КОЖЕВНИКОВЫ
Удивительная литературная семья: отец – не только талантливый писатель, но и партийно-литературный функционер, главный редактор одного из главных «толстых» журналов СССР – «Знамя»; и дочь – не признающая в литературе никаких авторитетов и никаких литературных концепций, пишущая так, как ей подсказывает ее душа и ее талант. Более того, у отца, идейного коммуниста, дочь оказалась эмигранткой, да еще уехала не куда-нибудь, в главный оплот империализма – в США.
Вадим Михайлович Кожевников (1909—1984) – писатель.
Вадим Кожевников родился в селе Тогур Нарымского края Томской губернии в семье ссыльных социал-демократов. Отец, Кожевников Михаил Петрович, отбывал ссылку в 1906-1910 гг., мать, Целикова Надежда Георгиевна – в 1907-1910. Оба родом с Кубани. Познакомились и поженились в Тогуре (1908).
В автобиографии, написанной в 1971 году, Кожевников написал о своем рождении: «… родился в Нарыме, куда были сосланы мои родители за революционную деятельность: мать по делу подпольной типографии в Москве на Лесной улице, в 1906 году, отец в этом же году по делу Ростовской организации РСДРП».
Впрочем, дочь Кожевникова Надежда уточнила эту ситуацию: Михаил Кожевников был обычным студентом, «в молодёжных брожениях он активного участия не принимал. Знаю доподлинно, со слов папы: дед первый раз в одиночку попал, не пожелав выдать тех, кто оставил у него материал для взрывчатки, вату и нитроглицерин, всего-то на ночь, но кто-то донёс, и нагрянули с обыском (Н. Кожевникова. Пастернак, Мравинский, Ефремов и другие. М., 2007).
Судя по всему, Михаил Кожевников изначально симпатизировал меньшевикам, хотя позже принял участие в организации побега Сталина из Туруханского края. К меньшевикам, по всей видимости, относилась и мать Кожевникова (кстати, в свое время она сидела в одной камере с Инессой Арманд).
В ссылке Кожевниковы были активными участниками общественной жизни колонии ссыльных. В Тогуре Михаил Петрович преподавал математику в вольной школе, а в Нарыме супруги Кожевниковы были среди организаторов самодеятельного театра политссыльных (декабрь 1909 г.). По окончании ссылки Михаил Петрович окончил медицинский факультет Томского университета (1910-1916), работал врачом в Томской кожно-венерической Вознесенской больнице, кожном отделении Томского военного госпиталя, в амбулатории при управлении Томской губмилиции и др., в 1922 г. в качестве эпидемического разъездного врача принимал участие в борьбе с холерой в Томской губернии. Н.Г. Целикова-Кожевникова работала статистиком в Томском переселенческом управлении (1912-1915), фельдшером в амбулатории №1 Томского губздрава (1922), училась в Томской зубоврачебной школе (1922-1923), на медицинском факультете Томского госуниверситета (1923-1925).
Вадим Кожевников начинал учебу предположительно в губернской мужской гимназии №1, в 1920-1926 годах учился в единой трудовой школе второй ступени №9. В 1926 г. семья Кожевниковых выехала в Москву. Отъезду предшествовали политические события, связанные с переходом в стране к однопартийной системе. Томскими властями выполнялись решения ЦК РКП(б) 1921-1922 гг. по ликвидации организаций социалистов-революционеров и меньшевиков. В списках губотдела ОГПУ (1924) родители будущего писателя значились меньшевиками. Ввиду опасности репрессий и потребовался срочный отъезд из Томска в Москву.
После переезда в Москву, Кожевников сначала устроился на строительство Шатурской электростанции, одновременно занявшись боксом. Потом он поступил на рабфак имени М.Н. Покровского. В 1929 году его зачислили в МГУ на литературно-этнологический факультет, который окончил в 1933 году. По окончании университета работал журналистом и разъездным корреспондентом газеты «Комсомольская правда», а также журналов «Огонёк», «Смена», «Наши достижения».
Еще во время учебы Кожевников начал публиковаться – первый его рассказ «Порт» был опубликован в журнале «Рост» в 1930 году. В 1939 году вышел первый сборник его рассказов «Ночной разговор», а также повесть «Степной поход». В 1940 году опубликована повесть «Великий призыв», где одним из героев был И.В. Сталин, руководивший обороной Царицына в года гражданской войны.
Рассказы и очерки Кожевникова 1930-х годов возникли преимущественно в результате поездок на стройки и заводы. Непосредственные впечатления легли в основу и «военных», и «производственных» романов, повестей и рассказов Кожевникова.
Во время Великой Отечественной войны Кожевников был военным корреспондентом фронтовой газеты «Красноармейская правда», а с 1943 г. – газеты «Правда». Принимал участие в штурме Берлина, откуда он передавал много горячих сводок из центра событий.
Благодаря дочери Надежде Вадимовне и ее мемуарам, стали известные некоторые детали военной биографии Кожевникова. «Вадим, военный корреспондент, возвращается с фронта и мчится, преданный сын, к родителям, вернувшимся уже из эвакуации, и – неловкость: матушка от объятий отстраняется, обнаружив у сына вшей, и на ночь укладывает его в коридорчике, на сундуке. Знаю от мамы: папа явился к ней в ту же ночь, в ту пору еще любовником, причём без выказываемого намерения жениться. И, видимо, то, как она его встретила, по контрасту с материнской «любовью», в нём, баловне-холостяке, что-то сместило» (Н. Кожевникова «Пастернак, Мравинский, Ефремов и другие», М., 2007).
Таким образом, получается, что, неласково встреченный матерью, фронтовик Кожевников прямо от матери отправился к жене известного полярного лётчика Ильи Мазурука – Виктории. Это была женщина с непростой судьбой, несмотря на, казалось бы, благополучную женитьбу с Героем Советского Союза и даже несмотря на то, что у них родилась дочь Ирина. Рано выйдя замуж за прославленного полярника, Виктория тут же стала хозяйкой шестикомнатной квартиры в знаменитом Доме на набережной. Только потом выяснилось, как непросто у этой красивой женщины складывалась судьба. Ее отец был поляком, мечтал стать юристом, потом попал на первую мировую войну, а там случилась революция. Он погиб, так и не узнав о рождении Вики (родные считали, что его убили красные). В другую войну, Отечественную, стало известно, что все тетки Вики погибли в Варшавском гетто. Но Виктория после войны вдруг всё бросила и переехала в коммуналку к члену редколлегии газеты «Правда» по отделу литературы Вадиму Кожевникову.
В 1941-1955 гг. опубликован ряд сборников рассказов о войне, наибольшую известность из них получил рассказ «Март-апрель» (1949). В 1956-1957 опубликован во многом автобиографический роман «Заре навстречу» (кн.1-2) о революционном движении в Томской губернии в 1917-1919 гг. В основе романа (кн.1) впечатления детских лет писателя, политическая палитра событий сибирского города в период установления в нем советской власти. В описываемом городе легко угадывается Томск. Воспоминания о сибирском периоде жизни рассыпаны также в многочисленных очерках писателя. Томску посвящены и некоторые из рассказов: «Александр Иванович» (1929), «Я вижу» (1942) и др. Очерк «Адрес известен» (1956) посвящен научному подвигу профессора Томского медицинского института А.Ф. Наймана.
В 1948 году оргбюро ЦК ВКП(б) предложило Кожевникова вместо Всеволода Вишневского утвердить главным редактором журнала «Знамя». Эта идея, как говорили, исходила от Георгия Маленкова. Как вспоминала дочь Кожевникова, «отец принял сложившийся ещё при Всеволоде Вишневском коллектив. Но условия стали другие, и ему «порекомендовали» от балласта избавиться: чересчур, мол, густо. Секретарь – Фаня Абрамовна, в отделе публицистики Нина Израилевна и Муля, то бишь Самуил, и в прозе Туся [Софья Разумовская]. Папа не дал растерзать никого. Из Леонтьевского переулка, где вначале «Знамя» располагалось, всех доставил по новому адресу, на Тверской бульвар».
На этой должности Кожевников пребывал до конца своей жизни. С ней связаны и некоторые неблаговидные поступки писателя (с точки зрения нравственной, но не номенклатурной), но были и граждански смелые для того времени и для человека, занимавшего такую должность.
Так, именно в журнале «Знамя» впервые в Советском Союзе были опубликованы стихотворения Бориса Пастернака из романа «Доктор Живаго». Правда, многие упрекали Кожевникова в том, что он так и не решился опубликовать роман полностью.
Но вот что по этому поводу говорит его дочь: «В Женеве купила запретные тогда мемуары Ивинской "В плену у времени", где она упоминает, что, отчаявшись где-то пристроить роман Пастернака "Доктор Живаго", пришла к Кожевникову за советом, они были некогда сокурсниками в Московском университете. Это другая тема, но про их романтические отношения в курсе. Фото юной Люси Ивинской с надписью моему отцу "Любимому и единственному" вложено в книгу её мемуаров, которые я, кстати, привезла отцу из Женевы с риском, что, если таможня прознает, что у меня в чемодане — крамола! — и мне, и мужу, работающему в международной организации, башку отвинтят.
Рефрен тот же, любила ли я своего отца. Да. И мемуары Люси, ему из Женевы доставленные, он читал всю ночь. А наутро услышала: как же она его любила. Кого, спросила. Он: Пастернака! Я, холодно, с бесчувственностью, свойственной молодости: и его, и тебя, и многих, а главное, пишет бездарно. Он умел одним взглядом уничтожать. Встал и ушел в свой кабинет, хлопнув дверью. Ладно, вытерплю.
В своих мемуарах Ивинская свидетельствует, что Кожевников ей рекомендовал обратиться в ЦК к Поликарпову, вдруг поможет. Он вроде как с ним дружил, как мышка с кошкой.
Нет, Поликарпов с "Живаго" не помог. Но цикл стихов из романа был обнародован Кожевниковым в "Знамени", за что тут же получил по мозгам. Выговор по партийной линии, с занесением в личное дело. Легко еще, надо отметить, отделался, могло быть значительно хуже.
"Либералы", кто был первый публикатор стихов Пастернака из "Живаго"? Не нравится? Но у Кожевникова есть дочь — напомнит.
Хотя для меня этот поступок отца кажется странным, загадочным. Что им двигало, какой импульс? Основа, которую я считала несгибаемой, поддалась зову давно исчезнувших чувств? Нет, я не знаю своего отца и не узнаю» (Надежда Кожевникова. Интервью журналу «Чайка» (Колорадо, США) Номер 12 (191) (16 июня 2011).
С другой стороны, Кожевников отказал в публикации «Поэмы без героя» Анны Ахматовой. Лидия Чуковская 29 декабря 1962 года в своем дневнике писала, как «знаменосцы» долго не могли определиться, давать в журнале или нет ахматовскую «Поэму без героя». «До чего же надоели мне эти проклятые дураки, – подчеркивала Чуковская, – это средостение между народом и его великим поэтом. Редактору дают в руки нового «Медного всадника», а он кобенится. И что в «Поэме без героя» может понять Кожевников, сколько бы раз он её ни читал? Он будет читать ее слева направо, справа налево, производя единственную работу, на которую он способен: сыск. Он будет выяснять, не спрятан ли где-нибудь под новогоднею маскою Гумилёв. Не найдет, но, на всякий случай, не напечатает».
Всё более-менее нестандартное, отличавшееся от канонов секретарской литературы, вызывало у Кожевникова подозрение. Он ведь не по чьему-то указанию, а по доброй воле 2 марта 1963 года публиковал в «Литературной газете» статью «Товарищи в борьбе», с критикой рассказа Солженицына «Матрёнин двор». Кожевников всерьёз всех убеждал, будто Солженицын свой рассказ написал в том состоянии, когда писатель«ещё не мог глубоко понять жизнь народа, движение и реальные перспективы этой жизни… Рисовать советскую деревню как бунинскую деревню в наши дни – исторически неверно».
А потом вот это письмо, подписанное многими маститыми писателями (иных вообще считали довольно прогрессивными), в том числе и Вадимом Кожевниковым:
ПИСЬМО В РЕДАКЦИЮ ГАЗЕТЫ «ПРАВДА»
Уважаемый товарищ редактор!
Прочитав опубликованное в вашей газете письмо членов Академии Наук СССР относительно поведения академика Сахарова, порочащего честь и достоинство советского ученого, мы считаем своим долгом выразить полное согласие с позицией авторов письма.
Советские писатели всегда вместе со своим народом и Коммунистической партией боролись за высокие идеалы коммунизма, за мир и дружбу между народами. Эта борьба — веление сердца всей художественной интеллигенции нашей страны. В нынешний исторический момент, когда происходят благотворные перемены в политическом климате планеты, поведение таких людей, как Сахаров и Солженицын, клевещущих на наш государственный и общественный строй, пытающихся породить недоверие к миролюбивой политике Советского государства и по существу призывающих Запад продолжать политику «холодной войны», не может вызвать никаких других чувств, кроме глубокого презрения и осуждения.
Ч. Aйтматов, Ю. Бондарев, В. Быков, Р. Гамзатов, О. Гончар, Н. Грибачёв, С. Залыгин, В. Катаев, А. Кешоков, В. Кожевников, М. Луконин, Г. Марков, И. Мележ, С. Михалков, С. Наровчатов, В. Озеров, Б. Полевой, А. Салынский, С. Сартаков, К. Симонов, С. С. Смирнов, А. Софронов, М. Стельмах, А. Сурков, Н. Тихонов, М. Турсун-заде, К. Федин, Н. Федоренко, А. Чаковский, М. Шолохов, С. Щипачев
(«Правда», 31 августа 1973 года.)
А поступок, который приписывали Кожевникову многие его собратья по перу, не только стоило писателю сжиганию нервных клеток и здоровья, но и, для многих, сделало его нерукопожатным, даже несмотря на его главредовскую должность в одном из ведущих литературных журналов страны. Причем, поступок, который приписывали Кожевникову родился из обычных слухов и сплетен его недоброжелателей, а таковых у Кожевникова было немало.
Речь идет о судьбе романа Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» и, в связи с этим, о судьбе самого Гроссмана.
Дело в том, что Кожевникова обвинили в том, что он отнес рукопись романа «Жизнь и судьба» в КГБ. Однако, по свидетельству исследователей творчества Кожевникова этого не было, так как сначала Гроссман отнес рукопись в журнал «Новый мир», главным редактором которого в то время был Александр Твардовский. И даже Александр Солженицын, который ненавидел Кожевникова, и тот написал в своей книге «Бодался теленок с дубом»: «Я помню, как роман Гроссмана забрали именно из новомировского сейфа».
Об этом же говорит и литературовед Анатолий Бочаров в своем исследовании «Василий Гроссман. Жизнь, творчество, судьба» (М., «Советский писатель», 1990). Он посвятил пару десятков лет изучению жизни и творческой судьбы Василия Гроссмана и его произведений. И, конечно, он подробно описывает драматический период с начала октября 1960 года, когда рукопись романа была отдана В. Гроссманом в редакцию «Знамени», до 14 февраля 1961 года — даты обыска и изъятия рукописей.
Говоря о том, как 19 декабря 1960 года на заседании редколлегии «Знамени» рукопись была отвергнута, о чем В. Кожевников тут же сообщил автору по телефону, Бочаров цитирует запись, которую вел очевидец происходящего: «Кожевников порекомендовал Гроссману изъять из обращения экземпляры рукописи своего романа, чтобы роман не попал во вражеские руки». И Василий Гроссман, предчувствуя беду, внял словам главного редактора «Знамени» и позаботился о том, чтобы роман не попал полностью во «вражеские руки» — он сумел утаить два экземпляра рукописи.
«Но, очевидно, В. Кожевникову, — продолжает А. Бочаров, — показалось, что автор недостаточно серьезно внял его упреждению насчет «вражеских рук», и извещенные о рукописи соответствующие органы приняли решительные меры, неслыханные ни до, ни после: 14 февраля 1961 года рукопись, вплоть до черновиков и подготовительных материалов, была изъята в ходе обыска на квартире писателя». Подводя итоги анализа этого эпизода, А. Бочаров продолжает: «Впрочем, хотелось бы поддержать версию Д. Фельдмана: «Вероятно инициатива проведения этих мероприятий, как и сама оценка этого романа, принадлежала вовсе не Комитету государственной безопасности. Были и другие эксперты — авторитетнейшие!». Как бы ни был увенчан В. Кожевников всеми званиями, премиями и наградами, он никак не подходил под титул «авторитетнейший». Авторитетнейшие эксперты сидели на Старой площади в ЦК КПСС –заведующий отделом культуры ЦК Д. А. Поликарпов с аппаратом инструкторов и секретарь ЦК по идеологии М.А. Суслов со своими референтами. На стол Поликарпова поступали сомнительные рукописи, а, после составления аппаратом соответствующих аналитических справок, они пересылались Суслову, который принимал решения по справкам, составленным референтами».
Об этом же пишет и Надежда Кожевникова: «…снова всплыла история с рукописью романа Гроссмана "Жизнь и судьба", которую мой отец, будучи главным редактором журнала "Знамя" якобы сдал в КГБ.
Начнем с того, что, когда эти события происходили, я даже в школу еще не ходила. Но в дневниках Корнея Чуковского потом прочла: по Переделкино промчалась машина скорой помощи, искали дачу Кожевникова, у него инфаркт, так, верно, сказалась, история с рукописью Гроссмана (кстати, для самого Василия Гроссмана вся эта история обошлась куда дороже — смертью от скоротечного рака. — В.Ю.).
Я это не помню. Но последствия, когда отец задыхался в сердечных приступах, во мне отзывались жуткой паникой. Убегала, утыкалась головой в снежный сугроб на нашем дачном участке, вопя: а-а-а… Оттуда отец же меня извлекал, утешая: я жив, Надя, жив. Мне было очень стыдно за свою трусость, предательскую, если определять правильно…
…Интуитивно чуяла, что мой сверхосторожный отец такого позорного для его репутации ляпа не мог допустить. Но откуда же эти слухи? А просто. Борис Ямпольский, даровитый писатель, цензурой советской замороженный, кинул дезу, на самого Гроссмана, правда не ссылаясь, а предлагая свой личный домысел, что рукопись его романа сдал карательным органам Кожевников. И домысел прочно в умах застрял.
Тогда уточним известные факты. "Жизнь и судьба" — свой замечательный роман, стоит на полке в нашей библиотеке — Гроссман предложил вначале в "Новый мир" и получил отказ. Такое в литературном мире сразу становится известно. Куда же еще с романом идти? К Вадиму, фронтовому товарищу, жесткому, с безупречным нюхом, что можно или нельзя. Представляю разговор автора с редактором. Но надо учитывать и субординацию. Гроссман — лауреат сталинских премий, авторитетная фигура, отказать такому автору, ссылаясь лишь на собственное мнение было, по меньшей мере, неловко. Рукопись такого объёма, да еще со столь опасными прозрениями, параллелями Гитлер-Сталин, фашизм-коммунизм — должна была быть направлена в ЦК, в идеологический сектор, возглавляемый Поликарповым. Он, только он мог вынести вердикт, да или нет».
И снова Надежда Кожевникова: «Папина двойственность была изначальной, вошедшей в кровь. Например, у нас был сборник старых рассказов Гроссмана, который папа настоятельно советовал мне прочесть, потому что, по его словам, «это писатель высокого класса».
На закате хрущёвской оттепели Кожевников вынужден был лавировать, чтобы удержаться на своем месте. Об этой стороне характера Кожевникова хорошо написал в своем дневнике за 21 декабря 1964 года Корней Чуковский: «Гуляя с Залыгиным и с Елизаром Мальковым и с Колей Степановым, мы встретили Вадима Кожевникова – который всегда проходил мимо меня, не здороваясь, но теперь вдруг признал и прошёл с нами целый круг, щеголяя своими либеральными взглядами – тот самый человек, кот. снёс в ЦК роман Василия Гроссмана, вследствие чего роман арестовали – и Гроссман погиб. Теперь он называет журнал «Октябрь» «черносотенным», автора «Тли» «черносотенцем» и тут же сообщил, что черносотенка Серебрякова потерпела позорный крах: она нашла ход к m-me Хрущёвой, и «Нина Петровна» выхлопотала для неё согласие мужа на то, чтобы С-ова посвятила ему свою книгу. Она посвятила. Хр. стал эту книгу хвалить. Она со своей стороны расхвалила роман «Тлю» и теперь оказалась в луже. Кожевников выразил сожаление, что, свергнув Лысенко, возвеличивают «В. Серова» – который гораздо более нагл, чем тот».
Истины ради, уточню, что, как изложено выше, Кожевников не относил роман Гроссмана в КГБ, однако об этом стало известно гораздо позже.
Наибольшую известность Кожевникову принесли произведения, написанные в конце 1950-х – в начале 1970-х годов.
Это первая более-менее заметная книга Кожевникова – историко-революционный роман «Заре навстречу», опубликованный в 1957 г. Дочь писателя считала, что критики ошибочно эту вещь отнесли к реалистическому жанру. Мол, в реальности ее отец сочинил «романтическую сказку про то, каких бы хотелось ему иметь родителей и какую страну», сделав главенствующей в книге тему семьи и любви. Действительно, Кожевников в романе «Заре навстречу» совершил некую подмену, превратив своего отца – убежденного меньшевика в яростного большевика.
Это повесть «Знакомьтесь, Балуев» – о строительстве магистрального газопровода. Написанию повести предшествовала очередная поездка по Сибири. Повесть была экранизирована.
Наконец, самый знаменитый роман Кожевникова «Щит и меч» (1965) о борьбе и подвигах советских разведчиков в годы Великой Отечественной войны. Популярности книге добавила великолепная экранизация романа (1968), осуществленная Владимиром Басовым со Станиславом Любшиным в роли русского разведчика Александра Белова – Йоганна Вайсса. В этом же фильме в своей дебютной кинороли снялся Олег Янковский.
Причем, стоит отметить, что «Щит и меч» — не обычный шпионский роман, а скорее ставшее традиционным для В. Кожевникова социально-психологическое повествование, вобравшее в себя еще и отдельные черты исторической хроники. Атрибуты приключенческого жанра — только элементы его внешней формы, захватывающий сюжет — нечто второстепенное, а главное — авторская концепция человека на войне, философское осмысление ее экономических, политических, идеологических и нравственных аспектов. Там, где можно потрясти читателя остротой и неожиданностью взрывных ситуаций, автор предельно фактографичен. Приключенческий антураж его интересует лишь в той мере, в какой он нужен для характеристики дела, которому служит герой. Дело — это и его профессия, и идеалы, которые он утверждает и защищает своей нелегкой борьбой.
По мнению некоторых критиков прототипом Вайса — Белова стал легендарный советский чекист Абель. Его личность поразила воображение писателя, заставила вспомнить давнюю мечту написать роман о бойцах невидимого фронта. К этой теме Кожевников не раз обращался в рассказах военных лет («Бессонница», «Девушка, которая шла впереди», «Март — апрель»). Теперь же он хочет охватить ее во всей полноте. «Вот бы проникнуть не только в механику этой героической личности, но и в ее психологию, — делился писатель в 1961 году своими мыслями об Абеле и будущем романе с известным журналистом Б. Ивановым. — Показать, насколько советский человек слитен с коммунистическим идеалом».
Осуществить это желание писателю удалось через несколько лет, когда время позволило полковнику Абелю стать обыкновенным советским гражданином Александром Беловым. «Хотя у меня был, что называется, живой герой, собирать материал было очень трудно, — свидетельствовал В. Кожевников. — Александр Иванович чрезвычайно скупо и сдержанно рассказывал о себе. Мне буквально по крупицам приходилось добывать сведения о его жизни. Беседы с Абелем-Беловым дополнялись тщательным изучением многочисленных архивных документов и специальной литературы».
В 1971 году писателю по выслуге лет дали Госпремию СССР по литературе (формальную награду он получил за две довольно слабые в художественном отношении повести: «Пётр Рябинин» и «Особое подразделение»). Эти две повести составляют своего рода дилогию, тесно связаны фронтовая жизнь и мирный труд: Рябинкин становится талантливым командиром, благодаря своей рабочей закалке, а Степан Буков, герой «Особого подразделения», свой опыт танкиста после войны применяет в должности машиниста экскаватора. А спустя три года, к 50-летию Союза советских писателей ему присвоили звание Героя Социалистического труда. В 1959-1965 гг. и в 1970 г. Кожевников избирался секретарем правления СП РСФСР, был депутатом Верховного Совета СССР (с 1960). Награжден боевыми орденами и медалями Великой Отечественной войны, орденом Ленина, орденом Трудового Красного Знамени.
В 1973 году опубликован роман «В полдень на солнечной стороне», в 1981-1982 гг. – роман «Корни и крона» и др. Кожевников также является автором пьес «Судьба Реджинальда Дэвиса» (1947, совм. с И.Л. Прутом) и др. и наиболее известной «Огненная река» (1949), сценариев кинофильмов (в том числе китайско-советского художественного фильма «Ветер с Востока» (1958, совм. с Ли Шаном); книги статей и очерков (Годы огневые, 1972), очерков и рассказов о Китае (В великом Народном Китае, 1952; Живой мост, 1954; Тысяча цзиней, 1955, и др.).
Уже упоминалось, что Вадим Кожевников был женат на Виктории Мазурук. У него этот брак был единственным. У Кожевникова были большие ярко-зеленые глаза с длинными ресницами. Он был не просто красавцем, а губителем женских сердец. И покорил он женских сердец немало, но последнее покорение закончилось в 1945 году на Виктории Мазурук – закоренелый холостяк сдался. Когда они поженились, ему было тридцать шесть, а его избраннице – двадцать шесть. Помимо падчерицы, Ирины Мазурук (сценаристка, жена писателя Виля Липатова), дочери Виктории от первого брака с полярным летчиком Ильей Мазуруком, у Кожевникова родилось две собственные дочери – Надежда (1949 г., живет с мужем в США), писательница и журналистка, хранительница архива отца, часть из которого в электронном формате передала в ОГУ ЦДНИ ТО; и Екатерина (1954), композитор, заслуженный деятель искусств РФ, ученица Д. Кабалевского и Т. Хренникова. Живет в Москве. Работает во многих жанрах. В ее творческом багаже балет, симфонии, кантаты, оратории, камерная инструментальная и вокальная музыка, сочинения для хора, музыка для театра и кино, детская музыка.
Умер Кожевников 22 октября 1984 года в Москве после тяжелой болезни. Похоронили Вадима Михайловича на Переделкинском кладбище. Надежда Кожевникова: «Похоронен папа в Переделкине, где за восемь лет до этого была похоронена мама. Когда он умер, то согласно разнарядке (Герой Соцтруда, главный редактор «толстого» журнала) отцу полагалось Новодевичье кладбище, и мне пришлось предпринять некоторые усилия, чтобы от этого «почетного» кладбища отказаться. Главным аргументом было, конечно, то, что отец хотел быть похороненным рядом со своей женой на простом сельском кладбище в Переделкине».
Уже после смерти писателя Надежда призналась: «...Когда отец умер, я нашла в его прикроватной тумбочке, в пластиковой коробочке из-под лекарств, две фотографии паспортного формата. На той, что лежала сверху, увидела себя, лет семнадцати, а на другой был парень, незнакомый, хмурый, обритый наголо, с мощной, накачанной шеей – не хотелось бы повстречаться с таким где-нибудь в подворотне. И вдруг обнаружилось наше сходство: тот же мрачный прищур, подбородок навылет, склад губ с перекосом, то ли в усмешке, то ли обиде. Папа, ты, что ли? Боец, борец, кормилец семьи. Быт в коммуналке с родителями-меньшевиками, уцелевшими по недосмотру, типичными интеллигентами, про которых метко сказано: за что боролись, на то и напоролись. Дед в шляпе, очках с круглыми стёклами, с бородкой, как у Плеханова – облик, отлитый ещё в молодые годы и сохранившийся до смерти, в возрасте девяноста одного года. И бабушка, пламенная революционерка, тоже, по всему судя, мало менялась. Оба застыли как бы вне времени, избежав натиска чуждой им действительности. Идеал скромности, выношенный в сибирской ссылке, помогал выстоять при любых обстоятельствах: обделённости, недооценке, лишениях. Для себя лично им не было нужно ничего. А вот чтобы сын прорвался – да, хотели. Что он и сделал, соответственно родительским чаяниям. Куда? Да вот туда, где оказываются пленниками своих же побед, где посулы оборачиваются обманами, и откуда нет дороги назад».
Награды Вадима Кожевникова: Герой социалистического труда, лауреат Государственной премии (1971), два ордена Ленина, орден Октябрьской революции, два ордена Отечественной войны 1-й степени, два ордена Трудового красного знамени, орден Красной звезды, медали.
«Умер В. Кожевников. В некрологах о нем на полном серьезе: крупный художник, большой талант, выдающийся деятель. Он уже многие годы был эталоном плохой советской литературы; так дурно, как он, никто не писал, даже Марков, даже Стаднюк, даже Алексеев. Хотя от природы он был талантлив.
Несколько его старых рассказов, отдельные куски в «Заре навстречу» отмечены несомненным изобразительным даром, умением видеть и находить слова. Но он всё принес на алтарь Отечеству. Интересно, сознавал ли он сам, насколько дисквалифицировался? Чувствовал ли он потерю дарования, как потерю руки, ноги, или внешнее преуспевание компенсировало утрату высших ценностей?» (Юрий Нагибин. «Дневник»)
Подписывайтесь на канал, делайте ссылки на него для своих друзей и знакомых. Ставьте палец вверх, если материал вам понравился. Комментируйте. Спасибо за поддержку!