CrisM (Родовед-историк) все записи автора

ДОЛГОРУКОВ
   Павел Васильевич
    (1755 – 02.02.1837)

Генерал-майор, Георгиевский кавалер.

Павел Васильевич был представителем старинного и могущественного рода князей Долгоруковых. Его отец Василий Сергеевич († 1803) был женат на Анастасии Ивановне Лодыженской († 1823). При своём замужестве она получила в приданое 8 тыс. крепостных душ и доживала свой век в с. Знаменском Мокшанского уезда.

Генерал-майор Долгоруков, пожалованный офицерским чином в раннем детстве, сражался под одними знамёнами рядом с легендарным А.  В. Суворовым.

В 1763 г. его записали адъютантом, а в 10 лет он стал поручиком. Карьерный рост князя Долгорукова шёл стремительно, и в 23 года он уже имел чин полковника, а в 1796 г. произведён в генерал-майоры. Боевое крещение он принял в русско-турецкой войне 1768-1774 гг.: в 1771 г. участвовал в штурме Перекопа. В следующей русско-турецкой войне 1787-1791 гг., командуя авангардом передовой дивизии, в январе 1788 г. вошёл в Северную Молдавию, затем с вверенным ему Тверским драгунским полком в составе армии Г.  А. Потёмкина участвовал в штурме Очакова. В том же году императрица наградила его орденом Георгия 4-й ст. В августе 1789 г., накануне сражения при Рымнике, Павел Васильевич удержал стремление неприятеля, в десять раз превосходившего русских, овладеть понтонными мостами. Выйдя в отставку, князь Долгоруков поселился в с. Юлово Мокшанского уезда, а затем переселился в поместье своей сестры Екатерины Васильевны Кожиной — Старую Кутлю. По воспоминаниям его зятя Андрея Михайловича Фадеева отставной генерал

«…скромно проживал… в своём небольшом именьице из ста крестьян… Всё свободное время проводил он за серьёзными занятиями в своей громадной библиотеке, составленной преимущественном из книг учёного содержания, по всем отраслям знания и всяких языков. Он очень хорошо знал несколько древних и новых языков и совершенно свободно изъяснялся на них. Деревенская жизнь не прервала его отношений к большому свету; близкие родственные и дружеские связи его с знатными домами обеих столиц поддерживались постоянными сношениями и перепиской».

Павел Васильевич умер в Пензе, где у него был дом, на руках своего зятя, который, выполняя последнюю волю генерала, 5 февраля из Пензы в сильный мороз,

«по дурной снежной дороге, …повезли его, сопутствуемые огромной толпой пензенских жителей всех сословий… За несколько вёрст до Кутли вся деревня вышла навстречу погребального шествия.

Во всех крестьянах видна была истинная любовь к их помещику и живая скорбь о потере его».

Похоронен Долгоруков в притворе сельской церкви Николая Чудотворца.

________________________________________
Источник: Тюстин, А. В., Шишкин И. С. Пензенская персоналия.
Славу Пензы умножившие. [В 3 т.]. Т. 1 (А-Л).: [биогр. слов.]
/ Тюстин А. В., Шишкин И. С. — Пенза : б. и., 2012. – 208 с.: портр.— с. 109.
_________________________________________

По теме:
Тюстин А. В. Пензенские корни Е. П. Блаватской

http://penzahroniki.ru/index.php/spravochnik/147-p...vel-vasilevich-1755-02-02-1837

Constanciya_Russiya (Родовед-историк) все записи автора

Тайный порок в Романовском семействе

    Одна из версий, почему прилагательное «голубой», стало обозначать гомосексуалистов гласит, что ранее гомосексуализм был присущ только аристократическим слоям общества. Тем, у кого в жилах течет голубая кровь.
      В Российской империи были роды и «голубее» по крови чем Романовы, и может быть поэтому гомосексуалистов среди членов Императорского Дома можно по пальцам пересчитать. Один всем известный (во многом благодаря книге Бориса Акунина «Коронация, или Последний из Романов») великий князь Сергей Александрович, родной дядя Николая II и губернатор Москвы.
     Тот никогда не скрывал своих наклонностей, хотя и был женат, спать предпочитал со своими адъютантами, и никакого греха в этом не видел. Но был и другой случай.

«Великий князь Константин Константинович» И.Е.Репин, 1891г.

.
    Великий князь Константин Константинович Романов родился 22 августа (10 августа по ст.ст.) 1858 года, и был вторым сыном великого князя Константина Николаевича Романова. Среди вечно повторяющихся Николаев, Александров и Константинов Романовых запутаться можно, поэтому скажу лишь, что Константин Константинович был младшим братом более известного Николая Константиновича.
     Но в отличии от своего скандального братца, великий князь Константин Константинович был образцом для примера. Будучи мичманом российского флота, в русско-турецкой войне 1877-1878 годов в бою под Силистрией на Дунае потопил турецкий корабль, за что был награжден Георгиевским крестом IV степени. В 1882 году по болезни был переведен в гвардию и через пять лет стал командиром лейб-гвардии Преображенского полка. Был президентом Академии наук и одним из основателей Пушкинского дома.
     Константин Константинович слыл также образованнейшим человеком своего времени, отличным пианистом и знаменитейшим поэтом той эпохи, писавшим под псевдонимом «К.Р.». Его романтические стихи знала вся читающая Россия, девушки переписывали их в свои девичьи дневники и альбомы, а Чайковский, Рахманинов, Алябьев и многие другие композиторы писали на них романсы. Вот типичный образец творчества поэта К.Р.:
     Когда меня волной холодной
     Объемлет мира суета,
     Звездой мне будет путеводной
     Любовь и красота.

.
     Он был удачно женат на своей дальней родственнице (они оба были праправнуками императора Павла I) немецкой принцессе Елизавете Саксен-Альтенбургской. По приезде в Россию она стала называться Елизаветой Маврикиевной, но православия не приняла, оставшись лютеранкой. Своего мужа великая княгиня любила нежно и беззаветно, тот отвечал ей взаимностью, в браке у них родилось девять детей.

     Константину Константиновичу повезло – он задохнулся во время припадка грудной жабы во дворце Павловска в 1915 году, и стал последним из Романовых, умерших до революции и торжественно погребённых в великокняжеской усыпальнице Петропавловской крепости.
     Он не дожил до падения монархии и Российской империи, гибели своих сыновей Иоанна, Константина и Игоря, которые на следующий день после расстрела царской семьи, были ещё живыми сброшены в шахту под Алапаевском.
     Зато его дочь, великая княжна Вера Константиновна, дожила до 94 лет, и скончалась в 2001 году, став уже в наши дни последней из Романовых, кто помнил дореволюционную жизнь (на этой фотографии она на руках отца).

.
     На протяжении всей своей жизни К.Р. вел дневниковые записи, которые согласно его завещанию после смерти были переданы в архив Академии наук с условием опубликования не ранее, чем через 90 лет.
     Российские историки нарушили волю покойного, и эти дневники были опубликованы через 79 лет после смерти К.Р., в 1994 году, и повергли историков в некое смущение – оказывается счастливый отец семейства и отличный семьянин Константин Константинович всю свою жизнь был тайным гомосексуалистом. И в дневниках с необыкновенной откровенностью описывал свою гомосексуальность. Вот лишь несколько записей великого князя:

     28 декабря 1903 г. - С.-Петербург.
     Жизнь моя течет счастливо, я поистине "баловень судьбы", меня любят, уважают и ценят, мне во всем везет и все удается, но... нет главного: душевного мира.
     Мой тайный порок совершенно овладел мною. Было время, и довольно продолжительное, что я почти победил его, от конца 1893-го до 1900-го. Но с тех пор, и в особенности с апреля текущего года (перед самым рождением нашего очаровательного Георгия), опять поскользнулся и покатился и до сих пор качусь, как по наклонной плоскости, все ниже и ниже.
     А между тем мне, стоящему во главе воспитания множества детей и юношей, должны быть известны правила нравственности.
     Наконец, я уже немолод, женат, у меня 7 человек детей, старшие почти взрослые, и старость уже не за горами. Но я точно флюгер: бывает, принимаю твердое намерение, усердно молюсь, простаиваю целую обедню в жаркой молитве и тотчас же затем, при появлении грешной мысли, все сразу забывается, и я опять подпадаю под власть греха.
     Неужели же невозможна перемена к лучшему? Неужели же я так и погрязну в грехе?

     19 апреля 1904г. - С.-Петербург.
     На душе у меня опять нехорошо, снова преследуют меня грешные помыслы, воспоминания и желания. Мечтаю сходить в бани на Мойке или велеть затопить баню дома, представляю себе знакомых банщиков - Алексея Фролова и особенно Сергея Сыроежкина. Вожделения мои всегда относились к простым мужикам, вне их круга я не искал и не находил участников греха. Когда заговорит страсть, умолкают доводы совести, добродетели, благоразумия.

    23 июня 1904г. - С.-Петербург.
     Я опять отказался от борьбы со своей похотью, не то чтобы не мог, но не хотел бороться. Вечером натопили мне нашу баню; банщик Сергей Сыроежкин был занят и привел своего брата, 20-летнего парня Кондратия, служащего в банщиках в Усачевых банях. И этого парня я ввел в грех. Быть может, в первый раз заставил я его согрешить и, только когда уже было поздно, вспомнил страшные слова: горе тому, кто соблазнит единого из малых сих.

.
     Мне сложно сказать, почему великий князь Константин Константинович не вымарал или не вырезал все те дневниковые записи, в которых содержатся подобные места. Из них явствует, что он всегда воспринимал свою гомосексуальность как порок, усердно молился, замаливал свой грех и опять грешил.
     И в свете опубликованных дневников, совсем по-другому воспринимаются стихи поэта К.Р.:
     Когда креста нести нет мочи,
     Когда тоски не побороть,
     Мы к небесам возводим очи,
     Творя молитву дни и ночи,
     Чтобы помиловал Господь.

«Портрет великого князя Константина Константиновича,

президента Императорской Академии наук» А.М. Леонтовский, 1906 г.

     Константин Константинович всю жизнь успешно скрывал свой тайный грех от окружающих, которые о его гомосексуальных наклонностях даже не подозревали (великий князь грешил только с простолюдинами). Но почему он решился обнародовать всё это, хоть и через 90 лет после смерти?
     То ли было для него это чрезвычайно важно как проявление целостности его личности, то ли в назидание потомкам, то ли просто  так. Не знаю… У меня нет объяснений. Может у вас они есть?

Метки: Дом Романовых, гомосексуальностьhttps://oadam.livejournal.com/312712.html

Constanciya_Russiya (Родовед-историк) все записи автора

История Пензенской области очень насыщена многими интересными событиями и тесно связана с известными историческими личностями. Располагая некоторыми материалами, документами, в своей небольшой исследовательской работе я хочу рассказать о знаменитой фамилии князей Оболенских (см. приложение №2) , которые внесли большой вклад в дело сохранения духовного наследия. Но кто они - Оболенские? Да, мы знаем, что это княжеский род, многие были известными государственными деятелями. А вот анализа их культурного наследия нигде не встречается. А это заслуживает огромного внимания.

Оболенские принадлежат к старинному русскому княжескому роду, отрасль князей черниговских. Родоначальником рода был князь Иван Михайлович Оболенский, по прозвищу Репня (XVIII колено от Рюрика), умершего в 1523 г. Младший сын князя Черниговского Михаила Всволодовича, принявшего мученическую смерть и причисленного к лику святых, - Юрий, князь Тарусский и Оболенский. Его сын Константин Юрьевич унаследовал от отца город Оболенск и передал прозвание Оболенский в виде фамилии своим потомкам. Род князей Оболенских был внесен в 5 часть дворянских родословных книг Московской, Калужской, Пензенской, Тульской, Симбирской и Нижегородской губерний.

Цель моей работы – углубить сведения о деятельности некоторых представителях княжеского рода, раскрыть интересные факты их плодотворной деятельности как людей – патриотов, глубоко любящих Россию, и как деятелей православной культуры. Их культурное наследие заслуживает того, чтобы россияне знали об этом и гордились Оболенскими.

Свой рассказ я хочу начать с деятельности Алексадра Петровича Оболенского, который родился в Москве 31 декабря 1780 года. Его отцом был надворный советник князь Петр Александрович Оболенский (1742-1822), мать - Екатерина Андреевна, урожденная княжна Вяземская (1741-1811), она являлась родной сестрой И.А. Вяземского, деда поэта П.А. Вяземского. У Петра Андреевича и Екатерины Андреевны было 20 детей, из которых 10 умерли, а другие десять пережили своих родителей. Многочисленной была и семья А.П. Оболенского и его жены Аграфены Юрьевны, в девичестве Нелединской-Мелецкой. Еще, будучи калужским губернатором, Александр Петрович купил у В.Л. Пушкина, дяди поэта, имение Березичи. Недалеко от дома Оболенского был построен каменный храм на средства А.П.Оболенского. Но сказать построен – ничего не сказать, душа была вложена в этот храм.

В «Ведомости о церкви Николаевской Козельского уезда Калужской епархии в селе Березичи» за 1915 и 1916 годы сказано, что церковь была каменная, в одной связи с каменной колокольней, покрыта железом, обнесена каменной оградой, выбелена известью, внутри оштукатурена и окрашена масляной краской. Церковь была однопрестольная - во имя святого Николая Чудотворца. Из причта состояли в штате священник и псаломщик. В 1915 году священнику Николаю Александровичу Воронцову было 77 лет. С 1888 г. состоял священником в селе Березичи. Имел серебряную медаль в память императора Александра 111-го, в 1912 году был награжден орденом св. Анны III степени, в 1913 году получил бронзовую медаль в память 300-летия царствования дома Романовых. 4 мая 1915 года был награжден саном протоиерея. Двое его сыновей тоже стали священниками.

С 1908 года церковным старостой был 54-летний князь Алексей Дмитриевич Оболенский, член Государственного Совета. В «Ведомости о церковном старосте» есть запись: «Пожертвовано в пользу церкви в 1911 году один вагон цемента и других потребностей для ремонта церкви на сумму 500 рублей». Закрыта церковь была в 1931г. Зимой при немецких властях в 1941г. храм открыли для Богослужений. Небольшая группа прихожан сумела в короткое время собрать по селу многое из церковного имущества. В те месяцы в березичском храме творилась молитва только о спасении России. Сразу после освобождения села от немецких войск службы прекратились. До 70-х годов церковь использовали как склад химических удобрений. Храм передан Калужской епархии 26 декабря 1990 года. Первым священником во вновь открытом храме был иерей Сергий Мишуков. С 1998г. - настоятель протоиерей Павел Морозов. Сейчас храм реставрируется. Иконостас зимнего предела создан иконописной мастерской "Канонъ".

«Хрустальное чудо»

Брат Алексея Дмитриевича Оболенского, последнего из князей, владевших селом Березичи, Александр Дмитриевич Оболенский (1847 – 1917) бывал в здешних местах. Он также был вкладчиком Никольской церкви села Березичи. Но особо хочется отметить деятельность А.Д.Оболенского в Пензенском крае, в Николо-Пестровке. Название населенного пункта связано с именем самого любимого и почитаемого на Руси святого Николая Чудотворца. Впервые в документах селение упоминается в 1761 году под названием «Никольское, Пестровка тож» .

Александр Дмитриевич Оболенский получает в наследство от своей тетушки Анны Петровны Бахметьевой (урожденная графиня Толстая, не имевшей детей, родовое имение в 2000 десятин вместе с большим хрустальным заводом. Изучив с раннего детства хрустально-стекольное дело, Александр Дмитриевич Оболенский вложил в него массу сил и знаний, и за почти 40 лет его управления (1847 - 1917) завод дал миллионные обороты (по данным 1914 года годовой оборот составил около 800 тыс. рублей).

Фабрика была для князя Оболенского его детищем, которое он очень любил и отдавал практически все время. Рабочие относились к нему с уважением и любовью. А князь делал все, чтобы его имение выглядело достойно. Храм Воскресения Христова с двумя приделами, левый в честь Святого Николая, правый - Преподобного Алексея, человека Божьего, построен в 1813 году на средства помещика Николая Алексеевича Бахметева (сына основателя завода). А.Д. Оболенский не только поддерживал храм, но благоустраивал его. В тихую погоду звон колоколов этой церкви слышался в ближайших селах. Купола блестели, особенно в ясные, солнечные дни. Необычайно красиво храм выглядел на Рождество и Пасху. Казалось, он горел: всюду зажигались разноцветные фонари. Церковь окружала железная ограда, за которой росли огромные, цветущие липы. Внутри церковь была богато украшена изделиями из хрусталя и цветного стекла: кресты напрестольные, подсвечники, лампады, дарохранительницы, дароносицы, паникадила, потиры, дискосы. Рассказывают, что и пол церкви был выстлан плитками из голубого стекла. Убранство храма было великолепным. Сами рабочие и хозяева завода радели об этом. Стеклянные садовые подсвечники и уличные шары – лампады были установлены вдоль ограды храма, и никому в голову не приходило, например, кинуть камень в матовый светящийся шар.

Большинство икон величественного иконостаса, золотой стеной устремлённого в высоту, было написано учениками известной Ступинской школы. В 1856 г. приглашается для росписи храма художник К.А.Макаров. В1861 г. работу продолжает сын Макарова – Иван Кузьмич, академик портретной живописи. Им написаны иконы «Богоматерь на облаках», «Воскресение Христово» и др., запрестольный образ «Положение во гроб». Художники Макаровы расписывали Кафедральный Спасский собор в Пензе, храм Христа Спасителя в Москве. В храме пел замечательный церковный хор. Им восхищались писатель Л.Н.Толстой и композитор В.В.Андреев. В советское время (как впрочем, и везде по стране) храм был приспособлен под хлебозавод, под склады. Александр Дмитриевич избирался вице-председателем Русского музыкального общества и был одним из организаторов его отделения в Пензе. В конце XIX века организовал при Николо-Пёстровском заводе хор и духовой оркестр, а в 1902 году совместно с сыном Петром создал один из первых в России оркестр народных инструментов, для которого приобрёл комплект балалаек и домр.

Развитию музыкальной культуры в Пензенской губернии способствовала и жена Александра Дмитриевича Анна Александровна, урождённая Половцева, (1861 – 1917), состоявшая членом правления Пензенского отделения Русского музыкального общества. Именно ее родители Штиглиц основали в Петербурге центральное училище технического рисования, ныне Высшее художественно-промышленное училище им. В. Мухиной.

Природа оказалась щедра к Анне Александровне. Она была музыкально одаренным и блестяще образованным человеком, обладала натурой энергичной и возвышенной. Член дирекции Петербургского отделения Русского музейного общества, директор Пензенского отделения этого же общества, она сама писала духовную музыку. Круг общения княгини составляла вся музыкальная элита того времени – И. Кюи, А. Глазунов, А. Рубинштейн, Н. Римский-Корсаков, Ф. Шаляпин и другие.

А.Д. Оболенский организовал в селе Никольском театр, а вдохновителем, неизменным режиссером и душой каждого спектакля был Владимир Богданович Ферингер – постоянный воспитатель в доме Оболенских. Ставились 1-2 спектакля в летний сезон, и, что удивительно, первые постановки были оперными. Самым первым спектаклем, поставленным на никольской сцене, была опера М.И.Глинки «Жизнь за царя». Сын Оболенских Алексей обладал прекрасным и хорошо поставленным голосом, пел арию Вани. В спектакле звучали настоящие арии, речитативы. Замечательно было и то, что вместе с членами семьи Оболенских в спектакле были заняты и рабочие стекольной фабрики. Привлечение к театру актёров из рабочей среды имело ещё один положительный эффект. Были заложены династии никольских певцов, например, Труёвцевых. Один из них, Михаил Иванович, стал замечательным оперным певцом, заслуженным артистом РСФСР.

Увлечение князя Оболенского театром привело к тому, что при перестройке здания заводоуправления Александр Дмитриевич обустраивает в нём помещение под театр на 400 мест. Театр размещался в центральной части здания, украшенной колоннами. В музее хрусталя и стекла г. Никольска хранятся подаренные жительницей Л.В. Мещеряковой программки спектаклей, которые ставились в 1912-1913 гг.

«Большое дело творите вы!..»

Столь же одаренными, да и как могло быть иначе, были дети князя Оболенского. Дмитрий Александрович (1882 – 1964), их сын, в 1907 году избирался почётным мировым судьёй Городищенского уезда. С 1908 года он стал городищенским уездным предводителем дворянства и председателем Городищенского уездного земского собрания. Дмитрий Александрович организовал духовой оркестр в Николо - Пестровке, который играл произведения церковной музыки.

Александр Александрович (1885 – 1940), второй сын Александра Дмитриевича, в 1902-1905 годах учился в Пажеском корпусе, с 1905 года в чине корнета служил в Кавалергардском полку, впоследствии стал адъютантом генерала А.А. Брусилова. Умер во Франции.

Но наиболее удивительна судьба третьего сына - Пётра Александровича (2.10.1889, Санкт-Петербург – 31.12. 1969, Москва). В 1908 году он окончил классическую гимназию в Санкт-Петербурге и училище правоведения. Своей матери Петр Александрович обязан своим музыкальным образованием. П.А. Оболенский известен в Никольске как создатель и дирижер Великорусского струнного оркестра народных инструментов, каких в России были единицы. В своих воспоминаниях Петр Александрович упоминает об обилии музыкальных талантов в рабочей среде. Не говоря уже о том, что в хоре певчих имелись прекрасные голоса, многие выделялись своим поразительным музыкальным чутьем и способностями. Первые пробы оркестра на сцене состоялись в 1904 году, поэтому принято считать 1904 год датой образования. Позднее оркестр концертировал не только в Никольске, но выезжал на гастроли в большие города, такие как Пенза, Симбирск, Казань и везде его выступления сопровождались колоссальным успехом.

Сначала все отнеслись к начинаниям молодого барина скептически, но затем, видя какой симпатией и неподдельной любовью оркестр пользовался в Никольске, изменили свое отношение. Многие из молодых людей потянулись в оркестр. Молодежь заполняла свой досуг не попойками и картами, а разумными развлечениями. И многие, получив начальное музыкальное образование, после призыва на военную службу сейчас же устраивались в оркестр и музыкальные команды.

Великий певец Федор Шаляпин поддерживал развитие и распространение оркестров. Князь был с ним знаком, бывал у него в гостях в Петербурге. Именно Петр Александрович и дочь Шаляпина Ирина сделали все, чтобы прах великого актера находился на родине – в России. Оболенскому Шаляпин подарил любительское фото и сделал дарственную надпись: «На память милейшему другу Петрику Оболенскому» и от сердца добавил: «на долгое время, а лучше навсегда. Ф. Шаляпин. 1924 г.». О деятельности оркестра Оболенского Шаляпин говорил: «Большое дело творите вы!..»

Для обучения рабочих мастерству игры Петр Александрович пригласил из Петербурга руководителя одного из лучших в гвардии оркестров М.Н. Семенова, держал связь с «отцом русской балалайки» В.В. Андреевым, который приезжал на завод и прослушивал выступления оркестра. Исполняли «Венский вальс», русскую народную песню «Калинушка», плясовую «Полянка» и др. Он слушал и хор певчих. Сначала хор в составе 50 человек исполнил некоторые духовные песнопения, причем было проведено «Достойно есть» – сочинение матери Петрика ( так звали домашние Петра Александровича). Василий Васильевич сознался, что никак не ожидал такого художественного исполнения от хора рабочих.

Страстный любитель хорового пения, Петр Александрович ухитрялся организовывать хоры даже в тюрьмах, где он периодически отсиживал в 20-е годы за свое княжеское происхождение, которым весьма гордился.

В 1929 году Пётр Александрович эмигрирует во Францию, но в 1957 году возвращается на Родину. Будучи в иммиграции Петрик продолжал писать музыку. Он был известен не только как организатор, дирижер, отличный пианист, музыкант, но и как композитор, сочинитель церковной музыки. Наиболее известные произведения «Сугубая ектенья», «Богородице, Дева Радуйся», и т.д. Благодаря своему общительному характеру, высокой эрудиции, гуманности и разностороннему таланту, он быстро и легко налаживал контакты. Назову имена некоторых известных архиереев, с кем ему пришлось лично и неоднократно иметь встречи, вести переписку и делиться мыслями: епископ Саратовский и Волгоградский – Пимен, патриарх Всея Руси Алексий I, епископ Курский и Белгородский Серафим, митрополит Ленинградский Никодим, епископ Зарайский и со многими другими известными людьми.

В последние годы жизни являлся членом Союза композиторов СССР.

А дело живет и поныне…

Руководство оркестра было передано в настоящее время (удивительно, но оркестр продолжает жить и поныне) Сергею Валентиновичу Жаднову. Это молодой человек, закончивший Нижегородскую музыкальную консерваторию им. М.И. Глинки, был солистом ансамбля «Балалайка плюс», с которым успешно гастролировал по Западной Европе. Кроме оркестра он вместе с женой поет в церковном хоре Храма Светлого Воскресения Христова.

Храм построен на новом месте около Варваровского кладбища. Служба началась в недостроенном помещении, буквально под открытым небом, в 1998 году. Освящение храма состоялось в ноябре 2003 года. Никольский храм относится к однокупольным и, стало быть, небольшим – на 1000 посетителей, его высота вместе с колокольней составляет 26 м. Конечно, храм не сравним с прекрасной исторической постройкой начала XIX в. Но постепенно он обустраивается. Есть одна уцелевшая после разгрома старой церкви икона – Воскресения Христова. Она находится в храме и напоминает о своей дореволюционной предшественнице. Недавно восстановили дарохранительницу позапрошлого века. Эту старинную хрупкую вещь сохранила и принесла прихожанка, но часть элементов была утеряна. Заводские художники по музейным образцам создали недостающие детали, используя марганец и кобальт. Сделали, как было изначально. Очень красиво! Большая заслуга в возрождении приходской жизни в Никольске принадлежит почившему в 2000 г. архиепископу Серафиму (Тихонову) и игумену Никольской церкви Христофору (Ширяеву). Оба – уроженцы Никольского района. При храме работает воскресная школа, ведется культурно-просветительская работа.

Храм Воскресения Христова – единственный в Пензенской епархии, который имеет мраморный иконостас. Он выполнен из карельского мрамора мастерами российского Севера. Во внутреннем убранстве храма привлекают внимание фресковая живопись работы мастеров Троице-Сергиевой Лавры, иконы, выписанные лучшими иконописцами из Пензы и Москвы.

Потомки Оболенских

Но не всем потомкам князей была дана возможность реализовать себя на Родине. В годы революции Оболенские были вынуждены эмигрировать заграницу. Есть небольшие сведения о дочери Алексея Дмитриевича – Анне, у которой был дар художницы. Многочисленные акварели с портретами близких людей, пейзажи и натюрморты с цветами: мать и мачехой, анемонами, орхидеями, подсолнухами, написанные А.А.Оболенской фон Герсдорфф, свидетельствуют не только о большом вкусе и мастерстве художницы, но и, по словам шведского арт-критика Стена Абрахамссона, "проникнуты удивительным религиозным светом суждения о положительном отношении к жизни". Ее дарования унаследованы и ее детьми. Так княгиня Александра Николаевна Оболенская тоже замечательно рисует. А 19.03.2006 г. она посетила Пензу. О своем княжеском происхождении врач-арт-психиатр Александра Бультман фон Герсдорфф, гражданка Швеции, работающая и проживающая в Германии, вспоминает редко. В Пензенскую область она приехала впервые. На перроне вокзала княгиня рассказала, что производством хрусталя занималось все их большое семейство. У ее дедушки был стекольный завод на территории сегодняшней Белоруссии, а у его родного брата - в Никольске. Судьба разбросала их по Европе. Пришлось им нелегко, но из поколения в поколение вместе с родным русским языком они передавали рассказы о заводе, о православных храмах на российской земле. Возможно, именно с этими рассказами передавались любовь к русскому искусству и художественный вкус.

Другой потомок княжеского рода – Оболенский Николай Владимирович. Почетный член Российской академии архитектуры и строительных наук, Заслуженный архитектор России. Патриархом Московским и всея Руси Алексием II он награжден орденом святого Сергия Радонежского за труды по воссозданию российских святынь.

Дед Н.В.Оболенского - князь Василий Васильевич Оболенский, был Московским вице-губернатором при генерал-губернаторе князе В.А.Долгоруком.

Дело предков продолжается и в его детях:

 сын - Андрей Николаевич - соавтор проекта воссоздания храма Христа Спасителя в Москве и многих новых храмов, жилых и общественных зданий в Москве, России и за рубежом, в том числе второго по величине в России Спасо-Преображенского собора, построенного и освященного в 1997 году в новом городе Губкине Белгородской области.

 Дочь - Татьяна Николаевна архитектор-реставратор.

Время бежит, как вода в быстром ручье. Меняются правители, меняется политический строй. Но остается одно - вера человека в свою Родину. В тот маленький уголок, где он родился и познал самого себя. Надолго в памяти народной останутся люди, сделавшие эту веру ещё крепче. Вот такими и были князья Оболенские.

Список литературы

1. « Калужские губернаторы», изд. «Золотая аллея», 2001 год.

2. Савин О.М. Бахметевы / Пензенская энциклопедия. М.: Научное издательство.

3.«Большая Российская энциклопедия», 2001, с. 43.

4. «Пензенская правда», №21, 21 марта 2006 г

5. Б. Грановский «В. Андреев и его оркестр» // «Советская музыка», 1959, 7 июля.

6. Газета «Знамя Труда», 2002 г., 6 сентября.

7. Газета «Знамя Труда», № 91, 95, 98, 101, 103, 119, 131, 2004 г.

8. П. Оболенский «Дар редкостный могучий», «Огонек», 1963, февраль.

9. О.Савин «Пенза музыкальная»

10.Материалы личных архивов В.И. Кондратьева, семьи Труевцевых.

11.Полученные материалы в ходе интервью с О.А. Ильиным, М.Г. Гегуевой, Ф.Ф. Федулеевым, Л.В. Лининой, С.В. Жадновым.

***

Constanciya_Russiya (Родовед-историк) все записи автора

Советник Российской академии архитектуры и строительных наук, руководитель комплексной мастерской № 12 по проектированию комплекса храма Христа Спасителя и комплекса зданий МИД РФ управления Родился 26 апреля 1957 года в поселке Ленино Ленинского района Московской области (ныне Юго-Восточный административный округ города Москвы). Отец - Оболенский Николай Владимирович (1927 г. рожд.), почетный член Российской академии архитектуры и строительных наук. Мать - Оболенская (Сарафанова) Нина Ильинична (1926 г. рожд.), окончила Московский государственный университет, литературный редактор. Андрей Николаевич является прямым потомком знаменитого русского рода князей Оболенских, которые происходят от князей Черниговских и ведут свою родословную от Рюрика. Этот род уникален в истории Руси и России. На протяжении восьми столетий начиная от князя Михаила Черниговского, причисленного Православной Церковью к лику святых за мученическую смерть в Орде, князей Долгоруковых и Вяземских, графов Шереметевых и Гудовичей, Лермонтовых и Карамзиных, с которыми князья Оболенские связаны кровным родством, они вносили ощутимый вклад в становление, укрепление и объединение сначала Московского и затем Российского государства. Прадед А.Н. Оболенского - князь Василий Васильевич Оболенский, был Московским вице-губернатором при генерал-губернаторе князе В.А. Долгоруком. Дед - князь Оболенский Владимир Васильевич (1890-1937), окончил юридический факультет Московского университета (1912). В 1937 году он был незаконно репрессирован и расстрелян. Бабушка - Гудович Варвара Александровна (1900-1937), художник, правнучка генерал-фельдмаршала графа И.В. Гудовича, сподвижника А.В. Суворова и М.И. Кутузова, также была незаконно репрессирована и безвестно погибла в ГУЛАГе. Оба полностью реабилитированы. А.Н. Оболенский пошел по стопам отца, известного архитектора. В 1970 году после получения начального образования в школе № 704 города Москвы и художественной школы "на Кропоткинской" он поступил в Московскую среднюю художественную школу при институте имени В.И. Сурикова. В 1975 году стал студентом Московского архитектурного института, который окончил в 1981 году по специальности "архитектура жилых и общественных зданий и сооружений", и по распределению был направлен на работу в проектный институт "Гипрокаучук", где принял участие в разработке проекта цеха перекачки завода искусственного каучука в городе Стерлитамаке. В апреле 1982 года А. Оболенского призвали в армию. Службу проходил в Ярославском высшем военном финансовом училище и штабе Московского военного округа в должности архитектора. После увольнения в запас в 1984 году он поступил на работу в управление "Моспроект-2" в мастерскую № 12 по проектированию Памятника Победы на Поклонной горе, где вел проектирование части зоны "А" ("Картинная галерея"). В 1990 году после завершения основных проектных работ по "Памятнику Победы" уволился из "Моспроекта-2" и создал Архитектурно-художественный центр Московской Патриархии "Арххрам" (АХЦ "Арххрам"), творческим руководителем которого является и поныне. Андрей Николаевич Оболенский - один из наиболее результативных и удачливых зодчих нашего времени. Как автор и руководитель проектов он принимал участие в разработке более 50 проектов нового строительства и реставрации памятников церковной и средовой архитектуры в Москве, Подмосковье и других регионах России. Среди них: храмовые комплексы преподобного Серафима Саровского (1995-1996), преподобного Сергия Радонежского в городе Югорске (1995-1997), святого Андрея Рублева на Мичуринском проспекте в Москве (1996-1999); храмы Покрова Пресвятой Богородицы в деревне Барвиха Московской области (1997-1998), Преображения Господня в городе Губкин Белгородской области (1995-1997), православный храм в городе Маарду в Эстонии (1992-1994), храм Рождества Богородицы в городе Урай Тюменской области (1997-1999), часовня Рождества Богородицы в Столешниковом переулке в Москве (1998), генеральный план благоустройства Соборной площади Коломенского Кремля (1992), дипломированные конкурсные проекты реконструкции Манежной (1991) и Боровицкой (1998) площадей в Москве, а также административное здание банка "Менатеп" на Дубининской улице (Москва, 1994-1996), гараж и физкультурно-оздоровительный комплекс на Петрозаводской улице (Москва, 1998), жилой комплекс на Байкальской улице (Москва, 1996-1998). При непосредственном участии А.Н. Оболенского теоретическим сектором АХЦ "Арххрам" (рук. М.Ю. Кеслер) впервые был разработан Свод нормативов и правил на проектирование культовых зданий православной конфессии. Сразу после принятия решения о воссоздании комплекса храма Христа Спасителя силами АХЦ "Арххрам" был разработан и осуществлен проект деревянного храма-часовни Державной иконы Божией Матери, на несколько лет ставшего духовной доминантой на строительстве. С начала работ по проектированию комплекса храма Христа Спасителя в качестве руководителя АХЦ "Арххрам" и главного архитектора проекта он работал над созданием Нижнего храма Преображения Господня, явившегося первым пусковым объектом комплекса. В предельно сжатые сроки А.Н. Оболенский сумел обеспечить выпуск проектной документации, позволившей вести строительство параллельно с проектированием. При этом выдаваемые проектные решения носили эксклюзивный и высокохудожественный характер. Все элементы интерьера храма разработаны специально для этого объекта и насыщены различными художественными технологиями, восходящими к XVII веку. В процессе разработки проекта Нижнего храма А.Н. Оболенским (совместно с Б.В. Кенгуровым и Е.И. Иевлевой) было сделано изобретение в области строительной технологии, защищенное патентом Российской Федерации (№ 2112847 от 10 июня 1998 года) на способ возведения пространственных оболочек и сводов посредством "торкретирования снизу" по специальному металлическому каркасу. Это дало возможность выполнить своды Нижнего храма в сложной строительной ситуации в срок и с высоким качеством. Впоследствии этим же способом были возведены все своды и купола Верхнего храма Христа Спасителя, Зала церковных соборов и других зон комплекса. После завершения работ по Нижней Преображенской церкви Храма Христа Спасителя, А.Н. Оболенский был назначен руководителем комплексной мастерской по проектированию комплекса храма Христа Спасителя управления "Моспроект-2". Кроме того, он руководит реконструкцией и реставрацией комплекса зданий МИД РФ и продолжает оставаться творческим руководителем АХЦ "Арххрам". Среди его недавних работ - конкурсный проект памятника архитектору Баженову у дома Пашкова в Москве (1999), часовня святого Василия Великого на ВВЦ (Москва, 2000-2001), храм преподобномученицы Елисаветы Федоровны в поселке Опалиха Красногорского района Московской области (1999-2002), храм Рождества Христова в городе Фрязино Московской области (1999-2002), храм Иконы Божией Матери "Утоли моя печали" в Марьино (1998-2001), часовня "Феодоровской" иконы Божией Матери на месте гибели офтальмолога Святослава Федорова в Митино (Москва, 2001). А.Н. Оболенским выполнены проекты православных храмов, предполагаемых к строительству в Риме, Малаге и Дюссельдорфе. По проекту А.Н. Оболенского изготовлены и установлены памятники на местах взорванных домов на Каширском шоссе и улице Гурьянова в Москве. Он автор и разработчик общегородской программы по установке памятных знаков на местах утраченных московских храмов и концепции устройства автомобильных стоянок над пандусами транспортных туннелей Садового кольца. Он отмечен наградами Русской Православной Церкви (двумя орденами святого Сергия Радонежского (1997, 2000), орденом святого князя Даниила Московского (1997), медалью святого Сергия Радонежского (1996), грамотой Патриарха Московского и всея Руси), дипломами и призами Москомархитектуры, дипломом и серебряной медалью Российской академии художеств, почетной грамотой и медалью "В память 850-летия Москвы". В 1999 году А.Н. Оболенский избран советником Российской академии архитектуры и строительных наук. Любимое занятие Андрея Николаевича - работа. Редкие минуты свободного времени посвящает классической музыке, с удовольствием занимается живописью и как любитель - автомобильным спортом. Живет и работает в Москве.
Источник контента: https://botanim.ru/https://botanim.ru/content/obolenskij-andrej-nikolaevich-854.html

Икатель_истины (Родовед-историк) все записи автора

История коллекции Нины и Никиты Лобановых-Ростовских

• Главная
• История коллекции Нины и Никиты Лобановых-Ростовских

В декабре 2013 года в помещении Шереметевского дворца состоялось знаменательное событие. В рамках проведения Международного культурного форума состоялась передача в дар Санкт-Петербургскому государственному музею театрального и музыкального искусства известной коллекции театрально-декорационного искусства, собранной Ниной и Никитой Лобановыми-Ростовскими. В качестве дарителя выступил Международный благотворительный фонд «Константиновский», который еще в 2008 году приобрел 810 предметов из этой уникальной коллекции. Собрание Лобановых-Ростовских хорошо известно в мире. Основание этой коллекции было положено в самом конце 1950-х. За эти годы она стала крупнейшим на Западе собранием театральной живописи конца XIX – начала XX века. Интерес коллекционеров к этому периоду понятен — в конце XIX века в русский театр пришли знаменитые художники: М. А. Врубель и К. А. Коровин, А. Я. Головин и В. Д. Поленов, А. Н. Бенуа и Л. С. Бакст, Н. Н. Сапунов и С. Ю. Судейкин. Они способствовали подъему декорационного искусства на небывалый художественный уровень, а Русские сезоны С. П. Дягилева в Европе заставили говорить об этих художниках во всем мире.

Никита Лобанов «заболел» собирательством еще в студенческие годы, когда посетил в Лондоне в 1954 году выставку, посвященную художникам Русских сезонов: «Как зачарованный смотрел я на эти работы и как-то в один миг решил, что в моей жизни обязательно настанет один такой прекрасный день, когда подобные работы станут моими». Судьба самого Никиты Дмитриевича необычна. Представитель древнего русского княжеского рода Лобановых, восходящего к Рюриковичам, он родился в Болгарии, в эмиграции, в 1935 году. Ребенком оказался на территории немецкой оккупации, а после окончания Второй мировой войны вместе с родителями был репрессирован. Одиннадцатилетним подростком год отсидел в болгарской тюрьме. Через шесть лет после освобождения ему удалось уехать во Францию и затем в Англию, где Никита поступил в один из колледжей Оксфорда. В качестве профессии была выбрана геология. Как беженец из Восточной Европы он учился за счет английской казны, и учился отлично, все силы вкладывая в учебу. Свое образование Никита Дмитриевич продолжил в США, став в 1958 году студентом Колумбийского университета в Нью-Йорке. Здесь он выбрал экономическое направление, и сочетание геологии и финансов оказалось очень плодотворным. Получив степень магистра и отработав по контракту два года в Патагонии, Никита Лобанов продолжил образование на вечернем отделении университета, изучая банковское дело, а днем работая в банке. Наконец могла осуществиться мечта о собственной маленькой коллекции произведений искусства. Еще в 1959 году, подрабатывая переводчиком и ассистентом в Нью-Йоркском университете, Лобанов позволил себе первые приобретения. Он познакомился с известными коллекционерами и дилерами, владельцами антикварных и книжных магазинов Нью-Йорка. Изумительные листы с эскизами костюмов к «Петрушке» И. Стравинского стали первой покупкой, всего по 25 долларов за лист. До середины 60-х покупать работы русских художников, работавших за рубежом, можно было за сравнительно небольшие деньги. В 1967 году лондонский аукцион «Сотбис» начал проводить торги русского театрально-декорационного искусства. Заново открывались имена русских художников. Лобанов успел приобрести большую часть коллекции в промежутке между 1959 и 1970-ми годами, когда русское искусство еще не пользовалось таким большим спросом на Западе. Важным источником пополнения коллекции стали сами художники и их близкие родственники, наследники. Переехав в Нью-Йорк, Никита Лобанов познакомился со многими из них. Он внимательно слушал воспоминания людей, когда-то работавших с С. П. Дягилевым, узнавал адреса русских художников, проживавших в Париже, Мадриде, Нью-Йорке. Многие, зная трудное материальное положение начинающего коллекционера, отдавали свои произведения за символическую цену.

В 1961 году Н. Д. Лобанов-Ростовский встретился в Нью-Йорке со своей будущей женой Ниной. Полуфранцуженка-полурусская, дочь французского посла Жоржа Пико, Нина разделила не только судьбу Никиты, но и его страсть к коллекционированию. В то время она работала журналисткой в одном из Нью-Йоркских издательств, пользуясь служебным положением, помогала Никите Дмитриевичу со справочным материалом, вместе с ним разыскивала владельцев театральных эскизов. В 1962 году состоялась свадьба. С самого начала совместной жизни Нина включилась в собирательскую работу. У нее оказалось необычайное чутье и тонкий вкус. Она преуспела в изучении и атрибуции купленных произведений, умело работала в архивах, собирала сведения. Без нее коллекция не была бы столь строго систематизированной и каталогизированной. Собственно, коллекция начала формироваться в ее нынешнем виде после того, как возник союз этих двух людей. Их вкусы совпали, а темпераменты и характеры дополнили друг друга. Собрание и носит имена этих двух людей — «Коллекция Нины и Никиты Лобановых-Ростовских».

В 1967 году состоялась первая большая выставка коллекции, организованная Международным выставочным фондом в помещении музея Метрополитен в Нью-Йорке. Выставка была собрана из произведений, принадлежащих Лобановым и Юрию Рябову, также русского по происхождению. 105 из 112 экспонатов этой выставки были собственностью Лобановых-Ростовских. Предисловие к каталогу написал известный русский художник Ю. П. Анненков. Выставка имела успех, стала передвижной и побывала во многих городах Америки.

К началу 1980-х коллекция уже обрела целостность. Она всесторонне демонстрировала развитие русского театрально-декорационного искусства в эпоху модернизма. Четкие временные границы 1880–1930 подтверждали принятую классификацию периода. От реализма и символизма — к конструктивизму и абстракции; все развитие русской дореволюционной и советской сценографии, как в учебнике, представлено экспонатами. Есть человек, который помог изучить и научно обработать каждый предмет, приобретенный коллекционерами — профессор-славист Джон Эллис Боулт, американский искусствовед родом из Великобритании. Он — автор первого крупного каталога собрания, который был выпущен в США в 1982 году к большой выставке в ряде крупнейших городов Америки. Авторитет Боулта как эксперта в области русского авангарда известен не только специалистам, но и широкому кругу людей, интересующихся русской культурой. Им написано множество книг и статей по русскому искусству конца XIX – первой трети XX века, он куратор многих международных проектов, главный редактор ежегодника «Эксперимент». А еще он создатель и директор Института современной русской культуры при Университете Южной Калифорнии. Джон Боулт является составителем каталога-резоне коллекции Лобановых, изданного в Москве на русском языке издательством «Искусство» в 1994 году, где уделено внимание каждому произведению, каждому спектаклю, каждому явлению в области театра. Недавно вышла на английском языке двухтомная «Энциклопедия русского театрально-декорационного искусства», фактически, полный каталог всего, что когда-либо было собрано Ниной и Никитой Лобановыми-Ростовскими.

В коллекции имеются настоящие шедевры. Рисунок М. А. Врубеля «Дама на котурнах» относится к редчайшим. Он нарисован в тот сложный период жизни художника, когда душевная болезнь уже давала о себе знать. В лице модели можно найти черты сходства с женой Врубеля, певицей Н. И. Забелой. Известно, что многие сценические костюмы для жены он создавал сам. Возможно, и этот рисунок задумывался как театральный образ, который так и не успел осуществиться

Огромная часть коллекции посвящена Русским сезонам С. П. Дягилева. Собственно, эта тема и была основным стимулом к собирательству. Первая выставка, которую Н. Лобанов увидел в Великобритании, так поразила его воображение! Тогда внимание его привлекли А. Н. Бенуа и Л. С. Бакст. Они не только авторы сценического оформления первых Дягилевских спектаклей, но и идейные вдохновители, режиссеры, сценаристы, дизайнеры. Большое количество первоклассных произведений этих художников в коллекции объясняется особым пристрастием коллекционера к их творчеству: почти полный комплект рисунков к парижской версии «Павильона Армиды» работы А. Бенуа, изящные эскизы Л. Бакста к балетам с участием Иды Рубинштейн, Тамары Карсавиной и Анны Павловой — пожалуй, это самые востребованные экспонаты. Ни одна выставка Серебряного века русской культуры не обходилась без произведений, принадлежавших Лобановым-Ростовским. Поражает уровень работ следующего поколения дягилевских художников — Н. С. Гончаровой и М. Ф. Ларионова. К 1914 году Дягилев резко меняет направление своих поисков и привлекает к работе молодежь, смело разрушающую старые традиции. Тем, кто знаком с коллекцией, навсегда запомнились яркие, энергетически наполненные листы к «Литургии» Н. С. Гончаровой, рисунки Ларионова к Дягилевским балетам «Лиса», «Шут», «Полуночное солнце». Эти произведения создавались в Швейцарии, Испании, Франции, но в них отразилась Россия с ее иконописью, лубком, народным кустарным творчеством. Ларионов настолько увлекся театром, что даже попробовал себя в качестве хореографа в спектакле «Шут» на музыку С. С. Прокофьева и написал либретто к балету «Естественные истории».

Одна из последних постановок в Дягилевской антрепризе, балет «Ода» на музыку Н. А. Набокова, была оформлена молодым художником из России Павлом Челищевым. Талантливый график и живописец известен за рубежом как сюрреалист и абстракционист. В России он практически не работал, и его имя было известно у нас, пожалуй, только специалистам. Бежавший, как и многие, с Белой армией, он на несколько лет осел в Берлине, работал в небольших театрах и киностудиях. Его работы 1920-х годов — настоящее украшение коллекции Лобановых. Челищев принадлежал к поколению художников, взращенных в знаменитой киевской студии Александры Экстер. Произведения самой Экстер достаточно полно представлены в собрании, начиная с хрестоматийных эскизов к «Фамире Кифаред» и кончая более поздними разработками мизансцен и сценических площадок к пьесам классического репертуара. Особенно интересно рассматривать серию «марсианских» костюмов к кинофильму Я. Протазанова «Аэлита», поставленному по рассказу А. Н. Толстого в 1924 году на кинофабрике «МежрабпомРусь». Тогда жанр фантастики только формировался как в литературе, так и в кино. Это была последняя работа Экстер на родине.

В собрании Лобановых-Ростовских много редких афиш и плакатов. Более ста из них были приобретены Международным фондом «Константиновский». Почти все они уникальны, несмотря на то, что афиши печатаются достаточно большими тиражами. Плакат парижского театра Шатле, работы В. А. Серова с летящей фигурой Анны Павловой-Сильфиды был напечатан для первых выступлений Дягилевского балета в 1909 году. Он редко встречается не только в частных, но и в музейных собраниях. Другой шедевр — плакат Л. С. Бакста для сольного концерта танцовщицы Кариатис (сценическое имя Элис Жуандо) — появился в период наивысшего творческого расцвета художника — в 1916 году. Модный художник Леон Бакст был востребован в Европе и Америке и получал заказы на оформление интерьеров, моделей одежды и шляп, монументальных росписей, и конечно, театральных постановок.

Никита Дмитриевич и Нина Лобановы-Ростовские давно лелеяли мечту о возвращении коллекции в Россию. Более 800 предметов из нее обрели свое постоянное место в Санкт-Петербургском государственном музее театрального и музыкального искусства. Самое крупное в мире частное собрание произведений театрально-декорационного искусства вошло в музейные фонды. В 2014–15 году музей получил в дар от Нины Лобановой-Ростовской еще 46 бесценных произведений русских художников, в том числе работы Л. С. Бакста, А. Н. Бенуа, И. Я. Билибина, К. А. Коровина, М. В. Добужинского, С. Ю. Судейкина, С. В. Чехонина и других.

heatremuseum.ru/page/kollekciya_lobanovyh-rostovskih

Икатель_истины (Родовед-историк) все записи автора

"Дом со львами"

С точки зрения композиции дом Лобанова-Ростовского является памятником передовой строительной техники первой четверти XIX века. Монферран блестяще справился с планировочным решением здания. Два фасада, обращенные к Адмиралтейству и Исаакиевскому собору, получили торжественное оформление в стилистике высокого классицизма, в то время как «проезжий» фасад со стороны Вознесенского проспекта выглядит нейтрально.

Фасады «Дома со львами» перекликаются с оформлением других зданий в центре Петербурга. Вместе они образуют колоссальную единую композиционнуюonpalace.ru/about/ систему - от здания Генерального штаба до Исаакиевской площади.

Архитектор продумал и искусно объединил отдельные части громадного здания на Исаакиевской площади. Внешне дом выглядит гигантским монолитом. Вместе с тем внутри он разделен на несколько корпусов, имеющих ясную и самодостаточную структуру. Вертикальные коммуникации, входы и проезды размещены очень рационально. В первую очередь это относится к лестницам – центральной парадной со стороны Адмиралтейского проспекта, четырем парадным лестницам восточного и западного корпусов, а также целой системе вспомогательных «черных» входов, предназначенных для людских помещений. Углы дома не только эффектно оформлены внешне, но и столь жеблистательно распланированы.

Наконец, дворовые пространства особняка Лобанова-Ростовского имеют четкую продуманную иерархию. Квадратный двор отделан с наибольшей тщательностью, поскольку на него открывается вид из анфилады парадного корпуса «со львами». Большой треугольный двор, в который ведет въезд с Исаакиевской площади, оформлен менее богато. А малый треугольный двор, через который вывозились и убирались в каретники порожние экипажи, не имеет архитектурной отделки.По признанию исследователей, Монферран был в высшей степени одарен в отношении объемно-пространственной организации и структуры здания, тектоники и композиции. Вероятно, именно это и обеспечило успех других его крупных градостроительных проектов — Исаакиевского собора и Александровской колонны.onpalace.ru/about/

Икатель_истины (Родовед-историк) все записи автора

«Опираюсь на факты»

С Н.Д. Лобановым-Ростовским беседует профессор Е.С. Федорова

Никита Дмитриевич Лобанов-Ростовский — известен всем, кто интересуется историей и культурой России. Казалось бы, нет недостатка интервью с ним, но количество новых не убывает. Он не был бы так интересен своим прошлым, не будь интересно его настоящее. Повторим общеизвестные факты: он князь, Рюрикович, элегантный и воспитанный господин, человек необычайно сложной и горькой судьбы, одновременно принадлежащий и европейской и русской культурам. Он геолог, банкир и меценат. В его судьбе тюрьма КДС1 и Оксфорд, финансовый успех и глубокое понимание искусства Серебряного века.

ТРИ ПОБЕГА ЛОБАНОВЫХ-РОСТОВСКИХ

В XX веке на счету семьи Лобановых-Ростовский три побега, один фантастичнее другого. Первый — из Советской России в 1920 г., когда переодетые в крестьянские одежды дедушка, бабушка, и будущий отец Никиты Дмитриевича достигли границы и были взяты на нелегальное судно под военным флагом. Капитаном корабля был Константин Улик, решившийся пойти на риск ради этой семьи. Побег окончился благополучно. Семья оказалась в Софии.

А второй побег — из Софии — был организован парижским дедом Никиты, Василием Васильевичем Вырубовым2 и совершился через два с лишним десятилетия, в 1946 г., когда туда пришли Советские военные части. Второй оказался неудачным. Лобановы должны были нелегально перейти границу в месте самых высоких гор в Родопи. Но их предал американский полковник Мейнард Бернс, получивший за это деньги. Проводник не появился, зато под видом «партизан» пришли сотрудники КДС. Так семья оказалась в болгарской тюрьме и пережила все то, что переживали репрессированные в СССР: тюремное заключение, расстрел отца семейства, полное бесправие, «лишенчество», крайнюю нищету.

Еще через двадцать лет третьему побегу способствовали герой Второй Мировой войны, брат матери Н.Д. Лобанова-Ростовского, Николай Васильевич Вырубов, и его товарищ военного времени, знаменитый французский писатель Ромен Гари. Этот побег в 1953 году выглядел как вполне легальный отъезд на поезде. Но ему предшествовали многочисленные официальные и тайные действия. Были безнадежные обращения Лобановых с просьбой выпустить их из страны. Хлопотами брата Ирина Васильевна Лобанова-Ростовская получила французский паспорт, в который был вписан сын Никита. А Роменом Гари был придуман дипломатический ход. Пользуясь своим колоссальным весом в качестве героя войны и друга де Голля, он задерживал во французской зоне Вены два электровоза, заказанных болгарами в Европе. Гари намекнул болгарской стороне, что техника пойдет в сторону Болгарии только в том случае, если «французские граждане» отправятся в противоположном направлении. В сущности, Ромен Гари выкупил мать и сына за два электровоза3.

Разумеется, рассказанное здесь ярко, экзотично и привлекательно для многих, ведь в нашей стране путем «многоволнового» террора была, в конце концов, уничтожена вся аристократия, выведено под корень дворянство, истреблена интеллигентская среда. Но материала о необычной судьбе аристократа хватило бы на две-три статьи. Личность Никиты Дмитриевича перевешивает всю живописность его судьбы. Он человек творческий, очень много работающий, умудренный знанием жизни, но не уставший остро и неравнодушно реагировать на ее события. Всякий раз нам хочется узнать его суждения по поводу текущих событий… Любой разговор с ним выходит за рамки заявленной темы, чреват неожиданными поворотами.

Лишне и говорить о востребованности в российской культурной среде эмигрантского наследия и сколь подробно оно разрабатывалось три последних десятилетия. Лобанов-Ростовский — 81-летний лондонец, смотрящий на многое с непривычных для российского ума позиций. Но он правильно считает себя и «старым москвичом», знает маршруты и закоулки Москвы, ее нужды и противоречия. Он совершает последовательные шаги, чтобы затягивался болезненный и по сей день разрыв между, условно говоря, «белыми» и «красными». Он сознательно и рассудочно выбрал для себя путь русской самоидентификации, поскольку его предки «1000 лет строили Россию». А мы считаем Никиту Лобанова-Ростовского частью «Русского мира», и это его обогащает, пусть немного, но восстанавливает его исторические корни.

ВЫСТАВКА В БАХРУШИНСКОМ.

Выставка «Прорыв. Русское театрально-декорационное искусство. 1870–1930», проходящая в музее имени Бахрушина два последних текущих месяца (11.12 2015 по 15.02.2016) — повод к новому разговору. При почти полном отсутствии прессы она собрала значительное количество посетителей. И не раз я услышала: «неужели эта выдающаяся выставка рассеется по запасникам Москвы и Петербурга? Это же хрестоматийное собрание для Путеводителя по Серебряному веку».

В Западной Европе 1950 1960-х годов разрозненные листы эскизов к театральным постановкам русского театра Серебряного века не имели ни ценности, ни цены. Никому в голову тогда не приходило собирать их. Никита Дмитриевич рассказывает, что новаторский художник Ларионов, постаревший и обнищавший в Париже, продавал свои работы и графику своей жены Гончаровой по два доллара. Тогда стесненным в средствах супругам Нине и Никите Лобановым-Ростовским было доступно купить такие лист-два (живописные работы ценились тоже невысоко, от 20 до 200 долларов, но это было в те поры для собирателей невозможно дорого). В эмигрантской среде они неустанно вели поиски людей, причастных к «Дягилевским сезонам», находя в их частных архивах то один, то другой эскиз к когда-то легендарным постановкам театра Серебряного века. Так стало формироваться собрание, куда попадали первоклассные образцы русской театральной живописи.

Помимо доступной цены — материального повода, лежащего лишь на поверхности, успеху создания коллекции, подчиняющейся единому замыслу, способствовали более глубокие причины. Бесспорно, в коллекции виден вкус и чувство стиля собирателей. Но не это главное. Никита Дмитриевич уважает, ценит, русскую культуру. В результате его неустанных трудов, щедрых даров, продуманных проектов отношение в европейском мире к этим художникам поменялось. Лобановы показали свое собрание в 50 музеях Европы, Японии и США. В 1967 году выставка из коллекции Лобановых-Ростовских в Метрополитен-Музее Нью-Йорка собирала тысячи посетителей. После нее за четверть века в США состоялось 30 выставок.

Кроме того, у супругов-коллекционеров была концепция, которую сам Никита Дмитриевич немногословно и ясно объясняет, ведь по основной профессии он ученый-геолог и тяготеет к строгости мысли. Впервые он открыл для себя эту живопись, будучи 19-тилетним студентом, однажды в Лондоне посетив выставку, посвященную «Дягилевским сезонам». Во-первых, Серебряный век увлекает собирателей не только открытиями в живописи, но необыкновенно мощным развитием всех направлений жизни в России. Он считает этот период вкладом России в мировую культуру. Во-вторых, театрально-декорационная живопись у русских художников этого периода — Бенуа, Коровина, Малевича, Экстер и пр. — не стала чем-то второстепенным по отношению к станковой. В ней самодостаточно проявились художественные инновации эпохи, она сумела выразить все течения, сложившиеся в искусстве. В-третьих, эта живопись динамична, и что особенно восхищает — динамична даже в своей статике, мимолетности и эскизности. А в-четвертых, она радует глаз. «Эта живопись красива, ею хочется любоваться, это для меня было важно», — говорит Никита Дмитриевич.

Коллекция перешла в собственность Санкт-Петербургского музея музыкального и театрального искусства. Выставка «Прорыв» включают 200 экспонатов из коллекции Лобановых-Ростовских. К коллекции добавлены экспонаты из фондов Санкт-Петербургского театрального музея и московского музея имени А.А. Бахрушина. Выставка колоссальна по материалу, претендуя на полноту охвата этого явления. Здесь мы видим работы Врубеля и Лисицкого, Билибина и Экстер, Бакста и Гончаровой, Шагала и Кандинского, получившие всеобщую известность и публикуемые всюду — от обложек журналов до ресторанных меню. Но здесь же многие впервые увидят не менее интересные произведения Федоровского, Соллогуба, Бобышева. Есть даже такие раритеты, как рисунки драматурга Эрдмана, кинорежиссера Эйзенштейна, театрального режиссера Акимова. В эти дни в Бахрушинском музее светло от красоты, тесно от изобилия и уютно.

Важно и то, что мы видим не только работы художников, но и афиши, программы — то, что делает мгновенный снимок бегущего времени. Как остро и выразительно воспринимаются сегодня две, как будто, заурядные афиши времени начала 30-х: спектакль «Радость», где буквы из бетона, которыми выложено это легкое слово, тяжелым грузом придавили бумагу, и спектакль «Страх», где последняя буква слова кровавой струйкой стекает вниз листа…

Обыкновенно выставки театрально-декорационного искусства «пристегивают» к живописи, и тогда его смотрят, обычно, «во вторую очередь», рассеянно. В Бахрушинском воссоздается энциклопедия этого периода для данного жанра, если бы последовательно издать все представленное вместе. В этом случае музей выполняет не только просветительскую, но ту функцию учебно-университетского музея, которую, например, хотели в свое время придать «Музею изящных искусств императора Александра III» (ныне ГМИИ имени А.С. Пушкина). По нашему мнению, выставка вполне достойна не только малотиражного каталога, а общеупотребительного для российских гимназий, художественных училищ и вузов «Справочника Лобановых-Ростовских по театрально-декорационному искусству Серебряного века»…

ЛИЧНОСТЬ

Разговор, предлагаемый читателю ныне, касался не только художественных вкусов Никиты Дмитриевича, но всего «русского мира» его семьи, волею судеб перемещавшейся в иные культуры. На все вопросы к Никите Дмитриевичу всякий собеседник получает прямые и исчерпывающие ответы. Откуда эта кажущаяся даже странной и беспощадной к себе откровенность? Не соглашусь с А.А. Горбовским, чей замечательный и детальный фрагмент документального романа о неудавшемся побеге Лобановых-Ростовский «из лап НКВД» ныне опубликован4. Не от двойственной жизни и «приросшей маски» его общительность и открытость, а по совершенно иным причинам. Разумеется, она исходит от хорошего воспитания. Возможно, это природная и даже фамильная черта, свойственная и его дядюшке Николаю Васильевичу Вырубову, по крайней мере, если судить по интервью, данным им российским изданиям в начале 90-х, сразу, как только это стало возможным5. Откровенность — это для Лобанова-Ростовского также вопрос самоуважения, нежелания унижать себя мелкостью уловок. Открытость происходит и от двух черт — решительности характера и искушенного ума, который знает, как устроена жизнь. Зачем уклоняться от того, что, так или иначе, станет известно? Проще и мужественнее самому отвечать на вопросы. Что он и делает, при этом, подозреваю, порой скрывая от собеседника неприятные ощущения — в силу воспитания.

Никита Дмитриевич всецело во власти самоконтроля, критичности и требовательности к себе, и эти черты вошли в его привычку. Он достиг стабильности в жизни постоянным трудом, усилиями, преодолением себя, постоянным понуждением воли, ограничениями и даже лишением себя того, чем вовсе не хотели пренебрегать его сверстники.

И все это он охотно рассказывает, про свой труд и пот. Но мы должны понимать, что это человек не только больших усилий воли, но и большой одаренности, оригинальности и чувства юмора. Он ясно видит факты, умеет выстраивать в причинно-следственную цепочку, может прогнозировать ход событий. Традиционно те таланты, которыми он обладает, всегда в большом дефиците в России: он скромно называет себя «деятелем». Но сюда относится и профессиональная деятельность геологоразведчика, и финансиста, и мецената, и автора общественно-культурных проектов. Талант жить. Редкое сочетание — большой собранности, умелых расчетов, трезвости ума, здравого смысла, самоиронии и горячих привязанностей, страстей, способности любить и ненавидеть. Необузданность и прагматизм.

Ныне он волен жить, как хочет и где хочет. Можно было бы ожидать от него умудрено-холодной отстраненности от всех событий современной России. Однако и по сей день Лобанов-Ростовский не избавлен от сострадания и печалей по поводу ее путей и решений. Он и гневается, и горячится, и может быть резок, и в таком случае, мне кажется, бывает безоглядно прямолинейным в ущерб себе. Он сделал свой моральный выбор — не оставлять ни в мыслях, ни в поступках Россию.

Одна незнакомая ему женщина из Новгородской области, живущая недалеко от одного из бывших владений Лобановых-Ростовских, далекая от всякой политики, написала: «Лобановы-Ростовские имели дом в деревне Хлебалово… Парк сохранился и пока еще усилиями нашей администрации поддерживается в хорошем состоянии, место просто волшебное и родник там так и бьет. Храм Успенья пресвятой Богородицы тоже еще действует.. Приглашаю Вас посетить наши места забытые… Кажется, сама земля вздохнет с облегчением когда Вы на нее ступите, и нам уже не так страшно будет доживать на этой земле, посильно сохраняя былое наследие. С уважение к Вам и всему Вашему роду, Галина. 31.10.2015».

В России в XX веке слой за слоем смывало старинные русские роды. Не так уж много осталось людей, подобных Никите Дмитриевичу. Несколько лет успешно действовал музей Лобановых-Ростовских в Филях, организованный на его личные средства. Ныне он разрушен, а его экспонаты Лобанов передал Музею Ростовского Кремля в г. Ростове Великом. Мне думается, долг современников Никиты Дмитриевича, несущих на своих плечах нелегкую ношу власти, приложить усилия и содействовать воссозданию музея Лобановых-Ростовских в Москве, где нашлось бы место и разделу Вырубовых (фамилия мамы Никиты Дмитриевича). Назвать закрытие «оплошностью», «случайностью», как угодно. Но вернуть. Чтобы не было стыдно…

Думается, что и другие замыслы князя Никиты Дмитриевича должны найти свое решение: памятник Примирения и Согласия в Крыму, ставящий предел вековой распре между россиянами этого и «другого» берегов. А также было бы исторически несправедливым, если бы не реализовалась его идея о создании Музея русского дворянского быта в Петербурге и Национальной портретной галереи в Москве.

ДЕТСТВО

— Какие любимые игрушки у Вас были в детстве и истории с ними?

— Две. Качающаяся лошадь белого цвета, которую мне подарили на День рождения, когда мне исполнилось пять лет. И мишка коричневого цвета тридцати сантиметров высотой, с которым я всегда спал и которого звали Мишка. Увы, с игрушками я не помню никаких историй, и вообще моя память так устроена, что я мало что помню из детства.

— Это были русские игрушки?

— Нет, болгарские. В Болгарии были свои мануфактуры, производившие подобные вещи.

— А книжки?

— Книги были на трех языках, поскольку я сразу обучался на трех языках. Я учил немецкий, поскольку в течение четырех лет войны Болгария была союзником немцев. Я любил книжку «Der Struwwelpeter», про мальчика с огромной шевелюрой — это универсально читаемая книга, наверное, переведенная и на русский язык в Советском Союзе6. Затем мне помнятся почему-то басни Лафонтена, особенно ярко — картинки, на всю жизнь запомнилась лиса, смотрящая на сыр, мне казалось, на камамбер.

— Басен Крылова не было?

— Крылов был, но запомнился Лафонтен — видимо, я не был включен в отечественный цикл образования.

— Культурологически интересен билингвизм или даже полилингвизм культур, которому оказались причастны дети эмиграции.

— Языкам я стал обучаться до школы. Помню, бабушка рисовала русские буквы, гувернантка-француженка что-то читала мне по-французски. Также было и с немецким. А первого букваря не помню. И первого учебника не помню.

— То есть это был такой типично «дворянский путь» овладения языком путем погружения в него в быту с помощью гувернанток.

— Да, неблагонадежного белоэмигранта…

— Кто был самым близким и любимым членом семьи?

— Не могу ответить на этот вопрос, поскольку они были со мной в разные периоды жизни. Сначала я проводил много времени с бабушкой со стороны отца, Верой Дмитриевной Калиновской, целью которой было научить меня русскому языку. Она умерла рано, когда мне было четыре года. Три поколения нашей семьи в то время жили в одном доме напротив французского посольства, где были три квартиры. Мы жили в одной, дедушка с бабушкой — в другой, а в мансарде жила няня, Елена Ивановна Иванюк, со своей семьей, и я предполагаю, что она жила даром за то, что нянчила меня. Так что вначале у нас был относительно большой дом. А когда во время войны началась бомбежка, мы переехали. Мы жили в отдельной квартире в большом доме, а бабушка и дедушка во флигеле в саду, предназначенном для выращивания роз. Так что можно сказать, что они жили в «розовом саду». Домик до сих пор сохранился.

— Остался ли патриархальным уклад Вашей семьи?

— Извините, мне стыдно признаться, но я не понимаю Вашего вопроса?

— Могу привести пример, моя университетская учительница, родившаяся в 1922 году в эмиграции в Манчжурии, дочь российского разведчика, была из семьи очень левых взглядов, и я ее знала весьма советским по убеждениям человеком. Но она выросла в законсервировано-дореволюционной среде, и в ее поведении нельзя было скрыть традиционных культурных привычек старой России, как бы вопреки ее идеологизации. В данном случае даже проявилось сильное противоречие между «установками» и унаследованной культурой. Сохранялся ли в укладе семьи российский традиционный обиход?

— Нет. Потому что мой отец и моя мать — оба выпускники английских школ, и в них не «дышала Русь», как Вы могли бы ожидать, все это было только у моего деда. Но политически все были настроены за союзников. То есть мы не отступили с немцами. И дед, Иван Николаевич Лобанов-Ростовский приветствовал вторжение Советской армии, предполагая, что София (как и Вена) станет местом присутствия всех союзных армий. Так поначалу и было.

— Патриархальный уклад оставался у бабушки и дедушки?

— Да. В тот короткий период, когда я их застал. И для меня это четко сказалось в двух воспоминаниях. Дедушка, Иван Николаевич Лобанов-Ростовский, водил меня на службу в церковь, которая длилась два-три часа. И поначалу я с ним находился все время службы, потом время от времени стал выходить в садик. Ребенку столь долгое время вынести службу было тяжело и, к сожалению, это оттолкнуло меня от ритуала русской православной церкви. Второе очень сильное воспоминание. Когда царь Борис7 скончался (вследствие того, что его отравил Гитлер), колокола били в соборе Александра Невского — мой дед встал и перекрестился. Почему-то я запомнил это навсегда…

Царя Бориса все уважали, хотя он принадлежал к немецкой княжеской Кобург-Готской фамилии. Он спас всех болгарских евреев, приказав в одну ночь эвакуировать их (это тогда всем показалось ужасным!) в отдаленные и недоступные горские селения…

В Болгарии дедушка Иван Николаевич числился «безработным». У него была скрипка работы Страдивари, и он играл на ней. И в жизни его интересовали только две вещи — православие и музыка. И как ни странно, они стали причиной его приезда в Болгарию, что детально описано в моей книге.

— Он учил Вас музыке?

— Нет, потому что он понял, что это бессмысленно, это меня не увлекало. Я слышал, как ежедневно он играл классические произведения. Помню, играл Чайковского и напевал: «Вышел терем-тереница…» И это было главным его занятием: игра на скрипке и хождение на церковные службы. Но у кого он учился музыке, я не знаю. Он был музыкант-дилетант, как многие помещики, которые могли себе это позволить. Для меня все это — «неизвестная территория». Бабушка умерла гораздо раньше. Но он всегда жил с нами, у него всегда была своя комната. И он не был одинок.

Из игр помню прыгалки, ездил на велосипеде. Вспоминается, что у нас часто бывали гости с детьми, помню, что я играл с ними в кубики. В саду мы с ними пряталась за кустами — играли в прятки. Еще, помню, у меня был конструктор: складывающиеся металлические болты с дырками…

Среди природы я жил постоянно. Во время войны мы были в эвакуации в деревни у отца нашей кухарки. Он был деревенским кузнецом, а кроме того у него имелось большое хозяйство, то есть зажиточным человеком, что властями осуждалось. Ведь в те времена люди старались, чтобы хозяйство было самодостаточным. У него были виноградники, чтобы делать вино, пшеничное поле, чтобы выращивать хлеб, бахча для арбузов, дынь и огурцов. И я хорошо помню деревенскую жизнь, чувствовал себя вполне свободно, лазил на деревья и прочая. Ужинали мы всей семьей за низким столом, который назывался «паралия» или «софра», сидя на корточках или на глиняном полу. Посередине круглого стола находилась большая деревянная миска. Деревянной ложкой мы черпали похлебкуиз миски и заедали хлебом, выпеченным в домашней печи. A взрослые запивали ужин вином. Я пил воду. Чай после ужина не полагался.

— Родители разрешали Вам играть с деревенскими? Ведь позже, когда Вы вырвались из Болгарии в Европу, Ваш дедушка Bасилий Васильевич Вырубов, в общем, был против таких тесных контактов с другими социальными группами, насколько я поняла?

— Никакой проблемы не было. В то время стоял вопрос выживания, а не каких-то социальных ограничений. Напротив, я постоянно дружил с соседским сельским мальчиком, вместе мы ходили пасти, он — коня, я — двух ишаков. Разница культур ощущалась вовсе не в социальном обиходе. Впервые я почувствовал разницу культур, увидев турецкую махалу (район) в деревне, где мы жили, мечетии прибранныe, чисто выметенные дворы.

— Еда как ритуал сохраняла ли привычки хорошей среды, хорошего общества до Вашего ареста?

Абсолютно и несомненно. Уважение к пище — это не вопрос неуважения или уважения Завтракали в восемь, обедали в час и ужинали в 7. Опоздать было невозможно — неуважительно. Были скатерти, салфетки, как же иначе? Все, как полагается. У меня осталось серебряное кольцо для салфетки с выгравированной короной и гербом...

— Не доесть какое-то блюдо было возможно?

Уместный вопрос, потому что это правило не универсально. Например, в Соединенных Штатах в высшем обществе принято было не доесть, чтобы показать, что вы не голодны. А в полуголодной Европе неприлично было не доедать.

— В дореволюционной России этот вопрос решался диаметрально противоположно в аристократическом и мещанском обществе. В первом абсолютно неприлично было не доесть. Во втором необходимо было оставить что-то на тарелке… А русские блюда в семье сохранились?

— Нет. Кухня была болгарской, которую я продолжаю любить. Фасолевый суп с красным перцем, «фасул-чорбa». Пирог с сыром, который называется «баница», а по-гречески «плакендa».»Имам баялду» — запеченные синие баклажаны с помидорами.

— А на пасху? Русский стол?

— Да. Полный стол. Все, что традиционно полагается, было. Помню, мы занимались раскрашиванием яиц.

— Колыбельные на ночь?

— Няня пела мне «Баюшки-баю…» А почему меня укачивали? Поскольку нужно было, чтобы я лег и тут же заснул — по эстетическим причинам, чтобы уши были не растопырены и не стали похожи на еврейские.

— Кто рассказывал сказки?

— Отец. Может быть, он был хорошим рассказчиком. Он мне и читал сказки по-русски.

Запись в дневнике Никиты Лобанова-Ростовского: «23.01.1948. После ужина папа читал нам «Капитанскую дочку». 02.02.1948. Папа закончил чтение «Капитанской дочки»)

— Если говорить о моем детском отношении к домашним, то отец для меня стоял на некоем возвышении, ощущался начальником, а мама была ближе. Дедушка был «особ статьей». Он воспринимался неким патриархом в семье. В разные периоды детства кто-то из домашних становился для меня на время важнее других. А если говорить об интенсивности моего чувства любви к домашним, и использовать условные баллы для их оценки, то, несомненно, отношение к матери — 10 из 10, к отцу 7 из 10.

А к остальным — не такая безоглядная любовь, которую я испытывал к матери, безграничная, безоговорочная и безусловная, подобная любви собаки к человеку. Я испытывал к ним и несколько другие чувства — уважения, восхищения, привязанности.

Запись в дневнике: «08.11.1950 Мне очень трудно без папы. Это был человек золото. Я пишу это не потому, что он мой отец. Это я слышал и от всех людей, которые его знали. Каждый день мне приходится обращаться к нему…»

— Что из рассказов матери о ее жизни Вам помнится?

— Очень немногое. Вот вспоминаю, она рассказывала как ей было приятно учиться в школе. Британия состоит из островов, и она училась на маленьком острове на побережье Уэльса, в ее английской речи сохранялась особая певучая интонация этой местности. Об истории их любви не знаю ничего. Из рассказов почти ничего не помню. Только любовь мамы, разлитую для меня в воздухе, вне событий или прогулок или чего-то еще. По воскресеньям мы гуляли с отцом в парке. Он работал шесть дней в неделю, а седьмой — выходной. Он старался провести время со мной.

— Помните ли семейные словечки?

— Нет, к сожалению не помню. Ничего о патриархальном быте не помню. Зато помню, что всегда стремились разговаривать (и учили этому) не перемешивать языки и не употреблять иностранных слов в том языке, которым сейчас пользуешься. Русской буржуазии было присуще говорить по-русски, употребляя французские слова. У нас дома это считалось неприлично. Я бы сказал, это мещанская привычка — употреблять в речи иностранные слова.

— Я бы с Вами не согласилась. Например, очень многие представители русского дворянства, по крайней мере, 1-й половины XIX века, были русско-французскими билигвами, в речи легко переходили с языка на язык, проникновение в русский некоторых выражений было неизбежно.

— Я не спорю с Вами. Но это моя точка зрения.

— То есть Вашей среде было присуще стремление к пуризму в языке. В каком-то смысле воображаемому.

— Это касалось не только русского языка. То же касалось и английского. Когда переходили на какой-то из привычных для семьи разговорных языков, было не принято вставлять словечки или выражения из другого языка

— Дома говорили по-русски?

— По-русски. А родители между собой говорили по-английски. Оба в те времена недавно вернулись из Англии, где обучались, и английский для них был нормальным разговорным.

— Ваша семья относилась к англоманам, франкоманам? Кто были их гувернантки?

— Вот этого я не знаю, но думаю, что явно семья тяготела к английскому типу образования — ведь все важные годы, когда человек формируется, родители провели в английских школах.

— Ведь это достаточно редкое явление в России, мы знаем теперь, конечно, что с английским вариантом культурного и языкового билингвизма связана небольшая часть высшей аристократии в России Серебряного века. И тому общеизвестный пример семьи Набоковых.

— Мой дед со стороны матери, Василий Васильевич Вырубов, послал всех троих детей учиться в Англию, несмотря на то, что дед жил во Франции. Почему он так сделал, я не знаю. Но, наверное, были соображения о большей пользе английского образования. Например, для моего дяди Васи, который поступил в дальнейшем на сельскохозяйственный факультет в городе Рединге, и ему было уже приготовлено место по специальности в Аргентине. Очевидно, дед думал, что живя по Франции, полезно знать английский. А вот причиной того, что мой дед по отцовской линии отправил учиться моего отца, было, то, что его родственница, Лобанова-Ростовская, вышла замуж за англичанина8, и могла присматривать за племянником.

— У нас в годы 60-70-е была бесспорная романтизация эмиграции, ее музыкального наследия — романсов. Но когда общение того и этого мира стало возможно, я с удивлением узнала, что вовсе не все представители эмиграции знали этот репертуар. А Вы?

— Я жил в среде, которая уехала из РСФСР. Цвет русской культуры находился за его пределами, 90 процентов русской интеллигенции уехало из страны. Так что оставшаяся в СССР интеллигенция была по преимуществу еврейской. Я жил в своей среде и не знал другой. Мы были знакомы с цыганской семьей Димитриевичей9. У моего деда со стороны матери, В.В. Вырубова, было достаточно средств, чтобы после Второй Мировой войны порой приглашать их к себе в деревню под Парижем. Алеша и его сестра Валя пели нам вечерами. А потом, в зрелые годы, Алеша переехал в Аргентину, где пел моему дяде Васе Вырубову. В то время я занимался в Аргентине бурением нефти, а в период отпусков жил у дяди, у которого встречался с Алешей. Увы, он стал наркоманом и пел слабовато. Так что не только знаком с этой музыкой, но и с исполнителями. Юл Бриннер10 был другом дяди Николая Вырубова, брата моей матери. Юл играл на гитаре в «кабаке Денисова», а дядя был вышибалой. Денисов — друг моего деда, русский купец, бежавший из РСФСР и вложивший все свои деньги в спортивную ловлю семги в Швеции. Он купил полкилометра берега реки, оснащенного первоклассной установкой для ловли семги «на мушку», и это ему приносило очень большой доход. Поляков11, брат художника, играл на гитаре в кабаке «Шехерезада». Весь городской русский фольклор был в разгаре, когда я попал в Париж после войны. А вот Вертинского услышать не удалось, только на пластинках, поскольку он вернулся после войны в Советский Союз раньше, чем я попал во Францию. А сейчас — через полвека — меня, пожалуй, мог бы раздражать декаденской вычурностью «лиловый негр Вам подает манто». Впрочем, должен сказать, я заметил, что в Сан-Франциско встречается именно такой, лиловый оттенок у темнокожих.

— И даже такой шедевр, как «Прощальный ужин», который и сейчас в России популярен, Вас не трогает.

— Да, шедевр, но несколько слащавый «акцент» этого произведения сейчас мне уже кажется старомодным. Но я ведь не читатель, не писатель, я деятель.

ТЮРЬМА

— Как я сам попал в тюремную камеру, помню очень ясно. Нашу семью, разделив по двум военным машинам, везли два дня из Родоп в Софию. По дороге встретилась засада, и у нас создалось впечатление, что это партизаны, которые нас освободили и, как казалось, прилагали усилия, чтобы расстрелять сопровождавших нас в Софию. Я помню как наивно, подружившись с водителем, разговаривал с матерью: «Давай заступимся за водителя, возьмем его во Францию, и он будет водителем у деда». Но «засада» оказалось ловушкой и обманом, подстроенным чекистами. «Партизаны» во время привалов и «передышек» как будто «дружески» допрашивали отца, на чем мы и попались.

Другое воспоминание: жизнь в военной тюрьме в Софии, которая представляла собой, как и подобные учреждения того времени в Москве и Ленинграде, просто обычное здание, но из которого арестантам ничего не могло быть видно, и в котором ничего не видно. Мне было 11 лет. В день давали один кусок хлеба. От недостатка питания я заболел, меня перевели в центральную тюрьму для уголовников. Я четко помню, как меня с сопровождавшими людьми через широкую дверь ввели в камеру. Когда в Болгарии началась перестройка, многое стало возможным, советская телевизионная кампания устроила так, чтобы я посетил эту камеру, и проводила съемки. Войдя, я сказал директору тюрьмы: знаете, как странно, вот здесь была дверь когда-то! – Да, ответил он, Вы правы, ее заложили. И таким путем он получил подтверждение, что я сидел в этой тюрьме, а не какой-нибудь «подставной агент». Для меня эта тюрьма казалась «раем», поскольку здесь поутру давали липовый чай. С отцом и матерью меня разлучили сразу. Они остались в военной тюрьме. И я был один в камере. То есть был заключен в камеру-одиночку.

А вот сокамерники у меня появились в пересыльной тюрьме, когда меня переводили по этапу. Мне вспоминается один колоритный цыган, которого называли «авантата» (наверное, слово итальянского корня, обозначающего «выгоду»)12, то есть «авантюрист, мошенник», который из всего извлекает себе прибыль.Он был к тому же оппозиционером. Это было летом, и он ходил без рубашки, но в зеленом галстуке на голое тело, означавшем принадлежность к земледельческой, сельскохозяйственной партии — часть оппозиционного фронта (но все-таки это были не коммунисты). Он работал на Галошной фабрике. Тогда галоши в Болгарии были новой обувью и считались самой элегантной — люди повсюду ходили в галошах. Он придумал такой хитроумный способ: каждый день, уходя с фабрики, надевал две пары галош, одну на другую, и таким образом выносил с фабрики, в конце концов, попался…

Мне встречались в камере и уголовники, которые учили некоторым уловкам. Вот одна из них. Берем сигарету, не «Беломор», и тщательно высыпаем из нее табак, затем сворачиваем долларовую банкноту и засовываем в оставшуюся пустой сигаретную трубочку. А сверху на оставшиеся полтора миллиметра вновь заталкиваем табачок. Делаем столько сигарет, сколько нужно провести денег. А при любом досмотре можно вынуть из пачки и закурить, не вызывая подозрений…

Ужасное и морально отягощающее обстоятельство для каждого человека, который сидит в тюрьме без уведомления о причинах задержания и без приговора — это то, что вы не знаете, за что сидите, это, во-первых, а во-вторых, не знаете, сколько времени вам еще сидеть. Мы были незаконно похищены на греческой территории, официально властям было трудно предъявить нам обвинение. И вот мы находились в заключении в полной неизвестности.

Самое трудное — первые 40 дней, когда вы еще живете в другом мире. Постепенно вы переходите в другой мир, и много из внешнего мира становится безразличным, вы начинаете много спать, или находиться в полудреме, не менее 12 часов в день. Время от времени меня вызывали на допросы, но им нечего было меня спросить, я явно был им неинтересен. И я бы ничего не смог сообщить, поскольку ничего не знал. Не знал даже, что мы собираемся бежать, а думал, что отправляемся на прогулку. И только когда начался наш путь, отец сообщим мне, что мы бежим…

Я не спрашивал о родителях. Бесполезно спрашивать у хамов. Был только один следователь, который, наверное, «подстраховывал» себя на случай перемены режима. Вот он принес мне две книжки, и я тогда открыл для себя двух писателей — Карла Майна и Майн Рида13 Надо сказать, что в камере никогда не тушился свет, всегда горела лампочка.

Быт в военной тюрьме был таким: в камере находились нары, тюфяки набиты сеном. Не было ни рукомойника, ни отхожего места. Когда заключенные стучались, чтобы их вывели в туалет, им не всегда открывали. В этих случаях приходилось пользоваться личной миской, которая была у каждого заключенного, позже ее приходилось опорожнять только тогда, когда заключенных приводили в туалет. В эту же миску раз в день наливали похлебку…

Вначале было такое ощущение, что нас переправят в Советский Союз. Но этого не произошло. Почему — не знаю. Может быть, потому, что отец был не советским гражданином, а болгарским. В тюрьме я пробыл год.

— Вас миновало такое понятие, как «детдом для детей врагов народа», или в Болгарии до такого не додумались?

— Меня выпустили из тюрьмы только после того, как нашли, к кому меня направить. До этого планомерно обошли всех наших знакомых и спрашивали, не возьмут ли меня? Но все отказывались. Согласилась одна только няня. И тогда фельдфебель пешком довел меня от тюрьмы до дома няни. Меня взяла няня, Елена Ивановна Иванюк, ибо она не боялась репрессий, находясь на самой низкой ступени социальной лестницы — работала посудомойкой в Русском клубе, а ее супруг, Николай Миронович Иванюк, бывший офицер Белой армии, был агрономом. В Болгарии в те времена по закону все должны были работать, статуса «не работающего» по какой-то причине не существовало, и они работали. Но дело не в том, что няне некуда было «спускаться» по социальной лестнице. Семья рисковала своей жизнью и жизнью своих детей. За то, что приютили меня, их могли и в тюрьму посадить.

В тюрьме мне снились какие-то сны. Но, к сожалению, тогда, как и сегодня, я их не помню. Однако два дня тому назад мне приснился сон, который я хорошо запомнил. Этот, один и тот же, сон мне снится не реже, чем раз в год. Как будто два «неблагонадежных» элемента ворвались в спальню, и я помню это ощущение сна, как они трясут меня в постели. Хотя в нашем доме все заперто на ночь, даже дверь в спальню. Я предполагаю, что это последствие той травмы, которая осталась на всю жизнь. Время от времени у меня может возникнуть ощущение, что кто-то сейчас постучит в дверь и скажет: «Давай, собирайся с вещами…» Два года тому назад я был у знахаря, который положил мне руки на плечи и постоял так за спиной минуты три-четыре. Затем он сказал, что чувствует у меня за плечами огромное количество злобы, которую не может снять, потому что «у Вас ее слишком много».

За время заключения вся моя одежда протерлась. Когда я сидел в пересыльной тюрьме, которая раньше была турецким караван-сараем (сегодня на его месте «Полицейский участок № 5» в центре Софии), где комнаты были как камеры,— там меня водили чистить картошку и лук. В мешке из-под картошки я прорезал три дырки, посередине — для головы, а по бокам — для рук, и сделал, таким образом, себе одеяние. Именно в таком виде меня и встретил мой друг Володя Макаров14, потому что я сидел перед дверью и чистил картошку. А его арестовали и вели в камеру. Мы посмотрели друг на друга молча, и ни один из нас ничего не сказал. Позже оказалось, что Володю выпустили раньше нас, и именно от него люди в Софии узнали, что мы арестованы.

А вот в Париже дед Василий Васильевич Вырубов сразу понял это. Ведь на границе за нами должен был прийти грек-проводник, чтобы заменить болгарского проводника — он не пришел. А затем грек должен был отправиться к деду и получить свою часть платы за наше спасение, предъявив половину полученной от нас банкноты, которая бы совпала с половинкой, оставшейся у деда — таков был условный знак, что мы переправились. Он не появился. Виновником неудачи нашего побега был американский посредник, полковник Барнс15.

Так случилось в жизни, что мы были очень хорошими знакомыми с бывшим заместителем главы ЦРУ Джеймсом Эндрюc (James Andrews). Mоя супруга Нина долгие годы дружила с его семьей в Вашингтоне. Он, надо сказать, рано ушел в отставку, будучи состоятельным человеком, и больше интересовался птицами и белками, чем политикой… Когда я с ним посоветовался, стоит ли пытаться что-то предпринять против Барнса, он ответил отрицательно. И мне было страшно обидно, но он был прав, потому что тот был частью «лавки», «конторы», и это повредило бы мне в получении американского гражданства…

А встреча с дедом Иваном Николаевичем Лобановым-Ростовским была мучительной. Я не знал, где его сын. Дедушка был очень мужественен, скрывал свое состояние, ведь он был очень религиозен. Но я ощущал, без всяких слов об этом, какой болью для него это было. И это впечатление осталось со мной навсегда — видеть человека, который не знает участи своего сына. И меня не оставляло чувство неудобства перед ним, что я вышел, а его сын — нет.

Маму освободили позже. А потом отца. И его больше не арестовывали. Он просто исчез среди белого дня. Его похитили. Он пошел за молоком и не вернулся. И у нас есть юридический документ о его исчезновении. Поскольку в те времена безвозвратно исчезало так много людей, что Болгарии надо было как-то юридически «выкручиваться» из этой ситуации. Мы пытались искать по полицейским участкам и по тюрьмам. Искать было бессмысленно. Ужасны были эти времена «диктатуры пролетариата». Да и любая диктатура ужасна, я не желаю ее никакому народу.

Брата моего отца, Николая Ивановича Лобанова-Ростовского отправили в лагерь, постоянно били, уменьшали паек: дядя отказывался работать, говоря, что он князь. Выйдя из лагеря, двадцать лет он работал в «Aliance Francaise», государственном институте Франции. И заслужил, таким образом, французский паспорт. Переехал во Францию, пытался жить со своим братом Яковом, но не ужился. Его так били в лагере, что он стал больным человеком. И тогда я пристроил его в Иер, в санаторий для пожилых людей, выполнявший функции и больницы. Это прекрасный город на юге Франции, чудное место, сто лет назад город был курортом, подобным Ницце, но море отошло, и он перестал быть так популярен. Вскоре и в Иере дядя заскучал. Поскольку там не менялись сезоны, как в Болгарии, а вечно тепло. И я перевел его в горы, где была настоящая зима. Там для него не было достаточно медицинского ухода, мне пришлось через несколько лет перевести его обратно. Он умер оттого, что просто тело его распалось…

Вспоминаю, что среди знакомых был граф Николай Николаевич Игнатьев, племянник того «советского графа и военачальника» Алексея Алексеевича Игнатьева, написавшего «Пятьдесят лет в строю»16. Мы с ним постоянно, несколько раз в неделю, видались в Софии. Он многое рассказывал мне интересного, в том числе и о Франции. Николай Николаевич был явно жертвой своего, может быть, неуместного идеализма. Во время войны он потерял ногу. И понял, что как спортивному журналисту ему будет трудно. А он работал в самой большой французской спортивной ежедневной газете «L'Equipe». На первой Парижской Мирной конференции после войны от Болгарии присутствовал председатель аграрной партии, вместе с дочерью-переводчицей, с которой и сошелся Игнатьев. А затем он познакомился с Вышинским, и тот предложил ему работу у себя в качестве секретаря, но рекомендовал вначале пожить в Болгарии несколько лет, привыкнуть, прижиться, поскольку образ жизни в СССР очень отличается от того, к чему Игнатьев привык. Он поверил, согласился, взял советский паспорт, но больше его из Болгарии не выпускали. Позже я читал материалы доносов сыщика, который стоял под окнами их квартиры, там говорилось, что «в доме говорят на иностранных языках». Вот за это его и арестовали...

С разными оккупационными частями, стоявшими в Болгарии, у меня связано несколько забавных «культурологических наблюдений». Однажды я играл в хоккей на льду. Это происходило на маленьком пруду у входа в большой парк, носящем имя царя Бориса. Вдоль всего спуска к воде шел гранитный бордюр.Как-то, ради забавы, один советский солдат по этому склону въехал на лед на «Виллисе». И целый час пытался выехать обратно и не смог. Мешал крутой берег. Он был пьян. Мы хохотали. А пили советские солдаты одеколон, они ходили по всем магазинам и скупали его, наверное, это было дешевле. Из американских солдат я впервые увидел филиппинца и негра. Это был культурный шок: при чем тут американец и негр? Помню полковника Нурка – латыша. Это первое впечатление многогранности американской армии.

— Считались ли вы в Болгарии «врагами народа», «детьми врага народа», как это было в то время в СССР?

— Да, именно так мы и назывались. И это влекло за собой отсутствие у нас талонов на питание.

В моем детстве у нас был дефицит обуви. Православные крестьяне ходили в обуви из свиной кожи (по-болгарски – «цървули» или «опинци»), продырявленной крест-накрест и прошнурованной. Турки носили такую же обувь, но из коровьей кожи. А когда я вырос из ботинок, то от них отрезали носы, и я ходил в них как в сандалиях, даже зимой по морозу, было очень холодно.

После тюрьмы я собирал по улицам окурки, чтобы выпотрошить остатки табака и продать цыганам. Подростками на вокзале мы воровали арбузы. София окружена горами. А вокзал находится в долине. Нагруженные вагоны, отправляясь в путь, едут вверх с некоторым трудом, с медленной скоростью, примерно, пять километров в час. Мы рассеивались на протяжении полукилометра. А кто-то из нас, например, я, вскарабкивался на вагон и лежа, ногами, толкал арбузы вниз, где их подбирали мои товарищи. Бывали и другие фрукты, черешня, например, которыми мы объедались, и даже тошнило от «пережора». И это относится к приятным воспоминаниям. Мы ходили это делать с большим удовольствием. И не было чувства стыда. А вот за трамвай заплатить тогда считалось стыдным. Поскольку все мы были под впечатлением одного французского фильма с Фернанделем, где герой ни за что не платит. И тогда воцарилась среди нас мода — не платить. И мы ехали сзади, держась за металлический бампер, или на ступеньках, но заплатить было унизительно…

ОТРОЧЕСТВО

— Какова история Ваших школьных лет?

— Вначале, в пять лет, я поступил в русскую школу, но пробыв в ней дня три, сбежал. Там были только эмигранты. А мне было там скучно. Потом я попал в немецкую школу, Deutsheshule. В те времена там была организация Hitlerjugend, помню зеленые фуражки. Затем, по окончании войны, перешел во французскую школу, где были и дети эмигрантов, и болгары. Когда наступила «диктатура пролетариата», французов выгнали, и так я попал в болгарскую школу.

После возвращения из тюрьмы я учился в болгарской школе, и стал пионером, носил красный галстук. Были даже намерения принять меня в комсомол. Хотя, бесспорно, я кому-то казался неблагонадежным, в комсомол меня приняли. Однако я вызывал и некое уважение тем, что был усердным учеником и чемпионом по плаванию. Конечно, при этом мы, мальчишки, были хулиганье, в классе — тридцать человек, дети из разных социальных групп. Ребята из крестьян тоже считались тогда неблагонадежными.

— Вы шалили в школе?

— Нет. Я никогда умышленно не прогуливал школу, потому что мы все (дети наших знакомых из эмигрантского круга) ходили V школу с удовольствием, сознавали, что получаем знания даром. У нас часто складывались дружеские отношения с преподавателями, и даже после уроков мы часто стремились «выкачивать» из них еще какие-то знания. Мне посчастливилось учиться с теми людьми, которые рано осознали необходимость накопления знаний… Помню, в те времена в школе могли происходить и настоящие вражеские выпады. Мы учились в две смены, утром и вечером. Как-то раз, в послеобеденную смену, часам к четырем, когда стемнело и зажглось электричество, кто-то прорвал проводку, а в наступившей темноте секретарь комсомола получил ранение в плечо. Наверное, это действовали крестьяне, жившие у подножий гор.

Запись в дневнике: «04.09.1951. Читаю русскую литературу, так как мы в этот год изучаем ее в школе. Но не забываю читать по-французски. Очень жаль, что не могу свободно читать по-английски. Язык — самое большое богатство для человека».

— Какие любимые предметы в школе?

— Физика, химия, астрономия и геология. А литературу и историю я как-то считал не предметами, но удовольствием. Эти предметы не приходилось зубрить — раз прочитал и все. У нас была особая «технология» — мы заранее покупали и читали учебники следующего года, там те же темы передавались более глубоко, а мы стремились скорее «набраться больше сведений». В те годы я пережил увлечение приключенческими романами, о которых я уже говорил и которые прочитал на русском. Русских детских книг я просто не помню. Гораздо позже, когда я был подростком лет 14-15, я читал Пушкина, Лермонтова, Тургенева. Русскую классику мы изучали в болгарской школе, равно как и всю мировую классику.

Запись в дневнике Никиты от 10.11.1950: «Читаю Эренбурга. Думаю, что для него я очень молод». (Мне было 15 лет).

— Вы осознавали, что Тургенев — Ваш предок?

— Нет, абсолютно. Я вообще не интересовался историей семьи, только лет десять назад, по воле обстоятельств, стал как-то входить в эту тему. «Записки охотника» Тургенева я знал хорошо потому, что это было близко мне по тематике, поскольку я ходил на охоту, знал, как это все происходит.

— А Чехова вы любите?

— Уф, конечно. И еще Гоголя. Как мы все упивались, читая Гоголя. Помню, как обычно сидел на корточках на веранде и читал «Вечера на хуторе близ Диканьки». Читал про себя, очень медленно, стараясь схватить суть. Ведь я дислексик, читаю медленно, зато читаю только один раз — и все помню. В том числе и учебник. Но, в общем, я учился не читая. Вопреки правилу, что ученики высокого роста должны сидеть на последней парте, я до начала урока выскакивал и садился на первую парту. И если что-то не понимал, даже прерывал учителя вопросом: А что это значит? Я четко знаю, что учился во время уроков. В связи с этим вспоминаю, что к моей матери однажды пришла учительница, преподававшая «Марксизм-ленинизм» и «Историю ВКП(б)», и сказала: «Я замечаю, что Ваш сын очень внимателен. Он приходит и сидит на первой парте, хотя должен сидеть на последней. Он внимательно слушает, но я смотрю в его глаза, и мне кажется, что он надо мной посмеивается».

— Местной болгарской литературе отдавалось в школе некое приоритетное место?

— Болгарская литература была очень скромной. Десяток книг и все. Она стояла на своем месте.

— Мы знаем и другие случаи: реально большой литературы нет, но ее в целях идеологических преувеличивают.

— Болгарскую литературу не «выпячивали». Просто тогда еще не додумались до этого, руки не дошли. Были заняты уничтожением людей.

— У Вас, по сути дела, получилось советское детство?

— Советское отрочество, скорее.

— А в семье культура была иной. Вы ощущали этот разрыв?

— Чувствовал. Впрочем, как и все жители CCCP, жили и живут так до сих пор17. По одному живут дома, а по-другому внешне, то есть «врут на фасад».

— У Вас это так выражалось?

— Да. И я был вовлечен в этот круг. Вот это и почувствовала та учительница, о которой упоминал.

— Были ли у Вас друзья в школе?

— Да. шесть человек. Мы почти все были геологами — увлекались геологией. Повзрослев, один, Платон Чумаченко, стал профессором палеонтологии, другой, Свет Петрусенко, — минерологом, Христо Пулиев — геохимиком, Свет Докучаев — геологом, пятый, Иордан Иванов — певцом, a Любомир Левчев — выдающимся писателем. Были и друзья не по школьным занятиям, а по плаванию — мы ходили в бассейн и любили этот вид спорта. В 14 лет мой друг, ставший позже певцом, серьезно интересовался оперой, и мы с ним, по крайней мере, два раза в неделю ходили в Оперу. Надо сказать, что тогда в Болгарии билеты в театр и оперу стоили столько же, сколько и билеты в кинематограф, потому что считалось, что это «культура для пролетариата», и она должна быть материально доступной. Мы этим и пользовались, ходя на все премьеры постановок и на концерты. В эти годы я уже знал весь классический репертуар.

8 марта 1949 года, запись в дневнике: «Вчера вечером был на фильме «Паганини». В четверг пойду со Светланой на «Севильского цирюльника», а затем на «Травиату».

—Почему вы выбрали геологию?

— С раннего детского возраста, я начал собирать — почтовые марки, потом монеты. С десяти лет, когда я увидел коллекцию минералов у соседа Света Петрусенко, увлекся собиранием минералов. В нашем кружке в Софии означало ходить в горы и искать. София является дном высохшего огромного озера и окружена горами. В те времена деревья на горах были вырублены. И горы в большой степени были голыми. Позже, при коммунистическом режиме, нас отправляли каждую субботу в горы сажать по 30 елок. И теперь, если взглянуть на них с дальнего расстояния, они все покрыты зеленой растительностью. Но какое значение отсутствие озеленения имело тогда? На открытой поверхности гор видны были каменоломни, где когда-то вытесывался сиенит для дорог. Чтобы разрабатывать сиенит, его взрывали. Есть виды не чистого сиенита, а содержащего примести, который называется пегматитовыми жилами. А в них-то и содержатся кристаллы. И каждый конец недели мы отправлялись искать их и добывать. Это очень большое увлечение моего детства. Я их любил с точки зрения красоты, с точки зрения эстетической. Когда нащупываешь взглядом ложбинку, где предполагаешь, могут быть кристаллы, и разбиваешь ее молотком — вдруг взгляду открывается блеск аметистов, турмалинов! Для нас это было изумительным эмоциональным переживанием.

— Сродни набоковскому собиранию бабочек?

— Может быть, но я полагаю, что у него оно было более систематичным и более обширным по количеству собранных экземпляров. Мы же набирали за раз штук двадцать минералов. Несли их домой. Потом обменивались друг с другом. Раз я нашел очень большой кристалл кварц. И это со всех точек зрения было знаменательным событием — найти столь редкий по красоте и величине кристалл. Спустя некоторое время оказалось — даже сохранилась об этом запись в моем дневнике того времени — что в семье совершенно нет денег и уже нечего продать. И мне пришлось пойти в магазин и продать этот большой кристалл. Конечно, я его «оплакивал», но так сделал.

Запись в дневнике 16.05. 1951 «Мы остались совсем без денег, и мне придется продать свои камни. Сегодня продал свой самый большой кварцевый кристалл (42/35 cm.) за 1500 левов. С этими деньгами надо будет жить до конца недели».

— Набоков как писатель Вас интересовал?

— Увы, я его мало знаю. Нет причин, отчего. Хотя я знал его родного брата в Нью-Йорке.

— Когда стало возможным познакомиться с Роменом Гари, русский читатель в него влюбился безмерно, его сравнивали с Гайто Газдановым, Набоковым, хотя он, как известно, по-русски не писал. Популярен ли он так же в Европе?

— Ромен Гари очень интересен как политическая личность и как писатель. Он был очень популярен при жизни во Франции, И сейчас его читают, главным образом, те книги, которые вышли не под его именем, а под псевдонимами, то есть те, которые он писал для денег. Вряд ли в Англии о нем что-либо знают. Вообще, эти две страны, Франция и Англия, редко переводят произведения друг друга. Ромен Гари имел на меня огромное жизненное, практическое влияние. Когда в 1960-61 гг. я работал геологоразведчиком на разработках месторождений нефти в полупустыне Патагонии в Аргентине, мне мой дядя Арсеньев18послал книгу, посвященную матери Ромена Гари, «Обещание перед рассветом», чей образ оставил во мне особое впечатление. Она была образованным и одухотворенным человеком и одновременно владела умением выживать. Именно эта ее черта дала мне направление, как искать себе спутницу жизни. Я не искал супругу, я искал спутницу, соратницу, с которой смог бы разделять и трудности, и радости. И если бы меня расстреляли, а были бы дети, то она, подобно матери Ромена Гари, смогла бы, проявив те же качества, выжить и отстоять то, чем обладала. Вот это событие своей внутренней жизни начала 60-х я помню конкретно. Отчасти поэтому я выбрал своей супругой Нину19.

А спасал нас Ромен Гари раньше, в сентябре 1953 года. Нам страшно повезло. Он взял риск на себя позвонить коменданту Французской зоны оккупированной Вены, разделенной на четыре оккупационные зоны, и попросить задержать локомотивы, купленные Болгарией. Ведь Николай Васильевич Вырубов и Ромен Гари провели всю войну вместе, в Добровольческой армии генерала Де Голля. Но я не знаю, насколько дядя Коля повлиял на Гари в этом его решении...

Когда же я увидел его впервые в Болгарии, он произвел на меня странное впечатление. Ведь во Французском Посольстве в Софии он был по важности фигура № 2 после самого посла Жака Париcа, но внешне ничем не напоминал дипломата. Он ходил в военной форме без погон и когда встречал представителей местной власти, отвечал им тем же жестом приветствия, что и они, но в пародийной форме. Дело в том, что болгарские коммунисты, встречая друг друга, поднимали кулак вверх, тыльной стороной ладони назад. А Роман Гари тоже поднимал кулак вверх, но зеркально, костяшками сжатых пальцев вперед. То есть отчасти получалось так, что он махал им кулаком. Но как будто «в рамках традиционного приветствия». Он отдавал себе отчет, что его «крыша» — сам Де Голль, он — герой войны, и позволял себе делать все, что хотел. После войны де Голль вообще переформировал Министерство иностранных дел Франции, вышвырнул оттуда тех, кого считал неподходящими, и поставил на все посты тех, с кем воевал, на кого мог положиться. Тогда я даже не знал, что он писатель, воспринимал его только как дипломата, чиновника. И я общался с ним только по делу.

— Помните ли первую любовь?

— Это было изумительно и осталось во мне на всю жизнь. Мне было семнадцать лет. Лили Дульгерова была стажеркой-преподавательницей. Когда я закончил в 1952 году предпоследний год в школе, летом меня отправили на тренировки по плаванью на Черное море в Варну, уроженкой которой была Лили. И мы подружились, когда по случайности оказались в одном купе поезда. Я предполагаю, что мое притяжение к ней было основано на феромонах, которые у нас совпадали, иначе столь сокрушительную силу влечения объяснить себе не могу. Мы встречались два или три раза в неделю. Я открыл для себя секс… и перестал быть чемпионом Болгарии по плаванию, потому что занимался им столь же усердно, как и предавался плаванью. А сразу обе эти стороны жизни, в равной степени интенсивности, несовместимы. Для того чтобы быть чемпионом в спорте, интеллектуальным и физическим, нужно воздержание и целеустремленность. Нужно в какой-то мере «отупеть» для всего другого и не думать ни о чем другом. Как только вы становитесь «вольнодумцем», можете забыть о том, чтобы стать чемпионом в спорте. Я продолжал тренироваться, но уже не с прежним эффектом…

Запись в Дневнике Никиты: «17.05.1951. У нас, как всегда, денег нет, и мы голодаем. У меня очень мало времени. Так как много читаю. Кончил 4 тома У. Черчиля и начал «От Гитлера до Сталина» одного французского министра».

ДРУГОЙ МИР

— Я прекрасно помню, что для меня явилось первым ощущением свободного мира. Мы приехали в Белград поездом Orient-express в 10 часов вечера. На перроне мальчишки кричат: «Кока-кола, оранжата». Вот это было символом запретной территории, символом того, что мы вырвалась! Потому что кока-колу на советское пространство не допускали, только пепси-колу, ибо один из крупных производителей колы, хан (князь) Mакинский20, был агентом ЦРУ, и я это узнал потом из газеты «Нью-Йорк Таймс», а Советский Союз знал об этом, вероятно, раньше меня. Кстати, для пепси-колы придумали бартерную сделку, очень выгодную обеим сторонам: пепси в Союз, а из Советского союза в обратную сторону шла русская водка…

— Когда Вы очутились в Оксфорде, пришлось ли Вам себя как-то «переламывать», приспосабливать?

— Я очень ясно помню, как в первую неделю после приезда встал у окна в комнате моей крестной и увидел проезжающий грузовик. В первую секунду возникло недоумение: а где же красная звезда и номер сзади? Потому что у каждого грузовика в Болгарии сзади была красная звезда и свой номер. Мне потребовалось время, чтобы психологически переехать в другой мир, столь серьезен был отпечаток прежних реалий.

— А как приняли Вас товарищи по университету?

— Очень радушно, потому что я сразу вошел в круг аристократов, друзей моей крестной21. Я никогда не почувствовал никакого пренебрежения.

— На уровне привычек, быта, того, что «ранит» или просто задевает при разнице культур, ничего не казалось трудно преодолимым?

— Ничего.

— То есть мир «русских европейцев» когда-то был единым пространством жизни со всей Европой?

— Да. Нужен был только язык. И смекалка.

— Где Вам проще находиться и общаться сегодня?

— Мне проще повсюду. Некоторую неуютность в России я чувствую потому, что часто законодательство до сих пор является рычагом власти, а не охраной жителя. И в ближайшие тридцать лет это следует с трудом преодолевать.

— Какая культура вам самая родная, или Вы культурная билингва, или даже Вы себя воспринимаете мультикультурным?

— Нужно уточнить, в каком контексте мы понимаем культуру. Если говорить в самом общем смысле, то я знаком с несколькими культурами, может быть, поверхностно. Но преклоняюсь я перед необычайным явлением, я бы сказал, событием в жизни человечества — русской культурой конца XIX - начала XX века. Такого нигде в мире не было, и нет!

— То есть Вы считаете это российским Возрождением, которое пришло в те времена, когда все европейские Возрождения давно миновали?

— Да, это было своего рода Возрождением, но важно, что каким-то образом оно было подготовлено генетически и возбуждено в разных областях одновременно. Не было области, отрасли, в которой бы ни совершился этот взрыв в тот короткий период. Франция, например, имеет своих могучих композиторов, литературу, но такого яркого периода цветения культуры сразу во всех ее видах я не знаю, хотя четко осознаю высокий уровень и уникальность тех культур, с которым в жизни соприкасался. Особо восхищает меня и время Рублева, и несмотря на то, что этот культурный расцвет состоялся на 200 лет позже Византии, но это универсальный гений человечества… Возвращаясь к Серебряному веку, должен отметить, что для меня важны и общественные преобразования того времени, и законодательно-правовые, и промышленные, и архитектурно-строительные, транспортные и так далее, все абсолютно. Гениальные люди жили в то время!

— А как явление стиля Серебряный век меньше Вас увлекает?

— Я никогда бы для удовольствия не сел бы читать символистов. Скука. А живопись символистов так же интеллектуально

Икатель_истины (Родовед-историк) все записи автора

[]

LiveJournal

•  
• Главная
• Рейтинг записей
• Ваш 2018 в ЖЖ

Дворянский род Шепелевых. История

• 26 фев, 2016 в 11:22

Герб

описание

Щит разделён горизонтально на две части, из коих в верхней в правом серебряном поле изображен стоящий на задних лапах Лев натурального цвета, обращённый в левую сторону. Левая часть имеет два поля, верхнее черное с изображением на оном золотой шестиугольной Звезды, а нижнее голубого цвета. В нижней части на красном поле изображен Воин, скачущий на белом коне в левую сторону с поднятым вверх Мечом. Щит увенчан обыкновенным дворянским Шлемом с дворянскою на нём Короною, на поверхности которой видна Рука с Мечом. Щит держат два Льва, смотрящих в стороны, с загнутыми хвостами. Намёт на щите с правой стороны серебряный положен голубым, а с левой красный положен серебром.
 

Шепелевы - старинный русский дворянский род, родоначальник которого "муж честен именем Шель" прибыл в 1376 г. "из немцев, из Свейского королевства в Польшу к королю Ольгерду", где крестился с именем Георгия и откуда вскоре перешел на службу к великому князю московскому Дмитрию Иоановичу Донскому. Старший сын его Петр прозывался Шепель, отчего уже сыновья последнего именовались "Шепелевыми", а от 2го сына Нестера пошли Нестеровы. Из потомков Петра Георгиевича Шепела более известны: Петр Афанасьевич, убитый в "немецком походе" при Федоре Иоановиче, Воин Иванович, мценский воевода, жалованный поместьем "за московское осадное сидение". Григорий Васильевич - полковой воевода, известный своей храбростью. Тимофей Иванович московский стрелецкий голова (1642 г.). Аггей Алексеевич, окольничий и думный генерал (1688 г.),

Дмитрий Андреевич (1759 г.) - генерал-аншеф и обер-гофмаршал, строитель С.-Петербургского Зимнего дворца при Елизавете Петровне,

Петр Амплиевич, сенатор (1737-1828). Род записан в VI части родословной книги Костромской губернии, герб внесен в III часть Общего Гербовника.

Ветвь рода Шепелевых, ведущая начало от Георгия Федоровича (конец XVII в.),

записана в VI части родословной книги Орловской губернии.
Есть еще несколько дворянских родов Шепелевых более позднего происхождения.

Лобанов-Ростовский, Русская родословная книга, изд.2, т.II; Бобринский А.А., Дворянские роды, внесенные в общий гербовник Всероссийский империи, Спб, 1890г.; Русский биографический словарь, Спб. 1911г.

Шепелев Дмитрий Дмитриевич (1766-9.5.1841), генерал-лейтенант (1813). Из дворян. В 1782 записан сержантом в л.-гв. Преображенский полк. В 1792 получил чин прапорщика, в 1793 выпущен секунд-майором в Мариупольский легкоконный полк, состоял при ген.-аншефе И. П. Салтыкове. В ходе польской кампании 1794 в деле при Хелме отбил 3 орудия (награждён орд. Св. Георгия 4-го кл.), за отличие в др. боях получил чин премьер-майора.

При штурме Праги (предместье Варшавы) командовал батальоном Низовского пех. полка, был ранен картечью в плечо и контужен осколком бомбы в правую руку (отмечен зол. шпагой «За храбрость»). Во время Перс. похода 1796 командовал эскадроном. В 1799 находился в составе рос. войск в Швейцарии, участвовал в сражениях под Цюрихом и Шафгаузеном. 8.6.1799, состоя в Сумском гусарском полку, получил чин полковника. 28.8.1800 назначен полковым ком., а 29 окт. — шефом Владимирского драгунского полка. 22.1.1801 переведён ком. Груз. гусарского полка, а 20 февр. того же года назначен его шефом. В связи с расформированием полка 23.4.1801 пожалован во флигель-адъютанты.

В кампанию 1805 занимал должность бригад-майора в корпусе ген. Ф. Ф. Буксгевдена, участвовал сражении при Аустерлице, затем был направлен с секретным поручением в Неаполь. В 1806 формировал Гродненский гусарский полк, 23.6.1806 назначен его шефом. В 1807 сражался с французами при Гутштадте, за отличие при преследовании неприятеля за р. Пассарга награждён орд. Св. Георгия 3-го кл., затем находился в сражениях при Гейльсберге и Фридланде (пожалован зол. саблей «За храбрость» с алмазами). 24.5.1807 произведён в ген.-майоры. С июня 1807 ком. кав. бригады в 14-й дивизии. В 1808-09 участвовал в Рус.-швед. войне. С 13.10.1810 ком. 4-й кав. бригады в 1-й кав. дивизии. 12.11.1810 вышел в отставку с мундиром.

5.7.1812 вновь зачислен на службу по кавалерии. При отступлении рос. войск от Бородина к Тарутину командовал гв. кав. бригадой (л.-гв. Конный и Кавалергардский полки), участвовал в Тарутинском, Малоярославецком сражениях и в боях под Красным. С дек. 1812 нач. авангарда войск ген. П. X. Витгенштейна, был при взятии Лабиау, за взятие Кёнигсберга 1.1.1813 произведён в ген.-лейтенанты, затем с боями преследовал отступавшего противника до Вислы. В кампанию 1813 был при блокаде Гамбурга, а потом находился в Шлезвиг-Гольштейне для переформирования войск. 29.8.1814 назначен ком. 2-й гусарской дивизии, был с ней во 2-м походе во Францию (1815).

2.4.1816 по болезни уволен в отставку с мундиром. 25.6.1826 вновь зачислен на службу состоять по кавалерии. 20.1.1830 окончательно вышел в отставку. Похоронен в церкви Рождества Христова Выксинского завода Ардатовского у. Нижегородской губ.

Награждён также орденами Св. Владимира 2-й ст., Св. Анны 1-й ст., Св. Иоанна Иерусалимского; зол. крестом за Прагу.

Шепелев Василий Фёдорович (1767; по др. данным, 1768-30.1.1813, Могилёв), генерал-лейтенант (1800). Из дворян Жиздринского у. Калужской губ. В 1775 записан в л.-гв. Преображенский полк и 1 мая того же года произведён в сержанты, 1.4.1783 переведён в л.-гв. Конный полк.

1.1.1786 получил чин корнета. 2.5.1797 пожалован в полковники, 20.8.1798 — в ген.-майоры с назначением шефом С.-Петерб. драгунского полка. Во время Швейцарского похода 1799 находился в сражениях при Цюрихе и Шлоте (награждён орд. Св. Анны 3-й ст.). 14.9.1800 получил чин ген.-лейтенанта и 18 сент. назначен инспектором по кавалерии Смоленской инспекции. 27.10.1800 уволен в отставку. 22.1.1801 вновь принят в службу и определён шефом Владимирского драгунского полка и инспектором по кавалерии Кавк. инспекции (исполнял должность по 9.4.1801). 30.3.1801 переведён шефом Таганрогского драгунского полка, 13.11.1803 — шефом С.-Петерб. драгунского полка; одновременно 3.3.1802 вновь назначен инспектором кавалерии Кавк. инспекции. С 5.2.1806 командовал кав. бригадой в 7-й дивизии. 1.1.1807 вышел в отставку.

В 1812 избран нач. Калужского ополчения с подчинением ему всех воинских частей, находившихся в губернии. В окт. войска под его командованием прикрывали Брянск, заняли Рославль и двинулись к Ельне, а затем к Мстиславлю и Могилёву, где Ш. остался с отрядом для наведения порядка в губернии.

Награды: ордена Св. Анны 1-й ст., Св. Владимира 3-й ст., Св. Иоанна Иерусалимского; зол. шпага «За храбрость».

Николай Иванович Шепелев (1798 – ?), сын бригадира Ивана Дмитриевича Шепелева (? - 1812) от брака с Екатериной Петровной,урожд.Кречетниковой (? - 1839). С 1815 юнкер Л.-гв. Кавалергардского полка, с 1817 корнет, с 1818 поручик, с 1821 штаб-ротмистр, с 1823 ротмистр. С 1827 в отставке с чином полковника. Брат героя Отечественной войны 1812 года А. И. Шепелева, дядя драматурга А. В. Сухово-Кобылина.
Примеч. И. Амелютина: Племянник графа М. Н. Кречетникова, дядя писательницы Евгении Тур, 2-юродный прапрадед киноактрисы княжны Эдды Урусовой.Неизвестный художник
Портрет Николая Ивановича Шепелева
1820-е гг. (?)
Миниатюра (?)
Местонахождение неизвестно
Источник: Сборник биографий кавалергардов. / Сост. под ред. С. Панчулидзева. Т. 3. СПб., 1906. С. 312.

http://shepelevy.net/shepelevy_full.htm

http://shepelevy.net/gerb.htm
http://www.brdn.ru/person/545.html

Известные представители рода :

• Шепелев, Аггей Алексеевич (ум. 1688) — первый русский генерал.


• Шепелев, Александр:


 

• Шепелев, Александр Александрович (1841—1887) — генерал-майор, военный историк.


• Шепелев, Александр Иванович (1814—1872) — генерал от инфантерии.


• Шепелев, Александр Дмитриевич — Георгиевский кавалер (№ 1184 (614); 1 января 1795 прапорщиком).


• Шепелев, Александр Дмитриевич (1829 — после 1892) — генерал-лейтенант.


 

• Шепелев, Василий Фёдорович (1768—1838) — генерал-лейтенант, герой войны 1812 года, командующий народным ополчением Калужской губернии.


• Шепелев, Владимир Иванович (в монашестве Алексий; 1840—1917) — иеромонах Русской православной церкви, духовник Голосеевской пустыни.


 

• Шепелев, Дмитрий:


 

• Шепелев, Дмитрий Андреевич:


 

• Шепелев, Дмитрий Андреевич (1681—1759) — генерал-аншеф и обер-гофмаршал.


 

• Шепелев, Дмитрий Дмитриевич (1771—1841) — российский командир эпохи наполеоновских войн, генерал-лейтенант.


 

• Шепелев, Николай:


 

• Шепелев, Николай Александрович:


 

• Шепелев, Николай Александрович (1840—1889) — действительный статский советник, прокурор киевской судебной палаты.


• Шепелев, Николай Александрович (1842 — после 1905) — генерал-лейтенант.


 

• Шепелев, Пётр Амплиевич (1737—1828) — генерал-поручик, действительный тайный советник, сенатор.


 

http://www.gen-volga.ru/ast/shepelev.htm

https://li-ga2014.livejournal.com/207057.html

Икатель_истины (Родовед-историк) все записи автора

Мемуары княгини. Вера Лобанова-Ростовская «О российской трагедии ХХ века. До и после 1917 года: воспоминания матери (1903-1919)».

По

Редактор

-

Декабрь 11, 2018

0

2268

Уважаемые читатели, предлагаем Вашему вниманию рецензию на только что опубликованный в России в издательстве «Минувшее» документальный роман-эпопею княгини Веры Дмитриевны Лобановой-Ростовской «О российской трагедии ХХ века. До и после 1917 года: воспоминания матери (1903-1919)».

Презентация первого тома состоялась в декабре 2018 г. в резиденции посла РФ в Лондоне на открытии V научно-практической конференции «Русское наследие в современном мире». О романе рассказала Е.С. Фёдорова — профессор МГУ, доктор культурологии, кандидат филологических наук кафедры теории преподавания иностранных языков ФИЯР МГУ имени М.В. Ломоносова, автор вступительной и заключительной статьи к роману.

Как подчёркивает профессор Е.С. Фёдорова: «Самое главное в этой книге – женский взгляд на эпоху. До сих пор мы знали мужские эпопеи, посвященные тому периоду. Сейчас перед нами уникальный женский взгляд на разлом России.»

Княгиня Вера Дмитриевна с супругом князем Иваном Николаевичем Лобановым-Ростовским. Женева, 1903

Повествование романа княгини Веры Дмитриевны Лобановой-Ростовской охватывает период в пятнадцать лет, предшествующий Октябрьскому перевороту, до вынужденного бегства семьи Ростовских от большевиков. Едва рукопись — стараниями князя Н.Д. Лобанова-Ростовского — оказалась в России и была подготовлена для публикации, книга сразу рассматривалась издателем внутри уже завоевавшей внимание читателей серии: Век двадцатый. В течение двух месяцев блестяще издав это монументальное полотно: семейную сагу на фоне пылающей России, у ценителей высокого литературного слова появилась возможность познакомится с документальным романом воочию.

Одной из первых ознакомившись с романом, точные слова нашла княгиня Лариса Щербатова,

«В этот характер легко влюбиться, и не хочется расставаться, возникает непреодолимое желание – продолжить чтение».

С большим уважением и почтением редакция журнала «Я эмигрантка» публикует рецензию на роман-эпопею подготовленную профессором Е.С. Федоровой.

Никита Лобанов-Ростовский – экс-заместитель председателя президиума международного координационного совета российских соотечественников. Председатель Исторического общества «Русское наследие в Великобритании». (Лондон, Великобритания). Екатерина Фёдорова — профессор МГУ, доктор культурологии, кандидат филологических наук, ФИЯР МГУ имени М.В. Ломоносова.

Роман — неисчерпаемый собеседник и «энциклопедия русской жизни»

Автор статьи, пишущая эти строки, в предисловии и послесловии издания уже высказала соображения по поводу жанра романа, его структуры, главной идеи, стиля автора и языка. Однако тематическая многогранность романа, изящные художественные приемы автора, создающие переплетения сюжетных линий, вновь притягивают и вызывают потребность в дальнейшем осмыслении. Как истинное классическое русское повествование, роман — неисчерпаемый собеседник.

Княжна Любовь Николаевна Лобанова-Ростовская, belle-soeur В.Д. Лобановой-Ростовской

Этот роман, бесспорно, «энциклопедия русской жизни» – для определенного её периода, т.е. первой четверти XX века. В том смысле, в котором критик Виссарион Григорьевич Белинский применил это определение к роману А.С. Пушкина «Евгений Онегин». Да, и в том и другом романах — масса сведений о текущей жизни и подробностях быта разных сословий. Но главное — во всей полноте и одновременно, во всех тонкостях, открывается обиход, modus vivendi, манера мыслить и чувствовать, присущая дворянству — в период его расцвета. И здесь — через столетие — также открывается бытие, культурные привычки, образ мыслей, свойственная дворянству на рубеже XX века.

И это не период увядания. А  период насильственного прекращения его цветения. Несмотря на «затертость», общеизвестность приведенного определения, оно не перестает быть очень верным, и точно применимо к роману Веры Дмитриевны. Некоторые цитаты из текста, полагаю, станут вскоре «расхожими цитатами из классики». Также и удачно найденными Верой Дмитриевной в языке обозначениями вечных российских явлений будут пользоваться по разным поводам.

Владение различными регистрами языка и словотворчество

Княгиня Вера Дмитриевна виртуозно владела разными регистрами родного языка, тонко воспроизводила народную речь, говоры, индивидуальные особенности персонажей. Но мы видим в романе и словотворчество, которое тоже, мне кажется, со временем войдет в словарный состав русского языка, обогащая его. Приведу замечательное обозначение бюрократических бумажек, как нельзя оставшееся актуальным и сегодня — «бумагоисступление». Цитирую: «Ясно одно – это нелепейшее бумагоисступление придумано исключительно для того, чтобы настолько утомить ноги и душу обывателя, что он уже становится после этого абсолютно неспособным на проявление какой бы то ни было энергии в другом направлении». Четко сформулированное объяснение причин данного явления — как готовая словарная статья — и не менее удачная находка автора, чем и сам «термин».

Крайний слева: Великий князь Сергей Александрович, рядом с ним княжна Ольга Николаевна Лобанова-Ростовская (Эджертон). В центре на земле княжна Александра Николаевна Лобанова-Ростовская, вторая справа Великая княгиня Елизавета Федоровна

Трагикомический взгляд автора и светлая чувствительность

Документальный роман-эпопея Лобановой-Ростовской, бесспорно трагичен. И трагедия — основной стержень произведения. Ведь и близкие, и далекие мучаются и погибают в это смятенное российское безвременье. Он и посвящен скорбящим и плачущим об утрате своих близких. Основной тон автора (и одновременно героини) романа — светлая чувствительность. Этот настрой, видимо, был присущ Вере Дмитриевне и в жизни. Без него не получилось бы в романе столь непосредственного контакта автора и читателя. А это было и её сознательной задачей: «сроднюсь душой с моим читателем». И тем пронзительнее эффект, когда волна страданий и боли темной тенью ложится на природные краски её души. Однако Вера Дмитриевна, в силу присущего ей юмора, умела увидеть и высветить комическое в самых серьезных ситуациях. Всю палитру сарказма-иронии-мягкого юмора мы можем наблюдать в романе. Вот маленький пример.

В разгар Красного террора семья предпринимает побег на юг России, подальше от своего имения Лобаново в тульской губернии, под видом беженцев, семьи портных, в холоде и скудости. Рядом несчастивцев могут внезапно снять с поезда, посадить в тюрьму, расстрелять. На таможенном досмотре, бабушка, которую все члены семьи старались заслонить собою ввиду ее явно буржуазного облика, внезапно открывает рот и произносит комическую и ни с чем не сообразную в этой ситуации фразу, грозящую, однако, вполне реальным провалом побега: «А вас прошу, господа, моих чепчиков не помять!» Все в ужасе. Но таможенник сражен обаянием прелестной старушки и добродушно произносит: «Ничего, бабушка, все будет в исправности». Ужасное и человеческое рядом.

Разнообразная палитра комического обогащает основной тон, столь притягательный для читателей. В результате создается то чарующее эмоциональное впечатление от романа, когда автора считаешь и знакомцем, и другом, и собеседником.

Названия глав романа и эпиграфы — ключ к пониманию идей романа и «путеводитель» по кругам ада, который проходит автор и героиня.

Слева направо: Великая княгиня Елизавета Федоровна, жених княжны Людмилы Григорьены Лобановой-Ростовской Константин Александрович Балясный, Великий князь Сергей Александрович, княжна Людмила григорьевна Лобанова-Ростовская. 1885 г.

Роман документален. Автор позволил себе немного художественных приемов. Однако все они весомы. Уже говорилось, что структура романа, сама последовательность развитий сюжетных линий служит выявлению всех сторон главной идеи произведения.  Но важным шифром являются названия крупных частей и глав романа — к пониманию внутренних мытарств души героини, где первостепенную роль играет практика молитвенного слова, сложной борьбой с самой собой, духовная помощь старцев; а также драматизма скитаний её семьи, накала раздражения в российском обществе. Возьмем только первый том.

Часть первая, повествующая о личном горе — потере маленького сына, названа «ДА БУДЕТ ВОЛЯ ТВОЯ». И если первая глава называется конкретно «Второй сын Борис», то вторая символически «Старческое слово».

Второй круг романа — разлуки с близкими, с детьми, страх за их судьбу эпохи Первой Мировой войны, и как следствие ее — «Россия колышется», — как говорит один из персонажей романа. Эта часть названа «ДОКАТИЛОСЬ». Среди глав мы видим: «Поездка в Троице-Сергиеву Лавру», «Поездка в Оптину пустынь» — следы душевной работы героини. И другой голос в этой полифонии — начало общественного опустошения, дает название глав: «Муть» и «Наваждение».

А для третьей части найдено закономерное: «ПЛОТИНА ПРОРВАЛАСЬ». Семья князей в ловушке. Им грозит неминуемая гибель. Но семье удается чудесным способом избежать её.

Часть четвертая носит наименование «МНОГО МОЖЕТ УСИЛЕННАЯ МОЛИТВА ПРАВЕДНОГО», а названия глав: «Болящий Иоанн» — это главный помощник Веры Дмитриевны на путях спасения семьи, и символическое для следующей главы: «От тюрьмы и от сумы не отказывайся».

Наконец, пятая часть именуется «БЕГСТВО», а выразительные названия глав: «Чудо», «Ангелам своим заповесь о тебе, сохраняю тя на всяких путях твоих» и «Да не смущайется сердце Ваше, веруйте в Бога и в Меня веруйте».

Благодаря этому приему, над бытовыми, житейскими подробностями, столь точно воспроизводимыми автором, парит её духовная мысль.

Князья Лобановы — единомышленники преподобномученицы Великой княгини Елизаветы Федоровны

Поговорим здесь об одной скрытой линии романа.

В ходе работы над рукописью открыты многие зашифрованные по необходимости имена, зашифрованные для того, чтобы не навлечь на головы их обладателей беды. Так, например, восстановлена вся подлинная генеалогия Веры Дмитриевны.

Слева князь Дмитрий Иванович Лобанов-Ростовский, справа князь Яков Иванович Лобанов-Ростовский. Женева. 1914 г.

Результатом стала и генеалогическая таблица, прилагаемая в конце каждого тома, линии которой ведут к внуку автора — Никите Дмитриевичу Лобанову-Ростовскому. Выяснилось, что в прямой родовой линии Веры Дмитриевны, урожденной Калиновской, — князья Кропоткины, князья Лопухины, древний дворянский род Кожиных.

С замужеством Вера Дмитриевна вступает в придворный круг, которому принадлежала семья князя Ивана Николаевича Лобанова-Ростовского. Известно, что князь Иван Николаевич бывал частым танцевальным партнером Императрицы Александры Федоровны на балах. Вера Дмитриевна неоднократно встречается с государыней по поводу основанной ею «Школой искусств», которая заставила возродить в XX веке русские старинные прикладные его виды. Здесь должны заметить, что нам видится закономерным развитие этих видов русского искусства в коллекциях европейской одежды, которые через двадцать лет стала создавать старшая сестра Ивана Николаевича — княжна Ольга Николаевна, в замужестве Эджертон[1].

Скрыв имена фрейлин Двора — родных сестер своего мужа — под псевдонимами, Вера Дмитриевна сообщает некоторые сведения об их жизни, но чрезвычайно скупо.

Напомним, сестра «Даша» — Любовь Николаевна Лобанова-Ростовская — фрейлина Вел. княгини Марии Георгиевны, фрейлина Императрицы Александры Федоровны.

Сестра «Соня» — Александра Николаевна Лобанова-Ростовская — фрейлина Великой княгини Елизаветы Федоровны.

Двоюродная сестра «Таня» — Людмила Григорьевна Лобанова-Ростовская, фрейлина Великой княгини Елизаветы Федоровны.

Сестра «Елена» — Ольга Николаевна Лобанова-Ростовская, леди Эджертон — одна из любимых подруг Греческой королевы Ольги Константиновны, внучки Императора Николая I.

Сын «Кирилл» — расстрелянный большевиками отец Никиты Дмитриевича, князь Дмитрий Иванович Лобанов-Ростовский — крестник Великой княгини Елизаветы Федоровны. Ею подарен Дмитрию при рождении образ его Ангела-хранителя. Где он теперь?..

Близость к Двору семьи Лобановых очевидна. Очевидна и бόльшая близость её к Великой княгине Елизавете Федоровне. Однако только из рассуждений княгини Веры Дмитриевны и членов её семьи мы видим, что помимо старинных семейных связей здесь есть более важное. — Мысли, высказанные в романе о зловещей роли подполья, заговорщиков, а главное, роли Распутина, расколовшего двор и общество, что во многом предупредило успех октябрьского переворота, — это мысли близких к Великой княгине единомышленников.

Таким образом, роман вносит серьезный вклад в историю ближнего круга Елизаветы Федоровны и его мировоззрения.

Сын автора, белый офицер, князь Никита Иванович Лобанов-Ростовский, в 1916 г. говорит: «Тыл может в последний момент погубить Россию. Аристократия из-за Распутина отвернулась от престола. Это к добру не приведёт… Mamá, это крупнейшая ошибка: почему этого мужика-конокрада не прогонят?… Ведь ты помнишь – недалеко ходить – у нас в имении крестьянка не хуже кровь заговаривала. Ведь в народе эта сила зáговора есть. Нашли бы другого, не возились с этим ужасным мужиком».

Князь Никита Иванович Лобанов-Ростовский, сын Веры Дмитриевны Лобановой-Ростовской

Княгиня проводит параллель между подлинным и мнимым старчеством, говорит об ужасной ошибке Императрицы, которая стоила Царской семье отчуждения и Двора, и общества.

«… я скажу тебе несколько слов о Григории Распутине. Это умный и в высшей степени одарённый человек. Но находится во власти тёмных сил.  Потому его дары не помогают ему, а, наоборот, дают только яркость его моральному падению. Прибавь к этому полное отсутствие в нём культуры и элементарного образования, которые бы хоть несколько сдерживали разнузданный, бесшабашный разгул этого зазнавшегося хама.

 Чтобы объяснить тебе, о каких дарованиях я говорю, приведу пример человека, не загубившего их в себе, а развившего в течение своей земной жизни. Во второй половине XVIII столетия родился в Курске, в мещанской семье, мальчик Прохор Мошнин. Это мирское имя преподобного Серафима Саровского. Когда он вступил на путь открытого старчества, ему было уже 65 лет. Его прозорливость, его дары, его чудотворения, исцеления душ и телес давно уже признали за ним право называться величайшим святым нашего времени.

Посмотри теперь на Распутина: во второй половине XIX столетия в Сибири жил крестьянский юноша Григорий, обладавший даром острого ума, предвидения, исцеления и остановки крови. Что же он сделал с этими великими дарами? Стал ли он приумножать их в духе пророка Мошнина или в духе мирского, но мудрого человека? Да нет же! Он вместо того, чтобы силою воли направить их на добро, употребил во зло и получил прозвище Распутина. Он безобразничал, дрался, пил, не просвещал своего ума. Хам вышел наружу. И Григорий с тех пор не щадит ни Двора, ни себя».

Греческая королева, Великая княгиня Ольга Константиновна, близкая подруга Ольги Николаевны Лобановой-Ростовской (Эджертон)

Сокрушаясь, а не осуждая, понимая, а не раздражаясь

Вера Дмитриевна тонко разбирает причины произошедшего с Императрицей Александрой Федоровной, сокрушаясь, а не осуждая, понимая, а не раздражаясь.

«Государыня хорошая, не фальшивая и даже подчас слишком прямая женщина, прекрасных и благих намерений, сильной воли, огромной энергии и трудолюбия. Но не в её силах разобраться в создавшейся обстановке. Императрица искренне полюбила Россию, искренне стала православною, искренне же восхищается русским искусством…

Для исцеления её сына, болезнь которого не поддаётся лечению докторов, ей указали однажды на Григория. Повторные исцеления вызвали её бесконечную благодарность, а его дар предвидения поразил её. Вскоре лица, в своё время удивлённые способностями Распутина, разгадав его истинный мрачный облик, стали указывать на это последнее обстоятельство Императрице, но было уже поздно: влияние Распутина побороть оказалось невозможно…

 К тому же, когда она прикоснулась к явлениям сверхъестественного порядка, то всё остальное уже побледнело для неё, и душа её требует постоянных чудес. Таким образом, и в этом отношении она вступила на неправильный духовный путь – на желание постоянных знамений, этого редкого подарка с неба, даже при общении со старцами.

Если бы русское общество сознавало величие старчества и привыкло бы почерпать духовные силы у его представителей, то не подпала бы несчастная Императрица-иностранка в руки пройдохи. Мы стали плохи и сами виноваты в своём посрамлении у себя и за границею».

Согласитесь, что логика рассуждений созвучна пониманию ситуации самой Великой княгиней Елизаветой Федоровной, не раз предупреждавшей сестру об этой страшной опасности.

Сколь близка была семья князей Лобановых-Ростовских к Великой княгине Елизавете Федоровне

Княгиня Зинаида Николаевна Юсупова в кабинете. Фотография начала XX в.

Мы знаем, что ближайшим другом Великой княгини была княгиня Зинаида Николаевна Юсупова-Сумарокова-Эльстон. Знаем о ссоре, связанной с Распутиным, случившейся между Императрицей и Зинаидой Николаевной, закончившейся полным разрывом. По косвенным данным понимаем, что Юсуповы близки и к Лобановым. Так, благодаря пожертвованиям сына Зинаиды Николаевны, князя Феликса Феликсовича, в 1903 г. достроены трапезная и колокольня церкви в селе Лобаново[2] — имении Лобановых-Ростовских в Ефремовском уезде Тульской губернии. (Это имение является одним из центральных мест действия романа). Вполне вероятно, что пожертвование связано с желанием утешить Лобановых. Именно в этот год умер их сын Борис.

Вне пределов документального романа оказывается, что Великая княгиня глубоко входила в домашние обстоятельства жизни членов семьи Лобановых, печалилась, помогала, сетовала, подробно обсуждала детали — так, как это делается только в кругу очень близких людей. Это мы узнаем из ныне опубликованной переписки Великой княгини Елизаветы Федоровны, в частности, с императрицей Марией Федоровной и княгиней Зинаидой Николаевной Юсуповой. Тон писем удивительно домашний.

О княжне Людмиле Григорьевне Лобановой Ростовской, в замужестве Балясной, в романе «Тане».

Великая княгиня Елизавета Фёдоровна к императрице Марии Фёдоровне — апрель 1907 г.

«…Уже больше двух месяцев Мила Балясная…живет у меня со своей третьей дочерью. У девочки был туберкулез бедренной кости, сейчас процесс остановился, но ей приходится носить ортопедический аппарат. Ей тринадцать лет, она растет, и они приехали заказывать новый аппарат. Муж Милы оставил губернаторскую должность, и они почти нищие. Ей надо поднимать детей; старшая девочка окончила институт, я за нее платила, теперь помогаю второй, но взрослую дочь нужно бесплатно устроить в консерваторию. Мила боится оставлять девушку одну в городе и, чтобы дать ей образование, вынуждена обосноваться здесь с частью своей многочисленной семьи, а других детей оставить в деревне с мужем и свекровью – ведь вся семья не может жить в городе неизвестно на что…»

О княжне Александре Николаевне Лобановой-Ростовской

Великая княгиня Елизавета Фёдоровна к Зинаиде Юсуповой – февраль 1901 г.

«…Это просто кошмар: причинять боль маленькому больному существу — все равно что ребенку, который не понимает за что его наказывают; но все же ребенок в конце концов начнет рассуждать, а эта бедняжка никогда не сможет вполне осознать мое подлинное чувство, а равно и то, что она должна лечиться для своего же блага… В последнее время ее видели в таком нервическом состоянии, что отъезд сочли более чем естественным, тем более, что мы сумели его объяснить и твердили: наверное, после Пасхи она отправится на воды лечиться, а по дороге заедет к нам. Знать бы, как ее теперь лечить»[3].

Глава отдела информационно-поисковых систем ГАРФ, Ольга Копылова пишет: «В последние два с лишним десятилетия в российской научной, публицистической и религиозной литературе уделяется большое внимание жизни и деятельности великой княгини Елизаветы Федоровны. О ней, ее жизненном пути, духовном служении, благотворительной деятельности издано большое количество книг, статей, публикаций документов. Тем не менее, специалисты отмечают, что полную биографию Елизаветы Федоровны подготовить сложно — отсутствует достаточная документальная база. В этой связи открытие целого комплекса новых, ранее не вводившихся в научный оборот, архивных документов может внести определенный вклад в исследование ее жизни и деятельности, дополнить и уточнить уже имеющиеся в исторической литературе сведения»[4].

Сейчас и во всем мире, и особенно в России, подчеркивается роль святой, преподобномученицы Великой княгини Елизаветы Федоровны. Почти 30 лет назад на Большой Ордынке, 34, во дворе Марфо-Мариинской обители был установлен и освящен Патриархом Всея Руси Алексием II памятник святой Елизавете Федоровне, создательнице и настоятельнице обители (скульптор В. Клыков).

6 мая 2004 г. ковчег с десницей святой преподобномученицы Великой княгини Елизаветы Федоровны, а также ковчег с частицами мощей  Великой княгини и святой мученицы инокини Варвары прибыл в Санкт-Петербург для поклонения верующих. Святыню доставили из Знаменского Синодального собора Нью-Йорка. Ковчеги побывали во всей России.

7 сентября 2018 г. ковчег с частицами мощей преподобномучениц великой княгини Елизаветы Федоровны и ее сподвижницы инокини Варвары перенесены из Гефсиманской обители Русской Православной Церкви За границей (РПЦЗ) в Иерусалиме, где святые погребены, в основанную Великой княгиней Марфо-Мариинскую обитель милосердия в Москве.

А в начале октября этого года на Кипре была открыта стела и памятная доска, посвященная Великой княгине.

Святая преподобномученица великая княгиня Елизавета Федоровна

Помимо других важных исторических тем, роман княгини Лобановой-Ростовской вносит вклад в историю ближнего круга Елизаветы Федоровны и его мировоззрения.

Роман-эпопея княгини Веры Дмитриевны Лобановой-Ростовской «О российской трагедии ХХ века. До и после 1917 года: воспоминания матери (1903-1919)» без труда завоевывает читателей.

Роман сразу заворожил и читателей, имевших возможность познакомиться с фрагментами книги из целого ряда публикаций, которые посвятил роману  калининградский литературно-художественный и общественно-политический журнал «Берега». (см. по ссылке)

Обращаем внимание читателей на публично объявленные отзывы столь любимых в нашей стране деятелей культуры,

как народный артист Игорь Кириллов:

«Когда перелистываешь страницы романа, думается, что сама История перелистывается перед нами. Роман насыщенный и значимый для российского читателя… Эти удивительные лица, которые мы теперь имеем возможность видеть, красноречиво говорят нам о прошлом Отечества,  о том, как важно для нашей теперешней жизни понимать его во всей его сложности»;

как артисты МХТ, народный артист России и заслуженный артист России Евгений и Галина Киндинова:

«В этом романе потрясает сила духа, поиск веры, честь, достоинство героини и автора. Нас всегда поражает это в людях — несмотря на то, что их растаптывают, унижают — остается вера в промысел Божий. Нас поражает присутствие высокого духа в прозе Веры Дмитриевны. Она не уронила своего человеческого достоинства в испытаниях. Как это возможно? Невероятно. Этот роман не просто нужен. Он необходим. Это то, без чего вообще не может существовать российская государственность. Это тот корабль, на котором все держатся. Без той культуры, которая была присуща княгине — не удержится Россия. Нам всем, по крайней мере, необходимо знать то, что утеряно. Что такое патриотизм? Это понятие потерялось в «анналах памяти». А тут конкретный патриотизм, который жил в этих людях, героев романа — хотя их убивали».

С нетерпением ждём Ваших отзывов дорогие читатели, с некоторыми главами романа можно познакомится на страницах журнала «Берега» (см. по ссылке). Заказать книги можно по ссылке в издательстве «Минувшее».

[1] См. об этом подробно статью данного сборника «Интерес России к английской культуре не прервался в «эпоху Льда». Первая половина XX века.

[2] Ефремовский уезд.  Авторы-составители Георгиевская Т.В. и Петрова М.В. Тула, Гриф и К., 2013, с. 912.

[3] Письма преподобномученицы великой княгини Елизаветы Феодоровны. М.,2011 См. https://svetabella.livejournal.com/9870.html

[4] Копылова Ольга. 2555 дней из жизни великой княгини Елизаветы Федоровны (1910-1917 гг.). См. http://statearchive.ru/897

.

https://ja-emigrantka.com/memuary-knjagini-v-d-lob...ospominanija-materi-1903-1919/

Икатель_истины (Родовед-историк) все записи автора

Лобановы-Ростовские

Материал из Википедии — свободной энциклопедии

Текущая версия страницы пока не проверялась опытными участниками и может значительно отличаться от версии, проверенной 24 ноября 2016; проверки требуют 5 правок.

Перейти к навигации Перейти к поиску

Лобановы-Ростовские
Описание герба Выписка из Гербовника
Том и лист Общего гербовника	I, 12
Титул	князья
Часть родословной книги	V
Родоначальник	Иван Лобан
Период существования рода	XVI-XXI вв.
Место происхождения	Ростов
Подданство
Великое княжество Московское
Царство Русское
Российская империя
Россия
Имения	Троицкое-Лобаново, Александрино
Дворцы и особняки	Дом Лобанова-Ростовского
Лобановы-Ростовские на Викискладе

Лоба́новы-Росто́вские — русский княжеский род, одна из двух ныне существующих отраслей князей Ростовских (наряду с Касаткиными-Ростовскими).

Содержание

• 1 Первые поколения
• 2 Лобановы-Ростовские XVIII века
• 3 Старшая ветвь
• 4 Младшая ветвь
• 5 Примечания
• 6 Источники
• 7 Ссылки

Первые поколения

• Князь Иван Александрович Ростовский по прозванию Лобан (конец XV века), праправнук ростовского владетельного князя Константина Васильевича
  • Иван Иванович
    • Юрий Иванович
      • Лобанов-Ростовский, Иван Юрьевич, воевода в Туровле и Ругодиве во время Ливонской войны
        • Лобанов-Ростовский, Иван Иванович Козий Рог (ум. 1639), воевода и письменный голова в Томске; о его потомстве см. ниже >>>
  • Семён Иванович
    • Лобанов-Ростовский, Пётр Семёнович (ум. 1595), воевода в Новгороде, судья Разбойного приказа, окольничий
    • Лобанов-Ростовский, Иван Семёнович Большой (уп. 1618), воевода в Остроге, Новгороде и Гдове
  • Борис Иванович
    • Михаил Борисович
      • Лобанов-Ростовский, Фёдор Михайлович (уп. 1600), воевода в Полоцке, Тобольске и на Терках
      • Лобанов-Ростовский, Василий Михайлович Большой (ум. 1606), воевода различных полков, один из защитников Пскова в 1581 г.
      • Лобанов-Ростовский, Василий Михайлович Меньшой (уп. 1618), воевода во Владимире
        • Лобанов-Ростовский, Афанасий Васильевич (ум. 1629), воевода в Свияжске, судья Стрелецкого приказа, боярин
      • Лобанов-Ростовский, Семён Михайлович (уп. 1592), воевода, судья Разбойного приказа
        • Лобанов-Ростовский, Иван Семёнович Турий Рог (уп. 1632), дворянин московский, женат на Марфе Елизарьевне Пантелеевой
          • Лобанов-Ростовский, Никита Иванович (ум. 1658), воевода и окольничий

В московском Рождественском монастыре сохранилась родовая усыпальница Лобановых-Ростовских, построенная ими в 1670-е годы[1].

Лобановы-Ростовские XVIII века

Московская усадьба Лобановых-Ростовских на Мясницкой, 43

1. Лобанов-Ростовский, Иван Иванович Козий Рог (ум. 1639), воевода и письменный голова в Томске
   1. Лобанов-Ростовский, Иван Иванович (ум. 1664), посол в Персию, боярин, руководивший взятием Быхова
      1. Лобанов-Ростовский, Яков Иванович (1660-1732), комнатный стольник, от браков с княжнами Евдокией Петровной Урусовой и Марией Михайловной Черкасской прижил 28 детей. Из его девяти внуков женился и оставил потомство только один:
         1. 1. Лобанов-Ростовский, Иван Иванович (1731-1791), поручик, женат на кнж. Екатерине Александровне Куракиной, троюродной сестре Петра II
               1. Лобанов-Ростовский, Александр Иванович (1754—1830), генерал-майор, основатель старшей ветви рода Лобановых
               2. Лобанов-Ростовский, Дмитрий Иванович (1758—1838), генерал от инфантерии, министр юстиции, холост, его внебрачное потомство носило фамилию Дмитревских
               3. Лобанов-Ростовский, Яков Иванович (1760—1831), генерал-губернатор Малороссии, основатель младшей ветви рода
   2. Лобанов-Ростовский, Александр Иванович (казнён 1677), воевода в Великих Луках, окольничий

Род князей Лобановых-Ростовских был внесён в V часть дворянских родословных книг губерний Воронежской, Новгородской, Саратовской и Смоленской.

Старшая ветвь

• Лобанов-Ростовский, Александр Иванович (1754—1830), генерал-майор, московский губернский предводитель дворянства, женат на Анне Никифоровне Масловой
  • Лобанов-Ростовский, Алексей Александрович (1786—1848), сенатор, рязанский гражданский губернатор, владелец дома на Большой Морской, женат на грф. Александре Григорьевне Кушелевой, наследнице усадьбы Хворостьево
    • Лобанов-Ростовский, Григорий Алексеевич (1820-72), женат на Ольге Леонтьевне Нефедьевой
      • Лобанов-Ростовский, Анатолий Григорьевич (1859—1907), дипломат, женат на Хариклии Ризо-Рангабе, дочери греческого посла
        • Лобанов-Ростовский, Андрей Анатольевич (1892—1979), советолог, профессор Мичиганского университета, у него сыновья и внуки
    • Лобанов-Ростовский, Николай Алексеевич (1826-87), гвардии ротмистр, женат на Анне Ивановне Шаблыкиной
      • Лобанов-Ростовский, Алексей Николаевич (1862—1921), член Государственного совета, председатель совета Русского собрания, женат на Елизавете Степановне Ралли
      • Иван Николаевич Лобанов-Ростовский (1866—1947) — камер-юнкер, коллежский советник
        • Дмитрий Иванович Лобанов-Ростовский (1907—1948), жена Ирина Васильевна Вырубова

          

• • • • • Никита Лобанов-Ростовский в окружении фамильных портретов

          • Лобанов-Ростовский, Никита Дмитриевич (род. 1935), предприниматель, коллекционер театральной живописи, основатель музея Лобановых-Ростовских в Филях
  • Лобанов-Ростовский, Иван Александрович (1788—1869), сенатор, действительный тайный советник, женат на Елизавете Петровне Киндяковой
  • Лобанов-Ростовский, Борис Александрович (1794—1863), камергер, воронежский губернский предводитель дворянства, женат на Олимпиаде Михайловне Бородиной
    • Лобанов-Ростовский, Михаил Борисович (1819-58), флигель-адъютант князя М. С. Воронцова, женат на св. кнж. Анастасии Ивановне Паскевич, дочери князя Варшавского
    • Лобанов-Ростовский, Александр Борисович (1821-75), церемониймейстер, женат на кнж. Екатерине Ильиничне Долгоруковой
    • Лобанов-Ростовский, Алексей Борисович (1824-96), полномочный посол, министр иностранных дел, инициатор создания Русского генеалогического общества, издатель «Русской родословной книги», коллекционер портретов и монет, холост.
    • Лобанов-Ростовский, Яков Борисович (1828-78), женат на кнж. Вере Николаевне Долгоруковой

Младшая ветвь

Дом Лобанова-Ростовского на Адмиралтейском проспекте в Петербурге

• Лобанов-Ростовский, Яков Иванович (1760—1831), генерал-губернатор Малороссии, обер-камергер, женат на Александре Николаевне Салтыковой, наследнице усадьбы Александрино
  • Лобанов-Ростовский, Александр Яковлевич (1788—1866), генерал-майор, коллекционер, основатель и первый командор Императорского Российского яхт-клуба, владелец дворца на Адмиралтейском проспекте, женат на грф. Клеопатре Ильиничне Безбородко
  • Лобанов-Ростовский, Алексей Яковлевич (1795—1848), генерал-лейтенант, дипломат, женат на св. кнж. Софье Петровне Лопухиной
    • Лобанов-Ростовский, Николай Алексеевич (1823-97), егермейстер
    • Лобанов-Ростовский, Дмитрий Алексеевич (1825—1908), генерал-лейтенант, женат на кнж. Александре Александровне Чернышевой, дочери военного министра; у них два сына
  • Лобанова-Ростовская, Мария Яковлевна (1789—1854), жена обер-гофмейстера К. А. Нарышкина

В новом бревенчатом доме на территории «города мастеров» в московском парке Фили Н. Д. Лобанов-Ростовский организовал в 2001 году музей, посвящённый истории своего рода[2].

Примечания

1. park-fili.ru - This website is for sale! - park-fili Resources and Information (недоступная ссылка — история). Проверено 6 июля 2013. Архивировано 23 января 2012 года.

Источники

• Руммель В. В., Голубцов В. В. Родословный сборник русских дворянских фамилий. — Т. 1. — С. 550-562.
• Долгоруков П. В. Российская родословная книга. — СПб.: Тип. Карла Вингебера, 1854. — Т. 1. — С. 212.
• История родов русского дворянства: В 2 кн. / авт.-сост. П. Н. Петров. — М.: Современник; Лексика, 1991. — Т. 1. — С. 202-205. — 50 000 экз. — ISBN 5-270-01513-7.

Ссылки

• Родословная роспись Лобановых-Ростовских (на русском)
• Генеалогическое древо
• Родословная роспись Лобановых-Ростовских (на английском)
• Материалы по истории Лобановых-Ростовских
• Руммель В.В.,. Лобановы-Ростовские // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Y-DNA (37 markers) database including Rurikid princes and those males who are also suspecting their descent from Rurik (the 1st Russian prince, 9th century) (недоступная ссылка — история). Проверено 12 июля 2013. Архивировано 1 сентября 2013 года.