CrisM (Родовед-историк) все записи автора

Майя Кофман

(Москва)

 

 

Помощь политзаключенным

Екатерины Павловны Пешковой

 

(Впечатления и размышления)

«Отношение к проблеме советских лагерей является для меня ныне пробным камнем в оценке порядочности человека, в не меньшей мере, чем отношение к антисемитизму»

(Ю.Марголин «Путешествие в страну Зе-Ка» Тель-Авив1976 г.)

 

 

 

В годы террора  председателем Комитета помощи политическим ссыльным и заключенным была Екатерина Павловна Пешкова, ее заместителем – Михаил Львович Винавер. О.Марков пишет, что начало деятельности так называемого Помполита связано с арестами первых социалистов примерно в 1920 или 1921 году («Память» Исторический сборник, вып.1,М.1976) Работа Помполита продолжалась до середины 1937 года, когда он был закрыт после того, как Ежов вызвал Пешкову и предложил ей немедленно прекратить его деятельность и сдать все документы в архивное отделение НКВД. Дмитрий Минин пишет о существовании еще трех подобных организаций, но гораздо меньшего действия в масштабах страны («Память» Исторический сборник, вып.3 М.1978). Ленинградский Красный крест возглавлял Сергей Порфирьевич Швецов. Его деятельность прекратилась со смертью Швецова в 1930 году. В Полтаве помощь политзаключенным была создана Владимиром Галактионовичем Короленко и женой его сына Прасковьей Семеновной Ивановской. Эта работа уже после 1922 года сильно уменьшилась и закончилась со смертью Ивановской в 1935 году. Харьковский Красный крест был организован Лоттой Борисовной Сандомирской и просуществовал только до 1924 года. Его работу прекратила сама Сандомирская из-за того, что Харьковское ГПУ привлекло к сотрудничеству ее сына – подростка. В результате она предпочла  закрыть  политпомощь  из-за боязни доносов.. Сандомирская и ее дочь погибли в 1941 году в районе Харьковского тракторного завода во время массового уничтожения евреев.

Помощь Московского Комитета была наиболее действенной. Средства для оказания материальной помощи черпались, главным образом из зарубежных фондов, небольших добровольных взносов. Позднее  его деятельность заключалась в основном в своевременном получении сведений о приговорах, наведении справок, поисках  заключенных и их близких, присылке юридических советов.

Огромный фонд переписки Пешковой хранится в Государственном Архиве Российской Федерации. В настоящее время составляется алфавитный указатель этого фонда, в котором я принимаю участие. Читая письма, которые писали в Помполит Екатерине Павловне Пешковой, Михаилу Львовичу Винаверу и их соратникам, нельзя остаться равнодушной. Это очень тяжелое чтение. И в то же время нельзя оторваться от него. Оно завораживает, оно уносит тебя в прошлое и … ты ощущаешь безысходность от бессилия, потому что ничего не можешь сделать, хотя понимаешь из нашего времени, что  эти люди обречены. Сначала, когда я только начала знакомиться с этим фондом, я совершенно бессознательно записывала адреса несчастных, чтобы  как-то им помочь, может быть хоть написать им, словом, что-то сделать. А ведь это тридцатые годы прошлого века. Возможно, этих людей уже нет на свете. Но трудно смириться, что все происходило именно так , что это действительно было и что ничего для репрессированных людей не изменилось в тот момент. Как часто в ответах читаешь: «в пересмотре дела отказано», «ваша высылка не отменена», «в замене приговора на выезд отказано», «просить в настоящее время нецелесообразно, т.к. шансов на успех почти нет», «заявление получено, но не передано ввиду несвоевременности подачи такого рода заявлений» (а когда могло наступить это время?), «хлопоты продолжаем, но надежды мало».Таких писем,  наверное, тысячи тысяч. А писали ведь далеко не все из числа сосланных, арестованных, репрессированных, погибающих от голода и нищеты. Счастливых писем нет. Точнее,  мне попалось два письма. В первом женщина благодарит Екатерину Павловну и сообщает, что после ее помощи она с мужем оказались вместе в ссылке и у них есть работа и жилье, все уладилось и они счастливы. Второе от сестер Ширинских Марии и Екатерины (одна за время ссылки почти ослепла), получивших, наконец, паспорта. «Теперь мы настоящие вольные граждане. Конечно, неизвестно, надолго ли? Но все же мы очень счастливы». Вот такие два «счастливых письма». 

В атмосфере всеобщего террора работа Помполита была единственно возможная для того времени, единственный адрес, по которому можно было обратиться и получить ответ. И помощь, которую мог делать этот Комитет для политзаключенных  трудно переоценить. Какими только замечательными эпитетами не награждали Екатерину Павловну, обращающиеся к ней люди, говоря, что они знают, скольким она уже помогла, как много сделано, скольких вызволила из беды, спасла от голода, помогла встретиться, разыскала потерявшихся в тюрьмах и лагерях.  В Комитет пишут самые разные люди, среди которых большинство просто не понимает, что произошло и в чем они виноваты. Вина осужденных тройками, ОСО и другими органами часто настолько абсурдна, что ее трудно сформулировать. Очень часто автор письма пишет, что до сих пор не знает в чем его обвиняют и строит различные предположения, перебирая в своей биографии возможные преступления: -. происхождение своих дедов и отцов в большинстве случаев уже умерших, чуждое новому государству социальное происхождение, отношение к церкви, мобилизация в белые армии, чины полученные в царской армии до революции, родственники за границей, часто совершенно незнакомые обвиняемым, предположительные враждебные намерения против государства, обвинения в пропаганде и агитации малограмотных крестьян. Так, Карцева Мария Александровна, которая, как и ее мать, работала педагогом и была выслана вместе с сестрами из Ленинграда,  пишет: «я являюсь третьим поколением, которое высылают.» Она выслана по делу матери, а мать была выслана потому что ее родители были дворянами. Отправлен на строительство Беломоро-Балтийского канала и работает чернорабочим сын священника  Александр Павлович Акатов –учитель и воспитатель школы и детского дома в Иваново-Вознесенске. До революции Акатов работал сельским учителем, затем с 1915 по 1917 гг был призван на военную службу, а в 1917-1920 годы - в Красную Армию. Начиная с 1920 г. он работал учителем и воспитателем в школе для беспризорных и дефективных детей. В то время такая работа с беспризорниками, которые  бродили по стране тысячами, была особенно  необходима. (Правда, и сейчас вопрос о воспитании беспризорных и дефективных детей достаточно актуален, но, увы, пока серьезно не решается).В защиту Акатова как  выдающегося преподавателя Пешковой пишут Рылова и Швецов..Но несмотря на хлопоты, приговор не был отменен  Семья его брата, воевавшего в первую мировую войну, была выслана из Ленинграда в Куйбышев и лишена возможности работать. Голанина Мария Ивановна – инвалид, малограмотная, верующая жила до революции в прислугах. В письме, которое ей в лагере помогли написать, она рассказывает, что при обыске у нее нашли 3 религиозные книги. Она обвинялась в контрреволюционной агитации, причем, по делу проходили 22  человека. Вероятно, это была религиозная община. Бывшая монахиня Владимирского монастыря в Белебеевском районе Зинаида Сергеевна Дымова также страдает за свои религиозные убеждения. Она просит освобождения из Сибирских лагерей по старости (57 лет), куда отправлена на10 лет. Шестидесяти восьмилетний  Владимир Николаевич Юхновский , высланный из Ленинграда и лишенный своей 72 рублевой пенсии пишет, что его не берут на работу ночным сторожем как «социально опасного» и он обречен на голодную смерть. «Если я уж так опасен, то лучше бы расстрелять меня, чем заставлять старика медленно умирать с голоду». Он выслан за дворянское происхождение и бывшую службу до революции в Министерстве внутренних дел. Два сына Юхновского погибли находясь в рядах Красной Армии: один, сражаясь против Юденича, а второй,-командир миноносца, погиб в 1924 году во время взрыва. Во многих письмах приводятся факты, когда людей арестовывают по доносам, написанным из-за корыстных побуждений, например, желании получить квартиру арестованного.. Достаточно было такому доносу попасть в органы безопасности, как человека без особых проверок и очных ставок арестовывали, ссылали  Особенно много такого рода писем от бывших ленинградцев, которые прямо называют фамилии тех, кто после доноса получил их комнаты. В деревнях доносами сводили счеты со своими врагами малоимущие крестьяне, забирая себе имущество и дома высланных и расстрелянных. Часто оставшихся после высылки родителей детей выгоняли на улицу и они шли просить милостыню. Эта сторона нашей жизни в дальнейшем расцвела пышным цветом, не прекращается и поныне ,т.к. доносы, в том числе анонимные, ценятся государственной властью.

 Многие авторы писем полуграмотные или совсем  безграмотные люди.  За них пишут письма товарищи по заключению или соседи сосланных. Есть письма, где вместо подписи стоят отпечатки пальца или крестики. В то же время много писем от интеллигенции - ученых, изобретателей, студентов, художников, академиков, писателей, учителей. Мать сосланного Сергея Викторовича Шамрая считает, что его единственным преступлением послужило то, что он племянник покойного академика Грушевского. Ее саму уволили из Академии именно за это. Несмотря на ссылку и потерю работы ссыльные пишут о необходимости продолжения своих научных работ ( Б.И.Кулаков, Анастасия Ивановна Рокицкая и др.). Сотрудники Бориса Михайловича Эндена просят вернуть его на производство и пишут о нем как об уникальном и необходимом для работы специалисте. Как они не побоялись вступиться за высланного сотрудника. Также не побоялись  Валентин Катаев, Корней Чуковский, Василий Качалов и другие поручиться за высылаемых людей и просят Пешкову им помочь.

 Есть письма членов разных социалистических партий:  эсеров, социалистов, коммунистов, сионистов и других. Некоторые из них (Н.А.Трескин, Екатерина Ройзман) используют знакомые им способы борьбы вроде голодовок, другие еще верят, что честное слово чего-то стоит, не понимая, с кем имеют дело. Так, социалист Дмитрий Павлович Декатов, находящийся в Долинском отделении Карагандинского концлагеря, просит объединить его с женой, Лидией Декатовой, которая сидит в Верхнеуральском политизоляторе,»хорошо бы еще и в одной камере». Он понимает, что не выдержит этап, т.к. болен и дает ЧЕСТНОЕ СЛОВО , что может доехать до Урала самостоятельно, добавляя, что никогда в жизни не нарушал честного слова. Конечно, Декатову в его просьбе было отказано. В письме из Иерусалима в мае 1935 года Осовский благодарит Екатерину Павловну за содействие в приезде внуков в Палестину. Пешкова в свою очередь сообщает, что здоровье его сына Якова Осовского, находящегося в тюремной больнице, значительно  улучшилось, но в освобождении ему пока отказано. Това Перельштейн пишет в своей книге «Помни о них, Сион», вышедшей в Иерусалиме в 2003 году, что Екатерина Павловна помогала многим преследуемым, обвиненным в сионизме и их семьям, заменить полит-изолятор и ссылку выездом в Палестину. Перельштейн пишет, что «многие ветераны – (сионисты) обязаны жизнью этой замечательной женщине».

Следует отметить, что в большинстве случаев при репрессиях власти разрушали семьи, разъединяли ссылаемых людей, отправляя мужа и жену в разные районы страны. Когда в ссыльной семье умирала мать, отцу, находящемуся в ссылке в другом месте, не разрешали забрать детей. Письма отцов полны страдания от бессилия помочь голодающей семье и облегчить судьбы оставшихся сирот (Володкевич Александр Николаевич, находящийся в Дмитровлаге просит помочь особенно старшей Тамаре – очень способной и имеющей хороший голос, просит о детях крестьянин Удальцов Семен Никитич и многие другие) В то же время нищие и беспризорные дети пополняли ряды уголовников.В письмах нередко встречаются пространные  описания детей о своей самостоятельной жизни и отказе от своих родителей, чтобы не попасть в список высылаемых. Но это обычно не помогало. Возможно, тогда и закладывались будущие черты развала семейного уклада, распад семей. Особенно тяжко читать письма детей, просящих у Пешковой помощи и защиты. Дети страдали, что не могут учиться. Высланные вместе с семьей, они уезжали не закончив школу, училище, институт, не сдав школьные или институтские экзамены, не успев защитить дипломы. И в результате так и оставались недоучившимися. Власти препятствовали обучению так называемых социально-чуждых граждан. Так высланный из Ленинграда  в Уфу Далмат Александрович Лутохин пишет, что его сына Марка не принимают в 8 класс, как «ленинградского», то есть из семьи ссыльных. Сломана судьба молодого Яроша Ивана Афанасьевича, которого выслали в Атбасар вместе с родителями.Отец до революции несколько лет служил городовым. Сын его пишет, что «вчера у меня не было, я начал жить сегодня» Он должен был в мае закончить курсы гидрографов, а его выслали в апреле.

Широко были распространены аресты среди иностранцев, искавших убежище в СССР, переходивших границу в поисках работы, членов иностранных коммунистических партий. Некоторые письма адресованные Пешковой полны отчаяния. Ведь эти люди не имеют близких в стране, плохо знают язык и не понимают, в чем их обвиняют. Член германской партии Ларионов Н.И. перешел границу, работал в МОПРе. Он был сослан в Сиблаг. Гаджи – итальянский анархист стал политзаключенным и работал на лесоповале в районе Яренска. Михаил Васильевич Бурдуковский работал в Монголии по советскому заграничному паспорту и был там арестован. Его перевели в категорию «перебежчиков» и дали ему бессрочную ссылку. Были письма от иностранцев, которые, спасаясь от своих режимов,  переходили границу и мечтали работать в новом Советском государстве. Польский эмигрант Игнатий Пиппа, венгерский эмигрант Иосиф Бернардович Баумгартен и другие были арестованы во время перехода на советскую сторону и отправлены в концлагеря на сроки до 10 лет. Их судили как советских подданных, скрывая, что они имели иностранное гражданство. В ссылку, на поселение, в лагеря отправляли инвалидов, пожилых больных людей, которые просили разрешения жить на иждивении родственников или друзей. Среди них были инвалиды японской, германской и гражданской войн, увечные люди, потерявшие руку или ногу, слепые. Так в ссылке находилась семья Маньковских, в которой отец был инвалидом еще японской войны и находился в отставке с 1908 года. В семье ссыльных Воробьевых отец принимал участие в обороне Порт-Артура. Комитет политпомощи многим инвалидам помог вернуться из ссылок и лагерей к своим родным. Можно привести нередкие примеры помощи, за которые люди расплачивались своей свободой. Был сослан вместе с женой бывший генерал, военный судья Менде Михаил Константинович 76и лет, влачивший голодное существование. Помогавшие голодным старикам Ларионовы были отправлены: он в концлагерь, а она в ссылку. Мельникова Анфиса Ивановна полуграмотная сослана в Потьму на 3 года. Она обвиняется в укрывательстве священника, т.к. приютила больного старика и кормила его. Мельникова пишет, что он из дома не выходил, паспорт имел, «и этим я никому не причинила вреда».

Почти везде сосланных, у которых были отобраны паспорта, не принимали на работу по специальному распоряжению, обрекая их на голодную смерть вместе с детьми и стариками родителями.(сестры с мужьями Ковалевская и Филимонова, семья Квашниных, Витте, Павловых,  Джавровых, Брюллов Б.П, Маньковские, Воробьевы и многие др.). Некоторые сосланные даже просят заменить ссылку на тюрьму. Кокозов К.А. пишет в своем письме: «мы ленинградцы по объяснению ленинградского НКВД ни в чем не обвиняемые, только  лишенные права проживания в Ленинграде, фактически оказались в худшем положении, чем тяжкие преступники. Последние имеют работу, а нам ее не дают». О том же пишет старик Юхновский.

Огромная часть заключенных и сосланных была больна туберкулезом, среди больных туберкулезом  отмечено много детей. Туберкулез распространенный в нынешних тюрьмах заставляет вспомнить о нашем недалеком прошлом.

Заканчиваю эту статью выдержками из замечательного письма Петра Садовского, который к 1935 году  пробыл в концлагерях восемь с половиной лет. Он благодарит Пешкову за посылку и пишет: «я устал физически и морально, но духом я еще не пал, я всегда верил и верю в хороший финал».

Имя Екатерины Павловны Пешковой и ее ближайшего соратника Михаила Львовича Винавера незаслуженно забыты.  В Москве на Кузнецком мосту 24 еще стоит серый невысокий дом хорошо известный всем людям, связанным с советскими репрессиями (сейчас там приемная ФСБ). Я сама была там сначала в 1948 году, когда получила ответ о судьбе своих родителей: «десять лет без права переписки» (теперь известно, что это означает расстрел), а затем в 90-е годы читала следственные дела своих родных. И я не подозревала, что этажом выше находился Комитет политпомощи – приемная Екатерины Павловны Пешковой. Было бы замечательно, если бы там был создан музей, рассказывающий о ее деятельности, списки, тех, кому она помогала. А на фронтоне дома должна быть мемориальная доска с ее именем и именем Винавера и слова благодарности от потомков тех людей, которых они спасали.

http://shorashim.narod.ru/case_kofman.htm

 

CrisM (Родовед-историк) все записи автора

Почему Павла фон Дервиза в Ницце называли русским Монте-Кристо?

19 мая 2009

  
  

В Ницце и в наши дни  живет память о богаче-меценате со странной для русского фамилией фон Дервиз. Его именем в городе названа улица, имя Дервиза носит школа, которую он когда-то построил и содержал на свои средства.
 

В Ницце Павел Григорьевич Дервиз появился, когда уже отошел от дел. Поэтому любопытные горожане долго не могли узнать, откуда у русского Монте-Кристо, так они стали между собой величать богача из далекой России, такие громадные средства, которые он не скупясь тратит на городские нужды и помощь бедным. Им было трудно представить, что в начале карьеры Дервиз, кроме дворянской приставки «фон» и страстного желания преуспеть, не имел за душей ничего.



Родился Павел в 1826 (по другим сведениям в 1823) году в небогатой дворянской семье в Тамбовской губернии. Собственно, и дворянство-то у семьи было относительно недавнее, его предок Дервиза, приехавший в Россию из Гамбурга и носивший фамилию Визе, получил от российского императора. Причем, ему было позволено прибавить к фамилии дворянскую приставку «фон» с артиклем «дер». Так что, правильно фамилия должна была звучать фон дер Визе. Но фамилия вскоре русифицировалась, присоединив к себе «дер» и потеряв окончание.

Отцу удалось определить Павла в частный петербургский пансион, давший юноше хорошее воспитание и знания, достаточные для поступления в Училище правоведения, которое Дервиз окончил с золотой медалью. Чиновничью службу он начал на небольшой должности в Сенате, затем состоял при военном ведомстве, занимаясь снабжением армии провиантом в период Крымской войны. Должность была, как тогда говорили, «хлебная», но Дервиз дорожил честным именем и в махинациях не участвовал. А по окончании войны перебрался в Москву, где вскоре занял должность секретаря правления Общества Московско-Саратовской железной дороги.

В это время Общество МСЖД находилось в глубоком кризисе. Его акции на бирже не котировались, деньги кончались, рельсы удалось проложить только до Коломны, впереди брезжил полный крах. Энергичный и хваткий секретарь, быстро завоевавший доверие акционеров, попытался привлечь в руководство ОМСЖД маститых железнодорожных чиновников, но безуспешно. Тогда Дервиз решился на смелый шаг, предложив себя в председатели правления. Его поддержали, да собственно и выбирать-то было не из кого.

Молодой председатель стал действовать энергично и жестко: «выдавил» из правления всех «почетнозаседающих», заменив их толковыми чиновниками, добился повышения государственных гарантий на акции, возобновил строительство пути. А затем и вообще распустил ОМСЖД, создав вместо него Общество Московско-Рязанской железной дороги, взявшее подряд на строительство дороги от Коломны до Рязани. Новому обществу перешли долги и акции старого, но это не пугало Дервиза.

Вот здесь и началось самое интересное – Дервиз придумал гениальную схему, позволившую ему и дороги строить с поразительной быстротой, и самому за несколько лет стать миллионером, причем, ничего не воруя у государства, а только пользуясь его поддержкой.

Схема, придуманная Дервизом, была проста, как и все гениальное, но действовала безотказно. Предприниматель заключал с государством договор (концессию) на строительство частной железной дороги с последующий её передачей государству. Смета подряда на строительство умышленно завышалась до максимально допустимого разумного предела, на эту сумму выпускались акции и облигации, гарантом получения дохода по которым выступало государство. Часть акций оставалось в правлении дороги, а практически в безраздельном владении Дервиза, становившегося учредителем общества по строительству и эксплуатации дороги, которая через определенный срок должна была перейти в собственность государства. Облигации же по пониженной цене размещались за границей. Гарантии правительства России ценились высоко, поэтому реализация недорогих облигаций проходила быстро.

Денег, полученных от продажи акций и облигаций, с лихвой хватало для строительства, если им занимались толковые исполнители, а людей подбирать Дервиз умел. В короткий срок дорога вводилась в строй, начиная приносить солидный доход, позволявший полностью рассчитаться с владельцами облигаций и выплачивать доходы по акциям. Государство, не затратив ни рубля, только рискнув своим добрым именем, получало прекрасную железную дорогу, а акционеры – солидный доход.

К.А. Савицкий. Ремонтные работы на железной дороге. 1874 г.

За короткий срок Дервиз построил дорогу до Рязани, затем до Козлова. Получил выгоднейший подряд на Курско-Киевскую дорогу, на сооружение которой у него ушло всего два года. За несколько лет он сколотил солидный личный капитал. Естественно, что разработанной им схемой стали активно пользоваться в России. Количество «прилипал», стремившихся получить доход на железнодорожном строительстве, росло как снежный ком. До неимоверной высоты взлетели взятки и откаты. Не дремали и недоброжелатели Дервиза.

Очередную концессию на дорогу от Козлова до Воронежа Дервизу не дали. Бороться с чиновниками предприниматель не захотел, считая, что доброе имя и здоровье дороже. Павел Григорьевич отошел от дел, продолжая вкладывать относительно небольшие деньги только в проекты, которые считал беспроигрышными.

Обладая громадными средствами, он стал жить по принципу «пройдет жизнь, но не пройдет добро, ею посеянное», который сам и сформулировал. Дервиз активно занялся меценатством. Выделял деньги на строительство школ, построил в Москве прекрасную детскую больницу, получившую имя святого Владимира (в советские времена её переименовали в Русаковскую). В больнице 100 кроватей было зарезервировано для сирот и детей бедных родителей. Только за одно это ему можно ставить памятник. Кстати, проект больницы получил высшую оценку на Парижской выставке 1876 года.

Уехать из России Дервиза заставили семейные обстоятельства. Тяжело заболела дочь, пришлось перебраться в место с мягким климатом и хорошими европейскими врачами «под боком». Так и появился в Ницце русский миллионер, считавший, что надо делать добро и для того места, где живешь хотя бы временно.

В Ницце Павел Григорьевич приобрел 11 гектаров земли и построил на них прекрасную виллу, поражавшую современников красотой. Он гордился, что виллу для него строили русские. Местным строителям и подрядчикам он не доверял, говоря, что его Вельрозе – «памятник и русской архитектуре, и русскому богатству».

К сожалению, старания европейских медицинских светил не помогли спасти жизнь его любимой дочери Варвары, скончавшейся в 16 лет. Отец захотел похоронить её в России, но в пути его сердце не выдержало, Павел Григорьевич скончался.

Супруга похоронила Павла Григорьевича фон Дервиза и дочь на территории больницы святого Владимира при построенной ею церкви, которая сохранилась до наших дней. В советские времена церковь переоборудовали, куда делся прах Дервиза и его дочери – неизвестно. В 1995 году Троицкая церковь вновь была освящена.

По созданным Дервизом железным дорогам идут поезда, в построенных на его деньги школах и больнице учат и лечат детей. Живет память о русском предпринимателе и меценате, который искренне считал, что «пройдет жизнь, но не пройдет добро, ею посеянное».http://bishelp.ru/rich/uspeh-12518/pochemu-pavla-f...-nazyvali-russkim-monte-kristo

CrisM (Родовед-историк) все записи автора

ЕКАТЕРИНА ПАВЛОВНА ПЕШКОВА

 

Вот как я впервые встретилась с Екатериной Павловной I Пешковой88.

1921 год. Иркутск, тюрьма, женский одиночный корпус*.

Резко стукнуло окошко, и я увидела даму в шляпе и вуалетке, среднего возраста, чуть подкрашенные губы, решительное лицо. Она внимательно посмотрела на нас — мы сидели вдвоем — и спросила, не нуждаемся ли мы в хлебе.

Нет, в хлебе мы не нуждались**. И все, окно снова захлопнулось.

Разве я могла представить себе, кем будет в моей судьбе эта незнакомая дама? Что долгие годы в самые тяжелые дни она придет на помощь — и столько раз выручит из беды. И что не будет для меня более дорогого человека.

А потом она говорила моей сестре, что запомнила меня в одиночке, в тюремном полосатом платье за каким-то шитьем.

В это время она объезжала сибирские тюрьмы как уполномоченный Польского Красного Креста по делу репатриации польских военнопленных89 — только что кончилась война с Польптой

— Но, — говорила потом Екатерина Павловна улыбаясь, — я и всех политических заключенных обходила.

Время было суровое. Незадолго до ее посещения приезжала комиссия по пересмотру дел политических заключенных под председательством Павлуновского90. Гражданская война кончилась. Многие заключенные получили сроки — максимальный был тогда 5 лет. И вдруг начались расстрелы — по 40, 80, 120 человек за раз.

* Отрывки из другого варианта воспоминаний здесь и далее даются в постраничных примечаниях:

Сорок четыре года — с 1921 г., когда впервые я встретилась с Екате­риной Павловной, — вся жизнь моя была связана с нею. Волей-неволей придется говорить о себе.

** Время было страшное. Второй раз я сидела в одиночном корпусе Иркутской тюрьмы. Обе мы занимались каким-то рукоделием, надзира­тельницы давали нам перевязывать на платки старые фуфайки, платили едой, да и передачи мы получали от друзей.

88 Пешкова (урожд. Волжина), Екатерина Павловна (1876—1965) — общественный деятель. Родилась на Украине, гимназию окончила в Са­маре (1895). Жена А.М. Горького с 1896 г.; после 1904 г., когда они рас­стались, сохранила с ним деловые и дружеские отношения.

Общественная работа Е.П. началась в 1900-е годы в Ниж. Новгороде (Нар. дом. Красный Крест) и Крыму (помощь революционным матросам). В 1907—1914 гг., вместе с сыном Максимом, Е.П. — за границей, в ос­новном в Париже. Посещала в Сорбонне курсы французского языка для русских и лекции по социальным наукам. Была членом партии с.-р.; в конце 1908 г., после разоблачения Е.Ф. Азефа, выбрана во Временную делегацию ПСР, заменявшую ЦК ПСР до выборов нового ЦК. В 1908— 1912 гг. работала в эмигрантской кассе (Париж) по организации матери­альной помощи рус. политэмигрантам. Вместе с другими членами кассы организовала в Париже детскую библиотеку. Участвовала в попытках со­здать за границей Музей истории борьбы за полит, освобождение России (1910—1913). Работала в организованном В.Н. Фигнер Кружке помощи каторге и ссылке ("Парижский кружок"), продолжила эту работу по воз­вращении из-за границы.

После начала Первой мировой войны вернулась из Италии в Россию через Константинополь — Одессу. В об-ве "Помощь жертвам войны" за­ведовала (осень 1914—1918) Комиссией помощи детям. В начале 1915 г. вместе с адвокатом И.Н. Сахаровым на средства Земского и Городского союзов организовала отряд по сбору детей, оставшихся за линией фрон­та. В годы войны работала также в нелегальном кружке "Красный Крест", собирала для Горького материалы о жизни евреев в России, отве­ты по анкете "Дети и война" и т.д.

После Февраля — в Моск. бюро Об-ва помощи освобожденным поли­тическим, в августе 1917 г. при посещении Крыма знакомилась в Лива­дии с работой санаториев для бывших политзаключенных. В 1917 г. — чл. ЦК ПСР.

После Октября — в об-ве "Культура и свобода", в Худож. просветит. союзе рабочих организаций, Политическом Красном Кресте (до 1922), с 1922 г. — возглавила организацию Помощь политическим заключенным, которая просуществовала до 1937 г. С осени 1920 до 1937 г. — делегат Польского Красного Креста по опеке лиц польской национальности в Сов. России. В связи с этой деятельностью посетила Иркутск, Новонико-лаевск и др. города Сибири (сентябрь—октябрь 1921), Архангельск (весна 1922) и т.д., по два раза в год ездила в Польшу. По завершении репатри­ации в Польшу награждена (1925) знаком Польского Красного Креста. Один из организаторов Музея А.М. Горького в Москве (1937).

Во время войны 1941—1945 гг. — в организациях, помогавших эваку­ированным и пострадавшим от войны детям (начала эту работу в Таш­кенте в конце 1941). В последние годы жизни — консультант архива А.М. Горького при ИМЛИ. Среди подготовленного ею к печати — два то­ма писем Горького к ней ("Архив А.М. Горького", т. 5 и 9. М., 1955 и 1966).

89 Репатриация в Польшу проводилась в соответствии с сов.-польским соглашением, заключенным в Риге 24 февраля 1921 г. (Документы и ма­териалы по истории советско-польских отношений. Т. III. М., 1965, док. № 267, с. 502—514). В Москве (а для проведения встречной репатри­ации — ив Варшаве) создавались смешанные комиссии из делегаций от обеих сторон. Члены репатриационных комиссий пользовались диплома­тической неприкосновенностью. В их функции входило посещение лаге­рей, тюрем, госпиталей и прочих мест нахождения лиц, имеющих право на репатриацию. До образования в апреле 1921 г. репатриационных ко­миссий и некоторое время после их создания репатриацией занимались Российское и Польское общества Красного Креста. За апрель 1921—ап­рель 1924 г. из сов. республик в Польшу репатриировалось ок. 1,1 млн. человек (почти Уз из них составляли украинцы и белорусы). По поль­ским источникам, на территории СССР осталось ок. 1,5 млн. поляков, не воспользовавшихся правом на репатриацию. Контингенты возвращав­шихся на родину граждан с самого начала должны были включать определенную долю военнопленных, по исчерпании иных категорий они со­стояли только из военнопленных.

Осн. часть пленных поляков была захвачена на фронтах сов.-польской войны (воен. действия с 25 апреля по 18 октября 1920). Меньшую часть составили бывшие польские легионеры из соединений, созданных летом 1918 г. в Сибири и входивших позже в состав войск Польской республи­ки. Поляки, подобно чехословакам и румынам, охраняли один из секто­ров Сиб. магистрали (Татарская — Новониколаевск, с ответвлением на Славгород, с 1 октября 1919 г. ЧСА передала им участок Новоникола­евск — Тайга). При отступлении польская дивизия, вместе с серб. пол­ком, составляла арьергард союзнич. войск. Перед ст. Тайга отряд поля­ков в 4 тыс. штыков был почти начисто изрублен 27-й красной дивизией (в живых осталось 50 пленных); в р-не Анжерских копей два полка леги­онеров в 8 тыс. штыков потерпели новое поражение и затем без сопро­тивления сдались в плен. Военнопленные поляки содержались как в ев­ропейской России (Тульский лагерь), так и в азиатской части страны (напр., в 1920 г. работали на лесозаготовках в р-не Колывани). Деятель­ность Е.П. Пешковой по репатриации польских военнопленных, возмож­но, отмечена в польской прессе и мемуарах, но нам эти источники неиз­вестны.

90 Павлуновский, Иван Петрович (1888—1940) — большей, деятель, чл. РСДРП(б) с 1905 г. В ВЧК с момента ее организации, вместе с ней переехал в Москву, принимал руководящее участие в ликвидации "Союза защиты родины и свободы" (май 1918) и др. крупных операциях ВЧК. С августа 1918 г. нач. Особого отд. 5-й армии Вост. фронта; возглавлял од­но время Особый отд. Вост. фронта. Пред. ЧК в Казани и Уфе после взя­тия этих городов (1918). С апреля 1919 г. зам., с августа первый зам. нач. Особого отд. ВЧК (1919—1920). В ответ на просьбу Сибревкома (январь 1920) направить в Сибирь Я.Х. Петерса для организации ЧК выдвинут Дзержинским (с согласия Ленина) полномоч. представителем ВЧК (потом ОГПУ) по Сибири (1920-1926) и Закавказью (1926-1928). Пред. Сиб. чрезвычайного Ревтрибунала на Омском процессе над видны­ми деятелями колчаковского режима (20—30 мая 1920). С 1921 г. — чл. Сиббюро ЦК РКП(б). В нач. 1921 г., когда повстанческое движение про­тив большевиков охватило всю Зап. Сибирь, вошел вместе с пред. Сиб­ревкома И.Н. Смирновым и пом. главкома по Сибири В.И. Шориным в Чрезвычайную тройку по Сибири, под руководством которой восстание было подавлено к июню 1921 г. В августе 1921 г. был занят операцией по захвату Р.Ф. Унгерна фон Штернберга. С нач. 1922 г. чекистскую ра­боту совмещал с должностью уполномоченного НКПС по Сибири, в 1922 г. возглавил так наз. Сибпятерку — чрезвычайную комиссию по вывозу хлеба из Сибири. Из характеристики на Павлуновского Сиббюро ЦК РКП(б): "В политической обстановке ориентируется легко и быстро. Марксистская подготовка достаточная. Выдержан и устойчив. В отноше­нии парторганов дисциплинирован. Энергичен и настойчив. С точки зре­ния коммунистической этики безупречен". Работая затем в Закавказье, сблизился с Г.К. Орджоникидзе и в последующие годы замещал его в НК РКИ и Наркомтяжпроме (первый зам. наркома по оборонной индустрии). Кандидат в члены ЦК ВКП(б) (1934). В 1937 г. арестован и погиб в за­ключении.

- 95 -

По субботам и понедельникам мы не спали. Смотрели, прижавшись к решеткам, как пачками выводят людей — "в подвал". Как-то в один из таких дней меня предупредили, что я тоже в списках, — оказалось: ошибка.

Люди, примирившиеся с приговором, поняли, что терять им нечего: среди бела дня человек десять бросились на вышку с часовым, перемахнули через забор и бросились бежать. Всех, конечно, перестреляли. Ушел только один. Долго под нашими окнами лежал убитый.

И вот осенью меня вызвали в подвал с вещами. Все мы знали, что это значит. Так мне и сказала соседка по камере: "Вы не маленькая, не берите вещей, они пригодятся Вашим друзьям".

Так я и ушла с конвоиром через весь город с маленьким чемоданчиком, и тот нес конвоир: была я совсем больна — отказали легкие. В подвале навстречу мне бросилась женщина, знакомая по тюрьме: "Не беспокойтесь. Вас только отправляют в Москву". В тот же вечер повезли в Новониколаевск, затем в Москву*.

Вернувшись из Сибири, Екатерина Павловна при свидании с Дзержинским рассказала ему и обо мне. Он ей сказал: "Да, кажется, мы много лишнего делаем". В результате меня вызвали в Москву.                          

Через некоторое время меня выпустили. Я тогда еще не знала, что этим я обязана Екатерине Павловне, много позже она об этом рассказала мне сама**.92

Мне приходится говорить о себе, так как иначе непонятно, как мы, люди такой разной судьбы, сошлись так близко. Раз придя мне на помощь, она уже и потом не оставляла без внимания все перипетии моей судьбы — а их было много.

В 1925 г. меня выслали на три года из Москвы. По окончании срока она сама послала мне телеграмму об

* В тот же вечер посадили меня и еще одного арестованного с кон­воирами в общий вагон, и поехали. А через несколько недель из Новони­колаевской тюрьмы вместе с тремя членами эсеровского ЦК (91Члены ЦК ПСР этапировались в Москву для суда (8 июня-7 августа 1922) над ними и другими деятелями партии.) повезли в Москву.

** Выпустили меня уже в конце апреля. В тюрьме мне рассказали о Политическом Красном Кресте, куда я и пришла. Виделась я там с Винавером (93Винавер, Михаил Львович (1880-1942) — адвокат, ближайший по­мощник Е.П. Пешковой по работе в ПКК и в Польском КК. Арестован в 1937 г., приговорен к 10 годам. Освобожден из лагеря в связи с зачисле­нием в польскую армию В. Андерса, умер во время ее передислокации в Иран. По другим сведениям, погиб в заключении.), так как не знала, что руку к моему освобождению приложил не он, а Екатерина Павловна.

92 Политический Красный Крест (Московский политический Красный Крест) работал в Москве с сер. февраля 1918 до сентября 1922 г. С лета 1922 г. функционировал под другим названием — Помощь политическим заключенным. С этого периода в связи с неудовольствием властей актив­ной попыткой ПКК помочь подсудимым на процессе ПСР, лишен преж­ней возможности оказывать содействие в деле смягчения участи политза­ключенным, обследовать тюрьмы и влиять на улучшение условий содер­жания в местах заключения. В 1938 г. закрыт по непосредственному приказу Н.И. Ежова. В ПКК входили Е.П. Пешкова (пред.), М.Л. Вина-вер (зам. пред.), Н.К. Муравьев, В.Н. Малянтович. В работе ПКК участ­вовал А.Ю. Фейт (ум. 1926). Почетным пред. ПКК была В.Н. Фигнер.

Приведем текст одного из объявлений Моск. ПКК ("Жизнь", 1918, 29 мая, № 28, с. 4):

"Возродившийся Политический Красный Крест, преследующий задачи оказания всех видов помощи политическим заключенным, испытывает большой недостаток в материальных средствах.

Денег теперь нужно много, т.к. тюрьмы переполнены и рост продо­вольственных затруднений вызывает острую необходимость в большом притоке денежных средств.

Красный Крест надеется встретить поддержку во всех культурных сло­ях русского общества и просит нас напечатать, что он с признательнос­тью принимает всякого рода пожертвования, которые надлежит адресо­вать: Москва, М. Никитская, 25.

Денежные пожертвования можно также адресовать в редакции мос­ковских газет для Политического Красного Креста".

После смерти Дзержинского (1926) ПКК функционировал с большим трудом, ходатайства его удовлетворялись органами ОГПУ-НКВД все ре­же, к нач. 30-х годов иссякли источники средств ПКК, а затем его дея­тельность постепенно свелась к наведению справок об арестованных и да­че советов их родным. Главные средства ПКК составлялись из фондов различных политич. группировок (в основном социалистич. партий) в расходовались пропорционально размерам партийных поступлений. Вос­поминания А. В. Книпер свидетельствуют о том, что помощь оказывалась не только социалистам, но и другим лицам, арестованным по поли­тическим мотивам.

Первый значительный массив материалов о ПКК опубликован в исто­рических сборниках "Память", составлявшихся в СССР и публиковав­шихся в 70—80-х на Западе (см. выпуски № 1, 3, 4).

- 96 -

этом*, и, вернувшись, я пошла в Политический Красный Крест поблагодарить ее за внимание, и тут-то мы с ней и познакомились.

Семь лет после этого я прожила в Москве и изредка заходила на Кузнецкий, 24. Так как я была одним из самых старых клиентов этого учреждения, то ко мне привыкли и пускали к Екатерине Павловне без очереди, с внутреннего хода. Народу там всегда было много. Екатерина Павловна много слов не тратила, слишком была занята, и я не задерживалась. Каждый раз, как я от нее выходила в приемную, ожидающие спрашивали: "Что, сегодня не очень строгая?" Когда я потом рассказала Екатерине Павловне, как ее побаивались посетители, она очень огорчилась: "Правда? А я так всегда стеснялась! Мне казалось, что все на мне такое некрасивое".

Оказалось, что, такая решительная на вид, она была очень застенчивым человеком, и ей стоило больших усилий разговаривать с людьми, которых она жалела всем сердцем: ведь к ней приходили со всеми своими несчастьями.

   Такое наше знакомство — полуофициальное, виделись мы только по месту ее работы: Кузнецкий, 24, — продолжалось до 1935 г., когда после убийства Кирова начались повальные аресты. Время было благоприятное для сведения личных счетов, доносы были в ходу, обоснованные или нет — значения не имело.

Я получила пять лет лагеря и была отправлена в Забайкалье, на постройку Байкало-Амурской магистрали. По дороге из окна арестантского вагона**, я выбросила письмо, адресованное Екатерине Павловне в Политический Красный Крест. Я увидела, как его подобрала какая-то женщина, и как к ней подошел солдат. Ну, пропало!.. Но везде есть люди: письмо дошло по назначению. По дороге кое-кого из нашего этапа, меня в том числе, сняли в санитарном пункте: ехали мы в товарном вагоне месяц, у многих начиналась цинга. Там меня и оставили для работы в лазарете. Я связалась со своими и получила

 

 

* Когда кончился мой срок, я получила в Тарусе телеграмму от Екатерины Павловны, что я могу вернуться в Москву. Это было в 1928 г.

** Повезли нас на БАМ в теплушке с уголовными женщинами.

 

- 97 -

от них телеграмму, что пять лет лагеря заменены мне тремя годами высылки: "минус два" города. Это Екатерина Павловна имела разговор с Ягодой94, и он нашел, что, пожалуй, перехватили*.

Через три месяца я вернулась и, конечно, сразу же отправилась к Екатерине Павловне. Она меня встретила очень приветливо и под конец разговора сказала: "Я ко всем подопечным хорошо отношусь, но у меня есть персональные". Толстой говорил, что люди любят тех, кому делают добро, и ненавидят тех, кому причиняют зло, — думаю, что в отношении ко мне у Екатерины Павловны это имело место.

В Москве жить я не могла — начались мои скитания по маленьким городам, не слишком далеким от Москвы. Но всегда, во время побывок в Москве, где жила моя семья95, я заходила на Кузнецкий.

Однажды Екатерина Павловна сказала мне: "Вас вызывают в НКВД, а оттуда приходите ко мне обедать и все расскажете". У меня было такое впечатление, будто я получила приглашение на Олимп. А она встретила меня в передней и сразу сказала: "Мы очень любим редьку, но она ужасно пахнет". На меня напал смех — вот так Олимп! — и я сразу перестала ее бояться. Вот она какая простая и милая; как хорошо, что можно ее просто любить! Это не значит, что изменилось чувство глубокого уважения к ней и восхищения, — просто стало мне с ней легко.

Вот так и началось у меня близкое знакомство с Екатериной Павловной.

Всегда, встречаясь с ней, я не переставала изумляться: как, прожив такую долгую, сложную жизнь, сталкиваясь со столькими людьми, всякими, — как она сумела до глубокой старости сохранить абсолютную чистоту души и воображения, такую веру в человека и сердце, полное любви. И полное отсутствие сентиментальности и ханжества. Она

* Сняли нас после месячного этапа в санитарном городке Б., где я и работала три месяца санитаркой, сестрой и под конец заведовала двумя корпусами больницы. Тут я и получила телеграмму от мужа, что пять лет лагеря заменены мне тремя годами "минус два". Правда, на поверку вышло, что не "минус два", а "минус пятнадцать" городов, но из лагеря я освободилась.

94 Ягода, Генрих Георгиевич (1891-1938) — болыцев. деятель. До ре­волюции служил статистиком, работал в больничной кассе Путилов, за­вода, в 1915 г. призван в армию. В револ. деятельности с 1904 г., был в ссылке (1911-1913). Чл. РСДРП(б) с 1907 г. (Ниж. Новгород, затем Москва и Петербург). В 1917-1919 гг. на воен. работе, в 1919-1922 гг. чл. Коллегии Наркомввепгторга. С 1920 г. упр. делами ВЧК, чл. колле­гии ВЧК. С 1924 г. — зампред ОГПУ, в 1934-1936 гг. — наркомвнудел. Расстрелян по делу "антисоветского правотроцкистского блока".

95 В 1922 г., по освобождении, Анна Васильевна жила в Москве сна­чала с братом Ильей. В том же году взяла к себе сына, оставленного в 1918 г. в Кисловодске, и вышла замуж за В.К. Книпера. В 1936 или 1937 г. в ее квартире поселилась сестра Елена.

- 98 -

была очень терпима к людям — к женщинам, — и, когда я ее по ходу разговора спросила: "Да неужели в молодости Вы никем не увлекались, за Вами никто не ухаживал?" — она ответила почти сердито: "Мне некогда было, я всё уроки давала. Раз товарищ меня провожал и, прощаясь, поцеловал мне руку — уж я ее мыла, мыла". Я совершенно ей поверила, но очень смеялась.

Я не знала человека, который бы так ценил малейшее к себе внимание и совершенно забывал, сколько он сделал для других. Как-то (много позже) она рассказывала, что была на каком-то заседании в Музее Горького, и к ней подходили люди и напоминали ей о том, как она им помогла, — и: "Знаете, оказалось, что все они очень хорошо ко мне относятся" — даже с некоторым удивлением.

Я ей говорю: "С чего бы это так, Екатерина Павловна?" И тут мы обе стали смеяться.

Кто не пережил страшного этого времени, тот не поймет, чем был для многих и многих ее труд. Что значило для людей, от которых шарахались друзья и знакомые, если в семье у них был арестованный, прийти к ней, услышать ее голос, узнать хотя бы о том, где находятся их близкие, что их ожидает, — а это она узнавала.

Недаром мой муж96 говорил, что после меня и моего сына он больше всех на свете любит Екатерину Павловну.

В конце концов и этих возможностей у нее не стало. Условия работы в Политическом Красном Кресте сделались невыносимыми. И все-таки потом она говорила: "Может быть, все-таки надо было все это перетерпеть и не бросать работу"*.

А в 1938 г., когда кончился срок моей высылки, в тот  же день меня арестовали вновь, арестован был мой сын и так и не вернулся из заключения — реабилитирован посмертно. И муж мой умер во время моего заключения на восемь лет.

И когда в 1946 г. я вернулась, Екатерина Павловна была мне самым дорогим человеком. Она очень постарела, хотя по-прежнему была деятельна и очень занята. Я боя-

* И это вплоть до 1938 г., когда положение стало невыносимым, и ни­чего уже сделать было нельзя. Много лет спустя она как-то сказала мне: "Может быть, надо было все это вынести — и все-таки не закрывать Крест".

96 Книпер, Всеволод Константинович (1888—1942) — инженер-строи­тель. Работал на железных дорогах и на строительстве гидросооружений. Умер в Москве.

- 99 -

лась ее тревожить и утомлять, когда приходила к ней. Если видела, что она устала, поднималась: "Ну, я пойду, Вам надо отдохнуть". А она делала вид, что не слышит, и продолжала разговаривать. И тут я поняла, что, по существу, она очень одинока, несмотря на внучек97 и правнуков, которых она любила нежно, но которые жили своей и совсем ей чужой жизнью.

Жила я в это время в Рыбинске, работая в театре98, и, накопив сверхурочные часы и дни, приезжала в Москву. В  один из этих приездов в 1959 г. она проводила меня до передней и сказала: "Анна Васильевна, подавайте на реабилитацию". А я уже подавала и получила отказ, я только на нее поглядела. А она: "Я понимаю, что все это Вам надоело, но сейчас подходящий момент, и, если Вы его упустите, так и останетесь до конца жизни"99.

Я поняла ее слова как приказ, а ее приказа я ослушаться не могла, не раз я ей была обязана просто жизнью. В 1960 г. я получила реабилитацию и с тех пор жила в Москве, и мы виделись чаще.                        

Для меня было радостью, что мне уже не о чем было ее просить, — и так я была перед ней в неоплатном долгу. А она об этом точно и не помнила. Она вообще не помнила, что она делала для людей, ей это было так же естественно, как дышать.

Сколько людей я перевидала, но никогда не встречала такого полного забвения своих поступков, а вот малейшее внимание к себе она помнила.

Приезжая в Москву из Рыбинска, я звонила к ней, она назначала день и час — она всегда была занята, и людей у нее бывало много. Она интересовалась моей жизнью, работой, всем. Но как-то я рассказывала ей не слишком веселые истории, и она сказала: "У меня голова от этого заболела". Она старела на глазах... Какой же одинокой она была в последние годы жизни! Сверстники ее умирали один за другим, родные не утешали. А она все касающееся их принимала к сердцу, волновалась, огорчалась, худела на глазах, точно таяла.

И, приходя к ней, я рассказывала ей уже только что-нибудь веселое и забавное. Она любила цветы и всегда радовалась, если ей принесешь — всегда немного, — иначе

 

 

97 Внучки Е.П. Пешковой — дети М.А. Пешкова (1897—1934): Пеш­ковы Марфа Максимовна (р. 1925) и Дарья Максимовна (р. 1927).

98 Бутафором в Гор. театре Рыбинска (Шербакова) Анна Васильевна работала до и после енисейской ссылки. А первые шаги ее как театраль­ного художника относятся ко времени пребывания в Карлаге. Именно там Анна Васильевна обнаружила в себе и вкус к этому виду творчества, и личные свои возможности.

99 Заявления о реабилитации Анна Васильевна писала, по крайней ме­ре с 1954 г. Она посылала их Г.М. Маленкову, Н.С. Хрущеву, К.Е. Воро­шилову (а сестра Елена — XXI съезду КПСС и ген. прокурору Руденко). Прилагались отзывы и характеристики Анны Васильевны (акад. В. В. Ви­ноградов, проф. А.Н. Александров). В 1957 и 1958 гг. ходатайства Анны Васильевны о снятии судимости были официально отклонены. Попытка 1959 г. привела к полной реабилитации в марте 1960 г. В это время, не заработав пенсии к 67 годам, Анна Васильевна вынуждена была работать. Лишь по ходатайству группы деятелей муз. искусства (Д.Д. Шостако­вича, А.В. Свешникова, Е.Ф. Гнесиной, В.Н. Шацкой, К.А. Эрдели, Н.А. Обуховой, Д.Ф. Ойстраха, И.С. Козловского) ей за заслуги отца пе­ред рус. муз. культурой была назначена с сентября 1960 г. пенсия рес­публиканского значения — 450 (с 1961 г. — 45) руб. в месяц.

- 100 -

она сердилась: зачем деньги тратить? И ее старая домработница Лина ловила меня в передней и говорила: "Что Вас давно не было? Она будто при Вас повеселела". "Она" — так всегда называла она Екатерину Павловну.

      Потом Екатерина Павловна нет-нет да позвонит сама: "Вы сегодня не заняты? У Вас нет работы? Тогда кончайте свои дела, когда кончите — приходите". Не знаю человека, который так уважал бы дела другого — что бы это ни было.

Как-то раз она говорит: "Что это Вас давно не видно?" Я отвечаю: "Вы же знаете, Екатерина Павловна, что Вы у меня № 1, но ведь есть еще № 2 и № 3 — что уж я поделаю?" Она смеется и говорит: "Вот у меня столько так называемых друзей, а если что надо — обращаюсь к Вам".

Она часто просила что-нибудь купить для нее — какие-нибудь пустяки.

"Екатерина Павловна, я бы Вас на ручках носила, если бы могла, а я Вам 200 грамм сыра покупаю".

Последнее время ей уже было очень трудно ходить, а одной совсем нельзя. Тогда она вызывала меня по телефону, чтобы я ее провожала.

Как-то раз позвонила: "Вы свободны? Тогда заходите к Дарье, это от Вас близко". А как раз у меня был приступ ишиаса, и я еле ходила. Что делать — пошла.

Оказалось, что Екатерине Павловне хотелось поехать домой на троллейбусе*, а одной ехать ей трудно. Меня разбирал смех: она ходит с трудом, я еле хожу — а она была ужасно довольна, что видит из окна Москву. Это было вроде эскапады, все ее забавляло. Мы заходили в какие-то магазины, получали в сберкассе ее пенсию, покупали совершенно ненужные вещи — еле добрели до дому, а она была довольна: несмотря ни на что, в ней обнаруживалась подчас прелестная веселость, способность радоваться пустякам.

 

 

* "А то из машины ничего не видно".https://www.sakharov-center.ru/asfcd/auth/?t=page&num=6966

CrisM (Родовед-историк) все записи автора

Политический Красный Крест

Материал из Википедии — свободной энциклопедии

(перенаправлено с «Политический Красный крест»)

Текущая версия страницы пока не проверялась опытными участниками и может значительно отличаться от версии, проверенной 1 декабря 2016; проверки требуют 2 правки.

Перейти к навигации Перейти к поиску

Политический Красный Крест — общее название ряда организаций, оказывавших помощь политзаключенным в Российской империи, Советской России и СССР.

Содержание

• 1 История
• 2 См. также
• 3 Примечания
• 4 Ссылки

История

Первая организация с этой целью была создана в Петербурге в 1874-5 гг. бывшими чайковцами. Следующую организацию основали Л. И. Корнилова-Сердюковая, Л. В. Синегуб и В. Н. Фигнер. Она помогала арестованным участникам «хождения в народ». В 1881 по инициативе народовольцев Ю. Н. Богдановича и Калюжного было создано «Общество Красного Креста Народной воли».

С конца 1890-х годов в Петербурге действовало «Общество помощи политическим ссыльным и заключенным». Оно получало средства на свою деятельность от благотворительных концертов, литературных чтений и различных вечеров, а также добровольных сборов среди интеллигенции.

После поражения революции 1905-07 помощью политическим заключенным занималось Бюро петербургских организаций Политического Красного Креста (председатель — Т. А. Богданович, казначей — Е. И. Бенуа). Пожертвования собирала финансовая комиссия этой организации. Тюремная комиссия занималась помощью заключенным, ссыльным и их семьям, а также организацией побегов. Одной из самых активных организаций в 1910-х гг. была «Группа помощи политическим узникам Шлиссельбурга» (М. Л. Лихтенштадт, А. А. Аристова, А. Я. Бруштейн, Е. В. Познер и др.).

После Февральской революции Политический Красный Крест помогал освобожденным узникам и политическим ссыльным. Было создано «Общество помощи освобожденным политическим».

В 1918 году была создана организация «Московский комитет Политического Красного Креста», известная также как «Московское общество Красного Креста для помощи политическим заключенным» или «Московский Политический Красный Крест» . Его создали Н. К. Муравьев, Е. П. Пешкова и М. Л. Винавер. Организация была узаконена декретом наркома юстиции РСФСР И. З. Штейнбергом. После 1922 года в связи с арестом Муравьёва организация прекратила своё существование под именем Красного креста.

С 12 июня 1922 г. организация называлась «Помощь политическим заключенным» (разновидности названия: «Помполит», «Политпомощь»).[1] Эта организация по просьбе родственников арестованных по политическим обвинениям наводила справки о том, где они содержатся, осуществляла им материальную помощь, ходатайствовала перед властями об их освобождении. Организация располагалась в доме № 16 на улице Кузнецкий Мост, рядом с приемной ОГПУ (впоследствии номер дома изменился: вместо № 16 — № 24). Она просуществовала до середины 1937 г., когда была распущена приказом наркома внутренних дел Н. И. Ежова. В 1938 году дом организации был опечатан.[1]

С 1924 в основном по 1931 год (последний задокументированный человек в 1934 году) «Помполит» среди прочей правозащитной деятельности помогал ссыльным, принадлежавшим к сионистским партиям, осуществить замену ссылки на выезд в подмандатную Палестину.

Формально «Помполит» прекратил свою деятельность только 15 июля 1938 года.[2]

Традицию Политического Красного Креста в России возродили советские диссиденты[источник не указан 444 дня].

См. также

• Красный Крест
• Русский общественный Фонд помощи преследуемым и их семьям
• Анархистский чёрный крест

 

1.  

• ОБЩЕСТВО «Е. П. ПЕШКОВА. ПОМОЩЬ ПОЛИТИЧЕСКИМ ЗАКЛЮЧЕННЫМ» 1922—1938 Фонды Государственного архива Российской Федерации по истории СССР. Путеводитель. Том 3. 1997
•  

1. Безумство храбрых// Санкт-Петербургские ведомости, № 164, 28.08.2013

Ссылки

• «КРАСНЫЙ КРЕСТ политический»
• Передача радиостанции «Эхо Москвы» «Политический красный крест и эмиграция из России в 20-30е гг.»
• Я. В. Леонтьев, ПОЛИТИЧЕСКИЙ КРАСНЫЙ КРЕСТ В СТРАНЕ СЕРПА И МОЛОТА
• Ярослав ЛЕОНТЬЕВ.ПРАВОЗАСТУПНИКИ
• С.Нехамкин. «Белый крест»

Категории:

• Общественные организации СССР
• Репрессии в СССР

CrisM (Родовед-историк) все записи автора

Пешкова, Екатерина Павловна

Материал из Википедии — свободной энциклопедии

Перейти к навигации Перейти к поиску

В Википедии есть статьи о других людях с фамилиями Пешкова и Волжина.

Екатерина Павловна Пешкова
Екатерина Пешкова
Имя при рождении	Екатерина Павловна Волжина
Дата рождения	26 июля 1876
Место рождения	Сумы, Харьковская губерния, Российская империя
Дата смерти	1965
Место смерти	Москва
Страна	Российская империя  СССР
Род деятельности	правозащитница
Супруг	Максим Горький
Дети	Максим Пешков
Награды и премии
Екатерина Павловна Пешкова на Викискладе

Екатери́на Па́вловна Пешко́ва (урождённая Волжина; 26 июля 1876 года, Сумы, Харьковская губерния, Российская империя — 1965 года, Москва, СССР) — российский и советский общественный деятель, правозащитница. Первая, а также единственная официальная жена писателя Максима Горького.

Содержание

• 1 Биография
• 2 Семья
• 3 Разное
• 4 Примечания
• 5 Ссылки

Биография[править | править код]

Родилась в семье дворян в городе Сумы. Известны три варианта даты её рождения.

Гимназию окончила в Самаре (1895). В 1895 году работала корректором в «Самарской газете», в редакции которой познакомилась с Алексеем Пешковым (Горьким), публиковавшимся в издании[1]. З0 августа 1896 года они обвенчалась, в 1897 году Екатерина родила сына Максима, а в 1901 году — дочь Катю. В 1902—1903 семья жила в Нижнем Новгороде (сейчас музей-квартира А. М. Горького). Разошлись по взаимному согласию. Пятилетняя дочь Катя умерла от менингита летом 1906 года, когда Горький с Марией Андреевой находились в США, откуда Алексей Максимович прислал покинутой жене в Нижний утешительное письмо с требованием беречь оставшегося сына[2][3]. Однако у них «всю жизнь сохранялись особые отношения», — отмечала их внучка Марфа[4]. По опубликованным данным, развод так и не был официально оформлен, что отчасти объясняет то обстоятельно, что ни в один зарегистрированный брак Горький больше не вступал[1].

В 1907—1914 гг. жила вместе с сыном Максимом за границей, преимущественно в Париже. Посещала в Сорбонне курсы французского языка для русских и лекции по социальным наукам. Работала в организованном В. Н. Фигнер Кружке помощи каторге и ссылке.

После начала Первой мировой войны вернулась из Италии в Россию через Константинополь — Одессу.

Являлась видным и влиятельным деятелем партии эсеров (член с 1905 года[5]) и после разгрома партии хранила её архив до изъятия его Дзержинским. В 1917 г. член ЦК ПСР.

С 1913—1914 годов работала в организациях помощи раненым, в Красном кресте.

Работала на постоянной основе в организации Политический Красный крест (сокр. — Помполит), возглавила детскую комиссию в обществе Помощь жертвам войны, на средства Земского и Городского союзов организовала отряд волонтёров по поиску детей, оставшихся за линией фронта.

С 1917 года была главой бюро воссозданного в новом качестве Политического Красного Креста, получившего название Московское общество Красного Креста для помощи политическим заключенным. Позднее была заместителем председателя этой организации. Работала с Михаилом Винавером.

С 1919 года официально занималась поиском и возвращением на родину легионеров польской армии Пилсудского, с 1920 года была, по совместительству, уполномоченной польского Красного креста, помогавшего польским и российским военнопленным на территории Советской России и Польши вернуться на их родину.

С 1922 г. возглавила организацию Помощь политическим заключенным, единственную правозащитную организацию в СССР, которая просуществовала до 1937 г[3].

В 1941 году эвакуирована в Ташкент.

В последние годы жизни — консультант архива А. М. Горького при ИМЛИ.

Умерла в 1965 году в Кремлёвской больнице. Похоронена на погосте Новодевичьего монастыря.

Семья[править | править код]

Е. П. Пешкова с сыном Максимом. Нижний Новгород, 1900 год.

Сестра А. П. Волжина была женой этнографа Адама Богдановича.

Сын — Максим Пешков. Внучки — Марфа (вышла замуж за Серго (Сергея) Берия; правнуки — Нина, Надежда и Сергей) и Дарья (актриса Театра имени Вахтангова, вышла замуж за артиста Александра Граве; правнуки — Максим и Екатерина).

Разное[править | править код]

В Государственном архиве РФ существует фонд, который называется «Помполит. Екатерина Павловна Пешкова»[6]. Фонд содержит огромное количество документов (более тысячи дел, содержащих письма, в основном, записки, которые приходили Пешковой от граждан, пострадавших за свои политические убеждения).

Примечания[править | править код]

1. ↑ 1 2 Три жены Максима Горького
2. ↑ Павел Басинский. Горький. — М.: Молодая гвардия, 2005. — ISBN 5-235-02850-3.
3. ↑ 1 2 Дмитрий Быков. Был ли Горький?. — М.: АСТ. Астрель, 2012. — 348 с. — 2000 экз. — ISBN 978-5-17-054542-1.
4. ↑ Марфа-красавица - Новости общества и общественной жизни - МК. Проверено 23 марта 2013. Архивировано 5 апреля 2013 года.
5. ↑ «Честь выше долга» — Известия
6. ↑ ОБЩЕСТВО «Е. П. ПЕШКОВА. ПОМОЩЬ ПОЛИТИЧЕСКИМ ЗАКЛЮЧЕННЫМ» 1922—1938 Фонды Государственного архива Российской Федерации по истории СССР. Путеводитель. Том 3. 1997

Ссылки[править | править код]

• Передача радиостанции «Эхо Москвы» «Политический красный крест и эмиграция из России в 20-30е гг.»
• Неизвестные письма Максима Горького Екатерине Пешковой

Constanciya_Russiya (Родовед-историк) все записи автора

LiveJournal

•  
• Главная
• Рейтинг записей

•  
•  

• Войти
• СОЗДАТЬ БЛОГ
• Русский (ru)

nektonemo

 

 

"Поединки в Русской Армии ген. П.Н. Врангеля и в Белой эмиграции"

Поединки в Русской Армии ген. П.Н. Врангеля и в Белой эмиграции (часть 1)
 

 

Читающая Россия ныне переживает своеобразный бум на «дуэльную» литературу. Повышенный интерес издателей и определённого круга читателей к этой теме несомненен. Парадоксально (а может быть как раз закономерно?), но вспышку интереса к истории дуэли мы наблюдаем именно в эпоху, когда такие понятия как честь, совесть, гражданский и воинский долг, человеческая порядочность по существу оказались отвергнутыми «постсоветскими» государством и обществом, в которых искусственно насаждаются лицемерие, беспринципность, культы уголовщины и шпионажа…

За последние годы на книжном рынке появился целый ряд книг, посвящённых истории дуэли в России; фрагментами, а затем и отдельным изданием опубликован Дуэльный кодекс ХIХ века. К сожалению, большинство современных исследований на эту тему хронологически охватывают только период до начала 1-й Великой войны 1914-1918 гг. Лишь в некоторых работах вскользь упоминается, что в дальнейшем офицерские поединки имели место и в Белой армии…

Предлагаемая вниманию читателей статья призвана впервые восполнить этот пробел и рассказать об истории офицерских поединков и отношении к ним в последний период существования Русской Армии, главным образом, уже после эвакуации её остатков из Крыма в 1920 году, а также в Русском Обще-Воинском Союзе (РОВС) – центральной организации Русского Зарубежья, ставшей прямым наследником Русской Императорской и Белой армий. Для работы над этой статьёй были использованы материалы из действующего архива РОВСа, в том числе ранее не публиковавшиеся.


Во время Гражданской войны 1917-1922 гг. в России случаи поединков между офицерами Белых армий были явлением отнюдь не редким. И это не удивительно: Белое воинство, основу которого составляло русское офицерство, являлось органическим преемником и носителем традиций Императорской Армии, в том числе и традиций в таком вопросе как дела чести. Поэтому в Вооружённых Силах Юга России (ВСЮР), в период возглавления их генерал-лейтенантом А.И. Деникиным, поединки между офицерами допускались официально, по постановлениям Судов Чести.

Учитывая особые условия Гражданской войны, какая-либо систематическая статистика офицерских поединков вряд ли была возможна. Но судить о масштабах явления можно, проанализировав имеющиеся сведения о дуэлях по отдельным полкам. Например, известно, что в Корниловском ударном полку к февралю 1922 года насчитывалось девять случаев офицерских поединков(1), «проведённых достойно» – подчёркивает в своём дневнике председатель полкового объединения Корниловцев полковник Михаил Николаевич Левитов (1893-1982).

Даже если учесть, что Корниловский ударный был одной из наиболее крупных частей Добровольческой Армии, названную цифру следует признать весьма значительной. Ведь, например, с 1879 по 1890 годы во всей Русской Императорской Армии зафиксировано было только 15 дуэлей, а за десять лет после введения «дуэльного закона» 1894 года – 186. У Корниловцев же – девять поединков за относительно короткий период Гражданской войны и первых лет эмиграции!

Если приблизительно такая статистика была и в других частях Добровольческой Армии – а ведь существовали и другие фронты Белой борьбы – то рискнём заявить, что по количеству дуэлей Белая Армия оставила позади даже армию Императорскую…

Генерал-лейтенант П.Н. Врангель, принявший в 1920 году командование над остатками ВСЮР, предпринял титанические усилия для возрождения Белой армии и сосредоточения всех имеющихся сил на борьбе с большевизмом. В этой связи в Крыму на поединки был наложен строжайший запрет. Однако, похоже, что даже нависшая над Россией и Крымом смертельная опасность иногда была не в силах подчинить личное интересам общего, если вопрос касался традиционных в офицерской среде представлений о делах чести…

Офицерские поединки не прекратились, несмотря ни на какие запреты… Известно, например, что поэт Николай Туроверов – в ту пору молодой казачий офицер – уже в крымский период Белой борьбы (то есть в мае-ноябре 1920 года) был свидетелем двух поединков, а в одном принял участие в качестве секунданта…(2)

* * *

После эвакуации в ноябре 1920 года войск генерала Врангеля из Крыма и размещения их в военных лагерях на территории Турции, командование Русской Армии вновь вернулось к вопросу о поединках. На официальное их разрешение в это время стали смотреть как на одну из мер, призванных восстановить воинский дух и дисциплину в «Железном Галлиполи». В начале 1921 года, когда положение зимующей в лагерях Русской Армии было особенно тяжёлым, генералом Врангелем был отдан следующий приказ:

Приказ
Главнокомандующего Русской Армией
5 января 1921 года № 9

Во время напряжённой борьбы Русской Армии в Крыму, когда всё личное должно отойти на второй план перед лицом общего громадного ответственного дела, я ограничил право судов чести назначать поединки в случаях ссор в офицерской среде. Ныне святая борьба за благо и счастье родины, воспитавшая всех в духе патриотизма и являвшая пример высокой доблести и героизма, вынужденно приостановлена, и армия вследствие этого особенно нуждается в поддержании военной дисциплины и укреплении моральных основ её, дабы достойно перенести выпавшие на её долю тяжёлые испытания и сохранить свою силу и боеспособность.

Поэтому, учитывая воспитательное значение поединков, укрепляющих в офицерах сознание о высоком достоинстве носимого ими звания и требования рыцарства и воинской чести, я отменяю ранее установленные ограничения и приказываю всем судам чести для генералов, штаб- и обер-офицеров прибегать к вышеупомянутой мере во всех тех случаях, когда, по их мнению, это представляется необходимым для восстановления поруганной чести и попранного достоинства.

Генерал Врангель.

Но тут выяснилось, что при эвакуации Русской Армии из Крыма был утерян Дуэльный кодекс.(3) В распоряжении командования Армии не оказалось ни одного экземпляра руководства по ведению дел чести! Пришлось спешно создавать и утверждать новое.

В Константинополе разыскали кодекс для офицеров Германской армии и перевели его на русский язык. Комиссия из старых кадровых офицеров, знакомых с данным вопросом, переработала германский образец применительно к условиям Русской Армии.(4) Этот-то новый кодекс с небольшими изменениями и был утверждён генералом Врангелем.

Правда, непосредственно до подразделений текст нового Дуэльного кодекса так и не дошёл, вероятно, «утонув» по дороге где-нибудь в бесконечных бумагах штабов. Таким образом, простые офицеры, да и многие их командиры, имели весьма смутные представления о тонкостях действующих дуэльных правил, либо и вовсе ничего о них не знали. Такое недопустимое положение иногда приводило к весьма неприятным последствиям, так как о новом, «галлиполийском», кодексе порою приходилось вспоминать уже слишком поздно – когда дело доходило до Суда Чести…

Итак, приказом генерала П.Н. Врангеля в Русской Армии офицерские поединки вновь, как при Императорах Александре III и Николае II, были узаконены и… не заставили себя долго ждать. В январе 1921 года Суды Чести уже объявляют свои приговоры по случаям офицерских ссор. Привёдём здесь один, увы, трагический пример.

В начале 1921 года во 2-м кавалерийском полку один из офицеров, будучи в нетрезвом состоянии, вошёл в семейную палатку и начал себя не особенно прилично вести. На замечание мужа одной из присутствовавших дам – ротмистра, адъютанта полка – подвыпивший офицер ответил грубостью и вызвал на дуэль. По Суду Чести дуэль эта была разрешена и закончилась тем, что офицер, виновный в ссоре, выстрелом из нагана наповал уложил адъютанта. 21 января 1921 года в Галлиполи состоялись похороны убитого. «Глупо погиб человек – одно можно сказать» – записал в тот день в свой дневник один из офицеров-галлиполийцев, капитан Дроздовского артиллерийского дивизиона Георгий Алексеевич Орлов.(5) По иронии судьбы через несколько месяцев после описанного случая капитан Г.А. Орлов и сам оказался участником очередной галлиполийской «дуэльной истории».

«Дело» же Орлова заключалось в следующем. В ночь с 17 на 18 июня 1921 года полковник Гудим-Левкович, после распития с приятелями в собрании некоторого количества спиртного, непозволительно вёл себя в палатке, мешая спать другим офицерам своими выкриками и громкими разглагольствованиями (дело происходило во втором часу ночи). На просьбу капитана Орлова прекратить выкрикивания и не мешать, Гудим-Левкович разразился непозволительными грубостями. Нужно отметить, что полковник Гудим-Левкович и раньше пользовался среди сослуживцев дурной репутацией хулигана и уже не раз имел со многими из них стычки из-за своего поведения, недостойного, по утверждению Г.А. Орлова, не только офицера, но и вообще солдата. Вспыхнула ссора, итог которой в офицерском кругу известен – дуэль…

27 июня 1921 г. по делу Орлова – Гудим-Левковича состоялось заседание Суда Чести. Председательствовал полковника Куявский, командир 1-го батальона Алексеевского пехотного полка. От Дроздовского дивизиона, в котором произошёл неприятный инцидент, присутствовал полковник Соколов.

Суд Чести, возможно уже наученный недавним горьким опытом, на сей раз решил не допустить дуэли, а вместо этого как следует наказать дебошира. В результате Гудим-Левковича разжаловали в рядовые сроком на шесть месяцев. Но досталось и капитану Орлову: Суд Чести посчитал, что в истории с Гудим-Левковичем капитан Орлов действовал не в строгом соответствии с дуэльным кодексом, за незнание положений которого ему было объявлено «внушение» с переводом в другую часть…

Итак, плох или хорош был дуэльный кодекс Русской Армии, выработанный в Галлиполи, плохо ли или хорошо было поставлено дело его изучения офицерами (очевидно, что плохо), но всё же кодекс этот вновь упорядочивал вопросы дела чести, возникавшие между русскими офицерами. Гораздо сложнее оказался вопрос о делах чести, возникавших между русскими офицерами и офицерами иностранных армий, в частности, с французскими…

* * *

Летом 1921 года началась переброска кавалерийских частей Русской Армии из Галлиполи в Королевство Сербов, Хорватов и Словенцев. Во время погрузки кавалерии на суда лейтенант Французской службы Буше позволил себе толкнуть жену полковника Мальвинского, которая была одета в военную форму и, по всей видимости, хотела подняться на борт судна, хотя членам семей грузиться не разрешалось.

Полковник Мальвинский вызвал французского офицера не дуэль и прислал к нему секундантов. Однако в условленный час в назначенном для поединка месте лейтенант Буше не появился…

Не приняв вызова от русского офицера, Буше обратился с письмом на имя старшего секунданта, генерала Карцева, в котором уведомил, что при решении этого вопроса он не свободен. Буше сослался на то, что во время инцидента он находился при исполнении служебных обязанностей и обращаться следует к командиру французского батальона, начальнику местного гарнизона полковнику Томассену. Засим выяснилось, что лейтенант Буше «спешно откомандирован» в Константинополь…

В дело вмешались старшие начальники. С русской стороны – командир 1-го Армейского корпуса генерал-от-инфантерии Александр Павлович Кутепов, со стороны французов – полковник Томассен. Последний заявил генералу Кутепову, что между французами и русскими здесь могут быть только служебные отношения, что русские получают паёк и занимают подчинённое положение, так как французские войска их обслуживают. А потому никаких личных отношений быть не может, и дуэль невозможна…

Можно представить, как взорвался, прочитав это письмо, генерал Кутепов: дело теперь шло уже не только об оскорблении жены полковника Мальвинского, а об оскорблении всего офицерского корпуса Русской Армии, ибо французы давали понять, что больше не считают русских офицеров правоспособными в делах чести!

В ответном письме на имя полковника Томассена, генерал Кутепов указал, что, то обстоятельство, что Русская Армия получает фасоль и консервы не может ставить её в подчинённое кому-либо положение, а при вызове на дуэль лейтенанта Буше, русские офицеры руководствовались положениями, общими для всех армий. Если же следовать логике полковника Томассена, то отныне любой французский офицер волен, прикрываясь служебным положением, безнаказанно наносить оскорбления, ухаживать за жёнами русских офицеров и проч.(6)

Скандальный случай с французским лейтенантом, отказавшимся стреляться, и, по мнению русского командования нарушившего законы офицерской чести, потряс и глубоко задел русское офицерство. А вскоре после этого случая части Русской Армии были вывезены из Галлиполи и через некоторое время прекратили своё существование…

* * *

После переброски Русской Армии из Галлиполи и Лемноса в Балканские страны, приютившие русских эмигрантов, вопрос об офицерских поединках отнюдь не был забыт. Более того, военная печать Русской Армии продолжала уделять ему серьёзное внимание. Так, например, журнал «Корниловец», издававшийся в Горно-Панчево (Болгария) в начале 1920-х годов, в нескольких своих номерах посвятил вопросу дуэлей обширный материал, в котором были обстоятельно изложены история и рассмотрены моральные аспекты поединков.(7)

Подобные материалы имели большое воспитательное значение и были призваны формировать в офицерской среде соответствующие взгляды. Это стало тем более важно, что за время Великой и Гражданской войн кадровый состав Русской Армии был по большей части выбит, а молодое Белое офицерство, надевшее погоны с просветами в период 1918-1920 годов или уже в эмиграции, не имело возможности пройти той всесторонней школы профессионального воспитания, которая в своё время отличала кадровых офицеров Русской Императорской Армии.

Судя по всему, подобное направление работы эмигрантской военной печати было не лишним: несмотря на то, что на территории Болгарии, где оказалась большая часть 1-го Армейского корпуса и казаки, поединки были официально запрещены, ссоры в офицерской среде продолжали заканчиваться вызовами на дуэль. Полковник М.Н. Левитов упоминает один такой случай, происшедший 22 февраля 1922 года во время праздника Первопоходников. Стычка между двумя доблестными Корниловцами-первопоходниками, подполковником В.Н. Граковым и капитаном Я.Д. Гнояным закончилась кровавой трагедией. Подполковник Граков, полный инвалид, изувеченный на Великой и Гражданской войнах, вызвал капитана Гнояного на дуэль и потребовал, чтобы поединок состоялся немедленно. В ответ капитан Гнояной предложил перенести поединок, так как был в тот момент пьян. Корниловское начальство распорядилось на следующее утро срочно созвать заседание Суда Чести и разобрать этот случай. Но подполковник Граков не стал дожидаться утра и… учинил над собой самосуд, выстрелив в рот из винтовки…(8)

Некоторые обстоятельства этой трагедии наводят на подозрения, что между подполковником Граковым и капитаном Гнояным поединок всё же состоялся – это могла быть так называемая «американская дуэль». Суть её заключается в том, что противники не дерутся на огнестрельном или холодном оружии традиционным способом, а бросают жребий. Проигравший берёт на себя обязательство застрелиться сам. Это, кстати, избавляет оставшегося в живых участника «американки» от каких-либо разбирательств с законом, в том случае, если закон официально запрещает поединки и рассматривает дуэль как обыкновенное уголовное преступление. А в Болгарии дело обстояло именно так…

Нужно сказать, что «американская дуэль» (кстати, не смотря на название, к Америке она никакого отношения не имеет) не была освящена русской военной традицией. Официально российскими законами такая дуэль не признавалась и вообще считалась в России «неправильной»: уж очень сильно отдавало от неё самоубийством. Но некоторые исследователи указывают на то, что «американка» одно время «неожиданно вошла в моду» и практиковалась русскими офицерами в начале XIX века, в период войн с Наполеоном Бонапартом.

Имела ли место «американская дуэль» в случае с самоубийством подполковника Гракова или нет – теперь об этом можно только гадать. Но, так или иначе, десятая по счёту «дуэльная история» в Корниловском ударном полку окончилась трагически…

* * *

Генерал Врангель, преобразовывая в сентябре 1924 года Русскую Армию в Русский Обще-Воинский Союз (РОВС), указывал, что одна из задач РОВСа «заключается в поддержании среди членов его рыцарского духа и воинской этики…»(9) А в понимании русского офицерства эти вещи были неотделимы от понятия чести и необходимости её защиты с оружием в руках.

Однако русским офицерам, оказавшимся вне пределов Отечества, приходилось теперь считаться не только с традициями Русской Армии, но и с законами приютивших их стран. А законы эти – особенно в тогдашней Европе – как правило, были весьма демократичными и не признавали таких «сословных пережитков», как дуэль, приравнивая её к убийству. Со всеми вытекающими для дуэлянтов последствиями…

Ярким примером того, как офицерские традиции входили в противоречие с законодательствами европейских стран, стала происшедшая в 1932 году в Сербии стычка между двумя бывшими генералами Добровольческой Армии – Борисом Ильичём Казановичем (1871-1943) и Иваном Касьяновичем Кириенко (1880-1971). Оба – первопоходники. Первый был чином РОВСа, второго из РОВСа исключили, после чего он пристал к Корпусу Императорских Армии и Флота (КИАФ), в то время стоявшему в оппозиции к белогвардейцам и пытавшемуся составить конкуренцию Обще-Воинскому Союзу.

Будучи человеком болезненно тщеславным, генерал-майор Кириенко считал, что он незаслуженно обойдён командованием Добровольческой Армии, в частности, генералом Л.Г. Корниловым, и неоценен по заслугам руководством РОВСа. Поначалу Кириенко ничем особенно не выделялся из числа ветеранов-добровольцев и никакой враждебности по отношению к памяти вождей Белого Дела не проявлял. Но после скандального исключения из РОВСа – как это часто бывает с людьми подобного склада – начал выступать с нападками на своих вчерашних соратников, принялся чернить память генерала Корнилова, а затем и Белое движение в целом.

После одного такого антикорниловского заявления, возмущённый Генштаба генерал-лейтенант Казанович, лично очень хорошо знавший покойного Главнокомандующего генерала Л.Г.Корнилова, публично заявил генералу Кириенко: «Вы лжёте!» Дуэль была неизбежна… Однако о готовящемся поединке стало известно, и в дело вмешалось начальство, категорически запретившее дуэль между русскими генералами, могущую осложнить и без того сложное положение русских эмигрантов за границей.

Один из секундантов генерала Казановича, полковник Николаев, по этому поводу написал: «мы установили, что сведения о дуэли просочились, благодаря докладу противной стороны по своей линии…»(10) Напротив, генерал Кириенко в своей книге, вышедшей после 2-й Мировой войны, стал обвинять в разглашении информации о готовящейся дуэли адъютантов генерала Казановича…

Этот прискорбный для русского офицерства скандал заставил тогдашнего Председателя РОВСа генерал-лейтенанта Е.К. Миллера серьёзно заняться вопросом об офицерских поединках. К тому времени Русская Армия, преобразованная в РОВС, уже тринадцатый год вела своё существование на чужбине. Председатель Союза, заботясь, прежде всего, о сохранении русских воинских организаций, был обязан учитывать требования законов приютивших русскую эмиграцию стран, ибо любое грубое нарушение местного законодательства со стороны членов РОВ Союза могло обернуться очень серьёзными последствиями, вплоть до запрещения деятельности русских воинских организаций.

В результате, 1 июля 1932 года появился Приказ Русскому Обще-Воинскому Союзу за подписями Председателя Союза генерал-лейтенанта С.К. Миллера и генерал-лейтенанта Н.Н. Стогова. В нём говорилось:

«Так как законодательства большинства государств, в которых проживают офицеры, не разрешают дуэли и подвергают как дуэлянтов, так и секундантов уголовной ответственности, а нарушение этих законов могло бы повредить и самим воинским организациям, не только признанным правительствами, но и пользующимися некоторой автономией, то, во изменение п.2. ст. 179 Устава Дисциплинарного (изд. 1919), выносить постановления о необходимости поединка (за исключением тех стран, в коих дуэли не возбраняются законами) ВОСПРЕЩАЕТСЯ.

Взамен этого суды чести в своих постановлениях, заменяющих таким образом, смытие оскорбления оружием, должны установить или виновность обеих сторон или полное оправдание одной из них, и, в случае оставления пострадавшего в составе РОВ Союза, подчеркнуть в самом постановлении, что с него снимается нанесённое оскорбление».

Казалось бы, этот приказ генерала Миллера окончательно ставил точку в вопросе о дуэлях. Но жизнь очень скоро заставила всю русскую военную эмиграцию вновь вспомнить о поединках и с новой силой заговорить о них…

Продолжение следует...

Источники:
1) Левитов М. Корниловцы после Галлиполи // В сб.: Русская Армия в изгнании, М., 2003, С. 325.
2) Кацура Адександр. Указ. соч., с. 256.
3) Неопубликованный дневник капитана Г.А. Орлова.
4) Там же.
5) Там же, С. 377.
6) Там же, С.433.
7) См.: Бржезицкий А. Поединок и Кодекс // «Корниловец», №1, январь 1922; №2, февраль 1922.
8) Левитов М. Указ соч. Там же.
9) Временное Положение о Русском Обще-Воинском Союзе от 1 сентября 1924, п.2.
10) Ответ на книгу Кириенко. Сборник статей членов Объединения чинов Корниловского Ударного полка. Париж, 1965, С. 13.


Председатель РОВС, капитан И.Б. Иванов

Из журнала pereklichka

Метки: белые

 

https://nektonemo.livejournal.com/2818422.html

Constanciya_Russiya (Родовед-историк) все записи автора

Выдающиеся семейные пары отечественного альпинизма.
Александр Карлович фон Мекк и его жена

«Когда цель достигнута, когда горная вершина взята послеhttp://www.mountain.ru/article/article_display1.php?article_id=5467 тяжелой борьбы и всё пройденное оказывается внизу, под ногами, какое радостное, неизвестное ранее чувство овладевает душой. Испытав однажды эти минуты, их трудно забыть, и воспоминание о них часто является могучим стимулом к последующим восхождениям», - писал в 1900 году, «дедушка» российского альпинизма Александр Карлович фон Мекк.

Фон Мекк Александр Карлович (1865 – 1911, Москва)

Александр Карлович родился в Москве в семье видного инженера-путейца Карла Фридриха фон-Мекка и, широко известной покровительницы композитора П.И. Чайковского, Надежды Филаретовны фон Мекк (урожденной Фроловской). Первоначальное образование Александр получил в частном пансионе в Москве. В 1877 году, вместе со своим братом Николаем, он поступил в императорское Училище правоведения в Петербурге. Перечень его общественных должностей и сфер деятельности, где он сумел проявить себя, поистине неисчерпаем. А. К. фон Мекк состоял председателем императорского Общества содействия русскому торговому мореходству. Его перу принадлежит брошюра по истории этого общества, членами которого были многие крупные деятели, и ряд пособий по мореходному образованию. Как крупный библиограф, он был избран председателем Московского общества любителей книжных знаков. Александр Карлович являлся председателем целого ряда благотворительных организаций: Общества для доставления средств Высшим женским курсам, Общежития для слушательниц Высших женских курсов в Москве, Московского попечительного комитета императорского Человеколюбивого общества и др . После окончания училища Александр фон Мекк долгое время искал свой путь в жизни. Он перепробовал много занятий, написал солидную теоретическую работу о соотношении цен на мировом рынке. Однако предпринимателем-практиком, в отличие от своего брата Николая, он был довольно плохим. Мать его, давая характеристику юному Саше в письме П.Чайковскому от 17 декабря 1877 года, еще ранее отмечала, что «он мечтатель и живет всегда в каком-то отвлеченном мире». В конце 1880-х годов Александр занимался экспортной торговлей мясом в Англию, но неудачно,а потом даже интересовался вопросами денежного обращения. А. К. фон Мекк много путешествовал, побывал в Альпах, Пиренеях, Далмации, на Балканах, Корсике, оставив описания некоторых своих путешествий Мало кто в мире в те годы знал горы так, как он. Много лет назад худощавый мальчишка с набережной в Женеве всматривался в белоснежные макушки альпийских вершин – «Мама, это Монблан?» - робким голоском спрашивал он. Потом было Шамони, солнечное утро на террасе Монтанвера: в чистейшем горном воздухе, как бы подвешенный парил ледник Мер-де-Гляс и отвесно уходящие в небо гранитные иглы Пти-Дрю и Эгюий-Вер, стоял мрачный и грозный Гран-Жорасс и причудливое остриё Дан-дю-Жеана. А с другой стороны высился величественный Монблан. Ребенок каждое утро зачарованно смотрел на пики гор и даже мысли не допускал о возможности подняться на него, о том, что может стать альпинистом. В 16 лет в Оберланде он упросил мать отпустить его с известным в то время альпинистом Пухольским и двумя швейцарскими гидами на настоящее восхождение. Это была вообще победа и победа над самим собой, победа над хлипким здоровьем! В раннем возрасте Александр из-за слабого здоровья вынужден был несколько лет жить и лечиться в Альпийских горах (Шамони). Это был центр европейского альпинизма, отправная точка всех восхождений на Монблан, сюда стекалось множество интересных и влиятельных особ, проводящих свой досуг в горах и на восхождениях. Здесь для него были весьма интересны встречи и беседы с альпинистами и проводниками. «Он полюбил горы всей силой своей пылкой молодой души и сохранил эту любовь до конца своих дней» - писал о нем Е.Ф. Молчанов - Председатель Крымско- Кавказского Горного Клуба. Живя в России, Александр фон Мекк часто возвращался в Альпы, здесь он овладел техникой альпинизма и совершил немало интересных восхождений. В 1831 году Надежда Филаретовна фон Мекк) бабушка Александра ,российская меценатка, покровительница Петра Ильича Чайковского в одном из писем к нему писала такие строки: «Сашонка (так любовно звали Александра близкие люди) по его мечтательному характеру, все тянется в снега, в ледники. Вчера я ему позволила сходить из Гринденвальда в Zasenberg и была в ужаснейшем беспокойстве. Экскурсия эта продолжалась десять часов, но, главное, из них четыре часа они находились на леднике и должны были спускаться по отвесной ледяной стене. Сашок, его постоянный товарищ Пахульский и два гида перевязанные веревками, прорубали ступени во льду для каждого шага своего спуска. Я так рада, что эта прогулка кончилась, но его, т.е. Сашонку, это не удовлетворяет. Ему хочется все больше и большего, все покупает себе книги - описания Швейцарии. И глаза разгораются у него сильнее». Много лет спустя, мечта Мекка исполнилась - он поднялся на вершину Монблана! Обозревая оттуда, казалось, полмира, вглядываясь в бесконечные, уходящие за горизонт цепи гор он уже задавался новой целью. Альпы исхожены им вдоль и поперек. А что дальше. Конечно – Кавказ! Его освоение он уже считал своим первым долгом. Александр фон Мекк не так уж много времени уделял своему домашнему очагу – большую ее часть он расходовал на общественную деятельность. Еще он прославился как известный библиограф, ученый-архивист и путешественник. С его именем была связана обширная благотворительная деятельность, а также распространение и развитие туризма и альпинизма в России. Он состоял председателем императорского Общества содействия русскому торговому мореходству, прославился как известный путешественник, побывал в Альпах, Пиренеях, на Балканах, Корсике, оставив описания своих путешествий. Александр Карлович фон Мекк был членом императорского Русского Географического общества и императорского Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии, как крупный библиограф и ученый-архивист был избран председателем Московского общества любителей книжных знаков. С его именем связана обширная филантропическая деятельность. В этом качестве Александр Карлович являлся председателем целого ряда благотворительных организаций: Общества для доставления средств Высшим женским курсам в Москве, Московского попечительного комитета императорского Человеколюбивого общества, Общества содействия физическому развитию. Возникновение туризма и альпинизма в России практически целиком обязано его энергии. Русское Горное Общество (РГО) было создано в 1900-1901 гг. Фон Мекк стал основателем и председателем Общества. В число учредителей Общества входили: Вернадский, Д. Анучин, П. Семенов-Тян-Шанский и др. Сам принял участие в нескольких восхождениях на горные вершины в Европе и на Кавказе, был членом альпинистских клубов Австрии, Швейцарии, Германии. Он фактически создал русский альпинизм, дал ему прочное основание. Со временем, имя Александра фон Мекка получило высокий авторитет в кругу российских библиофилов и архивистов. Ему принадлежат работы по организации русского археографического и архивного дела. Его библиотека считалась одним из лучших частных собраний в России. К 1900 году собрание книг фон Мекка, согласно изданному им каталогу, насчитывало 6087 единиц. К концу жизни его библиотека состояла из 9000 томов. Основу ее составляли книги по экономике России и стран Западной Европы. Много книг было по русской истории. Идея создания альпинистского клуба пришла в голову А.К. фон Мекка в 1897 году после очередного посещения Европы. Совершая прогулки в Вогезских горах, он со спутниками обратил внимание на четкую маркировку троп. Затем они долго обсуждали достаточно типичный вопрос: «Как здесь все здорово организовано, почему в нашей стране нет этого?» С Альпами и деятельностью альпийских обществ Александр Карлович был знаком с детства, много читал, имел коллекцию книг и карт. Как раз в это время на семейном совете, под «председательством» брата Николая, было принято решение, что Александр оставит активную работу в бизнесе и в правлении железной дорогой, целиком посвятив себя общественной деятельности. И он сразу взвалил на себя кучу обязанностей, принялся создавать и возглавлять разного рода некоммерческие проекты. Самой близкой к сердцу была деятельность, связанная с горами. «Декабря 24, 1901 года, министромъ земледелiя и государственных имуществъ былъ утвержден уставъ Русскаго Горнаго Общества, съ этого дня, надо считать возникновенiе Общества...», так, с досадной опечатки, начинается первый годовой отчет о деятельности РГО. В действительности утверждение устава произошло 24 декабря 1900 года.

Официальный знак Русского Горного Общества

В конце 1901 года состоялось заседание Совета Общества, которое приняло решение об издании «Ежегодника Русского Горного Общества».

А это обрывок заглавной страницы одного из номеров «Ежегодника РГО». Возможно, эту брошюру держал в руках сам Александр Карлович фон-Мекк. По штампам в верхней части страницы легко прослеживается «библиотечный путь» издания. Из фондов РГО книга попала в библиотеку «Общества пролетарского туризма». Безжалостная рука - библиотекаря с легкостью наклеила на штамп Общества бумажку с инвентарным номером – «наступили сапогом на историю». Из библиотеки ОПТЭ книга перекочевала в библиотеку МОС ТЭУ ВЦСПС (Московское туристско-экскурсионное управление Всесоюзного Центрального совета профессиональных союзов). - Правда, позже эта библиотека перешла в ведение Московского городского центрального туристского клуба уже Центрального совета по туризму и экскурсий ВЦСПС (МГЦТК ЦСТЭ). Но новые штампы решили на книги больше не ставить. Во время своих поездок в альпийские страны, фон Мекк активно устанавливал связи с различными альпинистскими организациями. Это вскоре стало приносить свои результаты – европейские клубы и общества направляли в Россию на адрес Мекка посылки со снаряжением, книгами, приборами, что способствовало развитию горного дела в России. 1903 год приносит ему новую известность. Он опубликовал свою работу «Альпинизм», в которой сформулировал требования к физическим и моральным качествам альпиниста, провел анализ трудности и опасности при восхождениях, рассказывает о горном снаряжении. Активность фон Мекка распространялась на его личные восхождения, участие в которых тесно переплеталось с делами и задачами РГО. Мы приведем лишь хронологическое их описание: - 1902 год – в этом году по настоящему началась конкретная работа РГО. Было проведено 7 общих собраний. На 4-х из них с лекциями выступал фон Мекк. Летом Александр Карлович поехал на Кавказ для определения места строительства горной хижины. С местными затоками Казбекского района, братьями Безуртановыми, он поднялся к подножью Казбека, осмотрел все окружающие его хребты. После обсуждения было выбрано место для будущей хижины. 14 октября было принято официальное решение РГО о строительстве хижины Барт-Корт у подножья Казбека. К концу года в Обществе состояли: 2 почетных члена, 82 – действительных, 11 членов-сотрудников. В этом году начали выдавать книжки проводников, первыми их получили жители Кисловодска Н.Полторацкий и И.Григорьев. - 1903 год - Исаак и Яни Безуртановы (ингуши по национальности) построили простенькую хижину на Барт-Корте, потратив на это около 400 рублей. В дальнейшем ежегодный ремонт обходился рублей в сто, а доход не превышал 40 рублей. Несмотря на то, что хижину назвали по имени царского министра Ермолова (а не знаменитого генерала, усмирителя Кавказа, как многие думали), власти отказали в выделении средств на содержание этого приюта. Грязь и беспорядок на ней сурово раскритиковал побывавший там С.М. Костриков, известный по псевдониму «Киров». В принципе, Ермоловская хижина на хребте Барт-корт была большим достижением начинавшего свою деятельность РГО и являлась одним из самых высоких среди всех европейских приютов.

Ермоловская хижина на высоте 3480 м
район Барт-Корт (Фото архив Клуб альпинистов СПб)

-1903 год – Швейцария, Бернские Альпы, фон Мекк очень продуктивно провел время в горах. Вначале он (с женой и сыном Георгием) остановился в Швейцарском Гринденвальде. Откуда совершил несколько восхождений, в том числе и на любимую гору – Юнгфрау (4158).

Вершина Юнгфрау (Jungfrau)

(Юнгфрау - любимая гора Петра Чайковского в Альпах. Ей посвящено одно из лучших произведений композитора - симфоническая поэма «Манфред»). Затем переезд в Шамони на деловую встречу с известным швейцарским альпинистом Андреасом Фишером, участником поисковой экспедиции на Кавказе 1889 года. В Шамони фон Мекк также встречался со знаменитым гидом Франсуа Девуассу, участником экспедиции Фрешфильда 1868 года. Вернувшись в Россию, участвовал в открытии хижины и с доктором Грейлихом поднялся на вершину Казбека. Затем он вернулся к семье в Швейцарию, вместе путешествовали в Доломитах и уже осенью, походили по горам в Черногории.

Слева – Домбай-Ульген, справа – Джугутурлючат

Слева – Малая, справа - Большая Белалакая

(Фото www.dombayinfo.ru)

- 1904 год – фон Мекк возглавил крупнейший альпинистский проект РГО - поездку в Домбай (Зап. Кавказ). В ней приняли участие: швейцарский альпинист Андреас Фишер (преподаватель Базельской гимназии), швейцарский гид Христиан Йосси и проводник из ингушского села -Яни Безуртанов.По материалам этой поездки фон Мекк составляет подробную схему горного района, которая явилась основой для дальнейшего освоения его альпинистами. Район был обстоятельно изучен, картирован, Затем, уже вдвоем швейцарцы поднялись на вершину красавицы Балалакаи. Совершен подъем по Аманаузу на Алибекский и Двуязычный ледники. В ходе этой экспедиции, альпинистами были совершены два первовосхождения на безымянные вершины. Одна из них была названа в честь знаменитого российского путешественника председателя Русского географического общества П.П. Семенова - Тянь-Шаньского (Семенов - баши 3б20 м), название другой вершины - Сунахет (3599 м) принадлежит проводнику, совершавшему это трудное восхождение в плохую погоду вместе с А.К. Мекком. В переводе с тюркского Сунахет означает «гора (вершина) надежды». Были составлены описания первовосхождений на вершины: Сунахет, Джаловчат и Джесарский перевал. Совершены попытки восхождения на Птыш и Домбай - Ульген. После Домбая экспедиция перебралась в район Нахара (А.К.Мекк совершил восхождение на Б. Нахар), а затем и к Эльбрусу для восхождения по новому маршруту – с пер. Балкбаши. В Нахаре фон Мекк получил известие о тяжелой болезни дочери. Ему пришлось отказаться от запланированного участия в восхождении на Эльбрус.

Семенов - баши (вершина которая до этого времени не имела собственного названия)

Перевал Джаловчатский

Александр фон Мекк возле
палатки в долине Нахар

(Фон Мекк после поездки в Домбай произносил: «Какая замечательная была поездка с доктором Фишером! Район Домбая был нами исследован просто по классической схеме. Мои спутники показали образец, как нужно это делать. Жаль только, на Домбай-Ульген подняться не хватило времени»). - 1904 год - в районе Девдоракского ледника около Казбека побывало более 2000 человек. -1904 год -вышел первый номер ежегодника РГО. Его сделали практически с максимально хорошим качеством, поэтому общая стоимость работ оказалась достаточно высокой - около 1000 рублей. Однако продажи книг оставались незначительными – не более чем на 100 рублей. По этой причине в дальнейшем пришлось за счет уменьшения качества снизить расходы на его выпуск до 500 рублей. Итог 1904 года в плане финансов был отрицательный. Вдобавок ко всему, ветер сорвал крышу на хижине, и на ремонт Безуртановы потратили 374 рубля. На конец 1904 года в РГО было 99 членов, 23 сотрудника. За год было проведено 6 публичных заседаний, заслушано 13 докладов ( 4 из них сделал фон Мекк). Трижды заседал Совет. Были выпущены знаки для проводников, общее количество которых составило 7 человек. В дальнейшем, Общество всячески способствовало росту популярности альпинизма и горного туризма. - 1905 год – фон Мекк совершил долгожданное восхождение на Монблан. - 1906 год - Фон Мекку удалось побывать в Альпах, где он посвятил время изучению и наблюдений за скоростью движения ледников. Затем в Пиренеях он взошел на высшую точку этой горной системы пик д'Ането в массиве Маладетта. - 1907 год - Александр Карлович фон Мекк. Председатель Русского Горного общества наносит визит в Лондон и привозит Фрешфильду специальный диплом, подтверждающий его статус почетного члена РГО. Однако их встреча проходит очень холодно. Фон Мекк предположил, что Фрешфильд с неодобрением отнесся к изменениям Фрешфильда это был Адай-xox, имя которого русские дали другой вершине, называвшейся европейцами Кальбером. Англичанин был крайне возмущен и тем, что русские топографы взяли названия в отчетах английских альпинистов, но расставили их не всегда согласно оригиналуназваний, которые были произведены на карте Кавказа. В том числе лично фон Мекком, определившим название высшей вершины Цейского района как Уилпата. Для. -1907 год – к этому времени, болезнь А.К. фон-Мекка приняла острый характер. Ему было запрещено посещение гор, рекомендовалось не утомляться и по возможности сокращать свою деятельность. Конечно, подобные ограничения отразились и на работе Общества, главным образом на числе заседаний (за три года – с 1907 по 1910 г.г. их было всего 7 с 12 докладами) и в издании ежегодников. - 1909 год - наконец произошел решительный перелом по количеству посещений горных районов. Важным моментом стало открытие двух горных приютов: высокогорной хижины «Кругозор» на Эльбрусе и гостевого дома в Цее. Итальянский альпинист Ронкетти в третий раз приезжал на Кавказ. Он открыл перевал в верховьях Цейского ледника и поднявшись на Казбек стал членом РГО. -1909 год – РГО на Эльбрусе построило хижину «Кругозор» (3200). –1909 год - было открыто отделение РГО в Семиреченске под Алма-Атой (в те времена город Верный). - 1909 год – для фон Мекка был последним в ряду поездок на Кавказ. Он посетил хижину на Барт-Корте, произвел измерения на Девдоракском леднике. Затем совершил давно планировавшуюся экскурсию на Цейский ледник. Нашел метку 1908 года и определил, что никаких изменений длины ледника не произошло.С этого момента он заболел Цуйским районом Кавказа и планировал туда большую экспедицию. Из членов Общества отличился барон Фридерихс, который не только прошел через всю Сванетию, перевалил через Бечо, но и совершил восхождение на Казбек. - 1910 год – резко возросло количество туристов в горах. На Девдоракском леднике их число увеличилось почти вдвое по сравнению с предыдущим годом. Только на вершину Казбека поднялось 14 человек. В компании с А.Духовский был на его вершине дважды (второй раз в компании с Количество туристов в горах резко возросло. Так на Девдоракском леднике их число увеличилось почти вдвое по сравнению с предыдущим годом. Только на вершину Казбека поднялось 14 человек. Количество туристов в горах резко возросло. Так на Девдоракском леднике их число увеличилось почти вдвое по сравнению с предыдущим годом. Только на вершину Казбека поднялось 14 человек. А.Духовский в компании с Сергеем Мироновым (Кировым) поднялся на Казбек во второй раз. Наибольших достижений опять же достиг В.Фридерихс. Он совершил пять первовосхождений в районе Мидаграбина.(Цити-хох, Рес-хох и др.). 4 человека поднялись на Эльбрус, возобновились восхождения на Арарат. Самым сложным восхождением года на Кавказе стало восхождение итальянца Пьяченцы на Дых-Тау. К сожалению, его гид Пелиссье заболел холерой и умер в долине Баксана. Самым сложным восхождением года на Кавказе стало восхождение итальянца Пьяченцы на Дых-Тау. - 1910 год- Александр Карлович во время XII съезда русских естествоиспытателей организовал обширную и интересную выставку по альпинизму, в числе экспонатов которой были также присланные Крымско-Кавказским Горным Клубом. -1910 год – на Казбек поднялось 14 человек, а на Кавказе побывало около 5000 туристов и путешественников. -1912 год – было создано Владикавказское отделение РГО. -1913 год – по настоянию РГО в Тифлисе создан Главный комитет поощрения горного туризма. Было введено обучение и аттестация горных проводников (всего 15 человек) и учрежден для них специальный знак. Фон Мекк внимательно следил за сообщениями о продвижении дел по исследованию Цейского района Кавказа. Он уже знал, что ни один горный регион мира не имеет такой запутанности в истории первовосхождений, как Цейский. К великому сожалению, большая часть документальных сведений о восхождениях Александра Карловича фон Мекка не сохранилась ни в Крымско-Кавказском Горном Клубе (К-КГК), ни в Российском Горном Обществе (РГО). Однако в «Записках К-КГК» найден ряд его статейКавказа. Начало этой путанице положили геологи ХIХ века, которые дали региону имя «загадочный узел Адай-хох» - тем самым предопределили его будущую судьбу. Интересная деталь - к началу первой альпинистской экспедиции Дугласа Фрешфильда (1868) на Кавказе официальные имена имели только… пять вершин: Эльбрус, Казбек, Дых-Тау, Коштан-Тау и Адай-хох. В отношении последних трех точной идентификации не было. Загадочность «узла Адай-хох» определялась всего лишь существованием Кассарского ущелья, в котором река Ардон прорыла основной кристаллический и самый высокий хребет Кавказа, а сам же водораздел уходит на юг. Тогда ученым это показалось странным и «загадочным». Они почему-то подумали, что горные хребты там пересекаются. В Тифлисе (Тбилиси) Фрешфильд услышал о «загадке», общаясь с русскими топографами ему очень захотелось разгадать тайну (орографию) этого узла. В 1868 году его напугали опасностью разбойников в тех местах и он отказался от своих планов. Хотя, весьма вероятно, что это был просто банальный корыстный обман сопровождавших его людей. Ну как, как же фон Мекк мог в своей жизни не побывать на Цее?! И неслучайно это волнение, он прекрасно знал его причину, знал, почему именно это кавказское ущелье так дорого ему. В книжках ежегодников РГО добрая половина всех материалов принадлежала ему, редактору этого издания. Но из всех материалов больше всего Мекк гордился своим исследованием под названием «Уилпата или Адай-хох», помещенным в 3-ем томе. Ему эта статья казалась совершенной, доводы убедительными, а логика непоколебимой. На основании только литературных данных и карт, ни разу не побывав в Цее, он попытался разрешить все загадки «запутанного узла Адай-хоха», как его называли иностранцы. При этом осмелился противопоставить свою точку зрения самому Фрешфильду (!). После написания фон Мекком статьи о номенклатуре названий Цейского района он больше захотел лично побывать в этом «загадочном» ущелье Цея. Но в планы вмешалась революция. Мечта осуществилась в 1909 году, однако в это время Александр Карлович был уже серьезно болен. Это обстоятельство и плохая погода позволили ему подняться только до языка ледника, где фон Мекк проверил метки, которые исследователи ставили для определения динамики ледников. Главным образом путаница в названиях появлялась в результате параллельных исследований орографии гор иностранными альпинистами из разных стран и русскими топографами. Вот в такую ситуацию по Цею, вмешался пионер российского альпинизма Александр фон Мекк. Это только усложнило ситуацию. Амбиции представителей разных стран, каждый из информацией лишь частично, помешали до августа 1914 года выработать общую точку зрения.

Александр Константинович фон Мекк
в походном костюме (фото Googlie)

Деятельность Русского Горного Общества почти не упоминалась в исторических обзорах советского времени. Наверное, не хотелось упоминать лишний раз такую сложную и непролетарскую фамилию, как фон-Мекк. Хотя советский альпинизм и рождался независимым, не признающим своего родства с РГО, оно на самом деле было и, не малым. Основой стали сформировавшиеся традиции, люди, которые стали связующим звеном (Корженевский, Преображенская, Фролов, Конопасевич, проводники Казаликашвили и Циклаури и др.), книги и созданные карты и, даже в небольшая хижина под Казбеком. Романтическая попытка Александра фон Мекка, ни в коей мере не являлась напрасно потраченным усилием. Мы чтим его, как доблестного рыцаря и главного основателя альпинизма в России. Фон Мекк неожиданно скончался в 1911 году. Похоронен он был на Новодевичьем кладбище в Москве. В его лице русский альпинизм потерял горячего пропагандиста отечественного спорта, а его друзья по спорту в Одессе и в Москве - прекрасного товарища и человека. В 3-м выпуске журнала «Записки К-КГК» был опубликован некролог под заголовком «Светлой памяти русского альпиниста». Председатель клуба Е.Ф. Молчанов рассказал о жизни и деятельности одного из зачинателей российского альпинизма - А. К. фон-Мекка, Почетного члена К-КГК, основателя и председателя Русского горного общества в России. Усилиями А.К. фон Мекка и известного русского альпиниста Н.В.Поггенполя был выпущен т.н. «Подносной альбом» посвященный его путешествию в Цей и Караугом в 1902 г. «Подносной – это так в те времена назывались предметы дарения. Принадлежность альбома А.К. фон Мекку подтверждена печатью его библиотеки (1905). В настоящее время альбом находится на хранении в Тебердинском музее. Это роскошный альбом в цельно кожаном переплете и с золотым тиснением «ЦЕЙ И КАРАГОМЪ». Все фотографии и рисунки имеют подробные пояснительные надписи, даты, указания места, номенклатуры горных вершин и пр., выполненные рукой Н.В.Поггенполя. Подписи автора имеются только на фотографиях с акварелей, однако, обороты «мои маршруты», «с моих акварелей» не оставляют сомнений в авторстве.

Странички из Цейского альбома фон Мекка и Поггенполя

Вид Карагомского ледника. (Акварель Поггенполя)

Содержание альбома:

- 80 фотографий с натуры размером около 110х80 мм,

 

- 12 фотографий с натуры размером около 180х255 мм,

 

- 1 фотопанорама Ардонской долины, составленная из 5 фотографий с натуры, общим размером 95х440 мм,

 

- 11 авторских акварелей Н.В. Поггенполя различных размеров: от от 100х135 мм до 180х322 мм.

 

- 3 выполненные от руки карты восхождение размерами 110х180 мм, 168х285 мм, 227х280 мм. На одной из них владельческая печать библиотеки А.К. фон Мекка.

 

- 1 фотогравюра размером 202х318 мм,

 

- 3 фотографии с акварелей Н.В.Поггенполя размерами около 110х140 мм.

 

На фотографиях чётко видны авторские подписи Н.В. Поггенполя на оригиналах акварелей. Фамилия фон Мекк не была обойдена вниманием новых российских властей. После октября 1917 года брат Александра фон Мекка Николай Карлович был арестован и посажен в Лубянскую тюрьму. Однако вскоре его освободили (новой власти все же были нужны специалисты). В годы НЭПа он работает постоянным представителем в Госплане от Наркомата путей сообщения, намечает перспективы развития железных дорог в стране. В это время вышли его книги: «Экономика транспорта и ее перспективы в нашем отечестве», «Будущее путей сообщения Западной Сибири» и др. Но судьба его уже была предрешена. Ему и еще нескольким специалистам инкриминировалось «вредительство» на транспорте. По приговору ОГПУ в 1929 году Николай Карлович был арестован. Александр Солженицын в своей книге «Архипелаг ГУЛАГ» отмечал стойкость Н.К. фон Мекка и его товарищей, проходивших по этому делу, на следствии. «В пытках ли они погибли или расстреляны – этого мы пока не знаем, – писал он. – Но они доказали, что можно сопротивляться и можно устоять...». Фон Мекк Анна Георгиевна (? – 1914, Москва) В начале 1888 года А. К. фон Мекк вступил в брак с Анной Георгиевной Франс, дочерью Георга Франса из Гленелга (Шотландия), владельца крупного имения Монтана в Аргентине. 14 октября 1888 года у них родился сын Георгий. После смерти матери Александр вместе с другими своими братьями и сестрами был объявлен наследником семейного состояния. Исходя из найденных документов и сообщений, жизнь и деятельность Анны Георгиевны Франс – супруги А.К.фон Мекка практически не имеет отношения к конкретным делам РГО и ее супруга. Но на протяжении всей супружеской жизни фон Мекк ощущал моральную поддержку всех своих начинаний, пользовался вниманием и советами супруги. Анна Георгиевна принимала самое активное и внимательное участие во всех делах супруга касавшихся сбора материалов, компоновки и издания Ежегодника РГО. Часто А.Г. Мекк выезжала с мужем в его заграничные поездки, принимала участие в не сложных для нее горных походах и подъемам на мало сложные высоты гор. 1911 год – через 10 дней после похорон мужа – Председателя Российского Горного Общества Александра Карловича фон Мекка, Председателем РГО избрали вдову Анну Георгиевну Мекк. В соответствии с завещанием А.К.фон Мекка все долги Общества были прощены (1600 рублей) и выделены еще 10000 рублей на печатание ежегодников. Теперь над казначеем уже не весели неопределенные долги, РГО мог существовать даже на проценты от выделенной ему части наследства А.К. фон Мекка. Изданием ежегодника занялся Федор Красильников, а сын Александра Карловича, Георгий, продолжил переписку с зарубежными альпийскими клубами и обществами. От них РГО получало литературу, которая пополняла их огромную библиотеку. Хотя деятельность РГО для простого народа не всегда была особенно понятной, но изменения в целом по стране к лучшему становились реальностью. Это подтверждалось все более возрастающим интересом к путешествиям на Кавказе. Активность проявляли и сами члены Совета РГО: В.Разевиг совершал восхождения в своей любимой Абхазии, Федор Красильников прошел через Марухский перевал. Значительные научные исследования проводились учеными, членами РГО А.Крубером И Ф.Левинсоном-Лессингом и другими. 16 человек поднялись на Казбек, среди них отважная учительница Мария Пребраженская. Экскурсию на Девдоракский ледник совершили 2277 человек. Анна Георгиевна фон Мекк умерла в 1914 г, после нее председателя уже не выбирали и общество, по существу прекратило свою деятельность. Библиотека после революции была национализирована, значительная её часть оказалась, сначала в библиотеке ОПТЭ, а затем в библиотеке Центрального Туристского клуба, где сейчас и находится. ….От периода деятельности Русского Горного общества нас отделяет несколько настоящих мясорубок, в которых ломались судьбы, ломались мировоззрения, крушились до основания устои жизни. Как и обо всём прошедшем, можно только сказать: без их деяний, без из попытки что-то изменить, всё было бы по другому…. Какую-то часть пути они прошли и частично передали свой опыт нам. Наша благодарность им будет долгой… П.П.Захаров. (По материалам Ежегодника РГО 1901-1913 гг., Публикациям Интернет-сети, И.Балабанова, Yandeks. Googlie.)

Constanciya_Russiya (Родовед-историк) все записи автора

 

•  

 

Секс и общество

В XIX веке на смену эпохе Просвещения пришла Викторианская эпоха (1837-1901), которая, как и первая, зародилась в Англии, и влияние которой также распространилось на всю Европу и Америку. В этот период правила приличия и пристойное поведение стали главными ценностями в обществе. Пример этому подавала сама королева Виктория, которая отказалась от разгульного образа жизни ее предшественников. Именно тогда отношение к сексу, как и в Средние века, стало резко консервативным. Единственное отличие от Средневековья состояло в том, что сексуальность подавлялась уже не церковью, а светскими властями. В приличной компании о сексе никогда не говорили, эта тема считалось «неприличной» в культурном обществе. Тем не менее, секс в это время был и был везде. Более того, в XIX веке в некоторых европейских странах была частично легализована проституция и в это время появилась та порнография, которая сегодня так популярна.

В XIX веке в европейском обществе появилось такое понятие как «джентльменство», а идеалом женщины стала вновь целомудренная, благородная и ранимая дама (возрождение средневековой куртуазной любви?). Однако иногда случались явные «переборы» с деликатностью. Так на приеме у доктора некоторые «викторианки» настолько стеснялись говорить о своей «женской» проблеме, что использовали для этого кукол, показывая на них, где именно испытывают дискомфорт. Другой пример это музыкальные инструменты, на которых женщинам категорически запрещалось играть. Среди них – флейта (причину объяснять, наверное, не надо) и виолончель (поскольку она размещается между ног).

Что касается американского общества, то, несмотря на большое влияние Европы, у него сложилось свое отношение к сексуальности, которое не было столь категоричным и консервативным. В частности, в США в XIX веке стали появляться различные течения сексуальной направленности. Например, всем известное движение «свободная любовь» зародилось именно в это время, но имело несколько другое значение. Если в 1960-70-ые годы под «свободной любовью» понимался сексуально-активный образ жизни с множественными партнерами и минимум обязательств, то тогда - возможность женщин свободно выбирать себе мужа и заканчивать с ним отношения по своему желанию. Также женщины могли сами определять время своего материнства. Обе эти возможности основывались на личном выборе, а не на экономических и законодательных ограничениях.

Другой пример – Мормоны, которые в 1852 году объявили, что многие из них практикуют полигамные отношения. Тогда большинство американцев, как и в случае со «свободной любовью», обвинили мормонов в распущенности нравов, хотя на самом деле последние были очень консервативны в сексе. Религиозная община Онейда вовсе провозглашала общее владение собственностью, полигамию и полиандрию.


Секс и медицина

Во второй половине XIX века начал формироваться медицинский подход к сексуальности. Люди стали задумываться о своем сексуальном здоровье, а врачи и другие «светлые умы» принялись навязывать им свои воззрения. Многие медики пропагандировали самоконтроль, воздержание от рукоблудия и прием пищи, не возбуждающей сексуальное желание.

Мастурбация воспринималась врачами как «самый тяжкий порок и недуг, влекущий за собой всевозможные болезни, а самое главное – деморализацию человека». Считалось, что чрезмерное увлечение рукоблудием могло привести к умопомешательству, нервным расстройствам, росту волос на ладони и к потере зрения. Согласно американскому сексологу Томасу Лакеру (Thomas Laqueur), в середине XIX века существовал огромный рынок различных приспособлений и препаратов, позволяющих контролировать этот порок. Например, «сигнализатор эрекции», «чехлы для пенисов», «рукавички для сна», различные ремни, связывающие руки и ноги любителей поласкать себя.

Что касается «не возбуждающей» пищи, то в XIX веке американский врач Джон Харви Келлог (John Harvey Kellogg) изобрел кукурузные хлопья как один из компонентов диеты по снижению сексуальных желаний и потребностей своих пациентов. Другой диетолог Сильвестер Грэм (Sylvester Graham) изобрел крекеры Грэма для тех же самых целей.

Особенно медики были обеспокоены интимным здоровьем женщин, поскольку полагали, что те более склонны к сексуальным расстройствам, в том числе к нимфомании. Чаще всего дамы страдали от «приступов» в периоды полового созревания, менопаузы и менструации. Врачи выделяли следующие симптомы нимфомании: желание женщины флиртовать, необузданная страсть, чрезмерные сексуальные фантазии и тому подобное. Для того, чтобы «вылечить» пациентку, принудительное медицинское вмешательство считалось необходимым, в противном случае «несчастная» дама провела бы всю оставшуюся жизнь в доме для душевнобольных.

Для лечения нимфомании применялись специальные интимные «массажеры». Если раньше подобные «недуги» лечили с помощью водных массажей, которые проводились в стационарном кабинете врача и длились не менее часа, то теперь все стало намного проще и быстрее. К 1870-ым годам был изобретен вибратор с пружинным приводом, а в 1873 году во Франции появился первый электромеханический вибратор, который, как и первый, использовался для лечения сексуальных расстройств и нимфомании.

Если уж говорить о достижениях XIX века в области медицины, то нужно обязательно упомянуть о первых латексных презервативах, появившихся в середине этого столетия. Их создание стало возможным благодаря Чарльзу Гудьиру (Charles Goodyear), американскому изобретателю, открывшему способ вулканизации каучука в 1840-ые годы. Экспериментируя с различными соотношениями серы и каучука при разных температурах и времени нагрева, он смог получить достаточно прочную, тонкую и эластичную резину. Благодаря этому открытию, на свет появились не только латексные презервативы, но и разнообразные фетишные аксессуары.


Проституция

Несмотря на то, что в Викторианской Англии сексуальность подавлялась всевозможными способами, проституция была очень распространена в стране. Специфика профессии не позволяет дать точные данные по количеству жриц любви, работавших в этот период; однако по данным журнала того времени «Вестминстерское обозрение» (Westminster Review), их количество варьировалось от 50,000 до 368,000. Другими словами, проституция была четвертой по распространенности профессией у женщин.

Данные полиции по количеству официально зарегистрированных проституток Год Лондон Англия и Уэльс 1839 6 371 - 1841 9 404 - 1856 8 600 - 1858 7 194 27 113 1859 6.649 28 743 1861 7 124 29 572 1862 5 795 28 449 1863 5 581 27 411 1864 5 689 26 802 1865 5 911 26 213 1866 5 544 24 717 1867 5 628 24 999 1888 5 678 24 311

В XIX веке проституция в публичных домах была очень популярна по всей Европе и Соединенных Штатах. Как и прежде, существовало несколько типов борделей, которые предлагали свои услуги разным слоям населения. Самые роскошные дома обслуживали высшие сословия и только богатых клиентов, предлагая широкий спектр сексуальных услуг. В Париже за одну ночь в таком борделе запрашивали примерно 100 франков. Тем не менее, самыми многочисленными и доступными были дома терпимости для представителей рабочего класса. Ночь в подобном заведении обходилась клиенту примерно в 10-20 франков, но ничего «экстраординарного» он там не получал. Наконец, существовали дома терпимости и для низших слоев населения, в которых можно было познать «любовь» всего за один франк.

По закону, все бордели, как и их обитательницы, должны были быть зарегистрированы в полиции. Если вдруг жрица любви была еще и замужем, то для ее работы необходимо было письменное согласие ее супруга. Что касается самих заведений, то они должны были быть неприметными, и даже окна должны быть все время занавешенными.

Несмотря на то, что в целом общественность не одобряла узаконенные публичные дома, многие люди с большим удовольствием пользовались их услугами. Юная молодежь приобретала в них свой первый опыт, а уставшие от брака мужчины находили в них отдушину, привнося изменения в интимную жизнь. Некоторые просто наслаждались эротическими представлениями в роскошных борделях, а кто-то удовлетворял свое любопытство, нарушая самые запретные сексуальные табу.

Интересно отметить, что практически во все времена домами терпимости в основном владели и управляли женщины. Однако в конце XIX века ситуация начала меняться. Контроль за жрицами любви стал постепенно переходить к мужчинам-антрепренерам, у которых были хорошие связи «наверху» и в других «порочных» кругах (азартные игры, алкоголь, наркотики). Если раньше мужчины имели отношение к проституции только в качестве клиентов, то теперь они стали зарабатывали на ней.

Анатомические музеи
Большинство выставок в анатомических музеях были посвящены различным социальным проблемам в обществе, в том числе и проституции. На восковых манекенах часто изображались симптомы заболеваний, которые можно было подхватить от венерически больных проституток. На выставки целыми отрядами водили солдат, заразившихся ЗППП. Им даже предоставлялись скидки на входные билеты, поскольку они были частыми посетителями подобных выставок в связи с таким же частым посещением борделей. Эту популярную практику запечатлел бельгийский художник-символист Фелисьен Ропс (Felicien Rops) в своей картине «Урок гигиены» (The Hygiene Lesson), на которой изображены офицер и рядовой, рассматривающие восковую модель женщины, больной сифилисом.
По мере того, как многие европейские города разрастались, уличная проституция становилась более востребованной, чем «бордельная». Независимые проститутки, в отличие от тех, кто работал в публичных домах, сами искали себе клиентов. Они сами придумывали, как лучше завлечь потенциального клиента и в выгодном свете представить себя и свои услуги. Одни просто хватали за руки проходящих мимо мужчин, а другие сначала выставляли напоказ свои прелести. С «местом встреч» у них проблем не было. Жрицы любви водили своих клиентов либо в свою арендуемую квартиру, либо в номер ближайшей гостиницы, либо в комнату в баре или салуне.

Регулирование проституции

Серьезная попытка урегулировать сферу проституции была предпринята рядом европейских стран после того, как уровень венерических заболеваний солдат в вооруженных силах достиг критического. В 1864 году одно из трех заболеваний было венерическим: 290 из 1000 госпитализированных солдат были больны гонореей или сифилисом. Именно поэтому в том же году парламент Великобритании, а чуть позже и правительство Франции, приняли ряд законов об инфекционных заболеваниях (The Contagious Diseases Acts). Согласно этим постановлениям, органы полиции могли задерживать проституток для проведения обязательных медицинских проверок на наличие венерических заболеваний. Если женщина была инфицирована, то ее помещали, в так называемые, «закрытые больницы». Как показала практика, такие меры были весьма успешными. Поскольку во время службы солдаты не могли жениться, а гомосексуальные отношения являлись незаконными, то проституцию воспринимали как «необходимое зло». Однако эти законы были не совершенны. В частности, они не предусматривали медицинское обследование самих клиентов. Этот момент стал одним из многих поводов для аннулирования этих постановлений.

Подобная ситуация наблюдалась и в Российской Империи. Проституткам, которые работали самостоятельно или в негосударственных борделях, выдавались специальные желтые внутренние паспорта, обозначающие их статус и обязывающие еженедельно проходить медицинские проверки. Лев Толстой в своем романе «Воскресение» подробно описал проституцию в России в XIX веке.

В Соединенных Штатах в 1875 году был принят закон [ (PDF) 3KB], запрещающий привлекать женщин из других государств для занятия проституцией.

Персоналии
 

Рихард фон Крафт-Эбинг (Richard von Krafft-Ebing) (1840-1902) – австрийский и немецкий сексолог, который специализировался на девиантном сексуальном поведении. Он считал, что причиной такого поведения являются различные ненормальные сексуальные действия, в том числе мастурбация. В 1886 году он опубликовал книгу «Половые психопатии», в которой рассмотрел примерно 200 случаев сексуальных отклонений. Там же он ввел термин «зоофилия», а гомосексуализм считал признаком деградации человека. Считается, что Рихард Крафт-Эбинг также является автором терминов «садизм» (по имени Маркиза де Сада) и «мазохизм» (по имени писателя Леопольда фон Захер-Мазоха).

Джон Харви Келлог (John Harvey Kellogg) (1852-1943) – американский врач, открывший санаторий, в котором применялись диеты, клизмы и физические упражнения для выздоровления пациентов. Однако больше он все же известен как изобретатель кукурузных хлопьев. Джон был приверженцем сексуального воздержания и посвятил многочисленные свои труды снижению сексуального желания у людей. Он считал, что простая и здоровая еда, которую надо потреблять только два раза в день, действительно может снизить сексуальные потребности. Он также пропагандировал очистительные клизмы и гидротерапию. Особенно Джон Келлог был яростным противником мастурбации. Он верил, что рукоблудие разрушает не только физическое и психическое здоровье, но и духовное сознание человека. Этот «порок» также ведет к появлению рака матки, болезням мочеполовой системы, ночным поллюциям, импотенции, эпилепсии, умопомешательству, а также к физическому и моральному бессилию.

Тереса Беркли (Theresa Berkley) (?-1836) – известная английская доминатрикс, владелица роскошного борделя в Лондоне, специализировавшегося на порке и флагелляции. Она также является создателем «лошади Беркли» (Berkley Horse), одного из BDSM-аксессуаров. Будучи профессионалом в предоставлении сексуальных пыток, она была востребована даже в аристократических кругах. Ее клиенты были как мужчины, так и женщины, которые щедро платили ей за доставленное удовольствие. Вскоре после ее смерти в 1836 году, в Англию приехал ее брат, проработавший 30 лет миссионером в Австралии. Когда он узнал, каким образом сестра заработала свое имущество, оставленное ему по завещанию, он полностью отказался от него и вернулся в Австралию. По умолчанию вся собственность переходила к ее ассистенту и экзекутору доктору Вэнсу (Dr Vance). Однако и он отказался дальше вести этот бизнес. В результате, все перешло в казну Англии.

Джек Потрошитель (Jack the Ripper) – всем известный псевдоним, присвоенный неизвестному серийному убийце проституток, который действовал в Лондоне в 1888 году. Его имя упоминается в письме, автор которого взял на себя ответственность за убийства. Среди других псевдонимов были «Уайтчепельский убийца» и «Кожаный фартук». Нападения Потрошителя были зверскими. Извлечение внутренних органов у трех жертв свидетельствовало о том, что убийца обладал анатомическими или хирургическими знаниями. Из-за чрезмерной жестокости и широкой огласки прессы, Джек Потрошитель приобрел всемирную дурную известность. Поскольку убийства так и не были раскрыты, легенды, окружающие их стали комбинацией исторических исследований и фольклора. Появился даже термин «рипперология», обозначающий изучение и анализ этих убийств. На сегодняшний день существует более ста версий о том, кто мог скрываться под именем Джек Потрошитель.

(с)

Tags:

• викторианская эпоха,
• интересные факты,
• этот безумный безумный мир

•  

https://eleonorar.livejournal.com/996820.html

Constanciya_Russiya (Родовед-историк) все записи автора

Усадьба фон Мекк в с. Хрусловка Тульской обл.

Недалеко от города Венева, близ села Хрусловка в Тульской области, сохранилась усадьба барона Максимилиана Карловича фон Мекка. Хозяин усадьбы был инженером путей сообщения, действительным статским советником, подрядчиком строительства Московско-Рязанской, а в дальнейшем -Рязано-Козловской железных дорог, стал концессионером Курско-Киевской и Любаво-Роменской железных дорог и на этом ему удалось сколотить миллионное состояние.

Усадьба эта так же связана со славным именем матери Максимилиана Карловича фон Мекка - знаменитой меценатки Надеждой Филаретовной фон Мекк, несколько слов о которой хочется сказать. Надежда Филаретовна длительное время оказывала настолько значительную финансовую помощь композитору П. И. Чайковскому, что он смог оставить профессуру в Московской Консерватории, чтобы полностью посвятить себя творчеству. Между ними завязалась многолетняя дружба в письмах, но несмотря на то, что заочно они были знакомы 13 лет, так ни разу в жизни лично не встречалась. В знак признательности Петр Ильич посвятил 4-ю симфонию Надежде Филаретовне, но она из скромности не пожелала, чтобы там значилось ее имя и композитор на титульном листе партитуры написал: «Посвящается моему лучшему другу.» 1-ая сюита для оркестра П.И. Чайковского так же посвящена Н. Ф. фон Мекк. Надежда Филаретовна оказывала так же финансовую поддержку Николаю Рубенштейну и Клоду Дюбесси.

Здание дворца выстроено в романском стиле по проекту архитектора Сергея Александровича Экарева (1851-1911).
Судя по сохранившимся воспоминаниям отделка, обстановка и окраска ни одной из 24-х комнат этого дворца не повторяла другую. В усадебном доме были дубовый и ореховый зал, "китайский" зал со стенами, обитыми китайскими тканями, один из залов был когда-то отделанный под ясень. Были комнаты, выкрашенные под серебро и золото, с мебелью из орехового дерева и карельской березы. Но самой оригинальной считалась "зеркальная" комната, которая была сплошь украшена зеркалами, которые были и на стенах, и на потолке, и даже  на полу.

Где-то в 1901-1902 годах семья фон Мекк продала Хрусловское имение местным помещикам Толмачевым, которые владели усадьбой  до революции.

В советский период, после национализации в 1918 году, все имущество было передано в Музей дворянского быта в Москву, где частично продано с аукциона. Некоторые произведения художественного искусства из усадьбы сегодня хранятся в Тульском музее ИЗО.

А в усадьбе поселилось "Государственное хозяйство". Начали выращивать сахарную свеклу и разводить скот.
С 1923 года в бывшей усадьбе был открыт Хрусловский детский дом им.Фомина, для прибывших с Волги сирот, который закрыли в 1984 году, а здание передали одному из предприятий для организации пансионата, который так и не был открыт.

Сегодня усадьба постепенно разрушается. Остатки хозяйственных построек еще можно отыскать на краю парка рядом с рекой Осетр.

Так дворец имения фон Мекк выглядел когда-то, во времена его роскошного блеска.

Состояние на июль 2014 года.


Борис Кустодиев портрет М. К. фон Мекка, 1913.
Портрет хранится в собрании иркутского художественного музея.








     

    Надежда Филаретовна фон Мекк


Петр Ильич Чайковский.  

Внутри дворца.




Эти веселые картинки с серпами, молотами и мишками, сделаны, когда дворец был детским домом.


Один из парадных залов дворца с величественными колоннами.


Перекрытия второго этажа вот вот рухнут.


Лестница на второй этаж.




Еще один парадный зал дворца.


Думаю, что эти пейзажи под потолком все же были написаны в советский период.


Как и панно на стене в этом же зале дворца.


Дверь со следами вандализма.




На этом месте, судя по воздуховоду, был когда-то камин.

=============================================================================================================================================
До усадьбы удалось добраться только с наступлением сумерек, и, так как цель поездки была не совсем эта усадьба и я не была уверена, что в ближайшем обозримом будущем снова побываю в этих местах, решила почти в темноте посетить дворец и сделать несколько снимков. Освещение уже было практически нулевым. Только благодаря вспышке фотоаппарата удалось рассмотреть некоторые архитектурные детали. Второй этаж сегодня посетить невозможно, тк лестница сломана, а перекрытия в аховом состоянии, насколько это можно понять по снимкам. Некогда прекрасный парк сегодня зарос так сильно, что его непроходимые заросли мешают осмотреть здание и обойти его вокруг.

В белом, как приведение, на фоне ночного дворца в имении фон Мекк.

 

По всему фасаду дворца красуются надписи «Частная собственность», но никакого присутствия добрых людей здесь пока не наблюдается.

Дочиталась в интернете вот до какой детективной истории: здание вокзала в Веневе, строительством которого руководоил барон фон Мекк - точная копия его дворца. Проектировал вокзал тот же артитектор С.А. Экарев. При строительстве вокзала было потрачено немножко больше государственных денег, которые парень смог пустить на личные нужды. Скандал, конечно, был, но его замяли. Такие темные истории были во все времена. Утверждать ничего не берусь, тем более "иных уж нет, а те - далече". Но как бы то ни было вокзал, который строил барон фон Мекк до сих пор украшает лавный Венев и жд транспорт туда исправно ходит, а вот прекрасного дворца Максимилиана Карловича в его блестящем виде мы уже никогда не увидем. Жаль....

Здание вокзала в Веневе. Фото из интернета.

Метки: Тульская обл., Усадьба фон Мекк, Чайковский П.И., заброшка, русские усадьбы

 

https://100decor-ls.livejournal.com/7366.html

Constanciya_Russiya (Родовед-историк) все записи автора

Previous Entry | Next Entry

Барон Николай Карлович фон Мекк (1863 – 22.05.1929 )

• Mar. 18th, 2011 at 10:21 AM

«...Энергичный и вечно деятельный...»

 

 

      

 

Николай Карлович фон Мекк, с портрета работы Бориса Кустодиева.

 

«...Какой очaровательный человек этот добрый Коля…», – писал в своем дневнике композитор П.И. Чайковский в 1886 году о Николaе Карловиче фон Мекке, муже своей племянницы Анны.

Барон Николай Карлович фон Мекк (Nikolaus von Meck) – oдин из активных пионеров автомобилизма и автоспорта России, организатор и участник многих автомобильных соревнований, жизнь которого трагически оборвалась при советском режиме.

«... Энергичный и вечно деятельный...», – характеризовал его А.П. Нагель в своем журнале «Автомобиль» № 2/1914. Родился Николай Карлович в Москве, окончил училище правоведения. Его отец Карл Федорович фон Мекк (Karl Otton Georg von Meck, 1821–1876) был железнодорожным инженером,

совладельцем ряда российских железных дорог. Его мать Надежда Филаретовна (1831–1894) была почитательницей музыки и меценаткой композитора Петра Ильича Чайковского (1840–1893), на племяннице которого, Анне Львовне Давыдовой, женился Николай Карлович барон фон Мекк.   

Барон Н.К. фон Мекк pано увлекся автомобилизмом и стал одним из учредителей 20.03.1900 первого в России действующего автоклуба – Московского клуба автомобилистов, правление которого находилось по адресу: Москва, Новинский бульвар, дом Князевой, квартира председателя фон Мекка Н.К. Член Российского автомобильного общества (РАО), которое с 1909 года было взято под покровительство Его Императорского Величества Николая II и стало Императорским (ИРАО), он входил в состав комитетов и технических комиссий Общества. Входил также в группу старшин и в состав гоночной комиссии Первого русского автомобильного клуба в Москве. Свой первый автомобиль барон фон Мекк приобрёл в марте 1899 года, это был немецкий «Даймлер». В период 1906–1913 годов Н.К. фон Мекк владел десятью автомобилями и двумя автобусами, все они были марки «Мерседес» производства фирмы «Даймлер». Последние два «Мерседеса» барон фон Мекк приобрел 5 декабря 1913 года. По данным архива фирмы «Даймлер» обе машины с двигателями мощностью 25 л.с. и кузовами типа «отель-омнибус» (комиссионные листы №№ 15308 и 15309) были отправлены по его заказу через Московское отделение фирмы  «Общества Моторов Даймлер».  

Н.К. фон Мекк был вице-командором Киевского автопробега на приз Императора Николая II 16–30 июня 1910 года и командором Севастопольского пробега на приз Императора 7–16 сентября 1911 года Планировался быть командором Варшавского Императорского автопробега в 1912 года, но помешали неотложные служебные дела – Николай Карлович  был председателем правления Московско-Казанской железной дороги (МКзЖД) до 1917 года. Тем не менее, для участников Варшавского автопробега oн предоставил свое имение Рожище по Брест-Житомирскому шоссе для отдыха и заправки.   

У Н.К. фон Мекка было шесть детей – три сына и три дочери. Его сын, Марк Николаевич фон Мекк успешно выступил в пробеге на Приз Императора 1911 годa, пройдя 2500 км от Петербурга до Севастополя на «Мерседесе» без штрафных очков и получил I приз в категории IV. 23.09.1911 Марк Николаевич занял 2-е место заключительной верстовой гонке Кавказского пробега под Гаграми, достигнув скорости 96,0 км/час. Oн также yчаствовал в качестве механика (управлял его машиной гонщик Тейеркауф) в 100 верстовой гонке под Москвой 19.06.1911. В скоростных заездах на 1 версту на Волхонском шоссе под Петербургом 06.05.1912 Марк фон Мекк занял 3-е место, показав скорость 122,3 км/час. B первом автокроссе в Москве на 2 версты 29.09.1913 он занял также 3-е место. Для осмотра строящегося участка Московско-Казанской железной дороги, в конце августа 1913 года, Николай Карлович фон Мекк организовал автопробег из сослуживцев на дистанцию более 1000 км, в котором был командором на своём «Мерседесе». В этом пробеге снова отличился Марк фон Мекк, a в 1914 году в зимнем пробеге по Казанской Губернии он занял первое место и взял Приз ИРАО. Офицер лейб-гвардии Преображенского полка, Марк Николаевич фон Мекк, ветеран Первой Мировой войны был растрелян большевиками в Омскe в 1918 году.  

Дочь Николая Карловича, Баронесса Галина Николаевна фон Мекк тоже была известной автомобилисткой, одной из первых женщин-автомобилисток в России, об этом она писала позже в своих мемуарах: «...We dashed about the country in our Mercedes-motorcars... Apart from music, which was our greatest joy, one of our greatest passion was the motor car... I had a car of my own and was one of the first women in Russia to drive one...».

В марте 1915 года, по предложению Командующего 8-й армии генерала А.А. Брусилова было решено приспособить для движения по железным дорогам бронированные автомобили, не соответствующие требованиям Броневого отдела. Таких машин в России было достаточно много. Прибывший с этим предложением в Петроград штабс-капитан лейб-гвардии Преображенского полка Мещеренинов заручился поддержкой Военного министра, который распорядился передать четыре броневика конструкции штабс-капитана Некрасова (три машины «Руссо-Балт» и одну «Рено», производства мастерских инженера Братолюбова) в Москву в мастерские Московско-Казанской железной дороги для их переделки на железнодорожный ход. Управляющий МКзЖД, инженер барон Н.К. фон Мекк, имевший уже опыт постройки железнодорожных дрезин на шасси автомобилей, довольно быстро справился с поручением, построив даже три версты испытательного железнодорожного полотна с европейской колеей. 17 июня 1915 года железнодорожные бронеавтомобили успешно прошли испытания. Спустя месяц с Русско-Балтийского завода были доставлены новые оси, позволяющие регулировать колею машин, как под европейский, так и под российский стандарт, при сохранении возможности быстрой замены колес для их движения и по обычным дорогам. В августе были проведены повторные испытания усовершенствованных универсальных броневиков. В октябре машины отправили в Петроград в распоряжение Запасной броневой роты, где они подверглись новым испытаниям пробегом по грунтовым и железным дорогам.

После революции 1917 года Н.К. фон Мекк остался служить на железной дороге. Был членом Совета технического комитета и консультантом финансово-экономического управления Народного комиссариата путей сообщения (НКПС). Неоднократно подвергался преследованием властей за «буржуазное» происхождение. Первый раз арестован 3.05.1919, но через три дня освобожден под поручительство Коллегии НКПС. Повторно был арестован 1.03.1921 по обвинению в «контрреволюционных выступлениях против советского строя», но через неделю, 8 марта, освобожден по постановлению Президиума ВЧК. Вновь был арестован 30.03.1921 по обвинению в «технической контрреволюции», но освобожден из-под стражи при «условии невыезда из Москвы» по заключению Транспортного отдела ВЧК от 24.05.1921. По постановлению заседания Коллегии ГПУ от 23.05.1922 дело в отношении Н.К. Мекка было временно прекращено. В 1923 году Николай Карлович входил в состав редколлегии журнала «Мотор».   

Будучи технически грамотным и добросовестным человеком, Барон фон Мекк все силы отдавал восстановлению железнодорожного транспорта после разрухи Гражданской войны и его дальнейшему развитию. Тем не менее в 1929 г. oн был арестован как участник «контрреволюционной вредительской организации НКПС и на железных дорогах СССР». По постановлению судебного заседания Коллегии ОГПУ от 22.05.1929 Николай Карлович был расстрелян. Реабилитирован в 1991 году. Захоронен на Ваганьковском кладбище.

Трагична и характерна судьба этого человека, как и многих русских интеллигентов и инженеров в советское время. Вот что написано об этом в известной книге А.И. Солженицина «Архипелаг ГУЛАГ»: «И какие же изощрённые злодеи были эти старые инженеры, как же по разному сатанински умели они вредить! Николай Карлович фон Мекк в Наркоматe пути притворялся очень преданным строительству новой экономики, мог подолгу с оживлением говорить об экономических проблемах строительства социализма и любил давать советы. Один такой самый вредный совет был: увеличить товарные составы, не бояться тяжело гружёных (поездов). Посредством ГПУ фон Мекк был разоблачён и расстрелян; он хотел добиться износа путей, вагонов и паровозов и оставить республику на случай интервенции без железных дорог! Когда же малое время спустя, новый нарком пути тов. Каганович распорядился пускать именно тяжело гружёные составы, и даже вдвое и втрое сверхтяжёлые (и за это открытие он и другие руководители получили орден Ленина), то злостные инженеры выступили теперь в виде предельщиков – они вопили, что это слишком, что это губительно изнашивает подвижной состав, и были справедливо расстреляны за неверие в возможности социалистического транспорта».  

 

     

 

 

Командор Н.К. фон Мекк за рулем автомобиля Mercedes  38/70 во время дефиле перед Императором

и группой  официальных лиц по окончании Пробега на Приз Императора. Севастополь, 1911 г.           

.

 

  Организаторы и участники Пробега на Приз Императора,  1911 г. Крайний справа Н.К. фон Мекк.

 

             

Перевозка автомобиля «Мерседес» Н.К. фон Мекка на пароме из Севастополя в Новороссийск для участия в пробеге Новороссийск–Гагры, 1911 г.

 

Вице-президент ИРАО В.В. Свечин и командор Пробега на Приз Императора Н.К. фон Мекк. Севастополь, 1911 г.

 

 

 

 

.

                        Московская 100-верстовая гонка 1911 года, автомобиль Mercedes 90/120.

                           Слева гонщик г-н Тейеркауф, справа Марк Николаевич фон Мекк.

 

Гонщик Тейеркауф и М.Н. фон Мекк на «Мерседесе». Москва, 1911 г.

                                  М.Н. фон Мекк (за рулем) и Н.К. фон Мекк (справа на подножне «Мерседеса»),

                                                  правее автомобиль «Пежо» другого участника пробега. Казань, 1913 г.

На рекламном плакате фирмы Daimler Motoren-Gesellschaft изображён грузовик «Даймлер», принадлежавший Московско-Казанской железной дороге.


 

                                                      Николай Карлович фон Мекк, с портрета работы Бориса Кустодиева.

 

Литература:

Prinz Heinrich – Fahrt und Bilder aus dem Sportleben 1911. Hannover, 1912.

Zum 25 jährigen Bestehen der Daimler-Motoren-Gesellschaft. Untertürkheim, 1915.

G. von Meck. As I remember them. London, 1973.

A. Dupouy. L'Automobile en Russie jusqu' en 1917. Grenoble, 1989.

Коломиец М.В. Броня Русской армии. Москва, 2008.

Ю.А. Мелентьев. Автомотострасти Российской Империи. С. Петербург, 2005.

Шугуров Л.М. Автомобильная Москва. Столетие 1902–2001. Москва, 2004.

Л.М. Шугуров. Старая любовь не ржавеет. Москва, 2005.

 

Большое спасибо за помощь

Юрию Александровичу Мелентьеву (… ).

 

Иллюстрации издательства Continental Pneumatik, (Германия),  из журналов «Автомобиль» (С.П.Б.) и «Автомобилист» (Москва) и из коллекции автора.

 

© Kiriletz 2007/2010

https://milij-rizhik.livejournal.com/610864.html

Constanciya_Russiya (Родовед-историк) все записи автора

Тайна фон Мекк

В третий раз обращаюсь я к "айфонному" снимку Надежды Филаретовны фон Мекк..


взятому из ЖЗЛ-биографии Чайковского (А. Познанский, 2010 г.)..

оказавшемуся на поверку "ребятеночным", как, например, хоть и мелко, но прекрасно видно на хранящемся в фондах Центрального государственного архива кинофотофонодокументов СПб:



А все потому, что нашел кое-что, как кажется проливающее свет на его происхождение..
Ну и еще на кое-какие, в связи с этим, драматические подробности из жизни семьи фон Мекк...

У Познанского фото датируется 1880-ми годами..
В фондах же архива диапазон и вовсе увеличен до "1870-1880-х", да еще добавлено, что "место съемки не установлено"..
Полная прострация..

Но вот в переписке Чайковского с фон Мекк наткнулся я на следующие строки..

В письме от 18 марта 1877 года, благодаря за присланную ей по ее просьбе фотокарточку Петра Ильича, Надежда Филаретовна пишет:

"Позвольте мне, Петр Ильич, послать Вам мою фотографию. Эта карточка дорога мне, во-первых, потому, что я на ней не одна, а во-вторых, потому, что она есть работа (как фотография) одной из моих дочерей, и, посылая ее Вам, я, конечно, не ожидаю сделать Вам этим удовольствие, а хочу только до некоторой степени выразить Вам то глубокое чувство, которое питаю к Вам, - тем более, что я знаю, что Вы способны понимать и чувство матери"..

и далее в постскриптуме:

"Мой товарищ по фотографии есть самая младшая пятилетняя моя девочка Людмила, или Милочка, как ее зовут в семействе, которую позвольте Вам отрекомендовать и просить полюбить. Она знает, что из царствующих особ я люблю баварского короля, и помнит его по Байрейту, куда он приезжал при нас. Сейчас она сделала мне вопрос, к кому я пишу, и на мой ответ, что я пишу Вам, потому что я Вас очень люблю, она спрашивает меня: “et pourquoi est-ce que tu n'ecris pas au Roi de Baviere?” [“а почему не пишешь ты баварскому королю?”]. Она по аналогии чувства пришла к этому вопросу. Я хочу Вас немножко познакомить с этим субъектиком"..

Конечно, если не иметь перед глазами эту "нашу" фотографию, можно подумать, что речь тут идет о неком парном снимке матери с дочерью.. Но меня-то, с этим снимком столько провозившимся, тут сразу как током ударило!

Во-первых, никакого подобного портретного снимка (матери с пятилетней дрчерью) мне лично, достаточно много изданий про Чайковского пересмотревшего, встречать не приходилось, а, во-вторых, сразу становилось понятно, почему именно эта фотография хранилась у Чайковского и выставлена теперь в экспозиции в Клину:



Да и "подкрашенность" ее тут может объясняться словами, что она есть работа (как фотография) одной из старших дочерей..

Это был первый снимок, по которому Чайковский (как известно, никогда с Надеждой Филаретовной за всю жизнь не встречавшийся) увидел наконец, с кем он вот уже четыре месяца переписывается.. И конечно же ей хотелось предстать в наиболее выгодном свете, а каждый заметит, насколько смягчаются черты ее лица на подкрашенной фотографии относительно оригинала..

Возникает, разумеется, и множество вопросов.. Почему на фотографии присутствует не сам ребенок, а его фотокарточка? Сделан ли этот снимок перед самой отсылкой его Петру Ильичу или раньше (Милочка фон Мекк родилась в 1872 году и, судя по возрасту младенца на маленькой фотографии, снята она была в 1873-74 годах, когда Надежде Филаретовне было, соответственно, 42-43 года).
Тут можно заниматься домыслами, конечно же, до бесконечности, но, возможно, именно такой ненарочитой символичностью Надежда Филаретовна хотела деликатно предстать перед Чайковским именно в образе прежде всего матери, своего рода Мадонны, а не навязывающейся любовницы.. Присутствие же на фото конкретного подросшего уже ребенка снижало бы символизм этой композициии..

Но присутствовал тут и еще один посыл, скрытый, тайный, не до конца возможно ясный и для самой Надежды Филаретовны, но показывающий всю степень ее стремления найти наконец душу родственную, всепонимающую, с которой она могла бы быть откровенной без остатка, как перед самой собой..

И посылала она боготворимому композитору не просто фотографию, а зашифрованную в ней мучающую ее совесть тайну..

Тут я предоставлю слово внучке Надежды Филаретовны - Галине Николаевне фон Мекк, той самой, которая родилась в результате скрещения родов фон Мекк и Чайковских; второй бабушкой ее была любимая сестра Петра Ильича, мать любимца его Боба, хозяйка Каменки - Александра Ильинична Давыдова..

Галина фон Мекк оставила потрясающие мемуары, и судьба ее достойна отдельного рассказа, но сейчас о ее рассказе там о Надежде фон Мекк..

"..Чтобы понять более поздние события, не следует забывать, что моя бабушка вышла замуж, когда ей едва исполнилось 17 лет, и я очень сомневаюсь в ее чувствах к человеку, которого она приняла. Она дважды отказывала ему и, конечно, не питала страстной любви, которая приходит в более зрелом возрасте. Она любила его, была ему более чем хорошей женой и родила много детей. Всего у нее было восемнадцать родов. Ее амбиции были направлены в его сторону, не в свою, и это так. Но какой-то уголок ею существа не был разбужен или к нему вообще не было прикосновения. Возможно, она и не знала, что он существует. Однако этот уголок существовал.

Она была богата, уважаема, дети выросли, некоторые из них уже вступили в брак, ее муж находился на вершине своей репутации, и вряд ли она осознавала возможность урагана, который перевернул ее жизнь..

Такой шторм ворвался в жизнь Надежды фон Мекк. Когда ей было сорок лет, она познакомилась с человеком, который был моложе ее на несколько лет (Александр Иолшин, инженер путей сообщения). Что случилось, я знаю весьма туманно, но могу себе представить. Он был под большим впечатлением от изумительной женщины, которая привлекала его, ее также потянуло красивому и приятному человеку. Страсть понеслась над ними как гроза, которая внезапно начинается и так же внезапно проходит.. Моя бабушка прекратила это, но не без последствий. Родилась темноглазая и любимая Милочка. Но и это, увы, еще не было концом. Надежда Филаретовна не открылась мужу. Почему? Кто знает?..

У меня есть фотография семьи Мекк, снятая в Браилове, которая тревожит меня всякий раз, когда я на нее смотрю. Мой дед, патриарх, сидит в середине, спокойный и удовлетворенный, хотя его лицо усталое. Его окружают дочери, зятья и сыновья, на лицах которых довольное выражение. Моя бабушка сидит спиной к мужу (ее возлюбленный тоже присутствует), ее руки крепко обнимают Милочку, самую младшую и незаконнорожденную.

Четыре года мой дед не знал ничего. Может быть, из-за того, что у него было не очень здоровое сердце, и бабушка опасалась шока, если бы она ему призналась. И вот 24 января 1876 года мой дед ночным поездом выехал по делам в Петербург, как он это делал почти каждую неделю. Обычно он останавливался в доме своей дочери графини Александры Беннигсен. На следующий день вечером во время мирного послеобеденного разговора моя тетя Саша сообщила деду, что младшая дочь не его ребенок. Ошеломленный и сильно расстроенный он удалился в свою комнату и через несколько часов, утром 26 января, скончался от сердечного приступа.

Ну а что произошло с любовником бабушки? Он ее не забыл. В течение всей его жизни моя бабушка оставалась для него женщиной, которую он боготворил. Он женился на ее старшей дочери Елизавете, тихой и доброй девушке, у них родилась единственная дочь.."


Вот эта фотография, о которой говорила тут Галина фон Мекк:


Семья фон Мекк, 1875 г. В первом ряду: София, Александр, Максимилиан, Михаил; во втором ряду: Юлия, Людмила (Милочка), Надежда Филаретовна, Владимир, Александра; в третьем ряду: Александр Иолшин, Карл Федорович, Елизавета, Павел Беннигсен; в последнем ряду: Александр Фраловский, Николай.

Николай - это будущий муж Анны Львовны Давыдовой (племянницы Чайковского) и отец Галины фон Мекк..

Александр Фраловский - брат Надежды Филаретовны, чей сын Владимир женился впоследствии на той самой единственной дочери Александра Иолшина и Елизаветы фон Мекк..

Милочка же вышла замуж за Ширинского-Шихматова и прожила до 1946 года..


Остается загадка только варианта фотографии "с айфоном"..
То ли это инициатива авторов издания той книги из ЖЗЛ (кстати, не мешало бы заглянуть в саму книгу; не закрасился ли тут портретик на этапе оцифровки?).., а может быть она из архива кого либо из членов семьи фон Мекк, ненавидевших всю эту трагичную историю? Той же Александры Беннигсен, например?..

Но, в любом случае, не будь этого варианта фотографии, я бы вряд ли обратил на нее особое внимание, и не вскрылись бы для меня столь выпукло эти драматичные страницы жизни..

P.S.
Все это я написал, конечно, занимательно:) Но и почти тут же сам же и опроверг!!:))
Ибо посерьезнее все это изучил!)
Неожиданное продолжение!:) (ЧИТАТЬ ОБЯЗАТЕЛЬНО!!:))

--------------------------------------------------------------------
© 2015 Станислав Серапинас (Sagittario)
--------------------------------------------------------------------

Метки: Чайковский П.И., фон Меккhttps://sagittario.livejournal.com/455841.html

Constanciya_Russiya (Родовед-историк) все записи автора

Фон Мекк, Владимир Владимирович

Материал из Википедии — свободной энциклопедии

Текущая версия страницы пока не проверялась опытными участниками и может значительно отличаться от версии, проверенной 16 октября 2014; проверки требуют 12 правок.

Перейти к навигации Перейти к поиску

Владимир Владимирович фон Мекк
В. А. Серов, 1901 г.
Дата рождения	14 (26) июля 1877
Место рождения	Москва
Дата смерти	16 мая 1932 (54 года)
Место смерти	Нью-Йорк
Род деятельности	коллекционер искусства
Отец	Владимир Карлович фон Мекк
Мать	Елизавета Михайловна Попова
Супруга	Варвара Геннадьевна Карпова

Влади́мир Влади́мирович фон Мекк (14(26) июля 1877, Москва — 16 мая 1932, Нью-Йорк) — губернский секретарь, в звании камер-юнкера. Живописец-любитель, театральный художник[1], меценат, коллекционер.

Содержание

• 1 Биография
• 2 Коллекция
• 3 Брак
• 4 Награды
• 5 Примечания
• 6 Литература
• 7 Ссылки

Биография

Происходил из старинного немецкого остзейского дворянского рода, перебравшегося в Лифляндию из Силезии в конце XVI века. Владимир Владимирович родился в семье Владимира Карловича фон Мекка (1852—1893) и Елизаветы Михайловны (1861—1892), дочери московского водочного фабриканта М. А. Попова. Его дед по отцовской линии, Карл Фёдорович фон Мекк, был одним из основоположников российского железнодорожного транспорта; еще более известна бабушка Надежда Филаретовна.

С детских лет увлекался живописью. В 1889 году его учителем стал молодой художник В. А. Серов, который способности двенадцатилетнего ученика оценивал довольно скромно: «Видел я мальчика, моего будущего ученика, ничего интересного не представляет, я думаю, заниматься с ним будет довольно скучновато[2].»

Владимир фон Мекк принадлежал к художественному объединению «Мир искусства», принимал активное участие в создании Союза русских художников[1]. В 1902—1903 годах вместе с С. А. Щербатовым открыл в Петербурге художественный салон «Современное искусство», в котором были представлены ювелирные изделия, мебель и картины, выполненные художниками К. А. Сомовым, Н. К. Рерихом, Л. С. Бакстом и другими. Совместно с Щербатовым оформил для салона одну из комнат. В своей «Автомонографии» Грабарь, описывая устройство выставки, писал: «… Щербатов с Мекком сделали комнату на мотив павлиньего пера[3]!» В 1903 году Мекк вместе с Щербатовым выпустили альбом «Константин Сомов». В 1906 году он был включён в комитет Выставки русского искусства в парижском Осеннем салоне. Владимир Владимирович был автором воспоминаний о Врубеле, которые в 1918 году были опубликованы в журнале «Свободный час».

Образование получил на юридическом факультете Московского университета. Сразу после учебы призвался в армию и прошел обучение в течение 11 месяцев в 4-й батарее 2-го Гренадерской артиллерийской бригады и в августе 1903 признается достойным производства в Прапорщики запаса артиллерии[4].

Попечитель Девятинской церковно-приходской школы при церкви Девяти мучеников в Новинском[5].

В 1899—1903 годах — заведующий благотворительными учреждениями великой княгини Елизаветы Фёдоровны, с 1904 года — её личный секретарь. Во время русско-японской войны в качестве главного уполномоченного Российского общества Красного Креста в Японии занимался отправкой на родину русских военнопленных. И. Э. Грабарь писал А. Н. Бенуа 15 мая 1904 года: «Был у Мекков, у старого и молодого. Старый неизвестно где, а молодой между Харбином и Ляояном уполномочествует[6].» После окончания войны в 1907—1909 годах занимался обустройством церкви Святых Марфы и Марии в Марфо-Мариинской обители[1]. Также под его патронажем находилось устройство домов для бесприютных детей в Москве. Заинтересовавшись скаутским движением, Владимир фон Мекк поддерживал развитие его в России и в 1914 году стал одним из основателей «Общества содействия организации юных разведчиков города Москвы[1]»

В годы Первой мировой войны назначен уполномоченным всех госпитальных складов. В 1914—1917 годах — член Московского комитета по оказанию помощи семьям лиц, призванных на войну.[1]

После Октябрьской революции Владимир Владимирович остался в России и устроился на работу в Малый театр. Театральные эскизы, выполненные фон Мекком, в 1919 году были представлены на XI Государственной выставке работ деятелей прикладного искусства и художественной промышленности в Москве, а в 1923 — на Выставке театрально-декорационного искусства Москвы 1918—1923 годов.

В 1923 году Владимир фон Мекк был направлен в Париж для отбора картин русских художников, проживающих за границей, для Передвижной выставки русского искусства в Америке. В Россию больше не вернулся, перебравшись из Парижа в США. Грабарь вспоминал: «В июне 1924 года мы сели на пароход, шедший прямым рейсом в Латвию, и в конце месяца были уже в Москве. Большинство, впрочем, осталось в Америке; не вернулись Конёнков, Захаров и Мекк; Сомов поехал в Париж, где остался до сих пор, Виноградов — в Ригу, где также осел. Из восьми человек вернулись трое: Сытин, Трояновский и я[7].»

В Америке Мекк продолжал работать: в мае 1924 года вместе с Ф. И. Захаровым им была организована выставка в Филадельфии в магазине Дубасова, где были представлены рисунки модной одежды, театральных костюмов и узоров.

Скончался Владимир Владимирович фон Мекк 16 мая 1932 в Нью-Йорке.

Коллекция

Одним из главных увлечений Владимира фон Мекка было коллекционирование картин. С. А. Щербатов в книге «Художник в ушедшей России» писал, что Мекк «обладал тонким художественным чутьём. Художественной школы он не проходил, был дилетантом, но способности у него были: направил же он их по особому пути. Он собирал хорошие картины, приобретал красивые вещи, любил изысканную обстановку. …Русским (он был старинного балтийского рода) и москвичом он был до мозга костей[2].» В его собрании были преимущественно работы М. А. Врубеля и В. М. Васнецова, а также И. И. Левитана, К. Коровина, Н. К. Рериха, К. А. Сомова и других. В 1900—1908 годах из-за испытываемых финансовых трудностей часть коллекции была продана Третьяковской галерее[1] и другим музеям и коллекционерам. Так на выставке, организованной художниками «Мира искусства», Мекк за 3000 рублей приобрёл картину М. Врубеля «Демон поверженный». В 1908 году картина была продана галерее. Также среди поступивших картин были: «К ночи» М. А. Врубеля, «Красные паруса. Поход Владимира на Корсунь» Н. К. Рериха, «Последние лучи солнца» и «Лунная ночь» И. И. Левитана, «Аленушка» В. М. Васнецова, «Летом» К. А. Коровина, «В деревне. Баба с лошадью» В. А. Серова, «Остров любви» К. А. Сомова. Музей Александра III (ныне Русский музей) обогатился полотнами: «Взятие снежного городка» В. И. Сурикова, «Радоница (Перед обеднею)» А. Е. Архипова, «Сибирь» В. М. Васнецова, «Золотая осень. Слободка» И. И. Левитана, «Венеция» М. А. Врубеля. Часть картин были приобретены другими коллекционерами: И. С. Остроуховым, С. С. и А. П. Боткиными, М. П. Рябушинским[8].

В 1919 году оставшаяся часть коллекции была национализирована и направлена в Государственный музейный фонд.

Брак

Владимир Владимирович фон Мекк был женат на Варваре Геннадьевне Карповой (1889—1954), младшей дочери историка Геннадия Фёдоровича Карпова и Анны Тимофеевны, урождённой Морозовой, родной племяннице предпринимателя и мецената Саввы Морозова. Брак был бездетен.

Награды

• Орден Св. Анны 3 степени;
• Орден Св. Владимира 4-й степени с мечами;
• Георгиевская медаль 3-й и 4-й степеней;
• Орден Серебряной Бухарской Звезды 1 степени;
• Священного сокровища 5й степени (Япония);
• В память 300-летия царствования Романовых;
• Знак Красного Креста.

Примечания

1.  

• Мекки // Большая российская энциклопедия / С.Л. Кравец. — М: Большая Российская энциклопедия, 2012. — Т. 19. — С. 614-616. — 768 с. — 60 000 экз. — ISBN 978-5-85270-353-8.
•  
• Серов, 1971, с. 478.
•  
• Серов, 1971, с. 670.
•  
• РГВИА 400-9-31139 листы 13 - 17
•  
• Московский епархиальный училищный совет. За четверть века 1884 - 1909 / протоиерей Иоанн Мансветов. — Московский епархиальный училищный совет. — Москва, 1910. — С. 398. — 600 с.
•  
• Серов, 1971, с. 418.
•  
• Автомонография Игоря Грабаря. Проверено 29 января 2014.
•  

1. Гавлин М.Л. Фон Мекк // Российские предприниматели и меценаты.

Литература

• Валентин Серов в воспоминаниях, дневниках и переписке современников. — Ленинград: Художник РСФСР, 1971. — Т. 1. — 717 с. — 20 000 экз.
• Письма М. А. Врубеля к В. В. фон Мекку. 1900–1903. (Публикация Т. И. Кафтановой) // Советское искусствознание. Вып. 26. М., 1990. С. 443–455

Ссылки

• Мекк Владимир Владимирович. Проверено 2 декабря 2015.;
• Мекк, Владимир Владимирович. Проверено 2 декабря 2015.

Икатель_истины (Родовед-историк) все записи автора

Собаки в Первой мировой войне. Западный фронт

01/05/2015ИсторияВеликобритания, Германия, Первая мировая война, США, Франция

По данным  историков на Западном фронте Первой мировой войны служило около 10 тысяч собак. Больше половины военных собак приходилось на немецкую армию.

В этой статье мы поговорим о том, как собак обучали искать раненых, какие породы использовались для службы в армии и подробно рассмотрим подходы таких стран как Германия, Франция, Великобритания и США к подготовке служебных собак.

Это продолжение цикла «Собаки в Первой мировой войне». Про Восточный фронт читайте здесь.

 

Собака, которая была награждена железным крестом

Кайзер Вильгельм II знал цену собак Красного Креста (Sanitätshunde). Посещая больницу в немецком тылу на восточном фронте, он увидел собаку, лежащую на больничной койке вместе с солдатами. Об этом рассказали такую историю:

Лейтенант фон Виланд (von Wieland) возглавил атаку немецких солдат на на траншеи русских. Огонь со стороны противника был настолько сильным, что раненый лейтенант упал навзничь и из последних сил отдал своим солдатам приказ отступить. Так он лежал, истекая кровью в грязи, боясь поднять даже голову. Никто не осмеливался прийти на помощь и вытащить товарища из поля боя. И тут, внезапно, фон Виланд увидел, как из немецкой траншеи к  нему навстречу побежала собака.  Приблизившись, пес схватил зубами шинель раненого и начал его тащить назад. Когда они уже добрались до окопа, собака также была ранена.

Кайзер наградил обоих железным крестом — собака по имени Штайф (Steif) носила его на ошейнике.

Количество собак и породы

Открытка. Жертва долга. Собака зализывает рану в пункте скорой помощи

Theo Jager в своей книге о собаках на войне отметил, что на различных фронтах Первой мировой войны в конце 1916 года служило около 10 000 собак Красного Креста. Больше всего их было в армиях Франции и Германии. Русская армия также имела огромное количество санитарных собак, но точная цифра неизвестна.

По мнению автора для такой роботы не было каких-то особых требований к породе:

«Главное для собаки — подходящий темперамент и обучаемость. Во время войны не было времени думать о родословной. Собаки отбирались по весу, размеру и общему здоровью. А во время тренировки уже проявлялся их характер».

Также стоит упомянуть о том, что санитарные собаки выполняли разные работы — одних дрессировали для поиска раненых на поле боя, другие были предназначены для их транспортировки в повозках.

Германия

Капитан фон Штефаниц (von Stephanitz) в своей книге о немецкой овчарке писал о санитарной собаке как о немецком изобретении. Изначально такая собака объединяла в себе функции помощника санитара и курьера. Но вскоре стало ясно, что сочетание таких разных задач не приносит должного результата. Анималист из Дюссельдорфа, Бунгартц (Bungartz) первым предложил разделить эти два типы служебных собак.  В 1893 году он основал Немецкое общество санитарных собак (Deutscher Verein fur Sanitatshunde).

Штефаниц писал, что изначально Министерство здравоохранения Германии не проявило особого интереса к санитарным собакам. Но уже в июле 1914 года, показательные учения, приближенные к боевым условиям, изменили мнение власти.

После этого санитарные собаки постепенно присоединяются к армии.

Изначально, именно поисковые (полицейские) собаки становились санитарными: они умели идти по следу и лаять при обнаружении человека. Единственное, что они должны были иметь дружелюбный характер и не кусать раненого — то есть, для этой цели не подходили собаки для задержания. Также собак обучали “указывать” на место находки.

Санитарные собаки не подходили для позиционной войны и не были эффективны в траншеях. Лучше всего они показали себя на открытой местности на поле боя. Немецкие санитарные собаки отличились в сражениях в России, Румынии, на Балканах, в Италии и даже в Малой Азии. “Мы никогда не узнаем сколько тысяч раненых солдат обязаны им жизнью”, — писал фон Штефаниц.

В основном собаки работали ночью, когда утихали бои, а поиск раненых с фонарями мог выдать поисковые группы. Каждая собака-санитар должна была исследовать местность площадью примерно 220х50 метров, вынюхивая следы раненых, а при обнаружении цели сообщать кинологу. Штефаниц утверждает, что хорошо обученные собаки никогда не указывали на мертвых.

Очевидно, что, оповещать о находке собаке легче всего лаем, но в военное время это было невозможно — противник мог открыть огонь в сторону звука. “Соблюдение тишины так же важно, как и отсутствие света, поэтому  единственным способом оповещения было возвращение собаки”, — писал Штефаниц.

Вопрос заключался в том, ЧТО должна приносить собака обратно. Собак впервые научили приносить разные предметы, например, солдатскую фуражку. Но и это вскоре превратилось в проблему.

“Если собака не находила предмет, который бы лежал возле раненого, она пыталась оторвать  что-нибудь из одежды солдата как доказательство находки. Это могло не только повредить человеку, но и вызвать у него тревогу и спровоцировать его на действия, которые бы вызвали агрессию у собаки ”.

Было решено прикрепить к ошейнику собаки кожаную лямку. При обнаружении раненого, собака брала ее в зубы и бежала к кинологу (в шутку его называли “Лейтенант Гав-гав” — Wow-Wow-Lieutenant). Он брал собаку на поводок и следовал за ней к раненому.

Этот метод разработал немецкий психолог и биолог Оскар Пфунгст, который, согласно Штефаницу, не имел ни малейшего опыта работы с собаками.

Дело в том, что во время поиска ничто не должно затруднять передвижение собаки. Собака должна преодолевать всевозможные препятствия на своем пути: в случае необходимости она может плавать, перепрыгивать изгородь, ползти сквозь заросли кустарника и под колючей проволокой, или бежать галопом по полю. Даже простой ошейник представляет опасность — собака может застрять на пути к цели. Это может стать концом не только для хвостатого санитара но и для  раненых на поле боя.

Штефаниц описывал еще более невероятные вещи, которые пытались одеть на собаку:

“Теоретики хотели экипировать наших санитарных собак, вдохновляясь знаменитыми изображениями сенбернара с бочонком коньяка на шее. Они подготовили удивительное кожаное снаряжение с огромным красным крестом на боку; хотели оснастить собаку маленькими колокольчиками и фонарями; одеть на собаку камуфлированную водонепроницаемую одежду; прикрепить сумку с бутылочкой алкоголя, картами и аптечкой первой помощи и даже одеть резиновые галоши на лапы. Мрачная действительность войны откинула все эти хитроумные изобретения ”.

Историки и кинологи Великобритании (Jager, Ричардсон) отмечают, что немцы не щадили ни людей, ни животных с отметкой Красного креста — она служила отличной мишенью для немецких солдат. Впрочем, как отмечает сам Штефаниц, то же неуважение он наблюдал и со стороны англичан.

Немецкие собаки-санитары были очень эффективны. Вот что написал в своем дневнике захваченный в плен работник немецкого Красного креста:

“Мы покинули поле боя в 2 часа ночи. Мы могли работать только с поводком, потому что были в 400-ах метрах от французских траншей. Моя собака, Трой (нем. Treu — преданный), за короткое время нашла 5 раненых — трое тяжело, двое — легко раненные. Вы бы их не отыскали даже самым зорким глазом — так хорошо они были скрыты. Они пролежали там полтора дня.”

Немецкие солдаты, спасенные собаками Красного креста, создали больницу для раненых животных в городе Йена.

Франция

Ирландский волкодав, который искал раненых в Франции

Для поиска раненых французская армия чаще всего использовала бельгийских овчарок.  Французская ассоциация санитарных собак (Société nationale du chien sanitaire) имела восемь учебных питомников.

Собак обучали не лаять во время обнаружения раненых солдат и игнорировать мертвых. Каждая собака носила на шее подсумок с аптечкой первой помощи. При обнаружении солдата, она приближалась к нему вплотную, чтобы он мог открыть сумку. Потом собака отрывала кусок обмундирования и возвращалась в питомник, к которому была прикреплена.

По возвращении, собака начинала лаять, обращая на себя внимание и указывала на вещь раненого солдата. После этого медик следовал за собакой к солдату.

Часто раненых находили на дне глубоких оврагов или в труднодоступных местах, где только собаки могли их обнаружить. Иногда требовалось несколько дней, чтобы вытащить человека с поля боя.

Из приведенных выше фактов можно утверждать, что санитарных собак Красного креста обучали не лаять при обнаружении раненого и подавать голос только при определенных обстоятельствах.

Французская собака по имени Прюско (Prusco), внешне очень похожая на белого волка, официально спасла более чем 100 солдат, а во время одного сражения вытащила по очереди троих раненых за свой ошейник.

Великобритания

Эдвин Ричардсон и его собаки

В 1910 году на страницах Британского медицинского журнала появилась статья про  подготовку санитарных собак Эдвином Ричардсоном. Из нее мы можем узнать как выглядела экипировка собак-санитаров в то время:

“Собака оснащена водонепроницаемой накидкой с карманами по бокам. В них помещены 8 треугольных повязок. На шее собаки висит маленький бочонок с бренди или ромом, и колокольчик для использования после наступления темноты, а  также имеются галеты для собаки.”

Эта небольшая статья указывает на усилия Ричардсона заинтересовать военное руководство в санитарных собаках.

После того как русские взяли у Ричардсона несколько псов, Военное министерство Великобритании предложило ему принять участие в военных маневрах. Генерал сэр Чарльз Такер, командующий Шотландией,  подверг собак суровым испытаниям, в результате которых рекомендовал принять их на службу в армию. Но высшее  военное руководство не предприняло никаких шагов.

7 лет майор Ричардсон пытался пробудить симпатию и интерес к санитарным собакам. С каждым годом он терял свой запал:

“Большинство стран, которые я упомянул [Германия, Франция, Италия, Россия] активно изучали использование санитарных собак для поиска раненых на поле боя. Я приложил много усилий, чтобы обратить внимание военного руководства на эту службу, но они находили ее неэффективной в современных условиях позиционной войны”.

С началом Первой мировой войны Ричардсон принялся дрессировать санитарных собак:

“Когда в первые дни войны мое предложение отвергли, я занялся тем, что делал много лет до этого — начал тренировать собак для поиска раненых. Этих собак мы использовали вместе с командой скорой помощи.

В этот нелегкий период войны, мы, британцы, верили в неприкосновенность священного символа Красного Креста, где бы он не находился — на человеке, на животном, на машине или корабле.

Немецкая санитарная собака

Однако, в первые дни войны, когда французская армия поспешила отправить на передовую санитарных собак с проводниками — а все они носили знак Красного креста — их всех жестоко расстрелял противник, пока они пытались провести гуманитарную работу.

А когда противоборствующие окопались в траншеях, возможность использовать собак на Западном фронте и вовсе исчезла. Эффективнее всего работали собаки немецкой армии во время отступления русских на Восточном фронте.”

Ричардсон сделал вывод, что санитарные собаки могут выполнять свою работу только во время открытых боевых действий, когда фронт не стоит на месте. В конце концов, лейтенант-полковник посвящает санитарным собакам не более одной страницы в своей книге о британских военных собаках…

США

Начальник медицинской службы, генерал армии США, Уильям Горгас (William Crawford Gorgas) в речи перед Конгрессом комитета по военным делам  о подготовке США к войне отметил, что на службе у Германии находится около 6000 санитарных собак Красного креста.

Он специально упомянул эту цифру, пытаясь подтолкнуть военное министерство на расширение такого же проекта в США. Генерал утверждал, что те несколько собак, которые на то время находились на тренировочной базе Форт Вермонт — это капля в море по сравнению с тем, сколько их должно быть для эффективной работы.

Обучение санитарных собак

Британский солдат достает из ранца собаки бинты для перевязки

Собаки были обучены отличать военную форму своей страны от вражеской. Одна из статей из журнала Красного Креста о подготовке санитарных собак пишет:

“Армия Красного креста, или санитарные собаки, как называют их немцы, сначала учатся различать форму своей страны и страны противника. Затем собака обучается понимать важность раненого человека как главную задачу своей жизни. О  раненых собака должна извещать проводника. Она не должна лаять, потому что враг всегда открывает огонь на звук.

Существует много способов как собаке сообщить о находке хозяину. Если она никого не находит, она просто ложится на землю или отходит назад. Если раненый был обнаружен, собака подталкивает и подгоняет проводника к находке.

Консул США Талбот Дж. Альберт-Брансуик рассказывает, что немецкие санитарные собаки имеют специальный короткий ремешок на ошейнике и, возвращаясь с поля боя, берут его в зубы, оповещая про раненого солдата. Назад ее берут на поводок и следуют за ней.

Это изобретение было необходимо для того, чтобы отучить пса приносить вещь, принадлежащую раненому — фуражку, перчатки или что-нибудь из того, что его окружало — кусок шнура, ремень или даже пучок травы. Проблема в этом методе заключалась в том, что собаки, с их рвением, не возвращались с “пустой пастью” и, как правило, хватали первое, что им попадалось на глаза — чаще всего они пытались оторвать повязки. Если собака была обучена приносить фуражку, а ее не было, она принималась за волосы”.

Собаки учились не обращать внимание на мертвых. Собака обучается одним кинологом, но она лояльна ко всем членам спасательной группы. Она должна узнавать своего проводника и полностью ему подчиняться. После окончания обучения, собака тренируется узнавать всех членов группы и подчинятся каждому из них. В отличии от санитарной собаки, полицейская признает только своего хозяина.

Дрессировка проходит в два этапа: уроки послушания, потом обучение в полевых условиях.

Полевые занятия:

1. Тссс (S-sss) — команда подается шепотом для привлечения внимания собаки и может сопровождаться жестом “Лежать” или для прекращения лая.
2. Вперед (Advance) — команда, по которой собака должна отойти немного вперед для обнаружения скрытого или приближающегося врага и избежать внезапной атаки. Этой команде собака обучается тогда, когда еще не умеет работать без кинолога.
3. Анонс (Report) — собака обучается «докладывать» о находке.
4. Охранять (Guard) — команда используется для охраны заключенных. Команда “Охранять-фас!” (Guard—Attack) используется для поимки сбежавшего заключенного.

Список этих команд подает историк Jager из США из описаний подготовки американских собак к службе на фронтах Первой мировой войны. Вполне возможно, что на поле боя существовали и другие.

Хотя полицейские собаки были в новинку в начале Первой мировой войны, Ричардсон отметил в своей книге, опубликованной в 1910 году, что розыскные собаки могут пройти переподготовку как санитарные собаки, в то время как полицейские собаки станут хорошими охранными собаками и разведчиками.

Источник:

Перевод с английского wardog.pp.ua — Red Cross, Iron Cross: Ambulance Dogs in World War I — Dog Law Reporter

Навигация по записям

← Собаки-санитары на страницах газет Первой мировой войны Собаки-истребители танков в Великой отечественной войне (ВИДЕО) →

Собаки в Первой мировой войне. Западный фронт: 1 комментарий

vonmeckinfo

15/09/2016 в 11:57

17 (04) февраля 1915 года, газета Русское Слово
Отправка собак-санитаров в действующую армию.
Вчера из Москвы в действующую армию был отправлен первый русский отряд собак-санитаров питомника общества Московско-Казанской железной дороги.
Отряд снаряжен на средства общества Казанской дороги. В отряде десять хорошо обученных санитарному делу собак, участвовавших в публичных испытаниях на беговом ипподроме, восемь лошадей и несколько повозок с необходимыми вещами, медикаментами, и проч.
С отрядом едут 11 проводников-санитаров.
Во главе отряда — полковник Д.А.Ползиков и М. Н. фон-Мекк.
Перед отъездом отряда на товарной станции Казанской железной дороги былo отслужено напутственное молебствие.
Затем поезд по соединительным путям быль передан на станцию «Moсква», Киево-Воронежской железной дороги, откуда в час ночи отправился на Киев и Львов.
Из Львова отряд направится в Карпаты.
=================================
19 (06) июля 1915 года, газета «Раннее Утро»
Испытание санитарных собак.
Вчера, в 4 часа дня, в поселке Прозоровском происходило испытание санитарных собак, отправляемых управлением Московско-Казанской ж. д. в действующую армию.
На испытании присутствовал председатель правления Московско-Казанской ж. д. Н. К. фон-Мекк.
В поселке Прозоровском имеется прекрасный питомник санитарных и полицейских собак-ищеек, принадлежащий Казанской ж. д. В питомнике имеется более двадцати собак.
Полковник Г. Д. Ползиков, организатор отрядов санитарных собак, продемонстрировал работу собак.
Отряд юных разведчиков, состоящий из учащейся молодежи и стоящий лагерем возле станции Прозоровской, рассыпался в сосновом лесу. Часть разведчиков затем легла, изображая из себя раненых.
Было пущено несколько собак с проводниками, и собаки быстро нашли спрятавшихся разведчиков и правели к ним проводников.
Эффектно была инсценирована кража лошади.
Слепая, старая собака «Дона» быстро отыскала лошадь и ускакавшего на ней проводника.
Испытанию было подвергнуто десять собак, которые оказались прекрасно подготовленными для розыска раненых. Собаки великолепно прыгают через препятствия, перелезают через забор и т. д.
========================
Николай Карлович фон Мекк — председатель правления и главный акционер Московско-Казанской жел.дороги. Репрессирован, расстрелян в 1929г.
Марк Николаевич фон Мекк его сын — офицер Преображенского полка, а потом Дикой дивизии, известный чемпион-автогонщик. Расстрелян в 1918г.http://wardog.pp.ua/sobaki-v-pervoj-mirovoj-vojne-zapadnyj-front/

Икатель_истины (Родовед-историк) все записи автора

Translate

Т

 

Тульские военные госпитали и лазареты в годы Первой мировой войны

О.Н. Прокопец

 

 

В истории здравоохранения Тульского края важное место занимает становление военно-медицинских учреждений — госпиталей и лазаретов. С одной стороны, их развитие в Тульском крае являлось составной частью общероссийской системы здравоохранения, а с другой стороны, тульские госпитали и лазареты имеют свою историю, своих деятелей и свою специфику, связанную с территориями военных действий, с близким расположением к Москве, с оборонным значением города Тулы, в котором находились и формировались воинские подразделения (были расквартированы полки, дивизии, батальоны, тульские местные артиллерийские команды), связано это и с особенностями оружейников и гражданским настроением различных социальных групп населения губернии, которое характеризовалось патриотическим отношением к Отечеству.

Система военно-медицинских учреждений в Туле в разное время менялась. Особенно она расширялась в периоды военных действий. В статье используются термины: госпиталями (от лат. — гостеприимный) считаются медицинские военные лечебные заведения для стационарного лечения военных и их семей, под лазаретами (происходит от французского слова) понимаются учреждения при воинской части для стационарного лечения[1].

Эти термины часто употребляются как синонимы — госпиталь, лазарет, больница. Во времена военных действий в городах России большей частью создавались лазареты.

В 1913-1914 гг. Тульская губерния входила в состав Московского военного округа и в Московский эвакуационный округ. В губернии и по уездам полицейскими управлениями велся учёт военно-медицинских чиновников, врачей, ветеринаров, фармацевтов и классных фельдшеров, который с 1910 г. периодически подавался в форме рапорта согласно секретным распоряжениям МВД на случаи мобилизации и использования их в военных госпиталях и при военных подразделениях. Так, например, Венёвское уездное управление в 1910 г. указывало отставного титулярного советника и непрактикующего врача Петра Алексеевича Измайловского (в имении с. Борщово), врача земского Шеметовского пункта коллежского советника Дмитрия Егоровича Краснопевцева (с. Шеметово), провизора коллежского советника Ивана Фёдоровича Бухомуч (Венев), аптекаря коллежского регистратора Роберта Вельгельма Николаевича Гана, земских фельдшеров Николая Николаевича Пучкова и Василия Николаевича Руднева (с. Шеметово)[2].

Ещё в конце 1911 г. губернаторам были направлены секретные распоряжения об изменениях в мобилизационном расписании, которые указывали на то, что для удовлетворения потребностей Московского военного округа призыву подлежали 6 врачей из числа ратников ополчения 1 разряда, имеющих звание врача, но рекомендовалось зачислять в ополчение молодых врачей, а не из запаса[3]. Такие распоряжения свидетельствуют о складывающейся тревожной ситуации и ожидании военных действий.

В предвоенном 1913 г. в Туле насчитывалось медицинского персонала 274 человека, в том числе врачей — 80, стоматологов — 33, фельдшеров и акушерок — 80, остальные — фармацевты и др.[4]

3 (16) сентября 1914 года приказом по военному ведомству № 568 было учреждено Управление верховного начальника санитарной и эвакуационной части во главе с членом Государственного совета генерал-адъютантом принцем А.П. Ольденбургским. 30 сентября (13 октября) 1914 г. приказом Верховного главнокомандующего № 59 при штабах армий были созданы санитарные отделы, начальники которых подчинялись начальнику штаба армии, а по специальности — начальнику санитарной части фронта.

Но в тылу медицинский персонал городских и уездных больниц чаще всего совмещал работу и в лазаретах, и госпиталях. Так, с начала войны В.Ф. Дагаев, являясь хирургом Ваныкинской и Соматической больниц, заведовал всеми госпиталями в Туле и губернии[5]. М.И. Здановский трудился в тульской лечебнице, мужской гимназии и в лазарете для раненых воинов Всероссийского Союза городов[6]. В Туле военные лечились в лазарете, расположенном на улице Воронежской (ныне это улица Оборонная; сегодня в этих зданиях тоже располагается военный госпиталь[7]).

В годы Первой мировой войны расширяется сеть лазаретов и госпиталей не только в пределах фронтов, но и в тыловых районах Российской империи, так как легкораненые воины оставались в госпиталях в пределах фронта, но в периоды больших боев госпитали были переполнены и приходилось перевозить и тяжело-, и легкораненых вглубь России[8]. Организация военно-санитарной службы регламентировалась «Временным положением об эвакуации раненых и больных», утвержденным 15 (28) августа 1914 года. Вглубь империи должны были эвакуироваться только раненые и больные со сроком лечения более 6 недель. Распределительные эвакуационные пункты, которые направляли раненых в Тулу, были развернуты в Москве и в Орле. В Тульской губернии выполнял эти функции Тульский окружной пункт, о деятельности которого рассказывают архивные документы ГАТО из фонда № 1130[9].

В ГАТО в фонде № 820 имеются документы о деятельности тульского 40-го сводного эвакуационного госпиталя со списками служащих и другие материалы[10]. Если головной эвакуационный пункт был предназначен для приема и временного размещения раненых и больных, доставляемых из корпусных районов, до их отправки на тыловой эвакуационный пункт, то тыловой эвакуационный пункт занимался сортировкой пострадавших по степени тяжести для дальнейшей отправки на распределительные пункты и их временного размещения. Распределительные эвакуационные пункты располагались чаще в узле железной дороги. Отсюда раненые подлежали дальнейшей эвакуации в окружные эвакуационные пункты.

Окружные эвакуационные пункты находились в каждом военном округе, где раненые должны были содержаться до полного выздоровления.

Но для обеспечения выполнения поставленной задачи требовалась стройная, планомерная система эвакуации, которая предусматривала бы шоссейные и железнодорожные пути сообщения. Тульская губерния располагала таким сообщением, поэтому раненые направлялись в близлежащие губернские города большей частью железнодорожным транспортом.

Медицинская помощь в годы Первой мировой войны изменилась в связи с масштабностью войны, появлением новых средств поражения (пулеметов, огнеметов, танков, отравляющих веществ, разрывных пуль, а после шрапнельного залпа из 250 человек могло остаться без ранения всего 7 воинов), значительной продолжительностью боев, без перерывов. С первым потоком раненых, которых старались срочно переместить в тыл, эвакуационная система начала давать сбои. При большом наплыве раненых увеличилась нагрузка на головные эвакуационные пункты, случалось, что сутками ожидали отправления.

Во время Первой мировой войны в целях упорядочения медицинского обслуживания были организованы Союзы — Всероссийский земский союз помощи больным и раненым воинам и Всероссийский Союз городов, которые за годы войны обслуживали более 150 тысяч коек больных и раненых воинов.

Был создан и Московский союз городов, в который московским городским головой было предложено войти и г. Богородицку. В письме указывалось, что при согласии и подаче сведений о количестве учреждений для помощи больным и раненым воинам, город «принимался под флаг Красного Креста и имел право на возврат со стороны Военного ведомства дневного содержания за нижнего чина 80 копеек, за офицера 1 р. 20 к.»[11]. Председатель управы П.С. Лопухин на съезде городов и земств Московского эвакуационного округа в выступлении сказал: «Труд свой мы с радостью приложим, но денег у нас не хватит[12]». Тем не менее, в Богородицке за свой счет открыли в новом здании приходского мужского училища приют для раненых, который по документам стал называться «Лазарет № 1». С ноября лазарет стал расширяться, к 10 койкам добавились еще 4, которые содержали мещанское общество и Тульское общество взаимного страхования имущества, затем земство увеличило его до 70 мест. Медицинский надзор без вознаграждений осуществляли врачи А.И. Никольский и П.П. Бурцев. При сельскохозяйственном училище был организован и лазарет № 2, который еще именовался земледельческим госпиталем. В нем работало 18 человек персонала, не считая санитаров и сиделок. При сахарном заводе Бобринских также был создан «заводской лазарет» на 20 коек, которые содержали служащие завода. Был известен Ломовский лазарет, которым заведовал священник Алексей Соколов[13]. Большую помощь трём богородицким лазаретам оказывали купцы и дамский комитет, в который входило 80 человек.

Графиня С.А. Бобринская организовала курсы подготовки сестёр милосердия, которые после их окончания вошли в общину, приписанную к Российскому обществу Красного Креста, часть из них была отправлена в августе 1914 года в действующую армию, остальные обслуживали городские лазареты под началом земского врача Алексея Ипполитовича Никольского. В 1914 г. в Богородицком уезде «открыли 10 госпиталей для раненых и больных воинов: от городских 70–80 коек, которые финансировались Всероссийским Земским Союзом с долевым участием города и земства, до небольших сельских на 5-8 коек, которые содержались на средства жителей. До середины июля 1916 г., т.е. почти за 2 года войны, в богородицких госпиталях раненые провели 59 049 человеко-дней»[14].

В Алексинском уезде местные жители несли расходы по содержанию лазаретов. Надежда Семёновна Дубенская организовала в с. Поповка лазарет на 45 коек, в селах Спас-Конино, Луковицы помещики и крестьяне вносили пожертвования для лазаретов. Врач А.Н. Арсеньев принимал активное участие в сборе пожертвований Луковицкого лазарета на 40 коек. В Алексине в городских лазаретах содержали кровати местные купцы, приходское училище, женская гимназия, частные лица. «Благодаря сбору вещей и продуктов, ни один из раненых не ушел из лазарета, не снабженный на дорогу бельем и кисетом с чаем, сахаром, табаком и мешком для вещей»[15].

В списке лазаретов для раненых воинов (1914 г.) Тульского городского комитета, организованных на городские средства, частные пожертвования и за счет Всероссийского союза городов, значится 20 лазаретов. Из них 8 лазаретов 1-го разряда, т.е. имеющие хирургические отделения, и 12 лазаретов 2-го разряда, в числе которых лазарет на 90 коек на улице Миллионной в доме Мещанского общества и Зафрена, попечителем которого являлась А.В. Баташёва[16]. В ГАТО хранятся фотографии тульских лазаретов периода войны 1914-1916 гг. На одной из них среди медицинского персонала мы видим А.В. Баташёву[17]. С 30 октября 1914 года председателем Собрания врачей Тульских городских лазаретов был В. П. Грушецкий, который контролировал работу двадцати двух лазаретов[18].

Сохранились документы расходов на содержание лазарета № 12, 13, 14[20]. Лазарет № 13 располагался при станции Тула (Курском вокзале). Фельдшером в лазарете был Михаил Иванович Бурцев, фельдшерицей Ольга Евгеньевна Фаддеева, сестрой милосердия Афанасия Васильевна Стретинская. Управа выплачивала жалование по 45 руб. фельдшерам и 25 руб. сестре милосердия.

В лазарете № 12 находилось на излечении 25 больных, их обслуживали 5 человек прислуги: надзирательница Валентина Павловна Кузьмина, служитель Иван Семёнович Юрков, сиделка Федосья Дементьевна Калганова и две кухарки — Евдокия Александровна Кириллова и Анна Ивановна Апасова. Попечителями лазаретов № 12 и 14 были супруги М.Н. и Д.П. Аникеевы. Лазарет № 14 находился в доме Т.Е. Фоминой с 26 июля 1914 г. по 26 июля 1915 г., о чем указывалось в заключённом Тульской городской управой договоре[21].

Однако в приведённом выше списке указаны далеко не все лазареты. В архивных документах встречаются и другие лазареты — лазарет в школе ТОЗ, Епархиальный военный лазарет, эвакуационный лазарет, лазарет Красного Креста для офицеров, общины во имя Казанской Божией Матери, санатория «Иншинка» и другие. «В 1914 г. в санатории «Иншинка» общество борьбы с туберкулёзом построило новый павильон на 15 коек для женщин, — пишет А.Н. Сухарева[22], который в 1915 г. использовался для лечения воинов, больных туберкулёзом».

По другим, данным в 1915 г. в санатории открыли лазарет на 30 коек для солдат, больных туберкулёзом, и 10 коек оставили для гражданских лиц23. В 1917 г. лазарет был ликвидирован.

Пожертвования на лазареты были обычным делом. C июля по декабрь 1914 г. Тульская городская управа и городской Комитет по призрению семейств нижних чинов г. Тулы, призванных на Вторую Отечественную войну, и для оказания помощи больным и раненым воинам, который возглавлял Алексей Александрович Кузнецов, принимали заявления о пожертвованиях и на отчисления от организаций и частных лиц на содержание кроватей больных в тульских лазаретах. Средства на это направляли канцелярия управы, губернское казначейство,

Ваныкинская больница, многочисленные частные лица. Списки жертвователей обнародовались через местные газеты[24].

«Тульская молва» в ноябре 1914 г.,[25] рассказывая о визите императора Николая II на оружейный и патронный заводы, сообщила о посещении им больных и раненых воинов в эвакуационном военном госпитале № 10, в офицерском лазарете общества Красного Креста, устроенного в Доме тульского дворянства, в уездном лазарете, железнодорожном лазарете, устроенном и содержащемся служащими Московско-Курской железной дороги. На Тульском оружейном заводе император посетил лазарет, оборудованный в заводской школе, который содержали рабочие завода.

Тульская городская управа вела большую организационную работу, устраивая лазареты в основном за счет пожертвований и средств Всероссийского союза городов.

Тульский городской голова А. Смирнов рассылал телеграммы по губернии с сообщением об отправке в уездные лазареты раненых:

Чернь. 10.09. Городскому старосте встретить 20 раненых. 11.09 — 20 больных и раненых; 23.09 — 7 человек. 27.10 — отправлены 4 раненых.

Епифань. 15.09. Встретить поезд и принять 10 раненых. 19.09 — еще 6 раненых.

Одоев. 11.09 отправляется 10 раненых. 11.10 — «8 человек выезжают 13.10 в 9 утра. Просьба встретить. Член Управы С. Занфтлебен».

Орел. Городскому Голове. Сентябрь. Можем принять 250 раненых. 29.10 сообщалось о том, что в лазаретах Тулы 197 свободных коек.

В Москву А. А. Смирнов телеграфировал: могу принять 20. 09 115 раненых.

Москва. Угол Дехтярного и Введенского 18. Анне Ивановне Балашовой. «Десять коек Вашего имени оставлены для Вас. А. Смирнов».

Москва. Городскому Голове Владимиру Николаевичу Литвинову. Просим ускорить высылку белья готового на 200 коек.

Главноуполномоченному Всероссийского союза городов Михаилу Васильевичу Челнокову: «На 1 октября имеется в Туле готовых городских хирургических 113 коек, госпитальных 70; городского Союза хирургических 150, госпитальных 335, патронажных 25 коек. В уездных городах 99. 15 октября будут открыты в Туле за счет Союза хирургических 250, госпитальных 196, в уездных городах 211. В Веневе 200 коек. Венев сносится непосредственно с Москвою. У земства 2861 готовых коек, из них 1370 — хирургических, 1047 — госпитальных, 444 — патронажных».

[25]. 10. в Москву Аркадию Алексеевичу Смирнову телеграфировал член управы Занфтлебен: «Москва. Альпийская Роза. Квитанции хирургические инструменты не получены». Трудности с инструментами при таком количестве операций осложняли работу тульских лазаретов. Городской Голова отправляет телеграмму в СОГОР М.В. Челнокову с просьбой ускорить высылку хирургических инструментов.

Москва Главноуполномоченному ВСГ «Срочно выслать 40 овчиных одеял»[26].

Переписка этого периода характеризует интенсивность потока раненых, огромную работу управы города, медицинского и обслуживающего персонала тульских госпиталей и лазаретов.

В лазаретах устраивались палаты с табличками для каждого раненого, оборудовались операционные, перевязочные, кухни, столовые, аптеки и другие помещения, необходимые для лечения раненых и возвращения их в строй.

1 сентября 1914 г. городским Комитетом по призрению семейств нижних чинов, призванных во Вторую Отечественную войну, был открыт городской лазарет № 3 по улице Николаевской. 2 сентября архиепископ Тульский и Белевский Парфений освятил открываемый Комитетом по оказанию врачебной помощи воинам городской лазарет в д. № 34 на Николаевской улице. На освящение приглашались гласные городской думы, члены Комитета и жертвователи[27]. Содержался лазарет на пожертвования туляков. 20 апреля 1915 г. заведующая 7-й школой сообщала в Комитет, что в связи с роспуском учеников плата за койки «имени городских школьников» с мая прекращается. В списках жертвователей значился Алексей Степанович Баташёв — гласный городской думы. Нам известны точные суммы его пожертвований с сентября 1914 г. по июль 1917 г. 20 июня 1917 г. Алексей Степанович передал в городской Комитет по призрению семейств нижних чинов, призванных на войну 600 рублей для городского лазарета на Николаевской улице, 11 июля — 250 рублей. Трудности содержания лазарета способствовали рассылке жертвователям сообщений о недоплатах. Так, Иван

Васильевич Грибанов получил уведомление о доплате с 1914 г. по 27.01.1917 на сумму 350 рублей. Пожертвования были существенным источником содержания всех тульских лазаретов[28].

В документах Тульской городской думы указаны ассигнования на нужды лазаретов[29]. Например, 9 октября 1914 г. для нужд Красного Креста (для приобретения перевязочных материалов и белья в лазарет и для курсов подготовки сестёр милосердия) направлено 5600 руб., 30 октября 1914 г. Комитету её Высочества Вел. Княжны Татьяны Николаевны для пострадавших от военных бедствий — 1000 руб.

Сохранились документы об организации лазарета общества Красного Креста[30]. Для него были отведены здания 9 из 24 городских начальных училищ. В журнале городской управы за 15.02.1915 записано распоряжение об организации занятий училищ в Первой женской гимназии и использовании помещений начальных училищ, что на Больничной набережной р. Упы, близ «Скобелевских казарм», для лазарета. К этим помещениям необходимо было провести водопровод.

В архиве имеются списки, планы зданий и помещений для лазаретов военного времени в уездных городах Тульской губернии за сентябрь 1915 г. Это здания училищ, гимназий, богаделен, приходских и монастырских зданий, частные жилые дома, склады[31]. Например, в с. Сенево Алексинского уезда барон Бугхевден предоставил двухэтажное здание под ведомство Всероссийского земского союза и Красного Креста для лазарета на 100 коек, в Хрусловке Веневского уезда дочь генерал-майора Л. Я. Толмачёва предоставила барский дом на 200 коек, в с. Гурьево — гр. П. А. Беннигсен, в Веневе — мещанин М. И. Гаврилов, в Юрьево — баронесса Боде. В Голощапово кн. Абамелик-Лазарев предоставил не только дом, но и взял на себя содержание лазарета. В Лапоткове под лазарет предложена больница. В Сергиевском 4 лазарета открыты на средства кн. Гагарина, Ивановой и церковно-приходского попечительства. В Черни открыты 4 лазарета, в том числе лазарет мещанина Петра Федоровича Скворцова и его супруги начальницы чернской женской гимназии Софьи Порфирьевны Скворцовой на 20 коек, который находился в ведении Всероссийского Союза городов. В Волчьей Дубраве добровольно сдал дом землевладелец Афанасий Иванович Овечкин.

В «Отчете попечительного совета Тульской общины сестёр милосердия Красного Креста во имя Казанской Божией Матери» за 1915 г.[32] приводится список лазаретов по Тульской губернии и список лиц и учреждений, изъявивших желание содержать на свои средства именные кровати в лазаретах общины для больных и раненых воинов. Средства на содержание лазаретов выделили тульский комитет Красного Креста (лазарет общины сестёр милосердия на 80 коек и Алексеевский лазарет на 95 коек; 6 тульских лазаретов, содержала община, и 27 были к ней причислены), Общество взаимного страхования (120nкоек), патронный завод (50 коек), чины Акцизного ведомства (10 коек), завод Тульско-Черкасского Товарищества свекло-сахарных и рафинадных заводов (15 коек), духовенство Тульской епархии (Щегловский лазарет — 25 коек), еврейская община (лазарет на 15 коек), прихожане Покровской церкви (10 коек), Торговый дом Б.Г. Тейле (6 коек), служащие Тульско-Лихвинской железной дороги (5 коек), алексинский комитет Красного Креста (15 коек), Одоевский дамский комитет (22 коек), ефремовский комитет Красного Креста (40 коек), граф Бобринский (10 коек), лазарет в доме Сафронова на Площадной улице, которым заведовал А. Д. Добронравов, а попечительницей была г-жа Бартельсен. В Обидимо с 1 октября 1914 г. по 18 сентября 1915 г. действовал лазарет на 15 коек, который содержал Д. А. Хомяков. В списке лиц и учреждений, изъявивших желание содержать на свои средства именные кровати в лазаретах общины для больных и раненых воинов, значится А.С. Баташёв, с августа 1914 года выделявший средства на содержание 3 больничных кроватей (больных). Одну койку содержал А.И. Занфтлебен, одну — Александро-Невская церковь, две — Тульское благородное собрание, две — прихожане Евангелическо-лютеранской церкви, одну — учебно-вспомогательный персонал Учительского института, четыре — чины городской полиции. С 24 сентября 1914 г. по 13 сентября 1915 г. действовал лазарет Товарищества фабрики наследников В.С. Баташёва на 8 коек.

В «Отчете попечительского совета тульской общины сестер милосердия

Красного Креста во имя Казанской Божией Матери за 1915 год» (председателем совета Тульской общины была С.Д. Тройницкая, товарищем председателя графиня Н.П. Толстая), отмечается, что в общине 17 штатных сестёр милосердия и 19 работающих в военное время в лазаретах общины.

В Туле принимались раненые, требующие длительного лечения. В лазарете работали врач Ф. В. Воскресенский, хирург В.М. Чекан, окулист Е.Г. Лазарев, врачи-консультанты — А.И. Левицкий и другие, всего 33 врача, 6 фельдшеров, 13 фельдшериц, 56 сестёр милосердия, 21 зубной врач. В тульских лазаретах пострадавшим делались и сложные пластические операции. По данным лазаретов, 54% эвакуированных воинов возвращались в строй.

В тульских лазаретах проходили лечение и больные румыны — военнопленные Австрийской армии, которых использовали на городских работах при заготовке дров[33]. Чаще всего они находились на излечении в тульском № 41 сводном эвакуационном военном госпитале.

27 апреля 1915 г. Тульская городская дума рассмотрела обращение Общества экономического возрождения России о пожертвованиях на устройство первого бесплатного санатория имени Августейшего Верховного Главнокомандующего его Императорского Высочества Великого Князя Николая Николаевича для больных и раненых воинов[34]. В обращении говорилось: «Цель основания санатория — цель, бесконечно близкая и понятная каждому русскому сердцу, бьющемуся в унисон стихийному подвигу родных богатырей, на далёких полях смерти и славы, бесстрашно завоевывающих нам желанное освобождение от ненавистного немецкого гнёта … Пусть не одно лишь сознание гражданского долга руководит нами, когда мы захотим участвовать в задуманном русскими людьми добром и насущном деле. Пусть большое русское сердце наше широко откроется навстречу горестям и невзгодам нашего солдата, пострадавшего за общие интересы родины». Дума решила внести пожертвование в сумме 100 рублей на создание санатория.

Тула сыграла важную роль в грозные для Отечества годы в сохранении боеспособности русской армии не только тем, что обеспечивала армию оружием, собирала пожертвования на военные нужды, но и организацией и содержанием госпиталей и лазаретов для больных и раненых воинов.

 

 

1. Советский энциклопедический словарь. М.: Сов. энциклопедия, 1990. С. 330, 691; Балмасов А.А. Лазарет // Большая медицинская энциклопедия. 3-е изд. М., 1980. Т. 12. С. 290–291; Затлер Ф. О госпиталях в военное время. СП б, 1861.

2. ГАТО. Ф. 90. Оп. 1. Т. 45. Д. 39204. Л. 1–3.

3. Там же. Л. 5.

4. Петухов, А. Тула. Год 1913-й // Тульский краеведческий альманах. 2007. Вып. № 5. С. 80.

5. Медики земли Тульской: справочно-биографический словарь / Авт.-сост. А.Н. Макаров и Н.А. Макаров. Тула: Изд-во ТулГУ, 2013. С.77.

6. Там же. С. 101.

7. Петухов, А. Тула. Год 1913-й. С. 80 - 81.

8. Головин, Н. Н. Военные усилия России в мировой войне. Жуковский — М.: Кучково Поле, 2001. С. 115.

9. ГАТО. Ф. 1130. Оп. 1. Д. 1а, 1б, 1в, 1г., 17, 18.

10. ГАТО. Ф. 820. Оп. 1. Д. 1, 1а, 36 –39, 139.

11. Богородицк. Тула: Пересвет, 2002. С. 58.

12. Там же. С. 59.

13. Там же. С. 60

14. Дутова, В. А. Семнадцатый год в Богродицке // Провинция в контексте истории и литературы. Тула: Ясная Поляна, 2006. С. 120.

15. Пономарева, В. М. Алексин (страницы истории города и района). Тула: Пересвет, 1998. С. 81.

16. ГАТО. Ф. 174. Оп. 1. Т. 13. Д. 39682.

17. ГАТО. Ф. 12. Оп. 7. Д. 252. № 26, 27, 28, 30.

18. Медики земли Тульской. С. 73.

19. ГАТО. Ф. 174. Оп. 1. Т. 13. Д. 39682.

20. Там же. Д. 39651.

21. Там же. Д. 39650.

22. Сухарева, А.Н. История развития противотуберкулёзной службы в Тульской области — губернии // Тульский край: история и современность. Тула, 1997. С.231–237.

23. ГАТО. Ф. 318. Оп. 5. Д. 957. Л. 197.

24. ГАТО. Ф. 174. Оп. 1. Т. 12. Д. 38698. Л. Л. 3 – 39.

25. Тульская молва. 1914. № 2116–2117.

26. ГАТО. Ф. 174. Оп. 1. Т. 12. Д. 38758. Л. Л. 1 – 3, 55, 90, 97, 99.

27. ГАТО. Ф. 174. Оп. 1. Т. 12. Д. 38698. Л. 44 – 51.

28. Там же. Л. 35; Ф. 744. Оп. 1. Т. 2. Д. 3974.

29. ГАТО. Ф. 174. Оп. 1. Т. 13. Д. 39682.

30. Там же. Д. 39236.

31. ГАТО. Ф. 744. Оп. 1. Д. 4001.

32. Там же. Т. 2 . Д. 3974.

33. ГАТО. Ф. 174. Оп. 1. Т. 13. Д. 39231.

 

34. Там же. Д. 39233.

 

 

Библиографическая ссылка:

 

Прокопец О.Н. Тульские военные госпитали и лазареты в годы Первой мировой войны

// Тульский краеведческий альманах. - 2015. - Вып. 12. - С.68-82.

https://tulalmanac.blogspot.com/2015/12/blog-post_22.html

CrisM (Родовед-историк) все записи автора

LiveJournal

•  
• Главная
• Рейтинг записей

•  
•  

• Войти
• СОЗДАТЬ БЛОГ
• Русский (ru)

duchesselisa

Подписаться

В стиле ЖЖ

 

Мария Александровна Пушкина - Гартунг

• Apr. 4th, 2013 at 9:40 PM

 

портрет кисти  И. Макарова

Старшая дочь Пушкина была названа Марией в честь своей прабабки — Марии Алексеевны Ганнибал. Через две недели после рождения дочери Марии Пушкин шутливо писал княгине В. Ф. Вяземской: «Представьте себе, что жена моя имела неловкость разрешиться маленькой литографией с моей особы. Я в отчаяньи, несмотря на все мое самомнение». В раннем детстве Маша доставляла много хлопот родителям. Отправив на лето в 1834 году жену с двухлетней дочерью и годовалым сыном в Москву (а затем в калужское имение), к матери Натальи Николаевны и ее сестрам, поэт не переставал беспокоиться о семье. «…Что Машка? — пишет он в Москву, в дом Гончаровых, — чай, куда рада, что может вволю воевать». В одном из последующих писем он просит теток «Машку не баловать, т. е. не слушаться ее слез и крику, а то мне не будет от нее покоя…», «Целую Машку и заочно смеюсь ее затеям», — пишет он тогда же в другом письме. Ольга Сергеевна Павлищева считала своего брата «нежным отцом» и, конечно, не ошибалась в своем мнении.

Самые ранние портреты детей Пушкина находятся в уже упоминавшемся не раз альбоме Н. Н. Пушкиной. Н. И. Фризенгоф зарисовала их всех вместе сидящими за обеденным столом в Михайловском 10 августа 1841 года. В центре группы — спокойная, серьезная и сосредоточенная девятилетняя Маша, справа от нее — самая младшая, Таша, и Александр, годом моложе старшей сестры, слева — шестилетний Гриша. В этом же альбоме находится и другой портрет старшей дочери Пушкина — работы Томаса Райта, относящийся к 1844 году; двенадцатилетняя девочка изображена на нем в профиль, с задорно вздернутым носиком и двумя длинными косичками, на ней ярко-розовое платье.

Получив хорошее домашнее воспитание, Мария Александровна появилась в свете, удивляя окружающих не столько красотою в общепринятом значении этого слова, сколько своеобразным изяществом, оригинальным сочетанием черт отца и матери. В 1852 году Мария Пушкина, так же как и ее младшая сестра, была нарисована Николаем Ланским; рисунок предназначался для уезжающей из России Александры Николаевны Гончаровой-Фризенгоф. Этот скромный, «домашний» портрет двадцатилетней М. А. Пушкиной находится в альбоме А. Н. Фризенгоф.

В том же году, в декабре, Мария Александровна Пушкина «была пожалована» фрейлиной. В то же время фрейлинами по-прежнему были обе сестры Карамзины: Софья и Елизавета Николаевны — Антонина Блудова, а чуть позже — и 23-летняя дочь поэта Тютчева, Анна Федоровна, принятая ко двору в 1853 г., писавшая в своих воспоминаниях: «В то время фрейлинский коридор был очень населен. При императрице Александре Федоровне состояло двенадцать фрейлин, что значительно превышало штатное число их. Некоторых из них выбрала сама императрица, других по своей доброте она позволила навязать себе».

Одной из светских приятельниц-фрейлин М. А. Пушкиной стала дочь А. О. Смирновой (Россет) — Ольга Николаевна, которой она писала: «Мы веселимся здесь так, как еще никогда не развлекались; танцуем, катаемся верхом, делаем прогулки в Красное Село и ведем в высшей степени веселый образ жизни».


Вскоре после свадьбы сестры Маша Пушкина написала своей подруге — фрейлине Ольге Николаевне Смирновой — о своей зимнедворцовой жизни: «Что касается до магнетизма, то все заняты верчением столов. Я не знаю, возможно ли в это верить или нет. Но ответы иногда получаются поистине удивительные. Вызывают мертвых, спрашивают их души. В Москве, говорят, Нащокин вызывал дух моего отца, который ответил ему стихами».

Примерно в это же время писатель С. М. Загоскин отмечал: «Я представился <…> Марии Александровне Пушкиной, к которой влекло меня уже то, что она была сестрою Н. А. Дубельт, т. е. дочерью Ал. Серг. Пушкина. Хотя она и не отличалась никакой красотой и даже не имела ничего схожего с лицом своего отца, но умные, выразительные глаза и простота в обращении со всеми невольно привлекали к ней молодежь».

Примерно в это время ее портрет написал художник Иван Кузьмич Макаров. На портрете И. К. Макарова М. А. Гартунг одновременно похожа на Пушкина, бабушку Надежду Осиповну и тетку Ольгу Сергеевну. Недаром бабушка и тетка любили Машу Пушкину «до безумия». Надежда Осиповна просила Ольгу Сергеевну нарисовать внучку «в виде рафаэлевского ангела», считая ее «очень милой и хорошенькой». Сама Ольга Сергеевна утверждала, что племянница очень похожа на нее. В феврале 1841 года она пишет мужу из Петербурга: «Невестка моя хороша, как никогда. Старшая ее дочь на меня очень похожа и от меня не отходит, когда я прихожу. Я тоже люблю эту девочку и начинаю верить в голос крови».


В апреле 1860 года Мария Александровна вышла замуж за Леонида Николаевича Гартунга, по словам князя Д. Д. Оболенского, «блестящего представителя конной гвардии», человека «вполне честного, но очень беззаботного». Детей в этом браке не было. "…Чем огорчаться, возьми пример с Гартунга, который осеняет себя крестным знамением, говоря, что очень рад, что его жена не делает его отцом, а жена его хохочет", — писала Ольга Павлищева в письме сыну.
 

Генерал Гартунг имел поместье под Тулой и хорошее служебное положение: он был начальником первого коннозаводского округа. В октябре 1877 года он трагически погиб. Его несправедливо обвинили в хищении денег и других злоупотреблениях. 56-летний Федор Достоевский, потрясенный этим происшествием, записал в «Дневнике писателя…», что Гартунг, не дожидаясь вынесения приговора, «выйдя в другую комнату… сел к столу и схватил обеими руками свою бедную голову; затем вдруг раздался выстрел: он умертвил себя принесенным с собою и заряженным заранее револьвером, ударом в сердце».

«При покойном нашли записку следующего содержания: „Клянусь всемогущим богом, я ничего не похитил по настоящему делу. Прощаю своих врагов“, — писал корреспондент газеты „Московские ведомости“. — Похороны генерала Гартунга состоялись при громадном стечении публики. Ему были оказаны большие воинские почести. Тело покойного было перенесено из здания Коннозаводства на Поварской в церковь. На панихиде присутствовала вдова Гартунга, его старушка-мать, родные и близкие, высшие военные и гражданские чины во главе с московским губернатором, и многие другие. Из церкви гроб несли на руках через всю Москву. За ним следовали погребальная колесница, его конь, покрытый траурной попоной, далее большая процессия экипажей и батальон местных войск с оркестром. Похороны состоялись на кладбище Симонова монастыря».

«Вся Москва была возмущена исходом гартунского дела. Московская знать на руках переносила тело Гартунга в церковь, твердо убежденная в его невиновности. Да и высшее правительство не верило в его виновность, не отрешая его от должности, которую он занимал и будучи под судом. Владелец дома, где жил прокурор, который благодаря страстной речи считался главным виновником гибели Гартунга, Н. П. Шипов приказал ему немедленно выехать из своего дома на Лубянке, не желая иметь, как он выразился, у себя убийц. Последствия оправдали всеобщую уверенность в невиновности Гартунга. Один из родственников Занфтлебене был вскоре объявлен несостоятельным должником, да еще злостным, и он-то и оказался виновником гибели невинного Гартунга», — вспоминал позднее князь Д. Д. Оболенский.

«Это был благородный и честнейший человек, — писала А. П. Арапова о Леониде Гартунге, — ставший жертвою новых веяний. Невинная кровь его обрызгала позорную, холодную жестокость тех, кто лицеприятно подтасовывал факты, чтобы <…> посадить его на скамью подсудимых. К счастью матери, она не дожила до этого кроваваго эпизода».


Писала о нелегкой судьбе Марии Александровны и ее племянница Е. Н. Бибикова: «Она вышла замуж уже старой девой за генерала Гартунга. Он последнее время заведовал коннозаводством и жил на казенной квартире на Тверской в Москве. Жили они не дружно, сперва у него в имении, в Тульской губернии, а затем в Туле. Когда дела его пошатнулись, тетя уходила от него, а после известного суда, когда Гартунг застрелился в суде, тетя осталась без средств. Она написала письмо государю Александру II, вспоминая известное письмо Николая Пушкину, что дети Пушкина не будут в нужде, и прося о помощи. Ей назначили пенсию в 200 руб. в месяц, на которую она жила в Москве, на Кисловке в доме Базилевского, снимая меблированную комнату, и жила очень скромно. Лето проходило в деревне у сестер, и это составляло ей экономию на зиму».
 

Л. Н. Толстой встретил Марию Александровну в Туле в 1868 году в доме генерала Тулубьева. Узнав, что М. А. Гартунг дочь Пушкина, Лев Николаевич чрезвычайно заинтересовался ею. Свояченица Толстого Т. А. Кузминская в своей книге «Моя жизнь дома и в Ясной Поляне» писала об этом вечере: «…вошла незнакомая дама в черном кружевном платье. Ее легкая походка легко несла ее довольно полную, но прямую и изящную фигуру». Великий писатель сразу же заметил в ней общие черты с Пушкиным, особенно удивительные «арапские завитки на затылке». «Когда представили Льва Николаевича Марии Александровне, — продолжает Кузминская, — он сел за чайный стол около нее; разговора их я не знаю, но знаю, что она послужила ему типом Анны Карениной, не характером, не жизнью, а наружностью. Он сам признавал это».


Мария Александровна подолгу жила в Москве, в доме на Поварской (ныне улица Воровского), где у супругов была большая квартира. После гибели мужа она больше не выходила замуж, детей у нее не было. Когда у Александра Александровича умерла жена, М. А. Гартунг, уже в роли «тети Маши», помогала воспитывать его осиротевших детей. Часто гостила Мария Александровна в имении Лашма, у своей сводной сестры Александры Петровны Араповрй, с которой была очень дружна, приезжала к ней также в Петербург. Бывала М. А. Гартунг и в Лопасне — имении близких родственников Ланских — Васильчиковых и в Андреевке, у другой сестры — Елизаветы Петровны. Внучатая племянница старшей дочери Пушкина С. П. Воронцова-Вельяминова вспоминала: «Я хорошо помню тетю Машу на склоне лет, до самой старости она сохранила необычайно легкую походку и манеру прямо держаться. Помню ее маленькие руки, живые блестящие глаза, звонкий молодой голос».
Мария Александровна принимала деятельное участие во всем, что было связано с памятью о ее отце. Москвичи часто видели Марию Александровну сидящей в глубокой задумчивости около памятника великому поэту.М. А. Пушкина прожила долгую жизнь (родилась 19 мая 1832 года — умерла 7 марта 1919 года). Е. Н. Бибикова писала: «Она умерла в 1919 году в нищете, так как ее лишили пенсии, а вещей у нее не было для продажи; а вернули ей пенсию при большевиках, и первый взнос пошел на ее похороны».https://duchesselisa.livejournal.com/171083.html

Анатолий_Арзамасцев (Родовед-историк) все записи автора

Искандер и князь Юрка Голицын

15 июня 2012, 23:00 4389

Спроси сегодняшнего выпускника средней школы, кто это такой Герцен, вряд ли услышишь вразумительный ответ. Тем более, если ещё про его псевдоним журналиста-публициста - Искандер - задашь вопрос.
А вот школьника-мичуринца, особенно из старожилов, хотя и жертву ЕГЭ, как тысячи подобных по России (есть достоверная информация: Министерство образования ожидает реформирование, а пресловутый Единый государственный экзамен с нового учебного года будет сдаваться по итогам девятилетки), именем Голицын вряд ли поставишь в тупик. Он, может, чуть поколеблясь, назовёт свой, местный Дом-музей князя Голицына.
Но связь между Герценом и "нашим козловским" Голициным - вот это уже для юного поколения современной России, за редким исключением, настоящий бином Ньютона.
А между тем она не менее интересна, скажем, чем сюжет "Трёх мушкетёров" (книга, конечно, а не одноимённые фильмы) Александра Дюма.
Герцен Александр Иванович родился в Москве 25 марта (старый стиль) - 7 апреля (новый стиль) 1812 года в семье богатого русского помещика И.А. Яковлева и Луизы Гааг. Иван Алексеевич Яковлев, как сказано в биографии младшего из его сыновей Александра, дал ему фамилию "в знак своих сердечных отношений" (от немецкого слова das Herz - сердце) с молодой и красивой женщиной, романтически вывезенной им из Штутгарта и никогда так и не ставшей его "законной" женой".
Александр Герцен закончит физмат Московского университета, станет писателем, вошедшим в обойму классиков русской литературы. Неистовый критик Виссарион Белинский, впрочем, откажет ему в художественном даре, заметив, что у Герцена, "…натуры преимущественно мыслящей, талант и фантазия ушли в ум - ум осердеченный, не привитый и не вычитанный, а присущий самой натуре". Эту же особенность молодого 25-летнего прозаика подчеркнёт и другой критик - Валериан Майков: "…он, несомненно, поражает больше умом, а не талантом".
В мае 1846 года умирает отец Александра Герцена И.А. Яковлев. Сыну остаётся довольно значительное наследство, не подорванное широкой благотворительностью родителя и его родни. Особенно племянника, полного тёзки дяди, оставшегося в истории Москвы за то, что покрыл железом из своих сибирских заводов все казённые строения исконной столицы державы, пострадавшие во время исторического пожара 1812 года. До конца вполне безбедной жизни в эмиграции Герцену-Искандеру хватит, в том числе и на издание "Полярной звезды" с "Колоколом", средств от продажи отцовской недвижимости по всей России.
Ещё в студенческую пору заразившись модным тогда и опасным вольнодумством, в январе 1847 года Александр Герцен вместе с семьёй выезжает за границу, не предполагая, что покидает Россию навсегда. Живёт то в Риме, то в Париже, участвуя лично и своей публицистикой во всех самых острых общественно-политических событиях Западной Европы. Осень 1851 года принесла ему личную трагедию: во время кораблекрушения погибает его мать Луиза Гааг и сын. В мае следующего, 1852-го, умирает жена.
Герцен переезжает в Лондон, где начинает работу над книгой-исповедью "Былое и думы", ставшей вершиной его мастерства писателя и публицистики дворянского революционера. А ещё год спустя основывает знаменитую Вольную русскую типографию, начинает издавать альманах "Полярная звезда", чтобы летом 1857 года приступить вместе со своим другом и единомышленником поэтом Огарёвым к выпуску газеты "Колокол".
Здесь, в Лондоне, и пересекутся пути политического эмигранта Александра Герцена с козловским ссыльным - князем Юрием Голицыным…
Читаю, вернее - перечитываю в который раз повесть одного из самых востребованных наших художников слова времён заката Советской империи Юрия Нагибина "Сильнее всех иных велений, или Князь Юрка Голицын", 1988 года издания. Вот её начало:
"С детства и до седых волос его звали Юрка. Не Юрий, не Georges, как принято было в тех кругах, где он вращался… Юрку Голицына любили и побаивались. У этого колосса с простодушным открытым лицом, рано украсившимся великолепными бакенбардами и подусниками, был живой насмешливый ум, острый язык и всегдашняя готовность к действию…".
Сегодняшнему русскому человеку, и за двадцать минувших лет ещё не окончательно притерпевшемуся к положению, когда народом потеряно чувство семьи единой и не слишком вдохновляющим фактом действительности является глубокий социальный разлом, породивший две противоположные России - страну богатых, сверхбогатых и Россию большинства бедных и нищих граждан, трудно вообразить, как непохожи были "лондонский декабрист" середины девятнадцатого века и князь Юрий Николаевич Голицын. Они порождение двух несоприкасающихся социальных корней. Одним уже своим происхождением.
Если Герцен-Яковлев - из семьи удачливых предпринимателей времён царствования Екатерины Второй, то Голицын - потомок древнейшего славянского рода, уступавшего своей родовитостью только Рюриковичам. Он - Гедеминович.
В роду Голицыных перед Юрием Николаевичем числилось двадцать два боярина, три окольничих, два кравчих. Сплошь царедворцы. Он не кичился своей знатностью. За полторы тысячи лет существования России в потомках полулегендарного Гедемина воплотились едва ли не все характеры, воплощённые пером до сих пор неразгаданного до конца Гоголя в "Тарасе Бульбе" и "Мёртвых душах". Музыкант от Бога, композитор, создатель и капельмейстер сперва крепостного хора, а после освобождения крестьян - наёмного хора, с которым объездил пол-России, он, бывало, говаривал: "Мне приходилось позволять мне аплодировать тем, у кого нет предков".
Одним из них станет не имевший знатных предков лондонский сиделец Герцен-Искандер.
Хор князя Юрия Голицына имел невероятный успех не только благодаря великолепному подбору и выучке крепостных певцов, с каждым из которых он занимался лично, но и талантливой музыкальной трактовке исполняемых произведений, тончайшему чувству народного мелоса, голосовых интонаций.
Отмена крепостного права в России Александром Вторым в начале 50-х годов ХIХ века поставила Юрия Голицына перед выбором: либо продать его хористов за скромную плату царскому двору, либо набирать наёмных певцов, для чего нужны были немалые средства. Состояние Юрию Николаевичу досталось от матери - большое торговое село Салтыки в Тамбовской губернии. Но ко времени ссылки в Козлов за сперва в письмах, а потом и личное его общение с "государственным преступником пострашнее декабристов" - Герценом-Искандером от материнского богатства у него, человека семейного, осталось разве что на личное безбедное существование.
Царь отказался от сделки, и Юрию Голицыну ничего не оставалось, как попытаться зарабатывать для себя и своей семьи творчеством хормейстера и композитора. Он раздосадован, он в обиде на царский двор. И без особого раздумья решает снестись с "Колоколом" Герцена своими разоблачениями российской действительности в памфлетном духе. Почему бы и нет? Ведь у него хороший слог, что он доказал попытками оставить после себя мемуары (то, что из этого дошло до нас отрывочно, будет цитировать Юрий Нагибин в своей повести).
А тут его блистательный отец Николай Борисович Голицын, англоман, музыкант и переводчик, воспитанник иезуитского колледжа, вздумал на старости лет некстати разразиться брошюрой о преимуществах католицизма перед православием. И вручил сыну рукопись для герценского "Колокола". Тот, истовый православный, и прихватил её с собой не читая.
Юрка Голицын добросовестно выполнил поручение отца и направил свои стопы в Лондон к Герцену.
Искандер и прежде обращался к личности князя Юрия Голицына. Писал о нём порой сочувственно и добродушно, порой зло, неизменной оставалась только восторженная оценка его как музыканта. "Обломком всея Руси" прозвал его Герцен.

Узнать друг друга ближе они не смогли. Нетерпеливая душа князя погнала его за океан. А по возвращении в Европу он получил строжайший приказ из императорской канцелярии: немедленно ехать в Санкт-Петербург.
Сюрприз был ожидаемый: безымянная брошюра с хулой на православную церковь успела выйти, как и саркастические наблюдения самого Юрия Голицына над современной российской действительностью. Авторы установлены по доносам в секретную службу. Со старого князя что было взять, и весь гнев обратился против его сына. Его лишают камергерского звания, увольняют со службы по ведомству императрицы Марии Александровны и ссылают в Козлов под надзор полиции.
То, что произошло в Козлове, достойно пера бессмертного Гоголя и оставило нам, потомкам, патриотам своего города, незабываемый по своей оригинальности и красоте анекдот. Деятельной натуре Юрки Голицына было не до хлопот о новом хоре. Он разрабатывает план бегства совершенно в духе Хлестакова. Максимально привлекает внимание властей к своей персоне авантюрным решением дать козловской скучающей молодёжи прекрасную зимнюю забаву на кстати подоспевшую широкую Масленицу: горку для катания на санках. Да что там горку - горищу: от своего, отцом для него заботливо построенного, дома на базарной площади и дальше, до самой реки - Лесного Воронежа, чтобы отважных саночников выносило аж на другой берег. Это встанет для него в копеечку, ведь надо проложить трассу, ровно залить её водой и соорудить снеговые борта для безопасности катающихся, но игра стоила свеч.
Сам князь-затейник с дозволения властей перед открытием горки отправляется в Тамбов якобы на свидание с губернатором. И там его ожидало приятное сообщение по телеграфу от городничего: "Гору огородили, ждём ваше высокопревосходительство для торжественного открытия увеселения". На что последовал лаконичный ответ князя: "Городите дальше"…
В незаконченных воспоминаниях Юрия Голицына автор повести о нём Юрий Нагибин нашёл перечень эпизодов-главок о путешествии князя в Англию. "…Австрийская пароходная компания "Ллойд". Сильная качка под Варной. Шквал. Крушение и гибель парохода. Меня чуть не выбросило за борт. Восход солнца. Тишь и вход в Босфор. Константинополь, таможня и покупка фиц-гармоники. Гонят с парохода. Нигде не принимают. Отчаянное положение. Греческий пароход "София" под английским флагом. Опять плывём. Каир. Египетская железная дорога. Река Нил. Рамазан в Каире. Пирамиды. Крокодил…".
И вот перед князем долгожданная встреча с Герценом. Он увидел перед собой человека небольшого роста, плотного, с прекрасной головой, проседью густых волос, закинутых назад без пробора, высоким лбом, живыми умными глазами, энергично оглядывающими Голицына, широким русским носом.
Между тем Герцен от одного только перечня главок небрежных записок своего гостя почувствовал лёгкое головокружение, особенно, когда услышал одиссею Голицына. Он писал в "Былом и думах":
"…Он мне сразу рассказал какую-то неправдоподобную историю, которая вся оказалась справедливой…
- Дорого тут у вас в Англии б-берут на таможне, - сказал он, чуть заикаясь, окончив курс своей всеобщей истории… - Я заплатил шиллингов пятнадцать за крок-кодила…
- Да это что такое?
- Как что - да просто крок-кодил.
Я сделал большие глаза и спросил его:
- Да вы, князь, что же это: возите с собой крокодила вместо паспорта - стращать жандармов на границах?
- Такой случай. Я в Александрии гулял, а тут какой-то арабчонок продаёт крокодила. Понравился, я и купил.
- Ну а арабчонка купили?
- Ха, ха - нет"…
Князь подписал тогда, как ему казалось, выгодный контракт, с г. Кардуэлем, содержателем одного из лучших увеселительных салонов Лондона. Концерт происходил в огромном зале, вмещавшем восемь тысяч человек. Он имел бешеный успех, билетов было продано вдвое больше, чем было мест, люди забили проходы, стояли во дворе.
Герцен так отрецензирует уникальные для Лондона этот и другие концерты его нового друга из России: "…Это великолепно. Как Голицын успевает так подготовить хор и оркестр - это его тайна, но концерт был совершенно из ряду вон. Русские песни и молитвы, "Камаринская" и обедня, отрывки из оперы Глинки и из "Евангелия" ("Отче наш") - всё шло прекрасно…". Впрочем, он не был бы самим собою, не добавив перца критика в очень уж своеобразную натуру князя: "…Дамы не могли налюбоваться колоссальными мясами красивого ассирийского бога, величественно и грациозно поднимавшего и опускавшего свой "скипетр" (жезл капельмейстера) из слоновой кости".
Следующий концерт в этом зале не состоялся. Салон, накануне "удачно" застрахованный жуликом хозяином, ночью загорелся. В номере газеты "Экспресс" появилось такое сообщение с места пожара: "Пока мы пишем эти строки, Серейгарденский зал, в котором вчера был концерт под управлением принца Голицына, наполовину уже сгорел".
Голицын прочёл заметку, снял шляпу, перекрестился и сказал: "Да будет воля Твоя".
Голицын придавал своим концертам в Англии политическую окраску. Всякий раз исполнялись либо "Вальс Герцена", либо "кадриль Огарёва", либо "Симфония освобождения".
"Князь запросился в Россию, когда худшие дни его лондонской жизни миновали, положение укрепилось и нужда не стучала в дверь. Искандера покоробило отступничество князя. Но ностальгия не покидала его гостя с самого приезда в Англию. Он задыхался на чужбине, не мог больше без русских песен. Голицыну нужна была русская песня в поле, на завалинке, в курной избе. Песня самого неискусного, хрипатого, сипатого церковного хора, заунывная песня ямщика, солдатская - под шаг. И ему необходима была та обстановка, тот свет, те снега, те дали, те запахи, те болести, в которых зарождаются эти песни. Он страшился, что его искусство захиреет в чужом климате, что без свежего притока оно растворится в общеевропейской стихии…". Так русский художник слова Юрий Нагибин объяснил неизбежность возвращения героя своей повести домой.
По крупицам собрав историю жизни князя Юрия Голицына и оплодотворив её своим воображением, писатель Юрий Нагибин доведёт её до оптимистического конца.
…Вскоре по явлении утихомиренного годами и невзгодами Юрия Николаевича в Россию ему разрешат гастроли, в том числе на великую Нижегородскую ярмарку. Это было почётно: перед тамошней аудиторией дрожали знаменитые артисты. И - выгодно: зал громаден, а билеты, особенно в ложи и первые ряды партера, очень дороги.
Нижегородские газеты посвящали восторженные (и высококвалифицированные) отзывы на первый и последующие концерты Голицына. За Нижним Новгородом последовали другие города. Жизненное пространство хора всё расширялось. Его хотели слышать в больших и малых городах. И наконец настала очередь Москвы, столь любимой князем, с её хлебосольством, умной иронией, раскованностью, неистребимым русским духом.
Это была большая победа, но не решающая.
Но вот дрогнул… Петербург.
Юрка Голицын получил приглашение дать концерт в одном из самых блестящих залов столицы - в Благородном собрании.
Его хор - сотня с лишним мужиков и баб, принаряженных, приглаженных, нарумяненных, - не раскрывал до конца своей тайны. Хор его был настолько хорошо подготовлен, все переходы так обработаны, что плохое пение исключалось.
"Родные, не подведите!.." - беззвучно взмолился князь.
И родные не подвели.
Голицын взмахнул жезлом, зажатым в правой руке, выбросил вперёд левую руку, сразу приглушив звук, оставив одну высокую, медленно истаивающую ноту, а затем дал вступить вторым голосам, призвав из бесконечной дали, выманив, заманив, но не в плен, а в полную свободу.
Это было лучшее за всю его жизнь исполнение, и он наслаждался. Господи, Боже мой, да разве это Ваньки, Яшки, Петьки, Дуньки, Палашки - это небожители, одарившие его высшим счастьем!..
Как всегда, он исполнил "Камаринскую" в своём переложении для хора. Всё было в лихом плясе над бездонным озером тоски: отчаянная удаль, забубённость, хмельной восторг, любовь, слёзный спазм в горле, гибельность. Он пожалел, что любимый им Глинка не слышит его хора.
Когда взмахом жезла он оборвал последнюю ноту, которой, казалось, конца не будет, то услышал тишину за плечами. И вдруг:
- Браво, - негромко, но удивительно отчётливо сказал, именно сказал, не выкрикнул чей-то голос.
- Браво, - сказал другой.
- Би-и-ис! - заорали надсадно где-то в задних рядах.
И вот уже весь зал кричал, захлёбывался, отбивал ладони…
…Два таких разных и таких, каждый по-своему, типичных россиянина.
Александр Герцен - интеллектуал, крупнейший мыслитель, предтеча путей последекабристских социальных преобразований в своей великой стране, которыми она и до сих пор чревата, незадолго перед смертью в 1870 году оставит непонятое и непринятое большевизмом предостережение будущему: "…Самые массы, на которых лежит вся тяжесть быта… ищут слова и понимания - и с недоверием смотрят на людей,.. призывающих к оружию". ("Былое и думы". Письмо третье").
И князь Юрий - Юрка Голицын, могучий человек с характером, порождённым беспредельными пространствами, вьюгами и ветрами, удалью и печалью своего великого народа.
На могиле Александру Ивановичу Герцену-Искандеру за пределами России, в Ницце, высится внушительный памятник.
Князь Юрий Николаевич Голицын похоронен в Санкт-Петербурге. У нас, в Козлове-Мичуринске, благодарная память о нём сохраняется в том самом Доме-музее, у порога которого начиналась легендарная дорога в русское чудо его неповторимой жизни.
Он переживёт на два года своего нечаянного лондонского друга. 2 сентября нынешнего года исполнится 140 лет со дня смерти нашего неугомонного князя.

Виктор Кострикинhttp://www.michpravda.ru/articles/iskander-i-knyaz-

Анатолий_Арзамасцев (Родовед-историк) все записи автора

Расстрел царской семьи Романовых: миф или реальная казнь?https://zen.yandex.ru/media/zagadki_history/rasstr...a-kazn-5c3588e9e5e73b00aad0a38

Одна из самых главных загадок российской истории считается та ночь, когда была расстреляна первая и единственная царская семья Николая Александровича Романова. Согласно общепринятой версии в ночь с 16 на 17 июля 1918 года в Екатеринбурге состоялась казнь Николая II и его приближенных. Однако это событие таит в себе множество загадок, которые историки пытаются разгадать:
1) была ли на самом деле казнь царской семьи?
2) если да, то удалось ли кому-нибудь спастись?
3) как сложилась дальнейшая судьба, спасенных членов семьи Романовых?

Что же было на самом деле?

Изучив дневники Николая II, было установлено, что ссылка в Екатеринбург была для его семьи настоящим испытанием: охранявшие их большевики постоянно издевались над Романовыми. Был известен один факт, что семья так же готовилась к побегу. Николай получил записку от принимавших присягу офицеров, в которой говорилось о том, чтобы он ждал вызволения из плена. Но побег так и не совершился и некоторые считают, что это была провокация большевиков, которая доказала, что от царя нужно быстрее избавляться.

В ту роковую ночь караульные разбудили семью Императора и заставили спуститься в подвал дома для оглашения приговора. Чекист Янкель Юровский сообщил им, что они сейчас будут убиты. Но не известно кем был организован расстрел Романовых, а так же точный текст приговора. А по поводу найденных останков царской семьи, обнаруженных в 1991 году возле Екатеринбурга, до сих пор ведутся споры.

Из некоторых источников известно, что после расстрела, убитых вывезли за город и сожгли, облив сначала их тела серной кислотой. 17 июля 1998 года останки была захоронены в Санкт-Петербурге. Существует версия, что цесаревича Алексея и княжне Марии удалось бежать в ночь своей казни, эта версия имеет место, поскольку их останки нашли гораздо позднее лишь в 2007 году и в другом месте, но неподалеку от основного места захоронения.

Остался ли кто-нибудь в живых?

Историк Сергей Желенков приводит версию, что царевич Алексей Николаевич Романов все-таки смог спастись и впоследствии стал председателем министра СССР-Алексеем Николаевичем Косыгиным. Так же некоторые считают, что великая княгиня Ольга Николаевна Романова тоже не была расстреляна большевиками, а прожила остаток своей жизни в Ватикане.

Однако ни одна из версий не подтвердилась и с уверенностью сказать нельзя: расстреляна ли была императорская семья или ей удалось спастись от жестокого наказания...

Анатолий_Арзамасцев (Родовед-историк) все записи автора

Поручика Голицына расстреляли в Киеве, а Галича арестовали в Риге

26.05.2011 15:03:56

Сегодня известно, что автором многие годы считавшейся народной знаменитой песни «Поручик Голицын» является Юрий Галич. Но многим ли известно, что Юрий Галич — это псевдоним русского генерала украинского происхождения, поэта и писателя Георгия Гончаренко?

Георгий Иванович Гончаренко (псевдоним Юрий Галич) (10 июня 1877, Варшава — 12 декабря 1940, Рига) — русский военачальник, генерал–майор Генштаба, публицист, поэт и прозаик.

Родился в семье инспектора средних учебных заведений Ивана Гончаренко. Как вспоминает дочь Юрия Галича, его отец, Иван Юрьевич Гончаренко, был уроженцем бывшей Полтавской губернии, где около станции Котемич у его отца был хутор. У него было 2 брата — Андрей и Владимир. Иван Юрьевич был старшим. Оба старших брата получили высшее образование, а младший, Владимир, остался на хуторе, где хозяйничал. Иван Юрьевич был инспектором средних учебных заведений. Мать Юрия Ивановича — Надежда Николаевна — уроженка г. Волчанска (под Харьковом), ее отец Николай Добровольский — поляк, работал в Волчанске заведующим почтовым отделением. Мать — украинка. У них было 4 детей. Старший сын за революционную деятельность был сослан. Надежда Николаевна училась в Харькове, в институте (закрытое среднее учебное заведение). За год до окончания института Иван Юрьевич Гончаренко приехал, как инспектор, в этот институт. Надежда Николаевна была способной, даже очень талантливой, она прекрасно рисовала и вышивала, к тому же была очень красивой. Она ему очень понравилась, и к окончанию института он приехал в Харьков, сделал ей предложение, которое было принято. У них было 3 детей. Старшая дочь, Валентина, которая умерла от дифтерита 7 — 8 лет, потом Юрий, и младший сын Иван.

Еще в детстве Юрий проявлял гуманитарные способности: писал стихи, хорошо рисовал.

В 1914 году Гончаренко участвовал в Первой мировой войне, именно его армия заняла города Галич и Львов, за что командующий был награжден двумя орденами святого Георгия.

Юрий Иванович Гончаренко был офицером Генерального штаба, начальником штаба кавалерийского дивизиона, корпуса и командиром драгунского полка.
При Временном правительстве получил чин генерала.

Во время гражданской войны служил в Киеве и Одессе, затем в Константинополе.

Судьба его забросила во Владивосток и, совершив кругосветное путешествие, он в 1923 году оказывается в Риге. Прибывает на корабле «Регина», который 9 лет назад, в 1914 году, он, полковник Генерального штаба, задержал при попытке сняться с якоря и уйти в Германию, и приказал переоборудовать его в плавучий госпиталь. И вот, 9 лет спустя, корабль возвратил его, изгнанника, в порт приписки.

С 1900–х годов Юрий Гончаренко начинает писать. Под псевдонимом Юрий Галич генерал написал 14 книг: стихотворения, рассказы, философские этюды, очерки путешествий, воспоминания, романы, где, по словам В. Гадалина, «он в живой и образной форме рисует картины того, чему был свидетелем в жизни» («Правда», Рига, 1941 г., №18). Немирович–Данченко характеризует его как «значительного и яркого» писателя, «очень талантливым» называл его Краснов.

Галич принадлежал к представителям авторов так называемого «второго ряда», другой «второй» прозы. Но творчество именно таких писателей позволяет представить полную литературную карту времени: в центре их внимания то, что забыто, то, что не привлекало в свое время читателя (таковой, как известно, оказались и судьба произведений Михаила Булгакова).

ЗНАКОМСТВО ГАЛИЧА С ГОЛИЦЫНЫМ

В годы Гражданской войны бывший блестящий гвардеец генерал–майор Гончаренко оказался на Украине и, конечно же, служил при гетмане Скоропадском — начальником наградного отдела. Собственно, именно здесь, в Киеве, он и познакомился с прототипом романса — петербуржским поручиком Константином Голициным.

Дело было в январе 1919 года, когда на Украине правила Директория во главе с Петлюрой и Винниченко. Историческая встреча произошла в кутузке Осадного корпуса сечевиков где–то на улице Пушкинской. Гончаренко, снятый с поезда петлюровскими постами под Одессой и опознанный как гетманский генерал, парился на нарах уже несколько дней, когда к нему подселили двух новых соседей: бывшего главбуха киевского Нового банка Беленького и юного Голицына. Первого арестовали за то, что ссужал деньги Скоропадскому, второго — по недоразумению. Его перепутали с престарелым дядей поручика, князем Голицыным, возглавлявшим «Протофис» — организацию, сделавшую в своё время Скоропадского гетманом.

Нельзя сказать, чтобы встреча была радостной, особенно учитывая решётку на окнах, стражу и постоянную опасность быть расстрелянным. И тем не менее генерал в воспоминаниях признавал: «Я очутился в новом обществе, разделившем моё одиночество самым трогательным для меня образом. К бухгалтеру приходила жена, к молодому князю приходила невеста. Обе женщины являлись не только с ласками, не только со словами утешения и надежды, но каждый раз приносили узелки со съестными припасами домашнего изготовления».

В одной камере генерал Гончаренко и будущий герой песни провели целую неделю. На восьмой день начальство решило перевести трёх арестантов в другое место. В качестве охраны к ним приставили старенького сторожа, позвякивающего ключами в одном кармане и пригубленной бутылкой горилки в другом.

Логика у любителя спиртного сильно хромала. Чтобы узники не сбежали, сторож взял в руки их вещи, в которых, на его взгляд, находились ценности. Он почему–то решил, что конвоируемые не решатся бросить вещи ради побега. Когда странная процессия вышла на Крещатик, генерал присел, чтобы завязать шнурок, а банкир и поручик рванули вперёд. Сторож бросился за ними, но на полпути остановился, вспомнив, что за его спиной остался Гончаренко. Георгий Иванович тем временем быстрой походкой шёл в противоположную сторону. Сторож только и смог, что сокрушённо потрясти ключами в спины беглецов.

Судя по всему, эта киевская встреча была первой и последней в судьбе Юрия Галича и князя Голицына. И генерал, и поручик приняли самое активное участие в боях против большевиков.

СУДЬБА ГОЛИЦЫНА

Константин Голицын пробрался на юг, но дальше не поехал, а поступил в белогвардейскую Добровольческую армию генерала Деникина. Здесь, уже в чине штабс–капитана, он командовал сводной ротой, состоящей из бывших стрелков полка Императорской фамилии. Какое–то время вместе с князем служил и ещё один любопытный офицер — Юрий Гладыревский — личный друг Михаила Булгакова, ставший прототипом Шервинского из «Белой гвардии». Тёплым августовским днем 1919 года рота князя Голицына на плечах красных одной из первых ворвалась в Киев. Но, как известно, белые были разгромлены, а Киев остался большевистским ещё на семьдесят лет.

В следующий раз Голицын вернулся в Киев летом 1920 года, но уже не как победитель, а как жалкий и оборванный военнопленный, попавшийся красным под Одессой. В то время шла война с белополяками, РККА остро нуждалась в командных кадрах, и князя быстро переделали в военспеца, вновь отправив на фронт. Так что Гражданскую войну Голицын окончил уже в Красной армии. Он вернулся в Киев, женился, поступил на советскую службу и зажил мирной жизнью, скрывая своё прошлое.

Голицына арестовали морозной январской ночью 1931 года. Следственное дело по обвинению в контрреволюционной деятельности Голицына, бывшего князя, бывшего поручика, бывшего деникинца, управляющего делами Киевглавпроекта, которое около шестидесяти лет хранилось под №1919 в архиве КГБ УССР, называлось весьма безобидно: «Весна». Но это только на первый взгляд. Дело было инспирировано ГПУ для уничтожения в СССР бывших генералов и офицеров царской армии, независимо от их заслуг перед советской властью. Для того чтобы оказаться арестованным, хватало одной неудачно оброненной фразы. Бывших же белых хватали и без этого — сам факт их службы в период Гражданской войны по другую сторону баррикад был и уликой, и обвинением, и приговором. Заставляли признаться только в одном: причастности к контрреволюционной офицерской организации. И подавляющее большинство арестованных, как правило, под пытками, подписывали всё, что им подсовывали следователи. Над арестованными в Киеве почти 600 бывшими генералами и офицерами «трудились» не только сотрудники ГПУ, но и курсанты местной школы милиции, отрабатывавшие на подследственных приёмы рукопашного боя. Как результат — более 95% «признаний», почти 160 вынесенных смертных приговоров. Попал в это число и князь Голицын.

Постановление о расстреле Константина Голицына было вынесено 20 апреля 1931 года. Однако расстреляли его лишь одиннадцатью днями позже вместе с бывшим прапорщиком Левицким и подполковником Белолипским, который в 20–е годы переквалифицировался в актёра и играл первые роли на подмостках киевских театров.

Офицеров, расстрелянных по делу «Весна», закапывали в братских могилах на Лукьяновском кладбище. Там их останки покоятся и до сих пор.

КРАСНЫЙ ХОРОВОД. СУДЬБА ГАЛИЧА.

Трагически сложилась судьба и автора песни «Поручик Голицын» Георгия Гончаренко. После побега из тюрьмы он вскоре всё же добрался до Одессы, откуда, совершив трёхмесячное плавание вокруг всего Евроазиатского континента, приехал в Сибирь — к адмиралу Колчаку. Но там он не задержался и после окончания Гражданской войны каким–то загадочным образом оказался в Риге. В эмиграции он оказался один. По некоторым данным, его жена и двое детей, оставшихся в Советской России, были репрессированы.

По другим данным, в 1919 году он прибыл во Владивосток и в течение трех лет активно публиковался на страницах газет и журналов. В 1922 году выходит книга рассказов «Красный хоровод» и сборник стихов «Орхидея».

Владивосток того времени был Меккой поэтов и литераторов. Здесь творили Давид Бурлюк и Николай Асеев, Арсений Несмелов и Николай Третьяков. И местом литературных встреч поэтов был ресторан «Балаганчик». Кстати, в том же зале, только почти 100 лет спустя, сегодня собираются любители поэзии, чтобы послушать стихи Юрия Галича — «белого генерала с букетом черных орхидей».

После установления в Приморье советской власти генерал вынужден был покинуть Россию. Эмигрировав через Китай в Европу, в 1927 году он обосновался в Латвии, где и продолжил литературную деятельность. В 1927 году в Риге выходит его сборник под тем же названием «Орхидея», дополненный новыми стихами.

В 1940 году, после того как в Ригу вступила Красная армия, НКВД добралось и до генерала. Обстоятельства его гибели доподлинно неизвестны, тем не менее сохранилась очень красивая легенда.

По преданию, генерал Гончаренко, известный своей журналистской деятельностью и непримиримой позицией по отношению к советской власти, был арестован уже в первые часы после вступления в Латвию Красной армии. При аресте у него нашли двенадцать из четырнадцати книг, не хватало только «Красного хоровода». В НКВД хорошо знали, с кем имеют дело, и в сопровождении охраны генерала послали домой — за двухтомником…

Понимая, что для него этот арест равносилен вызову на расстрел, и, дождавшись, когда охранники выйдут из комнаты в коридор, 63–летний генерал покончил с собой. Ещё до прихода в Латвию Красной армии Юрий Галич обещал знакомым, что живым в руки большевиков не дастся. И старый императорский гвардеец выполнил последнее в своей жизни обещание.

БИОГРАФИЯ:

Георгий (Юрий) Иванович Гончаренко родился 10 июня 1877 года в Варшаве.
Окончил Полоцкий кадетский корпус (с отличием).
1 октября 1895 — поступил на военную службу.
1897 — окончил Николаевское кавалерийское училище. Выпущен по 1–му разряду корнетом в лейб–гвардии кирасирский Её величества полк.
20 августа 1900 — зачислен в Николаевскую академию Генерального Штаба.
13 августа 1901 — поручик.
4 июля 1903 — штаб–ротмистр (за отличные успехи в науках).
23 мая 1903 — переименован в капитаны Генштаба.
3 октября 1903 — окончил Николаевскую академию с прикомандированием к штабу войск Гвардии и Петербургского военного округа.
21 октября 1904 — окончил Офицерскую кавалерийскую школу с отличием. Выпущен в лейб–гвардии кирасирский Её величества полк.
5 декабря 1904 — исполняющий должность столоначальника Главного Штаба.
1907 — Издал первый поэтический сборник «Вечерние огни».
19 октября 1907 — обер–офицер для поручений при штабе Виленского Военного Округа.
20 января 1908 — старший адъютант штаба 3–й кавалерийской дивизии.
6 декабря 1908 — подполковник Генштаба.
25 марта 1912 — полковник Генштаба.
29 октября 1915 — командир 19–го драгунского Архангелогородского полка.
2 апреля 1917 — генерал–майор Генштаба. Начальник штаба 2–й кавалерийской дивизии.
12 мая 1917 — начальник штаба Гвардейского кавалерийского корпуса.
Октябрь 1917 — числился по Генштабу в составе РККА.
27 декабря 1918 — уволен со службы по болезни.
12 апреля 1919 — зачислен в резерв чинов при штабе главнокомандующего Вооружёнными силами Юга России.
28 февраля 1920 — через Константинополь прибыл во Владивосток. Зачислен в резерв сухопутных и морских сил Временного правительства Приамурской земской управы.
29 апреля 1921 — внештатный генерал для поручений при командующем войсками Временного правительства Приамурской земской управы.
1923 — через Китай вернулся в Ригу. Работал кавалерийским инструктором в Военной школе, судьей на ипподроме. Писал в газете «Дни». Постоянный сотрудник газеты «Сегодня».
С 1934 сотрудничал с журналами «Наш Огонек» и «Для Вас».
Покончил с собой после вызова в НКВД 12 декабря 1940 года. Похоронен в Риге на Покровском кладбище.

Подготовил Анатолий БУРЫЙ
по материалам www.cn.com.ua, www.blatata.com, www.laminortv.ru

Четвертые сутки пылают станицы,
Горит под ногами Донская земля.
Не падайте духом, поручик Голицын,
Корнет Оболенский, налейте вина.Мелькают Арбатом знакомые лица,
Хмельные цыганки заходят в дома.
Подайте бокалы, поручик Голицын,
Корнет Оболенский, налейте вина.А где–то уж кони проносятся к яру.
Ну, что загрустили, мой юный корнет?
А в комнатах наших сидят комиссары
И девочек наших ведут в кабинет.Над Доном угрюмым идем эскадроном,
На бой вдохновляет Россия–страна.
Раздайте патроны, поручик Голицын,
Корнет Оболенский, надеть ордена.
Ведь завтра под утро на красную сволочь
Развернутой лавой пойдет эскадрон.
Спустилась над Родиной черная полночь,
Сверкают лишь звездочки наших погон.За павших друзей, за поруганный кров наш
За все комиссарам отплатим сполна.
Поручик Голицын, к атаке готовьтесь,
Корнет Оболенский, седлайте коня.А воздух отчизны прозрачный и синий
Да горькая пыль деревенских дорог…
Они за Россию, и мы за Россию, —
Корнет Оболенский, так с кем же наш Бог?Напрасно невесты нас ждут в Петербурге,
И ночи в собраньи, увы, не для нас.
Теперь за спиною окопы и вьюги,
Оставлены нами и Крым и Кавказ.Над нами кружат чёрно–красные птицы,
Три года прошли, как безрадостный сон.
Оставьте надежды, поручик Голицын,
В стволе остаётся последний патрон.Подрублены корни, разграблены гнёзда,
И наших любимых давно уже нет!
Поручик, на Родину мы не вернёмся,
Встаёт над Россией кровавый рассвет.Ах, русское солнце, великое солнце!
Корабль–Император застыл, как стрела.
Поручик Голицын, а может, вернемся,
Зачем нам, поручик, чужая земля?
Городской романс из так называемого «Белогвардейского цикла». Наиболее распространен текст Михаила Звездинского, есть вариант Жанны Бичевской.

Наталия Гончаренко. О моем отце.

Юрий Иванович Гончаренко родился 10 июня 1877 года в г. Варшаве. По рассказам его двоюродной сестры — дочери сестры его матери — Людмилы Ивановны Сигрист его отец, Иван Юрьевич Гончаренко был уроженцем бывшей Полтавской губернии, где около станции Котемич у его отца был хутор. У него было 2 брата — Андрей и Владимир. Иван Юрьевич был старшим. Оба старших брата получили высшее образование, а младший, Владимир, остался на хуторе, где хозяйничал. Иван Юрьевич был инспектором средних учебных заведений. Мать Юрия Ивановича, моего отца, уроженка г. Волчанска (под Харьковым), ее отец Николай Добровольский был поляк и работал в Волчанске заведующим почтовым отделением. Мать ее была украинкой. У них было 4 детей. Старший сын был революционером и был сослан. Мать Юрия Ивановича —Надежда Николаевна — училась в Харькове, в институте (закрытое среднее учебное заведение). За год до окончания института Иван Юрьевич Гончаренко приехал, как инспектор, в этот институт. Надежда Николаевна была способной, даже очень талантливой, она прекрасно рисовала и вышивала, к тому же была очень красивая. Она ему очень понравилась и к окончанию института он приехал в Харьков, сделал ей предложение, которое было принято. У них было 3 детей. Старшая дочь Валентина, которая умерла от дифтерита 7 — 8 лет. Потом Юрий, мой отец, и младший сын Иван. Чем занимался Иван Юрьевич в Варшаве и с какого года там жил — мне неизвестно. Знаю только, из рассказов отца, что они жили в штабном здании, где имели хорошую казенную квартиру, около Лазенок. Жили в достатке. Надежда Николаевна была и прекрасной хозяйкой и даже сумела сделать некоторые сбережения.

Примерно когда Юрию Ивановичу было 9 лет, неожиданно умер Иван Юрьевич от воспаления почек. Благополучная жизнь кончилась. Сначала Юрий Иванович, а затем Иван Иванович, были отданы в Полоцкий кадетский корпус. Незадолго до его окончания мать Юрия Ивановича была приглашена Андреем Юрьевичем в Петербург, где он к этому времени занимал хорошее положение, имел большую казенную квартиру и предоставил ей 2 комнаты. После отличного окончания отец поступил в Петербургское Николаевское кавалерийское училище. По окончании курса училища по 1-ому разряду произведен в корнеты в лейб-гвардии кирасирский Ее величества полк. В 1900 году августа 20 зачислен в Николаевскую академию Генерального Штаба.
За отличные успехи вышел в полк гвардейских Синих кирасир.

В 1910 году он служил в г.Ковно (Каунас). Пожалуй, с этого года я помню отца. Весной 1910 года мы с моей мамой поехали к отцу. Жили в гостинице и по вечерам, а может в свободные дни, вместе трое ходили гулять. Я была весьма живой девочкой и днем мама меня пускала побегать в широкий коридор гостиницы. Я завела знакомство со старичком-полковником в отставке, который меня приглашал к себе в его комнату, как где мы сидели друг против друга и беседовали, и он угощал меня конфетами. Перед отъездом он подарил мне серебряную чайную ложку, на которой было выгравировано «Наташа».

В 1911 года отец был назначен начальником штаба в крепость Усть-Двинск, где служил до войны 1914 г. Из жизни в крепости у меня ярко сохранились в памяти 3 эпизода, связанные с отцом. В конце декабря 1911 года мы сидели с мамой в папином кабинете (здесь у нас была хорошая 6-тикомнатн. квартира). Это была самая уютная комната. Мама сидела в углу и что-то шила (она хорошо шила), а мы с папой сидели у его письменного стола. Он очень хорошо рисовал и показывал мне свои рисунки. На склеенных нескольких листах были изображены военные верхом на лошадях, а посреди стоял пожилой офицер с длинным кнутом. Себя он изобразил последним, и лошадь у него встала на дыбы, а у него слетела с головы фуражка.

Эти изображения были в красках. И на нем была черная военная гимнастерка, вернее мундир и синие рейтузы. Значит, это было его изображение, когда он служил в кирасирском полку. Прошло с тех пор 67 лет, но у меня перед глазами эти папины рисунки, точно я их видела вчера.

Особенно приятное воспоминание у меня сохранилось о встрече 1914 года. У нас была очень большая гостиная с 4 окнами и очень холодная, зимою мы ею не пользовались. Но по случаю Нового года ее хорошо натопили. У меня была большая елка, украшали мы ее тоже с папой и моей немкой, чрезвычайно молчаливой особой — бабушка говорила: «Не знаю, чему можно у нее научиться». Действительно, жила она у нас 3 года, но я совсем не помню, как я училась немецкому языку, но зато она меня научила 3 видам вязанья. Это мне очень пригодилось в жизни. Под елкой мне и 4 приглашенным детям было положено по коробочке шоколадных конфет и по небольшой игрушке. У папы к этому времени был приобретен граммофон в виде ящика, без трубы, — он нам заводил польки и еще какие-то марши и мы немного потанцевали. А когда дети ушли, папа проиграл пластинки из «Веселой вдовы». Наверное, игралось и другое. А мы с ним отплясывали и так увлеклись, что мама насилу нас вытащила, чтобы мне ложиться спать. Видно этот вечер и ему был памятен и приятен, потому что в одном своем письме 1937 года он тоже мне написал — А помнишь, как мы с тобой отплясывали под Новый год. Я же всю жизнь из оперетт больше всего люблю эти арии.

В Риге жила мамина двоюродная сестра, которая была замужем за весьма состоятельным человеком. Об этом муже маленькой двоюродной сестры он упоминает в рассказе «Бог Саваоф». У него было 2 собственных дорогих лошади, помню, как он их показывал папе, и я с ними ходила в конюшню. В одном из своих рассказов он упоминает о жизни в крепости, что это было самым счастливым временем его жизни.

Наступила война 1914 года. Папа занялся переоборудованием крепости в связи с войной и формированием и обучением войска из призванных на военную службу. Потом он служил на австрийском фронте. Перед отправкой в действующую армию он мне отдал свои детские книги. Это были книги Густава Эмара, Майн Рида, Жюль Верна, Фенимора Купера, Луи Буссенара. Их было не менее 100. Там же я нашла и 6 его рисунков — женские головки, 2 сделаны акварелью. Я часто их вынимала и любовалась ими. Мама очень скучала без отца, у меня была еще 2-летняя сестра, с которой мама возилась, я была предоставлена сама себе и, сделав уроки, зачитывалась книгами отца до такой степени, что у меня начались головные боли и пришлось обратиться к врачу.

Запомнила один приезд отца из действующей армии. Наверно он был недели на 2. Помню только, что был приглашен какой-то пожилой генерал с бородой, расчесанной пополам. Был очень хороший обед, вино, фрукты. Но после обеда меня отправили в свою комнату. Папа мало бывал дома, а иногда вечерами сидел за своим письменным столом и читал. Этот период жизни с октября 1914-го по май 1918-го. Мы жили очень тихо, почти нигде не бывали и у нас бывала изредка мамина сестра — Мария Иосифовна Вольф или бабушка Мария Александровна и мамина подруга по гимназии — Агнесса Лузанова с дочкой Валей, моей первой подругой. Два раза были с мамой в Мариинском театре на балете «Конек-Горбунок» и опере «Князь Серебряный». С 1918 года мы уехали к бабушке на дачу под Лугу, где остались на зиму. Там же жила и тетя с сыном Юрой и приехал и мой папа. Помню, что он ходил на охоту, но дичи приносил не много, много читал. У бабушки были книги, мне запомнились журналы «Нива» и приложение к ним, которое я читала без всякого контроля.

В 1915 или 1916 году папа приезжал с войны в Петербург в отпуск. Мы с ним ходили в цирк, тогда он был Чинизелли. Папу интересовала борьба, особенно до сих пор помню, его лицо: отличился один молодой негр, который одержал верх над какой-то знаменитостью и все о нем говорили. На меня произвели гораздо более сильное впечатление дрессированные лошади.

Почему-то мне запомнилось, как я подстригала отцу волосы. У него была машинка для стрижки волос и с каким наслаждением я его подстригала.

Отца я очень любила, хотя не могу сказать, чтоб он мне уделял много внимания.

Забыла написать, наверное в 1916 году он мне подарил свое старое седло и научил кататься верхом. Была лошадка лет 12, которая была куплена жеребенком, рыжая, с белой полосой на морде и с подстриженной гривой и хвостом, под кличкой «Дружок», вот на ней я и гарцевала. Я выламывала крепкий прут и много ее хлестала, пока, наконец, я дожидалась галопа. Эта быстрая езда мне доставляла большое удовольствие. Ездила в лес, дорога была узкой и ветки деревьев хлестали мне лицо, но это меня не пугало. Ездила по 2 часа почти ежедневно. В выходные дни к нам приходили дачники, жившие по соседству, играли в крокет, заводили граммофон. Осенью поздней папа уехал в Петроград, а к весне уехал к матери в Одессу. До 1922 года о нем мы ничего не знали.

8 марта 1919 года умерла от возвратного тифа моя мама, и меня и бабушку взяла к себе тетя Мария Иосифовна, которая работала в деревне сельской учительницей. Она устроилась в деревне, т. к. время было тяжелое и жить в Петрограде, работая одной с 3 иждивенцами, было бы очень тяжело. В 1922 году осенью мы получили от папы несколько открыток, адресованных маме из Владивостока, Нагасаки, а с апреля 1923 года он начал жить в Риге в семье д-ра Спальвинга, жена которого Эльфрида Карловна в 1913 и 1914 гг. учила меня игре на фортепьяно. В мае 1922 или 1923 г. он узнал о смерти моей мамы и остался жить в Риге, где занимался литературным трудом.

В 1924 года я получила от него письмо, раза три получала от него деньги. Потом до 1927 года я учительствовала в деревне, а с 1927 года я перебралась в Ленинград и до 1931 года папа ежемесячно мне помогал. Я окончила медицинский техникум и с 1930 г. начала работать. В 1936-м я была в плохом состоянии здоровья, т. к. при падении получила сотрясение мозга и 4 раза он мне посылал продуктов, посылки и мы переписывались изредка. Когда в июле 40-го Латвия стала советским государством, я ему написала письмо и через 2 недели получила от него ответ. Это письмо вместе с другими у меня хранится. Как я радовалась этому письму, и как он был рад моему. Я делала ремонт в комнате, дочка моя первый год пошла в школу и я через неделю лишь ответила ему. Письмо мое пришло 13 декабря, а 12 декабря его не стало. О его смерти я узнала от Евгении Петровны Квесит, жившей в Риге со своим отцом. Она знала отца 15 лет. Очень любила его. У меня сохранились все ее письма ко мне. Она подробно описала его смерть, похороны. Писала, что для нее отец был дороже всех. Но папа был верен памяти мамы и не хотел себя ни с кем связывать. Она мне писала, что он говорил — «Я был слишком избалован такой красивой и хорошей женщиной, как моя жена, и другой такой у меня не будет».

Была в Риге некая Гусева, очень богатая купчиха, вдова и очень неглупая. Ее муж умер и она жила с 2 взрослыми сыновьями. Папа у нее бывал, она очень благоволила к нему, устраивала пикники в места, приятные для него, выбранные им. Устраивались партии в преферанс. Но когда кто-то сказал отцу — «Что ж, вы хотите, кажется, жениться?» – он ответил, что смешно в его годы обзаводиться семьей. А эта дама умерла в 1938 году от рака. Звали ее Ольга Константиновна.

Евгения Петровна Квесит была у отца утром в день его смерти. Он был очень мрачно настроен. Когда она спросила, придти ли ей вечером, он ответил, что хочет быть один, а потом добавил, что лучше ей придти, но когда она пришла, он уже был мертвым. Она и хоронила и хлопотала обо всем. Интересно, что когда отец мне написал его последнее письмо от 1 декабря 1940 года, он мне написал о ней и ее адрес: «Кстати, даю тебе адрес моего близкого друга», а ей он отнес свое золотое обручальное кольцо, кольцо с сапфиром, золотые часы и портсигар, который я прекрасно помню — серебряный, с такими вдавленными полосками, на котором были драгоценные камни, монограммы из золота и украшениями. Этот портсигар Евгения Петровна продала и на вырученные деньги его похоронила, остальные вещи обещала отдать при моем приезде, который не состоялся, т. к. мне в проезде отказали, а через неделю началась война 1941 года.

То, что слышала об отце от своих родных.

Моя бабушка, мать мамы — Мария Александровна Гоштовт – очень хорошо отзывалась об отце и любила его. Помню и выражение: «За все 14 лет, что я знала и соприкасалась с Юрием Ивановичем, наши отношения ничем не омрачались, всегда он относился ко мне с большим уважением, был всем доволен, иногда добродушно надо мной подшучивал». Папа нарисовал бабушкину дачу, перед ней был большой круг с посаженными на нем различными цветами. Этим занималась бабушка, как и разведением и уходом за ягодами. Много свободного времени она тратила на сад и огород. Так на этом кругу была изображена и бабушка, склонившаяся к земле и сажавшая цветы. Говорила еще, что мама на свадьбе своей двоюродной сестры, вышедшей замуж за папиного брата Ивана Ивановича, познакомилась с папой и они очень увлеклись друг другом. Маме было всего 16 лет, папа тогда учился в Академии 3-й год, а мама кончила гимназию. Встречались изредка в семье папиного дяди Андрея Юрьевича, где жил папа с своей матерью.

Последний год маминого учения в гимназии они жили на другой квартире, до гимназии было далеко, и мама иногда на занятия ездила на извозчике, а папа верхом ехал около нее. Это мне рассказывала бабушка и все родные очень волновались, как бы этого не узнал мамин дедушка, который был 82 лет, рано овдовел, был ветераном нескольких войн с разными отличиями, очень любил маму и отличался добродетельностью. До женитьбы папа с мамой были знакомы 3 года, и папа сделал маме предложение только после окончания Академии. Мамина троюродная сестра Мария Евгеньевна, которая часто гостила у моей бабушки и которая умерла в 1974 году, считала папу карьеристом. Ее брат кончил 1-ый кадетский корпус и дальше не учился, она, тоже будучи неглупой, училась неважно. Она была сердечной, хорошей, но довольно беспечной, она забывала про то, что у папы не было никаких средств и ему приходилось рассчитывать только на себя, а потому он всюду прекрасно учился, да и просто был весьма любознательным и одаренным. А к рисованию и литературе обладал талантом. Хочу добавить к воспоминаниям о жизни в Риге. В свободные дни под вечер, папа, мама и я ходили гулять к заливу. Там был маяк и около него статуя русалки с носа разбившегося шведского корабля, которая привлекала мое внимание. Когда папа поселился в Риге, после смерти мамы, он как-то встретил мою немку, которая учила меня 3 года немецкому языку, гуляла со мной. Она так обрадовалась встрече с папой, что даже прослезилась. Папа мне об этом писал, что она его растрогала даже. Жилось ей у нас хорошо.

Литературной деятельностью папа начал заниматься после окончания Николаевского кавалерийского уч-ща, примерно в 1897 — 01 гг. С ним вместе училище кончил Вл. Случевский, его отец, известный в то время поэт, редактор Правительственного Вестника Константин Случевский по характеру своего творчества был поэтом-философом. Он считался известной величиной на литературном Олимпе. Бывая в их доме, отец показал свои первые стихи поэту. Тот их одобрил и предложил поместить в журнале «Стрекоза» и написал письмо редактору Ипполиту Василевскому-Букве. Через несколько дней отец был в редакции журнала. Редактор милостиво потрепал отца по плечу и представил издателю Корнфельду. Он отнесся к отцу очень предупредительно, главным образ, благодаря покровительству К. К. Случевского. В журнале появилось его первое стихотворение, потом другое, третье. Потом появились карикатуры и даже рассказы. Через месяц Корнфельд уже отсчитывал ему гонорар. Таким образом папа стал постоянным сотрудником журнала «Стрекоза». Он даже обижался, когда его рукопись правилась чужой рукой. Корнфельд успокаивал его и говорил: — Не обижайтесь, молодой человек! Антошу Чехонте мы тоже правили.

Н. Ю. Гончаренко. О моем отце. Публикация Ю. Абызова // Балтийский архив: Русская культура в Прибалтике. Т. I. Таллинн: Авенариус [1996]. С. 265 — 276.

http://www.russianresources.lt/archive/Galic/Galic_2.html

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

http://uargument.com.ua/istoriya/132/

Анатолий_Арзамасцев (Родовед-историк) все записи автора

Тверь. «Морозовский городок»

14.01.2015Автор: Наталья Бондарева

Городок «Товарищества Тверской мануфактуры бумажных изделий» («Морозовский городок») (Россия, Тверская область, Тверь, ул. Большевиков, двор фабрики «Пролетарка», № 15, 23, 24, 35,42, 43, 47, 48, 59-61, 70, 80-83, 88, 89, 93-95, 97-103, 105-107, 116-119, 121, 122, 124, 151, 156, 177, 177а и др.)

Казалось, что я хорошо знаю Тверь, в которой бывала много раз и имела возможность познакомиться с её культовым и гражданским зодчеством, но «Морозовский городок» среди архитектурных достопримечательностей стоящий особняком, не сразу мне приглянулся (само собой разумеется, что в моей библиотеке тома СПАМИР занимают в книжном шкафу почетные места, и изучены от корки до корки). В поисках нестандартной натуры вдруг вспомнила про кирпичный ансамбль, и, направляясь в Бежецк, сделала остановку в Пролетарке. 
Комплекс формируют множество разнообразных построек, часть из них используется под жильё и подразделяется на вполне благополучные (например, казарма «Париж»), не очень благополучные и обреченные. В квартале хватает брошенных домов, они зияют черными глазницами проемов, ошеломляют прогнившими перекрытиями… 

Содержание

• Атмосфера Морозовского городка
• Статья из СПАМИР
• План Морозовского городка
• Персоналии
• Панорама
• Схема проезда

Атмосфера Морозовского городка

Встречаются секции со срезанными чугунными лестницами, что производит весьма шокирующее впечатление… Ажурные марши с чудесными ограждениями вероятно отправились во вторчермет… Без них доступ на верхние этажи стал невозможным. 
Население квартала живет более чем скромно, мне было любопытно посмотреть на дома изнутри. Длиннющие коридоры, по сторонам которых размещаются коммуналки, тусклый свет, разноцветные блоки из почтовых ящиков, затхлый застоявшийся запах… и ощущение неподдельной старины, приятное разве что залетному туристу (постоянным жителям можно только посочувствовать). Особенно хорошо в памяти запечатлелся дом с астрономическими башнями на крыше (т. н. казарма «для семейных»), удивительно, для чего обсерватории рабочим?
Антураж городка весьма специфический – промзона и разветвленный железнодорожный узел.

Статья из СПАМИР

Итак — «Морозовский городок» — посл., треть 19 в. — нач. 20 в.
«Расположен в юго-западной части города на обширной ровной территории, пересекаемой в северной части р. Тьмака и ограниченной с севера — просп. Калинина, с запада — железнодорожной веткой. Комплекс городка с жилыми, общественными и промышленными зданиями, а также многочисленными хозяйственными постройками, включает более пятидесяти сооружений.

Появление городка связано с историей «Товарищества Тверской мануфактуры бумажных изделий». Первая фабрика была основана в 1856-58 гг. московскими купцами С.М. Шибаевым, И.В. Митюшиным, В.И. Брызгалиным, В. Залогиным и Н.И. Каулиным на правом берегу Тьмаки на землях Успенского Жёлтикова монастыря. Каулин, Шибаев и Залогин вскоре вышли из компании. Вместо них в дело вступил Савва Васильевич Морозов (1770—1862) — основатель знаменитой купеческой династии, и его сын Тимофей Саввич (1823—1889), под руководством которого предприятие развивалось до 1872 г. Устав паевого Товарищества с основным капиталом в 600 тыс. руб. был утвержден в мае 1859 г. Первой была открыта прядильная фабрика, давшая продукцию в 1859 г.; вскоре выстроены механическая ткацкая, белильно-красильная и отделочная фабрики. В 1861 г. основной капитал достиг 900 тыс. руб. Собственные лесные дачи, откуда поступало топливо, в 1872 г. составляли 4 561 десятину.
Новый этап в развитии предприятия начался в 1872 г. После раздела фирмы «Саввы Морозова Сын и К°» Тверская мануфактура перешла к внукам Саввы Васильевича — Абраму и Давиду Абрамовичам. Главой дела стал А.А. Морозов (1839—1882), при котором были значительно расширены прядильное и ткацкое отделения, в 1874 г. открыт отделочный корпус, приобретены 32666 десятин леса. Видимо в 1870-е гг. началось и возведение первых капитальных казарм для рабочих. За восемь лет объем производства увеличился втрое: в 1878 г. -212 тыс. пудов.

Еще при жизни А.А. Морозова делом фактически стала руководить его жена Варвара Алексеевна (дочь известного текстильного фабриканта А.И. Хлудова) — незаурядная предпринимательница и известная благотворительница. В 1883-92 гг. она возглавляла правление Товарищества, являясь опекуншей трех сыновей — Михаила, Ивана и Арсения Абрамовичей. Попечением В.А. Морозовой при фабрике был открыт целый ряд благотворительных общественных заведений: больница, родильный приют, аптека, «санатория», приют для сирот, ясли, богадельня, убежище для хроников, дом призрения, училище, школа рукоделия, библиотека. Из трех сыновей В.А. Морозовой склонность к предпринимательству проявил Иван Абрамович (1871—1921), окончивший политехникум в Цюрихе и в 1890-х гг. переселившийся в Тверь, приняв на себя управление Товариществом. При нем в 1890-е-1900-е гг. продолжилось возведение многоэтажных кирпичных казарм для рабочих и общественных зданий. Значительным событием стало строительство в 1898— 1900 гг. по проекту архит. В.К. Терского Народного театра, который первоначально назывался «чайная и зал для спектаклей».

В 1880-е-90-е гг. Тверская мануфактура по объему производства стала одной из крупнейших в России, ее изделия продавались в Москве, на Нижегородской, Ирбитской и Урюпинской ярмарках, на Кавказе, в Крыму, Сибири, Средней Азии. В эти годы осуществлялась значительная модернизация и расширение производства, в кон. 1890-х гг. началось возведение на новой территории, на левом берегу Тьмаки новой ткацкой фабрики (завершено в 1910-е гг.), тогда как на старом месте осталось бумагопрядильное и ситцевое производства. Со 2-й пол. 1890-х гг. эти работы возглавил талантливый инженер и известный общественный деятель Н.Н. Алянчиков, в 1896 г. назначенный директором Тверской мануфактуры (а ранее бывший директором Никольской мануфактуры фирмы «Саввы Морозова Сын и К°»). В 1902 г. многие сооружения фабрик пострадали от сильного пожара. Восстановление предприятия и строительство новых цехов проводилось в 1902-03 гг. по проекту инженера-архитектора фабрики А. Саламбекова. Им же в эти годы построен ряд деревянных общественных зданий в городке для рабочих — в частности, амбулатория. К 1904 г. общий капитал Товарищества составил 3 млн. рублей.

 

 

 

 

Несмотря на сравнительно хорошие условия труда и жизни рабочих, в кон. 1890-х гг. на Тверской мануфактуре развернулось революционное движение, вылившееся в крупные забастовки (три в 1897, две в 1899). В 1905 г. в здании театра стали проходить собрания Совета рабочих депутатов. После выступлений рабочих театр и библиотека были закрыты, помещение чайной отдано под архив конторы.
В 1910-е гг. И.А. Морозов продолжал развитие производства, строительство прифабричных жилых и общественных сооружений. В 1910 г. был принят план по расширению всех благотворительных заведений мануфактуры, для чего выделено 580 тыс. рублей. В 1910— 12 гг. построена первая очередь центральной электростанции, в 1914 г. завершено строительство новой ткацкой фабрики. Наивысшей точки развития Тверская мануфактура, как и другие текстильные предприятия страны, достигла в годы первой мировой войны. К 1915 г. на предприятиях Товарищества действовало 158 512 прядильных и 10 010 крутильных веретен, 4020 механических ткацких станков. Число рабочих достигло 14 тыс. человек. В результате выполнения военных заказов в 1916 г. прибыли предприятия превысили 9 млн. рублей.
Владелец Тверской мануфактуры И.А. Морозов большую известность в российской истории получил не только как выдающийся предприниматель и благотворитель, но и как один из крупнейших меценатов своего времени. Замечательная коллекция картин французских импрессионистов, насчитывавшая около 250 полотен, была помещена И.А. Морозовым в специально приобретенном московском дворце, куда он переселился в нач. 1900-х гг. (ул. Пречистенка, 21 — ныне здание Российской Академии художеств). В 1918 г. И.А. Морозов стал заместителем директора учрежденного здесь государственного музея, но в конце того же года с семьей покинул Россию и выехал на запад, где в 1921 г. скончался.

Читайте также:  Усадьба Знаменское-Раёк

Одновременно с развитием фабричного комплекса Тверской мануфактуры в 1860-е — 1910-е гг. сложилась застройка городка для рабочих, число которых постоянно возрастало (с 1, 6 тыс. человек в 1865 г. до 5 тыс. человек в 1880-х гг. и 14 тыс. человек в сер. 1910-х). Корпуса фабрик, трех-, пятиэтажных казарм и хозяйственные постройки возводились из собственного красного кирпича, произведенного на заводе Товарищества (открытом еще в 1859 г. в д. Рябьево Никулинской волости Тверской губернии) и имевшего клеймо М.К. (морозовский кирпич). В формировании планировочной структуры и состава построек Морозовского городка можно выделить три периода. В течение первого из них, в 1860-е-80-е гг. развитие комплекса происходило, судя по всему, достаточно хаотично, без четкого плана. Вдоль правого берега реки были сосредоточены фабричные сооружения, южнее их располагались подсобные хозяйственные здания и различные мастерские, чередовавшиеся с группами жилых деревянных домов для служащих, казарм для рабочих и первыми общественными зданиями. Так, в северо-западной части городка, в непосредственной близости от ситцевой фабрики, южнее ее, находилась достаточно большая группа жилых домов – «квартир колеристов», с окружавшим их традиционным набором подсобных хозяйственных построек: сараев, погребов и т.д. Восточнее приюта располагались «Дом для приезжающих» и отдельный достаточно большой «Дом бухгалтера», также с подсобными службами.

Во время второго периода — в 1890-е- 1900-е гг., когда были возведены основные многоэтажные жилые казармы для рабочих и новые административные и общественные здания, планировка городка стала приобретать более регулярный характер. В это время стала формироваться общественная зона перед бумагопрядильной фабрикой, куда входили общественный сад с прудом и стоящие по их сторонам Народный театр (на плане он назван «чайная для рабочих»), главная фабричная контора, фабричные лавки, хлебопекарня, восточнее последней — училище. В то же время общественная площадь еще не имела прямоугольной формы, а перспектива главной улицы, ориентированной на последнюю гигантскую казарму «Париж», еще не существовала: начало улицы со стороны общественной зоны в то время было закрыто двумя косо поставленными домами для служащих. В кон. 1900-х гг. вся территория комплекса окружалась оградой, в которой с трех сторон были устроены охраняемые и запиравшиеся на ночь ворота: северные, южные и восточные. К 1909 г. городок включал 12 больших зданий казарм и один «барак» для рабочих с окружавшими их многочисленными сараями, погребами и т.д. Всего хозяйственных построек разных типов (включая коровники, птичник, прачечные, харчевые склады) на территории городка насчитывалось более 80 (большинство из них не сохранилось). Самостоятельную группу из десятка зданий составляли конюшни, сараи для карет и экипажей, кузница. В группу общественных сооружений, помимо вышеназванных, входили почтово-телеграфная станция, пожарное депо, амбулатория, комплекс больницы с часовней, кухней и прачечной, мануфактурная и фабричная лавки. На западном конце городка и в его восточной половине располагалось большое число деревянных одно-, двухэтажных жилых домов для служащих: всего таких зданий «квартир служащих» было более 40. С восточной стороны располагались главные кирпичные въездные ворота на территорию городка с надписью на фигурном аттике: «Тверская мануфактура».

Во время третьего этапа развития, в 1910-е гг., в результате возведения новых монументальных зданий — казармы «Париж» на южном конце территории, жилого комплекса для служащих фабрики на ее северном конце, на левом берегу Тьмаки, а также нескольких построек, продолживших восточный фронт застройки общественной площади — композиция городка приобрела значительно более определенный регулярный характер с новыми крупными доминантами.
Важной частью всего морозовского комплекса в нач. 20 в. стала и еще одна территория, так называемая Красная слобода, располагавшаяся северней Морозовского городка. Здесь на плоской низинной земле на рубеже 1890-х- 1900-х гг. и особенно в 1900-е-1910-е гг. возник поселок из одноэтажных деревянных домов, также преимущественно заселенных рабочими Тверской мануфактуры. В центральной части слободы была возведена Никольская церковь (см. отд. статью). Улицы Красной слободы с деревянной застройкой существовали еще в сер. 1990-х гг., в кон. 1990-х гг. начался их массовый снос и строительство на этой земле нового района многоэтажных домов. «Морозовский городок» — один из наиболее интересных прифабричных комплексов центральной России рубежа 19-20 вв., который выделяется своими значительными размерами, цельностью общей композиции, незаурядной архитектурой многих зданий.

Читайте также:  Усадьба Щербово

Планировка комплекса, сложившаяся к кон. 1910-х гг. и в значительной степени дошедшая до наших дней, отличается известной регулярностью и сравнительно четким зонированием. Прямоугольная вытянутая в направлении север-юг территория разделена протекающей с запада на восток р. Тьмака на два неравных участка. Основное число как промышленных, так и жилых, и общественных сооружений сосредоточено на правом южном берегу реки. На самом берегу Тьмаки в северо-западной части территории расположены здания ситцевой фабрики, которые в 20 в. в значительной степени утратили свой первоначальный облик в результате многочисленных перестроек. Восточнее ее в направлении восток-запад вытянут монументальный пятиэтажный корпус бумагопрядильной фабрики, играющий роль доминанты в общей композиции Морозовского городка. Перед его протяженным южным фасадом расположена обширная площадь со сквером, в северной части которого стоит памятник В.И. Ленину (см. отд. статью), а в западной — Народный театр. Рядом с восточным торцом фабрики начинается главная улица поселка, идущая на юг. Она разделяет территорию на две зоны — большую западную, занятую в основном жилыми зданиями казарм, и восточную, где размещено большинство общественных и хозяйственных сооружений.

В начале главной улицы вдоль ее восточной стороны поставлен длинный, состоящий из нескольких частей корпус главной фабричной конторы и магазинов, обращенных к скверу. За южным торцом этого объема начинается идущая на восток поперечная улица, где расположены училище и небольшие жилые дома для служащих, в том числе дом управляющего. Далее вдоль восточной стороны главной улицы располагается располагается группа лечебных заведений — больница, амбулатория, аптека, а в конце — пожарная часть, конюшня и другие хозяйственные строения.
В западной жилой части городка находятся семь трех-, четырехэтажных корпусов казарм, которые поставлены в два ряда и ориентированы в направлении восток-запад. В первом ряду расположены пять казарм, выходящих торцами на главную улицу. Во втором — две казармы и две большие хозяйственные постройки. Между двумя рядами казарм проходит малая внутренняя улица, параллельная главной и ориентированная на народный театр. На южной границе территории городка стоит громадный пятиэтажный корпус казармы «Париж», замыкающий перспективу главной улицы.
Небольшая обособленная группа из трех многоэтажных жилых домов для служащих предприятия расположена на противоположном левом берегу Тьмаки рядом с просп. Калинина. В эту же группу входят две хозяйственные постройки.
Особенно интересна с художественной точки зрения многоэтажная жилая застройка Морозовского городка, в архитектуре которой соединились разнообразные вариации эклектики, кирпичного стиля, модерна и неоклассицизма. Краснокирпичные казармы, выполненные в лицевой кладке с побеленными декоративными элементами, судя по характеру архитектуры, возводились в три этапа».

Литература:
СПАМИР Тверская область, ч. 1, М., 2006

План Морозовского городка

1. бумагопрядильная фабрика
2. ткацкая фабрика
3. ситцепечатная фабрика
4. народный театр
5. главная фабричная контора и магазины
6. училище
7. дом управляющего
8. лечебные заведения
9. пожарная часть и конюшни
10. хозяйственные постройки
11. казармы 1870-х-80-х гг.
12. казарма 1890-х-1900-х гг.
13. казарма «для семейных»
14. казарма «Париж»
15. ворота
16. жилые дома для служащих
17. жилой дом для служащих с хозяйственной постройкой
18. склад и магазины
19. амбар-склад
20. памятник В.И. Ленину

Персоналии

МОРОЗОВА Варвара Алексеевна (1848—1917)
В.А. Хлудова (в замужестве Морозова) родилась 14 (2) ноября 1848 г. в Москве, в семье крупного промышленника и известного коллекционера Алексея Ивановича Хлудова. Несмотря на то что в 6-летнем возрасте маленькая Варя потеряла мать, детство ее было радостным — отца и братьев она обожала и, судя по ее собственным впечатлениям, описанным в дневнике, была любима ими. Однако уже после 16 лет наступает прозрение и понимание истинного отношения к ней отца — замуж Варвару Алексеевну он выдал не по любви, а по материальным соображениям, абсолютно не считаясь с душевным состоянием дочери. Ее мужем стал один из владельцев Тверской мануфактуры — Абрам Абрамович Морозов, приходившийся Варваре Алексеевне двоюродным дядей. Уже в 1871 г. потомственная почетная гражданка В.А. Морозова становится пайщицей товарищества Тверской мануфактуры, получив 5 паев на сумму 20 000 руб. серебром. <...> 
Материальное благополучие в семье существовало, но вряд ли Варвара Алексеевна была счастлива в браке. Супруги имели троих сыновей — Михаила, Ивана и Арсения. Спустя 12 лет совместной жизни Абрам Абрамович заболел тяжелой формой прогрессивного паралича. Невзирая на тяжесть психического расстройства, Варвара Алексеевна отказалась поместить его в психиатрическую лечебницу и приняла на себя все заботы по уходу за больным. Абрам Абрамович оставался на ее попечении до последнего часа. После смерти мужа в 1882 г. молодая вдова взяла управление семейным делом — Тверской мануфактурой — в свои крепкие руки и повела дело умело, четко и организованно. 

Читайте также:  Волговерховье. Ольгин монастырь

<...>Еще при жизни Абрама Абрамовича Варвара Алексеевна построила в Твери, при их мануфактуре, школы для малолетних и взрослых рабочих (1877) и устроила в Москве ремесленное училище для мальчиков. <...>В 1897 г. В.А. Морозова пожертвовала 10 000 руб. на постройку здания для 2-го Рогожского женского начального училища, которое было открыто в 1903 г. 
Варвара Алексеевна считала своим долгом помогать не только учащимся, но и обучающим. Так, будучи членом московского благотворительного Общества воспитательниц и учительниц, она участвовала в устроении «Дома призрения» для престарелых и хворых преподавательниц. <...> 
Первым большим и очень важным делом благотворения В.А. Морозовой после смерти мужа было устройство на ее средства Психиатрической клиники с условием присвоения ей имени почившего супруга. <...> 
Клиника была открыта в 1887 г. Она существует и поныне в начале клинического городка на Девичьем поле, основание которому и положила. (Однако после революции имя А.А. Морозова было предано забвению, и сейчас клиника известна как Психиатрическая клиника им. С.С. Корсакова.) Рядом, на общем, купленном Варварой Алексеевной участке земли, расположилась Клиника нервных болезней с приютом для хронически нервнобольных при ней, созданная также на средства Морозовой (1890). 
Большим даром Москве было открытие на Девичьем поле Института им. Морозовых для лечения страдающих опухолями (1903). Этот институт был создан исключительно по инициативе Варвары Алексеевны — в память ее матери, умершей от рака, и для облегчения страданий пораженных этим страшным недугом, о котором Варвара Морозова знала не понаслышке — ей самой пришлось пройти через операцию по поводу онкологии. Институт был первым в России заведением по лечению раковых больных; в нем больных не только пытались лечить, используя новейшие на то время способы, но и изучали эту страшную болезнь. <...> 

С 1805 г. в Москве существует Ботанический сад при Московском университете. В 1882 г. «Потомственные почетные граждане Василий Алексеевич Хлудов и Варвара Алексеевна Морозова на собственные средства в размере 15 000 руб., построили на земле ботанического сада двухэтажный каменный дом, который с согласия совета университета предназначается жертвователями для помещения большого университетского гербария, а также для практических работ студентов и сторонних лиц по морфологии и систематике растений. В этом доме находится большой зал для гербария и занятий по систематике и, кроме того, 7 комнат для практических работ с микроскопом, для квартиры лаборанта и служителя. С постройкою этого здания впервые получается возможность организовать при саде практические занятия в зимнее время...» Впоследствии и Варвара Алексеевна, и Василий Алексеевич жертвовали в Ботанический сад различные растения. 
В 1885 г. в Москве открылась первая бесплатная библиотека-читальня им. И.С. Тургенева. Средства на ее строительство и полное обеспечение дала В.А. Морозова. <...> 
В.А.Морозовой была также открыта библиотека в Клину (не ранее 1913 г.). 
Благотворительные заведения появлялись благодаря Варваре Алексеевне и в Твери. Умело управляя Тверской мануфактурой, Морозова не забывала о том, что хорошо работать на производстве может тот рабочий, который живет в приличных условиях, имеет возможность отдыха, неплохого питания; чьи заботы о здоровье его самого и членов его семьи приняли на себя специалисты прифабричных больницы и амбулатории; дети которого могут получать образование. Поэтому при фабриках в Твери существовали и школы, и больницы, и ясли, и богадельни, и прекрасные казармы для жилья, построенные на средства В Морозовой, а по инициативе одного из сыновей Варвары Алексеевны — Ивана Абрамовича — было даже возведено здание Народного театра. <...> 

Помогали Морозовы и учебным заведениям Твери. Помощь оказывалась Иллюминарской и Мариинской гимназиям, губернской мужской гимназии, школе Максимовича, Тверскому епархиальному, коммерческому, реальному училищам. Выдавались также пособия на обучение детей рабочих и служащих Товарищества.<...> 
Состояла Варвара Алексеевна и членом Комитета грамотности — общественной просветительной организации, ставившей своей целью содействие начальному народному образованию. <...> 
Основным направлением благотворительной деятельности Варвары Алексеевны Морозовой и в Твери, и в Клинском уезде, и в Москве была просветительская работа — устроение на собственные средства училищ, школ, курсов, участие в организации университетов. <...> 
Варвара Алексеевна Морозова прожила долгую, насыщенную событиями жизнь, полностью отдавая себя служению людям. При этом она была и матерью, и женой. У нее было пятеро детей: трое старших сыновей — Михаил, Иван и Арсений, как мы уже говорили, родились в браке с А.А. Морозовым, отцом младших детей — Глеба и Наталии — был В.М. Соболевский. Двоих своих сыновей — Михаила и Арсения Абрамовичей — ей пришлось пережить... 
Варвара Алексеевна скончалась 4 сентября 1917 г. 

Источник:
Н.А.Круглянская
Варвара Алексеевна Морозова: На благо просвещения Москвы: В 2 т. / Библиотека-читальня имени И.С.Тургенева; Сост., вступ. ст., подгот. текстов и примеч. Н.А.Круглянской; Текст Н.А.Круглянской и В.Н.Асеева.

http://nataturka.ru/muzey-usadba/morozovskiy-gorodok.html

 

Анатолий_Арзамасцев (Родовед-историк) все записи автора

 

 

Как Александр III на датской принцессе женился

 

Жизнь датской принцессы Дагмар, русской Императрицы Марии Фёдоровны, стала цепью личных трагедий. Её роковая связь с русской династией началась смертью её жениха, Наследника Цесаревича. А закончилась – злодейским убийством её сыновей, внучек и внука.

Помолвка Цесаревича Николая

Старший сын Александра II, Цесаревич Николай Александрович, деятельно готовился к грядущему Царскому служению. В программу воспитания будущего Монарха входила поездка за границу. Августейшие родители связывали с этой поездкой ещё и возможный выбор невесты Наследника. Желательной партией считалась датская принцесса.

Датский королевский дом, со своей стороны, очень хотел породниться с Романовыми, чтобы обрести некоторую опору. Только что Дания была жестоко обижена Пруссией, аннексировавшей Шлезвиг и Гольштейн.

В сентябре 1864 года 21-летний Наследник Цесаревич приехал в Копенгаген и познакомился с 17-летней Дагмар. Между молодыми вспыхнула искренняя сердечная приязнь, вскоре переросшая в неподдельную страсть. Тут же состоялась помолвка, о которой «Никса», как звали Николая Александровича в семье, восторженно писал своему младшему брату Александру.

Мария София Фредерика Дагмар и цесаревич Никоалй Александрович

 

Начались неспешные приготовления к свадьбе, а Никса продолжил своё турне. Будущее казалось безоблачным. Внезапная трагедия резко оборвала всё…

Невеста по наследству

В Италии Цесаревич почувствовал себя плохо, а в Ницце окончательно слёг. 12 апреля 1865 года его не стало. По заключению тогдашних врачей он умер от болезни почек. Теперь считают, что причиной смерти послужила инфекция спинного мозга. Перед смертью его успели навестить безутешная невеста и брат.

Александр Александрович не готовился к царствованию, однако теперь он становился Наследником престола.

После той роковой встречи у постели умирающего Александр и Дагмар не виделись больше года. Но встреча произвела на 20-летнего Александра неизгладимое впечатление. Датская принцесса была неотразимо прекрасна в своей скорби. В душе у неожиданного ставшего Наследником Цесаревича возникло глубокое сочувствие, а следом пришла и любовь, о которой Александр поведал уже в июне 1865 года – но пока только на страницах своего дневника.

Однако ещё целый год прошёл, прежде, чем Александр и Минни (как называли Дагмар при обоих дворах) увиделись снова.

Молодые Мария Федоровна и Александр III

Судьба

 

Обе монаршьи семьи по-прежнему считали хорошей партией династический брак между собой. Летом 1866 года уже Александр, готовясь к предстоящему когда-нибудь в будущем царствованию, отправился в Европу. Понятно, он не мог не заехать в Копенгаген к Минни и её родителям.

Принцесса и Цесаревич подолгу говорили о безвременно почившем Никсе, рассматривали фотографии… 11 июня состоялось объяснение, которого все уже давно ожидали. Младшая сестра Дагмар даже заперла на ключ дверь той комнаты, где молодые остались наедине…

8 сентября 1866 года датская принцесса вступила на борт императорской яхты «Штандарт», где её встретил генерал-адъютант контр-адмирал граф Гейден. Будущая Императрица Всероссийская поплыла навстречу страшной судьбе своих потомков...

 

 

Фотоматериал использован из свободного доступа Яндекс и является иллюстрацией мыслей автора.

https://zen.yandex.ru/media/history_russian/kak-al...ilsia-5c076f7bbfd94d00ada69968

Икатель_истины (Родовед-историк) все записи автора

В целях правильного отбора соответствующих контингентов из числа рядового и офицерского состава, проходивших лечение в госпиталях эвакопунктов, в Москве, Харькове, Петрограде, Тифлисе и Саратове учреждаются санаторно-курортные комиссии. Действовавшие лечебницы, увы, имели малую пропускную способность, были, как правило, перегружены и довольно часто не профильными контингентами. У 57,1% всех лечившихся имел место случай смерти пациента.

Немало успело сделать для развития отечественного санитарно-курортного дела и Временное правительство.

Что же касается врачебно-экспертной работы в лечебных учреждениях, то она регламентировалась: приказом № 670 военного министра от 15.10.1914 г., объявившим «Порядок освидетельствования и увольнения больных и раненых нижних чинов и перевода офицеров и нижних чинов, как эвакуированных из действующих армий, так и состоящих на службе в частях вне района военных действий», утвержденными 05.07.1915 г. и «Наставлением для руководства врачебным комиссиям при освидетельствовании эвакуированных из действующей армии офицеров и Расписанием болезней и физических недостатков, не препятствующих эвакуированным офицерам: 1) продолжать строевую службу и 2) продолжать службу на нестроевых или административных должностях».

В этой связи представляется неправомерным мнение, что в рассматриваемом периоде власть предержащие не заботились о пополнении Русской армии за счёт выздоровевших раненых и больных. Документы свидетельствуют об обратном. Уже в 1914 г. проблема своевременного возвращения в армию раненых и больных офицеров и нижних чинов из лечебных учреждений тылового эвакуационного района приобретает для командования особую остроту. Об этом, в частности, свидетельствует содержание директив ГУГШ от 30 ноября и 3 декабря 1914 г., направленных главным начальникам снабжений военных округов по указанию не менее как августейшего Верховного Главнокомандующего. В целях успешного решения указанной проблемы требовалось сформировать в каждом округе подвижные врачебные комиссии для проведения без излишних формальностей освидетельствования выписанных из лечебных учреждений офицеров и нижних чинов и разделения их по степени состояния здоровья на 4 категории. К первой из них должны быть отнесены выздоровевшие и подлежащие направлению в действующую армию, ко второй – не вполне выздоровевшие, но пригодные по выздоровлении для дальнейшей боевой работы; к третьей – поправившиеся от тяжелых поражений и болезней, которые однако по состоянию своего здоровья не могут в дальнейшем нести трудности боевой службы, но вполне годны для выполнения разного рода работы в обстановке мирного времени; к четвертой – совершенно не способные к службе. Офицеры первой категории подлежали незамедлительному отправлению к дежурному генералу штаба при главнокомандующем армиями своего фронта для дальнейшего направления в свои части. Офицеры второй категории подлежали по распоряжению окружного начальства возможно чаще подвергать самому строгому осмотру соответственных комиссий на предмет их немедленного перечисления в случае полного выздоровления в первую категорию. Офицеров третьей категории требовалось тотчас же по мере требования и степени пригодности их к исполнению «того или иного рода мирной службы» привлекать к замещению различных должностей и прежде всего в запасных батальонах и в военно-учебных заведениях. Офицеры, отнесенные к четвёртой категории, увольнялись в отставку. В данной директиве устанавливалось двукратное (к 1 и 15 числам каждого месяца) направление в штаб при Верховном главнокомандующем списков эвакуированных офицеров с разделением их на указанные категории.

В марте 1917 г. созданный Временным правительством Объединенный комитет военно-санитарных организаций предложил возобновить работу по освидетельствованию раненых и больных, подлежащих выписке из лечебных учреждений. Для этих целей рекомендовалось лазаретам, располагавшим достаточным количеством врачей, образовывать комиссии по освидетельствованию под председательством избранного из их состава специалиста. Те же лазареты, где такие возможности отсутствовали, должны были приписываться к соответствующим лечебным учреждениям. Однако проведение в жизнь такого освидетельствования затруднялось наличием устаревших Расписаний болезней и телесных недостатков.

Любопытный документ обнаруживается в фондах Центрального государственного военно-исторического архива, ярко демонстрирующий в какой-то мере уважение верхов по отношению к тем, кто непосредственно умирал в окопах и в атаках. Это – приказ № 1835 Главнокомандующего армиями Западного фронта от 18 августа 1915 г., объявивший повеление Верховного Главнокомандующего, чтобы тех офицеров и нижних чинов, которые были уже дважды эвакуированы по получении ранения, контузии или вследствие отравления удушливыми газами, в случае выбытия из строя по этим причинам в третий раз, не возвращать в ряды строевых частей, а зачислять в кадровый состав запасных батальонов, даже при условии их полной пригодности, за исключением лишь тех, которые заявят о своем желании вернуться в строй. Не следует однако обольщаться – к 1917 г. последних, по всей видимости, было не столь много. Об этом можно косвенно судить по содержанию одного из приказов по Петроградскому военному округу, изданному в сентябре 1917 г. В нем, в частности, констатировалось, что по донесению начальника окружного военно-санитарного управления, многие солдаты, будучи освидетельствованными во врачебных комиссиях и признанными годными к службе, толпами являются к воинским начальникам или в окружное военно-санитарное управление с требованиями нового переосвидетельствования и заявлениями на якобы неправильные и несправедливые действия указанных комиссий. Далее в приказе разъяснялось, что во всех врачебных комиссиях, производящих медицинское освидетельствование, обязательно присутствуют представители солдатских организаций, которые вполне гарантируют интересы свидетельствуемых, и решение этих комиссий являются окончательными.

В случаях инвалидности действовали утвержденные 19 октября 1914 г. «Правила об условиях принятия в покровительство Александровского комитета раненых и тяжелораненых генералов, штаб-офицеров и обер-офицеров и других чинов соответствующих званий и также семейств означенных чинов, убитых и от ран умерших».

С Первой мировой войны берет начало установление в русской армии особых отличительных знаков в виде разных по цвету нашивок на рукаве для возвратившихся в строй после лечения раненых, контуженных, отравленных газами генералов, штаб- и обер-офицеров, нижних чинов и врачей. Положение об этих знаках отличия было введено в приказом начальника штаба Верховного Главнокомандующего от 9 декабря 1916 г.

Действие этого приказа распространялось на военнообязанных врачей, зауряд-чиновников и санитаров, находившихся на службе в РОКК, а также на всех указанных лиц, которым перевязка была сделана на месте, без их эвакуации в тыл, но имевших соответствующую запись в Перевязочном свидетельстве и в Послужном списке.

Забота об инвалидах войны после февраля 1917 г. была проявлена созданием, взамен Александровского комитета о раненых, «Верховного совета по призрению раненых и увечных воинов и семей лиц, призванных на войну», подведомственных ему Петроградского, Московского и Кавказского комитетов соответствующего предназначения. Постановлением Временного правительства от 21 марта 1917 г. как сам Верховный совет, так и его местные комитеты были переданы в ведение военного министерства. А так как дело учета инвалидов войны, особенно рядового состава с началом войны было изрядно запущено, то еще в январе 1917 г. объявляется всероссийская перепись данной категории жертв войны. Общее руководство этим мероприятием возлагается на особую комиссию Верховного совета, наблюдение же за её правильностью – на постоянных членов этой комиссии на местах. В тех городах и селениях, на которые распространялось действие городового и земского положений, перепись инвалидов войны была возложена на Всероссийские Союз городов и Земский союз, а также на Кавказский комитет, Сибирское и ему подобные Общества помощи раненым и больным воинам. При особой комиссии действовали статистическое отделение и особое статистическое совещание. Каждому инвалиду выдавалась специального содержания книжка, в которой регистрировались все акты по оказанию ему помощи.

14.05.1917 г. Временное правительство постановило указанный выше Верховный совет, а также подведомственные ему комитеты и их местные отделения передать из ведения Военного министерства в недавно созданное Министерство государственного призрения. Вместо Верховного совета здесь учреждается Временный главный комитет помощи военно-увечным. Его первое заседание под председательством министра государственного призрения Д. И. Шаховского состоялось 27 июня. Было принято решение создать Временное бюро помощи военно-увечным в составе 9 чел., а при нем – ряд отделов (медицинский, курортный, призрения, протезирования, учебно-трудовой, трудовой помощи, популяризации, финансово-отчетный, мастерских, артелей и общего делопроизводства). Одновременно принимается решение об образовании врачебно-технической, протезной, психиатрической, санаторно-курортной и учебно-трудовой комиссий.

По всей видимости, несмотря на принимавшиеся меры, дела с организацией всесторонней помощи инвалидам войны обстояли не совсем благополучно. Об этом свидетельствует, в частности, корреспонденция, опубликованная в начале 1917 г. в Вестнике Временного правительства. В ней сообщалось: «Общегосударственный комитет помощи военно-увечным, ввиду поступления к нему заявлений о случаях обращения военно-увечных за подаянием издал по общежитиям военно-увечных приказ, в котором указывалось, что помощь военно-увечным в настоящее время настолько уже организована, что исключает какую бы ни было необходимость снискивать пропитание нищенством. Поэтому комитет, обращая внимание не нетерпимость тунеядства инвалидов, предлагает комитетам общежитий и всем увечным воинам следить за своими товарищами и не допускать попрошайничества». Указывалось, что «уличенные в прошении милостыни будут  высылаться на родину».

29 июня1917 г. постановлением Временного правительства при Министерстве государственного призрения учреждается вместо Временного бюро Общегосударственный комитет помощи военно-увечным, а при нем – постоянное бюро. На него была возложена разработка планов помощи военно-учебным и обсуждение мер к повседневному проведению этой помощи в жизнь, ее объединению и согласованию.

Организация помощи военно-увечным на местах была возложена на городские и земские комитеты, исключения, передаются в ведение городского и губернского самоуправления.

В годы Первой мировой войны не были забыты погибшие на фронтах войны. 15 августа 1916 г. создается «Всероссийское общество памяти воинов русской армии, павших в войну с Германией, Австрией и Турцией», в тот же день принятое под августейшее покровительство. Главный совет этого общества вскоре обратился в Святейший Синод с ходатайством об установлении особого дня в году «для поминовения павших, для их общерусского молитвенного воспоминания, дня забот об их могилах, дня благоговейной памяти их подвигов, национального праздника в честь героев». И таким днем назначается 11 мая – «день памяти словенских первоучителей и первых борцов против немецкого засилья Кирилла и Мефодия, дабы дать возможность учащимся устраивать древонасаждения вокруг могил павших воинов».

Вдовы и сироты врачебного персонала, а также сироты обоего пола этих лиц, обучавшихся в высших учебных заведениях, по написании соответствующего содержания прошения в адрес начальника ГВСУ имели право на получение пособия из благотворительного капитала, некогда завещанного бывшим лейб-медиком баронетом Я. В. Виллие и подтвержденного приказом № 542 военного министра от 2 августа 1917 г. По состоянию на 1 января этого года капитал составлял 196 600 рублей. На выдачу пособий ежегодно отчислялось не более половины по капиталу процентов, а оставшаяся половина присоединялась к основному капиталу.

Противоэпидемическое и санитарно-гигиеническое обеспечение войск Санитарно-эпидемическая обстановка, с которой Россия вступила в Первую мировую войну, была явно неблагополучной. В 1913 г. заболеваемость населения инфекционными болезнями (на 10 тыс. чел.) достигала: гриппом – 222, корью – 32.9, дизентерией 31,4, коклюшем – 31,3, дифтерией – 31,1, скарлатиной – 28,3, брюшным тифом и паратифами – 26,6, сыпным тифом -7,3, натуральной оспой -4,4, возвратным тифом – 1,9. Весьма распространенными среди населения страны социальными заболеваниями являлись туберкулез и сифилис. Число больных туберкулезом за период с 1908 г. (на 10 тыс.) населения увеличилось с 25,6 до 53,9, а сифилисом – с 70,0 до 76,8.

Из года в год регистрировалась заболеваемость холерой. Так, в 1910 г. этой особо опасной болезнью заболело 212 тыс. чел., из которых 100 тыс., или почти 50% умерли. В разгар Первой мировой войны эпидемией холеры было охвачено 43 976 человек. Положение усугублялось тем обстоятельством, что профилактические мероприятия в России (кроме противооспенных) носили нерегулярный характер, проводились лишь в экстренных случаях. В результате смертность от инфекционных болезней, даже в наиболее развитой Европейской части России, постоянно держалась на высоком уровне, достигая в 1911 г. – 467, в 1912 г. – 397, а в 1913 г. – 467 чел. на 100 тыс. населения.

Накануне войны в огромнейшей стране имелось всего 373 санитарных врача, 12 микробиологических институтов, 20 санитарно-бактериологических и 60 гигиенических лабораторий, 13 дезинфекционных станций и 56 дезинфекционных пунктов. В противоэпидемической работе господствовала ориентация на лечебную, а не на профилактическую медицину. На медицинских факультетах университетов профилактические дисциплины были представлены только экспериментальной гигиеной. Исключение составляли лишь Московский университет, где еще в 1812 г. Г. Н. Габричевский начал читать самостоятельный курс бактериологии, и Военно-медицинская академия, в которой в июне 1894 г. была учреждена кафедра общего учения о заразных болезнях с практическим и систематическим курсом бактериологии во главе с сыном С. П. Боткина С. С. Боткиным (1859–1910), а с 1898 г. – Н. Я. Чистовичем (1860–1926).

Инфекционная заболеваемость в русской армии на протяжении всего периода между Русско-японской и Первой мировой войнами была высокой. Особенно большое распространение получил брюшной тиф. В период с 1906 г. по 1909 г. брюшнотифозная заболеваемость равнялась 5,5–5,6%, в последующие три года – 5,2–4,9–4,5%. Не меньшей по своим масштабам была и смертность от этой болезни, достигавшая в 1906 г. своего максимума – 0,9%. В последующие годы этот показатель не превышал 0,89% (1910 г.) и 0,64% (1912 г.).

Заболеваемость сыпным тифом в русской армии в 1912 г. составляла 1,13%, а по таким инфекциям, как грипп и дизентерия – 33 и 0,6% соответственно. С таким неблагополучным санитарно-эпидемическим состоянием населения, армии и страны вступила Россия в первую мировую войну.

И все же, как это и ни покажется странным, первые месяцы войны не дали относительного повышения инфекционных заболеваний в армии. Но впоследствии, как писал Л. С. Каминский (1929), «она стала тем очагом, откуда эпидемии перебрались в глубь страны».

Военно-медицинская противоэпидемическая организация русской армии как в мирное, так и военное время, несомненно, находилась в несколько лучшем состоянии, чем соответствующая служба в системе гражданского здравоохранения. Армия была опорой монархии, и о её боеспособности проявлялась особая забота. Здесь консультантами были крупнейшие представители медицинской науки того времени. Возможно, именно поэтому перед началом и в ходе первой мировой войны ГВСУ выпускаются хорошо продуманные руководящие документы по вопросам профилактики и борьбы с заразными болезнями в войсках. В частности, 18 и 25.07.1914 г. вводятся в действие переработанные «Наставление об охранении здоровья войск действующей армии» и «Инструкция для сортировки заразных больных и перевозки их в военно-санитарных поездах», а в 1915 г. – «Инструкция о мероприятиях против развития и распространения заразных болезней в армии».

Особенно ценным был третий документ. Он содержал в себе конкретные научно обоснованные «меры по предохранению от заразных болезней и предотвращению распространения их, а также описание средств и методов дезинфекции». В качестве приложения к Наставлению издаются указания по профилактике, диагностике и лечению дизентерии («О дизентерии»), «Инструкция для производства предохранительных прививок против брюшного тифа», «Описание и правила пользования пароформалиновой дезинфекционной камерой», а также «Инструкция для истребления платяных вшей».

К сожалению, эти официальные документы и содержащиеся в них рекомендации в условиях неблагополучного, а в отдельных губерниях России и чрезвычайного санитарно-эпидемического состояния, отсутствия какого-либо плана проведения в армии противоэпидемических мероприятий в значительной мере оставались не более как благими пожеланиями.

Архивные документы, исследования авторов разных лет, несмотря на разноречивость содержащихся в них цифровых данных, свидетельствуют о неуклонном росте в русской армии инфекционной заболеваемости.

В конце 1914 г. были отмечены вспышки холеры под Варшавой, в Галиции. Они повторились в 1915 г. в связи с беженством. В том же году увеличивается заболеваемость личного состава армии брюшным тифом. Зимние месяцы 1915–1916 гг. дали вспышку возвратного тифа. Нельзя не отметить развитие малярии на Румынском фронте, которой в 1917 г. заболело 42 800 человек. Характерным явилось возрастание в армии числа заболеваний цингой.

Максимальная инфекционная заболеваемость на всех фронтах (особенно на Северном и Кавказском) отмечалась на завершающем этапе войны, что было вполне обоснованным явлением.

По объявлении мобилизации русской армии одновременно с другими учреждениями медицинской службы шло формирование штатных дезинфекционных отрядов. К февралю 1917 г. действующая армия обеспечивалась 57 дезинфекционными отрядами. Весной 1916 г. в каждом корпусе создается по одному санитарно-гигиеническому отряду. Значительную помощь военному ведомству оказали общественные организации, сумевшие к началу июня 1918 г. сформировать и направить на театр военных действий 43 санитарно-гигиенических, 90 дезинфекционных отрядов, 11 бактериологических лабораторий.

Следует отметить, что вообще выполнение преимущественной части мероприятий по противоэпидемическому обеспечению Русской армии взяли на себя общественные организации. Так, в начале августа 1914 г. были объявлены циркуляром Главного управления Российского общества Красного Креста «санитарные мероприятия, обязательные при проведении на путях следования войск и призываемых контингентов».

В марте 1915 г. Всероссийскими Земским союзом и Союзом городов, при основном авторстве Л. А. Тарасевича, А. Н. Сысина, З. П. Соловьева разрабатывается план согласованных и научно обоснованных противоэпидемических мероприятий на фронте и в тылу действующей армии. Однако, ввиду многоведомственных барьеров в системе управления здравоохранением страны, этот план остался нереализованным. Возникшие на фронте и в прифронтовой полосе отдельные вспышки инфекционных болезней своевременно локализованы не были. Беженство гражданского населения еще более усугубляло обстановку, и к началу 1915 г. эпидемические заболевания распространились почти по всем губерниям и областям России.

Развертывание полевых инфекционных госпиталей как штатных средств военным ведомством вовсе не предусматривалось. «Инструкцией о мероприятиях против развития и распространения заразных болезней в армии» для приема инфекционных больных из действующей армии предписывалось всего лишь «открытие известного числа особых заразных лазаретов, выделенных из числа приданных дивизиям, или запасных полевых госпиталей».

В «Инструкции для сортировки заразных больных и перевозки их в военно-санитарных поездах» упоминаются «специальный эпидемический госпиталь, приданный сборному пункту», «изоляционные отделения общих тыловых госпиталей» и «слабосильные команды для заразных». Но это опять же были нештатные формирования.

Изучение архивных источников позволило получить сведения, которыми в свое время не располагало ГВСУ. К середине октября 1915 г. на всех фронтах действовало 192 инфекционных госпиталя всего на 25 162 места. Из указанного числа госпиталей 109 (56%) принадлежали общественным организациям. Кроме того, в тылу Юго-Западного и других фронтов, вне населенных пунктов, были построены так называемые «заразные городки» – группа госпиталей барачного типа каждая на 2-3 тыс. мест. На Юго-Западном фронте насчитывалось 6 таких городков. Эвакуация больных в эти городки велась с головных эвакопунктов, минуя тыловые эвакопункты.

Основные положения об организации эвакуации инфекционных больных были изложены в упоминавшейся выше «Инструкции для сортировки заразных больных и перевозки их в военно-санитарных поездах». Пренебрегая положениями этой инструкции, запрещавшей эвакуацию инфекционных больных в тыл страны, «эвакуаторы» (так называли врачи строевых офицеров, причастных к эвакуационному процессу) закрывали глаза на массовый вывоз с фронтов таких больных.

В 1915 г. для госпитализации инфекционных больных в 44 губерниях и областях России имелось 149 «заразных» госпиталей и лазаретов всего на 169 453 места. Для вывоза инфекционных больных было выделено 26 «заразных» санитарных поездов. Как подчеркивал Е. И. Смирнов, «такой факт можно скорее назвать не борьбой с инфекционной заболеваемостью, а распространением ее по всей территории страны».

С целью уменьшения, а при возможности и прекращения поступления инфекционных больных в лечебные учреждения тыла страны и в войска в апреле 1915 г. по решению Главных комитетов Всероссийских Земского союза и Союза городов, а с ноября того же года уже по приказу Верховного начальника санитарной и эвакуационной части на «путях следования больных по линии распределительных пунктов» (в Проскурове, Бердичеве, Житомире, Вильно, Двинске, Минске, Смоленске, Бродах, Волочинске, Гомеле, Брянске, Киеве, Полтаве, Тифлисе и Баку) впервые в противоэпидемической практике развертываются изоляционно-пропускные пункты и инфекционные («заразные») госпитали-заслоны, а на внутренних водных путях – врачебно-наблюдательные пункты. Однако такие важные документы, как «Правила санитарной службы изоляционно-пропускных пунктов на железной дороге», «Правила для предупреждения разноса заразных заболеваний воинскими командами различных назначений и партиями беженцев, переселенцев, рабочих и военнопленных», «Таблицы сроков выдержки подозреваемых по заразе и заразных лиц» были введены в действие только 21.03 1916 г. До 1916 г. изоляционно-пропускные пункты обслуживали только перевозимых по железной дороге раненых, больных и военнопленных. Однако в связи с распространением заболеваний тифом и холерой на эти пункты возлагается, начиная с 1916 г., также осмотр проходящих воинских эшелонов и даже пассажирских поездов.

К сентябрю 1916 г. на театре военных действий и во внутреннем районе страны действовало около 100 изоляционно-пропускных пунктов всего на 7300 мест.

Большую работу по проведению дезинфекционных мероприятий в полосе отчуждения, в местах размещения эвакопунктов проделали также военные железнодорожные санитарно-дезинфекционные отряды. На своем оснащении они имели химико-гигиеническую, бактериологическую лаборатории и дезинфекционную камеру. К марту 1915 г. работали 11 таких отрядов.

Обнадеживающим было такое важное мероприятие, как вакцинация против брюшного тифа и холеры, начавшая проводиться во всех частях войск, учреждениях и заведениях военного ведомства в военных округах внутреннего района и на основании «высочайшего повеления», последовавшего 14 августа 1915 г., а также приказа военного министра от 17 августа того же года. Первая вакцинация на добровольной основе более 5700 чел. проводится в мае 1914 г. в войсках Туркестанского военного округа. Результаты оказались неплохими. 02.04.1914 г. Военно-санитарный ученый комитет одобрил «Инструкцию для производства предохранительных прививок против брюшного тифа».

Согласно существовавшим в то время положениям, противотифозные прививки рядовому составу, отправлявшемуся на пополнение в действующую армию, должны были проводиться в «местах формирования маршевых рот». Как свидетельствуют документы, «к сожалению, на деле это не соблюдалось». Что же касается вакцинации личного состава действующих войск, то она проводилась по распоряжению главнокомандующих фронтов «лишь при особо благоприятных обстоятельствах во время боевого затишья». По существу, вакцинация проводилась при особо неблагоприятных к тому обстоятельствах, когда появлялась массовая заболеваемость брюшным тифом.

Последующая прививочная работа позволила резко снизить заболеваемость брюшным тифом в русской армии с 16,7% в 1915 г. до 3,13% в 1916 г.

После февраля 1917 г., как было констатировано на одном из заседаний Лабораторной комиссии при Центральном военно-санитарном совете фронтов, отмечалось резкое снижение объема прививочной работы на фронтах в связи «с отказом солдат прививаться». Было принято решение «о возложении на эпидемические, санитарно-гигиенические, дезинфекционные и прививочные отряды содействия в распространении культурно-просветительных мер по борьбе с заразными болезнями в контакте с санитарно-бытовыми комитетами, санитарными советами армий и фронтов и культурно-просветительным комитетом при ГВСУ».

В связи с крайне слабой развитостью технической базы страны русская армия имела самую отсталую в то время полевую санитарную технику. Отсутствие полевых установок по очистке и обеззараживанию воды, недостаток и примитивное оборудование водосборного транспорта, несовершенная конструкция полевых кухонь и хлебопекарен, полное отсутствие портативных комплектов банно-прачечных установок ставили войсковую противоэпидемическую организацию в беспомощное, а подчас и в безвыходное положение.

Именно в Первую мировую войну окончательно осознается необходимость создания подвижных механизированных прачечных. Военное ведомство не имело в своем распоряжении ничего подобного. И здесь на помощь армии пришли общественные организации, наладившие изготовление подвижных горяче-воздушных дезинфекционных камер типа «Гелиос» и пароформалиновых камер. Их же силами было сформировано 1126 банно-прачечных отрядов и бань, 299 механических и ручных прачечных, более 13 банно-прачечных поездов.

Таким образом, в Первой мировой войне наблюдалось увеличение номенклатуры санитарно-гигиенических и противоэпидемических учреждений. В их числе были корпусные санитарно-гигиенические отряды, дезинфекционные отряды дивизий, подвижные лаборатории (в вагонах), банно-прачечные поезда, изоляционно-пропускные пункты, прививочные отряды и др. Однако организация противоэпидемического обеспечения войск оставалась неудовлетворительной, а в ряде вопросов ухудшилась по сравнению с Русско-японской войной. Это выражалось, в частности, в децентрализации управления противоэпидемическими учреждениями, рассредоточении их по дивизиям и корпусам. Недостаток специалистов, технических средств и оборудования (например, дезинфекционных камер) приводили к тому, что предусмотренные штатом противоэпидемические учреждения дивизий и корпусов не были укомплектованы полностью, а в распоряжении начальников санитарных отделов армий и санитарных служб фронтов не было достаточных сил и средств для оперативного использования их по назначению в войсковых соединениях и тыловых учреждениях.

Видный отечественный эпидемиолог К. В. Караффа-Корбутт в своей публикации «Борьба с инфекционными болезнями в действующей армии в условиях текущей кампании» (Пг.,1916), обобщив накопленный опыт противоэпидемической работы в войсках, впервые сформулировал важнейшие принципы военной эпидемиологии: «Санитарные мероприятия в районе военных действий армии должны распространяться и на гражданское население»; для руководства противоэпидемическим делом надо готовить специалистов-эпидемиологов, а для проведения соответствующих мероприятий иметь штатные санитарно-эпидемиологические учреждения; на путях подвоза и эвакуации должны действовать надежные противоэпидемические «фильтры»; выявленные инфекционные больные должны лечиться на месте, без их эвакуации в тыл.

Основные итоги работы медицинской службы

Как писал Е. И. Смирнов (1942), «возвращение в строй раненых и больных есть главная задача военной медицины». Каким же образом она была в конце концов решена в России?

В силу известных военно-политических обстоятельств, сложившихся в стране после 1917 г., санитарно-статистический отчет по Первой мировой войне составлен не был. Существующие в литературе сведения о возвращаемости в строй раненых и больных по выздоровлении во время Первой мировой войны остаются разноречивыми.

А. И. Замятин (1926), ссылаясь на официальные источники, называет следующие цифры возвращаемости раненых и больных в строй. С августа 1914 г. по январь 1916 г. из 2 054 487 раненых и больных в строй направляется 1 160 180 выздоровевших чел., или 56,4% (в среднем по 60 тыс. в месяц). В 1916 г. из 1 775 554 находившихся на лечении раненых и больных выздоровели и пополнили армию 549 756 чел., или 30% (в среднем 45 тыс. в месяц). За период с января по апрель1917 г. из 901 555 раненых и больных в строй было поставлено 288 535 чел., или около 32% их общего числа (в среднем по 57 тыс. в месяц).

Таким образом, из всего числа поступивших на лечение 4 711 596 раненых и больных в строй возвращается 1 998 471 чел., или 42,4%. Однако, ссылаясь на данные В. Г. Абрамова, А. И. Замятин склонен считать этот показатель значительно большим – 62%.

По данным П. В. Абрамова (1948), из лечебных учреждений армий в строй возвратились из числа солдат 46,5% раненых и 44 % больных, а из числа офицеров – 54% и 68% соответственно. Из лечебных учреждений внутреннего района страны по выздоровлении было направлено в действующую армию около 50% раненых и 55% больных солдат, а также около 72% раненых и 70%больных офицеров.

Е. И. Смирнов (1942) на основе изучения архивных материалов и публикаций врачей – участников Первой мировой войны пришел к выводу, что в русской армии процент возвращенных в строй из числа раненых, контуженных и отравленных газами не превышал 50.

Комментируя этот невысокий показатель результатов деятельности медицинской службы «языком абсолютных цифр», Е. И. Смирнов (1940) считал, что эта цифра адекватна потере действующей армией не менее 1,5 млн. раненых и контуженных. В германской армии процент раненых, возвращенных в строй, равнялся 76, а во французской – достигал 75-82.

Итак, по имеющимся на сегодняшний день литературным данным, в русской армии в годы Первой мировой войны 1914 – 1917 гг. в строй было возвращено примерно 40-50% всех раненых и 62% всех больных, а в целом – около 42,4% всего числа раненых и больных.

Мы, таким образом, имели возможность убедиться в крайней сложности условий работы медицинского персонала русской армии во время Первой мировой войны. Однако, несмотря ни на какие трудности, русские врачи, фельдшера, сестры милосердия, санитары и носильщики со свойственным им мужеством выполняли свой долг перед ранеными и больными соотечественниками. «Особенно надлежит отметить о ревностных и самоотверженных трудах, проявленных лицами медицинского персонала при борьбе с заразными болезнями», – подчеркивал в своем отчете Верховный начальник санитарной и эвакуационной части в Империи принц А. П. Ольденбургский.

По сведениям Комиссии, изучавшей санитарные последствия Первой мировой войны общие потери медицинского персонала русской армии составили 6218 человек, в том числе 898 были ранены и поражены отравляющими веществами, 4472 перенесли различные болезни, 848 погибли и умерли. По данным В. М. Тарасонова (1968), общие потери медицинского персонала русской армии составили примерно 5010 чел., в том числе среди врачей – 386, классных фельдшеров – 690, ротных фельдшеров – 434, носильщиков – около 3500 человек.

Столь значительные потери среди русского «медицинского сословия» при недостаточно высокой результативности его труда – яркое свидетельство, с одной стороны, неоправданности этих жертв, а с другой, неспособности тогдашнего бюрократического государственного аппарата России обеспечить эффективную деятельность созданной в ходе войны системы военно-медицинской организации.

Таким образом, из представленного выше материала видно, что медицинская служба русской армии подошла к событиям Октября 1917 г., имея довольно стройную свою организацию в системе оперативных армейских и фронтовых объединений, но, к сожалению, с укоренившейся практикой недопущения военных врачей к руководству лечебно-эвакуационным обеспечением войск. Более того, это обеспечение оказалось рассредоточенным по нескольким ведомствам, работу которых должно было объединить созданное уже в ходе Первой мировой войны Управление Верховного начальника санитарной и эвакуационной части в Империи. Однако оторванное от фронтов, отказавшееся фактически от руководства эвакуационным процессом, оно не внесло существенного улучшения в организацию медицинского обеспечения русской армии. Не дало видимых результатов и создание 29 июня 1917 г. Временным правительством вместо этого управления Центрального военно-санитарного совета фронтов, а также Главного военно-санитарного совета при ГВСУ.

Сложившаяся в рассматриваемом периоде медицинская служба отдельной (частной) армии и фронта, кроме органов управления, включала в свой состав комплект вполне организационно оформившихся штатных медицинских подразделений, частей и учреждений. Именно с этих времен их качественный состав, функциональное предназначение, место в общей схеме построения лечебно-эвакуационного обеспечения Сухопутных войск, принципы развертывания и организации работы стали традиционными для их медицинской службы в послеоктябрьском периоде отечественного военного строительства.

 

*Был торпедирован немецкой подводной лодкой и затонул с находившимися на нем ранеными, больными и медицинским персоналом. 4 мая этого же года в связи с этим и другими случаями начала свою деятельность так называемая Чрезвычайная следственная комиссия для расследования нарушений законов и обычаев войны австрийцами и германскими войсками. Эта проблема обсуждалась также на заседании Международной конференции обществ Красного Креста, проходившей с 28.11 по 1.12 1915 г. в Стокгольме с участием и делегации России.

Гладких П.В.

Военно-историческое наследие Первой мировой войны в Республике Беларусь и Российской Федерации : проблемы изучения, сохранения и использования : сб. науч. ст./Учреждение образования "Гродненский гос. ун-т им. Я.Купалы"; Ред. коллегия: А.Н. Нечухрин, С.А. Пивоварчик, В.А. Белозорович, С.В. Донских, М.В. Мартен.- Гродно : ГрГУ им. Я. Купалы, 2016http://uctopuk.info/article/medicinskaya-sluzhba-r...voy-mirovoy-voyne-1914-1917-gg

Икатель_истины (Родовед-историк) все записи автора

 

Медицинская служба русской армии в Первой мировой войне (1914-1917 гг.)

Опубликовано gecevich on Monday, 4 April 2016

В данной статье мы расскажем лишь о состоянии и деятельности военно-медицинской организации Сухопутных войск Русской армии в ходе Первой мировой войны до событий Октября 1917 г.

Так сложилось, что в предыдущих войнах военные врачи были отстранены от организации такого важного и вынужденного на войне мероприятия, каковым традиционно является дело эвакуации раненых и заболевших из действующей армии в тыл. Этим всегда занимались строевые офицеры и генералы. Врачам, никогда не относившимся к офицерскому корпусу, доверяли только выполнение на известных штатных этапах эвакуации тех или иных лечебных мероприятий, подготовку выбывших из строя контингентов к предстоящей транспортировке и их сопровождение в ходе таковой.

Реорганизация медицинской службы после Русско-японской войны

После Русско-японской войны на протяжении нескольких послевоенных лет вплоть до начала Первой мировой войны 1914–1917 гг. шла непрерывная борьба Главного военно-медицинского (санитарного) управления за право военных врачей на максимальную самостоятельность в руководстве медицинскими силами и средствами, за ликвидацию традиционной многоведомственности в управлении ими. От правильности решения этой проблемы во многом зависела судьба тех преобразований в общей системе военно-медицинской организации русской армии, которые вытекали из опыта минувшей войны.

Особенно ожесточенные споры разгорелись вокруг наиболее наболевшей проблемы – руководство эвакуацией раненых и больных с ТВД в лечебные учреждения, развернутые в тылу действующей армии и во внутреннем районе страны.

Сторонники коренной реформы военно-медицинского дела, учитывавшие опыт прошлой войны, выражали мнение Главного военно-санитарного управления и всеми средствами стремились убедить «верхи» в том, что «рациональное устройство эвакуации возможно лишь при полной самостоятельности военно-санитарного ведомства». С особой силой это мнение прозвучало в диссертационной работе П. П. Потираловского «Тюренчен-Вафангоу-Ляоян в санитарно-тактическом отношении» (1907).

Иного взгляда придерживались всесильные Военное министерство, Генеральный штаб, полагавшие, что организация эвакуации раненых и больных должна прежде всего преследовать цели не медицинского, а сугубо стратегического и морально-этического характера. «В этом отношении стратегические соображения высшего командования без сомнения должны стоять впереди требований гуманности, – писал еще в 1904 г. один из активнейших членов Главного военно-санитарного комитета, представитель Генерального штаба полковник А. Н. Дубовский, – санитарная администрация должна быть подготовлена к той деятельности, которая требуется от неё только по военным взглядам, согласованным с нуждами войск и потому не могут совершенно устранить некоторые доли двоевластия в санитарной службе».

Много лет до того на все лады дебатировался также вопрос о правовом положении военного врача в Русской армии. Это положение было не только ненормальным, но и обидным. Старший врач полка, например, человек с высшим образованием не был членом офицерского собрания и мог посещать его только с особого на то разрешения строевого начальства, он не имел права принимать участие в так называемом «офицерском заёмном капитале» (наподобие кассы взаимопомощи).

По завершении Русско-японской войны 1904–1905 гг. начали свою работу комиссии под председательством генерал-лейтенантов Ф. Ф. Трепова и Д. П. Зуева. Первый из них возглавил деятельность «Особой комиссии по выработке нового положения об управлении санитарной части в армии» и обязан был в сущности довести до логического конца дело соответствующей комиссии, созданной еще накануне Русско-японской войны. В итоге работы Особой комиссии были написаны «Проект Положения о Корпусе военных врачей» и «Расписания должностей Корпуса военных врачей по чинам».

В Проекте положения, в частности, предусматривалось разделение Корпуса военных врачей на врачей-генералов, врачей-штаб-офицеров и врачей-обер-офицеров. И далее утверждалось, пожалуй, главное: «В отношении общих правил, обязанностей и формы одежды Корпус военных врачей приравнивается к Корпусу офицеров армии». Известно, что в России так и не был создан Корпус военных врачей.

Пока работали эти комиссии, готовившие основания для реорганизации военно-медицинского дела в стране, Военным министерством проводятся некоторые изменения организационно-штатного характера в составе руководящих органов медицинской службы русский армии. Главное военно-медицинское управление было переименовано в Главное военно-санитарное управление (ГВСУ). Соответственно переименовываются и окружные управления. Главный военно-санитарный комитет как совещательный орган при Военном совете ликвидируется, а его функции «по устройству и усовершенствованию военно-лечебных заведений» временно передаются ГВСУ. Начальником управления – главным военно-санитарным инспектором армии вместо Н. В. Сперанского стал 23 мая 1906 г. Александр Яковлевич Евдокимов.

Через 4 дня после вступления России в Первую мировую войну, 5 августа1914 г. приказом военного министра объявляется выработанное указанными выше комиссиями новое «Временное положение об эвакуации раненых и больных ».

Общее руководство эвакуацией раненых и больных на ТВД возлагалось на главного начальника санитарной части армий фронтов, а во внутреннем эвакуационном районе – на начальника эвакуационного управления Главного управления Генерального штаба (ГУГШ) (оба не врачи, а генералы).

В пределах района тыла полевых армий и района главного тыла, составлявших передовой район фронтов, эвакуационным процессом непосредственно руководили дежурный генерал по санитарной части армии через полевого инспектора госпиталей и начальник Эвакуационного отдела управления главного начальника санитарной части армий фронта (все не врачи). Последний, вместе с тем, являлся также начальником всех эвакуационных пунктов фронта, военно-врачебных заведений и учреждений, переданных ему для нужд эвакуации.

Как и в годы Русско-японской войны, важнейшие вопросы, связанные с эвакуацией раненых и больных внутрь страны, должны были рассматриваться на заседаниях специально для того созданного при ГУГШ межведомственного органа – Главной эвакуационной комиссии.

В новом Положении выполнение мероприятий по организации эвакуации раненых и больных в передовом эвакуационном районе возлагалось не на эвакуационные комиссии времён минувшей войны, а на головные (сборные) и тыловые эвакуационные пункты, во внутреннем районе – на распределительные и окружные эвакуационные пункты, которые находились в непосредственном подчинении начальника штаба соответствующего военного округа. Все они располагали госпиталями и эвакуационно-транспортными средствами. В губерниях, по которым рассеивались для лечения раненые и больные, действовали так называемые «губернские попечительные о раненых и больных воинах комитеты» (по одному на губернию). Продолжал действовать под «высочайшим наблюдением» Александровский комитет о раненых (создан после Отечественной войны 1812 г.).

Что же касается деталей организации сортировки эвакуируемых в тыл раненых и больных, порядка их следования в военно-санитарных поездах, то они были изложены несколько раньше, 18 июля 1914 г. в «Инструкции для сортировки раненых и больных и перевозки их в военно-санитарных поездах».

Через 12 дней после объявления Россией о своем вступлении в войну, 13 августа1914 г., приказом № 529 военного министра вводится в действие «Положение о военно-санитарных учреждениях и заведениях военного времени».

На основании этого нормативного документа войсковые лазареты частей во время боя должны были развертывать передовые перевязочные пункты, а в межбоевом периоде принимать больных своих частей с заболеваниями, не требующими длительного лечения.

Передовой перевязочный пункт возглавлялся старшим врачом полка, которому подчинялся весь персонал пункта. Старший врач, по согласованию с командиром части, выбирал место, обычно в 1,5–3 верстах (верста = 1,0668 км) от переднего края, для развертывания перевязочного пункта и его функциональных и других подразделений (приемная, перевязочная, аптека, кухня, помещения для личного состава). Днем перевязочные пункты обозначались флагом Красного Креста, а ночью – красным фонарем. Здесь осуществлялись сортировка и учёт раненых и больных, в необходимых случаях им оказывалась неотложная врачебная помощь, проводилась смена первичной повязки, иммобилизация поврежденных конечностей, а также питание и обогрев. В условиях позиционной войны в 5–6 верстах от передовых перевязочных пунктов размещался в качестве их своеобразного второго эшелона т. н. околоток на 15-20 мест. Затем раненые и больные направлялись на главный перевязочный пункт или в лазарет дивизии.

Для выноса раненых с поля боя старшим врачом «вызывались из строя» полковые носильщики, организационно входившие в команду носильщиков полкового лазарета. В мирное время полагалось иметь не менее 4 носильщиков на роту, а в военное время их число в полку значительно возрастало и составляло 128 чел. (из расчета по 4 чел. на каждые из 32 имевшихся штатных носилок, или по 8 чел. на роту и по 2 на каждый взвод).

Вывоз раненых осуществлялся с помощью санитарного обоза частей и приданного из дивизии санитарного транспорта.

На каждые пехотную, стрелковую дивизии и отдельную бригаду с объявлением мобилизации вместо ранее существовавшего дивизионного лазарета подлежал формированию перевязочный отряд, Положение о котором, его штат и табели санитарного имущества были утверждены 1 июля1914 г.

В бою средствами перевязочного отряда развертывался все тот же главный перевязочный пункт. Включая два отделения, перевязочный отряд мог разделяться на две самостоятельные части. При нём состояла рота носильщиков в 200 чел. и специальный санитарный обоз для перевозки раненых и больных. Заготовка и хранение имущества для отряда осуществлялись в мирное время. Уже в ходе Первой мировой войны, в августе 1916 г. в штат отряда включается зубоврачебный кабинет.

Важным шагом вперед явилось освобождение дивизионного врача от «заведования» перевязочным отрядом (главным перевязочным пунктом) и введение в его штат для этих целей главного врача. Последний был начальником всего личного состава и пользовался дисциплинарной властью командира полка. В результате дивизионный врач, оставаясь прямым начальником перевязочного отряда и лазаретов дивизии и, пользуясь дисциплинарной властью командира не отдельной бригады, впервые получил реальную возможность «всецело посвятить себя санитарно-административной деятельности».

Мобилизационное развёртывание медицинской службы Русской армии

Несколько слов о ходе мобилизационного развёртывания сил и средств медицинской службы военного времени. О мобилизации русской армии объявляется 30 июля 1914 г. В итоге её формируются 24 армейские корпуса, входившие в состав двух фронтов. На начало октября 1914 г. в русской действующей армии насчитывалось 2 281 510 человек.

Медицинская служба имела около 15 суток на то, чтобы развернуть свои силы и средства и подготовиться к обеспечению первых боевых операций. В указанные сроки было сформировано 225 лазаретов дивизии, 191 полевой запасный госпиталь, 70 крепостных госпиталей всего на 265 401 место (койку). В дополнение к ним Российским обществом Красного Креста (РОКК) комплектуются 10 передовых отрядов, 33 подвижных лазарета (на 50 мест каждый) и 40 госпиталей (на 200 мест каждый) всего на 13 100 мест. Таким образом, к концу мобилизации на театре военных действий в госпиталях имелось 278 501 место на 2 281 510 чел. личного состава русских войск, или одно госпитальное место приходилось на 10 человек.

К марту 1917 г. количество этих мест было увеличено, достигнув в июле 837 956. Из них военному ведомству принадлежали лишь 224 720, или 27%. К этому времени одно госпитальное место приходилось на 8 чел. действующих войск. Число свободных госпитальных мест на всех фронтах колебалось от 39 до 55%.

Для госпитализации раненых и больных во внутреннем районе страны по первоначальному плану предусматривалось наличие всего лишь 44 тыс. госпитальных мест, на которые, как ни странно, в мирное время не было заготовлено имущества. Чтобы выйти из создавшего критического положения, ГУГШ принимает решение задержать выдвижение на фронт 150 полевых запасных госпиталей и, соединив их по два, создать таким образом 75 сводных госпиталей всего на 31 400 мест. Ввиду явной недостаточности этого числа госпитальных мест Военное ведомство обратилось за помощью к Всероссийским Земскому союзу и Союзу городов, которые в августе 1914 г. обеспечили развёртывание своих лечебных учреждений на 92 245 мест.

Что касается обеспеченности санитарных формирований медицинскими кадрами. Как свидетельствуют литературные источники, мобилизационная потребность в врачах определялась в 13 263 человека. В составе же врачей кадра числилось 3575 человек. Следовательно, по мобилизации надлежало призвать 9688 врачей. И, следовательно, с объявлением таковой в армию призывается 9202 врача, в том числе 6348 врачей запаса и 2754 врача ополчения старше 45 лет.

В июле 1914 г. состоялся также первый призыв зауряд-врачей 1 разряда – ими стал выпуск врачей российских университетов 1914 г. Они прослушали все предметы 10 семестров врачебного курса, но не сдавали государственные экзамены, намечавшие в своё время на сентябрь. Второй призыв зауряд-врачей 1 разряда, на этот раз уже из числа студентов 5-го курса, имел место в конце декабря того же года. И наконец, последний призыв, но уже зауряд-врачей 2-го разряда из состава студентов 4-го курса был проведён в конце весны 1915 г. Всего, таким образом, в русскую армию мобилизуется 1438 зауряд-врачей, а в целом – 10 540 врачей. Из этого количества было передано Российскому обществу Красного Креста 350 врачей и морскому ведомству – 80 врачей.

В связи с формированием в ходе войны новых медицинских учреждений была учреждена дополнительно к уже отмобилизованным ещё 4131 врачебная должность. Для их замещения призывается в разное время 4308 врачей. На начало сентября 1914 г. из имевшихся в России 28 100 врачей было мобилизовано 17 109, или 60% их общего числа. Если учитывать, что на тот же период полагалось по действующим штатам иметь 17 384 врача и что на каждый данный момент по разным причинам не работало до 500 врачей (по болезни и др.), то их некомплект составлял 775 чел., или 4,4%, к исходу 1916 г. – 2700 чел., а к весне 1917 г. – 3151 (27%).

30 апреля 1917 г. Временное правительство приняло постановление «О призыве на военную службу женщин-врачей». К таковой подлежали и те из них, кто к 1 января 1917 г. не достиг 45 лет и оказался при медицинском освидетельствовании годной к службе, за исключением беременных и имевших детей в возрасте до 3-х лет «как от церковного, так и от гражданского брака». По призыве на службу оставлялись в местах жительства и распределялись по имевшимся там лечебным учреждениям женщины-врачи, имевшие детей в возрасте свыше 3-х и до 16 лет. При этом им «предоставлялись все служебные права и преимущества военных врачей как в отношении назначения на должности, так и производства содержания и прочих видов довольствия». От призыва освобождались женщины-врачи, состоявшие преподавателями на медицинских факультетах, курсах и в институтах.

Что касалось порядка учёта, призыва и распределения женщин-врачей, то это было регламентировано специальной инструкцией, опубликованной в «Вестнике Временного правительства» от 15 июля 1917 г. В соответствии с ней женщины-врачи последнего выпуска проходили медицинскую комиссию на предмет годности к действительной военной службе немедленно, при своём учебном заведении. Все же прочие женщины-врачи, не достигшие 45 лет, обязаны были до 1 июля доставить лично или по почте сведения о себе в губернское по воинской повинности присутствие. При определении годности к службе и тех, и других комиссии руководствовались Расписанием болезней 1907 г., «с принятием во внимание особенностей женского организма». Признанные годными заносились в специальные списки, один экземпляр которых направлялся в ГВСУ, а другой – в окружное военно-санитарное управление. ГВСУ распределяло их на вакантные должности.

С меньшей остротой стоял вопрос об обеспеченности русской армии средним медицинским персоналом. К 9600 кадровым фельдшерам, состоявшим на действительной службе, с объявлением мобилизации прибавилось 16 тыс. «запасных» фельдшеров. До весны 1917 г. на пополнение этой категории медицинского персонала направляется еще 6153 фельдшерских учеников и 344 выпускников военно-фельдшерских школ. Если на отдельных фронтах в различные периоды войны некомплект среди врачей колебался от 18 до 30 %, то среди фельдшеров всего лишь от 10 до 12%. Кроме фельдшеров, на фронтах, в многочисленных формированиях общественных организаций трудились 24 966 сестры милосердия.

По объявлении мобилизации на 127 пехотных дивизий и бригад было сформировано 52 конных военно-санитарных транспорта (планировалось развернуть 90), причем для 8 из них в первое время не оказалось обоза и лошадей. Кроме того, как докладывал А. И. Шингарев на заседании бюджетной комиссии Государственной Думы (декабрь 1915 г.), «к моменту войны лишь очень незначительное количество войсковых частей было снабжено и оборудовано нового типа двуколками (образца 1912 г. – П. Г.), большинство же транспортов оказалось снабженным колымагами по образцу 1877 г. ...Эти транспорты во многих случаях оказались брошенными, и фактически некоторые части остались без всяких транспортных средств». Формирование конных военно-санитарных транспортов продолжалось на протяжении всей войны.

В 1913 г. один из ведущих теоретиков военно-санитарного дела в стране тех лет П. И. Тимофеевский (1878–1943) писал: «В настоящее время не может быть никакого сомнения, что в следующую кампанию автомобилям будет суждено играть очень большую роль как важному транспортному средству вообще и средству для эвакуации раненых в частности».

К началу войны в царской армии имелось всего два санитарных автомобиля и то иностранного производства (!). Ввиду отсутствия в стране автомобильной промышленности Россия была вынуждена закупать автомобили за границей. С началом войны поставки автомобилей иностранными фирмами расширились. Появилась возможность, правда в весьма скромных масштабах, к использованию этого вида транспорта для эвакуации раненых и больных преимущественно в войсковых районах корпусов, от передовых перевязочных пунктов в тыл, а также на эвакуационные пункты.

4.12.1914 г. утверждается представление начальника Генерального штаба о формировании первых четырех «санитарных автомобильных транспортов». 23.04.1916 г. приказом Верховного главнокомандующего автомобильные санитарные транспорты переименовываются в «войсковые санитарно-автомобильные отряды».

В конце 1916 г. и в 1917 г. Россией было заказано в США, Англии и Франции 4667 санитарных автомобилей. Однако большая часть этого заказа выполнена не была. В целом в ходе войны в России изготавливается и закупается за границей 2173 таких автомобиля. К февралю 1917 г. в армии имелось 55 войсковых санитарно-автомобильных отрядов. Определенные усилия в моторизации своих медицинских формирований были затрачены Российским обществом Красного Креста. Как свидетельствует П. В. Абрамов (1946), в целом к июню 1917 г. на фронтах действовало 58 санитарно-автомобильных отрядов, насчитывавших 1154 автомобиля, а также 40 автомобильных санитарных отрядов (колон) общественных организаций (497 автомобилей).

Эвакуация раненых и больных речным и морским транспортом в русской армии значительного развития не получила. Известно, что в апреле 1915 г. два пассажирских парохода «Портюгаль»* и «Эквадор», переданные России французским правительством, были переоборудованы в плавучие госпитали и действовали на Черном море. На санитарном пароходе «Черноморец» и на нескольких санитарных баржах осуществлялась транспортировка раненых и больных по Днестру. На Днепре с теми же целями использовались три, а на Волге два – санитарных парохода.

Основным средством эвакуации раненых и больных во фронтовом и во внутреннем районах страны, как и ранее, оставался железнодорожный транспорт. После объявления мобилизации русской армии в соответствии с «Положением о военно-санитарных поездах» (1912) было сформировано 46 постоянных военно-санитарных поездов (планировалось развернуть 100).

Но вскоре грандиозность развернувшихся военных действий и огромный размер санитарных потерь потребовали сформировать дополнительно к действующим постоянным военно-санитарным поездам 115 временных. Однако этого количества железнодорожного транспорта оказалось недостаточно. Наиболее полно потребность в санитарных поездах определилась к исходу первого года войны. Стремясь удовлетворить её, военное ведомство и частные организации к октябрю 1915 г. ввели в действие 357 военно-санитарных поезда. Из этого числа поездов 214 причислялись к полевым, 111 – к тыловым и 26 – к специальным («заразным»); в действующей армии находилось 290 (81.2%), во внутреннем районе страны – 67 (18,8%). Через год общее число военно-санитарных поездов достигло 370, а к началу 1917 г. – 405. Специалист военно-санитарного дела А. И. Замятин (1926) считал, что военно-санитарных поездов было в избытке, однако в период напряженных боев они подавались на головные эвакуационные пункты несвоевременно или в недостаточном количестве. В результате возникла необходимость использовать в широком масштабе наскоро формируемые временные, теплушечные поезда или просто порожняк железнодорожного транспорта без какой-либо его предварительной для того подготовки.

Замеры потерь Русской армии, особенно санитарных, в Первой мировой войне продолжают оставаться не полными. Война застала медицинскую службу неподготовленной и в отношении статистическом. Система учета потерь и так называемое «справочное дело» о них не были в достаточной мере разработаны. На постановке статистического дела весьма отрицательно сказывалась существовавшая в то время многоведомственность в руководстве медицинской службой. Каждое ведомство имело свою систему учета и отчетности. Данное обстоятельство, равно как и утрата части материалов, привели к тому, что существующие сведения о потерях Русской армии в рассматриваемой войне чрезвычайно противоречивы и, по нашему глубокому убеждению, навсегда останутся приблизительными.

Л. И. Сазонов в статье «Потери России в войну 1914–1918 гг.», помещенной в изданных в 1923 г. «Трудах комиссии по обследованию санитарных последствий войны 1914–1920 гг.», утверждал, что санитарные потери русской армии (за 37 месяцев войны) составили 9 366 553 чел., в том числе 3 730 291 ранеными, 65 158 отравленными газами и 5 571 104 больными (из них 264 197 инфекционными). Л. С. Каминский и С. А. Новосельский (1947) считают, что эти потери равнялись 9 009 920 чел., в том числе 3 940 000 ранеными и отравленными газами и 5 069 920 больными.

Что же касается средних показателей анатомической локализации ранений, то (по данным лазаретов Петроградского городского комитета Всероссийского союза городов) наибольшее число повреждений приходилось на нижние конечности – 31,6%, затем следовали верхние конечности – 29%, живота и таза – 15,1%, область головы и шеи – 9,1%, грудной клетки и спины – 5%. Ранения с множественной локализацией составляли 15,1%.

Преобладающее число повреждений, достигавшее 85,1%, относилось к огнестрельным ранениям, 7,8% составляли контузии, 1,3% поражения «удушливыми» газами. Из огнестрельных ранений 43,8% были пулевыми, 20,6% – от артиллерийского огня, 12,9% – от ручных бомб, минометов, огнеметов и пр., в 22,7 % тип огнестрельного оружия выявить не удалось.

Как же обстояли дела с состоянием регламентированных в начале войны центральных органов, имевших прямое отношение к организации эвакуации раненых и больных?

Вся ответственность за организацию эвакуации раненых и больных в тыл страны, как указывалось выше, до мая 1917 г. лежала на ГУГШ и сосредотачивалась в его Эвакуационном отделе. Работой этого отдела и его делопроизводства руководили, как того требовало соответствующее Положение, офицеры. Таким образом, во главе всего эвакуационного процесса, от успеха которого зависела жизнь миллионов раненых и больных, оказались люди, не представлявшие его специфической, медицинской особенности. Во главу угла здесь ставился сугубо оперативный расчет – «возможно быстрое освобождение действующих войск от утративших боеспособность элементов». Правда, Главное управление пыталось «посоветоваться» по вопросам организации эвакуации с ГВСУ, но из этого по вине последнего ничего не вышло. Как свидетельствует содержание телеграммы ГВСУ от 9 августа 1914 г., это управление, к сожалению, «не имело возможности дать указания об организации эвакуации во внутренних районах Империи, так как это не входило в круг предметов ведения управления». Таким образом, ни Генеральный штаб, ни ГВСУ оказались не подготовленными к организации сложнейшего процесса массовой эвакуации раненых и больных, сопряжённого с их т. н. этапным лечением.

Нельзя с уверенностью сказать, насколько серьезно сложившаяся в области «призрения» раненых и больных, обстановка тревожила правящие круги и она ли стала причиной тому, что 3.09.1914 г. приказом № 568 военного министра объявляется об учреждении особой должности Верховного начальника санитарной и эвакуационной части в Империи в лице члена Государственного Совета, генерал-адъютанта принца Александра Петровича Ольденбургского (1844–1932) с подведомственным ему управлением. Как констатировалось в приказе, он был «довереннейшим помощником Верховного главнокомандующего и императора по санитарной и эвакуационной деятельности как на театре военных действий, так и во внутренних районах страны. Своей особой он объединяет все виды санитарной и эвакуационной деятельности, является высшим начальником всех органов, организаций и частных мер санитарной и эвакуационных служб в государстве. В пределах театра военных действий он подчиняется Верховному главнокомандующему, вне его – непосредственно императору».

Казалось бы, появился орган, которому можно было поручить все дело эвакуации раненых и больных с театра военных действий, если с таковыми не справлялось ГУГШ и если от такового отказывалось ГВСУ. Однако попытка военного министра В. А. Сухомлинова передать в ведение нового управления Эвакуационный отдел ГУГШ не увенчалась успехом. А. П. Ольденбургский решительно отверг это предложение, сославшись на то, что «такая отдельная организационная мера, принятая в обстоятельствах военного времени, только усложнила бы дело и вызвала бы излишние затруднения». Следует признать, что вполне обоснованное стремление скоординировать многоведомственную деятельность по медицинскому обеспечению войск с помощью принципиально нового, но, увы, не связанного с фронтами (располагался в Петрограде) Управления принца А. П. Ольденбургского, не могло достичь желаемой цели, ибо на практике оно оказалось бессильным объединить в единый процесс эвакуацию и лечение миллионов раненых и больных воинов.

После Февральской революции предпринимаются первые практические шаги с целью передачи всего военно-санитарного дела в руки врачей, а именно созданному в Ставке в апреле 1917 г. при штабе Верховного Главнокомандующего Управлению главного полевого санитарного инспектора. Одновременно в составе ГВСУ учреждается Санитарно-статистический совет, а в мае того же года Врачебно-санитарное отделение этого управления реорганизуется в Эвакуационный отдел. Ему-то впервые и вменяется в обязанность «врачебное руководство всем эвакуационным процессом».

Главный полевой санитарный инспектор при Ставке должен был через своё Управление осуществлять общее руководство медицинским, в том числе и лечебно-эвакуационным обеспечением действующей армии, координировать работу медицинской службы фронтов, организовывать наиболее целесообразное использование сил и средств Российского общества Красного Креста, Всероссийских Земского союза, Союза городов и др. Примечателен тот факт, что этот ответственный пост (вместо уволенного Временным правительством в отставку главного военно-санитарного инспектора А. Я. Евдокимова) с 7 марта по 7 апреля1917 г. занимал проф. Николай Нилович Бурденко. 27 мая его сменил проф. Вадим Александрович Юревич.

С приходом к власти Временного правительства основные направления намечавшихся реформ в области военно-медицинского дела окончательно определяются на Чрезвычайном Пироговском съезде, проходившем в Москве 4-8 апреля1917 г.

Общие вопросы лечебно-эвакуационного обеспечения войск в ходе войны упомянутый выше П. И. Тимофеевский, выступая на внеочередном Пироговском съезде (Петроград, 14–18 апреля 1916 г.) с докладом «Организация помощи раненым в настоящую войну», представил его участникам следующую типовую схему медицинского обеспечения войск:

На поле боя раненым оказывалась первая помощь в порядке само- и взаимопомощи, а также санитарами и фельдшерами. Она выражалась в наложении повязки и иммобилизации.

На передовых перевязочных пунктах, размещавшихся, как правило, в 1,5-2 верстах от поля боя, а также медицинским персоналом «летучек» перевязочно-питательных отрядов общественных организаций проводилось исправление первичных, наложение провизорных неподвижных повязок, решался вопрос о дальнейшей эвакуации раненых. Здесь на раненого впервые заполнялось так называемое «перевязочное свидетельство» (свидетельство о ранении), форма которого была утверждена Военным советом 9 июня 1916 г. и объявлена особым циркуляром Главного штаба.

Затем путь раненого (пешком, на носилках или повозках) лежал в главный перевязочный пункт или в подвижный госпиталь, дивизионный лазарет, лазарет общественных организаций, которые дислоцировались вне ружейного и пулеметного и, по возможности, артиллерийского огня. Здесь раненые отделялись от больных. Раненым иногда производились сложные операции. Отсюда не подлежали дальнейшей эвакуации умирающие, нетранспортабельные тяжелораненые, инфекционные больные, а также легкораненые и легкобольные с короткими сроками лечения. Прочие контингенты направлялись или пешком, или с помощью порожних обозов, продовольственных транспортов, конных военно-санитарных и санитарно-автомобильных войсковых отрядов (санитарных автомобильных транспортов) на ближайшую погрузочную станцию железной дороги.

На эвакуационном пути между главным перевязочным пунктом (и другими лечебными учреждениями, развернутыми в войсковом тылу) и станцией погрузки, примерно через каждые 10 верст размещались питательные или чайные пункты, а на грунтовых путях значительной протяженности развертывались, как правило, два полевых госпиталя каждый на 210 мест. Из числа этих госпиталей один оборудовался для приема тяжелобольных, а второй – не менее 1000 легкораненых. Если на данном эвакуационном направлении ежедневно проходило более 1500 чел., то развертывались 3-4 полевых госпиталя. Инфекционные больные госпитализировались в оборудованных силами общественных организаций «заразных» отделениях.

Иногда тысячами накапливаясь на головных станциях погрузки, раненые и больные терпели невероятные лишения из-за отсутствия помещений, нехватки медицинского персонала, продуктов питания и чудовищной антисанитарии. Сюда прибывали (в недостаточном количестве) временные военно-санитарные поезда, «поездные» (санитарные) летучки, на которых раненые и больные без сортировки следовали до головных эвакуационных пунктов.

На головных эвакуационных пунктах, которые оборудовались на наиболее крупных железнодорожных станциях, развертывались госпитали для тяжелораненых и тяжелобольных, инфекционные госпитали, а также питательные и перевязочные отряды, хирургические госпитали для тяжелораненых, эпидемические отряды и психоприёмники общественных организаций. В совокупности здесь насчитывалось от 3 до 4 тыс. госпитальных мест, в том числе не менее 1000 мест выделялось для легкораненых и легкобольных со сроками лечения до трех недель. По прибытии на головной эвакуационный пункт раненые и больные обязательно выгружались из вагонов, подвергались медицинской сортировке, размещались на 2-3 дня в ожидании прибытия полевых военно-санитарных поездов.

Далее раненые и больные со сроком лечения более месяца эвакуировались в лечебные учреждения тылового эвакуационного пункта, дислоцировавшегося в крупном населенном пункте. На пути к нему устраивались изоляционно-пропускные пункты, персонал которых выявлял инфекционных больных, сосредоточивал их в инфекционных отделениях госпиталей или изоляторах, а затем на специальных поездах эвакуировал в особые «заразные городки».

Прочие раненые и больные по прибытии в тыловой эвакуационный пункт проходили полную санитарную обработку, еще раз сортировались. В лечебных учреждениях задерживались лишь те, срок выздоровления которых не превышал 6 недель, а также уроженцы данной местности. Те же раненые и больные, которые нуждались в более продолжительном лечении и в перспективе были непригодны к военной службе, эвакуировались на тыловых военно-санитарных поездах в распределительные эвакуационные пункты. Продолжительность пребывания раненых и больных на этих пунктах первоначально определялась в 10 суток, однако в последующем этот срок сокращается до 3 суток. Затем раненые и больные направлялись в окружные эвакуационные пункты, а оттуда – в лечебные учреждения военного ведомства, общественных организаций, развернутые на средства членов царской семьи и разного рода частных лиц.

П. И. Тимофеевский (1917) справедливо отмечал, что «та работа, которая велась на театре войны «войсковыми и общественными санитарными организациями под огнем, с дезинфекцией окопов, обсервацией целых рот и батальонов, перемыванием и дезинфекцией целых полков, приемом и перевязкой безбрежного потока раненых, поступающих в дни разгара боев, и последующим лечении их в госпиталях тыла, работа эта поистине может быть названа титанической».

В свое время проф. Б. К. Леонардов (1892–1939) – крупный теоретик и практик советской военной медицины – подчеркивал, что «санитарная организация является практическим выражением основной военно-медицинской доктрины». Как известно, последняя в годы Первой мировой войны с легкой руки императорского Генерального штаба основывалась на обязательной, непременной эвакуации по принципу «эвакуации во что бы то ни стало» из действующей армии в тыл большинства раненых и больных.

Интересы организации правильной эвакуации раненых и больных требовали необходимой «осведомленности руководящих эвакуационных органов в ближайших оперативных задачах штаба». Однако эта истина игнорировалась по отношению к медицинской службе армий и фронтов, и она узнавала о них, как пишет очевидец, «почти перед самым их началом, когда уже о более или менее серьезной подготовке к предстоящим работам не могло быть и речи». Почти непреодолимые препятствия вставали на пути эвакуационных отделов управлений санитарной части армий фронтов при сборе необходимой им для планирования своей работы информации о боевом составе, схеме расположения частей и соединений армий, наличии транспортных средств, более того – о движении раненых и больных, дислокации и загрузке армейских лечебных учреждений. Армии жили особой жизнью. Как это и ни покажется странным, организуя такую эвакуацию, армии не имели никакой связи с головными эвакопунктами. Они в буквальном смысле «выбрасывали» на последние без всякого предупреждения тысячи раненых, требовали от эвакопунктов санитарные поезда, но не считали нужным информировать, несмотря на единство интересов, о возможных размерах эвакуации. В свою очередь эвакуационные отделы фронтов не предпринимали никаких мер для налаживания такой связи между головными, тыловыми и распределительными эвакопунктами.

В результате немногочисленные госпитали эвакопунктов быстро заполнялись тяжелоранеными и наводнялись легкоранеными. Те же, кому не хватало места в ожидании прибытия какого-либо транспорта, лежали, «за редким исключением», под открытым небом, на пассажирских и товарных платформах, в пакгаузах, кюветах. Главные врачи эвакопунктов, свидетельствует очевидец, «беспомощно бегали около раненых, стараясь что-либо сделать в отношении более или менее сносного их размещения, оказания первой помощи, организации питания, но ничего существенного сделать не могли». Вместе с тем лечебные учреждения, развернутые в стороне от эвакуационных направлений, пустовали или были недогружены. Все это являлось результатом отсутствия какого-либо плана эвакуации, определенной системы в распределении имевшихся сил и средств, нахождения во главе большинства организаций, отвечавших за эвакуацию лиц, «мало или совершенно не знакомых с существом эвакуации, ее задачами и принципами, без достаточного административно-организационного опыта».

В целом в тыл страны подобным образом вывозится более 3 453 000 раненых, или 87,6% их общего числа, а также 1 477 940 больных.

Как отмечалось выше, основным средством эвакуации был железнодорожный транспорт. По «Положению о военно-санитарных поездах» (1912) по своему месту обращения они разделялись на полевые и тыловые. С точки зрения эксплуатации на театре военных действий все типы военно-санитарных поездов (из состава постоянных и временных), не меняя своего названия и номера, были обезличены. Они эшелонировались как в подготовительном периоде операции, так и в ходе ее в соответствии со специально разрабатываемыми планами, начиная от станций погрузки и кончая станцией выгрузки внутренних районов. В связи с данным обстоятельством поезда всех наименований оказались сравнительно однотипными, что способствовало увеличению их кругооборота и улучшению управления ими. Кроме военных, были сформированы также временные санитарные поезда общественных организаций. Их эксплуатация всецело находилась в руках военно-санитарных эвакуационных органов. Имелись также почти не поддававшиеся никакому управлению так называемые «именные» или «шефские» поезда. При влиятельной поддержке сверху и особенно Верховного начальника санитарной и эвакуационной части их коменданты поначалу делали что хотели. Однако он все же был вынужден издать приказ, рискуя вызвать неудовольствие своих августейших родственников, о воспрещении впредь внеочередного движения таких поездов в ущерб «простым».

С самого начала войны военно-санитарные поезда стали подвергаться нападениям вражеской авиации. Чтобы избежать «случайностей», как классифицировала подобные факты противная сторона, русское командование, следуя положениям Женевской конвенции, решило вначале покрасить крыши военно-санитарных поездов в белый цвет с нанесением на них изображения международного знака Красного Креста. Однако после этого нападения с воздуха на военно-санитарные поезда еще более участились. Наконец, принимается решение перекрасить крыши вагонов в обычный зеленый цвет и окончательно покончить с какими бы то ни было на этот счет иллюзиями. В целом с начала войны до сентября 1915 г. было зарегистрировано 142 воздушных нападения на русские военно-санитарные поезда, в результате которых 48 чел. погибли и 94 получили повторные ранения.

Как и следовало ожидать, наибольшие трудности и максимальное число недостатков в эвакуации раненых и больных отмечались в начальном периоде войны.

Руководимый в общем-то стремлением положить конец имевшимся в эвакуации раненых и больных недостаткам Верховный начальник санитарной и эвакуационной части счёл необходимым в самом начале своей деятельности лично ознакомиться с «постановкой вверенного ему дела на местах». Итоги состоявшейся с этой целью инспекторской поездки были весьма неутешительными. Докладывая о них царю, принц А. П. Ольденбургский в числе причин, лежавших в основе увиденных им безобразий, назвал «чрезмерное многоначалие, сводившееся фактически к безначалию, формализм и склонность к межведомственным и личным трениям», а также «присвоение врачами командного начальствования и военно-административного управления». По его собственному заключению «вся эта система от высших военно-санитарных организаций до малых лазаретов показала свою несостоятельность».

Регулирование движения военно-санитарных поездов на каждом из фронтов, при условии своевременной подачи подвижного состава к головным эвакуационным пунктам, возлагалось на специальное Бюро при начальнике военных сообщений фронта.

Приказом № 273 военного министра от мая 1917 г. ответственность за организацию эвакуации раненых и больных в районе театра военных действий «по линию распределительных эвакуационных пунктов» возлагается на Штаб Верховного Главнокомандующего, штабы фронтов и фронтовые эвакуационные совещания. Во внутреннем районе эта работа поручается Центральному эвакуационному комитету (коллегиальный орган, включавший в себя представителей ГУГШ и Московского межведомственного эвакуационного совещания), а также эвакуационным совещаниям городов, в которых имелись распределительные эвакопункты. Для поддержания связи с фронтовыми эвакуационными совещаниями этот комитет имел своих представителей в Ставке и при начальниках санитарной части армий фронтов.

Принятые меры улучшили условия организации железнодорожной эвакуации раненых и больных. Общие показатели объема этой эвакуации военно-санитарными поездами представлены в Таблице 1.

Таблица 1 – Количество раненых и больных воинов русской армии, эвакуированных в Первой мировой войне военно-санитарными поездами

Годы	Раненые	Больные
	В абсолютных числах	В абсолютных числах
1914	429 153	93 106
1915	1 010 352	521 876
1916	1 016 120	756 434
1917	338 695	1 340 308
ИТОГО	2 794 320	2 711 724

 

 

Большим злом в эвакуационном процессе в начальные годы войны был безудержный вывоз во внутренний район страны подавляющего числа легкораненых и легкобольных, удельный вес которых среди эвакуированных достигал 54–61%.

В сентябре 1914 г. ГУГШ потребовало от главных начальников снабжения армий фронтов принять «самые серьезные меры к пресечению вывоза легкораненых и легкобольных во внутрь Империи». В приказах по частям объявляется, что легкораненые, самовольно уехавшие в тыл, минуя эвакуационные пункты, «будут считаться в бегах» и предаваться военно-полевому суду.

Для долечивания легкораненых и легкобольных, как и в годы Русско-японской войны, предусматривалось создание слабосильных команд на основании «Временного штата слабосильной команды, формируемой при эвакуационном пункте» и «Приложения о слабосильных командах военного времени», утвержденных соответственно 12 и 26 сентября 1914 г. В том же месяце вводятся «Правила и раскладки довольствия нижних чинов, состоящих в слабосильных командах». В ноябре 1914 г. слабосильные команды переформировываются в «команды выздоравливающих». Такие команды размещались вне лечебных учреждений, преимущественно в казармах, летом, как правило, – лагерем. Известно, что подобным образом прошло лечение около 336 103 легкораненых. Их жизнь регламентировалась распорядком дня и действовавшими воинскими уставами. Штатный медицинский персонал командам выздоравливающих не полагался. Для получения личным составом этих команд необходимой медицинской помощи они приписывались к близлежащему лечебному учреждению. Таким образом, указанные выше мероприятия исходили лишь из стремления задержать легкораненых в пределах действующей армии для последующего быстрого возвращения их в строй. Они не предусматривали организации медицинской сортировки этих контингентов, их специализированного лечения. Все это дает основание заключить, что в годы Первой мировой войны проблема эвакуации и лечения легкораненых и легкобольных в пределах театра военных действий или вблизи него так и не нашла своего окончательного организационного решения.

До сих пор речь шла об организации эвакуации раненых и больных. Как же осуществлялось их лечение? Общеизвестно, что в течение всей войны в подавляющем числе случаев повсеместно господствовала логически вытекавшая из неверной военно-медицинской доктрины система развоза раненых без широко поставленной хирургической работы в войсковом тыловом районе. Проф. В. А. Оппель по этому поводу писал (1916): «Военно-санитарные организации, крайне важные для лечения раненых, бездействовали как организации для производства операций. Чрезвычайно низкий процент оперируемых раненых в перевязочных отрядах дивизий (0,6–3,3%), в лазаретах дивизий (1–5,4%), в подвижных госпиталях (13,3–30,9%) обнаруживал бездеятельность этих организаций в отношении оперативно-хирургической работы. Они раненых только перевязывали».

Если говорить о системе организации хирургической помощи раненым в царской армии, то, по меткому замечанию проф. Н. Н. Еланского (1940), правильнее всего ее будет определить как «систему эвакуации и этапных перевязок». В основе ее, как указывалось выше, лежало ошибочное положение русского хирурга Э. Бергмана о «первичной стерильности огнестрельной раны» и вытекавшие из него переоценка значения первичной повязки, а также хирургическая пассивность в войсковом районе. Оперативная помощь начиналась в более широких масштабах в госпиталях, приданных головным эвакопунктам. Однако здесь она заключалась уже, главным образом, в борьбе с осложнениями – гноеродной и анаэробной инфекцией.

Именно в Первой мировой войне военно-полевая хирургия получила все основания называться «хирургией инфицированных ранений». Конечно, исходы такого лечения довольно часто были неблагоприятными. Не в силах остановить машину безудержной эвакуации раненых и больных, управляемой Генеральным штабом, врачи неоднократно предпринимали попытки наиболее рациональным образом построить оказание медицинской помощи жертвам войны, покончить с окончательно скомпрометировавшими себя принципами консервативного лечения огнестрельных ран и «эвакуации прежде всего». С этой целью они трижды собирались на широкие врачебные форумы: внеочередной Пироговский съезд (Петроград, 14–18.04.1916 г.), XIV съезд российских хирургов (Москва, 16–19.12.1916 г.), Чрезвычайный Пироговский съезд (Москва, 04–08.04.1917 г.). Особенно остро стоял вопрос об улучшении лечения раненых. Проф. Н. Н. Петров выдвинул, в противовес теории Эрнеста Бергмана, положение о первичной инфицированности огнестрельных ран. На внеочередном Пироговском съезде, а также на XIV съезде российских хирургов единодушно одобряется мнение о «безотлагательном создании должности главных хирургов фронтов, хирургов армий и, может быть, корпусных хирургов». Как указывал проф. Н. А. Вельяминов, они «должны ведать организацией хирургической помощи во всех лечебных и санитарных учреждениях порученного им района», при этом их деятельность «должна носить преимущественно характер консультативный и организационный». Кроме того, признавалось безусловно необходимым создание резерва хирургов в армиях и на фронтах.

В числе организационных вопросов на съезде затрагивалась и такая важная сторона дела, как обязательное проведение «в каждом самостоятельном секторе боевого фронта принципа единообразия и преемственности лечебных мероприятий».

Надо отдать должное: некоторые рекомендации съезда возымели свое действие. В конце декабря 1916 г. в армиях появились армейские хирурги. И только. Во фронте продолжали работать хирурги-консультанты Общества Красного Креста. В корпусах их не было. О резерве хирургов не могло быть и речи – их не хватало хронически.

Среди хирургов-консультантов находились лучшие отечественные специалисты, в большинстве своем профессора, доценты высших учебных медицинских заведений, ведущие хирурги лечебных учреждений страны: И. П. Алексинский, Г. А. Альбрехт, Н. И. Березниговский, Н. А. Богораз, Н. Н. Бурденко, Н. А. Вельяминов, Р. Р. Вреден, П. А. Герцен, А. П. Крымов, А. В. Мартынов, С. Р. Миротворцев, Н. Н. Напалков, В. А. Оппель, Н. Н. Петров, В. Н. Розанов, И. К. Спижарский, В. А. Тиле, В. Н. Тринклер, Г. И. Турнер, С. П. Федоров, В. Г. Цеге-фон-Мантейфель, Г. Ф. Цейдлер, В. Н. Шевкуненко и другие.

Большой заслугой хирургов-консультантов явилось создание под их методическим руководством особых формирований Общества Красного Креста в виде летучих хирургических отрядов, централизованное применение для диагностических целей авторентгеновских установок («рентгеновских станций») и др. Почти на всех фронтах, где позиционный характер военных действий вошел в обыденную жизнь войск, были предприняты также практические шаги к тщательной разработке научных материалов, накопившихся за время войны. Чтобы сделать их достоянием всех врачей, при санитарных отделах штабов армий проводили научно-практические совещания. На них присутствовали все желающие врачи частей и лечебных учреждений. Здесь заслушивались и обсуждались интересные доклады, сообщения, демонстрировались раненые и больные. Некоторые материалы публиковались и распространялись среди врачей.

Существенную пользу в деле улучшения лечения раненых и больных сыграла периодическая медицинская печать, монографические публикации корифеев отечественной медицинской науки. Всего за годы войны было издано более 1000 работ по различным разделам военной медицины, в том числе 53 – по санитарной тактике, 859 – по военно-полевой хирургии, 95 – по военной гигиене и эпидемиологии.

Основываясь на богатом личном опыте, проф. Владимир Андреевич Оппель в 1915 г. впервые, по его собственному выражению, «заговорил» о принципе «этапного лечения» раненых. В статье «Основания сортировки раненых с лечебной точки зрения на театре военных действий», опубликованной в октябрьском за 1915 г. номере «Военно-медицинского журнала», он писал: «...Принцип такого этапного лечения, насколько я понимаю, заключается в следующем; раненый получает нужную ему помощь – выражается ли она перевязкой, наложением неподвижной повязки, более или менее сложной операцией – тогда и там, где и когда необходима такая помощь. Передвижение раненых в виде правила допустимо тогда, когда оно не сопряжено с явной опасностью ухудшения в состоянии здоровья раненого».

Учение В. А. Оппеля об этапном лечении раненых удалось в какой-то мере внедрить в практику лишь на Юго-Западном и Северо-Западном фронтах, где он некоторое время был начальником санитарной части армий. Что же касается признания оппелевского принципа в качестве официально действующей системы медицинского обеспечения войск во всех вооруженных силах, то этого не произошло. Лишь после Февральской революции, благодаря усилиям проф. Н. А. Вельяминова, он находит свое частичное воплощение в «Инструкции по организации хирургической помощи раненым на фронте». Впервые эта инструкция была опубликована в «Материалах первого делегатского съезда военных врачей Западного фронта (Минск, 12–17.04.1917 г.)», а спустя 30 лет проанализирована П. В. Абрамовым (1944) в соответствующей статье «Военно-медицинского журнала».

Теоретики и практики военно-санитарного дела того времени считали, что на пути от поля боя до головного эвакуационного пункта раненые и больные не нуждаются в оказании специализированной медицинской помощи, а госпитали армейского района предназначались в основном для лечения легкораненых и легкобольных. Однако в 1916 г. стала очевидной необходимость наличия здесь также специального госпиталя для тяжелораненых. В промежуточной зоне между головными и тыловыми эвакопунктами считалось целесообразным развертывать опять же госпитали лишь для лечения легкораненых, легкобольных, а также «заразные» госпитали. Только в составе тылового эвакопункта рекомендовалось оборудовать несколько специализированных госпиталей хирургического, терапевтического и венерологического профилей.

Решающую роль в организации оказания специализированных видов помощи раненым и больным в лечебных учреждениях фронта и глубокого тыла сыграло Российское общество Красного Креста, а также Всероссийские Земский союз и Союз городов. На средства этих организаций были развернуты и оборудованы госпитали так называемых I, II и III разрядов. Госпитали I разряда по плану должны были включать одну треть всего числа развернутых коек и предназначались для раненых, «требующих серьезного лечения». Госпитали II и III разрядов, имея равное количество коек, предназначались: первые для раненых, которые не требовали серьезной хирургической помощи, нуждались в «мелких операциях и перевязках», а также для «трудных терапевтических больных»; вторые – для раненых, нуждавшихся в амбулаторной помощи.

Не нашла своего организационного решения и проблема лечебно-эвакуационного обеспечения больных воинов. При эвакуации они поступали в госпитали вместе с ранеными, размещались в одних с ними палатах. По инициативе некоторых дивизионных врачей один из двух полагавшихся по штату лазаретов приспосабливался для госпитализации только больных.

В целом же, как подчеркивалось на внеочередном Пироговском съезде, несмотря на то, что на фронтах работали многие известные терапевты (М. В. Черноруцкий, В. И. Глинчиков, Н. Н. Савицкий, Н. И. Рогоза, О. В. Кондратович и др.), терапевтические больные оказались «пасынками» в общей системе медицинского обеспечения русской армии в рассматриваемой войне.

Во время Первой мировой войны появилась принципиально новая категория санитарных потерь – «газоотравленные» (пораженные боевыми отравляющими веществами). 22.04 1915 г. войска кайзеровской Германии впервые в истории войн (в нарушение Гаагской конвенции 1899 г.) неожиданно применили «газобаллонную атаку» хлором против французских войск, а 18 мая против 2-й армии русского Северо-Западного фронта в районе Жирардово. В ходе последней было сразу поражено 90 офицеров и до 9 тыс. ничем не защищенных от газообразного хлора солдат. Последствия были более чем трагичны: около 10% этого числа умерли на месте, а 40% – по пути в Варшавский госпиталь. Со всей остротой встали проблемы организации противогазовой (химической) защиты личного состава войск и оказания медицинской помощи пораженным.

В июле 1915 г. военный врач Н. А. Белов обратился со страниц газеты «Русский врач» с призывом ко всем врачам немедленно начать работы по научной разработке клиники, патогенеза и методов лечения поражений, вызываемых боевыми отравляющими веществами: газообразным хлором, хлорпикрином, ипритом, фосгеном. Следует отдать должное – призыв нашел широкий отклик среди отечественных ученых. Первое описание клиники поражений газообразным хлором принадлежало находившемуся на фронте проф. В. И. Глинчикову, а методов лечения – приват-доценту Д. И. Никольскому. В целом по проблемам боевых отравляющих веществ в различных журналах России было в то время опубликовано около 48 статей.

Первоначально решение всех вопросов, касавшихся разработки средств и способов борьбы с «удушливыми газами» как и снабжения действующей армии противогазами, сосредоточивается в ГУГШ и в срочно созданном противогазовом отделе Управления Верховного начальника санитарной и эвакуационной части. Однако с мая 1916 г. эта функция передается в Химический комитет при Главном артиллерийском управлении. ГВСУ было поручено лишь изучение вопросов снабжения формированных химических команд санитарным имуществом и медикаментами, необходимыми для оказания медицинской помощи пострадавшим от отравляющих веществ.

Огромнейший труд вкладывается врачами, химиками, инженерами в создание средств индивидуальных защиты от боевых отравляющих веществ. Первые такие средства защиты органов дыхания от газообразного хлора были созданы в 1915 г. Они представляли собой повязки (респираторы) или маски-рыльца (получившие у солдат поэтическое название «свиное рыло»), пропитанные водными растворами гипосульфата и соды, а с появлением в качестве отравляющих веществ фосгена и хлорпикрина для тех же целей стали применять уротропин. В России, в частности, образец защитного респиратора предложил профессор хирургии М. И. Ростовцев. Окулист М. И. Авербах дополнил его предохранительными очками. Большие заслуги в разработке средств защиты от боевых отравляющих веществ принадлежали виднейшему отечественному гигиенисту проф. Г. В. Хлопину, возглавившему Лабораторию противогазового отдела Химического комитета. В 1916 г. им было опубликовано в виде справочника для врачей «Краткое описание действия ядовитых средств, применяемых для боевых целей, на человека и животных, способов защиты против них и подачи первой помощи при отравлениях».

В конечном итоге на снабжение русской и других армий принимается фильтрующий противогаз отечественного производства (наполнитель противогазовой коробки – активированный уголь), предложенный впервые в мире в 1915 г. акад. Н. Д. Зелинским (1861–1953) совместно с инженером Э. Л. Куммантом и усовершенствованный за счет предложенного Аваловым дыхательного клапана. Для массового изготовления противогазов этой конструкции в Петрограде был создан Противогазовый завод. За время войны из Петрограда на фронт было отправлено 769 683 влажных 35-слойных масок, 3 893 536 противогазов Зелинского, 83 104 противогаза с овальной жестяной коробкой, 79 587 угольных со слюдяными клапанами, 280 950 английских противогазовых шлемов образца 1915 г.; из Москвы – 787 138 влажных 35-слойных масок и 1 860 479 противогазов Зелинского, а в целом – 8 466 477 масок и противогазов различной конструкции.

На оснащении русской армии состоял также прибор-индикатор для обнаружения и определения концентрации хлора и фосгена в воздухе, сконструированный И. И. Жуковым и Н. Т. Прокофьевым. Касаясь порядка снабжения противогазами, следует отметить, что для этих целей каждой армии придавался специальный склад, в котором предусматривалось постоянно иметь запас комплектов индивидуальных средств защиты в количестве, равном 50% от их общего числа находящегося у личного состава. О каждом случае выдачи противогазовых комплектов с армейского склада начальник санитарного отдела штаба армии обязан был докладывать начальнику санитарной части армий фронта и принимать меры к пополнению армейского склада этими комплектами до установленной нормы.

В начале марта 1916 г. принимается решение о направлении на фронты 12 «подвижных инструкторских отрядов по борьбе с удушливыми газами», формировавшихся общественными организациями с целью обучения личного состава войск пользованию индивидуальными и коллективными средствами защиты от отравляющих веществ. По примеру Юго-Западного фронта в конце апреля – начале мая того же года при управлениях главноуполномоченных Общества Красного Креста других фронтов создаются «Курсы по противогазовой борьбе для персонала и санитаров передовых отрядов».

В тот же период издаются специальный доклад проф. Н. А. Вельяминова «О мерах предохранения людей и лошадей от действия удушливых и ядовитых газов» (Пг.,1916), «Инструкция для врачей передовых лечебных учреждений Российского общества Красного Креста при армиях Западного фронта» (Минск, 1916) и др.

Ведущая роль в разработке организационных основ оказания медицинской помощи пораженным отравляющими веществами принадлежала Н. Н. Бурденко. «Всякая газовая атака, – писал он, – должна стать предметом самого тщательного внимания со стороны врачей. Вопрос о санитарной тактике в смысле порядка оказания помощи в местах первого притока газоотравленных, планомерная сортировка их, эвакуация их в район передовых перевязочных отрядов дивизии; характер помощи, сортировка и транспорт газоотравленных здесь, наконец, сортировка и распределение в районах.

Оказание первой помощи газоотравленному головных эвакуационных пунктов – вот вопросы, которые пора ставить на очередь для принципиальных и конкретных на них ответов».

На основании «Инструкции медицинскому персоналу 5-й армии при оказании помощи пострадавшим от удушливых газов», введённой в октябре 1915 г., вынос «газоотравленных» возлагался на дивизионных носильщиков. Пораженные после смены одежды размещались в специальных убежищах, устраиваемых в тылу, на возвышенных местах, вне сферы действия газов. По сигналу химической тревоги к этим убежищам обязаны были следовать 1–2 врача со специальной аптечкой. В тылу войск предполагалось устраивать специальные госпитали для «газоотравленных». Однако фактически такие госпитали созданы не были.

После принятия перечисленных выше мер в Русской армии отмечалось резкое снижение потерь от отравляющих веществ.

Следует особо отметить, что в годы Первой мировой войны определенные позитивные шаги делаются и в области санаторно-курортного лечения раненых и больных воинов, которое находилось в ведении общественных организаций и частных лиц. Положительную роль в этом важном деле сыграл состоявшийся в Петрограде 7 – 11.01.1915 г. съезд по улучшению отечественных лечебных местностей, а также возложение 27 февраля того же года на Верховного начальника санитарной и эвакуационной части общего руководства всеми мероприятиями по улучшению отечественных лечебных местностей для использования их как больными и ранеными воинами, так и всеми вообще нуждающимися в бальнеологическом лечении лицами.

Для разработки по согласованию с военным ведомством общего плана организации этого лечения, претворения в жизнь намеченных в нем мероприятий через соответствующие организации в 1915 г. была создана Центральная объединенная санаторно-курортная комиссия при Главных комитетах Всероссийских Союза городов и Земского союза. Ее председателем стал В. А. Левицкий, а секретарем – З. П. Соловьев (впоследствии видный организатор советского здравоохранения). Первое заседание комиссии состоялось 26.05.1915 г. В этот же день приказом № 49 Верховный начальник санитарной и эвакуационной части объявил «Правила порядка отправления и следования нижних чинов армии и флота в лечебные местности и надзора за сими чинами во время нахождения их в упомянутых мес

Икатель_истины (Родовед-историк) все записи автора

РЕЭВАКУАЦИЯ БЕЖЕНЦЕВ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ ИЗ СОВЕТСКОЙ РОССИИ В 1922–1923гг.: ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЙ ЭТАП

Автор: И.Б. БЕЛОВА | 23 Января 2014

И.Б. БЕЛОВА

РЕЭВАКУАЦИЯ БЕЖЕНЦЕВ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ ИЗ СОВЕТСКОЙ РОССИИ В 1922–1923гг.: ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЙ ЭТАП

Belova I.B. The refugees of World War I re-evacuation from Soviet Russia in 1922-1923: the final stage

Аннотация / Annotation

В статье анализируется завершающий период возвращения на родину беженцев Первой мировой войны - уроженцев территорий, отошедших к Польше и прибалтийским государствам. Впервые показан результат влияния сокращения и ликвидации государственного эвакуационного аппарата, неоднократного прекращения регистрации и бесплатной отправки беженцев, изменения правил оформления документов на процесс репатриации беженцев.

The article is devoted the concluding period of World War I refugees homecoming - that temporarily placed in the center of the European Russia, natives of the territories which have departed to the Poland and the Baltic Republics. For the first time the result of influence of reduction and liquidation of the state evacuation device, the numerous termination of registration and free sending of refugees, changes of rules of official registration of papers on process of repatriation of refugees are shown.

Ключевые слова / Keywords

Беженцы Первой мировой войны, плановая реэвакуация, стихийное движение беженцев, иностранные дипломатические миссии, Центральное управление по эвакуации населения, Наркомат внутренних дел. Refugees of World War I, planned re-evacuation, spontaneous movement of refugees, foreign diplomatic missions, the Central People Evacuation Board, Ministry of Internal Affairs.

БЕЛОВА Ирина Борисовна – старший преподаватель Калужского государственного университета им. К.Э. Циолковского, докторант Брянского государственного университета им. акад. И.Г. Петровского, кандидат исторических наук, г. Калуга; +7-905-640-51-43; irina-25.01@mail.ru

Вопросы реэвакуации беженцев Первой мировой войны из Советской России начали изучаться отечественными историками с конца 1990–х гг. Так, Н.В. Лахарева рассмотрела эту проблему на примере Курской губернии. В.С. Утгоф исследовала процесс возвращения на родину белорусских беженцев . В данном исследовании впервые анализируется завершающий период возвращения на родину беженцев Первой мировой войны, в основном уроженцев территорий, отошедших к Польше и прибалтийским государствам . В декабре 1921 г. Центральное управление по эвакуации населения (Центрэвак) объявило о ликвидации своих органов на местах. В соответствии с инструкцией от 5 января 1922 г. уже в феврале были ликвидированы уездные управления по эвакуации населения (уездэваки), точнее - уездный эвакуационный аппарат, а в марте – губернские управления по эвакуации населения (губэваки). Вместо них в 1922 г. функционировали линейные эвакуационные пункты при крупных железнодорожных станциях, но не во всех губерниях, и межтерриториальные базисные эвакопункты. Например, при железнодорожной станции «Калуга» в марте был организован линейный эвакуационный пункт с передачей ему имущества питательного пункта местного Губэвака, который подлежал ликвидации. Этот вопрос не был согласован с Центрэваком. В итоге только что созданный линейный эвакопункт пришлось ликвидировать, а уполномоченного Центрэвака по Калужской губернии подчинить базисному эвакопункту в г. Орле. В таких губерниях центра Европейской России как Тульская, Курская, Брянская, Орловская, линейные эвакопункты были созданы и подчинены Орловскому базисному эвакопункту, а Рязанский линейный эвакопункт – Московскому .

Во втором полугодии 1922 г. ликвидации подверглись уже эвакопункты, при этом с 1 июля была прекращена бесплатная перевозка «голодобеженцев» и «обратников» в Европейской России, а из Сибири – с 1 августа . Новый порядок перевозок согласовывался уже после прекращения бесплатных перевозок. Так, Народный комиссариат земледелия в ноябре 1922 г. дал предложение по составу своего предполагаемого контингента обслуживания – это легальные переселенцы и беженцы голода, а к контингенту Центрэвака отнес беженцев Первой мировой войны и военнопленных, оптантов, рабочих по направлению Народного комиссариата труда, инвалидов, детей по направлению Народного комиссариата просвещения .

Губисполкомы, озабоченные перевозками беженцев в связи с ликвидацией местных эваков, эвакопунктов и предстоящей ликвидацией Центрэвака, запрашивали Народный комиссариат внутренних дел (НКВД), «что будет дальше, как все будет происходить, что делать сейчас» . Например, в конце 1922 г. в Сызрани скопилось для отправки 10 тысяч беженцев, рабочих и переселенцев, а местный эвакопункт уже был без руководителя, которого отозвали несмотря на сложную ситуацию с отправкой . В декабре 1922 г. Латвийская дипломатическая миссия обращала внимание Центрэвака на положение 500 латвийских беженцев, ожидавших отправки в бывшей Дальневосточной республике . В январе 1923 г. не состоялась запланированная отправка 300 беженцев Латвии из губерний Европейской части России, и латвийские представители вынуждены были обращаться по этому вопросу, но теперь уже не в Центрэвак, а в ликвидационную комиссию Центрэвака . При этом обмен 90 коммунистов, находившихся в Латвии, на 60 латвийских беженцев, находившихся в России, в это же самое время состоялся .

В связи с ликвидацией Центрэвака и его органов на местах оформление документов на выезд за границу беженцев Первой мировой войны был возложен на отделы управления губисполкомов. Например, в Калужской губернии при административном подотделе отдела управления губисполкома был образован эвакуационный стол, который возглавил бывший заведующий беженским отделом Губернского управления по делам о пленных и беженцах С. Каралис, уроженец Виленской губернии, в период Первой мировой войны оказавшийся в Калуге . Через год функции эвакостола перешли к иностранному столу отдела управления Губисполкома .

Случаи, когда документы беженцев, которые требовались для подтверждения их беженского статуса, полученные иногда с большим трудом с мест их прежнего проживания, в итоге терялись по вине советских работников, к сожалению, не были единичными. Например, в Мценске Орловской губернии сразу 22 беженца – уроженца Латвии в одночасье остались без документов, отосланных при посредстве Губэвака в Москву . По этой причине люди по возможности старались доставлять свои бумаги в иностранные миссии лично или с оказией. Однако когда, например, литовский беженец Зенон Викторовский после поездки по этому вопросу в Москву, в Литовское представительство, в июне 1922 г. возвратился обратно, его оштрафовали на 1,5 тыс. руб. за «незаконную» поездку. Его успокаивали тем, что сумма штрафа пополнит фонд помощи пленным красноармейцам, находившимся в Польше. Полпредство Литовской республики, куда обратился Викторовский, наоборот, посчитало незаконной предъявленную беженцу штрафную санкцию и заявило протест на том основании, что «передвижение в РСФСР никакими узаконениями не воспрещено» .

Надо отметить, что оперативностью в решении разнообразных организационных вопросов эвакуационные органы Советской России вообще не отличались, тем более в период реорганизации и ликвидации. Взаимодействие центра и периферии, межведомственные связи всегда оставляли желать лучшего. Местные органы Центрэвака, как правило, по нескольку раз обращались в Центр за разъяснениями, как поступать в конкретном случае, на основании какого нормативного акта, часто у них отсутствовавшего. Переписка отнимала время, что отрицательно сказывалось на настроении «пришлого элемента», то есть беженцев, и задерживала репатриацию. В феврале 1922 г. губотделы ЧК, к примеру, стали отказываться визировать списки беженцев, что было необходимо для получения нарядов на их отправку, на том основании, что в списках не были обозначены маршруты следования. Между тем маршруты сообщались на места тем же Центрэваком лишь перед самой отправкой эшелона, т.е. после утверждения уже завизированных списков. Получался замкнутый круг, тормозивший отправку . Польская миссия в 1922 г. шесть раз обращалась по поводу урегулирования крайне замедленной деятельности Курского губэвака, в связи с чем был сформирован только один эшелон (к августу 1922 г.); а также по поводу отказов регистрации беженцев Виленской губернии под предлогом отсутствия распоряжений Центрэвака. Проверка деятельности Управления выявила отсутствие необходимого количества сотрудников .

В сентябре 1922 г. на местах возникло множество вопросов в связи с приказом НКВД от 5 сентября, прекращавшим регистрацию беженцев. Не заявившим до 5 сентября 1922 г. о своем желании выехать на родину предстояло возвращаться за свой счет. Беспокойство местных властей объяснялось тем, что оставалось «довольно значительное количество» беженцев, зарегистрировавшихся, но не уехавших по разным причинам и не подавших заявлений о желании выехать, которые затем пожелали это сделать; кроме того – беженцев, никогда ранее не регистрировавшихся, но теперь желавших ехать. Губотделы ГПУ настойчиво предлагали приступить к новой регистрации, но это требовало согласования с Центрэваком, то есть дополнительного времени. В ответ на многочисленные запросы Центрэвак сообщал, что скоро последует приказ, согласно которому бесплатная отправка будет продлена еще на две недели, по истечении которых беженцы, не заявившие о намерении выехать, уже окончательно лишатся возможности ехать за счет Центрэвака .

Бесплатная отправка беженцев в Латвию была с 1 октября 1922 г. прекращена приказом Центрэвака от 15 сентября 1922г. Надо отметить, что регистрация беженцев для бесплатной отправки в Латвию уже прекращалась в 1921 г., что вызвало многочисленные жалобы и протесты, способствовало увеличению самостоятельного непланового движения, с чем Центрэвак всегда боролся. В результате регистрация возобновилась.

В 1922 г. волна «непланового беженского движения» вновь, как и весной 1921 г., поднялась на «значительную», по оценке Центрэвака, высоту. Это были в основном беженцы, расселенные в «бывшей житнице России – губерниях Поволжья». Центрэвак, как следует из его отчета, в 1922 г., как и в 1921 г., вынужден был не просто бороться, но вести «усиленную» борьбу с «самотеком», при этом сотни сотрудников погибли. Их жизни унесли свирепствовавшие в России эпидемические заболевания . Правомерен вопрос о количестве погибших от болезней и голода беженцев. Такие данные Центрэвак, скорее всего, не сумел собрать, хотя такие попытки делались в конце 1919 г. и позже . Надо отметить, что даже в 1920 г. количество органов гражданской регистрации составляло не более 40% от необходимого количества, не говоря уже о предыдущем советском периоде .

Плановые перевозки в 1922 г. беженцев–уроженцев территорий, отошедших к Польше, а также в Прибалтийские республики осуществлялись Центрэваком с февраля. Так, в марте по одному эшелону отправили в Польшу из Орла, Брянска, Тулы, Рязани, Тамбова, Смоленска и два эшелона из Калуги . Эти люди ожидали реэвакуации из Советской России долгих пять лет. В феврале, мае и сентябре состоялись отправки (по одному эшелону) в Польшу и Прибалтику из Калужской губернии, среди отправленных преобладали уроженцы Гродненской губернии . В августе из Орла отправили 1 264 беженца в Польшу и Прибалтику , а также из Курска, откуда до конца 1922 г. перевезли 1 136 человек . Летом в Польскую республику отъезжали и гужевым способом . Далеко не все отправки в 1922 г. проходили нормально, например, в установленные сроки после объявления о предстоящем отъезде. В противном случае беженцы не успевали продать свое имущество или, наоборот, распродавали его, увольнялись с работы, а отъезд переносился на неопределенное время, к примеру, с весны на осень . Общая численность реэвакуированных из России беженцев в 1922 г., по нашим подсчетам, составила не более 207 тыс. человек .

На 1 ноября 1922 г., по данным Центрэвака, в губерниях Европейской России еще ожидали реэвакуации 31 414 зарегистрированных беженца, в Сибири – 40 тыс., на Украине – 20 тыс. человек; всего по России – 94 764 человека. Из них, например, в Калужской, Курской губерниях, Западной области по 3 тысячи человек; в Тамбовской губернии – 2 тысячи . За декабрь 1922 г. в Латвию и Литву эвакуировали 525 беженцев, в Польшу (через пограничный пункт Негорелое) – 3 618 человек; всего – 4 143 ; значит, оставалось на 1 января 1923 г. 90 621 человек.

С января 1923 г. Центрэвак перестал существовать, но в Наркомате внутренних дел имелся эвакуационный отдел, с которым взаимодействовали местные губернские эвакуационные столы. Например, в Калужском губисполкоме, в составе которого находился эвакостол, были уверены, что ликвидация Центрэвака не означала прекращение эвакуации беженцев, которая, действительно, продолжилась и в 1924 г. Начальник отдела управления по этому вопросу высказался следующим образом: «Эвакуация не находится на мертвой точке, но как раз наоборот. Только теперь придется обращаться в Наркомвнудел, где организован эвакуационный отдел». Калужский губернский эвакостол в начале 1923 г. запросил в установленном порядке или уже получил необходимые документы для отправки 1 200 беженцев. Списки еще 870 человек были поданы в Наркомвнудел для запроса соответствующих органов по месту прежнего жительства беженцев .

Процесс оформления документов включал в себя визирование списков беженцев в ОГПУ для выезда из России и иностранными делегациями (Польской, Латвийской, Литовской, Эстонской) для въезда в соответствующую страну. При этом иностранные представители нередко вычеркивали из реэвакуационных списков определенное количество беженцев без объяснения причин. Списки вычеркнутых следовало направлять в специальную комиссию по обжалованию нарушений соответствующих межгосударственных договоренностей о репатриации . Губотделы ГПУ при согласовании списков беженцев заботили политические моменты. Так, в феврале 1923 г. начальник Калужского губотдела сообщал отделу управления Губисполкома, что в списке уезжающих на родину беженцев белорусов и поляков имеется Антон Александрóвич, который, по их сведениям, является «польским контрреволюционером, но он пока пропускается до получения ответа на запрос о нем из Центра» .

Советское правительство в январе 1923 г. довело до сведения поверенного в делах Польши в РСФСР, что в деле репатриации беженцев произошли «значительные» изменения, свидетельствующие о приближении конца процесса. Констатировалось, что с начала осени 1922 г. число уезжавших с эшелонами лиц было значительно меньше числа зарегистрировавшихся для отправки. Например, из Сибири и даже Москвы выезжало только 50% зарегистрировавшихся. Кроме того, количество заявивших о выезде не превышало 20 тыс. человек, из которых только часть выедет в Польшу эшелонным порядком. Далее делался вывод о том, что дальнейшее сохранение особого аппарата и режима репатриации не являлось более необходимым. В этой связи советское правительство объявляло об отзыве своей делегации Российско-украинско-польской комиссии по репатриации в Москве и Варшаве, созданной на основании Соглашения о репатриации от 24 февраля 1921 г., и прекращении эшелонной отправки с 15 февраля 1923 г. Аналогичные меры предлагалось принять польскому правительству и в дальнейшем вопросы о репатриации разрешать в дипломатическом порядке .

Польская сторона, наоборот, предложила продлить деятельность репатриационной комиссии в Москве еще на год, до 1 февраля 1924 г., а соответствующих отделений в Киеве, Харькове и Минске – до 15 января 1924 г. Переписка и переговоры продолжались в течение года , и надо отметить, что за первое полугодие 1923 г., по данным Центрэвака, в Польшу было реэвакуировано 111 830 беженцев , а вовсе не 20 тысяч, о чем говорилось в январском заявлении Советского правительства, приведенном выше. Подписание заключительного протокола Российско-украинско-польской смешанной комиссии по репатриации состоялось лишь 30 августа 1924 г. В результате массовая репатриация и деятельность смешанной комиссии была признана законченной с 1 сентября 1924 г. Все не законченные до 1 сентября репатриационные дела польская делегация передала в консульский отдел своей дипломатической миссии для доведения до конца в дипломатическом порядке .

Таким образом, 1922 г. начался с масштабной реформации Центрэвака, сопровождавшейся значительным сокращением штатов. На протяжении 1923 г. этот процесс продолжался. Сокращение численности эвакуационной службы, сопровождавшееся изменениями правил оформления документов, не способствовало улучшению качества работы по репатриации беженцев Первой мировой войны, наоборот, плановая реэвакуация замедлилась, несмотря на уменьшение общего количества беженцев, остававшихся на российской территории к началу 1922 г.

В связи с ухудшением делопроизводства, в частности, работы с личными документами репатриантов, которые элементарно терялись, беженцы целыми семьями и группами семей лишались права приобретения иностранного гражданства. Тормозили процессы репатриации неоднократные объявления центра об окончательном прекращении регистрации и бесплатной отправки на родину. В результате в плановом порядке в течение 1922 г. и первого полугодия 1923 г. Центрэваком было реэвакуировано в Польшу и прибалтийские государства около 319 тыс. беженцев, что в 2 раза меньше, чем за 1921 г. При темпах реэвакуации 1921 г. все 319 тыс. беженцев могли оказаться на родине в течение 5,6 месяца, а не за 1,5 года.

Советское правительство стремилось не к тому, чтобы как можно скорее за свой счет, в соответствии с международными обязательствами, перевезти всех беженцев, оптировавших иностранные гражданства, а к тому, чтобы скорее завершить бесплатную отправку под предлогом отсутствия на своей территории беженцев, желавших выехать из страны. Иностранные миссии небезуспешно противодействовали этой политике в интересах беженцев, не имевших возможности выехать на родину за свой собственный счет.

Полностью материал публикуется в российском историко-архивоведческом журнале ВЕСТНИК АРХИВИСТА. Ознакомьтесь с условиями подписки здесь. http://vestarchive.ru/2012-3/2491-reevakyaciia-bej...1923gg-zakluchitelnyi-etap.htm

Икатель_истины (Родовед-историк) все записи автора

 

 

 

Генерал Михаил Алексеев – герой забытой войны

12 сентября 2014

Подвиги русских солдат и офицеров в Первую мировую войну не просто «канули в лету», а вообще не имели права на существование…

Пруссия, 1914 г.

Почти сто лет назад началась война, которую современники называли Великой. Её территориальный размах, гигантские силы участников и судьбоносные исторические последствия, казалось бы, навсегда должны остаться в памяти людей многих поколений нашей страны. Но первая мировая война не просто оказалась в тени второй – ещё более масштабной и кровавой, но была полностью забыта. В нашей стране этой войне и её героям особенно «не повезло». Усилиями советской пропаганды она превратилась в «позорную империалистическую», а подвиги русских солдат и офицеров не просто «канули в лету», а не имели права на существование вообще. Тем более, не имели права на существование и русские генералы – герои этой забытой войны, которые впоследствии сражались с большевиками, теми, кто всеми силами стирал память о славе русского оружия в 1914-1918 гг.

Один из героев Великой войны – генерал от инфантерии Михаил Васильевич Алексеев.   Его военная деятельность в советской историографии имела только идеологическое измерение, в котором почти отсутствовали объективные критерии оценки. И до сих пор, многие страницы биографии этого выдающегося русского полководца остаются не до конца выясненными. Так до сих пор не ясно место его рождения, ибо как-то установилось, что Алексеев родом из Твери, на что повлияло его обучение в Тверской гимназии.

Михаил Васильевич Алексеев

Об Алексееве написано не так много работ, несмотря на заметное внимание к событиям Первой мировой войны в русском Зарубежье. В эмигрантской историографии наиболее полное изложение биографии Алексеева принадлежит перу его дочери Вере. Книга была издана в России только в 2000 году. В советской же историографии у генерала Алексеева было совершенно определённое клеймо – «белогвардейца» и специального биографического исследования не проводилось. Единственная научная работа, посвящённая цельной биографии Алексеева, появилась только в 2012 г. в журнале «Вопросы истории». Довольно многочисленные изложения биографии генерала на разных Интернет-ресурсах, популярных справочниках и энциклопедиях, во многом повторяют друг друга и ничего нового, к уже известному тексту, не добавляют. Лишь в военно-исторической литературе постсоветского периода, касающейся анализа военных действий войны 1914-1918 гг., имя М.В. Алексеева упоминается не единожды, и его роль в осуществлении той или иной операции, определяется как весьма значительная.

Это был первый, но далеко не единственный успех русской армии на Юго-Западном фронте и он принёс Алексееву заслуженную славу полководца, умеющего «передумать» противника

Начало великой войны Алексеев встретил в должности командира 13-го армейского корпуса, которым командовал ещё с 1912 г., но сразу же был назначен начальником штаба Юго-Западного фронта, созданного на базе Киевского военного округа. Считается, что командующий фронтом генерал Иванов не отличался полководческими дарованиями, и Михаилу Васильевичу приходилось работать не покладая рук. Уже в первые месяцы войны австрийская армия потерпела поражение в Галицийской наступательной операции, успех которой был обеспечен организацией её планирования, проведённой Алексеевым.

24 сентября 1914 г. после взятия Львова, генерал Алексеев был награжден орденом св. Георгия 4-й степени и произведён в генералы от инфантерии. Это был первый, но далеко не единственный успех русской армии на Юго-Западном фронте и он принёс Алексееву заслуженную славу полководца, умеющего «передумать» противника. В декабре 1914 г. широкомасштабные операции приостановились, и стороны перешли к позиционным боям. В начале 1915 г. Ставка распределила силы на два стратегических направления: Австро-Венгрию и Германию. Германия подтягивала крупные резервы, а Юго-западный фронт вёл тяжелые бои в Карпатах. Часть войск фронта проводила блокаду крупной австрийской крепости Перемышль. Стратегия изматывания противника дала свои результаты, и 22 марта 1915 г. крепость пала. В русский плен сдалось 9 генералов, 2300 офицеров и 122 800 нижних чинов. Чем это не равно победе в Сталинградской битве? Падение Перемышля стало последним успехом Юго-Западного фронта в бытность Алексеева начальником его штаба.

Ни одна русская армия, ни одна дивизия не попала летом 1915 г. в плен

Вскоре генерал был назначен командующим Северо-Западным фронтом. Ему досталось весьма тяжелое наследство: некомплект в войсках, недостаток снарядов, низкий моральный дух солдат, а также сильный и искусный противник – германцы, которые в 1915 г. решили перенести основные усилия на русский фронт, планируя в ходе решительного наступления вывести Россию из войны. Вскоре противник, перешедший в общее наступление, именно сюда направил свой главный удар. Несмотря на подавляющее превосходство немцев в живой силе и артиллерии, Алексееву удалось сорвать попытку противника окружить и уничтожить русские войска в Польше. Маневрируя и нанося контрудары, командующий фронтом отводил обескровленные войска назад, к Западной Двине, и фактически спас фронт, сумел стабилизировать его и закрепиться на новом рубеже. Алексееву удалось вывести армии своего фронта из польского мешка. Ни одна русская армия, ни одна дивизия не попала летом 1915 г. в плен. Генерал Алексеев не дал завершить ни одного из запланированных, немецким командованием, окружений. Эти факты сильно контрастируют с действиями советских полководцев 1941-1942 гг.

Серьёзные перемены произошли в это время в Ставке. Император Николай II решил занять пост Верховного главнокомандующего, назначив начальником штаба именно генерала Алексеева. Это назначение приветствовалось многими, ибо по воспоминаниям современников, генерал «отличился упорным трудом, обладая врожденными военными способностями. На новом высоком посту он неутомимо работал, почти всегда свыше своих сил… Удивительная память, ясность и простота мысли обращали на себя внимание. Он был далек от карьеризма и работал не за страх, а за совесть». В случае назначения сказалось и мнение командного состава армии, высоко оценивавшего способности Михаила Васильевича. При таком неопытном верховном главнокомандующем, каким являлся царь, Алексеев обрек себя на изнурительную работу. Но работать он мог, как никто другой, и результаты его усилий сказывались довольно быстро. О высоких моральных качествах Михаила Васильевича писал протопресвитер русской армии Георгий Шавельский: «Как и каждый человек, Алексеев мог ошибаться, – но он не мог лгать, хитрить и еще более ставить личный интерес выше государственной пользы».

Став начальником штаба Верховного Главнокомандующего, Алексеев сосредоточил в своих руках всё управление русскими армиями. Император, как правило, принимал общее участие в разработке операций, влияя только на кадровую политику. Начальник штаба делал общие доклады, не всегда посвящая государя во все детали. Как впоследствии писал генерал Деникин: «Такая комбинация, когда военные операции задумываются, разрабатываются и проводятся признанным стратегом, а «повеления» исходят от самодержавной власти, была очень удачной». Алексеев стремился наладить более тесные отношения с тылом, активно сотрудничая с представителями общественности – депутатами Государственной Думы, при этом стараясь оставаться максимально в стороне от политических интриг и сохраняя доверительные отношения с императором.

Много лет спустя Уинстон Черчилль приравнял генерала Алексеева по стратегическим дарованиям к маршалу Фошу и генералу Людендорфу

С приходом Алексеева изменилось и отношение к союзникам. Как свидетельствовали современники: «Отношение к союзникам Алексеева было более серьёзно и более патриотично, чем у старой Ставки. При великом князе Николае Николаевиче в Ставке союзников «обожали», перед ними расстилались по земле, для них жертвовали русскими интересами. При Алексееве на союзников стали смотреть деловитее. От них, кроме прекрасных слов, стали требовать взаимной и своевременной поддержки на деле».

План на 1916 г. Ставка вырабатывала уже с учётом действий союзников. Основное наступление решено было вести войсками Западного фронта, при этом остальные фронты должны были оказать ему максимальное содействие. Юго-Западному фронту А.А. Брусилова предписывалось нанести удар на Луцк, и изначальная идея Брусиловского прорыва была выдвинута именно Алексеевым. С целью выхода из тупика позиционной войны он, как начальник штаба верховного главнокомандующего, весной 1916 г. спланировал проведение совместного наступления трёх русских фронтов – уникальной по своим масштабам военной операции. Стратегическое наступление принесло крупный успех Юго-Западному фронту Брусилова, но именно с лета 1916 г. наметился перелом в войне в пользу России и стран Антанты. Много лет спустя Уинстон Черчилль приравнял генерала Алексеева по стратегическим дарованиям к маршалу Фошу и генералу Людендорфу.

К октябрю 1916 г. фронты вновь перешли к позиционной борьбе, но победа уже была не за горами. В это же время сказались гигантские физические перегрузки, которые до этого выдерживал Алексеев. Он серьезно заболел и временно сдал командование. Но, даже находясь на лечении, оставался в курсе событий и принимал участие в разработке плана на 1917 год. Ещё уезжая из Петрограда, Алексеев видел первые грозные признаки революции. Стремясь, как военный человек, оставаться вне политики, он вместе с тем понимал неизбежность крупных перемен в стране, надеясь, что это принесет пользу государству и армии. Находясь в Могилёве, Михаил Васильевич оказался причастным к отречению Николая II от престола. 2 марта он честно телеграфировал царю в Псков о результатах проведенного им опроса командующих фронтами по поводу возможного отречения. Результаты были неутешительными для Николая II, и его решение об отречении стало неизбежным и губительным для России. На следующий день Николай II прибыл в Могилёв, где Алексеев встретил его с соблюдением почестей, а 8 марта они расстались навсегда: последний российский самодержец по приказу Временного правительства был увезен под арест в Царское Село. Ряд историков ставят в вину генералу его связи с думскими заговорщиками и содействие в свержении монархии. Документальных данных о его участии в заговоре нет. Следует также иметь в виду, что для Алексеева, монархиста по своим взглядам, превыше всего было сохранение боеспособности русской армии, а потому он всё больше склонялся к мысли о необходимости сохранения конституционной монархии.

Временное правительство, учитывая мнение генералов армии, 11 марта назначило Алексеева верховным главнокомандующим. Вначале Михаил Васильевич надеялся, что новое правительство сможет восстановить порядок в стране и укрепить дисциплину в армии, оградив ее от политики. Но поспешная демократизация армии и активность большевиков в нагнетании революционных настроений делали свое дело. В телеграмме 21 мая 1917 г. Алексеев сообщал Керенскому, что «развал армии достиг крайних пределов», и требовал восстановления деятельности военных судов, расформирования полков, отказывающихся исполнять боевые приказы начальников. Но уже через день после телеграммы Алексеев был смещён с поста верховного главнокомандующего. Узнав об этом решении, старый генерал произнес: «Пошляки, рассчитали, как прислугу».

Его имя было тем знаменем, которое привлекало людей самых разнообразных политических взглядов обаянием разума, честности и патриотизма

Когда в ноябре 1917 г. большевики пришли к власти, время компромиссов для Алексеева прошло. Он принял решение вступить на путь открытой борьбы и этой борьбе он посвятил последний год своей жизни, став основателем Русской Добровольческой армии, – основы Вооружённых сил Юга России. «В годы великой смуты, – писал об Алексееве генерал Деникин, – когда люди меняли с непостижимой легкостью свой нравственный облик, взгляды, ориентации, он шагал твердой старческой поступью по прямой кремнистой дороге. Его имя было тем знаменем, которое привлекало людей самых разнообразных политических взглядов обаянием разума, честности и патриотизма».

Михаил Васильевич умер в 1918 году на Кубани и был торжественно похоронен, но уже через два года его останки русская армия вывезла с собой в эмиграцию, и прах генерала вновь был погребен на кладбище Ново Гробле в Белграде. Долгие десятилетия в советской Югославии его могила тщательно оберегалась от осквернения, и скромный памятник содержал только одно слово «Михаил». Лишь в 2010 году была восстановлена информация о генерале на месте его захоронения.

Могила М.В. Алексеева

Сейчас кладбище в Белграде является крупнейшим русским военным мемориальным комплексом за границей. На нем похоронены 124 генерала, 6 адмиралов, 280 полковников, сотни солдат, казаков и гражданских служащий великой и непобеждённой русской армии. На знаменитом кладбище Сент-Женевьев-де-Буа есть уникальное захоронение Алексеевцев – всех тех, кто сражался с большевиками под его командованием.

100-летие начала Великой войны даёт нам возможность вспомнить о её подлинных героях, и наша память пусть будет содержать те же слова, которые в 1918 году поместили на памятном венке старому генералу, никогда не видевшие его, дети: «Не видели, но знали и любили».

Владимир Лавренов

 

https://psmb.ru/a/general-mihail-alekseev-geroy-zabytoy-voyny.html

Икатель_истины (Родовед-историк) все записи автора

 

 

Публичные дома в императорской России

 

В какой-то момент монархи рассудили, что неискоренимый порок лучше поставить под контроль

На пути к легализации

Традиционное отношение государства к проституции в России было нетерпимым. Это находилось в парадоксальном противоречии с тем, что в некоторых семьях мужья или отцы сдавали своих жён и дочерей внаём как проституток. Отдельные случаи такого рода описаны из истории Московской Руси.

С «европеизацией» России в XVIII веке начали появляться и первые бордели, вначале нелегальные. Власти – от Петра Великого до Елизаветы Петровны – долго и безуспешно пытались с ними бороться. Наконец, Екатерина Великая сделала первый важный шаг к легализации проституции.

8 апреля 1782 года появился «Устав о благочинии», которым признавалось наличие частных публичных домов и разрешалось открывать таковые только в специально отведённых кварталах. Правда, никаких других мер по регламентации не было принято, и проституция по-прежнему рассматривалась полицией как абсолютно незаконный промысел. Павел I предписал попавшимся на проституции носить жёлтые платья. Правда, этот закон отмер со смертью самого Павла.

Николай I и открытие публичных домов

Что примечательно – законы против проституции работали против самих девушек древнейшей профессии и против хозяек нелегальных борделей, но никак не затрагивали сутенёров-мужчин, особенно если ими были родственники девушек. Поэтому окончательная легализация проституции в России, предпринятая Императором Николаем I, имела целью не только установление контроля над этим явлением, но и в какой-то мере защиту прав проституток от нелегального, «семейного» сутенёрства.

Со своей военной прямотой Николай I признал наличие данного общественного порока, и 29 мая (10 июня) 1844 года появились «Правила содержательницам борделей». В них чётко расписывались обязанности хозяек и работниц домов терпимости, требования к возрасту и здоровью тружениц «любовного фронта», их правовой статус и обязанности. С течением времени в эти правила вносились небольшие изменения. Более детальные регламенты устанавливались местными властями.

Правовой статус

Проститутки в России делились на две категории: работавшие в публичных домах (билетные) и на квартирах (бланковые). Те и другие были обязаны регулярно проходить освидетельствование у врачей на предмет «профессиональных» заболеваний. У проституток отбирался паспорт и выдавался взамен «жёлтый билет», удостоверяющий род занятий. Публичные дома облагались налогом.

В отличие от хозяек публичных домов, бланковые проститутки не платили налог, однако сколько они должны были отдавать неизбежному в таком случае сутенёру – в это государство не вмешивалось. Поэтому работа в легальном публичном доме служила «социальной» гарантией – проститутке полагалось не меньше одной четвёртой платы с клиента по установленной таксе. Кроме того, проститутка, проработавшая в доме терпимости больше года, при увольнении получала все вещи, которые были предоставлены ей хозяйкой для домашнего обихода.

Понятно, что и сами хозяйки часто были прикрытием для ведения большого бизнеса по содержанию публичных домов. В начале 90-х годов XIX века в России насчитывалось 16 627 домов терпимости (различавшихся по ценовой категории и уровню интимных услуг) и больше 20 тысяч официально зарегистрированных бланковых проституток. Впрочем, далеко не все девушки лёгкого поведения стремились к легальному статусу, так как жёлтый билет практически отнимал возможность последующего возвращения к более достойному занятию, на что многие не теряли надежды. Поэтому нелегальная проституция так и не была изжита.

 

 

Фотоматериал использован из свободного доступа Яндекс и является собственностью авторов.

https://zen.yandex.ru/media/history_russian/public...ossii-5c6f889015acff00b356b223