Записка и легенды
О встрече сохранился достоверный источник — записка полковника (с 1945 года — генерал-майора) госбезопасности Карпова, который присутствовал на встрече в качестве начальника «церковного» отдела НКГБ. За плечами Карпова было более 20 лет чекистской деятельности, включая «извращенные методы ведения следствия» и фальсификации протоколов допросов арестованных (как установил Комитет партийного контроля в 1960 году, когда рассматривал его личное дело — тогда Карпов отделался строгим выговором с занесением в учетную карточку), а с 1941 года — руководство борьбой с «церковно-сектантской контрреволюцией». После встречи он возглавил вновь созданный Совет по делам Русской православной церкви, причем до 1947 года совмещал ее с должностью куратора церковных вопросов в НКГБ-МГБ.
Есть и информация, восходящая к устным свидетельствам. Среди них известный рассказ о том, как Сталин «наивно» поинтересовался у митрополитов, почему церковь испытывает нехватку кадров. И митрополит Сергий, как опытный церковный политик (в 1917 году он был единственным членом Синода, сохранившим свой пост после Февральской революции), ответил: «Кадров у нас нет по разным причинам. Одна из них: мы готовим священника, а он становится маршалом...». После чего Сталин расчувствовался и вспомнил, что его мать до самой смерти сожалела, что он не стал священником. Этот рассказ восходит к одному из участников встречи — митрополиту Николаю, — а известен по изложению в воспоминаниях церковного историка и диссидента Краснова-Левитина. Но все же сомнительно, чтобы Сталин в присутствии посторонних начал делиться сугубо личными воспоминаниями.
Есть еще одна история — о том, что Сталин не только проводил митрополитов до дверей своего кабинета, как пишет Карпов, но оказал митрополиту Сергию чрезвычайные знаки внимания: взяв «под руку, осторожно, как настоящий иподиакон, свел его по лестнице вниз и сказал ему на прощание: «Владыко! Это все, что я в настоящее время могу для вас сделать». Представить себе такое еще более затруднительно.
Наконец, распространен рассказ про то, что Сталин предложил подготовить список священников, находящихся в заключении, которых церковь просила бы освободить, и немедленно получил, так как Сергий предусмотрительно захватил его с собой. Однако такой список Сергий представил Карпову лишь 27 октября. В список вошли 24 архиерея и 2 священника, но из них к тому времени в живых оставался лишь архиепископ Николай (Могилевский), находившийся в ссылке. Его освободили, но только после окончания войны, в мае 1945 года.
Устные истории концентрируются на диалоге Сталина и Сергия, хотя и Алексий также проявлял активность. Похоже, что Сталин хотел взглянуть не только на будущего патриарха (кандидатура Сергия уже была согласована), но и на его возможных преемников. С Сергием он больше не встречался, а с Алексием виделся 10 апреля 1945 года, уже после его избрания патриархом.
Вопрос об освобождении священнослужителей важен еще в одном контексте. Критики Московской патриархии иногда заявляют, что Сталин сконструировал новую «красную» церковь взамен уничтоженной им церкви-мученицы. Но сама просьба показывает искреннее желание привлечь к церковному управлению гонимых церковных деятелей. На догматические и канонические уступки церковь не пошла, а политические компромиссы были свойственны разным конфессиям в разные времена. И среди епископата и клира церкви после 1943 года были святые — среди них владыки Лука (Войно-Ясенецкий) и Николай (Могилевский).
Первая встреча
Из текста Карпова следует, что 4–5 сентября были две встречи. Первая состоялась в неформальной обстановке на сталинской даче с участием Берии, Маленкова и самого Карпова. Так что предварительно Сталин поговорил с главным спецслужбистом Берией и партийным функционером Маленковым. Берия отвечал за контроль за всеми сферами жизни в СССР, и Сталин хотел удостовериться в том, что в любом случае контроль за церковью сохранится в полном объеме. Присутствие Маленкова тоже можно было объяснить — воспитанным в духе атеизма партаппаратчикам надо было разъяснить новую церковную политику государства, чтобы они ее правильно исполняли, не забегая вперед, но и не обижая почем зря лояльных верующих.
У них был разный опыт церковной политики. Берия в 1920-е годы в качестве главы грузинского ГПУ имел опыт спецоперации — продвижения на пост католикоса-патриарха Грузинской церкви лояльного митрополита Христофора. Маленков специально церковными вопросами не занимался, но в 1937 году отличился требованием «покончить в том виде, как они сложились, с органами управления церковников, с церковной иерархией». Впрочем, такой радикализм носил не идейный, а конъюнктурный характер.
На встрече Сталин задал Карпову серию вопросов, которые можно разделить на три части. Первая касалась внутрицерковных вопросов — личностей будущих собеседников и условий их жизни (материальных, разумеется), порядка предыдущих выборов патриарха (в 1917 году), количества епископов и приходов в церкви. Вторая — персоны самого Карпова («русский ли я, с какого года в партии, какое образование имею и почему знаком с церковными вопросами»). Третья была связана с внешней политикой: связи церкви с заграницей, что известно о руководстве других православных церквей, как восточных патриархатов, так и балканских (Болгарии, Югославии, Румынии).
Также Сталин поинтересовался мнением Карпова о том, как создать орган, который бы занимался «связью» государства и церкви (более уместное слово «контроль» произнесено не было). Карпов, похоже, не был готов к этому вопросу и предложил организовать отдел культов при Верховном совете, по аналогии с комиссией, ранее существовавшей при ВЦИК. Сталину эта идея категорически не понравилось. Можно предположить, что он имел в виду известную мягкость и склонность к популярным решениям номинального «советского президента» Калинина. А может быть, вспомнил, что комиссия при ВЦИК до своей ликвидации в 1938 году проявляла слишком большую инициативу, пытаясь ввести репрессивную политику государства в какие-то законные рамки. Поэтому Сталин сформулировал альтернативу: орган станет функционировать при правительстве (которое он сам и возглавлял), назовут его Советом по делам Русской православной церкви — и как совет он не сможет принимать самостоятельных решений, а будет получать указания от правительства. Таким образом, высшим контролером церкви должен был стать сам Сталин.
Вторая встреча
Она проходила в кабинете Сталина в Кремле и состоялась уже 5 сентября, хотя в кратком официальном сообщении, опубликованном в газетах, было указано 4 сентября, так как сталинский рабочий день продолжался ночью — именно эта дата и вошла в историю. Карпов отмечал, что митрополиты прибыли в Кремль примерно через два часа после встречи на даче. Это означает, что они ожидали вызова — тем более что если Сергий и Николай проживали в Москве, то Алексия доставили из Ленинграда. Для пожилых митрополитов (Сергию исполнилось 76 лет, Алексию — 65, лишь 51-летний Николай был существенно моложе) вряд ли был комфортным ночной вызов, и Сталин даже вежливости ради предложил встретиться в другой день, если иерархам вдруг неудобно (но те прекрасно понимали, что надо соглашаться сейчас — иначе можно упустить шанс).
О подготовке встречи свидетельствует и тот факт, что еще до нее Карпов посетил Новодевичий монастырь, в игуменский корпус которого хотели бы перебраться церковные руководители, и пришел к выводу, что помещения там не приспособлены для размещения аппарата патриархии. Отметим, что могла быть и другая причина — государство не было заинтересовано в том, чтобы в Москве появился бы официальный центр притяжения для «старорежимных» людей, в том числе священников и монахов. Тем более что на территории закрытого монастыря и так уже жили неблагонадежные граждане, например поэт-монархист Садовский, которого органы госбезопасности втемную использовали в рамках операции «Монастырь» для ведения разведывательных игр с немцами. Сохранилась характеристика жизни в бывшем монастыре, данная спецслужбистами: он «производит странное впечатление какого-то затхлого места, свалки человеческого мусора. Здесь живут бывшие люди». Похоже, что только из-за чекистских комбинаций этих жителей не трогали.
Поэтому еще до встречи было решено, что патриархия получит особняк в Чистом переулке, ранее принадлежавший немецкому посольству, — в нем жил посол Шуленбург. Монастырскую жизнь в нем было организовывать невозможно, зато контролировать деятельность патриархии можно было легко. Мотивировано это решение было срочностью, с которой надо было организовывать работу патриархии — но никто не мешал разместить патриархию позднее в привычных церковным людям монастырских условиях. А так первый монастырь в Москве — Данилов — был передан патриархии только в 1983 году в рамках подготовки к празднованию 1000-летия крещения Руси. А в Новодевичьем монастыре временно разместили открытые в 1943 году Московские богословские курсы, преобразованные в 1944 году в Московскую духовные академию и семинарию — но уже в 1948-м их перевели в Троице-Сергиеву лавру, находящуюся за пределами Москвы. Монашеская жизнь в Новодевичьем монастыре была возобновлена лишь в 1994 году, а решение о полном возвращении обители церкви принято в 2010-м.
События в Кремле начались 5 сентября в 0 часов 15 минут, когда вскоре после приезда Сталина в его кабинет зашел Молотов. Видимо, они обсудили со Сталиным итоги беседы на даче. Молотов оставался в кабинете до 2 часов 35 минут, когда с «вождем народов» попрощались последние посетители.
В 0 часов 40 минут в кабинет были приглашены митрополиты, Карпов и еще один посетитель — нарком государственной безопасности Меркулов. Человек Берии, он происходил из дворян, был сыном капитана русской армии и почти окончил университет. С одной стороны, он был непосредственным начальником Карпова в НКГБ (церковные дела в это ведомство передали из НКВД весной 1943 года), с другой — его вид не мог вызвать стресса у митрополитов. Сталин был заинтересован в разговоре, а не допросе — поэтому Берия оставался за пределами кабинета, но делегировал на встречу своего представителя. Маленкова не было, так как встреча носила государственный, а не партийный характер.
Карпов пишет, что беседа Сталина с митрополитами продолжалась 1 час 55 минут. Из журнала посещений Сталина следует, что она была короче, 1 час 20 минут — митрополиты, Карпов и Меркулов вышли из кабинета в 2 часа ночи. Достовернее данные журнала, так как секретари фиксировали вход и выход посетителей почти автоматически. Кроме того, Карпов был заинтересован в том, чтобы «удлинить» беседу для истории. Он особо упомянул, что встреча закончилась во втором часу ночи — если следовать карповскому хронометражу, то началась она все-таки 4 сентября. И, следовательно, государство не может ошибаться — ни в большом, ни в самом малом.
Сталин начал встречу с комплиментов в отношении церкви за ее патриотическую деятельность во время войны и предложил собеседникам высказать свои пожелания. Сергий сразу же сказал о приоритете — проведении Архиерейского собора с целью избрания патриарха и формирования Синода. Правда, Тихона избирали на Поместном соборе, но Алексий и Николай заявили, что и избрание на Архиерейском будет вполне каноничным. Сталин не возражал.
Затем Сталин задал, казалось бы, странный вопрос: «как будет называться патриарх». Сергий высказался за название «патриарх Московский и всея Руси», тогда как Тихон именовался «и всея России» — и Сталин это одобрил. Под Россией подразумевалась бы территория всего Советского Союза, что создавало бы сразу две проблемы. Первая — дозволяя в строго определенных рамках российский патриотизм, Сталин негативно относился к тому, чтобы подменять им патриотизм советский. В 1945 году посол СССР во Франции Богомолов, принимая делегацию русской эмиграции, жестко сформулировал тезис о том, что эмигранты должны принять именно советский патриотизм. «Подмена» СССР Россией для Сталина была неприемлема.
Вторая проблема была связана с Грузинской церковью, односторонним решением восстановившей в 1917 году свою утраченную после присоединения Грузии к России в XIX веке автокефалию (независимость). Патриарх Тихон этого решения не признал. Сталин в молодости тесно общался со сторонниками грузинской автокефалии и был противником русификации, которой занималось семинарское начальство, — и Сергий обозначил, что понял желание Сталина, хотя про Грузию на встрече не говорилось. Формулировка «всея Руси» свидетельствовала, что церковь не претендует на распространение своей юрисдикции на территорию всего Союза. Уже в ноябре 1943 году Русская церковь признала автокефалию Грузинской.
Вопрос о сроках созыва собора заранее согласован не был. Сергий просил месяц, Сталин улыбнулся: «А нельзя ли проявить большевистские темпы?», а Карпов обещал привезти епископов в Москву самолетами. В результате договорились провести собор 8 сентября.
После этого Сергий и Алексий скромно попросили у Сталина возможности организовать богословские курсы при некоторых епархиях. Сталин предложил не мелочиться и сразу организовать Духовную академию и семинарии. Сергий и Алексий были явно к этому не готовы, так как система богословского образования была давно разгромлена (конечно, прямо они этого сказать не могли, но сослались на то, что «у них еще очень мало сил и нужна соответствующая подготовка»), и к тому же они не совсем понимали, с какого возраста принимать в семинарии. Сталин в ответ сказал, что он не возражает против любого варианта. На практике Академия была открыта уже в 1944 году — выяснилось, что некоторые педагоги тихо жили в советское время и поэтому выжили, — но уровень преподавания резко упал, что ощущалось в течение всего ХХ века.
Вопрос о выпуске «Журнала Московской патриархии» был согласован без проблем (конечно, журнал, как и все остальные в СССР, подвергался жесткой цензуре). Относительно открытия церквей Сталин выразился расплывчато: он «считает необходимым предоставить право епархиальному архиерею входить в переговоры с гражданской властью» по этому вопросу. Обязательства даны не были, ответственность спущена на региональный уровень. Архиереи просили в первую очередь «открывать церкви в областях и краях, где нет совсем церквей или где их мало» — Сталин не возражал.
Именно здесь митрополит Алексий поднял вопрос об узниках, а Сталин запросил список и обещал рассмотреть (не более того). Сергий поднял вопрос об отмене паспортных ограничений для священников, отбывших срок наказания. Сталин ничего не обещал, а переадресовал вопрос Карпову для изучения.
Беседа начала приобретать не слишком приятный характер, но как только стороны перешли к экономическим вопросам, то митрополиты могли вздохнуть с облегчением. Алексий просил у Сталина предоставить епархиям право отчислять средства на содержание патриархии — Сталин не возражал. Также Алексий просил разрешить священникам стать членами исполнительных органов своих церквей, что означало их контроль за финансово-хозяйственной деятельностью приходов. Сталина такие, с его точки зрения, мелочи не интересовали, и он не возражал (священников потом отстранят от хозяйственной деятельности при Хрущеве и вернут им права в этой сфере при Горбачеве). Тем более Сталин положительно отреагировал на просьбу Николая об открытии свечных заводов. Он прямо поручил Карпову «обеспечить право архиерея распоряжаться церковными суммами» и обещал церкви государственные субсидии. Для вождя важна была лояльность, а финансовые вопросы вторичны.
Встреча подходила к концу, и Сталин спросил о материальных нуждах митрополитов. Именно на этом этапе было согласовано предоставление резиденции в Чистом переулке. Сталин обещал снабжать митрополитов продуктами по государственным ценам, а на просьбу Сергия о выделении одного автомобиля пообещал предоставить две-три машины. Других нужд у митрополитов не нашлось, несмотря на то, что Сталин спросил о них несколько раз. Похоже, что они боялись испортить результаты встречи нетактичным вопросом — и лишь обратили внимание на повышенное обложение духовенства подоходным налогом на местах. Сталин тут же предложил Карпову разбираться в каждом конкретном случае.
Затем Сталин объявил о предстоящем создании Совета по делам Русской православной церкви и назначении Карпова на пост его председателя. Митрополиты одобрили его кандидатуру. Напутствуя будущего председателя, Сталин предложил ему «больше подчеркивать самостоятельность церкви». Согласовали проект краткого коммюнике о встрече для печати, тут же подготовленного Молотовым с поправками Сталина, Сергия и Алексия. Об обновленческой церкви, созданной при активном участии чекистов в начале 1920-х годов, Сталин ничего не говорил, она его не интересовала — само название Совета (по делам не «церквей», а церкви) свидетельствовало о том, что государство будет иметь дело только с одной церковью — патриаршей. Вопросами интеграции бывших обновленцев в Русскую церковь (некоторые из них заняли в ней значимые посты) занимался Карпов вместе с руководством патриархии.
Молотов предложил Сергию принять делегацию англиканской церкви во главе с архиепископом Йоркским через месяц после избрания патриарха. Конечно, это предложение было принято. Но предложение Молотова, адресованное Сталину, тот неожиданно отклонил. Молотов предложил вызвать фотографа, но Сталин, ссылаясь на позднее время (оно не волновало его, когда он фактически вызывал в Кремль архиереев), отказался, предложив сделать это в другой раз. И это, как и крайне короткое и сдержанное коммюнике свидетельствовало о его нежелании придавать большое значение встрече. Партийному и советскому аппарату давалось понять, что церковь терпят, но не поощряют.
После того как в 2.00 все присутствующие, кроме Сталина и Молотова, покинули кабинет, в 2.15–2.20 в него зашли Берия, Маленков и Микоян — видимо, им давались указания по итогам встречи (Микоян, отвечавший за снабжение, как представляется, был нужен для решения материальных проблем иерархов). В 2.35 все посетители покинули сталинский кабинет.
Что это было?
Со сталинской политикой в отношении церкви связано много разнообразных версий и домыслов. Приходилось слышать сравнения Сталина с императором Константином Великим, сделавшим христианство государственной религией, еще более распространен отвергнутый церковью апокриф о том, что лицом к православию Сталин повернулся после визита к святой Матроне. На этом фоне более респектабельной выглядит версия о том, что Сталин решил восстановить патриаршество, видя, насколько патриотично ведут себя верующие во время войны. Вопрос только в том, почему он ждал более двух лет, тогда как митрополит Сергий выступил с патриотическим воззванием еще в первый день войны.
И здесь логично посмотреть предысторию. К 1939 году церковь была разгромлена, епархиями управляли всего четыре архиерея — трое собеседников Сталина и архиепископ Сергий (Воскресенский), оставшийся в 1941-м на оккупированной нацистами территории. И вдруг она потребовалась, когда в 1939–1940 годах расширилась территория страны. На Западной Украине, в Западной Белоруссии, Прибалтике и Бессарабии существовала церковная жизнь — функционировали многочисленные православные епархии и викариатства, действовали монастыри и храмы, учебные заведения, выпускались церковные издания. То есть все то, что было «выжжено» в СССР. Уничтожить все это в короткие сроки без социального взрыва было невозможно — и советская власть решает взять эти структуры под контроль с помощью Московской патриархии (у конкурировавшей с ней обновленческой церкви была слишком просоветская репутация, отпугивающая верующих как в СССР, так и за его пределами). В новые регионы направляются лояльные власти епископы и священники. Западной Белоруссией и Западной Украиной занялся Николай (Ярушевич), Прибалтикой — Сергий (Воскресенский), а в Молдавию был направлен архиепископ Алексий (Сергеев) — он выходил из юрисдикции митрополита Сергия, опасаясь репрессий, но когда стал востребован государством в качестве канонического епископа, тут же вернулся.
Так что все было предельно прагматично и связано с конкретными политическими соображениями. С началом же войны усилилась роль внешнеполитического имиджа страны — СССР стал союзником Великобритании, а затем и США, но общественное мнение в этих странах было настроено противоречиво. Многие правые политики, обладавшие влиянием на принятие решений (а таких было немало в американском конгрессе), даже в условиях войны были недовольны сближением с «атеистическими коммунистами».
Началась контрпропаганда — бывший глава военного духовенства армии Врангеля митрополит Вениамин (Федченков), находившийся в юрисдикции Сергия (Страгородского), ездил по Америке с докладами, объясняющими необходимость всемерной помощи СССР. А в городе Куйбышеве (ныне Самаре) 25 декабря 1941 года прошла первая с середины 1930-х годов епископская хиротония для епархии, расположенной на территории РСФСР. В Куйбышев были эвакуированы зарубежные дипломаты и журналисты — и в день, когда западные христиане отмечают Рождество, они смогли лично убедиться в том, что в СССР свободно посвящают в сан нового епископа Питирима (Свиридова).
В 1942 году была предпринята более масштабная акция — выпущен сборник «Правда о религии в России», план которого был подготовлен в НКВД и представлен Берией для утверждения в Политбюро; со стороны церкви проектом занимался митрополит Николай (Ярушевич). Книга рассказывала о гармоничных отношениях между государством и церковью в СССР и о преступлениях нацистов против церкви на оккупированных территориях. Книга была в том же году издана на английском языке. В 1943 году появилось продолжение — книга «Русская православная церковь и Великая Отечественная война. Сборник церковных документов».
Но только пиаровскими средствами обойтись было невозможно. Перед Тегеранской конференцией, на которой решался вопрос об открытии второго фронта во Франции и предварительно обсуждались проблемы послевоенного переустройства мира, от Сталина требовались конкретные действия, демонстрирующие свободу религии в СССР, — аргументы, которые Рузвельт и Черчилль могли бы предъявить своим политическим и общественным деятелям. Только тогда он согласился на восстановление патриаршества и предоставление церкви ограниченных свобод, за которыми надзирали тт. Берия, Меркулов и Карпов.
Англиканская церковная делегация во главе с архиепископом Йоркским, о которой говорил Молотов, посетила СССР, как и ожидалось, в октябре 1943 года и приветствовала новоизбранного патриарха Сергия. Делегация посетила не только богослужения в Елоховском кафедральном соборе, но и другие московские храмы. Она должна была убедиться в том, что верующие столицы живут своей обычной жизнью, довольны избранием патриарха и не имеют претензий к государству. Когда англичане прощались с Сергием, то спутники архиепископа встали на колени и попросили патриаршего благословения. Это был успех. К Тегеранской конференции, которая началась 28 ноября 1943 года, СССР в церковной сфере был полностью готов.
Но у Сталина были более масштабные внешнеполитические планы, связанные с патриархией, — не случайно на встрече с Карповым 4 сентября он спрашивал его о восточных патриархах и балканских церквях. Красная армия продвигалась в сторону Балкан — и лояльность конфессий в этих странах становилась для Сталина актуальной. А на горизонте было и расширение влияния на Ближнем Востоке, невозможное без выстраивания отношений с восточными патриархами, двое из которых — Александрийский и Антиохийский — посетили интронизацию патриарха Алексия I в 1945 году. Внешнеполитические успехи на церковном фронте закончились лишь в 1948-м, когда в Москву на Всеправославное совещание, которое должно было оформить ведущую роль Русской церкви в православном мире, в условиях начавшейся «холодной войны» не приехал ни один восточный патриарх. Но в ночь с 4 на 5 сентября 1943 года до этого было еще далеко.
