался музей, барельеф с грифоном, «голова Юноны аттической красоты, камень, где видны следы двух правых ног, глиняная статуйка, изображающая римскую женщину (matrona), другие головки, голова воина босфорского с львиною кожею на оной, с большим выражением (бюст Геракла. — И. Т.)», греческие и генуэзские надписи, «чрезвычайной величины амфора и несколько других».⁹⁸⁴

Летом 1834 г. в Феодосии побывал Ф. Дюбуа де Монпере. Судя по его описанию, музей к тому времени обогатился вещами из раскопок в районе карантина — античной расписной и чернолаковой керамикой. Дюбуа сетовал на отсутствие в музее должного количества памятников древнегреческой Феодосии и предлагал переместить в Керченский музей пантикапей-ские, таманские и анапские древности. Позднее он писал, что два льва, украшавшие вход в музей, и мраморные колонны, предназначавшиеся для городского собора, по приказу бывшего феодосийского градоначальника (1828—1829), затем таврического губернатора (1829—1837) А. И. Казначеева были перевезены в его поместье.⁹⁸⁵

К 1837 г. относится описание музея, составленное сотрудниками экспедиции Анатолия Демидова. В самом городе они обнаружили множество генуэзских гербов, вделанных в стены или использованных в качестве украшений у входа в жилые дома. Менее чем за час путешественники собрали значительное число фрагментов расписной античной керамики, причем «без всякого особенного усилия».⁹⁸⁶ Древние памятники все время попадались на глаза — несмотря на существование музея, большинство их оставалось вне его стен. Русские и иностранные путешественники охотно скупали древности, «через что край российский терял предметы, имеющие для него историческую важность». Один Граперон при полном отсутствии средств на приобретение памятников не мог уследить за всеми случайными открытиями. После трагической гибели хранителя в 1848 г. правление Феодосийского центрального карантина взяло на себя обязанности надзора за музеем,⁹⁸⁷ из-за чего хранилище древностей пришло в окончательный упадок.

Первый этап деятельности Феодосийского музея связан с именами дилетантов, любителей древностей — С. М. Броневского, А. Галлеры, И. И. Граперона. Сам факт появления подобного хранилища свидетельствовал о распространении любительских изысканий и коллекционирования древностей,⁹⁸⁸ о проявлении интереса у части местных жителей к прошлому своего «классического» края. Показательно, что Феодосийский музей стал первым собранием археологических памятников Северного Причерноморья, возникшим «снизу», по инициативе самих горожан, а не по приказу администрации Новороссийского края.

• 4.4. ОДЕССКИЙ ГОРОДСКОЙ МУЗЕЙ ДРЕВНОСТЕЙ

Директором созданного по докладу М. С. Воронцова императору Одесского городского музея древностей с окладом 3 тыс. р. серебром в год из сумм Государственного казначейства был назначен состоящий при новороссийском генерал-губернаторе чиновником по особым поручениям И. П. Бларамберг. К открытию Одесского музея, состоявшемуся 9 августа 1825 г.,⁹⁸⁹ Иван Павлович подарил ему коллекцию древностей — 14 памятников Древнего Египта, 68 бронзовых вещей из развалин Геркуланума и Помпей, 195 монет римских императоров, 70 древнегреческих монет городов Средиземноморья и Причерноморья, 50 томов книг по языкознанию, истории, археологии, географии на французском, итальянском и русском языках, в том числе издания античных авторов. Подробные списки подаренных вещей и книг сохранились.⁹⁹⁰ В письме к М. С. Воронцову антикварий выражал надежду, что «многие особы поспешат добровольными приношениями умножить собрание древностей, которое должно соделаться тем важнее, что со временем должны в оном соединены быть многочисленные предметы, с давнего времени рассеянные и забытые в руках частных людей, из коих весьма немногие занимаются наукою древностей, предметы, которые, не принося никакой пользы ни владеющим оными, ни ученому обществу, подвержены тому, что при первом случае могут быть вывезены в чужие земли, вслед за множеством редких вещей, в классическом нашем крае найденных, а ныне украшающих кабинеты общественные и частные в разных странах Европы».⁹⁹¹

М. С. Воронцов предложил И. П. Бларамбергу завести особую книгу для учета поступлений от частных лиц, с обязательным указанием фамилий дарителей.⁹⁹² Генерал-губернатор Новороссии предписал всем военным городским и земским начальникам края предпринять меры по охране памятников и переправить древности, найденные в Херсонской губернии, Бессарабии и на Тендре в Одесский музей. Помня о существовании Кабинета редкостей Черноморского депо карт в Николаеве, М. С. Воронцов в одном из писем А. С. Грейгу высказал мысль о возможности в будущем обмена памятниками между одесским, керченским и николаевским собраниями.⁹⁹³

В первый год в музей поступили древности из коллекций бессарабского помещика князя Е. М. Кантакузина (35 древних монет, в том числе 2 золотые, 7 серебряных и 25 медных, «резное из слоновой кости изображение Клеопатры, несколько рукописей на греческом, молдавском и турецком языках»),⁹⁹⁴ графини Е. К. Воронцовой («лампада из глины, недавно отысканная в развалинах Ольвии», на щитке изображение петуха, обломок терракотовой про-томы — «маленького глиняного барельефа» с изображением «фигуры в одежде» из Ольвии, большая «патера глиняная или чаша» из Ольвии, маленькая краснофигурная ваза из Ольвии, т. е. лекиф с изображением пальметки, «надпись на мраморе, столь поврежденная, что едва разобрать можно несколько слов, между которыми имя Зинона и слово EIKQN, т. е. изображение подает повод к догадке о сооружении статуи сему неизвестному Зинону ольвиополитами или херсонеситами. Камень сей найден недавно в г. Бериславле, куда неизвестно каким образом, когда и откуда он был привезен»⁹⁹⁵ [НО 80?]). Туда же поступили дары И. А. Стемпковского («расписная глиняная ваза с двумя ручками, найденная в 1823 г. в Одессе между театром и новым бульваром в древней гробнице»), графа С. О. Потоцкого («сосуд — лошадиный бюст из Ольвии»), коллежского советника П. Я. Марини (25 монет римских императоров, в том числе 7 серебряных и 18 медных), белевского мещанина Сазонова (13 медных монет, в том числе 9 херсонесских, 1 пантикапейская и 3 Восточной империи), А. И. Левшина (10 древнегреческих медных, 2 серебряные и 4 медные Римской империи) и самого графа М. С. Воронцова (99 серебряных и 127 медных греческих и римских монет).⁹⁹⁶

И. П. Бларамберг предложил музею приобрести его ольвийскую коллекцию (скульптура, мраморные архитектурные фрагменты, керамика, надписи, монеты) за 1000 червонцев. Получив разрешение от императора Николая I, М. С. Воронцов приказал купить кабинет Бларамберга на счет доходов города Одессы, а бывшему хозяину поручил составить описание собрания с рисунками.⁹⁹⁷ Эта статья Бларамберга не была опубликована, но, к счастью, она сохранилась в рукописи⁹⁹⁸ и позволяет уточнить происхождение некоторых неверно атрибутированных или депаспортизованных вещей ОАМ НАН Украины. Для приема в музей кабинета Бларамберга была создана комиссия в составе И. А. Стемпковского, А. Ф. Спады и О. И. Рено. В сентябре 1826 г. кабинет поступил в музей с описью, рисунками, каталогами и ведомостями.⁹⁹⁹

В 1827 г. капитан одесского порта Е. В. Зонтаг заметил случайно между камней, выгруженных как балласт с прибывшего из Архипелага корабля и предназначавшихся для укрепления осыпавшегося откоса, служившего основанием карантинного мола, несколько мраморных фрагментов и счел нужным изучить их повнимательней. Куски представляли собой великолепно сохранившиеся два надгробных камня с барельефами и надписями, переданными Зонтагом в городской музей. Капитан корабля сообщил, что надгробия были вывезены с побережья о-ва Делос, но Бларамберг посчитал это маловероятным, так как Делос был посвящен Аполлону, а в священном месте хоронить было запрещено. Антикварий полагал, что камни были найдены на каком-нибудь малом пустынном островке, которому современные греки дали такое же имя, возможно, древней Рении Страбона в 4 стадиях от о-ва Делос, где находились памятники усопших делосцев (Strabo., X, V, 5). Сюжеты двух барельефов практически идентичны: «фигура сидящей женщины и молодой человек перед нею, который ей сжимает руку в знак вечного прощания». Надписи были опубликованы И. П. Бларамбергом в «Одесском вестнике» и переизданы А. Бёком (CIG 2314, 2317), а затем В. В. Латышевым.¹⁰⁰⁰

С началом русско-турецкой войны 1828—1829 гг. М. С. Воронцов решил послать в Болгарию и Румелию чиновников специально для поиска древностей и приобретения их для Одесского музея: В. Г. Тепляков отправился в Варну, Анхиал, Созополь и Мессемврию, Гнедич и Соколовский искали памятники в Кюстенджи, сын И. П. Бларамберга Михаил выехал на главную квартиру русских войск. Поручик 19-го егерского полка Должиков по собственной инициативе прислал в музей 171 монету, за что был поощрен 500 р. ассигнациями. М. И. Бларамберг собрал в Адрианополе 26 древних монет.¹⁰⁰¹ В отчете В. Г. Теплякова упоминается о приобретении 36 мраморов с барельефами и надписями, 89 монет, 2 ваз из Созополя, бронзового «амура» и мраморного женского бюста из Анхиала.¹⁰⁰² В 1829 г. музей древностей в Одессе значительно пополнил свои собрания античными древностями Западного берега Понта (гл. 9).¹⁰⁰³

Понимая необходимость увеличения штата сотрудников музея, в 1829 г. М. С. Воронцов обратился в Министерство народного просвещения с просьбой исходатайствовать 1000 р. в год из сумм Государственного казначейства на содержание помощника директора Одесского и Керченского музеев. Последний должен был заниматься снятием планов местности, изготовлением чертежей при раскопках, рисованием найденных вещей и т. п. Однако министерство ответило отказом, так как оба музея не состояли в его подчинении.¹⁰⁰⁴

С момента основания Одесский музей помещался вместе с собранием директора в саду дома Бларамберга в небольшой беседке, «отделанной в приличном для сего виде». В 1830 г. музей был переведен в помещение правительственных учреждений.¹⁰⁰⁵

После смерти И. П. Бларамберга (1831) музей объединили с Одесской городской публичной библиотекой; за ним стал присматривать городской библиотекарь, коллежский асессор Анатолий, или Антон Францевич (Антоний Франциск) Спада (1779?—1843).

Сведения о происхождении Спады весьма противоречивы. По одним данным, он уроженец Ливорно (Италия), был австрийским подданным, до прибытия в мае 1801 г. в Россию состоял домашним секретарем испанского посланника в Швеции. Вигель, неприязненно относившийся к Спаде, сообщает, что он родился в Португалии, мальчиком был привезен во Францию, воспитан капуцинами и посвящен ими в монахи. Во время Великой Французской революции Спада покинул Францию и прибыл в Россию. В Петербурге служил в знатных семьях домашним секретарем и библиотекарем, затем был цензором и библиотекарем в Цензурном комитете. Начал, но не завершил работу по составлению «Историко-биографического словаря замечательных мужей России». 15 ноября 1812 г. «Антуан Шпада» принял российское подданство; с 9 декабря 1812 г. до своей смерти почетный библиотекарь Имп. Публичной библиотеки, в 1819 г. принимал участие в описании и каталогизации богословских книг на итальянском языке. Издал посвященный императору четырехтомный труд «Ephemerides Russes politiques, litteraires, his-toriques et necrologiques» (SPb., 1816), который по дням года давал краткие сведения о персонажах российской истории от Владимира Мономаха до начала XIX в. В 1819 г. переехал в Одессу, служил преподавателем французского языка и словесности в Ришельевском лицее, цензором иностранной литературы; публиковал статьи в «Messager de la Russie meridionale» и «Journal d’Odessa». В Одессе Спада познакомился с А. С. Пушкиным. В первые годы пребывания в Одессе собрал коллекцию античных монет, но вскоре продал ее И. А. Стемпковскому. В начале 1829 г. Спада поступил на службу в канцелярию одесского градоначальника, где ведал иностранной перепиской, в том же году был назначен библиотекарем (заведующим) Городской публичной библиотекой, занялся ее каталогизацией. Член Одесского общества истории и древностей, Падуанской Академии наук и искусств, Флорентийской Академии художеств, Римской Академии св. Луки и др.¹⁰⁰⁶

В 1833 г. Спада был утвержден директором музея с окладом 1500 р. серебром в год из сумм государственного казначейства.¹⁰⁰⁷ Современники Спады Ф. Ф. Вигель и Н. Н. Мурзаке-вич дают ему совершенно уничижительную характеристику.¹⁰⁰⁸ Библиотека и музей были постоянно закрыты, так как весьма далекий от научных интересов «дамский потешник» почти не занимался своими прямыми обязанностями, а деньги, получаемые на содержание библиотеки, тратил на подарки сослуживцам и знакомым дамам.¹⁰⁰⁹

В годы директорства Спады музей пополнялся лишь случайными находками и редкими дарами. В 1837 г. туда поступили 22 монеты, открытые при обвале берега лимана близ деревни Ивановки под Очаковом. По распоряжению М. С. Воронцова в 1834 г. у Елены Бларамберг приобрели древности из коллекции ее отца, а в 1842 г. на выделенные Одесской городской думой 310 р. ассигнациями купили древнее кольцо и несколько римских золотых и серебряных монет.¹⁰¹⁰

Никакой работы по научному изучению и классификации экспонатов хранителем не велось. А. Ф. Спада не только не занимался комплектованием фондов, но даже продавал или просто раздаривал некоторые древности, которые не вносил в инвентарную опись, частным лицам. Впоследствии обнаружилось, что он отправил в Петербург Ф. А. Жилю две бронзовые фигурки, изображающие «Венеру с яблоком и быка», золотую, серебряную и бронзовую консульские монеты с предложением купить эти вещи для Эрмитажа.¹⁰¹¹ Вероятно, немалая часть монет музея осела в частной коллекции молодого князя В. В. Кочубея, учителем которого он когда-то был.

После смерти И. П. Бларамберга М. С. Воронцов стал меньше уделять внимания музею. В 1834 г. в составленной им справке для министра внутренних дел он уже не просит о каком-либо улучшении одесского древлехранилища, полагая, что «сторож библиотеки смотрит и за музеумом; следовательно, в настоящем положении оного, соответственно местным обстоятельствам, нет надобности увеличивать штат.., ни назначать особых сумм на увеличение и распространение оного, по той причине, что в настоящее время отыскивание древностей случается очень редко; а если бы когда нашлись предметы, заслуживающие особенного внимания, или нужно было бы где-нибудь сделать археологические разыскания, то… издержки на сие можно употребить из городских доходов, отчисляемых на экстраординарные расходы». Вывод генерал-губернатора очевиден: музей может оставаться в том же положении, «без изменения в составе оного, а равно и в способах существования».¹⁰¹²

Опасаясь пропажи лапидарных памятников, М. С. Воронцов приказал одесскому градоначальнику А. И. Левшину потребовать у А. Ф. Спады копии надписей, хранившихся в музее. Описание 11 древнегреческих надписей с достаточно безграмотными аннотациями директора на французском языке было представлено графу в феврале 1837 г. Все надписи легко атрибутируются. На полях документа сохранилась красноречивая карандашная запись секретаря генерал-губернатора, свидетельствующая о том огромном значении, какое придавал М. С. Воронцов эпиграфическим памятникам Причерноморья: «Его сиятельство приказал составить по сему предмету особое дело, а полученные надписи, равно как и ожидаемые из других мест сведения сего рода, хранить в канцелярии как величайшую драгоценность».¹⁰¹³

До М. С. Воронцова, вероятно, доходили слухи о недостойном поведении хранителя музея, путавшего государственный и личный карман. Граф понимал неспособность Спады сделать научное описание коллекции, сильно сократившейся в нумизматической части из-за преступного отношения хранителя, раздаривавшего монеты своим знакомым коллекционерам. В 1838 г. генерал-губернатор Новороссии предложил учителю начального училища при Ришель-евском лицее в Одессе историку Н. Н. Мурзакевичу классифицировать и описать древности. Не без сопротивления со стороны Спады, Николай Никифорович приступил к систематизации памятников. В делах ООИД сохранилось донесение Н. Н. Мурзакевича М. С. Воронцову от 22 марта 1840 г. с представлением рукописи 1-го отделения I части каталога: «В… 1838 г. Вашему сиятельству угодно было пригласить меня к составлению подробного описания Одесского городского музея древностей. В марте месяце того же года я приступил к описанию оного… Так как городской музей древностей составлен из двух частей — нумизматической и статуй и разных сосудов, то и я счел приличным мое описание разделить также на 2 части: часть I-ю нумизматическую и часть П-ю — собственно археологическую, разделив I-ю часть на 2 отделения. 1-е отделение — монет греческих, т. е. городов греческих вольных и автономное, и 2-е отделение монет римских, начиная с консульских и оканчивая разделением Римской империи надвое: Восточную и Западную […] Что же касается до второй части, то и она в непродолжительном времени будет кончена, если необходимые при сем ученые пособия будут достаточны. Рисунки с мраморов и сосудов вчерне иностранцем Бассоли уже кончены. Нужно их только еще раз проверить с подлинниками, и тогда можно будет приступить к вылитографированию оных, на что Ваше сиятельство изволили изъявить согласие».¹⁰¹⁴ В 1841 г. вышло описание первой части научного каталога — нумизматической коллекции, предваряемое предисловием с кратким очерком археологических исследований в Новороссии. Книга была опубликована на латинском языке «как доступном всем антиквариям и особенно нумизматам» тиражом 300 экз. на средства образованного к тому времени Одесского общества истории и древностей.¹⁰¹⁵

В архиве Одесского археологического музея хранится альбом «Рисунки предметов, принадлежащих Одесскому городскому музею древностей»,^{1016 1017} составленный под руководством Н. Н. Мурзакевича известным рисовальщиком Карло Боссоли (в другом написании Бассоли, Carlo Bossoli, 1815—1884)— иллюстрации ко второй части описания музея, так и не вышедшей в свет.

Родился К. Боссоли в швейцарском городе Лугано, спустя 5 лет его семья переехала в Одессу, где проявилось его художественное дарование, обратившее на себя внимание М. С. Воронцова. Художник — автор видов Одессы и Крыма (1837, 1840—1842), частично хранящихся в Эрмитаже. Боссоли сопровождал Е. К. Воронцову в путешествии по Италии (1839—1840). В 1843 г. вместе с престарелой матерью он вернулся на родину, много путешествовал. В 1856 г. в Лондоне вышел литографированный альбом «Пейзажи и достопримечательности Крыма», включающий 52 таблицы его произведений. 165

В альбоме К. Боссоли 92 таблицы с карандашными рисунками египетских древностей, греческих ваз, терракот, бронзовых изделий, скульптуры, рельефов, древнегреческих и латинских надписей, правда, без аннотаций. Каждый рисунок сопровождается масштабом в вершках; все они выполнены аккуратно и достаточно профессионально. П. О. Карышковский, внимательно изучивший альбом, обнаружил на его листах рисунки двух утерянных ольвийских надписей с посвящениями Ахиллу Понтарху и Аполлону Простату.¹⁰¹⁸ Среди архивных материалов ООИД мне удалось обнаружить опись Одесского городского музея с отсылками на номера альбома К. Боссоли,¹⁰¹⁹ которая позволит атрибутировать или уточнить происхождение ряда памятников О AM; правда, литографированные таблицы с рисунков, которые художник обязался выполнить за 400 р. ассигнациями, так и не нашлись. Другой документ — «Опись мраморам городского музея 1855 года» (49 номеров), составленная унтер-офицером Павлом Пороховником, также содержит ссылки на номера рисунков упомянутого альбома.¹⁰²⁰

Одесский городской музей древностей стал первым музеем в Северном Причерноморье, специализировавшимся на сборе археологических памятников. Его первый директор И. П. Бларамберг, поддерживаемый М. С. Воронцовым, старался сосредоточить здесь артефакты, случайно найденные на огромном пространстве от Дуная до Днепра. Основой коллекции стало собрание самого И. П. Бларамберга. Следуя его примеру, и другие местные коллекционеры передавали часть вещей из своих собраний в дар музею. С именем Бларамберга связано начало научного изучения памятников археологии в Одессе.¹⁰²¹ Однако пришедший на смену И. П. Бларамбергу А. Ф. Спада не сумел обеспечить дальнейшее развитие музея, а, наоборот, привел его в состояние застоя. Городские власти, периодически выделявшие средства из сумм думы, не проявляли к музею должного внимания. Новый этап деятельности Одесского городского музея древностей связан с приходом в него Н. Н. Мурзакевича.¹⁰²²

• 4.5. КЕРЧЕНСКИЙ МУЗЕЙ ДРЕВНОСТЕЙ¹⁰²³

По утвержденному Александром I докладу М. С. Воронцова о необходимости открытия в Одессе и Керчи музеев, последний должен был хранить памятники, найденные в окрестностях Керчи, по берегам Боспорского пролива, на Таманском полуострове и в Крыму.¹⁰²⁴

Генерал-губернатор Новороссийского края направил предписания феодосийскому, керчь-еникальскому, таганрогскому градоначальникам, таврическому губернатору, атаманам Войска Донского и Черноморского казачьего войска об охране памятников и присылке в Керченский музей всех находимых древностей. Из Таганрога привезли античные статуи, обнаруженные И. А. Стемпковским (гл. 17).¹⁰²⁵

В письме к И. П. Бларамбергу от 31 марта 1826 г. М. С. Воронцов предписал директору отправиться в Керчь для открытия музея и «для занятия систематического разрытия одного или двух курганов в окрестностях Керчи». 2 июня 1826 г. музей был официально открыт. «Дом нанял я для помещения музея по необходимости, — сообщал И. П. Бларамберг, — и до дальнейшего повеления Вашего Сиятельства, на два месяца у г. Павла Дюбрюкса, за 400 рублей в год, с тем уговором, чтобы все нужные поправки и раскрашения зала, сделаны были на щет его».¹⁰²⁶

И. П. Бларамберг сразу же включился в активную деятельность по организации фондов музея. У частных лиц были «собраны» мраморные статуи (рис. 78), надгробия и «другие камни с барельефами и надписями», большое количество амфор. Вещи из первых раскопок директора также поступили в музей (гл. 14). Но Бларамберг очень беспокоился за сохранность

Рис. 78. «Торс колоссальной мраморной статуи Эскулапа» («боспорского царя»), хранившийся во дворе церкви Иоанна Предтечи, затем в Керченском музее, с 1851 г. в Эрмитаже. Археологический сборник А. Я. Фабра. Чернила. Перо. Не позднее 1839 г. (НА ОАМ, № 83181, л. 18. Публ. впервые).

вещей: «… как воровство здесь дошло до такой степени, что полицмейстер уверял меня, будто в ночное время вломились к нему в дом и успели его самого обокрасть, то полагаю хранение сих вещей не безопасным, ежели не благоугодно будет сделать Вашему Сиятельству распоряжение о учреждении военного поста пред домом музея..; до получения на сей предмет разрешения, я означенные вещи отдал для хранения в керченскую карантинную контору». Воронцов немедленно приказал исполняющему должность градоначальника поставить караул перед домом Дюбрюкса — «ежели за недостатком войск военного корпуса иметь нельзя, то предпишите полиции хранить те вещи под собственную ее ответственность».¹⁰²⁷

Так как Бларамберг постоянно жил в Одессе и лишь наездами посещал Керчь для проведения археологических раскопок и проверок состояния хранилища, ключи от дверей музея, по рекомендации Р. Скасси, он оставлял у досмотрщика Керченской таможни, канцеляриста В. П. Дзюбинского,¹⁰²⁸ а ключи от ящика с древностями отдавал на хранение коллежскому секретарю А. Б. Ашику, который в то время служил при попечителе Керченской и Бугазской торговли.¹⁰²⁹

Среди первых дарителей вещей документы сохранили имена жены генерал-майора Наса-киной (надпись Фаномаха на мраморе, КБН 113), керченского жителя Триполитова и П. Дюбрюкса. В благодарственных письмах М. С. Воронцова выражается пожелание, чтобы «прочие жители Керчи подражали вам, стараясь о пользе и выгоде города, в котором вы живете. Всякий подобный поступок будет принят с признательностью и доведен до сведения высшего правительства». Дюбрюкса граф просил «по охоте и сведениям вашим в археологии вперед, если можно, помогать нам в обогащении [рождающегося] ныне заведения».¹⁰³⁰

В марте 1828 г. И. А. Стемпковский был назначен керчь-еникальским градоначальником и переехал в Керчь. Он фактически возглавил деятельность керченского археологического кружка, стал всемерно содействовать археологическим разведкам и раскопкам П. А. Дюбрюкса, И. П. Бларамберга, Р. А. Скасси, контролировал открытие склепа Куль-Обы.¹⁰³¹

Переселение И. А. Стемпковского в Керчь очень благоприятно отразилось на деятельности Керченского музея древностей. Судя по документам, И. П. Бларамберг оставался директо-

 

ром номинально и крайне редко появлялся в Керчи. Вся переписка о музее велась между И. А. Стемпковским, на которого легла забота о пополнении фондов, и М. С. Воронцовым. Если до приезда Стемпковского в музее хранилось лишь 3 надписи, то через четыре года их было уже 12, а коллекция монет увеличилась до 200 экз.¹⁰³²

В марте 1829 г. городской архитектор Керчи А. Дигби и одесский купец 1-й гильдии С. Томазини передали в музей древности случайно открытые при добыче глины близ Замос-тского кордона — 10 терракотовых статуэток, 5 ваз разной величины, множество мелких женских украшений из кости, стекла и перламутра.¹⁰³³

В 1829 г. начали ломать сооружения старой керченской крепости, а камень продавать жителям города. В стенах укреплений были «видны во многих местах куски древних мраморов». Несмотря на предупреждение полиции, невежественные рабочие совершенно не обращали внимания на древности, «в глазах их никакой цены не имеющие», и, как писал И. А. Стемпковский М. С. Воронцову, «недавно случилось, что обломок с надписью едва не был обращен в новую постройку». Чтобы предотвратить утрату памятников, И. А. Стемпковский нанял специального человека, надсмотрщика, который «безотлучно находился при разломке стен старых строений, осматривая все добываемые из оных камни и наблюдая о сбережении и обращении в музей тех, кои окажутся с изображениями, надписями и проч.». В результате в музей поступили несколько мраморных и известняковых «украшений древней архитектуры», хорошо сохранившийся карниз «с вырезками», «прекрасный фриз», украшенный ветвями оливы, часть фронтона, «служившего, вероятно, украшением дверей какого-либо значительного здания».¹⁰³⁴ Еще М. И. Ростовцев предположил, что район бывшей турецкой крепости и Предтеченской площади (в советское время пл. Ленина) в древности был центром общественной и религиозной жизни Пантикапея.¹⁰³⁵ Музей пополнился найденными здесь обломками надписей (КБН 17, 37, 41).¹⁰³⁶

По инициативе градоначальника у одной «недостаточной вдовы» за 20 р. купили древнегреческий надгробный барельеф с надписью, а у какого-то жителя всего за 30 р. ассигнациями приобрели несколько фрагментов глиняных и мраморных «фигур», небольшие вазы и светильники, кусок мрамора, «на коем виден отрывок надписи, означающий 499 г. по понтийскому летоисчислению (что довольно редко на памятниках сего рода)» (КБН 867).

В «Описи приобретенным в течение 1829 г. древностям для Керченского музея…» перечислено более 50 номеров, в каждом из которых учтено несколько однородных памятников — 9 мраморов с надписями, 6 барельефов, около 80 фрагментов мраморных статуй и архитектурных деталей, большое число ваз и терракот, несколько вещей из алебастра, монеты и т. п.¹⁰³⁷

В следующем году И. А. Стемпковский в специальной записке М. С. Воронцову пытался доказать необходимость поступления в музей всех древностей, найденных на Таманском полуострове как «принадлежащих» Боспорскому царству и имеющих неразрывную связь с керченскими. «Ученые и любопытные путешественники, — писал градоначальник, — извлекли бы более пользы, находя все предметы в одном месте и сличая оные один с другим…». Генерал-губернатор обратился к командующему Черноморским казачьим войском Г. А. Эммануэлю с просьбой передать в музей несколько «мраморов с важными историческими надписями», хранящихся в галерее при входе Покровской церкви в ст. Тамань. Однако перевозку древностей удалось осуществить только в 1833 г., когда наказной атаман Н. С. Завадовский разрешил передать в музей «древние памятники и прочие вещи, кроме четырех колонн без надписей».¹⁰³⁸ Открытие богатейших погребений в кургане Куль-Оба приковало внимание правительства к памятникам Восточного Крыма. Из многочисленного погребального инвентаря Куль-Обы император разрешил оставить в Керчи лишь два больших медных котла, две поврежденные чаши, обломки железного оружия и деревянных предметов. В 1832 г. Стемпковский по требованию А. Н. Оленина отправил в Петербург деревянные обломки «музыкального инструмента (лиры?)».¹⁰³⁹ Изделия из драгоценных металлов, расписная керамика и другие эффектные находки из раскопок Д. В. Карейши отправлялись в Петербург, а менее ценные в художественном отношении памятники помещались в местном музее. В феврале 1833 г. М. С. Воронцов, воспринимавший местные музеи как свое детище, выступил с предложением, чтобы «в случае отыскания в Керчи или в другом каком-либо месте Новороссийского края древностей, которые будут потребованы и отправлены в Санкт-Петербург, Кабинет Его Имп. Величества высылал в вознаграждение сумму, равняющуюся ценности отправляемых вещей, чтобы также на счет того же Кабинета, или других каких-либо сумм, присыпать в музеи Одесский и Керченский модели и слепки отсылаемых вещей». Однако Николай I отверг это предложение, заявив, что найденные при археологических исследованиях памятники принадлежат казне, а на раскопки в Новороссии государством отпускается специальная сумма.¹⁰⁴⁰ Министр внутренних дел Д. Н. Блудов так оценивал назначение провинциальных музеев Новороссийского края: «Цель учреждения Одесского и Керченского музеумов без сомнения есть та, чтобы сохранить те вещи, открытые на месте, кои по огромности не могут быть доставлены в С.-Петербург или коим здесь уже много подобных, или наконец такие, кои лишь по местным отношениям и воспоминаниям любопытны и достойны замечания».¹⁰⁴¹

После смерти И. П. Бларамберга (1831) и И. А. Стемпковского (1832) музей некоторое время находился под присмотром П. Дюбрюкса, в доме которого он помещался. В 1832 г. М. С. Воронцов предложил А. Б. Ашику, бывшему в то время при керчь-еникальском градоначальнике князе 3. С. Херхеулидзеве чиновником «по сношениям с закубанцами»,¹⁰⁴² занять вакантную должность директора. «Я усиленно старался избежать этого, — вспоминал Ашик, — опасаясь, что не смогу достойно выполнять возложенные этим постом обязанности; но князь желал, чтобы я стал директором, и его волю следовало исполнить. Хотя правила музея не накладывают на директора никаких обязанностей, кроме ведения раскопок, задача, которую может выполнять каждый (курсив мой. — И. Т.), однако мое собственное увлечение не позволяло мне носить звание директора без того, чтобы дать некоторые доказательства моих скромных познаний в археологии: чтобы достичь этого, я окружил себя книгами и вступил в переписку с крупнейшими знатоками древностей в Европе.., с их помощью я много работал».¹⁰⁴³

28 мая 1833 г. по распоряжению М. С. Воронцова директором музея с окладом 1500 р. серебром в год был утвержден А. Б. Ашик. В том же году музей переехал в построенный для гауптвахты дом, охраняемый караульным. Первая мебель — шкаф и стол — сделана была из древних «гробовых досточек можжевело-кипарисового дерева», найденных при раскопках в керченских склепах,¹⁰⁴⁴ что красноречиво характеризует свойственное даже образованным кругам общества утилитарно-потребительское отношение к древностям. Чтобы избежать этого, в январе 1837 г. М. С. Воронцов специально предписал керчь-еникальскому градоначальнику: «При разрывке близ Керчи курганов находят в них особенной конструкции своды, сложенные насухо из больших каменных плит, а внутри них, в числе других древностей, оказываются иногда деревянные гробы. Оба эти предмета по отдаленной древности их составляют большую редкость в археологическом отношении и потому желательно, чтобы первые оставались в таком виде, в каком найдены при разрывке курганов, и чтобы последние хранить без употребления на какие-либо поделки (курсив мой.— И. Т.)».¹⁰⁴⁵

С назначением А. Б. Ашика встал вопрос об источниках финансирования музея. Во времена И. П. Бларамберга для производства раскопок и покупок древностей М. С. Воронцовым была выделена определенная сумма из средств на охрану памятников Новороссии, ассигнованная Александром I в 1822 г. (в 1826 г.— 541 р. 30 к., в 1827 г.— 1000 р., в 1829 г.— 457 р. 25 к. на раскопки и 500 р. на покупки вещей, в 1830 г.— 500 р. на приобретение памятников и т. п.).¹⁰⁴⁶ К началу 1833 г. 10 тыс. р., в счет которых приобретались древности и для Одесского музея, производились раскопки и поездки И. П. Бларамберга, В. Г. Теплякова и др., были почти полностью израсходованы. Поэтому М. С. Воронцов обратился в Министерство внутренних дел с предложением компенсировать расходы на раскопки из средств Кабинета Его Императорского Величества и возвращать в Керчь модели и слепки отсылаемых в Петербург древностей. Первое предложение М. С. Воронцова было отвергнуто императором, а на второе последовала оговорка — слепки делать «по возможности», за счет Кабинета, что практически никогда не исполнялось.¹⁰⁴⁷

Министр внутренних дел Д. Н. Блудов поручил М. С. Воронцову составить «устав… для действий в собрании и хранении редкостей» Керченского музея, а генерал-губернатор перепоручил его керчь-еникальскому градоначальнику. В итоге были составлены правила, в которых подчеркивалась необходимость: проводить археологические раскопки «постоянно и постепенно, по мере преподаваемых к тому способов», начать строительство нового здания музея, включить в штат сторожа, директору докладывать о новых открытиях новороссийскому генерал-губернатору, все «дорогие и заслуживающие особенного внимания древности» отправлять в императорский Кабинет, Д. В. Карейше представлять отчет о расходовании сумм, а остатки передавать в распоряжение директора, ежегодно отпускать 3000 р. из татарского сбора Таврической губернии на раскопки и развитие музея. В 1834 г. император утвердил правила, за исключением пунктов, касающихся работ Д. В. Карейши, который оставался подотчетен лишь Министерству Имп. двора под контролем керчь-еникальского градоначальника.¹⁰⁴⁸

Масштабные полевые работы А. Б. Ашика требовали увеличения ассигнований на раскопки, а также обязательного включения в штат музея художника для зарисовки древностей и изготовления слепков. В следующем году М. С. Воронцов просил увеличить сумму для музея до 5000 р. в год «от казны», что было утверждено Комитетом министров осенью 1835 г.¹⁰⁴⁹ С того же года в штат музея были включены два художника (рисовальщик и лепщик) с жалованьем по 1 тыс. р. в год.

Новое здание музея стали возводить в 1835 г. на горе Митридат. Ф. Дюбуа де Монпере писал: «Это точная копия храма Тезея в Афинах (рис. 72); можно судить о том, какое впечатление он производит со всех сторон Босфора, особенно, когда эта величественная громада, освещенная снизу фронтона доверху, отражается в волнах…».¹⁰⁵⁰ Однако обширное здание, построенное по проекту одесского городского архитектора (с 1818 г.) Егора Ивановича Торичелли (Toricelli, 1796—1843), было непрактично — через верхний люк, устроенный для лучшего освещения интерьера, проникал дождь, из-за открытой местности крышу часто срывал ветер. Здание не отапливалось, зимой промерзало и требовало постоянного ремонта; для его охраны рядом специально построили караульное помещение. Лишь 24 июня 1841 г. перевод памятников в новое здание музея был завершен.¹⁰⁵¹

В 1830-е гг. в Керчи побывали Ф. Дюбуа де Монпере (1832—1834), Н. Н. Мурзакевич (1836), участники экспедиции А. Демидова в Южную Россию и Крым (1837) — все они оставили описание собраний музея.¹⁰⁵² Однако их оценки состава и ценности фондов значительно разнятся между собой. Если Ф. Дюбуа де Монпере разочаровала нумизматическая коллекция, то Н. Н. Мурзакевичу она показалась любопытной, хотя и неполной. Если Н. Н. Мурзакевич отмечает недостаточную «блистательность» собрания расписных ваз, то спутники А. Демидова констатируют, что музей в Керчи «один из богатейших и замечательнейших музеев, какие мы когда-либо видали», так как «одни этрусские вазы… стоят того, чтобы об них написать целый археологический трактат… и с ними бы хорошо познакомить Европу, сняв их на гравюру». Они же отметили, что музей «содержится превосходно», «в расстановке предметов соблюден, по возможности, хронологический порядок», при каждой надписи, для удобства посетителей, помещен перевод на русском и французском языках. Вещи хранятся в шкафах, снабженных

 

стеклами.¹⁰⁵³ Это важное свидетельство очевидцев о принципах построения экспозиции Керченского музея времени директорства А. Б. Ашика.

1 февраля 1838 г. Н. Н. Мурзакевич ходатайствовал перед М. С. Воронцовым об изготовлении рисунков с золотых вещей с изображениями скифов, хрянящихся в Керченском музее, «для объяснения ученого трактата о скифах», составляемого известным ученым-славистом Йозефом Шафариком. Керчь-еникальский градоначальник 3. С. Херхеулидзев ответил на этот запрос отпиской, утверждая, что «в Керченском музеуме нет никаких золотых вещей, на которых были бы изображены скифы; но в числе рисунков с древних памятников, собираемых директором Ашиком для издания… полной коллекции» имелся рисунок золотой вазы из Куль-Обы, хранящейся в Эрмитаже, копия которого была отправлена Воронцову. Однако, по утверждению Мурзакевича, «в Керченском музеуме древностей… находятся и другие изображения скифов и именно, на золотых вещах (лежащих в ящике, что под стеклом), которые были вынуты из кургана, открытого в 1830 г. и частью поступили после покойного Стемпковского. На сих вещах скифы изображены с ритонами в руках, едущими верхом и в других разнообразных положениях. Должны быть рисунки скифов и с тех вещей, которые отосланы в Эрмитаж Его Имп. Величества». Мурзакевич затребовал и рисунки других боспорских древностей, хранившихся в Керченском музее, необходимых ему «при составлении объяснений на разные предметы древностей Одесского музея». В ответ 10 мая 1838 г. градоначальник 3. С. Херхеулидзев представил рисунки с изображениями скифов и две тетради, «в которых срисованы древности, найденные в Керчи в последние годы», сообщив при этом, что «состоящий в музее рисовальщик занимается приготовлением новых рисунков, в большем размере, которые будут изданы титулярным советником Ашиком при систематическом описании древностей.., сохраняемых в Керченском музеуме…». В августе Херхеулидзев напомнил Воронцову о необходимости вернуть тетради в Керчь, однако граф ответил, что «в рисунках есть еще надобность, по миновании которой они будут возвращены Вам».¹⁰⁵⁴

Благодаря этой «забывчивости» Мурзакевича и Воронцова до наших дней дошли рисунки памятников из первых раскопок А. Б. Ашика. В ОАМ НАН Украины хранится альбом «Рисунки древностей, найденных в городе Керчи (древней Пантикапеи)… Рисовал с натуры А. Яворский. 1836—1837 гг. Керчь». Он состоит из двух переплетенных тетрадей с рисунками пером и тушью (тетрадь первая — за 1836 г., 36 номеров; тетрадь вторая — за 1837 г., 16 номеров). Представлены золотые украшения, скульптура (мирмекийский саркофаг, рис. 79, 80), терракоты, монеты, столовая керамика, большое число чернолаковых и краснофитурных расписных ваз.¹⁰⁵⁵ Автором рисунков являлся «исполняющий должность штатного смотрителя Керченского уездного училища» А. Яворский,¹⁰⁵⁶ впоследствии ставший художником музея.

Рис. 80. А. Яворский. Рисунки древностей, хранившихся в Керченском музее древностей: правая сторона мраморного саркофага, найденного в Мирмекии в 1834 г. Тушь, перо. Не позднее 1836 г. (НА ОАМ, инв. № 83532, № 32. Публ. впервые).

В январе 1836 г. директор А. Б. Ашик пожертвовал музею собиравшуюся им в течение 10 лет коллекцию из 170 серебряных и медных монет Ольвии, Пантикапея, Фанагории, бос-порских царей от Левкона до «Рискупорида VII» и других стоимостью 3 тыс. р. (свыше 2500 франков), что через министра внутренних дел было доведено до сведения императора.¹⁰⁵⁷ В 1837 г. Керченский музей пополнился двумя мраморными львами, стоявшими у ворот сада С. М. Броневского в Феодосии.¹⁰⁵⁸ В том же году последовало «Высочайшее соизволение, чтобы из древних вещей, находимых в двух экземплярах, один оставляем был Керченскому музеуму».¹⁰⁵⁹ А. Б. Ашик жаловался градоначальнику, что Д. В. Карейша не передает в музей дублеты и рисунки найденных древностей.¹⁰⁶⁰ И без того натянутые отношения между двумя чиновниками обострились конкуренцией со стороны местных кладоискателей. А. Б. Ашик предложил ежемесячно публиковать в местной прессе распоряжения городской полиции Керчи со строгим наказом, «чтобы никто из частных лиц не осмеливался прикасаться к открытым гробницам под опасением строжайшей по законам ответственности».¹⁰⁶¹

Керченский музей древностей к концу 30-х гг. XIX в. стал богатейшим собранием античных памятников Северного Причерноморья. Созданный бескорыстными усилиями увлеченных древностью антиквариев (И. А. Стемпковский, И. П. Бларамберг, П. Дюбрюкс), которых поддерживали вельможные меценаты (А. Э. Ришелье, А. Ф. Ланжерон, Н. П. Румянцев, М. С. Воронцов), музей уже в первое десятилетие своего существования стал одним из первых исследовательских центров классической археологии на юге России. Открытие кургана Куль-Оба и организация правительством широких раскопок пополнили музей большим количеством памятников, несмотря на то что наиболее ценные находки отправлялись в Эрмитаж. Важное значение для развития музея имело государственное финансирование (с 1835 г.), что дало возможность проводить раскопки и необходимые покупки древностей. Специально для музея отстроили здание — факт, красноречиво свидетельствующий о внимании местной администрации Новороссии к охране памятников «русского Геркуланума», или «русской Помпеи», как называли тогда современники Керчь.

ГЛАВА 5

ИЗУЧЕНИЕ КЛАССИЧЕСКИХ ДРЕВНОСТЕЙ В МОСКВЕ И ПЕТЕРБУРГЕ (1839—1859)

• 5.1. ОБЩЕСТВО ИСТОРИИ И ДРЕВНОСТЕЙ РОССИЙСКИХ

ПРИ МОСКОВСКОМ УНИВЕРСИТЕТЕ

С 1836 г. ряд исследователей истории МОИДР связывают перелом в его деятельности со сменой административного руководства, так как в этом году секретарем и фактическим руководителем общества¹⁰⁶² стал Михаил Петрович Погодин (1800—1875).

М. П. Погодин, историк-славист, коллекционер древностей, писатель, публицист, видный деятель правого крыла славянофильства; магистр (1825), почетный доктор философии Пражского университета; член-корреспондент (1826), адъюнкт (1828), действительный член (1836) Российской Академии, член-корреспондент по разряду истории и древностей (1826), ординарный академик по ОРЯС Петербургской Академии наук (1841), действительный член (1825—1875), секретарь (1836—1845), председатель (1875) Общества истории и древностей российских при Московском университете; член, секретарь (1834), председатель (1860—1866) Общества любителей российской словесности, один из организаторов и председатель (1861) Московского славянского благотворительного комитета; член-корреспондент (9 марта 1848), почетный член (30 октября 1872) РАО. Выпускник Московского университета (1821), преподаватель географии Московского благородного пансиона (1821—1824), преподаватель всеобщей и русской истории, ординарный профессор (с 1833 г.) Московского университета (1826—1844).

Погодин совершал регулярные поездки по России с целью покупки предметов древности. С 1820-х гг. он собирал рукописи, старопечатные и редкие книги, иконы, резные образки, кресты, шитье, монеты, печати, медали, оружие и т. п. (знаменитое «погодинское древлехранилище», которое в 1853 г. было продано государству за 150 тыс. р. серебром; рукописи были переданы в Публичную библиотеку, археологические и нумизматические памятники — в Эрмитаж, церковные древности — в Московский Кремль). С середины 1820-х гг. Погодин занялся литературно-издательской деятельностью, издавал «Московский вестник» (1827—1830) и «Москвитянин» (1841— 1856), где публиковал исторические материалы о духовной жизни и быте славянских народов. С 1841 г. служил в Министерстве народного просвещения.¹⁰⁶³

Вице-президентом МОИДР был избран известный историк, нумизмат и археолог Александр Дмитриевич Чертков (1789—1858). Председателем (президентом) МОИДР в 1837 г. стал попечитель Московского учебного округа граф Сергей Григорьевич Строганов (1794—1882).

С. Г. Строганов, государственный, военный и общественный деятель, меценат. Брат новороссийского генерал-губернатора, президента ООИД графа А. Г. Строганова. Он родился в семье обер-камергера Г. А. Строганова, одного из богатейших людей России, учился в Институте Корпуса инженеров путей сообщения, с 1811 г. офицер, участвовал в войнах с Францией (1812—1814) и Турцией (1828—1829), в Крымской войне (1853—1856); генерал-лейтенант. В молодости ознакомился с собраниями классических древностей за границей и пристрастился к их собиранию, создал свой общедоступный музей, включавший не только античные, но и русские древности. В 1815 г. поселился в Москве и жил здесь постоянно до 1860 г.; в 1825 г. учредил на свои средства бесплатную художественную школу технического рисования (Строгановское училище). С 1826 г. член Комитета по устройству учебных заведений. Исполнял обязанности военного губернатора в Риге и Минске (1831—1834). Строганов являлся попечителем Московского учебного округа (1835—1847), покровительствовал Московскому университету, который в годы его попечительства пережил блестящую эпоху своего развития. Из-за разногласий с министром народного просвещения С. С. Уваровым С. Г. Строганов вышел в отставку. Вплоть до воцарения Александра II он оставался не у дел, занимался археологией, нумизматикой (в том числе причерноморской античной) и собиранием произведений искусства — античной скульптуры, западноевропейской живописи, графики, русских икон и т. п., а также пополнением богатейшей библиотеки (после 1917 г. коллекции национализированы и разошлись по музеям Петербурга и Москвы). После смерти акад. Е. Е. Кёлера приобрел его собрание серных оттисков с греческих и римских монет (10 111 штук), впоследствии подаренное им Минц-кабинету Московского университета. Член Государственного совета (1856), московский генерал-губернатор (1859—1860), председатель Комитета железных дорог (1863—1865). В 1860—1870-х гг. оказывал значительное влияние на политику правительства в области науки, культуры и образования. В 1860 г. переехал в Петербург как главный воспитатель великих князей Николая, Александра, Владимира и Алексея Александровичей. Основатель и первый председатель Археологической комиссии (1859—1882).^{1064 1065 1066}

По докладу министра народного просвещения Николай I 29 апреля 1837 г. «повелел» Общество истории и древностей российских при Московском университете «именовать Императорским».⁴ В феврале 1837 г. на заседании МОИДР было зачитано письмо дрезденского библиотекаря Густава Клемма с целым рядом вопросов «о курганах, могилах и прочих остатках древности» в России. М. П. Погодин объявил, что бывший кандидат Московского университета Вадим Васильевич Пассек (1808—1842) готовит по этой теме обширное исследование.

В. В. Пассек, писатель, историк, археолог, фольклорист, этнограф. Родился в Тобольске в дворянской семье сосланного в Сибирь «за неуважение к трону», получил домашнее образование, учился в Тобольской губернской гимназии (1822), в 1824 г. вместе с семьей переехал в Москву, учился на этико-политическом (юридическом) отделении философского факультета Московского университета (1826—1830), где познакомился с проф. М. П. Погодиным, с 1830 г. начал печататься в «Московском вестнике». Участник кружка А.И.Герцена и Н.П.Огарева (1831—1834), с которыми сблизился еще в университете. В 1834 г. издал книгу «Путевые записки Вадима» (М., 1834), которая в духе романтической историографии Н. А. Полевого ставила задачу изучения внутренней жизни и быта народа. В 1834 г. В. В. Пассек собирался преподавать в Харьковском университете, но не был допущен к лекциям из-за связей с арестованным Герценом, поселился в имении отца, в Харькове сблизился с будущим акад. И. И. Срезневским. С 1836 г. В. В. Пассек внештатный чиновник МВД, по заданию которого проводил статистические исследования, во время многочисленных поездок собирал материалы по археологии, этнографии и истории юга России. В 1837—1838 гг. он жил в Одессе и Крыму, занялся историей, археологией и статистикой Таврической губернии. В 1839 г. Пассек вернулся в Москву, издал научно-популярный сборник по истории, археологии и этнографии «Очерки России» (в 5 кн. СПб.; М., 1838—1842); с 1841 г. стал редактором «Прибавлений» к «Московским губернским ведомостям» и управляющим делами Московского статистического комитета.¹⁰⁶⁶

Уже в июне 1837 г. в общество было представлено «Рассуждение о городищах и курганах Южной России», в котором В. В. Пассек предлагал «обозреть курганы во всей России от Дуная до Забайкалья».¹⁰⁶⁷ План Пассека показал широту его исторических воззрений и понимание важности археологических источников, которые могут существенно дополнить письменные свидетельства о древнем населении России. Автор намеревался разобраться в типах курганов в зависимости от этнической принадлежности погребенных, картографировать археологические памятники, чтобы попытаться «открыть новый путь для исторических исследований о тех веках, для которых не существуют и летописи».¹⁰⁶⁸

«Рассуждение» Пассека было передано на рассмотрение специального комитета (А. Чертков, М. Погодин, С. Шевырев, П. Муханов), который предложил автору сократить свой план и провести исследования только в одной губернии или уезде, с обязательным картографированием памятников. Решение ограничить обследуемую территорию объяснялось отсутствием необходимых денежных средств. «Это описание, быв издано в свет, могло бы послужить как бы образцом для прочих описаний», — сказано в заключении комитета.¹⁰⁶⁹

В. В. Пассек согласился на предложения общества. В письме к М. П. Погодину он изложил план поездки по трем уездам — Изюмскому, Полтавскому и Харьковскому. На расходы исследователю было выделено 500 р. ассигнациями. М. П. Погодин попросил П. И. Кёппена составить краткую инструкцию для молодого путешественника.¹⁰⁷⁰

В. В. Пассек обследовал территорию свыше 5 тыс. квадратных верст. В одном из писем М. П. Погодину он констатировал: «Я издержал не одну тысячу своих денег для разъездов от Дона до Днепра и от Харькова… до Черного моря, и все для того, чтоб учиться, чтоб читать в природе, или по следам жизни народов, или вникать в жизнь наших собратий — и передавать мои знания и чувствования, как могу и как умею».¹⁰⁷¹

На заседании МОИДР 20 октября 1839 г. В. В. Пассек, в тот же день избранный его действительным членом, выступил с докладом о курганах и городищах Банковского, Харьковского и Изюмского уездов Харьковской губернии и затронул вопрос о раскопках в Керчи.¹⁰⁷² Он продемонстрировал и передал в дар обществу несколько находок, в том числе «обыкновенный греческий светоч» (светильник), керамику и изделия из металла. К протоколу заседания приложены планы городищ и курганов, карты с обозначениями археологических памятников, рисунки каменных баб (три из них были направлены в Москву), золотых нашивных бляшек с изображениями скифов, скорее всего приобретенных В.В.Пассеком в Керчи, стрел, ножей, а также вид Царского кургана, чертежи «Внутренность гробницы в кургане Царском или Золотом», «План и разрез кургана Кульдаха (Куль-Оба.— И. Т.) близ Керчи. Здесь найдено одних золотых вещей более пуда».¹⁰⁷³ Тут же подшито письмо Пассека на имя гр. С. Г. Строганова от 25 августа 1839 г., где он сообщает о составленной им карте с обозначением «урочищ, курганов, городищ и вообще всего, что относится к древностям».

Для завершения исследований в 1841 г. В. В. Пассеку было выдано обществом в долг 1.5 тыс. р. ассигнациями. Ему ставилась задача изучить вопрос «о разительном сходстве некоторых («циклопических» боспорских.— И. Т.) гробниц с внутренним устройством египетских и мексиканских пирамид». Изготовление рисунков было поручено художнику Тромони-ну.¹⁰⁷⁴ Средства предназначались для издания двух последних томов «Очерков России», в которых должны были быть обобщены все собранные материалы.¹⁰⁷⁵ Но в 1842 г. В. В. Пассек скончался от скоротечной «туберкулезной чахотки» на руках А. И. Герцена. Ранняя смерть В. В. Пассека оборвала его исследования, но русские ученые середины и второй половины XIX в. продолжили изучение степной зоны по сформулированной им программе.¹⁰⁷⁶

Экспертом по древностям Причерноморья в МОИДР многие годы являлся Григорий Иванович Спасский (1783—1864).

Г. И. Спасский, историк, археолог, востоковед, горный инженер, издатель; член-корреспондент Петербургской АН по разряду восточной словесности и древностей (1810), действительный член ООИД, МОИДР, РГО, действительный и почетный (1840) член Московского общества испытателей природы, член-корреспондент Петербургского археолого-нумизматического общества (1848), член-корреспондент и действительный член Вольного общества любителей наук, словесности и художеств; знакомый А. С. Пушкина. Родился в Егорьевске Рязанской губернии, в семье священника, учился в Коломенской духовной семинарии. Без согласия отца уехал в Москву, безуспешно пытался поступить в университет, переехал в Петербург и в феврале 1799 г. поступил на службу копиистом в Кабинет императора по горной экспедиции. Г. И. Спасский занимался самообразованием, слушал лекции в Академии наук, завел знакомство с Н. Я. Озерецковским, А. X. Востоковым и другими учеными. В 1803—1817 гг. в течение 12 лет он жил в Сибири, в 1806 г. причислен к свите посольства в Китай гр. И. О. Потоцкого «для собирания сведений по ученой части»; с 1809 г. работал горным инженером в штате управления Колывано-Вос-кресенских заводов, по делам службы совершал многочисленные горно-геологические экспедиции, попутно занимался археологическими, этнографическими и историческими изысканиями. В 1817 г. определен на службу в Горную экспедицию Колывано-Воскресенских заводов при Кабинете императора в Петербурге, в том же году стал почетным библиотекарем Имп. Публичной библиотеки. Автор более 70 научных трудов, в том числе книги «Древности Сибири» (1818), где собрал сведения о «загадочных надписях» (тюркских рунических памятниках) и предпринял одну из первых попыток их истолкования. Издатель журналов «Сибирский вестник» (СПб., 1818—1824) и «Азиатский вестник» (СПб., 1825—1827). В 1834 г. по собственному прошению Г. И. Спасский перевелся на должность главного смотрителя соляных озер Таврической губернии в Перекопе (Крым), с 1835 г. начал изучать историю и археологию Новороссийского края, собирать археолого-нумизматическую коллекцию античных памятников. В 1838 г. Г. И. Спасский вышел в отставку с пенсией и переселился в Москву, где прожил до конца жизни.’6

В Москве он сблизился с гр. С. Г. Строгановым, преподавателями Московского университета и членами МОИДР. Здесь Спасский получил возможность полностью посвятить себя науке. Результаты не замедлили сказаться — им была издана монография «Босфор Киммерийский с его древностями и достопамятностями» (М., 1846) и «Археолого-нумизматический сборник» исследований по античной нумизматике, включающий русские переводы статей отечественных и зарубежных ученых по проблемам древней истории Северного Причерноморья, где впервые описаны некоторые монетные типы, а также помещены addenda et corrigenda к его собственной монографии, относящиеся в основном к нумизматике Боспора.^{1077 1078} Во время поездок по низовьям Днепра и по Крыму Спасский собрал большой материал о курганах Новороссии, которым посвятил специальную статью.¹⁰⁷⁹ Проведя сравнительный анализ этих археологических памятников, автор пытался доказать, что курганы насыпаны одним народом, первоначально обитавшим в Южной Сибири, который был вытеснен оттуда гуннами сначала в Причерноморье, а затем в Европу.

В феврале 1845 г. Н.П. Погодин покинул пост секретаря МОИДР и его ненадолго занял славист О. М. Бодянский. В ноябре 1848 г. он и президент С. Г. Строганов подали просьбы об отставке. Новым президентом общества был избран А. Д. Чертков (до 1857 г.), а секретарем — Н. Д. Беляев.¹⁰⁸⁰ Деятельностью Пассека и Спасского труды МОИДР в области классической археологии юга России и ограничились. Основной круг интересов МОИДР, как и в первой трети XIX в., не изменился, и изучение классических древностей в отличие от русских и славянских всегда оставалось второстепенной, если не третьестепенной его задачей.

• 5.2. ИМПЕРАТОРСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК

В 1841 г., после присоединения ликвидированной Российской Академии, Академия наук, официально провозглашенная «первенствующим» научным учреждением в стране, была разделена на три отделения: часть ученых, изучавших историю России, вошла во II отделение (Отделение русского языка и словесности, ОРЯС), другие, такие как востоковеды X. Д. Френ, Я. И. Шмидт, М. И. Броссе, Б. А. Дорн, филолог-классик Ф. Б. Грефе, историки Ф. И. Круг, Н. Г. Устрялов, П. Г. Бутков, А. А. Куник, работали в III Историко-филологическом отделении.¹⁰⁸¹ Задачей последнего стало исследование проблем языкознания, истории, этнографии, статистики главным образом вновь присоединенных территорий в Азии и на Кавказе,^{1082 1083} предопределившее значительное внимание к востоковедческим дисциплинам.

В работах III отделения Академии наук принимал участие выдающийся естествоиспытатель, один из основоположников эмбриологии и сравнительной анатомии Карл Максимович Бэр (Karl Ernst von Baer, Y192—1876).

К. M. Бэр родился в Эстляндии в дворянской семье, получил домашнее воспитание, с 15 лет учился в Ritter und Dohmschule в Ревеле, затем на медицинском факультете Дерптского университета (1810—1814), где защитил диссертацию на степень доктора медицины (1814), совершенствовал образование в Вене и Вюрцбурге, в 1817 г. уехал в Восточную Пруссию, получил место прозектора и приват-доцента, с 1819 г. профессора зоологии в Кенигсбергском университете. К. М. Бэр получил мировую известность после открытия яйцеклетки млекопитающих (1827). В 1828 г. он был избран ординарным академиком Академии наук по зоологии, но переехал в Петербург лишь в 1834 г., с 1846 г. ординарный академик по анатомии и физиологии Имп. Академии наук (член-корреспондент в 1826—1828 гг., почетный член в 1830—1834 гг., с правом присутствия на заседаниях и с правом голоса с 1862 г.; выбыл в Кёнигсбергский университет в октябре 1830 г., вступил вторично в ординарные академики в апреле 1834 г.; библиотекарь иностранного отдела БАН, выбыл в октябре 1862 г., в том же году был причислен к Министерству народного просвещения). Руководитель Анатомического кабинета Академии наук, создатель унифицированной системы измерения черепов и краниологической терминологии. Участник экспедиций по Европейской России (1837, 1839, 1840, 1860—1861, 1870) и к Каспийскому морю (1853—1857), организованных Министерством финансов и Академией наук для изучения полезных ископаемых, гидрологических и гидробиологических исследований; неоднократно путешествовал по Западной Европе (1845, 1858—1859, 1861). Профессор сравнительной анатомии Медико-хирургической академии (1841—1852), где создал Кабинет сравнительной анатомии и вместе с Н. И. Пироговым — Анатомический институт. Член-учредитель и первый вице-президент РГО, председатель его Этнографического отделения (1845—1848), организатор и первый президент Русского энтомологического общества, действительный член МАО (1864). Ученый стал инициатором приобретения в Дании матриц альбома и публикации в России Академией наук книги И. Я. Ворсо «Северные древности королевского музея в Копенгагене» (СПб., 1861), в предисловии к ней для русского читателя впервые изложил «систему трех веков». В 1867 г. Бэр переехал в Дерпт, где и скончался.22

Бэр как антрополог интересовался доисторической археологией и изучал черепной материал из раскопок XVIII—XIX вв.¹⁰⁸⁴ Он призывал коллег заняться древнейшим прошлым России и создать музей древностей, находимых на ее необъятных просторах. Ученый занимался также исследованиями по истории и исторической географии юга России и Кавказа «первобытной» и античной эпохи. Так, он оставил превосходное сочинение о Скифском рассказе Геродота.¹⁰⁸⁵ В 1862 г. для установления причин обмеления Азовского моря Бэр был направлен Академией наук и Географическим обществом в предварительную экспедицию: он проехал через Москву, Харьков до Днепра, по реке спустился в Херсон, 9—12 июня осмотрел порты Николаева и Одессы, проехал по Крыму через Севастополь, Балаклаву, Инкерман, затем направился в Керчь и Таганрог, откуда вернулся в Ростов и по Дону спустился обратно. Из Таганрога вместе с ботаником Г. И. Радде он совершал экскурсии на Маныч, ездил в Ейск, Мариуполь, Бердянск, Мелитополь, Геническ, Тамань и др. Затем, вторично посетив Керчь, он объехал весь Южный берег Тавриды, из Одессы отправился вверх по Днепру и через Венгрию и Польшу в сентябре 1862 г. вернулся в Петербург.¹⁰⁸⁶ Исходя из натурного обследования местности и описаний Гомера в 10—12-й песнях «Одиссеи», вслед за В. В. Капнистом, Ф. Дюбуа де Монпере, А. Б. Ашиком Бэр доказывал, что Одиссей странствовал не в Средиземном, а вдоль северных и восточных берегов Черного моря (порт Листригонов отождествлялся им с Балаклавской бухтой).¹⁰⁸⁷ Следует отметить, что значительная часть рукописей и зарисовок Бэра по археологии и антропологии до сих пор не востребована специалистами и погребена в академическом архиве.¹⁰⁸⁸

П. И. Кёппен, ставший членом-корреспондентом Академии наук по разряду истории и древностей 26 декабря 1826 г., в 1834 г. вернулся в столицу из Крыма, так как был приглашен графом С. С. Уваровым на должность редактора немецких «Санкт-Петербургских ведомостей». На этой должности он пробыл до декабря 1835 г. 27 января 1837 г. Кёппен был избран адъюнктом, 20 декабря 1839 г. экстраординарным академиком, 1 апреля 1843 г. ординарным академиком Имп. Академии наук не по археологии и истории, а совсем по другой специальности — по кафедре статистики, и позднее стал одним из основателей Русского географического общества (1845), где возглавил отделение статистики. В Петербурге Петр Иванович служил сначала при Пятом отделении Собственной Его Имп. Величества Канцелярии, затем начальником отделения Министерства государственных имуществ и к концу жизни дослужился до чина действительного статского советника. На новой должности он практически ежегодно совершал поездки по Европейской России, в том числе в 1838 г. и 1859 г. в Крым, собирал, обрабатывал и издавал материалы по различным отраслям гуманитарного знания. Резкая и желчная рецензия Кёлера сделала свое черное дело, охладив его пыл к археологии, и в зрелом возрасте, к сожалению, ученый практически перестал публиковать работы по классической археологии и эпиграфике Причерноморья, переключившись на занятия библиографией, палеографией, статистикой, этнографией, шелководством и т. п., хотя, как свидетельствуют документы его личного фонда, продолжал собирать сведения об археологических памятниках до конца своих дней, прежде всего о курганных древностях.¹⁰⁸⁹ Начиная с 1852 г. из-за болезни ученый проводил большую часть года в Крыму и в 1864 г. в своем имении Карабах близ Алушты скончался.

Тех, кто знаком с материалами архива Кёппена, не может не поразить удивительная разносторонность его трудов, феноменальное трудолюбие и работоспособность, тщательность и скрупулезность в научной работе. В письме к своему старшему коллеге и другу X. X. Стевену от 16/28 апреля 1856 г. Петр Иванович признавался: «Мое время, к сожалению, слишком расходуется на мелочи, — как всегда бывает с злосчастными собирателями. Но меня радует, что этим, по крайней мере, воспользуются другие. Только что опять несколько человек молодых людей работали у меня и воспользовались моими рукописными заметками для предстоящих путешествий на берега Азовского моря… Таким образом, я почти ежедневно состою в пособниках».¹⁰⁹⁰ Архив Кёппена и поныне предстает как кладезь самых разнообразных материалов для исследователей различных специальностей. «При рассмотрении этих богатств, — писал А. И. Маркевич, — больно, что… они не вызвали к себе должного внимания, не вызвали подражания и продолжения трудов замечательного ученого, недостаточно еще оцененного».¹⁰⁹¹

Богатые материалы о погребальных памятниках на территории Российской империи собрал близкий приятель академика Иван Федорович Штукенберг (Johann Christian Stuckenberg, 1788—1856), выходец из Германии, с 1807 г. живший в России, служил архивариусом Депо карт главного управления путей сообщения и публичных зданий (1828—1842), затем библиотекарем в Румянцевском музее (1851—1856). Он известен как автор пятитомной «Die Hydrographie des Russischen Reichs, etc.» (SPb., 1844—1849) и четырехтомного указателя для изучения России.¹⁰⁹²

В бумагах Кёппена я обнаружила очень интересный документ. В ноябре 1838 г. Конференцией Имп. АН Петру Ивановичу было поручено представить заключение об описании (в сопровождении рисунков) раскопок поручика Николая Александровича Толстого курганов в с. Верхогрядье Звенигородского уезда Московской губернии (ныне д. Грязь Одинцовского р-на Московской обл.). Рассмотрев присланные материалы, Кёппен не решился вынести заключение о том, «какому народу и времени могли принадлежать сии могилы».¹⁰⁹³ В предназначенном для Конференции донесении он пытался обратить внимание коллег на вопиющее бессилие современной ему науки в деле изучения курганных древностей, предлагал составить особое собрание «могильных вещей» при Имп. Академии наук (документ № 18) и издать рисунки археологических памятников, находящихся в академических музеях.¹⁰⁹⁴

Кёппен призывал начать археологическое изучение курганов Новороссийского края для определения этноисторической принадлежности этих памятников. «…Должно сознаться, — писал Петр Иванович в одной из своих статей, — что мы поднесь о курганах Южной России можем рассудить и заключить более отрицательно, нежели положительно. […] Согласимся же со знаменитым Риттером в том, что пора, наконец, заняться дельным исследованием этих столь уважительных памятников первобытных времен, дабы из рассмотрения их извлечь пользу для древнейшей истории человеческого рода, пользу, которую, может быть, одни только они в состоянии еще представить исследователям. Пора вспомнить, что прах наших предшественников на земле сей вопиет против тех, которые непростительным образом разрывают курган за курганом, не для того, чтобы познакомить нынешнее поколение с их прародителями, но по одной токмо бессовестной корысти или по любопытству, непростительному и для наук совершенно бесплодному.¹⁰⁹⁵ Разрытие могил без обнародования о внутреннем их устройстве и содержании есть преступление нашего времени пред лицом истории, есть грабительство, причиненное потомству, и самое хранение отысканных в курганах памятников, без обнародования о том во всеобщее сведение — непростительно».¹⁰⁹⁶

Видимо, не без влияния Кёппена в 1840 г. Академия наук признала полезным награждать «находчиков древностей» даже за незначительные находки, представляемые правительству, чтобы «предупредить могущее быть утаение важнейших находок этого рода». Министерство внутренних дел в свою очередь уведомило Имп. Академию наук, что у него отсутствуют средства для этих целей. Правда, 17 февраля 1841 г. Николаем I по докладу министра государственных имуществ Л. А. Перовского были утверждены «особенные правила об археологических находках, делаемых государственными крестьянами»,¹⁰⁹⁷ согласно которым «всякий нашедший в земле казенных имений древние монеты, оружие и другие достопримечательные вещи» обязан представить их начальству за особую награду. «Громоздкие» памятники оставлялись под ответственность местных властей и описывались на месте, их рисунки с объяснительным текстом должны были доставляться в соответствующие департаменты министерства государственных имуществ, а затем — через министра народного просвещения — в Академию наук для научной атрибуции памятников и «определения приличной за них награды». Вознаграждение выплачивалось тем ведомством, в которое поступал памятник. О наиболее ценных древностях министр доводил до сведения императора. После публикации правил X. Д. Френ составил специальную инструкцию, как изготавливать «снимки с надписей на камнях» для присылки в Академию наук, что способствовало предотвращению гибели для науки многих эпиграфических находок.¹⁰⁹⁸ Впоследствии Академия наук признала необходимым «от времени до времени» перепечатывать в губернских ведомостях изданные в 1841 г. правила.¹⁰⁹⁹ В 1843 г. министр внутренних дел вновь потребовал от губернаторов прислать сведения о местных древностях.¹¹⁰⁰

15 октября 1843 г. П. И. Кёппен подал специальную записку в Академию наук, где предложил принять экстренные меры к охране уцелевших археологических памятников, в частности «стоящих на могилах (курганах) каменных баб», находящихся «на первоначальных своих местах» как на казенных, так и на частных землях, собрать сведения об этих памятниках (названия курганов и наименования урочищ) для представления в Академию наук. Кёппен подчеркивал, что эти памятники исчезают безвозвратно: снятые со своего места, они используются вместо простых камней «для закладки в фундаменты» ветряных мельниц и других построек, служат «для отягчения гнета в маслобойнях», иногда расставляются по поворотам меж вместо гранитных столбов, ставятся у ворот усадеб или в садах вместо статуй, используются в качестве пугал от птиц и т. п.¹¹⁰¹ Таким образом, подобно ученым предшествующего века Просвещения, Кёппен рассматривал курганы как памятники надгробной архитектуры, как неотъемлемую часть природного и антропогенного ландшафта, варварски разрушаемого современным человеком. К такому пониманию важности контекста археологического памятника наука вернулась совсем недавно, во второй половине XX в.

Месяц спустя после подачи записки Кёппена, получив положительное заключение Отделения истории и филологии, непременный секретарь Академии наук П. Н. Фус специально обратился к министру внутренних дел Л. А. Перовскому с просьбой выхлопотать высочайшее повеление о сохранении уцелевших памятников с назначением денежной пени примерно в 100 р. серебром «за каждое истребление или расхищение каменного болвана».¹¹⁰² 25 декабря 1843 г. Л. А. Перовский немедленно предписал исполняющему должность новороссийского и бессарабского генерал-губернатора П. И. Федорову, херсонским военному и гражданскому губернаторам, таврическому и екатеринославскому гражданским губернаторам, керчь-еникаль-скому и таганрогскому градоначальникам представить подробные сведения о каменных бабах и распорядиться «о совершенной неприкосновенности сказанных памятников» на основе циркуляра МВД от 31 декабря 1826 г. «о сохранении древностей и о воспрещении разрушать оные».¹¹⁰³

С академическими учеными, в частности с П. И. Кёппеном и К. М. Бэром, тесно сотрудничал немецкий колонист менонит Иоганн (Иван Иванович) Корнис (1789—1848), доставивший в Академию наук сообщения и отчеты о собственных раскопках курганов в Мелитопольском уезде Таврической губернии (1839)¹¹⁰⁴ и на северном побережье Азовского моря (1842— 1844).¹¹⁰⁵ Выходец из окрестностей Данцига, Корнис вместе с семьей в 1804 г. переселился в Южную Россию, в Хортицкий округ менонитских поселений. Здесь, занимаясь сельским хозяйством и животноводством, деловитый и сметливый немец быстро разбогател, завел образцовое хозяйство, которое в 1838 г. посетил наследник престола и другие члены императорской семьи. Корнис являлся пожизненным председателем менонитского земледельческого общества, а в 1838 г. стал членом-корреспондентом Ученого комитета Министерства государственных имуществ, действительным членом которого состоял П. И. Кёппен. Не без влияния последнего Корнис заинтересовался полевой археологией. В поисках легендарной страны герров Геродота, где, согласно «отцу истории», находились курганы скифских царей, Корнис по поручению Академии наук провел раскопки курганов близ Мелитополя по берегам рек Молочной, Корсак и Ташенак. Район реки Молочной около Токмака в Мелитопольском уезде еще графом И. О. Потоцким отождествлялся с рекой Геррос ¹¹⁰⁶ Здесь, по мнению П. И. Кёппена, стоило провести раскопки «с надлежащим вниманием, тем более что курганы Южной России вообще так мало еще известны».¹¹⁰⁷ Во всех курганах «усопшие» были погребены вместе с лошадьми и сбруей, со скудным погребальным инвентарем либо «вовсе без него». Кроме отесанных и простых камней, покрытых слоями щебня, Корнис ничего не обнаружил и посчитал курганы татарскими. Древности, найденные в 1845—1846 гг. при раскопках близ духоборческого селения Терпение Мелитопольского уезда, были приобретены для музеев Академии наук.¹¹⁰⁸ П. И. Кёппен посвятил раскопкам Корниса специальные публикации ¹¹⁰⁹

В среде академических филологов-классиков также произошли кадровые перемены. После смерти Е. Е. Кёлера (1838) академическая кафедра греческих и римских древностей 12 лет оставалась вакантной. По уставу Имп. Академии наук, утвержденному 8 января 1836 г. и действовавшему вплоть до 1927 г., ее должны были замещать два ординарных академика.¹¹¹⁰ Одним из них оставался Ф. Б. Грефе, который эпиграфикой Причерноморья занимался попутно. С подробными комментариями он издал ряд греческих надписей, используя материалы П. И. Кёппена, полученные от любителя донской старины А. А. Мартынова (см. гл. 17).¹¹¹¹ В феврале 1848 г. Министерство народного просвещения обратилось в Академию наук с вопросом, не следует ли переправить из музея Одесского общества истории и древностей в Петербург надпись на мраморной доске, найденную государственным крестьянином Петровым у селения Короткого Херсонской губернии. Бумаги были переданы на заключение Ф. Б. Грефе, мнение которого получило одобрение Историко-филологического отделения. Академик посчитал, что «для памятников сего рода, громоздких, предпочтительнее, кажется, не подвергать их дальнему перевозу, если только вблизи места открытия имеется музеум… Для полного извлечения из такового открытия пользы для науки совершенно достаточно иметь верный снимок (не копию) с надписи и такое же верное очертание лицевой стороны камня, если он обломан». Грефе просил выяснить у администрации губернии, «не отыщутся ли вблизи того места, где открыт сей памятник, и обломки с него, которые могли бы служить к пополнению недостающих строк». Академик приветствовал распоряжение императора о концентрации древностей, «легко могущих пересылаться по почте», в столичных музеях: «Сосредоточение всех сокровищ сего рода в столице… представляет вернейшее средство для немедленного обращения их в общее достояние наук». Грефе предложил наградить крестьянина, нашедшего надпись, в пределах от 15 до 20 р. серебром.¹¹¹² И все же для большинства специалистов и коллекционеров своего времени Грефе так и остался «неизвестным по археологическим трудам, по крайней мере в отношении к крымским древностям, — трудам, подобным тем, какими отличили себя в ученом свете гг. Бларамберг, Кёлер, Кёппен и некоторые другие».^{1113 1114}

Академия пригласила на вакантную после смерти Кёлера кафедру любимого ученика А. Бёка, немецкого филолога-классика К. О. Мюллера, тот ответил согласием, но вскоре скончался. В 1845 г. востоковед акад. Б. А. Дорн, находясь за границей, получил «блистательный» отзыв Готфрида Германа о приват-доценте Лейпцигского университета Лудолъфе Эдуарде Стефани (Stephani, 1816—1887).

Л. Э. Стефани, антиковед, эпиграфист, историк античного искусства; доктор философии Лейпцигского университета (1842); действительный член РАО (5. 06.1871), МАО, Восточного общества в Лейпциге, почетный член Археологического института в Риме, Королевской Академии наук в Мюнхене, почетный вольный общник Имп. Академии художеств. Стефани родился в окрестностях Лейпцига в семье пастора, с 1836 г. учился классической филологии и археологии на философском факультете Лейпцигского университета у Г. Германа и И. Беккера, затем при содействии правительства Саксонии четыре года провел за границей: более года работал домашним учителем в Афинах, совершил путешествия в Константинополь, Трою, Смирну и по северной Греции, в конце 1843 г. отправился в Рим и прожил около трех лет в Италии, где был избран членом Римского археологического общества. Вернулся на родину в 1845 г. К тому времени молодой ученый был уже достаточно известен в Европе своими трудами, посвященными обработке материалов его четырехлетнего путешествия. Он получил приглашение Императорской Академии наук, но его на несколько дней опередило предложение Дерптского университета занять кафедру красноречия, классической филологии, эстетики и пр. по рекомендации оставившего ее в 1843 г. Л. Прел-лера. 31 декабря 1845 г. Стефани был избран ординарным профессором кафедры классической филологии и археологии Дерптского университета. С осени 1846 г. до конца 1850 г. он читал лекции по мифологии, истории древнего искусства (археологии), эстетике, филологической энциклопедии и методологии, культовым греческим и римским древностям, географии классической древности, спецкурсы по греческой эпиграфике, нумизматике и художественной мифологии, занимался чтением и разбором древних авторов.53

Чтобы закрепить связи с немецким ученым, переехавшим на работу в Россию, Академия наук в 1847 г. поручила Стефани редактирование посмертного собрания трудов акад. Е. Е. Кёлера.¹¹¹⁵ Л. Э. Стефани успешно выполнил задание, старательно приготовив для печати многие незавершенные рукописи, и Академия наук издала шесть томов избранных исследований покойного академика. «Издать в свет посмертные рукописи постороннего ученого и совестливо приготовить к печати во многом еще не приведенное в надлежащий порядок и не сплошь обработанное литературное наследие подобного рода, — значит принести науке немаловажную жертву. Сколь ни сроден был бы с нами и не привлекателен сам по себе предмет, но он все-таки требует нередко весьма многотрудного и долговременного вникания в чужой образ наглядности, многочисленных справок с бывшими у покойного автора под рукою источниками, и тот, кто обречет себя на подобного рода подвиг, необходимо должен на время отказаться от своих собственных любимых занятий, иногда не зная даже, не будет ли он этим новым обязательством и вовсе отвлечен от первоначально избранной им стези. Но чем труднее принести такую жертву науке, тем выше, по справедливости, должно быть оценено подобное добровольное самоотречение […] К этим… прекрасным примерам достойно примкнет… заслуга г-на Стефани, если он, достойно передав потомству оставшиеся после лично ему вовсе незнакомого Кёлера сочинения, увековечит для Академии это знаменитое имя», — писал акад. Ф. Б. Грефе в 1850 г., еще до выхода в свет первого тома «Избранных трудов» Е. Е. Кёлера.¹¹¹⁶ Во многом благодаря этой трудоемкой работе уже к середине XIX в. немецкий ученый сумел приобщиться к проблематике северопричерноморских классических древностей.

28 июня Историко-филологическое отделение единогласно, а 7 сентября 1850 г. Конференция (Общее собрание) 22 голосами «за», при трех «против» и двух отказавшихся участвовать в баллотировке действительных членов, избрали Л. Э. Стефани ординарным академиком по греческим и римским древностям Императорской Академии наук и директором Археологического музея. 22 декабря 1850 г. он переведен из Дерпта в Петербург.

В представлении Ф. Б. Грефе, подписанном также востоковедом Х.Д. Френом и историком Н. Г. Устряловым, приводится определение объема знаний, необходимых для успешной научной работы археологу-классику: «При выборе археолога необходимы два довольно редко в одинаковой мере соединенные в одном и том же лице условия: с одной стороны, снисканная, по возможности, на самом месте наглядность в произведениях древнего искусства, вместе с артистическим вкусом и некоторою степенью технического навыка и с обширным знакомством сюда относящихся изображений; а с другой — основательное знание обоих классических языков, так как самые памятники древности безмолствуют на счет своей истории, и объяснение всего их значения и связи с бытом древности только и может благонадежно быть почерпнуто из творений классиков. Без такого критико-филологического основания всякое занятие археологиею необходимо обращается в пустой, суетный дилетантизм, тем более соблазнительный, что и простой любитель искусств считает себя в избытке наделенным способностью и вкусом к созерцанию произведений древности, и нет ничего легче, как, однажды устранив строгую критику при помощи нескольких словарей и указателей на основании двух или трех данных имен, возноситься в заоблачную сферу пустых догадок и предположений. Г-н Стефани принадлежит к тому малому числу избранных, которые, обладая природным умом и ученостью, представляют собою в редком союзе и необыкновенной степени образец соединения обоих сказанных условий».¹¹¹⁷

Основательное знание классических языков и литературы Греции и Рима позволило Стефани с успехом заниматься античным искусством и изданием археологических памятников, поступавших в Эрмитаж, хранителем Отделения классических древностей которого он был назначен в 1851 г.¹¹¹⁸ Именно ему принадлежат издание надписей во втором томе и большая часть объяснительного текста к своду «Древности Боспора Киммерийского, хранящиеся в Императорском Музее Эрмитажа» (1854). Как член Имп. Археологической комиссии (1859), с 1860 г. по 1883 г. по поручению графа С. Г. Строганова Стефани ежегодно издавал «Compte Rendu de la Comission Imperiale archeologique pour les annees 1859—1881» (21 том, 1860— 1883, с атласом) с описанием сокровищ Эрмитажа и находок из раскопок на юге России. Основные труды академика, главным образом обширные исследования с анализом новейших южнорусских находок в «Отчетах» Археологической комиссии, опубликованы после 1859 г. и выходят за рамки настоящего исследования.¹¹¹⁹ «На систематизирование и обработку груды сырого материала, — писал биограф Стефани А. Зарин, — он потратил более 20 лет своей жизни, вложил в это… массу энергии, но зато им он обогатил научный мир целой сокровищницею до тех пор неизвестных древностей, которые имеют ценное значение не только для местной, но и для всемирной истории в ее первоначальном периоде».¹¹²⁰ Благодаря богатству привлеченного сравнительного археологического материала к работам Стефани и теперь еще обращаются специалисты как к своего рода энциклопедии античной мифологии и древностей.¹¹²¹

• 5.3. ИМПЕРАТОРСКИЙ ЭРМИТАЖ

В 1839 г. началось строительство здания Нового Эрмитажа, завершившееся в 1852 г. В феврале того же года сначала для ограниченного круга посетителей, а в 1863 г. уже для широкой публики Императорский Эрмитаж был открыт как публичный музей. Ко второй половине XIX в. в эпоху специализации научных дисциплин Эрмитаж превратился в богатейший археологический музей Российской империи, во многом благодаря передаче в него коллекций из других собраний, в частности академических. Этот процесс был начат еще в 1827 г.¹¹²² и вскоре приобрел необратимый характер. В 1859 г. император Александр И, осмотрев коллекцию Нумизматического кабинета Академии наук, повелел присоединить к коллекциям Имп. Эрмитажа академическое собрание «сибирских древностей», а взамен выплачивать ежегодно по 2 тыс. р. серебром из сумм своего Кабинета в течение 10 лет «на издание творения полезного».¹¹²³ Созданный еще в 1826 г. при Академии наук Музей египетских древностей на основе коллекции миланского негоцианта графа К. О. де Кастильоне, существовавший в 1835—1852 гг. вместе с Нумизматическим кабинетом,¹¹²⁴ в марте 1863 г. также был передан в Эрмитаж.¹¹²⁵ За эти коллекции из Кабинета императора в три года было выплачено Академии 11 500 р. Из остатков музея и из Нумизматического кабинета в Академии наук был образован Музей археологии. Последний, называвшийся в академических протоколах Музеем классической археологии, в октябре 1894 г. был окончательно закрыт и передан в Эрмитаж, за исключением некоторых экспонатов этнографического характера, переданных в Этнографический музей АН (ныне Музей антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера) РАН). Император, по всеподданнейшему докладу министра Имп. двора, выделил Академии в вознаграждение за коллекции 15 969 р. для причисления к ее социальным средствам с уплатой в течение первых семи лет по 2 тыс. р., а в восьмой год 1969 р.¹¹²⁶

Первое отделение Эрмитажа в 1840 г. возглавил Флориан Антонович (Флориан Антуан) Жиль (Gille Florian Antoine, 1801—1864).

Ф. А. Жиль, историк-дилетант, библиотекарь. По непроверенным сведениям, швейцарец, уроженец Женевы. Начал службу приказчиком часового магазина во Флоренции. Затем жил в Женеве, сильно бедствовал, был приглашен пастором И. фон Муральтом учителем французского языка в Петербург в его пансион. По рекомендации пастора, В. А. Жуковский пригласил Жиля учителем к царским детям. Он сумел понравиться Николаю I и вплоть до смерти императора пользовался его расположением. С декабря 1825 г. Ф. Жиль был учителем французского языка и географии цесаревича Александра Николаевича, с 1826 г. состоял в штате Министерства народного просвещения, был репетитором истории великих княжон Марии, Ольги и Александры, с 1836 г. — в штате Министерства Имп. двора, с 1840 г. в чине коллежского, затем статского советника начальник I отделения Имп. Эрмитажа и библиотекарь Собственной ЕИВ Библиотеки, заведующий Дворцовым и Царскосельским арсеналами; автор книг «Musee des armes rares anciennes, etc. Collection d’armes au Musee de Tzarskoe Selo» (SPb., 1835—1853.2 vol. in folio). В 1843 г. был командирован за границу для изучения собраний оружия; привел в порядок Арсенал, в Эрмитаже принял меры к составлению каталога древностей, в 1845 г. осматривал Оружейную палату в Москве, в 1847 г. подал записку о реорганизации Эрмитажа. Помощник председателя РАО с основания до 3 октября 1850 г. В 1856 г. и 1858 г. был в заграничном отпуске в Париже и Женеве. В 1858—1859 гт. совершил поездку на юг России и на Кавказ, собранную там коллекцию монет и «фотографических рисунков» принес в дар Эрмитажу, вскоре опубликовал книгу «Lettres sur le Caucase et la Crimee. Ouvrage enrichi de trente vignettes dessinees d’apres nature et une carte dresee au depot topographique de la guerre a St. Petersbourg» (Paris, 1859.554 p.) и статью «Керчь и Таманский полуостров» (ИРАО. 1861. Т. 2. С. 53—56). В 1859 г. «за приношение» король Сардинии Виктор Эммануил II пожаловал ему орден Св. Маврикия и Лазаря, что вызвало неудовольствие Александра II и повеление, «чтобы впредь не утруждали иностранных царствующих особ приношениями без разрешения начальства». Из-за интриг Б. В. Кёне положение Жиля окончательно пошатнулось, и 6 мая 1863 г. он подал прошение об отставке. Жиль уехал за границу, в 1863 г. был избран членом-корреспондентом Парижской Академии надписей и изящной словесности. Трагическая гибель Жиля была безусловно инициирована его отставкой и предательством Кёне — в ноябре 1865 г. в Любеке он покончил с собой «в припадке меланхолии».¹¹²⁷

Хотя Ф. А. Жиль считался «во всем дилетантом»,¹¹²⁸ он был очень деятельным и добросовестным человеком. В 1851 г. его хлопотами в нижнем этаже нового здания музея был открыт специальный Керченский зал, в котором выставлялись практически все находки античного времени из различных регионов Причерноморья. Жиль понимал необходимость привлечения профессиональных ученых — членов Академии наук для издания сокровищ императорского музея. По его инициативе были взяты на службу в Эрмитаж антиковед акад. Л. Э. Стефани, занявшийся изучением причерноморских памятников, историк России акад. А. А. Куник, востоковед акад. М. Ф. Броссе. Интерес к археологическим богатствам империи проявляли и иностранные ученые — в 1843 г. Жиль взял в зарубежную командировку гальванопластические копии кульобской вазы с изображением скифов и знаменитой «черниговской гривны»; позднее в Берлин были направлены гипсовые слепки «достопримечательнейших керченских и других древностей» Эрмитажа.¹¹²⁹

В апреле 1841 г. Ф. А. Жиль задумал издать описания и рисунки керченских древностей, хранящихся в императорском музее, по сути свод археологических источников из раскопок на территории Боспора с конца XVIII по середину XIX в., и первоначально планировал завершить его за полтора года. Сохранилась его записка министру Имп. двора П. М. Волконскому с планом будущей книги (1843). По расчетам хранителя Эрмитажа, издание тиражом 200 экз. должно было обойтись в 8 тыс. р. серебром, за продажу 100 экз. предполагалось выручить от 3 до 4 тыс. р. серебром.¹¹³⁰ Его план был поддержан П. М. Волконским, а затем одобрен Николаем I, распорядившимся отнести расходы на средства своего Кабинета. При подготовке книги были использованы неизданные работы А. Н. Оленина и П. Дюбрюкса, рапорты о раскопках в Керчи и на Тамани Карейши, Ашика и других, затребованы в Эрмитаж 979 рисунков акад. Ф. Г. Солнцева, не вошедшие в издание «Древностей Российского государства». По инициативе Ф. А. Жиля был поднят вопрос о съемке карт, планов и изготовлении рисунков, относящихся к памятникам Азиатского и Европейского Боспора. Располагая рукописями и планами П. А. Дюбрюкса, Ф. А. Жиль и гр. Л. А. Перовский составили список объектов, по которым требовалось производство топографической съемки и архитектурных обмеров. В течение трех недель в сентябре 1853 г. по распоряжению М. С. Воронцова это задание выполняли капитан (с осени 1853 г. подполковник) корпуса топографов Рябов и архитекторский помощник Шмаков (рис. 81) под наблюдением начальника Черноморской береговой линии вице-адмирала Л. М. Серебрякова.¹¹³¹ Большая часть составленных ими планов осталась неизданной. Съемку Рябова проверял и исправлял исполнявший обязанности директора Керченского музея К. Р. Бегичев. За карту горы Митридат император пожаловал Рябову бриллиантовый перстень на сумму 50 р. серебром.¹¹³² Проведение «разрывок (раскопок.— И. Т.) для открытия очертания развалин» при изысканиях архитектора было возложено на Михаила Бларамберга.

Ф. А. Жиль предлагал издать ответы на вопросы в качестве прибавления к ДБК несколько позднее, поэтому в основном тексте книги археолого-топографический раздел крайне беден. В архивах сохранились как сами вопросы, так и ответы на них, с рисунками памятников и аннотациями Михаила Бларамберга.¹¹³³ В числе рисунков и планов: «Акосов» вал (профиль, фасад, разрез и план фундамента открытой башни), Царский и Золотой курганы, городища Куурдак, окрестности «Парфениона» у маяка Еникале, места, где Дюбрюкс видел античные колонны в заливе между Северной косой и берегами Таманского полуострова, гора Опук, древние постройки в Керчи, в Кермеш-Келечике (Кармыш-Келечи), в окрестностях Такиль-Бурун-ского маяка и окрестностях оз. Чурубаш и др., а также «Опись планам, рисункам и описаниям».¹¹³⁴ К. Р. Бегичев, занятый раскопками, ограничился составлением нескольких рисунков, остальные выполнил учитель рисования Андрей Стефанский (Стефановский).¹¹³⁵ Сохранилась копия на кальке плана Пантикапея, составленного И. П. Бларамбергом, выполненная рукой Ф. А. Жиля, с обозначением на ней остатков оборонительных стен и восьми «входов в катакомбы».¹¹³⁶ Их изучение хранитель Эрмитажа поручил К. Р. Бегичеву, который зимой 1853— осенью 1854 г. занялся проверкой и уточнением плана, сосредоточив основное внимание на следах стен. Однако из-за отсутствия достаточных средств археолог не смог исследовать катакомбы, и вопросы Жиля остались без ответов. Бегичев снял для ДБК несколько рисунков с приложением объяснений: «Вид местности, заключающей катакомбы» на северной покатости горы Митридат, «Вид Керчи с моря», «Вид г. Керчи со стороны Золотого кургана», «Вид Керчи со стороны мыса Ак-Бурун», «Вид г. Керчи с карантинной дороги», «Вид Керченского музея древностей», «Памятник Стемпковского», «Кресло Митридатово», «Вид христианского древнего алтаря, иссеченного с западной стороны Кресла Митридатова», «План скалы, составляющей Кресло Митридатово, и христианский алтарь».^{1135 1136 1137}

Лишь в 1854 г., уже после смерти генерал-фельдмаршала кн. П. М. Волконского, под редакцией Ф. А. Жиля вышло издание «Древностей Босфора Киммерийского» (ДБК) в двух томах, с параллельным текстом на русском и французском языках, в сопровождении роскошного атласа (рис. 82).¹¹³⁸ На издание было потрачено в три с лишним раза больше средств, чем планировалось, — 29 662 р. 99 к. серебром. Тираж ДБК составил всего 200 экз. (по ошибочным данным Г. Геннади, — 100 экз.). Книга рассылалась в качестве подарков иностранным королевским дворам, музеям, обществам и т. п., причем лишь 140 экземпляров за 60 р. серебром в мае 1855 г. были пущены в свободную продажу.¹¹³⁹ Неудивительно, что уже в момент выхода в свет книга стала библиографической редкостью. В рисунках Р. Пикара, Ф. Г. Солнцева и других художников тщательно воспроизведены основные находки из раскопок на Европейском и Азиатском Боспоре. Все введение и часть описания находок принадлежат Ф. А. Жилю; Л. Э. Стефани написаны отдел надписей, описания серебряных и бронзовых «вещей с мифологическими изображениями» (табл. XXXIX—XLIII), коллекции расписных ваз (табл. XLV— LXXX) и богатейшего собрания боспорских монет (табл. LXXXV и след.). При общей положительной оценке работы современники упрекали авторов в отсутствии связного изложения истории Боспора, недостаточном внимании к трудным вопросам исторической географии и археологической топографии, которая изложена всего на 9 страницах, и т. п.¹¹⁴⁰ И все же как свод археологических источников ДБК не потерял своей научной ценности до сих пор. В конце XIX в. в уменьшенном формате, в одном томе Саломоном Рейнаком был опубликован французский перевод, с некоторыми сокращениями и дополнениями. Книга посвящена издателем Павлу Дюбрюксу: «А la memoire de Paul Dubrux, createur de I’archeologie Bospora-ne».¹¹⁴¹

В 1860 г. и 1861 г. на французском и русском языках под редакцией Ф. А. Жиля был издан путеводитель — «Музей Императорского Эрмитажа: Описание различных собраний, составляющих музей, с историческим введением об Эрмитаже императрицы Екатерины II и о образовании музея Нового Эрмитажа», напечатанный в типографии Имп. Академии наук. Описание охватывало нижний этаж музея, где хранились древности Боспора Киммерийского, в том числе перевезенные в 1852 г. из Керченского музея. К тому времени коллекция Керченского зала насчитывала 1700 предметов из золота, серебра, бронзы, железа, слоновой кости, стекла, глины, дерева, тканей, около 500 расписных ваз, 175 амфорных клейм, 40 ламп, 23 мраморные статуи и их фрагменты, 45 барельефов и надгробий, 37 колонн и архитектурных обломков, 27 надписей на мраморе. Вместе с 2200 предметами того же собрания, хранившимися на втором этаже в Кабинете императрицы, эта коллекция включала около 5000 памятников. В книге также приведена характеристика находок из раскопок на Не-двиговском городище, в Ольвии и изложена история Тмутараканского камня. Путеводитель давал

Рис. 81. План и профиль «Акосоваго» вала и рва. Рисунок архитекторского помощника Шмакова, сентябрь 1853 г. (РА ИИМК, р.1, № 1118, л. 10, табл. XVII. Публ. впервые).

краткий обзор каждой части императорского собрания и каталог выставленных в Керченском зале предметов.⁸¹

Другой иностранец на русской службе, Эдуард Гаспарович фон Муралып (Muralt, 1808— 1895), в отличие от Ф. А. Жиля заслужил репутацию серьезного ученого.

Эдуард фон Муральт, историк-антиковед и византинист, археограф, археолог; член-основатель (6 апреля 1846) и секретарь Классического отделения РАО (март 1851—13 января 1853), действительный член МОИДР (1856), по ^{1142 1143 1144 1145 1146}

 

четный член Швейцарского общества исторических изысканий (1850), член Историко-богословского общества в Лейпциге (1851), почетный член Имп. Публичной библиотеки (1864). Родился в Цюрихе (Швейцария) в семье негоцианта, в 1832 г. получил в Цюрихе звание священника или министра святого Евангелия, в том же году степень доктора философии Йенского университета (1832); доктор богословия Цюрихского университета (1849). В 1833 г. Муральт приехал в Петербург, где жил его дядя И. фон Муральт — пастор немецкой реформатской церкви, держатель известного в то время аристократического пансиона. В том же году он сдал экзамены в Петербургском университете на знание классических языков, получил диплом домашнего учителя. В 1838 г., по ходатайству А. Н. Оленина, принят в Имп. Публичную библиотеку на должность библиотекаря в «помощь по рукописям» А. X. Востокову, подготовил каталог греческих и итальянских рукописей по богословию (1840, 1864); как знаток древних языков в 1840 г. Муральт был принят помощником библиотекаря в Эрмитажную библиотеку. В 1846 г. совершил длительную поездку за границу по Пруссии, Австрии, Турции, Греции, Италии, Шейцарии. С 1851 г.— старший библиотекарь Имп. Публичной Библиотеки. Под влиянием акад. А. А. Куника Муральт принял участие в конкурсе, объявленном Академией наук на лучшее сочинение по византийской хронологии, и свыше 20 лет своей жизни посвятил изучению этой темы. В 1864 г. уволился со службы и уехал в Швейцарию, стал профессором теологии в Лозанне.¹¹⁴⁷

Муральт оставил несколько трудов по эпиграфике, античным и скифским древностям, исторической географии Северного Причерноморья.¹¹⁴⁸ В частности, в 1849 г. он представил статью с «хронологическим обозрением разрытия курганов на берегах Босфора Киммерийского», где попытался установить относительную хронологию погребальных комплексов (гл. 8.1), а в 1853 г.— «очерк древних местностей восточного берега Крыма от Феодосии до Пантикапея».¹¹⁴⁹

С марта 1845 г. помощником начальника I отделения Имп. Эрмитажа являлся Борис Васильевич (Бернгард Карл) Кёне (Koehne, 1817—1886), более удачливый соперник Жиля.

Б. В. Кёне, барон (в 1862 г. пожалован княгиней Рейс), нумизмат, генеалог, геральдист, коллекционер; действительный член ООИД (1846), действительный и почетный член около 30 иностранных обществ и академий (Стокгольмской и Мадридской археологических академий, Королевской академии генеалогии и геральдики в Пизе, Римского археологического института, археологических обществ Французского, Бельгийского, Берлинского, Копенгагенского, Британского и др.). Уроженец Берлина, подданный Пруссии, «из патрицианской фамилии вольного г. Бремен». Слушал лекции в университетах Лейпцига и Берлина (А. Бёк), закончил столичный университет в 1840 г. С детства увлекся нумизматикой, в 1837 г. опубликовал первую научную работу о монетном деле Берлина (1840), удостоен степени доктора философии Берлинского университета (1841) за диссертацию о монетах Фридриха II Бранденбургского, с 1841 г. преподавал там же как адъюнкт-профессор (приват-доцент) по кафедре нумизматики и археологии, был членом и секретарем Нумизматического общества в Берлине, издавал и редактировал его нумизматический журнал «Zeitschrift fur Miinzsiegel und Wappenkunde» (напечатал 6 книг). В 1842 г. в первый раз приехал в Петербург, с надеждой занять вакантную кафедру археологии в Имп. Академии наук, но на академиков должного впечатления не произвел и вернулся на родину. В 1845 г. через посредничество Кёне Эрмитаж приобрел в Берлине коллекцию печатей, медалей и книг. В том же году Кёне переехал в Россию; по непроверенным сведениям, в марте 1845 г. был принят в российское подданство. Он имел влиятельных покровителей и сделал головокружительную карьеру в России. Благодаря рекомендации Я. Я. Рейхеля Кёне 18 мая 1845 г. зачислен на русскую службу в чине коллежского асессора на должность помощника начальника I отделения Эрмитажа Ф. А. Жиля (1845—1850) для занятий «по части антиков и минц-кабинета», 4 апреля 1850 г. переведен во II Отделение Эрмитажа. В 1846 г. по его инициативе создано С.-Петербургское археолого-нумизматическое общество: член-основатель (1846—1853) и первый секретарь с момента основания до 10 декабря 1851 г., редактор его «Записок» (покинул общество в марте 1853 г.). В 1849 г. по поручению Николая I Кёне составил гербы для членов императорской фамилии, что вылилось в пересмотр всей системы российской геральдики, в том числе в изменение государственного герба Российской империи (с изменениями Александра II утвержден в 1857 г.). В 1857 г. он был назначен управляющим созданного Первого (гербового) отделения Департамента герольдии Правительствующего Сената, с оставлением должности по Эрмитажу. С 1864 г. — советник по ученой части Имп. Эрмитажа. С 1863 г. действительный статский советник, с 1876 г. тайный советник. Владел немецким, латинским, французским, английским, шведским, датским, русским языками. В апреле 1885 г. выехал в заграничный отпуск для лечения, заболел и умер в Вюрцбурге.⁸5

Несмотря на большую работоспособность, деловитость и знания, Кёне заслужил дурную репутацию и антипатию многих современников, так как отличался моральной нечистоплотностью и неразборчивостью в средствах для достижения поставленных целей. Кёне много и успешно занимался спекуляциями нумизматических коллекций, поэтому его честности не доверял, в частности, граф С. Г. Строганов. Людская молва даже обвиняла Кёне в краже некоторых редких монет Минц-кабинета Эрмитажа.^{1150 1151} Действительно, ученого интересовали главным образом монеты: «Нет области нумизматики и смежных с ней исторических дисциплин, где Кёне не сказал бы своего слова, подчас весьма веского», — констатировали В.М.Потин и Е. С. Щукина.⁸⁷ В числе прочих сюжетов Кёне занялся изучением, систематизацией и публикацией монет Причерноморья (гл. 8.4, 12.2).

К середине XIX в. проявилась явная тенденция к русификации кадров кабинетной науки, порою принимавшая крайние, уродливые формы. На фоне роста национального самосознания засилье иностранцев в научных учреждениях Петербурга — Академии наук, Эрмитаже, Публичной библиотеке, университете и т. п. — не одобрялось отдельными представителями правительства, частью русской общественности того времени (документ № 26) и археологами-провинциалами, теми, кто выполнял черную, полевую работу, и чьими трудами составилось великолепное императорское собрание древностей. Керченский археолог Е. Е. Люценко с открытой неприязнью писал об иностранцах — хранителях Эрмитажа в своей «Археологической оде» (между 1870—1875 гг.):

 

 

Цит. по: Стихотворения археологов Е.Е. Люценко и барона В. Г. Тизенгаузена. С. 77—78; Маркевич А. И. Примечания к стихотворениям археологов. С. 70—71.

• 87 Потин В. М., Щукина Е. С. Отдел нумизматики // Эрмитаж: История и современность. Л., 1990. С. 201.

… Можно с пользою служить Витрин в спокойном созерцаньи, Зевать, чихать, баклуши бить Иль важно соблюдать молчанье. Музея редкости меж тем, Без описи и без итога, Не проверяемы никем, Ждут не дождутся каталога. Со всей России много лет Все древности сюда стекались: Из них уж некоторых нет, Другие где-то затерялись… Сей пантеон веков былых, Сие святилище науки, Ученых обойдя своих, Досталось иноземцам в руки!¹¹⁵²

• 5.4. САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОЕ АРХЕОЛОГО-НУМИЗМАТИЧЕСКОЕ ОБЩЕСТВО— ИМПЕРАТОРСКОЕ РУССКОЕ АРХЕОЛОГИЧЕСКОЕ ОБЩЕСТВО¹¹⁵³

В мае 1846 г. было образовано Петербургское археолого-нумизматическое общество, ставившее своей целью изучение классических древностей и нумизматики.¹¹⁵⁴ Его история подробно освещена в известной книге Н. И. Веселовского,¹¹⁵⁵ поэтому я лишь тезисно отмечу некоторые важные для изучаемой темы моменты.

 

 

ПФА РАН, ф. 729, оп. 2, д. 133, л. 302—302 об. Автограф Г. Ф. Церетели с пометой С. А. Жебелёва на обороте: «Всем! Всем! Всем!».

• 89 0 деятельности общества см.: Статуты Археолого-нумизматического общества в С.-Петербурге// ЗПАНО. 1849. Т. 1. С. 52—54; Устав Имп. Археологического общества // ЗПАНО. 1850. Т. 2. С. IV—XII. Отд. оттиск: СПб., 1850; Археолого-нумизматическое общество в 1846 г.// ЖМНП. 1847. № 3. С.53—59; Археолого-нумизматическое общество в 1849 г. // ЖМНП. 1850. № 8. С. 29—38; Первый отчет Археологическо-нумизматического общества. СПб., 1847; Перечень трудов и действий Санкт-Петербургского археолого-нумизматического общества с половины 1846 г. по 1 января 1849 г.// ЖМНП. 1849. № 8. Отд. 3. С. 21—30; Петербургское археологическое общество // Москвитянин. 1851. № 23 (декабрь). Кн. 1. Отд. 2. С. 177—183; Отчет секретаря общества А. Попова о деятельности общества в 1852 г.// ЗИАО. 1853. Т.5. Отд.2. С.73—83 (с изложением истории общества с момента основания); Рудаков В. Е. 50-летие Археологического общества // ИВ. 1896. № 5. С. 648—658; Миронов А. Имп. Русское археологическое общество и его деятельность // Вестник всемирной истории. 1900. № 10. С. 223—225. Библиографию изданий, составленную Д. Поленовым, см.: Библиографическое обозрение трудов Имп. Русского археологического общества: К празднованию 25-летнего существования общества. СПб., 1871.

• 90 Члены-основатели общества: князь М. П. Баратаев, И. А. Бартоломей, князь Ф. Г. Гагарин, П. И. Демезон, князь С. В. Долгоруков, Ф. А. Жиль, князь Р. И. Кантакузин, В. Е. Кёлер (сын акад. Е. Е. Кёлера), Б. В. Кёне, А. А. Куник, Э. Г. Муральт, А. Ф. Прейс, Я. Я. Рейхель, П. Сабатье, Л. Сабатье, П. С. Савельев, Ф. Ф. Сеген, князь А. А. Сибирский, граф А. С. Строганов, мирза Д. Топчибашев, граф А. С. Уваров, X. Д. Френ.

• 91 Веселовский Н. И. История Имп. Русского археологического общества…

Одним из членов-основателей общества был молодой граф Алексей Сергеевич Уваров (1825—1884), сыгравший огромную роль в истории отечественной археологии. Мне хотелось остановиться на начальном, петербургском периоде жизни А. С. Уварова, когда он сформировался как специалист-археолог. Внук А. К. Разумовского¹¹⁵⁶ и единственный сын министра народного просвещения, президента Петербургской Академии наук (1818—1855) С. С. Уварова (1786—1855), Алексей с детских лет был окружен историко-художественными коллекциями и мог пользоваться огромной библиотекой отца,¹¹⁵⁷ имел возможность общаться с представителями научного и художественного мира Петербурга. Сергей Семенович в молодости сам увлекался античностью, под руководством Ф. Б. Грефе изучил древнегреческий язык и написал несколько сочинений по древней истории и литературе.¹¹⁵⁸

Первоначально получив домашнее воспитание, А. С. Уваров в 1845 г. закончил историко-филологический факультет Петербургского университета, где учился классическим языкам у акад. Ф. Б. Грефе, римским древностям у Э. Е. Шлиттера, русской истории у Н. Г. Устрялова.¹¹⁵⁹ Не довольствуясь этим и воспользовавшись получением должности при Министерстве иностранных дел, молодой граф завершил образование в Геттингенском и Берлинском университетах.¹¹⁶⁰ А. С. Уваров пренебрег открывавшейся перед ним возможностью быстрой дипломатической карьеры, хотя и числился чиновником МИДа до 1850 г., так как с каждым годом его все более и более затягивала новая страсть — любовь к археологии.

В Петербурге А. С. Уваров, начавший собирать монеты и другие антики, сблизился с кружком столичных коллекционеров-нумизматов в лице Я. Я. Рейхеля, И. А. Бартоломея, Б. В. Кёне и П. Сабатье, наряду с которыми вошел в число учредителей Санкт-Петербургского археолого-нумизматического общества, официально открытого весной 1846 г. Душой этого кружка был медальер и нумизмат Яков Яковлевич Рейхелъ (1780—1856).

Рейхель родился в семье медальера Варшавского монетного двора, получил высшее образование в Варшаве и одновременно обучился медальерному делу у отца, с 1802 г. жил в России: с 1802 г. медальерный ученик, с 1811 г. штатный медальер на Монетном дворе в Петербурге (до 1846 г., уволен с сохранением содержания); одновременно привлекался как художник-реставратор для работы в Эрмитаже. С 1818 г.— управляющий 2-м (техническим) отделением Экспедиции заготовления государственных бумаг, где организовал особую типографию, печатавшую «Записки» Петербургского археолого-нумизматического общества. Совершенствовал технические навыки и знания за границей (1810—1811, 1823, 1830, 1837, 1856), с 1837 г. чиновник Министерства финансов и член Археографической комиссии, дослужился до чина действительного статского советника. Составил значительное собрание древнеримских монет, обмененное у герцога Мекленбург-Шверинского на собрание картин (в 1839 г. «65 золотых, 2421 серебряную, 3292 бронзовые и 57 ассов» продал Минц-кабинету Московского университета), а также одну из лучших в Европе коллекций европейских и русских монет и медалей — около 45 тыс. экз. Большая часть монет поступила в Эрмитаж: в 1838 г. продал 163 античные монеты, в 1851 г. у собирателя куплена русская часть, почти 5 тыс. экз., остальные монеты в 1857—1858 (1496 античных монет) и 1859—1861 гг. приобретены у его наследников. Рейхель обладал собранием манускриптов, рукописей и автографов. Автор каталога монет собственного собрания «Die Reichelsche Munzsammlung in St. Petersburg» (SPb., 1842—1856. Th. 1—9, рукопись 10-го тома хранится в ОНГЭ), где систематизированы европейские монеты; в книгу не вошла античная часть, так как автор опасался фальсификации этих монет. Член-корреспондент Имп. Академии наук по разряду восточной литературы и древностей (1839). Член-основатель Петербургского археолого-нумизматического общества и помощник председателя общества с момента создания до 10 декабря 1851 г. Скончался в Брюсселе, где находился в командировке.¹¹⁶¹

Используя придворные связи и помощь отца, А. С. Уваров помог быстро утвердить статут общества.¹¹⁶² С момента своего открытия общество получило характер кастово-замкнутого аристократического объединения, находившегося под покровительством Имп. двора, куда входили в основном коллекционеры-нумизматы и сановные любители древностей, немногие ученые Петербургской Академии наук, служащие Эрмитажа и Публичной библиотеки, большей частью иностранцы на русской службе.

Первоначально заседания общества проводились ежемесячно, за исключением летних месяцев, во дворце его председателя, затем президента герцога Максимилиана Лейхтенбергско-го.» В выходивших периодических изданиях общества «Memoires de la societe d’archeologie et de numismatique de St.-Petersbourg» (1847—1852, 6 томов) и в печатавшихся на русском языке «Записках» Санкт-Петербургского археолого-нумизматического—Имп. археологического общества (1849—1858, 14 томов) большинство статей было посвящено различным разделам нумизматики. Статьи и монографии издавались главным образом на немецком и французском языках, причем русский язык сознательно игнорировался под предлогом незнакомства с ним некоторых членов. Таким образом, изначально труды общества были ориентированы не на русскую, а на зарубежную научную общественность.

С момента основания в деятельности общества именно нумизматика, а не археология, занимала главенствующее положение: из 20 членов-основателей изучением монет занимались 13 человек.^{1163 1164} В первом, программном параграфе его статута констатировано, что «цель общества будет состоять не только в изучении классической археологии, в собственном ее смысле, но и в особенности археологии и нумизматики новейших времен стран Западных и Восточных. Оно будет иметь в виду ознакомление с существованием монет, медалей и изящных произведений древности, еще не известных в ученом свете, которые бы могли открыты быть в России».¹¹⁶⁵ Примерно так же звучала цель общества и по уставу 1849 г.,¹¹⁶⁶ что способствовало активному изучению различных разделов нумизматики, в том числе античной, и в меньшей степени классических древностей юга России.¹¹⁶⁷ 13 декабря 1849 г. указом Сената № 46330 название общества было изменено на «Императорское археологическое общество».¹¹⁶⁸

Интерес к античной археологии и нумизматике проявляли А. С. Уваров, Б. В. Кёне, П. Сабатье, Александр Александрович Сибирский (1824—1879).

Потомок сибирского Магмет-Кула, А. А. Сибирский учился в кадетском корпусе, с 1842 г. прапорщик лейб-гвардии Семеновского полка, с 1844 г. подпоручик, с 1846 г. поручик, в 1848 г. уволен в отставку по болезни с чином штабс-капитана. В 1852 г. перешел на службу в МВД с переименованием в титулярные советники, в ноябре переведен на службу в Кабинет ЕИВ, с апреля 1854 г. камер-юнкер. В 1852 г. сопровождал Л. А. Перовского во время поездки в Керчь, проводил раскопки в Феодосии и в Анапе. В 1855 г. во время Крымской войны — капитан Стрелкового полка Императорской фамилии, где служил до конца марта 1856 г., в октябре того же года перешел на гражданскую службу с чином надворного советника и званием камер-юнкера и был причислен к Кабинету ЕИВ. В декабре 1857 г. «по болезни» вышел в отставку. Составил превосходную коллекцию боспорских монет. Научный каталог коллекции намеревался издать параллельно на русском (1855) и французском (1854) языках (издан только 1-й том). К середине века Сибирский разорился и не смог выкупить в Экспедиции заготовления государственных бумаг тиражи 2-го и 3-го тома; они погибли в подвалах экспедиции во время наводнения (сохранилось три экземпляра из всего тиража 2-го тома, за который в 1860 г. автор удостоен половинной Демидовской премии, и один полный экземпляр 3-го тома, оба на франц, яз.). Скончался он в родовом имении в Орловской губернии. Его коллекция была продана с аукциона и разошлась по рукам коллекционеров — С. Г. Строганова, X. X. Гиля (последняя вошла в состав коллекции вел. кн. Александра Михайловича) и др.¹¹⁶⁹

Петр Петрович или Иванович (Петр Иустин) Сабатье (Sabatier, 1792—1869). Нумизмат, действительный член ООИД (1848). Уроженец Тулузы, «единственный сын зажиточных родителей», воспитывался в Сен-Сирской военной школе, которую окончил в 1812 г. подпоручиком. Участник похода войск Наполеона на Россию 1812 г. Впоследствии жил в Тулузе, являлся биржевым маклером; был причастен к заговору с целью восстановления власти Наполеона и приговорен роялистами к смертной казни, но бежал в Голландию. Неудачные коммерческие предприятия привели его в 1827 г. в Испанию, а в 1834 г. в Россию, где Сабатье стал управляющим недвижимых имений А. Н. Демидова. В Петербурге к 1844 г. он приобрел известность коллекционера-нумизмата римских и византийских монет, сблизился с будущими основателями Петербургского археолого-нумизматического общества — Я. Я. Рейхелем, графами С. С. и А. С. Уваровыми, Ф. А. Жилем, П. И. Демезоном, С. Г. Строгановым. Основу его собрания римских монет составила коллекция Ф. П. Аделунга. Неудачные спекуляции заставили его продать древнейшие монеты Роллену, после чего он начал коллекционировать византийские монеты (описание с комментариями и прорисовками более полутора тысяч монет и 109 печатей издал в 1847 г.). В 1853 г. вышел из РАО, мотивируя это отъездом за границу; продал гр. С. Г. Строганову за пожизненную ренту в 1 тыс. р. серебром свою коллекцию византийских монет из более чем 2 тыс. экз. В 1856 г. уехал из России навсегда. По возвращении на родину издавал исследования по нумизматике в Брюсселе и Париже, стал сотрудником «Revues Numismatiques». С 1865 г. учредитель и вице-президент Парижского нумизматико-археологического общества; в Париже издал двухтомный труд по византийским монетам.¹¹⁷⁰

Одним из ведущих специалистов в области античной нумизматики в то время считался Б. В. Кёне, который напечатал роскошное двухтомное исследование о нумизматической коллекции князя В. В. Кочубея, предваряемое общим историко-археологическим очерком, ставшее сводом известных науке монет греческих колоний Северного и Восточного Причерноморья (гл. 8.4),¹¹⁷¹ и монографию о Херсонесе, ранее опубликованную в виде серии статей в мемуарах общества (гл. 12.2).^{1172 1173 1174}

С обществом были связаны москвичи — члены-корреспонденты Г. И. Спасский и Павел Михайлович Леонтьев (1822—1875).

П. М. Леонтьев — Историк-антиковед, археолог, издатель, публицист; магистр римской словесности (1850, Московский университет); член-корреспондент Петербургской АН (1856) и РАО (3 октября 1850 г.). Учился в Московском дворянском институте и Московском университете, который закончил со степенью кандидата, ученик Д.Л. Крюкова, с августа 1843 г. совершенствовал знания в университетах Германии, слушал лекции А. Бёка и К.Лах-мана. С 1847 г. преподаватель, с 1851 г. по 1872 г. исполняющий должность экстраординарного профессора, затем экстраординарный профессор Московского университета по кафедре римской словесности и древностей, с 1850 г. заведующий Минц-кабинетом университета. В середине века начал издание сборника научных и научно-популярных статей по классической древности «Пропилеи» (М., 1851—1856. Кн. 1—5; 2-е изд. М., 1869). Автор исследований по античной религии, искусству и архитектуре, археологии Северного Причерноморья, социально-экономическому развитию Рима, историографии античности. В 1860—1870-х гг. отошел от научной деятельности и занялся публицистикой как ближайший помощник М.Н. Каткова по редактированию «Московских ведомостей». 109

В 1847 г. на одном из заседаний общества был рассмотрен вопрос: «Каким образом пополнить сведения о памятниках древности, сохранившихся на берегах Черного моря и доселе еще так мало исследованных?». Для его решения была образована специальная комиссия, которая составила список «примечательных в археологическом отношении» мест, связанных с нерешенными вопросами исторической географии и археологической топографии Причерноморья. Комиссия решила послать в южные районы страны одного из членов общества, но для такой поездки требовались значительные денежные средства, которые у общества отсутствовали. Тогда 22-летний граф А. С. Уваров обратился к председателю общества, герцогу Максимилиану Лейхтенбергскому, с просьбой поручить ему это ученое путешествие, которое он был готов выполнить за собственный счет.

19 апреля 1848 г. министр народного просвещения граф С. С. Уваров уведомил председателя, что разрешение Николая I на археологическую экспедицию общества с правом проведения раскопок в Причерноморье получено, но с оговоркой, запрещающей проведение раскопок в Керчи, где этим занимались чиновник Министерства Имп. двора Д. В.Карейша и директор Керченского музея древностей А. Б. Ашик.¹¹⁷⁴

4 мая 1848 г. от лица комиссии А. С. Уварову была вручена инструкция (предписание) из 11 пунктов с указанием целей ученого путешествия, которые можно свести к следующим задачам: 1) осмотреть все места по берегу Черного моря (от Дуная до Кавказа), упоминаемые в античной письменной традиции, где наиболее заметны «следы древности»; 2) провести археологические исследования курганов, подсчитать их число, определить величину и положение на местности, установить, были ли они раскопаны и что в них найдено; 3) сообщить обществу сведения о различных методиках раскопок курганов, установив сумму, требуемую на археологические раскопки; 4) снять археолого-топографические планы руин античных городов и поселений в Новороссийском крае, Крыму, на Таманском полуострове и на побережье Кавказа, в Области Войска Донского; 5) помимо классических древностей, обратить внимание на памятники скифские, византийские, татарские, генуэзские и русские; 6) сделать копии или эстампажи с неизвестных и неизданных надписей; 7) осмотреть музеи в Николаеве, Феодосии и Одессе, а также памятники, собранные у церкви в Тамани; 8) проверить информацию о могилах скифских царей на северном берегу Гнилого моря; 9) регулярно извещать общество о ходе исследований.¹¹⁷⁵ Наряду с А. С. Уваровым в поездку отправился художник М. Б. Вебель, позднее получивший звание академика Академии художеств (1859).

Очевидно, что столь обширная исследовательская программа при всем старании путешественников в полном виде не могла быть претворена в жизнь. Летом и осенью 1848 г. А. С. Уваров сумел объехать территорию от Дуная до Таманского полуострова, однако Нижнее Подонье и Северо-Восточное Причерноморье (до Сухума) обследовать не успел. Материалы путешествия вошли в первый археологический труд А. С. Уварова, посвященный им герцогу Максимилиану Лейхтенбергскому — два выпуска «Исследований о древностях Южной России и берегов Черного моря» (СПб., 1851—1856). Отдельно был издан роскошный литографированный атлас с 40 таблицами in folio — «Собрание карт и рисунков к исследованиям о древностях Южной России и берегов Черного моря» (СПб., 1853), с гравюрами И. Медведева, выполненными с рисунков М. Вебеля. Карты к нему были сняты военным топографом унтер-офицером А. Алексеевым,¹¹⁷⁶ состоявшим при чертежной 5-го пехотного корпуса Минского пехотного полка.

Однако книга и атлас остались незавершенными. П. М. Леонтьев оставил рецензию, посвященную первому выпуску труда А. С. Уварова. Из нее следует, что исследование должно было состоять из трех выпусков, включающих 7 глав.¹¹⁷⁷ Это подтверждают и архивные материалы. Третий, неизданный выпуск «Исследований» посвящен памятникам Крыма и Тамани, а вторая часть атласа рисунков и карт, возможно, должна была включать еще 53 таблицы.¹¹⁷⁸

В Отделе письменных источников ГИМ в составе семейного архива Уваровых сохранились подготовительные материалы к неизданному выпуску труда о древностях Южной России, в том числе 4—7-я главы третьей части, путевые заметки 1848 г., отпуски писем герцогу Максимилиану Лейхтенбергскому о ходе исследований,¹¹⁷⁹ карты берегов Черного моря и т. п. Изданные выпуски имеют единую нумерацию глав: первая и вторая (вып. 1) посвящены соответственно древностям в районе Днепровских порогов и древностям по побережью Бугского лимана, античной Ольвии и поселениям ее периферии, третья (вып. 2) — описанию памятников от Бугского лимана до Дуная, включая сведения об о-ве Березань, об античных и средневековых поселениях в районе Одессы и Днестровского лимана, о древностях Бессарабии. Неопубликованные 4—7-я главы книги А. С. Уварова не были полностью написаны автором. В тексте он оставлял чистые листы, чтобы впоследствии дописать отдельные разделы, но по каким-то причинам ему не удалось это сделать. Глава 4-я посвящена описанию памятников «От Днепра до Таврических гор», в том числе на Тендровской косе, в Северо-Западном и Центральном Крыму (часть, посвященная окрестностям Симферополя, осталась ненаписанной). Сохранился текст о Бахчисарае, о пещерных городах и монастырях Тавриды (Мангуп, Инкерман, Чуфут-Кале, Черкес-Кермен, Тепе-Кермен и др.). Вероятно, глава 5-я должна была описывать археологические памятники Южного берега Крыма: в архиве сохранились заметки, содержащие характеристику пути от Демирджи до Эски-Крыма. Фрагменты 6-й главы посвящены Судаку, Феодосии и Керчи. Древности Таманского полуострова освещает 7-я глава, фрагмент которой с анализом античной письменной традиции об Азиатском Боспоре также представлен в архиве ученого.¹¹⁸⁰ Попытки А. С. Уварова решить спорные вопросы исторической географии оказались большей частью неудачными — они не соответствуют общепринятой современной локализации ряда античных и средневековых городов Северного Причерноморья.

В какой-то мере восстановить содержание ненаписанных разделов 4—7-й глав книги А. С. Уварова помогают его путевые заметки 1848 г.,¹¹⁸¹ которые велись на протяжении всего путешествия, с точными указаниями дат и населенных пунктов, через которые он проезжал. В них приведены сведения о встречах с антиквариями, о составе коллекций провинциальных музеев и частных собраний, данные о раскопках и т. п. Для историков археологии путевые заметки и материалы к неизданным главам «Исследований» А. С. Уварова обладают ценностью первоисточника, так как содержат не только информацию о забытых раскопках, но и неизвестные ранее описания, планы, рисунки, чертежи археологических памятников, списки коллекций, позволяющие проследить происхождение и перемещение вещей (многие из которых утратили свои паспорта или сейчас неверно атрибутированы) из одного собрания в другое.

А. С. Уваров первым из членов Петербургского археолого-нумизматического общества занялся описанием памятников, съемкой планов древних городищ и курганов на местности. Граф начал свои исследования на берегах Днепра у Днепровских порогов, т. е. в местах, не предусмотренных инструкцией Археолого-нумизматического общества. Его внимание привлекли многочисленные курганы, сведения о которых он собирал из разных источников. Так, инженерные офицеры сообщили молодому путешественнику о курганах с крепидами на берегу Днепра и Синюхи, которые, как предполагал граф, могли оказаться скифскими царскими гробницами в месте, описанном у Геродота под именем области герров (Herod. Hist., IV, 53,5; 56).¹¹⁸² На левом берегу Днепра в окрестностях Никополя А. С. Уваров обследовал Кучутуры (Каменское городище), которое «на расстоянии почти шести верст [6.4 км] в длину и около трех [3.2 км] или более верст в ширину, усеяно черепками разбитых амфор и стеклянных сосудов, обломками кирпичей, железными гвоздями и пр.». По подъемному материалу (монеты Ольвии, Пантикапея, Херсонеса и т. п., фрагменты амфор, чернолаковых и красноглиняных сосудов, лепной керамики) А. С. Уваров пришел к выводу, что на этом месте находилось греческое поселение, которое позднее было занято племенем «азиатского происхождения». С помощью астронома Д. М. Перевощикова, попытавшегося вычислить погрешность в определении широты и долготы у Птолемея, А. С. Уваров локализовал здесь город Серимон (Ptol. Geogr., Ill, 5, 28).¹¹⁸³ До сих пор вопрос идентификации городищ Нижнего Днепра с населенными пунктами, о которых писал Птолемей, в современной науке остается дискуссионным.¹¹⁸⁴

Наиболее интересным объектом для А. С. Уварова оказались руины античных Ольвии (гл. 10.3) и Херсонеса (гл. 12). Из дневника известно, что в Одессе А. С. Уваров познакомился с секретарем Одесского общества истории и древностей Н. Н. Мурзакевичем, который снабдил его памятной запиской под названием «Memorandum», где обратил внимание молодого путешественника на наиболее примечательные археологические объекты Крыма и Тамани.¹¹⁸⁵ В документе даны указания о необходимости графической фиксации важнейших памятников Севастополя, Инкермана, Бахчисарая, Черкес-Кермена, Мангупа, Чуфут-Кале, Георгиевского монастыря, Балаклавы, Алупки, Ялты, Алушты, Симферополя, Судака, Эски-Крыма, Феодосии, Керчи, Еникале, ст. Тамань. Н. Н. Мурзакевич перечислил лиц, занимавшихся раскопками или коллекционированием древностей, у которых А. С. Уваров мог срисовать или приобрести древности.¹¹⁸⁶

Судя по дневнику, А. С. Уваров посетил Керчь лишь проездом, направляясь в Тамань. Скорее всего это объясняется тем, что другой член-основатель Петербургского археолого-нумизматического общества, француз П. Сабатье, интересовавшийся нумизматикой Боспора, в

• 1848 г. долгое время пробыл в Керчи, где при покровительстве градоначальника 3. С. Херхе-улидзева скупал монеты и подпольно — древности из грабительских раскопок. Он побывал также на Таманском полуострове и проехал вдоль течения Кубани. В известной книге Н. И. Веселовского по истории РАО утверждается, что А. С. Уваров и П. И. Сабатье путешествовали вместе,¹¹⁸⁷ но это не подтверждается архивными документами. Ни в изданных выпусках книги, ни в путевых заметках А. С. Уварова имя П. И. Сабатье не упоминается. 19 апреля

• 1849 г. П. И. Сабатье сделал доклад в Археолого-нумизматическом обществе о летней поездке в Крым, где сообщил о приобретении в Керчи неизданных монет и древностей для собственной коллекции, а также о подготовке им книги, которая «будет заключать в себе полное обозрение истории царства босфорского и опыт нового хронологического распределения его царей, основанное на медалях и надписях».¹¹⁸⁸ Труд П. И. Сабатье был издан на средства общества в 1849 г. на французском языке под наблюдением Я. Я. Рейхеля,¹¹⁸⁹ а в 1851 г.— в русском переводе.¹¹⁹⁰

А. С. Уваров вернулся из первого путешествия на юг в Петербург 9 ноября 1848 г., переполненный впечатлениями от увиденных памятников. Материалы, собранные в поездке, он решил издать в виде книги с приложением атласа, на что требовалось не менее 5—6 тыс. р. На заседании общества 13 декабря 1848 г. он предложил издать этот труд за собственный счет. Как следует из предисловия, рукопись первого выпуска закончена автором 10 июля 1850 г. в его имении Карачарово под Муромом. После выхода русского издания текст и атлас были изданы во французском переводе в Париже.¹¹⁹¹

Русофобия многих членов-основателей Санкт-Петербургского археолого-нумизматического общества, выходцев из Германии, Швейцарии, Франции и Польши, встретила сопротивление постепенно возникшей в нем «русской патриотической партии», которая с помощью придворных связей постепенно сумела переломить ситуацию и добиться удаления из общества иностранцев. Наиболее ярким выразителем ксенофобских настроений оказался Иван Петрович Сахаров (1807—1863).

И. П. Сахаров, историк-славист, этнограф, фольклорист, археолог. Из семьи тульского священника, выпускник медицинского факультета Московского университета (1835), в области гуманитарных дисциплин самоучка; с 1830-х гг. публиковал материалы по славянскому фольклору (в том числе фальсифицированные в самодержавноправославном духе) и русской иконописи; член-сотрудник (12 января 1848 г.), действительный член (14 февраля 1849 г.), секретарь Русского отделения Петербургского археолого-нумизматического общества—РАО с 21 февраля 1851 г. до 23 декабря 1853 г., член РГО (1847). Автор «Записки для обозрения русских древностей» (СПб., 1851), предлагавшей выявление всех русских археологических памятников и публикацию их перечня по губерниям и уездам. По словам Н. И. Веселовского, «ярый народник», который отличался «какою-то безотчетною ненавистью ко всем иностранцам». ¹¹⁹²

Борьба партий (документ № 26) ознаменовалась коренной реорганизацией общества: в феврале 1851 г. по предложению президента оно было преобразовано в Имп. Русское археологическое общество с тремя отделениями — русской и славянской археологии, восточной археологии, древней и западной археологии (последнее занималось вопросами классической археологии, нумизматики и эпиграфики), причем многие его члены состояли не в одном, а сразу в двух-трех отделениях.¹¹⁹³ После реорганизации некоторые иностранные подданные, являвшиеся членами-основателями общества, его покинули, в частности Б. В. Кёне и Ф. Ф. Се-ген в 1853 г., Л. П. Сабатье в 1854 г. и др.,¹¹⁹⁴ что привело к снижению научного уровня исследований в области классической археологии и нумизматики, так как основное внимание стало уделяться изучению собственно русских и восточных древностей.

С 1852 г., после смерти герцога Лейхтенбергского, общество вплоть до 1892 г. возглавлял великий князь Константин Николаевич (1827—1892).¹¹⁹⁵ При нем в 1857 г. был выработан новый проект устава, который в переработанном виде утвержден только в 1866 г. По новому уставу общество «имело предметом своих занятий исследование, по памятникам древности и старины, преимущественно отечественным, и распространение в России археологических сведений вообще».¹¹⁹⁶

А. С. Уваров, несомненно, вынес определенный урок из раскола петербургского общества. Открывая созданное им в 1864 г. Московское археологическое общество, председатель сказал: «Обыкновенная замкнутость наших ученых обществ не существует в нашем уставе».¹¹⁹⁷ МАО, ориентированное в основном на русские древности, отличала демократичность состава, его заседания были открыты для публики, а организация археологических съездов способствовала привлечению к изучению историко-археологической проблематики не только ученых, но и широких масс археологов-любителей и краеведов по всей стране.

• 5.5. КОМИССИЯ ДЛЯ ИССЛЕДОВАНИЯ ДРЕВНОСТЕЙ — СТРОГАНОВСКАЯ КОМИССИЯ —

ОРГАНИЗАЦИЯ ИМП. АРХЕОЛОГИЧЕСКОЙ КОМИССИИ

К середине XIX в. появились объективные предпосылки для организации правительственного органа, который должен был сосредоточить в своих руках надзор и управление над археологической деятельностью в стране. Инициатором его создания стал почетный член Имп. Академии наук (1852) граф Лев Алексеевич Перовский (1792—1856), побочный сын графа А. К. Разумовского, дядя А. С. Уварова.¹¹⁹⁸

JI. А. Перовский, брат Алексея Алексеевича Перовского (писатель, псевдоним Антоний Погорельский, 1787—1836), Василия Алексеевича Перовского (1795—1857), адъютанта вел. кн. Николая Павловича, и Бориса Алексеевича Перовского (1815—1881), члена Государственного совета. В службу вступил «из уволенных Московского университета кандидатов» колонновожатым в свиту по квартирмейстерской части (1811), прапорщик (1812), участник Отечественной войны 1812 г. и заграничных походов, подпоручик (за Бородино, 1812), неоднократно награждался за храбрость, поручик (1813), штабс-капитан (1814), капитан (1816), полковник (1818), уволен от военной службы в 1823 г. с производством в действительные статские советники и назначен камергером с причислением к Коллегии иностранных дел. Декабрист, член Союза благоденствия (1818—1821) и Военного общества («высочайше поведено оставить без внимания»), В 1826 г. перешел на службу в Департамент уделов Министерства Имп. двора и уделов, член Совета Департамента уделов (1826), вице-президент Департамента уделов (1828—1840), товарищ министра уделов (1841—1852), министр внутренних дел (1841—1852), министр уделов, управляющий кабинетом и Академией художеств (август 1852—ноябрь 1856). За службу 3 апреля 1849 г. возведен в графское достоинство. В 1854 г. переименован в генералы от инфантерии и пожалован в генерал-адъютанты. Выступал за ограничение и постепенную отмену крепостного права. Одной из главных задач считал ограждение русского общества от западного влияния.¹¹⁹⁹

Большой знаток и страстный любитель археологии, коллекционер античных монет и старинного русского серебра, Л. А. Перовский с 1850 г. заведовал созданной по его инициативе Комиссией для исследования древностей и участвовал в проведении раскопок под Новгородом, в Суздале и в Северном Причерноморье. Он сумел создать небольшой коллектив сотрудников из 11 человек, занимавшихся только археологической деятельностью.¹²⁰⁰ Среди них был и А. С. Уваров, который в 1850 г. перешел из МИДа в МВД.¹²⁰¹

27 октября 1851 г. Л. А. Перовский представил императору доклад «О проводимых близ Керчи археологических разысканиях» с проектом дополнительных правил о производстве раскопок. «Издавна производимые от правительства работы для разыскания древностей в г. Керчи и его окрестностях до сих пор ведены были без всякого плана, связи и единства, отрывочно и так сказать наугад […], — писал министр.— К тому же многие из произведенных уже разрытой в курганах не могут быть признаны вполне окончательными: весьма часто работы сии были оставляемы после лишь поверхностного разыскания, при котором довольствовались незначительными находками и затем заключали, что исследуемая местность ничего более не содержит. В доказательство такого образа действий можно привесть тот курган, в котором найдены, в минувшем году, две превосходные мраморные статуи; курган сей был за 20 пред сим лет разрыт и признан совершенно пустым. […] Личный обзор местностей удостоверил меня, что если сим работам дать надлежащее направление и развитие, то жатва открытий на сей богатой почве могла бы сделаться и обильнее, и полезнее для науки. […] Предлагаемые правила с пользою могли бы быть применены и к другим местностям, принадлежащим казне, где, по каким-либо признакам, можно предполагать открытие примечательных древностей». Перовский просил, помимо выделенных из государственного казначейства 1428 р. на производство раскопок близ Керчи, дополнительно 1500 р. серебром. С проектом правил министр ознакомил кн. М. С. Воронцова для каких-либо изменений и дополнений,¹²⁰² и вскоре «дополнительные правила для археологических разысканий в Керчи» были утверждены императором, выделившим также на таманские раскопки до 1000 р. в год.¹²⁰³ В тот же день царем были одобрены и утверждены «Общие правила предъявления правительству древних вещей, находимых в Керченском градоначальстве и его окрестностях» (документы № 21, 23).

Значительное внимание Л. А. Перовский уделял методике раскопок — в обязательном порядке он приказал раскопщикам вести ежедневные записи хода работ в журнале (полевом

дневнике), причем с требованием предварительной характеристики исследуемой местности, описанием находок, съемки планов и графической фиксации объектов, составления подробных отчетов о полевых исследованиях. Погребения предписывалось вскрывать в присутствии не менее трех человек с составлением подробного протокола: «Работы сии, даже… когда они не сопровождаются примечательными находками», не должны были «пропадать даром для науки» и проходить под жестким контролем местной администрации и МВД. Как и ранее, вещи из археологических комплеков разъединялись — наиболее ценные отправлялись в Эрмитаж, остальные передавались в местные музеи древностей. Наместник Кавказа кн. М. С. Воронцов, ознакомившийся с проектом правил, настойчиво просил: «в случае, [если] какие-либо вещи найдены будут в двойне или в более, …один экземпляр оставляем был в Керчи, для тамошнего музея».¹²⁰⁴ Это предложение было поддержано императором. При утверждении правил Николай I повелел Перовскому, чтобы «все без исключения древности, открываемые при разысканиях» (кроме двойных, тройных), препровождались бы к министру для представления императору.¹²⁰⁵

В мае 1852 г. Л. А. Перовский в сопровождении Н. И. Надеждина отправился на юг России с инспекционной поездкой. Объезжая Крым и Тамань, министр предписал местной администрации, в частности новороссийскому генерал-губернатору П. И. Федорову, усилить контроль за охраной древностей: «Находящиеся здесь многочисленные памятники старины, в том числе остатки целых городов, более или менее сохранившиеся в продолжение веков, ныне год от году приходят в большее разрушение, так что наконец могут вовсе уничтожиться и исчезнуть бесследно. Это происходит не от действия времени или других естественных причин, а от невежественного своевольничанья окрестных жителей», разрушающих укрепления Балаклавы при попустительстве городского начальства. «Предмет сей обращает на себя особенное внимание государя императора, — писал Перовский, — и Его Величество неоднократно изволил изъявлять мне Высочайшую свою волю о возможно бдительном охранении подобных памятников древности, которые, независимо от ученого их интереса, служат видимо к украшению края, где они находятся».¹²⁰⁶ Керчь-еникальскому градоначальнику предписывалось «в случае какого-либо замечательного открытия» принять меры «против расхищения», потому не допускать посторонних лиц к осмотру находок, «пока не будут описаны и приняты под надлежащий надзор». Перовский особо подчеркивал, что «так как Его Императорскому Величеству угодно, чтобы в случае отыскания какой-либо достопримечательной гробницы можно было перенести ее в Музеум Эрмитажа в том самом виде, в каком она была найдена, со всеми заключавшимися в ней предметами и сохраняя все внутреннее размещение сих последних», следует сделать распоряжение о составлении подробного плана и рисунка гробницы «в надлежащем масштабе, с верным изображением общего расположения и вида могилы, кладки склепа и мест, где лежала каждая из вещей, и чтобы вместе с ними сохранен был непременно и самый саркофаг с находящимся в нем костяком».¹²⁰⁷

Л. А. Перовский возглавлял Министерство уделов и Кабинет ЕИВ, где с 30 августа 1852 г. по его инициативе, утвержденной Николаем I, было сосредоточено руководство всеми раскопками в стране. С участием графа была выработана «широкая строго научная программа систематического исследования… юга России путем планомерного раскапывания руин греческих городов и их некрополей — Керчи, Херсонеса, Фанагории, Ольвии и всей массы рассеянных по южнорусской степи курганов».¹²⁰⁸ Итоговым документом всех археологических работ в России должен был стать представляемый императору сводный ежегодный отчет о раскопках, к сожалению, изданный лишь однажды. Керченский музей был передан в ведение Министерства уделов, Ашик и Карейша в августе 1852 г. уволены в отставку (гл. 6, 7.4).

Оставаясь одним из ближайших сотрудников Л. А. Перовского, в 1853 г. А. С. Уваров, перейдя в штат Кабинета императора камер-юнкером, занялся археологическими исследованиями на юге России.¹²⁰⁹ По распоряжению царя и в соответствии с намеченным Перовским планом было начато изучение скифских курганов Приднепровья, проведены масштабные археологические раскопки в различных регионах Причерноморья — в Екатеринославской губернии (Александропольский курган и др.), в окрестностях древнего Танаиса, в Ольвии, близ Феодосии, Симферополя и Севастополя, в окрестностях Керчи и на Таманском полуострове. Так, Уваров провел раскопки в Ольвии (гл. 10.3), Неаполе Скифском (гл. 13) и в Херсонесе (гл. 12.2). Л. А. Перовский привлек к полевым работам московского профессора П. М. Леонтьева, работавшего в Нижнем Подонье (гл. 17). Другим его сотрудником стал страстный коллекционер-нумизмат князь А. А. Сибирский, посвятивший всю свою жизнь изучению монет Боспорского царства. В 1852—1853 гг. вместе с членами Одесского общества истории и древностей Е. Ф. де Вильневым, И. К. Айвазовским и И. Карамурзой А. А. Сибирский провел раскопки в Феодосии, продолженные в 1856 г., а затем на некрополе Горгиппии. Итоги раскопок 1853 г. подведены в специально изданной книге,¹²¹⁰ где содержатся данные о древностях, найденных в России и приобретенных покупкой, а также извлечения из отчетов о раскопках.

После смерти Л. А. Перовского руководство археологическими раскопками в стране перешло в ведение С. Г. Строганова. Его ближайшим помощником был известный археолог, востоковед, нумизмат Павел Степанович Савельев (1814—1859), секретарь Восточного отделения РАО. 24 декабря 1856 г. он писал А. Е.Люценко из Петербурга в Керчь: «…Спешу… успокоить Вас насчет будущности археологических разысканий вообще и Керченского музея в особенности. Начальником археологических в России разысканий… назначен граф Сергей Григорьевич Строганов, страстный археолог и владелец одного из богатейших частных музеев. Он хочет усердно приняться за эту часть и устроить ее на прочных основаниях. Тяжкая болезнь его отца до сих пор препятствовала ему приняться за дело; ждем также ассигнования сумм на раскопки на будущий год. […] Надеюсь, что дела пойдут хорошо; лиха беда начать! Музей Ваш наверное останется на прежнем положении. Во всяком случае, надобно будет пождать немного, пока утвердятся штаты государем».¹²¹¹

Строгановская комиссия 2 февраля 1859 г. была реорганизована в Императорскую Археологическую комиссию с подведомственным ей Керченским музеем, подчиненную Министерству Имп. двора.¹²¹² В ее задачи входили: производство раскопок на всей территории страны, собирание сведений о памятниках, «ученая разработка и оценка» найденных древностей. Положением 1859 г. комиссии было предоставлено право контроля за всеми «другими попытками» раскопок, причем все добываемые частными лицами древности должны были, по возможности, представляться через местное начальство на рассмотрение комиссии.¹²¹³

Таким образом, в середине XIX в. в России была создана организационная структура классической археологии в виде археологических обществ и специальной правительственной комиссии, которые наряду со столичными и провинциальными музеями функционировали практически в неизменном виде вплоть до 1919 г.

ГЛАВА 6

СОЗДАНИЕ И ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ОДЕССКОГО ОБЩЕСТВА ИСТОРИИ И ДРЕВНОСТЕЙ (1839—1859)

23 апреля 1839 г. группа любителей истории и археологии — тайный советник А. С. Стурдза, действительные статские советники Д. М. Княжевич и А. Я. Фабр, коллежский асессор, член Парижского Азиатского общества М. М. Кирьяков, адъюнкт Ришельевского лицея Н. Н. Мурзакевич — образовала Одесское общество истории и древностей (ООИД), много лет спустя, в 1872 г. получившее наименование Императорского.¹²¹⁴

Одним из инициаторов создания ООИД являлся Николай Никифорович Мурзакевич (1806—1883),¹²¹⁵ ставший секретарем (1839—1875), а впоследствии вице-президентом (1875— 1883) общества (рис. 83). Уроженец Смоленска, сын священника, историка Н. А. Мурзакевича, он воспитывался в Смоленской духовной семинарии (1817—1825), учился на философском факультете Московского университета по отделению нравственно-политических наук (1825— 1828), а затем учительствовал в Москве. В столице Мурзакевич сдружился с молодым херсонским помещиком Михаилом Михайловичем Кирьяковым, по приглашению которого в 1830 г. на-

 

всегда переселился в Одессу. Жизнь в Новороссии повлияла на выбор научных интересов Мурзакевича, увлекшегося историей и археологией Северного Причерноморья.¹²¹⁶ Осенью 1833 г., вспоминал Николай Никифорович, «в вечерних беседах, Кирьяков, Скальковский и я положили между собою, по силам и возможности каждого, выяснить доселе темную историю Новороссийского края. Кирьяков брал на себя обработать хозяйственно-естественную часть, Скальковский — новую историю, а мне присудили древнюю. С этого решения беседы наши о крае сделались почти главными: все, что попадалось в мои руки интересное для края: книги, карты, я покупал у букинистов. К радости моей и Кирьякова, поиски мои всегда были успешны, приобретения недороги».¹²¹⁷ Стимулом к началу коллекционирования античных монет послужила первая поездка Мурзакевича в Ольвию в самом начале 1830-х гг. В то время в Одессе древние монеты в изобилии предлагались менялами, поэтому их коллекцию Мурзакевич собрал всего за пять лет и уже в 1835 г. опубликовал каталог своего нумизматического собрания.¹²¹⁸

Непродолжительное время прослужив в Одесской таможне, Н. Н. Мурзакевич перешел в Ришельевский лицей, где в течение 27 лет был помощником учителя в начальном училище при лицее (1831—1836), учителем истории и географии и инспектором в том же училище (1835—1838), а после защиты в 1838 г. в Московском университете диссертации на степень магистра философии «История генуэзских поселений в Крыму» (Одесса, 1837) последовательно занимал должности адъюнкта (1838—1840), затем профессора (1840—1853) по кафедре российской истории и статистики, а в середине века — директора (1853—1857) Ришельевс-кого лицея и всех одесских частных учебных заведений (с 7 декабря 1854 г. в чине действительного статского советника). Следует отметить, что в лицее Мурзакевич одно время читал специальный курс русских древностей (1840—1844). В 1854—1855 и 1856 гг. Мурзакевич управлял Одесским учебным округом, заведовал городской публичной библиотекой (1843— 1853) и городским музеем древностей (1843—1858, гл. 7.2),¹²¹⁹ причем издал описание антиков и первый нумизматический каталог на латинском языке.¹²²⁰

Для знакомства с древностями на протяжении всей жизни Н. Н. Мурзакевич неоднократно путешествовал по России, летом 1837 г. и 1838 г. на два месяца командировывался в Петербург «для описания древних российских памятников» и изучения фондов столичных музеев и библиотек,¹²²¹ много раз объезжал Северное и Восточное Причерноморье, в частности в 1837, 1840, 1852, 1860 гг. посетил Крым, в сентябре 1841 г.— Бессарабию, в 1845 г. сопровождал вел. кн. Константина Николаевича в путешествии по Новороссийскому краю и землям Войска Донского, в 1847 г. по поручению ООИД совершил поездку по восточному берегу Черного моря, Закавказью, землям черноморских казаков и Крыму, летом 1850 г. путешествовал по соседним с Новороссийским краем губерниям, впоследствии побывал в Турции, Палестине, путешествовал по Египту, Италии, Испании, Франции, Швейцарии, Германии, Австро-Венгрии. Мурзакевич являлся действительным членом (1838) и секретарем (1838—1839) Общества сельского хозяйства Южной России, действительным членом МОИДР (1836), МАО (1865), Курляндского общества литературы и искусств, Русского географического общества, Санкт-Петербургского археолого-нумизматического общества (корреспондент, 1848), Копенгагенского общества северных антиквариев, Тиберийской и Аркадской академий в Риме (1835), Афинского археологического общества, Бельгийской археологической Академии, Белградского общества сербской словесности и пр.¹²²²

По свидетельствам ряда современников, Николай Никифорович выделялся среди профессуры независимостью, резкостью и ершистостью характера, бескорыстной любовью к науке, чрезвычайной энергией и необыкновенной работоспособностью, а также честностью, прямотой убеждений, требовательностью к себе и к коллегам. Близость к М. С. Воронцову, собиравшему книги, рукописи, произведения искусства и древности,¹²²³ обеспечила Мурзакеви-чу одно из ведущих мест в кружке одесской интеллигенции, объединившейся в Одесское общество истории и древностей. Еще до официального открытия общества, на средства, выделенные М. С. Воронцовым, была издана магистерская диссертация Н. Н. Мурзакевича о генуэзских поселениях в Крыму, где поднят вопрос о необходимости охраны древностей юга России. В мае 1838 г. историк подал генерал-губернатору особую записку, получившую благожелательный отклик Воронцова, с предложением поставить специального надсмотрщика при разборе камня в старой Перекопской крепости, о скорейшем снятии планов и фасадов, копировании и издании мусульманских и генуэзских архитектурно-археологических и эпиграфических памятников Крыма. «Время не щадит памятников, и потому должно спешить их спасать», — резюмировал антикварий.¹²²⁴

Идея организации историко-археологического общества в столице Новороссии встретила поддержку М. С. Воронцова, который на первом же заседании 23 апреля 1839 г. был избран почетным президентом ООИД и оставался им до своей кончины, хотя уставом общества такое звание установлено не было.¹²²⁵ В благодарственном письме генерал-губернатор признался, что мысль об учреждении подобного общества «давно его занимала… Вы меня предупредили; и я не могу довольно выразить вам благодарности своей, за ревностное стремление к отысканию и распространению исторических и археологических сведений о Новороссийском крае и Бессарабии».¹²²⁶

Первым единогласно избранным президентом общества стал филолог, археолог, этнограф, журналист, тайный советник (с 1840 г.) Дмитрий Максимович Княжевич (1788—1844).

Выходец из русского дворянского среднепоместного рода сербского происхождения, Д. М. Княжевич был старшим братом министра финансов А. М. Княжевича (1792—1872). Учился в Казанской гимназии, участвовал в рукописных журналах и в эти годы сблизился с С. Т. Аксаковым. С 1802 г. служил по Министерству финансов (в 1814—1820 гг.— в Праге и в Вене). Печатался с 1809 г., сотрудничал в журналах «Цветник», «Благонамеренный», «Санкт-Петербургский вестник», «Соревнователь» и др. Член Вольного общества любителей российской словесности (1818), куда рекомендовал А. С. Грибоедова (1824), член Российской Академии (1837). Составитель «Полного собрания русских пословиц и поговорок…» (СПб., 1822); вместе с братьями издавал «Литературное прибавление» к журналу «Сын Отечества» (1822—1823). С 1821 г. Д. М. Княжевич являлся начальником отделения в Департаменте государственного казначейства Министерства финансов; с 1824 г.— петербургский вице-губернатор, с 1827 г. вице-директор, с 1831 г. директор Департамента государственных имуществ, с июля 1837 г. попечитель Одесского учебного округа. В Одессе занимался активной административной, общественной и литературно-просветительной деятельностью. По его инициативе в Ришельевском лицее были организованы новые кафедры, восстановлен камеральный факультет, введено преподавание «русских древностей». Княжевич пытался привлечь к сотрудничеству с ООИД профессиональных ученых, ходатайствовал о передаче обществу документов крепости Св. Дмитрия (Ростов-на-Дону), приобретал древности и монеты, которые приносил обществу в дар, способствовал организации «археологических командировок» и был «душою общества в начале его деятельности». Автор проекта преобразования Ришельевского лицея в Новороссийский университет, с которым выехал в Петербург, но по дороге в столицу скоропостижно скончался на 57-м году жизни.14

Первым вице-президентом был избран «филэллин» Александр Скарлатович Стурдза (1791—1854).

Сын бывшего правителя Молдавии, Стурдза попал с родителями в Одессу годовалым ребенком. Он получил домашнее образование, учился в Германии, затем жил в Вене и Флоренции, служил офицером у князя Константина Мургузы, впоследствии переселился в Константинополь, вскоре переехал в Россию. Стурдза говорил и писал на 6 языках — греческом, латинском, русском, немецком, французском, молдавском. С 1808 г. писец, с 1811 г. драгоман, т. е. переводчик Министерства иностранных дел, с 1812 г. секретарь при главнокомандующем Дунайской армией П. В. Чичагове, с 1814 г. служил при посольстве в Вене, с 1815 г. секретарь И. А. Каподистрия в Париже. С 1816 г. в Петербурге Стурдза служил при МНП, являлся членом Ученого комитета, цензором. Он — автор печально известных реакционных проектов цензурного устава и перестройки преподавания в средних учебных заведениях. Стурдза получил известность и как религиозно-политический публицист — с клерикально-монархических позиций он, например, критиковал немецкие университеты, считая их рассадниками революционного духа и атеизма (1818). С 1821 г. жил в Одессе. Стурдза — первый попечитель Одесской богадельни сердобольных сестер, вице-президент Общества сельского хозяйства Южной России, член Афинского общества изящных искусств, Афинского археологического общества, Мадридской Академии истории. Стурдза и его родная сестра графиня Роксандра Скарлатовна Эдлинг (1786—1844), которая была замужем за бывшим министром иностранных дел и маршалом при дворе герцога Веймарского, были одесскими знакомыми А. С. Пушкина.¹5

В своей речи при открытии общества, выдержанной в духе охранительных идей министра народного просвещения С. С. Уварова, А. С. Стурдза высказал мысль, что «для человека нет умственного занятия, которое столько бы благоприятствовало религии, нравственности и питанию народного духа, сколько добросовестное и дружное исследование и хранение памятников истории, гласных и немых». Напротив, по Стурдзе, во времена «упадка» государств и «нравственного растления народов» исторические корни забываются, примером чего являются последствия Великой Французской революции.^{1227 1228 1229} Уже при разработке устава общества, написанного М. М. Кирьяковым и Н. Н. Мурзакевичем, дополненного и исправленного Д. М. Кня-жевичем,¹²³⁰ ряд членов высказали несогласие с некоторыми предложениями Стурдзы. В ответ А. С. Стурдза под предлогом «расстроенного здоровья и слабости зрения» 25 апреля 1842 г. отказался от должности вице-президента, а 2 июня того же года снял с себя звание действительного члена и основателя общества.¹²³¹ На вакансию вице-президента был избран статский советник С. В. Сафонов; в 1844 г. это место занял А. Ф. Негри, а в 1857 г. — попечитель Одесского учебного округа Н. И. Пирогов.¹²³²

Действительным членом ООИД некоторое время состоял Николай Иванович Надеждин (1804—1856), критик, журналист, историк, этнограф, археолог.

Н. И. Надеждин происходил из духовной семьи, учился в Рязанском уездном духовном училище и семинарии, затем в Московской духовной академии (1820—1824), закончил ее со званием магистра, приобрел знание древних (древнегреческий, латинский, еврейский) и основных европейских языков, впоследствии изучал славянские языки. Надеждин служил профессором словесности и немецкого (позднее и латинского) языка Рязанской семинарии (1824—1826), в октябре 1826 г. уволился из духовного звания и переселился в Москву, был домашним учителем у Самариных. С 1828 г. начал печататься в «Вестнике Европы» М. Т. Каченовского и других журналах. Член-со-ревнователь (1829), действительный член (1847) МОИДР. Доктор словесных наук (1830) Московского университета (минуя степень магистра), с 1831 г. преподаватель логики, российской словесности и мифологии в Московской театральной школе, с декабря 1831 г. по февраль 1835 г. ординарный профессор теории изящных искусств и археологии Московского университета. С 1831 г. стал издавать журнал «Телескоп» и газету «Молва». В июне 1835 г. уехал за границу, посетил Германию, Францию, Швейцарию, Италию, Австрию, в Геттингене слушал лекции филолога-классика К. О. Мюллера. За публикацию в «Телескопе» первого «Философического письма» П. Я. Чаадаева (1836) журнал был закрыт, Надеждин препровожден для допроса в Петербург и сослан в Усть-Сысольск, в 1838 г. переведен в Вологду (в апреле того же года прощен царем). В 1838—1842 гг. жил в Одессе, куда его пригласил Д. М. Княжевич, редактировал «Одесский альманах», стал дейтвительным членом ООИД, в 1842 г. переселился в Петербург, с марта 1842 г. на службе в МВД, с 1845 г. статский советник, чиновник по особым поручениям при Л. А. Перовском; действительный статский советник (1851), по поручению министерства занимался изучением раскола. С 1837 г. Надеждин активно писал для «Энциклопедического лексикона» А. Плюшара, издавал статьи по славяноведению, этнографии и фольклору народов России, исторической географии, в том числе о Геродотовой Скифии. Член совета и председатель Отделения этнографии (с 1848 г.) РГО, редактор «Географических известий» (1848—1851); корреспондент РАО (И февраля 1850). Редактор «Журнала МВД» (1842—1856, с 1845 г. вместе с

• B. В. Григорьевым).¹²³³

Близким приятелем Надеждина был Василий Васильевич Григорьев (1816—1881), также член общества, востоковед-лингвист, историк Средней Азии, нумизмат.

Григорьев — выпускник Петербургского университета по отделению восточных языков филологического факультета (1831—1834), по окончании которого поступил в Институт восточных языков при МИДа для подготовки к дипломатической карьере, но оставил его в 1836 г. и перешел в Профессорский институт; одновременно преподавал в Петербургском университете персидский язык (1835—1838). Закрытие института заставило его принять предложение Ришельевского лицея о переезде в Одессу исполняющим должность профессора по кафедре восточных языков (1838—1844). В первые годы пребывания в Одессе В. В. Григорьев ездил в Константинополь для совершенствования в турецком языке, написал диссертацию «О достоверности ярлыков, данных ханами Золотой Орды русскому духовенству» (М., 1842), за что удостоен степени магистра истории. Активно сотрудничал с Одесским обществом истории и древностей, был избран его действительным членом (1839; вышел из общества в 1845 г.) и членом издательского комитета, публиковался в ЗООИД, «Новороссийском календаре», «Одесском альманахе» и пр. С 1844 г. Григорьев перевелся в столицу, где служил в Департаменте духовных дел иностранных вероисповеданий МВД, совместно с В. В. Дерикером издавал журнал «Северное обозрение»; активно сотрудничал в РГО. Член-корреспондент (9 ноября 1848), действительный член (10 января 1867), секретарь (13 апреля 1851 — 22 декабря 1851), затем управляющий (10 января 1867—9 декабря 1881) Восточным отделением РАО. В 1851 г. Григорьев перевелся в Оренбургский край на должность начальника пограничной экспедиции, где велись дела по управлению киргизами и сношениям с ханствами, затем являлся управляющим Областью оренбургских киргизов (1854—1862). Выйдя в отставку, переселился в Петербург. После введения устава 1863 г. в том же году был приглашен Петербургским университетом занять кафедру истории Востока, где был профессором и деканом факультета восточных языков до 1878 г. В 1863 г. удостоен степени доктора восточной словесности honoris causa Петербургского университета. Одновременно являлся главным редактором «Правительственного вестника» (1869—1870), был начальником Главного управления по делам печати (1878—1880). Активно участвовал в организации III Международного съезда ориенталистов в Петербурге (1876).¹²³⁴

Из-за конфликта с Н. Н. Мурзакевичем 14 апреля 1845 г. Н. И. Надеждин и В. В. Григорьев вышли из общества — формальным поводом послужил их отказ подчиниться требованию большинства членов ООИД заменить «некоторые места и выражения в некрологе Кня-жевича», предназначенном для первого тома «Записок».¹²³⁵

Согласно первому уставу общества, утвержденному министром народного просвещения

• C. С. Уваровым 25 марта 1839 г., оно ставило своей целью «распространение исторических и археологических сведений о Южной России, преимущественно о Новороссийском крае и Бессарабии». В обязанности ООИД входили сбор, описание, хранение всех остатков древностей на этих территориях, а также критическое изучение известий древних авторов о Северном Причерноморье и его «достопримечательностях», «отыскивание следов их в настоящем времени». Его задачей стало не только издание результатов собственных «занятий» для всеобщего сведения, но и анализ «выходящих на русском и иностранных языках сочинений, имеющих тот же предмет» для определения «степени их достоверности». Помимо археологических изысканий, ООИД должно было заниматься и чисто историческими, археографическими, географическими, этнографическими, статистическими исследованиями.¹²³⁶ Параграф 47 устава гласил: «Если общество получит сведение, что какой-либо древний памятник, находящийся в пределах Южной России, подвергается разрушению, или от небрежения, или от неимения средств к поддержанию, то оно, или само, буде иметь средства, поставит себе в обязанность принять оный под свое попечение, или будет ходатайствовать о вспоможении и содействии, где следует, чрез своих президентов». Общество ориентировалось на развитие исторических и археологических знаний среди соотечественников, «любителей древности» — каждый действительный член, с согласия президента, мог привести на собрание постороннего посетителя. В уставе было особо закреплено положение, что на собраниях общества «все суждения бывают и протоколы ведутся на русском языке».¹²³⁷

Комитет «для составления предварительного плана будущих изданий общества», состоящий из Д. М. Княжевича, Н. Н. Мурзакевича, Н. И. Надеждина, В. В. Григорьева, 31 мая 1840 г. представил сочленам план будущих «Записок». На том же заседании был избран «редакционный для Записок комитет» в составе Д. М. Княжевича, Н. Н. Мурзакевича, А. С. Стурдзы, Н. И. Надеждина, В. В. Григорьева.¹²³⁸ Огромное значение этого печатного органа в развитии отечественной археологии известно всем специалистам. С 1844 г. по 1860 г. вышло 4 тома (6 книг) трудов ООИД. В первом разделе печатались статьи по археологии, истории, географии, статистике Новороссии, во втором («Сборник материалов») публиковались сведения о новых находках археологических памятников, надписей, монет, грамот, документов, актов и пр., в третьем («Смесь») — разнообразные известия, корреспонденции, некрологи и т. п. Первые тома стоили в пределах 2—3 р. серебром (24 р. ассигнациями).

В апреле 1842 г. перед ООИД встал вопрос, на каком языке должны быть напечатаны статьи в его «Записках», представленные на иностранных языках. Общество постановило «статьи на языках латинском, французском и немецком, как общеизвестных в ученом свете, печатать в подлинниках, если они будут назначены к помещению в целости; извлечения же из них, равно как и статьи на других иностранных языках, буде таковые поступят в общество, печатать в русских переводах».¹²³⁹ 1 февраля 1851 г. А. Б. Ашик предложил ООИД «принять за правило» археологические вопросы предлагать на обсуждение и заключение членов, занимающихся обсуждаемым вопросом; бесплатно рассылать членам «Записки»; издавать труды общества отдельными ежемесячными книжками, причем не только на русском, но и в переводе на один из иностранных языков; печатать протоколы заседаний не только в газетах («Одесском вестнике», «Московских ведомостях», херсонских, екатеринославских и таврических «Губернских ведомостях»), но и отдельными оттисками и рассылать членам общества бесплатно. Обсудив предложение, общество отвергло обвинения в недемократичности решения научных проблем. Отсутствие материальных средств (в том числе и на оплату труда опытного переводчика) заставило ООИД отказаться от предложений Ашика «до будущего более удобного времени»¹²⁴⁰ и продолжить издание «Записок» только на русском языке.

Примечательно внимание общества к трудам пионеров классической археологии Причерноморья, стремление приобрести и опубликовать рукописи Стемпковского (гл. 3.1), Дюбрюкса (гл. 3.2), И. П. Бларамберга, И. И. Граперона. Так, манускрипты и рисунки И. П. Бларамберга в 1841 г. были приобретены за 1150 р. ассигнациями у сына одесского антиквария, полковника Владимира Ивановича Бларамберга, в то время адъютанта «Владетельного Господаря Валахии» в Бухаресте, с которым проживали и его сестры. Последний сообщил, что большая часть архива отца должна была находиться у старшего брата, петербургского полицмейстера полковника Ипполита Ивановича Бларамберга, у служившего в Грузии младшего брата, подпоручика Кавказского саперного батальона Михаила Ивановича Бларамберга или у частных лиц. Общество получило официальное разрешение детей Бларамберга на публикацию в своих записках неизданных трудов антиквария,¹²⁴¹ но издало лишь одну его работу «Замечания на некоторые места древней географии Тавриды» в русском переводе, выполненном инспектором Ришельевского лицея Г. И. Соколовым.¹²⁴² Ординатор керчь-еникальского госпиталя Дубицкий, купивший часть библиотеки и архива И. И. Граперона, через градоначальника 3. С. Херхеу-лидзева передал в дар обществу «несколько рукописей и чертежей.., относящихся до истории, статистики и древностей Крыма».¹²⁴³

К работе в обществе были привлечены, помимо 5 учредителей (членов-основателей) и почетного президента, 49 действительных членов, которые должны были ежегодно представлять «хоть одну статью, относящуюся до предметов его занятий» (из числа основателей и действительных членов на срок до 2—3 лет избирались президент, вице-президент, секретарь, библиотекарь и казначей), 6 почетных (с правами совещательного голоса), 20 корреспондентов в России и 3 за границей (содействовали целям общества и могли «подать свое мнение» по какому-либо вопросу), 1 соревнователь («оказывали денежные взносы» или приносили дары обществу в виде книг и т. п., имели право высказывать свое мнение по обсуждаемым вопросам). Среди действительных членов следует назвать П. И. Кёппена, Э. В. Тетбу де Мариньи, 3. С. Херхеулидзева, А. Б. Ашика,¹²⁴⁴ Д. В. Карейшу, А. Ф. Панагиодор-Никовула, преподавателей и профессоров Ришельевского лицея В. В. Григорьева, Н. И. Надеждина, М. Г. Палеолога, Ф. К. Бруна, П. В. Беккера.

Филипп Карлович Брун (1804—1880), историк, археолог. Родился в Фридрисхгаме (Финляндия) в купеческой семье, учился в петерургском пансионе пастора И. фон Муральта и в Дерптском университете (1821—1825), служил в особой канцелярии «по кредитной части» в Министерстве финансов, в 1825 г. вышел в отставку и 2.5 года провел в университетах Германии (в Веймаре познакомился с Гёте) и Франции, в феврале 1829 г. вновь поступил на службу в Департамент мануфактур и внутренней торговли; с 1830 г. учитель немецкого языка в Витебской, а с 1831 г. в Динабургской гимназиях, в апреле 1832 г. переведен в Одессу библиотекарем, а с мая 1832 г. назначен адъюнктом Ришельевского лицея (преподавал историю с сентября 1834 г.). 31 декабря 1835 г. удостоен звания доктора философии Йенского университета. Действительный член ООИД (5 ноября 1840), публиковал статьи по эпиграфике и исторической географии Причерноморья, в 1862 г. совершил по поручению общества поездку к устьям Буга и Днепра. Профессор истории и статистики (с 1836 г.), одновременно преподавал политическую экономию и коммерцию (1849—1851), являлся советником правления лицея (1850—1853), в августе 1854 г. вышел в отставку за выслугой лет, занимался преподаванием в средних учебных заведениях Одессы. Действительный член РГО (1846). С 1860 г. Имп. Академия наук стала печатать результаты его исследований в своих «Записках», а Имп. Археологическая комиссия давала ему различные поручения, например в 1864 г. проверить исследованиями на местности сведения Геродота о Скифии. В мае 1866 г. историко-филологический факультет и совет Новороссийского университета избрали его на 5 лет доцентом по кафедре всеобщей истории, однако Министерство народного просвещения из-за отсутствия у Бруна ученой степени русского университета разрешило допустить его временно к исправлению должности доцента. В 1868 г. совет Новороссийского университета возвел Ф. К. Бруна в степень доктора всеобщей истории honoris causa, а с 1869 г. — в экстраординарные профессора. Он читал курсы истории древнего Востока и истории средних веков, по истории географических открытий до конца XVIII в., исторической географии юга России, этногеографии Скифии, истории народов, обитавших на юге России до расселения славян. В 1871 г. по истечении контракта перешел на частное преподавание в университете с содержанием экстраординарного профессора (1871—1880). В 1872 г. Брун побывал в Ольвии во время раскопок В. Г. Тизенгаузена, в 1874 г. совершил поездку на Кавказ для изучения восточного берега Черного моря, в 1876 г. ездил за границу. Действительный член МАО (1869), участник 1-го в Москве (1872), 3-го в Киеве (1874), 4-го в Казани (1877) археологических съездов. Основные его статьи переизданы в книге «Черноморье: Сборник исследований по исторической географии Южной России (1852—1877)» (Одесса, 1879—1880. Ч. 1—2 — вторая часть издана посмертно; первая удостоена Уваровской премии Академии наук по отзыву проф. В. Г. Васильевского в 1879 г.).¹²⁴⁵

 

 

Павел Васильевич Беккер (1807—1881), филолог-классик, историк-антиковед, археолог. Подданный Саксонии. Родился и учился в гимназии в Ревеле, затем в Дерптском университете по кафедре классической филологии (1823—1829), совершенствовал образование в Германии (2 года занимался греческими древностями у Г. Германа в Лейпциге, затем около двух лет изучал латинский язык и римскую литературу в Берлинском университете). Доктор философии Йенского университета (1834). После многолетнего пребывания за границей и занятий классической археологией в 1837 г. вернулся в Россию и в том же году назначен адъюнктом латинской и греческой словесности в Ришельевский лицей в Одессе; после защиты магистерской диссертации (1839) в университете св. Владимира в Киеве утвержден в должности профессора, а в 1857 г. — директора лицея. Одновременно был преподавателем латинского языка в гимназических классах лицея, являлся директором Второй одесской гимназии (1848—1852). В 1862 г. уволен из лицея с причислением к Министерству народного просвещения. В 1863 г. вышел в отставку и переехал в Дрезден, где и умер. Действительный член ООИД, член-корреспондент РАО (11 апреля 1850 г.). В 1852—1853 гг. активно сотрудничал с РАО, проводил археолого-топографические исследования на средства гр. А. С. Строганова в Северо-Западном Причерноморье (Тира—Офиусса, Никоний, поиски башни Не-оптолема и т. п.). Основные труды Беккера посвящены истории, археологии, эпиграфике (в том числе керамической) и исторической географии и топографии Северного Причерноморья античной эпохи.ЗЗ

После смерти первого президента ООИД Д. М. Княжевича (1844) эта должность целых 12 лет оставалась вакантной, пока вторым президентом общества 14 июня 1856 г. не был избран новый генерал-губернатор Новороссии граф А. Г. Строганов.

Граф Александр Григорьевич Строганов (1795—1891), государственный, военный и общественный деятель, меценат; генерал-адъютант (1834), генерал от артиллерии (1856). Учился в Корпусе инженеров путей сообщения, начал службу в лейб-гвардии артиллерийской бригаде, с 1812 г. офицер. Принимал участие в освободительном походе в Европу и в подавлении польского восстания 1831 г., служил в лейб-гвардии Преображенском полку (1829—1830). Товарищ министра внутренних дел (1834—1836), черниговский, подольский и харьковский генерал-губернатор (1836—1838), управляющий МВД (1839—1841), член Государственного совета (1841—1891), инспектор запасной артиллерии (1850—1851), военный губернатор Петербурга (1854), затем новороссийский и бессарабский генерал-губернатор (1855—1862). Президент ООИД с 14 июня 1856 г., обогатил археологический музей рядом пожертвований (отказался от президентства 23 ноября 1877 г. и тогда же был избран почетным членом общества); первый почетный («вечный») гражданин Одессы. Свою обширную библиотеку завещал Томскому университету, хотя часть его рукописного собрания, вероятно из музея ООИД, попала в ОРИР ОГНБ.34

Первоначально финансирование общества осуществлялось пожертвованиями и ежегодными взносами членов — действительные члены вносили в кассу общества по 30 р., корреспонденты по 15 р. в год, а также небольшими средствами, вырученными за дипломы и продажу трудов ООИД. Среди первых жертвователей указаны М. С. Воронцов, А. Ф. Спада, В. В. Григорьев. С помощью М. С. Воронцова с 1 января 1840 г. ООИД удалось добиться выделения обществу 1428 р. 57.7 к. серебром, или 5 тыс. р. ассигнациями, в год на «пособие» от казны, получаемое через Херсонскую казенную палату и Одесское уездное казначейство, покровительства наследника цесаревича вел. кн. Александра Николаевича и права производства археологических исследований на всей территории Южной России, причем на государственных землях с разрешения местного начальства, на частных — с согласия владельцев (утверждено с разрешения императора Комитетом министров 14 ноября 1839 г.).^{1246 1247 1248} Общество имело две печати — большую и малую, обе с изображением щита, разделенного на 4 части, с гербами губерний: Херсонской, Екатеринославской, Таврической и Бессарабской области, и надписью «Печать Одесского общества истории и древностей». Большая печать удостоверяла дипломы членов, малой пользовались для запечатывания пакетов.¹²⁴⁹

Еще на торжественном заседании ООИД 4 февраля 1840 г. первый президент Д. М. Кня-жевич в речи «О способах к достижению цели, предложенной уставом общества», изложил программу работ на ближайшие годы.¹²⁵⁰ Он подчеркнул важность картографирования курганов Новороссийского края, необходимость «съемки положения и взаимного между собою отношения курганов», предлагая начать ее с Аккерманского и Ясского уездов Бессарабии, «из коих первый лежит в окрестностях древней… Тиры, а второй идет вдоль Прута, где находились древнейшие дакийские города…».

Президент отметил важность контактов общества с руководителями археологических исследований в Керчи и призывал обратиться к ним с просьбой о тщательном наблюдении и «записывании… как слоев земли, на которых курганы составлены, так и всего в них открываемого, с подробным обозначением: в какой части кургана, что и в каком положении найдено».

Третьей задачей стало снятие планов городищ, «окопов», «верхнего и нижнего» Трояновых валов, «вала Азандрова», вала и рва, идущих по Перекопскому перешейку; четвертой — снятие планов, фасадов, обмерных чертежей древних зданий, городских стен, башен, крепостей, городов и т. п. Д. М. Княжевич особо подчеркивал необходимость приступить «поспешнее» к снятию на план развалин Херсонеса, Инкерманских пещер и Мангуп-Кале с обязательным копированием сохранившихся на стенах изображений в некоторых пещерах Мангупа.

Еще одна задача — создание музея общества «для хранения в подлиннике разных материальных остатков древнего быта.., как-то: сосудов, оружия, сбруи, даже простейших домашних орудий и утвари, в особенности же пластических произведений искусства, хотя бы и самого грубого». В случае невозможности получения или приобретения подлинников отмечалась необходимость «снятия изображений в рисунках» (гл. 7.1).

Д. М. Княжевич предложил обществу приобрести несколько каменных баб разных типов и снять с них рисунки, «в особенности… черт их лица, оружия и прочих находящихся при них принадлежностей».

Президент просил всех членов немедленно сообщать в общество о всех надписях, «как бы новы по времени ни были», независимо от их языка (гл. 8.2). Помимо собирания древних документов, официальных актов, рукописей, фольклора, сбора сведений об обычаях и других этнографических особенностях местного населения, статистических и географических данных, ставилась задача составления «memoriae populorum» из античных и средневековых письменных источников, перевода на русский язык древних «классиков, посвященных исключительно нашему краю, и издания с подлинниками, сопровождая приличными комментариями и истолкованиями» (гл. 8.1).

Общество поддержало план своего президента. Всем действительным членам и членам-корреспондентам были разосланы письма с просьбой содействовать выполнению программы — при проведении каких-либо раскопок «наблюдать» за ними и немедленно ставить в известность ООИД, уведомлять о находках древностей с целью либо приобретения для общества, либо «снятия с них верных рисунков».¹²⁵¹

Члены общества энергично принялись за выполнение намеченной программы. По предложению Д. М. Княжевича, Н. И. Надеждину было поручено путешествие вокруг Карпат по Молдавии, Валахии, Сербии, Венгрии, Моравии, Галиции, где ученый должен был исследовать античные памятники римского времени — «урочища», руины зданий, надписи, монеты и т. п., а важнейшие из них описать для общества. На поездку ассигновали 572 р. серебром. Надеждину вменялось в обязанность установить научные контакты с зарубежными учеными-антиквариями, филологами и любителями истории,¹²⁵² что было им с успехом выполнено.¹²⁵³

Выполняя указание Д. М. Княжевича о необходимости «снятия местности курганов», ООИД обратилось к инспектору резервной кавалерии, командирам 2-го резервного и сводного кавалерийских корпусов и в 1848 г. получило 19 планов топографической съемки земель Украинских и Новороссийских округов военных поселений. С помощью карт общество пыталось найти ответ на вопрос — «кем, когда и для чего насыпаны те бесчисленные курганы, которые покрывают всю Южную Россию». Командир 2-го резервного кавалерийского корпуса генерал от кавалерии барон Д. Е. Остен-Сакен даже прислал в ООИД особую записку с предположениями о времени и «причинах устройства» курганов Новороссии. 14 марта 1840 г. общество просило керчь-еникальского градоначальника «о точном и подробном снятии на план вала Азандрова» и других древних земляных валов в Восточном Крыму, но тот сослался на отсутствие средств, поэтому 14 мая того же года действительный член С. В. Сафонов «вызвался взять сие поручение на себя».¹²⁵⁴

Постепенно обрисовался круг вопросов, изучаемых отдельными членами общества. С момента основания на плечи Н. Н. Мурзакевича легла основная тяжесть научно-организационой деятельности, и в истории ООИД, он, безусловно, сыграл выдающуюся роль.¹²⁵⁵ Николай Никифорович вел всю текущую переписку, редактировал «Записки»¹²⁵⁶ (первые 12 томов), регулярно публиковал в них свои исследования о новых эпиграфических, нумизматических и археологических памятниках юга России, заведовал музеем общества. В Одессе он считался главным экспертом по нумизматике. Так, в 1841 г. военный поселянин 1-го кавалерийского округа Новороссийского военного поселения Андрей Карлашенко, копая ров в Новороссийске (гл. 16.2), нашел 16 древних монет и, в надежде на вознаграждение, представил их по начальству. Инспектор резервной кавалерии отправил находки к попечителю Одесского учебного округа, который поручил их определение Н. Н. Мурзакевичу. Монеты оказались древнеримскими серебряными: 8 чеканки Антонина, 2 Коммода, 1 Аврелия Вера, 3 Фаустины, 1 Юлии Домны, 1 неизвестная. По указанию Николая I монеты были направлены к министру двора кн. П. М. Волконскому, передавшему их для оценки специалистам Эрмитажа. По заключению

 

 

Цит. по: ИТУАК. 1910. № 44. С. 71—72 (публикация А. И. Маркевича), с добавлениями из статьи А. И. Маркевича «Примечания к стихотворениям археологов» (ИТУАК. 1911. № 45. С. 70).

• 43 Указатель статей, помещенных в I—XX томах Записок Императорского Одесского общества истории и древностей. Одесса, 1898; Указатель статей, помещенных в I—XXX томах Записок Императорского Одесского общества истории и древностей / Сост. М. Г. Попруженко. Одесса, 1914.

столичных нумизматов памятники «оказались не имеющими нумизматического достоинства и потому не заслуживающими быть сохраняемыми в Эрмитажной коллекции». Волконский отправил монеты к министру финансов «для переплавки на Монетном дворе и употребления по его усмотрению», оставив просьбу о вознаграждении А. Карлашенко без внимания.¹²⁵⁷ Такая практика отношения к дублетным нумизматическим памятникам была в то время обычной.

А. С. Стурдза представил список нарративных источников античной эпохи по истории Северного Причерноморья, перевод и издание которых был необходим в первую очередь. За переводы взялись младший учитель новогреческого языка гимназии при Ришельевском лицее, цензор Одесского цензурного комитета, впоследствии директор Одесского греческого коммерческого училища Михаил Григорьевич Палеолог (1800—1861), опубликовавший перипл Скилака и отрывки из Скимна Хиосского, и А. Ф. Панагиодор-Никовул, издавший перипл Анонима¹²⁵⁸ (последнему «по крайней бедности» общество периодически выделяло средства на существование).¹²⁵⁹ Вопросы исторической географии Северного Причерноморья занимали А. Я. Фабра, интересовавшегося древностями Крыма и Тамани, нидерландского консула Я. В. Э. Тетбу де Мариньи, Ф. К. Бруна и П. В. Беккера ¹²⁶⁰ Так, Тетбу де Мариньи в 1839 г. и 1846 г. предложил провести археологические исследования в Крыму «при с. Кошкой и Кара-бурну», у с. Джапар «в даче» г-на Шатилова, где, по его наблюдениям, сохранились остатки древних укреплений. Общество просило своих действительных членов Ашика и Карейшу проверить сведения на местности. В следующем году нидерландский консул выступил с предложением снять на план развалины Херсонеса и провести в них археологические поиски, но общество решило оставить его инициативу «без дальнейших последствий». В 1843 г. и 1845 г. Э. В. Тетбу де Мариньи обратил внимание общества на древности восточного побережья Черного моря (гл. 16.1—2).¹²⁶¹ П. В. Беккер, как профессор латинской словесности и римских древностей Ришельевского лицея, издал ряд ольвийских надписей и занялся разработкой истории Тиры. Живший в Севастополе 3. А. Аркас составил описание древностей Херсонеса и памятников Гераклейского полуострова (гл. 12.1—2).¹²⁶²

Одесское общество проводило большую работу по охране памятников Новороссии. В апреле 1840 г. в специальной записке Тетбу де Мариньи и Мурзакевич впервые поставили вопрос о керченских склепах, в частности о сохранении монументальных погребальных склепов Куль-Обы и Царского кургана, стоявших «без всякого присмотра» и охраны со времен раскопок 1830 г. и 1837 г. Авторы записки обратили внимание сочленов, что стены склепов размываются дождями, от постоянной сырости осыпаются и разваливаются. «Например, у Золотого кургана (Куль-Оба.— И. Т.) окраины, обложенные прочною и в архитектурном отношении чрезвычайно любопытною каменною одеждою, составленною из огромных каменных масс, с 1831 г. быв нарочно обваливаема неизвестными искателями кладов, повреждается с каждым годом более и более. Отверстие, через которое в 1831 г. в первый раз проникли искатели кладов, быв оставлено незакрытым, с того времени увеличилось, а через него открылся свободный ток воды, которая, снося с собою землю, наполняет ею внутренность гробницы до такой степени, что теперь занесена до половины». В Царском кургане, склеп которого был исследован Карейшей в 1837 г., жители зачастую держат скот, а дромос постепенно разбирают на камень. «Искатели древностей делали по сторонам этого кургана разновременно многократные поиски в надежде сделать новые открытия, но попытки их кончились нанесением кургану значительного вреда. Тронутые бока кургана, осыпаясь с каждым годом больше и больше, скоро обнажат вершину и бока гробницы, а чрез это камни.., держась тяготением насыпанной на них большой массы земли, лишась ее, могут развалиться. Тогда и местная археология, и Керчь лишатся лучшего своего ученого достояния и достопримечательности». Тетбу де Мариньи и Мурзакевич выступили с предложением «починить» каменные своды и «наружную каменную одежду» Куль-Обы, поставить у входа обитые железом двери и привлечь к этой работе керченскую арестантскую полуроту, а также обеспечить частые объезды памятников директором Керченского музея древностей, который на эти цели с ноября 1839 г. получал по 25 р. ассигнациями в месяц.¹²⁶³ Но ситуация не улучшалась, поэтому общество вновь и вновь ходатайствовало об охране склепов в 1841, 1846, 1860, 1864—1865 гг.¹²⁶⁴

По запросу ООИД 3 мая 1841 г. М. С. Воронцов распорядился «строжайше» наблюдать за «целостным сохранением остатков древностей» в Керчи, Феодосии и Судаке керченскому градоначальнику, членам феодосийской полиции и земскому исправнику под их личную ответственность. В письме 3. С. Херхеулидзева генерал-губернатору подчеркнуто, что, несмотря на запреты, памятники, главным образом гробницы, «разрушаются людьми невежественными и алчными к добычам» и что градоначальник не в состоянии «решительно придумать надежного средства к охранению их» от повреждений, хотя и приказал полиции «усугубить надзор за целостным сохранением древностей» в окрестностях Керчи: «Полиция принимает всевозможные меры к открытию и преследованию нарушителей закона, но поиски ее… остались безуспешными, как по тому, что курганы разбросаны на довольно большом пространстве, так и потому, что расхищение гробниц производится в ночное время и с большою осторожностию. […] Если делать двери или железные решетки при входах хотя важнейших гробниц, то и это непрочно: ибо дерево, железо и даже камень — все расхищается. Части свода кургана Царского повреждены не жителями окрестных хуторов.., а через него вошли в эту гробницу при открытии ее. Для воспрепятствия входа скота в сию гробницу другого средства нет, как построить при начале галереи особый вход, по которому скот не мог бы пробираться вовнутрь гробницы; но я не исполнил сего и не могу исполнить этого за неимением на сей предмет сумм».¹²⁶⁵ В 1859 г. ООИД вновь обратилось к керченскому градоначальнику и директору музея с просьбой принять меры к охране уникальной гробницы на Глинище, откуда местные жители добывали глину и ломали камень для своих нужд.¹²⁶⁶ Аналогичные просьбы общество неоднократно направляло главному командиру Черноморского флота М. П. Лазареву об охране руин Херсонеса и запрещении грабительских раскопок на его городище (1845, 1851; см. гл. 12). Однако, несмотря на все усилия ООИД, положение практически не менялось к лучшему.

Хотя общество имело право производства раскопок по всему югу России, из-за нехватки средств его раскопочная деятельность оставалась ограниченной. С целью проведения раскопок в общество привлекались новые действительные члены и члены-корреспонденты — чиновники местной администрации, помещики, военные, зачастую проводившие работы на собственный счет. Обществом были проведены исследования на о-ве Фидониси (гл. 10.1), в Ольвии (1846 г., Н. Н. Мурзакевич, см. гл. 10.3), Феодосии (1852—1853 гг., Е. Ф.де Вильнев, И. Ка-рамурза, И. К. Айвазовский),¹²⁶⁷ Керчи (1843—1844 гг., М. А. Кологривов, М. И. Бларамберг).¹²⁶⁸ Корреспондент ООИД М. И. Бларамберг в 1844—1845 гг. намеревался провести раскопки в Чуфут-Кале и Херсонесе, но из-за отъезда на Кавказ свое намерение не осуществил. Раскопки зачастую проводили совершенно случайные люди. Так, немецкий колонист Иоганн Генрих Зондереггер в мае 1849 г. обратился в ООИД с просьбой содействовать его раскопкам курганов, находящихся на земле колонии Петерсталь. В окрестностях Одессы по течению ручья Бараба, втекающего в Черное море, Зондереггер заметил раскопанные колонистами несколько курганов, в которых были обнаружены вещи и монеты римского времени. Общество ходатайствовало о разрешении раскопок в Попечительном комитете об иностранных поселениях для южного края России, чиновники которого ответили, что «препятствий для разрытия курганов нет». ООИД ограничилось просьбой Зондереггеру уведомить о ходе раскопок и пожеланием, что «точки разысканий могут указать местные соображения и показания колонистов».¹²⁶⁹ Большинство археологов-любителей не утруждали себя составлением необходимой полевой документации, поэтому перед руководством общества с неизбежностью встал вопрос о выработке инструкции для раскопок.

М. С. Воронцов поручил обществу составить специальную инструкцию «для разрытия курганов и способа описания открываемых в них древностей». ООИД предложило А. Я. Фабру и Н. Н. Мурзакевичу написать проект этого важнейшего документа.¹²⁷⁰ В октябре 1842 г. комитет в составе Д. М. Княжевича, Н. Н. Мурзакевича и действительного члена В. В. Григорьева начал заниматься составлением «правил для разрытия курганов». К тому времени ни один из членов комитета не имел опыта полевой археологической работы, поэтому «усмотрена была необходимость, прежде нежели что-нибудь в сем отношении постановлено будет, осмотреть производимые разрытия на месте, в натуре, чтобы тем с большею основательностью можно было об них судить». Летом 1843 г. В. В. Григорьев совершил поездку в Крым с поручением осмотреть производство раскопок на Керченском полуострове. Собранные сведения он предоставил комитету, и готовая инструкция была передана обществу на рассмотрение.¹²⁷¹

В архиве ООИД хранится перевод, выполненный Ф. К. Бруном, немецкой «Инструкции для раскопок», опубликованной Обществом истории и древностей мекленбургских (1840).¹²⁷² Несомненно, ее текст был использован при составлении «правил» Одесским обществом. Впервые правила были применены при раскопках поручика М. А. Кологривова в Керчи летом 1843 г., реально проводившихся М. И. Бларамбергом (см. документ № 19).¹²⁷³ Дополнением к правилам может служить «Наставление, как надлежит поступать при открытии древностей» (1851), составленное Н. Н. Мурзакевичем для смотрителя училищ Тираспольского уезда Тит-гонникова, которого общество просило присутствовать при поисках «клада» помещиком П.Вра-диевым в урочище Гетманский колодезь близ Дубоссар (см. документ № 22).¹²⁷⁴

«Правила» и «наставление» — одни из первых образцов инструкций по производству археологических раскопок с научными целями. Ряд их требований сохранил значение и поныне, найдя отражение в позднейших руководствах. В обоих документах речь идет только о раскопках погребальных сооружений, так как внимание археологов того времени больше привлекали курганы как источники эффектных находок для пополнения музея общества. Обе инструкции написаны рукой Н. Н. Мурзакевича, которому принадлежала основная заслуга в их составлении. Среди задач археолога подчеркиваются необходимость топографической привязки к местности, составление обмерных чертежей, рисунков, планов, ведение дневника, фиксация стратиграфических разрезов, консервация и создание условий для хранения находок. Если в «Правилах» (1843) еще не регламентируется методика раскопок насыпи (п. 1), то в «Наставлении» (1851) дается совет небольшие курганы копать на снос, а большие — траншеей или миной (п. 1). Идея сноса насыпи кургана, безусловно, была заимствована Н.Н. Мурзакевичем у П. Дюбрюкса и А. Б. Ашика (последний ссылался на эту методику как наиболее продуктивную еще в 1835 г.).¹²⁷⁵

Однако сам составитель правил, секретарь ООИД Н. Н. Мурзакевич не посчитал нужным написать отчеты о собственных раскопках на о-ве Фидониси (1841) и в Ольвии (1846). В последующие годы общество не задавалось мыслью о раскопках, но посылало своих членов в археологические поездки разведочного характера. Их проводили 3. А. Аркас на Гераклей-ском полуострове (1840—1850-е гг.), Я. В. Э. Тетбу де Мариньи на Боспоре и в Северо-Восточном Причерноморье.¹²⁷⁶ С 30 августа 1852 г. «по всем предметам, относящимся до самого производства археологических розысканий и до находимых древних монет, оружий, сосудов и других вещей» ООИД обязано было согласовывать свои действия с гр. Л. А. Перовским.¹²⁷⁷

Руководство обществом пыталось оказать влияние на А. Б. Ашика и Д. В. Карейшу с целью улучшения методики их раскопок, но безуспешно. Н. Н. Мурзакевич, заехав в Керчь в 1847 г. по дороге на Кавказ, со свойственной ему резкостью сказал керченским археологам, что они «роются, как свиньи».¹²⁷⁸ С неприязнью относившийся к Ашику и Карейше секретарь Одесского общества писал: «Занимающиеся официально этим серьезным делом Ашик и Корейша, не имея никакого понятия о систематических ученых раскопках древних гробниц и не получив необходимых для них инструкций от эрмитажного начальства, куда все керченские находки представлялись, дело это исполняли отвратительнейшим способом. Желая получить подарок или крест за находку, оба ретивые соперника наперерыв старались раскопать побольше курганов или, по крайней мере, начать раскопку и ею закрепить за собою права продолжения работ на месте. Лично они не присутствовали почти никогда, разве только в случае находки гробниц с вещами. Описания и рисунков на месте не делали, хотя при керченском музее имелся штатный рисовщик. Вещи двойные, тройные, четверные, по произволу помянутых господ, раздавались, кому им нравилось, или сбывались за границу. Так, у Фабра собралась большая коллекция ваз и разных керченских древностей и монет, разновременно поднесенных ему Ашиком. […] Множество монет и золотых вещей Ашиком передавалось за границу, а частью мастерами золотых дел растоплялись в плавильном мешке. Множество глиняных предметов разбивалось на месте находок, когда оные не соответствовали видам кладоискателей. Руководителем всех курганных работ был отставной матрос Дмитрий и несколько других землекопов, усвоивших практический взгляд на нетронутые курганы. Курганные гробницы, образцы древнего архитектурного искусства, не только не сохранялись и не поддерживались, но, вследствие неизъяснимого равнодушия официальных кладоискателей, разбирались на городские постройки. Много мне труда стоило уговорить Ашика делать, по крайней мере, рисунки гробниц. Корейша не внимал ничему. У него и у Ашика я заметил большие запасы ваз, сосудов, вещей, монет, которые, лежа все в куче, служили магазином, из которого ежегодно отправляли в Эрмитаж вещи, сказывая в рапорте, что такие и такие-то вещи были в сем году отысканы там и там. Вазы, виденные мною в 1836 г., Ашиком представлялись в 1838 г., и т.д. Общество одесское попробовало было попросить Ашика и Корейшу подумать о правильном способе вскрытия курганов; но они словесно, как истые чиновники, отвечали: “они не подчинены обществу (хотя и втерлись в число действительных членов) и потому не дадут никакого ответа”. Только в этот раз керченские Эфеокл и Полиник и были единодушны в ответе. Князь Воронцов был завален военными делами на Кавказе, да и жалобы к нему мог парализовать гарпагон Фабр, керченский же градоначальник князь Херхеулидзев был в это время в руках сестры Ашика как адоратер».¹²⁷⁹

Утверждение Н. Н. Мурзакевича и К. К. Гёрца, что Ашик и Карейша злоупотребляли доверием правительства, отпускавшего крупные суммы на раскопки, и продавали древности за границу, встретило возражение ряда исследователей.¹²⁸⁰ Многие обвинения коллег, ревниво относившихся к керченским археологам, опровергаются сохранившимися в архивах документами, прежде всего иллюстрированными рапортами Ашика и Карейши, которые в 1840-х гг. поступали для изучения к Ф. А. Жилю. Вопрос об охране от разрушения керченских склепов Ашик поднимал неоднократно в рапортах градоначальнику от 12 мая 1840 г. и 1 декабря 1842 г. Рассказ о «магазине» древностей, откуда якобы представлялись находки, просто фантастичен, так как работы Ашика и Карейши, помимо петербургских чиновников, постоянно контролировали керчь-еникальский градоначальник и администрация Новороссийской губернии, через которых осуществлялось их финансирование. Однотипные формы погребального инвентаря, в частности чернолаковой посуды, и неоднократно повторяющиеся сюжеты расписных ваз керченского стиля ставят под сомнение утверждение Мурзакевича. По протоколам заседаний Одесского общества известно, что и Карейша, и Ашик направляли в Одессу записки об открытых памятниках и отчеты о своих раскопках, которые осели в делах издательского комитета и большей частью остались неопубликованными ¹²⁸¹ В. В. Григорьев, командированный ООИД в Керчь летом 1843 г. с целью «познакомиться с местностью керченских курганов и употребительными способами их разрытия», написал статью «О ходе и результатах керченских разрытий», зачитанную на заседании 19 декабря 1843 г., также оставшуюся неизданной из-за конфликта автора с Н. Н. Мурзакевичем.¹²⁸² Ни одна из работ Ашика так и не была напечатана на страницах «Записок» общества. Естественно, такое пренебрежительное отношение к исследованиям керченских археологов отбило у них всякое желание направлять свои материалы в Одессу. Ашик, переехав в конце 1840-х гг. в столицу Новороссии, принимал активное участие в заседаниях общества, выступал с различными предложениями, которые, правда, большей частью были отвергнуты сочленами. Дистанцировавшийся от ООИД Д. В. Ка-рейша не удостоился даже некролога на страницах его «Записок».

Да и сам образ жизни Ашика и Карейши вплоть до середины 1840-х гг. опровергает утверждение об их обогащении за счет казны и регулярной продажи ими древностей за границу. Многочисленные письма Ашика к М. С. Воронцову и к петебургским покровителям полны жалоб на плохое материальное положение и невозможность прокормить его многочисленную семью из-за скудного жалованья директора. По свидетельству современников, непритязательный в быту Д. В.Карейша жил аскетом. Первые годы пребывания в Керчи он снимал комнату в доме чиновника по особым поручениям керчь-еникальского градоначальника Е. С. Коваленко и лишь много позднее приобрел собственный дом. «Карейша имел весьма красивую и представительную наружность, хорошо говорил и владел отлично пером, — писал Е. Е. Люценко. — Когда в Керчь приезжали граф Воронцов или другие высокопоставленные лица, Ашик и Карейша обыкновенно являлись к ним и, представляя найденные ими в курганах вещи, объясняли их историческое или научное значение, причем последний был так увлекателен в своих объяснениях, что эти лица только и обращались к нему с разными вопросами: Ашик же совершенно стушевывался и принужден был молчать». Карейша «жил совершенным философом: в квартире его, из которой едва ли когда-нибудь выметался сор, были только: кровать, стол и стул, так что знакомые его или являющиеся к нему по надобности лица усаживались на его кровати или на подоконниках. Платье его никогда не чистилось, и он нередко являлся в общество в разорванных сапогах; но в то же время он не отказывал ни одному бедному в помощи, чем мог […] Пылкий и неутомимый от природы Ашик, имевший большое семейство и получавший, по званию директора музея, самое ограниченное содержание, должен был прибегать постоянно к занятиям на стороне и даже, при случае, входить в небольшие казенные подряды и, следовательно, сталкиваться с разными темными личностями, которые… втихомолку распускали о нем разные небылицы и в том числе, будто бы он в одной из гробниц горы Митридата нашел золотые курульные кресла какого-то босфорского царя и продал их за границу. Нашлись люди и даже одно высокопоставленное лицо, которое поверило этой нелепице и наводило справки об означенных креслах по разным заграничным музеям. Конечно, Ашик не был изъят от недостатков и слабостей, свойственных всякому человеку.., но он был честный человек, и напрасно г-н Гёрц, основываясь на лживых рассказах рабочих и местных жителей, упрекает его в бездеятельности, небрежности и нечестности. […] Интересно знать, чем руководствовался… почтеннейший профессор, желанием ли умалить заслуги этого труженика науки, посвятившего всю жизнь свою специальному изучению древностей здешнего края, или просто известным изречением, что суд простого народа есть суд Божий».¹²⁸³

Весной 1848 г. начальник I Отделения Эрмитажа Ф. А. Жиль вместе с Д. В.Карейшей изучали рапорты последнего о раскопках 1830—1847 гг., сверяя их с подлинными вещами. «Я удостоверился, — писал Ф. А. Жиль, — что образ речи его, всегда простой, точный, основан на том, что он или сам видел, или в земле находил, и потому рапорты его о разысканиях керченских древностей, суть на моих глазах достоверные документы, которые будут весьма драгоценны для… подготовляемого нами сочинения».¹²⁸⁴ В 1843—1844 гг. Ф. А. Жиль посетил большинство европейских музеев с античными собраниями и ни в одном из них не обнаружил «золотых вещей, которые… могли бы принадлежать Куль-Обскому или другим курганам окрестностей Керчи».¹²⁸⁵ В 1850-х гг. Л. А. Перовский разослал запросы в музеи Европы о находящихся там керченских древностях из раскопок А. Б. Ашика, но получил отрицательный ответ. Таким образом, утверждения Н. Н. Мурзакевича и К. К. Гёрца не могут служить доказательством продажи памятников боспорской археологии за границу, во всяком случае от лица официальных археологов.

Мурзакевич прав в том, что ни Кёлер, ни Оленин, ни Жиль так и не составили инструкцию для раскопок на юге России, поэтому методический уровень работ Ашика и Карейши не выдерживает критики. Жажда быстрых успехов заставляла керченских археологов постоянно перемещать раскопки с одного места на другое и вести их в нескольких пунктах одновременно. Недооценка «официальными гробокопателями» топографической привязки к местности изученных памятников привела к тому, что многие первоклассные погребения впоследствии оказались затерянными. Однако в том же можно упрекнуть и последователей Ашика и Карейши, в частности М. И. Бларамберга, К. Р. Бегичева и А. Е. Люценко. Отчеты о раскопках в Керчи в 1850-х гг., публиковавшиеся на страницах «Записок» Одесского общества, хотя и содержат поденные записи работ, не дают точных указаний на место раскопок, что обесценивает их результаты.

По моему твердому убеждению дошедшие до нас все без исключения рукописные полевые отчеты (и иллюстрации к ним) Д. В. Карейши, А. Б. Ашика, М. И. Бларамберга, К. Р. Бегичева и др., несмотря на несовершенство методики их раскопок, дают возможность современным исследователям провести ретроспективные реконструкции ряда археологических комплексов первостепенной важности.¹²⁸⁶ По количеству рапортов о раскопках можно представить интенсивность и масштабность работ на Европейском и Азиатском Боспоре в 1830—1840-х гг. Несмотря на то что ежедневные дневники работ не велись, отчеты предоставлялись Ашиком и Карейшей, как правило, за каждый месяц, треть или половину года. Только к концу 1840-х гг. рапорты стали поступать реже, что послужило поводом для упреков со стороны петербургского начальства. В отсутствие Карейши, периодически отлучавшегося в Петербург для доставки в Эрмитаж древностей, раскопки проводил его родственник, губернский секретарь Случановский (осень 1840—январь 1841) под надзором А. Б. Ашика.¹²⁸⁷ На европейском берегу Боспора в конце 1830—1840-х гг. были открыты: подкурганный склеп на земле мирзы Кеку-ватского (Ашик, 1839, см. рис. 71),¹²⁸⁸ двойной расписной склеп (Ашик, 1841, впоследствии затерян),¹²⁸⁹ доследован Царский курган (Ашик, 1842; М. И. Бларамберг, 1844).¹²⁹⁰ Если первоначально археологи сосредоточили свое внимание на раскопках некрополей Пантикапея, Нимфея, Мирмекия, то со временем в сферу их интересов попал Таманский полуостров, где главными объектами раскопок стали крупные курганы, как правило оказывавшиеся ограбленными (ГЛ. 15).¹²⁹¹

Огорченный бедным характером находок в окрестностях Керчи и на Тамани, Д. В. Ка-рейша перенес раскопки в Херсонес (гл. 12), но ничего «замечательного» не нашел. Поэтому 2 июня 1848 г. он подал в Министерство Имп. двора подробную записку «О дальнейшем разыскании древностей на юге России» с предложением плана археологического обследования Новороссийских губерний.¹²⁹² Подчеркнув важность раскопок для пополнения Эрмитажа новыми нумизматическими находками и памятниками «древних искусств», Карейша с сожалением констатирует, что 17-летние раскопки привели «к иссяканию» таких античных центров, как Херсонес, Фанагория, Пантикапей: «Даже самая Пантикопея (Керчь), столь богатая прежде своими сокровищами, теперь, видимо, оскудела. Большая часть главных ее курганов разрыта уже, а в остальных нельзя ожидать ничего порядочного, за исключением находок случайных». Он обращает внимание на большое количество насыпей, которых еще не трогала рука археолога, — в Бессарабии возле реки Реут, в районах нижнего течения Днестра и Днепра, прежде всего в Мелитопольском и Александровском уездах, в степном Крыму и на о-ве Фидониси. Карейша являлся сторонником гипотезы, согласно которой Геррос Геродота находился в приднепровских степях между Никополем, Мелитополем и Екатеринославом — «там можно иметь большую надежду на открытие весьма любопытных и ученых предметов древностей, тем более что туда не проникали в XIII и XIV столетиях генуэзцы, которые на побережьях Босфорского пролива расхищали древние гробницы…». Карейша призывал распространить раскопки на весь юг России, «ибо для правительства важно не то, чтоб разработки производились в одном или двух пунктах, но чтоб они были успешнее, обильнее и интереснее по значению отыскиваемых древностей».

Несомненно, мысль о расширении географии раскопок, необходимости проведения исследований в приднепровских степях и на Фидониси была навеяна Карейше публикациями в «Записках» ООИД. Идея покинуть Керчь возникла у Карейши и в связи с личными обстоятельствами — 15 февраля 1848 г. он женился на помещице Полтавской губернии, вдове штаб-ротмистра Анне Сергеевне Магденко (урожд. Голенищевой-Кутузовой) и таким способом приобрел довольно значительное состояние.¹²⁹³ Но официальным предлогом для отъезда из Керчи археолог назвал ухудшение здоровья.¹²⁹⁴ В июне 1848 г. Николай I утвердил предложения Д. В. Карейши о переносе раскопок в Северо-Западное Причерноморье, а объем их финансирования определил в 1700 р. серебром в год из сумм Кабинета Его Имп. Величества. Местом жительства археолога была назначена Одесса, «находящаяся в средине курганов Бессарабских, Приднепровских и Крымских». В помощники ему был дан родной брат, губернский секретарь Николай Васильевич Карейша (р. 1822), выпускник Ришельевского лицея.¹²⁹⁵ Археологические исследования предписывалось начать прежде всего в Приднепровье, между Никополем и Екатеринославом, и на о-ве Фидониси, причем археологу предоставлялось право заключать условия с владельцами земель, которые представлялись на утверждение царя. При каждом открытии Карейше следовало составлять «верные снимки с гробниц и рисунки, в каком виде будут находиться в них древности», и их подробное описание; все находки отправлять в Петербург, «за исключением тех, которые Министерство двора признает не нужными».¹²⁹⁶

В рапорте П. М. Волконскому от 20 декабря 1849 г. Карейша сетовал на невозможность получить от владельцев имений согласия на проведение раскопок курганов на их землях. В 1849 г. он перенес раскопки на казенные земли в Кучугурах близ Днепра у с. Каменки (Каменское городище), Большой Знаменки и Нижних Серогоз, в район Никополя, но ожидаемых «богатых» вещей не нашел. Им были обнаружены скифские «гробницы и катакомбы» с тру-поположениями, а также «грубой работы глиняные урны» (в их числе клейменая амфора), что дало ему повод к предположению о родстве скифов со славянами. ¹²⁹⁷ Карейша заключил договор с 1 сентября 1849 г. на 10 лет с управляющим имением в Екатеринославской губернии надворным советником К. Э. Марком, согласно которому при находке золотых и серебряных вещей владелец получал за каждый предмет треть доли металла «стоимостью его вдвое», все прочие древности из железа, стекла, глины должны были доставляться в Петербург.¹²⁹⁸ В 1851 г. археолог сообщил П. М. Волконскому, что предводитель дворянства Херсонского уезда отставной поручик Николай Васильевич Вертильяк первым из местных помещиков предоставил ему право производства раскопок курганов на своих землях «без всякого в пользу его возмездия» и даже предложил своих рабочих. Для производства работ местными властями Карейше предоставлялись «неисправные в платеже государственных податей и повинностей… мещане».¹²⁹⁹

В октябре 1852 г. министр уделов Л. А. Перовский направил разгневанное письмо в Кабинет императора о проведенной археологом и этнографом А. В. Терещенко ревизии деятельности Карейши, по результатам которой вывел заключение о «совершенной безуспешности археологических раскопок, производившихся на юге России с 1840 г. под наблюдением надворного советника Карейши». Ревизия показала, что «подведомственные ему работы производились без всякого порядка, оставались без надзора или прекращались вовсе, между тем как производитель их проживал в Одессе или у себя в деревне. Отпускавшиеся на изыскания суммы расходовал он без соблюдения правил счетного устава, так что в течение 5 лет (с 1847 г. по 1852 г.) не представлял никакой отчетности, хотя доносил неоднократно, что отчеты будут своевременно доставляемы, выдавая деньги состоявшему при нем помощнику коллежскому секретарю Карейше, он не снабжал его шнуровыми книгами, почему сей последний предоставил при ревизии расходную тетрадь в значительном беспорядке». Император приказал немедленно уволить Карейшу со службы (указ об отставке от 28 октября 1852 г.). Но археолог пытался оправдаться, ссылаясь на тяжкую болезнь, полученную в 1852 г. при раскопках курганов на берегах Днепра и продолжавшуюся 1.5 года, которая «не позволила ему ни о чем заботиться», поэтому на основе двух медицинских заключений в сентябре 1852 г. он направил рапорт об отставке «по расстроенному здоровью». В феврале 1854 г. Карейша просил выдать ему аттестат о прошлой службе. Так как деньги на раскопки он получал из Кабинета ЕИВ, а выделенные на это средства за 1852 г. в сумме 233 р. 30 к. не вернул, петербургское начальство предписало керчь-еникальскому градоначальнику взыскать их «с имения Карейши, заключающегося в доме, состоящем в городе Керчи». Карейша писал, что прекратил раскопки «по неимению у меня денег на оплату землекопам и даже на покупку им продовольствия», просил позволить возместить задолженность из причитавшегося ему жалованья за 1852 г. и выслать 440 р. серебром для оплаты долга 20 рабочим. Он в конце концов добился своего: управляющий Кабинетом распорядился зачесть долг, выдать Карейше аттестат о службе и остаток жалованья в 393 р. 6 к. (выданы 19 марта 1855 г.). Но зарплата рабочим так и не была выплачена — согласно рапорту А. В. Терещенко, Карейша использовал при раскопках «несколько человек собственных крестьян, не способных к работе и даже не снабженных надлежащими орудиями».¹³⁰⁰ Так бесславно закончилась блестяще начатая карьера Карейши, который в ходе многолетних раскопок за счет казны в конце своей археологической деятельности все же не удержался от искушения спутать государственный и личный карман.

Переселившийся в Одессу А. Б. Ашик занялся научной обработкой результатов своих раскопок в Керчи и на Таманском полуострове. Археолог хотя и не имел специальной исторической подготовки, но приобрел значительный опыт полевой археологической работы и своими раскопками открыл замечательные памятники боспорской археологии, украсившие музеи Петербурга, Керчи и Одессы. С целью «углубить свои познания» в классических древностях А. Б. Ашик в 1841, 1842 и 1843—1845 гг. путешествовал по Италии и Австрии, где видел «некоторые мелочи, принадлежавшие бесспорно керченским курганам». Он поддерживал научную переписку как с отечественными, так и с зарубежными учеными, консультируясь с ними по вопросам художественно-исторической интерпретации и функционального назначения находок.¹³⁰¹

Еще в 1841 г. Ашик написал труд о керченских древностях «Отчет об археологических разысканиях, произведенных в 1828, 1829, 1834, 1837, 1840 и 1841 годах в Киммерийском Воспоре, с присоединением краткой истории города Керчи и известиях о керченских курганах, гробницах и древних развалинах, с планами, картами и рисунками», на 198 рукописных страницах в формате in folio. Рукопись была представлена автором по начальству с просьбой разрешить посвятить книгу императору и напечатать на счет казны. П. М. Волконский приказал рассмотреть рукопись Жилю, который положительно ее оценил, но высказал ряд критических замечаний, и в июне 1841 г. возвратил ее автору. С тех пор Ашик и Жиль поддерживали переписку, продолжавшуюся до 1852 г.¹³⁰² О своем намерении представить свою рукопись с рисунками в Одесское общество истории и древностей Ашик поставил в известность сочленов еще в сентябре 1841 г.¹³⁰³

В октябре того же года М. С. Воронцов вновь обратился к министру двора с просьбой поддержать публикацию исправленного текста Ашика, одновременно ходатайствовав о производстве автора в следующий чин и денежном вознаграждении за археологические труды. Рукопись была направлена министру народного просвещения, затем препровождена для заключения о целесообразности ее публикации в Академию наук. Рецензентами были назначены академики Ф. Б. Грефе и П. И. Кёппен. В архиве последнего сохранились постраничные рукописные замечания и критические отзывы двух академиков от 6 апреля 1842 г.¹³⁰⁴ Из них известно, что очерк Ашика включал предисловие, главу 1 «Краткая история г. Керчи», главу 2 «Краткое исследование о местоположении древних греческих колоний на Таманском полуострове», главу 3 «О древних развалинах и валах, существующих на Керченском полуострове», главу 4 «О керченских курганах» со сведениями о раскопках Куль-Обы и работах 1828, 1829, 1834, 1837, 1840 и 1841 гг.

В своем отзыве Грефе упрекнул археолога в недостаточном знании классических языков, искажении цитат из античных авторов, ошибках в воспроизведении надписей, плохом знании древней истории и, как следствие, в поверхностных и неверных историко-археологических интерпретациях. Кёппен отнесся к этому труду значительно снисходительнее, представив лишь постраничные замечания. И все же оба академика высказались за издание рукописи на счет казны с учетом высказанной критики, отметив, что «самая слабая» часть труда — археологическая и автору следует поработать над поправками и сокращениями текста. Но ни у Академии наук, ни у Кабинета ЕИВ, ни у новороссийского генерал-губернатора не нашлось средств на издание труда, и рукопись в 1842 г. вновь была возвращена автору. Вскоре Ашик уже напрямую обратился к императору, напомнив Николаю I о посещении им Керчи в 1837 г. По приказу царя рукопись в октябре 1842 г. опять попала к Ф. А. Жилю, который с апреля 1841 г. начал работу над «Древностями Боспора Киммерийского» и планировал завершить работу всего за полтора года. На эти цели из казны было выделено 5000 р. ассигнациями. П. М. Волконский интересовался, не может ли труд Ашика войти в это описание. Жиль ответил пространной рецензией, в которой указал, что археологические диссертации Ашика «не имеют достоинства в ученом отношении и сверх того наполнены ошибками», слишком полемичны по отношению к гипотезам Карейши, требуют значительного сокращения как минимум наполовину за счет «неверных объяснений». Жиль предлагал разместить описание раскопок по хронологии, начиная с 1821 г., и дополнить брошюру полевыми отчетами за 1833— 1838 гг., в том числе Д. В. Карейши за 1831—1832, 1834, 1837, 1839—1841 гг. На прилагаемых планах он просил обозначить местные топонимы, упоминаемые в рапортах керченских археологов (Глинище, Булганак, Хаджи-Мошкай и т. п.), и места, занимаемые курганами. Таким образом, труд Ашика «составит полное историческое обозрение этих разысканий» и послужит дополнением к сочинению, которое готовит Эрмитаж. Сочинение Ашика, по мнению Жиля, «изобилует любопытными и поэтическими подробностями» и заслуживает быть изданным за счет казны с посвящением императору. «Наше сочинение (т. е. ДБК.— И. Т.), — писал Жиль, — должно иметь целью: объяснение систематического, исторического и археологического описания керченских древностей; следовательно… два сочинения, появясь вместе в свет, послужили бы одно объяснением другого и составили бы каждое нечто отдельное».¹³⁰⁵

В марте 1843 г. исправленный текст был представлен Ашиком П. М. Волконскому. Рукопись Ашика состояла из 222 страниц «крупного письма» и составляла 7—8 печатных листов текста.¹³⁰⁶ Она также была благоприятно оценена Жилем, который ходатайствовал об издании на счет казны (на публикацию, по оценке рецензента, требовалось не более 300 р. серебром). Хранитель Эрмитажа просил отпустить сумму непосредственно Ашику, чтобы автор сам издал книгу. Жиль направил новые критические замечания по тексту, обратив внимание на то, что в рукописи говорится о некоторых предметах, не упоминавшихся в официальных отчетах, приводятся противоречивые сведения о местах отдельных находок и т. п. Он просил уточнить местонахождение ряда погребений — «в которой стороне от города и в каком расстоянии».¹³⁰⁷ Однако средств на издание в казне не нашлось, и в июне того же года Ашик представил дополненную рукопись в полное распоряжение Одесского общества истории и древностей вместе с планами и рисунками («А — с развалин, находящихся на земле помещика Гурьева, близ Камышбуруна: развалины эти принадлежат, вероятно, к древней колонии Нимфеи; Б — с развалин Акры близ горы Опук, № 1—5 — с древностей, открытых в 1842 г.; от буквы а до р, 15 рис. с разных древностей, находящихся в Керченском музеуме, как то: надгробных камней, ваз, статуй и пр.»). Труд был передан на рассмотрение издательского комитета ООИД,^{1308 1309} но его рукопись мне обнаружить не удалось.

В мае 1844 г. Жиль вновь обратился к министру двора: «…Буде Ваша светлость изволите находить полезным, чтобы сочинение г-на Ашика не было издано особо.., то сочинение сие можно будет включить в состав изготовляемого Эрмитажем описания керченских древностей и в предисловии к оному упомянуть об участии г. Ашика в сем издании… и поместить в сем последнем известие и о разысканиях, сделанных под руководством г. Карейши». П. М. Волконский сообщил Ашику, что его труд не может быть издан за казенный счет, но предложил включить его в состав ДБК. В письме от 8/20 ноября из Вены Ашик принял предложение министра двора, но просил возместить убытки за издержки на переписку сочинения, рисунки и т. п. в сумме 250 р. серебром: «Книга моя три раза была рассматриваема и три раза одобрена; три раза переделана, убавлена и дополнена… Если бы сочинение возвращено мне было при первом и даже при втором его разборе, то я не затруднялся бы в его издании: я мог уступить его журналистам за 750 р. серебром; но теперь, когда оно совершенно изменило свой первоначальный вид, когда все рисунки выкинуты и когда наконец оно может только служить пособием описанию древностей, издаваемому под руководством статского советника Жиля, то сочинение мое не может уже принести мне той выгоды, которой я от него ожидал». В декабре 1844 г. затребованная автором сумма была выплачена.¹³⁰⁹

По возвращении из-за границы осенью 1845 г. в Одессе Ашик издал небольшую брошюру о пантикапейской расписной катакомбе с литографированными рисунками А. Стефанского и посвятил ее М. С. Воронцову, оказавшему финансовую поддержку публикации.¹³¹⁰ Первоначально Воронцов приказал напечатать брошюру бесплатно, но по каким-то причинам этого сделать не удалось, и Ашику пришлось обратиться в частную типографию и издать книгу за собственный счет. Автор ходатайствовал перед петербургским начальством и ООИД в надежде получить субсидию,¹³¹¹ и в феврале 1846 г. из Кабинета ЕИВ по распоряжению царя ему было перечислено 1000 р. серебром «на издание описания с рисунками открытой в Керчи катакомбы».¹³¹²

В том же году Ашик предложил градоначальнику 3. С. Херхеулидзеву издать описания памятников Керченского музея с рисунками, причем расходы на книгу возложить на казну, а прибыль от продажи передать автору, т. е. директору музея. Князь посчитал инициативу полезной, но оговорился, что подготовка такого труда «не выходит из круга обязанностей» директора и рисовальщика музея, поэтому посчитал несправедливым продажу издания «обращать в пользу директора музеума».¹³¹³ Дело в том, что после 10 лет тесного знакомства отношения Ашика и Херхеулидзева резко испортились «из-за разногласий по вопросам чести», возможно связанных с сестрой Ашика, так что Антон Балтазарович в начале 1846 г. подал прошение об отставке с поста директора музея, которая, однако, не была принята М. С. Воронцовым (см. гл. 7.4).

Тогда Ашик представил императору «Записку об издании древних памятников, хранящихся в Керченском музеуме» от 2 марта 1846 г. «Чем ближе знакомимся мы с нашим отечеством, тем более видим, как мало знаем его, — писал Ашик.— Мы ездим в Италию и Грецию наслаждаться открытыми там памятниками; все более или менее имеют понятие о тамошних разрытиях и открытиях, а многим ли у нас известно, что все те памятники добываются и в почве земли русской; что и у нас есть свой Геркуланум, своя подземная Этрурия, свой музеум, богатый сокровищами древности. Результаты керченских открытий, несмотря на значение их в области истории и археологии, мало еще известны… Всякое сочинение о керченских древностях любопытно не только для записных антиквариев, но и для всякого образованного человека». Ашик подчеркнул, что среди памятников Керченского музея есть множество неизданных, «единственных в своем роде», описание которых не войдет в ДБК. Отдельное издание описания таких памятников было бы крайне полезно для науки. Не менее интересной была бы сводная публикация «палеографических» (эпиграфических) находок на Боспоре. При условии своей отставки с поста директора музея и перевода на службу за границу по дипломатической части (см. гл. 7.4) Ашик планировал закончить эти два труда за три года, а также завершить начатое им за границей сочинение «Прогулка русского по древним развалинам Италии». Он был уверен, что «никто лучше его не может издать… два сочинения о древностях Керчи, потому что он заведывает музеумом со дня его открытия, т. е. с 1826 г., и потому, что ему одному известно, где и как памятники были открыты — условие, необходимое при подобных описаниях».¹³¹⁴

Не найдя поддержки в Петербурге, Ашик решил за свой счет издать трехтомный иллюстрированный труд о керченских древностях «Воспорское царство» в Одессе и разослал печатный лист с подпиской на него по России и за границу. Монография, стоившая 12 р. серебром, была призвана «пополнить существенный недостаток исторических сведений о Воспоре, с приложением описания хранящихся в Керченском музее памятников, между которыми есть единственные в своем роде».¹³¹⁵ В июне 1847 г. Ашик направил подписной лист известному поэту и мемуаристу, директору канцелярии Министерства Имп. двора В. И. Панаеву, который не мог взять в толк, как Ашик решился печатать книгу, если он согласился включить свою рукопись в состав ДБК. Автор разъяснил, что его труд является «совершенно новым сочинением» и издается по повелению М. С. Воронцова, что он «не имеет никакого сходства» с представленным Жилю, тем более что книга издается на русском и для русских, а не на французском языке и не предназначена для иностранных антиквариев. Изданные две первые части своего труда Ашик представил в Министерство Имп. двора в надежде на пособие от казны для издания третьей, так как в ней должно быть помещено около 200 литографий. П. М. Волконский предоставил книги Ф. А. Жилю с просьбой сверить их с рукописью, переданной в 1844 г. Ашиком в Эрмитаж. Жиль и Э. Г. фон Муральт пришли к заключению, что добавления сделаны только в 1-й, 3-й, 5-й, 7-й главах, остальной текст представляет собой выписки из рапортов Ашика о раскопках; многие рисунки заимствованы у Дюбуа де Монпере: «Все, что означено в тексте нового, может быть подвержено большому сомнению», — заключили рецензенты, тем не менее отметившие, что труд следует приобрести для библиотеки Эрмитажа. На основании этого отзыва П. М. Волконский и Л. А. Перовский, несмотря на ходатайство М. С. Воронцова, отказались просить императора «о пособии» Ашику на издание 3-й части книги.¹³¹⁶

Одновременно в марте 1848 г. Ашик обратился за содействием к Одесскому обществу истории и древностей: «Мне осталось окончить мое предприятие собственными средствами, но этого недостаточно. Литографирование рисунков, приложенных к 3-й части, производится довольно удовлетворительно в литографии Брауна. Работа эта обходится дорого, а все рисунки 3-й части будут стоить более 2 тыс. р. серебром… Без постороннего пособия я не могу окончить 3-й части, потому что не имею более никаких на это средств». Общество подписалось на 32 экз. сочинения, заплатив за них 320 р. серебром, но несмотря на это Ашик совершенно разорился, так как труд обошелся ему более чем в 6 тыс. р. серебром — на переписку текста, изготовление рисунков и пр.; только на издательские расходы к декабрю 1848 г. автор потратил 1200 р. серебром — «сумма, огромная для чиновника, живущего одним жалованьем», но книга расходилась «плохо» и крайне медленно. Однако в дополнительном пособии общество Ашику отказало. ¹³¹⁷

«Без покровителей трудно подвизаться на археологическом поприще, — писал Ашик Кёппену 5 декабря 1847 г., — у меня не только их нет, но, напротив, есть люди, которые, вместо того чтобы одобрить стремление человека к труду полезному, бескорыстному, — готовы на всяком шагу ставить преграды и утверждать, что все дурно и превратно. Однако не устрашили меня их… действия. Думая, что каждый верный слуга своему отечеству обязан сделать то, что может, я принялся за сочинение, коего издание будет стоить около 6 тыс. рублей серебром. Я не имел в виду частной выгоды; но надеялся, что книга моя, по новизне своей на отечественном языке, найдет по крайней мере столько подписчиков, сколько нужно для покрытия расходов, на ее издание нужных. Ожидания мои не осуществились. Несмотря на все мои усилия, я едва успел собрать подписчиков на 126 экземпляров.¹³¹⁸ Число это никак не дойдет до 150. Между тем я обязан издать все три части сочинения. Таким образом я поставлен в самое крайнее положение».¹³¹⁹

После выхода третьей части «Воспорского царства» (1849) Ашик представил ее П. М. Волконскому и вновь безуспешно просил выделить компенсацию из казны, так как, по его словам, во время печатания влез в долги. В мае 1850 г. он опять просил 1500 р. на издание очередного своего опуса «Мои досуги», надеясь, что оно принесет ему «какую-нибудь выгоду, потому что оно относится к таким предметам, которые для публики вообще более интересны, чем сочинения о древностях». Только последняя, 14-я глава книги, была посвящена археологическим памятникам Новороссии, в частности описанию погребения с золотой маской 1837 г. Волконский написал на письме раздраженную резолюцию: «Как сие до меня не касается, то относился бы к министру народного просвещения». Назойливый Ашик вновь обратился к министру двора, ходатайствуя о распространении подписки на эту книгу в сумме 3 р. 50 к. серебром за экземпляр среди подчиненных Волконскому сотрудников, но Волконский резко отказал.¹³²⁰

Тогда Ашик представил «Воспорское царство» на конкурс по присуждению одной из наиболее почетных научных наград своего времени — Демидовской премии, присуждаемой Имп. Академией наук (1832—1865). Несмотря на то что в литературных журналах мнение о сочинениях Ашика было положительным, автор безуспешно ждал одобрения столичных столпов археологии.¹³²¹ В письме Кёппену от 9 марта 1848 г. он не скрывал своего недовольства критическими рецензиями на его труды Б. В. Кёне и Ф. А. Жиля, гораздо позднее его занявшихся классической древностью юга России:

«Он (Кёне. — И. Т.) меня жестоко оскорбил своею критикою. Советы и поправки готов всегда принять от людей более или менее сведущих; но его критика сущая брань. Постараюсь поплатиться с ним, коль скоро буду посвободнее. В наше время неприлично писать таким тоном, как он написал. Он еще очень мало известен в кругу ученом, чтобы позволить себе писать о … предметах, которые не вполне ему известны. Я понимаю очень, отчего эти господа меня презирают. Я иду, однако, по своей дороге спокойно. Найдутся люди, которые защитят меня. Я заслуживаю поощрения, а не порицания. Бог с ними. Посмотрим, кто из нас прав».¹³²²

Очень скоро спекулятивный характер публикаций самого критика вскрыл академик А. А. Куник, который обвинил Кёне в отсутствии научного метода.¹³²³

В своем стремлении издать как можно больше изображений неизданных памятников в «Воспорском царстве» Ашик планировал увеличить число рисунков третьей части книги до 250—300 и в результате довел свое финансовое состояние до грани банкротства. Он просил Кёппена содействовать в получении одобрительного отзыва на книгу от Академии наук: его составление было поручено Ф. Б. Грефе, который, однако, от этого уклонился и переложил ответственность на близкого к Жилю Э. Г. фон Муральта.

«Вообразите.., что ходатайство князя Воронцова у министров о даче мне пособия для окончания моего сочинения не имело никакого успеха, — сообщал Ашик Кёппену.— Вместо того, чтобы обратиться в Академию для узнания о пользе сочинения, князь Волконский обратился с этим вопросом к известному приятелю моему г. Жилю, который отвечал, что мое сочинение есть не что иное, как повторение того, что написано в рукописи моей, которая имеет быть присоединена к сочинению, издаваемому Эрмитажем, под руководством г. Жиля, — и потому мне и отказано было в пособии. Всякая несправедливость оскорбительна, — но отзыв г. Жиля выходит даже из черты несправедливости — это просто желание сделать зло. Мое сочинение не имеет ничего общего с рукописью моею; кроме того, сочинение мое издается на русском языке, а сочинение г. Жиля на французском. Как бы то ни было, спорить бесполезно; надобно покориться судьбе. Горе в том, что моя 3-я часть, украшенная множеством рисунков, почти готова, — но для выручки его и для доплаты моих долгов мне нужно более 3 тыс. рублей серебром: все мое состояние не станет на это. Жду еще милости от князя Воронцова, — если и эта надежда не исполнится, то мне придется объявить себя несостоятельным. Пособите, если можете; пособите по крайней мере одобрительным отзывом — это дало бы мне право на пособие».¹³²⁴

Доведенный до отчаяния Ашик писал Кёппену:

«Умоляю Вас самым горячим образом, спасите меня от банкротства, испросите от Академии пособие, если не существенное, то по крайней мере письменное. Не заблуждаясь нисколько насчет достоинства моей книги, скажу, однако, что она не хуже многих других подобных, и как после Вашего (Крымского.— И. Т.) сборника, она составляет первое явление в русской литературе, — то мне кажется, что по одному этому заслуживает поощрения».¹³²⁵

В итоге, по представлению рецензента Э. Г. фон Муральта, «Воспорское царство» не было удостоено Демидовской премии, а лишь почетного отзыва (1849).¹³²⁶

В книгах и статьях Ашика¹³²⁷ встречаются многочисленные ошибки, подмеченные еще современниками.¹³²⁸ К последним «по долгу критики надобно отнести все догадки и предположения автора, неподкрепленные никакими доводами, чего никак не терпят науки исторические».^{1329 1330} Все рецензенты сочинений Ашика отмечали их главный недостаток — многословие. Так, Жиль, Кёне и Муральт советовали ему ограничиться изданием точных рисунков и описанием обстоятельств находок древностей, не вдаваясь в исторические интерпретации, что позволило бы сократить текст на две трети объема. Биограф Ашика В. Яковлев, явно находившийся под влиянием только что изданных мемуаров Н. Н. Мурзакевича, книг К. К. Гёрца и разгромных рецензий столичных специалистов, спустя почти сорок лет после его смерти констатировал:

«Все сочинения Ашика представляют две совершенно противоположные стороны. Одна — обнародование памятников древности с довольно тщательно составленными рисунками, вполне заслуживает уважения и доставила автору справедливую признательность ученых… Если бы наш автор и ограничился только изданием открытых им и вообще проходивших через его руки древних памятников (как это советовали ему самые серьезные рецензенты его трудов гт. Кёне и Муральт), обращая все свое внимание на точность рисунков и ограничиваясь их простым описанием, труды Ашика, потеряв две трети своего объема, значительно бы выиграли в своем содержании. Но Ашик желал… дать вместе с изданием и научное толкование, определить значение издаваемых им памятников, для чего у него вовсе не было подготовки. Не зная классического греческого языка (новогреческий он, по-видимому, знал), совершенно не знакомый с научной литературой по классической археологии и вообще, можно сказать, без всякого научного образования, он с крайнею бесцеремонностью брался за решение историко-географических, нумизматических, эпиграфических и мифологических вопросов, встречавшихся при объяснении издаваемых памятников, причем делал целую массу самых непростительных ошибок, так что все объяснения его теряют всякое значение. Но мало этого, — Ашик во всех трудах своих не ограничивался только одним предметом исследования, т. е. керченскими памятниками, но прибавлял к ним еще обширные рассуждения и трактаты более общего содержания, например в сочинении “Керченские древности” мы находим очерк живописи древних, о древних языческих катакомбах вообще, о римских христианских катакомбах, а в “Часах досуга” он трактует о преимуществе гражданского образования новейших народов пред древними, об обществе в средние века,., об упадке нравственности в западной Европе, о воспитании и т. д. Все рассуждения эти, представляя собою самую бесцеремонную компиляцию, а иногда почти дословные выписки.., с фактической стороны переполненную непростительными ошибками, — поражают вместе с тем читателя большою претенциозностью и вместе с тем крайне ребяческими, а иногда совершенно непонятными воззрениями».¹¹?

Хотя критика современников во многом справедлива, в частности отмеченная склонность Ашика к графоманству и компиляциям без ссылок на источники заимствования, мы все же должны отдать ему должное за его усилия в области популяризации античных древностей Причерноморья, за вполне понятное стремление сократить разрыв во времени между археологическим открытием и его введением в научный оборот. Стоит напомнить, что книгами керченского археолога ученые пользуются до сих пор как первоисточником (хотя во многом несовершенным) сведений о многих раскопанных в то время памятниках. Современник Ашика профессор П. М. Леонтьев призывал к снисхождению в оценке трудов керченского антиквария: «Мы благодарим за то, что нам дают, и не требуем достоинств, невозможных в данном случае; благодарим же за сообщаемое тем более, что знаем, насколько больше заслуги в труде, совершаемом без необходимо нужных условий, перед обладанием познаниями, приобретенными без особенных усилий при правильном классическом образовании».¹³³¹ Это высказывание с полным правом можно отнести ко всем трудам краеведов, объединившихся в ООИД.

Одесское общество истории и древностей стало достойным преемником Одесского археологического кружка. За 50 лет усилиями двух поколений исследователей в Одессе был создан крупный научный центр в области классической археологии Северного Причерноморья, а также первоклассное собрание античных памятников (см. гл. 7.1—2).

ГЛАВА 7

ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ЮЖНОРУССКИХ АРХЕОЛОГИЧЕСКИХ МУЗЕЕВ (1839—1861)

• 7.1. МУЗЕЙ ОДЕССКОГО ОБЩЕСТВА ИСТОРИИ И ДРЕВНОСТЕЙ

Музей ООИД был создан одновременно с обществом, т. е. в 1839 г. В литературе приводились неверные даты его основания —1843 г. и 1846 г.¹³³² Первыми экспонатами музея стали пожертвования членов-основателей общества — А. С. Стурдзы (47 греческих и римских монет, 2 статуэтки и 8 сосудов), Д. М. Княжевича (коллекция слепков с древних камей — около 400 экз.), М. М. Кирьякова (посвятительная надпись Ахиллу Понтарху на мраморе в 13 строк, найденная в 1833 г. в окрестностях Очакова, «на урочище Бейкуш», IPE, I¹³³³, 137), Н. Н. Мурзакевича (торс Геракла из окрестностей Очакова, амфора, алабастр, 2 светильника и 1 сосуд из Ольвии), городского библиотекаря А. Ф. Спады (49 древнегреческих и древнеримских монет). Эти памятники были представлены для обозрения членам общества на заседании ООИД 24 октября 1839 г.¹³³³

В соответствии с уставом общества 1839 г. одной из его целей являлось собирание, научное описание, хранение всех остатков древностей, «открывающихся в Южной России или имеющих к оной отношение».¹³³⁴ В речи президента Д. М. Княжевича 4 февраля 1840 г. ясно говорилось «об учреждении музеума для хранения в подлиннике разных материальных остатков… Начало этому сделано (курсив мой.— И. Г.), но недостает помещения, где бы все это могло быть выставлено для пользы археологов».¹³³⁵ Помещение, остававшееся в собственности Одессы, было получено в том же году с помощью М. С. Воронцова — в центре города, «возле биржевого дома, неподалеку от Приморского бульвара». Проводились специальные работы по перестройке одноэтажного здания и его приспособлению для размещений коллекций. Общество использовало под музей арочную галерею, находившуюся между биржевым домом и таможенным спуском. На переделку дома в 1842 г. была получена ссуда в государственном заемном банке в размере 3950 р. и развернуто строительство по проекту одесского городского архитектора Е. И. Торичелли (Toricelli). В 1843 г. строительство было завершено, и общество переехало в новое помещение, карнизы которого были расписаны художником Ковшаровым «по рисункам, снятым с керченских древностей».¹³³⁶

Уже 13 ноября 1839 г. общество обратилось к своему корреспонденту, штатному смотрителю Керченского уездного училища Афанасию Ивановичу Смоленскому с просьбой содействовать пополнению нумизматической коллекции монетами Пантикапея: «Монеты сии частью попадаются в руках людей, совершенно не знающих им цену, приобретением оных для общества за весьма сходную цену, вы окажете оному особенную услугу. Вероятно, найдутся и такие ревнители просвещения, которые согласятся их пожертвовать обществу безвозмездно». Аналогичное обращение о приобретении греческих и римских монет было направлено в Бессарабию корреспонденту Ивану Александровичу Нелидову, с предложением выслать также сведения и рисунки «старинных зданий, крепостей, развалин, Трояновых валов» и т.п.¹³³⁷ За 1839—1840 гг. при ООИД был составлен целый Минц-кабинет, включивший 1586 нумизматических памятников, разделенных на 5 отделений: 1) греческие монеты, в том числе античных городов Причерноморья, — 453 экз.; 2) римские (республиканские и императорские) — 584; 3) русские — 140; 4) восточные — 217, а также 53 крымских; 5) новейшие европейские — 107 экз.¹³³⁸

Еще до переезда ООИД удалось заполучить в свой музей коллекции древностей, находившиеся в распоряжении морского ведомства в Николаеве. В 1840 г. в «Записке о монетах и древних мраморах, находящихся в Черноморской штурманской роте в Николаеве», секретарь общества Н. Н. Мурзакевич писал М. С. Воронцову, что «монеты сберегаются внимательно, но статуи и камни с древними надписями, не имея приличного и удобного помещения, от воздушных перемен сильно страдают». Н. Н. Мурзакевич предложил своим сочленам ходатайствовать о передаче николаевской коллекции в музей общества. М. С. Воронцов, как почетный президент ООИД, обратился с такой просьбой к главному командиру Черноморского флота и портов адмиралу М. П. Лазареву и получил благожелательный ответ.

При посредстве Н.М. Кумани, избранного действительным членом ООИД, в 1840— 1843 гг. в музей общества поступило 36 «статуй, барельефов и камней с древними надписями», в их числе IPE, I², 47, 98, 193, 229, 551.¹³³⁹ Правда, на ведомости памятников, отправляемых из Николаева, сохранилась карандашная помета Н. И. Мурзакевича: «Все ли получено?.. Камни присланы без нумеров, все перемешано в кучу».¹³⁴⁰ Не удовлетворившись этим, в 1846 г. общество просило о передаче в Одессу древних монет. «Монеты сии с большею пользою для ученых и любителей могут находиться в обществе, которое им непременно составит подробный ученый каталог, в копии могущий храниться при делах Штурманской роты», — писал Н. Н. Мурзакевич. По распоряжению управляющего Черноморской штурманской роты генерал-майора Ф. М. Шмелева, была создана комиссия из 5 человек для рассмотрения вопроса — «какие монеты, из хранящихся в ротном кабинете, не нужны для роты.., и… какие можно передать в Одесское общество истории и древностей». Всего было передано 489 экземпляров античных монет — 1-я, 2-я, 3-я коллекции и «разные древние монеты, найденные в развалинах города (Херсонеса. — И. Г.)». ¹³⁴¹ Таким образом, в Музей ООИД поступило практически все античное собрание Кабинета редкостей Черноморского депо карт и Черноморской штурманской роты в Николаеве.¹³⁴² Оно стало ядром, важнейшей составной частью одесского собрания.

Рис. 84. Статуя римского военачальника II в. н. э. из собрания И. А. Стемпковского—А. Ф. Кобле; в 1840 г. или 1841 г. подарена музею ООИД майором А. А. Шостаком, ныне в ОАМ. Карандаш (НА О AM, инв. № 83180, л. 6. Публ. впервые).

Музейные коллекции общества пополнялись благодаря раскопкам. С о-ва Фидониси в 1839—1852 гг. было вывезено все, что только возможно, — мраморы с надписями, карнизы, черепица, расписная керамика, граффити, статуэтки, терракоты, 65 резных камней и т. п. (гл. 10.1).¹³⁴³ Памятники поступали также из Ольвии, Херсонеса, Пантикапея, Тамани, Анапы и других мест Причерноморья.

В 1847 г. общество добилось официального разрешения Министерства государственных имуществ о передаче ему древностей, найденных на казенных землях Новороссийского края, «которые не поступят в Санкт-Петербургские подобные хранилища»,¹³⁴⁴ а годом раньше — право получать дубликаты керченских древностей.¹³⁴⁵

Намереваясь издать свод всех античных надписей Северного Причерноморья, общество уделяло большое внимание сбору эпиграфических памятников (гл. 8.2). Местные помещики М. М. Кирьяков и А. Ф. Кобле передали в музей несколько ольвийских посвятительных надписей Ахиллу Понтарху (IPE, I², 137, 138, 142), а последний передал также, известную статую римского военачальника (рис. 84);¹³⁴⁶ ольвийские лапидарные памятники подарили также хер-

Рис. 85. Храмовый фриз с изображением шествия богов (Артемида, Аполлон, Гермес, нимфа Киллена (?), из Пантикапея. Дар керченского протоиерея Д. Карлича музею ООИД в 1840 г. Карандаш (НА ОАМ, инв. № 83180, л. 4. Публ. впервые).

сонский помещик, впоследствии известный коллекционер И. И. Курис, Е. А. Касинов, маркиз А. Ф. Паулуччи,¹³⁴⁷ а керченский протоиерей Д. Карлич и архиепископ Херсонский Гавриил — мраморную «колонну» с латинской надписью¹³⁴⁸ боспорского происхождения (КБН 46), хранившуюся при церкви Иоанна Предтечи в Керчи, и известный пантикапейский храмовый фриз (рис. 85).¹³⁴⁹ В 1846 г. через Попечительский комитет о колонистах южного края России в музей поступили шесть камней с латинскими надписями (IPE, I², 1), найденными в 1840 г. в Бессарабии близ с. Карсталь (Картал, ныне Орловка, Измаильского района Одесской обл.), изданные Н. Н. Мурзакевичем.¹³⁵⁰

В апреле 1840 г. генеральный консул России в Валахии и Молдавии В. Титов через М. С. Воронцова передал в дар ООИД «описание разных золотых вещей, приобретенных недавно Бухарестским музеем», среди которых выделялись «чаша с изваяниями и кольцо с надписью, доселе неразобранною, откопаны близ старинного укрепления Истрицы», записку о них, составленную директором Валахских училищ и музея г-ном Поенака с литографиями, и рисунки найденных в Валахии «двух медных досок, памятник римских легионов».¹³⁵¹

Целые серии вещей поступали от частных лиц. В 1840 г. музей пополнился коллекцией древностей, собранной русским консулом в Смирне С. Ю. Дестунисом и подаренной им обществу, а также собранием гипсовых оттисков с резных камней (около 3000 экз.), поднесенных камер-юнкером Имп. двора В. Н. Репниным. В декабре 1841 г. за 86 р. серебром была приобретена коллекция из 300 монет полковника И. П. Псомаса.¹³⁵² Не менее ценными оказались вещи из коллекции И. П. Бларамберга, переданные в ноябре 1842 г. из Одесского городского музея древностей — 9 древнегреческих надписей, 5 скульптур и «гранитный столб для причала судов». В мае 1845 г. вдова А. Ф. Ланжерона графиня Елизавета Адольфовна (урожд. фон Бриммер) передала в дар ООИД «две золотые статуйки и такую же маленькую вещицу, найденную в 1823 г. при разрытии тюмюлиса (кургана.— И. Г.) близ Керчи в бытность мою там» (речь идет о кургане Патиньоти 1821 г.).¹³⁵³ Остатки коллекции П. А. Дюбрюкса были приобретены у его сына; за 200 р. куплено собрание древностей керченского купца 1-й гильдии Федора Сазонова, и в мае 1845 г. за 1200 р. серебром с рассрочкой на 6 лет — большая коллекция ваз и других древностей у анонима (первоначальная цена составляла 1700 р. серебром).¹³⁵⁴ В воспоминаниях Н. Н. Мурзакевича продавец указан — это «гарпагон» А. Я. Фабр, член-основатель общества. Его собрание в основном состояло из древностей, разновременно подаренных А. Б. Ашиком и, по утверждению Мурзакевича, происходивших из раскопок директора Керченского музея.¹³⁵⁵ 14 февраля и 18 августа 1844 г. Фабр передал в дар обществу «древнеегипетского бальзамированного ибиса» и «камень из кургана».¹³⁵⁶ В октябре 1846 г. музей пополнился коллекцией дублетных боспорских древностей из Керченского музея.¹³⁵⁷

Фактическим руководителем музея общества с самого начала стал секретарь ООИД Н. Н. Мурзакевич. В 1842 г. на него было возложено описание всех поступавших в музей древностей и монет, «заведование минц-кабинетом», а в 1846 г.— составление каталога музея с рисунками и «очерками». Он должен был состоять из 6 разделов: 1. Древнегреческие памятники, найденные в развалинах Ольвии, Алектора, Херсонеса, Феодосии, Пантикапея и др.; 2. Римские памятники из Бессарабии; 3. Генуэзские древности; 4. Турецко-татарские памятники; 5. Запорожские памятники; 6. «Собранные в разных странах, у разных народов».¹³⁵⁸ 17 октября 1847 г. Мурзакевич представил сочленам описание музея и 9 рисунков древностей. Общество постановило издать каталог в количестве 300 экземпляров форматом в 8-ю долю листа. 31 марта 1850 г. автор продемонстрировал еще 12 «очерков с древностей, хранящихся в музеуме общества, описание которых он составляет… Означенные рисунки… будут содержать очерки всех находящихся в обществе статуй, барельефов, ваз, некоторых вещей и портретов», а также «краткий объяснительный текст». ¹³⁵⁹ В фондах Одесского археологического музея НАН Украины хранится альбом «Рисунки Одесского общества древностей» в несколько иной манере исполнения, чем уже упомянутый альбом К. Боссоли с изображениями древностей городского музея. Здесь представлены карандашные рисунки мраморов, надписей и других памятников с указанием масштаба (всего 26 листов рисунков, остальные листы вырезаны).¹³⁶⁰ Автором рисунков, по утверждению А. Л. Бертье-Делагарда, был Карл Боссоли.¹³⁶¹ Однако в путевых записках А. С. Уварова 1848 г. говорится, что Н. Н. Мурзакевич в то время готовил к изданию «полное описание музеума с рисунками, делаемыми г-ном Попандопуло»,¹³⁶² которое так и не вышло в свет. Вопрос об авторе рисунков — Попандопуло или К. Боссоли — скорее всего решается в пользу первого. Составляя по памяти в 1881 г. первое издание каталога карт и рисунков ООИД, позднее использованное А. Л. Бертье-Делагардом, Н. Н. Мурзакевич, вероятно, перепутал даты создания и авторов рисунков двух похожих альбомов — памятников городского музея и музея ООИД, что и послужило причиной позднейших ошибок.

Насколько быстро пополнялись музейные фонды, свидетельствуют такие цифры: в 1841 г. в музее числилось 10 камней с надписями, 10 статуй, 22 керамических сосуда, включая амфоры, 8 «ламп», 10 небольших статуек (терракот?), 19 «прочих мелких вещей», 4 барельефа; в Минц-кабинете находились 453 древнегреческие и 584 римские монеты;¹³⁶³ в 1852 г.— 16 греческих и 4 римские надписи, 3 статуи, 9 торсов, 132 глиняных и стеклянных сосуда, 36 ваз из Геркуланума и Помпей, сосуды из Пантикапея — 71, Ольвии — 17, Херсонеса — 2 экз.; различных мелких предметов из металла, кости и глины — 123 экз., до 3000 слепков с гемм, коллекция древностей с о-ва Левки — 50 «резных камней из колец», 65 мелких вещей, а в Минц-кабинете 10 288 монет (32 золотые, 2961 серебряная, 7295 медных и свинцовых).¹³⁶⁴ Краткая характеристика музея дана Н. Н. Мурзакевичем в статье, опубликованной анонимно в «Новороссийском календаре на 1851 год».¹³⁶⁵ Иллюстрированный каталог музея ООИД так и не был издан. Мурзакевич описывал «разнородные памятники по частям», причем к описанию планировалось приложить «очерки самих памятников». К 1850 г. были изготовлены 18 литографированных таблиц.¹³⁶⁶

Общество не ограничивалось сбором исключительно античных памятников, хотя они составляли наиболее ценную часть его коллекции, и стремилось получить египетские, литовские, славянские и другие древности.¹³⁶⁷ Усилиями Н. Н. Мурзакевича в общество поступило множество «каменных баб»: сначала две (1848), затем пять статуй (1849) прислал директор Таганрогской гимназии Я. С. Флоренсов (1848); четыре (1849) и две (1850) каменные бабы отправил в Одессу екатеринославский гражданский губернатор А. Я. Фабр.¹³⁶⁸ Общество просило приложить «краткое уведомление о том, где именно они найдены, на каких курганах, в каком точно положении, не были ли разрыты такие курганы и что в них оказалось», а также прислать копию сведений о каменных бабах, представляемых в МВД по запросу Академии наук (1844).¹³⁶⁹

Как и в 1840-е гг., общество стремилось включить в свое собрание памятники, найденные в Новороссии и хранившиеся в других учреждениях юга страны. В 1849 г. библиотека при кавказском наместнике князе М. С. Воронцове передала 29 древних монет. В 1852 г. действительный член Н. Вертильяк передал в дар обществу медные и серебряные монеты из Ольвии и найденные в разных местах на левом берегу Буга и Бугского лимана, одну серебряную и три медные, обнаруженные на левом берегу Днепра близ с. Знаменка Таврической туб.¹³⁷⁰

После передачи руководства всех археологических исследований в России гр. Л. А. Перовскому на заседании 28 ноября 1852 г. общество постановило: «Для возведения Музеума общества на подлежащую ему степень важности, испросить, чрез посредство М. С. Воронцова у министра уделов гр. Л. А. Перовского разрешение, чтобы впредь все древние вещи, монеты и пр., находимые в керченских курганах в двойном, тройном и иногда большем числе, были передаваемы для хранения, кроме Керчи, в Музеум общества».¹³⁷¹ В результате в 1853 г. целая серия вещей из золота, бронзы, железа, кости, стекла, алебастра поступила из Керченского музея. В том же году из Ришельевского лицея в музей была передана коллекция древних монет. Крупным пополнением фонда стала передача в ведение ООИД Одесского городского музея древностей в 1858 г.¹³⁷² С объединением двух собраний музей общества стал одним из крупнейших археологических музеев России, который «по богатству предметов, происходящих из греческих колоний на северном побережье Черного моря, занимал первое место после Эрмитажа».¹³⁷³

Во время Крымской войны деятельность Одесского общества приостановилась. С 10 апреля 1854 г. в городе было объявлено военное положение. Н. Н. Мурзакевич с помощью смотрителя здания музея унтер-офицера Павла Пороховнина приготовил памятники к эвакуации — все монеты собрал в один ящик, в результате чего они оказались депаспортизованы; статуи, надписи и барельефы, чтобы «не подверглись разрушению или хищению неприятельскому, как в Керчи», были глубоко зарыты в землю в саду общества.¹³⁷⁴ При этом часть древностей или погибла, или утратила свои паспорта.¹³⁷⁵ Протоколы заседаний, статьи для 4-го тома «Записок», редкие манускрипты, собрание карт и рисунков, древние вазы и пр. были уложены в ящики и приготовлены к вывозу. В 1855 г. часть фондов была сложена в подвале Ришельев-ского лицея. Реэвакуация экспозиции осуществлялась с июня 1856 г.

14 августа 1855 г. в музее произошло ограбление: были похищены вещи смотрителя и личное оружие генерала И. Н. Инзова («две пороховницы»), о чем общество уведомило городскую полицию.¹³⁷⁶

Музей ООИД являлся составной частью научного общества, что существенно отличало его от остальных археологических собраний Южной России. Основой фонда музея стали коллекция древностей Черноморского депо карт и Черноморской штурманской роты в Николаеве и личные собрания членов общества. Комплектование музея шло главным образом тремя путями — пожертвованиями частных лиц, покупками памятников и археологическими раскопками. Однако случайный характер поступлений не мог удовлетворить сотрудников ООИД.¹³⁷⁷ Музей общества был открытым учреждением — не только члены ООИД могли осматривать и использовать его коллекции для научной работы, но и все «любопытствующие». Другой вопрос, насколько широким являлся этот круг? В одном из документов читаем: «Музей для обозрения открыт ежедневно и бесплатно, под условием не трогать руками предметов. Посетителей всегда сопровождает смотритель».¹³⁷⁸ «Сторонние любители» имели возможность «обозревать их (древности.— И. Т.) во всякое время. Доступность осмотра музея известна всем, и там бывают ежедневно посетители и здешние, и приезжие. С этой стороны никому пожаловаться нельзя», — писал Н. Н. Мурзакевич.¹³⁷⁹ Поэтому вызывает возражение тезис А. М. Разгона, что музей общества «рассматривался в основном как хранилище памятников и лаборатория для специалиста-исследователя», а «массовый посетитель вообще не принимался во внимание».¹³⁸⁰ Сам факт публикации первого научного описания собраний музея ООИД в таком широко известном издании, каким был в свое время «Новороссийский календарь», говорит сам за себя.

Вероятно, посетители легко ориентировались в музее, так как коллекции были четко разделены на отделы по хронологическому и территориальному принципам. Бессменный хранитель музея Н. Н. Мурзакевич основное внимание уделял изучению эпиграфических и нумизматических источников, понимая их первостепенную важность для истории Северного Причерноморья античной эпохи и необходимость быстрого введения этих памятников в научный оборот.

Между тем, вполне оправданное слияние музея ООИД с городским музеем привело и к определенным издержкам. Дело в том, что Н. Н. Мурзакевич, занимавшийся хранительской работой урывками, составил лишь краткие описи фондов обоих музеев, как правило, без обозначения размеров памятников и зачастую без указания места находки, источника и года поступления. В дошедших до нас рукописных каталогах аннотации, составлявшиеся хранителем по памяти, во многом противоречат друг другу. Это внесло серьезную путаницу в паспортизацию памятников, последствия которой наука пожинает до сих пор.

• 7.2. ОДЕССКИМ ГОРОДСКОЙ МУЗЕИ ДРЕВНОСТЕЙ

В 1842 г. по распоряжению генерал-губернатора М. С. Воронцова в Одесский городской музей древностей был командирован секретарь ООИД Н. Н. Мурзакевич, составивший вместе с А. Ф. Спадой и Смольяниновым опись вещей. Несколько ранее, летом 1841 г. через М. С. Воронцова наследнику престола вел. кн. Александру Николаевичу была представлена первая часть описания Одесского музея древностей.¹³⁸¹ В апреле 1843 г. умер А. Ф. Спада, и М. С. Воронцов предложил Н. Н. Мурзакевичу занять должность библиотекаря Одесской городской публичной библиотеки и хранителя музея древностей. Для инвентаризации фондов была назначена комиссия, которая «без всякого отлагательства» должна была «проверить подробнейшим образом и привести в положительную известность все имущество…».¹³⁸² Усилиями Н. Н.Мурзакевича уже в августе 1843 г. библиотека и музей открылись для посетителей.¹³⁸³

Начав описание коллекций, Н. Н. Мурзакевич первоначально разделил их на две части (1. Нумизматика; 2. Статуи и разные сосуды). К 1844 г. музей был структурирован на четыре отделения («разных сосудов, бронзовых вещей, остатков камней с эллинскими надписями, а также статуй и барельефов, эллинских и римских монет»).¹³⁸⁴ В марте 1844 г. А. Я. Фабр предложил музею приобрести его собрание древностей за 1700 р. серебром. Оно состояло из ваз, глиняных и стеклянных сосудов, амфор, статуэток, рельефов и нескольких золотых вещиц, происходящих из Пантикапея и Херсонеса. Однако исполняющий должность новороссийского и бессарабского генерал-губернатора П. И. Федоров отказался просить требуемую сумму в Министерстве внутренних дел,¹³⁸⁵ и вскоре коллекция А. Я. Фабра была приобретена Одесским обществом истории и древностей.

Н. Н. Мурзакевич прекрасно понимал, что для нормального функционирования музея нужны средства для приобретения памятников и проведения археологических исследований. С момента основания музей не имел никаких постоянно выделенных целевых сумм. Древности покупали по специальным приказам М. С. Воронцова из средств, отпущенных в 1822 г. императором Александром I на охрану памятников Новороссии, затем на небольшие субсидии городской думы. В сентябре 1844 г. Н. Н. Мурзакевич обратился к М. С. Воронцову со специальной запиской, в которой писал, что «Одесский городской музеум древностей… с давнего времени не имеет никаких приращений не от того, чтобы не находилось в Одессе достойных в него предметов.., но от недостатка денежных… средств. На приращение Керченского музе-ума ежегодно отпускается из казны значительная сумма денег, но на Одесский музеум на этот предмет ничего не назначено. Чтобы поставить… музеум в хорошее состояние, которого легко можно достигнуть приращением через покупку, необходимо из доходов г. Одессы назначить ежегодно по 100 р. серебром». Это ходатайство было удовлетворено. М. С. Воронцов добился в Министерстве внутренних дел разрешения отчислять на развитие музея 100 р. ежегодно из доходов одесской городской думы.¹³⁸⁶

Н. Н. Мурзакевич энергично приступил к наведению порядка. С помощью столяров, плотников и других солдат одесской арестантской роты были изготовлены ящики для хранения монет, пьедесталы для статуй и надписей, большой стол. Ранее древности «не имели ни пьедесталов, ни особых помещений, в которых бы они находились в сохранности и безопасности, но просто лежали разбросанные по полу в углах комнаты».¹³⁸⁷

С приходом нового хранителя формирование коллекций активизировалось.¹³⁸⁸ В 1844— 1845 гг. были приобретены «очень хорошее собрание редких вещей, отысканных в развалинах Ольвии, Пантикапея и др.» и 114 античных монет. Среди ольвийских находок указаны 7 светильников, мегарская чаша, 2 геммы, скарабей, 10 амфорных клейм, 1 терракота; среди пан-тикапейских — 2 алабастра, 4 «лакриматория», 1 «инфундибула», «гипсовая лежащая Венера», «известковое полное изображение фавна», «дитя сидящее, зеленой массы».¹³⁸⁹ В 1845 г. у прибывшего из Молдавии иностранца всего за 50 р. музей купил 4 мраморных барельефа римского времени, найденных в Бессарабии у реки Дунай, с изображениями «охоты даков на диких зверей» (из 6 фигур), «жертвоприношения по обряду римскому языческому» (из 10 фигур), «портретов каких-то римских граждан» и статуэтку «Меркурия, сделанную с большим совершенством из красной меди».¹³⁹⁰

В том же году Н. Н. Мурзакевич выпросил разрешение у военного губернатора Одессы, чтобы чиновник, «заведующий аукционной частью» в городе, предварительно извещал директора музея и библиотеки о всех продаваемых древностях — книгах, монетах, медалях, «антиках» и других предметах старины.¹³⁹¹

В справке о фондах музея, составленной Н. Н. Мурзакевичем для министра внутренних дел Л. А. Перовского в сентябре 1851 г., значится 215 греческих древностей: 16 барельефов, 15 надписей, 10 статуй, 60 ваз, амфор и сосудов разной величины, 13 светильников, 100 обломков амфорных ручек с клеймами, 1 фрагмент женской статуэтки; 150 римских древностей: 2 фрагмента скульптур, 22 медные «статуйки разной величины», 120 «медных вещиц», 2 медных светильника, 4 мраморных барельефа; 1042 греческие и 662 римские монеты.¹³⁹² Страстный нумизмат, Н. Н. Мурзакевич основную часть средств музея тратил на приобретение монет — с 1845 г. по 1853 г. и в 1857 г. было приобретено 875 монет, что сразу увеличило собрание вдвое, тогда как после смерти А. Ф. Спады нумизматическая коллекция состояла из 847 экз.¹³⁹³

В 1853 г. Н. Н. Мурзакевич был назначен директором Ришельевского лицея. А. Б. Ашик подал прошение о предоставлении ему места библиотекаря и заведующего музеем древностей в Одессе. Однако М. С. Воронцов отклонил его ходатайство и оставил должность хранителя за Н. Н. Мурзакевичем. Директор получал жалованье в размере 428 р. из сумм одесского уездного казначейства ¹³⁹⁴

Положение Н. Н. Мурзакевича с самого начала заведования музеем было двойственным — с 1839 г. в городе находилось два однопрофильных музея древностей. Второй был создан при ООИД, привлек к сотрудничеству все научные силы, поэтому оказался в более выгодных условиях. Будучи секретарем ООИД, Н. Н. Мурзакевич выступал как фактический руководитель обоих музеев.¹³⁹⁵ Идея о слиянии музеев возникла у М. С. Воронцова еще в 1842 г., когда одесский военный губернатор Ахлестышев доложил, что «в доме одесских присутственных мест находятся разной величины куски мраморов, камней, и обломки статуй, и прочие археологические древности без всякого надзора, и, по неимению места, помещены в коридоре, где они легко могут быть испорчены и затеряны», предлагая передать их в ООИД.

В 1854 г. из-за опасности, угрожавшей Одессе во время Крымской войны, музей был закрыт и больше не открывался.¹³⁹⁶

В 1855 г. сам Н. Н. Мурзакевич стал просить одесского военного губернатора Н. И. Крузенштерна о передаче музея в ведение ООИД. «Общество.., имея собственное помещение, с большим удобством может сохранить у себя предметы древностей, принадлежащие г. Одессе. Музей общества древностей как учреждение, служащее на пользу города и всего Новороссийского края, основателями общества основан именно с целью собирать находимые древности в одно место, хранить их и объяснять, печатая сии объяснения в Записках общества. Сверх сего, сохранение государственного музея в здании… общества на будущее время потребует особенных издержек. Предметы древние, монеты, с ящиками и шкафами им принадлежащими, быв переданы в общество по описи, будут сберегаться наравне с прочими вещами, принадлежащими обществу… Состоя в качестве хранителя сего музея, я готов продолжать наблюдение по-прежнему за предметами, составляющими городской музеум».¹³⁹⁷

Передачу городского музея обществу осуществили только в декабре 1858 г. В том же году было прекращено финансирование музея из средств города Одессы. Н. Н. Мурзакевич представил обществу опись монет (золотых 19, серебряных 205, медных 738, всего 962 экз.), «Опись Одесского городского музея древностей, переданного в 1858 г. в ООИД» со ссылками на номера рисунков (196 номеров) и альбом с изображениями памятников.¹³⁹⁸ Коллекция городского музея в полном составе влилась в музей Одесского общества истории и древностей.

К 1850-м гг. музей хотя и преодолел период стагнации, связанный с деятельностью А. Ф. Спады, но все же оставался структурным подразделением городской библиотеки и находился в стороне от интенсивной научной жизни, центром которой стало Одесское общество истории и древностей. Передача городского музея в ведение ООИД явилась объективно необходимым и вполне оправданным шагом.

• 7.3. ФЕОДОСИЙСКИЙ МУЗЕЙ ДРЕВНОСТЕЙ

Феодосийский музей древностей, не получая постоянных субсидий, необходимых для его «благосостояния и приращения», к концу 1830-х гг. постепенно превратился лишь в хранилище памятников, собранных ранее. Администрация Таврической губернии возлагала заведование музеем на чиновников феодосийского карантина. Так, на февраль 1849 г. им ведал член карантина коллежский советник Иван Михайлович Коцанли.¹³⁹⁹

Новый этап в судьбе Феодосийского музея связан с деятельностью Одесского общества истории и древностей. С 5 августа 1849 г. по 17 октября 1864 г. корреспондент ООИД (с 1848 г., действительный член с 1 марта 1851 г.),¹⁴⁰⁰ член правления феодосийского центрального карантина Евгений Францевич де Вильнев {de Villeneuve’) являлся хранителем музея.¹⁴⁰¹ В январе 1850 г. он обратился в ООИД с письмом, в котором просил общество добиться у М. С. Воронцова средств «для приращения» фондов, а у администрации Таврической губернии — мер по охране генуэзских башен в Феодосии. В марте того же года общество выделило из своего бюджета для пополнения музея 25 р. Письменные запросы властям все же возымели действие — 31 мая 1850 г. распоряжением кавказского наместника князя М. С. Воронцова обществу был предоставлен «главный надзор» над Феодосийским музеем, причем на первоначальные расходы было выделено 50 р. серебром.¹⁴⁰² Этой мизерной суммы было явно недостаточно. Зная бедственное финансовое положение музея, в апреле 1850 г. ООИД вновь обратилось к М. С. Воронцову с просьбой разрешить отпуск по 100 р. серебром ежегодно на его содержание за счет сумм татарского сбора. Министр внутренних дел граф Л. А. Перовский утвердил предложение общества и разрешил отпуск указанной суммы из татарского сбора, так как музей был признан «ученым достоянием Таврической губернии».¹⁴⁰³ Эта небольшая сумма использовалась на наем сторожа и приобретение древностей. Средства поступали в распоряжение хранителя Е. Ф. де Вильнева, которому предписывалось завести приходно-расходную тетрадь, и по окончании каждого года представлять ее «на усмотрение общества». Лишь в 1864 г. музей перестал получать это пособие, так как предполагалась его передача в Одесский или Керченский музей, которая, к счастью, не состоялась.

С помощью учителя рисования уездного училища Руссена и настоятеля армяно-католической церкви священника Иосифа Карамурзы (избран корреспондентом ООИД 30 ноября 1851 г.),¹⁴⁰⁴ по собственной инициативе и заданиям общества де Вильнев скопировал в Старом Крыму и Феодосии древние надписи («греческие, арабские, армянские и еврейские»), выполнил три рисунка турецкой мечети в Феодосии, собирал монеты и составлял план местности в районе Эски-Крыма. Благодаря его усилиям за счет средств феодосийского купца Шебете-Хаджи-Симовича в июле 1850 г. был произведен ремонт мечети, в которой находился музей. На де Вильнева был возложен «надзор за сбережением изящного памятника XIV в., какова есть генуэзская цитадель» Феодосии. Общество просило его представить в Одессу подробные сведения о надписях и монетах, хранящихся в Феодосийском музее, что и было им исполнено в январе 1850 г.¹⁴⁰⁵ К октябрю 1851 г. де Вильнев выполнил большое количество рисунков с изображением крымских древностей — византийских, генуэзских, татарских и пр., и намеревался издать «Исторический и живописный альбом Тавриды» с кратким объяснительным текстом.¹⁴⁰⁶ Общество подписалось на 2 экз. будущего издания из расчета 50 р. серебром за экземпляр.¹⁴⁰⁷ Среди жителей города появились и другие любители древностей — 19 сентября 1851 г. корреспондентом общества был избран штатный смотритель училищ Феодосийского уезда Илья Петрович Белимов.¹⁴⁰⁸ Еще в феврале 1849 г. он представил ООИД рисунок с барельефа, находящегося в ограде музея, и с помощью бывшего учителя Карамурзы, тогда служившего в Новороссийском карантине, принял меры для копирования древних армянских и других надписей. Белимов регулярно, начиная с октября 1850 г., присылал в Одессу древние монеты: в 1850 г.— 120 (20 серебряных, остальные медные), найденных им самим и его учениками в городе и его окрестностях во время строительных и сельскохозяйственных работ, в 1851 г.— 100 медных и 50 серебряных восточных монет из Феодосии и Старого Крыма, в 1852 г.— 155 медных и 40 серебряных древних монет «из разных мест» Феодосийского уезда.¹⁴⁰⁹

В архиве А. С. Уварова сохранилось описание феодосийского собрания на французском языке, вероятно составленное Е. Ф.де Вильневым по просьбе молодого археолога в 1848 г., где ошибочно сказано, что музей основан в 1813 г. Документ заключает перечень мраморов, греческих и генуэзских надписей (всего 50 номеров), а также описание 39 экспонатов, выставленных в витрине, в том числе ваз, терракот и других небольших предметов, золотой «медали» и 38 серебряных монет.¹⁴¹⁰ Н. Н. Мурзакевич просил Уварова снять рисунки с памятников музея, среди которых большинство неизданных, и разузнать, «куда девались монеты Граперона».¹⁴¹¹ В путевых заметках графа отмечено, что в музее имеется «каталог вещам, оставшимся после Граперона, но, кроме того, есть несколько других».¹⁴¹²

Со времени подчинения музея Одесскому обществу оно стало активно способствовать научному описанию и комплектованию его коллекций. К началу 1850-х гт. относится разбор фондов и попытка их научной классификации.¹⁴¹³ После гибели Граперона в музее хранились: 46 надписей, барельефов, гербов и т. п. греческого, генуэзского и турецкого периодов, монет золотых — 1, серебряных — 38, медных — 227. В «Описи Феодосийского музея древностей» (1858), составленной де Вильневым, уже значилось 78 мраморов, 49 единиц «небольших вещей» (мрамор, глина и т. п.), 4 золотых и 8 серебряных предметов, бронзовые, медные и железные изделия, значительная коллекция монет.¹⁴¹⁴

Общество предприняло меры для получения древностей, случайно найденных при ведении строительных работ. В мае 1858 г. руководство ООИД обратилось к таврическому гражданскому губернатору Г. В. Жуковскому с письмом, где, в частности, сказано: «По случаю возникающих новых построек и разламывании старых в г. Феодосии, весьма часто могут попадаться среди строительного материала плиты мраморные и каменные с древними греческими, латинскими и турецкими и армянскими надписями. Памятники старины могут снова поступить в строевой материал, и таким образом местная история и археология лишится замечательных предметов, по сему общество, во избежание важной для науки потери, просит пригласить феодосийских жителей.., копающих землю и рвы, чтобы они открывающиеся камни с надписями, или обломки статуй или архитектурных украшений, не заделывали бы вновь в постройки, но передавали бы в распоряжение общества для хранения в Феодосийском музее древностей».¹⁴¹⁵ В связи со строительством в 1858 г. железной дороги от Феодосии общество поручило Е. Ф. де Вильневу составлять в специальной тетради планы «могущих открыться древних зданий». Через А. И. Левшина, который к тому времени стал товарищем министра внутренних дел, ООИД добилось от Совета Управления железных дорог согласия на проведение таких работ и права на сбор древностей.¹⁴¹⁶

Музей пополнялся и вещами из раскопок античного некрополя в окрестностях Феодосии 1852—1853 и 1855—1858 гг., проводившихся сотрудником Л. А. Перовского князем А. А. Сибирским, Е. Ф. де Вильневым, И. Карамурзой, художником-маринистом И. К. Айвазовским,

• A. Е. Люценко, полевые отчеты которых не были востребованы следующими поколениями археологов.¹⁴¹⁷ В июле 1852 г. на возвышенности, находящейся у г. Феодосии и залива Текие, были обнаружены остатки генуэзских стен и башен, план которых был составлен архитектором Людерицем и направлен в Одессу.¹⁴¹⁸ При исследовании одного из курганов на горе был найден деревянный саркофаг с терракотовыми медальонами. Общество разрешило де Вильневу потратить на раскопки часть суммы, предназначенной «на приращение Феодосийского музеума местными древностями». Получив первые известия о ярких находках, в письме от 2 сентября 1852 г. на имя де Вильнева руководство ООИД выразило надежду, что «начатые раскопки будут произведены отчетливо, т. е. сопровождены подробным описанием того, что, как и где было найдено и в каком положении. Короче сказать: Вами будет веден подробный журнал открытиям. 50 р. серебром из суммы, Вам из Казначейства отпущенной, общество полагает достаточным для раскрытия следов стен. Что же касается до вскрытия курганов, имеющихся в окрестностях Феодосии, то общество просит Вас сообщить ему Ваши соображения на счет суммы, которая была бы достаточна для раскрытия двух или трех курганов в этот год. Остальные курганы могут быть раскрываемы по порядку, систематически, на следующий год. Нет нужды торопиться. Лучше вскрыть три кургана, но ученым образом, чем разрыть десятки, с пользою для топографии и истории».¹⁴¹⁹ За два года на присланные ООИД еще 50 р. серебром было исследовано около 30 курганов средней величины и несколько больших курганов с кре-пидами в окрестностях Феодосии, окружавших город с СЗ полукружием. Один из курганов, еще не доследованный де Вильневым, в ночное время был расхищен местными «счастливчиками», и в марте 1853 г. общество обратилось к таврическому гражданскому губернатору

• B. И. Пестелю с просьбой «о предложении феодосийской местной полиции, чтобы она на будущее время наблюдала за целостью предметов, находимых в курганах, а также и за тем, чтобы курганы никаким частным лицам, без разрешения высшего начальства, не были бы раскапываемы».¹⁴²⁰ Из раскопок 1853 г. происходят знаменитые серьги «роскошного стиля», ныне украшающие Золотую кладовую Эрмитажа.¹⁴²¹

Большую тревогу Н. Н. Мурзакевича вызывало здание музея, размещавшегося со дня основания в полуразрушенной турецкой мечети. Хозяин одного из домов, находившегося рядом с мечетью, пристроил к ней стену и таким образом закрыл одно из четырех верхних окон, дававших необходимый свет. На средства общества была проведена починка помещений. Н. Н. Мурзакевич описал интерьер музея того времени: «Хранящиеся древние обломки и надписи поставлены на деревянных скамейках, частью стоят на полу, что крайне неудобно не только для чтения надписей, но и для простого осмотра». Коллекция монет из-за отсутствия специальных ящиков и угрозы похищения, хранилась на квартире у заведующего Е. Ф. де Вильнева. Н. Н. Мурзакевич в своих донесениях начальству постоянно пропагандировал создание провинциальных музеев: «Чем больше будет в государстве частных музеев, тем легче и скорее разовьются в народе научные сведения и изящный вкус. Необходимо только, чтобы музеи были в порядке, заведующие оными были знающими свое дело и не тяготящиеся частым посещением публики», — писал он в 1864 г.^{1422 1423} Он предлагал открыть Феодосийский музей для посещения в определенные дни и часы, выполнить необходимые «переделки», классифицировать основной фонд по отделам и т. п., что было осуществлено только в 60—70-х гг. XIX в.92

Влияние Одесского общества истории и древностей явилось решающим во всей деятельности музея. В 40—60-х гг. его заведующим был сначала корреспондент, а затем действительный член ООИД надворный советник Е. Ф. де Вильнев. Он не был специалистом, но, судя по документам, достаточно добросовестно относился к своим обязанностям, в годы Крымской войны принял энергичные меры для спасения его фондов, провел раскопки некрополя Феодосии, обогатившие местный музей и императорское собрание замечательными памятниками античного искусства. За несколько лет де Вильнев пополнил коллекцию музея 3 золотыми, 22 серебряными и 573 медными монетами, 32 лапидарными памятниками с надписями (генуэзскими, арабскими, турецкими, еврейскими).¹⁴²⁴ При ревизии работы хранителя в 1864 г. Н. Н. Мурзакевич писал, что «все предметы древности и монеты, по описи, доставленной обществу в 1858 г., находятся в наличности».¹⁴²⁵ Однако превратить музей в своеобразный научный центр Феодосии тех лет обществу так и не удалось.

• 7.4. КЕРЧЕНСКИЙ МУЗЕЙ ДРЕВНОСТЕЙ

С образованием Одесского общества истории и древностей его руководство стало искать пути к установлению контроля за деятельностью причерноморских археологических музеев. 7 апреля 1841 г. Э. В.Тетбу де Мариньи поднял вопрос «о замеченном им небрежном сохранении в Керчи древних статуй, мраморов и гробниц, а также стен в Феодосии и Судаке».¹⁴²⁶ Многие древности Керченского музея, до завершения строительства нового здания, «по невозможности поместиться где-либо под крышей» хранились на открытом воздухе и подвергались интенсивному разрушению. Дирекция музея не принимала мер по охране монументальных погребальных склепов Куль-Обы и Царского кургана, открытых в 1830-х гг. Поэтому общество выступило с предложением разработать особые правила для хранения древностей и инструкцию «для разрытия курганов и способа описания открываемых в них древностей». Н. Н. Мурзакевич писал, что ряд членов ООИД «своими познаниями, опытностью готовы руководить своими указаниями и наставлениями тех чиновников, на прямые обязанности коих лежит надзор за хранением отыскиваемых древностей» и предлагал «во избежание обременения местного начальства поверку и наблюдение за всеми музеями Новороссийского края» возложить на ООИД.¹⁴²⁷ Это предложение поддержал М. С. Воронцов, но оно больно ударило по самолюбию 3. С. Херхеулидзева, А. Б. Ашика и Д. В. Карейши, воспринимавших контроль со стороны ООИД как дополнительную обузу.

Общество обратилось к М. С. Воронцову с просьбой ходатайствовать перед Министерством Имп. двора о присылке в ООИД рисунков керченских находок, хранившихся в Эрмитаже, с краткими аннотациями об их происхождении (времени и месте находки); распорядиться о предоставлении ему рисунков всех древностей Керченского музея с указанием сведений о месте и времени находок; постоянно сообщать в копиях отчеты А. Б. Ашика и Д. В. Карейши об археологических исследованиях. На первое предложение министр Имп. двора князь П. М. Волконский ответил, что готовится к изданию фундаментальный труд по итогам археологических исследований Боспора — издание «Древностей Боспора Киммерийского», хранящихся в Эрмитаже, и обществу обязательно предоставят экземпляр книги. Остальные ходатайства общества через керчь-еникальского градоначальника князя 3. С. Херхеулидзева довели до сведения керченских чиновников-археологов.¹⁴²⁸ С тех пор А. Б. Ашик стал регулярно присылать в Одессу отчеты о раскопках в отличие от Д. В. Карейши, который делал это от случая к случаю.

19 мая 1841 г. по просьбе Карейши, адресованной министру двора П. М. Волконскому, для предупреждения взаимных обвинений территорию раскопок между Ашиком и Карейшей планировалось разделить пополам «по соображению с местностью». При согласовании этого решения с М. С. Воронцовым генерал-губернатор уклончиво сообщил, что ответ Министерству двора он сможет дать «после личного обозрения местности».¹⁴²⁹ Ашик выступил категорически против, посчитав это прихотью Карейши. В марте 1843 г. М. С. Воронцов принял соломоново решение: он предписал определить границу участков по речке Мелек-Чесме, делившей земли градоначальства почти на две равные части — северную и южную, с тем чтобы археологи обменивались ими каждые три года.¹⁴³⁰ Однако это «разделение» осталось на бумаге из-за отъезда Ашика из Керчи.

Между 29 августа 1841 г. и 1 апреля 1842 г. на северной покатости горы Митридат, в 1.5 верстах от Керчи Ашик провел раскопки катакомб, перекрытых «обыкновенными гробницами». Из 15 катакомб 14 оказались разграбленными, но последняя полностью вознаградила надежды археолога — был открыт расписной двухкамерный склеп, фрески которого на взгляд археолога были похожи на декоративную живопись в гробницах Тарквинии.¹⁴³¹ Узнав об открытии, М. С. Воронцов в марте 1842 г. просил Ашика представить в ООИД рисунки с фресок, «раскрашенные теми же самыми красками, как подлинник, и план открытой Вами катакомбы с подробным описанием» (планы и рисунки выполнены А. Стефанским). Одновременно генерал-губернатор предписал керчь-еникальскому градоначальнику сохранить памятник «в целости». Однако местная полиция уведомила 3. С. Херхеулидзева, что она «не имеет возможности наблюдать с должною исправностью за целостию памятников древностей, разбросанных на земле градоначальства». Директор музея также сообщил, что в Керчи, «невзирая на строгие меры, ничто не может уцелеть от поисков искателей золота», что он в течение двух недель во время снятия рисунков с фресок держал у входа в катакомбу сторожа, нанятого за свой счет, но когда часовой был снят, «катакомба не избежала руки разрушителей, и рисунки уже во многих местах повреждены», а «стеречь» памятник он не имеет возможности. Выделявшаяся директору музея по распоряжению новороссийского генерал-губернатора с ноября 1839 г. сумма в размере 25 р. ассигнациями в месяц на объезд памятников была явно недостаточна. Градоначальник повторил свою просьбу Воронцову от 23 сентября 1841 г. об ассигновании средств на содержание двух «объезчиков», но денег на это так и не нашлось.¹⁴³²

В Керчи и на Тамани постоянно орудовала группа кладоискателей, проводившая варварские грабительские раскопки древних могильников, находившихся на общественных и частных землях. Этот промысел приносил значительные доходы. Многие найденные ими памятники переплавлялись, либо сбывались перекупщикам и коллекционерам, причем зачастую уходили за границу. В меморандуме, которым Н. Н. Мурзакевич снабдил путешествовавшего в 1848 г. по Причерноморью молодого графа А. С. Уварова, о Керчи и Тамани имеется любопытная запись с указанием лиц, «полезных» археологу, и памятников, на которые необходимо обратить особое внимание: «По дороге в Керчь у ст. Сулановской древний воспорский пограничный вал. Озеро Ак-Алчин и предполагаемый тут порт Киммерион. Иметь в виду статьи Бларамберга. Кн. Херхеулидзев. Керчь. Церковь греческая. Музеум, в нем: саркофаг, торс, золотые перстни. Снять рисунки. Золотой и Царский курганы. Из-под руки спрашивать монет и вещей. У г-на Гурьева можно купить за 50 р. ассигнациями право на раскрытие кургана; и у него же попадаются золотые монеты воспорские. У одного аптекаря есть воспорские золотые монеты, с осторожностью разведать о сем от г-на Черкасова, члена карантина, и через него же познакомиться с теми собирателями, которые укрываются от явных антиквариев официальных. Лекарь Арпа. Учитель училища Залога укажет остальные достопримечательности. Еникале, осмотреть тщательно всю крепостную стену: может быть, встретится надпись. За маяком, далее к морю, я не был: нужно обозреть, что-нибудь встретится. Тамань — купец Сазонов, у которого много керченских древностей, много невидимых. Срисовать их, буде он позволит».¹⁴³³ Однако, судя по путевым запискам, в Керчи А. С. Уваров останавливался лишь проездом по дороге на Таманский полуостров и не последовал указаниям Н. Н. Мурзакевича.¹⁴³⁴

В отсутствие А. Б. Ашика, который в начале 1840-х гг. неоднократно отлучался в Одессу и путешествовал за границу (10 августа 1843 г.—25 сентября 1845 г.), раскопки проводили в общем-то случайные люди — чиновник Люлье, замещавший директора (1842—1843), с июня 1843 г. его сменил губернский секретарь Михаил Иванович Бларамберг (иногда в документах Бларанберг), сын первого директора музея, в то время чиновник по особым поручениям керчь-еникальского градоначальства по Азовскому береговому надзору. С апреля 1845 г. до возвращения Ашика из-за границы исполнение обязанностей директора взял на себя чиновник Яковенко. В конце 1840-х—начале 1850-х гг. (постоянно с июня 1850 г.) раскопки проводил главный медик керченского карантина Антон Михайлович Арпа, зять А. Б. Ашика, в 1850-х гг. главный медицинский чиновник одесского карантина.

В 1843 г. М. И. Бларамберг по просьбе соревнователя ООИД, отставного поручика М. А. Кологривова, который в июне прибыл в Керчь на собственной яхте «для собирания древностей» в пользу Одесского общества истории и древностей, провел раскопки 8 небольших курганов, израсходовав на это 60 р. серебром.¹⁴³⁵ Для раскопок Кологривова обществом была составлена специальная инструкция, написанная рукой Н. Н. Мурзакевича (документ № 19). По итогам раскопок М. А. Кологривов представил в Одессу 40 «разных предметов древности».¹⁴³⁶ Градоначальник 3. С. Херхеулидзев просил ООИД выполнить рисунки находок, отсутствующих в Керченском музее, а из двойных вещей выделить экземпляры для передачи в музей или отправки в Эрмитаж.¹⁴³⁷

30 июня 1843 г. М. И. Бларамберг представил в ООИД записку о керченских погребальных памятниках, в которой предлагал начать раскопки большого кургана, причем «составить подписку, и предложить всем членам общества сделать добровольное пожертвование для археологических изысканий в пользу общества; и если общество примет предложение мое, то прошу покорно начать с меня, записавши 15 р. серебром на мой счет». Бларамберг полагал, что курганы в окрестностях Керчи «все совершенно были рыты», за исключением находящихся на частных землях или на земле Черноморского войска на азиатском берегу Боспора. По его мнению, целых курганов не осталось, а «частные… лица продают свои курганы, — или же позволяют их разрывать с условиями, довольно невыгодными для общества», так как правительство выплачивает за золотые находки двойную цену по их весу, а остальное — по договоренности с владельцем земли. Поэтому остается «рыть в подножиях курганов, в которых середина и даже часто многие стороны были тронуты; но это не мешает часто находить золотые вещи», причем «иногда гробница находится на один аршин [0.71 м] и даже менее под землею, и часто… в глубине от 2-х до 4-х сажень [4.26—8.53 м]». Платить за земляные работы принято было поденно из расчета 45—50 к. серебром летом, в осеннее время 30 к. серебром «с поденщика» в день, либо за 1 куб. сажень земли [9.71 м³] — 1р. серебром летом или 3 р. ассигнациями осенью. Исходя из этих соображений, Бларамберг писал, что смету на работы пока составить невозможно, так как «это изыскания, которые на счастье». Экономию можно соблюсти при умении «отбирать курганы», полагаясь на «чутье практикованного гробокопателя», которого имеет Керчь — «чудесного» Дмитрия Семенова: «он работал с покойным Дюбрюксом, со мною в 1826 г. и далее, все время до нашего 1843 г.». Бларамберг предлагал обществу приобрести за 500 р. (или за двойную цену золота, с условием раздела будущих находок с помещиком пополам) право на раскопки целого кургана на земле «гишпанского» (т. е. испанского) консула Багера (Baguer, отсюда современный топоним Багерово). «Разрытие… до основания этой могилы будет стоить недешево, потому что в ней, примерно, более 1000 кубических саженей [9713 м³]». Он предлагал исследовать сначала середину, потом полы и подножие кургана в надежде найти склеп и несколько «малых гробов». Бларамберг просил общество выслать ему английский инструмент (5 железных лопат, в том числе 3 штыковых и 2 совковые; 2 мотыги или кирки), отдавая им предпочтение перед «хрупкими» отечественными. Имея на раскопки от 200 до 300 р. в год, Бларамберг ручался, что за два года смог бы составить «хорошенький кабинет» для музея общества. Он предупредил, что до начала работ необходимо получить разрешение на раскопки у Министерства Имп. двора.¹⁴³⁸ Однако предложение Бларамберга было отвергнуто обществом из-за отсутствия средств на раскопки. Бларамберг планировал также «разрытие курганов в Камыш-Буруне, даче, принадлежавшей генералу Шатилову», и общество начало переговоры с владельцем земли. В июле 1843 г. Бларамберг препроводил в общество копии с двух надписей, найденных в Керчи на месте бывшей турецкой крепости в развалинах фундамента какого-то здания (по сведениям Ашика, бывшей турецкой бани) с просьбой прислать их перевод, но, видимо, ответа не удостоился, поэтому в апреле 1844 г., уже находясь в Симферополе, повторил свою просьбу, сообщив обществу, что он отправил копии трех надписей «ученому Гумбольдту» в Берлин.¹⁴³⁹

После возвращения А. Б. Ашика в 1845 г. из-за границы директор приступил к составлению каталогов древностей и имущества музея, которые были рассмотрены 3. С. Херхеулидзе-вым и возвращены в музей 15 января 1846 г.¹⁴⁴⁰ Еще находясь в Одессе, в сентябре 1845 г. Антон Балтазарович встретился с государственным канцлером гр. К. В. Нессельроде, просив «устроить» его дальнейшую судьбу в качестве дипломата при каком-либо из русских посольств на юге Европы (в Италии, Франции или Австрии). Напомню, что в то время Ашик являлся чиновником Азиатского департамента МИДа для особых поручений при командующем войсками на Кавказской линии и числился в командировке в Керчи «для сношения с горцами», а должность директора музея с самого начала исполнял по совместительству. 1 января 1846 г. Ашик подал в Азиатский департамент МИД официальный рапорт с ходатайством о переводе на другое место службы в том же департаменте и сообщением об отставке с поста директора музея «по слабости здоровья». «Приехав в Керчь, я нашел множество упущений по части музеума и принялся за свое дело с усердием; привел музеум в порядок, разобрал некоторые найденные древние надписи, написал каталог музеума и приступил к разысканию древностей в большем объеме», — сообщал он директору Азиатского департамента МИДа Л. Г. Сенявину, ходатайствуя о скорейшем переводе на новое место службы, причем на любую должность, «даже певчим при посольской церкви». Однако все обещания петербургского начальства оказались фикцией. Тогда Ашик стал забрасывать жалобными письмами гр. В. Ф. Адлерберга и кн. М. С. Воронцова, но ничего, кроме раздраженных резолюций, не добился (так, Адлерберг оставил на его письме вопрос: «Что он опять хочет?..»). Свое решение об отставке с поста директора музея Ашик мотивировал тяжелым материальным положением (получал из МИДа всего 800 р. в год жалованья, забыв указать при этом, что как директор он получал 1500 р. в год), подорванным на раскопках здоровьем и рекомендацией врачей, запретивших ему жизнь в «тяжелом климате два или три года сряду»: «Я… ничего не достиг, потерял здоровье, едва имею насущный хлеб, состою уже более 25 лет в одной и той же должности, и теперь, когда вместо великой награды, ищу назначения за границу, как спасения — встречаю в этом затруднение… Не составит разницы, если я, в ожидании вакансии, буду жить в Керчи или в Одессе и ничего не делать, или в каком-нибудь месте Южной Европы, где я прожил бы не без пользы..; но если мне дана будет квартира и самое ничтожное пособие от министерства, то можно прожить в каком-нибудь уголку, не нуждаясь в пропитании… У меня приготовлено много материалов на три сочинения, но здесь я не могу и подумать заняться ими, потому что слабость моя так велика, что отнимает возможность заниматься делом столь отвлеченным».¹⁴⁴¹

Одновременно Ашик обратился к кн. М. С. Воронцову с просьбой о переводе в Тифлис как чиновника Азиатского департамента МИДа. В письме к директору канцелярии кавказского наместника С. В. Сафонову от 18 февраля 1846 г. из Керчи Ашик вновь жалуется на тяжелое материальное положение своей семьи, на то, что он в ожидании перевода в Европу или на Кавказ на последние деньги четвертый месяц вместе с семьей живет в местном трактире, на несправедливость и «гонения» со стороны градоначальника 3. С. Херхеулидзева, но уже не просит об отставке с поста директора музея, возложив окончательное решение своей судьбы на Воронцова. «Оставаясь в этой должности, я желал бы, чтобы директору дано было право, как было уже решено князем, разыскивать древности, где ему кажется более полезным, чтобы он зависел непосредственно от г-на новороссийского генерал-губернатора и чтобы ему дозволено было иметь пребывание в Одессе вместо Керчи: это я желал бы потому более, что в Одессе содержание семейства стоило бы мне вполовину дешевле противу керченского, а для службы это все равно. Я могу быть в Керчи несколько раз в течение года и по несколько месяцев, если нужно. Здесь же директору решительно делать нечего; а так как он должен быть беспрерывно в отсутствии, то жить ли ему в Керчи, или в Одессе — это все равно для музеума, а для службы пребывание в Одессе гораздо полезнее, потому что при описании древностей там все под рукою, и книги, и советы ученых, а это не мало в таком деле, как описание древностей. […] Я испытываю теперь в Керчи мучения ада, и… как бы дело не решили, прошу позволения приехать в Тифлис, или отправиться в Днепровский уезд, или в Черноморию для разыскания древностей».¹⁴⁴²

15 марта 1846 г. М. С. Воронцов предписал Ашику отправиться в Черноморию и «заняться разысканием и описанием как самой местности, так и находимых древностей», причем последние надлежало отправлять в Тифлис в канцелярию кавказского наместника, где в 1846 г. было положено начало нумизматической коллекции. На раскопки ему было ассигновано 50 р. серебром, а всего — 112 р. 76 к. серебром, включая прогонные деньги и расходы на работы.¹⁴⁴³ Ашик, охарактеризовавший Таманский полуостров как «настоящий археологический клад», не найдя рабочих на Тамани, нанял до 50 артельщиков в Керчи и приступил к широкомасштабным раскопкам в районе Фанагории и в других местах полуострова, выдав рабочим 112 р. серебром и добавив к ним своих собственных 50 р., так как «денег музеума на лицо нет, а если бы и были, то градоначальник не позволил бы их употребить на разыскания в Черномории». Он просил Воронцова выслать как минимум 500 р. серебром для продолжения раскопок — 45 человек рабочих были «договорены по 1 р. серебром за каждую кубическую сажень»; в случае находки двойных вещей один экземпляр Ашик просил оставлять для Керченского музея. Такая самодеятельность вызвала отповедь тифлисского начальства: «Отвечать, что никто ему не поручал проводить разыскания в Фанагории и что денег на это тоже нет. Невыносимо иметь дело с г-м Ашиком. Кто дал ему разрешение нанимать рабочих? Откуда мы возьмем 500 р. серебром?». В официальном ответе от 14/18 июля 1846 г. М. С. Воронцов выговаривал Ашику, что в разных письмах он сообщает разное количество нанятых рабочих, что свободные суммы на раскопки у наместника Кавказа отсутствуют. Князь предлагал немедленно прекратить разыскания в Фанагории, а рабочих распустить и представить в Тифлис финансовый отчет. 4 июля Ашик вновь искал заступничества у С. В. Сафонова, крестника одной из его дочерей: «Сознаюсь, что я дурно сделал, приступивши к раскопкам в Тамани в большом масштабе. Поистине, никто, кроме меня, этого бы не сделал: копать на свои деньги, — это верх неблагоразумия». Он просил разрешения доследовать пять больших курганов на собственный счет и выделить средства для поездки в Усть-Лабинскую крепость, где были найдены золотые монеты (гл. 15). «Даю слово.., что впредь буду осторожнее и что стану придерживаться буквально смыслу предписания». Согласно рапорту Ашика, он потратил на раскопки 1009 р. 74 к. серебром собственных средств, которые были ему возмещены по приказу Воронцова.¹⁴⁴⁴

Ежегодно каталог Керченского музея дополнялся сведениями о новых находках. Копия «Краткого каталога древностям Керченского музеума по 1 января 1848 г.» сохранилась в архиве Государственного Эрмитажа. Каталог состоит из 12 отделений и заключается оглавлением.¹⁴⁴⁵ В первом описаны «медали» (12 золотых, 10 серебряных, 2 электровые, 209 медных, «худо сохранившихся» 305, а также, вероятно, клад — «медали херсонисские, найденные близ Керчи, чрезвычайно мелкие и почти все дурно сохранившиеся, числом более 600»); во втором «памятники палеографические» (25 надписей, изданных Ашиком в первых двух частях «Вос-порского царства»); в третьем — «памятники мраморные» с указанием места находки, в том числе мирмекийский саркофаг, скульптура и архитектурные детали, найденные в Пантикапее и «в стене одной землянки на горе Митридат», четыре мраморных торса, поступившие из Таганрога, памятники, найденные «при разрытии фундамента для еврейской синагоги», при проведении водопровода и при сломе старой турецкой крепости и т. п.; в четвертом — «расписные вазы и патеры» (в 44 номерах учтены 279 сосудов, в том числе расписных, черно- и краснолаковых, 50 амфор, из которых на 11 «находятся надписи»); в пятом — «глиняные статуйки, лампы и другие вещицы из глины» (23 номера, в некоторых учтено по нескольку памятников); в шестом — «вещи золотые и серебряные» (103 номера, из которых первые 24 представляют памятники из Куль-Обы, причем с № 3 по № 24, по утверждению Ашика, «служили украшением царской одежды», здесь же под № 70—71 обозначены памятники из погребения с золотой маской 1837 г. — «серебряные удила с остатками кожаных узд, украшенные серебряными позолоченными бляхами, в середине коих вставлен сердолик — всего 22 штуки» и «24 серебряные пряжки, принадлежащие к уздам»); в седьмом — «памятники каменные, костяные и из разной массы» 20 номеров, в том числе 60 надгробий «с надписями, украшениями и барельефами разной величины», частично изданные во второй части «Воспорского царства»; в восьмом — «памятники деревянные» из 22 номеров, в том числе под № 16 «бюст, почти изгнивший, но позволяющий заключить, что он представляет Помону с корзиною в руках, зрачки вставлены из стекла»; в девятом — «вещи бронзовые» из 26 номеров (под № 9 из погребения с золотой маской 1837 г. «сосуд с ручкою, наподобие ведра, называвшийся греками коАлт], по-латыни situla»); в десятом — «вещи стеклянные» из 12 номеров; в одиннадцатом — «вещи оловянные и железные» из 13 номеров; в двенадцатом — «вещи из ткани и волос» из 5 номеров.

В декабре 1848 г. копию каталога министр двора П. М. Волконский представил Ф. А. Жилю с просьбой отобрать памятники для присоединения к коллекции Эрмитажа. Рассмотрением каталога занялись Ф. А. Жиль, Б. В. Кёне и Э. Г. фон Муральт: они предлагали перевезти в Петербург практически всю коллекцию ваз, 905 монет, в том числе «дурно сохранившихся», в надежде, что среди них обнаружатся неизданные, часть глиняных предметов, золотых и серебряных вещей, деревянных саркофагов и т.п.Взамен Жиль предложил передать Керчи часть дублетных монет из Эрмитажа, но Николай I повелел провести передачу «без всякого за то вознаграждения». Надписи и мраморы предполагалось оставить на время в Керчи «впредь до открытия императорского музеума».¹⁴⁴⁶ Ашик, .живший в то время в Одессе «по расстроенному здоровью», просил разрешения доставить памятники в Петербург лично. В июле 1850 г. и июле—августе 1851 г. «палеографические», мраморные и известняковые памятники отправлялись из Керчи по «водяному внутреннему сообщению» под присмотром А. Б. Ашика и А. М. Арпы. В 1851 г. постоянно нуждавшийся в средствах директор музея продал Эрмитажу три расписные вазы.¹⁴⁴⁷ В столицу был также направлен рисовальщик музея Кирилл Родионович Бегичев (1819—1863), который перевозил в Петербург хрупкие вещи на «покойном рессорном экипаже».

Бегичев происходил из дворян.¹17 По окончании курса наук в Дворянском полку он был выпущен прапорщиком в Минский пехотный полк 27 июля 1837 г., переведен в 1-й учебный карабинерный полк 29 декабря 1838 г., произведен в подпоручики 1 августа 1839 г., в поручики — 8 августа 1841 г., переведен в Виленский егерский полк 3 мая 1843 г., был в походе со 2 февраля по 11 марта 1844 г., следуя с полком из Севастополя в крепость Владикавказ (в сражениях не был). «По причине слабого здоровья» Бегичев подал прошение об отставке из армии и 4-месячный отпуск провел в Керчи, где по распоряжению керченского градоначальника кн. 3. С. Херхеулидзева, был «допущен к исправлению должности скульптора и рисовальщика при Керченском музеуме» с 10 января 1845 г.; высочайшим приказом уволен от службы за болезнью штабс-капитаном 22 марта 1845 г. (числился в отставке с 22 марта 1845 г. по 8 апреля 1853 г.). По распоряжению новороссийского и бессарабского генерал-губернатора утвержден в должности скульптора и рисовальщика Керченского музея 17 июня 1846 г., сверх своих обязанностей активно проводил раскопки,^{1448 1449} исполнял должность директора музея с 7 марта 1846 г. по 31 мая 1850 г. и с 4 октября 1851 г.¹⁴⁵⁰^ Бегичев получил чин титулярного советника 8 апреля 1853 г. По распоряжению министра Имп. двора археолог неоднократно сопровождал памятники в Эрмитаж, за что был награжден бриллиантовым перстнем (1851) и часами (1853). По высочайшему повелению назначен помощником директора Керченского музея с 8 апреля 1853 г. Служил в музее до 1862 г., когда его сменил художник, впоследствии директор Федор Иванович (Франц Иоганн) Гросс (Gross, 1822—1897).

В июле—августе 1850 г. А. Б. Ашик при поддержке нового керчь-еникальского градоначальника контр-адмирала Алексея Петровича Лазарева (Лазарева 2-го) обратился к бессарабскому генерал-губернатору П. И. Федорову с просьбой разрешить ему провести археологические исследования по обоим берегам Днестровского лимана. Он планировал обратить основное внимание на курганы близ Аккермана (древняя Тира) с целью определить местоположение находившихся здесь греческих городов-колоний, но получил отказ по причине того, что проведение раскопок на юге России император поручил Д. В. Карейше. Генерал-губернатор ответил, что он не считает себя вправе «разрешать подобные разведывания прежде исполнения Карейшей своего поручения».¹⁴⁵¹

С самого начала службы в музее у К. Б. Бегичева не сложились отношения с его непосредственным начальником А. Б.Ашиком. Еще в августе 1846 г. Ашик предлагал упразднить должности живописца и скульптора и за этот счет увеличить жалованье и прибавить средства на расходы, подведомственные самому директору, что не было утверждено начальством.¹⁴⁵² По свидетельствам современников, К. Р. Бегичев был хорошим рисовальщиком и неплохим полевым археологом. Он являлся «правой рукой» Д. В. Карейши и не лучшим образом относился к А. Б. Ашику, поэтому приложил немало усилий, чтобы устранить последнего от должности директора музея.

По ходатайству ООИД, К. Р. Бегичеву было поручено снять копии всех надписей Керченского музея (с указанием высоты, длины и ширины камней) для планировавшегося обществом каталога античных надписей Северного Причерноморья. Из-за незнания классических языков он не смог успешно выполнить задание. В делах общества сохранилось письмо К. Р. Бегичева с просьбой «объяснить» надпись на пьедестале статуи, случайно найденной возле арестантской казармы в Керчи.¹⁴⁵³ С целью пополнения собственного музея ООИД просило М. С. Воронцова распорядиться, «чтобы вещи Керченского музеума, имеющиеся в двух-трех экземплярах, передавались по одному экземпляру в общество», так как оно не имеет средств для производства раскопок своими силами. Эта мера «никаким образом не может ослабить Керченского музеума, и по тесноте его, еще даст простор для помещения в нем новонаходимых древностей». Князь 3. С. Херхеулидзев в 1846 г. приказал отправить в Одессу часть экспонатов Керченского музея. К сожалению, в описи этих вещей, составленной К. Р. Бегичевым, нет сведений о времени и месте находок.¹⁴⁵⁴

Отчеты о раскопках в Керчи Одесское общество получало настолько нерегулярно, что вынуждено было обратиться к наместнику Кавказа кн. М. С. Воронцову с просьбой приказать новороссийскому генерал-губернатору и керчь-еникальскому градоначальнику немедленно ставить в известность ООИД о всех новых открытиях древностей. «Только предполагаемою мерою общество будет поставлено в возможность следить за открытиями и об оных сообщать свои заключения». Вскоре в Одессу стали поступать описи вновь найденных вещей, но без указания места и времени находки. Это не могло удовлетворить ученое сообщество, и К. Р. Бегичева настоятельно просили выполнять все требования Одесского общества.¹⁴⁵⁵

В ноябре 1850 г. К. Р. Бегичев подал Ф. А. Жилю специальную записку «О неудобствах здания Керченского музеума для постоянного сохранения в нем древностей и о средствах к вернейшему их сохранению», с просьбой довести ее до сведения министра двора. Здание в зимнее время не отапливалось и подвергалось разрушительному влиянию температурных перемен. Оно освещалось через стеклянную крышу, и в зимние дни яркий солнечный свет, «нагревая внутренний воздух через верхние люки, производит испарину, которая, охлаждаясь в ночное время, садится инеем на все предметы и сообщает им постоянную сырость». Музей не имел специальных помещений для сторожа и кабинета для директора. Он находился на высокой горе, вдали от жилых строений, где в холодное время года «никто не ходит», и таким образом был малодоступен и для посетителей, и для доставления в него древностей. На взгляд Бегичева, это здание «всегда будет неудобным для музеума». Исполняющий обязанности директора предлагал переместить музей «в одно из отделений предполагаемого к постройке в Керчи биржевого здания и присутственных мест», а также перевезти в Эрмитаж все памятники, «не исключая даже самых ветхих, и по нескольку экземпляров каждого рода вещей простой глины, стеклянных, бронзовых и других, имевших археологическое значение». «Очевидно, музеум в Керчи должен почти уничтожиться, но оставленный в настоящем его виде, через несколько лет он может уничтожиться сам собой. Почему во всяком случае полезнее жертвовать местным интересом для интереса общего — в пользу науки». Здание музея Бегичев предлагал передать церкви, так как в Керчи при населении 10—15 тыс. человек имелась лишь одна православная церковь. В разрез с мнением А. Б.Ашика, Д. В. Карейши, М. И. Бларам-берга, посчитавших дальнейшие раскопки курганов на Керченском полуострове малоперспективными, Бегичев писал, что исследования последних лет «в курганах самых малых и большею частью раскопанных» доказывают обратное — в них открыто более 300 гробниц, где «найдены такие вещи, которые по формам своим и содержанию составляют новое открытие в Керчи». Он обратил внимание петербургского начальства на курганы у Павловского мыса, у Старого и Нового Карантина, которые обещают «гораздо более важнейшие находки, но по величине своей требуют больших издержек и потому остаются не расследованными вполне». Для проведения исследований больших курганов Бегичев предлагал удвоить или утроить сумму на раскопки, обычно составлявшую 1428 р. серебром в год, обещая закончить работы за 3 или 4 года.¹⁴⁵⁶

В 1851 г. были приняты «Общие правила для предъявления правительству древних вещей, находимых в Керченском градоначальстве и его окрестностях» (документ № 21), которые по просьбе М. С. Воронцова дополнили пунктом о необходимости оставлять в Керченском музее по одному экземпляру двойных-тройных вещей (утверждены императором 12 января 1852 г.). На раскопки дополнительно ассигновали 1500 р. серебром в год.¹⁴⁵⁷ 23 января 1852 г. гр. Л. А. Перовский разъяснил исполнявшему должность новороссийского и бессарабского генерал-губернатора содержание 3-го пункта правил о поощрении добровольного представления властям археологических находок частными лицами, требуя предписать керчь-еникальскому градоначальнику, чтобы он «при доставлении к нему частными лицами каких бы то ни было древних вещей принимал и записывал их в книгу, довольствуясь теми показаниями, какие будут даны добровольно самими предъявителями вещей, и ни в каком случае не прибегал бы ни к каким по сему предмету вынудительным расспросам, тем более к исследованиям о том, каким образом представляемые вещи достались в руки их предъявителям».¹⁴⁵⁸ К. Р. Бегичев просил керченского градоначальника распорядиться о переводе «Правил» на греческий и татарский языки, чтобы сделать их содержание доступным для жителей и торжественно обнародовать во всех уголках градоначальства. «Правила» предусматривали возможность «сбывать честным и законным образом» принадлежащие частным лицам древности за цену, которую они сами могут назначить. Вслед за Ашиком К. Р. Бегичев предлагал включить в штат музея одного или двух конных объездчиков, которые должны были в любое время суток объезжать места раскопок, наблюдать за всеми «домашними» земляными работами, под чем подразумевалось сооружение фундаментов, рытье канав, возделывание плантаций с целью предупреждения со стороны хозяев «расхищения» при случайном открытии древностей. На дальнюю перспективу он предлагал ввести правило для всех жителей керчь-еникальского градоначальства, чтобы без ведома директора музея никто не мог бы начинать никаких земляных работ, т. е. предупредить любую возможность «добывания» древностей посторонними лицами.¹⁴⁵⁹ Однако его предложения не нашли поддержки местных властей.

С переходом в ведение Министерства внутренних дел всех археологических работ в России (1852) министр Л. А. Перовский стал искать пути улучшения деятельности Керченского музея древностей.¹⁴⁶⁰ Для выполнения новой программы исследований и внедрения в практику новых правил раскопок необходимо было обновить состав служащих музея, и случай к этому скоро представился. О ситуации в Керчи министр узнавал через комиссионера по приобретению боспорских монет для своего прекрасного собрания — К. Р. Бегичева.¹⁴⁶¹ Понимавший это Ашик весной 1851 г. просил керчь-еникальского градоначальника А. П. Лазарева уволить Бегичева из музея «как чиновника совершенно бесполезного», а раскопки возложить на своего родственника, главного медицинского чиновника карантина А. М. Арпу, у которого хранились ключи от музея. Вернувшийся из Петербурга 5 апреля 1851 г. Бегичев столкнулся с предвзятым отношением к себе градоначальника. А. П. Лазарев запретил Арпе допускать Бегичева в музей, несмотря на то что тот занимался рисованием статуй для издания «Древностей Боспора Киммерийского». Бегичев немедленно пожаловался Ф. А. Жилю и вскоре подал градоначальнику рапорт об отставке, но вмешательство петербургских покровителей и известный скандал с находкой двух статуй изменили ситуацию в его пользу.¹⁴⁶²

В октябре 1850 г. мещанин М. Щербина, живший на Глинище, пришел в музей, которым в то время ведал А. М. Арпа, и сообщил о находке статуи при рытье ямы у подошвы кургана, находившегося во дворе его дома. А. М. Арпа продолжил раскопки и обнаружил еще одну статую (рис. 82). А. Б. Ашик в то время находился в Одессе, а К. Р. Бегичев — в Петербурге. Узнав о блестящем открытии своего зятя Арпы, директор музея тут же составил инструкцию, датировал ее задним числом и отправил в Керчь. Ни в донесении А. М. Арпы градоначальнику, ни в инструкции А. Б. Ашика ни словом не упоминалось о М. Щербине. Очевидно, А. Б. Ашик хотел подчеркнуть свое непосредственное участие в важном открытии, показать свою дальновидность и получить правительственные награды себе и своему родственнику А. М. Арпе.¹⁴⁶³ В книге «Часы досуга, с присовокуплением писем о керченских древностях» и специальной статье¹⁴⁶⁴ заслугу находки он приписал Арпе. М. Щербина напрасно обивал пороги градоначальства, надеясь получить хоть какое-нибудь поощрение. Только в 1851 г., когда министр Л. А. Перовский от К. Р. Бегичева узнал подлинную историю открытия статуй, М. Щербина получил серебряную медаль на Анненской ленте и 300 р. серебром.¹⁴⁶⁵ До Перовского дошли также слухи, распространяемые Н. Н. Мурзакевичем, о продаже боспорских древностей за границу. Возмущенный Перовский, даже не удостоив Ашика аудиенции в Петербурге, приказал ему подать в отставку.

В своем частном письме Л. А. Перовскому от 12 июня 1852 г. Ашик пытался отвести обвинения в свой адрес, считая их необоснованными: «Да будет мне позволено сказать, что никого не осуждают, не поставив в известность об ошибках, им совершенных и не дав возможности оправдаться. Вспоминая все свои действия с момента вступления на службу, я могу лишь тешить себя уверенностью, что среди самых различных соблазнов я сохранил свою совесть чистой и совершенно незапятнанной. […] Я предполагаю, что меня оклеветали в глазах Вашей светлости, хотя моя совесть спокойна, а лучшим доказательством моей добродетели может служить то, что мне недостает необходимого, что я обездолил своих детей, потратив то небольшое состояние, которое принадлежало моей жене; одним словом, у меня нет ничего, ничего в полном смысле слова. Однако, если судить по тем суммам денег, которые прошли через мои руки, по числу важных исследований, которые я провел, по золоту, которое я нашел, можно обоснованно считать мою службу не безрезультатной […] Публикация, которую я совершил как автор, не имеет отношения к службе». В этом эмоциональном, полном горечи письме Ашик приводит краткий обзор своей службы, полезный для реконструкции его биографии, а именно то, что он: 1) пожертвовал 3128 р. ассигнациями для завершения строительства набережной в Керчи; 2) подарил Керченскому музею коллекцию золотых предметов из кургана Куль-Оба («в это время большое количество золотых предметов, происходящих из кургана, стало предметом дележа среди жителей Керчи, и даже сегодня нетрудно было бы найти их у них»); 3) передал в дар Керченскому музею составленную им в 1820-х гт. коллекцию боспорских монет, за которую Французская Академия предлагала ему 3 тыс. франков, «и она до сего дня остается единственной, которой он владеет»; 4) основал городскую библиотеку, пожертвовав ей почти все свои книги, и т. п. Причиной своего переезда в Одессу Ашик называет конфликт с градоначальником 3. С. Херхеулидзевым: «после дружеской, осмелюсь сказать, связи, продолжавшейся более 10 лет, мы не могли более служить вместе. Я просил отставки, но князь Воронцов приказал мне вернуться в Одессу и, чтобы воспользоваться моим удалением из Керчи, поручил мне публикацию трудов, которые Вам известны… Во время моего пребывания в Одессе я работал гораздо больше, чем мог бы, если бы оставался в Керчи. Мои разногласия с князем Херхеулидзевым относятся к вопросам чести. […] После своего возвращения из-за границы я не занимался раскопками более, чем всего несколько месяцев». Ашик пишет, что, покидая место директора с расстроенным здоровьем (он жалуется на неизлечимую «ипохондрию» и вывих ноги, полученный им при упаковке мраморов для Эрмитажа), он лишает свою семью средств к существованию и просит покровительства в поисках другого места службы.¹⁴⁶⁶ Однако все аргументы Ашика были отвергнуты Перовским — министр сделал строгий выговор градоначальнику Керчи за то, что Ашик посмел обратиться к нему с частным письмом, да еще на французском языке, и уведомил, что все подобные письма будут оставлены адресатом без внимания. Ашик был уволен с поста директора 2 августа 1852 г. якобы по собственной просьбе «по расстроенному здоровью». Однако в связи с «уважением его недостаточного положения» Антон Балтазарович все же был «оставлен» в ведомстве МИДа «до определения к штатному месту, с получаемым им жалованьем по 800 р. серебром в год».¹⁴⁶⁷ После отставки 24 декабря 1852 г. Ашик был причислен к штату канцелярии новороссийского и бессарабского генерал-губернатора с выдачей единовременного пособия в размере годового оклада. По собственной просьбе 1 мая 1852 г. он был назначен заведующим Одесской городской публичной библиотекой. Но состояние его подорванного раскопками здоровья еще более ухудшилось из-за стрессов, связанных с потерей места директора Керченского музея, а затем с блокадой Одессы в годы Крымской войны, и 26 мая 1854 г. Ашик скончался.

В августе 1852 г. во время пребывания в Керчи Л. А. Перовский добился увеличения ассигнований на раскопки в размере 1000 р. серебром, направленных им керчь-еникальскому градоначальнику. Из этих средств министр предписал приобретать у местных жителей открываемые «мраморные изваяния, надписи и т. п.» и время от времени командировать специального чиновника в Петербург, пользуясь пароходным сообщением, для их доставки в Эрмитаж.¹⁴⁶⁸ Перовский приказал вести «подробный и отчетливый журнал» археологическим работам. Новый керчь-еникальский градоначальник кн. Д.Н. Гагарин отправил в Одесское общество истории и древностей «журнал, заведенный по распоряжению г-на министра внутренних дел, содержащий в себе обстоятельное описание всех находок, сделанных в керченских курганах, идущих по направлению от горы Митридат до Золотого кургана». Согласно журналу, опубликованному в «Записках» ООИД, за один июль 1852 г. был раскопан 61 курган. Поступившие в общество несколько позднее рисунки и чертежи к этому журналу изданы не были. ¹⁴⁶⁹

К. Р. Бегичев в 1852 г. частично перенес работы на Тамань. По приказу министра в 1853—1860 гг. близ ст. Сенной, «в центре всех раскопок на Таманском полуострове», был построен и меблирован специальный дом «со службами» — археологическая база для проживания археологов, первичной камеральной обработки и хранения находок.¹⁴⁷⁰ В своих рапортах в Петербург, используя выданную ему крупномасштабную 8-листную карту Таманского полуострова в масштабе 2 версты в английском дюйме (1: 84000), Бегичев должен был обозначать «номер и букву квадрата той местности», где проводил раскопки, чтобы петербургские власти могли определить место проводимых работ. Ни к месту раскопок вплоть до их окончания, ни к осмотру находок посторонние лица не допускались. Все памятники следовало подробно описывать и каталогизировать.

30 марта 1853 г. новым директором музея был назначен инженер путей сообщения Александр Ефимович Люценко, или Луценко (1807—1884),¹⁴⁷¹ а его помощником К. Р. Бегичев. В штат музея были также включены в 1854 г. «чиновник для раскопок» Яков Матвеевич Лазаревский, А. С. Линевич,¹⁴⁷² впоследствии производитель дел Археологической комиссии, с 1862 г., как упоминалось, художник Ф. И. Гросс.¹⁴⁷³ Страстный любитель древностей, служивший до этого в Тифлисе, А. Е. Люценко обратил на себя внимание гр. Л. А. Перовского своей нумизматической коллекцией. Новый директор был причислен сначала к Кабинету ЕИВ, а с образованием Археологической комиссии в 1859 г. переведен в ее штат.¹⁴⁷⁴ Ему помогал родной брат, унаследовавший поэтические способности отца,¹⁴⁷⁵ Ефимович Люценко,¹⁴⁷⁶ выполнявший функции лаборанта при музее.¹⁴⁷⁷ Систематические раскопки на Керченском полуострове и Тамани были продолжены. Основное внимание уделялось, как и раньше, курганам, но методика исследований заметно улучшилась — А. Е. Люценко ввел съемку планов, а его отчеты отличались подробностью и обстоятельностью: «они очень обильны рисунками, планами и чертежами», выполненными К. Р. Бегичевым и Ф. И. Гроссом.¹⁴⁷⁸ Много лет спустя М. И. Ростовцев, однако, упрекал Люценко в том, что «к памятникам… он относился небрежно, и на его совести лежит гибель склепов Большой Близницы, Васюриной горы и пр.».¹⁴⁷⁹

В июле 1852 г. Керчь посетил действительный член ООИД П. В. Беккер, оставивший описание музея. Это последнее обстоятельное свидетельство современника о состоянии хранилища перед Крымской войной. «При обозрении разнообразных предметов» путешественник не смог ни от кого узнать «ни места, ни образа находки и прочих подробностей». П. В. Беккер одобрил нововведения — составление «точного журнала» раскопок и описей находок, паспортизацию вещей, снятие рисунков с памятников, отправляемых в Петербург, съемку топографической карты с обозначением буквами и цифрами отдельно каждого кургана, отправку Одесскому обществу отчетов о раскопках.¹⁴⁸⁰

Часть древностей была размещена под колоннами у внешних стен здания музея, в том числе фрагменты мраморного фриза, капители, колонны, надгробия с барельефами и надписями, пьедестал статуи (КБН 59), два льва при входе. Внутри большого зала, освещаемого солнцем через стеклянную крышу, по периметру стояли шкафы с расписными вазами, «простой» гончарной посудой, алебастровыми и глиняными «унгвентариями», «слезницами», стеклянными сосудами и различной утварью. В застекленных столиках хранились монеты, деревянные ларцы и «полный банный прибор, с губкой, щеткой и деревянным гребешком». В центре зала находилась витрина с золотыми украшениями. На стенах были закреплены надгробия с барельефами и надписями, вырезанные из местного известняка. П. В. Беккер обратил внимание на почти полное отсутствие в собрании амфорных и черепичных клейм, что вызвало у него крайнее удивление. Это могло объясняться только тем, что ими либо просто пренебрегали при раскопках,¹⁴⁸¹ либо тем, что все памятники подобного рода были вывезены в Петербург.

А. М. Разгон высказал мнение, что собственно научной организации и экспозициям Керченского музея древностей не уделялось должного внимания, так как в литературе отсутствуют данные о научной классификации памятников.¹⁴⁸² С этим выводом согласиться нельзя. Судя по описанию П. В. Беккера, древности были систематизированы по материалу и назначению — утварь, керамика, монеты, надгробия, причем по возможности соблюдался и хронологический принцип.

С началом Крымской войны были приняты меры по эвакуации памятников музея. В апреле 1854 г. вещи упаковали в 7 ящиков и отправили в Бердянск, а затем в немецкую колонию

Рис. 19. Фрагмент военной топографической карты полуострова Крым (Керченский и Таманский п-ов) съемки генерал-майора С. А. Мухина. 1816 г. (РГВИА, ф. 846, оп. 16, д. 19071, ч. 1, л. 5).

Рис. 37. И. П. Бларамберг. План Кинбурнского полуострова и северной части Ахиллова дрома—Тендровской косы. 1828 г. (ГАРФ, ф. 1463, оп. 2, д. 1217, л. 3).

Рис. 45. П. Дюбрюкс. «Карта Боспора Киммерийского (Керченского пролива) и прилегающих территорий», с обозначением обследованных Дюбрюксом мест. N® 1. Расшифровка условных обозначений: «А — Портмион; В — Мирмекий; С — Пантикапей; D — Нимфей; Е — Высокие стены; F — Мыс Кара-Бурун; G — Царский замок; Y — Тиритака; I — Акра; J — Китей; К — Киммериум; 1 — Гераклий Страбона по Бларамбергу; 2 —Дом и сад г-на Скасси; 3 — Золотой курган и сооружение к востоку от него; 4 — Болото; 5 — Мраморные колонны, выступающие на аршин (0.71 м) над поверхностью воды; 6 — Руины Корокондамы; 7 — Руины Ахиллеума; 8 — Руины, которые, должно быть, являются Азиатским Киммериумом; 9 — Руины храма Венеры (Афродиты) Апатуры; 10 — Руины под водой, которые, должно быть, являются древней Фанагорией; 11 — Мели под водой; 12 — Устье Гипаниса, или Кубани; 13 — Переправа (проход) глубиной 3 сажени (6.40 м); 14 — Руины, древние названия которых неизвестны (сомнительны); 15 — Гора Апук». Не позднее 1833 г. (ГАРФ, ф. 666, on. 1, д. 534, л. 123, 123 об. Публ. впервые).

Рис. 46. П. Дюбрюкс. «План развалин городка Портмиона рядом с маяком Еникале. Окружность городка около 350 саженей. № 2». Не позднее 1833 г. (ГАРФ, ф. 666, on. 1, д. 534, л. 124. Публ. впервые).

MHMMMI
Рис. 47. П. Дюбрюкс. «План развалин Мирмекия. № 3. Окружность городка около 520 саженей». Не позднее 1833 г. (ГАРФ, ф. 666, on. 1, д. 534, л. 125. Публ. впервые).

Рис. 48. П. Дюбрюкс. «План развалин Пантикапея». № 4. Не позднее 1833 г. (ГАРФ, ф. 666, on. 1, д. 534, л. 126. Публ. впервые).

> «4- раЛ й. 48′

Рис. 49. П. Дюбрюкс. «План погребения в начале горы Митридат». № 5 (к плану № 4). Не позднее 1833 г. (ГАРФ, ф. 666, on. 1, д. 534, л. 126а. Публ. впервые).

Рис. 50. П. Дюбрюкс. «План и разрез Золотого кургана с профилем остатка северной стены». № 6. Не позднее 1833 г. (ГАРФ, ф. 666, on. 1, д. 534, л. 127. Публ. впервые).

Рис. 51. П. Дюбрюкс. «План развалин города Нимфея, согласно Периплу Анонима, и больших крепостных стен, которые ведут к порту» (Павловская батарея). № 7. Не позднее 1833 г. 1 (ГАРФ, ф. 666, on. 1, д. 534, л. 128. Публ. впервые).

Рис. 52. П. Дюбрюкс. «План развалин, найденных на мысу Кара-Бурун на земле г-на Гурьева (Нимфей)». № 8. Не позднее 1833 г. (ГАРФ, ф. 666, on. 1, д. 534, л. 129. Публ. впервые).

Рис. 53. П. Дюбрюкс. «План развалин акрополя в Кермеш-Келечике, по г-ну Бларамбергу Тиритаки Птолемея, но впоследствии, согласно описанию Диодора Сицилийского, принятого за замок Боспорский» (Илурат). № 9. Не позднее 1833 г. (ГАРФ, ф. 666, on. 1, д. 534, л. 130. Публ. впервые).

Рис. 54. П. Дюбрюкс. «План городка или города, защищаемого акрополем Кермеш-Келечик, по абрису 650 на 660 саженей» (Илурат). № 10. Не позднее 1833 г. (ГАРФ, ф. 666, on. 1, д. 534, л. 131. Публ. впервые).

Рис. 55. П. Дюбрюкс. «План маленького городка с акрополем в 11 верстах к западу от Керчи, по абрису 200 саженей» (Андреевка Северная?). № 11. Не позднее 1833 г. (ГАРФ, ф. 666, on. 1, д. 534, л. 132. Публ. впервые).

	rvo’tA
Рис. 56. П. Дюбрюкс. «План развалин городка Акра» (Китей). № 12. Не позднее 1833 г. (ГАРФ, ф. 666, on. 1, д. 534, л. 133. Публ. впервые).

Рис. 57. П. Дюбрюкс. «План горы Апук и руин Китея» (Киммерик). № 13. Не позднее 1833 г. (ГАРФ, ф. 666, on. 1, д. 534, л. 134. Публ. впервые).

Рис. 58. П. Дюбрюкс. «План акрополя Китея к востоку от горы Апук, по контуру 115 саженей» (Киммерик, «холм А»). № 14. Не позднее 1833 г. (ГАРФ, ф. 666, on. 1, д. 534, л. 135. Публ. впервые).

Рис. 59. П. Дюбрюкс. «План городка Киммериум, по контуру до разделяющей скалы 720 саженей» (плато горы Опук). № 15. Не позднее 1833 г. (ГАРФ, ф. 666, on. 1, д. 534, л. 136. Публ. впервые).

 

Рис. 60. Эдуард Ниппа. 1) «Вид остатков круглого сооружения на акрополе Мирмекия» (к плану Дюбрюкса № 3); 2) «Вид маяка в 5 верстах к северу от Еникале у Азовского моря» (к плану Дюбрюкса № 2).

Не позднее 1833 г. (ГАРФ, ф. 666, on. 1, д. 534, л. 137. Публ. впервые).

 

Рис. 63. Эдуард Ниппа. 1) «Виц части древней стены древнего городка, открытого около татарского селения Куурдак в 12 верстах к западу от Керчи» (к плану Дюбрюкса № И); 2) «Часть стены акрополя, расположенного в Кермечике в 16 верстах к юго-западу от Керчи» (к плану Дюбрюкса № 9). Не позднее 1833 г. (ГАРФ, ф. 666, on. 1, д. 534, л. 140. Публ. впервые).

Рис. 82. Титульный лист книги «Древности Боспора Киммерийского, хранящиеся в Императорском музее Эрмитажа» (СПб., 1854) с рисунками мраморов и надгробий, поступивших в Эрмитаж из Керченского музея.

Рис. 87. К. Бегичев. «Вид кургана на Солончаке между городом Керчью и предместьем Глинище, в котором открыта большая каменная гробница с египетским сводом (расхищенная) [Мелек-Чесменский курган]. 1 — Курган Сопинский; 2 — Кетерлеский монастырь; 3 — Курган, в котором найдены две статуи в 1850 г.; 4 — Мельница, бывшая Аморети; 5 — Мост и канал Мелек-Чесме. 15 декабря 1858 г.» (РА ИИМК, р. I, N® 562, л. 9).

Рис. 89. Ф. И. Гросс. Иллюстрации к рапортам о раскопках А. Е. Люценко в Керчи 1859—1862 гг. (РА ИИМК, р. I, № 691, л. 30).

Рис. 90. Ф. И. Гросс. Вид склепа кургана на Юз-Обе (?). Иллюстрации к рапортам о раскопках А. Е. Люценко в Керчи 1859—1862 гг. (РА ИИМК, р. I, № 691, л. 34).

Рис. 99. Н. Д. Критский. «План острова Фидонисий с показанием на нем древних развалин». 1823 г. (ПФА РАН, р. IX, on. 1, д. 516, л. 1).

Рис. 101. П. Ситников. «План острова Фидониса с показанием древних на нем развалин и произведенных раскопок. Окружность острова 2 версты. Длина до 300 саженей. Высота от уровня моря 126 фут. английских. Масштаб: длина в саженях. Примечания: черты А—Б означают остатки древних развалин; С — Раскопанное древнее кладбище; Д — Разрытые гробницы; Е — Места, где производились раскопки в последнее время; Ж — Цитерна; 3 — Древний колодезь; I — Межи и огорожи; К — Пристани». 1852 г. (РА ИИМК, ф. 3, д. 620, л. 7).

Рис. 102. Карта укреплений на острове Березань — «Пе de Berezen». Начало XIX в. (РГВИА, ф. 418, on. 1, д. 665, л. 1. Публ. впервые).

Рис. 103. Н. Д. Критский. «План острова Березани, лежащего при устье Березанского лимана, сочиненный в 1823 году на шхуне Севастополь на компасе имеющий склонение 110 к W.». Заверен И. М. Будищевым. Копировал канцелярист Анастасьев (ПФА РАН, р. IX, on. 1, д. 447, л. 1).

/Ли-»*-            Z- Рис. 106. И. П. Бларамберг. Гравированный план развалин Ольвии, опубликованный в 1822 г. в Париже (РГВИА, ф. 418, on. 1, д. 663, л. 1).

Рис. 108. И. С. Бориславский. «План развалинам бывшему городу Ольбио». Заверен инженер-капитаном Ф. С. фон Муцелем. Между 1809—1811 гг. (РГВИА, ф. 349, оп. 27, д. 946, л. 1. Публ. впервые).

Рис. 109. И, С. Бориславский. «План развалинам бывшему городу Ольбио». Не ранее 1809 г. (РГВИА, ф. 349, оп. 27, д. 947, л. 1. Публ. впервые).

Рис. 110. И. С. Бориславский. «План развалинам бывшему городу Ольбио» (фрагмент — городище) (РГВИА, ф. 349, оп. 27, д. 947, л. 1. Публ. впервые).

Рис. 111. И. С. Бориславский. «План развалинам бывшему городу Ольбио». Не ранее 1809 г. (РГВИА, ф. 418, on. 1, д. 615, л. 1. Публ. впервые).

Рис. 119. «План Ахмечетской бухты… флота капитана Берсенева. Копировал штурман П. Алексеев». Конец XVIII в. (РГВИА, ф. 846, оп. 11, д. 23565, л. 1. Публ. впервые).

Рис. 121. «План древнего города Херсона с продолжающеюся от него гаванью до Инкермана. У которого А — стенки городовые в твердости и ныне состоят; В — те же стены совсем разломаны; С — строения как в городе, так и в форштате следы только видны, все разломано; Д — Инкерман город в ветхости; Ж — состоящие и во увеличенном виде; Е — пред ним содержится жилое строение». 1775 г. (РГВИА, ф. 846 (ВУА), оп. 16, д. 22742, л. 1. Публ. впервые).

Рис. 122. «Развалины Херсона древнего в Крыме города 1778. 1 — Развалившиеся башни и бугры на местах разсыпавшихся башень; 2 — Городовые ворота; 3 — Херсонская пристань; 4 — Ахтьярская пристань; 5 — Гора Чедыртау [Чатырдаг. — И, Г.] славная высотою в крымском полуострове что близ Ак-мечети [Симферополя. — И. Г.]; 6 — Фрегат российской случившейся при снятии сего города на рейде, и 7 — Стоявшие в пристане купеческие судны». Рисунок (РГВИА, ф. 846 (ВУА), оп. 16, д. 22740, л. 1. Публ. впервые).

Рис. 124. «Карта Ахтьярской гавани… от мыса Херсонеса до устья р. Бельбека». Заверена Ф. А. Клокачевым. 1783 г. (РГВИА, ф. 846 (ВУА), оп. 16, д. 23551, л. 1. Публ. впервые).

Рис. 125. «План в Крымском полуострове Ахтьярской гавани с округе лежащим местоположением» обер-квартирмейстера подполковника Александра Патрекеева. 1785 г. (РГВИА, ф. 846 (ВУА), оп. 16, д. 23569, л. 1. Публ. впервые).

Рис. 126. «План развалинам древнего Херсона. С показанием бывших прямых улиц земляною и кварталов красною краскою означенных. Сочинен 1786 года. , Чертил топограф 2 класса Пепелев». Заверен подписью К. И. Таблица (РГВИА, ф. 846 (ВУА), on. 1, д. 22741, л. 1. Публ. впервые).

Рис. 127. Черновой «Чертеж древнего Херсонеса Таврического». Не позднее 1811 г. (РГВИА, ф. 349, оп. 41, д. 6130, л. 1. Публ. впервые).

Рис. 128. «План древней развалившейся с городовым строением крепости Таврического Херсонеса, с показанием облежащей вокруг ситуации на 1 версту. Сочинен в Ахтиаре 1811 года ноября 1 дня. А — Развалившаяся Херсонесская крепость с городовым внутри строением; В — Хрепты и развалины каменных стен; С — Земляной окоп; D — Карантин при порте города Ахтиара; Е —Укрепление десятое при входе Ахтиарского рейда; F — Колодцы; G —Кладбище. Масштаб к плану в дюйме английском 50 сажень» (1: 4200). Чертил инженер-поручик Иван Симухин, заверил инженер-полковник Хапонов (РГВИА, ф. 349, оп. 37, д. 3574, л. 1. Публ. впервые).

 

 

Рис. 137. Левые листы печатного «Плана Севастополя и его окрестностей» съемки Тяпина и др. 1886 г. (РГВИА. Ф. 418. On. 1. Д. 748. Л. 1).

Рис. 139. Черновой «План f. Ахмечети с окрестностями». Конец XVIII в. (РГВИА, ф. 846 (ВУА), оп. 16, д. 21615, л. 1. Публ. впервые).

 

Рис. 143. И. П. Бларамберг. Рисунок рельефа с изображением «головы чудовища в виде собаки», найденного при раскопках Неаполя Скифского. Размеры: «внизу длина 6 вершков [26.6 см], толщина 3.5 вершка [15.5 см]; сбоку: высота 9.5 вершка [42.2 см], толщина 4.5 вершка [20 см] 1827 г.» (ГАРФ, ф. 1463, оп. 2, д. 1217, л. 20. Публ. впервые).

 

 

Брунау. Другая часть древностей в тюках была отправлена в Екатеринослав, где рядом со снятой для музейных вещей квартирой случился пожар, объявший весь квартал. При этом часть тюков была спасена, другая погибла.¹⁴⁸³ Служащие выехали в Тамань и Ставрополь, а Люценко и Бегичев — в Екатеринослав, затем в Александрополь для доследования после работ А. В. Терещенко Александропольского кургана (Луговой могилы).¹⁴⁸⁴ В 1856 г. Люценко принял участие в раскопках близ Феодосии.¹⁴⁸⁵ Не все древности музея успели вывезти вовремя — Керчь заняли неприятельские войска, которые, опустившись до обыкновенного мародерства, совершенно разорили музей, превратили его в пороховой склад и расхитили оставшиеся коллекции. Не удовлетворившись этим, иностранные войска предприняли серию раскопок на хребте горы Митридат и в курганах Павловской батареи (рис. 86).¹⁴⁸⁶ О древностях Керчи, получивших широкую известность в Европе после открытия Куль-Обы, написал специальное исследование Данкан Макферсон, английский военный врач, доктор медицины, генерал-инспектор, член Королевского географического общества и Археологического института Великобритании и Ирландии, автор книги «Two Years in China».¹⁴⁸⁷ Через все его сочинение рефреном проходит мысль о «русском вандализме» по отношению к археологическим памятникам. Вещи, найденные англичанами в ходе раскопок 1855 г., в частности в курганах близ Павловской батареи, были переданы в Британский музей.

Вот как описывал К. Р. Бегичев картину разгрома музея оккупантами: «Дверь музеума выломана и вместо нее вставлена другая из простых досок, пол мраморный выломан, камины выломаны, стекла в люках выбиты, мебель и шкафы в нишах уничтожены. Древние вещи, хранившиеся в музеуме, расхищены». Иностранцы вывезли и мраморных львов, фланкировавших вход в музей, и надгробия из-под колоннады. По некоторым сведениям, пол здания был устлан на несколько вершков слоем битой античной посуды и стекла.¹⁴⁸⁸

После смерти Л. А. Перовского (1856) руководство археологическими раскопками в стране взяла на себя Строгановская комиссия (см. гл. 5.5). Ее заведующий, граф С. Г. Строганов, в личном письме от 27 сентября 1857 г. просил А. Е. Люценко поделиться своими мыслями о путях дальнейшего развития музея — его штатах, помещении, раскопках и т. п. Крымская война и смерть Л. А. Перовского «остановили на время археологические разыскания, которым теперь необходимо дать ход и при том, по возможности, такой, чтоб они могли ему следовать на будущее время неизменно». Строганов просил Люценко откровенно высказать свое мнение по следующим вопросам: 1) следует ли сотрудникам Керченского музея ограничить территорию раскопок только Европейским Боспором, или распространить их на другие места, «заслуживающие археологических разысканий»; 2) определить «размер разысканий, при котором они могли бы производиться без затруднений как в надзоре за ними, так и в приискании нужных для них рабочих», и приблизительно определить размер финансирования раскопок; 3) «сколько и каких лиц» следует включить в штат музея; 4) стоит ли «возобновлять прежнее здание» музея и какие средства для этого необходимо выделить, или следует переместить музей

Рис. 86. «Вид с горы Митридат, с местоположения древнего Пантикапея, на Золотой курган, с показанием профилей каменных гробниц и погребальных камер, проходов, варяжских могил и больших шахт». С литографии на фронтисписе книги: Macpherson D. Antiquities of Kertch, and Researches in the Cimmerian Bosphorus, with Remarks on the Ethnological and Physical History of the Crimea. London, 1857.

в другое место. ¹⁴⁸⁹ За дирекцией музея граф оставлял право «первенства в России в распространении точных и полезных сведений по части археологических разысканий».¹⁴⁹⁰

После окончания Крымской войны на первых порах дирекция музея разместилась в квартире А. Е. Люценко, так как средств на восстановление здания на Митридате не нашлось (вскоре в нем была открыта Александровская церковь).¹⁴⁹¹ План восстановления археологической деятельности был изложен А. Е. Люценко в обширной записке «О продолжении занятий Керченского музея, прерванных событиями минувшей войны» (ноябрь 1857 г.).¹⁴⁹² Основное внимание директор предлагал сосредоточить на изучении памятников Европейского и Азиатского Боспора, провести доследования курганов, ранее раскопанных Ашиком и Карейшей, обратить внимание на насыпи горы Митридат, «состоящие буквально из черепков древней посуды», и катакомбы близ Карантинной слободки, на цепь курганов близ Павловской батареи, курганы Феодосии, а также на земли частных владельцев. На Таманском полуострове Люценко предлагал сосредоточить основное внимание на местности древней Фанагории, курганах близ с. Фонтан, курганах Большой и Малой Близницах и на так называемом Киммерийском вале. Большая часть плана Люценко была претворена в жизнь в 1858—1870-х гг., когда музей вместе с Имп. Археологической комиссией провел масштабные раскопки, в результате которых заново начали формироваться его собрания. С. Г. Строганов настоятельно просил директора «на имеющемся при музее плане керченского градоначальства означать места, на которых производятся разыскания, чтобы сохранить их таким образом навсегда от забвения».¹⁴⁹³ В 1857—1860 гг. Люценко провел изыскания у подошвы первого скалистого холма на продолжении горы Митридат и земляных катакомб на Глинище (1857), исследовал Павловский курган, Мелек-Чесменский курган и склепы за Глинищем (1858), Кара-Обу (1859, 1861), курганный некрополь на Юз-Обе (1859—1863) (рис. 87—90), начал раскопки Фанагории (1859).¹⁴⁹⁴ Впоследствии Люценко провел доследования Золотого кургана и Куль-Обы (1875), которые, однако, по современным представлениям о методике раскопок, не могут считаться исчерпывающими, так как курганные насыпи не были снесены до материка.

Строгановская комиссия разработала «Правила производства археологических изысканий в Керчи», ставившие во главу угла точность фиксации и инвентаризации находок. Они дополнялись «Руководством для составления описей находок». Категорически запрещалось вести одновременно работы в разных, удаленных друг от друга местах — предписывалось сначала завершить работу на одном участке, затем приступать к изучению следующего. На каждой находке следовало прикреплять этикетку («билет») с обозначением года раскопок и номера погребения на одной стороне, а также номера в общей описи находок — на другой. При возникновении сомнений у чиновников музея, к какому именно захоронению относится памятник, предписывалось ставить знак вопроса, чтобы не вводить в заблуждение специалистов.¹⁴⁹⁵ В 1859 г. в правила были внесены дополнения по технике раскопок и разведок. Предписывалось использовать щуп, имеющий «во всю длину от одного конца до другого ложбину с круто загнутыми боками, для того, чтобы при вытягивании его оставшаяся в ней земля показывала, через какие слои он проходит».¹⁴⁹⁶

В октябре 1860 г., после командировки в Крым Н. Н. Мурзакевича, Одесское общество обратилось к новому керчь-еникальскому градоначальнику контр-адмиралу Александру Петровичу Спицыну, избранному действительным членом ООИД, с просьбой проследить за возможными находками памятников при возведении укреплений на керченских высотах и на горе Митридат. В случае открытия погребений необходимо было составить план гробницы, а найденные памятники собрать и отправить в музей общества. А. П. Спицын договорился с инженер-полковником Натом, возводившим укрепления, чтобы при земляных работах были «на-

Рис. 88. К. Бегичев. «Вид песчаного кургана с северной его стороны, по раскопке его в 1859 году. Изъяснение: А — Сады Старого Карантина; В — Такильский маяк; С — Бухта Камыш-Бурунская (в которой произведена была высадка неприятеля); D — местность предполагаемого Нимфеона; Е — Селение Камыш-Бурун» (РА ИИМК, р. I, № 691, л. 1).

 

значены особые досмотрщики, которым вменено в обязанность тотчас давать знать о всех могущих быть открытыми древностях».¹⁴⁹⁷ Получили ли в Одессе какие-либо древности, неизвестно. В отчетной записке обществу по итогам поездки Мурзакевич писал, что положение с охраной склепов Куль-Обы и Царского кургана ухудшается год от года, несмотря на неоднократные ходатайства ООИД, что раскопками А. Е. Люценко 1858 г., между городом и Глинищем, был исследован Мелек-Чесменский курган с прекрасной гробницей, ограбленной еще в древности. «Постройка ее, сохранившаяся во всей целости, представляет замечательный образец пирамидальных склепов. По размерам ее, она может считаться третьей, после гробниц в курганах Царском и Золотом […]. К прискорбию, и на это открытие керченские жители наложили свою всеистребляющую руку: делают в кургане рытвины, под предлогом братья глины для построек, хотя такая имеется неподалеку в раскопанном кургане, но на самом деле портят курган для того, чтобы добравшись до самой гробницы тамошний прекрасный пиленый камень разобрать для своих построек. В присутствии г. Люценко и моем разрывали курган люди, посланные от капитана Афанасьева и купца Аверкиева». На взгляд Мурзакевича, «публикации к керченским жителям о неприкосновенности означенных древнейших памятников края, как достояния науки и как государственных памятников, полагаю, будет достаточно. Меры эти необходимы для того, чтобы спасти хотя несколько памятников для образца и для удовлетворения путешественников, которые за передачею всего замечательного из здешнего музея в Санкт-Петербургский Эрмитаж и за истреблением неприятелями большей части остатков, в теперешнем музее могут видеть лишь предметы маловажные, и притом в незначительном количестве. Прежнее здание Керченского музея, построенное на полугоре Митрида-товой, в форме Тезеева храма, ныне обращается в православную церковь, а самый музей помещен там, где с 1830 г. складывались керченские древности в доме достопочтенного археолога Павла Дюбрюкса».¹⁴⁹⁸

О предложениях ООИД директор поставил в известность петербургское начальство. В 1861 г. А. Е. Люценко жаловался С. Г. Строганову на неудобства помещения музея и недостаточный уровень его охраны в ночное время, предлагал приобрести для музея продающийся дом, сообщал о предложении Одесского общества принять меры к охране гробниц Золотого (Куль-Обы), Царского курганов и кургана на Глинище и невозможности их реализовать из-за отсутствия средств.¹⁴⁹⁹ В наше время, по прошествии 150 лет, положение практически не изменилось — финансирование науки, культуры, охраны памятников традиционно осуществляется по остаточному принципу, а разграбление памятников археологии продолжается еще интенсивнее.

1840—1850-е гг. в истории Керченского музея связаны с именами А. Б. Ашика, К. Р. Бегичева, А. Е. Люценко. А. Б. Ашик занялся изучением боспорских древностей — в своих книгах и статьях он одним из первых ввел в научный оборот хранившиеся в музее памятники. К. Р. Бегичев и А. Е. Люценко не были кабинетными учеными. Первый остался в памяти последующих поколений археологов как великолепный рисовальщик, умевший мастерски передавать оттенки цвета, фактуру и форму вещей. В архиве ИИМК хранятся альбомы К. Р. Бегичева с карандашными и акварельными рисунками раскопок Скалистого кургана на Павловской батарее, кургана на Солончаке между Керчью и Глинищем: виды, планы, детальные изображения золотых вещей, фрагментов декора деревянного саркофага и т. п.¹⁵⁰⁰ А. Е. Люценко получил известность как прекрасный археолог-полевик, поднявший методику раскопок курганов на новый уровень.

Положительное влияние на развитие и укрепление научных основ в деятельности музея оказало Одесское общество истории и древностей. Хотя поручение М. С. Воронцова о выработке правил для музеев Новороссийского края так и не было выполнено, общество пыталось поставить работу музея под свой контроль. Однако кардинально повлиять на улучшение методики полевых исследований ему так и не удалось.¹⁵⁰¹ Только Л. А. Перовский путем административного нажима смог добиться реальных сдвигов в этой области.

Большие потери понесли фонды музея в годы Крымской войны, но усилиями сотрудников они достаточно быстро были восстановлены. Однако собственное помещение музей утратил. После окончания военных действий музей некоторое время размещался в доме покойного П. А. Дюбрюкса, а затем, вплоть до 1922 г., переезжал с места на место и ютился на наемной площади.¹⁵⁰²

ЧАСТЬ 2

ФОРМИРОВАНИЕ И СТРУКТУРА ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКОЙ ТРАДИЦИИ РУССКОЙ НАУКИ

О КЛАССИЧЕСКИХ ДРЕВНОСТЯХ СЕВЕРНОГО ПРИЧЕРНОМОРЬЯ (XVIII—середина XIX в.)

ГЛАВА 8

ЭТАПЫ СТАНОВЛЕНИЯ РУССКОЙ НАУКИ О КЛАССИЧЕСКИХ ДРЕВНОСТЯХ ЮГА РОССИИ (XVIII—середина XIX в.)

• 8.1. ФОРМИРОВАНИЕ ПЕРВЫХ ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИХ ПРОГРАММ И ВЫРАБОТКА МЕТОДОВ ПОЛЕВЫХ И КАБИНЕТНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ В КЛАССИЧЕСКОЙ АРХЕОЛОГИИ

В результате преобразований Петра I Россия была окончательно включена в общий процесс развития европейской цивилизации, обязательной частью которого был интенсивный обмен идей и методов в области различных отраслей науки и практики. Очевидно, что прогресс любой отрасли науки обеспечивается в результате использования совокупного опыта различных стран и народов. Благодаря иному характеру исторического процесса, другим условиям социально-экономического, культурно-исторического и политического развития в России интерес к древностям возник гораздо позже, чем в Европе. Тем не менее отечественная археология сумела сформироваться и пройти те же этапы научного развития и «болезни роста» ускоренными темпами,¹⁵⁰³ всего за полтора века, с петровских времен вплоть до отмены крепостного права в 1861 г., т. е. в период, который определяется современными историками России как эпоха становления новой русской культуры как культуры складывающейся нации.¹⁵⁰⁴

В небогатой литературе по истории русской археологии приверженцами науковедческой теории развития науки Т. Куна стали В. Ф. Генинг, В. Н. Левченко¹⁵⁰⁵ и Г. С. Лебедев,¹⁵⁰⁶ рассмотревшие историю археологии как цепь научных революций, открывающих качественно новые периоды ее развития.

В. Ф. Генинг и В. Н. Левченко определили первый период развития археологии — «археологию древностей», с конца XVIII в. до 70-х годов XIX в., как период зарождения и становления научного археологического знания, первоначального накопления источников и конституирования науки. Источниками познания прошлого в тот период считались древности: летописи, этнографические описания, данные фольклора, лингвистики, геологии, палеозоологии и собственно археологические памятники. По убеждению киевских исследователей, несмотря на процветание античной археологии, выступающей в роли истории искусств, «ведущую роль занимает в силу социального заказа первобытная тематика, особенно занятая вопросами происхождения человека и древнейших этапов его развития».¹⁵⁰⁷ С последним утверждением, однако, я согласиться не могу. Весь XVIII и частично «XIX век может быть назван веком классической археологии с таким же правом, с каким называют его веком естествознания, техники и т. п., — писал еще акад. С. А. Жебелёв. — Все остальные отделы археологии обособились и выделились в самостоятельные научные дисциплины лишь тогда, когда классическая археология могла считать себя уже вполне созревшею; все эти отделы вырабатывались на ее основе».¹⁵⁰⁸

Г. С. Лебедев также выделяет антикварную парадигму (первичное накопление древностей), ставшую составной частью энциклопедической парадигмы — первого опыта создания рационально построенной «научной» картины мира, эволюционистскую, основанную на идее последовательного и закономерного развития природы и общества, этнологическую, социо-структурную и системно-экологическую парадигмы.¹⁵⁰⁹ Период «ученых путешествий» — зарождение отечественной археологии и выделение ее начальных разделов — классической и славянской археологии — он датирует 1700—1825 гг.; его сменяет «оленинский» период — становление отечественной археологии (1826—1846), затем следует «уваровский» период (1846—1884), разделенный на ранний (1846—1864), зрелый (1864—1872) и поздний (1872— 1884) этапы, характеризующий развитие науки на основе «бытописательской» парадигмы, создание системы научных центров археологии в Петербурге и Москве, развитие основных разделов археологии, расширение объема и диапазона археологических знаний, направляемое деятельностью Всероссийских археологических съездов.¹⁵¹⁰ Эта «парадигмальная» периодизация, однако, встретила резонные возражения Л. С. Клейна.¹⁵¹¹

С науковедческих позиций, но не впадая в крайности и не поддаваясь в полной мере интеллектуальной моде, попытаемся взглянуть на историю отечественной классической археологии XVIII—середины XIX в.¹⁵¹² Становление классической археологии в России прежде всего связано с изучением материальной культуры античных государств Северного Причерноморья. Основными видами источников по истории этого региона античной эпохи являются нарративные, а также эпиграфические (гл. 8.2—3), нумизматические (гл. 8.4) и археологические, которые добываются в ходе археологических изысканий. Характер изучаемых источников обусловил разграничение этого раздела антиковедения на историко-филологическое и археологическое, каждый из которых имеет свою методику изучения источников. Главными компонентами собственно археологических источников в античной археологии, в современном понимании, согласно А. Н. Щеглову, являются поселения разных типов (под ними понимаются остатки населенных пунктов, в том числе городов, небольших поселений и отдельно стоящих построек, например, сельских усадеб), территориально привязанные к ним некрополи, святилища (храмовые постройки, зольники и пр.), а также следы древней системы землепользования, включая дороги и сельскохозяйственные угодья. В процессе развития науки главное внимание исследователей переключалось с одной группы источников на другую, поэтому в XVIII— XIX вв. изучались они далеко неравномерно.

Становление русского научного знания об античных памятниках Северного Причерноморья в XVIII—середине XIX в. распадается на три условно выделяемых мной этапа.¹⁵¹³

Первый этап (1724—1802), фактически полностью связанный с деятельностью основанной по указу Петра I Петербургской Академии наук и любопытствующих путешественников века Просвещения, стал временем первоначального ознакомления с древностями северного побережья Понта и связанной с ними проблематикой. В самом конце петровских реформ были сформированы социокультурные основы для развития под жестким государственным контролем «чистой» фундаментальной науки и соответствующих ей общественных институтов — Академии наук, университетов, музеев.

Становление в России европейской науки, ориентированной на данные научного факта и утверждение индуктивной методологии познания (Ф. Бэкон) отразилось и на зарождавшейся археологии, памятники которой привлекли внимание академических ученых и образованных чиновников, главным образом иностранцев на русской службе. В России XVIII столетия, за исключением немногих ученых Петербургской Академии наук, еще не сложился круг специалистов, профессионально занимавшихся изучением материальных остатков античной эпохи. Исследователи ограничивались изучением нарративной традиции, небольшого числа известных тогда античных монет и других «антиквитетов», аккумулировавшихся в столичных государственных и частных собраниях.

На первом этапе началось создание отечественного фонда древностей. Кабинеты редкостей универсального характера XVIII в. отразили стремительное развитие русской науки вширь, где наряду с естественноисторическими образцами собирались памятники этнографии, эпиграфики, нумизматики, археологии и т. п. В частные коллекции и первые музеи (Кунсткамера, Эрмитаж¹⁵¹⁴) поступали артефакты из грабительских раскопок скифских и сарматских курганов Подонья и Приазовья, а также случайные находки собственно античных древностей. Наиболее яркой находкой, попавшей в поле зрения науки, следует признать раннескифский комплекс Мельгуновского клада, обнаруженный в 1763 г. генерал-поручиком А. П. Мельгуновым при раскопках Литого кургана и изученный акад. Г. Ф. Миллером.

Первые шаги в изучении древней письменной традиции о Причерноморье сделали ученые Имп. Академии наук. Немецкие академики, занимавшиеся начальным периодом русской истории, тесно связанным с Византией, со времен Г. 3. Байера, Г. Ф. Миллера и А. Л. Шпёцера обратились к трудам античных и византийских писателей, активно использовавших произведения античных авторов. По поручению Академии наук конректор академической гимназии, адъюнкт по истории (1779), впоследствии почетный член (1787) Академии наук Иоганн Готгильф (Иван Михайлович) Стриттер, или Штриттер (Stritter Johann Gotthilf, 1740—1801) составил корпус сведений византийских и других авторов о народах, некогда обитавших на территории России. Ему помогали академики Г. Ф. Миллер, И. Э. Фишер и А. Л. Шлёцер, а также переводчик, выпускник академического и Геттингенского университетов, Василий Прокофьевич Светов (1744— 1783). Последний вместе со Стриттером старался сверять перевод с оригиналами, «приискивая несколько сомнительные места в греческом подлиннике».¹⁵¹⁵ Четырехтомный свод¹⁵¹⁶ на латинском языке содержит биографические сведения об историках, извлечения из трудов этих авторов, расположенные в хронологическом порядке, примечания, комментарии (частью с цитатами на греческом языке), указатели (Index historicus; Index geographicus) на 308 страницах. Это «колоссальный», по характеристике акад. В. П. Бузескула, труд, «имеющий значение и теперь при отыскивании того или другого свидетельства византийских авторов», без которого «долго потом не обходились при занятиях русской и славянской древностью, да и теперь еще незамененный чем-либо подобным». Действительно, подготовленный акад. В. В. Латышевым третий том «Известий греческих и латинских писателей о Скифии и Кавказе» — свод произведений византийских авторов — остался неопубликован, но дошел до нас в рукописи.¹⁵¹⁷ Аналогичный свод по произведениям авторов античной эпохи в XVIII—середине XIX в. так и не был подготовлен, хотя начало сопоставлению свидетельств античных писателей по истории и географии греческих колоний и обитавших здесь варварских племен своими многочисленными статьями положил еще акад. Г. 3. Байер.

С присоединением к России Северного Причерноморья русская наука эпохи энциклопедизма получила новый объект исследования в виде остатков предметного мира античной эпохи на самой глухой, малодоступной, а потому и неизученной территории Европы. Знания об этом регионе основывались преимущественно на свидетельствах античных, византийских и западноевропейских средневековых авторов, поэтому в литературе XVII—XVIII вв. Причерноморье традиционно именовалось Скифией или Сарматией.

Параллельно с налаживанием системы управления обширным, но малонаселенным степным краем¹⁵¹⁸ началось широкомасштабное комплексное естественнонаучное и географическое изучение его территории. Существенную часть землеописания составляла топографическая фиксация археологических памятников в контексте определенного природного и антропогенного ландшафта. Составивший топографическое описание Кинбурнского полуострова, Очаковской степи и местности между Керчью и Еникале в 1775 г. инженер-подполковник Томилов обратил особое внимание на цепочки многочисленных курганов, зафиксированных на русских картах XVIII—начала XIX в.¹⁵¹⁹ (рис. 91), и правильно атрибутировал курганы как погребальные памятники язычников-кочевников. Лишь незначительная часть текстовых, графических и картографических материалов конца XVIII—первой трети XIX в., как например описания Томилова, была опубликована полностью или частично, подавляющее большинство осталось неизданным и погребено в архивах России и Украины, поэтому и неизвестно современным исследователям (см., например, гл. 12.1). Так, князь Г. А. Потемкин в 1784 г. поручил провести работы по обмежеванию и составлению карт Таврической области военным топографам Генерального штаба обер-квартирмейстерам Афанасию Федорову, фон Тизенгаузену, капитану Андрею Шостаку, поручикам Семену Тюреминкову, Христофору Саковичу, Ивану Казарину (работы проводились до июля 1786 г.).¹⁵²⁰ Генерал-майору А. Г. Розенбергу было поручено составить описания крепостей Керчь, Еникале «и принадлежностей к оным» (составлено инженер-капитаном Кармановым в апреле 1784 г.); полковнику А. М. Селиверстову — г. Козлова, Инкермана, Старого Херсонеса, греческого монастыря Св. Георгия, Балаклавы, ц. Св. Петра, ц. Св. Феодора; полковнику князю П.М. Дашкову — «жидовского Мангупа», г. Бахчисарая, «жидовского Чуфут-Кале», «дворца ханского Ашламы»; кавалеру Дмитриеву — г. Старого Крыма, местечка Карагоз; полковнику И. В. Боуверу (Боверу) — г. Кефы, Ташлыка; подполковнику П. И. Фишеру — г. Судака, крепости Арабат, г. Енича; подполковнику Патрекееву — Карасу-базара, премьер-майору П. М. Глазову — г. Ялты, замка Гурзуф, Ак-мечети, замка Алушты, местечка Ламбада; секунд-майору Антешяну — крепости Ор, Перекопской линии, «Калангаз, которые были по линии», «Базара Старого, Базара Нового, по обе стороны Перекопской линии».

До нас дошли рапорты и письма 1784 г. обер-квартирмейстера подполковника Патреке-ева командующему сухопутными войсками, расположенными в Крыму и южных губерниях, и флотами Черного и Каспийского морей генерал-поручику барону И. А. Игельстрому о ходе описания крымских «дорог с окололежащих по ним мостов, колодцев, фонтанов» и об описаниях «назначений или мест Крымского полуострова с приобщением исторических примечаний здешних стариков и ученых», каждое из которых иллюстрировалось «планами и фасадами». Подполковник Петр Фишер составил описание Судака с приложениями плана города и четырьмя копиями латинских надписей на каменных плитах, канцелярии советник Я. И. Руд-зевич — исторические очерки «О начале Темирлена», «О начальном вступлении ханов в подданство Порты Оттоманской», «Перевод из старинной Крымской истории», полковник И. В. Боувер (Бувер) — «описание Кефы и древней монете малова чекана серебряной», пол-

Рис. 91. «Карта части полуострова Крыма с показанием границ прилежащих выгонов и дач города Эникале и Керчи, во время турецкого оным вовладения между татар. Снята 1772 году октября 30 дня. Экспликация. Граница, показанная красною краскою под литерами А и В дачи города Керчи. Граница, показанная зеленою краскою под литерами С и D, дачи города Еникале. За оными желтою краскою под литерами А и D дачи крымских татар. Е —три колотца из которых идет вода; F —трубы, назначенные синею краскою, по которым из колотцев идет в город Еникале вода. Назначенные на карте деревни разорены и в них жилья не имеетца». Масштаб приблизительно 1:63000 (ОР РНБ, ф. 885 (Эрм. собр.), д. 232, л. 13 об.—14. Публ. впервые).

ковник Дмитриев — «описание городу Старому Крыму, местечку Карагозу, и имеющимся в них фонтанам и мостам фасад с особливым при нем описанием».¹⁵²¹

Еще в годы проведения знаменитых «ученых путешествий» Петербургской Академией наук XVIII в. была выработана комплексная программа исследовательских задач, успешно примененная и в Причерноморье, направленная на изучение материальных остатков прошлого в целом, независимо от культурно-исторической принадлежности артефактов, базирующаяся на осознании значения памятников археологии как объективных источников сведений о прошлом.¹⁵²² Ученые-энциклопедисты Имп. Академии наук проводили точные, детальные описания находок, научились идентифицировать орудия труда и кости животных и даже пытались классифицировать во времени относительно друг друга типы памятников. Особое внимание обращалось на методику исследований — необходимость при раскопках и разведках тотальной фиксации всех объектов (независимо от их «понятности» для исследователя и «важности» для науки того времени), составление рисунков, ландкарт, словарей местных терминов, привлечение этнографических параллелей, сопоставительного анализа письменных и археологических источников. Детальное изложение академической программы представлено в инструкции акад. Г. Ф. Миллера адъюнкту И. Э. Фишеру (1740). Используя современную научную терминологию, такие исследования с полным правом можно называть междисциплинарными. Применявшийся учеными комплексно-географический (экосистемный) подход привел к результатам, не утратившим своего научного значения до сих пор. Наиболее адекватно эта методика реализована в трудах обладавших «острым глазом» ученых-натуралистов, сумевших детально описать и графически зафиксировать античные руины оборонительных сооружений, городов, поселений, систем землепользования и некрополей, которые еще не были затронуты раскопками. В числе подобных исследований следует в первую очередь назвать начало фиксации К. И. Габлицем и П. С. Палласом уникального по сохранности древнего культурного ландшафта на Гераклейском полуострове Крыма (гл. 12).¹⁵²³ Другой натуралист Ф. К. Маршал фон Би-берштейн оставил свидетельства о видимых на поверхности земли монументальных сооружениях Керченского полуострова — земляных рвах и валах, оборонительных башнях в районе Золотого кургана, «циклопическом сооружении» на акрополе Мирмекия, укреплениях на горе Апук (Опук), позднее описанных и графически зафиксированных Дюбрюксом (гл. 3.2, 14), а также составил первую археологическую карту Таманского полуострова (гл. 15).¹⁵²⁴ Сейчас во многом зыбытые, составленные тогда описания и планы имеют колоссальную источниковедческую ценность как единственные документы о частично разрушенных или даже несуществующих ныне памятниках, которые могут быть обнаружены случайно или с помощью аэрофотосъемки.

Сам характер изучаемого периода, хотя и фрагментарно, но все же освещенного письменными источниками, определил специфику подхода к археологическим остаткам. Еще с XVIII в. использовался комплексный подход — для распознания и интерпретации памятников привлекались все доступные виды источников. Это отражало стремление исследовать обьект в его целостности, получить о нем всестороннее представление.¹⁵²⁵

Однако выработка собственно «археологических практик» исследования находилась на зачаточном уровне. В XVIII в. раскопки в Причерноморье носили эпизодический характер, открытия, как правило, совершались случайно при проведении строительных и фортификационных работ. Основными «раскопщиками» оставались военные — А. П. Мельгунов (Литой курган, 1763 г.), Ван дер Вейде (некрополь Фанагории, не позднее 1793 г.), Ф. П.Деволлан (Овидиополь, 1795 г.). Раскопки преследовали чисто антикварные цели; лишь некоторые из полевых работ документированы — увлеченные античностью военные направляли рапорты в столицу и специальные доклады о находках в научные общества Европы.

Антикварии XVIII в. пытались отождествить конкретные пункты и видимые следы древности с городами и поселениями, упомянутыми в трудах античных авторов. Для продолжения этой работы сведения письменной традиции о Причерноморье необходимо было собрать воедино. По этому пути пошел польский археолог граф И. О. Потоцкий,¹⁵²⁶ который наряду с публикацией ставших известными надписей и монет начал изучение отдельных групп письменных источников о Северном Причерноморье. В традициях изданий основоположников исторической географии фламандского географа второй половины XVI в. А. Ортелия и представителя французской так называемой эрудитской исторической школы XVIII в. картографа Ж. Б. д’Анвиля И. О. Потоцким был издан первый историко-географический атлас территории Восточной Европы, в том числе Северного Причерноморья, составленный по данным античных и средневековых письменных источников.¹⁵²⁷

Первые попытки написать связную историю Северного Причерноморья в античную эпоху в контексте истории России и всеобщей истории принадлежали А. Нарушевичу и С. Сестрен-цевич-Богушу.¹⁵²⁸ Широко известная книга последнего явилась сводным пересказом свидетельств разновременных письменных источников о Тавриде, которой, однако, по заключению П. М. Леонтьева, «совершенно недостает критики».¹⁵²⁹

В XVIII в. вещественные памятники истории обобщенно определялись как «древности», воспринимавшиеся различными кругами русского общества далеко неоднозначно. В массовом историческом сознании преобладающим был обыденный подход, не изжитый в кругах обывателей и в наши дни. Обыденно-эмпирический подход к материальным остаткам прошлого зачастую принимал крайние формы, когда их добыча велась с целью кладоискательства или проводилась с утилитарными целями. Нередко древности просто уничтожались — мраморы пережигались на известь, камни использовались при новом строительстве, золото переплавлялось и т. п. Среди образованных слоев общества век Просвещения культивировал отношение к древностям как к «куриозам», «раритетам», что проявилось в собирательстве «антиков» в одних и тех же музеях и частных собраниях вместе с естественноисторическими редкостями. Второй, художественно-эстетический подход, в согласии с эстетикой И. Винкельмана, видел в них воплощение идеала античности, недосягаемый образец для подражания, изящные произведения древнего искусства. Он стал предвестником целого направления в науке, развивающегося и в наши дни на стыке истории искусств и археологии, а именно художественной археологии. Он дал импульс первым разработкам в области иконографической (типологической) и стилистической классификации, а также изучению развития форм предметов, прежде всего античных сосудов. Третий, научно-теоретический, подход нашел отражение в исследованиях ученых Петербургской Академии наук и узкого круга высокообразованных любителей, рассматривавших известные тогда памятники прежде всего как исторические источники. Прошло почти два столетия, прежде чем ученые осознали специфику археологического источника, его отличие от других видов источников ¹⁵³⁰

Начальный этап становления российской классической археологии организационно во многом выходит за рамки «нормальной науки» Т. Куна. Археология, как и другие науки, фактически выросла из «географической практики».¹⁵³¹ Землеописанием (и в его контексте археологическими, картографическими и топографическими исследованиями, гл. 8.5) в самых различных целях занимались натуралисты, морские офицеры, военные инженеры, государственные деятели, дипломаты, землеустроители, миссионеры и колонисты. Получение научных результатов и их интерпретация происходили не только по правилам «нормальной науки», внутри научного сообщества (Академии наук, университетов в Петербурге и Москве), но и вне его. Последнее обстоятельство позволяет констатировать специфику развития научных институтов в России в отличие от стран Западной Европы в силу их изначальной подчиненности государству.

Второй этап (1803—1838) становления классической археологии в России характеризуется процессом ее самоосознания как специальной научной дисциплины. Новая общественно-политическая ситуация в стране, вступив в противоречие с догматами традиционного, насаждавшегося официальной идеологией неоклассицизма,¹⁵³² привела к появлению и новых литературно-художественных направлений — сентиментализма и романтизма, которые изменили взгляд на античный мир и его культуру, поставив в центр внимания человека, его чувства, идеалы, мечты о свободном и гармонично развитом обществе. Широко переводимые на новые европейские языки античная литература и философия постепенно стали восприниматься с других позиций. Развитие романтических идей и настроений отчетливо прослеживается в обширной литературе о «путешествиях» в «полуденные страны» России, авторов которой искренне волновали события и образы античной древности. В романах-путешествиях и путевых дневниках того времени описание бытовых подробностей сочетается с рассказами об увиденных памятниках и приобретенных антиках.¹⁵³³ При этом рельефно выступает «контраст между мечтой и реальностью, нескрываемое разочарование»¹⁵³⁴ от невыразительности археологических реалий — жалких остатков некогда богатой древней культуры. Тем не менее заметки об этих поездках, в том числе неизданные, с описаниями местности, памятников, прорисовками надписей, монет, керамики, являются ценными источниками по археологии Северного Причерноморья.

Попытки дать определение археологии как науки, обозначить содержание и направление ее исследований в России относятся к самому началу XIX в. В это время под влиянием западноевропейской литературы термин «археология» прочно вошел в русскую лексику. Археология расширенно трактовалась как наука о материальных (вещественных) объектах, связанных с человеческой деятельностью, включая как письменные источники (рукописи и эпиграфические памятники), так и произведения древнего искусства, архитектуры и быта. В русле эстетики Винкельмана отечественная профессура придерживалась взглядов, согласно которым объектом изучения археологии признавались только художественные памятники высокоразвитых цивилизаций Древнего Египта,¹⁵³⁵ Греции и Италии,¹⁵³⁶ а их эстетическо-созерцательное восприятие возводилось в абсолют.

Подавляющее большинство антиквариев того времени не были свободны от неокласси-цистических предубеждений и догматов. Как и в XVIII в. античные древности эпохи расцвета греческого искусства традиционно именовались антиками, другие категории памятников не считались достойными изучения.

«Под именем антиков вообще разумеют художественные произведения, как целые, так и поврежденные, дошедшие до нас от древних народов, у которых некогда процветали искусства. Оные суть: вырезные камни, монеты, статуи, вещи ваятельной и лепной работы, здания с их развалинами, и вообще памятники от всех времен… Антики, оставшиеся от прекраснейшего времени Греции… почитаются образцами совершенными. Когда художник, или ученый любитель и знаток с удивлением говорит об антиках, то под сим именем разуметь надобно только немногие памятники древних художеств (курсив мой. — И. Т.); ибо наибольшая часть их относится к векам позднейшим и служит очевидным доказательством упадка вкуса».¹⁵³⁷

Древности «варварских» народов и славяно-русские памятники в самом начале XIX в. вообще не принимались во внимание. Постепенный рост интереса к овеществленным памятникам отечественной истории связан с общественным подъемом после войны 1812 г. и заграничных походов русской армии, а затем с движением декабристов.¹⁵³⁸ В путевом дневнике П. И. Кёппена 1829 г. представляют интерес размышления автора об эволюции отношения к древностям в русском обществе за 19 лет его поездок по стране (1810—1829): «Везде, в более крупных городах, можно уже встретить людей, занимающихся собиранием и сохранением местных предметов, ценя их иногда слишком высоко. Вследствие этого, приобретение древностей становится более затруднительным. Встречаются уже объяснители и указатели, но пока только словесные».¹⁵³⁹

В Московском университете с 1809 г. читались курсы «археологии и истории изящных искусств» и «греческих и римских древностей»¹⁵⁴⁰ преподавателями — выходцами из Германии или русскими учеными, стажировавшимися в немецких вузах. Занятия вели сначала ученик X. Г. Гейне И. Ф. Буле, затем М. Т. Каченовский, И. А. Гейм, М. Г. Гаврилов, Н. И. Надеждин.

Филолог-классик, философ, историк, историк искусства, археолог Иоанн Феофил Буле (Buhle, 1763—1821), уроженец Брауншвейга, племянник проф. И. А. Гейма, учился в Каролингском коллегиуме и Геттингенском университете, специализировался по классической древности в семинарии при университете под руководством X. Г. Гейне. С 1785 г. он служил наставником принца Карла фон Фирстенберга, в 1786—1791 гг. учителем классических языков у трех английских принцев, затем профессором философии Геттингенского университета (1787— 1804). Буле стал известен как издатель 5-томного собрания сочинений Аристотеля на греческом языке с латинским переводом (1791—1798). Вскоре он был приглашен в Россию и стал ординарным профессором естественного права и теории изящных искусств в Московском университете (1804—1811), одновременно директором Педагогического института (1808—1811). Буле являлся редактором «Журнала изящных искусств» (с 1807 г.) и «Московских ученых ведомостей» (1805—1807); его частные лекции слушал А. С. Грибоедов. В 1811 г. Буле был причислен к штату двора великой княгини Екатерины Павловны в Твери (1811—1814), в августе 1814 г. вернулся в Брауншвейг и получил кафедру в Каролингском коллегиуме.¹⁵⁴¹

Гораздо более известен крупный общественный деятель, историк, представитель скептической школы в русской историографии, переводчик, критик, издатель Михаил Трофимович Каченовский (1775—1842). Он родился в Харькове в небогатой мещанской греческой семье Качони, учился в Харьковском коллегиуме, с 1788 г. начал службу урядником в Екатеринославском казачьем ополчении, в Харьковском магистрате (1793—1795), затем в Таврическом гренадерском и Ярославском пехотном полках (последний квартировал в Москве). В 1801 г. Каченовский вышел в отставку, поступил библиотекарем к А. К. Разумовскому. Он активно занимался самообразованием, знал греческий, латинский и основные европейские языки. Начал печататься с 1799 г., с 1804 г. сотрудничал в «Вестнике Европы» (редактор в 1805—1830, с перерывами). Магистр философии (1805), преподаватель риторики и русского языка в академической гимназии, доктор философии и изящных наук (1806), в 1808 г. адъюнкт и правитель канцелярии А. К. Разумовского, с 1807 г. являвшегося попечителем Московского учебного округа; с 1810 г. экстраординарный, с 1811 г. ординарный профессор кафедры теории изящных наук и археологии, с 1821 г. кафедры истории, статистики и географии, с 1835 г. заслуженный профессор кафедры истории и литературы славянских наречий, с 1837 г. ректор Московского университета. Статский советник (1824), действительный статский советник (1840), в 1833 г. назначен цензором. Член (1811) и секретарь (1811—1821) Общества любителей российской словесности при Московском университете; действительный член Российской Академии (1819), при избрании прочитал «Речь о художественных произведениях как памятниках древних народов»; член-корреспондент (1833), ординарный академик (1841) Имп. Академии наук по ОРЯС.¹⁵⁴²

Иван Андреевич Гейм (Geim, 1758—1821), историк, нумизмат, языковед, специалист в области статистики, уроженец Брауншвейга (Нижняя Саксония), родной дядя И. Ф. Буле. Он учился в Гельмштедтском и Геттингенском университетах, был членом философского семинария и секретарем Геттингенской библиотеки; с 1779 г. жил в России, в 1786 г. принял российское подданство; был наставником сына А. А. Лопухина, с 1781 г. публичный лектор немецкого языка и классических древностей, суббиблиотекарь, с 1784 г. экстраординарный, с 1796 г. ординарный профессор всеобщей и российской истории, статистики, коммерческих наук, декан отделения словесных наук (1804—1807; 1819—1921), ректор (1808—1819), библиотекарь (с 1815 г.) Московского университета, действительный член МОИДР; статский советник (1809). С 1803 г. Гейм читал в университете публичные лекции «Систематическое обозрение торговли с приобщением подробных сведений о монетах». Они сопровождались демонстрацией монет из Кабинета древностей Московского университета, которые были им систематизированы и описаны. Гейм был страстным нумизматом; до конца жизни являлся хранителем нумизматической коллекции университета. Он — автор описания Российской империи на немецком языке, многочисленных словарей и «лексиконов».¹⁵⁴³

Место и задачи науки о древностях в структуре других гуманитарных дисциплин, вычленение основного содержания, которое вкладывалось в понятие «археология», цели исследований антиквариев определены в анонимной заметке «Об археологии и о различных способах заниматься художественными произведениями древности», написанной, вероятно, одним из преподавателей Московского университета, где читался курс «археологии и истории изящных искусств».

Позволю привести обширную цитату из этой программной статьи.

«Древностями заниматься можно с двояким намерением: во-первых, чтобы приобрести сведения о нравах, общественных учреждениях, гражданском составе, обрядах веры, законах, публичной и домашней жизни древних народов: сии предметы содержатся в так называемой науке о древностях. Во-вторых, чтобы узнать об оставшихся памятниках древних народов; сему особливо учит археология.

Итак археология… есть руководство к познанию памятников древности. Оные суть или письменные памятники, или художественные произведения. Под письменными памятниками разуметь должно: 1) рукописи на египетском папирусе и на пергаменте; 2) надписи на камнях и на металлах. Художественные произведения суть: остатки общественных и частных зданий, живописного, ваятельного и резного художеств.

Следственно, сия наука состоит из двух частей, из которых в одной преподаются сведения о письменных памятниках, а в другой о художественных произведениях древности и об истории художеств у древних народов. Первая называется палеографиею и составляет часть дипломатики; вторая есть собственно археология в теснейшем знаменовании.

Древними произведениями художеств заниматься можно, рассматривая их или просто как памятники, или же как художественные произведения. […] Ученые люди наиболее рассматривали те памятники, на которых находились надписи, не обращая внимания на их достоинство, и прекраснейшие произведения древности, не имеющие надписей, предоставляли художникам… Известный Монтфокон при сочинении своей книги Antiquite expliquee единственно имел намерение объяснить древние обыкновения памятниками художеств. Ученые итальянцы нынешнего времени точно с таким же намерением занимаются древностями. В рассматриваемых ими художественных произведениях они не стараются замечать изящности в расположении и отделке. При столь ограниченном рассмотрении не требуется ни строгий вкус, ни чувство изящного.

Во втором случае художественными произведениями древности занимаются любители, художники, ученые знатоки и любители. […]… Ученый знаток и любитель занимается древними художественными произведениями не только как антикварий, или художник, или обыкновенный любитель, но он при рассматривании соединяет в себе намерения всех упомянутых наблюдателей. Художественные произведения служат для него, как для любителя, предметом удовольствия; как знаток, он замечает, соблюдены ли художниками правила, или нарушены; как ученый, он старается проникнуть в самую мысль, какою одушевлен был древний художник, работая над своим произведением. Желающий таким образом заниматься древними памятниками художеств должен иметь правильный вкус, нежное чувство изящности и сверх того знания в рисовальном искусстве, живописи и ваянии, также обширные сведения по части науки о древностях. Ученый знаток и объяснитель древних художественных произведений должен быть искусен в истории и мифологии и напитан творениями греческих пиитов и философов. Таких людей было очень мало. Знаменитейшими в числе их почитаются кардинал Албани, Винкельман и Гейне.

В первом случае наблюдатель рассматривает их как памятники древних событий, людей, мыслей, нравов и обыкновений. Таким образом занимаются ими единственно антикварии или испытатели древностей. В сих произведениях художеств они ищут изображения древних нравов и обычаев, объясняют их древними сочинениями и пользуются ими же для истолкования трудных мест у писателей. Изящность и достоинство не принадлежат к их рассмотрению; они стараются узнать только смысл памятника и намерение художника».¹⁵⁴⁴

В бумагах президента Академии художеств А. Н. Оленина сохранилось несколько его рукописей, посвященных учебным курсам по археологии, с определением ее задач.¹⁵⁴⁵ Так, в «Программе систематического разделения курса истории, археологии и этнографии для питомцев Императорской Академии художеств» (1834) автор пишет о трех «побуждениях», которые «могут нас заставить древности любить»: «Первое, врожденное человеку любопытство и некоторое тщеславие иметь все то, что в старину употребляли или водилось, и все что из дальних стран привозится; второе, любовь к изящным искусствам и вкус ко всякой вещи, находящий что-либо хорошее; третье, историческое любопытство знать, что в старину делалось, памятниками поверять предания, сравнивать древнее искусство и обряды с настоящим временем и делать из того философические заключения».¹⁵⁴⁶

Разработанный А. Н. Олениным курс археологии включал в себя изучение памятников политической, военной, религиозной и бытовой истории, а также давал «самые краткие ясные понятия об обычаях, обрядах… и степени просвещения» древних народов. Он охватывал несколько хронологических периодов и тематических разделов: «первобытные» и «баснословные» времена, и «собственно древности, заключающиеся в преданиях и памятниках искусства древних». Задачу художника А. Н. Оленин видел лишь «в верном механическом подражании всем формам, в природе существующим», для чего воспитанникам Академии художеств, по его мнению, были просто необходимы твердые знания в области истории и географии.

Преподавание основ археологических знаний базировалось на памятниках древнего искусства и «верных сведениях» ученых, «ибо ничто не может быть столь неприятно для образованного любителя художеств, как видеть в превосходно механически исполненной картине нелепое и невежественное смешение обычаев, обрядов, одеяний, оружия, архитектуры и скарба, совершенно несвойственных народу и времени, к которому изображенное живописцем или ваятелем происшествие… принадлежит». Учебными пособиями для художников должны стать «гравированные картины, представляющие в лицах… главные обычаи, обряды и объяснения по разным эпохам знаменитейших народов древности, средних и новейших времен».

С нескрываемым презрением А. Н. Оленин высмеивал встречавшиеся ему художественные произведения, символы «невежества и малой образованности», где, например, был изображен Авраам, приносящий в жертву сына «выстрелом из винтовки», или «Дидона, входящая на костер и закалывающая себя предлинною гишпанскою шпагою в присутствии телохранителей, одетых в швейцарское платье и вооруженных алебардами».¹⁵⁴⁷ В издаваемом для художников с 1807 г. «Журнале изящных искусств» был создан специальный раздел «обычаев, обрядов и костюма древних и новых народов», в трех тетрадях было опубликовано «Собрание гравированных рисунков с древних вещей и памятников…» с целью «облегчить… художникам способы к приобретению некоторого понятия о костюме, не вводя их в лабиринт науки о древностях, и для самих ученейших мужей не совершенно еще известный».¹⁵⁴⁸ Сам неплохой рисовальщик и гравер, президент Академии художеств учил своих воспитанников разбираться в бытовых реалиях древних египтян, вавилонян, греков, персов, евреев, римлян, устроил манекенный класс для рисования костюмов, значительно обогатил археологические собрания пожертвованием собственной коллекции древнего оружия ¹⁵⁴⁹ Не случайно именно с фигурой А. Н. Оленина Г. С. Лебедев связывает «выделение в художественно-историческом спектре энциклопедической эписистемы предпосылок “бытописательской парадигмы” («древний быт»)», назвав его именем особый оленинский период (1826—1846) в истории русской археологии.¹⁵⁵⁰

В русле традиции «академического» подхода XVIII в. археологические памятники считали не только произведениями искусства, но и ценнейшими историческими источниками, которые могут пролить свет «на нравы, обыкновения и происшествия» прошедших эпох. Отрывочность письменных свидетельств о древней истории населявших Россию народов заставила задуматься об информативности археологических источников и возможности сопоставления их с нарративными. «Надобно сличать, объяснять одно место другим, рыться в истлевших памятниках древности или под обломками развалин, чтобы отыскать хотя слабые следы к вероятным только догадкам. Но все сие не в силах остановить любопытства нашего: мы чувствуем в себе потребность знать, что было такое до нас на том месте, которое мы теперь занимаем, и вопросы о сем делаем всему, что сколько-нибудь отвечать нам может, — и часто бываем довольны, когда и слабое получим понятие, или другим подадим повод к лучшему разысканию» ¹⁵⁵¹

Ясное осознание того, что «вся культура нынешних времен сооружена на развалинах культуры древних народов», привело к пониманию необходимости «отыскивать остатки искусственных произведений и исторгать их для нашей пользы из мрака забвения».¹⁵⁵² Инженерный офицер Христиан Штир, осматривая руины Херсонеса, прямо ставит вопрос: «Почему же по камешкам и черепкам не вывести, в каком состоянии находился прежде Херсон?».¹⁵⁵³ Примечательно, что признание артефактов системообразующим компонентом, позволяющим реконструировать всю систему в целом, полтора века спустя стало краеугольным камнем теоретических представлений лидера «новой археологии» Л. Бинфорда.

Значительные изменения произошли и в организационной структуре русской науки. На протяжении первой трети XIX в. образовалось два научных центра классической археологии Причерноморья — в Санкт-Петербурге и Новороссии (Одесса и Керчь). В первой трети XIX в. Академия наук потеряла монополизм в изучении античности. Специалисты в области изучения древностей появились в Имп. Академии художеств, Имп. Публичной библиотеке, Имп. Эрмитаже. По всей стране было основано несколько университетов — в Дерпте (1802), Вильно (1803—1832), Казани (1804), Харькове (1805), открыт университет св. Владимира в Киеве (1834), на базе Главного педагогического института был воссоздан университет в Петербурге (1819). В высших учебных заведениях читались курсы археологии и истории искусств, греческих и римских древностей, создавались минц-кабинеты и кабинеты редкостей. В общеуниверситетском уставе 1835 г. в числе учебных и вспомогательных «пособий» названы и музеи древностей, которые собирали археологические, эпиграфические и нумизматические памятники. Аналогичные собрания формировались при училищах, гимназиях, лицеях, учебных округах по всей стране. Античные редкости, добываемые с немалыми трудностями в поездках по тряским российским дорогам, в ходе военных действий и морских путешествий, стали аккумулироваться в государственных и частных музейных собраниях. Первые мероприятия правительства и местных военных и гражданских властей по охране древностей (1805, 1822, 1826 и др.) привели к созданию разветвленной сети специализированных археологических музеев на юге России — в Николаеве (1803), Харькове (1805), Феодосии (1811), Одессе (1825) и Керчи (1826). Их появление отразило тенденцию организации хранилищ непосредственно вблизи районов массовых находок античных древностей еще до начала в 1831 г. систематических раскопок на средства казны.¹⁵⁵⁴

Противовесом петербургской академической науке стали неформальные объединения столичных и провинциальных антиквариев — кружки неспециалистов, спонтанно возникшие в разных губерниях страны. Эти неформальные общественные организации объединяли как историков-профессионалов, так и любителей древностей, меценатов, коллекционеров, представителей аристократии и местной бюрократической верхушки, затем в разные годы оформившиеся в научно-исторические общества. Очевидно, что на начальных этапах развития науки преобладание дилетантов в подобных структурах неизбежно ввиду отсутствия еще только формирующегося корпуса собственно научных знаний и принципов. Одной из тем занятий столичных историко-археологических кружков (кружок А. И. Мусина-Пушкина, кружок Н. П. Румянцева и др.) и историко-литературных обществ являлась археология в расширенном понимании как наука о древностях, включающая археографию, эпиграфику, нумизматику и собственно археологию. В 1804 г. было основано Общество истории и древностей российских при Московском университете (закрыто в 1810 г., «возобновлено» под тем же названием в 1811 г., просуществовало до 1929 г.), в 1815 г. Курляндское общество литературы и искусства (Kurlandische Gesellschaft fur Literatur und Kunst) в Митаве с целью изучения истории, исторической географии и археологии края, в 1834 г. Общество истории и древностей Остзейских губерний (Gesellschaft fur Geschichte und Alterthumskunde der Ostseeprovinzen Russlands) в Риге, в 1838 г. Ученое эстонское общество (Gelehrte estnische Gesellschaft) в Дерпте (просуществовало до 1950 г.), в 1861 г. Нарвское археологическое общество (Narwasche А1-terthums-Gesellschaft), которые занимались в основном исследованием региональных древностей.¹⁵⁵⁵

Неформальный кружок антиквариев, своего рода «незримый колледж», возник и в Новороссийском крае, объединив в своих рядах любителей древностей из Одессы и Керчи, посвятивших десятилетия конкретным археологическим изысканиям на местности. Офицеры, дипломаты, натуралисты, медики, чиновники, образованные помещики и путешественники зачастую оказывались тонкими наблюдателями археологических объектов. Ведущую роль в Новороссийском кружке играли лица, превосходившие по уровню интеллектуального и научного развития обычных дилетантов (в данном случае без пренебрежительного оттенка), которые выросли в серьезных исследователей. Это член-корреспондент Парижской Академии надписей и изящной словесности И. А. Стемпковский, член-корреспондент Берлинской Академии наук И. П. Бларамберг и зачинатель керченской полевой археологии Поль Дюбрюкс.

Показательно, что именно в среде провинциальных, а не столичных археологов была выработана первая исследовательская программа русской науки о классических древностях Северного Причерноморья, сформулированная И. А. Стемпковским в 1823 г. под названием «Мысли относительно изыскания древностей в Новороссийском крае».¹⁵⁵⁶ В ней впервые были названы как стратегические цели, так и тактические задачи развития науки: составление сводов нарративной традиции о Причерноморье, полных корпусов эпиграфических, нумизматических и археологических источников, тотальная фиксация и изучение всех без исключения памятников, прежде всего городищ, проведение раскопок с научными целями, принятие мер по консервации, реставрации и охране древностей, составление планов и обмерных чертежей архитектурно-археологических остатков, картографирование памятников. По мысли автора, антикварии должны объединиться в научное общество с единой программой полевых и кабинетных исследований, способствовать созданию сети специализированных археологических музеев. Согласно И. А. Стемпковскому, объектами исследования археологии должны стать все без исключения древности, независимо от их материальной и художественной ценности: «Мы должны тщательно собирать и хранить каждый отрывок древних рукописей, надписей на камнях, каждую медаль, каждый обломок статуй, барельефов: самая незначащая вещь может иногда объяснить древние предания и разогнать мрак, их покрывающий».¹⁵⁵⁷

Если говорить о результатах кабинетной практики, то характернейшей особенностью подавляющего большинства исследований первой половины XIX в. является художественноархеологический (историко-искусствоведческий или эстетический) акцент в интерпретации и описании «антиков». Он четко прослеживается в трудах Е.Е. Кёлера, А. Н. Оленина, И. П. Бларамберга, А. Б. Ашика. Характерно, что к находкам из кургана Куль-Оба А. Н. Оленин подходил с точки зрения канонов классического искусства. Описывая знаменитую бляху в виде фигуры лежащего оленя, выполненную в традициях скифского звериного стиля, «неверную», по его мнению, трактовку рогов и копыт он объяснял «неумением ваятеля».¹⁵⁵⁸

Гегемония художественной археологии оказала и определенное положительное влияние в виде совершенствования методов графической фиксации находок как в полевых, так и в кабинетных условиях, главным образом при их публикации. При невозможности знакомства с подлинными артефактами рекомендовалось изучать их по «отливам и рисункам». К черчению планов и зарисовкам древностей стали привлекать профессиональных архитекторов и рисовальщиков — керченского городского архитектора А. Дигби, петербургских художников акад. Ф. Г. Солнцева, Р. Пикара, Афанасьева, Чесского, Андрузского, Семечкина и др.¹⁵⁵⁹ А. Н. Оленин считал, что большинство европейских трудов по археологии, в частности иллюстрированные гравюрами своды Б. Монфокона и А. К. Ф. Кейлюса, не дают читателю, не знакомому с подлинниками, адекватного представления об оригиналах. Президент Академии художеств был неумолим в своих требованиях к информативности и качеству археологических публикаций — они должны быть снабжены точными и четкими, без упущения малейших деталей, рисунками древностей.¹⁵⁶⁰ А. Н. Оленин изобрел способ факсимильных изображений для чтения надписей и сформулировал четкие правила для выполнения археологических рисунков. В одном из писем к А. И. Тургеневу он объяснял свои принципы изучения археологических памятников: «Сам смотри и разбирай, помятуя всегда стих Н. А. Крылова “А ларчик просто открывался!”… Памятники искусства древних, подлежащие археологическому разбору, должны быть мне представлены, при ученых толкованиях об оных… не иначе.., как с приложением подлинных памятников, или по крайней мере с самыми верными и подробными противнями (это старинное русское слово) вместо иностранного Facsimile. Вот мой символ веры археологический, филологический и технический».¹⁵⁶¹ Для первой трети XIX в., когда еще не существовало фотографии, предложенная Олениным методика способна была предоставить в распоряжение исследователей и широкой публики недоступный ранее археологический материал.¹⁵⁶²

На протяжении второго этапа в Северном Причерноморье местными археологами-дилетантами эмпирически вырабатывались полевые приемы раскопок поселений и могильников. От простого коллекционирования антиков и перекапывания культурного слоя с целью поиска высокохудожественных произведений археологи-эмпирики перешли к раскопкам с научными целями. Они пришли к пониманию важности фиксации конструктивных особенностей остатков древних сооружений, осознали необходимость составления полевой документации и топографической фиксации памятников. Ими самими или под их руководством были выполнены первые планы античных городищ Боспора, архитектурные обмеры погребальных сооружений — склепов и катакомб. Поль Дюбрюкс практиковал оригинальную методику раскопок курганов — на снос до материка,¹⁵⁶³ составлял дневники своих работ, выполнял масштабные схемы, рисунки, чертежи и подробные текстовые описания открытых памятников. К фронтальному разведочному исследованию археологических остатков Восточного Крыма Дюбрюкс приступил под влиянием И. А. Стемпковского с четко поставленной научной задачей и планом — собрать подробные сведения о недвижимых памятниках древности на европейском берегу Боспора Киммерийского. Этим исследованиям, проводившимся с необычайной тщательностью и кропотливостью, он посвятил 14 лет жизни и ими навечно воздвиг себе памятник в истории мировой археологии. Дюбрюкс обращал внимание на руины городов, поселений, крупные курганы в связи с окружающим антропогенным и природным ландштафтом, т. е. параллельно изучал прилегающую территорию в русле землеописательных традиций XVIII в. Равное внимание он уделял всем остаткам древности, в том числе святилищам, некрополям, укреплениям, террасам, валам, рвам, древним дорогам, акведукам, водопроводам, колодцам, следам землепользования и т. п. Обследованные памятники были им описаны, промерены и нанесены на планы и карту.

Изучение археологических памятников Юго-Западного Крыма ведет свое начало от первых работ К. И. Таблица и П. С. Палласа, продолженных в начале 1830-х гг. XIX в. Ф. Дюбуа де Монпере, но в то время лишь частично введенных в научный оборот. Гораздо меньшей тщательностью графической фиксации отличаются работы 1827 г. И. П. Бларамберга и его сына Владимира в Восточном Крыму, опиравшиеся на разведочные исследования Дюбрюкса. Вместо детального описания археологических остатков директор Керченского музея оставил сочинения чисто антикварного характера, наполненные историческими размышлениями и гипотезами об обследованных им памятниках. Петербургские академики Е. Е. Кёлер и X. Ф. Грефе в своем отзыве о статье Бларамберга «Замечания на некоторые места древней географии Тавриды» справедливо заключили, что «его рассуждение сделалось бы более поучительным, если бы, вместо лишних цитатов из древних писателей, он сообщил точнейшее описание этих остатков, с планами большого размера, и следовательно, более точными».¹⁵⁶⁴

И все же подавляющее большинство «полевых практик» того времени носило чисто антикварный характер. Раскопки были призваны удовлетворять любопытство военных и чиновников, стремившихся найти памятники монументальной греческой архитектуры и эффектные антики — золотые украшения, древнегреческую скульптуру, расписную керамику («этрусские» вазы), геммы, монеты и т. п. При этом красивые или ценные вещи вырывались из археологического контекста, а массовому археологическому материалу не придавалось должного значения. Примером подобных исследований на городищах могут служить раскопки Карла Крузе в Херсонесе (1827), раскопавшего видимые на поверхности земли руины средневековых храмов методом выемки грунта без фиксации. Основная их задача состояла в открытии архитектуры древних зданий (гл. 12.2). На снос, но не до материка, раскапывалось античное святилище Ахилла на Тендровской косе (1824), имевшее форму земляного холма в виде «опрокинутого чайного блюдечка», причем вскрытую землю военные моряки просеивали через решето, чтобы не пропустить монеты и граффити (гл. 10.4).

Расплывчато-неопределенный, недифференцированный подход к определению объекта познания отрицательно сказался на формировании собственно археологических методов. Большинство исследователей, до конца не осознавая специфику археологического источника, приходили к выработке методических приемов эмпирическим путем. Соотнесение сведений античных авторов о Причерноморье с данными эпиграфических и нумизматических источников, обнаруженных непосредственно в слое памятника, стало первым ориентиром для хронологических определений в классической археологии. Например, в работах И. П. Бларамберга и А. Б. Ашика,¹⁵⁶⁵ обративших внимание на эволюцию стандартов вещевого материала во времени, используются элементы методов типологической и морфологической классификаций, предприняты попытки установления хронологии погребальных комплексов через корреляцию отдельных вещей, прежде всего монет и надписей (гл. 14).

Начало широкомасштабных раскопок древних некрополей в Новороссийском крае связано с открытием кургана Куль-Оба под Керчью в 1830 г. Это событие с полным правом называют поворотным пунктом в истории русской археологии. С тех пор правительство стало рассматривать земли юга России как источник пополнения Эрмитажа произведениями античного искусства большой художественной и материальной ценности и начало регулярно ассигновать значительные средства на раскопки. Исследовательские задачи и методика полевых работ Д. В. Карейши и А. Б. Ашика, которым были поручены полевые исследования от имени и по поручению властей, сложились под влиянием определенного «социального» заказа — петербургское начальство требовало доставки в столицу все большего числа золотых вещей и высокохудожественных произведений античного ремесла, оставляя без внимания «бедные» находки, оседавшие в Керченском музее. Поэтому «официальными гробокопателями» основное внимание уделялось раскопкам могильников, по сути носившим кладоискательский характер. Практиковались выборочные раскопки единичных курганов или групп (кустов) курганных насыпей в могильниках античных городов Крыма и Таманского полуострова. Раскопки одновременно проводились в разных местах, и зачастую начатые курганы бросались недосле-дованными (судя по рапортам, к одним и тем же курганам оба археолога возвращались на протяжении нескольких лет). К пониманию необходимости планомерных исследований античных городищ и некрополей русская наука пришла только в первой четверти XX в.

Полевые работы Ашика и Карейши документировались рапортами на имя керчь-ени-кальского градоначальника, который осуществлял контроль и над финансовой отчетностью. Подлинники рапортов отправлялись в Петербург и изучались столичными экспертами — Е. Е. Кёлером, А. Н. Олениным, впоследствии Ф. А. Жилем, Б. В. Кёне, Э. Г. фон Муральтом, Л. Э. Стефани. К сожалению, выработка специализированных методов исследования археологических остатков не нашла отражения в специальных правилах проведения раскопок, необходимость составления которых отмечал еще в 1833 г. А. Н. Оленин.¹⁵⁶⁶ По требованию петербургских антиквариев отчеты Ашика и Карейши зачастую иллюстрировались рисунками находок и очень редко планами, чертежами и разрезами погребальных сооружений. Картографированию исследованных памятников внимание практически не уделялось.

В Керчи сложилась собственная полевая терминология в «курганографии». Эмпирически выработанная техника раскопок менялась в зависимости от размера, характера и состояния курганной насыпи. Во время снятия насыпи работали «на перевал», т. е. засыпали места, вскрытые до материка, землей, выкопанной в ходе раскопок. Выброс материка из боковых погребений кургана назывался «присыпь» («малые возвышения, примыкающие к кургану сбоку»); слой материковой земли, выброшенный при сооружении могильной ямы, именовался «начином». Курганы небольших размеров раскапывались «ямами» или «минами» (шахтами или колодцами), реже исследовались кольцевыми траншеями от подошвы по всей его окружности до уровня материка. Минами раскапывались и большие курганы, которые также прорезались глухими траншеями (редко сквозными, иногда с подбоем) по разным направлениям, так называемыми продольными «разрезами» до материка, направляемыми «по хребту присыпи от подошвы к центру», причем количество траншей определялось числом «присыпей» (рис. 88), либо насыпь исследовалась сегментами, с целью минимальных затрат энергии и времени. В случае находок богатых погребений обязательно практиковалась «промывка» через решето погребенной почвы и «дна гробницы», чтобы не пропустить монеты и мелкие украшения.¹⁵⁶⁷

При проведении раскопок на средства правительства нанятым артельщикам-землекопам выплачивалось вознаграждение от 80 к. до 1 р. 20 к. в день в зависимости от сезона работ.¹⁵⁶⁸ Основными инструментами являлись железный лом, топор, железные мотыги, кирки («заступы»), железные и деревянные «лопатки», носилки, тупые длинные прямые ножи для расчистки погребений. Ножом искали череп, но исследование скелета всегда начинали от ног, где, как правило, находили сопутствующий инвентарь, прежде всего керамику. Популярным инструментом являлся «железный щуп в 1.5 сажени длиною [3.2 м], с стальным на конце буравом». Последний использовали для поиска «отрезов» (т. е. «спуска, идущего вниз от поверхности материка и составляющего стенку земляной гробницы»).¹⁵⁶⁹ Щуп, однако, позволял обнаружить, да и то с большими погрешностями, лишь гробницы, вырытые в материке, а не в лежащей над ним насыпи.¹⁵⁷⁰

А. Б. Ашик, в начале своей археологической практики не считавший нужным следовать советам Дюбрюкса, уже через два года после начала раскопок пришел к тому же выводу, что и предшественник, — курганы нужно копать не траншеями или минами, а сносить их полностью до материка, для датировки памятника и изучения особенностей погребального ритуала при вскрытии могил обязательно фиксировать положение погребального инвентаря. «…При раскопке курганов не должно следовать никакой системе, — писал Ашик, — нужно сносить их совершенно, и тогда только можно наверное знать, что в кургане нет более гробницы […] Для определения времени, к которому относятся… памятники, очень важно знать — какие именно вещи найдены в гробнице и в каких именно местах. Нужно обращать внимание на все мелочи и даже на вещи, поврежденные временем».¹⁵⁷¹ В 1837 г. Ашик призывал «с тщанием… производить разыскания в … курганах, где гробницы находятся гораздо глубже материка»,¹⁵⁷² а в октябре 1838 г. констатировал: «В течение 6-летних занятий моих… мне случалось под одним и тем же курганом находить по две, по три и более гробниц, устроенных в разных направлениях и в разном одна от другой расстоянии. Опыт этот убедил меня, что теория разрытия курганов, начертанная покойным археологом Потоцким и другими, большею частью неверна; по крайней мере в отношении к пантикапейским курганам. Чтобы с уверенностью сказать, что в кургане нет ничего, необходимо… срыть его до основания: вот, по-моему, самое верное правило. Но разработка кургана, особенно большого, сопряжена с большими издержками… Все те, которые занимались разрытием курганов, в том числе и я, всегда искали для раскопки курган, который бы представлял по своей наружности какую-нибудь вероятность на открытие».¹⁵⁷³

С 1831 г. раскопки траншеями как поселений, так и могильников стали традиционными для русской классической археологии вплоть до рубежа XIX—XX вв. О методике, применявшейся Ашиком и Карейшей, сегодня принято говорить как о варварской, но мы должны помнить, что она вырабатывалась эмпирическим путем, учителей и наставников (за исключением Дюбрюкса) у первопроходцев не было. Тем не менее материалы раскопок тех лет играют огромную роль в современных научных исследованиях, поскольку археологами XIX в. была собрана значительная и уникальная часть курганных коллекций античной эпохи, хранящихся в музеях России и Украины. Истина, что «все исторично», достаточно банальна — методические приемы полевых археологических исследований совершенствуются постоянно, и практикуемые сегодня значительной частью археологов методы полевой работы уже кажутся анахронизмами. В ходе многолетних полевых исследований античных памятников близ Керчи были выработаны многие правила и приемы раскопок, в середине XIX в. применявшиеся в других регионах Причерноморья — в Ольвии, Неаполе Скифском, Херсонесе, в Нижнем По-донье, а также при раскопках скифских курганов Поднепровья. Эта полевая методика впоследствии была воспринята представителями других разделов археологии.

Негативную оценку полевых работ Ашика и Карейши давали уже их современники. Так, в 1852 г. обозревая старые раскопки группы курганов к северу от хребта горы Митридат в Керчи, П. В. Беккер писал: «Кучи земли, еще не поросшей травою, доказывают, что раскопы были деланы по всем направлениям, но я не видел ни системы, ни плана в этом хаосе. Кажется, что при раскапывании больше обращали внимания на величину курганов и работали то там, то сям. Эта непоследовательность при работе не могла способствовать ни к познанию местности древней Пантикапеи, ни к наукообразному изучению найденных предметов. Поэтому можно радоваться, что при новейших раскопках следуют уже правильной схеме. Несмотря ни на величину, ни на наружный вид курганов, их разрывают один за другим, и нет сомнения, что при этом способе разрытия и при ведении журнала о каждой раскопке достигнут результатов самых удовлетворительных».¹⁵⁷⁴

Таким образом, методические приемы полевой работы, выработанные в 1810—1820-х гг. Дюбрюксом, к началу 1830-х гг. были забыты и научный уровень раскопок и разведок существенно снизился. Раскопки многослойных античных городов и поселений, оборонительных сооружений, святилищ, изучение системы древнего землепользования без четкой исследовательской программы, разносторонних знаний в области антиковедения, отсутствие полевого опыта, постоянных источников финансирования и пр. не могли дать столько эффектных находок, как раскопки курганов. В 1830—1850-х гг. основное направление исследований было сдвинуто от главных задач, поставленных И. А. Стемпковским, и наметившаяся в первой четверти XIX в. гармония в изучении всех групп памятников в более позднее время закреплена не была.¹⁵⁷⁵

Академическое антиковедение первой трети XIX в., представленное сугубо кабинетными учеными, основное внимание уделяло изучению не собственно археологических, а письменных, эпиграфических, нумизматических источников и произведений античного искусства. В силу специфики источниковой базы классическая археология рассматривалась, с одной стороны, как раздел искусствознания, с другой — как одна из частных дисциплин антиковедения, главным образом как придаток древней истории, «которая с факелом критики проникает во мрак прошедшего».¹⁵⁷⁶

Большинство конкретно-научных исследований еще с XVIII в. традиционно было посвящено истории и археологии Боспорского царства. Монография Д. Рауль-Рошетта о греческих древностях Боспора Киммерийского (1822), хотя и не дала связного очерка истории Боспора, представила на суд ученых Европы ряд критических и исторических заметок о многих впервые опубликованных надписях и монетах, ставших известными французскому ученому от одесских археологов. В критических рецензиях на эту книгу П. И. Кёппен и Е. Е. Кёлер дали свои поправки к ряду надписей и монет, осмотренных ими de visu в южнорусских музеях и частных собраниях. Первый связный очерк истории Северного Причерноморья на основе критического разбора всех видов источников спустя два десятилетия дал Август Бёк (гл. 8.2). Хотя обобщающие труды П. И. Кёппена и И. А. Стемпковского остались неизданными, первыми исследователями были высказаны многие гипотезы, остающиеся дискуссионными и по сей день.¹⁵⁷⁷ Так, вопросы политической и экономической истории Боспора и Нимфея и эволюции их контактов с Афинами затронуты в совершенно забытом историческом исследовании И. А. Стемпковского о Нимфее.¹⁵⁷⁸ Благодаря надписям стала известна титулатура правителей Боспора, а также названия подчиненных им местных племен и греческих полисов на берегах Понта, и соответственно поставлен вопрос об изменении с течением времени границ царства.

Одной из основных задач науки стало выяснение имен и хронологии царствований правителей и тиранов Боспора. По надписям и монетам были установлены имена более десятка боспорских династов, неизвестных по письменной традиции — Комосария, Спарток III, Пе-рисад II, Спарток IV, Левкои II, Рискупорид I, Савромат I, Гепепирия, Рискупорид II, Рими-талк, Евпатор, Савромат II и т. п. Вся хронология правителей Боспора III в. н. э. прояснилась на основе изучения монет. К числу боспорских правителей принадлежит Эвмел, отец Спар-тока III (по современной хронологии), имя которого известно из надписи КБН 19, неверно списанной и опубликованной еще Вакселем и Палласом.¹⁵⁷⁹ Первыми издателями имя царя было ошибочно восстановлено как Эвмен — EYMENOY. Согласуясь с текстом Диодора Сицилийского, Д. Рауль-Рошетт исправил его на Эвмела (EYMHAOY),¹⁵⁸⁰ что подтвердила находка 1824 г. в Пантикапее надписи с посвящением Деметре Фесмофоре (КБН 18), которую впервые издал И. А. Стемпковский по копии П. Дюбрюкса.¹⁵⁸¹ Так, шаг за шагом наука, коррелируя данные письменной традиции, эпиграфики и нумизматики, проясняла многие «темные места» политической истории Боспора. Напротив, экономическая, религиозная и культурная история царства оставались практически не исследованными — культовым памятникам посвящены лишь несколько статей Е. Е. Кёлера, П. И. Кёппена (не издана, см. гл. 15), отдельные пассажи в книгах Ф. Дюбуа де Монпере и А. Б. Ашика.

Таким образом, на протяжении второго этапа в первой трети XIX в. формируется осознанный научный интерес к археологическим памятникам Северного Причерноморья, предопределивший возможность их использования в качестве важного исторического источника. Хотя провинциальные антикварии стремились объединить усилия для решения насущных задач молодой науки, но и Одесский, и Керченский археологические кружки не являлись формальными организациями. После смерти их лидера — И. А. Стемпковского — они практически распались, но через несколько лет возродились в форме специализированного историко-археологического общества.

На мой взгляд, нельзя согласиться с заключением Г. С. Лебедева, что формирование основных разделов, направлений, местных центров и школ российской археологии происходило только в пост-уваровский период (1884—1899).¹⁵⁸² Первый провинциальный археологический центр в России был создан археологами-любителями Новороссийского края еще в начале XIX в. Пионеры классической археологии сумели на русской почве привить интерес к классической древности, выработали методику проведения исследований и определили на перспективу приоритетные задачи полевой и кабинетной работы.

На третьем этапе (1839—1859) происходило становление организационной структуры классической археологии в России, в рамках которой проходило ее сложение как самостоятельной научной дисциплины. Если массовое открытие южнорусских музеев относится ко второму этапу, то создание археологических обществ, занимавшихся классической археологией, уже к третьему.

С прогрессом русской науки и культуры, ростом исторических знаний, проникновением принципа историзма в умственную жизнь общества и углублением на этой основе исторического самосознания нации крепло понимание важности археологического изучения собственной страны. Эта тенденция нашла проявление в создании специализированных историко-археологических обществ в Москве, Одессе, Петербурге — уже к середине XIX в. русская классическая археология как составная часть отечественного антиковедения стала фактом, но лишь немногие археологи смогли всецело посвятить себя профессиональной научной деятельности.

В конце 1830—1840-х гг. сложились благоприятные условия для возникновения в России общественных организаций, формально не входящих в государственные институты, — археологических обществ, сеть которых в основном сформировалась уже во второй половине века. В 1839 г. было основано Одесское общество истории и древностей (ООИД, существовало до 1922 г., его преемником стало основанное в 1959 г. Одесское археологическое общество), в 1846 г.— Петербургское археолого-нумизматическое общество (с 1851 г. и по уставу 1866 г. — Имп. Русское археологическое общество, ликвидировано в 1924 г.), тесно связанное не только со столичными аристократическими и чиновничьими кругами, но и с научными центрами — Академией наук, Эрмитажем, Публичной библиотекой, университетом. Следует также упомянуть, что в 1843 г. в Киеве была открыта Временная комиссия для разбора древних актов при киевском генерал-губернаторе, тесно связанная с профессурой университета св. Владимира. Члены комиссии занялись археологическим изучением не только славяно-русских древностей древней столицы, но и раскопками курганов Юго-Западного края, в том числе скифских.¹⁵⁸³

Археологические общества как новая для страны форма организации науки стали своеобразными методическими центрами, инициировавшими разработку проблем классической археологии. Несмотря на отсутствие твердой материальной базы и оплачиваемого штата сотрудников, общества выработали собственные научные программы, сумели организовать исследования в области причерноморских древностей, заслушать, обсудить и издать научные труды в собственных периодических изданиях или в качестве отдельных монографий — первые обобщающие книги об античных древностях различных регионов Северного Причерноморья. Они организовали археологические экспедиции, начали сбор коллекций археологических памятников, создали собственные музеи и библиотеки, широко практиковали обмен научной литературой и дублетными памятниками с другими учреждениями, наладили научные контакты с учреждениями и отдельными учеными-коллегами в России и за рубежом.

Необходимость более совершенной организации археологической деятельности, упрочения материальной базы и расширения числа ученых для изучения материальных остатков прошлого осознавалась и в правительственных кругах. Создание в 1850 г. Комиссии для исследования древностей, затем Строгановской комиссии и ее преобразование в 1859 г. в Имп. Археологическую комиссию при Министерстве Имп. двора, финансировавшихся за счет казны, стали закономерным итогом этого процесса. Комиссия, объединявшая квалифицированных штатных специалистов (председатель и три члена), почетных членов и членов-корреспондентов по всей стране, стала общегосударственным центром, координирующим археологические раскопки. Ей был подчинен Керченский музей древностей и Римская комиссия археологических разысканий.¹⁵⁸⁴ В ведении комиссии находились охрана, учет, научная экспертиза и систематизация древностей,¹⁵⁸⁵ кабинетные исследования и публикации памятников, организация и проведение раскопок. В Археологическую комиссию должны были поступать все находки, сделанные на казенных и общественных землях, которые затем распределялись в Эрмитаж и другие музейные хранилища.¹⁵⁸⁶ Почти два десятилетия спустя после основания комиссия добилась распоряжений Министерства государственных имуществ (1883), МВД (1882, 1883, 1886) и Синода (1884) о запрещении раскопок без ее разрешения. В ходе реорганизации 1889 г. комиссии было предоставлено исключительное право разрешать и контролировать полевые археологические исследования по всей стране с помощью открытых листов и с обязательным требованием представления полевого отчета о работах на государственных, городских и крестьянских землях. Таким образом, в 1840—1850-х гг. была создана организационная структура науки, не претерпевшая существенных изменений вплоть до советских времен.

Внимание археологов того времени фокусировалось на объектах, вещественных древностях, понимаемых как любые древние источники — письменные, эпиграфические, нумизматические, археологические, причем последние изучались в русле антикваризма и эстетствующей археологии. Различие между историей и археологией виделось не в объекте изучения, а в методике исследований соответствующих источников. Предметом исследования являлась история, исторический процесс, воплощенный в вещественных древностях, являвшихся материальным продуктом жизнедеятельности античного общества.

Программа исследований Одесского общества включала: распространение исторических и археологических знаний о Южной России путем сбора, описания и хранения древностей Новороссии, а также критическое изучение письменной традиции о Северном Причерноморье. Помимо археологических исследований, общество занималось и чисто историческими, археографическими, географическими, этнографическими, статистическими изысканиями.¹⁵⁸⁷ В речи, произнесенной при открытии Одесского общества истории и древностей 25 апреля 1839 г., А. С. Стурдза прямо говорил, что «археология, лишенная содействия и света прочих наук, не может достигнуть своей цели; одинокая, она блуждает в волшебном кругу бесплодных и произвольных догадок…», но в тесном взаимодействии с историей, эпиграфикой, нумизматикой и филологией может достигнуть выдающихся успехов.¹⁵⁸⁸ Говоря современным языком, Стурдза пропагандировал междисциплинарный подход к изучению прошлого юга России. Часть задач, поставленных ранее И. А. Стемпковским, нашла отражение в программной речи президента ООИД Д. М. Княжевича «О способах к достижению цели, предложенной уставом общества» (1840), где акцент смещен в сторону археологии — подчеркивалась необходимость картографирования курганов, улучшения методики их раскопок, снятие планов городищ и обмерных чертежей архитектурных остатков, копирование фресок, создание музея общества, а также составление свода известий древних авторов о Северном Причерноморье.¹⁵⁸⁹ Однако столь широкие задачи в практической деятельности привели к распылению интеллектуальных сил и ограниченных денежных средств, что в конечном итоге затормозило углубленную разработку обществом проблем классической археологии и древней истории Причерноморья.

Несмотря на утверждение «Правил для разрытия курганов» (1843)¹⁵⁹⁰ и «Наставлений, как надлежит поступать при открытии древностей» (1851),¹⁵⁹¹ на практике основные их положения не находили должного применения. Так, опубликованная Н. Н. Мурзакевичем в ЗООИД информация о собственных работах на о-ве Фидониси (1841) и в Ольвии (1846) ни в коей мере даже по меркам того времени не может рассматриваться как полноценный полевой отчет. Не случайно настойчивое стремление Мурзакевича получить «дублеты» памятников, главным образом пополнявших Эрмитаж и Керченский музей. Мысль о том, что таким образом разъединяются находки из одних археологических комплексов, большинству антиквариев даже не приходила в голову — такая практика в то время была общепринятой. На очередной запрос ООИД в Министерство Имп. двора о передаче эрмитажных дублетов в Одесский музей новый директор Эрмитажа С. А. Гедеонов, понимавший пагубность дробления коллекций для науки, в 1865 г. ответил категорическим отказом: «Все музеумы дорожат полнотой своих собраний, здесь, где дело идет о единственной в мире коллекции древностей Киммерийского Босфора, Эрмитаж почитает неприкосновенность ее жизненным для себя вопросом, себя же, в той мере, какая подлежит влиянию его, ответственным в этой неприкосновенности перед всей Россией.

Каждый из предметов, входящих в состав керченских древностей, принадлежит как часть одного отдельного целого той или другой знаменитой и в археологическом мире всеизвестной находке. От сохранения в нерушимой целости даже ничтожнейших, к таким находкам относящихся мелочей зависит и само значение императорского музеума, как единственного обладателя единственными на свете археологическими сокровищами».¹⁵⁹²

Невосполнимые утраты коллекций южнорусских археологических музеев, подвергшихся разграблению в ходе многочисленных войн и революций XIX—XX столетий, общеизвестны. При этом, несмотря на все исторические катаклизмы прошедших веков, Эрмитаж сумел сохранить подавляющее большинство памятников из раскопок XVIII—XIX вв. в неприкосновенности — во время Второй мировой войны погибли лишь археологические комплексы, в 1932 г. переданные Эрмитажем в провинциальные музеи Украины, например, часть погребального инвентаря Александропольского кургана, попавшая в Харьков, вещи из Мелыуновского клада, комплекс Чмырева кургана и др. (в Эрмитаже сохранилось лишь небольшое число подлинных образцов и гальванокопий).¹⁵⁹³

П. И. Кёппен призывал соотечественников начать изучение памятников археологии в контексте древнего культурного ландшафта, исследовать структуру степных курганов Южной России как памятников надгробной архитектуры, прекратить их грабительские раскопки.¹⁵⁹⁴

Значительное влияние на развитие специфических черт отечественной классической археологии оказало то, что раскопками была открыта своеобразная, варваризованная культура греческих городов-колоний, дающая материал по исторической этнологии Северного Причерноморья. В поле зрения антиквариев еще с XVIII в. попадали не только греческие, но и скифские древности (Литой курган, курган Патиньоти, Куль-Оба, курган на земле мирзы Кекуват-ского и др.). «Почти все памятники, найденные в Тавриде, носят на себе несомненный отпечаток греческого происхождения, — констатирует анонимный автор 1822 г., скорее всего И. П. Бларамберг. — Нос другой стороны, оные тем не менее доказывают, что пантикапейцы, по близкому соседству и непрестанным сношениям со скифами, заимствовали многие обычаи у сих последних. Сие в особенности доказывается тем, что в некоторых могилах найдены лошадиные кости: странное обыкновение, существовавшее, как известно, у одних скифов».¹⁵⁹⁵ Восточный Крым и Таманский полуостров стали «прочно ассоциироваться с курганной культурой, с уникальными находками из погребальных комплексов, которые часто имели своеобразный смешанный греко-варварский характер».¹⁵⁹⁶

К середине XIX столетия антикварии Новороссии осознали важность изучения синхронных культур номадов и оседлого населения на территориях, сопредельных с античными государствами Причерноморья, что в конечном итоге привело к выделению скифологии в самостоятельный раздел археологии. «Вникая в отношения народа к народу, — писал Ашик, — нельзя не убедиться, что памятники древности, какой бы то ни было страны, имеют между собою неразрывную связь и что не иначе могут быть поясняемы, как при взаимном их сличении. К сожалению, классические древности греко-римские, которые по справедливости должны занимать первое место в области археологии, поглощали до сих пор все способности и труды антиквариев. Едва прошло несколько лет с тех пор, как археологи обратили внимание на древности других народов, и уже труды этих ученых приносят обильные плоды. У нас в России… сокрыт еще неистощимый запас археологических сокровищ. Кроме Керчи, вся Новая Россия, Бессарабия и Кавказ ждут заступа, который бы открыл то, что в их недрах скрывается драгоценного».¹⁵⁹⁷

В научной литературе середины XIX в. были предприняты попытки разработать хронологию, этническую и типологическую классификацию погребальных комплексов Боспора. Еще П. Дюбрюкс распределил боспорские погребальные сооружения на шесть типов (видов). К древнейшим он относил вырубленные в скале склепы (некрополи Илурата и Киммерика, могильник у д. Булганак в 4 верстах от Керчи), которые археолог приписывал киммерийцам или более древним народам. К греко-скифской эпохе он отнес вырубленные в скале катакомбы на северной покатости горы Митридат (некрополь Пантикапея) как с трупосожжениями, так и с трупоположениями, входы в которые зачастую перекрывали курганные насыпи; подкур-ганнные катакомбы Дюбрюкс ошибочно относил к скифам, а кремации в урнах считал греческими захоронениями. Уступчатые подкурганные склепы, аналогичные склепу кургана Патиньоти и склепу Куль-Обы, он отнес к четвертому типу погребальных сооружений; к пятому — склепы по величине аналогичные куль-обскому, но с дугообразным сводом и с «преддверием», оштукатуренные известью или красным цементом; к шестому — греческие могилы на равнине к северу от Керчи, сооруженные из тесаных камней, «заложенные более или менее глубоко», как в небольших курганах, так и бескурганные, открытые в межкурганном пространстве; бескур-ганные погребения Дюбрюкс считал более поздними, чем катакомбы с трупосожжениями.¹⁵⁹⁸

Знакомый с неизданными рукописями Дюбрюкса Э. Г. фон Муральт пытался обосновать хронологические критерии для погребальных сооружений, используя как датирующие элементы данные нумизматики (монеты, находимые в погребениях); наличие или отсутствие стекла в погребальном инвентаре, которое обычно встречалось в комплексах римского времени; «стиль ваз и украшений, находимых вместе с остатками погребенных», так как расписные вазы обнаруживали в более ранних, чем римские, погребениях.¹⁵⁹⁹ Муральт представил членам ПАНО «хронологическое обозрение разрытия курганов на берегах Босфора Киммерийского»: древнейшим погребальным обрядом он посчитал кремацию («сжигание на кострах») и «пепельные урны» (кремация в бронзовых, каменных, свинцовых, серебряных и керамических сосудах), которые предшествуют римской эпохе; «египетские склепы» (Царский курган, Куль-Оба), т. е. склепы с уступчатым перекрытием камеры; гробницы с круглым, или «римским», сводом; могилы из кирпича; могильные ямы, перекрытые камнем или досками; катакомбы и «разные роды гробов и саркофагов». Надгробные плиты с надписями он предположительно отнес к римской эпохе.¹⁶⁰⁰

Ф. А. Жиль, опираясь на классификацию Дюбрюкса, выделил и попытался определить хронологические рамки бытования шести типов погребальных сооружений Боспора: 1) подкурганные гробницы с «египетским» сводом (VI—IV вв. до н. э.); 2) подкурганные грунтовые могилы с перекрытием каменными плитами или черепицей, плитовые или черепичные гробницы с трупосожжениями и трупоположениями, кремации, или «простые пепельные гробницы, означающие место, где был костер», относимые им к IV в. до н. э.— I в. н. э.; 3) подкурганные гробницы с круглыми, или «римскими» сводами, с трупоположениями, датируемые «эпохой римского владычества», по крайней мере II в. н. э.; 4) погребения с надгробиями, украшенными рельефами и надписями, относимые ко II—III вв. н. э. и позднее; 5) гробницы, высеченные в скале; 6) погребения в катакомбах.¹⁶⁰¹

Чиновник Керченского музея древностей А. С. Линевич систематизировал свои 4-месячные наблюдения в специальной статье «О керченских гробницах».¹⁶⁰² Он выделил семь типов погребальных сооружений: 1) склепы с уступчатым перекрытием; 2) земляные катакомбы; 3) каменные гробницы (склепы без уступчатых сводов из мелких плит пиленого известняка и без отверсия для входа, либо сложенные из отесанных, иногда целых, плит); 4) «земляные гробницы» на поверхности материка (с каменной обкладкой в виде плит, либо не покрытые плитами, причем непе-рекрытые погребения автор считал древнейшими); 5) грунтовые могилы, впущенные в материк на различную глубину, иногда перекрытые каменными плитами; неперекрытые погребения он отнес «к лучшим и… более древним временам Греции»; 6) трупосожжения всех разновидностей («жженые гробницы»); 7) «черепичные гробницы». Как подметил Ю. А. Виноградов, археолог обратил внимание на погребения, прорезавшие друг друга, т. е. на горизонтальную стратиграфию некрополей, верно посчитав, что именно таким путем можно решить вопросы хронологии погребальных комплексов. Линевич пришел к выводу, что склепы, «каменные и земляные гробницы», находящиеся на поверхности материка и перекрытые плитами, «не принадлежат исключительно какому-нибудь периоду времени». Хронологическую последовательность остальных памятников он распределил так: «земляные гробницы, находящиеся на поверхности материка и не крытые плитами»; «жженые гробницы»; неглубокие грунтовые могилы без перекрытий каменными плитами; «черепичные гробницы»; глубоко врезанные в материк грунтовые погребения, перекрытые плитами; неглубокие грунтовые могилы, перекрытые плитами.

Дискуссию вызвал вопрос об этнической принадлежности погребений Куль-Обы, ныне определяемых как скифские. И. А. Стемпковский, П. Дюбрюкс и Д. Рауль-Рошетт приписали основное захоронение скифскому царю, А. Н. Оленин осторожно посчитал его принадлежащим либо скифскому, либо парфянскому, либо понтийскому владетелю, жившему «за век и более до Р. X.». Дюбуа де Монпере, напротив, считал его принадлежащим боспорскому царю — либо Левкону I, либо Перисаду II. С последним заключением не согласился Г. И. Спасский, писавший, что погребенный боспорский царь, «как видно по сохранившемуся его черепу, умер в молодых летах, а Левкои и Перисад, по всем историческим указаниям, кончили свою жизнь в глубокой старости».¹⁶⁰³ Ашик, признавая погребение скорее скифским по инвентарю, все же склонялся к мнению Спасского. Жиль приписывал памятник боспорскому царю Сатиру I или его сыну Левкону I. Ю. А. Виноградов даже высказал удивление радикальностью и смелостью выводов ученых того времени в оценке уровня развития греко-варварских связей на Боспоре.¹⁶⁰⁴

Существенные сдвиги к лучшему фиксируются в области методики «полевых практик». Пагубность методических приемов полевой работы официальных керченских археологов, проводивших исследования без определенного плана, осознавалась как в ученых, так и в правительственных кругах. «Донесения, представленные ныне лицами, на которых возложено было произведение раскопок при Босфоре, — писал Э. Г. фон Муральт, — погружают нас в нерас-путываемый хаос. Читая их, как будто находишься среди лабиринта, в котором подвергаешься опасности заблудиться, без надежды найти Ариаднину нить, чтобы из него выпутаться».¹⁶⁰⁵ С приходом к общему руководству археологическими исследованиями в России министра уделов Л. А. Перовского были возобновлены раскопки античных городов и поселений Причерноморья, которые, однако, не приняли систематический характер, а также некрополей греческих городов и курганов в глубине степей, что дало толчок к развитию скифской археологии. Год от года количество пунктов на территории распространения греческой культуры, где велись полевые археологические исследования, возрастало; раскопки непрерывно приводили к новым, зачастую весьма важным открытиям. Безусловная заслуга Л. А. Перовского перед отечественной наукой состоит в том, что он стремился упорядочить раскопки и жестко регламентировать методику полевых исследований. В обязательном порядке археологам предписывалось вести поденные записи работ, съемку планов, изготовление рисунков находок, составление подробных полевых отчетов.¹⁶⁰⁶ П. В. Беккер так описывал методику раскопок курганов, внедряемую Л. А. Перовским в Керчи: «Прежде обыкновенно старались проникнуть во внутренность кургана, то делая отверстия с одной стороны, то разрывая его в прямом или крестообразном направлении. Теперь же стараются срезать по возможности весь курган, чтобы исследовать его во всех направлениях. Работа начинается сверху, где делают четвероугольное углубление в несколько сажень. Не выходя из границ верхнего квадрата, насыпь, образующую курган, выбрасывают до тех пор, пока не достигнут материка, таким образом или прямо попадают на гроб, или проникают до бокового его входа. Когда гроб найден, его очищают с величайшею осторожностию; тогда кто-нибудь спускается вниз, и по останам и по другим признакам, заметя положение мертвого, начинает исследование с ног и мало-помалу доходит до головы. При этом он перебирает прах и землю ножом, ищет зарытых вещей и вынимает найденное без всякого повреждения».¹⁶⁰⁷

Сотрудником Л. А. Перовского и впоследствии старшим членом Имп. Археологической комиссии являлся ученик акад. X. Д. Френа, ориенталист П. С. Савельев, издававший не только в научной, но и в губернской периодике инструкции, как проводить раскопки и описания курганов с целью представить «исследователям курганов примерные описи курганов и журнала раскопок» — два важнейших методических ориентира для будущих археологов на поприще «курганографии».¹⁶⁰⁸ В годы Крымской войны П. С. Савельев принимал участие в доследовании разграбленного в древности Большого Александропольского кургана (Луговой могилы) в 80 верстах от Екатеринослава (ныне г. Днепропетровск, Украина), в районе предполагаемого Гер-роса Геродота. Главным методистом и основным экспертом при раскопках был керченский археолог А. Е. Люценко,¹⁶⁰⁹ раскопавший курган путем снятия всей насыпи — «единственно правильный путь, по которому, однако, последующие поколения не пошли».¹⁶¹⁰

Методика полевых работ, проводившихся по распоряжению Перовского, определялась спецификой исследуемого памятника. Так, первые масштабные раскопки античного города были проведены П. М. Леонтьевым на прекрасно сохранившемся Недвиговском городище (1853), которое к тому времени было лишь минимально затронуто выборками камня. Перед раскопками профессор и архитектор А. А. Авдеев специально ездили в Керчь для знакомства с практикой и методикой раскопок. Оттуда они привезли на Нижний Дон керчь-еникальс-кого мещанина Сурикова — «малороссы и казаки, работавшие у нас, получили почтение к “русскому”, как они его звали, великому мастеру замечать обрезы и открывать гробницы».¹⁶¹¹ Леонтьев заложил траншею («канаву») по диагонали через все Недвиговское городище шириной 3 сажени (около 6 м), сделав поперечные ответвления; раскопками было затронуто менее 1/20 площади городища, и тем не менее они позволили впервые выявить крепостные сооружения Танаиса. Начальник экспедиции прекрасно понимал пагубность раскопок траншеями и рекомендовал будущим археологом проводить исследования большими площадями. Московский профессор нашел восемь надписей (из них шесть датированных), давших принципиально важную информацию о жизни города в эпоху его упадка и окончательно подтвердивших локализацию города на Недвиговском городище. Фиксации и стратиграфических наблюдений (в современном понимании) при раскопках не велось, а добытый материал не мог быть должным образом осмыслен из-за несовершенства и неразработанности хронологических определений. Относительная «бедность» находок и невыразительность архитектурных остатков заставила Леонтьева переключить внимание на могильник, исследовавшийся параллельно с городищем, причем раскопки больших курганов проводились несколькими продольными траншеями (отдельными сегментами от подошвы к центру), небольших — минами в средней части или на снос до материка. Леонтьев уделял внимание не только археологиче-

скому, но и антропологическому материалу, ценность которого он понимал как «источник определения расы» (гл. 17).

В том же 1853 г. А. С. Уваров провел раскопки на городище и некрополе Ольвии по одинаковой методике — траншеями («канавами») в разных направлениях. Из-за многочисленных выборок камня местными жителями и традиционной для Ольвии сырцово-каменной архитектуры, о чем исследователь знать в то время не мог, на поверхности земли планы зданий не читались (гл. 10.3). По той же методике он провел раскопки на городище Керменчик под Симферополем (Неаполь Скифский, гл. 13). Напротив, столкнувшись в Херсонесе с остатками каменной, а не сырцово-каменной архитектуры, он полностью, широкой площадью вскрыл комплекс Уваровской базилики, так как ее план читался на поверхности земли (гл. 12.2).

Много лет спустя А. А. Спицын поставил вопрос о низком методическом уровне полевых работ и соответственно недостоверности исторических выводов в трудах А. С. Уварова.¹⁶¹² В советской историографии взгляд на А. С. Уварова как на барина-дилетанта, принесшего больше вреда, чем пользы, науке, под влиянием работ В. И. Равдоникаса и А. В. Арциховского стал традиционным.¹⁶¹³ И лишь сравнительно недавно почти сорокалетняя научная и организационная деятельность А. С. Уварова на благо отечественной археологии получила объективную оценку.¹⁶¹⁴ Обвинения в бесполезности раскопок А. С. Уварова в связи с несовершенством их методики, на мой взгляд, безосновательны, так как он соответственно их документировал: сохранились его полевые отчеты и описи находок,¹⁶¹⁵ где погребальный инвентарь разделен по комплексам. Другое дело, что эти материалы не были востребованы ни им самим, ни исследователями последующих поколений и остались неизданными и забытыми. Еще раз повторю, что с современных позиций говорить о «правильности» подобных раскопок смысла не имеет, ведь по прошествии почти 150 лет любые полевые исследования выглядят методически слабыми.

Череда эффектных находок в Северном Причерноморье привела и к негативным для науки последствиям, косвенно стимулировав разграбление «счастливчиками» курганов и к широкому распространению грабительских раскопок. Нанимая в качестве артельщиков местных крестьян и мещан, официальные археологи постоянно обращались к одним и тем же опытным раскопщикам. Получив представление о методике и практике работ, многие из артельщиков втайне от властей проводили собственные раскопки. Этот доходный промысел привел во многих местах — в Парутино, Севастополе, Керчи, на Таманском полуострове — к настоящей эпидемии кладоискательства. Местные власти и население также внесли свою лепту в разрушение памятников — после официальных раскопок окрестные жители извлекали камень сначала из траншей, а затем и по всей площади городищ, разбирали курганные крепиды и насыпи, подкурганные склепы и т. п. для собственных построек и других хозяйственных нужд. Несмотря на все административные запреты, эта практика процветает до сих пор.

Тенденция приоритетности художественной археологии, развивавшейся исключительно на гуманитарной основе, закрепляется на третьем этапе. Попытки натуралиста акад. К. М. Бэра в середине столетия контаминировать гуманитарное знание с естественнонаучным в то время не нашли должного отклика среди русских историков и археологов. Ученый пытался внедрить антропологический подход к изучению культуры и этноса независимо от исторической эпохи, привить на русской почве «систему трех веков» (1836), изложенную им в предисловии к русскому переводу книги И. Я. Ворсо «Северные древности королевского музея в Копенгагене» (1861). Большинством специалистов были отвергнуты и гипотезы самого Бэра в области исторической географии Причерноморья античной эпохи.

Систематизация и обобщение всего известного науке материала, накопленного в ходе раскопок с конца XVIII в., стали ярким показателем третьего этапа становления классической археологии. Замечательные археологические открытия в Восточном Крыму и на Таманском полуострове стимулировали издание целой серии отдельных монографий по истории и археологии Боспорского царства.¹⁶¹⁶ В отличие от предыдущего этапа, когда издавались практически только надписи и монеты, с работы Ашика о расписной пантикапейской катакомбе (1845) началась публикация собственно археологического материала, главным образом произведений древнего искусства и быта. В «Журнале Министерства внутренних дел» и в «Записках» Одесского общества стала регулярно появляться подробная информация о раскопках в Новороссийском крае. Скорейший ввод в научный оборот археологического материала В. В. Григорьев определил как одно из основных условий прогресса науки: «Чтобы извлечь из найденных памятников, что заключают они в себе для объяснения прошлого, надо, чтобы эти памятники были доступны: были срисованы и описаны, а описания и рисунки изданы». Он же сформулировал целую программу изучения античных государств Причерноморья:

«В деле разъяснения… памятников, в деле превращения… сырого материала в плоть и кровь истории, сделано, сравнительно с обширностью поставленных задач, еще весьма мало. Не видим мы, например, чтобы выяснено было удовлетворительно: в чем заключались особенности греческой жизни, развивавшейся на берегах Киммерийского Воспора, тогда как греческое население этого края необходимо должно было представлять эти особенности, как в устройстве и управлении политическом, так и в религиозных верованиях и обрядах, в обычаях семейных и общественных, в искусстве и других сторонах жизни; не видим, чтобы хотя на шаг продвинулось вперед разрешение вопросов: к каким племенам человечества принадлежло туземное население Привоспорского края, среди которого основали эллины свои колонии; кто в особенности были эти знаменитые скифы и другие родственные им народы, царей которых видим мы занимающими престол Воспора; в каких отношениях находились династии эти к греческим подданным своим; в какой мере сильно было воздействие греческой цивилизации на господствовавших “варваров”, и так далее… Между тем… последние вопросы суть самые любопытные для нас. Только к разрешению их… надо приступать с обширною и разнообразною ученостью. Мало для этого знать по-гречески и быть знакомым с писателями классической древности: надо знать также древний Восток, надо быть хорошим лингвистом, надо изучать дело сравнительно (курсив мой.— И. Т.)… Сколько знаем, таким сравнительным изучением обоего рода древностей не занимался еще никто».¹⁶¹⁷

Эпохальным событием в истории русской археологии, подведшим своеобразную черту под многолетними изысканиями на территории Боспора, стал выход в свет сводного труда «Древности Боспора Киммерийского, хранящиеся в Императорском музее Эрмитажа» (1854) Ф. А. Жиля и Л. Э. Стефани. Текст книги составлен на основании извлечений из рукописей П. Дюбрюкса, полевых отчетов А. Б. Ашика, Д. В. Карейши, М. И. Бларамберга, К. Р. Бегичева, и в результате непосредственного изучения памятников, украсивших столичный музей. В роскошном атласе помещены таблицы литографий с гравюр на меди и камне, выполненные с карандашных и акварельных рисунков находок. В тексте Л. Э. Стефани к таблицам ДБК артефакты классифицированы не по типам вещей, не по археологическим комплексам, которые вполне поддаются выделению по рукописным отчетам керченских археологов, а по материалу, из которого выполнен погребальный инвентарь (золото, серебро, бронза, керамика и т. п.). По справедливому заключению М. И. Ростовцева, все исследования Стефани носили преимущественно антикварный характер с уклоном в сторону мифологических и историко-религиозных штудий. При анализе находок в то время традиционно ставилась художественная и историческая, а не собственно археологическая интерпретация памятника.¹⁶¹⁸ Эти «родимые пятна» антикваризма, главным образом в среде музейных хранителей, в полной мере не изжиты до настоящего времени, причем не только в России, но и во всем мире — классическая археология в западноевропейской и американской науке XX в. до сих пор зачастую рассматривается как часть Kunstgeschichte.¹⁶¹⁹ Показательно, что Стефани мало интересовали «варварские» (скифо-сарматские) древности, к которым он подходил с точки зрения канонов греческого искусства. В соответствии с эстетикой Винкельмана главное внимание академик посвящал произведениям эпохи классики в ущерб архаическим, эллинистическим и римским памятникам. Однако именно труды Л. Э. Стефани положили основу научной классификации, датировке и интерпретации шедевров античного искусства, найденных в Северном Причерноморье. Работы петербургского ученого стояли в одном ряду с исследованиями его западноевропейских коллег и вполне соответствовали уровню развития мирового антиковедения середины XIX в.

Исследователи первой половины XIX в. понимали важность сбора и сопоставления всех античных письменных свидетельств о Северном Причерноморье. Еще в 1823 г. такой полный свод предлагал издать И. А. Стемпковский, а в 1840—1845 гг.— Одесское общество истории и древностей.¹⁶²⁰ Действительный член ООИД, учитель греческого языка гимназии при Ришель-евском лицее М. Г. Палеолог, происходивший из «константинопольских греков», занялся «извлечением из древних эллинских поэтов и прозаиков тех мест, кои относятся к истории, географии или топографии Новороссийского края. Из сих сведений, со временем, общество намерено издать извлечение — вроде известного извлечения Стриттерова memoriae populo-rum, — преимущественно приспособленное к южному краю России».¹⁶²¹ Однако этот замысел не был реализован. Русское археологическое общество также обратилось к изучению свидетельств античных авторов о Причерноморье. Секретарь Третьего отделения Р. И. Минцлов на Общем собрании 28 ноября 1853 г. поставил вопрос о необходимости публикации «Сборника извлечений из классических писателей о странах, находящихся ныне в пределах империи Российской, особенно же о северных и восточных берегах Черного моря» (вплоть до византийских авторов) в подлиннике и с русским переводом, объяснительными примечаниями и биографическими известиями о самих писателях, с приложением «в виде образца такого извлечения из Трифиодора». Общество постановило печатать извлечения в своих записках и «из отдельных оттисков составлять постепенно особые собрания». Ранее, на заседании классического отделения РАО 14 мая 1853 г. Р. И. Минцлов представил план этого труда.¹⁶²² Однако на тот момент отечественная историко-филологическая наука еще не располагала необходимыми научными силами для проведения критического анализа огромного массива письменных источников, поэтому и не смогла выполнить поставленную задачу. Лишь на качественно новом этапе развития русского антиковедения был подготовлен тщательный двухтомный труд В. В. Латышева, представляющий сводку греческих и латинских поэтических и прозаических текстов с русским переводом.¹⁶²³

На мой взгляд, следует согласиться с Б. Триггером, что антикваризм (или антиквариа-низм) в Европе XV—начала XIX в. не был косным, тормозящим развитие археологии явлением, как это зачастую представляют в исследованиях по истории археологии. Именно антикварии начали коллекционирование памятников, провели первые раскопки с научными целями, создали научные общества и сеть музеев по всему континенту. Пионеры археологии научились описывать и классифицировать памятники и произведения искусства, проводить раскопки и фиксировать находки, применять различные датировки, в том числе используя стратиграфические наблюдения. Историческая ограниченность антикваризма заключается в том, что древности зачастую рассматривались лишь как иллюстрации к древней истории человечества. Ученые этого направления, главным образом археологи-классики, были убеждены, что истинное историческое знание может быть получено только при анализе письменных источников.¹⁶²⁴ Не имея специальной филологической подготовки, большинство антиквариев некритически следовали письменной традиции, оставляя артефактам роль вспомогательного материала. Вывод Б. Триггера о значимости периода антикваризма в археологии Западной Европы справедлив и в отношении археологии Российской империи. Однако период антикваризма отечественная наука сумела пережить не за четыре, а всего за полтора века своего развития. Уже в первой половине—середине XIX в. отдельные ученые пришли к пониманию приоритетности археологических данных перед кабинетным толкованием отрывочных и зачастую противоречивых письменных свидетельств о северном береге Понта: «Не с книгою, не с древним писателем в руках надо изучать эти страны, а раскапывая места, уже определенные, мы подтвердим или опровергнем наши предположения», — писал А. С. Уваров в 1856 г.¹⁶²⁵

За полтора века в России была создана систематическая и непрерывная культурная традиция в области археологического изучения классической древности, внесшая существенный вклад в мировую археологию и антиковедение открытием неповторимой, яркой и своеобразной материальной культуры древней контактной зоны между греческими городами-колониями Северного Причерноморья и окружавшими их варварскими племенами. Зародившись как деятельность увлеченных древностью дилетантов, классическая археология стала своего рода «испытательным полигоном» структурообразующих характеристик археологической науки, сферой подготовки первых археологов-профессионалов, объединенных специализированными научными центрами. К середине XIX в. отечественная классическая археология сформировалась в самостоятельную научную дисциплину, тесно связанную с другими антиковедческими дисциплинами. Возникнув намного позднее, чем западноевропейская классическая археология, отечественная наука взаимодействовала с более развитым зарубежным антиковедением как внутри страны (Е. Е. Кёлер, Ф. И. Круг, X. Ф. Грефе, Л. Э. Стефани), так и за ее пределами (Д. Рауль-Рошетт, А. Бёк и др.). Специфика объекта познания классической археологии привела к формированию и господству художественно-эстетического подхода в восприятии и изучении античных памятников, когда массовому археологическому материалу не уделялось должного внимания. С другой стороны, исследователи XIX в. осознали, что раскопки, открывающие не только собственно археологические, но и эпиграфические и нумизматические памятники, служат пополнению источниковой базы исторической науки. Они пришли к закономерному выводу, что археологические источники увеличивают познавательные возможности других видов источников — служат критерием достоверности античных письменных свидетельств, дополняют информацию и взаимно датируются с эпиграфическими и нумизматическими источниками. Закономерно, что в этот период археологическое знание оказалось слабо дифференцированным от исторического. Памятники археологии (в том числе эпиграфические и нумизматические) были призваны дополнять и иллюстрировать историю античных государств Северного Причерноморья, рассматривавшуюся как история династий, политических событий, войн и их последствий для границ государств.

Очевиден и факт преемственности проблематики, занимавшей ученых конца XVIII—первой половины XIX в. и современных исследователей, проявившийся в общности многих исследовательских задач. В этот период был поставлен ряд вопросов (прежде всего в области исторической географии Северного Причерноморья), ответы на которые не найдены до сих пор.

На новом этапе развития науки, с конца XIX в. отечественное антиковедение приступило к реализации ряда задач исследовательской программы И. А. Стемпковского, обнародованной еще в первой четверти столетия: создание сводных фундаментальных корпусов письменных, эпиграфических, нумизматических и археологических источников.¹⁶²⁶ Идеи И. А. Стемпковского получили дальнейшее развитие в детализированной исследовательской программе академика М. И. Ростовцева, сформулированной им в статье «Классические и скифские древности северного побережья Черного моря» (1918).¹⁶²⁷ Как в этой, так и в других его работах дается высокая оценка исследований археологов-любителей первой трети XIX в., сумевших правильно понять главные задачи научного изучения античных памятников Причерноморья. По сути программа И. А. Стемпковского—М. И. Ростовцева носит исчерпывающий характер и сегодня. Ей следуют современные ученые, даже не подозревая, что «говорят прозой».¹⁶²⁸

Здесь мы сталкиваемся с до сих пор неосознанным феноменом. Программа, выработанная на начальном этапе развития науки не профессиональным ученым, а дилетантом, остается актуальной и по сей день. Н. Г. Чернышевский верно подметил: «Новая эпоха в науке создается чаще всего не специалистом, который слишком привык к рутине и обыкновенно отличается от своих сотоварищей только большим или меньшим объемом, но не существенным различием в содержании знания, — преобразователями науки являются обыкновенные люди, первоначально занимавшиеся другой отраслью знания… Причина тому очень проста: человек, приступающий к глубокому исследованию с запасом знаний, чуждых другим ученым, легче замечает в новом предмете стороны, ускользающие от их внимания».¹⁶²⁹ Этот парадокс, как представляется, наглядно демонстрирует представленный краткий обзор первых исследовательских программ отечественной классической археологии на первых трех этапах ее развития.

• 8.2. ИЗУЧЕНИЕ ЛАПИДАРНЫХ ПАМЯТНИКОВ СЕВЕРНОГО ПРИЧЕРНОМОРЬЯ

Лапидарные памятники, совмещающие в себе достоинства письменных и археологических источников, первыми привлекли к себе внимание исследователей, что определило их главенствующее место в Источниковой базе русского антиковедения. Возникнув в эпоху Возрождения, эпиграфика призвана была решать вопросы сбора, фиксации, публикации и истолкования древних текстов на камне, металле, керамике и т.п., а также изучать по ним ход развития языка и письма. Чтобы прочитать и правильно интерпретировать античные надписи, недостаточно хорошо знать классические языки — специалисту нужны широкие историко-филологические знания. В первой трети XIX в. эпиграфику отчасти относили к числу филологических дисциплин («литературной филологии»), отчасти — к археологии («монументальной филологии»), лишь к 1840-м гг. она оформилась в особую науку. В XIX в. ученые разных стран Европы пытались выработать методику определения подлинности надписей, их датировки и относительной хронологии по характеру письма, т. е. палеографическим признакам и другим датирующим элементам, сформулировать правила чтения и восстановления недостающих частей текста путем сопоставления аналогичных, но полнее сохранившихся стереотипных по содержанию и формулировкам надписей, расшифровать сокращения и т. п. Рост Источниковой базы, появление еще с XVII в. значительного числа эпиграфических сводов и сборников греческих и латинских надписей (найденных в какой-либо стране, на определенной территории, тематических сборников, сборников избранных надписей и пр.), трудности, связанные с их одновременным использованием, привели к осознанию необходимости издания сводов античных надписей, начиная с древнегреческих.

Значение данных эпиграфики для античной истории юга России трудно переоценить. Как правило не искаженные позднейшими изменениями, надписи являются важнейшим первоисточником для реконструкции различных аспектов истории Северного Причерноморья, скудно освещенного нарративной традицией. Различные категории надписей содержат огромный материал историко-культурного характера. По надписям появилась возможность изучать ономастику и проводить этнолингвистическую атрибуцию имен населения Причерноморья античной эпохи. Тексты эпиграфических документов северного берега Понта выделяются и местной терминологией, и наличием до конца нерасшифрованных знаков — так называемых сарматских. Для того чтобы прийти к этой сумме знаний, мировой эпиграфике пришлось пройти долгий путь становления и развития, причем русская наука сыграла в ее истории далеко не последнюю роль.

Первыми собирателями, копиистами и издателями надписей Северного Причерноморья были ученые-натуралисты и путешественники — П. С. Паллас, Ф. К. Маршал фон Бибер-штейн, И. О. Потоцкий, Л. Ваксель, П. И. Сумароков, Э. Д. Кларк и др. Они не были подготовлены к эпиграфическим исследованиям, зачастую составляли неточные копии текстов,¹⁶³⁰ так как знание классических языков у многих из них оставляло желать лучшего, а из-за неразвитости эпиграфики в то время они не могли быть знакомы с формулярами надписей. К счастью, копии десятков впервые найденных, зачастую сильно поврежденных надписей сохранились в рукописных материалах XVIII—первой половины XIX в. Эти копии в ряде случаев полезны для реконструкции текстов надписей, так как многие из них отличаются от воспроизведений, опубликованных в позднейших сводах, лучшей сохранностью. Они передают более точную форму букв, чем в искаженных при изданиях литографиях и гравюрах. Рукописные материалы нередко дают более точные сведения о местах и времени находок лапидарных памятников. Ряд надписей с тех пор был утрачен, поэтому, по моему твердому убеждению, знакомство с архивными документами должно быть непременным условием при любых переизданиях сводов античных и средневековых надписей Причерноморья. Рукописные копии XVIII—середины XIX в. имеют значительную ценность и при реконструкции и комментировании эпиграфических текстов.

Приоритет в деле научного изучения и издания эпиграфических памятников по строго научным критическим методам в России принадлежит Е. Е. Кёлеру, использовавшему одновременно приемы филологической и исторической интерпретации.¹⁶³¹ Его суровые, но зачастую справедливые замечания порицали ошибки в изданиях других исследователей, способствуя очищению эпиграфического материала путем строгой критики: Кёлер не оставлял без внимания ни одну надпись, неудачно объясненную или неточно прочитанную другими. Статьи академика об античном Причерноморье пестрят уничтожающими критическими выпадами против эпиграфических штудий Д. Рауль-Рошетта, П. И. Кёппена, И. А. Стемпковского, И. П. Бларамберга. Язвительные рецензии Кёлера¹⁶³² в определенной мере способствовали повышению научного уровня изданий эпиграфических памятников. При издании надписей после первого путешествия на юг России (1804) Кёлер сетовал: «Знаю, в какой степени, для совершенного понимания надписи, необходима отчетливость в копиях подобного рода, тем более, что надпись (царицы Комосарии. — И. Т.) относится к столь отдаленным временам, и что наш обыкновенный типографский шрифт не может передать с точностью подлинную форму древних букв. Но этот… недостаток совершенно вознаградится в полном сочинении, которое я намерен издать об этом предмете».¹⁶³³ В коротком вступлении к статье с изданием двух ольвийских надписей, в том числе декрета в честь Протогена (IPE, I², 32), с посвящением исследования владельцу Ильинского графу А. Г. Кушелеву-Безбородко, Кёлер с ревностью и раздражением в адрес непрофессиональных антиквариев писал, что с тех же памятников «ходило несколько ошибочных копий, изготовленных людьми без знаний, которых можно назвать литературными сводниками, или литературными сплетниками, поэтому я сообщаю здесь правильные оттиски с обоих».¹⁶³⁴ С категорической оценкой профессионального ученого в полной мере согласиться нельзя — к трудам дилетантов «следует относиться не с суровым и холодным осуждением, а с благодарностью. Они обратили внимание на те памятники, на которые в России еще долго смотрели как на строительный материал».¹⁶³⁵

Занятия наукой в то время были достаточно дорогими, их могли себе позволить лишь антикварии, рассчитывавшие на финансовую помощь государства или меценатов, таких как граф Н. П. Румянцев. П. И. Кёппен, независимо от Кёлера издавший в Вене декрет в честь Протогена, констатировал дороговизну издательских расходов и обратил внимание на неспособность даже западноевропейских типографий того времени обеспечить точное воспроизведение надписей (они в то время традиционно издавались строчными буквами): «Печатанием я вообще был доволен, но зато же взыскали с меня и хорошие деньги. Двести экземпляров особо напечатанных Uber Alterthum und Kunst in RuBland, 200 экземпляров Nordgestade («А1-terthiimer am Nordgestade des Pontus».— И. Г.), и 100 экз. ольвийского псефизма стоили мне более 600 гульденов или рублей государственными ассигнациями, так что… к 45 червонцам я должен был приложить еще и свои деньги. […] Псефизму, или определение ольвийского народа и Совета в честь Протогена,., напечатал особо еще 100 оттисков, это в трех типографиях.., не было довольно заглавных греческих букв».¹⁶³⁶ Сам П. И. Кёппен публиковал надписи исключительно по собственным копиям, что значительно повышает ценность его исследований.

Неразработанность в ту эпоху вопросов палеографических особенностей шрифта и хронологии греческих надписей приводила к расхождениям среди ученых-антиковедов в их датировке. Это в полной мере относится к жемчужине ольвийской эпиграфики — Протогенов-скому декрету: «Время иссечения этой достопримечательной надписи.., — писал Кёппен, — разные ученые определяли различно. Так например: Малте-Брен относит оное к III веку до Р. Хр., Рауль-Рошетт ко II или I веку до Р. Хр., Летронн к I столетию до Р. Хр., Кёлер ко временам имп. Тиверия, к I веку по Р. Хр., а Газе к первому или даже ко II веку нашего летоисчисления.— Безделица! Всего сотни четыре лет разницы».¹⁶³⁷ Следует отметить, что и в наши дни датировка и исторический контекст появления декрета в честь Протогена, относимого Ю. Г. Виноградовым к 20—10-м гг. III в. до н.э., вызывает оживленные споры среди антиковедов-эпиграфистов и археологов.¹⁶³⁸

Первыми публикаторами целой серии причерноморских надписей выступили провинциальные антикварии И. А. Стемпковский,¹⁶³⁹ И. П. Бларамберг,¹⁶⁴⁰ В. Г. Тепляков (гл. 9), А. Б. Ашик, Д. В. Карейша и др., которые не получили специального образования в области классической филологии и археологии. Их ошибки в чтении и интерпретации надписей были неизбежны. Стемпковский и Бларамберг зачастую консультировались с одесским греком А. Ф. Панагио-дор-Никовулом о правильности чтения и перевода новых лапидарных памятников. Они издавали надписи не только по собственным копиям, но и по спискам, которые передавали им антикварии, вообще не знавшие классических языков, такие как П. А. Дюбрюкс, А. Галлера и др. Следует отметить и определенные достоинства работ дилетантов — провинциальные антикварии стремились передавать в рисунках с наибольшей точностью все особенности копируемых лапидарных памятников, не допуская произвольных восстановлений надписей в поврежденных или слабочитаемых текстах, чем зачастую грешили филологи-классики. Благодаря трудам любителей археологии год от года накапливался и вводился в оборот новый эпиграфический материал, причем копирование надписей с каждым десятилетием становилось точнее, совершенствовались приемы и навыки научного исследования, издание и комментирование текстов постепенно приобретало научные черты.

Понимая ограниченность своих познаний в античной эпиграфике, одесские археологи регулярно общались с профессиональными учеными на Западе, предоставляя собранные ими материалы для публикации за границей. Знакомство П. И. Кёппена с Августом Бёком во время заграничного путешествия в марте—апреле 1824 г. оказалось очень плодотворным для науки.

Август Бёк (Bockh, 1785—1867), немецкий филолог-классик и историк Древней Греции, основатель греческой эпиграфики; действительный член Берлинской (1814) и ряда европейских Академий наук; действительный член ООИД (16 октября 1844), иностранный член-корреспондент РАО (24 ноября 1847). Родился в Карлсруе, после окончания местной гимназии учился богословским наукам и филологии у Ф. А. Вольфа в университете г. Галле, затем в университетском семинаре в Берлине (1805). С 1807 г. экстраординарный, с 1809 г. ординарный профессор Гейдельбергского университета. В 1810 г. был приглашен занять кафедру красноречия и древней литературы в Берлинском университете, где преподавал до своей смерти. Автор исследований о Платоне, о метрическом размере од Пиндара и критического издания его произведений (1811—1821), о греческих трагиках Эсхиле, Софокле, Эврипиде, о Манефоне (1845), о лунных циклах и календаре у греков (1855, 1859), издатель и переводчик «Антигоны» Софокла (1843), эпиграфико-хронологических этюдов (1856), «Энциклопедии и методологии филологических наук» (1877), а также монографий «Staatshaushaltung der Athener» (1817, в 3 т.), «Metrologische Untersuchungen uber Gewichte, Miinzfusse und Maasse des Altertums» (1838) и др. По его инициативе в 1815 г. Берлинской АН предпринято издание свода греческих надписей «Corpus inscriptionum Graecarum» (Berolini, 1824—1862. Vol. 1—4), первые два тома которого изданы самим Бёком, к остальным он успел собрать материал.

Бёк просил у Кёппена разрешения «воспользоваться снимками надписей», снятых в Южной России, и продемонстрировал гостю первые листы корректуры корпуса греческих надписей. «Печать очень хороша; из надписей многие гравированы, — записал Кёппен в дневнике.— Есть и особые литые буквы, большая часть букв… как у Кларка, употребленная им для надписей. […] По приглашению Бёка, который просил меня сообщить ему мои греческие надписи, ольвийские и воспорийские, чтобы с моих первоначальных списков издать оные, я отправился к профессору Бутману. И ему Бёк сказывал, что он находит несправедливым нападения Кёлера; между тем, однако, Бутман советовал в Санкт-Петербурге иметь свидание с Кёлером. Кёлер на его возражения писал ему, что и он уже отступается от своего предположения на счет опущенного места (в декрете в честь Протогена. — И. Т.), где из слова CAIQN он первые буквы почитал началом слова САГГАФАРЬТНЕ».¹⁶⁴¹

Через Кёппена связи с Бёком наладили и члены Новороссийского археологического кружка. Встретившись в июле 1829 г. с И. П. Бларамбергом в Керчи, П. И. Кёппен отметил в путевых записках: «Свиданием с одесским археологом я воспользовался для исполнения поручения берлинского ученого филолога.., который, возвращая мне мои списки с разных ольвийских надписей, служивших ему руководством при напечатании сих памятников в издаваемом королевской академиею своде греческих надписей, просил о сообщении точных копий со вновь открываемых в Южной России надписей. Сей просьбы конечно никто удобнее г. Бларамберга, директора археологических музеев в Одессе, Феодосии и Керчи, исполнить не может».¹⁶⁴² Бларамберг регулярно отправлял списки надписей в Берлин А. Бёку. Последний был очень признателен своему корреспонденту и увековечил имя одесского антиквария в предисловии и в комментариях к многим надписям свода («Blarambergius missit» etc.). Ученик Бёка Ф. Дюбуа де Монпере, издавший последние два тома и атлас путешествия на юг России и Кавказ одновременно с выходом второго тома «Корпуса греческих надписей», предоставил составителю более точные копии многих причерноморских надписей.

Связи с маститым берлинским коллегой пытался наладить и Стемпковский, прекрасно понимавший важность и значение античного эпиграфического материала: «Я все надеялся улучить время, — сообщал Иван Алексеевич Кёппену 19 января 1830 г., — чтобы составить записку о здешних надписях, и до сих пор не мог еще сего сделать… Мне хотелось бы послать г-ну Бёку что-нибудь основательное, тем более что проведши, в прошлом ноябре, несколько дней в Тамани, я имел случай с особенным вниманием рассмотреть хранящиеся при тамошней церкви надписи и открыть в оных новые обстоятельства, упущенные г-м Кёлером в издании оных (Mon[ument] de Comosar[ye]). Я прочитал целые слова, коих г-н К[ёлер] и не заметил; многие другие мною поправлены, и я нашел, что в надписи Динамисы (КБН 1046.— И. Т.) Висконти, хотя и за глаза, но лучше видел, нежели наш почтенный академик. Теперь надеюсь иметь несколько досуга, и если только боли не положат препятствия, соберу все что можно будет, напишу письмецо к г-ну Бёку, и все к вам доставлю».¹⁶⁴³

Четырехтомный свод древнегреческих надписей в формате in folio был напечатан по инициативе А. Бёка Берлинской Академией наук в 1824—1862 гг. Здесь надписи, вырезанные на камне, а также на керамике, монетах и других изделиях из металла, были расположены по географо-хронологическому принципу. Во 2-й том «Corpus inscriptionum Graeca-гиш» (1843) вошло всего около 140 лапидарных памятников, найденных в Южной России (1 надпись из Тиры, 46 из Ольвии и ее округи, 7 из Херсонеса, 78 с территории Боспора). В историческом введении и первой главе Бёк привел очерк истории греческих колоний на северных берегах Понта Эвксинского, их политического устройства, религии, обычаев, взаимоотношений с варварами (скифами, сарматами, фиссагетами, галатами, местами и другими племенами), изложил историю Ольвии, Херсонеса Таврического и Боспорского царства на основе анализа, корреляции и взаимопроверки всех доступных видов источников. Таким образом, очерк Бёка стал первым строго научным обобщающим изложением истории Северного Причерноморья в античную эпоху. Во второй главе автор подверг исследованию формы языка причерноморских памятников и дал классификацию имен собственных по их происхождению. Тексты эпиграфических документов «получили в этом издании вполне научную разработку и надлежащее объяснение, стоявшее на высоте тогдашней науки».¹⁶⁴⁴ Недостатком свода явился факт публикации причерноморских надписей не на основе их изучения de visu, а по другим изданиям (И. О. Потоцкого, Е. Е. Кёлера, Ф. Б. Грефе и др.), по копиям корреспондентов автора (И. П. Бларамберга, П.И. Кёппена, Ф. Дюбуа де Монпере и др.), что неизбежно приводило к ошибкам в восстановлениях и интерпретации надписей.¹⁶⁴⁵ Однако «обширная эрудиция и критический талант гениального ученого подсказывали ему такие объяснения и поправки, которые впоследствии совершенно оправдывались», — констатировал В. В. Латышев, высоко ценивший глубокое знание древностей и необыкновенную филологическую проницательность создателя греческой эпиграфики.¹⁶⁴⁶ Своими трудами А. Бёк содействовал созданию кадров эпиграфистов по всей Европе, в том числе и в России: антикварии, работавшие с опубликованным им сводом, знакомились с методикой работы над эпиграфическими документами, следовали показанным им приемам критики текстов, перенимая опыт научного издания и исследования эпиграфических источников.

В 1847 г. немецкий антиковед Т. Моммзен представил Берлинской Академии наук проект издания свода латинских надписей — «Corpus inscriptionum Latinarum» в 15 томах, который стал выходить лишь с 1863 г. Развитие латинской эпиграфики в России тормозилось единичным числом известных науке памятников. И. А. Стемпковский в одном из писем к П. И. Кёппену настоятельно просил выяснить судьбу одного камня: «Лет двадцать тому назад, в начале управления здешним краем Дюка де Ришелье, был найден на Днестре, около селения Чобру-чей,¹⁶⁴⁷ кажется только не на левом, а на правом берегу (так по крайней мере уверял меня генерал Ферстер), мрамор с латинскою надписью. Сей памятник был тогда же отослан в Петербург, и находится ныне, как уверяют, в Эрмитаже, а может быть, в Академии наук. Вы знаете, как редки здесь латинские надписи: любопытно бы знать, что говорит упоминаемая мною, которая, кажется, никогда не была издана. Нельзя ли разведать о сем, найти надпись, и списать ее: но так, что Старшина (акад. Е. Е. Кёлер. — И. Т.) не знал о сем; ибо в противном случае он не позволит. Есть ли отыщете, то хорошо сделаете, напечатав ее в ваших Библиографических листах, так как вы напечатали надпись Аврелия Сальвиана (IPE, I², 551. — И. Т.).¹⁶⁴⁸ Есть ли же не заблагорассудите, то, ради Бога, пришлите мне копию, чем меня премного обяжете».¹⁶⁴⁹ Вероятно, поиски Кёппена оказались безрезультатными, так как эта надпись, видимо, утратила свою паспортизацию и не фигурирует в корпусе В. В. Латышева. Позднее, в 1881 г. во дворе крестьянина с. Чобручи, находящемся на Левобережье Днестра (ныне Сло-бодзейский район Приднестровья, Молдова), был найден декрет г. Тиры 181 г. (IPE, I², 2). В.И. Гошкевич высказал предположение о локализации в районе Чобручей Офиуссы Птолемея (Ptol. Ill, 10, 8); тот же город искал Ф. К. Брун в окрестностях с. Короткого, где в 1846 г. был найден римский императорский декрет 201 г. с подтверждением права граждан Тиры на беспошлинную торговлю (IPE, I², 4).¹⁶⁵⁰ Обе гипотезы ныне отвергнуты большинством специалистов.

Русское антиковедение первой половины XIX в. было еще не подготовлено к созданию такого обобщающего фундаментального труда, как корпус причерноморских надписей. Напомню, что еще в 1823 г. И. А. Стемпковский высказал мысль о необходимости создания полного свода всех «палеографических» (т. е. эпиграфических) памятников Северного Причерноморья.¹⁶⁵¹ Первой задачей стал учет всех известных на то время лапидарных надписей. Необходимость принятия мер к охране и копированию эпиграфических памятников Тавриды осознавалась и в Петербурге — в 1839 г. министр финансов Е. Ф. Канкрин поручил советнику Таврической казенной палаты И. С. Андреевскому собрать сведения относительно «древних письменных памятников» в Крыму.¹⁶⁵²

Идею создания свода надписей поддержало и Одесское общество истории и древностей. 18 декабря 1846 г. его члены постановили издать на средства ООИД на русском языке «полное собрание» греческих и латинских надписей, открытых в Ольвии, Херсонесе, Феодосии, Керчи и других местах юга России, «распределив оные, буде можно, хронологически».¹⁶⁵³ Копированием известных надписей занялся Н. Н. Мурзакевич. В отчете ООИД за 1846—1847 гг. объяснены побудительные мотивы для подготовки свода: «Значительная часть эллинских надписей, разновременно открытых в Новороссийском крае, хотя и помещена в известном издании ученого Августа Бёкка… Corpus inscriptionum Graecarum, edit. A. Boeckhii. Berolini, 1823, 4 vol. in fol., однако ж книги сии, по дороговизне и отдаленности места, не для всякого любителя доступны; потому они по большей части неизвестны. Общество, желая облегчить и доставить как любителю древностей, так и всякому образованному путешественнику возможность пользоваться подобным собранием, предположило сделать небольшое по формату и недорогое в цене издание, и для сей цели определило: списав и собрав все известные в Новороссийском крае эллинские надписи, издать для употребления желающих. Списки 49 надписей, хранящихся в музеумах Феодосийском, Керченском, а также и в Одесском, уже доставлены обществу секретарем. По собрании всех надписей сполна, общество приступит к изданию».¹⁶⁵⁴ Среди документов общества, по заключению С. Р. Тохтасьева, определенную ценность представляют материалы к этому неосуществленному изданию, прежде всего копии утраченных и до сих пор неизданных античных и средневековых лапидарных памятников, а также альбомы рисунков экспонатов Одесского городского музея древностей и музея ООИД, из которых небольшая часть «забытых» и пропавших после Крымской войны надписей была впервые опубликована П. О. Карышковским.¹⁶⁵⁵

20 февраля 1847 г. А. Б. Ашик известил сочленов по Одесскому обществу, что по поручению М. С. Воронцова он занимается «составлением полного и систематического собрания палеографических памятников Воспора Киммерийского». Керченский археолог просил разрешения посвятить свой труд ООИД и «не отказать в содействии» при его издании. Общество постановило «оказать пособие» в этом начинании. Практически все боспорские надписи, известные на момент издания, вошли в книгу Ашика «Воспорское царство» — часть переиздана из корпуса А. Бёка, из публикаций и рукописей И. А. Стемпковского и И. П. Бларамберга, часть издана впервые. Усилиями Н. Н. Мурзакевича, П. В. Беккера, Ф. К. Бруна на страницах «Записок» ООИД было издано большое число вновь открытых в Причерноморье лапидарных памятников, как правило, с научным комментарием.¹⁶⁵⁶ Однако поставленную задачу издания полного свода надписей Одесское общество было выполнить не в силах из-за недостаточного уровня развития эпиграфики в то время и отсутствия кадров подготовленных специалистов.¹⁶⁵⁷

Столичные ученые второй трети XIX в. также не остались в стороне от эпиграфических штудий. Публикации вновь найденных надписей появляются на страницах изданий Имп. Академии наук¹⁶⁵⁸ и в трудах Императорского археологического общества. Последнее даже опубликовало специальную инструкцию о копировании эпиграфических документов.¹⁶⁵⁹ А. С. Уваров и профессор П. М. Леонтьев уделяли значительное внимание эпиграфическому материалу, собранному ими во время раскопок и разведок.¹⁶⁶⁰ Другой издатель надписей акад. X. Ф. Грефе, как правило, публиковал памятники по снимкам, копиям и эстампажам других лиц, в частности П. И. Кёппена и А. А. Мартынова.¹⁶⁶¹ Акад. Л. Э. Стефани вошел в историю отечественной эпиграфики критическим изданием и восстановлением всех известных на то время надписей Боспорского царства во втором томе «Древностей Боспора Киммерийского».

Во второй половине XIX в. вопрос подготовки корпуса античных надписей Причерноморья был поставлен вновь. Он обсуждался на заседаниях РАО и на нескольких всероссийских археологических съездах, созываемых МАО. Инициатором создания свода в 1876 г. выступил востоковед А.Я. Гаркави, подавший в РАО соответствующую записку. Автор подчеркнул, что потребность в таком сборнике назрела давно, так как ученые, краеведы и коллекционеры, занимающиеся древностями Южной России, «испытывали неудобства» из-за отсутствия такого издания. В РАО была образована комиссия из А.Я. Гаркави, И. В. Помяловского и Ф.Ф. Соколова, выработавшая подробный план и принципы издания. В 1878 г. А.Я. Гаркави вновь поднял вопрос о сборнике и предложил поручить его составление И. В. Помяловскому и Ф. Ф. Соколову. Соколов, занятый тогда собственными научными исследованиями, обещал приступить к работе не раньше, чем через два года, а в 1882 г. выступил с инициативой поручить подготовку труда В. В. Латышеву.¹⁶⁶² Таким образом, только во второй половине века, с созданием собственной эпиграфической школы, отцом которой по праву считается профессор Петербургского университета и Петербургского историко-филологического института Ф. Ф. Соколов,¹⁶⁶³ отечественная наука в лице его ученика В. В. Латышева смогла приступить к изданию полного свода античных (древнегреческих и латинских) и греческих надписей византийской эпохи Северного Причерноморья.¹⁶⁶⁴ Эти труды принесли автору заслуженный авторитет и признание в мировом антиковедении.

• 8.3. ЗАРОЖДЕНИЕ КЕРАМИЧЕСКОЙ ЭПИГРАФИКИ В РОССИИ

Керамическая эпиграфика — одна из отраслей античного источниковедения, занимающаяся в первую очередь изучением самой многочисленной группы эпиграфического материала, встречаемого на памятниках поздней классики и эллинизма, — клейм с легендами на сосудах, главным образом амфорах, кровельной черепице и кирпичах. Клейма, имеющие датирующие признаки и определяющие места изготовления керамики, дают прекрасный материал для изучения хронологии и географии античной торговли.

Традиционно основоположниками керамической эпиграфики как науки считаются Л. Э. Стефани и П. В. Беккер,¹⁶⁶⁵ активно публиковавшие с середины XIX в. большие коллекции клейм, происходящих главным образом из античных поселений Северного Причерноморья.¹⁶⁶⁶ Не умаляя заслуг этих ученых-первооткрывателей (достаточно сказать, что в Западной Европе работы аналогичного характера появились лишь в 1860—1890-е гг.¹⁶⁶⁷), следует отметить, что имеются прямые доказательства того, что в России интерес к керамическим клеймам возник за несколько десятилетий до появления трудов Л. Э. Стефани и П. В. Беккера. Эти наблюдения полностью подтверждаются архивными материалами Г. К. Э. Кёлера, И. П. Бларамберга и П. И. Кёппена (первые два являлись коллекционерами памятников керамической эпиграфики).

Особый интерес представляет дневник путешествия Е.Е.Кёлера в Новороссию 1821 г., в который он заносил данные о встреченных им наиболее интересных древностях. В первую очередь академик обращал внимание на неизвестные эпиграфические документы, которые стремился быстрее ввести в научный оборот. Сбором и копированием греческих надписей занимались многие и до Кёлера, но он один из первых обратил внимание и включил в дневник не только списки с лапидарных памятников, но и копии сорока амфорных и одного черепичного клейма, встреченных им при посещении Николаева, с. Ильинского (Ольвии), Одессы, Севастополя, Феодосии и Харькова в местных музеях и частных собраниях, в том числе в коллекции И. П. Бларамберга.¹⁶⁶⁸ Однако качество прорисей оставляет желать лучшего. Не указан масштаб, надписи выполнены заглавным шрифтом, не передающим палеографических особенностей оригинала, рисунки с эмблем, содержащихся в клеймах, слишком схематичны, да и приводятся они далеко не во всех случаях. Чувствуется отсутствие навыков при работе со столь сложным видом письменных источников. Ошибки особенно заметны в копиях, выполненных с поврежденных или плохо читаемых клейм. Здесь нередки пропуски или замена букв, некоторые надписи переданы бессмысленным набором знаков, что только затрудняет их правильное восстановление и зачастую не позволяет провести надежную локализацию клейм. Правда, следует иметь в виду, что в отдельных случаях, как это было, например, в Севастополе, Кёлер видел не сами клейма, а лишь их копии, предоставленные в его распоряжение коллекционером И. П. Псомасом.

Дальнейшая судьба значительной части этих штемпелей неизвестна. Большинство из них не учтено в третьем томе IPE и, видимо, утеряно. Однако клейма, виденные Кёлером в Одессе, в дальнейшем поступили в фонды Одесского городского музея древностей в составе собрания И. П. Бларамберга и были опубликованы Н. Н. Мурзакевичем.¹⁶⁶⁹ В описи Одесского городского музея древностей (1858) под № 118 альбома рисунков фигурирует 88 «обломков амфорных ручек с клеймами (из Ольвии)», а под № 183 — 10 «амфорных глиняных ручек с буквами из Ольвии».¹⁶⁷⁰ При личных встречах, судя по дневнику, Кёлер затрагивал вопросы, касающиеся керамических клейм, в изучении которых И. П. Бларамберг пошел значительно дальше своего маститого коллеги.

И. П. Бларамберг приступил к изучению собственной колекции древностей, пополняемой главным образом ольвийскими находками, приобретаемыми у крестьян с. Ильинское (Ольвия). Несколько неопубликованных, но подготовленных к печати исследований Бларамберга было представлено М. С. Воронцову, другая их часть поступила после его смерти в архив Одесского общества истории и древностей.¹⁶⁷¹ Среди них особого внимания заслуживает рукопись, озаглавленная «Древности, обнаруженные в разное время в развалинах Ольвии и хранящиеся в кабинете статского советника Бларамберга в Одессе».¹⁶⁷² В предисловии автор отмечает, что, вдохновленный положительными отзывами, пришедшими из Франции и Германии на изданный им каталог ольвийских «медалей», он решил опубликовать остальные древности своей коллекции, происходящие из Ольвии. К сочинению прилагалась таблица с изображением 12 астиномных клейм его собрания, выполненная сыном собирателя Владимиром Бларамбер-гом (рис. 92).¹⁶⁷³ Получить представление о характере коллекции мы также можем по двум черновым таблицам, содержащим рисунки 22 клейм и одной металлической пластинки, находящимся среди бумаг И. П. Бларамберга, переданных А. Я. Фабром Одесскому обществу (рис. 93).¹⁶⁷⁴ Оба рисунка выполнены с большой точностью, они передают все палеографические особенности надписей и общие очертания эмблем. Это позволяет не только осуществить уверенную локализацию штемпелей на черновом рисунке (20 экземпляров оказалось синопского и 2 родосского происхождения), но и восстановить правильное чтение надписей практически во всех представленных в таблице клеймах. Сверка показала, что они ранее не пуб-

 

 

 

ликовались и не учтены в рукописи третьего тома IPE. Показательно, что три синопских клейма этой небольшой коллекции (рис. 93 № 3, 7, 22), по утверждению В. И. Каца, являются уникальными, не имеющими аналогий.¹⁷³

Ольвийское происхождение этой коллекции не может вызывать сомнения. Во-первых, в 20—30-х гг. XIX в. именно ольвийское городище являлось основным источником пополнения частных коллекций. Во-вторых, наряду с клеймами в ней находилась табличка с надписью, единственной полной аналогией которой является бронзовый пинакион дикаста из Эрмитажного собрания. Этот памятник был опубликован Ю. Г. Виноградовым, которому удалось доказать его северопричерноморское происхождение. Наиболее вероятным, по мнению автора публикации, местом находки является Ольвия.¹⁷⁴ Табличка из рукописного сборника А. Я. Фабра служит дополнительным аргументом, подтверждающим предложенную локализацию.

Скорее всего, неидентифицированные рисунки клейм, выполненные Бларамбергом, хранятся в Архиве Берлинско-Бранденбургской Академии наук в фонде А. Бёка (Inscriptiones Graecae) среди черновых материалов второго тома «Свода греческих надписей», в котором было издано несколько десятков штемпелей, происходящих с юга России.¹⁶⁷⁵ Известно, что именно Бларамберг поставлял копии с лапидарных памятников и керамических клейм издателю корпуса. Клейма в своде изданы не вполне удачно, имеются ошибки в восстановлении надписей в поврежденных экземплярах. Считается, что основная причина этого — «посредственные копии Бларамберга».¹⁶⁷⁶ Однако, располагая рисунками клейм из собрания одесского антиквария, сомневаться в качестве копий нет оснований. Надежность и доброкачественность копий Бларамберга подтверждает и история переиздания одной клейменой черепицы, обнаруженной им при раскопках Неаполя Скифского (гл. 13). В 1831 г. была опубликована работа одесского антиквария, в которой разбирается вопрос о местонахождении в Крыму трех скифских крепостей, упомянутых Страбоном, и впервые издана плоская херсонесская черепица с клеймом.¹⁶⁷⁷

В ходе работы по уточнению списка херсонесских магистратов, контролировавших керамическое производство в городе, у В. И. Каца появились сомнения в правомерности включения в него астинома Аполлы. Проведенная им сверка амфорных клейм, на которые ссылались предшествующие составители списков и сводов,¹⁶⁷⁸ показала, что во всех случаях мы имеем дело не с именем, а с отчеством хорошо известного херсонесского магистрата Формиона, сына Аполлы. Зачастую в его трехстрочных клеймах первая строка, в которой находится имя астинома, либо вообще оказывалась смазанной, либо оттискивалась не полностью.¹⁶⁷⁹

Однако сохранялись определенные сомнения в правомерности предложенного объяснения, так как оставалась непроверенной клейменая черепица, обнаруженная Бларамбергом при раскопах Неаполя Скифского и утерянная к настоящему времени. Между тем рисунок черепицы, приложенный к русскому переводу его статьи,¹⁶⁸⁰ четко воспроизводит неизвестный по другим экземплярам, амфорным и черепичным, оттиск двухстрочного клейма, в первой строке которого уверенно читается имя Аполлы, а во второй — название магистратуры, выполненное в полной форме генетива существительного. Кроме того, рядом с основным штемпелем изображено квадратное дополнительное клеймо, не имеющее аналогий среди других херсонесских фабрикантских оттисков.

Окончательно загадка разрешилась относительно недавно, когда в бумагах Бларамберга мною был найден первоначальный рисунок черепицы (рис. 141). Изображено несомненно трехстрочное астиномное клеймо, прорись которого позволяет при наличии лучше сохранившихся оттисков на черепице, выполненных тем же штампом,¹⁶⁸¹ уверенно отнести и его к магистрату Формиону, сыну Аполлы. В рисунке же дополнительного клейма точно передана хорошо известная в керамической эпиграфике Херсонеса фабрикантская монограмма.

Клейма из коллекции Бларамберга использовал в своей работе над ольвийскими памятниками и П. И. Кёппен. К рукописи его неизданной статьи «Ольвия. Древний город на реке Буге» приложены прориси амфорных клейм.¹⁶⁸² Эти же клейма были изданы им в развернутой рецензии на сочинение Д. Рауль-Рошетта.¹⁶⁸³ Несмотря на то что надписи в клеймах переданы прописными буквами и содержат ряд ошибочных восстановлений, работа Кёппена может считаться одним из первых в европейской керамической эпиграфике изданием керамических штемпелей.

Свидетельством возникшего среди ученых и коллекционеров России интереса к керамическим клеймам является и тот отмеченный Н. Н. Мурзакевичем факт, что с 20-х гт. XIX в. жители Парутино «от найденных амфор стараются оберегать лишь одни ручки, на которых приметят какие-либо изображения или буквы». Сами же амфоры «по неудобству к доставке» поселяне разбивали, а клейменые ручки продавали коллекционерам.¹⁶⁸⁴

Вряд ли можно безоговорочно согласиться с подобным объяснением сложившейся в Парутино варварской практики обращения с амфорами. Причины заключались не только и не столько в «неудобстве к доставке» целых сосудов, а в том, что исследователи в то время, да и значительно позже, вплоть до начала следующего столетия, смотрели на амфоры как на бросовый, не заслуживающий внимания материал. Клейма, напротив, вызывали интерес как эпиграфические памятники.¹⁶⁸⁵

То, что амфорные и черепичные штемпели первоначально попали в руки филологов-классиков, в первую очередь эпиграфистов, таких как Е. Е. Кёлер, наложило отпечаток на формулировку первоочередных задач в их изучении. Главные вопросы, которые пытались разрешить исследователи, — это место производства и назначение клейм. Кёлер и Кёппен стали пионерами в правильной атрибуции клейм, содержащих эмблему в виде цветка граната, как принадлежащих продукции Родоса.¹⁶⁸⁶ Несомненно, их наблюдения послужили отправной точкой для Л. Стефани, продолжившего в середине столетия работу по выделению родосских штемпелей. Скорее всего с подачи Бларамберга, который пересылал А. Бёку копии надписей, последним была осуществлена правильная атрибуция одного херсонесского клейма.¹⁶⁸⁷

Не ограничиваясь описанием и комментированием клейм, Бларамберг стал первым исследователем, заинтересовавшимся возможностями их использования в качестве полноценного источника. Первая попытка атрибуции так называемых астиномных клейм была предпринята именно им. Отметив большую концентрацию подобных штемпелей в Ольвии и обратив внимание на присутствие в некоторых из них типичной для ольвийских монет эмблемы — орел, клюющий дельфина,— Бларамберг высказался за их местное происхождение.¹⁶⁸⁸ Он пришел к выводу, что подобные находки свидетельствуют о развитом керамическом производстве в Ольвии. При этом, как предположил Бларамберг, «проверка качества изготовленных ремесленных изделий входила в обязанность… астиномов», ставивших по этой причине клейма на амфорах и черепицах.¹⁶⁸⁹ Так впервые был поставлен традиционный для русской керамической эпиграфики вопрос о цели клеймения гончарных изделий. Идея Бларамберга об ольвийском происхождении астиномных клейм была подхвачена и получила дальнейшее развитие в середине столетия в работах П. В. Беккера.¹⁶⁹⁰ Ошибочность подобной локализации стала окончательно ясна лишь в 20-е гг. XX в.¹⁶⁹¹

Бларамберг пытался выйти за узкие рамки филологического анализа клейм и первым обратил внимание на возможности их использования в качестве полноценного исторического источника. Он понимал и необходимость разработки хронологии клейм путем корреляции с другими видами источников — эпиграфическими и нумизматическими. Уточнив время правления чиновников, чьи имена указаны в клеймах, и, следовательно, «историческую эпоху», мы сможем, как правомерно он полагал, надежно определить время сооружения зданий, покрытых клейменой черепицей, время изготовления сосудов и т. п.

Закономерным в этой связи выглядит использование Бларамбергом клейм, наряду с лапидарными памятниками и монетами, при составлении им «Ономастического списка граждан Ольвии», к сожалению, оставшегося неизданным.¹⁶⁹² И хотя основные посылки, из которых исходил Бларамберг в локализации астиномных клейм, как теперь очевидно, были ошибочны, а многие его выводы в настоящее время выглядят бездоказательными, а зачастую просто наивными, заслуги этого исследователя в деле не только собирания, но и осмысления клейменого керамического материала бесспорны. Поэтому вряд ли можно согласиться с той в известной степени пренебрежительной оценкой вклада Бларамберга в зарождение эпиграфики в России, которую мы встречаем у Н. И. Новосадского. Отдавая дань сложившемуся стереотипу, последний противопоставляет исследования Кёлера и Грефе, ученых, обладавших основательной филологической подготовкой, работам таких археологов-любителей, как Стемпковский и Бларамберг, которые, на его взгляд, являлись не более чем полезными собирателями и издателями надписей.¹⁶⁹³

Ошибки в чтении и истолковании клейм у пионеров отечественной классической археологии легко объясняются незначительным количеством известных науке памятников, так как они могут быть правильно освещены только при наличии большой выборки. Перефразируя известное изречение Конфуция, здесь надо рыбачить не удочкой, а неводом.

Итак, имеются все основания отнести зарождение керамической эпиграфики в России к началу XIX в. Появившийся интерес к надписям, выполненным на керамической таре и черепице, усилился с началом систематических раскопок на античных северопричерноморских поселениях. В 1840—1850-х гг. классифицированные и неклассифицированные по происхождению клейма публикуются А. Б.Ашиком, Н. Н. Мурзакевичем, П. Сабатье, Л. Э. Стефани, П. М. Леонтьевым, Б. В. Кёне, А. С. Уваровым.¹⁶⁹⁴ В отчетах о проводимых археологических исследованиях традиционно издаются обнаруженные керамические клейма. Правда, качество публикуемых копий обычно невысоко. Чаще надписи в клеймах печатаются строчными буквами, реже — в эпиграфическом наборе, транскрибированном минускулами. Точные рисунки штемпелей, позволяющие проверить предложенное чтение и восстановление надписей в клеймах, приводятся крайне редко. Можно упомянуть только таблицу с прекрасными копиями клейм из Ольвии, приведенную в работе А. С. Уварова (рис. 94).¹⁶⁹⁵

К середине XIX столетия в музеях и частных коллекциях накапливаются уже сотни оттисков, а их отсутствие или малочисленность в ряде собраний вызывает недоумение специалистов. П. В. Беккер, посетивший Керченский музей в 1852 г., писал: «Мне показалось странным, отчего в Керченском музеуме так мало находится ручек от глиняных сосудов с надписями. Происходит ли это от того, что их мало попадалось при разрытии, или что ими пренебрегали, считая их неважными? Последнее мне кажется вероятнее, потому что в Ольбии

Рис. 94. Керамические клейма коллекции А. С. Уварова (находки 1848 и 1851 гг.). Из «Собрания карт и рисунков к исследованиям о древностях Южной России и берегов Черного моря» (СПб., 1853. Табл. XII. № 1—40).

и в других местах они встречаются во множестве. Почему же их нет в Керчи?».¹⁶⁹⁶ В 1855 г. и 1858 г. с подачи Э. Л. Стефани Имп. Эрмитаж приобретает у коллежского секретаря Лине-вича сначала 52 «глиняные ручки от сосудов с греческими надписями» за 100 р. серебром, затем 40 амфорных клейм, помещенных в зал керченских древностей.¹⁶⁹⁷

Уже в 1850-х гг. появилась потребность в группировке и классификации материала, в продолжении работы по атрибуции и хронологическому определению отдельных групп клейм. Именно эти вопросы и стали ведущими в русской керамической эпиграфике с середины XIX в.

• 8.4. ФОРМИРОВАНИЕ ФОНДА АНТИЧНЫХ МОНЕТ И СТАНОВЛЕНИЕ ПРИЧЕРНОМОРСКОЙ НУМИЗМАТИКИ

Монеты, или медали, как в XVIII—XIX вв. зачастую именовались древнегреческие и римские монеты, являются одновременно и вещественными, и письменными, и иконографическими памятниками, дающими ценнейшую историческую информацию о прошлом. Вплоть до начала XX в. нумизматика зачастую рассматривалась (а некоторыми специалистами определяется так до сих пор) как часть археологии, а не как специальная историческая дисциплина.¹⁶⁹⁸ Не вдаваясь в дискуссию о сути научного понимания нумизматики, кратко охарактеризуем этапы изучения античных монет Северного Причерноморья в XVIII—середине XIX в.

В дореволюционной науке формулировка основных задач изучения античных монет в контексте проблематики отечественного антиковедения и классической археологии начала XX в.

 

принадлежит М. И. Ростовцеву.¹⁶⁹⁹ Обозначенные им приоритеты сохраняют свою актуальность и по сей день. Тезисный обзор истории античной нумизматики в России дан А. Н. Зографом.¹⁷⁰⁰ И. Г. Спасским написан ряд фундированных очерков по истории отечественной нумизматики и истории формирования фондов крупнейших нумизматических собраний страны — Кунсткамеры и Государственного Эрмитажа.¹⁷⁰¹ В последнее время появились работы по истории античной нумизматики в России одесской исследовательницы Т. А. Избаш, базирующиеся на изучении не только обширной нумизматической литературы XIX в., но и архивных материалов, что повышает историко-научную ценность ее публикаций.¹⁷⁰² За более подробными сведениями по этой теме отсылаю к последним заинтересованного читателя.

В первой половине XVIII в. в Минц-кабинет Кунсткамеры — старейшей государственной нумизматической коллекции России — стали поступать частные нумизматические собрания, включавшие и античные монеты. Среди них коллекции И. Людерса из Гамбурга (1721, 1738),¹⁷⁰³ Петра I (1728), графа Я. В. Брюса (не ранее 1735 г.), А. П. Волынского и П. И. Мусина-Пушкина (1740), гр. А. И. Остермана (не ранее 1741 г.). В числе монет петровского собрания О. Я. Неверову удалось атрибутировать одну золотую монету боспорского царя Евпа-тора (154—171), в каталоге 1741 г. ошибочно приписанную Митридату Евпатору: «Это, видимо, вообще первая боспорская монета, попавшая в Россию до присоединения Крыма».¹⁷⁰⁴

Первый петербургский академик «греческих и римских антиквитетов» Г. 3. Байер был прекрасным знатоком нумизматики, написал ряд статей об античных монетах классической и эллинистической эпох различных регионов античного мира и часто консультировал маститых сановников-коллекционеров по составу и качеству их собраний.¹⁷⁰⁵ Однако среди статей академика не было ни одной, где изучались бы монеты античных полисов Северного Причерноморья.¹⁷⁰⁶ Дело в том, что к Байеру очень ревниво относился И. Д. Шумахер, о чем вспоминал акад. Г. Ф. Миллер: «Поверят ли, что Байера не допускали описывать находившиеся в академической библиотеке древние греческие и римские монеты, особливо те, которые были еще неизвестны ни одному нумизмату? Однако это справедливо. Байер никогда не мог достать из библиотеки или кунсткамеры ни одной монеты. Некоторые, им описанные в Комментариях.., были ему сообщены, как сам указывает, Буксбаумом и Делилем».¹⁷⁰⁷ Ботаник И. X. Букс-баум (1693—1730) начал собирать коллекцию античных монет (до 400 экз.) и других древностей во время поездки с посольской миссией графа А. И. Румянцева в Константинополь в 1724 г. (позднее его собрание поступило в Кунсткамеру).¹⁷⁰⁸ К кругу академиков-коллекционеров греческих и римских монет принадлежали также астроном И. Н. Делиль¹⁷⁰⁹ и сам Г. 3. Байер.

Спустя несколько лет после смерти Г. 3. Байера в Петербург из Галле приехал профессор медицины Иоганн Генрих Шульце (Schultze, 1687—1744), с 1739 г. иностранный почетный член Петербургской Академии наук, занявшийся античной нумизматикой и за оплату 100 р. в год публиковавший статьи об античных монетах собственной коллекции.¹⁷¹⁰ Как и Байер, он не оставил исследований по античной нумизматике Причерноморья, что свидетельствует о почти полном отсутствии в отечественных собраниях монет северного берега Понта.¹⁷¹¹

Кунсткамера стала «первым очагом научных нумизматических исследований в России».¹⁷¹² За музеем было законодательно закреплено право на получение кладов. К 1730-м гг. относится указ о централизованном собирании и описании «старинных денег по нескольку для куриоз-ности» с целью их последующего хранения «в удобном месте».¹⁷¹³ Сохранились рукописные каталоги нумизматического собрания Кунсткамеры, начиная со второй четверти XVIII в.,¹⁷¹⁴ к середине того же века был издан первый музейный каталог — во второй части второго тома он содержал сведения о поступлениях около 140 греческих и римских монет с их перечнем,¹⁷¹⁵ подготовленный академическим профессором X. Крузиусом. Как отмечает Т. А. Избаш, среди них нет ни одной северопричерноморской, лишь одна монета из западнопричерноморской Истрии. Большая часть экземпляров тиража этой книги погибла в пожаре Кунсткамеры 1747 г. Хотя нумизматическая коллекция тогда не пострадала, многие редкие монеты впоследствии были раздарены частным лицам советником канцелярии Академии наук и зятем И. Д. Шумахера И. Таубертом (1717—1771) и скорее всего вывезены за границу.¹⁷¹⁶

С экспонатами Кунсткамеры зарубежного и русского читателя знакомила книга подбиблиотекаря Имп. Академии наук Иоганна Бакмейстера «Опыт о Библиотеке и Кабинете редкостей и истории натуральной Санкт-Петербургской Академии наук», изданная в 1776— 1780 гг. сначала на французском, затем на немецком и русском языках. Помимо истории поступлений отдельных экспонатов здесь приведена краткая характеристика 7200 экземпляров «медалей» (т. е. монет), из которых около 300 греческих, остальные римские.¹⁷¹⁷ Судя по документам ревизии Минц-кабинета в 1770 г. по отделу «древних римских фамилий и цесарей, славных мужей, городов и народов» числилось золотых 255, серебряных 2312, медных 2072; дублетов: золотых 30, серебряных 1571, медных 802 монеты.¹⁷¹⁸ Новое описание нумизматического собрания Академии наук было предпринято почти четверть века спустя унтер-библи-текарем Осипом Беляевым; в его труде помещены таблицы с изображениями античных монет, среди которых нет ни одной северопричерноморской ¹⁷¹⁹ К тому же времени относятся рукописные реестры и описи вещам, поступившим в Кунсткамеру начиная с 1783 г., позволяющие проследить происхождение ряда экспонатов, где наряду с минералами, раковинами и прочими естественноисторическими редкостями встречаются и монеты.¹⁷²⁰

На фоне подъема нумизматического коллекционирования и в Европе, и в России с 1764 г. античными монетами начинает комплектоваться личное собрание Екатерины II — Минц-кабинет Имп. Эрмитажа,¹⁷²¹ который первоначально входил в структуру императорской библиотеки. Сюда в 1775 г. из Ливорно были доставлены антики и 474 древние монеты. Это собрание эпизодически пополнялось подношениями отдельных монет и приобретением минц-кабинетов частных лиц, и к 1780-м гг. уже включало два шкафа древнегреческих и римских монет. Нумизматической коллекцией и собранием резных камней с 1773 г. по 1797 г. ведал Александр Иванович Лужков (1754—1808), работавший над каталогом и успевший составить опись денариев римской республики.¹⁷²² В январе 1798 г. его сменил будущий академик Е. Е. Кёлер, заведовавший Минц-кабинетом Эрмитажа до середины 1837 г. С 1804 г. в Минц-кабинете работали также библиотекарь акад. Ф.И.Круг, ведавший русской коллекцией, ас 1817 г.— помощником библиотекаря акад. Ф. Б. Грефе, занимавшийся западноевропейскими монетами и в 1821 г. ставший хранителем. Кёлера ненадолго сменил новый начальник I отделения Эрмитажа Карл Седжер (о нем см. гл. 9), а с 1840 г.— Ф. А. Жиль, при котором место помощника хранителя античного собрания с 1845 г. перешло к Б. В. Кёне. Кёне был удален из Минц-кабинета в 1850 г. по непонятным причинам: либо по подозрению в воровстве монет, либо из-за конкуренции с акад. Л. Э. Стефани, который в 1851 г. занял место хранителя классических древностей и монет. Многие эрмитажные хранители сами являлись коллекционерами монет, что для XIX в. было обычным явлением.

Основное внимание Кёлер уделял пополнению эрмитажного собрания именно античными монетами, причем главным образом недостаточно известными в то время северопричерноморскими, составившими предмет его исследований и страсти как коллекционера. В 1803— 1804 гг. эрмитажное собрание включало 225 золотых, 1549 серебряных и 2562 бронзовые античные и византийские монеты.¹⁷²³ В 1805 г. в ходе реорганизации Минц-кабинет вошел в состав I отделения императорского музея. Годом ранее, в 1804 г. Кёлером было положено начало учетной документации — заведена книга для регистрации новых поступлений в основную коллекцию. Дублеты по сложившейся практике поступали в обменный фонд и выменивались сановными коллекционерами.

В 1817 г.¹⁷²⁴ и не позднее 1830 г. академик составил подробные каталоги (инвентарные описи) античных монет, куда, однако, не вносились новые поступления. В более позднем каталоге записано 10738 монет основного собрания и 4736 дублетов, включающих 1681 экземпляров северопричерноморских.¹⁷²⁵ По заключению И. Г. Спасского, при Е. Е. Кёлере каталогизация основной коллекции оставалась неудовлетворительной, а «состояние дублетов с каждым годом приобретало все более запущенный характер».¹⁷²⁶ Следует отметить, что современники, в частности Н. Н. Мурзакевич и Е. Е.Люценко, обвиняли Кёлера и его преемников (Б. В. Кёне и др.) в расхищении эрмитажного Минц-кабинета.¹⁷²⁷ Незадолго до смерти Кёлера в 1835—1836 гг. его личная коллекция античных монет Северного Причерноморья была приобретена казной для Эрмитажа. Она оценивалась в 6496 р. и состояла из 2 элект-ровых, 53 серебряных и 761 бронзовой монеты.¹⁷²⁸

В первой трети XIX в. Минц-кабинет Кунсткамеры постепенно утратил свои лидирующие позиции крупнейшего собрания монет в России в пользу Минц-кабинета Эрмитажа. Последний в 1821 г. по настоянию Кёлера ежегодно получал из казны по 3 тыс. р. на приобретение монет, а Академия наук могла рассчитывать только на добровольные пожертвования.¹⁷²⁹ Единственный крупным пополнением академического собрания стала покупка с высочайшего соизволения за счет экономических сумм Имп. Академии наук за 50 тыс.р. в 1823 г. богатейшего античного собрания генералов П. К. Сухтелена (1751—1836) и П. П. Сухтелена (1788— 1833): оно состояло из 12 тыс. монет, в том числе 183 золотых и 3758 серебряных.¹⁷³⁰ В январе 1826 г. в Кунсткамеру была передана нумизматическая коллекция музея Адмиралтейского департамента, ликвидированного по приказу Николая I сразу после восстания декабристов. Она включала небольшое собрание римских монет — 88 серебряных и 284 медные (100 «первой величины больших», 98 «второй величины средних» и 86 «третьей величины малых»).¹⁷³¹

В неуемном, но вполне понятном стремлении сделать очередное нумизматическое открытие Кёлер через официальные каналы пытался получить сведения о большинстве нумизматических собраний империи. По инициативе Кёлера в 1828 г. Николай I повелел «из всех приобретаемых для музеев в Одессе и Керчи медалей, которые вдвойне находиться будут, доставлять по одному экземпляру к министру Имп. двора» для присоединения к собранию Эрмитажа.¹⁷³² Несколько ранее, 1 августа 1827 г., по просьбе хранителя, подтвержденной ходатайством Министерства Имп. двора и повелением Николая I, Министерство народного просвещения разослало циркуляр по всем подведомственным учреждениям, в том числе в Академию наук, Академию художеств, Публичную библиотеку, в учебные округа и заведения, с предписанием доставить в Эрмитаж на рассмотрение Е. Е. Кёлера каталоги «медалей» (за исключением наградных) с подробным их описанием — указанием металла, «по какому случаю учреждены, что изображено, какие имеются надписи; чтобы при надписях на азиатских языках находились и русские переводы»), причем с оговоркой, «чтобы списки составлены были в таком виде, чтобы могли быть представлены в подлинниках на благоусмотрение» царя. Главной целью распоряжения являлись отбор и передача в Эрмитаж монет, отсутствовавших в императорском собрании. Благодаря этому указу до нас дошли сведения о составе ряда нумизматических коллекций не только в обеих столицах, но и в провинции.¹⁷³³

Даже в академическом Минц-кабинете, которым ведал акад. X. Ф. Грефе, затребованных Кёлером полных каталогов не существовало. Вопрос о каталогах был рассмотрен на Конференции (Общем собрании) АН, где выступил акад. Грефе, оговорившийся, что в повелении царя «речь идет только о медалях, а не о древних монетах и что составление каталога сим последним потребовало бы несколько лет». Грефе предложил отправить Кёлеру старый печатный каталог Кунсткамеры и копию каталога собрания графа П. К. Сухтелена. В декабре того же года Кёлер через С. С. Уварова настоял на своем допуске «к осмотру по очереди всех отделений монет Академии… для составления… каталога», при этом обязуясь «каждую монету по рассмотрении… и по внесении оной в каталог» вернуть на свое место, чтобы не нарушить устройство академического Минц-кабинета. Судя по жалобам Академии С. С. Уварову на «беспорядки» в Минц-кабинете, Кёлер встретил ревностное сопротивление академиков, понимавших, что значительная часть собрания будет передана в Эрмитаж. Кёлер, по его утверждению, в течение нескольких месяцев описывал только те монеты, которые отсутствовали в Эрмитаже, сверяя их с эрмитажными подлинниками, и составил две части планируемого каталога. В ноябре 1828 г. он подал рапорт министру Имп. двора, в котором жаловался на препятствия, чинимые его работе со стороны Академии наук. Хранитель Эрмитажа писал, что если бы ему было поручено составить полные каталоги Минц-кабинетов Имп. Академии наук и Публичной библиотеки, то для создания каждого из них потребовалось бы три или четыре года.¹⁷³⁴

Связи Кёлера при дворе оказали решающее влияние на судьбу академического Минц-ка-бинета, который с 1828 г. регулярно передавал части своих коллекций в Эрмитаж. Особенно интенсивно передачи монет из Академии наук в императорское собрание осуществлялись с открытием Нового Эрмитажа в 1852 г. К середине века Минц-кабинет Академии наук, с 1836 г. называвшийся также Нумизматическим музеем, включал собрание древнегреческих монет, довольно богатую коллекцию древних римских монет, а также западноевропейские, русские и восточные монеты и медали новейших времен. В 1836 г. и 1841 г. акад. Ф. И. Круг выступил перед сочленами по Академии с предложением поддержать растущий общественный интерес к нумизматике путем передачи дублетов в учебные заведения страны, чтобы «находимые русские монетные клады, которые оказались бы ненужными для существующих уже минц-кабинетов, рассылались по гимназиям империи и чтобы, таким образом, положено было основание при каждой из них небольшого собрания русских монет».¹⁷³⁵ В 1851 г. Академия наук вновь «указывала на пользу устройства при гимназиях собраний русских монет».¹⁷³⁶

Значительными коллекциями монет обладали университеты: сравнительно богатыми, по сведениям на 1849 г., были собрания минц-кабинетов Казанского (14 352 экз.), Харьковского (21 869 экз.), Петербургского (2775 экз.), Московского (740 экз.), св. Владимира в Киеве (10308 экз.), Дерптского (5790 экз.) университетов и Ришельевского лицея в Одессе (1302 экз.), большую часть которых составляли античные монеты. Так, в созданном в 1819 г. Минц-кабинете Казанского университета, куда поступила библиотека кн. Г. А. Потемкина-Таврического, помимо монет хранилась собранная светлейшим князем коллекция из более чем 1500 слепков с древних «камеев и медалей», которую пополнили аналогичными 3607 экспонатами, выписанными из Берлина. Для Минц-кабинета Казанского университета в 1819 г. по рекомендации Е. Е. Кёлера в Петербурге было приобретено собрание действительного статского советника Ефимовича, по большей части состоявшее из древнегреческих и римских монет,¹⁷³⁷ а в 1821 г.— коллекция коллежского советника Яковлева.¹⁷³⁸

В 1854 г. у Имп. Публичной библиотеки Академией наук было приобретено «весьма полезное для изучения древней нумизматики, составленное известным французским ученым Ми-онне, собрание серных оттисков с греческих и римских монет» и шесть греческих ваз.¹⁷³⁹ В 1880-е гг. Минц-кабинет Имп. Академии наук именовался уже Русским нумизматическим кабинетом, что доказывает количественное преобладание в нем монет отечественной чеканки. В 1894 г. около 35 тыс. монет упраздненного Музея археологии Имп. Академии наук были переданы Эрмитажу, а в 1908 г. остатки фондов Нумизматического кабинета были присоединены к академической библиотеке и впоследствии также влоть до 1931 г. поступали в Эрмитаж.¹⁷⁴⁰

Помимо коллекций Эрмитажа, Минц-кабинета Имп. Академии наук, южнорусских музеев, Одесского общества истории и древностей в первой половине XIX в. сформировался целый ряд частных собраний причерноморских монет. Нумизматическое коллекционирование по всей России в первой половине—середине XIX в. приобрело характер модного увлечения. Нумизматическое собирательство настолько захватило чиновников, купцов, помещиков, аристократов и даже духовных лиц, что многие коллекционеры не жалели средств на увеличение своих минц-кабинетов. Порой, как князь А. А. Сибирский, они вкладывали все свое состояние в коллекцию и издание ее каталога и в конечном счете разорялись, закладывали монеты в Ссудной кассе или распродавали их за бесценок.¹⁷⁴¹ Аристократы, богатые любители, ученые были неотличимы в общей страсти к монетам. Многие коллекционеры являлись не только крупнейшими собирателями, но и ведущими специалистами в этой области — это международный феномен нумизматики, присущий не только России, но и всему миру. В системе жизненных ценностей коллекционеров монеты приобретали не только материальную и научную, но и эстетическую значимость. Такой «жизненный мир» вырабатывал у коллекционеров определенные научные воззрения, базирующиеся на типологическом мышлении.¹⁷⁴²

Количественным и качественным составом особо выделялись личные нумизматические коллекции императрицы Марии Федоровны (1759—1828), вдовы Павла I (после 1917 г. поступила в собрание Эрмитажа), графов П. К. Сухтелена и П. П. Сухтелена (в 1823 г. по разрешению царя приобретена Академией наук,¹⁷⁴³ затем передана в Эрмитаж), графа Н.П.Румянцева (из Румянцевского музея поступила в ГИМ), графа С. О. Потоцкого, И. П. Бларамберга (поступила частью в Одесский городской музей древностей, частью в собрание барона С. И. де Шодуара, а из коллекции последнего в Эрмитаж), И. А. Стемпковского (приобретена казной и в 1835 г. поступила в Эрмитаж¹⁷⁴⁴), кн. М. П. Голицына, А. Ф. Ланжерона, 3. П. Зо-симы (все три, по сведениям П. И. Кёппена, приобретены Кёлером¹⁷⁴⁵ и в составе его собрания поступили в Эрмитаж), И. П. Псомаса (в декабре 1841 г. частично приобретена ООИД), генерала Е. X. Ферстера (Форстера), А. Галлеры (продана Парижскому королевскому нумизматическому кабинету), И. И. Граперона, князя М. С. Воронцова, барона С. И. де Шодуара (приобретена Эрмитажем¹⁷⁴⁶), графа Л. А. Перовского (в 1857 г. приобретена Эрмитажем¹⁷⁴⁷), князя А. А. Сибирского (приобретена X. X. Гилем, от которого частично поступила в Эрмитаж; впоследствии в собрании вел. кн. Александра Михайловича, с 1917 г. частично за рубежом), князя М. П. Баратаева, генерала А. А. Бетанкура, графа А. Г. Кушелева-Безбородко, князя С. Г. Строганова, графа А. С. Уварова, Я. Я. Рейхеля (римские монеты и медали, включавшие 65 золотых, 2421 серебряную, 3292 бронзовые и 57 ассов, в 1839 г. продана собирателем Минц-кабине-ту Московского университета,¹⁷⁴⁸ остальная часть собрания приобретена Эрмитажем по частям в 1838,¹⁷⁴⁹ 1851—1857 гг.).

Известным коллекционером произведений искусства, античных монет и древностей Причерноморья был барон Станислав Иванович Шодуар (Chaudoir, 1790—1858), избранный в 1836 г. членом-корреспондентом Имп. Академии наук по разряду истории и древностей. Сын «махновского 1-й гильдии купца», он родился в имении Ивница близ Житомира, получил домашнее образование, вскоре перебрался в Киев, служил в ведомстве народного просвещения — почетным смотрителем Киево-Подольского уездного училища (1834—1836, 1837—1838), затем почетным смотрителем Киево-Подольского уездного дворянского и приходских Киевского уезда училищ (1838— 1851), членом Совета Киевского института благородных девиц по хозяйственной части (1841—1846). Войдя в круг киевских антиквариев, он в 1843 г. стал первым помощником председателя Киевской временной комиссии для разбора древних актов^{1750 1751} (_в 1851 г. по прошению уволен от службы в чине коллежского советника). Шодуара интересовала не только античная, но и русская нумизматика: он много путешествовал по России, знакомился с нумизматическими кабинетами учреждений и частных лиц, и в ноябре 1847 г. был избран действительным членом Петербургского археолого-нумизматического общества. Шодуар поддерживал оживленную переписку с известным нумизматом, итальянским аббатом Доменико Сестини (Sestini, 1750—1832), членом Academia della Crusca и иностранным почетным членом Имп. Академии наук (1826), который оставил ряд нумизматических трудов ярко выраженного антикварного характера.¹⁷⁵¹ Показательно, что Шодуар «унаследовал» рукописи многих научных трудов Сестини по нумизматике. Итальянский аббат издал каталог греческих монет собрания Шодуара, в том числе причерноморских, к которому коллекционер сделал дополнения и поправки.¹⁷⁵² Эти издания принесли ему известность в нумизматических кругах, а за труд «Обозрение русских денег и иностранных монет, употреблявшихся в России с древних времен» (СПб., 1837—1841. Ч. 1—3; ранее изд. на франц, яз.: СПб., 1835) Шодуар был удостоен Имп. Академией наук полной Демидовской премии по отзыву акад. Ф. И. Круга, X. Д. Френа, Ф. Б. Грефе. Шодуар собрал богатейшую коллекцию книг, русских и иностранных монет, гравюр, картин, портретов, древностей, находившихся в его имении Ивнице Житомирского уезда Волынской губернии (впоследствии часть древностей продана им в Эрмитаж, часть в Великобританию). Нумизматический кабинет Шодуара из 5132 монет в 1838 г. был приобретен за 80 тыс. р. ассигнациями для Эрмитажа.¹⁷⁵³

Крупнейшей после собрания монет Имп. Эрмитажа во второй трети XIX в. признавалась коллекция князя Василия Викторовича Кочубея (1812—1850), биография которого типична для аристократа-собирателя древностей. Второй сын государственного канцлера, председателя Государственного совета князя В. П. Кочубея, он с детства страдал слабым здоровьем, поэтому был отправлен на юг России: в 1824 г. он сопровождал отца в путешествии по Волге и Дону до Таганрога, посетил Керчь, Феодосию и другие города Крыма, и с тех пор увлекся древностями Новороссии, главным образом монетами. С марта 1825 г. по 7 июля 1826 г. молодой князь жил в Одессе и под влиянием А. Ф. Спады начал собирать различные монеты, но позднее ограничился лишь одними древнегреческими, не жалея средств на их приобретение. В Петербурге князь познакомился с Кёлером, который, по словам Б. В. Кёне, «доставил ему множество хороших монет и был полезен советами». В 1827 г. В. В. Кочубей начал службу в МИДе, с 1828 г. в чине камер-юнкера, а с 1836 г. камергера двора Его Имп. Величества, находясь на дипломатической службе, посетил многие страны Европы, побывал в Константинополе. В 1834 г. после кончины отца он вместе с матерью поселился в Москве, в 1843 г. вышел в отставку и до 1844 г. сопровождал ее в путешествии по Швейцарии, Италии и Франции, попутно изучая нумизматические кабинеты Европы и пополняя свое собрание. В мае 1844 г., после смерти матери, Кочубей был причислен к канцелярии наместника Кавказского М. С. Воронцова, попеременно жил в Одессе и Тифлисе и здесь наладил контакты с крымскими собирателями и торговцами древностями, которые стали его «корреспондентами» в качестве поставщиков древнегреческих монет. В 1846 г. В. В. Кочубей был произведен в статские советники, вскоре вернулся в Петербург, уже в январе 1847 г. был избран действительным членом только что созданного Петербургского археолого-нумизматического общества. В столице он занялся научным изучением и классификацией собственной коллекции. Кочубей ограничил свое собрание только северопричерноморскими монетами и «старался довести этот отдел… до возможной полноты посредством выменивания других принадлежащих ему монет», приобрел несколько редких экземпляров у графа А. С. Уварова, П. Сабатье, зимой 1847/48 г. в Париже у Роллена. Задумав опубликовать собрание, князь заказал в Париже 20 гравированных таблиц самых редких своих монет, но служебные обязанности постоянно отвлекали его от подготовки и издания каталога, так как в 1848 г. он был назначен помощником попечителя Санкт-Петербургского учебного округа. Поэтому подготовку описания монет Кочубей поручил своему коллеге по обществу Б. В. Кёне. Внезапно князь скончался от «гортанной чахотки».¹⁷⁵⁴ Его великолепное собрание было описано и опубликовано Б. В. Кёне на средства вдовы В. В. Кочубея.¹⁷⁵⁵ Только некоторые экземпляры этой уникальной коллекции попали в Эрмитаж, судьба подавляющего большинства монет специалистам неизвестна.¹⁷⁵⁶^

В изучении монет Причерноморья за полтора века наука достигла значительного прогресса. В западноевропейские минц-кабинеты единичные экземпляры монет античных городов Причерноморья попадали через путешественников, объезжавших владения Оттоманской Порты и вассального ей Крымского ханства. При этом монеты Боспора стали «едва ли не первой категорией материальных памятников античной культуры Северного Причерноморья, привлекшей к себе внимание исследователей».¹⁷⁵⁷ Воспорское царство, войдя в состав державы Митридата Евпатора, приняло понтийскую эру и использовало ее почти четыре столетия. На монетах Боспора в эллинистическое и римское время встречаются даты местной понтийско-боспорской эры, дающие хронологические ориентиры в сложной и запутанной династической истории Боспорского царства. Такие монеты имеют изображение современного им римского императора, позволяя исследователю определить начальный год эры, так как из письменных источников время начала и конца правления императоров I в. известно с точностью до дней.¹⁷⁵⁸ Первое из исторических сочинений о династах Боспорского царства было издано еще в 1570 г.¹⁷⁵⁹ Изучение истории Боспора продолжили западноевропейские ученые XVIII в. Особую известность приобрел труд академика (с 1701 г.) Парижской Академии надписей и словесности Жана Фуа Вайяна (или Вальяна, Jan-Foi Vaillant, 1632—1706), автора ряда работ по эллинистической и римской нумизматике, лично побывавшего во многих странах Европы, Северной Африке и Иране с целью изучения коллекций и покупки монет для Королевского Кабинета медалей Людовика XIV.¹⁷⁶⁰ Он издал биографии царей Понта, Боспора и Вифинии, известные по письменным и нумизматическим источникам, и привел портреты царей по монетам. Французский археолог и нумизмат, академик (с 1706 г.) и непременный секретарь Парижской Академии надписей и словесности Клод Грос де Боз (Claude Gros de Boze, 1680— 1753) первым издал золотую пантикапейскую монету с именем царя Перисада, доставленную из Леванта Павлом Лукою в Королевский нумизматический кабинет,¹⁷⁶¹ а «до того полагали, что или никогда не было медалей в Воспоре, или оне все исчезли».¹⁷⁶² Из-за единичности известных тогда монет де Боз выдвинул фантастическое предположение, что монеты на Бое-поре чеканились только после смерти царей «вследствие их обоготворения».

К середине XVIII в. появились фундаментальные труды французского нумизмата и коллекционера Феликса Кари (Сагу, 1699—1754),^{1763 1764} венского библиотекаря Эразма Фрёлиха (Froelich)^2M и «отца античной нумизматики», австрийского аббата, директора Императорского мюнц-кабинета в Вене, профессора классической археологии Венского университета Йозефа Хилиария Эккеля (Eckhel, 1737—1798), автора восьмитомного труда «Учение о древних монетах».¹⁷⁶⁵ Й. X. Эккель заложил основы научной нумизматики — ввел критическую проверку материала и систематизацию монет по историко-географическому и хронологическому принципам, которая не потеряла своего значения до настоящего времени, описал металл, затронул вопросы весовых систем, типологии монет и техники монетного дела, предпринял попытку применить монетные данные для реконструкции политической и культурной истории древнего мира.

После присоединения Северного Причерноморья к России фонд античных нумизматических источников стал стремительно расти благодаря путешественникам, собиравшим основные, часто встречающиеся типы монет. Еще в начале XVIII в. вышло описание путешествия Обри де Ла Мотре, иллюстрированное гравированными рисунками купленных им в Кирке (Керчи) в 1711 г. монет пантикапейской чеканки.¹⁷⁶⁶ Анонимный автор «Исторического описания Таврической области от древнейших до нынешних времен», возможно К. И. Таблиц, при реконструкции хронологии и порядка царствования боспорских династов, некритично следовал выводам де Боза и Ф. Кари, так как не был специалистом в области античной истории и нумизматики: «Для отвращения… недостатков и несовершенств в сей части истории новейшие писатели принуждены были, собрав все древние рассеянные известия, соображать их с найденными по сие время от оных царей монетами, и посредством их вывести порядок тот, в коем один за другим следовал, и таким образом составили толико возможно обстоятельное об них повествование, хотя во многих местах основывались и на одних догадках и воображениях в рассуждении того, чтоб означить порядок наследия царей босфорских. Г-да Дебос и Кари учинили оное с великим тщанием и совершенством».¹⁷⁶⁷ Автор этого труда сообщает, что «в недавних временах», т. е. не позднее 1787 г., в Бериславе (Кизикермене) на Днепре в земле была найдена золотая монета величиной с червонец с изображением на одной стороне головы в венце боспорского царя «Римиталкиса», «и в округе ее надпись BACIAECOC POIMHTAAKOY» и на оборотной — головы Антонина Пия, «лаврами увенчанная и под нею буквы М. Y.», что, на его взгляд, соответствовало 440 г. боспорской эры, или 144 г. н. э. (если MY, то 434 г. боспорской эры, т. е. 138 г. и. э.).¹⁷⁶⁸

К началу XIX в. в поле зрения исследователей и коллекционеров стали попадать и античные клады. Так, в 1804 г. недалеко от слободы Жигайловки в Ахтырском уезде Харьковской губернии крестьянин Каленик при возделывании нивы нашел «медную вазу» с серебряными римскими денариями от Юлия Цезаря до Луция Вера и Коммода. Из клада, состоящего примерно из 1460 монет, в Эрмитаж попали лишь 19 денариев, остальные разошлись по рукам коллекционеров.¹⁷⁶⁹ Только из архивных материалов известно о кладе 1844 г., найденном на Гераклейском полуострове Крыма (гл. 12.2).¹⁷⁷⁰ В архивах сохранилась интереснейшая информация об известном Пуленцовском кладе золотых монет на Таманском полуострове (гл. 15). Прогрессирующему росту фонда нумизматических источников способствовали раскопки, проведенные в первой половине XIX в., прежде всего на о-ве Фидониси, Ольвии, Тендровской косе, а также в Херсонесе, на Европейском и Азиатском Боспоре, которые открыли значительное количество неизвестных ранее монетных типов. О неподдельном интересе к античной нумизматике Причерноморья свидетельствует изготовление фальшивых монет для сбыта многочисленным коллекционерам, принявшее значительные масштабы к середине столетия.

К рубежу XVIII—XIX вв. общее число известных науке античных монет превысило несколько десятков тысяч экземпляров. В шеститомном труде французского нумизмата Теодора Эдма Мьонне, в традиционной транскрипции Мионне (Mionnet, 1П0—1842), хранителя Кабинета медалей в Париже, и в девятитомном дополнении к нему было описано 52 тыс. греческих монет (в их числе лишь 230 северопричерноморских), расположенных по эккелевской системе. Мионне была введена градуированная шкала для измерения монет, которую взяли на вооружение русские ученые XIX в.¹⁷⁷¹ В приложении к своему труду Мионне «отступил от завета Эккеля описывать лишь строго проверенный материал», привнеся в него памятники из предшествующих публикаций.¹⁷⁷² На редкость причерноморских монет в то время указывает и их цена, приведенная в своде Т. Мионне, — чеканка Перисада и Лисимаха оценивалась в 1000 франков, или 250 р. серебром.¹⁷⁷³

С начала XIX в. появляются и отечественные ученые-нумизматы, публиковавшие свои исследования не только на западноевропейских языках, но и на русском. Они ввели в научный оборот значительные объемы источников, неизвестных их западноевропейским коллегам, пытались осмыслить и обработать новый нумизматический материал. Результаты их исследований не замедлили сказаться: с 1840—1850-х гг. «русская наука бесспорно завоевывает первое место в изучении боспорских древностей вообще и боспорской нумизматики в частности».¹⁷⁷⁴ Накопление нового материала требовало разработки принципов систематизации и методики изучения нумизматических памятников. В течение первой половины—середины XIX в. пространственные и временные рамки исследований значительно расширились благодаря стремительному росту фонда источников. Если в XVIII—начале XIX в. публикации монет во многом носили иллюстративный характер при изложении политической истории античного Причерноморья, то со временем внимание исследователей стала привлекать, во-первых, атрибуция монет (тип, легенда, надчеканки), изучение их типологии и хронологии, во-вторых, издание каталогов собраний и отдельных, неизвестных ранее монетных типов.

Для подавляющего большинства собирателей монета прежде всего оставалась историческим источником. «Монета, — писал в 1840 г. епископ Саратовский Иаков, — не своим штемпелем, не своею грубою или красивою формою, дающей понятие о металлургических знаниях народа, важна для собирателя, но теми выгодами, какие может она дать в историческом отношении. Может быть, этот заржавевший металл, отысканный в недрах земли, своим потемневшим клеймом, своею надписью в уме вопрошающего древность родит светлую мысль, которая на большое пространство осветит мрак, облегший со многих стороны историю человечества. Есть надежда, что медальоны частных кабинетов, соображенные между собою, откроют факт прошедшего, который ускользнул из-под пера наблюдательного современника и которого не перестает доискиваться любознательность».¹⁷⁷⁵

Боспорской нумизматикой, ставшей приоритетной темой для большинства русских антиквариев, занялись Е. Е. Кёлер,¹⁷⁷⁶ И. А. Стемпковский,¹⁷⁷⁷ Г. И. Спасский, А. Б. Ашик, П. Сабатье, В. В. Григорьев, Б. В. Кёне, князь А. А. Сибирский.¹⁷⁷⁸ Каждый из них пытался по-своему восполнить пробелы в генеалогическом древе боспорских царей. Предметами оживленной дискуссии исследователей первой половины XIX в. стали вопросы установления хронологии отдельных царствований на Боспоре, правильность имен правителей, не упоминавшихся в нарративных источниках, выделение монетных серий и их датировка. В начале XIX в. определение царских монет Боспора, в соответствии со сводом Т. Мионне, разительно отличалось от современных атрибуций — считали, например, восемь Рискупоридов и шесть Савроматов.

Почти любая находка монеты, открывавшая новое имя царя, комментировалась каждым ученым по-своему, монета приписывалась то одному правителю, то другому, промежуток правления между которыми порой составлял 200 лет.¹⁷⁷⁹ К середине века только по монетам стали известны имена 15 царей и одной царицы Боспора, и 9 новых имен — по надписям, найденным в Крыму и на Таманском полуострове. Разногласия нумизматов того времени вполне объяснимы новизной объекта изучения, фрагментарностью сведений письменных и эпиграфических источников, относительно небольшим (по сравнению с сегодняшни днем) количеством известных науке того времени северопричерноморских материалов. По поводу нумизматических споров В. В. Григорьев призывал коллег освободиться от абсолютизации возможностей нумизматических источников: «Для истории монеты имеют значение тогда только, когда служат ей указанием или подтверждением, а не от нее же требуют объяснений. В последнем случае историку нет до них дела; что же касается нумизматов, упражняющих остроумие свое над… монетами, то… основания, ими принимаемые, для приурочения монеты к тому или другому месту, времени, царствованию, большею частью крайне шатки и произвольны».¹⁷⁸⁰ Очевидно, что столичные нумизматы находились в более выгодных условиях, так как они имели возможность использовать в качестве сравнительного материала крупнейшие государственные и частные собрания Петербурга. Неточность описаний провинциальных любителей нумизматики вполне объяснима плохой сохранностью единичных монет неизвестных ранее типов и невозможностью сличения с им подобными.

Главный авторитет в области античной нумизматики Г. К. Э. Кёлер изучал монеты всех регионов Северного Причерноморья, но приоритетной темой для него всегда оставался Бос-пор. Некоторые боспорские монеты Кёлер упорно приписывал то парфянским, то селевкид-ским династам, что вызывало недоумение его научных оппонентов. Хранитель Эрмитажа исследовал также чеканку Феодосии и монеты, принятые им за выпуски городов Гермисия и Гераклия.¹⁷⁸¹ Занимаясь главным образом царскими боспорскими монетами, петербургский академик первым опубликовал редчайшую пантикапейскую серебряную дидрахму царя Спар-тока из собрания Н. П. Румянцева (сейчас в ГИМ), оцененную им в 1200 р. и до недавнего времени являвшуюся уникальной. Кёлер приписал монету, «сводившую его с ума»,¹⁷⁸² либо пятому, либо шестому, либо седьмому царю с таким именем по существовавшей в то время хронологии (монета весом 7.78 г с изображением на лицевой стороне головы царя в диадеме вправо, на оборотной стороне — лук в горите, надпись BAZIAEDE [EJIIAPTOKOY, монограмма ).¹⁷⁸³ В той же работе академик опубликовал пять неизданных боспорских монет и одиннадцать очень редких из собрания Румянцева. Позднее Кёне приписал единственную монету Спартоку IV,¹⁷⁸⁴ но с его выводом не согласились большинство нумизматов. Еще одна монета с именем Спартока, с той же монограммой, но с добавлением изображения трезубца на оборотной стороне, имеющая чуть больший вес — 8.37 г, стала недавно известна по публикации К. В. Голенко. Она происходит из собрания Американского нумизматического общества.¹⁷⁸⁵ Если А. Н. Зограф датировал дидрахму Спартока обобщенно II в. до н. э, Д. Б. Шелов и К. В. Голенко — серединой того же столетия,¹⁷⁸⁶ то В. А. Анохин приписал ее Спартоку V, отнеся выпуск к периоду около 200—190 гг. до н. э.¹⁷⁸⁷

Об истории публикации монеты Спартока И. А. Стемпковский сообщал П. И. Кёппену в письме от 27 июня 1824 г. из Одессы в Петербург: «На сих днях получил я от достопочтенного нашего канцлера графа Румянцева новую книжку г-на Кёлера с описанием медали Царя Спартока. Когда канцлер был прошлого года в Одессе и показывал нам собранные им в Крыму монеты, то мы с г-ном Бларамбергом были столь счастливы, что первые узнали сию новую нумисматическую драгоценность. Но мы удерживались как можно разглашать о сем, боясь, чтобы открытие наше не послужило поводом г-ну Кёлеру или к отвержению сего памятника, как подложного, или к признанию на нем изображения и имени какого-нибудь Сирийского, а может быть, и Парфянского царя!!! Опыт делает людей недоверчивыми и боязливыми! К счастию, теперь уже нечего нам опасаться в рассуждении судьбы бедного Спартока: он пойдет в потомство под эгидою г. Кёлера! И в этом последнем сочинении, написанном кажется, хладнокровно, нельзя было не показать пренебрежения к нам несчастным младшим детям Понтийской Клио. Вы заметили конечно, что в статье о монетах Левкона, названных inedites, ни слова не упомянуто о публикованных за два года перед сим г-м Бларамбергом таковых же двух монетах, из коих одна принадлежала графу Николаю Петровичу (Румянцеву.— И. Г.); следовательно, есть та самая, которая ныне вновь является девственницею. Далее — надпись Фаномаха (КБН 113) сообщена была г-ну Кёлеру от меня: и об этом ни слова!».¹⁷⁸⁸

В этом эмоциональном письме Стемпковский касается и дискуссии 1820-х гг. о монетах Левкона, которого он считал современником Демосфена (384—322 до н. э.). Современная наука знает двух боспорских царей династии Спартокидов с этим именем — Левкона I (389/8—349/8 до н. э.) и Левкона II (около 240—220 до н. э.). Первая медная монета с именем Левкона была найдена французским консулом в Синопе Фуркадом и издана Т. Мионне.¹⁷⁸⁹ К 1824 г. были известны лишь четыре экземпляра такого же медного обола Левкона II, ныне датируемого В. А. Анохиным 240—230 гг. до н. э., на лицевой стороне которого вправо изображен Геракл с кожей немейского льва на голове, на оборотной — лук, палица и имя царя ВАЕ1АЕЙЕ AEYKQNOS.¹⁷⁹⁰ Первая монета, принадлежащая Бларамбергу, была издана одновременно Д. Рауль-Рошеттом и И. П. Бларамбергом;¹⁷⁹¹ вторая, найденная при раскопках кургана Патиньоти 1821 г., была отослана Дюбрюксом к гр. Н. П. Румянцеву и опубликована сначала Бларамбергом в 1822 г. в Париже, затем Кёлером, добавившим описание еще одной монеты, также принадлежавшей Румянцеву.¹⁷⁹² Рауль-Рошетт издал сильно поврежденные две монеты с другими изображениями, приписанные им Левкону, из собрания Бларамберга и Стемпковского — первая со «следами головы» на лицевой и «громовыми стрелами» на оборотной стороне, вторая — с «овальным щитом и копьем» и изображением «столпа с поставленной на нем фигурой».¹⁷⁹³ Догадку французского антиквария относительно первого типа подтвердил П. И. Кёппен, издавший описание лучше сохранившейся монеты, с лицом Афины Паллады в шлеме на аверсе, изображением «пука громовых стрел» (молний) и неполной надписью на реверсе, купленной им в Крыму.¹⁷⁹⁴ В ней нетрудно узнать дихалк Левкона II, чеканившийся в 240—230 гг. до н.э.¹⁷⁹⁵ Кёлер безапелляционно отверг утверждения Рауль-Рошетта и Кёп-пена, ошибочно посчитав последнюю обыкновенной монетой одного из сирийских Селев-

ков.¹⁷⁹⁶ Однако вскоре Э. В. Тетбу де Мариньи нашел в Феодосии монету, аналогичную опубликованной Кёппеном, с полной надписью BAZIAEQE AEYKQNOZ, которая была приобретена Стемпковским и, на взгляд Кёппена, оправдывала гипотезу Рауль-Рошетта.¹⁷⁹⁷ Таким образом, к 1826 г. было уже известно одиннадцать монет, «принадлежащих Левконидам.., царям Воспорским, жившим прежде Мифрадата Великого» (четыре с Гераклом, три с Афиной, обе Левкона II), три золотые монеты Перисада (лицо царя с диадемой на голове, сидящая Афина Паллада — одна хранилась в Королевском минц-кабинете в Париже, другая в Вене, и позднее, возможно, попала в собрание Гунтера в Глазго, третья была в коллекции гр. С. О. Потоцкого), и лишь одна серебряная монета царя Спартока, «вероятно, сына Евмилова, представляющая… лицо сего царя, на обороте же корит с луком, и монограмму города Пантикопеи, в коем, без сомнения, она была чеканена».¹⁷⁹⁸

И. А. Стемпковскому принадлежит приоритет в выделении образцов боспорской чеканки Радамсада, сына Фофорса (он ошибочно читал имя царя как Радамеадис),¹⁷⁹⁹ Гепепирии, Фар-санза. Иван Алексеевич попытался воссоздать династическую хронологию Боспорского царства императорской эпохи по данным эпиграфических и нумизматических источников. Составленный им хронологический список монет, где даты по боспорской эре завышены на год, сохранился в бумагах П. И. Кёппена. Считаю нужным воспроизвести этот документ для наглядной характеристики уровня развития исторической науки того времени,¹⁸⁰⁰ коррелируя хронологическую таблицу Стемпковского с современными данными по двухтомному труду Н. А. Фроловой.¹⁸⁰¹

 

• 302 ч_То встречающаяся на монетах царица Воспорская Гипепира (или Гипепирис) была супруга Мифрадата III (а не Савромата I) — это доказано г-ном Стемпковским в сочинении: Medaille de Mithridate III, roi du Bosphore Cimmerien et de la reine Gepaepiris. 1827. 8 (т. e. в формате 8-й доли листа.— И. Г.) (из Journal d’Odessa. Fevr. et Mars. № 11, 15, 16, 21—23). Примеч. 77. И. Кёппена.

  368

  

   

Дискуссии ученых по проблемам хронологии Боспора продолжились и в следующей трети века. Исследователи 1840—1850-х гг. занимались уже не только царскими монетами, но и автономной чеканкой боспорских полисов, прежде всего с точки зрения монетной типологии, и с их помощью пытались решить вопросы религиозной и политической истории 303 Встречаются фальшивые, в Феодосии чеканенные медные монеты Ареансеса, имеющие на обороте лицо, обращенное вправо, пред коем трезубец; надпись на сей стороне BACIAECOC APEANCOY; на обороте — чеканщик невежда изобразил другое лицо и ничего не значащие буквы ФФК и ? К. Один экземпляр сей подложной монеты между прочим видел в Таврической губернии в селении Демирджи у помещика султана Александра Ивановича Крым-Гирея. О сем Ареансесе впервые упомянул г. Кёлер в сочинении своем: Medailles Grecques. SPb., 1822.8, а г. Стемпковский в № 138 Journal de St.-Petersbourg. 1829 (р. 550) доказывает, что имя царя сего не Аре-анзес (Areanses), но Phareanses (BACIAEQC ФАРЕАМ2ОУ). Примеч. П. И. Кёппена.

• 304 Царь сей в список владельцев Воспорских введен И. А. Стемпковским, который в бытность свою в Париже, к сочинению Рауль-Рошетта о Воспоре Киммерийском присовокупил статью: Notice sur les medailles de Rhadame-adis, roi inconnu du Bospore-Cimmerien, decouvertes en Tauride en 1820, par M. le Colonel de Stempkovsky. Примеч. П. И. Кёппена.

• 305 Шелов Д. Б. Монетное дело Боспора VI—II вв. до н. э. С. 6—7.

  24 И. В. Тункина

  

   

  369

Боспора.³⁰⁵ Однако, как верно констатирует Н. А. Фролова, «общее состояние исторической науки в то время не позволяло создать полную картину развития монетного дела и денежного обращения Боспора, и исследователи ограничили свои задачи собранием известных им публикаций еще не изданных типов монет».¹⁸⁰²

Огромную роль в развитии нумизматики сыграли научные общества — Одесское общество истории и древностей и Петербургское археолого-нумизматическое (Русское археологическое) общество.¹⁸⁰³ Н. Н. Мурзакевич издал каталоги собственного собрания и Одесского городского музея древностей, регулярно публиковал статьи по различным аспектам античной нумизматики в записках Одесского общества.¹⁸⁰⁴ Член-корреспондент Петербургского археолого-нумизматического общества и действительный член МОИДР Г. И. Спасский в своем труде о древностях Боспора Киммерийского ввел в научный оборот монетное собрание графа С. Г. Строганова, причем его книга стала «первым полным руководством по боспорской нумизматике».¹⁸⁰⁵ Однако, по отзыву Б. В. Кёне, сопровождавшие ее таблицы содержали «не совсем верные и не изящные» изображения монет. Спасский опубликовал и «Археолого-нумизматический сборник», включивший как собственные переводы иноязычных статей русских и зарубежных ученых, так и оригинальные исследования самого издателя по спорным вопросам боспорской чеканки.¹⁸⁰⁶ Другой член общества П. Сабатье на основе надписей и монет предложил собственную хронологию 33 боспорских династов за 448 лет от «Митридата VII до Рискупориса VII». Он изучил 492 монеты, из которых 352 хранились в русских собраниях, главным образом в Эрмитаже и Керчи, частных собраниях кн. В. В. Кочубея и гр. А. С. Уварова, остальные в зарубежных. В истории Боспора автор выделил 5 периодов и столько же лакун, составивших 30 лет.¹⁸⁰⁷ «Превосходный», по характеристике М. И. Ростовцева, каталог монет князя А. А. Сибирского, к сожалению, остался незавершенным. В первой части автор подробно рассмотрел нумизматику Боспора VI в. до н. э. — I в. н. э. Тираж второй части, посвященной монетам I—VI вв. н. э., погиб в Петербурге во время наводнения.¹⁸⁰⁸

Более сложную задачу по сравнению с Боспором составляло изучение монетного дела Ольвии и Тиры. Известные на первую половину XIX в. монеты Северо-Западного Причерноморья вводились в научный оборот автором первой классификации ольвийских монет Е. Е. Кёлером,¹⁸⁰⁹ И. П. Бларамбергом,¹⁸¹⁰ И. А. Стемпковским, П. И. Кёппеном, А. С. Уваровым. Достаточно отметить, что до публикации каталога собрания Бларамберга науке была известна только одна золотая монета Ольвии, серебряные также считались очень редкими (гл. 10.3). И. А. Стемп-ковскому и И. П. Бларамбергу принадлежит заслуга издания двух типов монет скифского царя Скилура, чеканенных в Ольвии. Следуя Кёлеру и Бларамбергу, Кёппен сравнил ольвийскую и пантикапейскую монетную чеканку (изображения речного божества Борисфена он также принял за Пана) и исходя из архаичности монетных типов пришел к выводу о более ранней чеканке пантикапейских монет.¹⁸¹¹ А. С. Уваров попытался связать антикварно-нумизматический анализ монет с выявлением особенностей денежного обращения Ольвийского полиса в контексте его истории, разделенного им на три периода чеканки — греческий, скифо-греческий, римский.¹⁸¹²

Нумизматика Херсонеса привлекла внимание Е. Е.Кёлера.¹⁸¹³ Достаточно сказать, что Эккелю было известно лишь 5 монет, а Мионне в своем «Описании» и «Дополнении» издал лишь 31 монету Херсонеса. Во второй тетради «Сераписа» в качестве «предварительной» публикации Кёлер опубликовал объяснительный каталог 93 монет, распределенных по чеканке. Согласно Кёне, Кёлер ошибочно включил в него монеты других центров, иногда путал аверс-ную и реверсную стороны монет, и вообще, по его мнению, на чеканку Херсонеса у него не было «ясного взгляда».¹⁸¹⁴ Б. В. Кёне по нумизматическим данным попытался восстановить более чем тысячелетнюю историю города с момента основания до царствования Василия II в начале XI в. Автор распределил все известные на его время монетные типы (204 экз., большей частью неизданные) по трем периодам (греческий, римский, византийский), исследовал весовую систему, выделил ошибочно приписываемые Херсонесу Таврическому монеты Смирны и Херсонеса Фракийского, поставил вопрос о штемпелях, монограммах и проанализировал сюжеты изображений с точки зрения религиозных представлений херсонеситов.¹⁸¹⁵ За этот труд по представлению А. де Люина, Ф. Ленормана, Делагранжа и Д. Рауль-Рошетта Кёне был удостоен нумизматической премии по конкурсу 1849 г., о&ьявленному Парижской Академией надписей.¹⁸¹⁶

В первой трети XIX в. единственным специалистом в России, способным обобщить все известные науке нумизматические материалы Северного Причерноморья античной эпохи, был акад. Е. Е. Кёлер, который впервые ввел в научный оборот целый ряд новых монетных типов. По точности и тщательности описаний, по критической строгости в отборе материала и трезвости в его комментировании исследования Е. Е. Кёлера долгие годы считались образцовыми.¹⁸¹⁷ В Эрмитаже сохранились черновики на французском языке двух томов задуманного им корпуса монет Тиры, Ольвии и царей Боспора, над которым он работал многие годы, постоянно перерабатывал и вносил исправления, а также «кёлеровский альбом» с многочисленными рисованными таблицами причерноморских монет.¹⁸¹⁸ Однако обобщающего труда академик так и не создал, а ограничился лишь рядом статей, «не успев оставить по себе такого обширного сочинения, которое бы могло занять место наряду с первоклассными произведениями величайших ученых нового времени. Нет сомнения, что он мог бы сделать это, потому что ученостью он превосходил большую часть и даже едва ли не всех археологов нашего времени. Слава его и так велика, но большая доля славы принадлежит ему за то, что он мог бы сделать, нежели за то, что он сделал».¹⁸¹⁹ Первую подобную попытку предпринял представитель следующего поколения ученых Б. В. Кёне в двухтомном описании музея князя В. В. Кочубея, явившегося своеобразным корпусом известных на то время монет греческих городов-колоний Северного и Восточного Причерноморья. Книга вышла на русском и французском языках тиражом по 200 экземпляров и стала первым в русской литературе каталожным описанием северопонтийских монет, известных на то время (всего 610 монет). В течение 7 лет Кёне изучал монеты Ольвии, Керкинитиды, Херсонеса Таврического, Боспора (Пантикапей, Фанагория, Горгиппия, Нимфей, Феодосия), Колхиды и Диоскурии. Публикация монет предварялась кратким историческим очерком каждого полиса, базирующимся на изучении письменных источников и данных археологии. Кёне охарактеризовал взгляды своих предшественников, тщательно описал весь доступный нумизматический материал, систематизировал все изданные ранее золотые и медные монеты Боспора в хронологической последовательности смены правителей и попытался представить развитие боспорского монетного дела, а в ряде случаев прояснить происхождение монетных типов.¹⁸²⁰ Он, однако, не избежал ошибок — неправильно атрибутировал ряд монет, опубликовал несколько фальшивых монет, принятых им за подлинные.¹⁸²¹ По мнению А. Н. Зографа, рассуждения Б. В. Кёне «иногда лишены системы, объяснения монетных типов и наименования часто случайны и противоречивы».¹⁸²²

Почти через тридцать лет мизерным тиражом в 150 экземпляров был издан сводный, хотя и несовершенный труд Платона Осиповича Бурачкова (1818—1894) — каталог античных монет Северного Причерноморья, а спустя еще двадцать лет — поправки к нему А. Л. Бертье-Делагарда. Этими каталогами до сих пор продолжают пользоваться специалисты и в нашей стране, и за рубежом.¹⁸²³ Трудами многих поколений ученых и коллекционеров к 1910-м гг. была подготовлена почва для создания сводного иллюстрированного корпуса монет Причерноморья «Corpus numorum Russiae meridionalis», предпринятого M. И. Ростовцевым и О. Ф. Ре-товским, но из-за революционных потрясений оставшегося неизданным.¹⁸²⁴ Современные ученые пошли по пути углубленного изучения чекана отдельных греческих регионов и центров, исследуя частные вопросы нумизматики Северного Причерноморья. Таким образом, задача публикации на современном научном уровне сводного корпуса античных монет Северного Причерноморья, поставленная еще И. А. Стемпковским, которую А. Н. Зограф спустя век назвал «непременным долгом… нумизмата-античника»,¹⁸²⁵ остается актуальной и по сей день.

• 8.5. ОРГАНИЗАЦИЯ КАРТОГРАФИЧЕСКОГО ИЗУЧЕНИЯ ЮЖНОЙ РОССИИ. ИССЛЕДОВАНИЯ В ОБЛАСТИ ИСТОРИЧЕСКОЙ ГЕОГРАФИИ И АРХЕОЛОГИЧЕСКОЙ ТОПОГРАФИИ СЕВЕРНОГО ПРИЧЕРНОМОРЬЯ АНТИЧНОЙ ЭПОХИ

Одним из малоразработанных направлений историко-археологических исследований является источниковедение тематических археологических карт и планов XVIII—XIX вв., в том числе выявление в архивных собраниях и ввод в научный оборот неизвестных ранее материалов. Необходимость использования богатых по содержанию самобытных картографических произведений того времени в качестве источников для изучения истории археологических открытий и исследований очевидна. Существует значительное число общих работ, посвященных истории отечественной картографии и специального (тематического) картографирования,¹⁸²⁶ но нет ни одного исследования по истории археологической картографии, которая заслуживает монографического изучения.

Начало пространственному изучению южных окраин страны в картографических целях и первые гидрографические исследования были предприняты в связи с Азовскими походами Петра I еще с 1696 г., в частности, проведены промеры Дона, Азовского и Черного морей экипажем корабля «Крепость», доставившего в Константинополь русского посланника. В 1704 г. в Амстердаме был издан атлас реки Дон, составленный под руководством адмирала Корнелия Крюйса, карты Азовского моря к югу от р. Миус с прилегающими районами, составленные Питером Бергманом, Хр. Отто и Хр. Ругеллем,¹⁸²⁷ а также «Прямой чертеж Черного моря от города Керчи до Цареграда», исполненный Пикаром (1696—1704).¹⁸²⁸ Чрезвычайно ценные для своего времени, но еще несовершенные карты зафиксировали остатки разновременных древностей, в частности цепочки курганов в обследованных районах.

Петр I первоначально сам руководил подобными исследованиями. В 1718 г. была учреждена Адмиралтейств-коллегия под руководством генерал-адмирала, ведавшая гидрографическими работами — съемкой и описью морских берегов, промерами глубин, составлением карт и лоций. Руководство картографическими изысканиями на суше осуществлял Сенат. В регламент петровских коллегий была включена специальная глава «О ландкартах или чертежах государевых» с требованием описывать «все границы, реки, города, местечки, церкви, деревни, леса и прочее».¹⁸²⁹ В 1724 г. под руководством обер-секретаря Сената И. К. Кириллова, к которому поступали материалы геодезистов, были начаты работы по составлению первого атласа Российской империи 1726—1734 гг. В 1726 г. к пространственному изучению территории страны подключилась и Академия наук. Составление Генеральной карты России было поручено академику, астроному И. Н. Делилю, брату известного французского географа Г. Делиля, а с 1739 г.— специально созданному Географическому департаменту Имп. Академии наук. Департамент, который с 1751 г. возглавлял Г. Ф. Миллер, а с 1757 г. по 1765 г.— М. В. Ломоносов, стал организующим центром картографической деятельности и географической науки в России XVIII в. Благодаря участию в его работе академиков И. Делиля и Л. Эйлера значительное внимание уделялось математической основе карт и установлению астрономических координат конкретных пунктов для разработки опорной геодезической сети страны. С целью сбора историко-топографической информации с мест В. Н. Татищев и М. В. Ломоносов составили ряд инструкций и анкет, рассылавшихся по губерниям и включавших сведения о памятниках старины.¹⁸³⁰ В 1757—1760 гг. в обработке ответов на эти запросы для исправления первого печатного «Атласа Российского» (1745 г., из 20 карт), а также в сборе материалов для «Древней российской истории» помогали студенты академического университета И. В. Аврамов (впоследствии геодезист Географического департамента АН), С. И. Веденский, И. С. Барков.¹⁸³¹ Помимо подготовки национальных кадров картографов Географический департамент составил свыше 250 карт и планов: генеральные карты России (1776, 1786), около 30 карт отдельных губерний и провинций, в том числе южных. Департамент разрабатывал маршруты многочисленных академических экспедиций, направлявшихся в разные провинции империи с целью изучения природных богатств страны.¹⁸³² В них прошли школу полевой и кабинетной работы многие русские студенты как академического, так и основанного в 1755 г. Московского университета.¹⁸³³

Сразу же после выхода России к побережью сначала Азовского, а затем и Черного морей продолжилось картографирование южных земель и гидрографическое изучение побережья. На Азовском море с 1768 г. гидрографические съемки были подчинены контр-адмиралу А. Н. Сенявину, под руководством которого была составлена карта Азовского моря и Керченского пролива (1771).¹⁸³⁴ На изданной Белленом в Париже французской карте Черного моря 1772 г. некоторые пункты берегов были показаны с ошибками от 20 до 65 миль «от настоящего положения своего»,¹⁸³⁵ поэтому составлению правильных карт руководство русским флотом уделяло исключительное внимание. В 1777 г. в Петербурге была создана «чертежная для рисования планов» при Адмиралтейств-коллегии. Главный начальник Херсонского порта и адмиралтейских команд вице-адмирал Я. Ф. Сухотин поручил капитану 2-го ранга И. Берсеневу описать берега Черного моря: в 1785 г. он описывал территорию от Бельбека до Кинбурнской косы, а в 1786 г.— от Севастополя до Азовского моря. Но на его картах «берега Крыма означены от 20 до 30 миль восточнее, Херсон и устье Днепра тоже восточнее, миль на 40».¹⁸³⁶ В 1796 г. по предложению председателя Черноморского адмиралтейского правления вице-адмирала Н. С. Мордвинова капитану 1-го ранга И. И. Биллингсу, участнику кругосветного плавания Дж. Кука (1776—1780) и несостоявшемуся зятю акад. П. С. Палла-са, было приказано составить опись Черного моря и его карту. Наблюдения Биллингса были собраны в рукописи «Описание берегов Черного моря, простирающихся от Ахтиара до Кубани и от Ахтиара до Овидиополя. Приложенное к картам и видам, сочиненное флота капитан-ко-мандором Биллингсом 1797 года».¹⁸³⁷ В 1797—1798 гг. на фрегате «Св. Андрей» И. И. Биллингс провел астрономические наблюдения и составил опись северной части побережья, между устьями Днестра и Кубани, в том числе крымских берегов.¹⁸³⁸ С 1799 г. руководство работами по гидрографии в России было возложено на Комитет для распространения морских наук и усовершенствования художественной части морского искусства, издавший единственный том «Морских записок» (1801).

В конце XVIII в. появились и первые исторические карты с попытками спроецировать на них сведения письменной традиции. К сочинению Карла Таблица 1785 г. (гл. 1) были составлены «Карта полуострова Таврического и окололежащих мест, сочиненная по известиям греческих писателей древних и средних времен»,¹⁸³⁹ «Карта полуострова Таврического и окололежащих мест, сочиненная по известиям генуэзских писателей», «Карта полуострова Таврического и окололежащих мест с означением татарских наименований мест, городов, рек, морей и прочего» в 25-верстном масштабе (1:1050 000).¹⁸⁴⁰ К 1791 г. относится рукописная «Генеральная карта Таврической области, представляющая древние именования мест, городов, рек и протчаго. Чертил лейб-гвардии Преображенского полку сержант Николай Жигулин» (рис. 1), с попыткой локализации пунктов, упомянутых античными авторами.¹⁸⁴¹ До нас дошла и недатированная историческая карта России на латинском языке, составленная по Геродоту.¹⁸⁴²

Во второй половине XVIII в. успехи математики, астрономии и геодезии, в том числе изобретение триангуляции, усовершенствование измерительных инструментов, применение изображений рельефа штрихами по способу И. Лемана (1799), позволившее показывать на картах крутизну склонов, способствовали развитию научного подхода к картографическим задачам. В стране возникла необходимость в постановке масштабных съемочно-картографических работ. К концу XVIII в. Академия наук лишилась руководящего положения в области картографического изучения страны: в 1799 г. Географический департамент Имп. Академии наук был ликвидирован, съемка стала вестись различными учреждениями, разными методами и с разными целями, постепенно отходя от требований чисто научного характера.¹⁸⁴³

В 1762 г. был учрежден Генеральный штаб, которому год спустя было поручено составление специальных карт империи, главным образом для нужд армии; в 1796 г. создана Чертежная, в 1797 г. преобразованная в Депо карт, которое с 1812 г. стало именоваться Военнотопографическим депо (впоследствии Военно-топографическая часть, затем отдел Главного штаба). В XIX в. военное ведомство выполняло роль главного картографо-геодезического учреждения России. В 1822 г. был основан специальный Корпус военных топографов численностью около 500 человек, офицеры которого выполняли основные геодезические и съемочные работы. Его возглавил известный астроном, геодезист, коллекционер русских монет, почетный член Академии наук (1827) Федор Федорович Шуберт (1789—1865), ставший инициатором издания записок Военно-топографического депо.¹⁸⁴⁴ В РГВИА сохранились документы о тригонометрической съемке и составлении карты полуострова Крым.¹⁸⁴⁵ Усилиями многих поколений военных топографов были составлены сотни рукописных тематических, в том числе специальных археологических карт и планов (см., например, гл. 10.3; 12.1),¹⁸⁴⁶ из которых изучены и введены в научный оборот лишь единицы.

В 1766 г. начались работы по генеральному межеванию земель страны, руководство которыми осуществляла Межевая канцелярия, в 1766—1794 гг. подчинявшаяся Межевой экспедиции Сената, с 1794 г. Межевому департаменту Сената, а с 1802 г. и Министерсту юстиции (в 1836—1870 гг.— Межевой корпус, в 1870—1918 гг.— Межевая часть Министерства юстиции). Для реорганизации учета земель в ходе Генерального (1766—1843) и Специального (1839—1917) межеваний вплоть до 1918 г. было проведено картографирование каждого отдельного землевладения в масштабе 1:8400, т. е. в одном английском дюйме 100 саженей. В архивах сохранилось до одного миллиона рукописных межевых карт, их производных в более мелких масштабах (1:33 600, 1:42 000 и др.), а также несколько десятков неизданных атласов по губерниям,¹⁸⁴⁷ практически неиспользовавшихся специалистами-археологами.¹⁸⁴⁸

Гидрографические работы на Азовском и Черном морях активизировались в начале XIX в. усилиями офицеров основанного в 1803 г. Черноморского депо карт в Николаеве. В 1805 г. руководство гидрографической частью в столице было возложено на Государственный адмиралтейский департамент. В 1827 г. здесь было создано специальное Управление генерал-гидрографа Г. А. Сарычева (1827—1831), но после его смерти командование службой перешло к начальнику Главного морского штаба кн. А. С. Меншикову. В составе Управления генерал-гидрографа находилось Гидрографическое депо под руководством директора Ф. Ф. Шуберта (1827—1837). Оно издавало «Записки Гидрографического депо» (1835—1837, 5 частей). В 1837 г. был создан Гидрографический департамент Морского министерства, также издававший свои «Записки» (1842—1852). В 1885 г. департамент преобразовали в Главное гидрографическое управление.

Еще в 1801 г. для описи западных и южных берегов Черного моря от Одессы до Константинопольского пролива была организована экспедиция под руководством лейтенанта И. М. Бу-дищева, в которой принял участие будущий контр-адмирал, а тогда мичман Н. Д. Критский. По результатам съемок 1797—1801 гг. была составлена не лишенная грубых погрешностей (до 35 миль) меркарторская карта части Черного моря, изданная Имп. депо карт в 1804 г., «где обводы берега довольно верны», причем берега Азовского моря обозначены западнее до 10 миль.¹⁸⁴⁹ В 1807 г. вышел составленный И. М. Будищевым атлас части Черного моря с планами заливов, рейдов и бухт, где частично использованы материалы съемок французских инженеров Лафита Клаве и Бошама. В следующем году Будищев опубликовал первую часть лоции с описанием Азовского моря, берегов Таманского полустрова и Керченского пролива.¹⁸⁵⁰ Вторая часть, посвященная Черному морю, опубликована не была. На страницах «морского путеводителя» И. М. Будищев попытался высказать свою точку зрения на локализацию античных городов Боспора. Так, Нимфей он поместил на мысу Таклы, а Парфений в Еникале.¹⁸⁵¹

В 1803 г. мичманом Н. Д. Критским и капитан-лейтенантом Влито была предпринята новая опись Азовского моря, основанная на береговой съемке и астрономических наблюдениях, с более тщательным обследованием западных берегов. Ее подытожила карта на русском, французском и греческом языках, напечатанная морской типографией, также не лишенная погрешностей. В 1817 г. по приказу Адмиралтейского департамента была опубликована генеральная карта Черного и Азовского морей на основе описей Будищева и других офицеров, исправленная по астрономическим наблюдениям акад. В. К. Вишневского (1781—1855), где главные точки западных и северных берегов Черного моря весьма «близки к истинным», однако у восточных встречаются погрешности до 20 миль, причем Азовское море «сужено более нежели на 5 миль».

В 1820 г. совместной экспедицией французского капитана Готье на габаре «La Chevret-te», русских капитан-лейтенанта Берха и штурманского помощника Григорьева была проведена опись Черного моря, по результатам которой во Франции в 1822 г. издана карта Черного и Азовского морей, где Азовское море, Каркинитский залив и берега от устья Днестра до мыса Калиакриа и между мысами Гендже и Керемпе скомпилированы с русских карт и съемок.¹⁸⁵² Отводы крымских берегов на ней «отступают» на 2 мили, в районе Дунайских гирл — на 5 миль. Основной недостаток карты Готье состоит в том, что ряд пунктов по восточному берегу не был обозначен вообще, особенно «неверно» было показано Азовское море.

Картами Готье и атласом Будищева моряки Черноморского флота руководствовались вплоть до 1829 г., когда была издана генеральная карта Черного и Азовского морей, составленная на основе описи Готье и астрономических наблюдений акад. В. К. Вишневского. Капитан-лейтенант Н. Д. Критский в 1821 г. провел опись Сухумского рейда, в 1823 г. выполнил съемку островов Фидониси (ныне Змеиный) и Березань (гл. 10.1—2), в 1824 г. провел опись части Черного моря от Одессы до Севастополя, в том числе Тендры (гл. 10.4), и части Азовского моря у Бердянской косы. На их основе была издана гравированная карта береговой полосы от Очакова до Одессы. В 1827 г. уже в чине капитана 2-го ранга Критский описал берега Крыма от Севастополя до Керченского пролива.¹⁸⁵³ Брульены (полевые планшеты) и описания берегов, выполненные в ходе этих съемок, отчетные карты по годам, итоговые отчеты и карты являются важнейшим комплексом документов для изучения археологической топографии Северного Причерноморья.

В первой половине XIX в. остро ощущалось отсутствие опубликованной лоции Черного моря — по рукам моряков ходили рукописные тетради с разрозненными гидрографическими сведениями. Единственным печатным руководством шкиперам стал труд Э. В.Тетбу де Ма-риньи «Portulan de la mer Noire et de la mer d’Azow, ou description des cotes de ces deux mers a 1’usage des navigateurs» (Odessa, 1830.2 vol.), который включал сведения о Черном море, планы различных рейдов, причем автор отчасти использовал гидрографические описания, позднее вошедшие в атлас капитан-лейтенанта Е. Манганари, — лучший атлас черноморских берегов (1841),¹⁸⁵⁴ активно использовавшийся несколько десятилетий XIX в. В 1847 г. командирам тендеров Черноморского флота «Поспешный» и «Скорый» было поручено изучить берега Черного моря для составления лоции, которая была опубликована в 1851 г. Черноморским гидрографическим депо. В тексте книги содержатся сведения о городищах, курганах, древних молах и т. п. Одновременно было издано «Описание маяков и знаков Черного и Азовского морей».¹⁸⁵⁵ В середине столетия Э. В.Тетбу де Мариньи опубликовал картографический атлас Черного и Азовского морей, скомпилированный с русских гидрографических изданий. Составитель нанес на отдельные карты археологическую нагрузку, обозначив руины памятников. Параллельно Тетбу де Мариньи предпринял попытку увязать археологические реалии со сведениями античных и средневековых нарративных источников — так, на карте Керченского пролива «Парфенион» помещен у Еникальского маяка, Нимфей — севернее мыса Ак-Бурун, Акра — близ мыса Кара-Бурун, Китей — южнее Тобечикского озера.¹⁸⁵⁶

Стремительный прогресс русской картографии, совершенствование гидрографических изысканий предопределили высокий информативный уровень картографических материалов конца XVIII—середины XIX в. для специалистов-археологов. Они являются первоисточником для культурно-ландшафтного районирования территорий, создания археологических карт конкретных регионов, исторических атласов, номенклатурных географических словарей и т. п. Задачу изучения пространственной организации территорий в античности, систем расселения, древнего культурного ландшафта Северного Причерноморья в контексте определенных природно-климатических условии и рельефа местности, а не отдельных археологических объектов в отрыве от окружающей природной среды и территории поставил еще акад. М. И. Ростовцев.¹⁸⁵⁷

Выяснение основных вопросов исторической географии, и прежде всего локализация засвидетельствованных нарративными источниками отдельных понтийских городов и населенных пунктов побережья и внутренней Скифии, являлось одной из приоритетных тем русского антиковедения влоть до середины XIX в.¹⁸⁵⁸ Для этого следовало сопоставить разрозненные данные нарративной традиции с археологическими реалиями и новейшими картами. Необходимым условием подобных исследований является не только хорошее знание местности, но и ее археолого-топографическое изучение с точной фиксацией архитектурно-археологических остатков для создания специальных археологических карт. Мы должны отдать должное русским администраторам, военным топографам, путешественникам, ученым, чиновникам и просто любителям древностей конца XVIII—первой половины XIX в., много сделавшим для изучения исторической географии и археологической топографии Северного Причерноморья.

Отрывочность и противоречивость данных письменных источников оставляла широкий простор для самых различных, в том числе взаимоисключающих предположений и догадок о локализации конкретных античных пунктов. Как правило, выводы исследователей конца XVIII—первой половины XIX в. основывались на анализе определенного контекста одного или нескольких авторов, а не совокупности данных всех письменных источников. Текстологическое изучение самих письменных источников, круг которых насчитывал лишь несколько десятков античных и средневековых сочинений, в то время находилось на зачаточном уровне — имевшиеся в распоряжении науки того времени публикации основывались на списках, часть которых была искажена позднейшими переписчиками. Неточности вводили в заблуждение странствующих энтузиастов-путешественников, непосредственно изучавших местность. Так, еще Ф. К. Брун и В. Ф. Гайдукевич пришли к выводу, что авторы XVIII—первой трети XIX в. пользовались искаженным текстом перипла Анонима,¹⁸⁵⁹ чем и объясняются ошибки антиквариев того времени в локализации населенных пунктов Европейского и Азиатского Боспора.¹⁸⁶⁰ К тому же сообщения нарративной традиции проецировались на современную топооснову и сопоставлялись с новейшими для того времени картами, в то время как в античную эпоху очертания берегов значительно отличались от нынешних, а уровень моря был гораздо ниже.

Противоречия в письменной традиции и отсутствие «исправных» карт Северного Причерноморья в начале и середине XVIII в. привели к тому, что кабинетные ученые и путешественники выдвигали фантастические предположения о локализациях даже крупных населенных пунктов.¹⁸⁶¹ Так, акад. Г. Ф. Миллер помещал Херсонес в Керчи, В. Н. Татищев — «в Кильбу-руне», французские историки П.Ш. Левек и граф Н. Г. Леклерк — в Феодосии, а географ Ж. Б. д’Анвиль — в Ак-мечети у Каркинитского залива, Ш. Пейсонель и вслед за ним А. На-рушевич — в Гезлёве (Козлове), немец А. Ф. Бюшинг — в Карасу-базаре; правильная локализация была высказана И. Э. Тунманом,¹⁸⁶² К. Габлицем, П. С. Палласом, Л. Вакселем, С. Сес-тренцевич-Богушем. Французский дипломат О. де ла Мотре, посетивший Крым и Тамань в 1711 г., верно соотнес Пантикапей с городком Кирке (Керчью). К тому же выводу пришел и акад. Г. 3. Байер, который отождествил Феодосию с Кафой, Фанагорию поместил у Кизилташ-ского лимана недалеко от крепости Тамань, а Танаис — на месте Азова.¹⁸⁶³

Более осторожными были анонимные русские авторы, составлявшие компилятивные сводки по исторической географии Причерноморья времен присоединения Крыма к России. В «Сокращенном историческом известии о Тавриде, выбранном из достоверных писателей», ссылаясь на Плиния, один из них обобщенно писал, что древние греки построили в Причерноморье «сперва город Ольвию на Днепре, Танаис на Дону, а Феодосию, Херсон и Пантикапей на Крымском полуострове».¹⁸⁶⁴ В «Кратком описании о древних жителях полуострова Тавриды, об образе их жизни и правления, также о основании городов и о воспоследовавших тамо до наших времен переменах» локализация античных городов уточнена — Ольвия помещена при устье Ингульца, который отождествлен с Гипанисом, Пантикапей — с Еникале, Нимфей с Керчью, Феодосия с Кафой, Фанагория с Таманью, Гермонасса помещена на восточной стороне Керченского пролива; Херсонес — «на берегу небольшого полуострова…, имея к северу пространную Ктенусовую пристань (Ахтиарскую гавань), а к югу Символов порт (Балуклаву)»; в Северо-Западном Крыму локализованы Евпатория (Помпеополис) в Козлове, «Калос лимин… при устье реки Калантей, называемой ныне Каланчаком, при Каркинитском заливе»; на юге полуострова — «Афиней» отождествлялся с Судаком, «Кримны» с Эски-Крымом.-¹⁸⁶⁵ В первой части анонимного «Исторического описания Таврической области от древнейших до нынешних времен», составленного не ранее 1786 г. и, возможно, принадлежащего перу К. И. Таблица, местоположение трех тавро-скифских крепостей, упомянутых Страбоном (Strabo., VII, 4, 7), — «Палакион, Хавун и Неаполис» предположительно отнесено к окрестностям Бахчисарая «на тех местах, где теперь находятся остатки древних трех крепостей на самых вершинах гор под названиями Тепе-Кирман, Черкес-Кирман и Ески-Кирман», упомянуты остатки «скифских» рва и вала поблизости от Старого Крыма, который простирался от «Таврийских гор до Ме-отийского озера». Автор этого труда вслед за Байером отождествил Танаис с Азовом, Пантикапей с Керчью, Феодосию с одноименным городом в Крыму, Ольвию поместил в устье Буга.¹⁸⁶⁶

Многие русские и иностранные путешественники конца XVIII—начала XIX в. объезжали Северное Причерноморье с томиками античных авторов в руках. Серьезные натурные исследования местности проводили натуралисты П. С. Паллас, К. И. Таблиц (гл. 12) и Ф. К. Маршал фон Биберштейн (гл. 15), которые, однако, неправильно локализовали ряд крупных античных городов. Паллас помещал Пантикапей в долине между Керчью и Еникале, ближе к первому пункту, Киммерик — на восточной стороне мыса Элькен, предположив, что одноименное соленое озеро у подошвы горы Опук некогда было гаванью этого города, Китей — между Та-киль-Буруном и горой Опук, Акру — у мыса Такиль, Нимфей — между Павловской батареей и мысом Камыш-Бурун, т. е. южнее Ак-Буруна. Его выводам, за исключением очевидно ошибочного соотнесения Пантикапея, следовали многие ученые, в частности Е. Е. Кёлер и Э. В. Тетбу де Мариньи. Мария Гатри, поверхностно осмотрев Восточный Крым и Таманский полуостров, не сумела локализовать ни одного малого города Боспора — она не обнаружила «ни одной древней достопримечательности» и «никаких развалин». Нимфей путешественница ошибочно поместила на месте Еникале, Парфений — на противоположном мысу, на азиатском побережье пролива, т. е. на Таманском полуострове, Корокондаму — на берегу Кубанского лимана.¹⁸⁶⁷ П. И. Сумароков соотнес развалины на горе Опук с Нимфеем, Керчь — с Пантикапеем, Мирмекий поместил у урочища Змеиный городок, Парфений — на месте крепости Еникале. И. М. Муравьев-Апостол правильно локализовал Мирмекий в четырех верстах от Керчи на мысу, образующем бухту, к «югу обращенную». Массовые находки монет и надписей с названиями Ольвии, Херсонеса, Пантикапея в руинах этих городов уже к рубежу XVIII—XIX вв. не оставили сомнений в их отождествлении с реальными археологическими остатками.

Более трудной задачей оказалась локализация малых городов, эмпориев, святилищ, мельком упоминавшихся в письменных источниках. Их поисками на местности и топографической фиксацией руин занялись южнорусские антикварии, которые своими трудами положили начало бурным спорам в последующей историографии. Как и предшественники, И. П. Бларамберг и П. Дюбрюкс на основе искаженного издания текста перипла Анонима, ошибочно указывавшего 25, а не 85 стадий как расстояние от Нимфея до Пантикапея, локализовали первый недалеко от мыса Ак-Бурун, немного северо-западнее Павловской батареи и севернее места, где его искали Паллас и Кёлер. Порт древнего города, по их убеждению, был образован оконечностью Ак-Буруна, который некогда выдавался дальше в пролив, на большее расстояние, чем в первой трети XIX в. За два тысячелетия сильное течение разрушило значительную часть мыса, обрушив его в море. И. А. Стемпковский также отмечал большие каменные плиты на берегу пролива, следы насыпей и древних укреплений «на соседней возвышенности», которые, на его взгляд, указывали место, где был расположен Нимфей.¹⁸⁶⁸ Но вскоре Иван Алексеевич отказался от гипотезы Бларамберга и правильно локализовал город на городище, занимающем плато мыса Кара-Бурун, план которого был снят Дюбрюксом (рис. 52). Ф. Дюбуа де Монпере, А. Б. Ашик, К. Нейман и Ф. К. Брун приписывали Нимфею развалины на южном берегу озера Чурубаш, т. е. у древнего пересохшего морского залива. Лишь к концу столетия локализация Нимфея на земле помещика Гурьева в районе Эльтигена (ныне пос. Героевское) утвердилась окончательно. Если памятники у пос. Героевское сейчас известны достаточно хорошо, то после работ Дюбрюкса, Стемпковского и Бларамберга руины в районе мыса Ак-Бурун (за исключением курганов) не привлекали внимания специалистов — за два века они подверглись значительным разрушениям, доступ к ним всегда был затруднен из-за близости к военной части (в XVIII—XIX вв. — артиллерийской Павловской батареи). Однако именно соседство с последней обеспечило наличие в военных архивах, в частности РГВИА, целой серии крупномасштабных карт, на которых нанесены окрестные курганные группы. Недавно С. А. Шестаков высказал предположение об идентификации одного из поселений близ мыса Ак-Бурун с городом Гермисием (Pomp. Mela, 11,3; Plin., NH, IV, 87).¹⁸⁶⁹

Показательна полемика Стемпковского с Кёлером о том, где располагался театр военных действий за наследство Перисада. В своем специальном исследовании петербургский академик соотнес руины «циклопических» стен и древних построек на горе Опук с упоминаемым Диодором Сицилийским «дворцом боспорских царей», где восставший Эвмел вместе с царем фракийцев Арифарном оборонялся против своего брата Сатира (Diod., XX, 22—24). Древнюю Гаргазу, куда были отведены войска после смерти Сатира, ученый локализовал близ позднейшей турецкой крепости Арабат.¹⁸⁷⁰ Вслед за С. Сестренцевич-Ботушем, К. Маннертом, И. М. Муравьевым-Апостолом Кёлер считал, что события происходили на Европейском Боспоре. Ознакомившись с публикацией академика, Стемпковский сообщал Кёппену 27 июня 1824 г.: «В сей книге много нового и любопытного, много и ложных положений. В самом основании сего сочинения автор, по мнению моему, совершенно ошибается, полагая Керченский полуостров театром войны между трех братьев. Я спрашиваю вас, можно ли принять, чтобы в сем полуострове существовала когда-либо большая и глубокая река! Все напротив показывает нам в рассказе Диодора, что война происходила в Азии, около Кубани, или соседственной какой-либо реки. Самый Замок царский принадлежал не царям Воспорским, а царю Ариофарну, ¹⁸⁷¹ который был осажден в столице своей: ничего не может быть яснее! Я издавна много занимался этою статьею, и даже 2 или 3 года тому назад сообщал о сем мысли мои г-ну Рошетту…». А. Бёк, а вслед за ним А. Б. Ашик и В. В. Григорьев также отнесли театр военных действий на азиатскую сторону пролива.

К той же теме Стемпковский вернулся в письме от 7 августа 1825 г.: «… Я думаю, вы уже читали ее (статью Кёлера. — И. Т.) — и верно удивились несообразности системы нашего ученого Старшины. Нужно только при чтении иметь перед глазами карту Керченского полуострова, чтобы на каждом шагу видеть непонятное заблуждение систематического духа. Я прежде кое-что писал о сем предмете, а по прочтении статьи г-на Кёлера решился написать опровержение Системы его, основанное на географических доводах, и проч. Статью мою, состоящую в 100 или более страницах в 4°, давал я читать почтенному Ивану Павловичу (Бла-рамбергу.— И.Т.), который совершенно остался на моей стороне. При всем том, я ужасно боюсь показаться с произведением моим в свете: оно навлечет мне проклятие Старшины нашего. Чтобы заранее смягчить яд жестокости, я пишу ему, объясняя некоторые статьи, в коих полагаю, что он ошибается; прошу совета его, объяснения и проч. Не знаю, что будет отвечать. Между тем работа моя лежит в портфеле». В письме от 7 октября 1825 г. Стемпковский уточняет: «Мои Замечания на статью… написаны по-французски. Я бы охотно перевел и вам доставил, но статья слишком велика для ваших Листов (Библиографических листов, издаваемых Кёппеном. — И. Т.)… Нельзя было не распространиться, ибо в опровержениях нужны доводы, без которых только один наш Строгий Критик позволяет себе рассматривать сочинения других. Он воображает, что когда уже сказал falsch, то больше ничего не нужно. Я еще сам не знаю, что сделаю с сими Замечаниями’, Бларамберг их читал и очень одобрил. Я писал о них Кёлеру, но он по сие время молчит. При статье сей приложу я Карту Керченского полуострова, взятую из Столистового Атласа:¹⁸⁷² это, мне кажется, лучшая из всех у нас существующих». Свою статью Стемпковский направил в Парижскую Академию надписей, где предложил небольшую конъектуру к тексту «Исторической библиотеки» Диодора: «Как можно, в самом деле, чтобы Ариофарн, помогавший Евмилу, был Царем Фракийским? Как бы занесла его нелегкая из Фракии, с столь многочисленным войском, в такую даль — и для чего, для каких выгод — прибавим, и в то самое время, когда Лисимах бушевал во Фракии и рассчитывался со всеми тамошними народами, греками и варварами? Это вещь невозможная — да и сам Диодор называет Ариофарна Царем соседственных Воспору Варваров. Но сделайте самую незначащую поправку, вместо о xSv ©раксоу распХеид прочитайте о xSv ZipaKtov paatXeug (ошибка переписчика самая естественная: 0 вместо at) и все объяснится, ибо Сираки были народ соседственный Воспору, довольно могущественный, как видно из Стравона. В письме нельзя объяснить подробно всех моих доводов, подкрепляющих вышеизложенное мнение, но надеюсь при свидании сообщить вам мою рукопись и сделать судьею моим. Копию оной послал я в Париж Академии надписей, в коей она была читана. Все ошибки, все предубеждения г-на Кёлера произошли от того, что он считает Царский замок принадлежавшим Воспору… Но сам Диодор говорит, что замок лежал в Стране неприязненной (слова, выпущенные в переводе г. Кёлера) и нет сомнения, что сей Замок принадлежал Ариофарну и был его Столицею, Regia. Сему приведу я неоспоримые доводы. Недавно, некто г. Штир, живущий в Севастополе инженерный офицер, напечатал в “Северной пчеле” письма о Крыме.¹⁸⁷³ Между прочим, он утверждает, что открытые близ Симферополя следы древнего укрепления (Неаполь Скифский. — И. Т.) принадлежат Диодоров-ской Гаргазе. Доводы г. Штира доказывают только, что он жалкий антикварий и плохой логик. Против сей статьи напечатано было в 88 № Одесского вестника возражение, в коем относящееся до Гаргазы было сообщего мною. “Пчела” перепечатала сие возражение в своем № 141, где вы можете прочитать оное, если не имеете “Одесского вестника”».¹⁸⁷⁴

По свидетельству Дюбрюкса, Стемпковский локализовал царскую крепость в районе Екатери-нодара (ныне Краснодар), на одной из речек, впадающих в Кубань, древний Гипанис.¹⁸⁷⁵ Большинство современных исследователей также полагают, что описанные Диодором Сицилийским события происходили в каком-то районе Прикубанья.¹⁸⁷⁶ Показательно, что ту же конъектуру к тексту Диодора, что и Стемпковский (EipaKtov вместо ©paicSv), много позднее предложил также К. Мюллер.¹⁸⁷⁷ А. Бёк внес собственную правку — ©axecov вместо ©paicSv,¹⁸⁷⁸ принятую издателем Страбона Л. Диндорфом¹⁸⁷⁹ и большинством исследователей истории Боспора. Версия об участии сираков в междоусобице сыновей Перисада впоследствии разделялась рядом ученых.¹⁸⁸⁰

Пионерами боспорской археологии неправильно были локализованы Акра, Китей, Тири-така.¹⁸⁸¹ Найденные Дюбрюксом развалины городища в трех верстах к западу от соленого озера Чурубаш, которое в древности было соединено с морем, Бларамберг сперва посчитал Тири-такой Птолемея, затем, под влиянием статьи Кёлера, принял за дворец боспорских царей. Первый вывод поддержали Ф. Дюбуа де Монпере, А. Б. Ашик, Э. В. Тетбу де Мариньи и К. Нейман; лишь в XX в. городище было отождествлено В. Ф. Гайдукевичем с Илуратом. С Акрой Бларамберг и Дюбрюкс соотносили строительные остатки у мыса Ягниче-Таклы (Кызаульс-кого), в нескольких верстах к западу от мыса Таклы, но уже Ф. К. Брун правильно посчитал их Китеем (Ptol., Ill, 6,5; Ps.-Skyl., 68; Plin., NH, IV, 68; Anon. PPE, 76 (50H)). Точку в дискуссии о локализации Китея поставила находка на городище, принятом Дюбрюксом за Акру, в 1918 г. посвятительной надписи от имени патриды Кититов (КБН 942).

Кёлер в своем исследовании об островах и беге Ахилла локализовал Ахиллий (Strabo., VIII, 4,5; XI, 2,6; Ptol., V, 8,5; Anon. PPE, 66; Anon., Anametr., 4) немного севернее Северной косы (Чушки) Таманского полуострова, полагая, что и храм, и город находились в одном месте. На азиатской стороне пролива на морском дне между внутренней стороной Северной косы, ближе к южной оконечности, и берегом Таманского полуострова Дюбрюкс зафиксировал мраморные колонны, видимые в тихую погоду, место находки которых отмечено им на карте (рис. 45). Основываясь на его наблюдениях, Бларамберг поместил поселение несколько севернее основания косы, а храм Ахилла, по аналогии со святилищем на Тендре (см. гл. 10.4), на самой косе, напротив Парфения — по предположению антиквария, святилище скорее всего одновременно выполняло функцию и храма, и маяка на месте переправы с одного берега пролива на другой, так как Парфений Страбона Дюбрюкс и Бларамберг локализовали на плато побережья у Еникальского маяка.¹⁸⁸² А. Б. Ашик уверял Ф. А. Жиля, что Александр Гаврилович Бибиков, капитан-лейтенант Черноморского флота, впоследствии капитан Керченского карантинного порта, известный своим участием в раскопках кургана Н. Ю. Патиньоти в Керчи 1821 г. (гл. 14), в 1823 г. и 1824 г. пробовал вытащить одну из колонн из воды, но из-за недостатка средств вынужден был отказаться от этой мысли.¹⁸⁸³

Античную географию Северо-Западного Причерноморья изучали П. С. Паллас, Е. Е. Кёлер, П. И. Кёппен, И. А. Стемпковский, И. П. Бларамберг, Я. В. Э. Тетбу де Мариньи, Ф. К. Брун, П. В. Беккер, Э. Г. фон Муральт, А. С. Уваров.¹⁸⁸⁴ Многие их исследования и ныне не потеряли своего значения, приведя к отождествлению целого ряда пунктов, до того времени никак не локализованных, и до сих пор вызывают оживленные споры.¹⁸⁸⁵ Результаты их работ послужили реальным комментарием к сочинениям древних географов, что не замедлило сказаться на публикацях источников, в частности на изданиях К. Мюллером периплов и географии Птолемея. «Крымский сборник» П. И. Кёппена затронул вопросы топографии Южного побережья — центральной части Тавриды и на протяжении века оставался единственным обобщающим трудом по этой группе памятников.¹⁸⁸⁶ Ближайшая округа Херсонеса, прежде всего древности Гераклейского полуострова, стали предметом изучения Ф. Дюбуа де Монпере, 3. А. Аркаса, П. В. Беккера, Ф. К. Бруна¹⁸⁸⁷ (см. гл. 12.2).

Основная заслуга исследователей конца XVIII—первой половины XIX в. заключается в съемке планов и составлении подробнейших описаний археологических памятников, тогда еще видимых на поверхности земли, в частности древних поселений Европейского Боспора. Характерна высокая оценка, данная М. И. Ростовцевым работам археологов-любителей первой трети XIX в.: «…в большинстве вопросов, касающихся юга России, приходится… с сожалением констатировать, как правильно были поняты задачи научного расследования в начале XIX в. чиновниками и любителями и как мало сделало последующее время для разрешения поставленных проблем».¹⁸⁸⁸

К середине XIX в. было точно установлено местоположение крупных греческих центров, таких как Тира (Аккерман, ныне г. Белгород Днестровский, Одесской обл.), Ольвия (ныне с. Парутино Николаевской обл.), Херсонес Таврический (на берегу Карантинной бухты под Севастополем), Неаполь Скифский (Симферополь), Пантикапей (Керчь), Мирмекий (Новый карантин в Керчи), Фанагория (ст. Сенная), Горгиппия (Анапа), Танаис (ст. Недвиговка). В конце концов стало очевидным, что на кабинетном уровне исследований, располагая данными только письменных источников, окончательно решить спорные вопросы исторической географии Северного Причерноморья невозможно — нужны планомерные археологические раскопки как одна из составных частей комплексного изучения античного культурного ландшафта.¹⁸⁸⁹

К сожалению, вопросы исторической географии и археологической топографии почти не поднимались в русской научной литературе второй половины XIX в. Их изучение в 1850— 1870-х гг. было задержано тем, что основные усилия направлялись на раскопки сначала некрополей греческих городов, а затем крупных курганов на территории Скифии. К региональным исследованиям наука вернулась лишь в XX столетии. Отступление от проблематики, поставленной еще в статьях И. А. Стемпковского, П. А. Дюбрюкса и И. П. Бларамберга, академик М. И. Ростовцев назвал «одним из величайших грехов русской науки».¹⁸⁹⁰

0.6. СОиИААЬНО-ПСИХОАОГИЧЕСКАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА АНТИКВАРИЕВ ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XIX в.

Любой науке имманентно присущ коллективный характер, иначе она не могла бы существовать и развиваться — интеллектуальный труд обусловливается как использованием труда предшественников, так и кооперацией современников.¹⁸⁹¹ Историю науки в России невозможно изучать, ограничив ее сферу лишь теорией и практикой конкретной научной дисциплины, так как в ней «переплелись приключения и трудолюбие, романтические открытия и духовное самоотречение», — писал К. Керам,¹⁸⁹² пожалуй, один из немногих авторов, пытавшихся показать, что история науки — это история людей, ее творивших, история жизни человеческих индивидуальностей. Антикварии XVIII—XIX вв. смотрели на науку о древностях как носители определенных общественных представлений своего времени. На страницах этой книги я попыталась проследить многообразие судеб нескольких поколений работавших в России ученых, показать эволюцию контактов между представителями различных научных центров. Каждый из ее героев имеет собственный субъективный «жизненный мир», он — неповторимая личность со своей биографией, строем чувств, воззрений, установок.

Изучение повседневных отношений антиковедов — научного соперничества, власти и подчинения в науке, дружбы, ученичества и т. п., различий их «жизненных миров» помогают представить работу исследователей в ее внутреннем напряжении, в драматических переплетениях судеб и человеческих отношений. Социально-психологические факторы играют важнейшую роль в историко-научном процессе, а их внимательный анализ на основе изучения архивного, эпистолярного и мемуарного наследия помогает лучше понять и даже переосмыслить сложившиеся историографические штампы о роли и месте ряда исследователей в науке. Ниже я хочу ограничиться лишь несколькими общими замечаниями и своими, может быть далеко не бесспорными, выводами о социально-психологическом складе ряда героев повествования, по мере возможности пытаясь избежать ложно-апологетических или пренебрежительно-высокомерных оценок, столь характерных для предшествующей историографической литературы. Тем не менее я придерживаюсь принципа рефлексивности, отдавая себе отчет в том, что мои представления могут быть объяснены моим собственным «жизненным миром».

С петровских реформ интеллектуальный слой в процессе европеизации русской культуры сдвигался сначала в направлении немецкой, затем и французской культур. Реальные потребности государства в квалифицированных научных кадрах вплоть до середины XIX в. значительно опережали возможности российского образовательного потенциала, поэтому иноземцев приглашали на государственную службу и создавали выгодные условия для работы с целью сообщить русской науке начальный импульс для ее дальнейшего самостоятельного развития. Многие иностранцы, признавая Россию своим вторым отечеством, пустили здесь глубокие корни и обрусели, бескорыстно заботились о развитии просвещения и о внедрении на русской почве научных достижений Западной Европы (К. И. Таблиц, П. И. Кёппен и др.); другие, напротив, больше занимались собственной карьерой и материальным процветанием, нередко с презрением относясь ко всему русскому. Некоторые авантюристы, удостоенные признания в России только за факт принадлежности к европейской науке, своей угодливостью перед сильными мира сего, пронырливостью, неразборчивостью в средствах при достижении своекорыстных целей вызывали недоумение, раздражение и отторжение как чужаки (А. Ф. Спада, Б. В. Кёне и др.).

Ряд иностранных специалистов первой половины XIX в. — членов Имп. Академии наук, часть научного персонала Эрмитажа, Публичной библиотеки, Румянцевского музея, немецкая профессура Дерптского университета — смотрели на свою научную деятельность в России как на своего рода вынужденный, промежуточный этап и при первой возможности переносили ее в западноевропейские академии, университеты, музеи. Часть ученых даже не удосужилась выучить язык страны, где они были приняты на государственную службу (акад. Ф. Б. Грефе, Л. Э. Стефани и др.), поэтому для русских они всегда оставались инородными элементами. Определенная категория специалистов с высокомерием и чисто потребительски относилась к исследованиям любителей на местах и не стремилась к прочным связям с русскими учеными, и их влияние на отечественную археологическую науку едва ли можно признать значительным. Между тем ученые-иностранцы, обладавшие высоким уровнем историко-филологической подготовки, своими научными публикациями исподволь способствовали европеизации русской науки о классических древностях, показывая образцы изданий различных видов источников и их научной интерптерации.

Содружество профессиональных ученых Петербургской Академии наук с любителями и коллекционерами антиков (Л. Ваксель, Ф. П. Деволлан, П. К. Сухтелен, И. О. Потоцкий и др.) благотворно повлияло на развитие антиковедения XVIII в., однако оно оказалось недолгим и со второй четверти XIX в. сменилось ревнивым научным соперничеством. Именно тогда в русской классической археологии начали сосуществовать и конкурировать два научных центра, различавшиеся стилем работы и подходом к изучению археологических источников. Первый из них — Петербургский — находился в более выгодных условиях, чем Новороссийский, своими профессионально подготовленными научными кадрами, полнотой античных коллекций, книжных собраний, условиями финансирования, издательскими возможностями и т.п. Как и двести лет спустя, представители столицы всегда стремились к монополизму в науке, перераспределению средств в пользу центра, к установлению жесткого централизованного контроля на государственном уровне за проведением раскопок по всей стране, что удалось претворить в жизнь с созданием Имп. Археологической комиссии. Представители Новороссийского центра, краеведы, археологи-самоучки, хотя и не имели специальной подготовки в области антиковедения, были гораздо «ближе к земле» — активно занимались практической деятельностью в области полевой археологии, эмпирически вырабатывали приемы раскопок и методику исследования памятников, хорошо знали древности Новороссии и, на мой взгляд, яснее осознавали стратегические и тактические задачи формирующейся науки. Они, а не петербургские ученые-теоретики и любители художеств, являлись лучшими специалистами — археологами-практиками, у которых, образно говоря, был «хороший глаз». Со временем к двум названным добавился третий археологический центр, находившийся в Москве и объединивший ученых университета, МОИДР, МАО и других археологических обществ. В середине XIX—начале XX в. в России появились неформальные кружки краеведов, занимавшихся археологией, позднее оформившиеся в научно-исторические общества, комиссии, комитеты в административных и университетских центрах юга России — Киеве, Харькове, Симферополе, Херсоне, Кишиневе и т.п.Таким образом, наряду с официальными государственными структурами в дореволюционной русской археологии успешно функционировала разветвленная сеть общественных организаций.

Но вернемся к первой половине XIX в. Противостояние Петербурга и провинции наглядно проявилось еще в первой трети столетия. Показательным является отрицательное отношение А.Н.Оленина и Е.Е.Кёлера к самоотверженной археологической деятельности Поля Дюбрюкса, который энтузиазмом, научной добросовестностью, скрупулезностью и природной наблюдательностью компенсировал недостаток общего образования и специальных знаний в области античности. Современного специалиста могут лишь обескуражить уничижительные отзывы столичных антиквариев на известную рукопись зачинателя керченской полевой археологии с описанием городищ и курганов Европейского Боспора. «Я должен откровенно сказать, — резюмировал А. Н. Оленин, — что труд сей ни в каком отношении не заслуживает особенного внимания. Господин Дюбрюкс, как полагать можно, не приготовился предварительным учением к предпринимаемым им трудам. Сверх того, что он, кажется, не имеет обширных сведений в науках, г. Дюбрюкс пишет на родном своем языке дурным слогом, даже с разными ошибками противу правописания… Описание… не имеет системы и самые предметы описаний собраны… без надлежащей осмотрительности». Приложенные к рукописи планы и чертежи, до сих пор сохранившие свою ценность как важнейший источник по археологической топографии Боспора, А. Н. Оленин посчитал несовершенными и «во всех отношениях недостаточными».¹⁸⁹³ Но беда в том, что «достаточных» планов в то время так и не было составлено, многие памятники с тех пор погибли безвозвратно, так как были разобраны на камень или раскопаны без должной фиксации.

Высокообразованному любителю А. Н. Оленину (как он сам себя характеризовал в письмах к акад. Е. Е. Кёлеру)¹⁸⁹⁴ малограмотный Поль Дюбрюкс, писавший сухим, не вычурным слогом, резко отличавшимся по стилю от большинства антикварно-археологических трудов того времени, не мог показаться серьезным исследователем, и об этом можно только сожалеть. Основополагающий труд П. Дюбрюкса был по достоинству оценен и впервые опубликован только после его смерти.¹⁸⁹⁵ Напротив, не случайно внимание А. Н. Оленина к раскопкам могильников, проводившимся А. Б. Ашиком и Д.В. Карейшей, к ярким находкам в курганах Европейского Боспора и полное равнодушие к деятельности П. Дюбрюкса, главным образом занимавшегося изучением археологических остатков поселений.¹⁸⁹⁶

Наиболее яркой фигурой среди профессиональных ученых первой трети XIX в. был петербургский академик Е. Е. Кёлер, признанный не только в отечественной, но и в европейской науке своего времени чуть ли не «живым классиком». Егор Егорович считал себя монопольным хозяином в области древней истории Северного Причерноморья, причем к своему первенству в науке относился очень «ревниво» и «ретиво». Более склонный к историко-филологическим и искусствоведческим штудиям, основное внимание он, как типичный антикварий своего времени, уделял изучению античной скульптуры, глиптики, нумизматики и эпиграфики, в чем, безусловно, заслуги его как крупнейшего специалиста бесспорны.

Ученый с ярко выраженными чертами критика и эрудита, критические потенции которого значительно превосходили творческие возможности, Е. Е. Кёлер обладал «прикладным» стилем мышления, имеющим сильную разрешающую способность в узкой области античного искусствознания, но отнюдь не в археологии в современном ее понимании. Порою академик не принимал артефакты такими, какие они есть: многие его исторические построения опираются на насильственно истолкованные источники в угоду презумптивно созданным концепциям, гипотезам, отвлеченным рассуждениям (см., например, гл. 10.4). При изучении трудов Кёлера и внимательном чтении его биографии, составленной его коллегой и другом, дерптс-ким профессором Карлом Симоном Моргенштерном (1770—1852), выясняется, что многие из планировавшихся академиком обобщающих работ не были завершены или остались не написаны вообще. Отличаясь острым природным умом, подкрепленным чрезмерным честолюбием и чувством собственного достоинства, Кёлер представлял собой «нередкое среди выдающихся умов беспримерное сочетание резкого скепсиса к другим и решительного догматизма в своей области». Даже дерптского профессора смущал полемический накал сочинений Кёлера при оспаривании взглядов и гипотез других исследователей, категорически отвергавшихся столичным академиком. «Полемика, которую он использовал без меры, стала одной из характерных, ярко выраженных черт» его характера и основной доминантой научных трудов Кёлера.¹⁸⁹⁷ Во многом благодаря профессиональному снобизму столичной знаменитости, присвоившей себе право единоличного обладания научной истиной, взаимоотношения между представителями академической науки и провинциальными антиквариями в конечном счете не сложились.

Историю контактов ученых Петербурга в лице Е. Е. Кёлера и Ф. Б. Грефе с археологами-любителями И. А. Стемпковским, И. П Бларамбергом, П.Дюбрюксом, П. И. Кёппеном можно условно разделить на два этапа, рубежом которых стали 1822—1823 гт.— тогда в Париже и Вене дилетанты опубликовали свои первые авторские труды научного характера. До этого момента отношение Кёлера к провинциалам было снисходительно-покровительственным — они обменивались монетами, амфорными и черепичными клеймами, одесситы и керчане, с неизменным почтением относившиеся к маститому коллеге, бескорыстно высылали в Петербург списки вновь найденных эпиграфических памятников, неизвестные ранее монетные типы, керамические клейма, а также информировали его о новых находках древностей в Причерноморье. В 1822 г. одесские антикварии сами, в обход петербургского авторитета, посмели издать за границей новый археологический материал, да еще предоставили его для публикации французскому ученому Д. Рауль-Рошетту. Бларамберг в своей парижской брошюре об Ольвии как бы оправдывается перед Кёлером за то, что сам вводит в научный оборот целую серию памятников: «Что касается до палеографической части древностей Ольвии, у меня находящихся, то многие из оных описал с переводом надписей на немецкий язык мой ученый друг г. Кёлер.., и только в случае какого-либо нечаянного препятствия, могущего встретиться сему отличному археологу (курсив мой. — И. Т.) в издании остальных надписей Ольвии, я осмелюсь сам издать, что имею, с описанием и изображением сих предметов древности. […] Издание в свет медалей царей Боспорских в лучшем порядке (над чем трудится вышепоименованный ученый) распространит новый свет на историю Пантикапеи и Фанагории и озарит отчасти историю древней Феодосии, которой доныне известна одна только собственная монета. Надеемся, что кто-нибудь из любопытных, поселившись в окрестностях древнего Хер-сонеса-Ираклеота, посвятит свой досуг и познания на разыскание и собрание медалей сего знаменитого города: это представило бы нам более совокупности и любопытства».¹⁸⁹⁸ В 1823 г. молодой П. И. Кёппен издал в Вене целый труд о причерноморских древностях, а год спустя бескорыстно предоставил А. Бёку свои копии причерноморских надписей. Богатые находки в причерноморских курганах, в частности в кургане Патиньоти 1821 г., получили широкий общественный резонанс как в России, так и за рубежом. «Приятно видеть, — писал Стемпковский Кёппецу 27 июня 1824 г., — что в просвещенной Европе начинают узнавать наконец труды русских в цауке, о которой еще за несколько лет перед сим никто у нас не думал».¹⁸⁹⁹

И разразилась буря: Кёлер не смог простить дилетантам вторжения в монополизированную им область научного знания. Резкий тон рецензий академика на труды провинциалов зачастую переходил допустимые границы научной этики. Вместо спокойной конструктивной критики на первый план вышла капризная раздражительность и мелочные придирки, которые стали объективным тормозом развития науки на периферии. Академик вскрывал неизбежные ошибки и недостатки в трудах своих оппонентов, давая при этом понять, что дилетанты — «невежественные пришельцы», «варяги» в храме антиковедения, чьи публикации пестрят «фальшивыми, выдуманными утверждениями».¹⁹⁰⁰ Пренебрежительное высокомерие Кёлера к работам «несчастных младших детей Понтийской Клио», объясняемое стремлением сохранить первенство в науке, дополнялось как открытым игнорированием других исследований провинциалов, так и приписыванием себе приоритета первого издания неизвестных ранее памятников. Ряд монет, впервые введенных в научный оборот И. А. Стемпковским и И. П. Бларамбергом, Е. Е. Кёлер либо объявлял фальшивками, хотя они были подлинными, либо ошибочно приписывал парфянским или селевкидским владетелям. К тому же петербургский академик явно недооценивал конкретные полевые исследования провинциалов и гиперкритически относился к их историческим построениям.

Уже в 1824 г. И. А. Стемпковский публично встал на защиту своих единомышленников, пытаясь доказать важность и значимость международных контактов для отечественной науки. В открытом письме редактору «Вестника Европы» по случаю выхода книги Д. Рауль-Рошетта о древностях Северного Причерноморья он писал: «Смело могу уверить, что важнейшие из надписей и медалей, изданных Рошеттом, давно известны были многим у нас в России; но публика ничего о них не знала, и сокровища сии, незначащие ничего, доколе сокрыты в пыли кабинетов, были потеряны для ученого света… Направление дано, и мы теперь можем надеяться, что мало-помалу… несовершенства исправятся благоразумною критикою, темные места объяснятся, и новые любопытные сведения и материалы для истории не будут более тлеть в портфелях и кабинетах. Вот истинная польза, доставленная благонамеренным предприятием г. Рошетта, и мы должны быть ему благодарны, несмотря на то, что он иностранец. Науки не равно ли принадлежат всем просвещенным людям без различия лиц и наций?».¹⁹⁰¹

После серии резких публикаций Е. Е.Кёлера в адрес И. А. Стемпковского, И. П. Бларамберга и П. И. Кёппена издательская активность провинциальных антиквариев резко упала. Большинство созданных дилетантами исследований 1820—начала 1830-х гг. остались неизданными, хотя их публикация существенно бы обогатила науку. Среди них труд П. И. Кёппена «Ольвия, древний город на реке Буге»,¹⁹⁰² монографическое исследование И. А. Стемпковского по истории Боспора, основанное на критическом анализе всех известных на то время письменных, нумизматических, эпиграфических и археологических источников (рукопись была направлена автором в Парижскую Академию надписей), и целая серия статей И. П. Бларамберга по различным археологическим вопросам. П. И. Кёппен, обвиненный в научной неосновательности, оставил археологические штудии и переключился на занятия статистикой, этнографией и географией России, хотя интересовался древностями до последних дней жизни. Сложившееся противостояние провинциалов с Кёлером очень метко обрисовал И. А. Стемпковский в одном из писем П. И. Кёппену: «Жаль, что чрез сие история здешнего края, и без того довольно темная, еще более затемняется и запутывается, что многие памятники, в достоверности которых нет никакого сомнения, одним словом г. Кёлера выписываются в число подложных. Судя по знаниям его и опытности, многие поверят ему более, нежели кому-либо. Зло, нанесенное им чрез сие науке, коей посвятил он жизнь свою, исчислить невозможно, и я не понимаю никак чувств его и намерений в сем случае» ¹⁹⁰³ Недооценка официальными антиквариями работ провинциалов — плата дилетантов за право самостоятельного поиска путей развития науки, за их попытки выйти за пределы господствующей научной методологии.

Различие стилей мышления и психологического облика дилетантов и столичных ученых наиболее ярко сфокусировано в противостоянии Е. Е. Кёлера и И. А. Стемпковского. По классификации ученых, предложенной В. Оствальдом, первый относился к типу классиков, второй — к типу романтиков. Классики, согласно Оствальду, работают в тиши уединения, не имеют учеников и не создают школы, в их деятельности преобладают элементы индивидуального творчества. Напротив, романтики много времени отдают научно-организационной деятельности, пропаганде своих взглядов, популяризации их для общества; их творчество тесно переплетается с деятельностью научного коллектива.¹⁹⁰⁴

Открытый характер И. А. Стемпковского предопределил и стиль его научной деятельности. Его работы напрямую увязаны с полевыми и кабинетными исследованиями его друзей в Одессе и Керчи, коллег в Петербурге (П. И. Кёппен), Париже (Д. Рауль-Рошетт), Берлине (А. Бёк). Являясь членом Общества истории и древностей российских при Московском университете, он неустанно убеждал отечественных антиквариев в необходимости изучения не только славяно-русских, но и классических древностей, находящихся на территории России. Если Е. Е. Кёлер публиковал свои работы в сугубо академических изданиях на французском и немецком языках, а отдельные монографии издавал крайне малыми тиражами, не поступавшими в свободную продажу и распространявшимися в узком кругу профессионалов и коллекционеров по выбору автора, то И. А. Стемпковский оставил множество научных и научно-популярных статей и заметок в столичных и периферийных изданиях как на русском, так и на французском языках — он являлся постоянным корреспондентом газет «Одесский вестник» и «Библиографических листов» П. И. Кёппена, журнала «Отечественные записки» и др., где регулярно информировал широкую читательскую аудиторию об археологических находках в Новороссийском крае.

Очевидно, что творческие дискуссии в науке необходимы. Другое дело, когда представители одних научных взглядов не дают и слова сказать приверженцам других точек зрения, всячески препятствуя вливанию «новой крови» в науку. Е. Е. Кёлер пытался сохранить «монопольную ситуацию», сложившуюся в русском антиковедении его времени. Высокомерие и профессиональный снобизм столичного академика на какое-то время стали тормозом для появления и новых идей, и новых людей в науке. Положение не изменилось и десятилетие спустя. Так, в 1835 г. Академия наук даже не посчитала нужным ответить Н. Н. Мурзакевичу, который направил ей печатное описание своего собрания монет на латинском языке: «В это время представитель археологии и нумизматики, академик Кёлер, уже обретался в действительном умопомешательстве. Недаром И. П. Бларамберг, автор описания монет, часто удачный остряк, Кёлера называл “М-г Colere” и “конфузионным советником”. Хроника скандалезная разносила одно время слухи, что консерватор эрмитажного минц-кабинета Кёлер обличался в присвоении эрмитажных монет. Академическое заблуждение ума и воли нарекли сумасшествием».¹⁹⁰⁵

И. А. Стемпковский, смотревший на археологию с более широких позиций, чем столичные ученые, сумел определить дальнейшие пути развития науки на столетия вперед, сформулировав первую исследователькую программу русской науки о классических древностях юга России, не потерявшую своей актуальности до сих пор. Для современной археологии как источниковедческой дисциплины гораздо большее значение имеют кропотливые натурные исследования дилетантов (материалы их раскопок, описания и планы архитектурно-археологических остатков античного времени), нежели труды акад. Е.Е.Кёлера, стоявшие на высоте современного ему научного знания, но сегодня вызывающие лишь чисто историографический интерес. Известный науковедческий постулат о том, что на начальных этапах развития науки дилетантизм играет немаловажную роль, но его эффективность резко падает на уровне развитой, расчлененной науки, при анализе ситуации, сложившейся в русской классической археологии первой трети XIX в., полностью себя оправдывает.

Тем не менее в историко-научной литературе заслуги петербургского академика традиционно подчеркивались,¹⁹⁰⁶ а его ошибки и недостатки просто оказались забыты. По отношению к личности Е. Е. Кёлера сработал так называемый «эффект Матфея», открытый Р. Мёртоном и заключающийся в том, что распределение признания и забвения в научном сообществе соответствует высказыванию, содержащемуся в «Евангелии от Матфея»: «Имущему да умножится, у неимущего да отнимется». Другими словами, известные ученые получают непропорциональное научное признание, в то время как малоизвестные постепенно забываются. При оценке деятельности провинциалов из Одессы и Керчи сложился своего рода историографический штамп — как правило, подчеркивается ее непрофессиональный, дилетантский характер (недостаточный уровень научной подготовки, небрежность при проведении раскопок и т.п.),¹⁹⁰⁷ а не заслуги археологов-любителей перед наукой о древностях как первооткрывателей ряда ее направлений.

Неразвитость организационных форм науки о классических древностях Причерноморья стала тормозить процессы ее дальнейшего развития. Соперничество и разногласия между антиквариями столицы и провинции, разница подходов как в постановке насущных проблем и приоритетов, так и в изучении различных групп памятников в конце концов привели к печальному результату: одесский археологический кружок фактически потерял связь с Петербургской Академией наук, а его члены предпочитали отправлять свои исследования и материалы о новых находках не в Петербург, а в Париж, Вену и Берлин, где ученые оказались более благожелательны к представителям русской провинциальной науки. Уход из жизни в 1830-х гг. И. П. Бларамберга (1831), И. А. Стемпковского (1832), П. Дюбрюкса (1835) привел к потере преемственности в полевой практике и забвению заветов И. А. Стемпковского, призывавшего изучать все группы памятников, прежде всего поселения. С другой стороны, живший в столице Е.Е. Кёлер в отличие от своего коллеги по Академии наук ориенталиста акад. X. Д. Френа, не смог привить свою науку на русской почве — он не имел учеников и не оставил школы. Его кафедра в Петербургской Академии наук оставалась вакантной 12 лет, вплоть до 1850 г., когда ее занял другой выходец из Германии, акад. Л. Э. Стефани.

Наметившееся ранее противостояние ученых северной столицы и археологов-провинциалов получило развитие и во второй трети XIX столетия. Оно было усугублено склоками, научной ревностью и конкуренцией среди представителей Новороссийского археологического центра — А. Б. Ашика с Д. В. Карейшей и К. Р. Бегичевым — с одной стороны, А. Б. Ашика, Д. В. Карейши с Н. Н. Мурзакевичем, с другой. Секретарь ООИД Н. Н. Мурзакевич с открытой неприязнью относился к керченским археологам, пытался настроить против них руководство Одесского общества истории и древностей, самого наместника Кавказа М. С. Воронцова и графа Л. А. Перовского. С подачи Мурзакевича мнение об Ашике и Карейше как о карьеристах, думавших исключительно о крестах и наградах за находки и своими раскопками нанесших больше вреда, чем пользы, археологии, в отечественной историографии стало традиционным. На мой взгляд, только негативная оценка их деятельности во многом несправедлива и однобока — нельзя их фигуры представлять исключительно в черном цвете, так как по мере своих сил, способностей, знаний они работали над решением археологических задач, понимаемых ими с позиций своего времени и строго следуя требованиям петербургского начальства. Несмотря на ряд неблаговидных поступков в конце их археологической деятельности, зафиксированных документально (история с находкой двух статуй в Керчи, связанная с отставкой Ашика, обвинения Карейши в казнокрадстве в последние годы археологических раскопок и т. п.), многие тяжкие обвинения в их адрес, по моему мнению, несостоятельны. Сам Н. Н. Мурзакевич, отличавшийся суровым нравом, безапелляционностью взглядов и научной ревностью, «приложил руку» к вытеснению из Одесского общества истории и древностей таких известных ученых, как Н. И. Надеждин, В. В. Григорьев, А. А. Скальковский и др. Из-за конфликта с вице-президентом ООИД (1857—1858), попечителем Одесского учебного округа Н. И. Пироговым в 1857 г. Н. Н. Мурзакевич вышел в отставку с поста директора Ришельев-ского лицея, а известный русский хирург отказался от своего поста в ООИД и покинул общество. На страницах мемуаров Мурзакевича, охватывающих период с 1806 г. по 1852 г., пристрастная позиция в оценке коллег по научному цеху говорит сама за себя — здесь приведены отрицательные характеристики А. Ф. Малиновского, А. Я. Фабра, А. Д. Нордмана, Ф. К. Бруна, А. С. Фирковича и др.¹⁹⁰⁸

Показательны резкие критические, хотя во многом справедливые отзывы и рецензии Ф. Б. Грефе, Ф. А. Жиля, Э. Г. фон Муральта и Б. В. Кёне¹⁹⁰⁹ на труды самоучки А. Б. Ашика, также иностранца по происхождению, который сам, в обход столичных знатоков античности, осмелился обнародовать результаты археологических исследований на Боспоре на русском языке и для русской читающей публики. Вполне объяснимо желание Ашика как автора раскопок издать добытые им материалы от своего имени. Импульсивный и честолюбивый Ашик наивно мечтал об избрании его в члены-корреспонденты Имп. Академии наук, о чем безуспешно просил похлопотать П. И.Кёппена и А. Н. Оленина в начале 1840-х гг. Но все надежды на научное признание, на понимание и содействие в обнародовании его монографических публикаций разбились, натолкнувшись на высокомерие и научную ревность столичных ученых, не пускавших в свою среду инородные элементы. Реальную финансовую помощь при изданиях антикварных трудов Ашику оказывал только патрон южнорусского антиковедения князь М. С. Воронцов.

В процессе становления русской национальной науки противостояние различных научных центров к середине XIX столетия приобрело откровенно националистическую окраску. Интриги и разногласия в научной среде подпитывались спорами западников и славянофилов, которые усугубились на фоне болезненного поражения России в Крымской войне. Многие не знавшие и не стремившиеся знать русский язык специалисты-иностранцы, занимавшие высокие посты в правительственных, научных и музейных учреждениях, своими руками воздвигли непреодолимый барьер между собой и основной массой русских ученых. В отношении к «онемеченной» Академии наук эти чувства преломлялись через личные амбиции русских ученых и государственных деятелей почвеннического толка, стремившихся к скорейшему развитию национальной науки (документ № 26).¹⁹¹⁰ Вполне объяснимо стремление Одесского общества истории и древностей, а после реорганизации и Русского археологического общества, в пику франко- и немецкоязычным изданиям Академии наук печатать свои записки исключительно по-русски ¹⁹¹¹ Многие ксенофобски настроенные специалисты, несмотря на несопоставимость научного веса по сравнению с членами Академии наук, осознали значимость своей деятельности в области «полевых и кабинетных практик» и начали бороться за законное место в научной иерархии. Сохранить объективность и профессиональную корректность в отношениях с представителями других научных группировок и центров удавалось далеко не всем ученым.

Лишь в новых исторических условиях, когда научные кадры для гуманитарных дисциплин стали поставлять гимназии и высшие учебные заведения России, в стране появилась своя, национальная историко-филологическая школа, представители которой имели возможность совершенствовать знания в западноевропейских университетах, положение в русской науке в целом и в Академии наук в частности коренным образом изменилось. К концу XIX—началу XX столетия наука о классических древностях Северного Причерноморья сформировалась в значительный отдел окончательно «обрусевшего» отечественного антиковедения, полнокровно синтезировавшего достижения мировой классической филологии, античной истории, археологии, эпиграфики, нумизатики, истории искусств. Трудами нескольких поколений специалистов, таких как В. В. Латышев, М. И Ростовцев и многих других, русское антиковедение добилось небывалого расцвета и мировой известности. Трагедия русской науки состоит в том, что ее поступательное развитие было насильственно прервано историческими катаклизмами XX столетия.

ЧАСТЬ 3

ОЧЕРКИ ПО ИСТОРИИ АРХЕОЛОГИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ АНТИЧНЫХ ПАМЯТНИКОВ СЕВЕРНОГО ПРИЧЕРНОМОРЬЯ

ГЛАВА 9

ЗАПАДНОЕ ПРИЧЕРНОМОРЬЕ

Во время русско-турецкой войны 1828—1829 гг. на Дунай была отправлена 95-тысячная армия фельдмаршала П. X. Витгенштейна с задачей взять Молдову, Валахию, Добруджу, овладеть Шумлой и Варной. В течение 1828 г. русские войска заняли Дунайские княжества и блокировали многие крепости за Дунаем, овладели Варной, а в 1829 г. Силистрией и Адрианополем. В начале второго года войны командующий П. X. Витгенштейн был сменен графом И. И. Дибичем.

Военные действия были использованы русским правительством для поиска античных древностей. По согласованию с И. П. Бларамбергом М. С. Воронцов поручил отставному поручику Павлоградского гусарского полка В. Г. Теплякову отправиться в Варну и другие завоеванные места для «разыскания к открытию разных памятников древности».

Виктор Григорьевич Тепляков (1805—1842), известный в свое время поэт пушкинского круга и друг

А. С. Пушкина, родился в Твери, первоначальное образование получил дома, затем учился в благородном пансионе при Московском университете. В 1820 г. поступил юнкером в Павлоградский гусарский полк (корнет с 1822 г., поручик с 1824 г.). П. П. Каверин ввел Теплякова в масонскую ложу. В 1824 г. (по другим данным, в марте 1825 г.) он оставил службу и переехал в Петербург, где познакомился с членами Северного общества декабристов. За уклонение от присяги Николаю I он был обвинен в политической неблагонадежности, в апреле 1826 г. арестован и заключен в Петропавловскую крепость, где заболел и в июне того же года отправлен в военный госпиталь. По распоряжению императора 2 июля 1826 г. его освободили и перевели в Александро-Невскую лавру на церковное покаяние. В сентябре 1826 г. Тепляков обратился к Николаю I с прошением о переводе из Лавры и о разрешении переселиться на юг в связи с плохим состоянием здоровья. Местом его жительства (под надзором полиции) был определен Херсон, куда его перевезли под конвоем жандармов в январе 1827 г. Здесь его дважды ограбили, ранили, после чего он обратился с покаянным письмом к императору. Николай I простил его, приказал возвратить Теплякову права, принять на государственную службу и прислал 2 тыс. р. Он был определен в Таганрогскую таможню, но прослужил там недолго; с 1827 г. (по другим данным, с 1829 г.) по 1835 г. состоял в штате канцелярии новороссийского и бессарабского генерал-губернатора гр. М. С. Воронцова как чиновник по особым поручениям в Одессе. В 1828 г. вместе с семьей своего московского знакомого Г. А. Римского-Корсакова путешествовал по Кавказу. В Одессе являлся одним из деятельных сотрудников «Одесского вестника», печатался в «Одесском альманахе». Со времени путешествия по Болгарии (1829) стал заниматься изучением Востока, выучил турецкий язык. В 1834 г. командирован в Константинополь и Смирну, в октябре 1834—апреле 1835 г. предпринял научное путешествие в Константинополь, Грецию и Малую Азию. В 1835 г. уехал из Одессы в Петербург хлопотать о переводе на службу при русском посольстве в Константинополе, сблизился с ведущими русскими литераторами. Как чиновник МИДа состоял при русской миссии в Константинополе, в 1837 г. в качестве дипломатического курьера ездил в Афины, в начале 1838 г. отправился в путешествие по Египту, Сирии и Палестине. Вернувшись, просил перевода в одно из западноевропейских посольств, но получил отказ и вышел в отставку. В мае 1840 г. за собственный счет ездил в Западную Европу (Франция, Швейцария, Италия). Из-за многочисленных путешествий Тепляков получил прозвище «Мельмот-Скиталец». В 1842 г. он скончался «от удара» в Париже.1

¹ См. о нем: Тепляков А. Воспоминания о В. Г. Теплякове // ОЗ. 1843. Т. 28; Бычков Ф. А. Виктор Григорьевич Тепляков И ИВ. 1877. № 7. С. 5—23; Шидловский А. Ф. Из бумаг В. Г. Теплякова // PC. 1896. Т. 85. № 1. С. 178; Н. Л[ернер]. Тепляков Виктор Григорьевич // РБС. 1912. Т.: Суворова—Ткачев. С. 479—484; Вацуро В.Э. К био-

Знакомству с И. П. Бларамбергом В. Г. Тепляков обязан своей командировкой в Болгарию и Румелию. В марте 1829 г. Тепляков начинает энергично готовиться к выполнению поручения, в течение пяти дней проводит долгие беседы с директором Одесского музея, которые, однако, «возбуждают его внутреннюю усмешку», читает французский перевод Страбона.^{1912 1913} С иронией он говорит о себе, что «импровизированный антикварий» покидает Одессу, «будучи столь безусловно чужд точных и основательных сведений о странах, в коих почти каждый шаг освещен каким-нибудь славным историческим событием».¹⁹¹⁴

Бларамберг снабдил его инструкцией, в которой советовал по прибытии в Варну запросить у военного губернатора Румелии генерал-адъютанта Е. А. Головина сведения о возможности приобретения древних монет у частных лиц, попросить «смышленого и знающего страну» проводника. «Так как изыскание барельефов и других мраморных античных фрагментов, а главное остатков греческих и… латинских надписей представляет не меньший интерес, чем предметы, относящиеся к нумизматике, г. Тепляков, познакомившись с кем-нибудь из офицеров флота, приобрел бы более возможности открыть остатки древностей, найденные во время последней кампании, так же как и их употребление, будь то в стенах крепостей, или по другую сторону. Необходимо сделать последовательные розыски в домах, церквах и в хижинах жителей, с целью найти какие-либо медали для покупки или какие-либо мраморные фрагменты, вделанные в стены упомянутых построек и жилищ. То, что будет возможно приобрести, можно будет переправить морем, а остальное скопировать так точно, как возможно, в соответствии с наставлениями, которые я имел честь устно сообщить г-ну Теплякову, касающиеся точных измерений промежутков между стертыми буквами, как это встречается в античных надписях. Указание места, где находятся эти фрагменты, является необходимым пунктом в сообщениях г-на Теплякова, которые будут представлены в конце его поездки».

И. П. Бларамберг просил В. Г. Теплякова не покупать монеты с латинскими надписями (позднеримские серебряные денарии, медь римских императоров) и уделить особое внимание поиску монет автономной чеканки и императорских — за медные платить в пределах от 2 до 5 р., за серебряные от 5 до 10 р., за «медальон Одиссос» от 50 до 75 р.¹⁹¹⁵

В. Г. Теплякову выделили 1 тыс. р., и 20 марта он отправился в путь с заданием посетить Варну (Одесс), Анхиало (ныне Поморие), Созополь (Аполлонию) и Месембрию (ныне Не-себыр). Проплывая на корабле близ мыса Калиакрия, путешественник вспоминает рассказ адмирала А. С. Грейга об остатках древности, сохранившихся на вершине мыса. Две найденные там греческие надписи на мраморе по приказу Грейга были доставлены в Кабинет редкостей Черноморского депо карт в Николаеве. 27 марта 1829 г. Тепляков уже прибыл в Варну.¹⁹¹⁶ Для достижения успеха своей миссии он стал искать содействия высших военных чинов русской армии. Попутно путешественник начал скупку у купцов античных монет, цены на которые порой доходили до 800—1000 левов за экземпляр. Наиболее часто встречались серебряные монеты Истрии. Стены крепости в Варне по приказу военных властей были укреплены «обломками мраморных карнизов, великолепных капителей и резных других украшений изящного греческого зодчества». Законы войны и законы науки оказались противоположны. «Война не наперстница археологии», — цитирует Тепляков высказывание генерала Е. А. Головина.¹⁹¹⁷

Местные жители суеверно верили в магическую силу «писаных камней» (эпиграфических памятников), хранили их как талисманы от несчастий, поэтому с неохотой расставались с ними.¹⁹¹⁸ Несмотря на противодействие, Тепляков все же сумел собрать и отправить в Одессу первую партию древностей — «9 или 10 кусков мрамора с разными изображениями», прибывшую 12 апреля.¹⁹¹⁹ И. П. Бларамберг немедленно поставил об этом в известность М. С. Воронцова¹⁹²⁰ и приступил к их изучению (рис. 95).¹⁹²¹ М. С. Воронцов был доволен результатами поисков В. Г. Теплякова и, вдохновленный быстрым успехом, возложил аналогичное задание на чиновников Гнедича и Соколовского, находившихся в Кюстендже (ныне Констанца, Румыния).¹⁹²²

Первые письма В. Г. Теплякова к брату красноречиво свидетельствуют, что воображение поэта целиком было занято картинами классической древности.¹⁹²³ В инструкции И. П. Бларамберга ему поручалось обратить особое внимание на местности Варны (древний Одесс), Ман-галии (Каллатии) и Кюстендже (Томы), где антикварии локализовали легендарную гробницу Овидия. В одном из писем к директору Одесского музея Виктор Григорьевич выразил сомнение, сумеет ли он добраться до Кюстендже. Бларамберг же настойчиво советовал не пренебрегать возможностью открыть гробницу автора «Науки любви». «Если эти соображения не проникнут до глубины вашего сердца, — писал он Теплякову, — мне остается только сожалеть, что вы были так близко к цели, не достигнув ее».¹⁹²⁴

В июне 1829 г. В. Г. Тепляков переправил в Одессу еще 10 кусков мрамора с греческими надписями, найденными в Варне и Созополе (рис. 96). «Кроме того, успел я открыть в сем последнем городе древнюю могилу, как по двум находившимся в ней урнам заключать должно. Разные же другие следы и остатки древности, замеченные мною в Созополе, требуют особого описания, которое вместе с отчетом о путешествии своем в Гебеджи, Девно и Проводы буду иметь честь представить в свое время лично Вашему Сиятельству», — докладывал он М. С. Воронцову.¹⁹²⁵ Русские офицеры также обращали внимание на древности и приобретали их для собственных коллекций. Тепляков пишет, что командир 38-го егерского полка при строительстве укреплений в Девно обнаружил огромное число монет (возможно, клад), большая часть которых была отправлена бригадному командиру, остатки розданы офицерам и отправлены к жене полковника в его имение.¹⁹²⁶ Генерал М. И. Понсе скупал монеты и платил дороже Теплякова, поручик Должиков приобрел 171 античную монету и представил свое собрание Воронцову, а главнокомандующий Второй армией И. И. Дибич-Забалканский предложил новороссийскому генерал-губернатору откомандировать еще одного человека для поиска древностей. В августе на место боевых действий был командирован сын И. П. Бларамберга, Михаил, получивший 1 тыс. р. на покупку памятников и привезший из Адрианополя 26 монет, которые также поступили в Одесский музей.¹⁹²⁷

Вернувшись из поездки, 2 сентября 1829 г. В. Г. Тепляков представил М. С. Воронцову опись древностей, «с коих сняты копии, по невозможности обогатиться подлинниками» — 13 памятников, найденных им в Анхиало (Поморие) и Месембрин (Несебыр). Среди них великолепный мраморный саркофаг из Анхиало, четыре мраморных фрагмента с надписями и барельефами и т. п.¹⁹²⁸ Всего за время путешествия В. Г. Тепляков собрал 36 мраморов с надпи-

Рис. 95. Мраморное надгробие, привезенное В. Г. Тепляковым из Варны (в IGBulg I2 отсутствует, Постстец Hevcovoi; упомянут в числе жертвователей в надписи 2—3 гг. н. э. из Варны IGBulg I2 46з5)- Рисунок И. П. Бларамберга (СПбФ ИРИ, ф. 36, on. 1, д. 779, л. 8. Публ. впервые).

сями и барельефами, 89 монет (из них более 50 древнегреческих), две вазы, найденные в Созополе (Аполлонии), небольшую бронзовую статую «амура» и мраморный женский бюст, купленные в Анхиало. Им были срисованы виды некоторых мест и составлена карта Фарос-ского залива. Почти все приобретенные памятники поступили в Одесский городской музей древностей.¹⁹²⁹ После возвращения поэта из поездки М. С. Воронцов добился у царя разрешения Теплякову проживать в Одессе.

С. А. Булатович недавно попыталась выделить в фондах ОАМ НАНУ греческие монеты, приобретенные В. Г. Тепляковым. Это небольшая группа крупных серебряных тетрадрахм, выпущенных западнопонтийскими городами в подражание монетам Александра Македонского

Рис. 96. Надгробие, привезенное В. Г. Тепляковым из Созополя [IGBulg I2 186 — Varna, со ссылкой на В. В. Латышева: Latischew В. Die in Russland befindlichen griechischen Inschriften // MDAI AA. 1884. Bd 9. S. 230f. N: 15]. Рисунок И. П. Бларамберга (СПбФ ИРИ, ф. 36, оп. 2, д 253, л. 15. Публ. впервые).

и фракийского царя Лисимаха.¹⁹³⁰ Надписи, привезенные В. Г. Тепляковым в Одессу, впоследствии частично утратили свою паспортизацию, но она легко восстанавливается по сохранившимся в архивах рисункам с аннотациями Бларамберга (рис. 97).¹⁹³¹ Многие надписи были изданы А. Бёком по копиям Бларамберга, а шестьдесят лет спустя В. В. Латышевым, нередко с ошибочными указаниями их происхождения,¹⁹³² в наши дни они вошли в корпус греческих надписей Болгарии Г. Михайлова также частью с неверными указаниями на места находок.¹⁹³³ Но эту тему я затрону в самостоятельном исследовании.

На мой взгляд, не следует преувеличивать научное значение путешествия В. Г. Теплякова, так как специальными знаниями он не обладал и, судя по тексту книги, древнегреческого языка не знал, а латынью владел слабо.¹⁹³⁴ Основной итог его путешествия скорее литературный, чем археологический, — знаменитые «Фракийские элегии», получившие благожелательный отзыв А. С. Пушкина, и прозаические «Письма из Болгарии», которые он сам охарактеризовал как «очерки впечатлений, возбужденных в его сердце ярким разнообразием предметов», как

Рис. 97. Копии надписей, привезенных В. Г. Тепляковым для Одесского городского музея древностей из Созополя (Болгария) (№ 1: публ. впервые; № 2: IPE, I2, 334 = IGBulg, I2, 477, Apollonia; № 3: IPE, I2, 335 = IGBulg, I2, 478, Apollonia; № 4: IPE, I2, 336 = IGBulg, I2, 479, Apollonia; № 5: IPE, I2, 333 = IGBulg, I2, 476, Apollonia; № 6; IPE, I2, 230). Рисунок И. П. Бларамберга (PCA СПбФ ИРИ, ф. 36, оп. 2, д. 253, л. 16. Публ. впервые).

«поэтические воспоминания перед грудами вековых развалин».¹⁹³⁵ Касаясь вопроса о локализации древних Том, «импровизированный антикварий» ссылается на античных авторов — Страбона, Аполлодора, Помпония Мелу и Овидия, разбирает гипотезы современных ему иностранных ученых,¹⁹³⁶ однако все его размышления носят компилятивный, вторичный характер. В этом он признавался сам: «Я вменяю себе между прочим в обязанность объявить, что ученое руководство г. Бларамберга, почтенного моего вожатая в деле археологии, есть главнейший источник предлагаемой компиляции».¹⁹³⁷ Вывезенные из Болгарии древности он призывал изучить «почтенным адептам археологии», «что же касается до меня, то смиренный профан может только пожелать сим господам счастливых успехов в их ученых трудах…».¹⁹³⁸ Главным информатором Теплякова в вопросах античной истории Причерноморья являлся И. П. Бларамберг. Бесстрастная позиция ученого была чужда Теплякову-поэту, любознательному, пытливому, но слишком восторженному человеку. Этим, вероятно, и объясняются его археологические ошибки, подмеченные А. А. Формозовым.¹⁹³⁹ Результат игры природы — Гебеджинские «развалины» — он принял за сооружение рук человеческих, безуспешно пытаясь откопать основание одной из «колонн». «Совершенное отсутствие капителей, правильных карнизов и разных других украшений зодчества уничтожает, по крайней мере для меня, всякую возможность рассуждать об архитектурном ордене, по коему бы можно было загадывать о начале сих исполинских развалин», — писал поэт.¹⁹⁴⁰

Спустя почти 10 лет, в путевом дневнике по Сирии и Египту, В. Г. Тепляков с раздражением напишет о себе: «Чума и варварство, лишения и развалины Малой Азии и Греции до того мне наскучили, что право нет [большей] охоты тащиться за тридевять земель на знакомство с новой чумой, с новым варварством, … с новыми развалинами. И на какой … вся эта возня и скитания? Я не химик, я не ботаник, я не археолог и, надеюсь, не сентиментальный шарлатан с пошлым энтузиазмом и пустоцветами, ради почтеннейшей публики, фразами».¹⁹⁴¹

25 июля 1829 г. главнокомандующий Второй армией генерал-адъютант граф И. И. Дибич-Забалканский обратился к управляющему Главным штабом графу А. И. Чернышеву с просьбой прислать «сведующего по части древностей… человека, который мог бы исследовать, описать или даже вывести находящиеся ныне в нашем владении памятники». Император Николай I одобрил идею и командировал на место боевых действий библиотекаря Эрмитажной библиотеки Карла Седжера,¹⁹⁴² академика живописи А. О. Дезарно¹⁹⁴³ и унтер-офицера Нозерева, ассигновав на расходы 1500 червонцев серебром. В обязанности К. Седжера входили: 1) поиск и подробное описание различных предметов искусства и древностей, снятие рисунков с тех из них, перевозка которых в Россию была бы затруднительна или невозможна; 2) собирание древнего оружия и медалей (монет) для арсеналов и личных коллекций императорской семьи, а также сбор рукописей, книг и других «любопытных» предметов; 3) составление рисунков достопримечательных мест и исторических памятников с подробным их описанием.¹⁹⁴⁴

При содействии М. С. Воронцова экспедиция из Одессы была отправлена морем на место дислокации русских войск и подчинена непосредственно главнокомандующему. Участник событий А. И. Михайловский-Данилевский в сентябре 1829 г. записал в своем дневнике: «Появление Седжера в нашей главной квартире с подобным поручением было для меня радостно, ибо такового рода поручение есть конечно первое в российской армии. Где не бывали наши войска? Но для ученого света от беспрерывных войн наших не произошло никакой выгоды. Теперь впервые мы являемся на поприще [науки и искусства]; не спорю, успех не будет блистательным, но мы скажем в извинении, что это нам первый опыт. И при сем обстоятельстве виден ход просвещения нашего века. Давно ли были войны Александровы? Но тогда не находилось с нами художников».¹⁹⁴⁵

Спустя семь дней после приезда Седжера и Дезарно война закончилась подписанием Адрианопольского мирного договора с Турцией. Успехи экспедиции были бы не велики, но помог случай. Через посредство А. И. Левшина М. С. Воронцов поручил одесскому купцу, греку Константину Коккиносу, отправлявшемуся в Месембрию по торговым делам, заняться поиском древностей. Свои донесения с описанием памятников и рисунками купец отправил А. И. Левшину и военному губернатору Румелии генерал-адъютанту Е. А. Головину. Представители военной администрации познакомили К. Коккиноса с К. Седжером. Помимо монет, из Месембрин были доставлены мраморные барельефы, постаменты статуй, 4 псефизмы и ряд других надписей. За содействие в приобретении древностей К. Коккинос был награжден бриллиантовым перстнем из Кабинета императора.¹⁹⁴⁶

В Эрмитаж поступили античные монеты, купленные К. Седжером в Бургасе и Адрианополе, а также перечисленные выше памятники из Месембрин.¹⁹⁴⁷ По приказу Николая I Академии художеств были «пожалованы» 22 мрамора, «взятых по праву войны» в «Демотике, Неолохосе, Айд осе, Месембрин и Ахиоле». В отчете Академии за 1831 г. как самые «примечательные» отмечены лежащий Силен,¹⁹⁴⁸ какая-то «потерпевшая» (т. е. поврежденная) «небольшая фигура» и две капители.¹⁹⁴⁹ Николай I предложил издать исследования Седжера с рисунками Дезарно в Лондоне или Париже «со всею возможною типографическою роскошью». Атлас вышел в Париже в 1834 г.¹⁹⁵⁰ В Отделе гравюр Государственного Эрмитажа хранится альбом с рисунками А. Дезарно, выполненными в Варне, Брайле и Балчике в 1828 г. Болгарская исследовательница Живка Выжарова опубликовала значительное число документов из российских и болгарских архивов о собирании древностей в Болгарии во время русско-турецкой войны 1828—1829 гг., в том числе переписку о командировании Седжера и Дезарно, списки древностей, привезенные из Болгарии, а также выдержки из сочинения В. Г. Теплякова «Письма из Болгарии», из составленного полковником И. П. Липранди «Краткого извлечения из составляющегося исторического и географического описания болгарского царства в Ми-зии»¹⁹⁵¹ и др., к которым я и отсылаю заинтересованного читателя за более подробной информацией ¹⁹⁵²

ГЛАВА 10

СЕВЕРО-ЗАПАДНОЕ ПРИЧЕРНОМОРЬЕ

• 10.1. ОСТРОВ ЗМЕИНЫЙ (ЛЕВКА, ФИДОНИСИ)

Согласно античной литературной традиции, наиболее важным центром культа Ахилла в Причерноморье был остров Левка (Белый), в средневековье называвшийся Илан-Ада, Фидо-ниси, ныне — Змеиный (Украина). «Об острове этом древность передала так много баснословного, что нельзя не удивляться, как могла такая ничтожная точка сохранить в себе столько преданий и поверий», — писали военные гидрографы середины XIX в.¹⁹⁵³

Остров Фидониси на русских картах впервые встречается в рукописном «Атласе Черного и Азовского морей» описи лейтенанта П. В. Пустошкина (1775), на одной из частных карт небольшого масштаба (отдельной карты острова в атласе нет).

В 1784 г. во время морского путешествия от берегов Днепра в Константинополь граф И. О. Потоцкий интересовался у попутчиков, нет ли на острове остатков храма или какого-либо другого здания. Ответ моряков говорил об опасности посещения Фидониси — к острову трудно пристать, на нем много ядовитых змей и т. п. Между тем Потоцкий первым поставил вопрос о необходимсти проведения раскопок на Левке: «…было бы легко посетить остров во время больших жаров, когда траву удобно выжечь. Предав ее пламени, избавимся опасных пресмыкающихся, и тогда разрыть землю, которая, может быть, скрывает драгоценные остатки для науки […] Ученый свет имеет право надеяться, что экспедиция, умно и с знанием дела снаряженная, разрешит все сомнения по этому предмету».¹⁹⁵⁴

В 1801 г. на Фидониси высадились русские военные моряки под руководством И.М. Бу-дищева, проводившие на судне «Красноселье» опись побережья Северо-Западного Причерноморья. Моряки, в число которых входил и мичман Н. Д. Критский, составили береговую опись части острова и провели астрономические наблюдения. Внешне «скалистый, обрубый и в средине возвышенный» остров имел неудобную якорную стоянку, причем суда, идущие в Сулин, при СВ ветре становились в 12—13 саженях (25.6—27.74 м) «по южную сторону, хотя остров, по ничтожному объему своему», мало мог защитить их от «волнения».¹⁹⁵⁵

Иван Матвеевич Будищев вошел в историю русской гидрографии как автор «Атласа Черного моря» и «Морского путеводителя» в двух частях.¹⁹⁵⁶ Первая часть лоции описывала берега

Азовского моря и Керченского пролива, интересующая нас вторая часть осталась неопубликованной.¹⁹⁵⁷ К сожалению, ни гидрографической описи острова 1801 г., ни записок И. М. Будищева обнаружить в архивах не удалось, хотя известно, что в середине XIX в. они хранились в Черноморском депо карт в Николаеве.¹⁹⁵⁸

В записках И. М. Будищева упоминалось, что «на острове находится колодезь и возле развалины древнего строения».¹⁹⁵⁹ Моряками была составлена «Карта острова Фидониси, лежащего на Черном море против устья Сунийского. Сочинена с описи нарочно посылаемых по Высочайшему Его Императорского Величества повелению судов, на которой берег положен с береговой описи лейтенанта Будищева и утвержден с наблюдений широты и долготы, взятых на острове по астрономическому хронометру в 1801 году. Карта сочинена на неправой компас. Сочинил и рисовал л[ейтенант] Будищев». Подлинник этой карты обнаружен мною в 1997 г. в собрании рукописных карт Научно-исследовательского отдела рукописей Библиотеки Российской Академии наук (рис. 98).¹⁹⁶⁰ На ней обозначен не только рельеф местности, «всход на остров» в западной части, «место к пристанищу на гребном судне удобное» в восточной части острова, но и «колодезь» в центре, и «развалины строения» к юго-западу от него. Размер карты 38 х 58 (46.5 х 66.5) см, масштаб указан «в саженях, полагая в дюйме 25 саж.» (М. 1:2100).

 

С рукописной карты Фидониси для атласа И. М. Будищева была выполнена гравюра, несколько искажающая рукописный подлинник.¹⁹⁶¹ При публикации статьи по истории изучения памятников Левки, принимая во внимание только гравированную карту, я высказала предположение, что «развалины строений» можно разделить на три здания, протянувшиеся по линии СЮ, и что храмом, скорее всего, являлось центральное здание прямоугольной формы, ориентированное по оси ЗВ, с приблизительными размерами 26.5 м с юга на север и 52.5 м с запада на восток.¹⁹⁶² Однако внимательное изучение подлинника — рукописной карты Будищева — заставило отказаться от такой гипотезы. Строительные развалы правильной прямоугольной формы на подлиннике обозначены примыкающими друг к другу квадратами и прямоугольниками, образующими причудливую геометрическую фигуру неправильной формы. Этот факт подтверждает мое убеждение, что при работе с картографическими материалами XVIII— XIX вв. предпочтение следует отдавать рукописным подлинникам, а не гравюрам и литографиям, существенно искажающим первоисточники. Карта И. М. Будищева была «забыта» еще в XIX в. и ранее никогда не привлекалась как источник для изучения археологических памятников Левки.

В начале 1820-х гг. к главному командиру Черноморского флота и портов А. С. Грейгу обратился профессор Круг с рядом вопросов о топографии Фидониси и Березани «для археологических изысканий, над которыми он тогда трудился».¹⁹⁶³ Академик Петербургской Академии наук Ф. И. Круг изучал преимущественно византийскую и русскую историю. Занимаясь составлением примечаний к путешествию Ибн Фадлана,¹⁹⁶⁴ он решил разобраться в противоречивых свидетельствах письменной традиции о Белом острове, так как часть авторов помещала его близ Дунайских гирл, другая — близ Днепра.¹⁹⁶⁵ 3 октября 1821 г. на заседании Конференции Петербургской АН им была зачитана первая часть мемуара «Untersuchungen iiber die Insel Leuke im Pontus Euxinus». Незаконченная статья была взята автором на доработку, однако довести исследование до конца по каким-то причинам Ф. И. Кругу не удалось. Первый раздел мемуара имел заголовок «Внешнее положение островов перед устьем Днепра и Дуная. А: Остров перед [устьем] Днепра». Немногие страницы, касающиеся Фидониси, Березани и вопроса локализации Белобережья русских летописей, были напечатаны А. А. Куником после смерти ученого.¹⁹⁶⁶ Спустя годы, независимо от Круга, к мысли о тождестве Левки и Белобережья пришел А. Д. Чертков.¹⁹⁶⁷

Рукопись мемуара хранится в личном фонде Ф. И. Круга в Санкт-Петербургском филиале Архива РАН.¹⁹⁶⁸ Интерес вызывает не само исследование, а неизданные подготовительные материалы к нему. Из документов выясняется, что благодаря содействию почетного члена Петербургской Академии наук адмирала И. Ф. Крузенштерна, Ф. И. Круг представил А. С. Грейгу ряд вопросов о точных географических координатах, природных условиях, этимологии названий островов Фидониси и Березань, о находящихся на них древностях.¹⁹⁶⁹ «По хронологическому соображению всех сведений, достигших нас от древних писателей, касательно острова Левке, я буду в состоянии… объяснить, каким образом остров Березань смешен был с Змеиным островом. В сочинении, которое я намерен представить Академии наук о сем предмете, желаю не токмо отделить все то, что принадлежит до одного острова, и что касается до другого, но и сколь возможно лучше определить все о сем острове дошедшие до нас сведения. Весьма важно для меня иметь точное топографическое описание обоих островов, которое я до сих пор тщетно старался получить», — писал Круг.¹⁹⁷⁰ А. С. Грейг поручил составить подробные описания и карты островов гидрографу, капитан-лейтенанту Н. Д. Критскому, участвовавшему в гидрографической описи Фидониси 1801 г. под руководством И. М. Будищева.¹⁹⁷¹ Съемка Фидониси производилась 5—7 мая 1823 г. экипажем шхуны «Севастополь». В материалах Ф. И. Круга сохранились «Топографическое описание острова Фидонисия», «Геодезический журнал острова Фидонисия», «Обсервации, учиненные на острове Фидонисий» для проверки и установления часов и «Объяснения на вопросы» академика, составленные Н. Д. Критским.¹⁹⁷² Копии некоторых документов о Фидониси и Березани сохранились в делах Одесского общества истории и древностей.¹⁹⁷³

Ф. И. Кругу была представлена и копия рукописной карты Фидониси, заверенная И. М. Будищевым, — «План острова Фидонисий с показанием на нем древних развалин. Сочиненный в 1823 году на шхуне Севастополь…» (рис. 99).¹⁹⁷⁴ В центральной части острова, на ровном плато, к юго-западу от колодца с пресной водой, нанесены контуры квадратного в плане храма размерами 30 х 30 м, ориентированного стенами по странам света, по линии СЮ внутреннее пространство разделено на две почти равные части. Западная половина состояла из трех помещений, центральное из которых ненамного больше боковых, восточная — из двух помещений, неодинаковых по площади. С северо-восточной стороны к храму примыкал ряд стен с обозначенной Н.Д. Критским буквой X цистерной.¹⁹⁷⁵ Ряд условных обозначений раскрываются Н.Д.Критским в примечаниях: «Черты аа, вв, сс означают остатки стен; те места, кои означены одним пунктиром, означают части, кои сравнялись с поверхностию острова. Строение X, примкнутое к храму, долженствует быть систерна. Литеры У означают вход на остров по крутости». На южной части острова автор отметил «место, удобное к пристани на гребном судне», на северо-восточной обозначил два места, «удобные к всходу на остров», а также «заваленный колодезь» к северу от храма и «отрытый колодезь» к юго-западу от него.

В «Топографическом описании острова Фидонисия» Н. Д. Критский подробно отвечает на вопросы Ф. И. Круга обо всех особенностях острова (документ № 11). Из текста ясно, что Н. Д. Критский не сомневался в принадлежности описанных им древних фундаментов «капищу» какого-то божества.¹⁹⁷⁶ Отмеченная им техника кладки из крупного тесаного камня без извести и сравнение ее с памятниками ближайшей хоры Херсонеса на Гераклейском полуострове подтверждают гипотезу о принадлежности строительных остатков на острове античному времени. Однако и естественные выходы местных коренных пород в других частях острова Критский принял за остатки древних стен.¹⁹⁷⁷

Н. Д. Критский не удовлетворился находкой пяти архитектурных фрагментов, «окарни-зенных хорошим карнизом», и приказал матросам провести раскопки «во многих местах около стен» храма. К сожалению, места раскопов ни в описании, ни на плане не отмечены. Культурный слой оказался насыщен фрагментами керамики, в том числе клейменых амфор и черепиц. Помимо двух архитектурных деталей капитан-лейтенант привез в Николаев и передал в Кабинет редкостей Черноморского депо карт «обломок мраморный с греческой надписью, на коей можно разобрать Семен Гока». К сожалению, при передаче древностей из депо карт в Черноморскую штурманскую роту в 1838 г. камень был разбит, надпись почти не читалась, и решением специальной комиссии памятник постановили «выбросить».¹⁹⁷⁸ Н. Д. Критский, грек по национальности, охарактеризовал не дошедшую до нас надпись как «весьма древнюю».

Точность снятого Н. Д. Критским плана Фидониси подтверждается современными археологическими исследованиями. В августе 1968 г. на острове работала экспедиция Одесского музея под руководством С. А. Булатович. В низменной восточной части острова, где, по мнению большинства исследователей, находился священный участок, у спуска к морю с южной стороны, на месте большого скопления фрагментов амфор, расписной и чернолаковой керамики V—III вв. до н. э. был заложен шурф и обнаружены остатки кладки, сложенной насухо (два ряда по горизонтали, один ряд по вертикали, направление СЮ и ВЗ со слабым отклонением).¹⁹⁷⁹ Вероятно, раскопками С. А. Булатович оказался открыт угол здания, квадратного в плане, отмеченного на карте Н. Д. Критского буквой С.

Ф. И. Круг, так и не закончивший свои исследования о Белом острове, предоставил полученные от А. С. Грейга материалы акад. Е. Е. Кёлеру. Последний цитатно использовал «Топографическое описание острова Фидонисия» Н. Д. Критского в своем «Мемуаре об островах и Беге, посвященных Ахиллу в Понте Евксинском», где впервые опубликовал гравюру с плана 1823 г.¹⁹⁸⁰ Согласно Кёлеру, основная часть святилища находилась с западной стороны постройки; внутренние стены возведены в более позднюю эпоху, когда культ Ахилла оказался забытым, а в античное время облик храма был иным.¹⁹⁸¹

Работа была представлена Конференции Петербургской АН 31 августа 1825 г., а в июне следующего года А. С. Грейг отправил Е. Е. Кёлеру рисунок камня с надписью, открытого Н. Д. Критским на Фидониси.¹⁹⁸² Исследование академика уже вышло к тому времени из печати и надпись тогда осталась неопубликованной. Возможно, ее копия хранится в бумагах Кёлера в Архиве Государственного Эрмитажа.

В своем фундаментальном исследовании Е. Е. Кёлер тщательно собрал и проанализировал все упоминания о Левке в античной письменной традиции и пришел к выводу о наличии двух островов Ахилла в Причерноморье, так как первая группа авторов помещала его в море напротив дельты Дуная (о-в Фидониси), а вторая — у устья Борисфена (о-в Березань). Независимо от Е. Е. Кёлера, к такому же заключению пришел и И. П. Бларамберг в своей неизданной статье «Antiquites decouvertes en differens terns dans les ruines d’Olbia et conservees dans le Cabinet du Conseiller d’etat de Blaramberg a Odessa».¹⁹⁸³ Исследование одесского антиквария было написано, вероятно, в 1823—1825 гг. и, как следует из предисловия, должно было стать своего рода продолжением публикации ольвийских древностей, начатых изданием каталога монет его кабинета.¹⁹⁸⁴ Целью своего исследования он считал снятие разногласий из-за путаницы в работах древних историков и географов по поводу названия «остров Левка»: одни давали его острову, расположенному около Борисфена, другие Змеиному острову, расположенному недалеко от устья Дуная.¹⁹⁸⁵ Главную задачу Бларамберг видел в доказательстве присутствия культа Ахилла на Березани в античную эпоху, поэтому древней истории Левки он коснулся лишь вскользь.

Весной 1834 г. нидерландский консул в Одессе, известный антикварий, впоследствии действительный член ООИД Я. В.Э. Тетбу де Мариньи подал новороссийскому и бессарабскому генерал-губернатору М. С. Воронцову проект «Об учреждении маяков при Константинопольском проливе», где обосновывал необходимость постройки маяка на о-ве Фидониси. «Место сие, мимо которого должны проходить все суда, входящие в Одесский залив или выходящие из него, может служить указателем всем судам, противным ветром или волнами совращенным с настоящего пути. Одно сие обстоятельство делает оный пункт весьма важным и тем более, что остров сей находится недалеко от устья Дуная, опасного по плоскости берегов и по малой глубине моря в том месте… Почти все суда, намеревающиеся входить в устье Сулинское,.. приближаются сперва к Фидониси, и остров сей делается потому весьма важным для судов, принужденных при сильном восточном ветре подаваться назад и приближаться к Дунаю, дабы найти убежище в Сулине. На острове Фидониси однако же есть со всех четырех сторон отличные якорные места и он по сему служить может убежищем от четырех главных ветров. Все сии выгоды могут служить побудительными причинами для учреждения маяка, важность которого соделалась бы с каждым днем чувствительнее…».¹⁹⁸⁶

М. С. Воронцов и члены Одесского отделения Коммерческого совета поддержали проект Я. В. Э. Тетбу де Мариньи. Генерал-губернатор обратился к главному командиру Черноморского флота и портов М. П. Лазареву с просьбой сообщить свое мнение по этому вопросу. Последний представил начальнику Главного морского штаба докладную записку с обоснованием необходимости постройки на Фидониси маяка, которая была высочайше утверждена 24 апреля 1835 г. Лазарев пишет: «А как в 23 милях к О от Сулинского устья находится небольшой остров Фидониси, который мореходцы плавающие между Одессою и Константинополем также портами Румельских берегов хотя и стараются всегда оставить к W для избежания опасности, но течение и низменность Дунайских берегов, и самая незначительная величина острова делают старания их в ночное время иногда бесполезными». Для удешевления работ Лазарев предлагал при строительстве маяка использовать «камень от развалин строений, бывших в древние времена на оном».¹⁹⁸⁷

В газетах Петербурга, Москвы и Одессы напечатали объявление «о вызове всех желающих» на сооружение маяка, и в марте 1837 г. Черноморское интендантство заключило контракт с почетным гражданином Николаева, купцом первой гильдии Николаем Бухтеевым. По условиям контракта, Н. Бухтеев за 56 тыс. р. ассигнациями обязался построить на острове кирпичный маяк по утвержденным планам и сметам, «из собственных его по сметам положенных лесов, материалов, его же мастеровыми, рабочими людьми, посудою, инструментами, подмостями и подвозкою к месту строения материалов».¹⁹⁸⁸

В октябре 1836 г. на Фидониси был командирован штабс-капитан П. А.Дрозжин «для предварительного обозрения камня, из коего предположено построение там маяка, равно и самого местоположения» и составления сметы. В донесении офицера подчеркнуто, что для строительства выбрана самая высокая точка острова, которую необходимо «очистить под всю площадь строения от находящихся там руин, едва приметных, и других груд камней с насыпью». П. А. Дрозжин заметил, что, «хотя на острове все скалы составлены как бы нарочито из правильных брусчатых камней, огромной величины штук, но вообще камень кремнистый, красноватого и синеватого цветов, крепкий и на построение маяка совершенно негодный».¹⁹⁸⁹ В строительное отделение флота были доставлены образцы камня, и специалисты пришли к выводу о невозможности его использования для постройки фундаментов маяка, жилого дома и сарая.¹⁹⁹⁰

Строительство началось в 1837 г. и закончилось освящением маяка в сентябре 1843 г. (рис. 100). Маяк был построен по проекту архитектора Акройда из кирпича, на каменном фундаменте, в забутовке которого использовались архитектурные остатки античного святилища.¹⁹⁹¹ Н. Бухтеев приказал раскопать и «разрыть порохом» два затопленных колодца, практически не дававших воды. «В каменном обрыве» острова во время строительства маяка были обнаружены два небольших водоносных источника.¹⁹⁹²

Работы по расчистке площади под строительство по плану Н. Бухтеева велись под руководством П. А. Дрозжина. Об их ходе вспоминал сулинский житель Иваниц, участвовавший в строительстве маяка с 1837 г. В то время развалины храма представляли собой «род кургана,

 

 

 

обросшего травой». При его расчистке выяснилось, что «верхняя часть кургана была засыпана землею; по снятии оной оказались большие дикие камни, по разобратии же оных… опять насыпная земля, по расчищении которой открылись… обделанные, род белого мрамора, камни, бывшие в строении, но все они лежали в беспорядке». Во «взрытой» земле Иваниц нашел 7 медных монет и бусину из зеленоватого камня, которые были отобраны у него П. А. Дрозжиным с обещанием награды за находки. Некто кондуктор Г. А. Петров вывез с острова «один из числа камней подобно белого мрамора, который величиною был во все стороны по три четверти примерно». Была ли на нем надпись, Иваниц не помнил. Попытки ООИД получить эти древности для собственного музея успехом не увенчались.¹⁹⁹³

За шесть дней до открытия Одесского общества истории и древностей, 17 апреля 1839 г. преподаватель Ришельевского лицея Н. Н. Мурзакевич обратился к исправляющему должность новороссийского и бессарабского генерал-губернатора П. И. Федорову с просьбой поручить «внимательному человеку» надзор за строительством фундамента маяка для сбора и сохранения находимых древностей и надписей.¹⁹⁹⁴ Это задание было дано временному сулинскому полицмейстеру Петру Соловьеву. В рапорте П. И. Федорову от 7 сентября 1839 г. Соловьев сообщал, что, прибыв на остров, увидел расчищенное под строительство маяка место — «в одну сторону до 33 сажень [70.4 м], а в другую до 27 сажень [57.6 м]», где были сложены приготовленные «груды больших простых каменьев, вырытых, как полагать можно, из земли». Среди них оказалось 20 камней белого мраморовидного известняка, хорошо обработанных, но большей частью разбитых. К счастью, Соловьев привел описание некоторых из них. На постаменте со следами «человеческих следов» от статуи оказалась надпись с посвящением ольвиополита сына Димострата Ахиллу владыке Левки (IPE, I², 326). Другой постамент был без надписи, третий камень — четырехугольной формы со стертой надписью, «род столба» высотой до 2.5 аршин (около 177 см), толщиной до 12 вершков (53 см), а также два каменных обломка с русскими надписями — «Григорий Попович Зин[к]овски Ануприй Попович» и «Кто будет на сем месте и помолит бога за меня грешного», которые, по мнению Н. В. Пяты-шевой, оставлены казаками XVII—XVIII вв.¹⁹⁹⁵ «Прочие камни, плитами отделанные, имеют величину — в ширину от 2 до 2.5 аршин [от 142 до 178 см], а в вышину до 1.5 аршин [106 см]. Полагать должно, что из оных были устроены стены в давнее время какого-либо великолепного храма или другого здания. Ибо из них есть с карнизами, весьма хорошо выделанными. Камни сии толщиною примерно до 4 вершков [17.8 см] и более, а в карнизах верхние части до 7 [31 см] и более вершков», — писал П. В. Соловьев.

Из-за больших размеров и тяжести он смог вывезти с острова лишь несколько архитектурных фрагментов. В Сулин были отправлены: надпись Димострата; «угол карниза… вышиною в 6 1/4 вершков [27.8 см], а с боковых частей с одной 9 1/4 [41.1 см], а с другой 9 вершков [40 см]»; круглая колонна «с продольными высеченными полосами, временем испорченная, вышиною 10 вершков [44.5 см], толщиною 3.5 вершка [15.5 см]»; обломок камня, «выделанного наподобие подноса»; ручные каменные жернова «толщиною в 1 вершок [4.45 см].., диаметром 12 вершков [53.4 см]»; две разбитые черепицы, одна из которых шириной 8.5 [37.8 см], высотой 12.5 вершков [55.5 см]; 11 медных монет, 3 медных гвоздя и 2 медные стрелы, судя по рисункам, скифского типа; «разные черепки глиняной посуды, которыми меньшая часть острова в разных местах наполнена» ¹⁹⁹⁶ Эти памятники выхлопотало для своего музея Одесское общество истории и древностей. На судне шкипера Андреа Пьеро в августе 1840 г. они были перевезены в Одессу и получены Н. Н. Мурзакевичем ¹⁹⁹⁷ В сентябре 1839 г. П. И. Федоров приказал П. В. Соловьеву доставить в Сулин вторую партию древностей, описанных в его рапорте, но оставленных на Фидониси, и в их числе «обломки плит, заложенных в бутовом простом камне, приготовленном для маяка», а также продолжить поиски и сообщить свои предложения о возможности «произвесть… общее разыскание остатков древности».¹⁹⁹⁸

О благосклонном внимании губернского начальства к археологическим поискам на Левке узнал измаильский купец Дмитрий Афанасьевич Сидери, чем и объясняется его желание «порыться в земле на острове». Летом 1840 г. Д. А. Сидери в сопровождении 28 матросов отправился на Фидониси и провел раскопки за собственный счет. Он доставил в Сулин 13 камней «в обломках и целых редкой величины, от храма», найденных в 1839 г. П. В. Соловьевым, 8 медных монет, серебряное кольцо с резным изображением погони борзой собаки за зайцем, две геммы, круглую бусину, обломок серьги, гвоздь, кольцо и две стрелы. Для музея ООИД П. В. Соловьев приобрел у моряков 105 монет.¹⁹⁹⁹ Мелкие вещи были отправлены в Одессу по почте, а 13 архитектурных фрагментов из-за большого веса и объема оставались в Сулине «до удобного случая».²⁰⁰⁰ Попали ли эти памятники в музей ООИД, неизвестно, скорее всего, нет.²⁰⁰¹

Одесское общество истории и древностей не могло остаться в стороне от поиска древностей на Левке. На заседании 5 ноября 1840 г. ООИД постановило командировать на остров секретаря и заведующего музеем общества Н. Н. Мурзакевича для проведения раскопок и описания «сего классического, не довольно известного острова».²⁰⁰² Воспользовавшись предложением бессарабского губернатора П. И. Федорова составить статистическое описание Бессарабии, Н. Н. Мурзакевич в сопровождении профессора естественных наук Ришельевского лицея А. Д. Нордмана, художника К. Боссоли, П. В. Соловьева, директора бессарабских училищ И. А. Нелидова и капитана В. С. Тихонова на лодке «Цецилия» отправился на остров.²⁰⁰³ С 3 по 5 июня 1841 г. Н. Н. Мурзакевич занимался проверкой «прекрасно и верно» составленного плана Н. Д. Критского на местности.²⁰⁰⁴ Он с сожалением констатировал, что от храма Ахилла почти ничего не осталось: «Стояли одни груды камня, сложенного в кубические сажени… Большие четырехугольные камни и плиты, выкопанные из земли, сложены, а карнизы разбиты на куски. Этот вандализм совершен с таким усердием, что от Ахиллова храма не осталось, как говорится, камня на камне… От всего фундамента, стен и карнизов уцелело лишь несколько отдельных кусков».²⁰⁰⁵

Из надписей Н. Н. Мурзакевич отмечает только одну древнегреческую, почти совершенно стертую, вероятно упомянутую в рапорте 1839 г. П. В. Соловьева надпись Димострата, ранее поступившую в музей ООИД. «В разных местах» острова, но где именно, неизвестно, был заложен ряд шурфов. Находки — битая плоская черепица, фрагменты керамики (поддоны, амфорные ручки, горла). «На месте вхождения на остров», на его южном склоне, Н. Н. Мурзакевич приказал заложить раскоп площадью 10 кв. сажень (около 45 м²), глубиной 0.5 аршина (около 35 см). Раскопками был обнаружен культурный слой, землю из которого просеивали через решето. За два с половиной дня работы было найдено около 120 древнегреческих и римских монет, 8 гемм, медные наконечники стрел, металлические кольца, рыболовные крючки, гвозди, фибулы, обломки стеклянных сосудов и бус, фрагменты расписной и чернолаковой керамики, в том числе с граффити.²⁰⁰⁶ Отсутствие пресной воды и трудно переносимая жара заставили путешественников поспешить с отплытием.

На судне «Цецилия» купца Д. А. Сидери в Одессу было переправлено «все, что имело архитектурную форму»: фрагменты «верхнего и нижнего карнизов», 6 кусков плит, «служивших стенами Ахиллесову храму», а также терракотовая статуэтка «младенца, держащего правую руку на приподнятом колене, а левую опущенную к левой ноге» и множество мелких предметов.²⁰⁰⁷ Благодаря содействию Д. А. Сидери и П. В. Соловьева, на организацию и проведение экспедиции Н. Н. Мурзакевича оказалось истрачено всего 10 р. серебром.²⁰⁰⁸ Через М. С. Воронцова общество выхлопотало у Министерства внутренних дел награду для купца Д. А. Сидери за безвозмездную поддержку в археологических исследованиях на Фидониси — серебряную медаль на аннинской ленте с надписью «За полезное» для ношения на шее.²⁰⁰⁹

В 1841 г. по приказу М. С. Воронцова на Фидониси были командированы карантинный комиссар, унтер-офицер и 12 рядовых «для наблюдения правил карантинной осторожности».²⁰¹⁰ Перед прибытием на остров комиссар Измаильского центрального карантина Александр Алексеев был лично проинструктирован П. И. Федоровым о необходимости сбора и охраны древностей. В своем рапорте Одесскому обществу А. Алексеев писал о своих усилиях собрать все случайно найденные памятники, «поощряя отыскивавших платежом из собственных денег». Им были приобретены инструменты и наняты рабочие для раскопок, в ходе которых был обнаружен некрополь, оставшийся недоследованным. Алексеев неплохо разбирался в античной нумизматике и, вероятно, сам был коллекционером — в своем рапорте он привел приблизительные определения более 150 монет.²⁰¹¹ По какой-то причине раскопщик совершенно не обращал внимания на фрагменты керамики с граффити. Так, преемник А. Алексеева на посту карантинного комиссара П. Ситников, просеивая прежде раскопанную землю, буквально в каждом решете обнаруживал черепки с греческими надписями, разбитыми в мелкие куски, «так что на некоторых осталось только несколько букв».²⁰¹²

Первый «сезон» раскопок А. Алексеева (21 мая—1 ноября 1842 г.) пополнил музей ООИД 53 греческими и 22 римскими монетами, 4 сердоликовыми геммами, резным сердоликовым скарабеем, 2 медными кольцами, медной статуэткой, 3 медными наконечниками стрел.²⁰¹³ Второй «сезон» (1 мая—1 ноября 1843 г.), во время которого и был обнаружен могильник, оказался более богат на находки. Среди них отмечены 295 монет, фрагменты расписной вазы «с рисунками и частью эллинской надписи» (известный обломок вазы с подписью мастеров Эпиктета и Никосфена), «урночка с эллинской надписью на пьедестале» (сосуд с надписью Главка), 2 кувшинчика (лекифа?), 1 чашечка, 4 маленькие глиняные «баночки (пузырьки)», терракотовая статуэтка кабира, 8 гемм, медное кольцо, медная «запонка, представляющая бегущего зайца», «глиняная фигурка в виде еловой шишки».²⁰¹⁴ В бумагах общества помечено, что «значительная часть весьма хороших монет удержана у себя Алексеевым» и о присылке им в Одессу «совершенно неявственных и малогодных». Часть находок была отнята у солдат, искавших монеты, и присвоена полковником Торкези.²⁰¹⁵

Раскопочная лихорадка захватила не только чиновников карантинного поста, но и строителей маяка, а также матросов и офицеров морских судов, пристававших к острову. Карантинный комиссар П. Ситников в мае 1844 г. отправил обществу 50 монет, «приобретенных разновременно в Измаиле от чиновников и нижних чинов карантинной стражи, содержавших в прежнее время на Фидониси карантинный пост». А в июне того же года он просил у П. И. Федорова «о предоставлении ему права воспрещать как находящимся на острове при маяке нижним чинам флотского ведомства, так и прибывающим туда по делам службы разным лицам добывать… древности, которые они оставляют у себя». Проводя хищнические раскопки, они, как правило, «утаивали» найденные вещи, несмотря на предлагаемую плату, и увозили их с Фидониси при смене с поста или продавали на месте за бесценок посещавшим остров морякам. По сведениям Платона Ситникова, команда нижних чинов, сменившая карантинный пост А. Алексеева, «разрыв последнее место недокопанного им кладбища, отыскала до 600 монет.., а также до 40 камушков с перстней.., в числе их некоторые были с надписями. Часть этих древностей нижние чины продали командирам военных судов, посещавших остров, или выменяли матросам на водку и табак, готовя им, вероятно, такую же будущность в Измаиле». Смотритель маяка купил у них часть гемм и раздарил их разным лицам, правда, предварительно сняв слепки, которые П. Ситников переправил в общество.²⁰¹⁶

П. И. Федоров благосклонно отнесся к предложению П. Ситникова и приказал командиру Сулинской брандвахты и заведующему Фидонисским маяком распорядиться, чтобы «найденные нижними чинами древности не были удерживаемы у себя, а доставлялись бы… чиновнику Ситникову, от которого уже будут представляемы обществу».²⁰¹⁷

В рапорте о раскопках с августа 1844 г. по май 1845 г. Ситников сетовал, что ему достался «горький удел отыскивать древности на той почве, которая пересеяна уже два раза». При помощи решета собственной конструкции он заново стал просеивать землю из раскопок А. Алексеева на месте древнего некрополя и обнаружил 675 монет, 40 «камушков с перстней» (16 с «изящной» резьбой), более 30 медных и железных стрел, 1 золотой, 2 медные резные и около 60 железных перстней, более пуда железных и медных гвоздей и разных металлических обломков, в том числе «маленьких колечков, отдельно и в кусках, жалких остатков кольчуг». По мнению Ситникова, некоторые из древностей были повреждены «при существовавшем у древних сожига-нии тел». Из фрагментов керамики с граффити он собирал только наиболее «уцелевшие».²⁰¹⁸

В ходе раскопок Ситников наткнулся на нетронутый «нижний слой, отделяющийся от просеянной Алексеевым насыпной в 1 аршин [71.1 см] глиной, с наброшенными сверху камнями», заключавший «много жженых человеческих костей, перемешанных с землей, черепками, угольями и известью». В слое была найдена поврежденная «мраморная крышка урны или другого сосуда» с греческой надписью, клеймо на ручке родосской амфоры APIETOKAEYS, терракоты («глиняные изваяния в малом виде ручки и головы человека»), несколько кусков свинца, свинцовая праща и много других мелких вещей.

Для продолжения раскопок «нетронутой еще земли» Ситников просил общество определить к нему двух-трех арестантов «гражданского ведомства из находящейся в Измаиле полуроты», так как пять «дряхлых ветеранов» нижних чинов, находившихся в его подчинении, несли еще и ежедневные прямые служебные обязанности по карантину. На отпущенные ООИД 25 р. ассигнациями раскопщик приобрел землекопные инструменты, однако для покупки тачек и кирок денег не хватило, поэтому Ситников запросил у общества еще 90 р. серебром.²⁰¹⁹

Узнав о потере для науки значительного числа древностей, разошедшихся по разным рукам, Одесское общество обратилось к П. И. Федорову с просьбой предоставить ему исключительное право проведения раскопок на острове «по праву первого занятия», а все найденные вещи обязательно передавать в музей ООИД. Ситникову еще раз было предписано «не дозволять решительно никому брать и свозить с собою каких-либо предметов древности», а все найденные памятники тщательно упаковать и представить губернатору.²⁰²⁰

Крайне ограниченное в средствах, общество выслало Ситникову лишь 30 р. серебром, высказав пожелание о представлении им в музей всех без исключения найденных монет и других вещей. Такая мизерная сумма, видимо, не смогла удовлетворить запросы Ситникова и, судя по документам, часть древностей он все же присвоил. Так, на описи высылаемых в общество находок с перечислением 1195 монет, 40 сердоликовых, 5 стеклянных, 5 «искусственных», 2 металлических и 8 «половинок камушков», медного петуха, 2 медных «истуканчиков», серебряного и медного топориков, серебряной печати, 4 «человеческих головок, из коих 1 стеклянная, 1 костяная и 2 глиняных», 5 игральных костей, 5 медных и 2 серебряных перстней, медной иглы, 65 бусин, рассыпавшейся кольчуги, 26 железных перстней, 40 медных стрел и т. п., рукой Н. Н. Мурзакевича написано: «К сожалению, и половины не доставлено обществу».²⁰²¹

Большая часть этих древностей была найдена в 1846 г. во время просеивания ранее раскопанной погребенной почвы древнего могильника. Стремление Ситникова найти непотревоженный культурный слой успехом не увенчалось. После нескольких попыток выйти за черту места, где ранее производились раскопки, «обозначенного положенными в круг камнями», он ничего не нашел и перенес работы ближе к маяку, где на возвышенной части могильника на глубине 7 футов (около 2.1 м) был обнаружен «выложенный местным камнем склеп с истлевшим человеческим скелетом» вместе с распавшейся от времени кольчугой. Ситников писал, что на этом месте раскопки следует проводить «со значительным углублением, на довольно твердой земле, заваленной большими камнями».²⁰²²

В сентябре 1846 г. общество отправило Ситникову еще 50 р. серебром с просьбой продолжить работы, но в 1847 г. он был отозван с острова и сменен карантинным комиссаром Охремовским.²⁰²³ Грабительские раскопки оставшихся без наблюдения смотрителей маяка и карантинного поста возобновились с новой силой. Видимо, в Одессу доходили слухи о них, в том числе о находке камня с древнегреческой надписью.²⁰²⁴ В мае 1849 г. ООИД обратилось к бессарабскому губернатору П. И. Федорову с просьбой поручить руководство археологическими раскопками на Фидониси карантинному комиссару и смотрителю маяка, «обоим совместно, с тем, чтобы отысканные ими монеты, вещи и проч, при списке за печатями обоих, через посредство начальника карантина были препровождаемы в общество». Этой мерой общество хотело повысить контроль за руководителями раскопок и предотвратить дальнейшую утечку древностей в частные руки. Но пожелание ООИД осталось неосуществленным, так как чиновники карантина подчинялись генерал-губернатору Бессарабии, а смотрители маяка — командованию Черноморского флота. П. И. Федоров распорядился вести раскопки карантинному комиссару, который был обязан присылать находки запечатанными в Одессу через Измаильский центральный карантин.²⁰²⁵ Однако эти меры не смогли предотвратить дальнейшее разграбление археологических памятников Левки.

С 1847 г. по 1850 г. хищнические раскопки на острове проводили служители маяка — они «совершенно разрыли» недокопанную П. Ситниковым часть древнего могильника (рис. 101, лит. С) и обнаружили «значительное количество» серебряных и медных монет, а также несколько золотых весом в 4 золотника каждая (17 г) и 2 серебряные статуэтки высотой в 6 дюймов (15.2 см). Все эти находки были вывезены с острова или проданы на месте.²⁰²⁶ В августе 1847 г. одна золотая монета, оказавшаяся статером Александра Великого, была «препровождена» для атрибуции в Петербургское археолого-нумизматическое общество неким г-ном Леви.²⁰²⁷

С осени 1849 г. по июнь 1850 г. на Фидониси проводил раскопки за собственный счет карантинный чиновник Илья Петренченко и «четыре человека нижних чинов морского ведомства», которые за просеивание каждой квадратной сажени земли получали по 1 р. 42 к. серебром. И. Петренченко отправил обществу всего 9 монет, 4 медные стрелы и «камушек светло-зеленого прозрачного цвета, с одной стороны выпуклый, а с другой плоский».²⁰²⁸ Остальные находки он, скорее всего, присвоил.

В апреле 1849 г. ООИД получило известие о находке на Фидониси камня с древнегреческой надписью. При содействии П. И. Федорова и М. П. Лазарева к острову была направлена шхуна «Ласточка» с поручением доставить камень в Одессу. Осмотрев камень, командир корабля капитан-лейтенант Воеводский заявил, что из-за больших размеров и веса целым его транспортировать невозможно, и предложил отпилить надпись. Общество категорически отвергло это предложение и решило оставить камень на месте до следующей навигации, однако переправить памятник в Одессу так и не удалось, так как 28 февраля 1851 г. приказом губернского начальства карантинный пост был упразднен и суда стали заходить на остров значительно реже.²⁰²⁹

В бумагах Имп. Русского археологического общества сохранился неточный список этой надписи, выполненный П. Ситниковым на Левке в 1852 г., с указанием размеров камня — длина 1 аршин 1.5 вершка (J1.1 см), ширина 14 вершков (62.3 см). Ситников утверждал, что камень был найден при постройке маяка,²⁰³⁰ но это не подтверждается архивными документами. В отчете Н. Н. Мурзакевича 1841 г. сведений о нем еще нет. Вероятно, камень был найден в 1848—1849 гг. В настоящее время надпись хранится в Национальном археологическом музее в Бухаресте (IPE, I², 325).

При закрытии карантинного поста на Фидониси в 1851 г. Измаильское карантинное правление передало принадлежавшие обществу две лопаты, два лома и два решета «заведующему островом.., исправляющему должность капитана Сулинского порта капитану 2 ранга Морозову для разыскания древностей».²⁰³¹ Сведения о проведении им раскопок в документах отсутствуют.

Летом 1852 г. на острове вновь работал Ситников, возможно, по поручению Имп. Археологического общества. Сохранился его отчет о раскопках (документ № 24). После безуспешных поисков вокруг древнего могильника и окружавших его развалин, он перенес раскопки к маяку и открыл на глубине около 1.8 м, в глинистом грунте 8 погребений, обложенных плитами местного камня. Копая по направлению уцелевшего фундамента храма, на глубине около 90 см он наткнулся на сохранившийся in situ пол здания, вымощенный квадратной черепицей толщиной около 5 см.

Безусловная заслуга Ситникова состоит в том, что он на основе плана Н. Д. Критского 1823 г. составил подробный «План острова Фидониса с показанием древних на нем развалин и произведенных раскопок» (рис. 101). План позволяет уточнить места раскопов карантинных чиновников 1839—1852 гг. и дает общее представление об археологической топографии острова. Условные обозначения плана раскрыты в легенде: «Черты А.Б. означают остатки древних развалин. С — раскопанное древнее кладбище. Д — разрытые гробницы, е — места, где производились поиски в последнее время. Ж — цитерна (т. е. цистерна.— И. Т.). 3 — древний колодезь, j — межи и огорожи. К — пристани. Окружность острова 2 версты. Длина до 300 саженей. Высота от уровня моря 126 фут. английских».²⁰³²

Осмотрев на юго-западной стороне острова огромные камни, сложенные наподобие стен, П. Ситников пришел к выводу, что это «межи или огорожи» для раздела территории, служившие для «удерживания на покатистых местах острова земли, удобной для возделывания». Те же стены зафиксированы и на плане Н. Д. Критского 1823 г. (отмечены буквами аа, вв). В 1964 г., во время посещения острова экспедицией под руководством Н. В.Пятышевой этих стен уже не было. По ее мнению, гребенчатые выходы пород на юго-западном и западном склонах в древности, вероятно, дополнялись «циклопической кладкой из огромных полуобработанных глыб той же породы».²⁰³³

Раскопки Ситникова с марта по июль 1852 г. обнаружили 2 золотые, 28 серебряных и 409 медных монет, 60 «незначительных камушков с перстней», 45 «каменных», стеклянных и прочих бусин, 3 медных и 1 серебряное кольцо, медную статуэтку, 14 стрел и «глиняное изображение дельфина». Сохранился список монет с определениями по центрам чеканки, однако прилагавшиеся к отчету рисунки гемм в архивном деле отсутствуют.²⁰³⁴ На заседании ООИД 2 октября 1852 г. Н. Н. Мурзакевич представил для Минц-кабинета общества приобретенные им 2 серебряные и 7 медных древних монет, найденных на о-ве Фидониси.²⁰³⁵

Еще одна карта Фидониси была опубликована Я. В. Э. Тетбу де Мариньи в его «Атласе Азовского и Черного морей», изданном в Одессе в 1850 г. на французском языке. На 8-й литографированной таблице имеется врезка с картой острова, восходящей к какому-то другому источнику, а не к карте Н. Д. Критского, где отмечены маяк, колодец и «руины» двух квадратных построек — первая к юго-западу, вторая к северу от маяка. Те же строительные остатки зафиксированы и на плане П. Ситникова 1852 г.²⁰³⁶

После поражения России в Крымской войне 1853—1856 гт. по Парижскому мирному договору о-в Фидониси, устье Дуная и Южная Бессарабия отошли к автономной в рамках Османской империи Молдове, а затем к Румынскому княжеству. Находившиеся на острове офицер и 7 человек нижних чинов морского ведомства вместе со всем имуществом, машиной и фонарем маяка на пароходе «Тамань» были сняты с острова 30 декабря 1856 г. и доставлены в Одессу.²⁰³⁷ Почти сто лет спустя, в 1945 г. остров был возвращен СССР, и в том же году на Змеином побывал научный сотрудник Института археологии АН УССР Л. Д. Дмитров, но результаты его поездки не опубликованы. В 1964 г. на острове работала комплексная экспедиция во главе с Н. В. Пятышевой, в 1968 г.— экспедиция Одесского археологического музея под руководством С. А. Булатович,²⁰³⁸ а в 1988—1990 гг. — под руководством С. Б. Охотникова. Были проведены разведочные шурфовки в разных местах Змеиного и поиски в прибрежной подводной части. Исследования последних десятилетий показали отсутствие на острове ненарушенного культурного слоя. Невосполнимый урон культурным остаткам был нанесен строительством маяка, румынских и советских военных сооружений, расположенных на наиболее удобных местах, использовавшихся и в древности. Так, весь почвенный слой в низменной части острова был снят бульдозером.²⁰³⁹

Изучив архивные материалы первой половины XIX в., можно с полной определенностью заключить, что раскопки чиновников карантинной службы, строителей и смотрителей маяка хотя и проводились с ведения и на средства ООИД носили кладоискательский характер. Общество можно упрекнуть в отсутствии попыток выработать специальную инструкцию для раскопок, пренебрежение к составлению планов и чертежей. Даже исследования И. Н. Мурзакевича проходили без всякой научной фиксации объектов. Общество было заинтересовано в быстром пополнении археологического собрания своего музея и почти не обращало внимания на методическую сторону работ. Культурный слой на Фидониси оказался переотложен в результате хищнических, непрофессиональных раскопок. По рапортам чиновников очень трудно, а порой и вовсе невозможно понять, в каких местах проводились работы. Некоторые донесения о раскопках сводятся к простому перечислению найденных вещей. Часть раскопщиков была не прочь скрыть, присвоить себе или продать открытые древности. Даже трудно представить, какая масса археологических источников навсегда потеряна для науки.

Корабли, пристававшие к острову, забирали камни из развалин святилища в качестве балласта.²⁰⁴⁰ Так, в 1845 г. транспорт «Ингул» дважды вывозил с острова каменный балласт по 1 тыс. пудов (16.38 т).²⁰⁴¹ Н. Д. Критский привел рассказ шкипера Пападаки о том, что в 1814 г. один итальянский моряк, остановившись на Фидониси, прихватил с собой 6 архитектурных фрагментов, включая одну колонну (документ № 11).

Неиспользовавшиеся ранее исследователями планы И. М. Будищева 1801 г. и П. Ситникова 1852 г. существенно дополняют опубликованный Е.Е.Кёлером план Н.Д.Критского 1823 г. Судя по отчету П. Ситникова, найденный им in situ пол храма был вымощен плоской черепицей. Здание было построено из белого мраморовидного известняка, причем не местного, как полагал И. И. Толстой, а привозного.²⁰⁴² Хранящийся в ОАМ НАН Украины фрагмент ионийской колонны высотой 0.92 м, диаметром 0.88—0.92 м, опубликованный И. Р. Пичикя-ном как происходящий с Левки,²⁰⁴³ скорее всего таковым не является. Во всяком случае, ни в одном дореволюционном каталоге музея ООИД, включая неизданные описания,²⁰⁴⁴ среди памятников, вывезенных с Фидониси, фрагмент колонны не значится. Его размеры не совпадают и с параметрами круглой колонны «с продольными высеченными полосами» (высота 4.45 м, диаметр 1.55 м), найденной П. Соловьевым в 1839 г. и переправленной в августе 1840 г. в Одессу.²⁰⁴⁵ Скорее всего, эта колонна поступила в Николаев из расформированного собрания Кабинета редкостей Адмиралтейского департамента.

Архивные источники позволяют уточнить происхождение многих беспаспортных вещей ОАМ, происходящих с Левки. Это касается прежде всего монет, первым издателем которых был Н. Н. Мурзакевич.²⁰⁴⁶ Судя по краткости описания, его нумизматические заметки носили предварительный характер и должны были стать основой большой работы, которая так и не увидела свет. 30 ноября 1851 г. он представил обществу «описание монет, разновременно найденных на острове Фидониси», которые были еще «нумисматикам неизвестны».²⁰⁴⁷ К счастью, сохранились неизданные таблицы с прорисями найденных монет, ольвийскую часть которых опубликовал П. О. Карышковский,²⁰⁴⁸ а также неиспользовавшиеся ранее исследователями списки монет, принадлежавших музею ООИД. На острове обнаружено не менее 2387 монет, упоминаемых в рапортах чиновников за 1839—1852 гг., однако в музей ООИД попало чуть более тысячи. Корреспондент общества, смотритель Измаильского уездного училища Афанасьев 12 марта 1854 г. передал ООИД «8 медных монет боспорских, 1 серебряную греческую с изображением на одной стороне двух лиц, а на другой птицы, держащей рыбу с надписью STPIS и 1 серебряную татарскую с острова Фидониси».²⁰⁴⁹

В марте 1859 г. Н. Н. Мурзакевич подал обществу донесение об общем числе и составе нумизматического собрания: «Монеты, собранные на острове Левки или Фидониси: всех вообще 1 золотая, 53 серебряных, 455 медных; на руках действительного члена Беккера 6 серебряных, 561 медная», а также список рукой П. В. Беккера с определениями монет по центрам чеканки с припиской Н. Н. Мурзакевича: «Всех монет с острова Фидониси золотых 1, серебряных 59, медных 1016; [итого] 1076 монет».^{2050 2051} Полная публикация таблиц Мурзакевича позволит дать точные определения и датировки 228 монетам. Важность и необходимость распределения монет не только по месту чеканки, но и по времени их эмиссии показали еще М. И. Ростовцев и А. Н. Зограф.» Эту кропотливую работу первой начала С. А. Булатович²⁰⁵² и продолжила Е. С. Столярик.²⁰⁵³

По свидетельству Арриана (Агг., РРЕ., 32(21Н)) в храме находилось множество даров — посвятительных надписей, драгоценных камней, перстней, дорогих сосудов, приносимых древними мореплавателями Ахиллу владыке Левки в благодарность за спасение и благополучное плавание. Раскопки первой половины XIX в. это подтвердили. Найдены декрет ольвиополитов и посвящение Ахиллу IV в. до н. э., множество граффити с именем героя,²⁰⁵⁴ фрагмент краснофигурного кратера с именами Эпиктета и Никосфена,²⁰⁵⁵ большое число колец, перстней, бус, металлических и терракотовых статуэток,²⁰⁵⁶ более двухсот гемм.²⁰⁵⁷

Количество и разнообразие даров говорят об общегреческом характере культа Ахилла владыки Левки.²⁰⁵⁸ Находки не менее 84 стрел скифских типов²⁰⁵⁹ свидетельствуют о неспокойной жизни святилища и подтверждают сведения письменных и эпиграфических источников о попытках нападения на остров.²⁰⁶⁰

Открытый чиновниками древний могильник из урн с трупосожжениями в северо-восточной низменной части острова и грунтовых ям с каменной обкладкой юго-восточнее храма входит в явное противоречие со свидетельствами античных авторов, писавших, что на Левке селиться запрещено. Ряд исследователей не сомневаются в наличии на Фидониси древнего поселения,²⁰⁶¹ другие полагают, что остров не мог быть заселен «сколько-нибудь стабильным населением в полном смысле этого слова», но признают присутствие на нем немногочисленного культового персонала.²⁰⁶² С. А. Булатович высказала предположение, что остров в римское время мог использоваться и в военных целях и помимо жрецов на нем могли находиться римские моряки и солдаты.²⁰⁶³

Всесторонняя интерпретация памятника и анализ вещевого материала не входили в задачу моего исследования.²⁰⁶⁴ В заключение подчеркну лишь следующее. Святилище Ахилла на Левке, существовавшее почти тысячу лет, является одним из ключевых памятников Северного Причерноморья античной эпохи. Его судьбу в последние два века нельзя считать счастливой — по ряду причин значительный объем научной информации о нем невосполнимо утрачен. Несмотря на печальное состояние памятника в наши дни, из архивных материалов можно извлечь принципиально важную информацию о нем.

• 10.2. ОСТРОВ БЕРЕЗАНЬ

В 1788 г. в результате русско-турецкой войны о-в Березань отошел к России.²⁰⁶⁵ В его северной и южной частях оставались два турецких укрепления (на южной оконечности и в северо-восточном углу при единственном месте причала к острову), возведенных после заключения Кучук-Кайнарджийского мирного договора с Турцией (1774). После капитуляции турецкого гарнизона Г. А. Потемкин приказал вывезти все военное имущество, а укрепления взорвать. Первый план строительства русских укреплений на острове, впрочем неосуществленный, подписан в 1737 г. инженер-полковником Николасом фон Брадке и относится к периоду осады и взятия Очакова войсками Б. К. Миниха. План хранился когда-то в Научном архиве ОАМ, но впоследствии поступил в Одесский историко-краеведческий музей.²⁰⁶⁶

Ко второй половине XVIII в. относится рукописный «Вид укрепления острова Березани, снятого из вышины одного бастиона в Кинбурне расстоянием в 15-ти верстах», подписанный подполковником бароном В. И. фон Розеном (размер 20×28.5 см).²⁰⁶⁷ До нас дошли два неподписанных рукописных иллюминованных плана Березани с экспликацией на французском языке, которые датируются 1784 г. и представляют общий вид острова с проектируемыми, но, к счастью, не возведенными русской крепостью и батареей (масштаб соответственно 150 туазов, т. е. 1:1950, и 20 туазов, т. е. 1:312), рельеф показан отмывкой, размеры листов 43 х 68 см и 22 х 34 см. К началу XIX в. относится достаточно схематичный рукописный «План части очаковской крепости, расположенной на острове Березани», масштаб 1:4200 (в 1 английском дюйме 50 саж.), рельеф отмывкой, размер листа 17.5 х 26 см.²⁰⁶⁸ На нем в красках показаны детали рельефа, турецкая мечеть, «магазеин» и пороховой погреб. Более точен недатированный красочный план «Де de Berezen» с экспликацией на французском языке в масштабе 10 туазов (1:1950), рельеф отмывкой, размер листа по рамке 32 х 50 см.²⁰⁶⁹ (рис. 102), где зафиксированы все турецкие постройки. В РГАВМФ ²⁰⁷⁰ также хранятся несколько планов о-ва Березань, в их числе красочный «Чертеж плана и профиля острова, с показанием укрепления, занятого русскими войсками» (М. 1:1680) от 7 ноября 1788 г.,²⁰⁷¹ «Чертеж плана и профиль укреплений на острове» (1788),²⁰⁷² «Чертеж плана и профиля острова» (1821),²⁰⁷³ иллюминованный «Генеральный план острова с показанием морских глубин» (1817),²⁰⁷⁴ и целая серия разномасштабных планов под названием «Генеральный план острова с показанием работ, произведенных по укреплению его…» в 1806—1811, 1817, 1821 гт.²⁰⁷⁵

Упоминание о Березани я нашла в недатированном «Рапорте о географическом и топографическом положении провинции Озу или Едизан, обыкновенно называемой Очаковской степью, для прояснения карт и планов, снятых по Высочайшему повелению инженер-майором Деволланом», написанном на французском языке. Франц Павлович Деволлан (de Wollant, 1752—1818), брабантский дворянин, перешедший на русскую службу в 1787 г., вошел в историю Новороссии как автор планов и руководитель строительства крепостей Фанагорийской, Кинбурнской, Перекопской, Тираспольской, Овидиопольской, городов Севастополя, Николаева, Одессы, Новочеркасска и др. Вероятно, рапорт был составлен в начале 1792 г., вскоре после заключения Ясского мирного договора с Турцией 29 декабря 1791 г. и присоединения Очаковской области к России, так как в том же году Ф. П. Деволлан получил чин подполковника.²⁰⁷⁶ Донесение состоит из шести разделов, включая географический, гидрографический и топографический. К описанию была приложена «Карта географическая, изображающая область Озу²⁰⁷⁷ или Едизан²⁰⁷⁸ иначе называемою Очаковскою землею и присоединенную ныне к Российскому государству в силу заключенного в Яссах декабря 1791 года мирного договора. Инженер-майор и кавалер Деволант».²⁰⁷⁹ В рапорте отмечено, что на Березани нет пресной воды, а имеются лишь один или два колодца с солоноватой водой. «Мы принципиально избегаем в наших описаниях вступать в лабиринт древней истории.., — писал Деволлан. — Здесь следует только заметить, что этот остров уже в то время, когда древние греки владели нашим побережьем и берегами рек, был пунктом в их системе обороны». Военный инженер отождествил Березань с Ахилловым островом, упоминаемым в античных источниках, полагая, что на нем не было других обитателей, кроме оборонявшего его военного отряда, а также обслуживающего персонала храма, посвященного Ахиллу.²⁰⁸⁰

В 1800 г. император Павел I приказал восстановить на Березани маленький гарнизон из артиллерийской команды численностью в 20—25 человек. К первой четверти XIX в. относится военное строительство в южной и северной частях острова, зафиксированное на упомянутых выше планах из РГАВМФ. Березанский гарнизон был окончательно упразднен по распоряжению А. С Грейга лишь в 1825 г., в 1826 г. казенное имущество перевезли в Очаков и Кинбурн, а каменную солдатскую казарму, «сарай для поклажи провианта и печь для каления ядер» разобрали. ²⁰⁸¹ Таким образом, начиная с XVIII в. культурный слой античного поселения на Березани был местами переотложен в результате перемещений грунта во время возведения турецких и русских оборонительных сооружений.

В июне 1821 г. в поисках следов храма Ахилла остров посетил акад. Е. Е. Кёлер.²⁰⁸² Он пришел к выводу, что в Понте Эвксинском Ахиллу были посвящены два острова — Левка и Березань. Свидетельства ряда античных авторов и находки надписей, по его мнению, неопровержимо доказывали тождество Ахиллова острова и Борисфениды (Березани) в римское время.²⁰⁸³

Во время посещения Кёлера на острове в казарме на западном берегу жило всего 8 артиллеристов. Здесь имелось несколько колодцев с солоноватой водой, которые ранее использовались турками, причем один из них был глубиной 7 саженей (около 16 м). После поверхностного осмотра местности Кёлер отметил: «В настоящее время на этом острове нельзя увидеть никаких античных развалин; все, что сохранилось в течение нескольких тысячелетий, вероятно, было разрушено турками».²⁰⁸⁴

В 1823 г. по просьбе Е.Е. Кёлера Н.Д. Критский составил описание и карту (рис. 103) острова. «В древние времена остров был населен, но южная его часть была необитаема, — писал военный гидрограф. — Нет никаких следов, чтобы можно было сказать, что здесь было жительство. Берега его на сем месте не заключают в себе ничего такого, чтобы можно было в том увериться; нет никаких остатков и признаков, они состоят из чистой земли и ни с чем не смешаны. На сем месте есть колодезь глубиною в 7 сажень, но оный выкопан турками, кои имели под крутостию, у подошвы острова горизонтальную батарею, обложенную с морской стороны тесаным камнем и хорошо построенную. Она существует еще в том же виде и положении, и во всей исправности. Северная часть острова была древними населена, но уже не видать никаких развалин. Турки, когда строили свои шанцы, перенесли весь камень и сравняли всю поверхность так, что едва бугорка два или три видеть можно. По над берегом набросано фута на три [около 0.9 м] в толщину множество черепков, кувшинных ручек, горлушков и поддонков, золы и уголья. На сем месте у самого берега нашел я две монеты, принадлежащие городу Ольвии, и отломок дикого камня, на котором иссечена греческая надпись».²⁰⁸⁵ Последнюю находку Критский передал в Кабинет редкостей Черноморского депо карт, а копию надписи в 1826 г. предоставил Кёлеру.²⁰⁸⁶ Об этой надписи И. А. Стемпковский писал П. И. Кёппену: «В Николаеве нашел я одну надпись греческую, привезенную с острова Березани, где был храм Ахиллу посвященный: на ней, в передней, люди точили ножи!!!».²⁰⁸⁷ В составе николаевского археологического собрания этот лапидарный памятник попал в музей Одесского общества истории и древностей, но, вероятно, утратил свою паспортизацию.²⁰⁸⁸

Н. Н. Мурзакевич упоминает единственную надпись, якобы найденную на Березани, поступившую из Кабинета редкостей Черноморского депо карт — посвятительную надпись «Палия Праксианактова» и других стратегов Аполлону Простату (IPE, I², 98).²⁰⁸⁹ В более позднем описании названы уже две надписи — IPE, I², 98 и IPE, I², 130.²⁰⁹⁰ Первая надпись не могла быть найдена на Березани, так как и у П. С. Палласа, и у Л. Вакселя (см. ниже, гл. 10.3), и в описании древностей Депо карт она обозначена, как найденная еще в конце XVIII в. в «очаковской степи не в дальнем от Ольвии расстоянии».²⁰⁹¹ Вторая надпись (IPE, I², 130), попавшая в собрание Бларамберга, а оттуда в Одесский городской музей древностей, была известна Кёлеру как березанская, поэтому определить, копию какой именно надписи отправил Критский в Петербург, мне установить не удалось.

И И. А. Стемпковский,²⁰⁹² и И. П. Бларамберг²⁰⁹³ не сомневались в наличии на Березани (Борисфениде, отождествляемой ими со средневековым о-вом Св. Эферия) культа и храма Ахилла, наряду с другим островом Ахилла — Фидониси, о чем красноречиво свидетельствовали привлеченные одесскими археологами нарративные источники. В надписях, найденных на острове, герой назван Ахиллом Понтархом, т. е. «покровителем Понта Эвксинского, и плававшие в сем море греки считали его путеводителем своим в опасных водах Эвксинских».²⁰⁹⁴ В своей неизданной диссертации об островах и беге Ахилла И. П. Бларамберг писал: «Вне всякого сомнения, что территория, принадлежавшая ольвиополитам,.. должна была простираться по суше далеко за пределы города… Нынешний остров Березань составлял часть владения греческой колонии».²⁰⁹⁵ На приложенной к тексту его сочинения табл. V изображены березанские памятники из собрания Бларамберга — две надписи с посвящениями Ахиллу Понтарху (№ 1 — IPE, I², 130, опубликована Латышевым с отличиями с точки зрения сохранности текста; №2 — надпись с первыми тремя аналогичными строками, в IPE отсутствует), а также № 3 — фрагмент барельефа с правой рукой «дискобола» (по Бларамбергу, на самом деле с изображением фиалы) и левой рукой другого «атлета», опущенной вниз (рис. 104). Этот барельеф скорее всего изображает сцену возлияния у алтаря и по сюжету, возможно, аналогичен известному рельефу ситонов из Ольвии²⁰⁹⁶ первой половины II в. до н. э. Последние два памятника после смерти Бларамберга исчезли из поля зрения науки.

В «Мемуаре об островах и беге, посвященных Ахиллу…» Е. Е. Кёлер опубликовал три надписи с посвящениями Ахиллу Понтарху, которые, по его сведениям, были найдены на Березани (IPE, I², 130 — 20 строк, 134 —11 строк, 139 — 7 строк).²⁰⁹⁷ «На этом острове были в свое время обнаружены три греческие каменные надписи, — записал Кёлер в дневнике 1821 г., — которые, по словам морского офицера, были увезены в Николаев; говорили, что надписи были составлены во славу Ахилла; одна якобы находится в Тульчине (имение графа И. О. Потоцкого.— И. Т.), другая — в Одессе, где третья — мне неизвестно». Одесская надпись оказалась в собрании Бларамберга, где ее собственноручно скопировал петербургский академик в 1821 г.²⁰⁹⁸ «Многие офицеры, — писал Кёлер, — долгое время жившие в окрестностях Березани, рассказывали мне.., что они видели много лет назад на этом острове три или четыре мраморные доски с надписями. Их рассказ наталкивает на мысль, что и другие надписи в честь Ахилла были найдены также на Березани».²⁰⁹⁹ В составленной Н. Н. Мурзаке-вичем «Описи различным предметам древности из кабинета покойного Бларамберга, приобретенным для Одесского музеума, а из него переданным Одесскому обществу истории и древностей. 27 ноября 1842 г.» под № 1 значится «Надпись в честь Ахиллеса, воздвигнутая Анак-симеоном сыном Сократовым, мраморная, в 19 строк (сильно по краям повреждена)»,²¹⁰⁰ в которой нетрудно узнать IPE, I², 130. В описи Одесского городского музея древностей, составленной по случаю полного слияния с музеем Одесского общества в 1858 г., под № 104 со ссылкой на рисунок из альбома К. Боссоли значится еще одна «мраморная надпись Ахиллесу Понтарху, в 18 строк (с о. Березани)».²¹⁰¹

Надпись IPE, I², 130, по словам Е. Е. Кёлера, была найдена на Березани Дерибасом.²¹⁰² В отчетном докладе по итогам поездки 1807 г. по Новороссии профессор Харьковского университета И. С. Рижский упоминает о покупке у учителя Одесской гимназии протоиерея Куниц-

Рис. 104. Иллюстрации к статье И. Б. Бларамберга «Dissertation sur la course d’Achille [APOMOS AXIAAEQS] et sur Pile de Berezan jadis consacree a ce Heros» («Melanges Archeologiques. II Cahier»). Памятники, найденные на Березани, из кабинета И. П. Бларамберга. Табл. V: Надписи с посвящениями Ахиллу Понтарху (№ 1 — IPE, Р, 130; № 2 — в IPE отсутствует; № 3 — фрагмент барельефа со сценой возлияния у алтаря). Рисунок Владимира Бларамберга (РСА СПбФ ИРИ, ф. 36, on. 1, д. 780, л. 6. Публ. впервые).

кого присланного адмиралом О. М. Дерибасом²¹⁰³ списка древнегреческой надписи на камне с высеченными «грубыми изображениями птиц», очевидно, IPE, I², 130. Памятник, по словам Куницкого, был найден в имении Дерибаса в 35 верстах от Одессы, на берегу Черного моря. Куницкий, неплохо знавший греческий язык, испытывал определенные затруднения в переводе надписи из-за неверности копии и обещал Рижскому съездить в имение О. М. Дерибаса для снятия точного списка надписи.²¹⁰⁴ В неопубликованной статье И. П. Бларамберга с описанием ольвийских древностей его кабинета имеется пояснение, что эта надпись попала в его собрание от владельца земель в окрестностях Березани в 1830—1840-х гг. генерального консула «Королевства обеих Сицилий для портов Черного и Азовского морей в Одессе господина де Рибаса». Речь идет скорее всего о брате основателя Одессы премьер-майоре Феликсе Михайловиче Дерибасе (1769—1845), а не о его сыне Михаиле Феликсовиче Дерибасе (1808—1882), племяннике О. М. Дерибаса. Бларамберг первоначально полагал, что надпись IPE, I², 130 ольвийского происхождения, о чем сообщил Д. Рауль-Рошетту вместе с не очень точной копией эпиграфического документа, который впервые был опубликован в Париже.²¹⁰⁵ Позднее Дерибас пояснил, что камень был найден незадолго до того, как был подарен Бларамбергу, на о-ве Березань, так же как и другой фрагмент надписи, найденный там же.²¹⁰⁶

Ясность в этот вопрос попытался внести Ф. К. Брун, который от своего тестя Ф.М. Дерибаса якобы «неоднократно слышал, что… надпись, подобно другой, уступленной им графу И. О. Потоцкому, была найдена в окрестностях села Тузлы, между лиманами Тилигульским и Березанским».²¹⁰⁷ В рецензии на книгу Д. Рауль-Рошетта, критикуя неточность изданной им копии надписи, Е. Е. Кёлер вслед за И. П. Бларамбергом назвал надпись ольвийской.²¹⁰⁸ И. И. Толстой впоследствии полагал, что Кёлер мог допустить ошибку и неумышленно, будучи введен в заблуждение своими информаторами.²¹⁰⁹ Изучение трудов одесских антиквариев доказывает, что первоначально и Бларамберг, и Стемпковский были уверены, что эти надписи происходят из Ольвии, а не с Березани, но в последующих своих трудах, в том числе неопубликованных, они попытались исправить эту ошибку. В описании археологического путешествия П. П. Свинь-ина 1825 г. со слов Бларамберга эти надписи также названы березанскими.²¹¹⁰

Полемизируя с Кёлером, В. В. Латышев категорически отрицал наличие на Березани культа Ахилла, опираясь на отсутствие достоверно происходящих с Березани посвящений герою.²¹¹¹ По его мнению, указание на находки этих памятников на острове всего лишь «уловка, придуманная Кёлером.., чтобы иметь лишний довод в пользу своего предвзятого мнения» о тождестве Ахиллова острова с Березанью.²¹¹² Позднее раскопки Э. Р. фон Штерна (1904—1909, 1913) открыли несколько посвятительных надписей Ахиллу Понтарху (IPE, I², 131, 135, 154; НО 87, 89). Штерн отметил особенность локализации посвящений Властителю моря вблизи открытого моря, в разных пунктах заселенного ольвиополитами берега, где скорее всего находились святилища Ахилла.²¹¹³ В своей магистерской диссертации граф И. И. Толстой, в целом разделявший мнение Латышева о наличии одного острова Ахилла (Левки), не мог проигнорировать эти открытия и писал: «Борисфенида не являлась исключительным местом поклонения Ахиллу Понтарху, а была лишь одним из мест его культа», что явилось следствием религиозного стремления ольвиополитов к служению герою у себя на родине.²¹¹⁴ М. И. Ростовцев в своей рецензии на труд Толстого выдвинул концепцию, ставшую впоследствии общепринятой, что в послегетское время, после утраты Ольвией контроля над святилищем на острове Левка, Березань стала для ольвиополитов священным островом Ахилла. Это логично объясняет путаницу между ними в разных группах письменных источников. М. И. Ростовцев был убежден, что находки надписей определенно свидетельствуют о культе героя, наличии святилища или даже храма в его честь на Березани.²¹¹⁵

Дальнейшие археологические исследования полностью подтвердили гипотезу о наличии культа Ахилла Понтарха на Березани.²¹¹⁶ Так, в 1988—1989 гг. было найдено несколько надписей с посвящениями Ахиллу, в том числе поэтический гимн острову и герою второй половины—конца I в. н. э., доказывающий, что Березань в это время была островом, а не полуостровом.²¹¹⁷ Ныне некоторыми учеными разделяется мнение, что в послегетское время здесь находилось его основное полисное святилище.²¹¹⁸

В 1848 г. Березань посетил граф А. С. Уваров, так же как и Кёлер, ограничившийся поверхностным осмотром местности. Он отметил, что земля острова была усеяна черепками греческих красноглиняных амфор, обломками белого мрамора и зеленого камня, похожего на яшму. Разделяя мнение Кёлера о возможности существования на острове храма Ахилла, археолог стремился отыскать его руины. «После внимательного осмотра всего острова я заметил, на севере от всхода, следы (d), оставшиеся от древнего здания». Оно имело в ширину около 40 саженей (около 85 м), в длину 78 саженей (около 166 м), главным фасадом было обращено к востоку и лиману. Это сооружение граф принял за развалины храма Ахилла, которое, по его предположению, было разобрано турками при сооружении укреплений. «Любопытно было бы разрыть это пространство по направлению видимых еще канав и рвов…», — писал Уваров.²¹¹⁹ Возможно, что за остатки храма археолог принял заброшенные турецкие оборонительные сооружения. Так, на плане Березани, снятом подпоручиком А. Бестужевым в 1788 г. и изученном С. Л. Соловьевым, одна из турецких батарей показана на месте, где, по мнению Уварова, располагался храм.²¹²⁰

На северной оконечности острова поблизости от турецкого укрепления, по словам Уварова, находилось шесть некопанных ранее «курганов», причем самый высокий имел в основании 30 саженей (около 53 м). На снятом тогда же плане, помимо остатков турецких укреплений, помечен также древний колодец (с), сложенный из камня насухо. Археолог датировал его временами, «когда руссы приходили на остров св. Айферия».²¹²¹

Гипотеза о тождестве Березани с островом Св. Эферия была поддержана Ф. К. Бруном.²¹²² Он пытался доказать, что обнаруженные на Березани остатки древности могли принадлежать не храму Ахилла Понтарха, «который, может быть, существовал в одном только воображении Кёлера», а памятнику св. Эферия.²¹²³ Согласно агиографическим источникам, восходящим к херсонесским легендам, к первой четверти IV в. н. э. относится деятельность епископов-миссионеров Ефрема, Василея, Евгения, Агафодора, Елпидия, Эферия, посланных иерусалимским епископом Ермоном в Херсонес Таврический в конце царствования Диоклетиана и принявших мученическую смерть от язычников. Один из епископов, Эферий, умер на некоем острове в районе реки Днепр, где над его гробницей был поставлен памятник. Византийские источники называют этот остров островом Св. Эферия (AiOeptov) или Алсос (’АХоод, т. е. Роща). Со времен Г. 3. Байера, А. Л. Шлёцера, Н. М. Карамзина его отождествляли с Березанью. В. В. Латышев вслед за Н. Н. Мурзакевичем и П. О. Бурачковым в специальной статье подверг критике традиционную точку зрения, доказывая, что Березань не может быть островом Св. Эферия. Он отождествил Алсос с упоминаемой Птолемеем Рощей Гекаты в западной части Кинбур-нского полуострова, который в древности скорее всего являлся островом.²¹²⁴ Доводы В. В. Латышева недавно получили развитие в исследованиях В. В. Погорелой²¹²⁵ и М. В. Агбунова. Основываясь на гипотезе о существовании в римское время в дельте Днепра (Борисфена) на месте Кинбурнского полуострова обширного острова, последний отождествляет его с Ахилловым островом.²¹²⁶

Находка упомянутого поэтического гимна начала нашей эры свидетельствует, что в начале I тысячелетия Березань была островом. Вопрос о локализации о-ва Св. Эферия до сих пор остается дискуссионным.

• 10.3. ОЛЬВИЯ И ЕЕ ОКРУГА

Начальный период знакомства отечественной науки с античными памятниками различных регионов Северного Причерноморья изучен далеко неравномерно. Если для Боспора и Херсонеса существуют сводные работы, своего рода летописи истории их археологического изучения в XIX в., то для Ольвии имеются лишь беглые, как правило повторяющиеся краткие обзоры,²¹²⁷ восходящие к известной книге В. В. Латышева.²¹²⁸ Основной недостаток подобных исследований — игнорирование архивных материалов, касающихся данной темы. Попытаюсь восполнить этот пробел в истории изучения Ольвии до середины XIX в.²¹²⁹

Вплоть до конца XVIII в. ученые и путешественники искали Ольвию не там, где она находилась в действительности. В 1578 г. польский посланник при дворе крымского хана Мартин Броневский локализовал Ольвию на месте Очакова.²¹³⁰ Академик Г. 3. Байер, основываясь на сообщении Геродота, поместил ее на правом берегу Днепра у Берислава.²¹³¹ В ряде компилятивных исторических сочинений, написанных в эпоху царствования Екатерины II, вопрос о местоположении греческой колонии решается по-разному: одни помещают Ольвию на берегах Днепра,²¹³² другие — при устье Буга.²¹³³ Третьи уточняют: «Славный город Ольвия, или Ольвиополь, имел первых основателей из Милета, почему иногда Милитополис, а иногда и Ворисфенид по положению своему прозывался. Лежал он вверх по Днепру при устье реки Ипаниса, или Ингульца».²¹³⁴ На «Генеральной карте Таврической области, представляющей древние именования мест, городов, рек и протчаго» (рис. 1), составленной не ранее 1791 г. сержантом лейб-гвардии Преображенского полка Николаем Жигулиным, показано два города — «Ольвия, или Борисфенис» в районе Аджиголя, «Митрополис» на месте впадения Ин-гульца в Днепр.²¹³⁵

В результате русско-турецкой войны 1787—1791 гг. и Ясского мирного договора к России отошли обширные, но малолюдные земли между Южным Бугом и Днестром, в том числе так называемая Очаковская область. Необходимость освоения новых территорий привела к появлению здесь сначала военных инженеров, землемеров, топографов, а вслед за ними и колонистов. Еще в 1789 г. у Парутинского оврага поселились некрасовцы, давшие своему селу название Парутино. В 1793 г. Екатерина II пожаловала 12 тыс. десятин земли генерал-майору Илье Андреевичу Безбородко (1756—1815), в состав которых вошло и Парутино, вскоре переименованное в честь хозяина в Ильинское. Некрасовцы покинули эти места, когда И. А. Безбородко перевел сюда крестьян из украинских имений.²¹³⁶ К 1799 г. село стало довольно крупным — здесь жили 208 душ мужского и 116 душ женского пола.²¹³⁷

Урочище Сто Могил и ряд курганных групп по правому берегу Бугского лимана обозначены на генеральном плане уезда № 9 в рукописном «Атласе новоприобретенной области от Порты Оттоманской и присоединенной к Екатеринославскому наместничеству, состоящему из 4-х уездных и 3-х разным местоположениям планов» (масштаб: в 1 англ, дюйме 5 верст, 1:210000), где Николаев еще отмечен как «прожектированный город».²¹³⁸

В 1791 г. Очаковскую область неоднократно объезжал Андрей Казимирович Мейер (1742—1807), служивший в Херсонском гренадерском полку. Являясь членом Вольного экономического общества и автором двухтомного «Ботанического подробного словаря, или Травника» (М., 1781—1783), он интересовался главным образом вопросами землеустройства вновь приобретенных территорий. По итогам поездки А. К. Мейером была издана книга, где большое внимание уделено древней истории края, в том числе вопросам исторической географии. Сегодня кажутся наивными попытки автора локализовать некоторые античные и средневековые города. «На месте нынешнего Очакова был город Овлия (так в тексте.— И. Т.), ибо Арриан лежащий насупротив онаго остров Березань именует Овлийским. Многие же в опровержение сего мнения приводят Плиния, говоря, что сей писатель хотя и упоминает о сем острове, однако в позднейшие времена полагает Милезийский город сего имени, да и то на Ворисфене, но они название Ольвии смешивают с Плиниевым городом Ольвиею, который производил великую торговлю с скифами… Св. Иоанн Златоуст оставил нам в 36 беседе своей довольно ясное описание о последнем городе, который поблизости себя имел еще другой город, называвшийся Ворисфенисом и лежавший над Днепром между Глубокою пристанью и Бугом. Ольвия или славянская Белая Вежа была на месте нынешних Белозерок, при устье Ипаниса или Ингульца, где ныне дача Садовая.., Птоломей полагает град Метрополь, называемый от Плиния Милетополем».²¹³⁹ Упоминавшиеся в письменной традиции разные названия города Ольвии — Борисфен, Метрополь, Ольвиополь — А. К. Мейер принял за разные города. «Найденная при рытии земли в Николаевке над Бугом монета с изображением литовского великого князя Витольда (sic!) и с подписью Ольвии, подтверждает, что и на сем месте был греческий город сего имени… В самом деле, во всем пространстве сем вырывают из земли обтесанные камни, и выкладенные из оных под здания фундаменты».²¹⁴⁰

Самое крупное из окрестных городищ в урочище Сто Могил Мейер приписал Озополю, не согласившись с мнением ряда современных ему ученых о локализации здесь Белой Вежи. «Так называемые Сто Могил представляют ныне холмы, покрывающие наподобие многих Валдайских сопок, развалины древних каковых-либо зданий, состоящих ныне из четвероугольных, обширных каменных жилищ с четвероугольными же узкими для света в стенах отверстиями. Положение сих могил заставляет меня догадываться, что на их месте был или город, упоминаемый в Византийских писателях под именем Озополя или Вонючего, разоренного алянами, или, что еще вероятнее, были здесь гробницы вождей которого-либо из жившей в сей земле отрасли скифов. В некоторых подземных сих, так сказать, пещерах находятся отрывки мрамора. Сколь же далеко они простираются под землею, того определить я не могу, по причине опасности в сих местах от кроющихся там в великом числе волков. Печенеги и после их татары конечно скрывали в оных богатые свои добычи». Свое описание автор заключает следующими словами: «Как ныне Очаковская земля принадлежит России, то, может быть, и сия часть, привлекающая внимание, не останется без исследования, которое откроет прямое оного начало; ибо невозможно кажется, чтоб в сих развалинах не находились на камнях надписи, а может быть, и старинные монеты, так как и ныне находят последних еще ежегодно в окрестностях Прилук и других малороссийских городов».²¹⁴¹

В ряде деталей пассаж А. К. Мейера об урочище Сто могил совпадает с описанием уже упомянутого «Рапорта о географическом и топографическом положении провинции Озу или Едизан, обыкновенно называемой Очаковской степью, для прояснения карт и планов, снятых по Высочайшему повелению инженер-майором Деволланом». Говоря о памятниках древности, встречавшихся на пути от Днестровского лимана до Николаевки, Деволлан попытался определить положение ряда античных пунктов. Описание окрестностей городища в урочище Сто могил Деволлан начинает с Широкой балки. «При входе в устье Буга первый интересный объект — маленькая долина Широкая поблизости от места, называемого Сто могил, где бесспорно находятся руины древнего города, который должно быть был значительным. Об этом можно судить по фрагментам углубленных в землю фундаментов…». Обратив внимание на разрушения береговой части, Ф. П. Деволлан не понял их причины — изменение уровня моря и, как следствие, эрозию береговой полосы, которая поглотила часть городища. Это обстоятельство инженер объяснял последствиями землетрясения: «Вероятно, в результате какого-то землетрясения часть этих руин оказалась сброшена в реку или подмыта течениями; в лиман постепенно были унесены большие куски. Скорее, в результате землетрясения большая часть этого места поглощена (лиманом.— И.Т.). Это подтверждается множеством обработанных каменных фрагментов, находимых в воде, мраморных, гранитных». Далее идет речь либо о выходах в береговом клифе водосточных каналов,²¹⁴² либо об остатках орфостатных кладок, либо о естественных пещерах, вымытых водами лимана:^{2143 2144} «Но особенно на современном берегу находят множество входов в нечто, напоминающее подземелья и пещеры, воздух в которых очень плохой и где живут волки». Хищническую выборку камня и разрушения на городище автор приписал русским солдатам, а не туркам, что вряд ли справедливо, так как и Очаков, и Кинбурн, и село Ильинское были построены из ольвийских материалов. «Эти фундаменты зданий, находящиеся на вершинах холмов, были разрушены нашими солдатами, очевидно, в надежде что-нибудь там обнаружить; обстоятельство, не позволяющее нам судить, какого рода были эти постройки».

Затем Ф. П. Деволлан переходит к описанию некрополя. «Количество холмов, окружающих на расстоянии 4—5 верст эти руины, составляет, по-видимому, от двух до трех сотен, большей частью со склепами различных глубин, высоты и формы, из которых наиболее часто использовалась коническая форма сахарной головы, высотой от 7 футов до 24—28 футов (т. е. от 2.1 до 8.5 м. — И. Т.). Эти холмы полностью соответствуют тем, которые находят в больших количествах стоящими отдельно в степи. Холмы (называемые у русских курганами, а также могилами) имеются повсюду, на всем пространстве степей Европейской Татарии вплоть до земель в Вестфалии, вдоль границ Нидерландов и Арденн, абсолютно той же самой формы». Будучи полностью уверенным в том, что описываемые им «холмы» являются погребальными памятниками, Ф. П. Деволлан предположил, что они были воздвигнуты в гораздо более позднее время, чем греческий город, варварскими племенами скифов или готов, которые впоследствии «вторглись в обитаемую Европу в 5 и 6 веках». Оговорившись, что касаться истории региона не входило в его задачу, автор все же высказал догадку о локализации здесь античного полиса, «происхождение которого теряется в древности», а именно «Борисфенополиса Страбона и Птолемея, который должен был находиться на выдающейся оконечности или мысе, обращенном к востоку, где Гипанис (Буг) и Борисфен (Днепр) сливаются, что вполне соответствует нашему положению». Ф. П.Деволлан различал два города — Ольвию и Борисфен, хотя упоминаемые им античные авторы отождествляют их. Ольвию он соотнес с заброшенной татарской деревушкой Ак-мечеть, лежавшей к северу от Волошской косы и Чертовой балки. «Позади места, где находится Ак-мечеть, есть 5 или 6 заброшенных источников и прекрасный караван-сарай в дикой местности, заполненной камнями и покрытой низким кустарником. Эти кучи камней имеют вид довольно древних руин, позволяющих предположить, что там было столь искомое и столь оспариваемое место Ольвии, уверенно относимое другими к окрестностям нового города Николаевки. Ольвия, по-видимому, была на правом берегу Буга в 200 или 270 стадиях от его устья, что почти соответствует расстоянию от пункта Ак-мечети, находящейся тоже на правом берегу; это место, подходящее для большой колонии. Впрочем, вдоль реки от Ста могил до сего пункта нет ни малейшего следа руин, и даже ни одного места, подходящего для столь значительной колонии, какой была Ольвия».²¹⁴⁴

Ф. П. Деволлан был близок к открытию Ольвии, но прошел мимо него. Причин тому две. Во-первых, полное отсутствие эпиграфических и нумизматических материалов, которые могли бы подтвердить или опровергнуть его догадку. Во-вторых, неверный подход Деволлана и всех его предшественников к отрывочным и противоречивым письменным свидетельствам, на основе которых высказывались взаимоисключающие предположения о локализации города. Мнения ученых XVIII в. в вопросе интерпретации литературных источников расходились, так как каждый из них обосновывал свои выводы на анализе текстов отдельных авторов, а не совокупности данных всех нарративных источников. Окончательно решить вопрос помогло случайное открытие монет с именем полиса, скорее всего клада. Как пишет И. М. Муравьев-Апостол, управляющий с. Ильинским, «отрыв урну с медалями», находку не утаил, а отправил ее своему помещику. Потом стали находить надписи, «основания зданий, обломки статуй, урны и бесчисленное множество медалей, — все это служит уже не догадками, а математическими доводами к тому, что Ольвия подлинно стояла на самом том месте, которое здесь называется Стомогильным урочищем».²¹⁴⁵

Скорее всего, эти находки были сделаны уже в начале 1790-х гг., так как акад. П. С. Пал-лас, возвращаясь из Крыма в столицу в 1794 г., заехал в Николаев и описал хранившиеся там ольвийские памятники. Здесь он встретился с бывшим профессором натуральной истории и земледелия Московского университета Матвеем Ивановичем Афониным (1739—1810), разносторонне образованным человеком, более десяти лет совершенствовавшим знания в университетах Германии и Швеции. В 1777 г. профессор по состоянию здоровья вынужден был переехать на юг, где благодаря дружеским отношениям с князем Г. А. Потемкиным получил землю.²¹⁴⁶ М. И. Афонин предоставил П. С. Палласу описание найденных ранее пяти ольвийских монет, правда не очень точное (возможно, из числа тех, что нашел управляющий Ильинским), а также «глиняной погребальной лампы с изображением бегущей собаки» и «куска мрамора с изображением совы, символа Минервы… позади ее два стража с каждой стороны с топорами в правой руке».²¹⁴⁷ Не исключено, что именно от М. И. Афонина академик узнал об истинном местонахождении Ольвии. В Ильинское Паллас не ездил — он прибыл в Николаев 25 июля, а 26-го уже отправился в Елисаветград. Это подтверждает и наличие прямых ошибок в тексте книги П. С. Палласа, которые В. В. Латышев принял за опечатки. Так, лежавшую напротив городища Кисляковку академик поместил не на левом, а на правом берегу лимана.²¹⁴⁸ «Окрестности Буга ниже города (Николаева.— И.Т.) замечательны по остаткам греческих древностей, — писал Паллас.— В 20 верстах (точнее, в 35 верстах. — И. Т.), спускаясь по реке, против лежащей на правом берегу Кисляковки, где видно маленькое соленое озеро и где была рыбная ловля запорожцев, находятся между балками Волошской и Широкой остатки греческого города с еще приметными сводами и развалинами. По найденным здесь монетам, имеющим по большей части на одной стороне голову в лавровом венке, а на оборотной коршуна, причем на некоторых ясно видна надпись Ольвиополис, можно считать это остатками милетской колонии Ольвии. Три из этих монет я поручил изобразить… На этом же месте был найден замковый камень свода, в аршин величиной с греческой надписью.., находящийся теперь в церкви в Николаеве, где также сохраняется большая плита с изображенным… барельефом; она была найдена ниже, спускаясь к селу Заре-Камыши, очень поврежденной, так как проходящие суда хватались за нее иргочьями, чтобы приставать. Ближе к Николаеву, в полутора верстах от Долгой Кошки, должны быть еще остатки древнего населенного места. Живущий в Николаеве, любезный профессор Афонин сообщил мне описание некоторых других древностей, найденных прежде в развалинах Ольвии, я его здесь передаю».²¹⁴⁹ Затем Паллас дает подробное описание монет, лампы и мраморного фрагмента, о которых говорилось выше.

Путешествовавший по Новороссии в 1797—1798 гг. военный инженер, тогда лейтенант морской артиллерии Л. С. Ваксель писал, что город Ольвия находился «при стечении рек Буга и Днепра; некоторые развалины оного и поднесь существуют». В его книге помещены изображения тех же ольвийских памятников, что и у П. С. Палласа: посвятительная надпись Аполлону Простату (IPE, I², 98), найденная «на Очаковской степи» (рис. 2), надгробие Стра-тона (IPE, I², 229), которое «сыскано в реке Буг, близ местечка Богоявленска» (рис. 73), и ряд ольвийских монет.²¹⁵⁰

Через несколько лет в городском соборе Николаева те же памятники осмотрел П. И. Сумароков. Он пробыл в Николаеве 4 дня, с 17 по 20 мая 1799 г. Судя по тексту книги, как и Паллас, в Ильинское он не заезжал. Из какого источника П. И. Сумароков получил сведения о местоположении городища, неизвестно. Во всяком случае высказанный Л. М. Славиным тезис, что именно П. И. Сумарокову принадлежит честь «приурочения древнегреческого города Ольвии к ее действительной территории»,²¹⁵¹ вызывает серьезные возражения, так как для ряда образованных жителей Николаева локализация Ольвии в урочище Сто могил была очевидна давно. Вот текст П. И. Сумарокова: «… Я ездил смотреть сохраняемый подле собора камень, заслуживающий древностию и важностию своею немалое внимание. Он нечаянно найден рыбаками верстах в 30 отсюда при урочище Цари Камыши в лимане, и имеет сажень в вышину и аршин поперешнику. Грубовысеченные на нем изображения представляют в первом ярусе человека, сидящего на коне; а внизу лежащий, подобно как на постеле, вынимая из корзины фрукты, подает их предстоящему перед ним отроку, позади коего находится еще женщина. Вверху видна греческая надпись, которую знающий сей язык перевел мне сими словами: Стратон, благий путеводитель воев, радуйся! Почему кажется, что оной камень был некогда воздвигнут в честь Стратону. Внутри алтаря лежит на полу другой камень в 3/4 длиною, и 5 вершков шириною, на коем старинной еллинской надписи никто еще по сие время разобрать не мог. Оной, как думать надобно, служил где-либо замыканием в дуге дверной. Его нашли верстах в 40 отсюда, по ту сторону Буга, на развалинах древнего и известного города Ольвии, что ныне называется урочище Сто могил, и принадлежит графу Безбородке. В сем месте попадались еще древнейшие монеты, отломки карнизов и колонн, служащие к заключению о бытии здесь оного города».²¹⁵²

На этом фоне совершенно фантастической представляется догадка английской путешественницы Марии Гатри о местоположении Ольвии на Правобережье Днепра, при впадении в него Ингульца. В ее книге приведен рассказ генерала И. А. Ганнибала, что 18 лет назад здесь виднелись «благородные» руины, растащенные на постройки в Херсоне, от которых не осталось и следа. М. Гатри поведала также о богатых находках какого-то украинского дворянина в древней могиле на берегу Днепра, благодаря раскопкам составившем себе состояние. Судя по упоминающимся золотым украшениям и «изваяниям», речь, скорее всего, шла о богатом скифском погребении. Показательно, что путешественница, проезжавшая в 1795 г. по берегу Бугского лимана из Очакова в Николаев, отметила лишь развалины поселения в 8 верстах выше его устья, ни словом не упомянув об урочище Сто могил.²¹⁵³

В августе 1798 г. Ольвию посетил генерал-лейтенант Инженерного корпуса П. К. Сухте-лен, командированный Павлом I для осмотра пограничных крепостей от Херсона до Риги и Ревеля.²¹⁵⁴

Петр Корнилович Сухтелен (van Suchtelen, 1751—1836) был образованнейшим человеком своего времени. Голландский дворянин, перешедший на русскую службу в 1783 г. в чине инженер-подполковника, он был известен как автор ряда трудов по военной истории, библиофил, коллекционер рукописей, картин, эстампов и монет. Современники отмечали его исключительную эрудицию и «страсть к учености».²¹⁵⁵ Сухтелен прекрасно знал классические и новые европейские языки, «имел обширные познания в военных и математических науках, в нумизматике и истории литературы; поддерживал постоянные сношения со многими учеными и с известными библиографами Европы».²¹⁵⁶ Среди его корреспондентов были Л. В аксель, Е. Е. Кёлер, И. О. Потоцкий, с которыми он обсуждал историко-археологические и нумизматические вопросы. Л. С. Ваксель, находясь в Лондоне, содействовал генералу в приобретении античных монет и других древностей.²¹⁵⁷ Нумизматическая коллекция П. К. Сухтелена считалась крупнейшей в мире — она насчитывала 11 433 греческие и римские монеты на общую сумму 78 805 франков. В 1823 г. собиратель продал ее Нумизматическому кабинету Петербургской Академии наук. Огромную библиотеку П. К. Сухтелена приобрела казна и большая ее часть поступила в Императорскую Публичную библиотеку (ныне РНБ). 149 томов книг и гравюр по античному искусству, в том числе сочинения о древностях Италии, Греции, Малой Азии, Сирии, Египта, поступили в библиотеку Императорского Эрмитажа.²¹⁵⁸

В. В. Латышев писал о нем: «Около самого начала нынешнего века в ольвийских развалинах производил розыски инженер-генерал Сухтелен, нумизматические открытия которого окончательно подтвердили открытие Палласа».²¹⁵⁹ Опираясь на это свидетельство, Л. М. Славин и вслед за ним А. А. Формозов говорят уже не о «розысках», а о раскопках П. К. Сухтелена как о непреложном факте, называя их точные даты: первый — 1801 г., второй — 1800 г.²¹⁶⁰ Однако утверждение Л. М. Славина опровергается фактами биографии Сухтелена. Обратимся к его формулярному списку: в 1789 г. он получает чин генерал-майора, в январе 1797 г.— генерал-лейтенанта, а в июне 1799 г.— инженер-генерал а. С 1794 г. по 1797 г. Сухтелену поручается осмотр пограничных крепостей и «сочинение прожектов», с 1797 г. по 1800 г. он служил в Киеве командиром инженерного департамента. В марте 1800 г. Сухтелен был отозван в Петербург и назначен членом департамента водяных коммуникаций, в том же году переведен в Архангельск главнокомандующим корпуса, расположенного по берегам Белого моря. 30 июня 1801 г. вступивший на престол Александр I возвращает Сухтелена в столицу и определяет управляющим свитой Его Величества по квартирмейстерской части.²¹⁶¹ Следовательно, в 1801 г. П. К. Сухтелен не мог оказаться в Ольвии и проводить раскопки. В. В. Латышев верно подметил, что в Ольвию Сухтелена привели его нумизматические интересы. Для Латышева источником информации послужила фраза в статье Г. К. Э. Кёлера об ольвийских монетах (1805). Касаясь места находки одного из «медальонов» (ольвийского асса), антикварий пишет, что оно расположено у Ста могил, деревни «в 35 верстах от Херсона» (вернее, от Николаева). Этот «медальон» инженер-генерал Сухтелен «нашел сам вместе с другими медалями, ныне украшающими прекрасную коллекцию этого знаменитого ученого знатока, любезно предоставившего нам большое число (монет) из тех, которые мы публикуем».²¹⁶² Для Кёлера имел важное значение тот факт, что П. К. Сухтелен лично нашел шесть издаваемых монет. Как человек, посвятивший собственные труды изучению классических древностей, он чувствовал неловкость, из-за того что к тому времени сам еще ни разу не был в Причерноморье — первое путешествие в Новороссию он совершил лишь летом 1804 г.

В бумагах архива П. К. Сухтелена, хранящихся в РГВИА, представлены путевые записки 1798 г. на голландском языке, в которых генерал упоминает об Ольвии. Урочищу Сто могил, однозначно отождествляемому им с Ольвией, здесь отведено всего 8 строк, где автор пишет о найденных им монетах и фрагментах керамики.²¹⁶³ Л. Ваксель издал мраморную головку, светильник и монеты (рис. 6), найденные П. К. Сухтеленом в Ольвии в 1798 г. Скорее всего, это были случайные находки, а не вещи, полученные путем раскопок. Через год П. К. Сухтелен снова побывал в Причерноморье: в феврале и начале марта 1800 г. по повелению Павла I объехал крепости Херсон, Очаков, Кинбурн, Одессу, Овидиополь и Тирасполь, представив рапорт об их состоянии.²¹⁶⁴ Заехал ли он в урочище Сто могил, неизвестно. Тем более мы не имеем никаких оснований вслед за А. А. Формозовым говорить о раскопках П. К. Сухтелена 1800 г. в Ольвии. Чтобы окончательно прояснить этот вопрос, необходимо изучение эпистолярного наследия Сухтелена.

Какие-то раскопки грабительского характера на городище и некрополе Ольвии все же проводились. Так, в 1802 г. императору Александру I генералом Титовым была поднесена серьга, «представляющая фигуру Сирены», из числа найденных в Ольвии золотых вещей «превосходной работы».²¹⁶⁵ Вероятно, в 1800 г. в Фанагорийскую крепость на Тамани был перевезен постамент статуи Залсии, найденный в Ольвии, позднее попавший в музей Одесского общества истории и древностей (IPE, I², 200). Рисунок камня, выполненный на бумаге с филигранью североголландской бумажной фабрики Яна Кооля конца XVIII—начала XIX в., с изображением надписи и указанием размеров постамента в дюймах, сохранился в РГВИА (рис. 105).²¹⁶⁶С 1803 г. ольвийские древности стали поступать в Кабинет редкостей Черноморского депо карт в Николаеве. Туда были перенесены памятники, хранившиеся ранее в городском соборе, в том числе описанный Палласом, Вакселем и Сумароковым «Стратонов камень». Здесь же хранились вазы, амфоры, барельефы, надписи, капители, водопроводные трубы и собрание монет, найденных в Ольвии.²¹⁶⁷

В 1804 г. графом И. О. Потоцким были опубликованы три ольвийских надписи (IPE, I², 54, 134, 203), хранившиеся в родовом имении магнатов в Тульчине, в Брацлавском уезде Подольской губернии (с 1793 г., ныне в составе Польши).²¹⁶⁸ Во время своих частых поездок по Причерноморью граф неоднократно бывал и в Ольвии, откуда вывез эти лапидарные памятники. Его брат С. О. Потоцкий и племянник Л. С. Потоцкий составили значительное собрание причерноморских античных монет и других древностей.

Начало научному изучению нумизматических памятников Ольвии в России положил Е. Е. Кёлер. 8 февраля 1804 г. он представил академической Конференции (Общему собранию) исследование о монетах Европейской Сарматии. В статье упомянуто всего 37 ольвийских монет, известных тогда науке. Часть типов автор воспроизвел по публикациям Д. Сестини, Й. X. Эккеля и других нумизматов, остальные монеты — по подлинным памятникам, хранившимся в частных собраниях П. К. Сухтелена (всего 6 экз.), Веселовского, барона Г. Т. д’Аша

AfA^HiTYXHi.

AaAOEEQII BIOYT И H EAYTO Y.

IYN Al KANZAAEIN TH NAPXHOA^ ХОУНY ГАТЕРАН Al AAklATIANEI ‘ THEEHTEiMHEXAPi N KAI EYXE

BEIAZ …

-esi.

Рис. 105. Постамент статуи Залсии (IPE, I², 200), найденный в Ольвии, хранившийся в Фанагорийской крепости на Тамани, позднее в музее ООИД (РГВИА, ф. 349, оп. 40, д. 4391, л. 1. Публ. впервые).

и своей собственной, а также в Национальном минц-кабинете Франции и музее Геттингенского университета.²¹⁶⁹ Через несколько месяцев Кёлер отправился в Крым на счет средств Кабинета Александра I и по дороге заехал в Николаев. В коридоре Штурманского училища антикварий увидел шесть античных мраморов с барельефами и надписями, в том числе ольвийского происхождения. Для предотвращения гибели памятников Е. Е. Кёлер просил И. И. де Траверсе отправить их президенту Академии художеств графу А. С. Строганову.²¹⁷⁰ В 1804 г. ученый впервые побывал в Ольвии и провел раскопки в надежде найти надписи и монеты. Пораженный варварским отношением местных властей к археологическим памятникам, Кёлер в 1805 г. добился распоряжения Министерства внутренних дел,²¹⁷¹ которое запрещало иностранцам вывоз антиков за границу. Той же цели способствовало основание в начале XIX в. местных музеев в Николаеве, Харькове, Одессе. Если в николаевском собрании ольвийские древности были представлены довольно широко, то в харьковском они появились лишь после поездки профессора, действительного члена Российской Академии Ивана Степановича Рижского (1759—1811).

И. С. Рижский учился в Псковской, затем в Троице-Лаврской семинарии, в которой потом преподавал риторику, пиитику, историю, римские древности и философию. Он автор работ «О богослужении древних римлян» (1784), «О политическом состоянии древнего Рима» (1788), которые являлись популярными, но обстоятельными обзорами различных сторон жизни Рима. Переселившись в Петербург, он преподавал в Горном училище латинский язык, логику, риторику, историю и географию. По поручению горного ведомства перевел с французского «Физическое и топографическое описание Тавриды» П. С. Палласа. В 1803 г., получив приглашение С. О. Потоцкого, переехал в Харьков, где был назначен профессором российской словесности и красноречия, деканом отделения словесных наук и ректором университета.²¹⁷²

Совершая поездку по Новороссии с целью посещения училищ, подведомственных Харьковскому учебному округу, И. С. Рижский обращал внимание на памятники археологии, во множестве встречавшиеся на его пути, в соответствии с выданной ему инструкцией Совета университета.²¹⁷³ Профессор принял все пространство урочища Ста могил, т. е. ольвийский некрополь, за остатки древнего города. «Городище начинается близ полуверсты ниже села Ильинского, иначе называемого Поругана, и на пространстве от востока к западу версты на три, а от севера к югу несколько менее усеяно разной высоты и объятности холмами, находящимися друг от друга в различном расстоянии. Холмы сии, между коими инде находятся углубления подобные ямам, суть, кажется, не что иное, как кучи составившиеся из разрушившихся зданий. В сих холмах и углублениях, из коих некоторые были рыты любопытствующими, находят отломки обработанных искусством с надписями и без оных, бывших в употреблении у древних греков, камней, изредка целые глиняные кувшины, а более куски сих сосудов, и иногда древние монеты».

По мнению И. С. Рижского, самое интересное место по числу находимых древностей, называвшееся местными жителями Городком, находится ниже Ильинского в полутора верстах от села, т. е. собственно городище Ольвии. «Весь берег, на котором городище, глинист и довольно высок; но там, где городок, он имеет прямо возстающей высоты до 8 сажень (около 17 м. — И. Т.)». Несомненно, здесь имеется в виду Верхний город с цитаделью. «В утесах той части берега, на которой Городок, явственно видны в бесчисленном количестве куски разбитых глиняных сосудов, как бы нарочно воткнутые в разном положении в берег… О происхождении же их вероятно, что они суть остатки глиняных сосудов, которые в древние времена в великом множестве хранились в бывших в сем месте под зданиями погребах, и тяжестью разрушившихся строений разбиты на части, после смешавшиеся с землей».

Далее Рижский описывает находки на территории Нижнего города, на берегу Бугского лимана и в самом лимане, где «валяется также бесконечное количество упомянутых глиняных, и иногда мраморных отломков» и даже монет. И. С. Рижский описал способы сбора древностей местными жителями. Как правило, они ходят к Городку для поиска редкостей «после бывшей в Буге большой воды», которая вымывает вещи из берега. «В другое же время из валяющихся в великом множестве по берегу камней делают небольшие полукруглые в реке запрудины и, вымывая из них лопатами на берег воду, ищут и сыскивают разные бывшие дотоле под водою небольшие вещицы, особливо медные, серебряные и даже изредка золотые монеты». Свой рассказ профессор заключает такими словами: «Вообще о сем месте можно сказать, что оно по всем отношениям достойно рачительнейшего и долговременнейшего разыскания, могущего открыть какие-либо древние исторические сведения или по крайней мере пояснения».²¹⁷⁴ Описание И. С. Рижского является первым в отечественной литературе достаточно подробным свидетельством о виде городища Ольвии в начале XIX в. Характерен и тот отмеченный профессором факт, что местное население уже стало добывать древности с целью продажи их путешественникам.

Описание Ольвийского городища предполагалось напечатать в университетском журнале, но, видимо, какие-то обстоятельства помешали этому, и И. С. Рижский отправил рукопись в издаваемый Академией наук «Технологический журнал». Не зная о первой публикации, Д. И. Багалей вторично издал статью И. С. Рижского в одной из своих работ.²¹⁷⁵ Эпиграфические, нумизматические и археологические памятники, привезенные Рижским, были помещены в собрания Харьковского университета (см. гл. 4.2).

И. П. Бларамберг обратил внимание на ольвийские памятники в начале 1810-х гг.²¹⁷⁶ За многие годы он собрал значительную коллекцию ольвийских древностей, куда вошли лапидарные памятники, круглая и рельефная скульптура, керамика, мелкая пластика, амфорные ручки с клеймами, изделия из металла, украшения.²¹⁷⁷ И все же основное внимание коллекционер уделял своему богатейшему собранию монет Ольвии.²¹⁷⁸ Одним из источников поступления новых памятников в его коллекцию стали раскопки на городище и некрополе Ольвии. Точных сведений о них мы не имеем. А. А. Скальковский, говоря о посещении великим князем Николаем Павловичем (будущим императором Николаем I) Новороссийского края в 1816 г., писал, что последний приехал на развалины Ольвии и «присутствовал при разрытии многих курганов», а найденную серебряную «медаль» подарил Бларамбергу «в знак уважения к его археологическим трудам в этой местности».²¹⁷⁹ Николай Павлович посетил Ольвию проездом, выехав из Николаева 11 июня 1816 г. и прибыв в Одессу на следующий день.²¹⁸⁰ Тем же маршрутом осенью 1817 г. путешествовал вел. кн. Михаил Павлович, ранее осмотревший собрание редкостей Черноморского депо карт в Николаеве.²¹⁸¹

Неподдельный интерес к Ольвии проявил поэт Константин Николаевич Батюшков (1787—1855), который летом 1818 г. в качестве почетного библиотекаря Имп. Публичной библиотеки во время отпуска для поездки на юг России «с целью отыскания рукописей и остатков русских и греческих памятников» посетил городище, собрал ряд находок, снял план и вчерне написал «Замечания об Ольвии». Во время работы над очерком поэт читал произведения античных авторов, прежде всего Геродота, пытался достать малотиражные и потому редкие труды Кёлера, изучал ольвийский кабинет Бларамберга.²¹⁸² В письме от 19 октября 1818 г. он уговаривал Н. П. Румянцева приобрести коллекцию Бларамберга: «Я с моей стороны священным долгом почел уведомить вас о сем собрании, которое, легко может статься, перейдет в руки поляков или англичан, ибо г. Бларамберг, по напечатании каталогов, намеревается продать свой кабинет. В бытность мою в Одессе его уже торговали».²¹⁸³ К счастью, все же большая часть собрания Бларамберга впоследствии поступила в Одесский городской музей древностей.

17 июля 1818 г. Батюшков писал А. Н. Оленину из Одессы: «Отдохнув в Николаеве, я отправился в Ильинское, поместье Кушелева-Безбородки, т. е. в древнюю Ольвию, и осмотрел любопытные остатки или могилу сего города […]. Я снял план с развалин или, лучше сказать, с урочища, и вид с Буга. Рисовать я не мастер, но сии виды для меня будут полезны: они пояснят мое описание, если когда-нибудь вздумается мне привесть в порядок мои записки… Для вас сохранил урну, найденную в развалинах рыбаком. Вот ее история. Один из рыбаков селения рыл яму и заступом ударил по черепице; продолжал рыть и вынул из земли большой сосуд покрытый. Полагая, что в нем монеты, разбил его. В первом сосуде был прах на дне и другой сосуд, во втором третий. Все три грубой работы и глины. Сей последний доставляю Вам на память обо мне. В нем управитель Ильинского подносил вино рабочим людям; лучше же ему быть в кабинете Вашем. Но такие сосуды здесь не редкость: их находят повсюду, даже в полях, где, конечно, римляне стояли лагерем. Притом сохраню для вас две медали: одну из них подарил мне г. Бларамберг, у которого прекрасное, единственное в своем роде собрание медалей, обломков и статуй… Здесь в Одессе я пользуюсь его благосклонностью и кабинетом. Жаль, что он не публикует его! — В Ольвии отрыли трубу, которая более двух тысяч лет лежала в земле. Она служила водопроводом, и странное дело! из нее еще струится вода в Буг. Адмирал Грейг посылал из Николаева чиновника осмотреть ее форму, меру и положение. Одно колено сей трубы я взял с собою и постараюсь привезть; не угодно ли Вам будет поставить ее в библиотеку или в Ваш кабинет?».²¹⁸⁴ В конце июля 1818 г. Батюшков сообщал Н. И. Гнедичу: «Я кое-что написал об Ольвии. В Петербурге на досуге переправлю и сообщу твоему просвещению […]; всем надоел здесь медалями и вопросами об Ольвии» ²¹⁸⁵ Эта тематика настолько захватила воображение Батюшкова, что 10 сентября 1818 г. он писал А. И. Тургеневу из Москвы: «Я с ума схожу на Ольвии».²¹⁸⁶ К несчастью, из-за душевной болезни в припадке депрессии весной 1822 г. в Симферополе поэт сжег свою библиотеку и все рукописи, в том числе черновой очерк об Ольвии со всеми видами и планами.²¹⁸⁷

Результатом археологических исследований И. П. Бларамберга явилась серия статей об Ольвии, из которых наиболее известна одна — о монетах из его собрания, вышедшая в 1822 г.

в Париже при содействии И. А. Стемпковского и скорее всего под редакцией Д. Рауль-Рошет-та.²¹⁸⁸ С согласия одесских антиквариев французский академик издал ряд неизвестных ранее эпиграфических памятников Ольвии, предоставленных ему Стемпковским и Бларамбергом.²¹⁸⁹ В 1828 г. на средства Общества истории и древностей российских при Московском университете был издан «неудовлетворительный» русский перевод статьи Бларамберга об ольвийских монетах его собрания, выполненный А. А. Писаревым.²¹⁹⁰ Это исследование представляет собой краткий исторический очерк Ольвии с приложением рисунков 225 монет и плана местности у села Ильинского (рис. 106)²¹⁹¹ За 12 лет коллекционирования через руки Ивана Павловича прошло несколько тысяч ольвийских монет, о чем он сообщал в письме к П. И. Кёппену от 12 мая 1823 г.²¹⁹²°

Все известные ему ольвийские монеты Бларамберг разбил на несколько групп, специально оговорившись, что «в расположении медалей… не принят порядок хронологический потому, что невозможно положительно определить время или эпоху битья монеты, исключая малого числа медалей, дошедших до нас с изображением римских императоров и чеканенных в помянутом городе, вероятно, в продолжение только сорока лет», т. е., как он считал, от Септимия Севера до Александра Севера включительно.²¹⁹³ Систематизация автономных монет из-за отсутствия обозначения местной эры могла быть в то время произведена только по нумизматическим признакам. Помимо привлечения свидетельств древних авторов Бларамберг попытался извлечь историческую информацию из надписей и монет Ольвии. Автор реконструирует элементы государственного устройства (по надписям, в том числе декрету в честь Протогена), прослеживает характер торговли, рассматривает основные культы полиса, устанавливает, что город несколько раз был данником варварских племен. Иван Павлович правильно определил время прекращения ольвийской монетной чеканки, которая «оканчивается Александром Севером и матерью его Юлиею Маммеею».²¹⁹⁴ Этот вывод полностью согласуется с данными современных исследований.²¹⁹⁵ Конец девятивековой истории города Бларамберг связывал с «эпохой разорения татами или даками».²¹⁹⁶

Одесский антикварий впервые ввел в научный оборот три золотых, одну электровую, несколько десятков серебряных и медных монет. К первой группе автор отнес литые ольвийские ассы, которые он назвал тессерами. Вторую группу составили монеты автономного периода — три из золота и одна из Электра. Из этих четырех монет только одна ольвийская, три приписаны Ольвии ошибочно — две кизикские гекты и одна полутакта.²¹⁹⁷ Следующая группа также автономного периода — серебряные монеты, причем, как установила Т. А. Избаш, из 11 описанных две — явно не ольвийские. Самая многочисленная группа бронзовых монет — 186, из которых семь точно не ольвийские и одна (№ 179) под сомнением. Затем следуют бронзовые монеты императорской эпохи (14 монет) и три монеты варварских царей, одна неизвестного басилевса; две монеты справедливо отнесены Бларамбергом к чеканке скифского царя Скилура.²¹⁹⁸ Внутри каждой из этих групп Бларамберг ввел разбивку по типам изображений. Кроме металла указан также размер монет по шкале Й. X. Эккеля и монограммы, изображенные на приложенной таблице. Таким образом, Бларамберг не просто издал описание ольвийских монет своей коллекции, но и попытался классифицировать их.

Безусловно, в своих исторических выводах статья Бларамберга очень скоро устарела, однако категоричная оценка В. В.Латышева, посчитавшего ее «крайне слабой и поверхностной»,²¹⁹⁹ не может быть принята. Достаточно сказать, что у европейских ученых первой четверти XIX в. она вызвала огромный интерес и одобрение.²²⁰⁰ Несмотря на неизбежные погрешности, работа Бларамберга имела важное научное значение — она явилась одной из первых достаточно полных публикаций не только монет Ольвии,²²⁰¹ но и северопричерноморских монет вообще.

Среди рукописей Бларамберга хранится также статья «Notice sur Olbiopolis ou Olbia», возможно относящаяся к 1818—1822 гг., так как она заканчивается анализом декрета в честь Протогена.²²⁰² Собирателем был составлен и «Ономастический список граждан Ольвии» с перечнем имен и должностей, занимаемых ими в городском управлении, составленный по надписям, монетам и другим источникам.²²⁰³ Еще одна неопубликованная рукопись на французском языке «Antiquites decouvertes en differens terns dans les ruines d’Olbia et conservees dans le Cabinet du Conseiller d’etat de Blaramberg a Odessa» (Древности, обнаруженные в разное время на развалинах Ольвии и хранящиеся в кабинете статского советника Бларамберга в Одессе).²²⁰⁴ Это своего рода продолжение парижской статьи 1822 г., написанное под влиянием положительных откликов в европейских журналах. Первая часть посвящена рассмотрению светильников и фрагментов «дисков глиняных светильников», вторая — памятникам керамической эпиграфики (астиномным клеймам на амфорах), третья — описанию статуи «Юноны или Изиды», четвертая — терракотовой головке, пятая и шестая — мраморным барельефам с изображениями «Гекаты», «Дианы Охотницы», седьмая — скульптурным бюстам «Вакха и его свиты», девятая — ольвийским монетам (добавление к опубликованной статье 1822 г.). В архиве М. С. Воронцова сохранились графические иллюстрации к этой работе,²²⁰⁵ позволяющие паспортизировать ряд памятников ОАМ НАН Украины из собрания Бларамберга.

Еще одна неопубликованная рукопись Бларамберга «Olbia: Denkmaeler und Inschriften von ihr» в двух томах обнаружена в 1993 г. Ю. Г. Виноградовым в архиве А. Бёка в Институте Inscriptiones Graecae в Берлине. Второй ее том целиком посвящен декрету в честь Протогена. Ссылки на издания «едва перешагивают рубеж первой и второй четвертей XIX в.». На этом основании Ю. Г. Виноградов предположил, что автором рукописи могли являться либо П. Кёппен, либоЕ. Кёлер.²²⁰⁶ Располагая ксерокопиями четырех листов, любезно предоставленных мне Ю. Г. Виноградовым, и сличив почерк этого труда с рукописями Бларамберга, хранящихся в Киеве, Москве и Санкт-Петербурге, я пришла к однозначному выводу, что они принадлежат одному человеку — писцу, переписывавшему с рукописных оригиналов написанные бисерным почерком труды одесского антиквария, возможно, кому-то из его сыновей или дочерей. Это подтверждается наличием ряда несуразностей в воспроизведении ординарного текста 17-строчной надписи из Очакова с посвящением Аполлону Простату, вероятно, второй четверти II в. до н. э.,²²⁰⁷ которые вряд ли могли допустить специалисты. Известно, что именно Бларамберг был информатором А. Бёка об ольвийских лапидарных памятниках при подготовке свода греческих надписей, за что и был избран членом-корреспондентом Берлинской Академии наук (1830).

В архиве Эрмитажа сохранились две рукописи Бларамберга на французском языке, переписанные набело той же рукой, что и берлинская, — «Description de quelques medailles grecques, de quelques Anses d’Amphores, briques, et fragmens de vases de terre cuite, ainsi que de 100 medailles Romaines imperiales en argent trouvee dans Г enceinte de 1’ancienne ville d’Olbie appartenant a Mr. le Comte Kuschelef-Besborodko»²²⁰⁸ и «Description de plusieurs objets trouves a Olbia».²²⁰⁹

Вероятно, в раскопках Бларамберга на городище и некрополе Ольвии принимал участие и И. А. Стемпковский. Известно, что в руинах города им были найдены и идентифицированы две неизвестные ранее монеты с именем скифского царя Скилура,²²¹⁰ медь которого чеканилась в Ольвии между 140/135—115/110 гг. до н. э.²²¹¹ Как писал об этом «Вестник Европы», «никто даже и не помышлял о существовании какой-либо монеты царей скифских! Открытие, достойное особенного внимания по своей новости и важности для истории!».²²¹² Стемпковский призывал начать раскопки «Акрополя или Цитадели Ольвийской» и курганов некрополя,²²¹³ а также изучить окрестности города: «На правом берегу Буга, в трех верстах выше развалин Ольвии, видны признаки небольшого древнего укрепления, очевидно греческого. Тут находят много монет Ольвии с изображением рогатого Пана-, почему и место сие названо жителями Чертовою Балкою. Паллас упоминает о сих развалинах в конце второго тома Путешествия своего по южным губерниям России. Весьма вероятно, что ольвиополиты имели тут передовое укрепление противу нашествия скифов, быть может также, что тут было поселение тех Мек-селлинов, жителей пограничных, о коих упоминается в любопытной Ольвийской надписи Про-тагена, изданной в 1823 г. почтенным П. И. Кёппеном в Вене…».²²¹⁴

Стемпковский опубликовал информацию о кладе ольвийских монет, найденных в декабре 1824 г. при планировке двора господского дома в деревне Понятовке Херсонской губернии и уезда, в 25 верстах от Херсона вверх по Днепру, принадлежавшей полковнику Баранову. Клад, включавший более 600 монет хорошей сохранности, был найден в «обыкновенном черном горшке» на глубине более аршина (0.71 м). «Все они, без исключения, изображают с одной стороны лицо рогатого Пана (речного бога Борисфена, или Гипанида.— И. Г.) с бородою, а с другой название города ОАВЮ, в коем были чеканены, секиру, сайдак (coryte [горит. — И. Г.]) со вложенным в оный луком, и наконец различные литеры, как то АР, В°Е, ЕП1, N1, и пр., или же монограммы из разных букв составленные, что и должно полагать начальными слогами разных имен градоправителей ольвийских. Подобные монеты отыскиваются во множестве в развалинах Ольвии, и особенно в близ лежащем урочище Чертовой балке, коей дано сие название по причине находимых монет с головою рогатого Пана, почитаемого поселянами за диавола. Изображение таковых монет можно видеть в любопытном каталоге древних ольвийских медалей, изданном г-ном статским советником Бларамбергом в 1822 г.».²²¹⁵ Таким образом, в современном с. Токаревка (бывш. Понятовка), в 1824 г. случайно был обнаружен большой клад крупной разменной меди с изображениями Борисфена и скифского оружия (так называемых борисфенов), т. е. монет, получивших широкое распространение за пределами Ольвии. Судя по описанию, клад включал образцы ольвийской чеканки с начала последней четверти IV вплоть до конца второй трети III в. до н. э.²²¹⁶ Другой клад с большим количеством монет в «кувшине» из того же с. Понятовка, как указано в документе, в 28 верстах выше Херсона на правом берегу Днепра, был обнаружен в середине XIX в. на древнем городище («древнем городе, обнесенном валом»). Из его состава лишь 5 монет «уцелели» и были переданы в музей Одесского общества истории и древностей жившим в Херсоне его действительным членом Н. Вертильяком.²²¹⁷

Одним из самых серьезных исследователей Ольвии был П. И. Кёппен.²²¹⁸ Городище у с. Ильинского он посещал несколько раз (1817, 1819). В 1817 г., впервые побывав там, он задумал снять его инструментальный план.²²¹⁹ В 1819 г., проехав Харьков, Ростов, Таманский полуостров, Крым, Херсон и Николаев, Кёппен доехал до села Ильинского на правом берегу Бугского лимана — у урочища Сто могил вновь осмотрел следы древней Ольвии и 26 октября с помощью астролябии снял план ее укреплений (документы № 5, 7, рис. 107). При съемке инструментального плана цитадели Ольвии Кёппену пригодились практические навыки и знания, приобретенные в Харьковской губернской чертежной. Затем он отправился в Одессу, где познакомился с И. П. Бларамбергом, осмотрел его знаменитый кабинет древностей и скопировал ряд ольвийских надписей. Два года спустя, в декабре 1821 г. в имении кн. А. Г. Куше-лева-Безбородко с. Стольное Черниговской губернии Кёппен сверил ряд ольвийских надписей, впервые снятых им еще в 1819 г., и скопировал знаменитый декрет в честь Протогена (документ № 9).

На обратном пути из Одессы в 1819 г., остановившись в родном Харькове, П.И.Кёппен занялся сбором сведений о древней Ольвии и написал большую статью о ней «Ольвия. Древний город на реке Буге». Приложив к исследованию план городища и его окрестностей, автор отправил работу на отзывы архиепископу Евгению Болховитинову, который сообщил Петру Ивановичу свои замечания,²²²⁰ а также непременному секретарю Петербургской Академии наук П. Н. Фусу и своему будущему тестю Ф. П. Аделунгу.²²²¹

В литературе прочно утвердилось ошибочное мнение, что работа П. И. Кёппена об Ольвии или не была написана вообще,²²²² или просто до нас не дошла.²²²³. Однако это не так. Несколько списков не вполне завершенного исследования П. И. Кёппена «Ольвия. Древний город на реке Буге», написанного автором в 1819—1820 гг., обнаружены в архивах Санкт-Петербурга и Киева²²²⁴ Свое исследование об Ольвии П.И.Кёппен планировал напечатать за счет графа Н. П. Румянцева, который не без влияния одесских антиквариев И. П. Бларамберга и И. А. Стемпковкого заинтересовался причерноморскими древностями и стал их коллекционировать. Очерк должен был дополняться большим количеством иллюстраций — карт, рисунков надписей и барельефов, без чего он, по словам Кёппена, не мог быть удовлетворительным. Однако по определенным причинам работа осталась неизданной.

Как известно, большую часть своего научного архива Кёппен завещал Академии наук, часть документов о Крыме, составивших 6 коробок, была передана сыном ученого Ф. П. Кёп-пеном в мае 1907 г. в библиотеки Таврической губернской земской управы и Таврической ученой архивной комиссии.²²²⁵ В Санкт-Петербургском филиале Архива РАН сохранились

Рис. 107. П. И. Кёппен. «План разоренного города Ольвии, снятый мною 26 октября 1819 года астролябиею». Черновая съемка. (По: Папанова В. А. Маловщом! матер!али з apxieie П. I. Кёппена И Мир Ольвии. Киев, 1996. Рис. 11. С. 172. Подлинник: Отдел картографии ЦНБ НАНУ).

пять черновых редакций очерка об Ольвии,²²²⁶ включающих план его содержания и перечень 16 приложений.²²²⁷ Рукописный «Ольвийский сборник» П. И. Кёппена, центральную часть которого составляет один из вариантов статьи об Ольвии, по желанию собирателя был передан в архив Одесского общества истории и древностей. Значительная часть архива ООИД, вывезенная во время оккупации Одессы в годы Второй мировой войны в Румынию, впоследствии оказалась в Киеве, в Институте рукописей Центральной научной библиотеки им. В. И. Вернадского Национальной Академии наук Украины.²²²⁸

Обширная статья П. И. Кёппена (по современным меркам скорее монография) состоит из 14 глав. На одной из редакций работы сохранилось любопытное примечание автора: «По новости предмета нельзя было не входить в подробности, которые в противном случае могли бы оставаться неприкосновенными… Каждая из первых 13 глав иметь быть почитаема особым исследованием, а последняя 14-я содержать будет краткую историю Ольвии, основанную на предшествовавших разысканиях».²²²⁹

Кратко остановимся на характеристике каждой из 14 глав. Первая глава «О греках, обитавших на берегах Черного моря» является своего рода введением к исследованию об Ольвии. Анализируя античную письменную традицию о Причерноморье, Кёппен приходит к выводу о торговом характере греческой колонизации берегов Понта Эвксинского и ведущей роли Милета в этом процессе. Вторая глава «О времени основания Ольвии» (в более ранней редакции — «Происхождение Ольвии» с добавлением «Кем могла быть основана Ольвия»), третья «О местоположении Ольвии» (в другой редакции: гл. 4 — «Местоположение Ольвии») и четвертая «О разных названиях Ольвии» (в другой редакции: гл. 3 — «Название оной») посвящены вопросу о названии города и привязке памятника к современной карте (см. документ № 8). Время основания Ольвии, согласно Псевдо-Скимну (Ps.-Skymn., 804-—812) и периплу Анонима (Anon. РРЕ, 86), Кёппен относит примерно к 655 г. до н. э. Ученый придерживался точки зрения, ранее высказанной Д. Рауль-Рошеттом,²²³⁰ о двух разных городах — Борисфене и Ольвии. Упоминавшиеся в письменной традиции разные названия полиса П. И. Кёппен принял за разные города. Согласно его ошибочному предположению, Ольвия существовала гораздо раньше своей митрополии Милета и была основана талонами, которые якобы были потомками древнейших греков, обитавших на берегах Черного моря, от Кавказа переселившихся на запад и потом уже распространившихся по территории Греции. Эти фантастические исторические построения не выдерживают критики, и их ошибочность была отмечена уже современниками автора.

Касаясь вопроса о локализации древнегреческого города Ольвия, Кёппен рассматривает гипотезы ученых ХУШ—начала XIX в. На одной из карт акад. Г. 3. Байера Ольвия была показана около Берислава на правом берету Днепра, на месте Очакова или в очаковских степях ее помещал И. Е. Фишер, а X. Л. Герен локализовал ее на месте Херсона и т. п. «Ученые только в наше время удостоверились, — писал Кёппен, — что Ольвия находилась на правом берегу Буга… близ с. Парутино, теперь по прежнему владельцу графу Илье Андреевичу Безбородко называемое Ильинским».²²³¹ Пятая глава «Пространство города» посвящена подробному описанию городища: остатков укреплений, ворот, рвов, пристани, дорог, водостоков. Именно этот фрагмент был издан Н. Н. Мурзакевичем в примечаниях к статье «Митрополит Евгений и академик Кёппен».²²³² В заключение главы Петр Иванович уточняет: «Но таковые топографические разыскания требуют, чтобы пожить в Ольвии большее время, я же имел случай посещать оную оба раза только на несколько дней».²²³³

Шестая глава, носившая название «Могилы», или «Могилы в Ольвии (Урочище Сто могил)», не была завершена автором и оставлена в виде фрагмента «до времени» для доработки. Ее различные редакции существенно отличаются друг от друга. В одной Кёппен рассуждает о различных названиях (и их этимологии) погребальных сооружений, встречающихся в Европейской России, на Урале и в Сибири — курганах, могилах, жальниках и пр., т. е. о теме, которой впоследствии он посвятил ряд своих работ.²²³⁴ Лишь в одной из редакций упоминаются особо примечательные погребальные памятники Ольвии (см. документ № 8), а именно нераскопанные курганы с крепидами и каменными склепами — курган над склепом Евре-сивия и Ареты и большой курган в северо-восточной части верхнего плато, которые отмечены Кёппеном на опубликованном плане.

Глава седьмая «Ближайшие окрестности города» посвящена описанию городищ и курганов, осмотренных Кёппеном при поездках по обоим берегам Бугского и Буго-Днепровского лиманов. Описание одной из поездок он собирался приложить к статье об Ольвии. Автор не сомневался, что жители полиса «поблизости оного могли иметь загородные свои домы. Может быть, были тут и небольшие деревушки». В путевых записках и дневниках ученого зафиксирована важная археологическая информация о поселениях ольвийской сельскохозяйственной периферии: планы, описания, сведения о случайных находках и размерах городищ и селищ (Станислав, Александровка, Скельки, Семенов Рог, Кисляковка, Чертоватое, Сарыкамыши, Корениха и др. — см. документы № 7, 8), которые оставались доселе неизвестными специалистам.²²³⁵ Восьмая глава «Дальние окрестности Ольвии. Скифия и соседственные страны» касается локализации упоминаемых в источниках скифских племен и интересна попыткой привязать античные гидронимы к современной автору карте.

Девятая глава (в киевской редакции фрагмент одиннадцатой главы) «О великолепных зданиях Ольвии» (другое название — «Славные здания Ольвии») содержит анализ письменной традиции и эпиграфических памятников, упоминавших о зданиях, существовавших в древнегреческом городе. Среди них Кёппен перечисляет дворец Скила (Hdt., IV, 78—80), храмы Зевса, Аполлона, Асклепия, гимнасий, две башни цитадели на территории города и храм Деметры на Гипполаевом мысу.

В десятой главе «Искусства и художества, процветавшие в Ольвии», и в одиннадцатой «О надписях, на камнях иссеченных» автор рассматривает 28 барельефов, статуй, надгробий, ряд лапидарных памятников из различных собраний, приводя при этом подробные сведения о местах их находок. Позднее эти материалы Кёппен использовал при публикации брошюры на немецком языке «Alterthiimer am Nordgestade des Pontus» (Wien, 1823), где 10 ольвийских надписей были изданы им впервые. Здесь Кёппен поднимает вопрос о цели клеймения керамической тары и, видимо, одним из первых правильно атрибутирует керамические клейма с эмблемой в виде цветка граната как принадлежащие продукции Родоса ²²³⁶

Двенадцатая глава «О торговле, проводимой Ольвией» разбирает все доступные виды источников, на основании чего Кёппен приходит к выводу о широких торговых связях города с Милетом, Истрией, Томами, Кизиком, Амастрием, Каллатисом, Тирой, Синопой, Гераклеей Понтийской и др., доказывая, что Ольвия являлась крупнейшим торгово-посредническим центром между античным миром и варварскими племенами Причерноморья. «Без сомнения Ольвия… отправляла здешний хлеб в Грецию, как и в наше время из Одессы вывозится арнаутка, которую в Херсонской и других близлежащих губерниях сеют не столько для собственного употребления, как для отпуску за границу». Река Буг «много способствовала к облегчению торговли» с каллипидами и другими скифскими племенами, а ольвиополиты, по его мнению, «езжали» даже за Уральские горы для покупки золота и других товаров. Приложенная к статье карта (к сожалению, в делах отсутствует) была получена Кёппеном от начальника Черноморского депо карт в Николаеве И. М. Будищева (см. документ № 8) и доказывала, что к Ольвии «подходить могли и большие корабли, ибо глубина Буга на самой средине между Николаевым и самым устьем от 20 до 30 английских футов».²²³⁷

Следующая, тринадцатая глава «О монетах города Ольвии» касается вопросов монетной чеканки полиса. Во времена Кёппена золотых ольвийских монет, известных науке, насчитывалось несколько штук, серебряные также считались очень редкими. Время начала монетной чеканки, по мнению автора, «едва ли с точностью определить можно». Большинство сведений, приведенных в этой главе, заимствованы им из материалов, предоставленных ему И. П. Бларамбергом и И. А. Стемпковским, поэтому самостоятельного значения не имеют. Кёппеном повторена классификация монет одесского антиквария по типам изображений, причем вслед за ним и акад. Кёлером монеты с Борисфеном он ошибочно определял как изображения Пана. Время окончания чеканки, как и саму гибель города, автор относил предположительно к первой трети III в. и. э. Тому же вопросу посвящена последняя глава «О времени разрушения Ольвии». «Думать должно, — писал Кёппен, — что Ольвия разорена не гуннами в IV в. н. э., но уже готами именно тогда, когда Филипп, римский император, около 244 г. по Р. Хр. не стал уже платить им дань… То, что, может, еще уцелело при нападении гетов, вероятно, погребено гуннами, около 376 г. вытеснившими их из мест сих».²²³⁸

Текст очерка должен был иллюстрироваться двумя планами, помещенными в приложении: «План крепости Ольвии» и «План всего города и ближайших окрестностей оного».²²³⁹ Первый, представляющий цитадель позднейшей Ольвии, был снят самим П. И. Кёппеном при помощи астролябии. Этот план был опубликован в виде отдельной вставки в левом нижнем углу общего плана городища и урочища Сто могил (1821). Недавно обнаружены снятый П. И. Кёппеном 26 октября 1819 г. подлинный черновой план ольвийской цитадели, хранящийся в Отделе картографии ЦНБ НАН Украины (рис. 107),²²⁴⁰ и его позднейшая копия в архиве Национального заповедника «Херсонес Таврический».²²⁴¹ Приписываемые Петру Ивановичу недостатки в реконструкции оборонительных сооружений поздней Ольвии опровергаются данными современных раскопок.

В основу второго плана был положен план Ольвии, полученный в Одессе от И. П. Бларамберга. 7 декабря 1821 г. И. П. Бларамберг благодарил жившего в Одессе брата П. И. Кёппена Карла Ивановича за присылку опубликованного плана руин древнего города и его окрестностей, и подчеркнул, что в его распоряжении имеется три плана Ольвии разных размеров, но абсолютно подобных.²²⁴² В поисках этих планов я в 1988 г. обратилась к богатейшим фондам Центрального государственного военно-исторического архива СССР (ныне Российский государственный военно-исторический архив) в Москве. Архивные разыскания оказались успешными — мною были обнаружены три ранее неизвестных и никогда не издававшихся плана Ольвии и ее окрестностей (рис. 108—111).²²⁴³ Все они имеют одинаковое название «План развалинам бывшему городу Ольбио», один масштаб (в 1 англ, дюйме 50 саж.; 1: 4200), рельеф передан в аналогичной технике отмывки акварелью, надписи, экспликация и буквенные обозначения — черной тушью. Все планы имеют пояснение «Снимал с натуры инженер-поручик Бориславский», у третьего плана есть вторая подпись «инженер-капитан фон Муцель».

Иван Степанович Бориславский (в другом написании Бериславский, 1787—1866), военный инженер. Из польского шляхетства, сын титулярного советника, в 1803 г. поступил на службу в Инженерный корпус кондуктором 2-го класса с переименованием в инженер-подпоручики, в том же году командирован из Одессы в Тирасполь, в 1804 г.— из Херсона в Очаковскую инженерную команду, в 1805 г.— в Кинбурн, затем из крепости св. Дмитрия в Таганрог, в 1807 г. вернулся в крепость св. Дмитрия, с 10 мая 1808 г. в Таганроге при гидравлических и других строениях, с 13 марта по 26 января 1809 г. занимался съемкой местности рек «о соединении Волги с Доном», с 27 ноября 1809 г.— поручик, в 1810 г. переведен в Очаковскую инженерную команду, находился «при черчении планов», в 1811 г. командирован в Очаков, в 1814 г. работал на Березани, в марте 1819 г. и в 1820—1821 гг. инженер-капитан, адъютант генерал-майора С. С. Федорова 1-го, окружного командира Херсонского инженерного округа. В 1846—1847 гг. в чине инженер-полковника служил помощником управляющего Херсонского окружного инженерного управления. Скончался в чине инженер-генерал-майора 10 июня 1866 г., на 80-м году жизни, похоронен в Нежине при церкви Иоанна Милостивого.²²⁴⁴

Франц Самойлович фон Му цель (1764—?), «из офицерских детей» немецкого происхождения, начал службу в Орловском пехотном полку сержантом (1779), затем прапорщик (1786), подпоручик (1787), участвовал в походе на Крым 1782 г., в боевых действиях на флотилии в Черном море (1790), в 1793 г. привлекался «к строению Кинбурнской крепости», в 1798 г. командировался из Херсона в Очаков, в марте 1799 г. переведен в Инженерный корпус в том же чине, поручик (1803), в 1805 г. служил в Очакове, в 1805 г. в Кинбурне, в 1807 г. вновь в Очакове, упоминается в «выписке об инженерных командах, находящихся в приморских крепостях» (декабрь 1807) как командир в Николаевском укреплении при Очакове; капитан (1809), в чине «инженера-капитана армии майорских чинов» Ф. С. фон Муцель числится в списке чиновников Инженерного корпуса 17 января 1811 г., с 20 сентября 1811 г.— подполковник. Франц Самойлович фон Муцель как командир Очаковской инженерной команды продолжал служить по крайней мере до января 1816 г.²²⁴⁵

На двух из этих планов,²²⁴⁶ один из которых — с автографом Муцеля,²²⁴⁷ представлена одинаковая экспликация, расположенная с левой стороны листа: отмечены «городище Ольбио» (А), «разрытые фундаменты, в коих найдено множество с надписями камней» (В), «завалившие подземные ходы» (С), два больших кургана с крепидами — «два большие кургана, кругом каждого обложено при основании большими каменьями» (Г>), «на высоте колодец» (Е), некрополь — «Прочие курганы под названием Сто могил» (F), «Родники» (G). Оба плана имеют одинаковые подписи, различающиеся лишь в деталях «Кладбище из села Ильинска», «Мельницы», «Рыбная ловля», «Виноградной сад», «Колодец» (на другом плане Бориславского отсутствует), «Огородный плантаж» (на плане, подписанном Муцелем, отсутствует). Экспликация еще одного плана Бориславского²²⁴⁸ расположена с правой стороны листа и имеет более обширую расшифровку буквенных обозначений. Здесь добавлены «Рыбная ловля» (77), «Огородные плантажи» (7), «Колодезь» (К), «Мельницы» (L), «Кладбище из селения Парутиной» (М). Сравнительный анализ этих планов составит предмет самостоятельного исследования. Отмечу лишь следующее.

В описях РГВИА, включающих коллекцию Военно-ученого архива Главного штаба, эти рукописные планы в красках ошибочно датированы второй половиной XVIII в. На всех трех планах отмечены места находок надписей, «разрытые» фундаменты построек и т. п., свидетельствующие о их составлении позднее рубежа веков. Изучение послужных списков авторов съемки также доказывает неточность архивной датировки. Судя по формулярам автора съемки, планы были составлены не ранее 1809 г., а план, заверенный подписью фон Муцеля, между 1809 г. и сентябрем 1811 г. Проанализировав все известные ему планы Ольвии первой четверти XIX в., А. Н. Карасев пришел к выводу, что при изготовлении каждого из них авторы пользовались одним и тем же первоисточником, который, по его мнению, был выполнен в начале XIX в. топографами военно-морского ведомства.²²⁴⁹

Согласно П. И. Кёппену, получившему план Ольвии от Бларамберга в Одессе, он был снят «каким-то инженером» для государя и на нем показан «город и все пространство, на коем приметно еще прежнее жилье». Как известно, император Александр I впервые посетил Одессу, Николаев и Херсон лишь в апреле—мае 1818 г.,²²⁵⁰ следовательно, планы Борислав-ского не могли быть выполнены к приезду царя. Один из снятых военными инженерами планов стал основой для гравированного на меди плана Ольвии, опубликованного П. И. Кёппеном в 1821 г. на средства графа А. Г. Кушелева-Безбородко. Кёппеновский план стал первым в мировой науке опубликованным планом городища и его окрестностей, который, как полагал А. Н. Карасев, «поражает точностью в передаче основных, решающих элементов рельефа».²²⁵¹ Его главное достоинство заключается в указании на нем археологических объектов. Топографическая подготовка помогла автору отделить главное от второстепенного, осмыслить и запечатлеть видимые на поверхности следы древних сооружений. Как показывают современные исследования, планы Кёппена не потеряли своей информативности и ценности до сих пор. Очевидно, что топооснова хранящихся в РГВИА планов стала источником и для других известных опубликованных планов Ольвии — И. М. Муравьева-Апостола и И. П. Бларамберга (рис. 106), дополненных каждым из издателей.

В 1822 г. вышло в свет сразу несколько работ об античных памятниках Северного Причерноморья — в Париже монография Дезире Рауль-Рошетта «Antiquites Grecques du Bospho-re-Cimmerien», где широко использованы археологические материалы и изданы две статьи И. А. Стемпковского, брошюра И. П. Бларамберга с описанием монет Ольвии из его кабинета, а в Петербурге — первая публикация важнейшего документа лапидарного архива Ольвии — декрета в честь Протогена, подготовленная акад. Е. Е. Кёлером.²²⁵²

Часть материалов, собранных для статьи об Ольвии, Кёппен включил в свою рецензию на монографию Д. Рауль-Рошетта о греческих древностях Боспора Киммерийского (1822) под названием «Alterthiimer am Nordgestade des Pontus», вышедшую на немецком языке в Вене в 1823 г. во время его пребывания в Западной Европе.²²⁵³ В книгу Кёппена вошли 10 неизданных надписей из Ольвии, неизвестных ни Кёлеру, ни Рауль-Рошетту, ни А. Бёку, которому посылали свои материалы И. П. Бларамберг и И. А. Стемпковский. Здесь же издан декрет в честь Протогена по собственной копии Кёппена, текст которого был отпечатан также отдельно с немецким переводом австрийского ученого доктора Эйхенфельда.²²⁵⁴ Появление серии публикаций о причерноморских древностях вызвало жесткую, язвительную и не всегда объективную критику со стороны акад. Е. Е. Кёлера.²²⁵⁵ Кёппен искусно отпарировал большинство замечаний в особой статье, в которой указал своему строгому критику, что он сам далеко не столь непогрешим, как ему представляется.²²⁵⁶

Е. Болховитинов так отреагировал на эту полемику в письмах к П. И. Кёппену от 19 декабря 1823 г. и 22 июня 1824 г.: «Но вот что у нас замечательно: иностранцы вас хвалят в журналах, а наш академик Кёлер при своей книжке на Raoul-Rochette… на конце приписал три странички и на ваш счет, и сим не удовольствовавшись, издал еще особую сего же года там же на Вас книжку Beurtheilung einer Schrift: Alterthumer am Nordgestade des Pontus. Ученые завистливы сверстникам в своем мастерстве»; прочитав ответ Кёппена, отметил: «Завистливому и гордому нумизматику Вы хорошо отвечали».²²⁵⁷ «Известно, что мастера не любят славы подмастерьев и учеников», — резюмировал митрополит Евгений в письме к Н.П.Румянцеву от 25 ноября 1823 г.²²⁵⁸

Из переписки митрополита Евгения с Н. П. Румянцевым очевиден их интерес к археологическим богатствам Ольвии. «Вам конечно известно, — писал Румянцев из Гомеля 3 декабря 1822 г., — что славная Ольбия есть ныне одна из деревень графа Кушелева-Безбородки и поныне продолжает быть неисчерпаемым дном самых редких древностей. Кажется с год тому назад, сей молодой помещик, возвращаясь из нее в Петербург, заехал ко мне в Гомель отобедать и велел, удовлетворяя мое любопытство, вынуть из кареты большой мешок единственно наполненный самыми древнейшими медалями». В ответном письме от 17 декабря 1822 г. киевский иерарх сообщал своему адресату: «Много списков с монет, найденных в Ольвии, видел я и у Кёппена, который пишет огромное историческое разыскание о сем бывшем городе. А граф Кушелев-Безбородко напечатал уже-и план сих развалин, который и у меня есть».²²⁵⁹

В благодарственном письме графа Н. П. Румянцева П. И. Кёппену за посвящение ему «Древностей северного берега Понта» меценат тем не менее выразил желание, чтобы молодой ученый переключился с изучения греческих древностей на славянские: «… Искренне напрашиваюсь, милостивый государь мой, на посвящение мне какого-либо труда Вашего до российских или вообще до славянских древностей относящихся. Не отстраняйте от себя сие приятное занятие предметами ему чуждыми. С тщанием обозревайте библиотеки и все памятники российской словесности, рассеянные во владениях австрийских и доныне неизвестных» (письмо от 26 марта 1823 г.).²²⁶⁰ Ревнивая критика со стороны Кёлера и призов Н. П. Румянцева сменить сферу научных интересов существенно повлияли на тематику дальнейших исследований Кёппена. Во время пребывания в Вене П. И. Кёппен получил письмо из Дрездена от немецкого ученого К. А. Бёттигера с высокой оценкой его статей и предложением заняться историей Митридата VI Евпатора. 26 мая 1823 г. Петр Иванович записал в дневнике: «Преклоняю чело и выю неповинну. Да не узнает сего знаменитый монософ Кёлер, а то и Бёттигеру и мне молния и гром! Нет, пора приняться за другое».²²⁶¹ В итоге, к сожалению, Кёппен перестал публиковать работы по классической археологии и эпиграфике Причерноморья, переключившись на занятия другими науками.

Огромную важность для исследователей представляет так называемый «Ольвийский сборник» П. И. Кёппена.²²⁶² Здесь сохранились перечни ольвийских древностей, представленных графом А. Г. Кушелевым-Безбородко императрице Марии Федоровне, которые находились в библиотеке Павловского дворца,²²⁶³ монет из коллекции И. А. Стемпковского, изученные П. И. Кёппеном в Вене,²²⁶⁴ копии надписей, рисунки барельефов и других памятников из Ольвии.²²⁶⁵ Монеты и надписи ученый осматривал в ряде частных и государственных собраний — в имении Кушелева-Безбородко в Стольном, в музее Бларамберга в Одессе, Николаевском депо карт, у полковника А. Н. Раевского в Киеве, Харьковском университете, собраниях Петербурга, минц-кабинетах многих западноевропейских стран.²²⁶⁶ В сборник включено письмо воспитателя юного барона С. И. де Шодуара, швейцарца Адольфа Вавра (Wavre) из Кременца Волынской губернии от 28 декабря 1827 г., с эстампажами трех ольвийских надписей (№ 1 — IPE, I², 203, впервые издана И. Потоцким, хранилась в Тульчине, затем потупила в университет св. Владимира в Киеве; № 2 — IPE, I², 162, из Тульчина, впервые издана Кёлером в работе об островах и беге Ахилла, впоследствии хранилась в Киевском университете; № 3 — IPE, I², 116, из лицея в Кременце поступила в Киевский университет и впервые издана много лет спустя В. И. Модестовым).²²⁶⁷

Неизданные материалы П. И. Кёппена об Ольвии и ее памятниках, зачастую снабженные рисунками древностей, являются ценнейшими источниками сведений о городище и его окрестностях, местах находок надписей и других памятников, позволяют уточнить паспортизацию многих из них. Его очерк «Ольвия. Древний город на реке Буге» явился первой в мировой науке попыткой «систематического изложения» результатов анализа всей совокупности источников (нарративных, эпиграфических, нумизматических, археологических) с целью реконструкции истории древнего города, который, к сожалению, так и не увидел света. Хотя некоторые исторические построения автора по прошествии 180 лет выглядят наивными, устаревшими и мало аргументированными, собранные Кёппеном материалы с фактологической точки зрения ценны до сих пор, особенно в разделе описаний и топографической фиксации видимых следов строительной деятельности в древности.

В сентябре 1820 г. Ольвию посетил И. М. Муравьев-Апостол, изложивший свои впечатления от увиденного в форме сновидения;²²⁶⁸ Страстный поклонник античности, он романтически перенесся в город, населенный персонажами из Диона Хризостома (Dio Chrys., Or. Boristh., XXXVI, 11, 48). Автор с грустью писал «о печальном впечатлении», произведенном на него реальными археологическими остатками. «Вместо того, чтобы следуя методе, систематически делать ископания (курсив мой.— И. Т.),.. здесь мужик с заступом идет куда ему заблагорассудится добывать денежек и горшков…».²²⁶⁹ И. М. Муравьев-Апостол обратился к А. С. Грешу с просьбой оказать содействие в топографической съемке городища.²²⁷⁰ Снятый военными специалистами план, приложенный к описанию путешествия И. А. Муравьева-Апостола, по мнению А. Н. Карасева, менее точен, чем план П. И. Кёппена, но ценен попыткой восстановить пределы береговой части города в древности.²²⁷¹

Ольвийские нумизматические и эпиграфические памятники занимали и акад. Кёлера. В письме к анонимному нумизмату в Одессу, скорее всего, И. П. Бларамбергу, в 1817 г. ученый попытался дать первичную классификацию ольвийских монет, разделив их на 11 классов, при этом не учитывая ни металл, ни вес монет. В основу своей классификации он положил изображения, правда не всегда верно идентифицированные, — так, речного бога Борисфена он ошибочно атрибутировал как Пана.²²⁷²

24 июня 1821 г. петербургский академик вновь посетил Ольвию. На страницах путевого дневника Кёлера — копии надписей, рисунки амфор, описания монет и керамических клейм, хранившихся в Ильинском у управляющего имением графа А. Г. Кушелева-Безбородко Д. Д. Юргенса и в имении Стольное в Черниговской губернии.²²⁷³ Часть из них была опубликована петербургским ученым, в том числе впервые — знаменитый декрет в честь Протогена (IPE, I², 32).²²⁷⁴ По просьбе Кёлера к управляющему имением 30 июня 1821 г. крестьяне Ильинского приступили к раскопкам городища: «Собралось много крестьян, они копали в нескольких местах, в том числе и на том выступе, где в прошлый раз были найдены надписи (декрет в честь Протогена. — И. Т.). Тем временем я осматривал местность, вернее территорию древнего, обнесенного стенами акрополя. Была найдена одна монета с довольно большой сидячей фигурой на аверсе и надписью Abundantia (изобилие (лат.). — И. Т.) на реверсе».

Кёлер попытался проверить на местности план Кёппена и высказал сомнения в его точности.

«Я отправился от южной оконечности укреплений, следуя севернее цитадели, некогда окруженной стеной и башнями и граничившей на западе’с балкой, в которой расположена гавань; из обозначенных на карте Кёппена башен я не нашел ни одной, зато обнаружил с самого северного края, ближе к западной оконечности, башню, которой на этой карте нет.

Из-за того что жители выкопали камни, из которых были сложены стены, местность стала совершенно неузнаваемой. Если бы это не случилось повсюду, очертания древних общественных зданий, находившихся внутри акрополя, а также расположенных поблизости строений, вероятно, принадлежавших городской знати, были бы отчетливо видны и поныне. Но в настоящее время все это стало настолько нечетким, что почти невозможно определить ни толщину стены, окружавшей цитадель, ни положение ее оборонительных башен.

Чертеж города, принадлежащий Кёппену, был сделан в 1819 г.; на некоторых из планов, снятых ранее, стена и башни крепости не показаны, не потому, что, как сказал автор одного из этих планов (как следует из текста дневника, имеется в виду Бориславский. — И. Г), осыпь на линии [укреплений] еще не была убрана, но по той причине, что тогда камни стены еще из нее не выламывали.

Башни, показанные на плане Кёппена круглыми, были все на самом деле скорей всего прямоугольными. К сожалению, следы, еще заметные в 1819 г., теперь стали едва различимы.

Вся внешняя и северная часть города была некогда также обнесена стеной, не указанной на плане Кёппена. Эта часть города (простиралась) до большого кургана, прежде имевшего каменное ограждение вокруг подошвы; вершина кургана, как я отмечал выше, осела либо из-за провала внутреннего свода, либо вследствие того, что раскопки вели, начиная с нижнего края кургана к его центру. […] В полуверсте от берега старого города в реке сохранились следы древнего города, простиравшегося до этого места, а, может быть, и дальше. И теперь здесь видят лежащие под водой лестничные ступени из крупных камней. Река время от времени выносит куски свинца, некогда скреплявшего эти камни».

Академик обратил внимание на ряд поселений ольвийской хоры — Чертоватское, Крот-кова балка, Козырка, Аджиголь.

«Самым замечательным из того, что я осмотрел сперва, начав с мыса, где заканчивается Бугский и начинается Днепровский лиман, были две заметных возвышенности, или два холма, расположенных в 6 верстах от мыса, у самого лимана. На первом холме, называемом местными жителями Большой городок Аджигольский и достигающим около 50 саженей в диаметре, имеются остатки существовавших здесь древних построек, представлявших собой поселение тех, кто принадлежал к этой малой городской части. Рядом с описанной плоской возвышенностью, вплотную к ней, имеется другая, 20 саженей в диаметре, на которой сохранились следы существовавшей здесь некогда крепостной стены. Из сооружений, имевшихся как на первой возвышенности, так и на второй, находящейся к западу от нее, из-за того, что берег постепенно осыпался, многое следует искать в лимане. Сооружения на второй возвышенности представляли собой укрепление и называются теперь Малый городок Аджигольский. Лиман здесь достигает местами глубины 20 саженей.

Эти два связанные между собой сооружения, возможно, представляют собой крепость Алектор, которой позже овладели жители Ольвии, вследствие чего здесь, а также внизу, в воде, находят античные монеты Ольвии, хотя и в небольшом числе. Такое кажется мне наиболее вероятным.

Если же это поселение не является крепостью Алектор, то можно считать весьма вероятным, что оно с самого начала было поселением граждан Ольвии, потому что территория или поля, принадлежавшие городу, простирались по всей вероятности очень далеко на запад. […]

Дальше путь лежал к Очакову. Местные жители полагают, что в 6 верстах от упомянутой выше крепости некогда существовал отдельно еще один небольшой городок. Сейчас на его месте равнина, занимающая 100 саженей вдоль лимана и имеющая 50 саженей в ширину. Нигде нет и следа древних построек, однако почва состоит из бесплодного строительного мусора, кое-где с примесью битой черепицы».

В архиве академика сохранились сотни листов выписок из античных авторов и современной Кёлеру научной литературы, посвященные Ольвии и ее памятникам, в том числе копия рапорта Ф. Деволлана с географическим и топографическим описанием провинции Озу.²²⁷⁵

На протяжении десятилетий грабительские раскопки городища и некрополя проводили владельцы окрестных земель, крестьяне села Ильинского и даже проезжие путешественники. 25 мая 1826 г. Стемпковский сообщал Кёппену о пребывании в Ольвии известного естествоиспытателя, зоолога и ботаника, академика Имп. Академии наук Христиана-Генриха Пандера (1794—1865): «Г-н Пандер был в Ольвии и рылся в развалинах; после чего поехал в Крым. Не знаю, удалось ли ему что-либо найти: но сомневаюсь — он ловит бабочек, а не медали. Скоро ожидают возвращения его сюда (в Одессу. — И. Т.); может быть, узнаем что-либо о его разысканиях!».²²⁷⁶ А. Н. Карасев подметил, что если в первой четверти XIX в. на самом городище имелось около 20 курганов, то к середине века все они оказались срытыми грабительскими раскопками. По свидетельству путешественников, все городище было «ископано», так как парутинцы сделали поиск древностей и продажу их путешественникам дополнительным источником дохода.²²⁷⁷ «Лишь только я вышел из коляски, — вспоминал П. П. Свиньин, — как окружен был женщинами и мальчиками, нанесшими ко мне великое множество разного рода вещиц и монет из развалин Ольвии… К сожалению, не более как за неделю до моего приезда сюда, мельник продал в Одессе жиду два серебряных голубка за 80 р. Хотя большая часть городка и близлежащих курганов кажутся изрытыми, но я моту удостоверить, что поиски сии были только поверхностные, а потому можно полагать, что важнейшие сокровища сокрыты в глубине, пощажены будучи невежеством и корыстолюбием здешних крестьян, которые разрывают теперь каменную стену, коею окружен один из больших курганов. Они жалуются на великое множество змей и тарантул, кои мешают отыскивать монеты в развалинах… В Коренихе, у почт-содержателя Любовицкого, я видел изрядное собрание монет и вещиц, находимых в Ольвии, и любопытнейшее из сих последних есть небольшой серебряный лев».²²⁷⁸

А. С. Уваров писал, что на его глазах за одни сутки на западном берегу лимана, просеивая песок через решето, местными крестьянами было найдено «более ста медных монет, в том числе и две серебряные, много амфорных ушек, сосудов и других мелочей».²²⁷⁹ Из книги археолога нам кое-что известно о раскопках курганов, проводившихся на средства графа Куше-лева-Безбородко в 1832, 1842 и 1844 гг. Курган 1842 г. имел склеп с мужским погребением и богатым инвентарем — золотой маской, лавровым венком, ожерельем, серьгами, перстнем. А. С. Уваров опубликовал рисунок каменного склепа с уступчатым перекрытием, открытого в 1844 г.²²⁸⁰»

Некоторые ольвийские памятники поступали в собрания дома Романовых. В библиотеке Павловского дворца хранились «небольшая головка Венеры» из белого мрамора и терракотовая «голова Геркулеса юного, с курчавыми волосами», фрагменты надписей на мраморе, а также 19 амфорных ручек с клеймами, найденных в Ольвии.²²⁸¹ 12 сентября 1855 г. в Эрмитаж поступили 27 резных камней, обнаруженных «в местности древней Ольвии», приобретенных у губернского секретаря Козелло, которые с разрешения обер-гофмаршала Имп. двора были помещены в зал керченских древностей.²²⁸² Статский советник Довгалевский в 1858 г. пожертвовал музею древние монеты и другие памятники из Ольвии.²²⁸³ В 1867 г. у графини Куше-левой за 5 тыс. р. серебром для Имп. Эрмитажа было приобретено собрание древностей, открытых в Ольвии, в том числе уникальный комплекс с золотой маской из кургана 1842 г.: «золотая тростинка, золотая маска, золотой браслет, золотой перстень, серебряное ожерелье, 5 коробочек с серебряными изделиями, 6 коробочек с золотыми украшениями для одежды, коробочки с греческими монетами, агатовые, каменные и глиняные сосуды».²²⁸⁴

На поселениях сельской округи Ольвии неоднократно совершались случайные находки. В мае 1837 г. очаковский полицмейстер ротмистр Сорочан сообщил управляющему канцелярии новороссийского и бессарабского генерал-губернатора А. Я. Фабру, что в «казенном селении» Ивановка близ Очакова на берегу лимана в результате обвала земли на глубине 2.5 сажени (5.33 м) были обнаружены разбитые амфоры, пепел и древесный уголь, а также 20 медных «тариков» (оливийские бронзовые дельфины) и 2 серебряные монеты, которые были направлены в Одесский городской музей.²²⁸⁵

Первым подлинно научным монографически связным очерком истории Ольвии, по убеждению Ю. Г. Виноградова,²²⁸⁶ является часть вводной главы к надписям Сарматии «Корпуса греческих надписей» А. Бёка,²²⁸⁷ проанализировавшего все доступные на то время эпиграфические источники. С этим заключением можно согласиться, но лишь памятуя о том, что работа П. И. Кёппена осталась неизданной, а все ольвийские лапидарные памятники стали известны «отцу греческой эпиграфики» от русских информаторов (И. П. Бларамберга, И. А. Стемпковского, П. И. Кёппена и Е. Е. Кёлера), из их писем, публикаций и неизданных исследований.

Одесское общество истории и древностей также обратило внимание на развалины Ольвии. Секретарь общества Н. Н. Мурзакевич впервые побывал в Ольвии в июле 1831 г. и «провел полдня» в «недавно вскрытой гробнице». Здесь он собрал клейменые амфорные ручки, монеты, светильники и «разную мелочь». Разбирая монеты, археолог «разбудил в себе заглохшую было страсть к нумизматике».²²⁸⁸ В Ольвию он впоследствии возвращался не раз. 2 декабря 1841 г. Н. Н. Мурзакевич предложил сочленам по ООИД обратиться с письмами, во-первых, к владельцу Парутино графу А. Г. Кушелеву-Безбородко, «не пожелает ли он для пользы наук по временам сообщать обществу сведения, в случае открытия в его поместье разных древностей», во-вторых, к графу Льву Севериновичу Потоцкому, сыну С. О. Потоцкого, «начавшему делать первые поиски в Ольвии и оставившему после себя значительный минц-кабинет и разные древности» с просьбой сообщить описание собрания отца.²²⁸⁹ Позднее Н. Н. Мурзакевич составил записку о необходимости провести раскопки в Ольвии: «Тут с 1820 г. неправильно делаемые разрытия… открыли бесчисленное множество монет.., а также разных серебряных и золотых вещей, и что для науки древностей драгоценнее, вырыто множество камней с эллинскими надписями. Все сии предметы по праву владения землей принадлежат помещику…». Через М. С. Воронцова общество обратилось к графу А. Г. Кушелеву-Безбородко за разрешением на проведение раскопок. Согласие было получено, но с условием, что половина найденных вещей «по жребию» перейдет в собственность помещика. В письме графа на имя М. С. Воронцова подчеркнуто, что владелец земель со временем собирался устроить в Ольвии музей для хранения древностей. Граф также просил общество при проведении раскопок «не разрушать найденных там стен и других построек» (1843).²²⁹⁰

Однако по каким-то причинам, скорее всего финансовым, раскопки были проведены лишь через два года. 23—24 августа 1845 г. Н. Н; Мурзакевич раскопал один большой курган «для опыта и определения издержек при раскопках», но «ничего замечательного» не обнаружил. 12 марта 1847 г. секретарь известил сочленов «об открытых в 1845 г. в Ольвии в курганах трех каменных гробницах».²²⁹¹ Судя по документам архива ООИД, никакого отчета о работах, а тем более чертежей, составлено не было. Осмотрев внимательно местность, исследователь пришел к выводу о необходимости систематических раскопок курганов с целью обогащения музея ООИД новыми вещами. На заседании 7 февраля 1846 г. общество поручило Н.Н. Мур-закевичу проведение дальнейших раскопок и постановило ежегодно вносить в смету расходов 100 р. серебром на эти цели.²²⁹² В «Записках» ООИД Н. Н. Мурзакевич, а затем и П. В. Беккер регулярно публиковали статьи и заметки о новых случайных находках из Ольвии — об открытии погребений (1841, 1844—1845), вновь найденных лапидарных памятниках, керамических клеймах, монетах (включая «замечания о двух ольвийских, неизвестных доселе нумис-матикам, монетах серебряной и медной» Н. Н. Мурзакевича, представленных ООИД 14 ноября 1850 г.) и т.п.²²⁹³

В 1848 г. по поручению Петербургского археолого-нумизматического общества в Ольвии проводил работы граф А. С. Уваров.²²⁹⁴ По дороге из Херсона в Николаев молодой путешественник пытался обнаружить остатки легендарного храма Деметры. Местные жители сообщили А. С. Уварову, что «к ним часто приезжали порыться.., но … ничего никогда не находили». Лишь на Золотом мысу, расположенном в трех верстах от деревни Широкой и в семи верстах от Станислава, в начале 1830-х гг. херсонский житель Шибинский проводил грабительские раскопки и обнаружил несколько беломраморных плит, остатки постройки с каменным подвалом, заполненным сосудами (амфорами?), о судьбе которых археологу так и не удалось ничего выяснить.²²⁹⁵ 10 июля 1848 г. в Николаеве А. С. Уваров встретился с Н.М. Кумани. В тот же день граф сделал запись в дневнике о выставленной на продажу большой коллекции «греческих и босфорских монет» доктора Кибера. В Янчокраке, имении графа А. Г. Кушелева-Безбородко, он осмотрел памятники античной скульптуры — четырех львов, привезенных из Ольвии, которые были «сделаны из обыкновенного камня, в лежачем положении, и средней величины».²²⁹⁶ Тех же львов описал анонимный автор, в начале 1850-х гг. вместе с преподавателями Ришельевского лицея Ф. К. Бруном и П. В. Беккером путешествовавший по берегам Черного моря в поисках следов древнегреческих колоний. Буквально через два-три года после первой поездки Уварова речь шла уже только о двух львах, но из мрамора.

«Львы, украшающие крыльцо управляющего, принадлежат к числу замечательнейших предметов, найденных в земле, хотя до сих пор еще никем не описаны. Они из белого мрамора, натуральной величины и, за исключением морды, вполне уцелели. Оба совершенно сходные между собой, они лежат с приподнятой головою, опущенным хвостом и протянутыми вперед лапами; у каждого в боку находится выточенное углубление диаметром в 4 дюйма, где укреплен был конец соединявшего их мраморного цилиндра (которого теперь уже нет). Стиль резца, кажется мне, может быть отнесен не далее, как за два века до Р. X.; пропорции неверны, и второстепенные части отделаны не тщательно. Кожу образуют какие-то иероглифические фигуры, несколько похожие и на монограммы ольвийских монет, и на руническое письмо».

По сведениям, полученным путешественниками в Ильинском, львы были найдены при подошве так называемого «Большого кургана, на котором вероятно стоял храм Юпитера», под самой поверхностью земли.²²⁹⁷ В 1876 г. графиня Варвара Александровна Кочубей (урожд. графиня Кушелева-Безбородко) передала в дар Эрмитажу двух мраморных львов, принадлежавших ее покойному брату графу Николаю Александровичу Кушелеву-Безбородко.²²⁹⁸ Эти памятники, покрытые так называемыми сарматскими знаками, неоднократно привлекали к себе внимание исследователей.²²⁹⁹

Тот же анонимный одесский путешественник оставил как описание некрополя Сто могил, где его внимание привлекли хорошо сохранившиеся курганы с уступчатыми склепами, так и самого городища Ольвии. По его сведениям, большая часть находок приходится на расположенный на севере акрополь, ограниченный на юге от остальной части города Городской балкой. Здесь «на каждом пригорке видны следы лопат; иной как будто изрыт кротами, так он во всех направлениях исколот щупами. Разумеется, что для пользы науки и систематических исследований этот род земледелия запрещен владельцем имения или имений… Все вещицы, которые мы после приобрели или осматривали,-появились на свет этим невинным образом». К дому управляющего имением Кушелева-Безбородко барона М. В. Розена в Ильинском, где остановились путешественники, местными жителями «нанесено было множество древностей. Особенно живо шел меновой торг монетою, потом сбыт всяких ручек и других обломков и мелочей; всего хуже продавались мраморные изделия, потому что их мы не могли взять с собой, хотя между ними многое стоило бы того. Замечательнее всего… был еще неописанный четвероугольный пьедестал, который я и срисовал с позволения управляющего (пьедестал хранится у него). Это прекрасный мраморный камень.., на верхней стороне его находятся углубления для ног статуи.., лицевая сторона так повреждена, что из 10 еще остающихся строк надписи… можно прочесть последние 4 (издан Уваровым: IPE, I², 25.— И. Т.) […]. На дворе, где живет староста, лежит мраморная доска, видом и величиной подобная предыдущей, с такими же выточенными на изнанке полушариями, но без надписи. Там же вделана в ограду каменная ваза грубой работы, вышиною около полуаршина». Покидая Ольвию, путешественники не без сожаления бросили «прощальный взгляд на прекрасный мраморный обрубок колонны, к которой привязана наша лодка».²³⁰⁰

Но вернемся к первой поездке А. С. Уварова по Причерноморью. Наиболее интересным объектом для археолога оказались руины античной Ольвии. Молодой граф поселился в доме главноуправляющего имениями гр. Г. Г, Кушелева К. Д. Станкевича и воспользовался советами жившего там же помощника управляющего, любителя древностей барона Михаила Викентьевича Розена, хорошо знавшего эти места. С его помощью он приобрел у местных крестьян множество монет и «собрал сколько мог черепиц с клеймами, присоединил к рисункам», осмотрел и снял копию лежавшей на дворе дома управляющего «недавно найденной надписи греческой» на постаменте статуи. Традиционным стало утверждение, что в 1848 г. А. С. Уваров провел раскопки на городище и некрополе Ольвии,²³⁰¹ однако, судя по тексту книги и содержанию путевых заметок, это не так. Целью своего исследования А. С. Уваров считал лишь сбор как можно более полных сведений об Ольвии, чтобы показать «быт-Ольвии в древние времена,.. Единственное мое желание издать те древности, которые никем еще не были описаны и которые объясняют нам или внутреннее состояние, или развитие искусств в Ольвии».²³⁰²

А. С. Уваров понял необходимость картографирования и топографической фиксации памятников Ольвии. По его поручению были сняты два плана — городища и некрополя (по нумерации Собрания карт и рисунков.., табл. VIIIA); городища и его окрестностей (табл. VIIIB). Первый был сделан при помощи глазомерной, а второй — инструментальной съемки. В архиве ученого сохранился подлинный «Глазомерный план окружности Ольвии, определяемой дальними курганами» (масштаб в 1 англ, дюйме 1500 шагов, или 500 саженей, или 1 верста, т. е. 1:42 000),²³⁰³ который не совпадает по масштабу с опубликованными в атласе: ни с планом VIIIB (50 саж. в дюйме, 1:4200), ни с планом VIIIA (200 саж. в дюйме, 1:16 800).²³⁰⁴ Из рецензии П. М. Леонтьева на первый выпуск труда следует, что А. С. Уваров остался недоволен имевшимся у него планом Ольвии, поэтому выход атласа из печати автор задерживал до тех пор, пока военные топографы не завершили Инструментальную съемку на местности плана городища большего размера, вероятно, второго.²³⁰⁵ Действительно, в тексте книги даны отсылки лишь на первоначальный план, без указания литерных букв (табл. УШ).

Одной из ближайших задач исследования могильника А. С. Уваров считал топографическую съемку всех курганов с обозначением их величины и указанием, «какие рыты, какие нет». «При разрытии же курганов необходимо отмечать, что откроется в каждом из них. Когда же могила будет разрыта, то поддерживать ее в этом состоянии можно почти без всяких издержек: для этого стоит только прикрывать вход в нее в зимнее и осеннее время. Через несколько лет Ольвия сделалась бы, так сказать, музеем для изучения археологии, и любопытные путешественники стекались бы в нее, как стекаются со всех сторон света любоваться Помпеею и Геркуланумом», — писал А. С. Уваров. По мнению управляющего имением, которое разделял и петербургский археолог, за период с апреля до середины ноября, т. е. за 7 месяцев раскопок 10 рабочих могли бы «срыть» не менее 140 курганов, «полагая полтора дня на каждый курган».²³⁰⁶

Безусловной заслугой молодого археолога можно считать и то, что он вслед за Кёппеном и Кёлером обратил внимание на многочисленные поселения ольвийской периферии и сообщил сведения о случайных находках на них. Им отмечены поселения у Чертовой и Кротковой балок, Козырка, Малая Дереклея, Долгая Кошка, Аджиголь, Чефутовский городок, Александровка, Кисляковка,²³⁰⁷ в атласе изданы планы некоторых из них. Напомню, что сельские поселения Ольвии привлекли к себе внимание археологов лишь век спустя.²³⁰⁸

Затем А. С. Уваров проехал по берегу моря на запад до Одессы, отмечая следы греческих поселений. «Кроме случайных находок, или частных попыток отыскать что-нибудь замечательное, по всему этому пространству не было предпринято никаких систематических разысканий. Археология этих местностей много нам обещает; но она еще тайна», — писал автор во введении к 3-й главе.²³⁰⁹

Уваров вернулся в Ольвию пять лет спустя, имея право производства раскопок, полученное от графа Л. А. Перовского. На протяжении двух недель с 22 августа по 5 сентября 1853 г. молодой археолог проводил раскопки на городище и некрополе Ольвии. По данным А. Н. Карасева, проанализировавшего ольвийские планы А. С. Уварова из атласа к «Исследованиям о древностях…», якобы в 1848 г. в юго-восточной части городища археолог заложил пять траншей. На некрополе по той же методике им было раскопано 9 курганов у Широкой балки — или узкой траншеей до центра, затем выемкой в виде прямоугольника, или радиальными траншеями.²³¹⁰ Однако А. С. Уваров проводил эти раскопки не в 1848 г., а в 1853 г. Инструментальный план Ольвии (VIIIB), опубликованный в 1853 г. в «Собрании карт и рисунков…», вобрал информацию о раскопках А. С. Уварова за 1853 г. Среди бумаг его личного архива в ГИМ сохранилась расшифровка 22 объектов анонимного плана Ольвии, возможно, снятого унтер-офицером Александром Алексеевым для А. С. Уварова после 1848 г.,²³¹¹ так как условные обозначения в нем.отличны от плана VIIIA и литер, приведенных в тексте 2-й главы «Исследований о древностях…». Автором данного плана была проведена корреляция условных обозначений между первым планом А. С. Уварова и своим. В нем зафиксированы: «а. Акрополь; Ь. Народная площадь; с. Под водою пристань; d. е. Курганы у Бларамберга: D, D; f. Курган, в коем найдены 2 остова, разрыт в 1832 г.; g. Курган, в коем найдена золотая маска и проч.; h. Курган, разрыт в ,1844 г., № 1 в издании Вашем; i. Курган, разрыт Мурзакевичем, в нем гробницы и ничего не найдено, да, кажется, Вами и не упоминаем; к. Курган, разрыт, измерена гробница, у Вас 2-й; I. Курган, разрыт, гробница не измерена, у Вас 3-й; т. Курган “Закюсовская могила”, у Вас Ь;²³¹² п. Курган “Толстая могила”, у Вас с; о. курганы “Четыре могилы”, у Вас </; р. Курган “Софронова могила”, у Вас е; q. Курган “Волошанская могила”, у Вас /; г. Признаки фундамента бывшей стены, у Вас (здесь текст оборван.²³¹³ — И. Т.)\ s. Чертов овраг; t. Местечко Ильинск; и. Сельское кладбище; w. Деревня Ольвио; х. Предполагаемая стена, ограждавшая Ольвиополь».

Открытые им стены и фундаменты зданий на городище, так же как «мелкие незначительные вещицы», не заинтересовали А. С. Уварова. «Сначала разрыл часть народной площади, а именно то место, где была лестница, ведущая в здание для выставки товаров, предполагая, что тут находились какие-нибудь произведения греческого ваяния. Действительно, мы нашли мраморного льва аршина полтора [1.06 м] в длину и довольно хорошо еще сохранившегося. Задняя часть отломана, но отбитый кусок был тоже найден. Потом делал я попытку разрывать акрополь, и место, где стоял храм на северной части площади, но кроме стен, оснований здания и мелких незначительных вещиц, ничего не открыто», — писал А. С. Уваров в рапорте Л. А. Перовскому от 13 сентября 1853 г. Шесть курганов, раскопанных археологом, оказались ограбленными. «С внешней стороны незаметно было, что курганы эти тронуты, а между тем длинные мины проведены были прямо к гробницам. Похитители посредством их добрались до самих могил и вынули все совершенно». В разных частях насыпи одного из них был обнаружен фрагмент расписной вазы с изображением «Диониса, сидящего возле Ариадны, над ними парит богиня Победы, вокруг стоят жрецы».²³¹⁴

Результаты изучения свидетельств античной письменной традиции об Ольвии, трудов предшественников, собственных раскопок и наблюдений на местности А. С. Уваров обобщил во второй главе «Исследований о древностях…». Автор попытался воссоздать историю древнего города, реконструировать его топографию на основе анализа известных к тому времени эпиграфических, нумизматических и археологических находок.²³¹⁵ Он опубликовал ряд новых надписей (IPE, I², 20, 25, 161), монет и керамических клейм, уделил внимание находкам стрел, терракот, украшений, керамики и т. п. Исследователь попытался обобщить сведения о денежном обращении полиса за весь период его существования, в том числе определить номиналы и весовую систему древнейших литых монет, выделить серии, изготовленные по римскому образцу, и т. п.²³¹⁶ Не случайно внимайие А. С. Уварова и к керамическим клеймам. Он опубликовал прекрасную таблицу с точными рисунками штемпелей из Ольвии (рис. 94), которая позволяет проверить предложенное им чтение и восстановление надписей в клеймах.²³¹⁷

В исторических разделах своего труда археолог зачастую некритически следовал выводам своих именитых предшественников, в частности главной) авторитета по античным древностям Причерноморья акад. Е. Е. Кёлера, к тому времени уже покойного. Крупнейший отечественный антиковед акад. В. В. Латышев, автор вышедшего через 36 лет самого значительного исследования XIX в. по истории Ольвии, в целом высоко оценил книгу А. С. Уварова, но отметил и ее недостатки: «В исторической части [она] оставляет желать много лучшего, страдая недостатком критики и основательного знакомства со свидетельствами древних, как литературными, так и эпиграфическими».²³¹⁸ Таким образом исследование А. С. Уварова, образцовое для своей эпохи в области археологии и нумизматики, в своем историческом разделе являлось наиболее уязвимым для критики. Несмотря на это оно сыграло значительную роль в деле изучения древностей Ольвии.

В 1857 г. вышел первый том описания монет собрания В. В. Кочубея, плод семилетнего труда Б. В. Кёне.²³¹⁹ В этой книге изложена краткая история Ольвии и ее монетной чеканки. В исторической части работа также подверглась резкой критике В. В. Латышева,²³²⁰ но для своего времени она явилась довольно полной сводкой нумизматических памятников полиса.

В начальный период истории изучения Ольвии была выполнена основная задача — привязка сведений античной письменной традиции к реальной карте. Поиск города на кабинетном уровне исследований в ХУШ в. привел лишь к разногласиям в среде ученых, военных и путешественников. Только с появлением достаточно убедительных нумизматических и археологических фактов локализация Ольвии близ села Ильинского (Парутина) стала окончательно очевидной. Заслуга П. С. Палласа, Л. В акселя и П. И. Сумарокова состоит в том, что, говоря словами Латышева, именно они «первыми поведали миру об этом открытии». Переводы трудов П. С. Палласа на французский, английский (1801, 1803) и П. С. Сумарокова на немецкий и шведский (1802, 1805) языки ознакомили научную общественность Европы с правильной точкой зрения на местоположение Ольвии и найденными там памятниками. Показательно, что эпиграфические и нумизматические материалы сразу же привлекли к себе пристальное внимание ученых, что выразилось в их немедленной публикации. Однако собственно археологическое изучение Ольвии и ее округи носило эпизодический характер. В отличие от Боспора, где полевая документация составлялась иногда даже не специалистами, о раскопках в Ольвии мы имеем самые скудные сведения, а чаще не имеем никаких.²³²¹

• 10.4. ТЕНДРОВСКАЯ КОСА (АХИЛЛОВ БЕГ)

Согласно античной нарративной традиции, современная аккумулятивная система кос Тендры-Джарылгач, соединенная небольшим участком коренного берега, в древности называлась Ахиллов бег. О нем повествуют Геродот (Hrd., IV, 55, 76), Псевдо-Скимн (Ps.-Scymn, 820—821), Клавдий Птолемей (Cl. Ptolem. Geogr. Ill, 5, 2) и ряд ругих авторов, причем вплоть до Псевдо-Скимна и Страбона «сведения о дромосе Ахилла не отличаются четкостью», что, по мнению В. Д. Блаватского, свидетельствует о «сравнительно небольшой популярности этого урочища в древности» в греческой метрополии.²³²²

Страбон сообщает, что на западном мысу песчаного и низменного Ахиллова дрома есть место, лишенное растительности, но называемое священной рощей, посвященое Ахиллу (Strabo., VII, 3, 19, 307—308). Известно, что «рощей» греки называли любой священный участок земли.²³²³ По Страбону, Ахиллов дром на востоке заканчивался неподалеку от мыса Тамираки (предположительно отождествляемого с Бакальской косой), имевшего обращенную к материку якорную стоянку. Анонимный автор Перипла Понта Евксинского упоминает о священной роще Гекаты как о западном мысе Ахиллова дрома (Anon. РРЕ., 84). Напротив, Клавдием Птолемеем роща Гекаты локализуется между устьем Гипаниса и Ахилловым дромом (Ptol., Geogr., Ш, 5, 2), т. е. на Кинбурнской косе. Последний указывает, что западный мыс Ахиллова бега называется священным и приводит его координаты (Ptol., Geogr., Ш, 5, 7—8). А. Н. Щеглов предположил, что Полибию (Polyb., IV, 41) западная часть Ахиллова бега была, вероятно, известна под названием «груди», бытовавшим среди моряков. Согласно древним описаниям, наносная коса длиной почти в тысячу стадий была особенно опасна ночью для плывущих мимо кораблей.²³²⁴

Форму системы кос Тендра-Джарылгач Помпоний Мела и Дионисий Периегет определяют как узкий и длинный полуостров в виде заостряющегося меча, положенного плашмя, причем Плиний приводит его длину — 8 тысяч шагов (Pomp. Mela, II, 5; Dio. Perieg., 298—320; 303, 306; Plin., NH, IV, 83). По предположению A. H. Щеглова, вполне возможно, что свое название Ахиллов бег получил в силу своих очертаний, а не потому, что на них проходили обрядовые состязания в беге в честь Ахилла.

Поиски следов на местности святилища Ахилла на северной оконечности Тендровской косы занимали многих исследователей. Еще И. О. Потоцкий поставил перед морскими офицерами, бороздящими воды Понта Эвксинского, вопрос, находилось ли ристалище Ахилла на Кинбурнском полуострове, или на косе ниже его?²³²⁵

Морские путешествия между Севастополем и Одессой, как в античное время, так и в конце XVIII—первой половине XIX в., представляли значительные трудности из-за отсутствия маяка на Тендре. Об этом свидетельствуют не только лоции для парусных судов (документ № 27), но и пресса, и документы того времени.²³²⁶ По инициативе А. С. Грейга, на Тендре были проведены подготовительные работы для строительства на западной стороне северной оконечности косы каменного маяка с поворачивающимся огнем, возведенного в 1824—1827 гг. Не позднее 18 апреля 1824 г. на Тендру был послан штурман 9-го класса Пантусов, который избрал на местности и отметил на карте место для возведения нового маяка. Заведующим маяком был определен чиновник 8-го класса Кумани, подчинявшийся директору всех черноморских и азовских маяков М. Б. Верху.²³²⁷

Летом 1824 г. группа военных моряков под командованием капитан-лейтенанта Н. Д. Критского, проводившего на корвете «Язон» гидрографическое описание побережья Черного моря от Одессы до Севастополя,²³²⁸ раскопала часть невысокого холма на северной оконечности Тендровской косы и обнаружила фрагменты мраморных рельефов, амфору, обломки керамики с граффити и большое количество античных монет.?²³²⁹ Матросы, строившие маяк под руководством мичмана К. М. Навроцкого,²³³⁰ также приняли участие в раскопках. В течение 1824 г. Н. Д. Критский побывал на Тендре дважды, причем во второй раз был послан туда специально для поиска древностей.

Данные о раскопках 1824 г. святилища на Тендре, как в XIX в.,²³³¹ так и в работах наших современников²³³² берутся из статей 1820-х гг. Но при внимательном изучении первоисточников возникает множество вопросов из-за противоречий в приводимых там сведениях. Найденные в архивах Санкт-Петербурга и Одессы документы первой трети XIX в. помогли ответить на многие из них.²³³³

В 1920-х гг. экспедиция Херсонского историко-археологического музея под руководством И. В. Фабрициус провела разведку на Тендре и Бабином острове (местное название), находящемся в самом Тендровском заливе. Археологи практически не обнаружили признаков культурных остатков античного времени. Это дало повод к утверждению, что сообщение о раскопках 1824 г. на Тендровской косе — не более, чем археологическая легенда. И. В. Фабрициус утверждала, что никто из специалистов-археологов, неоднократно писавших о тенд-ровских антиках, не удостоверился в факте находки их именно на Тендре.²³³⁴ Убеждение скептиков подкрепляется и тем обстоятельством, что, по данным современной археологии, древних поселений на косах Тендра-Джарылгач никогда не существовало. В 1981 г. водолазы-гидробиологи Одесского отделения Института биологии южных морей АН УССР проводили исследования на мелководье юго-восточного участка косы, как на морском побережье, так и внутри Тендровского залива на траверзе острова Бабин, воспользовавшись образовавшейся на косе промоиной. На морской стороне, на глубине около 2 м были обнаружены фрагменты окатанных обломков красноглиняных амфор, рассеянных на площади до 20 тыс. м² вдоль береговой линии. На надводном участке косы, прилегающем к промоине, были обнаружены фрагменты керамики, в том числе два маленьких фрагмента чернолаковой посуды, а также незначительное количество обломков известняка. Р. П. Алексеев, на мой взгляд, преждевременно посчитал это открытием неизвестного ранее античного поселения. В 1983 г. Причерноморская экспедиция ИА АН УССР, исследовавшая подводную и надводную северо-западную оконечность косы, собрала лишь фрагменты эллинистических амфор.²³³⁵

Первое сообщение об открытии антиков на Тендре 1824 г. обнаружено мною в письме князя А. С. Меншикова (впоследствии адмирала, начальника Главного морского штаба) к новороссийскому и бессарабскому генерал-губернатору графу М. С. Воронцову от 24 августа 1824 г. из Севастополя: «Капитан Критский вернулся в Севастополь с острова Тендра, куда он был отправлен во второй раз (курсив мой.— И. Г.) с поручением подтвердить мои предположения о наличии памятников на этом острове. Он обнаружил на мысу напротив Кинбур-на, где, по всей видимости, находился храм Ахилла, фундаменты стен и много греческих и понтийских монет. Вспомните, что Бородин утверждал, что он там был, но ничего не нашел».²³³⁶

Еще через несколько дней М. С. Воронцов получил рапорт одесского градоначальника генерал-майора графа А. Д. Гурьева о том, что «Критский… против Тендерского 1 кордона (дистанции карантинного округа.— И.Т.) близ лимана, где приметно было некогда жилье, вырыл из земли до 200, а мичман Навроцкий при постройке маяка… до 500 штук древней медной монеты и что дальнейшее разыскание оной монеты до разрешения начальства воспрещено и на месте том учрежден караул».²³³⁷ М. С. Воронцов немедленно отправил на остров коллежского регистратора Бухгольца с целью «собрать все такового рода древности, уже выкопанные, и представить ко мне, а между тем сделать описание места, где оные найдены, не разрывая однако ж оного». Генерал-губернатор предписал командиру Донского казачьего полка полковнику Шамшеву и командующему казачьими кордонами в Кинбурне и на Тендре запретить дальнейшие раскопки этого места. В ответном рапорте Шамшева сообщается, что казаки кордонной стражи на Тендре, «разрывая случайно на оконечности его землю, открыли в углублении оной, не более как фута на два [0.61 м], в грунте, состоящем из песку и ракушек, несколько древних монет, куски глиняных сосудов и небольшой статуй из камня». Все найденные памятники Шамшев отправил М. С. Воронцову.²³³⁸ Возможно, в этих документах речь идет о раскопках одного и того же «холма».

Находки этих древностей сразу же обратили на себя внимание антиквариев — И. А. Стемпковского, И. П. Бларамберга, Е. Е. Кёлера, которые единодушно отождествляли Тендру с упоминаемым античными авторами Ахилловым бегом. Первое печатное сообщение о них принадлежит И. А. Стемпковскому. Оно появилось через год после раскопок в одном из сентябрьских номеров 1825 г. газеты П.И.Кёппена «Библиографические листы», а в октябре — уже на французском языке в «Journal de St.-Petersbourg».²³³⁹ И. А. Стемпковский писал, что честь открытия антиков принадлежит капитану 2-го ранга Критскому, который провел на Тендре часть лета 1824 г. для гидрографических исследований. Наибольшее число древностей было найдено в кургане, который срыли при постройке фундамента маяка. Он кратко охарактеризовал найденные антики, обратив особое внимание на уникальность святилища по числу найденных монет. Часть их до того времени была вообще науке неизвестна, прежде всего монеты Тиры времен автономии города, как и чеканка ряда боспорских династов. Значительная часть монет принадлежала полисам, расположенным по берегам Понта Эвксинского, в Малой Азии и на островах Архипелага. Это позволило И. А. Стемпковскому предположить, что посланцы различных регионов греческого мира собирались на Тендре для проведения священных праздников в честь Ахилла. Автор подчеркнул важность нумизматических находок для изучения торговых связей Северного Причерноморья в древности. По Стемпковскому, здесь было найдено около 800 монет, самая поздняя из которых — императора Валента — датируется 364 г. н. э. Он высказал предположение, что праздники Ахилла на Тендре прекратились с введением христианства в Готии. «Весьма жаль, — писал он, — что все сии драгоценные остатки рассеяны ныне по разным рукам и что потому не могло быть сделано им полного и подробного описания».²³⁴⁰

О своем намерении вскоре серьезно заняться тендровскими антиками И. А. Стемпковский писал в Петербург П. И. Кёппену: «Если время и здоровье позволит, напишу что-нибудь пространнее о Тендрской находке: она стоит того, чтобы ученые обратили на нее внимание» (7 августа 1825 г.). Его интересовала интерпретация памятника, предлагаемая Кёлером: «Желательно мне очень знать, что напишет К[ёлер] о находках 1824 года, особливо о Тендрских. Нельзя ли будет достать из Академических актов оттиск его сочинения о том? Вы много меня обяжете, доставивши таковой. Я думаю можно тайком согласить типографа сделать несколько особых оттисков как сего сочинения, так и Сераписа, который скоро должен быть кончен и появиться в свет и которого я также очень бы желал иметь экземпляр» (7 октября 1825 г.).²³⁴¹’

31 августа 1825 г. Кёлер представил Конференции Имп. АН свое исследование об островах и дроме, посвященных Ахиллу в Понте Эвксинском, который вышел из печати только год спустя. Академик полагал, что священная роща, посвященная Ахиллу, находится не на северной оконечности Тендровской косы, а на Кинбурне, соответственно Тамиракский мыс, против которого заканчивается восточная оконечность Тендры, — у мыса Тарханкут.²³⁴² По убеждению ученого, греческих поселений на самом Ахиллесовом ристалище никогда не существовало, однако на перешейке, соединяющем косу с материком, согласно сообщениям античных и византийских источников, жили ахиллодромиты.²³⁴³ О раскопках 1824 г. автор сообщает, что вице-адмирал А. С. Грейг в одном из писем дал ему описание найденных предметов и отправил для эрмитажного Минц-кабинета несколько монет. Кёлер был твердо уверен, что вещи были найдены в гробнице тумула (кургана), а не в храме или каком-либо другом сооружении, которых на Ахилловом беге, по его мнению, вообще не сущестовало. Найденные барельефы он посчитал остатками фриза храма Ахилла на о-ве Левке, случайно завезенными на Тендровскую косу. Кёлер подверг резкой и большей частью необоснованной критике многие положения работы И. А. Стемпковского. Он полагал, что никаких праздников в честь Ахилла здесь не проводилось; судить о времени существования раскопанного памятника невозможно, кроме того, что он был воздвигнут не позднее IV в. н. э. «Донесения об этих раскопках не говорят нам, были медали найдены вверху или внизу тумула, или же их извлекли из погребальной камеры», — констатировал академик. Кёлер предложил два возможных объяснения, как представляется ныне, совершенно невероятных: 1) монеты принадлежали человеку, который умер к концу IV в. н. э.; 2) гробница относилась к гораздо более раннему времени, и владелец «медалей» (т. е. монет), своего рода нумизмат-коллекционер античной эпохи, закопал там свою «коллекцию», либо сам был погребен в конце IV в. н. э.²³⁴⁴

Из этих ошибочных положений Кёлер исходил в письме от 31 января 1826 г., задавая вопросы об обстоятельствах находки А. С. Грейгу (последний переслал их для ответа Н. Д. Критскому): «1. Какую высоту и диаметр имел открытый на косе курган; 2. Не было ли внутри оного свода или каменной гробницы, покрытой большими каменьями; 3. Что еще в нем найдено; 4. Не открыто ли в оном золотых или серебряных медалей; 5. Найденные бронзовые медали в металлическом или черепичном сосуде заключались; 6. Свод или гробница, сверх или под находились».²³⁴⁵

Н. Д. Критский ответил 17 марта 1826 г. подробным «Описанием кургана, открытого на Тендре», с приложением рисунка черепицы с надписями (рис. 112), и отправил Е.Е.Кёлеру 12 вещиц, найденных в нем.²³⁴⁶ Текст описания публикуется полностью (документ № 14).

Следует подчеркнуть, что в работе Кёлера и в его письме к Грейгу место находки ошибочно указано как южный конец языка Джарылгач, а не северная оконечность Тендровской косы.²³⁴⁷ Скорее всего, Е. Е. Кёлер получил описание Критского уже после издания его «Мемуара…» или тогда, когда он был уже сдан в печать, поэтому и не смог внести исправления в текст статьи. В архиве академика сохранился перевод «Описания…» Н. Д. Критского на немецкий язык.²³⁴⁸

И. П. Бларамберг также занялся изучением тендровских находок и опубликовал несколько работ, одна из которых называется «Рассуждение о ристалище Ахилла».²³⁴⁹ Рассмотрев свидетельства Страбона, Помпония Мелы, Птолемея и Безымянного Автора Перипла Понта Эвксинского, он пришел к выводу, что ристалище Ахилла находилось именно на Тендре, а не на Кинбурнской косе, как полагали некоторые ученые. Бларамберг утверждал, что открытие было сделано в 1824 г. морским отрядом, остановившемся на Тендре для строительства маяка, под руководством капитана и нескольких офицеров Черноморского флота, а затем чиновником, посланным из Одессы по приказу генерал-губернатора Новороссии. Этот офицер выкопал древности у подножия холма, состоящего из пепла, смешанного с землей, большая часть которого к тому времени была уже перерыта моряками. По утверждению Бларамберга, земля была раскопана только на уровне современной дневной поверхности. Он полагал, что холм представлял собой тумулус или курган.²³⁵⁰ Найденные здесь монеты и другие антики он рассматривал как жертвоприношения Ахиллу. «Надобно заключить, — писал Иван Павлович, — что поблизости от этой кучи пепла существовал алтарь на открытом воздухе или храм, посвященный Ахиллу, независимо от тех, который ольвиополиты возвели этому герою в своем городе и на острове Березань».²³⁵¹ Бларамберг намеревался опубликовать и более подробное описание открытий на Тендровской косе в «Одесском вестнике».²³⁵²

В «Рассуждении о ристалище Ахилла» И. П. Бларамберг ссылается на готовые, но еще не опубликованные таблицы к сочинению «известного антиквария» о находках на Тендре, которое якобы находилось уже в печати, но так и осталось неизданным. Зная о существовании рисунков, я безуспешно пыталась обнаружить их в течение 15 лет. И вот в 1994 г. в фамильном фонде Воронцовых в Русской секции Архива Санкт-Петербургского филиала Института российской истории РАН мне удалось обнаружить подлинные графические изображения находок на Тендре на 5 таблицах с картой Северо-Западного Причерноморья, выполненные сыном И. П. Бларамберга Владимиром. Таблицы переплетены в особой тетрадке под названием «Melanges Archeologiques. II Cahier» с экслибрисом М. С. Воронцова,²³⁵³ Здесь же хранится описание находок на французском языке в особой «Dissertation sur la course d’Achille

Рис. 113. Иллюстрации к статье И. Б. Бларамберга «Dissertation sur la course d’Achille [APOMOS AXIAAEQS] et sur File de Berezan jadis consacree a ce Heros» («Melanges Archeologiques. II Cahier»). Раскопки 1824 г. святилища Ахилла на Тевдровской косе. Табл. I: № 1 — надпись на мраморе с изображениями копыт жертвенных животных перед алтарем (IPE, Р, 330, собрание М. С. Воронцова); № 2 — граффито на стенке сосуда (IPE, Р, 332, собрания М. С. Воронцова и И. П. Бларамберга); № 3 — фрагмент края краснолаковой чаши или кубка малоазийского производства с рельефным накладным орнаментом (собрание М. С. Воронцова). Рисунки Владимира Бларамберга. (РСА СПбФ ИРИ, ф. 36, on. 1, д. 780, л. 1. Публ. впервые).

[APOMOE AXIAAEQS] et sur 1’ile de Berezan jadis consacree a ce Heros», представляющий собой оригинал статьи И. П. Бларамберга «Рассуждение о ристалище Ахилла» с добавлениями целой главы из оставшегося неизданным описания ольвийских древностей его кабинета.²³⁵⁴ Представляя список своего труда М. С. Воронцову, автор сообщал в письме от 4 ноября 1827 г.: «Краткость этой заметки (о географических исследованиях в Крыму.— И. Т.) делает ее удобной для помещения в “Одесский вестник”, как и статьи, которую наш знаменитый и грозный аристарх²³⁵⁵ Эрмитажа (Кёлер. — И. Т.) мне не простит, но которая наконец констатирует открытие памятников, имеющих, несмотря на их фрагментарность, тем не менее исключительный интерес. Их изучение не оставляет никакого сомнения в почестях, воздаваемых Ахиллу на острове или полуострове Тендра, вопреки сочинению — впрочем, полному учености, — которое г-н Кёлер только что опубликовал об островах и беге Ахилла и в котором он утверждает, что эти неопровержимые памятники происходят не с Тендры. Вот образчик солидности его доказательств: “Молчание, — говорит наш автор, — которое г-н адмирал Грейг сохранил обо всех этих предметах, подтверждает мои догадки, и является очевидным, что этот знаменитый любитель античности не преминул бы сообщить об этих фрагментах, если бы они были открыты в этом месте!”».²³⁵⁶

На табл. I № 1 и 2 (рис. 113) запечатлены надписи о жертвоприношениях Ахиллу — первая на мраморе с изображениями копыт жертвенных животных перед алтарем, римского времени (IPE, I², 330), вторая на стенке амфоры, пифоса или мортария (IPE, I², 332) — граффито боспорского моряка с благодарственным приношением Ахиллу за благополучный исход плавания, из собрания М. С. Воронцова. «Если приложить сей кусок к подобному обломку, у меня находящемуся и составлявшему часть глиняной вазы довольно большой, величины, то они сой

дутся вместе, как показана на табл. I». На той же таблице под № 3 изображен «обломок глиняной вазы, на котором замешана выпуклая кисть винограда, работы, принадлежащей к цветущему времени искусства» (скорее всего, фрагмент края краснолаковой чаши или кубка малоазийского производства с рельефным накладным и барбатинным орнаментом первой половины I в. н. э.), который также хранился в кабинете М. С. Воронцова. Здесь же найдена амфора («диота»), позднее попавшая в Одесский городской музей древностей (табл. II № 1 — рис. 114)405

Найденные на Тендре надписи были изданы А. Бёком (CIG. № 2096, b, с, d, е, f). На двух обломках лапидарных памятников, изображенных на табл. II № 2 и 3 (рис. 114), сохранилось имя Ахилла: надпись №2 — о благодарственном приношении Ахиллу за полученное спасение (IPE, I², 329) — вырезана на вотивном мраморном рельефе, причем на верхней части фрагмента сохранилось изображение края пеплоса (из собрания М. С. Воронцова), надпись № 3 грубо вырезана на известняковом камне (IPE, I², 328, реопубликована В. В. Латышевым с отличиями).

Судя по описаниям Стемпковского, на одном из мраморов было высечено «изображение самого Ахиллеса, с шишаком на голове и щитом в левой руке».^{2357 2358} Критский также описывает «три небольших обломка плоского мрамора: на одном видно было изображение воина с головы до половины туловища и часть щита; на другом остальное тело, но ноги были отбиты, и сии две части кажется составляли одно. Обе половины вместе имели в длину полтора фута (45.7 см. — И. Т.). Третий кусок так же плоский, состоял из лучшего мрамора, но были отбиты голова и ноги; туловище было обернуто в мантию» (в рисунках Бларамберга их изображения отсутствуют).

К собранию Воронцова принадлежал мраморный барельеф с изображением мужского торса (табл. III № 2 — рис. 115). Другой кусок, из кабинета Бларамберга (табл. Ill № 1 — рис. 115), аналогичен по толщине и качеству мрамора первому, что свидетельствует о принадлежности их одному небольшому барельефу. По мнению Бларамберга, они представляют не Ахилла и Патрокла, а двух победителей на ристалище в честь Ахилла. Если рисунок точно передает пропорции фигур, барельеф, возможно изображающий Ахилла и воина, датируется III в. н. э.²³⁵⁹ На табл. IV изображен барельеф из музея Пио Клементино (согласно Бларамбергу, его высота около 1.25 пальмы²³⁶⁰), который «величиною фигур» почти сходен с барельефами из Тендры (рис. 116). В кратком указателе музея ООИД 1867 г. под № 37 упомянуты также «два мраморных обломка с изображением Дианы, охотящейся за оленем. Первый найден в Херсонесе, другой на Тендровской косе»; в рукописном каталоге значится «мраморный обломок с изображением всадника Кастора (?)» с Тендры, переданный из городского музея древностей.²³⁶¹

Из монет на табл. II № 4 и 5 (рис. 114) изображены лишь две. Первая — бронзовый «медальон», чеканенный «в Вифинии жителями Тиума в честь Фаустины Младшей с изображением конной статуи императора Марка Аврелия, держащего скипетр с римским орлом». Ю. Л. Дюков и Т. Н. Смекалова высказали догадку, что имеется в виду сестерций г. Тиума из латуни (сплав меди с цинком, установлено анализами Т. Н. Смекаловой), который ныне хранится в Отделе нумизматики Государственного Эрмитажа, инв. № 13835, вес 17.94 г. Вторая монета — большая бронзовая «медаль» с изображением императора Тиберия Клавдия, на ре-

Рис. 114. Иллюстрации к статье И. Б. Бларамберга «Dissertation sur la course d’Achille [ДРОМОЕ AXIAAEQS] et sur I’ile de Вёгёгап jadis consacr6e e ce Heros» («M61anges Archeologiques. П Cahier»). Раскопки 1824 г. святилища Ахилла на Тевдровской косе. Табл. П: № 1 — фрагментированная амфора; № 2 — надпись (IPE, I2, 329) на вотивном мраморном рельефе с изображением края пеплоса (из собрания М. С. Воронцова); № 3 — надпись на известняковом камне (IPE, I2, 328); №4 — сестерций г. Тиума в честь Фаустины Младшей; № 5 — сестерций Клавдия «с типом богини Надежды» и надчеканенным клеймом г. Тиры. Рисунки Владимира Бларамберга (РСА СПбФ ИРИ, ф. 36, on. 1, д. 780, л. 2. Публ. впервые).

верее представлена «Надежда в виде стоящей женщины» и надписью Spes Augusta. На аверсе «два знака, из коих один представляет в сокращении имя жителя древней Тиры.., другой составлен из двух букв: первая подобна латинскому D, а вторая славянскому Б».²³⁶² Это сестерций Клавдия с типом «богини Надежды» и надчеканенным тирасским клеймом, из латуни, предположительно также хранится в Эрмитаже, инв. № 25020, вес 17.32 г.²³⁶³ Оба упомянутых типа монет представлены в эрмитажной коллекции единственными экземплярами.²³⁶⁴ Несмотря на то что данные об их происхождении отсутствуют, можно предположить, что монеты найдены на Тевдровской косе. На рис. 117 а, б’, 118 а, б представлены фотографии этих нумизматических памятников, любезно предоставленные Ю. Л. Дюковым. Сравнение их с прорисовками монет на таблице Бларамберга (рис. 114) говорит об их идентичности. Скорее всего, эти две монеты поступили в Эрмитаж в составе коллекции барона С. И. де Шодуара, который в Одессе приобрел часть нумизматического собрания Бларамберга.

Своего рода дополнением к отчету Н. Д. Критского может служить текст опубликованной 14 марта 1828 г. в «Одесском вестнике» анонимной заметки «Новейшие известия об острове Тевдре», где приводятся интересные данные по топографии северной оконечности косы.²³⁶⁵

 

 

 

 

 

 

Рис. 118. Раскопки 1824 г. святилища Ахилла на Тен-дровской косе. Сестерций Клавдия с типом богини Надежды и надчеканенным тирасским клеймом, из латуни (лицевая и оборотная стороны). Отдел нумизматики Государственного Эрмитажа, инв. № 25020.

тах. Первая привязка — на восточной части северной оконечности косы в двух верстах (около 2.1 км) от каменного маяка, построенного в 1824—1827 гг. на западной стороне низменного песчаного полуострова. Маяк в свою очередь находится в четырех верстах или 2.5 милях (4.2 км) от северной оконечности косы (см. документ № 27).²³⁶⁶ Вторая координата — в 20 саженях (около 43 м) от восточного берега косы.²³⁶⁷

Судьба тендровских находок 1824 г. сложилась печально. Шесть лет спустя В. Г. Тепляков писал одному из своих корреспондентов: «Вам, без сомнения, известен клад, найденный в 1825 г. при построении Тендерского маяка, невдалеке от сего места. Я говорю о множестве прекрасных медалей и мраморов, которые тогда же разошлись по разным рукам, и коих только самая малая часть досталась, как говорят, нашему Одесскому музею».²³⁶⁸ Известно, что некоторые из антиков поступили в частные собрания М. С. Воронцова (мраморы, керамические фрагменты с граффити, монеты), И. А. Стемпковского (монеты), А. И. Левшина (монеты) и И. П. Бларамберга (мраморы, надписи, фрагменты керамики с граффити, монеты) ²³⁶⁹

Как известно, большая часть собрания Бларамберга была передана (1825) и продана (1828—1834) в Одесский городской музей древностей (ныне ОАМ НАН Украины), в 1858 г. слитый с музеем ООИД. Действительно, помимо уже упомянутой амфоры, в описи городского музея на 1858 г., содержащей ссылки на рисунки альбома К. Боссоли, сохранились следующие записи: «156. Мраморных обломков от барельефов (с о. Тендры) — 4 экз.; 157. Обломков с эллинскими надписями (с о. Тендры) — 2 экз.» ²³⁷⁰ В годы Крымской войны коллекции городского музея были частично подготовлены к эвакуации, а тяжелые плиты и статуи зарыты в землю. При этом часть памятников погибла. Таким образом, некоторые плиты с надписями, находившиеся в городском музее в 1839 г., так и не вошли в состав коллекции объединенного музея ²³⁷¹ Нумизматическая часть коллекции Бларамберга после смерти владельца была приобретена бароном С. И. де Шодуаром,²³⁷² и впоследствии в составе собрания последнего поступила в Эрмитаж.²³⁷³

Монеты собрания И. А. Стемпковского были приобретены государством и переданы в Эрмитаж. Вещи и монеты, отправленные Кёлеру Грейгом и Критским, также оказались в Эрмитаже. Часть монет попала в собрание Н. П. Румянцева и ныне должна находиться в ГИМ. Об этом свидетельствует письмо Н. П. Румянцева акад. Ф. И. Кругу от 23 декабря 1824 г., в котором говорится о присылке государственному канцлеру монет из Керчи и с острова Тен-дры.²³⁷⁴ Из архивных документов следует, что мичман Навроцкий, участвовавший в раскопках на Тендре, продал в Кабинет редкостей Черноморского депо карт в Николаеве 192 монеты,²³⁷⁵ которые в составе большей части коллекций депо были переданы в 1840-х гг. музею Одесского общества истории и древностей.²³⁷⁶ 60 тендровских монет в мае 1826 г. Навроцкий пожертвовал Имп. Академии наук.²³⁷⁷ Собрание академического Минц-кабинета, как известно, влилось в коллекцию монет Эрмитажа. Нумизматическая и археологическая коллекции М. С. Воронцова после 1917 г. разошлись по разным хранилищам — Ялтинскому и Крымскому краеведческим музеям, ГМИИ им. А. С. Пушкина²³⁷⁸ и др. Однако выделить среди этих собраний тен-дровские монеты ныне не представляется возможным, так как в то время монеты описывались по месту их чеканки и металлу, а места находок в рукописных каталогах, как правило, не указывались.

По отчету Н. Д. Критского и статьям 1820-х гг. становится очевидным, что военные моряки раскопали святилище, связанное с культом Ахилла. Об этом свидетельствуют посвятительные надписи на мраморных и известняковых плитах, на двух из которых сохранилось имя Ахилла. Однако формулировки надписей отличны от обычных, так как на них не засвидетельствован эпитет Поутархл?, возможно, по причине их фрагментарности.²³⁷⁹ Среди них запись о благодарственном приношении Ахиллу за спасение (IPE, I², 329) и посвящение герою от кормчего судна (IPE, I², 331). Найдены также обломки мраморных барельефов с изображениями Ахилла и атлетов, всадника Кастора (?), Артемиды с ланью, около 1200 монет 44 греческих городов, боспорских династов, а также римских императоров — дары божеству, которыми моряки и купцы благодарили покровителя Понта за удачное плавание и спасение.

Теперь становится возможным не только охарактеризовать местоположение памятника, его внешний вид до раскопок, но и размеры, и стуктуру. Стала ясна методика проводившихся Н. Д. Критским раскопок — высеивание земли через решето. Монеты, сохранившиеся «отменно чисто», находили по всей площади кургана. Исходя из сообщения И. П. Бларамберга, что «курган… не был раскапываем ниже поверхности земли» и что все древности были найдены в насыпи, можно заключить, что святилище было не докопано и целесообразно провести его археологическое доследование. «Большая часть медалей, найденных в сем кургане, — писал Бларамберг, — были покрыты черноватою, мягкою мазью, которая сходя от легкого трения, оставляла монету неповрежденною, и в том же состоянии, в котором она была зарыта в сей курган вместе с пеплом…».²³⁸⁰ Судя по описанию, археологическая сохранность памятника была хорошей — никаких следов переотложения материала и окатанности предметов в отчете о раскопках не зафиксировано.

Конструктивно святилище являлось жертвенным местом (герооном²³⁸¹ или алтарем) под открытым небом в виде земляного холма,²³⁸² описанным как «небольшое строение» из сырцового кирпича, т. е. представляло собой тип простейшего земляного алтаря. Из «Описания Эллады» Павсания известны алтарь Зевса Ликейского в Аркадии в виде земляной насыпи (Paus., VIII, 38 , 7)²³⁸³ и алтарь из сырцового кирпича на ипподроме в Олимпии (Paus., VI, 20, II).²³⁸⁴ Раскопки первого открыли почерневшую землю, состоявшую из обожженных костей мелких животных и камней, которая образовывала земляную насыпь до 30 м в диаметре и 1.5 м высотой. По сторонам алтаря нашли основания колонн.²³⁸⁵ Это описание удивительно сходно с данными о святилище, приведенными в анонимной заметке, где говорится, что раскопанное «возвышение» имело «фигуру опрокинутого чайного блюдечка, не более аршина с четвертью вышиною [около 95 см] и около 25 саженей в обмере основания [около 53 м]». Следовательно, диаметр насыпи составлял примерно 17 м.

Оговорка Критского, что раскопанная земля «состоит частию из перегнивших веществ и грунта земли» и что «в нем было очень мало пеплу и не только основание оного не состояло из сего вещества, как объявляет г. Бларенберг, но мало было оного приметно, и то на том только месте, где, вероятно, стоял очаг», а также незначительное количество найденных углей свидетельствуют о том, что, по всей вероятности, благодарственные жертвоприношения Ахиллу на Тендре были не животного, а растительного происхождения, т. е. в виде плодов, возлияний и пр., а также монет, являвшихся самым доступным «даром» божеству, которые сбрасывались на холм, находившийся на специальной площадке. Обслуживающий персонал святилища, скорее всего, отсутствовал — обрядовые действия могли совершать сами моряки. Вполне вероятно, что святилище Ахилла в какой-то период могло выполнять функцию маяка.

Заплывы сырца, на которые указывает отчет Н. Д. Критского, возможно, относятся к ограждающей стенке святилища, защищавшей его от осквернения, но последняя могла существовать лишь непродолжительный срок, несоизмеримый с очерченным хронологическим отрезком его жизни. Функционируя несколько веков, алтарь должен был иметь определенное архитектурное оформление, о чем говорят находки у подошвы кургана «двух камней, чисто и гладко отесанных», а также нескольких мраморных барельефов в насыпи. Возможно, барельефы являлись частью жертвенника, украшавшего вершину холма, подобно жертвеннику

на алтаре Зевса в Олимпии. Критский особо подчеркивает немногочисленность найденных фрагментов черепицы.

По сохранившимся спискам монет К. М. Навроцкого, находившихся в Черноморском депо карт в Николаеве, теперь появилась возможность проанализировать их состав в сравнении с опубликованным списком И. А. Стемпковского, а также данными Бларамберга и Критского с целью определения и уточнения хронологических рамок существования жертвенного места, попытаться дать монетам современную атрибуцию. Еще М. И. Ростовцев писал, что «для решения вопроса о времени наибольшего процветания святилища и вопроса о ближайшем отношении к нему того или другого из соседних городов место происхождения и дата монет, а также сравнительное число монет того или другого города по датам имели бы решающее значение».²³⁸⁶

Публикуемый ниже список был предоставлен мною профессору Одесского государственного университета П. О. Карышковскому (1921—1988), который со свойственной ему отзывчивостью и щедростью души атрибутировал многие из монет в письме к автору от 1 февраля 1988 г., полученному мной за месяц до его трагической и преждевременной смерти. Петр Осипович особо подчеркнул великолепную сохранность монет, а также то, что либо сам К. М. Навроцкий, либо хранитель Кабинета редкостей Депо карт в Николаеве, либо, по моему небезосновательному предположению, И. А. Стемпковский, изучавший монеты в Николаеве и возможно составивший их опись, был очень внимателен в определениях — так, анонимный автор описи монет сумел дифференцировать римские императорские монеты с указаниями на титулы цезаря и августа. Список монет Навроцкого, проданных в Кабинет редкостей Черноморского депо карт, дополняют данные о монетных находках на Тендре, сообщенные Стем-пковским и Бларамбергом. Список Стемпковского, лишенный количественных характеристик, относится ко всем найденным монетам и значительно шире, перечень Навроцкого охватывает только те, которые поступили в Депо карт, но в ряде случаев дает возможность конкретных определений. В различных списках собрания депо количество приобретенных у Навроцкого монет варьируется, но я учитывала большую цифру. Определения в списке Навроцкого даны по самому авторитетному пособию того времени, каталогу античных монет Т. Э. Мионне, автора «Description de medailles antiques, grecques et romaines, etc.» (Paris, 1807. Vol. 2. P. 366 suiv.).²³⁸⁷ В начале XIX в. определение царских монет Боспора разительно отличалось от современных атрибуций, поэтому список монет, касающихся Боспора, П. О. Ка-рышковский откорректировал по «Общему каталогу монет» П. О. Бурачкова. Для удобства использования в угловых скобках я привожу также ссылки на последнюю двухтомную публикацию Н. А. Фроловой и монографию В. А. Анохина. Сведения о монетах приведены по документам РГАВМФ, в том числе письму Критского (документ № 14), и упомянутой публикации Стемпковского.

Сводная таблица монет, найденных на Тендровской косе в 1824 г.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Этот список дополняет найденный мною в августе 2001 г. перечень 9 «медалей», поступивших в Одесский городской музей древностей от А. И. Левшина, который был составлен хранителем музея А. Ф. Спадой 5 августа 1834 г. на французском языке. Монеты, по его сведениям, были найдены на Тендре и, скорее всего, доставлены в Одессу профессором ботаники Ришельевского лицея А. Д. Нордманом. Описания Спады довольно сумбурны: «1. Медная медаль, голова императора вправо, бодающийся бык влево, надпись на греческом языке почти

469

 

незаметна (возможно, монета Тиры или Херсонеса Таврического, либо Гераклеи Понтийской или Халкедона в Вифинии); 2. Медная медаль Восточно-Римской империи, довольно стертая; 3. Бронзовая медаль. Голова императора вправо, стоящая Победа влево. Легенда на латинском языке, нечитаемая; 4. Бронзовая медаль. Голова Луция Вера (161—169). Медаль императорская хорошей сохранности, легенда на греческом языке, наполовину стертая; 5. Бронзовая медаль Боспора Киммерийского. Голова Тиберия вправо, голова Савромата I влево, довольно хорошей сохранности (Аспург; 37 г. н. э., Ф. Ч. 1. Табл. XV, 9—13); 6. Медная медаль Восточно-Римской империи, совсем стертая; 7. Бронзовая медаль Боспора Киммерийского, Рис-купорида II, довольно хорошей сохранности (Рискупорид II, сын Котиса (68—93), Ф. Ч. 1, Табл. XXXV, 12—15 (80—93 гг. н. э., сестерций); 8. Медная маленькая медаль, стертая; 9. Римская серебряная медаль. Голова Юлия Цезаря, посредственной сохранности».²³⁸⁸

За исключением единичной находки византийской монеты Алексея I Комнина и двух монет Восточно-Римской империи, наиболее поздняя из найденных на косе римских монет чеканена при императоре Валенте и соответственно датируется 364—378 гг. н.э. Наличие монет, распространяющихся по крайней мере на весь императорский период, теперь уже не подлежит сомнению. Из анализа состава монетных находок следует, что святилище на Тендре беспрерывно функционировало по крайней мере около 600 лет, со II в. до н. э. по IV в. н. э. включительно. Святилище на Левке существовало и посещалось моряками гораздо дольше, около 800 лет.

Состав монетных находок на Тендре поражает не только своим географическим и хронологическим разнообразием, но и количеством найденных монет — судя по документам, примерно 1200 экз. Еще А. Н. Зограф отметил, что их географический диапазон чрезвычайно близок к списку монет, происходящих из другого культового центра Ахилла — о-ва Левки, и объяснил это широкой популярностью и длительностью процветания святилища.²³⁸⁹ И Левка, и Тендра служили обязательными этапами на пути плавания по Черному морю, в том числе и для тех, кто направлялся в Ольвию. По предположению А. Н. Щеглова, святилище Ахилла на оконечности Тендры «замыкало особо опасный низкими отмелыми берегами, мелями и ветрами участок плавания», и «вряд ли случайно размещение святилища на восточной стороне оконечности Тендровской косы. Обогнув мыс Тендры, суда всегда могли найти здесь убежище».²³⁹⁰

П. О. Карышковский вслед за Э. Р. Штерном отмечал, что посвятительные надписи Ахиллу Понтарху сосредоточены не в самой Ольвии, а за ее пределами, на берегах или в непосредственной близости от открытого моря, у самых устьев лиманов, сообщавшихся в древности с водами Черного моря, владыкой которого являлся сын Фетиды ²³⁹¹ В качестве надежного критерия для определения границ Ольвийского государства в римское время В. М. Отрешко предложил рассматривать группу посвятительных надписей в честь Ахилла Понтарха, покровителя полиса, найденных там, где в древности на территории от Очакова до Одессы находились его святилища, причем предположил, что каждое из них могло соответствовать определенной территориально-административной единице государства. В. М. Отрешко подметил, что при выборе мест для поклонения еще с архаики древние предпочитали косы и мысы, обращенные к западу (Тендровская коса, Кинбурнский мыс, Бейкушский мыс и т. д.) — он объясняет это мифо-географическими представлениями греков о входе в загробный мир именно на западе.²³⁹²

В 1885 г. рыбаки вытащили из моря у западного берега Кинбурнской косы, довольно далеко от берега, жертвенный камень в форме цилиндра с надписью IV—начала III в. до н. э. «Ахиллу посвящается жертвенник и плод дерева кедра» (IPE, I², 327). По мнению ряда исследователей, в древности на Кинбурнском полуострове, заселенность которого подвергалась сомнению,²³⁹³ была роща, посвященная Гекате. Культ Гекаты, известной также под именем Тривия (Amm. Marc., Res. gestae, XXII, 5, 99), был тесно связан с культом Ахилла, причем ее местный культ отождествлялся с черноморской Ифигенией. Согласно легенде, приведенной у Павсания (Paus., I, 43), Ифигения не умерла, а по решению Артемиды стала Гекатой. По представлению греков Ахиллов дром назывался так потому, что здесь Ахилл гнался за Ифигенией.²³⁹⁴

Судя по описанию Критского, в кургане на Тендре было найдено христианское впускное погребение, черепица с изображением креста и надписями «Христос Победитель» и «Михаил», 5 крестов (1 свинцовый размером около 8.9 см, 3 медных чуть поменьше, 1 янтарный еще меньше). В списке найденных здесь монет фигурируют единичные монеты византийской эпохи — две неопределенные Восточно-Римской империи и одна «серебряная» Алексея I Комнина, т. е. скифатная биллоновая монета (так называемый стамен), чеканившаяся после реформы монетного дела в 1092—1118 гг. Таким образом, святилище на Тендре эпизодически использовалось христианами вплоть до начала XII в. Гипотеза Е. С. Столярик, что до гуннского нашествия оно являлось не только святилищем, но и торжищем местного населения, мне представляется малоубедительной ,²³⁹⁵

К сожалению, после раскопок Н. Д. Критского о святилище на Тендре надолго забыли. Лишь в 1848 г. косы Тендра-Джарылгач посетил граф А. С. Уваров, оставивший свое описание в неизданной четвертой главе третьего тома «Исследований о древностях Южной России и берегов Черного моря». Он добрался на Тендру не морем, а по суше, через перешеек, соединяющий косы с материком, где тогда находилось имение помещиков Вассаль и Потье. Прежде всего он обратил внимание на морское побережье, лежащее параллельно Ахиллову бегу. «В нескольких верстах от села Каланчака, в направлении к селу Красному и к Тендре высокие и крутые курганы прекращаются. Недалеко от села Красного начинается правильный ряд более широких, чем высоких курганов, который идет параллельно с морским берегом чрез имения гг. Вассаль и Потье до противоположного залива или древнего Гилейского моря. Помещик Вассаль, рывший многие из этих курганов, сказывал мне, что всегда находил в них много остовов и каждый из них был совершенно обвернут камкой (alga marina). Возле человеческих остовов лежали лошадиные костяки. Этот странный способ погребения, совершенно различествующий от всех прочих, принадлежал, вероятно, народу, обитавшему на этом месте и называемому, по словам Стефана Византийского, ахиллодромитами» ²³⁹⁶ По убеждению Уварова, последние являлись мореплавателями и не имели ничего общего с тавро-скифами, о чем свидетельствует специфический обряд погребения.

«Теперь, на всем пустом пространстве Ахиллесова ристалища не встретится много следов древних обитателей, — писал Уваров.— На восточной оконечности, или Джарылгачской косе, находятся несколько курганов, довольно плоских и доселе неразрытых». Путешествие на Тендру для молодого археолога оказалось крайне затруднено. 27 августа 1848 г. он прибыл на западную оконечность Тендровской косы. Им было отмечено полное отсутствие курганов, кроме кучугур (песчаных дюн), движение которых меняло облик косы, периодически превращая ее в ряд островов.²³⁹⁷ «Ахиллесово ристалище, состоящее из трех частей, Джарылгачской косы и островов Каравая и Тендры, почти постоянно изменяется. Иные годы Тендра, Каравай и Джарылгачская коса соединяются в одну и ту же косу; гирлы, разделяющие их, совершенно заносятся песком. В другие годы, напротив того, Тендра отделяется одним или несколькими гирлами от материка. Во время моего пребывания надо было переехать четыре гирла, чтобы добраться до Тендровского острова или косы. До самой западной оконечности, на которой теперь стоит маяк, не встречается ни одного дерева. Тут только возвышается несколько дерев, последние остатки священной рощи».

Далее Уваров подробно останавливается на обстоятельствах находки древностей в 1824 г., опираясь на публикации Бларамберга и Кёлера, при этом некритично принимая точку зрения последнего. Следов раскопанного «кургана» ему обнаружить не удалось. «На восточной и западной оконечностях Ахиллесова ристалища местность высока и никогда не подвергается наводнениям. Оттого и можно предположить, что на священном мысе, где стоял храм, посвященный Ахиллесу, хотя, может быть, посторонние люди и не постоянно обитали, но часто посещали эту местность. По берегам Тендры ловится много рыб, которые могли служить пищею, как и теперь еще ими пользуются солдаты, живущие у маяка и на кордонах».²³⁹⁸ Таким образом, посещение А. С. Уваровым Тендры оказалось малопродуктивным — он не смог обнаружить следов раскопанного святилища, которые безуспешно пытались найти и исследователи XX в.

ГЛАВА 11

СЕВЕРО-ЗАПАДНЫЙ КРЫМ

• 11.1. ЕВПАТОРИЯ (КЕРКИНИТИДА)

Еще в XVIII в. оживленную дискуссию ученых и путешественников вызвал вопрос о локализации Керкинитиды.²³⁹⁹ Отрывочность свидетельств древних авторов о Керкинитиде (Агг. РРЕ, 19; Anon. РРЕ, 83 (57Н)), Каркинитиде (Hecat. fr. 184; Herod., IV, 55; 99, 2; Ael. Herod. Rath. Pros., IV, 105, 21; Steph. Byz., s. v.) и Каркине (Pomp. Mela, II, 4; Plin., HN, IV, 84; Ptol., Ill, 5, 13) привела ученых к появлению взаимоисключающих предположений. Если одни исследователи говорили о тождестве этих городов, другие, напротив, считали их разными полисами.

Еще в 1728 г. акад. Г. 3. Байер предпринял первую попытку спроецировать сведения Геродота на местность и поместил Каркинитиду на северном берегу Джарылгачского залива, в устье реки Каланчак.²⁴⁰⁰ Позднее к такому же выводу пришел французский посол в крымском ханстве, французско-голландский негоциант Ш. Пейсонель.²⁴⁰¹ С ним не согласился немецкий профессор И. Тунман, писавший, что в Гезлёве, «вероятно,., находится древний Керкинитис» (1784).²⁴⁰² Правильная локализация Тунмана осталась незамеченной и первая точка зрения, широко распространившаяся благодаря популярности книги Пейсонеля, стала господствующей. Ее, например, повторили Мария Гатри и С. Сестренцевич-Богуш.²⁴⁰³ Член Парижской Академии надписей и словесности Ж. Б. д’Анвиль полагал, что на месте Гезлёва когда-то была античная Евпатория. Его авторитету последовали другие географы и русские власти, именно под этим именем переименовавшие Гезлёв. Так, в сохранившемся в бумагах генерал-майора В. С. Попова анонимном сочинении «Древние именования Крымского полуострова и знатных в оном городах» (1781) констатируется тождество античной Евпатории и Козлова — «город с пристанью, Евпатором Мифридатовым воеводою построенный, который после того, Помпей, победивший Мифридата, своим именем Помпеиуополис назвал».²⁴⁰⁴

Взятый русскими войсками в 1771 г. и присоединенный в 1783 г. к России портовый город Козлов (Гезлёв), в 76 верстах к СЗ от Симферополя, на западном берегу Каламитского залива Черного моря, является одним из древнейших городов Крыма. В XVI—XVII вв. здесь находилась турецкая крепость и г. Гезлёв (Гезлёве), в русских источниках упоминавшиеся как Козлов. По приказу А. В. Суворова в 1777—1779 гг. для защиты побережья рядом с городом на возвышенном холме был возведен прямоугольный в плане шанец, усиленный раскатом со стороны моря.²⁴⁰⁵ В 1784 г. город был переименован в Евпаторию, ставшую уездным центром Таврической области и крупнейшим портом.²⁴⁰⁶ При Павле I ему было возвращено татарское название, а при Александре I — греческое, данное в эпоху Екатерины II. К александровскому времени относится рукопись «Замечания о городе Козлове, или Евпатории, в Крыму, сделанные гвардейским Генерального штаба полковником Муравьевым 1-м»²⁴⁰⁷ (1816). Автор сравнивает Козлов с Кафой, в которой никогда не бывал, сообщает о числе домов в городе — около 1 тыс., пишет, что парусным судном из Константинополя до Евпатории можно доплыть за 32 часа.

Очень скудную информацию дают описания путешественников. 22—23 июля 1821 г. акад. Е. Е. Кёлер и архитектор Э. Паскаль осматривали Козлов, причем их внимание привлекли только турецкие бани и мечеть. К концу 1827 г. мужское население города, по большей части караимов и татар, составляло 3592 человека. В Евпатории было 1173 дома, одна церковь, 21 мечеть и великолепная караимская синагога. Эти сведения сообщает анонимный одесский путешественник в письмах, адресованных издателям «Одесского вестника».²⁴⁰⁸

Дискуссия о локализации Керкинитиды возобновилась в 1820-е гг. И. М. Муравьев-Апостол, анализируя текст Страбона (Strabo., VII, 4, 2), пришел к выводу о «потере места, где Страбон описывал Тарханский кут и весь берег от Козлова до Северной косы», верно подметив отсутствие связи между отдельными параграфами.²⁴⁰⁹ И. А. Стемпковский, вероятно, разделял взгляды Пейсонеля, но ставил вопрос несколько иначе. Он писал, что на правом берегу близ устья реки Каланчак видны остатки древнего городища — «нужно бы исследовать, какой город существовал тут: Каркина или Тамираки, географами в сих местах полагаемые».²⁴¹⁰

Таким образом, мнения ученых в вопросе о локализации Керкинитиды начиная с XVIII в. вплоть до сегодняшнего дня²⁴¹¹ разделились между ее размещением на северном побережье Кар-кинитского залива, т. е. вне пределов Крыма, и на западном побережье Тавриды.²⁴¹² Окончательно решить вопрос могли бы только исследования на местности с проведением раскопок.

Одно из немногих свидетельств о находках древностей в Гезлёве сохранилось в описании путешествия архимандрита братства Мхитаристов, викария Тавриды отца Минаса Бжешкьяна (1777—1853), осенью 1825 г. объезжавшего места, населенные армянами. Он, в частности, сообщает о находке монеты боспорского царя Евпатора, которую принял за монету Митридата VI Евпатора,²⁴¹³ и приводит две гипотезы о локализации на месте Гезлёва античного поселения: первая связывала его с древней Евпаторией, вторая — с Помпеополисом. Касаясь оборонительной системы современного ему города, викарий пишет: «Одна только южная сторона беззащитна. Генуэзцы здесь построили крепость, равно как и на другом конце города, для защиты бухты, где лежат громадные извлеченные из земли камни. В наши дни нашли здесь под землею две статуи, из которых одна изображала мужчину в одежде древних эллинов с короной на голове, другая женская в древнеримском одеянии».²⁴¹⁴ Современным исследователям памятников Северо-Западного Крыма факт находки боспорских монет римского времени (уже не связанных с жизнью древнего города) и античных скульптур оказался неизвестным.²⁴¹⁵ Ко времени поездки в Евпаторию Г. И. Спасского в середине XIX в. от городской крепости остались лишь остатки ворот, стен и рва: «Теперь трудно даже решить, кому обязана была эта крепость своею постройкою: византийцам, генуэзцам или туркам?».²⁴¹⁶

Новое поколение ученых не менее бурно обсуждало вопрос о местоположении Керки-нитиды. Принципиальными дополнениями к уже высказанным точкам зрения явились гипотеза Н. И. Надеждина²⁴¹⁷ о локализации города на Кинбурнской косе, 3. А. Аркаса, помещавшего его в Северо-Западном Крыму близ селения Очертай около мыса Кара-Мрун,²⁴¹⁸ и К. Неймана, относившего памятник к району селения Беляус.²⁴¹⁹ Берлинский нумизмат Ю. Фридлендер пришел к выводу о существовании в Причерноморье двух соименных пунктов, различающихся в написании одной буквы, — первого на побережье Каркинитского (Та-миракского) залива, второго на западном побережье Крыма. Основанием для последнего послужили не только данные нарративных источников, но и впервые атрибутированные им три монеты полиса с легендами KEPKI, КЕР из Минц-кабинета Королевского музея в Берлине.²⁴²⁰ С ним не согласился Г. И. Спасский, считавший, что упоминаемые античными авторами сведения относятся к одному городу, расположенному в устье Гипакириса—Каланчака. Вслед за И. А. Стемпковским он полагал, что окончательно вопрос может решить «только разрытие… курганов», встречающихся там в больших количествах.²⁴²¹ Гипотезу Г. И. Спасского разделял и А. С. Уваров.²⁴²² Впервые археологическое изучение курганов, находившихся в 25 верстах от Евпатории, провел корреспондент Одесского общества истории и древностей А. С. Фиркович в 1849 г.²⁴²³

Вопрос о локализации Керкинитиды оказался решенным лишь через 70 лет — с началом археологического изучения античного городища на Карантинном мысу в современной Евпатории, открытого Л. А. Моисеевым в марте 1917 г. (раскопки проводились по инициативе М. И. Ростовцева²⁴²⁴ с 1916 г.), работы на котором были продолжены в 1918, 1929—1931 гг. и др.²⁴²⁵

• 11.2. АК-МЕЧЕТЬ—ЧЕРНОМОРСКОЕ (КАЛОС ЛИМЕН)

Не меньше споров вызывал вопрос о местонахождении остатков древней Прекрасной Гавани (Pomp. Mela, II, 3; Агг. PPE, 19—20; Ptol., Ill, 5, 1; Anon. PPE, 57). Еще проф. И. Тунман предположил, что она находилась на месте татарской Ак-мечети,²⁴²⁶ и эта локализация в настоящее время является общепринятой. И. О. Потоцкий помещал Калос Лимен гораздо западнее, вне пределов Крыма, считая город колонией Херсонеса, который «безымянный перипл называет Херсоном Скифским».²⁴²⁷ М. Гатри, пользовавшаяся книгой Пейсонеля, помещала на берегах Акмечетской бухты античную Евпаторию.²⁴²⁸ И. М. Муравьев-Апостол связывал Калос Лимен с Севастопольской (Ахтиарской) гаванью.²⁴²⁹ Акад. Е. Е. Кёлер, напротив, разделял гипотезу Тунмана.²⁴³⁰ 3. Аркас помещал гавань на северной оконечности Тендровской косы.²⁴³¹ Э. В. Тетбу де Мариньи и К. Нейман локализовали ее севернее Ак-мечети, у селения Сары-Булат на Сарибулатской (Бакалской) косе,²⁴³² где, по утверждению А. С. Уварова, проведшего разведки на местности, какие-либо остатки древностей отсутствовали.

Начало топографической фиксации памятников этого региона относится к концу XVIII в. На военно-топографической карте окрестностей Ак-мечети того времени городище Прекрасной Гавани не показано, однако отмечены окрестные «курганы».²⁴³³ Другой «План Ахмечетской бухты, описан по повелению господина вице-адмирала и кавалера главнокомандующего Черноморским и Азовским флотами и над Херсонским портом Сухотина флота капитаном Берсеневым в 1785 году… С подлинного копировал штурман Павел Алексеев» в масштабе 60 саж. в 1 дюйме (1:5040) (рис. 119), размер по рамке 49×67 см,²⁴³⁴ показывает место заброшенного редута на юго-западном берегу бухты и мечеть. Этот шанец со сложным бастионно-капонирным начертанием был возведен по приказу А. В. Суворова в 1777—1779 гг.²⁴³⁵ В экспликации к плану Берсенева помещены объяснения: «А — селения прежде бывших татар, а ныне пустые; Б — скотские загоны, а ныне в оных сенокос». Те же основные топографические привязки упоминаются в рукописном описании, составленном военными гидрографами в середине 1820-х гг.: «В юго-западной части залива на берегу есть развалины бывшей крепости; а к югу от залива в 450 саженях [960.3 м] на высокости стоит мечеть, по которой и залив название свое получил».²⁴³⁶ Эти остатки зафиксированы на морской печатной карте атласа И. М. Буди-щева 1807 г. (№ 26).²⁴³⁷

В конце 30-х гг. XIX в. с археологическими целями местность впервые обследовал корреспондент ООИД, «питейный объездчик» А. И. Шмаков, в 1842 г. назначенный инспектором симферопольской гимназии.²⁴³⁸ Он представил обществу записку, в которой отметил в окрестностях бухты «остатки каких-то правильных оград или заборов… различной длины и ширины, от 20 до 60 саженей» (43.68—128.04 м), по-татарски именуемых «хора». Местные жители принимали следы древнего размежевания за загоны для скота. На сохранившихся полосах из камней были видны возвышенности или «бугры» до 1 и более сажени высоты (2.13 м).²⁴³⁹ Очевидно, А. И. Шмаков описывал руины сельских усадеб и следы оград древних земельных участков в окрестностях Калос Лимена.²⁴⁴⁰ Среди находок 1837—1838 гг. он перечисляет глиняные грузила, «половину большого кувшина» (пифоса?), наполненного золой и углями, фрагмент венца пифоса с граффито,²⁴⁴¹ обломки керамики, монету. Найденные древности позволили А. И. Шмакову сделать вывод, что «ограды» и развалины принадлежали не чабанам, а какому-то древнему народу — грекам, генуэзцам или венецианцам, приезжавшим сюда временно из других прибрежных мест для занятия рыболовством ²⁴⁴² Автор особо подчеркивает, что в Акмечетской бухте в первой половине XIX в., начиная с июля и вплоть до ноября, ловили кефаль и скумбрию, проходящую здесь косяками «в неимоверном количестве» ²⁴⁴³

Записка А. И. Шмакова была доложена на заседании общества. Рассмотрев присланные глиняные «пирамидки» (два грузила) и монету, ООИД решило обратиться к владельцу 18 тыс. десятин земли в Северо-Западном Крыму, включавших и район Ак-мечети, графу М. С. Воронцову. В письме от 9 ноября 1839 г. содержалась просьба общества провести в этих местах дальнейшие археологические поиски.²⁴⁴⁴ М. С. Воронцов поручил архитектору Дево (де Во) проверить сведения А. И. Шмакова.

Из ответного письма архитектора, написанного на французском языке, следует, что он прожил в Ак-мечети долгие годы. При сооружении фундаментов более чем 40 построенных им зданий в районе порта обнаружили «остатки хозяйственных построек и домашней утвари», которые, по его мнению, были не древнее татарских. Во время строительства на землях, не принадлежавших М. С. Воронцову, находили только упоминавшиеся глиняные «конусы» (грузила). По заключению Дево, «в этих местах никогда ничего замечательного не обнаружат», за исключением одного места, расположенного между Карантином и городком, где еще не производились раскопки и ничего не строилось. Там хорошо видны следы древней постройки квадратной формы, окруженной большим, но заплывшим рвом, остатки пристани, вырубленной в скале. Внутри здания много неровностей из обломков, щебень и мусор. Дево полагал, что эти строительные остатки не могли быть возведены местными жителями, так как укрепление рвом отрезано от суши и имеет выход в море.²⁴⁴⁵

Вероятно, те же самые развалины описывал и А. И. Шмаков: «На восточном мысу Акмечетской бухты… поныне видимо угловатое укрепление, со рвом, почти совсем засыпавшимся, где валяется множество разбросанного известкового булыжного камня, из которого, вероятно, некогда сложены были стены и здания того укрепления»²⁴⁴⁶ На оконечности вала, ближе к морю, была найдена древняя монета и «множество мелких обломков от сосудов из обожженной глины».

Одесское общество, получив с письмом Дево подтверждение, что «это место в древние времена было обитаемо», стало просить М. С. Воронцова, «если на вышесказанных местах будут производиться какие-нибудь постройки, приказать наблюдать, не откроют ли при рытье канав для фундаментов каких-либо монет или древних вещей, которые могли бы дать понятие, или повод к догадке о прежних обитателях сих мест».²⁴⁴⁷

В неопубликованных главах труда А. С. Уварова о древностях Южной России автор ограничился пересказом изданного описания Шмакова. Городище Ак-мечети он принял за остатки «Гавани Калон», т. е. Прекрасной Гавани. «Гавань Калон (Безымянный автор) находилась на Каркинитском заливе, вероятно, у самого начала залива и прямо насупротив Тами-ракского мыса. Эта гавань лежала по прямой линии против мыса Тамирака в расстоянии 52 верст [55.48 км] или 300 стадий. Этой местности всех лучше соответствует теперешняя Акмечетская гавань […] Арриан и Безыменный… везде называют это поселение гавань Калон, как бы означая этим главный промысел его жителей». Руководствуясь описанием Страбона (VII, 4, 2), упомянувшего «маленький городок и еще один залив херсонесцев», Уваров локализовал их «между мысом Тархан-Кутом и Евпаториею, верстах в 5 [5.33 км] от сего города», близ селения Казобона, где были видны следы древнего поселения.²⁴⁴⁸

Археологическое исследование городища Калос Лимена было продолжено почти через сто лет. В 1929 г. Л. А. Моисеев провел первые раскопки города и некрополя, позднее их продолжили П.Н. Шульц, К. Э. Гриневич, М. А. Наливкина и др.²⁴⁴⁹ До 1988 г. Черноморское городище было почти не изучено,²⁴⁵⁰ и лишь в последние десятилетия Западно-Крымская экспедиция Крымского филиала ИА НАН Украины под руководством В. А. Кутайсова и В.Б.Уженцева ведет планомерные раскопки памятника.²⁴⁵¹ Тарханкутской экспедицией ЛОИА АН СССР—ИИМК РАН под руководством А. Н. Щеглова изучались сельскохозяйственные поселения, могильники и следы древнего землепользования на примыкающих к Калос Лимену землях Тарханкутского полуострова.

Малая заселенность и удаленность Северо-Западного Крыма от основных магистралей, по которым пролегали дороги путешественников и ученых, объясняют великолепную сохранность археологических памятников этого региона. Они сравнительно поздно привлекли к себе внимание исследователей. «Питейный объездчик» А. И. Шмаков и архитектор Дево не смогли понять назначение описанных ими античных строительных остатков, хотя подобные сооружения были известны в районе Севастополя. Оба любителя не ставили перед собой задачи поиска на местности исчезнувшего города. Впервые это попытался сделать П. О. Бурачков по прошествии нескольких десятилетий.²⁴⁵²

ГЛАВА 12

ЮГО-ЗАПАДНЫЙ КРЫМ

(Херсонес и его ближайшая хора)

• 12.1. КАРТОГРАФИЧЕСКИЕ И ВИДОВЫЕ МАТЕРИАЛЫ

О ЮГО-ЗАПАДНОМ КРЫМЕ КОНЦА XVIII—СЕРЕДИНЫ XIX в.

Херсонес Таврический (в средневековье Херсон, в русских летописях Корсунь), основанный по одной гипотезе в конце V в. до н. э. дорийскими колонистами из Гераклеи Понтийской, а по другой в конце VI в. до н. э. как ионийская апойкия, был разрушен на рубеже XIV— XV вв. Таким образом, город существовал около двух тысяч лет. Для русской науки его история была притягательна прежде всего тем, что, согласно ряду письменных источников, после успешного военного похода и взятия города в 989 г. в нем принял христианскую веру князь Владимир, креститель Руси. Средневековый Херсон унаследовал от античного Херсонеса Таврического регулярную систему планировки кварталов, центральную магистральную улицу, идущую от главных городских ворот, и параллельные ей продольные улицы с перпендикулярными поперечными.

Здесь я вынуждена совершить небольшой географо-топографический, отчасти и топонимический, экскурс, объясняемый характером исследуемых разновременных картографических материалов. Южная часть западного берега Тавриды отличается сложным рельефом и входит в состав Горного Крыма. Ахтиарская бухта (возможно, в древности Ктенунт, Strabo., VII, 4, 2—3), называвшаяся также Большим Ахтиарским заливом или Севастопольским рейдом, позднее Северной бухтой, врезана в материк с запада на восток на расстояние более 6 верст (12 км) и имеет ширину от 600 до 250 саженей (от 1 км 28 м до 532 м). Она образует естественную восточную границу Гераклейского полуострова, где находились земельные участки граждан Херсонеса. Восточнее, между гор, простирается широкая долина, по которой протекает р. Чоргун (Чёрная). При впадении реки Чоргун в Северную бухту сохранились остатки средневековой крепости Каламита. Значительно южнее находится Балаклавская бухта (бухта Символов, Strabo., VII, 4, 308—309) с тесным скалистым входом и небольшой акваторией, на берегу которой позднее была построена генуэзская крепость Чембало.²⁴⁵³ Эта бухта фиксирует юго-восточную границу Гераклейского полуострова. Крайняя юго-западная оконечность Крыма — мыс Фанари (ныне мыс Херсонес или Херсонесский), является западной оконечностью маячного (Фанарийского, позднее Херсонесского) полуострова, носившего в древности название Парфений. Маячный полуостров с востока отделен от остальной части Гераклейского полуострова Казачьей бухтой. Имеющееся на перешейке древнее укрепление отождествляется с пунктом, названным Страбоном (VII, 4, 2) «древним» или «старым» Херсонесом, находящимся в 8.5 км к северо-востоку от городища Херсонеса. Пространственная структура Маячного полуострова состояла из крепости, прекратившей свое существование на рубеже IV—III вв. до н. э. и находившейся под ее прикрытием разделенной на участки земледельческой территории с разбросанными по ней сельскими усадьбами, гибель которых датируется началом III в. до н. э.²⁴⁵⁴

Северное побережье Гераклейского полуострова, начиная от мыса Фанари к востоку, изрезано несколькими бухтами, с конца XVIII в. неоднократно менявшими свои названия. Первая из них, уже отмеченная выше, — Казачья (Казацкая, ранее Фанари) — разделена на две длины по восточной части; она имела со следующей, Камышевой, общий выход в море, поэтому эти две бухты иногда назывались Тройной бухтой; у западной половины Казачьей бухты в начале расположено соленое озеро, отделенное пересыпью, а Камышевая имела с западной стороны маленький залив; далее Круглая (ныне также Омега, ранее иногда называлась Песчаная), имеющая в начале маленький островок и два соленых озера, отделенных пересыпью; Стрелецкая, имеющая посередине с обеих сторон по небольшому заливу; Песочная (ранее Херсонесская, или Песчаная, а также Шмидта), в юго-западном углу которой расположено соленое озеро, отделяемое пересыпью. Между Песочной и Карантинной бухтами, частью на мысу св. Владимира, расположено городище Херсонеса, занимающее площадь около 30 га. За Карантинной следуют: маленькая бухта Мартынова’, Артиллерийская’, Южная, имеющая ответвление в виде Корабельной, и Киленбухта (Коленбухта, Килебалочная, Киленбаночная бухта), расположенная на расстоянии чуть более трех верст (6 км) от моря.З

Первые русские топографические съемки Херсонеса и его окрестностей, составленные военными моряками, топографами, инженерами, относятся к периоду еще до присоединения Крыма к России (1783). В протоколе Конференции АН от 5 апреля 1738 г. имеется упоминание, что из академической канцелярии в конференц-зал были переданы заключенные в одну черную раму: а) театр военных действий 1737 г.; б) подлинный вид Херсонеса Таврического, или Крымского; в) объяснение двух предшествующих картин.^{2455 2456} К сожалению, местонахождение этих рисунков сейчас неизвестно. В 1770—1780-х гг. был снят ряд планов и рисунков руин Херсонеса с показанием крепостных стен.²⁴⁵⁷ Эти планы довольно схематичны, очертания системы обороны города показаны недостаточно точно и неодинаково.²⁴⁵⁸ Как правило, обозначения зданий и улиц на них отсутствуют.

Самым ранним из виденных мной²⁴⁵⁹ является «План развалинам древнево Херсонеса Тав-рикискаго, снятой геометрически в 772 году во время пребывания российских войск в Крыму московского легиона премьер-майором Бурнашевым», с вензелем императрицы Екатерины II.²⁴⁶⁰ Он зафиксировал линию крепостных стен, показанную красной краской, и остатки башен; внутри городища обозначены «основания христианских церквей» — большого прямоугольника на крайнем западе близ берега «Малой гавани» (Карантинной бухты) и двух квадратных поменьше в центре городища. Здесь в восточной части Херсонеса показан большой насыпной холм внутри городских стен, позднее зафиксированный на многих картах и описанный рядом путешественников. Масштаб 10 саж. в 1 англ, дюйме (1:840), размер 57 х 42 см (рис. 120).

В 1772 г. суда из эскадры вице-адмирала А. Н. Сенявина вели топографическую и гидрографическую съемку у берегов Балаклавы и Херсонеса. В 1773 г. капитан 2-го ранга И. Г. Кинс-берген отправил на корабле «Модон» в Инкерманскую бухту штурмана прапорщика Ивана Батурина, снявшего первую карту Севастопольского рейда. Это многокрасочная рукописная «Карта Ахтьярской гавани с промером.., сочиненная штюрманом ранга прапорщичьяго Иваном Батуриным в 1773-м году».²⁴⁶¹ На ней обозначены Севастопольская бухта с отметками глу-

 

бин, леса, болота, река, «вид в прошпекте города Инкермана» с четким обозначением стен и башен средневековой крепости Каламиты, ее предместья, греческих церквей, домов, пещерного монастыря с остатками пещер, вырубленных анфиладами в известняковых обрывах, профиль горы, «где город Инкерман и прежние жилища», «План города Инкермана и около ево с форшатами. Положен по мере и по инструменту». Масштаб 160 саж. в 1 англ, дюйме (1:13 440), без картографической сетки, бумага чертежная, наклеена на полотно, размер первого экземпляра 58 х 146 см, второго — 54 х 75 см. Батурин застал хорошо уцелевшие башни и стены крепости, обнаружил множество пещер (некоторые с часовнями), а в окрестностях — бесчисленное количество развалин.²⁴⁶² Руины Херсонеса на карте не обозначены.

К 1775 г. относится «План древнего города Херсона с продолжающеюся от него гаванью до Инкермана. У которого А — стенки городовые в твердости и ныне состоят; В — те же стены совсем разломаны; С — строения как в городе, так и в форштате следы только видны, все разломано; Д — Инкерман город в ветхости; Ж— состоящие и во увеличенном виде; Е — пред ним содержится жилое строение», в масштабе 180 саж. в 1 англ, дюйме (1: 15120, «масштаб дюйм английский в 180 частей разделен и употреблен к планам 90 сажени»), размер по рамке 48 х 69 см.²⁴⁶³ В верхней части плана обозначены стены Херсонеса, слева внизу — Инкерман в другом, увеличенном масштабе, справа внизу два фасада и профиль Инкермана через стену и буерак № 1 и фасад по линии а. в., тоже в другом масштабе (рис. 121).

По повелению князя Г. А. Потемкина генерал-аншеф князь А. А. Прозоровский поручил обер-квартирмейстерам генерального штаба подполковнику Бердяеву и майору Фохту «снять в Крыму все достойные примечания виды и старинные здания с нужною в округе их сетуациею, тож и в фасаде», «только не знаю, — докладывал А. А. Прозоровский 30 июля 1777 г., — в состоянии ли они сие хорошо выполнить, однакож сколько можно предписал я стараться оные показать в проспекте, из чего наилучше видны будут все развалины древностей, которые по окончании и не умедлю вашей светлости представить…».²⁴⁶⁴ Видимо, с этим распоряжением связано создание рисунка «Развалины Херсона древнего в Крыме города 1778» (рис. 122),²⁴⁶⁵ который запечатлел следующие объекты: «1. Развалившиеся башни и бугры на местах разсы-павшихся башень; 2. Городовые ворота; 3. Херсонская пристань; 4. Ахтьярская пристань; 5. Гора Чедыртау (Чатырдаг.— И. Т.), славная высотою в Крымском полуострове, что близ Ак-мечети (Симферополя. — И. Т.); 6. Фрегат российской случившейся при снятии сего города на рейде, и 7. Стоявшие в пристане купеческие судны».

В двух несколько отличающихся друг от друга экземплярах до нас дошел недатированный «План древнему городу Херсону, состоящему при Черном море от Балаклавы верстах в 14» (масштаб примерно 100 саж. в 1 англ, дюйме, 1: 8400)²⁴⁶⁶ с расшифровкой легенд: «А — город Херсон; В — остатки фундаменту стен; С — развалившиеся стены; Д — разваленные башни; Е — ворота; F — вид оставшихся следов прежде бывшего форштата; G — зделанные батареи для защищения Ахь-Ярской гавани». На этом плане зафиксированы следы оборонительных стен, а также большой земляной холм — «курган» из насыпной земли (рис. 123). Судя по указанным батареям на двух противоположных берегах Севастопольского рейда, план был снят после июня 1778 г., когда они были возведены по приказу А. В. Суворова, но еще до основания Севастополя.²⁴⁶⁷

В 1782 г. в бухты близ Ахтиара заходили суда эскадры капитана Т. Г. Козлянинова, на зимовку в Киленбухте остались два фрегата под командованием капитана 1-го ранга И. М. Одинцова. Сохранилась многокрасочная «Карта Ахтиарской гавани, сочиненная с опи-саннаго журнала по приказанию екскадренного командира флота господина капитана первого ранга Ивана Максимовича Адинцова при зимовании в оной в 783 году с фрегатами 8 и И. Берег положен по мере и по инструменту, глубина назначена в саженях, грунт ил, берег имеется каменистой, також к от которых мест какая глубина чрез 2.5 сажени в футах простирается…». Масштаб 1 саж. в 1 англ. футе. Под литерой i обозначена татарская деревня Ах-тияр, под литерой А — «бывший город Херсон, или Чуч, который разобран императором Иустинианом…». Красной краской показаны стены и башни Херсонеса, в том числе со стороны моря, общий их контур обрисован неправильно.²⁴⁶⁸

7 марта 1783 г. И. М. Одинцов представил начальнику Херсонского порта генерал-цейх-мейстеру И. А. Ганнибалу карту первого промера глубин Ахтиарской бухты, с донесением, что на ней отмечен буквой S «старый Херсон на южном берегу, при самом входе в гавань, от стоящих ныне в гавани на якорях фрегатов в расстоянии 6.5 верст» (9.1 км).²⁴⁶⁹ Командующий Азовской флотилией Ф. А. Клокачев поручил капитан-лейтенанту Ивану Берсеневу выверить уже сделанные промеры и по возможности точно нанести на карту «ситуацию окружных берегов». Результатом гидрографических работ стало создание ряда карт, 13 июля 1783 г. представленных в Адмиралтейств-коллегию.²⁴⁷⁰

К тому же году принадлежит рукописная «Карта Ахтиярской гавани со внутренными ее и выдавшимися в море гаванями от устья реки Бельбека до выдавшегося в море Херсоньского мыса, где разволенной каменной маяк и с некоторою частию берега и в Балаклаве, сочинена по повелению его высокопревосходительства г-на вице-адмирала и кавалера Федота Алексеевича Клокачева с описи флота капитан-лейтенанта Берсенева в 1783 году июня 6 дня».²⁴⁷¹

Рис. 123. «План древнему городу Херсону, состоящему при Черном море от Балаклавы верстах в 14. А — город Херсон; В — остатки фундаменту стен; С — развалившиеся стены; Д — разваленные башни; Е — ворота; F — вид оставшихся следов прежде бывшего форштата; G — зделанные батареи для защищения Ахь-Ярской гавани». Не ранее 1778 г. (ОР РНБ, ф. 885 (Эрм. собр.), д. 243/2, л. 59. Публ. впервые).

Масштаб 200 саж. в 1 англ, дюйме (1:16 800); указаны глубины; буквой S помечен «бывший город Херсон» только в виде контура оборонительных сооружений; остатки археологических памятников на Гераклейском полуострове не обозначены.

Примерно в то же время была снята многокрасочная рукописная «Карта Ахтиарской гавани со внутренними гаванями же от устья реки Бельбека до бывшего города Херсонеса. Сочинена по повелению… вице-адмирала и кавалера Федота Алексеевича Клокачева с описи капитан-лейтенанта Берсенева».²⁴⁷² Масштаб 200 саж. в 1 англ, дюйме (1:16 800). На карте, выполненной без картографической сетки, показаны Севастопольская бухта, глубины в саженях, а на рифах — в футах, укрепления, деревни, сады, болота и схематично стены «бывшего города Херсона» (под литерой S). Пояснения даны в экспликации. Бумага тонкая, наклеена на полотно, размер 50.5 х 63 см.

Еще одна рукописная «Карта лежащим гаваням и озерам по западную сторону Херсонской гавани»,²⁴⁷³ датированная 2 июня 1783 г. и выполненная в том же масштабе, описи Ивана Берсенева охватывает территорию вплоть до Херсонесского маяка, причем на ней отмечены стены, обозначенные как «скотские загоны».

Рукописный «План Ахтиарской гавани»²⁴⁷⁴ описи И. Берсенева 1783 г., с вензелем Екатерины II, под литерой А зафиксировал остатки оборонительных стен Херсонеса. Масштаб 120 саж. в 1 англ, дюйме (1:10 080). Другая «Карта Ахтьярской гавани… от мыса Херсонеса до устья р. Бельбека»²⁴⁷⁵ той же описи выполнена в масштабе 100 саж. в 1 англ, дюйме (1: 8400), размер по рамке 127 х 127 см (рис. 124). Археологическая нагрузка на ней увеличена — более подробно, чем на предыдущих картах, показаны стены и башни «бывшего города Херсона» (под литерой S). На карте поставлена подпись «Федот Клокачев».

Известно, что в 1783 г. для проверки показаний русских летописей и снятия плана Херсонеса Г. А. Потемкин командировал в Ахтиар подполковника Бальдани, который обнаружил на городище остатки древнего водопровода.²⁴⁷⁶ Через несколько месяцев, в феврале—марте 1784 г. командующий сухопутными войсками, расположенными в Крыму и южных губерниях, и флотами в Черном и Каспийском морях генерал-поручик барон И. А. Игельстром распорядился направить офицеров Генерального штаба для описания дорог, мостов, колодцев, фонтанов, деревень и городов, расположенных в Крыму (гл. 8.1). Офицерам вменялось в обязанность учитывать все «достойные внимания здания», составить планы и чертежи, а также сделать описания с «историческими примечаниями здешних стариков и ученых», касающиеся древностей. Полковнику А. М. Селиверстову и дивизион-квартирмейстеру капитану Лютову было поручено исследовать и описать древний Херсонес, Инкерман, греческий монастырь Св. Георгия, Балаклаву, Козлов, церковь Св. Петра и церковь Св. Феодора с составлением «планов и фасадов», а также встреченные по пути дороги, мосты, фонтаны и пр. Ими были составлены описания и планы руин.²⁴⁷⁷

К 1785 г. относится «План в Крымском полуострове Ахтьярской гавани с округе лежащим местоположением»²⁴⁷⁸ обер-квартирмейстера подполковника Александра Патрекеева (рис. 125). Масштаб 250 саж. в 1 англ, дюйме (Г.21 000), размер листа по рамке 80 х 113 см, без сетки координат, рельеф берега показан отмывкой, даны отметки глубин. О Херсонесе на плане приведен следующий текст: «При устье гавани лежит древний город Херсон; раз-валеных с башнями стен видна как в плане означено; из обложения оных осталось с наружной стороны во все высоту четверть круглой башни под литерою “К”, от “К” до “L” как означенной башни, так и стены половина, в коей и ворота проезжие в городе один, близ науголной башни целы, под литерой “ЛГ. В протчем как стены, так и внутри города под литерой “ЛГ. Развалины бывшего пустого строения составляют великие бугры белого каменья где опунктировано красной краской значит белой камень также от развалин пространного форштата под литерою “О”».

Другой многокрасочный вариант того же плана под названием «Карта в Крымском полуострове Ахтиарской гавани с округе лежащим местоположением» составлен в том же масштабе, но не подписан.²⁴⁷⁹ В аналогичной подробной экспликации приводится описание гавани и «местоположения по сторонам оной», морского берега и «пресных вод, означенных на сем плане», руин Инкермана с описанием колодцев, крепости, въездных башен, форштата и татарского поселения у его стен, высеченных в скалах пещер и христианских церквей, развалин Херсонеса под именем «Чурчи, или Херсон». Довольно точно красной краской обозначены стены Херсонеса, развалины почти квадратного здания, вероятно, храма на крайнем северо-востоке городища у моря, насыпной холм в центре. Обозначена деревня Ахтьяр, две русские батареи напротив друг друга на северной и южной сторонах рейда, на Гераклейском полуострове показаны руины («белые каменья» обозначены пунктиром не красной, а желтой краской, так как красной нанесены хутора), а также развалины каменных строений в Инкермане. Идентичный текст экспликации содержит третья недатированная и неподписанная «Карта в Крымском полуострове Ахтиарской гавани со круг лежащим местоположением. Стены Херсонеса»,²⁴⁸⁰ имеющая масштаб 250 саж. в 1 англ, дюйме (1:21 000), без сетки координат, рельеф берега показан отмывкой, даны отметки глубин. Скорее всего, все три карты были составлены или до основания Севастополя, или в первые годы его существования.

К 1785 г. относится гравированная карта окрестностей Севастопольского порта на французском языке — «Les environs du port de Sevastopole leve Гап 1785» О. де Тизенгаузена, с неверно обозначенными стенами Херсонесского городища.²⁴⁸¹

22 мая 1787 г. императрица Екатерина II в сопровождении большой свиты посетила Ин-керманские развалины, затем села в шлюпку и водой добралась до Севастополя. 23 мая вечером, после литургии в каменной церкви св. Чудотворца Николая, она со шлюпки осматривала «пространство Севастопольской гавани и бухт, к югу лежащих», откуда обозревала и руины Херсонеса. На самом городище императрица так и не побывала и уже на следующий день покинула Севастополь.²⁴⁸² В том же году были выбиты серебряные монеты с вензелем Екатерины II и надписью «Царица Херсониса Таврического» (т. е. Крымского полуострова).

Во время путешествия по Тавриде Екатерине II было поднесено сочиненное К. И. Габ-лицем и оставшееся неизданным историческое описание Крыма вместе с сопровождавшими текст картами и планами.²⁴⁸³ Еще в 1783 г. князь Г. А. Потемкин поручил натуралисту-путешественнику К. И. Таблицу составить описание Крыма «по всем трем царствам природы», при этом выделив средства для производства топографических съемок (гл. 1). По распоряжению К. И. Таблица была выполнена широко известная со второй половины XX в. топографическая съемка Гераклейского полуострова с нанесением на нее видимой на поверхности сети древних дорог («улиц») и развалин построек, являющаяся важнейшим документом для изучения земледелия античного Херсонеса.

В РГВИА мною обнаружена подлинная съемка 1786 г.— «План развалинам древнего Херсона. С показанием бывших прямых улиц земляною и кварталов красною краскою означенных. Сочинен 1786 года» (рис. 126). Размер по рамке 60×91 см. В нижнем правом углу за рамкой подпись: «Чертил топограф 2 класса Пепелев». В левом нижнем углу, в рамке: «Масштаб к плану в английском дюйме 250 сажень» (1:21 000).²⁴⁸⁴ На том же плане внутри рамки с правой стороны две врезки: посередине «Карта Таврической губернии, составляющейся из семи уездов. С означением места развалинам древнего Херсона красною краскою. Между городом Севастополем и монастырем Свят. Георгия» (масштаб в английском дюйме 100 верст, т. е. 1:4 200 000); ниже «Ведомость о разстоянии показаннаго на сем плане урочища близ ле-жащаго города Севастополю, от каждого города Таврической губернии». Рельеф показан розовой и зеленой отмывкой, расшифровка буквенных обозначений отсутствует. Помимо Севастополя, на плане обозначены дорога из Балаклавы в Севастополь, таможня, остатки оборонительных стен Херсонеса, на перешейке у Маячного полуострова «Хутор 2-го ранга капитана Алексианова», ниже «дорога в Балаклаву», монастырь Св. Георгия. Именно этот экземпляр, скорее всего, и был поднесен императрице, так как в правой верхней части плана четко читается подпись — автограф К. И. Таблица.

Таблиц считал, что вся территория Гераклейского полуострова была занята древним Херсонесом. Следы размежевания — линейные каменные кладки — он принял за остатки «прямых и прямо расположенных улиц».

«Найденные по сие время от оного города развалины, — писал К. И. Таблиц, — состоят на юго-западной стороне Таврического полуострова, между Севастопольскою гаванью и Георгиевским мысом, простираясь в длину и ширину на 10 верст [10.67 км], а окружность их составляет около 35 верст [37.34 км]. На всем оном пространстве не осталось уже никаких зданий в целости, но следы от бывших прямых и правильно расположенных улиц еще во многих местах усматриваются. Улицы сии расположены параллельно на один ромб и градусы, от берега моря во внутренность земли, на десять верст в длину [10.67 км]. Между улицами кварталы все единообразно содержат в длину 300 [640.2 м], а в ширину 200 сажен [426.8 м], и судя по великому их пространству, нельзя думать, чтобы они заняты были одним только строением, а уповательно, что между селениями находились и сады, от которых усматриваются еще со стороны моря некоторые остатки, состоящие из небольших кустарников. Все кварталы вообще наполнены кучами земли и камней, повсюду разбросанных; однакож в некоторых оказываются приметны еще следы больших зданий, выстроенных по сторонам улиц, обозначенных на плане под буквою А. Примечания достойна величина тесаных камней, употребленных на сооружение сих зданий и складенных без помощи подмазки, вместо которой употреблены были железные связи, длиною в фут [0.30 м] и более, для коих выдолблены места в камнях.33 Здания сии, может быть, служили в свое время общенародными водохранилищами; ибо при каждом из оных находится на одной стороне или при входе один или два колодца, землею засыпанные, при трех зданиях, под буквою В означенные. Они были разрыты от 12-ти до 15-ти аршин [8.5—10.6 м], но глубина их оказалась несравненно больше, и стены выкладены с низу до верху камнем. Отверстие их весьма узко, но в глубину расширяются они постепенно покатистыми боками. Самые же те здания, при коих колодцы сии находятся, построены равносторонними четвероугольниками, коих бока содержат 14 аршин [9.95 м], и стены их имеют удивительную толщину; внутри сделаны они циркулем, или овалом, а снаружи окружены другою еще стеною, которая имеет в длину 33 [23.46 м], а в ширину 27 аршин [19.19 м].

Под буквами С означены площади, на которых приметны также многие следы от бывшего тут строения, но ныне до основания уже разрушенного.

Под буквою D — крепость. Стены, окружающие оную, в иных местах еще целы, а в других развалились. От крепостных ворот простираются к морю две улицы и огромные развалины кучами лежащие, между которыми нередко попадаются кусками изломанные мраморные карнизы и также большие мраморные каменья.

Под буквою Е означено место, на коем, по простонародному преданию греков, крестился Владимир; но на нем не находится никаких других примет, кроме небольшой лощины, уподобляющейся заваленному колодцу.

Подле крепости, под буквою F, видно по оврагу множество высеченных в камне подземельных пещер, кои внутри поддерживаются столбами.

Под буквою G видно разрушившееся до основания здание, которое окружено было осмиугольною стеною. В одном углу находится в земле отверстие глубиною в 5 аршин [3.55 м]; внутри оного продолжается весьма узкий проход от востока к западу, высеченный в камне, по коему едва одному человеку свободно боком пролезать можно — на 15 сажень [32.01 м] в длину; и прошедши такое расстояние находится колодезь, глубиною в аршин [0.71 м], с чистою пресною водою, которая истекает из оного и, разливаясь по пещере в обе стороны, скрывается неизвестно куда. От колодца сего простираются еще два прохода, один в сторону совсем заваленной, а другой идет вдаль неизвестно на какое расстояние, потому что далее колодца сего исследовать по сие время не найдено удобности. Местоположение оного колодца от города к востоку заставляет думать, что он тот самой, который Владимир Великий при взятии Херсона приказал завалить, и находящиеся подле оного подземные проходы служили, может быть, для проведения воды в город.^{2485 2486}

Под буквою Н означены два соленые озера, уповательно теж самые, из которых херсонские жители брали соль.

Под буквою / колодезь с пресною водою, глубиною в 4 аршина с половиною [3.19 м]. Из колодца сего нынешние севастопольские жители пользуются водою».²⁴⁸⁷

План 1786 г. с легкой руки А. Л. Бертье-Делагарда вошел в литературу под названием плана Анания Струкова (Строкова, Струлова, Стрелова).²⁴⁸⁸ В опубликованной в 1822 г. митрополитом Евгением (Болховитиновым) работе К. И. Таблица, являющейся комментарием к плану и раскрывающей его условные обозначения, автор съемки не указан. Митрополит получил карту с описанием от самого автора в 1808 г. и спустя четверть века опубликовал уменьшенную гравюру с плана 1786 г. в «Отечественных записках» П. П. Свиньина.²⁴⁸⁹

А. Л. Бертье-Делагард располагал факсимиле с какой-то другой рукописной копии плана 1786 г., снятой А. Струковым, которая хранилась в собрании планов и карт Одесского общества истории и древностей.²⁴⁹⁰ Приведенные Бертье-Делагардом неверные сведения об авторстве плана стали перекочевывать из публикации в публикацию. План из архива ООИД считался подлинным, но был утрачен в годы Второй мировой войны. В архивных документах есть упоминание, что подпоручик Ананий Герасимович Струков был назначен таврическим областным землемером лишь 5 февраля 1788 г., т.е. спустя два года после съемки интересующего нас плана, а уже 19 сентября 1788 г. был переведен на должность провиантмейстера Перекопской провиантской комиссии.²⁴⁹¹ Таким образом, авторство плана, безусловно, принадлежит Пепе-леву, а не Струкову. Известно, что в 1792 г. А. Г. Струкову было пожаловано 7500 десятин земли «в очаковской степи».²⁴⁹²

План 1786 г. выполнен с высокой точностью в масштабе 1:21 000. Площадь съемки более 100 км². Он является первой в европейской науке тематической археолого-топографической картой, на которой отображены остатки античной межевой системы (кадастра) на аграрной территории Херсонеса Таврического — греческого периферийного полиса. Карта 1786 г.— прекрасный образец научной документации «блестящего века Екатерины». В ней видна не только рука очень квалифицированного топографа, но и отражение комплексного, экосистемного подхода инициатора съемки Таблица — пространственные объекты природы и старины картографически зафиксированы как единое целое.²⁴⁹³

Еще две уменьшенные и искаженные копии плана 1786 г. для какого-то несостоявшегося издания (в левом верхнем углу каждого экземпляра римскими цифрами проставлен номер таблицы — V) в масштабе 1 :63 000 (1.5 версты в 1 дюйме) хранятся в РГАВМФ — «План развалинам древнего Херсониса сочинен 1786 года».²⁴⁹⁴ На красочном плане, выполненном на плотной чертежной бумаге размером 27 х 35.5 см без картографической сетки, рельеф показан штрихами, обозначены юго-западная оконечность Крымского полуострова от Севастополя до Балаклавы, «дороги» и «линии бывших кварталов древнего Херсонеса».²⁴⁹⁵

Точность плана 1786 г. была проверена в XX в. топографической съемкой на площади около 200 га между Стрелецкой бухтой и Маячным полуостровом.²⁴⁹⁶ Он послужил ученым незаменимым источником для восстановления общего количества клеров, размежеванных по прямоугольной сетке на Гераклейском полуострове. Всемирно известным план 1786 г. стал с середины 1950-х гг. и до сих пор постоянно используется современными исследователями как основной и классический источник для изучения пространственной организации полиса и его хоры.

В рапорте секунд-майора Григория Баженова к генерал-майору В. С. Попову от 18 июня 1792 г. «с препровождением описей картам» упомянуты следующие картографические материалы о Юго-Западном Крыме: «Крымские […] 3. План г. Инкерману с ситуациею; 4. План старому Херсонесу; 5. План греческого монастыря Георгия; 6. План Балаклавы и при нем изображения гербов, находящихся на башнях балаклавских; […] 30. Чертежи мостам и фонтанам; […] 42. План и фасад галерей при Инкермане. 1785 г.; […] 55. Вид Севастополя.., отдана в поход 1786 г.; […] 62. Два плана Севастопольской гавани с промером, снятые 1785 г., из оных один подписан по-французски; […] 72. План местоположению при Севастополе и Балаклаве; […] Разные […] 32. Рисунки гербам, копированные в Канцелярии с присланных из Крыма 1785 г.; Книга берегу Черного моря, от Кинбурна до Севастопольской гавани; […] Крымские […] 15. План Ахтиарской гавани с промером снятою вокруг берега от устья Черного моря до города Инкермана; […] 21. Карта лежащих гаваней и заливам и озерам по западную сторону Херсонской гавани».²⁴⁹⁷ Таким образом, далеко не все планы, карты, чертежи, виды, снятые в 1770—1790-х гг., оказались просмотрены мною в архивных собраниях России, и новые исследования принесут еще немало ценных находок.

Ряд русских картографических документов эпохи Александра I, зафиксировавших археологические остатки на Гераклейском полуострове, заслуживает пристального внимания ученых. Среди них поднесенный императору «План Севастопольского порта или Ахтиара. Снимал с натуры мерою и иллюминировал м[ичман] Афанасий де Палдо».²⁴⁹⁸ Документ, к сожалению, не датирован, но, вероятно, он относится либо к самому концу XVIII в., либо к первым годам XIX в., так как именно де Палдо является автором рисунка для гравюры «Развалины второго Херсонеса и Карантина», опубликованной в «Досугах крымского судьи» П. И. Сумарокова²⁴⁹⁹ Эту раскрашенную рукописную карту сопровождают три вида: г. Ахтиара, берега Южной бухты, Ахтиарского рейда и Павловского мыса. Размер 59 х 64 (64 х 69) см, ориентировка на запад, без картографической сетки, рельеф показан штриховкой, масштаб 100 саж. в 1 англ, дюйме (1: 8400). В верхней части карты нечетко обозначены руины Херсонеса. Среди карт и планов российской придворной Эрмитажной библиотеки (каталог 1835 г.) в разделе А, № 168 упомянута «Карта Херсонеса Таврического», в разделе С, № 57 четыре листа планов «Севастопольского порта и Ахтиара с тремя видами, снятыми с натуры крымским фортмей-стером де Палдо», а также «План Севастопольского порта или Ахтиара с тремя видами: 1. Города Ахтиара, 2. Ахтиарской рейды и 3. Павловского мыса рисованные… на 4-х листах».²⁵⁰⁰ Суммарно показаны стены городища и на более позднем «Генеральном плане порта и города Ахтиар с ситуацией»,²⁵⁰¹ составленном 3 ноября 1808 г. в Ахтиаре при инженерной команде в масштабе 1: 8400.

Еще один красочный «Чертеж города Ахтиара с корабельным рейдом, бухтами и около лежащей ситуациею с назначением батарей и укреплениев с показанием глубины вод в саженях»²⁵⁰² в масштабе 200 саж. в 1 англ, дюйме (1:16 800) изображает «Развалины Херсонеса» со стенами и двумя башнями, под буквой М — Карантин, Александровскую батарею на южной и Константиновскую батарею на северной стороне, Николаевское укрепление между Артиллерийской и Южной бухтами, город Ахтиар (А — городовая церковь во имя св. Николая Чудотворца, В — греческая церковь во имя святых апостолов Петра и Павла), Ко-линбаночную (sic!) бухту. Размер листа по рамке 41 х 65 см. План не датирован и не подписан, возможно, он относится к концу павловской эпохи или к началу царствования Александра.

Другой недатированный большой «Чертеж древнего Херсонеса Таврического»²⁵⁰³ (рис. 127) представляет собой черновой результат глазомерной полевой съемки. Само название прямо указывает, что он составлялся целенаправленно как археолого-топографическая карта. Чертеж размером 59×81 см выполнен в черно-серых тонах — топографическая сетка, рельеф и археологические объекты нанесены карандашом, название передано черной тушью. На чертеже зафиксированы стены Херсонеса и следы размежевания в ближайших окрестностях города, а также земляная батарея № 10 при входе в Карантинную бухту на ее восточной стороне, что позволяет отнести документ ко времени не ранее 1806—1810 гг., когда батарея была возведена.²⁵⁰⁴ Верность предложенной датировки подтверждает чистовой красочный вариант той же глазомерной съемки под названием «План древней развалившейся с городовым строением крепости Таврического Херсонеса, с показанием облежащей вокруг ситуации на 1 версту. Сочинен в Ахтиаре 1811 года ноября 1 дня» (рис. 128).²⁵⁰⁵ План, выполненный на чертежной бумаге, наклеен на полотно, размер по рамке 54 х 75 см, подписан инженер-полковником Хапоновым, в то время начальником Ахтиарской инженерной команды, ниже указан и автор съемки — «чертил инженер-поручик Симухин». В экспликации к плану отмечены: «А. Развалившаяся Херсонесская крепость с городовым внутри строением;

В. Хрепты и развалины каменных стен; С. Земляной окоп; D. Карантин при порте города Ахтиара; Е. Укрепление десятое при входе Ахтиарского рейда; F. Колодцы; G. Кладбище. Масштаб к плану в дюйме английском 50 сажень» (1: 4200). Важность чертежа и созданной на его основе карты заключается не только в их историко-археологической ценности, но и в том, что только на них показаны впоследствии уничтоженные и застроенные остатки античного культурного ландшафта в ближайших окрестностях Херсонесского городища, т. е. на территории, которая не была охвачена съемкой 1786 г. Анализ чертежа и карты 1811 г. съемки инженера-поручика Ахтиарской инженерной команды Ивана Симухина,²⁵⁰⁶ проведенный А. Н. Щегловым в сопоставлении с современными материалами аэрофотосъемки, показал высокую степень информативности документа для реконструкции херсонесского кадастра на Гераклейском полуострове.²⁵⁰⁷

В докладе государственному канцлеру графу Н. П. Румянцеву по результатам первой поездки в Тавриду в 1819 г. П. И. Кёппен писал: «Граф Видуа, путешествовавший сего лета по Крыму, и отыскивавший преимущественно генуэзские древности, взял с собою план развалин древней крепости Корсунской. Я говорю крепости, ибо следы и остатки стен и поныне приметные близ Севастополя окружают место, имеющее в длину не более 0.5 версты [0.53 км]. Дабы в собственном своем отечестве предупредить графа Видуа, намеревавшегося тотчас по возвращении в Италию напечатать план сей, я привез с собою снятую с оного копию».²⁵⁰⁸ В путевых записках под 15 октября 1819 г. уточнение: «Поутру у полковника Мишо²⁵⁰⁹ в Севастополе копировал план развалин Херсонеса с большего еще плана, на коем видны и ряды камней, ближе к Фанари лежащие».²⁵¹⁰ Копия плана городища сохранилась в бумагах П. И. Кёппена (рис. 129).

Достаточно интересными представляются картографические и видовые материалы, опубликованные в трудах путешественников. Ко второму тому книги путешествия акад. П. С. Палласа по южным провинциям Российского государства приложены следующие гравюры атласа, представляющие несомненный интерес: «Вид порта и города Ахтиара, или точнее Ак-Яра, ныне Севастополя, с военным флотом, вытянутым в линию на рейде, рисованный с Северной косы», где в отдалении видны развалины Херсонеса, а на берегу города, построенного амфитеатром, матросские казармы и вход в малый порт (л. 4), «Древние надписи и медали, из различных мест Крыма», где центральное место занимает знаменитая надпись в честь императора Зенона,²⁵¹¹ хранившаяся у Таблица, а также серебряная монета из Херсонеса (л. 5) (рис. 2), «Греческий монастырь Св. Георгия» (л. 7), «Балаклавский порт» (л. 9). На виньетках в тексте книги изображены «План маленькой, очень древней крепости на полуострове Фанари,

Рис. 129. «Развалины города Корсуна или Херсона». Копия П. И. Кёппена 1819 г. (ПФА РАН, ф. 30, on. 1, д. 475, л. 206 об. Публ. впервые).

около развалин древнего Херсонеса» (№ 2, с. 24) и «Белый мрамор с надписью, найденный в Новом Херсонесе» вместе с надписью в честь императора Зенона (№ 3, с. 74).²⁵¹²

К сочинению П. И. Сумарокова приложен план Страбонова Херсонеса, снятый в 1803 г.: «Слабые и смешанные признаки древнего или первого Херсониса, еще до Р. X.».²⁵¹³ Два картографических документа — «Чертеж Гераклийского полуострова, составленный по описанию Стравона (кн. VII, гл. 4)» и «Чертеж мыса, на коем стоял Херронис, с показанием внутренней города стены как она еще существовала в 1794 и 1820-го» — в сопровождении «изъяснений» опубликовал И. М. Муравьев-Апостол²⁵¹⁴ (последний чертеж был получен путешественником от хранителя Феодосийского музея А. Галлеры).

Как установил А. Н. Щеглов, швейцарский натуралист Ф. Дюбуа де Монпере в начале 1830-х гг. при натурном исследовании Гераклейского полуострова использовал топографическую карту из атласа Е. Манганари, нанеся на нее археологическую нагрузку, выполненную методом глазомерной съемки (рис. 23, 24; 130—133). В письме к П. И. Кёппену от 28 октября 1834 г. Дюбуа де Монпере сообщает, что целый месяц провел в Севастополе в ожидании

 

Рис. 130. Ф. Дюбуа де Монпере. Руины построек в окрестностях монастыря Св. Георгия. Зарисовки в путевом дневнике 1833 г. Чернила. Перо (ПФА РАН, ф. 86, on. 1, д. 4, л. 20 об.—21. Публ. впервые).

корабля, чтобы составить («восстановить») план Гераклейского Херсонеса, и этот месяц стал одним из самых деятельных из всего его путешествия. Археолог полагал, что вряд ли он упустил из виду хоть один дом или колодец на пространстве 20 верст длиной и 12 шириной. Свою работу по обследованию местности Дюбуа спешил закончить, так как, по его убеждению, необычайная быстрота, с какой исчезают археологические остатки на Гераклейском полуострове из-за строительства Севастополя, приведет к тому, что через несколько лет нанести их на план будет уже невозможно в отличие от городских развалин, находящихся в положении status quo, но ранее подвергшихся еще большим разрушениям. Виновниками гибели памятников он считал владельцев хуторов, использующих древние наделы для разведения винограда и других посадок. К несчастью, новые границы участков не совсем совпадают с древними наделами. Хозяева убирают мусор, разбивают квадры, огораживают участки высокими стенами, перекапывают землю — «и современные формы уничтожают все, что было древнего». «Самый зоркий глаз едва ли узнает хоть один камень» древнего Херсонеса Страбона, сравнительно недавно описанного Палласом, так как его место заняли виноградники адмирала А. С. Грейга и лейтенанта К. Крузе.²⁵¹⁵

Проанализировав план, составленный Дюбуа, А. Н. Щеглов пришел к выводу, что по сравнению с планом 1786 г. его археологическая часть более детализирована, но отличается меньшей точностью линейных и угловых измерений и привязки к местности; на ней отсутствует единство между макроструктурой земной поверхности и связанной с ней антропогенной ор-

Рис. 131. Ф. Дюбуа де Монпере. Геологическое строение скал у монастыря Св. Георгия на предполагаемом месте храма Ифигении. Зарисовки в путевом дневнике 1833 г. Чернила. Перо (ПФА РАН, ф. 86, on. 1, д. 4, л. 4 об.—5. Публ. впервые).

тонизацией пространства.²⁵¹⁶ Дневники и графические материалы натуралиста, хранящиеся в Санкт-Петербургском Архиве РАН (рис. 23, 24; 130—133), являются важными фиксирующими документами для понимания хода научной мысли автора и объясняют допущенные им ошибки при формальном наложении дневниковых схем на весьма точную для того времени русскую военно-топографическую основу.

В 1842 г. были изданы черно-белые литографии с видами руин Херсонеса, снятые итальянским художником Карло Боссоли. На 3-м листе изображены руины Херсонеса (рис. 134), на 4-м листе — Георгиевского монастыря (рис. 135). В английском красочном литографированном издании 1856 г. картины имеют более романтический, или скорее даже фантастический, вид. В альбоме помещены виды руин Херсонеса и три вида Инкермана без каких-либо текстовых аннотаций.²⁵¹⁷

8 октября 1853 г. А. С. Уваров, прибывший для проведения раскопок в Севастополь, приступил к съемке плана «всего древнего Херсонеса»,²⁵¹⁸ необходимость составления которого он понял еще в 1848 г. К сожалению, план не был опубликован, хотя с него была выполнена

Рис. 132. Ф. Дюбуа де Монпере. План античных наделов с обозначением усадеб херсонеситов на части Герак-лейского полуострова. Зарисовки в путевом дневнике, май 1833 г. Чернила. Перо (ПФА РАН, ф. 86, on. 1, д. 4, л. 15 об.—16. Публ. впервые).

литографированная таблица (лист LXXX),²⁵¹⁹ предназначавшаяся для неизданной второй части «Собрания карт и рисунков к исследованиям о древностях Южной России и берегов Черного моря» Уварова. Единственный известный мне экземпляр таблицы хранится в личном архиве

С. А. Беляева в Москве.

К середине XIX в. интерес к изучению древнего ландшафта и к комплексным региональным исследованиям угас, что немедленно отразилось на уровне и качестве археолого-топографических карт того времени. Об этом красноречиво свидетельствуют работы конца 1840—1850-х гг. К статье 3. А. Аркаса «Описание Ираклийского полуострова и древностей его. История Херсониса»²⁵²⁰ приложены неинформативные и искаженные (по словам А. Л. Бер-тье-Делагарда, «фантастические»²⁵²¹) картографические материалы: «Топографический план Ираклийского полуострова» (табл. 5), «План развалин Нового Херсониса» (табл. 6), «Виды Нового Херсониса» (табл. 7), «Планы Древнего Херсониса» (табл. 8), «Планы и виды Древнего Херсониса» (табл. 9) со слишком схематичными чертежами построек.²⁵²²

Рис. 133. Ф. Дюбуа де Монпере. Планы античных наделов с обозначением усадеб херсонеситов на части Гераклейского полуострова. Зарисовки в путевом дневнике, май 1833 г. Чернила. Перо (ПФА РАН, ф. 86, on. 1, д. 4, л. 21 об.—22. Публ. впервые).

Компилятивны картографические материалы, помещенные в монографии Б. В. Кёне «Исследования об истории и древностях города Херсониса Таврического» (СПб., 1848). На табл. 9 издан «План Гераклейского полуострова, с означением местоположения древнего и нового Херсонеса, гаваней Ктенус и Символон, и стены, соединявшей их» (с. 3), а на табл. 10 «План г. Херсонеса», восходящие к материалам Дюбуа де Монпере и плану, опубликованному 3. А. Аркасом в «Записках» Одесского общества. По тем же источникам были составлены карта «Die Herakleotische Halbinsel» и «Plan der Stadt Cherronesos nach Dubois und Arkas», опубликованные профессором Ришельевского лицея в Одессе П. В. Беккером.²⁵²³ На основе публикаций Э. Д. Кларка и Ф. Дюбуа де Монпере была выполнена карта Гераклейского полуострова, изданная в известной книге профессора К. Неймана.²⁵²⁴ В сравнении с трудами К. И. Таблица, П. С. Палласа и Ф. Дюбуа де Монпере эти исследования значительно проигрывают, так как не несут в себе точной информации об археологических реалиях.

Через сто лет после составления карты Таблица—Пепелева (1786), первой специальной археолого-топографической карты Гераклейского полуострова, в 1886 г. Генеральным штабом

Рис. 134. Карло Боссоли. Вид руин Херсонеса. 1842 г. Черно-белая литография.

проводилась новейшая мензульная военно-топографическая съемка Севастополя и его окрестностей в крупном масштабе 250 саж. в 1 англ, дюйме (1:21 000). Знаток археологических памятников Крыма А. Л. Бертье-Делагард попросил топографа Тяпина, которому была поручена съемка двух планшетов в западной части Гераклейского полуострова, нанести на топо-основу все видимые на поверхности следы древних стен, валов и других руин. В результате была создана уникальная археолого-топографическая карта части античного кадастра (межевой системы) Херсонеса. Она была сделана не археологом-профессионалом, а топографом, поэтому, на взгляд А. Л. Бертье-Делагарда, требовала проверки, детализации и исправления специалистом.²⁵²⁵

Карта 1886 г. была издана Генштабом и сначала продавалась свободно, но вскоре получила гриф «секретно». В феврале 1888 г. Военно-топографический отдел Главного штаба Военного министерства представил в Имп. Археологическую комиссию с грифом «для служебного пользования» секретную «фотографическую копию в масштабе 50 сажень в дюйме [1: 4200] с прошлогодней съемки, произведенной на месте древнего Херсонеса» и «два западных листа (ряды 6 и 3, лист 1) из верстовой съемки [Г.42 ООО] окрестностей Севастополя 1886 г.», на которых «впервые проложены на плане древние границы земельных участков, сохранявшиеся на местности в виде развалившихся каменных стенок, образующих в одну сторону уступы до 0.4—0.9 сажени [0.85—1.92 м], а в другую до 0.1—0.3 сажени [0.21—0.64 м]. На плане эти стенки изображены рядами штрихов, расположенными перпендикулярно друг другу». Много лет спустя, 12 января 1911 г. Р. X. Лёпер под расписку принял эти три листа планов «для Херсонесского склада».²⁵²⁶

Рис. 135. Карло Боссоли. Вид Георгиевского монастыря с моря. 1842 г. Черно-белая литография.

Один из экземпляров печатного «Плана Севастополя и его окрестностей» (1886) с рукописными карандашными дополнениями от руки (рис. 136, 137) хранится в РГВИА.²⁵²⁷ Он состоит из нескольких не равных по величине листов (ряды I и И), размеры по рамке соответственно 111×132 см и 88×111 см, рельеф в горизонталях. Под правым листом (ряд I) со съемкой города Севастополя и его окрестностей к востоку помещено разъяснение: «Снимали в 1886 г. классный военный топограф титулярные советники Зун и Андреев. Чертили: титулярные советники Зун и Филимонов, коллежский секретарь Александров. Горизонтальное сечение через 2 сажени [4.26 м]», под левым листом (ряд II) со съемкой Гераклейского полуострова и городища Херсонеса — «снимал и чертил с 1 октября по 1 ноября 1886 г. классный топограф титулярный советник Тяпин. Горизонтали проведены через 2 сажени [4.26 м] по высоте». Именно на левой стороне карты присутствует фиксация остатков древнего землеустройства, в том числе на Маячном полуострове; напротив, на остальной части Гераклейского полуострова остатки древности отмечены неравномерно, что говорит об их интенсивном разрушении на протяжении сотни лет. При последующих изданиях съемки 1886 г. она была уменьшена в два раза (в М 1:42 000), а археологическая нагрузка была с карты удалена.

Во второй половине XIX в. интересы науки стояли далеко в стороне от региональных и ландшафтных исследований.²⁵²⁸ На фоне совершенствования русской картографии и топографии²⁵²⁹ с середины XIX в. произошло резкое снижение уровня и качества археологической топографии, что отразило общее состояние русской археологической науки в этот период.²⁵³⁰

Интенсивная специализация научных дисциплин и развитие самостоятельных субдисциплин археологии во второй половине XIX в. привели к потере теснейших связей ученых-историков с представителями естественных наук, что безусловно отрицательно сказалось на результатах исследований единой и уникальной по сохранности археологической структуры на Гераклей-ском полуострове, остатки которой к настоящему времени практически полностью уничтожены.²⁵³¹

Лишь в начале XX в., после раскопок и разведок артиллерийского офицера Н. М. Печен-кина на Маячном полуострове (1910—1911), открывших редчайшую по сохранности херсо-несскую межевую систему IV в. до н. э., будущий академик М. И. Ростовцев показал значимость этого открытия для античной археологии всего средиземноморско-причерноморского ареала и наметил программу дальнейших исследований в области изучения устройства территории (хоры) греческих полисов.^{2532 2533} В 1920-х гг. работы по изучению сельскохозяйственной округи Херсонеса были продолжены Лаврентием Алексеевичем Моисеевым (1882—1946).

Л. А. Моисеев — археолог, гидрогеолог, мелиоратор; член-сотрудник РАО (1915). Выпускник историко-филологического факультета Петербургского университета, участник раскопок Б. В. Фармаковского в Ольвии. М. И. Ростовцев в письме к Ф. И. Успенскому от 4 декабря 1911 г. среди кандидатов на заведование раскопками Русского археологического института в Константинополе в Болгарии «нынешним летом» в числе «приближающихся если не к идеалу, то к среднему уровню европейских исследователей» (А. А. Миллер, К. В. Хилинский, фон Стрик) называет и Моисеева — «давнишний сотрудник Б. В. Фармаковского по Ольвии, технику раскопок и классические вещи знающий хорошо. Он никак не может сдать экзаменов (магистерских — И. Г), так как плохо знает древние языки. Недостаток его и тот, что доисторической археологией он не занимался».81 В итоге РАИК пригласил на раскопки ученика М. И. Ростовцева поляка К. В. Хилинского. Впоследствии Моисеев — член Археологической комиссии—РАИМК—ГАИМК, заведующий раскопками Херсонеса (1915—1924), затем сотрудник разряда грекоримского искусства ГАИМК, в 1920-х гг.— заместитель председателя Севастопольского отделения Российского общества по изучению Крыма; в 1929—1931 гг. проводил раскопки в Северо-Западном Крыму (Керкинитида, Калос Лимен, Кульчукское городище). По непроверенным сообщениям (А. Н. Щеглов, А. С. Голенцов), в начале 1930-х гг. арестован по доносу К. Э. Гриневича (формальный повод — нарушение в финансовой отчетности по экспедиции), вернулся из заключения и ссылки после окончания Второй мировой войны, поселился в Ялте, где и умер. В последний период жизни прекратил занятия наукой. Архив исследователя хранится в Ялтинском краеведческом музее.

Л. А. Моисеев первым сверил съемку 1786 г., картографические материалы из атласа Дюбуа де Монпере и карту Тяпина 1886 г. с реальными археологическими памятниками для составления генеральной археологической карты Гераклейского полуострова (1927—1929). Именно Л. А. Моисееву, а не С. Ф. Стржелецкому, как принято считать в современной историографии, принадлежит честь открытия и фиксации классической стандартной земельной площади на херсонесской хоре величиной в 26.5 га. Автор съемки 1786 г., по проверке Моисеева, правильно указал размеры «кварталов» между улицами, т. е. земледельческие наделы и ограничивающие их дороги — 200 х 300 саж. (420 х 630 м), что полностью совпало с промеренными им размерами клеров на Гераклейском полуострове.²⁵³⁴

Моисеев первым распространил свои поиски на территорию всего Крыма, в том числе Северо-Западного, Южного, вплоть до Судака, и Восточного, в окрестности Феодосии. Об этом свидетельствует неопубликованная «Общая сводка работ Л. А. Моисеева по ГАИМК» от 18 января 1929 г.²⁵³⁵ По поручению разряда греко-римского искусства ГАИМК целью его исследования стали изучение и реконструкция «древних гидротехнических сооружений на Гераклейском полуострове», с применением «раскопок и точной инструментальной съемки, с нивелировкой всей поверхности, а также отдельных сооружений». Работы, носившие комплексный, междисциплинарный характер, проводились с участием гидротехника из Геологического комитета, субсидировавшего их в части гидрогеологических изысканий, а также совместно с Обществом по изучению Крыма по разделам «природоведения». Из-за обширности обследованной территории масштабы проведенных раскопок оказались незначительными. Так, летом 1927 г. Л. А. Моисеев занимался съемочно-разведывательными работами на Гераклейском полуострове: «Ориентировочными точками при съемке служили высоты 90.6, 87.3, 89.8 с проверкой их на высоту 84.7 (высоты взяты по полуверстной карте 1886 г.) и на шпили Херсонесского маяка и колокольни бывшего Георгиевского монастыря. […] В районе четырех квадратных километров было замерено и зафиксировано положение 15 вилл-хуторов с оградой и различными полевыми сооружениями, а также 86 группирующихся между ними курганов из щебня и земли […]». В 1927—1928 гг. на основе исследований 1927 г. Л. А. Моисеевым были составлены: «1) генеральная археологическая карта части Гераклейского полуострова большого масштаба — 1 км равняется 23.4 см. Памятники наносились поверх горизонтальных делений, проведенных через каждое четвертое, 268 м (2 сажени); 2) карта профилей и разрезов к № 1; 3) план крупного масштаба, с профилями, одной из вилл-хуторов основного типа в современном виде, без раскопок ее. На общем плане она значится под № 1. Масштаб 1м-= 2 см; 4) общая карта Гераклейского полуострова с делением его на участки дренами (карта составлена по Дюбуа де Монпере с проверкой направления линий дрен)». При изучении памятников Гераклейского полуострова проводилось наблюдение «конденсаторных куч и дрен, в различное время года и особенно в период выпадения атмосферных осадков (паводка) и летней засухи», а также наблюдения за температурой почвы.

В октябре 1927 г. Л. А. Моисеев «ознакомился… с существующими в районе Судака— Феодосии древними ирригационными сооружениями и установил их почти тождественную близость с изучаемыми сооружениями на Гераклейском полуострове», а в мае 1928 г. впервые обследовал «старую систему водоснабжения Бахчисарая (ханских времен) и ближайших к нему пещерных городов (Качи-Кальена и др.), в пределах которых… искал также и следов древней культуры винограда, являющегося на основании данных моей (Моисеева.— И. Т.) работы с III в. до н. э. основной культурой растений Гераклейского полуострова». Зимой 1927/28 г. ученый обследовал богатейшие фонды Севастопольской морской библиотеки и материалы городских архивов, где «разыскал давно интересовавшие меня (Моисеева.— И. Т.) проекты старинных севастопольских городских водопроводов 30-х и 80-х гг. прошлого века, последний из которых принадлежал А. Л. Бертье-Делагарду. Оба автора проектов, не зная того, предлагали использовать источники и пути следования водопроводов, питавших Херсонес в древности. Об этой линии водопровода, идущего в сторону Херсонеса из Сарандинаковой и Юхариной балок, я уже сообщал в своей работе…».²⁵³⁶ По итогам исследований Моисеевым был сделан вывод «о близости принципов и техники крымских ирригационных сооружений с такими же в Греции и на Ближнем Востоке», сформулированный в неопубликованном докладе «Водное хозяйство Крыма и Ближний Восток», рукопись которого была направлена в ГАИМК.

Работая над темой «О типе хуторов, проблеме земельных наделов и общей экономической политике древнего Херсонеса» Л. А. Моисеев опирался не только на результаты собственных раскопок в окрестностях Херсонеса и Евпатории, но и на анализ эпиграфических документов (IPE, I², 40, 403, 418). Сложность этой темы, на его взгляд, состояла в том, что «херсонесские вилы-хутора на Гераклейском полуострове, как и их наделы, в массе несут на себе следы тысячелетних наслоений. Правда, среди них и сейчас уже выделяется наиболее древний, основной тип хутора, например, на мой взгляд, вилла № 1, план и разрезы которой сделаны… благодаря работам Гераклейской экспедиции. Помогают в этом и основные линии древнего дренажа, делящие полуостров на участки, доминирующие над более поздними делениями полуострова, и отрезающие собой площади размером в среднем в 25—26 десятин, что является половиной царского участка TEgsvot; PaatXscov, определяемого Илиадой (II. IX, 578 и след.) в 50 десятин. На границе или в средине таких участков и находятся обычно… хуторские постройки херсонеситов с “башнями”. Таким образом, разделение Гераклейского полуострова дренами (валообразными насыпями из щебня) на отдельные хуторские хозяйства, вероятно первоначально не делимые на более мелкие единицы, приближают их к icXfjpoi Спарты и Крита. Перенадел этих участков, особенно заметный в ближайших к Херсонесу-городу местах, произошел, вероятно, под влиянием определенных политико-экономических факторов не ранее III в. до н. э., как это и отмечается надписью в честь Агасиклета». К сожалению, выполненные Л. А. Моисеевым съемки херсонесского кадастра, материалы его разведок в районе Судака—Феодосии, приведшие к открытию остатков древнего землеустройства в этом районе Крыма, исчезли после ареста ученого и разыскать их пока не удалось. Последователи Моисеева, в частности С. Ф. Стржелецкий, в полной мере воспользовавшиеся результатами его штудий, даже не сочли нужным сослаться на репрессированного ученого.

В заключение необходимо подчеркнуть, что археологической карты Гераклейского полуострова на современной крупномасштабной топооснове не существует до сих пор.²⁵³⁷

• 12.2. АРХЕОЛОГИЧЕСКОЕ ИЗУЧЕНИЕ ГЕРАКЛЕЙСКОГО ПОЛУОСТРОВА В KOHUE XVIII—СЕРЕДИНЕ XIX в.²⁵³⁸

Одно из первых описаний руин Херсонеса принадлежало Мартину Броневскому, послу польского короля Стефана Батория к крымскому хану, посетившему эти места в 1578 г. Он застал здесь картину запустения и разрушения некогда величественного города: «Достойные удивления развалины явно свидетельствуют, что здесь некогда был величественный, богатый, славный и многолюдный город, с отличной пристанью. У самого берега, пристани, а также во всю ширину перешейка от одного берега моря до другого еще и теперь возвышается высокая стена, многочисленные и большие башни из огромных тесаных камней. У самых стен города видны водопроводы, которые ведут воду за четыре мили от города. В них и теперь еще есть очень чистая вода […]. Сохранившиеся стены и башни обнаруживают удивительное искусство. Царский дворец с огромными стенами, башнями и великолепными воротами виден в той же части перешейка. Но прекрасные колонны из мрамора и серпантина (мраморовидного известняка.— И. Т.), места которых и теперь еще видны изнутри, и огромные камни были взяты турками и перевезены за море для их собственных домов и публичных зданий. Оттого город пришел в еще большее разрушение: не видно даже и следов ни храмов, ни зданий. Дома лежат во прахе и сравнены с землею. Большой греческий монастырь остался в городе. Стены его храма еще стоят, но без кровли, а все украшения этого здания разрушены и разграблены».²⁵³⁹ Согласно Броневскому, еще турки и татары начали растаскивать мраморы, тесаный камень и другие строительные остатки, но положение усугубилось, когда рядом с городищем Херсонеса стал строиться русский порт Севастополь.

На месте татарской деревушки Ахтиар (Белый утес), состоявшей из 9 мазанок и располагавшейся в небольшой балке на северной стороне рейда в трех верстах (3.2 км) от Инкермана, с 1783 г. начали возводить русскую военно-морскую крепость и порт, который 10 февраля 1784 г. по инициативе Г. А. Потемкина и указу Екатерины II получил греческое название Севастополь («высокий, священный город», «величественный город», «город славы»).²⁵⁴⁰ Указом Павла I в ноябре 1797 г. ему вернули первоначальное татарское название, а в 1802 г. с воцарением Александра I город вновь получил официальное имя Севастополь (Ахтиаром называли часть города, «проектированную» на восточной стороне Южной бухты, и татарское имя продолжало бытовать еще четверть века). Николай I весной 1826 г. издал специальный указ, «чтобы город Севастополь не именовать впредь Ахтиаром, а всегда Севастополем». В 1804 г. он был объявлен главным военным портом Черноморского флота.²⁵⁴¹

Первые русские упоминания руин Херсонеса относятся к периоду еще до присоединения Крыма к России (1783). В 1771 г. командующий галерным флотом граф И. Г. Чернышев приказал вице-адмиралу А. Н. Сенявину, создателю Азовской флотилии, произвести «изыскания» о крымских древностях, но всецело поглощенный заботами о строительстве флота и гидрографическими работами на Черном и Азовском морях последний ответил отпиской: «Я приказывал г-ну капитан-лейтенанту Баскакову, по случаю его отправления в здешние места, о том постараться, который по приезде объявил, что нигде ничего достойного примечания не нашел».²⁵⁴² В поденной записке о путешествии по Тавриде главнокомандующего русской армии князя В. М. Долгорукова под 19 июля 1773 г. запись: «Должно было ехать между архьярской пристани и развалин древнего гор. Инкермана. Остатки высоких стен, окружавшие пространную площадь, и вне оных великое множество домов. […] С другой стороны, подле гавани лежат вправо небольшая греческая деревня Ахьяр через гавань… Бахьяра Херсонес, древнейший во всем Крыму город, основанный во время еще монархии персидской и знаменитый по крещению в нем великого князя российского Владимира. Развалившиеся стены с высокими башнями показывают четвероугольную его фигуру, и как время не дозволило ехать к оному, тогда пользовались только зрением на него чрез гавань верст за пять».²⁵⁴³

Вскоре после присоединения Крыма к России, весной 1784 г. вице-адмирал Ф. А. Кло-качев прибыл с эскадрой в Южную бухту. В том же году князь Г. А. Потемкин лично осмотрел все бухты севастопольского рейда и указал место для возведения крепости Севастополя, которая должна была стать главной в Крыму. Незадолго до этого он предписал инженер-под-полковнику Н. И. Корсакову «прилежно осмотреть» места для возведения крепостей в Тавриде и представить необходимые проекты и сметы. В описании Корсакова упомянуты развалины Инкермана и Херсонеса: «Ближайший… к Севастополю залив есть Херсонесский, получивший себе звание от города Херсона, где надобно думать, что наш великий князь Владимир воспринял святое крещение. Развалины сего города и поныне видны на западном берегу сего залива, который был его пристанью».²⁵⁴⁴

По ордерам Г. А. Потемкина с 1784 г. началось строительство жилых строений и складов, причем уже готовый отесанный камень в основном брали из развалин Херсонеса и его окрестностей, позднее его начали добывать в Инкермане.²⁵⁴⁵ В своем труде «Физическое описание Таврической области» К. И. Таблиц упоминает об удобстве использования при строительстве инкерманского известняка, который можно легко тесать и пилить, «как то и видно по находящимся большим плитам оного между развалинами древнего Херсона, недалеко оттуда отстоящим».²⁵⁴⁶ К местам строительства камни из Херсонеса подвозили на судах.

В декабре 1783 г. контр-адмирал Ф. Ф. Мекензи писал графу И. Г. Чернышеву: «Будучи здесь, я нашел в разных местах, поблизости здешнего берега несколько лодок татарских после ушедших татар — сняв оные починил и вооружил; четыре, кои поднимают не менее пятнадцати бочек с водою, сделали нам великую выгоду, как для возки воды на фрегаты, так и каменьев из старого Херсона». Четыре грузовые лодки, по подсчетам В. Ф. Головачева, могли перевозить до трех тысяч пудов (49.14 т) камня ²⁵⁴⁷ Известно и распоряжение А. В. Суворова от 1794 г. о производстве работ для возведения «предполагаемых к защищению Севастопольской гавани» северных укреплений. С целью транспортировки камней им было выделено 5—6 баркасов до тех пор, пока «доставятся свои лодки», и 80 пар волов для сухопутной перевозки груза.²⁵⁴⁸ Таким образом, документально подтверждаются утверждения многих путешественников конца XVIII—начала XIX в., что руины Херсонеса использовались в качестве каменоломен для строительства нового Севастополя.

Обратимся к истории археологического изучения Херсонеса и его округи.

Первое правильно понятое описание древностей Херсонеса и остатков античного культурного ландшафта на Гераклейском полуострове было сделано натуралистами К. И. Габлицем и его учителем П. С. Палласом во время его натурных обследований.²⁵⁴⁹ Труд первого, к сожалению, остался неопубликованным. Очевидно, что П. С. Паллас был знаком и с рукописью этой работы, и с планом 1786 г. съемки Пепелева, созданным по инициативе К. И. Таблица, в доме которого в Симферополе он провел зиму 1793/94 г. Описания Палласа, уточняемые им в течение 10 лет в период его проживания в Крыму, имеют непреходящую ценность как уникальный документ, зафиксировавший сведения об уже несуществующих памятниках.

Объезды «классических» земель Юго-Западного Крыма, начатые в марте 1794 г., Паллас совершал с седьмой книгой «Географии» Страбона в руках, считая, что древний географ соблюдал удивительную точность в описании Северного Причерноморья, особенно Тавриды. Результаты его наблюдений опубликованы во втором томе путешествия по Южной России, написанном в русле характерного для эпохи Просвещения представления о всеобщей целесообразности в природе. После подробного физического и топографического описания Герак-лейского полуострова автор переходит к детальной харатеристике представших перед его взором древностей. Он фиксирует остатки стены, замыкавшей Гераклейский полуостров между Балаклавой и Ахтиарской бухтой, и фундаментов четырехугольных и круглых башен, из которых большая часть отесанных камней была увезена в Балаклаву и соседнюю деревню Ка-дикой. Затем Паллас останавливает свое внимание на следах линейных каменных кладок, построенных для ограждения полей, и остатках зданий у скалы, ошибочно называемой им Айя-Бурун (см. гл. 12.4) ²⁵⁵⁰

Академик пришел к выводу, что древнейший Херсонес Страбона находился на Маячном полуострове (Фанари), где в то время размещался хутор контр-адмирала А. П. Алексиано. Он подробно описывает оборонительные стены, башни, ворота, подчеркивая, что все постройки сложены из камней насухо; приводит размеры и направления стен «внутренних прямоугольников» (наделов) и параллельных стен. Вблизи моря Паллас обнаружил несколько фундаментов строений, из которых большая часть камня оказалась вывезенной. Обследованные им остатки маяка, возведенного, по его мнению, либо жителями Нового Херсонеса, либо генуэзцами, были построены из гладко отесанного камня на извести, с «красивой дверью», перекрытой полуциркульной аркадой.²⁵⁵¹

Руины Нового Херсонеса на берегу Карантинной бухты, неоднократно посещавшиеся Палласом начиная с 1794 г., постепенно растаскивались жителями Севастополя: «При занятии Крыма еще были видны большей частью его стены, построенные из прекрасного штучного камня; красивые городские ворота и значительная часть двух больших башен, из коих одна — у самой бухты, виденная мною в 1794 г., — еще в изрядном виде; но построение города Ах-тиара закончило разорение этого древнего города. Прекрасный штучный камень выбрали даже из фундаментов для постройки домов, не озаботившись или не полюбопытствовав сделать план города или нарисовать хотя бы его набросок…».²⁵⁵² Последний тезис опровергает только один перечень карт, помещенный в начале главы. На то, что в данном случае Паллас несправедлив, обратил внимание еще А. Л. Бертье-Делагард.²⁵⁵³

Паллас приводит описания случайно найденных древностей и замечает, что на городище нередко обнаруживают серебряные и медные монеты Гордиана, Аврелиана, Аврелия, Константина, Августа, византийские медные с изображением якоря (рис. 2);²⁵⁵⁴ золотые монеты, напротив, встречают очень редко. У вице-адмирала С. А. Пустошкина он осмотрел коринфскую капитель серо-белого мрамора высотой 4/4 на 3/4 в диаметре.

Натуралист призывал начать раскопки на городище, прежде всего «в большом мусорном холме», при условии, что при проведении работ ничего не будет похищено и не попадет в невежественные руки. «Ныне невозможно узнать и различить план бывших улиц и домов после вывоза камней и полного разрушения… от бывших позднейших раскопок». Вокруг города Паллас обнаружил многочисленные склепы, вырубленные в окрестных известняковых горах, а на расстоянии менее версты (1.06 км) от стен — разрушенное восьмиугольное здание с колодцем, где текла чистая вода, с двумя «проходами», принадлежащими древнему водопроводу.²⁵⁵⁵ В этом описании нетрудно узнать загородный крестообразный храм Херсонеса.²⁵⁵⁶

Южнее городища, между Балаклавской дорогой, хуторами адмирала С. А. Пустошкина и адмирала Ф. Ф. Ушакова, примерно в 8 верстах (8.5 км) от мыса Фанари, в 9 верстах (9.6 км) от Ахтиара и не более чем в 1.5 верстах (1.6 км) от Георгиевского монастыря, в долине с обильными источниками, Паллас осмотрел развалины укрепленных античных усадеб и фундаменты «прямоугольников оградных стен», т. е. плантажных стен на древних виноградниках, которые местами возвышались до двух аршин (1.42 м). Некоторые оборонительные башни усадеб еще имели два-три, а иногда и четыре ряда крупных блоков, один над другим. У хуторов Пустошкина и Зухарина Паллас обнаружил древнюю известняковую каменоломню.²⁵⁵⁷

Выводы Палласа о функциональном назначении отдельных памятников оказали огромное влияние на всю последующую научную литературу. Его авторитет был настолько велик, что И. М. Муравьев-Апостол, четверть века спустя посетивший Севастополь, отмечал: «Повторять то, что писал Паллас и лишнее и бесполезно, потому что если никто лучше его не наблюдал, то конечно лучше его никто и не опишет».²⁵⁵⁸

Путешественники конца XVIII—середины XIX в. единодушны в заключении, что ничто так не способствует разрушению древнего города, как строительство возле него нового, что и случилось с руинами Херсонеса. Ф. Дюбуа де Монпере с пафосом писал, что «первый день Севастополя был последним днем Херсонеса».²⁵⁵⁹ «Многие остатки древних сооружений, видимые некоторыми людьми, с которыми я беседовала, — вспоминала англичанка М. Гатри, — в течение последних двадцати лет были поглощены…».²⁵⁶⁰ П. И. Сумароков еще в 1799 г. описывал разъезжающие фуры, беспрерывно перевозящие в Ахтиар камень. «Я видел в крепости, — писал он, — нечаянно вырытой в недавнем времени большой белого мрамора камень, имеющий в длину 2 аршина [1.42 м], и по 13 вершков [57.7 см] в вышину, равно толстоту; также другой сего поменьше и несколько поврежденной с еллинскими надписями. Господин вице-адмирал Вильсон показывал мне на своем дворе в Ахтиаре найденный там же в 1794 г. белой мраморной камень длиною 1.5 аршина [1.06 м], шириною 1 аршин 2 вершка [79.9 см], и 6 вершков [26.6 см] толстоты, на котором в восьми кружках высечены слова (IPE, I², 418.— И. Т.).., а под оным находилось 3 стертые монеты. Еще камень мраморной же хранится в городской греческой церкви (надгобие Феагена и Ульпии римского времени с рельефным изображением супругов, IPE, I², 453.— И. Т.). […] Много таковых старинных редкостей вычерпано из Херсониса. Сколько вывезено из него колонн, карнизов, мрамора, когда появившийся Ахтиар пришел к нему в соседство… В нем всякое построение до последнего камня сооружено из материалов херсонисских, и там видны в некоторых домах закладенные в лестницах куски отменного мрамора».²⁵⁶¹ Те же лапидарные памятники (IPE, I², 418, 453), несколько найденных им самим монет, а также херсонесские древности из коллеции П. К. Сухтелена в Петербурге²⁵⁶² были изданы Л. Вакселем, путешествовавшим по югу России в 1797—1798 гг.

Во многом пристрастный к России и русским английский профессор Э. Д. Кларк побывал в Крыму в 1800 г., спасаясь от преследований со стороны императора Павла I. С нескрываемым презрением к «славянским варварам» он рассказывал, что строители Севастополя взрывали фундаменты зданий, грабили могилы, разрушали храмы и перевозили из Херсонеса в Ахтиар огромные массы камня, которые продавали по кубическим саженям в качестве обыкновенного строительного материала. Особо Кларк возмущался тем, что известный военный гидрограф, капитан-командор И. И. Биллингс, несостоявшийся зять акад. П. С. Палласа, уже будучи с 1799 г. в отставке, не разрешил Кларку как иностранцу приобрести мраморное надгробие Феагена (IPE, I², 453), ссылаясь на возможное недовольство со стороны Павла I. Это надробие описали еще П. С. Паллас и Л. Ваксель.²⁵⁶³ Вскоре камень украсил стену напротив главного портала православной церкви в Севастополе. Кларк осмотрел место находки надгробия — фамильный склеп с трупоположениями, вырубленный в скале вне стен Херсонеса, рядом с которым размещалось еще несколько подобных склепов; входы в них закрывали большие камни. То же место некрополя позднее осмотрел Дюбуа де Монпере; оно находилось в конце большого «бульвара», далеко простиравшегося перед городскими воротами Херсонеса к вершине перешейка.²⁵⁶⁴

Городище у Карантинной бухты Кларк отождествил с упомянутым Страбоном Евпатори-ем (Strabo., VII, 4, 7), а укрепление на полуострове Фанари — со Старым Херсонесом. Путешественник описал некрополь, размещавшийся «в правильном порядке» на восточной стороне Карантинной бухты, под стенами крепости. На юге, на возвышенности в одной версте (1.06 км) за мысом, его внимание привлек большой «курган».

Кларк скопировал текст надписи в честь императора Зенона,²⁵⁶⁵ хранившейся у Таблица, а в доме адмирала Роберта Вильсона осмотрел «стертую» надпись на мраморе «на дорийском диалекте», а именно постамент статуи Агасикла III в. до н. э. (IPE, I², 418), найденный на глубине трех футов (0.91 м), который ранее описали П. И. Сумароков и Л. Ваксель. Вместе с П. С. Палласом Кларк совершил экскурсию вдоль Балаклавского берега до мыса Фанари — крайней юго-западной точки Крыма, где они осмотрели руины Старого Херсонеса Страбона на Маячном полуострове. Опытный глаз Палласа легко распознавал строительные остатки стен, улиц, фундаментов построек, отмечал фрагменты керамики, черепицы, водопроводных труб. Целый день они работали над глазомерным планом — Паллас отмерял все размеры стен и фундаментов шагами.²⁵⁶⁶ План был опубликован Палласом в виде виньетки.²⁵⁶⁷ В первом, английском, издании путешествия Кларка издана его схема.²⁵⁶⁸

П. И. Сумароков во время первой поездки по Крыму в 1799 г. локализовал древний Херсонес на руинах городища у Карантинной бухты.²⁵⁶⁹ Однако в следующей своей книге он присоединился к точке зрения П. С. Палласа. На полуострове Фанари тогда находился хутор вдовы вице-адмирала Алексиано: «Я вижу… довольно обширную поверхность с явными знаками существовавшего тут поселения. […] Попирая ногами ничтожность.., я открывал тут некоторые стенки, длинные ряды из каменьев, на самом же мысу, как утверждают, находился фар, или освященный маяк для мореходцев».²⁵⁷⁰

Вот описание городища Нового Херсонеса и его окрестностей на 1799 г., которое оставил П. И. Сумароков:

«Крепость онаго, простиравшаяся в иных местах более версты [ 1.06 км] в длину и почти везде в полверсты [0.53 км] в ширину, ограждалась высокими каменными стенами, кои, судя по торчащим ныне их отломкам, имели до 12 [8.5 м] в высоту и до 7 аршин [4.97 м] в толщину. Они сделаны были из нетесаного камня, соединенного какою-то поливкою, которая, смешиваясь с разными раковинами, крупным песком и камушками, придавала такую твердость своей связи, что… оную до сих пор едва разломить, а стены повредить удобно… Внутри оной, как видно, находились двое ворот, несколько вниз к морю сходов, довольно церквей и домов; притом приметны дороги, пролегавшие вне крепости. Там показывают развалины ц. Св. Василия, в которой вел. кн. Владимир… озарил себя таинством спасительного крещения. Приводят на то место, где стоял Дианин храм […]. Подле самых городских стен довольно обширные места огорожены превеличайшими каменьями и приметны многие признаки строений; почему безошибочно заключить можно, что тут начиналось предместие города. Неподалеку также оттуда видны основания большой церкви, под которою каменная лестница приводит к колодезю, где вода поднесь не совсем иссякла. Гора у бухты, протягивающаяся от моря с правой стороны, представляет внутри себя цельно высеченные в каменном слое многие комнаты с окнами, дверьми и широкими скамьями… По берегу моря с другого конца крепости лежат беспрерывно почти до самой Балаклавы дикие тесаные и необделанные каменья, означающие собою прямые длинные улицы. Некоторые утверждают, что все это расстояние находилось под городом; но сие совсем невероятно, во-первых, потому, что Херсонис не мог занимать столь великой обширности; во-вторых, что знаков строений тут открывается мало, а наконец разделения те длинными протяжениями ясным служит доказательством, что на тех местах были их сады, и улицы делали проезд из оных. Сие заключение тем более подходит к истине, что существующие поныне на Крымском полуострове города и селения распространяют таким же образом на несколько верст по полям свои сады, и полагают в них такие же из камня разграничения».

На хуторе адмирала Ф. Ф. Ушакова в 5 верстах (5.3 км) от Херсонеса Сумароков увидел «лежащие в двух местах превеличайшие каменья», служившие «основанием какому-нибудь огромному зданию».²⁵⁷¹

Почти все путешественники писали о случайных находках монет на городище Херсонеса и в его окрестностях. М. Гатри отметила находки древнегреческих и римских монет: «Я… видела чудную золотую медаль… Филиппа Македонского, вырытую в развалинах Херсонеса и купленную у нашедшего его солдата за 2 р., даже не за 20-ю часть ее стоимости. Трактовка головы на лицевой стороне изящная, но торжественная колесница и кони на обратной стороне… достоинством скорее ниже. Под изображением колесницы имя его на греческом языке».²⁵⁷²

В начале XIX в. сбором нумизматической коллекции на развалинах полуострова занимался доктор Богдан Павлович Гиртциус (Гирциус), который в 1806—1807 гг. поднес императору Александру I 71 греческую и 47 римских монет из разных металлов.²⁵⁷³ В 1806 г. он же пожертвовал 106 древнегреческих монет и редкостей из Херсонеса в Минц-кабинет Харьковского университета.²⁵⁷⁴ Большую коллекцию монет и других древностей собрали братья Е. П.²⁵⁷⁵ и И. П. Псомасы (рис. 138). В 1806 г. один из братьев, вероятно близкий знакомый Е.Е. Кёлера, «дворянин ионической республики» И. П. Псомас поднес Александру I 118 экземпляров древнегреческих монет, поступивших в Эрмитаж.²⁵⁷⁶ После смерти генерал-майора Е. П. Псомаса, в августе 1840 г. Одесское общество просило своего корреспондента в Севастополе А. В. Самойлова разузнать о возможности приобретения этого собрания.²⁵⁷⁷ В 1821 г.

Рис. 138. Херсонесская надпись (IPE, I2, 435) из собрания И. П. Псомаса, копия которой была получена П. И. Кёппеном от барона С. И. де Шодуара. 1827 г. Впервые издана И. П. Бларамбергом: ОВ. 1830. № 29 (ПФА РАН, ф. 30, on. 1, д. 475, л. 315).

Кёлер ознакомился с коллекцией монет, собранной карантинным доктором £. И. Экком. П. П. Свиньин упоминает о собраниях древностей кузнечного мастера Иванова и Гельбиха: у первого хранились херсонесские капители и барельеф с изображением агнца (проданы в Депо карт в Николаеве), у второго — несколько капителей и пьедестал.²⁵⁷⁸

В августе 1804 г. Севастополь впервые посетил Е. Е. Кёлер. В вопросе о местоположении древнейшего Херсонеса Страбона Кёлер придерживался мнения Палласа.²⁵⁷⁹ Из Севастополя ученый писал главному командиру Черноморского флота И. И. де Траверсе: «…Я смог провести исследования в местности, которая мне кажется одной из самых примечательных и, может быть, содержит наиболее ценные древности. Это мыс Фанари около Ахтиара, где находился древний город Херсонес, который уже во времена Страбона был в развалинах. В окрестностях Ахтиара много копали (курсив мой.— И. Г.), но Фанари никогда не трогали». Кёлер просил Траверсе обратиться к вице-адмиралу Пустошкину, чтобы он выделил 10—15 матросов для проведения раскопок на Маячном полуострове в течение одной-двух недель, после возвращения его из поездки на Тамань в начале сентября.²⁵⁸⁰

Из записок о древностях Тавриды известен перечень памятников в окрестностях Севастополя, виденных Кёлером в 1804 г. и подлежащих охране. Это «остатки древнего укрепления при бывшем городе Гераклеа-Херсонесе неподалеку от залива Фанари», «остатки древнего здания близ Георгиевского монастыря», ворота при Ахтиаре, «древний генуэзский маяк на мысе Фанари» и развалины греческого города Херсонеса.²⁵⁸¹

Вторично побывав в Севастополе в июле—августе 1821 г., акад. Е.Е. Кёлер поразился масштабам происшедших перемен на городище Херсонеса. «…От развалин, которые я посетил 16 лет тому назад, — писал он в дневнике, — осталась едва сотая часть… Не видно и следа древних построек. Единственное, что сохранилось, — это большой кусок высокой стены. Способ, которым она была построена, — хуже некуда. Все состоит сверху донизу, как изнутри, так и снаружи, сплошь из некрупных обломков расположенных по соседству известняковых гор; обломки эти совершенно не обработаны и смешаны с большим количеством цемента и мелких камней. Какой-то хаос беспорядочно нагроможденных камней. Такими же были и имевшиеся здесь раньше остальные развалины, с той разницей, что 16 лет тому назад здесь еще оставались очень большие обработанные камни и несколько весьма крупных мраморных глыб, которые теперь исчезли». Кёлер описывает размеры обследованных им усадеб и направление стен наделов на северном побережье Гераклейского полуострова вдоль бухт, начиная от мыса Фанари вплоть до городища Херсонеса. Он правильно понял, что широкие параллельные стены служили разделителями полей.

Осматривая северную сторону Севастопольского рейда, которая не привлекала внимание путешественников, Кёлер записал: «Вся эта местность, охваченная с двух сторон водой, с юга гаванью, с запада Черным морем, некогда была в значительной части заселена, что можно было определить по следам фундаментов древних построек и погребений, имевшимся ранее, то есть примерно еще лет двадцать тому назад. Но с тех пор все камни, использованные при возведении общественных зданий, жилья для солдат, казарм и домов в современной крепости, ушли в каменную кладку, и размеры древнего города теперь невозможно определить, хотя бы предположительно. Я убежден, что именно здесь некогда находился древний город Евпатория. А то, что тут никогда не находили древних монет самой Евпатории, объясняется тем, что этот город, как и многие другие, расположенные вблизи больших и богатых городов, сами собственных монет не чеканили. Зато здесь раньше было найдено очень много монет города Херсонеса; такого рода находки случаются и поныне».

Там же, на «втором мысу обрывистой бухты» у дороги в Бахчисарай, где когда-то стояла пришедшая в запустение батарея, по словам Псомаса, хозяином разбитого здесь сада были найдены две дорические из сероватого мрамора колонны с поперечными кругами, высотой с человеческий рост, и ряд других архитектурных остатков, вероятно от храма. Владелец обнаружил колонны на глубине двух саженей (4.2 м) от поверхности земли, убедившись, что пол храма располагался выше уровня моря больше, чем на сажень (2.1 м). Колонны «по незнанию» были одним из офицеров распилены на три части и перевезены в Севастополь. Псомас показал Кёлеру и место расположения кургана, при раскопках которого был обнаружен каменный ящик с крышкой в виде двускатной крыши, внутри которого был найден скелет и несколько сосудов.²⁵⁸² Подобного типа захоронения относятся к эллинистической эпохе.²⁵⁸³

Свидетельства Кёлера об утилитарном отношении к остаткам древности властей и жителей Севастополя подтверждаются документами. В этом отношении показательно письмо таврического гражданского губернатора (1803—1807) Д. Б.Мертваго к министру внутренних дел А. Б. Куракину от 23 мая 1807 г. о земле, принадлежащей г. Севастополю, где об Инкермане говорится, что «древние генуэзские жилища, во внутре горы устроенные, обращены в пороховые магазины». О Гераклейском полуострове, на котором стали активно обустраивать хутора и дачи, здесь сказано: «…пространство от Георгиевского монастыря к Севастополю, где по берегу моря на расстоянии более 20 верст [21.34 км] продолжаются развалины, о многолюдном древнем Херсонесе объявляющие, должно принадлежать военному начальству… Заведение хуторов действительно полезно. Трудами чиновников и не малым их иждивением по очищению от развалин обработанная земля и насаждениями украшенная, по справедливости должна им принадлежать».²⁵⁸⁴

П. И. Кёппен впервые посетил Юго-Западный Крым в октябре 1819 г. Как и его именитые предшественники Паллас и Кёлер, Кёппен считал, что Херсонес Страбона занимал весь теперешний Маячный полуостров, а позднейший Херсонес находился в пределах Корсунской крепости у Карантинной бухты. Функциональное назначение памятников Гераклейского полуострова он интерпретировал неправильно: «Через Балаклаву прибыл я в монастырь Св. Георгия и отсюда уж следовал берегом до самого Фанарского мыса. Все, что Паллас говорит о местах сих,., доказывает точность, с каковою наблюдатель сей делал свои замечания. На половинной дороге уж встречаются следы древних жилищ корсунских, которые занимают почти весь Тракейский или Гераклейский Херсонес (полуостров) сей. Близ нынешнего маяка и по днесь видно основание прежнего (вероятно, генуэзского) маяка. Но трудно сказать, чему приписать должно ряды камней, изображенные уже Сумароковым в своих “Досугах”. Паллас полагает, что это были улицы и места, где находились дворы, но почему же оные нередко вдруг пересекаются. Полагать, что здесь колонисты имели сады свои и участки земли, нельзя, ибо пространства, камнями выложенные, очень необширны; думать, что камни сложены рядами в новейшие времена для того, чтобы между ними пахать землю, также нельзя, ибо тогда были бы все они прибраны с полей, а ныне и между рядами сими находим разбросанные каменья. На пути от Фанарского мыса к Севастополю, следуя северным берегом сего полуострова, много мест кругом обложенных камнем; но круги сии малы, и Паллас чуть ли не ошибается, почитая оные остатками гробниц. Если бы они стояли по краям рядов, то современники наши могли бы подумать, что это следы малых караульных будок, в коих от непогод укрывались часовые: но сего думать невозможно; их случается и по несколько вместе».²⁵⁸⁵

Проезжая из монастыря к маяку Фанари, Кёппен осмотрел «ворота и следы прежних зданий, о коих упоминает Паллас (II, 55 и 56)». Рисунок «первого здания по оставшимся ныне следам» приведен в его путевом дневнике под 12 октября 1819 г.²⁵⁸⁶ Два дня спустя, 14 октября П. И. Кёппен осматривал развалины древнего Херсонеса (Корсуня). В его путевых записках сохранились рисунок и описание древнего водопровода, прослеженного им в двух местах — на западе от карантина внутри крепостных стен и на юго-западе от карантина вне крепости.²⁵⁸⁷

И. А. Стемпковский различал два Херсонеса — новый, собственно городище на берегу Карантинной бухты, и второй, упомянутый Страбоном и находящийся в нескОЛьких верстах от первого. Он писал о необходимости исследовать остатки Старого Херсонеса, описанные Палласом и Кларком, и проверить сведения путешественников. «Вольный город Херсонес, — писал Стемпковский, — обладал издревле всем полуостровом, образуемым с одной стороны Севастопольскою рейдою, а с другой Балаклавскою гаванью: сие то пространство называет Стравон малым Херсонисом, по сравнению с большим или Таврическим полуостровом, нынешним Крымом. Перешеек был защищен рвом и стеною с башнями, простиравшимися от гавани Ктеноса до гавани Символов, нынешней Балаклавской. Надлежало бы, руководствуясь описанием Стравона, сделать некоторые исследования относительно древней топографии сей части Крыма, доселе еще необъясненной. Никак нельзя согласиться с теми, которые, следуя мнению ученого Таблица, полагают, что все пространство между Севастополем и Балаклавой было занимаемо городом Херсонисом; в сем случае город сей был бы равен Риму, Парижу или Лондону, чего отнюдь предполагать невозможно». Стемпковский верно определил, что развалины на Гераклейском полуострове представляют собой остатки сельских жилищ хер-сонеситов, а прямоугольные кварталы, образуемые руинами стен, «показывают не следы прежних улиц города, но пределы садов или полей, разным гражданам принадлежавших, между коими проходили дороги».²⁵⁸⁸

Другой точки зрения придерживался основатель Никитского ботанического сада X. X. Сте-вен, мнение которого приведено в записках П. И. Кёппена: «…ряды сих камней сложены токмо земледельцами, которые пахали тут землю, и что там ряды чаще, где земля каменистее».²⁵⁸⁹ Митрополит Евгений (Болховитинов) не согласился с интерпретацией дорог на Гераклейском полуострове как остатков улиц древнего Херсонеса — «линии пробучены плитным и щебневатым камнем глубоко в землю и не имеют на себе остатков голышевого камня, обыкновенно нужного для прочности мостовых; при том слишком размерная правильность кварталов едва ли употреблялась в древних городах». Митрополит полагал, что они сделаны «не для улиц, а для предохранения всего косогора, под сим городом лежавшего, от промыву поверхностною и подземною водою, и тем самим для прочности всех зданий в кварталах».²⁵⁹⁰ Таким образом, Е. Болховитинов первым высказал предположение об ирригационном назначении памятников Гераклейского полуострова.²⁵⁹¹

Посетивший в 1825 г. Севастополь, издатель «Отечественных записок» П.П. Свиньин «с большою точностью» поверил на местности недавно опубликованный план Таблица, «весьма много уже с тех пор изменившийся, но который, вероятно, надолго останется в нынешнем его положении… К сожалению, осталось уже весьма мало признаков наружных стен, а фундаменты состоят из столь огромных масс, что и увозить их трудно». Свиньин согласился с указанным Габлицем местом храма, где крестился князь Владимир, но «насчет прямых линий, на которые разделено или разбито все сие пространство квадратами длиною в 300 и шириною в 200 сажен, и кои, по словам его, составляли улицы, я противного мнения». На городище его внимание привлекли «отверстия в пещеры, выкладенные камнем: не служили ли они местом погребения херсонцам-язычникам? Если покопаться в них хорошенько, то, может быть, и найдутся какие-нибудь свидетельства моего предположения; ибо мне сказывали, что лет тому за тридцать вытащили из одной таковой пещеры мраморный саркофаг. Вообще я полагаю, что прилежное рассмотрение куч, наваленных во многих местах по кварталам, а тем более раскрытие подземных сводов, во множестве здесь находящихся, доставит еще множество драгоценных свидетельств древней и готической Корсуни, понеже и доселе, после всякого дождя, выходят наружу разного рода монеты: греческие, римские, босфорские и херсонесские, и нередко попадаются куски мрамора. Любопытна также лестница, выдолбленная в каменном береге Стрелецкой бухты, составлявшей часть херсонского порта, для схода к морю. Веки не могли ее истребить».²⁵⁹²

Краткое описание руин Херсонеса и Гераклейского полуострова оставил в своих путевых записках писатель и дипломат А. С. Грибоедов, посетивший Севастополь в июле 1825 г.²⁵⁹³ Цитируя летопись Нестора, он представляет себе картину взятия города князем Владимиром. Во время прогулок по окрестностям городища Грибоедов обратил внимание на поля, разделенные «на клетки» каменными основаниями. «Не здесь ли… херсонеситы живали на дачах..? — задается вопросом автор.— Впрочем, я ужасный варвар на счет этих безмолвных свидетелей былых времен; не позволяю себе даже догадок».²⁵⁹⁴ В путевых записках писателя представлены рисунки каменных блоков и стен усадеб и даже приведены их размеры.

Осенью 1825 г. в Севастополь приехал архимандрит братства мхитаристов и викарий армянской католической церкви Тавриды Минас Бжешкьян. Он описал находившиеся в православной церкви надгробие Феагена, «могильную плиту с латинской надписью о владении генуэзцами этим краем», «статую в одежде», надгробие со стертой греческой надписью, а также «восхитительной работы белый камень с изображением головы Сократа» и надпись в честь императора Зенона, хранившиеся в каком-то частном собрании. Викарий осмотрел античные монеты Херсонеса трех типов: квадрига—воин с монограммой Ф, Аполлон—Артемида с ланью, Артемида с ланью—бодающийся бык с надписью EAEY0EPIA, а также херсонскую монету византийской эпохи с крестом и якорем на аверсе и буквами РХ на реверсе.²⁵⁹⁵

Описывая городище Херсонеса, М. Бжешкьян насчитал 9 углов в оборонительной стене и отметил места ворот со стороны моря и суши. На правой стороне входа в маленькую бухту был виден выдававшийся в море скалистый мыс, куда приставали суда и где сохранились остатки большой башни. По сведениям викария, при раскопках большого насыпного холма в центре городища постоянно выкапывали мраморные колонны, большие тесаные камни, плиты и пр. Рядом лежала большая отесанная глыба, служащая «алтарной трапезой или постаментом языческого божества». На западной стороне крепости у входа в бухту сохранилась большая башня с уходящей в сторону юга толстой оборонительной стеной, связанной цементом. Со стороны суши путешественник обратил внимание на «окопы»; на южной стороне городища оказались другая башня и остатки крепостных ворот с проложенной к ним дорогой. За крепостными стенами лежали камни и громадные плиты от построек, образующих предместье. В восточной части города размещались обширные сады и виноградники, подземелье и фундамент башни для защиты восточных ворот. По обоим берегам бухты тянулась крепостная стена. На северной оконечности крепости на холме стояла большая башня округлой формы с окном; по обеим сторонам этого холма проходила как бы двумя рукавами стена по направлению к Северной бухте. Восточная стена тоже достигала оконечности бухты и доходила до западной стороны крепости, вплоть до Карантина. В 150 саженях (320 м) к северо-западу были видны следы древних построек с пещерами, а ближе к морю фундаменты стен, выложенные камнем углубления, вероятно входы в склепы.²⁵⁹⁶

Первые известные по литературе раскопки городища Херсонеса были проведены в 1827 г. А. А. Формозов поставил вопрос об их авторе — по его мнению, это был не Крузе, упоминаемый большинством исследователей, а М. Б. Берх, в то время директор азовских и черноморских маяков.²⁵⁹⁷

А. А. Бобринский был единственным дореволюционным автором, связывавшим М. Б. Верха с раскопками Херсонеса, однако точной даты работ он назвать не смог и привел две — 1824 г. и 1827 г.²⁵⁹⁸ Этот запутанный вопрос проясняется при внимательном изучении архивных материалов и статей в русской периодической печати 1820-х гг.

В марте 1825 г. П. И. Кёппен в издаваемой им газете «Библиографические листы» поместил сообщение о находке в 1824 г. капитаном 2-го ранга Верхом на развалинах Херсонеса мраморного надгробия II—III вв. н. э. трубача XI Клавдиева легиона Аврелия Сальвиана с латинской надписью (IPE, I², 551). Еще через несколько месяцев в той же газете была напечатана статья И. А. Стемпковского о новых археологических открытиях 1824 г. в Новороссии, где также шла речь о находке Верха.²⁵⁹⁹ Никаких упоминаний о раскопках на городище Херсонеса в обеих публикациях не имеется, а такой факт ни П. И. Кёппен, ни И. А. Стемпковский пропустить не могли. Скорее всего, находка была случайной. В 1833 г. А. Н. Оленин обратился с просьбой выслать гипсовый слепок надгробия для музея Академии художеств. Камень к тому времени был перевезен из Севастополя в Черноморское депо карт в Николаеве. С него мастеровой строительного отделения Демидов выполнил слепок, который по приказу А. С. Грейга был отправлен в Петербург и поныне хранится в Музее Академии художеств.²⁶⁰⁰ Древний камень «за ненадобностью» по распоряжению канцелярии А. С. Грейга намеревались отправить в Строительное отделение Интендантства Черноморского флота, но, к счастью, вернули в Николаевское гидрографическое депо,²⁶⁰¹ откуда в 1840 г. (?) он попал в частную коллекцию. С 1952 г. надгробие хранится в ГМИИ им. А. С. Пушкина в Москве.²⁶⁰²

В январе 1827 г. инспектор инженерного корпуса инженер-генерал К. И. Опперман, на основе указа императора от 31 декабря 1826 г. к гражданским и военным губернаторам и соответствующего циркуляра МВД, всем командирам инженерных команд предписал оказывать всевозможное содействие начальникам губерний, собирающим сведения о древних зданиях, «где таковые в крепостях и в крепостной черте имеются». Требовалось представить копии планов и фасадов зданий, их описания с объяснениями: «а) когда и кем оные строены или перестроены; б) по какому случаю или для какого намерения; в) если они неполны, то сколько, когда и почему они разрушены; г) из каких материалов строены; д) какие в них достойные примечания или отличные от обыкновенных вещи или части оных находятся; е) в каком они теперь положении и для чего употребляются…; ж) можно ли их поддержать починкою, не переменяя их древних планов и фасадов… Строжайше воспретить разрушение древних зданий в крепостях и вне оных под ответственностью заведующего сими зданиями (лестною аэ^альствг.. крлме тех, на уничтожение которых даны особые высочайшие разрешения. .».²⁶⁰³

Командиром Севастопольской инженерной команды инженер-подгюлковником Вербсто кам было представлено обширное «Описание местности, на которой находятся развалины Херсонеса, и предметов, достойных в нем примечания, с присовокуплением кратких исторических сведений», составленное 22 ноября 1827 г., к нему прилагались планы, фасады и виды на трех листах чертежей (к сожалению, в деле отсутствуют). Публикую отрывки из этою любопытного описания городища и его ближайших окрестностей, где упомянуты раскопки 1827 г.

«Первоначальные ограждения полуострова, на коем находился город Херсонес и который назывался Ир’-ж лийосим, состояли из каменной стены с башнями и со рвом, простиравшимся от впадения Черной речки (Бею*, узеня) в Большой Севастопольский залив (Ктенос). Где ныне Инкерман (пещерный город) чрез весь перегчгех Ираклийского полуострова, иначе Трахей, до Балаклавского залива (гавани Символов). [..] Еще в 16 столетии приметны были следы прежнего величия народа деятельного и трудолюбивого. Памятники великолепия, произведения искусств и все, что сохранилось от действия времени, впоследствии было перевезено в столицу Оттоманскую.

Ныне видны отдельные развалины стены с признаками башен в перешейке мыса, образуемого Херсонесской и Карантинной бухтами, имеющей свое направление от северо-запада на юго-восток, и груды камней внутри сей ограды. Судя по малому пространству, которое сим укреплением окружается, должно заключить, что оное было последним убежищем для обороняющихся, или цитаделью. Остатки стен указывают их чрезмерное возвышение, некоторые части имеют около 1 сажень [2 13 м] высоты; толстота оных, вероятно, была также соразмерная сей высоте.

Штучный камень, которым обложены были обе стороны, весь разобран, около фундаментов местами находятся еще остатки сей облицовки. Камни имеют в длину от 2 до 5 фут [0.61—1.52 м], кладены в перевязку плашмя и стоймя, и со всех сторон обтесаны, вероятно из старых строений употребляемые. Внутренняя кладка из обыкновенного бутового камня связана крепчайшим раствором извести, с песком, смешанными с мелко битой черепицей. Должно полагать, что и берег, к морю лежащий, был обнесен подобною же стеною, ныне и самые признаки оной изглажены. В некоторых местах берега приметны остатки подземных проводов.

Трудно определить назначение холма, внутри крепости находящегося, означенного на генеральном плане под литерою S. Будучи в некоторых местах разрываем, в средине оного находят битые черепки глиняных сосудов, осколки черепицы, устерсовые раковины, золу и вообще мусор, доказывающий, что он весь насыпной. Если полагать, что холм сей, превышая высотой своей стены, к полю обращенные, открывал местность, впереди лежащую, и таким образом позволял наблюдать за движениями неприятеля, тогда представляется вопрос, для чего бы насыпать такую огромную массу земли, когда простая башня могла доставить те же выгоды, не отнимая столь большого пространства от города. Что он служил вместо траверса, с сим еще менее можно согласиться, особенно потому, что древние метательные орудия не производили вредных действий на столь дальнем расстоянии. Значительных на нем строений, по малой широте его вершины, также не могло быть.

Различные догадки, какую имели цель или употребление пещеры, означенные на генеральном плане под литерою Z), нельзя принять за неоспоримые истины. Паллас думает, что они заключали в себе прах умерших; сие опровергается тем, что в древности никогда не зарывали мертвых посреди жилых строений.²⁶⁰⁴ Другие положения совершенно неосновательны. Между тем, что они действительно с намерением сделаны, сие доказывают тщательная и довольно правильная внутри отделка и каменные лестницы для спуска в оные, в иных находятся по три и по две ниши, в каждой стене по одной на 2.5 фута [0.76 м] от земли, в которых довольно свободно можно лежать, и небольшие четвероугольные углубления, где оставалась какая-нибудь посуда (в других вместо ниш на той же высоте приметны кругом в стенах узкие углубления, в которые могли вставляться доски). Входы в них также различны. Размер оных заключается между 2.5 фут в квадрате [0.23 м²], до 6 фут [1.82 м] в высоте, и 3 [0.91 м] в широте. Сии входы закладывались; сие доказывают закраины, кругом оных высеченные в камне, но почему оные делались снаружи, трудно решить, ибо нет признаков, каким средством затвор мог держаться при надобности его употребить без наружных пособий. Внутреннее пространство пещер тесно и не превышает 1.5 квадратных сажень [6.82 м²]. Высоты имеют от 1.5 до 6 фут [0.45—1.82 м], впрочем, сего нельзя с точностью назначить потому, что глубина их могла измениться от наносной земли. Все они правильной фигуры и составляют или квадрат, параллелограмм или трапецию. Очень немногие имеют между собою сообщение посредством проходов или узких отверстий, и сии, может быть, пробиты уже впоследствии времени.

Бассейн, означенный на генеральном плане под литерой G, по надлежащем соображении должно полагать резервуаром для воды, в который сия последняя проходила посредством рукава из водовода. Бассейн сей имеет 1 сажень в квадрате [4.55 м²], почти столько же углубления, бока оного обложены песчаным камнем, вход или отверстие рукава и самый рукав довольно тесны. Первое колено оного имеет направление от запада к югу на 6 градусов, длиною 7 фут 1 дюйма [2.15 м]; второе от севера к западу на 52 градуса, длиною 6 сажень [12.8 м], третье от севера к западу на 70 градусов и длиною 4 сажень 1 фут [8.8 м], в сем последнем находится даже вода. Из оного идут рукава направо и налево и составляют, по-видимому, самый водопровод, они чрезмерно тесны и наполнены водою.

Если принять на верное, что город лежал в Херсонесской бухте и за оною, там где приметны некоторые признаки, тогда место, на котором находится бассейн, будет в отношении к целому восточною его частью. Известно, что Св. Владимир вел осаду в сей стороне, и потому нет ли причины к вероятности заключить, что в сем месте было остановлено течение воды в крепость. Притом и расстояние до оной незначительно, если же надлежащие исследования откроют сообщение между сим бассейном и колодцем под литерою h и из оного во внутренность крепости, тогда предположение может принять вид истины и почти не будет подвержена сомнению осада Св. Владимиром именно сего места.

Груды камней, внутри и вне крепости лежащие, не представляют возможности определить что-либо с вер-ностию между сими кучами и в особенности около берегов. Изредка отыскивают медные небольшие монеты, по мнению ученых, несомненно принадлежащие херсонеситам.

По распоряжению главного командира Черноморских портов г. вице-адмирала Грейга сделано начало разрыванию строений внутри нового Херсонеса, отрыта внутренность двух строений, по расположению коих надобно принять за христианские храмы, в одном из них находятся в разрушении капители ионического ордена довольно грубой обтески, мраморные колонны, и на каждом из сих кусков высеченные кресты наподобие мальтийских. Так же есть круглое отверстие или спуск в склеп со сводами, где найдено множество человеческих костей, а в другом, ступая по мозаическому полу, слышно, что под ним имеется пустота, но еще неоткрытая, впрочем, надобно надеяться, что по открытии строений откроется завеса темной истории, образа жизни и просвещения древних обитателей города.

Между строениями, сохранившимися на развалинах сего города, нет ни одного, которого бы можно было исправить, кроме разве некоторых водохранилищ и водопроводов, в коих, впрочем, по неимению ныне на развалинах никаких жилищ, не имеется никакой надобности.

План местности, на которой находятся развалины Херсонеса и окололежащей, также фасады или виды тех развалин, сняты с натуры, при сем прилагаются на трех листах». 153

Упомянутые военными инженерами раскопки 1827 г. достаточно подробно освещены в газете «Северная пчела» и журнале «Сын Отечества». Из них следует, что главный командир Черноморского флота и портов вице-адмирал А. С. Грейг поручил «известному своим просвещением чиновнику, г-ну Крузе, приступить к систематическому разрытию кургана на развалинах Херсонеса». Раскопки начались в мае и завершились, вероятно, глубокой осенью 1827 г. Они велись методом выемки грунта без фиксации (в современном понимании) с целью раскрыть архитектуру средневековых храмор, фундаменты которых были видны на поверхности земли. Автор статьи в «Северной пчеле» особо подчеркнул, что Крузе «почел нужным вести ежедневный подробный журнал о работе, из коего, по окончании каждого месяца, будет высылать выписки». Процитирую письмо Крузе, опубликованное в малодоступной современным исследователям газете «Северная пчела», о результатах первых дней его раскопок.

«Третий день как я приступил к разрытию кургана, находящегося на развалинах древнего Херсониса. Начиная осторожным отваливанием верхнего слоя земли, я нашел, что курган содержит в себе руины довольно пространного, вероятно общественного здания или храма, к каковому заключению ведут меня следующие обстоятельства:

• 1- е. Очистив поверхность кургана, имеющего вид неправильного холма, взгроможденного из камней, с землею перемешанных, и обросшего травою, я открыл сложенные на извести из тесаного камня стены, толщиною от 1.5 до 2-х аршин [1.06—1.42 м]; по надлежащей очистке оказалось, что они простираются в глубину от одной до двух сажень [2.13—4.26 м], не достигая своего фундамента.

• 2- е. Вид строения крестообразен; на южной стороне найдено отверстие, вероятно некогда служившее входом во внутренность оного; по бокам отверстия приметна мраморная оправа с резною работою, которая, к крайнему сожалению, вовсе изломана.

• 3- е. Близ сказанного отверстия отрытые стены украшены мраморными карнизами.

• 4- е. При открытии наружности сих стен найдены обломки бывших мраморных колонн и мраморных досок.

• 5- е. Достойно внимания, что при одной еще только снаружи разрытой стене найдено место, образующее в пространстве своем, длиною не более как в сажень [2.13 м], шириною в один [0.71 м], а глубиною в два аршина [1.42 м], род нарочитого погреба, коего стены обложены обтесаными плитами, каковыми покрыто отверстие оного. Сие подземельное место наполнено было человеческими трупами, между коими найдено до 45 черепов.

• 6- е. При выкидывании земли найдено восемь медных монет (на большей части монет сих изображены с одной стороны литера В, а с другой крест. И как на мраморных обломках замечено также изображение креста, то и должно отнести здание сие, заключавшее, по-видимому, гробницы христиан, ко временам, в которые Херсонис был уже озарен христианством), и на трупах ручные стеклянные кольца, диаметром от одного английского дюйма [2.54 см] до вершка [4.44 см], из коих одно только сохранилось в совершенной целости.

• 7- е. Кроме сих трупов в упомянутом месте открываются при стенах строения и другие трупы людей, может быть при насильственном разрушении сего здания погибших. ²⁶⁰⁵

• 8-е. Недалеко от строения находится грот, вероятно служивший водохранилищем, по той причине, что видны в нем подземные глиняные трубы».

Остатки водопровода Крузе намеревался проследить и далее.²⁶⁰⁶

Этот большой крестово-купольный храм в западной части городища за стеной монастырской усадьбы описан и Дюбуа де Монпере. Он находился приблизительно посередине центральной магистрали, с правой стороны, по дороге от больших ворот крепости. По убеждению швейцарского путешественника, византийская церковь была построена из остатков античного храма, о чем свидетельствовали базы и капители ионийских колонн, каннелюры на колоннах и другие детали. В апсиде за алтарем были найдены кресла для духовенства, к которым вели несколько мраморных ступеней. Большая мраморная рельефная доска, образовывавшая спинку главного кресла, была украдена еще во время раскопок. Пол храма украшали мозаика из разноцветных камней и мраморные плиты.²⁶⁰⁷

Дальнейший ход раскопок описан, вероятно, членом севастопольской инженерной команды Христианом Штиром в письмах к издателям журнала «Сын Отечества» и газеты «Северная пчела».^{2608 2609} Согласно его корреспонденциям, при раскопках первого храма рабочие обнаружили несколько камней с цифрами, сразу же отосланными к Крузе:

«Камни, кои видел я у г. Крузе, действительно имеют надписи, но они так изгладились, что их вовсе нельзя разобрать. Потеря сия кажется не важна; потому что камни сии не мраморные, но простые известковые и мягкого свойства, также обделаны весьма грубо, и без сомнения принадлежали к временам самым последним существования Херсона. Кажется даже, что на одном камне, судя по сохранившимся литерам ОД, надпись русская. На другом камне начертаны многие круги, как бы означающие солнечную систему; на других цифры, кресты и другие таинственные знаки.

Вчера вечером принесли мне надпись с камня, тогда только найденного. Местами, кажется, употреблены титла. Найденные монеты, хранящиеся, как и все прочее, у г. Крузе, еще не очищены, кроме одной,., они все медные… На очищенной монете изображены с одной стороны: святой, судя по сиянию, окружающему главу его, и литера Н; на другой стороне: двое святых, тоже с сияниями, и сверху, по краям монеты, надпись, которую, однако, не могли разобрать». 157

В письме X. Штира от 20 октября 1827 г. описывается дальнейший ход раскопок:

«Судя по работе, сделано весьма много, однако поныне приобретено еще мало удовлетворительного. От прежде открытой церкви на северо-западе, т. е. ближе к средоточию развалин, открыто еще другое каменное строение. Длина оного около 12 сажень [25.6 м]. Вход обращен на запад, а закругление, где должно предположить находился алтарь, на восток. Словом, и сие строение есть, по-видимому, церковь, хотя в плане и не имеет фигуры креста, как обыкновенно водится, но продолговатого прямоугольника. Достойно удивления, что внутри оного, там, где бы должен быть алтарь, находится еще другая весьма малая каменная церковь или часовня. Строение сие грубой отделки без всяких изящных украшений и вкуса. В нем найдено, правда, несколько мраморных колонн, капителей и баз, но все они также грубой обделки. На первых изображены в барельефе кресты, кои походят на мальтийские. Самый мрамор также дурной, бело-сероватый. Колонны вышиною около сажени [2.13 м]. Очевидно, что они поддерживали не самую церковь, но какие-либо части оной, может быть, хоры, алтарь и т. п., что подтверждается и некоторыми при стенах еще видимыми остатками колонн. Кое-где есть такие же гробницы, как и в церкви, прежде открытой. Замечательно также находящееся в средине церкви отверстие, которое походит на колодезь, однако, судя по расширению оного к низу, должно полагать, что это отверстие какого-либо подземелья, в котором погребались знатные покойники.

Около первой церкви открыто еще несколько ходов и гробниц, но, впрочем, нет также ничего заслуживающего особенное внимание.

Самое замечательное открытие г. Крузе, заведывающего отрытиями, суть беспрерывные следы водопровода, простирающегося верст на пять [5.3 км], довольствовавшего, вероятно, жителей Херсона водою, ибо нынешние остатки сего города лежат на выдавшемся в море, совершенно безводном мысе. Водопровод состоит из глиняных водосточных труб, кои отличаются от ныне употребляемых своею прочностию, большею длиною и гранями, которыми вся поверхность оных покрыта».²⁶¹⁰

Вторая церковь, раскопанная Крузе на центральной городской площади, над которой впоследствии был построен собор Херсонесского монастыря, также описана Дюбуа де Монпере. При раскопках были обнаружены колонны из прекрасного белого кристаллического мрамора, оттененного голубыми полосами, которые поддерживали купол и поперечные ходы. Их стволы и подражающие коринфскому ордеру капители украшали византийские кресты. От здания ко времени путешествия Дюбуа оставалась только одна стена, разрушенная до 3—5 футов (0.91— 1.52 м) над поверхностью земли, показывающая весь его план. Внутри фундамента храма Крузе был устроен временный склад находок: колонн, капителей и других украшений архитектурного декора, большая часть которых была обнаружена в засыпанной рыбозасолочной цистерне.

Фундамент третьего маленького храма, господствовавшего над «большим портом», был вскрыт Крузе в последнюю очередь.²⁶¹¹ Он расположен в портовом районе в северо-восточной части Херсонеса, к югу от главной улицы, идущей с запада на восток.

Много лет спустя, в 1852 г. вероятно, по просьбе 3. А. Аркаса и Н. Н. Мурзакевича, К. Крузе составил «Топографическое описание Трахейского полуострова (Херсониса)», куда была включена приблизительная смета на предполагаемые археологические раскопки в Херсонесе. На заседании Одесского общества 10 октября 1853 г. эту статью было решено передать графу А. С. Уварову, который приступил к раскопкам городища.²⁶¹² Д. В. Айналов обнаружил ее в архиве основателя Московского археологического общества и опубликовал только ту часть, которая относилась к описанию фундаментов открытых в 1827 г. трех храмов в центральной и портовой частях городища.²⁶¹³

Кем же был автор раскопок? А. А. Формозов полагал, что в литературе упоминался Николай Максимович Крузе, служивший в те годы на Черноморском флоте в звании мичмана.²⁶¹⁴ Однако это не подтверждается архивными документами. Раскопками руководил «плантер (т. е. садовод, чин 12-го класса.— И. Г.) Черноморского департамента Корпуса корабельных инженеров подпоручик Карл Крузе», занимавшийся лесоводством и заведовавший так называемой «лесной Маккензиевой дачей».²⁶¹⁵ По роду службы в его ведении находились все казенные земли Черноморского флота в окрестностях Севастополя, в том числе развалины Херсонеса. Плантер имел в своем подчинении 50 матросов для ломки камня, строительства казарм и других зданий. Сохранился составленный Крузе план земель, лежащих при городе Севастополе, когда плантер был уже в чине поручика, т. е. не ранее 1832 г.²⁶¹⁶ Для составления планов участков к Крузе были прикомандированы 10 кондукторов с астролябией и мензулой для полевой обмежевки. В книге Ф. Дюбуа де Монпере К. Крузе упомянут как лейтенант, а в документах 1836 г.— уже как штабс-капитан,²⁶¹⁷ к весне 1847 г. он находился в отставке.

По указу Николая I от 14 сентября 1828 г. была проведена раздача земель морского ведомства «поселянам и всякого рода частным людям для разведения садов».²⁶¹⁸ К. Крузе получил около 20 десятин земли (21.8 га) в балке у Казачьей бухты.²⁶¹⁹ В документах имеется упоминание, что в 1832 г. обер-интендант Черноморского флота Н.Д. Критский поручил Карлу Крузе провести раскопки на островке близ Херсонесского маяка. Плантер вел эти работы в следующем, 1833 г., но ничего «важного» не нашел.²⁶²⁰ Несомненно, речь идет о раскопках на островке Св. Климента, описанном П. С. Палласом, И. М. Муравьевым-Апостолом, 3. А. Аркасом.²⁶²¹ Как владельца земли в окрестностях Херсонеса Крузе упоминает и Ф. Дюбуа де Монпере.²⁶²²

К сожалению, судьба древностей, главным образом архитектурных фрагментов, обнаруженных Крузе при раскопках церквей византийской эпохи, оказалась печальной. Лишь незначительная часть находок — 71 медная монета, 3 глиняные трубы, медные украшения от паникадил, стеклянные браслеты, нагрудные кресты и другие древности по приказу А. С. Грей-га были доставлены в Кабинет редкостей Черноморского депо карт в Николаеве.²⁶²³ Вскоре после окончания раскопок в Севастополе началась эпидемия, приведшая к знаменитому чумному бунту матросов и членов их семей 1829—1830 гг., в результате которого был растерзан толпой военный губернатор города генерал-лейтенант Н. А. Столыпин и многие другие чиновники, разграблены дома и т. п. Несмотря на заступничество со стороны А. С. Грейга, пытавшегося смягчить последствия происшедших событий для низших чинов, по приказу Николая I бунт был жестоко подавлен М. С. Воронцовым.²⁶²⁴

При первых признаках чумы вокруг Севастополя поставили санитарные кордоны. Отряд солдат одного из них расположился прямо на развалинах Херсонеса, где, как упоминалось, посреди фундаментов раскрытых Крузе храмов хранились фрагменты их архитектурного декора. По словам Ф. Дюбуа де Монпере, через несколько месяцев на этих местах не осталось почти никаких древностей, а то, что солдаты не смогли вывезти, было изуродовано.

Современное кладбище карантина, размещавшееся в портовом районе Херсонеса, после чумного бунта быстро увеличивалось. Во время выкапывания могил здесь были сделаны ценные находки, например, «красивая» мозаика, купленная доктором П. И. Лангом.²⁶²⁵ Однако она пропала во время чумного бунта — матросы таким образом отомстили доктору за строгие ограничения во время чумы. Ф. Дюбуа де Монпере сокрушался, что в Севастополе не был открыт публичный музей, подобный Одесскому, Николаевскому, Керченскому и Феодосийскому, который бы помог спасти от уничтожения многие херсонесские древности.²⁶²⁶

Чисто грабительский характер имели раскопки князя 3. С. Херхеулидзева, в то время начальника Севастопольской и Перекопской временных карантинных линий, начатые по приказанию М. С. Воронцова летом 1830 г. Выбрав «курган» на развалинах Херсонеса, солдаты Елецкого батальона обнаружили фундамент какой-то постройки и, не найдя признаков «гробницы», остановили работы. В рапорте Херхеулидзева упоминания о каких-либо находках отсутствуют.²⁶²⁷

Видимо, через официальные круги морского ведомства в Екатеринослав попали три мраморные колонны, вывезенные из Херсонеса в 1831 г. и 1837 г. Одна из них была использована для сооружения памятника императрице Екатерине II при строившемся Преображенском соборе.²⁶²⁸

Древности Гераклейского полуострова привлекли внимание В. Н. Григорьева, объезжавшего эти места 30 сентября 1832 г.: «Дорога идет на юг мимо того места, где стоит древний Херсонес, занимавший пространство верст на 5 в длину [5.3 км] и на столько же в ширину. По остаткам камней приметно расположение улиц. В одной, которая считалась, вероятно, Невским проспектом Херсонеса, еще целы массивные основания домов и одного водопровода. Стоящий на берегу самого моря маяк, как говорят, построен на развалинах какого-то здания. Кроме сих примет остались еще вековые следы города: это лестница, высеченная в скалистом береге для схода вниз к воде».²⁶²⁹ Описание Севастополя и руин Херсонеса на 1833 г.²⁶³⁰ оставил и профессор естествознания Петербургского университета Степан Семенович Куторга (1805— 1861), родной брат известного антиковеда М. С. Куторги.

Детальная характеристика руин Херсонеса с окрестностями и подробная археолого-топографическая карта Гераклейского полуострова были составлены в 1832—1834 гг. Ф. Дюбуа де Монпере. В его труде представлено комплексное изложение как геологического строения, так и физического и исторического описания Гераклейского полуострова. Этой теме Дюбуа де Монпере посвятил два месяца систематических исследований на местности.

Строительные остатки, описанные Палласом и Кларком, ко времени исследований швейцарского путешественника оказались во многом уничтожены. Большая часть земли, на которой стоял Старый Херсонес Страбона, во времена Дюбуа оказалась во владении лейтенанта К. Крузе, адмирала А. С. Грейга, вдовы адмирала Алексиано и др. На своем хуторе Крузе уничтожил все античные строительные остатки и возвел несколько домов и большую ограду вокруг них, отмеченную на плане Дюбуа точками.²⁶³¹ Воспользовавшись планом полуострова Фанари, опубликованным Палласом, Крузе провел раскопки. На материке он обнаружил лишь несколько античных колодцев, солоноватую воду из которых стал употреблять для полива своих виноградников.²⁶³²

Два раздела своей книги Ф. Дюбуа де Монпере специально посвятил описанию следов древней межевой системы. Земельных участков с усадьбами он насчитал более 60. Наделы, согласно Дюбуа, отстояли друг от друга на 0.5 и на 1 версту (0.53 и 1.06 км), между ними пролегали дороги шириной в 15 футов (4.5 м), пересекавшиеся под прямыми углами и окружавшие каждый надел со всех сторон. Автор подробно описывает несколько остатков усадеб с башнями, сгруппированных как вдоль главных дорог, так и вокруг источников воды. Специальный экскурс он посвятил технологии изготовления вина; импульсом к его написанию послужила находка площадки для выдавливания виноградного сока в районе к западу от Стрелецкой бухты.²⁶³³

На мысе у Стрелецкой бухты Дюбуа обнаружил следы трех больших зданий, одно из которых, по его мнению, могло быть храмом, так как окрестные земли оставались необработанными. Оно было выстроено из больших каменных блоков в несколько рядов и входом обращалось к морю. Две другие постройки являлись усадьбами («дачами»), посреди которых генерал Зац заложил большой виноградник. На берегу Песочной бухты натуралистом отмечены следы двух построек, обращенных друг к другу, возведенных на двух мысах.²⁶³⁴

Дюбуа де Монпере подробнейшим образом описал и городище Херсонеса у Карантинной бухты: его оборонительные стены, башни, ворота, остатки улиц и площадей, три церкви, раскопанные лейтенантом К. Крузе.²⁶³⁵

Целый раздел книги посвящен некрополю Херсонеса, окружающему городище со стороны суши. Дюбуа подметил, что во всем Херсонесе нет ни одного погребального кургана, и правильно объяснял это особенностями геологического строения Гераклейского полуострова: древний город располагался на скале, лишь прикрытой дерновым слоем земли. Около 10 курганов, видимых на поверхности земли, по мнению Дюбуа, являлись всего лишь задернованными остатками зданий усадебного типа с домовыми башнями или насыпями из мусора, образовавшимися во время очистки земли под поля.

Автор подробно описал устройство вырубленных в скалах склепов, находящихся за городскими стенами у дороги, ведущей до Карантинной бухты, и окружающих ее южную оконечность. Большинство из них имело 10 футов (3.05 м) длины и 8 (2.43 м) ширины, с нишами-лежанками, иногда в два уровня друг над другом. Между оврагами Карантинной и Южной бухт на поверхности земли им были отмечены входы-колодцы в катакомбы или склепы, окруженные круговыми грубо обтесанными каменными оградами в виде обручей диаметром в 8—9 дюймов (20.3—22.8 см), толщиной от 9 дюймов до 1 фута (22.8—30.5 см). Лейтенант К. Крузе уверял Дюбуа, что существуют подземные ходы, неизвестно куда идущие, освещаемые этими входами-колодцами. Их много зафиксировано близ античных усадеб на юго-востоке от Севастополя, между Георгиевским монастырем и мысом Фанари, вокруг Стрелецкой бухты, о чем писал еще Паллас; иногда они соединены по два. Зачастую камни из их оград использовались для других построек.²⁶³⁶

Как отметил еще С. Ф. Стржелецкий, несмотря на ряд ошибок, описания Дюбуа де Монпере археологических остатков на Гераклейском полуострове являются наиболее полными из всех предыдущих и последующих работ подобного характера. Он одним из первых правильно понял функциональное назначение обследованных им памятников.²⁶³⁷

В 1836 г. преподаватель Ришельевского лицея в Одессе Н. Н. Мурзакевич пытался написать очерк истории Херсонеса.²⁶³⁸ Впервые посетив Севастополь в том же году, он пришел к выводу, что между Артиллерийской и Карантинной бухтами надо искать следы упомянутого Страбоном города Евпатории. Осматривая руины Нового Херсонеса, Мурзакевич с грустью заметил: «Остались едва значительные остатки городских стен. Мелкие потребности жителей Севастополя скоро разрушат и настоящие скудные остатки, если не будет строгого присмотра за охранением их. Лет за 40, в Херсоне видны были следы улиц, садов, площадей и водопроводов, стояли многие башни; теперь же археолог с стесненным сердцем увидит едва значащий остаток городской стены (вышиною 2.5 сажени [5.3 м] и толщиною до 45 английских дюймов [1.14 м]), обязанной своим существованием единственно своей прочности». Автор приводит текст надписей надгробия Феагена и надписи в честь императора Зенона; последняя хранилась к тому времени в Алупке, имении графа М. С. Воронцова (ранее в собрании К. И. Таблица, затем у генерала А. М. Бороздина).²⁶³⁹ На Маячном полуострове, где вслед за своими предшественниками Мурзакевич помещает Старый Херсонес, он отметил лишь «несколько курганов»; его попытки найти хоть какие-нибудь следы строений не увенчались успехом.²⁶⁴⁰ Впоследствии Мурзакевич неоднократно бывал в Херсонесе по делам Одесского общества (в 1840, 1845, 1847, 1849, 1852, 1860 гг.)²⁶⁴¹ и приложил много усилий для охраны древностей городища.

С точки зрения сохранности памятников в конце 1830-х гг. интерес представляет описание руин на Гераклейском полуострове, оставленное французскими учеными, членами научной экспедиции Анатолия Николаевича Демидова (1812—1870) по результатам поездки в Крым 1837 г. Начав обследование с мыса Херсонеса (в русском переводе последний неверно обозначен как коса), они писали, что на части Маячного полуострова и «даже у самого Севастополя рассеяны остатки стен, правильно распределенных на равных четвероугольных пространствах. Некоторые ученые принимают эти параллелограммы за развалины древнего Херсонеса… Но некоторые другие антикварии, не легко полагающиеся на предания, находят в этих симметрических участках не иное что, как доли пашен, распределенных поровну между известным числом владельцев; правда, и они соглашаются, что, по-видимому, распределение это могло быть сделано не иначе, как в глубокой древности. Фундамент этих стен, почти совершенно изгладившихся с поверхности земли, углублен так мало, что стены, очевидно, не могли принадлежать к большим зданиям. Эти развалины находятся почти на всем пространстве полуострова, составлявшего древний Гераклеотический Херсонес. Местами встречаются также остатки больших башен, замечательных по громадным камням, из которых они были выстроены, складенным без смазки».²⁶⁴²

Керченский археолог Д. В. Карейша впервые попытался провести раскопки в Херсонесе летом 1842 г. Причина, побудившая его покинуть пределы Боспорского царства, была довольно проста — в окрестностях Керчи и на Таманском полуострове с каждым годом становилось все труднее добывать эффектные находки. Однако его надежды не оправдались. «По осмотре внимательно местности древнего Херсонеса и его окружностей» Карейша какое-то время потратил на поиски и наем землекопов и приступил к раскопкам в августе 1842 г., выбрав за объект исследования один «каменный курган» и два места в «продолговатой огромной насыпи», лежащей на южной оконечности Херсонеса. «Полтора месяца длилась раскопка, — докладывал Карейша, — и усталые поденщики не согласились более разрывать, находя тяжелой работу в этих насыпях, по причине сплошной массы битых черепиц и разной изломанной древней посуды, а в первом («кургане».— И. Т.) множества больших камней, попадавшихся ежеминутно».²⁶⁴³ Археолог принял решение окончание работ перенести на зиму, «когда поденщиков, с прекращением казенных построек в Севастополе, бывает множество без дела», но свое намерение не осуществил.

Новый этап в археологическом исследовании Гераклейского полуострова связан с деятельностью Одесского общества истории и древностей, безуспешно пытавшегося следить за тем, чтобы Херсонес не превратился в арену кладоискательства.²⁶⁴⁴ В благодарность за передачу из Черноморской штурманской роты в музей ООИД древностей, в том числе херсонес-ских, общество избрало главного командира Черноморского флота вице-адмирала М. П. Лазарева своим почетным членом и просило содействия в снятии видов и планов остатков Херсонеса, копий фресок в Инкерманских пещерах (1840). Лазарев поручил эту работу художнику А. Кухаревскому и топографу, прапорщику Федотову, снимавшему планы Севастополя.²⁶⁴⁵

В январе 1845 г. на заседании ООИД Э. В. Тетбу де Мариньи сообщил о случайной находке монетного клада, якобы найденного в древней гробнице или близ нее, в районе севастопольского Карантина. Общество немедленно обратилось к М. П. Лазареву с просьбой сообщить подробные данные о времени и месте находки, характере открытого памятника, а также, по возможности, собрать найденные монеты и переправить их «на рассмотрение» в Одессу.²⁶⁴⁶ Запрос ООИД был спущен по команде к члену севастопольского Карантина, председателю Севастопольского статистического комитета, капитану 1-го ранга Захарию Андреевичу Аркасу (1793—1866).

Грек по национальности, 3. А. Аркас родился в Фессалии и еще ребенком был перевезен в Николаев. Учился в Николаевском штурманском училище, в 1816 г. переведен мичманом в 41-й флотский экипаж. Участник рус-ско-турецкой войны 1827—1828 гг. С 1839 г. смотритель штурманской роты, затем председатель Севастопольского статистического комитета, попечитель севастопольской Петропавловской церкви, председатель комиссии по постройке храма Св. Владимира в Севастополе, инспектор девичьего училища дочерей нижних чинов Черноморского флота, инспектор Севастопольского карантина, директор и смотритель севастопольской морской офицерской библиотеки. В 1846 г. был избран действительным членом ООИД.¹95

По поручению начальства Аркас осмотрел место находки и в рапорте от 1 апреля 1845 г. на имя временного военного губернатора Севастополя вице-адмирала А. П. Авинова дал подробную характеристику обстоятельств раскрытия клада, большая часть которого разошлась по рукам севастопольских коллекционеров.^{2647 2648} Вице-адмирал А. П. Авинов поручил севастопольскому полицмейстеру разузнать у местного населения какие-либо дополнительные сведения о найденных древностях, однако поиски пропавших монет оказались безрезультатными.

Таким образом, в июле 1844 г. в южной части Маячного полуострова был обнаружен монетный клад, который до недавних пор оставался неизвестным специалистам по нумизматике Херсонеса.²⁶⁴⁹ Рабочие, нанятые К. Крузе для ломки камня, нашли монеты, спрятанные в маленьком красноглиняном кувшине «наподобие кастрюли, с одной ручкой, без всяких украшений и надписей». Клад был найден в основании плантажной стены на глубине 60 см от дневной поверхности, примерно в 2.8 км на юго-восток от Херсонесского маяка и в 213 м на северо-запад от так называемого островка Св. Климента. Рабочие скрыли от хозяина факт находки, разделили монеты между собой и стали тайно продавать их в Севастополе, а кувшин разбили. К. Крузе каким-то образом узнал о кладе, но, к сожалению, слишком поздно. Ему удалось получить от рабочих всего 5 монет.²⁶⁵⁰

По рассказам рабочих, клад состоял примерно из 300 медных и 4 серебряных херсонес -ских монет. Медные монеты были трех типов: грифон — коленопреклоненная Дева; «колесница с четырьмя лошадьми и цветком» (в монетах Херсонеса неизвестен; вероятно, рабочие приняли за цветок изображение коленопреклоненного воина со щитом, поэтому можно предположить, что имеется в виду хорошо известный тип: квадрига—воин); голова Дианы в лавровом венке — лежащая лань и магистратское имя EENOKAE. С какими изображениями были серебряные монеты, осталось неизвестным, так как рабочие, нашедшие клад, покинули Севастополь. 3. А. Аркасу удалось достать только 4 медные монеты с изображениями на аверсе грифона, квадриги и головы Девы в венке, которые он отправил в музей ООИД. Неточность описания монет в рапорте Аркаса вполне объяснима и простительна. Если в начале XIX в. в распоряжении нумизматов имелись лишь единичные экземпляры монет Херсонеса Таврического, то к концу 1840-х гг. стало известно около двухсот монетных типов за более чем тысячелетнюю историю города. Первая обобщающая монография о древностях Херсонеса, принадлежавшая столичному нумизмату Б. В. Кёне, вышла четыре года спустя после находки клада.²⁶⁵¹

Обращает на себя внимание почти столетний хронологический разрыв между отдельными типами медных монет клада 1844 г. Первый, с грифоном на лицевой и коленопреклоненной Девой на оборотной стороне, датируется А. Н. Зографом 340—330 гг., а В. А. Анохиным 330— 300 гг. до н. э.;²⁶⁵² второй тип — квадрига—воин — относится к 350—330 гг. до н. э.;²⁶⁵³ третий — с головой Девы в лавровом венке на лицевой, лежащей ланью и магистратским именем EENOKAE на оборотной стороне, А. Н. Зограф датирует II в. до н. э., а В. А. Анохин — 210— 200 гг. до н. э.²⁶⁵⁴ К сожалению, мы не имеем сведений об изображениях на серебре и наличии надчеканок на меди. Если поставить под сомнение сведения Аркаса, ситуацию возможно реконструировать следующим образом. Согласно предположению В. Ф. Столбы, рабочие нашли клад конца IV в. до н. э., впоследствии примешав к нему монеты значительно более позднего времени, или же обнаружили сразу два разновременных клада, представив их как один.²⁶⁵⁵ Так, в 1895 г. на даче Савельевой (Маячный полуостров) был обнаружен клад херсонесской меди рубежа IV—III вв. до н. э. с монетами только двух типов: грифон—коленопреклоненная Дева; квадрига—воин.²⁶⁵⁶ Предположение о несочетаемости монет клада 1844 г. согласуется с отсутствием меди типа квадрига—воин на территории городища и ближайшей округи Херсонеса уже к началу III в. до н. э.

Однако, на мой взгляд, следует все же a priori принять информацию 3. А. Аркаса за абсолютно достоверную. Из текста его рапорта следует, что медные монеты были трех типов; то же, по словам К. Крузе, утверждали и рабочие, обнаружившие клад. Если это действительно так, то сочетание трех указанных выше монетных типов в херсонесских кладах встречается впервые. Это заставляет задуматься о пересмотре даты, предложенной А. Н. Зографом для монет с изображением головы Девы в лавровом венке и лежащего оленя, с магистратским именем HENOKAE, в сторону ее удревнения.

Легенда EENOKAEO зафиксирована на меди с изображением мужской головы в повязке вправо на аверсе и палицы на реверсе. В датировке этого монетного типа в последнее время наметилось расхождение. Если А. Н. Зограф относил его ко II в., то В. А. Анохин к концу III в., а В. Ф. Столба даже к середине III в. до н. э.²⁶⁵⁷ По классификации В. И. Каца, имя НеуокХцд появляется на херсонесских магистратских клеймах в последней трети III в. до н. э.²⁶⁵⁸

Таким образом, хронологический диапазон идентифицируемых монет клада 1844 г. входит в явное противоречие с общепринятыми датировками периодов обращения отдельных типов херсонесской меди. А. М. Гилевич отмечено более длительное, чем в Херсонесе, хождение монет квадрига—воин на сельских поселениях Северо-Западного Крыма, встречающихся там в комплексах первой трети III в. до н. э.²⁶⁵⁹ Отдельные монеты с изображением коленопреклоненной Девы, грифона и контрмаркой «дельфин», по наблюдениям В. Ф. Столбы, сохранились в ходу не только до конца III в., но и в начале—первой половине II в. до н. э.²⁶⁶⁰ А. Н. Щеглов осторожно датировал клад IV—III вв. до н. э.²⁶⁶¹ По мнению А. М. Гилевич, «отсутствие в кладе меди выпусков, непосредственно следующих за сериями типов грифон—Дева (Дева—грифон) и квадрига—воин.., а также общая нумизматическая и археологическая ситуация… свидетельствуют в пользу возможной синхронности обоих кладов на Маячном полуострове» (имеется в виду клад 1895 г. на даче А. Савельевой).²⁶⁶² Однако доказать принадлежность клада 1844 г. к рубежу IV—III вв. до н. э. либо, напротив, из-за наличия монеты с изображением головы Девы в венке вправо—лежащего оленя и именем Ксенокла — к последней трети III в. до н. э. — достаточно проблематично, так как принадлежность последней монеты этому кладу, на ее взгляд, весьма сомнительна.²⁶⁶³ И все же архивная информация о кладе херсонесских монет 1844 г., несмотря на определенные сомнения в достоверности его комплекса, заставляет по-новому взглянуть на некоторые факты денежного обращения Херсонеса в раннеэллинистический период.

20 сентября 1843 г. министр внутренних дел Л. А. Перовский просил М.П. Лазарева представить «подробное описание древностей, близ г. Севастополя находящихся». Лазарев поручил составить описание Статистическому комитету, что и было исполнено в августе 1844 г. 3. А. Аркасом.²⁶⁶⁴ Копию описания автор препроводил в ООИД. «Знаю, что тут есть много ошибок при составлении истории Гераклейского полуострова, — писал Аркас вице-президенту ООИД А. Ф. Негри, — но они произошли по неимению в нашей библиотеке тех книг, из коих можно было бы почерпнуть нужные сведения; в отношении же описания мест, то нет никакого сомнения, они описаны верно. Если Вашему Превосходительству угодно иметь планы и виды этих мест, то прошу покорнейше обратиться с требованием к главному командиру как об описании этом, которое я посылаю частно, так и о планах и видах, дабы можно было бы потребовать инженерного кондуктора, знающего рисовальное искусство, для снятия с черновых, находящихся при делах Статистического комитета. […] У меня есть до 200 древних греческих и римских монет серебряных и медных (перечень монет опускаю.— И.Т.). Имея таковых по одной, не могу дать Одесскому общесту истории, если угодно Вашему Превосходительству, то тот же кондуктор может снять с них рисунки и прислать к Вам».²⁶⁶⁵

3. А. Аркас составил специальное «Описание Ираклийского полуострова и древностей его».²⁶⁶⁶ Планы и виды к описанию Гераклейского полуострова были получены обществом в мае 1846 г. и опубликованы во втором томе «Записок» (табл. V—XII). Первая часть труда посвящена истории Херсонеса, почерпнутой автором главным образом из письменных источников.²⁶⁶⁷ Затем Аркас довольно поверхностно описывает руины Нового Херсонеса между Карантинной и Круглой бухтами: остатки крепостных стен, башен, следы рва с южной стороны оборонительных стен, направления древних водопроводов. Ценными в его описании являются лишь упоминания о памятниках, когда-то видимых на поверхности земли, но впоследствии разобранных или уничтоженных. Так, у стены, ведущей с береговой полосы, когда-то были окованные железом ворота, о которых вспоминали старожилы, но от них не осталось и следа. По его словам, каменная пристань у Круглой бухты была разобрана на постройку городской бойни. Аркас подробно описывает остатки исследованных Крузе церквей, замечая при этом, что одна из них более или менее сохранилась, а две другие «разорены и камни снесены». По берегу Карантинной бухты он отмечает высеченные в скале склепы.²⁶⁶⁸

Руины на западной оконечности Гераклейского полуострова между Херсонесским мысом и Георгиевским монастырем автор принял за остатки древнего Херсонеса. Аркасом приведен перечень зданий «циклопической» кладки, «обсервационных» башен, усадеб, фундаментов «четырехугольных оград, заключающих в себе обработанную землю», и «правильных дорог», двух древних бассейнов, колодцев, цистерн и пр., систематизированный по местоположениям современных ему хуторов с обозначением фамилий владельцев и ближайшим топографическим привязкам, таким как бухты, мысы, дороги, родники и пр. Далее помещено описание древностей Балаклавы и Инкермана.²⁶⁶⁹ После появления фундаментального труда Дюбуа де Монпере работа Аркаса была воспринята многими столичными учеными как морально устаревшая; уже в то время она не могла считаться удовлетворительной, и сегодня этот труд представляет не более чем историографический интерес.

В 1845 г. Одесское общество просило М.П.Лазарева представить подробные сведения и планы Инкермана, Херсонеса, Мангупа, а также доставить в Одессу «все мраморные колонны» и барельеф Феагена (IPE, I², 453). В феврале 1846 г. ООИД ходатайствовало поручить сбор древностей именно 3. А. Аркасу как своему корреспонденту.²⁶⁷⁰ М.П. Лазарев предписал ему присутствовать «при выборе из херсонесских развалин всего того, что носит отпечаток древностей в отношении архитектурном». На городище были собраны все «колонны, капители, пьедесталы, карнизы и всякие другие обломки, имеющие какую-либо художественную форму» (1846).²⁶⁷¹ В Одессу отправили морем «пьедесталей поврежденных восемь и больших обломков из колонн пять» (на одной из колонн «находится выпуклый крест, а прочие гладкие»), а также две мраморные капители.²⁶⁷² Херсонесские древности попадали не только в музей ООИД. В 1845 г. Севастополь посетил Николай I. Увидя в стене Петропавловской церкви мраморный барельеф Феагена, описанный многими путешественниками, император распорядился отправить его в Эрмитаж.²⁶⁷³

Весной 1845 г. Михаил Иванович Бларамберг, сын И. П. Бларамберга, побывавший в Севастополе, писал Н. Н. Мурзакевичу, что «первый ираклийский Херсонес, упоминаемый древними писателями, не находился в другом месте, как это до сего времени писали многие исследователи, но был именно там, где существовал потом византийский Херсонес.., и что этот Херсонес построился уже из остатков древнего».²⁶⁷⁴ Эта точка зрения окончательно утвердилась много десятилетий спустя и сейчас общепринята. Летом 1845 г. М. И. Бларамберг собирался провести раскопки «нескольких гробниц» в Херсонесе, на что общество получило разрешение Лазарева, но из-за перевода чиновника на Кавказ они проведены не были.²⁶⁷⁵

В том же году «весьма поверхностные разведки» в Херсонесе вел лейтенант князь В. И. Барятинский,²⁶⁷⁶ вскрывший юго-восточную часть так называемого островка Св. Климента и обнаруживший остатки монастырских построек византийской эпохи.²⁶⁷⁷ В письме швейцарского путешественника де Бро в Одесское общество истории и древностей (май 1847 г.) упомянуто, что место раскопок В. И. Барятинского — маленький остров, почти сливающийся с побережьем, принадлежит инженеру в отставке К. Крузе; раскопки были начаты с согласия владельца земли. 3. А. Аркас и де Бро посетили раскопки, причем Аркасом был снят их план, отправленный в ООИД. Помимо бронзовых монет императора Романа I,²⁶⁷⁸ в ходе работ, согласно письму де Бро в ООИД из Севастополя от 24 апреля 1847 г., открыли «стены, затем куски мрамора, остатки колонн и несколько медалей. Судя по расположению открытых стен, решили, что это остатки укрепления и маленькой церкви. В углу около алтаря нашли большую мраморную табличку (плакетку), на которой рельефно вырезан крест; сначала решили, что она закрывает могилу, но, подняв ее, обнаружили внизу только чистую пресную воду. Мраморная табличка имеет маленькую круглую дыру почти в центре; никто до настоящего времени не смог предположить, чему эта дырка сможет служить. Эта табличка, так же как самые лучшие куски мрамора, были унесены князем, большим любителем древностей. Несколько месяцев спустя он уехал в Петербург, и желая оставить мне память о себе и Херсонесе, который нас столь интересовал, он мне подарил эту мраморную плакетку».²⁶⁷⁹ Этот мраморный барельеф с крестом спустя два года после раскопок, незадолго до возвращения на родину, весной 1847 г. был пожертвован де Бро музею ООИД и доставлен в Одессу на военном фрегате.²⁶⁸⁰

Одесское общество лихорадочно пыталось найти сотрудника для наблюдения за руинами Херсонеса, которому можно было бы доверить и проведение раскопок. 13 августа 1845 г. действительный член ООИД Анненков предложил свои услуги по раскопкам в курганах Ека-теринославской и Херсонской губерний в пользу общества. Взамен ему было предложено обратить внимание «на развалины классического Херсониса», но Анненков в ноябре ответил отказом, ссылаясь «на отдаленность своего местожительства».²⁶⁸¹

В 1845 г. через Министерство Имп. двора и Морское министерство Д. В. Карейша получил разрешение продолжить раскопки на территории Херсонеса. В 1846 г. основное внимание он уделял раскопкам «склепов или катакомб», среди которых не оказалось ни одного неразграбленного. Раскопки 1847 г. проходили с февраля по середину мая.²⁶⁸² Он заложил шурф в полуверсте (0.53 км) от оборонительных стен близ Карантина. «Тут… стал я отыскивать подземные склепы, высеченные в скалах мягкого известкового камня, и нашел несколько их с узкими квадратными отверстиями у входа и лежанками с трех сторон, на коих в беспорядке набросаны были кости покойников. К сожалению, ни один из них не оказался целым; все были осмотрены и расхищены в давнее еще время… Продвинувшись немного в сторону, повыше этих катакомб, я открыл пять гробниц, вырубленных на некотором расстоянии одна от другой, в каменистом грунте, и засыпанных сверху землей. В четырех из них не было найдено ничего, кроме остовов, а в пятой найдены: у рук покойника — маленькая стеклянная слезница (бальзамарий.— И. Г.) и медное зеркало; на пальцах — медное же колечко, а в головах — простой глиняный кувшинчик».²⁶⁸³

Огорченный неудачей, Карейша перенес раскопки в огромный «курган» у стен близ главных ворот городища. Методика работ была традиционной для того времени — «рассеки в разных местах» до материка. «Курган» оказался задернованным фундаментом разрушенного «общественного здания или монастыря» византийской эпохи, возведенного из блоков инкер-манского известняка. На глубине 20 футов (6.1 м) были найдены медные монеты, стеклянные украшения и «глиняный круг с изображением византийского креста». Западнее открыли стену 4 футов (1.21 м) высотой, сложенную из четвероугольнЫх камней, на 28 футов (8.53 м), покрытую землею и мусором. Она покоилась на фундаменте из известняка, который «имел впереди род террасы и принадлежал, может быть, к одному из дворцов, упоминаемых в истории Владимира». «Убив здесь много… трудов и издержек без всякого успеха, я начал после того разработку одного очень широкого и плоского кургана, почти на самом берегу моря… Но и в этом месте разработки мои не были удачнее: я отыскал в нем, после значительной раскопки, только одну мраморную, грубой работы, небольшую статуйку (по описи находок, в «сидячем положении». — И. Т.), и то с отбитыми руками и головой, да несколько испорченных временем монет».²⁶⁸⁴ Здесь же были найдены два небольших бронзовых креста, причем один с изображением Спасителя. Все найденные памятники, за исключением «громоздких», поступили в Эрмитаж.²⁶⁸⁵

К. Э. Гриневич пришел к правильному выводу, что для Карейши не представляло никакого интереса исследование самого городища — раскопки древних улиц, домов и даже храмов и «монастырей», так как он искал совсем другое. Именно поэтому Карейша заключил свой рапорт «О разысканиях древностей в стенах Херсонеса и вблизи их» (1847) следующим приговором: «Ныне, убедясь опытом, что в нем и в окрестностях его нельзя найти ничего интересного в археологическом отношении, после двукратных расхищений и грабежа литовцами, потом татарами и наконец жителями Севастополя, уцелевших до настоящего XIX в. остатков его, я полагаю полезным и выгодным для казны не делать более никаких разрытий на пепелище Херсонеса или возле оного».²⁶⁸⁶

В марте 1847 г. в Одессу на пароходе «Бессарабия» 3. А. Аркасом были отправлены шесть барельефов, надгробий и мраморных плит с надписями, две капители, каменный киот, плоская черепица и «глиняная урна».²⁶⁸⁷ ООИД готово было ассигновать Аркасу средства на раскопки и приобретение древностей у частных владельцев для своего музея, «если они будут хорошо сбережены и притом стоить невысокой цены. Равным образом и на наем рабочих для поисков в Херсонесе общество готово уделить некоторую сумму из своих небольших доходов», а в случае необходимости обратиться к М.П. Лазареву «о снабжении Вас небольшим числом рабочих».²⁶⁸⁸ Неудачные раскопки Д. В. Карейши заставили 3. А. Аркаса отказаться от проведения собственных работ. В одном из писем в общество (1847) он сообщил, что «если состоится предположение строить новый карантин на том месте, где находился Херсонес, и мне дозволено будет быть при планировке, то я надеюсь найти там много мраморов и монет».²⁶⁸⁹ К счастью для науки, это строительство начато не было²⁶⁹⁰ благодаря хлопотам Н. Н. Мурза-кевича, летом 1847 г. вновь посетившего Севастополь и убедившего управляющего Морским министерством вел. кн. Константина Николаевича в пагубности затеи севастопольского военного губернатора вице-адмирала А. П. Авинова.²⁶⁹¹ Мурзакевич поручил Аркасу отправить в Одессу для музея общества «каменную плиту с изображением креста, мраморную капитель и разбитую каменную урну». Аркас в свою очередь просил ходатайствовать перед Лазаревым «дозволить искать монеты и мраморы в развалинах Херсонеса и дать постоянных и способных 5 или 8 человек при унтер-офицере с инструментами: ломами, кирками и лопатами в мое распоряжение».²⁶⁹²

В 1848 г. появилась первая обобщающая работа по нумизматике Херсонеса, принадлежащая хранителю Эрмитажа Б. В. Кёне. Она издана в двух вариантах — на немецком языке и в русском переводе (последний был издан при финансовой поддержке Санкт-Петербургского археолого-нумизматического общества тиражом 162 экз.). Автор изучил монеты, хранившиеся не только в Эрмитаже (151 экз.), но и рассеянные по многочисленным минц-кабинетам Европы — королевским музеям Берлина, частным собраниям кн. В. В. Кочубея, П. Сабатье, кн. А. А. Сибирского, гр. А. С. Уварова в Петербурге, 3. А. Аркаса в Севастополе, кн. Ф. Г. Гагарина во Франкфурте-на-Майне, Рауха в Шарлоттенбурге под Берлином. Изложение истории города и его монетной чеканки разделено на три периода — греческий, римско-боспорский, византийский. Книга Кёне представляет собой чисто кабинетный труд, так как сам он не исследовал местность, о которой писал, сделав основным источником для археолого-топографического обзора сочинение Дюбуа де Монпере, а в дополнении²⁶⁹³ к книге — работу 3. А. Аркаса. Понятно, почему Кёне не смог ясно высказать собственную точку зрения в дискуссии о местоположении древнейшего Херсонеса. Он лишь сослался на то обстоятельство, что описания швейцарского натуралиста подтверждаются новейшими исследованиями.²⁶⁹⁴

В сентябре 1848 г., во время объезда Южной России по заданию Петербургского археолого-нумизматического общества, Севастополь посетил граф А. С. Уваров. В памятной записке Н. Н. Мурзакевича «Memorandum» указано, что молодому археологу следует познакомиться с заведующим библиотекой морских офицеров «капитаном 1-го ранга Федором Федоровым Матюшкиным» и 3. А. Аркасом, который покажет ему руины Херсонеса, а также «срисовать следы лестниц портов древних, со стороны моря, снять фундаменты двух церквей». В Инкермане ему поручалось «срисовать вид крепости, пещерную церковь, а также следующую на противоположной стороне р. Чоргуны, что по сторону водопровода (туннель)», а в районе Георгиевского монастыря отыскать «следы Дианина храма, по проекту Дюбуа: срисовать следы руин. […] У Ай-Тодорского маяка часто вырываются херсонесские монеты: спросить, не нашлось ли?».²⁶⁹⁵

Познакомившись с 3. А. Аркасом, граф осмотрел его собрание древностей и монет, пометив в путевых записках, что коллекционер всего лишь «любитель, но не знаток». В дневнике 11 сентября 1848 г. Уваров оставил тезисное описание Херсонеса, где подчеркнул необходимость составления подробного плана развалин и изменения методики раскопок городища:

«Развалины 4 церквей, план Dubois всех вернее, исключая только [то], что не ставит ц. Владимира, она вернее обозначена у Аркаса; башня, лестницы, чтобы сходить. Надо составить подробный план, потом камни, лежащие над землею, вынести за городскую стену или обнести все место стеной, чтобы не могли красть каменья; очистить, так главные здания обозначатся, и тогда нужно не рыть, а только вырывать фундамент, чтобы они яснее были видны. Улицы обозначатся, площади (не рыть, как Карейша, а выносить землю, ибо нужно очистить). Потом составить новый подробнейший план. […] Стены кое-где поддержать кирпичною работою. Отнюдь не рыть, ибо потеряются общие еще сохранившиеся… остатки зданий, улиц, площадей. По направлению цистерн можно видеть, откуда шла к ним вода, но не рыть. Если это сделать, то нужно с одного конца, и постепенно дойти до другого, никак не бросаться, как Карейша, на все места, ибо тогда, завалив одно, стал бы отрывать другое. После дождя, снимая землю палкою, находят много монет, одних византийских херсонесских монет, и императорских времен Константина Великого, Восточной империи и наконец… византийские монеты; серебряные Комнинов редко или даже почти никогда не встречаются. Кладка стен сделана слоями, иногда и до 13 слоев, цемент двоякий; в работах, касающихся моря, он из извести, морского песка и разломанной черепицы; в других местах это обыкновенный морской песок с известкою […]. Систерны извне должны быть обнесены каменной стеною».

Для раскопок, по мнению А. С. Уварова, достаточно привлечь 20 матросов ластового экипажа под командованием унтер-офицера. На начальном периоде работ заведовать раскопками смог бы и Аркас, позднее необходимо привлечь настоящего археолога для классификации найденного материала. Первичный разбор древностей следует проводить «в особенном здании, встроенном при новой стене, но извне древнего города,., каковой будет служить местом прежде отсылки в Эрмитаж». А. С. Уваров с горечью заметил, что вице-адмирал А. П. Авинов «не любит древностей» и может отказаться выделить рабочих для раскопок по цене казенных работ (10 к. в день).

13 сентября граф посетил мыс Херсонес на Маячном полуострове: «Остатки жилищ из больших камней; год от года все будет труднее их разыскать. Мыс — весь берег плоский, и никаких остатков не находили…».²⁶⁹⁶

В середине XIX в. на руины Корсуня русских летописей обратили внимание представители русской православной церкви. Указом Синода от 4 мая 1850 г. № 4141, утвержденным императором Николаем I, начальству Херсонской епархии разрешалось заняться восстановлением древних «святых мест» в Крыму.²⁶⁹⁷ Церковные иерархи в 1850—1852 гг. стали добиваться передачи участков земли, принадлежавших Севастопольскому порту, в ведение Таврической епархии для увековечивания места крещения князя Владимира.²⁶⁹⁸ Архиепископ Херсонский и Таврический Иннокентий (в монашестве, настоящая фамилия и имя Борисов Иван Алексеевич, 1800—1857) составил специальную «Записку о восстановлении древних святых мест по горам Крымским» (1850), где под 4-м пунктом обозначены христианские памятники Херсонеса: «Между этими развалинами доселе приметны основания 4 церквей, трех меньших и одной большей, которую не без причины признают за соборную, в коей крестился Св. Владимир. […] Поелику основания древней церкви на развалинах Херсонеса целы доселе и даже сохранились части колонн и орнаментов ее (они находятся в Одесском музее древностей), то новейшая архитектура в состоянии по сим данным восстановить ее в том древнем виде, как она была при Владимире, что и составит самый приличный памятник на месте его крещения… Среди всех превратностей времени доселе сохранилась доска с престола сей церкви,²⁶⁹⁹ находящаяся теперь в музее Одесского общества древностей. […] Здесь, кроме, может быть, оснований древней церкви, надобно будет делать все снова, а именно кроме восстановления самой церкви в древнем виде должно: 1) устроить помещение священнослужащим с особою комнатою для любителей; 2) возобновить древнюю, находившуюся при церкви, цистерну; 3) насадить вокруг церкви деревья и сделать ограду. […] Таврида наша с горами своими и священными воспоминаниями, кои пришли в забвение у православной России, только по невниманию к ним гг. Кёппенов (sic! — И. Г.) и Монтадонов (говоря сие, нисколько не думаем отнимать их ученого достоинства), представляет к тому единственное средство». Иннокентий предлагал, «придерживаясь формы пустынножительства» по примеру Афона, учредить в Крыму иноческое братство, члены которого, по желанию и возможности, могли заниматься «собиранием исторических преданий и описанием древностей».²⁷⁰⁰

Найдя поддержку в Главном морском штабе, у командира Черноморского флота и городской думы Севастополя, Иннокентий просил составить планы передаваемых участков земли, которые были выполнены в ноябре 1851 г.²⁷⁰¹ 1 9 марта 1852 г. император разрешил передачу церкви 36.5 десятин (39.78 га) на территории городища Херсонеса и его окрестностей и 20 десятин (21.8 га) в Инкермане. К сожалению, планы в деле отсутствуют.²⁷⁰² В мае того же года была создана специальная епархиальная комиссия для приема земельных участков в составе Иннокентия, начальника Бахчисарайского Успенского скита о. архимандрита Поликарпа и двух иеромонахов — Василия и Виссариона.²⁷⁰³

В 1852 г. на территории городища архиепископом Херсонским и Таврическим Иннокентием был открыт Херсонесский монастырь, первоначально под видом общежительной кино-вии. До нас дошла записка игумена херсонесского монастыря Василия (Юдина), представленная архиепископу Иннокентию в 1852 г., о качестве и вероятном использовании земель монастыря, сопровождаемая планом Херсонеса, с расшифровкой обозначений.²⁷⁰⁴ Первую церковь в честь св. княгини Ольги, матери св. князя Владимира, при строительстве которой были обнаружены остатки византийского храма, освятили в феврале 1853 г. Игумен Василий обнес городище Херсонеса стеной²⁷⁰⁵ и получил разрешение на сооружение известковой печи, где «в пользу киновии» пережигался на известь мелкий камень, разбросанный по его территории. Этому не препятствовал 3. А. Аркас, полагавший, что таким образом скорее обнажатся фундаменты зданий, улиц, площадей, откроются мраморы и другие древности.²⁷⁰⁶

Активность представителей православной церкви в Херсонесе совпала с важным археологическим открытием. В 1851 г. лейтенант Шемякин на собственный счет провел раскопки и обнаружил южную стену византийской церкви,²⁷⁰⁷ ставшую известной под именем Уваровс-кой базилики. 30 марта 1851 г. Аркас писал Мурзакевичу:

«Спешу уведомить Вас, что один лейтенант, по имени Шемякин, нашел на развалинах Херсонеса, у башни, которая находится между пристанями, устроенными по западную сторону, у самого моря, — мозаики, подобные софийской церкви. Обстоятельство этого заставило его привесть несколько рабочих людей, и, открывая, нашел: на стенах окрашенную щекотурку (штукатурку. — И. Т.), пол, выстланный крупным простым мозаиком, куски мраморных узких пилястр с резьбою прямых полукруглых линий, и на одном из них вырезан крест, а под этими мраморами нашлись остовы человеческие, но монет не оказалось никаких; мелкий же хороший мозаик разного цвета, в числе коих есть и золотистого, находят по всему пространству. Шемякин открыл только южную стену этого здания, и как он хотел присвоить себе все найденные им вещи, то Карантинное правление и я не позволили ему, и потому он прекратил свои занятия. По рассмотрению мною этого места, кажется, должна быть церковь длиною 13 [27.74 м], шириною 5.5 сажени [11.73 м], алтарь ее круглая башня, означенная в моей карте между пристанями, а примыкающая к нему стена — северная паперть — давно обрушилась в море, и камней нет. Рисовка на щекотурных стенах очень похожа на рисовку под образами, но выше нет стен, на которых, вероятно, были изображены лики образов. Разноцветный мозаик, разбросанный по всему пространству, полагать должно был на куполе и когда обрушился он, рассыпался. Впрочем, это одно только мое предположение. Чтоб удостовериться, нужно открыть все это место, но без содействия начальства сделать не можно. Отысканные Шемякиным мраморы: 10 кусков пилястр, одна мраморная база и несколько небольших кусков мрамора, без надписи, отобраны и хранятся в Карантине». Аркас просил довести информацию об открытии архиепископу Иннокентию. «…Если это здание окажется церковь, то она по величине своей и внутренним украшениям превосходит ту, которую полагаем, что [в ней] крестился Владимир, и хотят возобновить ее… Прежняя церковь совершенно крестообразна, а у найденной теперь очень мало выдается северная паперть, у южной же — вовсе не видно, и потому не имеет хороший вид. Притом она у самого берега моря и подвергается ударениям морского ветра, а на ту, которая посреди города, менее действует ветер, хотя основание ее выше от поверхности воды. Во всяком случае трудно будет решить, в которой из них крестился Владимир».²⁷⁰⁸

Работы Шемякина были прекращены по настоянию 3. А. Аркаса, который 12 августа 1851 г. отправил найденные мраморы в Одессу. Узнав об открытии храма, Одесское общество немедленно обратилось с письмом к капитану Севастопольского порта вице-адмиралу С. П. Хрущеву: «Хотя со стороны Севастопольского карантина дальнейшие разыскания г. Шемякина, как производимые без плана и ученой цели, приостановлены и найденные вещи взяты под сохранение, однако общество… находит разрытие классических мест частными лицами, для собственных их приобретений, не соответствующим тем правилам, которые обществу утверждены высоким начальством». Общество просило прекратить подобные раскопки, так как оно само предполагало приступить к археологическим исследованиям Херсонеса «по предначертанному систематическому плану и с целью найденные предметы сохранить и потом описать ученым образом».²⁷⁰⁹

В июле 1852 г. Н. Н. Мурзакевич сам приехал в Херсонес и присутствовал при раскопках иеромонаха Василия, начатых по распоряжению архиепископа Иннокентия и продолженных летом 1853 г. В их ходе были вскрыты фундамент крестообразной в плане церкви в центре городища и следы оснований здания, лежащего сразу за алтарем храма. 3. А. Аркас и Н. Н. Мурзакевич сняли ее план «вместе с фундаментом соприкосновенных к ней жилых зданий»²⁷¹⁰ и высказали предположение, что остатки принадлежат церкви Богородицы, где, согласно летописи Нестора, якобы крестился князь Владмимир, и дому (дворцу), где жила княгиня Анна. Свою гипотезу они сообщили Иннокентию, который решил восстановить церковь «по древнему плану» как памятник знаменательному событию русской истории. Составление проекта было поручено епархиальному архитектору Отону под наблюдением Мурзакевича.

Игумен Василий 6 ноября 1853 г. сообщал Иннокентию: «При открытии места около развалин храма, который назначен к возобновлению, в память крещения св. равноапостольного князя Владимира, с правой стороны их, ровно с стеною большого строения, открыты остатки трех мраморных колонн, на таких же пьедесталах. Они обращены к церкви и, как видно, образовали галерею какого-нибудь большого и хорошего дома, остатки которого частью открыты. Теперь, кажется, можно сказать, что это был терем царский. На прежнем плане, поданном Вашему Высокопреосвященству, церковное строение и стена дома были соединены малым полукругом, а теперь между ними свободный ход, а полукруг не составлял фундаментальной постройки. Впереди алтаря тоже отысканы стены с перегородками, но для верного определения все это нужно углубить и расчистить далее». Раскопки Василия были вскоре прекращены, так как 18 рабочим за 20 дней работ нужно было заплатить 90 р. серебром из скудных средств киновии. К рапорту приложен план раскопок с обозначением фундаментов построек, нерасчищенных и расчищенных от камней мест.²⁷¹¹

В ноябре 1852 г. Н. Н. Мурзакевич составил записку «Восстановление херсонесской церкви в первобытном виде». Секретарь ООИД подчеркнул, что в настоящее время на территории городища видны «следы четырех церквей», самая древняя из которых — крестово-купольный храм — воздвигнута из обломков языческого храма. Именно эту церковь стремился восстановить Иннокентий (к записке приложен план фундамента здания с обозначением масштаба).²⁷¹² «Мысль наша была при восстановлении храма во всех его древних пропорциях вместить в нее все те капители, колонны, пьедесталы, карнизы и разные орнаменты, которые отысканы в Херсонесе и которые хранятся в музее общества; недостающее же число других принадлежностей предполагалось воспроизвести по древним образцам, существующим в обломках. Внутреннюю отделку алтаря, иконостаса и проч, тоже полагалось воспроизвести по образцам древних храмов. Проект такого строго археологического реставрирования был сопровожден моею историко-археологической запискою, которая вместе с планами г. Отона осенью 1853 г. были препровождены в Петербург, по случаю присутствования преосвященного Иннокентия в Св. Синоде. Какая участь постигла наш проект и доселе неизвестно!» — писал Мурзакевич 18 октября 1860 г.²⁷¹³

В 1853 г. по приказанию Л. А. Перовского камер-юнкеру А. С. Уварову было поручено проведение раскопок в Херсонесе. Министр уделов приказал снабдить молодого археолога тремя ножами различной величины «для осторожного ощупывания и отделения земли около открытых вещей» и тремя ситами для просеивания земли «в несколько раз, дабы не оставить в ней мелких предметов». Управляющий Морским министерством вел. кн. Константин Николаевич предписал исполняющему обязанности Главного командира Черноморского флота и портов М. Б. Верху оказать всемерное содействие археологу.²⁷¹⁴ В помощь А. С. Уварову морское ведомство по словесному приказанию М.П. Лазарева прикомандировало подпоручика корпуса флотских штурманов Федорова.²⁷¹⁵ В распоряжении камер-юнкера находились также художник Медведев и топограф для снятия плана городища.²⁷¹⁶

Для проведения исследований на городище Херсонеса и в Инкермане А. С. Уварову требовалось разрешение архиепископа Иннокентия. Граф, обратившийся к иерарху с письмом, получил положительный ответ, но с оговоркой, что раскопки «должны получить новый характер и быть приспособлены к целям высшим, по крайней мере, не быть в противоречии с ними… По нашему плану и для наших целей первее всего желательно было бы в Херсонесе открыть совершенно развалины той церкви, в коей, по общему почти мнению, совершилось крещение вел. кн. Владимира, с ближайшими к ней зданиями…». Иннокентий просил А. С. Уварова, чтобы найденные «вещи… оставались на месте, ибо из всех подобных находок предположено устроить со временем в Херсонесе и Инкермане по небольшому хранилищу местных древностей».²⁷¹⁷ А. С. Уваров немедленно доложил об этом графу Л. А. Перовскому, а тот в свою очередь — Николаю I. Император распорядился христианские древности оставить в распоряжении Иннокентия, а памятники античного периода, открытые А. С. Уваровым, отправлять в Эрмитаж.²⁷¹⁸

Раскопки А. С. Уварова в Херсонесе велись с 28 октября по 5 декабря 1853 г.²⁷¹⁹ Работы проводил лейтенант Шемякин, а граф лишь осуществлял общее наблюдение над ними.²⁷²⁰ Чтобы не упустить время, еще до получения разрешения от Иннокентия Уваров начал исследования вне церковных земель, «где есть подземные ходы и древние кладбища», и открыл около 40 погребений за городской чертой напротив Карантина — семейные склепы с трупоположе-ниями, из которых один был расписан фресками.²⁷²¹

«Херсониты погребали граждан вне стен города, — писал археолог в рапорте Перовскому от 1 декабря 1853 г.— Они обыкновенно высекали в каменистой почве четырехугольную гробницу в виде комнаты. С трех сторон были сделаны полки, на которых ставили усопших. С четвертой стороны находился вход, к которому вела лестница. Такие склепы служили для целого семейства, между тем как одиноких граждан погребали в могилах, прикрываемых большими плитами. Во всякой почти могиле или склепе положены монеты, так что, разрывая хер-сонитские гробницы, мы положительно знаем время всякого памятника… Стеклянные и глиняные сосуды, лампады, ожерелья красотою и изящною отделкой не уступают древностям, находимым в самой Греции или в развалинах Пантикапей. Кроме времени, можно еще определить и звание погребенного. У мужчин большие застежки (fibula) поддерживали хламиду; пряжки и ножи лежали возле них. Херсониты променяли греческие сандалии и котурны на скифские сапоги; оттого встречались в некоторых склепах остатки кожаных подошв. На женщинах были богатые ожерелья из разноцветных бус, золотые серьги и украшения. Иголки, диск и шары означают их занятия. Сначала не видно в гробницах следов христианства, но постепенно, приближаясь к III и IV столетиям, попадаются вещи, обозначенные византийскими крестами, или даже самый склеп изукрашен фресками и монограммою Христа… При сем считаю долгом заметить, что херсонитские гробницы, никем еще основательно не исследованные, обещают богатую жатву для науки».270

Находки в погребениях — свыше 200 памятников античного и византийского декоративно-прикладного искусства, монеты I в. до н. э.—X в. н. э. — были отправлены в Петербург.^{2722 2723} Необходимо отметить, что описи вещей составлены А. С. Уваровым не по материалу их изготовления (золото, бронза, железо, стекло, керамика и т. п.), как это было общепринято в первой половине XIX в., а по погребальным комплексам, что отвечает и современным методическим требованиям.

7 ноября 1853 г. на «заросшем и неогороженном» месте Уваров приступил к раскопкам церкви в северной части городища у самого берега моря,²⁷²⁴ которая ранее была принята 3. А. Аркасом за сторожевую башню, а на плане, изданном Б. Кёне, обозначена как церковь св. священномученика Климента епископа Агкирского. «Теперь сбросили сверху камни, — сообщал Василий Мурзакевичу 17 ноября 1853 г., — вырвали коренья травные и между этим нашли верх колонны мраморной, вырезанной листьями; еще несколько отломков мраморных колонн и пьедесталов, отломки плит таких же с высеченными на них крестами, отколотыми по краям. В земле лежат две колонны мраморные, длиною в 6 аршин [4.26 м] каждая, но еще не открыты совсем. Намерение графа просевать землю сквозь решета для того: не найдется ли какая маленькая частичка камня или металла с надписью?.. Теперь, когда очистили основания, видно, что левый угол здания упал в море, сажени на две [4.26 м]…».²⁷²⁵

Церковь оказалась одним из наиболее крупных храмов Херсонеса размером 25 саж. в длину (53.3 м) и около 10 саж. в ширину (21.3 м) и вошла в литературу под именем Уваров-ской базилики. Еще до раскопок были видны фрагменты мозаики, «составленной из маленьких четырехугольных камней разных цветов». План храма читался на поверхности, поэтому памятник был вскрыт Уваровым целиком широкой площадью, до уровня мозаичного пола, а не траншеями, как он копал в Ольвии.²⁷²⁶ После очистки местности от камней под дерновым слоем были найдены вделанные в стены древнегреческие надгробия с барельефами и надписями, обломки мраморных колонн, пьедесталов, плит с высеченными крестами, других архитектурных украшений, открыт мозаичный пол и пр.²⁷²⁷ В письме А. С. Уварова Иннокентию от 6 декабря 1853 г. археолог кратко освещает ход своих раскопок и описывает найденные древности: «Вокруг полукруглого алтаря идет горное место, и большая четырехугольная плита указывает место, где стоял престол, под нею находились 22 монеты времени Романа I. Алтарь и иконостас, изукрашенные мрамором, возвышаются одною ступенью над церковным помостом. Перед солеей видны следы амвона. Два ряда колонн шли по всему храму до самого при-

твора. Посередине церковный помост вымощен мраморными плитами, а по сторонам изд-ратыми мозаиками. Рисунок и сохранность этих мозаиков достойны замечания, как первый подобный памятник, найденный в России. Помост притвора также изукрашен мозаикою». Наступившие холода остановили раскопки, поэтому исследование базилики не было доведено до конца. Охрану находок и фундамента здания с остатками мозаик А. С. Уваров поручил настоятелю Петропавловской церкви Арсению Лебединцеву.²⁷²⁸ Храм впоследствии был доследован раскопками К. К. Косцюшко-Валюжинича, Р. X. Лёпера²⁷²⁹ и В. А. Кутайсова. Как установлено новейшими исследованиями, Уваровская базилика была построена не ранее VII в., в древности неоднократно перестраивалась и функционировала как храм длительный период.²⁷³⁰

Начавшаяся в сентябре 1853 г. война России с Турцией, а в марте 1854 г. с Англией и Францией, известная в истории как Крымская (1853—1856), нарушила планы А. С. Уварова о продолжении раскопок. Обеспокоенный сохранностью херсонесских памятников, Л. А. Перовский доложил Николаю I об открытии базилики с мозаичным полом, император повелел немедленно перевезти его в Эрмитаж. В начале мая 1854 г. доставку мозаики поручили А. С. Уварову, которому придали в помощь коллежского регистратора Медведева и старшего мастерового 1-го разряда Петергофской гранильной фабрики Василия Докторова.

Во время обороны Севастополя территория Херсонеса оказалась занята противником: херсонесская церковь св. Ольги была разрушена французскими войсками, на месте келий построена батарея с пороховыми складами, а по городищу в разных направлениях прокопаны траншеи. Покидая Севастополь, французы и англичане прихватили с собой древности, хранившиеся в устроенном Иннокентием музее при киновии, и вещи из проводившихся ими на городище грабительских раскопок под руководством полковника 39 полка Манро (Munroe) (на раскопках было занято 50 чел.), впоследствии переданные в Британский музей.²⁷³¹ Манро также провел исследования в окрестностях Балаклавы и нашел монеты, терракотовые статуэтки, один «красивый» рельеф и много посуды. Краевед В. X. Кондараки вспоминал также «рассказ одного француза, что при дальнейших раскопках ими открыт был в Херсонесе храм с мозаиковым полом, имеющим около 60 кв. сажень [273 м²], который целиком был взят и отправлен за границу, и что под храмом этим крестообразно сложены были кости усопших».²⁷³² Военные действия в Крыму прекратились с октября 1855 г.

Мурзакевич, вновь посетивший Севастополь в октябре 1860 г., сообщал ООИД: «Остатки византийского Херсонеса, несмотря на последствия бывшей 11-месячной беспримерной в военных летописях битвы и на то, что среди оного была возведена неприятелями против Севастополя сильная батарея и прокопаны параллельные рвы, историческая местность, не взирая на все это, меньше повреждена, чем предполагалось. Фундаменты церквей и других зданий, нанесенных на план… Аркасом… и теперь хорошо видны, тоже и обширная базилика, на самом берегу моря, которая была открыта в 1853 г. г. Шемякиным под наблюдением гр. Уварова».²⁷³³ Оценку Мурзакевича в целом подтверждает запись без указания года в тетради А. С. Уварова с дневником поездки в Крым, вероятно относящаяся к 1875 г., где есть строчки о Херсонесе: «24 августа приехали в Севастополь. В древнем Херсонисе местность мало пострадала от траншей неприятельских!».²⁷³⁴

Уже после Крымской войны было опубликовано несколько работ чисто кабинетного характера, посвященных древностям Гераклейского полуострова, где археологические разделы откровенно компилятивны. Так, П. Беккер²⁷³⁵ заимствовал описания памятников у Ф. Дюбуа де Монпере и 3. А. Аркаса, а А. Я. Фабр²⁷³⁶ — у Палласа. Закономерно, что труды 3. Аркаса, П. Беккера, А. Я. Фабра, Ф. Бруна²⁷³⁷ в сравнении с трудами Палласа и Дюбуа де Монпере кажутся регрессом. П. С. Паллас и Ф. Дюбуа де Монпере были теми последними исследователями-энциклопедистами угасающей эпохи Просвещения, которые своими работами заложили прочный фундамент для широкомасштабных комплексных исследований единой археологической структуры на Гераклейском полуострове, проводившихся советскими учеными с конца 1920-х гг.

• 12.3. ОХРАНА РУИН ХЕРСОНЕСА И ПРОЕКТЫ ВОЗВЕДЕНИЯ ПАМЯТНИКА НА МЕСТЕ КРЕЩЕНИЯ КНЯЗЯ ВЛАДИМИРА

В 1822 г. после высочайшего повеления о «средствах к сохранению древних достопамятностей Тавриды», принятого по докладу Е. Е. Кёлера, растаскивание камня частными людьми с городища Херсонеса пытался прекратить таврический гражданский губернатор Н. И. Перовский. В сентябре того же года к нему обратился с письмом инспектор конторы Севастопольского военного карантина Дроконов: «Уже с давнего времени разрушаются древности старинного Херсонеса, дабы построить партикулярным особам разные здания вне карантина, хотя карантинная контора о сем морскому начальству неоднократно просила учинить препятствие. Но за всем тем не уничтожаются. А так как Херсонес весьма в ближнем расстоянии от самого карантина, то и просит Ваше превосходительство, не будет ли взыскиваемо от конторы за разрушение херсонесских стен, разрешения». Губернатор ответил гневным письмом с требованием прекратить вывоз камня с городища и обратился за помощью к командиру Севастопольского порта адмиралу Ф. Т. Быченскому для «принятия зависящих… мер».²⁷³⁸

Однако, несмотря на строгие приказы, положение к лучшему не изменилось. Узнав, что древний обработанный камень с городища Херсонеса используется местными жителями в качестве готового строительного материала, в ноябре 1824 г. главный командир Черноморского флота и портов А. С. Грейг предписал флотскому начальнику Севастополя контр-адмиралу Ф. Т. Быченскому принять меры к охране древностей и «учредить около места того особенные обходы, поручив оные команде карантинной брандвахты, вблизи развалин тех состоящей».²⁷³⁹ В 1825 г. аналогичное предписание отправил М. С. Воронцов, приказав довести свой циркуляр о запрете на грабительские раскопки в Новороссийском крае до сведения полиции и подтвердив ей «строжайше смотреть, чтобы из развалин Херсонеса никто не осмеливался брать камней на строения, как то бывало прежде», объявить это местным жителям и предупредить их об административной ответственности.²⁷⁴⁰

Опасаясь (и как оказалось впоследствии, не без оснований) за сохранность руин Херсонеса из-за возможного назначения на новую должность и появления менее «просвещенного» преемника, А. С. Грейг одновременно просил начальника главного морского штаба А. В. фон Моллера выхлопотать у императора высочайшее утверждение своих распоряжений об охране древностей Херсонеса, но в ответ получил отписку с предложением обратиться к генерал-губернатору Новороссийского края. В следующем письме адмирал разъяснил, что «земля, на коей прежде существовал помянутый город, принадлежит Севастополю, который по званию моему военного губернатора оного, находится в полном моем распоряжении, а потому и меры к сохранению означенных развалин… не входят в круг действий новороссийского генерал-губернатора, а наиболее зависят от меня. Но как всякое распоряжение по сему предмету… может существовать токмо до пребывания чиновника сего в настоящем звании, после же его от воли преемника зависеть будет продолжать или уничтожить оные; то обстоятельство сие, могущее подвергнуть совершенному уничтожению развалины города, в российских летописях столь знаменитого, и бывшего… колыбелью просвещения России христианскою религиею, и было причиною, побудившею меня просить… об исходатайствовании на сохранение оных Высочайшего соизволения». Однако к судьбе Херсонеса Моллер не проявил никакого интереса, и вопрос так и остался нерешенным.²⁷⁴¹

О том, что распоряжения Грейга касались охраны не только городища Херсонеса, но и руин на всем Гераклейском полуострове, свидетельствует его донесение в Комитет образования флота от 25 марта 1826 г., являющееся комментарием к отправляемому в Петербург плану Севастополя: «За Артиллерийскою бухтою следует Карантинная, где устроен карантин, который здесь существует под названием “военного карантина”, но зависящего от ведения гражданского начальника… За Карантинною бухтою следуют: Стрелецкая, Камышевая и Казачья, кругом которых видны остатки развалин древнего Херсонеса, и на берегах не имеется никаких строений, кроме малых батарей и карантинных и таможенных кордонов».²⁷⁴²

В феврале 1832 г. А. С. Грейг писал командиру Севастопольского порта вице-адмиралу К. Ю. Патиньоти: «Вашему Превосходительству известны намерения начальства о сохранении сколько то возможно древностей от расхищения и умышленного истребления или порчи. Осведомись с сожалением, что Инкерман, представляющий многие остатки целых зданий в скалах иссеченных и другие памятники самим временем пощаженные, разрушаются и истребляются легкомыслием и невежеством, а потому предлагаю… подтвердить здесь по морскому и другим ведомствам о неприкосновенности Инкермана и принять возможные меры к наблюдению, дабы распоряжения начальства были строго исполнены».²⁷⁴³

А. С. Грейг принял решение отметить место крещения князя Владимира сооружением по общенародной подписке и «с высочайшего соизволения» памятника и при нем небольшого «богоугодного заведения» на 20—30 человек для инвалидов и неимущих, которые и должны были наблюдать за сохранением развалин от расхищения. В июне 1825 г. адмирал обратился к А. Н. Оленину с просьбой поручить одному из «отличнейших в империи художников», членов Академии художеств, составление проекта памятника, который в зависимости от собранной суммы будет храмом, часовней или обелиском. Знатока истории Тавриды И. М. Муравьева-Апостола Грейг просил указать, в каком именно месте находился храм, где крестился св. Владимир, или место ворот, через которые древнерусский князь въехал в Корсунь, но, как и следовало ожидать, вразумительного ответа не получил.²⁷⁴⁴

Управляющему Херсонским инженерным округом инженер-полковнику Клеменсу главный командир флота поручил составить план развалин Херсонеса и окрестностей. На дошедшем до нас «Плане древнему городу Херсонесу, лежащему близ Севастопольского порта с Карантинною бухтою…» (18 июля 1825 г.) отмечены избранное Клеменсом для памятника «возвышенное место» (А), рядом в низине южнее — место для здания богадельни (В), которое «со стороны моря от неприятельских покушений будет совершенно сокрыто», оборонительные стены и фундаменты построек, а также следы размежевания наделов в ближайших окрестностях городища. План чертил кондуктор Кузнецов (масштаб: «дюйм английский разделен на 50 частей и каждая взята за сажень»).²⁷⁴⁵ По утверждению П. П. Свиньина, место, отмеченное на плане литерой А, — та же самая возвышенная площадка, которая указана на плане Таблица под буквой Е.²⁷⁴⁶

29 октября 1825 г. во время пребывания императора Александра I в Севастополе А. С. Грейг поднес ему записку о необходимости начать общенародную подписку на сооружение храма в честь св. Владимира, и получил разрешение на ее открытие. Император поручил Академии художеств составить проект памятника в виде «изящной» церкви и богадельни при ней. В 1829 г. Академия художеств представила Николаю I проект обелиска, выполненный архитектором В. И. Беретти. Общенародная подписка на его сооружение продолжалась вплоть до 1832 г.²⁷⁴⁷ К 1833 г. Черноморской казначейской экспедицией в Николаеве по всей России было собрано 201 444 р. 47 к. ассигнациями и 8653 р. 39 к. серебром.²⁷⁴⁸ Однако составление смет затянулось на несколько лет: первая, составленная майором Монтеверде (1831), была отвергнута, составление второй было доверено подполковнику строительного отряда путей сообщения Каулингу, предложившему на выбор три места для возведения монумента. Первое располагалось на возвышенности, которая «выше горизонта Черного моря на 101 фут», второе — «на 77 фут выше моря, имеет вблизи великолепный курган и развалины древнего храма или дворца; оное находится против дороги, идущей от Севастополя до старого города», третье — «место выше 50 фут моря имеет в углу древние развалины церкви, свода и колодца». Плантер К. Крузе предоставил в распоряжение Каулинга теодолит с телескопом для съемки планов городища.

В объяснительной записке 1831 г. Каулинг писал: «Развалины во всех сих трех местах находятся на поверхности земли и количество оных замечено мною особо. Качество грунта в тех местах одинаковое.., и при сделанной пробе четыре человека крепкого сложения не могли провертеть буравом, в средине места, глубже сажени […]. По обозрениям моим внутренних развалин стен древнего Херсонеса я видел ямы, своды и пещеры, и надобно полагать, что… в земле еще есть подобные рытвины, коих теперь усмотреть никак нельзя, следовательно, необходимо будет, на имеющем назначиться для фундамента месте, пробовать грунт земли расстоянием на 7 сажень во все стороны». На документе сохранился комментарий обер-интенданта флота Н. Д. Критского: «На месте Херсонеса, где предполагается воздвигнуть памятник, существовали и храмы, и многие великолепные здания, что доказывается развалинами… Город хотя разорен, но все фундаменты существуют. Они прочны сами по себе, и там, где столько огромных зданий на каменном мыске, можно без всякого осмотра и без всякого испытания воздвигнуть и памятник».²⁷⁴⁹

Обелиск предполагали построить, используя камень из каменоломен в окрестностях Воз-несенска, в округе Вознесенского уланского полка, на что А. С. Грейг получил соответствующее разрешение императора.²⁷⁵⁰ В марте 1832 г. Н.Д. Критский предложил разделить обелиск на 7 равных частей по 1500 пудов каждый, но вывозу гранита воспрепятствовало обмеление окрестных рек, и перевозка не состоялась.²⁷⁵¹

В сентябре 1836 г. новый главный командир Черноморского флота и портов М.П. Лазарев при встрече с Николаем I в Чембаре завел разговор о судьбе памятника в честь крещения св. Владимира, на который было собрано около 350 тыс. р. ассигнациями, хранившимися в Одесском коммерческом банке.²⁷⁵² По решению императора вместо обелиска было решено возвести храм по проекту архитектора К. А. Тона, но не в Херсонесе, а в самом Севастополе, неподалеку от офицерской морской библиотеки, место которому Николай I определил сам.²⁷⁵³ Еще в 1834 г. очередную смету поручили составить архитектору Рулеву.²⁷⁵⁴ В мае 1837 г. Тону через строительный департамент Морского министерства был представлен «Генеральный план местности с нивелированием и развалившимися стенами древнего Херсонеса, равно и с показанием мест, на которых… предполагалось воздвигнуть монумент и построить богадельню», снятый штабс-капитаном Афанасьевым под руководством инженер-полковника Классова.²⁷⁵⁵

В апреле 1845 г. император утвердил состав комитета для построения храма Св. Владимира в Севастополе, а в 1848 г. одобрил проект архитектора К. А. Тона.²⁷⁵⁶ В январе 1846 г. будущий герой севастопольской обороны капитан 1-го ранга В. А. Корнилов с горечью писал адмиралу: «Я ужаснулся равнодушию России — ведь это памятник самой замечательной эпохи в нашей народной истории, и что же? всего 300 тыс., и Рулев строитель! Мне кажется, что надо бы открыть новую подписку и создать что-нибудь достойное русского православного народа, а иначе потомство будет с пренебрежением говорить о нашем времени. Отчего бы не выстроить храм из камня, из которого воздвиг себе дворец гр. Воронцов!²⁷⁵⁷ Неужели все православие России не в состоянии пожертвовать виновнику нашего просвещения столько, сколько гр. Воронцов бросил на прихоть, на фантазию!».

В. А. Корнилов просил К. П. Брюллова взять на себя проект художественного оформления интерьера — подготовить эскизы и подобрать художников для выполнения иконостаса и других частей храма,²⁷⁵⁸ однако петербургский мастер отказался принять участие в работе.

По распоряжению императора в 1848 г. была открыта новая подписка для сбора пожертвований на храм, завершившаяся в 1851 г. В год своего упразднения (1859) комитет для построения храма Св. Владимира в Севастополе располагал еще меньшей суммой, чем была собрана по первой подписке, — 224 308 р. В январе 1854 г. были назначены торги на постройку храма, но его строительство так и не было начато из-за Крымской войны.²⁷⁵⁹ В 1858 г. Александр II повелел разделить собранную сумму пополам для строительства инвалидного дома с домовой церковью в Севастополе и храма Св. Владимира в Херсонесе. В следующем, 1859 г. царь приказал передать из музея ООИД настоятелю Херсонесской обители игумену Евгению мраморную доску, найденную в 1845 г. в Херсонесе у берега Черного моря «с изображением с обеих сторон среди 4-угольных карнизов византийского креста» для размещения в будущем храме.²⁷⁶⁰ Мурзакевич, посетивший Херсонес в октябре 1860 г., в своем донесении обществу писал, что при содействии правительства, по ходатайству игумена Евгения, на месте крестообразной в плане церкви, открытой в 1852—1853 гг. иеромонахом Василием, планируется возвести храм «во вкусе греческой архитектуры XI в.», который должен был включить древний фундамент. Мурзакевич предлагал провести раскопки соседних фундаментов «базилики» и других зданий, в ходе которых откроются монеты, вещи и «архитектурные произведения, которые даже в обломках художникам, нуждающимся в прототипах, подадут образцы истинного церковного зодчества». Вскрытые фундаменты окружающих зданий он предлагал сохранить в неизменном виде, что вполне возможно «при ближайшем монастырском надзоре».²⁷⁶¹

В марте 1861 г. Одесское общество обратилось к епископу Таврическому и Симферопольскому Алексию с просьбой оповестить духовных лиц, чтобы в случае «находки где-либо монет, вещей или мраморов» они сообщали о них ООИД. Общество также просило разрешения отправлять в Одессу дубликаты «собранных предметов» для Херсонесского хранилища древностей, существовавшего при обители. В том же году 6 октября 3. А. Аркас отправил обществу собственноручно снятый план местности, расчищенной под площадь сооружения храма Св. Владимира, а также описание найденных средневековых фундаментов. «Высота стен в этих открытых зданиях от 1 до 3 фут [0.3—0.91 м] и сложены из грубовытесанного стенового камня, на извести. Они окрашены красною краскою, а пунктир изображает фундамент, без стен. При открытии их нашли несколько монет, которые находятся у Евгения, и я не видел их, и много гладких мраморных плит и карнизов, а на трех или четырех мраморных и каменных плитах вырезаны греческие слова, которые со временем спишу. Удивляться надо множеству церквей, построенных близко одна от другой, но, к сожалению, они будут снесены, за исключением одной (Св. Василия) под храмом Св. Владимира, развалины которого останутся в том же виде, с малою поправкою, чтобы можно было служить литургию». К счастью, игумен Евгений как председатель комитета по сооружению храма Св. Владимира в Херсонесском монастыре, направил в Одесское общество подробный «План местности, расчищенной под площадь сооружаемого храма Св. равноапостольного князя Владимира в Херсонесе, с показанием старых частей прежде существовавших зданий».²⁷⁶²

Собор Св. Владимира был возведен на городище Херсонеса в 1861—1891 гг. по утвержденному императором проекту академика Д. И. Гримма, взявшего прототипом церковь Св. Сергия и Вакха в Константинополе, обращенную турками в мечеть.²⁷⁶³

• 12.4. ПОИСКИ РУИН ХРАМА ХЕРСОНЕССКОЙ ДЕВЫ

С XVIII в. вплоть до сегодняшнего дня в литературе дискутируется вопрос о местоположении легендарного храма херсонесской Девы. В районе Георгиевского монастыря, расположенного в 12 км юго-западнее Севастополя, его помещали проф. И. Э. Тунман, автор анонимного «Исторического описания Таврической области от древнейших до нынешних времен» эпохи Екатерины И, Мария Гатри, П. И. Сумароков, Л. Ваксель, Э.Д. Кларк, Ж. Рейи, С. Сес-тренцевич-Богуш, И. М. Муравьев-Апостол, Е. Болховитинов.²⁷⁶⁴ На мысе Фиолент святилище локализовал А. А. Сибирский, посвятивший специальную работу культу Артемиды в Херсонесе.²⁷⁶⁵ Новороссийский генерал-губернатор граф А. Ф. Ланжерон, опираясь на свидетельство Страбона (VII, 4, 2), утверждал, что храм стоял на мысу в одной версте (1.06 км) от Георгиевского монастыря, на высоте более 400 саж. (853 м) от уровня моря, в том месте, где из воды поднимаются два утеса в виде продолговатых конусов (рис. 135).²⁷⁶⁶ И. П. Бларамберг считал локализацию храма в районе Георгиевского монастыря ошибочной и помещал его на горе Аюдаг, близ которой сохранилось название местечка Партенит.²⁷⁶⁷

Другой точки зрения придерживался П. С. Паллас, отождествлявший с капищем Девы руины построек, находившиеся на скале, названной им Айя-Бурун (Святой мыс, не путать с мысом Айя в 12.8 км восточнее; Паллас, скорее всего, имел в виду современный мыс Лермонтова, или Виноградный).²⁷⁶⁸ Впоследствии названный Палласом топоним к этой местности не употреблялся. Руины зданий, описанных Палласом, сущестовали и век спустя. А. Л. Бертье-Делагард в своем неизданном «Прибавлении» к переводу П. С. Палласа, опубликованному в ЗООИД (1881. Т. 12) писал, что жрецы вряд ли бы поставили храм на вершине высоких, овеваемых жестокими ветрами скал, и считал наиболее вероятным местом капища «широкую долинообразную площадь» с группой из 4 зданий в центре (3 из них — усадьбы) и «признаками общей большой ограды», находящихся в двух верстах, с небольшим отклонением к СЗ, от крайней верхней точки мыса Фиолент. Крымский археолог полагал, что Паллас описал это место «мельком и совершенно неверно», объясняя это тем, что с течением времени его заметки, очевидно, перепутались. Однако авторитет Палласа стал причиной последующих ошибок 3. А. Аркаса, Ф. Дюбуа де Монпере и Ф. К. Бруна, пытавшихся увязать локализацию натуралиста с реальной картой. ²⁷⁶⁹

В монастыре Св. Георгия Паллас осмотрел древнюю колонну из известняка, без капители, найденную, вероятно, в обвале берега. Она имела 3.5 аршина длины (2.48 м), 13 дюймов (33 см) в наибольшем диаметре, и была несколько утолщена в средней части. Кларк привел другие сведения о происхождении колонны: якобы монахи нашли в земле за своей часовней небольшую каменную колонну, стержень которой имел длину 7 футов 8 дюймов (2.33 м), а диаметр составлял 13 дюймов (33 см). Там же были найдены несколько обломанных каменных плит и другие древности.²⁷⁷⁰ Вероятно, ту же колонну диаметром в 1 фут (0.3 м) видел М. Бжешкьян. Последний упоминал о следах древностей около монастыря: «Тут и там встречаются тесаные камни, остатки Херсонеса; видели мы также, в 2 верстах от монастыря, остатки древней стены, в шесть футов [1.8 м] толщины и 15 саженей [32 м] длины».²⁷⁷¹

По сообщению Палласа, граф М. В. Каховский (1734—1800), с 1794 г. начальствовавший над войсками в Крыму, приказал перевести в Георгиевский монастырь большое число отесанных камней из развалин Херсонеса, намереваясь возвести из них часовню в память своей покойной супруги, погребенной в монастыре, но постройка окончена не была.²⁷⁷²

В районе Георгиевского монастыря в начале XIX в. была также найдена небольшая капитель колонны коринфского ордера из так называемого египетского (красно-белого) мрамора, хранившаяся в Эрмитаже. Согласно Б. В. Кёне, находка свидетельствовала, что на месте древнего таврского капища в эпоху Константина Великого был построен римский храм. В 1836 г. близ монастыря на принадлежащей ему земле был найден мраморный барельеф, весивший более трех пудов, поднесенный императору Николаю I во время его пребывания в Крыму и через М. П. Лазарева отправленный в Петербург. Согласно донесению Мустафы Гас-принского, канцеляриста канцелярии генерал-губернатора П. И. Федорова от 24 марта 1839 г., форма мраморной доски — «продолговатый четырехугольник, длиною без малого аршин [0.71 м], а шириною не больше пол-аршина [0.35 м]; изображение барельефа следующее: вверху с правой стороны три лошади, с левой три воина, ниже изображение двух человек,., по одному с обеих сторон, в середине — храм и жертвенник, у коего на кресле или стуле представлена женщина,., держащая в правой руке жертву».²⁷⁷³ По мнению Э. Г. фон Муральта, на барельефе были изображены Ифигения и ее братья.²⁷⁷⁴

В дискуссии о локализации храма Девы Ф. Дюбуа де Монпере, а вслед за ним и Б. В. Кёне ставили вопрос несколько иначе: греки восприняли у тавров культ Девы и смешали свою Артемиду и Деву под одним именем Таврической Девы. По их мнению, посвященных богине святилищ было несколько — в самом Херсонесе, в районе Георгиевского монастыря, на горе Аюдаг.²⁷⁷⁵

Предпринимались попытки отыскать следы храма Девы с помощью археологических раскопок. Во время второй экспедиции акад. Е. Е. Кёлера в Крым в 1821 г. его спутник архитектор Э. Паскаль в течение 22 дней с помощью 10 матросов 35-го флотского экипажа проводил раскопки «фундаментов древних строений близ мыса Фиолент», но наступление плохой погоды приостановило раскопки.²⁷⁷⁶ Ф. Дюбуа де Монпере сообщает, что К. Крузе, разделявший точку зрения П. С. Палласа о местонахождении храма на скале Айя-Бурун, провел раскопки руин двух построек, при этом не обнаружив ничего, что могло бы оправдать предположение Палласа (рис. 24, 130, 131). Дюбуа тщательно осмотрел находки Крузе и не увидел ни остатков мрамора, ни колонн, ни каких-либо архитектурных деталей, даже из грубого известняка.²⁷⁷⁷

* * *

История изучения археологических памятников Юго-Западного Крыма в XVIII—середине XIX в. сравнительно небогата событиями, так как проводившиеся тогда раскопки на фоне систематических археологических работ в Восточном Крыму и на Таманском полуострове носили случайный характер. Основными объектами исследований на городище Херсонеса— Корсуня длительный период оставались остатки средневековых оборонительных и культовых сооружений, видимых на поверхности земли. Достаточно четко фиксируются различия интересов исследователей на разных этапах развития науки. Если в конце XVIII—первой трети XIX в. основное внимание было приковано не только к остаткам города у Карантинной бухты, но и к Страбонову Херсонесу, к локализации храма Девы и попыткам осмыслить назначение памятников сельскохозяйственной округи на Гераклейском полуострове, то в 1840—1850-х гг. главный интерес переключился на городище Херсонеса—Корсуня, т. е. на исследование не античных, а византийских древностей при почти полном игнорировании изучения археологических остатков на Гераклейском полуострове. Одесское общество, взявшее городище под свою опеку, по мере сил препятствовало превращению Херсонеса в каменоломню и арену для грабительских раскопок. Ограниченные средства не позволили ООИД проводить раскопки самому. Их удалось начать только в 1876 г.²⁷⁷⁸

И все же историко-научная ценность исследований того времени для современной археологии несомненна. Именно в этот период был составлен целый корпус картографических материалов, два века погребенных в архивах, и детальных археолого-топографических описаний уникальных по своей сохранности памятников античной межевой системы на Гераклейском полуострове, практически исчезнувшей в наши дни. Эти материалы, по твердому убеждению А. Н. Щеглова, позволяют провести эталонную реконструкцию земельного кадастра греческого полиса на периферии античного мира, которая может быть дополнена и уточнена с помощью аэрофотосъемки и натурных археологических исследований. Подобный херсонесскому греческий кадастр, но несравнимо худшей сохранности был открыт и картографирован в Южной Италии в окрестностях Метапонта с помощью аэрофотографии Г. Шмидтом и Р. Шевалье спустя более 160 лет после первой топосъемки и научного обследования Гераклейского полуострова. Изучение аграрного ландшафта Метапонта, ставшего классическим для западной периферии греческого мира благодаря усилиям Д. Адаместеану, велось под воздействием исследований на хоре Херсонеса на Гераклейском полуострове, которые были начаты в конце XVIII в., но получили широкую известность только в 1950-х гг. после публикации обобщающих работ С. Ф. Стржелецкого и В. Д. Блаватского. В мировом антиковедении до настоящего времени аграрная структура Херсонесского территориального полиса остается «единственным примером наиболее полно и всесторонне изученного культурного ландшафта в ареале расселения греков в Средиземноморско-Черноморском регионе».²⁷⁷⁹

ГЛАВА 13

АК-МЕЧЕТЬ—СИМФЕРОПОЛЬ (НЕАПОЛЬ СКИФСКИИ)

В 1784 г. на месте татарского поселения Ак-мечеть (Белая мечеть), на берегу р. Салгир, был основан Симферополь как административный центр Таврической области (в 1787— 1896 гг. и с 1802 г.— Таврической губернии), куда из Карасу-базара было переведено «управление русское над Крымом».²⁷⁸⁰ Греческое название «Собирательный город», по утверждению Н. Н. Мурзакевича, было дано ему Г. А. Потемкиным по предложению архиепископа Евгения Булгариса.²⁷⁸¹ В новой столице Крыма стали собирать археологические и эпиграфические памятники со всего полуострова. П. И. Кёппен, со слов Вандершкруфа, упоминает, что тесть последнего Де-Серра в своем симферопольском саду собрал целую коллекцию надписей (в том числе надгробий), впоследствии проданную по частям разным лицам от 50 до 100 р. за каждый камень. В собрание входила греческая надпись 1427 г., попавшая к А. М. Бороздину и перевезенная в сад его имения Саблы (впоследствии имение графини А. Г. Лаваль). Надпись была известна еще С. Сестренцевич-Богушу, П. И. Сумарокову, Д. Рауль-Рошетту.²⁷⁸² П. И. Кёппен вновь тщательно скопировал ее в марте 1829 г., причем по сведениям, полученным им от И. А. Стемпковского в Вене в 1822 г., этот памятник происходил из Инкермана.²⁷⁸³

На недатированном черновом плане Симферополя, скорее всего относящемся к концу XVIII в., с юго-восточной стороны города, на левой стороне Салгира, видны городище Кер-менчик²⁷⁸⁴ (в переводе с татарского Малое укрепление) и многочисленные курганы в окрестностях Ак-мечети (рис. 139).²⁷⁸⁵ С момента основания Симферополя городище выполняло функции каменоломни — из него постоянно ломался и вывозился штучный камень, употреблявшийся для строительства казарм, госпиталей, других общественных и частных зданий. Неапольское укрепление «с одной стороны было ограждено искусственною каменною стеною, примыкавшею двумя концами к природной неприступной возвышенности, сходившейся позади стены острым углом». «Почти в середине этой стены внутри укрепления» в апреле 1827 г. случайно, при ломке камня, один татарин открыл плиту твердого мраморовидного известняка — «песчаный камень с рельефным на нем изображением всадника, под конем выдолблена греческая

К. А 5 ¹.’ r Y S   м oY ’» < ааГ/лЕY f AToIAMf t I

— I*»!’~°Y S. ‘< I АЕМ£«ЯЯВЕТЯ*1ГГ$

Рис. 140. Надпись с именем скифского царя Скилура (IPE, I2, 668), ныне в ОАМ (первоначальная реконструкция текста И. П. Бларамберга, 1827 г.). Археологический сборник А. Я. Фабра (НА ОАМ, № 83181, л. 2. Публ. впервые).

надпись, в которой упоминается имя царя Скилура» (рис. 140), а в двух шагах от него — пьедестал, «чрезвычайно хорошо сохранившийся», с именем «Юпитера Атавирского», несколько мраморов и камней с греческими надписями. Татарин вынул плиты, свалил их на телегу и повез к своему жилищу для последующего употребления в качестве строительного материала. К счастью, на обратном пути его встретил образованный житель Симферополя, отставной военный Александр Иванович Султан Крым-Гирей Ката-Гирей,²⁷⁸⁶ который купил у него находки и «озаботился о сохранении» древностей. «В этом же укреплении, — много позднее писал Н. Сементовский, — отысканы были разные мраморные украшения […]. В небольшом глиняном закрытом сосуде, отысканном в этом же месте, оказались монеты и медали времен Нерона».²⁷⁸⁷

Факт находки монетного клада подтверждается записями в дневнике X. X. Стевена.

«28 апреля 1827 г. Видел у А. И. Султан-Крым-Гирея 130 монет, найденных близ города. Монеты все римские и только две греческие: (1 Александра и 1 Лизимаха); римские монеты Нерона, Гальбы, Антонина, Севера и одна lovinus, несколько Placetella, lulia и др. Монеты найдены в дрянном глиняном горшке, неглубоко под поверхностью земли. Говорят, что после были найдены и золотые монеты, но это сомнительно. У Султана же видел камень с изображением воина на коне, плохой работы на песчанике; еще два камня с греческими надписями. 29 апреля ездил осмотреть место, где были найдены монеты. Это, очевидно, древняя крепость, формы трехугольника, образуемого 1) глубоким оврагом от пивоварни, 2) скалами над Петровской слободкой, 3) стеною в 600 шагов длины. Внутри трехугольника несколько высоких курганов, и там, где земля вскопана, видны только зола и черепки. Немного глубже находят кости и множество плохо обделанных камней, вероятно, могилы, обложенные камнями. Я видел один грубо обрубленный камень, не из известняка, а из зеленого камня, похожего на южнобережский. В одном месте солдаты копали глубоко, на 1—1.5 сажени (2.1—3.2 м), но прошли только слои золы и земли с черепками. Самый высокий курган продолговатой формы, наверху около 25 сажень (53.3 м) длины, от 8—10 ширины (17.0—21.3 м); с него спускаются три малозаметных ребра. Вид с кургана очень обширный, особенно вниз по Салгиру. Все трехугольное пространство покрыто небольшими грудами развалин».²⁷⁸⁸

О найденных памятниках в конце мая 1827 г. узнал И. П. Бларамберг, который с разрешения находившегося в Лондоне М. С. Воронцова на обратной дороге из Керчи в Одессу заехал в Симферополь для проведения археологических исследований на местности. Бларамберг провел раскопки в развалинах Керменчика, в том самом месте, где на глубине двух аршин (1.4 м) были найдены близко друг от друга первые древности. Это район парадных ворот, перед Южным дворцом, на месте недавно открытого раскопками Ю. П. Зайцева мавзолея царя Аргота.²⁷⁸⁹ Бларамберг приказал поставить несколько человек для расширения «рва» (ямы, кот-

Рис. 141. Барельеф Скилура и Палака из Неаполя Скифского и ольвийские монеты Скилура. Рисунок М. Бларамберга (?) (ИР ЦНБ, V, 1048, л. 4).

лована), из которого извлекли камни. В первый же день раскопок, буквально через час был открыт фрагмент рельефа с изображением двух мужских фигур — старшего из них Бларамберг посчитал за изображение Скилура, основываясь на портретном сходстве с тремя известными ему монетами скифского царя, найденными в Ольвии; молодого воина, стоящего впереди, он посчитал за сына Скилура Палака (рис. 141).²⁷⁹⁰ По словам Бларамберга, пьедестал, на котором можно прочитать имя царя Скилура, и барельеф с изображениями Скилура и Палака были открыты рядом, «в двух шагах» один от другого. Ранее найденный барельеф юного всадника «на твердом камне» из собрания Крым-Гирея Бларамберг посчитал изображением Палака. Другая надпись из собрания Крым-Гирея, высеченная на мраморном пьедестале: «ДП ATABYPIQI ПОХТДЕОЕ ПОПДЕОУ XAPISTHPION (Юпитеру Атабирию дар от Посидея сына Посидея)», позволила ему предположить, что «колония была основана родосцами, соседями милезийцев.., у которых Юпитер Атабирий особенно почитался». Последняя надпись на мраморе из собрания Крым-Гирея, на его первоначальный взгляд, упоминала «о втором даре, сделанном тем же гражданином.., нимфе Напе Акмене. «Известно, — писал Бларамберг, — что Напе были божествами, которым посвящались лесные холмы и т. д. Нимфы Акмены были также почитаемы у греков. Имя Акмена означает… силу, расцвет лет, благоприятный момент и т. д. См.: АКМН, AKMHNOL или AKMAIOS».

При раскопках Бларамберга были найдены мелкие золотые бляшки круглой формы, аналогичные обнаруженным 170 лет спустя исследованиями Ю. П. Зайцева. Здесь же был открыт кусок плоской херсонесской черепицы с трехстрочным клеймом магистрата Формиона, сына Аполлы, и фабрикантской монограммой, ныне хорошо известной в керамической эпиграфике Херсонеса (рис. 142). Литографированный рисунок черепицы, приложенный к русскому переводу статьи Бларамберга,²⁷⁹¹ искажает авторский оригинал и воспроизводит оттиск не трех-, а двухстрочного клейма (подробнее см. гл. 8.3).

Там же был найден барельеф с изображением головы «чудовища» в виде «собаки» (рис. 143). Его размеры: внизу длина 6 вершков (26.6 см), толщина 3.5 вершка (15.5 см); сбоку: высота 9.5 вершков (42.2 см), толщина 4.5 вершка (20 см). С 1827 г. этот памятник полностью выпал из поля зрения науки — о нем упомянуто только в третьей, дополнительной статье Бларамберга во французском и русском изданиях «Одесского вестника», которая ни разу не привлекла внимания исследователей Неаполя Скифского. Барельеф высечен на «твердом камне», причем «на камне сем изображена скала, внизу коей видно углубление вроде пещеры, откуда показывается передняя часть чудовища, очень похожего на собаку, и которому художник дал сильное выражение зверства». Следуя трудам X. Г. Гейне, Бларамберг посчитал «собаку» изображением морского чудовища Скиллы. В храме Юпитера Феретрийского (греч. Зевс с эпитетом скиХт|ф6ро<;) древние римляне развешивали добычу, отнятую у врагов. Автор предположил, что «часть добычи, полученной царем Скилуром в каком-либо походе, в коем должны были участвовать и греческие переселенцы, в укреплении его жившие, была предоставлена в пользу сих греков и что греки сии, посвятив свою часть добычи Юпитеру, в честь коего у них был сооружен храм под названием Атавирия.., хотели, может быть, сделать аллегорическое применение к имени царя Скилура, бывшего ужасом тех стран, посредством изображения на камне страшной Скиллы. Сия догадка кажется тем правдоподобнее, что барельеф с изображением Скиллы и мрамор с надписью в честь Юпитера-Атавирия, были найдены очень близко один от другого».²⁷⁹²

В трех, а не в двух (как принято считать в литературе) номерах французского издания «Одесского вестника» Бларамберг сообщил читателям об открытии различных древностей на городище близ Симферополя.²⁷⁹³ Иллюстрации к этим статьям собраны Бларамбергом в особом сборнике под названием «Cartes et dessins se rapportant a la decouverte recente de differentes antiquites troivees pres de la ville de Sympheropol en 1827», сохранившемся в нескольких архивах России и Украины.²⁷⁹⁴ Немедленно после раскопок антикварий начал изучение найденных памятников. Так, четыре письма Бларамберга А. Я. Фабру посвящены исключительно прочтению и попытке восстановления плохо сохранившейся надписи Скилура и надписи, принятой им за посвящение нимфе. Бларамберг сличил разные копии надписи Скилура, имевшиеся у него самого, Крым-Гирея, некоего Mielul в Симферополе и А. Я. Фабра (рис. 140). Он долго ломал голову над ее расшифровкой, учитывал размеры строк, расстояния между ними и буквами, величину букв, и предложил три варианта чтения надписи. «Статуя или скорее барельеф дворца должен был быть помещен (напротив) у стены, в нижней точке на земле». Бларамберг предположил, что камень с надписью был помещен либо перед, либо сверху барельефа с двумя портретами — Скилура и Палака.²⁷⁹⁵ Вероятно, в ходе консультаций с другими антиквариями, прежде всего с А. Бёком, одесский антикварий пришел к выводу об ошибочности своего первоначального прочтения надписей и интерпретации изображений барельефа с головой «чудовища» в виде «собаки».

Через несколько лет Бларамберг издал специальную брошюру,²⁷⁹⁶ с посвящением вел. кн. Михаилу Павловичу, о трех тавро-скифских крепостях, построенных скифским царем Ски-луром и упомянутых Страбоном. Согласно Бларамбергу, городище, отождествленное им с Неаполем, является отстатками греческой колонии родосцев, существовавшей под покровительством царя тавро-скифов Скилура, где располагалась его резиденция. Брошюра иллюстрировалась планами и рисунками, часть которых, как следует из его писем М. С. Воронцову, была выполнена «талантливым чиновником» по фамилии Савин, который снял первый план Неаполя Скифского (рис. 144). В книжечке уже не упомянуто ни посвящение Посидея нимфе Напе Акмене (оно верно атрибутировано как посвящение Афине Линдии), ни барельеф с изображением «чудовища» в виде «собаки».^{2797 2798 2799}

Несколько иначе интерпретировал открытия инженерный офицер Христиан Штир, сначала пересказавший циркулировавшие в Крыму слухи, а затем, лично побывав на местности, посчитавший городище древней Гаргазой (Diod., XX, 23—24).

«Приехавшие из Симферополя сказывают, что там продолжается открытие древностей под наблюдением ученого г. Бларемберга… […] Я уже имел честь уведомить Вас о найденных недавно в Симферополе развалинах и монетах. Но г. Ланг бросил первый философический взгляд на сей погребенный временем город. Он сообщил мысли свои губернатору, г. Нарышкину, а сей отнесся к г-ну Бларембергу. Кроме монет, нашли там следы весьма обширных развалин и, между прочим, плиту с изображением всадника, по которому, не знаю почему, заключают, что это развалины генуэзского города или что сии воины-купцы жили там; по крайней мере, некоторое время. Вскоре прибыл и г. Бларемберг и открытие началось методически. Сказывают, что уже открыта какая-то колоссальная статуя и с пьедесталом. Покуда о сем новом безыменном Геркулане выйдет ученое исследование г. Бларемберга, сообщаю вам то, что теперь о нем рассказывают; не ручаюсь, впрочем, за истину, ибо знаю все только понаслышке. Весьма трудно из множества слухов, один другому противоречащих, составить нечто правдоподобное. Одни говорят, что какой-то татарин, ломая камень на горе, за госпиталем, нашел развалины и 140 серебряных монет, довольно древних, ибо оным более 1000 лет, и что продал их одному члену Библейского общества, известного там под титлом Султана. Другие увеличивают древность монет до 2 и 3 тысяч лет или оспаривают у них и 1000 лет, а развалины помещают за загородным домом губернатора, т. е. отсюда по ту сторону Салгира. В первом случае можно их признать за пропавший без вести город Гаргаз, в последнем же случае они остаются покуда без наименования. Как бы то ни было, но сказки мои приносят по крайней мере ту пользу, что возбуждают читающую публику к той развязке, которую дает нам г. Бларемберг».19 «Открытия древностей в Симферополе прекратились. Место сие находится за военным госпиталем, от которого отделяется глубокой рытвиною. Оно весьма возвышенно. От левого берега Салгиря отделяется небольшою равниною, составляющею долину сей реки. На правом берегу Салгиря, почти против сего места, находится загородный дом гражданского губернатора г-на Нарышкина: сие, конечно, и было поводом, что многие описывали сие место лежащим за домом губернатора. […] Развалины сии можно безошибочно принять за остатки древнего греческого города Гаргаза. Поистине удивительно, что жители Симферополя по сие время не обратили ни малейшего внимания на сие место, хотя один взгляд на оное должен уверить, что там было некогда поселение. Вся поверхность изрыта и покрыта камнями, кои хотя и обросли зеленью, однако не укрылись еще вовсе от взоров. В некоторых местах сделаны довольно значительные открытия, но сия работа ныне прекращена. Сколь много любопытного укрывается таким образом от нашего внимания! Я имел честь уведомить вас, что найденные там монеты куплены Султаном Гиреем».2О

Владелец древностей Кате-Гирей поручил И. П. Бларамбергу представить от его имени М. С. Воронцову приобретенные им римские монеты. В свою очередь одесский антикварий предложил Воронцову написать Крым-Гирею письмо с просьбой передать в дар Одесскому музею открытые на Неаполе древности. Так как монеты Скилура чеканились в Ольвии, городе, «на который, видимо, распространялась частично его власть», и «владения скифо-таврских царей не простирались на полуостров Пантикапей», Бларамберг посчитал неуместным их передачу в Керченский музей и предлагал поместить древности в Одесском городском музее.²⁸⁰⁰ В бумагах канцелярии М. С. Воронцова сохранилась анонимная заметка с перечнем находок на Неаполе: «У жительствующего в Симферополе султана Кате-Гирей-Крым-Гирея находятся несколько древностей, приобретенных им, в прошлом 1827 г. покупкой у татарина, занимающегося тогда изрытием камней на возвышенном месте, близ новой дороги к Алуште находящегося. Древности сии представляют следующие памятники: 1) большой каменный барельеф, изображающий молодого скифского всадника, верхом на лошади; 2) камень с надписью на эллино-греческом языке; 3) и 4) подобные надписи на белом мраморе. Нет сомнения, что помянутый султан согласится принесть сии памятники в дар правительству (или уступить их за стоющую ему цену), если удостоится по сему предмету приглашением гр. Михаила Семеновича, особливо ежели благоугодно будет… объявить ему благодарность за усердие им к сохранению сих любопытных остатков древностей оказанное». Воронцов немедленно написал соответствующее письмо владельцу,²⁸⁰¹ и древности поступили в Одессу. Однако они первоначально хранились у самого Бларамберга, изучавшего памятники и не спешившего передавать их в музей. В составе части собрания Бларамберга они были приобретены на средства г. Одессы для городского музея древностей и в 1840-х гг. переданы в музей Одесского общества истории и древностей. Н. Н. Мурзакевич так охарактеризовал состояние неапольских находок в 1842 г.: «Надпись эллинская, посвященная Афине Линдее, на мраморном подножии, в три строки (кругом оббита)» (IPE, I², 671), «надпись эллинская, посвященная Дию Атавирию, на мраморном подножии в две строки (камень поврежден краской, которую растирали на самих словах)» (IPE, I², 670), «надпись эллинская, приписываемая Бларамбергом Скилуру, на известковой плите в две строки (сильно поверждена и почти невидима кроме нескольких букв)» (IPE, I², 668), «изображения молодого скифа, едущего на коне, на известковой плите (по сравнению с рисунком, приложенным к сочинению Бларамберга, теперь не имеет куска, составляющего продолжение задних ног лошади)».²⁸⁰²

Ознакомившись с брошюрой Бларамберга о трех тавро-скифских крепостях, П. И. Кёппен также старался собрать сведения о памятнике. В «Крымском сборнике» он писал, что «найденный в 1826 г. (sic!)… песчаный камень с изображением всадника на коне и греческой подписью, упоминающей о Скилуре, хотя и принадлежит крайней оконечности гор, но не может быть здесь предметом особых разысканий. Основываясь на этом памятнике весьма посредственной работы, полагают, что здесь был Неаполь, одно из трех укреплений, созданных сыновьями Скифского царя Скилура, о коем упоминает Стравон. […] Спасением этого памятника, который ныне находится в Одесском музее, любители древностей обязаны султану Александру Ивановичу Крым-Гирею Ката-Гирею».²⁸⁰³ Кёппен опубликовал также план Неапольского укрепления (рис. 21). Если Кёппен признавал локализацию Бларамберга вполне правдоподобной, то акад. Ф. Б. Грефе категорически ее не принял.²⁸⁰⁴

Более детальная информация о городище представлена в неизданных «Материалах для ближайшего познания горной части Крыма: Путевые заметки (1833—1834)» П. И. Кёппена, где приведен набросок другого плана Неаполя Скифского (рис. 20), сопровождающегося описанием:

«От графского (бывшего Нарышкинского) дома вправо вверх видно, что отрезан был мыс от одной кручи до утеса над берегом Салгира, до яра Женакай жилгасы (балка) женакая. От скалы прямою линиею по следам стены 380 шагов до места, где найден барельеф, изъясненный Бларамбергом (в конце апреля 1827 г.). По этой линии прямым направлением шла стена. Длинная на 630 шагов, она потом поворачивает влево, где теряются следы ее. Из этого укрепления можно было обозревать спускающуюся несколько вниз степь крымскую. По направлению от оного на N (или NO) приметны местами, в некотором друг от друга расстоянии, могилы… Скала, на которой стоит Керменчик сей, по-видимому, едва выше степи (смотря на оную с 10-й версты от города по дороге в Сарабуз), но Салгир там течет гораздо ниже ее».²⁸⁰⁵

Далее Кёппен приводит обширную цитату из первой статьи Бларамберга в «Journal d’Odessa» по собственной копии 1836 г., копию письма Бларамберга от 11 мая 1827 г. из Одессы с перечнем монет, найденных на городище и поднесенных А. И. Крым-Гиреем Одесскому городскому музею древностей. Этот «каталог монет», написанный частью на английском и французском, частью на латинском языках, восходит к списку, составленному самим султаном. Здесь обозначены число монет, имена императоров и одна из дат правления, возможно, чеканки. В последней графе я привожу русские имена и полные даты правления римских императоров, греческих и боспорских царей.

Число монет	Catalogue of coins (каталог монет)	An. (Год)	Имя и даты правления
10	Julia Augusti filia	14	Юлия (ум. 14 г.), дочь Октавиана Августа (ум. 14 г.), жена Тиберия (посмертные монеты Юлии при Тиберии?, 22— 23)
2	Nero	54	Нерон (54—68)
1	Vitellius	69	Вителлий (69)
11	Vespasian	69	Веспасиан (69—79)
И	Vespasian		Веспасиан (69—79)
	(Titi filia; Flav. Sabinus morte sous le regne de Domitian qui 81)	81	Юлия Флавия (ум. 90 г. н. э.), дочь Тита (79—81), с 81 г. жена консула 82 г. Флавия Сабина, двоюродного брата Домициана (81—96)
1	Nerva	96	Нерва (96-98)
1	Trajan	98	Траян (98—117)
4	Adrianus	117	Адриан (117—138)
44	Antonius	138	Антонин Пий (138—161)
7	Faustina senior	141	Фаустина Старшая, жена Антонина Пия (112—141)
2	Aurelius	161	Марк Аврелий (161—180)
22	(Junior 175; Annia Faustina moms 22)	175	Фаустина Младшая, жена Марка Аврелия (146—175)
2	Commodus	180	Коммод (176-192)
1	Pertinax	193	Пертинакс (193)
7	Severus	193	Септимий Север (193—211)
2	Caracalla	211	Каракалла (198—217)
1	Septimius Geta	211	Гета (209-212)
10	Geta	211	Гета (209-212)
1	Plavtilla	212	Плавтилла, жена Каракаллы (202—205)
2	Oppelius Macrinus	217	Макрин (217—218)
1	Asandra, gold		Асандр, архонт и царь Боспора (49/48—21/20 до н.э.), золото
ld	Asandra, silver		Асандр, архонт и царь Боспора (49/48—21/20 до н.э.), серебро
1	Alexander the Great		Александр Македонский (336—323 до н. э.)
1	Alexander the Great, gold unique		Александр Македонский (336—323 до н. э.), золото, уникальная
4	different pieces		4 различные монеты
47	Coppe wins.		47 медных находок

All the Roman coins were dug out of the ground at the wins of an ancient Scythian fortress at about a verst from Sympheropole, some bas-relies, marbles with greeks inscriptions, etc.»²⁸⁰⁶ («Все римские монеты были выкопаны на месте находок в древнескифской крепости около версты от Симферополя, как-то несколько барельефов, мраморов с греческими надписями и пр.»).

Информация Кёппена значительно дополняет данные о кладе 1827 г., позволяя уточнить его количественный и качественный состав. Здесь было найдено 165 монет, а не 130,²⁸⁰⁷ 140, или даже 200²⁸⁰⁸ монет, как утверждали некоторые авторы. Во второй из своих статей во французском издании «Одесского вестника» Бларамберг лишь вскользь и очень неточно упомянул о кладе: «В двухстах шагах отсюда (от места раскопок.— И. Т.) на очень небольшой глубине найдена маленькая глиняная ваза, наполненная римскими монетами. Самые древние из этих серебряных монет датируются правлением императора Нерона, самые поздние — императора Макрина. Может быть, это сумма была небольшим сбережением какого-нибудь римского солдата, который был здесь, в этой крепости, возможно, в конце второй декады третьего века?». Крым-Гирей передал в дар Одесскому городскому музею древностей весь клад монет 1827 г., включавший в основном римские серебряные денарии I—начала III в. н. э., а также единичные экземпляры золотых монет, в том числе Александра Македонского, царя Фракии Лисимаха (305—281 г. до н. э., о последней упоминает только X. X. Стевен), боспорского царя Асандра, и 47 неопределенных медных монет. Необходимо делать скидку и на неточность определений коллекционера: так, серебряные выпуски монет Асандра неизвестны. Тем не менее следует предположить, что клад был зарыт не позднее первой четверти III в. н. э.

Древностями Неаполя заинтересовался и Ф. Дюбуа де Монпере. В 1834 г. швейцарский натуралист снял план городища (рис. 145) и провел небольшие раскопки, в том числе погребальных сооружений Неаполя Скифского. В своей книге он описывает историю находок 1827 г., интерпретирует надписи, описывает разграбленные склепы на юго-восточном склоне плато городища.²⁸⁰⁹ Так как его информация, содержащая описания и сведения о составе инвентаря погребальных комплексов, опубликована, не считаю нужным повторяться.²⁸¹⁰

Одесское общество истории и древностей также обратило внимание на Керменчик. Корреспондент ООИД Абдурахман-Челеби Крым-Ховаджи 15 ноября 1851 г. писал обществу, что на городище Неаполя в 3 верстах от Симферополя им был найден «древний каменный барельеф с изображением двух сражающихся воинов». Общество просило А. Ч. Крым-Ховаджи приобрести его для своего музея.²⁸¹¹ Действительно, в указателе музея 1867 г. отмечено «каменное надгробие с изображением сверху воина с круглым щитом, бегущего вправо; внизу воина, скачущего на коне. Неаполь Скифский».²⁸¹²

В 1853 г. по повелению императора были начаты археологические раскопки античных городов и могильников Северного Причерноморья, в том числе Неаполя Скифского. Они проводились А. С. Уваровым с 9 сентября 1853 г. «С 1848 г., когда я последний раз видел эту местность, много произошло перемен. Татары успели уже совершенно разобрать все следы городской стены и разрыть некоторые курганы и насыпи», — писал А. С. Уваров Л. А. Перовскому в рапорте от 13 сентября 1853 г. В Крыму археологу повезло более, чем в Ольвии. Раскопки открыли остатки жилищ, стены которых оказались сильно повреждены выборками камня, систематически проводившимися жителями Симферополя.²⁸¹³ На раскопках городища ежедневно работало более 100 человек. Здесь был найден четырехстрочный фрагмент греческой надписи Посидея с посвящением Ахиллу Понтарху, победившему пиратствующих сатар-

D d del Nico Lee 11 th. Рис. 145. План городища Керменчик (Неаполь Скифский) с показанием места находки монетного клада и раскопа Бларамберга 1827 г., где найдены барельефы и надписи, и кургана, исследованного в 1834 г. Из атласа к путешествию Ф. Дюбуа де Монпере.

хов (IPE, I², 669). «Я начал работы у самой городской стены между двумя известными местами; на одном был найден в 1827 г. барельеф с изображением скифского всадника, на другом кувшин с римскими монетами. У самого грунта, т. е. в скале, показались выдолбленные ямы, служившие, как предполагаю, для хранения хлеба. На другом месте нашли кусок греческой надписи, к несчастью, главная ее часть недостает и нельзя оттого понять полный смысл, но видно, что Посидей, сын Посидея, посвящает или воздвигает что-то Ахиллесу». В течение 10 дней, раскопав более 266 кубических саженей грунта, Уваров безуспешно пытался отыскать остальные обломки той же надписи. «По всей местности Неаполиса показались круглые ямы, выдолбленные в самой скале и глубиною от 1.5 до 2 аршин. Подобных ям найдено до 20, и можно предположить, что большие из них служили могилами. Сверх того, открыли много оснований четырехугольных зданий, пострадавших, по-видимому, от пожара, потому что между стенами лежали целые кучи угля и пепла. В углу одного из подобных зданий стояла глиняная лампадка греческой работы и весьма изящной формы; возле нее лежали два разбитых кувшинчика и костяная палочка или stylus». Уваров отправил в Петербург ящик с обломками надписи и

Рис. 146. А. С. Уваров. План Неаполя Скифского с обозначением мест раскопок И. П. Бларамберга (1827) и А. С. Уварова (1853). Из неизданного второго выпуска «Собрания карт и рисунков к исследованиям о древностях Южной России и берегов Черного моря». Не ранее 1853 г. (ОПИ ГИМ, ф. 17, on. 1, д. 200, л. 25. Публ. впервые).

наиболее яркими находками.²⁸¹⁴ К сожалению, как следует из рукописи третьего выпуска его «Исследований о древностях Южной России и берегов Черного моря», раздел о Неаполе Скифском остался не написан.²⁸¹⁵ Однако до нас дошел литографированный план городища, снятый унтер-офицером Александром Алексеевым, с обозначением мест раскопок Бларамберга и Уварова, который предназначался для помещения в неизданный выпуск «Собрания карт и рисунков к исследованиям о древностях Южной России и берегов Черного моря»²⁸¹⁶ (рис. 146).

На месте раскопок Бларамберга—Уварова в 1999 г. Ю. П. Зайцев обнаружил более двухсот фрагментов облицовочных известняковых плит монументального саркофага Аргота, украшенного рельефами, над одним из которых помещалась греческая восьмистрочная метрическая надпись. Эти осколки плит «залегали компактным скоплением в слое отвала первой половины XIX в., практически на краю прямоугольной в плане скальной вырубки». Исходя из стратиграфических наблюдений, Зайцев пришел к выводу, что осколки плиты с надписью, упоминающей о каменной гробнице Аргота, были «выброшены вместе с грунтом практически со дна сооружения» в 1827 г., до прибытия Бларамберга на Керменчик. Еще в 1949, 1950, 1959 гг. раскопками П. Н. Шульца и А. Н. Карасева этот вновь задернованный объект был частично раскрыт на большом раскопе А, причем к северо-западу от него была зафиксирована россыпь мелких золотых бляшек (аналогичных находкам Бларамберга, см. рис. 142), обрывков фольги, золотые пронизь и серьга и т. п. В 1999 г. сооружение подверглось тщательной зачистке, причем участок вокруг был доследован полностью широкой площадью. По мнению Зайцева, саркофаг Аргота был, скорее всего, сооружен сразу после пожара Южного дворца, около 135—130 гг. до н. э., одновременно с «городским» поясом оборонительной стены.²⁸¹⁷ Увлеченные исключительно надписями и барельефами, Бларамберг и Уваров, проводившие раскопки траншеями, прошли мимо этого замечательного открытия.

ГЛАВА 14

КЕРЧЕНСКИЙ ПОЛУОСТРОВ

История археологического изучения памятников Европейского Боспора достаточно подробно освещена в работах Ф. А. Жиля, Г. И. Спасского, П. И. Сабатье, М. И. Ростовцева, Ю.Ю. Марти, И. Б. Брашинского, В. Ф. Гайдукевича, И. Г. Шургая и других авторов.²⁸¹⁸ Еще М. И. Ростовцев писал, что было бы «в высшей степени интересно разобраться в имеющихся … данных» о находках, сделанных в XVIII в. при заселении Керчи и при посещении ее отдельными путешественниками, но «это должно быть делом специального и кропотливого исследования».²⁸¹⁹ Составление детальной хроники раскопок, принявших систематический характер с 1831 г., вплоть до полной публикации рукописей Поля Дюбрюкса 1810—1830-х гг., как и издание полевых отчетов А. Б. Ашика и Д. В. Карейши со всеми планами и рисунками, о котором мечтал еще А. А. Спицын,²⁸²⁰ остается делом будущего. Здесь я ограничусь информацией о раскопках Н. Ю. Патиньоти, И. П. Бларамберга и П. Дюбрюкса в районе Керчи в 1820— 1821, 1826—1829 гг.

1820—1821 гг. Во время возведения Керченского порта, стимулировавшего быстрый рост населения Керчи и активное строительство, окрестные курганы на хребте горы Митридат служили каменоломнями. О случайном открытии матросами классического склепа с уступчатым перекрытием и дромосом, вошедшем в литературу под именем кургана Н. Ю. Патиньоти,²⁸²¹ до

Рис. 147. Находки из кургана Н. Ю. Патиньоти близ Керчи (1821). Литография к статье И. П. Бларамберга «Арег^и, ои notice explicative de quelques objets d’antiquite decouverts en Tauride dans un tumulus pres du site de 1’ancienne Panticapee» (НИОР БАН, F229).

нас дошли достаточно скудные сведения. В 1822 г. в Париже И. П. Бларамберг опубликовал описание и рисунок части найденных древностей (рис. 147).^{2822 2823}

В конце декабря 1820 г. один из местных жителей, грек, добывая камень в 5 верстах (5.33 км) от Керчи, в одной версте (1.06 км) к СЗ от Золотого кургана (Алтын-Оба),²⁸²⁴ наткнулся на великолепный уступчатый склеп из тесаных камней величиной около 5 кв. аршин (2.53 м²). Он взял «один или два золотых листка, сделанных в виде чешуи, как на древних панцирях, и снабженных заклепанными золотыми гвоздиками, несколько пуговиц из того же металла и глиняный сосуд в аршин высоты» (0.7 м — амфору?), и поспешил выйти, боясь обвала.²⁸²⁵ С. Г. Колтухов предположил, что в амфоре предприимчивый керчанин вынес не только два листика и несколько пуговиц. По его мнению, склеп был серьезно ограблен уже первым визитером или кем-то, пришедшим вслед за ним, так как известия о находке быстро распространились по Керчи.²⁸²⁶

П. Дюбрюкс писал, что 31 декабря 1820 г. во время добывания камня близ Алтын-Обы в одном из курганов был открыт склеп из тесаных камней, «произвольно» вскрытый капитан-лейтенантом Патиньоти и Бибиковым.²⁸²⁷ Из «гроба» они вынесли «бронзовый сосуд и в оном несколько вещей из золота и серебра».^{2828 2829}

Ту же дату, но не по юлианскому, а по григорианскому календарю приводит граф де Сансе — 12 января 1821 г. матросы транспортной флотилии захватили все, что находилось в склепе, и отнесли своему командиру. Саркофаг из досок толщиной в два дюйма (5.08 см) был разломан в мелкие куски, а кости погребенного разбросаны по земле.

В бумагах акад. Е. Е. Кёлера, посетившего Керчь через несколько месяцев после раскопок в сентябре 1821 г., мною обнаружена «Опись вещам, найденным командою транспортной флотилии в случайно открытой древней могиле», видимо составленная самим Патиньоти. Она свидетельствует, что склеп обследовался не менее чем дважды. Во второй раз, видимо, был вскрыт пол склепа. В описи, в какой-то мере позволяющей реконструировать состав комплекса, перечислены древности, их размер и вес.

«В 1-й раз:

• — обруч золотой 3/4 фута в диаметре [0.228 м], у коего концы украшены львиными головками, весом 1 фунт 16.5 золотник [480.3 г];

• — 2 других золотых обручиков в 16 золотников [68.25 г];

• — 2 золотые статуйчика с небольшим 2 дюйма в длину [5.08 см], весом в 6.5 золотников [27.7 г];

• — 6 золотых пластинок, по-видимому служивших украшением панциря весом в 32.5 золотника [138.6 г];

• — 4 обломка золотых от эфеса без весу;

• — 46 бляшек чешуйных без весу;

• — 2.5 золотников [10.66 г], служивших украшением гробу;

• — маленьких золотых пуговок весом 23 золотника [98.1 г];

• — 5 гробовых серебряных подножий, в известь превратившихся, без весу;

• — одна булава серебряная с золотыми изображениями разных птиц;

• — одна ваза медная наподобие купели, которая найдена наполненной бараньими костями;

• — один глиняный кувшин, наполненный был землею, с греческой надписью «Севарху Аристионос»;

• — обломки медного таза;

• — две медные ручки.

Во 2-й раз:

• — одна статуйка в 4 золотника [17.063 г];

• — золотых пуговичек 32 золотника [136.5 г];

• — шлемовых пляшек счетом 64;

• — 4 шишечек дутых весом 4 золотника [17.063 г];

• — гробовых украшений 5.5 золотников [23.463 г];

• — треугольников небольших 8.4 золотника [35.83 г];

• — истлевшие серебряные остатки, по-видимому, от курильницы, весом 5.4 золотника [23.03 г];

• — копейцев медных от стрел счетом до ста;

• — гвоздик железный на котором, по-видимому, наложены были статуйки золотые;

• — несколько человеческих и одна лошадиная кость», н

Погребальный инвентарь кургана Патиньоти и по набору, и по художественному стилю аналогичен вещам, позднее открытым в Куль-Обе: массивная шейная гривна из серебра, в момент находки, вероятно позолоченная, весом 1 фунт 16.5 золотников (480.3 г) и диаметром 19 дюймов (48.26 см), украшенная на концах львиными головками; серебряный круглодонный сосуд из двух обломков, инкрустированный золотом, с плывущими и ловящими рыбу гусями (аналогичен куль-обскому сосуду и сосуду из Чмыревой могилы; Бларамберг принял его за булаву — «шар или яблоко… начальнического жезла»); «фермуар ожерелья или наконечник ремня»; два плоских золотых браслета с двумя желобками; три или четыре небольшие элек-тровые статуэтки стоящего скифа с горитом у пояса и ритоном в руке высотой в 1 дюйм 4 линии (2.6 см) (приняты Бларамбергом за изображения «скифского Геркулеса»); множество золотых бляшек с дырочками по краям — нашивных украшений одежды и конской сбруи (по мнению М. И. Ростовцева, в форме розеток и пальметок, треугольные с пальметкой, возможно, также бляшки с изображениями рогатого грифона и идущего крылатого сфинкса, опубликованные П. Сабатье);²⁸³⁰ обложенный электром эфес меча; остатки железного панциря, чешуйки которого покрыты электром; бронзовый котел; несколько обломков бронзового «рукомойника»; бараньи кости и челюсть лошади; несколько человеческих костей «величины необычайной»;²⁸³¹ около 100 трехлепестковых наконечников стрел, таких же как в Куль-Обе и Солохе; глиняные амфоры — первую унес грек, вторая, судя по описанию, — гераклейская амфора с энглифическим клеймом²⁸³² на горле EYAPXO /APISTQN (рис. 147).

В перечне находок, скорее всего составленном самим Патиньоти (с ним Кёлер встречался в Керчи в начале сентября 1821 г.), данные о важнейшем датирующем источнике — монетах — отсутствуют. Однако находившийся в Керчи в марте 1821 г. граф де Сансе пишет о находке в склепе двух монет, кем-то поврежденных «по незнанию» при попытке их «очистить» с помощью огня: «одна с двумя головами, другая — только с одной и буквами МН на реверсе, окруженными венком из листьев».²⁸³³ Когда описание находок Бларамберга было уже закончено и подготовлено к печати, Патиньоти прислал ему из Керчи несколько монет, из которых три, по его утверждению, были найдены в том же кургане, причем одна совершенно окислившаяся. Бларамберг, исходя из изучения известных тогда боспорских монет, полагал, что «насыпь сия относится или ко временам царя Левкона, жившего во времена Филиппа Македонского, или же (вероятнее) к веку Траяна».²⁸³⁴ Четверть века спустя Г. И. Спасский писал, что в склепе были найдены монеты Котиса I и Савромата II по существовавшей в то время хронологии,²⁸³⁵ но Ашик, собравший сведения о находках в этом кургане у местных жителей, его утверждение отверг.

Исходя из описания Бларамберга и Ашика М. И. Ростовцев пришел к выводу, что публикатором имелись в виду автономная монета Пантикапея с головою Афины на лицевой стороне, на обороте nAN и нос корабля,²⁸³⁶ и две обычные монеты Левкона с мужским безбородым профилем вправо (Геракл), на обороте палица и лук и надписью BAEIAEQE AEYKQNOL.²⁸³⁷ Разногласие в описаниях монет де Сансе и Бларамберга и «невозможность одновременного нахождения в одной могиле монет Левкона и Асандра… дают право думать, что вообще монеты присоединены были к вещам погребения произвольно и в погребении найдены не были», — заключил М. И. Ростовцев.²⁸³⁸ Скорее всего, в этом отношении исследователь был прав. По амфорному клейму определяется дата погребения в кургане Патиньоти — не ранее середины IV в. до н. э.²⁸³⁹

Известно, что Патиньоти препроводил значительную часть найденных вещей генерал-губернатору Новороссии гр. А. Ф. Ланжерону, который намеревался представить их императору, но, видимо, этого не сделал. Позднее «ожерелье» (шейная гривна из смеси серебра с медью) и «два скифские Геркулеса» были переданы А. Ф. Ланжероном и его женой в Одесский городской музей древностей. Как установил Э. И. Диамант, в Одесском музее хранились: скифский бронзовый котел, шейная гривна с головками львов на концах, две электровые фигурки с изображениями стоящего бородатого скифа с горитом у пояса и рогом в руках. Поль Дюбрюкс, проводивший раскопки на средства Н. П. Румянцева, каким-то образом сумел отобрать у матросов Патиньоти и отправить государственному канцлеру почти «все предметы, найденные в знаменитом погребе и похищенные, несмотря на все мои старания, моряками флота», о чем он сообщал П. И. Кёппену в письме от 13 июня 1821 г. из Керчи.²⁸⁴⁰ И. П. Бларамберг 7 декабря 1821 г. также писал Кёппену, что древности, недавно найденные в кургане близ Керчи и отосланные гр. Румянцеву, он намерен издать с описанием и рисунками в Париже.²⁸⁴¹ Таким образом, другая часть погребального инвентаря попала сначала в Петербург, в Румянцевский музей, а оттуда, много позднее, в Москву, в ГИМ или ГМИИ им. А. С. Пушкина. Утверждение А. Б. Ашика, что древности из кургана оказались в Эрмитаже,²⁸⁴² не соответствует действительности. Третья часть вещей, согласно П. Сабатье, скорее всего от И. П. Бларамберга или А. Ф. Ланжерона, поступила в коллекцию князя В. В. Кочубея.²⁸⁴³

Второй курган, оказавшийся разграбленным, был случайно открыт матросами Патиньоти в первых числах марта 1821 г. «при добывании песчаника в том же ряду холмов, на расстоянии нескольких сот шагов от пирамидальной гробницы». Здесь был открыт склеп в 12 кв. футов (1.116 м²) из тесаных камней с полукруглым сводом, высотой до 18 футов (5.49 м). «Его отверстие составляло половину стороны, обращенной к востоку […]. В нем нашли лишь несколько костей, обломки гипса и фигурки странной формы, в том числе обломок сценической маски из гипса».²⁸⁴⁴

5 сентября 1821 г. акад. Е.Е. Кёлер записал в дневнике о своем визите к Патиньоти во время пребывания в Керчи, и о том, что офицер позволил ему выбрать «кое-что из его золотых булавок и наконечников стрел» (последние, возможно, поступили в Эрмитаж). На следующий день вместе с Патиньоти и Э. Паскалем Кёлер осмотрел раскопанный курган.

«Проехав 4 версты [4.26 км], — писал Кёлер, — я оказался у кургана, в котором якобы прежде находились золотые фигурки Геркулеса, было много золотой утвари и пр. В курган проникли сверху через отверстие в углу свода, как раз над входом. Это дало то преимущество, что сразу стало видно, как был устроен (оставшийся неповрежденным) вход. Если находишься внутри могильной ямы площадью две квадратные сажени [9.10 м²], то вход оказывается на западной стороне, а погребенный, вероятно, лежал головой на восток. Это значит, что покойника заносили в склеп ногами вперед, и голова его так и оставалась направленной на восток. Каменные работы внутри всех остальных курганов выполнялись так, чтобы сохранялось направление с запада на восток. Это было так и в тех случаях, когда внутренняя каменная отделка до нас не дошла, будучи извлечена еще в древности. Вся внутренняя часть погребения была в свое время сооружена исключительно из тщательно обработанных камней и закрыта сверху оригинальным способом: в 6 или 7 рядах крупные камни укладывались так, чтобы один выступал над другим, пока вверху не оставался посередине лишь небольшой прямоугольник, который замыкался одним-единственным камнем. Что касается входа, то и он закрывался снаружи одним большим камнем; в нашем случае этот камень поныне лежит на своем месте, потому что, как сказано, погребение было вскрыто сверху. За этим большим камнем, закрывающим вход, следует проход длиной в несколько шагов, который прямо, без всяких дверей, вел внутрь. Все это будет пояснено чертежами и рисунками г-на Паскаля. Большие камни пола были все тайно похищены.

Другое погребение, вскрытое также по указанию г-на Патиньоти, было сооружено из столь же красивых и хорошо обработанных камней, но иначе. Оно имеет вид небольшого отрезка сводчатого хода, закрытого с обоих концов прямыми и гладкими стенами. Могила была еще прежде вскрыта, как заключил, судя по пролому над входом, г-н Патиньоти. Поэтому он не обнаружил внутри ничего, кроме мелких керамических изделий и глиняных черепков очень грубой работы.

Открытые г-ном Патиньоти прекрасные погребения находятся не в середине холма (кургана.— И. Т.), ас краю. Поэтому весьма вероятно, что внутри холмов обнаружатся другие, еще большие и более важные погребения. Однако их открытие станет возможным не прежде, чем будут убраны огромные нагромождения камней (мешающие дальнейшим поискам). — (В ходе раскопок) очень внимательные наблюдатели должны представлять свои замечания:

• 1. О положении погребенного, который в момент вскрытия погребения еще отчетливо виден, прежде чем он почти тут же рассыплется в прах;

• 2. О размещении предметов вокруг погребенного;

• 3. О монетах, буде таковые окажутся, с тем, чтобы они не были перепутаны с другими, найденными вне погребения или в других могилах; монеты, найденные в одном погребении, должны постоянно храниться вместе».²⁸⁴⁵

Еще находясь в Керчи, Кёлер обратился к генерал-губернатору Новороссии А. Ф.Лан-жерону с просьбой запретить разрушение древних гробниц, так как он видел, как огромные тесаные камни разбирались местными жителями «на постройку их хижин».²⁸⁴⁶ Оба открытых Патиньоти кургана уже к середине XIX в. были полностью разобраны на камень и от них не осталось и следа.

1826 г. Раскопки были поручены М. С. Воронцовым И. П. Бларамбергу с целью поиска древностей для открывающегося Керченского музея.²⁸⁴⁷ В работах участвовали П.Дюбрюкс, фактически руководивший полевыми работами, младший сын Бларамберга — Михаил, «практикованный гробокопатель» Дмитрий Семенов.²⁸⁴⁸

В 55—56 саженях (около 117—119.5 м) к востоку от Золотого кургана И. П. Бларамберг приказал начать раскопки остатков круглого в плане «псевдоциклопического сооружения», имевшего 19 саженей в поперечнике (около 40.5 м). С северо-западной его стороны еще оставались четыре или пять рядов камней, которые к 1834 г. были разобраны местными жителями для хозяйственных нужд. Камни, положенные «правильным образом», были тщательно отесаны и оказались равной толщины. Дюбрюкс приказал заложить шурф на аршин (1.4 м) глубины в северо-западной части сооружения. Здесь была открыта стена из хорошо отесанных камней, покрытых известью, длиной 2 сажени (4.2 м), высотой 1.25 аршина (около 0.8 м), 1 аршин (0.7 м) толщины, которая с двух концов «обрывалась». Дюбрюкс приказал ее разобрать и углубить шурф, «ведя его между глыбами скал, которые, казалось, были положены на глубину в 5 аршин [3.5 м]». Затем поперечник шурфа был уменьшен до 2 саженей (4.2 м), но его глубина увеличена до 7 саженей (14.9 м). В северной части обнаружили отверстие, через которое пролез один из рабочих со свечой. Сидя лицом к отверстию, он доложил, что справа от него находится отесанный камень размером в одну квадратную сажень (4.5 м²), положенный горизонтально и, возможно, на бок, и что «в 4 вершках [17.7 см] наверху в центре имеется острие большой каменной глыбы, и что слева от него есть отверстие, которое идет по диагонали примерно на 2 сажени [4.2 м] до другого отверстия, которое он различает в глубине». Дюбрюкс предложил ему обвязаться веревкой и спуститься ниже, но рабочий отказался, и этот шурф пришлось оставить.

На прилагавшемся к отчету плане Дюбрюкса пунктирными линиями было отмечено место, под которым рабочий нашел огромный отесанный камень и отверстие слева от него.²⁸⁴⁹ Бларамберг полагал, что это подземный ход от одного жертвенника или храма к другому, заваленный огромными бесформенными глыбами.²⁸⁵⁰ П.Дюбрюкс считал его местом, «где отдавались почести умершим и приносились жертвы душам усопших».²⁸⁵¹

В 1826 г. были проведены раскопки кургана, расположенного «в некотором отдалении» от Алтын-Обы. В Керчи ходили слухи, что один из таможенных служащих, разрушив часть свода для добычи хорошо обработанных камней, наткнулся на следы погребения. Дюбрюкс также пишет о раскопанном им склепе с полукруглым сводом, находящемся поблизости от Золотого кургана, который оказался ограбленным.²⁸⁵²

Затем работы перенесли на курган, находившийся по дороге из Керчи в Еникале, в 1.5 верстах (1.6 км) от крепости. Там обнаружили ограбленный, еще «более грандиозный» склеп, по конструкции отличавшийся от предыдущего.

Неподалеку от этого склепа открыли гробницу с останками деревянного резного ложа, чеканными золотыми пластинками в виде листиков, бронзовым литым браслетом, осколками стекла и изъеденным ржавчиной оружием. Рядом с могилой нашли фрагмент надгробной плиты с рельефным изображением головы лошади до погрудного ремня и правой руки всадника, держащего поводья.²⁸⁵³

Затем Бларамберг перенес раскопки на один из курганов на хребте горы Митридат, за пределы границ древнего Пантикапея. Один из склепов этого кургана ранее обследовал П.Дюбрюкс, «которому почти ничего не удалось… найти». Он использовал камни склепа для своих хозяйственных построек и оставил курган «в том положении, в каком мы его и обнаружили». О других находках в рапорте Бларамберга не упоминается.²⁸⁵⁴

Такая скудость находок разочаровала Бларамберга. Чтобы «с лихвой окупить все расходы», он решил раскопать «один из курганов средней величины», расположенный у городских ворот южнее (слева) от дороги, ведущей в Феодосию, что подтверждается свидетельством Ф. Дюбуа де Монпере. Швейцарский путешественник, однако, сообщает неверную дату раскопок — 1824 г. (ее повторили Г. И. Спасский, А. Б. Ашик, Ф. А. Жиль). Дюбуа сообщил, что в Керченском музее хранился перечень находок в этом кургане и что Бларамбергом был составлен план «с положением его раскопок», с которым ему так и не удалось ознакомиться.²⁸⁵⁵ Эту информацию дополняет Дюбрюкс: вокруг раскопанных в 1826 г. курганов он находил «длинные головы макрокефалов», остовы которых были «зарыты в землю без гробов и прикрыты только землею толщиною аршина в полтора [1.06 м]».²⁸⁵⁶ Более подробные сведения приведены в рапорте директора музея М. С. Воронцову и в неопубликованной статье И. П. Бларамберга, к сожалению, лишенной иллюстраций.²⁸⁵⁷

В этом кургане были открыты 4 погребения, перекрытые мощными известняковыми плитами.²⁸⁵⁸ В первой могиле погребальный инвентарь оказался разложен на некоем подобии деревянной скамейки из можжевельника или «фигового дерева» с инкрустацией. Вещи оказались перемешанными с останками обугленных костей. Характер инвентаря позволяет утверждать, что было открыто трупосожжение женщины конца I в. до н. э. Среди находок — прядь волос «очень черного цвета» прекрасной сохранности; золотой перстень с сирийским гранатом (инталия с изображением Афины со щитом в правой и копьем в левой руке); два золотых перстня меньшего размера с гладкими выпуклыми камнями без гравировки; золотая булавка с камнем, на котором вырезано изображение бабочки; серебряная окисленная булавка, «разделенная на части, окружающие маленький камень, на котором гравирована голова»; бирюзовые серьги в золотой оправе с украшениями в виде золотых маленьких Эротов; 4 шарообразные серьги из халцедона и агата; 7 резных бусин из халцедона и стекла разного цвета с дырочками и каннелюрами; 2 золотых браслета с искусно выполненным филигранным орнаментом; фрагменты терракотовой статуэтки Сераписа, покрытой голубой и розовой красками; протома «Изиды или Прозерпины» (Коры), выполненная в «лучших греческих традициях»; пара терракотовых голубок, сидящих на веретенообразной палочке; фрагменты большого ожерелья из очерненного, местами окисленного, серебра, концы которого украшены львиными головами; расколотое надвое металлическое зеркало; тонкие золотые листики (вероятно, от погребального венка); круглая золотая пластинка с индикацией монеты — «герма, на ней мужская бородатая голова, справа ветка мирта» («ветка какого-то дерева или кустарника, склоненного наподобие плакучей ивы»), слева монограмма ВАЕ;²⁸⁵⁹ две медные монеты с той же монограммой — одна с изображением «мужской головы, на обороте — крылатый змей, опирающийся на извивающийся хвост»,²⁸⁶⁰ другая — на аверсе «голова Аполлона», на реверсе изображение, аналогичное оттиску на золотой пластинке ²⁸⁶¹

Во втором, также женском, погребении с трупосожжением найдены: золотой перстень с камнем и гравированным изображением идущей Афины с щитом в руках; две круглые золотые серьги; два стеклянных «флакона или фиалы»; прядь волос «необычайно черного цвета в деревянной шкатулочке, имеющей форму чаши» (пиксиде); медная монета — на лицевой стороне «изображение бога садов с отличительными атрибутами», на обороте — «то же изображение с веткой мирта или ивы», что и на индикации монеты из первого погребения.²⁸⁶²

В третьем, несомненно мужском, погребении находились две «фиалы», или два стеклянных флакона, с птичьими косточками, медный стригиль, полностью покрытый окислом зеленого цвета, золотой перстень с инталией, изображающей козерога, из сирийского граната, тончайшая золотая пластинка в форме монеты с индикацией — «голова Пана, изображение которого можно встретить на автономных монетах Пантикапея» ²⁸⁶³

В последнем, четвертом погребении, вероятно женском, были обнаружены кусочки золотого погребального венка в виде листьев дикого сельдерея, перстень с изображением «Юноны, мечущей молнию», на сирийском шлифованном гранате выпуклой формы, золотая подвеска серьги в виде «диоты (амфоры.— И. Т.) или сосуда с двумя ручками», украшенная мелкими драгоценными камнями, две стеклянные «фиалы».²⁸⁶⁴ Бларамберг сокрушался, что из-за спешки при раскопках этого погребения рабочие не смогли использовать стальное решето для просеивания земли, почему, скорее всего, пропустили часть вещей, «скрытых в комьях земли»,²⁸⁶⁵ в том числе важнейший датирующий источник — монеты или индикации с них.

Этот курган был доследован А. Б. Ашиком в 1834 г., который «почти» снес его до основания и обнаружил еще одно погребение — «детскую каменную гробницу» с обломками разбитых «глиняных статуек» и с оригинальной по форме маленькой вазой.²⁸⁶⁶

По просьбе директора музея И. П. Бларамберга М. С. Воронцов предложил керченскому городскому архитектору А. Дигби снять «планы и фасады» двух «подземельных сводов» в раскопанных курганах близ Алтын-Обы и по дороге в Еникале. 25 сентября 1826 г. А. Дигби представил генерал-губернатору готовые «планы и фасады с профилями».²⁸⁶⁷ Таким образом, к отчету Бларамберга прилагались чертежи, планы и рисунки всех открытых погребальных сооружений и инвентаря, до сих пор так и не найденные в архивах.

По итогам раскопок И. П. Бларамбергом была написана оставшаяся неопубликованной статья «Description de differens objets precieux decouverts, avec d’autres antiquites pres de Kertch, dans un terre funeraire des Panticapeens, contenant 4 tombeaux» co ссылками на «раскрашенные» рисунки. Ее рукопись сохранилась в двух редакциях в материалах Одесского общества истории и древностей.²⁸⁶⁸ 2 декабря 1826 г. Бларамберг писал М. С. Воронцову в Лондон, направляя вторую редакцию своего исследования: «Я беру на себя смелость послать Вашему сиятельству рукописный экземпляр объяснения предметов, открытых в ходе моих последних раскопок в Керчи. Он содержит некоторые необходимые изменения, и тот, который я имел честь представить госпоже графине (Е. К. Воронцовой.— И. Т.), подлежит замене этим».²⁸⁶⁹

Первая редакция статьи скорее приближена к полевому отчету (нумерация погребений мною приводится по первой редакции) и содержит лишь осторожные исторические выводы.²⁸⁷⁰ Вторая редакция полна наукообразных рассуждений, в ней изменена нумерация могил (так, четвертое погребение стало первым), встречается путаница в перечнях вещей и принадлежности их к определенному комплексу (остается неясным, в какой именно могиле — первой или второй — найдена прядь волос «необычайно черного цвета»), а также в функциональной интерпретации находок. Так, стригиль из третьего погребения (во второй редакции — четвертого) с течением времени превратился в lituus (загнутый авгурский посох, жезл).

На основании находок монет и золотых индикаций с монограммой ВАЕ Бларамберг выдвинул гипотезу о принадлежности первых двух погребний времени правления царя Евмела (во второй редакции он относит их соответственно царице и любимой наложнице Евмела), а третью гробницу приписывает самому Полемону I.²⁸⁷¹

По мнению главного авторитета того времени в области античной нумизматики Т. Э. Ми-онне, монеты с монограммами ВАЕ и BA-EY принадлежали Митридату VI Евпатору, ВАР — Рискупориду, ВАК — Котису I и т. д. Полемизируя с французским нумизматом, Бларамберг высказался за то, что монограммы ВАЕ и BA-EY принадлежали Евмелу.

Антикварий подробно разбирает известные к тому времени медные монеты с монограммой ВАЕ из собраний графа Перовского, И. А. Стемпковского и своего собственного. Все они на лицевой стороне имели изображение «головы Аполлона», на оборотной — монограмму ВАЕ, и по типам изображений распадались на следующие 6 групп: 1. Протома коня;²⁸⁷² 2. Про-тома «барана»;²⁸⁷³ 3. «Базилик или дракон, опирающийся на извивающийся хвост»;²⁸⁷⁴ 4. «Герма, впереди ветка мирта»;²⁸⁷⁵ 5. Треножник;²⁸⁷⁶ 6. Собака, повернувшая голову .²⁸⁷⁷ И. А. Стемпковский являлся владельцем еще одной монеты, на лицевой стороне которой было «изображение льва, над ним звезда», а на оборотной — «двойная ветвь мирта или лавра в короне».²⁸⁷⁸ Принадлежность этих монет одному времени и одному правителю у Бларамберга сомнений не вызывала.

Как известно, вопрос о времени выпуска, принадлежности монет и значении монограммы ВАЕ достаточно дискуссионен до сих пор и составляет «одно из наиболее загадочных явлений в боспорской нумизматике».²⁸⁷⁹ А. Л. Бертье-Делагард и М. И. Ростовцев отнесли время выпуска таких монет к рубежу нашей эры.²⁸⁸⁰ А. Н. Зограф разделил их на три группы и датировал первую 17—14 гг. до н.э., вторую и третью — 8 г. до н.э.—10 г. н.э., т.е.первым и вторым правлением Динамии.²⁸⁸¹ В. А. Анохин несколько расширил хронологические рамки выпуска подобных монет: первую серию он отнес к правлению Полемона, вторую — к правителю, ставившему монограмму ДУМ, третью — ко второму правлению Динамии, четвертую — к правителю с монограммой КАЕ, т. е. с 14/13 г. до н. э. до 9/10 г. н. э.²⁸⁸² Н. А. Фролова полагает, что выпуск меди первой группы с монограммой ВАЕ относится либо ко времени после заключения брака Динамии с Полемоном, либо чекан принадлежит неизвестному правителю Боспора после смерти Динамии, оспаривавшему у Полемона право на боспорский престол, т. е. к периоду после 12 г. до н. э., до воцарения Аспурга. В этой монограмме она предлагает видеть имя чиновника, ответственного за чекан медных монет. ²⁸⁸³

Таким образом, раскопки Бларамберга и Дюбрюкса 1826 г., о которых до сего дня практически отсутствовала информация в научной литературе,²⁸⁸⁴ обнаружили, скорее всего, семейную усыпальницу с трупосожжениями какой-то пантикапейской семьи рубежа эр — конца I в. до н. э.—начала I в. н. э., так как индикации на золотых пластинках, несомненно, одновременны монетам.

1827 г. В этом году Бларамберг проводил раскопки пантикапейских курганов, которые, вероятно, не дали каких-либо интересных находок — сведения о них до нас не дошли. Он жаловался на дороговизну рабочей силы — в 1827 г. цены на оплату труда рабочих возросли наполовину и доходили до 1 р. 30 к. в день. Директор музея занимался главным образом историко-археологическим обследованием Керченского полуострова с целью локализации древних городов и поселений Европейского Боспора: «С некоторых пор я много работаю над подготовкой к будущим исследованиям, которые предполагаю осуществить в тех же самых местах,., чтобы проверить местоположение древнего… Китея, о котором я предполагаю, согласно указанию в стадиях анонимного автора перипла Понта Ексинского, что развалины его есть те, что видны примерно в 6 верстах на юго-запад от мыса Такиль (Такиль-Бурун), который, по всей вероятности, тот самый мыс, на котором был расположен… город Акра, о котором говорит Страбон и другие древние авторы», — писал он М. С. Воронцову 9 января 1827 г. В другом письме от 19 марта 1827 г. Бларамберг сообщает: «Кажется мне удалось установить.., что место, которое современные географы указывают на основании неясной и неточной карты Птолемея как место древней Нимфеи, есть то место, где существовал порт Европейский Киммериум. Я написал маленькое исследование страниц на 20, где изложил мои предположения о местонахождении города Тиритаки и порта Нимфей. Разыскания, которые я собираюсь осуществить на местности, начиная с Керчи до соленого озера Атал-Алчин, примерно в 6 верстах от Опука, должны подтвердить или опровергнуть эти мои предположения». Результаты этих исследований, охвативших территорию от маяка, расположенного в четырех верстах к северу от Еникале, до «древнего порта Киммериум, в древности находившегося на восток от залива, а сейчас отгороженного земляным наносом и представляющего сегодня соленое озеро Элькен», обобщены в специальной посмертно опубликованной статье,²⁸⁸⁵ снабженной картой и несколькими «приблизительными» планами городищ, которую он отправил графу при письме от 4 ноября 1827 г. ²⁸⁸⁶

Из документов известно, что в 1827 г. Бларамберг провел раскопки для изучения стратиграфии Узунларского («Акосова», или, как он называл его, Асандрова) вала, пересекающего в ширину Керченский полуостров, начиная от солончакового озера Атал-Алчина до Азовского моря. Близ почтовой станции Султановка, расположенной на дороге из Керчи в Феодосию и пересекающей вал, он приказал заложить три траншеи или разреза во всю ширину «ограды» и ее рва. Ров, по Бларамбергу, имел ширину 20 аршин (14.2 м), а сам вал 40 аршин (28.4 м). При прокладке первой траншеи были обнаружены остатки стены или фундамента, составленного из «грубых» камней, «наваленных без всякой системы, т. е. положенных один возле другого или один на другой… Сия кладка представлялась как начало или основа ограды и придавала крепость и прочность земле, наваленной сверху и составлявшей дополнение ограды». Во второй траншее обнаружили «признаки» стены или фундамент какого-то строения из тесаных камней, сложенных без раствора «по системе кладки камней одного на другой парал-лелограмической формы». В третьей траншее, помимо «признаков» такой же стены или фундамента из тесаных камней, была найдена «кладка гемисферической формы». Последнее обстоятельство дало повод Ф. А. Жилю два десятилетия спустя сделать вывод: «Эта конструкция как бы показывала, что на сем месте ретраншемент был подкреплен полукруглыми башнями, которые как будто прикрывали ограду и защищали анфиладою ров» (рис. 81).²⁸⁸⁷

1829 г. 13 марта при добыче глины близ Замостского кордона²⁸⁸⁸ в степи на окраине Керчи, «на открытом и ровном месте» рабочие-каменщики случайно открыли три гробницы сряду, «поверх» которых обнаружили 10 небольших терракотовых статуэток, 6 ваз разной величины (2 «вазы самой красивой формы, с редкими изображениями»), множество мелких предметов из кости, стекла и перламутра, большей частью женских украшений. Открытые древности собрали городской архитектор А. Дигби и купец 1-й гильдии из Одессы С. Томазини для передачи в Керченский музей древностей.²⁸⁸⁹

Через месяц близ того же места «обвалившаяся земля открыла следы стены, построенной из больших камней, и ясно означившей существование вблизи древней гробницы». Узнав об этом, И. А. Стемпковский строго запретил посторонним лицам подходить к развалинам, но из-за удаленности от города обеспечить надлежащую охрану памятника городская администрация не смогла. Через некоторое время обнаружили, что ночью кто-то пытался проникнуть в гробницу — часть больших камней, которые невозможно было приподнять, оказалась разрублена топором. Чтобы предупредить расхищение памятника, Стемпковский приказал немедленно начать раскопки под надзором П. Дюбрюкса.²⁸⁹⁰ Последний пишет, что курган был средней величины, и у его подножия на глубине 1 аршин (0.7 м) под землей была открыта небольшая стенка, сооруженная из блоков отесанных камней, вероятно, крепида. Начав снимать землю с вершины кургана в его центре, достигли глубины в 5 аршин (3.5 м). Окружающие, в том числе рабочие, советовали Дюбрюксу прекратить работы, когда раскопки достигли материка. Однако, «следуя внутреннему голосу», Дюбрюкс продолжил работы, и на глубине 2.5 саженей (около 5.3 м) была обнаружена каменная «большая древняя гробница из огромных тесаных камней», наполненная водой из родника, «открывшегося», вероятно, в древности уже после построения склепа. Среди погребального инвентаря, сильно попорченного водой, — небольшое золотое ожерелье из дутых золотых шариков, две «прекрасные» вазы — краснофигурная ойнохойя с изображением быка, приносимого в жертву, и арибаллический лекиф «с выпуклыми фигурами, лепной работы, представляющими последние минуты царя Приама, по взятии Трои, и пленение Гекубы», а также ряд мелких предметов. Раскопки этого кургана обошлись всего в 48 р., а стоимость двух найденных здесь ваз, по подсчетам Дюбрюкса, доходила до 400 р.²⁸⁹¹ В рапорте И. А. Стемпковского М. С. Воронцову и описании П. Дюбрюкса наличия костяков не отмечено. Судя по документам и опубликованным А. Б. Ашиком и Ф. Дюбуа де Монпере рисункам находок, был открыт склеп первой половины IV в. до н. э.²⁸⁹²

В том же году И. П. Бларамберг раскопал курган по дороге из Керчи в Еникале с богатым склепом и открыл плиту с изображением «сцены похищения Коры Плутоном».²⁸⁹³ Никаких дополнительных сведений о раскопках этого кургана мне обнаружить не удалось. М. И. Ростовцев использовал альбом рисунков М. И. Бларамберга, прилагавшийся к отчету о раскопках его отца и до революции хранившийся в собрании ООИД. Известно лишь, что в 1829 г. одесский антикварий потратил на раскопки 457 р. 25 к. из сумм, ассигнованных правительством на охрану древностей Тавриды в 1822 г.²⁸⁹⁴

ГЛАВА 15

ТАМАНСКИЙ ПОЛУОСТРОВ

История археологических исследований на Таманском полуострове неоднократно привлекала к себе внимание ученых. Раскопки конца XVIII—первой половины XIX в. подробнейшим образом освещены в известных монографиях К. К. Гёрца, использовавшего рапорты об отчетах А. Б. Ашика, Д. В. Карейши, К. Р. Бегичева, А. Е. Люценко и др.²⁸⁹⁵ Однако тех, кто пользуется книгами Гёрца, хотелось бы предостеречь — многие важные детали описаний погребальных комплексов в изложении московского профессора опущены, так как Гёрц как типичный представитель эстетствующей археологии посчитал их второстепенными.^{2896 2897}

Тем не менее историк искусства, археолог, публицист, беллетрист Карл Карлович Гёрц (1820—1883) внес большой вклад в изучение Таманского полуострова. Он родился в Москве в купеческой семье — выходцев из Швеции и Восточной Пруссии. Гёрц учился во французском пансионе О. Гэ, Московской практической академии коммерческих наук (1835—1839) и на философском факультете Московского университета (1840—1844), являлся учеником Т. Н. Грановского и Д. Л. Крюкова. Затем в течение года он учитель и воспитатель в семье гр. В. А. Мусина-Пушкина в Гельсингфорсе, где познакомился с проф. Я. К. Гротом и П. А. Плетневым. В 1845—1846 гг. Гёрц издал ряд статей в журнале «Современник». В течение 6 лет он служил в Петербурге домашним воспитателем князя Н. И. Салтыкова, племянника гр. С. Г. Строганова. В 1851 г., получив от князя пожизненную пенсию, Гёрц путешествовал по Западной Европе для совершенствования образования и изучения памятников искусства. Вернувшись в Россию в 1856 г. и поселившись в Москве, он начал преподавательскую деятельность доцентом (1857— 1863, 1870—1873), приват-доцентом (1863—1870), экстраординарным (1873—1881), ординарным (1881—1882), заслуженным ординарным (с 1882 г.) профессором археологии и истории искусства Московского университета, одновременно являлся заведующим Археолого-нумизматическим кабинетом университета, хранителем Отделения изящных искусств и древностей Румянцевского музея (1862—1883). Гёрц — магистр (1870), доктор (1873) истории искусств; почетный вольный общник Академии художеств (1862); действительный член Русского археологического общества (12 января 1870), действительный член (1860) и секретарь (1860—1865) Общества любителей художеств и многих других научных обществ. Многие годы ученый вел в «Московских ведомостях» отдел археологических и художественных новостей, сотрудничал с рядом журналов. В 1858 г. Гёрц принял русское подданство, незадолго до смерти получил чин действительного статского советника (1882). В 1859 г. по заданию Археологической комиссии Гёрц проводил раскопки на Таманском полуострове, являлся одним из ближайших сотрудников А. С. Уварова при создании Московского археологического общества и был деятельным действительным членом (1864) общества — секретарем (1864—1872), товарищем председателя (1872—1883); как член редакционного комитета редактировал его труды. Скончался в Москве.З

Ученые начала XX в. — М. И. Ростовцев^{2898 2899} и Ю. Ю. Марти²⁹⁰⁰ — ввели в научный оборот значительное число документов из архивов Петербурга и Керчи по истории археологического изучения Азиатского Боспора. К сожалению, до сих пор не издан фундаментальный труд Я.М. Паромова — созданная на новой методической базе археологическая карта Таманского полуострова с привлечением современного картографического и аэрофотосъемочного материала. Правда, из работ предшественников наибольшее его внимание привлекли исследования второй половины XIX—XX в.²⁹⁰¹ Таким образом, остается слабо изученным начальный период археологического изучения азиатского берега Боспора Киммерийского, о котором известно лишь из немногих отрывочных упоминаний путешественников. Дополнить уже известные сюжеты новыми фактами позволяют архивные материалы той эпохи.²⁹⁰²

«Полуостров Таман» был присоединен к России в 1770-х гг. в результате русско-турецких войн: в 1771 г. турецкая крепость Хункала была взята русскими войсками и отошла к России по Кючук-Кайнарджийскому миру 1774 г. В 1792 г. императрица Екатерина II даровала эти земли запорожским казакам, положив начало Черноморскому казачьему войску. Согласно привилегиям, дарованным царскими грамотами от 30 июня 1792 г. и 16 февраля 1801 г., все «угодья» передавались в полное владение и распроряжение войска, исключая земли крепостей Фанагория и при р. Кубани.²⁹⁰³ Активное возведение крепостей и станиц потребовало большого количества строительных материалов. Самым простым способом их добычи оказалась ломка камня из руин древних построек. С хозяйственными, строительными и фортификационными работами связаны первые археологические открытия на полуострове.

Нехваткой строительных материалов объясняются распоряжению! и приказы А. В. Суворова о добыче камня для возведения Фанагорийской крепости близ ст. Тамань (1778), получившей свое название в честь античного города, реально находившегося в 3 км к западу от нынешней ст. Сенной Темрюкского района Краснодарского края. В ордере от 26 февраля 1792 г. судьи Черноморского казачьего войска А. А. Головатого начальнику Черноморской флотилии полковнику С. Л. Белому предписывается «с имеющихся в городе Измаиле и селении Старой Килии на гробовчицах мраморных камней широких взять на каждую лодку сколько можно побольше и употребить старание и труды доставить оные сюда».²⁹⁰⁴ Следовательно, на Тамань свозился камень из других районов Северного Причерноморья. Аналогичен по сути более поздний приказ от 13 мая 1793 г. С. Л. Белого, к тому времени уже командующего войсками, всем полковникам и старшинам о собирании камней и мраморов для строительства новой крепости в Тамани и запрещении ломки камня (документ № I).²⁹⁰⁵

Смысл этих распоряжений у современного человека может вызвать чувство недоумения. Не отрицая господствовавшего в то время утилитарного, потребительского отношения к памятникам археологии, когда руины зачастую использовались в качестве каменоломен, мраморы пережигались на известь, монеты и изделия из драгоценных металлов переплавлялись в слитки и т. п., следует все же учитывать, что на землях, недавно включенных в состав Российской империи, еще не существовало ни одного музея древностей, частные коллекции на юге России только формировались. В приказе А. В. Суворова недаром обращается внимание на древние «мраморные камни и другие древние вещи, имеющие на себе достопамятные знаки». В конце XVIII в. заделка в стены новых построек античных надписей, рельефов и архитектурных деталей считалась надежным средством их сохранности для будущих поколений. Так, П. С. Паллас, посетив Еникале, настоял на вделывании в стену крепости нескольких древних камней, осмотренных им в доме коменданта.²⁹⁰⁶ При А. В. Суворове на берегах р. Кубани «рядом с древними военными земляными укреплениями, которые являются римскими по традиции данной местности», на месте, где был построен Екатеринодар, открыли мраморную «колонну» (беломраморный столб), ствол которой был покрыт многочисленными сарматскими знаками. Ее изображение и размеры приведены в книгах Марии Гатри (рис. 4) — высота 9 английских футов (2.7 м), 4 фута по окружности (1.2 м), А. Н. Оленина, Карла Риттера и П. И. Кёппена. Мэтью Гатри, посчитавший памятник столбом, определявшим границу Боспор-ского царства, просил переводчиков иностранного корпуса попытаться расшифровать странные письмена на суворовской колонне, но, как и следовало ожидать, кроме заключения о сходстве «таинственных знаков» с китайскими иероглифами и буквами татарского, турецкого и персидского алфавитов, вразумительного ответа не получил.²⁹⁰⁷ Впоследствии памятник, ставший известным как «кубанский лугамор», которого считали то «египетскою древностью времен Сезострисовых, то Левконовою псифисмою», был перевезен в Петербург к кн. Г. А. Потемкину, а затем — княжною Еленою Радзивилл в имение князей Радзивиллов Аркадию и оказался в г. Пулавы (Польша).²⁹⁰⁸ В своем путевом дневнике 1823 г. П. И. Кёппен привел изображения креста и списал находящиеся на столбе надписи. Он правильно посчитал, что памятник нельзя относить к догеродотовым временам, как полагали предшествующие издатели, так как изображения большого и малого крестов датирует его эпохой раннего христианства.²⁹⁰⁹

А. В. Суворова, вероятно, не обошло известие об открытии командиром егерского батальона премьер-майором X. К. Розенбергом в 1792 г. Тмутараканского камня, найденного солдатами на городище Тмутаракани и уложенного у входа в казарму в качестве порога (рис. 7). Показательна дальнейшая судьба памятника. Командир Черноморской флотилии П. В. Пустошкин отправил камень в Севастополь адмиралу Н. С. Мордвинову.²⁹¹⁰ Екатерина II узнала о находке в 1793 г. и приказала вернуть памятник в Тамань.²⁹¹¹ По настоянию таврического вице-

губернатора К. И. Таблица вокруг камня соорудили ограду, на что пошло 3.5 кубических сажени камней, 75 возов глины, 15 возов песка, а для охраны поставили караульных.²⁹¹² Первоначально «монумент» возвели в версте от станицы близ разрушенного фонтана, «между частыми песчаными курганами и на самом низменном месте», где его осматривал И. М. Дерибас.²⁹¹³ Однако «из-за удаленности» места редко кто приходил к нему «любопытствовать». А. А. Го-ловатый предложил переместить надпись к только что построенной в Тамани церкви Покрова Пресвятой Богородицы, в саду которой следует возвести «монумент не таковым планом, каков ныне есть тесен, внутри темно, но так, чтобы оный камень лежал на средине оного монумента на 4 каменных столбах, как бы на эшафоте с порядочною крышею откровенно, дабы вся надпись деяний князя Глеба без трудности любопытствующим видна была, при этом же для его и ради церкви единоместный караул существовать может».²⁹¹⁴ Землемер Самбулов выполнил план нового «монумента», и летом 1795 г. Тмутараканский камень был перенесен за ограду церкви.²⁹¹⁵

В августе 1803 г. памятник осмотрел архитектор Н. А. Львов. В ограде церкви хранились беломраморные львы, «мрамор времен греческих гегемоний» с надписью и барельефом «в виде двух крылатых гениев с лавровыми венками в руках», обломок античной статуи (половина торса воина «в латах и одеянии»), две «генуэзские» капители. Собрав находки воедино, Н. А. Львов водрузил «памятник древней русской истории» в приделе фанагорийского храма. Основанием памятнику служили «генуэзские» капители, сверху их прикрывал Тмутараканский камень, выше помещался барельеф «с крылатыми гениями». Композицию венчал торс воина античного времени. На обломке колонны Львов высек надпись, завершающуюся словами: «Свидетель веков, послужил… к обретению исторической истины о царстве Тмутараканском, найденный 1792 … из былия извел Львов-Никольской 1803…». В дорожной тетради архитектора сохранился рисунок одного из львов с обозначением размеров (рис. 10), обломка мраморного греческого барельефа, «из Фанагории привезенного и в церкви Таманской оставленного 1803 авг. 17» (рис. 14). Там же запечатлено место, где найден Тмутараканский камень (рис. 7).²⁹¹⁶

П. П. Свиньин, осмотревший Тмутараканский камень в 1825 г., высказал сомнения в его подлинности: «Должно… заметить, что ни прежде, ни после сего камня не отыскано в местах сих ничего с русскими словами, между тем как бесчисленное множество попадается камней и вещей с греческими надписями. […] Кроме сего камня, в таманской Свято-Покровской церкви есть значительное собрание памятников, принадлежащих древней Фанагории, как-то: 1) две коринфские капители необыкновенного вкуса; 2) бюст воина; 3) два обломка колонн из архиплажского мрамора; 4) три колонны по 4 аршина [2.8 м]; 5) шесть белых плит паросского мрамора; 6) стержень колонны из серого гранита; 7) эллинский надгробный памятник; 8) сероватого мрамора куб с надписью; 9) таковой же обломок надгробного монумента с надписью; 10) шесть кусков разного порфира, базальта и гранита; 11) два обломка коринфских колонн; 12) колоссальный лев. Подобные обломки находятся и по многим здешним домам и хуторам».²⁹¹⁷ П. И. Кёппен, вторично приехавший в Тамань 28 июля 1829 г., осмотрел древности в ограде церкви Покрова Пресвятой Богородицы и высказал любопытные полемические соображения о невозможности фальсификации Тмутараканского камня в XVIII в.: «Могли ли, спрашиваю, в 1792 году, когда сей камень сделался известным, — могли ли тогда уже иссечь надпись, столько соответствующую.., по начертанию букв, правилам нашей палеографии; тогда, когда и слово палеография едва ли когда-либо произносилось у нас вне стен академических. Лучшим доказательством, что палеография для нас есть предмет еще совершенно новый, служит то, что точное знание оной не входило даже в круг пространных сведений первенствующего нашего писателя…— историографа Карамзина».²⁹¹⁸

Л.щ/а лат пац цинше wcrnwww

елл+ti и 4га^>*< хдг*аХ^> •*ЛчЛ’£л> £f’Z^^f

faurft Жа.’НЛЯ Нс

Рис. 148. «План камня, найденного в старом городе Тамани. Снят и зделан 1811 года октября 25 дня. Снял с подлинника инженер порутчик Крамаровской». Ср.: Латышев В. В. Сборник греческих надписей христианских времен из Южной России. СПб., 1896. С. 105—107. № 99. Табл. XI (РГВИА, ф. 349, оп. 40, д. 4390, л. 1. Публ. впервые).

В РГВИА сохранился рисунок средневековой греческой надписи Евпатерия 590 г.²⁹¹⁹ и барельефа «с крылатыми гениями», который Н. А. Львов использовал в своем памятнике «русской истории». Это «План камня, найденного в старом городе Тамани. Снят и сделан 1811 года октября 25 дня. Снял с подлинника инженер порутчик Крамаровской» (рис. 148).²⁹²⁰ Еще долгие годы Тмутараканский камень и древности, собранные в ограде Покровской церкви в ст. Тамань находились на месте. Лишь в 1851 г. Тмутараканский камень поступил в Эрмитаж в составе большой партии античных и средневековых древностей Крыма и Тамани, отправленных в столицу из Керченского музея.

К числу первооткрывателей таманских древностей с полным правом можно отнести инженерного генерала Фан дер Вейде (Van der Weide), или Вандервейде.²⁹²¹ Ван дер Вейде слыл местным антикварием — Кларк писал, что дом генерала в ст. Тамань украшали два льва «в натуральную величину», а два других находились у церкви Покрова Пресвятой Богородицы; валяющиеся скульптуры львов «огромных размеров» путешественник видел и на морском берегу.²⁹²² По сообщению Е. Е. Кёлера, Ван дер Вейде скончался в Тамани, но уже после поездки Кларка, видимо, в начале 1800-х гг. Точная дата раскопок генерала в конце XVIII в. в окрестностях ст. Сенной, т. е. на некрополе античной Фанагории, неизвестна. Впервые они упомянуты у П. С. Палласа в позднейшем, сокращенном издании его путешествия (1803), где появилось такое добавление: «Потом был раскопан другой большой курган, но о найденных в нем достопамятностях я не получил точных сведений. Что в нем было найдено несколько драгоценных вещей, доказывает золотой браслет с змеиной головой грубой работы, впоследствии попавший в руки умершего в Тамани инженера ван дер Вейде».²⁹²³ Еще А. Л. Бертье-Де-лагард заметил, что в предыдущих изданиях книги (английском, немецком, французском) этот пассаж отсутствует.

Самую полную информацию о раскопках мы находим в книге Э. Д. Кларка, путешествовавшего по Тамани в июле 1800 г., цитатно повторенную Ф. Дюбуа де Монпере и К. К. Гёрцем. Английский ученый писал, что начальник инженеров в Тамани генерал Ван дер Вейде (Van-derweide) при помощи солдат гарнизона провел раскопки самого крупного кургана. Работа была нерационально начата с вершины, поэтому пришлось срыть целую гору земли. Раскопав восточную сторону насыпи, солдаты открыли вход в сводчатую камеру, выложенную насухо из хорошо отесанных блоков местного известняка. За первой помещалась вторая камера, вход в которую украшали боковые пилястры. Над сводом склепа между двумя слоями земли была обнаружена прослойка камки толщиной в 2 дюйма (5 см).²⁹²⁴ Ф. Дюбуа де Монпере полагал, что архитектура склепа и прежде всего полуциркульная форма свода говорят о том, что «постройка эта времен позднейших, после римской оккупации».²⁹²⁵ М. И. Ростовцев датировал погребение IV—III вв. до н. э., как и большинство курганов с монументальными склепами,²⁹²⁶ что подтверждается находкой чернолаковой керамики — «нескольких ваз черной глины, окруженных белыми украшениями».²⁹²⁷

Кларк сообщает, что солдаты, проводившие раскопки, похитили все ценное, что можно было спрятать, а чернолаковые вазы разбили. Правда, в примечании он далее пишет, что несколько ваз все же уцелели и были посланы в Москву. Ван дер Вейде удалось сохранить только браслет в виде туловища змеи, изогнутого по эллипсу, весом в 3/4 фунта (0.307 кг). Две головки увенчивают его концы и украшены рубинами вместо глаз. Генерал намеревался отправить украшение в императорский Кабинет.²⁹²⁸ В делах архива Государственного Эрмитажа удалось найти документы, подтверждающие получение браслета. «Две змейки, соединенные в одно хвостиками овальное кольцо наподобие браслета, коих головки с обоих концов, не соединяясь вместе, а поворотясь, смотрят одна на другую, как бы желая укусить друг друга. Сия древняя вещь из чистого золота, обложена различными гранатами, состоит по каталогу вещей в Эрмитаже под № 165, поднесена государю императору Павлу I генералом Корсаковым²⁹²⁹ в 1800 г., имеет в себе весу 56 золотников [238.896 г] чистого тонкого золота.., по своей древности и редкости она не может быть оценена так, как другие вещи по той причине, что все древние вещи имеют идеальную неограниченную оценку, зависящую по большей части от знатоков и любителей древности. Я полагаю, что сия вещь стоит более 3000 рублей».²⁹³⁰ Документ, к сожалению, не подписан. Он, вероятно, был составлен или начальником I отделения Эрмитажа акад. Е.Е. Кёлером, или хранителем II отделения Ф. А. Бруни. В 1854 г. по докладной записке помощника хранителя II отделения Б. В. Кёне браслет был передан в I отделение и стал храниться «в одной из витрин эрмитажного кабинета государыни императрицы». Б. В. Кёне писал, что браслет был найден «в царствование императрицы Екатерины II генералом Фан-дер-Вейде на острове Тамане, в кургане близ станции Сенной, находящейся на месте древнего города Фанагории». ²⁹³¹

Когда же происходили раскопки кургана Ван дер Вейде? В июле 1793 г., «ради обозрения любопытства местоположений», Тамань посетил граф И. О. Потоцкий.²⁹³² Э.Д. Кларк упомянул о том, что Потоцкий «кистью записал свою фамилию на поверхности свода» погребальной камеры кургана Ван дер Вейде, и выразил надежду, что граф когда-нибудь опубликует некоторые детали и замечания о раскопках памятника и найденных вещах.²⁹³³ П. С. Паллас, объезжавший Тамань в августе 1794 г.,²⁹³⁴ об этом факте не говорит ни слова. Видел ли П. С. Паллас курган Ван дер Вейде? Скорее всего, нет. В литературе высказывалось мнение, что один из описанных Палласом курганов с точным обозначением размеров и есть курган Ван дер Вейде,²⁹³⁵ однако это опровергается текстом Палласа. Таким образом, раскопки кургана Ван дер Вейде проходили не позднее 1793 г.

Древнегреческие надписи Таманского полуострова были скопированы в 1796 г. и впервые анонимно опубликованы Ф. К. Биберштейном.²⁹³⁶ Одна из его статей посвящена надгробиям из Пантикапея и Гермонассы (ст. Тамань). Среди них надпись на беломраморной стеле, найденной в ст. Тамань (КБН 1077), и надпись на мраморной стеле с изображением всадника вправо и предстоящего мужчины, найденной в «розвальнях при Фанагории» (КБН 1095). В архиве Биберштейна сохранились рукописные «Заметки о древнегреческих надгробных камнях, которые находят в окрестностях Таврического пролива» — статья на французском языке в двух редакциях 1796 г. В тексте приведены выполненные пером и чернилами копии античных и средневековых надписей и рисунки надгробий, найденных в Тавриде (Керчь, Черкес-Кермен) и на Таманском полуострове (КБН 285, 496, 610, 1077, 1095) ²⁹³⁷ Не менее любопытны черновые автографы ученого-ботаника с заметками о местах находок эпиграфических памятников, составленные, вероятно, уже в начале XIX в.²⁹³⁸

Неизданной осталась другая работа Ф. К. Биберштейна, написанная на немецком языке — «Erlauterung der Strabonischen Topographie das Cimmerischen Bosphore nach den neu-esten russischen Karten von Taurien und Taman» («Объяснение топографии Боспора Киммерийского согласно Страбону по новейшим русским картам Таврии и Тамани»).^{2939 2940} В этом труде Биберштейн одним из первых поставил важнейшие вопросы палеогеографии Таманского полуострова в античную эпоху, в том числе изменение уровня Черного моря, динамики и линии берегов и лиманов, древних русел и протоков, ландшафта и в целом природной среды на протяжении тысячелетий. Автор попытался локализовать античные города и поселения на европейском и азиатском берегах Боспора Киммерийского, согласно описанию древнегреческого географа Страбона (I в. до н. э.—I в. н. э.), и составил одну из первых археологических карт Таманского полуострова (рис. 3). Так как это исследование осталось неизданным, считаю нужным ознакомить читателя с основными выводами Биберштейна.

В первой части своего труда натуралист приводит собственный перевод отрывков из 7 и 11 книг «Географии» Страбона на немецкий язык. Анализируя текст источника, Биберштейн пришел к выводу, что древний географ пользовался как минимум двумя разными периплами или устными сообщениями моряков — в первом случае (7-я книга) топография Тамани описана плывущим с запада на восток из Черного в Азовское море, от Феодосии в Пантикапей и далее в Меотиду, поэтому подробнее описан европейский берег пролива, в другом (11-я книга) наоборот — из Азовского в Черное, с востока на запад, т. е. информаторами стали моряки, приплывшие из Меотиды в Фанагорию, поэтому здесь детальнее описан азиатский берег. Соответственно, нельзя принимать на веру точность указания Страбоном расстояний от одного пункта до другого. «Пантикапей являлся перевалочной базой для товаров, приходящих со стороны Черного моря, а Фанагория для товаров из Меотийского моря», — констатирует автор.²⁹⁴⁰

Биберштейн сразу оговаривает сложность поставленной им задачи — решить вопросы исторической географии Боспора, так как «берега, особенно островов и полуостровов, в течение многих столетий неизбежно подверглись огромнейшим изменениям». Значительная часть европейского берега Керченского пролива из-за ежегодных оползней меняет очертания, но еще большей абразии и масштабным изменениям подвергаются берега Таманского полуострова. В Восточном Крыму и на Тамани «известковые скальные породы… сложены из лежащих друг на друге больших бесформенных обломков и обычно образуют беспрерывные ряды средних размеров холмов, на вершинах которых эти породы представляются обнаженными в виде огромных руин. Поэтому археолог как раз в тех местах, где он ищет следы доисторического времени, либо не находит ничего, либо находит слишком многое. Особенно многочисленны и значительны эти каменные холмы на западной стороне Керченского рейда, именно там, где несомненно следует искать древний Пантикапей».²⁹⁴¹

Натуралист констатирует, что «во всей Тамани, во всяком случае, над землей, совершенно не встречается никаких руин древнегреческого времени» в отличие от Восточного Крыма, где имеется «достаточное количество годного для стоительства камня» античной эпохи.²⁹⁴² От новой крепости Фанагория на расстоянии около 12 верст (12.8 км) до Бугаза каменные породы вообще не встречаются, а имеющийся камень тверд и непригоден для обработки. «Неудивительно, — замечает Ф. К. Маршал фон Биберштейн, — что многие разные сменявшие друг друга жители… время от времени использовали для новых зданий имевшиеся руины… Например, в стенах и башнях укреплений, построенных во времена турецкого владычества в новой Фанагории и в Темрюке, в ряду обычного строительного кирпича находят так много обломков древних колонн и карнизов, иногда и камни от памятников с весьма, правда, обезображенными древнегреческими и прочими надписями… Среди… надписей я не видел ни одной целой…». По собранным им сведениям, многие антики и надписи были вывезены в Петербург, Москву и другие города. Здесь автор приводит списки двух надписей — надгробия из Керчи, вмурованного у главного входа в церковь (КБН 23), и найденной «в руинах у новой крепости Фанагории» (КБН 1048).

Наибольшее внимание Биберштейна привлекли городища («насыпные холмы») и погребальные сооружения («холмы с урнами», слово «курган» автору незнакомо) Восточного Крыма и Таманского полуострова — «все восходящие к глубокой древности», которые легче обнаружить на азиатской стороне пролива, чем на европейской, где последние «теряются среди великого множества естественных каменистых холмов, от которых их… можно отличить с большим трудом…». Биберштейн отмечает следующие «следы древних сооружений» в окрестностях Керчи.

1. В 3 верстах в глубь Керченского полуострова за городом, «на возвышенности, известной под именем Золотая гора, видны остатки огромных круглых башен, почти 15 сажень [32 м] в диаметре. Эти башни были возведены из вырубленных камней, почти кубической формы, углы которых, однако, с течением времени довольно сильно округлились. От одной из этих расположенных рядом друг с другом башен, которая находится немного дальше в сторону суши, проходит старый земляной вал и ров, тянущийся на много верст по прямой линии на восток. Почти посередине он образует своей вершиной угол, поворачивая в сторону моря, и потом опять по прямой выходит к цепи каменистых холмов», однако часть вала, идущая к морю, «сильно повреждена». 2. На восточной оконечности Керченского рейда, напротив Еникале видны «лучше сохранившиеся остатки круглой башни диаметром около 3 саженей. Она также была построена из вырубленных камней почти кубической формы, углы которых хорошо сохранились еще и до сего дня». Имеется в виду курган с крепидой на акрополе Мирмекия, подробно описанный Дюбрюксом, где в 1834 г. А. Б.Ашиком были открыты два мраморных саркофага. 3. «За пределами пролива, не далее, однако, чем в 10 верстах [10.6 км] от его западного устья, на горе Апук, расположенной у моря, которая вообще выделяется своей формой, большим нагромождением каменных пород и множеством пещер внутри, видны четкие следы поднимающихся по прямой линии в гору стен, толщиной примерно в одну сажень. Хотя сейчас эти стены более не возвышаются над наклонной плоскостью горы, тем не менее стены можно отчетливо проследить по их прямолинейному направлению».²⁹⁴³ Таким образом, внимание натуралиста привлекли мощные оборонительные сооружения Киммерика, позднее подробно описанные и графически зафиксированные Дюбрюксом.

Все отмеченные Биберштейном на азиатском берегу пролива группы городищ и курганов зафиксированы на приложенной карте (рис. 3): под литерой а «холмы» у крепости Фанагория близ ст. Тамань;²⁹⁴⁴ b — у Кубанского (ныне Кизилташского) лимана, недалеко от устья Ки-зилташского лимана (ныне лиман Цокур), со стороны р. Кубани;²⁹⁴⁵ с — «на горе, где был расположен древний Темрюк»;²⁹⁴⁶ d — близ берега моря, в 2—3 верстах от Северной косы (Чушки) в глубь материка и близ того же места;²⁹⁴⁷ е — на берегу, за той же косой;²⁹⁴⁸ f — в разных местах вдоль побережья, «там, где расположен холм, знаменитый недавно произошедшим извержением», т. е. Куку-Оба, извержение которой, описанное Палласом, случилось в 1794 г.;²⁹⁴⁹ g — по дороге в Темрюк, примерно в 30 верстах вдоль берега.²⁹⁵⁰

Ко времени существования Тмутараканского княжества автор правильно отнес памятники средневековья, отмеченные на карте литерами а, с, g. «Насыпные холмы», помеченные буквой g, протянулись вдоль берега, почва которого была насыщена черепками, костями, стеклом, углями и т. п., точно так же как у современной крепости Фанагория (хазарская Таматарха— древнерусская Тмутаракань). «На холмах валяются… камни, которые весьма часто находят в руинах новой Фанагории, в особенности яйцевидные куски гранита разного вида и обломки белого мрамора. Недалеко от этого самого места несколько лет тому назад в одном холме обнаружили просторное сводчатое сооружение продолговатой формы, облицованное тесаным камнем. Впрочем, ничего примечательного в нем не оказалось. Поскольку в нем нигде не было никакого отверстия, то, по-видимому, оно не могло иметь никакого иного предназначения, кроме места захоронения. Однако, по-моему, его нельзя относить к глубокой древности». Скорее всего, Биберштейном описан разграбленный античный склеп.

К древнейшим сооружениям Тамани автор отнес «холмы» d, е, f. Среди них на взгляд автора наиболее примечателен один, стоящий на берегу и наполовину обрушившийся в море: «В его разрезе кое-где видны тесаные камни почти кубической формы и огромное количество черепков керамических сосудов, многие из которых необычайной величины. И весь берег здесь усыпан таким количеством черепков, какого я нигде не видел. В местах, где столь велика вероятность открыть что-то примечательное, могущее, по крайней мере, способствовать определению эпохи, к которой относятся подобные насыпные холмы, стоило бы попытаться предпринять раскопки». Речь идет о поселении Батарейка 1, позднее описанном Палласом почти теми же самыми словами.

Погребальные памятники, т. е. курганы, согласно Биберштейну, можно легко отличить благодаря их правильной конической форме. Их много по обеим сторонам Керченского пролива, но больше всего на равнине близ Керченской гавани, между Золотым курганом и восточной оконечностью Керченского рейда. На азиатском берегу курганы больших размеров находятся поблизости от крепости Фанагория (цепи курганов, идущие от Таманского городища на запад к мысу Тузла и на юго-восток к Соленому озеру), и недалеко от Бугаза в глубь материка за соленым озером (цепь курганов, идущая в восточном направлении от современного пос. Артющенко к Веселовке, или от Соленого озера к устью лимана Цокур); около устья Кизилташского лимана и вдоль самого лимана (вдоль северного берега лимана Цокур, в том числе курганы Большая и Малая Близницы); рядом с Южной косой (курганный некрополь Корокондамы у мыса Тузла); кое-где близ побережья от Темрюка вплоть до Северной косы (вдоль древней дороги от Киммерийского вала, расположенного у восточного угла Таманского залива в северо-западном направлении до основания косы Чушка и северной переправе через пролив). «При раскопках в таких холмах находят большое число урн, но почти всегда раздавленных, большей частью между горизонтальными слоями морских водорослей. Совершенно целые урны попадались мне редко», — заключает автор.

Отправной точкой для своих географических реконструкций натуралист принял древнее устье Кубани (Гипаниса, Антикитаса) — заросшую камышом низину около Темрюка, соединяющуюся с Темрюкским или Афтониским (Ахтанизовским) лиманом, выходящим к Азовскому морю, к востоку от античного и средневекового поселения Голубицкое 1. «Это устье Кубани или Антикетаса является отправной точкой для топографии в соответствующем месте 11-й книги Страбона: если теперь предположить, что расстояние между Кимбрийским поселением и этим устьем считается от того пункта, где заканчивается… упомянутая низина, каковой пункт, возможно, находился еще выше от отдельно стоящего в низине холма, на котором располагался древний Темрюк, то тогда это местечко попадает на закругленный угол (мыс Пекла), где побережье меняет свое направление и начинает вытягиваться в сторону морского пролива». Биберштейн предполагал, что во времена Страбона большая часть кубанских вод вытекала в Азовское море, но в его время «происходит как раз обратное. Быть может именно благодаря этому часть побережья, простиравшаяся раньше далеко вперед в море, оказалась под водой».

Упомянутую Страбоном сторожевую башню клазоменцев (Strabo., XI, 2, 4), расположенную между северным древним устьем Гипаниса и Азиатским Киммериком, Биберштейн локализует близ последнего пункта, «на маленьком мысу, который виден неподалеку от вышеуказанного угла, несколько позади» (мыс Пекла). Башня, по его мнению, служила ориентиром для моряков при входе в пролив. «Отделенный валом и рвом полуостров (современный Фон-таловский полуостров), на котором… находился Киммерик, не может быть ничем иным, как либо участком, который с одной стороны отделен от Северной косы (Чушки) узкой бухтой от полосы, на которой находится упомянутый выше холм, ставший известным благодаря извержению (Куку-Оба), а с двух других сторон окружен проливом и Азовским морем (см. на карте А. А.); либо тем же самым участком, включая упомянутую полосу с известным холмом и сравнительно большую полосу на другой стороне вдоль берега Азовского моря в сторону Темрюка (см. на карте В. В.). Правда, в том и другом месте уже нельзя увидеть четких следов вала, идущего от одного моря к другому… Поселение Ахиллеос оказывается совсем близко к Северной косе и располагается уже внутри пролива, почти в его устье». Автор предположил, что «насыпные холмы», обозначенные буквами d—е, являются остатками Ахиллия, так как «на самой Северной косе» этот пункт искать не следует: «Совершенно невероятно, чтобы древние, которые намного меньше, чем мы, строили на песке — и менее всего храмы своих героев, — пришли бы к странной мысли избрать своим местожительством низкую безводную Северную косу, состоящую сплошь из куч песка, но подвергающуюся частым затоплениям с моря». Следовательно, согласно Биберштейну, «Ахиллеос — насыпной холм выше Северной косы», а «Кимбрийское поселение — тупой угол, где побережье на одной стороне простирается к проливу, а на другой открывается в сторону Азовского моря»,²⁹⁵¹ «Клазоменская сторожевая башня — небольшая оконечность недалеко от того угла, дальше в Азовском море».²⁹⁵²

Для моряка, плывущего из Азовского моря через пролив, сразу видна оконечность, к которой примыкает Южная (ныне Тузлинская) коса: «Она не только ограничивает с этой стороны на большом пространстве перспективу, но также и побережье позади нее совершенно меняет свое направление, выходя постепенно к Черному морю». Эту точку, бросающуюся со всех сторон в глаза, Биберштейн предположительно называет памятником Сатира — «холмом Сатироса».²⁹⁵³ «Довольно странно, что как раз на этом выступе еще и сегодня находится насыпной холм, весьма сильно отличающийся от других близлежащих каменистых холмов, лишь частично выходящих на эту оконечность. Холмы с урнами (курганы.— И. Т.) ничем особенным не выделяются. Их основание составляет в окружности приблизительно 175 шагов. Однако у новой Фанагории находят немало подобных холмов, окружность которых намного превышает 200 шагов. Поэтому более чем сомнительно, что это есть настоящий холм Сатироса, который, возможно, уже несколькими столетиями раньше погрузился в море вместе с частью весьма нестабильного берега». Если предположить, что памятник Сатира локализуется в этом месте, то он, возможно, находился в районе полосы за Северной косой, где лежит Куку-Оба. Следовательно, остатками этого поселения могли бы быть «насыпные холмы», помеченные на карте под буквой /. «Возможно, от поселения Патреос, которое Страбон без точных указаний помещает вблизи памятника Сатироса, берут свое происхождение курганы с урнами, которые кое-где встречаются в окрестностях Южной косы».²⁹⁵⁴

Таким образом, согласно Биберштейну, памятник Сатира локализуется на «углу над Южной косой» (близ мыса Тузла), Патрей — на прилегающей к ней местности, «Парфени-он — береговой участок, на котором расположен холм, известный благодаря своему извержению» (поселение Береговой 4). Корокондаму автор локализует в 26—28 верстах от Патрея, на побережье Черного моря, примерно в двух верстах (2.1 км) вверх или вниз от устья Кубанского (Корокондамского, ныне Кизилташского) лимана.²⁹⁵⁵ В пределах устья того же лимана приблизительно на месте Бугаза Биберштейн помещает Фанагорию,²⁹⁵⁶ Кепы — на местности у устья Кубанского лимана, впадающего в Кизилташский лиман (поселение Вышестеблиев-ская 11), Апатур²⁹⁵⁷ и Гермонассу²⁹⁵⁸ — на восточном берегу Кубанского (Кизилташского) лимана напротив Бугаза, Горгиппию и Абораку — на месте Анапы и в ее окрестностях. «Впрочем, — констатирует автор, — от этих некогда больших и цветущих городов здесь не находят ни малейшего следа, и даже ни одного камня. Все, что подтверждает существование прежних греческих колоний, ограничивается здесь некоторыми холмами с урнами и … насыпными холмами под литерой Ь. Последние, однако, имеют небольшой размер и малопримечательны. Вероятно, что все эти города, расположенные на одном берегу, от которого… еще и сейчас не только ежегодно или ежемесячно, но почти ежедневно обрушиваются большие или меньшие куски, давно погребены под водой. Быть может, столь часто встречающиеся в разрушенных зданиях более позднего времени, в новой Фанагории и в… других местах округленные, как галька, куски отвердевших пород камня, особенно различных сортов гранита, происходят из развалин этих городов, извлеченные за недостатком строительного камня из моря, где в то время они, быть может, еще были видны. Мне неизвестно, что осталось на правой стороне лимана от Гермонассы, Апатурума, а также от Горгиппии и Абораки. Попутно замечу.., что мне недавно попался на глаза памятник древнегреческого времени, а именно маленький идол богини Помоны из бронзы, с обычными атрибутами. Его раскопали… в этом году рабочие у крепости Анапа. Жаль только, что любопытство нашедшего, который пожелал убедиться, что найденная вещь не сделана из какого-либо благородного металла, лишило ее руки и части ноги».²⁹⁵⁹

Приняв неполных пять стадий за одну версту, Биберштейн определяет следующие верстовые значения для пунктов, упомянутых Страбоном: от устья Кубани (Антикита) до «Кимб-рийского поселения» (большое античное поселение Приазовское 4) — 25—26 верст (26.6— 27.7 км), от «Кимбрийского поселения» до Ахиллия (Ильичевское городище) — 4.5 версты (4.8 км), ширина пролива у Ахиллия составляет около 5 верст (около 5.3 км), от «азиатского Парфениона» (отрезок побережья, где находится грязевой вулкан Куку-Оба — поселение Береговой 4) до памятника Сатиру (участок над Южной косой, где находится Тузлинский некрополь) — 18—19 верст (19.2—20.2 км), от памятника Сатиру до Корокондамы (поселение Артюшенко 1) — 26—28 верст (27.7—29.8 км), ширина пролива между Корокондамой и европейским поселением Акра (мыс Такиль) — 15 верст (16 км), от Корокондамы до устья Корокондамского (Кубанского, ныне Кизилташского) лимана — 2 версты (2.1 км), от Феодосии (Кафа, новая Феодосия) до Пантикапея («холм позади Керчи», т. е. гора Митридат) — 16—17 верст (17—18.1 км), «расстояние между местностью рядом с Пантикапеем и Фанагорией» (Бугазом, поселения Веселовка 5, Веселовка 6) — 15 верст (16 км), от Пантикапея (Керчь) до Мирмекия (восточная оконечность Керченской бухты) — 4.5 версты (4.8 км), от Мирме-кия до Европейского Парфениона («восточное устье пролива» за Еникале, на оконечности, от которой побережье открывается в сторону Азовского моря) — 9 верст (9.6 км). В Восточном Крыму автор также локализует Акру на мысе Такиль в 20 верстах (21.3 км) от Керчи, Нимфей — у так называемого Старого керченского карантина, где есть хорошая «якорная стоянка», «Геркулеум» — в окрестностях Еникале. От мыса Такиль побережье, уходящее в сторону Феодосии, меняет направление, «и этот мыс простирается так далеко вперед, что уже на ближней горе Апук можно видеть открытое море, а еще больше — с Таманского побережья. Напротив, с Такюла все побережье от Южной косы до Бугаза перед глазами на одной линии. За Бугазом, за исключением дальних гор вокруг Анапы, не видно больше ничего, кроме открытого моря. Расстояние между мысом Такюль и Бугазом, однако, заметно больше, чем оно указывается у Страбона между Фанагорией и местностью, лежащей близ Пантикапея или между Акрой и Корокондамой».²⁹⁶⁰

Хотя большинство выводов Биберштейна о локализации античных городов и поселений являются ошибочными, его статья и приложенная к ней карта ценна фиксацией археологических реалий. Он разместил на своей карте и упомянул в тексте статьи наиболее значительные античные и средневековые памятники Таманского полуострова, которые в конце XVIII в. были видны на местности, но впоследствии подверглись интенсивному разрушению.

В начале XIX в. на древности Тамани обратили взгляды ученые Петербурга. Хранитель Эрмитажа Е.Е. Кёлер впервые посетил Тамань в августе—сентябре 1804 г.²⁹⁶¹ Важнейшим открытием поездки стала находка памятника царицы Комосарии, которому антикварий посвятил специальное исследование, впоследствии переведенное на русский язык.²⁹⁶² В нем впервые были опубликованы несколько надписей, хранившихся в Таманской церкви (КБН 1043, 1045, 1046, 1049). Уточнению собственных списков надписей Е.Е. Кёлер посвятил неделю, с 30 августа по 4 сентября 1821 г., во время своего второго путешествия по Новороссийским землям. В дневнике поездки 1821 г. имеется ряд интереснейших сведений о древностях. «В церкви в Тамани, — писал Е. Е. Кёлер, — священник показывал мне вплетенный в его Евангелие список всех мраморных памятников (включая колонны, полуколонны, капители и др.), принадлежащих местной церкви, поскольку они были доставлены и переданы ей генералом… Львовым-Никольским. Византийскую надпись, которая находится над надписью (князя) Глеба, он подарил тогда же и вместе с другими обломками велел установить в церкви. Только надпись Комосарии и обе стелы стали собственностью церкви позже, так как они были обнаружены лишь в 1803 году (точнее, в 1804 г. — И. Т.). Если бы не весьма похвальная предусмотрительность г-на Никольского, почти все названные памятники погибли бы». Начальству Черноморского казачьего войска и местному священнику Кёлер заявил, «что в соответствии со своей миссией» он настаивает, «чтобы прекрасные мраморные памятники, которые находятся вне церкви, были непременно установлены внутри нее…. […] Я тотчас велел позвать всех десятерых матросов с судна “Лаокоон”, на котором я сюда прибыл. Они пришли и установили камни…».²⁹⁶³

Памятник Комосарии состоял из двух статуй — женской и мужской, пьедестала с выемками для статуй и надписью на нем с посвящением Санергу и Астаре (КБН 1015^{2964 2965}). «В 1804 году я нашел на хуторе казачьего полковника Рахманова, расположенном в непосредственной близости от описываемого холма (мыса Андри-Атам (Андра-Атам) или Рахмановского, ныне гора Борисоглебская на западном берегу Ахтанизовского лимана. — И. Т.), камень с надписью Комосарии, стоявший в чистом поле, рядом со стелой с изображением женщины, тогда как стела с изображением мужчины все еще лежала в Темрюкском лимане; о ней уже было известно, но достали ее оттуда позже. Она, вероятно, очень долго пролежала в воде, о чем свидетельствует ее необычайно сильно стертая поверхность», — писал Е. Е. Кёлер. Женскую статую с отбитой головой, выполненную из песчаника (местного известняка), академик принял за изображение Комосарии — «работа посредственная, однако замысел не лишен достоинств». Мужская статуя, по предположению антиквария, принадлежала Перисаду и была выполнена из мрамора, но оказалась сильно повреждена: отсутствовали голова, руки и ноги ниже колен.

«Работу также можно с трудом назвать посредственной, к тому же вся поверхность сильно стерта. Обе стелы с оборотной стороны вовсе не обработаны, так что определение их исполнения как посредственного касается только лицевой стороны… Они сильно повреждены; вероятно, в каком-то веке нового времени они вместе с относящимися к ним надписями были сброшены с горы и при этом сильно пострадали. Сочетание в одном памятнике мрамора и известняка не должно показаться странным, если учесть слабое развитие изобразительного искусства в странах, далеких от Эллады. Все произведения из мрамора, вместе взятые, найденные в Керчи и Тамани, в количественном отношении значительно уступают обнаруженным в Ольвии».70

Пьедестал выглядел так: на нем «имелись два углубления. Одно — слева от зрителя, для царицы, ноги которой выступают над цоколем, что заставило сделать на плите с надписью

Рис. 149. Статуи Санерга и Астары памятника царицы Комосарии. Литография из «Kohler’s gesammelte Schriften» (SPb., 1850. Bd 1).

дополнительные углубления. Другое углубление — справа от зрителя — для стелы царя, которая также имела цоколь».²⁹⁶⁶

Описание скульптур в дневнике 1821 г. существенно дополняет опубликованную Е. Е. Кёлером информацию о памятнике.²⁹⁶⁷ До сих пор общепринятой была точка зрения, опирающаяся на описание Кёлера в публикации 1805 г., согласно которой мужская статуя была вырублена из известняка, а не из мрамора. Еще К. К. Гёрц справедливо упрекал предшественника в том, что он, «исключительно занятый надписями и монетами, обратил слишком мало внимания на обе статуи, хотя ему мы обязаны известием о них».²⁹⁶⁸ Действительно, Е. Е. Кёлер не привел их размеры, хотя и приложил к публикации рисунки скульптур (рис. 149). Дальнейшую судьбу памятников проследила Н. П. Розанова: вскоре пропавший торс статуи Санерга, скульптура Астары и пьедестал с посвятительной надписью были помещены под навес Таманской церкви, где их видел Ф. Дюбуа де Монпере в начале 1830-х гт., опубликовавший их неточные рисунки («богиня Анерга» и «торс Аполлона»).²⁹⁶⁹ Пьедестал с надписью с середины XIX в. хранится в Эрмитаже.²⁹⁷⁰ Впоследствии статуя Астары оказалась в Керчи, но потом исчезла. В 1926 г. ее обнаружила на Царском кургане Н. П. Розанова, где она хранится и поныне.²⁹⁷¹

О раскопках курганов, камень из которых использовался военными для возведения построек, известно из многочисленных описаний путешественников. Д. В. Карейша в одном из своих отчетов пишет, что в 1801 г. «была обыскана инженерами богатая гробница» вблизи крепости Фанагория, на берегу моря.²⁹⁷² Довольно скудные данные дошли о раскопках 1817— 1818 гт. в курганах вокруг ст. Тамань.²⁹⁷³ Так, А. Б. Ашик несколько раз упоминал о них, но подробностей не сообщал.²⁹⁷⁴ Мельком на них останавливался и Д. В. Карейша.²⁹⁷⁵ «Какого рода были эти древности и какая была их судьба — нам совершенно неизвестно», — заключает К. К. Гёрц.²⁹⁷⁶ Мне удалось обнаружить архивные материалы, проясняющие этот вопрос. Дополнением могут служить указания П. Дюбрюкса и В. Г. Тизенгаузена, неизвестные ни К. К. Гёрцу, ни Ю. Ю. Марти.²⁹⁷⁷ Заслугой А. А. Формозова является установление имени и биографических данных автора раскопок 1817—1818 гг.— инженерного начальника Фанагорий-ской крепости полковника Я. Л. Парокья.^{2978 2979 2980}

Якчект (Ячикт, Ячинт) Лаврентьевич Парокья (Парокия, Порокье), военный инженер, в 1809 г. капитан, кавалер ордена Св. Владимира с бантом, служил в Тирасполе, участник Отечественной войны 1812 г., с 1812 г. в чине инженер-под полковника стал управляющим Кавказским инженерным округом, затем начальник Фанагорий-ской крепости. Парокья проводил раскопки курганов в окрестностях станицы Тамань (1817, 1818). С 1819 г. он командир Херсонской инженерной команды.21 октября 1819 г. в Херсоне с ним встречался П.И. Кёппен и расспрашивал о его раскопках, причем Парокья обещал представить молодому ученому «журнал» своих археологических изысканий.84 В 1820 г. Парокья — офицер по разным поручениям при командире Грузинского инженерного корпуса, в том же году вновь направлен на Тамань «для строгого осмотра и правильного укрепления Черноморской КОрДОННОЙ ЛИНИИ».85

По общепринятым нормам служебной субординации Я. Л. Парокья обязан был поставить в известность собственное начальство об открытых древностях. Военный инженер, генерал-лейтенант граф К. И. Опперман сообщил о находках генерал-инспектору по инженерной части вел. кн. Николаю Павловичу (будущему императору Николаю I), который повелел передать таманские находки 1817—1818 гг. на хранение в Имп. Публичную библиотеку. В 1830-х гг. после открытия богатейших древностей в кургане Куль-Оба находки из раскопок Парокья были переданы в Эрмитаж и хранились «с прочими подобными вещами в особой комнате». До нас дошли списки найденных вещей и их рисунки, выполненные академиком живописи Ф. Г. Солнцевым, а также описания открытых погребений.²⁹⁸¹

В 1817 г. близ Фанагорийской крепости «при рытии каменных плит с косогора земли на береге Воспорского пролива» были открыты две гробницы. Первая — длиной «в свету 8 фут 1 дюйм [2.44 м], шириною 3 фута 2 дюйма [0.92 м], глубиною 2 фута 7 дюйм [0.62 м]». В ней «лежали одни кости в натуральном положении, неизвестного усопшего, головой к востоку, без правой ноги». Кости истлели и при прикосновении «обращались в пыль». Рост скелета оказался «7 фут, 3 дюйма, 9 линий [2.14 м]». Вторая гробница была немного поменьше — «длина 6 фут 2 дюйма [1.83 м], ширина 3 фут 7 дюймов [1.084 м]». В ней «праха покойного только существовал (так в тексте.— И. Т.), что где была голова [здесь] найдена чаша неизвестного металла, на коей был припаян лавровый венок из кованой меди с позолотою; две неизвестные монеты; две медали медные; один золотой перстень, украшенный неизвестным металлом» (в составленной директором Публичной библиотеки А. Н. Олениным описи — перстень, «в который, по-видимому, вставлена была железная разжавевшая печатка», «без фигур»); «одна глиняная миска и таких же пять вазиков, в коих находился пепел и гвозди с позолоченными шляпками» (в описи — «глиняная миска и пять таковых же вазиков, вроде так называемых лакриматорий; пепел, в них находившийся, в дороге и в переносках утратился; гвоздей не было доставлено, а шляпки оказались не металлические, но из какого-то позолоченного вещества, подобного коже», в другой описи «глиняный сосуд и пять лакриматорий разбитых», «шляпки кожаные золоченые, вроде шляпок у гвоздей»); «одна золотая пряжка к поясу, с каменьями» (в описи — «сей предмет более похож на запоны, употребляемые древними для застегивания их плащей; он составлен из овально-продолговатой золотой бляшки, в средине которой вставлен драгоценный плоский лопнувший камень, осыпанный семью таковыми же камушками. К гладкой нижней стороне приделаны в обоих концах бляшки, золотые петельки, к которым прикреплена была шпилька для застегивания», в другой описи «золотая пряжка или запонка с каменьями»); «один маленький ножик из металла» (в описи — «маленький ножик металлический (бронзовый); сей инструмент более походит на так называемый у древних стилос», в другой описи «маленький ножик или стиль, бронзовый»); «частичка перевитого золота» (в описи — «часть самая малая перевитого или, лучше сказать, бусинками сделанного золота»); «поддонки глиняной посуды с некоторыми греческими буквами и посреди с неизвестным знаком» (в описи — «черепки битой посуды, как то делалось при обрядах погребальных у древних греков. На одном из сих черепков из роду так называемых этрусских ваз начерчены острым орудием следующие греческие слова: ЕПГТНАЕ…», в другом списке «поддонки разбитой глиняной посуды, на одном греческие слова ЕПТНАЕ»).²⁹⁸² Второе погребение по наличию краснофигурных («этрусских») ваз, лекифов и туалетных флаконов («лакриматорий») может быть датировано в пределах IV в. до н. э.

Место раскопок показывали П. П. Свиньину в 1825 г.: «Близ нынешней Фанагорийской крепости, во рву у кирпичных заводов, показывали мне впадину, составлявшую место древнего склепа, открытого полковником Парокием. Самовидец рассказывал, что посредине сего склепа на помостке лежал скелет, вероятно, какого-нибудь знатного воина или особы царской крови: ибо близ черепа найден был золотой венец, на боку меч, украшенный драгоценными каменьями, и множество разного рода золотых вещиц. Внутренность же склепа расписана была разными красками alfresco. Майор Горчаков в недавние времена также отрыл здесь недалеко склеп, коего стены были подделаны под мрамор, но внутри оного ничего не нашлось. Слышно, что лет 15, бывший в то время комендант открыл множество драгоценностей в одной ближайшей могиле. К сожалению, не только вещи сии неизвестны ученому свету, но и самые склепы разрушены. Монеты, находимые здесь во множестве, большей частию босфорские».²⁹⁸³

Курган, раскопанный в 1818 г., описал Е.Е. Кёлер в дневнике 1821 г. На обратном пути из крепости Фанагория в станицу Тамань академика сопровождал комендант крепости, грек Каламара, который показал ему курган, «расположенный неподалеку, в трети версты [около 355 м] от входа в крепость. Именно здесь инженер-майор нашел золотую диадему и много других вещей, которые он послал вел. кн. Николаю Павловичу. Продолговатый прямоугольник внутри кургана был ориентирован с запада на восток. Внизу, на уровне земной поверхности обнаружили тогда же два погребения, а спустя много времени еще и погреб, находившийся значительно глубже погребальной камеры, в котором ничего не оказалось. Камни этого сооружения были использованы в дальнейшем для постройки отсюда перехода к крепости, огражденного с обеих сторон совсем невысокой стеной, которая постепенно повышалась. Кладка велась сперва красивыми большими и широкими камнями и продолжалась более мелкими; все это — из обычных здесь в Крыму песчаника или известняка».²⁹⁸⁴

О раскопках 1818 г. сообщает и П.Дюбрюкс. В начале августа «подполковник Пароки, приказав брать в одном кургане глину для выделки кирпичей», открыл на глубине «6 фут и 4 дюйма [1.9 м] ниже обыкновенного горизонта земли две каменные гробницы одинакового расположения и построения с найденными в прошлом году».²⁹⁸⁵ П.Дюбрюкс пишет, что Па-рокья обнаружил сначала свод, сделанный из камня и извести, «столь крепко сплоченный, что хотели уже бросить работу, думая что это скала».²⁹⁸⁶ Дальнейшее описание П. Дюбрюкса противоречит архивным документам. Согласно последним, в первой из гробниц «тленные остатки показывали человека, имевшего рост в 6 фут и около 10 дюймов [2.06 м] и лежащего головою к востоку, как и в прошлом году найденные. Он был увенчан золотыми лаврами; на лбу к самой короне лежала золотая монета» (в описи Оленина — «венок лавровый в обломках: листья его и стебель сделаны из самых тонких золотых или электровых листов вроде фольги; при сем венке были медаль или монета золотая Филиппа Македонского — с одной стороны профиль Аполлона в лавровом венке (направо), на обороте бига или пара коней в колеснице (также направо), в ней стоит фигура и держит в правой руке бодило для подстрекания коней, а в левой вожжи; под передними ногами коней трезубец, а внизу надпись Ф1А1ППОУ; сия медаль оставлена была в коллекции Его императорского высочества, ныне благополучно царствующего государя императора Николая Павловича»). «Под головою находилась часть глиняного блюда в мелких кусках» (в описи — «шесть кусков разбитого красного глиняного блюда; сии куски в разломах так помечены, что можно из них составить большую часть сей древней посудины»), «руки лежали прямо длине тела, и к правой найден золотой перстень с круглым камнем» (в описи — «перстень с печаткой в виде каточка или цилиндра каменного. На нем вырезаны внутрь две фигуры, одна изображает Бахуса, или Вакха индейского с тирсом, а другая Ариадну, или Либерию, то есть Бахуса мужеского и женского по преданию древних. Камень просверлен во всю его длину. Сквозь этой сверлины пропущена золотая проволока, которая вздета сквозь дырочки обоих концов золотого кольца. Сие кольцо обработано наподобие плетеницы в виде скобки. Концы проволоки, проходящей сквозь печать, опутаны около оконечностей кольца или скобки. Каменный каточек вертится свободно около пропущенной в нем проволоки, таким образом, что можно печатать и той и другой фигурою»). «По обеим сторонам от плеч до окончания рук лежали серебряные сосуды с украшениями: с правой стороны три, а с левой четыре» (в описи — «серебряные сосуды и утварь для жертвоприношения и для очищения тела в банях и после гимнастических упражнений: два серебряных блюдечка, одно с отогнутыми краями, [другое] без краев; к другому блюдечку (третьему.— И. Т.), кажется, припаяна была прекрасно обработанная ножка и … две ручки. Все это вместе составляло приятнейшего вида чашечку (с позолоченной внутри полосой в виде плотносплетенного венка лаврового), которой форма часто встречается в греческих вазах, неправильно этрусскими называемых. Серебряное орудие (стригиль) — скобель, которым отскребали нечистоту тела в банях и пот, смешанный с песком и маслом, после гимнастических упражнений. Ситечко с ручкою, подобное ныне употребляемым для чая. Сосуды серебряные в виде небольшой крышки, украшенной позолоченными резьбами, крышка сей крышечки оканчивается отпаявшеюся шейкой и над ней верхушкой. В сем сосуде находится чашечка круглая серебряная и маленькая ложечка. В нем сохранился разный ладан. Серебряная подножка к блюдечку или чашке. Утварь, называемая по-латыни Simpulum, которым черпали вино для излияний в сосуде, именуемом prafericulum, род кувшина с узким довольно горлом.

Вазик маленький серебряный с позолоченными чеканными украшениями и с отпаявшимся горлышком. В сем сосуде, вероятно, хранились драгоценные духи и благовонные масла»); «от рук до ног также по обеим сторонам лежали сосуды глиняные, но почти все разбитые и один мраморный» (в описи — «разбитые глиняные сосуды такой же формы и состава, которые имеются в греческих глиняных сосудах, неправильно именуемых этрусскими. Мелкие обломки мраморного или алебастрового сосуда, называемого у древних греков алабастрон. Его употребляли для ношения в нем благородных масел»); «к ногам по левую сторону малый медный поднос с таковою же чашкою» (в описи — «медный подносец и чаша изогнутая медная»); «в голове в склепном камне вырезана буква А, и за оною в земле лежали от многих глиняных сосудов черепки».

А. Н. Оленин занялся изучением погребального инвентаря и пришел к выводу, что покойный «принадлежал к сану первосвященников культа Диониса».²⁹⁸⁷ Художником Ф. Г. Солнцевым были изготовлены рисунки древностей. Однако задуманное А. Н. Олениным издание куль-обских и фанагорийских древностей так в свет и не вышло. Рисунки Ф. Г. Солнцева были переданы в Комитет для издания «Древностей российского государства», но и в этом труде места для их публикации не нашлось. В апреле 1853 г. они были переданы в Эрмитаж в составе 108 «рисунков, относящихся к керченским и фанагорийским древностям» с объяснительным текстом на 36 больших полулистах, в числе которых 9 и 10 с рисунками, и на 73 полулистах.²⁹⁸⁸

Характер инвентаря — золотой статер Филиппа II Македонского (359—336 до н. э.),²⁹⁸⁹ краснофигурная и чернолаковая керамика, серебряные сосуды, алебастровый алабастр — позволяет датировать захоронение в пределах второй половины IV в. до н. э. Дюбрюкс утверждал, что в погребении были найдены скелеты трех человек,²⁹⁹⁰ хотя это не подтверждается описанием раскопщика.

В том же кургане открыли вторую гробницу, где «насыпано было из мягкого дерева уголья толщиною на 13 дюйм [33 см], в коем найденные золотые зерна и маленькая статуйка, равно и серый испорченный от перстня камень с частичкою при нем золота, коим камень был украшен» (в описи — «в угольях мягкого дерева найдены были золотые зерна или бусы двух сортов. Маленькая сережка золотая, прелестной самой формы и мастерской отделки, изображающего летящего купидончика. Серый, как будто обожженный камень из перстня с частицею в нем золотой проводки, на которой он вертелся наподобие нынешних некоторых вертящихся печатей — резьбы на нем не имеется»). «Место, занимаемое гробницею и около оной, как еще видеть можно, на довольное пространство было обожжено, а потом копаны ровики для постановления в них склепных каменьев» (в описи — «куски обожженной глины, взятые со дна гробницы; при них кусок дерева, сделавшийся от времени необыкновенно легким»).²⁹⁹¹

Дюбрюкс писал: «В небольшом кургане, соприкасающемся с этим, был род каменного ящика или сундука, в котором был глиняный сосуд большей величины, чем чаши (из первого погребения 1818 г.— И.Т.), заключавший в себе, как видно, кровь».²⁹⁹² О раскопках второго кургана в 1818 г. архивные документы умалчивают. Хотелось бы отметить достаточную подробность описания погребений, составленного самим Парокья. В Публичную библиотеку были отправлены не только драгоценности, но и разбитые глиняные сосуды, просто черепки, куски обожженной глины и дерева. Найденные в 1817—1818 гг. древности 11 апреля 1831 г. Кёлер получил от хранителя рукописей Публичной библиотеки А. X. Востокова для присоединения к коллекции Эрмитажа.^{2993 2994}

Открытые Парокья в 1817—1818 гг. погребения в подкурганных склепах с чисто греческим характером инвентаря, несомненно, принадлежат некрополю Гермонассы.» Как известно, Фанагорийская крепость помещалась на восточной окраине станицы Тамань, за неглубокой балкой.²⁹⁹⁵ Раскопки 1817 г. проводились на берегу Таманского залива близ крепости, а в 1818 г.— в кургане, расположенном в трети версты (800.25 м) от входа в крепость по дороге к станице Тамань. Мнение В. Г. Тизенгаузена, что в 1817—1818 гг. был исследован один и тот же курган, убедительно опровергается описаниями раскопщика.²⁹⁹⁶

П. И. Кёппен впервые посетил Таманский полуостров в 1819 г. в поисках следов греческих поселений и с намерением провести раскопки. «Искал между прочим древней Корокон-дамы и ездил для сего к Бугазу, — вспоминал он в 1829 г.— Но рабочих для разрытия, хоть в некоторых местах земли, при мне не было — и я должен был довольствоваться одним объездом сих мест и беглым взглядом на кое-где являвшиеся мне следы прежних жилищ… Весьма желательно, чтобы кто-либо из ученых обследовал места, лежащие по Кубанскому лиману от берегов реки сей до Анапы и далее, для определения местоположения древних эллинских обиталищ в Синдике: Гермонассы, Апатурона и пр.».²⁹⁹⁷ За год до его поездки, в 1818 г. случайно было сделано важное археологическое открытие — находка надписи Ксеноклида (КБН 1014) и фундамента храма Артемиды Агротеры (Сельской). П. И. Кёппен снял копию надписи в ахтанизовской церкви. Согласно его заметкам, в 1818 г. один из пологих холмов на берегу Ахтанизовского лимана, в полуверсте к югу от Ахтанизовской станицы, превратился в извергающую грязь сопку. Небольшое землетрясение обрушило часть холма, а другую покрыло расщелинами. В одной из них жители станицы обнаружили на глубине около сажени (2.1 м) каменный фундамент почти квадратного в плане здания, со сторонами около 66 английских футов (19—20 м). Крестьяне Денис Коваль и Андрей Лоянь начали разбирать фундамент на камень для постройки местной церкви Бориса и Глеба. По рассказам очевидцев, в противоположных углах были найдены два камня с надписями, обращенными текстом вниз.²⁹⁹⁸—³

Историю открытия памятников записал в дневнике 1821 г. и Е. Е. Кёлер.

«Я поехал дальше на север и попал в район Сенной балки, находящейся у Таманского залива. На новейшей карте Крыма о 10 листах в этой местности указаны два холма по соседству друг с другом, из которых первый находится у помещения почты, а другой — к востоку от первого. Из этого холма в деревню Ахденизовка было доставлено невероятно большое количество камней, чтобы построить из них новую церковь. Следовательно, на указанном холме некогда было большое здание, построенное из хорошо обработанного местного известняка. Отсюда я отправился в Ахденизовку, деревню, расположенную в двух верстах к югу от почтовой станции Пересыпь у Азовскою моря. Как раз здесь и начата, но еще не закончена постройка только что упомянутой церкви из камня с того самого холма, о котором уже шла речь. Прежняя церковь стоит недалеко от новой, и в ней поставили очень красивую надпись, высеченную на песчанике. Она была найдена немногим более года тому назад на том самом месте, где обнаружен памятник царицы Комосарии. Надпись, найденная последней, с самого начала состояла из двух помещенных друг на друга камней, верхний из которых разбит. К счастью, текст надписи сохранился полностью. Шрифт весьма красив и высечен очень тщательно: форма букв обладает совершенством, которое могло быть достигнуто только на протяжении длительного времени. […]. Судя по памятнику, найденному последним, на этом холме стоял храм Дианы Агротеры. Памятник Комосарии и, вероятно, многие другие, которые еще могут быть найдены в будущем, возможно, также и Месториппа (КБН 1039. — И. Г.), были размещены вне храма».²⁹⁹⁹

Рассказ Кёлера об обстоятельствах находки несколько отличается от сведений, приводимых Кёппеном.

Первая публикация надписи принадлежит Д. Рауль-Рошетту, получившему ее копию, снятую П. Дюбрюксом в 1820 г. и переданную И. П. Бларамбергу, от И. А. Стемпковского.³⁰⁰⁰ Через год ее издал П. И. Кёппен по собственной копии.³⁰⁰¹ Тому же открытию была посвящена анонимная статья в «Московском телеграфе» за 1826 г.³⁰⁰² В изданном недавно указателе содержания журнала «Московский телеграф» автором статьи ошибочно назван П. И. Кёппен.³⁰⁰³ Среди рукописных материалов П. И. Кёппена сохранилась неизданная статья в нескольких редакциях «Ахденизовская надпись. Артемизион или лунопоклонение на берегах Ахденизов-ского лимана», написанная, вероятно, в начале 1820-х гг. Статья главным образом посвящена анализу античной письменной традиции о культе и храмах Артемиды в Греции и Малой Азии, так как П. И. Кёппен не сомневался в принадлежности надписи Ксеноклида храму Артемиды, сооруженному в древности на берегах Ахтанизовского лимана.³⁰⁰⁴ Вероятно, во время посещения П. И. Кёппеном ст. Ахтанизовской фундамент храма еще не был открыт полностью. Ученый полагал, что камни с надписью, найденные в разных частях здания, были вторично использованы при постройке какого-то более позднего сооружения.³⁰⁰⁵ С этим утверждением не согласились Ф. Дюбуа де Монпере и К. К. Гёрц.³⁰⁰⁶ Тематика исследования П. И. Кёппена и детали изложения разительно отличаются от анонимной статьи в «Московском телеграфе».

В известном библиографическом указателе П. И. Прозорова³⁰⁰⁷ автором последней назван Павел Александрович Муханов (1798—1871), историк, палеограф, известный собиратель русских памятников, председатель Археографической комиссии, почетный член Имп. Русского археологического общества.³⁰⁰⁸ В анонимной статье имеется указание, что известие о находке автор получил во время путешествия в Крым и Тамань, по пути из Тамани в Темрюк. Из текста П. И. Кёппена, напротив, явствует, что «проезжая из Екатеринодара в Тамань, в деревне Ахденисовке, лежащей на пути от Темрюка, в церкви видел я два камня с эллиногреческими надписями, о коих я уже предварительно был уведомлен в Екатеринодаре от господ учителей тамошней гимназии Толмачева и Збигнева».³⁰⁰⁹ В заметке о поездке 1819 г., адресованной Н. П. Румянцеву, Кёппен утверждает, что вторая надпись доказывает, что «здесь, влево от дороги из Темрюка в Тамань стоял некогда храм, посвященный Диане». Далее он пишет о хранящемся в Екатеринодаре третьем эпиграфическом памятнике: это «камень с греческой надписью, иссеченной в память какого-то уроженца острова Хиоса (КБН 1233). Камень сей говорят найден был у протока Ангелинки, или Брака, отделяющегося от Кубани между Екатеринодаром и Копылем. Достопримечательно, что греки доходили до сих мест…»,³⁰¹⁰ т. е. до Западного Прикубанья.

Не зная о вышедшей в Вене публикации П. И. Кёппена, П. А. Муханов с горечью констатирует, что такой важнейший эпиграфический памятник, как надпись Ксеноклида, обойден вниманием отечественных ученых. Автор вступил в спор с Рауль-Рошеттом о точности опубликованного последним списка надписи, отметил уникальность эпитета богини — Агротера. По его мнению, крестьяне обнаружили фундамент храма «Дианы Ловитвы». Основная заслуга автора в том, что в статье приведен не только рисунок двух камней с надписью Ксеноклида, но и «Глазомерный план части окрестностей села Акденизовки» и «План основания храма Дианы».³⁰¹¹ Статья П. А. Муханова не лишена неточностей. Так, он сообщает другую дату находки — 1819 г. и пишет, что надписи были выбиты на камнях белого мрамора, хотя в действительности вырезаны на известняковых плитах. Сведениями из анонимной статьи в «Московском телеграфе» воспользовался А. Б. Ашик, переиздавший планы, но даже не сославшийся на первоисточник.³⁰¹²

П.П. Свиньин в 1825 г. специально заехал «в церковь ст. Агденизовка» с целью осмотреть надпись. Журналист сообщает любопытные детали, отсутствующие у других авторов: надпись была найдена крестьянами «при копании высокой горы для отыскания строевого камня у самого залива», а «судя по закоптелости с одной стороны, должно думать, что камень сей лопнул от огня. В том удостоверяет и уголь, сверх коего он лежал между кусками кирпича; а потому с достоверностью можно догадываться, что надпись сия принадлежала к храму, посвященному Диане, чего не достает в ней, так как приметные ямы у подошвы сей горы доказывают, что тут было в древности немалое поселение. Долгом почитаю упомянуть также о подобном камне с древнею греческою надписью, хранящемся в Екатеринодарской гимназии, найденном на берегу Ерика Ангелинки, впадающего в Черный Проток недалеко от Темрюка, который почитается местом Тирамбы или Тирамбагу (КБН 1233)».³⁰¹³

К. К. Гёрц сообщал, что при посещении им горы Св. Бориса и Глеба в 1859 г. общий план здания еще явственно обрисовывался валом и рвом, которые образовались в результате раскопок крестьян; на этом месте остались заметны обломки тесаных известняковых плит.³⁰¹⁴ Лишь век спустя, в 1955 г. на вершине горы Бориса и Глеба Н. И. Сокольским были открыты сохранившаяся часть фундамента часовни XIX в., несколько рустованных блоков, известняковые барабаны колонн дорического ордера с 16 каннелюрами, капитель и база пилястр. Н. И. Сокольский, основываясь на близости пропорций архитектурных деталей, высказал предположение о их принадлежности одному зданию, вероятно — поздней постройке храма Артемиды Агротеры, и датировал их I в. до н. э.—I в. н. э.³⁰¹⁵

Но вернемся к хронике раскопок на Таманском полуострове. Из записки Д. Карейши «О разысканиях в Черномории» (1839) известно, что «бывший атаман казаков полковник Матвеев и спустя несколько лет после него генерал-майор Перовский, по взятии крепости Анапы, раскапывали древние могильные насыпи, первый возле Сенной станции, на месте существования древней Фанагории.., а второй близ Тамани, но труды их не увенчались успехом: ибо кроме жженого праха и голых остовов ничего не отыскали в гробницах».³⁰¹⁶

В ноябре 1833 г. наказной атаман Черноморского казачьего войска генерал-майор Н. С. Завадовский, по ходатайству керчь-еникальского градоначальника 3. С. Херхеулидзева, распорядился передать в Керченский музей хранившиеся при Таманской приходской церкви древние памятники, «кроме четырех колонн без надписей». Атаман специально оговорил условие, что к археологическим исследованиям на войсковой земле чиновник Керченского музея может быть допущен лишь при наблюдении хода раскопок со стороны «заседателя таманского начальства, который обязан всему найденному в курганах непременно доставлять ко мне описи», заверенные обеими сторонами, а в случае открытия «денег, слитков золота или серебра и других драгоценностей, не по одной древности, но по собственной существенности, т. е…. вещи золотые и серебряные в большом весе, таковые, не отдавая тем чиновникам, представлять в начальство и тотчас доносить мне и Войсковой канцелярии».³⁰¹⁷ В июле 1835 г. директор музея А. Б. Ашик по распоряжению Херхеулидзева на судне «Шалун» прибыл в Тамань и перевез в Керчь «9 памятников каменных с древними надписями» и другие древности (всего 20 экз.), хранившиеся во дворе Таманской церкви.³⁰¹⁸ Д. В. Карейша в особой записке «О разыскании древностей на Таманском полуострове» (1838) жаловался министру двора П. М. Волконскому, что «черноморское начальство» препятствует проведению раскопок «стеснительными условиями» на основе дарованных войску привилегий о владении «ископаемыми в землях его богатствами». 9 апреля 1838 г. император Николай I распорядился разрешить раскопки Д. В. Карейши на полуострове «с тем, что впоследствии будет сделано войску следуемое по оценке вознаграждение».³⁰¹⁹

А. Б. Ашик в 1836 г. отправил на Таманский полуостров 35 человек рабочих татар и двух надсмотрщиков для раскопок курганов близ ст. Сенная, но его рабочие разбежались (Карейша также сообщает о его «безуспешных» раскопках). Директор Керченского музея продолжил исследования в 1840 г. близ ст. Сенная, по берегу Ахтанизовского лимана, у с. Титоровка, Стеблеевка и по берегу Цукурского лимана.³⁰²⁰ В 1841 г. Ашик «тщательно обозрел» полуостров и по его результатам написал «Краткое исследование о местоположении древних греческих поселений на Таманском полуострове», оставшееся неизданным. Рукопись была снабжена собственноручно составленной им картой, которую он «проверил и исправил с прежде изданными». «Черномория есть в полном смысле классическая земля, неисчерпаемый археологический рудник. Но чтобы разработать его, нужны продолжительные усилия, время и деньги», — писал он в рапорте о раскопках с 12 апреля по 1 июня 1846 г. В 1846 г. Ашик вновь отправился на Тамань по поручению Воронцова и воспользовался случаем, чтобы объехать весь полуостров от Андреевского поста до Бугаза.³⁰²¹

Раскопки на Тамани, начатые Д. В. Карейшей в 1839, 1841—1843 гг., были продолжены в конце 1845—начале 1846 г. и в ноябре 1846—январе 1847 г.³⁰²² В 1846—1847 гг. он исследовал 34 «смежных» кургана, растянувшихся с севера на юг близ ст. Сенная, и 9 курганов у ст. Ахтанизовская, оказавшихся большей частью разграбленных «генуэзцами» (здесь Карейша ссылается на хронику И. Барбаро). В 17-м большом кургане у ст. Сенная, в котором ранее атаманом Г. К. Матвеевым был найден обширный склеп, археолог обнаружил две «искусно высеченные» надгробные плиты с изображениями «на одной стороне скифского всадника на коне, на другой — головы мужской фигуры», но нижних частей этих плит ему отыскать не удалось, «равно и гробницы, которую они прикрывали, и которая, как видно, была расхищена, и камни даже вынуты».³⁰²³

В отчете о раскопках в Керчи с 10 ноября 1845 г. по 12 января 1846 г., составленном 26 января 1846 г. для М. С. Воронцова, А. Б. Ашик писал: «В окрестностях Тамани и в других местах беспрерывно находят древние вещи и особенно монеты. Таманский начальник, в это последнее время, нашел неизвестно каким случаем 24 золотые монеты города Пантикопеи, с изображением головы Пана с одной стороны, а с другой — лука и стрел».³⁰²⁴ Речь идет о важнейшем нумизматическом открытии 1845 г.— находке известного Пуленцовского клада золотых монет Пантикапея и электровых статеров Кизика. Обстоятельства находки подробно освещены в документах дела канцелярии наместника Кавказского кн. М. С. Воронцова.³⁰²⁵

Временно командующий войсками генерал-лейтенант Н. С. Завадовский в ноябре 1845 г. подал наместнику рапорт, где описана предыстория находки. Здесь же подшиты письма Ефима Пулинцова (так он писал свою фамилию) от 20 марта 1846 г. и 9 января 1847 г. из ст. Темрюк, адресованные князю в Тифлис. Из документов следует, что еще в 1824 г. по распоряжению генерал-майора М. Г. Власова казак Алексей Тараненко (а не Тарапенко, как указывает Гёрц³⁰²⁶) с товарищами — Иваном Мирошниченко и Саввой Черным — начали раскопки близ старинной турецкой крепости на месте, где в мистических сновидениях Тараненко, повторявшихся с 1819 г., ему была обещана находка клада. Но работы были остановлены, несмотря на «найденные признаки существующего в том месте склепа». По распоряжению командующего войсками на Кавказской линии и в Черномории, генерал-лейтенанта А. А. Вельяминова, который в мае 1837 г., «приняв в уважение внимание правительства к открытию русских древностей», разрешил возобновить раскопки под надзором фанагорийского воинского начальника майора Посыпкина. Отставные есаулы Пулинцов и Барилко, руководившие раскопками в старой турецкой крепости в ст. Тамань, сообщили по начальству, что, согласно ночному видению Тараненко, некий голос ему предсказал, что «следующий день по восходе светила найдешь ты признак с двумя словами “покой и добро”». Действительно, в 8 часов утра следующего дня на указанном Тараненко месте, на глубине 29 аршин (20.6 м) от поверхности земли была найдена оловянная тарелка, «по надписи на которой они заключили о сохранении в этом месте золота». Первая тарелка найдена 23 июля 1837 г. «с двумя словами П. Д.». В следующую ночь на 24 июля «голос» добавил Тараненко, что «найденный тобою признак… есть вензил князя Павла Далматского, положенный в четыре тысячи лет. Еще найдешь другой, на котором будет доказано все». Действительно, 9 августа была найдена вторая оловянная тарелка с надписью и под нею «внутреннего замка большой соржавленный ключ, на последней же тарелке надпись была следующая: “Здесь положено золота в длину и ширину сажень, и в колено толщины, князем Павлом Долмацким в 4000 лет (в другом письме: 7000 лет.— И. Т.)”».³⁰²⁷ Обе тарелки со славянскими надписями и ключ, по словам Пулинцова, были отправлены генералу Вельяминову с рапортом, но впоследствии пропали, и уже Л. А. Перовскому их найти не удалось (Ашик посчитал рассказ о находках «подложным»). Противоречивость сведений, приведенных в письмах отличавшегося религиозной экзальтированностью Пулинцова, свято уверовавшего в истинность мистических видений Тараненко, заставляет усомниться в правдоподобности этого фантастического рассказа.

Наступившая непогода остановила раскопки. При новом командующем генерал-лейтенанте П.Х. Граббе казаки пытались продолжить работы, но получили решительный отказ под угрозой взыскания. Корпусной командир генерал-адъютант барон Г. В. Розен лично посетил Тамань и «убедился в совершенной нелепости представившихся якобы казаку Тараненке видений, ибо произведенная разработка указанного места дошла до такой глубины и цельности грунта, которая отвергает и малейшую возможность существования там какого-либо произведения рук человека». Барон потребовал прекращения раскопок и «разглашения по настоящему предмету, под опасением за неисполнение, строгого взыскания».³⁰²⁸ Работы вновь были прекращены на 8 лет.

Уже после смерти А. Тараненко, в 1845 г. по ходатайству Пулинцова перед Н. С. Зава-довским раскопки были возобновлены на том же самом месте — в заброшенной турецкой крепости в ст. Тамань, «на крутом берегу близ нынешней почтовой станции».³⁰²⁹ 10 октября

• 1845 г., на глубине 15 аршин (10.6 м) Пулинцов, по его словам, нашел 21 штуку древних золотых монет, которые представил начальству и просил разрешения продолжить раскопки, в чем ему было отказано. У места находки поставили караул, «чтобы никто не покушался на розыски». Н. С. Завадовский препроводил все монеты М. С. Воронцову.³⁰³⁰ Пулинцов ходатайствовал перед князем о продолжении работ и о награждении его за открытие золотых монет. Иначе обстоятельства находки описывает Ашик, лично знавший есаула: Пулинцов поручил надзор за раскопками станционному писарю, а сам уехал к семье в Темрюк. На глубине 5 саженей (10.6 м), у самого материка, в уровень с поверхностью моря, из-под лопаты посыпались золотые монеты, лежавшие просто в куче, без всякого сосуда. Вся насыпь была составлена из золы, обломков черепиц и глиняных сосудов. Ашик пишет, что «неизвестно положительно», сколько здесь было найдено монет. Однако, можно думать, что «их было много и что драгоценности эти, подобно другим случайным открытиям, перешли из рук рабочих в руки евреев, а от этих прямо в плавильный котел». Узнав об открытии, Пулинцов поспешил в Тамань и успел спасти лишь 21 монету.³⁰³¹ Гёрц утверждает, что клад находился в средней величины расписной аттической вазе, которая доверху была заполнена золотыми монетами. Рабочие разбили вазу и разделили монеты между собой, но утаить находку им не удалось.³⁰³²

Одовременно была сделана другая находка. В рапорте Завадовского Воронцову от 30 ноября 1845 г. говорится, что казак Донского войска Матвей Епифанов, занимающийся торговлей в Черномории, доставил к нему две монеты, «приобретенные им в пределах Кавказского линейного казачьего войска, близ Усть-Лабинской станицы, где находившийся на берегу р. Кубани древний насыпь от времени подмыт водою, обрушился и после такового обрушения найдено жителями станицы несколько монет», которые генерал также направил в Тифлис.³⁰³³ Воронцов намеревался отправить губернского секретаря М. И. Бларамберга «для проведения разысканий» на местах находок монет, но тот сказался больным, и вместо него в середине марта

• 1846 г. был командирон А. Б. Ашик. Полученные из Тамани и Усть-Лабы монеты Воронцов оставил «для учреждаемого в Тифлисе музеума». Чтобы местные жители не пытались скрывать от начальства найденные древности, наместник Кавказа распорядился выдавать за находки денежное вознаграждение. Воронцов назначил за каждую монету: за 2 серебряные весом по 4 золотника с долями (свыше 17.063 г), найденные близ Усть-Лабы, — по 1 р. серебром (2 р. серебром), за Пуленцовский клад — за золотые четыре с одинаковым весом по 3.5 золотника (14.93 г) — по 10 р. серебром (40 р. серебром), за 17 золотых весом по 2 золотника (8.532 г) каждая — по два червонца за штуку (34 червонца), всего 42 р.серебром и 34 червонца.³⁰³⁴ Таким образом, Пулинцов получил награду в размере 139 р. серебром.

Два года спустя секретарь ООИД Н. Н. Мурзакевич, по просьбе М. С. Воронцова обозревавший Кавказский край «в антикварном отношении» (1847), пытался выяснить судьбу этих монет: «В Усть-Лабе пробыл сутки для разведки о попадающихся здесь древних монетах: успел приобресть только одну электровую Савромата IV. Неподалеку отсюда, где-то, есаулом Пу-линцовым, искателем клада, было отыскано более 70 штук золотых монет пантикапейских и кизикских статеров. Большая часть раскрадена рабочими, а часть разошлась по рукам: две монеты пантикапейские (чрезвычайно редкие) и два статира успел выхлопотать у князя для музея общества».³⁰³⁵

В упомянутом архивном деле сохранилась анонимная заметка, вероятно составленная самим Пулинцовым, с описанием монет клада: «…на 11-ти изображена человеческая голова в прямом положении, а на другой стороне грифон, держащий в зубах стрелу, и под ногами пшеничный колос. На 6-ти изображена человеческая голова в боковом положении, а с другой стороны грифон же с колосом и на всех 17-ти по три одинаковые буквы EIAN, и на последних 4-х: на первой с одной стороны сидящий человек и под ногами дельфин; на второй — сидящая женщина и под ногами дельфин; на третьей — звериная голова иклами (с клыками. — И. Т.) и по устами (так в документе.— И. Т.) дельфин; на четвертой — лев, стоящий на дельфине, держащий в правой лапе трубу. А с другой стороны на всех 4-х монетах положены крестообразно знаки □. Первые 17-ть весу равного и все имеют 36.5 золотника, а последние 4 — 15.25 золотника. Итого 51.75 золотников».³⁰³⁶

Два пантикапейских золотых и два кизикских электровых статера поступили в музей ООИД, но опубликованы лишь две первые монеты, принадлежащие к ранним выпускам пан-тикапейского золота, — на одной голова сатира повернута в профиль, на другой — в три четверти, каждая весом по 9.05 г.³⁰³⁷ Известно также, что две пантикапейские монеты клада оказались в коллекции В. В. Кочубея, который тогда жил в Тифлисе,³⁰³⁸ одна в собрании гр. А. С. Уварова (ныне в ГИМ), которая, возможно, попала к нему в 1848 г. во время путешествия по Таманскому полуострову. Согласно Э. И. Диаманту, монеты клада в большей своей части в Тифлис так и не поступили, хотя это утверждение опровергают архивные документы. Многие монеты в конце концов попали в Эрмитаж, где присутствуют все три разновидности пантикапейских золотых статеров из клада — с профильным изображением бородатого сатира без венка, с изображением сатира в три четверти, с профильным изображением сатира в венке из плюща. Из четырех кизикинов три также оказались в Эрмитаже (группы II—С и III—В по классификации Г. фон Фритце³⁰³⁹), один попал к А. А. Сибирскому (группа II—А).³⁰⁴⁰

Так как Пуленцовский клад был расхищен, в разных публикациях и документах количество найденных монет варьируется — Мурзакевич писал более чем о 70 монетах, Ашик — о 24, Пулинцов во всех своих письмах — о 21, к которой впоследствии добавилась еще одна, доставленная от фанагорийского воинского начальника в Тифлис при рапорте от 23 декабря 1845 г.³⁰⁴¹

В апреле 1846 г. Воронцов «дозволил» Пулинцову продолжить раскопки по соглашению с А. Б.Ашиком, но за свой счет. Но «обширность места» раскопок, занимающего 16 аршин (11.37 м) ширины, 24 аршина длины (17.06 м), 29 аршин глубины (20.6 м) мало способствовала успеху (площадь раскопа Пулинцова составила около 194 м²). Есаул обратился за денежным пособием к Воронцову, намереваясь продолжить работы весной 1847 г., однако в январе или начале февраля того же года он скончался. Его вдова, Стифанида Пулинцова, оставшаяся с двумя детьми, ходатайствовала перед князем о материальной помощи. Наместник Кавказа распорядился передать ей 100 р. серебром.³⁰⁴²

Еще об одной находке говорится в рапорте наказного атамана Черноморского казачьего войска, генерал-майора Г. А. Рашпиля к директору канцелярии наместника Кавказского С. В. Сафонову от 11 июня 1846 г. «Один из жителей г. Екатеринодара» представил атаману монету, найденную «в окрестностях древней Фанагории на Таманском полуострове», а именно — на аверсе «лев, увенчанный звездою», на реверсе «грубое изображение цвета, по правую

В А

сторону буквы греческого алфавита ».³⁰⁴³ Эта монета также была отправлена в Тифлис для помещения в нумизматическую коллекцию, учрежденную кн. М. С. Воронцовым.

Одесское общество истории и древностей по мере возможностей пыталось собирать информацию о таманских памятниках. В сентябре 1847 г. оно обратилось к наказному атаману Черноморского казачьего войска, генерал-майору Г. А. Рашпилю с просьбой передать в Одесский музей куски мраморных колонн с крестами и надписями, капители и карнизы, хранящиеся в ограде таманской церкви, но получило решительный отказ. Рашпиль мотивировал свое решение тем, что войско с момента переселения на Тамань охраняло древности «в виде благочестивого обета» как памятники древнего христианства и что многие памятники, найденные на своих землях, войско уже «уступило Керченскому музеуму и другим палеологическим учреждениям и частным антиквариям».³⁰⁴⁴

Корреспондент ООИД А. Ч. Крым-Ховаджи в донесении обществу от 15 ноября 1851 г. писал, что им «замечены» в 45 верстах (48 км) от ст. Тамань в татарской станице Ада (впоследствии хутор Татарский, современный Волна Революции), на хуторе казачьего офицера Султана Даурова камень с древнегреческой надписью (КБН 1017?), другой такой же — в 12 верстах (12.8 км) от Тамани на хуторе г-на Дьячевского. Общество постановило просить Крым-Ховаджи приобрести их для своего музея.³⁰⁴⁵ Первый камень был издан Ашиком, но его местонахождение уже Латышеву (1901) было неизвестно, второй, вероятно, также был вскоре утрачен и не попал ни в Керчь, ни в Одессу.

ГЛАВА 16

СЕВЕРО-ВОСТОЧНОЕ ПРИЧЕРНОМОРЬЕ (ЮГО-ВОСТОЧНАЯ ОКРАИНА БОСПОРА)

• 16.1. АНАПА (ГОРГИППИЯ)

Турецкая крепость Анапа, построенная на месте древней Горгиппии, во время русско-турецких войн конца XVIII—первой трети XIX в. неоднократно переходила из рук в руки. Русские войска брали ее стены в 1791, 1807, 1809, 1828 гг. По Адрианопольскому мирному договору с Турцией 1829 г. Анапа с населением около 1500 жителей окончательно отошла к России.³⁰⁴⁶

В постройках генуэзской, а затем и турецкой крепости использовались камни из строительных остатков Горгиппии. Надписи, статуи, монеты, фрагменты архитектурных деталей обратили на себя внимание образованных русских офицеров. Антики попадали не только в частные собрания, но и в созданные к тому времени государственные музеи древностей.

Видимо, во время военных действий 1791 г. из Анапы в Севастополь была вывезена надпись, которую Э. Д. Кларк позднее переправил в Кембридж, сейчас она хранится в Музее Фиц-вильяма (КБН 1179).

В ноябре 1809 г. Главный командир Черноморского флота вице-адмирал Н. Л. Языков сообщил управляющему Морским министерством И. И. де Траверсе, что найденную в земле мраморную статую командующий корпусом во время взятия Анапы генерал-майор И. Д. Панчу-лидзев приказал доставить в Севастопольский порт. В следующем году ее должны были перевезти в Кабинет редкостей Черноморского депо карт в Николаеве. Там же хранились две турецкие надписи и карниз, также с турецкой надписью. В 1840 г. по распоряжению адмирала М. П. Лазарева эти памятники были переданы в музей ООИД.³⁰⁴⁷

В Феодосийском музее уже в 1816 г. находились мраморный пьедестал статуи с посвятительной надписью Аристоники дочери Ксенокрита (КБН 14) и мраморная доска с фрагментом 22-строчной надписи с перечнем имен (КБН 1140).³⁰⁴⁸ П. И. Кёппен, неоднократно посещавший Феодосию, снял копии и издал эти эпиграфические памятники.³⁰⁴⁹

Только после окончательного присоединения Анапы к России начались эпизодические археологические исследования городища и окружающего его некрополя.

В июне 1833 г. директор Керченского музея А. Б. Ашик докладывал керченскому градоначальнику князю 3. С. Херхеулидзеву: «Как в Анапе предназначено воздвигнуть несколько казенных зданий и вероятно при раскапывании земли могут быть открыты какие-либо памятники древности, кои имеют неразрывную связь с теми, кои открываются в Керчи, то в предупреждение, чтобы памятники сии не были разбиты, а надписи искажены, не угодно ли будет Вашему Сиятельству возложить на секретаря Анапской таможни г. Дубенского иметь внимательный надзор, чтобы могущие открыться в Анапе памятники древности не были подвергнуты истреблению и чтобы таковые были взяты под его смотрение, донося при том о всяком открытии Вашему Сиятельству. Для лучшего же в сем успехе не найдете ли Ваше Сиятельство полезным отнестись к Анапскому коменданту об оказании с его стороны пособия г. Дубенскому при исполнении изъясненного поручения».³⁰⁵⁰ Скорее всего Дубенский был лично известен Ашику, поэтому с помощью секретаря анапской таможни директор Керченского музея надеялся обогатить это хранилище древностей новыми находками.

Но не все памятники, находимые в Анапе, попадали в Керчь. В мае 1834 г. чиновник Министерства Имп. двора П. Шувалов по повелению Николая I передал начальнику I отделения Эрмитажа акад. Е. Е. Кёлеру золотую монету, найденную рядовым военно-рабочей роты № 33 Федором Крапивой при производстве земляных работ за крепостью Анапа.³⁰⁵¹ П. Шувалов просил академика определить время чеканки и присоединить монету к нумизматическому собранию Имп. Эрмитажа. В 1836 г. «Ставропольской губернии трое анапских поселян нашли золотую древнюю греческую монету, весом два золотника [8.532 г]», которую сразу же приобрела Академия наук для своего музея «за 25% свыше внутреннего достоинства металла», а нашедшие ее получили в награду 8 р. 85 к. серебром.³⁰⁵²

Крупная коллекция древностей Горгиппии поступила в Эрмитаж в 1838—1839 гг. и связана с довольно значительными раскопками 1837 г., проводившимися жандармским подполковником Гринфельдом.

В рапорте главноуправляющего Грузией Е. А. Головина к военному министру графу А. И. Чернышеву от 21 декабря 1838 г. сообщается: «Во время управления предместника моего здешним краем открыты при раскапывании курганов и найдены в гробницах в прошлом году в крепости Анапе корпуса жандармов подполковником Гринфельдом древние монеты и разные другие вещи. Все эти древности переданы мне генерал-адъютантом бароном Розеном и не были еще подносимы на благоусмотрение государя императора. Представляя на сей конец Вашему сиятельству любопытнейшие из них, вместе с ведомостями, имею честь почтительнейше присовокупить, что прочие древности, в особых 5 ящиках уложенные, будут мною отправлены в С.-Петербургскую Имп. Академию наук. Для усмотрения же Вашего Сиятельства считаю долгом приложить к сим древностям переданное мне бароном Розеном описание».

А. И.Чернышев сообщал Е. А. Головину, что император осмотрел присланные вещи и приказал остальные находки переправить не в Академию наук, а к министру Имп. двора, который назначит им место постоянного хранения. Военный министр подчеркнул, что императору «угодно, дабы древности, которые могут быть отыскиваемы в управляемом Вашим Превосходительством крае, были также отправлены в Министерство Имп. двора».³⁰⁵³

Раскопки жандармского подполковника Гринфельда в некрополе Горгиппии носили явно антикварный характер, так как никакого их описания составлено не было. В Эрмитаж были присланы «Ведомости древних монет и медалей, найденных в крепости Анапе, в г. Тифлисе, в крепости Фанагории, в Таманском округе и в г. Керчи» и «Ведомость разным древним вещам, найденным в гробницах раскопанных курганов близ крепости Анапы, кои ныне при сем отправляются по почте в город Тифлис. 5 августа 1837 г.». Многие вещи во время пересылки были утрачены, вероятно украдены, некоторые разбились или сломались. Большинство из присланных в Эрмитаж монет Боспорского царства были найдены на Таманском полуострове. Гринфельд отправил из Анапы 3 золотых, 7 серебряных и 133 медные монеты.

Судя по ведомости вещей, Гринфельд раскопал довольно богатые захоронения. Он перечисляет многочисленные золотые «блестки», кольца, перстни, пряжки, пуговицы, бляшки; сердоликовые, халцедоновые и янтарные бусы и т. п.

Обер-гофмаршал князь Н. В. Долгоруков просил К. Седжера, начальника I отделения Эрмитажа, сообщить, «какое достоинство имеют присланные вещи». В ответном рапорте говорится, что «в числе медалей находятся две золотые весьма любопытные и несколько бронзовых Босфорских царей, коих чеканка и эпоха доселе не были еще известны, и в Минц-кабинете Эрмитажа не имелись, что вообще все они весьма хорошо сохранены и что между старинными вещами есть два древних резных и другие предметы, весьма любопытные. По мнению моему, все означенные вещи могут быть оценены не менее 2000 р.».³⁰⁵⁴

В 1839 г. Эрмитаж получил те 5 ящиков древностей, которые предназначались Академии наук, но по приказу Николая I были отправлены в Министерство Имп. двора. В двух из них содержались палеонтологические и минералогические коллекции, поступившие затем в Петербургскую Академию наук и Институт горных инженеров. «Кольчуга, от окиси слившаяся в три комка», была передана в Царскосельский арсенал,³⁰⁵⁵ а остальные древности оставлены в Эрмитаже. Среди них несколько мраморных фрагментов, в том числе обломки колонны и резного карниза, 3 надгробия, 2 «дощечки с греческой надписью», мраморная «доска с древней надписью времен царя Савромата III» (опубл, акад. Ф. Б. Грефе),³⁰⁵⁶ мраморная «рукомойная лохань», 2 глиняных светильника, 2 алебастровых сосуда и стеклянная «слезница».³⁰⁵⁷

Следующий этап в изучении античных памятников Анапы связан с деятельностью ООИД. В навигацию 1840 г. член общества, нидерландский консул в Одессе Я. В. Э. Тетбу де Мариньи совершил несколько морских путешествий, в том числе к восточному побережью Черного моря. Общество снабдило его письмами к местной военной и гражданской администрации с просьбой содействовать поиску древностей.

У коменданта крепости Анапа полковника фон Бринкена Тетбу де Мариньи осмотрел и срисовал все найденные памятники. Важнейшими из них были «большой и богатый украшениями кусок мрамора, составлявший часть памятника, найденного на равнине рядом с крепостью», медальон из листового золота с изображением Артемиды, двух «амуров», собаки, волка и дикой козы, 4 золотых перстня (два из них с геммами), 2 надгробия с изображениями женских фигур. На берегу моря «со стороны равнины, между камнями и разным дрязгом» он нашел надпись с именем Тиберия. Изучив все доступные лапидарные памятники, Тетбу де Мариньи высказал предположение, что «Синдон или Синдик должны были находиться на месте нынешней Анапы».³⁰⁵⁸ В последующие годы Тетбу де Мариньи неоднократно возвращался в Анапу, снял копии³⁰⁵⁹ и опубликовал сведения о некоторых надписях (КБН 1188—1191, 1206, 1217). Одна из греческих надписей была найдена в 1842 г. в 25 верстах от Анапы к северу в Гастогайской станице.³⁰⁶⁰ В январе 1845 г. по предложению Тетбу де Мариньи ООИД обратилось к наместнику на Кавказе князю М. С. Воронцову «о испрошении… разных древностей, находящихся в крепости Анапа», для музея общества.³⁰⁶¹

Через 7 лет, в сентябре 1852 г., общество просило начальника Черноморской береговой линии вице-адмирала Л. М. Серебрякова приказать начальникам крепостей, расположенных на побережье, «все находимые в укреплениях древности и монеты препровождать в общество. Оно со своей стороны будет готово делать и денежные вознаграждения за доставленные древности и монеты, если цена за оные не будет слишком высока и если древности и монеты будут заслуживать ученого внимания».³⁰⁶² Хотя ответ Л. М. Серебрякова был положительным, однако сведений о получении обществом каких-либо археологических памятников из Анапы обнаружить не удалось. Аналогичное письмо было направлено коменданту города и крепости Анапа полковнику П. И. Миронову, причем ООИД просило его приобретать и пересылать в Одессу древности за счет общества.³⁰⁶³

В том же 1852 г. раскопки некрополя Горгиппии вел известный коллекционер боспорс-ких монет, один из основателей Петербургского археолого-нумизматического общества князь А. А. Сибирский.³⁰⁶⁴ В большом кургане близ города по дороге на Витязевку он открыл каменный склеп с полуцилиндрическим сводом.³⁰⁶⁵ Из найденных вещей опубликованы кольцо с сердоликом и золотая дужка фибулы.³⁰⁶⁶

В бумагах В. Г. Тизенгаузена мною обнаружены сведения об открытии в сентябре 1853 г. сильно поврежденного торса мраморной статуи вышиной в 1 аршин (1.41 м). Скульптура была найдена при рытье канавы между госпитальными зданиями у главных ворот крепости Анапа. Статуя, скорее всего надгробный рельеф, представляла «женскую фигуру без головы, стоящую в углублении прямоугольной ниши, высеченной также из мрамора, которой уцелела только небольшая часть снизу и с правой стороны фигуры. Фигура одета в длинную тунику и завернута ниже пояса в пеллум, покрывающий левую ее руку. Правая рука ее отбита выше локтя. Рисунок ее довольно хорош, в отношении к частным размерам его и к правильности драпировки, но в нем, как в самой отделке статуи, не видно той непринужденности и красоты, которыми отличаются скульптурные произведения цветущей эпохи греческого ваяния». В 1855 г. памятник был перевезен в Керченский музей.³⁰⁶⁷

М. И. Ростовцев, И. Т. Кругликова, Е. М. Алексеева³⁰⁶⁸ связывают начало археологического изучения Горгиппии с раскопками 1852 г. и 1859 г. князя А. А. Сибирского. Архивные материалы позволяют утверждать, что интерес к анапским древностям возник гораздо раньше — еще в конце XVIII в., а первые значительные раскопки антикварного характера провел в 1837 г. подполковник Гринфельд. В дальнейшем археологические исследования Анапы были связаны с деятельностью Одесского общества истории и древностей и Археолого-нумизматического общества в Петербурге. Работы Я. В. Э. Тетбу де Мариньи и князя А. А. Сибирского преследовали чисто научные цели и выявили перспективы дальнейшего изучения памятников Горгиппии.

• 16.2. НОВОРОССИЙСК И ГЕЛЕНДЖИК

Город Новороссийск был основан в 1838 г. как укрепление на месте разрушенной в 1812 г. русскими войсками турецкой крепости Суджук-кале, существовавшей с 1722 г. Ф. Дюбуа де Монпере, основываясь на сообщениях Страбона (Strabo., XI, 2,14) и Птолемея (Ptol., V, 8, 8; VIII, 25), локализовал на берегу Цемесской бухты греческий город Баты, отождествляемый с Патусом.³⁰⁶⁹

Я. В. Э. Тетбу де Мариньи, неоднократно посещавший эти места, также отождествил Баты с Новороссийском, расположенным на берегу самой глубокой бухты побережья. В июне 1840 г. он обнаружил здесь следы древней постройки и снял с них план, «потому что скоро не останется от нее ровно ничего: камни отсюда разбирают на постройку новых зданий».³⁰⁷⁰ Исследователь подчеркнул, что «курганов в постройке этой, представляющей род укрепления, незаметно, но их много к юго-востоку, поднимаясь отсюда к южному форту Новороссийска и оттуда к морю». К тому времени большое число курганов было уже раскопано из «любопытства» или уничтожено новыми постройками. Контр-адмирал Л. М. Серебряков продемонстрировал Тетбу де Мариньи найденные в них вещи — амфоры, «урны», «маленькую бутылочку из белого стекла и несколько домашней утвари из меди и железа», «сабельные клинки, сильно заржавевшие и согнутые вдвое, чтобы можно было их засунуть в урны», остатки кольчуги и т. п. Л. М. Серебряков уверял, что, несмотря на широкий масштаб грабительских раскопок, в Новороссийске и вокруг города не было найдено ни одной монеты. Однако перед самым отъездом Тетбу де Мариньи адмиралу была представлена одна «ржавая» монета, на которой «ничего нельзя было разобрать». До Тетбу де Мариньи дошли сведения, что какой-то инженерный офицер нашел здесь «много разных драгоценностей, в том числе монеты и надписи».³⁰⁷¹ Судя по описанию курганных находок, были раскопаны не только античные, но и средневековые памятники. В. Г. Тизенгаузен, ссылаясь на документы архива Эрмитажа, упоминает, что в Новороссийске не позднее 1841 г. «при рытии рва найдено 16 серебряных римских монет», которые были рассмотрены Н. Н. Мурзакевичем и оказались монетами Антонина Пия, Коммода, Луция Вера, Фаустины и Юлии Домны.³⁰⁷²

По предложению Я. В. Э. Тетбу де Мариньи в январе 1845 г. ООИД обратилось к М. С. Воронцову с просьбой передать найденные в Новороссийске древности в музей общества, а в сентябре 1852 г. с аналогичным предложением — к начальнику Черноморской береговой линии вице-адмиралу Л. М. Серебрякову.³⁰⁷³ Скорее всего, все эти археологические памятники попали в музей ООИД.

На побережье Геленджикской бухты предположительно локализуется античный Торик, о котором упоминает Перипл Псевдо-Скилака (Ps.-Skyl., 76). Ф. Дюбуа де Монпере обследовал окрестности бухты, описал ее достопримечательности, составил карты, на которых указал археологические памятники — «черкесские» курганы и остатки древних построек. Руины последних он принял за следы Торика и отождествляемого с ним города Пагры, о котором сообщают периплы Арриана и Анонима (Arr. РРЕ, 18; Anon. РРЕ, 60).³⁰⁷⁴ Ту же Точку зрения разделял и А. Б. Ашик.³⁰⁷⁵ Князь А. А. Сибирский, Ф. К. Брун, позднее И. Б. Брашинский помещали порт Пагра в Геленджикской бухте.³⁰⁷⁶ Его памятники расположены между грядой Марк-хота и центральной частью побережья бухты. С тех пор вплоть до 1960-х гг. почти никто специально не занимался поисками античных памятников в районе Геленджика.³⁰⁷⁷ Слабая археологическая изученность региона до сих пор оставляет дискуссионным вопрос о локализации здесь античных населенных пунктов, упоминаемых письменными источниками.

Нельзя не принять вывод Н. А. Онайко, что история исследований античных городов юго-восточной окраины Боспора сравнительно бедна событиями.³⁰⁷⁸ Это объясняется, во-первых, нестабильной военно-политической ситуацией в регионе в конце XVIII—первой трети XIX в., во-вторых, тем обстоятельством, что он вошел в состав Российской империи на 50 лет позднее, чем другие причерноморские земли, и, в-третьих, удаленностью от основных научных и культурных центров страны. В целом этапы исследования памятников соответствовали традиционной схеме — местные древности сначала привлекали внимание военных офицеров, начавших колонизацию региона, затем археологических обществ в Одессе и Петербурге. Однако работы научного характера носили эпизодический характер и не внесли существенного вклада в дело изучения античных памятников региона.

ГЛАВА 17

НИЖНЕЕ ПОДОНЬЕ И ПРИАЗОВЬЕ

Древности Нижнего Подонья и Приазовья заинтересовали ученых и военных специалистов, находящихся на русской службе, с конца XVII—начала XVIII в., со времен Азовских походов Петра I (1695—1697). Стимулом к их изучению послужило стремление к возвращению власти России над Азовом, отошедшим к Оттоманской Порте в 1711 г. Город был окончательно присоединен к России лишь по Кучук-Кайнарджийскому мирному договору с Турцией 1774 г.

Одной из загадок древней географии Нижнего Подонья и Приазовья являлся вопрос о местоположении древнегреческого города Танаиса. Акад. Г. 3. Байер еще в сочинении «Азов при генуэзцах, татарах и турках»,³⁰⁷⁹ направленном в Архив Конференции АН 16 июля 1736 г., и в «Кратком описании всех случаев, касающихся до Азова, от создания сего города до возвращения оного под Российскую державу» (1-е изд. СПб., 1738) писал: «Шарден³⁰⁸⁰ объявляет в своих путешествиях, будто Азов стоит в 15 итальянских милях расстоянием от реки… Но я не знаю, что бы Шардена в такое мнение могло привести. Хотя мне того доказать и нельзя, что город Танаис совершенно на том месте стоял, где ныне находится Азов; однако ж с меня довольно и того, что он построен был недалеко оттуда».³⁰⁸¹ С тех пор соотнесение Азова с античным Танаисом и средневековой Таной в русской историографии XVIII—середины XIX в. стало традиционным (об их тождестве, например, писал Н.М. Карамзин в 1815 г.³⁰⁸²). Говоря об освоении греками устья Танаиса (Дона), Байер подробно анализирует античную, византийскую и восточную нарративные традиции, затрагивает вопрос о характере греческой колонизации.

В мае 1737 г. президент Академии наук И. А. Корф представил Конференции поступившее из Азова письмо от 17 апреля 1737 г. на французском языке от генерал-фельдмаршала П. П. Ласси «относительно исторических особенностей этого города» и составленное им описание Азова, отождествляемого с античным Танаисом и средневековой Таной, на немецком языке объемом в один авторский лист.³⁰⁸³ В посвященном императрице Екатерине II рукописном труде офицера армии принца Л. Ж. Конде Дюбуа (Du Bois) «Recherches faites sur la partie occidentale du gouvernement d’Asoph, qui est firmee le long de la Мег» (Исследование западной части Азовской губернии, расположенной вдоль моря), датированном 2 октября 1794 г., античный Танаис также локализован на месте современного Азова.³⁰⁸⁴

Натурное обследование Нижнего Подонья после акад. Г. Ф. В. Юнкера (см. гл. 1) продолжил почти через сорок лет акад. И. А. Гюльденштедт. В июле 1773 г. он приехал в Черкасск, а затем в Азов. Гюльденштедт полагал, что древнегреческий город Танаис когда-то находился на Левобережье Дона в районе Азовской крепости: здесь он увидел известняковую стену, камень из которой использовался при строительстве церкви в Новочеркасске. «В окрестностях Азова, — писал академик, — при раскопках открывают чрезвычайно много человеческих костей, а внутри крепостных верков часто случается находить сосуды с деньгами».³⁰⁸⁵ Комендант крепости передал ему несколько монет, найденных в какой-то «кружке». Все они оказались серебряными, «отчасти христианскими, отчасти магометанскими или татарскими» и были пожертвованы церкви. Гюльденштедт впоследствии собирался сличить их с нумизматическим собранием Кунсткамеры. По дороге в Ростов-на-Дону ученый описал Пятибратнюю группу курганов, а затем постоянно фиксировал многочисленные могильные насыпи, отмечая наличие или отсутствие крепиды, подробно описывал каменные бабы.³⁰⁸⁶

В 1800 г. Нижнее Подонье посетил английский профессор Э.Д. Кларк, уделивший основное внимание поискам следов древнего Танаиса по всему восточному рукаву Дона. Путешественнику бросилась в глаза величина Пятибратних (Елизаветовских) курганов, принятых им за «жертвенники Александра Македонского», к которым он, однако, не смог подъехать вплотную.³⁰⁸⁷ Кларк упомянул о раскопках кургана со сводчатым каменным склепом близ Таганрога и добавил, что найденные в нем вещи расхищены.³⁰⁸⁸ В Черкасске в доме генерала Орлова он осмотрел два мраморных столба, привезенных из Цимлянской станицы (древний Саркел).³⁰⁸⁹ Профессор тщетно искал Танаис на Левобережье Дона и на месте Азовской крепости. Опросы офицеров и местных жителей ни к чему не привели. По мнению Кларка, только широкие археологические исследования на месте цитадели могли привести к открытию древностей. Кларк предположил, что Танаис, возможно, локализуется на правом берегу Мертвого Донца у селения Синявка, куда он сам доехать не смог.³⁰⁹⁰

Нижнее Подонье и Приазовье, входившие в область Войска Донского, были богаты археологическими памятниками различных исторических эпох. К началу XIX в. у образованных слоев казачества стали появляться первые частные собрания древностей. Окрестности городища древнего Танаиса у слободы Недвиговка были заселены в 1796 г.³⁰⁹¹ Владельцами этих земель были Дмитрий Мартынович (1729/1730—1810) и Андрей Дмитриевич (1757/1760— 1815) Мартыновы.³⁰⁹² Первый, Д. М. Мартынов, дослужился до чина генерал-майора и свыше 20 лет занимал должность непременного судьи Войскового гражданского правительства. Его сын А. Д. Мартынов, генерал-лейтенант, соратник наказного атамана М. И. Платова и его заместитель (1807—1810), один из героев Отечественной войны 1812 г. и участник заграничного похода русской армии. По сообщению их внука и сына А. А. Мартынова, они собрали значительную коллекцию древностей. Собрание Мартыновых состояло из эпиграфических памятников, керамики, монет, вымываемых дождем и найденных на поверхности земли. Здесь хранилась найденная на Цимлянском городище «часть каменной гранитной колонны» с генуэзской надписью. Среди бумаг отца А. А. Мартынов обнаружил список с надписи, найденной на городище Танаиса.³⁰⁹³

Владельцы Недвиговки пытались понять функциональное назначение найденных древних вещей. «При жизни еще деда и отца моего, — вспоминал А. А. Мартынов, — открыто было.., в малом возвышении, недалеко от рва и вала, вроде жилого, помещение, сложенное из камня, с аркою над дверью, в котором были две амфоры, наполненные чешуею карпов, именуемых на Дону сазанами, величиною и конструкциею большего размера, нежели теперь на этой рыбе имеются; из коих чешуй, на всех почти, в прительной их оконечности, имелись просверленные дырочки, довольные для пронятия значительной толщины ниткою или дротом, и эти чешуи, по мнению деда и отца моего, служили к составлению из них броней или лат, чему ими и произведен был опыт, через нашивку на квадратное в две четверти сукно, вроде того расположения, как делаются теперь чешуйчатые металлические вещи, и по видимым изображениям на картинах чешуйчатых лат. Поясненная нашивка оказалась почти непроницаемою холодному оружию; но где все это подето, не ведаю […]. Амфоры были из глины красного обжига, яйцеобразные и с ручками».³⁰⁹⁴ Рисунки этих древностей приложены к рукописи записок Мартынова.

Согласно сообщению историка, академика Петра Григорьевича Буткова (1775—1857), по поручению П. С. Палласа, Недвиговское городище специально осматривал знакомый естествоиспытателя, таганрогский помещик Григорий Иванович Коваленский, о чем последний сам сообщил Буткову в 1812 г. «Там видимы были тогда каменные погреба и находимы были монеты золотые, серебряные и медные. Владелец слободы Недвиговки, генерал-лейтенант Андрей Дмитриевич Мартынов из добытых в том городище монет уделил в 1806 г. в кабинет Черкасской гимназии одну золотую, 14 серебряных и 10 медных, как уведомил нас в 1823 г. бывший тогда директор той гимназии подполковник Попов, с присылкою отпечатка. Золотая, величиною в русский полуимпериал, представляет Реметалка, царствовавшего в Боспоре 132— 155 гг. по Р. X.; на серебряных и медных заметны на одних изображения пеших и конных войнов, на других человеческие головы, гербы и арабские буквы».³⁰⁹⁵

В октябре 1823 г. и в апреле 1824 г., следуя из Одессы в Саратов и обратно, Нижнее Подонье и Приазовье дважды объехал И. А. Стемпковский.³⁰⁹⁶ В документах Одесского общества сохранились его рисунки трех каменных баб близ Тягинской станицы, в степи между Таганрогом и Мариуполем (срисованы 18 июня 1820 г. и 21 июня 1823 г.), а также рисунок статуи, изображающей мужчину на так называемых Четырех курганах в 5 верстах от Токмак-ской могилы (срисована 19 июня 1820 г.).³⁰⁹⁷ Стемпковский обследовал берега устья Дона с целью поиска следов древнего Танаиса, который был им верно локализован на городище близ слободы Недвиговки, расположенном вблизи дороги Таганрог—Ростов—Новочеркасск и в 10 верстах от моря на берегу Донца. «Тут, на возвышенном и крутом берегу реки, — писал он И. П. Бларамбергу, — нашел я следы акрополи или цитадели, весьма сходной с ольвийскою, но немного поменьше; укрепление сие окружено глубоким рвом и в некоторых местах, на валу, кучами земли и камней, показывающими основания башен. Повсюду разбросаны обломки древних глиняных остроконечных сосудов с ручками, называвшихся амфорами, и обыкновенно находимых везде, где греки имели свои поселения; а за рвом вся окрестность, на далекое расстояние, покрыта ямами, кучами земли и золы (следы бывшего жилья), равно множеством больших и малых курганов, подобно как и окрестности Ольвии и Пантикапеи… По всем сим чертам невозможно не признать развалин сих остатками древнего греческого города, и сей город не может быть иной, как Танаис».³⁰⁹⁸ В специальной записке «О развалинах Танаиса», адресованной М. С. Воронцову, И. А. Стемпковский уточнил, что городище находится на западной окраине села Недвиговка.³⁰⁹⁹ Исследователь справедливо охарактеризовал Танаис как «один из знатнейших складочных мест для торговли греков с обитавшими вокруг варварскими народами».³¹⁰⁰

Из Ростова И. А. Стемпковскому прислали две монеты, найденные, по словам О. О. Гон-залеца, на Недвиговском городище, — золотой статер и медный двойной денарий Саврома-та II.³¹⁰¹ Находки монет позволили антикварию сделать вывод, что «Танаис не был совершенно разорен царем Полем оном… и был возобновлен и обитаем воспорскими греками даже до времен Антонинов…». Среди случайных находок в других местах Стемпковский упоминает золотой статер Евпатора, найденный в Ростове после сильного дождя на берегу Дона, и обломки древнегреческой керамики близ Аксая.³¹⁰²

Объезжая низовья Дона, Стемпковский отметил выдающиеся курганные группы — Пять Братьев у Щучьей или Елизаветовской станицы, Два Брата на Левобережье Дона в 20 верстах у Азова; городища — у Гниловской станицы и при устье речки Сухой Чалтур. На последних часто находили древнегреческие монеты и фрагменты керамической тары. «Монеты… и глиняные сосуды греческой работы, — прозорливо писал И. А. Стемпковский, — могли быть в употреблении и у скифов,., производивших торги с греками; следовательно, не должно полагать, чтобы везде там были греческие селенья, где отыскиваются подобные монеты и обломки сосудов».³¹⁰³ Открытое Стемпковским Сухо-Чалтырское городище I в. до н. э.—III в. н. э. было исследовано только через 150 лет.³¹⁰⁴

В апреле 1823 г. в Таганроге Иван Алексеевич осмотрел шесть древних обезглавленных скульптур, судьба которых заинтересовала известного донского краеведа Б. В. Лунина. Среди бумаг И. А. Стемпковского мне удалось обнаружить его записку от 10 июня 1824 г. (документ № 13), с более подробным описанием памятников, чем в опубликованном письме к И. П. Бла-рамбергу,³¹⁰⁵ которым располагал Б. В. Лунин.³¹⁰⁶

Записка была написана Стемпковским специально для М. С. Воронцова. В делах канцелярии новороссийского генерал-губернатора хранится короткая анонимная записка от 10 июня 1825 г., с кратким пересказом обстоятельной записки И. А. Стемпковского и предложением передать памятники в Керченский музей.³¹⁰⁷ О том же Стемпковский писал Кёппену 27 июня 1824 г. из Одессы: «Проезжая прошлого года по берегам Дона, я успел отыскать следы древнего Танаиса, довольно еще видные. Замечания мои по сему вы найдете в Вестнике Европы, февраль 1824, № 4. Возвращаясь ныне в Одессу (из Саратова.— И. Т.), я вновь останавливался на устьях Дона, и новые разыскания подтвердили прежнее мое открытие: хочу послать о сем новую статью г-ну Каченовскому. […] Можно ли надеяться нам увидеть вас скоро в здешних краях; не буду говорить вам, сколь бы приятно было мне вместе с вами стараться о новых изысканиях, и о спасении от разрушения, или всегдашнего забвения, слабых остатков Греческого величия на берегах Евксинских! Ваши познания, ваше неусыпное рвение, ободрили бы и мой ослабевший дух. Одному бороться противу множества преград почти невозможно; особливо без способов, без подпоры свыше. В проезд мой чрез Таганрог видел я там обломки прекрасных греческих статуй из белого мрамора, резца изящнейшего; они валяются среди улицы, на открытом небе, и никто не мог мне даже сказать, где найдены сии любопытные остатки древности, откуда привезены? Быть может, из Танаиса?».³¹⁰⁸

Через месяц гр. Воронцов приказал таганрогскому градоначальнику отправить статуи в Керчь морем на казенном или купеческом судне, а для «выкапывания» их из земли «употребить арестантов», но наблюдать, чтобы работы производились осторожно, «дабы не разбить мрамора». М. С. Воронцов просил керченского градоначальника проследить за получением скульптур и «бережно сохранить [их] в каком-нибудь строении или закрытом месте» вплоть до открытия местного музея.³¹⁰⁹

Документально подтверждено, что статуи были довезены до Керчи. Ф. Ф. Вигель писал, что в местном музее хранятся «пять или шесть колоссальных мраморных торсов».³¹¹⁰ Впоследствии И. П. Бларамберг пытался поменять четыре из них на барельеф с изображением грифона из Пантикапея, хранившийся в Феодосийском музее древностей.³¹¹¹ Однако обмен не состоялся из-за сопротивления хранителя Феодосийского музея доктора И. И. Граперона (см. гл. 4.3).

В письме к Бларамбергу И. А. Стемпковский с удивлением отмечает, что ни один из посещавших Таганрог путешественников XVIII—первой четверти XIX в., в том числе профессор Э. Д. Кларк, об этих памятниках не упоминает. Действительно, ряд просмотренных мной публикаций и рукописных источников о Таганроге того времени умалчивают о статуях. Ни единого слова о них нет и в «Путевых заметках в поездке к кавказским минеральным водам в 1823 г.» А. Я. Фабра, впоследствии действительного члена ООИД. Фабр приехал в Таганрог 7 июня и покинул его на следующий день. К его сочинению приложен красочный план города, рисунки горских гробниц, копии надгробных надписей, так что оставить без внимания подобные памятники он бы не смог.³¹¹²

Единственное свидетельство, подтверждающее рассказ И. А. Стемпковского, содержится в описании археологического путешествия 1825 г. по России П. П. Свиньина: «…В Таганроге, пред старинным домом адмиралтейства, на крутом берегу, возвышающемся над прежним портом Петра Великого, находятся шесть колоссальных статуй, представляющих мужеские и женские фигуры в древней греческой одежде, из коих четыре принадлежат к лучшим временам греческого искусства. Быв обезглавлены, они доказывают, что пострадали от невежественной руки мусульман, почитающих долгом своей веры отбивать головы у всех статуй, ими встречаемых. К сожалению, никто не мог сказать мне, откуда и когда взяты сии статуи? Всего вероятнее, что они найдены в Танаисе и украшали дворец Петра I (Воронежский), любившего изящные искусства».³¹¹³ В специальной статье Свиньина о Таганроге, вышедшей в том же году, о статуях не упоминается вообще.³¹¹⁴

Текстуальные совпадения в опубликованных работах Свиньина и Стемпковского, подмеченные Б. В. Луниным,³¹¹⁵ объясняются тем, что ряд известных корреспонденций П.П. Свиньина о городах юга России, изданных в 1826—1830 гг. в «Отечественных записках», содержит правку и вставки историко-археологического характера, принадлежащие перу Стемпковского. Это доказывает письмо Стемпковского Свиньину от 26 октября 1828 г., где Иван Алексеевич извиняется, что не сумел быстро вернуть журналисту его путевой дневник по Новороссийскому краю: «Вообразите, что рукопись ваша давным давно читана, перечитана, и даже, по позволению вашему, снабжена некоторыми заметками».³¹¹⁶

Б. В. Лунин, посвятивший скульптурам специальную статью, считал, что они привезены в Таганрог из Азова, куда скорее всего они могли попасть из Недвиговки, так как Азовская крепость строилась из камня, ломавшегося на городище Танаиса.³¹¹⁷ Однако он ошибался, полагая, что две скульптуры были высечены из простого камня и являлись широко распространенными в тех местах каменными бабами. Это утверждение опровергается рукописной запиской И. А. Стемпковского М. С. Воронцову. Лунину не удалось найти сведений о дальнейшей судьбе статуй — в 1929 г. Керченский и Одесский музей сообщили исследователю, что в их фондах скульптуры не числятся, и в архивных материалах данных о них нет.³¹¹⁸

Сведения о статуях были обнаружены мною и в архивных документах, и в книгах путешественников первой половины XIX в. Ф. Дюбуа де Монпере, описывавший Керченский

музей в 1832 г. и 1834 г., сообщает: «Помещены также в музее четыре торса, привезенные из Малой Азии в Таганрог в виде балласта (курсив мой. — И. Т.). Градоначальник Стемпковский их выпросил для Керчи; трое из них весьма посредственной работы; четвертый изображает Юнону из паросского мрамора. Этот единственный достоин некоторого внимания».³¹¹⁹ У Дюбуа де Монпере упоминаются только четыре статуи. Были ли перевезены в Керчь пятая и шестая скульптуры, неизвестно.

Итак, в литературе существуют две версии о происхождении статуй. Как мне представляется, гипотеза об их находке на городище Танаиса неубедительна. Доказательством этому служит отсутствие упоминаний о них как в трудах путешественников, прежде всего Э. Д. Кларка, так и в записках владельца Недвиговки А. А. Мартынова. К сожалению, в рапортах местного градоначальника нет сведений об их происхождении.³¹²⁰ Поиски необходимо вести в архивных материалах Таганрогского порта. При характеристике мраморов Керченского музея А. Б. Ашик их не упоминает, возможно, потому, что они были не боспорского происхождения.³¹²¹ Правда, в рукописном каталоге музея на 1 января 1848 г. в отделе «Памятники мраморные» имеется следующая запись: «№ 12—15. Четыре мраморных торса. Присланы в 1829 г. из Таганрога. Сколько известно, торсы эти найдены были близ развалин Танаиса».³¹²²

Ашик приступил к заведованию музеем после смерти И. П. Бларамберга и И. А. Стемпковского, поэтому достоверно знать происхождение памятников и время их поступления в музей он не мог. Вероятно, одесским антиквариям все же удалось получить сведения о том, каким образом скульптуры попали в Таганрог, иначе совершенно необъяснимо предложение Бларамберга об обмене одного пантикапейского барельефа Феодосийского музея на целых четыре скульптуры, к тому же якобы боспорского происхождения. Если бы они были найдены в Танаисе, И. П. Бларамберг вряд ли бы пошел на такой обмен. В 1851—1852 гг. часть экспонатов Керченского музея была перевезена на хранение в Эрмитаж. Однако в одном из первых печатных каталогов петербургского собрания «Древностей Боспора Киммерийского» описание этих статуй отсутствует.³¹²³ Дальнейшая судьба скульптур неизвестна. Возможно, памятники оставались в Керченском музее вплоть до Крымской войны, а затем были вывезены оккупантами за пределы России.

Поисками археологических памятников на землях Войска Донского занимались не только проезжие путешественники. П. П. Свиньин оставил свидетельства о деятельности нескольких коллекционеров древностей и археологов-дилетантов. В станице Есауловке у войскового старшины Льва Яковлевича Лукьянова он осматривал собрание «курганных вещей», и в их числе «небольшие глиняные урны, с оттисками разных фигурок на дне, кои находят на груди скелетов» (вероятно, имеется в виду чернолаковая керамика со штампованным орнаментом и рельефными медальонами.— И. Т.). Л. Я. Лукьянов отправил в МОИДР монету, считая ее чеканенной при одном из Савроматов. Председатель общества А. А. Писарев посвятил монете специальную статью с доказательством ее принадлежности Марии Отацилии, жене Филиппа I Араба.³¹²⁴ В Новочеркасской гимназии было создано собрание редкостей, где, помимо палеонтологических и минералогических, хранились и археологические коллекции, в том числе камень с греческой надписью и крестом, «найденный на одном городище по Аксаю». Многочисленные каменные бабы были «свезены на степную дорогу с разных могильных курганов, где они были крепко утверждены в землю и обращены лицом к востоку, вместо столбов, и, служа вехами, показывают вместе с тем степень художеств гуннов, команов или половцев, кочевавших на всем неизмеримом пространстве сих мест».³¹²⁵ В те же годы историей и археологией края занимались корнет В. Д. Сухоруков,³¹²⁶ полковник X. П. Кирсанов, есаул Е. Н. Ка-тельников, выпускник Харьковского университета М. Г. Кучеров, сотник А. К. Кушнарев (у Свиньина ошибочно назван как Куркашев) и председатель Межевой комиссии «курганограф» В.М.Пудавов, поручавший землемерам топографическую съемку курганов и городищ.^{3127 3128}

Декабрист Василий Дмитриевич Сухоруков (1794?—1841) родился в г. Черкасске в семье сотника, «из обер-офицерских детей», учился в Новочеркасской войсковой гимназии (1812), выпускник Харьковского университета (1815). Служил в Донской войсковой канцелярии, хорунжий (1816), офицер по особым поручениям при войсковом атамане (1819—1821), письмоводитель Комитета об устройстве Войска Донского (август 1821 г.). Сухорукову было поручено составление статистических записок о Хоперском округе (1817—1818), сбор материалов по военной истории донского казачества. В январе 1822 г. он переведен в Петербург, зачислен корнетом в лейб-гвардии Казачий полк, одновременно был офицером по особым поручениям при председателе Комитета об устройстве войска Донского А. И. Чернышеве; поручик (1823). По подозрению А. И. Чернышева в принадлежности к тайному обществу Сухоруков был выслан на Дон. В Новочеркасске он организовал тайное общество «Литературные вечера или собрания», организационно оформленное в декабре 1825 г. В 1826 г. император повелел оставить Сухорукова на Дону под «бдительным надзором». В июле 1827 г. офицер был послан на Кавказ и служил при штабе И. Ф. Пас-кевича, составлял историческое описание русско-турецкой войны 1828—1829 гг., участвовал в боевых действиях, за что был награжден орденом Св. Владимира 4-й степени и золотою саблею за храбрость. В 1829 г. Сухоруков являлся одним из редакторов «Тифлисских ведомостей». В январе 1830 г. он был арестован по доносу и перевезен в Новочеркасск, а затем выслан в Финляндию в Донской полк, где находился вплоть до середины сентября 1831 г., затем жил на Дону (1831—1834), в августе 1834 г. был отправлен в Донской полк на Кавказскую линию; есаул (1837), уволен от службы в 1841 г., умер в Новочеркасске.50

Живя в столице и работая в библиотеках и архивах, В. Д. Сухоруков познакомился со многими декабристами, писателями и историками, в частности с А. С. Пушкиным, Н. М. Карамзиным, А. Н. Олениным, К. Ф. Калайдовичем, А. Ф. Малиновским, П. М. Строевым, П. П. Свинь-иным, был избран сотрудником (1823), затем действительным членом (1824) Вольного общества любителей российской словесности. Он стал публиковать статьи по истории Дона, вместе с декабристом, историком А. О. Корниловичем³¹²⁹ издал исторический альманах «Русская старина» (СПб., 1824; 2-е изд. СПб., 1825), получивший признание современников.

Занимаясь статистическим описанием Подонья под руководством генерал-майора И. Ф. Богдановича,³¹³⁰ В. Д. Сухоруков обратил внимание на древние укрепления, городища, старые казачьи городки и классифицировал их на три «разряда». В бумагах Кёппена сохранилась выписка из «дела о древностях по войску Донскому», где упомянут некий рапорт с перечнем древних городищ в низовьях Дона.³¹³¹

Первые раскопки с целью определения местоположения Танаиса связаны с именами В. Д. Сухорукова и А. К. Кушнарева. Публикация двух писем Стемпковского к Бларамбергу о местоположении Танаиса в «Вестнике Европы» возбудили ревностные чувства у группы донских любителей древностей, поэтому с помощью группы единомышленников В. Д. Сухоруков пытался организовать собственные полевые исследования. 2 августа 1824 г. он писал полковнику X. П. Кирсанову: «От г. Кучерова, моего товарища, я имел сведение, что вы… принимаете ревностное участие и в изысканиях о местоположени древнего города Танаиса: совершением сего дела вы отвратите от нас стыд, который в противном случае мы неминуемо понесем, когда чужие люди проездом³¹³² станут описывать то, чего мы не могли познать, владея оным многие десятки лет. Ваши обширные познания обещают совершенный успех предприятия, и я заранее ручаюсь, видя в вас благороднейшее соревнование… Вы знаете характер нашей старины и, следственно, имеете безусловное право на наше уважение. Пускай прочие мои соотчичи примут подобное участие в сем деле, тогда слава наших предков не будет более безмол-ствовать в жалком забвении, но займет почетное место в летописях мира и нам самим доставит уважение. Вот как я понимаю плоды порядочной истории Донского Войска».³¹³³

В. Д. Сухоруков обратился к войсковому атаману А. В. Иловайскому с предложением направить А. К. Кушнарева в Недвиговку и станицу Елизаветовскую для поиска древностей и решения вопроса о локализации Танаиса. Сотнику выделили необходимое число рабочих для проведения раскопок на обоих городищах и в их окрестностях.³¹³⁴ Исследования были проведены в 1824 г. Тридцать лет спустя, в 1853 г. профессор П.М. Леонтьев зафиксировал их следы на некрополе Недвиговки: «… Об одном кургане (так называемая раскопанная яма, лежащая тотчас на запад от городища) мы получили сведение, что он был раскопан по распоряжению начальства в 1824 г.; многие из других были раскапываемы крестьянами г. Мартынова и донскими казаками, но о предметах, которые в них были найдены, никто не сообщил нам ничего… По всему вероятно, это не был курган, т. е. не могила».³¹³⁵ Известно лишь, что при раскопках 1824 г. на Недвиговке было найдено 23 монеты.³¹³⁶ В Елизаветовке, по сообщениям местных жителей, «при раскопке одной части городища в 1824 г. было найдено несколько греческих монет, из которых одна, именно бронзовая монета Савромата II, сохраняется поныне у протоиерея станицы почтенного старца Дикова».³¹³⁷

«Описание Недвиговского городища» и найденные вещи А. К. Кушнарев представил А. В. Иловайскому. Все древности, скорее всего, поступили в Новочеркасскую войсковую гимназию, однако большая часть ее коллекций погибла в 1826 г. во время пожара.

П.П. Свиньин, посетивший Недвиговку в 1825 г., принял предложенную Стемпковским локализацию Танаиса на близлежащем к станице городище. «При снятии плана с сего достопамятного города, ясно представлялись мне следы Акрополиса и окружного рва, в середине коего приметно правильное положение ям с кучами земли и золы, а вне множество больших и малых курганов».³¹³⁸ Вряд ли путешественник сам проводил топографическую съемку Недвиговского городища — он, вероятно, присутствовал при работах военных топографов, действовавших по распоряжению А. В. Иловайского.

В 1820-х гг. владельцем Недвиговки являлся Алексей Андреевич Мартынов (1777—1865), отставной (с 1816 г.) полковник Войска Донского, краевед и археолог-любитель, прадед известного археолога А. А. Миллера и историка археологии, эмигранта М. А. Миллера ³¹³⁹ Он получил образование в иезуитской коллегии в Польше (Белоруссии), с 1788 г. служил в Екате-ринославском казачьем войске, участвовал в боях с турками (1789, 1806), с 1801 г. командовал Донским полком, в 1807 г. по болезни уволен, впоследствии состоял на различных должностях в Войске Донском: в 1814—1815 гг. асессор Войсковой канцелярии, в 1815—1816 гг.— Воинской экспедиции, в 1816 г. исполнял обязанности прокурора Войсковой канцелярии; в 1819 г. уволен в отставку с награждением чином полковника. В 1821 г. он вновь состоял асессором Войсковой канцелярии, а в 1822 г. был окружным дворянским депутатом Миусского начальства и членом Войсковой комиссии продовольствия. В 1839 г. избран членом-корреспондентом Новочеркасского статистического комитета. ³¹⁴⁰

Унаследовав обширные имения, Мартынов безвыездно жил в слободе Голодаевке, а затем в Новочеркасске.³¹⁴¹ В молодости, как он сам признается в своих записках,³¹⁴² древности не занимали его, но с годами у него проснулся к ним неподдельный интерес. Археологические коллекции отца и деда Мартынова разошлись по разным рукам и пропали. В 1820-е гг. памятники, найденные на Недвиговке, владелец раздаривал знакомым собирателям и общественным учреждениям области Войска Донского. Так, примерно в 1828 г. Мартынов отдал Л. Я. Лукьянову рельефное изображение всадника «в воинском костюме с малою пикою и на ней как бы флюгер, а на голове металлический и лавровый венок, одет мантиею и тогою и, как могу припомнить, с некоторыми буквами».³¹⁴³ Лишь в 1840—1850-х гг. владелец земель стал принимать меры по охране Недвиговского городища и некрополя от разрушения, запретив ломку камня и бесконтрольные раскопки.³¹⁴⁴

А. А. Мартынов переписывался по различным вопросам, так или иначе затрагивавшим древнюю историю Подонья, с наказными атаманами М. Г. Власовым (1767—1848) и Д. Е. Ку-тейниковым (1768—1839). Последнему он высылал не только копии надписей, но и сами лапидарные памятники и другие древности, происходящие из Недвиговки.³¹⁴⁵ Из обширной коллекции собранных им монет часть была подарена Новочеркасской гимназии и погибла в пожаре 1826 г. Несколько камней с надписями А. А. Мартынов отдал в «булеварный сад» Новочеркасска, в том числе две боспорские надписи Римиталка и Ининфимея;³¹⁴⁶ там же хранились «амфоры, темного по обжоге глины цвета» и свезенные сюда каменные бабы. Большинство древностей были найдены или при раскопках Танаиса, проводившихся им на собственные средства,³¹⁴⁷ или при ломке камня местными крестьянами. Конечно, говорить о каких-то научных задачах подобных раскопок не приходится. Они проводились владельцем Недвиговки под влиянием возросшего в первой трети XIX в. интереса к богатейшему археологическому и историческому прошлому Донской земли и Приазовья, захватившего образованные круги казачества. Не стоит и переоценивать значение краеведческой деятельности А. А. Мартынова и его вклада в развитие археологии на Донских землях, как это делают некоторые исследователи.³¹⁴⁸ Владелец Недвиговки так и не перерос дилетантский уровень в своих археологических штудиях, о чем красноречиво свидетельствуют оставленные им записки.

В путевых дневниках П. И. Кёппена 1850 г. оставлена запись о встрече с Мартыновым, представляющая определенный интерес для характеристики донского любителя археологии. «Узнав, что в Черкасске живет полковник… Мартынов, в имении которого — Недвиговке — при правом рукаве донской дельты, т. е. при так называемом Мертвом Донце — найдены были разные древности, и в том числе камни с греческими письменами, я не мог не побывать у него, чтобы взглянуть на его собрание редкостей. Ожидав много, я увидел, что ошибся, почему и сознаюсь, что показанная мне коллекция монет разных времен и народов меня не удовлетворила. Но г. Мартынов не только любитель редкостей, он поэт, и поэт малороссийский. Не без удовольствия выслушал я разные сочиненные им басни и вирши и сожалел, что сочинитель их, бодрствующий духом, мог читать нам свои произведения только лежа. Г-н Мартынов угостил меня и виноградным вином своей собственной выделки, вкусным и, как он сам говорит, лучшим в донской стороне… Сам князь Воронцов, говорил он мне, и Государь наследник хвалили мое вино. Драматическое сочинение г. Мартынова под заглавием (если не ошибаюсь, «от и мы» или «от мы як») не могло быть играно в Черкасске, потому только что сочинитель решил подвергнуть оное двойной цензуре».³¹⁴⁹

В начале 1840-х гг. А. А. Мартынов, видимо, не без влияния именитых посетителей его имения и местного начальства, сделал попытку обобщить все собранные им сведения об археологических памятниках родного края. Свои заметки и наблюдения он собрал в «Записках о местностях в Войске Донском и вещественностях там открываемых, заслуживающих внимания антиквариев и историков. С присовокуплением преданий».³¹⁵⁰ Записки составлялись в разное время, на протяжении десятилетия (1842—начало 1850-х гг.). Еще профессор П.Н. Черняев отмечал, что в записках отсутствует система, встречаются повторы, так как текст носит характер журнала, куда случайно записывались собственные наблюдения Мартынова и предания, почерпнутые им из рассказов крестьян, казаков, офицеров Войска Донского.³¹⁵¹ Целью создания записок, по словам автора, было объяснить «замечательные пункты этой местности, вещественности в них открытые.., могущие представить путь для руководства антиквариями и историками, к обращению на этот край внимания».³¹⁵²

25 октября 1851 г. по ходатайству наказного атамана Войска Донского полковник А. А. Мартынов был единогласно избран действительным членом Одесского общества истории и древностей.³¹⁵³ В августе следующего года он отправил в общество первую часть записок, а в июле 1853 г.— вторую часть. Полный текст работы передали для предварительного рассмотрения в издательский комитет, который постановил напечатать ее в четвертом томе «Записок» Одесского общества.³¹⁵⁴ Крымская война нарушила эти планы, и исследование А. А. Мартынова в Одессе так и не было издано. Лишь в 1867 г. в газете «Донской вестник» (№ 3—4) и 1887 г. в журнале «Дон» (№ 7—12) появились отрывки «Записок»,³¹⁵⁵ но без приложений — схематичных копий старых карт, плана дельты Дона, рисунков археологических находок,³¹⁵⁶ в том числе эпиграфических памятников (рис. 150—155). Несмотря на то что «Записки» А. А. Мартынова были достаточно популярны и широко распространились в списках в нескольких варьированных редакциях, исследователи до сих пор не смогли обнаружить оригинал.³¹⁵⁷ Мне удалось найти авторскую рукопись «Записок» в делах Одесского общества истории и древностей, причем ее текст несколько отличается от опубликованного в журнале «Дон» варианта. Но самая главная удача в том, что рукопись снабжена рисунками и картографическими схемами (правда, мелкомасштабными, и, на мой взгляд, малоинтересными), которые ранее считались утраченными.³¹⁵⁸

Содержание записок можно разделить на три отдела: историко-этнографический, топографо-картографический и собственно археологический.³¹⁵⁹ В двух последних Мартынов описывает многочисленные курганы и городища Подонья—Приазовья, пытается классифицировать насыпи по типам, объясняет их значение и цели сооружения, дает указание на топографические особенности их расположения (например, сообщает о линейных цепочках курганов

Рис. 150. А. А. Мартынов. Рисунки древностей к «Запискам о местностях в Войске Донском и вещественностях там открываемых, заслуживающих внимания антиквариев и историков. С присовокуплением преданий». № 1—3 (ИР ЦНБ, V, 632, л. 221. Публ. впервые).

Елизаветовского могильника).³¹⁶⁰ По прошествии 150 лет большинство исторических построений А. А. Мартынова выглядит наивно.

Автор записок не обошел вопрос о местоположении Танаиса, также локализованного им у слободы Недвиговки. Мартынов оставил описание найденных на городище памятников. «На этой местности хотя и находимы бывают монеты, но время от времени реже, а стали открываться надгробные и другого значения камни с эллинскими надписями… Из этих камней три представлены были от меня к бывшему наказным атаманом Кутейникову в натуре с снимками в силу циркуляров о подобных вещественностях, но что из того произошло, не ведаю, камней уже по сведениям… в доме его не находится и куда, как и к кому поступили, не открыл». А. А. Мартынов сообщает, что через посредство полковника Реми в 1842 г. всю переписку о находке двух греческих надписей в 1833 г. и 1836 г. он передал Петербургскому археологи-

 

 

Рис. 152. А. А. Мартынов. Рисунки древностей… № 6. Надпись из Танаиса КБН 1250 (ИР ЦНБ, V, 632, л. 230. Публ. впервые).

ческому обществу, вместе со снимками камней.³¹⁶¹ Как известно, РАО было создано несколько лет спустя, в 1846 г. Ошибка объясняется тем, что А. А. Мартынов писал записки по памяти. Копии надписей были переданы в 1839 г. и 1842 г. Кёппеном, получившим их от своих южных корреспондентов,³¹⁶² в Имп. Академию наук для издания акад. X. Ф. Грефе, другие опубликованы после поездки П. И. Кёппена 1850 г. (КБН 1237, 1239, 1240, 1243, 1250).³¹⁶³ К запискам А. А. Мартынова приложены различные списки с одних и тех же надписей, причем часть —

 

Рис. 153. А. А. Мартынов. Рисунки древностей… № 7—10 (ИР ЦНБ, V, 632, л. 231. Публ. впервые).

с неправильной разбивкой строк. П. М. Леонтьев, переиздавший те же надписи с уточнениями, отметил, что копии были сделаны лицом, «не сведущим в греческом языке».³¹⁶⁴

Узнав о хранящихся в Новочеркасске античных памятниках, Одесское общество истории и древностей в 1850 г. просило наказного атамана, генерал-лейтенанта М. Г. Хомутова передать их в музей ООИД.³¹⁶⁵ В Одессу попали камни с надписями из Танаиса, помещенные ранее Мартыновым в городской сад Новочеркасска (КБН 1243, 1250), которые и поныне хранятся в Одесском археологическом музее Национальной Академии наук Украины. В протоколах общества значится, что две греческие надписи, «принадлежащие воспорским царям Тиберию Юлию Римиталку и Тиберию Юлию Ининфимеву», были найдены в Миусском округе, близ Азовского моря и ныне находятся в Новочеркасске.³¹⁶⁶

С 8 июля по 6 ноября 1853 г. археологические раскопки и разведки на территории «от разветвления Дона на два рукава, несколькими верстами ниже г. Ростова до Азовского моря», по распоряжению Л. А. Перовского, провели профессор Московского университета П.М. Леонтьев и служивший в Попечительном совете заведений общественного призрения в Москве, титулярный советник А. А. Авдеев, по профессии архитектор, впоследствии действительный

 

Рис. 154. А. А. Мартынов. Рисунки древностей… № 19: Надпись из Танаиса КБН 1237 (ИР ЦНБ, V, 632, л. 238. Публ. впервые).

член МАО.³¹⁶⁷ На раскопки была выделена значительная по тем временам сумма — 2 тыс. р. Так как отчет о раскопках и сопроводительная документация³¹⁶⁸ этих работ опубликованы, я не буду подробно останавливаться на их результатах.

Рис. 155. А. А. Мартынов. Рисунки древностей… № 20: Надписи из Танаиса КБН 1239, 1240 (ИР ЦНБ, V, 632, л. 239. Публ. впервые).

Перед тем, как приступить к раскопкам, Леонтьев и Авдеев провели некоторое время в Керчи для изучения методики исследования курганов. В Недвиговку они привезли «керчь-ени-кальского мещанина» Сурикова, имевшего достаточный опыт полевой работы и слывшего «великим мастером замечать обрезы и открывать гробницы». Суриков был поставлен надсмотрщиком над землекопами.³¹⁶⁹

Прибыв в Новочеркасск, П.М. Леонтьев первым делом посетил Мартынова для знакомства и с целью осмотра его коллекции. Собрание включало всего около 30 монет, большей частью боспорских и нескольких римских из Танаиса, а также около 20 монет с о-ва Фидониси, «два глиняных сосуда из Недвиговки», прочие древности были «собраны без всякого плана». Профессор внимательно проштудировал «Записки» помещика и частично заимствовал из рукописи как сведения по картографии региона, так и данные о находках надписей и других памятников.³¹⁷⁰ Несмотря на сопротивление и ревность владельца Недвиговки, пытавшегося всячески отвратить столичных посланцев от раскопок на некрополе Танаиса и привлечь их вни

 

мание к древностям других районов, раскопки курганного могильника были начаты 13 июля силами 65 поденных рабочих, нанятых в Ростове.³¹⁷¹

Работы под руководством Леонтьева дали представление о размерах и форме городища, типах погребальных сооружений некрополя, открыли несколько новых надписей (КБН 1238, 1242, 1245—1249, 1263, 1288). Раскопки проводились траншеей до материка шириной 3 сажени (около 6 м), проложенной по диагонали через все городище, с поперечным ответвлением в середине (рис. 156). Подробный план памятника с обозначением раскопанных участков представили министру внутренних дел.³¹⁷² Места для «разрезов» определялись количеством ранее сделанных находок. Так, помещик Мержанов сообщил, что на валах были когда-то видны основания башен, что подтвердили раскопки. При отсутствии ценных находок или при обнаружении следов прежних раскопок работы останавливались и переносились на другое место. Сам Леонтьев прекрасно понимал пагубность подобной методики и рекомендовал будущим исследователям проводить раскопки большими площадями — «копать сплошь, как копают в Риме или Помпеях».³¹⁷³ Отчет Леонтьева не содержит чертежей стратиграфических разрезов культурного слоя, как и описаний самих наслоений.

В Эрмитаж была отправлена только наиболее ценная часть найденных предметов — 9 фрагментов надписей, плита с изображением льва, обломок стола, обломок колонны, 58 ручек амфор с клеймами, 8 целых амфор и 1 разбитая амфора с клеймами на обеих ручках, 2 обломка кольчуги, 14 золотых и серебряных вещей.³¹⁷⁴ Обломки простой посуды, предметы хозяйственного назначения по обычаю того времени не принимались во внимание.³¹⁷⁵ Леонтьевым подробно охарактеризованы лишь такие виды находок, как эпиграфические памятники (в их числе керамические клейма в количестве 66 экз.) и монеты — 58 медных и 2 серебряные.³¹⁷⁶

Аналогичный характер имели раскопки могильника. Курганы копались «миной» или на снос до материка. Раскопщикам не повезло — все исследованные ими 24 кургана оказались разграблены, ни в одном из них не было обнаружено «богато устроенной гробницы, ни склепа, ни катакомбы». Более всего Леонтьева разочаровало отсутствие в погребениях античной расписной керамики, находки которой были обычны в погребениях Азиатского и Европейского Боспора. Найденные вещи, по мнению исследователя, «не представляют изящества лучших времен греческого искусства». Основной задачей будущих исследований профессор считал поиск дополемоновского некрополя при помощи разведочных траншей, которые необходимо было проложить в различных направлениях от городища.³¹⁷⁷ В постановке ряда вопросов методики полевых исследований Леонтьев намного опередил современников.

Результаты раскопок, прежде всего находки in situ плит с надписями, убедили П. М. Леонтьева в том, что на месте Недвиговки находится Танаис, отстроенный после разрушения его Полемоном: «На основании находок нет никакого основания искать того древнейшего Танаиса на Недвиговском городище, и даже скорее есть основание не искать его там».³¹⁷⁸ По его мнению только два места могли претендовать на локализацию Древнего, т. е. Страбонова Танаиса — Елизаветовское и Недвиговское городища.³¹⁷⁹

На Елизаветовке с 15 по 30 сентября 1853 г. П.М. Леонтьев также провел раскопки. Им были заложены «пять пробных ям» на городище, не давшие, однако, никаких эффектных находок, за исключением незначительных строительных остатков и чернолаковой чаши. Это заставило его перенести работы на курганный могильник, где были раскопаны 23 кур-

 

 

гана.³¹⁸⁰ «Елизаветовские курганы, — как верно подметил профессор, — не были делом греков и даже показывают цивилизацию, мало зависевшую от греческого влияния». Леонтьев отметил отсутствие среди находок клейменой амфорной тары. Все открытые древности автор ошибочно датировал эпохой «после Рождества Христова». Ограниченный временем, Леонтьев, к сожалению, не сумел составить карту Елизаветовских курганов, однако в какой-то мере ее заменило топографическое описание местности, направленное в Министерство уделов.³¹⁸¹ У станицы Гниловской были раскопаны еще 6 курганов.³¹⁸² Обследование Елизаветовского городища, разведочные осмотры древних поселений у станиц Гниловской, Аксайской, Цимлянской не рассеяли сомнений П. М. Леонтьева в вопросе о локализации Танаиса. В результате появилась гипотеза о двух Танаисах — древнем и возобновленном, разделявшаяся впоследствии многими учеными.³¹⁸³

В «Археологических разысканиях…» Леонтьев уделил внимание природным условиям и географическим особенностям края. Профессор определенно высказался за необходимость картографирования курганов: «Одна уже географическая группировка курганов в состоянии повести к некоторым заключениям, например, к определению путей, по которым происходили движения, и равно тех этнографических центров, около которых наиболее сосредотачивалось сначала кочевание, потом население страны». Леонтьев осознавал важность ведения полевого дневника и необходимость точных указаний на особенности погребального обряда, подчеркивал обязательность сохранения и антропологического изучения черепов «как источника определения расы» древнейшего населения региона.³¹⁸⁴

Обширная и фундаментальная для своего времени статья П. М. Леонтьева в «Пропилеях» до сих пор остается одной из важнейших работ по истории археологического изучения Нижнего Подонья. В этом исследовании были впервые собраны и истолкованы все доступные на то время виды источников по античной истории региона — письменные, эпиграфические, нумизматические и археологические. Обращает на себя внимание понимание Леонтьевым важности археологических раскопок: «Нельзя не думать с удовольствием надежды, близкой к исполнению, о том времени, когда постепенно расширяющееся исследование наших курганов даст возможность разделить их на большие группы, которые примут наконец от науки имя разных эпох и может быть даже имя народов. Тогда вещи, не имеющие в отдельности никакой цены, получат неизмеримую ценность, как памятники цивилизаций, отличавшихся друг от друга и уже не безымянных. Но теперь еще пока эти вещи смотрят на нас, как древний сфинкс, и ожидают своего Эдипа».³¹⁸⁵ П. М. Леонтьев намеревался издать отдельной книгой на латинском языке «ученое исследование» с приложением рисунков найденных вещей, однако его идея не осуществилась.

Как справедливо подметила Т. Н. Книпович, полученный раскопками в середине XIX в. материал не мог быть должным образом осмыслен из-за несовершенства и неразработанности хронологических определений. Впоследствии стало ясно, что целые серии вещей из раскопок Недвиговки, в том числе клейменая керамическая тара, относились к дополемоновскому времени.³¹⁸⁶ Последующие поколения исследователей в течение полутора веков решали поставленные Леонтьевым задачи.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

FECI QUOD POTUl,

FACIANT MELIORA POTENTES³¹⁸⁷

В истории становления русской науки о классических древностях Северного Причерноморья мне представляется правомерным выделить три этапа, связанных с эволюцией подходов к античным археологическим, эпиграфическим и нумизматическим памятникам, организационных форм исследований, целей и методики проведения раскопок.

Первый этап (1724—1802) условно можно разделить на два хронологических отрезка, рубежом которых является 1774 г.— выход России на побережье Черного моря. В России XVIII в. гуманитарные науки практически еще не дифференцировались на отдельные дисциплины. Ученые того времени были настоящими энциклопедистами, они свободно применяли свои знания в самых разных научных областях. Начало разработки вопросов античной истории и археологии Причерноморья, стимулированное петровскими реформами, связано с деятельностью ученых Петербургской Академии наук (Г. 3. Байер, Г. Ф. Миллер и др.). С 1773 г. начинается широкое экспедиционное изучение Новороссии учеными-естествоиспытателями, осознавшими важность археологических остатков как ценнейших исторических источников (И. А. Гюльденштедт, В. Ф. Зуев, П. С. Паллас, К. И. Таблиц, Ф. К. Маршал фон Биберштейн). В этот период был выработан междисциплинарный, «экосистемный» подход к изучению памятников, нашедший свое отражение как в описаниях, так и картографических материалах того времени, сохранивших научную значимость до сих пор. Показательно, что к «экосистемному» подходу, но на новом уровне развития науки, классическая археология вернулась лишь в конце XX в. В последней трети XVIII в. были приняты первые распоряжения по охране древностей и их графической фиксации (князь Г. А. Потемкин), проведены первые эпизодические раскопки (Ван дер Вейде, Ф. П.Деволлан и др.).

На протяжении второго этапа (1803—1838) шел процесс самоосознания археологии как науки о древностях, выделение ее из комплекса других наук. Главная задача тогда состояла в открытии, фиксации, накоплении и публикации памятников. Внимание ученых и дилетантов привлекли, прежде всего, надписи, монеты и остатки древних зданий, находившиеся на поверхности земли. Классицизм и неоклассицизм XVIII в., утвердившие античность нормативным идеалом истории и искусства, способствовали формированию в среде российского образованного общества антиквариев, воспитанных в традициях преклонения перед антиками. В их числе были военные инженеры, гидрографы, моряки, чиновники, помещики, колонисты, духовные лица, которые стали проводить раскопки, правда, зачастую носившие грабительский характер — лишь незначительная их часть сопровождалась какой-либо документацией (С. Г. Гангеблов, Я. Л. Парокья, Н. Ю. Патиньоти, А. К. Кушнарев, Н. Д. Критский, К. М. Навроцкий, К. Крузе, Гринфельд и др.).

Появление нового поколения исследователей-профессионалов и высокообразованных любителей привело к формированию столичных и провинциальных центров классической археологии в Петербурге (Е. Е. Кёлер, X. Ф. Грефе, А. Н. Оленин, П. И. Кёппен) и в Новороссийском крае — в Одессе (И. А. Стемпковский, И. П. Бларамберг, А. Ф. Панагиодор-Никовул, А.Я. Фабр, Э. В. Тетбу де Мариньи и др.) и Керчи (П. А. Дюбрюкс, Р. Скасси, А. Дигби, А. Б. Ашик, Д. В. Карейша). Последние два «незримых колледжа» следует считать в общем-то единым южнорусским археологическим центром, дальнейшее развитие которого к началу XX в. породило чрезвычайно плодородную для русской науки научную среду (академики Н. П. Кондаков, Ф. И. Успенский, А. В. Никитский, профессора Э. Р. фон Штерн, Б. В. Варнеке, Б. В. Фарма-ковский и многие другие).³¹⁸⁸ И. А. Стемпковским формулируются цели и задачи научных исследований, осознается необходимость объединения усилий ученых и любителей в рамках научного общества для совместных исследований древней истории и археологии Причерноморья. Создаются первые научные труды дискуссионного характера, получившие широкий отклик как в исследованиях ученых, так и на страницах отечественной периодики, а также определенный научный резонанс за рубежом. К сожалению, тон некоторых рецензий академика Е. Е. Кёлера иногда переходил допустимые рамки научной этики, что достаточно болезненно отразилось на развитии науки в провинции. Отечественные ученые вступают в активные контакты с западными исследователями, перенимая у них методы научной критики источников (А. Бёк, Д. Рауль-Рошетт и др.). Начинаются обследования городищ и раскопки курганов с научными целями (П. Дюбрюкс, И. П. Бларамберг, И. А. Стемпковский), осознается необходимость документирования раскопок и важность топографической фиксации памятников. И. О. Потоцким, затем П.Дюбрюксом и со временем А. Б.Ашиком вырабатывается идея о необходимости копать курганы на снос до материка.

Открытие богатейшего склепа в кургане Куль-Оба (1830) положило начало систематическим раскопкам на территории древнего Боспорского царства на государственные средства (А. Б. Ашик, Д. В. Карейша), что имело значительные последствия для судеб русской классической археологии, которая с тех пор формируется прежде всего как археология боспорская.

На этом этапе были приняты первые правительственные распоряжения об охране древностей Новороссии (1805, 1822 и др.). Осознание значимости античных памятников не только как произведений древнего искусства, но и как исторических источников привело к созданию первых государственных археологических собраний на юге России: в Николаеве (1803), Харькове (1805), Феодосии (1811). Если в начале столетия создавались музеи с комплексным составом экспонатов, то к концу первой четверти XIX в. сформировалось два специализированных археологических собрания, возникших близ мест раскопок, — в Одессе (1825) и Керчи (1826).

Третий этап (1839—1859) в основных чертах завершает организационное оформление классической археологии. Он характеризуется приходом в науку нового поколения исследователей, понявших важность объединения своих усилий для сбора, изучения и охраны древностей. Ученые и антикварии группировались вокруг Одесского общества истории и древностей (с 1839 г.), ставшего центром классической археологии Новороссийского края, и Русского археологического общества в Петербурге (с 1846 г.). В эти годы были созданы предпосылки для формирования археологической службы в стране. Сначала при Министерстве внутренних дел (граф Л. А. Перовский), а затем при Министерстве Имп. двора (граф С. Г. Строганов) был создан общегосударственный центр, координирующий всю археологическую деятельность в России. Закономерным итогом этого процесса явилось создание Имп. Археологической комиссии (1859) в структуре Министерства Имп. двора.

Во второй трети XIX в. классическая археология обогатилась рядом замечательных открытий. Однако приемы полевых исследований, выработанные в предшествующее время, были забыты и методический уровень раскопок существенно снизился (А. Б. Ашик, Д. В. Карейша). Раскопки чиновников и сотрудников ООИД сводились к поискам произведений древнего искусства. Основное направление исследований было сдвинуто от главных задач, поставленных пионерами русской классической археологии (И. А. Стемпковский, И. П. Бларамберг, П. Дюбрюкс), и наметившаяся гармония в изучении всех групп памятников закреплена не была. Богатые результаты раскопок древних могильников заставили забыть о необходимости систематических исследований развалин городов и поселений, тем более что такие работы требовали определенного опыта, навыков полевой и научной подготовки и, что немаловажно, больших финансовых затрат. Находки при раскопках поселений без четкой программы исследований и необходимого объема знаний давали гораздо менее показательные результаты, чем раскопки курганов (даже проведенные на низком методическом уровне), которые обычно становились источником ценных находок при минимальных затратах.

На этом этапе главный музей империи — Имп. Эрмитаж, открытый для публичного обозрения лишь в 1852 г., пополнился значительным числом причерноморских археологических памятников из раскопок в Ольвии, на Таманском полуострове, в Восточном Крыму, Херсонесе, в Нижнем Подонье и др. Параллельно происходят процессы специализации южнорусских музеев: собрания комплексного характера постепенно отмирают, а их археологические разделы вливаются в более крупные и, как правило, специализированные музейные коллекции. Одесским обществом истории и древностей предпринимаются целенаправленные попытки координации деятельности всех южнорусских музеев.

К середине XIX в. появляются первые обобщающие монографические исследования о древностях конкретных регионов и памятников — Боспора, Херсонеса, Ольвии, а также всего Северного Причерноморья. К этому моменту классическая археология сложилась в самостоятельную научную дисциплину, доминирующую в российской археологии того времени и оказавшую существенное методическое влияние на становление и развитие скифо-сарматской археологии. Задачи, провозглашенные еще в первой исследовательной программе русской науки о классических древностях Северного Причерноморья, сформулированной И. А. Стемп-ковским (1823), были востребованы учеными почти через сто лет, а именно, акад. М. И. Ростовцевым (1918). Главные из них — создание сводных фундаментальных корпусов всех видов источников — письменных, эпиграфических, нумизматических, археологических («Corpus nummorum Russiae meridionalis», «Corpus tumulorum Russiae meridionalis»³¹⁸⁹ и др.) почти двести лет спустя остаются решенными лишь наполовину.

ПРИЛОЖЕНИЕ

ДОКУМЕНТЫ’

№ 1

ПРИКАЗ КОМАНДУЮЩЕГО НА ТАМАНИ

ПОЛКОВНИКА САВВЫ БЕЛОГО ВСЕМ СЕГО ВОЙСКА В ТАМАНИ ПОЛКОВНИКАМ И СТАРШИНАМ

13 мая 1793 г.

Его сиятельство господин генерал-инспектор и всех российских орденов кавалер граф Александр Васильевич Суворов-Рымникский повелел взять из близ лежащих развалившихся Таманской крепости стен и башен камень, а сверх того и все найденные мраморные камни и другие древние вещи, имеющие на себе достопамятные знаки, кои и хранить для приличного употребления на новую крепость.

Для того предписываю всем сего войска командирам, в Тамани находящимся, с получения сего зараз строжайше по всем куреням такову ломку и продажу стен запретить, а буде кто будет в старом или близ оного укрепления нашед, продавать и брать, то наказан будет, а заплативший теряет свои деньги.

Для строения же вынимали бы камень и собирали из фундаментов бывшего хоромного строения, коего наши там довольное количество находят, о чем объявляя всем старшинам, атаманам и казакам в каждом курене и, сняв с сего копии впредь для исполнения, возвратить в мою канцелярию.

Впервые опубл.: Дмитренко И. И. Сборник исторических материалов по истории Кубанского казачьего войска. СПб., 1896. Т. 3: Войско верных черноморских казаков, 1787—1795 гг. (из Кубанского войскового архива). С. 609—610.

№ 2

ПРЕДПИСАНИЕ ХЕРСОНСКОГО ВОЕННОГО ГУБЕРНАТОРА А. Э. РИШЕЛЬЕ ТАВРИЧЕСКОМУ ГРАЖДАНСКОМУ ГУБЕРНАТОРУ Д. Б. МЕРТВАГО

6 июня 1805 г.

Состоящий при Эрмитаже надворный советник Кёллер, по Высочайшему соизволению путешествовавший в Крыму и на острове Тамане, возвратясь из путешествия своего, поднес Его Имперторскому Величеству собранные им в означенных местах древние медали и другие редкости.

Государь император при случае сем Высочайше соизволил, дабы никому из частных путешественников, Новороссийские губернии посещающих, не дозволяемо было собирать могу-

• ¹ Документы расположены по хронологии, публикуются в соответствии с «Правилами издания исторических документов в СССР» (М., 1990). Если документ приводится в извлечении, места пропусков текста обозначены отточием. Даты приведены по старому стилю. Первые публикации указаны в легенде за архивным шифром. Подчеркивания в тексте документов обозначены курсивом.

щих находиться там древних редкостей, разумея сие впрочем только о местах, казне принадлежащих; что касается до частных владений, от помещиков зависит по праву собственности возбранять или дозволять путешествующим пользоваться тем, что в оной находиться может. […]•

Впервые опубл.: Стевен А. X. Дела архива Таврического губернского правления, относящиеся до разыскания, описания и сохранения памятников старины в пределах Таврической губернии // ИТУАК. 1891. № 13. С. 35.

№ 3

РАПОРТ ГЛАВНОГО КОМАНДИРА ЧЕРНОМОРСКОГО ФЛОТА И ПОРТОВ

И. И. ТРАВЕРСЕ МИНИСТРУ МОРСКИХ СИЛ П. В. ЧИЧАГОВУ

17 июля 1809 г.

В Тамане находится много древностей в камнях с греческими и другими надписями. Мне давно уже обещал Херсонский военный губернатор господин генерал-лейтенант дюк де Ришелье отдать таковые камни для Черноморского депо, но теперь отзывается, что по Высочайшему повелению запрещается собирать кому-либо из частных людей оные по Новороссийскому краю,¹ а монументы и греческие надписи, отысканные и впредь отыскиваемые, предоставлены Харьковскому университету. Как Черноморское депо есть также государственное [учреждение], и кроме морского департамента нет другому месту удобности получать из Крыма и Тамани таковые камни по огромности и тяжести их без важных издержек, то и останутся оные надолго бесполезными, и могут быть растеряны: ибо Харьковский университет, имея высочайшее позволение еще с 1806 года, не приступал не только к забратию, но и к отысканию во многих местах оказывающихся. Я осмеливаюсь в сем случае прибегнуть к Вашему высокопревосходительству с покорнейшей просьбой, и ежели удостоить оную благосклонным уважением вашим, то надеюсь показать значительную пользу чрез отыскание в Крыму и на Тамане древностей и доставлю оные без издержек для казны на судах в Николаевское депо, откуда можно будет и университету с греческих надписей извлекать полезное для истории здешнего края.

РГАВМФ, ф. 166, on. 1, д. 4221, л. 1 об.—2. Подлинник.

¹ См. документ № 2.

№ 4

ИЗ ПОСТАНОВЛЕНИЯ ФЕОДОСИЙСКОЙ ГОРОДСКОЙ ДУМЫ

31 мая 1811 г.

…Как составление здесь музеума может быть к пользе города, привлекая вояжиров, украшением по ученой части, то и нужно употреблять старание для умножения вещей, и Дума, полагая, что сие интересное и полезное заведение будет весьма ограничено собранием только материалов своих от феодосийских развалин, которые содержат одни генузские надписи, маловажные по недавности времени владения в Крыму сего народа. Торговые связи Феодосии со всеми берегами Черного моря, прежде [основанные] греческими колониями, также дают верный способ достать от разных мест многие редкости, медали и надписи греческие и отчасти вещи для коллекции натуральной истории, особливо минералами Малой Азии и Мингрелии изобильными, и приведя сие в действо составить можно малыми иждивениями важное собрание редкостей, служить могущих по части естественной истории, род депо для снабжения некоторых вещей другим в России находящимся кабинетам. Для скорейшего достижения сей цели нужно пригласить служащих при таможнях и карантинах подведомственных Феодосии чиновникам, и скупить при удобных случаях таковые вещи в Керчи, и в Бугазе, от развалин на Таманском полуострове и в Закубанских местах находящихся, также в Севастополе и Балаклаве от остатков Херсонеса, что все и предать на благоусмотрение господину] феодосийскому градоначальнику…

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 40, л. 69 об.—70. Копия.

№ 5

ИЗ ПУТЕВЫХ ЗАПИСОК П. И. КЁППЕНА

«ОТ ХЕРСОНА ДО ПАРУТИНО»

1819 г.

• 22 октября 1819 г. Своротив влево с дороги, ведущей в Николаев, я отправился к Глубокой пристани. Цель моя состояла в том, чтобы видеть место сие и потом проехать до Буг-ского лимана и вверх по оному до Николаева, дабы поискать следов Церерина храма, о коем говорит Геродот (кн. IV, гл…). […]

• 23 октября 1819 г. Отъехав верст 7 от Глубокой пристани, я прибыл в Станиславовку, где с вопросами обратился к отцу Фоке. Сей повел меня в Никольскую церковь, показал камень, отцом его, священником здешним Федором Матковским, из Парутина (Ольвии) сюда перевезенный и им уже в стену вделанный на правом крыле, что у самого алтаря (см. изображение). Камень сей белого мрамора, вышиною в 5.5 английских фута, а шириною в 2 фута. Священник желал сперва написать икону на сем камне, однако по совету любителей древности он отстал от сей мысли. […]

Отсюда поехал я в Александровку, где застал и Станиславского выборного. Здесь наконец узнал я о прежних городищах следующее.

На Станиславской Даче, около версты от Глубокой пристани на крутом берегу лимана, на так называемом Городецком мысу, между двумя балками, известными под именем Широких, находится древнее городище, имеющее в средине своей также небольшую балочку. Там находят обломки глиняных сосудов и разный камень, однако же не тесаный. На вопрос мой, не жили ли и здесь запорожцы, жители уверяли, что это не могло быть жильем запорожцев, ибо после землянок их остались бы одни только ямы, у коих приметны были бы выходы. Куски глиняных сосудов, здесь находимых, толщиною равняются, полагают, [толщине] турецких кувшинов.

По отдаленности от Александровки, принадлежащей Его Превосходительству Григорию Петровичу Милорадовичу, я не мог уже видеть сего городища, между тем же отправился назад к другому ближайшему.

Уверяют, что и на Станиславской косе была пред сим батарея, где вода также иногда вымывает разную монету, по-видимому, серебряную.

Вместе с выборным отправился я к городищу, лежащему от Станислава в 1.4 версте. Не доезжая еще около 0.4 версты до городища, по левую руку от дороги из Станислава в Александровку, я остановился у так называемого Разрытого кургана. Это небольшое место, окруженное сперва рвом, а потом уже валом, который издали один только приметен. Внешний вал сей в окружности имеет 212 шагов. Окружность же углубления или рва = 90 шагов. Возвышение внутреннее, почти равняющееся поверхности пола, имеет кругом около 30 шагов; но мне показалось, что это был пятиугольник, коего каждая сторона = 6 шагам (т.е. около 13 фут.), самая же середина углублена.¹ Стоял ли здесь храм какой-либо, или что иное — неизвестно, однако входа никакого не приметно и не видно, чтобы что-либо было выложено камнем. Да и на всем этом месте нашел я только два небольших камушка. От внешнего вала на восток в 65 шагах находится еще неразрытая могила, на коей, однако, также приметны следы прежнего жилья. Окружность оной у подошвы = 210 шагов и высота около 35 шагов (?) (в диаметре по горизонту должно бы быть уже около 67 шагов). Углубление, однако, на самом верху находящегося, всего длиною (в диаметре) 4 шага.

Поодаль еще и 3 могилы, в коих, по словам суеверных, горят иногда деньги.

Первая из сих могил заслуживает, кажется, особенного внимания, и мне нигде не случалось видеть подобного окопа.

Наконец, приблизился я и к самому городищу, в Станиславской же даче находящемуся. Находясь лицом к лиману на запад, на крутом берегу оного, место сие с двух сторон — северной и южной — окружено чрезвычайно глубокими рвами, и от одного из них до другого проведен был с восточной стороны ров и вал, а самая внутренность укреплена еще другим валом (см. чертеж²). Между первым валом и вторым, друг от друга отстоящими на 107 шагов, приметны следы прежних зданий, чего внутри укрепления не так заметить можно. Пред входом в первые ворота — довольно глубокая яма, где станиславовцы искали денег, да и по ту сторону рва (за первым валом) также была рыта земля.

Никто из здешних жителей не ведает начала сих городищ, да и из преданий мало осталось в народе. Самую батарею на Станиславовской косе никто уже не помнит.

Поговаривают, что будто бы здесь была какая-то царица, которая владела и Парутиным. Предание сие объясняется тем, что после сего также в Кисляковке рассказывали мне, что в Парутине найден камень, на котором высечен герой с мечом и женщина, знать, царица сих мест. Вот вся история.

Верстах в 7 или 8 от Александровки (на Александровской же даче), за Широкою же балкою показали мне еще одно городище, на урочище, называемом Скельки, где внизу Рыбалки Милорадовича. Тут тоже вал в 150 шагов от одной балки проведен к другой, но ров пред оным так промыт водою, что ныне и сам сделался небольшою балкою³ (поперечнее, имеющее, однако, стечение и большее как углубление, также и ширину на юг к ближайшей от Александровки балки). Тут также приметны некоторые следы прежних жилищ.

Отсюда верстах в 4-5 урочище Семенов Рог, где хотя и неприметно следов укрепления, однако следы жилья видны на трех местах (между и по обе стороны двух балок). Сперва по обе стороны балок видны 3 и 4 углубления довольно длинных; потом на мысу (высоте) между двумя балками три могилки, длиною в 9—10, а шириною в 6—7 шагов, почти круглые и окруженные малым углублением, бывшим вероятно некогда канавками. Потом на северной стороне второй балки еще большие углубления с выходами, где, может быть, действительно были когда-нибудь порядочной величины землянки, ныне обрушившиеся. Таковые землянки и ныне есть в Кисляковке, ибо здесь, за неимением леса, и прочие жилища (самые порядочные дома) строятся из камыша, обмазываемого глиною. Отсюда до Кисляковки еще верст 5 и здесь много уже видно таких углублений, хотя в разных местах и в разных друг от друга расстояниях. На ближайшем из таковых к Семенову Рогу месте как бы большое круглое углубление, у коего приметен и выход.

Здесь в Кисляковке остановился я для покормления лошадей и уже узнал следующее.

Отсюда верстах в двух находится так называемый Гетманский городок, существующий со времен, когда швед (Карл XII) бежал через Буг за сим в 1 версте. Русская коса, где ныне и деревня Святотроицкая, а против оной Волошская коса.

Потом коса Ожарская (по подробной карте коса Джарская), за оною следует коса Кривая; после сего (коса) Балабанова и верстах в 7 от Николаева еще Цвелихова коса. Городищ же, кроме сего Гетманского, более вверх по Бугу до Николаева уже никаких нет.

Хозяин показывал мне большой кувшин (турецкий), найденный им при пахоте, когда плугом оный и вырыт был.⁴

• 24 октября 1819 г. В ночи с 23 на 24 октября прибыл я в Николаев. Поутру тотчас посетил я Ивана Матвеевича Будищева (капитан-лейтенанта и начальника Депо карт) и достал от него карту Бугского лимана, карту Черного моря, им сделанную, и астролябию для снятия Ольвии. По полудни отправился я…. через Буг и переночевал в Большой Коренихе у барона Шпинелли.

• 25 октября из Большой Коренихи поехал я в Парутино, или Ильинское, где остановился у отца Антония. […]

Вверх по Бугу от Парутина в 5 верстах близ Котельной балки — могилы, где находят монеты, по словам здешних же жителей совсем такие же, как и в Ольвии (также находили ближе верстах в 3 от Парутино на Чертоватой балке). За сим в 1 версте Чуприновского хутора, а еще в 1 версте, т. е. от Парутина в 7 верстах — городище над балкою Малою Дереклеею на земле надворного советника господина Козарского.

Ниже Ольвии в 8 верстах (в 1 версте за Сарикамышами) древнее городище, где также говорят находили греческие могилы (и камень, списанный Кёлером, который у греков Коцаки, белого мрамора величиной в аршин, шириной в 0.5 аршина).

За оным городком в 7 (от Сарыкамышах в 8 верстах) есть городище над лиманом же, за балкою Аджиголом в 1 версте (ничего не находили?…) […].

… октября обозревал я крепость Ольвийскую, а план всех окрестностей получил я от г. ст. сов. Бларамберга. План сей снят инженерным офицером, ныне, кажется, в Очакове находящимся.

В Ольвии имел я случай купить разные монеты. Другие таковые же получил я от г. Бла-ремберга, Давида Давидовича Юргенса, управителя в Ильинском…

ПФА РАН, ф. 30, on. 1, д. 132, л.17 об.—23 об., 26, 27—27 об. Автограф. Впервые опубл.: Тункина И. В. П. И. Кёппен как исследователь Ольвии : (Становление археолога) // Археологические вести. 2000. № 7. С. 364—367.

• ¹ Черновой чертеж см.: ПФА РАН, ф. 30, on. 1, д. 42, л. 6 об.

• ² Там же, л. 2. Эти черновые наброски впервые опубл.: Тункина И. В. П. И. Кёппен как исследователь Ольвии : (Становление археолога) // Археологические вести. 2000. № 7. С. 365—367. Рис. 1—3.

• ³ И в Харьковской губ. в 18 лет из канавы сделался глубокий яр.— Примеч. П. И. Кёппена.

• ⁴ Здесь же рисунок античной остродонной амфоры.

№ 6

ПИСЬМО В. В. КАПНИСТА К МИНИСТРУ ДУХОВНЫХ ДЕД И НАРОДНОГО ПРОСВЕЩЕНИЯ КНЯЗЮ А. Н. ГОДИНЫНУ

10 декабря 1819 г.

Извините снисходительно Ваше Сиятельство смелость мою отвлечь письмом сим на несколько минут внимание ваше от ваших обременяющих вас занятий. Удостоверение в том, что Вы не презираете ничего, относящегося и самомалейше к ученой части, ободряет меня в предприятии моем.

Таврида, со всеми знаменитыми древностями своими, принадлежит давно уже нам, но ни один из ученых людей в отечестве нашем не посвятил до сих пор трудов своих на точное исследование достопамятностей, погребенных в оной. Даже стародавние, весьма важные по истории урочища доказательно не означены. Развалины славного города Херсона одни отыскивают близ Севастополя, другие в Козлове, а некоторые даже на Тарханском мысе; о местах же, менее значительных, никакого почти сведения не имеем. Иностранные ученые люди и путешествующие из любопытства в Крым почитают себя в полном праве упрекать нас непростительным небрежением и холодностию к важным изысканиям, к которым только нам одним легчайшие и почти исключительные способы открыты.

Нынешнею осенью был я в Тавриде и по поверхностному некоторых мест обозрению могу чистосердечно удостоверить Ваше Сиятельство, что малейшее упущение времени и кос-нение в приятии нужных мер осторожности лишит и самых усердных и просвещенных изыскателей последнего средства к открытию древностей. В доказательство истины сей приведу весьма разительный пример. Близ Севастополя в недавнем еще времени были видны довольно пространные развалины стен древнего Херсона, могущие удостоверить о обширности города сего; теперь уцелел только один двадцатисаженный обломок, и то уже в середине подрытый. Все пространство, на квадратную почти версту, твердынями в древности окруженное, представляет усыпанную камнями площадь, по которой и ныне еще, после дождевых наводнений, отыскивают древние монеты. Если действительно в городе сем великий князь наш Владимир принял христианскую веру, то не прилично ли было бы оставить там хотя малый памятник самоважнейшего для нас события?

После краткого объяснения сего осмеливаюсь предложить Вашему Сиятельству на бла-гоуважение, не угодно ли будет принять надлежащие меры о недопущении впредь для казенных и частных строений истреблять в Тавриде остатки древних зданий и твердынь? Сверх того, не бесполезно было бы, кажется, отправить несколько ученых людей для исследования, как там, так наипаче на Таманском острове, древностей и для точного определения урочищ, достопамятными преданиями в истории прежних тысячелетий толико знаменитых. Ученая Европа ожидает подвига сего от просвещения нашего, которого успехам посвящаете Ваше Сиятельство неусыпные труды свои.

Повторяя покорнейшую просьбу о извинении смелости, которую приемлю я обременить Ваше Сиятельство сообщением мысли, внушенной мне рвением к славе отечественной, честь имею пребыть и проч.

С подлинным верно: директор Департамента народного просвещения Василий Попов.

ПФА РАН, ф. 2, оп. 1-1820, д. 1, л. 5—6 об. Писцовая копия. Впервые опубл.: Капнист Василий Васильевич И Словарь достопамятных людей русской земли, составленный Бантыш-Каменским. СПб., 1847. Ч. 2: Е—П. С. 82—84.

№ 7

ИЗ «КРАТКОЙ ЗАПИСКИ О ПОЕЗДКЕ К КАВКАЗУ И В КРЫМ» (1819 г.) П. И. КЁППЕНА, АДРЕСОВАННОЙ ГРАФУ Н. П. РУМЯНЦЕВУ

7 января 1820 г.

[…] Стольное. Село Стольное, принадлежавшее покойному графу И. А. Безбородко, куда перевезены многие камни с греческими надписями и некоторые барельефы, найденные на развалинах древней Ольвии, обратило на себя наше внимание. Там занялись мы копированием сих древностей, которые важны особенно потому, что дают понятие о степени просвещения, проявившегося на берегах Черного моря в пределах нашего Отечества уже за 5 веков до Р. X.

[…] Из Херсона следовал я берегом мимо Глубокой пристани к Станиславовке, и отсюда чрез деревню Александровку берегом Бугского лимана до Николаева. На сем пути искал я следов Церерина храма, который, по словам Геродота, здесь стоял на мысе Ипполаевском. Я нашел тут несколько городищ, но явных признаков прежнего храма не мог я отыскать. Одно только место показалось мне очень необыкновенным. Оно находится в полутора верстах от Станиславовки и жителями именуется Разрытым курганом.

Но кургана или могилы на сем месте кажется никогда не было. Внутренняя небольшая плоскость, окруженная рвом и наружным валом (в 212 шагов), с первого взгляда кажется круглой, но по точному рассмотрению можно заметить следы равностороннего пятиугольника, коего каждая сторона равняется 6 шагам (около 13 футам).

Из Николаева, коего Депо карт по хранящимся в оном древностям заслуживает особенное внимание, подъехал я к развалинам Ольвии. По прибытии в село Ильинское (или Парутино) я того же дня отправился к древнему городищу, из остатков коего построены и Очаков, и Кинбурн, и близлежащие селения. Здесь осмотрел я и положение места, которое уже посещал я в 1817 г., и на другой день с помощью астролябии снял план древней крепости. Еще посетил я одно неподалеку отсюда, но повыше села Ильинского находящееся городище и другое также место (Чертоватую балку), где также под землею находили греческие монеты (большею частью с изображением Пана, очень отличного от Пана, находимого на монетах Пантикапейских). Собрав сведения о других вниз по Бугскому и Днепровскому лиманам приметных близлежащих городищах, я по причине худой погоды не мог побывать в Очакове, который видел уже в 1810 и 1817 годах.

В Одессе скопировал я план Ольвии со всеми окрестностями оной, который сделан был для Его Величества Государя императора. Здесь же г-н статский советник Бларамберг укомплектовал собрание греческих надписей с ольвийских камней, коих вместе с теми, которые потом списал я в Харькове, всего имею ныне 16.

В Николаевском депо сделаны также для меня 1) карты Буга с означением глубины оного, для определения, какие именно корабли могли подходить к Ольвии, и 2) карта окрестностей Ольвии от Херсона до реки Куелника. […]

В Харькове занялся я соображением сведений, собранных о древней Ольвии. Город сей, почитаемый милетскою колониею, основан около 655 г. до Р. X. и в последний раз был разорен около половины 3 века по Р. X. Я убедился в том, что он был главным посредником в торговых отношениях Европы с Азиею и что жители его езжали даже за Уральские горы, что все подтвердить можно ясными доводами из Геродота и других писателей. В 3 веке прекратились сии промыслы, которые уже во времена Страбона стали кажется приходить в упадок. Вот причина, почему (как говорят) в Южной России, даже в Слободской Украинской губернии находят только римские монеты, чеканенные прежде 3 века или в начале оного. От Ольвии составил я в Харькове особую статью, которую осмелюсь впоследствии времени представить Вашему Сиятельству.

ПФА РАН, ф. 30, on. 1, д. 129, л. 22, 30 об.—31 об., 33. Автограф. Впервые опубл.: Тункина И. В. П. И. Кёппен как исследователь Ольвии : (Становление археолога). С. 368.

№ 8

ИЗ СТАТЬИ П. И. КЁППЕНА «ОЛЬВИЯ. ДРЕВНИЙ ГОРОД НА РЕКЕ БУГЕ» 1820 г.

ГЛАВА 3. О МЕСТОПОЛОЖЕНИИ ОЛЬВИИ

[…] Ныне развалины Ольвии находятся во владении графа А. Г. Кушелева-Безбородко, в одной версте с половиною ниже села его, которое пред сим по оврагу именовалось Парутино, а теперь по прежнему владельцу графу Илье Андреевичу Безбородко называется селом Ильинским. Расстояние оных от Очакова прямым путем составляет без малого 35 верст; берегом же верст около 40, как явствует и из приложенной при сем карте, на коей место сие названо Сто могил (лит. В). […]

ГЛАВА 5. ПРОСТРАНСТВО ГОРОДА

Геродот, говоря о скифском царе Скилесе, повествует, что оный при посещениях Борис-фена обыкновенно оставлял армию свою в предместии, а сам входил в город, запирая на это время градские ворота. Предместию, в коем можно расположиться целой армии, без сомнения, надлежало быть довольно обширным. Когда я в 1817 и 1819 годах был на развалинах Ольвии, то имел случай удостовериться в пространстве сего города, и видеть как самую крепость, так и места, занимаемые некогда сим предместьем.

Я прилагаю при сем два плана Ольвии. Первый, полученный мною в Одессе от г. статского советника И. П. Бларамберга, каким-то инженером был снят для Его Величества Государя Императора и на нем показаны город и все пространство, на коем приметно еще прежнее жилье; другой, который сам снял я в октябре месяце истекшего 1819 г., представляет один только город или два места пред сим, обведенные стенами и защищаемые круглыми и угольными башнями.

Из последнего сего плана явствует, что крепость была очень невелика. Вся длина оной составляла менее полуверсты, а ширина не превышала нигде 150 сажень. Но сему удивляться нечего… Крепость Ольвийская была нерегулярная и почти треугольная; жители при построении оной сообразовались с местоположением. Главная часть сего укрепления находилась на возвышенности, коей высота равняется 34 саженям. С восточной стороны находился крутой берег Буга, с западной — большой овраг, называемый ныне Заячьей балкой, а с северной — небольшие углубления или тоже малая балка. Так как последняя сторона сия, по положению своему от неприятельских нападений, была менее обеспечена первых двух, то здесь и находились разные башни. Другая половина занимала часть горы и часть подола или низменности, которая лежит не выше 3 или 4 саженей над Бугом. Ныне здесь нет уже никаких стен, остались одни только следы оных — небольшие валы, окопы и места, где некогда стояли башни… Это ямы или углубления, внутри иногда имеющие возвышенности. Однако прежнее основание оных ясно различить можно, ибо основание круглое в последствии времени никогда само собою не делается угольным, хотя противное иногда и может случиться. Тут видны места, где находились некогда городские ворота, с обеих сторон защищаемые башнями; и поныне это обыкновенный вход к развалинам сего города. Приметны следы прежних водопроводов, которые состояли из глиняных труб, влагаемых одна в другую и проводимых под землею, куда было нужно. На местах, где трубы сии повреждены, и поныне бывает сырость, а из одного такого водопровода, означенного и на моем плане под литерою С, который открыт был пред самым посещением Ольвии великим князем Михаилом Павловичем, текла вода, как говорят, весьма чистая. Ныне крайние к Бугу трубы сего водопровода из земли вырыты и отвезены к владельцу села Ильинского.

Но в самой крепости жила только меньшая часть ольвийцев. Гораздо большее число оных населяло, без сомнения, все пространство или урочище по множеству курганов на оном находящихся, называемое ныне Сто могил. Здесь, от Широкой балки почти до нынешнего села Ильинского (или не более как на 0.5 версты от оного) в длину, на две версты с половиною и более, а в ширину расстоянием от Буга версты на полугоры, в окружности же всего слишком на шесть верст, — везде еще приметны следы прежних жилищ.

Небольшое углубление, по коему ныне подъезжает к городку, по-видимому, также было некогда окопом укрепления, лежавшего над Бугом. Тут приметна малая возвышенная полоса, подобная следам прежнего вала или места, где находились стены внутри сего окопа, гораздо более находится следов прежнего жилья, нежели вне оного. Ров этот в последствии времени кажется промыт водою и таким образом сделался небольшим оврагом. Ныне часть сего укрепленного места отошла ко вновь разводимому здесь над Бугом саду. Да и сама пристань, без сомнения, находилась не в крепости, а вне оной. Жители здешние уверяют, будто бы в верховую погоду, а особливо при СЗ ветре, когда вода отступает от берега, виден бывает еще мост, у коего некогда приставали корабли. Они прибавляют к сему и то, будто бы пристань сия некогда для прочности залита была свинцом. Последнему известию конечно трудно верить, однако я и от довольно достоверных людей слышал, что крестьяне ильинские нередко находят металл сей и продают оный. Впрочем, такового рода строения в истории не беспримерны. Геродот повествует, что ассирийская царица Нитокрис (или Нитокрида) при построении в Вавилоне моста из ломаных камней связала оный железом и свинцом (Герод., I, 186). Прямо к сей пристани кажется лежала от северо-запада дорога, коей следы, если не ошибаюсь, и поныне приметны на горе, не в дальнем расстоянии от крайних могил, идучи от городка к тому месту, где ныне сельское кладбище. Может быть, по сему направлению находились и Амаксиотские или повозочные ворота, чрез которые, вероятно, провозима была большая часть товаров, бывших предметов ольвийской торговли.

О воротах Амаксиотских говорится в эллинской надписи, иссеченной на четвероугольном столпе, который из Ольвии перевезен Черниговской губ. в село Стольное, принадлежащее также графу Кушелеву-Безбородко и состоящее от Чернигова на СВ верстах в 50 или 60. В сей же надписи упоминается и о других еще воротах Эпидаврских, вероятно, по близлежащему храму Эскулапа так называвшихся.

Но таковые топографические разыскания требуют, чтобы пожить в Ольвии большее время, я же имел случай посещать оную оба раза только на несколько дней. […]

ГЛАВА 6. МОГИЛЫ В ОЛЬВИИ

Множество курганов, в сем месте возвышающихся, было причиною, что все урочище в новейшие времена получило название Ста могил. Следы прежних жилищ приметны почти по всему пространству (до Широкой балки), на коем рассеяны могилы сии. Два из них преимущественно пред прочими отличаются своею величиною.

Ближайшая из сих к древней крепости могила у самой подошвы в окружности имеет 285 шагов. Высота оной от низу до самого верху 13 сажень. От верха в 8.5 сажень могила обложена была толстыми плитами тесаного раковинного камня, который ныне крестьянами употреблен на постройку изб; окружность могилы в том месте, где оная обложена была камнем, — 56 сажень.

Вторая могила от сей в расстоянии 450 шагов на СВ ближе к селу Ильинскому. Она также кругом обложена была камнем.

Наклонность обеих могил сих на юг. Это замечено уже и у многих других могил. Господин инженер-подполковник Пароки, разрывший около Тамани несколько могил, под коими были склепища, заметил, что под сею же наклонностью бывает и вход в склепища, к которым иногда спускаться должно вниз на несколько сажень. Вход сей так же заложен бывает камнем.

Намереваясь впредь познакомить читателей с занятиями господ Пароки и Дебрюкса, из коих последний занимается разрытием могил близ Керчи, где нашел он много достопримечательных редкостей, я замечу только, что обыкновение изъявлять некоторым образом уважение свое к покойнику присыпанием могилы его землею и по наше время сохранилось. […]

ГЛАВА 7. БЛИЖАЙШИЕ ОКРЕСТНОСТИ ГОРОДА

…Нет, однако, сомнения, что жители города Ольвии, поблизости оного могли иметь загородные свои домы. Может быть, были тут и небольшие деревушки. Следуя от Херсона берегами Днепровского и Бугского лиманов до Николаева, а оттуда правым берегом Буга вниз, я видел разные городища, из коих некоторые, вероятно, должно будет отнести к тем временам, когда существовали здесь греческие колонии. Описание сей береговой поездки я при сем прилагаю в виде особенной статьи. Здесь же упомяну о том только, что, едучи из Коренихи верстах в трех на север или вверх по Бугу от села Ильинского, а от древней Ольвийской крепости верстах в четырех с половиною, близ так называемой Чертоватой балки, любопытство побудило меня остановиться для осмотра могил, которые находятся тут влево от дороги. Приближаясь к оным, я заметил пыль, наподобие дыма из одной могилы извергаемую и ветром разносимую. Наконец взошедши на сию могилу, я увидел, что мальчик, вырывший яму и влезший в оную, выбрасывал землю, в коей искал он ольвийских монет. В последствии времени я имел случай видеть здесь находимые монеты, которые легко отличить можно от прочих, отыскиваемых большею частию в самом Буге.

С другой стороны Ольвии, верстах в 8 вниз по Бугу и в 1 версте за урочищем, называемым Сарыкамышами, видно городище, в коем по словам некоторых здешних жителей также находили греческие вещи; уверяли меня, что здесь же найден камень с эллино-греческой надписью, хранящийся у грека Кацаки. Однако сему трудно верить. Гораздо правдоподобнее то, что камень сей вместе с прочими ему подобными, по обещанию (ex voto) изсеченными камнями, найден в Ольвийской крепости, где принадлежал оный храму Аполлона. Если же и действительно этот камень тут найден, то должно сперва решить, не остался ли оный здесь в то время, когда перевозимы были из Ольвии камни вниз по Бугу к Днепровскому лиману для построения Очакова и Кинбурна. […]

ПФА РАН, ф. 30, on. 1, д. 42, л. 13—14, 40 об., 47—49 об., 51—52. Автограф. Впервые опубл.: Тункина И. В. П. И. Кёппен как исследователь Ольвии : (Становление археолога). С. 368—370.

№ 9

ИЗ «ПУТЕВЫХ ЗАПИСОК» П. И. КЁППЕНА О КОПИРОВАНИИ ДЕКРЕТА В ЧЕСТЬ ПРОТОГЕНА

1821 г.

7 декабря 1821 г. Стольное. Из Борзны чрез Комаровки отправился я в Стольное, местечко, принадлежащее ныне графу Александру Егорьевичу Кушелеву-Безбородко, куда перевезены многие ольвийские надписи. Одна большая на беломраморном столбе, мною в 1819 г., когда я был здесь вместе с И. А. Гарижским, оставалась неописанною. На оной с одной стороны приметно 97, а на другой 100 строк. Столб сей, лежавший в коридоре, был перенесен в комнату, и я с утра до 2-х часов ночи занимался списанием и поверкою сей надписи. Равномерно сверил я и те, кои находились в гроте (где оные вделаны в стены), и с коих списки я беру с собою в чужие края. Барельеф, снятый г. Бороздиным и Ермолаевым, и представляющий, вероятно, жертвоприношение Эскулапу, нашел я довольно верным, а в надписи, напечатанной г. Кёлером в издававшемся в Дерпте журнале Dorpt. Beitrage (von Morgenstern) кажется несколько в подлиннике отлично от напечатанной (особливо в слове доходохранилище и проч.).

ПФА РАН, ф. 30, on. 1, д. 137, л. 9 об.—10. Автограф. Впервые опубл.: Тункина И. В. П. И. Кёппен как исследователь Ольвии : (Становление археолога). С. 371.

№ 10

ИЗ ПИСЬМА С. М. БРОНЕВСКОГО К ПРЕДСЕДАТЕЛЮ МОИДР

А. А. ПИСАРЕВУ

7 сентября 1823 г.

…Желал бы… лететь за славой по указанному Вами пути; к сожалению нахожу, что у меня крылья подрезаны. Лестные виды, вами представленные, возбуждают всю мою ревность и самолюбие, но в то же время они осложняются препятствиями, которые на сем пути встречаются, первое, недостаток моих сведений в таком деле, в коем я только охотник, любитель, ученик. Второе, недостаток моих способов; ибо я имел не более 2-х тыс. рублей дохода с некоторыми долгами, для расплаты с коими я продаю единственное мое имущество, сад, разведенный мною близ Феодосии, не могу делать разъездов для проверки на месте описаний разных предметов древности, рассеянных в Новороссийском крае. Притом нужно иметь искусного рисовальщика; это опять новая издержка. Если бы вместе с охотою судьба доставляла и средства, я был бы самый усердный исполнитель желаний и предположений общества.

Желал бы заняться ближайшими ко мне предметами: Феодосийским музеумом и керченскими древностями, и доставить обществу полную опись. Но мертвое объяснение на письме не удовлетворяет воображению любителей древности: нужны рисунки. Вот опять непроходимое препятствие! У нас художники так же редки, как в степях плодовитые деревья. Я буду стараться преодолеть сие препятствие, пользуясь случаем, сколько от меня зависит.

ОР РГБ, ф. 203, on. 1, д. 2, л. 75—75 об. Подлинник.

№ 11

ТОПОГРАФИЧЕСКОЕ ОПИСАНИЕ ОСТРОВА ФИДОНИСИЯ¹

[Не позднее 30 июня 1823 г.]

Слово Фидонисий есть греческое, составленное из Фиди, змея и Нисок, остров, что и означает Змеиный остров. Он лежит в широте северной 45°. 15′. 53″, в долготе от Парижа к востоку 27°. 46′. 14.5″. От подошвы до вершины своей состоит из дикого голышевого камня. Мал, бесплоден, и в окружности своей имеет 925 сажень.

Остров окружен высокими и неприступными скалами, кои в некоторых местах саженей на 10 в вышину простираются. Каменистый берег острова красноватого цвета, слоистый и заключает в себе много кремня.

К нему можно приставать и входить на оный в трех только местах, кои на плане означены литерами А, В и С. По первому месту, хотя не столь хорошо подыматься, но к оному гребным судам приставать удобнее.

На нем нет ни долин, ни гор, ни лугов. Оный почитать можно за один холм, постепенно от краев своих возвышающийся и оканчивающийся небольшою площадкою. Вышина острова от поверхности моря 17 сажень. Земли на острове очень мало, и едва на фут или на два в глубину простирается, везде виден камень, и на впалых местах, коих нельзя назвать ни долинами, ни балками, хотя несколько поболее, но и там не более двух аршин оной. Пахатных мест здесь нет, и к тому удобной земли десятины три или четыре едва выбрать можно. Грунт земли, где только она есть, чернозем, самый жирный, и это потому, что здесь водится много чаек. В бытность нашу там они высиживали свои яйца; их было такое множество, что нельзя было переступить два шага, чтобы не встретить гнезда или два сряду. Здесь водятся также и бакланы, но не в таком большом количестве, как чайки. Видели несколько горлиц, но очень мало, а других птиц здесь вовсе нет.

На острове не растет ни лес, ни кустарник, нет на нем ни одного дерева, и не видать даже ни шиповнику, ни же кустов можжевеловых, кои каменистому грунту более всего приличны.

Здесь растет: ржанец, пырей, лебеда, цыкория, щавель, ромашка и по ямам осока, ароматических и других трав, полевых и душистых цветов нет.

На острове водится много змей. В двухсуточное наше там пребывание видели мы их около сотни; они черные, длинные. Другого рода змей мы не видели и, вероятно, их нет.

Глубина моря около острова везде хорошая, в расстоянии ста саженей от берега бывает она 8 саженей, дно чистое, не имеет подводных каменьев, но грунт повсюду ракушка.

У сего острова можно укрыться от всякого ветру, надобно стать только на якорь поближе к берегу, что учинить можно без всякой опасности, но при перемене ветра нужно сниматься и переходить на сопротивную сторону острова.

По оставшимся развалинам полагать надобно, что непременно было в древности на острове жилище, нельзя, однако же, думать, ни полагать, чтобы могло жить здесь много людей, а паче, чтобы они в состоянии были прокормить себя произведениями острова. Он очень мал, земли на нем всего около 16 десятин, не имеет леса. Не могут водиться в большом количестве ни овцы, ни рогатый скот. Нет закрытой гавани, ни постоянного пристанища. По грунту дна морского стоянка здесь не хорошая, и остров сей не мог производить ничего такого, которое бы могло приманить к себе мореходца. Правда, на острове мог бы родиться виноград, и люди посильными трудами своими могли завести всякого рода фруктовых деревьев, но не в таком количестве, чтобы они достаточны были вознаградить другие потребности, коими люди в течение жизни своей нуждаются.

Очень может быть вероятно, что сии развалины суть остатки какого-нибудь храма и что жившие на нем пользовались жертвоприношениями мореходцев, как и после водилось у христиан, а паче у греков, кои по разным приморским местам строили монастыри, и доброхотные христиане, проплывая мимо, посылали по обещанию на церковь Божию подаяние для благополучного и успешнейшего плавания.

Остатки стен, кои на поверхности острова существуют, складены из крупного тесаного камня, но без извести. Такового рода строения можно видеть на полуострове Крыме около Георгиевского монастыря, по дороге из Севастополя в Балаклаву, и по всему Херсонесскому мысу, где был древний город Херсонесо-Таврической. Стены местами простираются в вышину аршина на полтора, а в других [местах], где каменья попадали, сравнялися с землею. Остатки сих стен означены на карте, где не только соблюдена верность в измерении, но сохранено положение и направление оных по компасу.

Здесь непременно долженствовало быть какому-нибудь капищу; ибо на сем месте отыскал я пять мраморных штук, окарнизованных хорошим карнизом, кои полагать надобно составляли пьедестал истукана. Две штуки, из коих одна длиною в 3 фута 4 дюйма, а другая в 1.5 фута взял я с собою; остальные, которые почти равной меры с первыми, оставлены на месте.

На вершине острова находится колодец глубиною в 15 фут, обложенный камнем. Воды в нем одна сажень, она пресна, хороша, но имеет иловатый дух, вероятно, потому, что стоит без употребления.

Кроме сего есть еще здесь два колодца. Они четвероугольные, обложены также камнем, оба засыпаны, однако ж, один, который находится в большой ямине, мы несколько откопали, и вода тотчас показалась. Все они назначены на плане точно на тех местах, где в натуре существуют.

На вершине острова, около бывшего большого здания, видно несколько ям, обкладенных каменьями. Они кажется ископаны для того, чтобы в них собиралась вода, и служили водохранилищами. Это было весьма нужно для жителей сего острова; ибо как уже мною сказано, оный состоит весь из камня и потому в жаркое лето во время большой засухи легко колодцы могли высыхать или чувствительно убавляться.

На острове видны три рода стен, кои местами поравнялись уже с поверхностью острова, они показаны на плане под литерами аа, вв, сс, и в сем случае сохранена вся точность, как в мере длины, так в положении и направлении оных; те части, кои поравнялись с землею и не столь приметны, означены одним пунктиром.

Западная часть острова, а паче земля между стенами аа, вв, есть самая лучшая и удобнейшая в сравнении с прочими местами. По сему случаю, полагаю я, были построены сии стены, чтобы загородить оную. Стена аа, вероятно, была построена для того, чтобы сохранять скот, не допускать оный до берега, где легко мог падать, ибо берега острова столь круты, что почти перпендикулярны, а местами и навислы.

Шхипер одного греческого судна, Пападаки называемый и жительствующий ныне в Кер-чах, сказывал мне, что в 1814 году за противным ветром остановился он у острова Фидонисия, за ним вскоре пришло туда же одно итальянское судно, они съехали на берег, и шхипер с итальянского судна взял с собою шесть небольших мраморных штук, из коих одна, говорит он, была круглая, окарнизенная, и наверно составляла часть колонны. Сие подтверждает мнение мое, которое и без того не подвержено никакому сомнению.

Я заставил копать во многих местах около стен и везде находил признаки жительства. Везде показывались разбитые кувшины, горлушки и поддонки, и ручки от разных урн. В одном месте нашел я обломок черепицы, на которой сохранилась и римская надпись, и две ручки от урн, на коих видна греческая. На Фидонисии нашел я мрамор, на котором иссечена весьма древняя греческая надпись.

Остров Фидонисий не имеет ничего на себе белого. Грунт его, как я уже выше сего сказал, чернозем, берега его более красноваты, нежели беловаты. Лебедей на острове нет, но, может быть, прилетают, чтобы кормиться змеями. Однако ж каменья, находящиеся на поверхности острова и не покрытые землею, суть цвету белого, они материк, весьма крупные, и их очень много. Может быть, от сего остров Фидонисий назывался Белым островом. Пещер и гротов не имеет. Каменья, показанные на плане у подошвы острова, вероятно, обрушились и попадали в море.

На сем острове не могли обитать другого звания люди, окромя жрецов и тех, кои прислуживали храму. Никто не поселился бы сюда для жизненных удовольствий, коих обрести здесь никак не мог. Итак, поелику здесь было жилище, то оное было храм. Одна святость и суеверие могли приманить сюда человека. Других причин нету.

Капитан-лейтенант Критский

АГЭ, ф. 1, on. 1-1826, д. 16, л. 68—71 об. Подлинник; ПФА РАН, ф. 88, on. 1, д. 19, л. 68—70. Писцовая копия. Впервые опубл.: Тункина И. В. К истории изучения острова Фидониси (Змеиный) в конце XVIII—середине XIX в. // ПАВ. 1992. № 2. С. 52—56.

• ¹ Заголовок документа. План Н. Д. Критского см. рис. 99.

№ 12

ЗАПИСКА Р. А. СКАССИ

«ДРЕВНОСТИ КЕРЧЕНСКОГО ПОЛУОСТРОВА»

[1823 г.]

Еще не прошло и полвека с тех пор, когда Крым был присоединен к Российской империи, но уже этот благородный край, благодаря неустанному вниманию отечественного правительства, обретает свое былое великолепие. Сельское хозяйство, торговля, промышленность, недвижимые основы всякой цивилизованной нации, вновь оживают; поднимаются новые города, возводятся новые военные и торговые порты; древние города, кажется, восстают из пепелищ. Пантикапей, древняя столица великого Митридата, в скором времени очистится от обломков, под которыми она была погребена в результате нашествий херсонеситов, скифов и татар. Вскоре этот город вновь займет место, уготованное ему самой природой, как один из самых процветающих городов Европы.

Одинаково интересны также памятники искусства этого города, бывшего в былые времена столицей мощной империи. Окрестности г. Керчи, сооруженного на руинах Пантикапея, остров Тамань (Тмутаракань), берега Кубанского лимана, в общем вся территория, омываемая водами Боспора Киммерийского, на каждом шагу открывает ценнейшие исторические древности. Можно с полным основанием утверждать, что более, чем любая другая местность, открытая любопытным взорам любителей древности и нумизматам, эта территория дает богатый урожай монет, не имеющих аналогий надписей и ценных обломков. Эти мощные сооружения, огромные размеры которых говорят о гигантском труде их создателей, которые до сих пор сопротивляются разрушительному воздействию веков, позволяют наконец узнать историю этой стороны, покрытую еще вуалью, полную неясностей вследствие многочисленных потрясений, жертвой которых являлась эта местность. Сокровища, которые будут найдены при раскопках циклопических сооружений и бесчисленных курганов, рассыпанных в окрестностях Керчи,

классифицированные, собранные воедино и опубликованные, станут достоянием ученого мира, и просвещенная публика сможет любоваться ими и изучать их.

После вторжения татары, верные своим привычкам, опустошили, разрушили храмы, где еще виднелись какие-то остатки, изуродовали статуи, используя эти ценные обломки при строительстве своих крепостей и мечетей. С тех пор как Крым стал владением России, путешественники и любители древностей, торопливо проезжавшие по этой щедрой на памятники местности, собрали здесь значительное число ваз, статуй, монет, надписей, и таким образом они оказались потерянными для истории, став собственностью частных владельцев.

Бдительному правительству, к счастью, стало известно об этом, и чтобы прекратить [расхищение древностей], его сиятельство граф Ришелье, Херсонский военный губернатор, распорядился проводить изыскания и раскопки и основать в Керчи хранилище всех предметов искусства, обнаруженных на этой древней земле. Политические события, отозвавшие графа на родину, приостановили воплощение этого плана.

Его сиятельство граф Ланжерон также содействовал росту славы этих мест, начав мероприятие за собственный счет и поручив руководство работами титулярному советнику Дюбрюксу, служащему Керченских соляных копий. По методике, предложенной графом Потоцким, были раскопаны многочисленные курганы. Поиски открыли этрусские вазы чрезвычайно тонкой работы и прекрасно к тому же сохранившиеся, золотые и бронзовые статуэтки, монеты, скифские стрелы, дротики, доспехи. К сожалению, эти ценные предметы были рассредоточены, так как не нашлось определенного места для их хранения. Усилия и пожертвования просвещенного покровителя искусств (его сиятельства графа Румянцева), употребившего свое состояние на это благороднейшее дело, не увенчались большим успехом, не имея необходимой поддержки.

Хотелось бы пожелать, чтобы исследования получили дальнейшее развитие и предложить организовать в Керчи музей, который собрал бы воедино результаты раскопок, среди которых была бы масса представляющих чрезвычайный интерес находок, если, как предполагается, поиски распространятся на остров Тамань, берега Боспора и Кубани.

Если наши просвещенные правители и члены августейшей фамилии удостоят чести поощрить это предприятие, это даст мощный импульс и все знатные люди империи поспешат ему содействовать, что принесет успех. Истинные патриоты России, стремящиеся увидеть свою родину во всем блеске славы, должны объединиться для этого полезного дела, которое без сомнения будет находиться под покровительством правительства, не оставляющего равнодушным ни одного предприятия, полезного народу. Антиквару, истинному любителю древностей и богатому покровителю следует объединить свои силы, чтобы способствовать продолжению и дальнейшему развитию исследований, которые с лихвой окупят их скромные пожертвования.

Затем мы увидим ученых, иноземных любителей, которые приедут, со Страбоном в руке, посетить эти земли, навестить руины Акры, Нимфея и Мирмекия, Киммерика и Фанагории, отдохнуть на кресле, сидя на котором Митридат обозревал свои войска и любовался с вершины Боспорским царством, простиравшимся у его ног; приблизиться, наконец, к героям тех далеких времен не только мысленно, но еще и созерцанием памятников искусства, которые соберет новый Керченский музей.

ПОДПИСКА

Сооружение музея, призванного собрать в Керчи древности, найденные при раскопках, которые предполагается провести в окрестностях этого города, и классифицировать их, является абсолютно необходимым и будет организовываться на добровольные пожертвования граждан.

Чтобы окупить расходы на раскопки содержателя музея каждая подписка будет по___¹

рублей ассигнациями. Эта сумма оплачивается заранее 1 января каждого года.

Для того, чтобы гарантировать подписчику употребление средств и для руководства предприятием, будет создан комитет, в состав которого входят: 1. генерал-губернатор, живущий в Одессе; 2. директор музея; 3. три знатных жителя города.

Первоначально каждые полгода, а затем, когда раскопки будут в самом разгаре, каждые три месяца будет издаваться журнал с описанием и литографическими изображениями предметов, найденных за это время. Журнал будут получать только члены императорской семьи, министры и подписчики. Любители древности, пожелавшие приобрести журнал, смогут купить его по установленной цене.

Список учредителей (подписчиков) будет печататься в каждом номере.

ИР ЦНБ, V, 1226—1227, л. 6—10 об. Писцовая копия. Перевод с франц, яз. Впервые опубл.: Тункина И. В. Первые годы деятельности Керченского музея древностей // Археология и история Боспора. Керчь, 1999. Т. 3. С. 42—46.

¹ Сумма в документе не указана.

№ 13

ЗАПИСКА И. А. СТЕМПКОВСКОГО, ПОДАННАЯ НОВОРОССИЙСКОМУ

И БЕССАРАБСКОМУ ГЕНЕРАЛ-ГУБЕРНАТОРУ ГРАФУ М. С. ВОРОНЦОВУ

10 июня 1824 г.

В Таганрогской крепости, на крутом берегу, возвышающемся над прежним портом, про-тиву старинного дома, занимаемого флотским начальником, вкопаны в землю шесть беломраморных статуй, у коих головы, а частью и руки отбиты. Увидевши нечаянно, в прошлом апреле, сии фигуры, я с любопытством осматривал оные и нашел, что 4 из них, резца превосходного, принадлежат без сомнения к греческой древности; одежда, коею они покрыты, отделки самой изящной. Они изображают двух мужчин и двух женщин, и, сколько можно судить по положению рук, украшали, вероятно, надгробные памятники.

Стоящие особо, немного поодаль, две фигуры, также изображают мужчину и женщину, и взяты, вероятно, также с гробниц. Но отделка сих последних показывает, что они принадлежат ко временам позднейшим, в которые искусства были уже в упадке.

Любопытные сии памятники, стоя без присмота на открытом и незагороженном месте, подвергаются совершенному истреблению; легко может случиться также, что они когда-нибудь будут похищены каким-нибудь проезжим знатоком и любителем древностей, который усмотрит настоящее их достоинство. Для предупреждения сего, весьма бы желательно было, чтобы статуи сии были прибраны в безопасное место и тщательно сберегаемы; всего бы лучше было приказать перевезти их в один из музеев, которые граф Михаил Семенович¹ намеревается учредить в Керчи и в Одессе.

Но взявши меры к сохранению сих остатков древнего греческого искусства, весьма любопытно бы было, для распространения исторических и географических сведений наших о греческих селениях по берегам Черного и Азовского морей бывших, — весьма любопытно было знать: в каком именно месте найдены сии статуи, и откуда и когда перевезены в Таганрог; ибо известно, что собственно в Таганроге никогда не было находимо греческих древностей. Сколько ни расспрашивал я о сем на месте, все изыскания мои были безуспешны.

Нужно бы поручить тамошнему градоначальнику разведать о сем от старожилов, и постараться отыскать в архивах какое-нибудь о том сведение.

Четыре статуи, о коих упомянул я прежде, должны очень давно находиться на занимаемом ими ныне месте. Положение их вблизи от старой гавани, и против дома, который по ветхости своей и разным украшениям, принадлежит, кажется, ко временам основателя Таганрога, заставляет меня догадываться, что они были перевезены откуда-либо морем, и, быть может, еще в царствование Петра I. Сия мысль подтверждается и потерей предания относительно происхождения их. Если статуи сии не привезены откуда-либо из Греции или Малой Азии, то легко статься может, что они взяты были из развалин древнего греческого города Танаиса, видных доселе на правом берегу Дона, в 40 верстах от Таганрога: подтверждение сего предположения было бы очень важно для науки.

Так как нижние части статуй сих зарыты глубоко в землю, то при извлечении их нужно тщательно осмотреть, нет ли при них пьедесталов, и особливо надписей!

ИР ЦНБ, V, 1043, л. 1—2 об. Автограф.

¹ Имеется в виду М. С. Воронцов.

№ 14

ОПИСАНИЕ КУРГАНА, ОТКРЫТОГО НА ТЕНДРЕ¹

17 марта 1826 г.

Открытие кургана на Тендре не было только простое любопытство, как г. Бларенберг в «Северном Архиве» № 24 на 1825 год объявляет. Я, занимался описью, которое Ваше Превосходительство² на меня возложить изволили, обращал такое же внимание на отыскание древностей, как и на естественные качества земли, на произведения ее и на все, что может привлечь любопытство путешественника.

Господа офицеры, которые занимались построением маяка, нимало о том не думали. Им стало известно сие происшествие спустя месяц после того, как я сделал открытие. И то тогда уже, когда я во второй раз прибыл на Тендру для учинения вновь разыскания и объявил им о том лично.

Господин Бларенберг узнал о сем открытии первее всего от меня в 1824 году, в бытность мою в Одессе. Я показал ему все монеты, отысканные мною, дал ему несколько; и [он], собрав после весьма неосновательные известия, впал в заблуждение и счел оный за остатки храма Ахиллесова.

Курган лежит в северной части Тендры, на восточной ее стороне, в двух верстах от нового маяка. Он невелик и очень низок: у подошвы своей имеет около 25 саженей в окружности; вышина его аршин с четвертью, и по такому его измерению нельзя назвать курганом. Он состоит частию из перегнивших веществ и грунта земли.³ В нем было очень мало пеплу и не только основание оного не состояло из сего вещества, как объявляет г. Бларенберг, но мало было оного приметно, и то на том только месте, где, вероятно, стоял очаг. Угольев также много не находили.

По мнению моему, здесь было небольшое строение, из земляного нежженого кирпича, ибо не найдено в сей развалине ничего [из] камня. Можно было полагать, что каменья перенесены, но я любопытствовал по всем рыбалкам и нигде не видел. Рыбалки варят здесь, при-весивая котлы свои к треножникам. У них нет очагов, а хлебы пекут в печках, сделанных из сырого кирпича. На одном только месте, в исподе кургана, найдено два камня, чисто и гладко обтесанные; а черепицы очень мало приметно было, так, что нельзя и подумать, чтобы здание сие было покрыто ею. Сие строение стояло одно, ибо неприметно и нет никаких следов и знаков, чтобы возле оного находилося другое.

К северу от маяка по восточную часть Тендры находили и другие кучи, которые подавали собою знак, что были развалины. Мы любопытствовали открывать оные, но ни в одной не находили ничего, кроме малого числа угольев и птичьих костей, почти уже перегнивших.

По всему надо полагать, что сия часть косы была обитаема. Ибо везде видно, на поверхности оной, правильное разделение земли на загороды. В них находится много одичалого винограднику. Фруктовые деревья также заметны повсюду, но пасущиеся стада, пастухи, а паче рыбаки оные истребляют и не дают никогда им достигнуть до той степени, чтобы давали фрукты.

В сей развалине найдено всего около 1200 монет: между ими было сто или более серебряных, а золотых ни одной не находили. Они не отысканы в сосуде и не лежали в одной куче, а находили [их] везде (по всему пространству, которое занимал курган), высеивая землю.⁴

Между медалями было много: босфорских, ольвийских, херсонесских и римских императоров до разделения империи, несколько восточных императоров и городов: Фанагории, Тираса, Томи, Ираклии и Эфеса, в память побед римских императоров вычеканенные.

Босфорские монеты суть: Митридата Евпатора, Митридата III, Котиса, Савромата III, Савромата IV, Рискупориса, Амизоса, Римиталка и Гипепериды.

Римские серебряные: Августа, Нерона, Веспасиана, Домициана, Трояна, Адриана, Антонина, Марка Аврелия, Септима Севера, Александра Севера, Валериана, Юлии Месеи и Фа-устины.

Римские медные: Агриппы, Марка Аврелия, Домициана, Деция, Константина Великого, Константина II, Констанция, Валентиниана, Валенса и несколько монет, чисто изображающих Ромула и Рема, питаемых волчицей.

Все римские монеты, равно и медали, посвященные жителями городов: Эфеса, Ираклии, Тираса и Томеоса римским императорам, вычеканены очень хорошо и сохранились отменно чисто, так что ежели бы я не был зрителем и не отыскивал сам, то не поверил бы, чтобы они были столь давние.

Достойно примечания то, что не найдена здесь ни одна монета греческих городов и республик, в Европе и в Архипелаге находящихся.

В сем кургане нашли мы одну человеческую голову, а с нею в ряд и другие кости, составляющие главные члены нашего тела: они все были белые; нижняя часть челюстей была отпавши от верхней, а в сей последней сохранились еще более половины зубов, других костей не находили. Здесь же выкопали одну черепицу, точно такую, какими покрывают дома. На ней изображен был крест точно такой, как при конце сего в фигуре показан. Под крестом написано было худыми греческими литерами xpiaog NIKA,⁵ посредине MIXAIA,⁶ вероятно, имя усопшего.

В сей развалине нашли пять крестов: один свинцовый в два вершка длины, три медных поменее и один янтарный еще менее медных; несколько вещиц, таких точно, каковых посылаю Вашему Превосходительству для доставления г. Кёллеру, прилагая тут же и один из трех медных крестиков, в сем же кургане найденных.

По сим признакам полагаю я за достоверное, что здание сие было церковь, или молитвенный дом, греками (coKtipiog oiKog)⁷ называемые.

Тут же найдены были три небольших обломка плоского мрамора: на одном видно было изображение воина с головы до половины туловища, и часть щита; на другом остальное тело, но ноги были отбиты, и сии две части кажется составляли одно.

Обе половины вместе имели в длину полтора фута. Третий кусок так же плоский, состоял из лучшего мрамора, но были отбиты голова и ноги; туловище было обернуто в мантию.

Севастополь

Капитан 2 ранга Критский

АГЭ, ф. 1, on. 1-1826, д. 16, л. 62—64. Подлинник.

• ¹ Заголовок документа.

• ² Имеется в виду главный командир Черноморского флота и портов А. С. Грейг.

• ³ По всем местам, где Тендра имеет большую ширину, а паче у оконечностей оной, грунт состоит из песку и чернозему, происходящий от согнивающего камыша, осоки, а паче от помета пасущихся на ней овец. Здесь косят много сена и позбыще (пастбище.— И. Т.) зимою бывает весьма хорошее. Примеч. Н. Д. Критского.

• ⁴ Поелику земля состоит из песку и чернозему, то очень удобно было ее сеять. Я велел сделать большие [рохоты и в оные высеивали, а по отправлении оттуда оставил находившемуся там офицеру для построения маяка, чтобы он продолжал разыскивание. Примеч. Н. Д. Критского.

• ⁵ Христос Победитель (греч.).

• ⁶ Михаил написано на черепице неправильно, должно быть MIXAHA. Примеч. Н. Д. Критского.

• ⁷ Так в документе. Должно быть еиктцрюд oiko<;.

№ 15

ИЗ ПИСЬМА И. А. СТЕМПКОВСКОГО К ПРЕДСЕДАТЕЛЮ ОБЩЕСТВА ИСТОРИИ И ДРЕВНОСТЕЙ

ПРИ МОСКОВСКОМ УНИВЕРСИТЕТЕ А. А. ПИСАРЕВУ

17 августа 1826 г.

[…] Нельзя надеяться, чтобы предположение мое об учреждении в здешнем крае общества для исторических и археологических исследований, могло так споро исполниться. Но общество московское, занятиям коего не могут быть чужды предметы древности греческой, к областям Российской империи относящиеся, могло бы самым успешным образом заменить сей недостаток. Оно могло бы… поручить некоторым из членов своих объехать Южную Россию, исследовать и определить все древние местоположения и описать существующие еще следы городов и памятников, стараясь об отыскании неизвестных. К членам общества мог бы быть присоединен художник для снятия планов и рисования памятников. Таковое путешествие принесло бы величайшую пользу, не стоило бы больших издержек и могло бы быть совершено в 2 или 3 года, — может быть, и менее. Оно послужило бы к объяснению истории здешнего края, спасло бы от забвения многие памятники, которые, вероятно, скоро исчезнут, и доставило бы любителям древностей утешение равнодушнее взирать на постепенное уничтожение признаков, свидетельствующих о славе древних народов здешней страны.

ОР РГБ, ф. 203, on. 1, д. 4, л. 21—21 об. Подлинник. Впервые опубл.: Тр. и записки ОИДР. 1827. Т. 3. Кн. 2. С. 198—200.

№ 16

НОВЕЙШИЕ ИЗВЕСТИЯ ОБ ОСТРОВЕ ТЕНДРЕ

Не позднее 14 марта 1828 г.

Северная часть Тендры, имеющая около двух верст в поперечнике, есть самая широкая; в других же местах остров вообще весьма узок. В сей части построен каменный маяк, в 4-х верстах от оконечности острова. Грунт земли около берегов, на некоторое пространство, песок с ракушкою; внутри же острова, песок, смешанный с черноземом, что видно по всем местам, где полоса земли несколько шире, а особливо близ оконечностей. Чернозем происходит от гниения камышей и осоки, а более всего от унаваживания пасущимися зимою овцами: ибо зимнее пастбище на Тендре превосходно, а на лето перегоняют скот на матерой берег.

Начиная от северной оконечности, на некоторое расстояние, видны разбросанные кустарники диких яблок, груш и винограда. По словам одного старого рыбака, начавшего заниматься здесь промышленностию лет за 20 перед сим, вся сия часть острова была покрыта большими деревьями, которые мало-помалу истреблены на отапливание, делание шалашей и прочие потребности. Он же уверяет, что прежде водились тут волки, лисицы и зайцы; ныне же, кроме сих последних, да и то в малом числе, других зверей не видно. По сохранившемуся изустному преданию, в сих местах обитал некогда отшельник, в доказательство чего показывали мне место, на коем, как говорят, была построена его келья; я ничего не заметил, кроме небольшого рва, образующего полукружие, и нескольких кирпичей. Уверяют, что в сем месте была прежде вода, что весьма возможно, ибо она находится везде, стоит только прокопать от 5 до 6 фут в глубину, чтобы получить воду солоноватого вкуса. Тут растут травы, показывающие близкое присутствие воды. Все рыбачьи заводы на Тендре имеют при себе колодцы; но лучшая вода находится в двух, около маяка расположенных; из дальнейших заводов ездят сюда за водою, которая хотя также солоновата, но гораздо приятнее вкусом и не столь горька, как в других колодцах. По нивелировке оказалось, что вода в колодцах совершенно на одном горизонте с морем.

Возвышение, в коем, 1824 года, отысканы греческие и римские монеты, камни с изображениями и надписями, и другие древности, прежде разрытия имело, как говорят, фигуру опрокинутого чайного блюдечка, не более аршина с четвертью вышиною и около 25 саженей в обмере основания. Оно лежит в северной части Тендры, саженях в 20 от восточного берега, и состоит частию из перегнивших веществ и земли. В нем было очень мало песку, и основание кургана не только не состояло из сего вещества, как некоторые утверждают, но даже очень мало оного видно, да и то на том только месте, где, вероятно, был очаг. Угольев также много не найдено.

Полагать должно, что здесь было строение из земляного несженого кирпича; ибо в сей развалине не найдено строевого камня. Можно было бы подумать, что камни были отсюда перенесены; но таковых ни в окрестности кургана, ни на одном рыбном заводе не видно. Только близ самого кургана найдены два камня, которые были чисто и гладко обтесанные; да в кургане, как выше сказано, были сокрыты обломки с надписями и изображениями. Битой черепицы очень мало заметно. По всем сим признакам невозможно предполагать, чтобы тут было какое-либо значительное здание. В окрестности вовсе нет следов других строений.

От маяка к северо-востоку, в расстоянии около 6 верст, находится еще несколько куч, похожих на развалины; но при разрытии оных слегка ничего не отыскано, кроме нескольких угольев, и птичьих остовов, совершенно согнивших.

По-видимому, надобно полагать, что часть косы около сих куч была некогда обитаема; ибо на поверхности видны везде правильные разделения земли на загороды. Тут также растет дикий виноград, и заметны фруктовые деревья: но оные никогда не достигают настоящего роста, ибо пасущиеся стада, а еще более рыбаки беспрестанно оные истребляют.

Опубл.: Journal d’Odessa. 1828. 14/26 mars. № 21. С. 84—85.

№ 17

РАПОРТ КОМАНДИРА 2-го БАТАЛЬОНА ВОРОНЕЖСКОГО ПЕХОТНОГО ПОЛКА МАЙОРА CEMEHUOBA КОМАНДУЮЩЕМУ РЕЗЕРВНОЮ БРИГАДОЮ 11-й И 12-й ПЕХОТНЫХ ДИВИЗИЙ ПОЛКОВНИКУ ЗУБОВУ ОБ ОТКРЫТИИ СКЛЕПА В КУРГАНЕ КУЛЬ-ОБА ПОД КЕРЧЬЮ

28 сентября 1830 г.

По распоряжению начальства, вверенный мне баталион был откомандирован на работу для ломки камня, на постройку землянок переселяющих матросов из города Севастополя в Керчь.

По дороге из Керчи в Феодосию лежащей, в расстоянии от города в пяти верстах на хребте горы, в ряду с курганом, называемым Золотым, на западе стоящий, от коего отделена неглубокою лощиной; по снятии с упомянутой горы возвышенного насыпного кургана 265 кубических саженей камня, и по выборе в глубину 3 сажени, был открыт свод погреба из больших штучных камней.

По донесению о сем Керчь-Еникальскому градоначальнику г. статскому советнику Стемп-ковскому, 22 сентября сего года было открыто отверстие памятника мною обще с Градоначальником, — по входе во внутренность оного: г. Градоначальника, моем и прочих чиновников, — на наружности ничего не оказалось, ибо древность времени привела сокрытие в нем в тленность, — по собрании разваливших в памятнике гнилых досок, остовы были признаками погребенных трех особ, лежащих в порядке; в правой стороне входа лежали кости лошади, — на скелетах человеческих найдено: две диадемы золотые, нарукавный щит золотой, ожерелья два золотые, браслеты три золотые, полоска золота шириною в вершок, в других местах и шире, длины восемь вершков, как можно полагать, служащая украшением колчана, два рога серебряные с серебряным на них изображением животных, служащее в древние времена победителю бокалом; кубков разной величины четыре, в числе коих один золотой, два серебряных с золотым украшением и четвертый из электрометра, после еще найден серебряный один, два золотых пузырька, кнут золотом обвитой, — металл сохранил вид дерева, бронзовые сосуды, служащие для жертвы, — приношения и для курения фимиама, стальные оружия, копье и меч от ржавчины твердость тела потерянное, но вид еще сохранил, — как вещи, равно и памятник, г. Градоначальник взял в ведение свое, — прописанные вещи все имеют чеканную в различных того времени изображениях работу, золота во всех вещах имеется восемь фунтов.

И в следующие дни продолжался выбор из погреба вещей, хотя тысячелетие тлеющие вещества, сокрытые в могиле, уничтожено признаки, но золото, которое было украшением гробниц, платья и конной сбруи отыскано в земле в немалом количестве, фигуры сего украшения суть тонкие с вычеканенным изображением о разных положениях людей и разных животных, куски несогнившего пальмового дерева с резьбою, должно полагать, что также были украшением гробниц.

Скрывающие тысячелетия сию древнюю редкость изображение на вынесенных вещах обещает открытие погребения скифского владетеля или знаменитого полководца.

Считаю обязанностию довести до сведения Вашего Высокоблагородия сие историческое открытие, всепокорнейше прошу не оставить представлением вышнему начальству, — питая себя надеждою, что полезные труды вверенного мне баталиона не останутся без награждения, равно и попечительность моя в сем открытии будет доложена Государю Императору, на все-милостивейшее Его Императорского Величества внимание.

При открытии сего памятника находился вверенного мне баталиона штабс-капитан Да-ровский и прапорщик Щекин-Кротов, заведуя работами.

РГВИА, ф. 405, оп. 2, д. 1885, л. 2—3. Писцовая копия.

№ 18

ИЗ РАПОРТА П. И. КЁППЕНА В КОНФЕРЕНЫИЮ

ИМП. АКАДЕМИИ НАУК О НЕОБХОДИМОСТИ СОЗДАНИЯ

В ОДНОМ ИЗ АКАДЕМИЧЕСКИХ МУЗЕЕВ ОСОБОГО ОТДЕЛЕНИЯ «МОГИЛЬНЫХ ВЕЩЕЙ» И ИХ НАУЧНОГО ИЗДАНИЯ

31 марта 1839 г. (заслушано на Общем собрании АН 5 апреля 1839 г., § 194)

В Конференцию Императорской Академии наук

По поручению Академии я рассмотрел поступившие в оную описание курганов, разрытых при сельце Верхогрязье, Звенигородского уезда Московской губернии, и изображения найденных в них вещей, и ныне долгом считаю донести, что я не решаюсь делать каких-либо заключений о том, какому народу и времени могли принадлежать сии могилы. В отношении к тому, когда эти курганы могли быть насыпаны, в описании встречаются три указания, из коих, однако же, нельзя сделать положительного вывода. […]■

[Если бы Имп. Академия наук, со времени основания своего, удостаивала особенного внимания те вещи, которые были добываемы в курганах, и если бы им были делаемы подробные описания с точными указаниями места и времени, где и когда они найдены, то статься может, что теперь мы уже с некоторою вероятностью могли бы делать заключения о могильных предметах, в наши дни отрываемых.

К предметам сим должны бы принадлежать черепы вырытых остовов, глиняная посуда, металлические и всякие другие вещи.]²

Дабы можно было со временем судить с некоторою вероятностью о предметах, добываемых в курганах, для этого нужно бы иметь пред собою собрание могильных вещей с точными описаниями и достоверным означением места и времени, где и когда что найдено.

Такого собрания у нас, к сожалению, еще нет, и вещи сего рода, доставляемые в Академию наук, хранятся большею частию без письменных об них свидетельств. Некоторые из сих предметов, должно быть, найдены еще до учреждения Академии.

Из описаний кабинетов Имп. Академии наук,³ равно из сочинений Мюллера⁴ и Штрален-берга⁵ мы знаем, что в наших собраниях хранятся вещи, найденные в Сибири, между Камою и Волгою, около Астрахани и в Новороссийском крае (на западном берегу Днепра); но какие именно где найдены вещи, это едва ли можно будет определить и при помощи самих протоколов Академии.

Если бы о всех отрытых в могилах и доставленных в Академию вещах мы имели описания и изображения вроде тех, кои представлены ныне о предметах, найденных в Звенигородском уезде, то, кажется, уже можно бы было приступить к некоторой классификации их.

По сему-то, в пример другим обследователям могил, полезно бы было напечатать в «Журнале Министерства народного просвещения» или в русских «Санкт-Петербургских ведомостях» поступившее теперь в Академию описание, из коего для нашего Бюллетеня или для немецких академических ведомостей я имею честь представить при сем краткое извлечение.⁶ Самые рисунки полезно бы было приложить к полному описанию, причем, однако же, большую часть предметов можно бы представить в гораздо меньшем размере, а некоторые изображения следовало бы опустить, так что из всех 42-х изображений достаточно было бы выгравировать только 23, как это мною помечено на самих рисунках.

[При сем я решаюсь обратиться к Конференции с вопросом, не угодно ли будет: 1) чрез посредство г-на Президента Академии пригласить г-на поручика Толстова, чтобы он пожертвовал Академии найденные им могильные вещи (равно и черепы, буде таковые сохранены), и 2) вместе с тем распорядиться, чтобы описание сих вещей, так же как и изображения их, были возвращены в Академию.

Но да позволено мне будет распространить еще далее мои пожелания на пользу разысканий о предметах отечественных!]

Нельзя не желать, чтобы при Академии наук составилось особое собрание могильных вещей. Если мы не можем уже быть первыми учредителями такого музея, то да не отстанем же мы от просвещеннных соседей наших, германцев, которые в Лудвигслусте могут похвалиться драгоценным собранием вещей, добытых в могилах. В Мекленбурге уж в начале XVI столетия герцог Генрих Миролюбивый (Heinrich der Friedfertige) стал собирать могильные сосуды, а в половине минувшего (XVIII) века герцог Христиан Лудвиг положил основание нынешнему собранию. Систематические же разрытия могил начались при великом герцоге Мекленбург-Шверинском Фридрихе Франце, который принял на свой счет расходы по изданию изображений и описаний найденных вещей. Все это стало издаваться с 1824 года под заглавием Friederico-Francisceum oder Grossherzogliche Alterthumer-Sammlung aus der altger-manischen und slavischen Zeit Meklenburgs zu Ludwigslust. Начатое профессором Шретером (Schroter) издание ныне продолжается Лишем (G. С. Friedr. Lisch), которому удалось решить недоумение о том, что принадлежит народам словенским и что германского происхождения: результат конечно весьма примечательный!

Обратясь к вещам, открытым в наших курганах, мы видим, что, кроме хранимых в Эрмитаже, которые отысканы около Керчи и составляют особый разряд, вероятно большая часть находится при Императорской Академии наук, и токмо некоторая часть хранится при Императорской Публичной библиотеке, куда поступало собрание г-на тайного советника Фролова, которое профессор Ледебур видел в Барнауле. Другие прииски сего рода принадлежат частным лицам, как например предметы, открытые в литовских могилах и описанные профессором Лобойко; вещи, найденные за Байкалом, и пр.⁷

И что доныне сделано для сохранения памяти о сих предметах? Без сомнения, слишком мало! Витсен и Штраленберг уже в начале прошедшего века представили изображения разных вещей, найденных в курганах. Из Бакмейстерова описания Библиотеки и Коллекций Академии наук мы видим, что граф Разумовский, который с 1746 по 1766 год был Президентом Академии, распорядился было о снятии рисунков со всех предметов, входивших в состав академических коллекций, и о гравировании их; но начатый труд остался недовер-шенным. Мы знаем только, что оттиски заготовленных 26 листов чрезвычайно редки⁸ и что медные доски с изображениями уже не могут быть отысканы. Но потеря в этом случае кажется не слишком велика; ибо при недостатке в тексте и неудобном формате некоторые из объясненных в 1837 г. г-ном академиком Френом предметов, во дни Разумовского были представлены так дурно, что их нельзя было не признать совершенно бесполезными (vollig nut-zlos).⁹ Впрочем, упрек сей касается токмо изображений таких только предметов, на коих встречались восточные письмена. Это заставляет желать, чтобы Академия решилась издать вновь изображения всех тех принадлежащих ей вещей, о коих известно, что они найдены под землею, в могилах.

Так как при многих из хранимых при Академии предметов показан вес, о коем упоминается и в печатных описаниях, то это обстоятельство может быть послужит к открытию следов о том, откуда и когда поступили сии вещи в Академию: ибо должно думать, что при Комитете правления Академии наук, в числе архивных дел, отыщутся и дела о разных вещах в оный от разных мест и лиц препровожденных. С пересмотра сих бумаг должны бы начаться наши разыскания о принадлежащих нам могильных вещах, дабы при издании их решительно можно было сказать, имеются ли при Академии какие-либо от них сведения и какие именно, или нет таковых вовсе.

Особое собрание вещей, найденных и отысканных в могилах, могло бы состоять из следующих предметов:

• 1. Черепы.

• 2. Каменные вещи: орудия, молоты или секиры.

• 3. Глиняные сосуды.

• 4. Вещи деревянные.

• 5. Вещи стеклянные (бусы, стеклянки и пр.).

• 6. Металлические:

• 1. Кольца и перстни.

• 2. Серьги.

• 3. Венцы (находимые на черепах).

• 4. Браслеты.

• 5. Пряжки.

• 6. Всякие орудия.

• 7. Литые вещи.

• 8. Бляхи, пуговицы, бубенчики.

• 9. Чаши, ковши или пр., и в особенности

• 10. Монеты.

Последние тем важнее, что они могут служить к определению времени, которому принадлежат могилы, и г-н Френ весьма справедливо сожалеет о том, что в прежние времена монеты, найденные в курганах, вероятно, были передаваемы в Нумизматический музей, где они поступили в число обыкновенных монет, часто не заслуживающих никакого внимания.

Все сии вещи отныне должны бы храниться при точных и сколько можно подробных описях, так чтобы о каждой тотчас бы можно было сказать все, что об ней известно.

Если бы Академия наук решилась составить при одном из своих музеев особое отделение могильных вещей, то полезно бы было, при объявлении о сем, пригласить всех и каждого из лиц, обретающих вещи сего рода, представлять оные в распоряжение Академии, при коей сии предметы должны бы храниться как дар приносителя, с означением его имени, или же чтобы те, кои сделают какую-либо находку сего рода, благоволили доставлять в Академию описания, а буде можно и точные рисунки вроде тех, кои ныне получены о вещах, открытых в имении г-на Толстова. В таком случае приглашение это, с присовокуплением образцового описания и рисунков, полезно бы было напечатать в числе нескольких тысяч экземпляров и разослать оные как к гражданским губернаторам, так и к членам-корреспондентам Академии (по крайней мере по 40 экземпляров каждому) для раздачи по усмотрению.

Изложив мое мнение о том, чего должно желать в отношении к предметам, отыскиваемым в могилах, я в полном уверении, что те, которые после нас займут места наши, будут нам благодарны за сохранение удовлетворительных сведений о современных нам находках, не могу не кончить сего изложения словами знаменитого Риттера о могилах: Diese Ubersicht wird hinreichen zu zeigen, dass etwas ernsthafter, wie bisher, die Aufmerksamkeit auf diese ehrwiirdigen Monu-mente der Vorwelt zu richten ist, um aus ihrer Betrachtung den Gewinn fur die alteste Men-schengeschichte zu ziehen, den nur sie allein darzubieten im Stande sind, und dass es unveran-twortlich gegen die Asche der Vorvater, wie gegen die wissenschaftliche Mit- und Nachwelt ist, dutch gewinnsiichtigen Raubvoher Privaten immerfort eins dieser Monumente nach dem andern auf eine ganz unfruchtbare Weise zerstdren zu lassen» (cm.: Carl Ritter. Die Vorhalle europaischer Volkergeschichten von Herodotus um den Kaukasus und an den Gestaden des Pontus. Berlin, 1820. S.258).

П. Кёппен

При сем возвращаются: Описание разрытых курганов и найденных вещей Московской губернии в сельце Верхогрязье, и при нем изображения на трех листах.

31 марта 1839 года

ПФА РАН, ф. 1, оп. 2-1839, д. 10, 194, л. 1—6 об. Подлинник. Автограф П. И. Кёппена; ф. 30, on. 1, д. 45, л. 8—11. Черновой автограф П. И. Кёппена.

• 1 Опущен текст с описанием раскопок курганов.

• ² Здесь и далее в квадратные скобки заключен текст, вычеркнутый в черновике и отсутствующий в чистовом варианте записки.

• ³ Musei Imperialis Petropolitani. Vol. 1. P. 1 (1741.8°) на c. 196; Ос. Беляева Кабинет Петра Великого (СПб., 1800.4°). Ч. 1. С. 204. Примеч. П. И. Кёппена.

• 4 Muller, in I. I. Haigolds. Beylagen zum neuserlanderten Russland (1770.8°). Th. II. S.208; Ежемесячные сочинения 1764 года. Примеч. П. И. Кёппена.

• 5 Ph. Io. v. Stralenberg. Das Nord und ostliche Theil von Europa und Asia (Stockholm, 1730.4°). S.312, 313, 317. Примеч. П. И. Кёппена.

• ⁶ См.: Кдрреп Р. von. Uber einen Graberfund im Moskauschen Gouvemement // BS. 1839. T. 5. № 23—24. P. 383—384.

• ⁷ См. статью мою: Uber Tumuli in Russland, напечатанную в Bulletin Scientifique. T. 1. № 18. Примеч. П. И. Кёппена.

• ⁸ См. выписку из журнала Канцелярии АН о печатании гравюр с экспонатов Кунсткамеры (всего 26 гравюр): Материалы для истории Имп. Академии наук. СПб., 1885. Т. 1. С. 351. Гравюры хранятся в РА ИИМК: р. I, д. 1231 (альбом в переплете XIX в.).

• ⁹ См.: Memoire de Г Academic Imp. des Sci. de St. Petersbourg. VI Ser. Sciences politiques etc. (1838. 8°). P. 234. Примеч. П. И. Кёппена.

№ 19

«ПРАВИЛА, КОТОРЫЕ НАДЛЕЖИТ СОБЛЮДАТЬ ПРИ РАЗРЫТИИ КУРГАНОВ И ВСКРЫТИИ В НИХ ДРЕВНОСТЕЙ»,

ПРИНЯТЫЕ ОДЕССКИМ ОБЩЕСТВОМ ИСТОРИИ И ДРЕВНОСТЕЙ

4 июня 1843 г.

Приступая к разрытию курганов, кроме орудий, необходимых для работников, надо запастись еще следующим:

• 1. Компасом, для вернейшего определения в нужных случаях стран света.

• 2. Длинною меркою, с означением на ней многих сажень, аршинов и вершков.

• 3. Простынями для предохранения вырытых вещей от действия воздуха, солнца и ветра.

• 4. Клеенками для сбережения в случае дождя.

• 5. Корзинами или ящиками для укладки вещей.

• 6. Хлопчатою бумагою для обвертки их.

• 7. Сосудом для собирания пепла.

• 8. Свечами, бумагой, карандашом и проч.

Пред разрытием кургана должно:

а) сделать топографическое описание местности, на которой он находится: на ровном это месте, или на возвышении, в ряду других курганов или отдельно, близ какого урочища.

в) смерить высоту его и окружность.

Начавши работу, должно вести протокол разрытия, в котором означать:

• 1. Откуда, с какой стороны, с какого места началось разрытие и в каком направлении.

• 2. Какою оказывалась разрываемая насыпь — чисто землячною или с камнями, или с золой, и какого рода эта земля или камни. Если насыпь сделана слоями, то в каком направлении эти слои, их толщина и направление. Всего лучше эти наслоения срисовать. Буде в основании кургана окажутся камни, то означить, как они расположены, обработанные ль они или натуральные.

• 3. Случается, что вазы и другие вещи находятся зарытыми просто в земле. В таком случае означить, на какой глубине они найдены, над или под поверхностью почвы, и в каком положении: вертикальном, горизонтальном или склоненном.

• 4. Если случится дорыться до склепа, стараться осмотреть его внимательно, для того, чтоб не делая нового в него входа, сыскать старый вход, который обыкновенно бывает закрыт большою каменною плитою. Отыскав такой вход, осторожно открыть его на несколько времени для обновления в гробнице воздуха. При этом случае сделать подробные заметки о форме склепа, складке камней, на цементе или без него, и осмотреть, нет ли на внешней стороне склепа изображений или надписей.

• 5. Буде не найдется входа в склеп, то отверстие в него сделать с наивеличайшею осторожностью из опасения, чтобы не повредить находящихся внутри предметов, а когда это сделано, то не дотрагиваясь до них, стараться защитить их от разрушительного действия внешнего воздуха и сделать между тем план внутренности склепа и на плане означить точно положение всех находящихся в гробнице предметов.

• 6. Кроме плана, сделать вернейшие рисунки внутренних стен склепа.

• 7. При вынимании вещей поступать сколь возможно осторожнее.

• 8. Означать в протоколе, что и за чем было вынимаемо.

• 9. Если случится найти гробницу с одним или несколькими скелетами, то означать, в каком положении находятся один к другому и к странам света, какие вещи и в каких частях скелета (буде он найдется) найдены, и не было ль каких других предметов подле, то в каком положении и куда обращены.

• 10. Кроме вещей стараться сохранять скелеты, а если возможно, то доставить их в общество со всеми находившимися на нем и при нем вещами в том виде, как все это было найдено.

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 20, л. 45—47. Подлинник. Автограф Н. Н. Мурзакевича.

№ 20

«ОПИСАНИЕ ЗОЛОТОГО КУРГАНА, НАЗЫВАЕМОГО ТАТАРАМИ КУЛЬ-ОБА» (подпись: N. У. [Николай Угаров])

[Не ранее 29 июня 1851 г.]

Золотой курган, называемый татарами Куль-Оба [что значит: зола-курган] лежит на 4-й версте от города, по дороге в Султановку. Форма его довольно продолговата, западная часть кургана натуральная скала, а к востоку она же присыпана огромным количеством известкового мусора — землею и кусками разной величины известняка горного для выжигания извести и простой кладки хат. Последнее это обстоятельство было причиною, что в___¹ году солдаты,

строившие здесь какие-то казармы, начали брать с кургана камень, и по мере надобности углубляясь, напали на катакомбу сбоку уступчатого свода, где и было проломано отверстие.

Катакомба Золотого кургана была выстроена в средине натуральной скаль! и потом засыпана. Она составляла продолговатый четырехугольник, дверями обращенный на север, которого пол был вымощен плитами известняка. На полу стояли две деревянные гробницы, одна с прахом мужчины, другая женщины, обращенные ногами ко входу. Сверх гробниц был помост из толстых досок, укрепленных между пазами брусьев, которые были положены у самых стен катакомбы. Помост этот прикрывал тот час саркофаг, следовательно, от каменного полу был не выше полусажени [1.06 м]. Вверху стен в пол-аршина [0.35 м] от подошвы свода были укреплены еще 4 балки (брусья) параллельно одна другой, но без помоста, и цель их неизвестна. Балки эти найдены сотлевшими и упавшими на деревянный пол.

При разысканиях, произведенных внутри катакомбы, помост деревянный не был разобран, и изрублен. Надо думать, что он был еще довольно крепок и толст; ибо над ним по показанию очевидцев трудились более полдня три топора.

Гробницы были конечно же истлевшие, а люди, рубившие пол, толстыми досками и ногами совсем их разрушили. Между гробов был, говорят, золотой щит и кругом разные вещи, большею частью в земле, которой на каменном полу, по крайней мере было на четверть аршина [0.17 м].

Порядок же вещей никем не был замечен, как это всегда бывало при здешних разысканиях.

Дюбрюкс, повыбирав большие вещи, распорядился просевать землю, причем найдено было много мелких золотых вещей. Когда земля, находившаяся на каменном полу, была вся пересеяна, то курган был оставлен без всякого дальнейшего разыскания. Между тем грек из фамилии Бахачивани, наведывавшийся во все три дня, пока обыскивали катакомбу, заметив, что стража снята и курган оставлен, явился ночью с товарищами и, приподняв плиты каменного помоста, нашел там еще много золотых вещей, потому что и под полом, как оказалось, были кости покойников. Тут господа ночные разыскатели древностей не поладили между собою: за какую-то змею золотую и отнимая ее один у другого поломали на куски. Неполадившие ребята, разумеется, не были молчаливы, и на другой же день город опустел, все обратились в археологов и обложили курган со всех сторон.

Кроме толпы любопытствующих, кроме промышленников, которые здесь же покупали за бесценок золото, искатели составляли немаловажную часть; потому что курган, как уверяют самовидцы, обратился в огромнейший людской улей. Одни лезли за добычею в отверстие, встречаемые землею и камнями, другие вылазили оттуда, вынося землю в полах в карманах или шапках и, высевая ее, никогда не оставались в накладе.

На третьи или четвертые сутки было прекращено грабительство кургана начальством, которое, выгнав толпу, само принялось за позднее разыскание.

Возвратимся опять к катакомбе: у дверей ее, которые мимоходом вначале были заложены кое-как каменьями, стоял большой медный котел с бараньими костями, которые все были пропитаны медным окислом; что доказывает, что там оставалась и часть жидкости, которая споспешествовала растворению меди.

Двери, как я сказал, были заложены кое-как; от времени и давления насыпи, закладка эта значительно подалась внутрь, на этом основании Дюбрюкс донес, что стены катакомбы грозили падением и что они должны были разобрать их. Хоть точно и разобрана эта прекрасная катакомба, имевшая в вышину почти 4 сажени [8.53 м], Кулисичем, который перевез камень для католической церкви, не знаю по чьему распоряжению, но что она грозила паденьем — это огромнейшая ложь, доказывающая кое-что, чего не хочется высказать.

РО ИРЛИ, ф. 3 (архив Аксаковых С. Т., К. С. и И. С.), оп. 19, д. 84, л. 1—2 об. Писцовая копия. Ср.: письмо Н. И. Угарова к Ф. А. Жилю, из Керчи от 29 июня 1851 г.: АГЭ, ф. 1, on. VI-М, д. 27/11, л. 1—4.

¹ Дата в документе отсутствует.

№ 21

ОБШИЕ ПРАВИЛА ДЛЯ ПРЕДЪЯВЛЕНИЯ ПРАВИТЕЛЬСТВУ ДРЕВНИХ ВЕШЕЙ, НАХОДИМЫХ В КЕРЧЕНСКОМ ГРАДОНАЧАЛЬСТВЕ

И ЕГО ОКРЕСТНОСТЯХ

(высочайше поведено исполнить 27 октября 1851 г. в Царском Селе)¹

• 1. Градоначальнику Керчь-Еникальскому поставляется в обязанность объявить по всему его управлению, что отныне каждый может представлять лично ему все находимые в Керченском градоначальстве и его окрестностях всякого рода древние вещи и остатки древности, какого бы вида и наименования они ни были и как бы ни сохранились, в целости или обломках.

• 2. Для записывания всех такого рода предъявляемых вещей должна быть препровождена к градоначальнику изготовленная в Министерстве внутренних дел по особой форме книга с надлежащей нумерацией и прошнурованием листов и скрепой.

• 3. Как скоро будут представлены градоначальнику найденные вещи, то они тут же в присутствии предъявителя вписываются в означенную книгу с подробным изложением обстоятельств, сопровождавших их открытие, причем предъявителю выдается в приеме вещей печатная квитанция за подписью градоначальника с приложением его печати и за скрепою правителя его канцелярии.

• 4. В то же время предъявитель приглашается объявить: за какую цену он желал бы продать найденную им вещь правительству, если оно признает ее достойной приобретения, и эта цена тут же записывается как в означенную книгу, так и в выдаваемую предъявителю квитанцию.

• 5. За сим всякая принятая таким образом вещь немедленно препровождается от градоначальника в Министерство внутренних дел для рассмотрения и определения ее достоинства. При самой вещи прилагается в копии внесенное в книгу описание оной, а вместе с тем прописываются и все заслуживающие внимания обстоятельства, сопровождавшие ее открытие.

• 6. Если найденные вещи, по рассмотрении их, признаются достойными приобретения и объявленная за них цена будет соответствовать их достоинству, то Министерство внутренних дел высылает назначенную сумму градоначальнику, который со своей стороны обязан без всякого замедления передать ее лично предъявителю; а сей последний тут же, в присутствии градоначальника, должен в назначенной для того графе сказанной книги расписаться в получении денег и возвратить выданную ему в приеме вещей квитанцию. Если же министерство не признает присланные вещи достойными приобретения, то возвращает их в Керчь, и градоначальник также обязан безотлагательно выдать их обратно предъявителю во всей целости и сохранности; причем сей последний тем же порядком возвращает полученную им прежде квитанцию и расписывается в книге в обратном получении вещей, с которыми после того может поступать по собственному усмотрению.

• 7. Если случится, что найденные вещи, хотя и будут признаны достойными приобретения для правительства, но запрашиваемая для них цена оказывается слишком высока, тогда министерство предлагает за них свою цену, и ежели предъявитель на оную согласится, то деньги высылаются и выдаются изображенным выше порядком. При несогласии же предъявителя на предложенную цену вещи возвращаются и отдаются ему в полное распоряжение.

• 8. Когда предъявитель вещи не означает ее цены, то о сем только отмечается в книге; самая же вещь тем не менее должна быть принята и отправлена в министерство, которое поступает с ней на вышеизложенном основании, т. е. или приобретает ее по цене, назначенной от самого правительства и принятой предъявителем, или возвращает для обратной ему выдачи с точным соблюдением изъясненных выше правил.

• 9. Если бы случилось, что выданная в приеме вещи квитанция каким бы то ни было образом была утрачена предъявителем, то, несмотря на сие, деньги или вещи должны быть ему выданы по удостоверении в его личности; об утрате же квитанции должно быть в то же время отмечено в книге, дабы впоследствии не могло произойти по ней вторичного требования означенных в ней вещей.

Граф Лев Перовский

ИР ЦНБ, V, 1199-1218, л. 2—4 об. Писцовая копия. Здесь же на л. 5—7 об., 15—18 — «печатный лист с обозначением формы книги и порядок записывания в ней находимых вещей», на л. 9 — «печатная форма выдаваемой квитанции в приеме вещей».

• ¹ Заголовок документа.

№ 22

«НАСТАВЛЕНИЕ, КАК НАДЛЕЖИТ ПОСТУПАТЬ ПРИ ОТКРЫТИИ ДРЕВНОСТЕЙ», УТВЕРЖДЕННОЕ ОДЕССКИМ ОБЩЕСТВОМ ИСТОРИИ И ДРЕВНОСТЕЙ

27 сентября 1851 г.

• 1. Если искомые древности предполагаются быть скрытыми в кургане, то надлежит его разрывать так: разделив рабочих на две партии — разрывающую и отдыхающую, если курган не велик, то снимать его весь; или с той стороны, где посредством железного щупа будет встречена, в нескольких местах, твердая порода. В сем случае надо смотреть, чтобы разрез кургана был к верху шире, а к низу уже, для того чтобы обвалясь, не задавить рабочих. Внизу разреза во все стороны, посредством щупа, разведывать, нет ли складенных стен или гробниц, и, найдя такие, разрывать курган по выше указанному.

• 2. Достигнув гробницы или стены, весьма осторожно снять верхние плиты, с помощью крепких веревок и ломов, и, дав долгое время гробнице проветриться и удостоверясь в прочности свода и стен, спуститься в гробницу с зажженным светом.

• 3. Спустясь, внимательно осмотреть все кругом, не двигаясь, чтобы не повредить лежащее на полу, записать все встреченное в журнале и потом приступить к вскрытию земли.

• 4. Землю брать руками осторожно и класть в корзину; вынеся наверх, выбрать все замечательное и затем еще землю просеять чрез решето, дабы ничто замечательное не утратилось.

• 5. Всей гробнице сделать план с указанием вышины, длины и ширины и объяснить, что, где и как находилось.

• 6. Если искомое в колодезе, то, приготовя благонадежные веревки со скамейкою, опустить туда рабочего, но отнюдь не прежде, как до того, три раза, разновременно будет опущена зажженная свеча, которая если внизу потухнет, то отнюдь не спускать рабочих, а оставить на несколько суток, и потом уже с предписанною осторожностью приступить к сходу.

• 7. Вещи металлические отнюдь не пробовать, крепки они или нет; не чистить от ржавчины и не разворачивать, а записав их число, а золотых и серебряных вес, доставить кому следует.

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 55, л. 175—176 об. Подлинник. Автограф Н. Н. Мурзакевича.

№ 23

ПРОЕКТ ДОПОЛНИТЕЛЬНЫХ ПРАВИЛ

ДЛЯ ПРОИЗВОДСТВА АРХЕОЛОГИЧЕСКИХ РАЗРЫТИИ В г. КЕРЧИ

И ЕГО ОКРЕСТНОСТЯХ, СОСТАВЛЕННЫЙ МИНИСТРОМ ВНУТРЕННИХ ДЕЛ гр. Л. А. ПЕРОВСКИМ В НОЯБРЕ 1851 г.

(Правила высочайше утверждены 12 января 1852 г.)

• 1. При производстве археологических разрытий от правительства должно иметь в виду, чтобы работы сии, даже и в таковом случае, когда они не сопровождаются примечательными находками, по крайней мере, не пропадали даром для науки. Вследствие сего поставляется главным и основным правилом, чтобы при каждой подобной работе веден был об ней подробный и отчетливый журнал.

• 2. Журнал сей, при наличии каждой новой работы, открывается обстоятельным описанием избранной для разрытия местности. Засим, когда начнется работа, в журнал должно вносить ежедневно весь ход разрытия в течение дня, со всеми встречающимися при сем обстоятельствами и предметами, как-то: в каком направлении ведено было разрытие; какого свойства и вида слои (sic! — И. Т.) представлялись в разрываемой земле, с какою последовательностью и на каком протяжении; какие попадались в них особые, от общей массы слоя, предметы, и в каком положении, как относительно всей раскапываемой поверхности, так и в отношении предметов один к другому и т. д. С заключением дня, заключается и журнал, который тут же подписывается составлявшим его чиновником.

• 3. Как скоро в раскапываемой земле появятся признаки, по которым можно предполагать близкое присутствие гробницы или каких-либо других примечательных остатков древности, то вскрытие гробницы и вообще места погребения производится, не иначе как в присутствии трех членов, в числе которых должны состоять непременно два чиновника из занимающихся собственно археологической частью, а один — по назначению Керчь-Еникальского градоначальника. Но если бы один из чиновников, употребленных для археологических занятий, по каким-либо причинам не мог присутствовать при таковом разрытии, то в таком только случае градоначальник назначает, с своей стороны, двух чиновников вместо одного, так чтобы при разрытии найденной гробницы находилось всегда трое членов.

• 4. По окончании работы лица сии составляют и подписывают подробный протокол, в котором должны быть поименованы не только все заключающиеся в гробнице вещи, по мере их выемки, но и описано подробно положение, в котором вещи сии найдены внутри гробницы.

• 5. Всякий раз, когда обнаруживающийся остаток древности возбуждает опасение, что при передвижении его с места, или даже и при продолжительном действовании на него внешнего воздуха, может он подвергнуться разрушению, должен быть немедленно призван рисовальщик для снятия с того предмета очерка с возможною точностью и верностью.

• 6. Вообще, начавши работу, не должно бросать разрываемой местности, хотя бы она и не представляла никаких значительных находок, до тех пор пока не будет тщательно, во всех направлениях, обследовано и дознано, что тут ничего более найдено быть не может. О том, чтобы прекратить окончательно работу на начатой местности, каждый раз делается постановление, по совещанию и за подписью всех лиц, коим поручено заведывать работами.

• 7. В продолжение работ Керчь-Еникальскому градоначальнику представляется еженедельно перечневая ведомость о ходе разрытий и об открываемых при том предметах древности; а сей последний, с своей стороны, каждый месяц представляет подробную ведомость в Министерство внутренних дел, с присовокуплением и самих журналов работам. Засим ожидается решение, какие из открытых предметов должны оставаться в Керченском музее древностей, где к сохранению их в целости и порядке должны быть приняты все нужные меры.

• 8. Независимо от сего общего порядка, в случае открытия какого-либо особенно примечательного памятника древности, о сем в то же время должен быть уведомляем Керчь-Ени-кальский градоначальник, который обязывается немедленно извещать о том Министерство внутренних дел, для доведения до Высочайшего сведения.

• 9. Обо всех новых распоряжениях, касательно направления и устройства работ, министерство будет сноситься с новороссийским и бессарабским генерал-губернатором.

• 10. По окончании каждого года Министерство внутренних дел, на основании рассмотренных им журналов и прочих сведений, будет представлять общий всеподданнейший отчет о ходе и успехах разысканий в минувшем году, и присовокупляет при том соображения свои о действиях в наступивший год.

РА ИИМК, ф. 6, on. 1, д. 179, л. 6—8 (проект), 16—19 (подлинник).

№ 24

ОБЪЯСНИТЕЛЬНОЕ СВЕДЕНИЕ

О РАЗЫСКАНИИ ДРЕВНОСТЕЙ НА ОСТРОВА ФИДОНИСИ¹

19 июля 1852 г.

Отозванный в 1847 г. с острова Фидониса, где в продолжении 2 лет производимы были мною поиски древностей, я оставил там нераскопанным еще часть древнего кладбища, показанного на представляемом при сем плане под лит. С.

Прибыв в марте месяце сего года на Фидонис, я нашел это место совершенно разрытым. По собранным сведениям, раскопкою этого [места] занимались в последние 4 года находящиеся при тамошнем маяке служители, которыми найдено значительное количество серебряных и медных монет, а также несколько золотых весом в 4 золотника каждая и 2 серебряные статуйки в 6 дюймов вышины. К сожалению, все это до прибытия моего вывезено уже с острова или продано на месте.

После поисков в округе скопанного кладбища и в развалинах, окружающих его, мне оставалось перенести разыскания на другое место. Вблизи маяка открыто было до 8 гробниц. Они находились на глубине 6 фут в глинистом грунте и выложены были плитами местного камня. В прахе гробниц, тщательно просеянном на решета, найдено до 36 римских монет.

Построенное на месте развалин древнего храма здание фидонисского маяка не позволило продолжать на этом месте правильных поисков. Ограничиваясь раскопкою вокруг маяка, по направлению уцелевшего его фундамента, встречен был, на глубине 3 фут, сохранившийся пол храма. Он вымощен был черепицею квадратного вида, толщиною в два дюйма. Верхний слой земли над полом заключал в себе битую посуду, ручки с урн и золу. В мусоре этом отыскано до 100 медных монет.

Поиски в других местах острова, показанных на плане под лит. Е, были менее удовлетворительны — в день попадалось не более 4—5 монет, уничтоженных временем до того, что они рассыпались в куски.

Кроме снесенных при постройке маяка развалин храма, раскопаны были мною в 3 местах острова древние жилища, сложенные из местного камня, но в них ничего не найдено.

Пересекающие остров в разных направлениях с юго-западной стороны огромной величины камни, сложенные наподобие стен и принятые многими посетителями острова за развалины, по исследовании оказались межами или огорожами для раздела земли между обитавшими здесь почитателями Ахиллеса. Некоторые из этих стен, по-видимому, сделаны были с целью удержать на покатистых местах острова землю, удобную для возделывания.

В последнюю поездку мою на Фидониси найдено 409 медных и 28 серебряных монет, 6 незначительных камушков с перстней, 45 каменных, стеклянных и других бус, колец медных 3, серебряное 1, медный истуканчик, 14 стрел и глиняное изображение дельфина.

Коллежский секретарь П. Ситников

РА ИИМК, ф. 3, on. 1, д. 620, л. 3—4 об. Подлинник. Автограф П. Ситникова. Впервые опубл.: Тункина И. В.

К истории изучения острова Фидониси (Змеиный) в конце XVIII—середине XIX в. С. 57—58.              ^z

¹ Заголовок документа. План П. Ситникова см. рис. 101.

№ 25

АНОНИМНАЯ ЗАМЕТКА ОБ ОТКРЫТИИ КУЛЬ-ОБЫ, С ПРЕДСТАВЛЕНИЕМ МОДЕЛИ КУЛЬ-ОБСКОГО КУРГАНА гр. Л. А. ПЕРОВСКОМУ

[Не ранее 6 августа 1852 г.]

По случаю бывших в Севастополе во время чумы 1829 г. беспорядков несколько матросских семейств были, по Высочайшему повелению, переведены в 1830 г. из Севастополя в Керчь. Тогдашний Керчь-Еникальский градоначальник Стемпковский, заботясь, по причине приближения зимы, о скорейшей постройке жилищ для этих семейств, приказал употребить на сие камни, из которых сложены древние курганы. Первый разрытый с этой целью курган был Куль-Обский, находящийся в 2 верстах от Керчи; при раскопке были приставлены над-зорщики, чтобы в случае открытия древностей, предохранить их от расхищения.

Однажды, во время обеда градоначальника, ему донесли, что работниками найдены признаки древнего здания. Кавалер Дю Брюкс (chevalier du Brux) вызвался проверить это донесние на самом месте и получил дозволение, если найдет на следы могилы, вскрыть ее. По снятии нескольких камней, которые составляли часть свода, образовалось отверстие, через которое г. Дю Брюкс проник во внутренность могилы, весьма хорошо сохранившейся и имевшей вид египетского свода.

Свод этот был разделен настилкой из кедровых досок, подпертых стропилами того же дерева. Под нею г. Дю Брюкс нашел совершенно покрытыми землею золотые украшения, хранящиеся ныне в Эрмитаже, в кабинете Государыни Императрицы. Лес был так крепок, что его надобно было рубить топорами. Впоследствии, по приказанию директора керченского му-зеума Ашика, часть его была употреблена на сделание шкафа для хранения древних ваз.

К сожалению, тогдашний директор Керченского и Одесского музеумов действительный статский советник Бларамберг находился в то время в Одессе. Сам же г. Дю Брюкс, обыкновенно столь отчетливый при подобных розысканиях, не снял на этот раз рисунка с могилы и не записал на месте положения разных, собранных им с большою поспешностью, предметов. Только впоследствии уже он представил г. министру Имп. двора описание могилы, хранящейся при делах канцелярии его светлости.

Впрочем, недостаток времени и неоказание г. Дю Брюксу потребного содействия совершенно извиняют неудовлетворительность его исследований. А так как для охранения раскопанного кургана не было приставлено никакого военного караула, то с наступлением ночи в могилу порвалась толпа народа, которая не только расхитила все оставшиеся там золотые предметы, но даже вынесла из нее всю землю для промывки и пересыпки.

Количество добытого из нее золота, по-видимому, огромно, потому что несколько греков обогатилйсь продажею найденных в кургане вещей. Даже и теперь случается встречать в окрестностях Керчи женщин, украшенных драгоценностями, принадлежавшими, может быть, супруге какого-нибудь Воспорского царя. Рассказывают, между прочим, что 2 человека, вошедшие вместе с толпою в могилу, разрывая в ней землю, нашли под каменными плитами полосу золота и разделили ее между собой, разломав пополам. Полоса эта (впоследствии ее никак не могли найти) имела форму палки, обвитой двумя змеями: может быть это был царский скипетр.

В № 11 Вестника Новороссийского края¹ за 1831 г. на с. 41 и 42 напечатано между прочим, что: «некоторые из лиц керченского общества пожелали сыграть несколько явлений из Расиновой трагедии — Митридат… Царские одежды Митридата и Монимы были украшены золотыми предметами, найденными недавно в весьма большом количестве близ Керчи, в могиле какого-то скифского владетеля; вещи эти были собраны разными частными лицами в обломках и в насыпи этой могилы, после того как местное начальство выбрало из нее замечательнейшие предметы»…

«Постройка означенной могилы, по всем признакам, относится к эпохе, предшествовавшей веку Митридата; так что если бы этому царю пришло на мысль разрыть курган, вскрытый 4 месяца тому назад, то он мог бы воспользоваться для своего наряда теми украшениями, которые были сложены туда его предками и находкою коих мы обязаны случаю»…

Чтобы познакомиться с построением так называемых египетских могил стоит внимательно осмотреть могилу, известную под именем «Царской», лежащую на север от Керченского карантина.

Представляемая при сем модель Куль-Обского кургана сделана г. Бларамбергом,² по плану, составленному г. Дю Брюксом и на основании собранных им самим на местах сведений и рассказов, слышанных от очевидцев, как-то от: градоначальника Стемпковского, доктора медицины Ланга, архитектора Дигби, гг. Коденеца,³ Угурова⁴ и Кулисича. Из числа сих лиц г. Кулисич добыл последнюю частичку золота, при вынутии из кургана последних камней на постройку Римско-католической церкви⁵ в Керчи.

РА ИИМК, ф. 6, д. 179, л. 29—33 об. Писцовая копия.

• ¹ Т. е. в «Journal d’Odessa».

• ² Сыном бывшего директора Керченского и Одесского музеумов. Примеч. документа. Имеется в виду М. И. Бларамберг.

ъ Дмитрий Федорович Кодинец (Коденец) (р. 1796), переводчик при херсонском военном губернаторе, состоявший в ведении Азиатского департамента МИДа. Из дворян. Выпускник Харьковского университета, с 1 сентября 1818 г. начал служить в канцелярии херсонского военного губернатора коллежским регистратором, с 19 июля пожалован переводчиком в ведомстве Азиатского департамента, затем в штате попечительства по торговле с абазинцами и черкесами под руководством Р. Скасси в Керчи (до 1829 г.). В сентябре 1830 г. присутствовал при вскрытии склепа кургана Куль-Оба в Керчи. Впоследствии поверенный в делах в Тегеране. По характеристике Вигеля, «преблагородный человек, скромный и образованный». См.: РГИА, ф. 1349, оп. 4-1821, д. 13, л. 179—180 (формулярный список за 1821 г.); Вигель Ф. Ф. Записки. М., 1893. 4.7. С. 156—157.

• ⁴ Так в документе, правильно Николай Иванович Угаров, титулярный советник и фармацевт.

• ⁵ Римско-католическая церковь была возведена в 1840 г. (ныне Театральная ул., д. 30).

№ 26

ИЗ ДНЕВНИКА СЛАВИСТА,

ПРОФЕССОРА МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА И СЕКРЕТАРЯ МОИДР, ЧЛЕНА-КОРРЕСПОНДЕНТА ПЕТЕРБУРГСКОЙ АН (1854)

ОСИПА (ИОСИФА) МАКСИМОВИЧА БОДЯНСКОГО (1808—1877) О СИТУАЦИИ В РУССКОМ АРХЕОЛОГИЧЕСКОМ ОБЩЕСТВЕ И ИМП. АКАДЕМИИ НАУК

13 февраля 1854 г. И. П. Сахаров с Т. Ф. Большаковым¹ посетили меня утром, часов в 10-ть. Много порассказал первый о своих делах по Археологическому обществу при покойном герцоге Лейхтенбергском и нынешнем великом князе Константине Николаевиче. Из всего видно было, что он был главной причиной удаления немцев из этого общества, переименования его в Археологическое из Нумизматико-археологического, разделения на три части, или отдела, и т. п. Немцы, а во главе их вице-президент, жид Рейхель, бывший на монетном дворе в Варшаве когда-то и бежавший оттуда с штемпелями в Пруссию, настроили до того герцога, что тот подал в 22 пунктах доставленное ему обвинение Сахарова, как секретаря русского отдела, в Третье Отделение и должен был оправдываться перед графом Орловым,² который, убедившись в его правоте, имел крупный разговор о том с герцогом, последствием коего был сильный припадок его болезни, сведший его в гроб дня через три.

Узнав о причине к тому, велено было опечатать те бумаги, которыми он в недавнее время занимался, а в том числе и обвинительные пункты; но они не оказались там. Чтобы расположить в[еликого] к[нязя] к принятию председательства, нужно было, де, распустить слух, что он отказывается, чем подстрекнули патриотизм как статс-дам Плещеевой и Апраксиной, так равно и самого в[еликого] кн[язя], осаждаемого через супругу первыми, хотя это и не очень приятно было Блудову,³ прочившему это место в[еликому] к[нязю] Михаилу Николаевичу,⁴ при коем как при человеке слишком незнакомом с подобными делами. В этом обществе, несмотря на недавнее его существование, дела в страшном хаосе; на продаже медали, пожертвованные в[еликой] к[нягиней] Марьей Николаевной,⁵ все до одной чрезвычайно ценные, подменены, не говоря о других многих. Главное подозрение на Р[ейхеля] и К[ёне]; последний тоже жид, из Пруссии, издававший в Берлине вроде журнала, нумизматические известия или вроде этом что-то, а выписанный, при ходатайстве немцев и жидов, в Петербург, с чином 8 класса и жалованьем 2 тыс. рублей серебром при Эрмитаже, куда первый хотел сбыть свой нумизматический кабинет за 500 т[ысяч] рублей серебром, но Государь воспротивился. Проделки К[ёне] открылись, и в[еликий] к[нязь] Константин] Н[иколаевич] собственноручно исключил его из списка членов Археологического общества.

В нынешнее время в Петербурге две стороны: русская и немецкая. Представители первой: наследник, К[онстантин] Николаевич], Ростовцев,⁶ Меншиков, Орлов, Барятинский⁷ (на Кавказе при Воронцове; он первый любимец Александра] Николаевича]⁸) и др., а второй: Нессельроде,⁹ Адлерберг,¹⁰ Перовский¹¹ (бывший министр в[нутренних] д[ел], но Оренбургский¹² напротив), Брок¹³ и др. Последний вытеснил С[авелье]ва из своего ведомства, сблизившись с Р[ейхеле]м, служащим у него. В[еликий] к[нязь] К[онстанти]н Николаевич] до того был вооружен на канцлера, что объявил было посчитаться с ним при первой встрече во дворце, и то было причиной наложения домашнего ареста на Н[ессельро]да в продолжение недели, пока сердце стало у в[еликого] к[нязя] […].

Что же вы теперь поделываете? — спросил я И. П. Сах[аров]а.— А жду у моря погоды, — отвечал он мне. […]

24 сентября 1854 г. Разговаривал с графом С. Г. Строгановым,¹⁴ прошли на МНП и Академию наук. Если бы мне когда привелось быть министром просвещения, первое, на что обратил бы самое особенное внимание, была бы Академия наук. Надо было, чтобы она была чисто русская, из одних русских. Что до того, что мы, конечно, во многом не можем еще тягаться с другими? Со временем потягаемся и в этом. А теперь главное, чтобы мы возделывали свое сами, а не чужими руками. Только свой о своем может радеть как следует, а наемник — наемник.

• 4 сентября 1855 г. [О смерти С. С. Уварова.¹⁵] Не тем будь помянут, он был весьма умный человек, единственный министр, но по сердцу незавидный и довольно мирволивший иностранцам, особенно немцам. Жаль было видеть его, почти всеми своими клевретами оставленного в Москве, в последние годы его пребывания в ней по жестокой болезни, не позволившей уже более жить в Петербурге.

ОРИР ОГНБ, ркп. ф. 42, к. 1, ед. хр. 550, л. 25—27, 46, 60-60 об. Автограф.

• ¹ Тихон Федорович Большаков (1794—1863), московский купец, известный знаток русских древностей, собиратель и торговец рукописями, старопечатными книгами, иконами, монетами и пр.

• ² Алексей Федорович Орлов (1786—1862), с 1844 г. шеф жандармов и начальник III Отделения Собственной ЕИВ Канцелярии.

• 3 Дмитрий Николаевич Блудов, граф (с 1842 г.) (1785—1864), главноуправляющий II Отделением Собственной ЕИВ Канцелярии (1839—1862), член Государственного совета; почетный член (1851), помощник председателя Петербургского археолого-нумизматического общества (10 декабря 1851—19 февраля 1864).

* Михаил Николаевич, великий князь (1832—1909), четвертый сын императора Николая I, с 1852 г. генерал-фельдцейхмейстер (шеф артиллерии) и бригадный командир гвардейской конной артиллерии.

• ⁵ Мария Николаевна, великая княгиня (1819—1876), старшая дочь Николая I, в первом браке за герцогом Максимилианом Лейхтенбергским, во втором за гр. Г. А. Строгановым.

В 1847 г. вел. кн. Мария Николаевна подарила обществу 470 древних монет, греческих и римских, в том числе много редких и хорошо сохранившихся экземпляров (дидрахма Посидонии, несколько тетрадрахм Филиппа II Македонского, денарии императоров Юлиана II, Валенса и пр.). См.: Веселовский Н. И. История Имп. Русского археологического общества за первое 50-летие его существования. 1846—1896. СПб., 1900. С. 326.

• 6 Яков Иванович Ростовцев (1803—1860), генерал-адъютант, главный начальник военно-учебных заведений.

• ⁷ Александр Иванович Барятинский, князь (1815—1879), с 1836 г. состоял при наследнике, будущем императоре Александре II, в 1850 г. назначен командиром Кавказской гренадерской бригады.

• ⁸ Т. е. наследника престола, будущего императора Александра II (1818—1881).

• ⁹ Карл Васильевич Нессельроде, граф (с 1828 г.) (1780—1862), член Государственного совета (с 1821 г.), государственный канцлер с 1848 г.

• ¹⁰ Владимир Федорович Адлерберг (1790—1884), член Государственного совета (с 1842 г.), министр Императорского двора и уделов (1852—1872).

• ¹¹ Лев Алексеевич Перовский, граф (1792—1856), брат В. А. Перовского, министр внутренних дел (1841— 1852), министр уделов (1852—1856).

• ¹² Василий Алексеевич Перовский, граф (с 1855 г.) (1795—1857), брат Л. А. Перовского, флигель-адъютант (1825), генерал-адъютант (1829), оренбургский генерал-губернатор (1833—1842), член Государственного совета (1845), оренбургский и самарский генерал-губернатор (1851—1857).

И Петр Федорович Брок (1805—1875), сенатор (1852), член Государственного совета (1853), министр финансов (1852—1858).

• ¹⁴ Сергей Григорьевич Строганов, граф (1794—1882), археолог, нумизмат, коллекционер произведений искусства и древностей, попечитель Московского учебного округа (1835—1847), вышел в отставку из-за разлада с министром просвещения С. С. Уваровым, с 1856 г. член Государственного совета.

• 15 Сергей Семенович Уваров, граф (с 1846 г.) (1786—1855), с 1818 г. президент Имп. АН, министр народного просвещения (1833—1849); отец А. С. Уварова.

№ 27

ИЗ «ЛОЦИИ ЧЕРНОГО МОРЯ. ИЗД. 2-Е, ИСПРАВЛЕННОЕ

И ДОПОЛНЕННОЕ ПОМОЩНИКОМ НАЧАЛЬНИКА ГИДРОГРАФИЧЕСКОЙ ЧАСТИ НИКОЛАЕВСКОГО ПОРТА, ЛЕЙТЕНАНТОМ ПАВЛОВСКИМ ЕГОРОМ. НИКОЛАЕВ: ТИПОГР. УПРАВЛЕНИЯ НИКОЛАЕВСКОГО ПОРТА, 1867» (С. XXV, 60—61, 65—67)

Курсы и пеленги считаются от магнитного меридиана… Мили везде приняты морские, т. е. в градусе 60 миль; сажени 6 футовой меры. Кабельтовы считаются в 100 сажень, или 1/10 часть мили.[…]

Часть 1. Тендра. Низменный песчаный полуостров этот (или точнее остров, потому что отделяется от твердой земли узкими протоками), выдается к WNW-ту от материка Таврической губернии, тянется в показанном направлении 32 мили и потом заворачивает на 4 мили к северу. Оконечность его на SO 4° по правому компасу от оконечности Кинбурнской косы в 13.25 мили. Между Тендрою и Кинбурнской косою вдается в материк залив. Восточная часть его мелка и для плавания негодна; в западной же всякого рода суда могут укрываться от всех ветров, кроме NW-та, но и тот не разводит большого волнения по близости берега.

Тендровский маяк. На западной стороне полуострова Тендры, в 2.75 милях от северной его оконечности. Широта 46° 19′ 25″ N, долгота 31° 30′ 02″ О-я от Гринвича. Огонь вертящийся, белый, каждую минуту является… блистаниями, освещает весь горизонт. Высота огня над поверхностью моря 96 фут, математический горизонт освещения 11.2 итальянских миль.

Кроме маяка, по чрезвычайной низменности Тендровского полуострова, для опознания берега, в трех пунктах поставлены опознательные знаки неосвещающиеся.

Первый тендровский знак. На северной оконечности полуострова, в 2.5 милях на NO 10° 30’ по пр. компасу от маяка. Знак состоит из мачты черного цвета, в 60 фут высотою, поддерживаемой восемью подпорами, с двумя вертикальными и двумя наклонными рейками у вершины…

Второй тендровский знак — на ЮЗ берегу полуострова в 8.75 милях на SO 50° от маяка […].

Третий тендровский знак — на том же берегу полуострова, в 25.75 милях на SO 68° от маяка. […].

Чрезвычайно низменное положение полуострова Тендры делает его крайне опасным для мореплавателей, тем более что и господствующее в этом месте западное течение нередко сносит к востоку. О влиянии этого течения на курс судов, следующих от отрова Фидониси в Одессу, вот что говорит, между прочим, господин поручик Тарышкин, в замечании своем на проект маячного освещения русских берегов Черного моря:

«Днепровское течение по выходе из лимана несется главною струею вдоль берега к Одессе, где упираясь в берег, поворачивает и общею массою направляется к SO, уменьшаясь в скорости от 3-х до 1 узла, смотря по обстоятельствам. При ветрах, дующих из NW четверти, течение, несколько уклоняясь от нормального своего направления, попадает и в Каркинитский залив, где, обойдя вдоль Тендры, выходит в море около Тарханкутского маяка. Это не предположение, а факт, добытый опытом. Особенно сильное течение в Каркинитском заливе бывает при W ветрах. При таких обстоятельствах судно, ежели даже и определит себя около острова Фидониси, придя на параллель Днестра, быстро отбрасывается к О-ту, и продолжая курс, встречает Тендровский маяк, тогда как сообразуясь с дрейфом и курсом, ожидает увидеть огонь Одесского маяка. Ежели это случится днем и горизонт чист, то низменность Тен-дровского берега покажет ошибку, а ежели ночью, когда можно видеть огонь маяка, то различие огней маяков одесского и тендровского. Но если это случится в мрачность, днем или ночью, то судну грозит неминуемая гибель. В это время один только лот может указать опасность, и те, которые забывают про него, терпят крушение на Тендре.

Надо заметить, что крушения судов на Тендре бывают вообще осенью, в октябре и в начале ноября. Бывают исключения, но весьма редкие. Расстояние Тендры от Одессы, почти при одинаковом удалении от Константинопольского пролива, так мало, что судно, идущее из пролива, ежели бы и не подверглось действию течения, при ветрах из NW четверти, легко попадет к Тендре при большом и неправильном дрейфе, какой имеют все порожние парусные суда. Даже идучи от острова Фидониси к Одессе боковым ветром из NW четверти, пустое судно, при одном дрейфе, легко может попасть к Тендре, а благодаря течению, проходящему около Днестра к SO, и выше, к Одессе, в Каркинитский залив, судно прямо попадает на Тендру. Почти все суда терпят крушения около второго тендровского знака. Бывают исключения, суда разбиваются и ближе к третьему знаку, но это редкие исключения. Второй тендровский знак тянет к себе, как магнит. Это не мои суждения, а факты, переданные мне шкиперами, которые имели несчастье потерять свои суда на Тендре.

Прежде бывший лоцмейстер р. Буг, ныне в отставке, полковник Снетов более 20 лет сряду плавал к Тендре, по несколько раз в лето для снабжения маяка, а также и для осмотра Тендровских знаков, и почти каждую весну находил на берегу выброшенные суда, и из любопытства распрашивал шкиперов погибших судов, каким образом подверглись они несчастью. Всегда был один ответ от всякого, что, идучи из Константинопольского пролива в Одессу, во время туманов или метели, тихими и попутными, а иные и боковыми свежими ветрами из NW четверти, и ожидая, по счислению, увидеть Одесский маяк, открывали маячный огонь прямо или около направления курса, в недальном расстоянии, но весьма часто скрываемом густыми туманами. Почему основываясь на своем счислении и предполагая в нем Одесский маяк, оставляли его в левой стороне, но неожиданно и в скорости выскакивали на берег, поздно узнав свою ошибку. Бывали и такие суда, которые в темную ночь при чистом горизонте выскакивали на берег, не видевши огня маяка. Эти суда были вне круга освещения, из числа тех, которым на пути в Одессу не удалось проверить себя, чрез что и были так много отброшены к востоку, и попадали к третьему знаку.

Направление и сила течения Днепровского лимана ставит местность Тендры в такое исключительное положение относительно Одессы, что не только нет другой подобной местности в Черном море, да и в других морях вряд ли сыщется, по той опасности, которую она представляет [курсив мой.— И. Г.].

На основании этих фактов полезно иметь на Тендре маяки, как цветом огней своих, так и архитектурою зданий вовсе не похожих на другие, но при этом сильнейшего напряжения света и резкого вида, чтобы взглянувши на них тотчас можно сказать, это первый, а это второй Тендровские маяки. Тогда в каком бы расстоянии от берега судно ни усмотрело маяк, оно будет спасено».

Список сокращений

• — Его Императорское Величество

• — Журнал Департамента внутренних дел. СПб.

• — Журнал Департамента народного просвещения. СПб.

• — Журнал Министерства внутренних дел. СПб.

• — Журнал Министерства народного просвещения. СПб.

• — Записки Академии наук. СПб.

• — Записки археолого-нумизматического общества. СПб.

• — Записки Императорского археологического общества. СПб.

• — Записки исторического факультета Одесского государственноно университета. Одесса

• — Записки Одесского археологического общества. Одесса

• — Записки Одесского общества истории и древностей. Одесса

• — Записки Санкт-Петербургского археолого-нумизматического общества. СПб.

• — Записки Петербургского археологического общества. СПб.

• — Записки Имп. Русского археологического общества: Новая серия. СПб.; Пг.

• — Записки Северо-Кавказского общества истории, археологии и этнографии. Ро-стов-на-Дону

• — Институт археологии, Москва

• — Известия Имп. Археологической комиссии. СПб.; Пг.

• — Исторический вестник. СПб.

• — Известия Государственной академии истории материальной культуры. Л.

• — Известия Имп. Археологического общества. СПб.

• — Институт истории материальной культуры РАН, Санкт-Петербург

• — Известия Имп. Русского археологического общества. СПб.

• — Институт русской литературы (Пушкинский Дом) РАН, Санкт-Петербург

  • — Институт рукописей Центральной научной библиотеки им. В. И. Вернадского НАНУ, Киев

  • — Известия Таврической ученой архивной комиссии. Симферополь

  • — Корпус боспорских надписей. М.; Л. 1965

  • — Керченский государственный историко-культурный заповедник

  • — Крымский Республиканский краеведческий музей, Симферополь

  • — Краткие сообщения Института археологии АН СССР. М.

  • — Краткие сообщения Института истории материальной культуры АН СССР. М.

  • — Материалы по археологии, истории и этнографии Тавриды. Симферополь

  • — Московское археологическое общество

  • — Материалы по археологии России. СПб.; Пг.

  • — Материалы по археологии Северного Причерноморья. Одесса; Киев

  • — Министерство внутренних дел

  • — Материалы и исследования по археологии СССР. М.; Л.

  • — Министерство иностранных дел

  • — Общество истории и древностей российских при Московском университете

  • — Научный архив

  • — Национальная Академия наук Украины

  • — Научный архив Одесского археологического музея НАНУ

  • — Научно-исследовательский отдел рукописей Библиотеки РАН, Санкт-Петер-бург

  • — Надписи Ольвии (1917—1965). Л., 1968

  • — Нумизматика и эпиграфика. М.

  • — Новый энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. СПб.; Пг.

  • — Отчет Имп. Археологической комиссии. СПб.; Пг.

  • — Одесский археологический музей НАНУ

  • — Одесский вестник. Одесса

  • — Одесская государственная научная библиотека им. М. Горького

  • — Одесский государственный университет им. И. И. Мечникова

  • — Отечественные записки. СПб.

  • — Общество истории и древностей российских при Московском университете, см. МОИДР

  • — Очерки истории музейного дела в России—СССР. м.

  • — Отечественная история: История России с древнейших времен до 1917 года. Энциклопедия : В 5 т. М., 1994—продолжающееся изд.

  • — Общий морской список. СПб.

  • — Отдел нумизматики Государственного Эрмитажа

  • — Одесское общество истории и древностей

  • — Отдел рукописей

  • — Отдел редких изданий и рукописей (Музей книги) Одесской государственной научной библиотеки им. М. Горького

  ИР ЦНБ

  ИТУАК

  КБН

  КГИКЗ

  КРКМ

  КСИА

  КСИИМК

  МАИЭТ

  МАО МАР

  МАСП

  МВД МИА

  МИД МОИДР

  НА НАНУ НА ОАМ

  НИОР БАН

  НО НЭ

  НЭСБЕ

  ОАК

  ОАМ

  ОВ ОГНУ

  ОГУ

  ОЗ ОИДР

  оимд оиэ

  ОМС онгэ

  ООИД ОР

  ОРИР ОГНБ

ОР РГБ — Отдел рукописей Российской государственной библиотеки

ОР РНБ — Отдел рукописей Российской национальной библиотеки

ОРЯС — Отделение русского языка и словесности Имп. Академии наук

ПАВ        — Петербургский археологический вест

ник. СПб.

ПСЗ        — Полное собрание законов Российской

империи. СПб.

ПФА РАН — Санкт-Петербургский филиал Архива РАН

РА         — Русский архив. М.

РА ИИМК — Рукописный архив Института истории материальной культуры РАН

РАИМК — Российская академия истории материальной культуры, Петроград; Ленинград

РАН        — Российская Академия наук

РАО         — Русское археологическое общество, Санкт-

Петербург

РБС       — Русский биографический словарь.

СПб.; Пг.; М.

РГАДА     — Российский государственный архив

древних актов, Москва

РГБ         — Российская государственная билиотека,

Москва

РГВИА     — Российский государственный военно

исторический архив, Москва

РГИА       — Российский государственный истори

ческий архив, Санкт-Петербург

РГАВМФ   — Российский государственный архив Во

енно-морского флота, Санкт-Петербург РГО        — Русское географическое общество,

Санкт-Петербург

РИС        — Русский исторический сборник. М.

РНБ        — Российская национальная библиотека,

Санкт-Петербург

РО         — Рукописный отдел

PC          — Русская старина. СПб.

РСА СПбФ ИРИ — Русская секция Архива Санкт-Пе

тербургского филиала Института российской истории РАН

С А         — Советская археология. М.

САИ       — Свод археологических источников. М.

СГМИИ    — Сообщения Государственного музея

изобразительных исусств им. А. С. Пушкина. М.

СГЭ         — Сообщения Государственного Эрмитажа. Л.

СПбГУ      — Санкт-Петербургский государственный

университет

ТОИАЭ     — Таврическое общество истории, архео

логии и этнографии, Симферополь

ТУАК      — Таврическая ученая архивная комис

сия, Симферополь

ЧМОИДР — Чтения в Обществе истории и древностей российских при Московском университете. М.

ЦГААРК — Центральный государственный архив Автономной республики Крым, Симферополь

ЭСБЕ — Энциклопедический словарь Брокгауза—Ефрона. СПб.

ЭСБЕ: Биографии — Энциклопедический словарь Брокгауза—Ефрона: Биографии. М.

BCSHPhP — Bulletin de la classe des Sciences histori-ques, philologiques et politiques de ГАса-demie Imp6riale des Sciences de St.-Рё-tersbourg

BHPh — Bulletin Historico-philologique de 1’Academic Imperiale des Sciences de St. Pe-tersbourg BS           — Bulletin scientifique publie par Г Acade mic Imperiale des Sciences de St.-Peters-bourg CA         — Commentarii Academiae Scientiarum Im- perialis Petropolitanae. Petropoli, 1728— 1751. Vol. 1—14 CIG          — Corpus inscriptionum Graecarum. Berolini IGBulg, I2 — Mihailov G. Inscriptiones Graecae in Bulgaria repertae. I2. Serdica, 1970. IPE           — Inscriptiones antiquae orae septentrionalis Ponti Euxini graecae et latinae I Ed. Ba-silius Latyschev. Petropoli, 1885—1916. 1885. Vol. I; 1890. Vol. II; 1901. Vol. IV; 1916. Vol. I (2 ed.). MGR — Melanges Greco-Romains tires du Bulletin Historico-philologique de I’Academie Imperiale des Sciences de St. Petersbourg MDAI AA — Mittheilungen des Kaiserlich Deutschen Archaeologischen Instituts. Athenische Abteilung

Memoires de I’Academie — Memories de I’Academie Imperiale des Sciences de St. Petersbourg. V ser. SPb., 1803—1830. T. 1—11 Memoires de I’Academie. VI ser. — Memoires de Г Academic Imperiale des Sciences de St. Petersbourg. VI ser.: Science politiques, histoire et philologie. SPb., 1832—1859. T. 1—9 MS AN       — Memoires de la societe d’archeologie et de numismatique de St.-Petersbourg Nova Acta — Nova Acta Academiae Scientiarum Imp. Petropolitanae, 1787—1806. Vol. 1— 15 Recueil des Actes — Recueil des Actes des seances publi-ques de I’Academie Imp. des Sciences de St Petersbourg, tenues depuis 1827 jusqu’ a 1848

---

Именной указатель

А. Г. 92 А. К., см. Княжевич М. Д. Абих Г. В. 106 Август (Гай Октавий, с 44 г. до н. э. Гай Юлий Цезарь, с 27 г. до н. э. римский император Цезарь Август) 363, 466, 469, 470, 502, 543, 627 Авдеев А. А. 336, 601, 603 Аверкиев 309 Авинов А. П. 518, 523, 524 Авраам, Аврам (библ.) 323 Аврамов И. В. 373, 374 Аврелиан Луций Домиций, римский император с 270 г. н. э. 501 Аврелий Вер, см. Вер Луций Аврелий Аврелий Сальвиан, см. Сальвиан Аврелий Автократова М. И. 27 Агасикл 343, 499, 502, 503 Агафодор 422 Агбунов М. В. 131, 382, 423, 453 Агриппа 627 Адабаш 89 Адаместеану Д. 536 Аделунг 188 Аделунг И. X. 91 Аделунг К. Ф. 91 Аделунг Ф. П., см. также Adelung F. 65, 90, 91, 248, 436 Адлерберг В. Ф. 160, 296, 297, 642 Адонис (миф.) 597 Адриан, римский император с 117 г., см. также Adrien 120, 362, 466, 543, 627 Айвазовский И. К. 58, 180, 255, 267, 292 Айналов Д. В. 513, 521, 527 Акмена (миф.) 540, 541 Акройд 406 Аксаков И. С. 636 Аксаков К. С. 636 Аксаков С. Т. 258, 636 Алеев В. 253 Александр I, российский император с 1801 г., см. также Alexandre 1ег 17, 40, 42, 46, 50, 56, 59, 64, 67, 71, 73, 75, 78, 81—84, 86, 87, 89, 91, 92, 105, 109, 110, 126, 128, 132, 139, 145, 147, 148, 160, 190, 191, 195, 203, 207, 208, 210, 215, 218, 220, 223, 288, 400, 428—430, 441, 442, 474, 488, 500, 504, 531, 613, 614, 618, 619

Александр II, российский император с 1855 г. 183, 228, 238, 239, 244, 255, 263, 288, 357, 358, 360, 533, 534, 559, 597, 642 Александр III Великий (Македонский), македонский царь, основатель Македонской империи (356—323 до н. э.) 28, 30, 120, 200, 323, 396, 412, 538, 543, 544, 589 Александр Александрович, великий князь, сын Александра II, российский император Александр III с 1881 г. 228 Александр Вюртембергский, принц, см. Вюртембергский принц Александр Александрович Александр Михайлович, великий князь 247, 360 Александр Николаевич, великий князь, см. Александр II Александр Павлович, великий князь, см. Александр I Александр Север, см. Север Александр Марк Аврелий Александра Иосифовна (Александра-Фредерика), великая княгиня, дочь герцога Саксен-Альтенбургского Иосифа, жена великого князя Константина Николаевича 642 Александра Николаевна, великая княжна, дочь Николая I 239 Александра Федоровна (Фредерика-Луиза-Шарлотта-Вильгельмина), дочь прусского короля Фридриха-Вильгельма III, жена Николая I, российская императрица с 1825 г. 154, 155, 183, 640 Александров 496 Александров Б. В. 373 Александров Д. А. 9, 10, 360 Александрова В. И. 22 Алексеев 67 Алексеев Александр, унтер-офицер 249, 450, 546 Алексеев Александр, чиновник 410, 411 Алексеев А. Ю. 35, 166 Алексеев Г. 1847 Алексеев Н. С. 105 Алексеев П. 476 Алексеев Р. П. 453, 454 Алексеева Е. М. 569, 586 Алексей I Комнин, византийский император с 1081 г. 468, 470, 471 Алексей Александрович, великий князь, сын Александра II 228 Алексиано А. П. 485, 501 Алексиано (Алексианов) П. 503, 515

---

Алексий (в миру Молчанов Алексей Васильевич), епископ Таврический и Симферопольский 533 Алпатов М. А. 27, 32, 37 Альбани (Албани) А., кардинал 322 Амартол И. (псевд.), см. Линниченко И. А. Амбарьян С. 475 Амвросий (в миру Серебренников, или Серебряков Авраам), архиепископ Екатеринославский, экзарх Мол-довлахийской епархии 60 Аммиан Марцеллин (Amm. Маге) 471 Аморетти (Аморети) 181 Амур (миф.) 238, 396, 585 Анакреон (Анакреонт) 40 Анаксимен, сын Сократа 419 Анастасевич В. Г. 87 Анахарсис (Anacharsis) 13 Андреев, топограф 496 Андреев А. И. 32 Андреев Ю. В. 22, 120 Андреевский И. С. 346 Андро де Лажерон А. Ф., см. Ланжерон А. Ф. Андросов С. А. 106, 127 Андросов С. О. 25 Андрузский 325 Анжу П. Ф. 191 Анерг, см. Санерг (миф.) Анна, древнерусская княжна, дочь визант. императора Василия II, жена великого князя киевского Владимира I Святославича 526 Анна Иоанновна, российская императрица с 1730 г. 29 Анненков 522 Анонимный автор Перипла Понта Евксинского (Anonym., PPEux) 155, 266, 378, 379, 438, 452, 456, 475—478, 556, 587 Анохин В. А. 366, 459, 464, 465, 502, 518, 519, 550, 555, 556, 591 Антешян 316 Антимен 113, 115 Антоний, священник 616 Антонин Пий (Антонин Кроткий), римский император с 138 г. 120, 265, 363, 466, 538, 543, 587, 627 Антонины, династия римских императоров (138—192) 591 Антонович В. Б. 331 Ануприй 408 Анфертьев А. Н. 22 Анфертьева А. Н. 22 Анфим, игумен 524 Аполла, см. Формион, сын Аполлы 351 Аполлодор 398 Аполлон (миф.) ИЗ, 114, 197, 217, 284, 439, 465, 554, 555, 572, 574, 621 Аполлон Простат 49, 220, 418, 427, 434 Апраксин Ф. М. 25 Апраксина (урожд. кн. Голицына) Е. В., статс-дама великой княгини Елены Павловны 641 Аракчеев А. А. 191 Аргот, скифский царь, второй муж боспорской царицы Комосарии Филотекны (между 170—150 до н. э.) 538, 546 Ареансес (Ar£anses), см. Фарсанз Аренс Е. И. 190 Арескин Р. К. 25, 26, 31, 82 Арета 439 Ариадна (миф.) 335, 451, 574 Аристон( ApicTcov), магистрат Гераклеи Понтийской первой половины 70-х гг. IV в. до н. э. 549, 550 Аристоника, дочь Ксенокрита 209, 210, 212, 583

Аристотель 321 Аристофан 84 Арифарн (Ариофарн) 153, 380, 381 Аркас 3. А. 266, 268, 382, 475, 476, 486, 493, 494, 513— 515, 517—526, 528, 529, 533, 534 Арнет И. 188 Арпа А. М. 160, 295, 298, 301 Арриан Флавий, см. также Arrian 48, 142, 415, 424, 478, 587 Артамонов М. И. 35, 36, 333, 547 Артемида, см. также Диана (миф.) 106, 112, 200, 284, 462, 471, 534, 535, 577, 585 Артемида Агротера (Ловитва, Сельская) 576—578 Артемьев А. 359 Арциховский А. В., см. также Artsikhovsky А. 18, 37, 337 Асандр (Ассандр), архонт и царь Боспора (49/48—21/20 до н. э.), см. также Asandre 88, 264, 265, 465, 543, 544, 550, 556 Асклепий (миф.) 439 Асланбегов А. Б. 196, 514 Аспург (Рискупорид I?), царь Боспора (14—37) 367, 465, 470, 555, 556 Астарта (Астара) (миф.) 570—572 Афанасий (в миру Гумеров), священник 228 Афанасьев, священник 26 Афанасьев, гравер 325 Афанасьев, корреспондент ООИД (Измаил) 415 Афанасьев, капитан 309 Афанасьев, штабс-капитан, топограф 523, 532 Афанасьев А. Г., соревнователь МОИДР, гравер 66, 140, 197 Афиани В. Ю. 86, 87, 594 Афина, Афина Паллада (Дева), см. также Минерва (миф.) 113, 114, 366, 367, 550, 554 Афина Линдия (миф.) 541, 542 Афонин М. И. 45, 426, 427 Афродита, см. также Венера (миф.) 116, 204, 238 Афродита Апатура 210, 343 Ахилл (миф.), см. также Achille 59, 119, 197, 327, 382, 401, 405, 408, 409, 415—419, 421, 422, 444, 452—472, 545, 627, 639, 649 Ахилл Понтарх 220, 281, 283, 415, 419—422, 453, 462, 470, 544 Ахлестышев 289 Ахмеров Р. Б. 351 Аш де (Asch Georg Thomas von, 1729—1807) Г. T. фон 429 Ашик Александра А. 160 Ашик (урожд. Бибикова) Анна А. 160 Ашик А. Б., см. также Aschik А. 56, 106, 108, 120, 124, 125, 127, 130—132, 134, 136, 137, 142, 144, 151, 154, 156, 158—160, 162, 165, 170, 172, 173, 180, 181, 183—189, 221, 223—226, 232, 240, 243, 247, 249, 254, 261, 262, 266, 268—271, 274—280, 285, 289, 294—304, 307, 309, 325, 327—330, 333, 335, 338, 343, 347, 353, 364, 380, 382, 385, 389, 390, 547, 550, 551, 553, 554, 556—558, 566, 572, 577—584, 587, 593, 608, 640 Ашик Балтазар (Балтазар), отец А. Б. Ашика 159 Ашик Варвара А. 160 Ашик Владимир А. 160 Ашик В. В. 160 Ашик Н. А. 160 Ашик Н. В. 160 Ашик О. А. 160 Ашик Сергей А. 160 Ашик Софья А. 160 Ашики 160

---

Б. В., см. Варнеке Б. В. Бабкин Д. С. 76 Багалей Д. И. 142, 203—205, 421, 430, 431 Багер (Baguer) 296 Бавро Д. 164, 165 Баженов Г. 487 Базанов В. Г. 151 Базен Ж. 13 Байер Г. 3., см. также Bayer Th. S. 27—29, 315, 316, 355, 356, 378, 379, 423, 438, 473, 588, 607 Байзе (Beise) Т. 188 Бакланова Н. А. 32 Бакмейстер И. Г., см. также Bacmeister J. 36, 356, 632 Бакунин П. П. 63 Балашов А. Д. 209 Бальдани 484 Бантыш-Каменский Н. Н. 85, 139, 618 Баранов, полковник 435 Баранов А. Н. 211 Баранов П. И. 26 Баратаев М. П. 245, 360 Баратынский Е. А. 90 Бараш А. Н. 16 Барбаро И. 579 Бардака И. Г. 193 Барилко 579 Барков (Борков) И. С. 37, 374 Барсуков Н. П. 59, 227 Бартелеми (Barth£lemy) Ж. Ж. 13 Бартенев П. И. 128 Бартоломей И. А. 106, 245, 246 Барятинский А. И. 642 Барятинский В. И. 521, 525 Басин П. В. 322 Баскаков 500 Бассоли, см. Боссоли К. Баторий Ст. 499 Батурин И. 480, 481 Батюшков К. Н. 432 Баузе Ф. Г. 64 Бах Г. Ф. 76 Бахачивани, грек в Керчи 635 Бахрушин С. В. 32 Бахтин И. И. 205 Бахус, см. также Вакх, Дионис (миф.) 574 Бегичев К. Р. 180, 240, 241, 271, 285, 298—305, 308, 309, 338, 389, 558 Безбородко, граф (затем князь) А. А. 59, 358 Безбородко И. А., граф 424, 426, 427, 438, 618, 619 Безымянный автор, см. Анонимный автор Перипла Понта Евксинского (Anonym., PPEux) Бёк А., см. также Bockh А. 14, 65, 73, 95, 99, 100, 108, 117, 154, 160, 188, 217, 236, 243, 248, 329, 340, 344— 347, 351, 352, 380, 381, 386, 388, 397, 434, 442, 447, 458, 541, 550, 608 Беккер (Bekker) И. 236 Беккер П. В., см. также Becker Р. 120, 262, 263, 266, 304, 329, 335, 347, 348, 353, 354, 382, 415, 447, 448, 494, 529, 530 Белавенец П. И. 191, 193 Белавская К. П. 18 Белен-де-Баллю Я. Н. 204 Белецкий-Носенко 204 Белимов И. П. 291 Белинсгаузен Ф. Ф. 191 Белковец Л. П. 38 Беллен 374 Белов Г. Д. 499

Белова Н. А. 22 Белозерская Н. А. 89 Белый А. 559, 560 Белый С. 613 Белявская (урожд. Бертье-Делагард) С. Л. 38, 47 Беляев Н. Д. 230 Беляев О. П. 356, 633 Беляев С. А. 493 Белова Н. А. 22 Белый А. 184 Белый С. Л. 559, 560, 613 Бендер М. О. 480 Бервик, лорд 56 Бергман П. 373 Бердяев 482 Березин А. С. 93 Беретти В. И. 532 Беринг В. 53 Бериславский, см. Бориславский И. С. Берия Л. П. 107 Берков П. Н. 76 Берлинский М. Ф. 87 Берсенев И. 374, 476, 482—484 Бертье-Делагард А. Л. 47, 48, 62, 119, 190, 285, 372, 480, 482, 484, 486, 487, 493, 495, 498, 499, 501, 534, 540, 555, 563, 578, 585 Берх М. Б. 197, 200, 202, 212, 282, 376, 453, 498, 509, 527 Берштейн С. Б. 95 Бестужев А., поручик 422 Бестужев А. А. 85, 90 Бестужев Н. А. 90 Бетанкур А. А. (О.) 78, 80, 152, 360 Бёттигер (Bottiger) К. А. 13, 105, 443 Бжешкьян (Бжешкьянц) М. 474, 475, 508, 509, 535 Биберштейн Ф. К. 48, 50—52, 61, 96, 318, 342, 379, 564— 570, 607 Бибиков А., полковник 160 Бибиков А. Г. 382, 549 Бибиков С. Н. 190 Биллингс И. И. 374, 503 Билярский П. С. 64 Бинфорд Л. 324 Бич О. И. 148, 301, 547 Блаватский В. Д. 328, 452, 453, 462, 486, 487, 536, 568 Благовещенский Н. М. 64 Бларамберг (урожд. де Куртуне или Куртнер) ПО Бларамберг Ал. И. ПО Бларамберг Арс. И. 110 Бларамберг В. И. НО, 117, 118, 155, 261, 326, 349, 350, 420, 456—460 Бларамберг Елена И. ПО, 129, 218 Бларамберг Ел из. И. ПО, 129 Бларамберг 3. И. ПО, 129 Бларамберг И. И. ПО, 261, 460 Бларамберг (Бларемберг, Бларенберг ) И. П. (Ж.), см. также Blaramberg J. de 21, 75, 84, 96, 105, 106, 108—123, 127—129, 131, 138—140, 142, 152—157, 159, 160, 161, 170, 172, 178, 179, 186, 202, 213—220, 223, 224, 226, 236, 240, 261, 262, 285, 295, 325—327, 333, 342—345, 347—353, 360, 366, 370, 371, 378—383, 386—389, 393— 399, 405, 418—421, 431—435, 436, 440— 444, 447, 450, 452, 454, 456—463, 472, 505, 521, 534, 538—543, 545—557, 576, 590—593, 595, 608, 617—619, 627, 640 Бларамберг (Бларанберг) М. И. 109, ПО, 112, 113, 117, 121, 155, 168, 217, 240, 261, 267, 268, 271, 295, 296, 300, 338, 395, 521, 539, 547, 552, 557, 579, 580, 641 Бларамберги 110

---

Бларенберг, см. Бларамберг И. П. Блудов Д. Н. 135, 188, 223, 224, 226, 642 Блюментрост Л. Л. 26 Бобринский А. А. 499, 509, 532, 535 Богарнэ Е. 247 Богданов А. П. 8, 37 Богданович 1-й И. Ф. 594 Богородица, см. Мария Богоматерь, Пресвятая Дева Мария (библ.) Богоявленский С. К. 32 Бодан (Bauden) 30 Боде А. К. 213 Бодянский О. (И.) М. 230, 256, 641, 642 Боз (Де Боз) К. Г. де, см. также Boze de, Cl. G. 362, 363 Бойко А. Л. 602, 604, 606 Бокова В. М. 84 Болгари П. 191 Болтенко М. Ф. 416 Болховитинов Е. А. 21, 44, 46, 50, 87, 93, 95, 208, 256, 365, 436, 438, 442, 443, 485, 486, 507, 508, 534 Большаков Т. Ф. 641 Бонгард-Левин Г. М. 22 Боплан Г. Л. де 30 Бопп Ф. 95 Борис св., древнерусский князь 576—578 Бориславский (Бериславский) И. С. 440—442, 617, 619 Борисова В. В. 351 Борисфен (миф.) 371, 435, 440, 444 Боровкова В. Н. 144, 180, 304 Бородин 454 Бородулин С. 43, 44 Бороздин А. М. 108, 145, 147, 516, 537 Бороздин И. Н. 18 Бороздин К. М. 89, 621 Бороздина (урожд. Давыдова) С. Л. 108 Боссоли (Бассоли) К., см. также Bossoli С. 111, 113, 114, 116, 136, 183, 187, 219, 220, 285, 409, 419, 492, 495, 496 Ботьянов 196 Боувер (Бовер) И. В. 316 Бошам 376 Брадке Н. фон 416 Брайцева О. И. 67 Брандт А. А. 57 Браницкая, графиня 429 Браун, литограф в Одессе 277 Браун Ф. А. 453 Брашинский И. Б. 144, 162, 547, 551, 587 Бринкен фон 585 Бро де 521 Брок П. Ф. 642, 643 Брокгауз Ф. 646 Броневская (урожд. Померанцева) 208 Броневский В. Б. 158, 320 Броневский М. 29, 423, 499 Броневский С. М., см. также Broniewsky 140, 142, 144— 146, 158, 197, 207—213, 215, 226, 615, 622 Броневский Ст. 207 Броссе М. И. (М.-Ф.), см. также Brosset М. 82, 106, 230, 239 Брун Ф. К. 142, 155, 256, 262, 263, 266, 268, 281, 304, 346, 347, 378, 380, 382, 389, 421, 422, 448, 521, 529, 530, 534, 587 Бруни Ф. А. 564 Брунов Ф. И. 107 Бруханский А. Н. 394 Брюкс, см. Дюбрюкс П. А. Брюллов К. П. 533

Брюс Я. А. 84 Брюс Я. В. 25, 82, 355 Будищев, племянник И. А. Стемпковского 137 Будищев И. М. 192, 196, 376, 377, 401—404, 414, 439, 476, 616 Будылина М. В. 67 Бузескул В. П. 18, 315 Буйских С. Б. 132, 439, 440, 450 Букзель 166 Буксбаум И. X. 82, 355 Булатович С. А. 394, 396, 397, 405, 414—416, 433 Булгари (Булгарис) Е., см. Евгений Булгарис Булгарин Ф. В. 90 Буле (Buhle) И. Ф. 321 Булкин В. А. 15 Бурачков П. О. 372, 423, 464—466, 478 Бураков А. В. 450 Бурбоны, династия французских королей 104 Бурнашев 480, 481 Бурхановский 1-й В. В. 150 Бусарева Н. 57 Буссе (Busse) И. Ф. (И. Г.) 63 Бутков П. Г. 95, 230, 590 Бутман, профессор в Берлине 344 Бух X. Л. 99 Бухгольц, коллежский регистратор 454 Бухтеев М. Н. 336 Бухтеев Н. 406 Бушарди Э. 124, 125 Быченский Ф. Т. 530 Бычков Ф. А. 393 Бэкон Ф. 315 Бэлза И. Ф. 54 Бэр К. М., см. также Ваег К. Е. von 231—233, 235, 337, 338 Бюшинг А. Ф., см. также Blisching A. F. 38, 378 В. Ш. 278 В-в В. 144 В-г Л. 29 Вавр (Wavre) А. 444 Вазари Д. 13 Вайян (Вальян) Ж. Ф., см. также Vaillant J.-F. 362 Ваксель Л. С., см. также Waxel L. de 53, 54, 138, 330, 342, 378, 384, 418, 427— 429, 451, 503, 534 Ваксель С. 53 Вакх, см. также Бахус, Дионис (миф.) 434, 574 Вакх св. 534 Валенс (Valens), см. Валент Валент Флавий, римский император с 364 г. 455, 468, 470, 627, 642 Валентиниан Флавий I, римский император с 364 г. 468, 627 Валентиниан Флавий II, римский император с 375 г. 627 Валериан Публий Лициний, римский император в 253— 259 гг. 467, 627 Балицкий А. О. 204, 206 Валк С. Н. 38 Вальян, см. Вайян Ж. Ф. Вандервейде (Ван дер Вейде), см. Фан дер Вейде Вандершкруф 537 Варнеке Б. В. 256, 608 Василей (Василий) св. (народное прозвание Капельник), епископ и мученик херсонский 422, 504, 533 Василий (Юдин), иеромонах 525, 526, 528, 533 Василий св., см. Василей св. Василий II Болгаробойца, византийский император 371

---

Васильев А. Н. 22, 329 Васильев М. Н. 191 Васильева Н. Е., см. также Vasileva N. 326 Васильева Р. В. 22 Васильевский В. Г. 262 Вассаль 129, 471 Вахтина М. Ю. 22 Вацуро В. Э. 393, 394 Вебель М. Б. 249 Веденский С. И. 374 Вельяминов А. А. 579, 580 Венгеров С. А. 53, 108, 160, 279 Венера (Venus), см. также Афродита (миф.) 25, 192, 218, 288, 289, 446 Вер Луций Аврелий, римский император с 161 г. н. э. 265, 363, 470, 501, 587 Вербовский 510 Вергилий (Виргилий), Публий Вергилий Марон 207, 209 Веребрюсов С. И. 131 Веревкин, советник 34 Вернадский В. И. 7, 8, 178, 438 Вернадский Г. В. 32, 33 Вертильяк (Вертельяк) Н. 273, 286, 436 Вершевская Н. В. 164 Веселов В. В. 153 Веселовский, коллекционер монет 429 Веселовский Н. И. 18, 120, 127, 129, 137, 239, 244—249, 251, 252, 260, 286, 348, 370, 642 Весковала 331 Веспасиан Тит Флавий, римский император с 69 г. 120, 466, 543, 627 Вздорнов Г. И. 228, 337 Вигель Ф. Ф. 56, 71, 124, 125, 127, 132, 146, 157—159, 207, 210, 211, 213, 214, 217, 218, 428, 592, 641 Видуа, гр., см. также Vidua С. 195, 489 Виктор Эммануил II 239 Вильгельм I Фридрих, король Нидерландов, великий герцог Люксембургский и принц Оранский-Нассауский 109 Вильгельм II Гогенцоллерн, император Германии (1888— 1918) 245 Вильгельм V Оранский, штатгальтер Нидерландов 109 Вилье (Виллие) Я. В., лейб-медик 152 Вильнев Е. Ф. (Е. К.) де, см. также Villeneuve Е. de 255, 267, 290—293 Вильсон Р. 502, 503 Винкельман (Winckelmann) И. И. 12, 13, 15, 66, 83, 319, 320, 322, 339 Виноградов Ю. А. 22, 181, 320, 333—335 Виноградов Ю. Г. 22, 343, 351, 415, 416, 423, 434, 447 Виргилий, см. Вергилий Висконти Э. К. 66, 345 Виссарион, иеромонах 525 Вителлий Авл, римский император с 69 г. 543 Витворт Ч. 56 Витгенштейн П. X. 393 Витольд 424 Витсен (Витзен) Н. К. 31, 632 Витт И. О. де 128 Вихман Б. Г., см. также Wichmann В. Н. 91 Вишневская Е. 219 Вишневский В. К. 376, 377 Вишняцкий Л. Б. 19 Владимир Александрович, великий князь, сын Александра II 228 Владимир I Святославич св., великий князь киевский 125, 132, 195, 330, 444, 479, 480, 486, 500, 504, 508, 511, 518, 522, 524—527, 531—534, 594, 617, 649

Владимир II Мономах, великий князь киевский 218 Владычица зверей (миф.) 463 Власов В. Д. 200 Власов М. Г. 579, 596 Власова Е. В. 144, 161, 162, 303 Влито 196, 376 Вовилье (Vauvilliers) Ж. Ф. 63 Воеводский 412 Воейков А. Ф. 85, 117, 548 Войнович М. И. 44 Возгрин В. Е. 59 Волконская, княгиня 150 Волконский Г. П. 331 Волконский (Волконский 2-й) П. М. 79, 86, 114, 135, 136, 165, 166, 168, 171, 176, 189, 240, 241, 265, 266, 272— 275, 277, 278, 294, 298, 578, 640 Волынский А. П. 25, 355 Вольтер М. Ф. А. 91 Вольф Ф. А. 344 Вольфцун Л. Б. 243 Воробьев М. Н. 82 Воронов А. А. 157, 560, 576 Воронцов М. С., граф (затем князь), см. также Vorontzoff (Woronzow) М. 10, 81, 85, 96, 97, 104—107, 109—111, ИЗ, 114, 116, 117, 125, 127, 128, 132, 135—137, 141, 142, 146, 154, 155, 157—162, 181, 188, 213, 215, 216— 226, 240, 253, 254, 258, 263, 267—270, 274, 276—278, 281, 282, 284, 286, 288—290, 293, 294, 296—300, 302, 303, 305, 309, 347, 349, 360, 361, 389, 390, 393, 395, 396, 399, 400, 405, 406, 409, 410, 434, 447, 454, 456— 462, 477, 514—516, 530, 533, 538, 541, 542, 552—557, 579—582, 585, 587, 590—592, 597, 626, 642 Воронцов С. Р. 106, 374 Воронцова (урожд. гр. Браницкая) Е. К., графиня (затем княгиня) 106, 107, 113, 216, 219, 555 Воронцова М. В. 106, 107 Воронцовы 374, 456 Ворсо (Worsaae) И. Я. 231, 337, 338 Востоков А. X. 89, 95, 229, 243, 575 Врадиев П. 268 Врангель Н. Н. 87 Врангель Ф. П. 191 Вунш 195 Выжарова (Въжарова) Ж. Н. 217, 400 Высотская Т. Н. 537, 544 Вюртембергский принц Александр Александрович, племянник императрицы Марии Федоровны 91 Габлиц К. И., см. также Hablitzl К. L. 42, 44—48, 83, 318, 326, 362, 374, 375, 378, 379, 384, 485—487, 489, 494, 500, 501, 503, 507, 508, 516, 531, 561, 607 Гавриил (Борисов), архиепископ Екатеринославский, Херсонский и Таврический 60, 284 Гаврилов М. Г. 321 Гагарин Д. Н. 303 Гагарин М. П. 26 Гагарин Ф. Г. 245, 523 Газе (Hase, Haase) К. Б. 95, 343 Гайдукевич В. Ф. 131, 153, 156, 172, 180, 181, 271, 378, 382, 547 Гайль (Gail J. F.) 131 Гакман (Hackmann) И. Ф. 28, 29 Гаксова 192 Галлера (Галера, Galera, Gallera) А. 85, 142, 144, 209, 210, 212, 215, 344, 360, 490 Гальба Сервий Сульпиций, римский император с 86 г. 538 Гамба Ж. Ф., см. также Gamba G. F. 105, 143

---

Гангеблов С. Г. 80, 607 Ганжа А. И. 15 Ганка В. В. 188 Ганнибал И. А. 427, 482 Гарижский И. А. 621 Гаркави А. Я. 347, 348 Гаспринский М. 535 Гасти 58 Гатри М., см. также Guthrie Maria 50, 52, 53, 58, 379, 427, 428, 473, 476, 502, 504, 534, 560 Гатри, Гутри, или Гутриа М. А., см. также Guthrie Matthew 50, 52, 58, 560 Ге Н. Н. 191 Геверс 562 Гедеонов С. А. 331—333 Гейдекен К. Е. 360 Гейм (Geim) И. А. 321 Гейман Р. Г. 233 Гейне X. Г., см. также Heyne С. G. 13, 321, 322, 540 Гейслер X. Г. Г. 46 Геката (миф.) 423, 434, 452, 471 Гекуба (миф.) 557 Гельбих, житель Севастополя 505 Генинг В. Ф. 15, 16, 18, 313, 318 Геннади Г. Н. 241 Генрих IV Бурбон, король Франции 109 Генрих Миролюбивый (Heinrich der Friedfertige), герцог 632 Георгий Победоносец св. 58, 88, 316, 484, 485, 487, 489, 492, 498, 502, 505—507, 516, 524, 534—536, 623 Гепепирия (Гипепира, Гипепирия, Гипепирис), царица Боспора (37—38), см. также Gepaepiris 330, 367, 368, 465, 627 Гера, см. также Юнона (миф.) 463 Гера Самосская (миф.) 463 Геракл, см. также Геркулес (миф.) 112, 120, 132, 214, 281, 366, 367, 519, 550 Геракл Фивский 463 Гераков Г. В. 207, 211 Герен X. Л. 438 Геркулес (миф.) 199, 446, 550, 551 Герман Г. 64, 65, 236, 263 Гермес, см. также Меркурий (миф.) 112—114, 284, 370 Геродот (Иродот), см. также Herodote (Herodotus) 28, 38, 42, 54—56, 76, 130, 148, 205, 231, 232, 235, 250, 260, 262, 272, 336, 375, 423, 432, 452, 473, 560, 618— 620 Герхард Э., см. также Gerhard Е. 14, 188 Гёрц К. К. 18, 269, 270, 271, 279, 302, 303, 382, 558, 563, 564, 571, 572, 576—580 Гёрц Э. К. 558 Герцен А. И. 228, 229 Гессен-Гомбургский, князь 152 Гета, римский император в 209—212 гг. 120, 543 Гёте И. В. 95, 262 Гехт 147 Гизо Ф. П. Г. 94 Гика А. 110 Гилевич А. М. 22, 518, 519 Гилин 113 Гиллиам Дж. Ф. (Gilliam J. F.) 372 Гиль X. X. 247, 360 Гильденштедт (Giildenstadt), см. Гюльденштедт И. А. Гинзбург Г. И. 65, 246 Гипанид (миф.) 435 Гипепира, Гипепирис, см. Гепепирия Гирциус (Гиртциус) Б. П. 204, 504 Главк 410 Глаголев А. Г. 88

Глазов П. М. 316 Глеб св., древнерусский князь 60, 61, 561, 564, 570, 576— 578 Глинка Н. И. 67 Глинка Ф. Н. 90 Глумов А. Н. 561 Гмелин И. Г. 82 Гмелин С. Г. 44, 45 Гнедич 217, 395 Гнедич Н. И. 44, 89, 90, 130, 432 Гнучева В. Ф. 38, 42, 47, 48, 61, 231, 373—375 Годе Ш. 98 Гока С. 202, 405 Голдсмит О. 84 Голенищева-Кутузова, мать жены Д. В. Карейши 272 Голенищевы-Кутузовы 272 Голенко К. В. 365, 366 Голенцов А. С. 497 Голицын А. Н. 77, 81—83, 86, 105, 148, 149, 208, 617 Голицын Д. А. 45 Голицын Д. М. 25 Голицын М. П. 360 Голицын Н. В. 35 Голицына Е. И. 148 Головатый А. А. 559, 561 Головачев В. Ф. 481, 482, 499, 500, 513, 531 Головин Е. А. 394, 400, 584 Головкин, граф 57 Головнин В. М. 191 Голубева О. Д. 89 Гомер 76, 85, 89, 232, 499 Гонзалец О. О. 591 Гончаров 148 Гораций 40, 76, 84 Горбунова К. С. 112, 422 Горель Г. К. 195 Горгипп 571 Горгона, см. Медуза Горгона Гордиан 501 Горлов Ю. В. 569 Горончаровский В. А. 22 Горский В. 361 Горчаков 573 Горький М. 22, 646 Готье, военный гидрограф, см. также Gauttier 376, 377 Готье Ю. В. 8 Гошкевич В. И. 346 Граббе П. X. 580 Граков Б. Н. 351—353 Грандмезон Н. Н. 372 Грановский Т. Н. 558 Граперон И. И. 142, 144, 209, 212, 213, 215, 261, 262, 291, 360, 592 Грач Н. Л. 131 Граф 67 Гребцова И. С. 107 Грейг А. С. 85, 104, 105, 140, 158, 193, 195—197, 202, 212, 216, 394, 403—405, 417, 432, 444, 452, 455, 457, 462, 491, 509, 511, 514, 515, 530—532, 627, 628 Грейг Ю. М. 196 Греков В. 399 Грело 588 Грефе Г. Ф. 239 Грефе Ф. Б. (X. Ф.), см. также Graefe Fr. 64, 65, 75, 78, 89, 136, 137, 155, 189, 230, 236, 237, 239, 244, 246, 274, 278, 326, 340, 345, 347, 353, 357, 358, 361, 378, 384, 386, 389, 542, 585, 600, 608 Греч Н. И. 90

---

Грибоедов А. С. 90, 91, 258, 321, 508 Григорий 408 Григорий XVI, папа римский 92 Григорович В. И. 20, 417 Григорьев 376 Григорьев В. В. 64, 215, 253, 259—263, 268, 269, 270, 305, 336, 338, 364, 365, 380, 389, 390 Григорьев В. Н. 515 Григорьев Р. Г. 203 Гримм А. И. 65, 355, 359 Гримм Д. И. 534 Гримм Э. Д. 239 Гримстед (Grimsted) П. К. 21 Гриневич К. Э. 18, 478, 486, 497, 499, 517, 522, 525—527, 529, 536 Гринфельд 80, 584, 586, 607 Гро А. 399 Гросс (Gross) Ф. И. 299, 303, 304 Грот Я. К. 558 Губарь О. И. 105 Гузевич Д. Ю. 417 Гумбольдт А. фон 99, 100, 188, 296 Гунтер 367 Гурвич Д. М. 374 Гурулева В. В. 248 Гурьев, помещик в Керчи 146, 171, 275, 295, 380 Гурьев А. Д. 454 Гурьев Д. А. 146 Гусаров Ф. Т. 220, 304, 547 Гущин 305 Гэ О. 558 Гюльденштедт (Гильденштедт) И. А. 42, 43, 82, 589, 607 Дабижа В. Н. 125, 256 Давалон (Davallon) Ж. 107 Далмацкий (Долмацкий) П., князь 579, 580 Д’Анвиль, д’Анвий, см. также d’Anville J. В. 38, 319, 378,473 Даниленко В. Н. 190 Данилов В. 281 Данилова Э. В. 84 Даровский, штабс-капитан 631 Дауров Султан 582 Д’Аш, барон, см. Аш Г. Т. фон Дашков П. М. 316 Дашкова Е. Р. 12, 85 Дебос (Де Боз), см. Боз де Дебрюкс (де Брукс, Де-Брюкс), см. Дюбрюкс Дева (миф.) 518—519, 534—536, 649 Дево (де Во) 477, 478 Деволлан (Деволант, Де-Волант, де Волан) Ф. П. (Ж. Ф.), см. также Wollant F. de 53, 58, 318, 384,417,425, 426,445, 607 Дезарно А. О., см. также Desamod А. 399, 400 Дейриард П. 56, 319 Делагранж 371 Де Ла Мотре О., см. Ла Мотре О. Делиль Г. 373 Делиль И. Н. 355, 373 Дельвиг А. А. 90 Демезон П. И. 245, 248 Деметра, см. также Церера (миф.) 57, 166, 439, 448 Деметра Фесмофора 330 Демидов, мастеровой 509 Демидов А. Н., князь Сан-Донато 214, 215, 224, 225, 248, 517 Демидов П. Н. 243, 247, 279, 358 Демосфен 366 Денисова В. И. 22

Державин Г. Р. 76 Державина (урожд. Дьякова) Д. А. 76 Де-Рибас (Дерибас) А. М. 104, 129 Де-Рибас (Дерибас) И. М. 561 Дерибас М. Ф. 421 Дерибас (де Рибае X.) О. (И.) М. 59, 203, 417, 419, 421 Дерибас Ф. М. 421 Дерикер В. В. 260 Деринг 80 Де-Сансе Э. 548—551 Де-Серра 537 Де-Скасси, см. Скасси Р. Дестунис (Дестуни) С. Ю. 284, 285 Десятчиков Ю. М. 381 Деций, Гай Мессий Квинт Деций Траян, римский император в 249—251 гг. 467, 627 Дживарджи (Джеварджи) 209, 213 Дзис-Райко Г. А. 220, 281 Дзюбинский В. П. 221 Диамант Э. И. 132, 547, 551, 581 Диана, см. также Артемида (миф.) 119, 120, 382, 434, 458, 504, 518, 524, 534, 577 Диана Агротера 576 Диана Ловитва 576, 577 Дибич (Дибич-Забалканский) И. И. 127, 393, 395, 399 Дивный И. В. 263 Дигби А. 144, 154, 157, 222, 325, 554, 557, 641 Дидона Элисса (миф.) 323 Дий, см. Зевс, Юпитер (миф.) Диков, протоиерей 595 Димешки 403 Диммерт, инженер прапорщик, военный топограф 525 Димострат 408 Динамия (Динамиса), царица Боспора (21/20—17/16 до н. э.) 345, 555, 556 Диндорф Л., см. также Dindorf L. 381 Диодор Сицилийский, см. также Diodori Siculi 153, 330, 380, 381 Диоклетиан Гай Аврелий Валерий, римский император с 284 г. 423, 469 Диомед (миф.) 112 Дион Хризостом (Златоуст) 85, 426, 444 Дионис, см. также Бахус, Вакх (миф.) 451, 575 Дионисий (ист.) 166 Дионисий Ольвианский 452, 453, 462 Дионисий Периегет (Dion, per.) 452 Диофант 478 Дложевский (Дложевський) С. С. 179, 281 Дмитренко И. И. 560, 561, 564, 613 Дмитриев 316, 317 Дмитрий, см. Семенов Д. Дмитрий св. 440 Дмитров Л. Д. 413 Добролюбский А. О. 132 Доватур А. И. 403, 453 Довгалевский 446 Докторов В. 529 Долгова С. Р. 39 Долгоруков-Крымский В. М. 58, 84, 211, 500 Долгоруков Н. В. 58, 585 Долгоруков С. В. 245 Долгоруковы 58 Должиков 217, 395 Долинский И. 35 Долматский П., см. Далматский П. Доманский Я. В. 22 Домашнее С. Г. 43 Домбровский О. И. 486, 502

---

Домициан Тит Флавий, римский император с 81 г. 120, 466, 543, 627 Дорн Б. А. 82, 230, 236 Дорошевский 163 Дорт фон 26 Драчук В. С. 448 Дрозжин П. А. 406, 408 Дроконов 530 Дружинина Е. И. 16, 45, 59, 104 Дубенский 584 Дубицкий 262 Дубровин Н. Ф. 39, 482, 500 Дубровина Л. А. 21, 22 Дубровский А. И. 374 Дунаевская И. М. 79 Дьякова А. А., см. Капнист А. А. Дьякова Д. А., см. Державина Д. А. Дьякова М. А., см. Львова М. А. Дьячевский 582 Дюбрюкс 145 Дюбрюкс (Де-Брюкс, Дюбрукс) А. Г. (А. А.) 117, 145, 146, 168, 170, 176, 178 Дюбрюкс А. П. 146, 173, 178, 285 Дюбрюкс Г. П. 145 Дюбрюкс (Де-Брюкс) Е. П. 146 Дюбрюкс Н. Г. (Н. А.) 145 Дюбрюкс (Дебрюкс, Дюбрукс) П. А. 21, 55, 77, 78, 84, 88, 92, 93, 96, 100, 117, 125, 127, 130, 131, 134, 137, 139, 142, 144—159, 161, 162, 167—180, 186, 209, 220— 223, 226, 240, 241, 261, 262, 268, 285, 296, 309—310, 325, 326, 328, 330, 333—335, 338, 343, 344, 366, 379— 383, 385, 386, 389, 547, 549, 551—553, 556, 557, 566, 572, 574—576, 608, 620, 625, 635, 636, 640, 641 Дюбуа (Du Bois) 588, 589 Дюбуа, см. Дюбуа де Монпере Ф. Дюбуа де Монпере Ф., см. также Dubous de Montpdreux F. 97—103, 156, 165, 176, 181, 210, 214, 224, 232, 277, 326, 330, 335, 344, 345, 380, 382, 490-^94, 497, 498, 502, 503, 512—516, 520, 523, 524, 529, 534, 535, 544, 545, 553, 557, 563, 572, 577, 586, 587, 592 Дюков Ю. Л. 458, 459 Е., см. Болховитинов Е. А. Евгений св., епископ-миссионер в Херсонесе 422 Евгений, игумен, настоятель Херсонесской обители 533, 534 Евгений, митрополит Киевский, см. Болховитинов Е. А. Евгений Булгарис (Булгари), архиепископ Словенской и Херсонской епархии с 1775 г. 42, 537 Евмел (Эвмел), архонт и царь Боспора (по Кёне 309—304 до н. э., по современной хронологии 310/309— 304/303 до н. э.) 367, 555 Евпатерий 562 Евпатор (Эвпатор), царь Боспора (154—170) 247, 330, 355, 368, 466, 474, 591 Евпатор II 247, 370 Евресивий 439 Евсеева М. К. 89, 141 Ежелев А. 160 Екатерина I, российская императрица с 1725 г. 198 Екатерина II, российская императрица с 1762 г. 17—19, 35, 40, 45—47, 50, 58—60, 62, 65, 82, 85, 91, 107, 124, 132, 191, 207, 241, 242, 315, 357, 423, 424, 474, 480, 483, 485, 487, 499, 515, 534, 559, 560, 564, 588, 593 Екатерина Павловна, великая княгиня 321 Елена Флавия, наложница Констанция Хлора, мать Константина I 467

Елизавета Алексеевна, российская императрица с 1793 г., жена императора Александра I 205 Елизавета Петровна, российская императрица с 1741 г. 28, 35 Елпидий св., епископ-миссионер в Херсонесе 422 Емелианов (Емельянов) П. 375 Епифанов М. 580 Ермолаев А. И. 89, 93, 150, 621 Ермон, Иерусалим, епископ 423 Еферий, см. Эферий Ефимович 359 Ефрем св., епископ-миссионер 422 Ефрон И. А. 646 Жебелёв С. А. 14, 18, 245, 286, 313, 314, 381 Жегулин 211 Жерве В. 417 Жигулин Н. 41, 375, 424 Жиль Ф. А., см. также Gille F. А. 134, 151, 161, 162, 176, 178, 180, 183, 218, 239—243, 245, 248, 269—271, 274, 277—279, 298—301, 327, 334, 335, 338, 357, 382, 389, 547, 548, 553, 557, 593, 604, 636 Житников В. Г. 606 Житомирская С. В. 110 Жуйкова Р. Г. 129 Жуковский В. А. 188, 239 Жуковский Г. В. 291 Жуковы 124 Журомская Э. В. 120 Забелин И. Е. 43, 139 Заблоцкий А. 142 Завадовский Н. С. 158, 222, 559, 578, 579, 580 Завитухина М. П. 26 Зайцев Ю. П. 538, 540, 546 Закревский А. А. 157 Залога 295 Залсия 429, 430 Залусские 66 Зарин А. 236, 238 Зац, генерал 516 Збигнев 577 Зевс, см. также Юпитер (миф.) 439, 463 Зевс Атабирий 538—540, 542 Зевс Ликейский 463 Зевс Олимпийский 463, 464 Зедделер Л. И. 428 Зеленецкий К. П. 108, 129, 278 Зельницкая Е. Г. 87 Зенон, император Восточной Римской империи в 474— 491 гг. 49, 117, 489, 490, 503, 516, 564 Зенон, сын Гевресибия [НО 80] 216 Зенько С. В. 164, 272 Зин[к]овски 408 Зиновьев А. 127 Зинон, см. Зенон Зленко Г. Д. 259 Зограф А. Н. 355, 363, 365, 366, 371, 372, 415, 464, 465, 468, 470, 518, 519, 555, 556, 575, 581 Зограф Н. Ю. 8 Золотарев М. И. 22, 440 Зондереггер И. Г. 267 Зонтаг 92 Зонтаг Е. В. 105, 217, 219 Зосима 3. П. 360 Зоткин Н. 191

---

Зубарев В. Г. 153 Зубов, полковник 630 Зубов В. А. 48, 207 Зуев В. Ф., см. также Zuev V. 19, 42, 43—45, 607 Зуев В. Ю. 22 Зун, топограф 496 Зухарин 502 Иаков (в миру Вечерков Иосиф Иванович), епископ Саратовский с 1832 г. 364 Ибн Фадлан Ахмед, см. также Ibn-Foszlan 403 Иваниц 406, 408 Иванкевич Н. 57 Иванов, кузнечный мастер 195, 505 Иванов, военный топограф в Севастополе 514 Иванов В., гравер 488 Иванов Е. Э. 484, 499, 534 Иванов И. А. 67 Иванов П. И. 375 Иванова А. П. 18, 572 Иванова Т. П. 22 Игельстром И. А. 316, 484 Иемс 129 Избаш Т. А. 22, 247, 355, 356, 364, 370—372, 433 Изида, Исида (миф.) 434, 554 Измайлов В. В. 56 Иисус Христос, см. также Christus 58, 456, 471, 528, 628 Илатовская Т. 67 Иловайский А. В. 595 Ильинская В. А. 35 Индар (лит.-миф.) 130 Индафарн 130 Инзов И. Н. 128, 287 Ининфимей, царь Боспора (234—238) 368, 369, 596, 601 Иннокентий (в мире Борисов Иван Алексеевич), архиепископ Херсонский и Таврический 106, 524—529 Иоанн Златоуст (Хризостом) 424 Иоанн Креститель, или Предтеча (библ.) 69, 88, 206, 221, 284 Иоанн Милостивый, патриарх Александрийский (610— 619) 441 Иодко О. В. 22, 82 Иордан 56 Иосиф, Мстиславский помещик и воевода 120 Иосиф (Карамурза), см. Карамурза И. Исанчурин Е. Р. 367 Исанчурин Р. А. 367 Иустиниан, см. Юстиниан Ифигения (миф.) 119, 471, 492, 535 К…ша Д., см. Карейша Д. В. Кабир (миф.) 410 Каверин П. П. 393 Казаманова Л. Н. 355 Казарин И. 316 Казначеев А. И. 181, 214, 215, 262 Казначеева (урожд. кн.Волконская) В. Д. 181 Калайдович К. Ф. 139, 594 Каламара 573 Каллиник 347, 448 Каляник (Каленик) 206, 363 Канкрин Е. Ф. 346 Кантакузин Е. М. 216 Кантакузин Р. И. 245 Канторин 192 Капнист (урожд. Дьякова) А. А. 76

Капнист В. В. 76, 77, 79, 85, 86, 232, 590, 617, 618 Капнист (урожд. Муравьева-Апостол) Е. И. 85 Капнист С. В. 76, 79, 85, 86 Каподистрия И. А. 259 Каразин В. Н. 142, 203, 205, 206 Каракалла, прозвище Марка Аврелия Севера Антонина, римский император с 211 г. 467, 543 Карамзин Н. М. 13, 85, 139, 423, 561, 588, 594 Карамурза 291 Карамурза И. 255, 267, 290, 292 Карасев А. Н. 425, 436, 441, 442, 444, 446, 449, 450, 546 Караулов Г. Э. 47, 232 Карачава Д. Д. 645 Карейша (урожд. Голенищева-Кутузова, по первому мужу Магденко) А. С. 272 Карейша В. Ф. 163 Карейша (Корейша) Д. В., см также Kareycha D. 134, 135, 142, 144, 147, 151, 156, 162, 163, 164, 166, 167, 170, 172, 180—182, 184—189, 205, 223, 224, 226, 240, 249, 254, 262, 266, 268—275, 294, 299, 300, 307, 327—329, 338, 343, 385, 389, 517, 522—524, 547, 558, 572, 578, 579,608 Карейша Н. В. 163, 272, 273 Карейша О. Д. 272 Карейша Сергей. Д. 272 Карейша Сергей С. 272 Карейша Софья Д. 272 Кари Ф., см. также Сагу F. 213, 362, 363 Карл XII, шведский король 616 Карлашенко А. 265, 266 Карлич Д., протоиерей в Керчи 284 Карманов 316 Карышковский П. О. 22, 105, 132, 207, 220, 284, 287, 347, 355, 370, 371, 415, 423, 433—436, 451, 459, 461, 462, 464—470 Карцев В. П. 8, 383 Касинов Е. А. 284 Кастельно Г. де, см. также Castelnau G. de 126 Кастельо (Кастилио) Л. ПО, 129 Кастельо (Кастилио, урожд. Бларамберг) Н. И. НО, 129 Кастильоне К.-О. де 239 Кастор (миф.) 458, 462 Касторский 204 Кательников Е. Н. 594 Катков М. Н. 248 Каулинг 532 Кахановский Г. А. 7 Каховский (Коховский) В. В. 39, 40, 45, 487 Каховский М. В. 48, 535 Кац В. И. 351, 439, 451, 519 Кацаки (в другом написании — Казаки, Качаки, Козаки) Николай, Павел, Федор и Константин Ивановичи, братья-греки, владельцы имения Яселки близ Парути-но 616, 621 Каченовский М. Т. 260, 320, 321, 591 Качони 321 Квирквелия Г. Т. 645 Кейбель 165 Кейлюс А. К. Ф., см. также Caylus А. 13, 325 Кекуватский М. 181, 186, 271, 333 Келле В. Ж. 8 Келлер, см. Кёлер Е. Е. Кёлер В. Е. 245 Кёлер Е. Е. (Г. К. Э.), см. также Kohler Н. К. Е. 21, 65— 68, 70—73, 75—85, 89, 91, 94, 95, ПО, 134—137, 140, 154—156, 164—166, 168, 169, 176, 179, 186, 189, 192, 193, 195, 202, 205, 206, 212, 228, 235—237, 245, 271, 325—327, 329, 330, 340, 342—346, 348, 349, 352, 353, 357—361, 364—367, 369—371, 378—382, 385—389,

---

405, 414, 418, 419, 421, 422, 428—430, 432, 434, 440, 442—445, 447, 450, 451, 454-457, 462, 472, 474, 476, 479, 504—506, 530, 535, 549—552, 563, 564, 570— 576, 584, 608, 613, 616, 621, 628 Кёлер (урожд. фон Брискорн) С. М. 75 Кёне Б. В., см. также KOhne В. 78, 188, 239, 243—248, 252, 276, 278, 279, 298, 327, 338, 353, 357, 361, 363, 370—372, 384, 389, 451, 494, 516, 518, 522, 523, 528, 535, 564, 581, 642 Кёппен (урожд. Аделунг) А. Ф. 90 Кёппен К. И. 440 Кёппен П. И., см. также Кбрреп Р. 21, 46, 48, 89—97, 100, 102, 106, 107, 114, 117—119, 121—123, 126, 131, 134, 139, 140, 144—146, 148—151, 155, 156, 158, 161, 162, 168, 171, 188, 202, 212, 213, 229, 232—236, 262, 274, 277—279, 320, 325, 329, 330, 333, 342—348, 352, 360, 366—371, 380—382, 384, 386—389, 418, 433— 447, 450, 454, 455, 489, 490, 505—507, 509, 525, 537, 542—544, 551, 560, 561, 572, 576, 577, 583, 591, 594, 596, 600, 608, 615—621, 631—634 Кёппен Ф. П. 47, 90, 95, 96, 158, 320, 436 Кер Г. Я. 28, 30, 31 Керам К. 383 Кибела, Великая мать (миф.) 158 Кибер 448 Кизерицкий Г. Е. 36 Киллена, нимфа (миф.) 284 Кинсберген И. Г. 480 Киреенко Г. К. 316 Кириков Б. М. 78 Кирилин Д. С. 269 Кириллов И. К. 373 Кирсанов X. П. 594, 595 Кирьяков М. М. (старший) 105, 129 Кирьяков М. М (младший) 129, 142, 256, 257, 259, 281, 283 Клаве Л. 376 Клапрот Г. Ю., см. также Klaproth Н. J. 56 Кларк Э. Д., см. также Clarke Е. D. 56, 57, 342, 344, 494, 503, 507, 515, 534, 535, 563, 564, 583, 589, 592, 593 Классов, инженер-полковник, топограф 532 Классовский В. 278 Клейман И. Б. 284, 415, 459 Клейн Л. С. 7, 11, 15, 16, 37, 313, 314, 319, 608 Клеман Н. Э., см. также Kleeman N. Е. 38, 39 Клеменс 531 Клеменц Д. А. 33 Клемм Г. 228 Клеопатра VII Египетская, царица Египта 216 Климент св., епископ Агкирский, священномученик 514, 518, 521, 528 Клио (миф.) 366 Клокачев А. Ф., контр-адмирал, градоначальник Феодосии 208 Клокачев Ф. А., вице-адмирал 482—484, 500 Клоссиус (Clossius) В. Ф. 197, 198 Клотц X. А. 28 Кнабе ЕС. 16 Книпович Т. Н. 604, 606 Кнопфлер Д., см. также Knoepfler D. 97 Кнорре К. X. (К. Ф.) 197, 198 Княжевич А. М. 87, 215, 258 Княжевич Д. М. 256, 258—261, 263—265, 268, 281, 332 Княжевич М. Д. 259 Княжевич М. М. 215, 258 Кобле А. Ф. 124, 283 Кобле (Кобден, Коблей, Cobley) Ф. А. 124 Кобылина М. М. 213

Коваленко Е. С. 270 Коваленко Ю. 191 Коваленский Е И. 590 Коваль Д. 576 Ковшаров 282 Кодинец (Коденец) Д. Ф. 641 Козарский 616 Козелло 446 Козлов В. И. 117, 548 Козлов В. П. 18, 21, 60, 91, 96, 152 Козлянинов Т. Г. 482 Козодавлев О. П. 93 Койре А. 9 Коккинос К. 400 Колесникова Н. 84 Коллен А. 105 Колли Л. П. 209, 213, 291 Кологривов М. А. 267, 268, 295 Коломинов В. В. 85 Колпаков Е. М. 19 Колтухов С. Г. 548, 549 Коммод, Марк Аврелий Коммод Антонин, римский император с 180 г. 265, 363, 543 Комнины, династия византийских императоров 524 Комосария (Камасария) Филотекна, царица Боспора (приблизительно 200-—150), дочь Спартока V, жена Перисада III, затем скифского царя Аргота 73, 193, 330, 342, 570—572, 576 Компанейщиков 590 Кондаков Н. П. 12, 16, 131, 608 Кондараки В. X. 96, 516, 529 Конде Л.-Ж. 588 Кондратьев С. П. 339, 463 Кононов А. Н. 230 Константин I, или Флавий Валерий Константин Великий, римский император с 306 г. 53, 467, 468, 501, 502, 524, 535, 627 Константин II Флавий Клавдий, римский император с 337 г. 467, 468, 627 Константин VII Багрянородный (Порфирородный), византийский император с 913 г. 56 Константин Давидович, сын царя Имеретии Давида II Абашидзе Имеретинского, царевич Грузии, при Александре I генерал-майор 207 Константин Николаевич, великий князь, сын Николая I 10, НО, 252, 258, 523, 527, 641, 642 Константин Павлович, великий князь, сын Павла I 46, 59, 84 Константинов А. А. 29 Константинов В. В. 128 Констанций I Флавий Валерий Констанций Хлор (Бледный), римский император с 305 г. 627 Констанций II Флавий Юлий, римский император с 337 г. 467, 468 Конфуций 353 Кончин Е. В. 207 Кооль Я. 429 Копелевич Ю. X. 27, 42 Коптелов И. 26 Копылов В. П. 606 Кора, культовое имя Персефоны (миф.) 554, 557 Корейша, см. Карейша Д. В. Корниенко Д. 191 Корнилов В. А. 533 Корнилович А. О. 594 Корине И. И. 235 Королев В. Н. 595—597 Корсаков А. И. 563

---

Корсаков Н. И. 500 Корсунков А. А. 597 Корф И. А. 29, 30, 588 Корф М. А. 90 Корш Е. Ф. 462 Коршиков Н. С. 594—595 Корягин С. В. 595 Костыгов В. 36 Косцюшко-Валюжинич К. К. 486, 521, 527, 529 Котельников С. К. 31 Котис I, царь Боспора (45—68), см. также Cotys I 368, 465, 550, 555, 627 Котис И, царь Боспора (123—132), см. также Cotys II 368 Котис III, царь Боспора (227—233), см. также Cotys III 368 Котляревский П. С. 212 Коховский В. В., см. Каховский В. В. Коховский М. В., см. Каховский М. В. Коцаки, см. Кацаки Коцанли И. М. 290 Коциевский А. С. 256 Кочубей (урожд. гр. Кушелева-Безбородко) В. А., княгиня, 448 Кочубей В. В., князь, см. также Kotchubey В. 218, 248, 338, 353, 361, 365, 370—372, 451, 523, 551, 581 Кочубей В. П., князь 67, 71, 77, 157, 218, 361 Кочубей Е. П., вдова В. В. Кочубея 361 Кочубей Л., граф 213 Кочубей (урожд. Васильчикова) М. В., княгиня, жена В. П. Кочубея, мать В. В. Кочубея 361 Кошелев В. А. 259, 432 Кравен, Кравэн (урожд. гр. Беркли) Э., см. также Craven Е. В. 39, 50 Край К. 38 Крамаровский (Крамаровской) 562 Крапива Ф. 584 Крапивина В. В. 22, 433 Краснобаев Б. И. 313 Краснов Ю. А. 233 Красножон А. В. 132 Краснояров, военный топограф 514 Красовский А. И. 163, 164, 165 Крафт Г. В. 29 Крафт Л. Ю. 29 Крашенинников С. П. 191 Крейцер (Creucer) 433, 444 Кремен Г. 14 Кригубери, литограф в Одессе 109 Крипе (Cripps) Дж. М. 56, 57 Криспина, жена римского императора Коммода (177— 182) 120 Критский (Крицкий) Н. Д. 80, 196, 200, 202, 376, 377, 401, 404, 405, 409, 413, 414, 418, 453—456, 458—460, 462—469, 471, 479, 514, 532, 607, 622—624, 627, 628 Кроленко И. И. 168, 373, 553 Кропоткин В. В. 31, 363, 544, 587 Круг Ф. И. (И. Ф.), см. также Krug J. Ph. 63—65, 75, 78— 80, 91, 95, 148, 189, 230, 340, 357, 359, 361, 403—405, 462 Кругликова И. Т. 153, 156, 172, 583, 586, 591 Круглов А. В. 419, 458 Крузе (Крюзе) К. 80, 195, 197, 327, 491, 509, 511—516, 518—521, 532, 535, 607 Крузе Н. М. 513 Крузенштерн И. Ф. 403 Крузенштерн Н. И. 289 Крузиус (Crusius) X. Г. 28, 356 Крыжицкий С. Д. 423, 425, 439, 449, 450

Крылов Н. А. 326 Крым-Гирей Ката-Гирей А. И. 369, 538—544 Крым-Ховаджи (Хаваджи) Абдурахман-Челеби 544, 582 Крюгер Ф. 66 Крюйс К. 373 Крюков Д. Л. 248, 558 Крючков Ю. С. 193, 196 Ксенокл 518, 519 Ксеноклид 576, 577 Ксенокрит 583 Кубланов М. М. 453 Кудрявцев О. В. 339 Кузнецов, кондуктор в Севастополе 195, 531 Кузнецова И. И. 54 Кузнецова Н. И. 8, 16 Кук Д. 53, 374 Куклина И. В. 22, 474 Кулаковский Ю. А. 190 Кулисич 88, 636, 641 Кулябко Е. С. 29, 37, 315, 374 Кумани, чиновник 8-го класса, заведующий тендровским маяком 453 Кумани Н. М. 140, 195—200, 202, 282, 374, 377, 404, 448, 453 Кумани Н. П. 195 Кун Т. 8, 9, 313, 319 Куник А. А., см. также Kunik Е. Е. 64, 90, 230, 239, 243, 245, 278, 403 Куницкий 203, 419, 421 Купряшина Т. Б. 246 Куракин А. Б. 145, 506 Курис И. И. 58, 173, 284 Курис П. И. 213 Куркашев, см. Кушнарев А. К. Кусов В. С. 376 Кутайсов В. А. 22, 473—475, 478, 486, 529 Кутейников Д. Е. 596, 598 Куторга М. С. 515 Куторга С. С. 515 Кутузов М. И. 124, 191 Кухаревский А. 517 Кучеров Е. М. 594, 595 Кушелев Г. Г., граф 449 Кушелев-Безбородко А. Г., граф, см. также Kuschelef-Bes-borodko 76, 342, 360, 432, 436, 442—444, 446—448, 619—621 Кушелев-Безбородко И. А., граф 93 Кушелев-Безбородко Н. А., граф 448 Кушелева, графиня 446 Кушнарев А. К. 80, 594, 595, 607 Кювье Ж. 48 Кюгельхен К. фон 67, 82 Кюхельбекер В. К. 90 Лабенский Ф. И. 75 Лаваль А. Г., графиня 89, 537 Лавое де 131 Лагорио Ф., см. также F. L., Lagorio F. 211 Лазарев А. П. (Лазарев 2-й) 191, 299, 301 Лазарев М. П. 191, 196, 198, 200, 201, 267, 282, 406, 412, 517, 520, 521, 523, 527, 532, 533, 535, 583 Лазаревский Я. М. 303 Лазарь св. 475 Лазенкова Л. М. 220, 303 Лакатош (Лакатос) И., см. также Lakatos I. 9 Ла Мотре (Ламотрэ) О. де, см. также La Mottraye (Lamot-raye, Lamottraye) A. de 38, 362, 378

---

Ланг (Ланге, Lange, Langue) П. И. 96, 161, 514, 541, 641 Ланг (урожд. Торклер) У. А. (И. А.) 161 Лангле (Langle) Л. 105 Ланглее 588 Ланжерон (Langeron) А. Ф. 79, 81, 104, 107, 142, 144, 146—149, 151, 152, 157, 159, 209, 226, 285, 360, 534, 547, 551, 552, 625 Ланжерон (урожд. фон Бриммер) Е. А. 285, 551 Ланской В. С. 87 Лаокоон (миф.) 570 Лапинский А. С. 147 Лаппо-Данилевский К. Ю. 67, 76 Лапшин В. А. 253, 337 Ларше 452 Ласси П. П. 588 Латышев В. В., см. также Latyschev (Latischew) В. 52, 57—59, 148, 155, 172, 187, 200, 209, 217, 315, 339, 345, 346, 348, 352, 390, 397, 419, 421—423, 426, 428, 434, 436, 451, 452, 458, 460, 474, 489, 503, 537, 559, 562, 564, 572, 574, 575, 582, 583 Латышева Л. П. 256, 281 Лахман К. 248 Лашков Ф. 532, 533 Леандр, возлюбленный Геры (миф.) 213 Лебедев Г. С. 7, И, 12, 15, 22, 26, 37, 231, 252, 313, 314, 317, 323, 330, 337 Лебединцев А. 529 Лебцельтерн Л. 148 Леванда И. И. 92 Левек П. Ш. 378 Леви 412 Леви Е. И. 423, 449 Левина Р. Ш. 256 Левинсон-Лессинг В. Ф. 144, 303, 333 Левицкий О. И. 331, 360 Левкои I, архонт и царь Боспора и Феодосии (согласно Кёне, 393—353 до н. э., по современной хронологии 389/388—349/348 до н. э.), см. также Leucon 226, 335, 366, 600 Левкои II, архонт и царь Боспора (согласно Кёне, около 240 до н. э., по современной хронологии приблизительно 240—220 до н. э.) 330, 364, 366, 367, 550, 560 Левкониды 367 Левченко В. Н. 15, 16, 18, 313 Ледебур К. Ф. 632 Лейпунская Н. А. (Лейпунська Н. О.) 416, 453 Лейхтенбергский, герцог Максимилиан, сын Е. Богарнэ, муж великой княгини Марии Николаевны 10, 247, 249, 252, 641 Лексель А. И. 29 Леклерк Н. Г. 378 Леман И. 375 Ленивцев М. 87 Ленин (Ульянов) В. И. 222 Ленорман Ф. 371 Леонтьев П. М. 57, 83, 84, 102, 173, 237, 248, 249, 255, 280, 303, 319, 328, 336, 347, 349, 353, 370, 371, 449, 595, 596, 601—606 Лепехин И. И. 29 Лепехина Е. В. 356, 357 Лерберг А. X.,’ см. также Lehrberg А. С. 92 Лернер Н. О. 129, 393 Лессинг И. 66 Летрон Ж. А., см. также Lettronne J. А. 94, 95, 343 Лёвшин А. И. 105, 107, 132, 140, 141, 166, 167, 216, 218, 292, 400, 461, 469 Лёвшин Б. В. 47 Лёпер Р. X. 495, 529

Либерия 574 Ливен К. А. 155 Ливен X. А. 92 Ливия, жена римского императора Августа, мать импера тора Тиберия 466 Ликневский фон 416 Лимудин 489 Линденау Я. И. 33 Линевич А. С. 161, 303, 334, 335, 354 Линниченко И. А. 8 Липранди И. П. 105, 400 Лисимах (Лизимах), фракийский царь в 306—281 до н. э. 120, 213, 363, 381, 397, 538, 544 Лисиппид 113, 114 Лисоченко I. Д. 256 Литвин А. А. 375 Литвиненко 183 Литвинов Г. П. 373 Литке Ф. П. 191, 215 Лиш (Lisch G. С. Friedr.) 632 Лобанов-Ростовский А. Б., князь 145 Лобанов-Ростовский Д. И., князь 91 Лобов М. 26 Лобойко И. Н. 632 Лозинская Л. Я. 12 Ломоносов М. В. 21, 28, 29, 61, 373 Лонский К. 184 Лопатин В. С. 40, 124 Лопухин А. А. 321 Лоянь А. 576 Лужков А. И. 357 Лука св. 218 Лука П. 362 Лукиан 130 Лукьянов Л. Я. 593, 596 Лунин Б. В. 591—593 Лунин М. С. 84 Луций Вер, см. Вер Луций Аврелий Луций Фурий Севт, см. Севт Луций Фурий Лызлов А. И. 37 Львов (Львов-Никольский) Н. А. 60, 67—74, 76, 561, 562, 570 Львова (урожд. Дьякова) М. А. 68, 76 Любовицкий 446 Любчиков М. 191 Людериц 292 Людерс И. 355 Людовик XIV, король Франции 362 Людовик XV, король Франции 198 Людовик XVI, король Франции 104, 191 Людовик XVIII, король Франции 104 Люин А. де 371 Люлье 295 Люсый А. П. 211 Лютов 484 Люценко (Луценко) А. Е. 166, 255, 271, 292, 303—305, 307, 309, 336, 558 Люценко Е. Е. 100, 180, 226, 238, 244, 245, 262, 263, 265, 269, 270, 294, 301—304, 357 Люценко Е. П. 303 Ляликов Ф. И. 290 Лямина Е. С. 303 Ляхович А. 191 М. И. Л. 461 М. К., см. Катков М. Н. Мавлеев Е. В. 25

---

Мавр св. 11 Магденко (урожд. Голенищева-Кутузова) А. С., см. Карейша А. С. Магденко Е. И. 272 Магмет-Кул 247 Магницкий М. Л. 95 Мазиров А. 475 Майер А. 500 Майков П. 253 Макензи Ф. Ф. 513 Маккензи, см. Макензи Ф. Ф. Макрин М. Опеллий Север, римский император с 217 г. 543, 544 Максимилиан Лейхтенбергский, см. Лейхтенбергский М. Макферсон Д., см. также Macpherson D. 305—306 Малеин А. И. 558, 559 Малиновский А. Ф. 39, 139, 389, 594 Мальмберг В. К. 236 Мальте-Брен, Мальтбрён, Мальт-Брюн К., см. также Malte-Brun 94, 95, 343, 442 Манганари Е. (Манганари 1-й) 143, 377, 475, 490 Манганари М. П. 282 Манефон из Себеннита 344 Манн Ю. В. 260 Маннерт К. 380 Манро (Munroe) 529 Марголис Ю. Д. 27 Марини П. Я. 107, 216 Маринин О. В. 22, 170 Мария Богоматерь, Пресвятая Дева Мария, Богородица (библ.) 73, 78, 192, 526, 561—563 Мария Николаевна, великая княгиня, дочь Николая I 239, 247, 642 Мария Отацилия, жена римского императора Филиппа I Араба 593 Мария Федоровна, российская императрица, жена Павла I 152, 154, 360, 443 Марк Аврелий, Марк Аврелий Антонин, римский император с 161 г. 120, 458, 461, 466, 467, 543, 627 Марк К. Э. 273 Маркевич А. И. 47, 50, 62, 90, 100, 232—234, 238, 244, 258, 262, 265, 290, 301, 304, 436, 439, 525, 529, 537, 544 Марков А. К. 256 Маркова Л. А. 8 Маркова О. П. 59 Марр Н. Я. 100 Марти Ю. Ю. 18, 181, 220, 223, 224, 301, 303, 305, 307, 310, 382, 547, 557, 559, 572 Мартин 82 Мартос И. П. 128 Мартынов 480 Мартынов А. А. 236, 347, 589, 590, 593, 594—603 Мартынов А. Д. 589, 590, 596 Мартынов Д. М. 589, 590, 596 Марченко К. К. 22, 606 Маршал фон Биберштейн Ф. К., см. Биберштейн Ф. К. Масанов И. Ф. 130 Масленников А. А. 22, 153 Маслов М. А. 206 Матвеев Г. К. 158, 578, 579 Матковский Ф. 615 Матфей, апостол и евангелист (библ.) 388 Матюшкин Ф. Ф. 523 Мачинский Д. А. 363 Медведев И. 249 Медведев И. П. 22 Медведев Н. 253, 527, 529

Медведева И. Н. 211 Медоне 315 Медуза Горгона (миф.) 166, 238 Мезенин Н. А. 279 Мейендорф А. X. 100 Мейер А. К. 424, 425 Мейер М. С. 54 Мекензи Ф. Ф. 500 Мекленбург-Шверинский, герцог 246 Мела Помпоний (Mela) 398 Мелеагр из Гадары 64 Мельгунов А. П. 35, 36, 315, 318, 333 Меншиков А. Д., светлейший князь 25 Меншиков А. С., князь 158, 200—202, 376, 454, 642 Мержанов 604 Меркурий, см. также Гермес (миф.) 151, 289 Мертваго Д. Б. 506 Мессер 504 Мессершмидт Д. Г. 26, 31, 82 Месторипп 576 Мефреди (Mefredy, или Maiffredy) И. 125, 134, 135 Мецгер X. 233 Мещерский, доктор 126 Мертон Р. 388 Миддендорф А. Ф. 233 Мийн, см. Миллен Микаэлян В. А. 475 Микетти 25 Микулинский С. Р. 8, 9 Миллен (Мийн, Millin) Л. 94, 105 Миллер А. А. 497, 595 Миллер (Muller) Г. Ф. 30, 31—36, 38, 43, 61, 82, 315, 318, 355, 373, 374, 378, 607, 631 Миллер (Miller) М. А. 19, 595 Миллеры 595 Милорадович Г. П. 615, 616 Мильярини А. М. 188 Минерва (миф.), см. также Афина 426 Минервини Дж. 188 Миннз (Minns) Э. X. 57 Миних Б. К. 29, 31, 416 Минцлов Р. И. 339 Мионне (Мьонне) Т. Э., см. также Mionnet Т. Е. 135—137, 359, 363, 365, 366, 371, 464, 555 Мироненко С. В. 253, 594 Миронов А. 245, 255 Миронов П. И. 586 Мирошниченко И. 579 Митридат (Мифрадат, Митрадат) III (VIII), царь Боспора (39—45?), см. также Mithridates III, 166, 368, 465, 627 Митридат VI Евпатор (Великий), см. также Mithradates VI Eupator Dionysus (ок. 132—63 до н. э.), царь Понта и Боспора (107—63 до н. э.) 28, 88, 132, 134, 135, 147, 151—153, 165, 166, 171, 187, 195, 199—202, 240, 241, 244, 270, 294, 298, 303, 305—307, 309, 329, 334, 355, 362, 367, 443, 466, 468, 473, 474, 478, 555, 624—625, 627, 640, 641 Митридат VII Пергамский, кандидат на престол Боспора в 47 г. до н. э. 370 Михаил 456, 471, 628 Михаил Николаевич, великий князь, сын Николая I 642 Михаил Павлович, великий князь, сын Павла I 90, 91, 147, 151, 152, 170—172, 399, 432, 541, 619 Михайлов, гравер 79 Михайлов Г., см. также Mihailov G. 397 Михайлова М. Б. 157, 560, 576 Михайловская-Данилевская (урожд. Чемоданова) А. П. 124

---

Михайловский-Данилевский А. И. 87, 124, 144, 148, 152, 210, 399, 400 Михаэлис А. 11, 14 Михеева Г. В. 243 Михневич И. Г. 108, 146 Мишо де Боретур А. Ф. 489 Мишо-2-й (Michaud) Л. Ф. 489 Модестов В. И. 444 Модуи 78 Моисей, армянский землеописатель 56 Моисеев Л. А. 475, 478, 497—499 Моисеева Г. Н. 76, 124 Моисеева Т. А. 18 Моисеенков Ф. П. 43 Моллер А. В. фон 530, 531 Моммзен Т. 345 Монима 640 Монтадон К. (Ш.), см. также Montandon С. Н. 105, 525 Монтеверде 532 Монферран О. 78 Монфокон (Монтфокон) Б., см. также Montfaucon de В. 11, 12, 31, 322, 325 Моргенштерн К., см. также Morgenstern К. 65, 386 Мордвинов Н. С. 124, 374, 560 Мордвинова (урожд. Кобле) Г. А. 124 Мордвинова Н. Н. 124 Морозов 413 Морозов П. М. 107, 130, 461 Морозов П. Т. 129 Мортон Э., см. также Morton Е. 105 Московченко Н. Я. 22 Мотре А. де ла, см. также Motraye A. de la Муравьев 1-й 474 Муравьев В. 47 Муравьев М. 35, 40 Муравьев Н. М. 84 Муравьев-Апостол И. И. 84 Муравьев-Апостол И. М. 42, 76, 84—86, 88, 151, 152, 362, 379, 380, 426, 442, 444, 446, 474, 476, 486, 490, 502, 510, 514, 531, 534 Муравьев-Апостол М. И. 84 Муравьев-Апостол С. И. 84 Муравьева-Апостол (урожд. Грушецкая) П. В. 84 Муральт И. фон 239, 243, 262 Муральт Э. Г. фон, см. также Muralt Ed. 151, 242, 243, 245, 277—279, 298, 327, 334, 335, 382, 389, 446, 535 Муратов В. Г. 206 Мурзакевич Н. А. 256 Мурзакевич Н. Н., см. также Murzakewicz N. 46, 48, 58, 60, 70, 105—108, 111, 117, 120, 125, 130, 137, 140, 142, 143, 160, 173, 176, 179, 198—200, 213, 215, 218— 220, 224, 225, 228, 248, 251, 256—261, 265—271, 279, 281, 282, 284—291, 293, 295, 302, 307, 308, 332, 346, 347, 349, 352, 357, 370, 377, 388, 389, 408, 409, 411— 415, 417—419, 423, 433, 436, 438, 447, 450, 476, 513, 516, 518, 520, 521, 523, 525—529, 533, 537, 542, 551, 555, 581, 583, 587, 634, 635, 637, 638 Мурзин В. Ю. 35 Мусин-Пушкин А. И. 10, 42, 60, 64, 139, 324, 560 Мусин-Пушкин В. А. 558 Мусин-Пушкин П. И. 25, 355 Муханов П. А. 228, 576, 577 Мухин С. А. 79, 96, 155 Муцель Ф. С. фон 440, 441 Мыц В. Л. 46, 96, 376 Мыц Л. А. 96 Мюллер И. фон 91 Мюллер (Muller) К. О. (К. Г.) 14, 236, 260, 381, 382

Мюллер Ф. И., см. Миллер Г. Ф. Мюнстер (Munster), граф 117 Мюр, французский консул в Одессе 191 Навроцкий К. М. 80, 197, 202, 453, 454, 462, 464, 607 Надежда (миф.) 459 Надеждин Н. И. 254, 259—262, 264, 321, 389, 475 Назарчук В. И. 436, 443 Наливкина М. А. 478 Напея Акмена (Акмина) (миф.) 540, 541 Наполеон I, император Франции 91, 105, 191, 248, 399 Нартов А. К. 26 Нарушевич А. С., см. также Naruszewicz A. S. 40, 45, 319, 378 Нарышкин Д. В., губернатор Таврической губ. 161, 541, 542 Нарышкин К. А. 135 Насакина 221 Нат 307 Наяда (миф.) 204 Неверов О. Я. 25, 63, 200, 355 Неверовский П. 39 Негри А. Ф. 108, 259, 520 Нейман К., см. также Neumann К. 380, 382, 455, 475, 476, 494 Нейхардт А. А. 18, 28, 231, 388 Нелидов И. А. 282, 409 Немировский А. И. 499, 529 Ненекеджан-ханым 106 Неоптолем 263 Нерва Марк Кокцей, римский император с 96 г. 543 Нерон Клавдий Друз Германик Цезарь, римский император с 54 г. 466, 538, 543, 544, 627 Нессельроде К. В. 157, 159, 296, 642 Нестор, летописец 508, 526 Нике, Ника (миф.) 451, 470 Никитский А. В. 608 Никовул (Никовулос), см. Панагиодор-Никовул А. Ф. Николаева Э. Я. 566 Николаи А. Л. 65, 66 Николай I, российский император с 1825 г. 10, 82, 85, 87, 89—91, 99, 114, 134, 135, 143, 147, 148, 155, 158, 161, 163—165, 167, 168, 170—172, 176, 180, 181, 183, 187, 188, 196, 205, 213, 216, 222—226, 228, 230, 234, 236, 239, 240, 241, 243, 249, 252—254, 260, 263, 265, 272— 274, 276—300, 358, 361, 377, 393, 396, 399, 400, 431, 432, 498, 500, 509, 514, 521, 524, 525, 527, 529, 531— 533, 535, 544, 572, 574, 578, 584, 585, 594, 630, 636, 638, 640, 642, 645 Николай II, российский император с 1894 г. 239 Николай Павлович, великий князь, см. Николай I Николай Чудотворец 485, 488 Николаенко Г. М. 515 Николаенко Т. Д. 22 Николай Александрович, великий князь, сын Александра II 228 Никольский, см. Львов Н. А. Никосфен 410, 415 Нилус 131 Ниппа (Nippa) Э. 171 Нитокрис (Нитокрида), быть может, египетская царевна и жена царя Небукаднецара II (Herod. I, 185,186; II 100) 620 Новиков Н. И. 37 Новицкий А. 78 Новокшанова-Соколовская 3. К. 373 Новосадский Н. И. 18, 139, 342, 345, 348, 353

---

Новосильцев Н. Н. 67, 165 Новосильцов П. 163 Новохатский К. Е. 228 Ногтева М. В. 58 Нозерев 399 Нонн из Панополя 64 Нордман А. Д. 389, 409, 469 Норов А. С. 117, 211, 214, 446 Ньютон И. 27 О. В. 512 Овандер 65 Овидий Назон Публий 53, 58, 130, 395, 398 Овсянникова С. А. 18, 25 Огарев Н. П. 228 Огородников С. 161, 514 Одерико 270 Одинцов (Адинцов) И. М. 482 Одиссей (миф.) 76, 232 Ожигова Е. П. 12 Озерецковский Н. Я. 29, 229 Октавиан Август, см. Август Олег, древнерусский князь 244 Оленин А. Н. 21, 67, 82, 89, 132, 140, 148, 149, 152, 154— 156, 166, 168, 171, 181, 186—189, 209, 223, 240, 243, 271, 314, 322, 323, 325—327, 335, 385, 389, 432, 509, 531, 548, 551, 560, 573—575, 583, 594 Ольга, св., древнерусская княгиня 64, 525, 529 Ольга Николаевна, великая княжна, дочь Николая I 239 Ольденбург С. Ф. 32 Омфала, царица Лидии (миф.) 151 Онайко Н. А. 587 Онегин Е. (лит.) 129 Опперман К. И. 509, 572 Орешников А. В. 244, 356 Орлов, генерал 589 Орлов А. Ф. 641, 642 Орлов Г. В. 192 Орлов И. Г. 64 Орлов-Чесменский А. Г. 421 Орлова (урожд. Ртищева) Е. Ф. 64 Ортелий А. 318 Осипов, военный топограф 514 Осипов В. И. 22, 46 Оствальд В. 387 Остен-Сакен Д. Е., барон 265 Остерман А. И. 355 Островерхое А. С. 108, 401, 404, 415, 416 Огон, архитектор 526, 527 Отрешко В. М. 439, 450, 453, 470 Отто X. 373 Охотников С. Б. 401, 404, 414—416 Охремовский 412 П. Г. 256 Павел, апостол 488 Павел I, российский император с 1796 г. 17, 40, 44, 48, 56, 58, 63, 76, 91, 108, 126, 198, 360, 417, 428, 429, 474, 488, 499, 503, 563 Павел Петрович, великий князь, см. Павел I Павел Силенциарий 64 Павлов П. Е. 139 Павлова И. К. 207, 208 Павловский Е. 643, 644 Павсаний 76, 463 Палак 96, 371, 539, 541

Палдо А. де 488 Палеолог М. Г. 262, 266, 339 Палесская-Зебольд Э. Г. 104, 105 Паллас П. С., см. также Pallas Р. S. 29, 43—49, 56—59, 61, 68, 72, 83, 85, 105, 138, 318, 326, 330, 342, 374, 378, 379, 382, 418, 426—430, 435, 451, 486, 489—491, 494, 501—503, 505—507, 510, 514, 515, 529, 530, 534, 535, 537, 560, 563, 564, 566, 567, 590, 607 Пальчикова А. А. 127 Пан (миф.) 371, 435, 440, 444, 554, 618 Панагиодор-Никовул (Никовулос) А. Ф. 105, 107, 108, 142, 262, 266, 285, 343, 344, 608 Панагиодор-Никовул Ф. 107 Панаев В. И. 277 Пандер X. Г. 445, 446 Панов С. И. 303 Пантовего 192 Пантусов 453 Панчулидзев И. Д. 583 Пападаки, шкипер 414, 623 Папанова В. А. 437, 440 Папий, сын Праксианакта 418 Папковский П. П. 373 Парис (миф.) 116 Парласка К. 54 Парокья (Пароки, Парокия, Порокье) Я. Л. 80, 89, 572— 575, 607, 620 Паромов Я. М. 22, 559, 566, 568 Паскаль (Pascal) Э. 78, 79—81, 212, 474, 535, 551, 552 Паскевич И. Ф. 594 Пассек В. В. 205, 228—230 Патаниоти К. Ю. 531 Патиньоти 2-й (Patignoti) или Патиниоти, Патаниоти, Па-найиоти Н. Ю. 79, 80, 117, 152, 197, 202, 275, 285, 333, 334, 366, 382, 547—552, 607 Патрекеев А. 316, 484 Патрокл (миф.) 458 Паулуччи А. Ф. 284 Паулуччи (урожд. Кобле) К. Ф. 124 Паулуччи Ф. О. 124 Пегалотти Ф. Б. 92 Пейсоннель Ш., см. также Peyssonnel Cl. Ch. de 38, 378, 473, 474, 476 Пекарский 215 Пекарский П. П. 27, 28, 29, 32, 33, 34, 355 Пемброк (Pembrocke) Г. А., граф 117 Пепелев 485—487, 494, 501 Перевощиков Д. М. 250 Перисад I, архонт и царь Боспора (согласно Кёне, супруг Комосарии 348—311, по современной хронологии 344/343—311/310 до н. э.) 153, 213, 362, 363, 380, 381 Перисад II, архонт и царь Боспора (согласно Кёне, 289—? до н. э., по современной хронологии 284/283—около 245 до н. э.) 330, 335 Перисад III, архонт и царь Боспора (согласно Кёне, 118— 115 до н. э., по современной хронологии приблизительно 180—150 до н. э., первый супруг Комосарии Филотекны) 367, 570 Перисад IV Филометор, архонт и царь Боспора (приблизительно 150—125 до н. э.) 367 Перисад V, архонт и царь Боспора (приблизительно 125— 109 до н. э.) 367, 550 Перл Г. 362 Перовский, генерал-майор 578 Перовский А. А. 252 Перовский Б. А. 252 Перовский В. А. 252, 642—643

---

Перовский Л. А. 10, 160, 188, 189, 213, 223, 234, 235, 240, 247, 252—255, 260, 268, 271, 273, 277, 286, 289, 290, 292, 300—305, 309, 335, 336, 360, 389, 390, 450, 451, 520, 527—529, 544, 601, 608, 636—640, 642, 643 Перовский Н. И. 81, 530, 555, 580 Персей (миф.) 112 Персиер 78 Пертинакс Гельвий, римский император с 193 г. 543 Пескарев 253 Пескарева К. М. 189, 253, 255 Песков А. М. 321 Пестель В. И. 292 Петр св., апостол (библ.) 316, 484, 488 Петр I Великий, российский царь с 1682 г., император с 1721 г. 25—27, 29, 31, 37, 82, 239, 313, 314, 319, 355, 356, 373, 384, 588, 592, 626, 633 Петр III, российский император с 1761 г. 35 Петр Федорович, великий князь, см. Петр III Петренченко И. 412 Петров А. 40, 54 Петров Г. А. 408 Петров И. 236 Петров Н. П. 68 Петрова Э. Б. 207 Печенкин Н. М. 497 Пикар, картограф 373 Пикар (Пикард) Р. 241, 325 Пиндар 344 Пинхасова Г. А. 106 Пиотровский Б. Б. 75, 239 Пирогов Н. И. 231, 259, 389 Писарев А. А. 140, 197, 211, 212, 364, 433, 593, 622, 628, 629 Пискарев А. 584 Пиципио (Pitzipiault) Я. Г. 105 Пичикян И. Р. 414 Плавтилла, жена римского императора Каракаллы (202— 205) 543 Платов М. И. 207 Платон 344 Плетнев П. А. 558 Плетнева С. А. 566 Плещеева, статс-дама 641 Плиний Старший (Plin.) 48, 56, 153, 378, 424, 452 Плутон (миф.) 557 Плюшар А. А. 48, 108, 260 [Пни]тиц П. Н. 590 Победа, см. Нике (миф.) Погодин М. П. 7, 58, 129, 130, 227—230 Погорелая В. В. 423 Погорельский А., см. Перовский А. А. Поенака 284 Покровский Н. В. 8 Полевой Н. А. 87, 228 Полемон I, царь Боспора (14—9/8 до н. э.) 555, 556, 591, 604 Поленов Д. 245 Полибий 452 Поликарп, архимандрит 525 Полиник (миф.) 269 Полунина Н. 228 Померанцев 208 Помпей Великий 53, 473 Помпоний Мела 56, 452, 456 Помона (миф.) 298, 569 Помяловский И. В. 172, 348, 453 Понсе (Понсет) М. И. 395 Понятовский И. 99 Понятовский С. А. 40

Попандопуло 285 Попка И. 559 Попкова Н. А. 576 Попов 590 Попов А., секретарь ПАНО 245 Попов В. 618 Попов В. С. 39, 45, 59, 315, 473, 487 Попов Н. А. 32, 139 Попович А. 408 Попович Г. 408 Попруженко М. Г. 137, 144, 152, 256, 265, 454, 547, 549, 551 Порнахо 173 Порохоцнин (Пороховник) П. 220, 287 Посидей, сын Посидея 539—541, 544, 545 Постников А. В. 373, 375 Посыпкин 579 Потамон Александрийский ПО, 111 Потемкин (Потемкин-Таврический) Г. А. 18, 39, 40, 44, 45, 59, 60, 107, 108, 124, 141, 315, 316, 359, 416, 426, 482, 484, 485, 487, 499, 500, 513, 537, 560, 607 Потепалов С. Г. 93 Потин В. М. 244, 354, 357, 462 Потоцкая С. 150 Потоцкие, графы 76 Потоцкий, граф 213 Потоцкий И. О., см. также Potocki J. 54—56, 142, 203, 204, 229, 235, 318, 319, 328, 342, 345, 384, 401, 419, 421, 428, 429, 444, 476, 564, 608, 625 Потоцкий Л. С. 204, 429, 447 Потоцкий С. О. 54, 71, 203, 216, 360, 367, 429, 430 Потоцкий С. Ф. (С. Щ., Ф. Ф.) 429 Потоцкий Я., см. Потоцкий И. О. Потье, помещики 471 Потье, генерал 152 Прейс А. Ф. 245 Прекк (von Preck), барон 30 Преллер Л. 236 Приам (миф.) 557 Придик Е. М., см. также Pridik Е. М. 35, 36 Прозерпина, см. также Персефона (миф.) 554 Прозоров П. И. 117, 130, 364, 577 Прозоровский А. А. 482 Проскурин О. А. 88 Протоген, см. также Protogen 76, 94, 342—344, 433—436, 442, 444, 445 Псевдо-Скилак 587 Псевдо-Скимн (Псевдо-Скимнос Хиосский) (Ps.-Scymn) 438, 452 Псиакс 112, 113 Псомас (Psomas) Е. П. 504 Псомас (Psomas) И. П. 81, 285, 349, 360, 504—506 Птолемей Клавдий (Ptol.) 56, 153, 155, 170, 250, 346, 379, 382, 423, 424, 426, 452, 456, 556, 586 Пугачев Е. 124, 129 Пудавов В. М. 594 Пулинцов (Пуленцов) Е. 363, 579—582 Пулинцова С. 582 Пусторослев П. П. 198 Пустошкин П. В. 59, 401, 505, 560 Пустошкин С. А. 502 Путнынь Э. К. 28 Пушкин А. С. 7, 16, 37, 63, 85, 86, 90, 105, 107, 108, 110, 127—130, 141, 151, 207, 211, 218, 234, 259, 303, 321, 393, 394, 397, 462, 509, 550, 551, 594 Пушкин Л. С. 129 Пьеро А. 408 Пьянков В. 475 Пятышева Н. В. 408, 409, 413, 414—416

---

P-в В. 84, 577 Равдоникас В. И. 337 Радаис (лит.-миф.) 130 Радамсад (Радамеадис, Радамсадий), царь Боспора (309—322), см. также Rhadamdadis 140, 343, 364, 367, 396 Радде Г. И., см. также Radde 231 Радзивилл 205 Радзивилл Е. 560 Радзивиллы 40, 205, 560 Радлов В. В. 32, 33, 36 Раевские 127, 151, 211 Раевский А. Н. 443 Раевский Н. Н. 108 Разгон А. М. 18, 190, 215, 217, 218, 220, 282, 286—289, 293, 304, 305, 324, 358 Разумовский А. К. 246, 252, 321 Разумовский К. Г. 34, 38, 632 Райков Б. Е. 43, 44, 231 Райц (Reiz) 65 Расин Ж. 165, 640 Ратке (Rathke) М. Г. 156 Ратнер И. Д. 441 Рауль-Рошетт Д. Р., см. также Raoul-Rochette D. 93—95, 98, 100, 117, 126, 127, 154, 173, 188, 329, 330, 335, 340, 342, 343, 352, 366, 367, 369, 371, 380, 386—388, 421, 433, 438, 442, 443, 537, 576, 577, 608 Раух 523 Рафн К. 188 Рафтопуло 285 Рахманов 570 Рашпиль Г. А. 582 Редин Е. К. 203—206, 504 Рейи Ж., см. также Reuilly J. 105, 534 Рейнак С., см. также Reinach S. 241 Рейс, княгиня 243 Рейхель Я. Я., см. также Reichel J. 243, 245, 246, 248, 251, 360, 641, 642 Реметалк, см. Римиталк Рем, брат-близнец Ромула (миф.) 467, 627 Реми, полковник 598 Рено О. И. 216 Репников Н. И. 100, 232, 439 Репнин В. Н. 284 Репуло Л. В. 21 Рескупорид, см. Рискупорид Ретовский О. Ф. 372 Рибае Л. М. де 107 Рибае М. Ф. де, см. Дерибас М. Ф. Рибае Ф. М. де, см. Дерибас Ф. М. Рибае X. де, см. Дерибас О. М. Рижский И. С. 47, 203, 204, 419, 421, 430, 431 Римиталк (Реметалк, Реметалкис, Ромиталк), царь Боспора (131—154), см. также Rhoemdtalces 330, 363, 368, 466, 590, 596, 601, 627 Римский-Корсаков Г. А. 393 Рискупорид (Рискупорис, Рескупорид) I (по современной хронологии Аспург (?)), царь Боспора, см. также Rhescuporis I 330, 365, 367, 555, 627 Рискупорид (Рискупорис, Рескупорид) II (по современной хронологии Аспург, Гепепирия), царь Боспора, см. также Rhescuporis II 330, 365, 370, 465, 470 Рискупорид III (по современной хронологии Рискупорид II) , царь Боспора (69—93), см. также Rhescuporis III 181, 365, 368, 470 Рискупорид IV (по современной хронологии Рискупорид III) , царь Боспора (210—226), см. также Rhescuporis IV 181, 365, 368, 369

Рискупорид V (по современной хронологии Рискупорид IV), царь Боспора (233—234), см. также Rescupo-ris V 365, 369 Рискупорид VI (по современной хронологии Рискупорид V), царь Боспора (242—276), см. также Rhescuporis VI 365, 369 Рискупорид VII (по современной хронологии Рискупорид V), царь Боспора (242—276), см. также Rhescuporis VII 226, 365, 370 Рискупорид VIII (по современной хронологии Рискупорид VI), царь Боспора (314—341/342), см. также Rhescuporis VIII 365 Риттер К., см. также Ritter С. 95, 99, 100, 233, 234, 560, 633 Ришелье (Richelieu) А. Э. 71, 85, 96, 104, 105, 109, 117, 124—129, 134, 141, 144, 152, 157, 158, 161, 191, 226, 346, 613, 614, 625 Рогов Е. Я. 22, 292 Родный Н. И. 341, 387 Родуэль 82 Розанова Н. П. 572 Розберг М. П. 107 Розен В. И. фон 416 Розен Г. В., барон, генерал-адъютант 580, 584 Розен М. В., барон, управляющий с. Ильинским в 1850-х гг. 448, 449 Розенберг А. Г. 316 Розенберг X. К. 560 Розенкампф Г. А. 109 Розенкампф (урожд. Бларамберг) М. П. (М. Ф. В.) 109 Розберг М. П. 107, 130, 461 Розин Н. П. 228 Розов М. А. 8, 9 Роллен, французский нумизмат 248, 361 Роман I, византийский император 521, 528 Романовский С. И. 390 Романовы, династия российских царей и императоров 154, 446, 625 Романчук А. И. 499, 529 Ромул, брат-близнец Рема (миф.) 467, 627 Ропп Т. фон 98, 99 Ропп Ф. фон 98 Росси 131 Ростовцев М. И. 11, 16, 59, 147, 159, 180, 181, 222, 271, 292, 294, 304, 336, 338, 340, 341, 355, 370, 377, 378, 383, 390, 415, 422, 453, 464, 475, 497, 547, 550, 551, 555, 557, 559, 563, 573, 575, 586, 645 Ростовцев Я. И. 642 Рошетт, см. Рауль-Рошетт Д. Р. Руггель X. 373 Рудаков В. Е. 245 Рудзевич Я. И. 316 Рузаева Н. 86 Рулев В. А. 532, 533 Румовский С. Я. 29, 50 Румянцев А. И. 355 Румянцев Н. П., см. также Romanzoff N. 10, 13, 21, 64, 79, 91—95, НО, 139, 144, 146, 147, 152, 207, 208, 226, 324, 343, 360, 365, 366, 432, 436, 443, 462, 489, 548, 550, 551, 577, 618, 619, 625 Румянцев-Задунайский П. А. 91 Рунич Д. 39 Руссен 290 Руссов С. В. 87 Русяева А. С. 415, 422, 453, 470 Рылеев К. Ф. 90 Рыстенко А. 178

---

Рюрик, варяжский князь 198 Рябинин Е. А. 189, 253, 255 Рябов 240 С. 320, 322 Ст. И., см. Стемпковский И. А. Сабатье Л. П. 245, 252 Сабатье П. И. (И. И., П. П., П. Ю.), см. также Sabatier J. 165, 166, 184, 188, 245—248, 251, 338, 353, 361, 364, 370, 523, 547, 550, 551 Савваитов П. И. 252 Савельев А. И. 441, 489 Савельев П. С. 214, 215, 245, 248, 253, 255, 305, 336, 361, 390, 642 Савельев-Ростиславич Н. 278 Савельева А. 519 Савин 541 Савромат 593 Савромат I, царь Боспора (93—123), см. также Sauromate I 330, 362, 365, 367, 368, 466, 470, 593 Савромат II (по современной хронологии Савромат I), царь Боспора, см. также Sauromate II 330, 365, 368, 466, 550, 591, 595 Савромат III (по современной хронологии Савромат I), царь Боспора, см. также Sauromate III 365, 368, 466, 585, 627 Савромат IV (по современной хронологии Савромат II), царь Боспора (174—210), см. также Sauromate IV 365, 369, 466, 581, 591, 627 Савромат V (по современной хронологии Савромат III), царь Боспора (229—231), см. также Sauromate V 365 Савромат VI (по современной хронологии Савромат IV), царь Боспора (275), см. также Sauromate VI 365 Сазонов 216 Сазонов М. 304 Сазонов Ф. 285, 295 Сайтафарн, царь сарматов 344 Сакович X. 316 Салищев К. А. 373 Салов А. И. 569 Саломка I 152 Салтыков Н. И. 558 Сальвиан Аврелий 346, 509 Самарины 260 Самбулов 561 Самойлов А. В. 504 Санерг (миф.) 570—572 Сапожников И. В. 416 Сапожников С. А. 109, ПО Сапунов 202 Сарычев Г. А. 376 Сатир (миф.) 336 Сатир I, архонт и царь Боспора (согласно Кёне, 407—393 до н. э., по современной хронологии 433/432— 389/388 до н. э., по мнению ряда исследователей, правил совместно с Селевком до 393/392?) 265, 335, 568, 569 Сатир II, архонт и царь Боспора (согласно Кёне, 311—310 до н. э., по современной хронологии 311/310— 310/309 до н. э.) 153, 380 Сафонов С. В. 259, 265, 297, 582 Сафонова Н. 96 Сахаров И. П. 251, 252, 641 Светов В. П. 315 Свешников И. 195 Свиньин П. П. 46, 86, 87, 111, 130, 134, 137, 158, 190, 192, 195, 196, 198, 199, 210, 211, 213, 217, 421, 431, 446, 453, 458, 461, 486, 505, 508, 531, 550, 561, 573, 577, 578, 591—595

Север Александр Марк Аврелий, римский император с 222 г. 119, 433, 467, 627 Север, см. Септимий Север Северова М. Б. 28, 355, 356 Севт Луций Фурий 106 Сеген Ф. Ф. 245, 252 Седжер К. И. , см. таже Sagger С. 357, 399, 400, 585 Сейтц К. 107 Секретев, сотник 594 Селевкиды 366 Селиверстов А. М. 316, 484 Семевский М. И. 188, 274 Семенов Д. 162, 184, 269, 296, 552 Семенов-Зусер С. А. 18 Сементовский Н. 538 Семенцов 162, 630, 631 Семечкин 325 Сенковский О. И. 173 Сенновер 78 Сен-При Э. К. 131 Сент-Анж 140 Сенявин А. Н. 374, 480, 500 Сенявин Д. Н. 86 Сенявин Л. Г. 296 Септимий Север, римский император с 193 г. 120, 433, 467, 538, 543, 627 Серапис (миф.) 554 Сербина К. Н. 32 Сергеев 253, 488 Сергей Александрович, великий князь, сын императора Александра I 530 Сергий св. 534 Серебряков Л. М. 240, 585, 587 Серков А. И. 142, 144, 151, 209, 212 Сестини Д., см. также Sestini D. 360, 361, 429 Сестренцевич-Богуш С., см. также Siestrencewicz Bohusz S. 40, 42, 319, 378, 380, 473, 534, 537 Сибирский А. А., см. также Sibirsky А. 245, 247, 255, 292, 359, 360, 364, 370, 523, 534, 581, 586, 587 Сигизмунд III, король Польши 199 Сидери Д. А. 409, 410 Сидорова Н. А. 462 Силен (миф.) 400 Сильвестр де Сасси А. И. 100 Сикар Ш. (К. Я.), см. также Sicard Ch. 105 Симухин И. 489 Синельников И. М. 39 Синицын М. С. 259, 281 Сипягин Н. М. 87 Сирена (миф.) 429 Ситников П. 410—414, 639, 640 Скальковский А. А. 39, 45, 58, 60, 75, 104, 106, 127, 132, 137, 144, 146, 147, 152, 157, 207, 257, 389, 417, 431, 432, 444, 500, 537, 552 Скасси Р., см. также Skassi R. 96, 142, 144, 157—160, 162, 189, 208, 221, 608, 624—626, 641 Скил, скифский царь 439, 619 Скилак из Карианды 266 Скилла (миф.) 540 Скилур, скифский царь 96, 370, 371, 434, 435, 538—542 Скимн Хиосский 48, 155, 266 Скоблякова А. В. 230 Скржинская М. В. 59, 378 Скрягин С. А. 196 Скубетов М. И. 527 Славин Л. М. 423, 427, 428, 436, 437, 440

---

Славич-Сосногорова М. А. 47 Слободчиков М. 26 Случановский 271 Смекалова Т. Н., см. также Smekalova Т. 22, 458, 459 Смирнов Я. И. 59, 106 Смирнова Г. И. 333 Смирнова-Россет А. О. ПО, 124, 127, 159 Смоленский А. И. 282 Смольянинов 288 Снегирев И. М. 140 Снетов, полковник 644 Соболев В. С. 22 Созинова С. Ф. 89, 187 Соколов Г. И., член ООИД 105, 107, 108, 119, 120, 135, 262 Соколов Г. И., историк искусства XX в. 113, 284 Соколов Ф. Ф. 348 Соколова (урожд. Кирьякова) К. М. 129 Соколовский 217, 395 Сокольский Н. И. 566, 578 Солнцев Ф. Г. 89, 166, 168, 188, 240, 241, 325, 573, 575 Соловьев П. В. 408, 409, 414 Соловьев С. Л., см. также Solovyov S. 422 Соломоник Э. И. 477, 509, 541 Сон Н. А. 284 Сопин В. 184 Сорокина Н. П. 568 Сорочан 447 Сосса Р. I. 373 Софокл 344 Софронов 450 Спада А. Ф. 105, 125, 213, 216—220, 263, 281, 288—290, 361, 384, 461, 469, 470 Спарток, архонт и царь Боспора, см. также Spartocus 79, 365—367 Спарток III, архонт и царь Боспора (согласно Кёне, 353— 348 до н. э., по современной хронологии 304/303— 284/283 до н. э.) 330 Спарток IV, архонт и царь Боспора (согласно Кёне, 304— 289 до н. э., по современной хронологии приблизительно 245—240 до н. э.) 330, 365 Спарток V, архонт и царь Боспора (согласно Кёне, около 250 до н. э., по современной хронологии приблизительно 200—180 до н. э.) 365—367 Спарток VI, архонт и царь Боспора (согласно Кёне, около 220 до н. э.) 365 Спарток VII 365 Спартокиды, царская династия на Боспоре 365, 366 Спаситель, см. Иисус Христос Спасский Г. И., см. также Spasskij G. 54, 140, 188, 212, 229, 230, 236, 247, 248, 271, 318, 335, 342, 362—365, 370, 401, 475, 547, 550, 553, 570 Спасский И. Г. 65, 73, 137, 278, 355—357, 359, 361, 371 Сперанский М. М. 93, 146, 208 Спиченко Н. К. 22 Спицын А. А. 7, 35, 36, 253, 255, 337, 547 Спицын А. П. 307 Средне-Камашев 442 Срезневский И. И. 8, 228 Станислав-Август, см. Понятовский С. А. Станкевич К. Д. 449 Станко В. Н. 355 Станюкович Т. В. 31 Старчевский А. 417 Стевен А. А. 233 Стевен (Steven) А. X. 81, 142, 147, 430, 614 Стевен (Steven) X. X. 50, 96, 100, 142, 232, 233, 507, 538 Стемпковские 124

Стемпковский А. Е. 120, 124 Стемпковский Е. Я. 124 Стемпковский И. А., см. также Stempkovsky (Stempkows-ky) J. 21, 84, 87, 93—96, 105, 106, 108, 117, 120, 124— 132, 134—140, 146, 152—154, 156—161, 163—165, 167, 170—172, 179, 180, 187, 189, 202, 213, 216, 218, 220—223, 225, 226, 241, 261, 283, 305, 325, 326, 329, 330, 332, 335, 339—343, 345—347, 353, 360, 364, 366—372, 379—383, 386—389, 418, 419, 433, 435, 436, 440, 442, 443, 445, 447, 454, 455, 458, 461, 462, 464, 474, 475, 507, 509, 537, 541, 553, 555, 557, 560, 576, 590—593, 595, 608, 609, 626, 628—630, 640, 641 Стемпковский Я. 120, 124 Стенбок 92 Стенбок (урожд. баронесса Штакельберг) 92 Степанов В. П. 37, 43 Степанский А. Д. 227, 324 Стефан Византийский 471 Стефани Л. Э., см. также Stephani L. 83, 236—239, 241, 327, 338—340, 347, 348, 352—354, 357, 384, 389 Стефанский (Стефановский) А. М. 180, 240, 276, 294 Столба В. Ф. 519 Столыпин А. А. 124 Столыпин Н. А. 514 Столыпина (урожд. Мордвинова) В. Н. 124 Столяр А. Д. 22 Столярик Е. С. 415, 471 Стояновский Н. И. 89, 148 Страбон, см. также Strabon 48, 50, 51, 56, 76, 84, 85, 119, 143, 148, 171, 196, 217, 263, 351, 379, 381, 394, 398, 426, 452, 456, 474, 478, 479,480, 490, 501, 503, 505— 507, 515, 516, 534, 536, 540—542, 556, 564—570, 586, 604, 618, 625 Страленберг (Штраленберг) И., см. также Stralenberg Р. I. 631, 632 Стратон 193, 194, 427, 429 Стржелецкий С. Ф. 486, 487, 495, 497, 499, 508, 516, 530, 536 Стрижова Н. Б. 22, 246, 530 Стрик фон 497 Стриттер (Штриттер) И. Г. (И. М.), см. также Stritter J. G. 43, 64, 315, 339 Строганов А. Г. 263 Строганов А. С. 34, 67, 227, 232, 245, 263, 430 Строганов Г. А. 227, 255 Строганов С. Г. 10, ПО, 189, 227—230, 238, 244, 247, 248, 252, 255, 305, 307, 309, 360, 370, 558, 608, 642, 643 Строев П. М. 87, 594 Струве В. В. 381 Струве Ф. А. 241, 255 Струков (Строков, Струлов, Стрелов) А. Г. 486, 487 Стручалина Р. А. 566 Стурдза (Stourza) А. С. 108, 188, 256, 259, 261, 266, 281, 332 Суворов А. В. 124, 474, 476, 482, 500, 501, 559, 560, 564, 571, 613 Султан-Крым-Гирей А. И., см. Крым-Гирей Ката-Гирей А. И. Сумароков А. П. 56 Сумароков П. И., см. также Soumarokoff Р. 56, 342, 379, 427, 429, 451, 486, 488, 490, 502—504, 507, 534, 537 Суриков 336, 603 Суслов Н. 168 Сухарев А. 278 Сухова Н. Г. 99 Сухоруков В. Д. 594, 595 Сухотин Я. Ф. 374, 476 Сухтелен (van Suchtelen) П. К. 358, 360, 384, 428, 429, 503 Сухтелен П. П. 358, 360

---

Сытин А. К. 46—48, 57, 61 Сыч Т. П. 160 Сычев В. И. 191 Сычева В. В. 191 Сыщиков А. Д. 28 Тамерлан (Темирлен) 316 Танфильев Г. И. 373, 374 Тарадаш А. М. 113, 198 Тараканов А. И. 30 Тараненко (Тарапенко) А. 579, 580 Таранов А. С. 141 Тарышкин 643 Татищев В. Н. 21, 28, 32, 373, 378 Тацит Публий Корнелий 40, 56 Тауберт И. И. (И. К.) 30, 31, 356, 378, 588 Тейран, царь Боспора (266, 275—278), см. также Teiranes 369 Тезей, Тесей (миф.) 113, 114, 224, 309 Темирлен, см. Тамерлан Тепляков А. 393 Тепляков В. Г., см. также Tepliakoff V. 105, 106, 120, 130, 161, 217, 224, 343, 393—400, 461 Теребенев 181 Тереножкин А. И. 35 Терещенко А. В. 273, 305, 336 Тетбу де Мариньи Э. В., см. также Taitbout de Marygny Е. 105, 140, 142—146, 154, 156, 173, 174, 209, 211, 213, 262, 266, 268, 293, 367, 377, 379—382, 405, 406, 413, 476, 517, 583, 585—587, 608 Тиберий (Тиверий) Клавдий Нерон, римский император с 14 г. 343, 458, 459, 461, 466, 470, 543, 585 Тиберий Юлий Евпатор, см. Евпатор Тиберий Юлий Рескупорид I, см. Рескупорид I Тиберий Юлий Савромат I, см. Савромат I Тигранян 600 Тизенгаузен В. Г. 70, 148, 154, 171, 172, 189, 211, 238, 244, 245, 262, 263, 301, 303, 304, 334, 551, 572, 576, 586, 587 Тизенгаузен О. 316, 416, 485 Тилло А. А. 127 Тимофеев Л. В. 89 Тимофеенко В. И. 417, 474, 476, 480, 499, 500 Тит Флавий Веспасиан, римский император с 79 г. 543 Титгонников 268 Титов, генерал 429 Титов А. А. 139, 256 Титов В. 284 Титова Э. Д. 33 Тихонов В. С. 409 Тихонов И. Л. 4, 7, 22, 374 Тихонов И. С. 22, 170 Тишкин Г. А. 27 Ткачева Н. К. 47 Тодт (Тотт) Ф. де, см. также Tott de F. 38, 39 Токмаков И. 20 Толмачев 577 Толстиков В. П. 156 Толстой Д. А. 27, 34 Толстой И. И. 414, 415, 421, 422, 453, 471 Толстой Н. А. 233, 631, 633 Толстой П. А. 163 Тома 81 Томазини С. 222, 557 Томашевский Н. Б. 211 Томилов 316 Томсен X. Ю. 15

Тон А. 82 Тон К. А. 532 Топчибашев Д. 245 Торичелли (Toricelli) Е. И. 224, 282 Торкези 410 Тотлебен Э. 496 Тотт (Тодт) Ф. де 38, 39 Тохтасьев С. Р. 22, 347, 570 Траверсе (de Traversay) И. И. (Ж. Б.) де 72, 104, 190—193, 202, 430, 505, 583, 614 Траян (Троян) Марк Ульпий, римский император с 98 г. 120, 264, 282, 322, 362, 466, 543, 550, 627 Траян Деций, см. Деций Трегубов Н. 105, 181 Тредиаковский В. К. 21, 28, 34 Тривия, эпитет, данный римлянами Гекате, Диане (Артемиде) и Луне (Селене) (миф.) 471 Триггер Б., см. также Trigger В. G. 339, 340 Триполитов 221 Трифиодор 339 Тройницкий А. Г. 107 Тромонин 229 Троян, см. Траян Трутовский В. К. 361 Туманский В. И. 107, 128, 129 Тункин В. М. 5 Тункина (урожд. Некрасова) А. В. 5 Тункина И. В. 3, 4, 11, 12, 21, 22, 35, 36, 42, 68, 81, 89, 90, ПО, 120, 128, 139, 144, 153, 156, 179, 190, 203, 207, 217, 220, 254, 256, 282, 283, 314, 315, 318, 325, 327, 337, 338, 340, 341, 348, 351, 363, 385, 387, 403, 415, 423, 436, 439, 440, 448, 451—453, 461, 462, 487, 489, 496, 497, 513, 518, 528, 536, 549, 552, 559, 597, 617, 619, 621, 624, 626, 640, 651 Тунман, Тунманн И. Э., см. также Tunmann (Thounmann, Thunmann) J. E. (H. E.) 38, 39, 378, 473, 476, 534 Тураев Б. A. 281 Тургенев А. И. 325, 432 Тургенев H. И. 90 Тучков П. A. 375 Тучковин, генерал 213 Тынянов Ю. Н. 9 Тюреминков С. 316 Тяпин, топограф 495—498 Уваров А. С., см. также Ouvaroff А. 7, 89, 178, 179, 245— 255, 285, 291, 295, 314, 330, 337, 340, 347, 353, 354, 360, 361, 370, 371, 382, 422, 424, 446, 448—452, 471, 472, 475—478, 492, 493, 513, 523—525, 527—530, 544—546, 558, 581, 593, 643 Уваров С. С. 64, 77, 78, 82, 87, 89, 140, 228, 232, 246, 248, 249, 259, 260, 358, 642, 643 Уварова (урожд. кн. Щербатова) П. С. 8 Уваровы, графы 178, 246, 249 Угаров (Угуров) Н. И. 162, 635, 636, 641 Уженцев В. Б. 478 Уллис, см. Одиссей (миф.) Ульпия 502, 503 Уптон С. П. 498 Успенский Ф. И. 497, 608 Устрялов Н. Г. 230, 237, 246 Уткина Л. М. 65 Ушаков Ф. Ф. 502, 504 Ф. К. 120 Фабер, см. Фабр Я.

---

Фабр А. Я. 105, 108, 140—142, 210, 214, 221, 256, 266, 268, 269, 285, 286, 288, 349—351, 389, 447, 529, 530, 538, 540, 541, 592, 608 Фабр (урожд. Гроскрейтц, во втором браке Таранова) М. 141 Фабр (Фабер) Я. 141 Фабрициус И. В. (Фабрищус I. В.) 346, 439, 453, 460 Фабрициус И. Г. 428, 441, 489 Фавн (миф.) 289 Фадеева (урожд. кн. Долгорукая) Е. П. 234 Фадеева Т. М. 97 Файнштейн М. Ш. 22, 85 Фалалеев 79 Фалалеева М. В. 157 Фан дер Вейде, Ван дер Вейде, Вандервейде (Van der Weide), см. также Vanderweide 318, 562—564, 607 Фаномах 221, 366 Фарамонд (Фарамон), по легендарной традиции франкский вождь (конунг) в 420—430 гг. 198 Фармаковский Б. В. 255, 415, 497, 608 Фарсанз (Фареансес, Фареанцес), царь Боспора (253— 254?), см. также Phar£anzes 247, 364, 367, 369 Фаустина (Фавстина) Младшая, жена римского императора Марка Аврелия 120, 458, 459, 461, 466, 469, 543 Фаустина (Фавстина) Старшая, жена римского императора Антонина Пия 265, 587, 627 Феаген 502, 503, 516, 520, 521, 543 Федоров, подпоручик корпуса флотских штурманов 527 Федоров, лейтенант, автор рисунков к атласу Е. Мангана-ри 407 Федоров А. 316 Федоров П. И. 235, 254, 288, 299, 408—412, 535 Федоров С. С. 1-й 440 Федоров-Давыдов Г. А. 82 Федорова Т. С. 191 Федорович (Феодорович) А. С. 195 Федосеев Н. Ф. 153, 168 Федотов, прапорщик, топограф 517 Фель С. Е. 373 Фельдман В. 137 Феньш (Фенш, Fenshaw) А. С. 71, 215 Феодор св. 316, 484 Ферамонд, франкский конунг в 420—430 гг., см. Фарамонд (Фарамон) Фердинанд IV, король Неаполя 12 Ферстер (Форстер) Е. X., генерал 346, 360 Фетида (миф.) 470 Филимонов, топограф 496 Филимонов Г. Д. 152, 550 Филимонов С. Б. 47 Филипп Аравитянин (Филипп Араб), римский император (244—249) 440, 593 Филипп II Македонский 504, 550, 574, 575, 642 Фиркович А. С. 106, 389, 475 Фирстенберг К. фон 321 Фитингоф Б. И. 45 Фишер (Fischer) И. Е. 28, 29, 32, 33, 315, 318, 438 Фишер П. И. 316 Фицвильям 583 Флавий Сабин 543 Флис фон дер 195 Флоренсов Я. С. 286 Фока, священник 615 Фонтень 78 Формион, сын Аполлы 351, 352, 540 Формозов А. А. 7, 16, 18, 20, 22, 25, 31, 42, 58, 80, 81, 86, 87, 89, 139, 151, 190, 207, 211, 228, 229, 231, 233, 252, 253, 320, 321, 337, 399, 428, 429, 509, 513, 521, 548, 562, 572

Фофорс, царь Боспора (285—308), см. также Thothorsds 367, 369 Фохт 482 Франц И. 160, 188, Фрёлих Э., см. также Froelich Е. 362 Френ X. Д. 78, 82, 91, 189, 230, 234, 237, 245, 336, 361, 389, 632, 633 Фридлендер Ю., см. также Friedlaender J. 475 Фридрих II Великий, прусский король 107 Фридрих II Бранденбургский 243 Фридрих Франц, герцог 632 Фриман Л. 417 Фритце Г. фон, см. также Fritze Н. 581 Фролов А. 228 Фролов М. 163 Фролов Н. К., гравер 79 Фролов П. К. 89, 632 Фролов Э. Д. 16, 18, 22, 28, 64, 65, 236, 246, 248, 319, 348, 388, 430 Фролова Н. А. 363,363—370,372,464-466,470,474,554—556 Фуко М. 8 Фуркад 366 Фурманская А. И. 284 Фус Н. И. Фус П. Н. 50, 100, 148, 235, 436 X. Ш., см. Штир X. Хазе К. Б., см. Газе К. Б. Хайнен X. 22 Хапонов 489 Харко Л. П. 321 Харламова А. М. 67 Хартанович М. Ф. 231 Хедосбий 369 Херхеулидзев (Херхеулидзе) 3. С. 105, 125, 171, 180, 181, 183, 223—225, 251, 262, 265, 267, 269, 276, 294—297, 299, 302, 514, 515, 578, 583 Хилинский К. В. 497 Хирст Дж. 471 Хитрово Н. Ф. 89 Хомутов М. Г. 601 Храневич К. 40 Храповицкий А. В. 46, 59, 485 Христиан Людвиг, герцог 632 Христос Победитель, см. Иисус Христос Хрущев С. П. 526 Хршановский В. А. 144, 146 Худяк М. М. 131 Худяков М. Г. 18 Цветогоров, см. Цыплетев Цезарь Август, см. Август Цейтлин Р. М. 90 Церера Фесмофора (миф.) 158 Церетели Г. Ф. 245 Цицианов П. Д. 207 Цомакион Г. 281 Цыпленков, см. Цыплетев Цыплетев И. Е. 124, 129 Цявловский М. А. ПО, 130, 211 Чаадаев П. Я. 260 Чарнецкий В. 129 Чарторижский М. 40 Чегодаев М., князь 128

---

Иерейский Л. А. ПО, 128, 207, 259, 394 Черепанова Е. Н. 48 Черкасов 295 Черкасский А. М. 26 Черный С. 579 Чернышев А. И. 399, 584, 594 Чернышев 3. Г. 58 Чернышев И. Г. 500 Чернышев-Безобразов, граф 59 Чернышевский Н. Г. 341 Черняев П. Н. 589, 594, 596, 597 Черняков I. Т. 108 Чертков А. Д. 227, 228, 230, 233, 403 Чесский 325 Чингизхан 30 Чистякова Е. П. 37 Чичагов П. В. 193, 204, 205, 259, 614 Чулков Н. П. 180, 299, 441 Шамшев 454 Шанский Д. Н. 34 Шантырь С. П. 144 Шарден (Chardin) Ж. 588 Шардиус Ф. Л. 239, 550 Шаров О. В. 181 Шатилов, генерал, помещик в Керчи 266, 296 Шафарик Й. 225 Шафран И. А. 22 Шафрановская Т. К. 31 Шваньский Я. 429 Швырев В. С. 9 Шебете-Хаджи-Симович 291 Шебунин А. Н. 42, 43, 44 Шевалье Р. 536 Шевелев Е. 162, 278, 279 Шевырев С. П. 197, 228, 360 Шегрен А. М. 189 Шелов Д. Б. 361, 363—366, 369, 581, 591, 606 Шелов-Коведяев Ф. В. 422 Шемиот В. П. 28, 63, 356 Шемякин 525—527, 529 Шеридан Р. Б. 84 Шерпинский О. С. 40 Шестаков С. А. 380 Шибинский 448 Шидловский А. Ф. 217, 393—396 Шилов Л. А. 218, 230 Шильдер Н. 442 Шильц В., см. также Schiltz V. 144, 170, 172 Ширинский-Шихматов П. А. 95 Шифнер А. 231 Шишков А. С. 90, 95 Шишмарев Г. С. 191 Шкорпил В. В. 226, 294, 301, 302, 304, 307, 578 Шлёцер А. Л., см. также Schlozer A. L. 37, 38, 54, 61, 315, 423 Шлиттер Э. Е. 246 Шмаков 135, 240, 242 Шмаков А. И. 476—478 Шмаков В. С. 8 Шмелев Ф. М. 282 Шмидт Г. 536 Шмидт П. П. 480 Шмидт Я. И. 189, 230 Шмит Ф. И. 59 Шодуар С. И. де, см. также Chaudoir de S. Ill, 360, 361, 444, 459, 462, 505

Шостак А. 316 Шостак А. А. 283 Шоу Д. 319 Шпада А., см. Спада А. Ф. Шпинелли, барон 616 Шретер 137 Шретер (Schrdter), профессор 632 Штакельберг Ю. И. 244 Штелин Я. Я. 29, 30 Штерн Э. Р. фон ИЗ, 415, 421, 470, 608 Штир X. 88, 161, 324, 381, 512, 513, 538, 541 Штительман Ф. М. 213, 419 Штофельн Ф. 30 Штраленберг, см. Страленберг Штрандман И. Г. М. О., см. также Strandman von J. G. M. 92 Штриттер И. Г., см. Стриттер И. Г. Штукенберг А. 233 Штукенберг (Stuckenberg) И. Ф. (И. X.) 233 Шуберт Ф. И. 50 Шуберт Ф. Ф. 375, 376 Шувалов И. И. 35 Шувалов П. 584 Шувалов П. А. 96, 106 Шугуров М. 589 Шульц П. Н. 478, 546 Шульце (Schultze) И. Г. 356 Шумахер И. Д. (И. И.) 26, 29, 30, 355, 356 Шургая И. Г. 144, 329, 547 Щеглов А. Н. 4, 22, 314, 318, 452, 470, 475, 477, 478, 480, 487, 489, 490—493, 495-497, 499, 518, 519, 536 Щекин-Кротов, прапорщик 631 Щербина М. 184, 301, 302 Щукина Е. С. 244, 357, 462 Эвальд Б. 480 Эвмел (Эвмен, Евмел), царь и архонт Боспора (310/9— 304/3 до н. э.) 153, 330, 380, 381 Эвпатор II, царь Боспора, см. Евпатор Эврипид 344 Эдип 606 Эддинг А. К. 259 Эддинг (урожд. Стурдза) Р. С. 259 Эйлер И. А. 29, 37 Эйлер Л. 29, 84, 373 Эйферий, см. Эферий Эйхенбаум Б. М. 9 Эйхенфельд 94, 442 Экк (Еск) 65 Экк (Eck) Е. И. 505 Эккель Й. X., см. также Eckhel J. Н. 66, 362, 363, 371, 429, 434 Элерт А. X. 32 Эммануэль Г. А. 158, 222 Энгель Ф. И. 163 Энгельман 67 Эней (миф.) 521 Эпиктет 410, 415 Эрнст Н. Л. 38 Эскулап, см. также Асклепий (миф.) 221, 620—621 Эсхил 344 Этрусцилла (Эструцила), жена римского императора Траяна Деция 467 Эфеокл 269 Эферий (Эйферий, Еферий) св. 419, 422—423, 452 Эфрос А. М. 129

---

Ю. Ф. 25 Юлиан II Отступник, Флавий Клавдий Юлиан, римский император с 360 г. 468, 642 Юлий Цезарь, см. Август Юлия Августа, см. Ливия Юлия Домна, жена римского императора Септимия Севера и мать Каракаллы 120, 265, 587 Юлия Мамея (Месея), мать римского императора Александра Севера 433, 467, 627 Юлия, дочь Октавиана Августа, жена римского императора Тиберия 543 Юлия Флавия (ум. 90 г. н. э.), дочь Тита, жена консула Флавия Сабина 543 Юнкер Г. Ф. В. 28, 29—31, 589 Юнона, см. также Гера (миф.) 214, 434, 554, 593 Юпитер, см. также Зевс (миф.) 448 Юпитер Атабирий (миф.), см. Зевс Атабирий Юпитер Феретрийский (миф.) 540 Юргевич В. Н. 18, 58, 62, 75, 108, 120, 256, 261, 263, 267, 281, 304, 332, 364, 433, 444, 453 Юргенс Д. Д. 444, 445, 617 Юстиниан, генуэзский консул в Феодосии 213 Юхт А. И. 32 Яворский А. 225, 226 Языков Н. Д. 39 Языков Н. Л. 193, 583 Яйленко В. П. 415 Якоб Л. Г. 90 Якобсон А. Л. 499 Яковенко 295 Яковлев 359 Яковлев В. А. 108, 160, 246, 254, 263, 279 Яковлев П. С. 255 Яковлев Я. 259 Яковлевы 124 Якубинский И. 474 Ян (Jahn) О. 14, 15 Ящуржинский X. П. 499, 527, 537, 538 Achille 83, 243, 382, 405, 420, 456—460, 470, 476 Adelung F. 91 Adrianus 543 Adrien 343 Alexander Magnus 28, 543 Alexandre Ier 92 Ammianus Marcellinus 471 Anonym. Periplus Ponti Euxini 132, 382, 452, 476, 587 Antonius 543 Ardansds, cm. Phardansds Arkas 494 Ameth J. 433 Amoul 433 Arrian 132, 415, 472, 476, 587 Artsikhovsky A. 19 Asandre 364, 543 Aschik A. 120, 134, 275, 279, 301 B., cm. Blaramberg J. de Bacmeister J. 356 Baer К. E. von 231, 232 Baguer 296 Barthdlemy J. J. 13 Bauden 30 Bayer G. S. (Th. S.) 28, 378

Beazley J. D. 113 Becker P. 347, 348, 494, 530 Bemhart M. 464, 466, 467 Berthier de la Garde A. 48 Bianchi-Bandinelli R. 19 Black J. L. 32 Blaramberg J. de 108, 111, 112, 116, 117, 119, 120, 131, 132, 161, 215, 217, 343, 344, 349, 351, 366, 395, 405, 431, 433, 456, 540, 541, 548, 550 Bockh A. 100, 344—346, 381, 458 Вогё E. 100 Bossoli C. 136, 183, 187 Battiger K. A. 105 Boze Cl. G. de 362 Brandis C. G. 381 Bravo B. 470 Broniewsky S. 210 Brosset M. 102 Bruckenthal 560 Buch Ch. L. von 100 Buhle J. Th. 321 Bulkin V. 15 Busse J. H. 63 Busching A. F. 38 Caracalla 543 Cary F. 362 Castelnau G. de 126 Catherine II 242 Cavignet J.-P. 144 Caylus de A. Cl. Ph. 13 Chardin J. 588 Chaudoir S. de 360, 361 Christus 28 Clarke E. D. 56, 57, 494, 502, 503, 535, 563, 564, 589 Clossius W. F. 198 Commodus 543 Comosarye 73, 345, 570 Cotys I 368 Cotys II 368 Cotys III 368 Cotys IV 368 Craven E. B. 39 Creucer 433 Cripps 56 Crusius Ch. G. 28 Dadus 76 Daniel G. 13, 19 D’Anville J. B. 38 Davallon 107 De Brux, cm. Dubrux P. De la Motraye A., cm. La Mottraye (Lamotraye, Lamottraye, Mottraye de la) A. de Desamod A. 395, 399, 400 Dindorf L. 381 Dio Chrys 444 Diodoros Sikeliotes 153, 380, 381, 541 Dionysios Periegetes 452 Domitianus 543 Du Bois 566—589 Dubois de Montpereux (DuBois de Montperreux) F. 97, 99, 100, 102, 152, 156, 158, 161, 162, 165, 176, 181, 210, 214, 224, 494, 502, 503, 512—516, 524, 535, 544, 553, 554, 557, 563, 572, 577, 586, 587, 593 Dubrux (Du Brux, Dubrucs) P. 19, 120, 144, 145, 154, 170, 241, 640

---

Dumont A. 348 Dzikowski N. 429	Jomar Ed. 100 Juncker G. F. W. 29, 31
E. T. d. M., cm. Taitbout de Marigny E. Eck 65 Eckhel J. H. 362 Eupator 368 Eyries 94	Kareycha D. 135 Kehr G. J. 28 Ker Porter R. 325 Khevenhuller F. A., cm. Froelich E. Kieseritzky G. 503 Klaproth H. J. 56 Kleeman N. E. 38
F. L. [Lagorio F.] 211 Faustina Junior 543 Faustina Senior 543 Fenshaw 71 Ferussas de, baron 442 Fischer J. E. 28 Flavius Sabinus 543 Friedlaender J. 475 Fritze H. 581 Froelich E. 362	Klein L. 15 Knoepfler D. 97, 100 Kohler H. К. E. 65, 66, 73, 76, 83, 94, 237, 342, 364—367, 369—371, 380, 382, 386, 405, 418, 419, 421, 429, 430, 442, 444, 455, 456, 476, 570 Kohne B. 248, 361 Koppen P. 94, 232, 233, 347, 352, 366, 367, 442, 560, 576, 583, 597, 600 Kotchubey B. 248, 361 Kraay M. 436, 581 Kroll 381 Krug J. Ph. 63, 64, 403
Gaebler H. 581 Gail J. F. 131 Gamba G. F. 105 Gauttier 376 Geim J. 321 Gepaepiris 364, 368 Gerhard E. 14, 100 Geta Septimius 543 Gille F. A. 239 Gilliam J. F. 372 Graefe Fr. 64, 236, 347, 585, 600 Gravander P. O. 56 Grimsted P. K. 21 Gross F. J. 299 GiildenstKdt J. A. 42 Guthrie Maria 50, 52, 58, 379, 428, 473, 476, 502, 504, 560 Guthrie Matthew 50	Kunik E. E. 64, 403 Kuschelef-Besborodko 435 Lacroix 100 Lagorio F. 211 Lakatos I. 9 La Mottraye (Lamotraye, Lamottraye, Mottraye de la) A. de 38, 362 Lange (Langue) P. 161 Langeron L. A. de 104, 148 Langles L. 105 Latyschev (Latischew) B. Ill, 217, 339, 348, 397, 647 Lebedev G. 15 Legagneur 433 Lehrberg A. C. 91 Lettronne J. A. 442 Leucon 343
Haase, cm. Hase Hablitzl, Hablizl, Hablitz K. L. 45 Hackmann J. F. 29 Haigolds I. I. 633 Hartkopf W. 108 Haumant E. 104 Hecataios 473 Hedreen G. 470 Heinrich der Friedfertige 632 Hekate 560 Herlihy P. 104 Herodote (Herodotus) 28, 38, 55, 92, 234, 250, 439, 452, 473, 560, 633 Heroson 76 Heyne C. G. 13 Hollander J. S. 13 Homer 232, 243	Lisch G. C. F. 632 Loaisel de Treogate 433 Macpherson D. 305, 306, 529 Macrinus Oppelius 543 Malte-Brun K. 94, 442 Matile 100 Mdfredy, или Maiffredy 134 Mela Pomponius 380, 452, 473, 476 Mielul 540 Mihailov G. 647 Miller M. 19 Millin 94, 105 Mionnet T. E. 363, 366 Mithridates III 364, 368 Mithradates VI Eupator Dionysus 28, 364 Mongait A. 19 Montandon С. H. 105
Ibn-Foszlan 403 Ininthimaios 347, 369, 600 lovinus 538 lulia 538, 543	Montfaucon B. de 11, 31 Morgenstern K. 65, 66, 73, 76, 386, 621 M0rkholm O. 436, 581 Morton E. 105 Motraye A. de la, cm. La Mottraye (Lamotraye, Lamottraye) A. de
Jahn O. 14 Jensen J. S. 246	Muller G.-F. 31, 32, 35, 633 Muller К. O. 14

Munroe 529 Munster 117 Muralt Ed. 243, 347 Murawiew-Apostol J. de 85 Murzakewicz N. 219, 257, 370 Musgrave A. 9	Rhoemdtalcfcs 343, 368 Richelieu A. de 104 Richter J. 56 Ritter C. 100, 234, 560, 633 Romanzoff N. 365 Rostovtzeff M. I. 372
N. 39 N.N., см. Воейков А. Ф. Naruszewicz A. S. 40 Nero 543 Nerva 543 Neumann K. 455, 475, 476, 494 Nippa E. 171	Sabatier J. 251, 364, 370 Sagger (Sayger) C. 395, 399, 400 Sauromate I 367 Sauromate II 368 Sauromate III 368 Sauromate IV 368 Sauromate V 368 Sauromate VI 369 Sayger, cm. Sagger C.
Octavianus Augustus Caesar 28 Oertel W. von 85 Ouvaroff A. 251	Scassi R. 157 Schilts V. 154, 170, 173 SchlOzer A. L. von 37 SchrOter 632 Schuchardt C. 348
Pallas P. S. 46, 47, 58, 59, 330, 382,426,427, 490, 501—503, 514, 535, 560 Pascal E. 78 Pauly 381 Pausanias 463, 471 Pembrocke G. A. 117 Pertinax 543 Peyssonnel Cl. Ch. de 38, 473, 476 Pingaud L. 104, 144, 191 Phar£ans£s 364, 369 Phamace II 364 Placetella 538 Plavtilla 543 Plinius, Gajus Plinius Secundus (Major) 380, 382, 452, 473 Polybius 452, 470 Potocki J. 54—56, 142, 235, 318, 429, 452 Pouilloux J. 339 Preck, von 30 Pridik E. 351 Protogen 76, 94, 342, 442, 445 Pseudo-Skylax 382, 587 Pseudo-Skymnos 438, 452 Ptolemaeus Claudius 153, 250, 382, 452, 473, 476, 586	Schultze J. H. 356 Selov-Kovedjaev Th. 348 Sestini D. 360, 361 Severus 543 Sibirsky A. 586 Sicard Ch. 105 Siestrencewicz Bohusz S. 40, 42 Skrzinska E. 59 Smekalova T. 246 Solovyov S. 422 Soumarokoff P. 56 Spartocus 364, 365 Spasskij G. 230 St. J., см. Стемпковский И. A. Stephanos Byzantion 473 Stephani L. 236, 237, 348 Stempkovsky (Stempkowsky, Stempkovski) J. 137, 157, 171, 173, 330, 343, 364, 367—369, 380, 455 Strabon 50, 119, 217, 351, 379, 382, 452, 479, 503, 541, 564, 567, 586 Stralenberg P. I. 633 Strandman J. G. M. von 92 Stritter J. G. 315 Stroganow 243 Stuckenberg J. Ch. 233
Radde 231 Ramos E. 144 Raoul-Rochette D. 94, 173, 330, 364, 366, 367, 421, 433, 438, 442, 537, 576 Rathke M. 156 Reichel J. 246 Reinach S. 241 Reineccius R. 362 Reiniz 96 Reiz 65 Repulo L. V. 21 Reuilly J. 105, 534 Rhadamdadis 364, 367, 369 Rhescuporis I 367 Rhescuporis II 367 Rhescuporis III 368 Rhescuporis IV 368 Rhescuporis V 369 Rhescuporis VI 369 Rhescuporis VII 369 Rhescuporis VIII 369	Suchtelen P. van 428 Suetonius Tranquillus 28 Sztetyo Z. 120, 348 Taitbout de Marygny E. 142, 143, 211, 377, 413, 476 Teirands 369 Tdpliakoff V. 395 Thompsen M. 436, 581 Thothorsfcs 369 Tiberius lulius Rhescuporis I, cm. Rhescuporis I Tiberius lulius Sauromates I, cm. Sauromates I Titus 543 Toricelli 224 Tott de F. 39 Trajan 543 Trautvetter 119 Traversay J. 191 Trigger B. G. 19, 340 Tumbagus 76 Tunkina I. V. 21 Tunmann (Thounmann, Thunmann) J. E. (H. E.) 38

Vaillant J.-F. 362

Vanzetti T. 105

Vasileva N. 325

Vauvilliers J.-F. 63

Vdnus (Венера) 117, 343

Vespasian 543

Vidua C. 195

Villeneuve E. de 290, 291

Vitellius 543

Vorontzoff (Woronzow) M. 155, 395

Vulliumin L. 100

 

 

 

 

¹

Погодин М. П. Судьбы археологии в России // ЖМНП. 1869. Ч. 145. С. 47.

²

Формозов А. А. Некоторые итоги и задачи исследований в области истории археологии // СА. 1975. № 4. С. 5.

³

Проблемная ситуация в современной археологии. Киев, 1988. С. 43.

⁴

См. например: Формозов А. А. 1) Очерки по истории русской археологии. М., 1961; 2) Пушкин и древности: Наблюдения археолога. М., 1979 (2-е изд. М., 2000); 3) Страницы истории русской археологии. М., 1986; 4) Следопыты земли Московской. М., 1988; 5) Русское общество и охрана памятников культуры. М., 1990; 6) Русские археологи до и после революции. М., 1995; 7) Классики русской литературы и историческая наука. М., 1995; Кахановский Г. А. Археолопя i пстарычнае краязнауства Беларуси у XVI—XIX ст. Минск, 1984; Тихонов И. Л. Организация и развитие археологического отделения ЛГУ (1917—1936) // Вестн. ЛГУ. 1988. № 3. Вып. 16. С. 8— 16; Клейн Л. С. Феномен советской археологии. СПб., 1993.

⁵

Лебедев Г. С. Опыт периодизации истории отечественной археологии // Проблемы истории отечественной археологии: Тез. докл. конф. И —13 декабря 1990 г. СПб., 1993. С. 4.

⁶

См., например: Погодин М. П. Судьбы археологии в России // Тр. 1 АС в Москве 1869 г. М., 1871. Т. 1. С. 1—44 (первоначально: ЖМНП. 1869. № 9; № 11); Уваров А. С. Русская археология: Введение // Сб. мелких трудов. М., 1910. Т. 3. С. 262—300 (очерк истории археологических исследований и развития археологии как науки); Спицын А. А. Археология в России // НЭСБЕ. 1911. Т. 3. Стб. 883—884.

⁷

Вернадский В. И. Избранные труды по истории науки. М., 1981. С. 191 (2-е изд. М., 1988).

⁸

Анализ историографии см.: В поисках теории развития науки. М., 1982; Маркова Л. А. Наука: История и историография. М., 1987; Микулинский С. Р. Очерки развития историко-научной мысли. М., 1988; Шмаков В. С. Структура исторического знания и картина мира. Новосибирск, 1990; Принципы историографии естествознания : Теория и история. М., 1993.

⁹

Для второй половины XIX—начала XX в. характерны статьи: Срезневский И. И. Несколько припоминаний о современном состоянии русской археологии // Тр. II АС в России. Киев, 1878. Т. 1. 2-я паг. С. 1—17; Покровский Н. В. Новейшие воззрения на предмет и задачи археологии // Сб. Археологического института. СПб., 188b. Кн. 4. С. 13—28; Линниченко И. А. Русская археологическая наука и археологические съезды: Соображения Иоанна Амартола. Одесса, 1884; Готье Ю. В. Что дала археологическая наука для понимания древнейшего периода русской истории // Сб. статей в честь гр. П. С. Уваровой. М., 1916. С. 132—138.

¹⁰

ю Анализ науки как общественного явления и вопросы общественного характера научного труда рассмотрены в многочисленных работах В. Ж. Келле, в частности в монографии «Наука как компонент социальной системы» (М„ 1988).

¹¹

Зограф Н. Ю. Отрадная страница из истории русской науки И ЖМНП. 1899. № 10. С. 225.

¹²

Карцев В. П. Социальная психология науки и проблемы историко-научных исследований. М., 1984. С. И.

¹³

Розов М. А. Об изучении познания как системы с рефлексией // Системный метод и современная наука. Новосибирск, 1971. Вып. 1. С. 214; Кузнецова Н. И. Наука в ее истории. М., 1982. С. 38.

¹⁴

Кун Т. Структура научных революций. М., 1975. 2-е изд. М., 1977.

¹⁵

Фуко М. Слова и вещи: Археология гуманитарных наук. М., 1977.

¹⁶

Lakatos I. Falsification and the Methodology of Scientific Research Programmes // Criticism and the Growth of Knowledge / Ed. 1. Lakatos, A. Musgrave. Cambridge, 1970. P. 91—196; Лакатос И. История науки и ее рациональные реконструкции // Структура и развитие науки. М., 1978. С. 203—269. Критику всего постпозитивистского направления в историко-научных концепциях (А. Койре, Т. Кун, И. Лакатош и др.) см.: Микулинский С. Р. Очерки развития историко-научной мысли. М., 1988; Швырев В. С. Анализ научного познания : Основные направления, формы, проблемы. М., 1988; Принципы историографии естествознания: Теория и история. М., 1993.

¹⁷

Розов М. А. Понятие исследовательской программы // Исследовательские программы в современной науке. Новосибирск, 1987. С. 7, 13.

¹⁸

Александров Д. А. Историческая антропология науки в России // Вопросы истории естествознания и техники. 1994. № 4. С. 3—22.

¹⁹

Там же. С. 21.

²⁰

Там же. С. 3—5.

²¹

Там же. С. 6.

²²

Там же. С. 7.

²³

Там же. С. 11, 12.

²⁴

Там же. С. 14.

²⁵

25Лебедев Г. С. История отечественной археологии: 1700—1917 гт. СПб., 1992. С. 34—35.

²⁶

Тункина И. В. Неизданная работа М. И. Ростовцева «Классические и скифские древности северного побережья Черного моря» И ПАВ. 1993. № 5. С. 23.

²⁷

Клейн Л. С. Парадигмы и периоды в истории отечественной археологии : Рец. на кн.: Лебедев Г. С. История отечественной археологии : 1700—1917 гг.// Санкт-Петербург и отечественная археология : Историографические очерки. СПб., 1995. С. 176.

²⁸

2% Montfaucon В. de. 1) Antiquite expliquee et representee en figures. Paris, 1719—1724. Vol. 1—10; 2) Supplement au livre de ГAntiquite expliquee et representee en figures. Paris, 1724. Vol. 1—5.

²⁹

Михаэлис А. Художественно-археологические открытия за сто лет. ML, 1913. С. 9, 19.

³⁰

Подробнее см.: Тункина И. В. Об одном подарке неаполитанского короля Императорской Академии наук : (Первое описание древностей Геркуланума) // Книга в России : Матер. 5-й Междунар. науч. конф. СПб., 2001 (в печати).

³¹

См. о ней: Лозинская Л. Я. Во главе двух академий. М., 1978; Ожигова Е. П. Е. Р. Дашкова — директор Петербургской Академии наук // Екатерина Романовна Дашкова : Исследования и материалы. СПб., 1996. С. 94.

³²

V- Дашкова Е. Р. Записки // Записки и воспоминания русских женщин XVIII—первой половины XIX века. М., 1990. С. 192—193.

³³

^Лебедев Г. С. История отечественной археологии… С. 35.

³⁴

Винкельман И. И. Руководство к точнейшему познанию древних и хороших живописцев, к скорейшему обозрению любителей сего художества и для удобности странствующих могущее служить карманной книгой. СПб., 1798.

³⁵

³³ Caylus A. Cl. Ph. de. Recueil d’antiquites egyptiennes, etrusques, grecques, romaines et gauloises. Paris, 1752— 1767. Vol. 1—7.

³⁶

Подробнее см.: Базен Ж. История истории искусства от Вазари до наших дней. М., 1995. С. 71—82.

³⁷

Бартелеми Ж. Ж. Путешествие младшего Анахарсиса по Греции в половине IV в. до Рождества Христова : В 9 т. М„ 1803—1819. То же : В 6 т. СПб., 1804—1809.

³⁸

Карамзин Н. М. Письма русского путешественника. Л., 1984. С. 251—255 (Литературные памятники).

³⁹

См., например, рукопись из собрания Н. П. Румянцева: «Einleitung in das Studium der Antike oder Grundriss einer Anfiirung zur Kenntniss der alten Kunstwerke. Zum Gebrauche bey seinen Vorlesungen entworten von Chr. Gotti. Неупе», не ранее 1779 г., готическая скоропись, с экслибрисом «Bibliotheca Jo. Sam. de Hollander» (OP РГБ, ф. 256, № 794, ин. 224, 171 л.).

⁴⁰

Daniel G. A Hundred and Fifty Years of Archaeology. London, 1978. P. 23.

⁴¹

Жебелёв С. А. Введение в археологию. Пг., 1923. Ч. 1: История археологического знания. С. 27—28.

⁴²

Подробнее см.: Михаэлис А. Художественно-археологические открытия за сто лет. М., 1913.

⁴³

ЭСБЕ. 1904. Т. 91а. Стб. 692.

⁴⁴

Подробнее см.: Историография античной истории. М., 1980.

⁴⁵

Генинг В. Ф., Левченко В. Н. Археология древностей — период зарождения науки (конец XVIII—70-е годы XIX в.). Киев, 1992. С. 15.

⁴⁶

^Лебедев Г. С. История отечественной археологии… С. 50.

⁴⁷

*1 Bulkin V., Klein L., Lebedev G. Arrainments and Problems of Soviet Archaeology // World Archaeology. 1982. Vol. 13. № 3. P. 272— 295. Переработанное и дополненное издание на рус. яз.: Клейн Л. С. Феномен советской археологии. СПб., 1993.

⁴⁸

Ганжа А. И. О современных методах исследований по истории археологии // Актуальные проблемы историко-археологических исследований. Киев, 1987. С. 36—37.

⁴⁹

Клейн Л. С. Феномен советской археологии; Лебедев Г. С. История отечественной археологии: 1700— 1917 гг. См. рец.: Клейн Л. С. Парадигмы и периоды в истории отечественной археологии. С. 173—183.

⁵⁰

5°Генинг В. Ф. 1) Очерки по истории советской археологии. Киев, 1982; 2) Объект и предмет науки в археологии. Киев, 1983; Генинг В. Ф., Левченко В. Н. Археология древностей — период зарождения науки (конец XVIII—70-е годы XIX в.). Киев, 1992.

⁵¹

Клейн Л. С. 1) Археология предреволюционной России. С. 5; 2) Парадигмы и периоды… С. 175, 176.

⁵²

Кузнецова Н. И. Наука в ее истории. М., 1982. С. 5.

⁵³

Формозов А. А. 1) Очерки по истории русской археологии; 2) Пушкин и древности; 3) Страницы истории русской археологии; 4) Русское общество и охрана памятников культуры; 5) Русские археологи до и после революции; 6) Классики русской литературы и историческая наука; Фролов Э. Д. 1) Русская историография античности (до середины XIX в.). Л., 1967; 2) Русская наука об античности: Историографические очерки. СПб., 1999. О судьбе античного наследия в русской культуре см.: Кнабе Г. С. Русская античность : Содержание, роль и судьба античного наследия в культуре России : Программа-конспект лекционного курса. М., 2000.

⁵⁴

Серия общеисторических исследований о присоединении Северного Причерноморья к России и развитии Новороссийского края принадлежит московскому историку Е. И. Дружининой. См.: Дружинина Е. И. 1) Кучук -Кайнарджийский мир 1774 года : (Его подготовка и заключение). М., 1955; 2) Северное Причерноморье в 1775— 1800 гг. М., 1959; 3) Южная Украина в 1800—1825 гг. М., 1970; 4) Южная Украина в период кризиса феодализма 1825—1860 гг. М., 1981.

⁵⁵

Одну из этих тем затрагивает диссертация: Бараш А. Н. Коллекционирование памятников античного искусства в России в первой половине XIX в. (на материале частных собраний) : Автореф. дис…. канд. культурол. наук. СПб., 1999.

⁵⁶

Кому-то из читателей эти сведения могут показаться излишними, но они помогут тем исследователям, кто намерен обратиться к делопроизводству региональных органов управления южных районов империи для поиска документов в архивах России и Украины об археологических памятниках, первых раскопках и случайных находках древностей в XVIII—XIX вв.

⁵⁷

Жебелёв С. А. 1) Введение в археологию. Ч. 1: История археологического знания. Пг., 1923; 2) Источники для изучения истории античной культуры Северного Причерноморья // Античные города Северного Причерноморья: Очерки истории и культуры. М.; Л., 1955. Ч. 1. С. 5—22; Бузескул В. П. 1) Открытия XIX и начала XX в. в области истории древнего мира. Ч. 2: Греческий мир. Пг., 1924. С. 30—34; 2) Изучение древностей северного побережья Черного моря и их значение с точки зрения греческой и мировой истории. Киев, 1927; Худяков М. Г. Дореволюционная русская археология на службе эксплуататорских классов. Л., 1933; Арциховский А. В. Археология // Очерки истории исторической науки в СССР. М., 1955. Т. 1. С. 523—535; М., 1960. Т. 2. С. 614—632; Формозов А. А. Страницы истории русской археологии; Генинг В, Ф., Левченко В. Н. Археология древностей.

⁵⁸

Бороздин И. Н. Античная культура на юге России. М., 1918; Бузескул В. П. 1) Открытия XIX и начала XX в. в области истории древнего мира. Ч. 2. С. 30—34; 2) Изучение древностей северного побережья Черного моря…; Фролов Э. Д. Русская наука об античности.

⁵⁹

Нов ос адский Н. И. Греческая эпиграфика. М., 1915.Ч. 1; Моисеева Т. А. Русское дореволюционное анти-коведение и эпиграфические памятники : Автореф. дис…. канд. ист. наук. Воронеж, 1974.

⁶⁰

Ю Гёрц К. К. 1) Археологическая топография Таманского полуострова // Собр. соч. СПб., 1898. Вып. 1; 2) Исторический обзор археологических исследований и открытий на Таманском полуострове // Там же. Вып. 2; Марти Ю. Ю. Сто лет Керченского музея. Керчь, 1926; Гриневич К. Э. Сто лет херсонесских раскопок. Севастополь, 1927.

⁶¹

См., например: Семенов-Зусер С. А. Скифская проблема в отечественной науке. Харьков, 1947; Ней-хардт А. А. Скифский рассказ Геродота в отечественной историографии. Л., 1982; Иванова А. П. Искусство античных городов Северного Причерноморья. Л., 1953. С. 30—43.

⁶²

^Юргевич В. Н. Исторический очерк 50-летия Имп. Одесского общества истории и древностей. Одесса, 1889; Веселовский Н. И. История Имп. Русского археологического общества за первое пятидесятилетие его существования. СПб., 1900; Козлов В. П. Колумбы российских древностей. М., 1981.

⁶³

Овсянникова С. А. Частное коллекционирование в России в пореформенную эпоху (1861 —1917) // ОИМД. 1960. Вып. 2. С. 66—144; Разгон А.М. Археологические музеи в России (1861—1917) // ОИМД. 1961. Вып. 3. С. 190—230; Белавская К. П. Дворцовые музеи и хранилища XVIII—первой половины XIX в. // Там же. С. 301—364; Охрана памятников истории и культуры в России : XVIII—начало XX в.: Сб. документов. М., 1978.

⁶⁴

Русский язык не читается (лат.).

⁶⁵

Миллер М. А. Археология в СССР. Мюнхен, 1954. С. 7—21 (Ин-т по изучению истории и культуры СССР : Исследования и материалы. Сер. 1. № 12). Англ, перевод: Miller М. Archaeology in the USSR. New York, 1956. P. 7—24.

⁶⁶

Daniel G. A Hundred and Fifty Years of Archaeology. London, 1978 (в рамках интересующего нас периода в публикуемой автором таблице важнейших событий мировой археологии (1820—1970) отмечу характерную ошибку (или описку?) на с. 385 о раскопках Куль-Обы Дюбрюксом: «Dulrux (sic!) excavates Kul Oba near Kertch in the Crimea», здесь же говорится об открытии музея в Берлине и Глиптотеки в Мюнхене, но нет ни слова о создании Екатериной II и об открытии для публики в 1852 г. крупнейшего музея мира — Эрмитажа, не говоря уже о провинциальных археологических музеях в Одессе и Керчи, создании Исторического музея в Москве, археологических обществ и Археологической комиссии, о появлении фундаментальных трудов русских ученых (в том числе на иностранных языках).

⁶⁷

Trigger В. G. A History of Archaeological Thought. Cambridge, 1989. P. 208—209; Вишняцкий Л. Б., Зуев В. Ю., Колпаков Е. М. и др. Рец. на кн.: Trigger В. G. A History of Archaeological Thought // PA. 1992. № 3. C. 251—262.

⁶⁸

См. например: Mongait A. Civilta scomparce: L’archeologia nell’URSS / Pref, di Ranuccio Bianchi-Bandinelli. [Roma,] 1964; Artsikhovsky A. V. Archaeology // Great Soviet Encyclopedia. New York, 1973. T. 2. P. 245—250.

⁶⁹

Формозов А. А. Архивы и археология : (К вопросу об изучении археологической документации) // АЕ за 1974 г. М„ 1978. С. 38—48.

⁷⁰

Григорович В. И. Отчет о поездке в Петербург с 25 июня по 8 октября 1875 г., заключающий записку о пособиях к изучению южнорусской земли, находящихся в военно-ученом архиве Главного штаба И Зап. Новороссийского ун-та. 1876. Т. 20. Ч. 2. С. 9—37. Отд. оттиск : Одесса, 1876.

⁷¹

ГАОО, ф. 275, on. 1, д. 35, 335 л. Неизданная рукопись включает сведения об архивных документах, обзор картографических материалов и «опыт российской библиографии» по древностям юга России.

⁷²

Отправным источником для поиска материалов по архивам Москвы и Петербурга может служить справочник с обширным библиографическим аппаратом, петербургская часть которого составлена мною: Архивы России: Москва и Санкт-Петербург : Справочник-обозрение и библиографический указатель / Гл. ред. В. П. Козлов, П. К. Гримстед; сост. П. К. Гримстед, Л. В. Репуло (отв. сост.), И. В. Тункина. М., 1997. 1070 с. Расширенное и дополненное англоязычное издание напечатано в США. См.: Archives of Russia : A Directory and Bibliographic Guide to Holdings in Moscow and St. Petersburg : Englich-language Edition I Ed. P. K. Grimsted; comp. P. K. Grimsted, L. V. Repulo, 1. V. Tunkina. New York; London, 2000. Vol. 1—2. Об архивных собраниях Украины и Молдавии см.: Archives and Manuscript Repositories in the USSR: The Ukraine and Moldavia. Book 1: General Bibliography and Institutional Directory / Comp. P. K. Grimsted. Princeton, 1988. В настоящее время П. К. Гримстед в сотрудничестве с украинскими архивистами (ИР ЦНБ НАНУ, Л. А. Дубровина и др.) готовит новый справочник об архивах независимой Украины.

Для поиска личных фондов и коллекций наиболее ценен построенный в алфавитном порядке фамилий фон-дообразователей справочник по архивам, библиотекам, музеям бывшего СССР (за исключением архивов МИД, Министерства обороны и т. д. и документов репрессированных лиц): Личные архивные фонды в государственных хранилищах СССР: Указатель : В 3 т. М., 1962—1963, 1980.

⁷³

Тункина И. В. Становление классической археологии в России (XVIII—середина XIX в.) : Автореф. дис. … канд. ист. наук. Л., 1989. 16 с. (на правах рукописи). Рукопись диссертации (три тома, 591 с.) хранится в Научной библиотеке им. М. Горького СПбГУ и в Отделе диссертаций РГБ.

⁷⁴

Тункина И. В. Становление классической археологии в России (XVIII—середина XIX в.) // Вестник Российского гуманитарного научного фонда. 2000. № 1. С. 44—50.

⁷⁵

Формозов А. А. Страницы истории русской археологии. М., 1986. С. 21.

⁷⁶

-Ю. Ф. Археологическое исследование о статуе Таврической Венеры и акты, относящиеся к ее приобретению // ЧМОИДР. 1847—1848. № 7. С. 137—146.

⁷⁷

Подробнее см.: Овсянникова С. А. Частное собирательство в России в XVIII—первой половине XIX в. И ОИМД. 1961. Вып. 3. С. 270—283; Неверов О. Я. Памятники античного искусства в России петровского времени // Культура и искусство петровского времени: Публикации и исследования. Л., 1977. С. 37—53.

⁷⁸

Андросов С. О. «Для учения российских людей» : О деятельности архитектора Микетти по приобретению произведений искусства в Италии И Панорама искусств. М., 1987. Т. 10. С. 40—52; Мавлеев Е. В. Образ города И Санкт-Петербург и античность. СПб., 1993. С. 12.

⁷⁹

Неверов О. Я. Памятники античного искусства… С. 49.

⁸⁰

6РГВИА, ф. 2583, on. 1, д. 55, л. 31—31 об.; АВ СПбФ ИВ, ф. 52, on. 1, д. 11, л. 1.

⁸¹

Распоряжение Петра I о вознаграждении за археологические находки / Сообщ. П. И. Баранов И PC. 1872. № 10. С. 474; Завитухина М. П. 1) Об одном архивном документе по истории Сибирской коллекции Петра I // СГЭ. 1974. Вып. 39. С. 34—36; 2) К вопросу о времени и месте формирования Сибирской коллекции Петра I И Культура и искусство петровского времени. Л., 1977. С. 63—69; 3) Собрание М. П. Гагарина 1716 г. в Сибирской коллекции Петра 1 И АСГЭ. 1977. Вып. 18. С. 41—51; 4) Некоторые вопросы изучения Сибирской коллекции Петра I И Археологические культуры Евразии и проблемы их интеграции: Краткие тез. докл. науч, конф., посвящ. 60-летию Отдела археологии Восточной Европы и Сибири Гос. Эрмитажа. СПб., 1991. С. 29—31.

⁸²

ПСЗ. Сер. 1. Т. 5. № 3159. С. 542. См. также; РГВИА, ф. 405, оп. 2, д. 3434; Охрана памятников истории и культуры в России : XVIII—начало XX в. ; Сб. документов. М., 1978. С. 21. № 2.

⁸³

ПСЗ. Сер. 1. Т. 6. № 3738. См. также: Охрана памятников истории и культуры… С. 22—23. № 4.

⁸⁴

^Лебедев Г. С. История отечественной археологии : 1700—1917 гг. СПб., 1992. С. 54.

⁸⁵

Нартов А. К. Достопамятные повествования и речи Петра Великого // Петр Великий: Воспоминания. Дневниковые записи. Анекдоты. N1., 1993. С. 271.

⁸⁶

Подробнее см.: Пекарский П. П. Наука и литература в России при Петре Великом. СПб., 1862. Т. 1—2; Копелевич Ю. X. 1) В дни основания // Вести. АН СССР. 1973. № 10. С. 121—131; 2) Возникновение научных академий: Середина XVII—середина XVIII в. Л., 1974; 3) Основание Петербургской Академии наук. Л., 1977.

⁸⁷

Здесь и далее даты приводятся по старому стилю.

⁸⁸

Цит. по: Автократова М. И. Документы ЦГАДА по истории Академии наук первой половины XVIII в. // АЕ за 1974 г. М„ 1974. С. 249.

⁸⁹

Подробнее о деятельности академической гимназии и университета XVIII в. см.: Толстой Д. А. 1) Академический университет в XVIII столетии, по рукописным документам Архива Академии наук. СПб., 1885 (Приложение к кн.: ЗАН. Т. 51. № 3). 2) Академическая гимназия в XVIII столетии по рукописным документам Архива Академии наук. СПб., 1885 (Приложение к кн.: ЗАН. Т. 51. № 2); Кулябко Е. С. 1) М. В. Ломоносов и учебная деятельность Петербургской Академии наук. М.; Л., 1962; 2) Замечательные питомцы академического университета. Л., 1977; Марголис Ю. Д., Тишкин Г. А. Отечеству на пользу, а россиянам во славу: Из истории университетского образования в Петербурге в XVIII—начале XIX в. Л., 1988; 275 лет. Петербургский государственный университет: Летопись, 1724—1999. СПб., 1999. С. 9—100 (часть первая написана Г. А. Тишкиным).

⁹⁰

Уставы Академии наук СССР. М., 1974. С. 33—34; История Академии наук СССР. М.; Л., 1958. Т. 1. С. 33—34.

⁹¹

См. о нем: Пекарский П. П. История Императорской Академии наук в Петербурге. СПб., 1870. Т. 1. С. 180—196; Алпатов М. А. Русская историческая мысль и Западная Европа (XVIII — перв. пол. XIX в.). М., 1985. С. 15—19; Готлиб Зигфрид Байер — академик Петербургской Академии наук. СПб., 1996; Фролов Э. Д. Русская наука об античности. СПб., 1999. С. 51, 53—59.

⁹²

В протоколах Конференции АН зафиксированы даты выступлений Г. 3. Байера с докладами о Старой Скифии и о происхождении скифов (май 1726 г.), о скифской хронологии (декабрь 1730 г.), о политических переворотах у скифов в митридатовскую и постмитридатовскую эпоху (август 1736 г.). См.: Протоколы заседаний Конференции Императорской Академии наук с 1725 по 1803 гг. СПб., 1897. Т. 1: 1725—1743. С. 11, 12, 34, 302. См. его опубликованные работы: Bayer Th. S. 1) De origine et priscis sedibus Scytharum // CA. 1728. T. 1. P. 385—399 (рус. перевод: О начатке и древних пребывалищах скифов // Краткое описание комментариев Академии наук. 1728. Ч. 1. С. 125—138); 2) De Cimmeriis // CA. 1729. Т. 2. Р. 419—433; 3) Memoriae Scythicae ad Alexandrum Magnum // CA. 1732. T. 3. P. 351—388; 4) Conversiones rerum Scythicarum temporibus Mithridatis Magni et paulo post Mithri-datem // CA. 1738. T. 5. P. 297—360; 5) De Hyperboreis // CA. 1750. T. 11. P. 330—348; 6) Begebenheiten von Asow wie selbiges lange vor Christi Geburth von den Griechen erbauet und bewohnet worden… SPb., 1738. Сборник малых сочинений Байера посмертно был издан в Германии X. А. Клотцем: Bayer Th. S. Opuscula. Halle, 1770.

⁹³

Подробнее см.: Нейхардт А. А. Скифский рассказ Геродота в отечественной историографии. Л., 1982. С. 10—16; Фролов Э. Д. 1) Г. 3. Байер и начало антиковедения в России // Готлиб Зигфрид Байер — академик Петербургской Академии наук. СПб., 1996. С. 14—17; 2) Русская наука об античности. С. 59—74. Список основных трудов Г. 3. Байера, составленный А. Д. Сыщиковым, см.: Готлиб Зигфрид Байер — академик Петербургской Академии наук. С. 67—71. См. также: Tableau general methodique et alphabetique des matieres contenues dans les publications de Г Academic imperiale des Sciences de St.-Petersbourg depuis sa fondation. SPb., 1872. Pt. 1: Publications en langues etrangeres. P. 332. № 5241—5248.

⁹⁴

В ноябре 1736 г. в архив Конференции АН поступила его рукопись на тему скифской истории. См.: Протоколы заседаний Конференции… Т. 1. С. 429.

⁹⁵

Фролов Э. Д. Русская наука об античности. С. 62—99; Путнынь Э. К. Истоки русской историографии античности. Саратов, 1968. С. 3—60; Нейхардт А. А. Скифский рассказ Геродота. С. 14—19.

⁹⁶

ПФА РАН, р. 1, on. 1, д. 96, л. 1—8. На лат. яз. См. о нем: Пекарский П. П. История Императорской Академии наук… Т. 1. С. 689—696; Северова М. Б. Нумизматическая литература в России XVIII в. Л., 1982. С. 6, 17—19.

⁹⁷

за севером находящемся [Перевод с лат. яз. А. А. Константинова] // Ежемесячные сочинения, к пользе и увеселению служащие. 1755. Ч. 2 (Февраль). С. 131—146. В этом исследовании, опираясь на письменную традицию, Фишер сообщает, что народы, жившие к северу от Фракии, греки называли гиперборейцами. В тексте статьи упомянуты только две милетские колонии Причерноморья: «Пантикапей подле устья Азовского моря» и «Олбиа или Борисфен; сей город Мартин Броневский давнешний посол польский к хану крымских татар называет Очаковым» (с. 133). Сохранились также заметки и комментарии Фишера на латинском языке, относящиеся к истории аваров, булгар, вандалов, готов, гуннов и др. (ОР РНБ, ф. 1000, оп. 2, д. 1468, 26 л.). См. о нем.: Пекарский П. П. История Императорской Академии наук… Т. 1. С. 617—636; В-гЛ. Фишер Иоганн-Эбергард // РБС. 1901. Т.: Фабер—Цявловский. С. 151—153; Кулябко Е. С. М. В. Ломоносов и учебная деятельность Академии наук в XVIII веке. М.; Л., 1962. С. 113.

⁹⁸

Рукопись см.: ПФА РАН, р. I, оп. 89, д. 26. На л. 1 — положительный отзыв Я. Я. Штелина, подтвержденный подписями академиков А. И. Лекселя, Л. Ю. Крафта, И. А. Эйлера, С. Я. Румовского, Н. Я. Озерецковс-кого, П. С. Палласа, И. И. Лепехина. На л. 2—13 об. — текст исследования на латинском языке. Сохранилась также его работа «Coloniarum Graecarum ad oras Ponti Euxini historia», представленная и заслушанная на Конференции АН 5 декабря 1782 г. (рукопись см.: ПФА РАН, р. I, оп. 90, д. 13, 13 л.; анонимный русский перевод, опубликованный под ред. И. И. Лепехина, см.: [Гакман И. Ф.] Повествование о селениях греческих, лежащих по берегам Черного моря // Исторический и географический месяцеслов на 1786 год. СПб., [1785]. С. 17—44.

⁹⁹

0 нем см.: Пекарский П. П. История Императорской Академии наук… Т. 1. С. 479—491.

¹⁰⁰

В НИОР БАН (F 52/1) хранится рукопись из 11 глав, написанная на русской бумаге 1730-х гг.: «Geogra-phische, historische, politische und physicalische Fragen, eine zu untemehmende Beschreibung der Ukraine und iibrigen Districhten und Provincien, welche zwischen den Dnieper und dem Don liegen, betreffende» («Географические, исторические, политические и физические вопросы, касающиеся предпринимаемого описания Украины и других областей и провинций, которые расположены между Днепром и Доном»).

¹⁰¹

‘ll Пекарский П. П. История Императорской Академии наук… Т. 1. С. 488.

¹⁰²

28ПФА РАН, ф. 1, on. 1, д. 5, л. 348, 349; д. 6, л. 258—260, 264 об,—266 об., 269—269 об., 276—277 об., 282—286 об., 288—290; д. 7, л. 238—239 об., 246 об.—248, 277; д. 8, л. 53 об.—54, 210 об.; см. также: Протоколы заседаний… СПб., 1897. Т. 1. С. 227—229, 362, 364—366, 370, 372—375, 394—395, 400—401, 424, 559, 647—648; Летопись Российской Академии наук. СПб., 2000. Т. 1; 1724—1802 гт. С. 162, 189, 197.

¹⁰³

Боплан де, Гийом Левасер (конец XVI в.—после 1650), французский инженер; как капитан артиллерии и королевский инженер находился на службе польского правительства (1630—1648), строил крепости на юге Украины для обороны от набегов крымских татар. По возвращении во Францию издал подробное «Описание Украины» (1650) и ряд ценных карт (1648—1650).

¹⁰⁴

Об этом факте упомянуто в статье : [Миллер Г. Ф.] Изъяснения о некоторых древностях, в могилах найденных // Ежемесячные сочинения и известия об ученых делах. 1764. Декабрь. С. 502.

¹⁰⁵

Протоколы заседаний… С. 424, 559, 647—648.

¹⁰⁶

Вероятно, Юнкеру принадлежит рукопись, также без иллюстраций, «Erste Haupt-Abtheilung von deren Landem und Volkem zwischen dem Dnieper und dem Don welche zum russischen Kaiserthum gehdren und ihre besondere Verfassung haben» (ПФА PAH, p. Ill, on. 1, д. 120, 162 л., 158 стр. по авторской пагинации без окончания, с включением л. 160—162, написанных другим почерком, до начала гл. 7). В третьей главе, посвященной географическому описанию края, приводятся сведения о курганах и каменных бабах со ссылками на таблицы и их описания (см. особенно л. 68 об.—88 об.).

¹⁰⁷

Von der natiirlichen Beschaffenheit der Gedenden zwischen den Fliissen Don und Dniepr, aus einer Handschrift des ehemahligen Hof-Cammer-Raths Gottlob Friedrich Wilhelm Juncker// Sammlung Russischer Geschichte. SPb., 1764. Bd 9. S. 1—94. Сочинение «О природе местностей между реками Доном и Днепром» включает характеристику земель, рек, полеводства, плодов земледелия, домашних и диких животных, минералов, в особенности соляных источников и пр. Помимо сведений о курганах и каменных бабах, Юнкер приводит также данные о кладах и случайных находках римских и византийских монет на этой территории, в частности в окрестностях Киева (S. 56—57), неизвестные современным специалистам и неучтенные в известных корпусах В. В. Кропоткина.

¹⁰⁸

См., например: «Роспись вещам древним, которые сысканы и присланы из разных мест и много художественных вещей» от 1726 г. (ПФА РАН, р. Ill, on. 1, д. 72, 7 л., на рус. и нем. яз. с пометой на обложке «К Миниху»). Опубликован более поздний (12 марта 1745 г.) рапорт И. И. Тауберта и каталог «всем находящимся при Кунсткамере золотым, серебряным и прочим дорогим вещам». См.: Материалы по истории Имп. Академии наук. СПб., 1895. Т. 7: 1744—1745 гг. С. 299—322.

¹⁰⁹

АВ СПбФ ИВ, ф. 52, on. 1, д. 11, л. 1—1 об.

¹¹⁰

Montfaucon В. de. Supplement au livre de Г antiquite expliquee et representee en figures. Paris, 1724. T. 7: Les funerailles. P. 152—154. Подробнее см.: Формозов А. А. Из истории Кунсткамеры // ВИ. 1968. № 5. С. 214—216.

¹¹¹

Musei Imperialis Petropolotani. Petropoli, 1741—1745. Vol. 1—2. Книга выходила отдельными выпусками, поэтому каждый раздел имеет шмуцтитул. Первым в 1741 г. опубликован второй том из трех частей: в первой приведено описание Кунсткамеры, в том числе каталог художественных произведений и редкостей, во второй и третьей частях помещено описание нумизматической коллекции, составленное востоковедом Г. Я. Кером.

¹¹²

ПФА РАН, р. IX, оп. 26, д. 4; ф. 21, оп. 5, д. 36; оп. 2, д. 8; АВ СПбФ ИВ, ф. 52, on. 1, д. 11, л. 2 об.; Станюкович Т. В. Кунсткамера Петербургской Академии наук. М.; Л., 1953. С. 98—100; Шафрановская Т. К. О сокровищах петровской Кунсткамеры: (По рисункам XVIII в.) // Советская этнография. 1965. № 2. С. 147—156; Гравировальная палата Академии наук XVIII в. Л., 1985. С. 49—50, 150—151.

¹¹³

См. о нем: Пекарский П. П. История Императорской Академии наук… Т. 1. С. 308—430; Миллер Г. Ф. История Сибири: В 2 т. М.; Л., 1937—1941 (статьи А. И. Андреева, С. В. Бахрушина, Н. А. Баклановой, К. Н. Сербиной, С. К. Богоявленского; автобиография Миллера и т. п.); Алпатов М, А. Русская историческая мысль и Западная Европа… С. 19—27; Black J. L. G.-F. Muller and the Imperial Russian Academy. Montreal, 1986.

¹¹⁴

Пекарский П. П. История Императорской Академии наук… Т. 1. С. 332. Подробнее см.: Элерт А. X. 1) Экспедиционные материалы Г. Ф. Миллера как источник по истории Сибири. Новосибирск, 1990; 2) Народы Сибири в трудах Г. Ф. Миллера. Новосибирск, 1999.

¹¹⁵

РГАДА, ф. 199, оп. 2, д. 526, ч. 1 (Инструкция г-ну адъюнкту Фишеру, когда он был послан в Сибирь на мое место. 107 л., на нем. яз.). Подлинник инструкции был отправлен Миллером в АН. См.: Протоколы заседаний Конференции… Т. 1. С. 668 (заседание 21 марта 1741 г.). См. также: ПФА РАН, ф. 21, оп. 2, д. 8; оп. 5, д. 36, 89; ф. 934, on. 1, д. 74; р. I, оп. 26, д. 4 и др. Частично опубл.: Радлов В. В. Сибирские древности. СПб., 1894. Т. 1. Прилож. С. 106—114. Полный перевод инструкции, выполненный Г. В. Вернадским в годы Первой мировой войны, под названием «Инструкция Г. Ф. Миллера для собирания историко-географических сведений по Сибири, данная И. Э. Фишеру в 1740 г.», был готов к печати в 1916 г. и должен был выйти тиражом 415 экз. (в академической типографии успели набрать 6 п. л. корректуры). См.: Отчет о деятельности Имп. АН по отделению физико-математических наук и исторических наук и филологии за 1916 г., составленный непременным секретарем академиком С. Ф. Ольденбургом. Пг., 1916. С. 422. Планы издания перечеркнули две революции и гражданская война. К сожалению, ни рукописи, ни корректуры этой работы обнаружить пока не удалось. В фонде Г. В. Вернадского в ГАРФ сохранились рукописи его работы о жизни и деятельности Г. Ф. Миллера (ГАРФ, ф. 1137, on. 1, д. 51, 141 л.) и доклада «Инструкция Г. Ф. Миллера для собирания историко-географических сведений по Сибири» с материалами к нему (там же, д. 52, 58 л.).

¹¹⁶

Татищев В. Н. Избранные труды по географии России. М., 1950. С. 98—106: донесение Сенату от 30 апреля 1739 г. о совершенствовании картографических работ и о программе географического описания России; С. 229— 233: «Напомнение на присланное описание народов, что в описании географическом наблюдать нужно». О значении этих работ см.: Юхт А. И. О записках и письмах В. Н. Татищева // Василий Никитич Татищев: Записки. Письма. 1717—1750 гг. М., 1990. С. 20—21 (Научное наследство. Т. 14).

¹¹⁷

ПФА РАН, ф. 21 (Г. Ф. Миллер), оп. 5, д. 150: Анкеты по географии и истории России В. Н. Татищева. Вопросные пункты и ответы на них… о географических и культурно-бытовых особенностях местности, о происхождении… населения. Рисунки и приложения к анкетному описанию…; д. 151: Копия «Предложения» Татищева о собирании сведений по географии и истории России с приложением примерной анкеты; РГАДА, ф. 199, on. 1, д. 46: «Портфель, содержащая бумаги под заглавием „Сочинения Татищева”».

¹¹⁸

Цит. по: Попов Н. В. Н. Татищев и его время. М., 1861. С. 682—683, 693 (см. также с. 437—440, 573—577).

¹¹⁹

ГАРФ, ф. 1137, on. 1, д. 52, л. 33а.

¹²⁰

Опубл. Д. А. Клеменцем на нем. яз. в кн.: Сборник Музея антропологии и этнографии. СПб., 1900. Т. 1. С. 37—83. Русский перевод этнографической части программы под названием «Показание, каким образом при описании народов, а паче сибирских, поступать должно» хранится в РГАДА: ф. 199 (Портфели Миллера), оп. 2, д. 508, 140 л. См. также: Линденау Я. И. Описание народов Сибири (первая половина XVIII в.): Историко-этнографические материалы о народах Сибири и Северо-Востока / Пер. с нем., подгот. текста, примеч. и предисл. Э. Д. Титовой. Магадан, 1983. С. 5 (Дальневосточная историческая библиотека).

¹²¹

⁴? Радлов В. В. Сибирские древности. С. 107.

¹²²

ПФА РАН, ф. 21, on. 1, д. 115: Материалы по организации изучения истории и географии России (исторический департамент). Копии сенатских указов и распоряжений Канцелярии АН и черновик русского перевода записки Г. Ф. Миллера (с поправками его рукой) под заглавием «Предложение, каким образом надлежит сочинять историю и географию Российской империи». См. также: Пекарский П. П. История Императорской Академии наук… Т. 1. С. 338—340.

¹²³

История Академии наук СССР. Т. 1. С. 278—280.

¹²⁴

Уставы Академии наук СССР. С. 50—52.

¹²⁵

Толстой Д. А. Академический университет в XVIII столетии… С. 20.

¹²⁶

Цит. по: Там же. С. 19. Примем.

¹²⁷

Пекарский П. П. История Императорской Академии наук… Т. 1. С. 342, 345—346; Шанский Д. Н. Историческая мысль // Очерки русской культуры XVIII века. М., 1988. Ч. 3: Наука. Общественная мысль. С. 130—131.

¹²⁸

Пекарский П. П. История Императорской Академии наук… Т. 1. С. 367.

¹²⁹

РГАДА, ф. 199, оп. 2, № 412, ч. 1, № 12, л. 1—3.

¹³⁰

Там же, № 5, л. 1—2 об.

¹³¹

Там же, on. 1, д. 150, ч. 6, N« 28; д. 347, № 9; д. 365, ч. 2, № 17; оп. 2, д. 509, № 7; д. 413, № 1. Ср.: Голицын Н. В. Портфели Миллера. М., 1899.

¹³²

58РГАДА, ф. 199, on. 1, д. 150, ч. 2, № 28: Известия о Новороссийской губ. и найденных в ней археологических древностях (о раскопках Литого кургана, на нем. яз.); д. 150, ч. 5, № 22: О числе жителей в г. Кафе при взятии ее русскими; д. 150, ч. 14, № 21: Известия о Корсуне; д. 348, № 3: Описание земель между Каспийским и Черным морем; № 4: Описание реки Кубани; оп. 2, д. 385, ч. 2, № 4: Высочайший печатный указ 1779 г. касательно поселения греков в Азовской губернии между реками Доном и Днепром, тут же записка с наименованиями новых греческих поселений.

¹³³

Миллер Г. Ф. О народах, издревле в России обитавших / С нем. на российский язык переведено Иваном Долинским. СПб., 1773 (2-е изд. СПб., 1788). См.: РГАДА, ф. 199, on. 1, д. 47: «Народы, живущие в России». Портфель включает материалы «О народах, в России обитавших», в том числе «по греческим и римским писателям» (№ 1); «Краткое объявление о народах, в Российской империи в древние времена обитавших», где упомянуты «чудские могилы и крепости» (№ 2); «Подробное описание о народах, в России в древние времена живших под именем: 1) скифов, 2) сарматов, 3) гиперборейцов, 4) готфов, 5) аланов, 6) роксоланов, 7) гуннов, 8) славян, 9) болгаров, 10) аваров, 11) хозаров, 12) варягов» (№ 3); «Погрешности в переводе о народах, издревле в России обитавших, вкравшиеся» (№ 4) и т. д.

¹³⁴

Первую точку зрения отстаивает А. Ю. Алексеев. См.: Алексеев А. Ю. Скифская хроника: (Скифы в VII— IV вв. до н. э.: Историко-археологический очерк). СПб., 1992. С. 52, 96. Традиционна вторая датировка: Артамонов М. И. Сокровища скифских курганов в собрании Государственного Эрмитажа. Прага; Ленинград, 1966. С. 18, 91; Ильинская В. Д., Тереножкин А. И. Скифия VII—IV вв. до н. э. Киев, 1983. С. 104; Мурзин В. Ю. Скифская архаика Северного Причерноморья. Киев, 1984. С. 19—20; Степи европейской части СССР в скифо-сарматское время // Археология СССР с древнейших времен до средневековья: В 20 т. М., 1989. С. 54.

¹³⁵

ПФА РАН, ф. 3, on. 1, д. 284, л. 167—169: «Дело о принятии АН для помещения в Кунсткамере доставленных чрез главного командира Новороссийской губ. генерал-поручика А. П. Мельгунова золотых и серебряных могильных вещей, найденных в помянутой губернии, с донесением Миллера и составленной им описью полученных Академией вещей».

¹³⁶

Тункина И. В. Первый исследователь скифских курганов: К биографии А. П. Мельгунова (1722—1788) // Очерки истории отечественной археологии. М., 1998. Вып. 2. С. 12—26.

¹³⁷

[Миллер Г. Ф.] Изъяснение о некоторых древностях, в могилах найденных // Ежемесячные сочинения и известия об ученых делах. 1764. Декабрь. С. 438—515. См. также: [Muller G. F.] Von den alten Graebem in Sibirien und Neurussland // St. Petersburg. Joum. 1779. Bd 8. Jul. S. 3—29.

¹³⁸

Материалы для местной истории / Публ. М. Муравьева // ЗООИД. 1867. Т. 6. С. 601—602; Спицын А. А. Мельгуновский курган // ЗРАО НС. 1901. Т. 12. Вып. 1—2. С. 270—272; Придик Е. М. Мельгуновский клад 1763 года // МАР. 1911. № 31. С. 1,3. Часть документов переиздана в статье: Тункина И. В. Первый исследователь скифских курганов. С. 12—26.

¹³⁹

ИР ЦНБ, V, 264, л. 103—103 об.

¹⁴⁰

Опыт о Библиотеке и Кабинете редкостей и истории натуральной Санкт-Петербургской Императорской Академии наук, изданный на французском языке Иоганном Бакмейстером, подбиблиотекарем Академии наук, а на российский язык переведенный Васильем Костыговым. СПб., 1779. С. 130.

¹⁴¹

РГАДА, ф. 199, оп. 150, д. 19, ч. 5, л. 1—1 об. Впервые опубл.: Спицын А. А. Мельгуновский курган. С. 270—272 (по копии, хранившейся в архиве Имп. Археологической комиссии).

¹⁴²

Материалы для местной истории… С. 601—602; Придик Е. М. Мельгуновский клад… С. 1.

¹⁴³

Радлов В. В. Сибирские древности. С. 107.

¹⁴⁴

[Миллер Г. Ф.) Изъяснение о некоторых древностях… С. 514—515.

¹⁴⁵

ПФА РАН, р. HI, on. 1, д. 150, л. 78.

¹⁴⁶

[Миллер Г. Ф.] Изъяснение о некоторых древностях… С. 503.

¹⁴⁷

Спицын А. А. Мельгуновский курган. С. 270; Придик Е. М. Мельгуновский клад… С. 3. Примеч. 6.

¹⁴⁸

ПФА РАН, ф. 21, оп. 3, д. 306/56, л. 1—1 об. Впервые опубл.: Тункина И. В. Первый исследователь скифских курганов. С. 23—24.

¹⁴⁹

Артамонов М. И. Сокровища скифских курганов… С. 18; Степи европейской части СССР… С. 54.

¹⁵⁰

Арциховский А. В. Археология: (Развитие археологии и этнографии до середины XIX в.) И Очерки истории исторической науки в СССР. М., 1955. С. 526.

¹⁵¹

О нем см.: Кулябко Е. С. Замечательные питомцы… С. 28—40; Степанов В. П. Барков (Борков) Иван Семенович // Словарь русских писателей XVI11 века. Л., 1988. Вып. 1 (А—И). С. 57—62.

¹⁵²

Лызлов А. И. Скифская история / Отв. ред. Е. II. Чистякова; подгот. текста, коммент, и аннотированный список имен А. П. Богданов. М., 1990 (Памятники исторической мысли). Здесь же см. статьи Е. П. Чистяковой «Археографическая справка» (С. 345—354), «Биография А. И. Лызлова» (С. 354—359), «Андрей Иванович Лызлов и его книга “Скифская история”» (С. 360—390) и исследование А. П. Богданова «Работа А. И. Лызлова над русскими и иностранными источниками» (С. 391—447). Один из списков «Скифской истории» в переводе на латинский язык, заверенный конференц-секретарем Академии паук И. А. Эйлером, см.: ПФА РАН, р. IV, on. 1, д. 216.

¹⁵³

Скифская история, содержащая в себе: о названии Скифии и границах ее, о народах скифских, о начале и умножении Золотой орды, и о царях, бывших тамо… от Андрея Лызлова прилежными труды сложена и написана лета 1692. СПб., 1776. Ч. 1.

¹⁵⁴

Лебедев Г. С. История отечественной археологии, 1700—1917 гг. С. 24.

¹⁵⁵

Цит. по: Алпатов М. А. Русская историческая мысль и Западная Европа. С. 36.

¹⁵⁶

О нем и его трудах см.: там же. С. 28—61 (с обширной библиографией); Клейн Л. С. Археологические источники. Л., 1978. С. 10—14.

¹⁵⁷

Schldzer A. L. von. Probe russischer Annalen. Bremen; Gottingen, 1768. S. 18, 168 sq., 179.

¹⁵⁸

Цит. по: Волк С. Н. Исторический источник в русской историографии XVIII в. // Проблемы истории докапиталистических обществ. 1934. № 7—8. С. 33—35. Ср. рукопись: РА ИИМК, ф. 2, оп. 2, д. 220, л. 77—78, 81.

¹⁵⁹

• ⁸5 D’Anville J. В. 1) Examen critique d’Herodote sur ce qu’il rapporte de la Scythie // Memoires de Litterature, teres des I’Academie Royale des inscriptions et belles-lettres. 1770. Vol. 35. P. 573—591; 2) Geographic ancienne abregee. 3 vols. Paris, 1768. Avec atlas de Г edition de 1738—1740. См. письмо д’Анвиля к президенту Имп. АН гр. К. Г. Разумовскому от 5 августа 1751 г. с замечаниями о картах Атласа России 1745 г., где говорится и об искажении на них побережья Северного Причерноморья и Приазовья из-за незнакомства геодезистов с периллами античных и средневековых авторов: «Это заставляет предполагать, что ни один знающий человек не принимал участия в работе над составлением вышеуказанных карт, в частности касающихся этой местности». Цит. по: Гнучева В. Ф. Географический департамент Академии наук XVIII в. М.; Л., 1946. С. 174.

¹⁶⁰

^Thunmann Н. Е./Типтапп Н. Е. Die Taurische Staathalterschaft oder die Krim // Biischings Erdbeschreibung. Hamburg, 1787. Th. 1. S. 1187—1247. Голланд, перевод: Beschryving van de Krim. Amsterdam, 1786. Франц, перевод: Description de la Crimee. Strasbourg, 1786. Рус. перевод: Тунманн [И. Э.]. Крымское ханство / Пер. с нем. изд. 1784 г. Н. Л. Эрнста и С. Л. Белявской. Примеч., предисл. и прилож. Н. Л. Эрнста. [Симферополь], 1936. Переизд.: Симферополь, 1991 (Библиотека редкой книги о Крыме).

¹⁶¹

Типтапп J. Е. 1) Untersuchungen fiber die alte Geschichte einiger nordischen Volker. Berlin, 1772; 2) Unter-suchungen fiber die Geschichte der ostlichen europaischen Volker. Leipzig, 1774.

¹⁶²

Цит. по: Белковец Л. П. Россия в немецкой исторической журналистике XVIII в.: Г. Ф. Миллер и А. Ф. Бю-шинг. Томск, 1988. С. 170—171. См. также: Справочный энциклопедический словарь / Изд. К. Крайя. СПб., 1848. Т. 10. С. 499—500.

¹⁶³

Voyages du Sr. Aubry de la Motraye en 1’Europe, Asie et Afrique. La Haye, 1727—1732. Cm.: Vol. 2. 1727.

¹⁶⁴

Peyssonnel Cl. Ch. de 1) Observations historiques et geographiques sur les peuples barbares, qui ont habite les bords du Danube et du Pont Euxine. Avec cartes et figures tailledouce. Paris, 1765. 364 p.; 2) Traite sur le commerce de la Mer Noire. Paris, 1787. 2 vol.

¹⁶⁵

Вены в Белград и Новую Килию, також в земли буджатских и нагайских татар и во весь Крым, с возвратом через Константинополь, Смирну и Триест в Австрию. В 1768, 1769 и 1770 гг. с приобщением описания достопамятностей Крымских. СПб., 1783.

¹⁶⁶

Топ F. de. Memoires sur les Turques et les Tartares. Amsterdam, 1784. Книга переведена на немецкий (1788), английский (1785), датский (1786), голландский (1787), итальянский (1787) и польский (1789—1791) языки, см. также: Lettre а М. le marquis de N. … contenant quelques observations relatives aux memoires de M. le baron de Tott. Amsterdam, 1785.

¹⁶⁷

Craven E. B. Voyage de Milady Craven a Constantinople par la Crimee. Paris, 1789; рус. перевод: Кравэн Э. Путешествие в Крым и в Константинополь в 1786 году миледи Кравен, в котором она описывает часть Франции, Италии, Германии, Польши, России, Турции, бытность свою в Санкт-Петербурге и Москве, описывает те народы, которых она видела, делает историческое и географическое описание Крыма / Пер. с франц, и предисл [Д. Рунича]. М., 1795. Другой русский перевод части этого сочинения, оставшийся неизданным, был подготовлен ТУАК-ТОАИЭ в начале 1920-х гг. (рукопись см.: КРКМ, КП-24591, Д-9523, л. 130 и след.). О пребывании Э. Кравен в Крыму см. также: Письма правителя Таврической области Василия Васильевича Коховского правителю канцелярии В. С. Попову, для доклада его светлости князю Григорию Александровичу Потемкину-Таврическому // ЗООИД. 1877. Т. 10. С. 252—253.

¹⁶⁸

См., например: «Краткое описание о древних жителях полуострова Тавриды, об образе их жизни и правления, также об основании городов и о воспоследовавших там до наших времен переменах» (ЦГААРК, ф. 535, on. 1, д. 2021, 10 л.), «Сокращенное историческое известие о Тавриде, выбранное из достоверных писателей по XIV век» (там же, д. 2020), «Перечень исторических известий о Крыме (из сочинения профессора Тунманна)» (там же, д. 2027, 8 л.), «Древние именования Крымского полуострова и знатных в оном городов» (ИР ЦНБ, V, 852, л. 1—2 — из Решетиловского архива походной канцелярии кн. Г. А. Потемкина), «Историческое описание Таврической области от древнейших до нынешних времен. Ч. 1» (ОР РНБ, ф. 885, № 368, 197 л.). Известный в первой трети XIX в. историк и археограф А. Ф. Малиновский (1762—1840) написал два труда, оставшиеся неопубликованными — историческое и дипломатическое сочинение «О Крыме» (1794; см.: Долгова С. Р. Малиновский Алексей Федорович // Словарь русских писателей XVIII века. СПб., 1999. Вып. 2: К—П. С. 269) и «Краткое начертание древней истории Херсониса Таврического» (М., 1818, рукописная книга in folio, 62 с., которая до революции хранилась в Царскосельской библиотеке, как значится в дореволюционной описи фонда «Коллекция документов Рукописного отделения Библиотеки Зимнего дворца в Санкт-Петербурге», однако ныне указанное дело в ГАРФ отсутствует. См. опись: ГАРФ, ф. 728, on. 1, кн. 2, № 1067).

¹⁶⁹

Дубровин Н. Ф. Присоединение Крыма к России. СПб., 1885. Т. 1. С.760—761.

¹⁷⁰

% ЦГААРК, ф. 535, on. 1, д. 2020.

¹⁷¹

Скальковский А. А. Хронологическое обозрение истории Новороссийского края. Одесса, 1836. Ч. 1: 1730— 1796 гг. С. 156.

¹⁷²

АВ СПбФ ИВ, ф. 52, on. 1, д. 11, л. 1 об.

¹⁷³

ИР ЦНБ, V, 350, л. 272. Опубл.: Материалы для местной истории / Публ. М. Муравьева // ЗООИД. 1867. Т. 6. С. 602.

¹⁷⁴

См. о нем: Петров А. Нарушевич Адам Станислав Георгиевич // РБС. 1914. Т.: Нааке-Накенский—Николай Николаевич Старший. С. 72—74.

¹⁷⁵

Naruszewicz A. Tauryka czyli Wiadomosci starozytne i poznieysze о stanie i mieszkancach Krymu do naszych czasow. Warszawa, 1787. Рус. перевод: Нарушевич А. Таврикия, или известия древнейшие и новейшие о состоянии Крыма и его жителях до наших времен / Пер. с польского. Киев, 1788.

¹⁷⁶

См. о нем: Шерпинский О. С. Краткое начертание деятельной и трудовой жизни его высокопреосвященства митрополита Римских церквей в России // ОЗ. 1826. Ч. 28. Кн. 80. С. 372—402; Храневич К. Сестренцевич-Богуш Станислав // РБС. 1904. Т.: Сабанеев—Смыслов. С. 388—392; Екатерина II и Г. А. Потемкин: Личная переписка, 1769—1791 / Изд. подгот. В. С. Лопатин. М., 1997. С. 183, 748 (Литературные памятники).

¹⁷⁷

Siestrencewicz de Bohusz S. Histoire du Royaume de la Chersonese Tauruque. Histoire de la Tauride : 2 vol. Brunswick, 1800 (2nd ed. revue. SPb., 1824). Рус. перевод: История царства Херсонеса Таврийского, сочиненная Станиславом Сестренцевичем Богушем: В 2 т. / Пер. с франц. СПб., 1806 (другое заглавие: История о Таврии; с посвя-

¹⁷⁸

щением имп. Александру 1). Первый том снабжен картой расселения племен «Скифия по Геродоту» и таблицей «Хронология народов, Тавриею владевших», второй том — сводной картой «Таврия на основе трех карт действительного статского советника Таблица для истории Тавриды г-на Ст. Сестренцевича».

¹⁷⁹

Сестренцевич-Богуш Ст. История о Таврии. СПб., 1806. Т. 1. С. 43.

¹⁸⁰

См.: Тункина И. В. Вклад поляков в становление классической археологии в России (конец XVIII—первая треть XIX в.) И Восточная Европа: Прошлое и современность : Матер, науч. конф. (7 апреля 1999 г.). СПб., 1999. С. 23—28; на польск. яз: Dorobek Polakow w zalozeniu archeologii klasycznej w Rosji (koniec XVIII w.—pierwsza trzecia czfsd XIX w.) // Ibid. S. 61—66.

¹⁸¹

^Муравьев-Апостол И. M. Путешествие по Тавриде в 1820 годе. СПб., 1823. С. IX.

¹⁸²

■07 Письмо от преосвященного Станислава Сестренцевича (ныне митрополита римских церквей в России), архиепископа Могилевского, к преосвященному Евгению, архиепискому Булгарскому, и ответ сего святителя о том, что древние сарматы говорили языком славенским / Пер. с итал.; сообщ. А. И. Мусиным-Пушкиным // BE. 1805. Ч. 21. № 9. С. 1—22; Siestrencewicz de Bohusz S. Recherches historiques sur 1’origine des Sarmates, des Esclavons et des Slaves : 2 vol. SPb., 1812 (2nd cd. revue. SPb., 1824).

¹⁸³

Формозов А. А. Археология в Академии наук И СА. 1974. № 2. С. 3—5.

¹⁸⁴

Шебунин А. Н. Русское Черноморье 70-х—80-х гг. XVIII в. и Академия наук : (Труды И. А. Гильденштедта и В. Ф. Зуева) И Архив истории науки и техники. 1936. Вып. 8. С. 84.

¹⁸⁵

1 ю Гнучева В. Ф. Материалы для истории экспедиций Академии наук в XVIII и XIX веках: Хронологическое обозрение и описания архивных материалов. М.; Л., 1940. С. 104 (Тр. Архива АН СССР. Т. 4); Летопись Российской Академии наук. Т. 1. С. 612, 618, 622, 624. Архивные материалы см.: ПФА РАН, ф. 3, оп. 33. См. о нем: Копеле-вич Ю. X. Иоганн Антон Гильденштедт. М., 1997.

¹⁸⁶

ш Гнучева В. Ф. Материалы для истории экспедиций… С. 135—137.

¹⁸⁷

Шебунин А. Н. Русское Черноморье… С. 88.

¹⁸⁸

ЧУ Шебунин А. Н. Русское Черноморье… С. 90; Райков Б. Е. Академик Василий Зуев, его жизнь и труды. М.; Л„ 1955. С. 91. См. также: Степанов В. П. Зуев Василий Федорович И Словарь русских писателей XVIII века. Л., 1988. Вып. 1: А—И. С. 343—345.

¹⁸⁹

114ПФА РАН, ф. 21, on. 1, д. 85, № 4, 38 л. Копии инструкций и наставлений, данных В. Ф. Зуеву к путешествию по югу России 1781 г., от Академии наук, Вольного экономического общества, группы ученых, Коммерц-коллегии, Медицинской коллегии и Академической комиссии. См.: Райков Б. Е. Академик Василий Зуев… С. 99.

¹⁹⁰

Райков Б. Е. Академик Василий Зуев… С. 91; Шебунин А. Н. Русское Черноморье… С. 91.

¹⁹¹

Путешественные записки Василия Зуева от С.-Петербурга до Херсона в 1781 и 1782 году. СПб., 1787. С. 7. Архивные материалы см.: ПФА РАН, ф. 3, оп. 37.

¹⁹²

Путешественные записки Василия Зуева… С. 43—44, 46—48, 154, 168, 174—175, 199, 213, 241.

¹⁹³

• ¹18 Там же. С. 246.

¹⁹⁴

¹ ‘9 Там же. С. 246, 261, 264—268.

¹⁹⁵

¹²0Там же. С. 246; Райков Б. Е. Академик Василий Зуев… С. 136—138.

¹⁹⁶

Шебунин А. Н. Русское Черноморье… С. 103; Райков Б. Е. Академик Василий Зуев… С. 161.

¹⁹⁷

Выписка из путешественных записок Василия Зуева, касающихся до полуострова Крыма// Месяцеслов исторический и географический на 1783 год. СПб., [1782]. С. 122—170.

¹⁹⁸

¹²⁵ Zuev V. Reflexion sur le Territoire Taurique et ses environs // Nova Acta. 1788. T. 3. P. 76—80.

¹⁹⁹

Райков Б. E. Академик Василий Зуев… С. 306.

²⁰⁰

Подробнее см.: Краткое описание жизни и службы тайного советника, сенатора и разных орденов кавалера Карла Ивановича Таблица / [Публ. и примеч. Н. И. Гнедича]. СПб., 1821 (автобиография). Отд. оттиск из жури.: Сын Отечества. 1821. Ч. 73. № 43. С. 97—112; № 44. С. 145—165; Евгений, митр. [Болховитинов Е. А.] Словарь

²⁰¹

русских светских писателей, соотечественников и чужестранцев, писавших в России. М., 1845. Т. 1. С. 101—105; Таблиц Карл Иванович // РБС. 1914. Т.: Гааг—Гербель. С. 10—14.

С калька вс кий А. А. Хронологическое обозрение истории Новороссийского края. Одесса, 1836. Ч. 1: 1730— 1796 гг. С. 182.

²⁰²

В РГВИА хранится составленная Габлицем схематичная карта Таманского полуострова 1787 г. с его объяснительными примечаниями на французском языке об извержении грязевого вулкана Куку-Оба близ ст. Тамань 27 февраля 1791 г. (ВУА, № 22881, л. 1—2).

²⁰³

[Таблиц К. И.] Физическое описание Таврической области по ее местоположению и по всем трем царствам природы. СПб., 1785. 199 с. (рукописный экземпляр этой работы, правда, без подписи, обнаружен Е. И. Дружининой в РГВИА: ВУА, № 19063). Переводы на западноевропейские языки см.: Hablizl (sic!) I Hablitz Ch. 1) Description physique de la contree de la Tauride, relativement aux trois regnes de la nature : Traduite du russe et enrichie de notes. La Haye, 1788 (перевод на французский выполнен русским послом в Голландии кн. Д. А. Голицыным; 2 ed. Paris, 1802); 2) The Natural History of East Tartary, Traced Through the Three Kingsdoms of Nature. London, 1789; 3) Phy-sikalische Beschreibung des Taurischen Statthalterschaft, nach ihrer Lage und alien drei Naturreichen. Hannover; Os-nabriick, 1789 (перевод на немецкий под ред. П. С. Палласа; посвящение барону Б. И. Фитингофу).

²⁰⁴

Краткое описание жизни… С. 24.

²⁰⁵

130Цит. по: Письма правителя Таврической области Василия Васильевича Коховского правителю канцелярии В. С. Попову, для доклада его светлости князю Григорию Александровичу Потемкину-Таврическому // ЗООИД. 1877. Т. 10. С. 265—266.

²⁰⁶

Краткое описание жизни… С. 26.

²⁰⁷

[Храповицкий А. В.] Журнал высочайшего путешествия ее величества государыни императрицы Екатерины II, самодержицы всероссийской, в полуденные страны России, в 1787 году. М., 1787. С. 85.

²⁰⁸

[Болховитинов] Е. О следах древнего греческого города Херсона, доныне видимых в Крыму // ОЗ. 1822. Ч. 9. № 22. С. 156. 12 сентября 1842 г. секретарь Одесского общества истории и древностей Н. Н. Мурзакевич спрашивал П. И. Кёппена: «Где-то я читал или слышал, что записки исторические и археологические о Крыме, соч. Таблица, будто бы хранятся у кого-то в Санкт-Петербурге. Не осведомлены ли Вы о сем крайне для нас занимательном труде. Если бы можно было его приобресть обществу, то, может быть, оно извлекло бы что-нибудь в „Записки”» (ПФА РАН, ф. 30, оп. 3, д. 185, л. 3 об.).

²⁰⁹

[Болховитинов] Е. О следах древнего греческого города Херсона… // Тр. и зап. МОИДР. 1828. Т. 4. Кн. 1. С. 102—115.

²¹⁰

^[Габлиц К. И.] Географические известия, служащие к объяснению прежнего состояния нынешней Таврической губернии, собранные из разных древних и средних времен писателей. СПб., 1803. 54 с., 3 карт.

²¹¹

Подробнее о нем см.: Wendland F. Peter Simon Pallas (1741—1811): Materialien einer Biographic. Berlin; New York, 1992. Teil 1—2 (Veroffentlichungen der Historischen Komission zu Berlin. Bd 80/11); Осипов В. И. П. С. Паллас в России // Немцы в России: Люди и судьбы. СПб., 1998. С. 137—144; Сытин А. К. Петр Симон Паллас — ботаник. М., 1997. 338 с. (на сегодняшний день лучшая работа о Палласе на русском языке, к сожалению, малодоступна, так как издана тиражом всего 300 экз.).

²¹²

Мыц В. Л. Укрепления Таврики X—XV вв. Киев, 1991. С. 137.

²¹³

Сытин А. К. Петр Симон Паллас — ботаник. С. 174.

²¹⁴

Подробнее см.: Сытин А. К. Академик Петр Симон Паллас и Екатерина Великая И Екатерина Великая: Эпоха в российской истории : Тез. докл. Междунар. науч. конф. СПб., 1996. С. 319.

²¹⁵

^Гнучева В. Ф. Материалы для истории экспедиций… С. 126; Муравьев В. Дорогами российских провинций. М„ 1977. С. 16.

²¹⁶

Маркевич А. И. Академик П. С. Паллас: Его жизнь, пребывание в Крыму и ученые труды И ИТУАК. 1912. № 47. С. 168.

²¹⁷

^-Кёппен Ф. П. Ученые труды П. С. Палласа. СПб., 1895. С. 14; Муравьев В. Дорогами российских провинций. С. 89—90.

²¹⁸

¹⁴⁵ Pallas Р. S. (Паллас П. С.) 1) Tableau physique et topographique de la Tauride // Nova Acta. 1795. T. 10. P. 257—320 (рус. перевод ученика П. С. Палласа И. С. Рижского: Краткое физическое и топографическое описание Таврической области. СПб., 1795); 2) Bemerkungen auf einer Reise in die siidlichen Statthalterschaften des Russischen Reichs in den Jahren 1793 und 1794. Leipzig, 1799—1801. Bd 1—2; 3) Разные замечания касательно до острова Тамана // ЗООИД. 1877. Т. 10. С. 230—234.

²¹⁹

Гнучева В. Ф. Материалы для истории экспедиций… С. 126.

²²⁰

ПФА РАН, ф. 3, оп. 32, д. 20, 341 л. Писарский беловик на синей бумаге; включает объяснения всех рисунков на таблицах и виньетках.

²²¹

Паллас П. С. 1) Путешествие по Крыму академика П. С. Палласа в 1793 и 1794 гг. // ЗООИД. 1881. Т. 12. Отд. 1. С. 62—208; 2) Поездка во внутренность Крыма, вдоль Керченского полуострова и на остров Тамань И ЗООИД. 1883. Т. 13. Отд. 1. С. 35—92.

²²²

научного комментария и тщательной редактуры, ошибках в латинских названиях, именном указателе и пр. Тем не менее здесь и далее при цитировании второго тома труда Палласа я привожу ссылки как на немецкий оригинал, так и на русский перевод А. Л. Бертье-Делагарда, изданный в 1999 г., как самый доступный для современного читателя.

²²³

См.: Черепанова Е. Н. Архив А. Л. Бертье-Делагарда (1842—1920) в Крымском областном краеведческом музее // Археологические исследования средневекового Крыма. Киев, 1968. С. 205—212. По иронии судьбы, дача дяди А. Л. Бертье-Делагарда находилась в деревне Шулю по соседству с бывшим когда-то домом Палласа (РО ИРЛИ, ф. 603, д. 68, л. 1 — 1 об.: письмо А. Л. Бертье-Делагарда Н. Н. Мурзакевичу от 22 ноября 1879 г., из Севастополя).

²²⁴

Сытин А. К. Петр Симон Паллас — ботаник. С. 229.

²²⁵

^Гнучева В. Ф. Материалы для истории экспедиций… С. 127; Кёппен П. Биберштейн Ф. К. // Энциклопедический лексикон [Плюшара]. СПб., 1836. Т. 5. С. 480—481; Биберштейн Федор Кондратьевич // РБС. 1908. Т.: Бетанкур—Бякстер. С. 13—14; Сытин А. К. Иконографические материалы Ф. А. Маршалла фон Биберштейна в

²²⁶

Санкт-Петербургском филиале Архива Российской Академии наук // Ботанический журнал. 1996. Т. 81, № 12. С. 62—75. Личные фонды ученого хранятся в ПФА РАН (ф. 65) и ОР РНБ (ф. 470).

²²⁷

Рукописи см.: ПФА РАН, ф. 65, on. 1, д. 47 (черновой автограф). Беловик статьи см.: ПФА РАН, р. I, оп. НО, д. 9, л. 1—14 (выцветающий автограф), л. 15 (иллюминованная карта Таманского полуострова с обозначением локализации античных пунктов и курганных цепочек). Однотонный черновик той же карты см.: ПФА РАН, ф. 65, on. 1, д. 48, л. 57 об.—58. На керченской стороне пролива обозначены Павловская батарея, Еникале (по догадке Биберштейна — Herculeus?) и Parthenion на крайней северо-восточной точке побережья, в том месте, где позднее его локализовал Дюбрюкс, см. гл. 3.2, 15.

²²⁸

О древних греческих надгробных камнях, встречающихся около Таврического пролива // Месяцеслов исторический и географический на 1797 год. СПб., 1797. С. 35—50. Рукопись см.: ПФА РАН, ф. 65, on. 1, д. 43 (черновик рус. перевода с авторской правкой); д. 44 (черновики статьи в двух редакциях на франц, яз.).

²²⁹

Протоколы заседаний Конференции… СПб., 1911. Т. 4. С. 495, 497; Летопись Российской Академии наук. Т. 1. С. 841.

²³⁰

См.: Евгений, митр. [Болховитинов Е. Д.] Словарь русских светских писателей, соотечественников и чужестранцев… Т. 1. С. 155—156.

²³¹

Guthrie М. Dissertations sur les antiquites de Russie. SPb., 1795. Книга, посвященная императрице Екатерине II, освещает этно!рафические подробности быта русского народа, а именно «древнее баснословие, обряды языческие, празднества, игры, вещуны, старинную музыку, музыкальные инструменты, обыкновения, одежды, сельские забавы и пр.».

²³²

Guthrie М. A Tour, Performed in the Years 1795—1796, through the Taurida. London, 1802. В начале 1920-х гг., по предложению А. И. Маркевича, для предпринятой ТУАК—ТОИАЭ серии «Классики краеведения в русских переводах» был выполнен частичный перевод (автор неизвестен) глав о Крыме, оставшийся неопубликованным, рукопись которого хранится в фонде ТОИАЭ (д. 11; КРКМ, КП-24591, Д-9523, л. 1—129), правда, с неправильной архивной атрибуцией — как перевод с французского «Путешествия в Константинополь через Крым» 1786 г. миледи Кравен, помещенный в том же деле далее (КРКМ, КП-24591, Д-9523, л. 130 и след.).

²³³

Guthrie М. A Tour… Р. 309—446.

²³⁴

Ibid. Р. 309—327.

²³⁵

См. о нем: Венгеров С. А. Критико-биографический словарь русских писателей и ученых (от начала русской образованности до наших дней). СПб., 1895. Т. 4. Отд. 2. С. 29; ПФА РАН, ф. 3, оп. 8, д. 112, л. 119; ф. 1, оп. 3, д. 75, л. 78—80, 132; д. 76, л. 79; ф. 2, оп. 1—1805, д. 1, л. 19; РГАВМФ, ф. 215, on. 1, д. 523, л. 1—5 об.: «Список коллекции медалей римских императоров, кесарей, тиранов и императриц от Помпея до Константина Великого Государственному Адмиралтейскому Департаменту усердное приношение от надворного советника Л. Вакселя».

²³⁶

 

²³⁷

Вексель Л. Изображения разных памятников древности, найденных на берегах Черного моря, принадлежащих Российской империи, снятые с подлинников в 1797 и 1798 годах. СПб., 1801. Дополненный автором перевод этого труда и дополнение к нему изданы как билингва (параллельный текст на франц, и нем. яз.): Recueil de quelques antiquites trouvees sur les bords de la Mer Noire appartenans a I’Empire de Russie, dessinees d’apres les originaux en 1797 et 1798 par L. de Waxel / Sammlung einiger Alterthiimer, an den Kiisten des schwarzen Meeres, innerhalb den Granzen des Russichen Reichs entdeckt, in den Jahren 1797 und 1798 nach den Originalen gezeichnet von L. von Waxel. Berlin, 1803 (№ 1—42, памятники Ольвии и ее хоры, Херсонеса, Пантикапея, Овидиополя, Тамани, Судака. Феодосии, Инкермана, Балаклавы, Новороссийска и др.); Suite du recueil de quelques antiquites trouvees sur les bords de la Mer Noire appartenans a I’Empire de Russie, comprenant des decouvertes faites depuis 1’annee 1798 par L. de Waxel I Fortsetzung der Sammlung einiger Alterthiimer, an den Kiisten des schwarzen Meeres, innerhalb den Granzen des Russichen Reichs im Jahre 1798 entdeckt von L. von Waxel. Berlin, [1805] (№ 43—66: памятники петербургской коллекции П. К. Сухтелена из Ольвии, Херсонеса, Пантикапея, главным образом монеты и мраморы). В библиотеке профессора Клауса Парласка, хранящейся в университете Трира (ФРГ), имеется конволют из трудов Л. В акселя, включающий издания 1803 и 1805 гг., с дарственной надписью автора Эдинбургскому обществу антиквариев от 19 ноября 1807 г., в Лондоне.

²³⁸

См. о нем: Петров А. Потоцкий, граф Иван Осипович // РБС. 1905. Т.: Плавильщиков—Примо. С. 692— 697; Потоцкий И. О. 1) Рукопись, найденная в Сарагосе / Изд. подгот. И. Ф. Бэлза. М., 1968. С. 571—595 (Литературные памятники); 2) Путешествие в Турцию и Египет, совершенное в 1784 году / Пер. с франц. И. И. Кузнецовой; вступ. ст., примеч. М. С. Мейера // Восток—Запад: Исследования, переводы, публикации. М., 1985. Вып. 2. С. 35—44.

²³⁹

wipotocki J. Au Caucase et en Chine: Une traversee de 1’Asie par 1’auteur du Manuscrit trouve a Saragosse 1797—1806. Paris, 1991.

²⁴⁰

М3 Потоцкий И. О. Записка о новом перипле Понта Евксинского, равно как и о древнейшей истории народов Тавриды, Кавказа и Скифии // Археолого-нумизматический сборник…, изданный Г. Спасским. М., 1850. С. 58, 71.

²⁴¹

164Петров А. Потоцкий, граф Иван Осипович. С. 694.

²⁴²

Potocki J. 1) Memoire sur un Nouveau Peryple du Pont Euxin, ainsi que sur la plus ancienne histoire des peuples du Tavrees, du Caucase et de la Scythie. Vienne, 1796 (сведения о древней географии Понта по данным редких рукописных и изданных географических памятников из библиотек Европы). См. рус. перевод: Потоцкий И. О. Записка о новом перипле Понта Евксинского… С. 39—97; 2) Fragment historiques et geographiques sur la Scythie, la Sarmatie et les Slaves. Brunswick, 1796 (свод сведений о скифах, сарматах и славянах в античной и средневековой нарративной традиции); 3) Histoire primitive des peuples de la Russie, avec une exposition complete de toutes les notions, locales, nationales et traditionnelles, necessaires a 1’inteligence du quatrieme livre d’Herodote. SPb., 55

²⁴³

АГЭ, ф. 1, on. 1-1831, д. 19, л. 93 об.

²⁴⁴

Нелестная характеристика П. И. Сумарокова приведена в воспоминаниях известного мемуариста Ф. Ф. Ви-геля. См.: Вигелъ Ф. Ф. Записки. М., 1891. Ч. 1. С. 132— 133.

²⁴⁵

Сумароков П. И. 1) Путешествие по всему Крыму и Бессарабии в 1799 году. С историческим и топографическим описанием всех тех мест. М., 1800. Переиздано без иллюстраций в кн.: Ландшафт моих воспоминаний : Страницы прозы русского сентиментализма. М., 1990. С. 290—391. Немецкий и шведский переводы: Soumarokoff Р. Reise durch die Krimm und Bessarabien im Jahre 1799 / Aus d. Russ, von Johann Richter. Leipzig, 1802. 230 S.; Rese genom Krimm och Bessarabien ofwersattniug af P. O. Gravander. Stokhohn, 1805. 118 S. 2) Досуги крымского судьи, или второе путешествие в Тавриду. СПб., 1803—1805. Ч. 1—2. В том же 1799 г. архитектуру, местоположение и достопримечательности Николаева, Одессы, Херсона, Симферополя, Бахчисарая, Керчи, Екатеринодара охарактеризовал писатель и журналист Владимир Васильевич Измайлов (1773—1830), опубликовавший свои впечатления о путешествии в форме писем. См.: Измайлов В. В. Путешествие в полуденную Россию. 3-е изд., новое, вновь обработ. авт. М., 1805. Ч. 1—4.

²⁴⁶

Clarke Е. D. Travels in Various Countries of Europe, Asia and Africa. Pt. 1: Russia, Tahtary and Turkey. 4 ed. London, 1816. Vol. 1. P. 174—177.

²⁴⁷

™ Сытин А. К. Петр Симон Паллас — ботаник. С. 211.

²⁴⁸

Леонтьев П. М. Обзор исследований о классических древностях северного берега Черного моря // Пропилеи. М., 1851. Кн. 1. Отд. 2. С. 71—72.

²⁴⁹

Clarke Е. D. Greek Marbles Brought From the Shores of the Euxine, Archipelago, etc. Cambridge, 1809.

²⁵⁰

Clarke E. D. 1) Travels in Various Countries of Europe, Asia and Africa : 6 vols. Cambridge, 1810—1823; 2 ed. 1811; 3 ed. 1814; 4 ed. 8 vols. 1816—1824 (из этих томов к России относятся первые два: Pt. 1 : Russia, Tahtary and Turkey. 4 ed. London, 1816. Vol. 1—2; переиздано: London, 1839; франц, перевод: Voyages en Russie, en Tartarie et en Turquie / Traduits de 1’anglais: 2 vols. Paris, 1812; 2 ed. 3 vols. 1813; нем. перевод: Reise durch Russland und die Tartarei in den Jahren 1800—1801. Weimar, 1817; голланд. перевод: Reis door Russland en Tartarye, gedaan in de Jaren 1800—1801 : 2 vols. Haarlem, 1819—1820); 2) Travels Through Denmark, Sweden, Lapland, Norwey, Finland and Russia. London, 1823. В настоящей работе ссылки приводятся как по четвертому английскому изданию, так и по первому французскому.

В начале 1920-х гг. по предложению А. И. Маркевича для предпринятой ТУАК—ТОИАЭ серии «Классики краеведения в русских переводах» проф. А. А. Брандт перевел с французского издания (1812) путешествия Кларка несколько глав о Тамани и Крыме, оставшиеся неопубликованными (КРКМ, КП-23140, Д-8840). По тому же изданию недавно опубликован перевод, выполненный Н. Иванкевич и Н. Бусаревой, главы 18 второго тома о древностях Керчи: Археология и история Боспора. Керчь, 1999. Т. 3. С. 11—38.

²⁵¹

ПФА РАН, ф. 110, оп. 2, д. 31, л. 7 об.

²⁵²

• 75 Головачев В. Ф. История Севастополя, как русского порта. СПб., 1872. С. 77—78, 84.

²⁵³

ПСЗ. 1830. Т. 25: 1798 г. № 18373. С. 64—65. Справедливости ради, следует упомянуть, что при Павле I был составлен атлас из 34 листов, содержащий «Планы и фасады бывшего Ханского дворца в Бахчисарае с разными строениями в Крыму 1798 года архитектора Гасти». О нем упомянуто в письме Н. Н. Мурзакевича к И. И. Курису от 17 сентября 1883 г., где сказано, что атлас был вручен вице-президентом ООИД художнику И. К. Айвазовскому в Феодосии. Используя атлас, Айвазовский написал маленькую картинку для Одесского музея, но атласа в Одессу не вернул (ОРИР ОГНБ, ф. 38, карт. 1, ед. хр. 526, л. 7).

²⁵⁴

Скальковский А. А. Хронологическое обозрение истории Новороссийского края. Одесса, 1838. Т. 2: 1796— 1823. С. 17. Примеч.

²⁵⁵

Pallas Р. S. Bemerkungen… S. 241, 306—307.

²⁵⁶

Формозов А. А. 1) Легенда о гробнице Овидия в русской литературе И ВДИ. 1979. № 4. С. 128; 2) Страницы истории русской археологии. С. 106—107.

²⁵⁷

™ Guthrie М. A Tour… Р. 16—23, 417—446.

²⁵⁸

Латышев В. В. Два барельефа с надписями из села Знаменского-Губайлова И Отчет Имп. Российского Исторического музея за 1907 г. М., 1908. С. 81—90 (рукопись см.: ПФА РАН, ф. НО, on. 1, д. 13). См. также: Ногтева М. В. Василий Михайлович Долгоруков-Крымский и Москва И Москва—Крым: Историко-публицистический альманах. М., 2000. Вып. 1. С. 200—207.

²⁵⁹

ОР РГБ, Пог. /IV, карт. 8, № 6, л. 1. В «Сборнике греческих надписей христианских времен из Южной России» В. В. Латышева (СПб., 1896) в разделе «Феодосия» сведения о ней отсутствуют.

²⁶⁰

музея Имп. Одесского общества истории и древностей. 5-е изд., доп. Одесса, 1876. С. 17. № 20). Генуэзские памятники (включая надпись 1352 г.) из Кафы, хранившиеся в 20 верстах от Волоколамска в усадьбе Ярополец графа Чернышева-Безобразова, в 1917 г. издал Ф. И. Шмит (Шмит Ф. И. Три генуэзских рельефа из Кафы (Феодосии) // ИАК. 1917. Вып. 63. С. 22—30). Эти памятники были обнаружены будущими академиками Я. И. Смирновым и М. И. Ростовцевым, осмотревшими усадьбу летом 1915 г. «Фотограммы» и краткое описание памятников были доставлены ими в Имп. Археологическую комиссию, а В. В. Латышев передал их для публикации Ф. И. Шмиту. См. также корпус латинских надписей генуэзских колоний в Крыму: Skrzinska Е. Inscriptions latines des colonies genoises en Crimee (Theodosie, Soudak, Balaklava) // Atti della Societa Ligure di storia patria. Genova, 1928. Vol. 56. 140 p.

²⁶¹

OP РГБ, ф. 203, on. 1, д. 10, л. 35—36 об. (на л. 35—35 об.: «Реэстр отправленным в Таганрог мраморным камням», с указанием количества и веса).

²⁶²

Дневник А. В. Храповицкого, 1782—1793 гг.: По подлинной его рукописи, с био!рафическою статьею и объяснительным указателем Николая Барсукова. СПб., 1874. С. 408.

²⁶³

Pallas Р. S. Bemerkungen… S. 74, 280.

²⁶⁴

Дружинина Е. И. Северное Причерноморье в 1775—1800 гг. М., 1959. С. 116.

²⁶⁵

См.: Маркова О. П. О происхождении так называемого Греческого проекта: 80-е годы XVIII в. // История СССР. 1958. № 4. С. 59—78; Возгрин В. Е. Исторические судьбы крымских татар. М., 1992. С. 291—295.

²⁶⁶

Екатерина II и Г. А. Потемкин: Личная переписка… С. 189.

²⁶⁷

Скальковский А. А. Хронологическое обозрение истории Новороссийского края. Ч. 1. С. 186.

²⁶⁸

О его исторических изысканиях см.: Козлов В. П. Кружок А. И. Мусина-Пушкина и «Слово о полку Иго-реве». М., 1988.

²⁶⁹

№2. Мусин-Пушкин А. И. Историческое исследование о местоположении древнего Российского Тмутараканского княжения. СПб., 1794.

²⁷⁰

Сборник Гавриила, архиепископа Екатеринославского, Херсонского и Таврического // ЗООИД. 1868. Т. 7. С. 313 (рукопись поднесена Н. Н. Мурзакевичем Одесскому обществу истории и древностей, ныне хранится в ИР ЦНБ, V, 449—461).

²⁷¹

Сытин А. К. Петр Симон Паллас — ботаник. С. 5.

²⁷²

№ Гнучева В. Ф. Материалы для истории экспедиций… С. 2.

²⁷³

Маркевич А. И. Императрица Екатерина II и Крым: (К столетию со дня кончины Екатерины Великой) И ИТУАК. 1897. № 27. С. 35. Ср.: Юргевич В. И. Об археологии в царствование императрицы Екатерины II // ЗООИД. 1897. Т. 20. Разд. 5 (Протоколы). С. 23—29.

²⁷⁴

Подробнее см.: Санкт-Петербург и античность. СПб., 1993; Неверов О. Я. Античные коллекции в русских коллекциях пушкинской эпохи // Пушкин и классические древности. СПб., 1999. С. 8—9.

²⁷⁵

В разряд входили французский филолог и историк Жан Франсуа Вовилье (Vauvilliers Jean-Francois, 1737— 1801), бежавший из революционной Франции и назначенный царем 7 апреля 1798 г. ординарным академиком по филологии, истории и древностям, а также историк, библиотекарь Академии, вопреки уставу введенный в Академию наук по приказу директора камер-юнкера П. П. Бакунина адъюнктом по истории с 29 января 1795 г. (до марта 1800 г.), впоследствии почетный член Иван Фомич {Иоганн Генрих) Буссе (Busse Johann Heinrich, 1763—1835). См.: История Академии наук СССР. М.; Я., 1958. Т. 1. С. 325—326. Оба ученых не оставили заметного следа в истории Академии наук — какие-либо их работы не упомянуты в известной академической библиографии, составленной В. П. Шемиотом: Tableau general methodique et alphabetique des matieres contenues dans les publications de Г Academic imperiale des Sciences de St.-Petersbourg depuis sa fondation. SPb., 1872. Pt. 1: Publications en langues etrangeres.

²⁷⁶

Уставы Академии наук СССР. М., 1974. С. 63, 72, 75.

²⁷⁷

Там же. С. 187. Примеч. 38.

²⁷⁸

Его исследования изданы посмертно под редакцией акад. А. А. Куника: Krug Ph. Forschungen in der alteren Geschichte Russlands. SPb., 1848. Bd 1—2. См. о нем: РГИА, ф. 1349, on. 4—1817, д. 52, ч. 1, л. 12 об.; Kunik Е. Е. Einleitung // Krug Ph. Forschungen in der alteren Geschichte Russlands. Bd 1. S. 1—CCLVI; Билярский П. С. Очерк биографии академика Круга // ЖМНП. 1849. № 11. Отд. 5. С. 9—40; № 12. С. 41—78; Содействие Круга канцлеру гр. Румянцеву в пользу русской истории // ЖМНП. 1850. № 1. Отд. 5. С. 1—34; РБС. 1903. Т.: Кнаппе—Кюхельбекер. С. 451—454.

²⁷⁹

См. о нем: Уваров С. С. Воспоминание об академике Фр. Грефе // Учен. зап. Имп. АН по 1 и 3 отд. 1852. Т. 1. Вып. 1. С. 46—50; Григорьев В. В. Имп. С.-Петербургский университет в течение первых 50 лет его существования : Историческая записка. СПб., 1870. С. 19, 40, 59, 65, 73, 228—229. Примеч. С. 9, 14, 58—60; Фролов Э. Д. 1) Русская историография античности (до середины XIX в.) Л., 1967. С. 111 —112; 2) Русская наука об античности. СПб., 1999. С. 132, 138—140, 142, 147, 150, 176.

²⁸⁰

С. С. Уваров, в январе 1818 г. назначенный президентом Академии наук, 19 апреля того же года представил Конференции доклад «О назначении особого академика для греческой и латинской словесности при Академии наук». См.: Сборник постановлений по Министерству народного просвещения. СПб., 1825. Т. 1: Царствование императора Александра I, 1802—1825 гг. С. 1282—1283.

²⁸¹

Graefe Fr. 1) Inscriptiones aliquot Graecae, nuper repertae, restituuntur et explicantur. Petropoli, 1841; 2) Einige Inschriften und kritische Verbesserungen. SPb., 1848. См. также: Tableau general methodique… P. 333. № 5251—5258 (перечень статей Грефе по проблемам классической филологии и археологии, опубликованных в трудах Имп. АН).

²⁸²

9ПФА РАН, ф. 1, on. 1а-1821, д. 32, л. 48.

²⁸³

Гримм А. И. Минц-кабинет // Очерк истории музеев Имп. Академии наук. СПб., 1865. С. 87—88.

²⁸⁴

Histoire de 1’Academie: Presents faits a Г Academic // Memo ires de I’Academie. 1811. T. 3. P. 40 (о присылке золотых изображений — «рыбки, двух птичьих крыльев и птичьего хвоста», найденных в окрестностях Елисавет-града, и золотой цепочки, найденной в колонии Надлак близ Ольвиополя — о последней, атрибутированной Ф. И. Кругом как «украшение византийской работы», сохранилось его донесение от 23 декабря 1809 г.: ПФА РАН, ф. 88, on. 1, д. 41, 2 л.); 1824. Т. 9. Р. 25—28 (о греческой амфоре, найденной в развалинах Ольвии).

²⁸⁵

!2АГЭ, ф. 1, on. 1-1840, д. 18; оп. 1-1851, д. 37.

²⁸⁶

История Академии наук СССР. М.; Л., 1964. Т. 2. С. 195—197 (раздел написан Э. Д. Фроловым).

²⁸⁷

Архив ученого хранится в АГЭ (ф. 11). Коллекция слепков с резных камней была продана его наследниками в Академию художеств (АГЭ, ф. 1, оп. 1-1846, д. 31: Об истребовании из Академии художеств двух шкапов, в коих находились слепки с резных камней, проданных в Академию художеств наследниками действительного статского советника Кёлера и принадлежащих Эрмитажу). См. о нем: РГИА, ф. 472, оп. 24 (271/1288), д. 3, л. 283—286 (формулярный список за 1838 г.); Morgenstern К. Н. К. Е. Koehler : Zur Erinnerung an den Verewigten // Recueil des Actes. 1839. S. 74—77. См. также некрологи: Haase (Wiener Jahrbiicher der Literatur. Bd 13. S. 93); ЖМНП. 1838. 4. 19. № 5. C. 738; 1839. 4. 22. № 4. С. 1—48; Санкт-Петербургские ведомости. 1839. № 19. С. 83—84; Кёлер Карл // РБС. 1897. Т.: Ибак—Ключарев. С. 607—608; Спасский И. Г. Нумизматика в Эрмитаже : Очерк истории Минц-кабинета—Отдела нумизматики // НЭ. 1970. Т. 8. С. 133—148; Уткина Л.М. Академик Е. Е. Кёлер и Эрмитаж // Немцы в России : Петербургские немцы. СПб., 1999. С. 99—118; Гинзбург Г. И. Г. К. Кёлер и библиотека Эрмитажа И Древний мир и мы : Классическое наследие в Европе и России : Альманах. СПб., 2000. Вып. 2. С. 92— 98.

²⁸⁸

Koehler Н. К. Е. 1) Ueber das Kaiserliche Museum zu Zarskoe Selo // Joum. von Russland. 1794. Bd 1. S. 337— 355, 403—412; Bd 2. S. 3—16 (Kohler’s gesammelte Schriften. SPb., 1853. Bd 6. S. 3—29); 2) Bemerkungen uber die Russish—Kaiserliche Sammlung von geschnittenen Steinen // Joum. von Russland. 1795. Bd 1. S. 3—35 (Kohler’s gesammelte Schriften. SPb., 1851. Bd 4. S. 3—21).

²⁸⁹

Morgenstern К. H. К. E. Koehler. S. 74—77.

²⁹⁰

РГИА, ф. 468, on. 1, ч. 1, д. 3914, л. 44.

²⁹¹

Там же, ф. 466, on. 1, д. 217, с. 42.

²⁹²

Morgenstern К. Н. К. Е. Koehler. S. 77. Anm. 6.

²⁹³

Koehler Н. К. Е. Lettre sur plusieurs Medailles de la Sarmatie d’Europe et de la Chersonese Taurique // Nova Acta. 1805. T. 14. P. 99—130.

²⁹⁴

РГИА, ф. 789, on. 1, ч. 1, д. 1788, л. 1—4.

²⁹⁵

Там же, ф. 468, on. 1, ч. 2, д. 3921, л. 337; ф. 789, on. 1, ч. 1, д. 1788, л. 1—4.

²⁹⁶

Там же, ф. 466, on. 1, д. 214, с. 133.

²⁹⁷

Платовская Т. Рисунки братьев Кюгельхенов в собрании Эрмитажа // Западноевропейская графика XV— XX веков. Л„ 1985. С. 127. См. также: АГЭ, ф. 1, on. IV-125, д. 1, л. 6: О приобретении у художника Кюгельхена 40 «живописных видов, снятых им с разных местоположений в Крыму» за 10 тыс. р. В 1819 г. К. Кюгельхен представил президенту Академии художеств А. Н. Оленину план создания специального Музея изобразительных искусств (ОР РНБ, ф. 542, д. 558).

²⁹⁸

Библиографические листы. 1825.20 мая. № 14. С. 204.

²⁹⁹

РО ИРЛИ, 16.470/С. IV620: Путевая тетрадь № 2, л. 5 об., 28 об., 30, 35 об.—39, 41, 54, 64 об.—66 об., 73—75 об.; Путевая тетрадь № 3, л. 10 об,—11, 19 об., 27, 41 об., 49, 52, 53, 58, 63, 83 об.—84, 88 об., 89.

³⁰⁰

Будылина М. В., Брайцева О. И., Харламова А. М. Архитектор Н. А. Львов. М., 1961. С. 40—41. См. также: Гпинка Н. И., Л anno-Данилевский К. Ю. Львов Николай Александрович И Словарь русских писателей XVIII в. СПб., 1999. Вып. 2: К—П. С. 242—249.

³⁰¹

Петров Н. П. Сборник материалов для истории Императорской Санкт-Петербургской Академии художеств за 100 лет ее существования. СПб., 1864. Т. 1. С. 587—589.

³⁰²

Тункина И. В. Экспедиции Е. Е. Кёлера в Крым 1804 и 1821 гг. И Проблемы античной культуры: Тез. докл. Крымской науч. конф. Симферополь, 1988. Ч. 3. С. 307—308.

³⁰³

о сохранении и возобновлении в Крыму памятников древности и об издании описания и рисунков оных / Публ. В. Г. Тизенгаузена, примем. Н. Н. Мурзакевича // ЗООИД. 1872. Т. 8. С. 370.

³⁰⁴

Там же. С. 371.

³⁰⁵

V-Вигель Ф. Ф. Записки. М., 1893. Ч. 7. С. 151.

³⁰⁶

ЗЗРГИА, ф. 789, on. 1, ч. 1, д. 1788, л. 7.

³⁰⁷

РГАВМФ, ф. 25, on. 1, д. 22, л. 87.

³⁰⁸

О сохранении и возобновлении в Крыму… С. 373.

³⁰⁹

Kohler Н. К. Е. Dissertation sur le monument de la reine Comosarye. SPb., 1805. Рус. перевод: Кёлер E. E. Рассуждение о памятнике царицы Комосарии // Археолого-нумизматический сборник, изданный Г. И. Спасским. М., 1850. С. 99—132.

³¹⁰

Кёлер Е. Е. Рассуждение о памятнике царицы Комосарии. С. 106.

³¹¹

³8CIG. 1843. Vol. 2. Fasc. 1. Р. 157 seq.

³¹²

39РГИА, ф. 789, on. 1, ч. 1, д. 1788, л. 5—8; ф. 468, on. 1, ч. 2, д. 3992, л. 197—197 об., 211.

³¹³

Kohler’s gesammelte Schriften. SPb., 1853. Bd 6. S. 55—102.

³¹⁴

⁴> Morgenstern К. H. К. E. Koehler. S. 84—85. Anm. 25.

³¹⁵

4-Пиотровский Б. Б. История Эрмитажа // Эрмитаж: История и современность. Л., 1990. С. 26.

³¹⁶

43ДГЭ, ф. 1, оп. 1-1816, д. 10, л. 1—2.

³¹⁷

РГИА, ф. 466, on. 1, д. 246, л. 11 (1817 г.).

³¹⁸

Письмо акад. Кёлера к неизвестному нумизмату, писанное из Санкт-Петербурга в 1817 году, 2 марта / Сообщил А. А. Скальковский, пер. с нем. В. Н. Юргевича // ЗООИД. 1894. Т. 17. Отд. 4. С. 3—4.

³¹⁹

РГИА, ф. 466, on. 1, д. 245, с. 265—266, 391; д. 246, с. 40; д. 248, с. 142.

³²⁰

Morgenstern К. Н. К. Е. Koehler. S. 92—93. Дневник этого путешествия на нем. яз. см.: ОР РНБ, ф. 956 (собрание немецкой рукописной книги), IV Q 181, л. 1—243 об. Рукопись переплетена вместе с дневником путешествия по Новороссии 1821 г. в красный сафьян с золотым тиснением. Она была поднесена в дар Публичной библиотеке Г. Ф. Бахом. См.: Отчет Имп. Публичной библиотеки за 1892 г. СПб., 1895. С. 301. № 24.

³²¹

Kohler Н. К. Е. Zwei Aufschriften der Stadt Olbia. SPb., 1822 (переизд.: 1) Beschluss der Stadt Olbia fur Dadus des Tumbagus Sohn [IPE, P, 52]; 2) Beschluss der Stadt Olbia fur Protogenes, Sohn des Heroson [IPE, I², 32] // Serapis. SPb., 1823. Th. 1. S. 59—80 (Kohler’s gesammelte Schriften. SPb., 1850. Bd 1. S. 59—61, 62—80).

³²²

РГИА, ф. 466, on. 1, д. 252, л. 37—38; АГЭ, ф. 1, on. 1-1819, д. 1: О внесении в каталог 40 золотых древних медалей королей босфорских, купленных в Париже статским советником Кёлером. 1 л.

³²³

См. о нем: Берков П. Н. В. В. Капнист. Л.; М., 1950; Капнист В. В. Собр. соч. / Ред., вступ. ст., примеч. Д. С. Бабкина. М.; Л., 1960. Т. 1—2; Лаппо-Данилевский К. Ю., Моисеева Г. Н. Капнист Василий Васильевич // Словарь русских писателей XVIII века. СПб., 1999. Вып. 2 (К—П). С. 21— 28.

³²⁴

Капнист В. В. Краткое изыскание о гипербореанах : О коренном российском стихосложении // Чтение в Беседе любителей русского слова. 1815. № 18. Переизд.: Капнист В. В. Собр. соч.: В 2 т. М.; Л., 1960. Т. 2. С. 165— 185.

³²⁵

Капнист В. В. Мнение, что Уллис странствовал не в Средиземном, но в Черном и Азовском морях // Сын Отечества. 1819. Т. 56. № 38. С. 193—213. Переизд.: Капнист В. В. Собр. соч. Т. 2. С. 238—245.

³²⁶

ИР ЦНБ, III, 23458 (письмо от 23 января 1821 г. из Обуховки).

³²⁷

ПФА РАН, ф. 2, оп. 1-1820, д. 1, л. 12—14 об., 24—32; О сохранении и возобновлении в Крыму… С. 378.

³²⁸

О сохранении и возобновлении в Крыму… С. 372.

³²⁹

Там же. С. 376.

³³⁰

Там же. С. 376, 377.

³³¹

Собрание античной пластики О. Монферрана после собрания Эрмитажа в то время не имело себе равных в России и состояло примерно из 110 произведений круглой и рельефной скульптуры. Коллекция древностей включала около 300—400 экз. небольших антиков из мрамора, слоновой кости, бронзы, а также терракоты, керамику, резные камни. Подробнее см.: Кёне Б. В. Собрание древностей г. Монферрана // Пропилеи. М., 1853. Кн. 3. Отд. 1. С. 383^120.

³³²

См.; РГИА, ф. 733, оп. 87, д. 167, л. 19; ф. 1311, on. 1, д. 303; ф. 472, оп. (4/838), д. 117/297; ф. 1286, оп. 11-1849, д. 476; Новицкий А. Паскаль Евгений И РБС. СПб., 1902. Т.: Павел—Петр. С. 331—332; Архитекторы-строители Санкт-Петербурга середины XIX—начала XX века: Справочник / Под общей ред. Б. М. Кирикова. СПб., 1996. С. 239.

³³³

РГИА, ф. 1263, on. 1, д. 221, л. 295—297 об.

³³⁴

Опубл.: О сохранении и возобновлении в Крыму… С. 378—382.

³³⁵

«Военная топографическая карта полуострова Крыма, составленная по новейшим астрономическим наблюдениям, исправленная и пополненная из лучших военных съемок свиты Его Имп. Величества по квартирмейстерской части генерал-майором Мухиным, 1816 г. по приказанию генерал-адъютанта кн. Волконского 2-го, во время управления его оною частью. Гравирована и печатана при Главном штабе ЕИВ, 1817 г. Вырезывали слова Фалалеев и Михайлов, гравировал Фролов. Масштаб в английском дюйме 4 версты» (М.: 1:168 000). См.: РГВИА, ф. 846, оп. 16, д. 19071 (ВУА. № 19071), ч. 1: Карта; ч. 2: Соответствие татарских названий по карте и по ведомости.

³³⁶

ПФА РАН, ф. 2, оп. 1-1820, д. 1, л. 67—72 об., 83—83 об.

³³⁷

ИР ЦНБ, III, 23392—23480, л. 128—128 об., 143: письма В. В. Капниста к С. В. Капнисту от 30 декабря 1820 г. и 26 декабря 1821 г.

³³⁸

Дневник Е. Е. Кёлера, веденный им во время экспедиции 1821 г., в переводе с немецкого И. М. Дунаевской в полном виде готовится мной к печати по рукописи, сохранившейся в ОР РНБ (Нем. Q IV 181, л. 244—272 об.). Здесь и далее текст цитируется по переводу И. М. Дунаевской.

³³⁹

Скальковский А. А. Хронологическое обозрение истории Новороссийского края. Одесса, 1838. Ч. 2. С. 294.

³⁴⁰

6? ПФА РАН, ф. 88, оп. 2, д. 33, 13 л.: письма за 1821, 1824 гг. и без даты; включают оценку стоимости уникальной монеты боспорского царя Спартока из собрания Н. П. Румянцева.

³⁴¹

Там же, ф. 2, оп. 1-1820, д. 1,л. 130—133, 150—153; О сохранении и возобновлении в Крыму… С. 384—388.

³⁴²

Формозов А. А. К летописи археологических исследований в Северном Причерноморье в первой половине XIX в. И СА. 1975. № 1. С. 172—173.

³⁴³

70ПФА РАН, ф. 1, оп. 2-1821, § 361, л. 1—1 об. См. также: ф. 88, on. 1, д. 56, л. 4—13 об.

³⁴⁴

Там же, ф. 2, оп. 1-1820, д. 1, л. 151—151 об., 164—165.

³⁴⁵

Там же, л. 84—126, 130—134; Тункина И. В. Экспедиции Е. Е. Кёлера в Крым 1804 и 1821 гг. С. 309. Рисунки и чертежи Паскаля, к сожалению, мне обнаружить не удалось.

³⁴⁶

ПФ А РАН, ф. 2, он. 1-1820, д. 1, л. 131.

³⁴⁷

Там же, л. 164—165.

³⁴⁸

Высочайшие повеления: 3. От 4 июля 1822 г. о средствах к сохранению древних достопамятностей Тавриды // ЖДНП. 1822. № 11. С. 249—261; ПСЗ. 1 сер. Т. 38. № 29105; Охрана памятников истории и культуры в России: XVIII—начало XX в.: Сб. документов. М„ 1978. С. 34—36. № 17.

³⁴⁹

РГИА, ф. 1263, on. 1, д. 290, л. 56—62.

³⁵⁰

ПФА РАН, ф. 1, on. I а-1822, д. 33, л. 74 об.

³⁵¹

РА ИИМК, ф. 6, on. 1, д. 39, л. 1—2 об.

³⁵²

Стевен А. X. Дела архива Таврического губернского правления, относящиеся до розыскания, описания и сохранения памятников старины в пределах Таврической губернии // ИТУАК. 1891. № 13. С. 37—42; Формозов А. А. Страницы истории русской археологии. М., 1986. С. 132.

³⁵³

О расходовании средств при М. С. Воронцове см.: РА ИИМК, ф. 6, д. 39: Дело Канцелярии МВД по отношению Департамента народного просвещения о древностях Тавриды и полуострова Тамана. 24 января—28 мая 1836 г., 18 л.

6 И. В. Тункина

³⁵⁴

См. о нем: Федоров-Давыдов Г. А. Из истории русской археологии и нумизматики (X. М. Френ, 1782— 1851) // СА. 1982. № 3. С. 289—290.

³⁵⁵

%-Дорн Б. А. Азиатский музей // Очерк истории музеев Имп. Академии наук. СПб., 1865. С. 76—86.

³⁵⁶

См.: Дорн Б. А., Френ X. Д. Описание предметов, найденных при раскопках царских курганов Саратовской губ., принадлежащих жителям бывшей столицы Кыпчакского ханства (включая 9115 монет различных татарских ханов). На нем. яз. (ПФА РАН, ф. 1, оп. 1-1845, д. 40, ИФО, § 92, 2 л.; оп. 2-1846, ИФО, § 82, 9 л.).

³⁵⁷

См. о нем: Иодко О. В. 1) Академику Мари-Фелисите Броссе 190 лет; 2) Список трудов академика М.-Ф. Броссе // Петербургское востоковедение. СПб., 1994. Вып. 5. С. 451— 468, 469—484.

³⁵⁸

Сборник постановлений по Министерству народного просвещения : Царствование Николая I, 1825—1855. СПб., 1864. Т. 2. Отд. 1 (1825—1839). № 165. С. 389.

³⁵⁹

86РГИА, ф. 1263, on. 1, д. 290, л. 55—62 об.

³⁶⁰

Там же, л. 55—58, 62.

³⁶¹

Там же, д. 334, л. 51—54.

³⁶²

РА ИИМК, ф. 6, on. 1, д. 39, л. 2 об,—3.

³⁶³

Kohler Н. К. Е. Serapis oder Abhandlungen betreffend das griechische und romische Alterthum. SPb., 1822— 1824. Th. 1—2 (=K6hler’s gesammelte Schriften. SPb., 1850. Bd 1. S. 1—234 (Serapis. Th. 1); Bd 2. S. 1—246 (Serapis. Th. 2). Часть второго тома «Сераписа» была по недоразумению уничтожена еще в типографии. Л. Э. Стефани сумел восстановить его содержание по оттискам статей Кёлера, подаренным автором друзьям и коллегам.

³⁶⁴

Tableau general methodique… Р. 334. № 5263—5270.

³⁶⁵

Библиографические листы. 1825.28 марта. № 10. С. 148.

³⁶⁶

Kohler Н. К. Е. Memoire sur les iles et la course consacrees a Achille dans le Pont-Euxin // Memoires de I’Academie. 1826. T. 10. P. 531—820.

³⁶⁷

Леонтьев П. M. Обзор исследований о классических древностях северного берега Черного моря // Пропилеи. 1851. Кн. 1. С. 72.

³⁶⁸

Kohler Н. К. Е. Memoire sur les iles… P. 771.

³⁶⁹

Стемпковский И. А. Мысли относительно изыскания древностей в Новороссийском крае // ОЗ. 1827. Ч. 29. Кн. 81. С. 65—70.

³⁷⁰

См. о нем: Р—в В. Муравьев-Апостол Иван Матвеевич // ЭСБЕ. 1897. Т. 20. С. 194; Колесникова Н. «Потомки отдадут мне справедливость…» : Иван Матвеевич Муравьев-Апостол и его «Путешествие в Тавриду» // Тав-рика. Симферополь, 1998. С. 76—82; Бокова В. М., Данилова Э. В. Муравьев-Апостол Иван Матвеевич // Русские писатели, 1800—1917 : Биографический словарь. М., 1999. Т. 4 : М—П. С. 166—169.

³⁷¹

Леонтьев П. М. Обзор исследований… С. 77—81.

³⁷²

Муравьев-Апостол И. М. Путешествие по Тавриде в 1820 годе. СПб., 1823. XI, 337 с. В текст вклеены: карта с «гипотетической» локализацией древних городов (перед с. 1), план урочища Сто могил (снят по приказу А. С. Грейга, между с. 32—33), глазомерный план Мангупа (между с. 186—187), «Чертеж Ираклийского полуострова, составленный по описанию Стравона (кн. VII, гл. 4)» (между с. 55—60), «Чертеж места, на коем стоял Хер-ронис с показанием внутренней города стены как она еще существовала в 1794 и 1820-го» (между с. 72—73) и «План карантина Феодосии» (между с. 252—253 — последние два получены от хранителя Феодосийского музея, А. Галлеры). Рецензии на кн.: Бестужев А. А. (Полярная звезда на 1824 г. С. 4); N. N. [Воейков А. Ф.] (Северный архив. 1824. № 9. С. 151 —160); В. [Воейков А. Ф.] (Новости литературы. 1824. № 20—21). Вышли переводы на немецкий (Murawiew-Apostol J. de. Reise durch Taurien im Jahre 1820 I Aus dem Russisch iibersetzt von W. von Oertel. Mit fiinf Carten und Planen. Berlin; Landberg, 1825. 255 S.; переизд.: Wien, 1826) и итальянский (Napoli, 1833) языки. Ранее книги, завершенной в конце 1820 г., опубликован фрагмент: Муравьев-Апостол И. М. Ольвия : Отрывок из путешествия в Тавриду в 1820 году, с приобщением перевода отрывка из Ворисфенитской речи Диона Хризостома. СПб., 1821.48 с. (см. рецензию: Сын Отечества. 1821. № 25).

³⁷³

Муравьев-Апостол И. М. Путешествие по Тавриде в 1820 годе. С. VII, 213.

³⁷⁴

Ю1 Там же. С. XI.

³⁷⁵

Ю2 Там же. С. 266.

³⁷⁶

ЮЗ Многие специалисты до сих пор смешивают две академии — Петербургскую Имп. Академию наук (с 1917 г. — Российская АН, с 1925 г. — АН СССР, с 1991 г. — Российская АН) и Российскую Академию. Российская Академия, существовавшая с 1783 г. по 1841 г., была основана по указу Екатерины II как гуманитарный научный центр страны. Первым ее президентом (1783—1796) и действительным членом (1783) была назначена княгиня Е. Р. Дашкова (1744—1810), одновременно являвшаяся директором Имп. Академии наук (1783—1796). Академия занималась филологическими (главным образом в области русского языка и литературы), славистическими и в меньшей степени историческими исследованиями, а также переводами, в том числе античных и византийских авторов. Ее членами были видные государственные и общественные деятели, литераторы и ученые, в частности Н. М. Карамзин и А. С. Пушкин. В николаевское время Академия была реорганизована и в ноябре 1841 г. вошла в состав Имп. Академии наук в качестве Второго отделения, более известного впоследствии как Отделение русского языка и словесности (ОРЯС). См.: Коломинов В. В., Файнштейн М. Ш. Храм муз словесных: (Из истории Российской Академии. 1783—1841). Л., 1986; Файнштейн М. Ш. Российская Академия (1783—1841) и русская культура в конце XVIII—первой половине XIX в. СПб., 2002 (в печати).

³⁷⁷

См. о нем: Капнист Василий Васильевич // Словарь достопамятных людей русской земли, составленный Бантыш-Каменским. СПб., 1847. Ч. 2: Е—П.

³⁷⁸

ИР ЦНБ, Ill, 23392—23480, л. 140—143, 152: письма В. В. Капниста к С. В. Капнисту от 18 ноября, 4 и 26 декабря 1821 г., 10 апреля 1822 г.

³⁷⁹

т_{ам же}, П1, 23469., л. 150: письмо В. В. Капниста к С. В. Капнисту от 12 марта 1822 г., из Ромн.

³⁸⁰

О сохранении и возобновлении в Крыму… С. 399—401. Примеч.

³⁸¹

Ю8 См. о нем: РБС. 1904. Т.: Сабанеев—Смыслов. С. 218—221; Формозов А. А. Пушкин и древности: Наблюдения археолога. М., 1979. С. 80—87 (2-е изд. М., 2000. С. 99—106); Афиани В. Ю. 1) Судьба рукописей «Русского музеума» П. П. Свиньина // Памятники культуры: Новые открытия. 1982. Л., 1984. С. 117—122; 2) «Русский путешественник». Павел Петрович Свиньин, 1787—1839 // Краеведы Москвы. М., 1991. Вып. 1. С. 45—60; Рузаева Н. Крымские картины Павла Свиньина // Таврика. Симферополь, 1998. С. 82—83.

³⁸²

Свиньин П. П. О продолжении «Отечественных записок» на 1817 год // ОЗ. 1826. Ч. 27. Кн. 77. С. 452.

³⁸³

Обзор публикаций см.: Формозов А. А. Первый русский историко-археологический журнал И ВИ. 1967. № 4. С. 208—212.

³⁸⁴

Список авторов, участвовавших в десятилетнем издании «Отечественных записок» // ОЗ. 1830. Ч. 41. С. 173—178, 339—346.

³⁸⁵

ОР РНБ, ф. 679, on. 1, д. 59, л. 1.

³⁸⁶

Картины России и быт различных ее народов : Из путешествий П. П. Свиньина. СПб., 1839. Ч. 1 (с портретом автора и 40 |равюрами).

³⁸⁷

Арианн В. К). «Русский путешественник». С. 57.

³⁸⁸

И5РА ИИМК, ф. 6, on. 1, д. 52, ч. 1—3: О доставлении сведений об остатках древних зданий в городах, и о воспрещении разрушать оные (1826—1827 гг.). Сами планы и описания хранились в Собственной ЕИВ канцелярии; РГИА, ф. 1278, оп. 6, д. 94, л. 18; ПСЗ. 2 сер. Т. 1. № 794; Сборник материалов, относящихся до архивной части в России. Пг., 1916. Т. 1. С. 586—587; Охрана памятников истории и культуры в России. С. 39—41. № 19. Об отношении к древностям императора см.: Врангель Н. Н. Искусство и государь Николай Павлович И Старые годы. 1913. Июль—Сент. С. 53—164.

³⁸⁹

ПСЗ. 2 сер. Т. 2. № 1613; Охрана памятников истории и культуры в России. С. 41—42. № 20.

³⁹⁰

ПСЗ. 2 сер. Т. 11. Отд. 1. № 9045; Охрана памятников истории и культуры в России. С. 46—47.

³⁹¹

И8ПСЗ. 2 сер. Т. 12. Отд. 1. № 10303; Охрана памятников истории и культуры в России. С. 49—50.

³⁹²

ра ИИМК, ф. 6, д. 51, ч. 1—10.

³⁹³

1-⁰РГВИА, ф. 349, оп. 2, д. 71: Описание древних зданий и замков, находящихся в крепостях и неукрепленных местах инженерного ведомства. И января 1827—20 декабря 1831 г. 201 л. (рисунки в деле отсутствуют).

³⁹⁴

Там же, л. 132—141.

³⁹⁵

• 1²² См.: РА ИИМК, ф. 6, д. 52: Дело Канцелярии МВД по отношению главноуправляющего путями сообщения и публичных зданий с препровождением дела об остатках древних зданий в городах и о воспрещении разрушать оные. 1837—1840 гг. 126 л. (с копиями документов, начиная с 1826 г.).

³⁹⁶

Глаголев А. Г. Краткое обозрение древних русских зданий и других отечественных памятников. Ч. 1 : О русских крепостях. СПб., 1838; Ч. 2: Описание церквей и монастырей. СПб., 1840 (Материалы для статистики Российской империи, издаваемые при статистическом отделении Совета Министерства внутренних дел). См.: РА ИИМК, ф. 6, д. 56: По письму коллежского советника Глаголева о доставлении дел об остатках русских древностей (1840 г., 12 л.). О А. М. Глаголеве см.: Русские писатели, 1800—1917: Биографический словарь. М., 1989. Т. 1: А—Г. С. 570—571 (статья О. А. Проскурина).

³⁹⁷

Подробнее см.: Стояновский Н. И. Очерк жизни Алексея Николаевича Оленина // Археологические труды А. Н. Оленина. СПб., 1881. Т. 1. С. XV—XXIX; Тимофеев Л. В. В кругу друзей и муз: Дом А. Н. Оленина. Л., 1983; Созинова С. Ф. Общественная и научная деятельность Алексея Николаевича Оленина // Государство, политика и идеология в античном мире: Межвуз. сб. СПб., 1990. С. 171—197; Тункина И. В. А. Н. Оленин и древности Южной России // Санкт-Петербург и отечественная археология: Историографические очерки. СПб., 1995. С. 18—27 (Тр. семинара «Проблемы истории и историографии археологической науки». Вып. 1); Евсеева М. К. Оленин Алексей Николаевич // Русские писатели, 1800—1917. Биографический словарь. М., 1999. Т. 4: М.—П. С. 419—423.

³⁹⁸

Формозов А. А. Общее и особенное в сложении археологии как науки в России // СА. 1985. № 1. С. 6.

³⁹⁹

Оленин А. Н. 1)0 части доспеха древних греков и римлян // Драматический вестник. 1808. № 5. С. 63—67; 2) Археологические труды. Т. 1. С. 1—219.

⁴⁰⁰

ОР РНБ, ф. 542, д. 446: Протоколы заседаний комитета, 1801—1802; д. 447: «Предметы к рассуждению при устроении Новороссийской губ.», [1801]. См. также «Краткое описание Таврической губ.» (1804) неустановленного автора (д. 801).

⁴⁰¹

Голубева О. Д. Алексей Николаевич Оленин // Хранители мудрости. М., 1988. С. 27.

⁴⁰²

ОР РНБ, ф. 542, д. 233: письмо гр. А. Г. Лаваль Оленину с просьбой выдать на время принадлежащие ей «этрусские» вазы, выставленные в библиотеке, 6 августа [1817 г.]; д. 331: письмо Н. Ф. Хитрово Оленину с приложением описи «этрусских» ваз, сданных на хранение в библиотеку, 6 мая 1812 г.; Созинова С. Ф. Общественная и научная деятельность Алексея Николаевича Оленина. С. 179.

⁴⁰³

Тункина И. В. К истории археологического изучения Таманского полуострова в конце XVIII—первой четверти XIX в. // Боспорский сборник. М., 1993. Т. 2. С. 13—18.

⁴⁰⁴

Белозерская Н. А. Федор Григорьевич Солнцев, профессор археологической живописи: Шестидесятилетний юбилей, 1825—1885 // PC. 1887. Т. 54. № 6. С. 720.

⁴⁰⁵

АГЭ, ф. 1, on. 1-1827, д. 9, л. 1; ф. 1, оп. П-1831, д. 9; ф. 1, on. 1-1831, д. 14/1, л. 1—2 об.; РА ИИМК, ф. 1, оп. 1-1885, д. 59, л. 247—252.

⁴⁰⁶

Подробнее о Кёппене см.: ПФА РАН, ф. 30; р. V, оп. К-15, д. 1—23 (биографические материалы и документы по деятельности в АН); Юбилей Петра Ивановича Кёппена, 29 декабря 1859 г. СПб., 1860 (автобиография, список трудов); Куник А. А. Литературные труды П. И. Кёппена Й Сб. ОРЯС. 1868. Т. 2. Прилож. 6; Кёппен Ф. П. 1) Биография П. И. Кёппена И Сб. ОРЯС. 1911. Т. 89. Прилож.’5; 2) К столетнему юбилею рождения П. И. Кёппена // PC. 1893. № 4. С. 88—106; Маркевич А. И. 1) Памяти П. И. Кёппена // ИТУАК. 1893. Т. 18. С. 119—125; 2) К биографии академика П. И. Кёппена// ИТУАК. 1914. № 51. С. 223—240; РБС. 1897. Т.: Ибак—Ключарев. С. 616—619; Цейтлин Р. М. Кёппен Петр Иванович И Славяноведение в дореволюционной России : Биобиблиографический словарь. М., 1979. С. 182—183.

⁴⁰⁷

Тункина И. В. Автографы археологов в альбоме П. И. Кёппена И СА. 1987. № 4. С. 220—227.

⁴⁰⁸

Вольное общество любителей российской словесности (1816—1825) объединяло научно-литературную элиту северной столицы. С 1819—1820 гг. ведущую роль в обществе играли декабристы: Ф. Н. Глинка (председатель), А. А. Бестужев, Н. А. Бестужев, В. К. Кюхельбекер, К. Ф. Рылеев, Н. И. Тургенев, а также Н. И. Гнедич, Н. И. Греч, А. С. Шишков, Е. А. Баратынский, Ф. В. Булгарин, А. А. Дельвиг, М. А. Корф, А. С. Грибоедов. С обществом был тесно связан А. С. Пушкин, формально не состоявший его членом. Целью общества провозглашалась помощь «бедным художникам и ученым людям трудами своими»; членские взносы не предусматривались. В 1816 г. Кёппен выступал на заседаниях общества с чтениями под общим заглавием «О познании Отечества» (ПФА РАН, ф. 30, on. 1, д. 5).

⁴⁰⁹

См. рукописи Аделунга «Uber russische Alterthiimer» (ПФА РАН, ф. 89, on. 1, д. 116), заметки о золотой гривне, найденной близ Чернигова в 1821 г. (там же, д. 34), курсы мифологии и военных греческих древностей, читанных великим князьям Николаю и Михаилу Павловичам (ОР РНБ, Франц. Q IV, № 183—185). См. о нем: Allgemeines Schriftsteller- und Gelehrten-Lexikon der Provinzen Li viand, Esthland und Kurland. Mitau, 1827. Bd 1. S. 4—10; Кёппен Ф. П. Аделунг Федор Павлович И РБС. 1896. Т.: Аарон — Имп. Александр II. С. 71—73.

⁴¹⁰

^7 См. о нем: Allgemeines Schriftsteller- und Gelehrten-Lexikon der Provinzen Livland, Esthland und Kurland. Mitau, 1832. Bd 4. S. 503—505.

⁴¹¹

Аделунг Ф. П. Предложение об учреждении русского национального музея // Сын Отечества. 1817. Ч. 37. № 14. С. 54—72 (первоначально на нем. яз.: Adelung Fr. Vorschlag zu einem Russischen National-Museum // Der Russische Invalide. 1817. № 100, 101); Wichmann В. H. Russland Nationalmuseum. Riga, 1820. Рус. переводом.: Вихман Б. Г. Российский Отечественный Музей // Сын Отечества. 1821. Ч. 71, № 33. С. 289—310.

⁴¹²

Кёппен П.И. 1) Источники Римской истории из Иоанна фон Мюллера // Соревнователь просвещения и благотворения. 1818. Ч. 2. С. 27—33; 2) Историческое исследование о Югорской земле, в Российско-Императорском титуле упоминаемой И Там же. 1818. Ч. 4. С. 97—125.

⁴¹³

1400 деятельности Румянцевского кружка, в том числе исследованиях П. И. Кёппена, подробнее см.: Козлов В. П. Колумбы российских древностей. М., 1985.

⁴¹⁴

См. о нем: Allgemeines Schriftsteller- und Gelehrten-Lexikon… Bd 4. S. 311—313; РБС. 1911. T.: Шебанов— Шютц. С.439—440 (статья за подписью А. Г.).

⁴¹⁵

ОР РГБ, ф. 256, № 608 (ин. 44): Strandman J. G. М. von. Allgemeine Bemerkungen uber die alten Grabhiigel Oder Kurgane in Russland und Sibirien. Londres, 1816. 78 л. (готическая скоропись; на л. 1 об. запись о поднесении рукописи гр. Н. П. Румянцеву на франц, яз.; на л. 2 об. — акварельный рисунок с изображением Старой Ладоги; на л. 4 — запись о посвящении сочинения акад. А. X. Лербергу на нем. яз., к л. 77 подклеена карта европейской части России и Западной Сибири, исполненная пером, с датой 1812 г., размер 30.5 х 37.5 см).

⁴¹⁶

Там же, № 654 (ин. 89): Strandman J. G. М. von. Materiaux pour servir a 1’histoire du commerce de 1’ancienne TANA, etc. Florence, 1820. 58 л. На л. 1 об. рисунок Пизанского порта, на л. 3 посвящение Н. П. Румянцеву. Исследование включает вводные замечания и выписки из рукописи 1335 г. Франческо Бальдуччи Пегалотти о торговле Таны и исторический очерк греческих и римских колоний на востоке.

Возможно, Штрандману принадлежит анонимная рукопись из собрания Румянцева «Druidical and other Monuments of Antiquity» (1816) с описанием кельтских памятников Шотландии, иллюстрированная 9 монохромными акварельными рисунками с изображением каменных надгробий и одним рисунком тушью, представляющим архитектурные детали (арки). См.: там же, № 733 (ин. 167), 16 л.

⁴¹⁷

Там же, № 812 (ин. 241): Majestueuse et brilliante origine des Princes, de la Noblesse et de la Nation des Scy-thes-Royaux ou Paralates d’Herodote, connus maintenant sous le nom des Russes ou Russie Antique apres XXXIII siec-les d’eclipse reparoissant sur le Theatre du Monde modeme paree de tout son eclat primitif sous le Regne… Alexandre I^er. 22 л.

⁴¹⁸

Там же, ф. 255, п. 11, д. 12, л. 75 об.: письмо Н. П. Румянцева А. И. Ермолаеву от 5 мая 1820 г.

⁴¹⁹

ПФА РАН, ф. 30, on. 1, д. 129, л. 22—33. См. также путевые заметки П. И. Кёппена 1819 г.: там же, д. 132.

⁴²⁰

Там же, д. 131, л. 11 об.—12. Письма Е. Болховитинова к П. И. Кёппену см.: там же, оп. 3, д. 84 (за 1820— 1833 гг.).

⁴²¹

Кёппен П. И. План города Ольвии с окрестностями. 1821.

⁴²²

Перед отьездом за границу Кёппен сообщал Н. П. Румянцеву: «Как покровителю просвещения в нашем отечестве я считаю долгом донести Вашему сиятельству, что путешествие мое по чужим краям я почитаю токмо приготовлением к путешествию по России, в коей на каждом шагу исследователь находит любопытные для себя предметы. Хотя я и не имею еще в виду тех средств, которые нужны будут для поездки по России, однако могу похвалиться благосклонным вниманием и Михаила Михайловича Сперанского, обещавшего мне по возращении моем, в сем случае свое покровительство» (ОР РГБ, ф. 255, п. 8, д. 7, л. 1).

⁴²³

Потепалов С. Г. Путешествие П. И. Кёппена по славянским землям И Из истории русско-славянских литературных связей XIX в. М.; Л., 1963. С. 5—22.

⁴²⁴

ИР ЦНБ, V, 715, л. 189—190 об.; ПФА РАН, ф. 30, on. 1, д. 135, л. 68; д. 137, л. 31 об,—32, 52—55; д. 138, л. 131 об.—134; д. 139, л. 4 об.—6, 40 об.; д. 140, л. 23—23 об., 34, 38 об., 44 об., 49 об., 60 и др.; д. 142, л. 50 об.— 51, 53, 54, 57, 60 об.

⁴²⁵

ПФА РАН, ф. 30, on. 1, д. 138, л. 131 об,—134.

⁴²⁶

!53ИР ЦНБ, V, 715, л. 203—206 об.; ПФА РАН, ф. 30, on. 1, д. 475, л. 63—63 об.

⁴²⁷

ПФА РАН, ф. 30, on. 1, д. 52, л. 17 об.

⁴²⁸

Кдрреп Р. Alterthiimer am Nordgestade des Pontus. Wien, 1823. 108 S. (впервые опубл.: Wiener Jahrbiicher der Litteratur. 1822. Bd 20. S. 259—351. Особые оттиски с посвящением Н. П. Румянцеву изданы с дополнениями автора. Отдельно напечатан оттиск с текстом декрета в честь Протогена: Кдрреп Р. Olbisches Psephisma zu Ehren des Protogenes. Wien, 1823. 14 S. — с немецким переводом доктора Эйхенфельда). Корректуру с авторской правкой и дополнениями, замечания на книгу Рауль-Рошетта и отзывы на книгу Кёппена см.: ОР РНБ, ф. 347, д. 5, 30, 35. Рецензии см.: Nouvelles Annales des voyages, publiees par Eyries et Malte-Brun. 1823. T. 19. Juil. P. 132—142; Aout. P. 274—282, 282—289 (письма Рауль-Рошетта и Летрона к Мальте-Брёну). «Неудовлетворительный» русский перевод Средне-Камашева с дополнениями автора, изданный на средства Московского общества истории и древностей российских, см.: Кёппен П. И. Древности северного берега Понта. М., 1828.

⁴²⁹

• ¹56 Рауль-Рошетт — автор ряда исследований по древней истории, «облеченных вообще в изящную форму и иногда остроумных по воззрению автора, но в то же время поверхностных и часто неосновательных» (см. резкие рецензии Е. Е. Кёлера), в том числе «Histoire critique de 1’etablissement des colonies grecques» (4 vols. Paris, 1815), «Monuments inedits d’antiquites figurees grecques, etrusques et romaines» (Paris, 1828—1830. 2 тома с гравюрами in folio), «Antiquites Grecques du Bosphore-Cimmerien» (Paris, 1822), «Cours d’archeologie» (Paris, 1828—1835), «Pe-intures antiques inedites» (Paris, 1836), «Lettres archeologiques sur la peinture des Grecs» (Paris, 1840), «Memoires de numismatique et d’antiqute» (Paris, 1840), «Memoires d’archeologie comparee asiatique, greque et etrusque» (Paris, 1848), «Choix de pentures de Pompei» (Paris, 1844—1851). В 1855 г. часть научных книг из собрания покойного ученого была приобретена для библиотеки Эрмитажа (АГЭ, ф. 1, on. 1-1855, д. 10, л. 1 и след.).

⁴³⁰

157Raoul-Rochette D. Antiquites Grecques du Bosphore-Cimmerien. Paris, 1822. 239 p., 15 tabl. Рецензия Кёлера: Kohler H. К. E. Remarques sur un ouvrage intitule: Antiquites Grecques du Bosphore-Cimmerien // Serapis. SPb., 1823. 148 p. (критика на труд Рауль-Рошетта до с. 146, затем на труд Кёппена, с. 146—148).

⁴³¹

Kohler Н. К. Е. 1) Remarques… // Serapis. Th. 1. S. 232—234 (H. К. Е. Kohler’s gesammelte Schriften. SPb., 1850. Bd 1. S. 81—234); 2) Beurtheilung einer Schrift: Alterthiimer am Nordgestade des Pontus, von Peter von Koppen // Serapis. SPb., 1823. Th. 2. S. 5—44.

⁴³²

Кдрреп P. Nachhall vom Nordgestade des Pontus. Wien, 1823. 16 S. Этот ответ перепечатан в собрании сочинений Е. Е. Кёлера: Н. К. Е. Kohler’s gesammelte Schriften. SPb., 1850. Bd 2: Serapis. Th. 2. S. 225-246.

⁴³³

ПФА РАН, ф. 30, оп. 3, д. 282, л. 2—3: письмо из Одессы в Вену от 18/30 апреля 1823 г., ниже приводится перечень замечаний И. А. Стемпковского и И. П. Бларамберга по тексту брошюры Кёппена.

⁴³⁴

Кёппен Ф. П. Биография П. И. Кёппена // Сб. ОРЯС. 1911. Т. 89. Прилож. 5. С. 94.

⁴³⁵

Берштейн С. Б. «Библиографические листы» П. И. Кёппена И Изв. АН СССР. Сер. лит-ры и языка. 1982. Т. 41. № 1. С. 47—58.

⁴³⁶

Текст см.: РО РГБ, ф. 231, оп. 3, к. 25, № 26, 14 л.

⁴³⁷

Подробнее см.: Кёппен П. И. Письмо издателя «Библиографических листов» к Его Сиятельству князю П. А. Ширинскому-Шихматову // Чтения в МОИДР. 1864. Кн. 2. Смесь. С. 144—160; Кёппен Ф. П. Биография П. И. Кёппена. С. 104 и след.

⁴³⁸

См. о нем материалы, собранные П. И. Кёппеном: ПФА РАН, ф. 30, on. 1, д. 489, л. 21 (выписка из формулярного списка 1827 г.); Кёппен П. И. Христиан Христианович Стевен // Таврические губернские ведомости. 1863. № 19 (некролог).

⁴³⁹

В «Крымском сборнике» (СПб., 1837. С. 191 и след.) Кёппен оставил первое краткое описание городища Харакса, раскопки которого предпринял в 1849 г. граф П. А. Шувалов. См.: Кондараки В. X. Универсальное описание Крыма. СПб., 1875. Ч. 15. С. 87.

⁴⁴⁰

B.JJ. Укрепления Таврики X—XV вв. Киев, 1991. С. 127.

⁴⁴¹

Кёппен П. И. Крымский сборник: О древностях южного берега Крыма и гор Таврических. СПб., 1837. С. 191, 318—319, 325. Корректуру с авторской правкой и дополнениями см.: ОР РНБ, ф. 347, д. 24. Отклики на эту работу в русской периодике: Библиотека для чтения. 1837. Т. 22. Отд. 6. С. 66; Литературные прибавления к Русскому инвалиду. 1837. № 211. Нем. перевод: Taurica : Als Fortsetzung der Krymischen Sammlung (Крымский сборник). SPb., 1840.63 S. См. также: «Материалы для ближайшего познания горной части Крыма: Путевые заметки П. И. Кёппена», переписанные дочерями Кёппена (ПФА РАН, ф. 30, on. 1, д. 343—345).

⁴⁴²

Кёппен Ф. П. Биография П. И. Кёппена. С. 158—159; Сафонова Н. Земной эдем: П. И. Кёппен — автор «Крымского сборника» // Таврика. Симферополь, 1998. С. 56—58; Мыц Л. А. «Материалы, которым время не отнимает достоинства…»: Путевые заметки П. И. Кёппена (1833—1834 гг.) // Пилигримы Крыма. Осень-98 : Путешествия по Крыму, путешественники о Крыме: Матер. Междунар. науч. конф. Симферополь, 1999. С. 192—200.

⁴⁴³

Указатель к карте Южного Крыма, принадлежащей к Крымскому сборнику Петра Кёппена. СПб., 1836. 70 с. См. также: ПФА РАН, ф. 30, on. 1, д. 329; д. 467: Материалы по составлению «Крымского сборника» и указателя к карте Южного берега Крыма. 1836—1837 гг. 134 л.; ОР РНБ, ф. 347, д. 23: корректура с авторской правкой; д. 42: письмо Reiniz’a об издании указателя к карте от 22 октября 1851 г. Карта Кёппена дважды переиздавалась в годы Крымской войны (1854).

⁴⁴⁴

Материалы Дюбуа де Монпере, относящиеся к России, были приобретены Имп. Академией наук у вдовы ученого в 1903 г. и поступили в Кабинет инкунабулов БАН, а в 1931 г. переданы в академический архив (ПФА РАН, ф. 86). См. протоколы Историко-филологического отделения АН от 3 апреля 1902 г. (§ 93) и 15 января 1903 г. (§8). Обзор фонда см.: Архив Академии наук СССР: Обозрение архивных материалов. Л., 1933. Т. 1. С. 159—160 (Тр. Архива АН СССР. Вып. 1).

⁴⁴⁵

Письма Дюбуа к Кёппену: ПФА РАН, ф. 30, оп. 3, д. 83, 53 л. (на нем. и франц, яз., за 1833—1849 гг.). Ответные письма Кёппена см.: там же, ф. 86, on. 1, д. 37, л. 1—50 (на нем. яз., за 1834—1847 гг.). Насколько мне известно, опубликовано только одно послание: Письмо г-на Дюбуа к П. И. Кёппену // ЖМВД. 1835. Ч. 16. С. 285— 301.

⁴⁴⁶

• ¹73 Наиболее обстоятельная биография Дюбуа опубликована профессором университета в Невшателе Денисом Кнопфлером. См.: Knoepfler D. Frederic Dubois de Montperreux (1798—1850) // Histoire de I’Universite de Ne-uchatel. Hauterive, 1988. T. 1: La premiere Academic, 1838—1848. P. 257—304. Из недавних публикаций см. также: Фадеева Т. М. Дюбуа де Монпере — ученый-путешественник // К 150-летию Алупкинского дворца: Первые крымские Воронцовские чтения. Материалы. Симферополь, 2000. С. 53—61.

⁴⁴⁷

См. его монографию: Dubois de Montpereux F. Conchyliologie fossile ou aper?u gcognostique des formations du plateau Volhyni-Podolien. Berlin, 1831.

⁴⁴⁸

О влиянии Риттера на русскую науку см.: Сухова Н. Г. Карл Риттер и географическая наука в России. Л., 1990.

⁴⁴⁹

Материалы по археологии западных губерний России обобщены в труде: Dubois de Montpereux F. Des tumulus, des forts et des remparts de la Russie occidentale / Annuaire des voyages et de la geographic / Ed. Lacroix. Paris, 1846.

⁴⁵⁰

ПФА РАН, ф. 30, on. 3, д. 83, л. 17: письмо П. И. Кёппену от 9 апреля 1835 г. Об эпиграфических работах ученого и его переписке с А. Бёком см.: Knoepfler D. Misit DuBois Neoburgensis. La contribution du Neuchatelois Fr. DuBois de Montperreux a I’epigraphie de la cote septentrionale de la Mer Noire // Actes du Vile congres international d’epigraphie grecque et latine. В nearest; Paris, 1979. P. 391—392.

⁴⁵¹

Среди корреспондентов Дюбуа де Монпере: ориенталисты барон А. И. Сильвестр де Сасси, М. И. Броссе, X. Д. Френ, Р. A. Jaubert, антиковеды, историки и археологи Е. Bore, Е. Gerhard, Matile, Д. Рауль-Рошетт, президент Швейцарского исторического общества L. Vulliumin, географы и геологи Ed. Jomar, Ch. L. von Buch (1831—1834), C. Ritter (1832—1833) и др.

⁴⁵²

Dubois de Montpereux F. 1) Voyage autour du Caucase, chez les Tcherkesses et les Abkases, en Colchide, en Georgie, en Armenie, en Crimee. Paris, 1839—1843. Vol. 1—6 (нем. перевод: Reise um den Kaukasus… und in die Krim. Darmstadt, 1842—1846. Bd 1—3); 2) Voyage au Caucase, chez les Tcherkesses et les Abkases, en Colchide, en Georgie, en Armenie et en Crimee. Atlas. Neuchatel; Paris, 1843 (размер листов 38×52 см). I Serie de geographic ancienne et modeme (1843. 3 л., 4 c., 20 л. карт и планов); II Serie Pittoresque (1843. 1 л., 9 с., 69 л. ил.); Ill Serie d’architecture (1840. 1 л., 5 с., 37 л. ил.); IV Serie d’archeologie (1843. 1 л., 5 с., 40 л. планов и ил.); V Serie de geologie (1843. 1 л., 3 с., 30 л. карт, планов и ил.).

Еще в 1875 г. Е. Е. Люценко составил перевод фрагментов путешествия Дюбуа по Крыму с описанием «местоположения Дии, Тиритаки, Нимфеона, Акры и Киммериона» (РА ИИМК, ф. 28, д. 10/21). В начале 1920-х гг., по предложению Н. И. Репникова и А. И. Маркевича, для предпринятой ТУАК—ТОИАЭ серии «Классики краеведения в русских переводах» был выполнен перевод пятого (КРКМ, КП-24592, Д-9524) и шестого (КРКМ, КП-23139, Д-8839) томов, касающихся памятников Северного Причерноморья, который остался неизданным. В 1937 г. Институт абхазской культуры им. Н. Я. Марра издал сокращенный перевод первого тома: Путешествие вокруг Кавказа Фредерика Дюбуа де Монпере. Сухум, 1937. 175 с. (Тр. Ин-та абхазской культуры им. акад. Н. Я. Марра. Вып. 6).

⁴⁵³

^Brosset М. F. Notice necrologique sur М. Frederic Dubois de Montpereux + le (7 mai) 25 avril 1850 // Joum. de St. Petersbourg. 20 mai/1 juin 1850. № 111. Рус. перевод: Санкт-Петербургские ведомости. 1850. № 121; ЖМНП. 1850. Т. 67. Разд. 7. С. 48—50.

102

⁴⁵⁴

Леонтьев П. М. Обзор исследований… С. 84—85.

⁴⁵⁵

!82См., например: ПФА РАН, ф. 86, on. 1, д. 2, 3, 4, 8, 13, 15, 16, 24, 28, 29.

⁴⁵⁶

См. о нем: Дружинина Е. И. Южная Украина в 1800—1825 гт. М., 1970. С. 187—202.

⁴⁵⁷

О влиянии иностранной, главным образом французской, эмиграции при Ришелье и Ланжероне на общественную жизнь Одессы см.: Скальковский А. А. Первое тридцатилетие истории города Одессы, 1793—1823. Одесса, 1837 (репринтное переизд.: Одесса, 1995); Pingaud L. Les Fran^ais en Russie et les Russies en France. Paris, 1886; Haumant E. La culture fran^ais en Russie. Paris, 1910; Де-Рибас A. M. Старая Одесса: Исторические очерки и воспоминания. Одесса, 1913 (репринтное переизд.: Одесса, 1990); Herlihy Р. Odessa: A History, 1794—1914. Cambridge, Mass., 1986 (украин. перевод: Ки’гв, 1999); Палесская-Зебольд Э. Г. Одесские немцы, 1803—1920. Одесса, 1999.

⁴⁵⁸

См. напр.: Reuilly J. Voyage en Crimee et sur les bords de la mer Noir, pendant I’annee 1803, suivi d’un Memoire sur le Commerce de cette Mer, et de Notes sur les principaux ports commer^ans. Paris, 1806 (сочинение помощника префекта Безансона, члена Госсовета и кавалера ордена Почетного Легиона Ж. Рейи, по поручению Наполеона I с политическими целями выехавшего в феврале 1803 г. из Петербурга вместе с герцогом Ришелье на юг России. Он посетил Одессу, Николаев, Херсон, Крым, где встречался с Палласом и заимствовал у него множество сведений о Тавриде. В исторической части это компиляция трудов Л. Лангле, С. Сестренцевича-Богуша и И. Э. Тунмана. К книге приложены исследования французских нумизматов Л. Лангле (L. Langle) и Мийна (или Миллена, Millin), первого — об арабских и татарских монетах (р. 215—222, pl. 1), второго — об античных, византийских и генуэзских монетах, привезенных из Крыма (р. 223—232, pl. 2). Любопытна таблица с изображением мрамора из Панти-капея (р. 231, pl. 3). Между с. 198—199 помещен план Севастополя с окрестностями, с обозначением руин Херсонеса); [Sicard Ch.] 1) Lettres sur la Crimee, Odessa et la Mer d’ Azof. Moscou, 1810 (без указания автора; параллельный русский несовершенный перевод: Письма о Крыме, об Одессе и Азовском море. М., 1810); 2) Lettres sur Odessa / Par Sicard aine, negotiant etabli dans cette ville. SPb., 1812 (рус. перевод: Сикар К. Письма об Одессе / Пер. с франц. Николая Трегубова. СПб., 1818). Шарль (Карл Яковлевич) Сикар (1773—1830), выходец из Марселя, поселился в Одессе в 1804 г., вел обширную торговлю с Францией и Италией, был близок к Ришелье. В доме Сикара (современный адрес: Пушкинская ул., д. 13, ныне музей А. С. Пушкина) в 1823—1824 гг. любил обедать Пушкин; они познакомились еще в Кишиневе в 1821 г.; Gamba [G.F.]. Voyage dans la Russie meridionale, et particulierement dans les provinces situees au-dela du Caucase, fait depuis 1810 jusqu’a 1824 : 2 vols. Paris, 1826. Французский консул в Тифлисе (1821—1824, 1826—1833) шевалье Жак Франсуа Гамба (1763—1833) дважды путешествовал по югу империи (1817—1818, 1819—1820). На родине он издал книгу, первый том которой посвящен Одессе, Крыму, Северо-Восточному Причерноморью, второй — описанию Грузии и берегов Каспийского моря от Баку до Астрахани. Критические замечания И. А. Стемпковского см.: «Несколько замечаний о книге: Путешествие кавалера Гамбы в Южную Россию» (ОВ. 1827. 11 мая. № 36. С. 143—144), «Взгляд на путешествие Гамбы в Южную Россию» (ОЗ. 1827. 4. 30. Кн. 84. С. 156—158); «Известие о Каспийском море из путешествия Гамбы (перевод с франц, яз. Стемпковского)» (ОЗ. 1827. 4. 30. Кн. 86. С. 496—499); Morton Е. Travels in Russia and a Residence at St. Petersburg and Odessa. London, 1830 (англичанин Э. Мортон побывал в России в 1827—1829 гг.); Montandon С. Н. Guide du voyageur en Crimee. Odessa, 1834 (швейцарский путешественник Шарль (Карл) Монтадон при содействии М. С. Воронцова издал путеводитель («дорожник») с картами, планами, видами и виньетками, включающий сведения «о разных способах переезда из Одессы в Крым»; критические заметки анонимных авторов см.: Quelques observations sur le guide du voyageur en Crimee, par M. Montandon // Journal d’Odessa. 1834. 31 juil./12 aout. № 61. P. 234—244; Lettre au redacteur// Journal d’Odessa. 1834.31 aout./12 sept. № 70. P. 279—280); Vanzetti T. Excursion en Crimee faite dans 1’automne de I’annee 1835. Odessa, 1836 (само путешествие и издание книги предприняты при содействии Воронцова и посвящены генерал-губернатору Новороссии), и многие другие.

⁴⁵⁹

Губарь О. И. Одесские антикварии (первая четверть XIX ст.): Социальный портрет // Древнее Причерноморье: II чтения памяти проф. П. О. Карышковского: Тез. докл. юбил. конф. 9—11 марта 1991 г. Одесса, 1991. С. 115—117.

⁴⁶⁰

РО ИРЛИ, ф. 288, оп. 2, д. 23, л. 1—29 об. О Бёттигере см.: Плесская-Зебольд Э. Г. Одесские немцы. С. 171, 174, 176, 178—179, 238—240.

⁴⁶¹

См.: Мурзакевич Н. Н. Очерк заслуг, сделанных наукам светлейшим князем Михаилом Семеновичем Воронцовым: Читан секретарем ООИД в заседание оного 29 ноября 1856 г. Одесса, 1860. С. 31—33.

⁴⁶²

Там же. С. 31—33 (перечень поездок и экспедиций).

⁴⁶³

Андросов С. А. Документы Государственного архива Автономной Республики Крым о жизни и деятельности М. С. Воронцова // Россия и Крым в судьбе Воронцовых: Матер. Вторых крымских Воронцовских чтений 18— 19 октября 1999 г. Симферополь, 2000. С. 8—9.

⁴⁶⁴

Мурзакевич Н. И. Очерк заслуг… С. 31.

⁴⁶⁵

ЮВ 1889 г. путешествовавший по Крыму студент Петербургского университета, будущий акад. Я. И. Смирнов осмотрел и сфотографировал в Алупке во дворе дворца Воронцовых большое количество архитектурных и скульптурных обломков античных и христианских саркофагов, статуй, капителей и других памятников «из разных местностей», а также разбитые амфоры и кувшинчик (РА ИИМК, ф. 1, оп. 1-1889, д. 44, л. 15—18).

⁴⁶⁶

цовой (1882), другая была увезена в Ниццу. Остатки античной коллекции в Алупке (в 1938 г. — 78 экспонатов) в количестве 71 экз. по приказу Л. П. Берия в 1945 г. были переданы в ГМИИ им. А. С. Пушкина в Москву, в Алупке остался боспорский саркофаг III в. н. э. и несколько античных реплик.

⁴⁶⁷

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 30, л. 194.

⁴⁶⁸

Там же, д. 174, л. 9; оп. 2, д. 1, л. 56, 95—96 об. : «Помпеянские и ноланские вазы и сосуды из Неаполя за королевскими печатями, подаренные обществу в 184… графом М. С. Воронцовым. Составлен 9 мая 1844 г.». Автограф Н. Н. Мурзакевича.

⁴⁶⁹

• 1⁴ «Messager de la Russie Meridionale» издавался дважды в неделю под редакцией Ж. Даваллона (Davallon) при А. Ф. Ланжероне (1 апреля 1820 г.—16 октября 1823 г.). При М. С. Воронцове печатались «Journal d’Odessa» под редакцией К. Сейтца (с 17 ноября 1823 г. до конца 1826 г.) и сменивший его двуязычный «Journal d’Odessa» («Одесский вестник»), который выходил с января 1827 г. до 1831 г. на французском и русском языках дважды в неделю. Русский отдел газеты редактировали А. И. Левшин, с 1827 г. поэт В. И. Туманский, с 1828 г. П. М. Морозов; французский — барон Ф. И. Брунов, с 1828 г. — П. Я. Марини. После возвращения из-за границы А. И. Левшин взял на себя редактирование обоих отделов. В 1831 г. «Одесский вестник» был разделен на две самостоятельные газеты — русскую и французскую. Редактором русской стал преподаватель Ришельевского лицея М. П. Розберг, издавший вместе с П. М. Морозовым журнал «Одесский альманах на 1831 год», а также прибавление к «Одесскому вестнику» — «Литературные листки» (1833—1834), с 1834 г. по 1857 г. газету редактировал статистик, педагог и публицист А. Г. Тройницкий.

⁴⁷⁰

!5ОРИР ОГНБ, ркп. 62/6, л. 15—15 об.

⁴⁷¹

Мурзакевич Н. Н. Очерк заслуг… С. 10—11; Гребцова И. С. Пресса южных губерний Украины первой половины XIX в. как источник по истории Новороссийского края // ЗИФ ОГУ. Одесса, 1995. Вып. 1. С. 172—175.

⁴⁷²

И. А. Стемпковский настоятельно советовал Кёппену выписать это издание, регулярно публикующее статьи о новых археологических открытиях в Новороссии (ПФА РАН, ф. 30, оп. 3, д. 282, л. 22).

⁴⁷³

«Новороссийский календарь» в 1838 г. был передан в собственность Ришельевскому лицею, в 1865 г. преобразованному в Новороссийский университет. См.: Рибае Л. М. де. Библиографические материалы по истории Новороссии: Указатель статей, заметок и разных материалов, помещенных в «Календарях», «Новороссийском календаре», «Памятной книжке» и «Адрес-календаре» Одесского градоначальства, а также в «Трудах Одесского статистического комитета» с 1832 по 1914 год // ЗООИД. 1915. Т. 32. Разд. 2. С. 1—25.

⁴⁷⁴

ОРИР ОГНБ, ркп. 63/1, л. 54—55.

⁴⁷⁵

Соколов Г. И. Александр Федорович Панагиодор-Никовул: Некролог // ЗООИД. 1853. Т. 3. Отд. 3. С. 518— 521 (с редакторскими подстрочными примечаниями Н. Н. Мурзакевича).

⁴⁷⁶

Негри А. Ф., Соколов Г. И., Михневич И. и др. Записка о содержании старых письменных актов Новороссийского края // ЗООИД. 1850. Т. 2. Отд. 2—3. С. 783.

⁴⁷⁷

Бороздин Андрей Михайлович (1765—1838), генерал-лейтенант, сенатор (назначен в 1833 г.), таврический гражданский губернатор (1807—1816), в 1812 г. начальник всех сухопутных войск на Крымском полуострове; был женат на Софье Львовне, урожденной Давыдовой, сестре генерала Н. Н. Раевского; знакомый А. С. Пушкина. Владелец имений в Крыму (Саблы в 15 верстах от Симферополя, татарских деревень Кучук-Ламбат, в которой жил А. Ф. Панагиодор-Никовул, и Биюк-Ламбат в Симферопольском уезде).

⁴⁷⁸

ОРИР ОГНБ, ркп. 62/6, л. 28.

⁴⁷⁹

Соколов Г. И. Александр Федорович Панагиодор-Никовул. С. 519.

⁴⁸⁰

Там же. Примеч. Н. Н. Мурзакевича.

⁴⁸¹

Речь тайного советника А. С. Стурдзы, произнесенная по открытии Одесского общества истории и древностей 25 апреля 1839 г. Одесса, 1839. С. 9—10 (отд. оттиск из «Одесского вестника»); ИР ЦНБ, V, 1525, л. 44— 44 об.

⁴⁸²

См. о нем: [Соколов Г. И.] Бларамберг Иван Павлович // Энциклопедический лексикон [Плюшара]. СПб., 1836. Т. 6: Бин—Бра. С. 102—103; Зеленецкий К. П. Жизнь и ученая деятельность Бларамберга // ЗООИД. 1848. Т. 2. С. 220—228; Юргевич В. Н. Исторический очерк Имп. Одесского общества истории и древностей. Одесса, 1889. С. 32—33; Яковлев В. Де Бларамберг Иван Павлович // Венгеров С. А. Критико-биографический словарь русских писателей и ученых (от начала русской образованности до наших дней). СПб., 1892. Т. 3. С. 375—377 (с использованием рукописей проф. К. П. Зеленецкого и автобиографической записки И. П. Бларамберга); Островерхое А. С., Черняков I. Т. Засновник Одеського Археолопчного музею: (До 200-р1ччя вщ дня нарождения I. П. Бларамберга) // Украшський icT. журн. 1972. № 8. С. 127—128.

⁴⁸³

Hartkopf W. Die Akademie der Wissenschaften der DDR: Ein Beitrag zu ihrer Geschichte: Biographischer Index. Berlin, 1983. S. 72. См. фотокопии протоколов, представления и бюллетеней об избрании Бларамберга по историко-филологическому классу, из архива Берлинско-Бранденбургской АН: ПФА РАН, р. IV, оп. 41, д. 60, л. 2, 4, 5, 8.

⁴⁸⁴

К 1825 г. И. П. Бларамберг был вдовцом (его жена, урожд. де Куртуне или Куртнер, из французской семьи, «издавна поселившейся в Москве», скончалась в 1818 г.), от брака имел 12 детей, но выжили девять, к 1848 г.— семеро (три дочери и четыре сына). Старшие дети — сын Арден (Александр Иванович, 1802—1859), впоследствии генерал-майор, управляющий Петергофским дворцовым управлением, дочь Наталья, замужем за испанским консулом в Одессе Людвигом де Кастельо, или Кастилио. Сыновья (по данным формулярного списка 1825 г.) — Ипполит 23 лет, находился на военной службе, впоследствии полковник, петербургский полицмейстер (1841—1849); Владимир 17 лет, впоследствии полковник, адъютант господаря Валахии (в 1841 г.), женился на родственнице «бывшего владетельного господаря Валахии Александра Гики и служил при нем» в Бухаресте (Румыния); Арсений 9 лет; Михаил 14 лет, с того же возраста «находился в статской службе» без получения жалованья, как хороший рисовальщик и чертежник был помощником отца в его археологических исследованиях (Керчь, Симферополь, 1826— 1827); впоследствии смотритель Бахчисарайского ханского дворца, подпоручик Кавказского саперного батальона (в 1841 г.), чиновник по особым поручениям керчь-еникальского градоначальства по Азовскому береговому надзору в чине губернского секретаря (в 1843 г.), одновременно исполнял обязанности директора Керченского музея древностей (1843—1844), в том же чине в 1845 г. командирован в Бахчисарай, где готовил ханский дворец к посещению вел. кн. Константина Николаевича, в 1846 г. служил при наместнике Кавказа М. С. Воронцове в Тифлисе; член-корреспондент Одесского общества истории и древностей. 1 ноября 1868 г. обратился к председателю Имп. Археологической комиссии гр. С. Г. Строганову с просьбой поручить ему «что-либо по археологии Новороссийского края» (РА ИИМК, ф. 1, on. 1—1868, д. 43, л. 29). Дочери Бларамберга (на 1825 г.).— Елена 19 лет, Зинаида 18 лет, Елизавета 11 лет. См.: ИР ЦНБ, V, 1224—1516, л. 13—16: формулярный список И. П. Бларамберга за 1825 г.; Че-рейский Л. А. Пушкин и его окружение. Л., 1989. С. 40; Летопись жизни и творчества А. С. Пушкина, 1799—1826 / Сост. М. А. Цявловский. Л., 1991. С. 353, 359; Смирнова-Россет А. О. Автобиографические записки. Дневник. Воспоминания / Изд. подгот. С. В. Житомирская. М., 1989. С. 75—76 (Литературные памятники); Сапожников С. А. Бларамберги — русский дворянский род фландрского происхождения // Изв. Русского генеалогического общества. СПб., 1997. Вып. 8. С. 93—95; Тункина И. В. А. С. Пушкин и археологи юга России // Пушкин и классические древности. СПб., 1999. С. 20—23.

⁴⁸⁵

Тункина И. В. Новые материалы о коллекции древностей И. П. Бларамберга // Проблемы истории и археологии Нижнего Поднестровья: Тез. докл. науч. конф. Белгород-Днестровский, 1995. С. 66—67.

⁴⁸⁶

Археологические открытия в полуденной России // Сын Отечества. 1818. Ч. 44. № 8. С. 82; ИР ЦНБ, V, 1224—1516, л. 110, 126—126 об.; V, 1548—1561, л. 12—12 об., 42: Опись различным предметам древности из кабинета покойного Бларамберга, приобретенным для Одесского музеума, а из него переданных Одесскому обществу истории и древностей. Составлена 27 ноября 1842 г. Н. Н. Мурзакевичем.

⁴⁸⁷

Свиньин П. П. Обозрение путешествия издателя «Отечественных записок» по России в 1825 г., относительно археологии // ОЗ. 1826. Ч. 26. Кн. 72. С. 440^41. Надпись опубл.: Journal d’Odessa. 1826. № 19; CIG, IV, 6978. Паспортизация этого памятника, поступившего в Одесский городской музей древностей (ныне в ОАМ, инв. № 50044), была искажена Н. Н. Мурзакевичем — в более поздних каталогах он ошибочно атрибутировался как найденный в Ольвии в 1828—1829 гг. (ИР ЦНБ, V, 1548—1561, л. 27 об. № 100) либо как происходящий из Константинополя или Кизика. См.: Мурзакевич Н. Н. О надгробном памятнике Потамоновом // ЗООИД. 1844. Т. 1. С. 283—285; Latischew В. Die in Russland befindlichen griechischen Inschriften // MDAI AA. 1885. Bd 10. S. 123—124; Одесский археологический музей АН УССР. Киев, 1983. С. 124, 185. № 233.

⁴⁸⁸

ПФА РАН, ф. 30, on. 1, д. 475, л. 31.

⁴⁸⁹

Свиньин П. П. Взгляд на Одессу: (Из живописного путешествия по России издателя «Отечественных записок» 1825 г.) // ОЗ. 1830. 4.41. Кн. 117. С. 16—22.

⁴⁹⁰

ИР ЦНБ, V, 1017, л. 16 об.—21 об. См. также рукописи в собрании М. С. Воронцова: РСА СПбФ ИРИ, ф. 36, on. 1, д. 783 (иллюстрации см.: д. 779, табл. 1—7).

⁴⁹¹

инг ЦНБ, V, 1517; V, 1045, л. 1—7 об.

⁴⁹²

Там же, V, 1041 —1042. См. также: ОР РГБ, ф. 203, папка 193, № 4, л. 1—4 об. (текст без рисунков).

⁴⁹³

ИР ЦНБ, V, 1029, л. 1—7 об. Другой вариант той же статьи в виде черновой рукописи см.: V, 1028, л. 1—8а: De treize vases antiques en terre cuite, accompagnes de deux flacons, ou vases a parfums, en albatre, decouverts dans des anciens tombeaux grecs, aux environs de Capoue. Памятники, привезенные из Афин и пожертвованные коллекционером городскому музею в начале 1826 г., описаны в статье без заглавия: ИР ЦНБ, V, 1027, л. 1—4 об. Ср.: ГАОО, ф. 93, оп. 2, д. 1, л. 66—67 об. (здесь же описание мраморных «обломка статуи Дианы» и коринфской капители, найденных в Пантикапее).

⁴⁹⁴

ИР ЦНБ, V, 1061, л. 1—15: Dessins colories representant differens sujets figures sur six vases de terre cuite decouverts en Campanie dans des tombeaux antiques.

⁴⁹⁵

C 1930 г. в собрании ГЭ. См.: Горбунова К. С. Чернофигурные аттические вазы в Эрмитаже. Л., 1983. № 56. С. 80—82.

⁴⁹⁶

Штерн Э. Р. Алабастр Псиакса и Гилина // ЗООИД. 1894. Т. 17. Отд. 1. С. 37—62. Место находки, как и принадлежность к коллекции Бларамберга, были автору неизвестны (см. с. 38). По сведениям Штерна, алабастр поступил в музей ООИД в 1842 г., ныне в ОАМ, инв. № 26602, см.: Одесский археологический музей… № 222. С. 113, 184). В «Описи Одесского городского музея древностей, переданного в 1858 г. в Одесское общество истории и древностей» он значится под № 120: «Расписной алавастрон с изображением воина и амазонки (шейка отломана, из Нолы)» (ИР ЦНБ, V, 1548—1561, л. 28 об.). Его рисунок имеется в альбоме К. Боссоли (НА ОАМ, инв. № 83179, табл. LXXX, № 235). Покойный Г. И. Соколов ошибочно отнес его к ольвийским памятникам. См.: Соколов Г. И. Ольвия и Херсонес: (Ионическое и дорическое искусство). М., 1999. С. 69—71. Рис. 41—42.

⁴⁹⁷

⁴— ОАМ, инв. № 26623. В альбоме «Одесский археологический музей…» (№ 226. С. 117, 184) лекиф определен как происходящий из коллекции М. С. и Е. К. Воронцовых и как якобы поступивший в музей в 1880 г. Дата поступления опровергается тем, что его рисунок присутствует не только в рукописях самого Бларамберга, но и в альбоме К. Боссоли начала 1840-х гг. с изображениями памятников Одесского городского музея древностей, куда поступила коллекция Бларамберга (НА ОАМ, инв. № 83179, табл. LXXIX, № 234). Возможно, после смерти антиквария вазы были приобретены М. С. Воронцовым и поступили в музей не позднее 9 мая 1844 г. в составе коллекции Воронцова, так как их описание присутствует в упомянутом перечне «помпеянских и ноланских ваз и сосудов из Неаполя…» (ГАОО, ф. 93, оп. 2, д. 1, л. 95—96 об.). В «Описи Одесского городского музея древностей, переданного в 1858 г. в Одесское общество истории и древностей» лекиф значится под № 119: «Расписной сосуд с изображением 5 фигур черных по красному полю (шейка отломана, из Нолы)» (ИР ЦНБ, V, 1548—1561, л. 28 об.). О работах Лисиппида см.: Beazley J. D. The Development of Attic Black-Figure. London, 1986. P. 70—72, 85, 104.

⁴⁹⁸

ОАМ, инв. № 23967. В альбоме «Одесский археологический музей…» (№ 228. С. 119, 184—185) и в статье А. М. Тарадаш «Несколько аттических чернофигурных ваз из сбрания Одесского археологического музея» (МАСП. Киев, 1983. С. 143—145, рис. 2) лекиф также ошибочно отнесен к коллекции Воронцовых. См. указанный альбом

⁴⁹⁹

К. Боссоли (НА ОАМ, № 83179, № 112). В «Описи Одесского городского музея древностей…» он значится под № 122: «Расписная ваза с ручкою с изображением двух воинов в квадриге и сопровождающих их двух воинов» (ИР ЦНБ, V, 1548—1561, л. 28 об.).

⁵⁰⁰

См. альбом К. Боссоли: НА ОАМ, № 83179, табл. LXXXI, № 120 (пелика); табл. LXXXVIII (скифос).

⁵⁰¹

• ⁴5 РСА СПбФ ИРИ, ф. 36, оп. 2, д. 253, л. 5—6; Одесса, 10 марта // ОВ. 1827. 16 марта. № 21. С. 81.

⁵⁰²

В письме к П. И. Кёппену от 12 мая 1823 г. Бларамберг сетует, что он вынужден не только «полностью отказаться от занятий древностями, но и исключить даже всякое длительное чтение» из-за угрозы полной потери зрения (ПФА РАН, ф. 30, оп. 3, д. 23, л. 3 об.).

114

⁵⁰³

ИР ЦНБ, V, 1224—1516, л. 26—27.

115

⁵⁰⁴

Bflaramberg J.]. Antiquites: (Article communique par Mr. de B.) // Journal d’Odessa. 1827.24 dec./5 janv. № 100. P. 403—405 (сокращенный пересказ на рус. яз.: Бларамберг И. Древности // ОВ. 1828. 21 янв. № 6. С. 21—22).

⁵⁰⁵

Blaramberg J. De la position des trois forteresses Tauro-scythes, dont parle Strabon. Odessa, 1831 (черновые рукописи см.: ИР ЦНБ. V, 1021, л. 1—8 об.; V, 1032, л. 1а—13 об.). Предварительные публикации и сокращенные рус. переводы см.: [Blaramberg J.] 1) Sympheropol, 9 juin // Journal d’Odessa. 1827. 18/30 juin. № 47. P. 187—188; 2) Antiquites: Article communique par Mr. le conseiller d’etat de Blaramberg // Ibid. 5/15 sept. № 69. P. 275—277. To же на рус. яз.: Древности: Открытие признаков древней крепости близ Симферополя (извлечение из известий, сообщенных г. статским советником Бларамбергом и напечатанных на французском языке в № 47 и 48 сего вестника) И ОВ. 1827. 7 сент. № 70. С. 280—281; 10 сент. № 71. С. 284—285; 3) [Antiquites]: (Article communique par M. de В.) // Ibid. 17/29 sept. № 73. P. 291—292. To же на рус. яз.: Древности (дополнение к статье, помещенной в № 70 и 71) // ОВ. 1827. 24 сент. № 75. С. 301. См. также карту Симферополя с окрестностями, план городища и рисунки находок: «Cartes et dessins se rapportant a la decouverte recente de differentes antiquites, trouvees pres de la ville de Sympheropol en 1827» (OP РГБ, ф. 203, n. 193, № 1, л. 1 — 13; ГАРФ, ф. 1463, on. 2, д. 1217, л. 13—21).

⁵⁰⁶

50PCA СПбФ ИРИ, ф. 36, оп. 2, д. 253, л. 1 об., 5 об., 8, 9, 18—18 об.

116

⁵⁰⁷

ИР ЦНБ, V, 1030, л. 1—4: Blaramberg J. Geographic ancienne: Notice sur la position du Parthenium, et de 1’Achilleum de Strabon, consideres comme points de trajet, d’une rive du Bosphore Cimmerien а Г autre. Ср. также: ГАРФ, ф. 1463, on. 2, д. 1217, л. 2 об.—3. Вырезка из: Journal d’Odessa. 1828. 18/30 janv. № 5. P. 17—19, на которую наклеены рукописные планы северной части Керченского пролива, а также северной части Тендровской косы и Кинбурнского полуострова.

⁵⁰⁸

Мурзакевич Н. Н. Приобретение обществом неизданных сочинений Бларамберга // ЗООИД. 1844. Т. 1. С. 652.

⁵⁰⁹

Неполный перечень см.: Систематический указатель книг и статей по греческой филологии, напечатанных в России с XVII столетия по 1892 г. на русском и ностранных языках. С прибавлением за 1893, 1894 и 1895 годы / Сост. П. И. Прозоров. СПб., 1898 (по указат.). К сожалению, в библиотеках Петербурга отсутствуют полные комплекты французского и русского изданий одесской газеты «Journal d’Odessa» («Одесский вестник»), поэтому ссылки на конкретные страницы здесь и далее в ряде случаев не указаны.

⁵¹⁰

По свидетельству Дюбрюкса, Бларамберг посредственно знал древнегреческий язык и «переводил самые короткие и обыкновенные фразы с большим усилием и трудом». См.: Дюбрюкс П. Описание развалин и следов древних городов и укреплений, некогда существовавших на европейском берегу Босфора Киммерийского, от входа в пролив близ Еникальского маяка до горы Опук включительно, при Черном море / Пер. с франц. А. Дюбрюкса // ЗООИД. 1858. Т. 4. Отд. 1. С. 46. Примеч.

⁵¹¹

55Choix des medailles antiques d’Olbiopolis ou Olbia faisant partie du cabinet de Blaramberg a Odessa. Paris, 1822.

⁵¹²

Blaramberg J. Notices sur quelques objets d’antiquite, decouverts en Tauride dans un Tumulus, pres du site de 1’ancienne Panticapee. Paris, 1822. 31 p., pl. Экземпляр французского издания с карандашными пометами и рисунком пером сохранился в архиве А. С. Норова (ОР РНБ, ф. 531, д. 811). Пересказ на рус. яз. см.: Древности, найденные в Тавриде: Извлечение из книжки: Notices sur quelques objets d’antiquite, decouverts en Tauride, etc. Par Mr. de Blaramberg // Новости литературы, изданные А. Воейковым и В. Козловым: Прибавление к «Русскому инвалиду» на 1822 г. СПб., 1822. Кн. 2. № 17. С. 54—57; № 18. С. 73—75.

⁵¹³

РСА СПбФ ИРИ, ф. 36, оп. 2, д. 253, л. 1, 2.

⁵¹⁴

Бларамберг И. П. [Blaramberg J.] 1) Article communique par Mr. de B[laramberg] // Journal d’Odessa. 1827. 19/31 mars. № 22. P. 85—86 (о двух надгробиях из Рении); 2) Du culte de Venus sur les rives du Bosphore Cimmerien // Ibid. 1828. 2/14 juin. № 44. P. 195—196 (КБН 35); 3) Antiquite // Ibid. 1828. 15/27 dec. № 100. P. 424—425 (КБН 63, 73) (рус. перевод: Древности // OB. 1828.22 дек. № 102. С. 432—434); 4) Antiquites // Ibid. 1829. 13 mai. № 35. P. 137—138 (надписи, привезенные из Варны); 5) Antiquites // Ibid. № 86. С. 372 (КБН 35); 6) Paleographie // Ibid. № 88. С. 381—382 (IPE, I², 418); 7) Antiquite // Ibid. № 91. P. 393—394 (о надгробии, привезенном из Созополя); 8) Antiquite // Ibid. № 95. P. 416—417 (надпись агораномов); 9) Antiquite // Ibid. № 98. P. 428 (две надписи из Месембрин); 10) Древность // ОВ. 1830. № 29. С. 114 (надписи из Херсонеса: в честь императора Зенона и IPE, I², 435).

⁵¹⁵

Помимо указанной брошюры об ольвийских монетах его собрания, изданной в Париже в 1822 г., см.: В[1а-ramberg J.J Odessa, 6 aout. // Journal d’Odessa. 1830. № 63. P. 249—250 (о монетах, найденных в Крыму).

⁵¹⁶

60Бларамберг И. П. [Blaramberg J.J 1) Объяснительная записка о сюжете рисунка на древней терракотовой вазе, найденной в Одессе в 1826 г. //Journal d’Odessa. 1826. № 76, 78, 82 (то же: Joum. de St.-Petersbourg politique et litteraire. 1826. № 125, 130); 2) Antiquites: Article communique par Mr. de B[laramberg] // Ibid. 1827. 30 mars/11 avr. № 25. P. 97—98 (о сюжете вазы, найденной у одесского театра); 3) Vase a une anse, en terre cuite, ome d’un tableau dont les figures sont noires, sur un fond de couleur rougeatre, tirant sur Г orange // Ibid.

⁵¹⁷

27 avr./9 mai. № 32. Р. 128; 4) Antiquites: Article communique par Mr. de Bflaramberg] // Ibid. 1827/28. 24 dec./ 5 janv. № 100. P. 403—405 (рус. перевод: Древности // OB. 1828. 21 янв. № 6. С. 21—22); 5) Мнение г. Бларамберга о двух вазах, открытых в Одессе в 1823 и 1826 годах // Русский инвалид. 1827. № 18. С. 70—72.

⁵¹⁸

Бларамберг И. П. [Blaramberg J.] 1) Рассуждение о ристалище Ахилла // Северный архив. 1825. Ч. 18. С. 349—364; 2) Geographic ancienne // Journal d’Odessa. 1828. 1/13 aout. № 61. P. 269—270. Рус. перевод: Древняя география // OB. 1828. 11 авг. № 64. С. 280—282: Замечания на статьи в «Московском телеграфе», № 4, и в «Северной пчеле», № 77 за 1828 г., о величине о-ва Певка и местоположении Истрии; 3) Geographie ancienne: Notice sur la position du Parthenium, et de 1’Achilleum de Strabon, consideres comme points de trajet d’une rive du Bosphore Cimmerien a 1’autre // Ibid. 1828. 18/30 janv. № 5. P. 17—19; 4) De 1’existence d’un etablissement grec sur une partie de 1’emplacement qu’ occupe aujourd’hui la ville et le port d’Odessa, et de la decouverte faite recemment, pres du nouveau boulevard de cette ville, de 1’os femur fossile d’un animal, selon toute apparence, antediluvien // Ibid. 1828. 19/31 mai. № 40. P. 175—176; 5) Geographie ancienne: Recherches sur la position de Гancienne Theodosie et sur celle du port des Tauro-Scythes // Ibid. 1829. № 7. P. 25—27; 6) Antiquite: Observations et conjectures sur la position de 1’ancienne colonie greque de Cytee (Kytas ou Kydaia), en Tauride // Ibid. 1830. 21 juin/3juil. № 50. P. 198—199; 7) О предполагаемом местоположении Дианина храма в Тавриде: Рассмотрение сведений, сообщенных нам знаменитейшими писателями древности касательно места, где, как думают, приносили Тавры в жертву Диане, или Ифигении, людей // Одесский альманах на 1831 год, изданный П. Морозовым и М. Розбергом. Одесса, 1831. С. 298—307; 8) De la position des trois forteresses Tauro-Scythes dont parle Strabon, avec carte, plans, copies d’inscriptions et dessins d’apres des marbres antiques. Odessa, 1831 (неполный нем. перевод: Untersuchungen iiber die Lage der Burg Palakion des Strabo und uber den Ursprung des Namens Balaklava // Die Quatember, herausg. von Dr. Trautvetter. Mitau, 1829. Bd 1. Hf. 2. S. 26—33; рус. перевод А. Л. Бертье-Делагарда: ИТУАК. 1889. N« 7. C. 56—69). См. рецензию: Московский телеграф. 1831. Ч. 40. № 16. С. 510—511; 9) Замечания на некоторые места древней географии Тавриды / Пер. с франц. Г. И. Соколова // ЗООИД. 1848. Т. 2. Отд. 1. С. 1—19.

119

⁵¹⁹

Blaramberg J. Одесса, 1 января [статья без названия на франц, яз. о древностях Аккермана и Овидиополя] // Journal d’Odessa. 1827. 1/17 janv. № 1. Р. 1—3; 8/20 janv. № 2. Р. 6-—8. Сокращенный рус. перевод: Бларамберг И. П. Одесса, 20 января // ОВ. 1827. 22 янв. № 6. С. 21—22. Позднее в Аккермане были найдены монеты эмиссии Тиры с именами Юлии Домны, Септимия Севера и Геты, золотая монета Лисимаха, римские серебряные монеты «Веспасиана, Домициана, Траяна, Адриана, Антонина Пия, Марка Антонина, Фаустины и Криспины». В кургане близ местечка Татарбунары Аккерманского уезда около 1821 г. были вырыты римские монеты. См.: АВ СПбФ ИВ, ф. 52, on. 1, д. 10, л. 1; Беккер П. В. Берег Понта Евксинского от Истра до Борисфена, в отношении к древним его колониям // ЗООИД. 1853. Т. 3. Отд. 3. С. 183—185.

⁵²⁰

[Соколов Г. И.] Бларамберг Иван Павлович. С. 103.

⁵²¹

См.: Тункина И. В. Иван Алексеевич Стемпковский: Материалы к биографии И XYEXITIA: Памяти Юрия Викторовича Андреева. СПб., 2000. С. 357—379.

⁵²²

РО ИРЛИ, отд. пост., № 10102, л. 31 об.; Тункина И. В. Автографы археологов в альбоме П. И. Кёппена И СА. 1987. № 4. С. 225.

⁵²³

ббАшик А. Б. И. А. Стемпковский: [Некролог] // ЗООИД. 1863. Т. 5. С. 907 (с редакторскими подстрочными примечаниями Н. Н. Мурзакевича). См. также: [Aschik A.] Necrologie: (Article communique) // Journal d’Odessa. 1833. 13/25 janv. № 4. P. 13—14; рус. перевод: [Ашик А. Б.] Некрология: Иван Алексеевич Стемпковский // ОВ. 1833. 21 янв. № 6. С. 21—22.

⁵²⁴

РГИА, ф. 1349, оп. 4—1831, д. 105, л. 109 об.

⁵²⁵

Юргевич В.Н. Исторический очерк… С. 37. Примеч. 1; Ф. К. Стемпковский Иван Александрович [sic! ошибка, правильно Алексеевич] И РБС. СПб., 1909. Т.: Смеловский—Суворина. С. 377; Веселовский Н. И. О приобретении для Императорского Эрмитажа нумизматической коллекции И. А. Стемпковского И ИТУАК. 1915. № 52. С. 186; SztetyHo Z. Paul Dubrux — «ojciec archeologii bosporanskiej» // Meander. 1969. Rok 24. SI. S.44.

⁵²⁶

Смирнова-Россет А. О. Автобиографические записки. С. 145, 412.

⁵²⁷

Екатерина II и Г. А. Потемкин: Личная переписка, 1769—1791 гг. / Изд. подгот. В. С. Лопатин. М., 1997. С. 40, 592, 594—595 (Литературные памятники).

⁵²⁸

⁷‘ Фома Александрович Кобле, Коблен или Коблей (СоЫеу, 1761—1828), генерал-майор. Родом шотландец, сын английского консула в Ливорно, на русской службе с 1788 г., был адъютантом у М. И. Кутузова, шеф Царицынского гарнизонного полка (08. 01. 1799—08. 06. 1799), затем служил в Николаеве, с 1801 г. одесский комендант и шеф Ладожского мушкетерского (с 22. 02. 1811 — пехотного) полка (27. 12. 1801—22. 02. 1811), градоначальник Одессы после отъезда Ришелье во Францию (с конца 1814 г. по 18 ноября 1815 г.). Фамилия Кобле сохранилась в топонимике окрестностей Одессы в названии имения Коблевка в 45 верстах к востоку от города (в первой половине XIX в. — почтовая станция; другое название Троицкое, ныне п. Коблево Николаевской обл. Украины). Кобле был женат на родной сестре матери И. А. Стемпковского. Прибыв в Поволжье в составе комиссии по приказу Екатерины II, Кобле тайком увез девушку из Царицына верхом на лошади и обвенчался с ней на первой почтовой станции. Дети Кобле приходились Стемпковскому кузинами и кузенами: дочь Клавдия Фоминична (р. 1801) была замужем за маркизом Филиппом Осиповичем Паулуччи (1779—1849), в 1812—1829 гт. генерал-губернатором Остзейских провинций (Эстляндии с 1819 г., потом Курляндии и Лифляндии); сын Аполлон Фомич (р. 1811) управлял имением Коблевка. Родная сестра генерала Ф. А. Кобле Генриетта Александровна (1764/1765—1843) с 1784 г. была замужем за адмиралом, морским министром Николаем Семеновичем Мордвиновым (1754—1845), а одна из их дочерей Вера Николаевна (1790—1834) была женой обер-прокурора Сената Аркадия Алексеевича Столыпина (1773—1825). См.: Смирнова-Россет А. О. Автобиографические записки. С. 145, 412, 663; Мордвинова Н. Н. Воспоминания об адмирале Николае Семеновиче Мордвинове и о семействе его: (Записки его дочери) // Записки русских женщин XVIII—первой половины XIX века / Сост., вступ. ст. и коммент. Г. Н. Моисеевой. М., 1990. С. 412— 413. Военный историк А. И. Михайловский-Данилевский, со стороны жены — Анны Павловны Чемодановой, также являлся дальним родственником И. А. Стемпковского через саратовских помещиков Яковлевых, Жуковых и Стем-пковских. Этот факт я установила, изучая переписку историка, хранящуюся в РО ИРЛИ.

⁵²⁹

Вигель Ф Ф. Записки. М., 1893. Ч. 7. С. 210.

⁵³⁰

7*Ашик А. Б. И. А. Стемпковский. С. 907.

⁵³¹

Записки Н. Н. Мурзакевича / Публ. В. М. Дабижы // РА. 1887. Т. 55. № 3. С. 656.

⁵³²

РГВИА, ф. 395, оп. 14—1825, д. 64, л. 3 об.-4.

⁵³³

Там же, л. 4.

⁵³⁴

Вигель Ф. Ф. Записки.Ч. 7. С. 211.

⁵³⁵

О портрете имеется запись Н. Н. Мурзакевича в картотеке иллюстративного материала ООИД. См.: РО ИРЛИ, ф. 603, on. 1, д. 20, л. 73.

⁵³⁶

Вигель Ф. Ф. Записки.Ч. 7. С. 210.

⁵³⁷

А шик А. Б. И. А. Стемпковский. С. 909.

⁵³⁸

Маркиз Габриэль де Кастельно {de Castelnau, 1756/1757—1827), французский роялист, бежал из Франции во время Великой Французской революции и прибыл в Россию при Павле I. В 1803 г. вместе с герцогом Ришелье приехал в Одессу и состоял при нем чиновником по особым поручениям (1803—1814), затем вернулся на родину. Автор сочинения «Essai sur 1’histoire ancienne et modeme de la Nouvelle Russie» (Paris, 1820. Vol. 1—3, с посвящением имп. Александру I; 2-е изд. Paris, 1827). В этом труде И. А Стемпковскому принадлежат следующие главы: в первом томе «Coup d’oeil sur quelques restes d’antiquites dans la Nouvelle Russie», во втором томе «Des Menonistes colons et noisins des Nogai’s» и «Des Kozaks de la mer Noire». В первом томе на с. 206—212 Кастельно пишет, что сведения о древних монетах предоставлены ему Стемпковским. Сам Иван Алексеевич очень критично относился к поверхностной книге Кастельно. В письме к Кёппену от 7 октября 1825 г. из Одессы он писал: «Без справок (т. е. без опоры на источники. — И. Т.) трудно что дельное написать, если не хочешь выдать что-либо подобное древней истории Новороссийского края маркиза Кастельно» (ПФА РАН, ф. 30, оп. 3, д. 282, л. 14). Некролог Г. де Кастельно см.: Necrologie // Journal d’Odessa. 1827. 12/24 fevr. № 12. P. 46—47.

⁵³⁹

«2РГВИА, ф. 395, on. 14-1825, д. 2, л. 8.

⁵⁴⁰

Там :j<e, л. 2 об., 3, 5.

⁵⁴¹

Стемпковский И. А. О трудах дюка Ришелье по части управления в полуденной России / Пер. с франц. А. Зиновьева // BE. 1824. Ч. 136. № 16 (перевод с франц, из: Journal Asiatique. 1822); переизд.: ЗООИД. 1877. Т. 10. С. 391—406. Отд. оттиск: Одесса, 1877.

⁵⁴²

Тилло А. А. Институт Франции, по поводу столетия его существования. СПб., 1897. С. 35.

⁵⁴³

М Веселовский Н. И. О приобретении для Императорского Эрмитажа… С. 191.

⁵⁴⁴

Стемпковский И. А. Письмо редактору: Саратов, 11 февр. 1824 г. // BE. 1824. Ч. 134 (февр.). № 3. С. 230—235.

⁵⁴⁵

Raoul-Rochette D. Antiquites Grecques du Bosphore-Cimmerien publiees et expliquees. Paris, 1822.

⁵⁴⁶

89РГВИА, ф. 395, on. 14-1825, д. 2, л. 11—11 об., 15, 18—18 об., 23—23 об.

⁵⁴⁷

Скальковский А. А. Первое тридцатилетие истории города Одессы… С. 222; Смирнова-Россет А. О. Автобиографические записки. С. 83.

⁵⁴⁸

Ашик А. Б. И. А. Стемпковский. С. 909; Вигель Ф. Ф. Записки. 4.7. С. 210. В конце декабря 1824 г. М. С. Воронцов за 45 тыс. р. приобрел у И. А. Стемпковского землю с домом и угодьями в Гурзуфе (279 десятин 1681 сажень), доставшуюся ему по духовному завещанию от Ришелье: ЦГААРК, ф. 8, on. 1, д. 13, л. 33—39; Андросов С. А. Документы Государственного архива Автономной Республики Крым о жизни и деятельности М. С. Воронцова // Россия и Крым в судьбе Воронцовых. С. 4—5; Пальчикова А. А. Из истории Алупкинского майората Воронцовых // Там же. С. 66. Примеч. 1.

⁵⁴⁹

Вигель Ф. Ф. Записки. Ч. 7. С. 211.

⁵⁵⁰

РГВИА, ф. 395, оп. 14—1825, д. 3, л. 5—6.

⁵⁵¹

Стемпковский И. А. 1) Выписка из письма: Одесса, 13 июля 1826 г. // ОЗ. 1826. Ч. 28. Кн. 78. С. 141—144 (об открытии Керченского музея, об археологических находках в Одессе, о памятнике герцогу Ришелье в Одессе); 2) Письмо из Одессы от 8 августа 1827 г.: О заложении основания памятника дюку Ришелье И ОЗ. 1827. Ч. 31. С. 485^487.

⁵⁵²

ГАОО, ф. 44, оп. 4, д. 794.

⁵⁵³

ПФА РАН, ф. 30, оп. 3, д. 282, л. 8—8 об.

⁵⁵⁴

Черейский Л. А. Пушкин и его окружение. С. 418—419.

⁵⁵⁵

W Бартенев П. И. О Пушкине: Страницы жизни поэта. Воспоминания современников. М., 1992. С. 231.

⁵⁵⁶

Тункина И. В. 1) Забытый археолог — знакомый Пушкина (об Иване Алексеевиче Стемпковском) // Gazeta Petersburska. 1999. № 5(6). С. 8—9; 2) А. С. Пушкин и археологи юга России. С. 22—23; 3) Иван Алексеевич Стемпковский: Материалы к биографии. С. 357—379.

⁵⁵⁷

10° Летопись жизни и творчества А. С. Пушкина, 1799—1826. С. 353, 359; Пушкинские места: Путеводитель. М., 1999. С. 340—341.

⁵⁵⁸

Константинов В. В. Загадка особняка Бларамберга И Фрагменты старины одесской: Очерки по истории Одессы. Симферополь, 1990. С. 30—39.

⁵⁵⁹

По воспоминаниям Ксении Михайловны Соколовой (урожд. Кирьяковой), дочери херсонского предводителя дворянства М. М. Кирьякова и родной сестры основателя Одесского общества истории и древностей М. М. Кирьякова, жившей по соседству с Бларамбергом и Стемпковским, в их доме каждый понедельник проводились танцевальные вечера, посещаемые Пушкиным. Этот экспромт якобы был сочинен Пушкиным в доме Кирь-яковых, когда однажды вечером, подойдя к обеим сестрам, он быстро и решительным тоном продекламировал стихи, начинавшиеся словами «Вы перед всеми взяли верх…» (НА ОАМ, № 59372, л. 36).

⁵⁶⁰

№ Морозов П. Т. Из одесских воспоминаний // РА. 1877. Кн. 3. С. 325. Этот экспромт, приписываемый Пушкину, отсутствует в его академическом Полном собрании сочинений в 10 томах (М., 1962—1965).

⁵⁶¹

Ю4НА ОАМ, № 59335, л. 37—38; № 59372, л. 36; Зеленецкий К, П. Записи рассказов одесских старожилов // Пушкин в воспоминаниях современников. СПб., 1998. Т. 1. С. 370.

⁵⁶²

НА ОАМ, № 59372, л. 35. Некоторые исследователи ошибочно атрибутируют четыре женских портрета на листе с черновиками романа «Евгений Онегин» и автопортретом Пушкина за ноябрь—декабрь 1823 г. как рисунки с изображениями младшей дочери Бларамберга — Елизаветы, которой тогда было всего лишь 9 лет. См.: Эфрос А. М. Рисунки поэта. М., 1933. С. 183 (воспр.), 276—278; Жуйкова Р. Г. Портретные рисунки Пушкина: Каталог атрибуций. СПб., 1996. С. 47 (воспр.), 87, № 142.

⁵⁶³

Ю6ОРИР ОГНБ, ркп. 62/6, л. 34.

⁵⁶⁴

Чарнецкий В. Заметки о пушкинских местах // Есть город у моря: Краеведческий сборник. Одесса, 1990. С. 119—120.

⁵⁶⁵

Веселовский Н. И. О приобретении для Императорского Эрмитажа…С. 194.

⁵⁶⁶

Ю9НА ОАМ, № 59335, л. 44—48.

⁵⁶⁷

Пушкин А. С. История Пугачева // Поли. собр. соч.: В 10 т. М., 1964. Т. 8. С. 263.

⁵⁶⁸

9 И. В. Тункина

⁵⁶⁹

41ОР РГБ, Пог. П, п. 46, № 53, л. 1—1 об.

• •2 Пушкин по документам архива М.П. Погодина / Коммент. М. Павловского # Литературное наследство. 1934. Т. 16—18. С. 692.

⁵⁷⁰

• 43 ОР РНБ, ф. 679, д. 115, л. 10 об.

⁵⁷¹

• 44 ро ИРЛИ, 9256. Шб. 79.

⁵⁷²

Стемпковский И. А. Радаис и Индар: Скифский рассказ (отрывок из древней греческой рукописи) / Одесский альманах на 1831 год, изданный П. Морозовым и М. Розбергом. Одесса, 1831. С. 194—219.

⁵⁷³

46 Неполный перечень статей Стемпковского см.: Ашик А. Б. И. А. Стемпковский. С. 901—915 (с подстрочными примечаниями Н. Н. Мурзакевича, главным образом в библиографической части); Прозоров П. И. Систематический указатель книг и статей по греческой филологии… (по указат.). Требуют отдельного выявления работы, опубликованные Стемпковским во Франции. Стемпковский подписывал иногда свои корреспонденции как 1) Ст., И. 2) St., J. См.: Масанов И. Ф. Словарь псевдонимов русских писателей, ученых и общественных деятелей. М., 1960. Т. 4. С. 453. См. также «Список рукописей действительного статского советника И. А. Стемпковского» (РГАДА, ф. 1261 (М. С. Воронцов), on. 1, д. 3163, 1 л.).

⁵⁷⁴

47ДишкА. Б. И. А. Стемпковский. С. 911.

⁵⁷⁵

48 Там же. С. 910.

⁵⁷⁶

По утверждению Н. Н. Мурзакевича, который не был лично знаком со Стемпковским, Иван Алексеевич не знал классических языков, что опровергается свидетельством А. Б. Ашика, письмами Стемпковского к Кёппену и многочисленными публикациями надписей и монет. Определенные познания в греческом и латинском языках Стемпковский скорее всего приобрел во время пятилетнего пребывания в Париже.

⁵⁷⁷

Исследователи и путешественники конца XVIII—первой половины XIX в. неверно определяли местоположение Нимфея, так как использовали дефектное издание текста перипла Анонима (Гайдукевич В. Ф. О местоположении древней Тиритаки И МИА. 1941. № 4. С. 87). П. Дюбрюкс (Дюбрюкс П. Описание развалин и следов… С. 13, 34) и И. П. Бларамберг (Бларамберг И. П, Замечания на некоторые места древней географии Тавриды. С. 11) считали, что Нимфей находился близ Павловской батареи; выдающийся в пролив мыс Кара-бурун (Черный мыс), на плато которого и находится античный Нимфей, Дюбрюкс определял как древний военный наблюдательный пост. Стемпковский, первоначально разделявший гипотезу Бларамберга, впоследствии от нее отказался и правильно локализовал город на плато мыса Кара-бурун. А. Б. Ашик считал, что Нимфей находится в 6 верстах от деревни Чурубаш, на земле помещика Гурьева, у берега пролива, примыкавшего к Чурубашскому озеру (Ашик А. Б. Вос-порское царство. Одесса, 1848. Ч. 1. С. 9. Примеч. 1). Точная локализация Нимфея у селения Эльтиген (ныне Ге-роевское) на плато мыса Кара-бурун стала окончательно ясна лишь в конце XIX—начале XX в. Раскопки городища и некрополя были начаты в 1876 г. Н. П. Кондаковым, продолжены С. И. Веребрюсовым в 1878—1879 гг., систематические раскопки осуществляются с 1939 г. экспедицией Государственного Эрмитажа. См.: Худяк М, М. Из истории Нимфея. Л., 1962. С. 5—11; Грач Н. Л. Некрополь Нимфея. СПб., 1999.

⁵⁷⁸

Стемпковский И. А. О названиях месяцев у древних ольвиополитов И Московский вестник. 1827. Ч. 3. С. 338—347.

⁵⁷⁹

Стемпковский И. А. Исследования о местоположении древних греческих поселений на берегах Понта Евк-синского, между Тирасом и Борисфеном, учиненные по случаю найденных в 1823 году остатков древности в Одессе // ОЗ. 1826. Ч. 26. Кн. 73. С. 192—228; Кн. 74. С. 335—377 (между С. 300—301: «Карта сравнительная древней и новой географии берегов Понта Эвксинского между Тирасом и Ворисфеном, составленная полковником И. Стемп-ковским 1825 года»). Отд. оттиск: СПб., 1826. См. краткое изложение на франц, яз: Geographic ancienne // Journal d’Odessa. 1827. 2/14 juil. № 51. P. 204—205.

⁵⁸⁰

¹²ЗСм., например: Агбунов M. В, 1) Загадки Понта Эвксинского: (Античная география Северо-Западного Причерноморья). М., 1985; 2) Античная лоция Черного моря. М., 1987; 3) Античная география Северного Причерноморья. М., 1992; ГППАЭ.

⁵⁸¹

ПФА РАН, ф. 30, оп. 3, д. 282, л. 3 об.

⁵⁸²

¹²5Messager de la Russie Meridionale. 1823. 10 aout. N« 63; Revue Encyclopedique. 1823. Sept. P. 723; BE. 1824. Март. № 6. C. 159. Граф де Сен-При, приобретший участок земли на Театральной площади, начал строить дом (впоследствии дом генеральши Нилус). При возведении фундамента были найдены «обломки ваз вроде амфор ольвийских», в том числе краснофигурная пелика, попавшая в коллекцию Стемпковского, а при постройке дома де Давоса (затем дом Росси) — «гробница с другими остатками древности, именно сосудом с изображением женщины этрусской живописи, сидящей на почетном кресле, и пр.» (ОРИР ОГНБ, ркп. 62/6, л. 34—34 об.).

⁵⁸³

apparence, antediluvien // Ibid. 1828. 19/31 mai. № 40. Р. 175—176. См.: Диамант Э. И. Поселение и могильник V—

• III вв. до н. э. на месте Приморского бульвара в Одессе И МАСП. Киев, 1976. Вып. 8. С. 204—212.

⁵⁸⁴

Буйских С. Б. Еще раз о так называемой «одесской» Истрии // Краткие сообщения Одесского археологического общества. Одесса, 1999. С. 84—91.

⁵⁸⁵

Добролюбский А. О., Красножон А. В. Блуждающие гавани истриан и исиаков // Древнее Причерноморье:

• IV чтения памяти проф. П. О. Карышковского. Одесса, 1998. С. 51—56; Добролюбский А. О. В поисках античной Одессы // Stratum plus. 1999. № 3. С. 241 и след.

⁵⁸⁶

Вигель Ф. Ф. Записки. Ч. 7. С. 211.

⁵⁸⁷

РГИА, ф. 1349, оп. 4-1831, д. 105, л. 111 об,—112.

⁵⁸⁸

ОР РНБ, ф. 679, д. 115, л. 9 об.

⁵⁸⁹

АшикА. Б. И. А. Стемпковский. С. 912—913.

⁵⁹⁰

ОР РНБ, ф. 542, on. 1, д. 238, л. 1.

⁵⁹¹

В 1784 г. вместо Керчи и Еникале предполагалось построить на месте Павловской батареи большую крепость под названием Боспор. См.: Скальковский А. А. Хронологическое обозрение истории Новороссийского края, 1730—1823. Одесса, 1838. Ч. 2: 1796—1823. С. 169—170.

⁵⁹²

¹³³ РА ИИМК, ф. 7, on. 1, д. 11, л. 15—16 об.

⁵⁹³

РГИА, ф. 1349, оп. 4-1831, д. 105, л. 111 об.—112.

⁵⁹⁴

ПФА РАН, ф. 30, оп. 3, д. 282, л. 23—23 об.

⁵⁹⁵

Там же, л. 27 (письмо Кёппену от 26 сентября 1830 г.).

⁵⁹⁶

ОР РГБ, ф. 203, д. 2, л. 438 об.

⁵⁹⁷

пфа РАН, ф. 30, оп. 3, д. 282, л. 31 (письмо от 9 марта 1831 г.).

⁵⁹⁸

РГИА, ф. 1349, оп. 4-1831, д. 105, л. 111.

⁵⁹⁹

Ашик А. Б. И. А. Стемпковский. С. 913.

⁶⁰⁰

[AschikA.J Necrologie: (Article communique). P. 13—14; [Ашик А. Б.] Некрология: Иван Алексеевич Стемпковский. С. 21—22.

⁶⁰¹

Некрология за 1832 и 1833 гг. // Московский телеграф. 1834. Ч. 55. № 1. Смесь. С. 192.

⁶⁰²

145Жиль Ф. А. Введение // ДБК. Т. 1. С.VIII.

⁶⁰³

Там же. С. XII, XIV.

⁶⁰⁴

РГИА, ф. 472, оп. 13-1833, д. 440, л. 2—2 об., 4: письма Кёлера гофмаршалу К. А. Нарышкину от 3 февр. 1833 г. и министру двора кн. П. М. Волконскому от 7 февр. 1833 г.; л. 5—7: письмо Д. Карейши (D. Kareycha) на имя Кёлера от 16 янв. 1833 г. из Керчи; л. 20—21 об., 27—28: копии прошений и письмо Мефреди императору; л. 32—33, 39—40, 46.

⁶⁰⁵

^|48АГЭ, ф. 1, on. 1-1833, д. 3; ИР ЦНБ, V, 1189, 36 л.: Соколов Г. И. Список монет, принадлежавших И. А. Стемпковскому, составленный Одесской комиссией.

⁶⁰⁶

РГИА, ф. 469, оп. 8, д. 207, л. 8—9. Из записки статского советника Шретера от 10 октября 1834 г. выясняется, что «Кёлер с помощью г. Грефе, приняв и разобрав привезенные из Одессы медали, в реестре своем дал им другое против реестра комиссии наименование; следственно теперь, в случае какого-либо сомнения, можно поверить одно только количество медалей; точное же их достоинство и правильное или ошибочное наименование оных могут определить и разрешить одни только сведущие и опытные по части археологии лица, в присутствии коих гт. Кёлер и Грефе, с одной стороны, а члены одесской комиссии или поверенные их, с другой стороны, могли б изложить, на чем основываются противуречия их» (там же, л. И—И об.).

⁶⁰⁷

Веселовский Н. И. О приобретении для Императорского Эрмитажа… С. 195; Спасский И. Г. Нумизматика в Эрмитаже: Очерк истории Минцкабинета — Отдела нумизматики И НЭ. 1970. Т. 8. С. 142.

⁶⁰⁸

¹⁵⁵ АГЭ, ф. 1, оп. 1-1833, д. 3, л. 5—5 об.; РГИА, ф. 469, оп. 8, д. 207, л. 8.

⁶⁰⁹

РГИА, ф. 469, оп. 8, д. 207, л. 11.

⁶¹⁰

Попруженко М. Г. Одесская городская публичная библиотека, 1830—1910: Исторический очерк. Одесса, 1911. С. 4 и след.; Фельдман В. На заре одесской книжности // Есть город у моря: Краеведческий сборник. Одесса, 1990. С. 143, 145.

⁶¹¹

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 55, л. 13.

⁶¹²

ОРИР ОГНЕ, ркп. 62/6, л. 21.

⁶¹³

Ашик А. Б. Воспорское царство: В 3 ч. Одесса, 1848—1849.

⁶¹⁴

!59ИР ЦНБ, V, 1224—1516, л. 1^1.

⁶¹⁵

• ¹⁶⁶ Стемпковский И. А. Мысли относительно изыскания древностей в Новороссийском крае // ОЗ. 1827. Ч. 29. Кн. 81. С. 40—72. Отд. оттиск: СПб., 1827. Сокращенное изложение на франц, языке под измененным названием: Stempkovsky J. Quelques idees sur les recherche d’antiquites dans le Bosphore: (Fragment d’un memoire, ecrit en russe et lu a la societe historique de Moscou, le 27 Octobre 1826) // Journal d’Odessa. 1827. 14/26 mai. № 37. P. 147—149; франц, оригинал опубл.: Скальковский А. А. Хронологическое обозрение истории Новороссийского края… Ч. 2. С. 334—338.

⁶¹⁶

1Ь1 Стемпковский И. А. Мысли относительно изыскания древностей… С. 45—47.

⁶¹⁷

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 1, л. 22.

⁶¹⁸

Перечень заседаний Императорского археологического общества за 1853 и 1854 гг. // ЗИАО. 1856. Т. 8. Отд. 2. С. 18.

⁶¹⁹

Тункина И. В. Автографы археологов в альбоме П. И. Кёппена. С. 225.

⁶²⁰

Стемпковский И. А. Мысли относительно изыскания древностей…С. 43—44.

⁶²¹

Формозов А. А. 1) Очерки по истории русской археологии. М., 1961. С. 46; 2) Страницы истории русской археологии. М., 1986. С. 41.

⁶²²

Новосадский Н. И. Греческая эпиграфика. М., 1915. Ч. 1. С. 159—160.

⁶²³

См.: Устав Общества истории и древностей российских, утвержденный февраля И дня 1811. М., 1811. То же: Зап. и тр. ОИДР. 1815. Ч. 1. С. I—XXIV. Ср.: ОР РГБ, ф. 203, on. 1, д. 1, л. 196 об., 197 об., 199. Об обществе см.: Попов Н.А. История Имп. Московского общества истории и древностей российских. М., 1884. Ч. 1: 1804— 1812; Материалы для истории Имп. Общества истории и древностей российских: Переписка гг. действительных членов общества (1830—1876) / Сообщ. А. А. Титовым. М., 1887; 80-летие Имп. Общества истории и древностей российских // ЖМНП. 1884. № 5. Отд. 4. С. 1—11; Забелин И. Е. Список и указатель трудов, исследований и материалов, напечатанных в повременных изданиях Имп. Общества истории и древностей российских при Московском университете за 1815—1888 гг. С присовокуплением исторического очерка деятельности общества с 1804 по 1884 гг. М., 1889; Павлов П. Е. Столетие первого русского исторического общества // ИВ. 1904. № 3. С. 1045—1054.

⁶²⁴

См.: ОР РГБ, ф. 203, on. 1, д. 2, л. 33 об., 107, 418, 438 об.; д. 3, л. 23 об.; д. 5, л. 361.

⁶²⁵

Описание древних медалей Ольвии или Ольвиополя, находящихся в Одессе, в кабинете г. Бларамберга, с историческим известием о древнем городе Ольвии, с планом оного, и с изображением 225 медалей и монет, гравированных в Париже Сент-Анжем / Пер. с франц. А. Щисарева]. М., 1828. Бларамберг предоставил обществу гравированные медные доски для печатания таблиц (ОР РГБ, ф. 203, on. 1, д. 2, л. 70, 418, 446). В том же году на средства общества был напечатан безграмотный перевод работы Кёппена «Древности северного берега Понта» (М., 1828; см.: ОР РГБ, ф. 203, on. 1, д. 3, л. 9). Иллюстрированное гравюрами соревнователя Афанасьева «Историческое описание об учреждении в Николаеве Черноморского депо карт с имеющимися при нем музеумом и библиотекою» (1826), составленное Н. М. Кумани (гл. 4.1), и записки С. М. Броневского о древностях Южной России (гл. 4.3), планировавшиеся к публикации в трудах МОИДР, так и не были изданы. См.: ОР РГБ, ф. 203, on. 1, д. 4, л. 2 об., 10—11, 78 об., 109. В ноябре 1846 г. действительный член МОИДР Г. И. Спасский доложил обществу свое мнение о записках С. М. Броневского, которое было решено препроводить «в свое время в Одесское общество истории и древностей» (ОР РГБ, ф. 203, on. 1, д. 8, л. 337). Однако среди бумаг ООИД и МОИДР рукописи Кумани и Броневского мне обнаружить не удалось.

⁶²⁶

ОР РГБ, ф. 203, on. 1, д. 3, л. 9. Письма одесских антиквариев А. А. Писареву опубликованы: Стемпковский И. А. 1) Письма А. А. Писареву (о медалях Радамеадиса) // Тр. и зап. МОИДР. 1827. Ч. 3. Кн. 2. С. 35—37; 2) Письмо А. А. Писареву с представлением статьи «Мысли относительно изыскания древностей в Новороссийском крае» //Там же. С. 198—200; Бларамберг И. П. Письмо к А. А. Писареву, 16 мая 1825 (об издании медалей древней Ольвии) И Там же. С. 118—119.

⁶²⁷

• 1⁷² Писарев А. А. 1) Замечание о медали, найденной близ Азовского моря в 1823 г. И Тр. и зап. МОИДР. 1826. Ч. 3. Кн. 1. С. 138—142; 2) Речь о пользе отечественной археологии, произнесенная в торжественном заседании Общества марта 11 1827 г. // Тр. и летописи МОИДР. 1828. Ч. 4. Кн. 1. С. 1—20; 3) О древностях Новороссийского края // Там же. 1830. Ч. 5. Кн. 1. С. 192—214.

⁶²⁸

ПФА РАН, ф. 30, оп. 3, д. 258, л. 12.

⁶²⁹

См. о нем: РГИА, ф. 1349, оп. 4-1821, д. 13, л. 109—110: формулярный список; Левшин Алексей Ираклиевич // РБС. 1914. Т.: Лабзина—Ляшенко. С. 159—160; Евсеева М. К. Левшин Алексей Ираклиевич // Русские писатели, 1800—1917: Биографический словарь. М., 1994. Т. 3. С. 307—308.

⁶³⁰

^Дёвилин Д. И. Прогулка русского в Помпеи. СПб., 1843.

⁶³¹

ные Одесскому обществу истории и древностей в 1839 г.», собранные Фабром, хранятся в НА ОАМ (№ 83181, 32 л.). Рукопись книги «Древний быт Эйоны, нынешнего полуострова Тамани» см.: КРКМ, фонд ТУАК, КП-23143, Д-8843, д. 75, 95 л. См. о нем: Мурзакевич Н.Н. 1) Андрей Яковлевич Фабр: Некролог И ЗООИД. 1867. Т. 6. С. 485—487; 2) Записки Н. Н. Мурзакевича//PC. 1889. Т. 59. С. 587, 591; РБС. 1901. Т.: Фабер—Цявловский. С. 4.

⁶³²

Четыре письма И. П. Бларамберга А. Я. Фабру за 1827—1828 гг. о чтении и переводе надписей из Неаполя Скифского см.: НА ОАМ, № 83181, л. 1—10; Из переписки местных деятелей: Письмо А. Я. Фабра к X. X. Сте-вену / Публ. А. X. Стевена Й ИТУАК. 1894. № 21. С. 107—113 (об археологической топографии Таманского полуострова).

⁶³³

^^Potocki J. Fragment historiques sur la Scythie, la Sarmatie et les Slaves. Brunswick, 1796.

⁶³⁴

Арриана Перипл Понта Эвксинского / Пер. А. Фабр. Одесса, 1836. См. рецензии М. М. Кирьякова (ЖМНП. 1837. Ч. 13. Отд. 4. С. 430—439), А. Заблоцкого (ЖМВД. 1837. Ч. 23. С. 122—138), а также восторженный отзыв В. Н. Каразина (Письмо Каразина о Перипле Арриана Й Сочинения, письма и бумаги В. Н. Каразина / Сост. и ред. проф. Д. И. Багалей. Харьков, 1910. С. 591—593). Рукопись перевода сохранилась в составе «Сборника статей А. Я. Фабра» в архиве ООИД (ИР ЦНБ, V, 662—665, л. 1—16).

⁶³⁵

180См.: Брун Ф. Я. В. Э. Тетбу де Мариньи: Некролог Й ЗООИД. 1858. Т. 4. Отд. 1. С. 417—419.

⁶³⁶

Taitbout de Marigny Е. Voyage en Circassie, fait en 1818. Bruxelles, 1821 (2 6d. Moscou, 1835; 3 ed. Odessa, 1836).

⁶³⁷

Серков А. И. История русского масонства XIX века. СПб., 2000. С. 20.

⁶³⁸

ОР РГБ, ф. 203, on. 1, д. 2, л. 33 об., 364—365.

⁶³⁹

Taitbout de Marigny Е. 1) Bibliographic # Journal d’Odessa. 1827. 16/28 avr. № 29. P. 115 (критические заметки по тексту книги Гамбы о черкесах); 2) Article communique par Е. Т. d. М. # Ibid. 25 juin/7 juil. № 49. P. 195— 197 (о древностях, найденных в Феодосии); 3) Article communique И Ibid. 1828. 14/26 janv. № 4. Р. 15—16 (рус. перевод: Отечественная география И ОВ. 1828.5 сент. № 71. С. 308—309: о транскрипции русских топонимов в европейских языках, включая новогреческий); 4) Extrait d’un voyage inedit, fait sur les cotes de la mer Noire en 1823, 1824 et 1825 И Ibid. 4/16 avr. № 27. P. 106—107 (рус. перевод: Извлечение из неизданного путешествия по берегам Черного моря в 1823, 1824 и 1825 годах К ОВ. 1828. 14 апр. № 30. С. 136—137); 5) Reflexions sur le mont Caucase, et la cote orientate de la mer Noir К Ibid. 14/26 avr. № 30. P. 126—127 (рус. перевод: О Кавказе и восточных берегах Черного моря И ОВ. 1828. 12 мая. № 38. С. 167—168); 6) Note des etablissemens Genois dans la mer Noire et ouvrages a consulter sur leur histoire И Ibid. 1828. 30 mai/11 juin. № 43. P. 189—190; 7) Geographie // Ibid. 27 oct./8 nov. № 86. P. 369—370 (о местоположении древнего г. Ваты, упоминаемого Страбоном); 8) Le Tchadir-Dag И Ibid. 1830. № 65; 9) L’acropolis d’Athenes: (Fragment d’un voyage inddit) К Ibid. 1833. 9/21 mai. № 37. P. 145—146; 10) Новооткрытые поселения в окрестностях Керчи И ЗООИД. 1844. Т. 1. Отд. 3. С. 600 (об остатках древних построек близ деревни Кош-Кой и укрепленной усадьбы (?) к юго-западу от мыса Кара-Бурун, открытых им в июне 1839 г.); 11) Находки древностей на Абхазском берегу и около Кубани И Там же. С. 628—630, и др.

⁶⁴⁰

Taitbout de Marigny Е. 1) Religion des Circassiens // Journal d’Odessa. 1828. 30 mai/11 juin. № 43. P. 189 (рус. перевод: Тетбу де Мариньи Э. О религии черкесов // ОВ. 1828. 13 июня. № 47. С. 206—208); 2) Religion des Circassiens Noutakhaitsy Й Ibid. 16/28 juin. № 48. P. 210—211; 3) Femmes circassiennes И Ibid. 11/23 aout. Ns 64. P. 279—281, и др.

⁶⁴¹

Taitbout de Marigny E. 1) Portulan de la mer Noire et de la mer d’Azow, ou description des cotes de ces deux mers a 1’usage des navigateurs. Odessa, 1830.2 vol.; 2) Plans des golfes, baies, ports et rades de la mer Noire et de la mer d’Azow. Odessa, 1830; 3) Pilote de la mer Noire et de la mer d’Azow. Extrait de 1’hydrographie de la mer Noire et de la mer d’Azow, comparee a celles de I’antiquite et du moyenage. Constantinople, 1850; итал. перевод: Portolano del mar Nero et del mar d’Azof. Livorno, 1832. 2 ed. Constantinople, 1850; англ, перевод: The Pilot of the Black Sea and Sea of Azoff. Constantinople, 1850. Там же и в том же году издан новогреч. перевод; 4) Atlas de la mer Moire et de la mer d’Azow. Odessa, 1850. 36 pls. (выкопировки из атласа E. Манганари 1841 г.); 5) Hydrographie de la mer Noir et de la mer d’Azow. Description topographique et arch£g|ogique de leurs cotes ctepuis les temps ancient jusqu’a nos jours. Trieste, 1856.

⁶⁴²

Атлас Черного и Азовского морей капитан-лейтенанта Егора Манганари, гравированный по высочайшему повелению в Санкт-Петербурге / Изд. Гидрографического Черноморского депо карт в Николаеве. Николаев, 1841. 26 л. с картинами и с 16 береговыми видами. См. рецензию Н. Н. Мурзакевича: ЗООИД. 1850. Т. 2. С. 722— 725.

⁶⁴³

Скальковский А. А. Хронологическое обозрение… 4.2. С. 300—301, 308. В 1827 г. в Керчи и Еникале насчитывалось 2408 жителей, большей частью греков, 388 домов, 3 церкви. См.: Прогулка по Новороссийскому краю: Керчь, 2 августа И ОВ. 1827. 17 сент. № 73. С. 292.

⁶⁴⁴

О собирателях древностей в Керчи см.: Боровкова В. Н. Коллекционеры и торговцы керченскими древностями. Керчь, 1999 (Древности Керчи. Вып. 4).

⁶⁴⁵

Скальковский А. А. Хронологическое обозрение… Ч. 2. С. 293; Попруженко М. Г. К отыскиванию древностей в Новороссийском крае И ЗООИД. 1902. Т. 24. Отд. 3. С. 4.

⁶⁴⁶

• ¹⁹1 Эту дату рождения по архивным документам установили ученики В. Шильц, французские исследователи Jean-Pierre Cavignet (Архивы департамента Ду) и Everardo Ramos (Институт археологии Университета Франш-Конте). К сожалению, мне пока не удалось ознакомиться с их совместной с В. Шильц статьей о Дюбрюксе в «Joum. de Savants», которая должна была выйти из печати в конце 2000 г.

⁶⁴⁷

См. о нем: Тетбу де Мариньи Я. В. Э. Павел Дюбрюкс // ЗООИД. 1848. Т. 2. Отд. 1. С. 229—231; Pingaud L. Les Fran^ais en Russie et les Russies en France. P. 343—344, 425—426; В-в В. Дюбрюкс Павел // РБС. 1905. T.: Дабелов—Дядьковский. С. 31—33; Шантырь С. П. Зачинатель археологии в России // Советский Крым. 1977. 5 апр. № 66 (9069). С. 4; Браминский И. Б. В поисках скифских сокровищ. Л., 1979. С. 29—37; Шургая И. Г. У истоков Боспорской археологии // Крымские каникулы. Симферополь, 1981. С. 196; Власова Е. В. Поль Дюбрюкс: Раскопки кургана Куль-Оба // Эрмитажные чтения памяти В. Ф. Левинсона-Лессинга. СПб., 1999. С. 45—48; Хршанов-ский В. А. Француз из Петербурга: К 225-летию Поля Дюбрюкса // Звезда. 1999. № 12. С. 160—172; Тункина И. В. О судьбе рукописного наследия Павла Дюбрюкса И Боспорский феномен: Греческая культура на периферии античного мира: Матер. Междунар. науч, конф., дек. 1999 г. СПб., 1999. С. 8—35.

⁶⁴⁸

рительное свидетельство, равномерно получил он и благодарственный отзыв за подписью Его Сиятельства князя Алексея Борисовича Куракина. Г-н Дюбрюкс был представлен к награде как таврическим гражданским губернатором (А. М. Бороздиным. — И. Г), так и феодосийским градоначальником (С. М. Броневским.— И. Т.). Представления сии, однако, не имели для него никаких выгодных последствий. В 1815 г. г-н Дебрюкс (так! — И. Т.) определен смотрителем по части добывания самосадочной соли из озер, близ Керчи находящихся. Тогда в первом году продано сей соли около 20 000 пудов, постепенно, однако, продажа сия увеличена до того, что в 1819 г. продано сей самосадочной соли уже 230 тысяч пудов. Неустанные попечения г. Дюбрюкса по вверенной ему должности таким образом принесли казне значительную пользу, которую полагать можно в 200 000 рублей, а бескорыстие сего чиновника не дозволило ему заботиться о личных выгодах, почему как он, так и семейство его не Moiyr назваться достаточными. Г-н Дюбрюкс всегда надеялся, и ныне надеется, что усердие его к службе не останется без внимания и что правительство во всяком случае может вознаградить тех, которые общественное благо предпочитали своей собственной пользе» (ПФА РАН, ф. 30, on. 1, д. 474, л. 39).

⁶⁴⁹

Подтверждение этому я нашла в материалах о французской роялистской эмиграции в России, собранных кн. А. Б. Лобановым-Ростовским (ГАРФ, ф. 728, оп. 2, д. 295, л. 136), где среди эмигрантов, кавалеров ордена Св. Людовика, упомянут некий de Brux, правда, без указания инициалов.

⁶⁵⁰

06 этом упомянуто в статье: Из воспоминаний Михайловского-Данилевского: Путешествие с императором Александром 1 по Южной России в 1818 году // PC. 1897. № 7. С. 92. А. И. Михайловский-Данилевский пишет, что французский эмигрант Брюкс «тридцати лет вступил в военную службу во Франции», а Тетбу, напротив, утверждает, что «по 19-му году жизни». Остается неясным, в каком роде войск служил будущий археолог — в пехоте или в легкой кавалерии?

⁶⁵¹

• ¹96 АГЭ, ф. 1, on. 1-1831, д. 19, л. 330.

⁶⁵²

Павла Дюбрюкса часто путают с его двумя сыновьями и младшим братом, также осевшими в Керчи. О брате как о своем помощнике при раскопках упоминает сам П. Дюбрюкс (Дюбрюкс П. Описание развалин и следов… С. 73. Примеч.). Вот сведения из формулярного списка от 30 сентября 1831 г. одного из сыновей П. Дюбрюкса — Густава Павловича, родившегося около 1793 г., героя войны 1812 г. и заграничного похода русской армии, также жившего в Керчи: «Капитан Густав Павлов сын Дебрюкс 38 лет, комиссар Еникольской карантинной заставы, ордена Св. Анны 4-й степени кавалер, имеет серебряные медали в память 1812 и за взятие Парижа. Из дворян Волынской губернии Владимирского повета, французской нации, женат, имеет детей — сына Александра 5 и дочь Надежду 4 лет, находящихся при нем. В службу вступил в 5-й егерский полк унтер-офицером 27 сентября 1806 г., портупей-юнкером 28 мая 1808 г., прапорщиком 14 февраля 1812 г., за отличие произведен подпоручиком 24 августа 1812 г., за отличие в сражении на острове Вильгельмсбург награжден орденом Св. Анны 4-й степени 5 февраля 1814 г., поручиком 10 апреля 1816 г., штабс-капитаном 24 апреля 1818 г. Высочайшим приказом уволен за ранами от службы капитаном с мундиром и пенсионом полного жалованья 1821 г. января 29. В настояющую должность определен господином управляющим Министерством внутренних дел 19 мая 1824 г. В походах был: 1812 года противу ворвавшихся в российские пределы французов июня 27 и 28 при местечке Мире, июля 9 при местечке Романове, августа 3 при г. Смоленске, 6 близ г. Дорогобужа, и с этого числа в ретираде до с. Бородино, 24, 25 и 26 в сражениях находился, где и ранен левой руки в кость навылет и с левой ноги в берцо ружейными пулями, декабря с 28 за границу в Царство Польское, 1813 г. генваря 24 при блокаде крепости Люблина, с 25 на 26 мая при бомбардировании оной, 28 июля в походах чрез Царство Польское, Пруссию, Силезию, Богемию и Саксонию, где в сражениях находился 26 сентября при деревне Петерсвильд, 27 при м. Доно, 30 при д. Кейц, 1 октября при д. Плацен, что близ города Дрездена, 6 при г. Лейпциге, 27 при д. Фразе и при блокаде крепости Магдебурга, 1814 г. генваря 14 в ночной экспедиции при занятии с. {нрзб), 28 и февраля 5 на острове Вильгамбург, мая 19 при вступлении в город Гамбург, в 1815 г. в походе в Царстве Польском, Германии, Франции и обратно в Россию. В штафах и под судом не был, был в отпуску 1816 года октября с 27 на два месяца и на срок явился», недвижимости и крепостных не имел (РГИА, ф. 1349, оп. 4-1831, д. 105, л. 33—34 об.). Его сын Александр Густавович (Августович) Дюбрюкс, или Де-Брюкс (1826?—не позднее 1866), известен переводом труда деда на русский язык по поручению ООЙД. В

⁶⁵³

1844 г. он был принят на казенное иждивение студентом Ришельевского лицея по физико-математическому отделению, и по его окончании в 1847 г. с правом на чин 12-го класса в качестве губернского секретаря определен на службу учителем исторических наук в Николаевское уездное училище, в 1848 г. перемещен младшим учителем математики в гимназию при Ришельевском лицее (ГАОО, ф. 44, оп. 2-1849, д. 133, л. 61—63: формулярный список за 1849 г.). С 9 августа 1855 г. он первый помощник инспектора лицея в чине коллежского асессора (Михневич И. Г. Исторический обзор сорокалетия Ришельевского лицея с 1817 по 1857 г. Одесса, 1857. С. 165). О нем, судя по архивной описи, говорили утраченные в годы войны документы Ришельевского лицея: ГАОО, ф. 44, оп. 2-1851, д. 152: Об исходатайствовании учителю Дебрюксу документов о дворянстве. 2 л. Ф. Ф. Вигель упоминает о своей встрече с одним из сыновей Поля Дюбрюкса — чиновником, «сыном одного поганого француза, в Керчи живущего», 29 июня 1827 г. в карантине Бугазского менового двора на Таманском полуострове (Вигель Ф. Ф. Записки. 4.7. С. 165). Другой сын П. Дюбрюкса — Александр Павлович Дюбрюкс, служил в 1841 г. подпоручиком 5 батальона Подольского егерского полка, квартировавшего в Одессе.

198ОРИР ОГНБ, ркп. 62/6, л. 32 об.—33; Скальковский А. А. Хронологическое обозрение… С. 263.

⁶⁵⁴

Скальковский А. А. Хронологическое обозрение… С. 156.

⁶⁵⁵

200ЦГААРК, ф. 26, on. 1, д. 1142.

⁶⁵⁶

РГИА, ф. 19, on. 1, д. 1793, л. 2.

⁶⁵⁷

Одна из дочерей Дюбрюкса Елизавета Павловна во второй половине 1830-х—начале 1840-х гг. учительствовала в приготовительном классе керченского Кушниковского института, по совместительству была преподавательницей танцев (Хршановский В. А. Француз из Петербурга. С. 171), в мае 1846 г. она жила в доме смотрителя военного госпиталя в Ростове-на-Дону (ГАОО, ф. 44, оп. 2-1846, д. 93, л. 1 об.).

⁶⁵⁸

Тетбу де Мариньи Я. В. Э. Павел Дюбрюкс. С. 229—230.

⁶⁵⁹

ОРИР ОГНБ, ркп. 62/6, л. 33; ГАОО, ф. 1, оп. 200, д. 700, л. 33—33 об., 48—48 об., 73—74 об.

⁶⁶⁰

См.: Стевен А. X. Дела архива Таврического губернского правления, относящиеся до разыскания, описания и сохранения памятников старины в пределах Таврической губернии // ИТУАК. 1891. № 13. С. 36—37.

⁶⁶¹

Серков А. И. История русского масонства XIX века. С. 20.

⁶⁶²

Указ Александра 1 от 7 мая 1817 г. См.: Скалъковский А. А. Хронологическое обозрение… С. 264.

⁶⁶³

ГАРФ, ф. 728, on. 1, д. 1017, л. 1—3.

⁶⁶⁴

Там же, ф. 666, on. 1, д. 52, л. 35.

⁶⁶⁵

Копию отчета Карейши см.: РА ИИМК, ф. 63, д. 5, л. 13—15, рис. 27; АДЖЮР. Текст. С. 137—149. Атлас. Табл. XLV, 5; LXXX1I, 1, 2.

⁶⁶⁶

Из воспоминаний Михайловского-Данилевского: Путешествие с императором Александром 1 по Южной России в 1818 году . С. 92—96.

⁶⁶⁷

РА ИИМК, ф. 2, оп. 2, д. 409, л. 8—24. Документ, озаглавленный «Journal des Fouilles faites a quelques Tumulus de Kertch, par ordre de Son Excellence Monsier le Comte de Langeron, sous la direction du Conseiller Titulaire Dubrucs (sic! — И. T.)», не имеет подписи в конце текста. Отчет включает переплетенные в тетрадь 31 страницу размером в лист писчей бумаги, с водяными знаками на ней «Гончаров 1815». На первой странице помета рукой непременного секретаря Академии наук П. Н. Фуса: «Заслушано в Академии 1 апреля 1818 г.». К отчету приложены копии пяти планов раскопок на трех листах, с указанием масштаба в саженях и аршинах (рис. 42), причем один из планов был обнаружен О. И. Бич в россыпи документов в 1949 г. и присоединен к делу (там же, л. 25—27).

⁶⁶⁸

Дич О. И. Первые раскопки некрополя Пантикапея: Дневник раскопок П. Дюбрюкса в 1816—1817 гг. И МИ А. 1959. № 69. С. 296—321.

⁶⁶⁹

Латышев В. В. Неизданная рукопись Дюбрюкса: Извлечение из дневника раскопок, произведенных в нескольких керченских курганах в 1817 и 1818 годах // ЗООИД. 1889. Т. 15. Отд. 1. С. 116—149.

⁶⁷⁰

РА ИИМК, ф. 11, on. 1, д. 11, л. 45, 47—60; здесь же на л. 46, 61—81 об. копии.

⁶⁷¹

ПФА РАН, ф. 30, on. 1, д. 474, л. 1—36, 48, 50; здесь же на л. 40—47 об. неполный перевод дневника на русский язык: «Описание рытии в некоторых курганах (пригорках) при Керчи».

⁶⁷²

21? Там же, д. 129, л. 26—26 об.

150

⁶⁷³

Там же, д. 474, л. 49 об., 51.

⁶⁷⁴

См. протокол заседания Петербургского археолого-нумизматического общества от 10 октября 1849 г.: ЗАНО. 1850. Т. 2. Вып. 1. С. 174; Муральт Э. Г. Хронологическое обозрение древних могил, находящихся по обе стороны Босфора Киммерийского: Читано в заседаниях 18 апреля и 16 мая 1849 г. // Там же. 1850. Вып. 2. С. 307. Примеч. 10; С. 327. Примеч.

⁶⁷⁵

²²<Мшик А. Б. 1) Керченские катакомбы // ЖМВД. 1845. Ч. 10. № 6. С. 400—408; 2) Керченские древности: О пантикапейской катакомбе, украшенной фресками. Одесса, 1845.

⁶⁷⁶

Серков А. И. История русского масонства XIX в. С. 20.

⁶⁷⁷

Цит. по: Публичное собрание в Вольном обществе любителей российской словесности И ОЗ. 1820. 4.2. № 3 (Июль). С. 95—96. См. также: Базанов В. Г. Вольное общество любителей российской словесности. Петрозаводск, 1949. С. 333—335, 408, 409.

⁶⁷⁸

—^Дюбрюкс П. Описание развалин и следов… С. 3—84.

⁶⁷⁹

Летопись жизни и творчества А. С. Пушкина… С. 223; Формозов А. А. Пушкин и древности: Наблюдения археолога. М., 1979. С. 28—34; Пушкинские места: Путеводитель. С. 204—210.

⁶⁸⁰

Муравьев-Апостол И. М. Путешествие по Тавриде в 1820 годе. СПб., 1823. С. 259—260, 264—267.

⁶⁸¹

Скальковкий А. А. Хронологическое обозрение… С. 293—294; Попруженко М. Г. К отыскиванию древностей в Новороссийском крае. С. 3—5; Козлов В. П. Колумбы российских древностей. М., 1981. С. 88.

⁶⁸²

РА ИИМК, ф. 63, д. 5, л. 8 об.

⁶⁸³

Филимонов Г. Д. Граф Н. П. Румянцев как археолог-собиратель // Сборник материалов для истории Румянцевского музея. М., 1882. Вып. 1. С. 194—195; ПФА РАН, ф. 30, on. 1, д. 129, л. 23: «Вещи, привезенные от г-на Дюбрюкса для его сиятельства гр. Н. П. Румянцева».

⁶⁸⁴

РО ИРЛИ, ф. 527, д. 126, л. 285—285 об.: письмо из Керчи от 18 ноября 1820 г.

⁶⁸⁵

ПФА РАН, ф. 30, on. 1, д. 146, л. 63—64: письмо из Керчи от 13 июня 1821 г.

⁶⁸⁶

Dubois de Montpereux F. Voyage autour du Caucase, chez les Tcherkesses et les Abkases, en Colchide, en Georgie, en Armenie, en Crimee. Paris, 1843. Vol. 5. P. 153.

⁶⁸⁷

ИР UHB,V, 1224—1516, л. 131—131 об.

⁶⁸⁸

ПФА РАН, ф. 30, on. 3, д. 282, л. 3.

⁶⁸⁹

Зафиксированные Дюбрюксом значительные строительные остатки на расстоянии около 430 м (200 саженей) к востоку от Еникальского маяка в районе мыса Фонарь к настоящему времени практически уничтожены. Необходимо учитывать не только сильную береговую абразию, но и интенсивную антропогенную деятельность последних полутора веков. Эта территория сильно пострадала во время боевых действий в годы Второй мировой войны. К тому же в 1950-х гг., по наблюдениям керченского краеведа В. В. Веселова, на территории к юго-востоку от Еникальского маяка между пос. Глейки, пос. Жуковка, пос. Предмаячный и мысом Фонарь при строительстве портов «Крым» и «Кавказ» разрабатывались каменные карьеры, уничтожившие культурные напластования ряда поселений от эпохи бронзы вплоть до средневековья. См.: Архив КГИКЗ, ф. 1, оп. 2, д. 726, л. 34—35, 83; Керченская городская библиотека: Рукописные альбомы В. В. Веселова «Крепость Еникале», «Древние боспорские города», «Боспорские поселения на Азовском побережье», «Древние поселения на мысе Фонарь» (см. схему расположения древних поселений на мысе Фонарь); Веселов В. В. Древние городища в районе Сипягино: (К вопросу о местоположении Парфения и Порфмия) И Археология и история Боспора. Симферополь, 1952. Т. 1. С. 227—237; Федосеев Н. Ф. Еше раз о переправе через Боспор Киммерийский // Археология и история Боспора. Керчь, 1999. Т. 3. С 61 — 102.

⁶⁹⁰

См.: Тункина И. В. Раскопки И. П. Бларамберга в Керчи в 1826 г. // Боспорское царство как историко-культурный феномен: Матер, науч, конф., дек. 1998 г. СПб., 1998. С. 96—102.

⁶⁹¹

Городище Андреевка Северная, площадью около 0.9 га, частично раскопано И. Т. Кругликовой. Исследовательницей выдвинуто предположение о его тождественности с городом Тароной, упоминаемым Клавдием Птолемеем (Ptol., Ill, 6,5). Другие ученые колеблются в соотнесении Тароны либо с Андреевкой Северной, либо с поселением Багерово Северное. См.: Масленников А. А. Эллинская хора на краю Ойкумены. М., 1998. С. 125; Зубарев В. Г. Античная география Европейского Боспора по Клавдию Птолемею // Древности Боспора. М., 1998. Т. 1. С. 116; Кругликова И. Т. Раскопки поселения «Андреевка Северная» //Древности Боспора. М., 2000. Т. 3. С. 78—96.

⁶⁹²

Schilts V. Histoires de Kourganes la redecouverte de Гог des Scythes. [Paris], 1991. P. 57, 117.

⁶⁹³

-^Дюбрюкс П. Описание развалин и следов… С. 50. Примем.

⁶⁹⁴

²²⁹ ИР ЦНБ,У, 1224—1516, л. 187.

⁶⁹⁵

Du Brux Р. 1) Antiquites: Chateau royal du Bosphore. Kertche, 25 septembre 1833 // Journal d’Odessa. 1833. 27 oct./8 nov. № 86. P. 341; 2) Antiquites: Decouvertes des vestiges de Nymphee. Kertche, 5 Decembre 1833 // Ibid. 1834. 16/28 janv. № 5. P. 17—19; 3) Antiquites: Description detaillee des sarcophages que Font vient de decouvrir dans 1’acropolis de Mirmikione. Kertche, le 23 avril 1834 // Ibid. 1834. 15/27 mai. № 39. P. 155—156; 18/30 mai. № 40. P. 159—161.

⁶⁹⁶

Дюбрюкс излагает эту историю, опущенную в опубликованном переводе «Описания развалин и следов…», в тексте рукописи. Ср.: Дюбрюкс П. Описание развалин и следов… С. 4—5; Записка Дюбрюкса: Несколько заметок о различных родах гробниц, находящихся в окрестностях Керчи / Публ. В. Г. Тизенгаузена И Тр. VI АС в Одессе. Одесса, 1886. Т. 2. С. 135. Примем.

⁶⁹⁷

Тетбу де Мариньи Я. В. Э. Павел Дюбрюкс. С. 231.

⁶⁹⁸

-^Дюбрюкс П. Описание развалин и следов… С. 3—84; Записка Дюбрюкса: Несколько заметок о различных родах гробниц… С. 135—139.

⁶⁹⁹

См.: Латышев В. В. К истории археологических исследований в Южной России: Из переписки А. Н. Оленина // ЗООИД. 1889. Т. 15. Отд. 1. С. 65—78.

⁷⁰⁰

ПФА РАН, ф. 30, оп. 3, д. 23, л. 5—6: письмо Бларамберга Кёппену от 25 ноября 1829 г. из Одессы в Петербург.

⁷⁰¹

ИР ЦНБ, V, 1224—1516, л. 326—326 об., 333—334, 381.

⁷⁰²

См. русский перевод: Бларамберг И. П. Замечания на некоторые места древней географии Тавриды // ЗООИД. 1848. Т. 2. Отд. 1. С. 1—19. Табл. I, № 1: Приблизительный план древнего порта Киммериона; № 2: Следы города Акры; № 3: Следы древней Тиритаки, по Птолемею; № 4: Следы города Парфениона; Табл. II, № 1: Приблизительный план следов древнего Мирмикиона. Отзыв Кёлера и Грефе (черновик: АГЭ, ф. 11, on. 1, д. 12) в переводе с немецкого на русский с добавлением язвительных замечаний Бларамберга был издан Ф. К. Бруном: Отзыв, представленный С.-Петербургской Императорской Академии наук академиками гг. Кёлером и Грефе о сочинении Бларамберга, под заглавием «Observations sur quelques points relatifs a la geographic ancienne de la Tauride» // ЗООИД. 1863. T. 5. C. 957—963.

⁷⁰³

• IV. Собрание планов развалин древних городов в Новороссийском крае. Отделение 2-е, содержащее планы Акры, Киты и Мирмекиона (и при них краткое изъяснение на 4 страницах] в 2 [долю листа], весьма плохо по-русски написанных (см. снятые мною копии)» (ПФА РАН, ф. 30, on. 1, д. 474, л. 201—212).

⁷⁰⁴

Dubois de Montpereux F. Voyage autour du Caucase… Vol. 5. P. 229—231.

⁷⁰⁵

Ашик А. Б. Воспорское царство. 4. 3. C. 88—90. Ашик сообщает, что в 1832—1834 гг. он переписывался с находившимся на Кавказе Дюбуа де Монпере, но в личном фонде путешественника в ПФА РАН письма керченского археолога отсутствуют.

⁷⁰⁶

Тетбу де Мариньи Я. В. Э. Павел Дюбрюкс. С. 231.

⁷⁰⁷

Тункина И. В. А. Н. Оленин и древности Южной России И Санкт-Петербург и отечественная археология: Историогр. очерки. СПб., 1995. С. 23—24.

⁷⁰⁸

См.: Гайдукевич В. Ф. Боспорский город Илурат // СА. 1950. Т. 13. С. 173—204; Кругликова И. Т. Кимме-рик в свете археологических исследований 1947—1957 гг. // МИА. 1958. № 85. С. 219—253; Толстиков В. П. О системе обороны акрополя Пантикапея И СГМИИ. 1984. Вып. 7. С. 28—56.

⁷⁰⁹

См. о нем: Михайлова М. Б. Архитектор Дигби — зодчий классицизма на юге России И Архитектурное наследство. 1980. № 28. С. 80—88; Воронов А. А., Михайлова М. Б. Боспор Киммерийский. М., 1983. С. 74—79, 84—85.

⁷¹⁰

Скалъковский А. А. 1) О сношениях русских агентов с кавказскими горцами: (Extrait du memoire sur les affaires de Circassie presente en 1816 par M. de Scassi; Note sur les relations de commerce avec la Circassie par M. de Scassi; Notes extraits du Memoire sur le Commerce du Bosphor Cimmer a Panticape (maintenant Kertch); Note sur les relations de Circassie et I’etablissement du port de Kertch. Petersb. 20 juin 1821); Note sur les Abazez) // ЗООИД. 1900. T. 22. Отд. 2. С. 1 —18; 2) Хронологическое обозрение… 4.2. С. 301—304, 308; Stempkovski J. Memoire sur 1’ouverture du port de Kertch, en Crimee sur la mer Noire. Paris, 1822 (первоначально опубл.: Annales de 1’industrie; перепеч. в: Revue Encyclopcdique. T. 15. P. 154f.); Об открытии порта в Керчи и восстановлении торговых сношений с черкесами и абазинцами // ОВ. 1827. 14 мая. № 37. С. 149.

⁷¹¹

«Иностранец, начавший в России поприще свое с самого низкого ремесла, смелостью, дерзостью, предприимчивостью умел склонить правительство к открытию нового порта и надеялся начальствовать в нем из видов своекорыстия. Имя Скасси должно остаться незабвенным в Керчи, ибо он был главным виновником возрождения сего города. Он поселился в нем, купил небольшой домик и поблизости построил дачу […] По званию попечителя несуществующей торговли с абазинцами, пустого места для него созданного, получал он 35 тысяч ассигнациями и имел при себе штат из нескольких чиновников состоящий». Цит. по: Вигель Ф. Ф. Записки. Ч. 7. С. 156. См. также: Переписка министра внутренних дел Российской империи А. А. Закревского с графом М. С. Воронцовым (1828— 1829) / Публ. М. В. Фалалеевой // Река времен. М., 1995. Кн. 1. С. 60.

⁷¹²

-51 Кёппен Ф. П. Биография П. И. Кёппена // Сб. ОРЯС. 1911. Т. 89. Прилож. 5. С. 141.

⁷¹³

ГАРФ, ф. 728, on. 1, д. 1809, л. 110 об.

⁷¹⁴

Свиньин П. П. Обозрение путешествия… // ОЗ. 1826. Ч. 25. Кн. 71. С. 459.

⁷¹⁵

Dubois de Montpereux F. Voyage autour du Caucase… Vol. 5. P. 123. Atlas. IV ser., 1.

⁷¹⁶

В 1823 г. племянник С. М. Броневского, публицист и мемуарист Владимир Богданович Броневский (1782—1835), автор «Обозрения южного берега Тавриды в 1815 г.» (Тула, 1822), опубликовал основные предложения из записки Скасси: проводить раскопки «посредством складочной суммы, составленной через подписку», получив на это разрешение правительства, определить к раскопкам «знающего человека» и искусного рисовальщика. По окончании раскопок все найденные вещи должны быть разделены между подписчиками и т. п. (BE. 1825. № 8. Апр. С. 288—289).

⁷¹⁷

262См.: Вигель Ф. Ф. Записки. Ч. 7. С. 157.

⁷¹⁸

Смирнова-Россет О. А. Дневник. Воспоминания. С. 86; Страдания русского археолога // Древняя и новая Россия. 1877. № 2. С. 214.

⁷¹⁹

ГАОО, ф. 1, оп. 149-1839, д. 71, л. 10а—11; ф. 46, оп. 2, д. 46, л. 3—28: посмертная копия формулярного списка от 30 ноября 1854 г.; РА ИИМК, ф. 63, д. 7, л. 105 об.—106: формулярный список Ашика за 1840 г.

⁷²⁰

Ростовцев М. И. Скифия и Боспор. Л., 1925. С. 177.

⁷²¹

Ашик был женат на дочери полковника Бибикова, Анне Александровне, и имел восемь детей (жена и дети были православного вероисповедания). Их первенец (1819—1838) учился в Ришельевском лицее на казенном содержании, приобрел славу поэта, но вскоре умер от чахотки. Дочери Серафима (р. 1838), Ольга (р. 1840) и Варвара (р. 1852) учились за казенный счет в Одесском институте благородных девиц, остальные — Софья (р. 1845), Александра (р. 1849) воспитывались дома, как и младший сын Николай (р. 1847). Средний сын Владимир (1847— 1917) в 1852 г. был принят в пансион при гимназии Ришельевского лицея за казенный счет, закончил Петербургский технологический институт, инженер, историк, коллекционер медалей и монет, начал службу как чиновник по особым поручениям в Министерстве финансов, затем 40 лет служил в Министерстве путей сообщения, действительный член Имп. Русского военно-исторического общества (1913) и Общества ревнителей истории. Сыновья В. А. Ашика — Николай Владимирович Ашик (1870—1932), полковник, инспектор военно-учебных заведений, и Виктор Владимирович Ашик (1905—1985), конструктор военных кораблей, профессор Ленинградского кораблестроительного института, доктор технических наук, дважды лауреат Государственной премии СССР в области науки и техники. Коллекция трех поколений семьи Ашик ныне хранится в Ярославском художественном музее.

Об А. Б. Ашике см: ГАОО, ф. 1, оп. 149-1839, д. 71, л. 4—18 (формулярный список за 1839 г.); ф. 46, оп. 2, д. 46, л. 3—28 (формулярный список от 30 ноября 1854 г.); РА ИИМК, ф. 63, д. 7, л. 99—112 (формулярный список за 1840 г.); Мурзакевич Н. Н. Антон Балтазарович Ашик: Некролог // ЗООИД. 1863. Т. 5. С. 915—916; Яковлев В. Ашик Антон Балтазарович // Венгеров С. А. Критико-биографический словарь русских писателей и ученых (от начала русской образованности до наших дней). СПб., 1889. Т. 1. С. 889—892. О детях Ашика см.: РГВИА, ф. 970, оп. 2, д. 455, л. 77—78, 155; ГАОО, ф. 46, оп. 2, д. 46; РА ИИМК, ф. 6, д. 166: По отношению гр. Адлерберга о помещении сына надворного советника Ашика в Ришельевский лицей, а двух дочерей в Одесский институт. 5 апреля—12 июля 1851 г. 16 л.

О коллекции Ашиков см.: Ежелев А. Судьба одной коллекции, которую собирали полтора века, а растеряли в три дня // Известия. 1986. 11 окт. № 284; 12 окт. № 285; Сыч Т. П. Русские коллекционеры и меценаты Ашики: Дипломаты — историки — военные — ученые // Седьмая Всерос. нумизматич. конф. Ярославль, 19—23 апреля 1999 г.: Тез. докл. и сообщ. М., 1999. С. 256—257.

⁷²²

ИР ЦНБ, V, 1224—1516, л. 11—12 об., 26—27, 51—52 об.

⁷²³

-^Blaramberg J. De la position de Trois forteresses Tauro-Scythes, dont parle Strabon. Odessa, 1831.

⁷²⁴

Огородников С. Собственноручные резолюции императора Николая I по морскому ведомству // Морской сборник. 1907. Т. 343. № 12. Неофиц. отд. С. 15.

⁷²⁵

Куль-Оба, в переводе с татарского Холм пепла, или Рассыпной холм, после открытия 1830 г. стал называться местными жителями Золотым курганом и заезжими путешественниками часто путался с другим, традиционно называвшимся Золотым, так что всегда приходилось уточнять, о каком из них идет речь — о ближнем или дальнем от Керчи. Чиновник Керченского музея А. С. Линевич заметил, что Куль-Оба назывался также татарами «Битль-о-ба (неправильно названном Коль-о-ба)». См.: О керченских гробницах: (Из письма чиновника Керченского музея А. Ст. Линевича к издателю). М., 1854. С. 3 (отд. оттиск из сб.: Пропилеи. М., 1854. Т. 4. С. 537—539). Ф. А. Жиль писал, что «по другому недавно найденному преданию» он назывался Батал-Оба, или Курган храброго. См.: Музей Имп. Эрмитажа. СПб., 1861. С. 232.

⁷²⁶

ходе раскопок от Стемпковского. Челюсть позднее поступила в Эрмитаж. См.: Власова Е. В. Поль Дюбрюкс и археологические исследования в Керчи // Боспорский феномен: Греческая культура на периферии античного мира. СПб., 1999. С. 40.

⁷²⁷

ДБК. Т. 1. С. XIV—XXXIV (выдержки из обширного рапорта Дюбрюкса); Dubois de Montpereux F. Voyage autour du Caucase… Vol. 5. P. 194—227; Брашинский И. Б. В поисках скифских сокровищ. С. 38—60.

⁷²⁸

Внутренние известия: Одесса, октября 8-го // ОВ. 1830.8 окт. № 81. С. 525—526; Journal d’Odessa. 1830. 11/23 oct. № 82. Р. 329; К…ша Д. [Карейша Д. В.] 1) Письмо к издателю «Одесского вестника» о древностях, открытых близ Керчи 22 минувшего сентября: Керчь, 5 октября 1830 г. // ОВ. 1830. 1 ноября. № 88. С. 368—370; 2) О древностях, найденных близ Керчи И ЖМВД. 1831. Ч. 4. Кн. 1. С. 154—156; Кн. 2. С. 199—205; Ашик А. Б. Воспорское царство. Ч. 2. С. 29—39; Шевелев Е. Рец. на кн.: Ашик А. Б. Воспорское царство. Одесса, 1848—1849. Ч. 1—3 // ЗООИД. 1850. Т. 2. Отд. 2—3. С. 736—738.

⁷²⁹

См. письмо Николая Ивановича Угарова, титулярного советника и фармацевта, Ф. А. Жилю из Керчи от 29 июня 1851 г., составленное со слов Дмитрия: «Порядок прочих вещей никем не был замечен, как это всегда было при Дюбрюкса разысканиях» (АГЭ, ф. 1, on. VI-М, д. 27/11, л. 1—4).

⁷³⁰

ИР ЦНБ, V, 1224—1516, л. 447 об.

⁷³¹

Там же, л. 422—424 об. Ср.: АГЭ, ф. 1, on. 1-1831, д. 19, л. 4—6; РА ИИМК, ф. 6, д. 10, л. 9—10.

⁷³²

277ИР ЦНБ, V, 1224—1516, л. 428—429.

⁷³³

Брашинский И. Б. В поисках скифских сокровищ. С. 58—59.

⁷³⁴

хаживать, когда зараженные города не оцепляются и свободное имеют сообщение с окрестностями? С нового года занесена болезнь и в наше близкое соседство, на рыбные заводы Камыш-Бурунские, в 12 верстах от Керчи. Богу одному известно, убережемся ли мы от сего бедствия!» (ПФА РАН, ф. 30, оп. 3, д. 282, л. 25—25 об., 27 об.—28, 29 об.).

⁷³⁵

ИР ЦНБ, V, 1224—1516, л. 430, 443, 445; РА ИИМК, ф. 6, д. 10, л. 1—7.

⁷³⁶

ИР ЦНБ, V, 1224—1516, л. 467—467 об.

⁷³⁷

Там же, л. 492—493 об.

⁷³⁸

См.: РГИА, ф. 1349, оп. 4-1831, д. 105, л. 116 об.—117 об.: формулярный список за 1831 г.; ф. 468, оп. 2, д. 347: формулярные списки за 1838, 1843 гг.; ф. 1343, оп. 23, д. 1487, л. 9—10 об.; РА ИИМК, ф. 63, on. 1, д. 18, л. 16 об.—17 об. Точные даты рождения и смерти Д. В. Карейши определены по надгробию. См.: Вершевская Н. В. Из

⁷³⁹

истории русского храма и кладбища в Висбадене // Невский архив. СПб., 1999. Вып. 4. С. 371. Благодарю за сообщение дополнительных сведений дальнюю родственницу Д. В. Карейши С. В. Зенько (С.-Петербург).

⁷⁴⁰

РА ИИМК, ф. 63, on. 1, д. 18, л. 16 об,—17.

⁷⁴¹

Среди них «2 больших медных котла, 2 чаши весьма поврежденные, несколько обломков железного оружия, совершенно перержавевших и других маловажных деревянных вещей, которые все не отправлены потому, что чрез перевозку могли бы совершенно истребиться». Часть высланных в Петербург мелких вещей Красовский предлагал оставить для Одесского и Керченского музеев, другую — разослать в «отечественные хранилища древностей» (АГЭ, ф. 1, on. 1-1831, д. 19, л. 2—3).

⁷⁴²

ИР ЦНБ, V, 1224—1516, л. 447, 460, 462—462 об.; АГЭ, ф. 1, on. 1-1831, д. 14: О составлении по высочайшему повелению описания вещам, найденным близ Керчи 22 сентября 1830 г. (с описанием и описью вещей из Куль-Обы и описью находок из раскопок 1832 г. Карейши).

⁷⁴³

АГЭ, ф. 1, on. 11-1831, д. 9.

⁷⁴⁴

Там же, оп. 1-1831, д. 19, л. 37; РА ИИМК, ф. 6, д. 10, л. 30—31 об.

⁷⁴⁵

АГЭ, ф. 1, on. 1-1831, д. 19, л. 30—35.

⁷⁴⁶

К…ша Д. Письмо к издателю «Одесского вестника»… С. 368—370.

⁷⁴⁷

²⁹> АГЭ, ф. 1, оп. 1-1831, д. 19, л. 14—18; РА ИИМК, ф. 6, д. 10, л. 22—27 об.

⁷⁴⁸

ИР ЦНБ, V, 1224—1516, л. 531—532.

⁷⁴⁹

АГЭ, ф. 1, оп. 1-1831, д. 9; д. 19, л. 41—49 об., 53; on. П-1831, д. 9; РА ИИМК, ф. 6, д. 10, л. 56.

⁷⁵⁰

Письмо из Керчи, 18 генваря 1831 г. // ОВ. 1831. № 10. С. 43—44 (см. также № 56. С. 223—224).

⁷⁵¹

Dubois de Montpereux F. Voyage autour du Caucase…Vol. 5. P. 218.

⁷⁵²

PA ИИМК, ф. 63, д. 5, л. 127 об.: рапорт от 8 октября 1842 г. из Одессы.

⁷⁵³

Сабатье П. Керчь и Воспор: Замечания о керченских древностях и опыт хронологии царства Воспорс-кого. СПб., 1851. С. 105. «Чтобы избегнуть судейского обыска, похищенная часть была переделана, перелита или продана жидами за границу; другая часть, но очень малая, осталась неприкосновенною в руках нескольких татар менее боязливых, и они продают из нее, по малым частям, проезжим любителям, когда уверены, что нет опасности производить эту запрещенную торговлю. Таким образом, во время пребывания моего в Керчи я мог приобресть несколько древностей довольно редких; но владетели этих вещей, постоянно остерегающиеся, всегда представлялись ко мне ночью, поодиночке, так, что мне невозможно было узнать ни имени их, ни жительства» (там же).

⁷⁵⁴

⁷⁹⁸ АГЭ, ф. 1, on. 1-1849, д. 6. 3 л.

⁷⁵⁵

рд ИИМК, ф 1, on. 1-1865, д. 9, л. 9 об., 11, 41—42, 50—51; АГЭ, ф. 1, on. 1-1931, д. 14/1, л. 9.

⁷⁵⁶

АГЭ, ф. 1, on. 1-1831, д. 19, л. 9—10 об.

⁷⁵⁷

Там же, л. 12.

⁷⁵⁸

РА ИИМК, ф. 7, on. 1, д. 10, л. 1—481.

⁷⁵⁹

АГЭ, ф. 1, on. 1-1853, д. 1, л. 37, № 16.

⁷⁶⁰

ра ИИМК, ф. 7, on. 1, д. 10, л. 64—64 об.

⁷⁶¹

Там же, л. 25 об.

⁷⁶²

³°6Там же, л. 75 об.

⁷⁶³

Алексеев А. Ю. Скифская хроника: (Скифы в VII—IV вв. до и. э.: Историко-археологический очерк). СПб., 1992. С. 142—143, 156—157. Примеч. 1.

⁷⁶⁴

РА ИИМК, ф. 7, on. 1, д. 11, л. 10—11.

⁷⁶⁵

³⁰⁰ АГЭ, ф. 1, on. 1-1831, д. 19, л. 38—38 об.

⁷⁶⁶

РА ИИМК, ф. 6, on. 1, д. 31, л. 47—48 об.

⁷⁶⁷

АГЭ, ф. 1, on. 1-1831, д. 19, л. 55—56 об. На л. 57—59 об.: «Краткая записка о произведенном в прошлом 1831 годе раскапывании курганов, находящихся в окрестностях города Керчи Ениколя»; на л. 61—62: рисунки чернолаковой нелики и терракотовой статуэтки; на л. 65—66: финансовый отчет о раскопках Карейши с 23 марта 1831 г. по 1 января 1832 г. (всего истрачено 973 р. 50 к.); ф. 1, on. 1-1832, д. 1, л. 2: Реестр древним вещам, отправленным в Санкт-Петербург (из раскопок 1831 г.).

⁷⁶⁸

³‘- АГЭ, ф. 1, оп. 1-1831, д. 19, л. 63—64 об.

⁷⁶⁹

³‘³Там же, л. 74—75, 122—122 об.

⁷⁷⁰

^3,4 РА ИИМК, ф. 6, on. 1, д. 31, л. 48.

⁷⁷¹

АГЭ, ф. 1, on. 1-1831, д. 19, л. 78—79, 80—81.

⁷⁷²

31бТам же, л. 108.

317РА ИИМК, ф. 7, on. 1, д. 11, л. 19—37, 39—44, 329—330.

⁷⁷³

Русский перевод «Описания развалин Портмиона около маяка Еникале» Дюбрюкса (хочу подчеркнуть, что все хранящиеся в архивах рукописи Дюбрюкса на французском языке), имеющий цифровые и буквенные обозначения, соотносящиеся с приложенной к нему копией плана городища из архива А. Н. Оленина, с указанием архивных шифров, во второй половине 1980-х гг. были предоставлены мной одному из авторов проекта зон охраны «Памятники истории и культуры г. Керчи» архитектору И. И. Кроленко, но без права публикации. К моему изумлению, эти материалы были помещены в текст машинописного труда, созданного на правах рукописи, без всякой ссылки на меня. См.: План развалин Портмиона около маяка Еникале; Описание развалин Портмиона около маяка Еникале // Проект зон охраны «Памятники истории и культуры города Керчи: Материалы архивно-библиографических изысканий» / Мин-во культуры СССР. Научно-исслед. проектная мастерская № 3. М., 1991. Т. 4. С. 60—64 (НА КГИКЗ. № 35/151). Те же русские переводы вместе с копиями планов были предоставлены мною Н. Ф. Федосееву для ознакомления. В его недавней статье «Еще раз о переправе через Боспор Киммерийский» (Археология и история Боспора. Керчь, 1999. Т 3. С. 83—88. Рис. 9, 10) эти материалы были изданы без моего разрешения и без ссылки на меня и на архивные первоисточники, к тому же с неправильной атрибуцией публикуемых планов. Так, копия Н. Суслова (1895) с плана «Нимфея» (городища у Павловской батареи), якобы составленная Дюбрюксом (рис. 10), на самом деле является копией выкопировки из архива Кёппена, снятой с плана Михаила Бларамберга (РА ИИМК, р. I, № 1215, л. 5). Там же издана копия, а не подлинник с плана «Парфениона» Дюбрюкса, выполненная для А. Н. Оленина (РА ИИМК, ф. 7, д. 11, л. 43). Н. Ф. Федосеев издал русский перевод описания развалин Портмиона, проведя грубое, чисто механическое соединение двух источников — опубликованного в ЗООИД перевода А. Г. Дюбрюкса и полученного от меня перевода копии рукописи из архива А. Н. Оленина. Публикатор отдал предпочтение переводу внука Дюбрюкса, но вставил в текст цифровые и буквенные обозначения из второго источника, отсутствовавшие в ЗООИД. Не располагая каким-либо другим переводом раздела «Павловская батарея, развалины Нимфеи», Федосеев просто перепечатал текст из ЗООИД и также не сделал соответствующей ссылки на первоисточник. Он не только сократил описания Дюбрюкса, но и исправил авторскую орфографию, и к тому же прямо в тексте источника заменил «устаревшие меры длины» на метрические. Не говоря уже об этической стороне вопроса, подобное отношение к публикации документов для археолога, получившего историческое образование, недопустимо.

⁷⁷⁴

АГЭ, ф. 1, on. 1-1832, д. 2, л. 1.

⁷⁷⁵

АГЭ, ф. 1, on. 1-1831, д. 19, л. 110—112,116.

⁷⁷⁶

3-°Schilts V. Histoires de Kourganes… P. 116—117.

⁷⁷⁷

ГАРФ, ф. 666, on. 1, д. 534, 140 л. По нумерации Дюбрюкса, текст на с. 1—243, с добавлением Observations на с. 245 (л. 123 об.) и многочисленных карт, планов и рисунков на л. 124—140.

⁷⁷⁸

ГАРФ, ф. 666, on. 1, д. 535, л. 1—3 (отчет), л. 4 (план).

⁷⁷⁹

Стемпковский писал о нем Кёппену: «Ниппа ведет себя, кажется, хорошо. Он бывает у меня, я ничего худого не вижу и не слышу о нем. Он желает переместиться в Симферополь: и в самом деле, невозможно жить на 200 рублях. Не знаю, писал ли я вам, что 100 рублей получил и ему отдал: он на эти деньги обмундировался» (26 сентября 1830 г.); «С тех пор как он у нас, я ничего о нем кроме хорошего не слышу; он везде принят и любим, ведет себя скромно, танцует на наших балах, дает в домах частные уроки рисования, что доставляет ему небольшое пособие к весьма скудному его жалованью. Все это очень похвально; а потому я без опасения отдал ему все деньги, не удержав ничего, в той уверенности, что не будут употреблены на дурное» (5 января 1831 г.). См.: ПФА РАН, ф. 30, оп. 2, д. 282, л. 27—29.

⁷⁸⁰

РА ИИМК, ф. 7, on. 1, д. 11, л. 132, 151—151 об.

⁷⁸¹

Там же, л. 144—149 об.

⁷⁸²

См.: АГЭ, ф. 1, on. 1-1831, д. 19, л. 82—86 об.: Description du tombeau decouvert a six verstes de Kertch, le 19 Septembre 1831, et ouvert en presance et sous la direction de Mousieur de Stempkovski, gouvemeur de cette ville, le 22 du meme mois; на л. 86 об. вставка рукой Стемпковского и на л. 86 об.—90 добавление (suite) Дюбрюкса, написанное в феврале 1831 г. В рукописи из-за описки автора названа неверная дата открытия склепа Куль-Обы (Пепельного холма, имевшего и другое название — Рассыпной курган) — 19 сентября 1831 г., а не 19 сентября 1830 г. В сопроводительном письме Дюбрюкса императору год указан правильно — 1830. Из отчета археолога, изданного Жилем в ДБК, ошибочная дата перекочевала в ряд других публикаций.

⁷⁸³

просьбе был зачитан И. В. Помяловским на VI Археологическом съезде в Одессе (1884). На том же съезде В. В. Латышев выступил с рефератом о записке Дюбрюкса «Несколько заметок о различных родах гробниц, встречающихся в Керчи» (ГАОО, ф. 275, on. 1, д. 9, л. 24 об., 25; Бюллетень VI АС в Одессе. 1884. № 4. С. 14, 15; № 14). Текст этого фрагмента, но с купюрами опубликован в русском переводе по копии, хранившейся в Имп. Археологической комиссии, причем без двух очень важных примечаний Дюбрюкса. См.: Тизенгаузен В. Г. Записка Дюбрюкса: Несколько заметок о различных родах гробниц, находящихся в окрестностях Керчи // Тр. VI АС в Одессе (1884). Одесса, 1888. Т. 2. С. 135—139. В примечании А Дюбрюкс рассуждает о местности в окрестностях Кермеш-Келечика (Илурата) и отказывается от своей первоначальной гипотезы о локализации здесь дворца боспорских царей. Автор пишет, что, ознакомившись с неопубликованным трудом И. А. Стемпковского по истории Боспора Киммерийского, написанного «с необычайной глубиной и осведомленностью», он согласился с доводами друга и отказался от своего предположения. В примечании А2 рассказывается о низком методическом уровне раскопок Бла-рамберга 1826, 1827 и 1829 гг., а также о собственных работах Дюбрюкса 1829 г. по поручению И. А. Стемпковского.

⁷⁸⁴

АГЭ, ф. 1, on. 1-1831, д. 19, л. 94—98 об.: Description des vestiges qui se trouvent a 4 verstes en dessus du lac de Kamich broun, nomme par les tartares Kermich Kelechik, sur la terre de Japare (plan N® 4). В. Ф. Гайдукевич использовал рукописный текст и впервые опубликовал два плана Дюбрюкса. См.: Гайдукевич В.Ф. 1) Боспорский город Илурат // СА. 1950. Т. 13. С. 174—204; 2) Илурат: Итоги археологических исследований 1948—1953 гг. // МИА. 1958. № 85. С. 9—148.

⁷⁸⁵

АГЭ, ф. 1, оп. 1-1831, д. 19, л. 98 об.—100: Description des vestiges de Port-mion pres du phare d’Yenicale; здесь же на л. 100—100 об. два примечания (notes; observations).

⁷⁸⁶

Там же, л. 101 —106.

⁷⁸⁷

Текст использован, а планы опубликованы в статье: Кругликова И. Т. Киммерик в свете археологических исследований 1947—1957 гг. // МИА. 1958. № 85. С. 219—253. Рис. 1—2.

⁷⁸⁸

АГЭ, ф. 1, оп. 1-1831, д. 19, л. 324—326 об.: Description des vestiges qui se trouvent pres du village tatar de Kouourdak; a 13 verstes a 1’ouest de Kertch.

⁷⁸⁹

Там же, л. 326 об.—328: Quelques observations sur les trois especes de constructions cyclopeennes qu’il у a dans les environs de Kertch.

⁷⁹⁰

Там же, л. 328—333 об.: Description detaillee des sarcophages que Гоп a decouvert ce printems dans 1’acropole de Mirmikion.

⁷⁹¹

Там же, л. 337—338 об.: Description succincte, des nouvelles decouvertes que Гоп vient de faire ici, de belles antiquitees en or.

⁷⁹²

HbSchilts V. Histoires de Kourganes… P. 56—57, 60—61, 116—117. Название рукописи: «Description du tom-beau decovert a six verstes de Kertch, le 19 septembre 1830, et ouvert le 22 du meme mois, par ordre et sous la direction de Monsieur de Stempkovski» (P. 117—119).

⁷⁹³

Raoul-Rochette D. R. Notice sur un tombeau decouvert aux environs de Kertsch, 1’ancienne Panticapee // Joum. des Savants. 1835. Juin. P. 333—341; [Сенковский О. И.] Новая сравнительная наука древностей // Библиотека для чтения. 1835. Т. 12. Сент. С. 33—68 (о Куль-Обе см. с. 51—63). Возражения А. Б. Ашика см.: ОВ. 1835. № 96, 97. Ср.: Ашик А. Б. Воспорское царство. Ч. 2. С. 33 и след.

⁷⁹⁴

Тетбу де Мариньи Э. В. Павел Дюбрюкс. С. 231; Леонтьев П. М. Обзор исследований о классических древностях северного берега Черного моря // Пропилеи. 1851. Кн. 1. С. 75.

⁷⁹⁵

339ОРИР ОГНБ, ф. 38, карт. 1, д. 526, л. 4, 5 об.—6.

⁷⁹⁶

[Мурзакевич Н. Н.] Приобретение обществом сочинений дю-Брюкса // ЗООИД. 1844. Т. 1. С. 652—653.

⁷⁹⁷

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 54, л. 9—11 об.; д. 1, л. 60 об.—61, 109 об.

⁷⁹⁸

³⁴-Современный шифр: ИР ЦНБ, V, 1033, л. 1—57.

⁷⁹⁹

ДБК. Т. 1. С. X—XXXIV.

⁸⁰⁰

Dubois de Montpereux F. Voyage autour du Caucase…Vol. 5. P. 195—196. Note 1.

⁸⁰¹

ДБК. T. 1. C. X.

⁸⁰²

АГЭ, ф. 1, on. 1-1848, д. 35, л. 246: письмо Мурзакевича Жилю от апреля 1852 г.

⁸⁰³

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 54, л. 15—24; АГЭ, ф. 1, оп. 1-1943, д. 26, л. 246, 269—270, 272—273, 279, 286.

⁸⁰⁴

АГЭ, ф. 1. on. VI-М, д. 9; д. 27/8, 15, 16.

⁸⁰⁵

РА ИИМК, р. 1, № 614: Куль-Оба; № 892, л. 1: виды кладки керченских курганов; л. 2: Куурдак; № 1216, л. 1—4: крепида Золотого кургана, оборонительная стена городища Куурдак, кладка «циклопического сооружения» в Мирмекии, археологические остатки в районе мыса Фонари, Илурат; № 892, л. 1—2: Куурдак.

⁸⁰⁶

Дюбрюкс П. Описание развалин и следов… С. 84.

⁸⁰⁷

Письмо опубликовано с купюрами в русском переводе А. Г. Дюбрюкса: Дюбрюкс П. Описание развалин и следов… С. 73. Примеч.

⁸⁰⁸

ИР ЦНБ, V, 1034, л. 1—77 об.; по авторской пагинации 151 страница.

⁸⁰⁹

Там же, л. 84 об.—98, 17 рис. Всего в тетради под шифром V, 1034 числится 98 листов по архивной нумерации, не считая литерных (90а, 92а, 93а, 94а, 95а, 96а, 97а). Таким образом, в рукописи реально переплетено 105 листов, включая чистые. В заверительной записи библиотекаря ООИД А. Рыстенко от 21 апреля 1906 г. также указано 98 л., из которых л. 87—98 представляют чертежи.

⁸¹⁰

ОПИ ГИМ, ф. 17, on. 1, д. 202, л. 1—62 об.

⁸¹¹

Тункина И. В. А. С. Уваров и древности Южной России (конец 1840-х—начало 1850-х гг.) // Погибшие святыни: Охраняется государством: 4-я российская науч.-практ. конф. СПб., 1996. Ч. 1. С. 163—181.

⁸¹²

356Дложевский С. С. Де кшька невиданих м!сць з рукопису Павла Дюбрюкса // ИТОИАЭ. 1927. Т. 1 (58). С. 67—68.

⁸¹³

«Незабвенный для Керчи» 3. С. Херхеулидзев скончался 2 апреля 1856 г., похоронен в Симферополе на Старом кладбище. См.: Русский провинциальный некрополь: Картотека Н. П. Чулкова из собрания Государственного литературного музея // Река времен. М., 1996. Кн. 4. С. 404. См. о нем: Боровкова В. И. Коллекционеры и торговцы керченскими древностями. С. 23—27.

⁸¹⁴

• ³58 Гайдукевич В. Ф. Боспорские погребальные склепы с уступчатым покрытием И Боспорские города. Л., 1981. С. 6—12.

⁸¹⁵

³59ДДЖЮР. Текст. С. 137—149.

⁸¹⁶

АГЭ, ф. 1, оп. 1-1838, д. 31: о раскопках Карейши в Керчи в 1838—1841 гт.; on. 1-1842, д. 14: письма Карейши к Жилю за 1842, 1843, 1845 гт. 17 л.

⁸¹⁷

³⁶> АДЖЮР. Текст. С. 7.

⁸¹⁸

^Люценко Е. Е. Ашик и Карейша И ИТУАК. 1907. № 40. С. 64.

⁸¹⁹

АГЭ, ф. 1, оп. 1-1831, д. 19, л. 93 об.

⁸²⁰

АДЖЮР. Текст. С. 7.

⁸²¹

Гайдукевич В. Ф. Боспорские погребальные склепы… С. 6—25.

⁸²²

Марти Ю. Ю. Сто лет Керченского музея. Керчь, 1926. С. 11—12; РА ИИМК, ф. 6, on. 1, д. 38, л. 6—9.

⁸²³

Виноградов Ю. А. О погребении воина у карантинного шоссе под Керчью // Stratum plus + Петербургский археологический вестник. СПб.; Кишинев, 1997. С. 72—80. Отчеты Ашика и рисунки находок см.: РА ИИМК, ф. 63, д. 5, л. 36—39 об.: копия рапорта директора музея керчь-еникальскому градоначальнику от 12 декабря 1834 г., № 140; подлинный рапорт с рисунками гробницы и находок см.: АГЭ, ф. 1, оп. 1-1831, д. 19; копии рапорта и рисунков сохранились в архиве А. Н. Оленина: РА ИИМК, ф. 7, д. 11, л. 205 сл., 250—250 об.

⁸²⁴

ра ИИМК, ф. 63, д. 5, л. 52—55 об.: рапорт о раскопках Ашика керчь-еникальскому градоначальнику № 25, от 6 апреля 1837 г. Перечень находок из погребения, хранившихся в Керченском музее, см.: АГЭ, ф. 1, оп. 1-1848, д. 35, л. 14 об. (№ 32), 22 (№ 70—71), 25 об.—26 (№ 9) и др. Инвентарь вещей, хранившихся в Эрмитаже, см.: Там же, on. VI-E¹, № 1, ч. 2, л. 1—6; № 13, р. 75; № 15, и др. Анализ комплекса см.: Шаров О. В. 1) Погребения сарматской знати на Боспоре // Воспорское царство как историко-культурный феномен: Матер, науч, конф., декабрь 1998 г. СПб., 1998. С. 12—14; 2) Блюдо царя Рискупорида из погребения с Золотой маской // Боспорский феномен: Колонизация региона. Формирование полисов. Образование государства : Матер. Междунар. науч. конф. СПб., 2001. Ч. 1. С. 181 — 185.

⁸²⁵

АГЭ, ф. 1, on. 1-1837, д. 21: О раскопках Ашика в Керчи в 837—1842 гг.; on. 1-1838, д. 9, ч. 1: О керченских древностях, поступивших в Эрмитаж и о награждении Ашика, Карейши и художника Теребенева (находки 1838—1845 гг., с реестрами). 126 л.; ч. 2: Рапорты Ашика за 1837—1842 гг. 45 л.; on. 1-1839, д. 30: О древностях, находимых в окрестностях Керчи и доставляемых в Петербург и о разыскании таковых же на Таманском полуострове. 502 л.

⁸²⁶

370РА ИИМК, ф. 7, д. 11, л. 125—125 об.

⁸²⁷

Dubois de Montpereux F. Voyage autour du Caucase…Vol. 5. P. 153.

⁸²⁸

Ашик А. Б. Часы досуга, с присовокуплением писем о керченских древностях. Одесса, 1850. С. V, 137— 148.

⁸²⁹

РА ИИМК, ф. 63, д. 5, л. 90 об.

⁸³⁰

АВ СПбФ ИРИ, ф. 52, on. 1, д. 82, л. 3.

⁸³¹

АГЭ, ф. 1, on. 1-1843, д. 26, л. 179.

⁸³²

376КГИКЗ, КМТИ-2475; АГЭ, ф. 1, on. VI-М, д. 27/9 (на франц, яз.).

⁸³³

РА ИИМК, ф. 63, д. 5, л. 22, 98.

⁸³⁴

Сабатье П. Керчь и Воспор. С. 14—15.

⁸³⁵

РА ИИМК, ф. 63, д. 5, л. 110 об.

⁸³⁶

АГЭ. ф. 1, оп. 1-1831, д. 19, л. 93—94, 338 об.

186

⁸³⁷

Латышев В. В. К истории археологических исследований в Южной России: Из переписки А. Н. Оленина. С. 61—115; Созинова С. Ф. Общественная и научная деятельность Алексея Николаевича Оленина // Государство, политика и идеология в античном мире: Межвуз. сб. СПб., 1990. С. 188. См., например, замечания Оленина от

⁸³⁸

12 марта 1832 г. об отчете Карейши за 1831 г.: АГЭ, ф. 1, on. 1-1831, д. 19, л. 68—69.

⁸³⁹

РА ИИМК, ф. 7, on. 1, д. 11, л. 120 об.

383 Там же, ф. 63, д. 5, л. 168 об.

⁸⁴⁰

РО ИРЛИ, ф. 615 (Ашик А. Б.), on. 1, д. 19, л. 1 об.—2.

⁸⁴¹

Оленин А. Н. Письма к А. Б. Ашику / Публ. М. И. Семевского И ИРАО. 1877. Т. 8. С. 553—554.

⁸⁴²

РА ИИМК, ф. 7, on. 1, д. 11, л. 168—168 об.

⁸⁴³

³⁸³ Там же, л. 120 об., 150.

⁸⁴⁴

АГЭ, ф. 1, on. 1-1838, д. 10, 6 л.

⁸⁴⁵

РА ИИМК, ф. 6, д. 199, л. 3—9 об.: письмо Ашика гр. Л. А. Перовскому от 12 июня 1852 г. В фонде А. Б. Ашика из собрания журнала «Русская старина», хранящемся в РО ИРЛИ (ф. 615), сохранились 11 писем Э. Герхарда за 1848—1851 гг. (д. 8) и 8 писем Д. Рауль-Рошетта за 1846—1853 гг. (д. 22). Среди его корреспондентов конца 1840-х—середины 1850-х гг.: Аделунг, И. Арнет, Т. Байзе, А. Бёк, В. В. Ганка, А. фон Гумбольдт, Б. В. Кёне, А. М. Мильярини, Дж. Минервини, К. Рафн, П. Сабатье, И. Франц и др. Изданы лишь письма к Ашику А. Н. Оленина, Г. И. Спасского, П. И. Кёппена, А. С. Стурдзы, В. А. Жуковского, В. В. Ганки. См.: Письма к А. Б. Ашику / Публ. М. И. Семевского // ИРАО. 1877. Т. 8. С. 552—571. Отд. оттиск: СПб., 1877.

⁸⁴⁶

РА ИИМК, ф. 6, д. 46, л. 1—6 об.

⁸⁴⁷

³⁹> АГЭ, ф. 1, on. 1-1835, д. 1, л. 1.

⁸⁴⁸

Там же, д. 2, л. 15—18 об.

⁸⁴⁹

АВ СПбФ ИВ, ф. 52, on. 1, д. И, л. 3.

⁸⁵⁰

РА ИИМК, ф. 7, on. 1, д. 11, л. 150—151, 153—154 об.

⁸⁵¹

Там же, л. 155.

⁸⁵²

Пескарева К.М., Рябинин Е. А. Первое государственное учреждение отечественной археологии: (К 125-летию создания Археологической комиссии) И СА. 1984. № 4. С. 299—300.

⁸⁵³

Тункина И. В. 1) Кабинет редкостей Черноморского депо карт // Проблемы исследований античных городов: Тез. М., 1989. С. 117—119; 2) Кабинет редкостей Черноморского депо карт // Очерки истории русской и советской археологии. М.» 1991. С. 9—24. Вызывает недоумение бездоказательное утверждение В. Н. Даниленко, что первым музеем на юге России еще в конце XVIII в. стал Бахчисарайский дворец, а николаевское собрание не может считаться «музеем в полном смысле этого слова». См.: Даниленко В. Н. О первом музее на юге России // Античные коллекции из раскопок Северного Причерноморья. М., 1994. С. 8—19.

⁸⁵⁴

Аренс Е.И. История русского флота: Царствование Александра 1. СПб., 1899. С. 79; Кулаковский Ю. А. Прошлое Тавриды. 2-е изд. Киев, 1914. С. 141; Разгон А. М. Исторические музеи в России (с начала XVIII в. до 1861 г.) // ОИМД. М., 1963. Вып. 5. С. 238—239; Формозов А. А. Страницы истории русской археологии. М., 1986. С. 92.

⁸⁵⁵

Бертье-Делагард А. Л. Древности Южной России: Раскопки Херсонеса // МАР. 1893. № 12. С. 8. Примеч. 3; История коллекции // Античная скульптура Херсонеса / Общ. ред. С. Н. Бибикова. Киев, 1976. С. 10.

⁸⁵⁶

Материалы для истории русского флота. СПб., 1904. Ч. 17. С. 304—305; История городов и сел УССР: Николаевская область. Киев, 1981. С. 81.

⁸⁵⁷

Свиньин П. П. Обозрение путешествия издателя «Отечественных записок» по России в 1825 г., относительно археологии // ОЗ. 1826. Ч. 26. Кн. 75. С. 98—99.

⁸⁵⁸

О нем см.: Крашенинников С. П. Траверсе Иван Иванович // Военный энциклопедический лексикон. СПб., 1848. Ч. 12. С 649—650; Pingaud L. Les Fran^ais en Russie et les Russies en France. Paris, 1886. P. 147, 287, 346—347, 420; Коваленко Ю. На службе у пяти императоров: Как французский маркиз русским министром стал // Неделя. 1991. 28 янв.—3 февр. № 5. С. 10; Письма М. И. Кутузова к Ж. Б. Траверсе / Публ. В. И. Сычева, В. В. Сычевой, Т. С. Федоровой // Российский архив. М., 1995. Т. 6. С. 76—93.

⁸⁵⁹

Болгари П., Зоткин Н., Корниенко Д., Любчиков М., Ляхович А. Черноморский флот: Исторический очерк. М., 1967. С. 26.

⁸⁶⁰

Цит. по: Коваленко Ю. На службе у пяти императоров. С. 10.

⁸⁶¹

Ге Н.Н. Исторический очерк столетнего существования г. Николаева при устье Ингула (1790—1890). Николаев, 1890. С. 6—8.

⁸⁶²

W Белавенец П. И. Материалы по истории русского флота. М.; Л., 1940. С. 100.

⁸⁶³

Там же. С. 100, 101, 108.

⁸⁶⁴

См.: ОМС. СПб., 1890. Ч. 3. С. 221—222.

⁸⁶⁵

Свиньин П. П. Обозрение путешествия… С. 98—99.

⁸⁶⁶

РГАВМФ, ф. 243, on. 1, д. 3486, л. 70—71 об.

⁸⁶⁷

Там же, ф. 25, on. 1, д. 8, л. 32.

⁸⁶⁸

Там же, д. 22, л. 85.

⁸⁶⁹

РГВИА, ф. ВУА, д. 19159, л. 173.

⁸⁷⁰

!8 РГАВМФ, ф. 25, on. 1, д. 22, л. 85, 88.

⁸⁷¹

Там же, ф. 166, on. 1, д. 4221, л. 5—8.

⁸⁷²

Там же, д. 4326, л. 1.

⁸⁷³

АГЭ, ф. 1, оп. 1-1816, д. 1в; д. 2, л. 1 (рисунки в делах отсутствуют).

⁸⁷⁴

Белавенец П. И. Материалы по истории русского флота. С. 96.

⁸⁷⁵

²² Крючков Ю. С. Алексей Самуилович Грейг. М., 1984. С. 86.

⁸⁷⁶

РГАВМФ, ф. 19, on. 1, д. 117 б, л. 11—11 об., 14 об., 30 об.

⁸⁷⁷

Vidua С. Inscriptiones antiquae in Turcico itinere collectae. Lutetiae-Parisior, 1826. Tab. I, № 1 (IPE, I², 47— поступила в музей ООИД); № 2 (IPE, I², 49).

⁸⁷⁸

OP РНБ, Нем. Q 181, л. 245—245 об.

⁸⁷⁹

РГАВМФ, ф. 243, on. 1, д. 1360. л. 1; Горель Г. К. Основание Николаевской обсерватории // Историко-астрономические исследования. М., 1975. Вып. 12. С. 139—155.

⁸⁸⁰

Свиньин П. П. Обозрение путешествия… С. 102.

⁸⁸¹

29РГАВМФ, ф. 402, on. 1, д. 145, л. 514 об.

⁸⁸²

³°Там же, ф. 243, on. 1, д. 1630, л. 6—7 об., 10—11, 14—14 об., 17—18.

⁸⁸³

Там же, д. 3486, л. 72 об.

⁸⁸⁴

Там же.

⁸⁸⁵

Там же, ф. 19, on. 1, д. 1176, л. 11—11 об.

⁸⁸⁶

Там же, ф. 1067, on. 1, д. 27, л. 8 об.

⁸⁸⁷

Там же, ф. 243, on. 1, д. 3486, л. 17, 18.

⁸⁸⁸

О нем см.: ОМС. СПб., 1893. Ч. 7. С. 349—351; Кумани Н. М. Действия Черноморского флота в царствование императора Александра I, с 1801 по 1826 гг. / Публ. С. А. Скрягина // Морской сборник. 1900. № 9. Неофиц. отд. С. 44—45.

⁸⁸⁹

³? Свиньин П. П. Обозрение путешествия… С. 102.

⁸⁹⁰

ОР РНБ, ф. 679, on. 1, д. 79, л. 1, 3, 5, 7.

⁸⁹¹

См.: РГАВМФ, ф. 406, оп. 2, д. 178; Кумани Н. М. Обзор гидрографических съемок Черного и Азовского морей// Записки Гидрографического департамента Морского министерства. СПб., 1844. 4.2. С. 380, 397—398; Ботьянов. Пребывание императора Николая Павловича на Черноморском флоте в 1828 г. // Морской сборник. 1869. Т. 103. № 8. Неофиц. отд. С. 13—14; Асланбегов А. Б. Адмирал А. С. Грейг. СПб., 1873. С. 74—75; Лазарев М. П. Документы: В 3 т. М., 1952—1961; Крючков Ю. С. Спутница адмирала // Летопись Причерноморья. Херсон, 2000. № 4. С. 66—67.

⁸⁹²

40РГАВМФ, ф. 243, on. 1, д. 3486, л. 54, 72—73 об.

⁸⁹³

Там же, д. 1828, л. 40—40 об., 41 об., 49, 80.

⁸⁹⁴

ОР РГБ, ф. 203, on. 1, д. 4, л. 10—11; Труды и записки МОИДР. 1827. Т. 3. Кн. 2. С. 196—197.

⁸⁹⁵

Александр Гаврилович Афанасьев, гравер на меди первой половины XIX в., работал в Москве (1816—1862), исполнял гравюры (виды городов и монастырей, изображения святых, портреты и пр.) для изданий МОИДР и Киево-Печерской лавры (1827—1840), журнала «Московский телеграф» (1825—1834). В 1840—1850 гт. имел в Москве печатную мастерскую. Его работы хранятся в Тульском областном художественном музее.

⁸⁹⁶

ОР РГБ, ф. 203, on. 1, д. 4, л. 2 об., 78 об.

⁸⁹⁷

Там же, д. 5, л. 107, 109.

⁸⁹⁸

Подробнее см.: Пусторослев П. П. Клоссиус Вальтер Фридрих // Биографический словарь профессоров и преподавателей Имп. Юрьевского, бывшего Дерптского университета за сто лет его существования (1802—1902). Юрьев, 1902. Т. 1. С. 518—521; РБС. 1897. Т.: Ибак—Ключарев. С. 748.

⁸⁹⁹

П. П. Свиньин описывает ее так: «1. Статуя в тоге, вероятно, какого-нибудь чиновника; превосходной работы. Не достает рук и головы. Из Пантикапеи» (Свиньин П. П. Обозрение путешествия… 1826. Ч. 27. Кн. 75. С. 100).

⁹⁰⁰

В этом описании нетрудно узнать «мужскую статую в человеческий рост, превосходной работы, но, к сожалению, с отломанною головою и руками». См.: Мурзакевич Н. Н. Коллекция древних памятников, присланная из Николаева // ЗООИД. 1844. Т. 1. С. 636. Скульптура IV в. до н. э. ныне хранится в ОАМ НАНУ (Инв. № 50065, Пантикапей, дар адмирала М. П. Лазарева): «Монументальная статуя мужчины в хитоне и гиматии со свитками у левой ноги». См.: Тарадаш А. М. Памятники античного искусства в Одесском археологическом музее АН УССР // МАСП. Киев, 1976. Вып. 8. С. 227. Примеч. 20; Одесский археологический музей АН УССР. Киев, 1983. № 70. С. 43, 171.

⁹⁰¹

П. П. Свиньин пишет: «9. Часть нагой статуи: плечи покрыты кожею, вероятно, Геркулеса» (Свиньин П. П. Обозрение путешествия… С. 101).

⁹⁰²

Поступил в музей ООИД как «поясной бюст, по-видимому, Сигизмунда III, короля Польского» (без указания происхождения). См.: Мурзакевич Н. Н. Коллекция древних памятников, присланных из Николаева. С. 636.

⁹⁰³

Речь идет о средневековой греческой надгробной надписи, приведенной Н. М. Кумани в неточном русском переводе. Позднее камень утратил свою паспортизацию, так как уже Н. Н. Мурзакевич писал о нем, как о происходящем «из других мест Греции». См.: Мурзакевич Н. Н. Коллекция древних памятников, присланных из Николаева. С. 636. Сведения о камне отсутствуют в «Сборнике греческих надписей христианских времен из Южной России» В. В. Латышева (СПб., 1896).

⁹⁰⁴

РГАВМФ, ф. 243, on. 1, д. 3485, л. 1—12 об.

⁹⁰⁵

Поступила в музей ООИД в 1840 г. (ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 39, л. 8, в документах ГАОО и РГАВМФ место находки не указано), ныне атрибутируется как скульптурный портрет мужчины первой половины I в. до н. э., ряд исследователей считают его портретом понтийского царя Митридата VI Евпатора. См.: НА ОАМ. Рисунки Одесского общества истории и древностей. Инв. № 83180 (см. рис. 75); Власов В.Д. Два памятника греческой скульптуры в собрании Одесского археологического музея // ЗОАО. 1960. Т. 1 (34). С. 324—325. Рис. 1; Неверов О. Я. Митридат и Александр: К иконографии Митридата VI // СА. 1971. № 2. С. 92—94. Рис. 8; Одесский археологический музей АН УССР. № 235. С. 125, 185 (с неверными сведениями, что скульптура якобы поступила в музей после 1884 г. Инв. № 50221).

⁹⁰⁶

Свиньин П. П. Обозрение путешествия… С. 100—102. В описи добавлено, что камень доставлен капитан-лейтенантом Критским в 1826 г. (РГАВМФ, ф. 243, on. 1, д. 3486, л. 73 об.).

⁹⁰⁷

55РГАВМФ, ф. 243, on. 1, д. 3280, л. 2 об.—3.

⁹⁰⁸

Там же, д. 3486, л. 1, 90.

⁹⁰⁹

Там же, л. 1—1 об., 4—6 об., 8—И, 14, 90.

⁹¹⁰

Там же, л. 17—20, 43.

⁹¹¹

Там же, л. 43—49, 63, 66, 68—73 об., 81—82 об.

⁹¹²

бОТам же, л. 84—84 об.

⁹¹³

Там же, л. 87—87 об., 90.

⁹¹⁴

Редин Е. К. Музей изящных искусств и древностей Имп. Харьковского университета (1805—1905). Харьков, 1904. С. 1; Тункина И. В. Античные памятники в собраниях Харьковского университета// Древнее Причерноморье: Краткие сообщ. Одесского археол. о-ва. Одесса, 1994. С. 147—152.

⁹¹⁵

Подробнее см.: Григорьев Р. Г. Каразин Василий Назарович // Русские писатели, 1800—1917: Биографический словарь. М., 1992. Т. 2. С. 466—468.

⁹¹⁶

64РГАВМФ, ф. 166, on. 1, д. 4221, л. 1 об., 5.

⁹¹⁷

Редин Е. К. Музей изящных искусств и древностей… С. 6.

⁹¹⁸

ЬЬБагалейД. И. Археографические материалы как источник археологии И Тр. XI АС в Киеве. М., 1902. Т. 2. С. 86—87.

⁹¹⁹

& Рижский И. С. О городище Ольвии и другие примечания И Технологический журнал. 1808. Т. 5. 4.2.

С. 161—165.

⁹²⁰

Археологические открытия в полуденной России И Сын Отечества. 1818. Ч. 44. № 8. С. 81.

⁹²¹

ГАОО, ф. 270, on. 1, д. 55, л. 80, 83—85.

⁹²²

Багалей Д. И. Опыт истории Харьковского университета. Харьков, 1893. Т. 1. С. 441—442.

⁹²³

Багалей Д. И. Археографические материалы… С. 89.

⁹²⁴

Редин Е. К. Музей изящных искусств и древностей… С. 7.

⁹²⁵

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 55, л. 83—85.

⁹²⁶

Редин Е. К. Музей изящных искусств и древностей… С. 8.

⁹²⁷

РГВИА, ф. 1, on. 1, т. 2, д. 2866, л. 3-^.

⁹²⁸

Редин Е. К. Музей изящных искусств и древностей… С. 8.

⁹²⁹

ОР РНБ, Нем. Q 181, л. 244 об.

⁹³⁰

Цит. по: Сочинения, письма и бумаги В. Н. Каразина, собранные и редактированные проф. Д. И. Багалеем. Харьков, 1910. С. 896.

⁹³¹

В декабре 1804 г., после первой экспедиции Кёлера в Новороссию, в Эрмитаж поступили 19 римских серебряных монет, найденных в Слободско-Украинской губ. крестьянином Каляником (АГЭ, ф. 1, on. 1-1804, д. 3, л. 1).

⁹³²

Сочинения, письма и бумаги В. Н. Каразина… С. 584—590. См. копию письма В. Н. Каразина гражданскому губернатору Слободско-Украинской губернии В. Г. Муратову от 19 февраля 1827 г. с предложением ассигновать 5 тыс. р. из казны на раскопки им городищ Банковского у. и «насыпных курганов» в разных местах губернии: РА ИИМК, ф. 6, д. 52(1), л. 63—63 об. В. Г. Муратову принадлежит «Топографическое описание Слободско-Украинской губернии»: ГАРФ, ф. 728, on. 1, д. 1283, 28 л. (тетрадь in folio в зеленом шелковом переплете).

⁹³³

См.: Маслов М. А. Балицкий Альфонс Осипович // Историко-филологический факультет Харьковского университета за первые 100 лет его существования (1805—1905). Харьков, 1908. Ч. 2: Биографический словарь профессоров и преподавателей. С. 177—178; ЭСБЕ: Биографии. М., 1993. Т. 3. С.19—20.

⁹³⁴

Редин Е. К. Музей изящных искусств и древностей… С. 8—10.

⁹³⁵

Маслов М. А. Балицкий Альфонс Осипович… С. 177—178.

⁹³⁶

Петрова Э. Б. Феодосийский музей древностей: Античные памятники и их собиратели // Античные коллекции из раскопок Северного Причерноморья. М., 1994. С. 20—34; Тункина И. В. 1) Создание Феодосийского музея древностей //Древнее Причерноморье: IV чтения памяти проф. П. О. Карышковского (12—14 марта 1998 г.). Одесса, 1998. С. 38—43; 2) А. С. Пушкин и археологи юга России // Пушкин и классические древности. СПб., 1999. С. 21; Формозов А. А. Пушкин и древности. М., 2000. С. 45—46.

⁹³⁷

См. о нем: Из Одессы, января 17 // Московские ведомости. 1831.7 февр. № 11. С. 453; РБС. 1908. Т. 3: Бетанкур—Бякстер. С. 362—363; Кончин Е. В. 1) «Подобно Старику Вергилия…» // Литературная Россия. 1984.7 сент. № 36 (1128). С. 22; 2) Тайна «Золотого чемодана». Симферополь, 1989. С. 34—39; Черейский Л. А, Пушкин и его окружение. Л., 1989. С. 48; Павлова И. К. Семен Михайлович Броневский // Крымские пенаты. 1994. № 1. С. 57—64; Петрова Э. Б. 1) «Подобно Старику Вергилия, разводит сад…» (А. С. Пушкин и С. М. Броневский)// Крымский архив. 1999. № 4. С. 25—34; 2) «Теперь он под судом…»: Феодосийский градоначальник С. М. Броневский // Пилигримы Крыма: Осень 99 (Путешествия по Крыму, путешественники о Крыме): 4-я Крымская междунар. науч.-практ. конф.: Материалы. Симферополь, 2000. Т. 1. С. 201—208.

⁹³⁸

Скальковский А. А. Хронологическое обозрение истории Новороссийского края. Одесса, 1838. Ч. 2. С. 157— 160, 280.

⁹³⁹

Скальковский А. А. Первое тридцатилетие истории города Одессы: 1793—1823. Одесса, 1837. С. 172.

⁹⁴⁰

Гераков Г. В. Путевые записки по многим российским губерниям 1820. Пг., 1828. С. 122, 138.

⁹⁴¹

Вигель Ф. Ф. Записки. М., 1893. Ч. 7. С. 166.

⁹⁴²

Письмо Сперанского к С. М. Броневскому // РА. 1870. С. 199—202 (см. также: РА. 1863. С. 47).

⁹⁴³

ЦГААРК, ф. 246, on. 1, д. 37, л. 1—2.

⁹⁴⁴

Новейшие известия о Кавказе, собранные и пополненные Семеном Броневским. М., 1823 (стереотипно переиздана: Махачкала, 1990). Книга получила высокую оценку Е. А. Болховитинова, писавшего Н. П. Румянцеву из Киева 7 октября 1823 г.: «Мы доселе не имели еще столь подробного описания о кавказских странах». См.: Переписка митрополита киевского Евгения с государственным канцлером графом Н. П. Румянцевым и с некоторыми другими современниками (с 1813 г. по 1825 г. включительно). Воронеж, 1885. Вып. 2. С. 77. Третья, историческая, часть опубликована несколько лет назад: Броневский С. М. Исторические выписки о сношениях России с Персией, Грузией и вообще с горскими народами, в Кавказе обитающими, со времен царя Иоанна Васильевича доныне / Подгот. текста, предисл., словарь малоизв. слов, указатели И. К. Павловой. СПб., 1996 (к сожалению, во вступительной статье «О сочинении Броневского» (с. 7—20) публикатором допущены многочисленные ошибки фактического характера в освещении биографии Броневского).

⁹⁴⁵

См. о нем: РГИА, ф. 1282, оп. 3, д. 710; ф. 1286, оп. 1-1810, д. 220; оп. 2-1816, д. 34. К 1810 г. Броневский был вдовцом (его покойная жена — дочь актера Померанцева). К ноябрю 1811 г. ему исполнилось 43 года.

⁹⁴⁶

ИР ЦНБ,У, 1264, л. 82—83.

⁹⁴⁷

Колли Л. П. Иван Иванович Грапперон: Биографический очерк И ИТУАК. 1905. № 38. С. 47; Серков А. И. История русского масонства XIX в. СПб., 2000. С. 20, 93.

⁹⁴⁸

96ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 40, л. 70; РГИА, ф. 1282, оп. 3, д. 710, л. 7—7 об.

⁹⁴⁹

Галлера, или Галера (Galera, Gallera) Анжело, савойский (по другим сведениям, генуэзский) дворянин, крымский помещик и негоциант, владел землями в Феодосийском уезде, городской голова Феодосии, хранитель местного Музея древностей (1811—1818), коллекционер антиков и монет (свое нумизматическое собрание продал Парижскому королевскому кабинету), проводил раскопки курганов в окрестностях города и других местах Крыма. В 1821 г. посещал Одессу, затем три года проживал в Петербурге, являлся «депутатом» от феодосийских негоциантов, «просивших не открывать порт в Керчи, дабы не лишиться своих преимуществ». Масон, состоял в переписке с «вольнодумцами».

⁹⁵⁰

98ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 40, л. 70.

⁹⁵¹

Латышев В. В. Неизданная рукопись Дюбрюкса: Извлечение из дневника раскопок, произведенных в нескольких керченских курганах в 1817 и 1818 годах // ЗООИД. 1889. Т. 15. Отд. 1. С. 136.

⁹⁵²

Кончин Е. В. «Подобно Старику Вергилия…». С. 22.

⁹⁵³

Ю! ИР ЦНБ, V, 1224—1516, л. 84—87 об; Латышев В. В. К истории археологических исследований в Южной России: Из переписки А. Н. Оленина И ЗООИД. 1889. Т. 15. Отд. 1. С. 110—115.

⁹⁵⁴

Из воспоминаний Михайловского-Данилевского: Путешествие с императором Александром I по Южной России в 1818 году И PC. 1897. № 7. С. 96.

⁹⁵⁵

1°3£Ы>о/$ de Montpereux F. Voyage autour du Caucase, chez les Tcherkesses et les Abkases, en Colchide, en Georgie, en Armenie, en Crimee. Paris, 1843. Vol. 5. P. 69.

⁹⁵⁶

Свиньин П. П. Обозрение путешествия… И ОЗ. 1826. Ч. 25. Кн. 71. С. 464.

⁹⁵⁷

Вигель Ф. Ф. Записки. Ч. 7. С. 166.

210

⁹⁵⁸

•Об Свиньин П. П. Обозрение путешествия… С. 464—465.

⁹⁵⁹

ОР РНБ, ф. 531, д. 118; Гераков Г. В. Путевые записки… С. 123.

⁹⁶⁰

Дальнейшая судьба скульптур неизвестна. См. выписки В. Г. Тизенгаузена из дел архива Керченского музея: АВ СПбФ ИВ, ф. 52, on. 1, д. 82, л. 1.

⁹⁶¹

Летопись жизни и творчества А. С. Пушкина: 1799—1826 / Сост. М. А. Цявловский. Л., 1991. С. 223 (16 августа 1820 г.); Формозов А. А. Пушкин и древности: Наблюдения археолога. М., 1979. С. 34—35; Пушкинские места: Путеводитель. М., 1999. С. 210—219; Медведева И. Н., Томашевский Н. Б. За Пушкиным по Крыму // Лю-сый А. П. Пушкин. Таврида. Киммерия. М., 2000. С. 177—180, 182, 231. Примеч. 23.

⁹⁶²

ио Гераков Г. В. Путевые записки… С. 161.

⁹⁶³

И1 Цит. по: ОР РГБ, ф. 226, карт. 2, д. 60, л. 1—1 об. См. также: ф. 203, on. 1, д. 2, л. 33 об., 364—365. О древностях Феодосии и местном музее см. статьи Э. Тетбу де Мариньи и Феликса Лагорио: Е. Т. d. М. Article communique И Journal d’Odessa. 1827.25 juin/7juil. № 49. P. 195—197; Lagorio F. Antiquites // Ibid. 1828.26 sept./ 8 oct. № П. P. 333—334.

⁹⁶⁴

ОР РГБ, ф. 226, карт. 2, д. 1, л. 22 (письмо А. А. Писарева С. М. Броневскому из Москвы от 1 мая 1825 г.).

⁹⁶⁵

ИЗ Там же, д. 60, л. 1—7.

⁹⁶⁶

1¹⁴Там же, ф. 203, on. 1, д. 8, л. 337 (пункт 1).

⁹⁶⁷

45 ОР РНБ, Нем. Q 181, л. 259 об.—260 об.

⁹⁶⁸

иь Кёппен П. И. Древности северного берега Понта. М., 1828. С. 4—5.

⁹⁶⁹

ИР ЦНБ, V, 1130—1185, л. 27—27 об.

⁹⁷⁰

Серков А. И. История русского масонства XIX в. С. 20, 93, 257.

⁹⁷¹

Колли Л. П. Иван Иванович Грапперон. С. 38—47.

⁹⁷²

ИР ЦНБ, V, 1130—1185.

⁹⁷³

ПФА РАН, ф. 30, on. 1, д. 475, л. 34—35.

⁹⁷⁴

Свинъин П. П. Обозрение путешествия… С. 462—464.

⁹⁷⁵

ИР ЦНБ, V, 1264, л. 83.

⁹⁷⁶

ПФА РАН, ф. 30, on. 1, д. 144, л. 78—82; д. 344, л. 162 об.—165 об., 168 (выписка из письма Платона Ивановича Куриса о феодосийских памятниках).

⁹⁷⁷

ИР ЦНБ, V, 1266, л. 88—89.

⁹⁷⁸

™>Свиньин П.П. Обозрение путешествия… С.462—464; Мурзакевич Н.Н. Поездка в Крым в 1836 г. // ЖМНП. 1837. Ч. 13. С. 670—673.

⁹⁷⁹

ИР ЦНБ, V, 1224—1516, л. 135—135 об.

⁹⁸⁰

В литературе утвердилась неверная паспортизация памятника. Так, в книге М. М. Кобылиной «Античная скульптура Северного Причерноморья» (М., 1972. Табл. 12) он описан как «Рельефная плита с изображением грифа из Фанагории. III в. до н. э. Высота 0.70 м, длина 1.75 м. Краеведческий музей Феодосии». Те же данные повторены в кн.: Штителъман Ф. М. Античне мистецтво. Ки!’в, 1977. №. 127. С. 175. По архивным документам и известиям путешественников конца XVIII—начала XIX в. пантикапейское происхождение рельефа не вызывает сомнений.

⁹⁸¹

К этому месту Ф. Ф. Вигель сделал следующее примечание: «…г. Бларамберг, столь страстно любящий древность, имеет еще другую страсть: говорить каламбуры и играть словами. В нетерпении своем он говорит: “II faut absolument que je mette la griffe sur ce griphon”, на что ему кто-то отвечал: “Cela sera difficile, parceque m-r Graperon a mis le grappin dessus”» (Вигель Ф. Ф. Записка о Керчи // Вигель Ф. Ф.Записки. Ч. 7. С. 54. Примеч.).

⁹⁸²

Там же. С. 54.

⁹⁸³

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 40, л. 9—9 об.

⁹⁸⁴

ОР РНБ, ф. 531, № 118, л. 2 об.

⁹⁸⁵

Dubois de Montpereux F. Voyage autour du Caucase… Vol. 5. P. 292, 298—301. По утверждению П. С. Савельева, посетившего Феодосию в 1854 г., Дюбуа несправедливо обвинял А. И. Казначеева в уничтожении мечети

⁹⁸⁶

и бань на Большой площади: «Это было дело В[оронцов]а, в 1833 году, в голод, чтобы дать татарам работу (платили по 25 к. в день), В[оронцо]в предписал разобрать эти здания. Жаль, что погибли при этом и камни с надписями; некоторые, впрочем, сохранились в городском музее, например надпись 819 года». Цит. по: Григорьев В. В. Жизнь и труды П. С. Савельева, преимущественно по воспоминаниям и переписке с ним. СПб., 1861. С. 111. Н. Н. Мурзакевич, напротив, обвиняет в этом варварстве именно Казначеева: «Многочисленные генуэзские церкви, с давних лет оставленные, разрушались, и городская дума своевольно продавала их на сломку; камень годился на постройку дворов. Стены, по милости генерала Феньша, давно не существовали, и только некоторые башни да сухие рвы указывали бывшую величину Кафы генуэзской. Армянские и генуэзские церкви, что внутри карантина, все были обращены в чумные помещения или склад негодных вещей. В них прежде я видел остатки живописи; но к приезду великого князя заботливый инспектор Пекарский все начисто забелил известью. Чудная судьба Феодосии! Ее всегда и все разрушали: воспорцы, татары, турки, русские войска, коменданты и градоначальники! Последний из них, Казначеев, во время голода, бывшего в Крыму в 1833—1834 гг., как таврический губернатор, представил князю Воронцову, чтобы сломать стоявшую на площади старинную великолепную турецкую баню (чудесная мечеть уже давно исчезла), с целью дать неимущим заработок; а из камня мечети и бани построить городской собор. Разумеется, представление местного ближайшего градоначальника было разрешено и здание разрушено. Но ни собора не явилось, ни камня не оказалось. На вопрос Ф. П. Литке: “По какой причине Одесское общество избрало Казначеева действительным членом?” — я отвечал: “По той, что он доставляет обществу развалины, предмет статей и описаний”. Казначеева в члены предложили оба Княжевичи». См.: Записки Н. Н. Мурзакевича // PC. 1887. Т. 59. № 9. С. 587—588.

⁹⁸⁷

• ¹34 Путешествие в Южную Россию и Крым, через Венгрию, Валахию и Молдавию, совершенное в 1837 г. Анатолием Демидовым. М., 1853. С. 463—465.

⁹⁸⁸

• 135 ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 40, л. 26.

⁹⁸⁹

• 136 Разгон А. М. Исторические музеи в России (с начала XVIII в. до 1861 г.) // ОИМД. 1963. Вып. 5. С. 239. !37ИР ЦНБ, V, 1224, л. 43.

⁹⁹⁰

• 138 Там же, V, 1517: Древности, пожертвованные статским советником Бларамбергом для составления Одесского музея, 12 августа 1826 г. Перечень на 13 л.; V, 1045, л. 1—7 об.: Catalogues de differents antiquites du Cabinet de Blaramberg.

⁹⁹¹

Донесение статского советника Бларамберга к господину Новороссийскому генерал-губернатору от 30 июля 1825 г. И Записки, издаваемые от Департамента народного просвещения. 1827. Кн. 2. С. 189—206 (с перечнем пожертвованных древностей и книг).

⁹⁹²

ИР ЦНБ, V, 1244, л. 43—43 об.

⁹⁹³

РГАВМФ, ф. 243, on. 1, д. 1708, л. 3—4; ИР ЦНБ, V, 1224—1516, л. 67—67 об.

⁹⁹⁴

!42ИР ЦНБ, V, 1224—1516, л. 79—80, 90—97.

⁹⁹⁵

Там же, л. 102—102 об.

⁹⁹⁶

Там же, л. 103—106а.

⁹⁹⁷

¹⁴5Там же, л. 102—106а, 110—111, 126—126 об., 132.

⁹⁹⁸

Там же, V, 1017.

⁹⁹⁹

Там же, V, 1224—1516, л. 149, 179; ГАОО, ф. 93, оп. 2, д. 1, л. 66—67 об.

¹⁰⁰⁰

Article communique par М. de B[laramberg] // Journal d’Odessa. 1827. 19/31 Mars. № 22. P. 85—86 (то же на рус. яз.: Б[ларамберг И. П.] Одесса, 18 марта // ОВ. 1827. 19 марта. № 22. С. 85—86). Ср.: РСА СПбФ ИРИ, ф. 36, оп. 2, д. 253, л. 7 об., 17—17 об.; Latischew В. Die in Russland befindlichen griechischen Inschriften // MDAI AA. 1885. Bd 10. S. 114—116. № 17—18.

¹⁰⁰¹

ИР ЦНБ, V, 1224—1516, л. 287—585 об.

¹⁰⁰²

Шидловский А. Ф. Из бумаг В. Г. Теплякова // PC. 1896. Т. 85. С. 659.

¹⁰⁰³

ИР ЦНБ, V, 1224—1516, л. 315; Въжарова Ж. Н. Руските учени и българските старини: Изследване, ма-териали и документа. София, 1960. С. 5—9, 58—70; Тункина И. В. К истории изучения античных памятников Западного Причерноморья в 1828—1829 гг. // Stratum plus. 1999. № 3: Скифский квадрат. С. 354—358. Подробнее см. гл. 9.

¹⁰⁰⁴

ИР ЦНБ, V, 1224—1516, л. 343, 366.

¹⁰⁰⁵

Свинъин П. П. Обозрение путешествия… Кн. 75. С. 91; Разгон А. М. Исторические музеи… С. 240.

¹⁰⁰⁶

См. о нем: Шилов Л. А. Спада Антон Францевич // Сотрудники Российской национальной библиотеки — деятели науки и культуры: Биографический словарь. СПб., 1995. Т. 1. С. 484—486.

¹⁰⁰⁷

РА ИИМК, ф. 6, on. 1, д. 18, л. 1—1 об., 16, 30 об.

¹⁰⁰⁸

Вигель Ф. Ф. Записки. Ч. 7. С. 190—191; Записки Н. Н. Мурзакевича. С. 657—658 («испанский жид, выкрест иезуитский и некогда лектор у князя В. П. Кочубея»). См. также: Мурзакевич Н. Н. Антоний Франциск Спада: Некролог // ЗООИД. 1844. Т. 1. С. 591—592.

¹⁰⁰⁹

Записки Н. Н. Мурзакевича. С. 658.

¹⁰¹⁰

ГАОО, ф. 1, оп. 200-1837, д. 44, л. 1—4 об.; ф. 93, on. 1, д. 172, л. 5—8, 11—11 об.

¹⁰¹¹

Там же, ф. 93, on. 1, д. 172, л. 18; Разгон А. М. Исторические музеи… С. 245.

¹⁰¹²

1б° РА ИИМК, ф. 6, on. 1, д. 18, л. 31. об.—32.

¹⁰¹³

ГАОО, ф. 1, оп. 200-1837, д. 97, л. 1—14 (№ 1=IPE, I², 129, ныне в ОАМ; № 2=IGBR, I², 76, из Варны (Одессос), коллекция Бларамберга, ныне в ОАМ; № 3=CIG 2056d, из Созополя (Аполлония); № 4=CIG 2056b, из Варны (Одессос); № 5=IPE, Р, 96, ныне в ОАМ; № 6=IPE, Р, 275; № 7=IPE, Р, 230; № 8=IPE, Р, 255, ныне в ОАМ; № 9=CIG 2317, привезена в Одессу капитаном Одесского порта Зонтагом в качестве балласта из района о-ва Делос; № 10=IPE, Р, 334; № 11=IPE, Р, 127).

¹⁰¹⁴

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 174, л. 21—21 об.

¹⁰¹⁵

Записки Н. Н. Мурзакевича // PC. 1887. Т. 55. № 9. С. 496—497; Murzakewicz N. Descriptio musei publici Odessani I Sumptibus Societatis Historiae et Antiquitatum Odessanae, cura et labore. Odessae, 1841. Pars 1, continens Numophylacium Odessanum.

¹⁰¹⁶

HA OAM, hhb. № 83179.

¹⁰¹⁷

См. о нем: Вишневская E. Наследие «Русской Италии» // Таврика. Симферополь, 1998. С. 93—94; ГАОО, ф. 1, оп. 200, д. 44, л. 1—1 об.

¹⁰¹⁸

Карышковский П. О. Материалы к собранию древних надписей Сарматии и Тавриды. 4: Два утерянных ольвийских посвящения римского времени // ВДИ. 1962. № 3. С. 146—152.

¹⁰¹⁹

ИР ЦНБ, V, 1548—1561, л. 25—32.

¹⁰²⁰

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 174, л. 62—66.

¹⁰²¹

Дзис-Райко Г. А. 150 лет Одесскому археологическому музею // МАСП. 1976. Вып. 8. С. 6.

¹⁰²²

Разгон А. М. Исторические музеи… С. 249. Подробнее см. гл. 7.2.

¹⁰²³

• 1⁷¹ См.: Марти Ю. Ю. Сто лет Керченского музея: (Исторический очерк). Керчь, 1926; Гусаров Ф. Т. Керченскому музею 125 лет // Археология и история Боспора. Симферополь, 1952. Т. 1. С. 5—17; Лазенкова Л.М. Керченский музей древностей: Основатели. Керчь, 1998; Тункина И. В. Первые годы деятельности Керченского музея древностей // Археология и история Боспора. Керчь, 1999. Т. 3. С. 39—60.

¹⁰²⁴

¹⁷2ИР ЦНБ, V, 1224—1516, л. 12.

¹⁰²⁵

173Там же, л.25, 51—51 об., 53, 69—71 об.

¹⁰²⁶

Там же, л. 112, 127—127 об., 131—131 об.

¹⁰²⁷

Там же, л. 134 об., 176.

¹⁰²⁸

«Канцелярист Вицентий Петров сын Дзюбинский 31 года, цейхвахтер Керченского карантинного дома, из польских шляхтичей, в службу вступил в Керченскую портовую таможню пакгаузным досмотрщиком 18 сентября 1823 г., досмотрщиком 30 октября 1825 г., из таможни перемещен в Карантин в должность цейхвахтера 12 июня 1830 г.» (из формулярного списка от 30 сентября 1831 г.: РГИА, ф. 1349, оп. 4-1831, д. 105, л. 60 об.—-61).

¹⁰²⁹

ИР ЦНБ, V, 1224—1516, л. 134 об.—135.

¹⁰³⁰

Там же, л. 147, 175—175 об.

¹⁰³¹

РА ИИМК, ф. 7, on. 1, д. 11, л. 15—16 об.

221

¹⁰³²

ЧОДюбрюкс П. А. Описание развалин и следов древних городов и укреплений, некогда существовавших на европейском берегу Боспора Киммерийского, от входа в пролив близ Еникальского маяка до горы Опук включительно, при Черном море // ЗООИД. 1858. Т. 4. С. 27—28.

¹⁰³³

ИР ЦНБ, V, 1224—1517, л. 305.

¹⁰³⁴

Там же, 1224—1517, л. 306—307, 319.

¹⁰³⁵

Ростовцев М. И. Скифия и Боспор. Л., 1925. С. 148.

¹⁰³⁶

Стемпковский И. А. Надпись, найденная в Керчи И ОВ. 1829. № 39. С. 137—138.

¹⁰³⁷

ИР ЦНБ, V, 1224—1516, л. 306—307 об., 385—387 об.

¹⁰³⁸

186Там же, л. 394—394 об., 410; АВ СПбФ ИВ, ф. 52, on. 1, д. 82, л. 4.

¹⁰³⁹

!87АГЭ, ф. 1, оп. 1-1831, д. 19, л. 2, 116.

¹⁰⁴⁰

Там же, л. 119—120, 122—122 об.; on. 1-1833, д. 5, 1 л.

¹⁰⁴¹

РА ИИМК, ф. 6, on. 1, д. 18, л. 16—16 об.

¹⁰⁴²

Там же, ф. 63, on. 1, д. 7, л. 105 об.—106.

¹⁰⁴³

Там же, ф. 6, д. 199, л. 3—3 об.: письмо Ашика гр. Л. А. Перовскому от 12 июня 1852 г.

¹⁰⁴⁴

192Марти Ю. Ю. Сто лет Керченского музея… С. 17.

¹⁰⁴⁵

АВ СПбФ ИВ, ф. 52, on. 1, д. 82, л. 1—1 об.

¹⁰⁴⁶

• 1⁹⁴ ИР ЦНБ, V, 1224—1516, л. 186, 212, 309, 341, 401.

¹⁰⁴⁷

РА ИИМК, ф. 6, on. 1, д. 18, л. 2—2 об., 7.

¹⁰⁴⁸

Там же, л. 32—35, 53 об., 67—68.

¹⁰⁴⁹

Там же, л. 81—83 об., 100 об,—101, 104—104 об., 105, 106—106 об.

¹⁰⁵⁰

Dubois de Montpereux F. Voyage autour du Caucase… Vol. 5. P. 229.

¹⁰⁵¹

Марти Ю. Ю. Сто лет Керченского музея… С. 17.

¹⁰⁵²

Dubois de Montpereux F. Voyage autour du Caucase… Vol. 5. P. 228—231; Мурзакевич H. H. Поездка в Крым… С. 676—685; Путешествие в Южную Россию и Крым… С. 474—476.

¹⁰⁵³

Путешествие в Южную Россию и Крым… С. 475, 476.

¹⁰⁵⁴

202ГАОО, ф. 1, оп. 200-1838, д. 27, л. 1, 3—8, 10—12.

¹⁰⁵⁵

НА ОАМ, инв. № 83532.

¹⁰⁵⁶

ГАОО, ф. 93, оп. 1, д. 55, л. 38—38 об.

15 И. В.Тункина

¹⁰⁵⁷

Там же, ф. 1, оп. 149-1839, д. 71, л. 13 об.—15; РА ИИМК, ф. 6, д. 40; на л. 7—15 об. — каталог монет на франц, яз.

¹⁰⁵⁸

АВ СПбФ ИВ, ф. 52, on. 1, д. 82, л. 1.

¹⁰⁵⁹

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 47, л. 51.

¹⁰⁶⁰

²⁽>&Люценко Е. Е. Из архива Керченского музея древностей : Ашик и Карейша / Публ. В. В. Шкорпила II ИТУАК. 1907. № 40. С. 67.

¹⁰⁶¹

АВ СПбФ ИВ, ф. 52, on. 1, д. 82, л. 2.

¹⁰⁶²

Степанами А. Д. К истории научно-исторических обществ в дореволюционной России // АЕ за 1974 год. М., 1975. С. 41.

¹⁰⁶³

См. о нем: Барсуков Н. П. Жизнь и труды М. П. Погодина. СПб., 1888—1910. Кн. 1—22 (издание не закончено); Пятидесятилетие гражданской и ученой службы М. П. Погодина (1821—1871). М., 1872 (со списком трудов).

¹⁰⁶⁴

См.: Речи, говоренные в заседании Имп. Общества истории и древностей российских 4 мая текущего года, посвященном незабвенной памяти бывшего председателя гр. С. Г. Строганова. М., 1882; Мурзакевич Н.Н. Граф Сергей Григорьевич Строганов: [Некролог] // ЗООИД. 1883. Т. 13. Отд. 3. С. 220—222; Вздорнов Г. И. История открытия и изучения русской средневековой живописи: XIX в. М., 1986. С. 39, 42, 44, 63, 70—71 и др.; Полунина Н., Фролов А. Коллекционеры старой Москвы: Биографический словарь. М., 1997. С. 310—314.

¹⁰⁶⁵

ОР РГБ, ф. 203, кн. 5, л. 333 (заседание 22 февраля 1836, пункт 1); кн. 6, л. 57 (заседание 12 июня 1837 г., пункт 1).

¹⁰⁶⁶

См. о нем: Новохатский К. Е. «Прошедшее в настоящем…»: Вадим Васильевич Пассек, 1808—1842 // Краеведы Москвы. М., 1991. Вып. 1. С. 61—76; Афанасий (Гумеров), свящ., Розин Н.П. Пассек Вадим Васильевич // Русские писатели, 1800—1917: Биографический словарь. М., 1999. Т. 4. С. 539—541.

¹⁰⁶⁷

ОР РГБ, ф. 203, on. 1, д. 6, л. 2 об.—3, 93.

¹⁰⁶⁸

Формозов А. А. Очерки по истории русской археологии. М., 1961. С. 66—69.

¹⁰⁶⁹

ОР РГБ, ф. 203, on. 1, д. 6, л. 93—93 об.

¹⁰⁷⁰

ПФА РАН, ф.ЗО, on. 1, д. 220, л. 42, 50—51.

¹⁰⁷¹

Ю Там же, л. 50 об.—51.

¹⁰⁷²

• 1¹ Пассек В. В. Курганы и городища Харьковского, Валковского и Полтавского уездов // РИС. 1839. Т. 3. Кн. 2.

¹⁰⁷³

ОР РГБ, ф. 203, on. 1, д. 6, л. 208 об.—235.

¹⁰⁷⁴

Там же, д. 7, л. 114 об., 127, 129—130.

¹⁰⁷⁵

• 1⁴ Очерк о Керчи не был написан. О Тавриде опубл, только: Пассек В. В. Отрывки из путешествия по Крыму // Очерки России. М., 1840. Кн. 2. С. 151—176; Кн. 4. С. 97—120 (о Бахчисарайском дворце, Мангуп-Кале, описание пещер; исторические сведения о Крыме).

¹⁰⁷⁶

Формозов А. А. Страницы истории русской археологии. М., 1986. С. 54.

¹⁰⁷⁷

Подробнее см.: Скоблякова А. В. Русский востоковед Г. И. Спасский: Некоторые сведения о научной и публицистической деятельности // Страны Востока в политике России в XIX—начале XX в. Иркутск, 1986. С. 66— 83; Биографический словарь отечественных тюркологов: Дооктябрьский период / Сост. А. Н. Кононов. М., 1989. С. 220—221; Шилов Л. А. Спасский Григорий Иванович // Сотрудники Российской национальной библиотеки — деятели науки и культуры: Биографический словарь. СПб., 1995. Т. 1. С. 486—489 (с биобиблиографией литературы о нем).

¹⁰⁷⁸

Спасский Г. И. 1) Босфор Киммерийский с его древностями и достопамятностями. М., 1846. Нем. перевод: Spasskij G. Der Kimmerische Bosporus mit seinen Alterthumem und Denkwiirdigkeiten. Mit Tafeln, Miinzen und Monogramme darstellend. Moskau, 1846; 2) Археолого-нумизматический сборник, содержащий в себе сочинения и переводы относительно Тавриды вообще и Босфора Киммерийского частно. М., 1850.

¹⁰⁷⁹

Спасский Г. И. О сходстве курганов Южной Сибири с курганами Южной России // ЗООИД. 1853. Т. 3. С. 528—534.

¹⁰⁸⁰

ОР РГБ, ф. 203, on. 1, д. 8, л. 92 (заседание 6 февраля 1845 г., пункт 9); д. 10, л. II—II об. (заседание 27 ноября 1848 г., пункт И).

¹⁰⁸¹

Уставы Академии наук СССР: 1724—1974 гг. М., 1974. С. 189. Примеч.51; ПФА РАН, р. IV, оп.4а, д. 8, л. 2 (высочайший рескрипт 19 октября 1841 г.).

¹⁰⁸²

Подробнее см.: Хартанович М.Ф.Х) Ученое сословие России: Императорская Академия наук второй четверти XIX в. СПб., 1999; 2) Имп. Академия наук в системе государственных и общественных научных учреждений (вторая четверть XIX в.) // Вопросы истории естествознания и техники. 1999. № 2. С. 56—76.

¹⁰⁸³

См. о нем: Райков Б. Е. Карл Бэр, его жизнь и труды. М.; Л., 1961; Переписка Карла Бэра по проблемам географии. Л., 1970. Очень кратко деятельность К. М. Бэра в области первобытной археологии охарактеризована в кн.: Формозов А. А. Начало изучения каменного века в России. М., 1983. С. 15, 17, 18, 24, 37—39; Лебедев Г. С. История отечественной археологии, 1700—1917 гг. СПб., 1992. С. 92—94.

¹⁰⁸⁴

Бэр К. М., Шифнер А. О собирании доисторических древностей в России для этнографического музея // ЗАН. 1862. Т. 1. Кн. 1. С. 115—123. См. также рукопись статьи Бэра «Описание черепов, вырытых из Александро-польского кургана»: РА ИИМК, ф. 1, оп. 1-1861, д. 21, л. 14—23.

¹⁰⁸⁵

Baer К. Е. von. Historische Fragen mit Hilfe der Naturwissenschaften beantwortet. SPb., 1873. S. 62—111 (Reden gehalten in wissenschaftlichen Versammlungen und kleinere Aussatze vermischten Inhalts. Dritter Theil). Анализ см.: Нейхардт А. А. Скифский рассказ Геродота в отечественной историографии. Л., 1982. С. 35—36, 121, 138. См. также статью: Baer К. Е. von. Der alte Lauf des armenischen Araxes // BCSHPhP. 1857. T. 14. № 20—22. P. 305—349 (Melanges russes. T. 3. P. 405—467).

¹⁰⁸⁶

Переписка об организации экспедиции: ПФА РАН, ф. 2, оп. 1-1860, д. 18, 93 л.; ф. 129, on. 1, д. 636, 111 л.: «Reise an das Asowsche Meer mit Herm Radde 1862» (дневник поездки Бэра с 23 мая по 2 октября 1862 г.); Гну-чева В. Ф. Материалы для истории экспедиций Академии наук в XVIII и XIX веках: Хронологические обзоры и описание архивных материалов. М.; Л., 1940. С. 223—225.

¹⁰⁸⁷

Baer К. Е. von. 1) Wo ist der Schauplatz der Fahrten des Odysseus zu finden // Historische Fragen mit Hilfe der Naturwissenschaften beantwortet. SPb., 1873. S. 19—61 (Reden gehalten in wissenschaftlichen Versammlungen und kle-inere Aussatze vermischten Inhalts. Dritter Theil); 2) Homer’s Kenntnisz von der Nordktiste des Schwarzen Meeres // St. Petersburger Zeitung. 1875. № 184. См. также: Караулов Г. Исторические вопросы, решаемые натуралистом // ЗООИД. 1877. Т. 10. С. 511—534.

¹⁰⁸⁸

ПФА РАН, ф. 129 (Бэр К. М.), on. 1, д. 257 (Craniographia generalia), д. 258 (Messungen an Schadeln), д. 260 (выписки и зарисовки из сочинений по археологии России, включая сведения о курганах, городищах, каменных бабах, [1859], 27 л.), д. 263 (Materialien zur Geschichte der Steppe — выписки из Геродота по этногеографии Скифии, 1839 г., 6 л.), д. 264 (выписки, заметки, библиография по археологии, в том числе о швейцарских свайных поселениях и др., 1864, 1871 гт., 36 л.), д. 274 (о «письменах, изображенных на утесе Переходной горы близ Абакана на Енисее») и др.

Кдрреп Р. von. Uber Tumuli in Russland // BS. 1836. T. 1, № 18. P. 137—141 (общие сведения о «могильных» насыпях в России, о происхождении их разных названий — сопках, курганах, могилах и пр.; о каменных бабах; перечень изданных и рукописных сочинений о курганах и погребальном инвентаре, найденном при раскопках некоторых курганов; сведения об известных собраниях курганных древностей). Исправленный и дополненный автором текст см.: ОР РНБ, ф. 347, д. 22. См. также: Кёппен П. И. 1) Список известнейшим курганам в России. СПб., 1837. Отклик на эту работу: Сын Отечества. 1838. № 5. Отд. 6. С. 47; 2) О курганах: Предварительное разыскание Петра Кёппена (1836 г.) / Публ. А. И. Маркевича// ИТУАК. 1908. № 42. С. 1—41; 3) Список курганов, составленный академиком П. И. Кёппеном / Публ. Н. И. Репникова // Там же. С. 42—55. Ср.: ПФА РАН, ф. 30, on. 1, д. 44, 46, 473—474.

¹⁰⁸⁹

Расширенный вариант статьи «Список известнейших курганов в России», впервые изданной в 1837 г., по просьбе гр. А. С. Строганова в ноябре 1856 г. П. И. Кёппен намеревался отправить в Одессу для публикации в 4-м томе ЗООИД: «В продолжение истекших после того двух десятилетий пополнен мною до того, что ныне представляет вдвое большее число данных против прежнего». Общество просило своего сочлена (с 1839 г.) сопроводить статью по мере возможности объяснительными чертежами, однако занятость по службе автора воспрепятствовала этому замыслу. Ни одна из работ Кёппена так и не была издана в ЗООИД. См.: ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 60, л. 131— 131 об., 135; оп.2, д. 1, л. 232 об,—233.

¹⁰⁹⁰

ПФА РАН, ф. 30, on. 1, д. 42 (Ольвия); д. 45 (Berichte fiber Antiquitaten); д. 474, 475 (Материалы о древностях Боспора); д. 48, 476 (Нумизматика); д. 67 (Эпиграфика), д. 129—164 (Дневники путешествий и путевые записки); д. 323—332, 467, 469 (Материалы о Крыме), и др. Небольшой личный фонд П. И. Кёппена хранится также в ОР РНБ (ф. 347). Часть собранных Кёппеном материалов «для истории художеств и отечественной палеографии», проданных им Российской Академии, рассредоточены по разным фондам НИОР БАН. Интереснейшие 298 писем Кёппена к X. X. Стевену за 1819—1862 гг. в переводе с немецкого Хр. Мецгера были подготовлены к печати ТУАК—ТОАИЭ (КРКМ, фонд ТУАК, № 39—41). Подлинники писем еще в 1914 г. были переданы внуком ученого А. А. Стевеном в ТУАК (ИТУАК. 1914. №51. С. 329. Протокол заседания от 29 мая 1914 г., § 17). Сохранилось предисловие к публикации, написанное А. И. Маркевичем (КРКМ, КП-24602, Д-9534, л. 12), в начале 1920-х гг. начался набор текста, о чем свидетельствуют сохранившиеся корректуры, но книга в свет не вышла. Ответные письма Стевена за 1821—1863 гг., которыми ТУАК не располагала, хранятся в ПФА РАН (ф. 30, оп. 3, д. 264—281).

¹⁰⁹¹

Маркевич А. И. К биографии академика П. И. Кёппена // ИТУАК. 1914. № 51. С. 223—240.

¹⁰⁹²

Сохранилось «Собрание подлинных рукописных материалов, оставшихся после смерти И. Ф. Штукенберга и подаренных в Библиотеку Имп. Санкт-Петербургской АН сыном автора, корпуса инженеров путей сообщения подполковником Антоном Штукенбергом октября 16 дня 1856 г. Том 2» (ПФА РАН, р. Ill, on. 1, д. 265). Рукопись на немецком языке включает сведения по антропологии, данные «о курганах и могилах», а также выписки из газет, журналов, книг по археологии России.

¹⁰⁹³

При строительных работах в имении Н. А. Толстого на левом берегу Москвы-реки были раскопаны 5 насыпей из группы 16 курганов. Остальные курганы исследованы известным нумизматом, вице-президентом МОИДР, в то время предводителем уездного, затем губернского дворянства А. Д. Чертковым в 1838—1839, 1845 гг.; описание и отчеты опубликованы в сопровождении гравированных рисунков в «Русском историческом сборнике» МОИДР (М., 1839. Т. 3. Кн. 3) и в «Записках Археолого-нумизматического общества» (СПб., 1849. Т. 1. С. 234 и след.). См. также специальную статью П. И. Кёппена: Кдрреп Р. von. Ober einen Graberfund im Moskauschen Gouvemement // BS. 1839. T.5. № 23—24. P. 383—384.

Черепа из раскопок, по устной договоренности Черткова с акад. Бэром и А. Ф. Миддендорфом, в мае 1846 г. через П. И. Кёппена были представлены в Академию наук (ПФА РАН, ф. 30, on. 1, д. 45, л. 13) и тщательно изучены К. М. Бэром, по антропологическим данным установившим, что они принадежат не древним финнам, а какому-то другому народу. Металлические вещи были подвергнуты химическому анализу профессором Московского университета Р. Г. Гейманом. Чертков сначала приписал курганы мере и муроме, потом — «варяго-россам». По современным данным, это типичные древнерусские погребения XI—XIII вв., характерные для подмосковных вятичских курганов. Подробнее см.: Формозов А. А. Следопыты земли московской. М., 1988. С. 34—36, 57; Археологическая карта России: Московская область / Под ред. Ю. А. Краснова. М., 1994. Ч. 1. С. 257. № 65.

¹⁰⁹⁴

ПФА РАН, ф. 1, оп. 2-1839, § 194.

¹⁰⁹⁵

Ritter С. Die Vorhalle europaischer Volkergeschichten von Herodotus urn den Kaukasus und an den Gestaden des Pontus. Berlin, 1820. S.258. Примеч. П. И. Кёппена. Ср. последний абзац документа № 18.

¹⁰⁹⁶

О курганах: Предварительное разыскание Петра Кёппена (1836 г.) / Публ. А. И. Маркевича // ИТУАК. 1908. №42. С. 41.

¹⁰⁹⁷

ПФА РАН, ф.2, оп. 1-1841, д. 7, л. 36—36 об. Типогр. экз.; ГАОО, ф.93, on. 1, д. 14, л. 13—15 об.

¹⁰⁹⁸

BS. 1842. Т. 9. Р. 126.

¹⁰⁹⁹

BCSHPhP. 1848. Т. 5. Р. 64.

¹¹⁰⁰

АВ СПбФ ИВ, ф. 52, on. 1, д. И, л.2, 3 об., 5.

¹¹⁰¹

⁴⁽ШФА РАН, ф. 1, оп.2-1843, д.49, л.2—2 об., 4—4 об. (ИФ, § 135). Процитирую отрывок из журнала поездки в Крым Е. П. Фадеевой (урожд. кн. Долгорукой), кишиневской и одесской знакомой А. С. Пушкина: «…Выехали мы из Янчокрака (в молочанскую колонию Гриненталь. — И. Т.) и при выезде видели несколько каменных идолов очень ipy6o высеченных, которые находят в могилах, рассыпанных в пространных здешних степях […] От Альенау проезжали мы духоборческую деревню Терпение, в ней почти у каждых ворот стоят древние, вероятно еще скифские истуканы; мы ходили в их общественный сад, в коем стоит один особенно красивый идол…» (ОРИР ОГНБ, ф. 17, карт. 5, ед. хр. 442, л. 3 об., 7).

¹¹⁰²

ПФА РАН, ф. 1, оп. 2-1843, д. 49, л. 3 (ИФ, § 135).

¹¹⁰³

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 41, л. 8—8 об.; BCSHPhP. 1844. Т. 1. Р. 300. Переписку по этому вопросу см.: РА ИИМК, ф. 6, д. 89: По отношению непременного секретаря АН о сделании распоряжения к сохранению каменных баб (17 ноября—12 декабря 1848 г., 88 л.).

¹¹⁰⁴

ПФА РАН, ф. 1, оп. 2-1839, § 437.

¹¹⁰⁵

Там же, ф. 129, on. 1, д. 270; ф.2, оп. 1-1843, д. 2 (1843—1844); РА ИИМК, ф. 1, оп. 1-1862, д. 1, л. 10.

¹¹⁰⁶

Potocki J. Memoire sur un noveau Peryple du Pont Euxin… Vienne, 1796. P. 39.

¹¹⁰⁷

0 курганах: Предварительное разыскание Петра Кёппена. С. 40.

¹¹⁰⁸

ПФА РАН, ф. 30, on. 1, д. 45, л. 2—2 об.

¹¹⁰⁹

Кдрреп Р. von. 1) Sur quelques tumulus dans la Russie meridionale / Uber einige Tumuli des siidlichen Russ-lands IIBS. 1838. T. 4. № 19. P. 277—279 (о курганах Таврической губернии, близ Орехова, в колониях Блюменталь, Нейкирх, Мюнстерберг, Рюкенау, Тиге, Тигенгаген; в ходе раскопок курганов по берегам реки Молочной были найдены «человеческие и конские остовы, глиняный просверленный кружок, железные удила, золотые серьги, разноцветные бусы, кусок янтаря»); 2) Uber einige im Melitopolschen Kreise des Taurischen Gouvemement veranstaltete Nachgrabungen // St. Petersb. Zeitung. 1839.2 Aug. № 197. P.932; 3) Kurze Ubersicht der in den Jahren 1842—1844 an der Nordseite des Azowischen Meeres geoffneten Tumuli // BCSHPhP. 1844. T. 2. № 37. P. 193—203. Эта статья была направлена Кёппеном Одесскому обществу истории и древностей и зачитана на заседании 4 апреля 1845 г., после чего общество просило И. Корниса «доставлять сведения» о раскопках (ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 2, л. И об.). Подробнее см. письма И. Корниса к П. И. Кёппену: ПФА РАН, ф. 30, on. 1, д. 473; оп. 3, д. 129 (1845—1847 гг.).

¹¹¹⁰

История Академии наук СССР. М.; Л., 1964. Т. 2. С. 695; Уставы Академии наук СССР. М., 1974. С. 93, 103.

¹¹¹¹

Graefe Fr. Inscriptiones aliquot Graecae, nuper repertae, restituuntur et explicantur. Petropoli, 1841. 12 p. (Отд. оттиск из: BS. 1842. T. 9. № 15).

¹¹¹²

ПФА РАН, ф. 2, оп. 1-1841, д. 7, л. 32—32 об., 46—47, 54—55. Одесское общество истории и древностей наградило крестьянина Илью Петрова 30 р. серебром (ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 55, л. 115—115 об.).

¹¹¹³

Спасский Г. И. Евпатория: (Из «Путевых записок о Крыме») // ОЗ. 1850. Т. 73. № 11. Отд. 8. С. 9.

¹¹¹⁴

См. о нем: Мальмберг В. К. Стефани Лудольф Эдуард // Биографический словарь профессоров и преподавателей Имп. Юрьевского, бывшего Дерптского, университета за сто лет его существования (1802—1902). Юрьев, 1903. Т. 2. С. 469—471; Зарин А. Стефани Лудольф Эдуардович // РБС. 1909. Т.: Смеловский — Суворина. С. 404— 406; Фролов Э. Д. Русская наука об античности. СПб., 1999. С. 140—141.

¹¹¹⁵

ПФ А РАН, ф. 2, оп. 17, д. 8. Л. 7—8 об.

¹¹¹⁶

Kohler Н. Gesammelte Schriften I Hrsg. von L. Stefani. SPb., 1850—1853. Bd 1—6; ПФА РАН, ф. 2, on. 17, д. 8, л. 8—8 об.

¹¹¹⁷

ПФА РАН, ф. 2, on. 17, д. 8, л. 8 об,—9, 13.

¹¹¹⁸

Стефани Л. Э. Путеводитель по античному отделению Эрмитажа // Пропилеи: Сборник статей по классической древности, издаваемый П. Леонтьевым. 1856. Кн. 5. С. 257—336.

¹¹¹⁹

Перечень его статей, изданных в трудах Имп. АН, см.: Tableau general methodique et alphabetique des matieres contenues dans les publications Acad. Imp. Sci. St.-Petersbourg depuis sa fondation. SPb., 1872. Pt. 1: Publications en langues etrangeres. P. 336—337. № 5300—5309.

¹¹²⁰

Зарин А. Стефани Лудольф Эдуардович. С. 405.

¹¹²¹

См., однако, язвительную характеристику трудов Стефани в «Археологической оде» Е. Е. Люценко (1875):

В сем сонме виден некий муж, Горгоны древней воплощенье, Как пестрый черноморский уж К себе вселявший отвращенье, Ценитель (в другом варианте: оценщик.— И. Т.) золотых вещей,

Ваз расписных, монист, браслетов, С резными камнями перстней И прочих древности предметов. Знаток, куда его ни кинь, В себе он мудрость всю вмещает: Богов, полубогов, богинь По пальцам вам пересчитает.

Их тайны знает наизусть И скажет, если захотите, Количество янтарных бус, Принадлежащих Афродите; Кто ей точил веретено И где на чудном ее теле Большое черное пятно Амуры в ванне подсмотрели.

Цит. по: Стихотворения археологов Е.Е. Люценко и барона В. Г. Тизенгаузена / Публ. А. И. Маркевича// ИТУАК. 1910. № 44. С. 76—77; Маркевич А. И. Примечания к стихотворениям археологов // ИТУАК. 1911. № 45. С. 70.

¹¹²²

ПФА РАН, ф. 2, оп. 1-1827, д. 1, 35 л.: О передаче греческих медалей в Эрмитаж и о составлении каталога Нумизматического кабинета (1827—1828 гг.); ф.2, оп. 1-1851, д. И, 16 л.: О вещах, переданных из музеев Академии наук в Эрмитаж; АГЭ, ф. 1, on. 1-1827, д. 15, л. 1, 4, 6, 8, 16, 33: О передаче «медалей»; on. 1-1851, д. 10: О передаче монет; РА ИИМК, ф. 1, оп. 1-1859, д. 4, л. 1—31; оп. 1-1862, д. 10, л. 1—11.

¹¹²³

Сборник постановлений и распоряжений, относящихся до Имп. Академии наук и подведомственных ей учреждений. СПб., 1889. С. 30; ПФ А РАН, ф. 2, оп. 1-1859, д. 6, 69 л.: О сибирских древностях АН, о передаче их в Эрмитаж и о вознаграждении АН 20 тыс. р. на издание «Русского архива»; АГЭ, ф. 1, on. 1-1859, д. 53: О сибирских древностях, переданных из АН в Эрмитаж (1859—1860).

¹¹²⁴

Директором Нумизматического кабинета сначала был Ф. Б. Грефе, с 1851 г.— Л. Э. Стефани, хранителями — Ф. Л. Шардиус, с 1856 г.— Г. Ф. Грефе, затем Э. Д. Гримм.

¹¹²⁵

АГЭ, ф. 1, on. 1-1862, д. 29: О передаче в Эрмитаж собрания египетских древностей.

¹¹²⁶

ПФА РАН, р. IV, оп. 6, д. 86, л. 1—4.

¹¹²⁷

См.: Веселовский Н.И. История Имп. Русского археологического общества за первое 50-летие его существования, 1846—1896. СПб., 1900. С. 21—23; ГАРФ, ф. 728, on. 1, д. 1464 (записки и письма Жиля 1826, 1845, 1862 гг.); АГЭ, ф. 1, on. 1-1840, д. 17; on. 1-1847, д. 14, ч. 2, с. 134—153; on. 1-1858, д. 55; on. 1-1859, д. 9, л. 1, 5, 6; on. 1-1963, д. 12.

¹¹²⁸

Пиотровский Б. Б. История Эрмитажа // Эрмитаж: История и современность. Л., 1990. С. 34.

¹¹²⁹

АГЭ, ф. 1, on. 1-1843, д. 16; д.20, 17 л. (1843—1858 гг.).

¹¹³⁰

Там же, д. 26, л. 1—12.

¹¹³¹

РА ИИМК, ф. 6, on. 1, д. 197; р. I, № 1118; ф. 9, on. 1, д. 7, л. 17.

¹¹³²

АГЭ, ф. 1, on. 1-1848, д. 35, л. 248.

¹¹³³

Несколько лет спустя М. Бларамберг ходатайствовал «об удовлетворении его за труды по изданию сочинения о керченских древностях» (АГЭ, ф. 1, on. 1-1861, д. 25, 3 л.).

¹¹³⁴

АГЭ, ф. 1, on. 1-1843, д. 26, л. 360—397; оп. 1-1848, д. 35, л. 225—238, 266—267.

¹¹³⁵

Там же, on. 1-1850, д. 38: По письму учителя рисования Стефановского об определении его рисовальщиком в Керченский музеум, 2 л.

¹¹³⁶

Там же, оп. 1-1848, д. 35. Между л. 257—258 (калька разорвана на две половины); на л. 258—264 (письма Бегичева Жилю от 20 февраля и 14 июля 1853 г.).

¹¹³⁷

Там же, л. 280—285 об. См. также его рисунки: АГЭ, ф. 1, on. VI-М, д. 27/6 л. 1—5: виды Керчи, Змеиного городка и Карантинного мыса (подпись: 16 мая 1851, Бегичев), с аннотациями Жиля на франц, яз.; д. 27/17: рисунки находок из керченских курганов, в том числе саркофага из Мирмекия. В том же деле 27/5, л. 1—1 об.: записка Бегичева «Древние земляные гробницы, покрытые штукатуркой», с вопросами и комментариями Жиля на полях на франц, яз.; д. 27/22: записка Бегичева о древних гробницах из черепицы.

¹¹³⁸

Древности Босфора Киммерийского, хранящиеся в Императорском музее Эрмитажа: В 3 т. СПб., 1854 (Antiquites du Bosphore Cimmerien conservees au musee imperial de 1’Ermitage. Ouvrage publie par ordre de S. M. I’Empereur. Texte fran?ais et russe. SPb., 1854.3 vol., in folio. CLXXII, 620 p. (с виньетками, двумя картами и 95 литографированными таблицами, частью напечатанными красками)).

¹¹³⁹

АГЭ, ф. 1, on. 1-1843, д. 26, л. 468—468 об.

¹¹⁴⁰

Струве Ф.А. Археологические разыскания в Южной России, по отчетам Имп. Археологической комиссии // ЗООИД. 1867. Т. 6. С. 556.

¹¹⁴¹

⁸0Antiquites du Bosphore Cimmerien (1854). Reeditees avec un commentaire nouveau et un index general des Comptes Rendus par Salomon Reinach. Paris, 1892. XVI, 213 p., LXXXVI pl. (Bibliotheque des Monuments Figures Grecs et Romains).

¹¹⁴²

• ¹ Musee de 1’Ermitage Imperiale: Notice sur la formation de ce Musee et description de diverses collections qu’il

¹¹⁴³

• renferme avec une introduction historique sur 1’Ermitage de Catherine II. SPb., 1860; Музей Императорского Эрмитажа:

¹¹⁴⁴

• Описание различных собраний, составляющих музей, с историческим введением об Эрмитаже императрицы Ека

¹¹⁴⁵

• терины II и о образовании музея Нового Эрмитажа. СПб., 1861. С. 231—301.

¹¹⁴⁶

242

¹¹⁴⁷

См. о нем: АГЭ, ф. 1, on. 1-1840, д. 28, 6 л.; Михеева Г. В. Муральт Эдуард фон // Сотрудники Российской национальной библиотеки — деятели науки и культуры: Биографический словарь. СПб., 1995. Т. 1: Имп. Публичная библиотека (1795—1917). С. 366—368; Вольфцун Л. Б. Э. Г. Муральт и Императорская Публичная библиотека: (По материалам Архива РНБ) // Рукописное наследие русских византинистов в архивах Санкт-Петербурга. СПб., 1999. С. 36—51.

¹¹⁴⁸

Mur alt Ed. 1) Achilles und seine Denkmaler ausser Siid-Russland: Zur Erklarung des vermeinten Grabmals Homer’s im Stroganowschen Garten zu St. Petersburg. SPb.; Leipzig, 1839; 2) Uebersicht der im Corpus inscriptionum graecorum noch fehlenden Inschriften Sarmatiens // BCSHPhP. 1845. T. 2. P. 81—85; 3) Verzeichniss der seit 1844 neu entdeckter Inschriften Sarmatiens // Ibid. 1847. T. 3. P. 136—145; 4) Inscriptions inedites de la Sarmatie // MS AN. 1847. T. 1. P. 373—382 (рус. перевод: Неизданные надписи Сарматии // ЗПАНО. 1849. Т. 1. С. 136—145); 5) Рецензия на кн. А. Б. Ашика «Воспорское царство» // 18-е присуждение Демидовских наград. 1849. С. 247—266 (на нем. яз.); 6) Древние поселения на северо-западном берегу Черного моря, от Дуная до Буга // ЗПАНО. 1850. Т. 2. Вып. 1. С. 129—146; 7) Theodosie et les remparts du Bosphore Cimmerien du cote de la Tauride // MSAN. 1852. T. 6. P. 194— 199; 8) Памятники древности в Санкт-Петербурге и Павловске // ЗПАНО. 1850. Т. 2. С. 277—305; 9) Хронологическое обозрение древних могил, находящихся по обе стороны Босфора Киммерийского // Там же. С. 306—329; 10) Скифские древности, хранящиеся в Имп. Эрмитаже // ЗИАО. 1853. Т. 5. С. 205—216.

¹¹⁴⁹

ЗИАО. 1856. Т. 8. Отд. 2. С. 37 (протокол заседания от 5 февраля 1853 г.).

¹¹⁵⁰

См.: АГЭ, ф. 1-1842, д. 7: О желании находящегося в Берлине доктора Кёне служить в России по части археологии и нумизматики; ПФА РАН, ф. 1, оп. 2, ИФ. 1843. § 44, 60: отзыв акад. Грефе об археологических работах д-ра Кёне; АГЭ, ф. 1, on. 1-1945, д. 10, 36 л.; ГАРФ, ф. 728, on. 1, д. 1464, л. 19—24; Некрологи: ИВ. 1886. № 4. С. 261; Древности: Тр. МАО. 1887. Т. 11. Вып.З. Отд.З. С. 97—98 (А. В. Орешников); РБС. 1897. Т.: Ибак— Ключарев. С. 614—615; Веселовский Н. И. История Имп. Русского археологического общества… С. 17—21 и след.; ОИЭ. 1996. Т. 2: Д—К. С. 547—548 (Ю. И. Штакельберг).

¹¹⁵¹

Язвительную характеристику Кёне приводит Е. Е. Люценко в «Археологической оде» (1875):

¹¹⁵²

Цит. по: Стихотворения археологов Е. Е.Люценко и барона В. Г. Тизенгаузена. С. 79—80. Поразительно,

¹¹⁵³

но почти теми же самыми словами ситуацию в Эрмитаже полвека спустя, в 1920-х гг., оценивали крупнейшие

¹¹⁵⁴

русские ученые-антиковеды — С. А. Жебелёв и Г. Ф. Церетели. Свое негативное отношение к «немецкой партии»,

¹¹⁵⁵

властвовавшей в Эрмитаже, Г. Ф. Церетели облек в стихотворные строки, названные им «Эрмитаж»:

¹¹⁵⁶

Купряшина Т. Б. Родословное древо Уваровых // Уваровские чтения: Тез. докл. Муром, 1990. Прилож.

¹¹⁵⁷

Купряшина Т. Б. Коллекция из имения А. С. и П. С. Уваровых Карачарово в Муромском музее // Очерки истории русской и советской археологии. М., 1991. С. 52.

¹¹⁵⁸

Фролов Э. Д. 1) Русская историография античности (до середины XIX в.). Л., 1967. С. 100, НО—111; 2) Граф Сергей Семенович Уваров и академический классицизм // Петербургская Академия наук в истории Академий мира: К 275-летию Академии наук: Матер. Междунар. конф. (28 июня—4 июля 1999 г.). СПб., 1999. Т. 2. С. 257—285.

¹¹⁵⁹

Стрижова Н. Б. Архив А. С. и П. С. Уваровых в Отделе письменных источников Государственного исторического музея // Уваровские чтения: Тез. докл. Муром, 1990. С. 14.

¹¹⁶⁰

См.: Яковлев В. А. Граф А. С. Уваров: Некролог // ЗООИД. 1886. Т. 14. С. 807; Граф Алексей Сергеевич Уваров // Историческая записка о деятельности Императорского Московского археологического общества за первые 25 лет существования. М., 1890. С. 88—91.

¹¹⁶¹

См. о нем: Гинзбург Г, И. Я. Я. Рейхель и каталог его коллекции // Нумизматика в Эрмитаже. Л., 1987. С. 10—18; Smekalova Т., Jensen J. S. Jacob Reichel i Skt. Petersborg — en skitse af en matador blandt montsamleme // Nulla dies sine linea. Stockholm, 2001. S. 153—166 (Communications Numismatiques. № 41).

¹¹⁶²

W Веселовский Н.И. История Имп. Русского археологического общества… С. 36, 41, 48.

¹¹⁶³

Лейхтенбергский герцог Максимилиан (1817—1852), сын Евгения Богарнэ, с 1837 г. муж вел. кн. Марии Николаевны; учредитель Петербургского археолого-нумизматического общества (1846) и его председатель до 20 августа 1852 г. Коллекционер русских монет.

¹¹⁶⁴

Подробнее см.: Избаш Т.А. Нумизматика в Русском археологическом обществе // Санкт-Петербург и отечественная археология: Историографические очерки. СПб., 1995. С. 36—45.

¹¹⁶⁵

ЗПАНО. 1849. Т. 1. С. 52. Ср.: РА ИИМК, ф. 3, д. 1 (основание общества и утверждение его статутов 15 февраля 1846 г.).

¹¹⁶⁶

!°2РА ИИМК, ф.З, д. 2.

¹¹⁶⁷

Кёне Б. В. Отчет о сочинении А. Б. Ашика, под заглавием «Керченские древности: О пантикапейской катакомбе…» // ЗПАНО. 1849. Т. 1. С. 89—124; Спасский Г. И. Описание монет Фареансеса и Ареансеса, босфорских царей // Там же. С. 125—132; Сабатье П. Неизданная монета Эвпатора II царя босфорского // Там же. 1850. Т. 2. С. 340—355.

¹¹⁶⁸

РА ИИМК, ф.З, д.2.

¹¹⁶⁹

См. о нем: АГЭ, ф. 1, on. 1-1857, д. 30: О древних монетах и надписях на мраморе, вымененных у кн. Сибирского на дублеты древних монет из Эрмитажного собрания. 1857—1858 гг., 20 л.; Веселовский Н.И. История Имп. Русского археологического общества…. С. 34—36, 426.

¹¹⁷⁰

См. о нем: РА ИИМК, ф. 3, д. 66: Доставление сведений о члене общества Сабатье, имеющем прусский орден Красного Орла 3-й степени: переписка с МИДом о переменах в местожительстве и занятиях Сабатье со времени получения им прусского ордена. 27 апреля—19 мая 1857 г. 2 л.; Кёне Б. В. Петр Юстин Сабатье: [Некролог] // ЗООИД. 1872. Т. 8. С. 354—356; Веселовский Н. И. История Имп. Русского археологического общества…. С. 28—30; Гурулева В. В. Византийская нумизматика И Византиноведение в Эрмитаже. СПб., 1991. С. 88.

¹¹⁷¹

Kohne В. Musee de feu le prince Basile Kotchubey et recherches sur Гhistoire des colonies grecques en Russie. SPb., 1856.3 vol. (тираж 100 экз.). Рус. перевод: Кёне Б. В. Описание музеума покойного князя Василия Викторовича Кочубея (составлено по его рукописному каталогу) и исследования об истории и нумизматике греческих поселений в России, равно как царств: Понтийского и Босфора Киммерийского: В 2 ч. СПб., 1857. 4. 1.451 с., VII табл.; Ч. 2.418 с., 21 табл. См. рецензии П. С. Савельева (ИИАО. 1861. Т. 2. С. 263—266) и Н. Н. Мурзакевича (ЗООИД. 1863. Т. 5. Отд.З. С. 974—977).

¹¹⁷²

№ Kohne В. Beitrage zur Geschichte und Archaeologie von Chersonesos in Taurien. SPb., 1848.253 S., X Kup-fertafeln. Рус. перевод: Кёне Б. В. Исследования об истории и древностях города Херсониса Таврического. СПб.,

¹¹⁷³

1848.289 с., VIII табл., 2 плана и виньетки в тексте.

¹¹⁷⁴

Ю9См. о нем: Катков М. (подпись: М. К.). Памяти П. М. Леонтьева. М., 1875; Фролов Э.Д. Русская наука об античности. СПб., 1999. С. 154—156.

¹¹⁷⁵

1Ю РА ИИМК, ф. 3, on. 1, д. 30, л. 3—3 об. Опубл.: Веселовский Н. И. История Имп. Русского археологического общества… С. 208.

in РА ИИМК, ф. 3, on. 1, д. 30, л. 5—6. Опубл.: Уваров А. С. Исследования о древностях Южной России и берегов Черного моря. СПб., 1851. Вып. 1. С. Ill—IV (примеч.).

¹¹⁷⁶

РА ИИМК, ф.З, on. 1, д. 30, л. 22—22 об.; ОПИ ГИМ, ф. 17, on. 1, д. 193, л. 12.

¹¹⁷⁷

ИЗ См.: ОЗ. 1852. Т. 83. № 7. Отд. 5. С. 5.

¹¹⁷⁸

РА ИИМК, ф. 3, on. 1, д. 30, л. 1—2.

¹¹⁷⁹

из Три подлинных письма А. С. Уварова герцогу из Одессы (26 июля 1848 г.), Севастополя (13 сентября 1848 г.) и Петербурга (13 декабря 1848 г.) отложились в бумагах РАО. См.: РА ИИМК, ф. 3, on. 1, д. 30, л. 13—16, 18—25.

¹¹⁸⁰

П6ОПИ ГИМ, ф. 17, on. 1, д. 196, л.2—104; д.206.

¹¹⁸¹

Там же, д. 192, л. 1—74.

¹¹⁸²

Уваров А. С. Исследования о древностях… Вып. 1. С. 14.

¹¹⁸³

Там же. С. 20—30.

¹¹⁸⁴

Археология Украинской ССР. Киев, 1986. Т. 2. С. 223—227.

¹¹⁸⁵

ОПИ ГИМ, ф. 17, on. 1, д. 196, л. 105—109.

¹¹⁸⁶

Там же, л. 108 об.—109.

¹¹⁸⁷

Веселовский Н. И. История Имп. Русского археологического общества… С. 208—209.

¹¹⁸⁸

124Заседания 1849 г.// ЗИАО. 1850. Т. 2. Вып. 1. С. 170.

¹¹⁸⁹

№ Sabatier J. Souvenirs de Kertsch et chronologic du royaume de Bosphore. SPb., 1849. 131 p., 8 tabl. Cm. рецензию: 03. 1850. T. 73. № 12. Отд. 6. C. 80—84.

¹¹⁹⁰

Сабатье П. Керчь и Воспор: Замечания о керченских древностях и опыт хронологии царства Воспорского, изданный иждивением Имп. Археологического общества. СПб., 1851.128 с., 8 рис., табл, (книга издана тиражом 300 экз.).

¹¹⁹¹

OuvaroffA. Recherches sur les antiquites de la Russie Meridionale et des cotes de la Mer Noire. Paris, 1855— 1860. Vol. 1—2. Atlas.

¹¹⁹²

См. о нем: Для биографии П. И. Сахарова / Сообщено П. И. Савваитовым // РА. 1873. Кн. 1. Стб. 897— 1017.

¹¹⁹³

3ИАО. 1852. Т. 4. С. 158; РА ИИМК, ф. 3, д. 4.

¹¹⁹⁴

Веселовский Н. И. История Имп. Русского археологического общества… С. 60—64, 428; Лебедев Г. С. История отечественной археологии. С. 80—86.

¹¹⁹⁵

Константин Николаевич, второй сын императора Николая I, генерал-адмирал, с 1852 г. товарищ начальника Главного морского штаба, с 1853 г. исполняющий обязанности, а с 1855 г. по 1881 г. управляющий Морским министерством; председатель РАО (27. 11. 1852—13. 01.1892).

¹¹⁹⁶

Устав Императорского Русского археологического общества. СПб., 1866.

¹¹⁹⁷

Историческая записка о деятельности Императорского Московского археологического общества за первые 25 лет существования. М., 1890. С. 4.

¹¹⁹⁸

Формозов А. А. А. С. Уваров и его место в истории русской археологии // РА. 1993. № 3. С. 232.

¹¹⁹⁹

См. о нем: Савельев П. С. Старинное русское серебро собрания гр. Л. А. Перовского. СПб., 1857; Майков П. Перовский Лев Алексеевич // РБС. 1902. Т.: Павел — Петр (Илейка). С. 541—550; Декабристы: Биографический справочник / Изд. подгот. С. В. Мироненко. М., 1988. С. 140—141.

¹²⁰⁰

Пескарева К. М„ Рябинин Е. А. Первое государственное учреждение отечественной археологии // СА. 1984. № 4. С. 229.

¹²⁰¹

В 1851—1852 гг. по поручению министра А. С. Уваровым и П. С. Савельевым было раскопано 3075 древнерусских курганов во Владимирской губернии. В 1851 г. работы продолжались пять месяцев, с середины мая по середину октября. К ним был прикомандирован грамотный землемер, художник Сергеев и коллежский советник Пескарев; в раскопках было задействовано примерно 150 рабочих. Здесь А. С. Уваров приобрел необходимый полевой опыт: насыпи раскапывались не колодцем или траншеей, а на снос, до материка. Уже в наши дни В. А. Лапшин убедительно опроверг обвинения А. А. Спицына в адрес А. С. Уварова, опираясь на найденные им в архиве ГИМ дневники тех лет. При раскопках составлялась необходимая полевая документация — в дневниках фиксировались как размеры насыпей, так и обряд погребения, приводились описания комплексов с характеристикой сопровождающего инвентаря и его места относительно тела погребенного; составлялись описи находок, а вещи паковались по комплексам. Графическая документация велась землемером В. Алеевым и художником Н. Медведевым. Подробнее см.: Лапшин В. А. О методике раскопок Владимирских курганов // Уваровские чтения: Тез. докл. Муром, 1990. С. 7—9; Формозов А. А. А. С. Уваров и его место в истории русской археологии. С. 233. См. также выдержки из писем П. С. Савельева в кн.: Григорьев В. В. Жизнь и труды П. С. Савельева, преимущественно по воспоминаниям и переписке с ним. СПб., 1861. С. 95—101.

¹²⁰²

ра ИИМК, ф. 6, on. 1, д. 179, л. 1—2 об.

¹²⁰³

АВ СПбФ ИВ, ф. 52, on. 1, д. 11, л. 6.

¹²⁰⁴

РА ИИМК, ф. 6, on. 1, д. 179, л. 13.

¹²⁰⁵

Там же, л. 22.

¹²⁰⁶

Там же, л. 37—37 об.

¹²⁰⁷

Там же, л. 35—36.

¹²⁰⁸

ш Ростовцев М. И. Классические и скифские древности северного побережья Черного моря / Публ. и коммент. И. В. Тункиной // ПАВ. 1993. № 5. С. 26—27.

¹²⁰⁹

145Яковлев В. А. Граф А. С. Уваров… С. 807—808.

¹²¹⁰

Извлечение из всеподданнейшего отчета об археологических разысканиях в 1853 году. СПб., 1855.193 с., 3 карты. Недоумение рецензента вызвало то, что в издании греческие надписи были изданы «без всякой критики». См.: Струве Ф. А. Археологические разыскания в Южной России, по отчетам Имп. Археологической комиссии // ЗООИД. 1867. Т. 6. С. 557.

¹²¹¹

АВ СПбФ ИВ, р. Ill, оп. 3, д. 54, л. 2, 3.

¹²¹²

148Пескарева К. М., Рябинин Е. А. Первое государственное учреждение… С. 300. О деятельности Имп. Археологической комиссии см.: Положение об Имп. Археологической комиссии [утвержд. 2 февраля 1859 г.] // ПСЗ. Собр. 2-е. СПб., 1861. Т. 34. Отд. 1. С. 70—72; Яковлев П. С. Имп. Археологическая комиссия // Вестник археологии и истории. 1888. Вып.7. Отд. 3. С. 20—22; Миронов А. Первые годы деятельности Имп. Археологической комиссии. 1859—1860 гг.// Вестник всемирной истории. 1900. № 4. С. 240—245; Спицын А. А. Археологическая Имп. комиссия И НЭСБЕ. Т. 3. Стб. 847—848; Фармаковский Б. В. К истории учреждения Российской Академии истории материальной культуры. [Пг.], 1921 (с кратким изложением истории создания Археологической комиссии).

¹²¹³

149ПСЗ. 1861. Т. 34. Отд. 1. № 34109.

¹²¹⁴

О деятельности общества см.: Устав Одесского общества истории и древностей. Одесса, 1839 (см. также: Одесса, 1842); Торжественное собрание Одесского общества любителей истории и древностей 4 февраля 1840 г. Одесса, 1840; Летопись общества // ЗООИД. 1844. Т. 1. С. 565—578; Брун Ф. К. 1) Одесское общество истории и древностей, его записки и археологические собрания. Одесса, 1870; 2) 30-летие Одесского общества истории и древностей // ЗООИД. 1872. Т. 8. Отд. 3. С. 328—351; Марков А. К. Имп. Одесское общество истории и древностей: Обзор его деятельности за 1839—1888 гг.// Вестник археологии и истории. 1888. Вып.7. Отд.3. С.22—33. Отд. оттиск: СПб., 1888; Юргевич В. Н. Исторический очерк 50-летия Одесского общества истории и древностей, 1839— 1889. Одесса, 1889 (см. рец.: П. Г. II Киевская старина. 1890. № 6. С. 571—572); 50-летие Имп. Одесского общества истории и древностей // ЖМНП. 1890. № 1. Отд. 4. С. 1—4; Б. В. [Варнеке Б. В.] Имп. Одесское общество истории и древностей (1839—1914) // ЖМНП. 1914. № 12. Отд. 4. С. 46—61; Попруженко М. Г. Имп. Одесское общество истории и древностей: (По поводу 75-летия его сущестовования) // ИВ. 1914. № 11. С. 544—555; Лисоченко 1.Д. ApxiB Одеського товариства icTopi i старожитьностей // 36. огляд!в фошпв вщдиту рукопиов / АН УССР. Держ. публ. б-ка. Ки!’в, 1962. С. 49—61; М1жнародш науков! зв’язки Одеського товариства icTopi i старожитьностей (40-i роки XIX ст.) / Вступ. статья, публ. Л. П. Латышевой // Наук.-шформ. бюл. ApxiB. упр. УРСР. Кшв, 1963. № 5. С. 35—42.

¹²¹⁵

См. о нем: Мурзакевич Н.Н. Автобиография (1806—1883) / Примеч. и биогр. очерк В.Д. Дабижа. СПб., 1889; Письма Н. Н. Мурзакевича, вице-президента Имп. Одесского общества истории и древностей, к О. М. Бодянскому, 1838—1866 / Предисл. А.Титова// ЧМОИДР. 1887. Кн. 1. С. 182—213; Н. Н. Мурзакевич: Некролог // ЖМНП. 1883. № 12. Отд. 3. С. 81—89; То же // ИВ. 1883. № 12. С. 646—647; То же // Древности: Тр. МАО. 1885. Т. 10. Отчет. Отд. 3. С. 2—3; Историческая записка о деятельности Имп. Московского археологического общества за первые 25 лет существования. М., 1890. С. 158—163; Имп. Московское археологическое общество в первое 50-летие его существования (1864—1914). М., 1915. Т. 2. С. 240—241. Доп. С. 130; Коциевский А. С. Из истории Одесского археологического музея: Н. Н. Мурзакевич (1806—1883) // Северное Причерноморье: (Материалы по археологии). Киев, 1984. С. 80—88; Левина Р. Ш. Митрополит Евгений и Н. Н. Мурзакевич// Археологические вести. 1999. № 6. С. 479—488; Тункина И. В. Мурзакевич Николай Никифорович // Российская музейная энциклопедия: В 2 т. М., 2001. Т. 1. С. 411. Архивные материалы Мурзакевича хранятся в ГАОО (ф. 148), РО ИРЛИ РАН (ф. 603), ИР ЦНБ (отдельные документы среди материалов ООИД).

¹²¹⁶

ъ Мурзакевич Н. Н. Поездка в Крым в 1836 г. // ЖМНП. 1837. Ч. 13. № 3. С. 635—691.

¹²¹⁷

Записки Н. Н. Мурзакевича // PC. 1887. Т. 53. № 3. С. 659.

¹²¹⁸

Descriptio nummorum veterum Graecorum atque Romanorum, qui inveniuntur in museo N. M[ursakewicz], ordine geographico et chronologico disposita tabulisque lithographicis omata. Odessae, 1835 (c 4 табл, монет Ольвии, Херсонеса Таврического, Пантикапея и Боспора).

¹²¹⁹

РО ИРЛИ, ф. 603, д. 234, л. 36, 47 об., 70, 72, 76; д. 235, л. 1—1 об., 9, 11; д. 237, л. 19.

¹²²⁰

Murzakewicz N. Descriptio musei publici Odessani. Odessae, 1841. Pars I, continens Numophylacium Odessanum. Sumptibus Societatis Historia et Antiquitatum Odessanae, cura et labore.

17 И. В.Тункина

¹²²¹

ГАОО, ф. 1, оп. 191-1837, д. 39, л. 1—2; оп. 200-1838, д. 44, л. 1—5 об.

¹²²²

См.: РО ИРЛИ, ф. 603, д. 234, л. 72, 76; д. 237, л. 19.

¹²²³

Мурзакевич Н.Н. Очерк заслуг, оказанных наукам М. С. Воронцовым // ЗООИД. 1858. Т. 4. С. 395—413.

¹²²⁴

И ГАОО, ф. 1, оп. 191-1837, д. 39, л. 6—7 об.

¹²²⁵

V-Маркевич А. И. Состав Имп. Одесского общества истории и древностей в 1839—1901 гг.// ЗООИД. 1902.

Т. 24. Ч. 5 (Протоколы). С. 95.

¹²²⁶

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 17, л. 5—5 об.: письмо М. С. Воронцова Д. М. Княжевичу от 23 июня 1839 г.

¹²²⁷

См. о нем: [Сафонов С. В., Надеждин Н. И., Григорьев В. В.] Д. М. Княжевич: Некролог. СПб., 1844 (оттиск см.: ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 58, л. 41—51 об.); А. К. [Княжевич М. Д.] Д. М. Княжевич, основатель и первый президент Одесского общества истории и древностей И PC. 1888. № 4. С. 125—142; Яковлев Я. Княжевич Дмитрий Максимович И РБС. 1903. Т.: Кнаппе—Кюхельбекер. С. 10—12; Кошелев В. А., Зленко Г.Д. Княжевич Дмитрий Максимович И Русские писатели, 1800—1917. Биографический словарь. М., 1992. Т. 2: Г—К. С. 567—568.

¹²²⁸

См. о нем: РБС. 1909. Т.: Смеловский—Суворина. С. 602—606; Черейский Л. А. Пушкин и его окружение. Л., 1989. С. 423—424, 510.

¹²²⁹

!6ИР ЦНБ, V, 1525, л. 41 об,—42.

¹²³⁰

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 2, л. 8.

¹²³¹

Там же, д. 1, л. 92, 95, 98—103 об.; д. 17, л. 7; Синицын М. С. Развитие археологии в Одессе // ЗОАО. 1960. Т. 1 (34). С. 9.

¹²³²

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 17, л. 10, 11—15, 22.

¹²³³

См. о нем: Манн Ю. В. Надеждин // Русские писатели, 1800—1917: Биографический словарь. М., 1999. Т. 4: М—П. С. 206—213.

¹²³⁴

См. о нем: Василий Васильевич Григорьев, по его письмам и трудам / Сост. Н. И. Веселовский. СПб., 1881.

¹²³⁵

Некролог не был включен Н. Н. Мурзакевичем в 1-й том ЗООИД, так как был опубликован авторами отдельным оттиском в Петербурге 15 ноября 1844 г. без одобрения остальных членов общества, что послужило причиной скандала. См.: ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 2, л. 9—10 об.; д. 58, л. 38—81.

¹²³⁶

ИР ЦНБ, V, 1518—1533, л. 15—24: Устав ООИД. Одесса, 1839.19 с.; Юргевич В. Н. Исторический очерк 50-летия Имп. Одесского общества истории и древностей. С. 46—47.

¹²³⁷

ИР ЦНБ, V, 1518—1533, л.21— 21 об.

¹²³⁸

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 1, л. 33—34 об.; д. 58, л. 147; д. 59.

¹²³⁹

Там же, д. 1, л. 91.

¹²⁴⁰

²² Там же, д. 3, л. 27—28 об.

¹²⁴¹

Там же, д. 54, л. 2—8.

¹²⁴²

Бларамберг И. П. Замечания на некоторые места древней географии Тавриды / Пер. с франц. Г. И. Соколова // ЗООИД. 1848. Т. 2. Отд. 1. С. 1—19.

¹²⁴³

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 54, л. 13—14. Сборник И. И. Граперона хранится в ИР ЦНБ (V, ИЗО—1185), где находятся также рукописи Дюбрюкса и Бларамберга.

¹²⁴⁴

3. С. Херхеулидзев и А. Б. Ашик были избраны большинством в две трети голосов (при трех черных шарах) в число действительных членов по предложению бывшего таврического губернатора А. И. Казначеева 24 октября 1839 г. (ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 1, л. 19, 22 об., 29 об.).

¹²⁴⁵

В Одессе он успеть прослыть                                Чтобы ему принадлежало.

Идеалистом и поэтом.                                       Суда он прибыл с целью той,

Хотя стихов он не писал,                                    Чтобы проверить текст Страбона

Но часто от большой натуги                                 И, ознакомившись с страной,

Фантазиями украшал                                      Найти следы Киммериона,

Свои сказания о юге.                                         А также городов других,

В колодце мудрости его                                     Когда-то бывших в сей пустыне.

В старинном хламе материала                              (Мы видим городища их

Почти не видно ничего,                                      На нынешних брегах доныне).

Цит. по: Стихотворения археологов Е. Е.Люценко и барона В. Г. Тизенгаузена / Публ. А. И. Маркевича// ИТУАК. 1910. № 44. С. 72—73; Маркевич А. И, Примечания к стихотворениям археологов // ИТУАК. 1911. № 45. С. 70.

¹²⁴⁶

См.: Юргевич В. Н. Исторический очерк…; ГАОО, ф. 44, оп. 2-1849, д. 133, л. 33—37: формулярный список за 1849 г.

¹²⁴⁷

См.: ЗООИД. Т. 16. С. 5 (некролог, написанный В. Яковлевым); Дивный И. В. Страницы военного некрополя старой Одессы. Киев, 1996. С. 135—136.

¹²⁴⁸

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 14, л. 3—6; д. 174, л. 17 об.—18; д. 158, л. 7.

¹²⁴⁹

ИР ЦНБ, V, 1518—1533, л. 22—22 об.

¹²⁵⁰

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 1, л. 21—22.

¹²⁵¹

Там же, л. 23—23 об.; д. 158, л. 4.

¹²⁵²

Там же, д. 158, л. 8 об.

¹²⁵³

М Надеждин Н.И. Отчет о путешествии, совершенном в 1840 и 1841 годах по южно-славянским землям // ЗООИД. 1844. Т. 1. С. 518—548.

¹²⁵⁴

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 1, л. 19, 22 об., 29 об.; д. 2, л. 56 об., 62 об.; д. 158, л. 54 об., 65.

¹²⁵⁵

Саркастическая характеристика Н. Н. Мурзакевича приведена в «Археологической оде» (1870—1875)

¹²⁵⁶

Е. Е. Люценко, относящаяся, правда, к последним десятилетиям жизни ученого:

¹²⁵⁷

РГВИА, ф. 405, оп. 4, д. 3281, л. 1—4.

¹²⁵⁸

Перипл Скилакса Кариандского (греческий текст с русским переводом) / Пер. М. Г. Палеолога И ЗООИД. 1853. Т. 3. С. 130—134; Скимна Хиосского отрывки / Пер. М. Г. Палеолога // Там же. С. 135—143; Безымянного перипл Понта Евксинского и Меотийского озера / Пер. А. Ф. Панагидор-Никовула // ЗООИД. 1848. Т. 2. Отд. 1. С. 232—244.

¹²⁵⁹

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 1, л. 23 об., 74.

¹²⁶⁰

Там же, л. 11 об., 37, 46.

¹²⁶¹

Там же, л. 11 об., 52 (протокол от 14 марта 1840 г., п. 13), 126 об.; д. 2, л. 7—7 об., 41.

¹²⁶²

Там же, д. 44, л. 4—4 об.

¹²⁶³

Там же, д. 52, л. 4—8 об.

¹²⁶⁴

Там же, л. 4—8 об., 62—62 об., 106—120.

¹²⁶⁵

Там же, ф. 1, оп. 151-1841, д. 72, л. 1—2 об.

¹²⁶⁶

Юргевич В. Н. Исторический очерк… С. 58.

¹²⁶⁷

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 3, л. 67, 74. Переписку и отчеты о раскопках см.: там же, д. 46.

¹²⁶⁸

Бларамберг М.И. Археологические разыскания в Керчи И ЗООИД. 1850. Т. 2. Отд. 2—3. С. 815—820; ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 20, л. 20—50 об. Копию отчета о раскопках М. И. Бларамберга за вторую половину 1843 г. с перечнем находок см.: РА ИИМК, ф. 63, д. 5, л. 146—152.

¹²⁶⁹

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 55, л. 123—124 об., 128, 130—131 об.

¹²⁷⁰

Там же, д. 158, л. 16 об., 24 об.

¹²⁷¹

Там же, л. 14 об.

¹²⁷²

ИР ЦНБ, V, 622, л. 112—124 об.

¹²⁷³

60ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 20, л. 20—21 об., 45.

¹²⁷⁴

Там же, д. 55, л. 171, 174—174 об., 177, 178—179.

¹²⁷⁵

РА ИИМК, ф. 6, on. 1, д. 18, л. 82.

¹²⁷⁶

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 44, л. 4—4 об., 10—10 об., 14, 20, 25—26 об.; д. 1, л. 11 об.; д. 2, л. 7—7 об., 9, 41.

¹²⁷⁷

Там же, д. 55, л. 215.

¹²⁷⁸

Записки Н. Н. Мурзакевича // PC. 1888. Т. 59. № 9. С. 592.

¹²⁷⁹

Там же. С. 586—587.

¹²⁸⁰

Там же. С. 586; Гёрц К. К. Исторический обзор археологических исследований и открытий на Таманском полуострове с конца XVIII столетия до 1859 г.// Собр. соч. СПб., 1898. Вып.2. С. 15; Люценко Е.Е. Ашик и Карейша И ИТУАК. 1907. № 40. С.72—73; Кирилин Д. С. О роли и месте А. Б. Ашика в развитии отечественной скифоантичной археологии / Ин-т археологии АН СССР И Тез. докл. на сессиях, посвящ. итогам полевых исследований 1971 г. М„ 1972. С. 344—345.

¹²⁸¹

две записки Д. В. Карейши, в том числе рапорт «о разрытии курганов возле Керчи и Тамани в 1842 и в начале 1843 г.» — единственная его работа, опубликованная в трудах общества: Карейша Д.В. Разрытия курганов возле Керчи и Тамани в 1842 и в начале 1843 года // ЗООИД. 1844. Т. 1. С. 609—620). В портфеле издательского комитета хранились статья Д. В. Карейши «Краткая записка о древних гробницах возле Керчи и о способе их отыскивания», и перевод 19 гл. о генуэзцах в Крыму из труда аббата Одерико «Lettre Ligustiche», выполненный А. Б. Ашиком (ГАОО, ф. 93, оп. 2, д. 1, л. 233, № 40, 42).

¹²⁸²

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 1, л. 149.

¹²⁸³

70Люценко Е. Е. Ашик и Карейша. С. 70—71.

¹²⁸⁴

АГЭ, ф. 1, on. 1-1848, д. 8, л. 35—35 об.

¹²⁸⁵

ДБК. Т. 1. С. XXXIV.

¹²⁸⁶

См., например: АГЭ, ф. 1, on. 1-1831, д. 19: Дело о древних гробницах, открытых близ Керчи, и о вещах, найденных в оных. 10 февраля 1831—14 декабря 1837 гт. 575 л. (подлинники); on. 1-1838, д. 9, ч. 1, 2: рапорты Ашика за 1837—1842 гт.; on. 1-1848, д. 8, л. 3—5, 8—15 об.: копии рапортов Карейши о раскопках 1846—1847 гг. на Тамани, близ Керчи, в Херсонесе, и др.; РА ИИМК, ф. 6, д. 17: отчеты Ашика за 1833 г.; ф. 63 (3-е отделение Министерства Имп. двора), д. 5, 13: Приложение к делу о керченских древностях, содержащее в себе копии с донесений об архелогических разысканиях в курганах в окрестностях Керчи (1830—1853); д.9—И: Дела об издании ДБК (1841—1868); ф. 7, д. 11: копии отчетов, планов, чертежей и рисунков о раскопках 1830—1843 гг. в архиве А. Н. Оленина. См. также документы: РА ИИМК, ф. 14 (Строгановская комиссия), ф. 9 (Канцелярия Министерства уделов), ф. 6 (3-й стол Первого отделения Департамента общих дел МВД); ГАОО, ф. 150, on. 1, д. 24, л. 91—94 об.: рапорт Ашика от 25 апреля 1838 г. о раскопках в Керчи, и др. См. также: Спасский Г. И. Босфор Киммерийский с его древностями и достопамятностями. М., 1846. С. 127—138 (извлечения из отчетов Ашика за 1833—1838 гг.), 139—148 (извлечения из отчетов Карейши за 1842—начало 1843 г.).

¹²⁸⁷

РА ИИМК, ф.63, д. 5, л. 123, 169—169 об.

¹²⁸⁸

Отчет см.: Там же, л. 95—98: список с рапорта директора Керченского музея керчь-еникальскому градоначальнику от 20 февраля 1839 г. № 11; ф.7, д. И, л. 286—293: то же, с рисунками находок; Ростовцев М.И. Скифия и Боспор. Л., 1925. С. 192—193.

¹²⁸⁹

АДЖЮР. Текст. С. 346—375.

¹²⁹⁰

Гайдукевич В. Ф. Боспорские погребальные склепы с уступчатым покрытием // Боспорские города. Л., 1981. С. 25—29.

¹²⁹¹

Гёрц К. К. Исторический обзор… С. 14—36.

¹²⁹²

АГЭ, ф. 1, on. 1-1848, д. 8, л. 32—34.

¹²⁹³

А. С. Магденко владела 2-этажным каменным домом в Полтаве стоимостью 12 тыс. р. серебром, с. Сухора-бовкой в Хорольском уезде Полтавской губернии (613 ревизских душ крепостных, крупчатые мельницы на р.Поле, свеклосахарные и винокуренные заводы), капиталом в сумме 14 280 р. Ее матери к тому же принадлежало родовое имение Голенищевых-Кутузовых в с. Куяновке Харьковской губернии (175 ревизских душ крепостных, селитряный завод). К моменту замужества у А. С. Магденко была дочь от первого брака Елизавета Ивановна (р. 1844). От брака с А. С. Магденко Д. В. Карейша имел детей: дочерей Софию (1849—1853, умерла от холеры), Ольгу (р. 1852), сына Сергея Демьяновича (1854—1934), с 1896 г. профессора Петербургского-Петроградского-Ленинградского института инженеров путей сообщения по кафедре железных дорог, который в свою очередь также имел сына Сергея (р. 1882). См.: РГМА, ф. 468, оп. 2, д. 347, л. 47, 53, 55—56, 60, 89 (благодарю за уточнения С. В. Зенько).

¹²⁹⁴

В своих донесениях П. М. Волконскому 1848 г. Карейша хлопотал о производстве его в следующий чин на должность «чиновника по особым поручениям 5-го разряда при Кабинете с наименованием вторым старшим чиновником особых поручений, или розыскателем древностей при Кабинете Его Императорского Величества». Из-за сырого климата столицы Карейша не стремился перевестись в Петербург, так как врачи запретили ему выезжать за пределы Южной России. Свои профессиональные болезни археолог приобрел во время раскопок — «иногда по нескольку сот часов работал в древних гробницах среди сырого, наполненного зловредными миазмами воздуха», в 1841 г. и 1843—1844 гг. лечился более года за границей на минеральных водах, «прибегал к искусству парижских хирургов». См.: РА ИИМК, ф. 63, on. 1, д. 18, л. 10—10 об., 35.

¹²⁹⁵

РА ИИМК, ф. 63, on. 1, д. 18, л. 1—8, 23.

¹²⁹⁶

ГАОО, ф. 1, оп. 216-1848, д. 71, л. 1—1 об.

¹²⁹⁷

АГЭ, ф. 1, on. 1-1848, д. 8, л. 32—41 об.; РА ИИМК, ф.63, on. 1, д. 18, л. 39—41.

¹²⁹⁸

РА ИИМК, ф. 1, on. 1-1859, д. 12, л. 7—8 (договор от 6 октября 1849 г.).

¹²⁹⁹

Там же, ф. 63, on. 1, д. 18, л. 39—40, 52—56, 70—75 об.; АГЭ, ф. 1, оп. 1-1848, д. 8, 50 л.: О древних вещах, найденных в окрестностях Керчи и поступивших в Эрмитаж (включает опись памятников, найденных при раскопках Карейши «в городищах пантикапейских, фанагорийских, херсонесских, а также в Кучугурах близ Днепра», 1848—1853 гг.).

¹³⁰⁰

РГИА, ф. 468, оп. 2, д. 347, л. 82—83, 89, 90, 95—96, 120, 122.

¹³⁰¹

РО ИРЛИ, ф. 615 (А. Б. Ашик), д. 1-28; Письма к А. Б. Ашику / Публ. М. И. Семевского // ИР АО. 1877. Т. 8. С. 552—571.

¹³⁰²

⁸9АГЭ, ф. 1, on. 1-1841, д. 19: письма Ашика к Жилю о его раскопках в Керчи. 91 письмо за 1841—1852 гг.

¹³⁰³

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 1, л. 66 об.

¹³⁰⁴

ПФА РАН, ф. 30, on. 1, д. 45, л. 35—38 об.

¹³⁰⁵

РА ИИМК, ф. 63, д. 7, л. 1—28 об.

¹³⁰⁶

Французский перевод см.: АГЭ, ф. 1, on. VI-М, д. 6: Ouvrage de Mr Aschik traduit du russe en fran?ais: Histoire abregee de la ville de Kertch (p. 1—16); Recherches sur 1’emplaument des anciennes colonies grecques dans la presque He de Taman (p. 17—36); Notice sur les tumulus pres de Kertch (p. 37—45); Notice sur les ruines d’anciens batiments et d’anciens remparts sur la prequ He de Kertch (p. 46—56); Relation historiques des fouilles 1821—1842 (p. 1—162). Французская рукопись по сравнению с русской, текст которой мне обнаружить так и не удалось, содержит добавления — сведения о раскопках кургана Патиньоти 1821 г. и раскопках 1833, 1835—1836, 1838—1839, 1842 гг., с указанием чисел начала работ. На полях рукописи — пометы рукой Жиля со ссылками на таблицы ДБК, где изображены находки.

¹³⁰⁷

РА ИИМК, ф. 63, д. 7, л. 37—40.

¹³⁰⁸

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 1, л. 135; д. 36, л. 3—3 об.

¹³⁰⁹

РА ИИМК, ф. 63, д. 7, л. 44 об., 47, 50—51, 56.

¹³¹⁰

Ашик А. Б. Керченские древности: О пантикапейской катакомбе, украшенной фресками. Одесса, 1845. 47 с., 12 табл, (отрывок см.: Журнал для чтения воспитанникам военно-учебных заведений. 1845. № 222. С. 175— 182). Рецензия: Кёне Б. В. Отчет о сочинении А. Б. Ашика, под заглавием «Керченские древности: О пантикапейской катакомбе» И ЗПАНО. 1849. Т. 1. С. 89—124. См. также: Ашик А. Б. Керченские катакомбы // ЖМВД. 1845. Ч. 10. № 6. С. 400—408.

¹³¹¹

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 36, л. 5.

¹³¹²

РА ИИМК, ф. 63, д. 7, л. 64.

¹³¹³

РГВИА, ф. 970, оп. 2, д. 455, л. 79—79 об.

¹³¹⁴

Ю1 Там же, л. 84—85 об.

¹³¹⁵

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 158, л. 64 об.

¹³¹⁶

РА ИИМК, ф. 63, д. 7, л. 70—95.

¹³¹⁷

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 36, л. 12—12 об., 15, 23—25.

¹³¹⁸

В более позднем письме от 31 марта 1848 г. число подписчиков названо еще меньшим: «Подписка на это сочинение совершенно остановилась. Я едва успел иметь 113 подписчиков, а между тем издание вышедших двух частей стоило более 2 тыс. рублей серебром. На издание 3-й части я имею нужду по крайней мере в раздаче 300 экземпляров» (ПФА РАН, ф. 30, оп. 3, д. 6, л. 26 об.).

¹³¹⁹

Там же, л. 14—14 об.

¹³²⁰

!°7 РА ИИМК, ф.63, д. 7, л. 113—121.

¹³²¹

См., например, рецензии на труды Ашика: 1) на брошюру «Керченские древности: О пантикапейской катакомбе, украшенной фресками» (Одесса, 1845): Иллюстрация. 1846. Т. 3. № 36 (71). С. 569—570 (подпись:

• B. Ш.); ОЗ. 1846. Т. 49. № 11. Отд. 6. С. 19—23; Современник. 1846. Т. 44. С. 328—329; ОВ. 1847. № 8 (К Зеленец-кий); ЗПАНО. 1849. Т. 1. С. 89—96 (Б. В. Кёне); 2) на монографию «Воспорское царство» (В 3 ч. Одесса, 1848— 1849): ОВ. 1848. № 8, 24 (о ч. 1); 1849. № 10 (о ч. 3, подпись К. 3[еленецкий]); ОЗ. 1848. Т. 57. № 4. Отд. 6. С. 67—68; Т. 58. № 5. С. 23—26; 1849. Т. 63. С. 1—8; Северная пчела. 1848. № 95, 115 (А. Сухарев, о ч. 1); 1849. № 42 (В. Клас-совский); С.-Петербургские ведомости. 1848. № 168 (Н. Савелъев-Ростиславич); 1849. № 78; Москвитянин. 1849. Ч. 2. № 5. С. 11—12; Современник. 1849. Т. 15. Отд. 3. С. 111—113; XVIII присуждение Демидовских наград. СПб., 1849.

• C. 247—266 (3. Г. фон Муральт, на нем. яз.); Библиотека дня чтения. 1850. Т. 104. №11. Отд. 5. С. 1—44; ЗООИД. 1850. Т. 2. Отд. 2—3. С. 725—738 (Е. Шевелёв); 3) на книгу «Часы досуга, с присовокуплением писем о керченских древностях» (Одесса, 1851, откровенно компилятивное публицистическое сочинение, с посвящением кн. М. С. Воронцову): Современник. 1851. Т. 27. Отд. 5. С. 63—66; Сын Отечества. 1851. Т. 3. Кн. 5. Отд. 6. С. 8—9; Библиотека для чтения. 1851. Т. 109. Отд. 6. С. 1—9; ОЗ. 1851. Т. 76. № 5. Отд. 6. С. 14—17; Северная пчела. 1851. № 119.

¹³²²

ПФА РАН, ф. 30, оп. 3, д. 6, л. 27—27 об.

¹³²³

^ш Спасский И. Г. Нумизматика в Эрмитаже: Очерк истории Минц-кабинета — Отдела нумизматики // НЭ. 1970. Т. 8. С. 153.

¹³²⁴

ПФА РАН, ф. 30, оп. 3, д. 6, л. 34—35: письмо от 2 августа 1848 г.

¹³²⁵

Там же, л. 36—36 об.: письмо от 24 августа 1848 г. См. также: Страдания русского археолога // Древняя и новая Россия. 1877. № 2. С. 214—215.

¹³²⁶

из См.: Роспись отчетам о присуждениях наград и премий Имп. Академии наук, присужденных с основания конкурсов при ней по 1908 г.// Сборник отчетов о премиях и наградах, присуждаемых Имп. Академией наук. СПб., 1912. Т. 3. С. 146; Мезенин Н.А. Лауреаты Демидовских премий Петербургской Академии наук. Л., 1987. С. 133.

¹³²⁷

¹М Ашик А. Б. 1) Керченские древности // ОВ. 1838. № 47. С. 272—275; № 48. С. 584—586; № 50. С. 607—609; 1840. № 58. С. 255; № 59. С. 258—259; № 60. С. 263—264; 2) О новых открытиях древностей в Керчи // ЖМВД. 1838. Ч. 29. № 8. С. 44—57; 3) О вновь найденных древностях близ Керчи // ЖМВД. 1839. Ч. 31. № 1. С. 60—90; 4) Часы досуга, с присовокуплением писем о керченских древностях. Одесса, 1851; 5) Воспорское царство с его палеографическими и надгробными памятниками, расписными вазами, планами, картами и видами: В 3 ч. Одесса, 1848—1849. Нем. перевод: AschikA. Das Bosporische Kaiserreich mit seinen palaeographischen und Grab-denkmalem, bemalten Vasen, Planen und Ansichten. Mit zahlreichen lithographischen Tafeln: 3 Bd. Odessa, 1848—1849.

¹³²⁸

^Кёне Б. В, Рец. на кн.: Ашик А. Б. Керченские древности…// ЗПАНО. 1849. Т. 1. С. 89—96; Шевелёв Е. Рец. на кн.: Ашик А. Б. Воспорское царство…// ЗООИД. 1850. Т. 2. Отд. 2—3. С. 725—738.

¹³²⁹

ИбСм. рецензию на кн.: Ашик А. Б. Воспорское царство…// Библиотека для чтения. 1850. Т. 104. № 11. Отд. 5. С. 43.

¹³³⁰

ш Венгеров С. А. Критико-биографический словарь русских писателей и ученых (от начала русской образо-ваности до наших дней). СПб., 1889. Т. 1. С. 891—892.

¹³³¹

Леонтьев П. М. Обзор исследований о классических древностях северного берега Черного моря И Пропилеи. 1851. Кн. 1. С. 96.

¹³³²

Синицын М. С. Развитие археологии в Одессе И ЗОАО. 1960. Т. 1 (34). С. 10; Дзис-Райко Г. А. 150 лет Одесскому археологическому музею // МАСП. 1976. Вып. 8. С. 6. О музее см.: Григорьев В. В. [Заметка] // Москвитянин. 1842. № 1. С. 258—266; Юргевич В. Н. Краткий указатель музея Имп. Одесского общества истории и древностей. 2-е изд., доп. и испр. Одесса, 1890 (на с. 1—11 — история музея); Данилов В. Одесский музей // ИВ. 1909. № 1. С. 264—267; Тураев Б. А. Описание египетского отдела музея Одесского общества истории и древностей И ЗООИД. 1912. Т. 30. С. 72—90; Цомакион Г. К столетию Одесского и Керченского археологических музеев // В1сн. Одес. ком1с. краезнавства при Укр. АН. Одесса, 1925. Ч. 2—3. С. 81—84; Дложевський С. С. Одеський державний юторико-археолопчний музей // Украшський музей. Кшв, 1927. 36.1. С. 195—211; Латышева Л.П. К истории египетской коллекции Одесского археологического музея // Краткие сообщения о полевых археологических исследованиях Одесского археологического музея, 1961 г. Одесса, 1963. С. 123—129; Одесский археологический музей АН УССР. [Альбом]. Киев, 1983.

¹³³³

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 1, л. 8 об,—9; оп. 2, д. 1, л. 19, 37, 69 об. (№ 1), 120.

¹³³⁴

Брун Ф. К. Одесское общество истории и древностей, его записки и археологические собрания. Одесса, 1870. С. 10.

¹³³⁵

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 1, л. 21 об.

¹³³⁶

Там же, л. 11 об.; Разгон А. М. Исторические музеи в России (с начала XVIII в. до 1861 г.) // ОИМД. 1963. Вып. 5. С. 241—242.

¹³³⁷

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 20, л. 4, 6—6 об.

¹³³⁸

Там же, д. 158, л. 9 об.—10.

¹³³⁹

Там же, д. 39, л. 2—2 об., 3—4, 5—7, 8—9; Мурзакевич Н. И. Коллекция древних памятников, присланных из Николаева // ЗООИД. 1844. Т. 1. С. 636; Тункина И. В. Кабинет редкостей Черноморского депо карт // Очерки истории русской и советской археологии. М., 1991. С. 18—19.

¹³⁴⁰

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 39, л. 5.

¹³⁴¹

РГАВМФ, ф. 243, on. 1, д. 4719, л. 1 об., 3, 4—8; ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 30, л. 26—29: «Каталог древним монетам, которые по мнению комиссии можно передать в Одесское общество истории и древностей» из Черноморской штурманской роты за подписью М. Б. Берха (монет серебряных — 29, медных — 394, свинцовых — 2, всего 425 экз.).

¹³⁴²

Монеты нового времени остались в Николаеве. В 1859 г. управляющий Черноморской штурманской роты генерал-майор М. П. Манганари поставил в известность ООИД, что из ящиков, где хранились золотые и серебряные монеты и медали, 20 июня 1859 г. было украдено 106 экз. монет и просил это учесть, если их будут предлагать к покупке обществу. В деле сохранилась ведомость похищенных монет (ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 55, л. 281—281 об.).

¹³⁴³

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 174, л. 19 об.—20 об., 5—6; См.: Тункина И. В. К истории изучения острова Фидониси (Змеиный) в конце XVIII—середине XIX в.// ПАВ. 1992. № 2. С.23—62.

¹³⁴⁴

13Отчет ООИД с 14. И. 1846 по 14.11.1847. Одесса, 1848. С. 10.

¹³⁴⁵

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 2, л. 36 об.

¹³⁴⁶

173—174. № 100). Дата находки опровергается тем, что изображение этой статуи II в. н. э. имеется в альбоме древностей, принадлежащих ООИД (НА ОАМ, инв. № 83180, л. 6), который был составлен в 1846—1850 гг. Неверные сведения о месте и времени находки перекочевывают из публикации в публикацию, см. например: Фурманская А. И. Античный город Тира // Античный город. М., 1963. С. 50; Соколов Г. И. 1) Античное Причерноморье. Л., 1973. С. 158. № 173; 2) Ольвия и Херсонес (ионическое и дорическое искусство). М., 1999. С. 221—223. Ил. 141—142; Карышковский П.О., Клейман И. Б. Древний город Тира. Киев, 1985. С. 115, 120—121. Рис. 37; Сон Н.А. Тира римского времени. Киев, 1993. С. 120.

¹³⁴⁷

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 1, л. 10 об; д. 174, л. 9 об.—10; оп. 2, д. 1, л. 49—59, 63—64.

¹³⁴⁸

Там же, д. 1, л. 27 об.

¹³⁴⁹

Там же, д. 174, л. 9 об.; ОАМ, инв. № 50037.

¹³⁵⁰

Мурзакевич Н. Н. Открытие древностей близ селения Картал // ЗООИД. 1844. Т. 1. С. 627—628.

¹³⁵¹

ГАОО, ф. 1, оп. 150-1840, д. 28, л. 1—3.

¹³⁵²

Там же, ф. 93, on. 1, д. 1, л. 69 об.—70; оп. 2, д. 1, л. 268—273 об.: «Роспись древностям, полученным от г-на Дестуни, которые доставлены чрез г-на Рафтопуло… октября 1840 г.». Автограф А. Ф. Панагиодор-Никовула.

¹³⁵³

Там же, д. 2, л. 17; д. 30, л. 14.

¹³⁵⁴

Там же, д. 2, л. 13, 15 об.

¹³⁵⁵

Там же, д. 174, л.8; д. 2, л. 13—13 об., 15 об.—16; Записки Н.Н. Мурзакевича // PC. 1888. Т.59. Кн.9. С. 586.

¹³⁵⁶

ГАОО, ф. 1, оп. 154-1844, д. 94; ф.93, on. 1, д. 172, л. 21, 23.

¹³⁵⁷

Там же, ф. 93, on. 1, д. 30, л. 31—32: «Опись древним вещам, отправляемым из Керченского музеума древностей в Одесское общество истории и древностей» (1 октября 1846 г., за подписью К. Р. Бегичева).

¹³⁵⁸

Там же, д. 158, л. 53.

¹³⁵⁹

Там же, д. 2, л. 65 об.; д. 3, л. 3; оп. 2, д. 1, л. 215, 223—229: литографированные таблицы к каталогу музея.

¹³⁶⁰

НА ОАМ, № 83180.

¹³⁶¹

Бертье-Делагард А. Л. Каталог карт, планов, чертежей, рисунков, хранящихся в музее Имп. Одесского общества истории и древностей. Одесса, 1888. С. 44.

¹³⁶²

ОПИ ГИМ, ф. 17, on. 1, д. 192, л. 19 об.

¹³⁶³

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 155, л. 18—19.

¹³⁶⁴

Там же, л. 104 об.—105.

¹³⁶⁵

[Мурзакевич Н. H.J Музеум Одесского общества истории и древностей. Отд. оттиск из «Новороссийского календаря на 1851 г.». Одесса, 1851.

¹³⁶⁶

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 158, л. 89 об.—90.

¹³⁶⁷

^Разгон А.М. Археологические музеи в России (1861—1917 гт.) // ОИМД. 1961. Вып.3. С. 196.

¹³⁶⁸

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 41, л. 3—29; д. 20, л. 712—74 об.; Веселовский Н.И. 1) Каменные бабы музея Имп. Одесского общества истории и древностей // ЗООИД. 1915. Т. 32. Отд. 1. С. 441; 2) Как составилось собрание «каменных баб» Музея Одесского общества истории и древностей // Там же. Отд. 2. С. 65—74.

¹³⁶⁹

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 41, л. 3—3 об., 9—9 об.

¹³⁷⁰

Там же, д. 30, л. 197.

¹³⁷¹

Там же, д. 3, л. 72.

¹³⁷²

Разгон А. М. Исторические музеи… С. 248, 249.

¹³⁷³

42Жебелёв С. А. Введение в археологию. Пг., 1923. Ч. 1: История археологического знания. С. 117.

¹³⁷⁴

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 52, л. 38—39.

¹³⁷⁵

Карышковский П. О. Материалы к собранию древних надписей Сарматии и Тавриды // ВДИ. 1962. № 3. С. 147.

¹³⁷⁶

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 55, л. 232.

¹³⁷⁷

Разгон А.М. Исторические музеи… С. 241, 242, 249.

¹³⁷⁸

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 174, л. 19 об.

¹³⁷⁹

Там же, д. 3, л. 27 об.

¹³⁸⁰

• ⁴9 Разгон А. М. Археологические музеи… С. 200.

¹³⁸¹

so ГАОО, ф. 1, оп. 151-1841, д. 74, 11 л.

¹³⁸²

Там же, ф. 93, on. 1, д. 172, л. 14—14 об.

¹³⁸³

Записки Н. Н. Мурзакевича И PC. 1887. Т. 56. Кн. 12. С. 658.

¹³⁸⁴

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 174, л. 58—61: опись музея 1844 г.

¹³⁸⁵

Там же, д. 172, л. 19—19 об., 25—25 об.

¹³⁸⁶

Там же, л. 27—27 об., 30; АВ СПбФ ИВ, ф. 52, on. 1, д. 11, л. 5.

¹³⁸⁷

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 172, л. 31—31 об.

¹³⁸⁸

Разгон А. М. Исторические музеи… С. 246.

¹³⁸⁹

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 174, л. 36—38 об., 40.

¹³⁹⁰

Там же, л. 46.

¹³⁹¹

Там же, л. 41.

¹³⁹²

Там же, д. 172, л. 70—71.

¹³⁹³

Там же, л. 120.

¹³⁹⁴

Там же, л. 81—82.

¹³⁹⁵

Разгон А. М. Исторические музеи… С. 247.

¹³⁹⁶

Там же. С. 249.

¹³⁹⁷

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 172, л. 106—107 об.

¹³⁹⁸

ИР ЦНБ, V, 1548—1561, л. 13—22, 25—32.

¹³⁹⁹

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 55, л. 114.

¹⁴⁰⁰

69Ляликов Ф.И. Обзор действий общества с 14 ноября 1843 по 14 ноября 1849 г.// ЗООИД. 1850. Т.2. Отд. 2—3. С. 792; ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 3, л. 30 об.

¹⁴⁰¹

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 46, л. 71 об., 79; Маркевич А. И. Состав Имп. Одесского общества истории и древностей в 1839—1901 гг.// ЗООИД. 1902. Т.24. 4.5. С. 106.

¹⁴⁰²

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 3, л. 5—5 об.; Летопись общества с 14 ноября 1862 по 14 ноября 1866 года И ЗООИД. 1867. Т. 6. С. 481.

¹⁴⁰³

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 3, л. 37 об.; д. 40, л. 9—13, 19—19 об., 22, 36—36 об.

¹⁴⁰⁴

Там же, л. 25 об.

¹⁴⁰⁵

Там же, л. 6, 14 об., 19—19 об.; д. 40, л. 7—8 об.; д. 46, л. 2—11, 5.

¹⁴⁰⁶

См. его альбом видов Крыма: Album historique et pittoresque de la Tauride, par E. de Villeneuve. Paris, 1853—1856 (in folio, состоит из 9 тетрадей). См. также: АГЭ, ф. 1, on. 1-1854, д. 11: Об издании иностранца Вильнева.., поступившем в Эрмитажную библиотеку. 1854—1855 гг. 4 л.

¹⁴⁰⁷

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 3, л. 45 об,—46.

¹⁴⁰⁸

Там же, л. 42 об.

¹⁴⁰⁹

Там же, д. 30, л. 155—155 об., 179, 205; д. 55, л. 114—114 об.

¹⁴¹⁰

ОПИ ГИМ, ф. 17, on. 1, д. 196, л. 99—100 об.

¹⁴¹¹

Там же, л. 108.

¹⁴¹²

Там же, д. 192, л. 69 об.

¹⁴¹³

Колли Л. П. Указатель Феодосийского музея древностей. Феодосия, 1903. С. 4.

¹⁴¹⁴

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 40, л. 44—57, 71 об.—72.

¹⁴¹⁵

• 8⁴ Там же, л. 58—58 об.

¹⁴¹⁶

Там же, д. 46, л. 37—41 об.

¹⁴¹⁷

М. И. Ростовцев ошибочно утверждал, что подробного отчета об расследовании некрополя Феодосии мы не имеем (Ростовцев М. И. Скифия и Боспор. Л., 1925. С. 251—252). Подробные рапорты де Вильнева с описанием комплексов и найденных в них вещей (на французском языке), как и переписка об организации раскопок, погребена в архивах, в материалах ООИД и др. На мой взгляд, эти документы требуют скорейшего изучения и публикации, так как помогут реконструировать состав комплексов, из которых происходят выдающиеся памятники декоративно-прикладного искусства античности, частично попавшие в Эрмитаж. См.: ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 3, л. 67, 74; д. 46, л. 17—42 об.: Археологические изыскания, произведенные в Феодосии; д. 52, л. 34 40: рапорты де Вильнева ООИД о положении музея в годы Крымской войны; л. 45—47: рапорты де Вильнева 1858 г. и перечень находок из раскопок А. Е. Люценко в феодосийских курганах; ОПИ ГИМ, ф. 17, on. 1, д. 203: отчет министра уделов гр. Л. А. Перовского императору об археологических раскопках в России за 1853 г. 15 апреля 1854 г. Ср.: Извлечение из всеподданнейшего отчета об археологических разысканиях в 1853 г. СПб., 1855. С. 121—128. См. также: РА ИИМК, ф. 9, д. 17а: о раскопках в Феодосии в 1852 г.; д. 29 (1855 г.); ф. 1, оп. 1-1859, д. 10, л. 16—17: опись вещам, найденным при разысканиях Айвазовского в Феодосии в 1853 г., поступившим в 1859 г. в Эрмитаж, и др.

¹⁴¹⁸

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 3, л. 62 об,—63.

¹⁴¹⁹

Там же, д. 46, л. 15—16 об.

¹⁴²⁰

Там же, л. 23—24.

¹⁴²¹

Рогов Е. Я. О месте производства феодосийских и херсонесских серег роскошного стиля И Боспорский феномен: Колонизация региона. Формирование полисов. Образование государства : Матер. Междунар. науч. конф. СПб., 2001. 4.2. С. 66—73.

¹⁴²²

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 40, л. 72 об.

¹⁴²³

Разгон А. М. Археологические музеи… С. 207—209.

¹⁴²⁴

Летопись общества с 14 ноября 1862 по 14 ноября 1866 года. С. 481.

¹⁴²⁵

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 40, л. 29—33 об., 44—57, 63—69, 72, 88—91 об.: справки о состоянии музея и описи экспонатов, составленные де Вильневым.

¹⁴²⁶

Там же, д. 1, л. 60 об.

¹⁴²⁷

Там же, д. 52, л. 4—7 об.

¹⁴²⁸

Там же, д. 47, л. 2—5.

¹⁴²⁹

АГЭ, ф. 1, on. 1-1840, д. 9; оп.1-1841, д. 7; РА ИИМК, ф.63, д. 7, л. 35.

¹⁴³⁰

«Люценко Е. Е. Ашик и Карейша / Публ. В. В. Шкорпила // ИТУАК. 1907. № 40. С. 68—69.

¹⁴³¹

РА ИИМК, ф.63, д.5, л. 129 об.—130; АДЖЮР. Текст. С.346—375; Атлас. Табл. LXXXVII—XCI; рис. 65—66.

¹⁴³²

ИР ЦНБ, V, 1219—1223, л. 4—5, 9—10.

¹⁴³³

ОПИ ГИМ, ф. 17, on. 1, д. 196, л. 108 об,— 109.

¹⁴³⁴

Там же, д. 192, л. 69 об.

¹⁴³⁵

1°4 ра ИИМК, ф. 63, д. 5, л. 147 об.—148; Бларамберг М.И. Археологические разыскания в Керчи // ЗООИД. 1850. Т. 2. Отд. 2—3. С. 815—820.

¹⁴³⁶

Ю5 ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 158, л. 25; оп. 2, д. 1, л. 89—89 об.

¹⁴³⁷

Там же, д. 20, л. 52—52 об.

¹⁴³⁸

>0⁷Там же, л. 20—23 об.

¹⁴³⁹

Там же, л. 53, 56—57; д. 158, л. 35 об.

¹⁴⁴⁰

109РГВИА, ф. 970, оп.2, д. 455, л. 79.

¹⁴⁴¹

Там же, л. 81—83: письмо Ашика гр. В. Ф. Адлербергу из Керчи от 2 марта 1846 г., л. 90—90 об.: ответ Адлерберга Ашику о невозможности «быть ему полезным», 12 апреля 1846 г.

¹⁴⁴²

ГАОО, ф. 1, оп.249, д. 350, л. 14—17.

¹⁴⁴³

Там же, л. 20—20 об.

¹⁴⁴⁴

Там же, л.32—51 об., 86—87 об., 108—109. Здесь же рапорт Ашика об археологических разысканиях, произведенных в Черномории с 12 апреля по 1 июня 1846 г. (л. 60—85 об., см. также копию в материалах ООИД: ф. 93, on. 1, д. 47, л. 23—50).

¹⁴⁴⁵

И4 АГЭ, ф. 1, on. 1-1848, д. 35, л. 2, 10 об.—28.

¹⁴⁴⁶

Там же, л. 1, 29—37.

¹⁴⁴⁷

ИбТам же, on. 1-1851, д. 35, л. 1—7.

¹⁴⁴⁸

По данным Н.П.Чулкова, Бегичев родился 12 марта 1812 г., умер 14 марта 1852 г., похоронен в Керчи на Старом кладбище. См.: Русский провинциальный некрополь: Картотека Н. П. Чулкова из собрания Государственного литературного музея // Река времен. М., 1996. Кн. 4. С. 28. Как следует из формулярного списка Бегичева от апреля 1853 г., обе даты ошибочны: он родился в 1819 г., так как на момент составления документа ему было 34 года. Дата смерти — 7 марта 1862 г. (РА ИИМК, ф. 1, оп. 1-1862, д. 9, л. 1—3).

¹⁴⁴⁹

П8РА ИИМК, ф. 9, on. 1, д. 222, л. 6 об.—8 об.

¹⁴⁵⁰

АГЭ, ф. 1, on. 1-1846, д. 34: отчеты о раскопках за 1846—1850 гт., письма к Жилю, реестры древностей, отправленных в Эрмитаж, с указанием мест находок, рисунки; on. 1-1848, д. 35 (1848—1855); on. 1-1843, д. 26, л. 179 и след.; on. 1-1851, д. 22: видовые рисунки и рисунки находок, переписка об их гравировании.

¹⁴⁵¹

120ГАОО, ф. 1, оп. 216-1848, д. 71, л. 3—6.

¹⁴⁵²

РА ИИМК, ф.6, д. 103/2.

¹⁴⁵³

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 20, л. 70—70 об.; д. 47, л. 76—76 об.

¹⁴⁵⁴

там же, д. 47, л. 21—22 об., 51—54.

¹⁴⁵⁵

Там же, л.79, 81—81 об., 83, 102—105 об. Здесь же отчеты Ашика и Бегичева о раскопках (л. 6—16: отчет Ашика о раскопках в Керчи с 10 ноября 1845 г. по 12 января 1846 г.; л. 17—20 об.: отчет Ашика о раскопках в Керчи с 4 февраля по 15 апреля 1846 г.; л. 23—50: отчет Ашика о раскопках на Таманском полуострове с 12 апреля по 1 июня 1846 г.; л. 88—139: копии рапортов Бегичева о раскопках в Керчи за 1850—1852 гг.).

¹⁴⁵⁶

¹²³ АГЭ, ф. 1, on. 1-1848, д. 35, л. 67—71.

¹⁴⁵⁷

¹²6ИР ЦНБ, V, 1199—1218, л. 22, 29—29 об., 38.

¹⁴⁵⁸

Там же, л. 25 об., 40.

¹⁴⁵⁹

АВ СПбФ ИВ, ф. 52, on. 1, д. 82, л. 2 об.

¹⁴⁶⁰

W Марти Ю.Ю. Сто лет Керченского музея. Керчь, 1926. С. 19—21.

¹⁴⁶¹

См. примечания Е.Е. Люценко к сатирической «Археологической оде», посвященной В. Г. Тизенгаузену (см.: Стихотворения археологов Е. Е. Люценко и барона В. Г. Тизенгаузена / Публ. А. И. Маркевича // ИТУАК. 1910. №.44. С. 79. Примеч. 1).

¹⁴⁶²

АГЭ, ф. 1, on. 1-1848, д. 35, л. 112—115: письмо Бегичева Жилю из Керчи от 1 мая 1851 г., л. 128—138 об.: письма Бегичева Жилю, копия рапорта градоначальнику об отставке, подробные сведения о находке двух статуй Щербиной.

¹⁴⁶³

тШкорпил В. В. Из архива Керченского музея древностей. III: О находке двух древних статуй в 1850 г.// ИТУАК. 1908. № 42. С. 56—60; Бич О. И. Архивные данные о статуях, найденных в Керчи в 1850 г.// СА. 1958. Т. 28. С. 87—90.

¹⁴⁶⁴

Ашик А. Б. Часы досуга, с присовокуплением писем о керченских древностях. Одесса, 1851. С. 167—173. Франц, перевод: Aschik A. De la decouverte de deux statues antiques a Kertsch. Odessa, 1851.

¹⁴⁶⁵

Шкорпил В. В. Из архива Керченского музея древностей. С. 61.

¹⁴⁶⁶

РА ИИМК, ф.6, д. 199, л.3—9 об.: письмо Ашика гр. Л. А.Перовскому от 12 июня 1852 г.

¹⁴⁶⁷

Он ясным обладал умом,                                  Владел недюжинным пером

Не кланялся и в правду верил,                                 И никогда не лицемерил…

См.: Стихотворения археологов Е. Е. Люценко и барона В. Г. Тизенгаузена. С. 78—79.

¹⁴⁶⁸

РА ИИМК, ф.6, д. 179, л. 28, 39—39 об.

¹⁴⁶⁹

• ¹38 Археологические разыскания в Керчи, произведенные в 1852 г. по северному наклону, идущему от горы Митридата к Золотому кургану / Сообщ. кн. Д. Гагарин // ЗООИД. 1853. Т. 3. С. 540—552; ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 3, л. 66—66 об., 84 об.

¹⁴⁷⁰

Гёрц К. К. Исторический обзор археологических исследований и открытий на Таманском полуострове с конца XVIII столетия до 1859 г.// Собр. соч. СПб., 1898. Вып. 2. С. 55—61; Марти Ю.Ю. Сто лет Керченского музея. С. 20—21.

¹⁴⁷¹

А. Е. Люценко, сын Ефима Петровича Люценко (1776—1854/1855), поэта и переводчика, члена Вольного общества любителей российской словесности, знакомого А. С. Пушкина (о нем см. статью Е. С. Ляминой и С. И. Панова в кн.: Русские писатели, 1800—1917: Биографический словарь. Т. 3: К—М. С. 440—441). В 1878 г. А. Е. Люценко вышел в отставку с поста директора музея в чине действительного статского советника из-за преклонного возраста и «по расстроенному здоровью» (ревматизм и слабость зрения), поселился в Петербурге, где жил вплоть до своей смерти 28 января 1884 г. См.: РА ИИМК, ф 1, оп. 1-1877, д. 9, л. 1—45: Об увольнении директора Керченского музея д. с. с. Люценко от службы с пенсией и мундиром (л. 19—28: формулярный список); Власова Е.В. А. Е. Люценко и боспорские древности в Эрмитаже // Эрмитажные чтения памяти В. Ф. Левинсона-Лессинга (1893—1972): Краткое содержание докл. СПб., 2000. С. 49—53; Лазенкова Л. М. Керченский музей древностей: Исследователи: «Почтенный» археолог А. Е. Люценко // Боспорский феномен: Колонизация региона. Формирование полисов. Образование государства : Матер. Междунар. науч. конф. СПб., 2001. 4.2. С. 287—292.

¹⁴⁷²

О керченских гробницах: (Из письма чиновника Керченского музея А. Ст. Линевича к П. М. Леонтьеву) // Пропилеи. М., 1854. Т. 4. С. 537—539.

¹⁴⁷³

U2Лазаревский Я.М. 1) Курганы Таманского полуострова // ИРАО. 1861. Т. 2. С. 28—32; 2) Александройоль-ский курган: Могила Скифского царя // ЗРАО НС. 1895. Т. 7. Вып. 1—2. С. 24—46.

¹⁴⁷⁴

РА ИИМК, ф. 1, оп. 1-1859, д. 2, л. 3—12; д. 3, л. 1—91.

¹⁴⁷⁵

Е. Е. Люценко — автор «Археологической оды», посвященной В. Г. Тизенгаузену. См.: ЗООИД. 1902. Т. 24. Ч. 3. С. 14—18 (публ. А. И. Маркевича).

¹⁴⁷⁶

О братьях Люценко см.: Боровкова В. Н. Коллекционеры и торговцы керченскими древностями. Керчь, 1999. С. 41—46.

¹⁴⁷⁷

См. его научные публикации и воспоминания: Люценко Е.Е. 1) Описание пепельной урны с рисунками, найденной в марте 1872 г. в Керчи // ЗООИД. 1872. Отд. 3. С. 474—478; 2) Способ подделки древних босфорских монет М. Сазоновым, рассказанный им самим; Ашик и Карейша / Публ. В. В. Шкорпила // ИТУАК. 1907. № 40. С. 61—73; 3) О находке двух древних статуй в 1850 г. / Публ. В. В. Шкорпила// ИТУАК. 1908. № 42. С. 56—63; Люценко Е. Е„ Юргевич В. Н. О двух мраморах с эллинскими надписями, открытых в 1874 г. в Керчи И ЗООИД. 1875. Т. 9. Отд. 3. С. 375—377; Брун Ф. К. Восточный берег Черного моря по древним периплам и по компасовым картам. С примеч. Е.Е.Люценко // Там же. С.410—432. Большинство трудов Е.Е.Люценко осталось в рукописи (РА ИИМК, ф. 28, 23 дела за 1860—1880 гг.).

¹⁴⁷⁸

Гусаров Ф. Т. Керченскому музею — 125 лет // Археология и история Боспора. Симферополь, 1952. С. 9.

¹⁴⁷⁹

АДЖЮР. Текст. С. 7.

¹⁴⁸⁰

Беккер П. В. Керчь и Тамань в июле 1852 года // Пропилеи. 1853. Т. 3. С. 352, 354.

¹⁴⁸¹

!50Там же. С. 354—359.

¹⁴⁸²

Разгон А. М. Археологические музеи… С. 211.

¹⁴⁸³

Григорьев В. В. Жизнь и труды П. С. Савельева, преимущественно по воспоминаниям и переписке с ним. СПб., 1861. С. 104—105.

¹⁴⁸⁴

В работах принял участие П. С. Савельев. См.: Там же. С. 104—109.

¹⁴⁸⁵

т Марти Ю.Ю. Сто лет Керченского музея. С. 21.

¹⁴⁸⁶

Разгон А. М. Исторические музеи… С. 244—245.

¹⁴⁸⁷

Macpherson D. Antiquities of Kertch, and Researches in the Cimmerian Bosphorus, with Remarks on the Ethnological and Physical History of the Crimea. London, 1857. XVII, 130 p., 12 pl., 2 maps.

¹⁴⁸⁸

Марти Ю. Ю. Сто лет Керченского музея. С. 22. Представшую перед ним картину разгрома города красноречиво описывает П. С. Савельев: «В Керчи истреблено неприятелем едва ли не 3/4 домов: одни стоят без крыш, стропил, балок и рам, разобранных на топливо, и покривившись; другие сожжены были в то время, когда разнесся слух, что подступают русские: в них хранилась пшеница, которую приказали было сжечь, чтобы не доставалась русским; третьи разобраны на батареи; четвертые сломаны, чтобы очистить площадь перед батареями. Уцелели более других Феодосийская и Воронцовская улицы. Истреблены дома по набережной, сломана часть самой набережной, дома по Митридатовой горе, где стояли турки. Они разрывали даже кладбища. Татары грабили больше всех. Вырублены сады городской и Гущина. Уцелели те дома, где стояли власти, или где остались прежние обыватели. На Митридате устроена батарея. Музей цел, но гол. Лестница, ведущая на Митридат, испорчена: разбиты каменные балюстрады. Из памятника Стемпковскому вынут позолоченный крест. Вскоре по занятии города неприятель приступил к укреплению его — обвел валом и рвом, которые идут от Соляной пристани с одной стороны до бывшей таможни с другой, через Золотой курган, который совершенно разрушен: камни разобраны на устроенную на нем батарею. На стоящей за ним горе еще батарея. Так же укреплен и Ениколь». Цит. по: Григорьев В. В. Жизнь и труды П. С. Савельева. С. 112—113.

¹⁴⁸⁹

РА ИИМК, ф. 14, on. 1, д. 6, л. 1—2.

¹⁴⁹⁰

Там же, ф. 6, д. 18, л. 16—16 об.: письмо С. Г. Строганова к А.Е. Люценко, 1859 г.

¹⁴⁹¹

НА КГИКЗ, ф. 444, оп. 2, д. 177, л. 2 об.

¹⁴⁹²

Марти Ю. Ю. Сто лет Керченского музея. С. 23.

¹⁴⁹³

РА ИИМК, ф. 14, д. 6, л. 20 об.

¹⁴⁹⁴

Из архива Керченского музея древностей / Публ. В. В. Шкорпила// ИТУАК. 1918. № 55. С. 97—134; Марти Ю.Ю. Сто лет Керченского музея. С. 65—67. См. также: РА ИИМК, ф. 1, оп. 1-1859, д. 12: Об археологических исследовниях близ Керчи в 1859 г.

¹⁴⁹⁵

РА ИИМК, ф. 14, д. 6, л. 21—21 об.

¹⁴⁹⁶

Там же, л. 30.

¹⁴⁹⁷

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 52, л. 63 и след.

¹⁴⁹⁸

Там же, д. 44, л. 58—58 об.

¹⁴⁹⁹

168РА ИИМК, ф. 1, оп. 1-1859, д.7, л. 10—10 об.; оп. 1-1861, д.6, л.2—4 об.: письмо А.Е.Люценко к С. Г. Строганову от 3 марта 1861 г. В 1859—1861 гг. материальное положение К. Р. Бегичева и самого Люценко оставляло желать лучшего, что заставляло их обращаться за денежными пособиями в Петербург.

¹⁵⁰⁰

РА ИИМК, р. I, on. 1, д. 562.

¹⁵⁰¹

Записки Н. Н. Мурзакевича// PC. 1888. Т.59. Кн.9. С.587.

¹⁵⁰²

Марти Ю. Ю. Сто лет Керченского музея. С. 23.

¹⁵⁰³

Клейн Л. С. Археологические источники. Л., 1978. С. 6—7.

¹⁵⁰⁴

Краснобаев Б. И. Русская культура XVIII века: Предмет и задачи изучения // История СССР. 1976. № 6. С. 33—34, 38.

¹⁵⁰⁵

Генинг В. Ф., Левченко В. Н. Археология древностей — период зарождения науки (конец XVIII—70-е годы XIX в.). Киев, 1992.

¹⁵⁰⁶

Лебедев Г. С. История отечественной археологии: 1700—1917 гг. СПб., 1992.

¹⁵⁰⁷

Генинг В. Ф., Левченко В. Н. Археология древностей… С. 4.

¹⁵⁰⁸

ЬЖебелёв С. А. Введение в археологию. Пг., 1923. Ч. 1: История археологического знания. С. 32.

¹⁵⁰⁹

Лебедев Г. С. История отечественной археологии… С. 4.

¹⁵¹⁰

Там же. С. 395.

¹⁵¹¹

Клейн Л. С. Парадигмы и периоды в истории отечественной археологии. Рец. на кн.: Лебедев Г. С. История отечественной археологии: 1700—1917 гг. СПб., 1992 // Санкт-Петербург и отечественная археология: Историографические очерки. СПб., 1995. С. 175—176.

¹⁵¹²

■о См. также: Тункина И. В. 1) Классическая археология: Академики и дилетанты (первая треть XIX в.) И Петербургская Академия наук в истории Академий мира: К 275-летию Академии наук : Матер. Междунар. конф. (28 июня—4 июля 1999 г.). СПб., 1999. Т. 2. С. 245—256; 2) Становление классической археологии в России (XVIII—середина XIX в.) И Вестник Российского гуманитарного научного фонда. 2000. № 1. С. 44—50; 3) Споры о путях развития русской классической археологии в первой трети XIX в. И Антиковедение на рубеже тысячелетий: Междисциплинарные исследования и новые методики (информатика, подводная археология и создание компьютерной базы данных): Тез. докл. конф. 29—30 июня 2000 г. М., 2000. С. 100—104.

¹⁵¹³

н Тункина И.В. Становление классической археологии в России (XVIII—середина XIX в.): Автореф. дис. … канд. ист. наук. Л., 1989. С. 15—16.

¹⁵¹⁴

Интересные, до сих пор не использованные специалистами материалы о художественных собраниях Екатерины II (Имп. Эрмитаже) и переписка о приобретении коллекций сохранились в фонде генерал-майора Василия Степановича Попова (1743 или 1745—1822), состоявшего чиновником по особым поручениям, с 1783 г. правителем канцелярии Г. А. Потемкина, затем заведующим кабинетом императрицы. Эти бумаги хранятся в ЦГААРК. См., например: ф. 535, on. 1, д. 1795: Списки художественных произведений, находящихся во дворце Екатерины II, в том числе переписка о приобретении и каталоги за 1787—1796 гг.— живописных произведений с указанием цен на них, коллекций фарфора, античных гемм и т. п.; д. 1820: Реестр эрмитажных вещей 1795 г., включая античные геммы, скульптуру и т. п.; д. 1822: О драгоценных вещах, хранящихся в Кабинете, мастерской, 1795 г.; д. 1827: Описание кабинета англичанина Медонса; д. 1828: Описание вещей, находящихся в Кабинете; д. 1839: Каталог русских книг и рукописей, и т. д.

¹⁵¹⁵

и Кулябко Е. С. Замечательные питомцы академического университета. Л., 1977. С. 176. Примеч. 7.

¹⁵¹⁶

Stritter J. G. Memoriae populorum, olim ad Danubium, Pontum Euxinum, Paludem Maeotidem, Caucasum, Mare Caspium et inde magis ad septentriones incolentium et scriptoribus historiae Byzantinae erutae et digestae. SPb., 1771— 1779. Vol. 1—4. Русский перевод с латинского, выполненный Василием Световым: Стриттер И. Г. Известия византийских историков, объясняющие российскую историю древних времен и переселения народов, собранные и хронологическим порядком расположенные. СПб., 1770—1775. Ч. 1—4.

¹⁵¹⁷

Подробнее см.: Тункина И. В. В. В. Латышев : Жизнь и ученые труды (по материалам рукописного наследия) И Рукописное наследие русских византинистов в архивах Санкт-Петербурга. СПб., 1999. С. 274—280.

¹⁵¹⁸

К примеру, в 1775 г. в Керчи, оставленной бежавшими от русских войск турками и татарами, проживали главным образом торговцы: «греков мужеска полу 70, грузин 2, армян 38, гречанок и с детьми 5, грузинок 1, армянок и детей их 25». См.: Томилов. Топографическое описание доставшимся по мирному трактату от Оттоманской порты во владение Российской империи землям, 1774 года // ЗООИД. 1868. Т. 7. С. 192.

¹⁵¹⁹

Томилов. Топографическое описание… С. 166—198.

¹⁵²⁰

Ордера князя Потемкина за 1786 г. / Публ. Г. К. Киреенко И ИТУАК. 1888. № 4. С. 2. № 64.

¹⁵²¹

™ ЦГААРК, ф. 802, on. 1, д. 9, л. 3—21.

¹⁵²²

Ж Лебедев Г. С. История отечественной археологии… С. 58—59.

¹⁵²³

Подробнее см.: Щеглов А. Н., Тункина И. В. Из истории изучения античного культурного ландшафта в Крыму (конец XVIII—первая половина XX в.) И Традиции российской археологии : Матер, методол. семинара ИИМК РАН. СПб., 1996. С. 27—32.

¹⁵²⁴

АГЭ, ф. 11, on. 1, д. 20, л. 6а—6а об.

¹⁵²⁵

²² Генинг В. Ф. Очерки по истории советской археологии. Киев, 1982. С. 64—65.

¹⁵²⁶

Potocki J. 1) Memoire sur un Nouveau Peryple du Pont Euxin, ainsi que sur la plus ancienne histoire des peuples du Tavrees, du Caucase et de la Scythie. Vienne, 1796. См. рус. перевод: Потоцкий И. О. Записка о новом перипле Понта Евксинского, равно как и о древнейшей истории народов Тавриды, Кавказа и Скифии // Археолого-нумизматический сборник.., изданный Г. Спасским. М., 1850. С. 39—97; 2) Fragment historiques et geographiques sur la Scythie, la Sarmatie et les Slaves. Brunswick, 1796; 3) Histoire primitive des peuples de la Russie. SPb., 1802; 4) Histoire ancienne du gouvemement de Cherson. SPb., 1804.

¹⁵²⁷

Потоцкий И. О. Археологический атлас Европейской России, вновь напечатанный с издания 2-го (коего тиснуто было 12 экземпляров), с прибавлением к греческому и французскому текстам русского перевода [П. Дей-риарда]. СПб., 1823.

¹⁵²⁸

Нарушевич А. Таврикия, или известия древнейшие и новейшие о состоянии Крыма и его жителях до наших времен. Киев, 1788; Сестренцевич-Богуш С. История царства Херсонеса Таврийского. СПб., 1806. Т. 1—2.

¹⁵²⁹

Леонтьев П. М. Обзор исследований о классических древностях северного берега Черного моря // Пропилеи. 1851. Кн. 1. С. 71.

¹⁵³⁰

Клейн Л. С. Археологические источники.

¹⁵³¹

Шоу Д. Географическая практика и ее значение в эпоху реформ Петра Великого // Вопросы истории естествознания и техники. 1999. № 3. С. 13—29.

¹⁵³²

Фролов Э. Д. Русская историография античности (до середины XIX в.). Л., 1967. С. 89—90.

¹⁵³³

Помимо уже упомянутых произведений см. также: Броневский В. Обозрение Южного берега Тавриды в 1815 году. Тула, 1822.192 с.

¹⁵³⁴

Виноградов Ю. А. Феномен Боспорского государства в отечественной литературе // Stratum plus. 2000. № 3. С. 100.

¹⁵³⁵

С. О древних египтянах и об искусствах у сего народа // BE. 1813. № 19 (октябрь). С. 183—197.

¹⁵³⁶

Каченовский М. Т. О художественных произведениях, как памятниках древних народов, которые более или менее известны потомству по мере успехов их в изящных искусствах. М., 1819. С. 24.

¹⁵³⁷

Антики, или памятники древних художеств // BE. 1813. № 20 (октябрь). С. 281—282.

¹⁵³⁸

Формозов А. А. Когда и как складывались современные представления о памятниках русской истории // ВИ. 1976. № 10. С. 207.

¹⁵³⁹

Кёппен Ф. П. Биография П. И. Кёппена // Сб. ОРЯС. 1911. Т. 89. Прилож. 5. С. 149.

¹⁵⁴⁰

Формозов А. А. История термина «археология» // ВИ. 1975. № 8. С. 215—216.

¹⁵⁴¹

См. о нем: Биографический словарь профессоров и преподавателей Имп. Московского университета, за истекающее столетие, со дня учреждения января 12-го 1755 года, по день столетнего юбилея января 12-го 1855 года, составленный трудами профессоров и преподавателей, занимавших кафедры в 1854 году, и расположенный по азбучному порядку. М., 1855. Ч. 1. С. 112—128.

¹⁵⁴²

См. о нем: Песков А. М. Каченовский Михаил Трофимович // Русские писатели, 1800—1917: Биографический словарь. М., 1992. Т. 2: Г—К. С. 516—519.

¹⁵⁴³

См. о нем: Биографический словарь профессоров и преподавателей Имп. Московского университета… Ч. 1. С. 188—191; РГИА, ф. 1349, оп. 4-1821, д. 56, л. 21 об.—27 (формулярный список за 1821 г.); Харко Л. П. Мюнц-кабинет Московского университета // Тр. ГМИИ им. А. С. Пушкина. М., 1960. С. 348—351.

¹⁵⁴⁴

С. Об археологии и о различных способах заниматься художественными произведениями древности // BE. 1812. 4.62. N® 5 (март). С. 15—18, 20. В рукописном журнале литературы, критики, наук и художеств «Ареопаг» (1828. Июнь. 4.2. № 4), издаваемом учащимися Ришельевского лицея в Одессе, антикварий шутливо охарактеризован как «сотрудник червей», а историк как «эхо». См.: ОРИР ОГНЕ, ф. 17, карт. 13, ед. хр. 450, л. 16 об., 17.

¹⁵⁴⁵

См. также: Оленин А. Н. Опыт об одежде, оружии, нравах, обычаях и степени просвещения славян от времени Траяна и русских до нашествия татар. Период первый. Письма к г. академику в должности профессора Басину, или опыт к составлению полного курса истории, археологии и этнографии для питомцев Санкт-Петербургской Императорской Академии художеств. СПб., 1832.

¹⁵⁴⁶

РА ИИМК, ф. 7, on. 1, д. 36, л. 4.

¹⁵⁴⁷

Там же, л.4, 21; д.37, л.2 об.—4, 16 об.; д.40, л.2 об, 12—13 об., 18 об.—20 об.

¹⁵⁴⁸

См.: Собрание гравированных рисунков с древних вещей и памятников в пользу художников. СПб., 1825— 1826. Тетр. 1—3: Древности греческие (в каждой тетради по 12 таблиц гравированных рисунков с объяснительным текстом — одежда, обувь, прически, керамика, утварь, скульптура и т. п.; римские древности планировалось поместить в последующих тетрадях, которые в свет не вышли).

¹⁵⁴⁹

Оленин А. Н. Краткое историческое сведение о состоянии Императорской Академии художеств: С 1764 по 1829 гг. СПб., 1829. С. 63.

¹⁵⁵⁰

Лебедев Г. С. Опыт периодизации истории отечественной археологии И Проблемы истории отечественной археологии : Тез. докл. конф. (11—13 декабря 1990 г.). СПб., 1993. С. 2.

¹⁵⁵¹

Догадки о херсонесском канале // Казанский вестник. 1829. Ч. 27. Кн. 9—10. С. 140—141.

¹⁵⁵²

О предметах, относящихся к археологии, а особливо о саркофаге Александра Великого И Аврора. 1805. Т. 1. Ч. 1. С. 42—43.

¹⁵⁵³

Ш[тир] X. Письмо из Севастополя июня 18 дня 1827 // Сын Отечества. 1827. Ч. 114. С. 248.

¹⁵⁵⁴

Разгон А. М. 1) Исторические музеи в России (с начала XVIII в. до 1861 г.) // ОИМД. 1963. Вып. 5. С. 216;

2) Археологические музеи в России (1861—1917) // ОИМД. 1961. Вып. 3. С. 190.

¹⁵⁵⁵

Степанский А.Д. К истории научно-исторических обществ в дореволюционной России И АЕ за 1974 год. М., 1975. С. 39—42.

¹⁵⁵⁶

Стемпковский И. А. Мысли относительно изыскания древностей в Новороссийском крае // ОЗ. 1827. Ч. 29. Кн. 81. С. 49—52.

¹⁵⁵⁷

Тункина И. В. Автографы археологов в альбоме П. И. Кёппена // СА. 1987. № 4. С. 225.

¹⁵⁵⁸

РА ИИМК, ф. 7, on. 1, д. 10, л. 109—109 об. Подробнее см.: Тункина И. В. А. Н. Оленин и древности Южной России // Санкт-Петербург и отечественная археология: Историографические очерки. СПб., 1995. С. 21.

¹⁵⁵⁹

57ДБК. Т. 1. С. [8—9].

¹⁵⁶⁰

См.: Vasileva N. About the History of Sir Robert Ker Porter’s Album with his Sketches of Achaemenid and Sassanian Monuments // Archaeologische Mitteilungen aus Iran. 1994. Bd 27. S.339—348. Taf. 104—111.

¹⁵⁶¹

ОР РНБ, ф. 542, on. 1, д. 143, л. 1—1 об.

¹⁵⁶²

Васильева Н.Е. «…Вот как пишется история»: (Вклад А. Н. Оленина (1764—1843) в развитие теории и истории искусства первой половины 19 в.) И Чужая вещь в культуре: Тез. докл. конф. СПб., 1995. С. 62—64.

¹⁵⁶³

АГЭ, ф. 1, on. 1-1831, д. 19, л. 93 об.

¹⁵⁶⁴

Отзыв, представленный С.-Петербургской Имп. Академией наук академиками гг. Кёлером и Грефе о сочинении Бларамберга, под заглавием: «Observations sur quelques points relatifs a la geographic ancienne de la Tauri-de» // ЗООИД. 1863. T. 5. C. 957.

¹⁵⁶⁵

Ашик А. Б. Воспорское царство. Одесса, 1849. Ч. 3. С. 12—50.

¹⁵⁶⁶

Тункина И. В. А. Н. Оленин и древности Южной России. С. 22—23.

¹⁵⁶⁷

РА ИИМК, ф. 63, д. 5, л. 28 об. : рапорт Карейши о раскопках в 1834 г.

¹⁵⁶⁸

АГЭ, ф. 1, on. 1-1831, д. 19, л. 127, 133, 136.

¹⁵⁶⁹

6? Леонтьев П. М. Археологические разыскания на месте древнего Танаиса и в его окрестностях // Пропилеи. 1854. Кн. 4. С. 400—404.

¹⁵⁷⁰

Блаватский В. Д. Античная полевая археология. М., 1967. С. 133.

¹⁵⁷¹

Ашик А. Б. Часы досуга, с присовокуплением писем о керченских древностях. Одесса, 1850. С. 172, 149.

¹⁵⁷²

РА ИИМК, ф. 63, д. 5, л. 49—49 об. : рапорт Ашика о раскопках 1837 г.

¹⁵⁷³

Там же, л. 74—74 об.: рапорт Ашика о раскопках 1838 г.

¹⁵⁷⁴

Беккер П. В. Керчь и Тамань в июле месяце 1852 г. // Пропилеи. 1853. Кн. 3. С. 362—363.

¹⁵⁷⁵

Шургая И. Г. У истоков боспорской археологии // Крымские каникулы. Симферополь, 1981. С. 202.

¹⁵⁷⁶

Ашмк А. Б. Часы досуга… С. 158.

¹⁵⁷⁷

Васильев А. Н. К вопросу о дисконтинуитете историографии Боспора // Боспорский феномен: Колонизация региона, формирование полисов, образование государства : Матер. Междунар. науч. конф. СПб., 2001. 4.2. С. 297—305.

¹⁵⁷⁸

Stempkowsky J. Notice historique sur la ville de Nymphee // Journal d’Odessa. 1828.6/18 juin. № 45. P. 199— 200; 9/21 juin. № 46. P. 203—204.

¹⁵⁷⁹

Waxel L. Recueil de quelques antiquites trouvees sur les bords de la Mer Noire appartenans а Г Empire de Russie, dessinees d’apres les originaux en 1797 et 1798. Berlin, 1803. № 13; Pallas P. S. Bemerkungen auf einer Reise in die sildlichen Statthalterschaften des Russischen Reichs in den Jahren 1793 und 1794. Leipzig, 1801. Bd 2. S.278. Pl. 17, 2.

¹⁵⁸⁰

Raoul-Rochette D. Antiquites Grecques du Bosphore-Cimmerien. Paris, 1822. P. 54. Note 1.

¹⁵⁸¹

Стемпковский И. А. Известия о новых открытиях по части древностей в Южной России, 1824 года // Библиографические листы. 1825. 20 сент. № 24. С. 335—336.

¹⁵⁸²

Лебедев Г. С. Опыт периодизации истории отечественной археологии… С. 3.

¹⁵⁸³

Левицкий О. И. Пятидесятилетие Киевской комиссии для разбора древних актов: Историческая записка о ее деятельности. Киев, 1893; Антонович В. Б. Музей древностей И Историко-статистические записки об ученых и учебно-вспомогательных учреждениях Имп. университета св. Владимира (1834—1884). Киев, 1884. С. 68—69.

¹⁵⁸⁴

В 1846 г. русское правительство приобрело участок земли на Палатинском холме в Риме с целью проведения раскопок для пополнения коллекции Эрмитажа (участок продан папскому правительству в 1851 г. в обмен на несколько скульптур, поступивших в императорское собрание). С 1847 г. раскопки проводил итальянец Веско-вала. Для наблюдения над работами была создана Археологическая комиссия для приискания и приобретения древностей в Риме, возглавляемая Г. П. Волконским. Руководитель комиссии одновременно осуществлял наблюдение над пенсионерами Академии художеств, направленными в Италию. С 1848 г. помощником заведующего, а с 1861 г. заведующим комиссией стал Степан Александрович Гедеонов (1816—1877), с 1863 г. до своей смерти бывший директором Имп. Эрмитажа.

¹⁵⁸⁵

Исторический очерк мер, принятых в России для сохранения и исследования древностей // Журнал общеполезных сведений. 1858. № 5. С. 180—182; № 6. С. 227—229.

¹⁵⁸⁶

См. «Положение об императорской Археологической комиссии» и ее первый штат от 2 февраля 1859 г. в кн.: Охрана памятников истории и культуры в России, XVIII—начало XX в.: Сб. документов. М., 1978. С. 63—68. Документ № 33.

¹⁵⁸⁷

Юргевич В. Н. Исторический очерк 50-летия Императорского Одесского общества истории и древностей. Одесса, 1889. С.46—47.

¹⁵⁸⁸

ИР ЦНБ, V, 1518—1533, л. 45.

¹⁵⁸⁹

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 1, л. 21—22.

¹⁵⁹⁰

Там же, д. 2, л. 45—47.

¹⁵⁹¹

Там же, д. 55, л. 175—176 об.

¹⁵⁹²

Цит. по: Левинсон-Лессинг В. Ф. История Картинной галереи Эрмитажа (1764—1917). Л., 1985. С. 199.

¹⁵⁹³

Артамонов М. И. Сокровища скифских курганов в собрании Государственного Эрмитажа. Прага; Ленинград, 1966. С. 55. Примем. 1; Смирнова Г. И. Отдел археологии И Эрмитаж : История и современность. М., 1990. С. 237. Примем. 1.

¹⁵⁹⁴

Кёппен П. И. О курганах : Предварительное разыскание И ИТУАК. 1908. № 42. С. 41.

¹⁵⁹⁵

Древности, найденные в Тавриде И Новости литературы. 1822. Кн. 2. № 18. С. 75.

¹⁵⁹⁶

М Виноградов Ю.А. Феномен Боспорского государства… С. 102.

¹⁵⁹⁷

Ашик А. Б. Часы досуга… С. 132—133.

¹⁵⁹⁸

Записка Дюбрюкса «Несколько заметок о различных родах гробниц, находящихся в окрестностях Керчи» / Публ. В. Г. Тизенгаузена // Тр. VI АС в Одессе (1884 г.). Одесса, 1888. Т. 2. С. 135—138.

¹⁵⁹⁹

Муральт Э. Г. Хронологическое обозрение древних могил, находящихся по обе стороны Босфора Киммерийского: Читано в заседаниях 18 апреля и 16 мая 1849 г. И ЗПАНО. 1850. Т. 2. С. 309—329.

¹⁶⁰⁰

ЗПАНО. 1850. Т. 2. Вып. 1. С. 165 (протокол 28 заседания от 18 апреля 1849 г.), с. 169 (протокол 29 заседания от 16 мая 1849 г.).

¹⁶⁰¹

Жиль Ф. А. Введение // ДБК. Т. 1. С. LXXXVI.

¹⁶⁰²

100Линевич А. С. О керченских гробницах // Пропилеи. 1854. Кн.4. С. 537—550.

¹⁶⁰³

Спасский Г. И. Босфор Киммерийский с его древностями и достопамятностями. М., 1846. С. 120.

¹⁶⁰⁴

Виноградов Ю. А. Феномен Боспорского государства… С. 102—103.

¹⁶⁰⁵

Муральт Э. Г. Хронологическое обозрение древних могил… С. 306.

¹⁶⁰⁶

ИР ЦНБ, V, 1198—1218, л. 2—4 об.

¹⁶⁰⁷

Ю5 Беккер П. В. Керчь и Тамань в июле месяце 1852 г. … С. 365—366.

¹⁶⁰⁸

Известия о курганах и городищах / Предисл. и примеч. П. С. Савельева // И АО. 1858. Т. 1. Вып. 3. Ст. 148—151 (извлечение: ЖМНП. 1858. Ч. 98. Отд. 7. С. 184—187; Владимирские губернские ведомости. 1858. № 21. С. 81—83; Черниговские губернские ведомости. 1858. № 41); Савельев П. С. Курганы у села Городище, Переславского уезда № Владимирские губернские ведомости. 1858. № 22. С. 85—87 (выдержки из дневника раскопок).

¹⁶⁰⁹

Поводом для раскопок послужила случайная находка Бухтеевым в 1851 г. в южной поле и в различных местах насыпи кургана всемирно известных блях и наверший с изображениями Владычицы зверей и других предметов. Раскопки были начаты в 1852 г. еще А. В. Терещенко (1806—1865) по приказу Л. А. Перовского. В частном письме от 3 июля 1856 г. П. С. Савельев сообщал В. В. Григорьеву из Александрополя: «Т[ерещенко] копал его три года и не дошел до материка, хотя донес, что дошел. Тогда керченским археологам поручено было переисследовать раскопки Т[ерещенко]. Оказалось, что он не докопался до материка только на два аршина […] Нынешним летом найдено несколько неограбленных костяков лошадей […] Всего открыто теперь фунтов десять золотых вещей. А это ведь крохи, уцелевшие от грабежа! Что же здесь было?! Геродотово сказание вполне подтверждается. Геррос отыскан. Следует непременно раскопать и другие большие курганы царские; верно, хоть один найдется цельный, — и тогда сколько света прольется на Скифию! В Эрмитаже откроется скифский музей, как в British museum — Ниневийский! Сколько еще работы для наших археологов, сколько может открыться новых материалов для науки! Я бы охотно посвятил лет пять на эти расследования, если бы умели ценить их и не стесняли предписаниями “иметь в виду, что раскопки производятся лишь для доставления золотых вещей Эрмитажу”». Не менее любопытна характеристика участников раскопок: «Официальные археологи здешние… не умеют отличить урны от амфоры, и грифона от дракона, не говоря о совершенной невинности в делах археологии и мифологии; описывают “гениев с хвостами” (сатиров) и “каких-то вооруженных женщин на коне” (амазонок); а впрочем, честные и добрые люди». Цит. по: Григорьев В. В. Жизнь и труды П. С. Савельева, преимущественно по воспоминаниям и переписке с ним. СПб., 1861. С. 105—108.

¹⁶¹⁰

Ю8 Ростовцев М. И. Скифия и Боспор. Л., 1925. С. 428. Примеч. 2.

¹⁶¹¹

Ю9Леонтьев П. М. Археологические разыскания на месте древнего Танаиса… С. 496. Примеч. 1.

¹⁶¹²

40 Спицын А. А. Владимирские курганы // ИАК. 1905. Вып. 15. С. 84—90.

¹⁶¹³

Равдоникас В. И. За марксистскую историю материальной культуры // ИГАИМК. 1930. Т. 7. Вып. 3—4. С. 35—38; Арциховский А. В. Развитие археологии и этнографии до середины XIX в.: Археология И Очерки истории исторической науки в СССР. М., 1955. Т. 1. С. 530—531, 533; см. также: Лапшин В. А. Оценка деятельности А. С. Уварова в русской и советской археологической литературе (динамика критики) // Финно-угры и славяне : (Проблемы историко-культурных контактов). Сыктывкар, 1986. С. 75—79.

¹⁶¹⁴

н²См., например: Формозов А. А. 1) Очерки по истории русской археологии. М., 1961. С. 85—88; 2) Страницы истории русской археологии. М., 1986. С. 67—68; 3) К столетию «Археологии России» А. С. Уварова // Природа. 1981. № 12. С. 61—69; 4) А. С. Уваров и его место в истории русской археологии И РА. 1993. № 3. С. 228—245; Вздорнов Г. И. История открытия и изучения русской средневековой живописи: XIX век. М., 1986. С. 138—145; Лебедев Г. С. История отечественной археологии… С. 94—101; Тункина И. В. А. С. Уваров и древности Южной России (конец 1840-х—начало 1850-х гг.) И Погибшие святыни : Охраняется государством : 4-я Российская науч.-практ. конф. СПб., 1996. Ч. 1. С. 163—181.

¹⁶¹⁵

НЗОПИ ГИМ, ф. 17, on. 1, д. 199.

¹⁶¹⁶

Спасский Г. И. Босфор Киммерийский… М., 1846; Ашик А. Б. Воспорское царство; Сабатье П. Керчь и Воспор: Замечания о керченских древностях и опыт хронологии царства Воспорского. СПб., 1851; Гоигорьев В. В. Цари Воспора Киммерийского, преимущественно по современным им памятникам и монетам. СПб., 1851; Кёне Б. В. Описание музеума покойного князя Василия Викторовича Кочубея (составлено по его рукописному каталогу) и исследования об истории и нумизматике греческих поселений в России, равно как царств: Понтийского и Босфора Киммерийского : В 2 ч. СПб., 1857.

¹⁶¹⁷

Григорьев В. В. Цари Воспора Киммерийского… С. 3, 5—7.

¹⁶¹⁸

Ростовцев М. И. Классические и скифские древности северного побережья Черного моря / Публ. и коммент. И. В. Тункиной // ПАВ. 1993. № 5. С. 31—32.

¹⁶¹⁹

См.: Pouilloux J. Archaeology Today // Amer. Joum. Archaeology. 1980. Vol. 84. № 3. P. 311.

¹⁶²⁰

Стемпковский И. А. Мысли относительно изыскания древностей в Новороссийском крае // ОЗ. 1827. Ч. 29. Кн. 81. С. 49—50; ГАОО, ф.93, on. 1, д. 1, л. 22.

¹⁶²¹

ГАОО, ф.93, on. 1, д. 158, л.9 (см.: Отчет о состоянии и действиях Одесского общества истории и древностей. Одесса, 1841. С. 17).

¹⁶²²

1203РДО. 1856. Т.8. С. 18 (п. VI); С.37 (п. II).

¹⁶²³

Scythica et Caucasica е veteribus scriptoribus Graecis et Latinis collegit et cum versione Rossica edidit Basilius Latyschew. Vol. 1: Scriptores Graeci. Fasc. 1—3 (Известия древних писателей греческих и латинских о Скифии и Кавказе. Т. 1: Греческие писатели. СПб., 1893—1900. Вып. 1—3); Vol. 2: Scriptores Latini. Fasc. 1—2 (T. 2: Латинские писатели. СПб., 1904—1906. Вып. 1—2). Переиздание русских переводов, сверенных С. П. Кондратьевым и О. В. Кудрявцевым, см.: ВДИ. 1947—1949. Указатели. М.; Л., 1950. 88 с. (Приложение к ВДИ. 1950. № 4). Русский перевод эксцерптов из греческих авторов по изданию в ВДИ частично переиздан: Латышев В. В. Известия древних писателей о Скифии и Кавказе. Вып. 1—4. СПб., 1992—1993. Т. 1—2.

¹⁶²⁴

Trigger В. G. A History of Archaeological Thought. Cambridge, 1989. P. 70—72.

¹⁶²⁵

Уваров A.C. Исследования о древностях Южной России и берегов Черного моря. СПб., 1856. Вып. 2. С. 139.

¹⁶²⁶

Тункина И. В. Неизданная работа М. И.Ростовцева… С. 23.

¹⁶²⁷

Ростовцев М. И. Классические и скифские древности… С. 28.

¹⁶²⁸

Тункина И.В. Формирование исследовательских программ в классической археологии Северного Причерноморья (XVIII—середина XIX в.) // Проблемы истории отечественной археологии : Тез. докл. конф. (11—13 декабря 1990 г.). СПб., 1993. С. 54—55.

¹⁶²⁹

ц_Ит. по: Родный Н. И. Проблемы научного творчества и организации науки в трудах естествоиспытателей // Очерки истории и теории развития науки. М., 1969. С. 173.

¹⁶³⁰

Новосадский Н.И. Греческая эпиграфика. М., 1915. Ч. 1. С. 167.

¹⁶³¹

Материалы по эпиграфике сохранились в личном фонде Е. Е. Кёлера: АГЭ, ф. 11, д. 83: Inscriptionen. 50 л.; д.91: Monumenta.417 л.; д.96: Protogen.254 л.; д. Ill: Bosporus. № 9: Inscriptiones Regg. Bospori.732 л., и др.

¹⁶³²

Kohler Н. К. Е. 1) Remarques sur un ouvrage intitule: Antiquites Grecques du Bosphore-Cimmerien // Serapis. SPb„ 1823. Th. 1. S. 232—234. Переизд.: H. К. E. Kohler’s gesammelte Schriften. SPb., 1850. Bd 1. S. 81—234; 2) Beur-theilung einer Schrift: Alterthiimer am Nordgestade des Pontus // H. К. E. Kohler’s gesammelte Schriften. SPb., 1850. Bd 2. S. 5—44.

¹⁶³³

Кёлер E. E. Рассуждение о памятнике царицы Комосарии // Археолого-нумизматический сборник.., изданный Г. Спасским. М., 1850. С. 105—106.

¹⁶³⁴

См.: Kohler Н. К. Е. Zwei Aufschriften der Stadt Olbia. SPb., 1822.27 S. (8 гравюр). Переизд.: H. К. Е. Kohler’s gesammelte Schriften. SPb., 1850. Bd 1. S.59—80.

¹⁶³⁵

m Новосадский H. И. Греческая эпиграфика. С. 167.

¹⁶³⁶

ПФА РАН, ф. 30, on. 1, д. 139 (путевые записки Кёппена 1823 г.), л. 5 об.—6.

¹⁶³⁷

Ж Кёппен П. И. О курганах. С. 38. Примем. 145.

¹⁶³⁸

Подробнее литературу вопроса см.: Виноградов Ю. Г. Политическая история Ольвийского полиса VI—I вв. до н. э.: Историко-эпиграфическое исследование. М., 1989. С. 181—182. Примем. 16.

¹⁶³⁹

• ¹37 Стемпковский И. А. 1) Известия о новых открытиях по части древностей в Южной России, 1824 года // Библиографические листы. 1825.20 сент. № 24. С. 335—336 (КБН 18, по копии П. Дюбрюкса); 2) Выписка из письма. Одесса, 11 марта 1827 г.: О новой находке в Керчи // ОЗ. 1827. Кн. 30. С. 150 (о надгробии с греческой надписью КБН 801); 3) Древности: Тамань, 28 ноября // ОВ. 1828. 15 дек. № 100. С. 425 (о надписях КБН 73, 1036); 4) Надпись, найденная в Керчи И ОВ. 1829. № 39. С. 153—155 (переиздано: Санкт-Петербургские ведомости. 1829. N® 69: о надписи КБН 17); 5) Археология // ОВ. 1829. № 79; 6) Древности // ОВ. 1832. № 63 (КНБ 24); Stempkovsky J. 1) Antiquites // Journal d’Odessa. 1829. N® 29 (о надписи КБН 1036); N® 39 (о надписях КБН 50, 61); 2) Decret des Arcadiens en faveur de Leucon, prince du Bosphore // Ibid. № 44. P. 179—180 (о декрете в честь Левкона: КБН 37); 3) Palimpseste, decouvert dans le Bosphore // Ibid. № 75. P. 327—328 (о греческой надписи с именем боспорского царя Радамсада: КБН 65); 4) Monument eleve a 1’empereur Adrien par Rhoemetalces, roi du Bosphore // Ibid. 1830. N® 93 (о надписи из Керчи, выброшенной морем в 1830 г.: КБН 47); 5) Inscription grecque decouverte dans Pile de Taman// Ibid. № 101 (о надписи КБН 1051, найденной у ст. Тамань); 6) Nouveau Journal Asiatique. 1831. Т. 7. Р. 231—233 (о найденной в феврале 1830 г. вблизи ст. Тамань стеле с почетной надписью архонтов агриппийцев кесарийцев: IPE, II, 363=КБН 1051).

¹⁶⁴⁰

Blaramberg J. de 1) Article communique par M. de Blaramberg // Journal d’Odessa. 1827. 19/31 mars. № 22. P. 85—86 (о надписях, привезенных с островов Архипелага: CIG 2314, 2317); 2) Du culte de Venus sur les rives du Bosphore Cimmerien // Ibid. 1828.2/14 juin. № 44. P. 195—196 (о культе Афродиты Апатуры по надписи КБН 35); 3) Antiquite / Древности // Ibid. 15/27 dec. № 100. Р. 424—425; 22 dec./3 janv. № 102. Р. 432—434 (пантикапейская манумиссия с упоминанием еврейской синагоги КБН 73 и строительная надпись КБН 63); 4) Ibid. 1829. N® 35. Р. 137—138 (статья без заглавия, описание мраморов с греч. надписями); 5) Antiquites // Ibid. № 86. Р. 372 (о надписи КБН 35, описанной в № 44 за 1828 г.); 6) Paleographie // Ibid. № 88. Р. 381—382 (транскрипция херсонесской надписи в честь Агасикла: IPE, I², 418); 7) Antiquite // Ibid. № 91. Р. 393—394 (надгробие с надписью на греч. и лат. яз.); 8) Antiquite // Ibid. № 95. Р. 416—417 (надпись агораномов на греч. яз.); 9) Antiquite // Ibid. № 98. Р. 428 (надпись из Месемврии), и др.

¹⁶⁴¹

ПФА РАН, ф. 30, on. 1, д. 140 (путевые записки Кёппена 1824 г.), л. 119 об. (15/27 марта 1824 г.), л. 128 (20 марта / 1 апреля 1824 г.).

¹⁶⁴²

¹⁴°Там же, оп. 3, д. 145, л. 45 об.

¹⁶⁴³

Там же, д. 282, л. 25 об.—26.

¹⁶⁴⁴

Новосадский Н. И. Греческая эпиграфика. С. 182.

¹⁶⁴⁵

CIG. 1843. Vol. 2 (Pars Undemica: Inscriptiones Sarmatiae cum Chersoneso Taurica et Bosporo Cimmerio. S. 80—170. № 2057—2134b; см. также addenda c. 996—1010). Памятники причерноморской керамической эпиграфики, граффити на металле и керамике и пр. вошли в четвертый том корпуса, изданный лишь в 1862 г.

¹⁶⁴⁶

Латышев В. В. Сообщение о ходе работ по изданию общего сборника греческих и латинских надписей северного побережья Черного моря И Тр. VI АС в Одессе. Одесса, 1888. Т. 2. С. 45.

¹⁶⁴⁷

На подробной карте — Чубурчи. Примеч. П. И. Кёппена.

¹⁶⁴⁸

См.: Библиографические листы. 1825.15 марта. № 9. С. 122—123 (письмо от 7 августа 1825 г., из Одессы в Петербург).

¹⁶⁴⁹

ПФ А РАН, ф. 30, оп. 3, д. 282, л. 9—9 об.

¹⁶⁵⁰

Фабрициус И. В. Археологическая карта Причерноморья Украинской ССР. Киев, 1951. Вып. 1. С. 15—18; Чобручский археологический комплекс и древние культуры Поднестровья: Матер, полевого семинара. Тирасполь, 2000.

¹⁶⁵¹

Стемпковский И. А. Мысли относительно изыскания древностей… Кн. 81. С. 50.

¹⁶⁵²

150ЖМНП. 1839. Ч. 21. Отд. 7. С. 39. См.: ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 20, л. 11: сообщение об открытии греческой надписи в развалинах крепости Мангуп-Кале корреспондентом ООИД И. С. Андреевским, ноябрь 1839 г. Сведения об этой находке отсутствуют в «Сборнике греческих надписей христианских времен из Южной России» В. В. Латышева (СПб., 1896).

¹⁶⁵³

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 2, л. 47 об.—48.

¹⁶⁵⁴

¹³² Там же, д. 158, л. 52 об.—53 (ср.: Отчет Одесского общества истории и древностей с 14 ноября 1846 г. по 14 ноября 1847 г. Читан 25 апреля 1848 г. Одесса, 1848. С. 8—9). Следует, однако, отметить небрежность многих списков к корпусу надписей, выполненных Н. Н. Мурзакевичем и другими лицами, в которых зачастую неправильно поняты или пропущены целые строки. Материалы к корпусу надписей см.: ГАОО, ф. 93, оп. 2, д. 1, л. 170—239 об.

¹⁶⁵⁵

Карышковский П. 0.1) Материалы к собранию древних надписей Сарматии и Тавриды, 3—5 И ВДИ. 1962. № 3. С. 146—152; 2) Из истории Тиры в I—II вв. н. э. И МАСП. 1971. Вып.7. С. 149—158.

¹⁶⁵⁶

Мурзакевич Н. Н. Эллинские памятники, найденные в Новороссийском крае // ЗООИД. 1850. Т. 2. Отд. 2— 3. С. 405—413; Беккер П. В. 1) Гражданский быт тиритов при римских императорах. Одесса, 1849; 2) Тирас и тириты // ЗООИД. 1850. Т. 2. Отд. 2—3. С. 416—469; 3) О двух ольвийских надписях // ЗООИД. 1858. Т. 4. С. 119— 130 (см. также: Becker Р. Neue Aufschlfisse fiber zwei olbianische Inschriften. (Lu le 7 aofit 1857) // MGR. T. 2. P. 51— 64); 4) О заслугах Каллиника, по надписи ольвийской // ЗООИД. 1858. Т. 4. С. 131—133; Брун Ф. К. О местоположении Тираса // ЗООИД. 1853. Т. 3. С. 47—67.

¹⁶⁵⁷

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 2, л. 47 об,—48, 53 об.

¹⁶⁵⁸

Muralt Ed. 1) Uebersicht der im Corpus inscriptionum graecarum noch fehlenden Inschriften Sarmatiens. (Lu le 26 avril 1844) // BCSHPhP. 1845. T. 2. P. 81—85; 2) Verzeichniss der seit 1844 neu entdeckten Inschriften Sarmatiens. (Lu le 2 octobre 1846) // Ibid. 1847. T. 3. P. 351—352.

¹⁶⁵⁹

Способы к снятию копий с надписей на камнях // ИИАО. 1858. Т. 1. Вып. 5. Стб. 335—336.

¹⁶⁶⁰

Уваров А. С. 1) Исследования о древностях Южной России. СПб., 1851. Вып. 1. С. 60—61; 2) Несколько слов об археологических разысканиях близ Симферополя и Севастополя // Пропилеи. 1854. Кн. 4. С. 525—526, 533—537; Леонтьев П. М. Археологические разыскания на месте древнего Танаиса и в его окрестностях И Пропилеи. 1854. Кн. 4. С. 418—428.

¹⁶⁶¹

Graefe F. 1) Inscriptiones aliquot graecae, nuper repertae, restituuntur et explicantur. Petropoli, 1844. P. 28, 34, 40, 42; 2) Steinschrift aus der Zeit des Bosporischen Konigs Ininthimaios mitgetheilt von dem Hm. Akad. v. Кбрреп И MGR. 1851. T. 1. S. 97—101.

¹⁶⁶²

Подробнее см.: Веселовский Н.И. История Имп. Русского археологического общества за первое пятидесятилетие его существования: 1846—1896. СПб., 1900. С. 132—133; Новосадский Я. Я. Греческая эпиграфика. С. 200—202.

¹⁶⁶³

Фролов Э. Д. 1) Ф.Ф.Соколов и начало историко-филологического направления в русском антиковедении // ВДИ. 1977. № 1. С. 213—225; 2) Развитие историко-филологического направления в русском антиковедении // Проблемы историографии и источниковедения отечественной и всеобщей истории. Л., 1978. С. 113—126.

¹⁶⁶⁴

Inscriptiones antiquae orae septentrionalis Ponti Euxini graecae et latinae. lussu et impensis Societatis Archaeo-logicae Imperii Russici edidit Basilius Latyschev. Petropoli, 1885—1916. Vol. primum: 1885; Vol. secundum, inscriptiones regni Bosporani continens. Accedunt tabulae duae geographicae: 1890. Vol. quartum, supplementa continens per annos 1885—1900 collecta. Accedit tabula zyncotypica: 1901; Vol. 1 (2 ed.). 1916; Латышев В. В. Сборник греческих надписей христианских времен из Южной России. СПб., 1896. Подробнее о подготовке первого и второго изданий обоих сводов см.: Тункина И. В. В. В. Латышев: Жизнь и ученые труды… С. 172—288.

¹⁶⁶⁵

163Sztetutto Z. Grecka epigrafica ceramiczna. Warszawa, 1971. S. 11; Selov-Kovedjaev Th. Histoire et etat actuel de I’epigraphie ceramique greque (amphores et tuiles) en Union Sovietique // Bui. de correspondance hellenique. 1986. Suppl. 13. P. 9—10.

¹⁶⁶⁶

iMStephani L. 1) Titulorum graecorum particular Dorpati, 1848. P. 3; 2) Древности Боспора Киммерийского. СПб., 1854. С. 32 и след.; Becker Р. 1) Ueber die im stidlichen Russland gefundenen Henkelinschrifren auf griechischen Thongefassen // MGR. 1850. Vol. 1. P. 416—522; 2) Ueber eine Sammlung unedierter Henkelinschriften aus dem stidlichen Russland. Leipzig, 1862. S.453—502 (Supplementbande der Jahrbiicher fur classische Philologie. Bd 4); 3) Ueber eine zweite Sammlung unedierter Henkelinschriften aus dem siidlichen Russland. Leipzig, 1869. S. 447—536 (Ibid. Bd 5); 4) Ueber eine dritte Sammlung unedierter Henkelinschriften aus dem siidlichen Russland, und uber Dumont’s inscriptions ceramiques de Grece (Paris 1871). Leipzig, 1878. 117 S. (Ibid. Bd 10); 5) Ueber eine neue Sammlung unedierter Henkelinschriften aus dem siidlichen Russland. (Nachtrag) // Ibid. Bd 10. S.209—231.

¹⁶⁶⁷

CIG. 1862. Vol. 4 (в том числе клейма, найденные в Северном Причерноморье); Dumont A. Inscriptions ceramiques de Grece. Paris, 1871; Schuchardt C. Die Inschriften von Pergamon. Berlin, 1895.

¹⁶⁶⁸

ОР РНБ, Нем. Q. IV. № 181, л. 246, 249 об., 254 об., 260, 270.

¹⁶⁶⁹

• 1⁶⁷ Мурзакевич Н. Н. Эллинские памятники, найденные в Новороссийском крае. С. 407—411.

¹⁶⁷⁰

•68 ИР ЦНБ, V, 1548—1561, л. 28 об., 31 об.

¹⁶⁷¹

См.: Леонтьев П. М. Обзор исследований о классических древностях северного берега Черного моря // Пропилеи. 1856. Кн. 1. Отд. 2. С. 74.

¹⁶⁷²

ИР ЦНБ, V, 1017: Blaramberg J. Antiquites, decouverts en different terns dans les ruines d’Olbia et conservees dans le Cabinet du conseiller d’etat de Blaramberg a Odessa.

¹⁶⁷³

171PCA СПбФ ИРИ, ф. 36, on. 1, д. 779, л. 2.

¹⁶⁷⁴

HA OAM, № 83181, л. 22 об.— 23.

¹⁶⁷⁵

Кац В. И., Тункина И. В. Зарождение керамической эпиграфики в России // Античный мир и археология: Проблемы античной государственности, материальной и духовной культуры. Саратов, 1990. Вып. 8. С. 116.

• ¹⁷⁴ Виноградов Ю.Г. Табличка дикаста из Эрмитажного собрания // Античная балканистика. М., 1987. С. 13—14.

• ¹⁷⁵ CIG. 1843. Vol. 2. № 2085—2134b.

¹⁶⁷⁶

Граков Б. Н. Древнегреческие керамические клейма с именами астиномов. М., 1929. С. 11.

¹⁶⁷⁷

Blaramberg J. De la position de Trois forteresses Tauro-Scythes, dont parle Strabon. Odessa, 1831. См. также рус. перевод А. Л. Бертье-Делагарда: ИТУАК. 1889. № 7. С. 56—69.

¹⁶⁷⁸

• ¹⁷8 Pridik Е. М. Die Astynomennamen auf Amforen und Ziegelstempeln aus Siidrussland. Berlin, 1928. P. 28. № 14; Ахмеров P. Б. Об астиномных клеймах эллинистического Херсонеса // ВДИ. 1949. № 4. С. 113. № 10; Борисова В. В. Керамические клейма Херсонеса и классификация херсонесских амфор И НЭ. 1974. Т. 11. С. 112. № 11.

¹⁶⁷⁹

Кац В. И. Уточненный список имен магистратов, контролировавших керамическое производство в Херсонесе Таврическом // ВДИ. 1979. № 3. С. 135.

¹⁶⁸⁰

№0 Бларамберг И. П. О местонахождении трех тавро-скифских крепостей // ИТУАК. 1889. Вып. 7. С. 48. Рис. 3. Этот рисунок был переиздан Р. Б. Ахмеровым (см.: Ахмеров Р. Б. Клейменая черепица древнегреческого Херсонеса И ВДИ. 1948. № 1. С. 164. № 2).

¹⁶⁸¹

Херсонесский музей, инв. № 35975; Евпаторийский краеведческий музей, инв. № А-872, А-1936.

¹⁶⁸²

ИР ЦНБ, V, 715, л. 225—226.

¹⁶⁸³

Кдрреп Р. Alterthiimer am Nordgestade des Pontus. Wien, 1823. Рус. перевод: Кёппен П.И. Древности северного берега Понта. М., 1828. Табл. № 15.

¹⁶⁸⁴

Мурзакевич Н.Н. Эллинские памятники, найденные в Новороссийском крае. С. 407.

¹⁶⁸⁵

185Латышев В. В. Сообщение о ходе работ… С. 49.

¹⁶⁸⁶

ОР РНБ, Нем. Q. IV. № 181, л.246, 249 об., 254 об., 260, 270; Кёппен П.И. Древности северного берега Понта. С. 74. № 15.

¹⁶⁸⁷

¹⁸² CIG. 1843. Vol. 2. Р. 140—141. № 2085f.; Граков Б. Н. Древнегреческие керамические клейма… С. 12.

¹⁶⁸⁸

ИР ЦНБ, V, 1017, л. 21—23.

¹⁶⁸⁹

• ¹89 Там же, л. 6—8.

¹⁶⁹⁰

п. Беккер, долгое время проживавший в Одессе, несомненно, был хорошо знаком с рукописным наследием Бларамберга, хранившимся в архиве Одесского общества истории и древностей.

¹⁶⁹¹

Граков Б. Н. Древнегреческие керамические клейма… С. 12—13.

¹⁶⁹²

ИР ЦНБ, V, 1018, л. 1—7.

¹⁶⁹³

Wi Новосадский Н. И. Греческая эпиграфика. С. 167.

¹⁶⁹⁴

Ашик А. Б. Воспорское царство. Одесса, 1848. 4.2. С. 84—87; Мурзакевич Н.Н. Эллинские памятники, найденные в Новороссийском крае. С. 405—413; Сабатье П. Керчь и Боспор. СПб., 1851. С. 4. Табл. I (17 амфорных клейм); Stephani L. Titulorum… Р. 16; Леонтьев П. М. Археологические разыскания на месте древнего Танаиса… С.434—435; Кёне Б. В. Описание музеума… князя В. В. Кочубея. СПб., 1857. Т. 2. С. 397—399. Табл. XXVII— XXVIII; Уваров А. С. 1) Исследования о древностях Южной России. Вып. 1. С. 128—132; 2) Несколько слов об археологических разысканиях… С. 525—526.

¹⁶⁹⁵

Уваров А. С. Собрание карт и рисунков к исследованиям о древностях Южной России. СПб., 1853. Вып. 2. Табл. 12.

¹⁶⁹⁶

Беккер П. В. Керчь и Тамань в июле месяце 1852 г. С. 358.

¹⁶⁹⁷

АГЭ, ф. 1, on. VI-Е¹, д. 17, № 220, 227, л. 109 об.

¹⁶⁹⁸

Подробнее см.: Потин В.М. Монеты. Клады. Коллекции : Очерки нумизматики. СПб., 1993. С. 18—25.

354

¹⁶⁹⁹

Ю9 Ростовцев М. И. Классические и скифские древности… С. 28—29, 32, 35.

¹⁷⁰⁰

Зограф А. Н. Античные монеты. М.; Л., 1951. С. 21—22. См. также: КазамановаЛ. Н. Введение в античную нумизматику. М., 1969.

¹⁷⁰¹

Спасский И. Г. 1) Очерки по истории русской нумизматики // Нумизматический сборник. М., 1955. Ч. 1. С. 34—108 (Тр. ГИМ. Вып. 25); 2) Нумизматика в Эрмитаже : Очерк истории Минц-кабинета — Отдела нумизматики // НЭ. 1970. Т. 8. С. 123—234.

¹⁷⁰²

См., например: Избаш, Т. А. 1) Этапы становления античной нумизматики в России // Древнее Причерноморье : II чтения памяти проф. П. О. Карышковского: Тез. докл. юбил. конф. (9—11 марта 1991 г.). Одесса, 1991. С. 41—43; 2) Античная нумизматика в исследованиях Одесского общества истории и древностей // Проблемы истории отечественной археологии : Тез. докл. конф. (11—13 дек. 1990 г.). СПб., 1993. С. 56—58; 3) Нумизматика в Русском археологическом обществе // Санкт-Петербург и отечественная археология: Историогр. очерки. СПб., 1995. Вып. 1. С. 36—45; 4) Нумизматика — «светило археологических наук» // Древнее Причерноморье: III чтения памяти проф. П. О. Карышковского : Тез. докл. юбил. конф. (12—14 марта 1996 г.). Одесса, 1996. С. 49—51; 5) Основные этапы изучения монетного дела античных городов Северного Причерноморья в России в XVIII—начале XX в. // Археология и этнология Восточной Европы: Материалы и исследования : Сб. науч, работ, посвященный 60-летию В. Н. Станко. Одесса, 1997. С. 206—217.

¹⁷⁰³

Гримм А. И. Минц-кабинет // Очерк истории музеев Имп. Академии наук. СПб., 1865. С. 87; Неверов О. Я. Памятники античного искусства в России петровского времени // Культура и искусство петровского времени. Л., 1977. С. 42.

¹⁷⁰⁴

Неверов О. Я. Памятники античного искусства… С.44.

¹⁷⁰⁵

‘№> Северова М. Б. Нумизматическая литература в России XVIII в. Л., 1982. С. 4, 12—14; Неверов О. Я. Памятники античного искусства… С. 45.

¹⁷⁰⁶

^Северова М. Б. Нумизматическая литература… С. 12—14.

¹⁷⁰⁷

Пекарский П. П. История Имп. Академии наук в Петербурге. СПб., 1870. Т. 1. С. 191.

¹⁷⁰⁸

Материалы для истории Имп. Академии наук. СПб., 1885. Т. 1. С. 149; Неверов О. Я. Памятники античного искусства… С. 43, 45.

¹⁷⁰⁹

^Пекарский П. П. История Имп. Академии наук… Т. 1. 144.

¹⁷¹⁰

Перечень статей И. Г. Шульце см.: Tableau general methodique et alphabetique des matieres contenues dans les publications de I’Academie imperiale des Sciences de St.-Petersbourg depuis sa fondation. SPb., 1872. Pt. 1: Publications en langues etrangeres. P. 336. № 5294—5299.

¹⁷¹¹

Избаш T. А. Основные этапы изучения монетного дела… С. 206.

¹⁷¹²

Спасский И. Г. Нумизматика в Эрмитаже. С. 128.

¹⁷¹³

²¹² ПСЗ. Сер. 1. Т. 9. № 6875.

¹⁷¹⁴

НИОР БАН, F292—F295; ОР РНБ, ф. 885 (Эрм. собр.), № 83 (1770 г.). Подробнее о рукописных каталогах Минц-кабинета Кунсткамеры см.: Лепехина Е. В. Материалы по истории Минц-кабинета Кунсткамеры в архивах Санкт-Петербурга И Третья Всерос. нумизматическая конф, в г. Владимире 17—21 апреля 1995 г. : Тез. докл. М., 1995. С. 101—103.

¹⁷¹⁵

Musei Imperialis Petropolitani. Petropoli, 1745. Vol. 2, p. 2 qua continentur nummi antiqui. P. 213—796 (p. 214—280: Familiae Romanae; p. 281—740: Imperatores; p. 743—764: Reges et viri illustres; p. 767—790: urbes et populi).

¹⁷¹⁶

Спасский И. Г. Нумизматика в Эрмитаже. С. 128.

¹⁷¹⁷

Bacmeister J. Essai sur la Bibliotheque et le Cabinet de curiosite et d’histoire naturelie de 1’Academie des Sciences de Saint Petersbourg. SPb., 1776. P. 242—254. Нем. издание: Versuch fiber die Bibliothek und das Naturalien-und Kunst-Kabinet der Kaiserlichen Akademie der Wissenschaften in St. Petersburg. SPb., 1777. Рус. перевод: Бакмей-стер И. Г. Опыт о Библиотеке и Кабинете редкостей и истории натуральной Санкт-Петербургской Академии наук. СПб., 1779. С. 182—191.

¹⁷¹⁸

ПФА РАН, р. Ill, on. 1, д. 150, л. 4—15, 74.

¹⁷¹⁹

Беляев О.П. Кабинет Петра Великого. СПб., 1800. Отд. 3. С. 111—124, 141—146. См. также: Северова М. Б. Нумизматическая литература… С. 20.

¹⁷²⁰

ПФА РАН, р. Ill, on. 1, д. 111 (за 1783—1787 гг., 7 л.); д. 112 (за 1783—1788 гг.). Оба документа имеют одинаковое название: «Verzeichnis der Fachen womit das Kaiserliche Kunst und Naturalien Kabinet seit dem Jahre 1783 ist vermehret worden».

¹⁷²¹

Потин В.М., Щукина Е. С. Отдел нумизматики И Эрмитаж: История и современность. М., 1990. С. 199; Лепехина Е. В. Материалы по истории Минц-кабинета Кунсткамеры… С. 101—103.

¹⁷²²

Потин В. М., Щукина Е. С. Отдел нумизматики. С. 199.

¹⁷²³

Спасский И. Г. Нумизматика в Эрмитаже. С. 132—133.

¹⁷²⁴

АГЭ, ф. 1, on. 1-1816, д. 10, л. 2.

¹⁷²⁵

Спасский И. Г. Нумизматика в Эрмитаже. С. 138, 150.

¹⁷²⁶

Там же. С. 138.

¹⁷²⁷

Спасский И. Г. 1) Очерки по истории русской нумизматики. С. 81; 2) Нумизматика в Эрмитаже. С. 140.

¹⁷²⁸

АГЭ, ф. 1, оп. 1-1835, д. 4, л. 1: О внесении в каталог коллекции медалей и монет, собранных Кёлером в Крыму и других местах; ф. 1, on. 1-1836, д. 22: Опись собрания древних медалей, проданных Эрмитажу Кёлером в 1836 г. 44 л.; Спасский И. Г. Нумизматика в Эрмитаже. С. 142.

¹⁷²⁹

Спасский И. Г. Нумизматика в Эрмитаже. С. 136.

¹⁷³⁰

Recueil des Actes. 1827. S. 37.

¹⁷³¹

ПФА РАН, ф.2, оп. 1-1827, д. 4, л. 40; РГАВМФ, ф. 215, on. 1, д. 769, л. 28—34; ф.402, on. 1, д. 127, л. 23 об.—24; Разгон А. М. Исторические музеи… С. 273.

¹⁷³²

ИР ЦНБ, V, 1224—1516, л. 283.

¹⁷³³

АГЭ, ф. 1, on. 1-1827, д. 15: О рассмотрении каталогов медалей и монет в учебных заведениях Российской империи, с выписками из означенных каталогов. 179 л. Учреждения, представившие каталоги: Академия наук, Академия художеств (л. 61—76 об., каталог «медалей» и фрагмент каталога римских монет), Имп. Публичная библиотека, Барское уездное училище, гимназия высших наук кн. Безбородко, Белостокская гимназия (л. 126—139, каталог русских монет) и Датновские гимназия и училище, библиотека Имп. Виленского университета (л. 79—107 — каталог русских и европейских монет, отобранных Кёлером для Эрмитажа), Волынский лицей, Гродненская гимназия в Свислоче и Барское, Любарское и Несвижское уездные училища, Дерптский университет, Казанский учебный округ и Казанский университет, Калужская гимназия, Крожская гимназия, Курская гимназия, Московский учебный округ и Московский университет (л. 118—125, каталог русских и европейских монет, отобранных для Эрмитажа), Олонецкая гимназия, Орловская гимназия, Санкт-Петербургский учебный округ, Санкт-Петербургский университет, Ришельевский лицей в Одессе, Рязанская [убернская гимназия, Уманское поветовое училище, Харьковский учебный округ и Харьковский университет, Хвалойнская гимназия и Кальварийское, Теофильпольское уездные училища, Ярославское Демидовское училище высших наук). В 1830 г. каталоги были возвращены Кёлером в Канцелярию министра Имп. двора (скорее всего, они должны храниться в РГИА в ф. 472).

¹⁷³⁴

ПФА РАН, ф. 2, оп. 1-1827, д. 1, л. 3, 10—10 об., 12—12 об., 14—15, 20—21. См. также протоколы Общих собраний АН за 1827 г.: 12 сентября § 340, 3 октября § 394, 31 октября § 448; за 1828 г.: 3 сентября § 441, 26 ноября § 570, 17 декабря § 621.

¹⁷³⁵

BS. 1842. Т. 10. Р. 386.

¹⁷³⁶

BCSHPhP. 1852. Т. 9. Р. 15.

¹⁷³⁷

Ш Артемьев А. Минц-кабинет Имп. Казанского университета II ЗИАО. 1851. Т. 3. С. 112—113.

¹⁷³⁸

238ЖДНП. 1821. Ч.З. С. 252—256.

¹⁷³⁹

Гримм А. И. Минц-кабинет. С. 88.

¹⁷⁴⁰

ПФА РАН, р. IV, оп. 6, д. 86; Русский нумизматический кабинет // Имп. Академия наук, 1889—1914. Пг., 1917. Ч. 1. С. 293 (Матер, для истории академических учреждений. Т. 2).

¹⁷⁴¹

Спасский И. Г. Нумизматика в Эрмитаже. С. 163.

¹⁷⁴²

См. аналогичные наблюдения Д. А. Александрова о «жизненных мирах» любителей-энтомологов XIX— начала XX в.: Александров Д. А. Историческая антропология науки в России // Вопросы истории естествознания и техники. 1994. № 4. С. 20—21.

¹⁷⁴³

Recueil des Actes. 1827. Р. 37.

¹⁷⁴⁴

АГЭ, ф. 1, on. 1-1833, д. 3, 155 л.: О приобретении… монет из коллекции керчь-еникальского градоначальника Стемпковского (в деле 3 каталога монет); on. 1-1835, д. 1: О внесении в каталог коллекции монет и медалей Стемпковского.

¹⁷⁴⁵

ПФА РАН, ф. 30, on. 1, д. 475, л. 32—32 об. (сведения заимствованы П. И. Кёппеном у барона С. И. де Шодуара).

¹⁷⁴⁶

АГЭ, ф. 1, on. 1-1838, д. 27, 19 л.: О купленных у барона Шодуара коллекциях греческих и римских монет за 80 тыс. р.

¹⁷⁴⁷

Новое приобретение музея Имп. Эрмитажа // ЖМНП. 1857. Ч. 94. Отд. 7. С. 104 (о приобретении собрания гр. Л. А. Перовского).

¹⁷⁴⁸

^Шевырев С. 77. История Имп. Московского университета, написанная к столетнему его юбилею, 1755— 1855. М., 1855 (репринт, переизд.: М., 1998). С. 542.

¹⁷⁴⁹

АГЭ, ф. 1, on. 1-1838, д. 17, 24 л.: О покупке у г-на коллежского советника Рейхеля собрания древних

¹⁷⁵⁰

греческих медалей Гейдекена и от других лиц.

¹⁷⁵¹

Левицкий О. И. Пятидесятилетие Киевской комиссии для разбора древних актов… С. 9, 10, 23, 29, 83, 136.

¹⁷⁵²

^Sestini D. 1) Lettere е dissertazione numismatiche. Livorno; Berlino, 1789—1806; 2) Classes generales, sen monetae urbium, populorum et regum, ordine geographico et chronologico dispositae. Lipsiae, 1797 (2 ed. Florentiae, 1821); 3) Descrizione delle medaglie antiche greche del Museo Hedervariano. Firenze, 1828—1830.

ZSZSestini D. Descriptione d’alcune medaglie greche del Museo B. di Chaudoir. Firenze, 1831. 126 p., VI PL; Chaudoir S. de. Corrections et additions a 1’ouvrage du chevailler D. Sestini, intitule Descriptione d’alcune medaglie greche del Museo B. di Chaudoir, imprime a Florence, 1831. Paris, 1835.

¹⁷⁵³

См. о нем.: Савельев П. С. [Некролог С. И. Шодуара] // ИИАО. 1859. Т. 1. Вып. 6. Стб. 392—393; Тру-товский В. К. Барон С. И. де Шодуар (к портрету) // Тр. Московского нумизматического общества. 1898. Т. 1. Полутом 2. С. 213—216; Горский В. Шодуар, барон Станислав Иванович // РБС. СПб., 1911. Т.: Шебанов—Шютц. С. 360—361; Спасский И. Г. Нумизматика в Эрмитаже. С. 152.

¹⁷⁵⁴

См. о нем: Кёне Б. В. Известие о жизни и ученых трудах князя Василия Викторовича Кочубея // ЗИАО. 1851. Т.З. С. 158—164; ЖМНП. 1851. 4.71. С. 40—42 (некролог).

¹⁷⁵⁵

Kohne В. de. Description du Musee de feu le prince Basile Kotchoubey et recherches sur Гhistoire des colonies grecques en Russie : 3 vol. SPb., 1856—1857. Рус. перевод: Кёне Б. В. Описание музеума покойного князя Василия Викторовича Кочубея (составлено по его рукописному каталогу) и исследования об истории и нумизматике греческих поселений в России, равно как царств: Понтийского и Босфора Киммерийского : В 2 ч. СПб., 1857. Ч. 1. 451 с., VII табл.; Ч 2.418 с., XXI табл.

¹⁷⁵⁶

• ²⁵6 Спасский И. Г. Нумизматика в Эрмитаже. С. 163.

¹⁷⁵⁷

Шелов Д. Б. Монетное дело Боспора VI—II вв. до н. э. М., 1956. С. 6.

¹⁷⁵⁸

²³⁸ Еще в XVIII в. были атрибутированы две монеты Савромата I (по современной хронологии) — одна с датой 413 г. по понтийской эре и портретом Траяна, другая — с той же датой и портретом Адриана, что позволило установить дату по современному летоисчислению — 116/117 г. н. э. Начало боспорской эры, являющейся продолжением понтийской, большинство исследователей соответственно относит к октябрю 297 г. до н. э. Подробнее см.: Перл Г. Эры Вифинского, Понтийского и Боспорского царств // ВДИ. 1969. № 3. С. 39—69.

¹⁷⁵⁹

Reineccius R. Familiae rerum Ponticorum et Bosporanorum. Leipzig, 1570.

¹⁷⁶⁰

Vaillant J. F. Achaemenidarum imperium, sive regum Ponti, Bosphori et Bythiniae historia ad fidem numisma-tum accommodata. Parisiis, 1728.186 p. (Achaemenidarum imperium. T. 2).

¹⁷⁶¹

Boze Cl. G. de. Des Rois du Bosphore Cimmerien // Mem. Acad. Roy. des Inscriptions et belles letters. 1725. T. 4. P. 549 suiv. Рус. перевод: Де Боз. О царях Босфора Киммерийского // Археолого-нумизматический сборник.., изданный Григорием Спасским. М., 1850. С. 7—26 (примеч. Спасского на с. 27—30).

¹⁷⁶²

Муравьев-Апостол И. М. Путешествие по Тавриде в 1820 годе. СПб., 1823. С. 265.

¹⁷⁶³

Cary F. Histoire des rois de Thrace et de ceux du Bosphore Cimmerien, eclaircie par les medailles. Paris, 1752.

¹⁷⁶⁴

Khevenhuller F. A. [Froelich E.J Regum veterum nimismata anecdota aut perrata notis illustrata. Vindobonae (Wien), 1752.

¹⁷⁶⁵

Eckhel J. H. Doctrina numorum veterum. Vindobonae, 1752 (8 vols. Wien, 1792—1798).

¹⁷⁶⁶

Voyages du Sr. Aubry de la Motraye en 1’Europe, Asie et Afrique. La Haye, 1727—1732. Cm.: Vol. 2.1727.

¹⁷⁶⁷

ОР РНБ, ф. 885 (Эрм. собр.), № 368, л. 53—53 об. Ср.: Фролова Н. А. Монетное дело Боспора (середина I в. до н. э.—середина IV в. н. э.). М., 1997. Ч. 1. С. 278. В своде В. В. Кропоткина «Клады римских монет на территории СССР» (М., 1961. САИ Г4-4) сведения об этой находке отсутствуют.

¹⁷⁶⁸

ОР РНБ, ф. 885 (Эрм. собр.), № 368, л. 72 об. Примеч.

¹⁷⁶⁹

BE. 1804. Ч. 18 (ноябрь). № 22. С. 127—128; АГЭ, ф. 1, on. 1-1804, д.З; АВ СПбФ ИВ, ф.52, on. 1, д. 10, л. 3; Кропоткин В. В. Клады римских монет… С. 78. № 952.

¹⁷⁷⁰

²²⁰ Тункина И. В. Неизвестный клад херсонесских монет 1844 г. И ПАВ. 1993. № 6: Скифы, сарматы, славяне, русь : Сб. археологических статей в честь 56-летия Д. А. Мачинского. С. 76—78.

¹⁷⁷¹

Mionnet Т. Е. Description de medailles antiques, grecques et romaines, etc.: 6 vols. Paris, 1806—1813; Suppl. : 9 vols. Paris, 1819—1829.

¹⁷⁷²

²²²3ограф A. H. Античные монеты. С. 18—19.

¹⁷⁷³

Археолого-нумизматический сборник.., изданный Г. Спасским. С. 27. Примеч. 3.

¹⁷⁷⁴

Шелов Д. Б. Монетное дело Боспора VI—II вв. до н. э. С. 6.

¹⁷⁷⁵

ИР ЦНБ, V, 613—636, л. 32—32 об. (V, 617, л. 32—49: Записка по минц-кабинету, находящемуся в Саратовской семинарии, Иакова, епископа Саратовского. 16 декабря 1840 г.).

¹⁷⁷⁶

276Koehler Н. К. Е. 1) Medailles Grecques // Gesammelte Schriften. SPb., 1850. Bd 1. P. 1—29; 2) D’un roi in-connu du Bosphore-Cimmeriens // Ibid. P. 30—43; 3) Notice des medailles de Mithradate VI Eupator Dionysus, roi du Pont // Ibid. P. 50—58; 4) Medailles des premiers rois de la dynastie au Bosphore // Ibid. P. 219—231; 5) Description d’une medaille de Spartocus, roi du Bosphore-Cimmerien // Ibid. Bd 2. P. 45—70; 6) Suite des medailles d’Asandre, d’abord archonte, apres roi du Bosphore-Cimmerien // Ibid. P. 71—85; 7) Medailles de Phamace II, roi du Bosphore-Cimmerien // Ibid. P. 218—224. См. также его рукописи в академическом архиве «Numi Regum Bospori» (ПФА РАН, р. Ill, on. 1, д. 337, л. 1—50, 173), «Sarmatie d’Europe: Phanagorie» (там же, л. 76—88), «Sarmatie d’Asie: Gorgippie» (там же, л. 55—59) и многочисленные рукописные материалы по нумизматике Северного Причерноморья в личном фонде Кёлера (ф. 11) в АГЭ.

¹⁷⁷⁷

Стемпковский И. А. 1) О древнейших монетах царей Воспора Киммерийского (письмо от 24 мая 1826 г.) // ОЗ. 1826. 4.27. Кн. 75. С. 129—136 (о монетах Левкона); 2) Письмо А. А. Писареву (о монетах Радамсада) // Тр. и зап. МОИДР. 1827. Ч. 3. Кн. 2. С. 35—37; Stempkovsky J. de. 1) Notice sur les medailles de Rhadameadis, roi inconnu du Bospore-Cimmerien, decouvertes en Tauride en 1820 // Antiquites Grecques du Bosphore-Cimmerien publiees et expliquees par M. Raoul-Rochette. Paris, 1822. P. 218—235. Отд. оттиск: Paris, 1822; 2) Medaille de Mithridate III, roi du Bosphore-Cimmerien et de la reine Gepaepiris // Journal d’Odessa. 1827.9/21 fevr. № 11. P. 41—42; 23 fevr./ 7 mars. № 15. P. 57—58; 26 fevr./10 mars. № 16. P. 61—64; 16/28 mars. № 21. P. 81—82; 19/31 mars. № 22. P. 85— 86; 23 mars/4 avr. N® 23. P. 89—90. Отд. оттиск: Odessa, 1827; 3) Problemes numismatitiques // Journal d’Odessa. 1827.3/15 aout. № 60. P. 240—241; 6/18 aout. № 61. P. 243—244; 1830. № 21 (о боспорских монетах с монограммой BAE); 4) Medaille de Phareanzes, ancien roi du Bosphore-Cimmerien // Ibid. 1829. № 75. P. 328 (то же: Joum. de St.-Petersbourg. 1829. N® 138. P. 550 — о монетах боспорского царя Фарсанза); 5) Nouvelles decouvertes numis-matiques // Journal d’Odessa. 1829. № 77 (рус. перевод: OB. 1829. № 79. C. 344—345); 6) Nouveau Journal Asiati-que. 1831. T. 7. P. 231—233. Неполный перечень статей Стемпковского по нумизматике см.: Систематический указатель книг и статей по греческой филологии, напечатанных в России с XVII столетия по 1892 г. … / Сост. П. И. Прозоров. СПб., 1898 (по указателю). Краткую характеристику работ Стемпковского по нумизматике см.: Юргевич В. Н. Исторический очерк 50-летия Имп. Одесского общества истории и древностей. Одесса, 1889. С. 36— 37. Примеч. 1; Избаш Т. А. Основные этапы изучения монетного дела… С. 208.

¹⁷⁷⁸

Ш Спасский Г. И. Босфор Киммерийский… С. 37—108; Ашик А. Б. Воспорское царство. Одесса, 1848. Ч. 1. С. 26—43; Sabatier J. Souvenirs de Kertsch et chronologie du royaume de Bosphore. SPb., 1849; Григорьев В. В. Цари Воспора Киммерийского…; Сибирский А. А. Каталог монет Боспора Киммерийского и исследования об истории и древностях Воспорского государства. СПб., 1860. Т. 1. Ч. 1.

¹⁷⁷⁹

Орешников А. В. Боспор Киммерийский в эпоху Спартокцдов по надписям и царским монетам // Тр. VI АС в Одессе. Одесса, 1888. Т. 2. С. 80—81.

¹⁷⁸⁰

Григорьев В. В. Цари Боспора Киммерийского… С. 20—21.

¹⁷⁸¹

См. рукописи Кёлера «Chersonese Taurique. Theodosie», «Chersonese Taurique. Heraclium», «Chersonese Taurique. Hermisium» (ПФА PAH, p. Ill, on. 1, д. 337, л. 51—54, 60—66, 67—75).

¹⁷⁸²

Переписка митрополита киевского Евгения с государственным канцлером графом Николаем Петровичем Румянцевым и с некоторыми другими современниками (с 1813 г. по 1825 г. включительно). Воронеж, 1885. Вып. 2. С. 81 (письмо Н. П. Румянцева митрополиту Евгению от 6 ноября 1823 г. из Киева).

¹⁷⁸³

Koehler Н. К. Е. Description d’une medaille de Spartocus roi du Bosphore-Cimmerien du cabinet de Mr. le Chancelier de 1’empire Comte de Romanzoff. Avec un supplement, contenant la description de plusieurs medailles grec-ques, rares et inedites, qui se trouvent dans le meme cabinet // Serapis. SPb., 1824. Th. 2. P. 45—70 (Gesammelte Schrif-ten. SPb., 1850. Bd 2. P. 45—70). Рус. перевод: Кёлер E. E. Описание медали Спартока, царя Боспора Киммерийского, находящейся в кабинете государственного канцлера гр. Румянцева // Археолого-нумизматический сборник.., изданный Г. Спасским. М., 1850. С. 137—160.

¹⁷⁸⁴

Кёне Б. В. Описание музеума покойного князя Василия Викторовича Кочубея…4.2. С. 31.

¹⁷⁸⁵

• ²⁸5 Голенко К. В. Новая монета царя Спартока // Нумизматика античного Причерноморья. Киев, 1982. С. 50— 55. Табл. III, 2.

¹⁷⁸⁶

Ж⁶3ограф А.Н. Античные монеты. Табл. XLII, 26; Шелов Д.Б. Монетное дело Боспора. С. 186—187. Табл. IX, 106.

¹⁷⁸⁷

Анохин В. А. Монетное дело Боспора. Киев, 1986. С. 62—63, 142. № 152. Табл. 40, 3.

¹⁷⁸⁸

ПФА РАН, ф. 30, оп. 3, д. 282, л. 6—6 об.

¹⁷⁸⁹

2S9Mionnet Т. Е. Description de medailles antiques, grecques et romaines. Paris, 1807. T. 2. P. 358.

¹⁷⁹⁰

290Анохин В. А. Монетное дело Боспора. С. 56, 141. № 134.

¹⁷⁹¹

Raoul-Rochette D. R. Antiquites Grecques du Bosphore-Cimmerien. Paris, 1822. § 5. P. 61. Pl. 1. № 3; Blaram-berg J. Notices sur quelques objets d’antiquite, decouverts en Tauride dans un Tumulus, pres du site de 1’ancienne Panticapee. Paris, 1822. P. 7, 27—30.

¹⁷⁹²

Koehler H. К. E. Description d’une medaille de Spartocus roi du Bosphore-Cimmerien… // Serapis. SPb., 1824. Th. 2. P. 11—22. Pl. 1. № 1—2.

¹⁷⁹³

Raoul-Rochette D. R. Antiquites Grecques… § 5. P. 62. Pl. 1. № 5; Pl. 2 № 4.

¹⁷⁹⁴

Kbppen P. Alterthiimer am Nordgestade des Pontus. Wien, 1823. P. 32—33. Taf. 1. № 1.

¹⁷⁹⁵

Анохин В. А. Монетное дело Боспора. С. 56, 141. № 135.

¹⁷⁹⁶

Kohler Н. К. Е. Beurtheilung einer Schrift: Alterthumer am Nordgestade des Pontus, von Peter von Koppen // Serapis. SPb., 1823. Th. 2. S.23.

¹⁷⁹⁷

Кёппен П. И. Древности // Библиографические листы. 1826. 31 марта. № 39. С. 572.

¹⁷⁹⁸

Стемпковский И. А. О древнейших монетах царей Воспора Киммерийского. С. 134—135.

¹⁷⁹⁹

Stempkovski J. de. Notice sur les medailles de Rhadameadis, roi inconnu du Bospore-Cimmerien, decouvertes en Tauride en 1820 // Raoul-Rochette D. R. Antiquites Grecques du Bosphore-Cimmerien publiees et expliquees. P. 218— 235. Отд. оттиск: Paris, 1822. № 1. См. также: Исанчурин Р.А., Исанчурин Е.Р. Монетное дело боспорского царя Радамсада И НЭ. 1989. Т. 15. С. 53—96.

¹⁸⁰⁰

ПФА РАН, ф. 30, on. 1, д. 145, л. 45.

¹⁸⁰¹

³°1 См.: Фролова Н. А. Монетное дело Боспора… Ч. 1—2.

367

¹⁸⁰²

Фролова Н. А. Монетное дело Боспора… Ч. 1. С. 4.

¹⁸⁰³

Подробнее см.: Избаш Т. 4.1) Античная нумизматика в исследованиях Одесского общества истории и древностей… С. 56—57; 2) Нумизматика в Русском археологическом обществе… С. 35—38.

¹⁸⁰⁴

308Mursakewicz Ml) Descriptio nummorum veretum Graecorum atque Romanorum, qui inveniantur in museo N. M., ordine geographico et chronologico disposita tabulisque lithographicis omata. Odessae, 1835 (c 4 таблицами монет Херсонеса, Пантикапея, Ольвии, Боспора); 2) Descriptio musei publici Odessani. Odessae, 1841. Pars 1, continens Numophylacium Odessanum. Sumptibus Societatis Historiae et Antiquitatum Odessanae; 3) О некоторых малоизвестных монетах, имеющихся в Одессе // ЗООИД. 1844. Т. 1. С. 315—318 (описание монет Понта и Боспора Киммерийского).

¹⁸⁰⁵

^Леонтьев П. М. Обзор исследований о классических древностях… С. 100.

¹⁸⁰⁶

ЗЮ Археолого-нумизматический сборник, содержащий в себе сочинения и переводы относительно Тавриды вообще и Босфора Киммерийского частно, изданный Григорием Спасским, императорских Санкт-Петербургской Академии наук и Археолого-нумизматического общества членом-корреспондентом, обществ: Императорского Московского истории древностей российских и Одесского истории и древностей действительным членом. М., 1850.

¹⁸⁰⁷

Сабатье FL/Sabatier J. 1) Souvenirs de Kertsch et chronologie du royaume de Bosphore. SPb., 1849. Pyc. перевод: Керчь и Воспор: Замечания о керченских древностях и опыт хронологии царства Боспорского, изданный иждивением Имп. Археологического общества. СПб., 1851. См. рецензию: ОЗ. 1850. Т. 73. № 12. С. 80-—84; 2) О ходе монетного искусства в Риме и Византии // ЗПАНО. 1850. Т. 2. С. 138—159; 3) Неизданная монета Эвпатора II царя босфорского //Там же. С. 340—355; 4) О неизданной золотой монете Рискупориса II и о монограммах на некоторых золотых боспорских монетах // ЗИАО. 1852. Т. 4. С. 115—118.

¹⁸⁰⁸

т Веселовский Н. И. История Имп. Русского археологического общества… С. 35.

¹⁸⁰⁹

Koehler Н. К. Е. 1) Lettre sur plusieurs Medailles de la Sarmatie d’Europe et de la Chersonese Taurique // Nova Acta. 1805. T. 14. P. 99—130; 2) Medailles Grecques // H. К. E. Koehler’s Gesammelte Schriften. SPb., 1850. Bd 1. P. 1—29; 3) Tapi%oc; ou recherches sur 1’histoire et sur les antiquites des pecheries de la Russie meridionale // Memories de 1’Academie. VI ser. 1832. T. 1. Liv. 4—5. P. 347—490. Отд. оттиск: SPb., 1832 (труд, посвященный рыбной торговле и рыбному промыслу на берегах Черного моря, включает попытку классификации и выяснения функционального назначения древнейших медных монет Ольвии в виде рыб, см. с. 425 и след.); 4) Письмо акад. Кёлера к неизвестному нумизмату, писанное из Санкт-Петербурга в 1817 г. // ЗООИД. 1894. Т. 17. С. 3—4. См. также рукопись Кёлера «Sarmatie d’Europe: Туга» (ПФА РАН, р. Ill, on. 1, д. 337, л. 89—101).

¹⁸¹⁰

ковского, бородатого скифского божества)—лук в горите, колос и палица. На основе анализа лицевой стороны последнего типа Бларамберг пришел к выводу о тождестве портретного изображения Скилура на барельефе Скилура и Палака из Неаполя Скифского с ольвийскими монетами Скилура (см. гл. 13).

¹⁸¹¹

Избаш Т. А. Основные этапы изучения монетного дела… С. 209.

¹⁸¹²

Уваров А. С. Исследования о древностях… Вып. 1. С. 104—119; Карышковский П. О. Монеты Ольвии. Киев, 1988. С. 5, 19—20.

¹⁸¹³

Koehler Н. К. Е. 1) Medailles de Cherson // Gesammelte Schriften. SPb., 1850. Bd 1. P. 16—24 (описано 26 монет); 2) Description des medailles de Chersonesus, ville de la Chersonese-Taurique, auxquelles sont ajoutees deux medailles de Cherson // Ibid. Bd 2. P. 86—114 (описано 93 монеты). См. также его рукопись «Chersonese Taurique: Chersonese» (ПФА РАН, р. Ill, on. 1, д. 337, л. 112—172, 174—210).

¹⁸¹⁴

Кёне Б. В. Исследования об истории и древностях города Херсонеса Таврического. СПб., 1848. С. 23.

¹⁸¹⁵

Там же. С. 23—244. Табл. I—VII.

¹⁸¹⁶

ЗПАНО. 1850. Т. 2. Вып. 1. С. 172—173 (заседанием октября 1849 г.).

¹⁸¹⁷

Зограф А. Н. Античные монеты. С. 21.

¹⁸¹⁸

Спасский И. Г. Нумизматика в Эрмитаже. С. 140, 141.

¹⁸¹⁹

Ш Леонтьев П. М. Обзор исследований о классических древностях… С. 84.

¹⁸²⁰

Фролова Н. А. Монетное дело Боспора… Ч. 1. С.4.

¹⁸²¹

Кёне Б. В. Описание музеума покойного князя Василия Викторовича Кочубея… Характеристику свода см.: Избаш Т. А. Основные этапы изучения монетного дела… С. 211.

¹⁸²²

Зограф А. Н. Античные монеты. С. 21.

¹⁸²³

Бурачков П. О. Общий каталог монет, принадлежащих эллинским колониям, существовавшим в древности на северном берегу Черного моря, в пределах нынешней южной России. Одесса, 1884. Ч. 1 (Сборник материалов для изучения искусства и монетного производства у народов, живших в древности на юге нынешней России в период пребывания там эллинов. Ч. 1); Бертье-Делагард А. Л. Поправки общего каталога монет П. О. Бурачкова. М., 1907. См. также: Грандмезон Н. Н. 100 лет «Общему каталогу монет» П. О. Бурачкова // СА. 1984. № 2. С. 273—274.

¹⁸²⁴

Ростовцев М.И. Классические и скифские древности… С. 29, 37. Во время научного описания части архива и библиотеки М. И. Ростовцева из коллекции его ученика, американского папиролога Дж. Ф. Гиллиама (J. F. Gilliam, 1915—1989), приобретенной в США в 1990 г. университетом г. Трир (ФРГ) в феврале—марте 2000 г. я неожиданно обнаружила 5 литографированных таблиц к этому неизданному корпусу монет с изображениями нумизматических памятников Боспора. См.: Universitat Trier. Arbeitsstelle ‘Mare Ponticum’. Nachlass Michael I. Rostovtzeff. Omnibus volume 9. Articles on South Russia (in Russian, 1913—1930). № 17.

¹⁸²⁵

Зограф A. H. Античные монеты. С. 21.

¹⁸²⁶

МОСалищев К. А. 1) Основы картоведения: Историческая часть. М., 1943; 2) Основы картоведения: Часть историческая и картографические материалы. М., 1948; 3) Картоведение. М., 1982; Фель С. Е. Картография в России XVIII в. М., 1960; Шибанов Ф.А. Очерки по истории русской картографии. Л., 1970; Новокшанова-Соко-ловская 3. К. Картографические и геодезические работы в России в XIX—начале XX в. М., 1967; Папковский П. П. Из истории геодезии, топографии и картографии в России. М., 1983; Постников А. В. 1) Развитие картографии и вопросы использования старых карт. М., 1985; 2) Развитие крупномасштабной картографии в России. М., 1989; 3) Карты земель Российских: Очерк истории географического изучения и картографирования нашего отечества. М., 1996; Сосса Р.1. 1стор1я картографування територп Украгни. Кшв, 2001.

¹⁸²⁷

Гнучева В. Ф. Географический департамент Академии наук XVIII в. М.; Л., 1946. С. 17—18. Примеч. 5 (Тр. Архива АН СССР. Вып. 6). К книге приложен «Список картографических изданий Академии наук XVIII в., 1728—1806 гг.», включающий карты, хранящиеся в ПФА РАН, и составленное Б. В. Александровым «Описание рукописных карт XVIII в., хранящихся в Отделе рукописной книги Библиотеки АН СССР». Перечень карт и планов Крыма и Керченского полуострова по фондам РГАДА (ф. 192, 1356), РГВИА (ф. 349, оп. 12, 18; ф. 418; ф. 846), РГИА (ф. 1293), РА ИИМК (р. I; ф. 7), НА КГИКЗ и др. собран в неизданном труде (на правах рукописи): Памятники истории и культуры г. Керчи : Материалы архивно-библиографических изысканий / Мин-во культуры СССР. Архитектурно-планировочная мастерская № 3. Проект зон охраны. Директор НИПМ Г. П. Литвинов, главный архитектор проекта И. И. Кроленко. М., 1991. Т. 4 (один экземпляр хранится в НА КГИКЗ).

¹⁸²⁸

^Танфильев Г. И. Моря Каспийское, Черное, Балтийское, Ледовитое, Сибирское и восточный океан: История исследования, морфометрия, гидрология, биология. М.; Л., 1931. С. 49.

¹⁸²⁹

ПСЗ. Сер. 1. Т. 6. № 3534. Гл. 48.

¹⁸³⁰

См. например: Ломоносов М. В. Поли. собр. соч. М.; Л., 1955. Т. 9. С. 195—196, 201—203, 722—725.

¹⁸³¹

Гурвич Д. М. Ломоносов и археология // КСИИМК. 1951. Вып. 41. С. 120.

¹⁸³²

Гнучева В. Ф. Материалы для истории экспедиций Академии наук в XVIII и XIX веках: Хронологическое обозрение и описания архивных материалов. М.; Л., 1940. С. 44 (Тр. Архива АН СССР. Вып. 4); Тихонов И. Л. У истоков археологической науки в Петербургском университете И Очерки по истории Ленинградского университета. Л„ 1989. Т. 6. С. 209—210.

¹⁸³³

Академия наук использовала любые возможности для поездок по стране своих сотрудников. В 1759 г. она прикомандировала выпускника академического университета, переводчика Академии наук А. И. Дубровского (род. в 1732 г.) к графу С. Р. Воронцову во время путешествия к Черному и Каспийскому морям, причем Г. Ф. Миллер снабдил его инструкцией из 16 пунктов для проведения историко-географических наблюдений. Правда, какого-либо существенного научного выхода эта экспедиция не имела, потому что главной целью вояжа стало улаживание дел по принадлежавшим семье Воронцовых имениям и фабрикам. См.: Кулябко Е. С. Замечательные питомцы Академического университета. Л., 1977. С. 65; ПФА РАН, ф. 3, on. 1, д. 250 : Дело об отправлении А. Дубровского в путешествие с гр. С. Р. Воронцовым. Инструкцию Г. Ф. Миллера см.: РГАДА, ф. 199, оп. 2, портфель № 412, ч. 2, д. 19, л. 1—4.

¹⁸³⁴

Танфильев Г. И. Моря Каспийское, Черное…. С. 49.

¹⁸³⁵

Лоция Черного моря. Николаев, 1851. С. XIV.

¹⁸³⁶

Там же. С. XIV.

¹⁸³⁷

Там же. С. XVII.

¹⁸³⁸

Ш-Кумани Н. М. Обзор гидрографических съемок Черного и Азовского морей // Зап. Гидрографического департамента Морского министерства. СПб., 1844. 4.2. С. 378—379. См.: РГАВМФ, ф. 1331, оп.4, д. 723 (А): Карты и виды берегов Черного моря, принадлежащих Российской империи. Сочиненные флота капитан-командо-ром И. И. Биллингсом. (Атлас включает: И. Вид Севастополя, или Ахтиара; III. Вид Балаклавской крепости; V. Вид Судацкой крепости; VII. Вид города Феодосии; IX. Вид города Козлова; X. Вид пристани мыса Тарханского; XX. Карта Еникульского пролива (л. 34 об.—35, с обозначением курганов).

¹⁸³⁹

РГВИА, ф. ВУА, № 20991, л. 3.

¹⁸⁴⁰

Там же, л. 1 («татарских наименований»), л. 2 (генуэзских писателей); № 20991а.

¹⁸⁴¹

345Там же, № 19056, л. 1. Здесь же на л. 2 копия, снятая «колоновожатым Павлом Емелиановым 1791 году в Керче».

¹⁸⁴²

ОР РНБ, ф. 885, № 282, л. 1—2.

¹⁸⁴³

Подробнее см.: Гнучева В. Ф. Географический департамент Академии наук…

¹⁸⁴⁴

о значении их деятельности см.: Шуберт Ф. Ф. История Военно-топографического депо и геодезических работ Генерального штаба И Записки Военно-топографического депо. СПб., 1837. Ч. 1. С. 1—188; [Тучков П.А.] История Военно-топографического депо и геодезических работ Генерального штаба с 1835 г. по 1847 г. //Там же. СПб., 1847. Ч. 10. Отд. 1. С. 1—26; Иванов П. И. Описание топографических и картографических работ, произведенных в Европейской и Азиатской России Корпусом военных топографов и частью соединенными средствами с межевым ведомством. СПб., 1872; Исторический очерк деятельности Корпуса военных топографов, 1822—1872. СПб., 1872; Литвин А. А. Собственное его императорского величества Депо карт и развитие отечественной картографии в 1797—1812 гг. // Документальные реликвии российской истории. М., 1998. С. 37—53 (Тр. РГВИА. Вып. 2: 200-летие Военно-ученого архива); Постников А. В. Значение материалов фонда Военно-ученого архива РГВИА для исследований по истории картографии //Там же. С.54—71.

¹⁸⁴⁵

РГВИА, ф. 40, on. 1, д. 124, 155, 197 (за 1833—1839 гт.).

¹⁸⁴⁶

См. фонды РГВИА, РГАВМФ, РГАДА, НИОР БАН, ПФА РАН, ОР РНБ и др.

¹⁸⁴⁷

Кусов В. С. Картография в России К ОИЭ. 1996. Т. 2. С. 515.

¹⁸⁴⁸

См., например: РГАДА, ф. 1299 (Бессарабская губ., 1432—1917 гг.), ф. 1302 (Область Войска Донского, 1814—1917); ф. 1308 (Екатеринославская губ., 1779—1913 гг.), ф. 1339 (Таврическая губ., 1798—1917 гг.); ф. 1349 (Херсонская губ., 1777—1905 гг.); ф. 1356 (Губернские, уездные и городские карты, планы и атласы Генерального межевания, 1766—1891 гг.); ЦГААРК, ф. 377 (Таврическая губернская чертежная), on. 1—22, и др. О межевых планах Крыма из ЦГААРК см.: Мыц В. Л. Межевые планы как историко-географический источник И Пилигримы Крыма-98: (Путешествия по Крыму, путешественники о Крыме) : Матер. Междунар. науч. конф. Симферополь, 1998. С. 82—87.

¹⁸⁴⁹

Лоция Черного моря. С. XIV.

¹⁸⁵⁰

Будищев И. М.1) Атлас Черного моря / Издан при государственном Адмиралтейском департаменте. СПб., 1807. (См. также: РГАВМФ, ф. 1331, оп. 3, д. 33); 2) Лоция, или Морской путеводитель, содержит описание фарватеров и входов в порты, заливы на Азовском, Черном море, в проливах Воспорском и Византийском находящихся, с присовокуплением рассуждения о ветрах и о течениях. СПб., 1808. Ч. 1.

¹⁸⁵¹

Будищев И. М. Лоция, или Морской путеводитель… С. 42, 43.

¹⁸⁵²

Cartes reduites de la mer Noire par M. Gauttier. Paris, 1822. M. 1 : 123600. Размер 58 x 93 см (РГВИА, ф. 418, on. 1, д. 231).

¹⁸⁵³

Кумани Н. М. Обзор гидрографических съемок Черного и Азовского морей. С. 380—389.

¹⁸⁵⁴

Атлас Черного и Азовского морей капитан-лейтенанта Е. Манганари, гравированный по высочайшему повелению в Санкт-Петербурге / Изд. Гидрографического Черноморского депо карт в Николаеве. Николаев, 1841.26 л. с картинами и с 16 береговыми видами. См. рецензию Н. Н. Мурзакевича: ЗООИД. 1850. Т. 2. Отд. 2. С. 722—725.

¹⁸⁵⁵

Лоция Черного моря (РГВИА, ф. 846, оп. 16, д. 23726); Описание маяков и знаков Черного и Азовского морей. Николаев, 1851 (РГВИА, ф. ВУА, № 23725).

¹⁸⁵⁶

360Taitbout de Marigny Е. Atlas de la mer Noire et de la mer d’Azow. Odessa, 1850. Pl. 26 (РГВИА, ф. ВУА, № 23722, л. 26).

¹⁸⁵⁷

Ростовцев М. И. Классические и скифские древности… С. 30.

¹⁸⁵⁸

Там же. С. 29—30.

¹⁸⁵⁹

См.: Отзыв, представленный С.-Петербургской Имп. Академией наук академиками гг. Кёлером и Грефе о сочинении Бларамберга, под заглавием: «Observations sur quelques points relatifs a la geographic ancienne de la Tauride»… // ЗООИД. 1863. T. 5. C. 960. Примеч. 2; Гайдукевич В.Ф. О местоположении древней Тиритаки И МИА. 1941. № 4. С. 85—92.

¹⁸⁶⁰

Так, до середины XIX в. были известны только два фрагмента «Перипла Понта Евксинского» анонимного автора — начало и конец. Подробнее см.: Ростовцев М. И. Скифия и Боспор. С. 69—73; Скржинская М. В. «Перипл Понта Евксинского» анонимного автора И Исследования по античной археологии Северного Причерноморья. Киев, 1980. С. 115—125.

¹⁸⁶¹

Ростовцев М. И. Классические и скифские древности… С. 29—30.

¹⁸⁶²

ЪбЬТунман [И. Э.] Крымское ханство. Симферополь, 1936. С.32.

¹⁸⁶³

Bayer G. S. Alte Azowische und Crimische Begebenheit И Sammlung Russischer Geschichte. SPb., 1736. Bd 2. S. 36—80. Рус. перевод: Байер T. 3. Краткое описание всех случаев, касающихся до Азова от создания сего города до возвращения оного под Российскую державу / Пер. с нем. И. Тауберта. 3-е изд. СПб., 1782.

¹⁸⁶⁴

ЦГААРК, ф. 535, on. 1, д. 2020, л. 1 об.

¹⁸⁶⁵

зб9Там же, д.2021, л.3 об.—4. Ср. также: д. 1929, л.2—4: «Древние именования Крымского полуострова и знатных в оном городах»; л. 5—6: «Древние приморские города Таврического Херсонеса по Птоломееву описанию»; л. 11—13: «О реках Таврического Херсонеса или Тавриды».

¹⁸⁶⁶

ОР РНБ, Эрм. 368, л. 20 об., 28, 51—51 об.

¹⁸⁶⁷

Guthrie М. A Tour, Performed in the Years 1795—1796, through the Taurida. London, 1802. P. 139, 158, 175, 177, 188.

¹⁸⁶⁸

Stempkowsky J. Notice historique sur la ville de Nymphee // Journal d’Odessa. 1828.6/18 juin. № 45. P. 199— 200; 9/21 juin. № 46. P. 203—204 (отд. оттиск в бумагах Кёппена: ПФА РАН, ф. 30, on. 1, д. 475, л. 213).

¹⁸⁶⁹

УЛ Шестаков С. А. К вопросу о локализации боспорского города Гермисия И Археология и история Боспора. Керчь, 1999. Вып.З. С. 103—112.

¹⁸⁷⁰

Kohler И. К. Е. Du chateau royal du Bosphore et de la ville Gargaza dans la Chersonese Taurique // Memoires de I’Academie. 1824. T. 9. P. 649—692. Нем. перевод: Das konigliche Schloss des Bosporus und die Stadt Gargaza auf der taurischen Halbinsel H Gesammelte Schriften. SPb., 1850. Bd 2. S. 133—217.

¹⁸⁷¹

в тексте Диодора по современным изданиям — ’Аргфарутц;.

¹⁸⁷²

См.: РГВИА, ф. 846, оп. 16, д. 19896, 19897.

¹⁸⁷³

См.: Ш[тир] X. Письма к издателям. Севастополь, 1827 сентября 26 И Северная пчела. 1827.20 окт. С. 3— 4; 22 окт. С. 3—4.

¹⁸⁷⁴

См.: Крымский помещик. Письмо к издателям // ОВ. 1827.9 ноября. № 88. С. 351—353. Цит. по: ПФА РАН, ф.ЗО, оп.З, д. 282, л. 6, 8 об., 12 об., 15, 21—22.

¹⁸⁷⁵

Дюбрюкс П. Описание развалин и следов древних городов и укреплений, некогда существовавших на европейском берегу Босфора Киммерийского, от входа в пролив близ Еникальского маяка до горы Опук включительно, при Черном море // ЗООИД. 1858. Т. 4. Отд. 1. С. 60—63.

¹⁸⁷⁶

ГППАЭ. С. 63—65.

¹⁸⁷⁷

Brandis С. G. Der Kimmerische Bosporos // Pauly-Wissowa-Kroll. Real-Encyclopadie der klassischen Alter-tumswissenschaft. Stuttgart, 1899. Bd 3. Col. 759.

¹⁸⁷⁸

CIG. 1843. Vol. 2. P. 103—104.

¹⁸⁷⁹

Diodori Siculi Bibliothecae Historicae quae supersunt. Ex nova recensione Ludovici Dindorfii. Parisiis, 1842— 1845. Vol. 2. P. 362.

¹⁸⁸⁰

ЗМЖебелёв С. А. Северное Причерноморье. M.; Л., 1953. С. 178; Струве В. В. Этюды по истории Северного Причерноморья, Кавказа и Средней Азии. Л., 1968. С. 151. Подробнее см.: Десятчиков Ю. М. Арифарн, царь сираков И История и культура античного мира. М., 1977. С. 45—48.

¹⁸⁸¹

Гайдукевич В. Ф. Археологическое изучение Мирмекия // МИА. 1941. № 4. С. 96—109; Марти Ю. Ю. Городища Боспорского царства к югу от Керчи — Киммерик, Китей, Акра // ИТОИАЭ. 1928. Т. 2. С. 103—126.

¹⁸⁸²

ИР ЦНБ, V, 1030; Бларамберг И. П. Замечания на некоторые места древней географии Тавриды. С. 15—19.

¹⁸⁸³

Гёрц К. К. Археологическая топография Таманского полуострова И Собр. соч. СПб., 1898. Вып. 1. С. 144—145.

¹⁸⁸⁴

Koehler Н. К. Е. Memoire sur les lies et la course consacrees a Achille dans le Pont-Euxin // Memoires de Г Academic. 1826. T. 10. P. 531—820; Стемпковский И. А. Исследования о местоположении древних греческих поселений на берегах Понта Эвксинского, между Тирасом и Борисфеном, учиненные по случаю найденных в 1823 г. остатков древности в Одессе // ОЗ. 1826. Ч. 23. Кн. 73. С. 192—228; Кн. 74. С. 335—377; Муральт Э. Г. Древние поселения на северо-западном берегу Черного моря от Дуная до Буга // ЗПАНО. 1850. Т. 2. С. 121—143; Беккер П. В. Берег Понта Эвксинского от Истра до Борисфена, в отношении к древним его колониям // ЗООИД. 1853. Т. 3. Отд. 3. С. 151—209; Брун Ф. К. 1) О местоположении Тираса // ЗООИД. 1853. Т. 3. С. 47—66; 2) Черноморье. Одесса, 1879—1880. Ч. 1—2; Уваров А. С. Исследования о древностях Южной России… Вып. 1—2.

¹⁸⁸⁵

Агбунов M.B.V) Загадки Понта Эвксинского. М., 1985; 2) Античная лоция Черного моря. М., 1987; ГППАЭ.

¹⁸⁸⁶

Кёппен П. И. Крымский сборник: О древностях южного берега Крыма и гор Таврических. СПб., 1837.

¹⁸⁸⁷

Pallas Р. S. Bemerkungen… Р. 54—93; Бларамберг И. П. О предполагаемом местоположении Дианина храма в Тавриде // Одесский альманах на 1831 год. Одесса, 1831. С. 298—307; Аркас З.А. Описание Ираклийского полуострова и древностей его: История Херсонеса // ЗООИД. 1848. Т. 2. Отд. 1. С. 245—271; Брун Ф.К. К вопросу о древней топографии Ираклийского полуострова // Черноморье. Одесса, 1879. Ч. 1. С. 60—71.

¹⁸⁸⁸

Ростовцев М. И. Новая книга о Белом острове и Таврике // ИАК. 1918. Вып. 65. С. 188—189.

¹⁸⁸⁹

Ростовцев М. И. Классические и скифские древности… С. 30.

¹⁸⁹⁰

Там же. С. 30; Скифия и Боспор. С. 258.

¹⁸⁹¹

Карцев В. П. Социальная психология науки и проблемы историко-научных исследований. М., 1984. С. 29—34.

¹⁸⁹²

^6 Керам К. Боги, гробницы, ученые: Роман археологии. М., 1986. С. 11.

¹⁸⁹³

ра ИИМК, ф. 7, on. 1, д. 11, л. 134—134 об.

¹⁸⁹⁴

Оленин А. Н. Археологические труды / Изд. Имп. Русского археологического общества. СПб., 1882. Т. 2.

С. 7, 9.

¹⁸⁹⁵

399Дюбрюкс П. Описание развалин и следов … С. 3—83.

¹⁸⁹⁶

Подробнее см.: Тункина И. В. А. Н. Оленин и древности Южной России… С. 18—27.

¹⁸⁹⁷

Morgenstern К. Н. К. Е. Koehler: Zur Erinnerung an den Verewigten // Recueil des Actes. 1839. S. 81.

¹⁸⁹⁸

Бларамберг И. П. Описание древних медалей Ольвии или Ольвиополя. М., 1828. С. V—VII.

¹⁸⁹⁹

4°3 ПФА РАН, ф. 30, оп. 3, д. 282, л. 5.

¹⁹⁰⁰

См., например: Kohler Н. К. Е. Memoire sur les lies … P. 771.

¹⁹⁰¹

Стемпковский И. А. Письмо редактору. Саратов, 11 февраля 1824 г. // BE. 1824. Февр. № 3. С. 233—235.

¹⁹⁰²

Тункина И. В. П. И. Кёппен как исследователь Ольвии: (Становление археолога) // Археологические вести. 2000. № 7. С. 357—372.

¹⁹⁰³

ПФА РАН, ф. 30, оп. 3, д. 282, л. 5 об.

¹⁹⁰⁴

^Родный Н.И. Проблемы научного творчества… С. 163—164.

¹⁹⁰⁵

Записки Н. Н. Мурзакевича // PC. 1887. Т. 53. № 3. С. 651—666.

¹⁹⁰⁶

но Фролов Э. Д. Русская историография античности (до середины XIX в.). Л., 1967. С. 104—105, 111; Ней-хардт А. А. Скифский рассказ Геродота в отечественной историографии. Л., 1982. С. 26—27.

¹⁹⁰⁷

44 Фролов Э. Д. Русская историография античности… С. 102, 107; Нейхардт А. А. Скифский рассказ Геродота… С. 27.

¹⁹⁰⁸

См.: Записки Н. Н. Мурзакевича // PC. 1887—1889. Т. 53—56, 59, 61.

¹⁹⁰⁹

Печатную рецензию Б. В. Кёне на брошюру Ашика «Керченские древности: О пантикапейской катакомбе, украшенной фресками» (Одесса, 1845) см.: ПФА РАН, ф. 30, оп. 3, д. 6, л. 19—22.

¹⁹¹⁰

См. размышления на эту тему: Романовский С. И. «Обрусение» российской науки как национальная проблема // Вопросы истории естествознания и техники. 1999. № 3. С. 43—56.

¹⁹¹¹

Наиболее метко сложная ситуация той эпохи обрисована в книге В. В. Григорьева о П. С. Савельеве, который, будучи членом РАО, РГО и сотрудником Л. А. Перовского, чуждался всякой узости и национальной исключительности, испытывал отвращение к восхвалению своего «кружка» и старался сохранить научную и человеческую независимость. «Он сочувствовал и готов был помогать по мере сил всякому работнику на ниве знания, — вспоминал В. В. Григорьев, — не различая русский он или поляк, немец или еврей… Если же Савельев желал и домогался постоянно, чтобы русские ученые писали прежде всего для России и по-русски, так это по той же причине и с тою же целью, по каким ученые Франции, Англии, Германии пишут ныне не по-латыни, а каждый для своей земли и на языке своего народа. Точно то же беспристрастие обнаруживал он и в порицании: невежество, недобросовестность, шарлатанство были ему одинаково противны и в иностранце, и в соотечественнике; встретить их в русском было для него, впрочем, еще тяжелее, нежели в чужом человеке. Так, если случалось ему вооружаться против Академии, когда находил он, что она увлекается пристрастием к германизму, то с не меньшею горячностью восставал он и против ура-русизма, которым страдало одно время Археологическое общество. Вследствие этого квасные патриоты наши упрекали его в немцелюбии, тогда как немцы петербургские считали его своим врагом. Понимали достоинство такого образа действия и ценили его только люди столь же беспристрастные, как и сам Савельев; к сожалению, их немного на свете и у нас, и везде. Не понимал также Савельев, каким образом в дело науки можно замешивать интересы личные или интересы партий, как подымается у людей рука, чтобы защищать и прославлять негодяя или невежу своего прихода, а честного и достойного человека из чужого лагеря унижать и чернить. Такая разбойничья… тактика была ненавистна Савельеву: он охотнее протягивал руку уважаемому противнику, нежели бездарному сопернику. Впрочем, при антипатии своей к односторонности он не мог принадлежать и не принадлежал ни к какой из литературных наших котерий, ни к западникам, ни к славянофилам, а держался всегда особняком, дружась с чистыми и дельными людьми всех цветов и оттенков, не жалуя шарлатанов и пройдох ни там, ни тут, высказывая правду, где считал полезным, одинаково друзьям и недругам, и презирая всею полнотою презрения людей, обращающих науку в средство к достижению эгоистических целей и ради того кланяющихся и вашим, и нашим». Цит. по: Григорьев В. В. Жизнь и труды П. С. Савельева… С. 140—141.

¹⁹¹²

графии В. Г. Теплякова И Пушкин. Исследования и материалы. 1983. Т. 11. С. 192—212; Черейский Л. А. Пушкин и его окружение. Л., 1989. С. 431—432; Булатович С. А. К истории формирования фондов Одесского археологического музея: В. Г. Тепляков // ЗИФ ОГУ. 1997. Вып. 5. С. 17—23.

¹⁹¹³

Бруханский А. Н. «Письма из Болгарии» В. Г. Теплякова // Из истории русско-славянских литературных связей XIX в. М.; Л., 1963. С. 314.

¹⁹¹⁴

Тепляков В. Г. Письма из Болгарии (писаны во время кампании 1829 года). М., 1833. С. 3.

¹⁹¹⁵

РО ИРЛИ, № 9201, LII6.67, л. 3—3 об.; Шидловский А. Ф. Из бумаг В. Г. Теплякова // PC. 1896. Т. 85. № 3. С. 441—443.

¹⁹¹⁶

Тепляков В. Г. Письма из Болгарии. С. 23.

¹⁹¹⁷

Там же. С. 28.

¹⁹¹⁸

Там же. С. 60—61.

¹⁹¹⁹

ИР ЦНБ, V, 1224—1516, л. 287, 288—289 об., 302, 313; ОВ. 1829.20 апр.; Journal d’Odessa. 1829.2 mai. № 31—32. С. 123 (от редактора).

¹⁹²⁰

РСА СПбФ ИРИ, ф. 36, оп. 2, д. 253, л. 13; Journal d’Odessa. 1829.13 mai. № 35. Р. 137—138 (заметка Бларамберга без заглавия: перечень мраморов и надписей, привезенных из Варны); De Bl[aramberg], Antiquite // Journal d’Odessa. 1829.25 nov. № 91. P. 393—394; № 95. P. 416—417; № 98. P. 428; 1830. № 72 (мраморы и надписи, привезенные Тепляковым из Созополя, Месембрин и др.).

¹⁹²¹

•ОИР ЦНБ, V, 1224—1516, л.315.

¹⁹²²

Там же, л. 316—316 об.

¹⁹²³

Тепляков В. Г. 1) Письмо русского путешественника из Варны И Литературная газета. 1830.26 янв. Т. 1. № 6. С. 41—43; 2) Письмо второе из Варны // Там же. № 29. С. 227—232.

¹⁹²⁴

Шидловский А. Ф. Из бумаг В. Г. Теплякова. С. 443—444.

¹⁹²⁵

ИР ЦНБ, V, 1224—1516, л. 334. См. также: Fragment d’une lettre ecrite de Mesemvria, par Mr. Tepliakoff, envoye par S. E. Mr. le comte Vorontzoff, dans les provinces conquises par nos troupes, a la recherche des monumens de I’antiquite // Journal d’Odessa. 1829. № 71. P. 306—307 (на рус. яз.: OB. 1829. № 72. С. 310—311).

¹⁹²⁶

Тепляков В. Г. Письма из Болгарии. С. 128.

¹⁹²⁷

ИР ЦНБ, V, 1224—1516, л. 347, 360, 415.

¹⁹²⁸

Там же, л. 367—368 об. См. также: Memoires sur divers monuments d’antiquite, decouverts sur differents points de la Bulgarie et de la Roumelie, presente a S. E. Mr. le gouvemeur-general de la Nouvelle Russie et de la Bessarabie par Mr. V. Tepliakoff // Journal d’Odessa. 1830. № 19 (рус. перевод: Тепляков В. Г. Отчет о разных памятниках древности, открытых и приобретенных в некоторых местах Болгарии и Румелии. Одесса, 1829.13 с. (Прибавление к Одесскому вестнику. 1829.21 дек.); Album d’un voyage en Turquie fait par ordre de sa majeste I’Empereur en 1829 et 1830 par C. Sayger et A. Desamod. Paris, [1834]. Livr. 1. Pl. 47.

¹⁹²⁹

Тепляков В. Г. 1) Письма из Болгарии. С. VIII; 2) Отчет о разных памятниках древности…; Шидлов-ский А. Ф. Из бумаг В. Г. Теплякова. С. 659—660.

¹⁹³⁰

Булатович С. А. К истории формирования фондов… С. 21.

¹⁹³¹

См. например: РСА СПбФ ИРИ, ф. 36, on. 1, д. 779, л. 8; оп.2, д. 253, л. 13—16 (IPE, I²,333—336=IGBulg, I², 476—479 и др.).

¹⁹³²

Latischew В. Die in Russland befindlichen griechischen Inschriften // MDAI AA. 1884. Bd 9. S. 209—231; 1885. Bd 10 S. 113—130.

¹⁹³³

IGBulg, I²

¹⁹³⁴

PO ИРЛИ, № 9276/1, л. 10.

¹⁹³⁵

Тепляков В. Г. Письма из Болгарии. С. III.

¹⁹³⁶

Тепляков В. Г. 1) Стихотворения. СПб., 1836. Т. 2. С. 11—21, 85—87; 2) Письма из Болгарии. С. 12—18.

¹⁹³⁷

Тепляков В. Г. Письма из Болгарии. С. 45.

¹⁹³⁸

Там же. С. 52.

¹⁹³⁹

Формозов А. А. Две страницы из истории формирования представлений о первобытном обществе в России И Природа. 1977. № 5. С. 158.

¹⁹⁴⁰

Тепляков В. Г. Письма из Болгарии. С. 107.

¹⁹⁴¹

3° РО ИРЛИ, № 9274/2, л. 4—4 об.

¹⁹⁴²

Седжер Карл Иванович (Carles Sagger, 1777—1840), действительный статский советник, управляющий библиотекой и начальник I Отделения Имп. Эрмитажа (1837—1840). Начал карьеру в России в качестве придворного учителя английского языка, затем служил библиотекарем при царскосельских библиотеках и библиотекарем Имп. Эрмитажа. После смерти его коллекция «медалей и камеев» была приобретена Эрмитажем за 5714 р. серебром (АГЭ, ф. 1, on. 1-1840, д. 31, л. 1).

¹⁹⁴³

V-Дезарно Август Осипович (August Joseph Desarnod, 1788—1840), французский художник-баталист и гравер; ученик А. Гро. Участвовал в походе армии Наполеона 1812 г. на Россию, взят в плен. Живя в России, снова обратился к живописи. С 1815 г. назначенный в академики, в 1827 г. удостоен звания академика Академии художеств. В 1829—1830 гг. находился при войсках Дибича-Забалканского в Европейской Турции. Пользовался расположением императоров Александра I и Николая I, вел. кн. Михаила Павловича. См. о нем: Греков Вл. Дезарно Август Осипович // РБС. 1905. Т.: Дабелов—Дядьковский. С. 166—167.

¹⁹⁴⁴

РГВИА, ф. 35, оп. 3/246, св. 332, д. 2843, л. 1—9.

¹⁹⁴⁵

ОР РНБ, ф.488, on. 1, д. 25, л. ПО об.—111 об.

¹⁹⁴⁶

РГВИА, ф. 35, оп. 2/243, св. 98, д. 1361, л. 1—8.

¹⁹⁴⁷

36ДГЭ, ф. 1, on. 1-1829, д. 14, 15 (Адрианополь), 17, 18 (Бургас); ф. 1, on. 1-1830, д.4 (Бургас).

¹⁹⁴⁸

Изображение статуи силена из Адрианополя см.: Album d’un voyage en Turquie… Livr. 1. Pl. 5.

¹⁹⁴⁹

Отчет Имп. Академии художеств за 1831 год. СПб., 1831. С. 15—16.

¹⁹⁵⁰

Album d’un voyage en Turquie… Livr. 1—8.50 Pl.

¹⁹⁵¹

Рукописные картографические материалы И. П. Липранди, иллюстрирующие рукопись, как и другие карты Западного Причерноморья времен русско-турецкой войны 1828—1829 гг., хранятся в НИОР БАН (ф. 35).

¹⁹⁵²

Въжарова Ж. Н. Руските учени и бьлгарските старини: Изследване, материали и документа. София, 1960. С. 37—98.

¹⁹⁵³

Лоция Черного моря. Николаев, 1851. С. 431. Примеч. (РГВИА, ф. 846, оп. 16, д. 23726). Подробнее литературу вопроса см.: ГППАЭ. С. 151—153; Охотников С. Б., Островерхое А. С. 1) Святилище Ахилла на острове Левке (Змеином). Киев, 1993; 2) Остров Змеиный в античное время и средние века И ЗИФ ОГУ. 1996. Вып. 3. С. 46—59.

¹⁹⁵⁴

Потоцкий И. О. Записка о новом Перипле Понта Евксинского, равно как и о древнейшей истории народов Тавриды, Кавказа и Скифии // Археолого-нумизматический сборник.., изданный Г. Спасским. М., 1850. С. 44.

¹⁹⁵⁵

Лоция Черного моря. С. 431.

¹⁹⁵⁶

* Будищев И. МЛ) Атлас Черного моря. Издан при государственном Адмиралтейском департаменте. СПб., 1807. См. также: РГАВМФ, ф. 1331, оп. 3, д. 33; 2) Лоция, или Морской путеводитель, содержит описание фарватеров и входов в порты, заливы на Азовском, Черном море, в проливах Воспорском и Византийском находящихся, с присовокуплением рассуждения о ветрах и о течениях. СПб., 1808. Ч. 1.

26 И. В. Тункина                                                 401

¹⁹⁵⁷

Будищев И. М. Лоция… С. XVII.

¹⁹⁵⁸

6РГАВМФ, ф. 1067, on. 1, д. 1, л. 144 об.

¹⁹⁵⁹

Там же, ф. 402, оп. 2, д. 188, л. 4—6 об.,12—12 об., 14—15 об.

402

¹⁹⁶⁰

8НИОР БАН, ф. 35, оп. доп. 2, № 331.

¹⁹⁶¹

9РГАВМФ, ф. 1331, оп.4, д. 725, л. 18 об.

¹⁹⁶²

Тункина И. В. К истории изучения острова Фидониси (Змеиный) в конце XVIII—середине XIX в.// ПАВ. 1992. № 2. С. 23—62. См. также предварительную публикацию: Тункина И. В. К истории изучения острова Фидониси в конце XVIII—первой четверти XIX в.// История и археология Нижнего Подунавья: Вторые чтения памяти проф. А. И. Доватура : Тез. докл. конф. Рени, 1991. С. 30—32.

¹⁹⁶³

н РГАВМФ, ф. 402, оп.2, д. 188, л. 12 об.

¹⁹⁶⁴

И Krug Ph. Bemerkungen zu Achmed Ibn-Foszlan’s Gesandschaftsbericht, iiber Sprache, Religion, Sitte und Geb-rauche der heidnischen Russen zu Anfange des X Jahrhunderts // Forschungen in der alteren Geschichte Russlands. SPb., 1848. Th. 2. S. 463—535.

¹⁹⁶⁵

Kunik A. Uber Krug’s handschriftlichen Nachlass // Krug Ph. Bemerkungen… SPb.; Leipzig, 1848. Th. 1. S. CCXIV—CCXV.

¹⁹⁶⁶

Krug Ph. Bemerkungen… S.476—481.

¹⁹⁶⁷

Чертков А. Д. О Белобережье и семи островах, на которых жили, по словам Димешки, руссы-разбойники // ЖМНП. 1845. Ч. 97. № 8. Отд. 2. С. 84—90; № 9. С. 136.

¹⁹⁶⁸

ПФА РАН, ф. 88, on. 1, д. 19, л. 1—4.

¹⁹⁶⁹

Там же, л. 8—9; ИР ЦНБ, V, 716—718, л. 6—6 об.

¹⁹⁷⁰

!8 ИР ЦНБ, V, 716—718, л. 5—6.

¹⁹⁷¹

Кумани Н. М. Обзор гидрографических съемок Черного и Азовского морей И Записки Гидрографического департамента Морского министерства. СПб., 1844. 4.2. С. 380, 397.

¹⁹⁷²

20ЦФА РАН, ф. 88, on. 1, д. 19, л. 60—61, 68—75 об.

¹⁹⁷³

ИР ЦНБ, V, 716—718, л. 1—10.

¹⁹⁷⁴

22ПФА РАН, р. IX, on. 1, д. 516, л. 1.

¹⁹⁷⁵

АГСП. С. 31.

¹⁹⁷⁶

ПФА РАН, ф. 88, on. 1, д. 19, л. 60.

¹⁹⁷⁷

Охотников С. Б., Островерхое А. С. Святилище Ахилла… С. 5.

¹⁹⁷⁸

26РГАВМФ, ф. 243, on. 1, д. 516, л. 84 об.

¹⁹⁷⁹

НА ОАМ, инв. № 83361, л. 8—12.

¹⁹⁸⁰

Kohler Н. К. Е. Memoire sur les lies et la course consacrees a Achille dans le Pont-Euxin // Memoires de 1’Academie. 1826. T. 10. P. 602—607. Pl. XXIV. Подготовительные материалы см.: АГЭ, ф. 11, д. 38: «Dromos et Leuce» (рукописные выписки Кёлера из произведений античных авторов); д. 86: «Ьеисе».

¹⁹⁸¹

Kohler Н. К. Е. Memoire sur les Ties… P. 603—604.

¹⁹⁸²

30РГАВМФ, ф. 243, on. 1, д. 3486.

¹⁹⁸³

ИР ЦНБ, V, 1017, л. 16 об.— 21 об.

¹⁹⁸⁴

Choix de medailles antiques d’Olbiopolis ou Olbia faisant partie de Blaramberg a Odessa. Paris, 1822.

¹⁹⁸⁵

ИР ЦНБ, V, 1017, л. 17 об.

¹⁹⁸⁶

34РГАВМФ, ф. 243, on. 1, д. 3296, л. 27 об.—29.

¹⁹⁸⁷

Там же, ф. 402, оп. 2, д. 188, л. 7—9.

¹⁹⁸⁸

Там же, ф. 243, on. 1, д. 4280, л. 2—2 об.

¹⁹⁸⁹

Там же, д. 3815, л. 2—4.

¹⁹⁹⁰

Там же, л. 4.

¹⁹⁹¹

Там же, ф. 402, on. 1, д. 875, л. 1, 25—27.

¹⁹⁹²

Там же, ф. 243, on. 1, д. 3815, л. 35 об.—36.

¹⁹⁹³

НА ОАМ, инв. № 59182, л. 7—8 об., 10—12; ИР ЦНБ, V, 1534—1547, л. 3—3 об., 5—6 об.

¹⁹⁹⁴

НА ОАМ, инв. № 59182, л. 3—3 об.

¹⁹⁹⁵

Пятышева Н. В. Археологическое обследование острова Левки (о. Змеиный) осенью 1964 г./Z Археологический сборник. 1966. Вып. 40. С. 68 (Тр. ГИМ).

¹⁹⁹⁶

НА ОАМ, инв. № 59182, л. 4—7.

¹⁹⁹⁷

Там же, л. 13; ИР ЦНБ, V, 1534—1547, л. 18.

¹⁹⁹⁸

ИР ЦНБ, V, 1534—1547, л. 4-4 об.

¹⁹⁹⁹

НА ОАМ, инв. № 59182, л. 17—18, 21—21 об.

²⁰⁰⁰

Там же, л. 20—21.

²⁰⁰¹

Пятышева Н. В. Археологическое обследование острова Левки… С. 59.

²⁰⁰²

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 1, л. 40—40 об.

²⁰⁰³

Записки Н. Н. Мурзакевича // PC. 1887. Т. 56. № 12. С. 650—651.

²⁰⁰⁴

Мурзакевич Н. Н. Поездка на остров Левки, или Фидониси, в 1841 г. Одесса, 1844. С. 30 (отд. оттиск из: ЗООИД. 1844. Т. 1. С. 549—562).

²⁰⁰⁵

Там же. С. 21.

²⁰⁰⁶

Там же. С. 25—30; Записки Н. Н. Мурзакевича. С. 651.

²⁰⁰⁷

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 174, л. 20—20 об.

²⁰⁰⁸

Там же, д. 1, л. 66 об.—67.

²⁰⁰⁹

НА ОАМ, инв. № 59182, л. 24—25.

²⁰¹⁰

58РГАВМФ, ф. 243, on. 1, д. 4280, л. 133.

²⁰¹¹

НА ОАМ, инв. № 59182, л. 31—32.

²⁰¹²

бОТам же, л. 35.

²⁰¹³

Там же, л. 26—29.

²⁰¹⁴

Там же, л. 31 об.—32.

²⁰¹⁵

⁶² Там же, л. 66 об.

²⁰¹⁶

Там же, л. 34—34 об.; ИР ЦНБ, V, 1534—1547, л. 13—13 об.

²⁰¹⁷

ИР ЦНБ, V, 1534—1547, л. 13 об.

²⁰¹⁸

НА ОАМ, инв. № 59182, л. 34—35 об.

²⁰¹⁹

Там же, л. 35 об.

²⁰²⁰

ГАОО, ф. 1, оп. 166-1845, д. 71, л. 1—3.

²⁰²¹

НА ОАМ, инв. № 59182, л. 37—38, 40—41 об., 43—43 об., 46.

²⁰²²

Там же, л. 41 об.—42 об.

²⁰²³

Там же, л. 44—45; РГАВМФ, ф.243, on. 1, д. 4566, л. 4—129.

²⁰²⁴

НА ОАМ, инв. № 59182, л. 53—54; РА ИИМК, ф. 3, on. 1, д. 620.

²⁰²⁵

НА ОАМ, инв. № 59182, л. 498—52.

²⁰²⁶

РА ИИМК, ф. 3, on. 1, д. 620, л. 3.

²⁰²⁷

3ПАНО. 1850. Т. 2. Вып.2. С. 416.

²⁰²⁸

НА ОАМ, инв. № 59182, л. 55—56 об.

²⁰²⁹

77Там же, л.49 об., 54, 57—59 об.; РГАВМФ, ф.243, on. 1, д.4566, л. 165.

²⁰³⁰

РА ИИМК, ф. 3, on. 1, д. 620, л. 2.

²⁰³¹

НА ОАМ, инв. № 59182, л. 61, 63—64.

²⁰³²

РА ИИМК, ф. 3, on. 1, д. 620.

²⁰³³

Пятышева Н. В. Археологическое обследование острова Левки… С. 62.

²⁰³⁴

РА ИИМК, ф. 3, on. 1, д. 620, л. 4 об.—5 об.

²⁰³⁵

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 3, л. 68.

²⁰³⁶

MTaitbout de Marigny Е. Atlas de la mer Noire et de la mer d’Azow. Odessa, 1850. Pl. 8 (РГВИА, ф. ВУА, д. 23722, л. 18).

²⁰³⁷

РГАВМФ, ф. 243, on. 1, д. 5610, л. 1—1 об.; д. 5903, л. 1—4.

²⁰³⁸

НА ОАМ, инв. № 83361.

²⁰³⁹

8? Там же, л. 39.

²⁰⁴⁰

Мурзакевич Н. Н. Поездка на остров Левки… С. 22—23.

²⁰⁴¹

89РГАВМФ, ф. 243, on. 1, д. 4712, л. 82 об,—83 об.

²⁰⁴²

Толстой И. И. Остров Белый и Таврика на Евксинском понте. Пг., 1918. С. 27; Пятышева Н. В. Археологическое обследование острова Левки… С. 62.

²⁰⁴³

Пичикян И. Р. Малая Азия — Северное Причерноморье: Античные традиции и влияния. М., 1984. С. 154. Рис. 55.

²⁰⁴⁴

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 174, л. 19 об.—20 об.; оп. 2, д. 1, л. 142—144 об.

²⁰⁴⁵

НА ОАМ, инв. № 59182, л. 6 об,—7, 13—14.

²⁰⁴⁶

Мурзакевич Н. Н. 1) Поездка на остров Левки…; 2) О некоторых малоизвестных монетах, имеющихся в Одессе // ЗООИД. 1844. Т. 1. С. 316—318; 3) Монеты, отысканные на острове Фидониси // ЗООИД. 1848. Т. 2. С. 838—839; 4) Эллинские памятники, найденные в Новороссийском крае // Там же. С. 405—416; 5) Монеты, отысканные на острове Левки или Фидониси // ЗООИД. 1853. Т. 3. С. 237—246; 6) О некоторых малоизвестных монетах // ЗООИД. 1867. Т. 6. С. 475—476.

²⁰⁴⁷

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 3, л. 23—23 об.

²⁰⁴⁸

Карышковский П. О. Ольвийские монеты, найденные на острове Левке И МАСП. Киев, 1983. С. 158—167.

²⁰⁴⁹

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 30, л. 178.

²⁰⁵⁰

ИР ЦНБ, V, 1572—1577, л. 5 об,—8. Ср.: ГАОО, ф.93, оп.2, д. 1, л. 289—290.

²⁰⁵¹

«Ростовцев М. И. Новая книга о Белом острове и Таврике // ИАК. 1818. Вып.65. С. 183; Зограф А. Н. Находки монет в местах предполагаемых античных святилищ на Черноморье // СА. 1941. Т. 7. С. 152.

²⁰⁵²

юоБулатович С. А. Монетные находки на острове Левке // МАСП. 1971. Вып. 7. С. 212—225.

²⁰⁵³

1°1 Столярик Е. С. Очерки монетного обращения Северо-Западного Причерноморья в позднеримское и византийское время (конец III—начало XIII в.). Киев, 1992; Столярик Е. С., Тункина И. В. Позднеримские и византийские монеты с Левке по неизданным рисункам Н. Н. Мурзакевича // Охотников С. Б., Островерхое А. С. Святилище Ахилла на острове Левке (Змеином). Киев, 1993. С. 125—126.

²⁰⁵⁴

Штерн Э. Р. Graffiti на античных южнорусских сосудах // ЗООИД. 1897. Т. 20. С. 169—172; Яйленко В. П. Граффити Левки, Березани и Ольвии // ВДИ. 1980. № 2. С. 72—99. № 3. С. 75—116.

²⁰⁵⁵

юз Фармаковский Б. В. Три керамических фрагмента Одесского музея Имп. Одесского общества истории и древностей // ЗООИД. 1893. Т. 16. С. 39—44.

²⁰⁵⁶

Ю4 Клейман И. Б. Терракоты с о. Левки (Белого острова) из святилища Ахилла Понтарха И Терракоты Северного Причерноморья. М., 1970. С. 24 (САИ. Вып. Г1-П).

²⁰⁵⁷

Ю5 Охотников С. Б., Островерхое А. С. Геммы и перстни из святилища на Левке // Древнее Причерноморье: II чтения памяти проф. П. О. Карышковского: Тез. докл. юбил. конф. 9—11 марта 1991 г. Одесса, 1991. С. 69—71.

²⁰⁵⁸

Юб Толстой И. И. Остров Белый… С. 42, 85; Русяева А. С. Земледельческие культы в Ольвии догетского времени. Киев, 1979. С. 127.

²⁰⁵⁹

Ю7Пятышева Н. В. Археологическое обследование острова Левки… С. 67.

²⁰⁶⁰

№ Виноградов Ю. Г. Политическая история Ольвийского полиса VII—I вв. до н. э.: Историко-эпиграфическое исследование. М., 1989. С. 164—168.

²⁰⁶¹

Пятышева Н. В. Археологическое обследование острова Левки… С. 65—66; Лейпунська Н. О. Про культ Ахиыа в П!вн1чному ПричерноморЧ // Археологи. 1970. Т. 23. С. 66.

²⁰⁶²

• 1¹⁰ Виноградов Ю. Г. Политическая история… С. 168. Примеч. 104.

²⁰⁶³

т Булатович С. А. Античные находки на о. Змеиный И Проблемы археологии Северного Причерноморья: (К 100-летию основания Херсонского музея древностей) : Тез. докл. юбил. конф. Херсон, 1990. 4.2. С. 56—57.

²⁰⁶⁴

См.: Охотников С. Б., Островерхое А. С. Святилище Ахилла…

²⁰⁶⁵

В составе «Атласа, содержащего карты и планы последней турецкой войны, верно снятых полковником комендантом и кавалером бароном фон Тизенгаузеном» (1793) находится «План десанта и взятия о-ва Березани Черноморскими казаками. Сентября 8 дня 1788 г.» в масштабе 1 см=20 саж. (ОР РНБ, ф. 885 (Эрмитажное собрание), д. 287, л. XVIII). Среди других картографических материалов см. копию плана «Остров Ада, или Березань, на запад от Кинбурнской косы», подписан инженером фон Ликневским (РГАВМФ, ф. 326, on. 1, д. 7977). История взятия о-ва освещена в кн.: Сапожников И. В. Остров Березань и его штурм 7 ноября 1788 г. Ильичевск, 2000.

²⁰⁶⁶

Болтенко М. Ф. Исторические судьбы острова Березани И ЗОАО. 1960. Т. 1. С. 45; Сапожников И. В. Остров Березань… С. 17. Примеч. 1.

²⁰⁶⁷

И5РГВИА, ф.418, on. 1, д.614, л. 1.

²⁰⁶⁸

Там же, д. 596, л. 1—2; д. 640, л. 1.

²⁰⁶⁹

Там же, д. 665, л. 1.

²⁰⁷⁰

П8РГАВМФ, ф.З/Л, оп.23, д. 1323—1337 (за 1788—1911 гг.).

²⁰⁷¹

Там же, д. 1330.

²⁰⁷²

Там же, д. 1337.

²⁰⁷³

Там же, д. 1336.

²⁰⁷⁴

Там же, д. 1324.

²⁰⁷⁵

Там же, д. 1328 (в 1806 г.); д. 1329 (в 1807 г.); д. 1323 (в 1808 г., М 1:1680); д. 1331 (в 1809 г.); д. 1332 (в 1810 г.); д. 1333 (в 1811 г.); д. 1325 (в 1817 г., М 1:2100); д. 1336 (1821 г.). Здесь же хранятся красочная калька «Генеральный план острова с показанием устройства пристани и рельсового пути для доставки броневых башен» от 26 мая 1911 г. в масштабе 1:840 (там же, д. 1326) и чертеж плана и профиля острова за 1911 г. (д. 1334).

²⁰⁷⁶

См. о нем: Справочный энциклопедический словарь / Под ред. А.Старчевского. СПб., 1855. Т.4. С.45; Жерве В. Деволан Франц Павлович И РБС. 1905. Т.: Дабелов—Дядьковский. С. 155—158; Мурзакевич Н. Н. Деятели Новороссийского края: Вице-адмирал И. де Рибае и инженер-полковник Ф. де Волан И ЗООИД. 1875. Т. 9. С. 338; Фриман Л. История крепости в России. СПб., 1895. Ч. 1: До начала XIX столетия. С. 150, 152, 155; Скальковский А. А. Первое тридцатилетие города Одессы: 1793—1823. Одесса, 1837. С. 27, 54, 91, 108, 109; Тимофеенко В. И. Города Северного Причерноморья во второй половине XVU1 века. Киев, 1984; Гузевич Д.Ю. Деволлан // ОИЭ. 1994. Т. 1. С. 687; Де-Волант Ж. Ф. Очерк моей службы в России, 1787—1811 гг. Одесса, 1999.

²⁰⁷⁷

Озу, ози, озю, т. е. «река» — название Днепра у турок и татар.

²⁰⁷⁸

Едизан, Едисан — территория между Бугом и Днестром, входившая в Западный Ногай.

²⁰⁷⁹

Сведения о документе впервые опубл.: Григорович В. И. Записка о пособиях к изучению южно-русской земли, находящихся в военно-ученом архиве Главного штаба. Одесса, 1876 (Записки Новороссийского университета. Т. 20. Ч. 2. С. 9—37).

²⁰⁸⁰

128РГВИА, ф. ВУА, д. 18364, л. 165—166.

²⁰⁸¹

РГАВМФ, ф. 243, on. 1, д. 1757, л. 2—3, 6 об.

²⁰⁸²

ОР РНБ, Нем. Q IV, № 181, л. 245 об,—247.

²⁰⁸³

Кдhie г Н. К. Е. Memoire sur les lies… P. 543, 632 suiv.

²⁰⁸⁴

ibid. P. 628.

²⁰⁸⁵

АГЭ, ф. 1, on. 1-1826, д. 16, л.66 об.—67; ПФА РАН, ф. 88, on. 1, д. 19, л. 63—63 об.

²⁰⁸⁶

РГАВМФ, ф. 243, on. 1, д. 3486, л. 73 об.; д. 1927, л. 34—34 об.

²⁰⁸⁷

ПФА РАН, ф. 30, оп. 3, д. 282, л. 7 об. (письмо без даты, получено адресатом 1 июня 1824 г.).

²⁰⁸⁸

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 39, л. 9.

²⁰⁸⁹

Ш Мурзакевич Н.Н. Коллекция древних памятников, присланных из Николаева// ЗООИД. 1844. Т. 1. С. 636.

²⁰⁹⁰

[Мурзакевич Н. И.] Музеум Одесского общества истории и древностей. Отд. оттиск из Новороссийского календаря на 1851 г. Одесса, 1851. С. 4. Ср.: ГАОО, ф. 93, оп. 2, д. 1, л. 138 об.

²⁰⁹¹

139РГАВМФ, ф.243, on. 1, д.3485, л. 14 об.

²⁰⁹²

• ¹40 Стемпковский И. А. 1) Исследования о местоположении древних греческих поселений на берегах Понта Евксинского, между Тирасом и Борисфеном // ОЗ. 1826. Ч. 26. Кн. 73. С. 226; Кн. 74. С. 344—345 ; 2) Известие о новых открытиях по части древностей в Южной России, 1824 года// Библиографические листы. 1825.20 сент. № 24. С. 337.

²⁰⁹³

ИР ЦНБ, V, 1017, л. 18 об.

²⁰⁹⁴

Стемпковский И. А. Известие о новых открытиях… С. 337.

²⁰⁹⁵

РСА СПбФ ИРИ, ф. 36, on. 1, д. 784, л. 16 об,—17.

²⁰⁹⁶

НО 72. Табл. XXXVII; Штительман Ф. М. Античне мистецтво. Ки!’в, 1977. Табл. 133. Благодарю за консультации сотрудника Отдела античного мира Государственного Эрмитажа, кандидата искусствоведения А. В. Круглова.

²⁰⁹⁷

Kohler Н. К. Е. Memoire sur les lies… P. 633—634.

²⁰⁹⁸

146QP РНБ, Нем. Q IV, № 181, л. 247, 249.

²⁰⁹⁹

Kohler H. К. Е. Memoire sur les iles… P. 633—634.

²¹⁰⁰

ИР ЦНБ, V, 1548—1561, л. 12.

²¹⁰¹

Там же, л. 28 об.

²¹⁰²

Kohler Н. К. Е. Memoire sur les iles… P. 633—634.

²¹⁰³

Осип Михайлович Дерибас, или Хосе де Рибае (Ribas, 1749—1800), адмирал русского флота. Испанец, уроженец Неаполя, по приглашению графа А. Г. Орлова-Чесменского с 1772 г. на русской службе в Черноморском флоте. Командовал Мариупольским полком (1780). Участвовал в русско-турецкой войне 1787—1791 гг., отличился при штурме Измаила, при его участии была взята крепость Хаджибей, на месте которой была заложена Одесса. В 1793 г. руководил строительством Одесского порта и в 1794—1797 гг.— Одессы. В 1795 г. Дерибас закрепил о-в Березань и окрестные земли побережья в свое личное владение. С 1799 г. адмирал, управляющий лесным департаментом, в 1800 г. уволен за злоупотребления в лесных доходах, в 1800 г. принят на службу в Адмиралтейств-коллегию в помощь вице-президенту; составил проект укрепления Кронштадта.

²¹⁰⁴

Багалей Д. И. Археографические материалы как источник археологии // Тр. XI АС в Киеве. М., 1902. Т. 2. С. 86—87.

²¹⁰⁵

Raoul-Rochette D. Antiquites Grecques du Bosphore-Cimmerien. Paris, 1822. P. 15. Pl. V, 2; Pl. VII, 2.

²¹⁰⁶

ИР ЦНБ, V, 1017, л. 18 об.

²¹⁰⁷

Брун Ф. К. О местоположении Тираса И ЗООИД. 1853. Т. 3. С. 64.

²¹⁰⁸

Kohler И. К. Е. Remarques sur un ouvrage intitule: Antiquites Grecques du Bosphore-Cimmerien // Gesammelte Schriften. SPb., 1850. Bd 1. S.88.

²¹⁰⁹

Толстой И. И. Остров Белый… С. 51. Примеч. 3.

²¹¹⁰

Свиньин П. П. Взгляд на Одессу: (Из живописного путешествия по России издателя Отечественных записок 1825 г.) // ОЗ. 1830. 4.41. Кн. 117. С. 16—17.

²¹¹¹

Латышев В. В. Исследования об истории и государственном строе города Ольвии. СПб., 1887. С. 61.

²¹¹²

Там же. С. 59. Примеч. 25.

²¹¹³

Штерн Э. Р.1) Вновь найденные посвящения Ахиллу Понтарху И ЗООИД. 1907. Т. 27. Прот. № 365. С. 10; 2) По поводу посвятительных надписей Ахиллу Понтарху И Там же. Прот. № 368. С. 66.

²¹¹⁴

Толстой И. И. Остров Белый… С. 54.

²¹¹⁵

Ростовцев М. И. Новая книга о Белом острове и Таврике… С. 187.

²¹¹⁶

Русяева А. С. Земледельческие культы… С. 137.

²¹¹⁷

Шелов-Коведяев Ф. В. Березанский гимн острову и Ахиллу И ВДИ. 1990. № 3. С. 49—62.

²¹¹⁸

Горбунова К. С. Древние греки на острове Березань. Л., 1969. С. 18—19, 43.

²¹¹⁹

Уваров А. С. Исследования о древностях Южной России и берегов Черного моря. СПб., 1856. Вып. 2. С. 141.

²¹²⁰

РА ИИМК, ф. 35, оп. 2, д. 441: Соловьев С. Л. Строительные комплексы архаической Березани (анализ архитектурно-строительной традиции). Дис. … канд. ист. наук. Л., 1989. С. 9. Рис. 2; см. также: Solovyov S. Ancient Berezan. Leiden, 1999.

²¹²¹

Уваров А. С. 1) Исследования о древностях… Вып. 2. С. 142, 143; 2) Собрание карт и рисунков к исследованию о древностях Южной России и берегов Черного моря. СПб., 1853. Табл. XXV.

²¹²²

по Брун ф. К. Остров св. Эферия И Новороссийский календарь на 1854 год, издаваемый от Ришельевского лицея. Одесса, 1853. С. 382—405.

²¹²³

Брун Ф. К. Остров св. Эферия И Черноморье: Сб. исследований по исторической географии Южной России. Одесса, 1879. Ч. 1. С. 27.

²¹²⁴

Латышев В. В. Заметки по древней географии северного побережья Черного моря. V: Об острове св. Еферия // ЖМНП. 1899. № 5. Отд. 5. С. 73—87. Переизд.: nONTIKA. СПб., 1909. С. 284—297.

²¹²⁵

Погорелая В. В. Остров св. Эферия // Древнейшие государства на территории СССР: Материалы и исследования. 1984 год. М., 1985. С. 188—198.

²¹²⁶

Агбунов М. В. Загадки Понта Эвксинского: (Античная география Северо-Западного Причерноморья). М., 1985. С. 113—128.

²¹²⁷

¹⁷³ См. например: Славин Л.М. Основные этапы изучения Ольвии // ЗОАО. 1960. Т. 1 (34). С. 47—59; Кры-жицкий С.Д. Ольвия. Киев, 1985; Леви Е. И. Ольвия: Город эпохи эллинизма. Л., 1985. С. 7—12; Виноградов Ю. Г. Политическая история Ольвийского полиса… С.7—17.

²¹²⁸

176Латышев В. В. Исследования об истории… С. V—X, 26—47.

²¹²⁹

См. предварительные публикации: Тункина И. В. 1) К истории изучения Ольвии в конце XVIII—начале XIX в.// Древнее Причерноморье: Чтения памяти проф. П.О. Карышковского : Тез. докл. конф. (9—11 марта 1989 г.). Одесса, 1989. С. 52—54; 2) Начало изучения Ольвии If Археолопя. 1994. № 2. С. 7—18.

²¹³⁰

Описание Крыма Мартина Броневского // ЗООИД. 1867. Т. 6. С. 337.

²¹³¹

См. карту к статье: Байер Г. 3. О местоположении Скифии, каково было в лета Геродотовы И Краткое описание комментариев Академии наук. СПб., 1728. Ч. 1. С. 139—166.

²¹³²

¹⁸°ЦГААРК, ф. 535, on. 1, д. 1929, л. 5 об.; д. 2020, л. 1 об.

²¹³³

181ОР РНБ, ф. 885, № 368 (Эрм. 368), л. 51 об.

²¹³⁴

ЦГААРК, ф. 535, on. 1, д. 2021, л.З об.

²¹³⁵

РГВИА, ф. ВУА, д. 19056, л. 1—2.

²¹³⁶

• ¹84 Уваров А. С. Исследования о древностях Южной России и берегов Черного моря. СПб., 1851. Вып. 1. С. 35.

²¹³⁷

РГВИА, ф. ВУА, д. 18336, ч. 1, л. 191 об,—192.

²¹³⁸

186ОР РНБ, ф. 885, д. 233, л. 9. Размер 48×62 см (см. квадраты 2 и 3).

²¹³⁹

Пбвественное, землемерное и естествословное описание Очаковской земли, содержащееся в двух донесениях и сочиненное Андреем Мейером, Херсонского гренадерского полку подполковником, и трех ученых в России обществ членом. СПб., 1794. С. 9, 10.

²¹⁴⁰

Там же. С. 82.

²¹⁴¹

Там же. С. 14, 15.

²¹⁴²

Карасев А. Н. Планы Ольвии XIX в. как источник для исторической топографии города // МИА. 1956. № 50. С. 13, 14.

²¹⁴³

Крыжицкий Д. С. Ольвия: Историографическое исследование архитектурно-строительных комплексов.

²¹⁴⁴

Киев, 1985. С. 18.

²¹⁴⁵

192РГВИА, ф. ВУА, д. 18364, ч. 1, л. 168—171, 181—183.

Муравьев-Апостол И. М. Ольвия: Отрывок из путешествия в Тавриду в 1820 году, с приобщением перевода отрывка из Вористенской речи Диона Хрисостома. СПб., 1821. С. 20, 21.

²¹⁴⁶

См. о нем: Афонин Матвей Иванович // РБС. 1900. Т.: Алексинский — Бестужев-Рюмин. С. 358, 359.

²¹⁴⁷

Паллас П.С. Наблюдения, сделанные во время путешествия по южным наместничествам Русского государства в 1793—1794 годах. М., 1999. С. 213. Ср.: Pallas Р. S. Bemerkungen auf einer Reise in die siidlichen Statthal-terschaften des Russischen Reiches in der Jahren 1793 und 1794. Leipzig, 1801. Bd 2. S. 512—513.

²¹⁴⁸

196Латышев В. В. Исследования об истории… С. 28. Примеч. 10; С. 31.

²¹⁴⁹

Паллас П. С. Наблюдения.. С. 213; Pallas Р. S. Bemerkungen… S. 511—512.

²¹⁵⁰

Ваксель Л. С. Изображения разных памятников древности, найденных на берегах Черного моря, принадлежащих Российской империи. Снятые с подлинников в 1797-м и 1798-м годах, с приложением географической карты тех мест, где оные памятники обретены, с древними наименованиями. СПб., 1801. С. 5, 7. См. также франц, и нем. переводы (Berlin, 1803).

²¹⁵¹

Славин Л. М. Основные этапы изучения Ольвии. С. 47.

²¹⁵²

^Сумароков П.И. Путешествие по всему Крыму и Бессарабии в 1799 году. С историческим и топографическим описанием всех тех мест. М., 1800. С. 16, 17.

²¹⁵³

Guthrie М. A Tour, Performed in the Years 1795—1796, through the Taurida, or Crimea, the Ancient Kingdom of Bosphorus, the Once-Powerful Countries on the North of the Euxin etc. London, 1802. P. 30—31, 34—35, 38, 43. Map.

²¹⁵⁴

202ргвиА, ф.93, on. 1, д. 140; Сухтелен Петр Корнилович И РБС. 1912. Т. 20: Суворова — Ткачев. С. 211.

²¹⁵⁵

См. о нем: Зедделер Л. И. Сухтелен Петр Корнилович // Военный энциклопедический лексикон. 1850. Ч. 14. Прибавление. С. 156—157; Вигель Ф. Ф. Записки. М., 1892. 4.2. С.43—44.

²¹⁵⁶

Фабрициус И. Г. Столетие военного министерства, 1802—1902. Главное инженерное управление: Ист. очерк. СПб., 1902. Т. 7. Ч. 1. С. 58—59. Примеч. 2; Прилож. 27. С. 78—79 (послужной список).

²¹⁵⁷

РГВИА, ф. 93, on. 1, д. 330.

²¹⁵⁸

АГЭ, ф. 1, on. 1-1836, д. 26/1, л. 2—19 об.

²¹⁵⁹

^Латышев В. В. Исследование об истории… С. 32.

²¹⁶⁰

Славин Л. М.1) Древний город Ольвия. Киев, 1951. С. 20; 2) Основные этапы изучения Ольвии. С. 48; Формозов А. А. К летописи археологических исследований в Северном Причерноморье в первой половине XIX в. // СА. 1975. № 1. С. 171—172.

²¹⁶¹

Зедделер Л. И. Сухтелен Петр Корнилович. С. 156—157.

²¹⁶²

Kohler Н. К. Е. Lettre sur plusieurs medailles de la Sarmatie d’Europe et de la Chersonese Taurique // Nova Acta. 1805. T. 14. P. 108, 109.

²¹⁶³

РГВИА, ф. 93, on. 1, д. 140, л. 5.

²¹⁶⁴

Там же, ф. 349, оп. 2, д. 7; д. 327.

²¹⁶⁵

ДБК. Т. 1. С. VI. Атлас. Табл. 7. Рис. 14.

²¹⁶⁶

РГВИА, ф. 349, оп.40, д. 4391.

²¹⁶⁷

215РГАВМФ, ф.243, on. 1, д.3486, л. 6, 18 об., 68, 71 об., 72 об., 73, 83.

²¹⁶⁸

^Potocki J. Histoire ancienne du gouvemement de Cherson. Pour servir de suite de 1’histoire primitive des peuples de la Russie. SPb., 1804. P. 29—31. Надпись IPE, I², 203 (CIG, 2, 2090), из собрания Яна (Ивана) Потоцкого (1761— 1815) и Станислава-Феликса (Станислав-Щенсный, или Феликс Францевич) Потоцкого (1753—1805) в Тульчине, после смерти С. Ф. Потоцкого попала к управляющему имением графини Браницкой в Белой Церкви Яну Швань-скому. На закате жизни последний поселился близ Вильно (совр. Вильнюс, Литва) и вместе с другими древностями подарил эту надпись Обществу друзей науки в Вильно. См.: Dzikowski N. The Olbian Inscription CIG 2080 Rediscovered // Joum. of Hellenic Studies. 1939. T. 59. P. 84—91.

²¹⁶⁹

Kohler Н. К. Е. Lettre sur plusieurs medailles… P. 101—121.

²¹⁷⁰

218РГАВМФ, ф.25, on. 1, д.22, л.85.

²¹⁷¹

Стевен A. X. Дела архива Таврического губернского правления, относящиеся до разыскания, описания и сохранения памятников старины в пределах Таврической губернии // ИТУАК. 1891. № 13. С. 35.

²¹⁷²

О трудах И. С. Рижского в области антиковедения см.: Фролов Э.Д. 1) Русская историография античности (до середины XIX в.). Л., 1967. С. 84; 2) Русская наука об античности. СПб., 1999. С. 107.

²¹⁷³

Багалей Д. И. Археографические материалы как источник археологии // Тр. XI АС в Киеве. М., 1902. Т. 2. С. 86—88.

²¹⁷⁴

Рижский И. С. О городище Ольвии и другие примечания й Технологический журнал. 1808. Т. 6. 4.2. С. 161—166.

²¹⁷⁵

Багалей Д. И. Археографические материалы… С. 87—88.

²¹⁷⁶

Описание древних медалей Ольвии или Ольвиополя, находящихся в Одессе, в кабинете г. Бларамберга, с историческим известием о древнем городе Ольвии, с планом оного, и с изображением 225 медалей и монет, гравированных в Париже Сент-Анжем / Пер. с франц. А. П[исарева]. М., 1828. С. IV.

²¹⁷⁷

ИР ЦНБ, V, 1017, л. 1а—1а об.: [Blaramberg J.] Odessa, le 5 Fevrier // Moniteur universelle. 1818.9 mars. № 68 (писцовая копия с исправлениями рукой Бларамберга).

²¹⁷⁸

Описание древних медалей Ольвии… С. VI; Свиньин П.П. Обозрение путешествия издателя «Отечественных записок» по России в 1825 г., относительно археологии И ОЗ. 1826. Ч. 26. Кн. 72. С. 435—439.

²¹⁷⁹

ОРИР ОГНБ, ркп. 62/6, л. 33 об.; Ср.: Скальковский А. А. Хронологическое обозрение истории Новороссийского края, 1730—1823. Одесса, 1838. 4.2. С. 254.

²¹⁸⁰

ГАРФ, ф. 728, on. 1, д. 1017, л. 42 об. (Путешествие вел. кн. Николая Павловича по России в 1816 г.: Маршрут путешествия).

²¹⁸¹

Там же, ф. 666, on. 1, д. 52, л. 42 об. (Журнал-дневник путешествия великого князя Михаила Павловича по России. 1817 г.).

²¹⁸²

Я® Батюшков К. Н. Сочинения: В 2 т. М., 1989. Т. 2: Из записных книжек. Письма. С. 484, 513, 517.

²¹⁸³

Там же. С. 518.

²¹⁸⁴

Там же. С. 505—506.

²¹⁸⁵

Там же. С. 509.

²¹⁸⁶

Там же. С. 517.

²¹⁸⁷

Кошелев В. А. «Приятный стихотворец и добрый человек…» // Батюшков К. Н. Сочинения. Т. 1. С. 26—27, 492.

²¹⁸⁸

236Choix des medailles antiques d’Olbiopolis ou Olbia faisant partie du cabinet de Blaramberg й Odessa. Paris, 1822. См. рецензии: Arneth J. (Archiv fur Geographic, Historic, Staats- und Kriegskunst. 1822. № 141, 142); Начало археологических розысков в Ольвии [Перевод рецензии проф. Крейцера (Creucer) в: Heidelberger Jahrbticher der Literatur. 1822. № 78. S. 1235f.] I Пер. с нем. В. H. Юргевича, коммент. Н. Н. Мурзакевича й ЗООИД. 1877. Т. 10. С. 407—414.

²¹⁸⁹

Raoul-Rochette D. Antiquites Grecques du Bosphore-Cimmerien. Paris, 1822. О его связях с Бларамбергом и Стемпковским см.: Об Ольвии // BE. 1823. Дек. N» 23—24. С. 307—308; Стемпковский И. А. Письмо редактору. Саратов, 11 февраля 1824 г.Й BE. 1824. Февр. № 3. С. 230—235.

²¹⁹⁰

Описание древних медалей Ольвии…

²¹⁹¹

План мною републикуется по оттиску, хранящемуся в РГВИА (ф.418, on. 1, д. 663, л. 1: Plan des ruines de la ville d’Olbia. Grave par Legagneur, Ecrit par Amoul. Dessine par Loaisel de Treogate. Размер по рамке 17 x 37 cm, M.: 1:10 000, рельеф в штрихах).

²¹⁹²

ПФА РАН, ф. 30, оп. 3, д. 23, л. 3 об.

²¹⁹³

Описание древних медалей Ольвии… С. 39.

²¹⁹⁴

Там же. С. 36, 39.

²¹⁹⁵

Карышковский П. О. Монеты Ольвии. Киев, 1988. С. 126—127; Крапивина В. В. Ольвия: Материальная культура I—IV вв. н. э. Киев, 1993. С. 152—153.

²¹⁹⁶

Описание древних медалей Ольвии… С. 36—37.

²¹⁹⁷

Choix des medailles antiques d’Olbiopolis… P. 37. Pl. 2. № b, c, d. См.: Булатович С. А. Электровая монета Кизика, найденная на Левке Й МАСП. Одесса, 1971. Вып. 7. С. 215. Примеч. 32. Н. Н. Мурзакевич приписывал одну из этих монет Абидосу (см. его примеч. 3 к статье: Начало археологических розысков в Ольвии И ЗООИД. 1877. Т. 10. С. 409).

²¹⁹⁸

Благодарю Т. А. Избаш (Одесса) за консультации.

²¹⁹⁹

Латышев В. В. Исследования об истории… С. VII.

²²⁰⁰

• ²⁴8 Начало археологических розысков в Ольвии. С. 407—414.

²²⁰¹

Карышковский П. О. Монеты Ольвии. С. 5.

²²⁰²

ИР ЦНБ, V, 1019, л. 1—16 об.

²²⁰³

Там же, V, 1018, л. 1—7: Liste onomastique des citoyens d’Olbiopolis ou Olbia, dont les inscriptions, les medailles et autres monumens de cette ville celebre de I’antiquite, nous a transmis les noms, ainsi que les differentes fonctions qu’ils exe?oient, tels que celles d’archonte, de pretre, de stratege, d’astynome, d’agoranome etc.

²²⁰⁴

Там же, V, 1017, л. 1—15 об. См. также: РСА СПбФ ИРИ, ф. 36, on. 1, д. 783, л. 1—20 об.

²²⁰⁵

РСА СПбФ ИРИ, ф. 36, on. 1, д. 779, табл. 1—7.

²²⁰⁶

254Виноградов Ю. Г. Уму пытливому наследуя… И Древнее Причерноморье: III чтения памяти проф. П. О. Карышковского: Тез. докл. юбил. конф. 12—14 марта 1996 г. Одесса, 1996. С. 27.

²²⁰⁷

Там же. С. 27—28.

²²⁰⁸

АГЭ, ф. 1, on. VI-М, д. 27/3, л. 1—16 (на: л. 2—4: Mddailles d’Olbia en bronze; на л. 4 об.—9 об.: Anses de Vases de terre cuite trouvees dans 1’enceinte de 1’ancienne ville d’Olbia (описание амфорных клейм); на л. 10 рисунок остродонной амфоры со сбитой ножкой; на л. 11—16 об.: Medailles Romaines imperiales en argent).

²²⁰⁹

Там же, д. 27/4, л. 1—2. Скорее всего Бларамбергу принадлежит анонимная статья с описанием местности Ольвии: Ruines d’Olbia: Lettre a un ami И Journal d’Odessa. 1827.29 oct./10 nov. № 82. P. 340—341.

²²¹⁰

2580 греческих древностях Боспора Киммерийского и Ольвии // BE. 1823. Окт. № 19. С. 204.

²²¹¹

Карышковский П. О. Монеты Ольвии. С. 102.

²²¹²

2600 греческих древностях… С. 204.

²²¹³

Стемпковский И. А. Мысли относительно изыскания древностей в Новороссийском крае // ОЗ. 1827. Ч. 29. Кн. 81. С. 54—55.

²²¹⁴

Стемпковский И. А. Исследование о местоположении… С. 373. Примеч. 81.

²²¹⁵

263Choix des medailles antiques d’Olbiopolis… Pl. 11—12. № 65—77. Цит. по: Стемпковский И. А. Известия о новых открытиях по части древностей в Южной России, 1824 года И Библиографические листы. 1825.20 сент. № 24. Стб. 336.

²²¹⁶

Карышковский П. О. Монеты Ольвии. С. 80—85. Табл. 4.

²²¹⁷

ГАОО, ф.93, on. 1, д.30, л. 181. О кладе 1824 г. из Понятовки, датируемом издателями корпуса 300— 250 гг. до и. э., см.: Thompsen М., Markholm О., Kraay М. С. An Inventory of Greek Coin Hoards. New York, 1973. P. 142. № 1082. Клад середины XIX в. в этом труде не учтен.

²²¹⁸

^Тункина И. В. П.И.Кёппен как исследователь Ольвии : (Становление археолога) Й Археологические вести. 2000. № 7. С. 357—372.

²²¹⁹

Путевые заметки П.И. Кёппена 1817 г. в виде двух писем неизвестному адресату от 21 февраля 1818 г. и 12 августа 1819 г., вероятно предназначенные автором для публикации в одном из литературно-художественных журналов столицы, недавно опубликованы с обширными комментариями по копии, сохранившейся в «Ольвийском сборнике» Кёппена: Назарчук В. И. Ольвийский сборник П. И. Кёппена й Летопись Причерноморья: Археология, история, литература, нумизматика. Херсон, 1999. № 3. С. 19—30.

²²²⁰

Мурзакевич Н. Н. Митрополит Евгений и академик Кёппен й ЗООИД. 1872. Т. 8. С. 404—411. Подлинники документов см.: ИР ЦНБ, V, 715, л. 1—7.

²²²¹

ИР ЦНБ, V, 715, л. 10—11.

²²²²

270Латышев В. В. Исследования об истории… С. VII; Славин Л. М. Основные этапы изучения Ольвии… С. 48.

²²²³

Карасев А. Н. Планы Ольвии XIX в. … С. 12.

²²²⁴

Тункина И. В. П. И. Кёппен как исследователь Ольвии Й Древнее Причерноморье: II чтения памяти проф. П. О. Карышковского : Тез. докл. юбил. конф. 9—11 марта 1991 г. Одесса, 1991. С. 98—99.

²²²⁵

273ИТУАК. 1908. № 41. С. 257—261 (протокол заседания от 2 октября 1907 г., § 9); 1914. № 51. С. 317—318 (протокол заседания от 29 мая 1914 г., § 2 — сообщение А. И. Маркевича).

²²²⁶

ПФА РАН, ф. 30, on. 1, д. 42, 112 л.

²²²⁷

Там же, л. 7—7 об.

²²²⁸

ИР ЦНБ, V, 715, л. 21—109.

²²²⁹

Там же, л. 22.

²²³⁰

Raoul-Rochette D. Histoire critique de I’etablissement des colonies grecques. Paris, 1815. Vol. 3. P. 315.

²²³¹

ПФА РАН, ф.ЗО, on. 1, д. 42, л. 40 об.-41.

²²³²

28° Мурзакевич H. H. Митрополит Евгений и академик Кёппен. С. 405—407.

²²³³

ПФА РАН, ф. 30, on. 1, д. 42, л. 49 об.

²²³⁴

Кёппен П. И. 1) Список известнейшим курганам в России. СПб., 1837 (на с. 27 упоминание об урочище Сто могил); 2) О курганах: Предварительное разыскание (1836) / Публ. А. И. Маркевича // ИТУАК. 1908. № 42. С. 1—41; 3) Список курганов, составленный академиком П. И. Кёппеном / Публ. Н. И. Репникова й Там же. С. 42—55.

²²³⁵

См., например: Фабрициус И. В. Археологическая карта Причерноморья Украинской СССР. Киев, 1951. Вып. 1; Крыжицкий С. Д., Буйских С. Б., Отрешко В. М. Античные поселения Нижнего Побужья: (Археологическая карта). Киев, 1990.

²²³⁶

Кац В. И., Тункина И. В. Зарождение керамической эпиграфики в России Й Античный мир и археология : Проблемы античной государственности, материальной и духовной культуры : Межвуз. науч. сб. Саратов, 1990. Вып. 8. С. 111—122.

²²³⁷

ПФА РАН, ф. 30, on. 1, д. 42, л. 22—25.

²²³⁸

Там же, л. 28 об.

²²³⁹

Там же, л. 7 об.

²²⁴⁰

Папанова В. А. Маловщом! матер!али з apxieie П. I. Кёппена # Мир Ольвии : Матер, юбилейных чтений, посвященных 90-летию со дня рождения проф. Л. М. Славина. Киев, 1996. С. 171—173.

²²⁴¹

Золотарев М. И., Буйских С. Б. 1) Неизвестный план Ольвии П. И. Кёппена // РА. 1997. № 2. С. 241—244; 2) «Ольвийская крепость» П. И. Кёппена // Ольвия-200 : Тез. докл. Междунар. науч. конф. 5—9 сент. 1994 г. Николаев, 1994. С. 49.

²²⁴²

ПФА РАН, ф. 30, оп. 3, д. 23, л. 2.

²²⁴³

Тункина И. В. К истории изучения Ольвии… С. 54.

²²⁴⁴

См.: РГВИА, ф. 489, on. 1, д. 4940, л. 11 об.—12, 121 об.—122, 190; Савельев А. И. Исторический очерк инженерного управления в России. СПб., 1887—1897. Ч. 1. С. 162; Ч. 2. С. 324; Ч. 3. С. 244; Общий состав военного министерства на 1847 г. СПб., 1846. С. 80; Ратнер И.Д. Старейший план Ольвии и его автор // Проблемы археологии Северного Причерноморья: (К 100-летию основания Херсонского музея древностей) : Тез. докл. конф. Херсон, 1990. Ч. 3. С. 76—78; Русский провинциальный некрополь: Картотека Н. П. Чулкова из собрания Государственного литературного музея // Река времен. М., 1996. Кн. 4. С. 39.

²²⁴⁵

См.: РГВИА, ф. 489, on. 1, д. 4940, л. 11 об.—12, 121 об.—122, 189—190 (более поздние формулярные списки мной не обнаружены); Фабрициус И. Г. Столетие военного министерства, 1802—1903: Главное инженерное управление: Ист. очерк. СПб., 1902. Т. 7. Ч. 1. Прилож. 9. С. 31; К прилож. 62. С. 181; Савельев А. И. Исторический очерк инженерного управления в России. СПб., 1894. Ч. 3. С. 235.

²²⁴⁶

ргвИА, ф. 349, оп. 27, д. 947, л. 1. Размер по рамке 52 х 69 см. В отличие от других планов этот в большей части листа не расцвечен акварельной отмывкой. На обороте листа помета: «Получен И июня 1827 г.». См. рис. 109, ПО.

²²⁴⁷

Там же, д. 946, л. 1. Размер по рамке 49×69 см. На обороте листа помета: «Получен 11 июня 1827 г.». См. рис. 108.

²²⁴⁸

Там же, ф. 418, on. 1, д. 615, л. 1. Размер по рамке 56×82 см (рис. 111). Справедливости ради, следует отметить, что в листе использования архивного дела имеется расписка о знакомстве с этим планом еще в апреле 1966 г. сотрудника Херсонского краеведческого музея И.Д.Ратнера, ныне покойного, успевшего опубликовать о нем лишь тезисы. См.: Ратнер И. Д. Старейший план Ольвии и его автор. С. 76—78.

²²⁴⁹

Карасев А. Н. Планы Ольвии XIX в. как источник исторической топографии города И МИА. 1956. № 50. С. 30.

²²⁵⁰

Шильдер Н. 1) Император Александр Первый, его жизнь и царствование. СПб., 1898. Т. 4. С. 98—99; 2) Александр I # РБС. 1896. Т.: Аарон—Император Александр П. С. 359.

²²⁵¹

Карасев А. Н. Планы Ольвии XIX в. … С. 10.

²²⁵²

Kohler Н. К. Е. Zwei Aufschriften der Stadt Olbia. SPb., 1822 (H. К. E. Kohler’s gesammelte Schriften. SPb., 1850. Bd 1. S. 59—80).

²²⁵³

Кдрреп P. Alterthiimer am Nordgestade des Pontus. Wien, 1823.108 S. (впервые опубл.: Wiener Jahrbiicher der Literatur. 1822. T. 20. S. 259—351). См. рецензию: Heidelberger Jahrbiicher der Literatur. 1823. Nov. № 70—71.

S. 1130—1134.

Местами искажающий смысл оригинала посредственный русский перевод Средне-Камашева с дополнениями автора, изданный на средства Московского общества истории и древностей российских, см.: Кёппен П. И. Древности северного берега Понта. М., 1828. Рецензия: Московский телеграф. 1828. Ч. 23. № 19. С. 475—477.

²²⁵⁴

Кдрреп Р. Olbisches Psephisma zu Ehren des Protogenes. Wien, 1823.14 p. Во франц, переводе К. Мальте-Брена опубл.: Nouvelles Annales des Voyages. 1823. T. 19. Juil. P. 132—142. См. также отклики во французской печати: Lettre de Mr. Raoul-Rochette sur Г inscription d’Olbia a Mr. Malte-Brun H Nouvelles Annales des Voyages. 1823.

T. 19. Pt. 1. Aout. P. 274—282; Lettre a Mr. Malte-Brun sur quelques locutions relatives a 1’expression des comptes monetaires, dans le decret des habitans d’Olbie par Mr. Lettronne // Ibid. P. 282—289; T. 20. Pt. 2. P. 136—138; Bui. de Sciences etc. par Mr. le B-n de Ferussas. 1824. № 2. P. 109—110.

²²⁵⁵

Kohler H. К. E. Remarques sur un ouvrage intitule: Antiquites Grecques du Bosphore-Cimmerien // Serapis. SPb., 1823. Th. 1 (H. К. E. Kohler’s gesammelte Schriften. Bd 1. P. 81—234: о трудах Рауль-Рошетта 1822 г., р. 81— 218; Стемпковского 1822 г., р. 218—235; Кёппена 1823 г., р. 232—234). См. также отдельную брошюру Кёлера с рецензией на сочинение П. И. Кёппена: Kohler Н. К. Е. Beurtheilung einer Schrift: Alterthiimer am Nordgestade des Pontus // Serapis. SPb., 1823. Th. 2 (H. К. E. Kohler’s gesammelte Schriften. Bd 2. S. 5 — 44).

²²⁵⁶

Кдрреп P. Nachhall vom Nordgestade des Pontus. Wien, 1823.16 S. Этот ответ перепечатан в собрании сочинений Е. Е. Кёлера: Н. К. Е. Kohler’s gesammelte Schriften. Bd 2: Serapis. Th. 2. S. 225—246. См. также отклик А. Бёка: Allgemeines Repertorium der neuesten in- und auslandischen Literatur. 1824. Bd 1. S. 55—56.

²²⁵⁷

ПФА РАН, ф. 30, оп. 3, д. 84, л. 7—7 об., 9.

²²⁵⁸

Переписка митрополита киевского Евгения с государственным канцлером графом Николаем Петровичем Румянцевым и с некоторыми другими современниками (с 1813 г. по 1825 г. включительно). Воронеж, 1885. Вып.2. С 83

²²⁵⁹

Там же. С. 67, 68.

²²⁶⁰

ПФА РАН, ф. 30, оп. 3, д. 247, л. 6.

²²⁶¹

Там же, on. 1, д. 139, л. 52 об.

²²⁶²

^Назарчук В. И. Ольвийский сборник Кёппена. С. 14—30.

²²⁶³

ИР ЦНБ, V, 715, л. 179, 183—187 об.

²²⁶⁴

Там же, л. 203—206 об.

²²⁶⁵

Там же, л. 222—242, 245—257, 261.

²²⁶⁶

60 и др.: встречи с проф. Крейцером в Гейдельберге, изучение ольвийских монет, кабинеты антиков и монет в Майнце, Касселе, Готе, Веймаре, Йене, Дрездене, Берлине, Данциге, встречи с немецкими учеными; д. 142, л. 50 об.—51, 53, 54, 57, 60 об.: посещение Кабинета антиков в Вене в сентябре—октябре 1823 г., встречи с австрийскими учеными и дискуссии о чтении декрета в честь Протогена.

²²⁶⁷

ИР ЦНБ, V, 715, л. 243—249.

²²⁶⁸

Муравьев-Апостол И. М. Ольвия: Отрывок из путешествия в Тавриду в 1820 годе. С прибавлением перевода отрывка Бористенской речи Диона Хрисостома. СПб., 1821.

²²⁶⁹

Там же. С. 28—29.

²²⁷⁰

Муравьев-Апостол И.М. Путешествие по Тавриде в 1820 годе. СПб., 1823. С. X.

²²⁷¹

Карасев А.Н. Планы Ольвии XIX в. … С. 16.

²²⁷²

Письмо академика Кёлера к неизвестному нумизмату, писанное из С.-Петербурга в 1817 году, 2-го марта / Публ. А. А. Скальковского, перевод с нем. В. Н. Юргевича й ЗООИД. 1894. Т. 17. Отд. 4. С. 3—4.

²²⁷³

ОР РНБ, Нем. IV Q 181, л. 245 об.—246, 248.

²²⁷⁴

Kohler Н. 1) Memoire… Р. 646—649, 651—659, 779—780; 2) Zwei Aufschriften der Stadt Olbia. SPb., 1822.

²²⁷⁵

АГЭ, ф. 11, д. 96: «Protogen», 254 л.; д. 114: «Olbia», 14 пачек, 176 л.; д. 115: «Ovidius zu Tomi. Dio zu Olbia», 73 л.; д. 116: «Olbia, Templa et Bospor», 224 л.; д. 21: «F. de Wollant. Rapport relativement & la sitiation geographique et topographique de la province Ozou…», 50 л., и др.

²²⁷⁶

ПФА РАН, ф. 30, оп. 3, д. 283, л. 16.

²²⁷⁷

ш Муравьев-Апостол И.М. Ольвия. С. 28; Письма с берегов Черного моря й Журнал для чтения воспитанникам военно-учебных заведений. 1852. Т. 96. № 383. С. 310.

²²⁷⁸

Свиньин П. П. Обозрение путешествия… Кн.75. С. 95—96.

²²⁷⁹

Уваров А. С. Исследования о древностях… Вып. 1. С. 40.

²²⁸⁰

32% Уваров А. С. 1) Исследования о древностях… Вып. 1. С.42—44; 2) Собрание карт и рисунков к исследованиям о древностях Южной России и берегов Черного моря. СПб., 1853. Вып. 2. Табл. XI, XIV. Следует упомянуть о рисунке Ольвийского городища со стороны Бугского лимана, выполненном поэтом А. С. Норовым в середине 1830-х гг., сохранившемся в его путевых заметках (ОР РНБ, ф. 531, д. 118, л. 27).

²²⁸¹

Рисунок женской мраморной головки (№ 11), списки керамических клейм и надписей на мраморе (№ 34 и др.) из Ольвии, хранившиеся в Павловске, имеются в «Ольвийском сборнике» П. И. Кёппена: ИР ЦНБ, V, 715, л. 224—226. См. также: ЗПАНО. 1849. Т. 1. С. 136; Муралып Э. Г. Памятники древности в Санкт-Петербурге и Павловске // ЗПАНО. 1850. Т. 2. Вып. 2. С. 301, 302, 303.

²²⁸²

АГЭ, ф. 1, on. 1-1855, д. 31, 3 л.; on. VI-EI, д. 17, № 219, л. 109 об.

²²⁸³

Там же, on. 1-1858, д. 17, 4 л.

²²⁸⁴

332Там же, on. V-1867, д. 13, л. 9—10, 12, 15.

²²⁸⁵

ГАОО, ф. 1, оп. 1837-200, д. 44, л. 1—4.

²²⁸⁶

^Виноградов Ю.Г. Политическая история Ольвийского полиса… С. 8.

²²⁸⁷

CIG. 1843. Vol. 2. Сар. 1. Р. 86—89. § 5—10.

²²⁸⁸

Записки Н. Н. Мурзакевича # PC. 1887. Т. 53. № 3. С. 655.

²²⁸⁹

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 1, л. 69.

²²⁹⁰

Там же, д. 29, л. 40, 49—49 об.

²²⁹¹

Там же, д. 2, л. 55.

²²⁹²

Там же, л. 39—39 об.

²²⁹³

Мурзакевич Н.Н. 1) Древности, открытые в с. Парутине, на развалинах Ольвии // ЗООИД. 1844. Т. 1. С. 623—624; 2) Эллинские памятники, найденные в Новороссийском крае: 1. В Ольвии // ЗООИД. 1850. Т. 2. Отд. 2—3. С. 405—413; 3) Ольвийские древности И ЗООИД. 1853. Т. 3. С. 246; Беккер П.В. 1) О двух ольвийских надписях // ЗООИД. 1858. Т. 4. С. 119—130; 2) О заслугах Каллиника, по надписи ольвийской // ЗООИД. 1858. Т. 4. С. 131—133.

²²⁹⁴

См.: Тункина И. В. А. С. Уваров и древности Южной России (конец 1840-х—начало 1850-х гг.) // Погибшие святыни : Охраняется государством : 4-я Российская науч.-практ. конф. СПб., 1996. Ч. 1. С. 163—181.

²²⁹⁵

Ш Уваров А, С. Исследования о древностях…. Вып. 1. С. 32—34.

²²⁹⁶

344ОПИ ГИМ, ф. 17, on. 1, д 192, л. 13 об.

²²⁹⁷

Письма с берегов Черного моря // Журнал для чтения воспитанникам военно-учебных заведений. 1852. Т. 96. № 383. С. 308—309, 315.

²²⁹⁸

АГЭ, ф. 1, on. V-1876, д. 2, л. 1—3.

²²⁹⁹

Подробнее литературу вопроса см.: Драчук В. С. Системы знаков Северного Причерноморья: Тамгообраз-ные знаки северопонтийской периферии античного мира первых веков нашей эры. Киев, 1975.

²³⁰⁰

Письма с берегов Черного моря. С. 314—319.

²³⁰¹

См. например: Карасев А. Н. Планы Ольвии XIX в…. С. 20; Крыжицкий С. Д. Ольвия: Историографическое исследование архитектурно-строительных комплексов. Киев, 1985. С. 19 и след.; Леви Е. И. Ольвия… С. 8.

²³⁰²

у_варо_в А. С. Исследования о древностях… Вып. 1. С. 36.

²³⁰³

351ОПИ ГИМ, ф. 17, on. 1, д. 194а, л. 146.

²³⁰⁴

ш Карасев А. Н. Планы Ольвии XIX в. … С. 18—21.

²³⁰⁵

353Леонтьев П. М. Рецензия на кн.: Уваров А. С. Исследования о древностях южной России и берегов Черного моря. СПб., 1851. Вып. 1 // ОЗ. 1852. Т. 83. № 7. Отд. 5. С. 29. Примеч.

²³⁰⁶

Уваров А. С. Исследования о древностях… Вып. 1. С. 41—42. Примеч. 3.

²³⁰⁷

Там же. С. 45—48.

²³⁰⁸

Крыжицкий С.Д., Буйских С. Б., Бураков А. В., Отрешко В.М. Сельская округа Ольвии. Киев, 1989. С. 5; Крыжицкий С.Д., Буйских С. Б., Отрешко В. М. Античные поселения Нижнего Побужья. С. 3—4, 10 и след.

²³⁰⁹

Уваров А. С. Исследования о древностях… Вып. 2. С. 139.

²³¹⁰

Карасев А. Н. Планы Ольвии XIX в. … С. 18—21.

²³¹¹

ОПИ ГИМ, ф. 17, on. 1, д. 193, л. 11—11 об.

²³¹²

Эти курганы А. С. Уваров посчитал за основания башен (b, с, d, е, f). См.: Уваров А. С. Исследования о древностях… Вып. 1. С. 37.

²³¹³

«Направление следов городской стены (линия g) подтверждает наше мнение, что эти пять курганов служили основанием пяти башен. По линии g видны еще следы рва и кое-где остатки стены, почти везде развалившейся или разобранной. Самые заметные остатки стены сохранились близ Волошанской могилы (/>). От акрополя до башен b и с мы находим около 4 верст; до башен d и е, самых отдаленных, около 5, а до башни f — 3.5 версты. Следовательно, Ольвия имела около 7.5 верст длины, по 6epeiy лимана, и 5 верст ширины» (Уваров А. С. Исследования о древностях… Вып. 1. С. 38).

²³¹⁴

³⁶2ОПИ ГИМ, ф. 17, on. 1, д. 191, л. 16—17. Ср.: РА ИИМК, ф. 9, д. 32.

²³¹⁵

Уваров А. С. 1) Исследования о древностях… Вып. 1. С. 35—138; 2) Собрание карт и рисунков… Табл. УША—XXIV.

²³¹⁶

Карышковский П. О. Монеты Ольвии. С. 5.

²³¹⁷

Уваров А. С. Собрание карт и рисунков… Табл. XII. Подробнее см.: Кац В. И., Тункина И. В. Зарождение керамической эпиграфики в России. С. 121—122.

²³¹⁸

366Латышев В. В. Исследования об истории… С. VIII—IX.

²³¹⁹

Кёне Б. В. Описание музеума покойного князя Василия Викторовича Кочубея (составлено по его рукописному каталогу) и исследования об истории и нумизматике греческих поселений в России, равно как царств: Понтийского и Босфора Киммерийского. СПб., 1857. Ч. 1. С. 1—103.

²³²⁰

^Латышев В. В. Исследования об истории… С. IX.

²³²¹

Тункина И. В. Начало изучения Ольвии… С. 15.

²³²²

™ Блаватский В. Д. Дионисий Ольвианский Й СА. 1978. № 3. С. 82.

²³²³

Латышев В. В. Об острове св. Эферия // IIONTIKA. СПб., 1909. С. 289.

²³²⁴

Подробнее см.: Щеглов А. Н. Заметки по древней географии и топографии Сарматии и Тавриды. 3: К Polyb., IV, 41 Й ВДИ. 1972. № 2. С. 126—133.

²³²⁵

WSPotocki J. Histoire ancienne du Gouvemement de Chdrson. SPb., 1804. P. 21. См. также: Бларамберг И.П. Рассуждение о ристалище Ахилла й Северный архив. 1825. Ч. 18. № 24. С. 349.

²³²⁶

Joum. de St. P6tersbourg. 1826.5/17 aout № 95. P. 382; Замечания о бриге Ларше, потонувшем при острове Тендре й ОВ. 1828.18 апр. № 31. С. 129—130; ГАОО, ф. 1, оп. 16-1866, д. 113: О севших на мель четырех иностранных судах возле острова Тендры.

²³²⁷

РГАВМФ, ф.243, on. 1, д. 1637, л.2, 19.

²³²⁸

ЯЬКумани Н. М. Обзор гидрографических съемок… С. 397.

²³²⁹

Свиньин П. П. Обозрение путешествия…# 03.1826. Ч.26. Кн.74.439—440; Ч.27. Кн.75. С. 106—108.

²³³⁰

™ Константин Михайлович Навроцкий (ум. в 1829 г.), с 1821 г. гардемарин, с 1822 г. мичман, с 1828 г. лейтенант Черноморского флота. В 1824 г. был отправлен из Николаева на Тендру для постройки маяка.

²³³¹

™Юргевич В. Н. Об археологических разысканиях и открытиях в Южной России, предшествовавших основанию Одесского общества истории и древностей // ЗООИД. 1886. Т. 14. С. 37; IPE, I², 328—332; Браун Ф. А. Несколько слов о Гйлее и Ахилловом беге // Commentationes Philologicae: Сб. статей в честь И. В. Помяловского. СПб., 1898. С. 106—108; Толстой И. И. Остров Белый… С. 55—67; Ростовцев М. И. Новая книга о Белом острове… С. 188—189.

²³³²

См., например: Кубланов М.М. Легенда о ристалище Ахилла и ольвийские агонистические празднества Й Ежегодник Музея истории религии и атеизма АН СССР. М.; Л., 1957. Т. 1. С. 221—231; Лейпунська Н. О. Про культ Ахита… С. 60—73; Русяева А. С. 1) Вопросы развития культа Ахилла в Северном Причерноморье // Скифский мир. Киев, 1975. С. 174—185; 2) Земледельческие культы в Ольвии… С. 137—138; Блаватский В.Д. Дионисий Ольви-анский. С. 83; Отрешко В. М. Посвящения Ахиллу Понтарху как один из критериев определения границ Ольвийского государства // Памятники древних культур Северного Причерноморья. Киев, 1979. С. 80—87; Агбунов М. В. Античная лоция… С. 122—123; ГППАЭ. С. 38—39.

²³³³

Предварительное сообщение см.: Тункина И. В. Раскопки 1824 г. святилища Ахилла на Тендровской косе // Тез. докл. науч, чтений, посвященных 90-летию со дня рождения А. И. Доватура (V Доватуровские чтения). Л., 1987. С. 34—36.

²³³⁴

Фабрициус /. В. Вщчит про д1яльшсть Херсонського 1сторично-археолопчного музею: Червою роки 1917— 1927 // Л1топис музею. Херсон, 1927. Вип. 8. С. 15.

²³³⁵

Алексеев Р. П. Следы античных поселений у Тендровской косы # Проблемы охраны и исследования подводных историко-археологических памятников Запорожья: Тез. докл. науч.-практ. семинара (27—28 ноября 1987 г.). Запорожье, 1987. С. 17—18.

²³³⁶

РГАВМФ, ф. 19, оп. 2, д. 50, л. 26.

²³³⁷

Попруженко М. Г. К истории археологических разысканий и открытий в Южной России // ЗООИД. 1906. Т. 28. Прилож. Прот.372. С. 5; ГАОО, ф. 1, оп. 1824-190, д. 61.

²³³⁸

Попруженко М. Г. К истории… С. 6—7.

²³³⁹

Стемпковский И. АЛ) Известия о новых открытиях по части древностей в Южной России 1824 года // Библиографические листы. 1825. № 24. С. 336—338; 2) Sur les antiquites decouvertes pendant Гаппёе 1824 dans le midi de la Russie: (Extrait des Feuilles bibliographiques) Я Joum. de St. Petersbourg politique et litteraire. 1825. 1/13 Oct. № 118. P. 506; 3) Исследования о местоположении древних греческих поселений на берегах Понта Эвксинского, между Тирасом и Борисфеном, учиненные по случаю найденных в 1823 г. остатков древности в Одессе Я ОЗ. 1826. Ч. 26. Кн. 73. С. 208; Кн. 74. С. 367. Примеч. 32; 4) Мысли относительно изыскания древностей… Я ОЗ. 1827. Ч. 29. Кн. 81. С. 55—56.

²³⁴⁰

Стемпковский И. А. Известия о новых открытиях… С. 338.

²³⁴¹

ПФА РАН, ф. 30, оп. 3, д. 282, л. 8, 12 об.

²³⁴²

Kohler Н. К. Е. Memoire sur les lies… P. 614 ff. Впоследствии, опираясь на точное описание Страбона, эту локализацию убедительно опроверг немецкий археолог, профессор из Бреславля К. И. Г. Нейман. См.: Neumann К. Die Hellenen im Skythenlande: Ein Beitrag zur alten Geographic, Ethnographic und Handelsgeschichte. Berlin, 1855. Bd 1. S. 368—369.

²³⁴³

Kohler H. К. E. Memoire sur les lies… P. 619—621.

²³⁴⁴

Ibid. P. 623—627.

²³⁴⁵

393РГАВМФ, ф. 243, on. 1, д. 1928, л. 1—1 об.

²³⁴⁶

Там же, д. 1927, л. 20.

²³⁴⁷

Там же, д. 1928, л. 1; Kohler Н. К. Е. Мёпмлге sur les lies… P. 625.

²³⁴⁸

АГЭ, ф.П, on. 1, д. 5.

²³⁴⁹

Blaramberg J. de. 1) Geographic ancienne : Notice sur la position du Parthenium, et de I’Acbilkum de Strabon, considers comme points de trajet d’une rive du Bosphore Cimmerien a 1’autre Й Journal d’Odessa. 1828.18/30 janv. № 5. P. 17—19; 2) Рассуждение о ристалище Ахилла й Северный архив. 1825. Ч. 18. № 24. С. 349—364; 3) Замечания на некоторые места древней географии Тавриды й ЗООИД. 1848. Т. 2. С. 18.

²³⁵⁰

Бларамберг И. П. Замечания… С. 18.

²³⁵¹

Blaramberg J. Geographic ancienne: Notice sur la position… P. 19.

²³⁵²

Ibid. P. 19. Note «е».

²³⁵³

PC А СПбФ ИРИ, ф. 36, on. 1, д. 780, л. 1—6.

²³⁵⁴

Там же, д. 784, л. 1—17 об.

²³⁵⁵

Аристарх Самофракийский (около 217—145 до н. э.), греческий ученый, глава библиотеки в Александрии, исследователь и издатель произведений античных авторов.

²³⁵⁶

РСА СПбФ ИРИ, ф. 36, оп. 2, д. 253, л. 11—11 об.

457

²³⁵⁷

В описи Одесского городского музея за 1858 г. есть запись со ссылкой на рисунок № 26 альбома К. Боссоли «Глиняная амфора с округленным дном (с о. Тендры)» (ИР ЦНБ, V, 1548—1561, л. 25 об.). На самом деле в альбоме она помещена под № 25 (см.: НА ОАМ, № 83179, табл. XX).

²³⁵⁸

Стемпковский И. А. Известия о новых открытиях… С. 337; Свиньин П. П. Взгляд на Одессу: Из живописного путешествия по России издателя «Отечественных записок» 1825 г. Й ОЗ. 1830. Ч. 41. Кн. 117. С. 20. Ср.: ГАОО, ф. 93, оп. 2, д.1, л. 124, № 158.

²³⁵⁹

Благодарю за консультации сотрудника Отдела античного мира Государственного Эрмитажа А. В. Круглова.

²³⁶⁰

Вот как определяют эту меру длины дореволюционные словари: пальма (-ме,-мо) — от лат. palmus (ладонь, т. е. ширина ее). У римлян пальма составлял 0.5 фута (0.074 м), позднее palmus major в 3/4 фута (0.231 м). Пальмо в Италии несколько различной величины в разных местах (около 0.25 м). В Испании пальма большая равна 0.209 м, пальма малая 0.06966 м. Пальме — нидерландское название дециметра (греческое — пальмо). Пальма — голландская единица меры (3.714 русского дюйма=9.43 см), употреблявшаяся в России при обмере по окружности мачтового леса (отправляемого за границу) на высоте 12 футов от комлевого конца.

²³⁶¹

Краткий указатель музея Одесского общества истории и древностей. Одесса, 1867. С. 24; ГАОО, ф. 93, оп.2, д. 1, л. 118, №39.

²³⁶²

⁴Ю Бларамберг И. П. Рассуждение о ристалище Ахилла… С. 357—361.

²³⁶³

Карышковский П. О., Клейман И. Б. Древний город Тира. Киев, 1985. С. 89 (41—45 гг. и. э.). Датировка этих монет вызывает споры среди исследователей. Подробнее см.: Анохин В. А. Монеты античных городов Северо-Западного Причерноморья. Киев, 1989. С. 97, 117. № 479 (41—54 гг. н. э.).

²³⁶⁴

Благодарю за консультации Ю. Л. Дюкова (ОН ГЭ) и Т. Н. Смекалову (СПбГУ).

²³⁶⁵

Новейшие известия об острове Тендре Я ОВ. 1828.14 марта. № 21. С. 84—85.

²³⁶⁶

Маяк возвышается над поверхностью моря на 94.5 фута, освещает горизонт на 10 миль; широта 46° 19’17» N, долгота 1°1Г53″ О. «К северу от маяка — карантинный дом, а к югу — овчарня; кроме того, есть несколько рыбачьих хижин, которые часто переносят с одного места на другое. У маяка — колодезь с хорошею водою, у карантинного дома и у всех хижин такие же колодцы; их в северной части полуострова, и только с морской стороны, иметь не трудно, стоит только вырыть земли на поларшина. По западную сторону маяка глубина постепенная, в 2-х кабельтовых от берега 20 фут; грунт — песок с ракушкой; якорной стоянки здесь нет; по восточную же сторону, за Тендрою, она весьма удобна и безопасна (курсив мой. — И. Т.). При всех вообще ветрах стоять можно на якоре в расстоянии менее одной мили от берега, на глубине 38 и 40 фут; грунт ил с ракушкой». См.: РГВИА, ф. ВУА, № 23725: Описание маяков и знаков Черного и Азовского морей. Николаев, 1851, л. 16—17 об., 19.

²³⁶⁷

Тункина И. В. Раскопки 1824 г. святилища Ахилла… С. 35.

²³⁶⁸

Тепляков В. Письмо из Крыма к М. И. Л. Симферополь, 3 августа 1830 г. // Одесский альманах на 1831 год, изданный П. Морозовым и М. Розбергом. Одесса, 1831. С. 114.

²³⁶⁹

^Свиньин П. П. 1) Обозрение путешествия…// ОЗ. 1826. Ч.26. Кн.74. С.439, 441; 2) Взгляд на Одессу… С. 23; ГАОО, ф. 93, оп. 2, д. 1, л. 307—308: перечень 9 монет, найденных на Тендре, переданных в августе 1834 г. А. И. Левшиным Одесскому городскому музею древностей. Автограф А. Ф. Спады.

²³⁷⁰

419ИР ЦНБ, V, 1548—1561, л. 30 об.—31.

²³⁷¹

Карышковский П. О. Материалы к собранию древних надписей Сарматии и Тавриды, 3—5 // ВДИ. 1962. № 3. С. 147.

²³⁷²

ПФА РАН, ф. 30, on. 1, д. 475, л. 32.

²³⁷³

⁴—²Потин В. М„ Щукина Е. С. Отдел нумизматики // Эрмитаж: История и современность. М., 1990. С. 201.

²³⁷⁴

Корш Е. Ф. Опыт нравственной характеристики Н. П. Румянцева И Сборник материалов для истории Румянцевского музея. М., 1882. С. 61.

²³⁷⁵

РГАВМФ, ф. 243, on. 1, д. 3486, л. 69—69 об.

²³⁷⁶

Там же, д. 4719, л. 7—7 об.

²³⁷⁷

Там же, д. 1945, л. 221—221 об.; ПФА РАН, ф. 1,оп. 1а, д. 37, л. 38 об.; ф. 1, оп. 2-1826, д. 13, § 142, л. 1—2. К сожалению, мне не удалось найти списка монет, представленных в Академию наук.

²³⁷⁸

42? Сидорова Н. А. Римские саркофаги в собрании Государственного музея изобразительных искусств имени А. С. Пушкина // Тр. ГМИИ им. А. С. Пушкина. М., 1960. С. 79—102 (на с. 79 автор сообщает о передаче в 1945 г. в ГМИИ 34 саркофагов и их фрагментов из фондов Алупкинского дворца-музея).

²³⁷⁹

Карышковский П. О. Материалы к собранию древних надписей… С. 145.

²³⁸⁰

Бларамберг И. П. Рассуждение о ристалище Ахилла… С. 360.

²³⁸¹

Блаватский В. Д. Дионисий Ольвианский. С. 83.

²³⁸²

Тункина И. В. Раскопки 1824 г. святилища Ахилла на Тендровской косе. С. 34.

²³⁸³

Paus., VIII, 38: «2. Налево от святилища Владычицы есть гора по имени Ликей […]. На самой главной вершине горы есть земляная насыпь — это жертвенник Зевса Ликейского, и с нее виден почти весь Пелопоннес. Перед жертвенником с восточной стороны стоят две колонны, а на них позолоченные орлы, сделанные в очень древние времена. На этом жертвеннике приносят жертвы Зевсу Ликейскому втайне» (Павсаний. Описание Эллады / Пер. С. П. Кондратьева. М.; Л., 1940. Т. 2. С. 286—288).

²³⁸⁴

Paus., V, 13: «5. Жертвенник Зевса в Олимпии находится почти на равном расстоянии от Пелопиона и храма Геры, но расположен впереди обоих. […] Сделан он из пепла бедренных костей тех жертв, которые приносились Зевсу. Точно так же и в Пергаме, где жертвенник Гере Самосской тоже сделан из пепла и не представляет ничего особенного сравнительно с теми обычными очагами, которые афиняне наскоро сооружают в Аттике для жертвоприношений. Первая ступень жертвенника в Олимпии, называемая преджертвием (профисис) имеет в окружности 125 футов, а окружность ступени над преджертвием… 32 фута; высота же всего жертвенника достигает 22 футов. Самые жертвы у них установлено приносить в самом низу, на преджертвии; бедра же они поднимают кверху, на самый верх жертвенника, и там их сжигают. С каждой стороны на преджертвие ведут мраморные ступени, а с преджертвия до верхней части жертвенника ведут ступени из пепла, как и сам алтарь. До преджертвия разрешено подниматься и девушкам, и женщинам, куда им не воспрещается вход в Олимпию, с преджертвия же до самой вершины алтаря разрешено всходить только мужчинам. Жертвы приносятся и тогда, когда нет праздника, приносятся и частными лицами, элейцами же приносятся каждый день. Каждый год приставленные к этому жрецы ровно в 19 день месяца элафия (марта) приносят собранный пепел из притания (государственного совета) и, смешавши его с водой реки Алфея, намазывают его на жертвенник. Смачивать пепел другой водой ни в коем случае не разрешается, и потому считается, что река Алфей из всех рек является наиболее приятной сердцу Зевса Олимпийского. 6. Есть и в Диндимах, Милетской области, жертвенник, соорудил его Геракл Фивский, как рассказывают милетяне, из крови жертвенных животных. Однако в позднейшие времена кровь приносимых в жертву животных не очень прибавила к его величине и не сделала ее чрезвычайной»; Paus., VI, 20: «7. Если выйти из стадиона.., то есть место, специально назначенное для бега лошадей и для пуска состязающихся коней. Это место пуска похоже на переднюю часть корабля, острие которого обращено к дромосу (месту бега) […]. Как раз на краю острия, на самой оси, находится медное изображение дельфина. […]. Каждую олимпиаду как раз посредине “корабельного носа” воздвигается жертвенник из необожженного кирпича, снаружи обмазанный золой. На жертвеннике сидит медный орел, распустивший крылья во всю ширину. Поставленный для заведывания бегом приводит в движение механизм, скрытый в жертвеннике; и когда он приведен в движение, то заставляет орла высоко подниматься в воздух, так что он становится виден всем пришедшим на это зрелище, а дельфин опускается на землю» {Павсаний. Описание Эллады. С. 37—38, 123).

²³⁸⁵

Yavis С. G. Greek Altars. St.-Louis (Missouri), 1949. P. 214.

²³⁸⁶

• 435 Ростовцев М. И. Новая книга… С. 183.

• ⁴³⁶ Дополнение («Supplement») к нему с северопричерноморскими монетами вышло только в 1829 г.

• 437 РГАВМФ, ф. 243, on. 1, д. 4719, л. 7—8; д. 3486, л. 69—70, 52—52 об.

• 438 Б=Бурачков П. О. Общий каталог монет, принадлежащих эллинским колониям, существовавшим в древности на северном берегу Черного моря. Одесса, 1884; 3=3ограф А. Н. Античные монеты. М.; Л., 1951 (МИА. № 16); Ф~Фролова Н.А. Монетное дело Боспора (середина I в. до н. э.—середина IV в. н. э.) : В 2 ч. М., 1997; А=Анохин В. А. Монеты античных городов Северо-Западного Причерноморья. Киев, 1989; B=Bernhart М. Handbuch zur Miinzkunde der romische Kaiserzeit. Halle, 1926; BMC=Wroth W. Catalogue of the Imperial Byzantine Coins in British Museum. London, 1808. Vol. 2.

²³⁸⁷

464

²³⁸⁸

ГАОО, ф. 93, оп. 2, д. 1, л. 307—307 об.

²³⁸⁹

Ы’²-Зограф А. Н. Находки монет в местах предполагаемых античных святилищ на Черноморье // СА. 1941. Т. 7. С. 153—154.

²³⁹⁰

^Щеглов А. Н. Заметки по древней географии и топографии Сарматии и Тавриды. 3: К Polyb., IV, 41. С. 132.

²³⁹¹

Карышковский П. О. Материалы к собранию древних надписей… С. 145—146.

²³⁹²

Отрешко В. М. Посвящения Ахиллу Понтарху как один из критериев определения границ Ольвийского государства. С. 80—87. О культе Ахилла в Северном Причерноморье см.: Bravo В. Une lettre sur plomb de Berezan’: Colonisation et modes de contact dans le Pont // Dialogues d’Histoire Ancienne. 1974. № 1. P. 11—187; Wasowicz A. 1) Les lieux de culte des cites pontiques // Religione e citta nel mondo antico: Atti Centro recerche e documentazione sull’antichita classica. Roma, 1984. P. 201 sqq.; 2) Lieux de culte extra-urbains dans le monde colonial grec de la mer Noire // Kwartalnik historii kultury materialnej. 1998. Rok 46. № 1—2. P. 198; Hedreen G. The Cult of Achilles in the Euxine // Hesperia. 1991. T. 60. № 3. P. 313—330; Русяева А. С. Религия и культы античной Ольвии. Киев, 1992. С. 70 и след.

²³⁹³

^ХирстДж. Ольвийские культы // ИАК. 1908. Вып. 27. С. 135—136.

²³⁹⁴

Толстой И. И. Остров Белый… С. 63—64.

²³⁹⁵

Столярик Е. С. Денежное обращение в Северо-Западном Причерноморье в позднеантичное и византийское время (конец III—начало XIII в.): Автореф. дис. … канд. ист. наук. М., 1988. С. 8.

²³⁹⁶

ОПИ ГИМ, ф. 17, on. 1, д. 196, л. 10—10 об.

²³⁹⁷

Там же, д. 192, л. 28 об.—29.

²³⁹⁸

⁴⁵¹ Там же, д. 196, л. 4—14 об., 15 об.—16.

²³⁹⁹

Подробнее историографию вопроса см.: Кутайсов В. А. 1) Античный город Керкинитида VI—II вв. до н. э. Киев, 1990. С. 6—11; 2) Керкинитида. Симферополь, 1992. С. 6—16; ГППАЭ. С. 126—133.

²⁴⁰⁰

Байер Т. 3. О местоположении Скифии, каково было в лета Геродотовы // Краткое описание комментариев Академии наук. 1728. 4.1. С. 152—154. Карта.

²⁴⁰¹

Peyssonel Ch. Observations historiques et geographiques sur les peuples barbares qui ont habite les bords du Danube et du Pont-Euxin. Paris, 1765. P. 6.

²⁴⁰²

Тунманн [И.Э.]. Крымское ханство. [Симферополь], 1936. С. 41 (переизд.: Симферополь, 1991. С. 38).

²⁴⁰³

Guthrie М. A Tour, Performed in the Years 1795—1796, through the Taurida, or Crimea. London, 1802. P. 49; Сестренцевич-Богуш С. История о Таврии. СПб., 1806. Т. 1. Карта.

²⁴⁰⁴

ЦГААРК, ф. 535, on. 1, д. 1929, л. 2.

²⁴⁰⁵

Тимофеенко В. И. Города Северного Причерноморья во второй половине XVIII в. Киев, 1984. С. 65; РГВИА, ф. 349, оп. 12, д. 5471, л. 1.

²⁴⁰⁶

Рукописные планы города, относящиеся к концу XVIII—первой трети XIX в., см.: ОР РНБ, ф. 342, № 36 (План г. Казлова, 1794—1795 гг.), № 160 (План города Казлова, 1790-е гг.), № 161 («План городу Козлову с показанием вокруг оного каменной стены в плане и фасаде», 1785 г.); РГАВМФ, ф. 3/Л, оп. 23, д. 3242 (План Евпатории. 1811 г. М. 1:8400). Чертежи из архива ООИД под названием «Якубинский И. План Евпатории и древних в ней сооружений» (1836 г., 8 рисунков тушью), включают: л. 4 — план Евпатории; л. 5 — крепостные ворота Одун-базар, л. 6 — главная мечеть в Евпатории (литотрафия); л. 7 — та же мечеть, вид с юга (рисунок); л. 8 — то же, вид с востока; л. 9 — мечеть Хан Джами; л. 10 — южная сторона Сулу хана; л. 11 — татарская мечеть Джума Джами (ИР ЦНБ, V, 714). Подробнее о картографических и изобразительных материалах Евпатории (Козлова) конца XVIII в., хранящихся в РГАДА, РГВИА и РГАВМФ, см.: Тимофеенко В. И. Города Северного Причерноморья… С. 179—182.

²⁴⁰⁷

РГВИА, ф. 846 (ВУА), д. 19059. Копию см.: КРКМ, фонд ТУАК, КП-23124, Д-8824.

²⁴⁰⁸

Прогулка по Новороссийскому краю И ОВ. 1827.10 дек. № 96. С. 389.

²⁴⁰⁹

Муравьев-Апостол И. М. Путешествие по Тавриде в 1820 годе. СПб., 1823. С. 63. Подробнее о лакуне в тексте Страбона см.: Латышев В. В. Заметки по древней географии северного и восточного побережья Черного моря. I: К Страб. VII, 4, 2 // HONTIKA. СПб., 1909. С. 129—137.

²⁴¹⁰

Стемпковский И. А. Мысли относительно изыскания древностей в Новороссийском крае И ОЗ. 1827. Ч. 29. Кн. 81. С. 56—57.

²⁴¹¹

См.: Куклина И. В. Этногеография Скифии по античным источникам. Л., 1985. С. 99—100.

²⁴¹²

Кутайсов В. А. Античный город Керкинитида VI—II вв. до н. э. С. 7.

²⁴¹³

Судя по описанию, это золотая монета Тиберия Юлия Евпатора (154—161). См.: Фролова Н.А. Монетное дело Боспора. М„ 1997. Ч. 1. Табл. LXV, 6—27; LXVI, 1—23.

²⁴¹⁴

Путешествие в Польшу и другие страны, населенные армянами, выходцами из города Ани. Сборник сведений, составленный отцом Минасом Бжешкьянц, архимандритом братства Мхитаристов, викарием Тавриды, изданный в вечную память души именитейшего и добродетельнейшего купца Степана Амбарьяна трапезундского, желавшего сего издания. Венеция, в монастыре святого Лазаря, 1830 (на арм. яз.). Рукопись русского перевода, выполненного Александром Мазировым в Феодосии в 1895 г., см.: КРКМ, КП-23130, Д-8830. Перевод недавно опубликован: Бжешкьян М. Путешествие в Польшу и другие страны, населенные армянами / Пер. с древнеарм. и примеч. В. А. Микаэляна И Сурб-Хач. 1996. № 2. С. 33—36. Из-за отсутствия возможности знакомства с публикацией здесь и далее ссылки приводятся на рукопись, хранящуюся в КРКМ.

²⁴¹⁵

О статуях впоследствии упоминается только в кн.: Пьянков В. Справочная книжка города Евпатории и его уезда. Евпатория, 1888. С. 44 (благодарю за уточнение В. А. Кутайсова).

²⁴¹⁶

•8 Спасский Г. И. Евпатория: (Из «Путевых записок о Крыме») // ОЗ. 1850. Т. 73. № 11. Отд. 8. С. 13.

²⁴¹⁷

Надеждин Н. И. Геродотова Скифия, объясненная через сличение с местностями // ЗООИД. 1844. Т. 1. С. 53. Примеч. 61. С. 87.

²⁴¹⁸

Аркас З.А. Сравнительная таблица эллинских поселений по Евксинскому Понту Безымянного автора с местами, назначенными на меркарторской карте Черного моря, последней описи, 1836 года, капитан-лейтенанта Манганари 1-го И ЗООИД. 1853. Т. 3. С. 148. Примеч. 12.

²⁴¹⁹

Neumann К. Die Hellenen im Skythenlande. Berlin, 1855. S. 378.

²⁴²⁰

Friedlaender G. Kerkine citta del Chersoneso Taurica // Annali dell Institute di Correspondenza Archeologi-ca. 1845. T. 14. P. 232—234.

²⁴²¹

Спасский Г. И. О местоположении древнего города Каркинита и его монетах И ЗООИД. 1848. Т. 2. С. 26—32. Статья переиздана в расширенном и переработанном виде в кн.: Археолого-нумизматический сборник. М., 1850. С. 163—182.

²⁴²²

ОПИ ГИМ, ф. 17, on. 1, д. 196, л. 8—9 об.

²⁴²³

ГАОО, ф.93, on. 1, д.20, л.90—90 об. (рапорт Фирковича от 19 апреля 1849 г. № 13).

²⁴²⁴

26ИАК. 1918. Прибавл. к вып. 66 (Хроника и библиография. Вып. 32). С. 38.

²⁴²⁵

Щеглов А. Н. 1) Северо-Западный Крым в античную эпоху. Л., 1978. С. 5; 2) Полис и хора. Симферополь, 1976. С. 79. Подробнее см.: Кутайсов В. А. Античный город Керкинитида VI—II вв. до н. э. С. 11—17.

²⁴²⁶

Тунманн [И. Э.] Крымское ханство. С. 42.

²⁴²⁷

Потоцкий И. О. Записка о новом перилле Понта Евксинского, равно как и о древнейшей истории народов Тавриды, Кавказа и Скифии И Археолого-нумизматический сборник. М., 1850. С. 46.

²⁴²⁸

Peyssonel Ch. Observations historiques…; Guthrie M. A Tour…. Map.

²⁴²⁹

Муравьев-Апостол И. M. Путешествие по Тавриде… С. 65.

²⁴³⁰

^Kohler Н. К. Е. Memoire sur les iles et la course consacrees a Achille dans le Pont-Euxin // Memories de 1’Academie. 1826. T. 10. P. 616. Tab. 23.

²⁴³¹

Аркас З.А. Сравнительная таблица эллинских поселений… С. 149. Примеч. 13.

²⁴³²

Taitbout de Mary gm E. Atlas de la Mer Noire. Odessa, 1850. № 17; Neumann K. Die Hellenen im Skythenlande. Berlin, 1855. S. 372—378. ‘

²⁴³³

РГВИА, ф. ВУА, д. 21615.

²⁴³⁴

Там же, ф. 846, оп. 16, д. 23565 (ВУА. № 23565).

²⁴³⁵

Тимофеенко В. И. Города Северного Причерноморья… С. 65; РГВИА, ф. 349, оп. 38, д. 670, л. 1.

²⁴³⁶

РГАВМФ, ф. 402, on. 1, д. 673, л. 5. В анонимной заметке «Об Акмечетской бухте» (ОВ. 1827.27 апр. № 32. С. 128—129) подчеркнуто, что закрытая от всех ветров бухта, которая может вместить до 15 купеческих судов, с глубинами от трех до девяти саженей (6.4—19.2 м), по праву считается «одним из лучших приморских убежищ Крымского полуострова». До покорения Крыма здесь существовал «довольно хороший торговый порт.., тут заметны еще следы строений, видны завалившиеся колодези и засоренные фонтаны. Есть признаки виноградных и фруктовых садов».

²⁴³⁷

РГАВМФ, ф. 1331, оп.4, д. 725.

²⁴³⁸

Записки Н. Н. Мурзакевича // PC. 1887. Т. 56. Кн. 12. С. 656.

²⁴³⁹

Шмаков А. И. Пирамидки из глины, найденные при Акмечетской бухте // ЗООИД. 1844. Т. 1. С. 630—633. Табл. 15.

²⁴⁴⁰

^-Щеглов А.Н. 1) Исследование сельской округи Калос-Лимена // СА. 1967. № 3. С. 234—256; 2) Северо-Западный Крым… С. 86.

²⁴⁴¹

Несмотря на то что граффито было опубликовано А. И. Шмаковым еще в 1844 г., сведения о нем отсутствуют в кн.: Соломоник Э.И. Граффити с хоры Херсонеса. Киев, 1984. С. 93—94.

²⁴⁴²

м Шмаков А. И. Пирамидки из глины… С. 631.

²⁴⁴³

ОПИ ГИМ, ф. 17, on. 1, д. 196, л. 18.

²⁴⁴⁴

ГАОО, ф. 1, оп. 150-1840, д. 50, л. 1—1 об.

²⁴⁴⁵

• ⁴7 Там же, ф. 93, on. 1, д. 55, л. 18—19.

²⁴⁴⁶

Шмаков А. И. Пирамидки из глины… С. 631.

²⁴⁴⁷

ГАОО, ф. 1, оп. 150-1840, д. 50, л. 6.

²⁴⁴⁸

50ОПИ ГИМ, ф. 17, on. 1, д. 196, л. 16, 18.

²⁴⁴⁹

Подробнее литературу см.: ГППАЭ. С. 117—120.

²⁴⁵⁰

АГСП. С. 56; Щеглов А.Н. 1) Северо-Западный Крым… С. 8, 79; 2) Полис и хора. С. 87—89.

²⁴⁵¹

Кутайсов В. А., Уженцев В. Б. 1) Археологическое исследование Калос Лимена И Археологические исследования в Крыму: 1993 год. Симферополь, 1994. С. 171—180; 2) Восточные ворота Калос Лимена И Северо-Западный Крым в античную эпоху. Киев, 1994. С. 44—70; 3) Калос Лимен (раскопки 1988—1995 гг.) И Археология Крыма. Симферополь, 1997. С. 43—58; Кутайсов В. А. и др. Охранные раскопки городища и некрополя Калос Лимена // Археологические исследования в Крыму: 1994 год. Симферополь, 1997. С. 170—184.

²⁴⁵²

Бурачков П.О. 1) О местоположении древнего города Керкинитиса и монетах, ему принадлежащих // ЗООИД. 1875. Т. 9. С. 1—133; 2) Опыт соглашения открытой в Херсонесе надписи с природою местности и сохранившимися у древних писателей сведениями, относящимися ко времени войн Диофанта, полководца Митридата, со скифами И ЗООИД. 1881. Т. 12. С. 222—248.

²⁴⁵³

Сохранилось неизданное «Описание города Балаклавы» Н. Д. Критского, которое сопровождали рисунки и план, от 17 марта 1826 г. Описание было составлено по просьбе Е.Е. Кёлера. Критский описывает укрепления Чембало такими словами: «… на четырех башнях сохраняются еще гербы владетельных генуэзских домов, но нельзя хорошо разобрать надписи; я снял все что можно было, и, кажется, на первой башне поставлен 1467 год. В крепости остается четыре систерны, из коих две ныне еще существуют невредимо: на первой башне и на самой крайней к морю, которая назначена литерою а. Крепость имела два разделения; в западной части, где видны остатки церкви, было больше жительства, нежели в восточной; впрочем, все разорено и ничего подробного и достоверного извлечь невозможно» (АГЭ, ф. 1, on. 1-1826, д. 16, л. 72. Подлинник; рисунки и план в деле отсутствуют).

²⁴⁵⁴

Подробнее см.: Щеглов А. Н. Основные структурные элементы античной межевой системы на Маячном полуострове (Юго-Западный Крым)//История и археология Юго-Западного Крыма. Симферополь, 1993. С. 10— 11.

²⁴⁵⁵

КРКМ, КП-22959, Д-8674, л. 3—3 об.; РГВИА, ф. 349, оп. 37, д. 3574; Бертье-Делагард А. Л. Древний Херсонес по Страбону и раскопкам // ИАК. 1907. Вып. 21. Карта; Тимофеенко В. И. Города Северного Причерноморья во второй половине XVIII века. Киев, 1984. С. 173. Благодарю А. Н. Щеглова за уточнения топографии бухт на Гераклейском полуострове.

²⁴⁵⁶

Протоколы заседаний Конференции Императорской Академии наук с 1725 по 1803 год. СПб., 1897. Т. 1. С. 469.

²⁴⁵⁷

Печатные каталоги рукописных картографических материалов, хранящихся ныне в РГАВМФ и РГВИА, см.: Каталог атласов, карт и планов архива Гидрографического департамента Морского министерства: В 2 ч. СПб., 1849—1852; Каталог атласов и карт, хранящихся в Депо морских карт и книг Главного гидрографического управления Морского министерства / Сост. шт.-кап. Б. Эвальд. Пг., 1917; Описание старинных атласов, карт и планов XVI, XVII, XVIII веков и половины XIX века, хранящихся в архиве Центрального картографического производства Военно-морского флота. [Л.]., 1958; Каталог Военно-ученого архива Главного управления Генерального штаба : В 4 т. / Сост. М. О. Бендер. СПб., 1905—1914.

²⁴⁵⁸

ь Бертье-Делагард А. Л. Древности Южной России: Раскопки Херсонеса // МАР. 1893. № 12. С. 6.

²⁴⁵⁹

В архивных и библиотечных собраниях хранятся сотни карт Севастополя и его окрестностей. См., напр.: РГВИА, ф. 349, оп. 37, д. 3480—6902 (за 1783—1916 гг.); РГАДА, ф. 192, on. 1 (Картографический отдел библиотеки Московского государственного архива Министерства иностранных дел); РГАВМФ, ф. 3/Л, и др. С документом, обозначенным в описи собрания «Планы и чертежи Министерства Имп. двора» как «Херсонес: План города. 19 в. 1 л.» (РГИА, ф. 485, on. 1, д. 304), мне ознакомиться не удалось.

²⁴⁶⁰

ОР РЫБ, ф. 885 (Эрм. собр.), д. 243/2, л. 63.

²⁴⁶¹

РГАФМФ, ф. 1331, оп.4, д. 428, л. 1—2.

²⁴⁶²

™ Головачев В. Ф. История Севастополя как русского порта. СПб., 1872. С. 27, 36—40.

²⁴⁶³

РГВИА, ф. 846, оп. 16, д. 22742 (ВУА. № 22742).

31 И.В.Тункина

²⁴⁶⁴

Дубровин Н. Ф. Присоединение Крыма к России: Рескрипты, письма, реляции и донесения. СПб., 1885. Т. 1: 1775—1777. С. 760—761.

²⁴⁶⁵

РГВИА, ф. 846, оп. 16, д. 22740 (ВУА. № 22740).

²⁴⁶⁶

ОР РНБ, ф. 885 (Эрм. собр.), д. 243/2, л. 58, 59.

²⁴⁶⁷

Бертье-Делагард А. Л. Древности Южной России. С. 5.

²⁴⁶⁸

НИОР БАН, ф. 35, доп. on. 1, № 103 (Сборный атлас), карта № 8.

²⁴⁶⁹

• 1⁷ Головачев В. Ф. История Севастополя… С. 68—69.

²⁴⁷⁰

Там же. С. 69.

²⁴⁷¹

РГВИА, ф. 846, оп. 16, д. 23549 (ВУА. № 23549).

²⁴⁷²

20РГАВМФ, ф. 1331, оп. 4, д. 430, л. 1.

²⁴⁷³

РГВИА, ф. 846, оп. 16, д. 23550 (ВУА. № 23550).

²⁴⁷⁴

Там же, д. 23547 (ВУА. № 23547).

²⁴⁷⁵

Там же, д. 23551 (ВУА. № 23551).

²⁴⁷⁶

Иванов Е. Э. Херсонес Таврический И ИТУАК. 1912. № 46. С. 161; Бертье-Делагард А. Л. Древности Южной России. С. 7.

²⁴⁷⁷

25ЦГААРК, ф. 802, on. 1, д. 9, л. 4, 5, 8, 14—15, 21.

²⁴⁷⁸

26РГВИА, ф. 846, оп. 16, д. 23569 (ВУА. № 23569).

²⁴⁷⁹

22 НИОР БАН, ф. 35, доп. on. 1, № 103 (Сборный атлас), карта № 7.

²⁴⁸⁰

Отдел картографии РГБ. Ко 22/VII-5.

²⁴⁸¹

РГВИА, ф. 846, оп. 16, д. 23575 (ВУА. № 23575).

²⁴⁸²

[Храповицкий А. В.] Журнал высочайшего путешествия ее величества государыни императрицы Екатерины II, самодержицы всероссийской, в полуденные страны России, в 1787 году. М., 1787. С. 77—80.

²⁴⁸³

Е.[Болховитинов Е.А.] О следах древнего греческого города Херсона, доныне видимых в Крыму // ОЗ. 1822. 4.9. Кн. 22. С. 155—156.

²⁴⁸⁴

РГВИА, ф. 846, оп. 16, д. 22741 (ВУА. № 22741).

²⁴⁸⁵

Речь идет об остатках античных усадеб, от большинства которых сохранились только башни. См.: Стрже-лецкий С. Ф. Клеры Херсонеса Таврического: К истории древнего земледелия в Крыму. Севастополь, 1961. С. 10 (Херсонесский сборник. Вып. 6).

²⁴⁸⁶

Здесь и ниже в описаниях путешественников (П. С. Паллас, П. И. Сумароков, И. М. Муравьев-Апостол, 3. А. Аркас) под остатками здания вне стен Херсонеса подразумевается загородный крестообразный храм, исследованный К. К. Косцюшко-Валюжиничем (1902) и О. И. Домбровским (1951, 1953). См.: Домбровский О. И. Архитектурно-археологическое исследование загородного крестообразного храма Херсонеса / Публ. В. А. Кутайсова // МАИЭТ. 1993. Вып. 3. С. 289—318. Табл. ил. XXI (рис. 1—29. С. 403—426).

²⁴⁸⁷

[Таблиц К. И.] Изъяснение плана развалин древнего Херсона // ОЗ. 1822. 4.9. Кн. 22. С. 158—163. Вероятно, одним из списков сочинения Таблица располагал и П. И. Сумароков, в 1803 г. описавший «приметы двух городских ворот, ограды из больших каменьев, несколько к морю сходов, дороги, пролегавшие из крепости, и основание церкви, в которой крестился Владимир, с лестницею под нею к вырытому колодезю. Там означаются площади, к морю пролегают две улицы, видно основание здания, которое окружалось восьмиугольною стеною, с подземным при нем ходом. Спустясь в оное на 5 аршин глубины и пройдя сажень 20 находят колодязь с чистою, пресною водою, которая, разливаясь по пещере, потом неизвестно где пропадает… Во многих местах видны огромные развалины и попадаются мраморные карнизы и каменья. […] Все проеханное мною сюда пространство от Георгиевского монастыря, верст на 10, усеяно правильно расположенными улицами, между коих заключаются равные отделения по 2000 шагов и валяются удивительной величины тесаные каменья, с выдолбленными на иных круговинами. Невозможно, чтоб все есть расстояние занимаемо было одним городом; но надлежит думать, что находился тут еще какой-либо другой город, а промежутки их имели на себе сады…». См.: Сумароков П. И. Досуги крымского судьи, или второе путешествие в Тавриду. СПб., 1803. Ч. 1. С. 205—206.

²⁴⁸⁸

Бертье-Делагард А. Л. Древности Южной России. С. 5, 6. Примеч. 3; Гриневич К. Э. Сто лет херсонесских раскопок. Севастополь, 1927. С. 11.

²⁴⁸⁹

Е.[Болховитинов Е.А.] О следах древнего греческого города Херсона. С. 145—157. Табл. Перепечатана в кн.: Тр. и летописи МОИДР. 1828. Т. 4. Кн. 1. С. 102—115. 130 лет спустя гравюра с планом Габлица-Пепелева переизд. в кн.: Блаватский В.Д. Земледелие в античных государствах Северного Причерноморья. М., 1953. С. 38. Рис. 13 (Причерноморье в античную эпоху. Вып. 5). После републикации В.Д. Блаватского этот источник прочно вошел в мировую антиковедческую литературу.

²⁴⁹⁰

«План развалинам древнего Херсона, с показанием бывших прямых улиц красною краскою означенных. Сочинен 1786 года ноября дня. (Уменьшенный снимок, печатный, того же плана из Сына Отечества 1821 г.)». Цит. по: Бертье-Делагард А. Л. Каталог карт, планов, чертежей, рисунков, хранящихся в музее Имп. Одесского общества истории и древностей. Одесса, 1888. С. 40. № 84 (поступил от Н. Н. М[урзакевича]).

²⁴⁹¹

ЦГААРК, ф. 377, on. 1, д. 150, л. 1—1 об.; Ордера князя Потемкина правителю Таврической области за 1788 и 1789 гг.// ИТУАК. 1891. № 13. С.4.

²⁴⁹²

Письма правителя Таврической области Василия Васильевича Коховского правителю канцелярии В. С. Попову для доклада его светлости князю Григорию Александровичу Потемкину-Таврическому // ЗООИД. 1877. Т. 10. С. 299.

²⁴⁹³

Щеглов А. Н. Первые археологические карты Гераклейского полуострова: (К истории археологической то-потрафии) // Проблемы истории отечественной археологии: Тез. докл. конф. СПб., 1993. С. 52; Щеглов А. Н„ Тун-кина И. В. Из истории изучения античного культурного ландшафта в Крыму (конец XVIII—первая половина XX в.) // Традиции российской археологии: Матер, методолог, семинара ИИМК РАН. СПб., 1996. С. 27—29.

²⁴⁹⁴

РГАВМФ, ф. 1331, on. 1, д. 191.

²⁴⁹⁵

См.: Описание старинных атласов, карт и планов… С. 131.

²⁴⁹⁶

Стржелецкий С. Ф. Клеры Херсонеса Таврического. С. 7. Примеч. 2; Блаватский В. Д. Земледелие в античных государствах Северного Причерноморья. С. 36—37. Рис. 13.

²⁴⁹⁷

ЦГААРК, ф. 535, on. 1, д. 1933, л. 2—26.

²⁴⁹⁸

ОР РНБ, ф. 885 (Эрм. собр.), д. 272.

²⁴⁹⁹

Между с. 202—203 на рис. 20 к первой части сочинения «Досуги крымского судьи» приложена гравюра «Развалины второго Херсонеса и Карантин» (с натуры снимал г-н де Палдо, выправлял г-н Сергеев, гравировал В Иванов)

²⁵⁰⁰

АГЭ, ф. 1, on. 1-1835, д. 27, л. 4 об., 30, 32 об.—33, 41 (№ 57).

²⁵⁰¹

49РГАВМФ, ф. 1331, on. 1, д. 208.

²⁵⁰²

НИОР БАН, ф. 35, доп. on. 1, № 96.

²⁵⁰³

РГВИА, ф. 349, оп. 41, д. 6130.

²⁵⁰⁴

Там же, оп. 2, д. 349, л. 5 об.—7 об., чертеж III.

²⁵⁰⁵

Там же, оп. 37, д. 3574.

²⁵⁰⁶

В документах Ахтиарской инженерной команды за 1812 г. Иван Симухин упоминается как командированный в Евпаторию для наблюдения «при построении казарм». См.: РГВИА, ф. 489, on. 1, д. 4776, л. 12.

²⁵⁰⁷

Щеглов Л. Н„ Тункина И. В. Из истории изучения античного культурного ландшафта… С. 29 (в этой статье автором съемки ошибочно указан Лимудин вместо Симухина).

²⁵⁰⁸

ПФА РАН, ф.ЗО, on. 1, д. 129.

²⁵⁰⁹

Мишо 2-й (Michaud) Людвиг Францевич, флигель-адъютант, инженер-полковник. Младший брат А. Ф. Мишо де Боретура. Потерял правую руку (оторвало ядром) при осаде Торна. Поступил на русскую службу из сардинских войск, в 1809 г. капитан, с февраля 1811 г. в чине подполковника служил при Молдавской армии, в конце 1818 г. в чине полковника назначен командиром инженерной команды в Севастополе. См.: Фабрициус И. Г. Столетие Военного министерства, 1802—1902. Главное иженерное управление: Ист. очерк. СПб., 1902. Т. 7. Ч. 1. С. 426. Примеч. 1; Прилож. 6. С. 9; Прилож. 9. С. 31; Савельев А. И. Исторический очерк инженерного управления в России. СПб., 1894. Ч.З. С. 235.

²⁵¹⁰

ПФА РАН, ф. 30, on. 1, д. 132, л. 7 об.

²⁵¹¹

Уз Латышев В. В. Сборник греческих надписей христианских времен из Южной России. СПб., 1896. № 7. С. 7—15.

²⁵¹²

Pallas Р. S. Bemerkungen auf einer Reise in die siidlichen Statthalterschaften des Russischen Reichs in den Jahren 1793 und 1794. Leipzig, 1801. Bd 2. Atlas (in folio); Паллас П. С. Наблюдения, сделанные во время путешествия по южным наместничествам Русского государства в 1793—1794 годах. М., 1999. С. 217—224 (описание листов гравюр на меди и виньетках, из которых переизданы лишь № 2—3, 5—10; к сожалению, в этом издании воспроизведена лишь одна гравюра — л. 23: татарские и ногайские музыканты).

²⁵¹³

⁶> Сумароков П. И. Досуги крымского судьи. Ч. 2. Рисунок без номера между с. 128—129.

²⁵¹⁴

Муравьев-Апостол И. М. Путешествие по Тавриде в 1820 годе. СПб., 1823. Чертежи между с. 60—61, 72—73.

490

²⁵¹⁵

ПФА РАН, ф. 30, оп. 3, д. 83, л. 15—16.

²⁵¹⁶

Щеглов А. Н. Первые археологические карты Гераклейского полуострова. С. 53.

²⁵¹⁷

Одесское и лондонское издания рисунков Боссоли хранятся в Отделе эстампов РНБ и в библиотеке «Та-urica» в КРКМ в Симферополе.

²⁵¹⁸

66ОПИ ГИМ, ф. 17, on. 1, д. 191, л. 20—20 об.

²⁵¹⁹

О нем упоминает А. Л. Бертье-Делагард в статье «О Херсонесе» (ИАК. 1907. Вып. 21. С. 90).

²⁵²⁰

Аркас 3. А. Описание Ираклийского полуострова и древностей его: История Херсониса // ЗООИД. 1848. Т. 2. Отд. 1. С. 245—271. Табл. 6.

²⁵²¹

КРКМ, КП-22959, Д-8674, л. 4 об.

²⁵²²

Щеглов А. Н. Первые археологические карты Гераклейского полуострова. С. 53.

²⁵²³

Becker Р. Die Herakleotische Halbinsel in archaologischer Beziehung. Leipzig, 1856.102 S., 2 Karten.

²⁵²⁴

Neumann K. Die Hellenen im Skythenlande: Ein Beitrag zur alten Geographic, Ethnographic und Handelsge-schichte. Berlin, 1855. Bd 1. XI, 578 S. Карта «Die Herakleotische Halbinsel. Nach Clarke und Dubois» помещена между с. 386—387.

²⁵²⁵

Подробнее см.: Стржелецкий С. Ф. Клеры Херсонеса Таврического. С. 15; Щеглов А. Н. Основные структурные элементы… С. 16.

²⁵²⁶

РА ИИМК, ф. 1-1887, д. 22, л. 47—48. По утверждению А. Н. Щеглова, в 1960-х гг. эти листы были украдены из Херсонесского музея.

²⁵²⁷

РГВИА, ф. 418, on. 1, д. 748.

²⁵²⁸

Щеглов А. Н„ Тункина И. В. Из истории изучения античного культурного ландшафта… С. 30—31.

²⁵²⁹

См., например: Тотлебен Э. Описание обороны Севастополя. СПб., 1863 (с атласом планов).

²⁵³⁰

Щеглов А. Н. Первые археологические карты Гераклейского полуострова. С. 53.

²⁵³¹

Щеглов А. Н. Основные структурные элементы… С. 11, 13.

²⁵³²

8° Там же. С. 12.

²⁵³³

ПФА РАН, ф. 116, оп. 2, д. 316, л. 7—8 об.

²⁵³⁴

Подробнее см.: Стржелецкий С. Ф. Клеры Херсонеса Таврического. С. 10; Щеглов А. Н., Тункина И. В. Из истории изучения античного культурного ландшафта… С. 31.

²⁵³⁵

Центральный государственный архив Санкт-Петербурга, ф. 6307, оп. 11-1928, д. 74, л. 1—6.

²⁵³⁶

Моисеев Л. А. 1) Следы ирригации, мелиорации и водоснабжения древнего Херсонеса на Гераклейском полуострове И Зап. Крымского общества естествоиспытателей и любителей природы. 1926. Т. 9. С. 115—122; 2) Мелиорация и водоснабжение древнего Херсонеса // Бюл. Конф, археологов СССР в Керчи. 1926. № 6. С. 3.

Инженеры николаевской эпохи прекрасно осознавали, что они используют те же места для прокладки водопровода, что и в древности. В 1827 г. император поручил инженеру С. П. Уптону и инспектору штурманов М. Б. Берху провести воду из 5 источников, находящихся на возвышенности к югу от города близ Балаклавской дороги. Наиболее отдаленный источник находился на расстоянии 8.5 верст от Севастополя. Вода из 5 источников поступала в цистерну, сооруженную на возвышенности 269 фут. над уровнем моря, и по глиняным трубам, через «казенный публичный сад», поступала в другую цистерну. При сооружении канала для водопровода были найдены «несколько труб, лежащих по дороге к развалинам Херсонеса, в которых между разными вещами, недавно открытыми в земле, отыскана линия таковых же труб, имеющих направление к источникам, а по сему очевидно, что сии самые источники снабжали водою многочисленных жителей славного Херсониса». См.: Описание севастопольского водопровода // ОВ. 1828.21 марта. № 23. С. 94—95.

²⁵³⁷

Щеглов А. Н. Первые археологические карты Гераклейского полуострова. С. 53.

²⁵³⁸

История раскопок Херсонеса и его округи освещена в следующих публикациях: Ящуржинский X. П. Очерк археологических разведок и исследований в области Херсониса Таврического И ИТУАК. 1888. № 5. С. 106—114; Бертье-Делагард А. Л. Древности Южной России; Бобринский А. А. Херсонес Таврический. СПб., 1905; Иванов Е. Э. Херсонес Таврический; Гриневич К. Э. Сто лет херсонесских раскопок; Белов Г. Д. Херсонес Таврический. JI., 1948. С. 12—16; Якобсон А. Л. Раннесредневековый Херсонес И МИА. 1959. № 63. С. 8—15; Стржелецкий С. Ф. Клеры Херсонеса Таврического. С. 7—8; Романчук А. И. Херсонес XII—XIV вв.: Историческая топография. Красноярск, 1986. С. 10—20; Немировский А. И. Нить Ариадны. Воронеж, 1989. С. 141—191.

²⁵³⁹

Броневский М. Описание Крыма (Tartaria descriptio) И ЗООИД. 1867. Т. 6. С. 341—342.

²⁵⁴⁰

Головачев В. Ф. История Севастополя… С. 37; Тимофеенко В. И. Города Северного Причерноморья… С. 174.

²⁵⁴¹

Головачев В. Ф. История Севастополя… С. 87, 195; Скальковский А. А. Хронологическое обозрение истории Новороссийского края. Одесса, 1838. Ч. 2: 1796—1823. С. 8 и след. См. также трехтомный рукописный труд А. Майера «Севастополь — крепость I класса» (1852), включающий статистические и военно-топографические сведения: ГАРФ, ф. 672 (Николай I), on. 1, д. 120—122.

²⁵⁴²

Головачев В. Ф. История Севастополя… С. 23—24.

²⁵⁴³

ЦГААРК, ф. 535, on. 1, д. 845, л. 5—5 об.

²⁵⁴⁴

Дубровин Н.Ф. Бумаги князя Григория Александровича Потемкина-Таврического. 1774—1788 гт. СПб., 1893. С. 121—122, 124, 126 (Сборник военно-исторических материалов. Вып. 6).

²⁵⁴⁵

Тимофеенко В. И. Города Северного Причерноморья… С. 174.

²⁵⁴⁶

[Габлиц К. И.] Физическое описание Таврической области по ее местоположению, и по всем трем царствам природы. СПб., 1785. С. 22.

²⁵⁴⁷

Головачев В. Ф. История Севастополя… С. 77—78, 84.

²⁵⁴⁸

РГВИА, ф. 349, оп. 2, д. 394, л. 57—60 об.

²⁵⁴⁹

» Pallas Р. S. Bemerkungen… S. 54—93; Паллас П. С. Наблюдения… С. 36—54.

²⁵⁵⁰

«Pallas Р. S. Bemerkungen… S.54—61; Паллас П. С. Наблюдения… С. 40—45.

²⁵⁵¹

«Pallas Р. S. Bemerkungen… S.67—72; Паллас П. С. Наблюдения… С.45—46.

²⁵⁵²

Ю0 Pallas Р. S. Bemerkungen… S. 73; Паллас П. С. Наблюдения… С. 47.

²⁵⁵³

Бертье-Делагард А. Л. Древности Южной России. С. 1—3, 5—7.

²⁵⁵⁴

Эти монеты принадлежат к херсонесскому чекану конца XII—XIII в. См.: Анохин В. А. Монетное дело Херсонеса. Киев, 1977. С. 121.

²⁵⁵⁵

¹⁰⁵ Pallas Р. S. Bemerkungen… S. 74—76; Паллас П. С. Наблюдения… С. 48.

²⁵⁵⁶

Домбровский О. И. Архитектурно-археологическое исследование загородного крестообразного храма Херсонеса. С. 291.

²⁵⁵⁷

Pallas Р. S. Bemeikungen… S.76—79; Паллас П. С. Наблюдения… С. 49.

²⁵⁵⁸

Муравьев-Апостол И.М. Путешествие по Тавриде в 1820 годе. СПб., 1823. С. 45.

²⁵⁵⁹

¹⁶⁷ Dubois de Montpereux F. Voyage autour du Caucase, chez les Tcherkesses et les Abkases, en Colchide, en Georgie, en Armenie, en Crimee. Paris, 1843. Vol. 6. P. 155.

²⁵⁶⁰

Guthrie M. A Tour, Performed in the Years 1795—1796, through the Taurida. London, 1802. P. 96.

²⁵⁶¹

Сумароков П.И. Путешествие по всему Крыму и Бессарабии в 1799 году. С историческим и топографическим описанием всех тех мест. М., 1800. С. 121—122. Практически цитатный повтор части этого описания см. в анонимном труде: Десятидневная поездка на южный берег Крыма. Одесса, 1848. С. 28—29.

²⁵⁶²

¹¹⁽¹ Ваксель Л. Изображения разных памятников древности, найденных на берегах Черного моря, принадлежащих Российской империи, снятые с подлинников в 1797 и 1798 годах. СПб., 1801. № 3—5, 28—38; Waxel L. 1) Recueil de quelques antiquites trouvees sur les bords de la Mer Noire appartenans a 1’Empire de Russie, dessinees d’apres les originaux en 1797 et 1798. Berlin, 1803. № 3—5, 28—38; 2) Suite du recueil de quelques antiquites trouvees sur les bords de la Mer Noire appartenans a I’Empire de Russie, comprenant des decouvertes faites depuis 1’annee 1798. Berlin, [1805]. № 44, 52—54.

²⁵⁶³

В 1846 г. стела перевезена в Эрмитаж. Характеристику скульптурных изображений см.: Kieseritzky G., Watzinger С. Griechische Grabreliefs aus Siidrussland. Berlin, 1909. S. 61—62. Taf. XXIV.

²⁵⁶⁴

Dubois de Montpereux F. Voyage autour du Caucase… Vol. 6. P. 169.

²⁵⁶⁵

43 Впервые опубл.: Pallas P. S. Bemerkungen… S. 74. Taf. II; подробную библиографию см.: Латышев В. В. Сборник греческих надписей христианских времен из Южной России. СПб., 1896. № 7. С. 7—15.

²⁵⁶⁶

Clarke Е. D. Voyages en Russie, en Tartarie et en Turquie. Paris, 1812. Vol. 2. P. 210. См. также карту на с. 98.

²⁵⁶⁷

•15 Pallas Р. S. Bemerkungen… Bd 2. S.24 (виньетка 2); Паллас П. С. Наблюдения… С. 219, 220 (виньетка 2).

²⁵⁶⁸

Clarke Е. D. Travels in Various Countries of Europe, Asia and Africa. Cambridge, 1810. Vol. 1. P. 566—567.

²⁵⁶⁹

47 Сумароков П.И. Путешествие по всему Крыму… С. 116.

²⁵⁷⁰

48Сумароков П.И. Досуги крымского судьи. 4.1. С. 198, 200.

²⁵⁷¹

Сумароков П. И. Путешествие по всему Крыму… С. 116—119, 120.

²⁵⁷²

№ Guthrie М. A Tour… Р. 101.

²⁵⁷³

АГЭ, ф. 1, on. 1-1806, д. 4, л. 1; on. 1-1807, д. 3, л. 1.

²⁵⁷⁴

ш Редин Е. К. Музей изящных искусств и древностей Имп. Харьковского университета (1805—1905). Харьков, 1904. С. 8.

²⁵⁷⁵

из Псомас (Psomas) Егор Петрович (1768—1840), капитан над Севастопольским портом. Происходил из венецианских дворян, в 1786 г. определен кадетом в Корпус чужестранных единоверцев, в 1790 г. произведен в гардемарины, в 1791 г. в мичманы Черноморского флота. Участник русско-турецких войн конца XVIII—начала XIX в., с 1809 г. капитан-лейтенант, в 1811—1816 гг. исполняющий должность капитана над Севастопольским портом, с 1816 г. капитан 2-го ранга в должности капитана над Севастопольским портом, с 1823 г. капитан 1-го ранга, в 1825 г. по болезни оставил командование портом, в 1826 г. назначен презусом в комиссиях призовой и для свидетельства лиц и материалов, доставляемых в Севастополь из других портов, с 1828 г. начальник флотского училища в Севастополе, в 1829 г. после смерти вице-адмирала Мессера назначен исполняющим должность директора Севастопольского порта с оставлением директором училища и презусом, с 1832 г. генерал-майор, с 1833 г. председатель Комитета по устройству в Севастополе сухих доков. В 1836 г. уволен от должности директора порта. См.: Записки ученого комитета Морского министерства. 1842. Ч. 16. С. 410—413; ОМС. СПб., 1890. Ч. 4: К—С. С. 620—622.

²⁵⁷⁶

АГЭ, ф. 1, on. 1-1806, д. 2, л. 1.

²⁵⁷⁷

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 20, л. 24—24 об.

²⁵⁷⁸

Свиньин П.П. Обозрение путешествия издателя «Отечественных записок» по России в 1825 г., относительно археологии И ОЗ. 1826. 4.26. Кн. 72. С. 117.

²⁵⁷⁹

• 1²⁷ ПФА РАН, ф.2, оп. 1-1820, д. 1, л. 12.

²⁵⁸⁰

РГАВМФ, ф. 25, on. 1, д. 22, л. 86—87 об.

²⁵⁸¹

129ПФА РАН, ф.2, оп. 1-1820, д. 1, л. 12—14 об., 24—32.

²⁵⁸²

¹³°ОР РНБ, Нем. Q IV, № 181, л.251 об., 253.

²⁵⁸³

Археология УССР. Киев, 1986. Т. 2. С. 349.

²⁵⁸⁴

ГАНО, ф. 230, on. 1, д. 12, л. 42—46 об. См. также л. 48—78: роспись земель, Севастополю принадлежащих (с именами владельцев); л. 228 (земли у Инкермана). В том же деле представлены интересные документы по истории Греческого пехотного батальона в Балаклаве.

²⁵⁸⁵

ПФА РАН, ф. 30, on. 1, д. 129, л. 27 об.—28.

²⁵⁸⁶

1³⁴Там же, д. 132, л. 5.

²⁵⁸⁷

Там же, л. 6 об.—7.

²⁵⁸⁸

Стемпковский И. А. Мысли относительно изыскания древностей в Новороссийском крае // ОЗ. 1827. Ч. 29. Кн. 81. С. 59—62.

²⁵⁸⁹

ПФА РАН, ф. 30, on. 1, д. 132, л. 7 об.

²⁵⁹⁰

Е. [Болховитинов Е. А.] О следах древнего греческого города Херсона. С. 156—157.

²⁵⁹¹

Стржелецкий С. Ф. Клеры Херсонеса Таврического. С. 10.

²⁵⁹²

• 1⁴⁰ Свиньин П. П. Обозрение путешествия… С. 113—114, 116—117.

²⁵⁹³

Грибоедов А. С. Поли. собр. соч.: В 3 т. Пг., 1917. Т. 1. С. 77—79.

²⁵⁹⁴

Там же. С. 79.

²⁵⁹⁵

КРКМ, КП-23130, Д-8830, л. 52, 60—60 об.

²⁵⁹⁶

Там же, л. 60 об.—61.

²⁵⁹⁷

Формозов А. А. К летописи археологических исследований в Северном Причерноморье в первой половине XIX в.// СА. 1975. № 1. С. 173—174.

²⁵⁹⁸

Бобринский А. А. Херсонес Таврический. С. 175.

²⁵⁹⁹

• ¹⁴7 Библиографические листы. 1825.15 марта. № 9. С. 122—123; Стемпковский И. А. Известие о новых открытиях по части древностей в Южной России 1824 года И Библиографические листы. 1825.20 сент. № 24. С. 333— 334.

²⁶⁰⁰

Соломоник Э.И. Латинские надписи Херсонеса Таврического. М., 1983. С. 58—59. № 31.

²⁶⁰¹

149РГАВМФ, ф.243, on. 1, д.3039, л. 1—10; д.3485, л.15.

²⁶⁰²

>50 Античная скульптура из собрания Государственного музея изобразительных искусств имени А. С. Пушкина. М., 1987. С. 218. № 152.

²⁶⁰³

РГВИА, ф. 349, оп. 2, д. 71, л. 1—3, 5 об.—6 об., 125.

²⁶⁰⁴

О том, что автор описания был знаком с вышедшей за пять лет до этого книгой И. М. Муравьева-Апостола, в которой гипотеза Палласа о функциональном назначении склепов («погребов») как погребальных памятников поставлена под сомнение, доказывает цитируемый пассаж. Ср.: Муравьев-Апостол И. М. Путешествие в Тавриду в 1820 годе. С. 74—75 Склепы, вырубленные в скале, с трапециевидной или прямоугольной камерой и нишами-лежанками для тел погребенных, появляются в Херсонесе во II в. и бытуют вплоть до раннего средневековья. См.: Археология УССР. С. 349.

²⁶⁰⁵

• 153 РГВИА, ф. 349, оп.2, д. 71, л. 126—131 об.

²⁶⁰⁶

О. В. [Внутренние известия]. Николаев, 19 мая // Северная пчела. 1827. 14 июня. № 71. С. 1—2. То же см.: Известие о разрытии кургана, на развалинах древнего Херсониса находящегося // ОВ. 1827. 28 мая. № 41. С. 163— 164; Nicolaeff, 19 mai // Journal d’Odessa. 1827.25 juin/7 juil. P. 197.

²⁶⁰⁷

Dubois de Montpereux F. Voyage autour du Caucase… Vol.6. P. 144—145.

²⁶⁰⁸

Описавший исследования Крузе X. Штир и сам пытался проводить раскопки: «Тщетно мы разрывали пепел древнего Херсона. Труды наши не увенчались никакою любопытною находкою. На берегу моря видны еще остатки бывшей плотины. Они простираются вдоль берега по прямой линии. Перпендикулярно к оной простираются в море таковые же остатки бывших плотин. Судя по сему, гавань сего древнего города находилась на северо-западной стороне оного. Плотины складены из камня на цементе. За набережною насыпана земля, смешанная с черепками, стеклышками, костями и проч., следовательно, она не самого древнего построения… Мы нашли там множество обгорелых камней, окалин, уголья… Кое-где выглядывали из обрытого морем берега отверстия водосточных труб. Они проводили, вероятно, из города всю нечистоту в море. Обломки разноцветных мраморов, камней, кирпичей и черных окалин, округленных водою, образовали в некоторых местах на дне моря совершенный мозаик… Множество найденных нами там кусочков белого и цветного мрамора, конечно, также свидетельствуют о великолепии тех зданий, кои здесь некогда гордо возвышались к небу. […] Тщетно мы переворачивали кости умершего Херсона. Добыча наша на сей раз ограничивалась одними черепками. Собранные нами стеклышки большею частью прекрасного тем но-гол убого и зелено-голубого (aquamarina) цветов, редко белого. На иных видны следы бывшей амальгамы. […] Найденные нами черепки глиняных сосудов большею частью грубой работы. Лучшие покрыты темно-синею глазурью. Мы нашли один только черепок весьма нежной работы. Он покрыт оранжевою, весьма яркою глазурью. Мне хотелось бы признать его за кусочек этрусской вазы. Надобно сказать, что крайне затруднительно ходить по сим развалинам. Они заросли высокою травою и покрыты камнями, кои острыми своими ребрами обращены кверху. На каждом ходу спотыкаешься в опасности сломить ногу и даже шею. Кое-где проложены тропинки, но искатели не должны ходить по ним, если хотят найти что-либо любопытное… Монеты находят обыкновенно после дождя. Он, смыв с них пыль, выставляет их наружу. Зимою, покуда еще не выросла трава, поиски также более благоприятны. […] Итак, судя по развалинам его, кои простираются в длину верст на 8, можно побожиться, что он был весьма обширный, а следовательно, и многолюдный город. О твердости стен его можно судить по остаткам оных. По направлению развалин видно, что улицы были в нем широкие, прямые. Мраморы свидетельствуют о великолепии зданий оного; остатки плотины о безопасности его гавани, торговле, судоходстве, флотах, могуществе. По черепкам видно, что в позднейшие времена уже не было у херсонцев изящных этрусских сосудов, как в первые времена существования оного, должно предполагать, основываясь на одном изящном черепке, найденном в насыпи за плотиной; и что следовательно, впоследствии времени у них водворился, вместе с глиняными горшками, вкус грубый и варварский…». См.: X. Ш. Письмо из Севастополя июня 18 дня 1827 // Сын Отечества. 1827. Ч. 114. С. 244—250.

²⁶⁰⁹

Там же. С. 250—251.

²⁶¹⁰

X. Ш. Письмо к издателям. Севастополь, 1827. Сентября 26 // Северная пчела. 1827.20 окт. № 126. С. 3—4.

²⁶¹¹

Dubois de Montpereux F. Voyage autour du Caucase… Vol. 6. P. 141—144, 148.

²⁶¹²

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 3, л. 80—80 об.

²⁶¹³

Айналов Д. В. Развалины храмов. М., 1905. С. 48—51, 69, 81 (Памятники христианского Херсонеса. Вып. 1).

²⁶¹⁴

• ¹62 Формозов А. А. К летописи… С. 173—174.

²⁶¹⁵

Тункина И. В. К истории археологических исследований Херсонеса в первой трети XIX в. // Проблемы исследования античного и средневекового Херсонеса, 1888—1988: Тез. докл. науч. конф. Севастополь, 1988. С. 119—121. См.: РГАВМФ, ф. 243, on. 1, д. 1648, л. 6, 20 об. Речь идет о хуторе на возвышенности за крепостью Каламита «в глубине Инкерманского залива», землю под который в 1783 г. Г. А. Потемкин отвел контр-адмиралу Ф. Ф. Мекензи (ум. в 1785 г.). См.: Головачев В. Ф. История Севастополя… С. 80.

²⁶¹⁶

РГАВМФ, ф. 326, on. 1, д. 1334; д. 2406, л. 48.

²⁶¹⁷

Там же, ф. 243, on. 1, д. 2562, л. 179.

²⁶¹⁸

На «Карте окрестностей г. Севастополя, снятой инструментально в 1836 г. Снимали топограф 2 класса Осипов, Иванов и Краснояров» 1836 г. (масштаб в 1 англ, дюйме 1 верста, 1:42 000), обозначены все хутора и схематично руины городища Херсонеса. См.: РГВИА, ф. 846 (ВУА), д. 19798, л. 1.

²⁶¹⁹

167РГАВМФ, ф. 243, on. 1, д. 2406, л. 6—7, 18 об., 48, 61 об.—62.

²⁶²⁰

Там же, д. 2562, л. 179—181, 184.

²⁶²¹

Pallas Р. S. Bemerkungen… S. 68—69; Муравьев-Апостол И. М. Путешествие в Тавриду в 1820 годе. С. 76—77; Аркас З.А. Описание Ираклийского полуострова… С. 102—103.

²⁶²²

Dubois de Montpereux F. Voyage autour du Caucase… Vol. 6. P. 182.

²⁶²³

РГАВМФ, ф. 243, on. 1, д. 3486, л. 70, 71 об., 72; ф. 1067, on. 1, д. 45, л. 6.

²⁶²⁴

Подробнее см.: Асланбегов А. Б. Адмирал Алексей Самуилович Грейг: Биографический очерк. СПб., 1873. С. 125 и след.; Огородников С. Собственноручные резолюции императора Николая I по морскому ведомству // Морской сборник. 1907. Т. 343. № 12. Неофиц. отд. С. 15—17.

²⁶²⁵

См. о нем: РГИА, ф. 1349, оп. 4-1825, д. 199, л. 51 об.—53. См. также гл. 3.2.

²⁶²⁶

Dubois de Montpereux F. Voyage autour du Caucase… Vol. 6. P. 155—156.

²⁶²⁷

ИР ЦНБ, V, 1224—1516, л. 416.

²⁶²⁸

Там же, V, 460, л. 171.

²⁶²⁹

ОР РНБ, ф. 225, д. 6, л. 5.

²⁶³⁰

Куторга С. С. Отрывки из путешествия в Крым 1833 года И ЖМВД. 1834. Ч. 1. № 1. С. 81—90.

²⁶³¹

Dubois de Montpereux F. Voyage au Caucase, chez les Tcherkesses et les Abkases, en Colchide, en Georgie, en Armenie et en Crimee. Atlas. Neuchatel; Paris, 1843.1 Ser. Pl. 20.

²⁶³²

180Dubois de Montpereux F. Voyage autour du Caucase… Vol. 6. P. 132—133. 3. А. Аркас уточняет, что «на хуторе Крюзе» было найдено 7 древних колодцев. См.: Аркас 3. А. Описание Ираклийского полуострова… С. 263.

²⁶³³

^1Я‘‘Dubois de Montpereux F. Voyage autour du Caucase… Vol. 6. P. 174—191. См. также: Николаенко Г.М.

1) Хора Херсонеса Таврического: Земельный кадастр IV—III вв. до н. э. Севастополь, 1999. Ч. 1; 2) Фр. Дюбуа де Монпере о сельских усадьбах на Гераклейском полуострове И Херсонесский сборник. Севастополь, 1999. Вып. 10. С. 107—120.

²⁶³⁴

Dubois de Montpereux F. Voyage autour du Caucase… Vol. 6. P. 179—182.

²⁶³⁵

!83ibid. P. 137—148.

²⁶³⁶

Ibid. P. 164—173.

²⁶³⁷

Стржелецкий С. Ф. Клеры Херсонеса Таврического. С. 11.

²⁶³⁸

!8б Мурзакевич Н.Н. Краткая история древнего Херсона // ОВ. 1836. № 3, 4.

²⁶³⁹

По свидетельству Кондараки, в Алупке надпись была «вделана в фонтан около старой оранжереи, что на морском берегу». См.: Кондараки В.Х. Универсальное описание Крыма. СПб., 1875. Ч. 15. С. 35.

²⁶⁴⁰

MSМурзакевич Н. Н. Поездка в Крым в 1836 г.// ЖМНП. 1837. Ч. 13. С.645—650.

²⁶⁴¹

№ Мурзакевич Н. Н. Рецензия на кн.: Кёне Б. В. Исследования об истории и древностях города Херсониса Таврического. СПб., 1848 // ЗООИД. 1850. Т. 2. Отд. 2—3. С. 708.

²⁶⁴²

Демидов А. Н. Путешествие в Южную Россию и Крым, через Венгрию, Валахию и Молдавию, совершенное в 1837 году. М., 1853. С. 361. См. франц, оригинал: Demidoff A. Esquisse d’un voyage dans la Russie meridionale et la Crimee, par la Hongrie, la Valachie et la Moldavi, execute en 1837. Paris, 1840—1842.4 vol.

²⁶⁴³

PA ИИМК, ф. 63, д. 5, л. 140—140 об.

²⁶⁴⁴

Гриневич К. Э. Сто лет херсонесских раскопок. С. 11—12.

²⁶⁴⁵

М. П. Лазарев: Документы. М., 1961. Т. 3. С. 51—52.

²⁶⁴⁶

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 2, л. 7—7 об.; д. 44, л. 2—2 об.

²⁶⁴⁷

¹⁹5См.: Мурзакевич Н.Н. 3. А. Аркас. [Некролог] // ЗООИД. 1867. Т. 6. С. 492—494.

²⁶⁴⁸

РГАВМФ, ф. 243, on. 1, д. 4718, л. 4—6 об., 12—12 об.

²⁶⁴⁹

См.: Гилевич А.М. Хронология и топография кладов и коллективных находок херсонесских монет IV— II вв. до н. э. / Публ. А. Н. Щеглова И Археологические вести. 1999. С. 346—373.

²⁶⁵⁰

’98Рапорт 3. А. Аркаса опубл, в статье: Тункина И. В. Неизвестный клад херсонесских монет 1844 г.// ПАВ. 1993. № 6. С. 76—78.

²⁶⁵¹

Кёне Б. В. Исследования об истории и древностях города Херсониса Таврического. СПб., 1848.

²⁶⁵²

Зограф А.Н. Античные монеты // МИА. 1951. № 16. С. 148, 243. Табл. 35: 16,18; Анохин В. А. Монетное дело Херсонеса. Киев, 1977. С. 138. Табл. 4: 60—62, 64—65, 68—69.

²⁶⁵³

IM Зограф А.Н. Античные монеты. С. 243. Табл. 35: 10; Анохин В. А. Монетное дело… С. 136—137. Табл. 2: 40—42. Табл.З: 43—56.

²⁶⁵⁴

Зограф А. Н. Античные монеты. С. 150. Табл. 36: 6; Анохин В. А. Монетное дело… С. 28—29, 144. Табл. 10: 143.

²⁶⁵⁵

Столба В. Ф. Херсонес и скифы в V—II вв. до н. э.: (Проблемы взаимоотношений) / Дис. … канд. ист. наук. Л., 1991. С. 90. Примем. 1.

²⁶⁵⁶

Гилевич А. М. 1) Клад монет из округи Страбонова Херсонеса И СА. 1960. № 4. С. 167—170; 2) Хронология и топография кладов… С. 352.

²⁶⁵⁷

Зограф А. Н. Античные монеты. С. 150; Анохин В. А. Монетное дело… С. 144. № 145—146; Столба В. Ф. Новое посвящение из поселения Панское I и аспекты культа Геракла в Херсонесской государстве И ВДИ. 1989. № 4. С. 68—69. Табл. Примем. 5.

²⁶⁵⁸

Кац В. ИЛ) Типология и хронологическая классификация херсонесских магистратских клейм // ВДИ. 1985. № 1. С. 105, 111; 2) Керамические клейма Херсонеса Таврического. Саратов, 1994. С. 67, 77, 107 (№ 89; 230—215 гг. до н. э.).

²⁶⁵⁹

²⁰² Гилевич А. М. Херсонес и Северо-Западный Крым по нумизматическим данным // Новое в советской нумизматике и нумизматическом музееведении: (К 200-летию Отдела нумизматики Эрмитажа): Краткие тез. докл. и сообщ. науч. конф. Л., 1987. С. 55.

²⁶⁶⁰

Столба В. Ф. Херсонес и скифы… С. 89. Примем. 1.

²⁶⁶¹

Щеглов А. Н. Монетные находки на Маячном полуострове в Юго-Западном Крыму // Всероссийская нумизматическая конференция 6—8 апреля 1994 г.: Тез. докл. СПб., 1994. С. 42.

²⁶⁶²

Гилевич А.М. Хронология и топография кладов… С. 352.

²⁶⁶³

Там же. С. 362, 369.

²⁶⁶⁴

Описание опубликовано анонимно несколько лет спустя: Древности Ираклийского полуострова// ЖМВД. 1847. Ч. 19. № 7. С. 91—116; Переизд.: Русский инвалид. 1848. № 252—256. «Уведомляю Вас, — писал Аркас Мурзакевичу 24 августа 1847 г., — что в издаваемом журнале от Министерства внутренних дел помещены одни только древности Ираклийского полуострова без чертежей и планов в июле месяце с. г., которые посланы были к министру внутренних дел в 1844 г., но археологическое описание не помещено, притом посланное мною к Вам описание Гераклейского полуострова и древностей его в 1846 г. заключает в себе более сведений и исправлены некоторые ошибки» (ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 44, л. 28 об.—29).

²⁶⁶⁵

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 44, л. 4—4 об.

²⁶⁶⁶

Аркас 3. А. Описание Ираклийского полуострова… С. 245—271. Табл. 5—10. Отд. изд.: Николаев, 1879 (с портретом автора и 9 табл, чертежей).

²⁶⁶⁷

Там же. С. 245—255.

²⁶⁶⁸

Там же. С. 256—259.

²⁶⁶⁹

Там же. С. 259—271.

²⁶⁷⁰

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 44, л. 5—8 об.,10—10 об.

²⁶⁷¹

219М. П. Лазарев: Документы. Т.З. С. 51—52, 355—356; РГАВМФ, ф.243, on. 1, д. 4275.

²⁶⁷²

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 44, л. 14, 17.

²⁶⁷³

РГАВМФ, ф. 243, on. 1, д. 4719, л. 1—32; АГЭ, ф. 1, оп. П-1846, д. 35/5, л. 1—3.

²⁶⁷⁴

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 2, л. 11.

²⁶⁷⁵

РГАВМФ, ф. 243, on. 1, д. 4717, л. 1—3; ГАОО, ф.93, on. 1, д. 20, л. 61, 63, 66.

²⁶⁷⁶

Князь Виктор Иванович Барятинский поступил на службу юнкером Балтийского флота «из студентов Петербургского университета», в 1842 г. в чине мичмана переведен на Черноморский флот, 13 сентября 1845 г. произведен в лейтенанты, в 1849—1851 пг. на собственной шхуне «Ольвия» плавал по Черному и Средиземному морям, а в 1852 г. на бриге «Эней» у восточного берега Черного моря. Участвовал в боевых действиях в годы Крымской войны. В 1857 г. в чине капитана 1-го ранга уволен от службы. См.: ОМС. 1897. 4.9. С. 186—187.

²⁶⁷⁷

Аркас З.А. Описание Ираклийского полуострова…С. 263. Примеч.; Брун Ф. К. К вопросу о древней топографии Ираклийского полуострова // Черноморье. Одесса, 1879. Ч. 1. С. 68; Айналов Д. В. Развалины храмов. С. 137—140; Формозов А. А. К летописи… С. 174—175.

²⁶⁷⁸

Косцюшко-Валюжинич К. К. Важное археологическое открытие в Крыму И ИТУАК. 1891. № 13. С. 60.

²⁶⁷⁹

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 30, л. 51—51 об.

²⁶⁸⁰

Там же, л. 54, 57—57 об.

²⁶⁸¹

Там же, д. 2, л. 20—20 об., 49 об.

²⁶⁸²

^23<Э Археологические разыскания близ древних Пантикапея, Фанагории и Херсониса (1845—1846): Извлечено из отчета Д. В. Карейши // ЖМВД. 1846. Ч. 16. № 11. С. 248—310; Карейша Д. В. Археологические разыскания вокруг Керчи, Севастополя и на Таманском полуострове (1846—1847) // ЖМВД. 1848. Ч. 21. № 3. С. 425— 450.

²⁶⁸³

РГАВМФ, ф. 410, on. 1, д. 1045, л. 1—3; Гриневич К. Э’. Сто лет херсонесских раскопок. С. 13.

²⁶⁸⁴

²²² Гриневич К. Э. Сто лет херсонесских раскопок. С. 14.

²⁶⁸⁵

Кёне Б. В. Исследования об истории и древностях города Херсониса Таврического. С. III—IV.

²⁶⁸⁶

АГЭ, ф. 1, on. 1-1848, д. 8, л. 7 об.

²⁶⁸⁷

«1. Барельеф (мраморный) с изображением женщины и мальчик во весь рост, с греческой надписью;

• 2. Мраморный барельеф с изображением двух купидонов и надписью EAN0OS (полагать должно KAEAN0OS);

• 3. Половина мраморного барельефа с изображением больного человека, лежащего на кровати, и сидящей женщины на стуле, без надписи (верхняя половина барельефа не отыскана); 4. Каменный барельеф, на котором изображены два худо отделанные мужчины, из коих один с бородою, до половины туловища, без надписи; 5. Мраморная плита с греческой надписью; 6. Каменная надгробная плита с греческой надписью какого-то священника; 7. Один худо отделанный каменный киот, у которого часть отбита и не найдена; 8. Одна древняя целая плоская черепица большого размера; 9. Одна глиняная урна» (рапорт Аркаса в ООИД от 12 марта 1847 г.: ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 44, л. 21—24).

²⁶⁸⁸

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 44, л. 25 об,—26.

²⁶⁸⁹

Там же, л. 10—24, 27. Ср. аналогичный пассаж 3. А. Аркаса в его статье: Аркас З.А. Описание Ираклий-ского полуострова… С. 257. Примеч. 3.

²⁶⁹⁰

См.: РГАВМФ, ф. 326, on. 1, д. 13722: Генеральная карта части окрестности с показанием места предполагаемой постройки военного карантина (на Херсонесском мысе.— И.Т.). Инженер штабс-капитан Афанасьев. 1836 г.

²⁶⁹¹

Записки Н. Н. Мурзакевича // PC. 1888. Т. 59. № 9. С. 588—589.

²⁶⁹²

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 44, л. 28—29 об.

²⁶⁹³

Кёне Б. В. Дополнение к исследованию об истории и древностях города Херсонеса Таврического // ЗПАНО. 1850. Т. 2. Вып.2. С. 263—276.

²⁶⁹⁴

Кёне Б. В. Исследования об истории и древностях города Херсониса Таврического. С. 5. Примеч. 1.

²⁶⁹⁵

ОПИ ГИМ, ф. 17, on. 1, д. 196, л. 105—106.

²⁶⁹⁶

Там же, д. 192, л. 54 об.—57 об.

²⁶⁹⁷

245Днфил_(> игум. Историческая записка о Херсонисском св. Владимира монастыре // ЗООИД. 1877. Т. 10. С. 427.

²⁶⁹⁸

246РГДВМФ, ф. 243, on. 1, д. 5110.

²⁶⁹⁹

Речь идет о мраморной напрестольной доске, найденной при раскопках кн. Барятинского на островке Св. Климента.

²⁷⁰⁰

РГАВМФ, ф. 243, on. 1, д. 5110, л. 2—12.

²⁷⁰¹

В библиотеке ООИД хранился «План участка земли, предполагаемого к уступке Черноморским ведомством Епархиальному для возобновления святых мест и обители на развалинах древнего Херсониса. Снимал с натуры и чертил инженер-прапорщик Диммерт».

²⁷⁰²

Сохранились более поздние «Планы [мыса] Херсона с указанием земельного участка, принадлежащего монастырю Св. Владимира», в красках. Масштаб в 1 дюйме 100 саж. (1: 8400), размер 320×405. См.: РГАВМФ, ф. 3/Л, оп. 27, д. 1270.

²⁷⁰³

РГАВМФ, ф. 243, on. 1, д. 5110, л. 17— 17 об., 26, 30, 36—37 об., 47—47 об., 51—51 об., 54.

²⁷⁰⁴

ИР ЦНБ, V, 769, л. 2—3 об. План Херсонеса на л. 1 об., 4 (расшифровка условных обозначений почерком игумена Василия).

²⁷⁰⁵

153 Маркевич А. И. Несколько слов о деятельности в Тавриде Иннокентия, архиепископа Херсонского и Таврического // ИТУАК. 1901. № 31. С. 38.

²⁷⁰⁶

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 44, л. 49, 50—51 об.

²⁷⁰⁷

Гриневич К. Э. Сто лет херсонесских раскопок. С. 14—15.

²⁷⁰⁸

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 44, л. 33—33 об. Ср.: Гриневич К.Э. Сто лет херсонесских раскопок. С. 14—15.

²⁷⁰⁹

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 44, л. 36—37.

²⁷¹⁰

НА ОАМ, инв. № 59852, л. 1: План фундамента древней церкви, с жильем в г. Херсонесе. 1852 г.; л. 2: План стен фундамента древней церкви, предполагаемой к возобновлению на развалинах Херсонеса Таврического.

²⁷¹¹

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 44, л. 50—50 об., 51 об. (план).

²⁷¹²

Там же, л. 42—45 об. Чертеж см.: л. 46 об.—47.

²⁷¹³

Там же, л. 56 об.—57.

²⁷¹⁴

ГАНО, ф. 230, on. 1, д. 1362, л. 1—2.

²⁷¹⁵

ОПИ ГИМ, ф. 17, on. 1, д. 191, л. 10, 12—14 об.; РГАВМФ, ф. 243, on. 1, д. 5469, л. 1—3 об.

²⁷¹⁶

Там же, л. 20 об., 25.

²⁷¹⁷

Там же, л. 22—24 об.

²⁷¹⁸

Ящуржинский Х.П. Очерк археологических разведок… С. 112.

²⁷¹⁹

161 Айналов Д. В. Развалины храмов. С. 1—15.

²⁷²⁰

Гриневич К. Э. Сто лет херсонесских раскопок. С. 16.

²⁷²¹

Находился в некрополе к северо-востоку от крестовидного храма, доследован по просьбе М. И. Скубетова К. К. Косцюшко-Валюжиничем в 1904 г. Опубл. М. И. Ростовцевым: АДЖЮР. Атлас. Табл. CIV, 2, CV, 3, CVI, рис. 86. Текст. С. 452—458.

²⁷²²

ОПИ ГИМ, ф. 17, on. 1, д. 191, л. 31—32. Здесь же на л. 35—42: опись находок по комплексам.

²⁷²³

Там же, л. 25—25 об., 32; АГЭ, ф. 1, on. 1-1852, д. 30, л. 92: Опись вещам, найденным в херсонисских гробницах близ Севастополя.

²⁷²⁴

Уваров А. С. 1) Несколько слов об археологических разысканиях близ Симферополя и Севастополя И Пропилеи. 1854. Кн. 4. С. 525—537; 2) Извлечение из всеподданнейшего отчета об археологических разысканиях в 1853 году. СПб., 1855. С. 135—170.

²⁷²⁵

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 44, л. 49—52 об.

²⁷²⁶

Тункина И. В. А. С. Уваров и древности Южной России (конец 1840-х—начало 1850-х гг.) // Погибшие святыни. Охраняется государством: 4-я Российская науч.-практич. конф. СПб., 1996. Ч. 1. С. 163—181.

²⁷²⁷

Уваров А. С. 1) Несколько слов 66 археологических разысканиях… С. 533—537; 2) Извлечение из всеподданнейшего отчета… С. 159—171. Опись находок при раскопках базилики см.: ОПИ ГИМ, ф. 17, on. 1, д. 191, л. 47—48.

²⁷²⁸

ОПИ ГИМ, ф. 17, on. 1, д. 191, л. 49—52 об.

²⁷²⁹

Гриневич К. Э. Сто лет херсонесских раскопок. С. 17—18.

²⁷³⁰

Романчук А. И. Херсонес XII—XIV вв. С. 12, 160—162.

²⁷³¹

Macpherson D. Antiquities of Kertch and Researches in the Cimmerian Bosphorus. London, 1957. P. 44—46; Маркевич А. И. Несколько слов… С. 48; Немировский А. И. Нить Ариадны. С. 118.

²⁷³²

о раскопках англичан в Балаклаве Кондараки рассказывает со ссылкой на английский «Athenaeum» (1856. № 1470). См.: Кондараки В.Х. Универсальное описание Крыма. СПб., 1875. Ч. 15. С. 47.

²⁷³³

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 44, л. 56.

²⁷³⁴

ОПИ ГИМ, ф. 17, on. 1, д. 199. Ср.: Стрижова Н.Б. Граф А. С. Уваров и великий князь Сергей Александрович: (По материалам ОПИ ГИМ) // Санкт-Петербургский фонд культуры. Программа «Храм»: Сб. матер. СПб., 1996. Вып. 9. Ч. 1. С. 203.

²⁷³⁵

Becker Р. Die Herakleotische Halbinsel in archaologischer Beziehung. Leipzig, 1856.

²⁷³⁶

Фабр А. Я. Достопамятнейшие древности Крыма и соединенные с ними воспоминания. Одесса, 1859. См. оценку этих работ: Стржелецкий С. Ф. Клеры Херсонеса Таврического. С. 13—14.

²⁷³⁷

Брун Ф. К. К вопросу о древней топографии Ираклийского полуострова И Черноморье. Одесса, 1879. Ч. 1. С. 60—71.

²⁷³⁸

²⁸6ЦГААРК, ф. 27, оп. 13, д. 73, л. 21—23.

²⁷³⁹

РГАВМФ, ф. 243, on. 1, д. 1630, л. 1.

²⁷⁴⁰

ИР ЦНБ, V, 1224—1516, л. 52—52 об.

²⁷⁴¹

РГАВМФ, ф. 243, on. 1, д. 1630, л. 1—3; ф. 19, on. 1, д. 1176, л. 14 об.

²⁷⁴²

Головачев В. Ф. История Севастополя… С. 230—232.

²⁷⁴³

РГАВМФ, ф. 243, on. 1, д. 2801, л. 1.

²⁷⁴⁴

292Там же, д. 1630, л.4—7 об.,И, 14—14 об., 17—18.

²⁷⁴⁵

Там же, л. 9—10.

²⁷⁴⁶

Свиньин П. П. Обозрение путешествия… С. 114—115.

²⁷⁴⁷

[Внутренние известия]. Николаев, 30 марта // Северная пчела. 1829.11 мая. № 57. С. 1—2; РГВИА, ф. 40, on. 1, д. 87, 7 л.: О сооружении памятника в древнем Херсонесе Таврическом в ознаменование принятия на сем месте св. кн. Владимиром христианской веры. 1829 г.; Бобринский А. А. Херсонес Таврический. С. 174.

²⁷⁴⁸

РГАВМФ, ф. 243, on. 1, д. 3029, л. 1—68.

²⁷⁴⁹

Там же, д. 2562, л. 14, 21, 61, 81, 100—101 об., 108—108 об.

²⁷⁵⁰

РГВИА, ф. 405, оп. 2, д. 9178, л. 1—2.

²⁷⁵¹

РГАВМФ, ф. 243, on. 1, д. 2802, л. 1—9 об.

²⁷⁵²

М. П. Лазарев: Документы. Т. 3. С. 63.

²⁷⁵³

³°1 Лашков Ф. Историческая записка о сооружении в Херсонисе храма Св. равноапостольного князя Владимира // ИТУАК. 1888. Т. 5. С. 8.

²⁷⁵⁴

РГАВМФ, ф. 326, on. 1, д. 13745: Церковь Св. Владимира, предполагаемая к постройке в военном карантине. План, фасад, профиль. 1836 г.

²⁷⁵⁵

Там же, ф. 243, on. 1, д. 2562, л. 166, 203; д. 3029, л. 69—71, 83—84.

²⁷⁵⁶

См.: РГВИА, ф. 349, оп. 37, д. 4479: План ц. Св. Владимира; д. 4481: Фасад ц. Св. Владимира.

²⁷⁵⁷

Речь идет об Алупкинском дворце М. С. Воронцова, построенном в 1826—1846 гг.

²⁷⁵⁸

М. П. Лазарев: Документы. Т. 3. С. 81—83.

²⁷⁵⁹

Лашков Ф. Историческая записка… С. 8—9.

²⁷⁶⁰

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 15, л. 53—53 об.

²⁷⁶¹

Там же, д. 44, л. 57.

²⁷⁶²

Там же, л. 59—64 (план, представленный Евгением, см. на л. 63 об.—64). План, снятый 3. А. Аркасом в 1861 г., см.: НА ОАМ, № 59851: План местности, расчищенной под площадь сооружаемого храма Св. Владимира в Херсонесе. 3 экз.

²⁷⁶³

Подробнее см.: Иванов Е. Э. Херсонес Таврический. С. 345—349.

²⁷⁶⁴

^Тунман [И.Э.] Крымское ханство. Симферополь, 1936. С. 33—34; ОР РНБ, ф. 885 (Эрм. собр.), д. 368, л. 18; Сумароков П. И. Досуги крымского судьи… Ч. 1. С. 201—203; Ваксель Л. Изображения разных памятников… С. 4. Примеч. 1; Reuilly J. Voyage en Crimee et sur les bords de la mer Noire, pendant Гаппёе 1803. Paris, 1806. P. 75; Сестренцевич-Богуш С. История царства Херсонеса Таврического. СПб., 1806. Т. 2. С. 83—86; Муравьев-Апостол И. М. Путешествие по Тавриде в 1820 годе. С. 87—92; Е. [Болховитинов Е. А.] О следах древнего греческого города Херсона. С. 155.

²⁷⁶⁵

Сибирский А. А. Богиня Артемида и ее значение в нумизматике Воспора Киммерийского и Херсониса Таврического // ЗООИД. 1863. Т. 5. С. 82—108 (см. с. 89, примеч. 1).

²⁷⁶⁶

Археологические открытия в полуденной России // Сын Отечества. 1818. Ч. 44. № 8. С. 81.

²⁷⁶⁷

Бларамберг И. П. О предполагаемом местоположении Дианина храма в Тавриде И Одесский альманах на 1831 год. Одесса, 1831. С. 299—307.

²⁷⁶⁸

Паллас П. С. Наблюдения… С. 42—45 (руины у Айя-Бурун), с. 52—53 (описание Георгиевского монастыря).

²⁷⁶⁹

КРКМ, КП-22959, Д-8674, л. 4 об,—7.

²⁷⁷⁰

• ³¹8 Clarke Е. D. Voyages en Russie… Vol. 2. Ch. 18; ср.: КРКМ, КП-23140, Д-8840, л. 88—89.

²⁷⁷¹

КРКМ, КП-23130, Д-8830, л. 61—62.

²⁷⁷²

™ Pallas Р. S. Bemerkungen… S. 61—65, 91; Паллас П. С. Наблюдения… С. 54.

²⁷⁷³

ГАОО, ф. 1, оп. 149, д. 9, л. 19 об.

²⁷⁷⁴

Бобринский А. А. Херсонес Таврический. С. 7.

²⁷⁷⁵

Dubois de Montpereux F. Voyage autour du Caucase… Vol. 6. P. 192, 196, 200—201; Кёне Б. В. Исследования об истории и древностях… С. 50—52.

²⁷⁷⁶

ПФА РАН, ф. 2, оп. 1-1820, д. 1, л. 124—126.

²⁷⁷⁷

Dubois de Montpereux F. Voyage autour du Caucase… Vol. 6. P. 200—201.

²⁷⁷⁸

Гриневич К. Э. Сто лет херсонесских раскопок. С. 20.

²⁷⁷⁹

Щеглов А. Н. Основные структурные элементы… С. 10—38 (с литературой вопроса); Щеглов А. Н., Тункина И. В. Из истории изучения античного культурного ландшафта… С. 27—32.

²⁷⁸⁰

Скальковский А. А. Хронологическое обозрение истории Новороссийского края. Одесса, 1836. Ч. 1. С. VIII.

²⁷⁸¹

См.: Путешествие по Крыму академика Палласа в 1793 и 1794 годах // ЗООИД. 1881. Т. 12. С. 70. Примеч.

²⁷⁸²

Raoul-Rochette D. Antiquites Grecques du Bosphore-Cimmerien. Paris, 1822. Pl. IX. № 8.

²⁷⁸³

ПФА РАН, ф. 30, on. 1, д. 344, л. 212—212 об. См.: Латышев В. В. Сборник греческих надписей христианских времен из Южной России. СПб., 1896. № 45. С. 50—53 (камень происходит из Мангупа, т. е. из средневекового города Феодоро).

²⁷⁸⁴

Об истории изучения см.: Ящуржинский X. П. Разведки о древнем скифском укреплении Неаполисе // ИТУАК. 1889. № 7. С. 46—55; Маркевич А. И. К столетию исследований на городище Неаполе у Симферополя (1827—1927 гг.) // ИТОИАЭ. 1929. Т. 3 (60). С. 4—14; Высотская Т. Н. Неаполь — столица государства поздних скифов. Киев, 1979. С. 14—21.

²⁷⁸⁵

РГВИА, ф. 846, оп. 16, д. 21615 (ВУА. № 21615). Размер по рамке 126 х 131 см.

²⁷⁸⁶

По словам X. Штира, последний «принадлежит к числу необыкновенных людей. Он происходит от прежней владетельной ханской фамилии в Крыму. В молодости завезен, не знаю по какому-то случаю, в Англию, где воспитывался, принял христианскую веру и женился на англичанке. Ныне пребывает он в Симферополе, где имеет свой дом, получает от нашего правительства пенсию и живет как англичанин. Сказывают, что он человек весьма просвещенный и любезный. Время, к сожалению, не позволило мне познакомиться с ним». См.: X. Ш. [Штир X.] Письмо к издателям // Северная пчела. 1827.22 окт. № 127. С. 4.

²⁷⁸⁷

Сементовский Н. Путешественник : (Южный берег Крыма). СПб., 1847. С. 15—16.

²⁷⁸⁸

Цит. по: Ящуржинский X. П. Разведки о древнем скифском укреплении… С. 47.

²⁷⁸⁹

Ю Зайцев Ю. П. Аргот — супруг царицы Комосарии: (К реконструкции династийной истории Боспора и крымской Скифии) // Таманская старина. СПб., 2000. Вып. 3: Греки и варвары на Боспоре Киммерийском (VII— I вв. до н. э.): Тез. докл. Междунар. конф. (Тамань, 9—16 октября 2000 г.). С. 54—55.

²⁷⁹⁰

РСА СПбФ ПРИ, ф. 36, оп. 2, д. 253, л. 18.

²⁷⁹¹

Бларамберг И. П. О местонахождении трех тавро-скифских крепостей, упоминаемых Страбоном, с картами, планами, снимками надписей и рисунками древних мраморов / Пер. с франц. А. Л. Бертье-Делагарда // ИТУАК. 1889. № 7. С. 48. Рис. 3.

²⁷⁹²

!ЗЦит. по: ОР РГБ, ф.203, папка 193, № 1, л. 12—13.

²⁷⁹³

1⁴ B[laramberg J. de], 1) Sympheropol, 9 juin. Antiquites: [Relation de la decouverte recente d’une forteresse antique, situee en Tauride, a une verste de la ville de Sympheropol] // Journal d’Odessa. 1827. 18/30 juin. № 47. P. 187— 188; 2) [La lettre suivante, adressee aux redacteurs de cette feuille periodique, fait suite a celle qui a ete inserev dans le № 47 du Journal d’Odessa]. Antiquites: Article communique par Mr. le conseiller-d’etat de Bflaramberg] // Ibid. 3/15 sept. № 69. P. 275—277 (см. вырезки в архиве M. С. Воронцова: РСА СПбФ ИРИ, ф. 36, оп. 2, д. 253, л. 21—22); 3) Article communique par Mr. de B[laramberg] И Ibid. 17/29 sept. № 73. P. 291—292. Рус. переводы: Открытие признаков древней крепости близ Симферополя (извлечение из известий, сообщенных г. статским советником Бларамбергом) // ОВ. 1827.7 сент. № 70. С. 280—281; 10 сент. № 71. С. 284—285 (переизд.: Сын Отечества. 1827. Ч. 115. С. 359 и след.); Древности (дополнение к статье, помещенной в № 70 и 71) // ОВ. 1827.24 сент. № 75. С. 301.

²⁷⁹⁴

ИР ЦНБ, V, 1048, л. 1—8; ГАРФ, ф. 1463, оп.2, д. 1217, л. 13—21; ОР РГБ, ф.203, п. 193, № 1, л. 1—13.

²⁷⁹⁵

НА ОАМ, инв. № 83181, л. 1—1 об.: письмо из Одессы от 6 августа 1827 г.; л. 2: рисунок камня с надписью с одним из вариантов чтения; л. 3—4 об.: письмо из Одессы от 7 сентября 1827 г.; л. 4: копия надписи в трех вариантах ее прочтения, с пометами Бларамберга; л. 9: письмо из Одессы от 3 октября 1827 г.; л. 10: письмо из Одессы от 18 августа 1828 г.; л. 12—15: карандашные рисунки и литографии надписей и барельефов.

²⁷⁹⁶

Blaramberg J. De la position de Trois forteresses Tauro-Scythes, dont parle Strabon, avec cartes, plans, copies d’inscriptions et dessins d’apres des marbres antiques. Odessa, 1831. См. также рус. перевод: Бларамберг И.П. О местонахождении трех тавро-скифских крепостей… С. 56—69.

²⁷⁹⁷

Подробнее о судьбе надписей и их прочтении см.: Соломоник Э. И. Эпиграфические памятники Неаполя Скифского // НЭ. 1962. Т. 3. С. 32—44.

²⁷⁹⁸

Цит. по: X. Ш. [Штир X.] Письмо из Севастополя июня 18 дня 1827 г.// Сын Отечества. 1827. Ч. 114. С. 256—258.

²⁷⁹⁹

X. Ш. [Штир X.] Письмо к издателям // Северная пчела. 1827. 22 окт. № 127. С. 4. Возражения И. А. Стемпковского см.: Крымский помещик. Письмо к издателям // ОВ. 1827.9 ноября. № 88. С. 351—354.

²⁸⁰⁰

РСА СПбФ ИРИ, ф. 36, оп. 2, д. 253, л. 18 об.—19 об.

²⁸⁰¹

ИР ЦНБ, V, 1224—1516, л. 251—252.

²⁸⁰²

Там же, л. 12—12 об.

²⁸⁰³

Кёппен П.И. Крымский сборник: О древностях Южного берега Крыма и гор Таврических. СПб., 1837.

С. 36. Примеч. 49.

²⁸⁰⁴

Там же. С. 327—328.

²⁸⁰⁵

26ПФА РАН, ф.ЗО, on. 1, д.344, л.214—214 об.

²⁸⁰⁶

Там же, л. 219 об.—220.

²⁸⁰⁷

Ж Кропоткин В. В. Клады римских монет на территории СССР. М., 1961. С. 65. № 622. (САИ. Г4—4).

²⁸⁰⁸

Высотская Т.Н. Неаполь — столица государства поздних скифов. С. 14.

²⁸⁰⁹

Dubois de Montpereux F. Voyage autour du Caucase, chez les Tcherkesses et les Abkases, en Colchide, en Georgie, en Armenie, en Crimee. Paris, 1843. Vol. 5. P. 199 et suiv.; Vol. 6. P. 378—388.

²⁸¹⁰

3! См.: Письмо г-на Дюбуа к П. И. Кёппену И ЖМВД. 1835. Ч. 16. С. 293—301.

²⁸¹¹

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 3, л. 24 (заседание 30 ноября 1851 г.); д. 30, л. 202 (сообщение Крым-Ховаджи ООИД о передаче обществу барельефа, найденного в развалинах Неаполя Скифского, от 15 июня 1852 г.). О барельефе см.: Маркевич А. И. К памятникам Неаполиса // ИТУАК. 1891. № 12. С. 87—89.

²⁸¹²

Краткий указатель музея Одесского общества истории и древностей. Одесса, 1867. С. 23. № 26.

²⁸¹³

34ОПИ ГИМ, ф. 17, on. 1, д. 191, л. 15—19 об. См. также: Уваров А. С. Несколько слов об археологических разысканиях близ Симферополя и Севастополя // Пропилеи. 1854. Кн. 4. С. 525—526; Извлечение из всеподданнейшего отчета об археологических разысканиях в 1853 г. С. 129—134. Черновой отчет о раскопках в Неаполе, напечатанный в последнем труде в измененной редакции, см.: ОПИ ГИМ, ф. 17, on. 1, д. 201.

²⁸¹⁴

ОПИ ГИМ, ф. 17, on. 1, д. 191, л. 17—17 об., 19—19 об.

²⁸¹⁵

• ⁵⁶ Там же, д. 196.

²⁸¹⁶

• ⁵⁷ Там же, д. 200, л. 25 (нижний правый угол). Здесь же на л. 2—3 об. в составе «Журнала, или дневника раскопок, произведенных в Крыму в 1853 г.» есть раздел «Симферополь. Разрытие на Керменчике» (л. 2—3 об.). См. также путевые заметки Уварова 1848, 1853 гг.: д. 17 (есть текст о Неаполе Скифском, см., например, путевые заметки 1853 г., л. 75—94 об.). Подлинные рисунки к отчету Уварова о раскопках см.: д. 203.

²⁸¹⁷

Зайцев Ю. П. Аргот — супруг царицы Комосарии.

²⁸¹⁸

ДБК; Спасский Г. И. Босфор Киммерийский с его древностями и достопамятностями. М., 1846; Ашик А. Б. Воспорское царство. Одесса, 1848—1849. Ч. 1—3; Бларамберг М. И. Археологические разыскания в Керчи // ЗООИД. 1850. Т. 2. Отд. 2—3. С. 815—820; Сабатье П. Керчь и Воспор: Замечания о керченских древностях и опыт хронологии царства Воспорского. СПб., 1851; Извлечение из всеподданнейшего отчета об археологических разысканиях в 1853 г. СПб., 1855. С. 174—189; Попруженко М.Г. К отысканию древностей в Новороссийском крае// ЗООИД. 1902. Т. 24. Разд. 3. С. 3—5; Ростовцев М.ИЛ) АДЖЮР; 2) Скифия и Боспор. Л., 1925; Марти Ю. Ю. Сто лет Керченского музея. Керчь, 1926; Гайдукевич В.Ф. 1) Боспорский город Илурат // СА. 1950. Т. 13. С. 173—204; 2) О местоположении древней Тиритаки // МИА. 1941. № 4. С. 85—92; 3) Археологическое изучение Мирмекия // Там же. С. 96—109; Гусаров Ф. Т. Керченскому музею — 125 лет // Археология и история Боспора. Симферополь, 1952. Вып. 1. С. 5—17; Артамонов М. И. Сокровища скифских курганов в собрании Государственного Эрмитажа. Л.; Прага, 1966. С. 61—67; Диамант Э. И. Скифский котел из кургана, открытого вблизи Керчи в 1821 г.// ЗОАО. 1967. Т. 2. С. 250—252; Брашинский И. Б. В поисках скифских сокровищ. Л., 1979; Шургая И. Г. У истоков боспорской археологии // Крымские каникулы. Симферополь, 1981. С. 186—203.

²⁸¹⁹

1 Ростовцев М. И. Скифия и Боспор. С. 176—177.

²⁸²⁰

Бич О. И. А. А. Спицын и изучение керченских древностей // ЗОАО. 1967. Т. 2 (35). С. 291—293.

²⁸²¹

Николай Юрьевич Патиньоти (Patignoti) 2-й, или Патаниоти, Патиниоти, Панайиоти (ум. 1838), контр-адмирал (1832). Службу начал в 1786 г. волонтером на Черноморском флоте: с 1797 г. гардемарин, с 1801 г. мичман, с 1808 г. лейтенант, с 1819 г. капитан-лейтенант, назначен исправлять должность капитана карантинного порта в Одессе, с 1820 г. под началом гр. А. Ф. Ланжерона назначен командиром транспортной флотилии из 12 судов, перевозившей провиант в мингрельские и крымские магазины (склады). В 1820 г. Патиньоти переведен в 36-й флотский экипаж, а в 1825 г.— в 39-й флотский экипаж; с 1827 г. капитан 2-го ранга, с 1828 г. капитан 1-го ранга. Участник войн с Турцией. Скончался в должности командира Дунайских портов и 3-й бригады

²⁸²²

5-й флотской дивизии. См. о нем: Формозов А. А. К летописи археологических исследований в Северном Причерноморье в первой половине XIX в.// СА. 1975. № 1. С. 172—173.

²⁸²³

Blaramberg J. Notices sur quelques objets d’antiquite, decouverts en Tauride dans un Tumulus, pres du site de 1’ancienne Panticapee. Paris, 1822.31 p., pl. См. также его подносную рукопись (писцовая копия) государственному канцлеру графу Н. П. Румянцеву: «Aper^u, ои notice explicative de quelques objets d’antiquite decouverts en Tauride dans un tumulus pres du site de 1’ancienne Panticapee» (Заметка, или пояснительная записка, о некоторых древностях, найденных в Тавриде в могильном кургане близ местоположения древнего Пантикапея), хранящаяся в НИОР БАН (F 229). Другой список вместе со всеми рисунками сохранился в бумагах А. Н. Оленина (РА ИИМК, ф. 7, on. 1, д. 11, л. 82—82 об., 91—104: текст; л. 84—90: рисунки вещей). Черновая рукопись с тем же названием находится в материалах Бларамберга, приобретенных ООИД: ИР ЦНБ, V, 1020, л. 2—17. Сокращенный пересказ на рус. яз. см.: Древности, найденные в Тавриде: Извлечение из книжки: Notices sur quelques objets d’antiquite, decouverts en Tauride, etc. / Par Mr. de Blaramberg // Новости литературы, изданные А. Воейковым и В. Козловым (Прибавление к «Русскому инвалиду» на 1822 г.). СПб., 1822. Кн. 2. № 17. С. 54—57; № 18. С. 73—75.

²⁸²⁴

6Жиль Ф.А. Введение // ДБК. Т. 1. С. VI.

²⁸²⁵

Письмо графа Э. Де-Сансе к А. Н. Оленину // ЗООИД. 1889. Т. 15. Отд. 1. С. 78—84.

²⁸²⁶

Колтухов С. Г. «Он стоит, как колосс, посреди двух долин…» // Пилигримы Крыма. Осень-98: Путешествия по Крыму, путешественники о Крыме: Матер. Междунар. науч. конф. Симферополь, 1999. С. 126—127.

²⁸²⁷

Александр Гаврилович Бибиков, с 1820 г. капитан-лейтенант Черноморского флота, в 1831 г. в чине надворного советника являлся капитаном Керченского карантинного порта (РГИА, ф. 1349, оп. 4-1831, д. 105, л. 49— 55: формулярный список за 1831 г.).

²⁸²⁸

Попруженко М. Г. К отыскиванию древностей в Новороссийском крае. С. 3. Примеч.

²⁸²⁹

АГЭ, ф. 11, on. 1, д. 34, л. 1—2. Впервые опубл.: Тункина И. В. К истории открытия курганов Н. Ю. Патиньоти в 1821 г. близ Керчи // Боспорский феномен: Колонизация региона. Формирование полисов. Образование государства : Матер. Междунар. науч. конф. СПб., 2001. 4.2. С. 279—287.

²⁸³⁰

Сабатье П. Керчь и Воспор. Табл. V, 3—4; IV, 14; V, 5, 7.

²⁸³¹

Свиньин П. П. Керчь, древняя Пантикапея: (Из живописного путешествия по России издателя «Отечественных записок») // ОЗ. 1828. Ч. 34. Кн. 96. С. 9—10.

²⁸³²

Клеймо Eudpxo ’Apicrtcov было включено А. Бёком в CIG (Vol. 2. № 2109d) со ссылкой на указанную брошюру И. П. Бларамберга. А. Бёк считал, что в клеймо входит не два, а одно имя — имя фабриканта или какого-то магистрата с патронимиком и полагал, что амфора с этим клеймом, как и многие другие из найденных Бларамбергом в Причерноморье, в частности в Ольвии, не местного производства. В 1821 г. Кёлер осмотрел в коллекции Бларамберга и в музее Харьковского университета не само клеймо, а лишь оттиски с него, так как сама амфора была отправлена П. Дюбрюксом в коллекцию Н. П. Румянцева. В списке «различным древним и новым предметам искусства», хранящимся в Румянцевском музее, составленном Ф. Л. Шардиусом в 1845 г., значатся: «№ 4: Древняя, книзу суживающаяся амфора, у которой отломана ручка и выбит кусочек. На ней вытеснено кольцо без надписи; № 5: Меньшая амфора, с двумя ручками и с именем Аристеон между ручками (прежний № 2)». Обе амфоры, по всей видимости, ныне хранятся в ГИМ или ГМИИ им. А. С. Пушкина. См.: Филимонов Г.Д. Граф Н. П. Румянцев как археолог собиратель И Сборник материалов для истории Румянцевского музея. М., 1882. С. 194.

²⁸³³

Письмо графа Э. Де-Сансе к А. Н. Оленину. С. 82. Возможно, речь идет о статере боспорского царя Котиса I (45/46—62/63). МН = 48 единицам унций по римскому счету, обозначающим сестерций.

²⁸³⁴

О греческих древностях Воспора Киммерийского и Ольвии И BE. 1823. Окт. № 19. С. 199 (здесь же упоминается о находке в кургане Патиньоти «остатков золотых, серебряных, янтарных, бронзовых, в виде сосудов, ожерелий и колец» и об открытии Патиньоти уже после раскопок «множества медалей»),

²⁸³⁵

Спасский Г. И. Босфор Киммерийский… С. 120.

²⁸³⁶

Анохин В. А. Монетное дело Боспора. Киев, 1986. Табл. 6. № 183 (бронза, время Перисада V, 125—115 гг. до н. э.: л. с. голова Афины вправо, о. с. ПАМ и нос корабля).

²⁸³⁷

Blaramberg J. Notices sur quelques objets d’antiquite… P. 7 (гравюра с двумя монетами Левкона), 27—30. Медный обол Левкона II (240—230 до н. э.). Ср.: Анохин В. А. Монетное дело Боспора. Табл. 4. № 134.

²⁸³⁸

Ростовцев М. И. Скифия и Боспор. С. 387.

²⁸³⁹

Брашинский И. Б. 1) Новые материалы к датировке курганов скифской племенной знати Северного Причерноморья // Eirene. 1965. Т. 4. С. 105; 2) В поисках скифских сокровищ. С. 38—39.

²⁸⁴⁰

ГАОО, ф. 93, оп. 2, д. 1, л. 134 об., № 169—170; ПФА РАН, ф. 30, on. 1, д. 146, л. 63—64. «Четвертый род гробниц составляют склепы, похожие на куль-обский, — писал позднее Дюбрюкс. — Есть склепы различной величины, но все они одинаковой конструкции… Большая часть этих склепов ограблена в прежнее время. Из 8 склепов, открытых с тех пор, как я здесь живу, только 2 были не тронуты: куль-обский и другой точно такой же, открытый греками при выемке камня 29 декабря 1820 года. Найденные в нем вещи были отосланы к государственному канцлеру графу Румянцеву, который поручил мне произвести для него раскопки, с согласия министра внутренних дел». Цит. по: Записка Дюбрюкса «Несколько заметок о различных родах гробниц, находящихся в окрестностях Керчи» / Публ. В. Г. Тизенгаузена // Тр. VI АС в Одессе (1884 г.). Одесса, 1888. Т. 2. С. 137.

²⁸⁴¹

См.: Ашик А. Б. Воспорское царство. Ч. 2. С. 39—40; О сохранении и возобновлении в Крыму памятников древности и об издании описания и рисунков оных / Публ. В. Г. Тизенгаузена, примеч. Н. Н. Мурзакевича// ЗООИД. 1872. Т. 8. С. 387, 399 и след.; Попруженко М.Г. К отысканию древностей в Новороссийском крае. С. 3. Примеч. Г, Письмо гр. Э. Де-Сансе А. Н. Оленину. С. 78; ПФА РАН, ф. 1054, on. 1, д. 26, л. 32 (автограф М. И. Ростовцева); Ростовцев М. И. Скифия и Боспор. С. 386—388; Брашинский И. Б. В поисках скифских сокровищ. С. 38—39.

²⁸⁴²

Ашик А. Б. Воспорское царство. Ч. 2. С. 39. Примеч. 2.

²⁸⁴³

Диамант Э. И. Скифский котел из кургана… С. 250—252.

²⁸⁴⁴

Письмо графа Э. Де-Сансе к А. Н. Оленину. С. 85.

²⁸⁴⁵

²² ОР РНБ, Нем. Q IV 181, л. 264—266.

²⁸⁴⁶

Скальковский А. А. Хронологическое обозрение истории Новороссийского края. Одесса, 1838. 4.2. Ч. 294.

²⁸⁴⁷

См.: Тункина И. В. Раскопки И. П. Бларамберга в Керчи в 1826 г. И Боспорское царство как историко-культурный феномен: Матер, науч. конф, (декабрь 1998 г.). СПб., 1998. С. 96—102.

²⁸⁴⁸

Дюбрюкс П. Описание развалин и следов древних городов и укреплений, некогда существовавших на европейском берегу Босфора Киммерийского… // ЗООИД. 1858. Т. 4. Отд. 1. С. 28; ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 20, л. 23.

²⁸⁴⁹

ОПИ ГИМ, ф. 17, on. 1, д. 202, л. 34—36 об.

²⁸⁵⁰

ИР ЦНБ, V, 1025, л. 2.

²⁸⁵¹

^Дюбрюкс П. Описание развалин и следов… С.28, 29. Это сооружение оказалось аналогичным по конструкции находившемуся на западной возвышенной части городища Мирмекия (т. е. на «акрополе Мирмекия», по Дюбрюксу) кургану с крепидой «циклопической работы», который был обследован И. А. Стемпковским и П. Дюбрюксом в 1820 г., а затем А. Б.Ашиком и П. Дюбрюксом в 1834 г. Здесь Ашик обнаружил два склепа с общим дромосом, из которых извлекли два мраморных саркофага римского времени. Размеры камней склепа в Мирмекии были на четверть меньше, чем того, который находился близ Алтын-Обы. По данным И. И. Кроленко, курган в Мирмекии был разрушен в 1925 г. Портовым управлением, добывавшим здесь камень для ремонта мола.

²⁸⁵²

ИР ЦНБ, V, 1025, л. 2.

²⁸⁵³

Там же.

²⁸⁵⁴

Там же, л. 2—2 об.; V, 1026, л. 2 об.

²⁸⁵⁵

Dubois de Montpereux F. Voyage autour du Caucase, chez les Tcherkesses et les Abkases, en Colchide, en Georgie, en Armenie et en Crimee. Paris, 1843. Vol. 5. P. 139—140.

²⁸⁵⁶

Записка Дюбрюкса «Несколько заметок о различных родах гробниц…». С. 137.

²⁸⁵⁷

ИР ЦНБ, V, 1024—1026.

²⁸⁵⁸

⁴°Там же, V, 1026, л.2 об.

²⁸⁵⁹

Фролова Н.А. Монетное дело Боспора (середина I в. до н. э.—середина IV в. н. э.). М., 1997. Ч. 1. Табл. IX, 20—28; табл. X, 1—8. Здесь же на с. 24—53 подробный разбор дискуссии о монетах с монограммой ВАЕ.

²⁸⁶⁰

Там же. Табл. VI, 24—26; табл. VII, 1—7.

²⁸⁶¹

Там же. Табл. IX, 20—28; табл. X, 1—8; ИР ЦНБ, V, 1024, л. 2—2 об.; V, 1025, л. 3 об.; Dubous de Mont-рёгеих F. Voyage autour du Caucase… Vol. 5. P. 140—141.

²⁸⁶²

ИР ЦНБ, V, 1024, л.2 об.—3.

²⁸⁶³

Там же, л. 4—4 об.

²⁸⁶⁴

Там же, л. 4 об.

²⁸⁶⁵

Там же, л. 3 об.

²⁸⁶⁶

Ашик. А. Б. Воспорское царство. Ч. 2. С. 40.

²⁸⁶⁷

ИР ЦНБ, V, 1224—1516, л. 176 об., 187.

²⁸⁶⁸

Мурзакевич Н.Н. Приобретение обществом неизданных сочинений Бларамберга // ЗООИД. 1844. Т. 1. Отд. 3. С. 652.

²⁸⁶⁹

РСА СПбФ ПРИ, ф. 36, оп. 2, д. 253, л. 1.

²⁸⁷⁰

ИР ЦНБ, V, 1024, л. 2—4 об.

²⁸⁷¹

Там же, V, 1025.

²⁸⁷²

Фролова Н. А. Монетное дело Боспора… Ч. 1. Табл. VI, 9—23.

²⁸⁷³

Там же. Табл. VI, 1—8.

²⁸⁷⁴

Там же. Табл. VI, 24—26; табл. VII, 1—7.

²⁸⁷⁵

Там же. Табл. IX, 20—28; табл. X, 1—8.

²⁸⁷⁶

Ср.: Там же. Табл. VIII, 11—20.

²⁸⁷⁷

Ср.: Там же. Табл. VII, 8—14.

²⁸⁷⁸

Там же. Табл. IX, 1—7; ИР ЦНБ, V, 1025, л. 3 об.

²⁸⁷⁹

Анохин В. А. Монетное дело Боспора. С. 82.

²⁸⁸⁰

(Я Бертье-Делагард А. Л. О монетах властителей Боспора Киммерийского, определяемых монограммами // ЗООИД. 1912. Т. 29. С. 158; Ростовцев М. И. Медь Динамии и Аспурга // ИТУАК. 1918. № 54. С. 47—53.

²⁸⁸¹

Зограф А. Н. Античные монеты // МИА. 1951. № 16. С. 193—196.

²⁸⁸²

^м Анохин В. А. Монетное дело Боспора. С. 82.

²⁸⁸³

Фролова Н.А. Монетное дело Боспора… С. 31, 51.

²⁸⁸⁴

Ашик А. Б. Воспорское царство. 4.2. С. 40.

²⁸⁸⁵

Бларамберг И. П. Замечания на некоторые места древней географии Тавриды // ЗООИД. 1848. Т. 2. Отд. 1.

С. 1—19.

²⁸⁸⁶

68РСА СПбФ ИРИ, ф. 36, оп.2, д. 253, л.З—3 об., 8, 11, 18.

²⁸⁸⁷

РА ИИМК, ф. 6, on. 1, д. 197, л. 8—8 об.

²⁸⁸⁸

Марти Ю. Ю. Сто лет Керченского музея. С. 55.

²⁸⁸⁹

ИР ЦНБ, V, 1224—1516, л. 305; Ашик А. Б. Воспорское царство. 4.2. С. 41.

²⁸⁹⁰

72Марти Ю.Ю. Сто лет Керченского музея. С. 55; Dubous de Montpereux F. Voyage autour du Caucase… Vol. 5. P. 150—151.

²⁸⁹¹

АГЭ, ф. 1, on. 1-1831, д. 19, л.93—94.

²⁸⁹²

74Ашик А. Б. Воспорское царство. 4.2. С.41; 1849. 4.3. Рис.4,5; ИР ЦНБ, V, 1224—1516, л.318—318 об.; Dubous de Montpereux F. Voyage autour du Caucase… Vol. 5. P. 160—161; Atlas. Ser. Archeol. Pl. 8, fig. 1. Pl. 10, fig. 1.

²⁸⁹³

Марти Ю. Ю. Сто лет Керченского музея. С. 55; АДЖЮР. Текст. С. 253—254. Атлас. Табл. 64.

²⁸⁹⁴

ИР ЦНБ, V, 1224—1516, л. 341.

²⁸⁹⁵

Гёрц К. К. 1) Археологическая топография Таманского полуострова // Гёрц К. К. Собр. соч. СПб., 1898. Вып. 1; 2) Исторический обзор археологических исследований на Таманском полуострове с конца XVIII столетия до 1859 г. Преимущественно по неизданным источникам // Собр. соч. СПб., 1898. Вып. 2.

²⁸⁹⁶

Снятые Гёрцем копии рапортов о раскопках на Таманском полуострове из архивов Петербурга и Керчи см.: ОР РГБ, ф. 178 (Музейное собрание), № 1660.1—4.

²⁸⁹⁷

См. о нем: Малеин А. И. Карл Карлович Гёрц (1820—1883): Биографический очерк, с портретом и двумя приложениями. СПб., 1912. Личный фонд Гёрца хранится в ПФА РАН (ф. 28). Фонд поступил в Академию наук в 1891 г. согласно завещанию сестры ученого — Э. К. Гёрц, из Исторического музея в Москве. Э. К. Гёрц завещала Академии 7000 р. серебром с условием, чтобы проценты с капитала за первые 7 лет пошли на издание биографии

²⁸⁹⁸

и полного собрания сочинений брата, а затем на учреждение премии его имени для поощрения исследований по классической археологии и истории искусств. Академия наук издала «Собрание сочинений» Гёрца (СПб., 1898— 1901. Вып. 1—9) под редакцией академика В. В. Латышева и при участии профессора А. И. Малеина, разобравшего и описавшего архив Гёрца. В ПФА РАН фонд поступил в 1929 г. из Секретариата АН СССР (6 описей, 592 дела за 1820—1901 гг.).

²⁸⁹⁹

АДЖЮР; Ростовцев М. И. Скифия и Боспор. Л., 1925.

²⁹⁰⁰

Марти Ю. Ю. Сто лет Керченского музея. Керчь, 1926.

²⁹⁰¹

Паромов Я.М. Археологическая карта Таманского полуострова. М., 1992.1018 с., библиогр. 1114 назв. Рукопись депонирована в Институте научной информации по общественным наукам (ИНИОН) РАН (Москва) № 47103 от 01.10.1992. Ниже название и нумерация памятников приведены в соответствии с данной работой.

²⁹⁰²

Тункина И. В. К истории археологического изучения Таманского полуострова в конце XVIII— первой четверти XIX в.// Боспорский сборник. М., 1993. Вып.2. С.6—24.

Для истории Черноморского казачьего войска определенный интерес представляет рукописная книга на 177 страницах в синем атласном переплете под заглавием «Статистический, этнографический и стратегический очерк края и войска Черноморских казаков. Составил по официальным источникам есаул Иван Попка, письмоводитель наказного атамана Черноморского казачьего войска. Екатеринодар, 11 сентября 1850 г.», посвященная «августейшему атаману всех казачьих войск». Она ранее хранилась в Рукописном отделе Собственной Его Императорского Величества библиотеки в Зимнем дворце, а ныне — в ГАРФ (ф. 728, on. 1, д. 2139). Текст включает 16 глав: топографическое, естественноисторическое, демографическое, промышленно-экономическое, торговое, военное и историческое описания края, а также карту земель войска Черноморских казаков (л. 4). Собственно археологической информации текст не содержит, за исключением упоминания о большом количестве «насыпных могильных курганов», тянущихся по окраинам балок, наибольший из которых имеет до 50 футов высоты в разрезе (15.25 м), относимых автором ко времени «египетских пирамид» (л. 6 об.—7). И. Попка однозначно отождествляет реку Кубань с древним Гипанисом (л. 7), станицу Тамань, воздвигнутую на месте турецкой крепости Хункала, с древнегреческой Фанагорией (ныне общепринятая локализация — Гермонасса) и древнерусской Тмутараканью: «В Тамани одна церковь каменная, 10 лавок и до 500 домов, большей частью каменных (а камень взят из хункальских развалин)» (л. 35 об.—36). .Описывая суворовскую крепость Фанагория близ Тамани, которая к 1850 г. была уже упразднена, есаул И. Попка подчеркивает, что здесь «встречаются остатки фонтанов и садов, следы не так давнего еще благосостояния этой греческой колонии» (л. 36 об.). См. также более раннюю «Записку о Черноморском казачьем войске», представленную наследнику цесаревичу Александру Николаевичу наказным атаманом Черноморского войска Николаем Завадовским 27 марта 1838 г. в Екатеринодаре (ГАРФ, ф. 728, on. 1, д. 1809, 159 л.).

²⁹⁰³

РГВИА, ф. 405, оп. 6, д. 2075, л. 5—5 об.

²⁹⁰⁴

Дмитренко И. И. Сборник исторических материалов по истории Кубанскою казачьего войска. СПб., 1896. Т. 2: 1787—1795. С. 436.

²⁹⁰⁵

Там же. С. 610.

²⁹⁰⁶

Pallas Р. S. Bemerkungen auf einer Reise in die siidlichen Statthalterschaften des Russischen Reichs in den Jahren 1793 und 1794. Leipzig, 1801. Bd 2. S. 280. Рус. перевод: Паллас П.С. Наблюдения, сделанные во время путешествия по южным наместничествам Русского государства в 1793—1794 годах. М., 1999. С. 124 (Научное наследство. Т. 27).

²⁹⁰⁷

Guthrie М. A Tour, Performed in the Years 1795—1796, through the Taurida ets. London, 1802. P. 405, 413— 415. Pl. II. Fig. 7; Оленин A.H. Письмо к графу А. И. Мусину-Пушкину о камне Тмутараканском, найденном на острове Тамане в 1792 г. СПб., 1806. С. 34—36. Табл. VII; Ritter С. Die Vorhalle Europaischer Volkergeschichten von Herodotus. Berlin, 1820. P. 221—225.

²⁹⁰⁸

ПФА РАН, ф. 30, on. 3, Д. 282, л. 7: письмо Стемпковского Кёппену, полученное 1 июня 1824 г.

²⁹⁰⁹

Там же, on. 1, д. 139, л. 71 и след. См.: Кдрреп Р. 1) Nachricht von einigen in Ungem, Siebenbiirgen und Polen befindlichen, und bisher nur wenig oder gar nicht bekannten Alterthiimem. Wien, 1823.24 S. (3 гравированные на меди таблицы); 2) Die dreigestaltete Hekate und ihre Rolle in den Mysterien; nach einem Standbilde im Baron Bruckenthal’schen Museum zu Hermanstadt in Siebenbiirgen. Wien, 1823.24 S.

²⁹¹⁰

Guthrie M. A Tour… P. 182—183.

²⁹¹¹

Воронов А. А., Михайлова М.Б. Боспор Киммерийский. M., 1983. С. 163—164.

²⁹¹²

Дмитренко И. И. Сборник исторических материалов… Т. 2. С. 378, 422.

²⁹¹³

Дмитренко И. И. Сборник исторических материалов… СПб., 1896. Т. 3: 1787—1795. С. 741.

²⁹¹⁴

Дмитренко И. И. Сборник исторических материалов… СПб., 1898. Т. 4: 1795—1799. С. 25.

²⁹¹⁵

Дмитренко И. И. Сборник исторических материалов… Т. 2. С. 422.

²⁹¹⁶

Рисунки частью опубл.: Глумов А. Н. Н. А. Львов. М., 1980. С. 178—179. Рис. 54.

²⁹¹⁷

²-Свиньин П. П. Обозрение путешествия издателя «Отечественных записок» по России в 1825 г., относительно археологии // ОЗ. 1826. Ч. 25. Кн. 71. С. 450, 452.

²⁹¹⁸

ПФА РАН, ф. 30, on. 1, д. 145, л. 45 об,—46.

²⁹¹⁹

-^Латышев В. В. Сборник греческих надписей христианских времен из Южной России. СПб., 1896. № 99. С. 105—107.

²⁹²⁰

РГВИА, ф. 349, оп. 40, д. 4390, л. 1.

²⁹²¹

Как следует из академических протоколов и ученой корреспонденции Имп. Академии наук, еще в 1787 г. и 1789 г. в чине капитан-инженера естествоиспытатель Ван дер Вейде, служивший тогда в Риге, поддерживал переписку с Академией о ведении им магнитных наблюдений и определения географических координат, о покупке для него астрономических инструментов и приобретении Академией кабинета естественной истории покойного Геверса. См.: Протоколы заседаний Конференции Имп. Академии наук с 1725 по 1803 гг. СПб., 1911. Т. 4. С. 90, 172; Ученая корреспонденция Академии наук XVIII века: Научное описание (1783—1800). Л., 1987. С. 59—60: № 468; с. 72—73: № 600; Летопись Российской Академии наук. СПб., 2000. Т. 1: 1724—1802. С. 734; Формозов А. А. К летописи археологических исследований в Северном Причерноморье в первой половине XIX века // СА. 1975. № 1. С. 175.

²⁹²²

Clarke Е. D. Voyages en Russie, en Tartarie et en Turquie. Paris, 1812. Vol. 1. P. 546.

²⁹²³

Паллас П. С. Наблюдения… C. 132. Ср.: Паллас П. С. Поездка во внутренность Крыма, вдоль Керченского полуострова и на остров Тамань И ЗООИД. 1883. Т. 13. Отд. 1. С. 73.

²⁹²⁴

Clarke Е. D. Voyages en Russie… Vol. 1. P. 527—528 (ср.: Clarke E. D. Travels in Various Countries of Europe, Asia and Africa. Pt 1: Russia, Tahtary and Turkey. 4 ed. London, 1816. Vol. 1. P. 396—399).

²⁹²⁵

Dubois de Montpereux F. Voyage autour du Caucase, chez les Tcherkesses et les Abkases, en Colchide, en Georgie, en Armenie, en Crimee. Paris, 1843. Vol. 5. P. 76—78.

²⁹²⁶

Ростовцев M. И. Скифия и Боспор. С. 270.

²⁹²⁷

Clarke Е. D. Voyages en Russie… P. 529.

²⁹²⁸

Ibid. P. 529—530.

²⁹²⁹

Корсаков Алексей Иванович (1751 или 1753—1821), генерал от артиллерии, в 1800 г. назначен инспектором всей артиллерии, соединившим в своих руках управление артиллерийским и инженерным делом; почетный член Академии художеств (1794), коллекционер картин, скульптур и редкостей, с 1803 г. сенатор и президент Берг-коллегии, директор Горного корпуса.

²⁹³⁰

АГЭ, ф. 1, on. II-1822, д. 38, л. 2.

²⁹³¹

Там же, on. 1-1854, д. 18, л. 1—4.

²⁹³²

Дмитренко И. И. Сборник исторических материалов… Т. 2. С. 411.

²⁹³³

Clarke Е. D. Voyages en Russie… Р. 528.

²⁹³⁴

Дмитренко И. И. Сборник исторических материалов… Т. 2. С. 447.

²⁹³⁵

Гёрц К. К. Исторический обзор… С. 4. Примеч. 1.

²⁹³⁶

О древних греческих надгробных камнях, встречающихся около Таврического пролива // Месяцеслов исторический и географический на 1797 год. СПб., 1797. С. 35—50. Рукопись статьи и рисунки надписей см.: ПФА РАН, ф. 65, on. 1, д. 43, 8 л. (рисунки таманских надгробий на л. 3 об.—4).

²⁹³⁷

ПФА РАН, ф. 65, on. 1, д. 44, 22 л. (см. особенно л. 16—22 об.).

²⁹³⁸

Там же, д. 45,11 л. (л. 1: рисунок надписи из золотоордынского города Маджары, XIII—XVI вв.; л. 3—4: списки надписей из «Диссертации о памятнике царицы Комосарии» акад. Е. Е. Кёлера; л. 5: греческая надпись 1079 г.; л. 5 об.: копии средневековых надписей с рисунками; л. 6: пропись надписи на обломке мраморной плиты, найденной на месте суворовской крепости Фанагория близ ст. Тамань (КБН 1050); л. 7: надпись на мраморном постаменте, найденном в крепости Фанагория (КБН 1048); л. 8: надпись в честь императора Зенона из Херсонеса (см.: Латышев В. В. Сборник греческих надписей христианских времен из Южной России. СПб., 1896. № 7); л. 9: текст 61-строчной надписи из Анапы (Горгиппия; КБН 1179); л. 10: надпись на Тмутараканском камне о промере Керченского пролива князем Глебом (1068), см. рис. 8.

²⁹³⁹

ПФА РАН, ф. 65, on. 1, д. 47, 16 л. Черновик (на л. 5: текст надписи КБН 23). Беловой автограф см.: там

²⁹⁴⁰

же, р. I, оп. ПО, д. 9. Копию см.: АГЭ, ф. 11 (Е. Е. Кёлер), on. 1, д. 20, л. 1—16 об. (л. 2: археологическая карта Таманского полуострова, составленная Биберштейном).

²⁹⁴¹

АГЭ, ф. 11, on. 1, д. 20, л. 9а—9а об.

• ⁴⁶ Там же, л. За—За об.

²⁹⁴²

Там же, л. 4а—6а.

²⁹⁴³

Там же, л. 6а—6а об.

²⁹⁴⁴

По карте Биберштейна «а — Фанагор1я, Tamatarcha» на месте современной ст. Тамань, т. е. Таманское городище (античная Гермонасса, средневековая Таматарха—Тмутаракань—Матрега). См.: АГСП. С. 81—82; Плетнева С. А. Очерки хазарской археологии. М.; Иерусалим, 1999. С. 140—145.

²⁹⁴⁵

По карте Биберштейна «Ь — Cepi», большое по размерам античное и средневековое поселение с укреплением Вышестеблиевская 11 в 2 км к ЮВ от станицы Вышестеблиевская. См.: Паромов Я. М. Археологическая карта… С. 575—578. № 183.

²⁹⁴⁶

По карте Биберштейна «с — Старый Темрюк», ныне ст. Голубицкая, большое по размерам античное и средневековое поселение с укреплением Голубицкая 1. См.: Паромов Я. М. Археологическая карта… С. 661—665. № 220.

²⁹⁴⁷

По карте Биберштейна «4 — Achillaion», ныне поселок Ильич, Ильичевское городище— античное и ранневизантийское большое по размерам поселение с укреплением Ильич 1. См.: Сокольский Н. И. Ильичевское городище И СА. 1966. № 4. С. 125—140; Николаева Э.Я. Боспор после гуннского нашествия: Автореф. дис. … канд. ист. наук. М., 1984; Паромов Я. М. Археологическая карта… С. 95—100. № 1.

²⁹⁴⁸

По карте Биберштейна «е» — в 1 км к 3 от поселка Батарейка, большое по размерам античное и средневековое поселение с укреплением Батарейка 1. См.: Сокольский Н. И. Крепость на городище у хут. Батарейка I // СА. 1963. № 1. С. 179—191; Паромов Я. М. Археологическая карта… С. 132—138. № 11.

²⁹⁴⁹

По карте Биберштейна западное «/— Parthenion», в 3 км к ЮЮЗ от пос. Береговой, большое по размерам античное поселение Береговой 4 (Саратовское). См.: Стручалина Р. А. Поселение на Фонталовском полуострове (Саратовское) И Археологический сборник. Саратов, 1966. С. 116—130. По карте Биберштейна восточное «/», к 3 от современного пос. Волна Революции, большое по размерам античное и средневековое поселение с укреплением Волна Революции 1 (Татарское). См.: Паромов Я. М. Археологическая карта… С. 265—272. № 60.

²⁹⁵⁰

По карте Биберштейна «§» — современный пос. Сенной, античные и средневековые городища Кепы (АГСП. С. 84—86) и Фанагория, в средневековье — Фанагурис. См.: АГСП. С. 77—81; Плетнева С. А. Очерки хазарской археологии. С. 145—149.

²⁹⁵¹

По карте Биберштейна «Pagus Cimbricus» — в 1.5 км к В от мыса Каменный и пос. Приазовский; большое по размерам античное поселение Приазовский 4. См.: Паромов Я.М. Археологическая карта… С. 117—120. № 9.

²⁹⁵²

По карте Биберштейна «Pharsis Clasomenius» — мыс Пеклы, в 3 км к 3 от современного пос. Кучугуры; здесь расположено большое по размерам античное и средневековое поселение Кучугуры 8. См.: Паромов Я. М. Археологическая карта… С. 211—214. № 39.

²⁹⁵³

По карте Биберштейна «Monumentum Satyri» — мыс Тузла в 9 км к 3 от ст. Тамань; грунтовый и курганный некрополь VI в. до н. э.—IV в. н. э., предположительно г. Корокондама. См.: Сорокина Н. П. Тузлинский некрополь. М., 1957.

²⁹⁵⁴

По карте Биберштейна «Patraies» — в 8.5 км к ЗЮЗ от ст. Тамань, к Ю от мыса Тузла; большое по размерам античное поселение Тамань 1 (Пятиколодезное). См.: Блаватский В.Д. Четвертый год раскопок в Синдике // КСИИМК. 1957. Вып.70. С. 118—129; Паромов Я.М. Археологическая карта… С.421—425. № 124.

²⁹⁵⁵

По карте Биберштейна «Corocondame» — предположительно восточнее Соленого озера; среднее по размерам поселение античного и средневекового времени Артюшенко 1 (Бугазское). См.: Блаватский В.Д. Второй год работы Синдской экспедиции И КСИИМК. 1953. Вып. 51. С. 149—155; Паромов Я. М. Археологическая карта… С. 495^198. № 150.

²⁹⁵⁶

По карте Биберштейна «Phanagorie» — к В от Соленого озера, в 1.5 км к ЗЮЗ от современного пос. Веселовка; поселения античного и средневекового времени Веселовка 5 и Веселовка 6. См.: Паромов Я. М. Археологическая карта… С. 508—512. № 155—156.

²⁹⁵⁷

По карте Биберштейна «Apaturum» — в 4.5 км к 3 от ст. Благовещенская; большое по размерам античное поселение Благовещенская 4. См.: Салов А. И. Материалы для археологической карты Анапского района И КСИА. 1979. Вып. 159. С. 98—102.

²⁹⁵⁸

По карте Биберштейна «Hermonassa» — к С от ст. Благовещенская, у окраины станицы, на южном берегу Кизилташского лимана, на современном кладбище; античное поселение, почти разрушенное абразией берега. См.: Архив Института археологии РАН, р-1, № 20820: Алексеева Е.М., Горлов Ю.В. Анапская экспедиция: Отчет о работах в 1997 г. С. 12. № 118.

²⁹⁵⁹

64АГЭ, ф. И, on. 1, д. 20, л. 6а—6а об., 13—13а об.

²⁹⁶⁰

Там же, л. 14—14а об.

²⁹⁶¹

66РГАВМФ, ф. 25, on. 1, д. 22, л. 87.

²⁹⁶²

Kohler Н.К.Е. Dissertation sur le monument de la reine Comosarye. SPb., 1805. Рус. перевод: Кёлер Е.Е. Рассуждение о памятнике царицы Комосарии // Археолого-нумизматический сборник.., изданный Г. И. Спасским. М., 1850. С. 99—132.

²⁹⁶³

ОР РНБ, Нем. IV Q181, л. 263—263 об.

²⁹⁶⁴

Тохтасьев С. Р. Вотив царицы Комосарии // ПАВ. 1994. № 8. С. 81—84 (в этой статье текст надписи воспроизведен на основе автопсии камня в Эрмитаже; по сообщению С. Р. Тохтасьева последняя 4-я строка в этой публикации при макетировке текста ошибочно разделена на две части).

²⁹⁶⁵

ОР РНБ, Нем. IV Q181, л. 262 об., 263.

²⁹⁶⁶

Там же, л. 38.

²⁹⁶⁷

«На берегу Темрюкского лимана при оконечности небольшого перешейка Андра-Атама, против длинного рукава Черного моря, возвышается гора, подошву которой омывает озеро. На вершине этой горы, за 2000 лет стоял памятник, сооруженный дочерью Горгиппа. Но так как на полуострове Тамани нет таких цепей каменных гор, которые защищали бы берега и как вообще эти берега состоят из земли, то мало-помалу, подмываясь, они низвергаются в море или в озеро. Возвышенный берег Темрюкского лимана, подмытый волнами, также обрушился, а с ним вместе упал и памятник Комосарии, состоящий из двух статуй и большого пьедестала с надписью.

Мне кажется довольно правдоподобным, что разрушение памятника случилось в конце последнего столетия, незадолго до завоевания этого полуострова Россиею, и вот почему одна статуя с пьедесталом найдена на берегу лимана, а другая в самом лимане. Если бы одна упала прежде обозначаемой мною эпохи, то, конечно, первая статуя вместе с пьедесталом была бы засыпана землею последовательно обвалившегося материка, а другая статуя так погрузилась бы в воду, что совершенно была бы невидима для глаз с другой стороны, даже при самом низком стоянии воды. Если бы разрушение горы случилось после завоеваний Суворова, то, без сомнения, существование памятника Комосарии не было бы безызвестно: его перенесли бы на место более посещаемое и честь открытия столь драгоценного памятника для истории царей босфорских не была бы представлена мне.

У обеих статуй недостает голов. Татары, последние обитатели этой страны, вероятно, отбили их еще задолго до обрушения горы. Пьедестал и обе статуи из песчаника. На пьедестале сделаны были выемки для утверждения статуй». Цит. по: Кёлер Е. Е. Рассуждение о памятнике царицы Комосарии. С. 99 и след.

²⁹⁶⁸

Гёрц К. К. Исторический обзор… С. 8.

²⁹⁶⁹

Dubois de Montpereux F. 1) Voyage autour du Caucase… Vol. 5. P. 59; 2) Voyage au Caucase, chez les Tcherkesses et les Abkases, en Colchide, en Georgie, en Armenie et en Crimee: Atlas. Neuchatel; Paris, 1843. IV ser. Pl. XVII. Те же рисунки воспроизведены А. Б. Ашиком в «Воспорском царстве» (Одесса, 1848. 4.1. С. 26. Рис. 9. Табл. И).

²⁹⁷⁰

Розанова Н. П. Посвятительная надпись Санергу и Астаре: Памятник царицы Комосарии // ВДИ. 1949. № 2. С. 86—93.

²⁹⁷¹

Фотографии четырех разных ракурсов статуи богини Астары см.: Иванова А.П. Скульптура и живопись Боспора: Очерки. Киев, 1961. Табл. 19—20.

²⁹⁷²

РА ИИМК, ф. 63, д. 5, л. 134 об.

²⁹⁷³

Гёрц К. К. Исторический обзор… С. 10.

²⁹⁷⁴

Ашик А. Б. Воспорское царство. Ч. 2. С. 15, 16, 27.

²⁹⁷⁵

Карейша Д. В. Разрытие курганов возле Керчи и Тамани в 1842 и в начале 1843 года // ЗООИД. 1844. Т. 1. С. 609—620.

²⁹⁷⁶

Гёрц К. К. Исторический обзор… С. 10.

²⁹⁷⁷

№ Латышев В. В. Неизданная рукопись Дюбрюкса «Извлечение из дневника раскопок, произведенных в нескольких керченских курганах в 1817 и 1818 гт.» // ЗООИД. 1889. Т. 15. Отд. 1. С. 148—149; Гёрц К. К. Исторический обзор… С. 150—151; Марти Ю. Ю. Сто лет Керченского музея. С. 54.

²⁹⁷⁸

См.: Формозов А. А. К летописи… С. 172.

²⁹⁷⁹

ПФА РАН, ф.ЗО, on. 1, д. 129, л. 26; д. 132, л. 16 об.

²⁹⁸⁰

ГАРФ, ф. 728, on. 1, д. 1809, л. 127 об.

²⁹⁸¹

АГЭ, ф. 1, on. 1-1831, д. 14/1, л. 1—1 об., 20—21 об.

²⁹⁸²

8?Там же, л. 2, 22 об.—23, 23—26; РА ИИМК, ф. 1, оп. 1-1885, д. 59, л. 251—251 об. См. также рукописную копию с описанием «вещей с Тамани», снятую кем-то для М. И. Ростовцева с документов Публичной библиотеки: ПФА РАН, ф. 1054, on. 1, д. 26, л. 47.

²⁹⁸³

Свиньин П.П. Обозрение путешествия… С. 453—454.

²⁹⁸⁴

ОР РНБ, Нем. Q181, л. 262 об,—263.

²⁹⁸⁵

АГЭ, ф. 1, on. 1-1831, д. 14/1, л. 23 об.

²⁹⁸⁶

Латышев В. В. Неизданная рукопись Дюбрюкса… С. 148.

²⁹⁸⁷

АГЭ, ф. 1, on. 1-1831, д. 14/1, л. 23 об.—24, 26 об.—29 об.

²⁹⁸⁸

Там же, on. 1-1853, д. 1, л. 35—35 об., 37.

²⁹⁸⁹

Зограф А.Н. Античные монеты. М.; Л., 1961. № 16. Табл. XI, 2 (МИА. № 16).

²⁹⁹⁰

Латышев В. В. Неизданная рукопись Дюбрюкса… С. 148.

²⁹⁹¹

АГЭ, ф. 1, on. 1-1831, д. 14/1, л. 2 об., 24—24 об., 29 об.

²⁹⁹²

91 Латышев В. В. Неизданная рукопись Дюбрюкса… С. 149.

²⁹⁹³

РА ИИМК, ф. 1, оп. 1-1885, д. 59, л. 251—251 об.

²⁹⁹⁴

Ростовцев М. И. Скифия и Боспор. С. 287. Примеч. 1.

²⁹⁹⁵

Воронов А.А., Михайлова М. Б. Боспор Киммерийский. С. 163.

²⁹⁹⁶

Гёрц К. К. Исторический обзор… С. 150—151.

²⁹⁹⁷

ПФА РАН, ф. 30, on. 1, д. 145, л. 47.

²⁹⁹⁸

Кёппен П. И. Древности северного берега Понта. М., 1828. С. 80—83.

²⁹⁹⁹

ОР РНБ, Нем. IV Q181, л. 263.

³⁰⁰⁰

1°5Raoul-Rochette D. Antiquites Grecques du Bosphore-Cimmerien. Paris, 1822. Pl. IV, fig. 3; ПФА РАН, ф. 30, on. 1, д. 475, л. 3—3 об.; Кёппен П. И. Древности северного берега Понта. С. 82—83.

³⁰⁰¹

Кдрреп Р. Alterthumer am Nordgestade des Pontus. Wien, 1823. S.48.

³⁰⁰²

[Myханов П.А.] О развалинах храма Дианы Ловитвы на острове Тамане // Московский телеграф. 1826.

4.9. № 9. Отд. 1. С. 5—11.

³⁰⁰³

Попкова Н.А. Московский телеграф, издаваемый Николаем Полевым: Указатель содержания. Саратов, 1990. Вып. 1: 1825—1828. С. 79. № 654.

³⁰⁰⁴

ПФА РАН, ф. 30, on. 1, д. 475, л. 102—148 об.

³⁰⁰⁵

и° Кёппен П. И. Древности северного берега Понта. С. 81.

³⁰⁰⁶

Dubois de Montpereux F. Voyage autour du Caucase… Vol. 5. P. 58—59; Гёрц К. К. Археологическая топография… С. 153—156.

³⁰⁰⁷

I Прозоров П. И. Систематический указатель книг и статей по греческой филологии, напечатанных в России с XVII столетия по 1892 г. на русском и иностранных языках. С прибавлением за 1893—1895 гг. СПб., 1898. С. 220.

³⁰⁰⁸

P-в В. Муханов П. А. // ЭСБЕ. 1897. Т. 39. С. 245—246.

³⁰⁰⁹

ПФА РАН, ф.ЗО, on. 1, д. 475, л. 105.

³⁰¹⁰

Там же, д. 129, л. 25 об.—26.

³⁰¹¹

46[Муханов П. А.] О развалинах храма Дианы Ловитвы на острове Тамане. Рис. между с. 88—89, 342—343.

³⁰¹²

Ашик А.Б. Воспорское царство. Ч. 1. С. 52. Примеч. 2. Рис. 10.

³⁰¹³

Свиньин П. П. Обозрение путешествия… С. 445—446.

³⁰¹⁴

^Гёрц К. К. Археологическая топография… С. 154—155.

³⁰¹⁵

Сокольский Н.И. Находки на вершине горы Бориса и Глеба на Таманском полуострове // СА. 1957. № 1. С. 244—246.

³⁰¹⁶

ра ИИМК, ф. 63, д. 5, л. 102—102 об.

³⁰¹⁷

АВ СПбФ ИВ, ф. 52, on. 1, д. 82, л. 4—4 об.

³⁰¹⁸

НА КРКМ, ф. Бертье-Делагарда, д. 63, л. 5—5 об.: письмо В. В. Шкорпила из Керчи от 28 января 1917 г.

³⁰¹⁹

РГВИА, ф. 405, оп.6, д. 2075, л. 1—8.

³⁰²⁰

¹²³ Ашик А. Б. Воспорское царство. Ч. 2. С. 12; АВ СПбФ ИВ, ф. 52, on. 1, д. 82, л. 1, 4 об.

³⁰²¹

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 47, л. 24, 27 об.; Гёрц К. К. Исторический обзор… С. 28—32.

³⁰²²

Гёрц К. К. Исторический обзор… С. 17—28; АГЭ, ф. 1, on. 1-1848, д. 8, л. 3—5: копия рапорта Карейши об археологических разрытиях в Черномории, близ древней Фанагории в ноябре—декабре 1846 г. и в январе 1847 г.

³⁰²³

Гёрц К. К. Исторический обзор… С. 32—36.

³⁰²⁴

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 47, л. 11—11 об.

³⁰²⁵

Там же, ф. 1, оп. 249, д. 350: переписка о командировании губернского секретаря Бларамберга в Тамань и Усть-Лабу для разыскания древностей, и о найденных в земле Черноморского войска древностях и древних монетах. 19.12. 1845 г.—31.12.1847 г. 130 л.

³⁰²⁶

Гёрц К. К. Исторический обзор… С. 37—44.

³⁰²⁷

ГАОО, ф. 1, оп. 249, д. 350, л. 26.

³⁰²⁸

Там же, л. 6—6 об.

³⁰²⁹

Ашик А. Б. Воспорское царство. 4.2. С. 17.

³⁰³⁰

ГАОО, ф. 1, оп. 249, д. 350, л. 1—6 об.

³⁰³¹

Ашик А. Б. Воспорское царство. 4.2. С. 18.

³⁰³²

Гёрц К. К. Исторический обзор… С. 42—43.

³⁰³³

ГАОО, ф. 1, оп. 249, д. 350, л. 7.

³⁰³⁴

Там же, л. 12 об.—13.

³⁰³⁵

Записки Н. Н. Мурзакевича // PC. 1888. Т. 59. Сент. С. 609.

³⁰³⁶

ГАОО, ф. 1, оп. 249, д. 350, л. 25—25 об.

³⁰³⁷

Диамант Э. И. Новые данные о Пуленцовском кладе золотых монет // Нумизматика и сфрагистика. Киев, 1971. Т. 4. С. 83—86.

³⁰³⁸

Кёне Б. В. Описание музеума покойного князя Василия Викторовича Кочубея (составлено по его рукописному каталогу) и исследования об истории и нумизматике греческих поселений в России, равно как царств: Понтийского и Босфора Киммерийского. СПб., 1857. Ч. 1. С. 340. № 7—8, табл. Ill, 1—2. Кёне ошибочно отнес находку Пуленцовского клада к 1844 г., чем ввел в заблуждение Д. Б. Шелова {Шелов Д. Б. Монетное дело Боспора VI—II вв. до н. э. М., 1956. С. 132, 138), посчитавшего клады 1844 г. и 1845 г. разными. Шелов полагал, что они были зарыты в 30-х или начале 20-х гг. IV в. до н. э.

³⁰³⁹

IMFritze Н., Gaebler Н. Die Elektronpragung von Kyzikos // Nomisma. 1912. Hf. 7. S. 1—38 (№ 48, 82, 155, 177, Taf. Ill, 1; V, 3; V, 25).

³⁰⁴⁰

Зограф A. H. Античные монеты. С. 173; Диамант Э.И. Новые данные о Пуленцовском кладе золотых монет. С. 83—86; Thompsen М„ Merkholm О., Kraay М. С. An Inventory of Greek Coin Hoards. New York, 1973. P. 134. № 1013.

³⁰⁴¹

ГАОО, ф. 1, оп. 249, д. 350, л. 18.

³⁰⁴²

• 1⁴⁷ Там же, л. 100—100 об., 104, 106.

³⁰⁴³

Там же, л. 51—52.

³⁰⁴⁴

Там же, ф. 93, on. 1, д. 55, л. 88—88 об., 98—99.

³⁰⁴⁵

Там же, д. 3, л. 24.

³⁰⁴⁶

Тетбу де Мариньи Э. Извлечение из неизданного путешествия по берегам Черного моря в 1823, 1824 и 1825 гг.// ОВ. 1828. 14 апр. № 30. С. 126—127; Кругликова И. Т. Синдская гавань. Горгиппия. Анапа. М., 1977. С. 36—37.

³⁰⁴⁷

РГАВМФ, ф. 166, on. 1, д. 4221, л. 9; [Мурзакевич Н.Н.] Коллекция древних памятников, присланная из Николаева // ЗООИД. 1844. Т. 1. С. 636.

³⁰⁴⁸

Латышев В. В. К истории археологических исследований в Южной России: Из переписки А. Н. Оленина И ЗООИД. 1889. Т. 15. С. 111.

³⁰⁴⁹

ПФА РАН, ф. 30, on. 1, д. 144, л. 79 об.—80; Кдрреп Р. Alterthiimer am Nordgestade des Pontus. Wien, 1823. S.78.

³⁰⁵⁰

АВ СПбФ ИВ, ф. 52, on. 1, д. 82, л. 3 об.^.

³⁰⁵¹

АГЭ, ф. 1, on. I-1834, д. 4, л. 4.

³⁰⁵²

РА ИИМК, ф. 6, д. 41; Пискарев А. Хронологическое обозрение пятидесяти подземных археологических находок в России с 1820 по 1850 год // ЗИАО. 1851. Т. 3. С. 82.

³⁰⁵³

РГВИА, ф. 1, on. 1, д. 12509, л. 1—2 об.

³⁰⁵⁴

АГЭ, ф. 1, on. 1-1839, д. 4, л. 3—5 об., 6—7 об., 10—11 об.; ф. 1, on. VI-E¹, № 1, ч. 2в, л. 9—11 об., 23—24.

³⁰⁵⁵

АГЭ, ф. 1, on. 1-1839, д. 4, л.З, 7, 10.

³⁰⁵⁶

Graefe Fr. Inscriptiones aliquot graecae, nuper repertae // BS. 1842. T. 9. P. 221—229 (КБН 1125, 1207—1211, 1218).

³⁰⁵⁷

12ДГЭ, ф. 1, on. 1-1839, д. 17, л. 2; ф. 1, on. VI-EI, д. 1, ч. 2, л. 9—11 об., 23—24.

³⁰⁵⁸

Тетбу де Мариньи Я. В. Э. Находки древности на Абхазском берегу и около Кубани // ЗООИД. 1844. Т. 1. С. 628—629.

³⁰⁵⁹

Бертье-Делагард А. Л. Каталог карт, планов, чертежей, рисунков, хранящихся в музее Имп. Одесского общества истории и древностей. Одесса, 1888. Сер. IV. № 121; ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 2, л. 9; Тетбу де Мари-ньи Я. В. Э. Находки древности на Абхазском 6epeiy…

³⁰⁶⁰

ЗООИД. 1844. Т. 1. С. 630. Ср.: АВ СПбФ ИВ, ф. 52, on. 1, д. 10, л. 2.

³⁰⁶¹

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 2, л. 7—7 об.

³⁰⁶²

Там же, д. 55, л. 199—200, 210.

³⁰⁶³

Там же, л. 201—201 об.

³⁰⁶⁴

Catalogue des medailles du Bosphore Cimmerien precede d’etude sur 1’histoire et les antiquites de ce pays par le prince A. Sibirsky. SPb., 1859. T. 1. P. 237. Note 7.

³⁰⁶⁵

Ростовцев М.И. Скифия и Боспор. Л., 1925. С. 296; ОАК. 1881. С. 111.

³⁰⁶⁶

ЦБК. Атлас. Табл. XV, 7; XXIV, 1.

³⁰⁶⁷

АВ СПбФ ИВ, ф. 52, on. 1, д. 82, л. 6—6 об.

³⁰⁶⁸

Ростовцев М. И. Скифия и Боспор. С. 296; Кругликова И. Т. Синдская гавань… С. 39; АГСП. С. 82. Показательно, что в последней монографии Е. М. Алексеевой (Алексеева Е. М. Античный город Горгиппия. М., 1997) об истории археологического изучения Горгиппии в XIX в. не сказано ни слова.

³⁰⁶⁹

Dubois de Montpereux F. Voyage autour du Caucase, chez les Tcherkesses et les Abkases, en Colchide, en Georgie, en Armenie, en Crimee. Paris, 1839. Vol. 1. P. 167.

³⁰⁷⁰

E. T. de M. Geographic // Journal d’Odessa. 1828.27 oct./8 nov. № 86. P. 369—370; Тетбу де Мариньи Я. В. Э. Находки древности на Абхазском берегу… С. 629.

³⁰⁷¹

Тетбу де Мариньи Я. В. Э. Находки древности на Абхазском берегу… С. 629—630.

³⁰⁷²

²² АВ СПбФ ИВ, ф. 52, on. 1, д. 10, л. 2. См.: Кропоткин В. В. Клады римских монет на территории СССР. М„ 1961. С. 39. № 7.

³⁰⁷³

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 2, л.7—7 об.; д. 55, л. 199—200.

³⁰⁷⁴

Dubois de Montpereux F. 1) Voyage autour du Caucase… Vol. 1. P. 166; 2) Voyage au Caucase, chez les Tcher-kesses et les Abkases, en Colchide, en Georgie, en Armenie et en Crimee. Atlas. Neuchatel; Paris, 1843. I Ser. Pl. II, IV.

³⁰⁷⁵

Ашик А. Б. Воспорское царство. Одесса, 1848. 4.2. С. 15.

³⁰⁷⁶

Catalogue des medailles du Bosphore Cimmerien… P. 26; Брун Ф. К. Восточный берег Черного моря по древним периплам и компасным картам // ЗООИД. 1875. Т. 9. С. 420; Брашинский И. Б. К истории Северо-Восточного Причерноморья в античную эпоху // Античная история и культура Средиземноморья и Причерноморья. Л., 1968. С. 64—65. Подробнее см.: ГППАЭ. С. 207, 281.

³⁰⁷⁷

Онайко Н.А. Архаический Торик: Античный город на северо-востоке Понта. М., 1980. С. 6.

³⁰⁷⁸

Там же. С. 6.

³⁰⁷⁹

ПФА РАН, ф. 1, on. 1, д. 1, л. 101—101 об. См. также: Протоколы заседаний Конференции Императорской Академии наук с 1725 по 1803 год. СПб., 1897. Т. 1. С. 286.

³⁰⁸⁰

Жан Шарден (Chardin Jean, 1643—1713), французский путешественник, исследователь Персии, Мингрелии, Грузии, Индии и других стран Востока, автор известного труда «Journal du voyage du chevalier Chardin en Perse et aux Indes orientales par la mer Noire et par la Colchide» (Amsterdam, 1711. «Лучшее издание» в 10 томах, с примечаниями «Ланглеса и атласом рисунков Грело» вышло в 1811 г.).

³⁰⁸¹

Цит. по: Байер Г. 3. Краткое описание всех случаев, касающихся до Азова, от создания сего города до возвращения онаго под российскую державу / Пер. с нем. И. Тауберта. 3-е изд. СПб., 1782. С. 5.

³⁰⁸²

Карамзин Н. М. История государства Российского. М., 1989. Т. 1. С. 32.

³⁰⁸³

ПФА РАН, ф. 1, on. 1, д. 7, л. 233; Протоколы заседаний Конференции… Т. 1. С. 390—391.

³⁰⁸⁴

ИР ЦНБ, V, 1190, л. 14.

³⁰⁸⁵

Дневник путешествия в Южную Россию академика С.-Петербургской Академии наук Гильденштедта в 1773— 1774 гг. / Пер. с нем. М. Шугурова // ЗООИД. 1879. Т. 11. С. 200.

³⁰⁸⁶

Там же. С. 201, 205—206, 219—220, 222.

³⁰⁸⁷

Clarke Е. D. Travels in Various Countries of Europe, Asia and Africa. Pt. 1: Russia, Tahtary and Turkey. 4 ed. London, 1816. Vol. 1. P. 411—413.

³⁰⁸⁸

Ibid. P. 440—441.

³⁰⁸⁹

Ibid. P. 359.

³⁰⁹⁰

ibid. P. 414-^117.

³⁰⁹¹

Записки о войске Донском полковника Алексея Андреевича Мартынова (1842—1847) // Дон. 1887. № 11. С. 18.

³⁰⁹²

Черняев Н. П. А. А. Мартынов и его археологические записки И ЗСКОАИЭ. 1926. Кн. 1. Вып. 5—6. С. 42— 43; Королев В. Н. Алексей Андреевич Мартынов // Донская археология. 1998. № 1. С. 64.

³⁰⁹³

Записки о войске Донском… № 12. С. 15—16.

³⁰⁹⁴

Там же. №11. С. 20—21.

³⁰⁹⁵

О местности города Танаиса или Азова: Из рукописей покойного П. Буткова // Древности: Тр. МАО. 1873. Т.3. С. 164.

³⁰⁹⁶

Стемпковский И. А. 1) О местоположении древнего города Танаиса: (Открывок из письма к И. П. Бларам-6epiy) // BE. 1824. Февр. № 4. С. 251—259; 2) Второе письмо о местоположении древнего города Танаиса // BE. 1824. Дек. № 23. С. 190—202. Переизд.: Два письма Стемпковского к Бларамбергу о местоположении древнего города Танаиса // Пропилеи. 1854. Кн. 4. С. 387—395.

³⁰⁹⁷

ИР ЦНБ, V, 1040, л. 15, 28. В том же деле помещены рисунки каменных баб, выполненные статским советником Компанейщиковым из Екатеринославской губ. (л. 9—14), В. В. Капнистом (л. 29—30) и П. Н. [Пни]ти-цем из Таганрога (л. 38 об.—42).

³⁰⁹⁸

Два письма Стемпковского… С. 388—389.

³⁰⁹⁹

ИР ЦНБ, V, 1043, л. 2 об.

³¹⁰⁰

Два письма Стемпковского… С. 387.

³¹⁰¹

Типы см.: Анохин В. А. Монетное дело Боспора. Киев, 1986. № 561, 622.

³¹⁰²

Два письма Стемпковского… С. 389, 395. Тип монеты см.: Анохин В. А. Монетное дело Боспора. № 583.

³¹⁰³

Два письма Стемпковского… С. 395.

³¹⁰⁴

Шелов Д. Б. Сухо-Чалтырское городище И ВДИ. 1953. № 2. С. 188—192; Кругликова И. Т. Работы Сухо-Чалтырского отряда Нижне-Донской экспедиции // Археологические памятники Нижнего Подонья. М., 1974. Т. 2. С. 173—185.

³¹⁰⁵

Два письма Стемпковского… С. 394.

³¹⁰⁶

Лунин Б. В. К вопросу о судьбе шести статуй, виденных И. А. Стемпковским и П. П. Свиньиным в г. Таганроге, в 1824—1825 гг.// ЗСКОАИЭ. 1929. Т.З. Кн. 1. Вып. 5—6. С. 25—39.

³¹⁰⁷

ИР ЦНБ, V, 1234, л. 25.

³¹⁰⁸

ПФА РАН, ф. 30, оп. 3, д. 282, л. 6 об., 7 об.

³¹⁰⁹

ИР ЦНБ, V, 1240, л. 31—32.

³¹¹⁰

Вигель Ф. Ф. Записка о Керчи // Вигель Ф. Ф. Записки. М., 1893. 4.7. С. 53.

³¹¹¹

ИР ЦНБ, V, 1224—1516, л. 135—135 об.

³¹¹²

Там же, V, 662-665, л. 17—83 об. План Таганрога см. между л. 23—24.

³¹¹³

Свиньин П. П. Обозрение путешествия издателя «Отечественных записок» по России в 1825 г., относительно археологии // ОЗ. 1826. Ч. 25. Кн.70. С. 316.

³¹¹⁴

Свиньин П. П. Таганрог// ОЗ. 1826. 4.25. Кн.69. С. 3—18; Кн.71. С. 422^139.

³¹¹⁵

Лунин Б. В. К вопросу о судьбе шести статуй… С. 31.

³¹¹⁶

ОР РНБ, ф. 679, on. 1, д. 115, л. 9.

³¹¹⁷

Лунин Б. В. К вопросу о судьбе шести статуй… С. 33.

³¹¹⁸

Там же. С. 38.

³¹¹⁹

Dubois de Montpereux F. Voyage autour du Caucase, chez les Tcherkesses et les Abkases, en Colchide, en Georgie, en Armenie, en Crimee. Paris, 1843. Vol. 5. P. 231.

³¹²⁰

Лунин Б. В. К вопросу о судьбе шести статуй… С. 35—36.

³¹²¹

Ашик А. Б. Воспорское царство. Одесса, 1849. Ч. 3. С. 51—59.

³¹²²

АГЭ, ф. 1, on. 1-1848, д. 35, л. 14. В фонде А. С. Уварова сохранился каталог древностей Керченского музея на французском языке, составленный, вероятно, Ашиком не позднее 1848 г. В разделе мраморов есть запись: «Qu-atre torse en marbre (apportes en 1829 de Taganrog; trouves dit-on pres des mines de Tanais)». См.: ОПИ ГИМ, ф. 17, on. 1, д. 194a, л. 152.

³¹²³

[Жиль Ф. А.] Музей Императорского Эрмитажа: Описание различных собраний, составляющих музей с историческим введением об Эрмитаже императрицы Екатерины II и о образовании музея нового Эрмитажа. СПб., 1861. С. 231—301.

³¹²⁴

Писарев А. А. Замечание о медали, найденной близ Азовского моря (в 1823 году) И Тр. и записки МОИДР. 1826. Ч.З. Кн. 1. С. 138—142.

³¹²⁵

Свиньин П. П. Обозрение путешествия… С. 308—309, 315.

³¹²⁶

• ⁴8 Кортиков Н.С. Археологические исследования на Дону декабриста В. Д. Сухорукова// СА. 1985. № 1. С. 122, 127.

³¹²⁷

Черняев П. Н. А. А. Мартынов и его археологические записки. С. 43; Кортиков Н. С. Археологические исследования… С. 127.

³¹²⁸

Декабристы: Биографический справочник / Изд. подгот. С. В. Мироненко. М., 1988. С. 172.

³¹²⁹

См. о нем: там же, с. 85—87; Афиани В. Ю. Корнилович Александр Осипович // Русские писатели, 1800— 1917: Биографический словарь. М., 1994. Т. 3. С. 73—74.

³¹³⁰

Ср.: РГВИА, ф. 846, оп. 16, д. 18713, л. 1—25: Краткое статистическое описание земли Войска Донского. [1824 г.]; д. 18416, л. 1—132: Исторические и статистические сведения о калмыках, состоящих в Войске Донском. 1835 г. Составлено по распоряжению Комитета об устройстве Войска Донского сенатором генерал-лейтенантом И. Ф. Богдановичем и прикомандированными к нему офицерами того же войска. С картами и рисунками (г. Новочеркасск). См. также: там же, д. 25021, л. 1—38: Топографические маршруты от г. Таганрога до слободы Ивановки Екатеринославской губернии по реке Миус, чрез слободы в земле Войска Донского. 1826 г., за подписью генерал-майора И. Ф. Богдановича 1-го, снимал сотник Секретев, рельеф штриховкой, акварель, тушь, масштаб в 1 англ, дюйме 2 версты (1: 84 000), размеры до 20 х 28 см; ГАРФ, ф. 672 (Николай I), on. 1, д. 562: Карта и рисунки одежды донских казаков к «Статистическому описанию земли Войска Донского», составленного генерал-майором Богдановичем 1-м. 1833 г. 57 л.; д. 563: Сведения о состоянии Войска Донского по военному и гражданскому управлению. 4. 1.; ф. 728 (Рукописный отдел Собственных ЕИВ библиотек в Зимнем дворце), on. 1, д. 1728: Богданович 1-й, Генерального штаба генерал-майор. Статистическое описание земли Войска Донского. Новочеркасск, 1834 г. Рукописная книга в зеленом кожаном переплете. 294 л. (карты и рисунки отсутствуют); д. 1740 : Богданович, сенатор, генерал-лейтенант. Исторические и статистические сведения о калмыках, состоящих в Войске Донском. Новочеркасск, 1835. Рукописная книга в зеленом кожаном переплете, карта калмыцких кочевий и рисунки в зеленой кожаной папке. 132 л.

³¹³¹

ПФА РАН, ф. 30, on. 1, д. 45, л. 22—22 об.

³¹³²

Имеются в виду поездки 1823 г. и 1824 г. И. А. Стемпковского по Нижнему Подонью и Приазовью, результаты которых были освещены в письмах к И. П. Бларамбергу, напечатанных в «Вестнике Европы».

³¹³³

ОР РНБ, ф. 679, on. 1, д. 129, л. 1 об.—2.

³¹³⁴

Коршиков Н. С. Археологические исследования… С. 128.

³¹³⁵

Леонтьев П. М. Археологические разыскания на месте древнего Танаиса и в его окрестностях // Пропилеи. 1854. Кн.З. С. 409, 493, 500.

³¹³⁶

Коршиков Н. С. Археологические исследования… С. 128.

³¹³⁷

59Леонтьев П. М. Археологические разыскания… С. 512.

³¹³⁸

Свиньин П. П. Обозрение путешествия… С. 313.

³¹³⁹

См. о нем: Королев В. Н. 1) Археолого-краеведческие изыскания А. А. Мартынова // Проблемы охраны и исследования памятников археологии в Донбассе: Науч.-практ. семинар 10—12 апр. 1986 г.: Тез. докл. Донецк, 1986. С. 9; 2) Алексей Андреевич Мартынов // Донская археология. 1998. № 1. С. 64—70; Корягин С. В. Миллеры: Материалы к истории и генеалогии донского дворянского рода. СПб., 1999 (Генеалогия и семейная история Донского казачества. Вып. 2).

³¹⁴⁰

Королев В. Н. Алексей Андреевич Мартынов. С. 64—65, 68 (по данным формулярных списков).

³¹⁴¹

Черняев П. Н. А. А. Мартынов и его археологические записки. С. 42.

³¹⁴²

Записки… А. А. Мартынова // Дон. 1887. № 11. С. 18.

³¹⁴³

(^Леонтьев П. М. Археологические разыскания… С.491.

³¹⁴⁴

РА ИИМК, ф. 9, on. 1, д. 33а, л. 7—8 об.

³¹⁴⁵

Черняев П. Н. А.. А. Мартынов и его археологические записки. С. 46.

³¹⁴⁶

Записки… А. А. Мартынова // Дон. 1887. № 11. С. 20.

³¹⁴⁷

Черняев П. Н. А. А. Мартынов и его археологические записки. С. 44.

³¹⁴⁸

Миллер М. А. Археология в СССР. Мюнхен, 1954. С. 17.

³¹⁴⁹

ПФА РАН, ф. 30, on. 1, д. 163, л. 40. См. также: Кдрреп Р. Statistische Reise in’s Land der donischen Kosaken durch die Gouvemements Tula, Orel und Woronesh im Jahre 1850. SPb., 1852. S.248—251.

³¹⁵⁰

ИР ЦНБ, V, 632.

³¹⁵¹

Черняев П. H. А. А. Мартынов и его археологические записки. С. 43.

³¹⁵²

Записки… А. А. Мартынова // Дон. 1887. № 9. С. 30.

³¹⁵³

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 16, л. 140 об.

³¹⁵⁴

Там же, д. 3, л. 62—62 об., 79 об., 93 об.

³¹⁵⁵

Корсунков А. А. К археологии Донского края // Дон. 1887. № 7—8. С. 36—41; Записки о войске Донском полковника Алексея Андреевича Мартынова (1842—1847) И Дон. 1887. № 9. С. 29—32; № 10. С. 22—31; № 11. С. 16—34; № 12. С. 5—16.

³¹⁵⁶

В их числе «бронзовая статауэтка Адониса», найденная в Раздорской станице в 1850 г. (ОАК. 1870—1871. С. 182).

³¹⁵⁷

Королев В. Н. Археолого-краеведческие изыскания А. А. Мартынова. С. 9.

³¹⁵⁸

ИР ЦНБ, V, 632, л. 212—246. См. предварительную публикацию о находке рукописи: Тункина И. В. О судьбе археологических записок А. А. Мартынова // Международные отношения в бассейне Черного моря в древности и средние века: Тез. докл. VI науч. конф. Ростов н/Д., 1992. С. 52—53.

³¹⁵⁹

Королев В. Н. Археолого-краеведческие изыскания А. А. Мартынова. С. 9.

³¹⁶⁰

Записки… А. А. Мартынова // Дон. 1887. № 10. С. 24—25.

³¹⁶¹

ИР ЦНБ, V, 632, л. 223 об.—224 об. О находке греческих надписей см: Санкт-Петербургские ведомости. 1842. № 20. С. 293—294.

³¹⁶²

См. материалы Кёппена «Греческие надписи, найденные в развалинах древнего Танаиса» (ПФА РАН, ф. 30, on. 1, д. 45, л. 15—33 об.) с его представлениями Конференции АН от 25 января 1839 г. о надписи Левкона, архонта Боспора и Феодосии, о которой стало известно благодаря учителю истории в школе Ростова-на-Дону Тиграняну; от 18 июня 1841 г. о четырех надписях из Танаиса, о которых стало известно от Мартынова; здесь же списки и копии надписей.

³¹⁶³

Graefe F. 1) Inscriptiones aliquot graecae, nuper repertae, restituuntur et explicantur. Petropoli, 1844. P. 28, 34, 40, 42; 2) Steinschrift aus der Zeit des Bosporischen Konigs Ininthimaios mitgetheilt von dem Hm. Akad. v. Koppen // BHPh. 1851. T.8. S. 167—170 (MGR. T. 1. S. 97—101).

600

³¹⁶⁴

^Леонтьев П. М. Археологические разыскания… С. 421.

³¹⁶⁵

ГАОО, ф. 93, on. 1, д. 55, л. 146—147.

³¹⁶⁶

Там же, д. 3, л. 36.

601

³¹⁶⁷

Леонтьев П.М. 1) Археологические разыскания…; 2) Извлечение из всеподданнейшего отчета об археологических разысканиях в 1853 г. СПб., 1855. С. 65—121; РА ИИМК, ф. 9, on. 1, д. 25; д. 33а.

³¹⁶⁸

Бойко А. Л. К истории изучения античного города Танаиса: (О предпосылках и цели раскопок 1853 г.) // Донская археология. 1991. № 1. С. 70—83.

³¹⁶⁹

• ⁹1 Леонтьев П. М. Археологические разыскания… С. 496.

³¹⁷⁰

Там же. С. 398—399, 409—410, 418—422, 427, 491—493, 510, 524.

603

³¹⁷¹

РА ИИМК, ф. 9, д. 25; д. 33а; ф. 3, д. 49, л. 147—159; д. 392, л. 60 об.; Бойко А. Л. К истории изучения… С. 80—81.

³¹⁷²

План городища с обозначением направления траншей опубл, в кн.: Извлечение из всеподданнейшего отчета… Табл. III (рис. 156).

³¹⁷³

Леонтьев П. М. Археологические разыскания… С. 409, 413, 503—504.

³¹⁷⁴

АГЭ, ф. 1, on. 1-1852, д. 30, л. 85—87: Список древним вещам, найденным в 1853 г. в слободе Недвиговке и курганах Елисаветинской станицы и отобранных для Имп. Эрмитажа. См. также: [Жиль Ф. А.] Музей Императорского Эрмитажа… С. 279—280.

³¹⁷⁵

Книпович Т. Н. Танаис. М.; Л., 1949. С. 18.

³¹⁷⁶

Леонтьев П. М. Археологические разыскания… С. 418—434.

³¹⁷⁷

Там же. С. 504—505.

³¹⁷⁸

1°° Там же. С. 506.

³¹⁷⁹

Там же. С. 508.

³¹⁸⁰

1°² Оценку его работ см.: Копылов В. П. История изучения Елизаветовского могильника на Дону в дореволюционный период //Дон и Северный Кавказ в древности и средние века. Ростов н/Д., 1990. С. 25—27; Марченко К. К., Житников В. Г., Копылов В. П. Елизаветовское городище на Дону. М., 2000. С. 12, 14 (Pontus Septentrionalis II. Tanais 2).

³¹⁸¹

Леонтьев П. М. Археологические разыскания… С. 512—518.

³¹⁸²

Бойко А. Л. К истории изучения… С. 77.

³¹⁸³

Книпович Т. Н. Танаис. С. 10—16; Шелов Д. Б. К истории Танаиса // ВДИ. 1959. № 1. С. 117—127; АГСП. С. 93; ГППАЭ. С. 251—255.

³¹⁸⁴

1°бЛеонтьев П. М. Археологические разыскания… С. 398, 403.

³¹⁸⁵

Ю7 Там же. С. 518.

³¹⁸⁶

Книпович Т. Н. Танаис. С. 4—5, 10—11, 18—19.

³¹⁸⁷

Я сделал все, что мог, кто может, пусть сделает лучше (лат.).

³¹⁸⁸

См.: Клейн Л. С. Археология предреволюционной России И Проблемы истории отечественной археологии: Тез. докл. конф. 11—13 декабря 1990 г. СПб., 1993. С. 5—6.

³¹⁸⁹

АДЖЮР. Текст. С. VII.