ISSN 2409-2517 етрад Т И по консерватизму [ №3 2020 ] Н.Я. Данилевский к 150-летию выхода в свет работы «Россия и Европа» http://dx.doi.org/10.24030/24092517-2020-0-3-303-344 Александр Журавель «Дело… о дворянстве рода Данилевских»: даты рождения и тайны происхождения I. Предыстория1 История рода Данилевских изучена еще недостаточно. Собственно говоря, заниматься ею долгое время было некому. После Октябрьской революции Н.Я. Данилевский числился в разряде «реакционеров», а потому даже его потомкам проявлять к ней интерес было небезопасно. Однако после переиздания «России и Европы» в 1991 году произошел взрывной рост интереса к творчеству Николая Яковлевича. Число публикаций о нем резко возросло, причем непроверенные данные о его жизни стали, увы, не просто распространяться и воспроизводиться, но и порой «творчески» переосмысливаться. Из-за этого количество ошибок и неточностей лишь возрастало. К сожалению, их источником послужила статья «Жизнь и труды Н.Я. Данилевского», написанная Николаем Николаевичем Страховым. Этот видный философ и публицист второй половины XIX века активно популяризировал идеи своего друга Н.Я. Данилевского и к посмертному переизданию его главной книги в 1886 году подготовил о нем биографический очерк. Несомненно, значительную часть информации Страхов брал из первых рук, то есть вспоминал рассказы самого Николая Яковлевича, но – увы! – допускал немало неточностей и просто ошибок. Если в самом первом абзаце его статьи выделить курсивом его, так скажем, сомнительные высказывания, то получится следующее: Автор этой книги, Николай Яковлевич Данилевский, родился 28 ноября 1822 года2. Место рождения – село Оберец Орловской губернии Ливенского уезда, родовое имение его матери. Отец его, Яков Иванович, командовал гусарским полком и впоследствии был бригадным генералом. Яков Иванович назначал себя сперва на другое поприще и в 1812 году слушал курс медицины в Московском университете; но, когда началось нашествие французов, он оставил учение и поступил в военную службу. Он был ранен в заграничном походе (при Лейпциге?) и лечился некоторое время в Париже. Впоследствии он делал Севастопольскую кампанию, был комендантом Белграда и вышел в отставку на Дунае, когда отвергнуто было одно его настоятельное предложение. При Выражаю благодарность Ольге Николаевне Данилевской, правнучке Н.Я. Данилевского, за предоставление архивных документов и обсуждение статьи в ходе ее написания. 2 Дату Н.Н. Страхов, видимо, заимствовал из некролога, опубликованного в 1885 году – по свежим следам! – П.Н. Семеновым [77, с. 2], но утвердилась она в справочной литературе, несомненно, благодаря Страхову. 1 Журавель Александр Васильевич, историк, независимый исследователь. E-mail: ravell@list.ru 303 ] Тетради по консерватизму № 3 2020 образовании ополчения Орловской губернии он был единодушно избран его начальником, но умер 2 августа 1855 года от холеры, через два часа после того, как делал смотр ополчению. Яков Иванович всегда любил науку и литературу и даже сам писал комедии, оставшиеся в рукописи [28, с. XXI–XXXIV]1. Как видим, почти вся содержательная информация оказалась под вопросом, и это касается как даты и места рождения Николая Яковлевича, так и данных о его отце. Надо сказать, мифотворчество в отношении биографии Н.Я. Данилевского началось еще в советское время – на самом высоком уровне. В третьем издании Большой советской энциклопедии философ Е.Б. Рашковский воспроизвел ошибочную дату рождения Николая Яковлевича и заодно превратил Оберец в Оберце, а затем, спустя одиннадцать лет, повторил свои ошибки в «Философском энциклопедическом словаре» [66, с. 527; 67, с. 134]. Никто из редакторов этих солидных изданий последнее искажение не заметил. В 1990-х годах невнятное высказывание Страхова о Я.И. Данилевском как о «коменданте Белграда» превратилось в утверждение, будто он, генерал–майор от кавалерии, вдруг стал в 1840-х годах генеральным консулом России в Сербии, что внешне выглядело почти правдоподобным, учитывая панславистские воззрения его сына. Дело дошло до того, что статья с упоминанием Я.И. Данилевского как российского консула в Белграде была размещена на сайте российского посольства в Сербии2! В объемном трехтомнике «Высшие чины Российской империи», подготовленном Е.Л. Потемкиным, о Якове и Григории Ивановичах читаем: Данилевский Григорий Иванович (1800–1858) – генерал-майор (28.04.1849), в отставке с 1850 года, кавалер орденов: Св. Владимира IV ст. с бантом, Св. Анны IV ст., II ст. с императорской короной, Св. Станислава II ст., Св. Георгия IV ст. Данилевский Яков Иванович (1789 – 2.08.1855) – генерал-майор (30.08.1839), генеральный консул в Белграде (1843–1851), генераллейтенант, командир легкоартиллерийской конной бригады, начальник Орловского ополчения (1855), генерал от кавалерии, кавалер орденов: Св. Станислава I ст., Св. Георгия IV ст. (1.12.1835), жена – Мишина Дарья Ивановна (1800–1855) [39, с. 470]3. Как видим, и здесь консульство приписано старшему брату! Но обращение к научной литературе по теме – прежде всего к работам Е.П. Кудрявцевой и подготовленному ею сборнику документов «Политические и культурные отношения России и Сербии в 30–50-е годы XIX века» [58] – позволяет без труда установить, что российским генеральным консулом в Белграде в 1843–1849 годах был Григорий Иванович Данилевский, то есть дядя Николая Яковлевича. Оба брата получили чин генерал-майора (но не выше, как утверждается в справочнике!), однако младший брат служил при генеральном штабе, в 1842 году выезжал в качестве главы российской миссии в Хиву [46], так что дипломатическая служба в Сербии была подготовлена всей его предыдущей деятельностью [58, с. 318]. Его отъезд Здесь и далее в цитатах курсив мой. – А.Ж. «В 1843 году российское представительство возглавляет Я.И. Данилевский, отец известного философа, идеолога панславизма Николая Данилевского» [41]. 3 Следует отдать должное автору за его титанический труд, потраченный на подготовку этого справочника: книга его, несомненно, на долгие годы станет основным пособием по теме, но надо отдавать себе отчет в том, что в ней немало ошибок… 1 2 [ 304 А.В. Журавель в мае 1849 года из Белграда, вызванный болезнью, сначала воспринимался как временная мера [58, с. 411]. Чин генерал-майора он получил действительно 28 апреля 1849 года, причем досрочно, «за отличие по службе» [11, 28.04.1849]1. Первое исследование – «Русский гений: Н.Я. Данилевский» – в 1990 году для неопубликованной книги «Между Западом и Европой» написал доцент Симферопольского университета С.Н. Киселев. В 1999 году появился его журнальный вариант, но только в 2018-м статья была опубликована в сборнике с тем же названием [71]. Следует также выделить основательную монографию историка Б.П. Балуева «Споры о судьбах России. Н.Я. Данилевский и его книга “Россия и Европа”» [38]. В них, однако, главное внимание уделено идейному наследию Н.Я. Данилевского, а потому, вслед за Страховым повторяГригорий Иванович Данилевский ются его ошибочные сведения о дате, месте рождения и об отце Николая Яковлевича. Однако потомки Н.Я. Данилевского никогда не забывали о своем великом предке и по мере сил и возможностей собирали по крупицам сведения о его жизни и роде Данилевских. Следует отметить двух правнучек, внесших огромный вклад в возвращение имени Николая Яковлевича из небытия, – Валентину Яковлевну Данильченко (1935–2005) и Инну Михайловну Рау (род. 1935). Чтобы подчеркнуть свое родство с Николаем Яковлевичем, обе часто подписывали свои статьи с добавлением через дефис Данилевская [48, с. 98; 49; 53]. Стараниями В.Я. Данильченко в 1993 году в Российском государственном историческом архиве (РГИА) удалось найти «Дело по рапорту Орловского депутатского собрания о дворянстве рода Данилевских», которое было подано в Сенат в 1834 году и закрыто – с положительным решением для Данилевских – в 1840-м [21]. Кроме того, она тогда же обратилась с запросом в Государственный архив Орловской области и получила ряд ценных выписок из хранившихся там материалов. И.М. Рау поместила копии многих документов на своем веб-сайте (http://www. danilevsky-rau.de) [84], который остался практически не известным исследователям творчества Н.Я. Данилевского. На сайте помимо фотокопий из архивов приводятся также газетные статьи и переписка И.М. Рау, родословные материалы, многочисленные фотографии. В данной статье анализируются собранные нашими предшественниками архивные материалы – прежде всего сенатское Дело2. В нем содержатся заверенные копии выписок из метрических книг о рождении Николая, Александра и Елены Данилевских, а также послужной список их отца – полковника Якова Ивановича Данилевского. Из этих документов следует, что его старший сын Николай родился «Ливенской округи в селе Острове 1822 года декабря 4-го». Получается, что Страхов неточно указал не только дату, но и место его рождения. 1 Такие приказы публиковались в газете «Русский инвалид», а также печатались отдельными листами и рассылались в войска. Поэтому в библиотеках они сшиты вместе по годам и отдельно не пронумерованы. 2 Их передала нам Ирина Рудольфовна Данильченко, дочь Валентины Яковлевны. 305 ] Тетради по консерватизму № 3 2020 В.Я. Данильченко, не будучи историком, не решилась «спорить» с этим авторитетом, а потому в своих публикациях повторяла традиционную датировку рождения Николая Яковлевича. Однако она сообщила о ней И.М. Рау, которая первой ее и обнародовала, правда, с досадными искажениями [61, с. 15]1. В последующих публикациях они были исправлены [62–65], но об источнике информации в этих популярных публикациях не сообщалось. Тем не менее именно эти сведения о месте и дате рождения Н.Я. Данилевского в 2008 году, видимо, использовал исследователь русского консерватизма А.В. Репников, поместив их в Большой российской энциклопедии, причем сделал это информационно – без всяких ссылок на источник [68, с. 286; 69, с. 5; 70, с. 143]. В подобных случаях существенную, а порой ключевую роль играют исследования краеведов, но их развертыванию имеются объективные препятствия. Дело в том, что в январе 1954 года появилась на свет Липецкая область, к которой была прирезана часть Ливенского района Орловской губернии, причем прирезана так, что родные места Николая Яковлевича Данилевского, Остров и Оберец, находящиеся в семи (!) километрах друг от друга, оказались в разных областях: Оберец – в Липецкой, а Остров – в Орловской. В силу этого Данилевский оказался для орловских краеведов «чужим», а для липецких – не совсем «своим». К сожалению, при образовании Липецкой области произошла обычная в таких случаях передача архивных дел из Орла в Липецк, так что документы, ранее составлявшие единый комплекс, ныне оказались разделенными территориально. Помимо внешних технических сложностей – проживания в двух разных городах! – исследователям гораздо сложнее восстановить тот самый разрушенный комплекс документов и не упустить какие-то мелкие на первый взгляд, но существенные подробности. Как бы то ни было, достоверная информация, достаточно широко обнародованная, была вполне способна конкурировать с первичными утверждениями Страхова, но существенный недостаток всех предыдущих публикаций состоял в том, что они, не давая должного обоснования новым данным, содержали, увы, явные погрешности, подрывающие доверие к самим этим статьям. Поэтому лучше оставить их в покое, а попытаться выделить базовую информацию, имеющуюся в «Деле… о дворянстве рода Данилевских». Оно хранится в фонде 1343 РГИА (Правительствующего Сената временного присутствия герольдии) и содержит 25 листов, то есть 50 страниц текста. Дело представляет собой переписанную в герольдии сводку документов, которую 5 октября 1834 года2 с помощью младшего брата Григория представил в Орловское дворянское депутатское собрание полковник Яков Иванович Данилевский, командир Гусарского его императорского высочества Михаила Павловича полка. По установленному тогда порядку он обращался непосредственно к императору Николаю Павловичу и просил внести его с детьми, двумя сыновьями и дочерью, в Дворянскую книгу Орловской губернии «с выдачею мне грамоты, сыновьям копии с протокола и дочери свидетельства» [21, л. 3]. 25 октября того же года прошение было зарегистрировано в Орловском дворянском депутатском собрании под № 484. Выписка из дела была заслушана 27 октября [21, л. 20]3, после чего прошение было удовлетворено, но для утверждения этого решения Дело 23 ноября было направлено под № 911 в герольдию Сената, где в свою очередь было принято 7 декабря того же 1834 года (№ 882). Там «Дело… о дворянстве рода Данилевских» «пролежало» без малого шесть лет: все документы были скопированы и заверены; затем, по-видимому, проанализированы В публикации, однако, были допущены опечатки – датой рождения обозначено 2 января вместо 4 декабря, а «Остров» звучит как «Острово». 2 Здесь и далее взятые из документов датировки приводятся по юлианскому стилю. В ряде случаев к ним добавляется в скобках их перевод на григорианский стиль. 3 Выписка хранится в фонде Орловского дворянского депутатского собрания [4, л. 239–242 об.] 1 [ 306 А.В. Журавель и на слушании его, состоявшемся 5 июля 1840 года, решение Орловского дворянского депутатского собрания было утверждено. Каждые семь листов дела заверялись фразой «С подлинным делом читал канцелярист Михаил Артюхов», где каждое слово, включая предлог «с», писалось на отдельной странице. В последний раз эта фраза была начата на л. 23, а завершена на л. 25 об. в сокращенном виде: «…читал канцелярист Артюхов». Таким образом, подлинность имеющихся в деле свидетельств сомнений не вызывает. Какие именно документы в нем содержатся? Помимо вышеописанного прошения там имеется: 1) «Формулярный список о службе и достоинстве… полковника Данилевского 2-го1» по состоянию на 8 сентября 1834 года; 2) Документы об отличиях, включая: а) патент на чин полковника от 2 октября 1831 года; б) указ о пожаловании знаков ордена Анны второй степени, украшенных императорской короной; в) рескрипт генерал-фельдмаршала «Барклая Детолли» [так! – А.Ж.] от 16 февраля 1815 года о награждении поручика Данилевского орденом Владимира 4-й степени с бантом за «отличную храбрость» в сражении под Лейпцигом; 3) копии метрических свидетельств о рождении детей – сыновей Николая (4.12.1822) и Александра (6.08.1824), дочери Елены (20.05.1829); 4) документы Орловского дворянского депутатского собрания о составлении выписки из Дела рода Данилевских и слушании оной 27 октября, а также о его решении внести Я.И. Данилевского с детьми в третью часть Дворянской родословной книги Орловской губернии. В последнем обширном документе подытоживается содержание всех предыдущих документов, с добавлением некоторых подробностей, вследствие чего ключевые свидетельства в Деле повторяются несколько раз. Это касается прежде всего воинского пути Якова Ивановича и рождения его детей. Но информативность источников к этим важным сюжетам не сводится. Содержащийся в Деле и в извлечениях из орловского архива материал позволяет не только уточнить биографические данные отца-военачальника и сына-ученого и опровергнуть невольные домыслы Страхова, но и поставить вопрос об истории рода Данилевских не в узко генеалогических, а в общеисторических рамках. Эти архивные – увы, ограниченные – источники создают базу нашего исследования. Существенным дополнением к ним служат мемуары современников (П.П. Семенова-ТянШанского и Н.Н. Страхова), зачастую пересказывавших устные рассказы Н.Я. Данилевского, а также семейные предания, в конечном счете восходившие к его воспоминаниям в кругу семьи. Они большей частью записаны И.М. Рау со слов ее матери Татьяны Ивановны Капрановой, урожденной Данилевской (1914–2005). Недостаток архивных данных состоит в том, что из-за их неполноты простой пересказ сведется к обычной энциклопедической сводке, которая, как ни парадоксально, будет не слишком информативной: большинство читателей окажутся неспособными извлечь многие имеющие в ней факты. Недостаток устных рассказов, известных в первичных, вторичных и т.д. переложениях, помимо той же неполноты, состоит в том, что начитанные люди вольно или невольно своим воспоминаниям – и устным, и положенным на бумагу – дают литературную обработку, причем на каждом последующем этапе степень «беллетристи«Данилевским 1-м», видимо, считался умерший в 1819 году подполковник Макар Иванович Данилевский, являвшийся командиром сначала Екатеринославского гренадерского (1814–1815), а затем, в 1819 году, Бутырского пехотного полка [57]. 1 307 ] Тетради по консерватизму № 3 2020 ки» будет возрастать. Всякие умолчания и недосказанности первоисточника увеличивают литературность позднейших пересказов и порождают неточности, ошибки и вымыслы. Все это вместе неизбежно вызывает у читателей недоверие к ним. Ярким примером тому служат слова Страхова, выделенные выше курсивом. Однако было бы неправильно относиться к «фантазиям» типа коменданта Белграда с тотальным неприятием. В них, как в древних летописных «баснях» о казнях княгини Ольги, якобы троекратно расправлявшейся с древлянами, есть рациональное зерно, но чтобы понять это, необходимо внести их в исторический контекст и поместить каждый отдельно взятый факт на надлежащее место, показать взаимосвязь этих разрозненных фрагментов, и тогда возникнет образ, дающий представление о целом. По мере дальнейших архивных изысканий будет возможно гипотезы и новые факты, имеющие лишь косвенное подтверждение, обосновать более надежно. Надеемся, что наше исследование послужит отправной точкой для будущих разработок. II. Дата рождения Н.Я. Данилевского Прежде всего необходимо прояснить наименее сложный вопрос – о рождении Николая Яковлевича. Сначала – последовательно все свидетельства о его рождении, имеющиеся в Деле. 1. В прошении на имя царя об этом сообщается дважды: «Имею детей сыновей: Николая 11 и Александра 10 лет и дочь Елену 5 лет, которые родились первый: Ливенской округи в селе Острове 1822 года декабря 4-го, вторый в городе Ливнах 1824 августа 6, и записан в метрической книге Конно-егерского Его Величества короля Виртембергского полка, а последняя Ливенского уезда в селе Острове 1829 года маия 20 и записана в метрической книге Нарвского гусарского полка, на что и свидетельство у сего прилагаю» [21, л. 2 об.] 2. В приложенном ниже «Списке по форме, изображенный в Жалованной дворянству грамоте» от 9 октября 1834 года повторено: «Детей имею – сыновей Николая 11, Александра 10 и дочь Елену 5 лет» [21, л. 3 об.]. 3. В «Формулярном списке» в ответе на соответствующий вопрос значится: «Женат на дочери отставного маиора Мишина девице Дарии. У них дети сыновья: Николай 11 лет 10 месяцев и 4-х дней; Александр 10 лет 2 месяцев и 2-х дней и дочь Елена 5 лет 4 месяцев и 18 дней; находятся при нем» [21, л. 14]. Из этих данных следует, что расчет был сделан 8 октября 1834 года, хотя при вычислении возраста дочери Елены был потерян один день – скорее всего, не учтено, что в мае 31 день. 4. Основной документ, копия с копии: «Свидетельство По указу его Императорского Величества //1 дано сие свидетельство из Орловской духовной консистории, командира гусарского Его Императорского Высочества государя великого князя Михаила Павловича полковника Данилевского сыну Николаю, для определения в учебное заведение, в том, что рождение и крещение онаго Николая в метрической Ливенской Здесь и далее – переход страниц обозначен двумя косыми линиями. Подчеркивания в источниках сохраняются – А.Ж. 1 [ 308 А.В. Журавель округи села Острова книге в записке значится так: “Конно-егерского Его Величества короля Виртембергского полка г. маиора и кавалера Якова Иванова сына Данилевского 2-го, сын Николай родился тысяча восемь сот двадцать второго года1 декабря 4-го, а крещен 6-го числа; восприемником был Елецкой округи села Дрезгалова маиор Петр Дмитриев сын Коротнев, таинство совершал священник Николай Острогорский с диаконом Гавриилом // Рудневым и дьячком Иларионом Шубиным”. Апреля 7 дня тысяча восемьсот тридцать четвертого года. Подлинное подписал смотритель духовного училища иеромонах Христофор, скрепил секретарь Афанасий Ильинский, справил повытчик2 Соломин. У подлинного свидетельства Орловской духовной консистории печать черная. № 1576» [21, л. 17, 17 об., 18]. 5) Согласно мотивированному решению Орловского дворянского депутатского собрания, из «метрических свидетельств, что вышепоименованные Николай, Александр и Елена суть законные дети просителя, г. полковника Якова Ивановича Данилевского, которые родились – первый // 1822 декабря 4, второй 1824 августа 6 и третья 1829 годов маия 20 числа» [21, л. 23, 23 об.]. Запись в журнале заседаний Орловского дворянского депутатского собрания от 27 октября 1834 года сохранилась в Государственном архиве Орловской области. Там воспроизводится упомянутая выше выписка, где повторяется основная информация из всех имеющихся в деле документов [4, д. 11, л. 239–242 об.] и, в частности: 6) в метрических свидетельствах указано, что «вышепоименованные: Николай, Александр и Елена, которые родились: первый 1822 г. Декабря 4, второй 1824 г. Августа 6-го, и третья 1829 г. Мая 20». 7) Запись в третьей части Орловской дворянской родословной книги гласит: «Данилевский Яков Иванович – полковник и кавалер, 45 лет. Женат, сыновья: Николай 12 лет, Александр 10 лет. Недвижимое имущество жены в Ливенском уезде 60 душ». Внесен в Дворянскую родословную книгу на основании определения от 27 октября и 30 июля 1834 г. [4, д. 62, л. 6, 18]3. Данные свидетельства, особенно расчет точного до дней возраста всех детей (№ 3) не оставляют сомнений, в том, что Н.Я. Данилевский родился именно 4 (16) декабря 1822 года и крещен в селе Острове 6-го числа, то есть на «Николин день», день памяти свт. Николая Мирликийского. Однако, строго говоря, это не опровергает свидетельства Страхова о том, что сам Николай Яковлевич считал местом своего рождения Оберец: в сознательном возрасте, в 1840-х годах, он ездил именно в Оберец, в «имение его дядей», и жил там или в Русском Броде, которым владела его будущая жена, вдова генерал-майора А.Н. Беклемишева Вера Николаевна4. Но это означало, что семья Мишиных в Острове, где крещен не только «1822» вынесено на поля – А.Ж. Повытчик – делопроизводитель. 3 Дочь Елена здесь почему-то не указана. 4 «Каждое лето он проводил в Орловской губернии, где жили его родные дяди, братья его матери. <…> Село, которым владела В.Н. Беклемишева, называлось Русский Брод, а имение его дядей – Оберец» [23, с. 192]. 1 2 309 ] Тетради по консерватизму № 3 2020 старший Николай, но и – спустя семь лет – младшая Елена (20 мая 1829 года), уже через 10–15 лет не имела владения совсем. Возможно, оно запустело после их переезда в Оберец, но, скорее всего, его там вообще никогда не было. Иными словами, вопрос о месте рождения Николая Яковлевича еще рано считать окончательно решенным: для этого надо изучить структуру землевладения в этой части Ливенского уезда в 1820–1840-х годах. На данный момент имеются лишь косвенные данные, позволяющие предполагать, но пока не утверждать, что Дарья Ивановна Данилевская не проживала в Острове ни в 1822, ни в 1829 году, а если так, то вряд ли в этом селе родились ее дети. Итак, какие доводы можно выдвинуть в пользу версии об Острове? Прежде всего это слова самого Якова Ивановича из прошения на имя царя, еще раз: «Имею детей сыновей: Николая 11 и Александра 10 лет и дочь Елену 5 лет, которые родились первый: Ливенской округи в селе Острове 1822 года декабря 4-го, вторый в городе Ливнах 1824 августа 6, и записан в метрической книге Конно-егерского Его Величества короля Виртембергского полка, а последняя Ливенского уезда в селе Острове 1829 года маия 20 и записана в метрической книге Нарвского гусарского полка, на что и свидетельство у сего прилагаю». Казалось бы, все здесь вполне однозначно и четко: старший сын и дочь родились в Острове. Однако следует обратить внимание на одну странность: крещения Александра и Елены записаны в метрических книгах полков, где служил в то время отец. Но если Александр родился в Ливнах и его крестным оказывается командир Конно-егерского полка и непосредственный начальник майора Данилевского полковник А.Н. Беклемишев, то дочь Елена крещена в Острове, когда отец всего за неделю до рождения дочери стал командиром Нарвского гусарского полка, квартировавшего, как увидим далее, в Прилуках Черниговской губернии. Из этого следует, что только в 1824 году Яков Иванович имел возможность находиться возле жены в момент родов – именно потому, что его полк квартировал тогда в Ливенском уезде. При рождении же старшего сына он был вдали от дома, и в формулярном списке есть тому объяснение: «Командиром бывшего 5 Резервного кавалерийского корпуса генерал-адъютантом графом Ламбертом был уволен 1822 года с 25 сентября на 28 дней и на срок явился» [21, л. 13 об.]. Время четырехнедельного отпуска тем самым немного предшествует времени рождения сына Николая: Яков Иванович явно надеялся увидеть первенца, однако то ли расчет оказался ошибочным, то ли отпуск на более поздний срок по служебным причинам был невозможен, но так или иначе отец в конце 1822 года своего новорожденного сына так и не увидел, а потому в памяти своей место рождения не зафиксировал. Он об этом наверняка прочел в письме, в котором о месте рождения, несомненно, не говорилось: всякий постоянно проживающий в одном каком-то месте, не будет это специально оговаривать, если это адресату и без того известно. Поэтому в 1834 году, много лет спустя, оформляя прошение о записи себя и детей в Орловскую дворянскую книгу, полковник Данилевский ориентировался не на собственную память, а на показания метрических книг, где, строго говоря, фиксируется место крещения, но не место рождения! Впрочем, для решения нужного вопроса последнее и не требовалось: достаточно, чтобы дети были, во-первых, законными, во-вторых, родившимися в Орловской губернии. Тем самым данное свидетельство из Дела не заменит прямого указания на то, что его жена имела владения в Острове. По поводу этого в прошении и формулярном списке имеются полярно противоположные утверждения: в первом – «недвижимого имущества в Ливенском уезде за женою моею 60 душ» [21, л. 3 об.]; во втором – в графе «Есть ли за ним, за родителями его или, когда женат, за женою недвижимое имение?», в подпункте «У жены, буде женат» значится «не имеется» [21, л. 4 об.]. [ 310 А.В. Журавель Формуляр составлен был 8 сентября, то есть почти на месяц раньше, чем прошение (5 октября), и, вероятно, за этот промежуток времени эти самые «60 душ»1 у жены появились. Иными словами, недвижимость, необходимая для включения дворянина в губернскую дворянскую книгу, была приобретена – или только приобреталась! – именно в самом начале осени 1834 года, то есть после рождения детей. Документов на земельную собственность жены (ее крепостные крестьяне должны были где-то вести хозяйство!) в Деле не имеется, и удивительно, что ни Орловское депутатское собрание, ни сенатская герольдия их не затребовали. Отметим, что Яков Иванович в то время пребывал со своим полком во Ржеве, так что известие – вполне возможно, еще предварительное, неконкретное или неточное – он получил от Мишиных, родственников жены, письмом в самый последний момент. Документы позднейшего времени свидетельствуют о том, что крепостные у Д.И. Данилевской действительно имелись, но жили они не в Ливенском, а в Елецком уезде Орловской губернии, то есть в нескольких десятках километрах от Оберца и Острова. В окладной табели Орловской казенной палаты от 1 ноября 1850 года значится по Елецкому уезду генерал-майорша Данилевская Дарья Ивановна, имеющая в деревне Семеньково (вариант: Семенково) 32 крестьян и 14 дворовых [3, л. 135 об.], то есть 46 человек. Спустя восемь лет, в ревизской сказке о крестьянах Елецкого уезда от 12 октября 1858 года «умершей генерал-майорши Данилевской Дарьи Ивановны» в дер. Семеньково числилось 32 крестьянина и 15 дворовых [8, л. 113]. Поскольку число проживавших в Семеньково крестьян оставалось в 1850-х годах стабильным, то можно предположить, что «недостающие» 15 человек проживали вместе с хозяйкой в Оберце в качестве дворовых либо отправились на отхожие промыслы, либо получили волю2. При обращении к статистическим материалам второй половины XIX века по Ливенскому уезду обнаруживается, что Остров являлось селом казенным, в то время как Оберец – село казенное и владельческое [24, с. 119]. Иными словами, в Острове проживали крестьяне государственные, а в Оберце помимо государственных имелись крестьяне крепостные, принадлежавшие частным владельцам. Эта характеристика общего статуса интересующих нас сел, вполне возможно, допускает некоторые исключения из правила, но доказательства этому следует искать в архиве… Требует архивных разысканий и тема церковная: если Оберец – родина Н.Я. Данилевского, то почему его, а спустя семь лет и сестру Елену окрестили не в местной Покровской церкви, а в соседнем Острове, в его Спасской церкви? Это неизвестно. Возможно, Покровская церковь в Оберце еще только строилась или реконструировалась, а потому служба там в те годы не велась. Требует проверки послужной список священника Николая Острогорского, крестившего обоих детей. Тем самым, по состоянию теперешних знаний, можно считать твердо установленным, что Николай Яковлевич Данилевский родился 4 (16) декабря 1822 года, а вопрос о месте рождения лучше оставить открытым: скорее это Оберец, но может быть и Остров… III. «Слуга царю, отец солдатам…» Еще более сложным и требующим отдельного исследования является жизненный путь его отца Якова Ивановича. Формула в прошении юридически неточная: недвижимостью являлась земля, но не крестьяне, на ней жившие! Крепостных крестьян помещики имели право выводить и продавать без земли. Без этого афера Чичикова, описанная Н.В. Гоголем в «Мертвых душах», была бы невозможна. 2 В свете всего сказанного выше утверждение Н.Н. Страхова, что Оберец – родовое имение его матери, несостоятельно. 1 311 ] Тетради по консерватизму № 3 2020 Сразу следует сказать, что формулярный список, отражающий его военную карьеру с 1806 года до момента подачи прошения осенью 1834-го, делает неосновательными слова Страхова, будто «Яков Иванович назначал себя сперва на другое поприще и в 1812 году слушал курс медицины в Московском университете; но, когда началось нашествие французов, он оставил учение и поступил в военную службу». Вполне возможно, что именно о таком поприще мечтал 16-летний Яков Данилевский, но 14 мая [21, л. 2] или 24 мая [21, л. об.]1 1806 года он стал унтер-офицером Лифляндского драгунского (впоследствии – Конно-егерского его величества короля Виртембергского) полка и с той поры в течение 28 последующих лет лишь дважды – в 1822 и 1832 годах – получал отпуска на 28 дней [21, л. 13 об.]. Очевидно, что ни о каком Московском университете и речи быть не могло. Яков Иванович Данилевский На деле следовало говорить о Благородном пансионе при Московском университете, где Яков Данилевский, скорее всего, учился с 1800–1802 по начало 1806 года2 и вынужден был пойти на воинскую службу, вероятно, из-за того, что его родители не имели средств содержать его дальше. В чине унтер-офицера Яков Иванович пребывал более шести лет: он стал «прапорщиком восемьсот двенадцатого года ноября 25 дня. Во время пожалования его в чин сей было ему от роду двадцать четыре года» [21, л. 4 об.]. Эта ремарка позволяет уточнить дату рождения Я.И. Данилевского: из нее следует, что он родился не в 1789 году, как это принято считать. Из прошения (датировано 5 октября) и формулярного списка (8 сентября) следует, что ему в эти числа 1834 года было 45 лет. Несложный расчет позволяет утверждать, что Яков Иванович родился между 5 октября и 25 ноября 1788 года, причем само появление оговорки о 24-летии, возможно, означает, что день рождения и присвоение офицерского чина совпали по времени. Самое любопытное состоит в том, что в православном святочном календаре в данном промежутке времени обнаруживаются два подходящих дня памяти – 9 октября (апостола Иакова Алфеева) и 23 октября (апостола Иакова, брата Господня). Однако интереснее другие даты – на 26 и 27 ноября выпадают дни отшельника Иакова и великомученика Иакова Персиянина, что существенно повышает вероятность того, что Яков Иванович появился на свет именно 25 ноября (6 декабря) 1788 года, был крещен либо 26, либо 27 числа и в 1812 году получил первый офицерский чин на день рождения! Теперь вкратце о его карьере и боевом пути. За шесть лет службы унтер-офицером Данилевский в составе названного полка участвовал в войне Четвертой антинаполеоновской коалиции (1806–1807), побывав в Пруссии, но о его участии в крупных сражениях (при Прейсиш-Эйлау 26–27.1 (7–8.2). 1807, при Фридланде 2 (14).6.1807) в формулярном списке не сообщается [21, л. 5]. Дата в прошении – скорее всего, случайная описка. Об этом пансионе, в котором в разные годы учились многие знаменитости, включая генерала А.П. Ермолова, В.А. Жуковского, А.С. Грибоедова, А.И. Герцена, М.Ю. Лермонтова, см. [80, 59]. 1 2 [ 312 А.В. Журавель В 1808 году его полк был перебазирован в Молдавию, где в течение 1809–1811 годов участвовал в русско-турецкой войне, причем унтер-офицера Данилевского 2 июля 1811 года направили в Петербург «для познания порядка службы» [21, л. 6], то есть для подготовки к производству в офицеры. 12 мая 1812 года, незадолго до вторжения Наполеона в Россию, он направился на место постоянной службы в Молдавию. Благодаря такому стечению обстоятельств Данилевский не принял участия ни в завершающей – и самой горячей! – фазе русско-турецкой войны, завершившейся 16 (28) мая 1812 года подписанием Бухарестского мира, ни в Отечественной войне 1812 года. Точнее, он застал самый ее конец, когда Дунайская армия под командованием П.В. Чичагова участвовала в преследовании французской армии на территории Белоруссии. Затем в составе русских войск прапорщик Данилевский совершил заграничный поход 1813–1814 годов, в ходе которого, проявляя храбрость, сражался под Люценом (20.04 (2.05).1813), Бауценом (8–9 (20–21).5.1813), Лейпцигом (4 и 7 (16 и 19).10.1813) и иных, менее значительных битвах, получив за боевые заслуги два ордена (Анны и Владимира IV степени). Война для него завершилась «в кавалерийском сражении под Фершенпенуазом [так! – А.Ж.], где был в атаке и ранен пулею в правую руку с раздроблением костей навылет, за что награжден чином штабс-капитана1» [21, л. 8]. Победа союзников при Фер-Шампенуазе 13 (25) мая 1814 года сыграла ключевую роль во взятии французской столицы, так что в данном случае информация Страхова о том, что Я.И. Данилевский «лечился некоторое время в Париже», без сомнения, верна. В дальнейшем карьера молодого офицера развивалась по нарастающей: четыре года – с 26 марта (7 апреля) 1816 по 10 (22) августа 1820 года – он состоял адъютантом при начальнике 2-й конно-егерской дивизии графе П.П. Палене и за это время получил два очередных чина – 4 (16) апреля 1819 года капитана, а через год – звание майора, с переводом на должность командира эскадрона во все тот же, что и прежде, конно-егерский полк. По всей видимости, этот полк дислоцировался именно в Ливенском уезде: в противном случае знакомство майора, неотлучно находившегося в полку, с местной барышней Дарьей Мишиной и последующая женитьба на ней (видимо, в 1821 году) были бы невозможны. Но полк не находился постоянно на одном и том же месте, так что в момент, когда ожидалось рождение первенца, Якову Ивановичу пришлось просить первый в его жизни отпуск. Затем, однако, полк вернулся в Ливенский уезд, что доказывает метрическое свидетельство о рождении сына Александра в Ливнах 6 (18) августа 1824 года: оно зафиксировано в полковой метрической книге, причем «восприемник от купели оного младенца Александра был того ж полка полковой командир полковник Андрон Беклемишев»2 [21, л. 19–19 об.]. Время шло, и Данилевский 18 июня 1827 года был «за отличие по службе произведен подполковником» [21, л. 6] и 23 июня получил новое назначение в Ингерманландский гусарский полк [44, прил., с. 34], квартировавший в Полтавской губернии. Туда Яков Иванович прибыл только через два месяца – 19 августа [21, л. 6]. Почему? Наверняка потому, что вместе с ним туда отправилась и семья – жена Дарья Ивановна с Николаем, имевшим неполных пять лет, и Александром трех лет. По тем Чин поручика Я.И. Данилевский получил тоже 25 ноября, но уже в 1813 году. Так была отмечена его «отличная храбрость» в битве под Лейпцигом, за которую он в 1815 году удостоился письма генералфельдмаршала М.Б. Барклая-де-Толли и второго своего ордена. 2 Это тот самый Андрей Николаевич Беклемишев, вторая жена которого Вера Николаевна впоследствии вышла замуж за… Николая Данилевского, сына его сослуживца! Формулярный список Беклемишева обнаружил в материалах Рязанского дворянского депутатского собрания И.Ж. Рындин. Согласно ему, с ноября 1822 по март 1828 года полковник Беклемишев (род. в 1787) являлся командиром Конно-егерского короля Виртембергского полка [73, с. 184–185; 74, с. 70]. Во второй книге приводятся архивные ссылки. 1 313 ] Тетради по консерватизму № 3 2020 временам это означало и перевозку всей необходимой домашней утвари – от посуды до мебели. Все это надо было собрать, подготовить и перевезти! Так началась скитальческая жизнь мальчиков, из которых второй стал военным, а первый – естествоиспытателем, значительную часть своей жизни проведшим в экспедициях. Продолжим цитировать Страхова: «С самого детства Николаю Яковлевичу пришлось беспрестанно переменять место, именно передвигаться вместе с полком отца. Четырех лет от роду он помнил себя в Ливнах, потом (1827) в Прокоповке (Полтавской губернии), в Нежине (1828), в Прилуках (1830), в Пахре (1831), в Несвиже (1832)» [28, с. XXI]. В этом высказывании Страхова имеется лишь одна неточность: правильнее было бы сказать с полками – Данилевский, как и многие другие офицеры, повышаясь в званиях, получал более высокие должности в новых полках1. К счастью для него и его семьи, полки, в которых служил Яков Иванович, располагались неподалеку – на западе Полтавской и юго-востоке Черниговской губерний: названные Страховым Прокоповка входила в первую, а Нежин и Прилуки – во вторую. Ингерманландский полк имел своей штаб-квартирой г. Ромен (Ромны) Полтавской губернии. В Ингерманландском полку «Данилевский 2-й» прослужил менее двух лет: уже 13 мая 1829 года он, оставаясь в чине подполковника, принял командование Нарвским гусарским полком, и для этого ему не пришлось переезжать далеко – лишь примерно на 85 км: нарвские гусары с 1818 года квартировали именно в Прилуках и только в апреле 1830 года ненадолго перебрались в Конотоп [81, с. 36–39, 52]. Однако к тому моменту Яков Иванович остался на Черниговщине один. 20 мая того же 1829 года Дарья Ивановна родила дочь Елену, причем сделала это на родине: девочка, напомним, была крещена в Острове. Отправляясь в Ливенский уезд, мать наверняка забрала с собой и малолетних сыновей и вернулась к мужу уже с тремя детьми только в начале 1830 года. Этому есть два косвенных подтверждения. Прежде всего, Елена была записана в метрическую книгу Нарвского гусарского полка под № 3 за 1830 год: «Прошлого 1829 года, месяца маия, двадцатого числа у командира Нарвского гусарского полка г. полковника и кавалера Якова Иванова сына Данилевского 2-го родилась дочь Елена от законного супружества с Дарьею Ивановою, законнорожденная, которая молитвована и крещена Орловской епархии Ливенской округи села Острова священником Николаем Острогорским того же месяца двадцать второго числа, восприемники от купели оной были ливенская помещица маиорша, вдова Настасья Семенова дочь Мишина и той же округи помещик подпоручик Николай Мишин» [21, л. 18 об. – 19]. Запись под № 3 явно была сделана в январе-феврале нового года, уже после приезда семьи в Прилуки. И этот уездный город остался в памяти семилетнего мальчика в связи с наступлением нового 1830 года – возможно, с рождественскими праздниками! Это зафиксировал Страхов, что косвенно подтверждает, что в предыдущем году, когда отец стал командиром Нарвского полка, а стало быть, обосновался в Прилуках, Николай этого города не видел вообще. Здесь есть смысл процитировать почти лирические строки полкового историка В формулярном списке в записях по Ингерманландскому полку имеется механическая ошибка. Если верить им, то Данилевского понизили в должности: приехав в полк с должности командира дивизиона (в него обычно входят два-три эскадрона), он 19 сентября 1827 года получил под свое начало дивизион, а спустя шесть дней, 25 сентября, стал командовать эскадроном [21, л. 5 об.]. Скорее всего, при переписке были перепутаны строки: подполковнику Данилевскому сначала дали эскадрон, а потом командир полка Адольф Гельд «поправился», вернув ему командование дивизионом. В «Списке генералам, штаб- и обер-офицерам…» за 1828 год, опаздывающем на год-два по сравнению с реальностью, «Данилевский 2-й» показан именно командиром дивизиона [26, с. 407]. 1 [ 314 А.В. Журавель А.Н. Тихановского, позволяющие хоть немного почувствовать обстановку, в которой жил полковой командир первой половины XIX века, и догадаться, что мог увидеть его малолетний сын: она в этом «прекрасном, богатом крае» «гармонировала с тем трогательным единением, которое сквозит в каждой дошедшей до нас бумаге. В противность сухим и официальным реляциям, исходившим от екатерининских командиров нашего полка, подвизавшихся в суровой школе военного времени: бумаги Голионка, Гельфрейха1 и отчасти Данилевского, носят отпечаток чего-то семейного, несмотря на строгости александровской и наступившей затем николаевской дисциплины. Цифры бежавших, без вести пропавших, скоропостижно умерших и т.п., раньше бросавшиеся в глаза и наталкивавшие на печальные размышления, в бытность полка в Прилуках значительно понижаются, что свидетельствует об относительно гуманном обращении начальника с подчиненным» [81, с. 39]. Обратим внимание на это «относительно гуманное обращение начальника с подчиненными». И на то, что за предыдущее десятилетие в Ингерманландском полку, в котором довелось послужить Я.И. Данилевскому и который квартировал в тех же краях, что и Нарвский, два из трех командиров полка были отрешены от должности как раз за частые в полку случаи самоубийства и дезертирства «нижних чинов», как новобранцев, так и старослужащих; за «обраковку» лошадей (например, 239 в 1818–1819 годах) и иные «законопротивные проступки» [44, с. 257–264]. Дело пошло на поправку лишь при вышеупомянутом А.А. Гельде, которому, судя по последующему карьерному росту, немало посодействовал и Данилевский. В конечном счете главная причина названных казусов объективна: армия – живой организм, предназначенный для войны, в мирное время неизбежно разлагается, так что парады и смотры, на которые и делался упор в николаевское время, не могли заменить настоящего похода. Особенно это касалось кавалерийских полков, в которых главным движителем в прямом и переносном смысле слова являлись Штандарт Нарвского гусарского полка лошади. Их нужно было содержать, кормить и тренировать правильно – в противном случае «обраковка» боевых коней неизбежна. Если их долго держать в стойле, а потом дать интенсивную нагрузку во время тренировок по выездке, преодолению барьеров и в длительных переходах, то лошади обязательно будут «ломаться» в большом количестве. И кто в этом окажется виновен? Разумеется, нижние чины и младшие офицеры, причем тоже в прямом и переносном смысле: многие из них по своей неопытности и не знали, как надо обращаться со строевыми лошадьми; их самих надо было постоянно обучать и тренировать правильно сидеть в седле, а также боевым приемам и действи- Афанасий Яковлевич Галионка (Голионка) (1765–?) и Егор Иванович Гельфрейх 2-й (1788–1865) командовали Нарвским гусарским полком соответственно в 1815–1820 и в 1820–1829 годах. 1 315 ] Тетради по консерватизму № 3 2020 ям при движении кавалерийских колонн и в кавалерийской атаке1. Любые ошибки в этом плане вели к травматизму как людей, так и лошадей. Разумеется, командиры всех уровней собственные промахи в обучении подчиненных срывали на нижних чинах. Отсюда, говоря современным языком, и неуставные отношения, ставшие нормой, – и жестокое обращение офицеров с рядовыми, и внутренние конфликты в солдатской среде, и разжалования офицеров в рядовые «за дурное поведение». Отсюда и наказания «шпицрутеном через тысячу человек по шести раз» и кнутом с отправкой в каторжные работы, причем это касалось не только рядовых: в 1824 году на каторгу отправился поручик Дубровский, пьяным нанесший саблей тяжелое ранение своему сослуживцу Мачинскому 3-му, так что тот, хоть и выжил, но через полгода ушел в отставку в чине штабс-капитана [44, с. 263]. Иными словами, на офицеров ложилась очень серьезная физическая и моральная нагрузка, и разряжать они ее могли только стандартными средствами – пьянством, картами и походами к гулящим женщинам. Неустроенная жизнь в уездных городишках, а то и в деревнях тяжело сказывалась на их душевном равновесии. В этой обстановке полковой командир как «отец солдатам» – да и младшим офицерам! – и был тем идеалом, который мог обеспечить нормальную, рабочую, атмосферу в полку. Без нее невозможно было достичь надлежащей «исправности без излишнего изнурения нижних чинов и строевых лошадей». И к этому идеалу, видимо, приближались некоторые командиры – такие, как «ингерманландец» А.А. Гельд, «нарвцы» А.Я. Галионка и Е.И. Гельфрейх. Был таковым, судя по всему, и Я.И. Данилевский. А.Н. Тихановский отмечает дух семейственности, присущий военным приказам Нарвского полка в 1818–1829 годах, заметив при этом, что приказы Данилевского соответствовали этому лишь «отчасти». Кое-какие подробности, которые сообщает этот историк, изучавший полковой архив, позволяют понять, в чем дело: «Расположенные по деревням эскадроны занимались службой, не слишком утруждая своих малороссийских лошадей. Офицеры разъезжали по отпускам и охотно вступали в брак с хорошенькими дочерьми черноземных помещиков. В этом случае нижние чины не отставали от своих начальников, и полковому священнику отцу Орловскому не мало пришлось обвенчать отдыхавших воинов» [81, с. 37]. Темы отпусков и браков нуждаются в пояснении. В русской армии первой половины XIX века первое не поощрялось, а второе было связано с целым рядом сложностей, из-за которых более двух третей русских офицеров оставались холостяками: женившись, они обычно уходили в отставку [43, с. 278]. Судя по всему, женщины соглашались терпеть тяготы походной жизни, если только любой ценой стремились вырваться из родительского дома или же по-настоящему любили своих мужей и готовы быть их боевыми подругами. Ситуация становилась менее жесткой, если полки задерживались на одном и том же месте на долгое время – так, как это случилось с полком Нарвским. В этой обстановке и женитьба на местных барышнях становилась для командиров полков меньшей головной болью – возможны были и кратковременные неофициальные отпуска в окрестные поместья2, и проживание жен вместе с офицерами в уездных городах, неподалеку от своих «дворянских гнезд». Снисходительная, отеческая политика командиров к своим подчиненным улучшала микроклимат в полку: меньшее число офицеров имели повод приклады1 Как выразился 1822 году в приказе главнокомандующий 1-й армией Ф.Б. Остен-Сакен, «г.г. полковым и эскадронным командирам внушать г.г. офицерам, что тогда только вверенные им части могут быть доведены до настоящей исправности без излишнего изнурения нижних чинов и строевых лошадей, когда они сами будут тверды в правилах верховой езды и кавалерийском конном учении» [44, с. 251; курсив в книге – А.Ж.] 2 Официальные – от 28 дней и больше – решались на уровне командиров корпусов. [ 316 А.В. Журавель ваться к бутылке; присутствие дам в офицерских собраниях оживляло общую обстановку, и это положительно сказывалось на отношении офицеров к рядовым. Однако, создав в Нарвском полку более благополучную обстановку по сравнению с Ингерманландским, прежние командиры полка, очевидно, несколько подраспустили своих подчиненных, а потому Я.И. Данилевскому, не меняя стиль руководства в корне, пришлось действовать жестче – затянувшийся отдых воинов приостановить, то есть усилить строевую подготовку, больше утруждая лошадей; ограничивать отъезд офицеров из расположения своих эскадронов, меньше дозволять браки рядовых, поскольку слишком большое число женатых отрицательно скажется на боевой подготовке полка в целом и станет серьезной обузой в походе. Сам Яков Иванович в отпуска практически не ездил и, судя по характеристикам формулярного списка, подписанного, кстати, тем самым Е.И. Гельфрейхом, ставшим к 1834 году генерал-майором, был образцовым командиром: в штрафах по суду «не бывал», высочайшим замечаниям и выговорам не подвергался [21, л. 13 об.], но, напротив, «к повышению чином достоин», «к награждению знаком отличия беспорочной службы достоин» [21, л. 14], «отчеты по должности службы представлял к срочному времени», «жалобам не подвергался» [21, л. 14 об.], «слабым в отправлении обязанностей службы не замечен и между подчиненными никаких беспорядков не допущал», в неприличном поведении «оглашаем и изобличаем не был» [21, л. 15]. Знак отличия беспорочной службы – Военный орден Георгия 4-й степени – вручался лучшим офицерам русской армии после 25 лет службы. Но Данилевский его получил досрочно – в 1835 году [25, с. 387], чему поспособствовал ранее полученный в 1813 году орден Владимира IV степени: эта награда сокращала на три года срок требуемой «беспорочной службы», но – видимо, в связи с бюрократической процедурой – фактическое сокращение оказалось меньшим (лишь на два года). Помимо этого играли роль и высочайшие благоволения: к осени 1834 года их у Данилевского набралось целых двенадцать плюс благодарность, ценившаяся даже выше (она в высочайших приказах прописывается прежде благоволений)1. Особенно следует выделить первое, полученное 26 июня 1829 года под Козельцом (Черниговская губерния). 1 июля подполковник Данилевский получил также орден Святой Анны 2-й степени [21, л. 9]. Дело в том, что на смотре и последовавших затем учениях присутствовал лично император Николай I. По свидетельству А.Х. Бенкендорфа, сопровождавшего царя, «из Киева мы направились в Козелец, где были расположены одна кирасирская и одна гусарская дивизии, которым был устроен смотр, а на следующий день они вышли на маневры под командованием императора. По выучке людей и по состоянию лошадей особенно хороши были кирасиры, составлявшие 3 армейскую дивизию. 4 гусарская армейская дивизия была недавно сформирована из драгун и здесь было еще над чем поработать. По месту своего расположения Козелец был очень удобен для сбора Помимо названной в основном тексте: 5.01.1830 (благодарность за высочайший смотр команды Нарвского гусарского полка, прибывшей в Петербург); 11.07.1830 (благоволение за отличное состояние полка); 2.12.1830 (за строгое и благоразумное исполнение при оцеплении города Москвы содержащих кордонов); 17.03.1831 (за прибывшую в Петербург в Образцовый кавалерийский полк команду нижних чинов); 10.04.1831 (за отличный выбор и выправку нижних чинов, выбранных в гвардию), 22.09.1832 (за бывший под Москвою высочайший смотр), 4.08.1833 (за бывший под деревнею Княжем дворе высочайший смотр) и, наконец, «за бывшие 1834 года августа 21, 22 и 25 числ высочайшие смотры и оного ж месяца в 30 день парада по случаю открытия памятника в Бозе почивающему императору Александру I-му и за двухдневные сентября 3 и 4 числ большие маневры, произведенные отдельными Гвардейским и Гренадерским корпусами получил за каждое число порознь в числе прочих генералов, штаб- и обер-офицеров высочайшее благоволение», то есть еще целых пять монарших поощрений [21, л. 9–13]. 1 317 ] Тетради по консерватизму № 3 2020 большего количества войск, особенно кавалерии. Местность была густо заселена, располагала большими запасами фуража и представляла собой огромную равнину, украшенную небольшими лесами с прекрасной растительностью» [1, с. 418]. Итак, согласно оценке Бенкендорфа, гусары на фоне кирасир выглядели не столь хорошо, но как раз среди них, получается, Нарвский полк отличался в лучшую сторону. Между тем Яков Иванович командовал им всего полтора месяца! Тем самым он за столь короткий срок сумел подтянуть выучку полка, очевидно, неплохую и при прежнем командире. В мае 1830 года 4-я гусарская дивизия получила приказ передислоцироваться в Подмосковье, и Нарвский полк разместился в селе Пахра (Пахры) Подольского уезда [81, с. 39]. Это совпало по времени со стремительным развитием на юге Российской империи эпидемии холеры. 23 августа Николай I повелел создавать санитарные кордоны вокруг зараженных местностей [35, с. 109]. В сентябре холера пришла в Москву, и нарвские гусары участвовали в оцеплении этого города. Лишь с наступлением холодов эпидемия пошла на спад. Всего, по официальным данным, в Московской губернии переболело 8798 и умерло 4846 человек [35, с. 111], причем более 500 «нижних воинских чинов». Так Я.И. Данилевский впервые столкнулся с болезнью, которая сыграла роковую роль в истории его семьи. С середины июня до конца ноября 1831 года Нарвский полк принимал участие в подавлении восстания, вспыхнувшего в Царстве Польском и распространившегося в соседних губерниях. Полк боролся с мелкими партизанскими отрядами на территории Белоруссии и Литвы, понеся немалые потери – не в сражениях с противником, а от все той же холеры: эпидемия в 1831 году была еще сильнее, чем в год предыдущий. 2 октября того же года Я.И. Данилевский «за усердие в сражении против польских мятежников произведен полковником» [21, л. 6]. На зимние квартиры полк остановился в Минской губернии (по А.Н. Тихановскому, в Слуцком уезде [80, с. 41]), и с этим согласуется записанное Страховым припоминание Николая Данилевского («Несвиж (1832)»): между Несвижем и Слуцком – всего 60 км. Получается, что семья новоявленного полковника рискнула поехать к нему на зиму: восстание к тому времени было подавлено, а холера зимой временно отступила. На место постоянной дислокации в Пахру Нарвский полк вернулся лишь в сентябре 1832 года, после чего подвергся переименованию и переформированию: ему предписано было именоваться Гусарским его императорского высочества великого князя Михаила Павловича, после чего к уже имевшимся шести эскадронам были добавлены еще два [81, с. 41–42]. В мае 1833 года полк передали в 7-ю легкую кавалерийскую дивизию, вследствие чего его перевели в Зубцов Тверской области, однако с октября того же года он квартировал во Ржеве [81, с. 42]. С той поры вплоть до назначения командиром 2-й бригады 5-й легкой кавалерийской дивизии 19 сентября 1841 года [11, 19.09.1841]1, Яков Иванович постоянно находился именно там. К этому времени он носил уже чин генерал-майора (с 30 августа 1839 года). Из г. Вознесенска Херсонской губернии [13, с. 327], места расположения 2-й бригады, Я.И. Данилевский отлучался лишь единожды – в 1849 году, когда 5-я легкая кавалерийская дивизия приняла участие в подавлении Венгерской революции [13, с. 326]. 31 января 1852 года 62-летний военачальник сдал командование 2-й бригадой генерал-майору Пущину 3-му и был «зачислен по кавалерии» [11, 31.01.1852], то есть выведен за штат с возможностью вернуться к службе вновь. 1 Высочайший приказ от 19.09.1841 г.: «Назначаются ПО КАВАЛЕРИИ. Командир его императорского высочества МИХАИЛА ПАВЛОВИЧА полка генерал-маиор Данилевский 1-й командиром 2-й бригады 5-й легкой кавалерийской дивизии». Воспроизводится графика приказа. [ 318 А.В. Журавель Однако он, кажется, далеко не сразу получил возможность покинуть Вознесенск: во второй половине 1851 года тяжело заболела жена Дарья Ивановна. 22 ноября 1851 года сосланный в Вологду Николай Данилевский написал на имя царя прошение о разрешении покинуть место ссылки, для того чтобы попрощаться с умирающей матерью, и получил положительный ответ1. На ожидание и поездку из Вологды в Вознесенск – через всю Европейскую Россию! – вряд ли ушло меньше трех-четырех месяцев2. Согласно И.М. Рау, сын успел увидеть мать живой [65, с. 31], но произойти это могло не раньше февраля 1852 года. Таким образом, Дарья Ивановна умерла в Вознесенске в конце зимы или в начале весны этого года. Куда отправился затем Яков Иванович Данилевский, неизвестно, но направлений было несколько – в Петербург, где он мог в Военном министерстве разузнать собственные перспективы (получить новую вакансию или подавать в отставку); навестить находившегося где-то в войсках сына Александра, а также дочь Елену, съездить в гости к родственникам жены в Ливенском уезде. 6 июня 1853 года, за восемь дней до появления царского манифеста о занятии Россией придунайских княжеств, спровоцировавшего Крымскую войну, последовал высочайший приказ об увольнении со службы: «состоящий по кавалерии генерал-маиор Данилевский 1-й, с мундиром и с пенсионом полного жалования» [11, 6.06.1853] отправлялся на покой. После этого Яков Иванович мог и определиться со своим будущим – он обосновался в Оберце. Это подтверждается записями в метрической книге местной Покровской церкви: 9 марта 1853 года фиксируется смерть крестьянина Сергея Сергеева, а 2 октября того же года – рождение сына у дворового Павла Васильева. При этом первый показан как принадлежащий «умершей генерал-майорше Дарье Ивановне Данилевской», а второй – «генерал-майору Данилевскому» [5, л. 15 об., 44 об.]. Таким образом, в указанный промежуток времени Яков Иванович переоформил на себя собственность, принадлежавшую жене, хотя и не всю: земля в Семеньково Елецкого уезда и в 1858 году продолжала числиться за женой. Вероятно, ее должен был унаследовать кто-то из сыновей, который, однако, так и не выбрал время этим наследством заняться. Крымская война проходила неудачно, и 66-летнему генерал-майору Данилевскому нашлось дело: весной 1855 года, по манифесту Николая I, в каждой губернии России создавалось Государственное подвижное ополчение, дружинам которого надлежало оказать помощь действующей армии. Орловское дворянство выбрало его начальником губернского ополчения. Яков Иванович деятельно готовил, как их тогда называли, ратников к участию в военных действиях в Крыму. Однако, по свидетельству Страхова, он «умер 2 августа 1855 года от холеры, через два часа после того, как делал смотр ополчению». 1 О существовании прошения первым сообщил Б.П. Балуев, не назвавший, к сожалению, точную дату его написания, но процитировавший небольшой фрагмент: Николай Данилевский, говоря о матери, надеялся «доставить ей последнюю радость в жизни и получить ее, может быть, последнее благословение» [38, с. 35, 80; архивная ссылка: 9, л. 58–59]. И.М. Рау, вероятно, посетила архив, переписала прошение от руки, а затем сделала пространное извлечение из него, в котором имеются дата и процитированные Б.П. Балуевым слова: «Мать мою, которую не видел более девяти лет, постигла болезнь, мало оставляющая надежды на выздоровление. Дерзаю молить… Ваше Императорское Величество о всемилостивейшем дозволении… дабы увидеть мать свою, может быть, в последний раз, доставить ей последнюю радость в жизни и получить ее, может быть предсмертное благословение» [64, с. 81; 65, с. 30]. Как мы видим, различие лишь в одном слове – благословение было либо «предсмертным», либо «последним». Это скорее всего случайная описка. 2 Разрешение могло быть получено и быстрее, если удалось задействовать личные связи: если, например, вологодский губернатор, отправил прошение курьерской почтой, сопроводив его письмом к лично знакомым ему влиятельным лицам в императорской канцелярии, которые быстро передали прошение царю, отрекомендовав просителя с лучшей стороны, а затем, курьерской же почтой, отправили высочайшее позволение обратно в Вологду. В таком случае Н.Я. Данилевский мог бы приехать в Вознесенск и через полтора-два месяца, то есть ко времени, когда отец перестал командовать бригадой. Но вероятность этого мала и должна быть доказана. 319 ] Тетради по консерватизму № 3 2020 Других подтверждений этому сообщению нет, однако в пользу того, что причиной его смерти была холера, в Орловской губернии появившаяся еще в марте1, имеется поразительный факт: полковник Кузьмин, сменивший генерал-майора Данилевского на посту начальника губернского ополчения, тоже вскоре умер, причем, согласно сводке командиров Государственного подвижного ополчения, данной Н.Н. Смолиным, такое произошло только в Орловской губернии [79, с. 339, 332–366]! Вызывает сомнение лишь последняя ремарка Страхова – о двух часах после смотра. Холера действительно иногда развивается молниеносно: не имевший явных симптомов болезни человек порой уходил из жизни в течение нескольких, но все же не двух часов. Яков Иванович с 1830 года хорошо знал, что такое холера, и вряд ли мог допустить подобную безответственность – почувствовав слабость, выйти к огромному скоплению ратников. В данном случае мы имеем дело с «драматизацией» реального факта2. Подытоживая биографический очерк Я.И. Данилевского, хотелось бы отметить следующее. Его военная карьера, успешно развивавшаяся в 1820–1830-х годах, вдруг резко остановилась, когда Якову Ивановичу было около 53 лет: с 1839 года он не продвинулся ни в чине, а с 1841 года ни в должности, так и оставшись генерал-майором и командиром бригады. Между тем ему для того, чтобы подняться по военной иерархической лестнице, оставалось два шага: по званиям – генерал-лейтенант и генерал от кавалерии; по должности – командующий дивизией и командующий корпусом. Но в этой пирамиде званий и должностей вакансий не могло быть много, и чтобы получить их, чисто военных достоинств вряд ли уже было достаточно – наверняка требовались еще полезные связи. Маловероятно, что ими генерал-майор, постоянно пребывающий на Херсонщине, мог обзавестись. В таких случаях важно, как складывались его отношения с непосредственным начальником – командующим 5-й легкой кавалерийской дивизии. Не исключено, что они были сложными. Странное высказывание Страхова («был комендантом Белграда и вышел в отставку на Дунае, когда отвергнуто было одно его настоятельное предложение») в фантастической форме отражает какой-то реальный конфликт, произошедший, скорее всего, во время Венгерского похода 1849 года, – иначе как понять упоминание Дуная? Как бы то ни было, Яков Иванович до последних своих дней служил Родине. Недолгое командование орловским ополчением стало его последним делом… IV. Данилевские и Мишины Столь подробное жизнеописание Якова Ивановича необходимо для того, чтобы понять главный нерв его судьбы и в его лице всего рода служилых, беспоместных дворян Данилевских. Так кем был на самом деле этот, по выражению П.П. Семенова-ТянШанского, «бойкий и типичный гусар» [23, с. 192]? Обычно с этим словом ассоциируются удаль и бесшабашность вкупе с вином, женщинами и картами. Однако такое представление не имеет почти ничего общего с реальностью. В реальности – это с юности и до старости тяжелый каждодневный труд; кочевая жизнь с проживанием на съемных квартирах, порой в забытых Богом захолустьях, без отпусков и возможности отвлечься от того, что тебя окружает каждый день; скудное или по крайней мере не слишком щедрое – даже на генеральской должности – жалованье (почти единственный «В 1855 г. эпидемия [холеры] продолжалась с новой силой. <…> В марте она появилась в Орловской губернии и оттуда распространилась в соседние: Черниговскую, Калужскую и Смоленскую. <…> Эпидемия нарастала в течение июня – июля и достигла максимума в августе. <…> Всего в течение 1855 г. холерой заболело в России 331 025 человек и умерло 131 327» [42, с. 262–263]. 2 Примерно так же ушла из жизни Вера Николаевна Беклемишева, первая жена Николая Яковлевича Данилевского. 1 [ 320 А.В. Журавель источник дохода для всей семьи!); заботы о том, как дать детям надлежащее образование, и, наконец, мечты о собственном доме, в котором можно будет прожить остаток жизни. Последнее кажется совсем уж беллетристикой, не доказуемой сугубо научным методами, благо писем и воспоминаний Я.И. Данилевского не сохранилось. Однако косвенным доказательством тому является само «Дело… о дворянстве рода Данилевских», которое полковник «Данилевский 2-й» затеял в 1834 году. Зачем ему было записываться в Дворянскую книгу Орловской губернии и записывать туда своих детей, если само по себе офицерство и полученные им ордена гарантировали ему и его потомкам попадание в число наследственного дворянства? Значит, была и другая цель – стать дворянином полноценным, то есть имеющим свое поместье и право, выйдя в отставку, участвовать в деятельности дворянских собраний. Такой возможности дворяне беспоместные, даже обладающие наследственным дворянством, были лишены. Таким образом, запись в Дворянскую книгу – это был и вопрос престижа, который, впрочем, мог иметь практическое значение в достаточно отдаленном будущем. Вернемся к вопросу об отпусках. Почему Яков Данилевский за 28 лет службы лишь дважды брал короткие отпуска? Отчасти потому, что в то время выдача отпусков не поощрялась: устал от службы – уходи в отставку, но в таком случае государство не обязано тебя обеспечивать! Такой подход, как нетрудно понять, обрекал беспоместных, живших на одно жалованье офицеров на вечную службу государеву. Но Якову Ивановичу, кажется, и некуда было ехать: его отец, наверняка такой же беспоместный дворянин, либо продолжал служить, либо, если ушел в отставку, жил очень скромно – на небольшую пенсию на съемной или собственной, но, без сомнения, небольшой квартире, так что приехавший к нему на побывку сын стал бы для него и его жены, как ни печально, обузой. В свою очередь, сами родители могли бы приехать к сыну, если только он, по счастливому стечению обстоятельств, служил неподалеку от них. Если таких благоприятствующих факторов не возникало, то сын-офицер мог не увидеть своих родителей больше никогда: их тяжелая болезнь и похороны не были достаточно серьезным основанием для предоставления отпуска: прошения подавались первоначально на имя царя, а с 1816 года визировались командующими корпусов. В дальнейшем на сей счет делались некоторые послабления, но отпуск все равно воспринимался как нечто нежелательное1. Таким образом, на долю родителей и детей оставалась лишь переписка, которая вряд ли могла быть оживленной, если вообще была. Не в этом ли причина того, что о родителях Я.И. Данилевского не сохранилось никаких сведений, да и точная дата смерти его жены неизвестна? Таким образом, вечная служба ради жалованья обрекала беспоместных дворян на невольный разрыв родственных связей: они покидали родителей совсем юными, не задумываясь о важности родословных связей, но возвращаться со службы пожилым воинам было некуда, и в их столько же временное, как прежние биваки, подобие «дворянского гнезда» выросшие уже дети не заглядывали. Они повторяли путь своих родителей. Хранить же в условиях походной жизни отцовские и дедовские бумаги, документы и вещи было невозможно, и этот старый «хлам» попросту погибал. Примером тому может служить Николай Данилевский. Из прошения на царское имя 1851 года и из его показаний в связи с делом петрашевцев 1849 года [13, с. 326] следует, что с матерью он не виделся с 1842 года, то есть со времени окончания Царскосельского лицея. Последняя встреча с родителями состоялась при печальных обстоятельствах в начале 1852 года. Больше отца – если, конечно, тот не съездил в тот же год в Вологду – Николай Яковлевич не увидел: с 1853 по 1857 год он находился на Каспии, участвуя в экспедиции К.М. Бэра. Подробнее об отпусках, жалованьях и прочих особенностях службы офицеров в первой половине XIX века см. [43, с. 196–199, 254–257]. 1 321 ] Тетради по консерватизму № 3 2020 Вряд ли встречался со своими родителями и Яков Иванович. Второй известный нам его 28-дневный отпуск с 5 ноября по 3 декабря 1832 года [21, л. 13 об.] можно истолковать как посещение родителей (отцу его, исходя из общих соображений, должно было быть порядка 65-ти, а матери – 50 лет), однако правдоподобнее иная версия: полковник Данилевский ездил из Подмосковья в Оберец, с тем чтобы провести переговоры с шуринами – Владимиром, Степаном, Петром и Сергеем Ивановичами Мишиными. Без их содействия у жены его Дарьи Ивановны, привязанной к мужу и маленьким детям, вряд ли могла появиться в 1834 году земельная собственность в Орловской губернии. У жены, а не у самого Якова Ивановича! Это означает, что земля – сельцо Семеньково в Елецком уезде – приобреталась на средства Мишиных. Деньги у них явно водились. Чтобы понять, откуда они могли взяться, сведем в таблицу данные окладных ведомостей помещиков Орловской губернии за 1850 год, касающиеся семейства Мишиных, добавив к ним для полноты картины информацию об их родственниках, а также об иных помещиках, живших на Орловщине (см. табл. 1). Таблица 1 Мишины и другие помещики Орловской губернии (по окладным ведомостям 1850 года) Фамилия, имя, отчество Чин, свой или мужа Владения Душ м.п. Крестьян 18 Дворовых 70 Всего 88 Мишин Степан Иванович Ротмистр с. Оберец, Покровское тож Мишин Владимир Иванович Майор сц. Черемышное (Черемошное) 25 17 42 69 Мишин Петр Иванович Капитанлейтенант д. Николаевка д. Стаханова1 23 Коллежский регистратор с. Жерино2 сц. Пречистенское сц. Дубровка сц. Ивановское 81 15 96 38 26 75 78 217 67 об. Мишин Кирилл Сергеевич 58 15 73 22 15 64 58 159 Мишин Сергей Степанович Поручик сц. Пречистенское сц. Сергиевское Мишина Павла Яковлевна Капитанлейтенантша д. Успенская д. Павловка Данилевская Дарья Ивановна Итого Мишина Александра Степановна Генералмайорша д. Семеньково Елецкого у. Коллежская асессорша хут. Марьин Мишина Лариса Андреевна Коллежская асессорша сц. Федоровка Мишина Марья Павловна Титулярная советница сц. Анненское Курганка тож Данилевская Марья Исидоровна3 Майорша сц. Корнилово Мценского у. Белолибский Лев Нефедьевич Коллежский асессор д. Калиновка сц. Раздольское 10 34 44 12 16 11 11 20 58 322 68, 68 об. 32 4 19 23 14 363 28 229 9 592 37 6 3 9 44 об. 12 12 69 20 34 25 14 46 60 28 14 29 Стахоново в [24, с. 120]. На сайте ГАОО (см. ссылку в табл.) ошибочно – Жарино. 3 Я не располагаю данными о происхождении этой помещицы. 1 2 68 10 58 68 16 19 35 46 24 14 17 31 Источники: [8а, 8б]; данные о владении Д.И. Данилевской за 1850 год взяты из [3, л. 135 об.] [ Лист дела 67 67 об. 24 70 А.В. Журавель В таблицу включены все Мишины, имевшие в 1850 году крепостных крестьян, а также два случайных лица, не имеющих к ним никакого отношения: они понадобились лишь как иллюстрация к теме дворовых людей – таковые были не только у Мишиных, но почти у всех помещиков Орловской губернии. Число братьев Мишиных – вопрос, требующий уточнения. В родословце, составленном В.Я. Данильченко, у Ивана Степановича Мишина и его жены Настасьи Семеновны значатся сыновья Иван, Владимир, Николай, Степан, Петр, а также дочь Дарья, мать Николая Яковлевича Данилевского. Иван и Николай в переписи орловских помещиков 1850 года отсутствуют. При этом восприемниками при крещении Елены Яковлевны 20 мая 1829 года названы «ливенская помещица маиорша, вдова Настасья Семенова дочь Мишина и той же округи помещик подпоручик Николай Мишин» [21, л. 18 об.], то есть, скорее всего, ее сын. Поскольку в материалах ревизии 1850 года ни он, ни его дети – Николаевичи – не числятся, то к тому времени он либо умер, не оставив потомства, либо его дети расстались к тому времени с недвижимостью и не обладали крепостными. Нет данных и об Иване Ивановиче и его потомках, хотя имеется поручик Сергей Степанович, которого естественно понимать как сына оберецкого помещика Степана Ивановича. Между тем в качестве крупного землевладельца фигурирует Кирилл Сергеевич Мишин, который в 1850 году был лишь коллежским регистратором, то есть весьма молодым человеком, лишь начинавшим служебную карьеру, а в 1886 году являлся статским советником, владевшим 1771 десятиной земли [7, л. 43]. Его можно было бы счесть представителем иной ветви рода Мишиных, однако он в 1850 году наряду с Сергеем Степановичем числится как совладелец сельца Пречистенского, что позволяет думать, что родителями этих дворян были родные братья Степан и Сергей Мишины. Иными словами, в числе братьев Дарьи Ивановны следует скорее считать не Ивана Ивановича, а Сергея Ивановича Мишина, который владел землями при большом селе Жерино на реке Сосне, в 30 км южнее Оберца и, как увидим дальше, занимался тем же делом, что и Степан Иванович. В перечне Мишиных имеются также две коллежские асессорши (Александра Степановна и Лариса Андреевна) и одна титулярная советница (Марья Павловна). Скорее всего, они – жены представителей иной ветви рода Мишиных служивших по гражданской части, в то время как все сыновья Ивана Степановича по нескольку лет отслужили в армии. При разборе табличных данных обращают на себя внимание прежде всего два факта. Во-первых, земельные владения Ивана Степановича Мишина и его жены, то есть родителей Дарьи Ивановны и ее братьев, были довольно обширными, но в результате раздела пятерым сыновьям достались имения довольно скромного размера. 592 души мужского пола предполагают примерно такое же количество женщин: 1200 крепостных – ориентировочно таким было родительское владение до того, как оно частями перешло к детям1. Иными словами, дробление родительского наследства – если не предпринимать каких-то особых мер – вело к обеднению сыновей и внуков. Больше всего владений при разделе получил умерший к 1850 году Сергей Иванович (его сыну Кириллу принадлежало 217 душ по состоянию на середину XIX века), затем Степан Иванович (вместе с сыном Сергеем – 156), Петр Иванович (95, но с приданым его жены Павлы Яковлевны – 131), Владимир Иванович (42). Обратим внимание: получается, что дочери Дарье не досталось ничего! Но вряд ли родители, составляя свои завещания, могли ее вовсе забыть: видимо, они обязали старших братьев содержать сестру до замужества, а затем выделить ей подобающую долю наследства. 1 Еще не следует забывать о холере, которая в 1830–1831 и в конце 1840-х годов могла сократить число как помещиков, так и крепостных. 323 ] Тетради по консерватизму № 3 2020 Именно для решения этого вопроса Яков Иванович, задумав укорениться в Орловской губернии, брал отпуск и выезжал в 1832 году в Оберец. Как оказалось, братья Мишины выполнили свое обязательство перед сестрой, хотя и несколько переиграли дело, приобретя для нее собственность в Елецком, а не в Ливенском уезде. Во-вторых, поражает огромное число дворовых: в некоторых селениях, получается, дворовыми оказывались буквально все, а во многих – от трети до половины. Так, среди крепостных, принадлежавших семейству Мишиных, число их составляло около 39%. Невозможно, чтобы небогатые помещики позволяли себе содержать столь огромное число домашних слуг! Таковые среди дворовых, несомненно, были, но в небольшом количестве. Дворовыми здесь называются крепостные, которые не занимались крестьянским трудом, а отправлялись на постоянный отхожий промысел. В Орловской губернии в первой половине XIX века, судя по всему, это приняло массовый характер. Вот только куда шли работать бывшие крестьяне? Приносил ли такой отход хозяевам бόльшую прибыль, нежели традиционное землепашество на замечательных ливенских черноземах? Причина заключалась в том, что через Елец и Ливны везли огромное количество хлеба из еще более плодородных Воронежской и Тамбовской губерний, из-за чего елецкие и ливенские купцы I–III гильдий (по числу их Ливны в 1850 году лишь немногим уступали губернскому Орлу, 165 против 185 [10, табл. 12]1!), наживаясь на транзитной торговле, сбивали цену на местное зерно, так что местным крестьянам и помещикам приходилось изыскивать иные возможности для получения доходов. По данным П.П. Семенова, в Ливенском уезде «многие крестьяне занимаются извозом, а также уходят на заработки в другие местности, так в 1858 г. одним казенным крестьянам выдано паспортов и билетов 5450 (3446 на срок более 2 месяцев)» [78, с. 47]. Эти и последующие данные относятся к временам поздним, однако ситуация такая возникла на несколько десятилетий раньше, а потому их правомерно экстраполировать на 1830–1840-е годы. Для нас важно то, что дворяне Мишины не пустили этот объективный процесс на самотек, а постарались самостоятельно обеспечить своих дворовых работой. Иначе говоря, они занялись предпринимательством и создали по меньшей мере два – а скорее три! – небольших, но дающих неплохой доход предприятия. Как это можно доказать? Прежде всего, обратим внимание: братья (по меньшей мере двое из них!), формально разделив между собой наследство, продолжали жить вместе в Оберце в большом доме – при том, что юридически Оберец принадлежал одному Степану Ивановичу: не случайно Николай Данилевский, по словам П.П. Семенова, на лето ездил в имение дядей. Это является косвенным признаком того, что и их дворовые могут оказаться в одном и том же месте – на их совместной фабрике! У самого Степана Ивановича в Оберце соотношение крестьян и дворовых было очень показательным – почти 1:4, на 18 крестьян приходилось 80 дворовых! Учитывая их жен и дочерей, реальное число дворовых превышало 150 человек. К этим людям вполне могли присоединиться и дворовые из небольших селений, принадлежавших родственникам, – те же 15 дворовых мужчин с семьями из елецкого Семенькова. Данные статистических описаний, относящихся к 1850–1870-м годам, объясняют, почему в Оберце, а заодно в находившейся в трех километрах от него Николаевке (владении Петра Мишина, а также в деревнях его супруги Павлы Яковлевны) появилось так много дворовых. К 1856 году число купцов в Ливнах увеличилось до 257, то есть почти на 100 человек [34, с. 35–36]. Книга А.И. Артемьева была издана в Петербурге в 1860 году. 1 [ 324 А.В. Журавель Оказывается, в Оберце на протяжении десятилетий действовала бумажная фабрика, а в Николаевке – винокуренный завод, прекративший свое существование лишь накануне 1861 года [78, с. 47]. Работала также бумажная фабрика в Жерино, владении старшего брата Сергея Ивановича и его сына Кирилла. В их поместьях ревизия 1850 года тоже зафиксировала повышенное число дворовых – 58 душ м.п. Эта фабрика – в отличие от Оберецкой – кажется, работала с перебоями, но все равно, обе они фиксируются в «Списке населенных мест Орловской губернии» 1871 года [24, с. 119, 136, 116]1. Согласно А.И. Артемьеву, в 1858 году в Ливенском уезде действовали три бумажных завода (вместо Жерина называется расположенное неподалеку Успенское), на котором работало 238 (!) человек; их совместный доход составлял 23 500 руб. серебром [34, с. 32]. Если эти цифры условно поделить поровну, то на Оберец придется около 80 работников – столько же, сколько в 1850 году числилось там дворовых! – и более 7800 руб. прибыли. Практически ту же сумму, но для четырех заводов показывает для 1861 года П.П. Семенов: «Заводская деятельность уезда необширна; здесь в 1861 году считалось 4 писчебумажные фабрики в Жерине, Оберце, Касьянове и Кривчике <…>. На писчебумажных выделано бумаги на 23 235 руб.» [78, с. 47]. О масштабах доходов, которые получали предприниматели Мишины, позволяют судить данные, относящиеся к кризисным 1850-м годам, – времени между двумя войнами, на которое пришлась вторая, самая тяжелая, волна холеры. В более стабильные 1830–1840-е годы их доходы должны быть существенно выше. Между 1850 и 1853 годами отставной капитан-лейтенант Петр Иванович Мишин умер2, но в сельце Николаевке под началом его жены винокуренный завод действовал, ежегодно выдавая «к местным поставкам 20 000, а к иногородн[им] 64 000» ведер хлебного вина [10, табл. 12]. Коль скоро в дело шло собственное зерно и работали собственные крепостные, себестоимость водки должна быть очень низкой. При этом «цены подрядные на 1851 год были по 46 коп. серебром за ведро полугара» [10, с. 112]3. В таком случае доход от продажи 84 тыс. ведер составил 38 640 руб. серебром; если же их перевести на счет ассигнациями, то получится почти астрономическая сумма 135 240 руб.4 Словом, барыш капитан-лейтенантши Мишиной неизмеримо превосходил генеральские доходы Я.И. Данилевского… Во второй половине 1850-х – начале 1860-х годов, по окончании Крымской войны и с началом крестьянской реформы 1861 года экономическая ситуация в России существенно ухудшилась, что поспособствовало закрытию винокуренного завода в Николаевке. Это отнюдь не перечеркивает приведенные выше косвенные данные о том, что в предшествующее время доход дворян Мишиных от предпринимательской деятельности был весьма значительным. В Касьянове в 1871 году фабрики больше не было. Наследником П.И. и П.Я. Мишиных являлся сын Николай, имевший в 1886 году 207 десятин земли [7, л. 48]. Этот помещик дер. Малой Чернавы умер 16 февраля 1887 года «48 лет от воспаления легких». Его жена Анна Николаевна 5 июля 1887 года, уже после смерти супруга, родила сына Сергея. Эти данные содержатся в метрической книге Покровской церкви с. Оберец [6, л. 17 об., 61 об.]. 3 С 1844 года с подачи откупщика В.А. Кокорева в Орловской губернии проводился эксперимент, с 1847 года распространенный на всю страну. Под его «чутким» контролем виноторговцы были сведены на уровень наемных работников, так что их прежний доход доставался государству и откупщику. При этом качество хлебного вина резко снизилось. Продавалась же травная – с добавками из трав – водка, по данным И.Г. Прыжова, первого исследователя темы, по 5 рублей серебром за ведро и даже с большим недогаром (то есть, попросту говоря, некачественная) – по 4 рубля за ведро [60, с. 227]. Это в 8,6 раза и более превышало доходы Мишиных! 4 В 1840-х годах 1 рубль серебром равнялся 3,5 рубля ассигнациями. К 1858 году доход Мишиной от ее завода существенно сократился. По данным А.И. Артемьева, два ливенских винокуренных завода (в Татарском Броде и в Николаевке), имея вместе 32 работника, производили продукции на 12 120 руб. серебром [34, с. 32]. 1 2 325 ] Тетради по консерватизму № 3 2020 Как бы то ни было, они относились к семейству Данилевских с неизменной теплотой и на протяжении 1830–1840-х годов оказывали им всяческую, в том числе материальную, помощь. Достаточно вспомнить, что в 1840-х годах именно в Оберце, а не у родителей, не в степном Вознесенске, в окружении гусар, проживала дочь Елена, и именно туда постоянно приезжал на лето сын Николай. Туда же, в Оберец в конечном счете отправился на жительство в 1853 году и Яков Иванович. В 1857 году Николай Яковлевич отправился именно в Оберец – писать отчет по экспедиции Бэра1. Ему, вдовцу, не способному забыть о любимой женщине, просто некуда было больше поехать. В 1849 году арестованный по делу петрашевцев Николай на вопрос об источниках его дохода ответил: «Ни [не]движимого имения, ни собственных капиталов не имею. Содержал же себя вспомоществованиями, которые делали мне мои родственники, и статьями ученого содержания, помещаемыми в журналы» [13, с. 328]2. Этими родственниками – во множественном числе – несомненно, являлись Мишины. *** В 1830-х годах перед семьей Данилевских встала проблема – где и за счет чего обучать детей. В таких случаях офицеры отправляли сыновей в пансионы, где им могли бы дать все необходимое для дальнейшего прохождения военной или гражданской службы или для поступления в университет. Для старшего сына Николая такой грустный и ответственный момент расставания с родителями наступил в десять лет – точнее, в 1833 году, когда его отправили очень далеко, в немецкоязычную Лифляндию. На сей счет имеются две версии, обе записанные со слов Н.Я. Данилевского. Его доуниверситетское обучение, по Страхову, происходило так: «В 1833 году он находился в пансионе пастора Шварца близ Верро (в Лифляндии), в 1834 году в Москве, в пансионе Павлова, а в 1836 году там же в пансионе Боргардта. В 1837 году он был принят в Царскосельский лицей, как своекоштный воспитанник» [28, с. XXI]. П.П. Семенов (в будущем – академик Семенов-Тян-Шанский), ближайший друг Николая Яковлевича, описывает это иначе: «Данилевский был отдан своим отцом в ранние годы в очень хороший пансион в Дерпте и оттуда уже поступил в Царскосельский лицей, где в своем классе был самым талантливым и самым разносторонне образованным из лицейских воспитанников» [23, с. 192]. Письмо Н.Я. Данилевского к К.М. Бэру от 3 апреля 1857 года было отправлено из Оберца [52, с. 438]. 2 По окончании Царскосельского лицея Николай Данилевский с 1 апреля 1843 по 19 января 1847 года формально состоял на службе в Военном министерстве в чине коллежского секретаря [29, с. 53–54, 56] и получал, как и все выпускники Лицея в тот период, примерно 600–800 руб. в год [см. 75, с. 523]. П.П. СеменовТян-Шанский утверждает: «Н.Я. Данилевский, не имея ничего и ничего ниоткуда не получая, жил таким же [литературным – А.Ж.] заработком с 1841 по 1849 год и не был в нужде» [23, с. 212], что неточно. В «Отечественных записках» Данилевский начал интенсивно публиковаться лишь в 1848 году, когда с мая по август в этом журнале вышли две его объемные статьи – «Дютроше», в двух номерах, и «Космос», в трех номерах [см. 40, с. 367, 369, 370, 372, 374]. Это означает, что лишь в начале 1848 года возникала угроза «зубы на полку положить», как выражался его дворовой человек Андрей, так что Николай Яковлевич откладывал в сторону прочие дела и быстро дописывал статьи для журнала [23, с. 218]. Получается, весь 1847 год Данилевский, перестав получать жалованье в Военном министерстве, жил исключительно на вспомоществования родственников. Вполне возможно, что такую помощь он получал и раньше. 1 [ 326 А.В. Журавель Для того чтобы понять, кто из них лучше запомнил слова своего друга, нужны дополнительные разыскания1. Под «пансионом… близ Верро (в Лифляндии)» и «очень хорошим пансионом в Дерпте», возможно, подразумевается одно и то же учебное заведение. Если это так, то оба описания не вполне точны: пансион располагался в самом Верро (ныне – Выру), в 60 км от Дерпта (ныне – Тарту). Там имелось несколько пансионов, но «очень хорошим» – имевшим такую репутацию! – был лишь один, и владел им не пастор Шварц, а Генрих Крюммер (1796–1873). В этом городе большинство населения составляли немцы, и почти все воспитанники пансиона тоже были немцами. Благодаря Е.П. Дерябиной, исследовательнице творчества А.А. Фета, имеется краткая биографическая сводка о Крюммере, а также свидетельства Генриха Эйзеншмидта – одного из преподавателей, оставившего воспоминания на немецком языке [50, 51]. Он помнил, в частности, что Шеншин (так именовали Фета в пансионе) был единственным русским в классе [51, с. 189]. Но не во всей школе! Дерябина приводит лист из найденных ею в Эстонском национальном архиве исповедных росписей в православной церкви святой Екатерины г. Верро, и там имеются и другие русские фамилии [51, с. 191–192]. Эту книгу архив выложил в открытый доступ, но в ней имя Николая Данилевского среди немногочисленных православных воспитанников пансиона не отыскивается – ни в 1833–1834, ни в 1835–1836 годах [32]2. Пансион Крюммера, судя по описаниям А.А. Фета и данным Дерябиной, не был столь уж идеальным местом: воспитанники жили впроголодь, им приходилось кулаками отстаивать право на спокойную жизнь от местных задир3, наконец, не было хорошего преподавателя русского языка, так что выпускники не могли в дальнейшем сдавать экзамены в российские университеты. Из-за происходившего онемечивания русские родители зачастую забирали своих детей оттуда [51, с. 191–193]. В частности, в конце 1837 года его покинул и Афанасий Фет, учившийся там с 1835 года. О Данилевском – человеке ярком, которого нельзя было бы не заметить, – Фет в своих воспоминаниях не говорит ни слова. Не вспоминал о Фете и Данилевский. Это косвенно говорит в пользу версии Страхова, но вовсе не опровергает рассказ Семенова. Как бы то ни было, в качестве равно возможных выстраиваются две версии: 1) Полковник Данилевский, в мае 1833 года поведший свой полк из Подмосковья в Тверскую губернию, оставляет сына Николая в одном из московских пансионов (Павлова), через год переводит его в другой (Боргарда), а затем шлет мальчика в Верро (или Дерпт), откуда тот в 1837 году поступает в Царскосельский лицей. 2) Полковник Данилевский в 1833 году шлет сына в Верро, но быстро забирает его оттуда, и с 1834 года Николай обучается в Москве – сначала у Павлова, а потом у Боргардта. Нельзя исключать, что он пребывал и в пансионе пастора Шварца, ибо, как отмечает между прочим Дерябина, в этом городе было несколько пансионов [51, с. 184]. Ответ на этот вопрос хранится в Тарту, в недрах местного исторического архива4. Для «реабилитации» Страхова отметим, что записанные им детские впечатления Николая Яковлевича о постоянных переездах с места на место в целом достоверны: в перечисленных мемуаристом населенных пунктах Яков Иванович либо точно квартировал, либо мог это делать, так как они располагались в зоне дислокации его полков. 2 Благодарю Е.П. Дерябину, предоставившую мне эту ссылку. 3 Это не помешало впоследствии Фету с теплотой вспоминать время, проведенное в пансионе. 4 Имеется еще одна возможная взаимосвязь: и Данилевский, и Фет – родом из Орловской губернии, причем отец Фета, мценский помещик Афанасий Шеншин, имел в Ливенском уезде владение Тим, а значит, мог быть знаком с местными дворянами Мишиными, дядьями Николая Яковлевича. Как иначе объяснить, почему два выходца из одной и той же губернии практически одновременно обучались в Дерптском уезде? 1 327 ] Тетради по консерватизму № 3 2020 В конце 1836 года Якову Ивановичу удалось устроить старшего сына в Царскосельский лицей. Учиться Николаю приходилось своекоштно, то есть платно. Платить за учебу приходилось по 2000 рублей ассигнациями в год, причем с 1840 года платеж составил 600 рублей серебром, то есть был увеличен на 100 рублей ассигнациями. Для небогатых родителей предусматривалась денежная компенсация, величина которой зависела от их состояния [76, с. 190, 229; 25, с. 387]. Сохранилось поданное 28 ноября 1836 года ходатайство И.А. Набокова, командира отдельного Гренадерского корпуса, на имя военного министра А.И. Чернышева о прошении полковника Данилевского 1-го1 – Яков Иванович нуждался в ежегодном вспоможении для воспитания сына Николая в Царскосельском лицее: «принимая во уважение отлично-усердную службу полковника Данилевского, я имею честь покорнейше просить содействия вашего превосходительства об исходатайствовании просимого г. Данилевским всемилостивейшего пособия». 5 января 1837 года граф Чернышев вынес на ходатайстве резолюцию: «Высочайше повелено полковнику Данилевскому, на воспитание сына Николая, производить, в пособие, по восьмисот рублей ассигнациями в год»2. Таким образом, Я.И. Данилевский получал одну из самых высоких дотаций. При вынесении решения по этому вопросу в инспекторский департамент III отделения собственной его императорского величества канцелярии была отправлена справка о службе полковника Данилевского и его доходах: они определялись в 5200 рублей в год (1700 руб. жалованья и 3500 руб. столовых) [84, с. 43–44]. Кроме того, с 1830 года за 20 лет беспорочной службы Якову Ивановичу полагалась еще пенсия по 500 рублей в год от Инвалидного капитала [25, с. 387]3. Однако доходы полковника Данилевского значительными начальству не казались: став генерал-майором и командиром бригады, он продолжал получать пособие в том же объеме. Немалыми, очевидно, были его представительские расходы: надлежащее обмундирование командира полка и затем командира бригады, туалеты жены, приемы гостей, возможно, устройство балов в офицерских собраниях стоили немало. Нельзя забывать о расходах на воспитание двух других детей: в частности, дочь Елена в 1837 или 1838 году поступила в столичный Екатерининский институт благородных девиц4. Хотя обучение и пансион там осуществлялись за счет казны, однако это не только не исключало, но, наоборот, предполагало «вспомогательные» траты – например, на наряды и карманные расходы. Родители вряд ли могли допустить, чтобы дочь чувствовала себя в чем-то ущемленной. Отсюда напрашивается вывод, что семье Данилевского было очень нелегко соответствовать положению, которого достиг Яков Иванович своей «отлично-усердной» службой. По всей видимости, без помощи со стороны ливенских родственников дело не обошлось и здесь. Встает вопрос: почему? Почему отец любой ценой хотел дать старшему сыну наилучшее образование? Почему именно Царскосельский лицей? Что заставляло братьев Мишиных бескорыстно и преданно, на протяжении десятилетий – в ущерб себе! – помогать семье Данилевских? У них ведь были собственные дети, которых тоже нужно было куда-то устроить – если не в Лицей, то в какой-нибудь иной хороший пансион и обеспечить им, а не Николаю Данилевскому лучшую стартовую площадку к будущей карьере! 1 Таким образом, «превращение» Данилевского из «2-го» в «1-го» произошло в промежутке между ноябрем 1834 и ноябрем 1836 года. 2 Цит. по документу, размещенному на [84, с. 57–58]. 3 С.В. Волков приводит для полковников и генерал-майоров кавалерии существенно меньшие данные по первой половине XIX века [ср. 43, с. 255, 257, 263, 386 (табл. 55)]. 4 В Екатерининский институт принимали девочек строго восьми-девяти лет [56, с. 16]. [ 328 А.В. Журавель Бесполезно искать ответы на эти вопросы в сфере материальной. Ответами являются слова природы невещественной – любовь, бескорыстие, умение радоваться чужому таланту. При обращении к воспоминаниям о Николае Яковлевиче Данилевском поражает прежде всего единодушное восхищение его душевными качествами и огромным талантом. Он обладал свойством привлекать к себе и вдохновлять своим присутствием окружающих людей1, причем самых разных политических взглядов – не только ставших его друзьями П.П. Семенова и Н.Н. Страхова, но и, к примеру, такого противоречивого человека, как Т.Г. Шевченко2. Если и были те, кто Николая Яковлевича не любил, то уж они-то об этом помалкивали и мемуаров не писали… Но, кажется, такими же качествами – по недостатку данных трудно судить, в какой мере – обладал и его отец Яков Иванович. В этой связи следует в полной мере оценить – пусть и неточные – припоминания Страхова об этом незаурядном человеке: «Яков Иванович назначал себя сперва на другое поприще и в 1812 году слушал курс медицины в Московском университете <…> Яков Иванович всегда любил науку и литературу и даже сам писал комедии, оставшиеся в рукописи». Курса медицины в Московском университете пройти не пришлось, но об этом юный Яков наверняка мечтал. Суровая реальность, однако, заставила его ограничиться лишь университетским Благородным пансионом3 и стать хотя и «бойким», но все же вопреки П.П. Семенову не типичным гусаром. Не от того ли и сын его Николай увлекся впоследствии ботаникой и – шире – естествознанием, что в детстве прочел все книжки в походной библиотеке отца, а она, очевидно, – «любил науку»! – во многом и состояла из естественнонаучной литературы? Это, в свою очередь, помогло отцу оценить талант сына и понять – мальчика надо готовить к научному поприщу4. Пусть он пойдет дальше отца и осуществит отцовские мечтания! Пусть сын учится в лучшем в стране учебном заведении для детей – подобно тому, как отец некогда учился в лучшем на тот момент пансионе России! И, надо сказать, что Яков Иванович не ошибся: сын превзошел его не только в науке, но и в карьере – стал тайным советником, то есть по военной шкале генерал-лейтенантом. Более того, Николай Яковлевич осуществил отцовскую мечту о своем «дворянском гнезде», хотя и не на Орловщине, а в Крыму, во Мшатке… Но это все в будущем, а сначала гусар писал комедии. Об их литературных качествах сейчас невозможно что-либо сказать, но их публикация – особенно если в них проявился сатирический подтекст, – несомненно, не поспособствовала бы его военной карьере. Но где он их мог бы обнародовать – ведь любому автору хочется быть услышанным? Не в Оберце ли, куда он ездил сначала к невесте, а потом и к супруге Дарье и куда могли съезжаться жившие неподалеку ее многочисленные братья? Не из таких ли литературных вечеров и родилась прочная их привязанность к заезжему гусару? Что из Впервые Н.Н. Страхов увидел Н.Я. Данилевского в коридоре университета: «Между студентами вдруг пронесся говор: “Данилевский, Данилевский!” – и я увидел, как около высокого молодого человека, одетого не в студенческую форму, образовалась и стала расти большая толпа. Все жадно слушали, что он говорит; ближайшие к нему задавали вопросы, а он отвечал и давал объяснения» [28, с. XXII]. 2 В письме Шевченко к Брониславу Залесскому от 9 октября 1854 года читаем: «Пишу панегирик прекрасному уму и сердцу Н.Д., а впрочем, все, что мне бы хотелось написать тебе о нем, то это не уместилось бы и на двух листах бумаги <…> он во всех отношениях прекрасный человек; жаль только, что он ученый, а то был бы настоящий поэт» [83, с. 335–336]. 3 В уже упомянутой сводке данных о Я.И. Данилевском, отправленной в канцелярию императора, отмечается, что он «из московских дворян» [84, с. 43]. Его родители, таким образом, жили тогда в Москве или в Московской губернии. 4 Сын Александр, видимо, такой склонностью к чтению не отличался. 1 329 ] Тетради по консерватизму № 3 2020 того, что он женился на их любимой сестре? Из этого само по себе ничего не следует. Это еще не повод для того, чтобы на протяжении долгого времени оказывать ему и его семье всяческую – тем более материальную – помощь. Значит, было в самом полковнике Якове Данилевском нечто такое, что заставило Мишиных принять его в свое братство, порадоваться его таланту и таланту его старшего сына и принять в них горячее участие. В заключение еще одна подробность. Подлинные документы Дела о дворянстве семьи Данилевских доставил 25 октября 1834 года в Орловское дворянское депутатское собрание не кто иной, как майор Григорий Данилевский, младший брат, офицер Генерального штаба, действовавший «по доверию, в рукоприкладстве сделанному» старшим братом [21, л. 20 об.]. В это время полковник Данилевский 2-й пребывал со своим Нарвским полком в Ржеве, а потому не мог присутствовать лично. Депутатское собрание, приняв 27 октября решение о внесении «полковника и кавалера Якова Ивановича Данилевского и сыновей его Николая и Александра», а также дочери Елены в третью часть Орловской дворянской книги, среди прочего указывает: «С представленных при прошении г. Данилевского документов, списав к делу копии, подлинные возвратить обратно, под расписку г. маиора Григорья Данилевского» [21, л. 25]. Снятие копий со всех представленных документов – дело не одного дня, и, стало быть, Григорий Данилевский должен был дожидаться, когда они будут изготовлены – вместе с дворянской грамотой на трех мужчин и свидетельством на Елену. Где он мог это сделать? Ответ напрашивается сам собой: наверняка съездил в Оберец, в гости к Мишиным. Неизвестно, брал ли Григорий Данилевский отпуск или временно выходил в отставку, но так или иначе он в октябре 1834 года он совершил вояж из Петербурга в Орловскую губернию с заездом в Ржев и в ноябре, очевидно, двинулся в обратном направлении – передать документы брату. Взаимовыручка и взаимопомощь – неотъемлемое свойство этих людей! V. Казацкие корни дворян Данилевских Скитальческая жизнь беспоместных дворян Данилевских привела к тому, что нет возможности документировать начало их родословной. Имя Ивана Данилевского, имевшего сыновей Якова и Григория, нам известно только по их отчествам. Типичная для того времени формула «из дворян», имеющаяся в послужном списке Якова Ивановича [21, л. 4 об.], несколько двусмысленна: она, возможно, означает, что его отец имел лишь личное дворянство, так что его сыновьям дворянство наследственное приходилось зарабатывать военной службой. Чтобы разобраться с этим, необходимо выяснить, как петровские преобразования начала XVIII века повлияли на статус и положение российского дворянства в целом, а также присмотреться к данным о казацком сотнике Даниле Даниловиче, от которого, вероятно, пошли все ветви многочисленного рода Данилевских. Деяния Петра I были весьма противоречивы. С одной стороны, он укрепил статус служилых людей, поставив военную службу выше гражданской: даже низший офицерский чин (прапорщика) давал право на наследственное дворянство. Это позволяло стать дворянами и хорошим солдатам из числа казаков, крестьян, мещан – хоть бродяг: в солдаты при Петре I набирали силой и кого попало. Но, получив звание дворянина, такие люди и их семьи жили исключительно за счет жалованья, получаемого за военную службу. С другой стороны, военная служба была вечной: только тяжелая болезнь, старость и смерть позволяли уйти на покой. Это приводило к падению доходов поместного дворянства: за их владениями могли присматривать либо управляющие, которые, оставаясь сами без долж- [ 330 А.В. Журавель ного контроля, себя не обижали и наживались за счет крестьян, либо жившие в деревнях жены. Разумеется, от этого страдали прежде всего составлявшие большинство небогатые дворяне: армейское жалованье составляло для них основную часть семейного дохода. Имелся в тогдашнем законодательстве еще один подводный камень, на который натыкалась получившая дворянство казацкая старшина, а также те, кто выслуживал офицерское звание долгой солдатской службой, – выбившиеся из рядовых сначала в унтерофицеры, а затем в прапорщики: если у них к моменту получения офицерского чина уже имелись дети, дворянство получал только один из сыновей [18, с. 492 (№ 3890, п. 15)]. Прочим не оставалось ничего иного, как начинать службу рядовыми и самим зарабатывать себе дворянское звание. Вдобавок ко всему 23 марта (3 апреля) 1714 года Петр I издал указ о порядке наследования в движимых и недвижимых имуществах, согласно статье 2 которого: «Кто имеет сыновей и ему же аще хощет единому из оных дать недвижимое чрез духовную, тому и наследие и будет; другие же дети обоего пола да награждены будут движимыми имении, которыя должен отец их или мать разделити им при себе, как сыновьям, так и дочерям, колико их будет, по своей воле, кроме онаго одного, который в недвижимых наследниках будет» [17, с. 92 (№ 2789)]. Таким образом, вся недвижимость должна была отойти лишь к одному из сыновей, а все прочие оставались беспоместными, так что им не оставалось ничего иного, как вечно служить, получая лишь жалованье. Петр I исходил из благих целей – стремился остановить неизбежное в ходе семейных разделов дробление помещичьего землевладения и смягчить нагрузку на одно крестьянское хозяйство (число дворян, которых крестьянам приходилось кормить, постоянно увеличивалось), однако передача всей недвижимости одному из братьев (обычно старшему) приводила лишь к конфликтам и разрыву родственных связей, и не случайно, что 9 (20) декабря 1730 года императрица Анна Иоанновна этот указ отменила – в числе прочих льгот русскому дворянству, выступившему против замысла Верховного тайного совета ограничить царскую власть. Однако ее указ не имел обязательной обратной силы: те дворяне, что лишились поместий в течение предыдущих 16 лет, могли получить их назад лишь по воле отца, если тому вздумается учинить передел, или же, в случае его смерти, по добровольному согласию того из братьев, кто получил всю недвижимость в свои руки [19, с. 347 (№ 5653)]. «Жалованная грамота дворянству» (1785), закрепившая право дворян выходить в отставку, ничего в сущности не поменяла для дворян беспоместных: военная служба оставалась их единственным источником дохода. Лишь состоятельные дворяне могли позволить себе уходить в отставку поручиками или штабс-капитанами: для них это был всего лишь вопрос престижа, ибо совсем не служить еще считалось делом неприличным. Слободские же казаки, к числу которых относились предки Якова Данилевского и его сыновей, дворянами не являлись. Они дворянство стремились каким угодно способом заслужить, но центральная власть отнюдь не намеревалась жаловать дворянское звание ни простым казакам, ни большей части казацкой старшины. Собственно, из-за этого в Малороссии (так эту территорию называли в Москве), или на Украине (как окраину своей Речи Посполитой восприняли ее поляки), и разгорелось казацкое движение, которое возглавил Богдан Хмельницкий и которое привело к тому, что после долгой кровавой борьбы казачество раскололось, так что земли западнее Днепра остались в составе Польши, а левобережье вместе с Киевом вошло в состав Российского государства. При этом украинские земли – из-за постоянных набегов крымских татар – постепенно пустели, так что многие тамошние казаки уходили на земли малороссийские, подчиненные Москве, которая, будучи заинтересованной в создании своей украины на южных гра- 331 ] Тетради по консерватизму № 3 2020 ницах Российской державы, предоставляла вновь прибывавшим из польских и с 1672 года частично турецких владений казакам всяческие льготы и послабления. Так возник в Малороссии Харьковский слободской казачий полк, из которого в 1688 году выделился полк Изюмский, получивший полное самоуправление: его территория не имела царских воевод, была освобождена от постоев и прочих отягощений. Разумеется, такой порядок вещей был выгоден прежде всего местной казацкой старшине, вольности которой центральная власть вынуждена была постепенно ограничивать. Окончательно казацкую вольницу пресекли в 1765 году, когда Изюмский полк как территориальная единица прекратил свое существование, а из его казаков был сформирован Изюмский гусарский полк. При этом казацкие начальники, переходя служить в регулярную армию, понижались на один чин, если участвовали в войнах; никогда не воевавшие – на два чина. Таким образом, полковник становился подполковником, полковой судья (высший казацкий чин, которого достиг основатель рода Д.Д. Данилевский) – премьер- или секунд-майором, а сотники – всего лишь поручиками или прапорщиками [33, с. 209]. Не желавшие соглашаться на такое унижение должны были подавать в отставку. Разумеется, в отставку подавали те, у кого было достаточно земельной собственности и крепостных крестьян. Прочие, земли не имевшие или имевшие ее мало, обречены были на вечную военную службу… Но это произошло потом, а пока, во второй половине XVII века, казак из Подолья Данилий Данильевич поселился в слободе Пр'ишиб, расположенной на дороге между Изюмом и Змиёвым (Змеевым), и не позднее 1691 года – скорее всего, около 1686-го – стал лиманским сотником1. Он отнюдь не случайно назван именно здесь Данилием, а не Данилой. Дело в том, что без такой «поправки» невозможно понять, почему он и его потомки имели фамилию Данилевский, а не Даниленко или Данилов: именно такие формы являлись стандартными в Малороссии и России при образовании патронимов. Совсем не случайно гоголевский герой Остап, сын Тараса Бульбы, именовался Бульбенко. Забегая вперед, отметим, что в материалах ревизии 1732 года сохранились автографы Ивана и Евстафия Даниловичей, сыновей основателя рода, и они оба там – Данилиевские [30, л. 96 об., 97, 441 об., 442]. Иными словами, форма Данилевский – не Даниленко, не Данилов – возникла как некоторое упрощение изначальной формы. Как бы то ни было, формант -ев – в отличие от -ов и -енк – служит надежным опознавательным знаком этой семьи2. Какими источниками о ранней истории рода Данилевских мы располагаем? Увы, они очень скудны, и основная их часть погребена в недрах архивов, а многое из опубликованного на бумаге и в Интернете зачастую осталось недоступным. Поэтому в вопросе о происхождении рода Данилевских приходится больше говорить о постановке, а не о решении проблем. Источники делятся на две основные группы – архивные материалы по истории Изюмского полка, в которых имеются разрозненные данные о Данилевских, а также семейные предания, записанные в середине XIX века писателем Григорием Петровичем Данилевским (1829–1890) [12]. Он являлся представителем той ветви рода, что получила дворянство еще в первой половине XVIII века и унаследовала владения Данилы Даниловича. Кроме того, писатель составил и передал родословную роспись А.Б. Лобанову-Ростовскому, опубликовавшему ее в своей известной «Русской родословной книге» [14, с. 174–175]. Лиман – село, расположенное в 22 км северо-западнее Пришиба, по дороге на Змиёв. Любопытно, что, как отмечает В.Л. Маслийчук, казацкая старшина в ту эпоху все чаще добавляла к своим фамилиям -ский, -цкий: так они выглядели благороднее, казались шляхетскими [54]. И действительно, изюмские полковники Донцы, с которыми породнились Данилевские через Варвару Даниловну, не желали именоваться просто Захаревскими: куда солиднее звучит польская форма – Захаржевские! 1 2 [ 332 А.В. Журавель Рассказ Г.П. Данилевского является именно рассказом, то есть он литературно обработан, а потому заведомо вызывает немалые сомнения: как, в какой пропорции в них смешаны исторические факты с вольными и невольными домыслами рассказчицы, Анны Петровны Данилевской, урожденной Плотниковой (1746–1826), и самого писателя, который мог ее видеть лишь в младенческом возрасте? Его информация неоднократно воспроизводилась в генеалогической литературе, но не подвергалась источниковедческому разбору. Согласно родословию, представленному писателем, Данило Данилович Данилевский (1649–1719), «выходец из Подолии, казак, сперва сотник, потом судья Изюмского слободского полка», был женат трижды (известны имена последних жен – Анисия и Анна) и имел четырех сыновей – Евстафия (1690–1743), Григория (1692–1741), Ивана (1693–1733), Максима (1695–1726) – и дочь Варвару [14, с. 174]. В семейном предании о нем имеются следующие дополнительные сведения: он был осадчим, то есть первопоселенцем Пришиба; во время одного из татарских набегов попал в плен, но через четыре года сумел бежать с Кубани на родину; в 1709 году Петр I, проезжая от Азова к Полтаве, 1 июня побывал в Пришибе у сотника Данилы, оказал ему всяческую милость, после чего прислал ему «крепостную грамоту на владение <…> десятью тысячами десятин из числа сотенной земли, не только с казачьими дворами, но как потом объявилось, и с самими казаками». Затем «Данило потом подпал под гнев царя, был взят по доносу в Питер, в розыскную канцелярию князя Юсупова, и там, в крепости, хотя и оправдался, вскорости умер» [12, с. 281–289]. Что из этих данных достоверно? За ответом следует обратиться к замечательному исследованию Филарета (Д.Г. Гумилевского) «Историко-статистическое описание Харьковской епархии», в котором собраны многочисленные (в том числе из ныне утраченных источников) сведения о селениях, входивших в состав Изюмского полка [82]1. Есть там данные и о Пришибе: слобода с таким названием поминается уже в листе от 25 января 1668 года: харьковский полковник Константин Григорьевич Донец «всем в полку нашем Харьковском, а особливо жителем Пришибским, Спеваковским, Савинским и Балаклейским ознайменуем…» [82, с. 156]. В грамоте царя Феодора Алексеевича от 17 февраля 1682 года на имя харьковского полковника Григория Донца сказано: «По указу великого государя и по твоему челобитью велено тебе, полковнику, жить в новопостроенном городе Изюме – и в том городе и урочища, которые к тому городу смежны, ее Спеваковку и Пришиб, призывать на вечное житье неслужилых черкас; и в Спеваковке и на Пришибе тем черкасам города строить и селиться в тех городах собою и пашенные земли пахать и всякими угодьями владеть» [82, с. 214]. В Пришибе такой городок был построен. Как отмечает Филарет, «в грамате 1686 года в числе городков, передаваемых в ведение изюмского полковника, после Балаклеи поставляется Новый Перекоп и не упоминается знаменитый тогда Пришиб, то несомненно, что Новый Перекоп, нередко упоминаемый в актах XVII столетия, есть то же, что Пришиб <…> название же Нового Перекопа носил тогда Пришиб, по сделанному вблизи него рву – перекопу» [82, с. 214]. Таким образом, в Пришибе люди жили еще в 1660-х годах, когда Даниле Даниловичу не было и 20 лет, но строил укрепленный городок после 1682 года, судя по всему, именно он. Это в целом согласуется с эпичным по форме семейным преданием, но городком Новым Перекопом, по его описанию, скорее являлось позднейшее село Великое, а хутор Пришиб этот сотник – таковым его избрали местные казаки – построил неподалеку: «из куреней в лесу стала слободка, Великое село, с окопом, бойницами, мельницей и с такою маленькою деревянною церковкой, что не вся в ней 1 Важно то, что его книга вышла в свет ранее «семейных преданий» Г.П. Данилевского. 333 ] Тетради по консерватизму № 3 2020 Городки Изюмского полка – Змиёв, Лиман, Андреевка. Великое, Балаклея слободка и помещалась, а многие слушали служение снаружи, по двору и под деревьями. Невдали же от крепостцы Данило стал заводить хутор, что ныне Пришиб» [12, с. 282]. По данным Филарета, «в начале XVIII столетия здесь был уже храм с двумя престолами, из которых главным был во имя св. пророка Даниила, а придельный во имя великомученицы Варвары» [82, с. 156]. Название главного престола недвусмысленно указывает на имя основателя поселения. Подтверждает Филарет и факт пленения сотника Данилы: «Сотник Андреевки и первый владелец Пришиба Даниил Данилевский в 1699 году получил жалованную грамоту “за службу и за терпение полонное”» [82, с. 156]. Знает он и о царском посещении Пришиба [82, с. 156]. Самое интересное состоит в том, что данные семейного предания в части хронологической почти точны: «Двадцать седьмого мая, как теперь помню, сказывал мужу свекор1, царь выехал из Азова степью на Бахмут, Изюм и Змиев; в Изюме он изволил 1 [ 334 Свекор рассказчицы – Евстафий Данилович Данилевский. А.В. Журавель кушать, справлять день своего рождения и ночевать у г. Шидловского1, – а второго июня был уже в Харькове. <…> В тот же день его величество отъехал к Полтаве и двадцать седьмого июня, на Самсония, разбил шведов. И стало быть, коли второго июня царь Петр Алексеевич был в Харькове, то первого июня был он в гостях у сваво верного изюмского сотника Данилы» [12, с. 286]. Согласно составленной Е.В. Анисимовым Биохронике Петра Великого, самому полному своду данных об этом русском царе, выстраивается следующая цепь событий: 25 мая, среда: Петр I в Таганроге. 26 мая, четверг: царская грамота к И.И. Скоропадскому и украинскому народу о разгроме Запорожской Сечи; местом подписания обозначен Таганрог, но Петр I скорее всего уже выехал из этого города и находился где-то в степи. 31 мая, вторник: царь, побывав в Змиёве, едет в Харьков, надеясь в конце дня там заночевать. 1–2 июня, среда – четверг: Петр I находится в Харькове [2]. Прежде чем впрямую сопоставлять эти данные между собой, следует обратить внимание на скорость передвижения царя. Она поразительна: если измерить маршрут движения Петра Алексеевича из Таганрога в Харьков – через Бахмут, Изюм и Змиёв (названные в предании промежуточные пункты вполне точны!) и разделить полученное число километров на шесть (неужели на пять?) дней, то окажется, что в сутки он преодолевал примерно по 61–64 (!!!) км2. На лошадях, по степи, в отсутствие хороших дорог – такой форсированный многодневный марш могут выдержать далеко не все люди и тем более кони… Теперь посмотрим на расстояния между Харьковом – Змиёвым – Пришибом – Изюмом, ряд получается таким: 35 км – 35 км – 57 км. Принимая среднесуточную скорость движения царя в этом походе в 60–65 км, окажется, что в Змиёв Петр I явно приехал уже в середине дня и там обедал. Тем самым «у сваво верного изюмского сотника Данилы» в Пришибе он был рано утром 31 мая – а вовсе не 1 июня – и скорее всего накануне у него и заночевал. Между тем, на предыдущий день, 30 мая, и вправду приходился день рождения царя: ему в тот день исполнилось 37 лет. И его Петр Алексеевич тоже провел в дороге: переночевав накануне в Изюме и утром справив там свой день рождения, он скорее всего выехал из этого города чуть позже, а потому мог появиться в Пришибе лишь поздним вечером. Из этого следует, что описанные в предании царские развлечения в Пришибе («компанство» до рассвета, вывешивание новых колоколов на церковной колокольне, катание на катере по озеру Лебяжьему и, главное, сказочная история о незаконной дочери князя Ю.Ю. Трубецкого, родившей в тот же вечер сына Якова Евстафьевича) совершенно невероятны: преодолевшему долгий путь и, несомненно, уставшему царю нужен был прежде всего отдых. 1 Изюмским полковником с 1707 по 1729 год являлся Михаил Константинович Донец-Захаржевский, женатый на Варваре Даниловне, о чем далее верно сообщается в семейном предании. Бригадир Ф.В. Шидловский в тот момент командовал всеми слободскими полками, но в Изюмский полк, которым прежде командовал, мог приехать для встречи царя [45, с. 7; 12, с. 287]. 2 По прямой дорога по названному маршруту составляет 337 км, но прямых дорог на свете не существует: реальные степные шляхи на 10–15 процентов будут длиннее прямых линий. Таким образом, 337 км превращаются в 370–385 км. Если царь покинул Таганрог 26 мая, то скорость движения возрастает до 74 км в сутки и более: 370 : 5 = 74. 335 ] Тетради по консерватизму № 3 2020 В истории «Марьюшки», внебрачной дочери князя Трубецкого, как и во всех сказках, при всей ее невероятности имеется свой намек на реальные обстоятельства1. История эта такова: во время «полонного терпения» Данилы Даниловича, то есть до 1699 года, царь Петр каким-то образом взял его сына Евсташу в еще не существовавший город Питер и отдал в науку какому-то наставнику (прецептору). Когда Евстафию шел 20-й год, то есть в 1709 году, он, уже будучи сержантом гвардии, влюбился в эту самую воспитанницу Марьюшку, а поскольку князь Трубецкой слышать не хотел о безродном сыне казачьего сотника, то девушка имитировала утопление, а сама с Евстафием бежала на Донец и целых два года – с хронологией тут явные нелады – жила в доме изюмского сотника вместе со своим возлюбленным и уже ждала ребенка, когда в Пришиб нагрянул царь вместе с князем Трубецким, все разузнал и велел отцу простить дочь. Молодых, разумеется, обвенчали, после чего Марьюшка тут же родила сына, которого немедленно окрестили и по такому случаю всю ночь «компанствовали»... [12, с. 284–289]. В этой лихой сказке есть один здравый намек на реальность, и он заключен в двух словах – сержант гвардии. Попасть в гвардию для сына полкового судьи – именно такую должность (не позже 1704 года) занимал Данила Данилевский в Изюмском полку2 – был куда более перспективный способ получить желанное дворянство, чем пробивать себе дорогу, оставаясь казаком. Земельная собственность и владение «подданными» из числа казаков еще не давали автоматически права на дворянский титул. Здесь самое время вновь вспомнить материалы переписи 1732 года, где есть упоминания о сыновьях полкового судьи Данилы Даниловича. Они очень неожиданны: вопреки родословцу, составленному писателем, его сыновья были довольно молоды! Старшим из них оказывается андреевский сотник Иван Данилович, владевший отцовским селом Пришиб, а вовсе не Евстафий: в местечке Андреевка «во дворе сотник Иван Данилов сын Данилевский 35. У него дети Кондратие 3 Логвин 2 лет. Всего 3 души» [30, л. 205]; «Изюмского полку сотника Ивана Данилова сына Данилевского село Пришиб», в котором числился 51 двор, в которых проживало 259 «подданных» мужского пола [30, л. 433, 440 об.]. У братьев владения тоже имелись: «Изюмского полку ротмистра Евстафея Данилова сына Данилевского село Великое. Во дворе ротмистр Евстафей Данилов сын Данилевский 25 лет», у которого помимо Великого (323 «подданных), имелись хутора Курбатов (21 «подданный») и Стеклянный завод (9 «подданных») [30, л. 81, 95]. Подпрапорный Григорий Данилович Данилевский владел слободой Нижние Бурлучки с 224 «подданными», но там он не жил, а потому о его возрасте и семье данных нет [30, л. 1172, 1179 об.]. Из этого следует, что Иван Данилович родился в 1697-м, а Евстафий Данилович – в 1707 году и к моменту переписи был либо холост, либо женат, но детей еще не имел. Но в таком случае перечисленные в родословии дети Данилы Даниловича появились от третьего, последнего, брака, когда отцу было 48 лет и более (если, конечно, верна «официальная» дата его рождения – 1649). Между тем в переписной книге «Харковского полку Изюмской старшине и козаком по городам и по селам и по деревням» 7199/1691 года (перепись проводилась «мая и 1 Г.П. Данилевский в родословной росписи поступает вполне разумно – делает Марию Алексеевну «воспитанницей» не Юрия Юрьевича (1668–1739), а его сына Никиты Юрьевича Трубецкого (1699–1767), которая, оказывается, уже после смерти мужа Евстафия Даниловича (1743) умудрилась выйти замуж во второй раз! Рождение сына Якова Евстафьевича, таким образом, перенесено с 1709 на 1739 год [14, с. 174]. 2 Уже в 1704 году Данилевский являлся войсковым судьей Изюмского полка: «из разряду великого государя» грамоту «прошедшего 704 году» по одному из земельных споров казакам «объявил войсковой их судья Данилевский…» [22, с. 577–578]. [ 336 А.В. Журавель розних числех ниже сего») [20, л. 212] имеется очень интересное упоминание о лиманском сотнике: «Лиманский сотник Данило Данилов сын Краморенко у него сын Мишка 5 лет» [20, л. 213]. Таким образом, у основателя рода обнаруживается отец – Данило Крамарь – и сын Михаил, родившийся в 1686 году. И это еще не всё. В Лимане проживали еще несколько Даниловых, а две семьи именовались еще более интересно: они были Данилевы. «Милаш Данилев у него 4 сына Гаврилка 30 Данилка 24 Ивашка 20 Сидорка 17 да унук ево Дмитрик 4 лет»; «Хома Данилев у него сын Петрунка 10 лет» [20, л. 245, 250 об.]. Прежде всего обращает на себя необычное имя – Милаш (Милош). Оно встречается у сербов, молдаван (волохов), поляков, чехов… И надо сказать, сербы и волохи действительно жили на территории Изюмского полка и даже становились сотниками1. Кроме того, основатель рода Данилевских, по семейному преданию, прибыл на Донец с Подолья, области между Днестром и Южным Бугом, на границе с Молдавией. По Бучачскому польскотурецкому договору 1672 года Подолье вплоть до 1699 года находилось под властью Турции. Это, несомненно, и спровоцировало в 1670-х годах поток беженцев с этой земли, на которой наверняка проживали представители всех вышеперечисленных народов, кроме чехов. Живший в Лимане в 1691 году казак Милош Данилев был уже явно человеком солидного возраста, не менее 50 лет: он имел четырех взрослых сыновей и внука почти того же возраста, что и сын сотника. Вполне возможно, что Хома (Фома) Данилев тоже являлся его сыном, пожелавшим жить самостоятельно, а потому записанным отдельно от отца. Иными словами, сотник Данилевский выглядит скорее как его племянник или по крайней мере как младший брат. Впрочем, не следует делать поспешных выводов: в Лимане жили еще несколько Даниловых, и некоторые из них могли тоже быть сыновьями, отделившимися от своего отца «Данилы Данилова сына Крамаренко». Например, «Демко Данилов у него син Микишка 3 лет» или «Иван Данилов у него сын Осипка 6 лет» [20, л. 242 об., 243]. В таком случае малолетний Мишка оказывается сыном от второго брака, а, по родословцу, Данила Данилевский был женат трижды. Таким образом, данные переписи 1691 года косвенно подтверждают этот факт. Но почему тогда сотник, имея маленького сына и, надо думать, молодую жену, через несколько лет женился еще раз? Причиной тому послужили чрезвычайные обстоятельства. Для ясности приведем цитату из давней речи Д.И. Багалея (1857–1932), крупнейшего историка Слободской Украины, в которой он упоминает о городке, находящемся в 10 км от Пришиба, где жил тогда сотник Данила: «В 1688 г. жители г. Балаклеи в ожидании татар на поля не выходили и хлеба не жали; 8 лет спустя балаклеевский протоиерей писал: “на той украине жить нельзя, прокормиться нечем, ради прихода татар пахать нельзя”» [36, с. 11]. В 1691 и в 1693 годах крымские татары приходили на территорию Харьковского и Изюмского полков, подвергая городки и селения чудовищному разорению. Особенно страшным был первый погром, когда из Змиёва, Бишкина и Лимана были взяты в плен 838 мужчин и 1009 женщин всех возрастов, уведено множество скота. Всего полк потерял 1915 человек [16, с. 159–163; 33, с. 85, 88]. Относительным утешением является то, что Лиман пострадал меньше двух других названных городов, а потому есть надежда, что семья Милоша Данилева и хоть кто-то из возможных сыновей Данилы Даниловича от первого брака избежали гибели и плена. 1 Согласно переписи 1732 года, в Змиёве имелся двор сотника Михаила Милорадовича [30, л. 331]. 337 ] Тетради по консерватизму № 3 2020 По-видимому, в один из этих набегов сотник Данила попал в плен: согласно семейному преданию, он «года чрез четыре, подкопавши тайник, на хозяйском жеребце бежал из плена» с Кубани [12, с. 283]. Учитывая, что в 1695–1696 годах Петр I предпринял Азовские походы, можно с большой долей уверенности предполагать, что побег Данилевского произошел именно в один из этих годов и что беглец присоединился к действующей у Азова армии и вместе с ней возвращался на родину. Заслуженная награда «за полонное терпение» героя нашла в январе 1699 года (ему в вотчину передавались прежние его купленные и заимочные земли), что находило полное соответствие с тогдашней практикой государства заботиться о полоняниках. Согласно Д.И. Багалею, «иные пленники возвращались после 20 и даже 30-летней неволи; в таком случае нередко их поместья переходили в десятые руки, движимое имущество совершенно исчезало, даже ближайшие родственники, если таковые были, вымирали <…> Явившись из плена, они давали о себе сказки воеводам украинных городов, сообщали вести о татарах, а нередко отправлялись потом в Москву, чтобы бить челом государю о награде на выход. В Московском государстве утвердился обычай давать всякому выходцу жалованье “за выход” <…> Если известное лицо владело прежде поместьем, то оно ему и возвращалось, но уже с “наддачей”» [37, с. 268]. Таким образом, вернувшийся из плена сотник Данилевский вполне мог отправиться с челобитьем в Москву, причем взять с собой и сыновей – и 10-летнего сына, и старших сыновей, и даже внуков, если, конечно, те выжили во время татарских набегов. Семейное предание дает основание думать, что царь о смелом побеге казака был наслышан и его запомнил. В нем утверждается, что его сына «царь Петр, во время его полонного терпенья, взял в Питер и поместил там в добрую науку к некоему ученому прецептору», а затем юноша «стал сержантом гвардии, на царском жалованьи, и нередко попадал на караулы к самым царским, не то что к окольным, дворским хоромам» [12, с. 284, 285]. Конечно, не «Евсташу» и не во время полонного терпения, а после удачного побега; разумеется, не в Питер, а в Москву, но в случае доброго расположения к Данилевскому царь вполне мог все это сделать и для другого его сына (или всех его «потенциальных» сыновей, и племянников, если таковые имелись). Если все было именно так, то больше отец сына (сыновей) не увидел, поскольку военная служба была пожизненной и на побывку к отцу просто так не отпускали. Где могли служить и впоследствии осесть его потомки? В каких чинах? Где угодно! В каких угодно! Вот еще одно направление поиска. Но в вопросе о судьбе сына Михаила может быть и другой ответ. Согласно преданию, накануне татарского набега «Данило Данилович <…> отправил жену и малых детей в повозке на богомолье в Хорошев монастырь и за них не боялся» [12, с. 283]1. Если это верно, то его семья уцелела. Но что оставалось делать женщине с маленькими детьми, если мужа увели в плен татары, а на месте его слободы – пепелище? В то суровое время, по словам Д.И. Багалея, «жены попавших в плен мужей и мужья пленных жен могли вступить во второй брак, если та или другая сторона оставалась долго в плену. Иногда при этом возвращавшиеся из плена мужья не находили не только имущества, но и жен» [37, с. 268]. Не исключено, вторая супруга Данилы Даниловича, взяв с собой единственного сына и дочерей, если таковые имелись, отправилась, к примеру, в гетманскую столицу Батурин. В тех местах жилось спокойнее: татары туда уже не ходили. Там она могла выйти замуж за какого-нибудь казака местного Черниговского полка, и в таком случае Михаил ДаКак показала перепись 1691 года, у них с женой был лишь пятилетний Мишка… Впрочем, могли быть еще и дочери, но женщин тогдашние переписи населения не «замечали». 1 [ 338 А.В. Журавель нилевский мог бы оказаться предком тех Данилевских, что реально проживали в пределах будущего Черниговского наместничества: их имена фиксируются в месяцесловах второй половины XVIII века1. Впрочем, это только один из вариантов: такая почти вдова могла устроиться у каких-то родственников и выйти замуж и в ином месте… В заключение остается сказать о судьбе полкового судьи Данилы Данилевского. Она трагична – не только и не столько потому, что в конце 1716 года его арестовали по подозрению в спекуляциях по снабжению войска. К нему явился представитель розыскной комиссии и увез в Петербург, где он долгое время провел в заключении, сумел оправдаться и там же умер в 1719 году. 24 декабря 1716 года он написал завещание, обращенное к зятю, полковнику Михаилу Константиновичу Донцу-Захаржевскому, о том, как управляться с его имуществом в отсутствие хозяина. Из завещания выясняется, что сыновей от третьего брака у него было пятеро – помимо Ивана и Евстафия еще Григорий, Максим и Прокоп, но на них, особенно на младших, отец совсем не надеялся. Поэтому «детям моим сынам за гроши ничего не дать. За них много грошей страчено, а иные и сами не стоят, за то, что не вчились. Нехай ныне за то страждут, в юности не хотяще труждатися. А когда пожéните, то в том по своему рассмотрению зробите, кому что дастé, памятуюче на смерть». Предоставление недвижимости отец оговаривает вполне определенными условиями: «змиевской грунт, если суден будет Максим, сильно ему есть; если ж так, как ныне вчится, то только едну мельницу ему, которая от Лиману»; «Грицкови мужикови простому валянце тысяча рублей, что в ярми бывшаго ралечнаго. А что остался Прокоп триста рублей виноват з давних долгов, тими церковную работу в Андреевце сделать» [цит. по: 47, с. 294–296]. Итак, сыновья – пьяницы, не желающие учиться, но умеющие делать огромные долги; денег им на руки – всем, кстати! – выдавать попросту нельзя… Картина печальная, но сыновей ждало серьезное испытание: местная старшина – прежде всего в лице полковника М.К. Донца-Захаржевского – решила поживиться за их счет и по своей инициативе еще до вынесения приговора по делу Данилевского-старшего прибрала к рукам все его владения и не желала их вернуть, когда из Петербурга пришло сообщение об оправдании Данилы Даниловича и его смерти. Евстафий Данилович, самый предприимчивый из братьев, обратившись за помощью к генерал-фельдмаршалу М.М. Голицыну [54], в 1723–1730 годах командовавшему войсками в Малороссии, а затем возглавившему Военную коллегию, сумел добиться его расположения и не только вернуть многое из отцовского наследства, но и стать в 1729 году первым в истории Изюмского полка ротмистром [31, с. 150], при том, что старший брат так и остался сотником, а Максим и Григорий – лишь подпрапорными 2. Вернуть, если сравнить текст завещания с данными переписи, удалось далеко не всё. Ничего не получили – или их к моменту переписи уже не было в живых? – ни Максим, ни Прокопий Даниловичи. Обзавелись ли они семьями, имелись ли у них дети – неизвестно. Известные нам Даниловичи жили, кажется, недолго. Евстафий, чья карьера бурно развивалась, – в 1736 году в возрасте 29 лет он был назначен полковником Изюмского 1 В 1784 году, например, в Коропе Черниговского наместничества жил секретарь нижней расправы Яков Васильевич Данилевский, а в Миргороде – бунчужный товарищ Лев Иванович Данилевский [15, с. 448, 428]. В справочнике В.П. Степанова [72, с. 183] фиксируется всего 16 Данилевских, проживавших в самых разных городах Российской империи и за ее пределами. Список далеко не полон: в нем отсутствуют военные. 2 О Прокопии Даниловиче ничего, кроме имени, нам не известно. 339 ] Тетради по консерватизму № 3 2020 полка – умер в 1743 году [58], прожив лишь 36 лет и оставив после себя единственного сына Якова1. Смерть прочих братьев не имеет пока документального подтверждения, кроме датировок в родословце Г.П. Данилевского. Из них следует, что старший брат его Иван ушел в мир иной еще раньше – в 1733 году, тоже 36-летним, и что к двум сыновьям «из» ревизии 1732 года – Кондратию (р. 1729) и Логвину (р. 1730) в год смерти отца добавился Николай. Григорий, родившийся позже Евстафия, будто бы скончался в 1741 году, оставив после себя сыновей Романа (р. 1732) и Якова (р. 1734). Что же с ними случилось дальше? Завесу тайны немного приоткрывает изданный Д.И. Багалеем «Список дворян Изюмской провинции» 1767 года. Он составлен всего через два года после ликвидации Изюмского казачьего полка и показывает как тех, кто ушел в отставку, так и тех, кто пошел служить в Изюмский гусарский полк или иное подразделение регулярной армии. В нем указывается число «подданных» отдельно от крепостных и присутствует важная отметка, аккуратно отличающая дворян от шляхетства – видимо, от землевладельцев, дворянства не имеющих. В нем упоминаются всего три Данилевских: поручик Яков Данилевский (622 под.) – в отставке; среди «не пожелавших в службу» подпрапорных числятся «Кондрат Данилевский – 30 под., Николай Данилевский – 3 под.» [27, с. 330, 331]. Отказ их от службы понятен: идти в тридцать с лишним лет в лучшем случае в капралы вряд ли имело смысл. Но за счет чего они жили? И за счет чего могли жить их дети, если таковые были? Куда делось землевладение их отца, в 1732 году обладавшего Пришибом с 259 «подданными»? Пришиб, вероятнее всего, после ранней смерти брата присвоил себе Евстафий Данилович, но он по-хорошему должен был дать племянникам что-то взамен. Заметим, что число «подданных» у Якова Евстафьевича почти вдвое превышает отцовский показатель 1732 года: 622 против 353. Неужели это за счет Ивана Даниловича и его детей? Куда делись потомки Григория Даниловича – Роман и Яков? И куда делась его слобода Нижняя Бурлучка с 224 «подданными»? Пропил ее непутевый Григорий или его сыновья, продав слободу, подались на службу? Если так, то сделали они это довольно давно, поскольку не попали в число изюмского шляхетства в Списке 1767 года. Таким образом, сыновья Григория Даниловича и внуки Ивана Даниловича – самые вероятные кандидаты на роль родоначальников интересующей нас ветви рода Данилевских. Но не нужно забывать и о потомках загадочного Милоша Данилева, о Михаиле Даниловиче Данилевском, ушедшем из разоренного Пришиба неизвестно куда, а также о возможных детях Данилы Даниловича от первого брака. Все они тоже имели шансы еще при Петре Великом уйти служить в гвардию или даже в простые солдаты и если не для себя, так для своих детей заработать желанный офицерский чин. Подведем итоги. Что сделать удалось и что осталось пока непонятным? Прежде всего удалось установить целый ряд базовых фактов и сформулировать несколько важных гипотез, позволяющих расширить базу для дальнейших исследований. 1. Обоснована дата рождения Николая Яковлевича Данилевского – 4 (16) декабря 1822 года, и с высокой степенью вероятности установлена дата рождения его отца – 25 ноября (6 декабря) 1788 года. 1 По данным Г.П. Данилевского, другие его дети умерли рано: «У Евстафия и Марьи Алексеевны дети померли и, окромя сына Якова, не осталось в живых детей» [12, с. 290]. [ 340 А.В. Журавель 2. Описан жизненный путь генерал-майора Якова Ивановича Данилевского, отличного офицера и замечательного человека. 3. Показаны взаимоотношения ливенских дворян Мишиных и семьи Данилевских. Как оказалось, Мишины, братья жены Дарьи Ивановны, занимавшиеся предпринимательской деятельностью, в 1830–1840-х годах регулярно оказывали существенную материальную помощь Данилевским и, в частности, Николаю Яковлевичу. 4. Изучены основные источники, касающиеся происхождения рода Данилевских и жизни его основателя – казацкого сотника, а затем судьи Изюмского полка Данилы Даниловича Данилевского, умершего в 1719 году. В переписи 1691 года с большой долей вероятности удалось выявить несколько ранее не известных его родственников – брата Милоша Данилева и его семью, а также сына Михаила от второго брака (р. 1686). Возможно, в числе лиманских «Даниловых» есть сыновья сотника от первого брака. Имя Милош подсказывает, что беженцы из Подолья, в 1670-х годах обосновавшиеся между городами Изюм и Змиёв, были, вероятно, сербами по национальности. Чего сделать не удалось? Главного в любом генеалогическом исследовании – восстановить утраченную цепь поколений между Данилой Даниловичем и Яковом Ивановичем Данилевскими. Обрыв составляет порядка 70 лет, то есть вмещает примерно три поколения. Однако проведенное исследование делает более понятными направления дальнейшего поиска. Новонайденные имена дают больше оснований думать, что все многочисленные дворяне Данилевские в конечном счете ведут свое происхождение от Милоша и Данилы Даниловичей. Однако опыт проведенного исследования вовсе не сводится к фактам и гипотезам. Оно дало интересный срез истории России за примерно 180 лет. Это касается прежде всего сферы человеческих отношений. Есть парадоксальная перекличка через толщу десятилетий между Данилой Даниловичем и Яковом Ивановичем с его сыном Николаем. Речь идет о все том же завещании отданного под суд старого казака. В этом замечательнейшем человеческом документе прагматичного и жестокого петровского времени есть поразительная самооценка всей его жизни: он просит своего зятя, изюмского полковника, «прозираючи по годности детей моих, что б кому вделить по реестру моей кровавой працы» [47, с. 294]. Именно так – труд его жизни был кровав. Он всей кровью своего сердца, пройдя войны, плен и прочие страшные бедствия, добывал и добыл своим детям богатство – бочки с деньгами, земли с «подданными»-крепостными, множество скота, мельницы, стеклянный завод, винокурню… И для чего? Для того, чтобы детки, привыкшие жить на всем готовом, бездельничали и пьянствовали? И самое обидное для Данилы Даниловича – учиться они не хотели! Об этом он говорит по ходу завещания и возвращается к этой больной теме в конце, повторим: на детей «много грошей страчено, а иные и сами не стоят, за то, что не вчились. Нехай ныне страждут, в юности не хотяще труждатися» [47, с. 295–296]. Прошло несколько десятилетий, и один из его потомков, Яков Иванович, мечтавший об учебе в университете, из-за бедности вынужден был пойти на воинскую службу и отдать ей всю свою жизнь. Но своим кровавым трудом – подчас в прямом смысле слова – он стремился дать своим детям наилучшее образование. К счастью, этот труд оказался не напрасным: его старший сын Николай оправдал отцовские надежды и стал тем самым, ни на кого не похожим Данилевским, о котором люди не забыли и спустя столетие после его смерти и продолжают в XXI веке переиздавать его труды. Старый казак Данила Данилович был бы доволен... 341 ] Тетради по консерватизму № 3 2020 Литература Основные источники 1. Бенкендорф А.Х. Воспоминания. 1802–1837. М.: Российский фонд культуры, 2012. 759 с. 20. Российский государственный архив древних актов (РГАДА). Ф. 210. Оп. 22. Д. 56. 2. Биохроника Петра Великого (1672– 1725 гг.) [Электронный ресурс] / сост. Е.В. Анисимов / Режим доступа: https://spb.hse.ru/humart/history/ peter/biochronic?page=2&q=1709&mode=cards&en d_date=1709–6–2&julian=1&start_date=1709–5–1 21. Дело по рапорту Орловского депутатского собрания о дворянстве рода Данилевских // Российский государственный исторический архив (РГИА). Ф. 1343. Оп. 20. Д. 299. 3. Государственный архив Орловской области (ГАОО). Ф. 63. Оп. 1. Д. 2769. 4. ГАОО. Ф. 68. Оп. 1. Д. 11. 5. ГАОО. Ф. 220. Оп. 2. Д. 479. 6. ГАОО. Ф. 220. Оп. 2. Д. 483. 7. ГАОО. Ф. 525. Оп. 1. Д. 70. 8. ГАОО. Ф. 760 (Окладные ведомости помещиков уездов Орловской области). Оп. 1. Д. 668. 8а. ГАОО. Ф. 760 (Окладные ведомости помещиков уездов Орловской области). Оп. 1. Д. 340 (Ливенский уезд) [Электронный ресурс] // Режим доступа: https://catalog.gaorel.ru/search?p0. v=Мишин&type=simple&p0.t=&p0.d=&p0.c=12&p0. a=19280 8б. ГАОО. Ф. 760 (Окладные ведомости помещиков уездов Орловской области). Оп. 1. Д. 563 (Мценский уезд) [Электронный ресурс] // Режим доступа: https://catalog.gaorel.ru/search?p0. v=Данилевская&type=simple&p0.t=&p0.d=&p0. c=12&p0.a=19280 9. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. 109: 1-я экспедиция. 1849. Оп. 24. Д. 214. Ч. 52. 10. Военно-статистическое обозрение Российской империи. Т. 6. Ч. 5. СПб., 1853. 158 с. 11. Высочайшие приказы [Электронный ресурс] // Сводка приказов за 1798–1856 гг. / Режим доступа: https://yadi.sk/i/NeiJXGqnF6Znqw 12. Данилевский Г.П. Семейная старина / Г.П. Данилевский // Соч. Т. 4. СПб., 1890. С. 277–374. 13. Документы следствия по делу Н.Я. Данилевского // Дело петрашевцев. Т. 2. М.; Л., 1941. 14. Лобанов-Ростовский А.Б. Русская дворянская книга. Т. 1. СПб., 1895. 467 с. 15. Месяцеслов с росписью чиновных особ в государстве на лето от Рождества Христова 1784. СПб., 1784. 489 с. 16. Отрывки из ведомостей о татарском погроме 1691 года // Материалы по истории колонизации и быта степной окраины Московского государства (Харьковской и отчасти Курской и Воронежской губ.) в XVI–XVIII столетии. Т. 1 / сост. Д.И. Багалей. Харьков, 1886. С. 157–163. 17. Полное собрание законов Российской империи с 1649 г. (ПСЗ). Т. 5. СПб., 1830. № 2789. 781 с. 18. ПСЗ. Т. 6. СПб., 1830. № 3890. 818 с. 19. ПСЗ. Т. 8. СПб., 1830. № 5653. 1018 с. [ 342 22. Сборник судебных решений, состязательных бумаг, грамот, указов и других документов, относящихся к вопросу о старозаимочном землевладении в местности бывшей Слободской Украины / сост. В.В. Гуров. Харьков, 1884. 705 с. 23. Семенов-Тян-Шанский П.П. Мемуары Т. 1. М.: Кучково поле, 2019. 560 с. 24. Списки населенных мест Российской империи. Вып. XXIX. Орловская губерния. СПб., 1871. 238 с. 25. Список генералам по старшинству. СПб., 1840. 404 с. 26. Список генералам, штаб- и обер-офицерам всей российской армии с показанием чинов, фамилий и знаков отличия. СПб., 1828. 1052 с. 27. Список дворян Изюмской провинции 1767 г. // Материалы по истории колонизации и быта степной окраины Московского государства (Харьковской и отчасти Курской и Воронежской губ.) в XVI– XVIII столетии. Т. 1 / сост. Д.И. Багалей. Харьков, 1886. С. 330–333. 28. Страхов Н.Н. Жизнь и труды Н.Я. Данилевского // Данилевский Н.Я. Россия и Европа. СПб., 1995. С. XXI–XXXIV. 29. Формулярный список о службе и достоинстве состоящего при канцелярии Военного министерства коллежского секретаря Данилевского [Электронный ресурс] // Режим доступа: http://www.danilevsky-rau. de/mediapool/WEB-D1.pdf 30. Центральний державний iсторичний архiв Украïни, м. Киïв (ЦДIАК). Ф. 1722. Оп. 1. Д. 57 [Электронный ресурс] // Режим доступа: https://cdiak.archives.gov. ua/spysok_fondiv/1722/0001/0057/ 31. Экстракт о слободских полках 1734 г. // Материалы по истории колонизации и быта Харьковской и отчасти Курской и Воронежской губ. Т. 2 / сост. Д.И. Багалей. Харьков, 1890. С. 143–178. 32. EAA (Эстонский исторический архив. Тарту). 1997.1.81; 1804–1836 [Электронный ресурс] // Режим доступа: http://www.ra.ee/dgs/browser.php?tid=26&iid =200250878555&img=eaa1997_001_0000081_00193_ m.jpg&tbn=1&pgn=10&prc=30&ctr=0&dgr=0&lst=2&has h=684317c2eb74598569f8fec3c9f208df/ Исторические материалы 33. Альбовский Е.А. История Харьковского слободского казачьего полка (1651–1751). Харьков, 1895. 218 с. 34. Артемьев А.И. Город Ливны и Ливенский уезд // На берегах Быстрой Сосны. Вып. 17. Ливны, 2004. С. 3–46. 35. Архангельский Г.И. Холерные эпидемии в Европейской России в 50-летний период 1823– 1872 гг. СПб., 1874. 342 с. А.В. Журавель 36. Багалей Д.И. Заселение Харьковского края и общий ход его культурного развития до открытия университета. Харьков, 1889. 53 с. 37. Багалей Д.И. Очерки из истории колонизации степной окраины Московского государства. М., 1887. 634 с. 38. Балуев Б.П. Споры о судьбах России: Н.Я. Данилевский и его книга «Россия и Европа». Тверь: Булат, 2002. 416 с. 39. Высшие чины Российской империи: Биографический словарь / сост. Е.Л. Потемкин. Т. 1. М., 2017. 628 с. 40. Боград В.Э. Журнал «Отечественные записки» 1839–1848: Указатель содержания. М.: Книга, 1985. 628 с. 41. Бондарев Н. Россия и русские в истории Сербии [Электронный ресурс] // Посольство Российской Федерации в Республике Сербии / Режим доступа: https://serbia.mid.ru/ru/countries/ political-relations доступа: https://otkudarodom.ua/ru/kozacka-starshinaslobidskih-polkiv-drugoyi-polovini-xvii-pershoyi-tretini-xviii-st 55. Маслийчук В.Л. Полковники слобідських полків 50-ті рр. ХVІІ ст. – 1764 р. [Электронный ресурс] / В.Л. Маслiйчук // Козацька старшина слобідських полків другої половини XVII – першої третини XVIII ст. / Харкiв: Харкiвский приватний музей мiскоï садиби, 2009. С. 248–255 / Режим доступа: https:// otkudarodom.ua/ru/kozacka-starshina-slobidskih-polkivdrugoyi-polovini-xvii-pershoyi-tretini-xviii-st 56. Панкратьева Е.Э. С.-Петербургское училище ордена Святой Екатерины (Екатерининский институт). 1798–1898. СПб., 1899. 100 с. 57. Подмазо А.А. Командный состав российской регулярной армии (1796–1855) [Электронный ресурс] // Режим доступа: http://rusgeneral.ru/shik/ alfshcom_d.html#D008a 58. Политические и культурные отношения России и Сербии в 30–50-е годы XIX века. М.: Наука, 2013. 532 с. 42. Васильев К.Г., Сегал А.Е. История эпидемий в России. М.: Государственное издательство медицинской литературы, 1960. 400 с. 59. Пономарева В.В., Хорошилова Л.Б. Университет для России. Т. 3: Университетский Благородный пансион. М.: Русское слово – РС, 2006. 416 с. 43. Волков С.В. Русский офицерский корпус. М.: Центрполиграф, 2003. 414 с. 60. Прыжов И.Г. История кабаков в России в связи с историей русского народа. СПб.: Авалон; АзбукаКлассика, 2009. 320 с. 44. Геништа В.И., Борисевич А.Т. История 30-го драгунского Ингерманландского полка. Ч. 1. СПб., 1904. 346 с. 61. Рау И.М. Мой прадед Н.Я. Данилевский и Санкт-Петербург // История Петербурга. 2002. № 5. С. 15–18. 45. Гербель Н.В. Изюмский слободской казачий полк. 1651–1765. СПб., 1852. 164 с. 62. Рау И.М. Мой прадед Н.Я. Данилевский // Вологодский ЛАД. 2008. № 1 (9). С. 171–177. 46. Данилевский Г.И. Описание Хивинского ханства // Записки императорского Русского географического общества. Кн. V. СПб., 1851. С. 62–139. 63. Рау-Данилевская И.М. Вещие думы забытого гения // Клио. 2011. № 1 (52). С. 147–148. 47. Данилевский Г.П. Украинская старина: Материалы для истории украинской литературы и народного образования. Харьков, 1866. 404 с. 48. Данильченко-Данилевская В.Я. «Перед Богом, Царем и совестью...»: Фрагменты семейной биографии Н.Я. Данилевского // Роман-газета XXI век. 1999. № 10. 49. Данильченко-Данилевская В.Я. Семейная хроника рода Николая Яковлевича Данилевского // Россия и славянство: опыт самоидентификации. Ростов-наДону, 2005. Вып. 3. С. 4–13. 50. Дерябина Е.П. Лифляндский период жизни А.А. Фета // Вестник Новгородского государственного университета. 2009. № 51. С. 55–57. 51. Дерябина Е.П. Фет в пансионе Крюммера (Из комментариев к книге воспоминаний «Ранние годы моей жизни») // А.А. Фет: Материалы и исследования. СПб., 2013. Вып. 2. С. 183–193. 52. Каспийская экспедиция К.М. Бэра. Л.: Наука, 1984. 560 с. 53. Максимова Л.А., Данильченко-Данилевская В.Я. «Русский максимализм» по Ф.М. Достоевскому и Н.Я. Данилевскому, носителям духа Славянства // Литературная учеба. М., 2002. № 3. С. 71–80. 54. Маслiйчук В.Л. Козацька старшина слобідських полків другої половини XVII – першої третини XVIII ст. [Электронный ресурс] // Харкiв: Харкiвский приватний музей мiскоï садиби, 2009. 356 с. / Режим 64. Рау-Данилевская И.М. Мой прадед // Наше наследие. 2017. № 123. С. 83–85. 65. Рау-Данилевская И.М. О моем прадеде, Николае Яковлевиче Данилевском: Биографический очерк. Симферополь: Антиква, 2018. 78 с. 66. Рашковский Е.Б. Данилевский Николай Яковлевич // БСЭ. Т. 7. М., 1972. С. 527. 67. Рашковский Е.Б. Данилевский Николай Яковлевич // Философский энциклопедический словарь. М., 1983. С. 134. 68. Репников А.В. Данилевский Николай Яковлевич [Электронный ресурс] // Большая российская энциклопедия. Т. 8. М., 2008. С. 286 / Режим доступа: https://bigenc.ru/domestic_history/ text/1940063 69. Репников А.В., Емельянов-Лукьянчиков М.А. Николай Яковлевич Данилевский // Данилевский Н.Я. Россия и Европа. М., 2010. 70. Репников А.В., Емельянов-Лукьянчиков М.А. Данилевский Николай Яковлевич // Русский консерватизм середины XVIII – начала XX века: энциклопедия. М., 2010. С. 143. 71. Русский гений: Н.Я. Данилевский / сост. С.Н. Киселев. Симферополь: Антиква, 2018. 247 с. 72. Русское служилое дворянство второй половины XVIII века (1764–1795): Список по месяцесловам / сост. В.П. Степанов. СПб.: Академический проект, 2003. 832 с. 343 ] Тетради по консерватизму № 3 2020 73. Рындин И.Ж. Андрей Николаевич [Беклемишев] // Материалы по истории и генеалогии дворянских родов Рязанской губернии. Рязань, 2006. Вып. 1. С. 184–185. 74. Рындин И.Ж. Беклемишев 1-й Андрей Николаевич // Рындин И.Ж., Горбунов Б.В. Рязанский край и рязанцы в войнах с Наполеоновской Францией (1798–1815 гг.): опыт историко-энциклопедического словаря. Рязань, 2013. С. 70. 75. Сафонович В.И. Воспоминания // Русский архив. 1903. Вып. 4. С. 98–119. 76. Селезнев И.Я. Исторический очерк императорского бывшего Царскосельского, ныне Александровского лицея за первое его пятидесятилетие, с 1811 по 1861 год. СПб., 1861. 201 с. 77. Семенов П.Н. Николай Яковлевич Данилевский. Некролог († 7 ноября 1885 г.). СПб., 1885. 78. Семенов П.П. Географическо-статистический словарь Российской империи. Т. 3. СПб., 1867. 743 с. 79. Смолин Н.Н. Дружины Государственного Подвижного ополчения 1855–1856 гг. // Русский сборник: Исследования по истории России. Т. VII. М., 2009. С. 325–366. 80. Сушков Н.В. Московский университетский Благородный пансион и воспитанники Московского университета, гимназий его, университетского Благородного пансиона и Дружеского общества. М., 1858. 122 с. 81. Тихановский А.Н. Памятка исторического прошлого Нарвского кавалерийского полка. 2-е изд. Варшава, 1906. 66 с. 82. Филарет (Гумилевский Д.Г.) Историко-статистическое описание Харьковской епархии. Т. 2. Харьков: Харьковский частный музей городской усадьбы, 2011. 440 с. 83. Шевченко Т.Г. Собр. соч. Т. 5. М.: Художественная литература, 1965. 632 с. 84. Dynastie. Band 1 [Электронный ресурс] // Режим доступа: http://www.danilevsky-rau.de/mediapool/WEB-D1.pdf Аннотация. В исследовании на основании доступных на сегодняшний день источников рассматривается ряд вопросов, касающихся истории рода Данилевских, и показаны новые возможные направления поисков в этом направлении. Уточняются даты рождения Н.Я. Данилевского и его отца – генерал-майора Я.И. Данилевского. Жизненный путь отца, определяемый на основании «Дела… о дворянстве рода Данилевских» (1834), позволяет понять, в каких условиях протекало детство будущего ученого и мыслителя. Выясняется, что ливенские дворяне Мишины, братья его матери, оказывали существенную разностороннюю помощь семье Данилевских. Наконец, разбирается вопрос о происхождении рода Данилевских. Хотя установить утерянную связь поколений пока не удается, но найдены данные о неизвестных ранее родственниках основателя рода – сотника, а затем судьи Изюмского казачьего полка Данилы Даниловича Данилевского (ок. 1649–1719) – о брате Лукаше Данилеве, сыне Михаиле и некоторых других лицах. Это открывает новые пути для дальнейших генеалогических разысканий. Ключевые слова: род Данилевских, генеалогия рода Данилевских, Н.Я. Данилевский, Я.И. Данилевский, происхождение рода Данилевских. Alexander V. Zhuravel, Historian, Independent Researcher. E-mail: ravell@list.ru “The Case… of the Danilevsky Family Nobility”: Dates and Mysteries of Birth Abstract. On the basis of the sources available today the article examines a number of issues related to the history of the Danilevsky family and shows the new possible directions of the searches. The study specifies the dates of birth of N.Ya. Danilevsky and his father, Major General Ya. I. Danilevsky. The life path of his father determined on the basis of the “Case... of the Danilevsky Family Nobility” (1834), allows us to better understand the conditions of the childhood of the future scientist and thinker. It turns out that the Mishin family, the nobles of Livny, specifically brothers of his mother, provided substantial, versatile assistance to the Danilevsky family. Finally, the question of the origin of the Danilevsky family is examined. Although it has not yet been possible to establish the lost connection between generations, data has been found about previously unknown relatives of the founder of the clan, sotnik, and then the judge of the Izyum Cossack Regiment Danila Danilovich Danilevsky (c. 1649–1719) – about brother Lukash Danilev, son Mikhail and some other persons... This opens new avenues for further genealogical research. Keywords: The Danilevsky Family, Danilevsky Family Genealogy, N.Ya. Danilevsky, Ya.I. Danilevsky, Origin of the Danilevsky Family. [ 344